День выборов в Государственную Думу выдался на редкость приятным. После вязких, как липкий, с мокротами шепот, сумеречных, без малейших признаков просвета и зябких до ломоты в ревматоидных костях недель, вдруг, прямо с восхода, стало необычайно светло до самого горизонта и, по-весеннему, затаенно тихо. Надоевший до сумасшествия, нескончаемый всех канувших десятилетий холод превратился в бодрящую свежесть, живительно прохладную, и она вместе с ярким, молодым солнцем опять манила надеждой.
Сергей Петрович и весь вчерашний день, и сегодня с утра никак не мог определиться - сходить ему проголосовать или нет.
Эти мысли о предстоящем, хотя и необязательном, походе на избирательный участок, и, главное, само это действие - некий выбор, приводили его в расстройство и сердили необыкновенно.
Это была какая-то "политика", какая-то непривычная и неприятная Сергею Петровичу деятельность. Он с ужасом и брезгливостью отмечал, что в последнее время думает совершенно не о том, о чем привык. Он будто бы уже как пару дней сам сделался политиком.
А политики Сергей Петрович, как всякий работающий, порядочный человек, сторонился и, вообще, считал ее чем-то сродни психической болезни.
Работал Сергей Петрович детским врачом, и, так получилось в последнее время, работал он на нескольких участках один - персонала не хватало. Если не считать развитой, как генеалогическое древо князя Монако, администрации, в детском отделении поликлиники работали только он и медсестра Зоя Павловна.
Ах, нет! Была же и еще медсестра - молоденькая, круглолицая гастербайтерша из Киргизии. Она делала забор крови. Ну, пускай, тогда две медсестры.
Поэтому сегодня, в воскресение, он должен был провести до обеда плановый, а потом, поделившись по-братски с Зоей Павловной адресами, оббегать вызова.
"Наверное, и не пойду, - размышлял он о выборах: И без меня решат, кому у кормила быть".
Он надел легкое пальто "в елочку", кепку-балбеску, модную, при этом саркастически фыркнул, проверил, на месте ли, а именно, в застегнутом на пуговку внутреннем кармане пиджака, паспорт, удостоверение, телефон и банковская карточка, мазнул влажной губкой по удобно растоптанным туфлям и вышел на улицу.
Жил он от поликлиники не очень далеко и всегда ходил до работы пешком.
Это было и для здоровья хорошо и давало время подумать о чем-нибудь еще кроме работы.
В этот день думал он о выборах, но думалось странно и сумбурно:
"Поехал парень торговать в Бишкек,
В Бишкеке поджидал его "эшэк",
Остались только шляпа и пиджак,
Исподнее и маленький ишак"...
...
В один из тех дней, между августом и сентябрем, когда и не лето и не осень, а так, дрянь, безвременье - и ветрено, и припозднившиеся к нежно-ленивому, загорелому сезону бикини холодные синие грозы, и, наконец, тоска и скука, и просто, как мудро отмечают женщины, нечего надеть для улицы - вот именно тогда мне и позвонил Олег и предложил скататься с ним до Шиловки, набрать на зиму яблок. Яблок у него в Шиловке тьма-тьмущая. Так и сказал.
Странно. Любой русский, думая о погоде, произносит: "Ветренно". Погода, по правилу нашей устной речи, не может быть ветреной, а только девушка.
...
В два часа пополудни Сергей Петрович снял медицинский халат и опять сделался обыкновенным мужчиной средних лет, остро мечтающем о горячем супе и о бефстроганове с картофелем.
- Вы, Зоя Павловна, на выборы пойдете? - спросил он на выходе из кабинета, вовсе и не интересуясь, пойдет ли та, но что-то "политическое" сказать в такой день было необходимо.
- А как же, - отвечала медсестра.
Сергею Петровичу захотелось спросить: а за кого будет Зоя Павловна голосовать? И он постоял немного в дверях, не решаясь задать щекотливый вопрос, но та сама продолжила:
- Америка проклятая вон как гадит, денег молодежи дает, чтоб не ходили.
"Какая Америка? Какие деньги?" - удивился Сергей Петрович, но продолжать разговор не стал, потому что ответ на вопрос был получен.
Обедать Сергей Петрович ходил в уютный буфет, расположенный в подвале дряхлого хирургического корпуса взрослой больницы. Там, сбоку цоколя, была небольшая дверца, о которой знал только персонал больницы и курящие больные, и можно было запросто, без бахил, проникнуть через нее в полутемный подвальный коридор и, шагов через тридцать, обнаружить бункерную стальную дверь без вывески, за которой и был тот самый буфет.
Народу обычно там было - никого, и это Сергею Петровичу нравилось.
Он взял себе на поднос тарелку ядреного борща с оливками, блюдце с парой кусочков кислого черного хлеба, пахнувшего восхитительно, до слюнок, порцию бефстроганова, но с тушеной капустой вместо пюре, которого не нашлось, и хотел попросить у буфетчицы чашку кофе, но та внезапно ушла на кухню, даже не взяв с Сергея Петровича деньги за обед.
- Черт знает что! - произнес он удивленно, потоптался возле кассы, потом решительно сел за столик и принялся обедать. Теперь, сидя к раздаточной спиной, он увидел в глубине зала мужчину лет тридцати - сорока, который, сидя в одиночестве, ел пирожок всухомятку и поглядывал на Сергея Петровича.
- Хотел взять кофе, а она ушла, - обращаясь к нему, немножко виновато сказал Сергей Петрович, объясняя это свое "черт знает что".
- Да у них и нет кофе, - ответил мужчина.
- Да вот же, написано.
- Это не кофе, а ополоски из здешней прачечной. Последний отжим.
- Что же делать, раз другого нет.
- А хотите настоящего кофе? Вы не спешите? Вот покушайте и сходим ко мне, я вас угощу.
- Неудобно как-то.
- Все удобно.
Доев обед и расплатившись с буфетчицей, которую для того пришлось громко вызывать окликами "Хозяюшка!" и "Девушка!", несмотря на возраст "хозяюшки" давно не девичий, Сергей Петрович, все продолжая сомневаться - удобно ли? - и удивляясь тому, что вот так просто получил приглашение на кофе, пошел следом за мужчиной, который любезно поджидал его в коридоре,
Поворот, еще поворот, еще - повороты были одинаковые, как в сказочном лабиринте.
Они вошли в крохотное помещение сразу за лифтовой шахтой.
Стол, два стула, чайник и тумбочка.
Других предметов в помещении не было.
"Как допросная", - подумал Сергей Петрович.
- А что у вас здесь? - спросил он.
- Приемная морга, - прозвучал спокойный ответ.
- Так ведь морг дальше? - удивился Сергей Петрович.
- Разумеется, поэтому здесь и приемная. Когда экстренный случай, и спасти не получилось, девочки лифтом спускают на каталке клиента сюда, сами обратно к хирургам в отделение, а я уж упаковываю посылку в мешок и не спеша отвожу патологоанатому. Иногда ведь и подождать приходится. Если Игнат Петрович, патологоанатом наш, не готов принять тотчас.
- Как подождать? - тупо спросил Сергей Петрович.
- В холодильнике, - пояснил мужчина и показал на серую широкую дверь.
- Как же здесь кофе пить, при покойниках?
- Да я и привык уже, а вам неприятно? Пустое это, не думайте. А хотите музыку включу?
И мужчина достал из тумбочки радио.
- Какая уж тут музыка, - пробормотал Сергей Петрович.
Мужчина тем временем возился с кофеваркой. Но фразу услыхал.
- Да ведь скучно без музыки! Особенно в праздники - сидишь тут всю ночь в подвале. Хорошо, если клиентов мало, тогда девчонки спускаются из отделения, хоть какой-то отттяг.
- Да где же здесь оттягиваться? - опять удивился Сергей Петрович,- Не в холодильнике же?
- А вот где, - мужчина хитро улыбнулся и поманил Сергея Петровича. Тот подошел и увидел совершенно незаметный встроенный шкафчик, выкрашенный, как и все помещение, серой краской. Шкафчик был неглубок.
- Да как же? Тут еле встанешь.
- Стоя и оттягиваемся.
Они вернулись к столу. Мужчина поставил на него две фарфоровые чашечки и налил в них кофе, предварительно обдув их ртом и протерев салфеткой.
- Персонала не хватает, полы в подвале раз в неделю моем теперь. Антисанитария. Я вот подумываю, замок на здешнем туалете приделать, от посторонних посетителей. Я там, в тумбочке, тарелки держу - под закуску.
- Издержки капитализма, - сказал Сергей Петрович, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Какой капитализм? Нету его. Выдумали лысые слово, для дураков.
- Как нет? - думая, кто такие "лысые", удивился Сергей Петрович, - А социализм-то хоть есть?
Общество ведь право имеет, - добавил он значительно.
Он сказал так и почувствовал неловкость: "Какое такое общество? Какие права? Что я брякнул?"
- Нет, конечно! И это выдумка! Болтовня одна.
- А что тогда есть? - Сергею Петровичу стало весело и любопытно.
- А вот что.
Мужчина отпил глоток. И Сергей Петрович. Кофе и вправду был хорош.
Собеседник Сергея Петровича был ему почему-то очень, даже завораживающе любопытен, это Сергей Петрович сразу отметил. Сама манера речи - несколько растянутая и гипнотическая, она ли так действовала? Он, например, делал необычные ударения в словах, "педалировал", делал значительные, менторские паузы, в которых, казалось, слышалось вальяжное обращение: "любезный", и, вообще, играл, актерствовал.
Это актерство и раздражало и притягивало. Оно запоминалось.
Оно пугало и соблазняло своей одновременно манящей и пошлой новизной.
Оно обещало случай.
Так что, когда в городе произошли те, известные всем, страшно неприятные события, Сергей Петрович почему-то моментально связал их с этим интересным незнакомцем.
- Все эти споры, а под них и идеи, стары, как мир: как делить тушу убитого мамонта?
Племя это очень волнует, - продолжил мужчина.
- И иногда племя до того в спорах доходит, что за топоры хватается. Разум-то от идеологий, как от соли, быстро закипает. А если трезво сравнить: кому заводик или скважина принадлежат - одной слегка подозрительной личности или некому ответственному комитету уже просто из темных личностей, а по-народному, "решал", так согласитесь: разница невелика.
- Как невелика! - воскликнул Сергей Петрович, - Вы что же, олигархов оправдываете? У нас в отделении один рабочий "УЗИ", а Абрамовичи яхты за полмиллиарда строят!
- А вы по Франции прокатитесь, по долине Луары, там в каждой деревушке средневековая "яхта Абрамовича" стоит на горке, и ничего, живет Франция. Полмиллиарда, конечно, жирный кусок мамонтятины, да только получится ли такой же кусок у комитета "решал"? Там, скорее, кусочек махонький выйдет, и опять вам на "УЗИ" не хватит.
Сергей Петрович хотел сказать, что средневековые обычаи баронов нынче неуместны, но не стал. А произнес слышанное где-то, но намертво, как гриб-сосальщик, прилипшее к сознанию и ставшее родным.
- Элементарная справедливость требует, чтобы такие деньги шли на нужды народа! - так, несколько торжественно сказал он, и это, по его мнению, звучало убедительно.
- Говорить о справедливости - уголовно наказуемо, - с усмешкой ответил мужчина,
- говорить следует не о справедливости, а о благородстве. Кто они такие - Абрамовичи? - короли или люди из лакейской, надевшие мантии господ, пока те отлучились?
Впрочем, возможно, время нынче такое - время пошлых королей.
Но мне другое интересно - условия моей личной охоты на мамонта.
Напрягаться ли мне и снимать заусенцы с "Мерседеса" и получить, за то, что напрягаюсь и лень свою ломаю, приз в виде свободы, глоток кислорода, или без напряжения восемь часов проваландаться, выдавая скучные пальто или валенки одного размера, но тогда и без приза.
- И куда же свобода подевалась?
- Никуда. Она тогда по дню размазана. Свободный труд всегда крадет свободу у досуга.
Получается, вроде, и свободненько, но серенько. Без ярких выходных.
- А что за лысые?
- А вот, есть мальчик, один из ста, способный быть успешным врачом, есть, один из ста, чтобы быть программистом и так далее.
- Ну и? - поторопил мужчину Сергей Петрович.
- И есть мальчики неспособные ни к чему. Но по-звериному хитрые. Лысые вирусы - паразиты. Они-то, попинав воздух в Оксфордах, да Принстонах, и выдумали нам капитализмы с социализмами. Науськивают дурачков. И сосут здоровье. Кушают. Плодятся. Этим лысым вирусам очень важно чтобы иммунитет общества, причем всего человеческого общества, боролся с самим обществом, а не с ними. В будущем, я думаю, таких мальчиков медицина будет выявлять и усыплять в детском возрасте.
- Ужасно, что вы говорите. Как можно усыплять детей! Вообще, рассуждать об убийстве человека.
- Да ведь это не люди.
- Как это не люди!
- Это отдельный вид животных, только внешне схожий с людьми, но ничего человеческого в них нет. Я их вирусами называю, но и это мягко.
Сергей Петрович некоторое время думал.
Стены серого помещения теперь казались ему мрачными, как в некой исповедальне святого Патрика в старинном аббатстве.
- Нет, ваша теория неверна, ведь в политику идут совершенно разные люди.
- Шли. Раньше. Но не теперь. Теперь там все одинаково серы и пошлы - естественный отбор у них. Внутривидовой.
Они опять помолчали.
- А вы пойдете сегодня на выборы? - неожиданно для самого себя спросил Сергей Петрович.
- Я не думаю, что своим бюллетенем их побеспокою. Такие деньги, такая безграничная власть, реально только через кровь отдаются.
А проливать кровь - занятие юных.
- Понятно. Значит, вы сторонник внесистемной оппозиции.
- Нет, не сторонник, да и нет никакой оппозиции у нас. Есть дилетантские мнения, как недра делить. Тушу мамонта.
Попросту говоря, сменить один комитет "решал" на другой. А, кроме как сегодня пожрать, что делать, никто не предлагает. Да и не может, потому что сам ничего и не делал никогда. Нельзя же всерьез воспринимать угрозы немедленно создать у нас тысячи высокотехнологичных рабочих мест, у нас и мигрантов трудовых из Германии столько нету.
- Но симпатии ваши...
- Какие симпатии! Может, и была бы симпатия, если бы с чужих слов знал, а как посмотрю в интернете какого-нибудь буревестника, оппозиционера вашего - и почему же у них у всех выражения лиц имеют отблеск лжи и красной звезды пролетариев? Просто печать дьявола какая-то. Невольно тянет к монархии.
Они одновременно допили кофе.
- Я все думаю, идти мне или нет? - произнес Сергей Петрович. Ему было интересно: что тот скажет?
- Сходите, проголосуйте. Пока что глоток кислорода, хоть крохотный, вам каждый месяц дают, и слава богу! Другое дело, а вдруг кислород на всех закончится, и тут вам друг-генетик скажет с уверенностью стопроцентной: этот ребенок - он особь иного вида, не мы.
Он из породы лжецов и пакостников и будущий лжец.
Он с печатью.
Решитесь вы усыпить или нет?
- А вы так уверены, что печать дьявола существует?
В кармане Сергея Петровича зазвонил телефон.
...
Я должен извиниться перед читателями за свои продолжительные паузы в изложении событий, но дело в том, что доктор категорически запретил мне даже приближаться к компьютеру, поэтому свиданья наши будут тайны и кратки, как те, в моей юности, когда я забирался по пожарной лестнице на балкон к единственно желанной и сводящей с ума, и соблазнительно недоступной из-за строгой охраны в парадной.
...
Шиловка - деревушка нынче совершенно вымершая и окруженная со всех сторон, как яма рогатками, надменными и молчаливыми коттеджными поселками. Последние ее, способные шевелиться обитатели, некогда жавшиеся к живым источникам - к почте и продуктовому магазину, давно перебрались в город, а старики перемерли.
Торговля теперь сосредоточилась на товарах потребных приезжающему на ночь среднему классу, а именно, на автозапчастях и автосервисе и принадлежит также приезжающим из города.
Дома в самой деревушке стоят частично заколоченные, частично разграбленные, с полинялыми от снегов и дождей плакатами: "Продам". Немногие, сохранившие намек на архитектуру, используются горожанами, как летние резиденции.
Один из таких домиков, черный и даже седой от времени, с бурой, столетнего железа крышей был Олегов.
Мы зашли внутрь и окунулись в забытый запах дерева и земли.
- Ну, вот и мы, - сказал Олег, - здравствуй, дом.
Я посмотрел на него и улыбнулся и хотел пошутить, но вместо этого сказал:
- Привет, старина.
Дом молча ждал.
- Я предлагаю, соберем яблоки и потом пообедаем, - сказал Олег, - как тебе?
- Давай, - согласился я.
Мы вышли в сад.
Он был еще зелен, еще силен, но кроны деревьев уже просвечивали небом, и уже были как рваные паруса пережившего шторма и штили и с трудом дошедшего в гавань корабля.
Яблоки устилали землю сплошным покровом.
Их было больше, чем звезд на небе.
- Мама родная, - произнес я, - как же здесь ходить?
- Ты не ходи, а собирай, - ответил Олег.
Я поднял яблоко и, обтерев о свитер, попробовал. Оно было отличное.
Второе, желтое в полоску, ничуть не хуже.
Третье, медово сладкое, не доев, швырнул в забор.
- Тебе нужно поставить яблочный сидр, - объявил я, - выйдет несколько бочек.
- Мне этим некогда заниматься, - ответил Олег, - хочешь, сам ставь.
Я подумал и сказал:
- Мне бочку держать негде.
Мы собирали яблоки минут двадцать, выбирая покрупнее и топча остальное.
Пакеты были уже полны, а яблок в саду не убавилось.
- А что бы тебе торговцам на рынке весь урожай не продать, хоть за копейки, - высказал я мысль.
- А вот иди и продавай, раз ты такой умный, - ответил Олег.
Мы сложили пакеты с яблоками в машину и, вернувшись в сад, уселись за деревянный, с облупившейся поверхностью столик под деревьями. Достали термос, колбаски, хлеб и прочее.
- А где у нас соль? - спросил Олег.
- У тебя, - ответил я, нарезая помидоры.
- Да нет, - он порылся в сумке, - надо посмотреть в доме.
Но и в доме соли не оказалось.
- Это каким нужно быть растяпой - не взять соль, собираясь за яблоками! - зло сказал Олег, спускаясь с крыльца.
- Я брал! - возмущенно воскликнул я, - Почему у тебя в доме нет соли - вот что объясни.
- Потому что я дал ее взаймы соседке, мамаше ее, огурцы солить. Я только сейчас вспомнил.
- Так пойди к ней и возьми нам соль! Уже, честное слово, хочется кушать!
- Не пойду.
- Почему?
- Хочешь соль, сам сходи. А я не пойду.
Я встал.
- Так себя даже жлобы не ведут. Даже силовики.
Олег молчал.
Выйдя со двора на улицу, я завернул к беленькому и чистенькому домику, стоящему от двора Олега направо, потому что соседний дом слева был остовом.
Постучавшись в калитку, я повернул стальное кольцо щеколды, отворил ее и зашел внутрь.
Почти сразу за калиткой начиналась длинная купеческая веранда, располагающая побездельничать, идущая вокруг дома и в глубину сада.
Сад был так же красив и усыпан яблоками.
Сбоку веранды стоял новенький "Рено".
На перилах веранды сидела девушка - и, вероятно, просто мечтала.
- Извините, пожалуйста, - сказал я, не доходя до ступенек веранды, - я от Олега, он ваш сосед.
Мы приехали за яблоками и хотим пообедать, и не можем найти соль. Вы не могли бы выручить нас щепоткой?
Девушка молча меня разглядывала.
Как экземпляр.
- Вам нравятся яблоки? - наконец спросила она, не слезая с перил.
Она была странно красива.
Одурманивающе.
Ее волосы, небрежно собранные и сбитые в пышный шар из мелких колец, обрамляли лицо, как букет цветов, а черные глаза манили древними тайнами потустороннего.
- Время от времени, - ответил я, - знаете, зимой неплохо идет варенье из яблок.
- Ваша жена варит варенье? - опять спросила она.
- Жены нет, а сварить варенье - много ума не надо. Баночку, другую я и сам сварю.
- Так вы повар?
Я чувствовал себя полным дураком: "Что ей надо? Почему она не даст соль и все?"
Я отлично знал - такие девушки имеют рядом успешных и спортивных парней, а мы, очкарики и "ботаны", вызываем у них ласковое любопытство, и только.
Желание поиздеваться.
По-женски, не зло.
- Я программист, но в яблоках немного разбираюсь, - ответил я.
- Это очень кстати. У меня ужасно тормозит компьютер. Не здесь, а дома. Хорошо бы вам посмотреть. Как мне вас найти?
Я вынул визитку и подал.
- "И" - это как? - спросила она, прочитав фамилию и инициалы.
- Игорь.
Она спустилась с перил, не назвав хоть из какого-то приличия своего имени, прошла мимо меня в дом, обдав удивительным запахом женщины, потом вышла, держа блюдечко с солью, поставила его на поручень и пошла в сад, не говоря больше ни слова.
- Спасибо, - сказал я ей в спину и пошел к Олегу.
- Живой, - увидав меня, пошутил Олег, - а я собирался обзванивать морги.
- Вот вам соль, и давай уже обедать.
Мы навалились на колбаски с помидорами и замолкли на время.
- А чего ты к ней не хотел идти? - спросил я, когда жевать стало лень.
- Видишь ли, дружище, то, что мы с ней соседи, совершенно не меняет мое к ней отношение.
- А какое же оно? Симпатичная и даже весьма. Как актриса.
- Еще год назад эта симпатичная актриса была замужем. Мужа ее я хорошо знал, он занимался поставками детских игрушек из Китая, и дела шли просто отлично.
Прошлым летом они уехали на Красное море, заниматься дайвингом, а вернулась она одна - муж утонул.
Теперь она владеет кучей акций и магазинов.
- Несчастная женщина! - посетовал я, - Овдоветь в молодости.
- Ее муж разговаривал со мной перед отъездом, и, между прочим, сказал, что они намерены развестись.
- Это ни о чем не говорит.
- Это говорит обо всем.
- Провалиться! Я дал ей свою визитку!
- Все, прощай, друг.
Мы посмеялись и стали лениво собираться домой, прощаясь с садом, прощаясь с домом, и уже потихоньку забывая обстоятельства нашего крохотного путешествия.
И прошло несколько дней, но эта девушка из яблоневого сада не выходила у меня из головы.
Она стала моей болезненной игрой.
Она подходила ко мне, брала мою руку своей, головокружительно теплой и нежной, и говорила: "Иди за мной".
И я подчинялся.
Ее губы, ироничные и гордые и балованные, ее глаза - ворота преисподней. Я с ума сходил.
Я ненавидел и жаждал ее, а ее мужчин убивал на месте.
Но они приходили снова и снова.
Она - воплощенная мечта, воплощенная фантазия.
Воплощенная фантазия показывает нашу собственную ничтожность - это игры дьявола.
Звонок раздался спустя три дня.
- Игорь, - это была она! - ты обещал посмотреть компьютер.
- Да.
Я еле соображал.
- Когда вам удобно?
- Я жду тебя сейчас.
Она сказала адрес.
Уже совершенно не помня себя, я кое-как собрался и, выходя из дому, взглянул в зеркало. В нем было отражение приговоренного к смерти.
Я криво улыбнулся отражению.
"Увидеть ее, потом повеситься".
Я отлично понимал, что рассчитывать мне не на что.