Пока я пилотирую наш видавший виды болид, он вертит головой, словно пионер на экскурсии. Мы оставляем за кормой высотки, впереди - громада Южного моста. Расставаясь с Харьковским, спешу добавить, что приход частных капиталов в строительство (а он тут, что называется, налицо) лишил актуальности неизменный предновогодний блокбастер Эльдара Рязанова. Грядущим поколениям не понять, каким образом герой Мягкова ошибся адресом. И я полагаю, что это неплохо.
- Что там Харьковский... - начинаю я. - Ты, старик, еще Оболони не видел.
Скажем прямо, она действительно хороша. Ее башни так органично вписались в ландшафт, что всем не проживающим по проспекту Героев Сталинграда остается разве что систематически нарушать Десятую Заповедь, поминая ту самую слегка приблатненную, но исключительно желанную Машу, которая, как назло, не наша.
- По цене квадратного метра в центре мы недавно опередили Париж! - со сдержанной гордостью заявляю я, толком не зная, следует ли этому факту радоваться. И в числе ли я этого абстрактного "мы". - Так что пустыри обречены, как динозавры в ледниковый период. Наши "зеленые", конечно, не дремлют, но... очевидно, это плата, обязательная для большинства столиц. Я к тому, что реку не перегородишь ладонями. Провинциальный Киев скоро исчезнет. Может, даже уже исчез.
- Урбанизация, - добавляю я, полагая, что звучит красиво и к месту.
- Откуда столько денег, брат? - вопрос, который ставит меня в тупик. Ответ "от верблюда" не годится в принципе. Констатирую уныло:
- Если бы я это знал, старина, мы бы сейчас не сидели в пятнадцатилетней "Вектре". "Знал бы прикуп, жил бы в Сочи", - пел в 80-е Игорь Корнелюк. Немного пошло, зато вполне правдиво.
- Южный мост! - восклицает Мой Друг чуть погодя, и мы оставляем загадку строительного бума в покое. - Доделали-таки...
- Давно, - уточняю я, понимая, что для него конструкция материализовалась, словно по мановению волшебной палочки. Пока мы движемся с левого берега на правый, я думаю о поговорке про чужих детей, которые всегда растут быстрее своих. Что ж, поговорки не дураками придуманы...
Днепр
Под солнцем он отливает свинцом. Склоны тянутся вверх по течению и направо, за горизонт. Купола Лавры кажутся золотыми. Представляю ажиотаж среди воинства хана Батыя в 1240-м, ведь они думали, что это чистое золото. Ну и злы же они были, убедившись, что не все то золото, что блестит!
За мачтами стадиона "Динамо" (ныне - имени Валерия Лобановского) пробую отыскать Андреевскую церковь. Ничего не выходит, чересчур далеко.
- Говорят, Лобановского в свое время отчислили из КПИ, - сообщаю я как бы между прочим. - И я там одно время на волоске висел...
- У тебя мания величия. - Мой Друг усмехается, разглядывая титаническую статую Матери-Родины, угрожающе быстро растущую в ветровом стекле. Ее видать за версту. Матерь выглядит, как всегда, рассерженной. Сведенные брови и суровый взгляд выпуклых глаз невероятных размеров навевают строчки из Шевчука: "...Родина, еду я на Родину..."
- У нас тут таких не любят, - говорю я, похлопывая Друга по плечу, а он смеется в ответ.
Правый берег
Оставив Матерь вглядываться в дымку на северо-востоке, по Старонаводницкой карабкаемся на Печерск. Тут тоже есть на что посмотреть. Шикарные фасады напоминают глянцевую суперобложку, которую видишь, беря в руки книгу. Затем они расступаются - и мы в тени раскидистых крон. Внутри старого города, среди узких улиц и прохладных аллей.
- Тут гораздо меньше изменений, - говорит он, и я согласен. Все бы хорошо, если бы не трафик. Машин слишком много, в том числе дорогих. Не приведи Господи кого зацепить. Я думаю об обязательном страховании, которое мы восприняли, как допетровские московиты - кофе. После ремней безопасности нет необходимости пугать Моего Друга этими маленькими формальностями. Незастрахованный автомобиль для него - что для меня автомобиль без колес.
Продвигаясь медленно, почти ползком, минуем автодорожный институт.
- Университет? - удивляется Мой Друг.
- Университет, - подтверждаю я. - Так что, в определенном смысле, после медицинского и политеха, мы с тобой тоже - с университетским образованием. - Звучит по-булгаковски, что вдвойне приятно.
Площадь Славы не совсем та, что в юности. Стрела обелиска в парке едва видна за пышной листвой. Но мы замечаем ее одновременно и сразу.
- Пост "номер один"! - выдыхает Мой Друг. - Мы же тут на зимние каникулы стояли, лучшие из лучших в нашей школе. Особая честь... Ты, брат, еще форменные брюки ушил, чтобы они были как вошедшие в моду "дудочки"! И они таки лопнули, когда ты заступал на пост. А потом ты все боялся, что за эти штаны злосчастные тебя из комсомола вышибут.
Я легко, без усилий, переступаю в прошлое. Это тем более удивительно, потому что на деле никакого Прошлого нет. Настоящее оборачивается им, проваливаясь, словно вода через широкую воронку, чтобы исчезнуть навсегда, сохранившись в виде слаботочных импульсов коры головного мозга. Поверьте, исторические памятники не в счет. Они наши спутники в Настоящем, и не более.
Продолжая приглядывать за дорогой, я каким-то образом вижу караулку, где мы, советские школьники в хаки, играем в карты, пока военрук ушел. Ощущаю тяжесть автомата с просверленным стволом на плече, запах метана от "вечного" огня, и даже вкус котлет из столовой в Лавре.
- Между прочим, вкусные были котлеты.
- В юности все вкусное, брат, - соглашается Мой Друг. - А помнишь Славу Линева, он еще метаном надышался и брякнулся в обморок у "вечного" огня... - он перестает улыбаться. - А через год его в Афганистане убили...
Я хочу свернуть к памятнику павшим "афганцам", но мы уже проскочили подходящий поворот...
Мы покидаем Центр
Говорят, будто центральная часть Киева - на холмах. В этом утверждении - определенная недоговоренность. Вся правая часть на холмах, и местность порой напоминает одеяло, которое скомкали и позабыли расправить Титаны, которые, если, конечно, верить легендам, обитали здесь в Золотом веке. Я верю, почему бы и нет?
Вспомните хотя бы Святогора-богатыря, который в конце концов отыскал себе подходящий по размеру гроб. Жутковатая, между прочим, история.
Мы с Моим Другом скатываемся мимо Кабмина на Европейскую площадь. А оттуда, по Владимирскому спуску, - на Почтовую. Он предлагает свернуть на Майдан, но я кручу головой: "Не сегодня, ладно?"
Подвеска на брусчатке работает на износ. В салоне стоит гул, чтобы быть услышанным, надо кричать.
- "Мак Дональдс"! - это ему первым бросается в глаза. - Вау!
- Крестишься, белый офицер? Своих увидал? То-то я смотрю, паря, что ты из богатеньких. - В ответ на "вау!" цитирую по памяти Алексея Толстого. Больше ничего не остается. На Набережной попадаем в кошмарную пробку. Зато есть время поговорить.
- Скверно будет, если биг-маки вытеснят наши вареники с голубцами, - бросаю я вместо затравки, оглядываясь через плечо с видом пилота-истребителя Второй мировой.
- Катастрофа национального самосознания?
- Катастрофа национальных желудков и пищеводов, - говорю я. - Впрочем, есть одно качество, за которое я уважаю "Мак Дональдсы".
- ?
- Они не разливают спиртного.
На этот раз закупорка капитальная. Мы стоим, и хорошо стоим. Я же не против хорошо посидеть. - Хотел тебе обзорную экскурсию устроить, так ни пройти, ни проехать хоть смейся, хоть плачь. - Со вздохом пересекаю двойную осевую. Встречные водители понимающе пропускают, Доктор следит за маневром, как моралист на неизбежное зло. Пока мы прорезаем Подол, он успевает заметить, что движение по Днепру стало "жидким", зато рестораны стоят густо, будто гренадеры в строю.
- Мы волей-неволей научились считать, - поясняю я. - Бензин по 10 копеек за литр даже невероятнее нашествия марсиан. А рестораны... - я пожимаю плечами, - по-моему, котлеты по-киевски выглядят аппетитнее установок залпового огня "Град". Хотя, вероятно, и без пушек тоже нельзя.
- Надо, чтобы был баланс, - замечает он. Я полагаю, это золотые слова.
Маркеты, супермаркеты и мегамаркеты
- Ого! - восклицает Мой Друг, и я понимаю, что он имеет в виду. Мы едем по Проспекту Красных Казаков, не так давно переименованному в Московский. Зря, кстати, таблички перевешивали. Эту мысль оглашаю вслух:
- Зря, - говорю. - "Червонные" казаки, они же "Червонцы", - яркий пример революционеров, после революции загудевших в аутсайдеры. Для революционеров это привычное дело, возьмите хотя бы Робеспьера, Троцкого или Че Гевару. Не успевают еще остыть баррикады, как они уже принимаются выяснять, кто Главный Революционер, кто заместители главного, а кто, простите, и рядом не стоял.
А вас, мужчина, вообще в очереди никто не видел.
"Червонные" казаки закончили "свой поход" не на Тихом океане, как провозглашалось известной красноармейской песней, а в бараках сталинского ГУЛАГа. К счастью, мы перешагнули в XXI век, нравы стали гуманнее, и судьбы революционеров не столь драматичны. Ну и слава Богу.