Метро - это наш с тобой жизненный путь, дружище, это туннели, полные народа - по макушку, когда ноздря к затылку, и движение строго по не твоим правилам.
Старик Метро - вот он, божественный миксер наших чаяний: тебя ввысь, к чистому небу, меня же в мытарства. В темень. В машину. В коллективную стирку.
Метро (это "он") выплюнул меня в тихую декорацию аристократии - в беспечность чопорных, липовых бульваров и пышных, как волосы Мадлен, особняков - сказку старого города, помнящего сто лет трагедий и вечную радость мира.
Я очутился в гостях у предков.
История города, его сердце, будто комнатка нашей бабушки - ах, как тут интересно и мило!
Как сладко щемит внутри памяти и весело на душе!
Все так и хочется потрогать и поиграть.
Я шел вдоль бархатно черных чугунных перил по серым с проседью вековым плитам тротуаров, а навстречу мне, из живописной перспективы желто-кремовой аллеи, двигался человек. И чем ближе он подходил, тем отчетливее я различал его волевое лицо и узнавал его мощную фигуру - вот так встреча!
Мы приблизились.
- Привет, пехота, - сказал я, улыбаясь.
Мне всегда нравился Сергей Казанцев - со своей гвардейской порядочностью и правильным, покоряющим всех юмором сильного мужчины.
- Привет, компьютерным гениям, - ответил он.
Мы пожали друг другу руки.
- Что ты здесь забыл? - спросил он. Это было продолжение приветствия.
- Иду в ад, - отвечал я, силясь улыбнуться, - На казнь.
- Похоже на то, видок у тебя, как у обдолбанного, - он смотрел с дружелюбной ухмылкой.
- Заказчица, женщина одна, прямо замучила - не выходит из головы.
- Стерва?
- Просто необычная.
Я хотел сказать: "красивая", но не стал. Мешала ревность. Сергей, как сейчас говорят, "альфа самец".
- Так купи ей цветы. Зайди и скажи, типа, "я без ума". Если напряжется, значит, порожняк. А если улыбка, то се, бери ее в охапку и в койку.
- То есть, как это? - "бери и в койку". Мы же не пещерные.
- Да ей понравится.
Я с тоской покопался в себе, пытаясь вспомнить ее глаза, лицо, и даже не их, а свое от них ощущение, и с удивлением обнаружил, что совершенно не чувствую к ней того влечения, которое нуждается "в койке". Абсолютно. Это было странно, не правильно, это пугало.
Была какая-то собачья подчиненность внешней, выдуманной судорожными фантазиями, красоте. Жуткая покорность, несущей демонически ядовитую печать прекрасного, личности, даже не зная ее. Даже ненавидя ее! За эту наглость - сметь быть так головокружительно прекрасной!
И презирая ее за пошлость всего ее человеческого.
Презирая именно за право ее на личность.
И при этом готовность упасть к ногам.
Мое отношение к ней было чуть ли не рабством.
- Я иду чинить компьютер. Я, просто, как сантехник. Представь, вызвала девушка сантехника, а он пришел с цветами - какая-то порнография.
- Это все романы и кино, а в жизни женщины любят цветы. И как еще понять, хочет она с тобой или нет? Ну, купи вина хорошего.
- Ага, пришел сантехник с хорошим вином, а у хозяйки унитаз сломан.
- Тогда, майся, как знаешь, если нравится.
- А что ты? Пропадал где-то.
- Командировки. Ближний Восток, Дальний Восток, разное. Теперь здесь.
- Какая здесь служба - разве протестующих дубасить?
- Подубасишь их. Вайдосят часами, дела никакого, просто глупая толпа время палит, а чуть задел кого мизинцем, визгу на всю страну.
- А ты не задевай.
- А ты не собирайся.
- Хочу и собираюсь.
- Ух, ты! Так ты у нас свободный человек?
- Представь себе.
- А скажи, свободный человек, вот сидишь ты в кафе с девушкой, и подходит к вам жлоб, тоже свободный человек, и начинает твою девушку лапать. Ты ведь, со свободой своей, трахнешь его бутылкой по голове? Трахнешь. И посадят тебя за "превышение".
Так вот, чтобы жлоб не лапал, а ты не садился, и нужны порядок и армия.
Только тогда и есть правильная, настоящая свобода, когда вы, свободные люди, армейский сапог чуете.
Когда табличка есть: туда ходи, сюда не ходи.
А без армии и таблички вы не общество, а стадо. Из личностей. Свободных.
Я улыбнулся и отдал честь.
- Господин полковник, разрешите проследовать к месту работы!
- Вольно! Разрешаю!
Мы рассмеялись и дружески обнялись на прощание.
...
Последним адресом, который должен был посетить сегодня Сергей Петрович, была квартира на третьем этаже в старом, более чем вековом доме, немножко смешном в сравнении с ажурными небоскребами современности, но гордом и важном.
Как пан директор.
Ребенок был тих и вял. Температура была не высокая. Лимфоузлы не увеличены. Горлышко чистое.
- ОРВИ, - объявил Сергей Петрович.
- Если будет тридцать восемь и выше, принимайте ибупрофен, чаще обильное питье, чай с лимоном. Если температура не спадет за два дня, вызывайте врача.
- А еще какие лекарства есть? - зло спросил папа ребенка, крепкий коротышка в спортивных штанах и футболке с надписью: "Утопим Врангеля в море!"
- От вирусов лекарства не нужны, - устало пояснил Сергей Петрович, - организм сам отлично справится.
- Ну да, теперь нам и лекарства не нужны, - язвительно заметил папа в футболке, - зачем нам лишние люди, пусть дохнут.
- Что вы такое говорите! - сердито сказал Сергей Петрович, - Почему это ваш ребенок лишний, и кому нужно, чтобы, - тут он задержался, подыскивая слово помягче, - чтобы он страдал?
- Не нужно никому, а все равно! Вот что! - возвысил голос папа.
Он стоял, агрессивно нагнувшись, и очень близко к Сергею Петровичу и говорил прямо тому в лицо, при этом иногда так выразительно приближаясь, будто желал укусить Сергея Петровича в нос.
- Именно все равно!
Именно напихать всякой дряни и мела в таблетки, разрекламировать и всучить через аптеки, а ты хоть околей! Именно все равно, потому что нажива! Потому что капитализм!
Тут одна перспектива - нищета миллионов, потому и таблеток на всех не делают, не выгодно.
- Вы считаете, социализм перспективнее? - с интересом задал вопрос Сергей Петрович.
- Другого пути нет, - выкрикнул мужчина, - и мы встанем на этот путь, и очень скоро!
А этих фармацевтов - миллиардеров на фонари!
"Почему фармацевтов?" - подумал Сергей Петрович, - "Наверняка отравился чем-нибудь".
- Лично тогда буду веревочки намыливать! Лично!
"Откуда столько злости?" - думал Сергей Петрович, надевая пальто в прихожей, - "Откуда столько ненависти? При этом ничего дельного, кроме "веревочки намыленной" в голове нет.
Ему вспомнилась старая горькая шутка: "Заводы - рабочим, моря - матросам".
"А живет неплохо - квартира большая. Или она от родителей досталась? Наверное.
В чем-то "тот", из приемной морга, прав. Какая-то печать дьявола на всех.
Ненависть и ложь".
...
Когда я звонил в дверь ее квартиры, мне стало просто не хорошо. Подкашиваясь, слабели ноги, а сердце молотило, как поршень гоночного болида.
Она открыла, я боялся взглянуть, боялся увидеть что-то разочаровывающее.
- Здравствуйте, - сказала она, - наконец я смогу нормально работать на компьютере.
"Зачем тебе работать? Или это просто оборот? Торчать в интернете, говори правильнее" - подумал я и пробурчал что-то, типа, "добрый день".
- Проходите, - и она легко пошла в комнату, оглядываясь и ожидая, когда я сниму свои стильные коричневые ботинки с рантом. Они были совсем новые и их приходилось расшнуровывать.
Я осторожно посмотрел - она была в цветастых шальварах и легкой красной блузке. Даже со спины она выглядела умопомрачительно изящно.
- У вас небольшая квартира, - сказал я, заходя в комнату, похоже, служащей и гостиной и спальней одновременно - в нише стоял заправленный пледом диван со спальными, пузатыми подушками, аккуратно прикрытыми сверху каким-то платком.
"Странно, какая скромная квартирка. Наверное, это ее тайный штаб, секретное гнездышко для уединения миллионерши".
- Слава богу, хоть такая! Это еще моей бабушки. Новое жилье просто не по карману.
- Что, торговля игрушками буксует? Немного странно. Игрушки нужны всегда, по крайней мере, пока люди будут рождаться.
Она задумалась на мгновение.
- Я не поняла шутки. О каких игрушках вы говорите?
- О детских.
Я сел перед компьютером и посмотрел настройки БИОС.
- Я занимаюсь с детьми вовсе не игрушками, - сказала она спустя минуту.
- Конечно, вы их развиваете. Учите.
- Да, учу, - сказала она с неподдельным удивлением в голосе, - а что же еще?
- И чему вы их учите - быть маленькими хищными потребителями? Капризными визгунами.
Я чистил настройки "Уиндоуз".
- Конечно, вам, программисту, биология может казаться предметом не обязательным, но я считаю, что современный человек обязан хоть чуть-чуть иметь представление о живом мире вокруг него. А не только о мире вещей.
- Все это так, я тоже люблю бабочек, но при чем здесь биология, вернее, при чем тут вы?
- Как при чем? Я учитель биологии в старших классах.
Я отъехал от компьютера.
- Вы? Учитель?
Мне было смешно. Лукавая! Она не знала, что я знал про нее все!
- А как же ваши магазины. Точнее, магазины вашего покойного мужа.
Я чуть не добавил: "Которого ты, ведьма, утопила!"
- У меня никогда не было мужа, - сказала она удивленно, - да еще и с магазинами, и с чего вы такое выдумали?
- Мне так рассказал про вас Олег. Все рассказал.
- Вот какой.
Она не пояснила: какой?
- Муж - это терпимо. А то он как-то объявлял меня наркоманкой и путаной, намного обиднее.
Я поверить не мог.
- Так Олег врал, что ли?
- Это он мне за отказ мстит, по-мужски, - ответила она.
Я встал и прошелся по комнате. По диагонали. Она смотрела на меня, поворачивая за мной свою голову. Ее черные глаз уже не пугали меня, а веселили своей детскостью.
"Мужа не было, магазины - вранье, денег - зарплата учителки. Олег - сукин сын, а ты повелся".
Мне разом стало необыкновенно свободно.
Я был не раб, я был господин положения. Как оно и должно быть всегда.
Эта девушка - боже правый! Это же ясно, как день, и так удивительно просто! - эта девушка может быть моей! И будет!
Я внимательно посмотрел на нее, на ее удивительно милую прическу, небольшой рот, нос и поразился - какой я был идиот! Что я думал днями! Что бредил! О каком божестве?
О каких тайнах ада?
- С компьютером все о, кей, но мне надо разобраться: кто вы на самом деле. Денег я с вас не возьму, а приглашаю сегодня вечером в кафе. Поедим мясо или рыбу на гриле, выпьем вина,
и вы мне расскажите все про биологию. И как вы в ней очутились. Без мужа.
- Это очень неожиданно, - ответила она.
- Раз неожиданно - значит, судьба.
Она засмеялась и согласилась, мы попрощались до вечера, и, уходя, оглянувшись, я опять увидел в ее черных глазах бездну космоса, но эта бездна теперь сладко манила меня, и я помчался домой, срезая углы, через старый центральный парк - мне хотелось приготовить ей один сюрприз.
...
Чтобы попасть на улицу, где располагался старинный строительный колледж, выполненный в стиле сталинского ампира - с толстыми колоннами и тяжелым, украшенным лепным гербом государства-мечты, фронтоном, в этом колледже и был районный избирательный участок, Сергею Петровичу нужно было всего-то пересечь центральный парк, пройти шагов сто вдоль набережной и завернуть на мост.
Он и пошел к парку, но чем ближе подходил, тем явственнее и видел и понимал - в парке происходит что-то не то.
Парк был густо наполнен какими-то потерянными, то стоящими, а то вдруг начинающимися беспорядочно двигаться людьми.
Люди, уже скопившиеся в парке и подходившие еще со всех сторон, были разные.
Было много молодежи. Были и люди среднего возраста. Пожилых, впрочем, было мало.
Все эти люди перемещались от точки к точке, замирали и опять приходили в движение, как листья и щепки в водоворотах талых ручьев.
Временами, Сергей Петрович это очень хорошо разобрал, отдельные группы людей, сжавшиеся возле некой точки-водоворота, начинали нестройным хором выкрикивать что-то совершенно непонятное. С трудом, Сергей Петрович разобрал слово: "уходи".
Но кто именно, зачем и куда должен был уйти, было не ясно.
Поодаль от толпящихся и топчущихся людей, шах в ста, совершенно неподвижно и молча стояла черная цепь одетых в доспехи и вооруженных мужчин.
Они были одинаково рослые, широкоплечие и те, видимо офицеры, у которых были подняты забрала шлемов, по-мужски красивые.
Это был сок нации. Ее гвардия.
Эти люди могли и умели драться. Они умели убивать. Теперь они стояли и просто ждали.
Скучая.
Сергей Петрович подошел к группе стоящих офицеров - они разговаривали:
- Долго еще будем телиться? - сердито задал вопрос высокий, русоволосый, - весь обед стоим.
- Велено ждать, - отвечал ему красивый, атлетического сложения брюнет.
Сергей Петрович обратился к красивому брюнету, который, прервав разговор с товарищем, с презрительным раздражением взглянул на него.
- Извините, мне надо пройти через парк. Я могу теперь пройти? - вежливо спросил Сергей Петрович. Ему очень хотелось и еще спросить: что здесь происходит? - но он не решался.
- Иди, - ответил офицер с нотками разрешающего приказа и, одновременно, веселья в голосе.
Сергей Петрович отвесил вежливый полупоклон и пошел через парк, огибая кучки собравшихся, посматривая, прислушиваясь и размышляя.
"Если эти уже собрались и у них есть цель, чего они ждут? А те?"
Он оглянулся и посмотрел на красивую, неподвижную цепь военных.
"Если они охраняют, то от кого охранять? А если пришли разогнать, так почему сразу не разгоняют?"
И чем больше он так думал, смотрел и слушал, тем больше в нем возникало ощущение растерянности и брошенности и тех и других.
Ощущение тоски.
Она прямо висела в воздухе над людьми.
И те люди, которые собрались в парке, и те, которые за ними молча наблюдали, ждали кого-то еще.
Кого-то, кто смеет и отдаст массам приказ и поведет их за собой.
И толпа, и армейская цепь ждали вождя.
Но его не было.
"Король Артур умер", - подумал Сергей Петрович, - "Действительно, никакой радости - ни у тех, ни у других. Будто на поминках. Поминки по королю Артуру".
Он пошел быстрее, но в этот момент сбоку от него раздался женский выкрик: "Гады!"
Сергей Петрович оглянулся, чтобы посмотреть: кто она? - и тут толпа пришла в движение и даванула.
Вначале она, как волна, хлынула в сторону армейской цепи, но тут же, закричав сотней голосов, откатила назад и мощно раскатилась потоками в разные стороны, и опять сливаясь воедино, устремилась прочь от того страшного, что происходило сзади.
Люди бежали от цепи военных вглубь парка, и от этого бега над толпой мгновенно разлился ужас жертвы, и Сергей Петрович, увлекаемый общим страхом бегущих и преследуемых, побежал тоже.
Он пробежал вместе со всеми несколько шагов, потом остановился, опять побежал, получил толчок в спину и не удержался на ногах.
Он попытался подняться, но люди бежали плотно. Они бежали, спотыкаясь об него, пиная и наступая. Они уже бежали по нему.
Сергей Петрович хотел опереться рукой о землю и внезапно схватил чью-то ногу, совершенно неподвижную. Нога лежала на земле, как кусок дерева, и на нее беспрерывно наступали.
Сергей Петрович успел увидеть новый коричневый ботинок с рантом, обутый на эту ногу,
и тут кто-то тяжелый с хрустом наступил ему на шею.
"Как? Неужели все?" - мелькнула, затухая, последняя мысль, лицо Сергея Петровича вмялось в сырой песок дороги, и наступило молчание.
...
Весна - замечательное время для выращивания цветов. Этим я и намерен заняться, а вам -
добрых дорог. В юности и я любил побродить по свету, все искал впечатлений, а теперь стал поспокойнее.