На лето Егорку отдавали бабушке с дедушкой. В деревню. А в деревне, у бабушки и дедушки, интересно. У них там большущий дом со старыми, черными сараями, где трухлявые доски отваливались, как на пиратском корабле или как в замке с привидениями, и где интересно прятаться, когда играешь в разбойников. И еще есть сеновал на толстенных, бурых от дождей деревянных столбах, огромный, на целый стог, даже на два, прямо над коровой. Дедушке Ване ловко оттуда сено вниз метать. Корова у бабушки большая, с рогами, с шершавой, с искорками шкурой и большими влажными глазами, и пахнет теплой, перепрелой травой, а звать ее Ждана. Еще у дедушки есть боров Петька, добрый, только рылом твердым толкаться любит. Он все время лежит: то в темноте, в сарае у себя, то во дворе. В тенечке. Или на улице, в канавке, где не жарко. Куры, тоже, гуляют себе. Глупые. Сколько зерном не корми, в руки не даются. А еще у бабушки есть кошка Катя, серая такая. Небольшая. Та целый день пропадает где-то, как ни кричи, а к вечеру приходит и молча забирается в хлев, и там садится на оконце - мышей ждет. Всю ночь ловит, а утром приходит на кухню к бабушке и приносит ей туда мышиные хвостики, когда пять, когда больше. Бабушка за это ее хвалит и наливает ей в мисочку молока. Катя розовым язычком быстро-быстро молоко вылакает, походит немного по забору, спрыгнет и опять пропадет до вечера.
Самым умный у них Шарик. Он не кусается. Он и Егорку слушается, и с ним побегать везде можно.
Бабушка разрешает с ним даже на речку. Они там с дедушкой пескарей ловят на удочку.
Когда Егорку привозили, в этот день бабушка всегда пекла вкусные шанежки с картошкой.
Были еще и с творогом, но с картошкой вкуснее. В этот раз, когда они с папой приехали, тоже были шанежки.
Егорка деда увидал, когда они подъезжали к дому. Дед распахивал ворота. Одну зеленую створку, потом вторую. Те тяжело, надсадно скрипели. Папа качнул машину и тихонько съехал с идущей верхом дороги, вниз и внутрь, на двор.
- Ну, здорово, Георгий Победоносец! - сказал дедушка, улыбаясь и весело посверкивая глазами.
- Деда, привет, - ответил Егорка, выпрыгивая из машины и встречно хлопая деда по широкой, подставленной ладони. Дедушка засмеялся. А папа, как обычно не спешил, все еще сидел в машине и какие-то сумки с заднего сиденья доставал.
- Здравствуй, солнышко, - из дома медленно, будто и не ждала их, вышла бабушка. Она спустилась с крыльца, обняла Егорку, и была вся такая большая и мягкая. И все хотела его в щечку поцеловать, как маленького. Пришлось вывернуть шею и изогнуться.
- Ну что ты! Баба! Пусти!
- Поздновато нынче, - сказал дедушка папе, когда тот, наконец, вылез из машины, - лету уж конец.
- Не получалось, - ответил папа, - мам, как ты?
- Ничего, сынок, - ответила бабушка.
Егорке всегда было интересно слышать: как это? Папа называет бабушку мамой. То, что мама - это мама Егорки, было так ясно и понятно, и совершенно странно и непонятно было то, что есть еще какая-то другая мама. У папы.
- У ворот что ли ждал? - спросил папа дедушку.
- Зачем ждал, твою машину Шарик за километр с дороги услышал, обрадовался, вот я и вышел отпереть.
- Он прямо цирковой, - сказал папа.
Шарик, сидя, выжидательно смотрел на приехавших хозяев и шевелил по земле хвостом.
- Пойдемте в дом, с дороги перекусить, - сказала бабушка, и все пошли за ней.
В доме все было по-прежнему. Пахло сосной, немножко земляничным мылом и отутюженным с паром льняным бельем.
Егорка ел шанежку и поглядывал по сторонам - что нового появилось в комнате.
- Дед, - спросил он, - а в тумбе что?
- Фотографии старые, телефоны, да бабушка пуговицы с нитками хранит.
- Дед, - думая, какие такие телефоны и пуговицы, опять спросил Егорка, - а можно посмотреть?
- Можно, - ответил дедушка.
- Кушай, солнышко, потом вместе поглядим, - удержала его бабушка.
Взрослые разговаривали о своем.
- Этим летом одни с бабушкой косили, так тяжело, - рассказывал дедушка, - думал, не одолеем, и покосы еще дали далеко, аж за Чертовым болотом. Теперь надо с Егором договариваться насчет трактора, сено к огороду перетаскивать.
Дядя Егор был Егорке знаком - невысокий, с красным лицом, с голубыми глазами и в кирзовых сапогах со смешными дырками на щиколотках, откуда торчали белые тряпки, как платочки из кармашков. Он Егорку любил, называл "тезкой" и при этом обязательно трепал его, не обидно, по макушке твердой, будто деревянной ладонью, а сам пах кислыми ягодами, бензином и табаком.
- Я тебе давно говорю: зачем держать корову? - отвечал дедушке папа.
- Ну куда вам столько молока? Кому его здесь продашь?
- Никитична на рынок отвозит. Вместе со своим, - сказала бабушка.
- И много вы с отцом выручаете?
Папа был такой насмешливый, так задорно улыбался, что Егорке тоже стало смешно над дедушкой.
- Деда, а много ты выручаешь? - спросил он улыбаясь.
- Тебе на велосипед коплю, - тоже улыбаясь, отвечал дедушка.
- И свинью еще держите, только вонища от нее, - продолжал папа, - есть куры, и хватит. Пятьдесят лет стажу, а вы все не наработались. Если вам мясо нужно, скажите, я куплю и привезу. Молока, вон, в магазине полно.
- Да как же, в деревне и без скотины? - спросил дедушка.
Папа про скотину не ответил.
А Егорке стало интересно: кто будет тогда жить в хлеву, где теперь Ждана и кто в Петькином сарайчике. Если никто, можно будет зайти и поиграть.
- И огород нечего перепахивать. Мать только и полет потом. Все лето на корячках. Что, я вам мешка картошки не куплю? Сделать, лучше, лужайки. Бассейн. Отдыхать, как люди. А потом на здоровье жалуетесь.
Стало скучно.
- Баба, я пойду, - сказал Егорка, сползая со стула.
- Малины поешь, - сказала бабушка, - она там, вдоль забора наросла. Прошу деда выкорчевать уж который год, а он никак.
Спустившись с крыльца, Егорка прошел вдоль хлева и, открыв маленькую калитку, вышел в огород. Здесь играло солнце и сочно пахло травами. Почти весь огород, до дальних прясел, был в пышных картофельных кустах с фиолетовыми цветами, ближе к входу располагались две грядки, морковная и свекольная. Тут же, направо, тянулись палочки с кудрявой гороховой изгородью. Еще дальше стояли непролазные кусты вишни, а за ними двухметровая стена малины, потихоньку превращающаяся в дикие заросли.
Егорка забрался в малинник и с минуту обрывал и ел тяжелые от сока ягоды. Потом перебрался на другую сторону, к соседскому забору - там, на солнце, малина была другая, повкуснее, и тут увидал за забором девочку. Она была его лет. В голубеньком платьице. Или в юбочке с кофточкой голубеньких - не разобрать. Ходила вдоль грядок и собирала в корзинку красные ягоды. А некоторые, останавливаясь и разглядывая грядку, ела.
Егорка вспомнил, что бабушка рассказывала про соседей, что те высадили какую-то неизвестную позднюю землянику.
Он осторожно посмотрел на девочку и, на всякий случай, если та посмотрит, занялся малиной. Но девочка его очень заинтересовала.
Во-первых, она, как все девочки, была в юбочке, и это одно было удивительно!
Потом, у нее были длинные волосы. Это было ужасно интересно! Какие они?
Егорка украдкой поглядывал на девочку и находил, что в ней все непонятно и необычно и интересно.
Его неудержимо тянуло к ней.
"Вот папа женат на маме", - думал он, - "А вдруг, я женюсь на этой девочке?"
Он опять быстро и с восторженным страхом посмотрел на нее.
"Вдруг, мне нужно будет ее поцеловать?"
Он боялся смотреть за забор, его обдавал озноб, но он собрался с силами и быстро-быстро посмотрел.
Девочка ловко и красиво присела, сорвала ягодку и встала.
Она была прекраснее всего, всего, что Егорка видел до сих пор.
Сердце у него колотилось от счастья и волнения.
Девочка, подхватив корзинку, пошла к своему дому и скрылась за калиткой, а Егорка тоже пошел, но медля и мечтая, что девочка опять выйдет.
Во дворе дедушка и папа беседовали, сидя на низенькой лавочке.
- Хорошо тут у вас. Тишина, - сказал папа.
- Тишина, - отозвался дедушка, - как делянку-то выкосишь, так ноги-то и гудят.
- Сам придумал, сам, - возразил ему папа.
- Пока ты здесь, может, попросим Егора, насчет трактора? - осторожно спросил дедушка.
На крылечко вышла бабушка и кинула что-то курам, те кудахча, бегом, толкаясь и ломая перья, сбились к крыльцу со всего двора и принялись быстро и шумно клевать, будто у них сейчас отберут.
- А Егор-то здесь еще? - спросил папа у бабушки.
- А куда ему деваться, - ответила она.
- Пьет так же?
- Пьет. Куда деваться-то?
И бабушка ушла.
Егорка пошел следом.
- Баба, - сказал он, зайдя на кухню, - пошли в лес?
Он, как сон, помнил из прошлого лета: гудящий комарами сосновый бор, усыпанный заросшими черникой холмами - кладками брошенных, черных и слизистых березовых дров от старых лесных углежогов. Там, в округе, теперь берез вовсе не было, одни сосны.
Бор этот был совсем рядом с их домом.
- А сходи с Шариком. Только недалеко, чтоб тебя видеть могла.
Они вышли на двор.
- Шарик, Шарик! - позвала бабушка.
Появился зевающий и потягивающийся пес.
- Покажи-ка Егорке, где черника, - сказала бабушка и ушла.
Егорка смотрел на Шарика, а тот на него. Секунды. Потом пес подбежал к калитке в воротах и стал ждать. Егорка, удивляясь, отворил калитку, и пес, пронырнув у ног Егорки, побежал по дороге, оглядываясь на него.
- Подожди! - Егорка кинулся следом.
Они дошли до леса, светлого и тихо поющего, зашли в него, поднялись по бугристой, каменной тропинке наверх, и тут Егорка увидел те, черничные холмики. Шарик подошел к одному и стал, пофыркивая, объедать чернику с кустиков. Она была крупной.
- Эй, - закричал Егорка, - это моя черника! Ищи себе другую!
Пес посмотрел на мальчика и отошел к другому холмику.
На другой день Егорка проснулся поздно. Он открыл глаза и стал рассматривать потолок в бабушкиной спальне. Тот был из побеленных, грубо оструганных досок, непривычный. По одной доске быстро бежал паучок.
Из кухни доносились голоса - папин и бабушкин.
- Георгию к осени ботинки покупать, да хочу "зимнюю" резину сейчас купить, потом дороже будет, - говорил папа.
- Сейчас Петьку-то рано колоть, корму много, он за два месяца еще как прибавит, - отвечала бабушка.
- Да не колите! Мясо еще продать нужно! Мам, нам с Катей край нужно, - голос у папы был какой-то виноватый.
Егорка лежал и слушал.
- Ну возьми мою карточку, там пенсия за полгода. Хватит?
- Спасибо, мам. Отцу не говори только.
- Не скажу.
- Ну, поедем сено грузить, пока Егор на ногах.
Хлопнула входная дверь.
Егорка выбрался из постели и пошел к бабушке.
- Выспался? Иди-ка умойся, да блинчиков покушай, - сказала она, с улыбкой глядя на внука.
- Баб, а зачем ты папе карточку отдала? - спросил Егорка, трогая пальцем блин.
- Что ты! Вовсе не отдала! Показала просто. Ты деду не скажи. Не скажешь?
- Не. Не буду.
- Не говори. Это нехорошо, передавать.
Бабушка отчего-то расстроилась.
- Если передавать, можно превратиться в мальчика из кусочков.
У Егорки сон сдуло. Это была незнакомая опасность!
- Как это?
- Один мальчик любил, все, что услышит где-нибудь, другим рассказывать. А ведь это было чужое. И оно потихоньку, как мальчик начнет рассказывать, забирало у него маленький его кусочек, а взамен свой вставляло.
Егорку эта замена кусочков обдала нестерпимой жутью. До холода.
- А мама с папой у этого мальчика были? - спросил он, надеясь, что кто-то мальчику поможет.
- Были. Но мальчику очень нравилось все пересказывать, и оно было сильнее мамы с папой, а мальчик и не боролся.
- Баба, а что с ним стало?
Егорка с трепетом ожидал услышать ужасное.
- Так он и стал, не сам по себе, а из разных чужих кусочков.
- А он умер потом?
- Не знаю, - ответила бабушка.
Но Егорка догадывался, что бабушка просто не хочет его пугать, а мальчик, на самом деле, умер!
Умывшись и пораспрашивав, пока завтракал, бабушку о таинственном мальчике, Егорка отправился поиграть в разбойников. Он вооружился палкой и, выйдя на улицу, стал гневно, с криками: "А вот вам! Вот вам!", рубить головы лопухам. И вдруг выскочил из них прямо к той, вчерашней девочке. Она стояла и с интересом смотрела на казнь лопухов.
Егорка сначала и не узнал ее - ведь она теперь была в другом платьице, красном.
Но это была она! Та, которая будет его женой!
Это было так неожиданно! Так замечательно оказаться рядом с ней!
Они были настолько близко друг от друга, что нужно было что-то сказать.
- А я здесь у бабушки живу, - сообщил Егорка.
- А мы на дачу приехали, - ответила девочка и заинтересованно спросила, - а зачем ты лопухи ломаешь?
- Дедушка говорит, они забор портят, их надо всех срубить!
Они помолчали. Внезапно Егорку осенило.
- Хочешь меч? - он протянул девочке палку.
Девочка взяла палку и неумело, только чуть разорвав плотные, словно из парусины, листья, рубанула по лопуху. И засмеялась.
- Нет, не так! Вот как! - он забрал палку и лихо, наискось рубанул по толстому стеблю.
Тот надломленно поник.
- Сейчас я тоже возьму себе меч!
Истребление лопухов продолжилось.
После обеда папа уезжал. Бабушка подносила к багажнику кульки с зеленью, обмотанные полотенцами ведерки с куриными яйцами, кастрюльки с домашним маслом и сметаной, стеклянные банки с самодельной тушенкой, а папа все укладывал и укладывал и насмешливо покрикивал:
- Все? Или весь погреб отдашь?
Потом папа сел в автомобиль и выехал на дорогу.
Бабушка затворяла ворота, а дедушка подошел к машине.
- Картошку-то приедешь копать? - спросил он у папы.
- Если дела позволят, - ответил папа. И добавил:
- Заканчивайте, серьезно, уже горбатиться в огороде. Пережиток прошлого.
И потихоньку поехал.
Егорка с дедушкой стояли и смотрели вслед.
- Да, Егорка, - сказал дедушка, - вот мы с бабушкой помрем, продадите дачу, и только и будешь детство вспоминать. Искать. И не найдешь, как Атлантиду.
- Дед, а это что?
И дед с внуком пошли, разговаривая о разном интересном.