Зуев Ярослав : другие произведения.

Триста лет спустя 3. Будни рэкетиров или Кристина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третья книга цикла "Триста лет спустя" После гибели уголовного авторитета Виктора Ледового обезглавленная группировка переживает тяжелые времена. Новый босс занят созданием финансовых пирамид, изымающих денежки изысканней рэкета и банального грабежа. Пока шеф закладывает кирпичики в фундамент будущей империи, наши герои тоже не сидят сложа руки. Протасов спит и видит, как бы ловчее кинуть банк, вместе с операционистами, экономистами, управляющим и секьюрити, при этом не загудев на нары. План выношен на окраине мегаполиса, куда Валерку и его верного оруженосца Вовчика Волыну загнали финансовые проблемы. В старом деревенском доме неуютно по ночам, в округе творится всякая чертовщина, неподалеку заброшенный погост, и на нем, как выясняется, неспокойно. Протасов, правда, не верит в существование потустороннего мира, но тот, оказывается, прекрасно обходится без его веры. Финансовые махинации - занятие, требующее определенных навыков и знаний. Неискушенному Протасову активно помогает Мила Кларчук. Правда, по заданию полковника Украинского. У УБЭП тут свои интересы. Пока Протасов все больше забирается в милицейскую ловушку, Андрей Бандура обеспокоен исчезновением любимой Кристины и пытается выяснить хоть что-то. Когда же крымские бандиты, прибывшие в столицу на разборки, случайно натыкаются на госпожу Кларчук (у них к ней - старые счеты), начинается самое интересное. Лихие погони и кровавые разборки, интриги и загадки. Роман заинтересует не только читателей, уже знакомых с другими книгами этого цикла, но и тех, кто впервые встретится с героями Ярослава Зуева. Книга впервые издана на бумаге в 2005-м году издательским домом "А.С.К." ISBN 966-319-105-8 Авторская аудиоверсия по адресу: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2951118 Оригинал текста по адресу: https://www.smashwords.com/books/view/549558
Будни или Кристина [Александр Зуев]
  300 ЛЕТ СПУСТЯ
  
  Сага
  
  Книга третья
  
  Будни рэкетиров или Кристина
  
  Ярослав Зуев
  
  Published by Iaroslav Zuiev
  Copyright 2015 Iaroslav Zuiev
  Книга впервые издана на бумаге в 2005-м году издательским домом 'А.С.К.'
  ISBN 966-319-105-8
  Авторская аудиоверсия по адресу:
  http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2951118
  Оригинал текста по адресу:
  https://www.smashwords.com/books/view/549558
  
  
  Очередной эпизод замечательной бандитской саги о трех рэкетирах. Приключения Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры продолжаются.
  После гибели уголовного авторитета Виктора Ледового обезглавленная группировка переживает тяжелые времена. Новый босс занят созданием финансовых пирамид, изымающих денежки изысканней рэкета и банального грабежа. Пока шеф закладывает кирпичики в фундамент будущей империи, наши герои тоже не сидят сложа руки. Протасов спит и видит, как бы ловчее 'кинуть' банк, вместе с операционистами, экономистами, управляющим и секьюрити, при этом не загудев на нары. План выношен на окраине мегаполиса, куда Валерку и его верного 'оруженосца' Вовчика Волыну загнали финансовые проблемы. В старом деревенском доме неуютно по ночам, в округе творится всякая чертовщина, неподалеку заброшенный погост, и на нем, как выясняется, неспокойно. Протасов, правда, не верит в существование потустороннего мира, но тот, оказывается, прекрасно обходится без его веры.
  Финансовые махинации - занятие, требующее определенных навыков и знаний. Неискушенному Протасову активно помогает Мила Кларчук. Правда, по заданию полковника Украинского. У УБЭП тут свои интересы.
  Пока Протасов все больше забирается в милицейскую ловушку, Андрей Бандура обеспокоен исчезновением любимой Кристины и пытается выяснить хоть что-то. Когда же крымские бандиты, прибывшие в столицу на разборки, случайно натыкаются на госпожу Кларчук (у них к ней - старые счеты), начинается самое интересное.
  
  Оглавление
  
  Содержание Саги
  Глава 1 На руинах воздушных замков
  Глава 2. Когда слетает крыша...
  Глава 3. Юрик Планшетов или Будни вымогателей
  Глава 4. Как Новый год встретишь... или Кавторанг Растопиро
  Глава 5. Убить человека
  Глава 6. Земы в Софиевской Пустоши
  Глава 7. Тайна старого кладбища
  Глава 8. Оттепель в феврале
  Глава 9. Оборотень в погонах
  Глава 10. Весна на Трухановом
  Глава 11. Через тернии к звездам
  Глава 12. Незваный гость
  Глава 13. Банк 'Бастион Неограниченный Кредит'
  Глава 14. Сломанная стрела
  Глава 15. Понедельник начинается в субботу
  Глава 16. Поиски наугад
  Другие книги автора
  Об Авторе
  
  Содержание Саги
  
  Книга Первая. Три рэкетира
  Пролог
  Действующие лица
  Глава 1. Пассажир с золотой 'гайкой'
  Глава 2. Кабинет господина Правилова
  Глава 3. Сауна г-на Бонасюка
  Глава 4. Три рэкетира
  Глава 5. Стрелка
  Глава 6. Ледовой
  Глава 7. Призраки
  Глава 8. Ресторан 'Дубовый Гай'
  Глава 9. Вечер выпускников
  Глава 10. Три тысячи баксов Виктора Ледового
  Глава 11. Анна и Кристина
  Глава 12. Кумушки
  Глава 13. Западня
  Глава 14. Чудесное открытие Милы
  Глава 15. Охота Виктора Ледового
  Глава 16. Гость из Крыма
  Глава 17. Уик-энд в Осокорках
  
  Книга Вторая. Охота на рэкетиров
  Глава 1. Погоня
  Глава 2. Товарищ Поришайло
  Глава 3. Минус один
  Глава 4. Первая кровь
  Глава 5. Последний бой Атасова
  Глава 6. Ночь в горах
  Глава 7. Чудесный вечер в Ялте
  Глава 8. Ангел-хранитель
  Глава 9. Земы, или похождения лже-Вардюка со лже-Любчиком
  Глава 10. Бриллиантовая лихорадка
  Глава 11. Прочь из Крыма
  Глава 12. Конец Виктора Ледового
  Глава 13. Индульгенция
  Глава 14. Ранение Протасова
  Глава 15. Женитьба Армейца
  Глава 16. База отдыха 'Соколовка'
  Глава 17. Атасов
  Глава 18. Домой
  Эпилог
  
  Книга Третья. Будни рэкетиров или Кристина
  Глава 1. На руинах воздушных замков
  Глава 2. Когда слетает крыша
  Глава 3. Юрик Планшетов или будни вымогателей
  Глава 4. Как Новый год встретишь или кавторанг Растопиро
  Глава 5. Убить человека
  Глава 6. Земы в Софиевской Пустоши
  Глава 7. Тайна старого кладбища
  Глава 8. Оттепель в феврале
  Глава 9. Оборотень в погонах
  Глава 10. Весна на Трухановом
  Глава 11. Через тернии к звездам
  Глава 12. Незваный гость
  Глава 13. Банк 'Бастион Неограниченный Кредит'
  Глава 14. Сломанная стрела
  Глава 15. Понедельник начинается в субботу
  Глава 16. Поиски наугад
  
  Книга Четвертая. Расплата. Цена дружбы
  Глава 1. Война
  Глава 2. Нина Шарова
  Глава 3. Протасов или невозвратный кредит
  Глава 4. Цена дружбы
  Глава 5. Ресторан 'Три корочки хлеба'
  Глава 6. Предложение, от которого сложно отказаться
  Глава 7. А без Подола Киев не возможен
  Глава 8. Гараж четы Бонасюк
  Глава 9. Наша служба и опасна, и трудна
  Глава 10. Правилов
  Глава 11. В руках врага
  Глава 12. На старой лесной дороге
  Глава 13. Демон с заброшенного погоста
  Глава 14. Надежда умирает последней
  
  Книга пятая. Месть. Все включено
  Глава 1. Мышеловка в XX веке или Западня в устье Десны
  Глава 2. У разбитого корыта
  Глава 3. Безнадега
  Глава 4. Лифт на эшафот
  Глава 5. Кемпинг 'Камень Шаляпина'
  Глава 6. Лейтенант Любчик
  Глава 7. Чистильщик из столицы
  Глава 8. Капкан для Протасова или Плохая примета
  Глава 9. Летучий голландец
  Глава 10. Видения Олега Правилова
  Глава 11. Стикс
  Глава 12. 'Черное' воскресенье, 13-е
  Глава 13. В гостях у мертвеца
  Глава 14. 'Жаркий' полдень в Крыму
  
  Книга Шестая. Конец сказки
  Глава 1. Черная крепость Кара-Кале
  Глава 2. Схватка в подземелье
  Глава 3. Эдик, беги...
  Глава 4. День рождения Огнемета
  Глава 5. Черная весть
  Глава 6. Поминки по Огнемету
  Глава 7. Девять жизней Лени Витрякова
  Глава 8. Замороженный
  Глава 9. Понедельник - день тяжелый
  Глава 10. Дубечки
  
  Глава 1 На руинах воздушных замков
  
  День 24-го февраля 1994
  
  - Твой Атасов, в натуре, какой-то зашифрованный Онассис, - заявил Протасов, не потрудившись дожевать круасан. Крошки летели в физиономию собеседнику, что, впрочем, Протасова нисколько не смущало. Он не на шутку разошелся, как случалось почти всегда, когда речь заходила о деньгах.
  - Урка, блин, в натуре. Урка конкретная. Сижу на нарах, как король на именинах, - с чувством пропел Протасов, демонстрируя определенные познания в бородатом лагерном фольклоре, - и пайку черного мечтаю получить...
  Андрей с удивлением посмотрел на Валерия.
  - Ты это о чем, брат?
  - Ты реально такой тупой, или грамотно шифруешься?
  Андрей скромно кивнул:
  - Ага. Притворяюсь.
  - Ловко у тебя выходит, - похвалил Протасов. - Нет, в натуре, пацаны, вот был у меня дружок. Так ему пять лет дали. При совдепе еще...
  - За что? - механически спросил Андрей. Так, для поддержания разговора. Ему было не очень интересно.
  - За незаконную трудовую деятельность, е мое. - Важно пояснил Протасов. - Он машины рихтовал. Руки у него не из сраки росли, чтобы ты врубился, что к чему, братишка. Золотые, мать их, руки. Рихтовка любого уровня сложности. Просекаешь? А железо обратно выгнуть - это тебе не вогнуть. Раздолбать каждый мудак может, а ты поди - верни, как было.
  Андрей возражать не стал. Ломать не строить. Эта нехитрая истина известна многим, и с ней сложно не согласиться.
  - Так за что ему дали срок?
  - За жадность, Бандура. Ты что, неумный? Он же на себя пахал, бабло, значит в карман, а держава таких делов не полюбляет. Вот, блин, как. Если каждый хорек на себя горбатиться будет, а на дядю хрен с музыкой, откуда дяде на спецпаек взять? Короче, пять лет, с конфискацией лично принадлежащего. И без базара, чтобы ты понял. - Протасов, для солидности, выдержал паузу. Андрей воспользовался случаем, и глубокомысленно почесал затылок.
  - Ну вот, - продолжал Валерий. - Сходил он, значит, на зону. От звонка, блин, до звонка оттарабанил. На зоне, правда, тоже рихтовал.
  - Как это? - не понял Андрей. Протасов постучал по виску.
  - Молча, блин. У вертухаев машины есть? Есть! У комов есть? Есть. У госов тоже есть. Тачек на воле вообще до хрена и больше, если ты не в курсе, Бандура. И ломаются, будь здоров. Вертухаям жить как-то надо? Надо, блин! Желудки растянутые, плюс женки с детями малыми. Он тачки ремонтировал, они бабки снимали. Что, блин, непонятного?! Ему тоже перепадало - когда чайку нальют, когда колбаски подбросят. Курева подкинут, или травки, к примеру. Въехал, да?
  - СТО на тюрьме?
  - Хор имени Пятницкого, зема. Ну вот, блин. Пришел Юрка в 90 м...
  - Приятель твой? - уточнил Андрей.
  - ...пришел, значит. Я ему: 'давай бизнес замутим. Есть тема, конкретная'. А он, блин, целыми днями, лежит себе на кровати, и все от винта. Понял? По барабану. Матушкина пенсия есть? На чифирь и 'примку' хватает, картошку в мундирах отварил, и порядок. Ништяк. Пополам земля. Ни хрена больше пацану не надо.
  - Ну... - неуверенно начал Андрей, которому рассказанная Протасовым история вовсе не показалась надуманной. - А при чем тут Атасов?
  - Как это, блин, причем? - и Протасов снова запел:
  
  Сижу гляжу в окно,
  Теперь мне все равно,
  Решил я факел своей жизни потушить...
  
  - Ему ни хрена не надо, а нам за компанию хрен сосать? Я, Бандура, не согласный.
  - Я тоже, - кивнул Андрей, карманы которого были пусты, словно древнеримские сокровищницы после нашествия вандалов.
  - Может, у Атасова под паркетом золотишко отложено? Почем, е мое, мне знать? Я, Бандура, не в курсе. Не из красноперых, блин.
  - Да откуда у него?
  - Как это, откуда? Ни хрена себе? Ты гонишь, братишка! Дедуган на реквизициях добыл. Ты, Бандура, в натуре веришь, будто у ГэБэшников при шмонах к рукам ни хрена не прилипало?
  - Я не знаю. - Андрей потер лоб.
  - Он, блин, не знает! - фыркнул Протасов.
  - По любому, - эхом откликнулся Волына.
  - Нам, Бандурчик, жрать не фиг. Носки, блин, в дырках. Колени на штанах протертые. Вовчик скоро на махорку перейдет...
  - Уже перешел. По любому.
  - Тем более, блин. Денег нет, а Атасов и в ус не дует.
  Времена и вправду наступили смурные. Осколки группировки Виктора Ледового, будто льдины в весеннее половодье, уныло дрейфовали по течению, ведомые некогда твердой, а ныне основательно ослабевшей десницей Олега Петровича Правилова. Новый главный босс, Артем Павлович Поришайло, между приближенными называемый Папой, рэкетиров не жаловал. Артем Павлович создал и открыл акционерный банк 'Бастион Неограниченный Кредит'. В историческом центре города. Мраморный холл с колоннами и портиком, будто при входе в древнегреческий храм, посреди холла бассейн, а по бассейну - рыбки плавают. Суммы, проходившие через корсчета 'Неограниченного кредита', во много раз превосходили те, что головорезам Олега Петровича случалось выбивать с того или иного лоточника ларечника, порой вместе с коренными зубами, зубными протезами и почками. Скупка золота, организованная некогда Виктором Ледовым и Тренером с поистине молодецким размахом, этот самый размах утратила, потому как запасы населения в драгметаллах к середине десятилетия иссякли, словно золотоносные жилы на Клондайке. Все хорошее рано или поздно заканчивается, а бесконечна лишь Вселенная. Да и то - кто ее, 'конкретно', знает.
  Силовая структура, выпестованная стараниями Ледового, Тренера и Правилова, потеряла былую мощь и использовалась Поришайло время от времени, и от случая к случаю. Для выполнения самой грязной, самой черновой работы. У Артема Павловича были свои методы, свои подходы и свои рычаги, о механизме действия которых такой маленький человек, как Андрей Бандура, мог разве что только догадываться. Финансовые ручейки, питавшие некогда Правилова и его людей, оскудели, будто родники в вековую засуху. А соответственно, опустели и карманы господ Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры. Справедливости ради необходимо признать, что денежные проблемы Атасова не то, чтобы не трогали. Как раз наоборот, трогали, и еще как, вынуждая все чаще прикладываться к бутылке. Очевидно, в жизни Атасова наступила черная полоса, и его обуяла черная меланхолия. Атасов запил по-черному. Алкоголь разбудил в его душе фаталиста, какой там, по большому счету, и в лучшие времена чаще бодрствовал, нежели спал. Короче, запои следовали за запоями, отчего четверка (не считая Волыну) осталась без признанного вожака.
  - Хоть, блин, в милицию иди! - разводил руками Протасов. - Ей Богу, в натуре. Пушку с ксивой выдали - и наезжай, на кого хочешь. Пока наезжалка не сломается. Легально и нахально.
  - Во во, зема. Правильно. Давно пора, - немедленно подхватил Вовчик. - К дяде Грише подадимся. По любому.
  - Да валит рогом твой дядя Гриша! - в сердцах сплюнул Протасов, не забывший о раз и навсегда утраченном 'Ниссан Патроле'. Вовчик обижено засопел.
  Безденежье удручало приятелей. Они выкручивались как могли, но, любое мало-мальски приличное дело требует приличных опять же вливаний, а вливать им стало нечего.
  - Нужно твой пентхаус загнать, - предложил Бандура, - Вот и будет стартовый капитал.
  При этих словах Протасов, похоже, подавился.
  - Ты, блин, опух, вообще, в натуре?!
  - Задвинем его штук за пятьдесят зелени, - пошел развивать мысль Андрей, игнорируя выпученные глаза и перекошенную физиономию Валерия. - Тут тема есть.
  - Что за тема, земеля? - оживился Волына.
  - Нормальная, - проникновенно сказал Бандура. - Конкретная. Есть у меня пассажир. У него родной дядька в начальниках шахтомонтажного управления ходит. На Донбассе. Им там транспортерная лента нужна. До хрена и больше. И до зарезу. Мой пассажир...
  - Племянник, то есть?
  - Не перебивай, - важно сказал Андрей. - Племянница. Так вот. Мой человек знает, где эту ленту взять. Мы ее, короче, берем, и загоняем, к матери, на Донбасс.
  - Для этого фирма требуется, - протянул Волына, за полгода пребывания в городе поднаторевший в кое каких вопросах. - Расчетный счет, зема. Дебит кредит, и все дела. По любому.
  Андрей презрительно хмыкнул:
  - Мало фирмочек под правиловской крышей?
  - Тогда в чем загвоздка, земеля?!
  - Деньги нужны, - пояснил Бандура. - Вкладываем пятьдесят штук. Умножаем на три. Выставляем счет фактуру.
  - Какой счет?
  Нетерпеливо поморщившись, Андрей взялся за лист бумаги и фломастер, принявшись разрисовывать схему.
  - Этот квадрат - наша фирмочка... этот - шахтомонтажное управление. Этот - база, где товар лежит, - комментировал по ходу Андрей. - Теперь так, - он соединил прямоугольники жирными стрелками наподобие тех, какими на географических картах мира принято обозначать горячие и холодные течения. - Теперь так. На местной базе, где транспортная лента лежит, расплачиваться будем наличкой. Лента по балансу списана, на бумаге не числится, так что все лаве директору базы прямо в карман.
  Для наглядности, над стрелкой, протянувшейся к базе, Андрей поставил жирную букву 'Ж' - Живые. То есть наличные деньги.
  - Если за ленту налом башлять, откуда возьмутся документы? - вяло подключился Протасов. На его лице оставалась инертно скептически унылая мина, хотя в глазах и появился слабый пока огонек.
  - Накладные Полянский выдаст, - заверил здоровяка Андрей.
  - Какой Полянский? - не понял Волына.
  Протасов сначала напряг было лоб, а потом плотоядно заулыбался.
  - Это что, тот хорек неумный, у которого я для тебя 'бэху' реквизировал?
  - Точно, - усмехнулся Андрей, и они с Протасовым обменялись взглядами людей, вместе обтяпавших выгодное, но грязное дельце.
  - Ну и память у тебя, Андрюха! - восхищенно добавил Валерий. - Я уже и забыл про того полудурка.
  Как, очевидно, помнит читатель, несчастный Полянский, арендовавший часть крыла в детском саду и собиравший там компьютеры силами четырех студентов старшекурсников и своими собственными, весной истекшего года угодил в поле зрения Протасова. Детсад, а соответственно, и крохотная фирма Полянского (малое предприятие, если уж быть абсолютно точным) оказались на территории, которую Протасов посчитал своей. Возможно, на тот момент это и соответствовало реальной карте криминального деления мегаполиса. Так или иначе, рэкетиры наехали на предпринимателя. Сначала у Полянского забрали 'БМВ'. То самое, которое Бандура впоследствии разбил. Потом у Полянского отобрали компьютеры. Пожалуй, остался бы предприниматель и без квартиры, но, к счастью, собственного жилья у него не было. Впоследствии предприниматель жестоко пострадал от милиционеров Украинского - его золотистое 'БМВ' числилось в розыске стараниями Бандуры, и Полянский угодил под подозрение. Со всеми вытекающими последствиями. Такими, что вскоре мог по праву подтвердить интернациональную сущность известной бразильской поговорки (по крайней мере, для стран третьего мира): ЕСЛИ НА ВАС НАПАЛИ ГРАБИТЕЛИ, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ КРИЧИТЕ. ВОПЛЯМИ ВЫ РИСКУЕТЕ ПРИВЛЕЧЬ ВНИМАНИЕ ПОЛИЦЕЙСКИХ. В конце концов Полянскому удалось-таки вывернуться, и даже восстановить свой бизнес. Он снова собирал компьютеры, ежемесячно отстегивая рэкетирам Правилова скромные двести долларов 'за защиту'.
  Едва речь зашла о фирме, которой доведется отмывать грязные деньги, Андрей немедленно вспомнил о Полянском. Добрые дела требуют завершения, а злые о завершении вопиют. 'И потом, 'бимер' этого мудака вечно на трех цилиндрах заводился. Так и поделом ему, козлу'. Протасов изящную мысль Андрея воспринял, можно сказать, с восхищением.
  - Точно, блин! Этого клоуна и подставим. Куда он денется?!
  Деваться Полянскому было некуда. Точно, как советскому матросу Рабиновичу, призванному служить на подводной лодке.
  Предвкушение грядущего наезда на старую жертву подняло обоим приятелям настроение.
  - Накладные Полянский выдаст, - весело повторил Андрей. - Аж бегом. Как я уже сказал, умножаем цену на три, и втюхиваем транспортерную ленту шахтерам.
  Над стрелкой, соединившей квадрат фирмы господина Полянского с квадратом шахтомонтажного управления Андрей поставил знак простой математической операции - 'Х' - умножить.
  - Умножаем на '3'! Дошло?
  - Не тупой, блин! - обиделся Протасов.
  Он энергично потер переносицу:
  - А почему, в натуре, ты, Бандурчик, умножаешь на три, а, к примеру, не на пять, бляха муха? А? Пять лучше трех, брат!
  - По любому, зема!
  - На три, Валерчик, умножаю не я, а мой пассажир. Точнее, даже не он, а его дядька начальник. Половина вершка идет им, половина - нам. По-моему, это справедливо. - Андрей закурил сигарету. - А 'на три' потому, что умножать 'на пять' дядька начальник харей пока не вышел. Не дорос еще, чтобы вы оба врубились.
  - А... - протянул Протасов. Тогда ясно. - И Валерий погрузился в размышления.
  - Пускай предоплату дают, - изрек он наконец, - предоплата - в самый раз будет.
  - По любому! - поддакнул Волына. - С пивом покатит.
  - Не пойдет, - Андрей покачал головой, - оплата по факту поставки. У них правила такие. Чтобы не опрокинули.
  Протасов неуверенно хмыкнул:
  - А как мы свое бабло снимем?
  - Элементарно, Ватсон, - Бандура принялся чертить на листке новый веер стрелочек. Вышло примерно следующее:
  
  
  
  Протасов скептически улыбнулся:
  - Картины рисовать не пробовал, брат? У тебя, как я погляжу, талант. На Андреевском спуске с руками оторвут. Гарант.
  - Леонардо не Довинченный, - ощерился Вовчик. - В БХСС протащатся. По-любому.
  - Можно углем взять, - сказал Андрей, пропустив солдатский юмор зем мимо ушей. - Углем на все 'восемь' умножим, но с ним геморроя не оберешься. Его на электростанции запихивать... Под векселя...
  - Геморрой нам без надобности, - отмел бартер Протасов. - Нам лаве давай. Чистоганом. - Повисла небольшая пауза.
  - А накладные расходы? - спросил, наконец, Протасов. - Транспорт там, погрузки разгрузки?
  - А, копейки, - небрежно отмахнулся Бандура.
  - Копейка рубль бережет, - веско предупредил Волына. - По любому...
  - А чего Полянскому отломится? Со всей твоей темы?
  - Накладные фирмы однодневки, - ухмыльнулся Андрей.
  - Нет, серьезно, в натуре?
  - Ну... - Андрей развел руками. - Пол штуки баксов на счету останется. Из этого он налоги насчитает. Ну... может, и кинем, пару штук, за труды.
  - Пару соток, - поправил Волына, которого отличала выборочная бережливость, - пару соток в самый, по любому, раз будут.
  - Так за чем остановка, Бандурий?
  - Как за чем? За твоим пентхаусом. Я же сказал - нужен стартовый капитал. Маркса с Энгельсом не читал?
  - С пентхаусом кина не будет, Андрюха. - Протасов уныло вздохнул. - Накрылся пентхаус. Тем местом, где геморрой живет.
  - Как это?
  - Каком кверху, Бандура. Загнал я его. В октябре еще. Все бабло в 'МММ' запулял. Под проценты.
  - 'МММ' - без проблем. По любому.
  - Ты что, дурак? - вырвалось у Андрея. Ответ на этот нехитрый вопрос у него, кстати сказать, тоже имелся. - Это же кидалово чистое. Тебе ж Эдик растолковывал, когда ты в августе со своим 'МММ' долбаным носился. - Андрей не верил ушам, хотя Протасов, в середине ушедшей осени, и исчезал с Вовчиком недели на три. Правда, земы покидали город по совсем другой, весьма невеселой причине. Им довелось съездить в Цюрупинск, хоронить маму Волыны. Несчастная женщина скончалась где-то в первых числах октября, если Андрею не изменяла память. Насколько слышал Бандура, земы на похороны опоздали. Пока телеграмма с черной вестью разыскивала Вовчика в городе, пока Протасов и Волына собирались в дорогу, и пока тряслись в поезде, наконец, соседи похоронили старушку миром, по-соседски. В селах это проще, чем в городе. В селах люди еще не приучились отворачиваться, когда к кому-то в дом приходит беда. Хотя бы в таких вот случаях.
  Итак, земы на похороны не успели, а прибыв в Цюрупинск, обнаружили свеженасыпанный холм под крестом, сваренным из пятидюймовых труб и выкрашенным серебрянкой.
  В город Протасов и Волына вернулись к середине ноября. Никто их особенно не расспрашивал, а Атасов вполголоса обронил Бандуре: 'Что тут, типа, удивительного. Ты же знаешь, как оно бывает. Сел за стол на поминках, встал, типа, после сороковин... обычное, типа, дело...'
  Теперь же выходило так, что приятели не все время торчали в Цюрупинске, а еще прокатились в Москву.
  - Ты чего, зема? - прервал ход его мыслей Волына. - Какое там кидалово? Реально все. По уму. Ты что, рекламу по телику не видел? Я мамкину хату загнал. С участком. И все туда - в 'МММ'.
  Андрей поймал себя на мысли, что известие о продаже пентхауса (которого никто ни разу в глаза не видел), вызвало у него в душе какую-то неосознанную тоску. За без малого год, проведенный Андреем в столице, он успел пообтесаться немного, провинциальная шелуха слетела с него, как с ореха. Побасенкам Протасова он давно не верил, слушая Валеркины разглагольствования без открытого рта и выпученных глаз. Пентхаус же превратился для него в некую чудесную легенду - все сплошь брехня, скорее всего, а один черт приятно. Теперь же легенда умерла, и мистический пентхаус встал на путь к забвению.
  А ЛЕГЕНДАМ НЕ ПОЛАГАЕТСЯ УМИРАТЬ.
  - Вперед пускай башляют, - посоветовал Протасов и свел брови.
  - Не заплатят они, - покачал головой Андрей. - У них порядок такой: Оплата по факту поставки.
  - Ну, я же говорил - тогда кина не будет.
  Андрей пожал плечами:
  - Где тебя искать, если что?
  Так ни разу в жизни не посетив заоблачный пентхаус Протасова, Андрей вынужден был признать, что и ни в каких прочих Валеркиных жилищах ему побывать не случилось. До путешествия в Крым Валерий отделывался туманными отговорками - 'перекрываюсь, блин, у жены одного нового русского. В самом центре. Квартира двухуровневая. Не мой пентхаус, конечно, всего две ванные и три толчка. Временно кантуюсь, чтобы до тебя дошло'. После, с появлением Вовчика, Валерий пустился в рассказы о мифическом пригородном особняке какого-то крутого бизнесмена: 'Козырь, блин, из Штатов не вылазит, русская мафия, если кто не в курсе. Бабки бульдозером загребает. А я, покамест, с его дочкой зависаю. Девка, блин, чумная. Огонь, бляха муха. Извращенка конкретная. Да ты что...' - распинался Протасов примерно в середине ноября. 'Волына у нас привратником подрабатывает, - совсем разошелся Валерий, - лакеем, чтобы ты въехал, Атасов'. 'Д-дворецким', - поправил Армеец. Протасов смерил Эдика презрительным взглядом и уже собирался открыть рот, как был неожиданно перебит Атасовым: 'Чего ж она тебе, типа, тачку не купит, если денег куры не клюют? А, типа?' Протасов рассерженно засопел. Вопрос так и остался без ответа. После поездки в Крым они все (за исключением везучего Эдика) сделались безлошадными. Правда, была еще 'Альфа Ромео' Атасова, доставшаяся от безвременно скончавшегося Гамлета. Кузов 'итальянки' хронически страдал от коррозии, и Атасов утверждал, что он склепан из консервных банок. Что же касается мотора, то два карбюратора, установленные под капотом этого спортивного некогда купе с легкой руки конструкторов из Турина, оказались не по зубам местным доморощенным карбюраторщикам. Атасов страшно ругался, угрожая кое кого, типа, и пристрелить, да все даром. Машина фыркала, чихала и сохраняла приемистость на уровне ушастого 'Запорожца'. Поскольку к концу года Атасов ушел в долгий, как полярная ночь запой, 'Альфа' мирно ржавела под парадным, во дворе дома по улице госпожи Василевской.
  Поскольку мотоцикл Волыны, единственная память об отце, был брошен земами в пригороде Ялты, сберечь своего коня удалось одному Армейцу. Эдик ездил на 'Линкольне', вызывая едкие шуточки Протасова, а то и вовсе выводя Валерия из себя.
  - Ну и крыса ты, Эдик! Голимая, блин, крыса.
  - Да в чем я ви виноват?!
  - Хитрожопая ты морда! Лучше заглохни.
  
  ***
  
  - Так что не будет кина с пентхаусом, - повторил Протасов угрюмо.
  - А... - протянул Андрей, все еще переживавший отголоски крушения замечательной легенды. - А...
  Валерий сразу засобирался.
  - Раз тут ловить нечего, то мы с Вовчиком покачали.
  - Куда? - рассеянно спросил Андрей.
  - На дело, в натуре.
  - На какое дело?
  - Трехмиллионное, - пояснил Протасов, засовывая ноги в чудовищных размеров инсулы. За окном стояла последняя неделя февраля, сырая, холодная и безденежная. - Пошли, Вовчик. Сам о себе не позаботишься, ни одна гнида о тебе не позаботится. Кроме меня, в натуре. Еще на этот гребаный скоростной трамвай шлепать, через долбаный на хрен снег.
  С 'Ниссан Патролом' Протасов, как известно, распрощался в Крыму. Купить нечто аналогичное не позволяли финансы, ездить на 'Жигулях' было ниже его достоинства. Городской транспорт Валерия угнетал.
  - До смерти меня задрал! - время от времени жаловался Протасов. - Все кишки отдавили. Никакая, блин, девственность этих троллейбусов с трамваями не выдержит. Однозначно, блин, говорю.
  При упоминании 'скоростного трамвая' Протасов скорчил такую кислую мину, что Андрей едва не расхохотался.
  - А мне нравится, земеля, - сказал Вовчик, хлопая длинными, загнутыми кверху ресницами.
  - Ты идиот неумный, потому тебе и по кайфу, - отозвался Протасов уже с лестничной площадки. - Не стой в дверях, Бандура. Схлопочешь насморк. Или пневмонию заработаешь. Тебя Бог и так отпустил, сходить помочиться, и мухой обратно. Иди помрешь? То то будет цирк.
  Проводив друзей до парадного, Андрей захлопнул дверь и усмехнулся, представив, как Протасов плетется по мокрому снегу, проваливаясь в грязно серые сугробы, и проклиная все на свете.
  - Надо Протасову пластмассовый руль подарить, - пообещал себе Андрей, и, все еще улыбаясь, вышел на кухню.
  С трех и где-то до семи лет Андрюша мечтал о пластмассовом руле. О здоровенном таком, насколько припоминалось Андрею, с ребристой поверхностью, в точности, как у настоящего руля, и круглой блямбой сигнала посредине. Руль Андрею так и не подарили. Хотя, возможно, рулей просто не оказалось в продаже. Союз был страной хронических дефицитов. Были бы рули, отец бы непременно купил.
  'Отцу бы письмо пора написать... Раз уж ты о старике вспомнил...'
  'Как поздравил на Новый Год телеграммой - так и adieu. Бог его знает, как он там, в Дубечках-то... Чем дышит, и все такое...'
  Зачастую вернуться назад много сложнее, чем двигаться вперед, как это ни странно. Объяснить подобное положение вещей Андрей толком не мог. Он уже около года, как не был в Дубечках, и не очень-то за ними соскучился. С глаз долой, из сердца вон, гласит добрая народная поговорка, а поговорки не дураками писаны. По крайней мере, вовсе не теми ребятами, что строгали лозунги советской эпохи. 'Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи'. 'Ленин и теперь живее всех живых...'. Бр... Вспоминать тошно. Нынешняя реклама разного дерьма типа 'два в одном', и та, звучит правдоподобнее.
  Дубечки Андрей вспоминал изредка, но, чтобы убиваться за ними... Вероятно, родовое гнездо из реальной жизни перекатилось в область воспоминаний, стало чем-то вроде собственных черно белых фотографий верхом на велосипеде 'Школьник' - вспомнил, вздохнул, и поехали дальше.
  За год Андрей отправил отцу целых три по-спартански лаконичных телеграммы. Первую летом, после экспедиции в Крым, осенью на День Рождения, и, наконец, под Новый Год. С Новым Годом, с Новым Счастьем, Батя. Хотя, конечно, какое у него там оно...
  Хотел, правда, письмо сварганить. Намерение было хорошим и согревало душу. Но, не написал, и не отправил. Как-то руки не дошли. Да и денег не было.
  'Прекрасная отговорка, старик. Денег вечно не хватает, и то, что так и тянет отложить на завтра, откладывается до более благополучного финансового момента, который, не исключено, вовсе никогда не наступит'.
  Андрей взял со стола банку гранулированного кофе и взвесил в руке. Пусто. Потряс, для верности, над ухом. Банка напоминала погремушку, в которую на фабрике игрушек позабыли вложить шарики.
  Продолжая потряхивать банкой, словно бейсбольный питчер мячиком перед броском, Андрей застыл у окна. С неба, остававшегося угольно серым, повалил мокрый снег хлопьями, заставив немногочисленных прохожих сутулиться, втягивая головы в плечи.
  - Ну и погода. - Андрей поежился. - В такую, - только под одеялом и лежать. С Кристиной.
  Только вот Кристины рядом не было.
  
  Глава 2. Когда слетает крыша...
  
  Чтобы узнать, а куда же, собственно, подевалась Кристина, нам доведется оглянуться назад. Оттянуться, как, пожалуй, выразился бы Протасов, в жаркий июнь 93-го года, когда Кристина, в обществе Атасова и Бандуры, только-только вернулась из Крыма. Как, очевидно, помнят Читатели, стоило управляемой Атасовым 'Альфе' пересечь Большую Окружную дорогу, как Кристина попросила подбросить ее домой. На Оболонь. Бандура возражать не посмел. Нежно поцеловав Андрея, Кристина выпорхнула из машины. Дверь за нею захлопнулась, и она надолго пропала из жизни молодого человека.
  Бандура тяжело переживал разлуку. Да, Кристина была много старше, и к тому же она была замужем, а обстоятельства, при каких состоялось их первое свидание, нельзя было назвать романтичными. Но, несмотря на все это, и, даже, всему этому вопреки, любовь казалась Андрею настоящей, а чувства искренними и очень сильными. В общем, ему ее здорово не хватало.
  
  ***
  
  Напуганную бандитской романтикой Кристину потянуло к безвольному, зато безобидному Вась Васю, как битую собаку в старую конуру. Они с Васей притирались годами, у них был общий бизнес, приносивший немалые доходы, общая, обжитая квартира, где хранилось много дорогих сердцу вещей, где можно было отдохнуть и расслабиться, чувствуя себя в относительной безопасности. Общая машина, общий гараж и даже никчемная и убогая, но все-таки своя дача в Загальцах. У них было общее будущее, пускай не ахти какое раздольное, пускай с элементами кислинки, зато обещающее стабильность. А СТАБИЛЬНОСТЬ, как выяснила на собственной шкуре Кристина - дорогого стоит. Правда, Вася обещался стареть, причем процесс этот был не за горами. Лучшие годы Бонасюка отошли в прошлое. Если таковые имели место. Кристина что-то не припоминала. Ну, так она всегда могла завести 'бойфренда', как это принято сейчас говорить. Благо, внешние данные позволяли. Что же касается дряхлеющего супруга, то, какими бы темпами он не старел, до того состояния, чтобы ходить под себя во сне, ему было далековато. И потом, эти замечательные западные технологии, продвинутые далеко вперед, со своими ноу хау в виде памперсов для взрослых, в состоянии избавить от многих неприятны проблем, сопровождающих наступление старости.
  Кроме того, Вася был не просто супругом, он был ее Васильком, забота о котором давала выход материнской энергии Кристины. Ведь детей то у них не было. Может, они во многом и продержались так долго вместе благодаря родительской опеке, добровольно взятой Кристиной над Вась Васем. Она пробовала (честно пробовала) перенести заботу на Андрея, но уж слишком он был шебутным. Вечно куда-то летел, в кого-то стрелял, и от кого-то бегал. Возможно, Андрей просто оказался для нее чересчур молодым. Когда вы респектабельная матрона бальзаковской поры, девятнадцатилетний бойфренд совсем неплох, чтобы взбодриться и как следует тряхнуть стариной. Но, не в чрезмерных дозах.
  Правда, у них с Васей не могло быть общих детей. В июле супруги прошли медицинское обследование в Центре матери и ребенка, не оставившее ни единой надежды. Выводы врачей были однозначны: их пара бесплодна, словно высушенная солнцем трещина в пустыне. Под конец обследования доброжелательный бородатый доктор (каким ему и положено было быть за Васины триста пятьдесят баксов) покачал головой, сдвинув накрахмаленную белую шапочку на затылок. Кристина, и без того сознававшая, что после внематочной и перенесенной затем операции шансы ее не велики, не захотела тянуть с приговором:
  - Доктор, скажите прямо. Не надо сглаживать углов. Ладно?
  - В паре с супругом ничего не получится, - без обиняков сообщил врач. - Его сперматозоиды практически неспособны к оплодотворению.
  - А искусственно?
  - Боюсь, что Василию Васильевичу отцом не быть. Ни при каких обстоятельствах.
  У Кристины задрожало веко, и врач погладил ее по плечу. Очень дружелюбно, по-товарищески.
  - Возможно, с другим партнером шансы будут значительно выше. Но, нужно ложиться на лечение.
  После этих слов Кристина снова задумалась о Бандуре. Заботливым и добропорядочным отцом Андрей представлялся с превеликим трудом. Впрочем, зачав от него ребенка, Кристина могла вырастить его с Васей. Вась-Вась детей любил, а к крестному сыночку Ленечке Ледовому некогда привязался, как родной отец.
  - Доктор, я вас попрошу об одном одолжении. Пускай наш разговор останется пока между нами. Не стоит огорчать Василия Васильевича. Он такой ранимый, особенно в последнее время.
  По пути домой Кристина сообщила Бонасюку, что у них вполне приличные шансы.
  - Только врачи настаивают на курсе лечения. И, если у нас получится, надо будет на сохранение ложиться. Чуть ли не на все девять месяцев.
  Вась-Вась был доволен, как паровоз, и казался моложе своих сорока пяти. Кристина шла рядышком, улыбаясь собственным потаенным мыслям.
  
  ***
  
  Вась-Вась, к середине ушедшего лета, вновь принялся смотреть на жизнь с оптимизмом. Приключение с бриллиантами, случившееся на рубеже весны и лета, едва не стоило Бонасюку жизни. Сперва ему крепко досталось от Близнеца со Следователем. Это когда Андрей с Кристиной скрывались от милиции на даче Виктора Ледового, в то время как сам Ледовой сидел в следственном изоляторе. Следователь, Близнец и их шеф, полковник Украинский, трясли Вась-Вася, как взбесившиеся от голода кабаны дикую грушу, выбивая сведения, каких у Бонасюка и в помине не было. Правда, худа без добра не бывает. Чуть позже те же Следователь с Близнецом спасли Бонасюку жизнь, когда вышедший на волю и хватившийся бриллиантов Ледовой послал рецидивистов за Вась Васем на Оболонь. Уголовники бы искромсали Бонасюка на куски. Между милиционерами и бандитами завязалась ожесточенная перестрелка, в которой стражи правопорядка взяли верх. Последовавшие затем полторы недели выдались для Бонасюка исключительно тревожными: жена то ли томилась в КПЗ, то ли бежала с любовником. Кума Анна Ледовая угодила в психлечебницу, а ее муж трагически погиб. Шла настоящая криминальная разборка, с непредсказуемой пока развязкой. Василий Васильевич находился под неусыпным надзором милиции. Но, к счастью, в конце концов обошлось. Горячо любимая Кристичка, на которую он и сердиться никогда толком не мог, вернулась под конец июня. Милицейский прессинг ослаб. Вась-Вась снова открыл сауну. Бандиты Олега Правилова в баньке больше не появлялись. Им стало не до Бонасюка. Полковник Украинский куда-то пропал. Он безусловно, продолжал работать в органах, но с горизонта Вась Вася исчез. Правда, Следователь с Близнецом, время от времени, напоминали о себе, к середине лета убедив Бонасюка, что крыши, лучше МВДэшной, не придумаешь, '...как не пыжься'.
  - От добра - добра не ищут, Бонасюк, - заявил Следователь, и Вася не нашелся с ответом. Но, поскольку вопрос с Ледовым закрылся, милиционеры Бонасюку не докучали. Подъезжали, раз в месяц, за двумя сотнями долларов, по сотке на брата, и пропадали до следующего раза. 'Мне, поистине, теперь этим крысам по гроб жизни штаны поддерживать, - сокрушался Василий Васильевич, расставаясь с очередными салатовыми купюрами некогда самого вероятного противника, - теперь от них отделаться, все равно что Жучке клещей из-под хвоста выгрызть'. Не то, чтобы Следователь и Близнец стали полноценной Васиной крышей. Никаких гарантий они, естественно, не давали, на стрелки ездить не собирались, а просто доили Бонасюка, 'по маленькой'. Вась-Вась платил беспрекословно. Благо, от клиентов в сауне отбоя не было, так что финансы позволяли. Кристина об этом не знала. В вопросе своих отношений с Близнецом и Следователем Василий Васильевич проявил невиданную доселе скрытность. Поскольку мысли жены были заняты другим, тайна Вась Вася так и осталась неприкосновенной, как знаменитая Военная Тайна Мальчиша-Кибальчиша.
  В августе Кристина планировала ложиться на лечение. Андрея она после Крыма не видела. Да и сам Бандура перестал нервировать их звонками, доводившими Вась Вася до нервных колик. Стоило Бандуре свирепо засопеть в трубку, как у несчастного подгибались ноги, подпрыгивало давление и пробуждалась язвенная болезнь. Теперь же Андрей, очевидно, обиделся. Кристина полагала, что это к лучшему.
  Вот тут-то жизнь и внесла коррективы. На сауну Бонасюков наехали рэкетиры. Василий Васильевич, зная, что на Следователя с Близнецом рассчитывать нечего, все же обратился к ним за помощью. Но, как и многие 'крыши' того времени, милиционеры брали деньги ЗА ЗАЩИТУ ОТ СЕБЯ САМИХ.
  - Нечего больше делать, Дима, как из-за какого-то толстожопого гада на бандитские пули нарываться, - усмехнулся Следователь, едва за Бонасюком закрылась дверь. Близнец придерживался того же мнения:
  - Пускай губу закатает, образина жирная. Ишь, умник, нашел себе, бля, Матросовых.
  Вася, по привычке, упал в ноги Кристине:
  - Кристичка! Поистине! Неприятности у нас! Бандиты наехали! Говорят, от какого-то Пузыря!
  Но, Кристина, после падения Виктора Ледового и заточения кумы Анны в психлечебницу, утратила былые возможности. Иначе говоря, все ее связи, сосредотачивавшиеся на куме Анне, как жизнь Кощея Бессмертного в пресловутом яйце, ныне сидели в камере со стенами, выложенными толстыми резиновыми матами.
  - От какого Пузыря, Вася?! - похолодела Кристина, пытаясь не поддаться панике.
  - Группировка такая! - тараторил Вась-Вась, так широко надувая щеки, что в иных обстоятельствах она бы наверняка рассмеялась. - Пузырь, - продолжал Вася. - Авторитет, то есть.
  Выходить напрямую на Правилова Кристине показалось не с руки. Вот и довелось, волей-неволей, вспомнить о брошенном Андрее. Более того. Он показался той самой соломинкой, за какую хватается утопающий. Кристина позвонила Бандуре, и он сразу согласился приехать.
  
  ***
  
  Впрочем, поначалу Андрей встретил ее неприветливо. Воротил нос и делал все, чтобы казаться высеченным из гранита. Голос молодого человека дрожал. От обиды и чего-то еще, что Кристина немедленно распознала. Тем самым всепроникающим женским чутьем, обмануть которое по силам не каждому. По крайней мере, не такому малоопытному пионеру, каким в житейских делах казался и был Андрей.
  Для начала Кристина пустила слезу. Затем, она приникла щекой к плечу брошенного любовника и так жалобно всхлипнула, что дрогнуло бы и бетонное перекрытие. Футболка Андрея увлажнилась. Ее слезы были горячими.
  В общем, к исходу первых пятнадцати минут оборонительные редуты, выстроенные Андреем накануне, оказались сметены, словно глиняная плотина могучим весенним паводком. Не прошло и часу с момента их встречи в кафе напротив Окружного военного универмага, как они очутились в квартире Бандуры на бульваре Лепсе. Молодой человек боролся со штанами, у которых очень некстати заело зиппер, и пожирал глазами Кристину, устроившуюся на диване в одних трусиках. Пошедшего на них материала едва ли хватило бы на хороший носовой платок. Трусики были ослепительно белыми, сочетаясь со смуглой кожей и каштановыми волосами Кристины такой гремучей смесью, что у Андрея в три секунды отключились мозги.
  Будь на месте Андрея такой тертый калач, как Атасов, он наверняка бы задумался о том, что, надевая подобную вещицу, Кристина рассчитывала произвести впечатление. Навряд ли женщина, если только она не закоренелая модница, станет натягивать два квадратных сантиметра ткани, в каких, грубо говоря, ни лечь, ни встать, ни пройтись.
  Но, поскольку Андрей был самим собой, мысли о том, что их встреча совершенно хладнокровно спланирована, не зародились у него в голове. Может, и к лучшему.
  Разделавшись, в конце концов с одеждой, Андрей влез на кровать, целеустремленный, как выпущенный на свободу сперматозоид. Кристина потянулась навстречу, завладев его самым чутким на этот момент органом.
  - Давай начнем не с этого! - взмолился Андрей, предполагая, что не выдержит долго.
  - Разве ты потом не сможешь? - на секунду отвлекшись, спросила она.
  - Смогу, но...
  - Тогда без никаких но. Я за ним соскучилась. Не мешай. Дай нам побеседовать.
  Он уступил, и через минуту уже дышал, как астматик, а через две извивался угрем, расплескивая похожую на разогретый клей субстанцию. Кристина растерла ее по животу и груди, словно крем.
  - Черт! - Бандура смахнул выступивший на лбу пот. - Как же ты это делаешь...
  - У тебя не получится, - она элегантно стащила трусики. Вороные волосы на лобке были подстрижены аккуратной полоской, - А теперь покажи даме, зачем у французов во рту язык. - Откинувшись на подушки, Кристина заложила левую руку за голову, натянув правой кожу внизу живота, чтобы открыть ему дорогу. Андрей припал к ней, как умирающий от жажды, позабыв обо все на свете. Как и большинство брюнеток, она была терпкой на вкус. Эта терпкость лишила его остатков мозгов.
  Когда Кристина кончила, дрожа всем телом, Андрей был уже готов.
  - Поставь меня, как тебе нравится, - томно попросила она. Бандуре нравилось находиться позади партнерши. Она ничего не имела против. Эта поза открывает оперативный простор для рук, Андрей знал, чем занять ладони.
  В следующие полтора часа Андрей взрывался четыре раза. Кристине тоже не довелось притворяться, имитируя опустошительные оргазмы.
  'Да, все-таки славно', - размышляла Кристина, вытянувшись в изнеможении поверх скомканной, напоминающей модель лунной поверхности простыни. Она еле заметно шевелила пальчиками ног, дыша полной грудью и наслаждаясь сладкой истомой, разливающейся волнами по телу. Андрей с закрытыми глазами лежал под боком, прижавшись лицом к левой груди. Кристина чувствовала, как его ресницы щекочут кожу.
  Дав партнеру немного отдышаться, (очень благоразумно, потому как далеко не все дела двигаются с места лихим кавалерийским налетом), Кристина осторожно подошла к тому, что ее беспокоило в первую очередь:
  - Андрюшенька, солнышко, золото мое? Мне нужна твоя помощь.
  Разве он мог отказать? К чести его, он даже ни на секунду не подумал: 'Старик. А тебя ведь, между прочим, беспардонно используют...'
  
  ***
  
  Атасов, Протасов и Армеец без колебаний согласились помочь. Атасов уныло кивнул, почти слово в слово продублировав Правилова:
  - От женщин, типа, одни неприятности, Бандура. Но, раз это нужно лично тебе...
  - Не то слово, Саня!
  - А компенсация? - заикнулся, все же, Протасов. - На случай, если кого-то из нас угрохают? Пузырь - конкретный авторитет, е мое...
  - Ну... - растерялся Андрей, не задумывавшийся о финансовой подоплеке дела.
  - Нет, я не врубаюсь, пацаны! Чего нам с этого цирка отломится?
  Армеец, застенчиво улыбаясь, предложил Протасову продолжить шаровые посещения сауны.
  - Будешь ходить па париться. Как ты любишь. На дурняк.
  Протасов покрутил у виска:
  - Ты чего, неумный, да? Мне, блин, в натуре, о том бассейне и вспоминать муторно!
  - Раз, типа, не предвидится содрать лаве, подсобим барышне бескорыстно. - Поставил точку Атасов. Протасов пожал плечами.
  
  ***
  
  В ходе последовавшей вскоре 'стрелки' выяснилось, что в молодежной группировке, наехавшей на сауну Бонасюков, никаким Пузырем не пахнет даже в помине. Произошло это следующим образом.
  В назначенный день и час приятели подкатили к зданию Центрального Загса. Стояло пронзительно солнечное утро, на какие, обыкновенно, так щедр август. Место для встречи, в прилегающем к зданию садике, выбрал многоопытный Атасов. Деревья в сквере росли жидко, и он просматривался со всех сторон. Рядом клокотал многолюдный проспект, вливающийся под мост постоянно забитого транспортом Воздухо флотского путепровода. Это, по мнению Атасова, хоть как-то страховало от напрасной стрельбы. В уединенных уголках так и тянет попалить по бутылкам. А, бывает, и не только по ним. Приятели прибыли на стрелку в белом 'Линкольне' Армейца. Солидней машины у них не осталось, впрочем, эта была ничего. По крайней мере, неизмеримо круче изготовленного во времена президента Картера 'Форда Гранада', на котором приперлись конкуренты. Эдакая старушенция в качестве 'колес', конечно, ни о чем еще не говорила, но, смотрелась несерьезно. Кроме того, ребята опоздали на двенадцать минут.
  - Вы, пацаны, конкретно 'стрелки' ломаете, - вместо приветствия заявил Протасов. - Не по понятиям, блин. - Рост, лицо и кулаки Валерия, как всегда, сделали свое дело - конкуренты побледнели, а, выражаясь по-протасовски: засунули языки в задницы. Прошло еще минуты две, прежде чем самый деловой из них, бывший, очевидно, бригадиром, вышел из ступора и заговорил каркающим, срывающимся от перекрученных нервов голосом:
  - Имя уважаемого Пузыря вам, пацаны, знакомо? Не надо пояснять, что к чему?
  Атасов презрительно прищурился, Андрей сообразил, что сейчас последует ответ. И тут Протасов, с большим скепсисом изучавший 'пузырей', открыл рот и произнес такое, что обыкновенно, не забывается до старости. Если, конечно, посчастливится дожить.
  - Нам то имя Пузыря знакомо, биток ты слабоумный. А тебе, е мое?
  - Не понял?
  - Все ты понял, козел. Ты сам то Пузыря знаешь, в натуре?
  - Ты чего, оборзел? - взвился бригадир, но в его голосе патетика перевешивала решимость. Атасов посоветовал ему заткнуться.
  - Дай мобилу, Эдик, - велел Протасов Армейцу. И, прежде чем с противоборствующей стороны прозвучали хотя бы какие-то возражения, бодро отстучал чей-то номер.
  - Алло, Гриша? Здорова... Валера беспокоит. Протасов... Ага, привет. Тут один клоун передо мной стоит. От твоего имени заезжает. - Последовала короткая, но впечатляющая пауза. Затем Протасов добавил: - А я хрен его знает, как его зовут... Сам побазаришь? Лады. Передаю трубу. - Протасов протянул трубку бригадиру из 'Гранады': - На, перетри с Гришей.
  - С каким Гришей? - спросил бригадир, хотя побелевшие губы и дрожь в голосе выдали его с головой: до него уже дошло.
  - С Гришей. С шефом твоим. С Пузырем, чтобы ты въехал, презерватив ты рваный.
  Бригадир, как змею, взял трубку, и нерешительно поднес к уху:
  - Алле?...
  Ситуация не нуждалась в комментариях. Времена стояли такие, что сплошь и рядом зеленые молодежные бригады, не имея никого за спиной, по нахалке наезжали на небольшие коммерческие структуры, представляясь звонкими криминальными именами. Чем это порой заканчивалось, Андрей мог увидеть сейчас, но смотреть ему не хотелось.
  - Что, хорек? - участливо поинтересовался Протасов, возвращая мобильный Эдику. - Вот ты и попал. Попал, конкретно.
  - Стоять, типа, не дергаться! - зарычал Атасов, потому что конкуренты (по крайней мере, двое из них), сделали такое движение, словно намеревались кинуться в 'Гранаду', - Стоять, дегенераты. Никто никуда не едет.
  - Поздно убегать, пацаны. - Ощерился Протасов. - Только хуже будет. Сейчас Пузырь подкатит, потолкуем, что и как. Ты, - Протасов ткнул сигарообразным пальцем в бригадира 'лже-пузырей', - лучше покумекай, как будешь расщелкиваться. Квартира там, гараж, и все эти вещи.
  'Форд Гранада' - это раз', - прикинул в уме Бандура. - 'Впрочем, 'Гранадой' ребята не отделаются. Да и вообще, кому надо это битое, насквозь ржавое корыто, к тому же, с литовскими номерами?'
  - Т-ты о откуда про Пузыря узнал? - зашептал в ухо Валерке Армеец. Отлившая было кровь только-только нащупывала капилляры, чтобы вернуться к нему на щеки.
  - Я с Пузырем на одном потоке учился. В инфизе. Кстати, блин, нормальный пацан. Я с ним недели две назад в городе случайно стыкнулся. Ну, то, се. Он мне: 'Ты где?'. Я говорю: 'Там то'. А он: 'А я там то'. Про Сырец базара не было. Пузырь в центре кантуется. И потом, блин, у Пузыря борцы одни, а эти рахиты сильно на студентов смахивают. И потом, Эдик, нет у Пузыря таких голимых колымаг. Не держат они шарпаков, е мое. Пузыри люди серьезные...
  - Р раньше не мог сказать? - зашипел Армеец. Кровь, наконец, нашла путь к его лицу. Более того, вылилась на него с перебором. На щеках и скулах Эдика вспыхнули пунцовые пятна.
  - О чем сказать?
  - Ты что, ду дурак? О том, что ты Пу пузыря знаешь?
  Протасов засунул в рот зубочистку.
  - Ну, забыл, - Валерий невинно улыбнулся. - И потом, Армеец, ты о Пузыре не спрашивал. Бандурий сказал - стрелка, вот я, блин, и тут. Какие, твою мать, предъявы? Скажи ему, Вовчик.
  - По любому.
  - Слышь, Саня, я пожалуй поеду? - сказал Андрей Атасову. - Сами справитесь, хорошо? - Дожидаться головорезов Пузыря и присутствовать на экзекуции, ожидавшей сопляков из 'Гранады', не было ни малейшего желания.
  - Ты куда, братан? - удивился Протасов. - Самое интересное пропустишь.
  - Так я поеду?
  - Езжай, типа.
  
  ***
  
  Андрей заранее договорился с Кристиной, что результатов бандитской 'стрелки' с повесткой дня: 'Чья дойная корова сауна некоего барыги Бонасюка, господа?', она будет дожидаться в квартире Андрея на Отрадном. Летя домой на крыльях успеха, он планировал немедленно рассказать обо всем. В мигом сложившейся у него в голове заманчиво сладкой картине Кристина поджидала своего рыцаря на кровати, изогнувшись в одной из тех поз, какие сводили молодого человека с ума. Принимать такие она была великая мастерица. Но, грезы редко отвечают действительности, чем, собственно, и ценны, когда сбываются. Бандуру ждало разочарование. Кристина о результатах разборки не догадывалась, и потому, ей было не до позирования. Ничего такого ей и в голову не приходило. Влетев в квартиру, Андрей застал любовницу в старом вязаном свитере до колен и не менее старых, изрядно потертых джинсах. Воздух в кухне был прокуренным, лицо Кристины бледным, напряженным и без малейших следов косметики. Она достаточно напугалась летом, чтобы до глубины души проникнуться одной весьма незамысловатой истиной: в том месте, где гуляют шальные деньги, льется рекой не одно шампанское. Как в старом советском анекдоте: Вовочка, передай своему папе, что у нас сажают не только деревья, и не все лагеря пионерские. Можно сказать и так, что судьба кумы Анны, падение такого колосса, каким представлялся Виктор Иванович Ледовой, поездка в Крым и прочие потрясения пошли Кристине на пользу. Череда драматических событий, участником которых довелось стать зеленоглазой супруге банщика, послужила, в определенном смысле, прививкой против 'болезни нового русского', внешние симптомы которой - пальцы веером, и растягивание гласных при разговоре на манер перенесшего болезнь Дауна человека, одно время проявились у нее в полной красе. Так что, перед Андреем предстала насмерть перепуганная женщина, причем явно старше своих и без того не девичьих лет.
  Все еще пребывая в эйфории от молниеносной и бескровной победы, Андрей ворвался в квартиру вихрем, и натолкнулся на Кристину, показавшуюся ему глубокой старухой. Андрей, по инерции, все же сжал любовницу в объятиях. Она нервно отстранилась.
  - Андрей, мне больно! Ты мне ребра переломаешь.
  - А я думал, ты в постельке, - проговорил Бандура, настроенный на другую волну. Последнее прозвучало нелепо, не к месту и не впопад.
  - Какая постелька?! - Кристина резко высвободилась. - Ты что, очумел?! - заметив, как потемнело его лицо, она добавила несколько мягче:
  - Ну, как там?
  Естественно, имелась в виду 'стрелка', и, главным образом, ее последствия для четы Бонасюков.
  И вот только тут Андрею пришла мысль, которой бы появиться раньше: 'Дружище, а ведь тебя бессовестно используют'.
  'Да нет...'
  'Глазки то разуй'.
  Андрей внимательно поглядел на Кристину. Первоначальное намерение рассказать ей все, как на духу, что гроза, мол, прошла стороной, бояться больше нечего и некого, выпалить все это на одном дыхании, а потом любить ее долго и неистово, испарилось мгновенно, оставив после себя накипь жестокого разочарования и желания поквитаться.
  - Дела поганые, - помрачнев безо всякого притворства, сообщил Бандура, и взял паузу.
  - Что? - нервно переспросила Кристина, и Андрей уловил первую каплю гадливого удовлетворения. - Что!? Ну, не молчи же ты!
  - Дело дрянь, - повторил Андрей, импровизируя на ходу, и чувствуя, как становится легче, и скоро он поймает кураж. - Пузырь очень крупный авторитет. Как Виктора Ивановича не стало, так Пузырь Сырец подмял. Взял под контроль. Это не наша территория.
  Кристина сжала губы.
  - Если Пузырь за кого берется, то... - Бандура присвистнул, - пиши пропало, детка. Он обыкновенно добивается своего. Это все говорят. А тут дело такое, что на Васька он глаз положил. По всем понятиям Василек - его клиент.
  - Что же мне делать? - проговорила Кристина, бледнея.
  - У них концы в шестом управлении МВД, - подлил масла в костер Андрей. - В службе безопасности схвачено. Так что - плохие дела.
  - Есть какие-то мысли? - на Кристине лица не было.
  Андрей прочистил нос:
  - Пока что мы вас отмазали. Чуть до стрельбы не дошло, но потом они врубили задний. Атасов на них надавил. Ты же его знаешь...
  - Саша, - с благодарностью пробормотала Кристина.
  - Вот так, - добавил Андрей, почувствовав укол ревности.
  - Значит, все в порядке? - спросила сквозь слезы Кристина, и ее глаза сверкнули вновь обретенной надеждой. - Все нормально?!
  Андрей сразу решил придавить новорожденные надежды камнем:
  - Я бы не сказал, детка... я бы не сказал. Отмазали - да, но... на время... всего на пару недель. Пока они с силами не соберутся.
  Кристина вытаращила глаза.
  - А как соберутся - не видать вам сауны, как собственных ушей.
  У Кристины сделалось такое лицо, будто ей залепили пощечину.
  - Что же делать?!
  - Не знаю, - он развел руками. - Сейчас Пузыря в городе нет. Вот они слабину и дали. А как появится? Не удивлюсь, что и мне с Атасовым достанется на орехи, а о Васе так даже думать страшно. - Андрей в упор поглядел на Кристину: - Кстати, Кристя, квартира ваша на Вась Вася записана?
  - На меня, - пискнула она.
  Андрей взялся за голову:
  - А сауна? Фирма, то есть?
  - Договор о долгосрочной аренде Василек подписывал. Он директор. Моих подписей нигде нет.
  - Аренда с правом выкупа? - прищурившись, спросил Бандура.
  - Да, а что?
  - А фирма на ком числится?
  - Я же тебе говорю - Вася директор.
  - А ты?
  - Учредитель, - упавшим голосом призналась она.
  Андрей физически ощутил волны страха, пульсарами излучаемые Кристиной, и ему стало даже весело. И нисколько ее не жаль. В конце концов, она то ничем не рисковала. А он многим. Утром на 'стрелке'.
  - Ну, - мрачно сказал Бандура, - кто настоящий владелец, Пузырь в два счета вычислит. Через исполком районного совета. Веришь?
  Кристина верила. Без единой оговорки.
  - Нужно обратиться к Правилову, - внезапно дошло до Кристины. - Я сама Олегу Петровичу позвоню. Он мне не откажет...
  Андрей немного растерялся, впрочем, ненадолго:
  - Ты когда у Анны в последний раз была? - поинтересовался он, озаренный внезапной догадкой.
  - Ты это о чем? - посерела Кристина.
  - Об Анне, детка. О твоей куме Анне, племяннице Олега Петровича.
  Кристина утратила дар речи, а потом ответила глухо:
  - Что с того? Ее Поришайло в психушке держит. А твой Правилов Артему Павловичу служит. Как ручная макака дрессировщику.
  - Когда будешь просить помощи у Правилова, так ему и скажи, - холодно посоветовал Андрей.
  - Я здесь причем?! - взвизгнула Кристина, заливаясь пунцом. - Я каким боком к их разборкам?
  - Ни причем, - проговорил Бандура. - К разборкам совершенно ни причем. - Он понял, что у кумы Анны кума Кристина не была ни разу.
  - Я от Правилова слышал, - доверительно продолжал Андрей, - он к Анне тайком раз в месяц ездит. Анна часто о тебе спрашивает. Так что, - Андрей собрался поставить точку, - звони Олегу, если слова подберешь. Давай, записывай номер.
  - Я к ней поеду, - пообещала Кристина.
  'Ага. А я вышлю бате пресловутые 'Лаки Страйк'.
  - Записывай номер...
  Кристина окончательно сникла.
  - Что же делать, Андрюша?! - спросила она в отчаянии.
  Андрей покачал головой.
  - Ты мне не поможешь? - из глаз Кристины покатились первые слезы.
  - Сделаю, что смогу, - пообещал Андрей, прижимая ее к груди. - Все, что смогу. А много ли я смогу один - время покажет...
  - А ребята?
  - Ты же знаешь, какие у нас расклады. Третий месяц без копейки сидим. Протасов мог бы кое-что утрясти, со спортсменами. У Атасова в УБОПе корефан. Я тебе, кажется, рассказывал. - Он не рассказывал ничего такого, но сейчас Кристина все принимала за чистую монету, глотая, как голодный окунь наживку. - Но, посуди сама. Время такое, что на дурняк и чирей на жопе не выскочит. Я бы свои заложил, - Андрей обезоруживающе улыбнулся, - так нечего. Даже 'колес' ни у кого нет, кроме Атасова. Так и те не на ходу.
  - Я деньги найду, - пообещала Кристина, - сколько потребуется...
  И тут, на ее беду, Андрей вспомнил о деньгах Артема Павловича, беспардонно зажиленных Кристиной летом. Как спрятала в сумочку пятнадцать тысяч 'убитых енотов', так Андрей их и видел. Он тогда так страдал от разлуки, что не задумывался об ее финансовой составляющей. Два дня назад, во время их первой встречи, о тех деньгах не было сказано ни слова. К чести Андрея, он наслаждался Кристиной, и об утраченных долларах не вспоминал. Затем она попросила помощи, а он заглотил крючок. И, только теперь они всплыли, словно пузырь со дна болота.
  - Кусков пять надо будет, - сказал Бандура после минуты размышлений. - По самым скромным подсчетам. У Пузыря группировка серьезная. Дай Бог, чтобы хватило.
  - Сколько?! - подавилась Кристина.
  - Пять штук баксов, - отрубил Андрей. - Для начала.
  'Ничего себе, начало...' - у Кристины заломило виски.
  - Знаешь? - сказала она с внезапным отчуждением, резанувшим Андрея, как по живому, ведь он ее все-таки любил (глупо, странно, но любил), - знаешь, Андрей? Может, нам с Васей дешевле будет крышу поменять? Если такие сложности.
  Это был ответный выпад, и, к слову сказать, Кристина попала в десятку. Лицо Андрея вытянулось.
  - Нет, правда!.. - заспешила Кристина, оседлав удачную мысленную волну, как серфингист крутой штормовой гребень, - Если такие проблемы, если столько денег требуется, 'для начала и по самым скромным подсчетам', - тут она оскорбительно дословно скопировала слова любовника, - если так, то, пожалуй, мне проще под этого самого Пузыря пойти?! Что скажешь, зайчик?
  Лицо 'зайчика' потемнело:
  - Ты, часом, не разорилась, Правиловскую крышу оплачивая?
  Как известно, бандитское прикрытие сауны было организовано Кристиной через куму Анну, и чете Бонасюков не стоило ни копейки. Разве что париться заезжали рэкетиры на дурняк. Так и то, не особенно часто.
  - Или вы с толстым каждый раз после нас воду меняли и хлоркой кафель драили?
  - Не называй Василия Васильевича толстым! - не сдержалась Кристина.
  - А каким? Худым?
  - Некрасиво попрекать человека его физическими недостатками, - сбавила тон Кристина. Ссориться она не собиралась. А, если и хотела (ну совсем чуточку), то полагала, что еще рано. - Просто, если так дорого обходится 'отмазка', как ты говоришь, может, мне проще договориться с Пузырем? Сколько он захочет? Двести триста долларов в месяц?
  Андрей опешил, не зная, что сказать.
  - Ты пойми, Андрюша, у меня нет такой большой суммы. И, где взять, неизвестно. В сауне ведь не печатные станки стоят... Понимаешь? Если бы мы коноплю выращивали, и дурь продавали, тогда другое дело. Но, у нас люди купаются.
  'Поразительное нахальство, - подумал Андрей и, собираясь с мыслями, потер переносицу. - Закрысила пятнадцать тонн, и ни в одном глазу. Ну и наглость'.
  - Наверное, я начну платить Пузырю, - сказала Кристина, подымаясь.
  Андрей пожал плечами:
  - Своя рука - владыка, детка.
  - Ты мне поможешь?
  - В чем?
  - Ну, договориться с Пузырем? - Кристина заломила руки. - Понимаешь? Василий Васильевич от одной подобной клички сразу в обморок свалится. Он на встречу не поедет. Я его знаю. У него гипертонический криз начнется. Или предынсультное состояние.
  - Я сейчас заплачу.
  - Но, не мне же ехать! - взмолилась Кристина.
  - А почему бы и нет?
  - Мне казалось, что я могу на тебя рассчитывать. - Кристина изобразила крайнюю степень разочарования.
  - Да они меня четвертуют! - воскликнул Андрей, представив картину, в которой он шел на встречу с Пузырем после воображаемой перестрелки. 'Тыже меня на погибель толкаешь...'. Ему стало не по себе.
  - Значит, мне самой идти?
  - Ага, - Андрей угрюмо кивнул. - Иди. Тем более, что насколько я понял сегодня утром, встреча один хрен ничего не даст.
  - Почему это? - напряглась Кристина.
  Андрей почувствовал вдохновение, в голову пришли свежие мысли:
  - Потому, детка, что у Пузыря на вашу сауну вполне определенные планы имеются. Пузырь из нее целый развлекательный комплекс задурачить хочет. С массажем, кабаком, татуировками на гениталиях и прочими приколами для мажоров. Народ двигается, а Пузырю лаве капает. Он, говорят, уже и проект в Главархитектуре пробил. - Это была ложь чистой воды, удачная, как значительная часть экспромтов.
  - У него ничего не выйдет, - с мужеством отчаяния возразила Кристина. - У нас долгосрочная аренда. С правом выкупа, между прочим. У меня в райсовете связи.
  - Плакали твои связи. Ты, детка, Пузыря не знаешь. Вот у кого концы - мама не горюй...
  Кристина зашаталась, как пьяная. Андрей помог ей добраться к креслу, сбегал на кухню, набрав водопроводной воды в граненый 'дореволюционный' стакан. Пока Кристина очухивалась, Андрей быстро переоделся, застегнув на груди наплечную кобуру.
  - Ладно детка, мне двигать пора, - сказал Андрей голосом комсомольца, уходящего на гражданскую войну. Прямо, как в песне поется: Он сказал, ему на Запад, ей, в другую сторону...
  - Куда? - обалдело переспросила Кристина.
  - К Атасову. Будем решать, как нам из капкана вывернуться... В который ты нас, кстати, и втравила... Дело то нешуточное.
  - А я?
  - Ты посиди, отдохни. Можешь даже поспать, если хочешь. Надумаешь уходить - захлопни дверь. Воровать у меня все равно нечего.
  Кристина даже не обиделась.
  - А как же моя сауна?!
  Андрей принял откровенно похоронный вид.
  - Я найду деньги! - выпалила Кристина с решимостью женщины, отправляющейся на суд Соломона. - Изыщу. Если без них никак нельзя. - В последней фразе прозвучал такой неприкрытый укор, что Андрей поспешил откреститься.
  - Ты так говоришь, будто я их собираюсь присвоить. - 'Еще как присвою', - Или Атасов, Протасов и Армеец, - 'этим, в самом деле, ни копейки не светит'. - Деньги пойдут, кому следует. В органы там, туда-сюда... Легавым. Госам разным. Мне от тебя ничего не надо.
  Глядя в честные голубые глаза Андрея, Кристина потихоньку успокоилась:
  - Так-таки ничего?
  - Ну... - Андрей замялся.
  - Иди ко мне.
  Как только он опустился на кровать, ее ладошки легли ему на плечи. Недолго думая, Андрей потянул с Кристины свитер. Через голову. В ее волосах затрещали крохотные электрические разряды.
  - Чертова синтетика, - рассеянно обронила Кристина.
  - Ты моя самая любимая электрическая женщина, - пробормотал Андрей, и повалил ее на подушки.
  
  ***
  
  Когда Кристина, ближе к вечеру, покидала квартиру Андрея, он уклонился от провожания, напирая на сильную боль в животе:
  - Болит, Криська. Мрак...
  - Тебе аппендикс не вырезали? - ни тени тревоги.
  - Нет, а что?
  - Справа внизу болит? Над самым лобком?
  - Сверху и посередине.
  - А... - протянула Кристина. - Значит, желудок.
  - Вот-вот. С утра маковой росинки во рту не было.
  - Бедненький... - она перешагнула порог. - Придумаешь что-нибудь...
  Прислушиваясь к ее каблучкам, застучавшим по лестничному пролету, Андрей подумал о пропасти, что пролегла между ними противоестественно быстро.
  'Побежала толстого кормить'.
  Бесцельно послонявшись по квартире, и посмотрев парочку забойных американских боевиков (благо, отечественные телеканалы заморское авторское право в те времена кидали через колено), Андрей отправился спать. Лежа с закрытыми глазами, он принялся думать о роли личности в истории. В случае с Андреем роль личности Вась Вася, к примеру, представлялась негативной, деструктивной, и вообще лишней в спектакле. 'Устранить бы его на хрен', - подумал Бандура, и на этой ноте заснул.
  
  Глава 3. Юрик Планшетов или Будни вымогателей
  
  По прошествии нескольких дней, так и не дождавшись звонка любовницы, Андрей, скрепя сердце, взялся за вызревший в голове план. От замысла основательно тянуло гнильцой. Значительная часть Андрея категорически противилась этому плану, но, другая, не менее влиятельная, настаивала, причем настаивала властно. Как случается сплошь и рядом, победила Темная Сторона.
  Замысел был таковым, что подключать к его исполнению старых друзей Андрею показалось не с руки. А, поскольку, воплощать задуманное в одиночку не представлялось возможным, Андрей обратился к Юрику Планшетову, молодому пареньку, недавно поступившему на службу к Правилову. В глазах Планшетова Андрей был ветераном, и смотрел он на него соответственно. В точности так, как сам Андрей совсем недавно глядел на Атасова, Протасова и Армейца.
  Планшетов, которого головорезы Правилова окрестили Планочником, Планшетом и даже Планктоном, без колебаний согласился помочь. Андрей подробно растолковал, что надлежит сделать.
  - Когда? - Планшетов и бровью не повел.
  - Как только, так сразу... - Андрей решился выждать еще несколько суток, вдруг Кристина одумается да объявится. Но, только даром потратил время, которого никогда не бывает достаточно.
  - Ну, все. Сама напросилась. - вздохнул Бандура, когда срок истек. - Приступаем к первому этапу. - С этими словами он спустил Планшетова с поводка. - Все, Планшет, пора!
  Юрик блестяще справился с поручением, Кристина объявилась на следующий же день.
  - Андрюша! - захлебывалась из трубки Кристина. - Андрюшенька!?
  Андрей, спросонья, бубнил что-то невнятное.
  - Ты что, спишь?! - взбеленилась она.
  Негодование в голосе любовницы вывело Бандуру из себя:
  - Ты что, моя мама, чтоб указывать мне, когда вставать?!
  Кристина предпочла не ссориться. Не то у нее было положение, чтобы разбрасываться боевыми единицами.
  - Андрюша! В сауне неприятности! Ночью какая-то сволочь половину окон выбила.
  - Да ты что?!
  - Ты что, смеешься?!
  - С чего ты взяла?
  - Я по голосу чувствую!
  А я думал, у тебя труба с экраном. Как в 'Чужих' у Сигурни Вивер.
  - Андрей! Мне не смешно! - в истерике завопила Кристина.
  - Слушай, детка, ты так орешь, будто твоего Васька зарезали. Или квартиру сожгли. Тоже мне, неприятности. Окна вынесли...
  - Сегодня стекла, а завтра и подожгут.
  - Могут, - согласился Андрей. - С Пузырем шутки плохи.
  - Спасибо на добром слове, Андрей.
  - А чего ты хотела?
  - Чтобы нас оставили в покое! - выпалила Кристина с вызовом.
  - Ты волшебница? - поинтересовался Андрей. - Фея, что ли?
  - Нет. - Кристина осеклась. - Ты это о чем?
  - Ни о чем. Хочешь, хоти в трубочку. Мне то какая разница?
  - Не думала, что ты такой черствый!
  - Да при чем здесь я?! - удивился Андрей, подумав, что Планшетов, видать, постарался на совесть. - Идет разборка. На тебя наехали. Считай свои битые стекла обыкновенным актом устрашения. Довольно невинным, как по мне. Бывает и похуже.
  - Ты умеешь успокоить.
  - Я не хотел тебе этого говорить, - начал Андрей, проснувшись уже достаточно, чтобы вновь импровизировать на ходу, - но, насколько я понял, у Пузыря твой домашний адрес в кармане.
  Кристина на другом конце провода, то есть на Оболони, утратила дар речи.
  - А значит, и телефон имеется. Как ты понимаешь, не для того, чтобы вам с Вась-Васем поздравительные телеграммы слать.
  Молчание в трубке.
  - Кристина?
  Молчание.
  - Кри-сти-на?!!
  - Почему ты меня не предупредил?!
  Андрей поморщился, отодвинув трубку подальше от уха.
  - Не хотел пугать.
  - Хорошенькое дельце! Не хотел пугать?! Что же делать?!
  'Деньги собирать, и чем быстрее, тем лучше'. - Пореже выходить из дому.
  - А как я деньги соберу?!
  - Ну, - Андрей запнулся, - возможно, наблюдение за квартирой не круглосуточное. И потом, ты можешь переехать ко мне. - Повисла долгая пауза, и Андрей понял, что она мучительно размышляет.
  - А Вася?
  Бандура прочистил горло.
  - Да кому он нужен? Я боюсь за тебя...
  - Андрюша? - Кристина тяжело задышала.
  - Да, родная...
  - Они могут решиться на убийство?
  - Всякое может статься, - ответил Бандура уклончиво. - У тебя парадное с охраной?
  - Ты Оболонь с Липками не перепутал?
  - А хотя бы кодовый замок есть?
  - Оборванные почтовые ящики и разбитые плафоны в коридорах...
  - Плохие дела, Кристя.
  - Я деньги соберу! - пообещала Кристина. Как показалось Андрею, на этот раз искренне. - Ты попроси ребят, чтобы начинали... Начинали хоть что-то делать...
  - Уже делают, - поклялся Андрей, подумав: 'Ох, не перегнуть бы палку. Как бы она со страху в милицию не побежала'.
  - Андрюша? Может, мне в милицию обратиться?
  - Ну, если ты себе еще хуже сделать хочешь, то валяй, обращайся.
  - Деньги будут через два дня, - сказала она, и Андрей понял, что дело в шляпе.
  - Двери никому не открывай. А, чуть что - немедленно звони мне.
  - Спасибо, милый, - слабым голосом отвечала она, - жаль, что ты не рядом.
  'Наконец то, - подумал Андрей, - лед тронулся, господа присяжные заседатели'. - Мне тоже жалко, детка... Но, что поделаешь... Вась-Вась не обрадуется, если я поселюсь в твоей кухне, на раскладушке...
  - А ты поселишься?
  - Нет, детка, - ответил Андрей с горечью. - Тут ситуация простая, как в памяти компьютера. Либо 'единица', либо 'ноль'. И ни черта посередине. - Информацию о двоичном компьютерном коде Андрей почерпнул из недавнего общения с Армейцем, и был так поражен, что запомнил, а теперь довольно ловко применил. - Было бы здорово, если б ты переехала ко мне. Но, раз нет, то нет. Не хочешь его оставлять, не оставляй.
  Кристина шмыгнула носом, и телефонная связь оборвалась.
  
  ***
  
  В следующие несколько дней Планшетов рвался повторить экзекуцию, бить стекла ему пришлось по душе, но Андрей строго настрого запретил.
  - Чувак?! Может, еще разок? Кашу маслом, и все такое?
  - Нет, - сказал Андрей. - Пока отбой. Чтоб тебя там и близко не было. И еще одно. Хотя бы кому хоть пол слова ляпнешь, тут тебе и каюк. Схороню в парке. Мамой твоей клянусь.
  - Будь спокоен, чувак. Могила.
  Кристина, как и обещала, привезла деньги, пятьдесят банкнот по сто долларов каждая, перетянутых розовой резинкой для волос.
  Андрей был очень доволен, но виду, естественно, не подавал. Попробовал было расстегнуть на любовнице блузку, но она решительно отстранилась.
  - Не сейчас, ладно? - настроение у нее было кошмарным, и Кристина вовсе не собиралась делать из этого тайну. Андрей решил проявить толерантность, частенько поминаемую президентом. И действительно. Обобранный до нитки оппонент заслуживает хотя бы этой малости. Вскоре Кристина засобиралась, и Бандура отправился ее провожать.
  
  ***
  
  Как только искусственные страсти вокруг баньки улеглись, Василий Васильевич заступил на бессменную вахту, и банно-развлекательный комплекс снова заработал в полную силу.
  Андрей поправил материальное положение. Угрызения совести его не терзали, и кошмары не докучали по ночам. - 'В конце концов, я собственные деньги вернул'.
  Как бы там ни было, встречи любовников, после продолжительного перерыва возобновились. Один день в неделю, а когда и два, они проводили вместе. И это были не худшие дни. Они почти не ссорились, и даже не повышали друг на друга голос, как не раз случалось во время летней экспедиции в Крым. Возможно оттого, что не жили под одной крышей.
  - Знаешь, - как-то сказал Андрей, провожая ее до такси, - жалко, что время нельзя растянуть. Хотя, у меня такое ощущение, что с ним что-то творится мне на зло. Когда ты рядом, оно летит, а без тебя тянется, как авиационная резина. А мне бы хотелось наоборот.
  Как романтическая песня барда, их связь не могла продолжаться долго, обещая или оборваться, будто гитарная струна, или перерасти в нечто большее. Впрочем, поначалу Бандура об этом не задумывался.
  Да и сама Кристина не могла толком разобраться в своем сердце, где на одной чаше весов оказался по-своему любимый супруг, а в то время как на другой была полная неизвестность. Бывало, глядя, бессонными ночами в потолок, Кристина подсчитывала оставшееся время. 'Тик-тик, ходики, набегают годики... Вот уже и тридцать пять, подруга. Лет пять-семь у тебя. И все'. Мысли были навязчивыми, как осы, они докучали, не давая заснуть. Стоило только подступить спасительной дреме, как мозг услужливо подбрасывал что-нибудь новенькое из того набора, перед которым и посветлу опустишь руки. Словно свежий хворост в костер. 'Гори-гори ясно, чтобы не погасло'. Кристина ворочалась, как будто лежала на иголках, и проклинала безжалостную бессонницу. 'Господи! Наказание какое-то. Мазохизм в виде духовной мастурбации'. Вась-Вась безмятежно похрапывал под боком, и она злилась на него в душе, а рукой подтыкала одеяло, чтобы его, не дай то Бог, не просквозило. 'Как маленький, честное слово. Только заснул, сразу душа на распашку'. Сердце Кристины разрывалось на части, а мозг не находил выхода.
  
  ***
  
  В конце ноября на сауну наехала исключительно агрессивная рэкетирская группировка. Бандура не имел к этому никакого отношения. Если не считать, что именно он накликал беду. Как тот пастушок из сказки про волков.
  Андрей кликнул Атасова и Армейца. Протасов с Волыной куда то, очень некстати, запропастились. Бандитская встреча закончилась потасовкой. Атасов пустил в ход оружие. Конкуренты не остались в долгу, и Андрея серьезно зацепило. Выпущенная из переделанного газовика пуля навылет прошила предплечье. 'Я в этом бою навылет прошит... - горланил Бандура по дороге домой. Атасов плеснул ему водки. - ...меня механик заштопал...'
  - Держись, парень! - заклинал Атасов. - И силы, типа, побереги.
  Эдик заикнулся на счет больницы, которая отпадала по понятным причинам.
  - Какая больница?! - вызверился Атасов. - Тащи сюда своего костоправа! Чтобы мухой, типа, прилетел!
  'Я, наверное, умираю', - думал Андрей без тоски и паники. Его разум был спокоен, словно утреннее озеро в безветренную погоду. В ушах гуляло эхо, а слова приятелей долетали издалека, как будто он сидел в бочке, а они болтали снаружи.
  - Ничего, ничего, солдат. Потерпи. В каждом из нас пять, типа, гребаных литров крови. От потери какого-то жалкого литра еще никто не окочуривался. Вот я, как был курсантом, так раз в три месяца кровь сдавал. Как штык. И что, типа? А ни черта... - Разглагольствуя без умолку, чтобы не утратить связи с приятелем, Атасов безуспешно боролся с кровотечением. Вопреки его усилиям Бандура терял силы. Кровотечение оказалось сильнее Атасова.
  - А один мой корешок, Бандура, тоже курсант, даже стишок о нашем донорстве сложил. Эдик! Живо жгут сюда! Вот, типа, послушай:
  
  В район боев, туда где рвутся мины,
  И патриоты падают на грунт,
  Везут кровь нашу негры на машине,
  За тонной тонну и за фунтом фунт...
  
  - Кристина?! - теряя сознание, позвал Андрей. Кристя! Кристичка.
  - Кристину зовет. - Атасов обернулся к копающемуся в аптечке Армейцу. И закусил губу.
  Кристина прилетела мгновенно. Словно в ее распоряжении оказался вертолет. Она обнимала его за голову, ее слезы капали ему на лицо, и Андрей, между жизнью и смертью, блаженствовал.
  'Зря на деньги ее развел, - мелькнуло у него перед тем, как он провалился в небытие. - Вот умру, а обман всплывет на поверхность, как дерьмо...'. - Терзаемый запоздалым раскаянием, Андрей в который раз вырубился.
  К счастью, тайна осталась в неприкосновенности. Кристину так напугало состояние раненого, что о деньгах она не вспомнила, думая о другом.
  - Саша! Ты вызвал скорую?
  Атасов отрицательно покачал головой.
  - Скорая, типа, не годится, детка.
  - Но он же!..
  - Никто, типа, не умрет. - Атасов накрыл ее ладошку своей - Не сегодня, обещаю. Эдик? Твой долбаный эскулап в пути?
  - Б будет с минуты на минуту.
  Обещанный Эдиком частный врач прибыл в следующие четверть часа, и немедленно приступил к осмотру.
  - Опасности для жизни нет. - Заявил врач в конце концов. - Однако, ваш паренек в рубашке родился. Пройди пуля тремя сантиметрами ниже... - договаривать не было необходимости. - Тщательно продезинфицировав рану, доктор наложил тугую повязку, сделал блокаду и вколол обезболивающее. - Дальше, будем смотреть по самочувствию. Главное - обеспечить пострадавшему покой.
  - Выходит, до свадьбы заживет? - Атасов многозначительно посмотрел на Кристину.
  - Ну, если не завтра под венец. - Доктор позволил себе улыбку. - Когда за ним закрылась дверь, Атасов щелкнул пальцами.
  - Вот что, Эдик... Дуй в гастроном, типа. Прихватишь бутылку кагора и пару флаконов водки.
  - За зачем?
  - Кагор, типа, кроветворное. Нам, как донорам, выдавали. Точнее, обещали, что выдадут.
  - Выдали?
  - Черта с два.
  - А водка зачем?
  - Нам, типа, с тобой.
  Кристина улеглась рядышком с Андреем. Молодой человек задремал, согретый теплом женского тела. Она перебирала его сбившиеся сосульками волосы, думая о своем.
  - Мама, - пролепетал Андрей, прижимаясь к ней. Его, очевидно, снова знобило. - Мамочка...
  В горле Кристины родился всхлип.
  Тем временем из кухни, пока приглушенно, но лиха беда начало, доносились голоса Армейца и Атасова. Видимо водка, доставленная первым по распоряжению второго, решительно переливалась из одних емкостей в другие.
  Бережно укутав Андрея в одеяла, Кристина прихрамывая (ноги безжалостно затекли), вышла на эти голоса.
  - Ребята, давайте я закусить приготовлю... - она щурилась на ярком свету.
  - Спасибо. - Атасов сразу засобирался. - Мы с Армейцем лучше пойдем. И так, типа, засиделись. Подозреваю, что, проснувшись, парень обрадуется тебе куда больше, чем нашим испитым рожам. - Что скажешь?
  Под его пристальным взглядом Кристина поняла, что в ее жизни наступает перелом. Что вопрос состоит вовсе не в том, чтобы провести с раненым ночь. Дело не в распределении смен между сиделками, а настал момент выбора, с которым она так долго тянула. И что пора, наконец, определяться.
  - Да, конечно. Я останусь. - Твердо сказала она.
  Атасов удовлетворенно кивнул.
  - Давно бы так. Подъем, Эдик. Труба, типа, зовет. - Он подхватил захмелевшего Армейца под локоть, и, вскоре приятели нетвердой походкой брели через двор к трамваю. Армеец попытался запеть. Атасов посоветовал ему заткнуться.
  Когда их шаги затихли, Кристина взялась за телефон. Оставалось объясниться с супругом, и она, впервые в жизни, робела от этой перспективы. Кристина тысячу раз лгала Вась Васю, обманывая его самым бессовестным образом, по поводу и без оного, когда и как заблагорассудится.
  'Но не сегодня. Сегодня ты обойдешься без вранья'.
  'Да. Сегодня я обойдусь без вранья'.
  - Алле?... - так жалобно спросил Вася, будто каким-то образом уже все знал.
  - Васенька... - выдавила Кристина после мучительной паузы. Ее решимость как ветром сдуло.
  - Кристя?...
  Кристина подбирала слова, но, то ли источник вдохновения иссяк, то ли искала она не там, где надо, а только ничего путного не вышло. А еще говорят, что языком трепаться, это вам не мешки ворочать.
  - Васенька... Я сегодня переночую... - она замешкалась, - у подруги... видишь ли... она приболела... так что... - 'Да что же это я, совсем врать разучилась', - думала Кристина, краснея.
  Путанные объяснения жены не обманули Василия Васильевича. Он сразу обо всем догадался. А догадавшись, вопреки долгой супружеской практике, не стал молчать, а сказал правду, сделав за Кристину самую тяжелую работу.
  - Ты остаешься у него?
  - Да, - выдохнула она, осознав, что не задай Вася этого вопроса в лоб, ей бы, наверное, не хватило мужества. - Андрея тяжело ранили... и... и я не могу... не могу его бросить. В таком состоянии.
  Значит, ты от меня уходишь? - голос Вась Вася казался таким упавшим, словно шел со дна Марианского желоба.
  Вопрос был поставлен ребром, подразумевая прямой ответ. Но, сказать 'Да' просто не поворачивался язык. Такого их отношения еще не знали, и оба чувствовали себя пионерами. Обмана бывало сколько угодно, но чтобы навсегда расстаться...
  - Поистине, уходишь?...
  Женское сердце дрогнуло, и она промямлила жалким тоном:
  - В холодильнике синяя кастрюлька стоит. С рассольником. Ты разогрей на ужин. А завтра я тебе позвоню.
  - Спасибо тебе, - пролепетал Василий Васильевич, и положил трубку на рычаг.
  
  ***
  
  Кристина прожила у Андрея неделю, названивая мужу едва ли не каждый Божий день. Сначала украдкой, а потом уже не таясь. Услыхав содержание разговоров, Андрей решил, что на ссору с последующим битьем горшков создавшаяся ситуация не тянет. Разговоры сплошь были инструктажем оставшегося в бобылях Вась Вася.
  - Сухие супы в шкафу, колбаса в отделении под морозилкой. Свежее белье в тумбе у кровати. Только носки менять не забывай.
  Вскоре Андрей разбирался в хитросплетениях квартиры Бонасюков на уровне Кристины и гораздо лучше Вась Вася, в житейских вопросах оказавшегося непроходимо тупым. Поначалу Бандуре было даже забавно. Андрей, по молодости лет, не оценил могущества многолетней привычки, преодолеть которую бывает не легче, чем закон всемирного тяготения.
  - Это смешно, Кристина. Ей Богу, честное слово!
  - Ты не сердишься, Андрюшенька?
  - Я представляю себя диверсантом, которого натаскивают по топографическим картам противника.
  - Он такой беспомощный. - Кристина заискивающе улыбнулась. - Как малый ребенок.
  - Но, если серьезно, - посуровел Андрей, - это похоже на идиотизм. Он что - первоклассник? Полвека же прожито.
  - Сорок пять лет, если точно, - поправила она.
  - Ну, так тем более. До маразма то еще далеко!
  - Ты не представляешь, какой он неприспособленный, - повторила Кристина, очень довольная тем обстоятельством, что, похоже, может обсудить замучившую ее проблему с любовником. Она устала держать в себе раздиравшие ее противоречия. - Только не злись, пожалуйста.
  - Да я не злюсь. Интересно, как долго ты собираешься с ним нянчиться?
  - Он без меня пропадет, Андрюша.
  - Я сейчас разрыдаюсь.
  - Пожалуйста, не строй из себя злодея. Я же знаю, какое у тебя доброе и благородное сердце.
  Андрей польщено ухмыльнулся - бывает приятно послушать о своем рыцарском сердце, даже если это не совсем так.
  - Ох, не дави из меня слезу.
  - Пропадет... - Кристина заглянула в серые глаза Андрея своими чудесными, изумрудными.
  'Вот было бы хорошо', - подумал Андрей, и открыл рот, пораженный неожиданной мыслью.
  - Андрюша, о чем ты думаешь?
  'О том, что неплохо бы толстому дуралею умереть. И Кристина моя, и машина моя. Моя квартира, моя банька. Фирма, опять же, моя. Столько всего моего, что глаза разбегаются, а на пути к процветанию - один старый мудак, который ну на хрен никому не нужен'.
  'Математику не обманешь, старина. На то она и точная наука'.
  - О чем ты думаешь, Андрюша? - с тревогой переспросила Кристина, глядя в сделавшееся жестоким лицо.
  'Пожил сам - дай пожить другому'. - Мысль была такая изящная в своей простоте, и такая очевидная, что Андрей просто не понимал, как это она раньше не постучалась в голову.
  - Ни о чем, Кристя. Так, о ерунде разной.
  - Понимаешь... - тон Кристины стал доверительным, - мне давно следовало тебе рассказать...
  - Я тебя внимательно слушаю. - Андрей присел рядом.
  - Может, это и не имеет значения. С другой стороны, - Кристина взяла Андрея за руку, - это так здорово, что ты согласился меня выслушать... Потому что без умения прислушаться друг к другу, нам никогда не достичь взаимопонимания. А без взаимопонимания...
  Андрею оставалось только согласиться.
  - Вася... Когда я была студенткой, - Кристина смущенно улыбнулась. - Я ведь была его студенткой, ты знаешь?
  Андрей молча кивнул.
  - Я из очень бедной семьи...
  - Я помню, крошка.
  Кристина ответила благодарным пожатием руки.
  - В общежитии ткацкой фабрики мы с Анькой хлебнули лиха. Я рискнула, и поступила в институт. Не на ахти какой факультет, но, любой самый задрипанный институт много лучше фабричного цеха... На стационаре стипендия сорок рублей. Не зажиреешь, понятно. Большинство ребят получали посылки и бегали на почту за денежными переводами. Но, только не я. Так что, девки на танцы, а я за свою 'Подольскую', и строчить, строчить, строчить... Как Анка пулеметчица. Тому брюки подтачать, той юбку скроить. И тут, Вася. Он, как только меня увидел, сразу глаз положил. Поверь, было куда положить.
  - Верю, - буркнул Бандура.
  - Я это сразу почувствовала. И решила, почему бы и нет. Зарплата, квартира... Положение. Солидный муж...
  - Брак по расчету...
  - Не издевайся, пожалуйста. Возвращаться на ткацкую у меня желания не возникало. Лучше уж вены вскрыть...
  - Понимаю.
  - Нет, Андрюша. Не понимаешь. Ты на 'ткачке' не горбатился. Он предложил мне руку и сердце, и я сказала 'да'. Без колебаний. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Так, кажется, говорят. Со временем я поняла, что могу вращать Бонасюком, куда левая нога пожелает. Если бы у него была семья, он бы ради меня ее бросил. К счастью, семьи не было.
  Прямо 'Сватовство майора', - вставил Бандура, вспомнив знаменитое полотно Федотова.
  - Знаешь, Вася был занудным преподавателем. Постоянные придирки, извечное ворчание. Словно его предмет самый важный, и без него миру конец. Как будто кому-то его дурацкие формулы в жизни понадобятся. Ребята из общежития собирались устроить ему 'темную'...
  - Устроили?
  - Только трепались. - Кристина усмехнулась. - Со студентами всегда так. Дальше болтовни редко заходят.
  - Слишком студенты грамотные, для расправ.
  - В первую брачную ночь он так разволновался, что у него ничего не вышло. Я старалась помочь, у меня к тому времени был опыт, да все бестолку. Остаток ночи он просидел в ванной. В общем, первый блин комом. А потом... Потом я увидела, что за внешней оболочкой педанта, за ширмой эдакого гения местного значения, скрывается совершенно не приспособленный к жизни великовозрастный ребенок.
  - Ничего себе, ребенок!
  - Но это именно так. Использованные носки с трусами Вася исправно складывал в пластмассовый короб для белья. Каждую субботу, пока он не женился на мне, приезжала его мама, и все это барахло стирала. Родители Василька жили в пригороде. Разобравшись со стиркой, мать готовила еду на неделю вперед. Раскладывала по баночкам, и, в холодильник. Васе оставалось только разогреть.
  - Идиотизм. - Бандура покрутил у виска.
  - Я не спорю. Но именно так все обстояло в действительности. Я искала каменную стену, чтобы укрыться за ней от невзгод, а приобрела нытика, зануду и тю-тю. Правда, с приличной зарплатой, квартирой, и прочими материальными ценностями, какие на дороге не валяются. И, самое важное: Вася любил меня. Любил так, что это перевешивало большинство минусов. Впрочем, не знаю, кого он во мне ценит в первую очередь, жену или маму... Но, как бы там ни было, он врос в мою жизнь, и я не знаю, что с этим делать.
  - Я понимаю, - пробормотал Андрей.
  Кристина обняла его за шею:
  - Иди ко мне, милый.
  Вскоре Вась-Вась выпал у обоих из головы.
  
  ***
  
  В начале декабря Кристина, помаявшись в нерешительности, обратилась к Андрею с просьбой:
  - Андрюша?... Мне нужно съездить домой. То есть, я хочу сказать, на Оболонь.
  Андрей почесал затылок:
  - Ты ведь могла мне не говорить...
  - Могла. Но я не хочу обманывать...
  - Когда ты вернешься? - спросил Андрей.
  - Скорее завтра, чем сегодня. Приберусь в квартире. Перестираю все, что он накопил. Я тебя уверяю - там горы грязных тряпок валяются.
  'Прими мои соболезнования'.
  - Знаешь, милый? Это так замечательно, что мы ничего друг от друга не таим. Это необыкновенно важно.
  - Угу.
  - Наготовлю на месяц вперед...
  - Можешь даже трахнуться...
  Кристина дернулась, как от пощечины:
  - Зачем ты так?!
  - Извини. Вырвалось. В конце концов, он ведь твой муж, а я так, с боку припеку. Погулять вышел.
  Кристина поднялась на ноги.
  - Я предлагал тебе сделать выбор, - продолжил Андрей, чувствуя, что, если перегнет палку, она может вообще не вернуться. - А воз и ныне там. Раз мы живем в условиях 'треугольника', по твоей вине, если ты его обслуживаешь, как дебила, а я помалкиваю в тряпочку, то почему бы тебе с ним не спать. Знаешь, любовнику как-то не с руки ревновать к законному супругу. В конце концов, что я могу поделать? Связать тебя по рукам и ногам? Я тебя связывать не намерен. Так что, делай как знаешь.
  
  ***
  
  Оговоренный день растянулся в три. Кристина вернулась на четвертый.
  - Бедненький, - вздохнула она, заглядывая в пустой, словно заброшенный склеп, холодильник. - Чем же ты питаешься?
  - Твоими обещаниями. - Андрей надвинулся со спины. Его руки легли на талию, в то время как рот целовал затылок.
  - Погоди. Дай я что-нибудь приготовлю...
  - Успеется. - Бандура расправился с молнией на юбке, и та полетела на пол. Кристина сама сбросила трусики, и он взял ее прямо на кухне.
  - Холодильник перевернешь!
  - Он все равно пустой.
  Потом они переместились в комнату.
  
  ***
  
  - Вот теперь я хочу есть, - сказал Андрей. За окнами наступили сумерки.
  - Я еще никогда не делала этого в кухне... - призналась Кристина.
  - Большое упущение, детка. Я открываю школу сексуального дизайна, а ты моя единственная дипломница...
  Кристина хихикнула:
  - Звучит заманчиво.
  - А то. Секс на кухне, в ванной, верхом на стиралке, наконец.
  - Подозреваю, будет гораздо интереснее курса 'Деталей точных механизмов', который, помнится, читал Василий Васильевич.
  - Точные механизмы говно! - заверил Бандура. - Вообще другой подход. Минимум теории, и валом практики. Коллоквиумы и коллоквиумы. Первый сегодня вечером. Но, после ужина. - Андрей плотоядно задвигал челюстями. - Протоплазма! Хочу протоплазму!
  - Это откуда?
  Из Шекли.
  Накинув халат, Кристина отправилась готовить еду.
  - Я на прошлой неделе купила пакет муки, - обронила она на ходу.
  - Где поставила, там и ищи, - отозвался с дивана Бандура. - В твое отсутствие, детка, я еще не дошел до той степени голода, чтобы жрать муку всухомятку. В следующий раз, возможно, дойду.
  Кристина предпочла не расслышать. Она взялась за стряпню и через каких-то двадцать минут Андрей уплетал восхитительные блины, смазанные сливочным маслом и сваренными всмятку яйцами.
  
  ***
  
  Предновогодняя неделя целиком осталась за Андреем. Они с Кристиной ездили за подарками. Город охватила предпраздничная лихорадка. Таков уж наш неписаный закон. Пускай после Нового года придется потуже затянуть ремешки, а кое кому вообще положить зубы на полку, это дело двадцатое. Новый год - праздник расточительности, гостеприимства и чревоугодия. Водке положено литься рекой, а столам ломиться от еды. А потом: хоть бы и трава не росла.
  - Наши у Армейца собираются, - сказал Бандура. - Хочешь, пойдем, а нет, мне и дома с тобой не скучно.
  Фраза была произнесена с великолепной беспечностью, свойственной характеру Андрея. Но, его галиону было суждено натолкнуться на риф.
  - Андрюшенька, - начала Кристина. - Не знаю, как тебе и сказать... Только пойми меня правильно. И не обижайся, ради Бога. У тебя есть я... и есть друзья. Есть ребята...
  - Есть. А что в этом плохого?
  - Это очень даже хорошо, потому что у Василия Васильевича никого нет. И я подумала... Понимаешь... на Новый год... И, в особенности, в канун Нового года... Когда у человека депрессия...
  'Вот бы и удавился на дверном косяке, если так'.
  - ... и он один одинешенек, а вокруг все пляшут и веселятся...
  'Вот бы сел в ванную да вскрыл вены кухонным тесаком...'.
  'Взялся бы левой за батарею, а правую засунул в розетку'.
  - Ты сильный, а он слаб...
  Испытанный прием, как правило, действенный.
  'И шулерский'.
  - Я сильный, и поэтому об меня можно ноги вытирать?
  По правде говоря, Андрею было, кем заполнить вакуум, образованный Кристиной в Новогоднюю Ночь. Протасов еще с начала декабря обещался превратить квартиру Эдика в бардельеро. 'Я обрушу этот город в мрак и разврат', - грозился некогда герой Василия Шукшина. Протасов утверждал нечто подобное.
  - Так что никаких левых баб. Ты понял намек, Бандура?
  Это подтолкнуло Андрея к решению отметить Новый год дома, на Лепсе. Вдвоем. Поскольку теперь планы летели в тартарары, Андрею ничего не оставалось, как следовать в проложенном Протасовым фарватере. Как сухогрузу за ледоколом по Северному морскому пути.
  'Ну что же, - махнул Андрей, - раз пошла такая пьянка, предадимся разврату. Девчонки так девчонки. Сама виновата'.
  Впрочем, Андрей полагал, что Кристине эта информация ни к чему.
  - Хорошо. - Бандура понурил голову. - Ступай, коли так... Выбор за тобой. Тогда давай сразу и разбежимся. - Андрей шагнул на мостовую, собираясь уходить. - Одно тебе скажу. Я ведь не многого хотел. Чтобы ты была рядом. И все. Если мы любим друг друга, - он так пытливо заглянул в ее малахитовые глаза, будто хотел проникнуть в душу, - то почему бы нам не быть вместе? Вот ты говоришь, будто я сильный, а Вася слабый и глупый. Я не спорю, хотя, как по мне, он мерзавец, который катается на тебе верхом. Он одинок, ты говоришь? А я? Я?! Обо мне ты подумала?!
  - Андрей! - воскликнула Кристина, сообразив, что он сейчас уйдет.
  - Может, тебя смущает то, что я сейчас на мели? Женщины любят утверждать, что это они мечтают о семейном гнездышке, в то время, как мужикам только дай потрахаться. А если как раз наоборот?!
  Она застыла ошеломленная, с полными слез глазами.
  - Если я хочу слишком многого, так скажи об этом открыто! Если я для тебя беден, тоже скажи, не юли. Надоели мне твои кошки мышки.
  - Андрюша...
  - Ничего у нас не получится, пока между нами Бонасюк. Подумай об этом, на досуге.
  Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. - С Новым Годом. И пока.
  Она не пыталась его удержать, когда он поспешил прочь, и скоро растворился в толпе.
  
  Глава 4. Как Новый год встретишь... или Кавторанг Растопиро
  
  Новый год удался на славу, и каждый получил, что хотел. Протасов, как и грозился, привез девчонок. Запахи духов и шампанское, выпитое за уходящий 93-й в неимоверном для иностранцев количестве, подействовали на Валерия, как забойный транквилизатор. Он охрип, перекрикивая стереосистему Армейца, работавшую на пределе возможного. Из колонок, по девяносто ватт каждая, то вырывался 'Аэросмит' со своей 'бэби', от которой у него срывает крышу, то кабацкие песенки про сомнительную уголовную романтику. Это Армеец и Протасов дергали друг у друга пульт.
  - Да прикрутите вы, типа, звук! - возмущался Атасов, но его никто не слушал.
  Телевизор с предновогодней программой за этим гамом работал вхолостую. Впрочем, они ничего не потеряли. Набившая оскомину 'тусовка' с московского ЦТ развлекала себя и публику приколами с нафталиновым душком. По всему чувствовалось, что снимали, в лучшем случае, осенью. Потом, как веяние времени, первый демократический президент, он же последний коммунистический божок, два в одном, словно в рекламе шампуня от перхоти, сообщил нации об истечении календарного года. Когда часы пробили двенадцать, 93 й канул в историю, а 94 й настал, Андрей испытал болезненный укол совести.
  'Как там батя? Один сидит? В гости пошел? Да к кому ему идти то? К соседу деду Оресту? Который был солдатом УПА в сороковые, потом сидел в лагерях, и на этой почве враждовал с дедом Бандуры, прошагавшим от Бреста и до Берлина'.
  'Может, и пойдет, как знать...'
  - Ты о чем, типа, призадумался? - спросил Атасов, еле слышный за надрывающимися динамиками.
  - Ни о чем, в общем то.
  - Тогда давай выпьем.
  Вскоре от спиртного у Андрея закружилась голова, а Протасов с Эдиком пустились в пляс.
  - Чему, типа, радоваться? - бубнил в левое ухо Атасов. - Вот кретины, типа. Обыкновенное гребаное число в календаре.
  К часу ночи Атасов накачался до невменяемости, и куда-то исчез. Надо сказать, что вывести из строя Бандуру ему на этот раз не удалось.
  - Старею, типа, - сокрушался Атасов, пока еще ворочал языком.
  Одна из девчонок вскарабкалась на стол и принялась танцевать ламбаду, сбрасывая предметы туалета, пока не осталась в одних трусиках. Бандура позабыл об отце, и перестал думать о Кристине.
  К двум ночи они все же хватились Атасова.
  - Парни! - сказал Армеец, первым заподозривший неладное. - Если он гулять о отправился, то плохие его дела. О окоченеет, в сугробе, к утру пиши пропало.
  - Да ни хрена подобного, - заартачился Протасов. Девушки избавились от одежды, и Валерке было не до поисков. - Чердак проветрится. Только на пользу пойдет.
  Армеец показал на термометр, ртутный столбик которого провалился до минус семнадцати градусов:
  - Ты что, Протасов, ду-дурак?
  К без четверти три Атасов был обнаружен спящим на ступеньках пожарной лестницы и перенесен в дом. Веселье возобновилось. Приятели снова крепко выпили. А потом добавили еще и еще.
  Около четырех они разбрелись по комнатам. Где-то до шести Андрей наслаждался любовью за деньги, и нашел ее ничуть не хуже бесплатной. Пожалуй, даже слаще. Тем более, в этой жизни за все так или иначе доводится платить. Да и какая, в сущности, разница? Девчонка была восхитительная, с озорными веснушками на носу и копной черных волос, оказавшихся жесткими, как грива кобылицы. С крашенными ноготками на руках и ногах и очаровательной родинкой у пупка. Глядя на эту родинку, Бандура остро ощутил притягательность чужого тела. Что и говорить, девчонка была НЕЗНАКОМНОЙ, и пахло от нее по-особенному. Совершенно другими духами, Кристина таких пряных не любила. И аромат волос был иным. А вкус кожи оказался с горчинкой. Только круглому идиоту могло прийти в голову, будто все женщины одинаковы, словно стрелы в колчане у монгола. Андрей завелся, как часовой механизм, и только изрядная доза алкоголя в крови, притупившая чувственные восприятия, спасла его от преждевременного финала. Грудь проститутки показалась Бандуре подростковой в сравнении с тяжелой грудью Кристины, но отнюдь не менее привлекательной. От выпитой водки шумело в голове, зато член застыл, как монолит, гудя от напряжения, подобно линии высоковольтных передач. Бандура бесцеремонно повалил девушку на диван. Та без лишних слов расставила ноги, и Андрей упал сверху, словно потерявший управление самолет. Их лобки столкнулись с сухим треском кастаньет.
  - Ой! - вскрикнула проститутка, когда он вошел в нее.
  Бандура сразу взвинтил темп, тараня партнершу словно копр, заколачивающий сваи в болото. Диван под ними заходил ходуном. Натиск нисколько не обескуражил ночную фею, она яростно заработала бедрами, каждый раз встречая его на противоходе. С такими приемами Бандуре еще никогда не доводилось сталкиваться. Кристина так никогда не делала. По крайней мере, лежа на спине. 'Потому, что предпочитала валяться, как бревно' - со злостью думал Андрей, покусывая маленький, будто горошина сосок. И почти такой же твердый. Девушка сцепила ноги у него за спиной и пронзительно закричала, подстегнув Андрея, словно кнутом. Чтобы не оказаться первым, он вцепился зубами в одеяло. Но, это не помогло. Через секунду его захлестнул оргазм.
  - Ты кончила? - прохрипел Андрей, переваливаясь на правый бок.
  - Да, маленький.
  - Я выйду, перекурю.
  Он выскользнул в лоджию, прихватив сигареты со стола. Выстеленный сосновой доской пол казался холоднее наста. Мороз разрисовал стекла лоджии причудливыми узорами изморози. Улицу заливал холодный лунный свет. Стужа разогнала прохожих, и только фонари сиротливо торчали вдоль безлюдных тротуаров. Снег укрыл землю болезненно бледным одеялом, тонким, как пуховая шаль. Большинство окон погасло. Очевидно, наступило пресыщение праздником, и даже самые заядлые гуляки отправились, кто на боковую, кто под стол. Многоэтажка Армейца стояла на отшибе, и пустошь подступала к дому впритык. Перемежаемая редкими островами кустов низменность тянулась к северо-западу на добрый десяток километров, до закованного в лед Старика. Мекки любителей поудить рыбку, а оттого изрешеченного прорубями, как поле брани воронками от снарядов. Многометровая опора вантового моста куталась во мглу, словно в плащ невидимку, оставив красные сигнальные огни сиротливо висеть в пустоте. И уж совсем далеко, будто скопление звезд на краю галактики, перемигивались огни правобережья. Ближе всех была Оболонь. Спальный массив рос из самого берега, и черная речная вода на стремнине отливала тысячей бликов.
  - Ох, и до фига же нас, - вздохнул Андрей, любуясь великолепной панорамой. - И в каждой квартире сегодня водка рекой лилась. Почему я не ликероводочный магнат, спрашивается?
  Андрей сконцентрировал внимание на Оболони, попытавшись вычислить дом Кристины. Окна ее квартиры смотрели на Днепр. Андрею даже почудилось, будто он нашел, что искал. Впрочем, скорее всего, то была обыкновенная игра воображения.
  'Да и какой в этом толк? - спросил у себя Андрей. - Ну, увидел. И что дальше?'. - Он метнул окурок за перила. Проводив взглядом его прощальный пируэт, оборвавшийся на бетонных ступенях после крутого пике, Бандура вернулся в комнату. Девушка уже спала, посапывая носом, как ребенок. Чувствуя себя вырвавшимся из морозильника помидором, Андрей нырнул под одеяло, обнял ночную фею, втянул запах чужой кожи и забылся во сне.
  
  ***
  
  Случилось так, что примерно в то же самое время, только на противоположном берегу Днепра, Кристина выглянула на балкон. Днепр прямо у ее ног оделся ледяным панцирем, и лишь черная полоса на фарватере оставалась неподвластной трескучему морозу. По набережной брела хмельная компания, издали казавшаяся сонными мухами с подоконника. Гуляки горланили какую-то песню. В разнобой, зато от души и одинаково сорванными голосами. Время от времени с разных сторон каменных джунглей ухали петарды, запасы которых у населения оказались впечатляющими. Морозный воздух вибрировал. Разрывам вторили сирены автомобильных сигнализаций.
  Кристина слегка приподняла голову. Левый берег казался сотканным из серебряной пряжи ковром. За ледяными торосами, загромоздившими русло, за белой полосой пляжа, за заметенным сугробами лесопарком, за закованным в лед Стариком и обширной безлюдной пустошью виднелись еле различимые новостройки Троещины. С порядочного расстояния высотки сливались в сплошную каменистую гряду, подсвеченную крохотными переменчивыми огоньками. Где-то там, по предположению Кристины, должен был находиться Бандура.
  'Напоят они его. - Думала она печально. - Особенно, этот алкоголик Атасов. Вот по кому ЛТП плачет. Да и Протасов, тоже хорош. И дружок его из Херсона. Бабушка таких тюремщиками называла. Пьяница. Да что там говорить, наверняка уже накачали'.
  'Ты сама виновата. Отшила парня...'
  - Кристичка, - позвал из комнаты Бонасюк. - Простынешь, поистине.
  Не удостоив мужа ответом, Кристина мыслями вернулась к Андрею. Едва наступил Новый год, она позвонила в квартиру на Лепсе, но там сработал автоответчик. Либо Андрей укатил с приятелями, либо упорно игнорировал телефон. Кристина предпочитала первое, - 'Пусть лучше напьется, лишь бы один дома не торчал'.
  - Кристичка? Простудишься, по-честному.
  - Да, Кристина, давай к нам, - вторил ему грубоватый мужской голос, принадлежавший двоюродному брату Василия Васильевича, Ивану Митрофановичу Растопиро.
  Тут, очевидно, следует уточнить, что дорогой кузен Вась Вася Иван Растопиро упал Бонасюкам, как снег на голову. В самый канун Нового года. В качестве эдакого самобытного новогоднего подарка.
  Иван Митрофанович был старше Вась Вася на семь лет. Их матери были родными сестрами. Детьми Ваське и Ваньке случалось бегать одними огородами. Сестры долгое время проживали в пригороде, под одной крышей. Пока, в первой половине пятидесятых, вскоре после кончины товарища Сталина, отца Вани, капитана Митрофана Растопиро, ни перевели из Киева в Запорожье. Не лишним будет добавить, что трудился капитан по лубянской части.
  Дорожки братьев надолго разошлись. В 59-м Митрофан Растопиро повесил китель на крючок, устроившись инспектором первого отдела Запорожского металлургического комбината. Его единственный сын Иван, окончивший школу годом позднее, тоже было подался на комбинат. Но, мартены и домны пришлись новоиспеченному металлургу не по вкусу.
  - Да что я, по-твоему, дурак, до гробовой доски у печки корячиться?! - заявил Ваня отцу после приблизительно двух недель работы. Лента 'Весна на Заречной улице' не сходила с экранов кинотеатров, но Иван обману не поддался: 'В жопу эту металлургическую романтику. В гробу я ее видал'.
  Отец перевел сына в отдел охраны труда, но и там Ванька вскорости взвыл. Промучившись кое как до июня, Иван поступил в мединститут. В те времена медики котировались ниже травы, блата никакого не требовалось, взяток тоже. Таким образом, проблем с экзаменами не возникло.
  Получив диплом о высшем образовании, Иван Растопиро очутился на распутье. Перспектива врачевать в какой ни будь забытой Богом дыре его ну абсолютно не впечатляла. Тем более, что в медицине он звезд с неба не хватал и чувствовал, что навряд ли когда нахватает.
  - Пойду-ка я в армию, батя, - сказал Иван Митрофанович и, не долго думая, написал соответствующий рапорт. После Чехословакии и Даманского полуострова, армия росла, в офицерах была нехватка, и, вскоре, лейтенант медицинской службы Иван Растопиро уже служил на Краснознаменном Тихоокеанском Флоте. В щегольском черном кителе с двумя шеренгами золоченых пуговиц Ваня казался настоящим морским волком. Сфотографировавшись, он выслал фотографию родителям, в Запорожье. Те, чуть было, не заплакали. Через год Растопиро женился. Жена подарила ему двоих детей.
  Время шло незаметно, дни тянулись, а годы летели. В 89-м, на самом излете Перестройки капитан второго ранга Растопиро убыл с флота согласно возрастному цензу и выслуге лет. Продал квартиру во Владивостоке и перебрался в родное Запорожье.
  На гражданке кавторанг похоронил жену. Дети выросли и упорхнули из родительского гнезда. Растопиро остался бобылем. Вот он, деятельный, как большинство офицеров отставников, и взял себе за правило (пенсия была невелика, но на хлеб, масло и билеты хватало) мотать по взъерошенной переменами стране, навещая многочисленных ближних и дальних родственников. Причем, Иван Митрофанович не имел обыкновения заранее сообщать о своих визитах, обрушиваясь на ничего не подозревающую родню, как пламя и пепел на головы помпеянцев. В канун Нового 94-го Иван Митрофанович избрал в жертвы чету Бонасюков.
  Кристина, только-только распрощавшись с Андреем, поспешила домой на Оболонь, где и застала мужа в компании незнакомого ей мужчины. Кузена Ивана она никогда в жизни не видела. Вася и незнакомец сидели за обеденным столом, сервированным литровой бутылкой 'Арктики' и парой граненых стаканов.
  - Так вот ты какая?! - Незнакомец покачал коротко стриженой седой головой. - Ну, красавица! Настоящая красавица!
  Кристина опустила сумку с продуктами на табурет.
  - Давай, Василий, представь своей хозяйке.
  Так она и познакомилась с кузеном из Запорожья. Мужчины (главным образом Иван Митрофанович) позвали ее к столу. Кристина отказалась от водки, но присела, поддержать компанию, и принялась украдкой разглядывать кавторанга. Иван Митрофанович оказался мужчиной видным. Одного роста с Вась Васем, но, если Бонасюк был словно вылеплен из студня, только чудом удерживавшегося под бледной кожей, то кузен по твердости не уступал железу. Не по возрасту крепкие мышцы, широкий торс, дубленое морскими просторами лицо и квадратный волевой подбородок (вместо Васиного крошечного, безвольного), украшенный чисто боцманской бородкой, производили благоприятное впечатление. Если в кузенах и присутствовало нечто родственное, то оно было на совесть замаскировано. А вот глаза кавторанга не понравились Кристине с первого взгляда. Глаза были невыразительные, рыбьи. Холодные, как ледышки, и такие же бесчувственные.
  'Глаза - зеркало души', - частенько говаривала кума Анька. Поводов оспорить эту нехитрую истину у Кристины до сих пор не возникало.
  - Ай да красавица! Вот, значит, как живете...
  Тон, каким была сказана последняя фраза, заставил ее насторожиться. 'Маловероятно, чтобы Вася стал хвастать кузену, с которым не виделся много лет, как он на самом деле живет', - все же решила Кристина, подумав, что знай она о прибытии кузена заранее, только бы ее на Оболони и видели.
  'Поехала бы с Андреем, и голова бы ни о чем не болела. Выкинула б куда подальше всю эту чушь про склонность Бонасюка к суициду. Даже под Новый год...' Кристина когда-то прочитала в журнале, что процент самоубийств в канун Нового года значительно выше среднегодовой нормы. Если в отношении самоубийств, конечно, можно применить понятие 'норма'. В принципе, этот фактор легко объясним наличием у каждой медали как минимум двух сторон, и Новый год не исключение из правила. Именно эти соображения и привели Кристину на Оболонь. 'Не дай то Бог, вернуться 2-го домой и обнаружить супруга, висящим на ремешке в кладовке. С синим лицом и языком на уровне подбородка. Не дай то Бог'.
  Застав мужа в обществе двоюродного брата, она почувствовала досаду. - 'А я Андрюшу отправила. Вот дура'.
  'Все то ты врешь, подруга. Знай ты про брата заранее - еще быстрее бы прикатила. Иначе, как бы Васек кузену отставнику пропажу молодой жены объяснял? Что бы такое выдумал? Эти многочисленные Бонасюки, разбросанные по всему бывшему Союзу, никогда не видятся, друг другу не помогают, но, зато, каким-то совершенно загадочным образом, знают друг о друге всю подноготную. А чего не знают, о том догадываются. Или додумываются, перемывая косточки родственникам на уровне последней модели 'Индезита'. А то еще и качественнее'.
  'А у нас из избы сор выносить не принято. Так что знай, ты, коза, о визите Васькиного кузена, каким бы старым тупым солдафоном он ни был, ты б мигом прискакала'.
  'Ой, мама, что люди скажут?!'.
  'Да пошли эти люди к чертовой матери'.
  'Пошли не пошли, а тебе с Васей и его кузеном теперь до утра зависать. Вот и думай сама, кто куда пошел, в конечном счете'.
  Решившись на доброе дело ради Васи, Кристина и злилась за свою доброту на него. Такое случается частенько.
  'НИЧТОЖЕСТВО'.
  Тем более, что Василек, распив с кузеном литровую бутылку 'Арктики', как прилег на диване, так и клевал носом перед телевизором.
  'С праздником, Кристина Всеволодовна'
  Кристина заступила в наряд по кухне. Пока в четырех кастрюлях поспевал кипяток, она, на скорую руку, прикинула список новогодних яств. 'Вонючку сделаю, - загибала пальцы Кристина, - 'оливье', 'шубу'. Горошек, кажется, есть. Можно было бы винегрет покрошить, но его все равно никто никогда не ест. Селедочку под луком, бутерброды со шпротами. Маринованные помидоры в гараже, опята там же, не забыть сказать Васе, чтобы принес. Майонеза у меня восемь пакетов, жалко, что не десять...' Из горячих мясных блюд она выбрала плов по-туркменски, утку с яблоками и курицу, фаршированную Артеком с ливером. Кулинарные замыслы даже подняли Кристине настроение. Такова уж была госпожа Бонасюк. Домашняя стряпня была ее стихией.
  - 'Хотя, если руку на сердце положить, до чего же, в сущности, это идиотское занятие - готовка праздничного ужина. - Усмехнулась Кристина, вооружившись разделочной доской. - Этого не знают домохозяйки на Западе, этот вопрос я бы не стала обсуждать с мажорками, привыкшими набивать пузо полуфабрикатами из супермаркета. Это тема для посвященных'.
  'Горбатишься на кухне как проклятая, - продолжала Кристина, - чистишь, варить, перемалываешь вручную и на комбайне, жаришь, шкваришь, до выпадения вен и ломоты в спине, и все только ради того, чтоб через какую-то пару часов, от усталости с ног валясь, перемывать горы грязной посуды'.
  'За-ме-ча-тель-на-я традиция'.
  'Кухонный садомазохизм'.
  'А мне все равно нравится'.
  Раздумывая таким образом, Кристина без устали орудовала ножом, в то время как кузены что-то пьяно бубнили из гостиной. Она отставила ингредиенты салатов и уложила на противень утку. Вывернула несчастную птицу чуть ли не наизнанку и принялась набивать заранее порезанными дольками яблок. Затем, сделав с десяток надрезов, вставила в них чеснок. И, наконец, обильно обработав солью и хмели-сунели, переправила тушку в духовку.
  Кристина не успела разогнуться, когда Иван Митрофанович вошел на кухню. Беззвучно, как диверсант из боевика. В следующую секунду крепкая ладонь 'морского волка' улеглась ей на левую ягодицу.
  - Ну с, кузина, как продвигаются дела? - поинтересовался Растопиро слегка заплетающимся голосом.
  'Мои или моей задницы?'.
  Отметив про себя, что алкоголь воздействует на кавторанга стандартно, то есть, хоть руки привязывай, Кристина отодвинулась к окну. Назвать прикосновение приятельским у нее не поворачивался язык.
  'Так ты еще и разбойник, - решила для себя Кристина. - Седина в бороду, бес в ребро. Ладно, будем на чеку'.
  Рыбьи глазки экс кавторанга светились грубоватой отеческой нежностью, эдаким пьяным товариществом напополам со слабо прикрытым предложением: 'А почему бы и нет, а?'.
  Нашалившая рука, соскользнув с халата, отправилась восвояси.
  'Зря я Андрюшу отправила', - в который раз пожалела Кристина.
  - Помощь нужна, красавица?
  - Смотря в чем...
  - А в чем, красавица, скажешь.
  Кристина указала на миску вареного картофеля:
  - Мелко накрошить сумеете?
  Из гостиной донесся храп Вась Вася, похожий на грозовые раскаты.
  - Не умеет пить Наука, - покачал головой Иван Митрофанович, и, засучив рукава, взялся за дело. Он уже два года, как остался без жены, и приучился стряпать сам. Причем, на приличном уровне. Тут сказывалась многолетняя флотская практика: первое, второе и компот. Никакой сухомятки. Прием пищи - дело святое. Так что кухонные обязанности оказались кавторангу не в новинку, и дело у них заспорилось.
  Поскольку Иван Митрофанович, ловко шинкуя все, что только ни подбрасывала Кристина, не уставал прикладываться к бутылке (а он привез в подарок Бонасюкам картонный ящик 'Арктики'), язык его развязывался все больше и больше. Впрочем, руки пока не утрачивали сноровки, и Кристина, с легким ужасом ожидавшая, когда же отставной военврач отсечет себе пару фаланг на пальцах, в конце концов успокоилась.
  Кухня наполнилась флотскими побасенками кавторанга, сальными матросскими шуточками, а ближе к полуночи, и откровенными заездами в адрес кузины - Кристины: 'А почему бы и нет?'.
  Кристина услыхала, например, как кавторанг ловил диковинных заморских рыб на траверзе острова Камаран, сидя прямо на кранцах большого авианесущего крейсера: '...и поверь, красавица, если клев был поганым, так капитан разворачивал посудину, и мы шли в другой квадрат Красного моря'.
  Кристина недоверчиво улыбалась кавторангу, в сущности, рыбная ловля была ей до лампочки, будь то русло Старика под домом или далекий Баб-эль-Мандебский пролив.
  - Но, уж ты мне поверь, - гнул далее кавторанг, - если бы мы сейчас там ходили, никакая американская свинья и пикнуть бы не посмела. Сидел бы Садам Хусейн, как у Бога за пазухой. И в ус не дул.
  - Три года назад, во время войны в Персидском заливе, Союз, если мне не изменяет память, еще был на картах. - Попробовала возразить Кристина, заправляя 'оливье' майонезом. - И не особенно на него Буш озирался.
  - Вот именно, что на картах! - с болью сказал кавторанг. - А Буш? Буш этот - американская скотина. - Иван Митрофанович отвлекся от распятой на терке свеклы, чтобы наполнить очередную рюмку. - Распоясались они теперь, к чертовой матери. И о каком это Союзе ты говоришь? К 91-му от Союза одна тень осталась. Ты уж мне поверь. Давай Сонни Листона из дома престарелых достанем, если он живой, конечно, перчатки ему на руки, капу в рот, и пускай Эвандера Холифилда уложит.
  Оба имени Кристине ни о чем не говорили, и она предпочла не спорить.
  - Союз?! Какой уж там был Союз?! Пародия одна. Горбачев во всем виноват. - Со злостью добавил кавторанг. - Ну, и эти три гада, ясное дело. Из Беловежской пущи. Ельцин, Кравчук и этот третий, с такой точно фамилией, как у предателя из 'Молодой Гвардии'. Но, ты погоди. Подымет их народ на вилы. Ты уж мне поверь!
  Кристина пожала плечами. В начале 90-х она половину времени проводила в автобусах, на пути в Польшу и обратно, а вторую выстаивала на базаре. Когда вы обвешаны сумками с ширпотребом, будто камикадзе тротиловыми шашками, а пачка долларов у вас хранится в трусах, о судьбах государства скорбеть недосуг. Она и не скорбела. НА КОЙ ХРЕН ТАКОЕ ГОСУДАРСТВО ВООБЩЕ СДАЛОСЬ, ЕСЛИ В НЕМ НАДО ВЫЖИВАТЬ, А НЕ ЖИТЬ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ, она, правда, тоже не думала. Задача стояла на кусок хлеба заработать. И ног не протянуть. Вот она и зарабатывала. А о судьбах мира пускай у отцов нации головы болят. Они, отцы, по базарам не шастают, в очередях на таможнях не загорают. Им один фиг больше заняться нечем. Ну, так и флаг тем отцам в руки. И матерям их тоже по флагу. В известные, понимаешь, места.
  - Разделили между собой Союз, будто торт, чтобы отломившимися кусками не делиться, - вел дальше Иван Митрофанович, - и нет Союзного государства. Одним махом, ради карманов своих сраных, такую державу перечеркнули.
  Кристина подумала, что в словах кавторанга уж очень много пафоса.
  - Горошек откроете, Ваня? - она пододвинула Ивану Митрофановичу пол литровую банку горошка. Нагнулась, передавая консервный нож. Успела поймать острый взгляд Растопиро, побывавший в разрезе ее халата.
  'Ах ты бабник старый', - беззлобно подумала Кристина.
  - Как по мне - эта держава сама себя перечеркнула.
  Иван Митрофанович взялся за ключ.
  - Это потому ты так думаешь, девочка, что не была на Средиземном море в октябре семьдесят третьего.
  - А что было в семьдесят третьем? - вяло поинтересовалась Кристина. Она помнила, что на кухне где-то завалялись две банки 'лосося в масле', а найти никак не могла: 'И куда это я их засунула? Вот чертов склероз'.
  В семьдесят третьем арабы Израилю войну Судного дня устроили. Рамадана, понимаешь? Египет и Сирия хотели маланцев к чертовой бабушке с карты стереть.
  Иван Митрофанович недолюбливал евреев. В принципе, ничего худого те ему не сделали. 'Ничего личного', как говорят американцы. Просто недолюбливал, и точка. Арабов, впрочем, как вскоре выяснила для себя Кристина, кавторанг тоже терпеть не мог, обобщенно относя к обширной конгломерации 'черножопых', куда, в принципе, можно зачислить кого угодно.
  - А в результате, маланцы черножопым Судный день устроили. Нарезали по ушам, мама не горюй. Так наши десять дивизий по тревоге подняли! Как положено! Чуть третья мировая не началась!
  - И что, хорошо бы это было?
  - Да дело не в том, хорошо или плохо! Тогда была сила, а сейчас ни черта нету. Потому и бомбят, кого хотят. - Кавторанг в сердцах повел ключом. Край крышки выгнулся кверху, сразу захрустело стекло.
  - Ваня! Вы мне осколков в горошек накрошите...
  - Не накрошу. - Иван Митрофанович снял крышку и провел по ободу пальцем. - Ух уж эти мне, понимаешь ли...
  - Вот вы, Ваня, - Кристина пододвинула миску, в которой вымешивала салат, - все о силе твердите, была сила, а теперь нету силы... А зачем она нужна? Просто так, чтобы все боялись?
  - Ну... - растерялся кавторанг.
  - Я, конечно, под флагом Родины родной по морям не плавала, но... я почти в это время на ткацкой фабрике корячилась. За нищенские копейки. И, если хотите знать мое мнение, то никакого безработного из Гарлема вы бы на ту фабрику и калачом не заманили. Под дулом пистолета, разве что. Так что мне лично не ясно, кого вы там защищали и ради чего третью мировую развязать собирались, вы, Ваня, уж извините за политическую безграмотность.
  Прозвучало это как откровенный вызов, но Иван Митрофанович не поднял перчатки. Он насупился, в обиде, и предпочел сменить тему. Понюхал вскрытую банку горошка и сказал с возмущением:
  - Вот дегенераты, да?!
  - Скис?
  - Не скис. Суповой всучили.
  Пока Кристина разглядывала банку, Иван Митрофанович, как бы невзначай, двинул вперед колено. Таким образом, чтобы оно оказалось между ее коленками. Она отступила на шаг - поближе к плите, подальше от захмелевшего медицинско-морского волка.
  - Да, обманули с горошком, - признала Кристина.
  - А я тебе о чем?! - с жаром подхватил Иван Митрофанович. - Раньше на каждой этикетке, черным, понимаешь, по белому полагалось писать: суповой, там, или столовый. А сейчас? Каждый дрочит, как он хочет! Вот, недавно, иду домой. Готовить лень, решил банку тушенки взять. Отварить макарон... - кавторанг потер ладони.
  - Макароны по-флотски?
  - Наподобие. Смотрю, тушенка, как тушенка. Сделано, ты понимаешь, для Армии. Ну, думаю, раз для армии...
  - Я тоже как-то ожглась. - Кристина не сдержала улыбки. - Там мясом и не пахнет...
  - Да она говном воняет! - расставил точки над I кавторанг. - Это не тушенка, это, ты мне верь, вредительство. За такую на деревьях за яйца вешать надо. И производителей, и продавцов.
  - А кто вешать будет? - спросила Кристина, не один год проработавшая на рынке. - Менты? Налоговая? Санэпидемстанция? Да они еще хуже торгашей! Что лучше: вымогать взятки, или всовывать?
  Иван Митрофанович, несколько озадаченный этой неожиданной вспышкой, предпочел отвернуть в сторону:
  - У нас на флоте, бывало, тушенку от 'второго фронта' выдавали.
  Кристина округлила глаза:
  - Американскую?
  - А какую еще? Ты мне верь! Сорок второго года выпуска. Объедение, понимаешь?!
  - Почти пол века консервам?
  - Ну и что, если они с умом сделаны. И, для людей. - Иван Митрофанович уперся взглядом в высокий вырез ее халата, открывавший глубокую ложбину между двумя вершинами. Взгляд кавторанга был пристален и печален.
  - Ни черта натурального не осталось. Кроме баб...
  Кристина предпочла развернуться боком.
  - Ты 'Шубу' умеешь делать, Ваня?
  - Ты уточни, а я сориентируюсь по месту.
  Они незаметно перешли на 'ты'.
  - Очень хорошо. - Кристина поставила на стол две миски с прошедшими через терку компонентами и чистую селедочницу, смахивающую на щит гоплита. - Выкладывай последовательно картошку, лук, морковь, селедку, свеклу и майонез. Справишься?
  - Так точно.
  - Вот и хорошо. А то до полуночи пропитаться не успеет. Как следует. А я пока 'Мимозой' займусь.
  - Чем?
  - 'Мимоза' - это салат - пальчики оближешь.
  - Салат 'пальчики оближешь' в исполнении кузины 'пальчики оближешь', - сказал кавторанг с пьяной улыбочкой.
  Кристина пропустила аляповатый комплимент мимо ушей. После того, как выяснилось, что кавторанг кое-что понимает в готовке, в отличие от большинства мужиков, она посмотрела на него под несколько иным углом зрения. Помощь домашней хозяйке на кухне - вовсе не такая ерунда, как может показаться иному недалекому валенку. В деле завоевания женского сердца перемытая после вечеринки посуда стоит хорошего букета роз. А то и двух букетов. Нельзя утверждать, что кухонные усилия принесли кавторангу немедленные дивиденды. Но, лед тронулся, как выражался незабвенный Бендер. Кристина, сменив гнев на милость, вернулась к затронутой им теме. Ей стало казаться, что она одернула его через чур сурово:
  - Ты мне так и не рассказал, как третья мировая война чуть не началась?
  - Ну... Война, не война... но, по-всякому могло обернуться. - Иван Митрофанович вздохнул. - Знаешь, а ведь она и не заканчивалась никогда. Только они нас, безо всяких ракет, одним своим долларом под орех разделали. Такие вот пироги... слушай, Кристина, у меня майонез закончился.
  Она шлепнула новый пакет 'провансаля' ему под самый нос.
  - Спасибо.
  - Не за что. Тебе спасибо, что помогаешь.
  Иван Митрофанович покраснел от удовольствия:
  - Служу Советскому Союзу. Я всегда пожалуйста. Только кликни.
  Бутылка 'Арктики' быстро пустела - Иван Митрофанович не забывал подкрепляться. Предложил и Кристине. Та не отказалась, и они опрокинули пару рюмок. Кавторанг оставил политическую тему, обратившись к куда более увлекательной теме сексуальных отношений на флоте. Кристина предпочла бы политику. Не потому, что интересовалась последней, а спокойствия ради. Иван Митрофанович хмелел на глазах, и держать руки при себе ему становилось все труднее.
  Вскоре Кристина узнала, как военврач Растопиро ошибся с дозировкой брома, вдвое превысив норму.
  - Да ты что?! - развеселился бывалый кавторанг. - Весь личный состав, как сонные мухи ползал. Хоть шлюху в кубрик загоняй, хоть 'свистай всех наверх', - пополам земля. Слава Богу, мы на рейде стояли. В нашем, советском порту. Так не один, понимаешь ли, матрос на берег в увольнительную не сошел. - Иван Митрофанович назидательно потрусил пальцем в воздухе: - Вот что химия с людьми вытворяет.
  - Это же очень вредно, - обронила Кристина между делом. Вытянула из духовки противень с уткой и принялась ложкой вычерпывать янтарный яблочный сок напополам с жиром. Кожа утки покрылась тонкой хрустящей корочкой. Блюдо источало аромат специй, чеснока и печеных яблок. В общем, нечего даже говорить, пахло с противня бесподобно.
  - Почему вредно? - не понял кавторанг.
  - Не только вредно, - проговорила Кристина, - это же беззаконие вопиющее! Разве можно молодых парней, у которых вся жизнь впереди, пичкать всякой дрянью?! А что с ними дальше то будет?!
  - Ну... дальше... - кавторанг развел руками. - Стояк будет не тот, что до флота. Это точно. А вообще, кузина Кристина, кто в Союзе, когда думал, что будет дальше? И что по закону, а что нет. Закон, понимаешь, тайга. В восемнадцать эрекция такая, какую в сорок ни за какие деньги не купишь. Знаешь анекдот про половое бессилие?
  - Нет, наверное.
  - Доктор. У меня половое бессилие. Член так стоит, что его никакими силами не согнешь. И потом, кузина Кристина. А что прикажешь делать? Я в двадцать был всегда готов, как пионер, понимаешь ли. Да у меня на первую попавшуюся юбку как подымался, так часами не падал. - Кавторанг потрясенно покачал головой, как бы не веря собственным ушам и одновременно признавая, что славное было времечко. Вот только ушло как-то слишком быстро.
  'У тебя с эрекцией, старый разбойник, и сейчас, по-моему, будь здоров', - отметила про себя Кристина и отодвинулась на максимальное расстояние.
  - Ну вот, - продолжал кавторанг. - А на большом авианесущем крейсере под тысячу молодых мужиков. И как, понимаешь, быть? Выдать каждому по надувной бабе вместо спасательного жилета? Так и на что, спрашивается, будет похож корабль? А дисциплина? Ты себе представляешь, во что это выльется?
  - Но как-то же это решается? Цивилизованно, я имею в виду.
  - Ага, - согласился кавторанг. - Решается. В гальюне правой рукой. Ну, так какой тут выход? Переделать весь экипаж в педерастов? Тоже нельзя. Ты мне верь. Боевая, ты ж понимаешь, единица! А кто не захочет в педерасты? Как по мне лично, так лучше на дне морским лежать, чем, понимаешь, с мужиком голым! - Ивана Митрофанович скорчил такую гримасу, будто его вот-вот вывернет наизнанку. - Вот и выходит: чтоб на стальную переборку не лезть, лучше добровольно бром глотать. В противозачаточном компоте.
  - А как на Западе?
  - А я хрен его знает, как на том драном Западе! - кавторанг сжал в кулаке полупустой пакет 'провансаля'. Последние капли выдавились на салат с откровенно непристойным звуком. - Все, красавица. Шуба готова.
  - Вынеси на балкон.
  Когда он вернулся, Кристина подкинула ему очередное задание - крошить 'крабовые палочки'.
  - А как у тебя с 'Медузой'?
  - С 'Мимозой'. - Кристина улыбнулась.
  - Ну да, точно.
  - Почти готова.
  - Вот и хорошо, - кивнул Иван Митрофанович, и его снова потянуло на моря. В артиллерийские казематы, пропахшие продуктами камбузы и кубрики, где матросские гамаки висят.
  - На берег команду не отпустишь. Они же неуправляемые. Люди подневольные, что поделаешь?! Могут на берегу такое учудить, мозги набекрень съедут. Точно тебе говорю.
  - А бордели в портах? - поинтересовалась Кристина.
  - А что, бордели? Откуда у советского матроса валюта? И потом, а светлый облик строителя коммунизма? Как с обликом то? Ты себе представляешь, что будет с карьерой заместителя командира по политчасти, да и с самим командиром тоже, если наших 'туземцев' в бардаке за жопы возьмут?! - кавторанг приставил палец к виску, имитируя пистолетный выстрел. - Строителю коммунизма и защитнику социалистического отечества до секса и дела нет. Вот что я тебе скажу.
  - Да уж...
  - А, поскольку, физиологии на идеологию начхать, самое разумное решение: этих самых защитников успокоительными средствами торбить, как тараканов 'примой'.
  - Я и не задумывалась никогда, - призналась Кристина рассеянно, - над этой проблемой.
  - Да и на кой она тебе? - поддержал Растопиро. Некоторое время кавторанг молча стругал 'крабовые палочки'. - Тоже мне, крабовые. Стрелять за такие надо.
  - Если ты закончил, посмотри, как там утка в духовке.
  - Вот Гитлер на своих псов, - начал Растопиро, прикрутив огонь до минимума, - монеты не жалел. Бордели, понимаешь, шнапс рекой. А у нас: не положено, и баста.
  - А на берегу что?
  - Как, что? Хозработы. Подкрасить, почистить, убрать. И политзанятия, ясное дело. Ты, кузина, не представляешь, как политбеседа стресс снимает. После одиночного плавания.
  - Ужас какой-то.
  - Был, правда, у нас случай, - поменял тему кавторанг. - Закадрили наши матросы шлюху. И скрытно переправили на корабль. Перед одиночным плаванием. Ты себе представляешь?!
  - Где же она спряталась?
  - Э... - кавторанг принял вид знатока. - Да где, понимаешь, угодно. Авианесущий крейсер, все равно как город на воде. Слона спрятать легче, чем иголку в стоге сена.
  - И что было дальше? - спросила явно заинтересовавшаяся Кристина.
  - Ну, как что? Мы ее только на четвертый месяц выявили. Без сознания. Да другая баба и за пять жизней стольких впечатлений не наберется.
  - И что же вы предприняли?
  - Изъяли, ясное дело, у команды. Изолировали, понимаешь, в районе кают компании. Взяли под усиленную охрану. Я тебе доложу, в одиночном плавании женщина на вес золота будет.
  - И дальше она обслуживала офицеров?
  - Зря смеешься. Я ее, ясное дело, обследовал. Как военврач. Обнаружил лобковых вшей. Она их половине команды подарила. Ну, это безделица, по нынешним то временам. Я, кстати, кузина, учился на гинеколога. - Задумчиво добавил кавторанг, скользнув мутным взглядом по смуглым ногам Кристины.
  'Пойду ка я, переоденусь в спортивный костюм, - решила она. - Для разрядки международной напряженности...'.
  - Да, закончил гинекологию... - грустно сказал кавторанг.
  - Чего ж ты в армию пошел?
  - На Флот, - важно поправил Растопиро. - На Флот Родина позвала. Напряженная международная обстановка...
  - Хороший гинеколог при любой власти с голода не умрет.
  Иван Митрофанович молча вскрыл бутылку, наполнил стакан и выпил залпом. А затем придвинулся вплотную к кузине и положил ладони ей на колени. Кристина, опасавшаяся чего-то подобного, 'а чего еще следует ожидать от тупого старого солдафона, разогретого собственной болтовней и водкой?', тем не менее, растерялась. Восприняв ее молчание, как одобрение (молчание - знак согласия, эту истину проходят еще в школе), кавторанг двинулся выше и достиг уголка хлопчатобумажных трусиков. Полы халата скользнули в разные стороны.
  Краем уха Кристина уловила безмятежный храп Василька, доносившийся из гостиной размеренным рокотом океанского прибоя, и поймала себя на том, что звуки, издаваемые бестолковым супругом, раздражают ее на уровне рук его распоясавшегося кузена. Кристина не испытывала ничего. Ни злости, ни влечения, а одну сплошную гадливость.
  - Вот где мое призвание! - с дурацким пафосом сказал Растопиро.
  - Иван! Немедленно прекрати!
  Ладони остановились на бедрах, подцепив резинку трусов. Кристина попробовала отстраниться, но хватка оказалась железной.
  - Иван! Убери грабли!
  - Ты чего всполошилась, красивая! Я же доктор, ты мне верь.
  'Все мужчины скоты. По крайней мере скоты все, кто только мне по жизни попадаются'.
  - Иван! Я кому сказала!
  Положение было настолько нелепым, что Кристине захотелось расплакаться. Иван Митрофанович окончательно захмелел. Хотя, она и допускала, что он был значительно трезвее, чем хотел показаться, прячась за ширмой опьянения, как куклуксклановец под дурацким колпаком. Когда лица не разглядеть, куда удобнее орудовать руками.
  На кухне было жарко, как в тропиках. И тесно, как в машинном отделении парохода. Кристина попятилась. Иван Митрофанович вцепился в халат, не собираясь расставаться с добычей.
  - Отпусти!
  Сухо треснули нитки, пуговицы брызнули веером стреляных гильз, и халат соскочил с Кристины, словно драпировка музейного экспоната. Женщина оказалась полуобнаженной. Глаза кавторанга полезли из орбит, а дыхание стало, как у астматика.
  - Иван! Я сейчас закричу!
  Кристина не хотела скандала. Иван Митрофанович, судя по всему, тоже не жаждал разбудить Бонасюка. Борьба происходила в молчании, а короткие фразы, какими обменивались противоборствующие стороны, произносились хоть энергично, но вполголоса. В гостиной Вася громко хрюкнул во сне. В телевизоре балагурил какой-то дурак, летели пробки из бутылок, а хрусталь звенел о хрусталь.
  Резинка лопнула, и трусы очутились на коленях.
  - Ну, не ерепенься, хорошая!
  'Проклятый тупоголовый тютя! - со злостью подумала Кристина, имея в виду Вась Вася. - Только такая набитая дура, как я могла на него пятнадцать лет жизни потратить. Лучших лет. И во имя чего?! Его жену лапают, а он на диване хрюкает, как свинья. Пробку понюхал, и откинулся! Ничтожество. Жалкое, никчемное ничтожество!'
  - Ну же! Не брыкайся! - хрипел Иван Митрофанович прямо в ухо. Его руки были у цели.
  - Животное!
  '...Только того и заслуживает, чтоб его жену первый встречный ублюдок трахал в собственном доме, как какую-то третьесортную блядь'.
  - Животное, - нисколечко не смутился кавторанг. - А ты таких любишь. Я по глазам твоим блудливым сразу все понял. Тебе мужик нужен. Мужик, а не рохля. Ты не боись, мы родственники, да не кровные.
  У Кристины звенело в ушах. Все-таки она была пьяна, а кавторанг проявил исключительную напористость. Кроме того, он был силен как буйвол.
  - Да ты ж мокрая совсем! - рычал Растопиро, утратив всякую осторожность. На Васька ему стало наплевать. - Что ты выкобениваешься, сученка?!
  Брюки на ширинке вздыбились роковым утесом, не в силах скрыть инструмент прямо-таки устрашающих размеров.
  - 'И кто б еще про бром болтал, - успела подумать Кристина, далеко отводя руку. - Да тебе, в молодые годы, в броме, видать, купаться надо было, чтобы хоть какого результата достичь'. Рука двинулась вперед (а она у Кристины была вовсе не легкой), прочертила широкую дугу и со звонким шлепком поразила левое ухо кавторанга.
  - Ух! - выдохнул Растопиро, споткнулся о табурет, и с грохотом повалился на пол. Кристина накинула халат и, на всякий случай, потянулась за молотком для отбивных. Левой рукой. Правая у нее онемела.
  - Поистине, что это? - сонным голосом сказал Вась-Вась. - Кристя? Что это было?
  'С добры утром, ничтожество, - подумала Кристина, и, в сердцах, сплюнула. - Это твой брат козел по морде схлопотал. За длинные руки'.
  Кавторанг, шатаясь, поднялся на ноги. Ни дать, ни взять боксер после пропущенного удара. Он ошеломленно смотрел на Кристину.
  - Я же просила, не надо, - вполголоса произнесла женщина. - Сам виноват.
  - А? Кристя? Что то, поистине, упало?
  'Твой кузен, ничтожество'.
  - Вот так, значит, - пробормотал кавторанг. На его левой скуле вырисовывался кровоподтек, похожий на багровую тучу. - Вот, значит, как...
  В гостиной Василек надел шлепанцы на босую ногу.
  - Все нормально, Вася. Это я миску с холодным выронила, - сказала Кристина, наблюдая за поверженным кавторангом, и чувствуя, что молоток без надобности. Иван Митрофанович не жаждал реванша (пока, по крайней мере), подыскивая выходы из стратегического тупика, в какой сам себя и загнал.
  - Ну у тебя и рука, кузина, - нашелся, наконец, кавторанг, и, не глядя больше на Кристину, шмыгнул в ванную. Когда Васек опасливо заглянул в кухню, за Растопиро уже захлопнулась дверь.
  - Кристя? А где Ваня?
  Кристина показала на ванную.
  - Как ты заснул, твой кузен с бутылкой не расставался. Все вливал в себя эту водку проклятую. А теперь, видать, отдает обратно.
  Василий понимающе кивнул.
  - Спасибо тебе за чудесный Новый Год, Васенька.
  Лицо Бонасюка изобразило раскаяние, но Кристина, в негодовании отвернулась.
  Проторчав в ванной не менее часу, Иван Растопиро, наконец, покинул свое убежище и, стараясь держаться подальше от Кристины, перебрался в гостиную к кузену.
  - Что у тебя, поистине, с лицом? - всполошился было Бонасюк.
  - Да капилляры чертовые... Сегментные пятна, понимаешь... От водки, короче.
  Кузены просидели в гостиной до половины двенадцатого, пока Кристина не позвала их на помощь. Накрывать праздничный стол. Вскоре часы пробили полночь. Они немного посмотрели 'Огонек'. Выступления актеров казались Кристине безвкусными, тексты песен идиотскими, а музыка - издевательством над ушами. Кристина и кавторанг делали вид, будто ничего между ними не случилось. И, пожалуй, это было лучшим, что только можно придумать.
  - Раньше новогодние программы куда интереснее были, - с ностальгическими нотками посетовал Иван Митрофанович.
  Поглощенное за новогодним столом спиртное вернуло ему хотя бы некоторую часть недавней самоуверенности.
  - Раньше все было, поистине, лучше, - грустно согласился Бонасюк.
  - Раньше сравнивать было не с чем, - подвела черту Кристина, и вышла на студеный балкон. После душной комнаты морозный (уже январский) воздух был обжигающе свеж. Днепр скован во льды, а огни далекой Троещины, где, по предположению Кристины, отмечал Новый Год Бандура, еле пробивались от самого горизонта. Настроение у Кристины, с вечера никудышнее, сделалось хуже некуда. Принимая во внимание расхожую фразу: 'Как Новый год встретишь, так его и проведешь', год Кристину ожидал тот еще.
  
  Глава 5. Убить человека
  
  Новый год начался для Андрея с опустошительной, словно взрыв бризантной бомбы мигрени. Атасов вручил ему 'Пенталгин', но, и таблетки оказались бессильны. К вечеру первого января приятели снова уселись за стол и выпили никак не меньше вчерашнего. Девчонки укатили, деньги закончились, а когда за столом одни мужчины, выпивка легко перерастает в пьянку. Кристина так и не позвонила.
  Второго утром Андрей покинул гостеприимную квартиру Армейца, от одного вида которой его теперь немного мутило, и отправился к себе на Отрадный.
  Квартира оказалась пуста. Автоответчик, правда, дружелюбно помигивал зеленым огоньком, внушая определенные надежды. Андрей надавил кнопку воспроизведения. Первые двое звонивших предпочли поиграть с автоответчиком в молчанку (оба раза это была Кристина, но она не подобрала слов), а третий звонок, к немалому удивлению Андрея, был от Бандуры старшего.
  - Алло? - сказал отец. - Алло?! Алло! - он немного запыхался, как обыкновенно случается с непривыкшими к автоответчикам людьми. - Алло? Сынок! Сын, это ты? С Новым годом тебя... - последовала пауза. Андрей услыхал шумное, прямо в динамик, дыхание отца. - Ну, как ты там? Когда домой? Ты б это, черкнул пару строчек... Я это... Может, сам...
  Голос оборвался серией коротких гудков, показавшихся Бандуре неимоверно противными.
  - Батя... - голос отца в пустой квартире прозвучал так неожиданно, и так не вязался с нынешней жизнью Андрея, словно и не голосом был вовсе, а смоделированным на компьютере воплем динозавра эпохи позднего протерозоя. - Откуда же ты позвонить исхитрился?!
  Пробыв какое-то время под впечатлением отцовского звонка (чувства были противоречивыми, и Андрей в них предпочел не копаться: и детство нахлынуло, и стыд за долгое молчание), он, в конце концов, сам взялся за телефон и набрал номер Планшетова.
  - С Новым годом, чувак.
  - Ага. И тебя тоже, чувак. По тому же месту.
  - Планшет, есть дело. Давай, слушай сюда... - и Андрей изложил приятелю ни много, ни мало, план физического устранения Бонасюка. Как говаривал некогда товарищ Сталин: 'Есть человек, есть проблема. А нет человека - нет проблемы'. Все гениальное просто. Убийство - самое радикальное разрешение спорных вопросов. Действенное, как хирургическая операция. С той лишь разницей, что границы операционной не стеснены больничными стенами, а вместо скальпеля применяется пистолет. Или наоборот. Когда мир рассматривается в качестве хирургического стола. Кому как больше нравится.
  План выглядел сырым и нуждался в существенных доработках, но общую концепцию Андрей обозначил четко: 'Мочить Бонасюка, и дело с концом'. Планшетов согласился помочь. За три тысячи долларов.
  - Нигде ничего не слипнется?
  - Это вряд ли, - ничуть не смутился Планшетов. - И потом, чувак, ты хочешь, чтобы все чисто было, без сучка, без задоринки?
  Андрей вынужден был согласиться, что 'да, именно такая цель и преследуется'.
  - За качество надо платить, - глубокомысленно изрек Планшетов. На досуге он довольно много читал. Пособия по маркетингу и менеджменту в том числе. Выводы были однозначны: 'Себя надо уметь продать'. Справедливости ради отметим, что Планшетов вообще был парнем неглупым, имел за спиной три курса государственного университета, то есть почти неоконченное высшее. Сложись все по-другому, быть ему неплохим микробиологом, как покойная мама мечтала. Только вот, оказалось, не судьба.
  - Тебя ж не парит, когда один 'Паркер', как ведро китайских шариковых авторучек стоит, - с апломбом заявил Планшетов. - А от чего так? И то и другое придумано, чтобы каракули на бумаге выводить. Тогда, в чем разница? А разница, чувак, в качестве.
  Скрепя сердце, Андрей признал, что аргументация у Планшетова железная.
  - Хочешь дешево и сердито? Найди парочку туземцев. Они тебе толстого за сотку зелени в парадняке похоронят. А когда им менты на следующий день хвост прищемят, тут тебе жопа. Обоссать штанов не успеешь, как омоновцы в окна полезут.
  - Давай хотя бы за двушку, - попробовал торговаться Андрей. Доводы Планшетова были резонными, но цена уж больно кусалась. Не генерала милиции, в конце концов, требовалось отправить в преисподнюю. Подумаешь тоже - банщика ликвидировать.
  - Трешка в самый раз, - уперся рогом Планшетов.
  - Ладно, - согласился Андрей. - По рукам. - Это было его первое в жизни заказное убийство, и торговаться казалось неприличным. Одно было хорошо. Расчет предполагался после того, как Бандура заполучит сауну. Никакого задатка Юрик не просил. Да Андрею и платить то было нечем. - Тогда подъезжай ко мне. Обсудим нюансы.
  Планшетов прибыл к двенадцати, и они засиделись до глубокого вечера. Неувязок в плане ликвидации Вась Вася хватило бы на три уголовных дела. Хотя, к слову сказать, лихо было придумано.
  - Лихо придумано, чувак, - похвалил Планшетов. Андрей польщенно улыбнулся. - Только сильно заумно. Сам прикинь. Чем сложнее задумка, тем легче проколоться. - В подтверждение своих слов Планшетов даже привел пару примеров, почерпнутых из детективных романов. - Вся эта дурня с переодеваниями, париками, и ядом кураре, - много заморочек, короче.
  - А ты что предлагаешь?
  - Оптимальный вариант: трубой по темени. Трявк, и клиент в морге. Карманы только вывернуть, чтобы менты головы не ломали. Сейчас гопников развелось... - и Планшетов присвистнул, так, что стало ясно без слов: гопов наплодилось порядочно.
  - Он с собой денег не носит. Мне Кристина говорила.
  - Ментам откуда знать?
  - Кристина расскажет.
  - М да... - протянул Планшетов, - если бы чувиха была на нашей стороне...
  - И что тогда?
  - Тогда... - Планшетов зашагал по комнате. - ...мы бы клиента красиво удалили. Тело на куски, и в реку. Или в кислоте растворить. В ванной. Раствор слил, пингвинов из 'реставрации ванн' вызвал, они тебе за пятьдесят гринов новую эмаль уложат, и, концы в воду, чувак. Ты получаешь сауну и чувиху, а я свои три куска.
  - Его хватятся. И меня сразу за рога. У ментов первый вопрос: 'Кому убийство выгодно?' Вычисляют Ф.И.О. этого 'кому', и давай по печени наяривать...
  - Какое, в задницу убийство? Пускай сперва тело найдут. А потом доказывают.
  - Докажут, - сказал Андрей. - Валенком с песком по почкам. Сам все напишешь. И что было, и чего не было. Аж бегом. Ты часом, Планшет, наших ментов с голландскими не спутал?
  - Слушай? - воскликнул Планшетов, осененный гениальной мыслью. - У них погребок под домом есть? Знаешь, как раньше, между хрущевками?
  - Нет. Они на Оболони живут.
  - Плохо.
  - Гараж есть
  - А домашние соления они хавают?
  - Откуда мне знать? Меня на обеды не приглашают. А зачем тебе?
  - Как зачем? Взломаем замочек. И в баночку с грибочками ботулинических токсинов. Шприцом через крышку. Опочки. Глядишь, и не откачают. Сейчас 'скорую помощь' не дозовешься.
  - Что за хрень такая? - заинтересовался Бандура.
  - Надежное средство. Через пару часов у Васька 'мушки' перед иллюминаторами заскачут. Потом брюхо прихватит. Потом ему кислород перекроет. - Планшетов сделал страшное лицо и вытаращил глаза: - Ой! Я, поистине, задыхаюсь, кхе, кхе! кхе!
  - Где ты свой ботулизм раздобудешь?
  - Будь спок, чувак, - заверил Планшетов. - Это не твоя забота.
  Андрей поверил, вспомнив, что Юрик недоучившийся микробиолог.
  - А еще лучше - самим баночку с бледными поганками закрутить. Сели, откушали, и готово.
  - Где ты в январе поганки раздобудешь? Не откладывать же до осени. Я, к тому времени, не исключено, с Кристиной вконец разругаюсь.
  - Жалко, - огорчился Планшетов. - Было бы надежно.
  - Чем тебе мой план не нравится?
  - Сложный он чересчур, чувак.
  Одним из постоянных клиентов Вась Вася был некий Вадик Рубцов, предприниматель средней руки, поднявшийся на поставках бензина в Закарпатье. О Рубцове Андрей услыхал от Кристины в конце минувшего лета.
  - Что ты?! - захлебывалась в те дни Кристина, а ее глаза горели восторгом, совершенно не понравившимся Андрею. - Вадим очень толковый парень. Хоть и совсем молодой. И раскрутился, между прочим, сам. Без блата. Без пап, без мам и без дедушек. У него родители из глубинки. Какие там связи?! Всего своей головой добился! - она постучала по виску. Бандура позволил недоверчивую ухмылочку. Кристина немедленно завелась:
  - Над чем ты смеешься?! Он и самолеты перепродает, и лес, и котлы газовые! По копеечке сколотил состояние. Не пропил, не прогулял, как некоторые. Смешно ему, видите ли. Парень трудом и мозгами пробился, а не сидел сиднем, ожидая манны небесной.
  Последнее замечание было стопроцентным камнем Андрею в огород, но, он и бровью не повел. Когда Кристина входила в раж, пререкаться было бессмысленно. Бандура на своем опыте убедился, что если ей случалось расхваливать того или иного имярека, то ее захлестывала такая патетика, какая не снилась даже лекторам по марксизму ленинизму. Или дикторам 'Международного ОРТ', переплюнуть которых практически невозможно. Андрей, если только не преследовал цели разругаться, приучился слушать ее излияния спокойно, без комментариев, просеивая выдаваемую информацию, как через сетку во рту финвала.
  - У Вадима золотая голова. А то, знаешь, удобная позиция: у того папа в ЦК был, а у того в Совмине, вот они и выбились. А я сижу, одаренный, но без копейки, потому что из рабоче-крестьян. А знал бы ты, как он свою дочурку любит. И жену. Они одногруппники, с института вместе.
  'На кой хрен ты эту лапшу мне на уши вешаешь, ума не приложу?' - еще подумал Бандура.
  - А затем, чтобы ты не ныл: Кристя! Денег нет! Что делать, неизвестно. Вот тебе пример: работал парень на совесть, и с ленью матушкой не дружил. Вот и результат, на лицо.
  - Откуда такая осведомленность, Кристя? Можно подумать, что этот Рубцов сраный твой брат, а то и друг?
  Кристина смерила Андрея негодующим взглядом.
  - Разговорились как-то. Я Василия Васильевича в сауне подменяла. У них замечательные отношения. Дружеские, доверительные.
  - А с тобой? - не сдержался Андрей.
  Взгляд Кристины сделался еще надменнее:
  - За таким мужчиной, как за каменной стеной, если ты это имеешь в виду. Да только мне на таких не везет. Он жену любит. В сауну только со своей Татьяной. Такая пара замечательная...
  Разговор на том оборвался. Вадик был предан забвению. У Андрея, поскольку история предпринимателя Рубцова была ему, грубо, до лампочки, в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Так бы и пребывать предпринимателю Рубцову в забвении, так бы ему и раствориться среди прочих файлов памяти, если бы Кристина не напомнила о нем в самом начале декабря.
  - Ты представляешь, Андрюша! - сказала Кристина. Они в изнеможении валялись на кровати, а часы показывали половину первого ночи. - Ты представляешь?
  - Что?
  - Я тебе о Вадике Рубцове рассказывала?
  - Не помню, - дипломатично соврал Андрей, хотя услышанная летом история немедленно всплыла в голове. - А что?
  - Да есть у Васи клиент один. Бизнесмен вшивый.
  - Что, по-настоящему вшивый? - удивился Андрей, представив на минуту отвратительных белесых паразитов, копошащихся под лацканами двубортного пиджака.
  - По-настоящему негодяй! Мерзавец каких мало! Проходимец и иуда!
  - Что он такого натворил? - поинтересовался Бандура, прикрыв глаза. - Кусок мыла из парилки спер?
  - Жену бросил, подонок. Такая девочка замечательная. И умница, и миленькая. У нас с ней прекрасные отношения. Доченьке четыре годика. А этот прохиндей взял их - и бросил. Ничтожество.
  - Бывает, - пробормотал Андрей.
  - Ничего себе, бывает?! Они вместе институт легкой промышленности заканчивали. Одногруппники, понимаешь? Пока она ему, скоту, жрать готовила, да трусы драные штопала, так устраивала. А как деньги приличные завелись...
  - И много денег?
  - Достаточно.
  - Нашел другую? - предположил Андрей.
  - И такую мегеру гадкую, - подтвердила его догадку Кристина. - Ты бы видел! Лет сорока пяти, как минимум. Мымра напыщенная. Губки ниточкой, того и гляди, вены вскроешь, если прикоснешься. Патлы крашенные, ноги колесом.
  - Зато, видать, трахается, как крольчиха.
  - Ты ошибаешься, - холодно обронила Кристина. - Просто она директриса крупного СП.
  - Экономически верный ход, - улыбнулся Андрей.
  - Убивать таких надо. Сволочей. Предал Таньку ради бабок!
  - Ты, кстати, откуда знаешь?
  - Как откуда? Этот подонок теперь с ней в сауне забавляется. Ни стыда, ни совести! Танюша, бедная девочка, ко мне в слезах прибежала. Так и так, говорит. Вадим ушел. У нее дочка на руках, родители в убогом селе, помощи ждать неоткуда. А он ни копейки не дает. Ни работы, ни связей. Хоть ложись помирай. Она к Вадиму, а этот подонок, ты представляешь, что ей заявил?! 'Будешь меня доставать, еще и из квартиры вышвырну', вот что!
  - Так значит, он ей квартиру оставил?
  Попробовал бы не оставить. У его крашеной мегеры дом в Конча-Заспе. Что ему та квартира?
  - Это где вся элита тусуется?
  - Элита... - Кристина сморщила нос. - Танюша на работу попросилась. К Василию Васильевичу. Хоть уборщицей, хоть кем... Так у нас самих с деньгами туго.
  - Вот бы ты этого Рубцова и послала из сауны куда подальше, - предложил Андрей, заранее предвкушая ответ. Кристина на мгновение осеклась.
  - Сейчас положение такое, что на счету каждый клиент... - неохотно призналась она.
  'Что называется, прямо в точку', - добавил про себя Андрей.
  Вообще говоря, семейная драма незнакомой женщины и ее малолетней дочурки была Андрею по фигу. Таких в одном только городе море разливанное, а если учесть, что в мире нас миллиардов шесть, и каждый, хоть чего-то, да хочет, и далеко не всегда получает желаемое, пропорция получится явно не в пользу брошенной на произвол судьбы матери одиночки.
  Прошел еще месяц, и в самый канун Нового года Андрей вновь услыхал о предпринимателе Рубцове и 'проклятой старой ведьме', разбившей молодую семью, как цветочный горшок из обожженной глины.
  - Я только что из больницы, - сообщила Андрею Кристина.
  - Откуда? - не понял Андрей, втайне подумав: 'а ну, счастье привалило, и Вась-Вась при смерти лежит'. Вскоре, однако, он узнал, что несчастная Татьяна наложила на себя руки.
  Еле откачали, - сказала Кристина. - Она 'Валиума' наглоталась. Теперь под капельницей лежит. Я ей денег завезла. Ты же знаешь, у нас медицина только на бумаге бесплатная.
  Спорить было глупо.
  - Представляешь?! Эта скотина безрогая даже в больницу не приехала.
  - А ребенок их где?
  - Ирочку бабка с дедом в село забрали. А Татьяна... - Кристина всплеснула руками. - Пока в реанимации. Она ему, гаду, позвонила, как только в себя пришла. А он, ничтожество паршивое, телефон выключил. Он, мерзавец, на днях угрожал, что из квартиры выкинет. Их квартира на него записана... Вот она и...
  - М да, - протянул Андрей. - Сурово. - 'Вот бы Вась-Вася так катапультировать'.
  - Танька теперь совсем не своя. Ох боюсь, как бы она снова чего не надумала.
  - В смысле?
  - Или его, жлоба, убьет. Или себя. Так мне и сказала: 'Я, Кристина, жить не хочу. Но и он не будет'. Ох и ужас!
  Кристина продолжала тараторить, не замечая состояния Андрея. Молодой человек насторожил уши, охваченный блестящей, как ему показалось, идеей. Правда, идея оставалась в разряде Голых Идей по январь, когда чаша его терпения переполнилась, и он позвал на подмогу Планшетова. Вместе они наполнили идею содержанием, превратив в по-византийски коварный план, подразумевавший примерно следующее:
  Установить, в какой из дней рождественской недели Вадик Рубцов намеревается завалиться в сауну со своей крашеной пассией. О намерениях Рубцова Андрей знал от Кристины. Она же разболтала Андрею, что горемычную Татьяну долго в госпитале держать не станут, не те сейчас времена. Подлатали тебя, скажи спасибо и отваливай. Дай подлататься другому. В особенности, если с деньгами не густо. Да и делать в наших больницах на праздники, по большому счету, нечего. Следовательно, Татьяну ожидала выписка, неумолимая, словно смерть. Принимая на веру слова Кристины, путей у несчастной оставалось три. Либо молча утереться, да ехать в родное село, к папе, маме и дочурке, либо возвращаться в квартиру, которую супруг грозился продать, но навряд ли покамест успел. И начинать войну за место под солнцем. Без денег, друзей и покровителей, то есть без единого шанса на победу. Или, наконец, за камень, и в прорубь.
  - Замки маловероятно, чтобы он сменил. Не на полминуты дела. Хотя, если такая гнида ушлая, как Кристина описала...
  - Все равно вряд ли. Даже физически тяжело.
  - Ну вот и прикинь, - Бандура в упор поглядел на Планшетова. - Молодая баба сидит одна, в пустой квартире, без копейки денег. Дочка с предками в селе. Как-то вырастят, не пропадет. Короче, кругом все празднуют, а она одна одинешенька, в глазах слезы, а на душе пурга.
  - Повеситься можно. - Пробрало Планшетова. - После больницы.
  - Ну, а я тебе о чем? Первая попытка была неудачная, а со второй больше повезет. Усекаешь?
  - Комар носу не подточит. А на кой хрен оно нам надо?
  - На тот хрен, чувак, что перед тем, как себя жизни лишить, она в сауну съездит, навестить дорого супруга. С 'ТТ' в сумочке. Понял, наконец? Тук тук. Кто там? Это я, Танька с разбитым сердцем. ПАФ ПАФ ПАФ. Каждому урюку по пуле. Вадику, директрисе и Василию Васильевичу, под горячую руку. Вот как. Возвращается домой, и в петлю.
  - А кишка у нее не тонка, троих туземцев положить? И потом, откуда у нее пистолет?
  - Откуда я знаю?
  - Вот. Вопрос.
  - От мужа оставался.
  - А у него откуда?
  - От верблюда, Планшет. Да какая разница? Украл где-то. Спросить то будет не у кого. Просекаешь тему?
  - Положим, чувак, я пистолет достану. Не вопрос. Как я бедную чувиху заставлю...
  - Тьфу! Ты что, дурак? Никого заставлять не придется. Ты вламываешься в баньку и мочишь троих трахнутых клоунов. Потом бегом к Рубцовым, и вешаешь Татьяну в ванной. Что неясно?
  - Ого! - Планшетов почесал затылок. - Четыре трупа. Ничего себе приход!
  - Какая разница, сколько?! Обманутая баба очумела, взяла у мужа ствол...
  - Чего б ей вешаться, если пистолет под рукой?
  - Ну, - Бандура пожал плечами. - Откуда мне знать? Но я, честно говоря, не слыхал, чтобы бабы стрелялись...
  - Хорошо, чувак, - согласился Планшетов. - Допустим, я мочу козлов в баньке. Потом рулю к Таньке, а она меня не впускает?
  - Впустит. Оденешься сантехником. Или Дедом Морозом...
  - А если она к предкам в село укатит? Тогда как?
  - Тогда подбросишь ствол в квартиру. И пускай живет.
  - Как я внутрь попаду?
  - Ты же сам хвастался, будто любой замок раз плюнуть.
  - Да замок то не проблема. Следы взлома, чувак! Вот в чем загвоздка. Следы уголовка в момент срисует! И весь план коту под хвост.
  - Значит, сначала повесишь Таньку, а уж потом перестреляешь всю кодлу в бане.
  Планшетов крепко задумался:
  - А если медэксперты вычислят, что баба сначала удавилась, а потом погнала из пистолета палить? С какой точностью они время смерти определить могут?
  - Ты у меня спрашиваешь? Уточни, блин. Что, учебник судебной медицины достать не у кого?
  - Накручено чересчур. Один прокол - и тю-тю. Знаешь, сколько повсюду глазастых пенсионерок с длинными ушами, чувак?!
  - Деньги не малые, так что кумекай сам.
  Пока приятели обсуждали детали, день за окнами незаметно обернулся вечером. Бандура отправился варить кофе, когда прозвучал звонок в дверь. Андрей глянул в глазок и сразу же отпер замки. За дверью стояла Кристина.
  Секунду оба молчали. Потом Кристина шагнула через порог, и со словами 'Андрюшенька, милый' повисла у него на шее.
  Планшетова в две секунды спровадили. Впрочем, тот и сам, казалось, был рад убраться восвояси. МНОГО БОЛТАТЬ ОБ УБИЙСТВЕ И СЕРЬЕЗНО ВЗЯТЬСЯ ЗА ДЕЛО - ВЕЩИ АБСОЛЮТНО РАЗНЫЕ.
  - Я тебе покушать привезла, - щебетала Кристина, высвобождаясь из объятий Андрея.
  - И все?
  Кристина замотала головой.
  - Нет, не все, Андрюша. Я от него ухожу. - В изумрудных глазах сверкнули слезы. - И остаюсь с тобой. Если не выгонишь...
  Андрей крепко обнял ее:
  - Как ты могла такое подумать? Но, одно условие. Я тебя никуда больше не отпущу. Никогда.
  - Даже на кухню?
  - На кухню можно, - подумав, согласился Андрей.
  
  ***
  
  Переселившись 'окончательно и бесповоротно' в крохотную хрущевку Андрея, Кристина взялась переоборудовать откровенно холостяцкую квартиру по своему вкусу и разумению. Она вила гнездышко, и, надо сказать, что, принимая во внимание весьма скудные средства под рукой, выходило весьма неплохо. С мужем Кристина не общалась. Даже по телефону не звонила. Так по крайней мере, она заявила Андрею, когда он поинтересовался, как там поживает Вась-Вась?
  - Понятия не имею. - ее глаза были чисты, как вода высокогорного озера Клухор. - А почему ты спрашиваешь?
  Бандура был не в духе и только искал повода для ссоры.
  - Да так, просто. Кстати, как ты считаешь? Не тесновато Ваську в трех комнатах? Лишние квадраты не жмут?
  - Ты о чем, Андрюша? - Кристина сразу как-то осунулась.
  - О том, что две лоджии, холл и окна на набережную, - слишком жирно для старого мудака.
  - Пожалуйста, не кричи, - попросила Кристина. Выглядела она беззащитно, словно снова сделалась несчастной маленькой школьницей, которую вечно пьяный мерзавец отец надолго разучил улыбаться.
  - А я и не кричу! - повысил голос Андрей. - Ты позвони дауну, узнай, как там твоя 'девяносто девятая' модель поживает. Не заржавела в гараже? В сауне с травматизмом как?! Никто кипяточком не ошпарился? Рэкетиры какие левые не наезжали? Ой, боюсь, со дня на день пожалуют!
  Кристина всхлипнула, не похожая на саму себя. Это его окончательно достало.
  - Так вот, я тебя спрашиваю, не жирно хорек устроился?!
  - Андрюша, что на тебя нашло? Мне с утра нехорошо. Живот болит. И ноги крутит!
  - А у болвана ничего не крутит?!
  Кристина расплакалась.
  - Мне казалось, - проговорила она сквозь слезы, - что тебе была нужна я. А не сауна с машиной. Очень жаль, но видать, я ошиблась... - ее лицо позеленело. Согнувшись пополам, Кристина выскользнула из кухни и исчезла в ванной. Андрей поспешил следом, но дверь захлопнулась перед носом. В ванной побежала вода. Потом Андрей разобрал плеск и подумал, что Кристина умывается. А затем ее шумно и мучительно вырвало.
  - Кристина?!
  Ответа не последовало. Андрей прижался ухом к двери, но услышал лишь журчание воды.
  - Кристина. У тебя все в порядке?
  'А ты не слышишь, кретин, в каком она порядке?'
  Он караулил под дверью не менее получаса. Наконец, отодвинулась щеколда. Кристина была бледна, и казалась совсем потерянной.
  - Что с тобой, детка? Тебя тошнит?
  Кристина, держась за живот, прошла в комнату и улеглась на кровать, укрывшись одеялом с головой.
  - Ты что, отравилась?
  - Иди покушай, милый. - Слабым голосом попросила она. - Куриный суп на плите. С клецками, как ты любишь. Салат в холодильнике.
  - А с тобой то что?
  - Ничего. Пройдет. Не волнуйся.
  По пути на кухню Андрей испытал уколы раскаяния, впрочем, недостаточные, чтобы испортить аппетит.
  Весьма обстоятельно поужинав, наевшись до отвала, как сказал бы отец, или натасовавшись по самые гланды, как наверняка выразился бы Протасов, Андрей вплыл в комнату и приземлился на краешек кровати. Кристина лежала зажмурившись, и дышала ровно и тихо.
  - Кристя? - шепотом. - Ты как? Получше, а?
  Она нерешительно кивнула. Губы дрогнули, сложившись печальной улыбкой.
  - Ты не обижайся, хорошо? - попросил Андрей, по-своему истолковав ее состояние. - Я это... ну... сорвался... Ты понимаешь, день такой сегодня... Десять часов на ногах. Туда-сюда... Там крик, там угрозы... Осточертело мне все... Вот... Не принимай близко к сердцу, ладно?
  Кристина высвободила из-под одеяла руку и откинула ему челку со лба.
  - Волосы у тебя такие мягкие.
  Бандура воспрянул духом.
  - Ты не сердишься, да? Терпеть не могу с тобой ссориться. Мир, да?
  Кристина ласково улыбнулась.
  - Ты такой красивый у меня. И такой глупый.
  - Почему это, глупый?
  - Не знаю. Наверное, потому что молодой...
  
  ***
  
  К вечеру разговор снова коснулся Бонасюка.
  - Ты извини, что я сорвался, - попросил Андрей. - Просто я подумал... Мы с тобой тут ютимся, как кроты в норе, а он в шикарной квартире проживает. У него машина, а у нас нет. Ну, на фига этому черту машина, если его, как ты сама говорила, от общественного транспорта прет?
  - Он ездит на дачу. Редко, но ездит.
  - Так у него еще и дача?! Вот и скажи - разве это справедливо? Ты ему бизнес раскрутила, чтобы он в баксах купался, а мы тут на сухарях сидели? Нет, ты что, Собес?
  - Мы не сидим на сухарях.
  - Пока не сидим...
  - Перестань, Андрей... Не пугай меня... - в соответствии со своими словами Кристина и вправду побледнела.
  - Счастье конечно не в деньгах, - продолжал он, беря ее под локоть. - Только, как ты считаешь, свой дом легче с нуля строить, или, когда кое-что за душой есть? Фундамент, например? Я ведь о нас думаю...
  - Андрюша, - попросила Кристина. - Давай не будем. Мне с тобой хорошо. Я куда счастливее в этой тесной гостинке, чем год назад, когда у меня были и деньги, и большая квартира. Возможно, у меня не было главного. А теперь есть, понимаешь? В сравнении с этим все остальное кажется такой ерундой.
  - Ладно, - пробурчал Андрей. - Пускай Бонасюк живет, кум королю, а мы будем лбом стены пробивать. У верблюда два горба потому, что жизнь борьба. Сегодня в меня стреляли. Промазали. А завтра могут и попасть. И, нету нас с тобой. Понимаешь? И ничего не сбудется, о чем мечтали. Мне эта работа - вот где. - Андрей провел пальцем по кадыку. - Я бы завязал, клянусь Богом, только где деньги брать? Ты думаешь, я не соображаю, чем могу закончить? В любой момент. Либо тюрьмой, либо моргом. Я же не полный идиот. - Он мрачно усмехнулся. - Но, куда бедному крестьянину податься...
  - Для любого бизнеса нужны бабки. Чтобы вшивый ларек поставить, десять кусков возьми и выложи. Заводы стоят. Да я и делать ни черта не умею. Десять классов за спиной. Я б автомастерскую открыл, так опять же, ни инструмента, ни гаража. И потом: РАЗ ЗА РАЗВОДНОЙ КЛЮЧ ВОЗЬМЕШЬСЯ - ТАК И БУДЕШЬ ДО ГРОБА ГАЙКИ КРУТИТЬ. А тут, мурло старое, мудище, пятнадцать лет у тебя на шее. Ему ни черта по жизни не надо, у него и так все имеется. Вот и строй светлое будущее, как знаешь.
  После столь жаркой речи Кристина притихла, а Андрей отправился в кухню - слов было сказано так много, что в горле пересохло. Вернувшись, он застал ее в той же позе, лежа под одеялом. Андрей двинулся к телевизору, и с хрустом нажал кнопку питания. Телевизор был черно белой, здоровенной 'Весной', лет на пять моложе Андрея. С круглыми ручками регулировки яркости и контраста, вращать которые было бесполезно. Экран диагональю в 62 сантиметра с удручающим постоянством демонстрировал сумерки. Будь то боевик, новости или шоу, действия происходили во мгле. Тяжелый корпус из шпонированного дубом ДСП напоминал башню артиллерийской установки броненосца времен русско-японской войны. Ламповые внутренности, нагреваясь, мерцали через щели в задней панели загадочным бордовым свечением, вырабатывая столько тепла, что Бандура сушил на телевизоре носки. Точно такой же 'ящик' стоял некогда у родителей Андрея, так что конструкция была до боли знакомой. Но, почему-то не вызывала ностальгии. Андрей предпочел бы 'SONY', или, на худой конец 'Panasonic'. Впрочем, приходилось довольствоваться тем, что есть.
  - Телевизор черно белый и жизнь такая же, - пробормотал Бандура, устраиваясь в ногах Кристины. - Пускай Васек по цветному смотрит. Он, видать, заслужил.
  - Ну, что ты предлагаешь? - не выдержала она. - Убить его, что ли?!
  - Зачем убивать? - ответ был заготовлен давно. - Переселить сюда, на Лепсе. Пускай возвращается на свою кафедру. Очень удобно - рядышком совсем. Добрел до трамвайчика, три остановки прокатился, и в Политехе. А мы поживем, как люди...
  Больше за вечер не было сказано ни слова. То ли Кристина не нашлась с ответом, то ли слова Андрея, так или иначе, совпадали с ее собственными мыслями.
  
  ***
  
  В конце февраля Кристина пару раз ездила в республиканский центр матери и ребенка, располагавшийся на Татарке, неподалеку от госпиталя МВД. Андрей об этом узнал случайно. А, узнав, забросал Кристину вопросами, но был вежливо, но твердо отшит.
  - Провериться мне нужно. Только и всего.
  Он решил не настаивать. 'К чему лезть в душу без мыла, раз человек не хочет говорить? Надумает - поделится'.
  Кристина в последнее время изменилась - сделалась молчалива, как бы погрузившись в себя. Она не пыталась возражать Андрею, когда тому случалось завестись. Зато стала обидчива, и ее чудесные глаза часто наполнялись слезами. Даже Бандура почувствовал, что с Кристиной что то не так.
  - Ты, часом, не заболела, толстушка?
  Кристина только улыбалась:
  - Почему это я толстушка?
  
  ***
  
  23, 24 февраля 1994 года
  
  23 февраля (самого вечера Андрей припомнить не мог, разве что разрозненные детали) Атасов устроил грандиозную вечеринку по случаю очередной годовщины распавшейся на куски 'непобедимой и легендарной' Советской Армии. Андрей вернулся домой в состоянии, которое сухие милицейские протоколы называют 'порочащим человеческое достоинство'. В армии ему служить не довелось, но он полагал, что пьет водку по праву: 'Батя оттарабанил за двоих'.
  Доставившим бездыханное тело Атасову и Армейцу Кристина не сказала кривого слова, а едва собутыльники удалились, стащила с Андрея одежду, укутала одеялом и тихонечко улеглась рядом.
  И утром не последовало скандала. Хоть Андрей его с содроганием ожидал. Около полудня она засобиралась.
  - Ты куда? - спросил Андрей, мучавшийся, как раскаявшийся, но избежавший возмездия преступник. Если бы она накричала, ему стало бы легче.
  - Андрюшенька, - она закончила упаковывать сумку, - ты меня проводишь?
  - Куда?!
  - Я ложусь в больницу. - Кристина предостерегающе подняла руку. - Ненадолго. Дня на три. Может быть, на неделю. На обследование.
  - Какое обследование?
  - Гинекологическое. Не беспокойся. Все нормально.
  - А почему ты мне не сказала?
  - Я хотела... вчера. Мне позвонили из больницы. Там место освободилось. Но... Ты бы меня не услышал...
  Они неожиданно быстро добрались на Татарку, хотя и ехали с тремя пересадками. В больнице их, как водится, пустили по кругу: регистратура ординаторская приемный покой. Вверх-вниз по этажам и туда-сюда коридорами.
  - То, что с тобой, не опасно? - жалобно спросил Андрей. Сама атмосфера больницы действовала на него удручающе. На лицах боль и страх, в воздухе запах лекарств и хлора, крашенные стены, белые халаты.
  - Ничего серьезного. - Она погладила его по щеке. - А ты, оказывается, трусишка. - Вид перепуганного Андрея даже поднял ей настроение - раз переживает, значит любит, а именно этот вопрос не шел у нее из головы последнее время. - Трусишка? Зайка серенький?
  Андрей замотал головой:
  - Знаешь, у деда в Дубечках овчарка была. Здоровенная. Лапы - во... - Андрей максимально развел указательный и большой пальцы, чтобы наглядно продемонстрировать мощь тех лап из прошлого. - Лапищи! Такой пес мировой. Джеком звали. Батя его щенком с Целины привез... Он вечно какую-то живность подбирал.
  - А что твой отец на Целине делал?
  - Подымал, ясное дело. Как в книге. В 'Поднятой Целине'.
  Это в той, что Брежнев написал? - приподняла бровь Кристина.
  Не знаю никакого Брежнева. 'Поднятую Целину' написал Шолохов. Даю гарантию национального банка.
  - ЕСЛИ НАШЕГО, ТО НЕ НАДО!
  - А что, Брежнев тоже что-то писал? М ц, М ц... - Андрей свел брови и смачно чавкнул.
  - Ну, здравствуйте?! 'Целину', и эту... как ее? 'Малую Землю'... Мы же в школе проходили. Ты что, на Луне учился?
  - Ничего я такого не проходил.
  - Ну конечно. - Она хлопнула себя по лбу. - Ты же малолетка, Андрюшенька. Как же я сразу не подумала. Когда Брежнев стоял у руля, его книги считались гениальными. А как только умер, о них сразу забыли...
  - Отсюда мораль, - глубокомысленно изрек Бандура, - не пробуйте пера президентами. Пробуйте экс президентами.
  - Эксов читать никто не станет. Ничего то ты не понимаешь.
  Мимо проплыл доктор, на секунду задержавшись подле них:
  - Вы Кристина Бонасюк? Мне Вадим Юрьевич звонил... по Вашему поводу.
  - Я...
  - Очень хорошо. - Кивнув, доктор поплыл дальше.
  - Что за петух неумный? - зашипел Бандура. - Вот дать бы ему по шапочке, чтобы голова в трусы провалилась!
  - Т с... - Кристина прижала палец к губам. - Это же заведующий отделением. Не психуй. Я здесь по блату, еще в августе курс лечения проходила. Сейчас нужно повторить. Или ты уже забыл, что собирался завести семью?
  - Ничего я не забывал.
  - Вот и хорошо, милый. Лучше про собаку доскажи.
  - Классная была псина. Джек. - Андрей улыбнулся, возвращаясь к воспоминаниям детства. - Джек... Лучшего пса я не знаю... - Андрей осекся, - если не считать Гримо, конечно. Хотя, Гримо, как ни верти, был все-таки собакой Атасова. Так вот. Джек ничего и никого не боялся. Кроме ветеринаров. Он, еще в щенячестве, бок распорол. Дед в райцентр ездил, зашивать. И, с тех пор, как он где белый халат видел, так у него от страха ноги подкашивались.
  - Ты, Бандура, умеешь перед больницей поддержать...
  - Извини.
  - Пес еще живой?
  Андрей покачал головой.
  - Как дед умер, дом опустел, Джек сам не свой стал. Выл, говорят, жутко. Мы то в Венгрии были. Куда пса забирать? Мир, правда, не без добрых людей. Соседи сердобольные приютили. - Андрей вздохнул. - Но, пес и месяца после деда не протянул. Не ел ничего, не пил. Лежал себе, голова на лапах... ну, и...
  - Вы Бонасюк? - перед ними стояла неправдоподобно широкая медсестра, приближение которой они за разговором проглядели. Ни дать, ни взять, жертва автомобильной аварии с обязательным участием катка. Это ели смотреть с фасада, но не в коем случае не в профиль. В профиль тоже жертва аварии, и тоже с участием катка. - Вы, я спрашиваю, Бонасюк? Пойдемте со мной.
  Кристина сухими губами коснулась щеки Андрея, и побрела по коридору за медсестрой.
  Выйдя из больницы, Андрей с наслаждением вдохнул свежего воздуха, чувствуя себя вырвавшимся из подводной лодки счастливчиком матросом.
  Солнце пригревало по-весеннему. В ветвях чирикали птицы, почки на деревьях принялись набухать, а из окрестных домов выползли пенсионеры. В скверах вопила детвора.
  Бросив рассеянный прощальный взгляд на фасад центра матери и ребенка, Андрей зашагал к остановке. Он было подумал заскочить на кофеек к Атасову, но, уже в троллейбусе вспомнил, что тот вместе с Армейцем укатил за город. Оставалось ехать домой. В пути Бандура умышленно заложил крюк. Вышел возле кинотеатра 'Киевская Русь', некогда слывшего гордостью отечественного кинопроката, а ныне превращенного лоточниками в китайский квартал. И неторопливо побрел вдоль улицы Косиора, которую через каких-то пару лет переименуют в честь Вячеслава Черновола. В те же времена правозащитник и будущий кандидат в президенты еще был жив, а не пустивший Вячеслава Ивановича во власть 'КамАЗ' еще где-то ездил.
  
  ***
  
  Улица привела Андрея к детской больнице. С возвышенности, на которой расположились ее корпуса, открывался замечательный вид, и Бандура остановился, потянувшись за сигаретами. Противоположный гребень широкой долины, раскинувшейся по берегам Лыбеди, седлали дома Чоколовки, вытянувшиеся в линию, как броненосцы перед боем. Западнее горизонт сначала скатывался в низменность, к остроконечному куполу железнодорожного вокзала, а потом снова взбирался на гору, еле различимую под крышами Старого города. Андрей пересек по мосту проспект, спустившись Центральному загсу. Массивная конструкция из бетона и стекла выглядела аляповатой, напомнив ему снежную крепость, осевшую под весенним солнцем.
  Когда Бандура, наконец, добрался домой, время перевалило за полдень. Квартира показалась невероятно пустой. Без Кристины она словно осиротела. Ничего другого Андрей не ждал, потому, собственно, и тянул, с возвращением. Очутившись в полумраке гостиной, он уселся в кресло, носом к экрану телевизора.
  'Не хочу я его смотреть'.
  'Не хочешь - не надо'.
  Вокруг стояла гнетущая тишина. Вместе с тем в квартиру настойчиво проникали всевозможные звуки, свидетельствующие, что одиночество в перенаселенном доме - понятие весьма относительное. Вокруг полно народу, и этот народ разделен жалкими гипсокартонными перегородками, которые при Хрущеве какой-то шутник окрестил стенами.
  Где-то кто-то чихал, похоже, вредный пенсионер из соседнего парадного, владелец ржавой 'ракушки' во дворе. В 'ракушке' хранилась инвалидная коляска, знакомая, кому по памяти, а кому по фильму 'Операция 'Ы'. Коляска была не на ходу, но, пенсионер ее регулярно подкрашивал. Сверху препирались голоса: двое женских и один мужской. Слов было не разобрать, но дело явно продвигалось к скандалу. Несколько левее гремел молоток для приготовления отбивных. Это жлобиха из соседнего стояка, противная мымра лет пятидесяти пяти с шиньоном ala семидесятые, приготавливала на ужин битки.
  'Каждый божий день битки уплетают, - подумал Андрей, и у него заурчало в животе. - Пока народ, можно сказать, голодает. Нет бы людям отдать или заделаться вегетарианцами, а излишки средств передать фонду развития демократии'.
  Где-то совсем высоко, на четвертом или пятом этаже звучало пианино. Бандура решил, то за клавишами ребенок, и ноты ему даются с боем.
  'Загубленное детство, - вздохнул Андрей. - отпустили б парня во двор, мяч погонять. Ему один хрен медведь на ухо наступил. Коню ясно, что Ференца Листа из пацана не выйдет, хоть его к тому инструменту прикуй'.
  Кто-то слил воду в унитазе, и фекалии с шумом провалились в подвал, к канализационным стокам.
  'С облегчением, друг'.
  Прорывающиеся в квартиру звуки никоим образом не нарушали царящего в ней безмолвия, а наоборот, подчеркивали, что ли. Потихоньку молодого человека сморил сон, и он мирно закивал носом.
  А пока он пребывал в объятиях Морфея, ранняя весна легко сдала позиции зиме, обернувшись обыкновенной краткосрочной оттепелью. Налетели низкие тучи, и снег не заставил долго ждать. Температура упала до минус пяти. Бездомные собаки забились в подвалы, голуби попрятались на чердаки, а машины во дворах укутались белыми перинами.
  Бандура наверняка бы продрых до вечера, не случись Протасову и Волыне забрести после обеда на огонек. Протасов принялся трезвонить в дверь в своей обыкновенной манере, чтобы звонку не показалось мало, сопровождая трели громогласными, адресованными Бандуре призывами: 'Открывай, е мое, жмот, пока я дверь не вынес. Ты что, Бандура, глухой?!'
  Приятели проболтали до трех, обсудив, как уже известно Читателю, разнообразные способы обогащения, но так и не пришли к единому знаменателю. Схемы добычи денег выглядели заманчиво, словно красотки из 'Playboy' или 'Penthouse', но оказались такими же недоступными. Когда Протасов и Волына ушли, Бандура проводил приятелей до порога, машинально потрясая пустой банкой 'Nescafe' над ухом, а потом встал у окна, раздумывая, чем бы себя занять. Вернувшись в комнату, он снял трубку и отстучал номер Планшетова.
  
  Глава 6. Земы в Софиевской Пустоши
  
  Около трех пополудни 24 февраля 1994 года
  
  Пока Бандура звонил Планшетову, Протасов, в сопровождении Вовчика, брел к остановке 'скоростного трамвая'. Как и предполагал Андрей, по пути он проклинал чертовые сугробы, грязь и слякоть тротуаров, мокрый снег с неба, свинцовые тучи, и вообще все на свете.
  - Что за голимое дерьмо?! Нет, в натуре, Вовчик. Задрала меня эта зима гребаная!
  Скоро они вышли к остановке, носившей имя 'Героев Севастополя'.
  - Что за 'герои' такие? - поинтересовался Волына.
  - Герои Севастополя, Вовчик, это, блин, те пацаны, что все базы отдыха на побережье за копейки скупили. Врубаешься, да? Ладно, хватит балаболить. Двигай, давай, на хазе...
  Согласно планам Протасова, на остановке им предстояло расстаться.
  - А ты куда, зема?
  - Я по делам, - важно сказал Валерий.
  - Может, я с тобой... - неуверенно предложил Волына. Возвращаться в одиночку домой ему хотелось, как солдату из увольнительной. На то были веские причины, о которых немного позже.
  
  ***
  
  С ноября прошлого года земы обосновались в Софиевской Пустоши, поселке городского типа, прилепившемся к западной околице мегаполиса, сразу за Большой Окружной. Так что насчет загородного дома Протасов, в общем то, не врал. Правда, дом не был особняком, как и поселок не считался элитным. Никакой развратной дочерью всесильного 'газового барона' в Софиевской Пустоши, естественно, и не пахло. Ни дочкой, ни 'газовым бароном', ни их халдеями, холопами и прочими господами, породнившимися с 'газовой трубой'. Там даже самим метаном не пахло. Жилище зем уже три года, как отсекли от газопровода за хронические и безнадежные долги.
  Протасов и Волына арендовали комнату в большом и запущенном сельском доме, вросшем в землю, будто старый пень. Дом стоял на самой окраине Пустоши. У хозяйки, тридцатилетней Ирины Ревень, в одиночку выращивающей двух малолетних детей, неоплаченных квитанций за газ, электричество и воду накопилось столько, что впору стены выклеивать. Вместо обоев. От газопровода ее отрезали давно. И от электросети тоже. Сидеть бы Ирине с детьми, как в гражданскую, при лучинах, если б не сосед народный умелец.
  После драматического визита желто красного 'УАЗика' Энергосетей местный 'Кулибин' бросил времянку от ближайшего столба, и снова восторжествовал Свет. Плевать, что краденый. Благо, кабель под рукой имелся, снятый с какого-то подчистую разворованного долгостроя. Повесить же на ЛЭП 'соплю', это не врезаться в газовую трубу. Операция обошлась Ирине в трехлитровую банку самогона, приконченную соседом буквально на следующий день.
  Чтобы хоть как-то погасить долги, Ирина пускала в дом квартирантов. Протасов и Волына, очутившиеся в Пустоши сразу по возвращении из Москвы, не были первыми ее клиентами.
  Ирина предпринимала и другие попытки, чтобы заштопать дыры в худом семейном бюджете. Главным образом, стояла на лотках, тем более, что крупный продуктово-вещевой рынок располагался совсем неподалеку. Из села выйти, километра три полями прошлепать, через Большую Окружную перебраться, вот и вся недолга. Если на велосипеде, так вообще ерунда.
  Рынок представлял собой хаотическое скопление грузовиков с обитыми жестью будками, торговля велась с колес. Кое где, между грузовиками попадались брезентовые палатки, сколоченные из досок лотки, а то и просто ящики, застеленные клеенкой или газетами. Торговля шла бойкая, а народ попадался разный.
  Ира, как правило, стояла на рыбе. Но, случалось ей и 'ножки Буша' продавать, и бананы с ананасами. В торговле она не преуспела, хотя и весы накручивала, и пользовалась облегченными гирями. Научилась и пальчиком придерживать тарелку, и товар заворачивать в толстую бумагу. Вымачивать колбасу в воде, а сахар выдерживать во влажном подвале. Приспособилась она и от многочисленных проверяющих откупаться, и расценки соответствующие выучила. Кому, сколько и как часто давать.
  Иногда вроде выходило неплохо. И деньги в кошельке водились. Но, частенько Ирина оказывалась в убытке. Раз жулик какой-то из-за спины стащил выручку, раз цыганка заговорила зубы и обобрала до нитки. На рынке день на день не похож. И еще Ирина пропахла рыбой так, что ей долго потом казалось, будто тяжелый дух следует за ней попятам, если не поселился в носу.
  Сложности начались, когда зимой 91-го года умерла мама Ирины Екатерина Ульяновна. Приглядеть за детишками стало некому. Ира световой день трубила на базаре, а дети росли, как сорная трава в огороде. Колхоз к тому времени опочил с миром, захлебнувшись в долгах, всеобщем безразличии, пьянстве и нежелании работать на Дядю. Образование у Ирины было неоконченное среднее, знаний никаких, связи нулевые. Теплое местечко ее нигде не поджидало, а перспективы на будущее казались сумрачными и невеселыми. Они такими и были.
  
  ***
  
  Отец Иры исчез давно, летом 79-го года. События того далекого очень душного лета отчеканились в памяти с такой кристаллической четкостью, будто разыгрались на прошлой неделе. Ирка честно гуляла каникулы после выпускного восьмого класса, с той беззаботностью, какая доступна только в пятнадцать. Экзамены отгремели июньскими грозами, на поверку оказавшись не такими уж и страшными, как круглый год малевали учителя. В общем, самое лучшее только начинало сбываться, а лето представлялось бесконечным, когда беда обрушилась на их семью, как срубленный молнией дуб. Отец, трудившийся начальником караула военизированной охраны какого-то крупного проектного института, не вернулся домой со службы. Вместо него нагрянула милиция, в таком большом количестве, какого в Пустоши не видели со времен Сталинской Коллективизации. А поскольку Коллективизацию в селе мало кто пережил (партактив разве что, с прихлебателями), то вышло как минимум событие сезона. Из обрывков разговоров Ирина поняла, что машина с институтскими зарплатами и премиями, сопровождаемая в тот день отцом, исчезла неведомо куда. Под причитания безутешной Екатерины Ульяновны милиционеры перевернули дом вверх дном, и даже истыкали лопатами сад. Следствие отрабатывало все возможные версии ЧП. Та, в какой на роль профессора Мориарти примеривался пятидесятилетний начкар, была не хуже и не лучше остальных. Так себе версия. Бесплодная, как и все прочие. Не солоно хлебавши, милиционеры убрались восвояси, оставив безутешную Екатерину Ульяновну и Ирку, шмыгая носами, собирать разбросанные операми вещи. Как легко догадаться, деревенские сплетники, с той поры, пошли перемывать им косточки, в полном соответствии с нашими вековыми традициями, подмеченными Владимиром Высоцким: '...и словно мухи по углам, ходят слухи по умам...' Жена и дочь принялись истово ждать главу семьи, но он так и не объявился. Ни в августовскую жару, ни в осенние дожди, ни, когда замели снега. Ирина, по моде того времени увлекавшаяся поэзией, а в числе прочих и замечательными стихами Константина Симонова, на грустном опыте убедилась, что-либо в каждом правиле случаются исключения, либо поэт где-то что-то напутал.
  - Ой, Володенька! На кого ж ты нас покинул?! - всхлипывала Екатерина Ульяновна, заколачивая двери столярки, оборудованной сгинувшим супругом в саду. В старой летней кухне, чтобы не докучать домочадцам ревом собственноручно изготовленной циркулярки. Раньше, бывало, из столярки его калачом было не выманить. Эти доски, вбитые Екатериной Ульяновной крест-накрест, и, в особенности черная скуфья, нахлобученная на голову, дали понять Ирке, что отца она больше не увидит. Если ваша мать вдова, то вы наполовину сирота, это же ясно. Такая вот математика.
  Но, отец иногда приходил к ней по ночам. Сквозь сон до нее долетал его прокуренный, простуженный голос. Он шел мимо ушей, сразу попадая в мозг.
  - Не брал я этих денег проклятых! - клялся отец. Ирка верила, естественно. Она и без того знала, что не брал.
  - Оклеветали меня, доченька! Опаскудили. Оболгали, сволочи.
  - Холодно тут, - жаловался отец, и Ирина слышала, как он растирает окоченевшие куцые пальцы, изуродованные фуговальным станком. - Холодно. И дышать тяжело.
  Иногда Ирка даже хотела, чтобы отец и вправду приложил к тому давнему темному делу руки. 'Лучше бы он в Ялте, как сыр в масле катался, чем лежал в овраге лежал'. А что лежит где-то, без креста и священника, Ирке подсказывало сердце.
  
  ***
  
  Старшую дочку, Ксюшу, Ира родила летом 80-го, забеременев в девятом классе. Оттого и со школой довелось распрощаться. Ее и раньше не тянуло на учебу, пеленки же поставили окончательный крест. Три года все было более или менее благополучно, а потом, в разгар провозглашенной Андроповым компании 'за дисциплину и что-то там еще...' отец Ксюшеньки сел в тюрьму за пьяную драку, закончившуюся двойным убийством. В селе это запросто. Хватили лишнего, слово за слово и пошло-поехало. За топор и по лбу. Раз, два, и готово. Прямо как в песне, исполненной Андреем Мироновым в кинофильме 'Достояние Революции: '...вжик, вжик, вжик, оп! уноси готовенького...'. Но, не так весело.
  В Пустошь первый муж Ирины не вернулся. Может, осел на далеком Севере, а может, на лесоповале сгинул. Наши исправительно-трудовые учреждения не отличаются европейской прозрачностью. У отечественных ИТЛ ГУЛАГовская закваска, ежовские традиции. Стекла армированные, масляной краской замазаны. А за стеклами кирпичная кладка.
  Поздней весной 85-го, под набирающую обороты Горбачевскую Перестройку, Ирина сошлась с Виталием, и вышло так, что он стал отцом ее сына Игорешки. Семейное счастье Ирины и на этот раз оказалось стеклянным. Только-только бабахнул Чернобыль, как Виталик загудел на зону за хищение колхозного ГСМ. Вынес то всего три канистры: две в руках, а одну в рюкзаке за спиной. Зато списали на него все недоимки, накопившиеся за последние годы. Вляпался - отвечай. Виталику закатили по полной программе, и он ушел надолго 'мотать срок', оставив Ирину с падчерицей восьми лет и сынишкой, которому и годика не исполнилось.
  Потеряв в 91-м мать, Ира очутилась в вакууме. Рассчитывать на помощь родни не приходилось, не было у Ирины родственников. 'Ой одна я одинешенька, - стонала, когда становилось невтерпеж, Ирина, - только я, да дети мои малые. Никому не нужные на всем белом свете. Сироты мои дорогие'. Соседи Ирину не видели в упор. Так уж повелось в нашем Отечестве, что богатых соседей недолюбливают. Процветание за соседским палисадом воспринимается болезненно, пробуждая зависть, постепенно разрастающуюся в ненависть и страстное желание поджечь соседский сарай. Еще хуже дела обстоят с соседями бедными, убогими. Их презирают и чураются, почитая бедность сродни заразной болезни.
  Так что Ирина чувствовала (справедливо чувствовала) себя изгоем. Просыпаясь по утрам, она буквально физически ощущала существительное 'нищета', написанное симпатической краской по фасаду ее неказистого домика, а также на собственном лбу и на лбах своих маленьких детей. Она, бывало, шла по селу, ощущая затылком недобрые взгляды: 'Держись от меня подальше, босячка'.
  'Я неудачница. Я последняя дура. Кто-то проклял нашу семью в какие-то давние времена, и ничего я с этим не поделаю'. Иногда она перелистывала паспорт, ожидая увидеть штамп: 'Врожденно пожизненная нищета' сразу под печатью о прописке. Никакого такого штампа в паспорте у Ирины не было, но от этого не становилось легче. Неразрешимые проблемы висели на ней, как булыжники на шее утопленника, давили безжалостно, и недвусмысленно подталкивали к бутылке. Ирина сопротивлялась, как могла, но время от времени прикладывалась. Не без этого.
  
  ***
  
  Когда Екатерины Ульяновны не стало, Ира оставила работу на рынке, пустив в дом квартирантов. Первыми ее постояльцами оказались двое предпринимателей из Прибалтики.
  Чем занимались прибалты, Ирина толком не знала. Она не спрашивала, а они не рассказывали. Прожили с полгода, съехав по-английски, не прощаясь, и позабыв рассчитаться за последние несколько месяцев. Еще и цветной портативный телевизор 'Юность' с собой прихватили. Работал, правда, телевизор не ахти. Трубка села, отчего смотреть по 'Юности' программы было все равно, что пялиться в закопченное окно, как ни старайся, не разберешь ни рожна. Зато корпус Ирине нравился: красный, гладкий, на мыльницу похож. И потом, единственная память о муже Виталике. Это если Игорешку не считать. В общем, было жалко.
  Прибалтов сменили среднеазиаты, то ли узбеки, то ли таджики, пойди их, без опыта различи, а паспортов Ирина в залог не брала. Азиаты платили исправно, угощали Иру зеленым чаем, а детей рахат-лукумом и халвой. Ирине предлагали любовь на троих. 'Ты не бойся, мы не обидим, а денег щедро заплатим. У нас много есть'. Ира грубо отказала, а после, если честно, жалела. Лишних денег не бывает, особенно в ее положении.
  Азиаты прожили в Пустоши до середины декабря 92-го года, а почти под Новый год к Ирине нагрянула милиция и перевернула дом вверх дном. Азиаты, как выяснилось, занимались контрабандой наркотиков, и где-то там засветились. У Ирины были большие неприятности, ей пришлось писать длинные объяснительные, краснеть, бледнеть и хлюпать носом в негостеприимных милицейских кабинетах. В конце концов все утряслось, но ярлык 'наркоторговки' приклеился к ней, ацетоном не ототрешь.
  Как только страсти улеглись, у Ирины появились новые постояльцы. Двое мужичков с пилорамы продержались в Пустоши месяца три. Пока пилорама не обанкротилась после пожара. Погорела, и вылетела в трубу. Или, сначала прогорела, а уж потом погорела. Ирина подробностей не знала - 'пускай следствие выясняет. Им за то и деньги платят, чтобы повсюду носы совать'.
  Пилорамщиков-погорельцев сменили три девчонки, зарабатывавшие на хлеб насущный продажей тел на Большой Окружной, а вслед за ними снова объявилась милиция, которой вечно не хватает зарплат (а кому их сейчас хватает?), желудки растянуты, а кормилец один. Вон он, папка в погонах. Пошел дубинкой махать.
  С девушками пришлось распрощаться. Две съехали сами, а третья так и вовсе исчезла без следа после того, как 'крыша' девушек из бандитской превратилась в милицейскую. У проституток работа опасная. Сегодня пан, а завтра пропал. Ира и том и говорить зареклась.
  Лето прошло без приключений. Летом у Ирины жили дед с бабкой. Даже, точнее, одна бабка. Приехали из далекого райцентра, вырезать деду геморрой. Дед, сдав анализы и дождавшись, пока койко-место освободилось, лег в отделение проктологии. Бабка его навещала, проводила в больнице круглые дни, а к Ирине возвращалась ночевать. Больница располагалась в центре города, но перебраться поближе бабке мешал тощий пенсионерский кошелек. Дед успешно перенес операцию, и уж было, засобирались старики домой, когда доктора обнаружили у него опухоль, никак не относящуюся к проктологии.
  Дед переехал в онкологический центр, бабка осталась у Ирины. В центре деда лечили облучением. Деньги у бабки иссякли, а Ирина на оплате не настаивала. Да у нее бы и рука не поднялась, в таком положении старуху на улицу выставить. Может, потому и сама ходила в нищете. Вскорости Ирина взяла бабку на содержание, бесплатно кормила, да и деду в больницу передавала еду. Уж больно жидкой оказалась больничная пайка. К концу лета деду сделали операцию, в сентябре еще одну, а в первых числах октября он умер. Бабка, наплакавшись, уехала домой:
  'Дай Бог, доця, тебе счастья, за твое сердце золотое'.
  
  ***
  
  А в ноябре у Ирины поселились Волына и Протасов. И надо сказать, что поначалу местечко пришлось земелям по душе. Дом стоял на живописной околице, окнами в старый сад. За садом начинался огород, грядки заканчивались диким полем. К югу оно тянулось до горизонта. С севера проходила изрядно разбитая автомобильная дорога, в снегопады, распутицу и просто хороший ливень доступная разве что тракторам и грузовикам повышенной проходимости. На западе поле подпирала неровная, а местами обрушившаяся ограда старого деревенского кладбища. Холмы на могилах там поросли бурьяном, а кресты почернели от времени и покосились. Посреди погоста возвышалась заброшенная часовня с проваленными глазницами окон и распахнутыми воротами, застывшими в ржавых петлях. Кладбище и село соединялись проселком, которым почти не пользовались. За погостом пролегала лесистая балка. А за ней, на многие десятки километров, простирался чудесный смешанный лес.
  - Там грибов видано, не видано! - сообщила земам вскоре после заселения Ксюшенька. Ксюше шел четырнадцатый год. Волосы у нее были белокурыми, глаза ярко голубыми, будто море в солнечную погоду, черты лица мягкими и милыми, с очаровательным курносым носиком и шикарными бровями дугами. Фигурка стройная, еще детская, но, по всему чувствовалось, что годика через три девчонка подросток обернется настоящей красавицей.
  Тут следует добавить, что с чисто детскими озорством и обезоруживающей наивностью, свойственными характеру Ксюши, каким-то непонятным земам образом сочеталась совсем недетская серьезность, из-за которой девчушка порой казалась много взрослее большинства сверстников. В семье после Ирины она была старшей, и это, конечно, накладывало отпечаток. Ксюше доводилось варить борщи, лепить вареники, с голубцами, кормить домашнюю живность, тягать ведрами воду из колодца, прибираться по дому, да еще и приглядывать за младшим братом.
  Но, было и нечто иное, чему Протасов не находил объяснения, потому что не знал и не видел причины. Что-то тяготило девчонку, похожее на давно пережитый кошмар, достаточно живучий, чтобы не остаться в забвении. Протасову это напоминало тень, возникающую ярким солнечным днем от неожиданно налетевшего облака. Валерий, со свойственной ему простотой, попробовал выяснить, что к чему:
  - Чего повесила нос, малая? Может, обидел кто?
  - Нет, дядя Валера. - Грустная улыбка из-под печальных глаз.
  - Или, в школе проблемы? Какой гурон неумный пристает? Ты только скажи. Намекни, понятно?
  - Спасибо, дядя Валера. Все нормально.
  Девчонка пришлась Протасову по душе. А, раздумывая о ее будущем, Валерий сперва косился на убогий дом, а потом грустно вздыхал. Беднота, казалось, сквозила в хибаре отовсюду, лезла изо всех дыр и прорех, понаделанных временем и безденежьем. Проглядывала из затасканных донельзя ковровых дорожек, таращилась с давно выцветших и черт знает, когда вышедших из моды обоев, выпирала из-за обшарпанной мебели довоенных образцов, сыпалась с потолка ошметками известки и почерневшей соломы. Глядя на это убожество, Протасов озирался в сторону Большой Окружной, где порхают самые дешевые 'ночные бабочки', и думал о том, что радужные надежды девчонки могут разбиться в щепки о бетон этой самой дороги.
  - Я это... - начал как-то Протасов. Они с Ириной оказались на кухне вдвоем. Хозяйка готовила на Рождество кутью, стоя вполоборота к Валерию. Он посматривал на ее грудь, такую большую и вожделенную. - Я это, Ирка... только приподымусь маленько, из гребаной черной полосы выгребу, с делами разберусь, чтобы ты въехала, о чем базар, деньжат подсоберу, и Малую твою в гимназию запихну. Или в лицей какой. А потом в институт. В академию. Их сейчас завалом. Только капусту засылай, и учись пока харя не треснет.
  Ирина отставила рис с плиты и, в некотором замешательстве уставилась на Валерия.
  - Пускай Ксюха на менеджера обучается. - Вел дальше Протасов. - По нынешним голимым временам менеджер в самый раз. На булку с маслом по любому заработает. Даже не сомневайся, е мое. Нечего ей тут гнить, в натуре.
  Обещая побеспокоиться о детском образовании, Протасов действовал искренне и бескорыстно, хотя и хотел Ирину до зубной боли. Тяжелый хозяйкин бюст, широкие бедра и округлые ягодицы грезились Валерию по ночам, угрожая подростковыми поллюциями. Женщины у него черт знает, сколько времени не было. На языке, в байках, развешиваемых по ушам приятелям и знакомым, женщин, конечно, хватало. 'Элитных', щедрых и невероятно сексуальных. Эти дамы преследовали Валерку буквально по пятам, делали минет в кожаных салонах 'Ягуаров' и 'Мерседесов', отдавались прямо на вскрытых лаком палубах яхт под лазурным небом тропиков. Завлекали экзотическим сексуальным бельем, от которого и у импотента крышу сорвет, стегали плетками и сковывали пластмассовыми браслетами. В жизни все обстояло иначе, и Протасова чувствовал, что пора проблему решать. - 'Пока я, в натуре, на Вовчика не кинулся'.
  Ирина казалась самым подходящим кандидатом. Для нее, женщины далеко не глупой и искушенной, состояние Валерия не являлось военной тайной. Но, отвечать взаимностью она не спешила. И, тем не менее, рисуя замечательные перспективы для Ксюшеньки, Протасов был по-своему искренен и бескорыстен.
  - Как реально на ноги поднимусь, е мое, так сразу Ксюшенцию и пристрою, - божился Протасов, и стучал кулаками по столу. Мысли о том, что 'реальный подъем на ноги', понятие, в общем то, относительное, Протасова почти не тревожили. То есть, грозясь обустроить будущее дочурки хозяйки, Протасов и сам толком не знал, на каком этапе финансового роста его охватит безудержная филантропия. Трепетная граница между доходящей до жадности бережливостью, с одной стороны, и альтруизмом с другой, пролегала по некоей зыбкой, неведомой поверхности в душе Валерия, и не имела четких очертаний. Впрочем, как уже было сказано, эти соображения, если они и были, лежали достаточно глубоко, чтобы Протасову не докучать.
  Ира глядела на Валеру с прищуром. Предложение будущей щедрой помощи ей льстило, конечно, но и не обманывало. Ира успела наслушаться и не таких сказочников. Например, обещание былых квартирантов азиатов хорошо заплатить за шальную ночку представлялось ей не таким благородным, что есть, то есть, зато куда правдоподобнее Протасовского. 'Только раздевайся, и ложись, сразу сто долларов на живот положим. А хорошо постараешься...' Ирина иногда сожалела, что отказала. Подумаешь, эка невидаль, где наша не пропадала. Корона бы не спала, за отсутствием, а деньги в хозяйстве пригодились. И потом, у нее давно не было мужика. Лежа, бывало, бессонными ночами, она представляла себе ту несостоявшуюся ночь, и между ног становилось жарко и мокро. За это она потом злилась на себя, и обзывала последними словами. Но, видения не спрашивают разрешения. Случалось, азиаты приходили к ней во сне, только она была не на своей половине, а, почему то, в пристройке, которую теперь сдавала Протасову. Она всегда обнаруживала себя в пристройке, когда делала это с чужаками. Мужчины подступали к ней, перебрасываясь фразами на чужом языке, а она не понимала, нравится им, или нет, и от этого робела, и вздрагивала. Обещанная купюра лежала на животе, немного пониже пупка. Ирина подумывала, а не спрятать ли ее, пока они не начнут, 'чтобы потом не забрали'.
  Что же до сказочек Протасова, то они казались эфемерными и неправдоподобными, словно жизнь после смерти.
  Путь к сердцу матери одиночки, если, конечно, она хорошая мать, пролегает через ее ребенка. Метя в ее постель, не мешает покачать ребеночка на коленях, прочитать сказочку на ночь, или купить каких ни будь экзотических фруктов. Слушая разглагольствования Валерия, Ирина смотрела на него ласково и думала: 'Все равно не дам'.
  После Рождества Протасов еще пару раз поднимал тему обучения в 'элитном' лицее, выдавая щедрые авансы на будущее, а Ирина слушала, улыбалась и не давала.
  
  ***
  
  Уклад жизни в селе диктует и соответствующий распорядок дня. Если вы, конечно, не запили горькую, и у вас запой, при каком время абстракция, а имеют значение только выносливость печени и почек. Как правило, в деревне принято ложиться спозаранку, но и вставать, соответственно, с петухами. Ирина, придерживавшаяся такого режима, в пять уже пребывала на ногах, гасая по двору и гремя ведрами на полсела. Протасов эти ее ведра возненавидел на уровне воплей дневального 'Батарея, подъем!', и даже крепче. В армии он был гораздо моложе, и ранние побудки ему давались легче, даже если ночь проходила в нарядах.
  - Нет, Вовка, е мое! Эта бешеная корова меня однозначно доконает. Реально тебе говорю. - Жаловался, бывало, Протасов.
  - По любому доконает, зема, - откликался верный Волына.
  Как назло, в Пустоши сон долго не шел к Валерию. А поскольку зажженный после отбоя ночник воздействовал на Ирину, как запах шерсти на пчел, Протасов долгие часы коротал без сна, и думал, о чем попало. То в тысячу первый раз вспоминал потерянный на Перекопе 'Патрол' и горячо проклинал дядю Гришу из УВД, а в его лице и всю херсонскую милицию: 'Чтоб ее цунами смыло'.
  'Неисцелимое не стоит мысли', - как-то сказал Протасову Атасов. Так-то оно так, Валерий спорить не стал, и даже гнал мысли о джипе из головы, но те упорно лезли обратно. 'Да как его позабудешь, бляха муха?! Две противоугонки, шесть противотуманок. Трубы в никеле, кишки полный фарш. Салон 'Рикаро'! А катки?! Пол жизни за такие катки!'
  Когда думать о внедорожнике становилось невмоготу, Протасов начинал вздыхать об Ирине: 'Пустила бы, в натуре, в кровать, е мое. Что ей, жалко, в самом деле? Бляха муха, а? Сама же без мужика мается, для здоровья неполезно'. Воображение рисовало Валерке хозяйку, неистово галопирующую по нему верхом. Сам Протасов лежал на спине и ловил ладонями ее полную грудь, болтающуюся при каждом скачке. Соски у Ирины были огромными, живот с глубоким пупком лоснился от пота. У Протасова кружилась голова, а член не помещался в трусах. Последствием фантазий с участием хозяйки дома были жестокие рези в паху, не оставлявшие Валерия до рассвета. Чтоб избавиться от навязчивой Ирины, Протасов принимался умышленно грустить. Как правило, по липовому пентхаусу: 'А круто бы было, чтобы пентхаус был настоящим'. Протасов бродил по спроектированному ландшафтными дизайнерами дендропарку, зачерпывал из фонтанов с подсветкой или отдыхал в тени кипарисов.
  'Е мое! Чтобы я так жил!'
  Поскольку с ценностями Валерий определился, оставалось только придумать способ, чтобы заполучить желаемое. К утру Валерку мучили особенно честолюбивые планы, а мысли о нынешнем безденежье и жажда обогащения буквально сводили с ума.
  - Надо что-то делать, е мое, - бормотал Валерий, ворочаясь на скрипучем матраце. - Задрала меня в натуре эта дыра сраная.
  Беда заключалась в том, что озарение, некогда подарившее миру множество открытий, Периодическую систему элементов, например, не спешило в голову Протасова. Как он его не звал. То ли голова была не та, то ли Протасов плохо старался.
  
  ***
  
  Если Протасову в Софиевской Пустоши частенько не спалось, то Вовчик и вовсе не мог уснуть без самогона. А поскольку самогона не зачерпнешь из реки ведром, Волына вечерами бывал трезв, как стекло, и несчастен, как цыган, у которого увели коня. В долг им с Протасовым больше не давали, а деньги еще в прошлом году кончились.
  - Не спишь? - спрашивал Протасов среди ночи. На лице Валерия играла печальная и загадочная улыбка. Он, как известно, мечтал.
  - Ой, не сплю, зема. - Чуть не плача отвечал Вовчик.
  - А чего делаешь?
  - Бля буду. Бахнуть хочу! Силы нету.
  - Тьфу, блин, дурак.
  - Трубы горят! Помираю, зема. По любому.
  Протасов, после таких слов обыкновенно прекращал переговоры, возвращаясь к сладким грезам. А Вовчик оставался лежать, тупо пялясь в потолок и мечтая хотя бы о 'Шипре'.
  'Вот бы хоть флакон 'Русского леса' где в ванной завалялся...'
  В одну из таких бессонных ночей земы впервые услыхали ШАГИ. Вот именно так, заглавными буквами. Шаги шагам рознь, короче, нечего даже говорить.
  Сначала приятели восприняли чертовые ШАГИ, как розыгрыш.
  - Слышь земеля, что за хренотень такая?! - навострил уши Волына. Дело было хорошо за полночь, Ирина с детьми давно угомонились в своей части дома. Тишина стояла звенящая. За окнами трещал январский мороз, снега выпало мало, и земля приобрела твердость гранита.
  - Чего? - приподнялся на локте Протасов.
  - Т с! Что это, зема?
  - Где?
  - Там...
  - Чего ты шепчешь, придурок?!
  Волына вывернул глаза блюдца, и ткнул пальцем в потолок:
  - Зема, секи!
  - Да не слышу я ни хрена! - свистящим шепотом отвечал Протасов. - Ты чего, Вовка, мухоморами обожрался? Вставило не по-детски, да?!
  Отчаянная ответная жестикуляция вывела Протасова из себя:
  - Урюк ты, блин, неумный... - начал Валерий, и осекся, в свою очередь, задрав подбородок к потолку. Как бравый солдат по команде 'смирна!'. Сверху скрипнула доска. Потом еще одна.
  - Твою дивизию, - пробормотал Протасов.
  - Т-с! - умоляюще засвистел Вовчик. Земы затаили дыхание, буквально окаменев, каждый под своим одеялом. Сначала до них не долетало ни звука, но, минут через пять, скрип повторился. Как будто бы кто-то медленно прошелся по чердаку, из конца в конец, замер минуты на полторы две, а потом вернулся на середину комнаты.
  - Прямо над люстрой стоит, - слегка охрипнув, сообщил Вовчик. - По любому! - люстра, это было, конечно, громко сказано. Под потолком висел засиженный мухами уродливый плафон, вроде тех, что встречаются на пожарных лестницах многоэтажек. Сейчас он не горел. После 'отбоя', чтобы не дразнить Ирину, земы, обыкновенно, пользовались ночником.
  - Что за фигня, в натуре?! - занервничал Протасов.
  - Спроси, чего полегче, земляк.
  - Чего это Ирка на чердаке забыла? - невольно понизив голос, поинтересовался Протасов. Волына выразительно посмотрел на часы:
  - В третьем часу ночи, зема?! - Хозяйская часть дома добрых часов пять, как погрузилась во мрак, там все спали. Или делали вид, что спят...
  - Вот я и говорю, - сказал Протасов, прокашлявшись. - С чего бы это дурной бабе...
  - Чужой кто-то залез! - перебил Волына. - Отвечаю, зема... - связки изменили Волыне, голос сделался сиплым, как при ангине. Слово 'чужой', очень нехорошее порой, в три часа ночи звучит откровенно зловеще. И ничего доброго не сулит. - В три нормальные люди спят.
  - А мы, Вовка?
  - Кто тебе сказал, что мы нормальные, зема?
  Протасов открыл было рот, чтобы произнести дежурное 'ты гонишь', когда загадочный НЕКТО на чердаке напомнил о себе. Волына насчитал пять крадущихся шагов, Протасов же склонялся к шести. Звуки замерли в затянутом паутиной углу. И, снова все стихло. Сбросив одеяло, Протасов на цыпочках подкрался к окну и, приложив пятерню ко лбу, уставился на хозяйскую половину. Отведенная земам комната располагалась в обращенной к саду пристройке, прилепленной к дому под прямым углом, что позволяло наблюдать за окнами хозяйских спален.
  - Темные, - прошептал Протасов. - Темные, Вовка, блин!
  Волына босиком присоединился к приятелю, и они встали плечом к плечу.
  - Значится, там Чужой, зема! По любому, Гадом буду!
  - Ты и так в натуре гад, - констатировал Протасов, и приятели несколько нервно захихикали.
  - По любому гад, - согласился Вовчик с гордостью. - Слушай, зема. Если наверху вор шурует, какого хрена не таится? Грабители так не топают.
  - Он не топает, зема. Просто потолок худой. А в нем веса, видать, как в тебе. Ты понял, да?
  - Такой здоровый? - не поверил Волына.
  - Здоровый и наглый. - Поставил точку Протасов. Повисла гнетущая тишина, как будто тот, на чердаке, замер, предоставив земам инициативу. Или убрался восвояси, что, впрочем, казалось маловероятным. Первым собрался с духом Волына.
  - А ну, давай, зема, - предложил Вовчик, сверкнув глазами, как самурай из кинофильма, - прикончим клоуна, и дело с концом!
  Протасов молча кивнул. Лучше действовать, чем колебаться. Вовчик нашарил в углу топор, которым земы кололи дрова. Протасов вооружился палкой, напоминающей мачту с вельбота. Сам не зная отчего, он вдруг почувствовал себя маленьким и беззащитным первоклассником. Кулачищи, которых вполне хватало бы, чтобы любому среднестатистическому мужику, если не полголовы снести, так уж раздробить, не напрягаясь, челюсть, вцепились в палку с жадностью рук утопающего, сжимающего пробковый спасательный круг. Да и палка показалась безобидной тростинкой. Валерий бы предпочел лом, а еще лучше пулемет. Но, огнестрельное оружие хранилось под полом. Чтобы разобрать его, понадобилось бы время. Вовчик и Валерка не захотели его терять.
  - Разберемся, как у нас в селухе. Подручными средствами, братишка. - Решил Волына. Протасов не стал возражать. Земы выглянули из двери, отчаянно заскрипевшей во много лет не смазываемых петлях. - Ну, погнали наши городских! - выкрикнул Вовчик, устремляясь в темноту.
  - Цыц, идиот! - зашипел Протасов. На улице лежали сугробы. Слишком тощие для строительства снежной крепости, зато скрипучие, как ржавые подшипники. Как ни старались земы ступать бесшумно, крадучись огибая пристройку, хруст стоял такой, будто стадо лосей продиралось через заснеженную чащобу.
  - Не возьмут нас в ниндзя, Вовка. - Сокрушался Протасов.
  - По-любому, зема.
  Единственный лаз на чердак был средних размеров люком, проделанным в крыше с торца дома. Он оказался открытым настежь. Хотя и без того земы отчетливо слышали ШАГИ и знали, что наверху шурует 'какое-то падло', от вида обращенного к саду черного провала у них мурашки поползли по коже.
  - Значит, не показалось. - Стиснул зубы Протасов.
  - Когда кажется, креститься надо, зема. - Прошептал Вовчик, сам не подозревая, насколько близок к истине.
  - А где, в натуре, лестница?
  Против ожидания приятелей, лестницы поблизости не было. Более того, снежный покров около стены оставался невинным, как щепетильная невеста в первую брачную ночь. Впрочем, земы немедленно истоптали лужайку вдоль и поперек, так что высматривать посветлу какие бы то ни было вещдоки стало совершенно бессмысленно.
  - Не выйдет из нас Пинкертонов, зема, - запоздало спохватился Протасов.
  - Да пошли они! - огрызнулся Волына, - прямо на горячем возьмем. - Он задрал подбородок к звездам. Последние мерцали, как в планетарии. - Ух ты, зема... да тут добрячих четыре метра...
  Во-во, - пробормотал Протасов в недоумении. - Тут и Бубка - воду сольет...
  - Что будем делать, зема?
  - Давай наверх! - распорядился Протасов, который всегда полагал, что главное отдать приказ.
  - Я летать не умею, зема!
  - Лестницу тащи!
  - А где ее взять?
  - В сарае, лапоть. Мухой волоки сюда!
  Вовчик побежал к хозблоку. Повозился на морозе, вполголоса матерясь, потому что пришлось распутывать коченеющими пальцами проволоку, которой оказались повязаны между собой дужки.
  - Какая падла столько соплей намотала?! - возмущался Вовчик по ходу дела. Изо рта валил пар. - Вот, блин, дурная работа.
  Когда он, наконец, появился на лужайке, раскачиваясь под весом тяжеленной старой 'дробины', Протасов стоял как памятник, заворожено уставившись в черный провал чердачного люка. Лицо Валерия показалось Вовке пустым, словно перевернутый лист из блокнота. Вовке стало не по себе.
  - Эй, зема!? Твою дивизию?! Ты что, заснул?!
  - А? - пробормотал Протасов, словно в действительности выпал из времени и пространства.
  - Зема?! Чтоб ты жил сто лет! - испуганно крикнул Вовчик.
  Протасов повел плечами, стряхивая странное оцепенение, какое, говорят, умеет вызывать анаконда. В роли кролика Валерий почувствовал себя отвратительно.
  - Гипноз, - пробормотал Протасов, - это какой-то гребаный гипноз, бляха муха.
  Пока Волына бегал за лестницей, Протасов буквально шкурой ощутил, что из люка за ним наблюдают. Валерий подсознательно сжал кулаки, а по спине между лопаток потек пот. Это в минус двадцать по Цельсию. Лужайку, на которой стоял Протасов, заливал бездушный лунный свет. Деревья отбрасывали изломанные тени, а сад застыл, как картинка с новогодней открытки. С той разницей, что картинка вызывала ужас, хоть и сложно было объяснить, почему.
  'Стою тут, как голимый лох из долбаного ужастика', - успел подумать Валерий перед тем, как на него накатил дурман, и он поплыл, как случается на ринге с боксерами, пропустившими удар в голову. Правда, Валерий не испытывал боли. Пока, по крайней мере.
  
  ***
  
  - Зема! Давай помогай! - заорал Волына. - Тебя чего, приморозило?! - В общем, Вовчик вернулся вовремя. Вдвоем они ловко приставили лестницу. Путь на чердак был открыт. Протасов вполне очухался.
  - Лезь, давай! - скомандовал он Волыне.
  - Почему я? - засомневался Вовка.
  - По кочану, блин! Ты эту пургу затеял! Значит, вперед и с песней. Лезь, говорю, твою мать.
  - Фонарик бы... - колебался Волына. Протасов витиевато выругался. Темнота на чердаке сконцентрировалась такая, что, похоже, готовилась политься из люка, как битумная мастика из перевернутой банки, в то время как никакого источника света у зем под рукой не оказалось.
  - Свечку бы, на худой конец...
  - Родить тебе? - Протасов сплюнул в наст.
  - У меня спички в хате остались...
  - Так тащи, е мое, лапоть.
  Волына понесся за спичками, снова оставив Протасова один на один с люком. Не успел Вовчик исчезнуть за углом, как на Протасова вновь накатило НЕЧТО, чему он затруднялся подыскать определение. Кровь, казалось, застыла в жилах, а сердце пошло отсчитывать удары, будто где-то за горизонтом гремел набат. Не раз и не два Протасову приходилось драться на ринге, участвовать в многочисленных потасовках и разборках, бить морды и получать по своей, но ничего подобного он никогда раньше не испытывал. На него навалилась свербящая тоска, тяжелая, как могильный холм, и такая обреченность, словно он стал свидетелем собственных похорон.
  
  ***
  
  Хотя нет. Нечто подобное Валерию все же довелось некогда испытать. Было это так давно, что он и думать позабыл. Те воспоминания, казалось, истерлись из памяти навсегда, как видеофильм с размагниченной пленки. Тем более, что и помнить то, по существу, было нечего. Кроме того, что его до колик пугал ШКАФ.
  В самом начале семидесятых Валерка проживал с отцом в просторной, как для двоих, двухкомнатной квартире в самом центре Припяти, города энергетиков, выросшего, как по мановению волшебной палочки на берегу одноименной полесской реки. Их дом был новой, меньше года как сданной строителями многоэтажкой. И все прочие дома вокруг были такими же новыми, и пахли свежей краской, а деревья во дворах редко, когда доставали пояса. Валерий бегал в школу, такую же светлую как все вокруг, а после занятий зависал на продленке, пока с работы не возвращался отец. Вечера они коротали вдвоем. Уплетали состряпанный Протасовым Старшим ужин, а потом торчали перед новым опять же телевизором. В десять отец отправлял Валерку в постель. Ночью улицы ярко освещались фонарями, а из окна открывался вид на титанические корпуса Чернобыльской Атомной, этой Великой Кузницы Света, возведению которой город был обязан своим рождением. Она же его впоследствии и убьет. Партийная пропаганда называла Припять городом Будущего, и ее до сих пор не упрекнешь во лжи. В городе, средний возраст жителей которого не превышал четверти века, не оставалось места для магии и колдовства, о каких так легко думается в средневековом замке. Валерий в те времена и слов подобных не слыхал. Одно было скверно. Протасова Младшего чрезвычайно угнетал шкаф.
  Шкаф стоял в отцовской комнате у двери, занимая добрых два квадратных метра паркета и подпирая массивной макушкой потолок. Он был стар, как мир. По крайней мере, старше Мира самого Протасова.
  - Па ап? А откуда он у нас? - как-то набрался храбрости Валерий. Как известно, отца он немного побаивался.
  - Кто?
  - Ну, шкаф...
  - Мамкино наследство, - буркнул отец, мрачнея.
  - Наследство? - удивился Валерий, - какое такое наследство?
  Свою маму Протасов не помнил. На столе в отцовой комнате стояла черно белая женская фотография, наклеенная для верности на кусок плотного картона. Женщина с фото улыбалась, а глаза казались печальными. Это было все, что медики оставили Валерке от матери. Не очень-то много для семилетнего пацана. Женщина с фотографии казалась Валерке чужой. Разве мама может быть наклеенной на картон?
  - Это еще тесть покойный нам с мамой на свадьбу подарил...
  - Мой дедушка?
  - Точно, - кивнул отец, и переменил тему. - Ты, кстати, уроки сделал? И давай, этот, как его, дневник. На подпись.
  Шкаф сочетался с новейшей стенкой 'Клавдиево' из ДСП, приобретенной Протасовым Старшим в рассрочку, как привидение и музей атеизма. Вопреки кричащему диссонансу, отец расставаться со шкафом не спешил.
  Справедливости ради следует признать, что большую часть времени шкаф был самым обыкновенным предметом интерьера, старой, но исключительно надежной вещью. Так было изо дня в день. Из месяца в месяц. Шкаф решительно менялся, стоило Протасову Старшему засобираться на охоту.
  - И гляди мне, Валерий, - грозил пальцем отец, перешагивая порог в заношенной танкистской куртке, высоких сапогах ботфортах и с зачехленной двустволкой через плечо, - ты теперь за старшего. Смотри, чтобы порядок был. К моему возвращению. - Дверь за отцом клацая, захлопывалась, и Валерий оставался на хозяйстве один.
  Полдень сменялся полдником, и тени росли в длине, по мере того как солнце проваливалось за горизонт. Вот тут-то и начинали твориться перемены. Вокруг шкафа сгущалась темнота, будто он притягивал ее, как магнит железо. Горел ли в отцовской комнате свет, как правило не имело значения. Валерий зажигал люстру чуть ли не с обеда, но к ночи она, частенько, гасла. К тому времени Протасов уже и носу в коридор не казал, не то чтобы тянуться через мрак к выключателю. Валерий прихлопывал отцовскую дверь, и отсиживался в своей комнате до утра. Иногда, просачиваясь как партизан, к туалету, Валерий обнаруживал эту дверь приоткрытой, и обливался потом от страха, хотя упрямо пенял на сквозняки. Шкаф в темноте уже не казался мебелью. Тяжелые, мореного дуба створки выглядели воротами в потусторонний мир, и Валерий с ужасом ожидал, когда они со скрежетом отворятся, явив нечто такое, от чего он тут же упадет замертво. Что конкретно явив?! Тут Валерий затруднялся. Какого-нибудь монстра из ночного кошмара. Мертвяка утопленника с зеленой кожей, раздутым лицом и зубами кавказской овчарки. Волка оборотня с горящими глазами, или чего похуже.
  Когда с охоты возвращался отец, Валерий обыкновенно безмятежно дрых, отсыпаясь после бессонной ночи. Щетина на отцовских скулах была рыжей с серебряными вкраплениями, отчего выглядела неряшливо. Сбросив заляпанные грязью сапоги, отец расхаживал по квартире, сразу наполнявшейся раскатами его командирского голоса. Протасов Старший громко возмущался по поводу устроенных Протасовым Младшим безобразий:
  - Валерий! Опять ты, мать перемать, иллюминацию устроил?! - Свет действительно горел повсюду, словно в витрине фешенебельного магазина.
  - Да ты знаешь, сколько за ночь нагорает?! Будешь сам зарабатывать, вот тогда и жги, на здоровье!
  Потом Виктор Харитонович оказывался в своей комнате.
  - Это что за ерунда?! - доносилось вскоре оттуда. - Ты зачем лампы из люстры повыкручивал?! Совсем делать нечего?!
  - Я не выкручивал, честное слово!
  - Ах, не выкручивал, говоришь! Почему мой шкаф на распашку?! Что ты в нем позабыл?!
  - Я не открывал, папа!
  - Не открывал, да?! А кто это сделал?!
  - Я не знаю, папа.
  - Ах, не знаешь?! Что у тебя за бардак кругом?! А ну, живо тащи сюда свою паскудную задницу!
  'Плакали мои уши'. - Думал Валерий, приближаясь медленно, как собака за взбучкой. Впрочем, эту экзекуцию он был готов перетерпеть безропотно.
  Под аккомпанемент отцовского бурчания зачехленное ружье отправлялось в сейф, и отец двигал в ванную. Большей части одежды предстояла стирка, но, кое-что отец, как ни в чем не бывало, вешал в шкаф. Шкафа не интересовался отцом. Может быть, отца шкаф даже побаивался. По крайней мере, он казался эталоном надежности, благонравия и порядка. С отцом шкаф строил из себя паиньку, неодушевленную старую мебель, надежную, как советский гражданский воздушный флот.
  'Будьте любезны, не выкидывайте меня на помойку. Я еще послужу'.
  - Валерий! Чай поставь! - командовал отец из ванной.
  Валерка как зачарованный наблюдал за шкафом. Шкаф как шкаф, ничего более.
  'Ты меня не обманешь'.
  'Еще как обману. И еще я до тебя доберусь. Погоди, пацан, до следующего раза. Тогда и сведем счеты'.
  
  ***
  
  - Оба на! - крикнул Вовчик. Он не терял времени даром, разжившись заправленной керосиновой лампой. При его появлении Протасов дернулся, как от удара током.
  - Зема?! Я не врубаюсь?! Опять тебя, что ли, глючит?!
  - Ага, типает, - буркнул Валерий.
  - Видал! - Вовчик потряс над головой керосинкой, как будто бы та была кавалерийским палашом. - Во, агрегат! Конкретный!
  - Серьезная штука, - согласился Протасов, - лампа Алладина. Где украл?
  - Почему сразу украл? У Ирки долганул. На кухне.
  Перебои в электроснабжении для обитателей Пустоши были унылой повседневностью, обыденной, как явления природы.
  - Ну, погнали наши городских. - Волына, балансируя лампой в одной руке и тяжелым топором в другой, поставил ногу на перекладину. Лестница многообещающе заскрипела. - Не колдырнусь, зема?
  - Вверх один болт не полетишь, - заверил Протасов.
  - По любому. - Согласился Вовчик. - За мной давай.
  Протасов замотал головой:
  - Не покатит, Вован. Лестница накроется. Боливар не выдержит двоих, чтобы ты понял.
  Вопреки неблагоприятному финансовому положению, до голода пока не дошло, и назвать приятелей исхудавшими ни у кого не повернулся бы язык. Протасов весил килограмм сто двадцать. Вовчик, значительно уступая ему в росте, был еще тяжелее. Их суммарная масса наверняка переломила бы лестницу, как прутик, а падение двух здоровенных тел с топором, дубиной и керосиновой лампой наверняка обернулось бы катастрофой.
  - Лады, - кивнул Вовчик и, на удивление быстро вскарабкался на крышу. - Я на точке, зема! - доложил он через мгновение.
  - Эквилибрист хренов. - Валерий в два приема нагнал приятеля, и они перевели дух на козырьке.
  - Ну, зема, где наша не пропадала, - сказал Волына и нырнул в люк. Протасов втиснулся следом.
  На чердаке пахло пылью, смолой и старыми досками. Было очень холодно. Вовчик освещал путь, удерживая керосинку в вытянутой левой. Чердак напомнил Протасову заброшенную штольню старой шахты. Поперечные балки были установлены низко, отчего земам довелось согнуться чуть ли не в три погибели. Изъеденная древоточцем сосна, казалось, поглощала свет, и непроглядная темень наступала на пятки. Земы медленно продвигались вперед, керосиновое пламя колебалось, отчего тени стропил ползли по стенам, как неправдоподобно толстые змеи.
  - Неуютно, блин, - пробормотал Протасов.
  - Не то слово, зема.
  Потолок был подшит необрезной доской. Сквозь щели чернел старый, рассохшийся рубероид. Кое где с потолка саванами свешивались давно покинутые паутины. В носах у зем засвербело. Протасов еще мужественно боролся, когда Волына оглушительно чихнул, едва не потушив керосинку.
  - А ПЧХИ!!!
  - Молодец, блин, - похвалил Валерий. - Теперь Он точно в курсе, что мы идем.
  - А то раньше не знал?!
  - Замолкни, тюлень.
  То здесь, то там на полу, по разные стороны прохода попадалось рваное тряпье. Немного позже они обнаружили импровизированный лежак, сооруженный из дореволюционного с виду матраца. Подозрительные бурые пятна на обшивке с первого взгляда не понравились Протасову:
  - Похоже на засохшую кровь...
  В изголовье матраца лежал битый молью армейский тулуп. Неподалеку валялась стопка желтых от времени газет. И какие-то обрезанные шнурки на гвоздиках.
  - Тут, видать, Ирка сушку делала, - догадался Вовка.
  Иди, блин. Мегрэ недоделанный... - сказал Валерка, отчего то припомнив желтую книгу в мягкой обложке, которую отец выменял на макулатуру.
  Дом Ирины был построен в виде большущей буквы 'Г'. Точнее, изначально дом мастерился прямоугольником. Впоследствии к одной из стен прилепилась неказистая пристройка. А, позднее, к ее торцу вторая. Крыши, соответственно, сшивались и перешивались, отчего чердак по прошествии долгих лет приобрел нечто общее с лабиринтом мифического Минотавра. Скоро земы подобрались к повороту.
  - Будь готов! - прошептал Волына, занося над головой топор.
  - Завсегда готов! - Протасов выставил перед собой посох. Прижавшись друг к другу, как древнегреческие гоплиты, земы миновали угол, оказавшись над той частью дома, где располагались комнаты хозяев и кухня. Противоположная, дальняя стена чердака была снабжена крохотным окошком. Луна, величественно шествующая по небу в сопровождении звезд, как окруженный джонками линкор, заливала эту часть чердака холодным сиянием люминесцентной лампы. Вообще говоря, стоит живительному солнечному свету отразиться от лунной поверхности, как теплые краски исчезают из спектра напрочь, будто оседая на гигантском сите. Свет становится обманчивым, полным дыхания необитаемых пустынь, а, возможно, и кое чем, похуже.
  - Пошли, зема. А то уйдет!
  - 'Да куда уйдет? - захотелось возразить Валерию. - Если второй двери нету'.
  Готовые ко всему, они медленно подошли к окошку. Волына выглянул во двор.
  - Пусто. Твою мать, пусто, а?! - выдохнул Протасов.
  - Ты это, маму не трогай, - надул щеки Волына.
  - Что за фигня, Вовка? Где эта животина гребаная?
  Волына подергал створку окна, но та была насмерть прибита к раме.
  - А я хрен его знает!
  - Как же он выскользнул? - спросил Протасов, но, вместо разочарования, в его голосе сквозило облегчение. Земы медленно вернулись к люку. По пути Вовчик прихватил стопку желтых газет.
  - Нахрена? - удивился Валерий.
  - Просмотреть, - смутился Волына.
  - Идиот.
  Вместо того, чтобы внять, Вовчик потянулся за тулупом.
  - Чего добру пропадать, зема?!
  - Добру... - фыркнул Валера. - Где ты добро увидал, урюк? Своих, блин, блох мало?
  Волына уж начал разгибаться, когда замер, будто сраженный приступом артрита. Обернувшись, Протасов посмотрел на него с интересом:
  - Заклинило, блин?
  - Ни хрена себе?! - судя по тону, Вовчик наткнулся на НЕЧТО.
  - Что ты там раскопал?
  - А ты... - Вовчик запнулся, - лучше сам оцени.
  Кряхтя, Протасов присоединился к приятелю:
  - Мать моя женщина! - только и нашелся через минуту Протасов. У него перехватило дух. Через обнаружившуюся под рваным тулупом щель струился мягкий свет ночника, который по-прежнему горел в комнате. Нагнувшись пониже, Протасов разглядел обе кровати, застеленные старыми армейскими одеялами, а затем и стол, заставленный тарелками с объедками. - Это же наша комната... Мы ж отсюда, как на ладони, е мое!
  - А ты думал, брат. Как шлюхи за стеклом, по любому!
  - Это же что выходит? - чтобы ответить на этот вопрос, не требовалось ломать голову. - Что это падло долбаное нас с тобой, Вовка, как подопытных кроликов выпасало?
  - Выходит так, - согласился Волына, сглотнув ком размерами с тюк.
  - Вроде как охотилось? - добавил Протасов. От одной мысли о том, что они торчали, как стриптизерши в витрине, в то время как чьи-то недобрые глаза таращились с чердака, волосы поднялись дыбом.
  - Заткнем дырку? - предложил Волына.
  - Чем? Носом? Или болтом?
  - Если твоим, то пожалуйста.
  Повозившись, они все же заделали щель обломком доски, и лишь потом отправились восвояси. Первым на землю спустился Валерий. От пережитых треволнений у него сильно разболелся живот. Протасову загорелось облегчиться, а убогий дощатый туалет, древний и покосившийся, как Пизанская башня, возвышался над выгребной ямой в самом дальнем углу сада. За туалетом простиралось поле, соседствующее с заброшенным кладбищем. Протасов прикинул одно к другому, в сердцах сплюнул, вспомнил фешенебельные квартиры, в каких ему доводилось обитать, и решил, что как-нибудь перебьется до утра.
  Оставив ночник гореть, земы разобрались по кроватям. Сна ни у того, ни у другого, не было ни в одном глазу. Разговор, естественно, пошел о загадочном визитере, словно растворившемся на чердаке.
  - А такого, Вовчик, не бывает.
  - Да выпрыгнул он, пока мы с лестницей возились, - стоял на своем Волына. Объяснение выглядело притянутым за уши, но Вовчик был рад хотя бы такому. Протасов так не думал.
  - Что он вообще на чердаке забыл? - ломал голову Валерка. - Что у Ирки там ценного хранилось?
  - У нее и спроси, зема.
  Протасов пожал плечами. Он лично убедился, что чердак был пуст, как барабан. Чердак вообще не сарай, его за здорово живешь не захламишь. Пойди выпри что-либо по отвесной трехметровой лестнице.
  - Как же ему пустым не быть, если тот плуг все ценное на фиг уволок.
  Протасов пообещал утром же переговорить с Ириной по поводу этих мифических ценностей.
  Или, слышь, зема? - сказал Вовчик, в котором ночная встряска разбудила наклонности Эркюля Пуаро. Или Ниро Вульфа. Или хотя бы старого доброго (а по делу, никакого не доброго) дедушку участкового Анискина. - Слышь, зема? Все! Я понял! Это паршивец Иркин прикалывался. По любому. - В подтверждение своих слов Вовчик хлопнул себя по лбу. - Отвечаю! Ужастиков в видеосалоне насмотрелся, и это... - Вовчик запнулся, играя желваками. - Ну, вилы щенку!
  Протасов представил семилетнего Игорешку, застенчивого, очень вежливого мальчишку, и покрутил у виска:
  - Ты больной, блин. Не хрен ему больше делать.
  Иркин парнишка обожал книги. Чтение было его любимым занятием. Протасов такой преданности 'голимой макулатуре' ни понять, ни тем более разделить не мог, но, где-то в глубине души, даже испытывал определенное уважение к пацану.
  'Твой пацан, Ира, сразу видать, профессором будет. - Бывало, разглагольствовал Валерий, и многозначительно качал головой. - Надо его тоже в лицей пристраивать'.
  Правда, с книгами в селе была напряженка. У Ирины в доме книги можно было пересчитать по пальцам, а выбор, предлагаемый сельской библиотекой, оставлял желать лучшего. Протасов как-то расщедрился, и прихватил для 'пионера' пару книг на раскладке.
  'На вот, пацан, - проговорил Валерий, вручая подарок тем же вечером. К сказанному он хотел добавить что-нибудь значимое, запоминающееся надолго, но голову, как назло, заклинило крылатым Ленинским пожеланием 'учиться, учиться и учиться'. - Короче, читай, е мое'.
  Волына же долгое время не давал ребенку прохода: 'Нахрена книжки вообще надо, если телевизор имеется? Нет, умник, у тебя от этих книжек башка конкретно не пухнет?'
  'Смотри пацан, будешь много знать, скоро чердак сорвет'.
  Дня не было, чтобы Волына молча прошел мимо ребенка, пока Протасов не положил придиркам конец:
  'Отклепался б ты, Вовчик, от малого! Пока я тебе балду реально не проломил!'
  Как и следовало ожидать, Волына очень скоро подобрал кандидата в главные подозреваемые, и обрушился на него в праведном гневе:
  - Тут и мозги ломать нечего. Читатель хренов над нами прикалывался. Сто процентов, зема. Хотел, чтобы мы в штаны наложили. По любому! Ну, я ему сделаю вырванные годы!
  Протасов погрузился в глубокую задумчивость, продлившуюся минут десять:
  - Вовчик?! - изрек, в конце концов, Валерий. - Ты шаги хорошо, блин, слышал? Ты, блин, слушал или нет?!
  - Ну?
  - Жопой, да?
  Пока Вовчик переваривал оскорбление, Протасов разразился монологом:
  - Это, блин, что, по-твоему, детские шаги были, да? Может, у тебя уши из задницы растут? Ты дурак, да?!
  Крыть было нечем. По чердаку бродил некто, габаритами не уступающий каждому из зем. Не зема Вовчик, посадивший зему Валерия на копки баранки, но и не семилетний 'пионер'.
  - Ты, что, в натуре, не видел, как люстра раскачивалась? Чуть потолок не обвалился!
  - А если сопляк не ходил, а прыгал?
  - Со штангой, блин, на плечах?!
  Пацан весил самое большее, килограммов двадцать. Он и для своего возраста был мелковат.
  - Ну, - сломился Волына, - тогда я не знаю...
  - Ото ж, - вздохнул Протасов. - То то и оно...
  В комнате повисло тягостное молчание.
  - А если баба?... - начал Волына.
  - Вовчик, не гони беса. Ирка двадцать второй сон смотрит. Не хрен ей больше делать, как по чердаку вышивать, и за тобой, олигофреном немытым, подглядывать. - Протасов прищурился. - Вопрос в том, как он с чердака свалил? Вот что не ясно. Ладно. Давай. на боковую.
  Земы еще какое-то время поворочались в скрипучих кроватях и к пяти часам отключились. Ночник по обоюдному согласию сторон остался гореть до утра.
  Продрав глаза около полудня, Протасов и Волына обнаружили, что Ирина, по выражению Вовки, 'куда-то укачала'. Дети были в школе. Земы не торопясь позавтракали и принялись поджидать появления кого-нибудь из членов семьи, чтоб подвергнуть обстоятельному допросу.
  Волына взялся перебирать прихваченные с чердака газеты. По большей части то были распарованные фрагменты подшивки 'Вечернего Киева' за 79 й год, с вкраплениями 'Сельской жизни' и 'Правды', а также нескольких журналов 'Коммунист'.
  - Ну, чего, много накопал, Ватсон? - Протасов сморщил нос, растревоженный поднятой земой Вовчиком пылью.
  - 'Правда', зема...
  - Что, 'Правда'?
  - Вот название было. А, зема? Конкретное...
  - Точно, - согласился Протасов, - солидное погоняло.
  - Свет Коммунизма впереди.
  Гудят шаги идущих следом,
  Как молот сердце бьет в груди.
  За перевалы лет, к победам,
  Веди нас, Партия, веди! - продекламировал Вовчик с пафосом. Читал он не по слогам, но скверно, отчего немного походил на красноармейца, ударившегося между боями в политграмоту.
  - Что за говно? - удивился Протасов.
  - Стихи, зема. На передовице.
  - Такому поэту говна карету. Веди нас партия, веди, е мое. - Нараспев повторил Протасов. - Уже привели, гниды, дальше некуда. Ладно, Вовчик, хорош пыль трусить. У меня аллергия, бляха муха! И от пылищи, и от твоей драной в задницу партии.
  
  ***
  
  Первым из школы вернулся Игорешка. В синем полушерстяном костюмчике с погонами и канареечным китайским рюкзаком за плечами пацан показался Протасову воплощением устремлений Горбачева, силившегося скрестить летящий под откос коммунистический паровоз с капиталистическим спальным вагоном. Еще Валерий подумал о том, что в его детстве синяя форма считалась 'московской', в отличие от нашей, цвета шоколада, и надлежало здорово постараться, чтобы получить разрешение посещать в ней занятия. Впрочем, Валерий не успел развить эту мысль. Волына напал на мальчишку, как змея на канарейку.
  - Ну, пацан, достукался! Теперь прощайся с жизнью.
  Глядя на насмерть перепуганного мальчугана, Протасов сообразил, что тот ну ничегошеньки не знает.
  - Осади лошадей, Вовка. Коню ясно, что он не в курсе дела.
  - Коню ясно, а мне нет. Живо сознавайся, гаденыш! Ты там лазил, засранец?!
  - А я говорю, засохни. В общем так, малой... - плюнув на негодующие знаки, подаваемые Волыной, Протасов рассказал о ночном происшествии, чем еще больше напугал мальчишку. Игорь сидел, ни жив, ни мертв. Что-либо вытянуть из него представлялось бесполезной затеей.
  - Дохлый номер, земеля. Ты погляди, как его колбасит.
  - Ты не бойся, малой. Просто кто-то на чердаке шуровал, вот я и подумал, вдруг твоя маманя там что-то стоящее хранила.
  Ксюша задержалась в кружке художественной самодеятельности до пяти. Когда она переступила порог, Протасов слово в слово повторил свою историю. Девчонка не побледнела, а побелела. Протасов, вовсе не собиравшийся запугивать хозяйскую дочку до смерти, сам слегка расстроился.
  - Опять?! - ахнула девчонка, и прикрыла рот ладошкой.
  - Что значит, опять? - спросил Протасов.
  - Чует собака, чье мясо съела, - шептал в ухо Вовчик. Валерий предположил, что собака чует, где оно зарыто, но спорить не стал.
  - Вы его видели?! - спросила девчонка. Похоже, для нее это почему-то представлялось особенно важным.
  - Кого его? Дружка твоего? - вставил Волына, в духе Глеба Жеглова из 'Эры милосердия': Спрос в нашем деле - дорогого стоит, Шарапов.
  - Какого дружка? О чем вы, дядя Володя?
  - Тамбовский волк тебе дядя, соплячка.
  - Не видели, - вздохнул Протасов, делая знак Вовчику замолчать.
  - Увидим, мало ему не покажется. - Заверил Волына.
  Это было все, что земам удалось накопать к приходу Ирины. Хозяйка заявилась около шести, вымотанная, и злая как ласка. Протасов встретил ее в дверях и сразу огорошил новостью:
  - Слышь, Ирка?! Нас тут грабануть, короче, хотели.
  - Ограбить? - квартирная хозяйка остолбенела.
  - А я как сказал? - и Протасов в третий раз поведал о ночном инциденте. Врожденная склонность к мелодраматическим эффектам заставила его даже сгустить краски, и он был несколько разочарован тем, что история не произвела впечатления. Ирина молча разгрузила сумки, непроницаемая, как египетский сфинкс.
  - Ну? - не выдержал, в конце концов, Валерка.
  - Палки гну! Что, ну, Валерий?
  - Это блин, все, что ты хочешь сказать?!
  - А что мне тебе говорить? У меня на чердаке брать нечего. И в хате, между прочим, тоже. Выдумки это!
  - Ах, выдумки?!
  - Вы бы пили поменьше, да ночью спали, а днем - работали. И не будет всякая чушь мерещиться. А, то, понимаешь, нажрутся самогона... и давай по чердакам куролесить! Ты мне еще хату спали...
  - Кто это нажрется? - диалог свернул в неожиданную для Валерия сторону.
  - А хотя бы и он. - Ирина указала на Вовку, который стоял, раззявив рот. - Соседи все уши прожужжали, мол, взяла на квартиру ханурей. Этот, дружок твой, так и шныряет по селу: самогону в долг нальете? Самогону в долг нальете? На водку, значит есть, а квартплата, получается, побоку?!
  - Ты, это... - пробормотал Протасов.
  - Мне спиногрызов своих хватает!
  - Ты, Ирка, совсем уже...
  - Все Валерий! Мне детей кормить надо!
  
  ***
  
  До конца января никто больше не беспокоил зем по ночам, если не считать тяжелых раздумий о будущем, и эротических фантазий с участием Ирины. Февраль начался мирно, а вот ближе к Масленице земы опять услыхали ШАГИ. Загадочный ночной визитер снова застал Протасова и Волыну врасплох, хоть они и зареклись встретить его во всеоружии.
  - Где мой ППШ?! - орал Вовчик, подразумевая тот самый пистолет пулемет Шпагина, из которого некогда под Бахчисараем едва не укокошил Бандуру. - Где мой ППШ, зема?! Твою мать, а?! Куда ты его запихнул?!
  - Под койку! - сообразил Протасов, моргая безумными ото сна глазами. Стояла глухая ночь. Оружие довелось надежно укрыть - не дай то Бог, кто докопается. Та же Ирка или ее шкет читатель.
  - А?! - Волына грохнулся на колени, как собравшийся покаяться грешник, нащупал под столом ручку массивного обтрепанного саквояжа и изо всех сил потянул на себя. Саквояж выехал со звуком минующего тоннель поезда метро.
  - 'Калаш' мой давай! - дышал в затылок Протасов. Как и следовало ожидать, замки были заперты, а ключик отсутствовал.
  - Ключи?! - хором завопили земы, и бросились рыться по карманам, полкам и шкафчикам. Между делом они обзывали друг друга разнообразными нелитературными словами, приводить которые, пожалуй, не стоит.
  - Сейчас кочергой вскрою! - у Вовчика сдали нервы.
  - Я тебе башку, блин, вскрою! - вызверился Протасов. - Это ж батин чемодан, е-мое! Сколько на нем царапин сделаешь, столько у тебя на черепухе будет! - поиски продолжились с удвоенной энергией и, наконец, Протасову повезло.
  В следующую секунду саквояж распахнулся, и промасленные тряпки полетели с оружия, как стая чаек на морском берегу. Земы одновременно опустили предохранители и передернули затворы, дослав патроны в патронники. Эффект вышел такой, будто почетный караул, собравшийся салютовать по какому-то торжественному поводу, отработал команду 'Заряжай'. Земы повалили во двор, как сталевары со смены, громко матерясь по дороге.
  - Мочи на смерть, если что! - хрипел Волына, кидаясь за уже знакомой нам лестницей. Они приставили лестницу к стене и вскарабкались наверх, словно пожарный расчет на показательном выступлении. Обшарили весь чердак, едва не пристрелив друг друга сгоряча, но, как и в прошлый раз, ушли с чердака с пустыми руками.
  - Ну что, Вовчик? - сказал Протасов, пригибаясь, чтобы не врезаться в стропила. - Играл, блин, играл, но ни одной буквы не угадал? Так Абрамович говорит?
  - Якубович, зема, - поправил Волына, отстегивая диск и ставя оружие на предохранитель. - С 'Поля чудес'.
  - А какая разница? - Они вернулись к люку. Протасов повесил автомат на ремень. - Может, он невидимый, а? Прозрачный на хрен. Как в этом фильме... про невидимку? Ты понял? Чего скажешь, Вовка?
  - Может, и так...
  - Конкретно ловкая сволочь.
  - По любому, зема. - Волына высунул нос наружу. Морозный воздух, после чердака, обжигал и ноздри, и гортань. Развернувшись спиной к краю, Вовка забросил ППШ за спину, передал керосиновую лампу приятелю, и, опершись ладонями на карниз, принялся на ощупь нашаривать ступней верхнюю перекладину лестницы. Моряки, как известно, сбегают по крутым лестницам лицом вперед. Сухопутные делают это задом. Протасов и Волына принадлежали к этим, последним.
  Пока Вовка кряхтел, Валерка поглядывал на него свысока, и уже собрался было подогнать, мол, шевели же ты, лопух, копытами, пока я тут, на ветру, простатит не схлопотал, когда сообразил, что что-то пошло не так.
  - Зема?! - Волына вытаращил глаза, в позе бегуна, изготовившегося к низкому старту. Протасов подумал, что Вовчик напоминает человека, из-под которого незаметно выдернули стул, с какого тот имел неосторожность привстать. А потом Волына начал проваливаться.
  - Держи меня, зема! - призвал Вовка. Говорят, окруженные на Везувие гладиаторы Спартака спустились с отвесной скалы при помощи сплетенных из лозы канатов. Те же из них, кто сорвался, а таких было немало, летели в пропасть молча, чтобы не выдать уцелевших товарищей. Но, Волына не был гладиатором из последнего столетия не нашей эры. Вовка закричал на всю улицу. Протасов схватил его за шиворот.
  - Лестница?! - надрывался Волына.
  - Что, лестница, идиот?! - несколько секунд они балансировали на самом краю, как незадачливые альпинисты. Мышцы Протасова трещали от напряжения, Вовка был необычайно тяжел. Автомат 'Калашникова' соскользнул по плечу и, кувыркаясь, исчез за срезом крыши. Ругаясь, Протасов напряг все силы, как рыбак, подцепивший неводом большущую рыбу. И, таки вытянул Вовку наверх. - Фух, блин.
  Минуту они переводили дух, валяясь на старом шифере, как пляжники на морском берегу.
  - Ты, блин, хорек неумный, смотри, куда прешься, - сказал, отдышавшись, Протасов. - Урод, блин.
  - Лестница, зема... Ее нет...
  Встав на четвереньки, Протасов свесился через край. Луна спряталась за тучи, и ему с трудом удалось разглядеть лестницу, валяющуюся у торца дома. В горизонтальном положении она напоминала рельсы той самой узкоколейки, которую, как раз неподалеку, строил легендарный Павка Корчагин. Протасов обернулся к Вовке:
  - Как она упала, а мы не услышали?
  - С чего бы ей падать, зема? Если ни ветра, ни шиша...
  - Тихо! - шикнул Протасов, подбираясь. В доме что-то покатилось, по крайней мере, им показалось, что в доме. Звук был, как от перевернутого чугунка, только приглушенный, и донесся явно снизу.
  - Это не в нашей комнате?! - предположил Валерий, вскакивая. - А ну, за мной! - Вместо того, чтобы карабкаться по скату скользкому и ненадежному скату, Протасов нырнул в люк.
  - Ты куда, зема? - выкрикнул Вовка на ходу, в точности повторив этот маневр. В два прыжка одолев половину чердака, Протасов нырнул к щели, которую они на днях заколотили. Оттуда веяло теплым воздухом, очевидно, кто-то вновь расковырял дыру. Валерка прильнул к ней, но, в комнате внизу было темно. Насколько помнил Валерий, они оставили свет, когда побежали на чердак.
  - Эй! - гаркнул Протасов в щель. - Слышишь, чувырло братское?!
  В комнате снова что-то упало, когда какое-то существо метнулось к выходу. Скрипнули ржавые петли, и на мгновение Протасову показалось, что он различил черный силуэт в капюшоне, заслонивший проем. С учетом темени и угла зрения, на большее не приходилось рассчитывать. Потом настала тишина.
  - Держи его! - с некоторым опозданием очнулся Валерий, и разогнулся, как поршень в духовом ружье. Склонившийся над ним Вовчик отлетел в сторону, лязгнув челюстями и хватаясь за нос. Потом Протасов впечатался затылком в стропило, так, что из глаз посыпались искры. Но, это не могло его задержать. Через минуту земы уже были снаружи, карабкаясь по крыше, как парочка обезьян.
  
  ***
  
  - Ну, и где он?
  - Ушел. - Вынужден был констатировать Протасов. Сад, с высоты полета на бреющем, просматривался достаточно хорошо. Нигде не шелохнулась ни веточка.
  Теперь земам предстояло решить, каким образом спуститься на землю. 'Не звать же, е мое, на помощь'. Они обогнули крышу по периметру, но везде до земли было одинаково далеко. Правда, над парадной дверью висел зашитый жестью козырек, так Валерий засомневался, что он выдержит человеческий вес.
  - А провалится, Ирка такой кипеж устроит...
  - Можешь не сомневаться, зема.
  У обращенной к саду стены они нашли то ли яблоню, то ли грушу, подступающую к дому почти впритык.
  - Костей не соберем, - предупредил Вовка вполголоса.
  - Ты блин, что-то еще предлагаешь?! У тебя пропеллер, как у Карлсона? - Протасов первым приступил к спуску, нащупывая самые надежные ветки. Сначала все продвигалось недурно, но потом разразилась катастрофа. Раздался громкий хруст, а за ним испуганный вопль. Треск ломаемых по пути веток и, наконец, глухой шлепок об землю.
  - Ооо...
  - Зема, ты живой?
  - Пошел на х... идиот!
  - Тогда отползай, я следующий.
  Поверхность кажется особенно привлекательной, если на нее посчастливилось спуститься, черт знает откуда, отделавшись только царапинами и ссадинами.
  - Ладно, зема, - сказал Протасов. Он порвал штаны и ушиб колено. - Тарзанов из нас тоже не выйдет. Пошли искать автомат.
  
  ***
  
  - Ну, Вовчик, все на месте? - они зажгли свет и стояли в дверях, поводя стволами автоматов.
  Пока Вовка заглядывал под койки, с таким видом, словно был запуганным Бабаем ребенком, Валерий прошел к столу, чтобы обнаружить перевернутый чугунок с остатками каши.
  - Значит, не ошибся, - пробормотал Протасов. - Эта хрень и катилась.
  Вовчик задраил дверь и плотно зашторил окно.
  - Я этого стрюкана грохну, без балды тебе говорю.
  Протасов покачал головой:
  - Пацан ни при чем, зема. Я тень видел. Здоровую...
  - Чью, зема? Ты разобрал?!
  - Только, что в капюшоне.
  - Прямо в глаза нам прыгает, животина.
  - Прыгает, - согласился Валерий, убирая автомат под кровать.
  - Как же его поймать?
  - Не знаю, - вздохнул Протасов, запуская пятерню в волосы, подстриженные коротко, как у щетки. - Вот что... смотаешь завтра в охотничий магазин, Вовка. И прихватишь капкан, на волка. Нет, на медведя... Посмотрим, как он на одной ноге забегает.
  - Запляшет, зема, - подхватил Волына, очень воодушевленный этой выдумкой. - Военная хитрость, да? Я понимаю. Круто. По любому.
  - Ты так думаешь? - спросил польщенный Протасов. - Давай, короче, спать. Утро вечера мудренее.
  Теплая комната после мороза подействовала на Валерку, как снотворное. Даже, принимая в расчет обстоятельства, Протасов чувствовал, как слипаются глаза.
  - Все, зема. Глуши иллюминацию. Батарея, отбой.
  
  ***
  
  - Валерий?! - возникшая в дверях Ирина не потрудилась даже поздороваться. Утро выдалось пронзительно ярким, солнце заставило Протасова жмуриться, как потерявшего бдительность вампира. - Валерий? Кто яблоню в саду сломал?!
  - Яблоню? - он часто моргал, будто под веки попал песок. - Какую, в натуре, яблоню?
  - Ты мне дурака не валяй, остолоп здоровый! Что лестница в саду делает? Опять на чердак лазил? Что ты там позабыл?!
  - Я? Я позабыл?! - праведный гнев помог ему продрать глаза.
  - Все ветки обломал! Стояло дерево, никого не трогало. Мама моя посадила. Белый налив! Так тебе с дружком неймется! Все неймется им по ночам!
  - Ирка! - начал Протасов. Он не был прирожденным адвокатом, но, кое-что все же не мешало прояснить. - Хватит орать. Тут, ночью, такое было...
  - Слушать ничего не желаю! Значит так, готовь деньги. Сломал - плати. Я яблоки на базаре продавала. А теперь что - сказочки твои продавать?
  - Да ты чего, оглохла, в натуре?! Ночью опять кто-то приходил. Мы с Вовкой...
  - И хватит мне лапшу на уши вешать!
  Прежде чем Протасов открыл рот, дверь захлопнулась с такой силой, что со стены посыпалась штукатурка.
  - Ну, как тебе? - спросил Протасов, удивляясь, как это дверь теперь не вращается, словно в метро. - Сила есть, ума не надо, ага?
  - Дурная баба. Психическая, по любому.
  Земы провалялись в кроватях до девяти. Не удовольствия ради, а дожидаясь, пока уберется хозяйка. Когда она, наконец, ушла, Волына отправился к колодцу за водой, чтобы поставить чай и сварить кашу. Сразу после завтрака, по всем понятиям спартанского, Протасов наскреб несколько тысяч карбованцев, и вручил Волыне, как знамя полка.
  - На вот, Вовка. Смотай в город, привези капкан на мамонта. Такой, блин, чтобы и танк остановил. Понял? Сразу предупреждаю, пропьешь - убью.
  - А ты, зема?
  - Мне подумать надо.
  Выпроводив Вовку, Протасов завалился спать.
  
  ***
  
  В обед его разбудил Игорешка.
  - Дядя Валера? - глаза парнишки блестели, то ли с мороза, то ли еще от чего. Игорь переступал с ноги на ногу, как человек, которого припекло по малой нужде.
  - Что надо, пацан? - Протасов поскреб рыжую трехдневную щетину, сгодившуюся бы, чтобы чистить сапоги.
  Мальчишка набрал побольше воздуха, как ныряльщик за жемчугом перед погружением:
  - Я слышал, он к вам снова приходил... Мамка утром кричала...
  - Кто, он? - слегка опешил Протасов.
  - Ну... Гость...
  - Гость? - переспросил Валерий, и, в свою очередь, оглянулся, словно шпион. - Какой Гость? А ну-ка, малой, заходи.
  
  ***
  
  Когда без четверти три Волына переступил порог, с большим пакетом под мышкой, Валерий сидел с вытаращенными глазами и ртом, раззявленным, будто старое дупло.
  Игорешка понарассказывал Протасову такого, что волосы на голове, поднялись, как наэлектризованные. Причем, Игорь и не думал никого пугать. Он и сам выглядел взъерошенным, словно угодивший под ливень воробей. Сначала Протасов не верил ушам. Но, интуиция подсказывала, - щенок не врет.
  Волына опустил сверток на пол, и что-то металлически звякнуло.
  - Зема. У тебя такая рожа, будто ты без наркоза родил ежа.
  - Повтори ему, - Протасов повернулся к пацану.
  
  ***
  
  - Ты, пацан... это... по любому... - выдавил Вовчик через двадцать минут, когда Игорь, наконец, закончил.
  - А теперь на свою рожу в зеркале посмотри, - посоветовал злопамятный Протасов. - У тебя теперь такая... такая, блин, харя... - он замешкался, не подобрав подходящего сравнения. - Конкретно, короче, перекошенная...
  Но, Вовчик не спешил к зеркалу. Горло пересохло, как поверхность пустыни.
  - Водички плеснуть? - предложил Протасов услужливо.
  - Ты... это... - на большее Вовчика не хватило. То, о чем твердил молокосос, звучало полной ахинеей, и казалось иррациональным, как видения, случающиеся от употребления пива с димедролом, но... Но, ведь они оба слышали, как нечто невидимое или исключительно ловкое бродило по чердаку после полуночи. Из песни слов не выкинешь. Магнитное поле существует, нравится нам это, или нет. Хоть мы и не знаем о нем практически ничего, кроме того, что его можно использовать.
  - Почему ж ты сразу ничего не сказал?! - к Протасову постепенно вернулся дар речи.
  - Я думал, он больше не придет. И потом, дядя Валера, вы бы мне все равно тогда не поверили.
  Протасов подумал, что так и есть. Он и сейчас верил с трудом. По словам Игоря выходило так, что загадочный Некто, именуемый уважительно Ночным Гостем, появляется в доме изредка, и не только на чердаке, а и в других местах. Не живет, а именно появляется с периодичностью в несколько месяцев, с максимальным интервалом в полгода. Зимой и в начале весны чаще, летом реже. С каких пор? С тех, что Игорь себя помнит.
  - Он давно начал приходить. Как бабушка умерла
  - Кто он такой, пацан? - это был хороший вопрос.
  - Гость. - Игорешка отвел глаза.
  - Это не ответ, - заметил Протасов. - Давай, малой, объясняй.
  - Я толком не знаю, - пацан едва шевелил губами. - Но, вы его не бойтесь. Он не волкодлак. И не упырь. Он вас не обидит, если вы его оставите в покое. Не обращайте на него внимания, вот и все. - В иных обстоятельствах предложение 'не бояться', прозвучавшее из уст семилетнего 'пионера', вызвало бы у зем смех. Но, только не в этот раз. Вопреки своим словам, глаза Игорешки были круглыми и большими, как пуговицы на армейской шинели. А, искоса взглянув на Вовчика, Протасов отметил, что приятель напоминает пренебрегшего декомпрессией водолаза.
  - Эти волко... как их? Это что, оборотни?!
  - Волкодлаки у славян, вервульфы у германцев, - это люди, которые по ночам превращаются в волков. Те, которых заколдовали, не очень опасны. Те, что стали оборотнями по своему желанию - намного хуже. Упыри, они же вампиры - это живые мертвецы, которые ночами встают из могил, чтобы пить кровь людей и животных. Обычно вампирами становятся 'плохие' покойники или укушенные вампирами люди.
  - Хорошее кино, - перебил Протасов. - Что значит, 'плохие'?
  - Но, он и не домовой, - продолжал мальчишка, пропустив вопрос мимо ушей. - Домовые живут в доме, как правило, за печкой. Дворовые, обыкновенно, в хлеву. Или в сарае. А этот... этот приходит со стороны...
  - С какой стороны, пацан?
  - С кладбища.
  Пацан сказал это так серьезно и спокойно, что земы, переглянувшись, проглотили языки.
  - С чего ты взял? - дрогнувшим голосом осведомился Протасов.
  - Это не я, это Жанна так думала.
  - Какая еще Жанна? Откуда ты Жанну приплел?!
  - Я не приплетал. Она у нас жила. Весной, в прошлом году.
  - В смысле, комнату снимала?
  - С другими двумя девочками...
  - Нашу? - уточнил Протасов. Игорь еле заметно кивнул.
  - И что? Эта тварь поганая к ним тоже приходила?
  - Пожалуйста! - взмолился Игорешка таким голосом, что у Протасова выпал иней промеж лопаток. - Пожалуйста! Даже не шутите так! Он всегда может подслушать. Он, бывает, под окнами караулит...
  - Что еще говорила Жанна? - спросил Протасов, которому это все не нравилось до желудочных спазмов.
  - Жанна говорила, что это дух. - Игорешка перешел на шепот. - Душа какого-то человека, который умер плохой смертью. Она ищет покоя, а найти не может. Тело лежит в земле, а душа застряла на земле. Среди живых.
  - Ты гонишь, пацан! - не выдержал Вовчик. - По любому!
  - Вовчик, усохни! Продолжай, шкет. Что она еще говорила?!
  - Ничего не говорила. Потом она сама... исчезла...
  Протасов и Волына, как по команде, посмотрели друг на друга, чтобы обнаружить такие зрачки, которые бывают от передозировки альбуцида. И тут во дворе упало и покатилось ведро. Протасову показалось, что разорвалась осколочная граната, и он остался сидеть, парализованный, как муха в паутине. Вовчик, наоборот, вскочил. Дверь открылась, на пороге появилась Ксюшенька.
  - Ты здесь? - она в упор смотрела на Игоря, игнорируя обоих приятелей. - Что ты тут делаешь, Игорь? - Под ее не по-детски суровым взглядом Игорь стушевался и поник.
  - Мы разговариваем, - встрял Протасов. - Беседуем, чтобы ты поняла. Давай, заходи, малая. Вовчик, подай табуретку.
  - Если мамка узнает... - решительно начала Ксюшенька. В этот момент она как две капли воды походила на мать, только сбросившую десяток лет. - Живо сюда, Игорь.
  Пацан сделал шаг к выходу, но Протасов придержал его за плечо.
  - А я говорю, разговор имеется. Про духов, и все такое.
  Тревога, проглядывавшая в голубых глазах девчушки, уступила место ужасу. Это длилось одно мгновение, Ксюшка быстро взяла себя в руки. Протасов успел подумать, что для такой быстроты на руках должны быть толстенные 'мозоли'.
  - Не знаю, что он вам наболтал, но это все ерунда! - промолвила она с вызовом, но, все же зашла. Волына прикрыл дверь. Протасов показал на табурет.
  - Садись, малая. Хоть ноги и молодые, а все равно не казенные.
  
  ***
  
  - Зачем вы над ним подтруниваете?! - возмутилась Ксюша, когда Протасов закончил. - Он, ребенок еще, выдумывает разное, книжек своих начитается, про привидения, и сам в это верит. Но, вы, взрослые дяди...
  - Мы подтруниваем? - задохнулся Протасов. - Ну, ты, блин, вообще уже...
  - Ничего я не придумывал! - возразил мальчишка. - Так в книгах написано. О колдунах, ведьмах и нежити.
  - Выдумки! - фыркнула Ксюша. Это было сказано настолько безапелляционно, что Протасов обернулся к Вовке за поддержкой. И обнаружил на лице последнего облегчение гражданина, избавившегося от затянувшегося запора.
  - Так ты, малый, конкретный фантазер? - Волына даже исхитрился улыбнуться. - Сам такую фигню придумал? Сам, да?! Молоток! Пробрало! В натуре пробрало. По любому.
  - Зря вы мне не верите...
  - Говорил я тебе, пацан, тебе твои книжки боком вылезут! Мозги высушат, и все дела. Понял, зема?! У 'пионера' крыша поехала. Дочитался, короче. А голова, пацан, не резиновая.
  - Ничего я не тронулся!
  - Как пить дать! Свихнулся к Бениной бабушке. Однозначно.
  - Подождите, - попросил Протасов, но Ксюша встала и, взяв брата за руку, дала понять, что разговор окончен.
  - Погоди, погоди! - запротестовал Протасов.
  - Хватит! - Ксюша, чуть ли не силой, сдернула брата со стула и вытащила за дверь, легко, как школьный рюкзак. - Пожалуйста! Не приставайте к нему, ладно?! И мамке не говорите. Мамка разозлится.
  - Вот так вот... - растерянно протянул Протасов, у которого вопросов стало гораздо больше, чем с утра.
  - В чем дело, зема? Пацан - конкретный фантазер. И все дела.
  Валерка не разделял охватившей Вовчика эйфории. Наоборот. В глазах Ксюши он разглядел такой ужас, что ее слова про фантазера братишку казались даже не жалкой бравадой, а, скорее, латанием каких-то дыр, пока что неизвестных Протасову.
  - Вовка, ты мудак, - устало вздохнув, констатировал Валерий.
  - Почему это я мудак?
  - Это ты папу с мамой спроси.
  Протасов решил дожидаться Ирину. Хозяйка объявилась около шести. Солнце к тому времени наполовину закатилось за горизонт. Световой день в феврале короток. На землю опустились сумерки.
  Едва Ира переступила порог, Протасов насел на нее с вопросами, как папарацци на пьяную принцессу. Предупреждения Ксюшеньки 'ничего не говорить мамке' он проигнорировал, как сталинский генштаб шифровки Рихарда Зорге. И натолкнулся на каменную стену. Ира молча копошилась в кухне. Ужин был приготовлен Ксюшенькой, так что Ирина лишь делала вид, что по уши занята кухонной работой, последнее стало очевидно даже Протасову. Валерий торчал в дверях, Волына выглядывал из-за плеча приятеля.
  - Нет, Ирка, ты, в натуре, объясни, что за фигня, а? - Протасов протиснулся в кухню и оседлал ближайший табурет. Тот, как водится, заскрипел всеми своим деревянными членами. - Нет, е мое. Ты думаешь отвечать, или как?! - Чем больше она отмалчивалась, тем сильнее заводился Протасов. Волына регулярно поддакивал, словно депутат на партийном съезде.
  - В общем так, Валерий! - неожиданно холодно и твердо произнесла хозяйка, - тебя с дружком комната устраивает или нет?! Устраивает - давай плати - ты мне еще за прошлый месяц задолжал. А не устраивает: бери своего приятеля, собирайте манатки, и выметайтесь к чертовой матери!
  - Но... - открыл рот Протасов, деморализованный как кот, которому на голову выплеснули ушат ледяной воды.
  - И никаких но! - закричала Ирина, - Разговор закончен, Валерий! - по прежнему не глядя на Протасова, она вылетела из кухни.
  - Вот фурия, - протянул Волына, - натуральная, мать ее, мегера...
  - Ладно, Вовчик, - вздохнул Протасов, - пошли, короче, к себе. А то выгонит на улицу, в натуре.
  - Так это...
  - Что это? Тебе, что, блин, есть где жить?
  Приятели вернулись в комнату. Волына был не прочь поболтать, но Протасов отмахнулся:
  - Кончай базар, Вовка. Завтра вставать ни свет, ни зоря.
  - А капкан?
  - Запихни на чердак.
  - Один, зема? - Вовчик скорчил такую кислую мину, которой только делать кефир из молока. Потом его все же заела совесть, и он, кряхтя, подался во двор, бормоча про корешей, от которых никакого толку. Валерий укрылся с головой, и повернулся лицом к стене.
  Он уже почти заснул, когда Вовка вернулся с обескураживающим известием насчет новенького замка, украшающего ворота сарая.
  - Так что не будет лестницы.
  - Да ты что? - не поверил Протасов. - Вот корова... Намаханная на своем привидении.
  - А ты, думал, зема. Что будем делать, а?
  - Отложим до завтра, - поколебавшись, решил Протасов. - Давай, Вовка, спать.
  - Ты спи, а я покараулю, - предложил Волына. Протасов не стал возражать.
  
  ***
  
  Ночь, на счастье, прошла без приключений. Утро застало Протасова в постели, а Вовку на стуле, в обнимку с ППШ. Валерий первым продрал глаза, растолкал часового, и они по-армейски оперативно собрались. Протасов первым ступил во двор, вовсе не зловещий по утру. Вовка последовал за ним с опозданием.
  - Веревку проглотил, лопух? - на ходу обронил Протасов.
  - Сюрприз сделал. Для хорька. - Тоном заговорщика сообщил Вовка. - Капкан поставил. За порогом. Напомни, зема, чтобы сами не вляпались.
  
  ***
  
  Вернувшись из города за полночь, приятели окаменели в дверях.
  - Натуральный шмон, зема... - пробормотал Волына, обернувшись к Валерию за поддержкой. Но, тому нечего было предложить. В комнате царил невероятный хаос. Словно по ней пронесся ураган, или побывала банда налетчиков, или, милиционеры с санкционированным обыском. Вещи были вывернуты наизнанку и валялись, где попало, матрацы сорваны с лежаков. Стулья лежали кверху копытами, как вымершие от глобального похолодания стегозавры. Стопка старых газет, прихваченная Вовчиком с чердака, исчезла бесследно, как золото партайгеноссе Бормана.
  - Оружие? - одними губами сказал Протасов. Вовка ринулся на поиски и, жалобно завопив, повалился ничком. Это было так неожиданно, что Валерка не сразу разглядел капкан, висящий на стопе Вовчика, как пиранья на ляжке тапира.
  - Сними это с меня! - завывал Волына. Протасов искал подходящие инструменты. - Зема! Умоляю!
  Протасову довелось повозиться, сначала разжимая 'челюсти' капкана монтировкой, а потом накладывая тугую повязку. Это счастье, что у них оказались под рукой бинты. Пока Валерий трудился, Вовчик жалобно постанывал.
  - Сам виноват! - фыркнул Валерий, придирчиво оглядывая результаты своих стараний. - Радуйся, блин, что кость уцелела.
  - Как же, радуйся! - слабым голосом передразнил Волына.
  - В следующий раз будешь смотреть под копыта!
  - Следующего раза не будет! - с неожиданной яростью поклялся Вовчик. - Давай поймаем гада, изловим, блин, и на вилы! Чтобы понял, паскуда, что не в ту дверь постучался!
  - Да как ты его поймаешь? Если он неуловимый, а? Тут, Вовка, с кондачка решать не годится. Костей не соберем. Тут по-научному надо.
  - Как это?
  - Молча, блин. С пацаном надо пошушукаться.
  - С кем?! - не поверил Волына.
  - С сопляком Иркиным, вот с кем.
  - Ты, зема, белены объелся?
  - Пацан книги читает. Пацан грамотный.
  - Да пускай свои книги в задницу затасует! - в сердцах сплюнул Вовчик. - Вот что надо! - он потряс в воздухе ППШ, который каким-то чудом уцелел под кроватью. Протасов стукнул кулаком по подоконнику:
  - Вовчик! Ты что, блин, не врубаешься, что тут такая херня, против которой твой ППШ, как хлопушка против гонореи?
  
  ***
  
  Игорешка закашлялся во сне, и Ирина подумала, что сейчас он, скорее всего, проснется. 'Опять где-то просквозило...' 'Где-то?! В твоей халупе, да где угодно. Щели то повсюду'. Тепло уходило из дома через худую крышу, как будто той просто не существовало в природе. Сырость распространялась от земли, и это чувствовалось в каждой комнате. 'А у них опять обувь дырявая, пальцы через прорехи торчат, так чего ты спрашивается, хотела?' Скрипнула пружина, Игорь перевернулся на другой бок и затих. Ксюша что-то пролепетала во сне, и Ирина испугалась, что он таки разбудил сестру. Она спала гораздо чутче брата. 'А чему ты удивляешься, если у них разные отцы'.
  Ее спальню и детскую разделяла полая, зашитая фанерой перегородка в палец толщиной, и темный коридор со старомодным комодом, набитым бесполезным старым тряпьем, вперемежку с таблетками нафталина. В бедности поневоле становишься бережливым, но эта бережливость совершенно ничего не дает.
  'Надо бы сходить, укрыть Игоря', - подумала Ирина, прислушиваясь, но, что-то удержало ее от этого. Возможно, соображение о скрипучих половых досках в коридоре, и возможность натолкнуться в потемках на ведро или таз. Оно сработало на уровне подсознания, оставив Иру в кровати. Она натянула одеяло до горла, решившись выждать еще немного, чтобы дети покрепче заснули. Чтобы не услышали, как она уйдет.
  Лежа с закрытыми глазами, она отчего то вспомнила второго мужа Виталика, снабдившего ее Игорешкой, перед тем, как отправиться на зону за хищение колхозного ГСМ. Виталий был ничего, по меркам Пустоши его можно было назвать даже ласковым, и Ирка думала о нем с теплотой. В отличие от отца Ксюши, который был старше на восемь лет, любил выпить, а во хмелю не ведал, что творил. Ксюшу они зачали именно в последнем его состоянии, после дискотеки, в каком-то сарае. Мольбы перепуганной насмерть восьмиклассницы не возымели никакого действия, а его детородный орган показался ей подобием подзорной трубы. Ничего, кроме разочарования, боли и слез, она в те вечером не испытала. По возвращении домой ее как следует отстегала мать, а потом еще и вытурила взашей. Они с Гошей расписались через четыре месяца, когда будущая Ксюша уже лягалась вовсю.
  'И девчонка ладная получилась. И сердечная такая...'
  - 'А вот штука у него была... - добавила Ирина, уже почти заснув, - куда там иному коню... ведра тягать на такой, вместо коромысла'.
  Постепенно Ирину сморил сон. Комната уплыла куда то, вместе с обстановкой, в неизвестность и мрак, оставив хозяйку в той части дома, куда она только намеревалась идти.
  - Пришла? - констатировал один из мужчин. Они расположились за столом, жуя сухофрукты и потягивая холодный чай из пиал. - Садись, давай.
  - Ага, выпей с нами.
  - Давайте, лучше быстрее начнем. А то, дети проснутся... - выпалила она, чувствуя, как щеки пылают огнем.
  - Зачем просыпаться? - осведомился крайний слева, сверкнув белыми, похожими на искусственные, зубами. - Сейчас поздно уже...
  'Поздно', - эхом отозвалось в голове. Рустам, улыбаясь, будто мартовский кот, отодвинул стул, выудив откуда-то новую с виду купюру.
  - Ложись, как договаривались, и она твоя.
  Путаясь в пуговицах непослушными пальцами, Ирина избавилась от одежды, оставшись в одних трусах. Лучших, которые у нее были.
  - Зачем они тебе? - справился обладатель вставных зубов.
  'Точно, как на медосмотре', - подумала она, запуская пальцы под тугую резинку. Переступила босыми ступнями, покачнувшись, и чуть не потеряв равновесие. В голове набатом ухал пульс. Пол был шершавым, как наждак, а по щиколоткам веяло сквозняком. 'Господи, что же я творю?' - спросила Ирина, переминаясь с ноги на ногу. Они казались ей полными до несуразности, на левой белел старый шрам, оставшийся после падения с велосипеда. Три пары глаз, не отрываясь, следили за ее действиями. Ирина не была стриптизершей, и потому чувствовала себя не в своей тарелке. Мягко говоря, не в своей.
  - Ложись, - хрипло повторил Рустам. Чтобы не тянуть с этим делом, ожидание смерти хуже самой смерти, она послушно улеглась на кровать, вздрогнув от прикосновения простыни, холодной, как саван. И посмотрела в потолок, давно нуждающийся в покраске. Рустам, нагнувшись, положил обещанную сотку на живот, немного пониже пупка, который порывисто подымался и опускался. Ирина тяжело дышала. Купюра же была легкая, словно перышко. В общем, Ирке выдали аванс. Теперь его предстояло отработать.
  - Ноги раздвинь, чтобы мы видели, что купили, - предложил кто то, и она раздвинула, беспрекословно и молча. Утратив голову, по шапке не плачут.
  - 'Я еще могу отказаться, - прозвучало в голове, впрочем, неуверенно и тихо. - Пусть забирают свои проклятые деньги. Я этого не хочу'. Тяжесть внизу живота утверждала диаметрально противоположное.
  - За такую телку и полтораста бачков не жалко, - засмеялся Рустам, и мужчины дружно поднялись из-за стола. Ирка даже испытала облегчение, она побаивалась, что вдруг не понравится, они передумают, и заберут деньги. Опасения оказались напрасными. Ее фигуру можно было назвать полноватой, впрочем, полнота и белая кожа только добавляли ей привлекательности в их глазах. Это она поняла по зрачкам, а потом и не только по ним, когда азиаты сбросили одежду. 'Быстрее бы они начали', - думала Ирина, пока мужчины подступали вплотную. Их смуглые руки взялись за ее молочное тело, и оно дернулось от необычных ощущений. Тот, что с белыми зубами, ущипнул ее за соски, как будто проворачивал сразу два ключа от сейфа.
  - Ты не бойся, - усмехнулся Рустам, поглаживая ее полный живот. - Делай, что говорят, и тебе будет хорошо. Даже еще денег получишь. Верно я говорю?
  - Такой женщине ничего не жалко. - Согласился белозубый. Ирина решила последовать этому совету, и расслабиться. Теперь Ирина уже не стыдилась того, что делает. Какое-то время она еще стыдилась того, что ей нравится, как это делают с ней, а потом перестала думать, отдавшись во власть смуглых, как шоколад мужчин и своей страсти, немного похожей на безумие.
  Ладони, холодные в сравнении с ее кожей, принялись ласкать тело, как будто имели на это право. Что-то еще пробовало пробиться в голову, какое-то соображение на счет детей, которые вполне могут проснуться, и услышать, как их мамку раскладывают, словно последнюю шлюху. Ирка, отмахнувшись, закрыла уши.
  
  ***
  
  Когда, наконец, наступило пресыщение, за убогим окном начало светать. Азиаты оставили ее в покое, и она легла (а, скорее, упала) навзничь, переводя дух, и не в состоянии даже подняться. Тело было липким от пота и спермы, которая теперь напоминала клейстер вроде того, что покойная бабушка умела варить из муки. Рустам добавил вторую сотку, ее никто не собирался обманывать.
  - Заработала честно, слушай.
  - Давай, приходи завтра еще.
  - Хорошо, - прошептала Ирина, не особенно уверенная, что доползет до дому.
  - И девку свою приведи.
  - Девку? Какую девку? - как она не измоталась, а сразу подобралась, сжавшись, будто пружина.
  - Дочку свою. Приведешь, ладно?
  - Дочку? - она опешила, хоть и следовало ожидать чего-то подобного. - Дочку?
  - Ага. Ты что, плохо слышишь? Рустам, ты ее зачем за уши тягал?
  - Это не я, это Бакир.
  - Она же маленькая совсем. - Может, не стоило оправдываться, но, когда вас не имели разве что в ухо, сложно корчить разгневанную герцогиню.
  - Еще девочка?
  Ирина еле заметно кивнула.
  - Целка? Это хорошо. Давай, завтра приводи. Мы вдвое заплатим.
  Неожиданно Ирка начала задыхаться, хватая воздух ртом, как выброшенная на песок рыба. Она схватилась за горло, но, видимо, ком сидел глубоко. Так, что не выковыряешь, как не пытайся. Тогда она попыталась встать, мир покачнулся, и она обнаружила, что сидит в постели, дрожа и обливаясь холодным потом. С комода доносится тиканье старых часов, с боем, а за тщедушной стеной снова надсадно кашляет Игорешка.
  - О, Господи! - Ира закрыла лицо руками.
  - Мама?! - сказал перепуганный детский голос, и Ирина вскрикнула от неожиданности. Она не очень-то успокоилась, даже когда узнала дочь.
  - Что ты тут делаешь?!
  - Прости меня, мамочка! Но, ты так кричала. Снова та кричала, во сне...
  Ирина, со слезами на глазах, распахнула объятия, и Ксюша прильнула к ней всем телом.
  - Дитя мое дорогое...
  - Прости меня, мамочка...
  - Это ты меня прости.
  
  Глава 7. Тайна старого кладбища
  
  - Напрасно вы его рассердили, - выдавил пацан побелевшими губами. - Ой, зря! Не надо было за ним гоняться. А тем более, капканы ставить. Он же вас не трогал. А теперь запросто может. - Они сидели в хозяйской кухне. Пацан на грубо сколоченной лавке, земы верхом на табуретах.
  - Что значит, может, шкет?!
  - Мамка нам с Ксюшей строго настрого приказала: вы его не троньте. И он вас тогда, тоже...
  Протасов и Волына переглянулись.
  - Он вещи только один раз разбрасывал. Перед тем, как тетя Жанна пропала... - пацан будто бредил наяву. - По крыше ночью ходил. Под окнами топал... Я слышал... А, один раз, даже заговорил с нами.
  - Как это? - спросил Протасов, потея в скверно протопленной хате.
  - Мы с Ксюшей дома сидели. В тот месяц, что Жанна пропала. Мамка в город уехала. К тете Гале. И вот, только солнце село... Сидим. Тут голос мамкин из-за двери: 'Дети, откройте мне'.
  - Мамкин?! - перебил Протасов. - Мамкин, ты уверен, малой?!
  - Похожий очень. Только, хрипловатый немного. 'Откройте', говорит, дети. Я пошел отворять...
  - Ой, неумный! - воскликнул Вовчик.
  - Замажь пищалку, - зашипел Протасов.
  - Я думал, это мамка из гостей воротилась. И тут, Ксюша, как схватит меня за руку: 'Стой! Это не наша мамка! Мамка в гостях у тети Гали!'. А Гость снова: 'Детки, откройте мне'. Ксюша мне шепотом: 'Не открывай. Нельзя открывать!'. И Ему: 'Мы не можем открыть'. А он: 'Откройте, дети, я замерз'. Ксюша говорит: 'Уходи. Уходи, пожалуйста!'
  - И? - Протасов чувствовал себя астронавтом, у которого вот-вот разгерметизируется скафандр.
  - А Гость как заладил: 'Пустите меня, дети. Пустите. Замерзаю я'. Ксюша мне на ухо: 'У нас запасной ключик под козырьком на крыльце. Мамка о нем знает. А Гость нет'. Я Ксюше: 'А вдруг и Гость знает?'. А Ксюша: 'Так или нет, только Гость не смеет зайти, пока его не позовешь. Ты только молчи. Ничего больше не говори!'. Мы с Ксюшей под диван спрятались. За руки взялись... - голос мальчугана задрожал, и Протасов, не выдержав, потрепал пацана по плечу.
  - Не кипишуй, малый. Теперь этому клоуну конец. Чем закончилось?
  - Ушел он. Потоптался, потоптался, и ушел.
  - Маме рассказали? - прищурился Протасов. Игорешка кивнул.
  - Мамка испугалась очень. В церковь нас водила. Свечки поставила. Много свечей...
  - А следы? - спросил Волына. - Ты хотя бы какие следы видел? - Читатель, очевидно, помнит, что Вовчик некогда работал оперуполномоченным уголовного розыска. Игорешка замотал головой.
  - Не было никаких следов. Я утром искал. Только мои, Ксюшины, и мамкины...
  Вовчик встрепенулся, как человек, с трудом смахнувший наваждение.
  - Малый, ты кислоту, часом, не жрешь?
  - Никакой я не наркоман! Мы с Ксюшей слышали. А один раз видели...
  - Что видели, пацан?
  - Лицо. За стеклом. Белое такое, как у покойника. В капюшоне.
  Протасов поперхнулся.
  - В капюшоне?!
  - Вдвоем 'Момента' нанюхались. - Не так для собеседников, как для себя, провозгласил Волына. - Слышь, зема? Иркины 'пионеры' - конченые нарики. Наркоты до икоты. Без базара.
  - Заткнись, Вовчик. Не слушай его, малой. Чего еще знаешь?
  - Раз Гость вещи раскидал, значит вы ему не понравились. И он сердится. Хочет, чтобы вы ушли.
  - Куда это ушли?
  - Ну, съехали из дому...
  - Пускай закатает губу, - вставил Вовчик.
  - Тихо ты! Давай, стрюкан, не томи. Чего нам теперь делать?
  - Я не знаю, - Игорешка уставился в пол. Доски были крашеными. В общем, ничего интересного. - Только он... сердится, но еще не злится...
  - Ты это куда клонишь? Давай, выкладывай...
  - Он... - шмыганье носом, - может и убить вас... и нас тоже... или утащить с собой... - мальчишка принялся растирать кулачками глаза. Слезы выскользнули из-под пальцев и побежали по побелевшим щекам.
  - Ты гонишь, пионер! - взорвался Волына. - Мы с Протасовым сами, кого хочешь убьем!
  - Заглохни, Вовчик, - попросил Валерий. - Как, в натуре, интересно знать, ты его убьешь, если он и без тебя, короче, мертвяк?
  - Мертвяком он будет, когда я его на мушку возьму. Таким конкретным жмуром, залюбуешься, зема. Как задурачу полный диск в пузо!.. - Волына выдернул из сумки ППШ. У Протасова глаза полезли на лоб:
  - Спрячь ствол, плуг!
  Против опасений Валеры вид боевого оружия не произвел на мальчишку особого впечатления, будто Волына махал не пулеметом, а палкой копалкой, благодаря открытию которой неандерталец некогда продвинулся в гомо сапиенсы.
  - Вот, дурак! - выругался Протасов, подумав, что стоит пацану стукнуть участковому, и не оберешься беды.
  - Была у нас собака, - заговорил пацан, не обращая внимания на Вовчика. - Чернушкой звали. Мамка ее на рынке подобрала. Там сука ощенилась, а потом ее машина сбила. Щенки замерзли, а одного мамка принесла... За пазухой. Мы, сперва, в хату ее пустили. Но, она писала везде, у тахты ножки погрызла, а когда до мамкиного ватника добралась...
  - Как это, добралась? - нахмурился Волына. В селах не принято держать собак в доме. Пес на диване для сельского жителя выглядит почти так же нелепо, как если бы горожанин приютил в квартире лошадь.
  - Ну, до дыр проела. Так мамка ее на улицу выгнала. Посадила в будку, на цепь...
  - Зарубить надо было. За ватник. По любому.
  - Давай дальше, - распорядился Протасов, не зная толком, хочет ли услыхать развязку.
  - Чернушка в будке пищала, по ночам... Ночью во дворе страшно.
  - Ясен пень. К хате приучили.
  - Мы ей тряпок настелили. Но, она все равно скулила. И, еще лаяла так, что скоро охрипла.
  - Сбесилась, псина, по любому.
  - А потом... - мальчуган запнулся, ни в силах вымолвить ни слова. Протасов придвинулся поближе, положив могучую пятерню на куцее плечико 'пионера'. Он не был силен в обращении с детьми, своих у него не случилось, с чужими же он общался редко с тех пор, как бросил тренерскую работу.
  - Не дрейфь, пацан. Понял, да? Погляди на нас. Где ты еще таких здоровенных мужиков видел? Подпишемся, если что... - Протасов не успел закончить, хлопнула дверь, и в кухню влетела Ксюша.
  - Опять вы за свое?! Хотите, чтобы мамка узнала?!
  - Подожди! - Протасов, словно защищаясь, приподнял руку.
  - Гость у них вещи раскидал, - пролепетал Игорь, уставившись на ботинки. Ксюша опешила.
  - Как, раскидал?!
  - К хреновой бабушке, по любому.
  - Ты не психуй, - примирительно начал Протасов. - Мы ж ни черта не понимаем. А оно, видишь, как оборачивается.
  - Вещи раскидал!? - переспросила Ксюша.
  - Точно. - Протасов скромно кивнул. - Обозлился, понимаешь, за капкан...
  - Вы поставили на него капкан?!
  - А ты хотела, чтобы мы его в задницу лобызали?!
  - Так вы на него охотились?!
  - Смотреть на него, что ли!?
  - Лучше вам переехать.
  - Не гони, малая...
  - Да с каких таких пирогов?! - взорвался Вовчик, и Протасов испугался, что он снова вытащит автомат, и тогда уже точно неприятности гарантированы. Заселяясь, они наврали Ирине, будто гоняют машины из Тольятти. 'Такая работа, понимаешь? Триста лет за рулем, три века без сна, е мое. Партию пригнали, с АвтоВАЗа, и гуляй, пока тачки через автосалон не распродадутся. И снова, на Волгу, за орденами'. Ирина тогда пожала плечами, то ли поверив, то ли сделав вид. Если дети настучат про пулемет, Бог знает, что той взбредет в голову. Хотя, гонять машины, тоже не фунт изюму. На дорогах творится такое, что монтировкой никого не напугаешь. Прошло время монтировок.
  - Тихо, Вовчик. - Не делай волны, е мое. Дай ей сказать. С чего это ты решила, что нам надо сваливать?
  - Для вашего же блага.
  Девчонка повернулась к брату:
  - Пойдем, Игорь.
  - Чем с собакой закончилось? - спросил Вовка уже в спину.
  - Ее на две части разорвали, - не оборачиваясь, сказала Ксюша.
  - Кто разорвал?
  - Обереги в комнате повесить надо... - Ксюша уже вышла наружу. Мальчишка задержался в дверях.
  - Кого повесить? - не расслышал Протасов. - Чего повесить, пацан?
  Зато Волына, воспитанный бабушкой в деревне, сразу сообразил, о чем речь.
  - Это дело, по любому.
  - Обереги от злой силы. А еще чеснок помогает...
  - Малый. Ты про какое кладбище говорил?
  - Про заброшенное, дядя Валера.
  - То, что за вашим садом?
  Игорь едва открыл рот, как громко хлопнула входная дверь. Все трое вздрогнули. Из сеней зазвучал раздраженный голос Ирины:
  - Валерий, опять в хате накурено!
  - Нервы, блин, ни к черту, - пробормотал Протасов, смахивая пот со лба.
  - Валерий!? Что ты там ворчишь!?
  - Да то Вовка начадил.
  - А мне до лампочки, кто! - Ирина явно была на взводе. - Я же тебя русским языком предупреждала, чтобы у меня в доме не смалить.
  - Да не курил я, - вяло оправдывался Протасов.
  - Я тебя в последний раз предупреждаю!
  Диалог получился 'за глаза': Ирина кричала из сеней, Протасов 'отгавкивался' из кухни. Таким образом, субъекты перепалки находились вне зоны видимости друг друга, как военные корабли в современном бою, что, впрочем, совершенно не мешало обоим.
  - Еще раз курнешь! - предупредил Протасов Волыну, и показал на запасной выход. Валерий решил ретироваться, тем более, что к какому бы то ни было конструктивному обмену мнениями по поводу самого существования таинственного Ночного Гостя Ирина была неспособна. В этом Протасов убедился накануне.
  - Не буди лихо, пока оно тихо. Потопали, Вовчик.
  - Куда, зема?
  - На кудыкину гору, лапоть. Во двор, блин.
  - И хватит сквернословить! - донеслось до них из сеней. - У меня в хате дети малые.
  
  ***
  
  Земы очутились на улице. Скупое февральское солнце валилось за горизонт, как раненый под ватерлинию броненосец. Красноватые закатные лучи кое как освещали заснеженный пейзаж, но не несли ни капельки тепла. По мере того, как светило откатывалось на запад, с востока надвигались сумерки. Мир окутывала мгла.
  - Ну, что скажешь, зема? - Волына зябко поежился.
  - Что тут, в натуре, сказать? Холодно, е мое. Как в морге.
  Приятели немного помолчали.
  - Чего она окрысилась? - сказал Волына. - На ровном месте?
  Протасов пожал плечами:
  - Почем мне знать? Не трахает никто, вот баба и бесится.
  - Тут ты прав, - лицо Вовчика сделалось мечтательным. - Ирку драть и драть. Ух, баба, сладкая... Чего она нас не зовет, ума не приложу? Мы то завсегда пожалуйста. По любому.
  Протасов с сомнением покосился на приятеля.
  - Ты, видать, сексуальный гигант, раз у тебя стоит после вчерашнего. - Он кивнул в сторону чердака, в сумерках опять казавшегося зловещим.
  - Гигант, не гигант, а кое-что имеется. Чем богаты, так сказать. Что имею, то и введу, зема.
  Протасов хмыкнул. После визита Ночного Гостя ему стало не до секса. Хоть бы Ирина перед ним на животе ползала, хоть какая дива заморская. 'По фигу, в натуре'. Зловещие шаги на чердаке, разбросанные в беспорядке вещи и смертельный ужас в глазах детей заставили его всерьез задуматься об эвакуации. Дети уж точно не дурачились, одна Ксюшина фраза 'Съезжайте, пока не поздно' кое чего, да стоила. А сама Ирина молчала как могила. Почему, Протасов не знал. Валеру не растили богомольные бабушки, от одного вида черных ряс и надвинутых на лоб капюшонов ему становилось муторно. Не то, чтобы он отрицательно относился к религии, Боже, сохрани, нет. К религии Протасов относился ровно. 'Без фанатизма, в натуре'. Смирение по методу пожизненного заточения в пещерах, самобичевание до стигматов и иступленные поклоны лбом об пол наводили на него тоску. Нельзя утверждать, что на Валерия, чьи студенческие годы выпали на советскую пору, оказал влияние обязательный для любого тогдашнего ВУЗа курс Научного Атеизма. Все до единой лекции он откровенно проспал, и кошмары ему на парах не докучали. По прошествии стольких лет Протасов и под дулом пистолета из того предмета ни одной вразумительной темы не вспомнил бы. О чем целый семестр лектор распинался, 'хрен его разберет'. Экзамен Протасов сдал с лету: 'Бог есть? - Нету. - Молодец, 'пятерочка с минусом', и укатил в тренировочный лагерь на сборы. Но, и на хиромантию, заговоры, сглазы, заклинания и прочую чепуху ему было откровенно плевать. Когда в финале Перестройки марксистско-ленинская идеология рухнула, как подточенный термитами баобаб, образовавшийся вакуум заполнился чем попало. Всевозможными сектами, основательно потеснившими безнадежно закостеневшую Официальную Церковь, напоминающую филиал идеологического отдела ЦК с еще более извращенной идеологией и такими фарисейством, которое сделало бы честь самим фарисеям. А также целителями шарлатанами, оракулами аферистами, телевизионными врачевателями разных сортов, и прочими господами, для которых мутная вода после всеобщего распада - наилучшая среда обитания. Как раз ТО, ЧТО НАДО. Самых разнообразных брошюр, посвященных мистике, колдовству, и оккультизму вышло огромное множество. В советские времена эти темы подпадали под негласное табу, а в постсоветские поперли отовсюду, потому как природе не свойственна пустота. Протасов в наступившем многообразии ничего дурного не усматривал: 'Пускай себе, если без фанатизма'. Но сам ни во что такое не верил, брошюр тех не читал, а его отношение к лицам, озабоченным сверх меры блюдцами с гуманоидами, телевизионной святой водой и напророченными Нострадамусом катаклизмами характеризовалось одной незамысловатой фразой: 'Психопатов, блин, расплодилось - долбануться, в натуре, головой'.
  - Ну, и чего будем делать то, зема? - Волына сутулился на ледяном ветру.
  Все, что приходило на ум Протасову, сводилось к лаконичному слову 'сваливать'.
  - А может, пошел он на хрен, гость этот сраный? Чего он нам сделает?
  - Что сделает?! Задерет, к примеру. Как ту шавку.
  - А не слабо ему будет?
  Вовка! Иди, блин, поймай какую дворнягу и попробуй порвать на тряпки. Как порвешь - свистнешь. Я тебя против Леннокса Льюиса выставлю. Как Ленноксу трепанацию черепа сделаешь, нам бабла столько отвалят, опухнешь, в натуре, считать. В Вегасе будем кантоваться. И негритосок трахать.
  - Ниггерши говорят, так отсасывают, что наши против них гуляют...
  - А ты думал? У них рты видал какие?
  - Рты вне конкуренции, зема. Конкретные ротяры.
  Солнечный диск на треть скрылся из виду, похожий теперь на рубиновую тарелку в сушилке.
  - Может, шавку волки задрали?
  - Да какие, в натуре, волки, Вовчик?! Тут тебе что, Сибирь? Тут всех волков еще до войны перешпокали!
  - Тогда я, зема, не знаю... - Волына поправил на плече лямку спортивной сумки, в которой лежал пистолет пулемет Шпагина.
  - То-то и оно, - Протасов в задумчивости поглядел на сумку. - Ствол на кухне не забыл?
  - Обижаешь, зема. Что я, по-твоему, лох? Все ребра мне этот ППШ проклятый отдавил. А что?
  - Пока ничего. Дай, блин, подумать.
  Весь опыт, приобретенный Протасовым на ринге, был рациональным до мозга костей. Валерий не раз убеждался на собственной шкуре: когда пропускаешь хороший удар в голову, то обыкновенно валишься с ног, как бык на бойне. Не пропускаешь - не валишься, если, конечно, последнее заранее не оговорено. Став впоследствии рэкетиром, Валера, опять же на опыте убедился, что, когда с одной стороны стреляют, с другой, как правило, падают. Не делают сальто мортале, не крутят воспетых книгами про шпионов 'маятников', не отражают пули ладонями, а именно падают, частенько замертво. Что кровь из перебитой артерии можно остановить жгутом, что рваные раны полагается зашивать, предварительно вколов обезболивающее и сделав блокаду антибиотиком. Про исцеление наложением рук Протасов слышал, конечно, только вот с доказательствами было не густо. Валерий слишком долго (еще при незабвенном Викторе Ледовом) проработал в бригаде прикрытия 'беспроигрышной' лотереи или 'лохатрона', как ее окрестили в народе и милиции, чтобы верить заклинателям духов, провидцам, сновидцам, и прочей подобной публике. Протасов считал их шарлатанами, их бизнес тем же 'наперстком', только несколько навороченным, а тех, кто на подобную туфту купился, стадом ушастых лохов. Появление Ночного Гостя повергло Валерия в состояние глубочайшей растерянности. Оно было против правил. Протасов не верил в существование потустороннего мира. Как выяснилось, этот самый мир спокойно обходился без его веры.
  - Вот что, Вовка? Пошли.
  - Куда, зема?
  - Сейчас узнаешь.
  Они обогнули дом и медленно двинулись по заснеженному саду. Там их встретила тишина. Миновали дощатый туалет, очутившись на поляне, со всех сторон окруженной старыми фруктовыми деревьями. Посреди поляны, словно гигантский пень, торчало сколоченное из необтесанных досок строение.
  - Это еще что за корч?
  - Старая летняя кухня. Давно, видать, заколоченная стоит.
  Протасов подергал забитую гвоздями дверь. Окна с внутренней стороны были заклеены желтыми от времени газетами, и сколько Валерка не старался, ничего разобрать не смог.
  - Не по душе мне эта кухня, - сказал Протасов, приподнимаясь на цыпочки.
  - Меня от нее вообще тошнит. - Вовчик обернулся, но дом Ирины исчез за стеной деревьев. - Пошли отсюда.
  - Стремно, е мое?
  - До жути. По любому.
  - А нам еще шкандыбать, как до Москвы рачки.
  - Куда, зема?
  Вместо ответа Протасов зашагал дальше, внимательно глядя под ноги.
  - Чингачгук хренов? Следопыт, да?
  - Точно, - подтвердил Протасов. - Но, как назло, тонкий снежный ковер, выстлавший почву между деревьями, был словно пять минут из химчистки.
  - Валерка, куда ты ломишься?
  - Пацан сказал, будто Гость с кладбища приходит. Вот я и хочу разобраться, что к чему.
  Вскоре они вышли на огород. Тут снега тоже оказалось немного. Кое где мерзлая земля выпирала из-под белого покрова, как дырки в пододеяльнике. Протасов по-прежнему напрягал зрение, но никаких внушающих подозрение следов по дороге не попалось. Разве что ворона опорожнила желудок на лету, или приблудная собака пометила территорию. Собачьи следы, судя по размерам, были оставлены животным, не многим превосходящим кролика.
  - А здоровый у Ирины участок. И запущенный, конкретно.
  Оставив позади огород, приятели очутились на пустоши. Заснеженные крыши деревенских домов за спиной стали казаться вереницей спичечных коробков, по большей части прячущихся за деревьями.
  - Ну вот, мы у цели, - Протасов невольно понизил голос. Покосившиеся кладбищенские кресты чернели среди запорошенных холмиков, будто нарисованные фломастером. Стало еще холоднее. - Прошу, - он сделал широкий приглашающий жест. - Тебе туда, Вовка.
  - Только после тебя, зема.
  - Все там будем.
  - А торопиться не надо. - Иногда он бывал чертовски рассудителен.
  Пока приятели препирались у полуразрушенного забора, солнце нырнуло по макушку, окрасив местность цветом перезрелой малины. Тени стали длинными, а у зем кошки заскребли на душе.
  - Что ты тут увидеть собрался?
  Вопрос остался без ответа, натолкнув Волыну на догадку, что Валерий и сам не знает.
  - Давай, осмотримся, кругом бегом. - Протасов полез в один из проломов, делавших забор похожим на гигантские зубы после большой цинги. - Пошли, Вовка, двум смертям один хрен не бывать.
  - Это еще неизвестно, - слабым голосом ответил Вовчик, втискиваясь следом с тяжелым сердцем. На кладбище стояла абсолютная тишина. Снег лежал на могилах саваном. Каждый шаг сопровождался хрустом, пугающе громким среди безмолвия. Заброшенная часовня возвышалась над погостом, как воздетый к небу корявый перст. Полукруглая крыша пестрела прорехами, словно ее обстреляли из крупнокалиберного пулемета. Дореволюционная кирпичная кладка потрескалась во многих местах. Высокие стрельчатые окна таращились пустыми глазницами, массивные двери висели криво в ржавых стальных петлях.
  - Аж мурашки по коже, зема. По любому.
  - С церквями всегда так. - Вынужден был согласиться Протасов. - Покинутый храм - страшное дело. Внутрь заглянем? Раз не заперто?
  - А чего там интересного? - спросил Волына, и громко икнул. - Пол летучими мышами обосран. Пылюка, да мусор разный.
  - Ксюха рассказывала, заколочена, мол, часовня.
  - Бомжи, зема. Бомжи видать, облюбовали. Или пацанва открыла.
  - Пацанва, - фыркнул Протасов. Лично ему дверной провал напомнил раззявленную пасть, от которой разумнее держаться подальше. Они стояли посредине бывшей аллеи, проложенной некогда меду могилами. Теперь аллея походила на заснеженную тропу, уходящую от часовни к лесу. Небо из малинового стало фиолетовым, солнечный диск исчез. Зимой ночь наступает быстро, как в горах.
  - Скоро будет, как у негра в заднице, - предупредил Волына упавшим голосом.
  - Не вибрируй, Вовка. Знаешь, чего я в толк не возьму? Какого хрена Ирка так бесится, что и спросить ничего нельзя? Я вот во что не въезжаю, - продолжал размышлять вслух Протасов, - какого лешего она собаку на цепь посадила, если все знала? А?
  - Далась тебе та долбаная дворняга?
  - Ты мудак, Вовка. Она цуцика в жертву принесла. Ты что, блин, не врубаешься?! В ЖЕР ТВУ!
  Вовчик в изумлении разинул рот, такие мысли его голову не посещали. Они медленно зашагал вдоль могил, за которыми давно никто не присматривал.
  - Уже и внуки их, должно быть, поумирали. - Еле слышно пробормотал Волына. Протасов осторожно поднялся по выщербленным ступеням и заглянул в часовню. Внутри было темно, как в могиле.
  - Вовка. Не отставай.
  Волына плелся позади с видом приговоренного к смертной казни. Под подошвами заскрипела крошка. Звуки подымались к высоким сводам, отдаваясь эхом под куполом.
  - Ух! - выдохнул в морозный воздух Протасов.
  - Ух-ух-ух, - как живая, откликнулась часовня. Вовка вздрогнул.
  - Ты чего, зема? Нечего делать?
  - Эхо...
  - Ясное дело, что эхо.
  - Давненько тут не пылесосили, - заметил Протасов на ходу. Волына подумал, что он храбрится. Причем, выглядит все равно неубедительно. Примерно в центре помещения Валерка остановился, задрав голову к куполу.
  - Что, зема?
  - Померещилось, наверное.
  - Что, померещилось, е мое?!
  - Что следит кто-то. С хоров. - Понизил голос Протасов. Они встали плечом к плечу, изо всех сил напрягая глаза.
  - У меня тоже такое чувство, зема, - свистящим шепотом признался Волына. - Аж трусы к жопе прилипли. - Слегка дрожащей рукой Вовчик потянулся за ППШ. Передергивая затвор, выронил сумку, и она шлепнулась на замусоренный пол. Вовка, кряхтя, нагнулся за ней.
  - Смотри, зема? Прямо под ногами валялась.
  Протянув руку, Протасов завладел засаленной войлочной шапочкой, в которой с удивлением признал тюбетейку.
  - Тюбетейка, - пробормотал Валерий, возвращая находку Вовчику.
  - Обронил кто то, - заключил Волына.
  - Ты так думаешь? - возразил Протасов, полагая, что версия насчет потерянной тюбетейки выглядела бы несколько правдоподобнее, находись они в заброшенной мечети.
  - Можно носить, - сообщил Вовка, нахлобучивая тюбетейку на голову. - Чего добру пропадать?
  - Нашел, блин, добро. - Валерий двинулся вдоль стены, испещренной рисунками, по преимуществу, порнографического содержания. - Убивать за такое надо.
  - Точно, - поддакнул Вовка. - Хоть и круто нарисовано, зема. Нам бы пару таких картинок в хату. Вон ту бабу видишь, сверху, с расставленными ногами. Как живая, по любому.
  - Ага. И жениться не надо.
  Потом они обнаружили каменные надгробия, притаившиеся в густой тени. Поверх надгробий лежали тяжелые могильные плиты. Протасов потрогал одну рукой. Камень был шершавым и хранил под пылью какие-то надписи.
  - А ну, подсвети...
  Повесив пулемет на плечо, Волына выудил из кармана зажигалку.
  - Хоть бы керосинку додумались взять, - бурчал Протасов, силясь прочитать надписи. Буквы казались руническими, но, все же это была кириллица.
  - По церковному написано, - догадался Вовка, продвигаясь с 'Крикетом' над головой, как урезанная копия Прометея. Отвлекшись от чтения, Протасов насчитал с полдесятка надгробий, но, очевидно, их было больше. Потом Валерий обнаружил ведущую на хоры лестницу.
  - Тащи сюда свою задницу, Вован.
  - Лучше погляди сюда, зема!
  По голосу приятеля Протасов понял, что тот натолкнулся на нечто экстраординарное. Валерий одним прыжком очутился рядом. Волына молча показал на крайнее в ряду надгробие.
  - Сдвинута плита, - с придыхом сообщил Вовчик.
  Присмотревшись, Протасов убедился в том, что он прав. Между плитой и самим надгробием зияла щель толщиной в палец.
  - Гробокопатели постарались? - предположил Протасов.
  - Грабители б на место не ставили, зема. По любому.
  - Ты хочешь сказать... - начал Валерий, растирая похолодевшие уши, которые казались стеклянными.
  - Я ничего не хочу, зема. Пошли отсюда, пока целы.
  - Выходит, в могилу кто-то лазил, так, что ли?
  - Догадайся с трех раз, зема.
  Протасов сомневался, что хочет знать. Но, обстоятельства обязывали разобраться.
  - Пошевели извилинами, зема.
  Вместо того, чтобы последовать этому пожеланию, Протасов обернулся к окну.
  - Темнеет, блин!
  - Самое время делать ноги, - предложил Вовка. Мысль казалась исключительно дельной, но, обуздав поднявшуюся паническую волну, Валерий решил не отступать.
  - Надо бы сдвинуть камень, - предложил он, впрочем, неуверенно, и, как бы советуясь.
  - Зема, ты рехнулся.
  - А я говорю... - сказал Протасов, по своему обыкновению наклоняя голову, словно бык на корриде. Надо сказать, что предстоящая эксгумация не вызывала у него энтузиазма. Но, упрямство, которое Глеб Жеглов не без оснований полагал первым признаком тупости, было его отличительной чертой. - Надо, Вовка, и все тут!
  - Что ты там увидеть собрался, зема?! - чуть не плакал Вовчик.
  - Что то, да увижу. - В последних проблесках заката лицо Протасова казалось высеченным из гранита.
  - Зема. Богом тебя прошу! - взмолился Вовчик. Валерка, отмахнувшись, налег на плиту. Она подалась со скрежетом, но сдвинулась всего на сантиметр.
  - Что ты стал, чувырло братское, помоги! - срывающимся от натуги голосом приказал Протасов. Вовчик потянул носом, и поморщился, узнав этот запах. Было чертовски холодно, но запах тлена все равно присутствовал. И был сильнее, чем следовало ожидать, принимая во внимание почтенный возраст гробницы.
  - Зема, у тебя что, насморк?!
  - А ты рассчитывал, блин, 'Shanel ? 5' унюхать?!
  - Хорошо. - Противоестественно легко сломался Вовчик. - Будь по-твоему. Где наша не пропадала? Только, уговор такой. Придем сюда поутру. Посветлу. Заступ прихватим. И кирку, на всякий пожарный. И фонарь. Куда тут без фонаря?
  Протасов смерил приятеля долгим, полным презрения взглядом, и у того захолонуло: 'Иди, зациклится, чтобы сегодня, и точка. И никаких гвоздей'. Но, опасения были напрасными. Протасов нашел, что хотел. Подходящий повод, чтобы смыться.
  - Так и быть, Вовка. Твоя правда. - Он скорчил такую мину, какая полагается при неслыханном одолении. - По пожеланиям трудящихся, так сказать.
  Волына подумал, что Валерка, вопреки решительному виду, рад унести с кладбища ноги.
  - Пошли, зема.
  Они направлялись к выходу из часовни, когда Протасов неожиданно повалился на пол, будто солдат, сраженный шальной, невесть откуда прилетевшей пулей. Падая, Валерка взвыл страшным голосом:
  - Ы ы ы ы ы!!!
  - Ты чего?! - завизжал Вовчик, чувствуя, как в штанах потекла омерзительно теплая струя.
  - Вот е мое, фигня! - пока Вовка определялся с брюками, Протасов встал на четвереньки. - Чуть копыто не сломал, блин!
  Волына протянул руку. Валерий, отдуваясь, поднялся. Хлопнул по перепачканным пылью коленям, и принялся тереть ушибленную ногу. - Ни фига себе. А ну, глянь, обо что это я зацепился?
  - О крест, - сообщил Волына через минуту.
  - О крест?! - удивился Протасов, и хохотнул, довольно таки натянуто. - Я, Вовка, чуть джинсы, бляха муха, не замочил.
  Волына благоразумно смолчал. Его штанину потихоньку прихватывал лед.
  - Подумал, - продолжал Валерий, ухмыляясь улыбкой неврастеника, - мертвяк меня за щиколотку прихватил.
  - Тут крест поваленный лежит, - Вовчик неловко переступал с ноги на ногу.
  - Чего он здесь делает?
  - Притащил кто-то. Его, зема, с корнем вывернули. Из земли. Видишь, глина к концу прилипла.
  - А ну ка, подсвети, - приказал Протасов. Вовчик начал растирать зажигалку ладонями. Как высекающий искру абориген. Когда она ожила, выдав квелый, неуверенный огонек, приятели разглядели старый крест, некогда, вероятно, возвышавшийся над могилой. Крест казался ветхим, а прибитую к дереву металлическую табличку до дыр изъела ржавчина.
  - Тут, кажись, буквы какие-то.
  Прочитать надписи оказалось непросто. Коррозия превратила кириллицу в абракадабру. Земы стояли на четвереньках, как минирующие железнодорожную колею партизаны.
  - Это что, 'Пэ' первое? Или не 'Пэ'?
  - А не 'Лэ', часом?
  - Черт разберет, братишка. По любому.
  Сколько земы не тужились, а только и видно было, что фамилия покойника начинается на 'П' или 'Л', а заканчивается суффиксом 'ух'. Или окончанием 'ух'. Кому как больше нравится.
  - Пух, - предположил Волына, - или Петух.
  - Или 'Лопух', - сказал Протасов и оба, слегка расслабившись, заржали. - Может, такое дело, табличку отломаем? Дома при свете разглядим?
  - Э, нет, - запротестовал Вовчик, - побойся Бога, земеля. Это ж грех.
  - Тоже мне, блин, нашел грех! - отмахнулся Протасов, но руки забрал. - Как знаешь, Вован. Тогда, давай, срисовывай.
  Инициалы, правда, читались отчетливо - 'В.П.'. А вот ручка на морозе отказала.
  - Чего ты там возишься, баран?! - подгонял зему Протасов, пританцовывая, потому как мороз к ночи кусался по серьезному и через толстые подошвы инсул.
  - Шарик, зема, долго жить приказал.
  - Тьфу, блин, неумный. Сам ты шарик! Ладно. Я запомню, е мое. Виннипух, значит, Вє Пє. Понял?
  - Пастух... - неожиданно севшим голосом провозгласил Волына. Пастух, зема. Пастух Владимир Петрович.
  - С чего ты взял?! - Протасов весь подобрался, потому как страх сродни заразной болезни. А паника так вообще эпидемия.
  - Знаю, зема. Двигаем на хрен. - Вовчик решительно зашагал к выходу. Валерий поспешил за ним, решив повременить с расспросами. Земы ловко перемахнули кладбищенскую ограду и, поминутно озираясь, припустили через пустырь спортивным шагом. Они все наращивали темп, а на подходе к дому почти бежали. Вполне резонно предположить, что случись каждому из них проделывать путь в одиночку, забег потянул бы на спортивный разряд.
  
  ***
  
  Вернувшись в комнату, земы заперли дверь, забаррикадировали окно и вооружились до зубов.
  - Ну, Вован, объясняй! - приказал Протасов, когда все засовы были опущены, а курки поставлены на боевой взвод.
  - Пастух, - повторил Вовка, шуруя по карманам. - Вот, зема. Пастух Владимир Петрович. - Он протянул ветхую кальку, запечатлевшую какой-то чертеж.
  - Что за мура? - приподнял бровь Валерий.
  - Ксивы, зема. Я их среди газет нашел. Которые на чердаке валялись.
  - Что за бумаги?
  - Землеотвод, зема. План дома с участком.
  - Грамотный, да?
  - Один в один, как у моей матушки. В Цюрупинске. Был...
  - Что с того? - нахмурился Валерий, которому упоминание просаженной в МММ хаты действовало на нервы.
  - Сам погляди, - сказал Волына. Чертеж (а скорее даже эскиз) походил на нынешний дом Ирины, как эмбрион на новорожденного младенца. И все же определенное сходство просматривалось. Протасов узнал ту часть дома, где проживала хозяйка с детьми. Пристройки отсутствовали напрочь.
  - А где?... - начал было Протасов.
  - На год посмотри, зема.
  Валерий сверился с бумагами:
  - Ого? 61-й, е-мое?... Иркин дом?
  - По любому. Только до Ирки. Ирки в ту пору и в проекте не было.
  - И то верно.
  - А вот и имя хозяина указано. Пастух Владимир Петрович, - по слогам прочитал Волына. - Выдано сельсоветом Красной Пустоши.
  - Какой, блин, Пустоши?
  - Коммунистические заморочки забыл, да?
  - И кто этот Пастух гребаный? Как, по-твоему?
  - Ирку надо трусить.
  - Ее потрусишь, - засомневался Валерий.
  - Еще как, - не согласился Вовчик. - Если за жабры конкретно взять, и припереть, как положено, к стеночке... - на лице Вовчика появилось мечтательно плотоядное выражение, свойственное прирожденным палачам, - она тебе не то, что заговорит. Запоет. И яйца снесет, и в жопу поцелует. Как полагается.
  - Кем полагается? - спросил Валерий враждебно. - Мусорами, блин? У дяди Гриши опыта нахватался? В РОВД?
  - А ты думал, зема! - сверкнул глазами Вовка. - Как говорится, десять ударов по почкам, и человек меняется на глазах.
  - Мне это ни к чему, - решил Протасов.
  - Как это?! - возмутился Волына. - А если курва этого Пастуха того?... Грохнула?... А? Расчленила труп, и закопала на старом погосте? И вот он, теперь, а точнее, его дух...
  - Я с мертвяками не воюю, - вздохнул Протасов, - тем более, с такими, е мое, неспокойными.
  - Наш долг, зема...
  - Отвянь, - попросил Протасов. - Зарыла Ирка Лопуха, и на здоровье. - Его голову, ни с того, ни с сего посетила дурацкая детская считалочка: 'У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил, вырыл ямку, закопал, на табличке написал...'
  - А долг?
  - Заткни себе в анус. - Валерка улегся на кровать и натянул на голову одеяло. - Мент недобитый. Долг, долг. Чаю лучше вскипяти. И не балаболь, дай подумать.
  Думал Протасов минут пятнадцать.
  - Слышь, Вовка? Ты годы жизни того Петуха срисовал?
  - Пастуха, зема. Я ж тебе докладывал, ручка каюкнулась.
  - Идиот, блин.
  - Чего ты ругаешься, зема? Я и так помню. В 1924 м родился, в 1979 м окочурился.
  - Это сколько будет?
  - Спроси, чего полегче, земеля.
  Протасов, вооружившись огрызком карандаша и клочком газеты, занялся арифметикой. Вычислял он в столбик.
  - Ну, и, зема?
  - Палки гну. Не лезь, твою мать, под руку, - сопел Протасов, - убью. Значится так, е мое... Это будет... это будет... Пятьдесят пять, короче, выходит.
  - А Ирке который год, зема?
  - Тридцатка, кажись, стукнула.
  Пораженный внезапной догадкой Протасов вернулся к ненавистной с детства математике. На этот раз вычисления затянулись.
  - Выходит, Вовка, если тебя послушать, Ирка этого Петуха в пятнадцать лет грохнула?
  - А что такого, зема? - Ты о 'малолетке' вообще слыхал? Там такие звери...
  Протасов надолго затих.
  - Ты чего делаешь, зема?
  - Думаю я. Отклепайся.
  С мороза веки казались намазанными клеем. Стоило Валерке занять горизонтальное положение, как он поплыл, убаюкиваемый шипением поставленного Волыной чайника. Когда вода закипела, Протасов крепко спал.
  - Чайник поставь, - бурчал Волына, в свою очередь накидывая худое солдатское одеяло. При Союзе солдат ценили исключительно на словах, заставляя на деле питаться впроголодь и одеваться в подобие одежды. А укрываться пародиями одеял. Кто бы еще при этом о 'пушечном мясе' болтал?
  Лежа с закрытыми глазами, Вовчик принялся прокачивать в уме факты, как принято у разных матерых следаков и спецназовцев, если, конечно, верить ментовским романам. Постепенно логические упражнения перенесли его в пыточную камеру, оставив один на один с подследственной. Растрепанная и зареванная Ирина вздрагивала на стуле, закрывая, по возможности, срамные места. Затянутый хрустящими портупеями Вовчик вышагивал из угла в угол:
  - Дознание, - разглагольствовал Волына на ходу, - это такое следственное действие, понимаешь, грамотное, что я тебе сейчас вот как засуну под хвост, да как крикну 'От винта', да как крутану... Так и будешь, сука, вращаться пропеллером. И еще спасибо скажешь. По любому.
  В компании этих сладких грез Вовчик постепенно забылся. Ночью его подкараулила поллюция.
  Но, если не считать этого незначительного происшествия, ночь прошла на удивление спокойно. Уже под утро Протасов вскочил в поту, разбуженный великолепной идеей. Мысль, - 'Это, в натуре не мысль, это чисто конкретное озарение!', - показалась настолько удачной, что Валерка впотьмах бросился за карандашом. Мысль следовало немедленно записать, чтобы, не дай то Бог, к утру не выветрилась из головы.
  Вопреки опасениям, с наступлением нового дня идея не испарилась, словно роса с листа (с приходящими под луной идеями такое случается сплошь и рядом), а, напротив, даже обросла кое какими деталями, которые Протасов тут же ринулся вынашивать с тщанием хорошей матери, терпеливо дожидающейся созревания плода. Когда зема Вовчик, наконец, продрал глаза, Протасов практически выдал 'на-гора' замысел грандиозного плана, которым бы залюбовался и Макиавелли.
  - Ну, зема, какие на сегодня планы? - спросил Вовка, спросонья не узнав приятеля, казавшегося величественным, как египетский сфинкс.
  - Едем к Бандуре, - коротко отвечал Протасов.
  
  ***
  
  24-е февраля, четверг
  
  Проторчав у Андрея до обеда, и так и не придя к единому знаменателю, 'только время на шару убили, е мое', земы поплелись на остановку скоростного трамвая, где мы их, в конце концов, и обнаружили. На остановке Протасову и Волыне предстояло расстаться до вечера.
  
  ***
  
  - О! - воскликнул Протасов, собираясь подыматься на перрон. - Кажись, мой трамвай идет. - С лестницы послышался нарастающий гул, издаваемый дюжиной колесных пар. 'Скоростные' трамваи обыкновенно ходят в сцепке по трое, напоминая обрезанные поезда метро. Зато слышно их за версту.
  - Погоди, зема! - взмолился Волына. Давай, я с тобой!?
  - Ты возьми меня с собой, я пройду сквозь злые ночи... - передразнил приятеля Протасов, в точности скопировав интонации Пугачевой. - Ты чего, в натуре, глухой? Или языка человеческого не понимаешь? Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, уходили коммуняки, на гражданскую войну. Понял?
  - Зема?... А может, я это...
  - Нет, - отрезал Протасов. - Дуй на хазе. Жрачку сварганишь.
  Для задуманного Валерием мероприятия зема Вовчик годился, как бричка для полетов на Марс. Протасов ехал в гости к Армейцу. И, по правде сказать, вовсе не от того, что соскучился за стариной Эдиком, а совсем по другой причине. Дело в том, что Валерий отчаянно нуждался в машине. И, не в каких-нибудь там занюханных 'Жигулях', а в 'конкретной тачке, чтобы асфальт срывала, и виды имела'. Белый 'Линкольн' Эдика как нельзя лучше подходил этому определению. Шикарный лимузин с кожаным салоном и пятью литрами под капотом был как воздух необходим для воплощения того самого плана на ТРИ МИЛЛИОНА БАКСОВ, какой он выдумал на заре, и каким он уже успел похвалиться перед Бандурой.
  - Стремно, зема, в селухе. По любому! - канючил Вовчик.
  - А свалить ты него хочешь?
  - Не то слово, зема! До усерачки хочу.
  - Тогда не путайся под ногами. Чем раньше я тачкой разживусь, тем скорее мой план выстрелит, и мы из этой дыры чухнем, е мое. Усек?
  - Так точно.
  - Денег будет не меряно. Бабы, пиво, и море. Прикинь?
  - Прикинул, - отвечал Волына, и его бледное лицо тронула пародия улыбки.
  - Тогда мухой дуй в Пустошь. Я буду к вечеру.
  С этими словами Протасов развернулся на каблуках и понесся вверх по лестнице к перрону. Проводив кислым взглядом его могучую фигуру, быстро растворившуюся среди толпы пассажиров, Волына побрел к своему трамваю. Когда Вовчик по ступеням подымался в салон, вид у него был такой, словно он добровольно взбирается на эшафот.
  
  ***
  
  Вечер того же дня застал Вовчика в их унылой комнате, безнадежно 'куняющим' над кастрюлей кулеша, сваренного буквально из топора. Сделал дело, гуляй смело, гласит известная народная поговорка. Вот Вовка и гулял, поклевывая носом в ритме насоса с нефтяной скважины. За этим занятием его и разбудил автомобильный сигнал, почудившийся Волыне спросонья трубой, которая всегда зовет.
  - Кого это черт принес? - стонал Вовчик, выглядывая в закопченное окошко. Перекошенные, вросшие в землю ворота, не открывавшиеся за ненадобностью Бог весть сколько лет, ярко освещались фарами какого-то большого автомобиля. И тут Вовчика как ошпарили.
  - 'Иркины босяки стуканули в милицию про ППШ! - догадался Вовка, и его затошнило от страха, - это ОМОН! По мою душу!' - Глотая ртом воздух, он рванул к выходу, планируя уходить огородами, и уповая только на ноги. Он так перепугался встречи с экс коллегами, что позабыл даже о зловещем Ночном Госте, вскрытой гробнице и сваленном кресте с инициалами некоего гражданина Пастуха В.П. - 'Беги! Беги, Вовка!' - подстегивал себя бывший опер, а ветер свистел в ушах.
  Пока Волына, согнувшись как диверсант, несся к спасительной стене деревьев, хозяйский сынок, паршивец Игорешка, восхищенно сверкая глазами, распахнул ворота. Ослепительно белый и длинный, как яхта какого-нибудь очередного нувориша, 'Линкольн Таун Кар' Армейца закатил во двор. За рулем восседал Протасов. Кроме Валерки в салоне никого видно не было. На крыльцо вышла Ирина, а из-за материнского плеча таращила глаза Ксюшенька. Рты у обеих были открыты нараспашку.
  - Ни буя себе! - промолвила Ирина, в потрясении перейдя на ненормативную лексику, от которой она упорно и безрезультатно оберегала детей. Как зонтиком от дождя в наводнение.
  Волына, в свете фар, заметался, как заяц на дороге, ожидая грозных окриков напополам с матом: 'Стоять! Бояться! Милиция!'
  - Вовчик! - заорал Протасов, выбираясь из кожаного салона. - На войну собрался, Земеля?!
  При первых звуках Валеркиного голоса Волына уронил оружие и задрал обе руки к звездам.
  - Оба на, - засмеялся Протасов.
  И только тут до Волыны дошло.
  - Зема?!
  Ирина и дети были так поглощены роскошной машиной и самим Протасовым, непостижимым образом обернувшимся белым лебедем из гадкого утенка, в полном соответствии сказке Андерсена, что упустили из виду маленькую сценку, случившуюся между корешами. Сопровождаемый шокированными зрителями, Протасов величественно взошел на крыльцо.
  - В банк на работу пошел, - обронил Протасов мимоходом. - Водителем телохранителем. Боди... это, как его... - лоб Протасова собрался глубокими складками, но блатное словечко вылетело из головы, а судя по собравшемуся вокруг контингенту, помощи ожидать было не от кого.
  - Бодикипером, - подсказал Игорешка, сияя.
  - Молоток, малой! В курсе дела. - Протасов буквально расцвел. Страсть к 'прибеднению', свойственная значительной части нашего общества, была совершенно чужда самому существу Валерия Протасова. Заунывные стоны о 'поющих романсы финансах', и 'копеечках к копеечкам', складывающихся впоследствии в рубли, обобщаемые слоганом 'А в нас ничого нема', что часто, но все же далеко не всегда соответствует текущей действительности, обошли стороной его местами широкую и незапятнанную с этой точки зрения натуру. Протасов был хвастуном. Это пускай у очередного Отца Нации какие-нибудь скромные 'Жигули' 76 го года выпуска на страницах налоговой декларации (бумага вытерпит и не такое) до странности органично уживаются с бронированными лимузинами, виллами в три этажа, яхтами, и многомиллионными валютными счетами где-нибудь в далекой Швейцарии. К чести Протасова, он был вылеплен из другого теста. Он просто не знал слов 'цинизм' и 'ханжество'. Даже сидя в долгах по самые гланды, и без копейки денег в кармане, Валерка без устали сотрясал пространство вокруг себя громогласными россказнями о сказочном богатстве, которое он якобы безалаберно промотал. Идея представиться Ирине (при заселении) бедными водителями, перегоняющими машины из России, принадлежала куда как более прагматичному Вовчику.
  'Хорош, зема, бабками козырять, - зашипел тогда Волына на Валерия. - Тем более, блин, что и нету никаких бабок. Будешь корчить из себя 'нового русского', она тебе в момент квартплату утроит. По любому. Тем паче, что не живут 'новые русские' в таких сраных дырах, даже когда от кредиторов бегают'.
  Валерий вынужден был согласиться и, скрипя сердце, долгое время строил из себя бедняка (каковым на тот момент и являлся). Нереализованное бахвальство, таким образом, накопилось в нем, как перегретый пар в неисправном бойлере, перло изо всех дыр, грозя оборвать колосники с клапанами. Числясь у Ирины в бедняках, в 'голимых водилах', Валерий был вынужден и дальше держаться той же канвы, не взирая на сильнейшее желание, вылезая из лимузина, заорать на всю улицу:
  'Я реально поднялся, Ирка! Я теперь даже круче, чем раньше!'.
  Хотя это и было полной чушью. Машину он одолжил у Армейца после долгих просьб и унижений. С 'Линкольном' Армеец расставался тяжело, даже тяжелее, чем ожидал Протасов.
  - В банке теперь работаю, - скромно сказал Протасов, обуздав снедавших его демонов хвастовства чудовищным усилием воли. - Президента буду возить. Генерального. Я с четырнадцати лет за баранкой, чтобы вы все знали, е мое...
  - Вот и хорошо, - не растерялась Ирина. - Значит, долг за последние месяцы погасишь.
  Протасов, несколько оторопев, согласился.
  - Вовчик, там в багажнике жрачка. Вся в полиэтилене, как у белых людей. Из супермаркета. Тащи, короче, в хату.
  Кроме машины, Валера выцыганил у запасливого Эдика триста долларов в долг, и кое-что уже истратил. Причем, если машину Эдик одолжил на три дня, то с деньгами в душе попрощался.
  - За ужином, прошедшим так тепло, словно за столом сидела одна дружная семья: папа, мама, дети и дорогой их сердцу кузен, Протасов сделал Ирине предложение. Они только приступили к десерту:
  - Слышь, кума. Тут такое дело. Я тут это... кореша закадычного встретил. Он тренером трудится. Реально. Сборную тренирует. И этих... как их... юниоров. Чтоб ты поняла, о чем базар. Я подумал... не хило бы... твоему пацану спортом заняться.
  - Боксом? - испугалась Ирина, готовая сказать 'Нет, нет и нет!'. Бокс у Иры вызывал отвращение. В селе мужикам частенько доводилось биться, мордобоем крестьян не удивишь, но, чтобы за деньги и при скоплении народа? 'Один другого лупцует, и это еще спортом называется?'
  - Нет, - важно сказал Протасов. - Академической греблей, если ты в курсе.
  Ирина имела весьма отдаленное представление об этом виде спорта, но слово 'академическая' ей пришлось по душе.
  - Целый день на воздухе, е мое, - Протасов пошел загибать пальцы, - тренировки, талоны в столовку на Подоле (тут Протасов переборщил, талоны в столовую на Набережно-Крещатицкой выдавались в его юности, канувшей в лету вместе с СССР). Сборы в Украинке, там, а то и в Крыму. Потом сборная. Заграница. В институт физкультуры, опять же, зачислим. Поняла? Подальше, понимаешь, от наркоманов там, и шпаны разной.
  Ирина даже растерялась, с непривычки, куда это Валерия понесло? Что за приступ альтруизма, а может быть, даже и припадок?
  Но, потом она припомнила его обещание: 'Приподнявшись, немного подсобить старшей дочурке...' и подумала: 'Чем черт не шутит. А вдруг Валерий тогда не врал, а сейчас от слов перешел к делу?' Стремление держать Игорешку подальше от местных, из которых мало кто закончил хорошим, сыграло главную роль. Чем лучше оградить ребенка от такого повсеместного по нынешним временам зла, как наркотики и детская преступность, если ни спортом? И Ирина дала добро. На том они и порешили.
  Когда Земы остались вдвоем, Волына потребовал объяснений:
  - Какой банк, зема? Ты что, с дуба упал?
  - Не твоего ума дело, - надулся Валерий. - Будем с тобой конкретно подыматься, чтобы ты знал.
  - Тачка заики? - не унимался Волына. - Ты его что, замочил?
  Протасов только отмахнулся.
  - Какая гребля? Куда ты шкета Иркиного пристраиваешь? Какие такие талоны? Ты бы нам бесплатных талонов нагреб!
  - В тюрьме тебя бесплатно накормят.
  Волына сначала притих, а потом неожиданно спросил:
  - А чего тебе Эдик скажет, если Гость ночью тачку раскурочит?
  Протасов вылупил глаза и просто не нашелся с ответом. Упоминание Гостя, о котором Протасов в суматохе позабыл, мгновенно опустило его с небес на грешную землю. Уничтожение шикарной иномарки означало, прежде всего, жесточайший конфликт с Армейцем, и крушило план Протасова, в котором и 'Линкольн', и Игорешка, и много чего еще, имели по-военному четко расписанные места. Протасов почесал затылок:
  - Значит, Вовка, шуруй в машину ночевать. Если что, отобьешься.
  Совет не вызвал у Волыны воодушевления.
  - А это, блин, не совет. Это приказ. А это тебе в подарок, - Протасов протянул Вовке кулек с пивными банками.
  - А прокуришь салон, тут тебе и вилы, - бросил Протасов в спину Вовчику, который переступал порог с одеялом, пивом и ППШ под мышкой.
  Ночь, к счастью, выдалась тихой.
  
  ***
  
  Утром приятели встали рано. Вовчик вскипятил чай, Валерий осушил две кружки, в каждую из которых, по своему обыкновению, засыпал по пять столовых ложек сахару, и вышел во двор прогревать двигатель.
  - А я?
  - Хату, в натуре, охраняй. И, это, кстати... Провентилируй по соседям, знали ли они этого Лопуха? Вдруг чего наскребешь.
  - Пастуха, зема.
  - Без разницы.
  Хлопнув приятеля по плечу, Валера вырулил со двора и был таков.
  
  Глава 8. Оттепель в феврале
  
  День, 25 февраля, пятница
  
  Результаты первых же пробных тестов, проведенных специалистами центра матери и ребенка, оглушили Кристину Бонасюк. Она так долго хотела этого, она так безнадежно мечтала, с другой стороны, не смея и надеяться всерьез, что сначала не поверила ушам.
  - Я беременна?...
  У нее кружилась голова, а собственный голос доносился со стороны, будто прокручивалась лента с записью. - А какой же, какой срок?
  Андрею она решила ничего не говорить. На первых порах, по крайней мере.
  Пока Кристина находилась в стационаре, предоставленный самому себе Бандура взялся за обустройство их общего будущего. А, вернее сказать, материальной базы этого будущего, без какой грядущие дни выглядели серыми и неприветливыми. Тем более, что база, по разумению Андрея, давно была создана его избранницей. В медицинских же вопросах он решил полностью положиться на Кристину. 'Что я, гинеколог, в конце концов? Пускай сама с врачами разбирается, тем более, что ей палец в рот не клади. Сама сказала, чтобы не волновался, раз обыкновенная профилактика'. Их разница в десять с лишним лет тоже, безусловно, сыграла роль.
  'Кесарю кесарево', - решил Бандура, занявшись упомянутой материальной базой. Сложность заключалась в том, что пресловутой базой совершенно незаконно владел, (Андрей даже склонялся к определению узурпировал), действующий супруг Кристины, Василий Васильевич Бонасюк. Не будь этого чертового Бонасюка, и никаких сложностей не возникло бы. Отсюда напрашивался вывод: Бонасюка следует устранить.
  Планы ликвидации Вась Вася были многообразны и сложны в исполнении, зато убийственно действенны, и по-византийски коварны. Когда Кристина переехала к Андрею, он их воплощение отложил, но чтобы совсем отказаться?...
  - Да что я, по-вашему, дурак? Если Кристина старого пердуна жалеет, так это ее личные проблемы. - Оставшись в одиночестве, Андрей в тот же день принялся за старое, вызвав к себе Планшетова.
  - Опять будем Васька торбить через твоего гребаного предпринимателя Рубцова и его жену истеричку? - без энтузиазма поинтересовался Планшетов. - Провалим дело, и сядем, чувак.
  - Нет, - отрезал Андрей, - действуем напролом.
  - Как это? Звонок в дверь и водопроводной трубой промеж рогов? - еще мрачнее осведомился Юрик.
  - Не угадал, чувак.
  
  Продолжение романа по адресу
  https://www.smashwords.com/books/view/549558
  
  Другие книги автора
  
  Трилогия 'WOWилонская Башня':
  'Пропавшая экспедиция' (2012)
  'Новый Вавилон' (2013).
  '4891' (2014).
  
  Детективно-приключенческая сага 'Триста лет спустя':
  'Три рэкетира' (2003).
  'Охота на рэкетиров' (2004).
  'Будни рэкетиров или Кристина' (2005).
  'Расплата. Цена дружбы' (2006).
  'Месть. Все включено' (2007).
  'Конец сказки' (2008).
  
  Трилогия 'Рептоиды':
  'Правосудие в Калиновке' (2008).
  'Гнилое море' (2009).
  'Настоящее подземелье магов' (2011).
  
  Научно-популярная серия 'Проект Земля':
  'Тайна будущего - в Прошлом' (2009)
  'Матрица Катастроф' (2011)
  'Темные аллеи' (2012)
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"