Сергей ЗУБАРЕВ

НОЧНОЙ КОШМАР ПОД ИЛЬИН ДЕНЬ

                                                                   Коллегам по перьям

Часть Первая

В печальном Пенсионном Фонде
(в провинциальном филиале)
мы отмечали День ремонта.
(Велик грядёт евроремонт!)
Был зван кагал живейших трупов:
военных пара ветеранов
(один из них безумно молод),
пяток волшебников рекламы
(агенты чёрного пиара),
три штуки дутых господинов
(увы, в столицах Сам-Директор),
а также пара босяков:
я (ваш пиит) и Малюков.
(О, зав культурного отдела
"Единой Правильной газеты",
что освещает государство,
витиеватый Малюков,
а не дурак из дураков!)
...Когда же изольются речи
про процветание культуры
обогащенья инвалидов
(как ницшеанец был я зол),
когда ж наполнятся бокалы?!
(Господь ведь подал нам водяры
и бутербродов с колбасой -
покойный Шариков не против.
Зачем тянуть кота за хвост,
коль всех в итоге ждёт погост?)
...И вот стукач на стукаче,
кто больше съест и больше выпьет
(а не ломилось на столе,
да несъедобна осторожность,
и каждый гран безблагодатность).
И фразы взвешенно пусты,
чем юридически весомы.
И расходиться бы пора.

Часть Вторая

...Но лишь собрались расходиться,
произошло явленье чуда:
возник в дверях Иван Васильич
(сегодня быстро из столицы),
Директор, Сам, Т.Д., Т.П.
(что называется, не ждали).
...И не послал гостей с порога,
хотя не любит пьяных морд
(а также шавок бутербродных,
что со стола гребут объедки,
чтоб подкормить детей и псов),
коль компромат в его конторе.
...Видать, в москвах случилось чудо.
Гостей велел он не пущать
за двери, пока сами ходят.
"Да будет праздник, наконец, -
начало главного ремонта!
Тьфу, бутерброды с колбасой,
да под дешёвую водяру.
Живей подать братве икорки
и непременно коньячку".
(И вмиг влачат ведро икорки
под декалитру коньячку.)
"А кто играет на баяне?
Хотя сгодится и гитара,
когда споём про Колыму".
...Ты где видал, братан, культуру,
витиеватый Малюков?
В Большом театре за сто баксов?
Да это ж ехать далеко
и баксов сто взаймы не дам я.
Частушки вой, не то подкупят
на скрипке "мурку" заскулить,
а ты в душе, конечно, Моцарт.


Часть Третья

...И звезданул глобальный гром.
И (будто белка прошмыгнула?)
приподнял я (от стопки) взор...
"Смотри, как изменилось небо.
Не то чтоб мерзко завоняло,
но всё нахмурилось жестоко
возгрями ядерных грибков,
тасуя серость с чернотою,
клубясь бесчинством урагана,
седыми жадными возгрями,
брезгливо, хищно, сверху вниз".
И загалдели, как гагары,
кагалы всех живейших трупов.
Но кто-то жрал икру, хихикал,
и это был, конечно, я.
Я знал: не может быть иначе,
чтоб через несколько секунд
кагал не просветила пресса,
что охраняет государство,
а также волшебство рекламы:
"Опять взорвали террористы
(они устали жить как люди)
глобальный склад боеприпасов
(опять под чьей-нибудь столицей) -
а к мирным и далёким людям
лишь ветром эхо донесло,
слегка подпортивши погоду,
что совершенно безопасно".
И пресса подтвердила: "Йес".
...Что ж, просветлённо, но в сомненьях
все расползались удручённо.
Но с завкультурой Малюковым
по инфернальности событий
мы порешили эксклюзивно
совместный сбацать репортаж,
разоблачающий Чернобыль,
клеймящий гневно Хиросиму
(связует нацию война ж
вне конкуренций и политик!).


P.S.

Куда ж идальго был таков?
Вдруг просветлённый Малюков
пошёл в сортир и не вернулся.
Куда ж исчез ты, Малюков? 
Ответ юродивый готов:
"Какая, в задницу, культура,
когда схватиться б за "калашник"
и всех в сортире замочить?!
Война ж, и всюду террористы".
(Охранка требует поэта:
"Покажь-ка паспорт, гражданин".)
...И, огородами сбегая,
надменный деятель культуры,
шпион нелепый, анархист,
тля, шизофреник, враг народа,
я нёс в душе бесценный дар:
"Во имя счастья и свободы
мне повезло: Конец я Света
для роста тиража газеты
единолично по-геройски
сенсационно освещу".