Зуев Александр, Зуев Ярослав : другие произведения.

Цикл Рептоиды. Книга 1 Правосудие в Калиновке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Герои "Правосудия в Калиновке" - наши современники, обычные люди, по воле Провидения оказавшиеся в самом центре разгорающейся борьбы между силами Света и Тьмы, апофеозом которой станет последняя битва. Армагеддон, о котором мы знаем благодаря Откровению одного из двенадцати апостолов. Авторская аудиоверсия книги по адресу http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3644083
  Александр и Ярослав Зуевы
  Роман 'РЕПТОИДЫ'
  КНИГА 1
  'ПРАВОСУДИЕ В КАЛИНОВКЕ'
  
  Посвящается Винсенту и Федору, которые всегда были рядом,
  Владимиру Шемшуку и Дэвиду Айку, за то, что навели на мысль
  
  В основу этой книги ни в коем случае не ложились никакие реальные события, она целиком и полностью вымышлена, от корки до корки, и сюжет, и действующие лица, и, в определенной степени, страны - плоды воображения авторов. Словом, если кто себя узнает, то это его личное дело...
  
  И тогда соблазнятся многие; и друг друга будут предавать,
  и возненавидят друг друга;
  И многие лжепророки восстанут и прельстят многих;
  И, по причине умножения беззакония,
  во многих охладеет любовь;
  От Матфея, 24:9 - 12
  
  Ростовщика ненавидят совершенно справедливо, ибо деньги у него сами стали источником дохода, а не используются для того, для чего были изобретены.
  Аристотель, 'Политика'
  
  Не до жиру, быть бы живу, много горя над обрывом,
   а в обрыве - зла...
  В.Высоцкий
  
  Страна нуждается в героях, ххххх рожает дураков...
  Надпись на заборе
  у метро 'Петровка'
  
  I. День Девятый
  
  Продолжая держать правую руку за спиной, я протянул левую к ним из темноты, сосредоточившись на моторе, впавшем в кому под капотом. Мне ни разу не доводилось близко сталкиваться с устройством двигателей внутреннего сгорания, так что о принципах их работы я имел весьма приблизительное представление. Ведь пользоваться и разбираться - далеко не одно и то же, верно? Впрочем, сейчас это не имело значения. Я очень рассчитывал, что он заработает, я хотел этого, почти что слышал его приглушенное урчание в ожидании, когда водитель, добавив оборотов, перебросит передачу, приведет в действие валы и зубчатые шестерни, или что там еще, у машин внутри.
  - Что-то мне не по себе, - пожаловалась Ольга. Я видел, как она потирает плечи руками, словно от озноба, стоя у самого края скупого конуса света, отбрасываемого тщедушной подкапотной лампой. Мужчина, нагнувшийся над моторным отсеком так, что было видно лишь одну макушку, с заявкой на будущую лысину, вскинул голову, с тревогой покосился на свою спутницу, пожевал губу.
  - Это из-за Сереги...
  Мое прежнее имя резануло слух, хоть теперь, пожалуй, не принадлежало мне. Так еще недавно звали Журавлева, но он остался лежать на морском дне. Если, конечно, шторм, наигравшись, не выбросил изувеченное тело на берег. Могло случиться и так...
  Далеко, где-то над темной горной грядой на юго-востоке, пророкотало. Порыв ветра на секунду всколыхнул ветви у нас над головами и затих, словно первый вздох приближающейся бури.
  - До сих пор не могу поверить... - молвила Ольга. Ее муж, которому, как мне показалось, не терпелось вернуться к остывающему мотору, коснулся подбородка тыльной стороной чумазой ладони, оставив грязное пятно размером с пятак. Буркнул с досадой, сквозь которую угадывалась горечь:
  - Не одна ты не можешь...
  - Что же теперь будет?..
  Вопрос повис в воздухе. Мужчина, которому он был адресован, нырнул под капот. Спрятал голову в песок, промелькнуло у меня. Впрочем, иногда, ничего другого не остается...
  - Бедный Сережа... все это так нелепо... - пробормотала Ольга. Ее пальцы, в растерянности блуждавшие по предплечьям, остановились, впились в кожу. В глазах блеснули слезы. Или, они мне только почудились в неверном свете двенадцативольтовой лампочки? Как знать...
  - Нелепо, - устало согласился мужчина, снова появляясь на поверхности. К масляному пятну на подбородке прибавилась полоса сажи на правой скуле. На работоспособности двигателя это пока не сказалось никак. - Столько лет - коту под хвост...
  - Как ты можешь так говорить?! - вспыхнула Ольга. - Ведь он был твоим другом! А теперь он погиб!..
  - Теперь много кто погибнет, - мрачно парировал ее оппонент. Без малейшего намека на сарказм, просто, буднично, констатируя факт.
  Никто больше не погибнет, - возразил я мысленно, подумав, что, пожалуй, мог бы пообещать им это вслух, если б только не боялся напугать до полусмерти. Если б не рассчитывал, что стану последней жертвой войны, которую они так долго вели вслепую. Если б только не надеялся пронести мимо них чашу, из которой они заставили меня отхлебнуть, пускай даже невольно.
  А теперь уезжайте.
  Не знаю, услышали ли они меня, мои губы оставались сомкнутыми. Впрочем, это порой не имеет значения. На юго-востоке опять громыхнуло, теперь гораздо ближе, чем прежде. Первые крупные капли, тяжелее свинца и студеные, словно из полыньи, обжигающие, ударили меня по спине, забарабанили по бетонке, но я, даже не вздрогнув, остался стоять как вкопанный, повторяя снова и снова:
  УЕЗЖАЙТЕ.
  Через мгновение непогода настигла и их, все еще колеблющихся у безжизненной машины в ожидании чего-то. Я знал, ЧЕГО они рискуют дождаться, промедлив еще немного. И не хотел этого. Всем сердцем не хотел.
  Первые порывы бури оказались лишь впечатляющим вступительным аккордом, прелюдией симфонии, обещавшей быть - той еще. Мой бывший друг разогнулся, с грохотом захлопнул капот.
  - Не починил? - с чисто женской наивностью осведомилась Ольга. Игорь лишь ожесточенно отмахнулся, быть может, хотел дать понять, это не так-то просто. А, может, что какая-то досадная поломка, задержавшая их в пути - чепуха в сравнении с прочими, свалившимися на голову неприятностями. Я, в отличие от него уже знал, он здорово заблуждается, но полагал, что сумею это исправить. За тем, собственно, и пришел.
  Одно из двух, мои мысленные призывы или ливень, принудили их забраться в салон, уже, хотя бы что-то. Я остался снаружи, во власти тьмы, продолжавшей сгущаться, и урагана, стремительно набиравшего обороты. Деревья гнулись под натиском стихии, сверху ежеминутно сыпались обломки ветвей, но я не слышал ни треска, ни протестующих стонов древесины. Буря оглушила меня. Я даже не разобрал, как закашлял стартер, сообразил, что двигатель автомобиля заработал, лишь когда неожиданно ярко зажглись подфарники. Раньше Игорь выключил их, экономя заряд аккумуляторной батареи, та была на последнем издыхании.
  Легковушка, покинув мгновенно раскисшую обочину, неторопливо выехала на дорогу. Вильнула кормой, сбрасывая глину, прилипшую к скатам, начала медленно разгоняться. Я молча смотрел, как они уезжают. Следил, как тают за разделившей нас пеленой огни габаритов, как становятся двумя крошечными рубиновыми звездочками, как проваливаются за него. Когда они совсем померкли, я двинулся следом. Нет, конечно, не в надежде догнать, наши пути разошлись без возврата, это я осознавал гораздо четче, чем хотелось бы. Теперь, когда они оказались вне опасности, я больше не знал, куда идти. Я сделал все, что мог. Ливень хлестал меня тысячами бичей, я давно промок до нитки. Мне было все равно.
  
  II. Накануне
  
  Эта история началась во второй половине лета нынешнего, две тысячи девятого года. Если уместно, конечно, говорить о начале. По большому счету, наш мир устроен таким образом, что в нем нет четко проведенных границ. Начало и конец - понятия относительные, это я в общих чертах представлял себе даже до того, как умер. Впрочем, как показал мой последующий опыт, даже смерти как таковой не существует. Прекращение жизнедеятельности биологического организма означает для составляющих его элементов всего лишь последовательность химических реакций. Что же до элементарных частиц, то им, как и кубиками из конструктора Lego, без разницы, в какие комбинации складываться. Атомы, из которых были сотканы Хаммурапи и Цезарь, по сей день на планете в неприкосновенности. Может, даже присутствуют персонально в вас. Чем это, спрашивается, не вечная жизнь? Все мы - лишь причудливые формы бессмертной энергии, проявляющей себя то так, то эдак. Однако, хватит об этом, к делу.
  Итак, мы с женой Светой и нашей дочерью Юленькой сидели в столовой на черноморском побережье Крыма с вилками, занесенными над котлетами из папье-маше. Кто обедал в наших общественных столовых, пожалуйста, не дайте соврать. Первому, кто докажет, будто котлеты, которыми потчуют отдыхающих, из мяса, разрешаю бросить в меня камень.
  Дочке они категорически не понравились. Вы же знаете, у детей, зачастую, вообще некудышний аппетит, хотя детвора отчего-то любит сами столовые. Быть может, просто из-за перемены обстановки? Все-таки Юлька откусила кусочек и теперь жевала его с таким несчастным лицом, словно пыталась разгрызть мочалку. В любых иных обстоятельствах ей бы немедленно влетело от жены, но Светлане было не до дочки. Все дело в том, что мы ссорились. Как можно ссориться в самом начале отпуска, сидя у моря, о котором только и мечтаешь круглый год, глядя в хмурое небо мегаполиса, откуда на опостылевшие до тошноты крыши обязательно что-нибудь сыплется, то снег, то дождь? Как это можно, спросите вы? Ну, очевидно, можно, если у нас получалось.
  - Тебе обязательно нужно ехать?! - по тону жены чувствовалось, что она вот-вот либо расплачется, либо сорвется в крик.
  - Ну, а какие еще есть варианты? - спросил я примирительно. Но лишь подлил масла в костер.
  - Какие варианты?! - вспыхнула Света, сверкнув глазами. - Я тебе подскажу парочку. Например, ты мог бы послать своего дорогого шефа куда подальше!
  Я уныло вздохнул. Меня всегда раздражало, когда жена принималась с апломбом утверждать, будто Земля имеет квадратную форму, небо обыкновенно белого цвета, а облака, напротив, синие. Конечно, я мог его послать, без проблем. А заодно показать палец банку, которому третий год погашал кредиты, за квартиру и новую машину, 'Шкоду Октавию'. Зарплаты, которую Светлана получала в своей научно-технической библиотеке после недавнего повышения, вполне бы хватило на бочку, из которой Диоген некогда отправил по известному адресу Александра Македонского. Впрочем, может, не отправлял, а фразу насчет Солнца, заслоненного царем, выдумали позже, в рамках PR-проекта по продвижению новой модели пляжных зонтов? Откуда нам знать? Современный мир не изобилует философами, разбрасывающимися грантами, на которые можно жить припеваючи. Кто сказал, что двадцать три столетия назад было как-то иначе?
  - Ты же знаешь, как я обязан Юрию Максимовичу...
  - Как же, наслышана, - парировала она. - Он подобрал тебя, чуть ли не в гетто, выкормил, вырастил и заменил отца. А теперь будет кататься на тебе, пока ты не протянешь копыта! КАК Я ОБЯЗАН ЮРИЮ МАКСИМОВИЧУ, АХ КАК Я ОБЯЗАН! - передразнила она. - Может, бельишко ему простирнуть?! По-моему, ты ему давно отработал!
  Я дипломатично промолчал, хоть упоминать отца, с ее стороны, было - ниже пояса. Что же до того, что кто-то на ком-то катается... Как по мне, именно так и устроен мир, даром мы рождаемся без седла. Я носил упряжь за приличную зарплату и полный социальный пакет, все же симпатичнее миски овса...
  Мы немного помолчали, сосредоточившись на изучении тарелок.
  - Неужели без тебя нельзя справиться? - не выдержала моя жена. Уже без нажима, я понял, она скоро сдастся. Или даже уже сдалась. - Что, свет на тебе сошелся, Сережа?
  В том-то и дело, что нет. Незаменимых людей не существует. Не стоит угнетать себя этой изобретенной большевиками фразой, впрочем, и того, что она может прийти на ум начальству, тоже не следует упускать из виду.
  - Я отлучусь всего на пару дней, - я положил свою руку поверх ее, она легко уместилась в моей ладони. - Вы даже соскучиться как следует, не успеете. Одна нога там, другая здесь.
  - Мы уже соскучились, папочка, - сказала Юлька, шмыгнув носом.
  - Так надо, милая. Всего на два дня. Потерпи.
  - Ты обещал покататься со мной на 'банане'...
  - Обязательно покатаемся, - заверил я.
  - Хотя бы на ночь глядя, не едь, - попросила Света. - Переночуй с нами. Отдохнешь хорошенько, перед дорогой. Ведь завтра же все равно воскресенье.
  - В том-то и дело, лапушка, что завтра воскресенье, - сказал я. - Ночь в дороге, утром буду в городе. Часов в десять-одиннадцать, если повезет. Отосплюсь до обеда, а вечером засяду за бумаги, подготовлюсь к встрече с заказчиками.
  - Чтобы они провалились, эти твои заказчики! - Светка, фыркнув, отбросила вилку и та, жалобно звякнув, исчезла под столом. Юлька нырнула следом. Я машинально огляделся. С полдюжины голов обернулись в нашу сторону. Пансионат 'Морской бриз', куда мы ездили нашей маленькой семьей, который год, с тех пор, как родилась Юленька, относился к политехническому университету, как и библиотека, где трудилась Светлана. Публика тут отдыхала соответствующая, преподаватели, научные сотрудники и члены их семей. Никакой 'Мурки' день напролет, никакой 'Прасковьи из Подмосковья', которая еще хлестче, никаких матюков и пьяных драк. Это был один из главных плюсов 'Морского бриза' в наших глазах, хоть и цена путевок надо признать прельщала. Точнее она, конечно, была бы аховой, если бы они доставались без скидок. За жену с Юлькой раскошеливался, как ни странно, профсоюз. Страна без малого двадцать лет - в жутковатом состоянии первичного накопления капиталов, которому не предвидится ни конца, ни края, в университете же на удивление уцелел профком. Для меня, последние двенадцать лет вкалывавшего в бизнесе до седьмого пота, от зари до зари, без суббот, а иногда и воскресений, ее щедрый на путевки профком представлялся неким атавизмом, динозавром, чудом пережившим своих собратьев по минувшей эпохе партийных собраний и пионерских линеек. Вместе с тем, он уже не казался таким никчемным, как раньше, когда о капитализме мы узнавали главным образом из уст международных обозревателей ЦТ.
  - Пожалуйста, не начинай снова! - взмолился я. - Заказчики станут моими, только, если я как следует, расстараюсь. Кстати, как и деньги, которые нам заплатят в этом случае.
  - Только не попрекай меня своими деньгами!
  - Я и не думаю. Тем более своими, когда они наши. - Я склонился к жене, мы соприкоснулись лбами.
  - Обещаю управиться до вторника. Может, в один понедельник вложусь, и тогда во вторник разбужу вас к завтраку.
  Буря прошла, жена погладила меня по щеке.
  - Будь осторожен за рулем, Сережа. Не несись, сломя голову. Мы с Юлькой будем ждать, сколько потребуется.
  - Долго не придется, - пообещал я.
  Отставив тарелки с несъедобными котлетами, мы перешли к десерту. В 'Морском бризе' его роль обыкновенно исполнял компот из сухофруктов с овсяным печеньем гранитной твердости, по одному на нос.
  Света обмакнула свою печенюшку в компот, Юлька последовала ее примеру.
  - Полегче с зубами, - предупредил я, ухмыляясь.
  - В следующий раз, Сережа, едем в Египет, - сообщила мне жена с полным ртом.
  - Там лучше кормят?
  - Оттуда тебя вряд ли вызовут в офис...
  Ни в первом, ни во втором я нисколько не сомневался, загвоздка заключалась в том, что я не летаю самолетами. Вообще, никогда и никакими. Это со мной - с давних пор. Мы прожили со Светланой десять лет, душа в душу, но я никогда не рассказывал ей, отчего не переношу полеты. Даже не касался этой темы. Поставил перед фактом, и все. Не знаю, полагала ли она это блажью или даже странностью, сейчас множество людей летают куда угодно, а загранпаспорт давно стал обыденностью, просто приняла это как данность. Хорошие жены умеют это, Света же была - самой лучшей для меня, о другой я и не мечтал.
  Словом, мы взяли за правило каждое лето ездить на Черное море, реже поездом, чаще машиной. Светлана брала путевки на месяц, четыре недели, как полагала она, оптимальный срок, чтобы наша девочка, акклиматизировавшись, хорошенько оздоровилась. Эти наши четыре недели не вызывали восторга у моего начальства, а порой становились ему как кость в горле, по обстоятельствам, хоть, как правило, мне все же шли навстречу: я числился на отличном счету. Выдернуть из отпуска, правда, тоже могли, так что в 'Морском бризе' я частенько оказывался в подвешенном состоянии, и естественно, меж двух огней: жена встречала мои отлучки с моря в штыки, я не винил ее за это. Впрочем, в наше последнее лето я почти наверняка знал, что получил отпуск, как бы это сказать, условно-досрочно, что ли. Шеф предупредил меня, что понадоблюсь, когда я заглянул к нему в кабинет, подписать заявление.
  
  * * *
  
  Едва увидев меня с бумагой в руке, Юрий Максимович схватился за лысину, щедро усыпанную стариковскими пигментными пятнами.
  - Сережа, хотя бы недели через полторы, - взмолился шеф, - утрясете техническое задание с заказчиками, и, езжайте себе на здоровье. - Он сделал широкий жест, рука была натруженной, с вздувшимися венами, последние два года шеф безуспешно воевал с артритом.
  - Путевки... - промямлил я, виновато потупившись. - Светлана выбила, в своем профкоме...
  Я знал его тысячу лет, даже полагал тогда, как облупленного, помнил, конечно, сколь многим ему обязан. Но и в том, что за одними важными заказчиками обязательно появятся вторые, архиважные, затем третьи, и так будет до скончания века, тоже нисколько не сомневался. Кроме всего прочего, Юрий Максимович был моим посаженым отцом на свадьбе, а спустя несколько лет стал еще и крестным отцом нашей со Светланой Юленьки, разве я не мог рассчитывать хотя бы на некоторые поблажки?
  - Ладно - в конце концов смирился он. - Попробуем обойтись без тебя... - В расстройстве чувств Юрий Максимович порой переходил на 'ты'. Шеф сделал ударение на слове 'обойтись'. Не то, чтобы я испугался угрозы, хоть в бизнесе, как известно, не бывает друзей, а в коммерческом предприятии, как в большой семье - ушами не хлопают: кого можно без труда заменить, того и уволить - не большая проблема. Шеф не угрожал, скорее давил на совесть, чтобы я проникся, вообразив, как буду плескаться в волнах в то время, как ему доведется отдуваться за меня в поте лица.
  - Если понадобится, я приеду, - пообещал я, очень рассчитывая, что не придется, и, одновременно, сомневаясь в этом.
  - Да чего я тебя дергать-то буду, - пробурчал он, не очень-то искренне.
  Дернешь, и еще как, - подумал я.
  - Разве что, если будет аврал, - добавил шеф, поправляя очки. - Ты ведь не на Канары куда-нибудь?
  - В Алушту.
  - Ах да, я и забыл, - пробормотал Юрий Максимович, отпуская меня. Он, естественно, тоже знал, что я не летаю самолетами.
  
  * * *
  
  - Тебя отпустили? - буквально с порога спросила жена, когда я в десятом часу вечера вернулся из офиса. На ней был старый домашний халатик, перепоясанный испачканным мукой передником, ее большие зеленоватые глаза смотрели с тревогой, Света по опыту знала, вполне могут и не отпустить. Мне ужасно не хотелось ее расстраивать, я, конечно, понимал, что придется, но не видел причин делать это заранее. К чему?
  - А то, - пробормотал я.
  - Серьезно?
  - Серьезно.
  Взвизгнув, как девчонка, она прыгнула мне на шею. От нее пахло сдобой, принимая в учет муку на переднике, я заключил, что последние несколько часов Светлана провела на кухне, судя по запаху - пекла свои бесподобные плюшки, одно из коронных блюд.
  Мы поцеловались, прямо на лестничной клетке. Я подумал, что люблю ее как и прежде, как и много лет назад, когда мы только познакомились. Что наших чувств не съел быт, этот великий обжора.
  Слегка отстранившись, она заглянула мне в глаза. Ее лицо приняло заговорщицкое выражение:
  - Я сегодня пораньше положила Юленьку, - прошептала Света, каким-то образом прочитав мои мысли, женщины частенько умеют это, - так что, если ты не слишком вымотался...
  - Отличная мысль, - согласился я, переступая порог с ней на руках.
  
  * * *
  
  Мы выехали из города далеко за полночь. Я порядком устал, набивая машину всевозможной дребеденью: резиновыми надувными матрацами, Светкиным гардеробом, теплыми вещами про запас (на случай резкого похолодания), пляжными тапками, зонтами и прочими предметами экипировки, которых в принципе не должно быть много, но, тем не менее, никогда не бывает мало.
  Когда все было готово, мы с женой обустроили на заднем сидении 'Октавии' симпатичное гнездышко, я снес дочку на руках во двор, уложил в машину и укутал пледом. Юлька что-то пролепетала во сне, я поцеловал ее в лобик, и она успокоилась.
  - Вся в тебя, - шепотом сказала жена. - Спит как убитая. Из пушки не разбудишь.
  - Ну и, слава Богу, - откликнулся я и, оставив их во дворе, возвратился в квартиру.
  Перекрыв краны на кухне и в санузле, я бегло осмотрелся по сторонам, погасил в квартире свет, перевел телефон в положение автоответчика и, кинув прощальный взгляд на его зеленые светодиоды, перешагнул порог, последним, как и полагается капитану. Сбежав по ступенькам, забрался за руль и поворотом ключа запустил мотор. Пока двигатель прогревался, жена в свете штурманской лампы просматривала список нашей поклажи, который составила заранее.
  - Ничего не забыл? - спросила она, оторвавшись от бумаг, придававших ей сходство с референтом какого-то депутата.
  - Ничего существенного, надо думать. В любом случае, я не стану подниматься, говорят, это дурная примета.
  - А пистолет свой взял? - осведомилась Светлана, слегка поморщившись. Она не переносила никакого оружия. В принципе, пистолет, упомянутый Светланой, не был пистолетом в полном смысле этого слова, поскольку стрелял резиновыми пулями. Впрочем, их должно было хватить с головой, чтобы отпугнуть шпану, в случае крайней необходимости. Я владел пистолетом вполне законно, разрешение помог оформить вездесущий Юрий Максимович через какого-то старого приятеля в органах. Сразу оговорюсь, я даже в юности не фанател от оружия, хоть, по правде, в последнее время чувствовал себя с ним гораздо спокойнее, чем без него: число бандитов в городе перевалило опасную черту, за которой до беспредела - всего ничего. Света придерживалась противоположного мнения в отношении оружия, побаиваясь, что если мне когда-нибудь придется им воспользоваться, кто-то в ответ вытащит настоящий боевой ствол, и чем тогда закончится, предположить несложно. Конечно, могло случиться и так, оставалось надеяться, что оружие прокатится с нами в бардачке, и никто не нарушит его покой.
  Мы выкатили со двора под сосредоточенное бурчание Светланы (бумаги не давали жене покоя) и шуршание колес по гравию. Дома по проспекту Советской индустрии (отчего-то его никак не собрались переименовать, досадное упущение районного начальства), где нам три года назад удалось приобрести в кредит двухкомнатную квартиру, маячили темными башнями заброшенного замка. Редко какое окно светилось, и это было даже странно: после того, как Советская индустрия приказала долго жить, день у окрестных жителей перемешался с ночью. Быть может, настал сезон отпусков, и большая часть новоиспеченных горожан отправилась туда, откуда явилась, перед тем, как стать горожанами. К несказанному облегчению тех, кто тут родился.
  Я умышленно выехал поздно. После часа ночи дороги становятся относительно свободными, а сон, если и не отступает совсем, то, по крайней мере, не приходится подпирать спичками веки.
  - Кофейку мне плесни, пожалуйста, - попросил я. Света потянулась за двухлитровым китайским термосом, который держала в ногах, отвинтила крышку, протянула кружку с дымящейся раскаленной жидкостью, черной, словно нефть, и слаще патоки. Я сделал несколько глотков, смакуя каждый.
  - Съешь плюшку? - предложила жена. Пока я сдавал дела в офисе, не тратила времени понапрасну, напекла в дорогу плюшек и бесподобного рассыпчатого печенья по бабушкиному рецепту. Такого не купишь в супермаркете. Я поблагодарил жену, сказав, что еще не успел проголодаться и пока не хочу спать, ведь ничто так хорошо не прогоняет сон, как работа челюстей. И еще подумал о том, что десять лет - немалый срок, и если они прожиты в согласии, взаимопроникающая мимикрия налицо, и в этом нет ничего дурного. Наверное, нечто подобное и имели в виду авторы Библии, когда записали: оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два - одной плотью. Правда, я никогда не видел своего отца, что же до матери... Что же до нее, то она ушла так рано...
  Светлана, порывшись в сумочке, извлекла оттуда диск 'Roxette', вставила в магнитолу, отрегулировала громкость, чтобы не мешать Юльке видеть сны, посапывая на заднем сидении под плавное покачивание машины. Я снова улыбнулся, представив себя дома. Собственно, так и было, ведь дом - это не стены, а люди, которые дороги.
  
  * * *
  
  В полпятого на востоке забрезжил рассвет. Ночь обошлась без происшествий. В шесть мы миновали Задорожье, в половине восьмого оставили позади Гнилое море, разменяв восемь сотен километров на столько же полновесных кружек кофе и шестьдесят литров высокооктанового бензина. Машина и я высосали причитающиеся емкости до дна.
  В одиннадцать въехали в Старый Курган. Юлька к тому времени проснулась, и обозревала окрестности, потирая глазки кулачками. Я высмотрел симпатичную площадку на краю кукурузного поля, и мы сделали короткую остановку, умылись из канистры и почистили зубы.
  За Старым Курганом дорога постепенно углубилась в горы, или это они незаметно придвинулись и встали пред нами во всем величии. В Орлином снова остановились, купив ведерко персиков. На перевале любовались нагромождениями исполинских камней вдали, фантасмагоричностью пейзаж немного напоминал лунный. Сделали новую короткую остановку, набрали воды из целебного источника. Темп езды упал, наконец, вопреки усталости, я почувствовал себя в отпуске. Мы позавтракали курицей, которую Светлана накануне запекла в фольге. Я жевал больше для виду, аппетита не было - сказывалась бессонная ночь. Выкурил несколько сигарет, заработав укоризненный взгляд жены.
  На подъезде к Штормовому Юлька отключилась, побежденная бесконечными серпантинами и жарой, которая не заставила себя ждать, и прошляпила появление моря, такой вожделенной картины для горожан. Оно показалось нам около двенадцати.
  Миновав узкие и шумные улочки города-курорта, ослепительно солнечные в полдень, я выбрался на новую крымскую дорогу и поднажал, рассчитывая достичь цели до того, как Солнце, обосновавшись в зените, примется топить асфальт, превращая окрестности в раскаленную до предела духовку. Море теперь всю дорогу сопровождало нас слева, радуя глаз. Я думал главным образом о том, как бы быстрее в него окунуться.
  Как я и надеялся, мы прибыли в Алушту, когда бортовые часы показывали без четверти два. Ворота 'Морского бриза' оказались открыты нараспашку. Воспользовавшись этим обстоятельством, я зарулил прямо под главный корпус пансионата, где размещалась администрация.
  - Mission accomplished, - еще, помнится, сказал я, улыбнулся и заглушил мотор.
  
  * * *
  
  Светлана взяла на себя оформление формальностей, я - обязанности докера в порту назначения. Нам выделили люкс на втором этаже, он оказался на уровне, две смежные комнаты, цветной телевизор и душ. Балкон радовал глаз, окна выходили на море, оно было буквально - рукой подать. Корпуса 'Морского бриза' вытянулись вдоль линии прибоя, при этом утопая в буйной зелени старинного, разбитого еще при царях парка. С тыла подступали скалистые утесы, кое-где поросшие колючим, как металлическая стружка кустарником.
  Девочки отправились на обед, я отказался, влез под душ, открыл прохладную воду, направил рассекатель на макушку и простоял под напором с полчаса, пока Света с Юлькой не вернулись с несколькими прихваченными из столовой тарелками.
  - До вечера обязательно проголодаешься, - сказала жена, на скорую руку сервируя прикроватную тумбу. - Даже не рассчитывай, что я позволю тебе покупать на пляже всякую дрянь.
  - Не рассчитываю... - ухмыляясь, я присел рядышком, потянул носом. Прохладная вода забрала с собой часть усталости, разбудила аппетит, не волчий, наоборот, приятный. Вооружившись вилкой, подцепил парочку практически непереваренных макарон, обмакнул в подливу, на поверку оказавшуюся бесподобной. Уже работая челюстями, заметил, жена слегка взволнована. Не так, чтобы очень, немного. Прожевав, спросил, что такого стряслось. Вместо ответа Светлана шагнула к телевизору, по пути высматривая пульт. Пока одна тошнотворная реклама на ожившем экране сменяла другую, успел сообразить: раз жена ищет новостной канал, значит, дело явно не в том, что в столовой за нами закрепили какой-то неудачный столик, скажем, у прохода, где вечно гуляют сквозняки. Светлану расстроили какие-то новости, но, разве сегодня они бывают радостными? То аварии на дорогах, то пожары, то массовые отравления детворы в садиках и яслях, то гуманитарные прививки, от которых валятся с ног целыми классами. Что случилось на этот раз? Нас давно отучили от добрых новостей, дурные же мы приспособились фильтровать: не затрагивают персонально, и на том спасибо.
  Потерпев фиаско с телевизором, Светлана обесточила прибор. Я испытал облегчение. Признаться, был бы рад вообще отключиться от так называемого информационного пространства, хотя бы на неделю - другую. Сообщил ей об этом. Света передернула плечами. Я понял, ей не терпится поделиться.
  - Соседи по столику рассказали, в окрестностях Севастополя были серьезные беспорядки...
  - Беспорядки? - вяло переспросил я, нанизывая очередную порцию макарон, и думая о том, что тоталитарные времена, при которых перевернутые автомобили, битые витрины, слезоточивый газ и мелькающие по воздуху резиновые дубинки встречались исключительно в 'Международной панораме', канули в лету.
  - Говорят, татары хотели какую-то свою очередную землю отобрать, где то ли их старое кладбище находится, то ли еще что-то такое. А там сейчас - объект Черноморского флота. Радиолокационная станция, кажется. Ну и...
  - Бывает, - буркнул я с набитым ртом, полагая, сегодня сам черт не разберет, где защита национальных святынь, а где - обыкновенное рейдерство под ее прикрытием. Битва за квадратные метры земли, на каждом из которых - заманчивый ценник. А что сегодня важнее ценников? Разве только политика, самый ликвидный отечественный бизнес.
  - Много народу пострадало, - продолжала Светлана с таким виноватым видом, словно ей стало стыдно за соотечественников, что намяли друг другу бока. Или, что в наш первый день на море сообщает мне вести, без которых я мог и обойтись.
  Отставив полупустую тарелку, я чмокнул жену в щеку, посоветовав выкинуть все это из головы. В конце концов, мы ведь приехали отдыхать, а не участвовать в круглых столах, и, уж тем паче, в потасовках. Прошагал к Юльке, вывалившей на кровать гору привезенных из дому игрушек. Потрепал по волосам. Предложил девчонкам сходить на пляж, пока уже заждавшееся нас море не разволновалось, с него станется.
  - Дома еще успеем насидеться, январскими вечерами...
  Никто не стал возражать.
  
  * * *
  
  Море оказалось холодным до икоты, зато вода была кристальной, как слеза. Пока дочка копошилась на мелководье под присмотром жены, я заплыл до буйков, наслаждаясь могучим и одновременно плавным покачиванием миллионов тонн соленой воды, участником которого стал. Затем, держась за буек, полюбовался горами. Они высились на заднем плане отвесной стеной. Клонящееся к горизонту Солнце, не ленясь, тщательно прорисовывало мельчайшие детали, отчего вся панорама будто вышла из-под кисти великого художника. С севера, из-за обветренных зубатых пиков, набегали облака, белоснежные сверху, тронутые фиолетом у подбрюший. Спустившись ниже, разглядел крошечную фигурку жены, поплыл к ней, размашисто работая руками.
  Светлана поджидала на берегу с полотенцем. В белом лифчике от купальника и шортах, изготовленных из купленных в second hand джинсов, она смотрелась восхитительно. Пока я был в воде, стало ветренее, на море появились мелкие барашки. После того, как Юлька еще разок окунулась, мы сочли за лучшее покинуть пляж, хоть жена и растерла ее хорошенько, игнорируя протестующие вопли.
  - Вон уже, губы синие! - прикрикнула Светлана. Юльке пришлось подчиниться. И мне тоже. Акклиматизация - дело серьезное.
  - Здорово? - спросила жена, когда мы поднялись в парк. Вечерело. Волшебный запах можжевеловых зарослей щекотал ноздри. Кипарисы отбрасывали длинные ломаные тени. Из распахнутых окон столовой неподалеку доносился многоголосый перезвон посуды. Нам как раз накрывали на ужин.
  - Не то слово, - согласился я, и, ей Богу, не врал. Что есть счастье? Как это описать?
  
  * * *
  
  Шесть дней пролетели как одно мгновение. С отпуском всегда так - световой день кажется бесконечным, а истекает, будто щепотка песка через воронку стеклянных часов. О беспорядках в окрестностях Севастополя, взбудораживших жену по приезде, никто из нас больше не слышал, и не вспоминал. Телевизор, по взаимной договоренности, не включали, радиоточкой не пользовались, к разговорам соседей по столовой не прислушивались. Но, это не защитило нас. Юрий Максимович, мой неугомонный и вездесущий шеф, вспомнил обо мне на седьмой день. Позвонил утром около десяти на мобильный, благополучно онемевший почти на неделю. Мы как раз заглянули в номер после завтрака, Юлька забыла свои надувные нарукавники, Света - солнцезащитные очки и панаму. Оставив в углу кулек с подстилкой (шезлонгов в 'Морском бризе' было гораздо меньше отдыхающих, по одному на десяток, как винтовок Мосина в сорок первом году), я потянулся к прикроватной тумбе, откуда надрывался телефон, моя раскладная Motorola. Не удивился, взглянув на дисплей и узнав номер шефа, знал ведь, что так и будет. Мы сухо поздоровались. Шеф осведомился, как у нас дела, я, не удержавшись, съязвил, сказал, что, мол, недавно были ничего. Оставив мой сарказм без внимания, Юрий Максимович перешел к делу, заявив, что я понадоблюсь ему к понедельнику. Я сказал, хорошо, хоть ничего хорошего, по понятным причинам, не видел.
  - Кто это? - спросила Света, когда я нажал клавишу отбоя.
  - А ты как думаешь?! - я разозлился. Раздражение было не по адресу. Лицо жены осунулось, она все поняла по моим глазам. Не стала, как я ожидал, корить меня, что подвел ее в сто первый раз, со своей дурацкой работой, не сказала, что у других мол, детей отцы как отцы, уделяют внимание чадам, хотя бы в отпуске. Просто спросила, поникнув:
  - Когда ты едешь?
  Была суббота, первое августа.
  - В понедельник я должен быть в офисе.
  - То есть, завтра?
  Я покачал головой.
  - Сегодня вечером, когда Юлька уснет.
  Она была готова расплакаться и отвернулась, чтобы я не увидел слез. Я попытался обнять жену, но она высвободилась. Суббота была испорчена с самого утра.
  Мы сходили на море. Я немного поплавал с Юлькой, покатал ее на спине. Отовсюду неслись веселые крики и смех, но мы были - атоллом молчания. Высоко в небе летали парашютисты, влекомые катерами, я подумал, что напоминаю одного из них, меня тоже влекло, и я не мог с этим ничего поделать.
  В обед мы немного повздорили, сидя в столовой над несъедобными котлетами. Затем жена сдалась. Покончив с десертом, мы вышли на свежий воздух, после парилки внутри, он казался пронизывающим, словно вода из проруби.
  
  * * *
  
  Есть какие-то определяющие моменты в судьбе. Я всегда это знал, просто не мог объяснить словами, что чувствую на уровне подсознания. Представлял некое течение реки, олицетворяющее жизнь и изобилующее всевозможными крутыми поворотами и перекатами, а порой вообще разделяющееся на множество рукавов, когда не разберешь, ни где фарватер, ни сольются ли притоки с главным руслом хоть где-нибудь ниже по течению.
  Мы расположились на скамейке у белокаменной, наверняка, еще сталинской поры балюстрады, метрах в тридцати от воды, только гораздо выше. Отсюда, сверху, открывался великолепный вид на набережную и береговую линию, впрочем, похоже, мы не рисковали задержаться здесь надолго, погода начала стремительно портиться. В Алуште после обеда она вообще регулярно капризничала, кажется, я уже говорил. Из-за гор налетели лохматые тучи, зацепились грязными мокрыми брюхами за выщербленные хребты, устроили толчею и давку. Ветер стал тревожным, порывистым. Море поддалось общей лихорадке, загудело, от невозмутимой утренней глади в миг не осталось и следа. Сколько хватало глаз, появились барашки, их бесчисленные полчища наступали на берег, где вовсю зарокотал прибой, заухали волны, проверяя на прочность простертые в море волноломы. Пляж, и до того немноголюдный, окончательно опустел, шипучая пена, рассыпаясь миллионами капель, летела в редких зевак на высокой каменной набережной. Появился старый дедушка смотритель пляжа с охапкой пластиковых табличек 'КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО', принялся крепить их у лестниц, спускающихся к берегу. Я подумал, он слегка опоздал. На площадку у балюстрады упали первые капли, Светлана сразу засобиралась.
  - Пойдем в номер, Сережа. Еще не хватало, чтобы ребенка продуло.
  Я встал, нисколько не сомневаясь в ее правоте, все шло к тому, что вот-вот польет как из ведра. Кинул последний взгляд на море, тут и заметил мальчишку среди волн. Одним из первых, еще до того как с берега закричали: ЧЕЛОВЕК В ВОДЕ! В тот момент я, конечно, не знал, ребенок в волнах или взрослый, а вот насчет беды никаких сомнений не оставалось. Голова человека то появлялась, то исчезала среди пенных гребней, я каждый раз с содроганием ждал, что она больше не покажется. Так бы, вероятно, уже произошло, если бы не синий надувной матрац, за который отчаянно цеплялся несчастный. Правда, из-за того же матраца его сносило в открытое море, за линией прибоя это обычное дело, да и ветер, как назло, дул от берега, заставляя набегавшие волны щериться и яростно шипеть. Люди на набережной заволновались, фраза ЧЕЛОВЕК ТОНЕТ, пошла эхом гулять над головами, толку от нее по понятным причинам, было немного. Я не сразу разглядел молодую женщину, шатаясь и заламывая руки, она металась у самой кромки прибоя. Тогда и догадался, в беде ребенок.
  Есть некие определяющие моменты в судьбе, об этом я уже говорил. Не знаю, плод ли они случайных конфигураций множества самых разных событий, складывающихся то так, то эдак, в большом калейдоскопе под названием Жизнь, или Провидение, о котором говорят и пишут, существует на самом деле. Понятия не имею также, Что и Кто движет человеком в подобных ситуациях. Не помню, как бежал по ступенькам, не было никаких внятных мыслей, в том числе - и о последствиях, которые могли наступить для Юльки со Светланой. Жена выкрикивала сверху мое имя, все резче и отчаяннее, по мере того, как я отдалялся, и ей становилось очевидным, что я - не остановлюсь.
  На набережную сбежались отдыхающие, их лица показались мне размытыми смазанными пятнами. Я врезался плечом в одного из зевак, опрокинул, перепрыгнул, не оглядываясь. Столкнулся с дедушкой-смотрителем, он что-то твердил о лодке. Я не сомневался, в такой шторм ее на воду не спустить. Разминулся со стариком, поспешил вниз. Минута, и под подошвами хрустела мелкая галька, узкая полоса вдоль массивных блоков в фундаменте набережной, вот и все, что прибой оставил от пляжа. Волны негодующе зарычали навстречу, разъяренные, будто злобные псы на цепи, стерегущие запретную территорию. Я не сбрасывал ни футболки, ни шорт, оставил только шлепанцы, море немедленно слизало их. Улучил момент, прыгнул, когда вода отступала, шипя, успел сделать пять или шесть сильных гребков, нырнул под готовую обвалиться стену воды. Перешел на брас, выскочил на поверхность с противоположной стороны гребня, вернулся к кролю, неистово заработал руками и ногами, ожидая, что прокатившая волна не даст мне уйти. Втянет обратно, в свою утробу, закрутит, швырнет о камни, оглушит, обрушившись сверху исполинской дубиной. Позволил себе перевести дух, чуть-чуть расслабиться, лишь когда понял, прибой колотится за спиной, течение переменило направление, влечет меня в открытое море. Впрочем, много легче от этого не стало, волны, раз за разом закручивались и здесь, на глубине, вынуждая меня постоянно нырять. Ветер срывал пену с гребней и швырял в лицо, дышать было тяжело. Матрас то мелькал, то исчезал, когда исполинские качели то подбрасывали меня на самый пик, то роняли в ревущую пучину. Расстояние между нами сокращалось, но гораздо медленнее, чем я рассчитывал, всего чуть быстрее, чем расходовались силы, наверное, старался ветер, налегал на матрац, по части парусности я ему безнадежно проигрывал. Налег, решив, успею передохнуть, когда нагоню пацана, думая только об одном: не сбить дыхания, да не сбиться с курса. Успеть до того, как ополоумевшая стихия заберет мальчишку. Меня снова подкинуло, как на батуте, и я вскрикнул, увидев, как матрац, кувыркаясь, полетел над водой, выписывая невероятные кульбиты по прихоти ветра. Стало очевидно, мальчишка разжал руки. Или соскользнул. Все расспросы на берегу, мелькнуло у меня, я утроил, нет, удесятерил усилия. Никогда раньше так не плыл, а ведь, были времена, завоевывал кое-какие кубки. Правда, то было давно, да и плавать доводилось в бассейнах.
  Море билось неистово, клокотало, не желая уступать добычу, кажется, я завопил в ответ, гребя на пределе возможного, а то, и за ним. Увидел белобрысую макушку за мгновение до того, как над ней сомкнулась кипящая вода, выбросил руку, поймал, не церемонясь, прямо за волосы. Успел, буквально в последнюю секунду. Перевернулся на спину, перехватил пацана за подмышки, держа так, чтобы паренек смог дышать. Кажется, мальчишка нахлебался, но был жив, это главное. Крикнул ему что-то ободряющее, мол, прорвемся, держись, худшее позади, надеясь, что так и есть, и одновременно, опасаясь: за здорово живешь, стихия не отступит. Мы еще не на зубах, но, как минимум во рту, в каком-нибудь сантиметре от глотки, а ждать помощи не приходится. Любую лодку неминуемо опрокинет и утопит, что же до вертолета, я сомневался, будто нам стоит на него рассчитывать.
  Пока мышцы отдыхали перед решительным рывком, а легкие возвращали в кровь кислород, сумел мельком взглянуть на берег. Народу там явно прибавилось, кажется, пару раз моргнули вспышки фотоаппаратов. Видеокамеры, вероятно, тоже включились не в одних руках. 'Шоу должно продолжаться', пел в свое время Фредди Меркьюри. В отношении нас - как в воду глядел, сорок пять миллионов - шоуменов.
  - Давай-ка, брат, к берегу пробираться! - крикнул я, не зная, услышит ли меня мальчишка, ветер срывал слова с губ еще до того, как их удавалось выговорить, стихия вконец разбушевалась. Тихо порадовался, что не избавился от шорт, державшихся на добротном кожаном поясе. Теперь он здорово пригодился. Подставил мальчишке спину, крикнул, чтоб держался за шею, но, по возможности, не душил, пристегнул еще и ремнем, решив, будет не лишним.
  Сто, от силы сто пятьдесят метров, которые нам предстояло преодолеть, стали марафонским заплывом. Дистанцией от Земли до Луны. 'Зеленой милей' из романа Стивена Кинга, четырьмя шагами, о которых в войну пел Бернес , хоть я, уж поверьте, прикладывал все силы, чтобы мы сделали гораздо больше шагов - по вожделенной суше. До нее было не очень-то далеко, только не все расстояния измеряются в метрах.
  Море не сменило гнев на милость, отнюдь. Берег притих, наблюдая, как мы боремся за жизнь. Когда до земли оставалось всего ничего, трое или четверо парней рванули к нам на выручку. Вовремя, пояс, к тому времени, исчез, я удерживал мальчишку одной рукой, другой - греб, это было тяжело, мышцы подергивала судорога. Пока легкая, но, как говорится, лиха беда - начало.
  Когда прибой, наконец, выпустил нас, никто не проронил ни звука. Напряжение было слишком велико, люди, наверное, не могли поверить своим глазам. Кричать и аплодировать стали чуть позже, причем, неистово. Правда, я плохо слышал, в ушах было полно воды, да и пульс ухал десятком барабанов. Я упал на колени, потом на локти, желудок вывернуло наизнанку. Встал, шатаясь, обтер рот посиневшей ладонью. Побрел, шатаясь, сквозь людей, которые расступались передо мной, как волны. Брел, казалось, целую вечность, пока не натолкнулся на Свету. Ее лицо было в слезах, глаза - раскрасневшимися, зареванными, жена прижимала к животу дочь, будто это наша девочка тонула, и именно ее пришлось спасать. Меня Светлана, как мне почудилось, не узнала. Я остолбенел, с раззявленным ртом, дышать было по-прежнему тяжело, словно весь кислород вокруг стал водой. Затем Юлька, вырвавшись из материнских объятий, бросилась ко мне с пронзительным криком:
  - ПАПОЧКА!!!
  Это были первые слова, что я услышал по возвращении. Светлана сняла шерстяную кофту, чтобы меня укрыть. Я подумал, из-за меня вещь немедленно промокнет.
  - Пожалуйста, отведи меня домой! - Это были первые мои слова, с тех пор, как я выбрался из воды. Мне стало очень холодно. Я почти не чувствовал ног. Только тепло, идущее от жены, когда она обняла меня, подставила плечо.
  - Пойдем, Сережа...
  Через пару минут мы были в номере. Я молча влез под горячий душ, чуть не своротил кран, помеченный красным овалом. Меня колотило, но я надеялся, кипяток прогонит дрожь, хоть дело было не столько в холоде. Надо признать, ванна подействовала, правда, понадобилось не меньше часа, прежде чем я привел себя в относительный порядок. Покинув душевую, удостоверился, минуло даже больше времени. Пожалуй, скоро ужин. Дождь давно прошел, непогода - тоже, появилось Солнце, правда, лишь с тем, чтобы с горизонта сказать до-завтра, взмахнув малиново-алым лучом. Светлана и Юлия, притихшие, сидели на балконе, глядя в парк, где вдоль аллей зажглись фонари на вычурных кованых столбах.
  - Если никто не возражает, - предложил я нарочито бодро, пока натягивал свитер, - давайте пройдемся по парку. Нагуляем перед ужином аппетит. Если мы только не опоздали...
  - Мне кусок в горло не полезет, - молвила Светлана. В ее лице по-прежнему не было ни кровинки. - Ты чуть не погиб...
  - Чуть не считается, - отмахнулся я, пробуя перевести в шутку то, что в нее не переводится, хоть тресни, а, заодно проверяя, не разучился ли улыбаться. - Давай не будем об этом больше. Ведь все живы, и я, и малыш.
  Жена хотела было открыть рот, я воспрепятствовал этому поцелуем.
  - Господи, я думала... - все же начала она, когда наши губы разомкнулись.
  - Ни слова больше, - повторил я. - Надеюсь, мое лицо не успели толком разглядеть, и нас не станут донимать охотники за автографами...
  Светлана не оценила юмора. Это и понятно. Мы вышли из корпуса в будоражащие ароматы субтропических растений, и зашагали, взявшись за руки, по тенистой дорожке. В последний раз, хоть никто об этом пока не знал. Людей было совсем немного, к нам, к счастью, никто не приставал, как я и рассчитывал. Обошли десятой дорогой теперь практически темную балюстраду, с которой я разглядел мальчишку в волнах. Свернули в алею, ведущую к уединенной веранде у фонтанчика, в глубине парка, подальше от моря. Я присмотрел ее именно из этих соображений. Ни моря, ни посторонних глаз. Однако, стоило нам опуститься на скамейку, как меня громко позвали по имени:
  - Серега? Журавлев?!
  - Ну вот, началось, - пробормотал я растерянно. Привстал, оглядываясь. Сначала не сообразил, откуда кричали, хоть голос показался смутно знакомым.
  - Игорь?!
  Мой одногрупник Игорь Пугачев, оживленно жестикулируя, шагал к нам по тропинке. Я сразу узнал его, хоть мы не виделись с институтской скамьи, и он был не совсем тот, что раньше. Потяжелел и основательно поседел. Его спутницу, миловидную блондинку, я тоже узнал, и у меня отвалилась челюсть. Не знаю, отчего, ведь слышал от кого-то из общих знакомых, они с Игорем поженились лет десять назад.
  - Ольга?..
  - Кто это?! - по напряжению в голосе жены чувствовалось, она не в восторге от этой встречи. Жены не особенно жалуют друзей, ставших вашими друзьями задолго до того, как они сами стали женами. Вдобавок, Светлана уже была расстроена. Словом, одно наложилось на другое.
  Игорь едва не выпрыгивал из штанов, повторяя 'Ну ты молоток', как заведенный. Оказывается, они видели все своими глазами, были на набережной, когда я прыгнул в волны, и следили за заплывом от начала и до конца.
  - Ну, ты - рисковый черт! - захлебывался Игорь. - Вот дела. Я Ольге как раз говорю, не перевелись, оказывается, мужики, а еще болтают, мол, мельчают людишки-то! А она мне: парень-то на Серегу Журавлева похож. Это уже когда ты мальчонку на пляж вытащил. Гляжу, и, точно, одно лицо...
  Мы с Ольгой на мгновение встретились глазами.
  - А я нисколько не сомневалась, что это ты, - молвила она. - Кто бы еще в такой шторм решился...
  Лицо Светланы, дрогнув, окаменело.
  - Перестаньте, - пробормотал я.
  - А чего ты стесняешься, бляха-муха?! - не унимался Игорь, сжимая меня в объятиях. - Ты же натуральный герой, так растак!
  Я был бы признателен старому приятелю, если б он говорил на полтона тише, но просить об этом показалось невежливым. Представил их друг другу, жену друзьям, друзей - жене, надеясь, что по ходу дела Игорь хоть немного остынет. А я сумею совладать с чувствами, взять себя в руки. Не ожидал, будто неожиданная встреча с Ольгой станет для меня таким испытанием. С тех пор, как мы расстались, минуло лет пятнадцать, пропасть времени, по крайней мере, как для чувств. Я старался о ней не думать, и даже преуспевал на этом поприще, как мне представлялось. Оказалось, успешно обманывал себя.
  - Присядем?! - провозгласил Игорь, таким тоном, каким обыкновенно не спрашивают. Я лишь пожал плечами.
  - Как скажешь...
  Мы снова расположились в беседке, Юлька отправилась разглядывать диковинный кактус, росший неподалеку. Он был весь усыпан цветами поразительного фиолетового оттенка.
  - Твоя дочь? - поинтересовалась Ольга, проводив мою девочку взглядом. В нем читалось умиление, мне отчего-то показалось - немного наигранное. Я кивнул.
  - Наша.
  - Какой трогательный ребенок...
  Свету от этих слов передернуло.
  Из последовавшего довольно хаотичного обмена фразами, завязавшегося между нами (а каким ему еще было быть, после стольких лет, я лишь радовался, геройскую тему мы проехали и больше к ней не возвращались), выяснилось, что Игорь и Ольга отдыхали здесь же, в 'Морском бризе'. Правда, их отпуск подошел к концу.
  - Странно, как мы не встретились раньше, - заметил я.
  - И не говори, - согласился Пугачев. - Винца бы крымского дернули, за встречу... Но, теперь все, шабаш. Хорошенького - понемногу. Сегодня же рвем когти на хауз. Дома полно дел. Вот сколько, - он провел ладонью над макушкой, чтоб я проникся: выше крыши.
  - Понятно, - протянул я. Течение принесло мой плот к новой развилке, правда, она была надежно замаскирована, да и какие-либо указатели отсутствовали. Словом, я ничегошеньки не заметил.
  - Сегодня едете? - уточнил я, и Света застыла, потому что своим женским чутьем ощутила неизбежное приближение момента, который летчики называют 'точкой невозврата' .
  - Ага, - подтвердил Пугачев. - А что?
  - Странное совпадение, - пробормотал я.
  - Какое совпадение? - не понял Игорь.
  Я пояснил, что тоже возвращаюсь в столицу.
  - Правда, всего на пару дней, - добавил я специально для Светланы. - Шеф, семь футов ему под килем, отпуск паскудит.
  - Ну, это ясно, - философски заметил Пугачев. - Шефы, они все такие. Меня вот, хлебом не корми, дай кого-нибудь из подчиненных припахать, особенно в неурочное время. Так какие вопросы, Серега? Поехали с нами, не вижу препятствий.
  Я улыбнулся, вспомнив, так выражался лысый начальник тюрьмы из второго 'Ва-банка'. Не вижу препятствий, именно...
  - Вместе - дорога короче покажется, - разулыбался в ответ Игорь.
  - Да и билеты ты вряд ли возьмешь, - подала голос Ольга, предвосхитив мои мысли. Была идея, оставив машину на приколе у 'Морского бриза', смотаться в оба конца на поезде или, скажем, 'Автолюксом'.
  - Почему? - встрепенулась Света, впервые за все время разговора напрямую обратившись к Ольге. При этом, правда, жена продолжала смотреть на меня. За те хорошие полчаса, что мы провели в беседке, обе женщины ни разу не взглянули друг на друга, держались особняком, как какие-нибудь одноименно-заряженные частицы.
  Я, было, собрался сказать жене, с билетами напряженка, это естественно, в сезон, только не следует забывать о черном рынке, где за деньги раздвигаются любые границы, но Игорь опередил меня.
  - Так ведь народ из Крыма мотает. Вы что, кына нэ бачылы? - он снова усмехнулся, правда, теперь невесело.
  - Куда мотает? - несколько озадаченно переспросил я.
  - Кто куда, брат. Ты принципиально за новостями не следишь?
  Я кивнул в знак подтверждения. Света, в предвкушении разъяснений, слегка побледнела.
  - А что стряслось?!
  - В принципе, пока ничего серьезного, - заверил Игорь. - Но, русские, говорят, все билеты раскупили...
  - Русские? - молвила Светлана, очевидно, в волнении позабыв, что нас уже двадцать лет, как развели по национальным квартирам, кажется, это называется именно так?
  - Россияне, - пояснил Пугик, оборачиваясь ко мне. - Слышали, с неделю назад крупная потасовка была, татары позиции флотских РЛС штурмовали?
  - Слышали что-то такое, - все больше мрачнея, откликнулась Света, пока я думал: выключай телевизор, не выключай, толку будет не больше, чем у Наполеона с его Континентальной блокадой.
  - Ничего себе, что-то такое... - подхватил Пугик едва ли не с воодушевлением. - Двадцать пять человек госпитализировано, с шишками разной степени тяжести. Понятно, тем дело не ограничилось...
  Ну, естественно, - мелькнуло у меня, - это ведь только праздники и отпуск имеют обыкновение скоро заканчиваться. Что же до подобных паскудных историй, не были б они такими паскудными, если б не обязательные продолжения...
  - На следующее же утро активисты молодежной организации 'Желтая Жара', у которой ноги сам знаешь, откуда растут, а если нет, то я тебе скажу, из Лэнгли, живенько организовали пикеты у военно-морского штаба. Плакатики свои, видать, всю ночь рисовали, мол, Russian, go home. Меджлис, опять же, не подкачал, бучу капитальную поднял, под лозунгом: оккупанты, на хер с пляжа. И с петицией этой туда же, под штаб, чтоб там жизнь никому медом не казалась. Русские, понятное дело, потребовали у наших властей, чтобы навели порядок, но ты ж и без меня в курсе, кто у нас главный милиционег, - исковеркав последнее слово, Пугик заговорщически подмигнул Светлане, а затем продолжил. - В общем, пока суд да дело, подтянулись пару колонн севастопольского народного фронта 'Путем Рютина идем, товарищи', и, пошла жара. Словом, пока бойцы Олега Витальевича давили тараканов в казармах, в самом центре города произошла капитальная драка, витрин наколотили, машин напереворачивали - море разливанное, пей, не хочу. Какой-то олимпиец даже исхитрился в окошко штаба бутылку с коктейлем Молотова запулить, так верите или нет, полкрыла дотла выгорело. Пожарные на место вовремя прибыть не смогли, из-за всего этого бедлама... а может, конечно, и умышленно долго чесались...
  - Хорошенькие дела, - сказал я.
  - Это еще что, Серега. Как ты понимаешь, заявившиеся под вечер омоновцы хватали и лупили в основном одних путем-рютинцев. Если кого из 'Жары' или татар сгоряча и сцапали, так тут же и выпустили, с черного хода, с тысячей извинений. А рютинцам теперь в прокуратуре дело шьют, организацию массовых беспорядков инкриминируют, и все такое прочее, причем, по тону чувствуется, закроют ребят, и надолго закроют. Такие вот, брат, пироги с фасолью.
  - М-да, - оставалось вздохнуть мне.
  - И, пока не видать, чтоб кто-то пожар тушить собирался, - добавил Игорь. - Позавчера Плужкова с Горгулиным прямо в симферопольском аэропорту завернули, не успели они на трап шагнуть, как нежелательных персон. А сегодня вроде как поступили сообщения про три эшелона сечевых стрельцов, которые сюда то ли вот-вот пригонят, то ли уже пригнали, русаков кончать. Командующий Черноморским флотом пригрозил, что, в случае чего, применит силу, только, как бы не схватили его за язык. Похоже, именно этого от него кое-где ждут, не дождутся. Вот народ и запаниковал, - Игорь развел руками. - Можно понять. Люди-то у нас пуганные, и на ровном месте попасть под раздачу, как вы понимаете, совершенно никому не охота.
  - Куда только смотрит курортная мафия? - кисло осведомился я, заметив: Светка стала мрачнее тучи, а мне, как на зло, уезжать. - Как никак, сезон в разгаре. Они ж убытки понесут...
  - Когда замешана большая политика, на курортную мафию могут и положить с прикладом, - откликнулся Пугик. - И потом, откуда мне или тебе знать, кому принадлежит побережье? Может, Плужкову с Горгулиным? А дружки президента Пьющего хотят под шумок лакомый кусок себе оттяпать...
  - А где сам Пьющий? - вспомнил я.
  - А где ему быть? В отпуску он, пьет себе паленку на Говерле, и в ус не дует.
  - А премьер?
  - Эта в Страсбург подалась. Отчитывается, сколько безнадежных долгов наделала. Или, сколько еще собирается сделать. Точно не сообщается. Так что, пока события развиваются самотеком...
  Я хмуро покосился на старого приятеля, перевел взгляд на жену, потом - на дочь. Налюбовавшись экзотическими цветами кактуса, наша крошка переместилась на качели, и теперь пыталась сдвинуть их с мертвой точки, энергично болтая ножками в белых гольфах.
  - Юля?! Смотри, осторожнее! - прикрикнула на нее жена.
  - Умеешь ты настроение подымать, - обронил я, возвращаясь к Пугику.
  - Да ладно тебе, - отмахнулся Игорь. - Я-то тут при чем? Не кипишуй, - продолжал он, принимая беспечный и, как мне показалось, не искренний вид, абсолютно не соответствовавший рассказанной только что истории. - Рассосется как-нибудь. Не впервой. Хотя, конечно, неприятно, кто спорит... - Он забавно покачал головой из стороны в сторону, пробудив в памяти игрушечного тигренка из тех, что представители определенной категории населения лет двадцать назад обожали ставить в амбразуру заднего стекла своих машин.
  - Не переживайте вы, - продолжал Игорь, оценив наши вытянутые физиономии. - Обыкновенная крысиная возня. Паны отношения выясняют. Пора бы и привыкнуть. Все равно никто не заинтересован доводить дело до драки.
  - Что-то холодает, - молвила Светлана, поежившись. Кинула короткий взгляд на запястье, где красовалась китайская разновидность Olivetti, наш с Юлькой подарок на 8-е марта. - Ой, Сережа, мы же на ужин почти опоздали!
  Жена поднялась. Я тоже встал.
  - Так что, мы часиков в десять за тобой заедем? - напомнил Игорь. - Или как?
  Я вздохнул, после его рассказа ехать мне совсем расхотелось. С другой стороны, как бы там ни складывались события вокруг Севастополя, моего возвращения в столицу они не отменяли, естественно. Да и отказываться от дружеского предложения было если не глупо, то бестактно, уж это точно.
  - Даже не знаю, что сказать, старина...
  - И говорить нечего, - резюмировал Пугик. - Надо ехать. А обратно - посадим его на 'Автолюкс', прокатится с ветерком, - мой институтский приятель улыбнулся Светлане. - У меня кореш в дирекции, так что, считайте, обратный билет у него уже в кармане.
  Откуда мне было знать, что билет они мне и, правда, уже добыли, в один конец, как камикадзе, и совсем не туда, куда хотелось бы.
  Ольга, как мне показалось, собралась, было поддержать мужа, но, встретившись взглядом со Светланой, осеклась. Отвела глаза к морю, которое на горизонте полыхало огнем. Еще бы, Солнце погрузилось в него почти по макушку.
  - Значит, в двадцать два ноль-ноль? - повторил Игорь, и мы ударили по рукам.
  - Разве вы не идете на ужин? - спросила Светлана и вздохнула с облегчением, услышав, что Игорь с Ольгой уже перехватили чебуреков в какой-то забегаловке на пляже.
  - А в дорогу натасовывать брюхо - себе дороже, - нравоучительно заметил Пугик на прощание. - И тебе, Журавлев, не советую. Имей в виду, никаких остановок по требованию до самого Киева.
  Лучше бы это оказалось так.
  
  * * *
  
  - Так даже лучше, - сказал я жене, когда мы взбегали в столовую по ступеням, двигаясь против течения. В ноздри пахнул характерный для подобных заведений запах пищи, готовившейся на несколько сотен человек, правда, сам ужин подходил к концу. Официантки грузили на подносы грязную посуду и протирали столы. - Вместе ехать веселее, и потом, мы с Игорем сможем менять друг друга за рулем, тебе меньше поводов для беспокойства...
  Проигнорировав мои слова, Светлана поспешила к стойке и, не обращая внимания на негодующие косяки поварят, принялась энергично наполнять тарелки тем, что нас дождалось. Затем мы устроились в самом углу и перехватили на скорую руку. Мой последний ужин с семьей прошел в тягостном молчании, под звон посуды, обретавшей первозданную чистоту в большущей мойке, которая виднелась через распахнутую в кухню дверь. Когда мы снова очутились на ступеньках, совсем стемнело. На северо-востоке, из-за гор, практически слившихся с небосклоном, выползла Луна, аутсайдер в извечной погоне за Солнцем. Было начало десятого. Значит, у нас оставалось меньше часа, не густо, если прощаешься навек. Жена окончательно сникла, я был бы даже рад приписать ее состояние банальной женской ревности, разбуженной появлением Ольги, но здесь было нечто совершенно иное. Да и у меня, признаться, кошки на душе скребли. Появилось дурное предчувствие, прогорклое и навязчивое, будто шлейф, тянущийся за мусоровозом коммунальной службы. А ведь я имел веские основания доверять своему шестому чувству, пускай ученые и не признают, что оно существует. Еще какие веские.
  Я обнял Светлану правой рукой, левой, она у меня сильнее, поднял Юльку, прижал к груди. Мы снова спустились в парк, разбитый на склонах. Он почти обезлюдел, шаги звучали непривычно гулко. Света молчала. А я все ждал, когда жена станет расспрашивать, кто такая Ольга. Было жаль наших последних минут, которые мы рисковали израсходовать впустую. Но, моя жена задала совершенно неожиданный вопрос:
  - Скажи мне, Сергей, этот парень, Игорь, он - действительно твой друг?
  Мы остановились у старой ротонды, далеко внизу сонно плескалось море. Из ресторанчика дальше по берегу летела музыка, кажется, кто-то пел вживую. Я все мешкал, не зная, что ответить жене. Она спросила не просто так, а мне не хотелось лгать. В институте мы были - не разлей вода, но с тех пор ее немало утекло. Я загудел в армию и прослужил два года, а, по возвращении узнал, что девчонка, которую безумно любил, стала его женой. С тех пор мы ни разу не виделись. Конечно, прошло немало лет, я нашел другую, и она склеила мое разбитое сердце по кусочкам, сперва заполнив его собой, а затем, и подарив мне Юлию. Впрочем, какое это имело отношение к Пугику?
  - Отчего ты спрашиваешь? - сказал я, почувствовал предательскую хрипотцу и очень надеясь, что жена спишет ее на мой послеобеденный заплыв.
  - Потому, что люблю тебя, - ответила она. Юльин нос уткнулся мне в ключицу, дочь задышала глубоко и ровно, уснула, как ни крепилась, обещаясь проводить папочку. Я привлек Свету свободной рукой, мы соприкоснулись лбами.
  - Я тебя тоже люблю, - прошептал я, подумав о словах поэта, мечтавшего, чтобы мгновение остановилось. Хотел поцеловать жену, но она неожиданно отстранилась.
  - Глупо звучит, - Света порывисто вздохнула, и лишь теперь я понял, насколько она расстроена, - но, мне кажется, что...
  - Что? - еле слышно спросил я.
  - Что ты не вернешься, - выпалила Светлана, теперь она выглядела испуганной. Как маленькая девочка, которую вот-вот оставят в лесу. - И мы с Юлькой никогда тебя больше не увидим...
  Глядя в ее встревоженные глаза, я, неожиданно для себя, вспомнил роман 'Сицилийский специалист' , который прочел в юности. Его печатали в одном из толстых литературных журналов. Там, в финале, на последних страницах, прозвучала похожая фраза, и, к слову, стала для главного героя роковой. Правда, роман был о жизни мафиози, я, как системщик, все же находился в иной группе риска. С другой стороны, неисповедимы пути Господни...
  - Глупая, - прошептал я, целуя жену в висок. На самом деле, я никогда не считал Светлану глупой.
  
  III. Дорога
  
  Ровно в десять, как и обещал, Игорь подкатил к нашему корпусу в видавшем виды 'Опеле Вектра', еще резвом, судя по утробному рыку мотора. Из-под кормы легковушки торчало целых две выхлопных трубы, машина была, как это принято говорить сейчас, нафарширована по самое не могу, со спойлерами, антикрыльями и ксеноном. На моем приятеле были джинсы и футболка, на талии виднелся увесистый пояс-кошелек, в народе именуемый 'напузником'. Ольга надела простенькую белую блузку навыпуск поверх бежевых шорт.
  Пока я топтался у багажника со спортивной сумкой (я собирался ехать налегке), Пугик шагнул к моей жене, взял за запястье.
  - Доставим в целости и сохранности, - усмехнулся он. - Нет повода волноваться, madame.
  Света ответила вымученной улыбкой и Игорь, кивнув, перехватил у меня сумку. Я в последний раз обнял жену. Юльку мы оставили в номере, в тот вечер мне не пришлось исполнять наш священный ритуал: ни читать на ночь, ни рассказывать сказки. Я предвидел, утром дочка расстроится не на шутку, как только сообразит, что к чему. С другой стороны, не будить же было ее.
  - Всего два дня, солнышко. Оглянуться не успеешь, - пообещал я, не зная, что не сдержу слова, и чувствуя лишь стыд малодушного человека, уступающего обстоятельствам без боя, поскольку они сильнее, прекрасное оправдание, не так ли? Мне невероятно захотелось обнять жену, а потом объявить ей, что я остаюсь, пошел этот Юрий Максимович в задницу. Но, не решился. Когда я положил ей руки на плечи, Света на мгновение отпрянула:
  - Только попробуй не приехать, - сказала моя женщина, перед тем, как наши губы сомкнулись.
  
  * * *
  
  Первые семьдесят километров пролетели на одном дыхании. Игорь оказался лихачом, куда там мне. Ольга, как я заметил, ему полностью доверяла. Расположилась на заднем сидении, меланхолично поглядывая в окно. Я еще переваривал расставание, оставившее необъяснимо тягостный осадок, потому только бросил мимоходом:
  - А ты ас, Пугик... - Это было его студенческое прозвище. Не помню, чтобы на потоке его хоть кто-то называл по-другому.
  - У-двас, - словами из 'Небесного тихохода' отшутился он. - Я тут ни при чем. Что поделаешь, машина - бритва.
  - Бритва, - согласился я. - Чувствуется. У тебя какой объем мотора, литра два?
  - Три, - с гордостью поправил Пугик. - Специальный вариант, гансы сделали ограниченную партию для полиции. Два распредвала, шестнадцать клапанов, сто семьдесят шесть лошадей под капотом.
  - Табун, - пробормотал я. - А внешне не скажешь...
  - А внешне и не надо, - отмахнулся Игорь. - У меня объекты по разным областям раскиданы. С утра прыгаю в корыто, и давай петли наворачивать, как в той поговорке про бешеную собаку, для которой триста километров не крюк.
  - Ты, вообще, чем занимаешься? - мне пришлось перекрикивать шум мотора, прямоточные глушители 'Вектры' и, правда, ревели, будто стадо буйволов, стоило Игорю лишь слегка побеспокоить акселератор.
  - Добиваю закрома Родины, - не колеблясь, ответил Пугик.
  - Как это?! - удивился я.
  - Ты что, с Урала? - Он криво ухмыльнулся. - Тебе справочник 'Промышленные предприятия Украинской ССР' за восемьдесят девятый год никогда на глаза не попадался?
  Я покачал головой:
  - Нет, а что?
  - Приедем домой, я тебе покажу. Если, конечно, захочешь. В нем - дюжина томов, такая вот стопка...
  Из его жеста я заключил, что увесистая.
  - Полезное издание, - продолжал Пугик. - Хоть и раритет. Ее бы в качестве главного экспоната в Музей Советской Оккупации поместить, слыхал, наверное, недавно открыли в Киеве какие-то мудаки под патронатом этого недоумка - Пьющего. Наглядно бы демонстрировала, как чертовые оккупанты измывались над бедным автохтонным населением, заставляя вкалывать у станков от звонка до звонка, вместо того чтобы предоставить право жрать 'БIЛЕНЬКУ' и втыкать в телик, где эту самую водяру с утра до ночи без устали рекламируют: 'БIЛЕНЬКА, така РIДНЕНЬКА, як НЕНЬКА'. Скоты. Превратили народ в непросыхающее быдло...
  - А тебе этот справочник на кой? - вяло поинтересовался я. Что за последний десяток лет большинство крупных промышленных объектов, былых столпов советской экономики, из города как ветром сдуло, знал, конечно, и без Пугика с его раритетной книжкой, полезным пособием для будущих археологов. Мы со Светланой, например, привыкли закупать продукты впрок, на неделю вперед, в гигантском торговом комплексе 'МЕГАФАК', занявшем мрачные корпуса бывшего оборонного завода, штамповавшего комплексы для ПВО страны. Ныне в его слегка подмарафеченных стенах продавалась всяческая всячина, от бананов из Эквадора до египетской картошки, норвежской форели и живых обитателей Японского моря. Это была не худшая замена, как я думал тогда, хоть морепродуктами, безусловно, не стрельбанешь по вражескому самолету. Куда подевались сотни всевозможных станков, и тысячи работяг, что за ними трудились, таких вопросов мне, признаться, и в голову не приходило...
  - Справочник для меня, все равно, что глиняные таблички для шумеролога, - с мрачной ухмылкой пояснил Пугик. - Я с его помощью издохшие советские заводы нахожу, под новым культурным слоем. Там, брат, полным-полно всякого железа осталось. Я ему новую жизнь даю...
  - Восстанавливаешь оборудование?! - удивился я, не очень-то в это поверив. И правильно сделал.
  - Я не сказал - вдыхаю старую, Серега, этого и папа римский не сделает, по нынешним временам, даже если захочет. Даю принципиально новую, усек? Выкупаю мертвое барахлишко на корню, режу автогеном и в переплавку. На что на что, а на железо наши старики не скупились, и качество - куда там мусору, что теперь варят, за что им низкий поклон, на булку с маслом хватает. У меня пять бригад - демонтажников, мля, раскромсали б и монумент Родины-Матери над Днепром, если б кто только выписал наряд. - Он, вероятно, хотел пошутить, но шутка не удалась, последняя фраза прозвучала символично.
  - М-да, - протянул я. Мы с Пугиком оканчивали теплоэнергетический факультет политехнического института, который позже, исключительно понта ради, произвели в национальный университет. Редко кому из наших сокурсников повезло впоследствии устроиться по специальности. Распад Союза нивелировал дипломы о высшем техническом образовании, превратив в совершенно бесполезные картонки, которыми даже не подотрешься, чересчур жесткие. Каждый выкручивался, как мог. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих, не так ли? Кто бы знал, сколько горькой истины вберет в себя эта старая невинная шутка. Меня, например, после долгих мытарств занесло на фирму, занятую поставкой и подключением персональных компьютеров. Поскольку у шефа с прежних времен сохранились кое-какие связи (раньше Юрий Максимович работал чуть ли не в КГБ, где дослужился до генеральских лампас и соответствующих звезд величиной с те, которыми ниндзя швыряются с экранов телевизоров), мы были буквально завалены заказами налоговых администраций, фондов всевозможного страхования и прочих аналогичных контор, занятых главным образом самопропитанием. Не без успеха, надо сказать.
  За разговором я не сразу хватился, что Игорь повернул не туда, откуда мы приехали неделю назад. Вместо Штормового взял курс на Севастополь.
  - А ты перся через Штормовое?! - Пугик в недоумении вскинул брови. - Ну, ты даешь, Журавлев! Сусанин, мля! Рванем через горы, напрямик.
  - Через Ай-Петри? - удивился я, покосившись на как раз проплывавшие мимо посеребренные Луной зазубренные пики.
  - Через Байдарские ворота, - пояснил Пугик.
  - А ты уверен, что это - ближе?
  - Чтоб ты даже не сомневался, Серега.
  Вскоре мы оставили справа внизу галактику огней, расположившуюся в чаше над морем. В Ялте никто и не думал спать, ночная жизнь была в самом разгаре. Еще спустя полчаса Игорь, приподняв ногу с педали акселератора, принялся то и дело поглядывать на правую обочину. Вероятно, опасался проскочить поворот. Недаром, узенькая дорожка, куда он свернул в скором времени, напоминала партизанскую тропу. Едва мы очутились на ней, капот 'Вектры' задрался, как у набирающего высоту истребителя.
  - Тебе никто никогда не говорил, что именно кружной путь зачастую оказывается самым коротким? - язвительно осведомился я. Пугик вскинул бровь:
  - Ого, Журавлев?! На досуге почитываешь 'Стратегию непрямых действий' Лиддела Гарта?!
  - Что-то типа того, - буркнул я. Никогда бы не подумал, что он знаком с подобной литературой.
  - Зря переводишь время, - Игорь хотел отмахнуться, но дорога была не из тех, что позволяют водителю выпустить руль.
  - Это почему?
  - Так она для англосаксов евреем написана. На нас, славян, не распространяется. Что русскому хорошо, то немцу смерть, слыхал?
  Поскольку тошнотворный серпантин, по которому теперь пришлось карабкаться 'Вектре', никоим образом не сказался на манере вождения Пугика, нас с Ольгой бросало из стороны в сторону, как пассажиров теплохода в хорошую качку. Я взмок, ожидая, когда мы кубарем покатимся в пропасть, мне казалось, этим закончится неминуемо. Пугик, напротив, похоже, получал наслаждение, ловко управляясь с баранкой, педалями и рычагом переключения скоростей.
  - Пугачев! - начал я, когда терпение лопнуло, - если ты хотел доказать, что Култхард , в сравнении с тобой - пацан, цель достигнута, убедил. Хотя бы машину пожалей...
  - А что ей сделается? - удивился Игорь.
  - Да, действительно! - фыркнул я.
  - И правда, Игорь, хватит искушать судьбу, - подала голос Ольга. Кажется, это были ее первые слова с того момента, как мы оставили за кормой 'Морской бриз'. Покосился в зеркало заднего вида, и наши глаза встретились в нем. Я прочел в Ольгиных нечто... Нечто, чего не смог объяснить. Сожаление? Сомнение? Страх? Боль? Потом она отвернулась к окну, за которым периодически показывалось море, 'Вектра' ложилась с галса на галс.
  Вскоре впереди показалась Форосская церковь, в темноте, словно парившая над обрывом на головокружительной высоте. Нигде не горело ни окошка, лишь купола еле заметно мерцали, словно отдавали солнечный свет, впитанный на протяжении дня. Минута, и мы пронеслись мимо.
  - Пока, море, - шепнула Ольга. Я тоже обернулся, чтобы сказать ему - до свидания, но оно уже скрылось за темной громадой Байдарских Ворот.
  За перевалом дорога стала относительно прямой, Игорь не преминул этим воспользоваться. Мы пулей пролетели через какой-то поселок, с виду абсолютно безжизненный, наверное, для местных жителей настал отбой.
  - Озеро, - заметила Ольга чуть погодя. Проследив за ее рукой, я разобрал гладкую иссиня черную поверхность. На ум пришла картина разливающейся из трубопровода нефти, нарисованная Жоржем Арно в его 'Плате за страх'. Луна как раз спряталась за одинокую тучу-бродягу, единственным источником света вокруг остались фары. Игорь врубил дальний, на дороге кроме нас, не было ни души, только ночные насекомые, то и дело мелькавшие перед капотом беззвучными трассерами. Если б не они, представить себя экипажем лунохода, бороздящего какое-нибудь Море Кризисов, нам не составило бы ни малейшего труда.
  - Вот за что люблю партизанские тропы, - донеслось из-за руля. - Ни тебе встречных, ни попуток. Ни ты никому не мешаешь, ни тебе никто...
  Я подумал, на трассе Симферополь - Алушта сейчас вряд ли - много оживленнее. Высказал предположение вслух.
  - Э, не скажи, не скажи, - возразил Пугик. - Там ни днем, ни ночью - покоя нет, а сейчас, зуб матки даю, еще и патрули на каждом шагу...
  - Патрули? - удивился я. Снова вернулось тягостное предчувствие чего-то по-настоящему нехорошего, появившееся, когда мы только встретились у моря. - Милицейские?
  - Ну, не пионерские же, - съязвил Пугачев, не отрываясь от дороги, белой лентой уносившейся под капот. - Милицейские, напополам с военными. Ты, Журавлев, телевизора так и не включал?
  - А было когда?! - спросил я довольно резко. На душе повеяло холодком. Вполне естественно, немедленно всплыли неприятные события в окрестностях Севастополя, о которых днем распинался Игорь. Выходит, они получили продолжение?
  - Может, радио послушаем? - предложила Ольга. Игорь мотнул головой, показывая на угрюмые, еле видимые вершины, маячившие за бесконечными изгородями придорожных зарослей.
  - Сомневаюсь, что будет толк...
  Тем не менее, он все же попробовал. Магнитола ожила, расцвела веселенькими разноцветными огоньками, замелькала сменяющими друг друга цифрами, указывающими частоты. Но, как и предполагал Пугачев, радиоволны оказались бессильны пробиться через обступившие дорогу горные цепи. Из динамиков летел один хрип, под аккомпанемент статических помех.
  - Я ж говорил...
  - Так что случилось? - не выдержал я.
  - Муртазу Баскакова взорвали, - пояснила Ольга. - Председателя татарского Меджлиса...
  - Ого. В машине? - машинально спросил я, мимолетом представив развороченные железяки, в которых сложно узнать какую-нибудь недавнюю Audi A8.
  - Если бы, - Пугик поджал губы. - Вместе с резиденцией курултая ихнего, в самом центре Симферополя, по-взрослому, одним словом. Двенадцать трупов пока откопали, говорят, должны быть еще...
  - Ничего себе... - протянул я. - Кто ж их?
  - Хороший вопрос, - похвалил Игорь. - В том-то и тонкость, что никто толком не знает. Одно ясно, профессиональная работа, у себя в гараже такую адскую машинку по чертежам из Интернета не соберешь, из двух мобилок и мешка удобрений. Да и на место хрен доставишь. Здание охранялось, будь здоров, из имеющихся на сегодня покойников - половина - боевики. - Пугик вздохнул. - И, главное, аккурат - вовремя. Как ты понимаешь, пропрезидентские СМИ уже вовсю трубят, что мол, российский флотский спецназ поработал.
  - На кой им?
  - Кому теперь интересно, на кой? Если ты с кем поцапался, а на следующий день бедолагу вальнули, к кому первому придут?
  Я облизнул губы.
  - Провокация?
  - Ясное дело. Причем, в исполнении серьезной структуры, пацанве из 'Жары' такие проделки не по плечу. Как и сечевым стрельцам долбанным...
  Я как раз собрался спросить, какие у него соображения по части исполнителей теракта, когда Провидение преподнесло нам первый неприятный сюрприз, далеко не последний за ночь, которая только начиналась. Утробный рев мотора, мгновением раньше играючи разделавшегося с очередным забористым серпантином, оборвался надсадным кашлем. 'Вектра' клюнула носом, задергалась в конвульсиях. Пугик выругался.
  - Что стряслось?!
  - Пес разберет, - фыркнул Игорь, принимая правее. Под шинами запел гравий обочины. - Перегрев мотора, - он стукнул костяшкой согнутого указательного пальца по одному из циферблатов панели приборов, в верхней части виднелось условное изображение термометра. - Ладно, сейчас глянем, что к чему. - Кряхтя, он выбрался из кабины.
  Стоило нам остановиться, как природа, до того безмолвно проносившаяся мимо одним безликим мазком графита, немедленно надвинулась, обступила машину. В кустах разными голосами затрещали цикады, появился еж, не обращая на нас ровно никакого внимания, пересек трассу. Ноздри защекотал воздух, пропахший пылью, выгоревшей на солнце травой и какими-то местными колючками, придававшими ему экзотический, пряный аромат.
  - Я, пожалуй, пройдусь, - молвила Ольга. Я последовал за ней, присоединился к Игорю. Пугик уже задрал капот. Из моторного отсека пахнуло жаром, как из печи.
  - Подсвети-ка, - попросил мой старинный друг, вручая мне карманный фонарик.
  - Мальчики, я вас оставлю, - сказала Ольга. Мы промолчали, она удалилась в кусты, грациозно покачивая бедрами.
  - Ага, - констатировал Игорь через минуту. Вентилятор радиатора отказал. Видать, датчик температуры антифриза накрылся. В результате, пошел перегрев, а перегрев, Серега, это такой геморрой, от которого что угодно, кырдыкнуться может.
  - Как быть? - спросил я. Кажется, уже говорил, двигатели внутреннего сгорания - не мой конек.
  - Пускай немного остынет, - Игорь вздохнул. - Я пока брошу провода напрямую, а там поглядим...
  Вооружившись складным ножом, он срезал какой-то штекер, за ним - еще один, ловко оголил изоляцию. Появилась Ольга, поинтересовалась, чисто с женской легкомысленностью:
  - Исправил?
  - Какая быстрая, - буркнул, не отрываясь от работы, Пугик. - Москва не сразу строилась...
  Очень далеко, быть может, над морем, громыхнуло.
  - Недаром парит, - сказала Ольга. Невольно обернувшись, посмотрел на юго-восток. Где-то там, километрах, должно быть, в двухстах, если по прямой, как я надеялся, спокойно спали мои девочки. Света наверняка устроилась к Юльке под бочок, она почти всегда так делала, когда меня не было дома. Вряд ли погасила ночник, и теперь легкие занавески, потревоженные переменчивым ветерком с морских просторов, устраивали на стенах театр теней. Театр без зрителей, раз девчонки спали...
  - Сережа? Ты о чем задумался?
  Встрепенувшись, стряхнул наваждение, перевел взгляд на Ольгу, наблюдавшую за мной с неподдельным интересом.
  - Ты что-то почувствовал? - одними губами спросила она. Конечно, как же я мог забыть? Кому, как ни ей, было помнить о моих странных способностях, появившихся, когда мы были детьми? Ведь мы выросли вместе. В детстве я даже считал ее сестрой, пока не повзрослел, и не полюбил...
  - Это так?! - настаивала она.
  Хотел бы я ответить: нет, вопреки обыкновению - не врать. Игорь избавил меня от этой необходимости, громко хлопнув капотом:
  - Ну, что, славяне, давайте попробуем отсюда уехать, что ли?
  Мы, конечно, были 'за'. Как и мотор, который и завелся с пол-оборота, и заработал на удивление ровно.
  - Тогда по коням, - скомандовал Игорь. Мы подчинились, как вышколенные солдаты.
  
  * * *
  
  Поломка заставила Пугика щадить машину. Скорость заметно упала. Первые минут десять Игорь еще и прислушивался к издаваемым мотором звукам в ожидании, когда неисправность проявит себя, даст знать, после чего 'Вектра' снова выйдет из строя. Мы с Ольгой ему не мешали, помалкивали. Наконец, наш водитель с видимым облегчением вздохнул:
  - Кажись, пронесло...
  Потом повернулся ко мне, сообщил доверительно:
  - Вот чего терпеть не могу, Серега, так это - таких, мать их, поломок. Что-то глючит, а что конкретно - иди, гадай. И не врубишься, пока совсем не откажет. Едешь и ждешь, блин, когда...
  Мы преодолели еще парочку крутых серпантинов. 'Вектра' расправилась с ними, шутя. Пугик позволил себе расслабиться. Я воспользовался этим, чтобы вернуться к нашему разговору о недавних событиях в Симферополе. Думаю, вы поймете меня, ведь я оставил в Крыму семью, самое дорогое, что у меня было. Спросил, кто, по его мнению, устроил взрыв, отправивший к Аллаху десяток функционеров Меджлиса.
  - Ну, а ты сам, как думаешь? - вопросом на вопрос ответил Игорь. Я лишь пожал плечами, были бы свои предложения, не спрашивал бы.
  - Устроил тот, кому это может принести выгоду, - покусывая губу, сказал Пугик. - Тот, кто рассчитывал извлечь немалые дивиденды от конфликта, который мы вот-вот получим в Крыму.
  - Только не говори, СБУ...
  - Не говорю, ни в коем случае, - отмахнулся Пугик, даже сбросив для этой цели правую руку с руля. - У нашей доморощенной спецслужбы - молоко на губах не обсохло, такими игрушками баловаться...
  - ЦРУ наследило?
  - Даром ухмыляешься, Журавлев. Не строй из себя Фому неверующего. Технические возможности - налицо. Интересы - тоже, - снова сняв ладонь с баранки, Игорь успел загнуть два пальца, прежде чем я перебил, заявив, что все это, как по мне, напоминает паранойю. В то время я полагал себя взрослым человеком, давненько выросшим из ползунков, и уже убедившимся: мир - не рай, и даже не семизвездочный отель, обслуживающий постояльцев по системе all included. Его сильные именно потому и сильны, что, не колеблясь, пожирают слабых, а рассчитывать на гуманитарную помощь приходится только в резервации, предварительно подписав закладную на землю пращуров. И, вместе с тем, терпеть не мог, когда кто-то принимался валить с больной головы на здоровую, с апломбом утверждая: нас самих - хоть к ране прикладывай. Мы бы уже давно возвели на Земле Царство Небесное, если б не евреи, американцы, россияне, и далее, на выбор, по длинному списку. Это они - мешают нам жить, сталкивают с праведного пути, спаивают, обкрадывают, выставляют дураками, и делают еще кучу иных пакостей. Кабы б не они, уж мы бы, кто бы сомневался, не оплошали бы...
  Игорь фыркнул, как конь на водопое, стоило мне озвучить лишь малую толику этих мыслей, впрочем, достаточную, чтобы четко обозначить позицию. А потом заверил меня: именно так все и обстоит, только уже без смеха.
  - Чудак человек. Америка живет не по средствам, это - и коню ясно. Штаты тратят много больше, чем зарабатывают. Один бюджет Пентагона - чего стоит, прикинь, пятьсот миллиардов долларов, как тебе цифирь? Плюс, табуны лоеров. Плюс, полчища всевозможных халявщиков, которые привыкли жить на некислые пособия. Что они все производят, кроме гор дерьма? Казалось бы, Штатам пора опрокинутся, но, с них - как с гуся вода. А, знаешь, почему? Потому, что они живут за чужой счет, обдирая как липку страны третьего мира, вроде нашей, где у власти - одни проходимцы и мудаки. Как это дело организовано, если ты прежде не интересовался, долго рассказывать, так что, можешь поверить мне на слово, именно так все и обстоит. Весь мир пашет на США по схеме, которую они навязали ему еще в Бреттон-Вуде, когда обязали пользоваться своими баксами. Представь: мы с тобой сядем в карты играть, только ты - реальные ценности на кон поставишь, а я - собственноручно намалеванные бумажки. Кто в результате останется с носом при любых раскладах?
  - Не США, - сказал я.
  - Правильная мысль, - похвалил Пугик. - То-то и оно. И, их задача состоит в том, чтобы существующий порядок любой ценой сохранять. Только, сделать это становится все тяжелее, учти. Тоже понятно: ресурсы Земли - ограничены, от Советского Союза - одни обглоданные кости остались. Кого дальше грабить - неизвестно. Вот мировая экономика и трещит по швам.
  - Допустим... - начал я.
  - И допускать нечего, - перебил Пугик, врезав открытой ладонью по кромке рулевого колеса, отчего 'Вектра' рыскнула к обочине, а Ольга, с заднего сидения, вскрикнула от испуга. - Американская экономика, разными способами эксплуатирующая весь мир, у нас на глазах становится непосильно обременительной для человечества, Серега. Заметь, сами американцы уже толком не знают, как заткнуть образовавшуюся дыру, поскольку стали заложниками порочной системы. Ты думаешь, какая причина финансового кризиса? По телику талдычат: рецессия, а что это за хрень такая, откуда взялась, с чем едят?
  - Каким образом американцы рассчитывают поправить свои дела, рассорив на противоположном конце планеты Украину с Россией?
  - Ты что, Журавлев, белены объелся? Издеваешься, да? Ты или я о стратегии непрямых действий недавно распинался? Да любая нестабильность вне пределов США, им уже на руку, автоматически, поскольку заставляет население гоняться за долларами, раз национальным бумажкам - никакого доверия. Опять же, геополитический фактор не забудь. Ты что, запамятовал, через чью территорию в Европу газопроводы протянуты? Стоит их перекрыть, и европейцам белый свет в овчинку покажется. Евро посыплется, а доллар, соответственно, будет на коне...
  В этот момент Пугачев показался мне даже довольным, как будто и сам рассчитывал поживиться в результате реализации подобной гипотетической затеи. Меня его мина взбесила, хотя я толком не осознавал, из-за чего.
  - Брось, - заявил я холодно, - неужели ты думаешь, что реально спровоцировать конфликт между Украиной и Россией? Да, допустим, у политиков, может, и хватит ума на нечто такое, с них станется, но ведь есть же, в конце концов, международные организации. Совет Европы, Парламентская ассамблея ОБСЕ, наконец...
  - А где была твоя долбанная ассамблея, когда Грузия в прошлом году сцепилась с Россией?! - Пугик ощерился широкой и, одновременно, абсолютно недоброй ухмылкой. - Ты, Журавлев, живешь устаревшими стереотипами, от них разит нафталином, не замечал? Спору нет, четверть века назад, когда мы с тобой в школу бегали, если б диктор в программе вечерних новостей сообщил, что штурмовики РСФСР ловко расколбасили грузинскую танковую колонну, народ бы его слова как первоапрельскую шутку воспринял, - Пугик воздел указательный палец к потолку. - Причем, Журавлев, обрати внимание, как вполне безобидную шутку, поскольку подобный расклад в ту представлялся совершенно невероятным, согласись. Только - много воды с тех пор утекло...
  Какое-то время мы оба молчали, наблюдая за дорогой. Я первым нарушил тишину.
  - Ты действительно думаешь, будто конфликт в Крыму может перерасти в войну?
  - К сожалению, да, это вполне реально, - после короткой паузы ответил Пугик. - Россию и Украину могут столкнуть лбами. Силенок у американцев хватит. И опыта, кстати, тоже. Разделяй и властвуй, слышал такую римскую поговорку? - он ощерился.
  Я подумал о своих девочках, оставленных мной в 'самый подходящий момент'. О шефе, который привык дергать меня по всякой надобности и без нее, словно я неодушевленный предмет, а еще о том, что, пожалуй, никуда бы не поехал с Игорем и Ольгой, если б мой старинный институтский приятель разоткровенничался бы чуть раньше. Скорее, сказал бы Светлане, чтобы собирала манатки, забрал бы семью с собой. Вместе - гораздо спокойнее.
  - Все будет хорошо, Сережа, - раздался из-за спины голос Ольги. Наверное, она разглядела в зеркале заднего вида, как у меня вытянулось лицо.
  - Что-то, Пугик, пять часов назад ты не был таким пессимистом, - холодно обронил я. Ссориться не имело смысла, но, врать не стану, он меня задел.
  - Пессимист - есть хорошо осведомленный оптимист, - нравоучительно изрек Пугик.
  - Не заметил, чтобы ты был столь осведомлен вчера вечером, - еще холоднее бросил я, - У тебя, видать, прямая связь с серверами ЦРУ или АНБ...
  - Прямой нет, - с наигранной беспечностью отозвался Игорь. - Но, кое-какие нюансы мне известны, спасибо коллегам из Моссад.
  - Может, следовало и меня просветить?
  - А чем я, по-твоему, занимаюсь?!
  - Хороша ложка к обеду...
  Пугик хмыкнул, потом кивнул.
  - Стал бы я раньше такое говорить, Журавлев. У твоей Светки и без того глаза были круглыми, как у лемура, что я, дурак, что ли? К чему женщину даром пугать?
  - Даром?
  - Да она б тебя с нами не отпустила.
  Настал мой черед хмыкать. Последняя фраза прозвучала, как если бы мы снова стали подростками, и вели речь о какой-нибудь рыбалке, куда родители вполне могли и не отпустить. Отвернувшись, уставился в окно, на проносящиеся мимо темные частоколы: ближний - из торчащих по склонам деревьев, и дальний, где теснились стоявшие плечом к плечу вершины. Отчего-то подумал о двух ленточных пилах, движущихся с разными скоростями, но одинаково опасных для жизни.
  - Не бери дурного в голову, Серега, - примирительно сказал Пугик. - Все будет путем. Сам прикинь, разве я стал бы тебя срывать, если б опасался, что прямо завтра грянет гром. Я тебе вполне вероятную перспективу обрисовал, на будущее...
  - Если не знаешь, зачем языком болтаешь, - проворчал я, не оборачиваясь.
  - Думающие люди должны понимать, куда все катится, - ответил Игорь. Судя по тону, не обиделся. - Страусиная политика сегодня не проходит, Серега, потому как пинок под хвост, это минимум, на что надо рассчитывать, занимая позицию - голова в песок. Могут ведь и по самые помидоры зарядить...
  - Игорь! - запротестовала с заднего сидения Ольга.
  Он пропустил ее слова мимо ушей.
  - Вероятно, нам стоит ожидать неприятностей ближе к зиме.
  - Почему к зиме? - удивился я.
  - Так ведь президентские выборы грядут. Плюс, безработица, если негативные тенденции в экономике сохранятся, а они никуда не денутся, некуда им деваться. Цены выскочат до неба, а простые люди к январю-февралю последние свои заначки дожуют. Не подбросят добрые звездно-полосатые дяди с Уолл-стрит Украине очередной кредит, и ку-ку, пиши, пропало. Массовые неплатежи спровоцируют массовые, опять же, отключения электроэнергии. Когда плюсов, я для тебя лишь основные назвал, накопится столько, что они по всем понятиям превратятся в кресты с погоста, пойдет жара. Сразу после крещенских морозов...
  - Умеешь ты успокоить...
  - Успокаивать - не по моей части, Журавлев, - ехидно улыбнулся Пугик. - Нуждаешься в успокоении, найди себе психоаналитика. Ну, или ксендза, что ли, на худой конец...
  Минут пятнадцать проехали молча.
  - Вот хрень, - с досадой бросил Игорь. Я обернулся.
  - Теперь аккумулятор барахлит, - пояснил мой институтский приятель. Присмотревшись к доске приборов, я тоже заметил соответствующую тревожную лампу, сверкавшую, будто вечный огонь на могиле Неизвестного солдата.
  - Что за напасть?! - Пугик взглянул на злосчастный индикатор с такой ненавистью, словно надеялся, будто тот, убоявшись, погаснет. Из этой затеи ничего не вышло. Механизмы не чинятся подобным образом, по крайней мере, так я думал тогда.
  - Что же нам делать? - Ольга немного подалась вперед. От нее едва осязаемо веяло духами. Слабый такой, приятный аромат.
  - Дотянем, - процедил Игорь сквозь зубы. Признаться, его уверенность меня не заразила. Да и куда он намеревался дотянуть? До дома было почти так же далеко, как в самом начале пути, кругом нас возвышались горы, места были глухими, безлюдными.
  - Дотянем до леса, решили друзья, - в такт своим мыслям пробормотал я. Это была строка из старой песни о подвиге советских военных летчиков.
  - Только не так, как они, - сухо откликнулся Игорь, он ее, вероятно, тоже слышал в детстве.
  - Надеюсь, - сказал я. - В любом случае, у автомобильных дорог хотя бы есть обочины, куда можно съехать...
  Игорь скупо кивнул. Ольга не проронила ни звука. На какое-то время в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь приглушенным ревом мотора, да воем воздуха, обтекавшего кабину. Шоссе оставалось таким же узким, как и прежде, зато сделалось гораздо ровнее. Вероятно, за отрезок, на котором мы очутились, отвечала какая-то другая эксплуатационная контора, обладавшая большими финансовыми средствами. Или, ее начальство просто воровало несколько меньше, кто знает, как там было на самом деле. Игорь не преминул воспользоваться качеством асфальта, скорость немедленно возросла.
  - Чем выше обороты, тем лучше подзарядка, - пояснил Пугик, когда Ольга посоветовала ему сжалиться над машиной. Мы не стали перечить, в конце концов, именно Игорь был капитаном нашего судна. Водителю виднее, как быть.
  Около полуночи, прогрохотав по узкому, кишкообразному мосту, под сводами которого в конвульсиях билась река, разбуженная дождем, который прошел в горах, мы выехали на новую дорогу. Треугольный знак 'Уступи', выхваченный фарами из мрака, свидетельствовал - она главнее нашей. Машин от этого не прибавилось. За коротким подъемом показалось село, я не успел толком разобрать название, прежде чем информационный щит исчез за кормой.
  - Голубовка, - предположил я. - Или Голубинка. Короче, что-то связанное с голубями.
  - Или с голубикой, - сказала Ольга.
  - С голубцами, - подхватил я.
  - С голубыми, - буркнул Пугик, и мы рассмеялись. Деревенские дома стояли темными, нам не попалось ни единого освещенного окна. Даже лампы уличных фонарей - и те, не горели. Весь поселок - будто вымер. Я, невольно, вспомнил 'Судьбу Иерусалима' Стивена Кинга, как раз дочитывал этот роман о вампирах, облюбовавших крошечный городок в американском захолустье, когда жена раздобыла путевки. Я даже прихватил книгу с собой, в отпуск, и теперь она осталась на прикроватной тумбе нашего номера в 'Морском бризе', дожидаться моего возвращения.
  - Пожалуй, тут нам вряд ли кто поможет, - понизив голос, сказал Игорь. Не знаю, возникли ли у него аналогичные ассоциации, вряд ли, но он даже не снизил скорости. Пять минут, и деревня осталась позади.
  
  * * *
  
  Прошло еще с полчаса. Монотонное движение - союзник сна, это знает каждый, кому доводилось ездить на большие расстояния. Постепенно мои веки начали смыкаться. Я боролся с ними, как мог, но, безуспешно.
  - Отрубаешься? - осведомился Игорь благожелательно.
  - Извини, - я встрепенулся, протирая глаза. Кунять, особенно на переднем сидении, никак не годится, водитель ведь тоже - не железный. Но, Игорь лишь снисходительно улыбнулся:
  - Да ладно, Журавлев, дрыхни. Меня не смущает.
  - Как машина?
  - Терпимо, - он вздохнул. - Напряжение какого-то беса падает...
  Только теперь я обратил внимание, фары действительно горят тускловато. Игорь пояснил, что уже выключил дальний свет, в целях экономии заряда батареи.
  - Я бы одни подфарники оставил, если б прибор ночного видения дома не забыл...
  Мы кисло улыбнулись друг другу.
  Местность оставалась не оживленнее пустыни. Зато ее рельеф претерпел существенные изменения. Теснины, между которыми, будто гигантский червяк, извивалась дорога, раздались. Высокие холмы пришли на смену зубастым горным пикам. Значит, мы были на пороге равнины. На лобовое стекло упало несколько крупных капель. Их немедленно смахнул ветер, оставив дорожки, как от слез на щеках.
  - Кажется, дождь собирается, - голосом Пятачка из знаменитого мультика о Вини-Пухе сообщила Ольга.
  - Собирается, - согласился ее муж.
  - Значит, в машине будет уютно, - резюмировала Ольга. - Когда за бортом дождь, всегда так.
  Мне показалось, она не совсем искренна. Впрочем, конечно, я мог и ошибаться. Подумал, бодрится сама, и хочет взбодрить нас.
  
  * * *
  
  Наверное, этот надвигающийся ливень меня и добил. Может, всему виной стало быстрое падение атмосферного давления, не знаю. Но, как я не крепился, как не корил себя, как не ругал, последними словами, сколько не тер век, но подкрадывающийся сон оказался сильнее. Поймал меня в свои объятия. Я ничего не смог поделать с ним. И отключился. Провалился в бездну, разверзшуюся под ногами, словно наша плавно раскачивавшаяся 'Вектра' каким-то образом превратилась в гондолу стратостата, а я вывалился из нее через люк, который вовремя не заметил. Впрочем, мокрый, густой воздух, наполнивший легкие, по плотности мало уступал морской воде, так что полет обернулся погружением на большую глубину, длившимся бесконечно, и, одновременно, случившимся за один миг. Ступни коснулись твердой поверхности, ощущение невесомости прошло. Опустив подбородок, я увидел тщательно обтесанные стволы деревьев, экзотических, южных, судя по своеобразной фактуре. Стволы плотно прилегали друг к другу, образуя необыкновенно искусно изготовленный плот, снабженный крепкой мачтой, на которой крепились свернутый парус и флаг, полоскавшийся в воздухе-воде. Я растерянно огляделся по сторонам, и, не особенно удивился, обнаружив вокруг плотные заросли тростника. Все же сознавал, что нахожусь во сне, а раз так, то возможно всякое, вплоть до картины поля битвы под Ватерлоо и постаревшего Бонапарта, крупным планом, в отчаянии озирающегося по сторонам: куда подевались резервы генерала де Груши?
  Я задрал голову. Звезды, огромные, будто уличные фонари, лениво мерцали сквозь марево, делавшее их еще крупнее и ближе, как в увеличительном стекле. Того и гляди, подожгут холщовый парус на мачте.
  Было невыносимо жарко, где-то в глубине зарослей копошились какие-то зверушки, может, и не зверушки, а кое-кто и побольше, и пострашнее, судя по производимому ими шуму. Впрочем, их возня перестала меня волновать, едва я сообразил, что не один на плоту. Как только разглядел ее стройную и одновременно величественную фигуру. Я сразу узнал ее. Узнал, и не поверил своим глазам.
  Потому что женщина, за которой я наблюдал, разинув рот, вероятно, все же не была Ольгой. Хоть и походила на нее, как две капли воды. Но, ее наряд...
  Что и говорить, она оделась, мягко говоря, экзотично. Легкая белая туника, почти прозрачная, перехваченная на талии вычурным золотым пояском, оставляла обнаженной безукоризненную левую грудь. Поверх плеч сверкало изящное, набранное из голубых камней ожерелье. На голове красовалась корона в виде планирующей хищной птицы, ястреба или сокола, точно не скажу. Из раззявленного, золотого клюва прямо надо лбом торчал раздвоенный язык, больше напоминавший змеиный. Корону венчали тонкие изогнутые золотые рога, на них опиралась сфера, изготовленная из того же металла.
  - Оля?! - сглотнув, проговорил я. - Что ты тут делаешь?
  Что ты сам здесь делаешь?
  Оба вопроса прозвучали нелепо, и внутренний, и тот, что я озвучил. Ну, конечно же, ведь мы находились во сне. В моем сне. В фильме, демонстрируемом кинопроектором-подсознанием на экране, сплетенном из тончайших нервных волокон. Тем не менее, я смутился, поймав себя на том, что не свожу глаз с ее груди. Это было неприлично, так откровенно разглядывать жену старого друга, пускай и воображаемую, и что с того? Если она - и плод непреднамеренных фантазий, родившихся в голове, именно мой мозг ее и породил, ее раздел.
  Минуту женщина с лицом и телом Ольги, вырядившейся, как египетская царица, стояла совершенно неподвижно, будто статуя, экспонат из музея восковых фигур. Словно предоставила мне время, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями. Или сама боролась со своими чувствами, не знаю. Наконец, шагнула навстречу. Замерла. Остановилась на расстоянии вытянутой руки. Я разглядел бисеринки слезинок на щеках, в них отражались перезревшие, словно готовящиеся обрушиться с небосклона звезды. Луны видно не было.
  Оля, что случилось? - хотел спросить я, не будучи уверен, что обращаюсь по адресу. Ольга была стопроцентной блондинкой, волосы незнакомки - цвета воронова крыла. Впрочем, даже не в том суть. Мои губы остались плотно сомкнутыми по другой причине. Кажется, я и сам знал, что именно так расстроило египетскую царицу, и каково ее настоящее имя, кстати, тоже не было для меня секретом. Знал, да забыл, но теперь не сомневался, еще немного, и вспомню. Так бывает, когда разлепив веки утром в постели, с ходу и не сообразишь, что было вчера. Правда, сейчас все обстояло с точностью до наоборот. У меня по-прежнему не возникало никаких сомнений в том, что я вижу сон. Значит, мне надлежало восстановить во сне подробности какого-то другого сна, выходит, так? Но, я не помнил, когда мне в последний раз снилась Ольга. Пожалуй, с тех пор минуло немало лет. Что же до Ольги, являвшейся мне в образе египетской царицы...
  Пока я стоял, колеблясь, незнакомка приняла решение за меня. Ринулась ко мне, словно внутри сработала пружина, порывисто, судорожно обняла, прижала заплаканное лицо к груди. Я, в смятении, хотел погладить ее по волосам, нечаянно смахнул корону. Локоны рассыпались по плечам.
  - Осирис, неужели это ты?! - прошептала незнакомка голосом Ольги. - Я не верю глазам. Боюсь, зажмурюсь, и ты снова исчезнешь...
  Осирис? - пронеслось у меня. Я еще больше растерялся. Если честно, просто не представлял, что ей на это сказать. Все это было так странно и, вместе с тем, постепенно начало казаться мне совершенно естественным, именно так и должно было быть. В том смысле, что мне надлежало вернуться домой из долгого странствия, а ей, царице и соправительнице, меня встречать.
  Ты эти камыши домом назвал? - осведомился внутренний голос, оказалось, он присутствовал неподалеку даже во сне.
  - Я уже отчаялась ждать, Осирис! - воскликнула моя жена, теперь у меня не оставалось сомнений, в этой, иллюзорной, сотканной дремлющим разумом реальности незнакомка была именно ей. - Ты отсутствовал так долго! Поползли упорные слухи, что ты погиб на чужбине. Жрецы специально распускали их. Ждали, чтобы большинство людей уверилось - ты никогда не вернешься в Египет. Но, зачем ты вернулся?! - неожиданно она оттолкнула меня, резко, ладонями в грудь. - Зачем ты вернулся, Осирис?! Ведь теперь они тебя убьют!
  Кто, они, хотел бы я знать? - В голосе молодой женщины, как две капли воды походившей на Ольгу, чувствовалось столько отчаяния, что мне стало не по себе.
  - Тебе с ними - не справиться, - продолжала она. - Они стали слишком сильны, после того, как сговорились с Сетом. Слышишь меня, Сет - на их стороне. Ты должен бежать. - В отчаянии, она заломила руки. - Сет хочет твоей крови! Ты слышишь меня, Осирис?!
  - Какой Сет? - пробормотал я. Кажется, так звали одного из гангстеров в лихом боевике Роберта Родригеса, сам фильм назывался 'От заката до рассвета', а вот фамилия сыгравшего бандита актера напрочь выветрилась из головы. Почему-то, вспомнить ее представлялось мне теперь исключительно важным. Может, оттого, что сон, по мере развития, все меньше походил на безобидное сновидение, уж очень он был материален, и рассудок, запаниковав, начал хвататься за всякие мелочи, как за страховочные канаты. Цепляться за воспоминания, представлявшиеся ему моими. Поскольку, в голове стали появляться и откровенно чужие чувства и мысли. Помните, еще минуту назад я безуспешно силился припомнить настоящее имя Ольги. То, что она носила здесь, во сне. Так вот, тут ее звали Исидой. Ну, а Сет, упомянутый ей, тот, что отрекся от меня, и как она утверждала, хотел убить, не имел ни малейшего отношения, ни к фильму, где сыграли Кейтель, Клуни и Тарантино, ни к реальности, в которой существовал Сергей Журавлев. Сет, о котором говорила египетская богиня, был моим младшим братом. Точнее, братом Осириса...
  - Это невероятно, - промолвил я.
  - Это так, - подтвердила Исида. - Сет отступился от тебя. Сказал, что больше не видит смысла растрачивать силы впустую. Что процесса одичания людей не остановить, и, если они хотят верить в божественное происхождение фараонов, надо пойти им навстречу. Дать то, о чем они мечтают, и жить припеваючи, не опасаясь, когда нас обнаружат драконы.
  - Нет, - мой голос больше напоминал стон. Да и вряд ли уже мог считаться моим. Теперь он точно принадлежал Осирису. Я же превратился в испуганного статиста. Я бы сказал, в стороннего наблюдателя, только, какая уж тут сторона?
  - Тебя не было слишком долго, - с горечью сказала Исида. - Слишком многое переменилось в худшую сторону. Не знаю, добился ли ты успеха на чужбине, как рассчитывал, но, здесь, на берегах Нила, люди, пока ты отсутствовал, очерствели. Корыстолюбие, подброшенное агентами драконов, проникло в их сердца, как яд, сделало их маленькими и злыми. Темная сторона поработила их.
  - Именно поэтому ты встретила меня здесь, в безлюдной дельте?
  - У меня не было выбора, Осирис. Я поступила так, чтобы сберечь тебе жизнь...
  - А как же наш проект? - хрипло осведомился моими губами Осирис. Плот, покоившийся на воде неподвижно, начал уходить из-под ног.
  - Сет не верит, что строительство пирамид вообще удастся когда-либо завершить. Рано или поздно драконы сообразят, что к чему, и тогда - произойдет непоправимое. Мы утратим остатки власти и величия, или нас вообще отловят и перебьют, как крыс. Так говорит Сет. А барьер, преградивший доступ к иным мирам, все равно останется непоколебимым. Сет считает, пускай лучше дикари зовут их исполинскими гробницами...
  - Что-то ты часто ссылаешься на его слова, - холодно молвил я, отстраняясь. Похоже, меня действительно не было слишком долго.
  - Выслушай меня, Осирис! - взмолилась Исида, хватая меня за рукава. - Да, тебя не было слишком долго, это так. Люди стали почитать Сета как бога. Возможно, он прав, для них так и проще, и лучше. А для тебя лучше - уплыть...
  - Для меня? - спросил я, отметив, она даже не сказала 'для нас'. Единственное число, примененное ей в отношении меня, многое объясняло.
  - Сет знает, что я здесь? - спросил я, кусая губу. Исида еле заметно кивнула. Наверное, ей ужасно не хотелось признавать этого, но у нее не осталось выбора. Я ощутил не боль, скорее, пустоту внутри. Точнее, вероятно, все же не я, Осирис, но она быстро передалась и мне, заполнила душу холодным льдом межзвездного пространства.
  - Он позволит тебе покинуть Египет, если ты поклянешься забыть дорогу, ведущую к Нилу...
  - Поклянусь? - потрясенно повторил я. - А кому мне клясться? Тебе?
  - Мне...
  - Ты, моя жена, хочешь получить от меня такую клятву?!
  - Я больше не твоя жена, - после паузы вымолвила Исида.
  - Кто же ты тогда? - спросил я хрипло.
  Треск ломающихся камышей избавил ее от необходимости отвечать. А меня - выслушивать ответ, который я, по делу, предвидел. С пронзительным криком, в черное небо взмыла стая болотных птиц. Губы онемели, будто во рту оказался лед. Лицо Исиды исказила гримаса ужаса.
  - Осирис, беги! - пронзительно крикнула она. Похоже, следовать ее совету было слишком поздно. Западня, в которую меня заманили предательством, захлопнулась. Сету показалось мало получить с меня обещание не возвращаться в Египет. Он решил подстраховаться, и убить конкурента. Смерть обеспечит мое исчезновение надежней любой клятвы, тем более, вряд ли я стал бы ее давать. Плотный воздух дельты не запел, завыл. Туча стрел устремилась ко мне из зарослей. Видимость была отвратительной, но я и, не глядя знал, что это за стрелы. Специальные, длинные, со зловещим черным оперением, заговоренные, чтобы поражать таких как я.
  Но, мне не было суждено превратиться в подушечку для булавок. Ни мне, ни Сергею Журавлеву, по наивности полагавшему, гибель во сне означает пробуждение, всего-то. Откуда ему было знать, что сон - сну - рознь. Исида выкрикнула имя Сета, наверное, чтобы с запозданием обвинить в вероломстве. В следующее мгновение наш плот встал на дыбы, будто был живым существом, а не двумя дюжинами стволов, перехваченных между собой крепкими веревками. Мы повалилась на палубу. Моя голова при падении оказалась запрокинутой, это позволило разглядеть с десяток стрел, утыкавших стенку боевой рубки, обнажившуюся, когда от резкого движения с нее соскользнула тростниковая циновка. Там, где черные наконечники пронзили металл, полированная поверхность потемнела и покоробилась, словно ее обрызгали кислотой.
  - Беги!!! - снова крикнула Исида. Плот будто услышал ее призыв. Взмыл над водой, словно аппарат, снабженный 'воздушной подушкой', с той разницей, что не издавал при этом характерного рева, и не подымал целые тучи брызг, попятился, с хрустом подминая густо стоявший тростник. Скорость оказалась весьма приличной. У меня мелькнуло, вполне может статься, уйдем. Тем более, что невидимые пока лучники, похоже, решили ринуться в рукопашную. Из зарослей донеслись воинственные вопли и плеск множества ног по воде.
  Не догонят, с облегчением подумал я. И, ошибся. В планы Сета не входило - дать мне уйти. И он - не позволил этого.
  Как мне описать увиденное? Над зарослями, там, откуда минуту назад в небо взмыла стая перепуганных птиц, показались три темные фигуры. Вне сомнений, человеческие, и, одновременно, сюрреалистичные до тошноты. Впрочем, какими им еще надлежало быть, если действо разворачивалось в кошмаре. От одного вида этой троицы, зависшей в полуметре над слегка колышущимися метелками тростника, я с ног до головы покрылся омерзительным, липким потом, по консистенции напоминавшим желе, предварительно охлажденное в морозилке. У меня вообще отвалилась челюсть, когда я сообразил, эти, владеющие левитацией незнакомцы, одеты в строгие деловые костюмы, придававшие им сходство с расплодившимися в свое время в неимоверных количествах торговыми представителями приснопамятной Канадской компании. Последняя мысль, вне сомнений, принадлежала персонально мне. Вряд ли в мире Осириса могли слышать об этой организации, завалившей в середине минувшего десятилетия постсоветское пространство всевозможным мусором. Как будто у нас своего мусора мало.
  Пока я пережевывал эту мысль, троица, в гробовом молчании, поплыла к плоту прямо по воздуху.
  - Посланцы рептилий!! - завизжала Ольга-Исида, наблюдавшая за полетом 'агентов' на пару со мной. Величие слетело с нее мигом. - Это же они, Осирис!! Сет?! Будь ты проклят! Как же ты мог?!! Как же ты мог, Сет?!!
  Наверное, эти трое, вызвавшие у меня аналогию с навязчивыми торговцами низкокачественным заграничным ширпотребом, в ее представлении были посланниками тех самых могущественных и темных сил, которых так опасалась Исида. Тех, что могли рано или поздно догадаться, зачем Осирису понадобилось возводить пирамиды на берегах Нила, после чего для его единомышленников рисковали откровенно плохие времена. Что по этому поводу думает сам Осирис, я уловить не успел. Один из 'агентов', черт бы его побрал, метнул в наш плот молнию. Название, конечно, условно. Нечто, какая-то энергия неведомой природы, подумал я, лишь походившая на электрический разряд, в грозу проскальзывающий между тучами с разноименным потенциалом, искрясь и шипя, заструилось к нам. Не так быстро, как настоящая молния. Представьте себе воспламенившуюся дорожку из расплесканного бензина. Исходивший от нее свет окрасил багрянцем заросли, стали видны даже лохматые верхушки пальм на противоположном берегу болота. Воздух затрещал, как рвущаяся парусина, волосы на голове поднялись дыбом, зубы в гнездах завибрировали, будто по ним побежал ток. Кончик молнии, в форме шарика, размером с теннисный мяч, метнулся к моей груди. Я закричал от страха, когда сообразил, вижу безглазую голову с пастью, ощерившейся множеством клыков-шипов.
  Пора просыпаться, пронеслось в голове. К сожалению, последнее было - не в моей власти. Выручил плот. Рубин в десяти шагах от борта наткнулся на лазурь, столь пронзительную, что я невольно зажмурился. Откуда-то из-под палубы, я по-прежнему называл так настил из идеально обтесанных бревен, донесся приглушенный гул, будто там запустили мощный трансформатор. Вокруг плота образовалась прозрачная полусфера, и осколки молнии, яростно шипя, рваными клочьями посыпались в воду. Она закипела, над поверхностью болота взметнулось плотное облако пара. Пока оно рассеивалось, сфера, защитившая плот, погасла, вместо нее появились ослепительные, сверкающие шары, дюжина, если не больше. Кажется, они возникли прямо из средней части мачты, но я не стал бы этого утверждать. Шары устремились к преследовавшей нас троице. Двое 'агентов' сразу исчезли в пламени, третий ухнул в болото, подняв фонтан брызг. Издав торжествующий вопль, я захлопал в ладоши. Рано радовался, как оказалось. В сотне, не более, метров от нас ночной воздух заструился и поплыл, словно поверхность болота в том месте разом прогрелась. Осирис не появлялся. У меня заныло в груди. Недаром. Марево, с которого я не сводил глаз, становилось все плотнее и гуще. А затем откуда-то, сомневаюсь, что со дна болота, поскольку в таком случае плот покачнуло бы приличной волной, в мареве, будто в гигантском пузыре, показалось нечто вроде исполинской светло-серой тарелки, только перевернутой кверху дном.
  Исида со стоном опустилась на колени.
  И я еще полагал троицу в деловых костюмах - иррациональным зрелищем. Да они не шли ни в какое сравнение с тарелкой, я не подобрал более подходящих слов. Мне она показалась изображением, спроецированным на колоссальный экран. Недаром и воздух там стал гораздо плотнее. Правда, проекция была из тех, для которых не составит никакого труда продолжить материализацию. Прыгнуть в реальность с экрана, чтобы не оставить там камня на камне. Она - так и сделала. Я не видел, Господь миловал, ядерных вспышек, но, подозреваю, ощущения тех, кто наблюдал за ними из тщательно забетонированных укрытий Семипалатинского испытательного полигона, во многом совпали с моими. Весь мир исчез, провалился в тартарары, распался на ионы и атомы, а затем сжался в одну точку, существование которой, если не ошибаюсь, теоретически обосновал Эйнштейн, только, на самом деле. Грудь пронзила чудовищная боль, всепроникающая, безграничная. Нечто вроде гигантского хобота, черного, как уголь, вошло в нее, раздвинув ребра. Я подумал, это черный небесный купол, пересыпанный алмазами сплющенных звезд, деформированный чудовищной силой взрыва в бур, в исполинское сверло.
  - Осирис?!! - откуда-то издали завопила Исида. Ее слова были последними, что я расслышал.
  
  * * *
  
  - Эй, эй, ты чего, Журавлев?! Серега, слышишь меня? Очнись!
  Я поднял веки. Перед глазами все колыхалось и плыло, будто светящаяся сфера последовала за мной из сновидения в реальность. Мне с трудом удалось разглядеть лица друзей, склонившихся надо мной, правда, в начале, в виде размытых колеблющихся овалов. Обнаружил себя по-прежнему сидящим в кресле старенькой 'Вектры' Игоря, только кто-то из них, вряд ли я, перевел его спинку в лежачее положение. Ветер больше не врывался в окна салона, а пол под ногами не вибрировал. Следовательно, Игорь остановил машину. Ну, еще бы, как бы иначе он склонился надо мной.
  - Серега, ты как? - повторил Пугик. В голосе чувствовалось облегчение, заметил, что я открыл глаза. Проснулся. Если, конечно, спал. Я провел влажной, вялой ладонью по груди, убедился, цела, как и ребра, ну, слава Богу. Проморгавшись, сконцентрировал взгляд на Ольге. Нашел ее не на шутку взволнованной, но, живой. Поморщился, какая нелепость, кошмар еще крепко держал мой разум в липких, осклизлых объятиях. Слабым голосом попросил у Ольги, чтобы плеснула кофейку, если не затруднит. И, только потом ответил Пугику, что мол, да, все в полном порядке, нет повода для беспокойства. Выговаривая последнюю фразу, испытал укол стыда. Повод для беспокойства я им уже предоставил, недаром же они останавливались. Что же я вытворял во сне? Кричал, что ли? Метался? Мои щеки приобрели свекольный оттенок.
  - Да будет тебе, старик, - протянув свою большую руку, Пугик взъерошил мне волосы, будто я снова стал маленьким мальчиком, чем окончательно меня смутил.
  - Что со мной было? - облизнув губы, спросил я.
  - Что было? - Пугик покачал головой. - Это я у тебя хотел узнать. Мы с Ольгой думали, крышка тебе...
  - Ничего мы такого не думали, - возразила Ольга, делая мужу знак помолчать. Но, тебя действительно трясло, как в лихорадке, - отложив влажную салфетку, которой она, надо полагать, промакивала мой лоб, недавняя Исида свинтила колпачок с термоса, наполнила кофе желтую пластиковую чашку, протянула мне. - Мы с Игорем пытались тебя разбудить, но...
  - Чего скрывать, напугал ты нас, - вставил Пугик. - Я уж, грешным делом, подумал, у тебя эпилепсия, старик, - вытянув шею, он отхлебнул из предназначавшейся мне чашки.
  - Пугачев?! - прикрикнула на мужа Ольга. - Это - не твое!
  - Меня тоже переколотило, - оправдывался тот. - Сам посуди, в радиусе двухсот километров, как минимум, ни единого лечика, чтоб тебя выврачил, - Игорь попытался изобразить улыбку. - У тебя часом не диабет?
  - Просто дурной сон, - хрипло проговорил я. - И только...
  Их лица вытянулись синхронно, как по команде. Ну, конечно же, как же я мог забыть? Ведь мы с Ольгой выросли рядом, в одном дворе, об этом я уже говорил. Естественно, для нее не были секретом кошмары, терзавшие меня в детстве одно время, на протяжении двух, а то и трех лет после того, как не стало мамы. Ольга вполне могла поделиться этой историей с Игорем. Да что там, наверняка поделилась. Правда, то было давно, кошмары перестали донимать меня еще в подростковом возрасте. Врачи, к которым меня без особого успеха таскала бабушка, вздохнули с облегчением, мол, перерос. И вот, надо же...
  Чашка кофе взбодрила меня, поблагодарив Ольгу, я опустил ноги на гравий обочины. Встал, опираясь на крышу. Мои друзья не отступали от меня ни на шаг, наверное, ждали, когда я снова повалюсь в обморок. А я и, правда, чувствовал себя разбитым вдребезги. Ноги были ватными.
  - Еще кофе, Сережа? - предложила Ольга. Я, поблагодарив, отказался. Игорь, напротив, попросил налить ему, добавив с наигранной укоризной, что его, как драйвера, вообще говоря, полагается обслуживать вне очереди.
  - Если, конечно, никто из вас не хочет в следующий раз проснуться в кювете...
  - Кстати, а как машина? - поинтересовался я. Чтобы попасть в кювет, сначала надлежало сдвинуться с места, не так ли?
  - Еще не известно, как, - уклончиво отвечал Пугик. - Пока ты дрых, я выкинул из-под капота кое-какие детали, которые посчитал лишними. Как очухаешься, поможешь толкнуть. Поглядим, что получится...
  - Толкнуть?
  - Аккумулятор ноги протянул, - пояснил Игорь. - Так что придется заводить с толкача. Скажешь, когда будешь готов...
  - Завсегда готов! - сказал я, храбрясь. Вышло, почти как у Анатолия Папанова в роли Лелика.
  - Игорь, - запротестовала Ольга, - ему же нельзя... - Чем снова загнала меня в краску по уши. В самом деле, я что, инвалид?
  Уже забирая у мужа опустошенную кружку, Ольга как бы невзначай спросила, что меня так напугало во сне. Признаться, я ждал этого вопроса, кому, как ни ей, было знать, кошмары, донимавшие меня в далеком детстве, имели скверное обыкновение сбываться. Иными словами, многие из них были вещими. Правда, их, как правило было сложно истолковать. По многим причинам, бабушке, воспитывавшей меня после гибели мамы, ничего подобного и в голову не приходило. Во-первых, всю сознательную жизнь проработав в советской школе, учителем физики, а затем еще и завучем, бабушка была материалисткой до мозга кости. Во-вторых, подозреваю, не без оснований опасалась, любые эксперименты с тем, что она называла мракобесием, кликушеством и прочими пещерными суевериями, способны повредить моему и без того не безукоризненному здоровью.
  - Да, в общем, ничего такого... - протянул я, взвешивая, стоит ли им знать о том, что мне привиделось. Как, например, Пугик воспримет сон с участием Ольги?
  - Так-таки ничего? - прищурился мой институтский друг. - Скрытничаешь, да, Журавлев?
  - И в мыслях нет...
  - Думаешь, не сбудется, да? - конечно же, он шутил.
  - Не сбудется, не расстроюсь, - в тон ему сказал я.
  - Что-то плохое видел? - насторожилась Ольга.
  - Скорее, странное...
  - Так рассказывай, - не унимался Пугик. Я неуверенно покачал головой. Вытащил из кармана пачку сигарет. Закурил.
  - Не хочешь, не надо, - с наигранной укоризной бросил Игорь. - Не очень-то и хотелось знать. Тогда, Журавлев, выбрасывай папиросу, давай машину толкать. Собачье время, скоро светать начнет, а мы в горах застряли, если ты не заметил...
  Не обратить внимания на этот печальный факт было сложно, кругом, сколько хватало глаз, темнели высокие, поросшие лесом холмы предгорий.
  
  * * *
  
  Мы запустили мотор с толкача, запрыгнули в салон на ходу. Вопреки опасениям Ольги, небольшая физическая нагрузка пошла мне даже на пользу, взбодрила, как умывание в холодной воде. Впрочем, много сил не потребовалось, 'Вектра' покатилась легко, будто детская инерционная машинка, оказалось, трасса шла под незаметный уклон.
  - Порядок, - выдохнул Пугик, подгазовывая, чтобы оживший двигатель, чего доброго не заглох. Пофыркав для блезиру, он, в конце концов, заработал относительно ровно. Тревожная красная лампа, не дававшая покоя Пугачеву до вынужденной остановки, правда, снова зажглась, сигнализируя: порядок, провозглашенный Игорем, не полный. - Ничего-ничего, - проворчал Пугик, обращаясь к мотору, - до перекопа я тебя черта лысого заглушу.
  Ехать довелось почти в полной темноте, в целях экономии, включенными Игорь оставил одни подфарники. Мы все сконцентрировались на наблюдении за дорогой: одна пара глаз - хорошо, а три, как известно, лучше. Разговоры прекратились на добрых полчаса. В конце концов, Пугачев не выдержал:
  - Пожевать бы чего, - обронил он мечтательно.
  - Ты проголодался? - удивилась Ольга.
  - Глаза слипаются... - пожаловался Игорь. Я подумал о печенюшках, которые обязательно пекла в дорогу Светлана. Сейчас бы они нам не помешали.
  - И жвачки ни у кого не завалялось?
  Оказалось, и с этим - туго.
  - А кофе?
  Ольга потрясла термосом.
  - Пустой...
  - Тогда, будьте людьми, хотя бы не молчите, - попросил Игорь.
  - Споем? - предложил я без особого энтузиазма.
  - Колыбельную? - фыркнул Пугик. - Лучше расскажи, что тебе приснилось, Журавлев?
  - Игорь, не приставай, - молвила Ольга.
  - Кто пристает? - возмутился Пугачев. - Мне, к примеру, отродясь ничего путного не снилось. А у тебя, если Ольке верить, талант. Сны такие, что на DVD нет смысла тратиться...
  - Это уж точно, - буркнул я, подумав, да, он узнал о моих снах от нее. Ничего криминального, конечно...
  - Ну, и?..
  - Да нечего рассказывать...
  - Вот человек, - с деланным негодованием проговорил Пугик. - Кофе мой высосал. Радио в горах не работает. Фары - тоже. Меня, можно сказать, переколотило из-за него, везу вас обоих, на последнем издыхании, а ему жалко рассказать товарищу, по каким параллельным мирам носило...
  - Да не жалко мне...
  - Вот и начинай, если не жалко, чего кота за яйца тянешь? Только не говори, - Пугик склонился ко мне, подмигнул заговорщически, - что ты участвовал в русско-украинской войне, которой я тебя напугал.
  - Об этом можешь не волноваться, - мрачно ухмыльнулся я. - Твоя болтовня - ни при чем. Я был в Египте...
  - Ого?! - воскликнул Пугик. - Хотя бы во сне изменяешь своим дурацким привычкам? Ну и как тебе показался местный сервис? Не то, что в долбанном 'Морском бризе', верно?
  - Этого я тебе сказать не могу. Видишь ли, Игореша, в том Египте, где я побывал во сне, как раз строили пирамиды, так что до отелей на побережье Красного моря у них пока руки не дошли.
  - И кто их строил? Имхотеп? - как бы невзначай поинтересовался Пугик.
  - Осирис... - молвил я. Имя, которое он назвал, было мне незнакомо.
  - Если не ошибаюсь, - небрежно обронил Пугачев, - Осириса египтяне считали богом, а не фараоном...
  - Ты хотел узнать, что было во сне, или нет? Я тебе и рассказываю. Не нравится, читай учебники по истории. Там все расписано, как было на самом деле. В моем сне пирамиды строил Осирис. И, они не были усыпальницами Хеопса и других царей. Их только маскировали под гробницы, чтобы не привлекали внимания посторонних. С помощью пирамид Осирис намеревался сокрушить какой-то барьер. Правда, не стану обманывать, самих пирамид я в глаза не видел, как и барьера, что ему покоя не давал. Даже не понял, что вообще имелось в виду, то есть, о каком барьере шла речь. Меня не пустили дальше дельты Нила...
  - Круто с инвалютным туристом обошлись, - вставил Пугик. Но, отчего-то, этого я объяснить не мог, его пыл остыл, так что язвил Пугачев, похоже, по инерции. Лицо стало серьезным, глаза - настороженными.
  - Кто тебя не пустил? - понизив голос, спросила Ольга.
  - Ты, - сказал я, оборачиваясь. Сомневался, стоит ли об этом рассказывать, решил, да ладно. Ну, приснилась она мне, и что с того?
  - Я?! - Ольга вытаращила глаза, как будто ее прилюдно обвинили в резонансном преступлении, а она действительно оказалась к нему причастна.
  - Ну, не лично ты, естественно, - поспешил заверить я. - Исида назначила мне встречу в дельте Нила. У нее было твое лицо... - и, тело, чуть не брякнул я, схватив себя за язык в последний момент.
  - В твоем сне я была Исидой?! - пролепетала Ольга, все еще выглядевшая потрясенной, чему я, признаться, не видел вразумительных объяснений.
  - Совершенно верно, - сказал я. - Ты. Ну, а я, как вы уже наверное догадались, был самим Осирисом. Я наблюдал картину от первого лица. Извини, Игореша, во сне я увел у тебя жену.
  На секунду мы с Ольгой встретились взглядами в зеркале заднего вида, она сразу отвела свои. Вероятно, мне не следовало этого говорить. Ведь на самом деле, Игорь увел у меня Ольгу, они расписались, когда я служил в армии, и хоть с тех пор прошло немало лет...
  Повисла неловкая пауза.
  - Надеюсь, вы не позволили себе ничего лишнего, - в конце концов, изрек Пугик, театрально сведя брови.
  - Об этом - можешь не беспокоиться, друг, - сказал я. - Вместо романтической встречи я угодил в ловушку. Но, не по вине Исиды. Насколько я понял, ее в темную использовал некто Сет, организовавший дворцовый переворот.
  - Надеюсь, это был не я? - с кислой миной осведомился Игорь.
  - Я тоже на это надеюсь, хоть, правду сказать, самого Сета я не видел. Только черные заговоренные стрелы, которыми его лучники хотели меня изрешетить.
  - Ого, - сказал Пугик. - Круто.
  - Как я понял, Сет ополчился на меня по двум причинам. Во-первых, его, в отличие от меня, вполне устраивало положение живого бога, а именно так к нам относились в Египте. Он хотел и дальше держать население в черном теле. Кроме того, Сет не без оснований опасался, что бурная деятельность Осириса привлечет внимание каких-то рептилий... - От одного этого слова у меня во сне кровь принялась стынуть, как озерная вода после оттепели в феврале. И сейчас, когда сон давно прошел, оно снова не вызвало ни единой положительной эмоции, и я поспешил защититься шуткой:
  - Не думаю, будто речь шла о нильских крокодилах.
  - Рептилий? - переспросил Пугик, бледнея. Он и Ольга переглянулись.
  - Рептилий, - подтвердил я. Короче, Сет заложил этим самым тварям Осириса, сдал с потрохами, как у нас говорят. Правда, рептилии не снизошли до того, чтобы собственноручно расправиться с Осирисом. Они натравили на него своих слуг, которые, держитесь, не падайте, выглядели бы банковскими клерками в строгих деловых костюмах, если б не носились по воздуху, и не швырялись молниями с зубастыми головами. Пренеприятнейшее зрелище, доложу я вам.
  - В кого швырялись? В Осириса и Исиду? - тихо спросила Ольга.
  - Естественно, в кого же еще. В конце концов, эти парни угрохали бы их обоих, если бы не плот, на котором Осирис вернулся из долгого странствия. Плот, на деле, оказался чем-то вроде скутера на воздушной подушке, вооруженного чем-то вроде бластеров. И то, и другое здорово пригодилось, когда довелось уносить ноги.
  - И? - сказал Пугик.
  - И все, - развел руками я. - Вот такая история. Прошу, по возможности, не реготать на весь салон... - я невинно поглядел на своих попутчиков, и замер, с открытым ртом. Похоже, оба чересчур старательно исполнили мою просьбу не смеяться, их лица... черт, но ведь это же был только сон...
  Или нет?
  ...Их лица вытянулись, особенно у Ольги.
  - Эй? Кто-то умер? - сказал я.
  - Серега, тебе стало плохо, когда одна из зубастых молний попала в тебя? - Пугик спросил об этом с таким серьезным видом, будто превратился в опытного гастроэнтеролога, пытающегося диагностировать причину острых болей в брюшине пациента. Если на чистоту, и сам вопрос, и тон, каким его задал Пугачев, озадачили меня. Я опасался безобидных подначиваний, в первую очередь, со стороны Игоря. А пожал - диалог с врачом, не на шутку обеспокоенным состоянием моего здоровья.
  - Они ведь в тебя попали? - с нажимом повторил Пугик.
  - С чего ты взял? - я хотел непринужденно улыбнуться, но голос прозвучал нервно, с надрывом. Перед глазами встало звездное небо, свертывающееся жалом исполинского комара перед тем, как проткнуть мне грудь. Не знаю, отчего, но, я не собирался им описывать эту сцену, глупо, конечно, она была ничуть не нелепей остальных. Тем не менее, решил, что не стану этого делать.
  - Они в меня не попали, - заверил я, скривившись от того, что фраза прозвучала откровенно наивно. Я словно оправдывался. Как пьяница, заявившийся домой на рогах и теперь доказывающий разъяренной супруге, что выпил, в крайнем случае, рюмку портвейна.
  - Ты уверен, что не попали, Сережа? - подключилась к допросу Ольга. Ну, вот, был один самозваный доктор, стало два, еще немного, и наберется полноценный консилиум.
  - Вам обоим не кажется, что, придавая столько значения сну, вы немного перегибаете палку?
  - Но ведь что-то спровоцировало твой приступ? - парировала она.
  Опять, двадцать пять...
  Надо же, подумал я. Какой странный оборот принял наш разговор. Когда я только начал пересказывать сон, мне и в голову не могло прийти, я они оба напустят на себя вид докторов, беседующих с неизлечимо больным пациентом. С пациентом, чей недуг поразил рассудок. Появилась неприятная мысль, они водят меня за нос, не в наших традициях, сообщать больному правду. Сказать, что в этот момент я почувствовал себя не в своей тарелке, все равно, что не сказать ничего.
  - Что бы его не спровоцировало, - хрипло сказал я, - это была явно не молния, которая мне приснилась...
  - Не она, - с готовностью согласился Пугик. - Не сердись, Серега. Олька имела в виду, что, анализируя сон, можно докопаться до первопричины недуга.
  Ах, вот как?
  - Сегодня, - продолжал Пугик, - даже представители ортодоксальной медицины склоняются к тому, что сновидения - не последнее средство для ранней диагностики проблем со здоровьем.
  - С каких это пор ты стал интерпретатором снов, Пугик?! - чуть не вспылил я. - Если не ошибаюсь, мы с тобой оканчивали политехнический институт, а не духовную семинарию. Не говори, что пока мы не виделись, ты выучился в академии народной медицины, без отрыва от сбора металлолома в промышленных масштабах, о котором я от тебя слышал.
  - Просто интересуюсь на досуге, - примирительно сообщил Игорь. - А, что тебя, собственно, удивляет? Или не знаешь, какая у нас зашибезная медицина? Поневоле приходится самому врачевать, и себя, и Ольгу, не дожидаясь, чтобы эскулапы загнали в гроб. С них станется, сам знаешь.
  После этих слов напряжение, охватившее меня, пошло на спад. В самом деле, стоило ли мне обижаться на него. Он ведь не хотел ничего плохого.
  - В любом случае, Пугик, - сказал я, радуясь перспективе развернуть разговор в несколько иное русло, - мой чудесный плот не оставил недругам ни единого шанса. Сначала он защитил меня от заколдованных стрел, пущенных исподтишка подручными Сета, а потом и от молний, которые генерировали летуны в костюмах банковских клерков. К слову, Игореша, нам бы сейчас не помешал подобный аппарат, вместо твоей тарантайки, не хочу ее обидеть, конечно, - я, как бы извиняясь, легонько похлопал ладонью по торпеде. - Насколько я успел понять, помимо кибернетического мозга, управлявшего всеми системами жизнеобеспечения, плот был оборудован приличным движителем, позволявшим носиться где угодно, словно на воздушной подушке, только без грохота и тучи брызг.
  - С каких это пор, Серега, ты начал увлекаться историей древнего мира? - осведомился Пугик, вернув мне мою недавнюю реплику насчет его увлечения целительством.
  - О чем ты? - удивился я. История, не стану лгать, никогда не была моим коньком, при этом, все же, не стоило держать меня за полного неуча. Есть имена, которые, как бы это выразиться, входят в некий стандартный цивилизационный набор из обихода любого мало-мальски образованного человека. Не надо быть теологом, чтобы иметь некоторое представление о Зевсе, Будде или Митре. Не одним кондитерам, в самом деле, известно имя Наполеон.
  - Осирис, это понятно, - не стал спорить Пугик. - Но, где ты, Серега, прочел о его странном плоте? В иллюстрированных энциклопедиях для детей о нем нет ни звука.
  - Ты хочешь сказать, у египетского бога Осириса был плот на воздушной подушке? - я чуть не рассмеялся ему в лицо.
  - Насколько можно судить по обнаруженным и дешифрованным фрагментам древнеегипетской Книги мертвых, Журавлев, Осирис плавал на весьма примечательном плоту, - Пугик хитро прищурился. - По легендам, старик, его палубу, вместо бревен, составляли уложенный бок к боку толстые змеи, вроде удавов-переростков, чтоб ты понял, о каком калибре речь...
  Я хотел возразить ему, что мой, из сна, был, вне всяких сомнений, деревянным. Но, Игорь, вскинув руку, дал понять, что еще не закончил.
  - Когда плот дрейфовал, или шел под парусом, удавы лежали неподвижно, - сказал Пугик. - Но, если Осириса припекало, гигантские змеи, согласно клинописи, начинали бешено вращать хвостами. Так, по крайней мере, представлялось современникам бога. Теперь представь себе лопасти вертолета...
  - Это, пожалуй, даже покруче наших башмаков-скороходов, - ухмыльнулся я.
  - Некоторые ученые полагают, и то, и другое, - явления одного порядка. Как, скажем, и ковер самолет, - не моргнув и глазом, заявил Пугик.
  - Ты имеешь в виду порядок, возникающий после одной - двух дорожек кокса? - съязвил я.
  - Нет, - гораздо серьезнее, чем следовало бы, сказал Пугик. - Ни кокс, ни гашиш, тут, Серега, ни при чем. Речь, если уж на то пошло, о технологиях, далеко превосходящих современные. О левитации, как эффекте применения принципов антигравитации, - в твоем случае, например. Или, об использовании каких-то силовых полей, о существовании которых современная физика имеет самое отдаленное представление...
  - И, такими технологиями, по-твоему, владел египетский бог Осирис? - усмехнулся я.
  - Я этого не утверждаю, Журавлев. Просто - допускаю подобную возможность.
  - Ах, да, Алладин с Хоттабычем носились по воздуху на коврах-самолетах, куда вместо керосина заливали антивещество. Зеркальце, через которое злая царица из сказки Пушкина следила за красавицей-конкуренткой, на самом деле было LCD монитором компьютера, принимавшего сигнал от замаскированной в баньке веб-камеры, а печь, на которой гасал Иван-дурак, являлась помесью аэросаней и экраноплана...
  - Ты, Журавлев, что-нибудь слышал о культе Карго?
  - Я слышал, так частенько называют компании, занимающиеся грузоперевозками.
  - Именно, - Пугик кивнул. - Собственно, само это слово пришло к нам из испанского языка, первоначально им обозначали морские грузы, но, не в том суть. В чем она - я тебе буквально в двух словах расскажу, сжато. Считается, культ Карго возник у дикарей Меланезии во время Второй мировой войны. Исследователи называют и другие даты, но это - дело десятое. Смысл такой. В разгар боев с японцами американскому командованию сплошь и рядом приходилось снабжать свои разбросанные по всей акватории этой части Тихого океана войска с воздуха. Иными словами, сбрасывать контейнеры с продовольственными и боеприпасами с парашютами. Как ты понимаешь, при таком способе доставки грузов имели место крупные потери. Часть имущества оказывалась черти где, в джунглях, горах и других труднодоступных местах. Выковырять его оттуда не представлялось возможным. И вот, прикинь ощущения изолированных от внешнего мира островитян, находившихся на стадии развития, примерно соответствующей неолиту, когда они наблюдали разыгрывавшиеся в воздухе бои между американской и японской авиациями. Или, когда находили в лесу сбитые машины и, что особенно важно, сброшенные с транспортных самолетов грузы. Неудивительно, что туземцы мигом сложили песни об изрыгающих пламя и дым железных драконах, а американскую тушенку, консервированные фрукты, сгущенку, и все такое прочее, вплоть до виски в канистрах, нарекли - пищей богов, присланной в дар с небес.
  - Невероятно... - протянул я.
  - И, тем не менее - факт, - сказал Пугик. - Не веришь, проверь, по возвращении, в Википедии. Все это - официально установленные факты, Серега. Дальше - больше. Когда война закончилась, с ней закончилась и шара. По понятным причинам, грузы перестали сыпаться с небес. И, представляешь себе, Серега, дикари пустились на невероятные ухищрения, лишь бы боги смилостивились, и возобновили поставки. Они расчищали от леса целые участки джунглей, имитируя взлетно-посадочные полосы. Они складывали из пальмовых бревен конструкции, отдаленно напоминающие вышки диспетчерских пунктов аэродромов, более того, даже лепили из глины и веток муляжи самолетов. Вот тебе и сапоги-скороходы, над которыми ты изгалялся.
  - Ты хочешь сказать, Осирис, которому поклонялись древние египтяне, был, образно говоря, морским пехотинцем или летчиком?
  - По мне, безрассудно полностью отрицать подобную вероятность.
  - То есть, иными словами, энное количество веков назад парня, послужившего прообразом Осириса, каким-то Макаром занесло в дельту Нила, а дикари, проживавшие там, посчитали его богом-творцом?
  - В том-то и дело, что не творцом, - поправил меня Пугик. - Творцом они полагали бога Атума. Что же до Осириса, то он, для них, скорее, был просветителем. Тем, кто, в сущности, дал им то, что делает нас людьми: представления о морали и нравственности, основы этики и права, азы точных наук и медицины, письменность и все, что она с собой несет. Интересно, что этносы большинства древних народов, тех, которые принято считать стоящими у истоков современной цивилизации, содержат упоминания об аналогичных Осирису персонажах. У эллинов это титан Прометей, у предшественников инков - бородач Виракочи по прозвищу Морская пена, у индейцев, населявших территорию Центральной Америки задолго до ацтеков - Кукулкан и Ицамна, у предков современных жителей Поднебесной - Фу-си, и так далее. Примечательная деталь: все эти парни - плохо кончили. Приснившийся тебе Осирис, Серега, расстался с головой в результате заговора, по возвращении в Египет из дальних краев, где занимался просветительством. Нечто подобное случилось и с Виракочи, его южноамериканским двойником. Виракочи вероломно замочили, не дав завершить миссию. Тело бедолаги уложили в каноэ и пустили на волю волн, гулявших по озеру Титикака. Аналогичная судьба выпала и на долю его мексиканского коллеги Кукулкана. Его составленный из анаконд плот, как тебе такое совпадение, а, унесло в открытое море, после того, как кровожадный бог Дымящееся зеркало нанес ему смертельную рану. Историю Прометея пересказывать бессмысленно, она широко известна. За попытку поделиться потаенными знаниями ему выгрызли печень.
  - В таком случае, перечисленные тобой боги кажутся немного странными, не находишь? Какие же они вседержители, мученики скорее, какие-то...
  - Разве каким-то другим был Иисус Христос? - парировал Пугик. - Ему ведь тоже капитально перепало, если ты позабыл. Впрочем, Иисус появился гораздо позже. А вот Виракочи, Осирис, Кукулкан и Прометей, похоже, жили примерно в одну эпоху.
  - Можно вопрос? - перебил я.
  - Валяй.
  - Откуда, по-твоему, взялось столь впечатляющее число десантников и морских пехотинцев, которым приспичило лепить из наших быковатых пращуров цивилизованных людей? Только не говори, что они были инопланетянами, совершившими вынужденную посадку в дельте Нила, и забавлявшимися интеллектуальным меценатством, чтобы убить время, пока откуда-нибудь, из созвездия Проксимы Центавра, например, подбросят требующиеся для ремонта запчасти.
  - Я бы не стал исключать и такого расклада, Серега, но, по моему мнению, картина была немного иной.
  - И, каково оно, твое мнение, поделись.
  - Ни Осирис, ни Виракочи, ни другие выдающиеся люди, вошедшие в историю как мифические просветители человечества, не были инопланетянами. Все они родились здесь, на нашей планете.
  - Тогда, откуда они взяли высокие технологии? Если, они, конечно, у них были?
  - Они принесли из своего мира, откуда еще?
  - Так, да? - переспросил я, полагая, что он шутит. Ну, конечно же, шутит, как иначе?
  - И где же был этот мир? - не сдержавшись, я улыбнулся. Кто бы спорил, говорить о подобной чепухе было гораздо приятнее и легче, чем о моем пошатнувшимся здоровье и недугах, диагностируемых путем разбора снов.
  - Прямо тут и был, - свободной от руля рукой Пугик сделал широкий, обобщающий жест. - На Земле. - Он и не подумал улыбнуться, на что я, если откровенно, рассчитывал. - Не на одной Земле, конечно. Вероятно, их Мир был несравнимо больше нашего. И дело не в том, что они, в отличие от нас, свободно перемещались как между планетами, так и далеко за пределы Солнечной системы. Это все, Журавлев, вторично. При них двери в тонкие миры оставались открытыми, вот в чем суть...
  - В тонкие миры? - сказал я, откашлявшись. - Что за хрень такая, поясни, если не затруднит. - Определение 'тонкие', которое он применил, вызвало в голове образ развевающейся на ветру полупрозрачной полиэтиленовой пленки.
  - Толком, конечно, никто не знает, чтобы это могло быть, - вынужден был признать Пугачев, массируя подбородок. - Видишь, как, эти самые миры, о которых я тебе сказал, так или иначе, упоминают все основные религии человечества. В традиции индуизма речь идет о тонких оболочках каждого физического тела, связанных между собой специальными каналами, йоги называют их - нади. Точками пересечения каналов выступают чакры, это своеобразные перекрестки, чтоб ты понял, о чем речь, по которым от одной оболочки к другой перетекает жизненная энергия, прана или Ци. Каждая из оболочек находится в своем, тонком мире. Всего их семь. Олька, подключайся, я все не вспомню. Казуальный, - Пугик загнул мизинец на правой, - раз, астральный - два...
  - Духовный, - подсказала Ольга.
  - Верно, духовный - три.
  - Душевный...
  - Именно. Четыре. Эфирный - пять, ментальный - шесть и... вот, из головы выскочило...
  - Седьмой - наш, материальный, - сказала Ольга.
  - Точно, - обрадовался Пугик.
  - И что же они из себя представляют? - заинтригованно поинтересовался я.
  - Спросил ты, Журавлев, у больного о здоровье! - фыркнул Пугик. - Откуда мне точно знать? Вон, сам Экклезиаст специально, как для тупых, в своей книжке записал, что человек, сколько бы не трудился в познании, не может постичь суть дел Бога, творящихся на Земле! НЕ МОЖЕТ! Усек? Не по адресу вопрос...
  Никогда бы не подумал, что Пугик может интересоваться подобными вещами. Ничего себе, кто б еще о бригадах охотников за металлоломом байки травил...
  - Как по мне - ты здорово подкован в этой области, - не сдержался я.
  - Так, ведь интересно, - откликнулся мой институтский друг. - Для меня это - как хобби, Серега. Кто-то водку жрет, ведрами, кто-то шлюх в бане тискает, а я - книжки на ноутбуке читаю. В свободное от своего железа время, ясен пень. Жрать-то что-то надо, а изысканиями в оккультных областях на сегодняшний день не прокормишься. Оно и понятно, мир-то - материальный. Самый низкий, все прочие, как я сказал - там, - он воздел палец к потолку кабины, обшитому посеревшим от времени пластиком.
  - Как-то это сложно представить, - немного помолчав, признался я. Честно старался, без дураков. Но, не получилось ни черта.
  - А ты попробуй в категориях нашего сугубо материального мира, как я только что сказал. Вообрази себе, Серега, семикомнатную квартиру, в которой одна комната располагается над другой. Это - и есть ты. Только торчишь ты в бельэтаже, точнее, сознание твое торчит, поскольку заперли его там, и что творится на твоей, можно сказать, кровной жилплощади семью этажами выше - неизвестно. Проходной двор там, или притон, или заколочено все, и пыли по колено навалило, не понять. Доступа нет. Двери запечатаны. А большинство, так и вообще не знает, что они где-то есть, двери эти. Прозябают в полуподвале, и жизни радуются.
  - А как такое может быть с точки зрения науки? - я решил напомнить ему, что мы все-таки по образованию - технари.
  - Да не доросла наука до таких высот, - пожевав губу, молвил Пугик. - И, к слову сказать, вряд ли кто ей позволит дорасти. Как это может быть, спрашиваешь? Ну, грубо, к примеру - каждый из тонких миров со всеми своими потрохами сложен из атомов с внутриатомными температурами, на порядок отличающимися от наших. Или, элементарные частицы имеют какую-то другую частоту колебаний. Да мало ли что может быть еще...
  - К слову, Гермес Трисмегист, - продолжал Пугик, - которого средневековые алхимики и философы считали своим главнейшим корифеем, учителем и наставником, утверждал, что семь миров, в которых находятся наши оболочки, разнятся друг от друга частотой колебаний. Любопытная мысль, согласись, появившаяся у человека, родившегося задолго до Иисуса Христа.
  - Гермес, если не ошибаюсь, это ведь греческий бог? - уточнил я, демонстрируя - кое-что, да знаю.
  - Гермес - греческий, тут ты прав. Касаемо личности Трисмегиста - мнения разные. Те ученые, которым традиционно все ясно и понятно, называют Трисмегиста синкретическим Божеством. То бишь, не было такого мужика, и даже божества такого не было, слепили его из того, что было. Взяли кусок от древнегреческого Гермеса, полтора куска - от египетского бога Тота, склеили. Но, те, кто за репутацию мундира не опасаются, прямо ассоциируют Тота и Трисмегиста, мол, это был один персонаж. А, Тот, Серега, парень из одной команды с Осирисом, в том случае, конечно, если предположить, что они оба - были на самом деле. Не забывай, мы ведь лишь гипотетически допустили такую возможность.
  - Я этого не забыл, - заверил я.
  - Вообще, парень этот, которого древние египтяне прозвали Тотом, личность еще более странная, чем сам Осирис. Египетская Книга мертвых описывает его великаном в одежде, напоминающей скафандр. Ну, ты о нем, наверняка, читал, недаром же сны с участием Осириса видишь...
  - Впервые в жизни слышу это имя, - не стал скрытничать я.
  - Понимаешь, Сережка, - подала голос Ольга, - по современным представлениям сны являются плодом деятельности подсознания, ты ведь это и без меня знаешь. Во сне мозг переходит в дежурный режим, но некоторые из его участков тормозятся позже других. Считается, они и генерируют сны, и медленные, и быстрые. Это, скажем так, официальная научная точка зрения. Она, как ты, должно быть, догадываешься, не единственная.
  - Догадываюсь, - протянул я.
  - Есть такое предположение, что во сне можно невольно проникнуть в те тонкие миры, о которых мы говорили, туда, где время течет по-другому, или в свои прошлые жизни, в параллельные реальности, как хочешь их назови. Понимаешь?
  Естественно, я сообразил, куда она клонит. Во сне я побывал в Египте времен Тота и его приятеля Осириса. Индюк бы не понял ее логики. Конечно, это я наблюдал не совсем тот Египет, который на самом деле был. Скорее, его проекцию, отображенную на астральном экране.
  Ну, держитесь не падайте...
  - Конечно, такое трудно себе представить, - подключился из-за руля Пугик. - Особенно, слету...
  - Не то слово, - протянул я.
  - С другой стороны, а червячные дыры, по-твоему, легко поддаются осмыслению? А то обстоятельство, что наша Вселенная свернута в апельсин - укладывается в голове без литра водки? Между тем, и первое, и второе, теоретически обосновано Альбертом Эйнштейном еще в середине минувшего века, и пока что, Серега, никто не назвал его прожектером, балаболом, трепачом, и другими аналогичными словами. Напротив, Эйнштейна почитают, как величайшего физика. Только, как это понимать, искривление пространства гравитационными полями, под воздействием которых время начинает бежать вспять, а геометрией Эвклида, привычной со школы, только одна прямая способна пройти через две точки, и все такое, помнишь, можно смело подтереться, как, кстати, и физикой Ньютона. Конечно, легко себя убедить, будто это где-то там, в одной очень далекой Галактике, все не так, а у нас - все по-старинке и путем, только, кто за это поручится? Тот факт, что мы не видим радиоволн, не мешает нам пользоваться сотовыми телефонами. Электрического тока мы, кстати, тоже не в состоянии разглядеть, хоть и применяем сегодня, где только ни попадя, в любом долбанном электроутюге, миксере, и вплоть до электрического стула включительно. Нам, что и говорить, многое об электричестве известно, не мне тебе рассказывать, точную электротехнику в институте вместе изучали, от законов, которым оно подчиняется, до приблизительных размеров самого электрона. Один нюанс - что он собой представляет - хрен его разберет. И откуда берется, к слову, тоже. Опытным путем наткнулись впотьмах на то обстоятельство, что этот самый ток каким-то образом индуцируется в куске металла, если тот в магнитном поле кувыркается, и давай генераторы шлепать для гидро, тепло и атомных станций.
  - Насколько я помню институтский курс, все эти устройства построены на преобразовании одних видов энергии в другие, - сказал я. - На реке вода, падающая под воздействием силы притяжения на лопатки турбины, вращает ротор, при этом в статоре индуцируется переменный ток. В тепловых и атомных станциях лопатки турбин вращаются благодаря пару высокого давления, в который превращается вода, нагретая либо при сжигании угля, либо в ходе управляемой ядерной реакции.
  - Это понятно, - кивнул Пугачев. - Азы я и без тебя знаю, Серега. Человек в курсе, как произвести электрический ток, и куда и как его использовать. В фене, например, которым Олька волосы после душа сушит. И, при этом, никто, даже приблизительно, не может сказать, откуда в проводах оказываются свободные электроны, чтобы бегать нам на потеху, как белки в колесе. Каким-то образом возникают из магнитного поля, каким - мы толком не понимаем.
  - Ты хочешь сказать, серферу вовсе необязательно обладать познаниями в океанографии и биологии, чтобы научиться кататься на волнах, так?
  - Это ясно, - отмахнулся Пугик. - Я хочу сказать несколько иное. Наше современное бытие - это блуждание по тонкому льду, под которым скрываются бездны. Да и берегов не видать, лед есть, а что за река, откуда и куда течет, хрен разберет, все - на ощупь. Возьми те же иголки, которые восточные эскулапы не одну тысячу лет не без успеха втыкают в тела пациентов. Делается это, чтобы воздействовать на чакры, то есть, перекрестки между тонкими оболочками, освободив переходы для циркуляции жизненной энергии Ци. Но, что она эта энергия из себя представляет, им, вполне естественно, невдомек. Психическая энергия, говорят китайцы, как будто это хоть что-то объясняет. Такое ощущение, что ремесло свое они получили по наследству, от кого-то, гораздо более умного, кто жил, ну о-очень давно. Практические навыки сохранились, теоретическая база - была утрачена. С нашими современниками, согласись, аналогичная ситуация сложилась за куда как более короткий срок. Выключателем щелкнуть, каждый дятел - мастак, а пойди, сваргань элементарный ветряк. Кишка тонка...
  - По-твоему, такого рода знания человечество на самой заре своего существования получило от ребят вроде Осириса?
  - Я бы не стала исключать такой возможности, - донесся с заднего сидения голос Ольги.
  - Заметь, Журавлев, я тебе пока, для разогрева, привел несколько физических явлений, которые подробно описаны в соответствующих учебниках, начиная со школьных, и заканчивая институтскими. А тебе на ум уже образы серферов пришли. Между тем, есть ведь целый пласт явлений, о которых в учебниках ни гу-гу, поскольку - сказать нечего. Эти явления обобщенно зовут паранормальными. Тут тебе и полтергейст разных видов, от самовозгорания до потоков воды из стен, а также полетов всевозможных предметов, которым полагалось бы спокойно висеть на крючках. Есть телекинез, есть телепатия, телепортация и переселение душ, когда, скажем, какой-нибудь черт из-под Белой Церкви, по пьяни упав с комбайна и сильно звезданувшись головой, вдруг, ни с того, ни с сего, начинает изъясняться на древнекитайском или шпарить наизусть Горация. Есть феномен НЛО, наконец. Не улыбайся, за полвека журналистами собраны десятки тысяч убедительнейших доказательств существования некоего загадочного явления, которое мы так зовем. Что оно такое - никто не знает. И, заметь, не спешит изучать, по крайней мере, в открытую. Вообще, странная сложилась ситуация. Над частью явлений, недоступных нашему пониманию, человечество приучено потешаться, возьми хотя бы фильмы с участием прикольных инопланетян. Другая часть - стала уделом вульгарной магии, сниму заговор, приворожу, наведу порчу и все такое прочее, что душа пожелает, за деньги клиента.
  - И что же приведенные тобой явления могут означать? Есть у тебя соображения?
  - Полагаю, Журавлев, то, что мы порой ощущаем и видим, но не в силах объяснить - есть разнообразные проявления многоуровневой модели человека, вложенной в многообразие семи миров Гермеса Трисмегиста. Они существуют вокруг нас, но мы чувствуем их присутствие, как человек с закрытыми глазами ощущает солнечный луч, пробившийся через тучи и упавший на щеку.
  - Значит, у нас на глазах - повязка?
  - Образно говоря, да. Попадание в десятку, Серега.
  - Но, откуда она взялась? Кто ее повязал? Осирис со своим приятелем Тутом?
  - Тотом, - поправила меня Ольга. - Нет, конечно, напротив, они сделали все возможное, чтобы сохранить хотя бы крупицы тех знаний, которыми они обладали. Удалось им далеко не все. Это понятно, ведь доступ в тонкие миры оказался заблокирован барьером...
  - Барьером? Уж не тем ли, который в моем сне Осирис намеревался сломать при помощи пирамид?!
  - А ты сам как думаешь? - прищурился Пугик.
  - Как он мог мне присниться, если я о нем никогда в жизни не слышал?!
  - Хороший вопрос, Серега...
  Начался крутой подъем. Пугик с хрустом включил понижающую передачу. Из-под капота донесся рассерженный рев собранного на заводах группы 'Адам Опель' мотора.
  - Отличный вопрос, - повторил Пугик. - Я бы посоветовал искать ответ в области тонких миров, в существование которых ты, если я не ошибаюсь, не поверил. Можешь поступить проще, объявив свой сон - совпадением, подход не нов, именно так поступают представители ортодоксальной науки.
  - Хорошо, - сказал я, решив зайти с другой стороны. Черт с тем, откуда я узнал о барьере, чтобы он получил возможность напомнить о себе во сне. Кто его возвел, тоже не мешало узнать. То есть, не так, одернул себя я. Не мешает узнать, что думает по этому гипотетическому вопросу Пугик, поразительным образом оказавшийся большим знатоком альтернативной истории. А, заодно, и куда подевался мир, откуда явился Осирис.
  - Их мир был уничтожен, - Пугачев потянулся, пара позвонков внутри его тела громко хрустнула. - Его обитатели, те, кому посчастливилось пережить катастрофу, одичали, сбились в племена, промышлявшие каннибализмом и другими аналогичными изысками. Утратили не одни технологии, но и человеческий облик, стали настоящими дикарями. Их трудно в этом винить. Если бы с нашей цивилизацией случилось нечто подобное, результаты были бы аналогичными, а, скорее, даже хуже. Как-то мне попался в руки прогноз военных аналитиков, сделанный на тот случай, если б Карибский кризис не удалось потушить. Так вот, по всем расчетам, даже у австралийцев с чилийцами в Южном полушарии не осталось бы никаких шансов избежать попадания в каменный век. Северное, как ты понимаешь, на столетия превратилось бы в безжизненную, смертоносную пустыню. Задача, предстоявшая группе Осириса, была практически невыполнимой...
  - Кто разрушил их мир, ты так и не сказал?
  Естественно, у меня уже была готова собственная версия развития событий, если, конечно, они имели место, в чем я продолжал сомневаться. Первой моей мыслью было - ну, конечно, они сделали это сами, Осирис с одного края земли, Виракочи, или как его там, с противоположного. Одновременно поднесли зажигалки к фитилю, угробили свой дом, как наши политики, стараниями которых человечество не раз оказывалось на краю, особенно с тех пор, как появилось оружие массового уничтожения. Они разнесли цивилизацию на молекулы, чтобы затем, посыпая голову радиоактивным пеплом, начать собирать ее по обугленным крупицам, которые, что вполне естественно, не желали склеиваться. Я руководствовался чисто человеческой логикой, по словам Пугика, в данном случае она не годилась.
  - В том то и беда, что нет, - возразил мой институтский приятель. - Они - не воевали друг с другом, если бы так, все было бы гораздо проще. Видишь ли, стремление обжать ближнего корысти ради, или из удовольствия, то есть, по приколу, свойственное нам, вряд ли вообще было им присуще. Тут между нами и ими - пропасть. Семь миров, открытых для них, делали их - другими. Но, не спасли...
  Не спасли от кого? - хотел спросить я, но не успел. Ольга опередила меня, сказав:
  - Ребята, какой-то городок...
  И, действительно, справа показался быстро приближавшийся информационный щит, выхваченный из мрака тусклым светом подфарников, они единственными освещали наш путь. На фосфоресцирующем синем прямоугольнике виднелась надпись:
  
  КАЛИНОВКА 6
  
  Указатель мелькнул в правом верхнем углу амбразуры лобового стекла и пропал, как его и не было. Фантом, привидевшийся усталым глазам.
  - Осталась справа, - буркнул Пугик. Машинально повернув голову в указанном направлении, я не разглядел ничего, кроме темной гряды холмов. Надо думать, поселок прятался где-то за ними.
  - Может, надо было свернуть? - сказала Ольга, не зная, она скоро попадет туда, только уже без Игоря. И, к слову, с минимальными шансами выбраться.
  - На кой она тебе сдалась, детка? - отмахнулся Пугик. - Что мы там забыли?
  - СТО...
  - Не смеши меня, - откликнулся ее муж. Обернулся ко мне: - Серега, будь другом, вынь-ка атлас из бардачка. Что-то я никакой Калиновки не припомню, хоть убей...
  Я подумал, его опасения - напрасны, не так уж много в глуши дорог с асфальтовым покрытием, значит, в трех соснах - не заблудишься. Но, упираться не стал, вытянув руку, принялся вслепую обшаривать отделение для перчаток. Лампочка, которой полагалось его освещать, перегорела. Но, Игорю было не суждено свериться с картой. Он практически прибыл на конечную остановку. Я как раз нащупал атлас автомобильных дорог, когда гул мотора неожиданно оборвался. Может, и не так пресекался рокот самолетных двигателей в минувшую войну, после того, как их настигали снаряды зенитных батарей с земли, но, определенное сходство имело место. Под капотом что-то звякнуло, наверное, какая-то железяка врезала дуба. Иномарка клюнула носом, задергалась. Пугик, сцепив зубы, попытался запустить двигатель на ходу, но, не тут то было. Смирившись, Игорь воткнул нейтралку, и 'Вектра' еще долго катились по инерции.
  - Ну, вот, приехали, - вздохнул наш водитель. - Точнее, даже, приплыли. - Он сверился с часами. - Без четверти два. Дай-ка, Журавлев, сигарету...
  Что и говорить, это был тот еще знак. Хреновый. Игорь хвастался, будто пару лет, как завязал с курением.
  - Вот не прет, так не прет, - пожаловался Пугик, несколько раз энергично затянувшись. - Гребаный непер, я бы так сказал. Что ты будешь делать, а?
  Я тоже закурил. Опустил стекло, выдохнул облако дыма в окно. С исчезновением звезд оно превратилось в идеальный квадрат Малевича.
  - Что-нибудь придумаем, верно? Где наша - не пропадала?
  - А то... - хмыкнул Игорь. Как только машина остановилась, он потянул на себя сначала рычаг стояночного тормоза, а за ним и тот, что отпирает капот. Полез наружу, кряхтя и ругая колымагу, которая его в конец достала. Я составил ему компанию. От мотора пахнуло раскаленным металлом. Явственно чувствовался запах оплавившейся пластмассы. Игорь сморщил нос. Протянул:
  - Ого. Так и сгореть - недолга...
  - Как думаешь, какой диагноз?
  - Шут его разберет, - Игорь развел руками. - Предполагаю - смерть от старости, - он хотел улыбнуться, не вышло. - Пускай хоть немного остынет, Журавлев. Потом сделаем искусственное дыхание. Точнее, попробуем сделать. Если ни черта не выгорит, останется ловить буксир. А пока - можешь поджарить на этом металлоломе яичницу глазунью. Рецепт подсказать? Кладешь яйца на блок, глаза - сами вылезают.
  - Пожалуй, воздержусь, - я поежился. Стало довольно холодно.
  - Как знаешь, Журавлев. Хозяин - барин.
  Мы стояли у распахнутого капота, как два матадора над сраженным быком. Подошла Ольга, спросила у мужа, как продвигаются дела.
  - Лучше не бывает, - ощерился Игорь.
  - Можно что-то сделать?
  - Можно повеситься на буксирном тросе...
  - А если серьезно, Игорь?
  - Если серьезно, то я сомневаюсь, - Пугик потер переносицу. - Судя по звуку, Оля, навернулось что-то конкретное, - он слегка наклонился вперед. - Ремни, вроде на месте. Потеков масла - не видать. Может, помпу оборвало. Или, маслосъемные кольца залегли. Откуда мне знать, я же не ясновидящий. Вскрытие, как говорится, покажет.
  - Но, ты ведь попробуешь ее починить? - не унималась Ольга.
  - Ясное дело, что попробую. Всегда мечтал - разобрать головку блока в чистом поле, когда кругом - хоть глаз выколи. Экстрим, мля. Ты, Журавлев, тоже давай, подключайся. Кто знает, вдруг у тебя способности Чумака прорезались...
  - Какого Чумака? - удивился я, представив упаковку известного отечественного кетчупа.
  - Алана Чумака, - с наигранно-серьезной миной пояснил Пугик. - Помнишь такого, Серега? Который воду заряжал по телевизору. А еще - массово запускал неисправные механические часы...
  - Что-то было, - без особой уверенности протянул я.
  - Ну вот, можешь попробовать свои силы.
  - Ты шутишь?
  - Какие уж тут шутки, - вздохнул наш водитель. - Надо ж досуг занять, пока мотор остынет. И потом, времени у нас - вагон. Спешить особо некуда. Я тут вряд ли что смогу сделать. Значит, будем рассчитывать на буксир. Если какой-нибудь самаритянин и появится в этом блуде до утра, в чем я, честно говоря, сомневаюсь, чтобы дотащить нас на шнурке в какую-никакую цивилизацию, СТО там, скорее всего, не работают круглосуточно. Так что, времени у нас - вагон...
  - Дальше определимся, как быть, - продолжал Игорь. - Возьмутся здешние доморощенные механики за нашу тачку, считайте, повезло. Нет, будем думать, - Игорь пожал плечами. - Кто их знает, как у них здесь с запчастями. Может, неделю придется ждать. В уравнении - слишком много неизвестных, чтоб я родил однозначный ответ. Есть, конечно, альтернативный вариант - возвращаться домой на шнурке, если подвернется попутная машина. Чепуха, каких-то девятьсот километров на буксире...
  Я подумал, при подобном раскладе Юрию Максимовичу доведется запастись терпением. А, заодно, и моим девчонкам. Пугик словно прочитал мои мысли:
  - Да ты не переживай, Журавлев. Если увидим, что дело - табак, сядете с Ольгой на паровоз, и послезавтра будете дома. А я уж останусь расхлебывать...
  - Э, нет, - заикнулся я.
  - Брось, - Пугик отмахнулся. - Надо мной же не нависает твой Юрий Максимович. Я, брат, сам себе хозяин и доктор...
  Я вздрогнул, потому что, честно говоря, не помнил, чтобы называл при Игоре имя шефа. Хотя...
  - Так что, Серега, не хочешь, пока суд да дело, попробовать себя в качестве медиума? Вдруг, получится? Нет? Зря. Тогда давай еще сигарету....
  Пока мы разговаривали, Ольга, повернувшись к нам спиной, сделала несколько шагов, пристально глядя туда, откуда мы приехали. Неожиданно налетевший ветер растрепал ей волосы, застонал в придорожных зарослях.
  - Приближается ураган, - молвила Ольга. Я подумал, она права. Природа, похоже, собралась продемонстрировать нам, кто в доме хозяин. Это были явно не мы. Да и дом наш находился слишком далеко отсюда.
  - Хорошенькие дела, - протянул Пугик и снова покосился на часы, будто ждал чего-то. Ослепительно сверкнула молния, разодрав небо на две неравные части, ощетинившиеся острыми как бритвы краями. Стало светло как днем, я зажмурился. С приличным интервалом пророкотал гром, да так, что земля под ногами завибрировала ему в унисон.
  - Ни шиша себе, - пробормотал Пугик.
  - Там, кажется, кто-то есть! - испуганно воскликнула Ольга.
  - Где?! - выдохнул Игорь. От интонации, с которой был задан вопрос, мне стало не по себе.
  - На дороге за машиной...
  Игорь, с грохотом захлопнув капот, шагнул к жене.
  - Да кому там быть, Олька?! - сказал я нарочито бодрым голосом.
  - Кому угодно, - ответила она. Кажется, именно в этот момент и появился мотоциклист. Он возник ниоткуда, словно фантом. Сначала мы услышали тявканье двухцилиндрового мотора. Оно приближалось оттуда, откуда на нас надвигалась гроза, словно летело в авангарде бури. Мне стало жутко, без видимых причин, подумаешь тоже, мотоцикл...
  - Кто-то едет, - сказал Игорь. Бодрость из его голоса исчезла напрочь. Мы затаили дыхание, в ожидании.
  Звук быстро нарастал, первой показалась круглая фара, мерцавшая, как маяк на далеком мысу. Затем из стремительно сгущавшегося мрака возникла конструкция, напоминающая немецкий 'Цундап', тяжелый мотоцикл с коляской, на котором в минувшую войну ездили гитлеровские мотострелки. Вид наездника (у меня в голове почему-то сформировалось именно это слово) наводил на мысль о кентавре, каким-то невероятным образом сошедшем со страниц сборника древнегреческих мифов, чтобы преследовать одиноких путников вроде нас, очутившихся на заброшенной дороге в лихую годину. Голову 'кентавра', сообщавшуюся с мощным телом без шеи, венчал видавший виды танкошлем старого советского образца. 'Кентавр' смотрел на нас пристально, как это умеют делать провинциалы. Мы ответили тем же. Он прокатил мимо, не проронив ни звука, как в немом черно-белом кинофильме. У аппарата отсутствовали задние фонари, мотоцикл растворился так же неожиданно, как и возник. Но мы какое-то время стояли, втягивая носами легкий шлейф недогоревшего бензина и прислушиваясь к удаляющемуся стрекоту.
  - Чего бы я так пялился? - проговорил Пугик враждебно.
  - Ну и рожа, - вполголоса добавила Ольга
  - Дикари-с, - внес ясность я, надеясь немного взбодрить своих спутников, а то они совсем повесили носы. Хоть, правду сказать, мне тоже здорово не понравился этот субъект. Видок у него был - откровенно бандитским.
  Между тем, отдаленный треск мотоциклетного мотора изменил тональность и довольно резко сместился вправо. Как будто мотоциклист свернул с дороги в чистое поле. Мы с Игорем переглянулись.
  - Откуда он взялся? - спросила Ольга. Я понял, что она имела в виду. Кентавр будто вынырнул из тучи. Отвратительная, иррациональная мысль. Я поспешил от нее отделаться.
  - Хотя бы из Калиновки, - сказал я, попытавшись нарисовать в уме живописную мазанку на околице деревни, а, заодно, и стол, накрытый гостеприимной хозяйкой под старой разлапистой вишней. Тарелку с варениками и крынку молока, грудастую молодуху и целый выводок детворы, мал мала меньше. Аллегория далась не без труда, на самом деле кентавр вызывал совершенно иные ассоциации, но распространяться о них я не собирался. Ольга и без того была - точно в воду опущенная.
  - Не нравятся мне такие ребята, - Игорь покачал головой. - В особенности, когда тачка колом встала...
  - Посмотрел, как раздел, - пробормотала Ольга.
  - Что ты имеешь в виду? - спросил Игорь, хмурясь все больше.
  - Ты слышал, что я сказала...
  Мы с Игорем снова переглянулись. Что-то надвигалось на нас вместе с грозой, теперь мы все чувствовали приближение смертельной опасности, хоть пока избегали говорить об этом в слух.
  - Давайте-ка отсюда выбираться, ребята, - вполголоса, будто опасаясь чужих ушей, предложила Ольга. Я легко представил ребенка, которому не терпится уйти из леса, и он умоляет взрослых поторопиться, а те чего-то тянут у затухающего мангала.
  - Знать бы, как, - сказал Игорь, массируя затылок.
  
  IV. Призраки
  
  Двигатель остыл, но и не подумал завестись, проигнорировав несколько отчаянных попыток Пугачева вдохнуть в него бензиново-электрическую жизнь. Этого следовало ожидать. Оставалось надеяться на появление доброго самаритянина, упомянутого Пугиком, но трудно голосовать, когда нет машин. А их - вообще не было. У меня даже возникло пренеприятное ощущение, будто их где-то позади умышленно отсекают встающие по ночам из могил призраки гаишников, некогда облюбовавших эту заброшенную дорогу. Представив оскаленные безносые черепа под выцветшими шлемами с серпасто-молоткастыми гербами, я невольно поежился.
  - Что-то я продрогла, - Ольга закуталась в мохеровый свитер, но ноги все равно оставались голыми. Шорты - не лучшая экипировка после полуночи, да еще в предгорьях.
  - Забирайся в машину, - посоветовал Пугик. Я собирался напомнить ей о пледе, который, кажется, видел на заднем сидении, когда с юго-востока донесся звук рокот автомобильного мотора. Ольга взяла меня за руку, наверное, испугалась, как бы это не тот же мотоциклист пошел на второй круг. Но, похоже, к нам приближался грузовик, отечественный и неухоженный. Вдалеке показались фары, светившие высоко и в разные стороны, как глаза забулдыги после третьей рюмки. Радовало, что их две, а не одна. Через пару минут мы уже могли разглядеть ночного бродягу. Им оказался изрядно потрепанный жизнью армейский вездеход 'ГАЗ-66', проходимый, как 'Хаммер', но далеко не такой престижный. При виде его меня немного отпустило, я даже успел подумать, что случись отечественным чиновникам полюбить его так же страстно, как им полюбился североамериканский джип, в государственном бюджете сохранилось бы гораздо больше средств для инвалидов и немощных стариков...
  - Моя попытка номер пять, - пропел Пугик, размахивая руками с видом Робинзона, у которого необитаемый остров сидит в печенке. Я замер в ожидании. Ольга отступила в тень, которая, в общем-то, была повсюду, но в машину не села.
  Я уж было испугался, что вездеход проедет мимо, невезение - штука прилипчивая, как жвачка, когда надсадно заскрипели колодки тормозных барабанов. Грузовик принял правее и остановился.
  - Мир не без добрых людей! - воскликнул Игорь таким голосом, словно сам себе не верил, прошлепал к грузовику, вскарабкался на подножку. Я не стал вмешиваться в процесс переговоров, чтобы не создавать ажиотаж. Водитель вездехода и без того мог загнуть любую цену, какую бы только пожелал. Выбора-то у нас не было. Разговор занял добрых пять минут. Игорь вернулся к нам, выглядя в меру удовлетворенным.
  - Ну, что? - спросили мы хором.
  - Жмот, конечно, конкретный, - сообщил Игорь, отмыкая багажник. Внутри оказалось совсем не так много вещей, как можно было предположить, видимо, Игорь с Ольгой в быту были не привередливее спартанцев. Буксирный трос валялся на виду. - До трассы согласился дотянуть. За сотку. Там, дальше, что-нибудь придумаем. Не ахти что, конечно, но все же лучше, чем тут загорать.
  Игорь ловко просунул трос в стальную петлю под передним бампером легковушки. Заклинил гаечным ключом. Вездеход, тем временем, медленно попятился.
  - Хорош! - гаркнул Игорь, когда круглые стопы-блюдца на корме грузовика нависли прямо над капотом нашей машины. Не глуша мотора, водитель 'Газона' выбрался из кабины. Его движения были по-кошачьи ловкими. Мне это - совершенно не понравилось. Казалось бы, да пускай себе ходит, как тигр, но нет. Когда он приблизился достаточно, чтобы я смог его рассмотреть, тусклые габариты 'Вектры' горели не ярче светлячков, первое, негативное впечатление подтвердилось. Перед нами был поджарый, жилистый субъект лет около тридцати пяти, в заношенной шоферской жилетке, одетой на голое тело. Его мускулистые предплечья и руки синели причудливыми узорами татуировок, среди которых превалировали черепа и кресты. Правда, отчетливо мне удалось разглядеть лишь одну, 'украшавшую' левое плечо водителя. На ней вертикально расположенный меч с эфесом, венчавшимся черепом, протыкал клинком соединенные цепью кандалы. Выглядела картинка - зловеще.
  - Якудза, - пронеслось в голове. Я сделал шаг назад, давая ему дорогу. Игорь протянул конец буксира, водитель живо закинул его на клык вездехода.
  - Порядок, - сказал он каким-то странным, надтреснутым голосом. Словно голосовые связки высохли, как у мумии, тысячу лет мариновавшейся в соляном растворе.
  - Тогда по коням? - откликнулся Пугик.
  Шофер отрицательно покачал головой. Вперился в лицо моего друга своими маленькими, глубоко посаженными глазками, зыркавшими из-под сильно развитых надбровных дуг. Кустистые брови срослись на переносице, как у Урфина Джюса из сказки Волкова, которую я недавно прочел Юльке. Левую бровь когда-то давно рассекли надвое, она так и срослась - неровно, зигзагом, уложенной горизонтально молнией. Впрочем, эти глазки были, пожалуй, единственной живой деталью на землистой физиономии шофера. Кожа была - как у трупа.
  - Что не так? - удивился Игорь.
  - Деньги вперед, командир, - проскрипел шофер, протягивая мозолистую ладонь. Даже фаланги пальцев, и те у него оказались в татуировках в виде перстней. На одном пальце виднелся сидящий в паутине паук, на другом змея обвила кольцами кинжал. Я испугался, как бы Игорь сдуру не вытащил бумажник при этом типе, но, мой приятель был не лыком шит.
  - По месту назначения получишь, дружище.
  Шофер грузовика нахмурился. Я уловил исходящий от него странный запах, не лука, не чеснока, и не перегара, не подумайте. И даже не застарелого пота, что частенько бывает. Чего-то совершенно иного, непривычного. Тлена... замшелого камня... не скажу. Запах никак не вязался с повадками хищника, которыми обладал незнакомец, это обстоятельство тоже сбивало с толку.
  Таких не берут в космонавты, - пропел внутренний голос, но я не подхватил, стало не до смеха. Напротив, подумал: нервное...
  - Может не сложиться... - предупредил шофер замогильным тоном. Интонации, прозвучавшие в его голосе, напугали Ольгу, и она отступила мне спину. Меня это приятно тронуло, если честно.
  - Ладно... - Игорь с видимой неохотой пошел на компромисс. - Даю половину вперед. - Он аккуратно извлек новенькую фиолетовую купюру из нагрудного кармана, куда предусмотрительно переложил часть денег из своего 'напузника'. - По рукам?
  Шофер, поколебавшись для приличия, кивнул, при этом, ладонь, протянутая Игорем, осталась не пожатой. Пугик молча убрал руку.
  - Может, бабу свою в кабину ко мне посадишь? - предложил водитель вездехода. - Будет дорогу показывать.
  Ольгу при этих его словах передернуло. Лицо Пугика вытянулось, но он не стал связываться. Быстро совладав с собой, даже попытался отшутиться, помнится, упомянул ключи от квартиры, где деньги лежат, из известного произведения Ильфа и Петрова.
  Смерив моего институтского приятеля хмурым оценивающим взглядом, шофер, отвернувшись, дернул буксирный трос. При этом полы замусоленной жилетки разъехались, явив нам очередную татуировку, на этот раз, на груди. На ней обнаженная красотка в одних чулках возлежала, облокотившись на сложенную из черепов пирамидку. Второй рукой женщина обнимала за шею черную пантеру, над композицией возвышался крест с двумя поперечинами, длинной, прямой, и косой, которая была немного короче. Ольга тихонько взяла меня за локоть.
  Удостоверившись, что мы, как бы это сказать, на крючке, шофер пружинисто зашагал к кабине. Глядя ему в спину, Ольга что-то пробормотала под нос. Мне почудилось слово 'мразь'.
  - Чего вы телитесь?! - прикрикнул Пугик, ныряя за руль. - Шевелитесь, поезд уходит!
  Лучше бы мы спрыгнули с перрона...
  Спереди раздался истошный скрежет, шофер вездехода воткнул первую передачу. Двигатель 'Газона' заревел, грузовик резко тронулся. Трос натянулся струной. Нас сильно дернуло. Игорь выругался:
  - Вот дурень! Привык у себя в колхозе прицепы на жесткой сцепке тягать...
  - У меня от таких - мороз по коже, - призналась Ольга, когда мы поехали. Шины, набирая скорость, зашуршали по асфальту вдвое громче обычного. Неудивительно, ведь мотор нашего 'Опеля' молчал.
  - От прицепов? - осведомился Игорь с нервной ухмылкой.
  - От таких подонков...
  Ее оценка личности водителя вездехода целиком совпадала с моей, но, я смолчал.
  - Перестань, - отмахнулся Игорь, с наигранной беспечностью, как по мне. - Обычный шоферюга. Каким ему еще быть, как ты думаешь?
  - Я думаю, ты сделал ошибку, связавшись с ним... - ее тон сделался ледяным.
  - Что ты предлагаешь? Сказала бы лучше спасибо, что остановился. Другой бы вообще мимо проехал, и глазом не моргнул.
  - Может, мне перед ним ноги расставить в благодарность?! - вспыхнула Ольга. - Кажется, он тебе вразумительно дал понять, что не против подобной мелочи?!
  Я в смущении отвернулся к окну. Игорь молчал с минуту, затем предпринял очередную неудачную попытку перевести все в шутку:
  - Оля, ты не любишь народ... - укоризненно молвил Пугик.
  - Уголовники - не народ, - отрезала его жена, моя бывшая девушка.
  - Любят у нас ярлыки развешивать, - пробормотал Игорь.
  - Ты его татуировки ярлыками называешь? Так ему их никто, кроме него самого, не вешал. Точнее, не колол, или, как там они еще эту гадость себе рисуют.
  - Ну, увлекается, человек... - примирительно начал Пугик. - Хобби такое...
  - Ага, грабеж на большой дороге...
  - Журавлев? - Пугик обернулся ко мне за поддержкой. - Хоть ты скажи: снял я с мели наше чертово корыто, или не снял?!
  - Ты его туда и посадил, - отрезала Ольга, правда, уже не так агрессивно. Вероятно, тоже не хотела ссориться, к тому же, какой в этом был бы смысл? Да и что было делать Пугику? Ну, не кидаться же на грубияна с кулаками...
  - Я посадил? - спросил Игорь, закатывая глаза к потолку.
  - А кто еще?! Не уверен в машине - нечего на ней колесить по забытым Богом закоулкам.
  - Ну, знаешь ли...
  - Вечно у тебя все ломается!
  - Не у меня, а у 'General Motors & Adam Opel AG'...
  - Он же пьяный! - не унималась она. Честно говоря, теперь наши мнения кардинально разошлись. Я не думал, будто шофер навеселе. Меня смутил его внешний вид, и еще запах, исходивший от него. Алкоголем тут - и не пахло. Наркотиками? Кто знает...
  Скорее уж он под кайфом, - подумал я, но опять смолчал.
  - Да они все тут пьяные, - разглагольствовал Игорь. - Тоже мне, блюстительница нравов! Забыла, в какой стране живешь?! Мы хрен знает где, у черта на куличках, сегодня ночь с субботы на воскресенье! Кого ты рассчитывала здесь встретить, дирижера оперного оркестра в жабо и фраке?! Мстислава Ростроповича со скрипкой?!
  - С виолончелью, - машинально поправил я. Никто, конечно, не обратил на мою реплику ровно никакого внимания. Ольга, не сводя глаз с мужа, фыркнула как кошка, демонстрирующая недовольство. Я подумал, она переигрывает и не так сердита, как хочет показаться. Впрочем, радоваться действительно было нечему: мы тащились в фарватере грузовика, за рулем которого сидел откровенный отморозок. Или, по крайней мере, гражданин, с которым станешь крестить детей. Ольга, на заднем сидении, насупилась. Я покусал губу.
  - Ты чего надулся, Серега?
  - Неприятный тип...
  - И ты, туда же, Брут?
  - Его наколки не очень-то похожи на туту, которыми балуется молодежь, - сказал я, прекрасно понимая, всякий силен задним умом. Да и какая была у нас альтернатива?
  - Не похожи, - Пугик кивнул.
  - Ольга - права, - добавил я. - Они у него - профессиональные, что ли...
  - Совершенно верно, - как ни в чем не бывало, согласился Пугик. - Это татуировки, которые делают на зонах.
  - Так ты знал?! - ахнула Ольга.
  - И что с того? - отмахнулся Игорь. - Видели у него на пузе девчонку в чулках? Это чисто воровская картинка, символизирует смелость, преданность и жестокость.
  - А клинок на плече? - спросил я, отметив, помимо эзотерики Пугик, оказывается, рубит и в уголовной эстетике. Ну и ну...
  - Если не ошибаюсь, что ее обладатель сидел за разбой.
  - А перстни?
  - Я не видел. А что там было?
  Я рассказал. Пугик ненадолго задумался.
  - Паук на наколке в виде перстня, это, по-моему, статья за грабеж. Что же до змеи, обвивающей кинжал, то она символизирует агрессию и тайную угрозу. Наш шофер отбывал за умышленное убийство.
  - Я присвистнул.
  - А ты думал, он служил в армии врачом? - Пугик ухмыльнулся.
  - Обожди-ка, Игорь, - Ольгин голос дрогнул от едва сдерживаемого негодования. - Ты хочешь сказать, что сразу понял, кто он?!
  - Естественно. Бывший урка. Ничего, чтобы было из ряда вон. Я достаточно часто мотаю по областям. Во многих маленьких городках - каждый третий - сидел. Редко у кого - всего по одной ходке. Так и что, убить его? Вышел человек, не стану утверждать, будто взялся за ум, но пока баранку крутит. Некриминальное занятие, если, конечно, по пешеходам не ездить. Доставит нас, куда и как договорились, не хуже любого другого. Любезничать с ним тебя никто не заставляет.
  - Все равно, нам надо держать ухо востро с этим типом, - сбавила обороты Ольга.
  - Это - никогда не помешает, - откликнулся ее муж.
  - Похоже, тема была исчерпана. Я кинул взгляд на массивный откидной борт вездехода, который нам теперь предстояло лицезреть ближайший час, а то и два, пока не доберемся на место. Автоматически прочел номерной знак, крупные цифры и буквы, нанесенные белой нитрокраской через трафарет. Причем, похоже, недавно:
  
  12 67 КРЯ
  
  Чуть ниже и левее красовалась табличка, сообщавшая:
  
  НЕ УВЕРЕН, НЕ ОБГОНЯЙ
  
  И, еще ниже, у самой кромки кузова, другая:
  
  ПАССАЖИРОВ НЕ БРАТЬ
  
  Давно таких табличек не видел, подумалось мне, кажется, они вышли из обихода еще в советскую пору. Теперь у водителей грузовиков вошло в моду крепить на лобовом стекле таблички с надписями другого содержания, адресованными персонально гаишникам. Например, 'ПУСТОЙ', а также ее вариант, 'ПУСТОЙ И ТРЕЗВЫЙ'. Я снова рассеянно скользнул по номеру. Поймал себя на нелепой мысли. Подумал, зловещий облик водителя совершенно не вяжется с добродушной серией, выпавшей грузовику совершенно случайно, в полном соответствии с теорией вероятности. КРЯ. Словечко - прямо из детских стишков Сергея Михалкова или Корнея Чуковского, какие и сегодня читают детворе. Разве стоит ожидать чего-то плохого от машины, носящей на борту такие буквы? Обернулся к Ольге, она была мрачнее тучи, обронил, в расчете ее расшевелить:
  - Оль? Помнишь, был такой шампунь в детстве, 'КРЯ КРЯ'? Его еще продавали разлитым в желтые пластмассовые бутылочки с рисованным красным утенком?
  - Какой шампунь, Сережа? - ледяным тоном спросила Ольга. - О чем ты вообще думаешь? - Она раздраженно передернула плечиками, отвернулась. Я решил больше не докучать ей, нет, так нет. Хочет человек лепить из мухи слона, да пожалуйста, сколько угодно. Устроился поудобнее. Коснулся запястья Игоря, еще хмурившегося после недавней ссоры с Ольгой. Надеясь расшевелить, бросил фразу из репертуара вышедшего сегодня в тираж Михаила Жванецкого, было время, мы частенько обменивались ею, когда сдавали экзамены в институте:
  - Нормально, Григорий?
  - Куда уж отличнее, Константин... - вздохнул Игорь. Я счел за лучшее оставить обоих друзей в покое. Умолк. И, постепенно, тягостное ощущение надвигающейся беды, завладевшее ими, передалось и мне, словно вирус гриппа. Более того, начало принимать все более отчетливые формы.
  
  * * *
  
  - Терпеть этого не могу, - пожаловался Игорь, отвлекаясь от массивной кормы вездехода, с которой не сводил глаз уже минут двадцать. Ровно столько, сколько мы проехали.
  - Чего - этого? - спросил я.
  - Вот так вот болтаться на шнурке, - пояснил Пугик, потирая левой рукой веки. Я догадался, о чем он. Управлять машиной, которую тащат на прицепе - чрезвычайно утомительное занятие, это подтвердит каждый, кому довелось испробовать это сомнительное удовольствие на собственной шкуре. Монотонность движения удручает, а зевать нельзя - дистанция чересчур коротка. Впрочем, в нашем случае монотонности скоро настал конец.
  - Какого черта?! - неожиданно воскликнул Игорь.
  Его вопль ошпарил меня кипятком, я грезил наяву. Мысли витали далеко, они снова вернулись в наш номер 'Морского бриза'. Небо над его крышами едва начало розоветь, море, ближе к рассвету, успокоилось. Робкие волны ласкали берег, нашептывая что-то чайкам, дремавшим на пустынном пляже. Вопль Пугика разорвал эту идиллическую картину в клочья.
  - Мама! - взвизгнула Ольга. - Игорь?!!
  В следующую секунду наша машина подпрыгнула, как на батуте, меня швырнуло на старого институтского товарища, мы столкнулись головами. Из глаз посыпались искры. Игорь, клюнув носом, выпустил руль. 'Вектра' вильнула вправо, но трос удержал ее, не позволив перевернуться. Выбросив руку, я на ощупь поймал баранку, брошенную Пугиком.
  - Что он делает?! - закричала Ольга.
  - Кто?! - крикнул я, совершенно растерявшись, слишком напуганный, чтобы соображать как следует. В голове мелькали бессвязные мысли, самая внятная состояла в том, что либо Пугик, либо водитель грузовика не справились с управлением, и мы летим в кювет.
  - Он, что, заснул?! - завопила Ольга. Нас снова тряхнуло. Я едва не потерял руль. Голова Пугика болталась безвольно, как буек в волнах. Корма грузовика, заслонявшая весь обзор, подпрыгнула в панораме лобового стекла. 'Вектру' рвануло вперед, и она боднула вездеход в массивный зад. Брызнули стекла, мы остались без фар и подфарников. Трос натянулся, дистанция опять увеличилась. Только теперь до меня, наконец, дошло, в чем дело. Грузовик продолжал идти на приличной скорости. Судя по ухабам, на которых нас подкидывало ежесекундно, и клубам пыли, что летели из-под его массивных колес, мы очутились на проселке. Я, кажется, выругался матом, осознав весь драматизм ситуации. Нас тащили неведомо куда, мы стали заложниками, совершенно бессильными что либо предпринять.
  - Тормози, Игорь, тормози! - надрывалась Ольга. Пугик хрипло застонал, вряд ли в ответ, скорее - от боли.
  - Он потерял сознание! - выдохнул я, безуспешно пытаясь протиснуть левую ногу в нишу над педалями, занятую ватными ногами Пугика. Вам это может показаться странным и даже невероятным, но впопыхах мне и в ум не пришло сорвать ручник. Ольга потянулась к мужу, нас снова сильно тряхнуло, припечатав ее затылком к потолку. Охнув, она повалилась назад. Мельком глянув на приборный щиток, я обнаружил, что скорость постепенно растет. Стрелка спидометра переползла отметку пятьдесят и, похоже, не собиралась останавливаться. Мы неслись с горы. В отчаянии я надавил на клаксон. Он разорвал ночь протяжным, хриплым гудком. Видимо, на ходу генератор немного подзарядил аккумулятор, как и надеялся Игорь. Правда, теперь это было до лампочки. Сигнал не возымел никакого действия. Если шофер грузовика спал, разбудить его мне не удалось. Наш автопоезд продолжал разгоняться.
  - Что творится? - пробормотал Игорь. Слава Богу, он возвращался к жизни.
  - Этот урод нас куда-то тащит!
  - Какой урод?!
  - Водила гребаный!! Наверное, заснул!
  В нижней тоске склона мы угодили в яму. Меня швырнуло так, что я ударился головой в зеркало заднего вида и сломал его, будто тростинку. Зубы клацнули, прикусив язык. Это еще что, я мог совершенно свободно отхватить его, так что мне еще крупно повезло. Игорь напоролся грудью на рулевую колонку. Ольга замычала, наверное, ей тоже перепало. Затем нос 'Вектры' задрался кверху, спуск перешел в подъем. Мотор вездехода взревел, его водитель включил понижающую передачу. Как только до меня дошло, что он не отключился, как я предполагал, а делает все это сознательно, сердце провалилось в пятки, а волосы встали дыбом. Мне стало по-настоящему страшно.
  - Ручник!!! - крикнула Ольга, самая сообразительная из нас.
  Как я не додумался до этого сам, до сих пор не могу понять. Ломая ногти, я рванул на себя рукоять стояночного тормоза. Результат последовал незамедлительно. 'Вектра' содрогнулась. Двигатель проклятого грузовика захлебнулся от натуги, и я понадеялся, что он заглохнет. Но, не тут-то было. Нас еще раз дернуло, и мы продолжили волочиться юзом, как какой-нибудь плуг за трактором. 'Газ-66' - настоящий армейский трудяга, приспособленный буксировать прицепы куда габаритнее и тяжелее 'Вектры'. Он неказист, что есть, то есть, зато тягуч, будто здоровенный муравей.
  Конечно, подъем больше не давался вездеходу легко, скорость здорово упала, и я решил, что сумею, если повезет, на ходу выбраться из машины, запрыгнуть в кузов 'Газона', а уже оттуда перелезть в кабину. Хватит ли у меня сил совладать с жилистым крепышом-водителем? Такой уверенности, естественно, не было. Он смахивал на поджарого хищника, я же раздобрел на сидячей работе, да и в лучшие годы, откровенно говоря, не был прирожденным бойцом. Хоть в свое время увлекался карате, даже заработал зеленый пояс за несколько лет упорных тренировок. С другой стороны, ничего другого, на мой взгляд, не оставалось. И паршивый план - все же лучше, чем вообще никакого. Впрочем, я так и не сподобился его осуществить. Развязка наступила по другому сценарию.
  Игорь, окончательно очухавшись, заблокировал все четыре колеса, утопив педаль тормоза в пол. Корма приподнялась - передние тормозные диски гораздо эффективнее задних барабанов. Я даже испугался, решив, что мы вот-вот сделаем сальто, приземлившись на крышу. Этого не случилось. Трос лопнул, щелкнув, как кнут. Игорь инстинктивно пригнулся к рулю, но удар, к счастью, пришелся в капот. Движение прекратилось. Мы были на свободе.
  - Ни хрена себе!!! - выдохнул Пугик со смешком, в котором не было и намека на веселье. - Ну и ни хрена себе, ребятки, прокатились...
  Я сидел как истукан, провожая глазами вездеход, бодро удалявшийся вверх по склону в клубах поднятой нами пыли. Кусок лопнувшего троса болтался за ним, как остатки невода за рыболовецким траулером. Аналогия заставила меня поежиться.
  Хорошенький рыбак...
  Игорь выбрался из машины. Я хотел составить ему компанию, но обнаружил, что ноги отказали. Надо же, а ведь всего минуту назад я был готов отколоть каскадерский трюк, чтобы вступить в схватку с обезумевшим шофером вездехода. Нет, я все еще не мог поверить, что с нами произошло нечто подобное, хоть это уже случилось.
  - Игорь, ты цел?! - подала голос Ольга. Вместо ответа Пугик, держась за виски и пошатываясь, как пьяный, обогнул капот, разглядывая полученные передком повреждения. Я думаю, это была защитная реакция - сконцентрироваться на том, что, по крайней мере, можно оценить. Ольга поспешила к мужу, обняла за голову, развернула к себе лицом:
  - Господи, да у тебя гематома, Игореша! И рассечение! Сейчас, милый, сейчас... Обо что же ты так?!
  Да какая разница? - подумал я. Ее причитания действовали мне на нервы. Гематома была наименьшим злом, что грозило Пугику. И не одному ему. Теперь, когда вездеход пропал за холмом, первый испуг прошел, но с ним улетучилось и облегчение. Мне подумалось, что вряд ли мы отделаемся так легко. Слово 'рыбак' не шло из головы. Оно не давало мне покоя.
  - Об его башку, - сообщил Игорь, с шумом всосав воздух через зубы. - Она у него, должно быть, чугунная. Ух, больно, обожди...
  Откупорив пластиковую бутылку минералки, Ольга, смокнув тряпку, безуспешно пыталась остановить кровь, сочившуюся из раны. Теплая газировка рвалась через горловину бутылки, шипя, словно камчатский гейзер в масштабе.
  - Ух...
  - Потерпи, потерпи, пожалуйста.
  - Ну, у него и голова... - жаловался Игорь. Я еще подумал, откуда у него силы паясничать? Ольга обернулась ко мне, подозреваю, чтобы получше рассмотреть мою чугунную, как выразился Пугик голову, главную виновницу его гематомы. И, только тут заметила, что мне тоже досталось на орехи, как когда-то давно любила выражаться моя бабушка.
  - У тебя все лицо в крови, Сережа...
  - Знаю, - откликнулся я. - Обойдется...
  - Сейчас я тобой займусь...
  - Пустое, - я провел ладонью по лбу, он был холодным и липким. Пальцы нащупали порез, результат столкновения с зеркалом, которое я разбил.
  - Придется накладывать швы, - Ольга озабоченно цокнула языком, сворачивая новый тампон, для меня. Я довольно нервно отстранился:
  - Давайте-ка отсюда выбираться! Лично мне наплевать, как я буду выглядеть в гробу. Если он еще будет, этот гроб.
  - Что ты имеешь в виду?! - они оба сразу напряглись, став похожими на пионеров, испуганных страшной историей, рассказанной злым вожатым у костра. Только никакого костра не было. Вокруг громоздились холмы, поросшие какими-то жесткими, будто кактусы, колючками. Земля по твердости не уступала граниту, странно, что на ней хотя бы что-то росло. Что же до мрачной истории, то она рисковала приключиться с нами в качестве главных действующих лиц.
  - А ты еще не понял?! - крикнул я. - Может, ты полагаешь, этот урод, - я махнул в направлении вершины холма, куда вел проселок, - прокатил нас так, потехи ради?!
  Глаза Пугика стали большими как блюдца. Вероятно, до него, наконец, начало доходить, в какой переплет мы вляпались. Ну, или вот-вот вляпаемся, если ничего не предпримем. Правда, верить ему в это не хотелось, но кругом не было ни горсти песка, чтобы закопать голову, как делают страусы. В замешательстве он огляделся по сторонам. Окрестности были соответствующими. Сцена, обставленная как раз для трагедии. Зарницы на юго-востоке то и дело выхватывали из мрака мрачные склоны холмов, нигде те теплилось никаких признаков разумной жизни. Только очень далеко, к западу, мерцали какие-то огоньки, то ли трансформаторной подстанции, то ли силосной башни, или чего-то еще, в таком же духе. Я подумал, до них километра полтора, как минимум. Здорово сомневался, что там есть люди. Впрочем, даже если бы и были, кто сказал, что они смогли бы нам как-то помочь? Или бы даже захотели...
  - Куда же он нас запер? - растерянно пробормотал Пугик, ни к кому конкретно не обращаясь.
  - Главное, зачем он это сделал? - поправил я. Никто из нас, конечно, не знал этого, но у меня были кое-какие предположения, опиравшиеся, главным образом, на предчувствия.
  - Спьяну, - сказал Игорь без особой уверенности.
  Я уже говорил, шофер вездехода не показался мне пьяным.
  - Он был поддатым, но не пьяным, - возразила Ольга.
  - Он мог прикладываться к бутылке в кабине. Вот моча и ударила в башку. Де вушка приглянулась...
  Я покачал головой. Перед мысленным взором снова возник силуэт зловещего рыболовецкого траулера, прочесывающего темную пучину крепкой стальной сетью.
  - Он это специально сделал, - молвил я. - У-мыш-лен-но.
  - Это и пню ясно! - с досадой отмахнулся Игорь. - Зачем?!
  - Ты не понял! Не для того, чтобы порисоваться перед Ольгой! Ни с тем, чтобы мы с тобой наложили в штаны! Не спьяну или назло, как ты вообразил! Он хотел нас куда-то уволочь. Просто трос лопнул. Не выгорело...
  - Уволочь?! Но куда?!
  На рыболовецкую базу...
  Я чуть не высказал мысль вслух, но сдержался. Не было смысла их пугать, никому не стало бы легче. Мы и без того были очень напуганы и взвинчены до предела.
  - Не хотел бы я знать, куда, - честно признался я.
  - Но, зачем?! - Ольга взяла меня под локоть. Ее пальцы были холоднее льда. - Зачем мы ему понадобились, Сережа?
  - Да мало ли, зачем? - сказал я. - Из-за машины, например. Тачку можно разобрать на запчасти, кстати, по запчастям эта груда металлолома стоит дороже, чем целиком.
  - Я бы попросил... - подал голос Игорь. Я сделал ему знак помолчать.
  - Ты хочешь сказать, ОНИ были готовы убить нас за эту ржавую рухлядь?! - Ольга шлепнула по борту безжизненной легковушки. Не знаю, осознанно ли она заговорила о проклятом шофере вездехода во множественном числе, ведь мы видели, в кабине он был один. Но, я тоже полагал, если речь о разбое на дорогах, то где-то неподалеку должны быть и другие злоумышленники. Там, например, куда он нас волок.
  - А что тебя удивляет? - сказал я. - Иномарка, плюс мобильные телефоны, плюс имущество, какое-никакое. Обручальные кольца, деньги, наконец... в любом случае, Оля, наши жизни стоят гораздо дешевле, потому что в их глазах они не стоят вообще ничего. Ломаного гроша...
  Вообще говоря, это гораздо больше походило бы на правду, если бы на дворе стояли незабвенные 1990-е, вот было 'славное' времечко, когда на просторах бывшей советской империи буйным цветом расцвел самый откровенный бандитизм. Рэкетиры облагали дальнобойщиков данью, шпана трусила туристов, ловила рыбку в мутной воде. Правда, в последние годы, на фоне дутого изобилия, пришедшего вместе с многомиллиардными долгами, постепенно начало казаться, будто бандитские времена прошли, канули в лету, остались в неприглядном прошлом. Как никак, мы немного цивилизовались на западный лад, а говорили о том еще больше, болтая о, как минимум, половине пути, пройденном нами в направлении старушки Европы. Да и бэушные иномарки, недавний европейский сэконд-хенд ?1, как-то незаметно перестали считаться предметом роскоши. Сдали позиции автомобилям с иголочки, приобретенным у официальных дилеров в кредит. С другой стороны, было бы глупо сбрасывать со счетов мировой финансовый кризис, обернувшийся в нашей стране настоящей катастрофой. Кое-кто просто потуже затянул поясок, умерив аппетиты, но кое-кто из бывших бандитов вполне мог вернуться к позабытому ремеслу (тем более, такое не забывается), разбою на большой дороге. Почему нет? Как когда-то выразился (после нескольких рюмок коньяку, опрокинутых прямо в офисе, уж не помню точно, по какому случаю), один из старых партнеров Юрия Максимовиче: кидать всегда выгоднее, чем работать. Трудно не согласиться, не правда ли?
  - Ты шутишь, Серега? - молвил Пугик, сильно побледнев. Ничего такого у меня и в мыслях не было. Какие уж тут шутки?
  - Если я прав, он скоро вернется, - добавил я. - Значит, мы даром теряем время.
  - Я его прибью, - пообещал Игорь и, чтобы слова не расходились с делом, извлек из багажника монтировку. Я покосился на этот инструмент с большим сомнением. Затем перевел взгляд на свою спортивную сумку, валявшуюся здесь же, в багажнике. Собираясь в дорогу, я зачем-то сунул туда пистолет, переложил из бардачка 'Октавии', где он пролежал всю неделю, пока мы с Юлькой и Светой были на море. Подчинился какому-то неосознанному импульсу, даже не задумываясь. Теперь получилось, правильно сделал. Я хотел немедленно вытащить пистолет, но сдержался, решив, что Ольга с Игорем черти что обо мне подумают, увидев его.
  - Он ведь может вернуться не один... - заметил я, делая шаг к багажнику.
  - Славненькая перспектива! - пролепетала Ольга. Она стояла, заламывая руки. Видимо, поверила моим словам, или своему внутреннему голосу, что тоже не исключалось.
  - Надо убираться отсюда, - повторил я. Это было разумнее всего. Ничего другого нам не оставалось, как ни крути.
  - Каким Макаром, интересно знать?! - воскликнул Пугик.
  - Своим ходом, Игорь. Ноги в руки, и ходу...
  - И далеко мы, таким образом, уйдем? - с сомнением протянула Ольга.
  - Достаточно, чтобы где-нибудь спрятаться, и переждать до утра.
  - Я машину не брошу, - заупрямился Игорь.
  - Если тебе машина дороже жизни, старик...
  - Не брошу, я сказал.
  - Тогда попробуй ее завести, - предложил я.
  - Нужно позвонить в милицию! - выдохнула Ольга. Действительно, как это сразу не пришло никому в голову. Так просто, взять и набрать 02. Вот он, отечественный менталитет в чистом виде, вспоминать о милиции в самую последнюю очередь. Впрочем, появился он, конечно, недаром.
  Хлопнув себя по карманам, я нащупал мобильный, вытащил и выругался в досаде: из трех батареечек индикатора зарядки на экране светилась лишь одна. Вряд ли я мог рассчитывать, что успею произнести, хотя бы пару фраз.
  - Проклятие! Моя труба - почти села! - Когда накануне позвонил Юрий Максимович, будь он неладен, я так расстроился, что мне стало не до телефона, посредством которого шеф отправил мне черную весть. Потом мы со Светой поссорились, после обеда я спасал мальчишку, вздумавшего искупаться в шторм, а затем появились Игорь с Ольгой. Чертова мобилка напрочь выскочила из головы. - Давай свою!
  Пока Ольга перерывала салон в поисках телефонов, которые куда-то как назло завалились, Игорь молча нырнул за руль. Провернул ключ, в ожидании чуда, рассчитывать на которое не приходилось. Нам весь вечер не везло, с чего бы фортуна повернулась каким-то другим местом в финале поездки, которая проходила исключительно через задницу? Двигатель, вполне естественно, не заработал. Аккумулятор сподобился несколько раз провернуть стартер, слабея с каждой попыткой, пока не испустил дух. Зато Ольга откопала свой LG.
  - Вот, - сказала она, протягивая мне телефон.
  - Звони сама, - отмахнулся я и, воспользовавшись подходящим моментом, расстегнул сумку. Нащупал пистолет, всунул за брючный ремень, выпустил наружу рубашку, чтобы он не бросался в глаза.
  - Зоны покрытия нет! - сообщила Ольга через минуту.
  - Как это?! - не поверил я.
  - У нас же этот проклятый 'Live'!
  - А, - сказал я, - тогда ясно...
  - Игорь, зоны покрытия нет! - повторила Ольга, с ноткой истерики, обещавшей перерасти в полноценную симфонию. - Игорь?! Ты слышишь меня или нет?! Я никуда не могу дозвониться!!!
  - Ничем не могу помочь! - ее муж склонился к рулю и, кажется, что-то шептал. Может, молился, я не знаю. Пока они препирались, я, выключив телефон, снял заднюю крышку и извлек SIM-карту. Отметил, до чего же отвратительно дрожат пальцы, паника - не лучшее подспорье в критических обстоятельствах, только она не спрашивает разрешения, когда приходить. Что до Игоря с Ольгой, то они успели сцепиться не на шутку, наговорив друг другу порядком гадостей.
  - Прекратите! - завопил я, протягивая SIM-карту Ольге. - Вставь и звони!
  - Послушай, старик, - добавил я, обернувшись к Пугику. - Если тебе припекло во что бы то ни стало завести этот гребаный тарантас, давай попробуем толкнуть его с горы. - 'Вектра' все равно стояла на склоне, так что попытка ничего не стоила, хоть я и не верил в успех.
  Мой товарищ ухватился за эту идею, как утопающий за пробковый круг. Мы налегли на легковушку и, кряхтя, развернули ее носом к спуску.
  - Ольга, живо в салон! - скомандовал я.
  - Подождите! - взмолилась она. - Серый, какой у тебя PIN-код?
  - Четыре единицы! Прыгай, говорю!!
  Она не послушалась. 'Вектра' подалась, мы с Игорем бежали по обеим сторонам машины, как бодигуарды у президентского лимузина. Ольга семенила следом, размахивая телефоном.
  - Игорь?! Какой код перед 'ноль-два' набирать?!
  - Спросила у больного о здоровье!
  - Свяжись с оператором! - крикнул я на бегу. - Он тебя переключит!
  - Ребята, а где мы находимся?! Куда им ехать, а?!
  - В Калиновку! - фыркнул Игорь. 'Вектра' уже летела под откос, как сани в бобслее, подпрыгивая на кочках.
  - Олька, прыгай в салон!! - заорал Пугик. Все равно у нее не было ни малейшей возможности на бегу набрать вожделенный милицейский номер, как, впрочем, и у милиции - прибыть к нам на помощь, даже если бы Ольга дозвонилась. По крайней мере, вовремя.
  - Заскакивай, кому говорю!
  - Но, я...
  - Заскакивай, кретинка!
  Она, наконец подчинилась, нырнула ничком на сидение, а через мгновение закричала, что выронила мобилку.
  - Забудь!
  - Как это, забудь?!
  - Молча, блин!
  Едва мы все очутились в машине, Игорь воткнул вторую передачу, чтобы запустить мотор на ходу. Как только он бросил сцепление, 'Вектра' клюнула носом, Ольга полетела вперед, приложившись в подголовник лбом. Двигатель издал похожий на стон звук, но это было все, на что он сподобился.
  - Ой! - жалобно вскрикнула Ольга, зажимая пострадавшую переносицу ладонью. Обернувшись, я заметил кровь между пальцами. Она казалась черной как нефть. Я поднял глаза чуть выше и обомлел, разглядев свет далеких фар в панораме заднего стекла. Внутри все похолодело, будто в желудок попал жидкий азот.
  - Сзади фары! - сообщил я своим спутникам голосом, которого и сам не узнал. - Он возвращается! - Я предупреждал их, что так и будет и, на беду оказался прав.
  - Это точно он, как ты думаешь?! - крикнул Игорь. Я очень сомневался, что это может быть кто-нибудь еще. Прямо над нашими головами громыхнуло, ливень, преследовавший нас по пятам в горах, полился так, будто небо лопнуло. Словно радовался, что настиг беглецов, и теперь спешил наверстать упущенное. Не знаю, как Пугик, но лично я теперь вообще ничего не видел. Фары не работали, дворники тоже, Игорь экономил заряд аккумулятора, все еще надеясь на чудо. Это было как в кошмаре, только без шансов проснуться, поскольку избавление означало смерть. 'Вектра' снова разогналась, и Игорь повторил попытку реанимировать мотор на ходу. Нас понесло юзом, правые колеса соскользнули в канаву, превратившуюся в русло сбегающего с горы потока.
  - Держитесь! - крикнул Игорь, неистово вращая рулем.
  Мы переворачивались медленно, как во сне. Ольга заголосила, Игорь матерился, цепляясь за руль, от которого больше не было никакого толку. Я искал, за что бы ухватиться, но не находил ничего подходящего. Иссиня-черная пашня надвинулась на нас в боковых окнах, 'Вектра' легла на бок. Проехала в таком положении метров десять, пока не завалилась на крышу. Никто из нас не пристегивался ремнями, мы все очутились на потолке. Оглушительная вспышка боли в правом запястье вышибла из меня дух. Забытье длилось доли секунды, истошные вопли спутников вернули меня обратно, в реальность, обернувшуюся фантасмагорией.
  - Рука! - хрипел я, извиваясь, как дождевой червяк. - Рука, черт! - Кисть торчала под тошнотворно неестественным углом. От одного ее вида меня немедленно затошнило. - Я сейчас вырву, - пролепетал я.
  - Сначала вылезь отсюда, пока не рвануло, - посоветовал Игорь. В салоне действительно попахивало бензином. Левый глаз моего приятеля заплыл, зато ноги, похоже, уцелели. Неистово работая ими, он выдавил водительскую дверь, деформированную при перевороте машины. Слава Богу, хотя бы Ольга была в относительном порядке. Пока ее муж сражался с дверью, она выбралась из кабины через проем заднего окна, каким-то образом избавившийся от стекла. Не оглядываясь и не обращая на нас ни малейшего внимания, Ольга, пошатываясь, заковыляла прочь, куда-то в ночь. Я решил, у бедной девочки шок, а может, и сотрясение мозга. Игорь выкарабкался из 'Опеля' вторым, с грацией танкиста, покидающего подбитый танк через аварийный люк в днище.
  - Где моя монтировка? - бормотал мой друг на ходу. Я последовал за ним, борясь с головокружением до звездочек в глазах. Снаружи неистовствовал ураган, дождь поливал нас как из брандспойта. Я сумел приподняться на локте здоровой руки, перед тем, как меня вырвало. Встав на колени и утерев рот, обернулся в поисках Ольги. Не хотелось, чтобы она увидела меня в минуту слабости, тем более, что текущая минута вполне могла оказаться последней. Ольги нигде не видно было, первым, что мне удалось разглядеть, была массивная фара. В конусе света, отбрасываемого ей, Игорь воинственно размахивал своей монтировкой, которую таки нашел.
  - А ну, не дрыгайся! - властно приказали ему откуда-то из темноты, сгустившейся за фарой. Я подумал, что с таким голосом - только и идти служить в органы. А еще, с некоторым опозданием, что фара всего одна, и скорее всего, принадлежит мотоциклу.
  - И железяку, свою, бхххх, кинь! - гаркнул все тот же милицейский голос. - Застрелю, на ххх! - с этими словами из мрака показалось широкобедрое, по-крестьянски мосластое туловище в фуражке, действительно похожей на милицейскую. С расстояния я не мог разобрать ни петлиц, ни погон, только расстреливаемый дождем силуэт, угрожавший моему другу коротконосым табельным пистолетом Макарова.
  - Брось, бхххх, кому сказано!
  Удивительно, с одной стороны мы совершенно не привыкли доверять милиции, и это правильно, она давно не заслуживает нашего доверия. Вместе с тем, инстинкт подчинения представителям власти, которая из поколения в поколение остается традиционно антинародной, какого б цвета флаги над ней не реяли, от красных до желто-синих и бело-голубых, заложен у нас в генах, точно как у спартанских илотов. Игорь выпустил монтировку, и она с глухим шлепком исчезла в грязи. Не думаю, будто испугался пистолета, скорее поддался искушению переложить ответственность на плечи, украшенные аляповатыми милицейскими погонами, на которых я даже разглядел капитанские звездочки. Сами погоны были куцыми, это показалось мне немного странным. Кажется, такие короткие милиционеры таскали раньше, при дружно-оплеванных коммунистических временах. На каком-то этапе украинской независимости погоны сотрудников МВД подросли в длину, достигнув старых армейских стандартов. Военные же, напротив, скукожились. Когда-то я даже находил в образовавшейся пропорции глубокий символизм, ведь она целиком отвечала процессам, по ходу которых осколок некогда всемогущей милитаристской империи превратился в бессильное для внешних противников и чрезвычайно опасное для собственных граждан откровенно-полицейское государство. Эдакий восточно-европейский Парагвай на берегах Днепра, вместо берегов Параны. Впрочем, сейчас, конечно, я мог и заблуждаться. Не та у нас сложилась обстановка, чтобы спокойно размышлять о подобных вещах. Да хоть бы капитан, угрожавший пистолетом моему товарищу, вырядился российским кавалергардом или наполеоновским гренадером из Старой гвардии, какая мне могла быть разница?
  - Вот так-то лучше, - пробурчал милиционер, когда Игорь подчинился, но пистолет в кобуру не спрятал. - А теперь давай сюда руки. - С этими словами он отстегнул с пояса браслеты.
  - Я ничего такого не сделал! - воскликнул Пугик, пятясь.
  - Если не сделал, какого ххх тикал?
  - На нас напали...
  - Разберемся, - пообещал капитан. - Давай, говорю, грабли, по-хорошему...
  - Вы не тех пистолет наставляете! - это была Ольга. Бледная как смерть, она выступила на сцену, стала рядом с мужем.
  - Ты иди на ххх, кастрюлями на кухне командовать, курица долбанная, - посоветовал ей офицер.
  - Да как вы смеете?! - взвизгнула она. - По какому праву вы мне тычете?!
  - Смотри, Гриня, борзая какая, - ухмыльнулся капитан, обращаясь к собеседнику, которого я не видел. - Это потому, что неученая еще.
  - Вам это не сойдет с рук! - вспыхнула Ольга. - У нас в столице связи.
  - Так то в столице, - протянул милиционер. - Слышишь, коллега, ты чего, глухой? Грабли живо сюда! - последнее, надо думать, относилось к Пугику.
  - Не троньте его! - крикнула Ольга.
  - Закрой ей поддувало, Михеич, - посоветовали из мрака. - Или я его болтом сейчас, бхххх, заткну. - Полыхнула молния, поразила в макушку соседний холм. Тьма рассеялась на секунду, и я узнал мотоциклиста, прокатившего мимо нас, когда мы только остановились на дороге. И мотоцикл, и наездник были те же, кентавр оставался в седле, добавился лишь милиционер, вероятно, для соблюдения формальностей. У меня засосало под ложечкой, когда одна деталь сложилась с другой. Теперь на сцене недоставало только злополучного 'Газона' с его татуированным водилой.
  Ольга, которую оскорбительные слова кентавра застали с открытым ртом, вероятно, она как раз намеревалась дать достойный ответ капитану по части кухни, кастрюль и курицы, поперхнулась. Пугик взял жену за руку.
  - Оля, не зли его, - вполголоса попросил Игорь, взвалив на себя неблагодарную роль миротворца в ситуации, которая ни при каких условиях не могла разрешиться миром.
  - Не злить?! - взвилась она. - Ты что, не расслышал, что он сказал?!
  В этот момент, когда Игорь и Ольга были готовы рассориться в последний раз, зловещий 'Газон' с веселенькими номерами 'Кря Кря' наконец-то выплыл из темноты, подъехал впритык, встав в метре от валявшейся колесами к небу 'Вектры'.
  - Это он! - завороженно проговорил Пугик. Капитан, сделав шаг вперед, застегнул наручники на запястьях моего друга. Тот даже не попытался сопротивляться.
  - Деньги забрал?! - крикнул с подножки жилистый шофер-якудза.
  - Тебя, бхххх, дожидался, - фыркнул капитан.
  - Какого ххх телишься?!! - вызверился шофер, соскакивая на землю. Она давно превратилась в липкую грязь, шофер, поскользнувшись, растянулся во весь рост. Падение вывело его из себя. Вскочив, он двинулся к Пугику, выплевывая матерные ругательства. Тем временем через борт 'Газона' перебрались еще двое, кажется, мужчина и женщина. Появление представительницы прекрасного пола в таком-то месте поразило меня, впрочем, события развивались слишком быстро, не оставляя времени на размышления.
  - Лаве где, пижон?! - процедил водитель, хватая моего приятеля за воротник с такой силой, что материал затрещал.
  - В машине, - сообщил заплетающимся языком Пугик.
  - Если пхххххь, молись...
  Какие деньги? - мелькнуло у меня. Я здорово сомневался, будто у Игоря с Ольгой может оказаться при себе особенно много денег, ведь они - возвращались из отпуска, а отпуск - злейший враг кошельков. Хотя, у Игоря, помнится, был толстый 'напузник', когда мы только садились в машину у крыльца 'Морского бриза'. В дороге он его снял и куда-то спрятал. Кое-какая сумма, надо полагать, имелась и в нагрудном кармане. Игорь вытащил оттуда полтинник, задаток злополучному водителю.
  Вместо того, чтобы сразу направиться к машине, за которой, ни жив, ни мертв, прятался я, все еще стоя на коленях, шофер неожиданно подступил к Ольге, взял за подбородок, грубо приподнял.
  - Так кто тут подонок, курица драная?! - осведомился мерзавец, заглядывая ей в глаза, полубезумные от страха. - Кто подонок, сучара?!
  - Эй, капитан, мы так не договаривались! - крикнул Пугик. Я не понял, о чем он, да и некогда было гадать. Михеич, не размахиваясь, ударил моего друга пистолетом по губам. Брызнула кровь, Игорь замычал, мотая головой.
  - Не бейте его!!! - завизжала Ольга. Татуированный шофер залепил ей звонкую оплеуху, Оля уселась в грязь.
  - Курица, я тебя буду ехххх, пока яйца не понесешь, - сообщил уголовник, глядя сверху вниз. - Хлопцы, грузите давалку в кузов, а ее дружка - на ххх в расход.
  - Ты сначала лаве найди, - посоветовал капитан.
  - А где третий ублюдок?! - неожиданно всполошился шофер вездехода.
  - Какой, бхххх, третий? - удивился капитан.
  - Ты чего, вообще уже охххх?! - гаркнул шофер. - Я ж тебе сказал, что их трое!
  - Ни ххх ты такого не говорил!
  - Упустили, бхххх! - прорычал шофер.
  - Далеко не убежит, - заметил кентавр, невозмутимо восседая на своем мотоцикле.
  - Ты б жопу от сиденья отлепил! - крикнул ему татуированный водитель. - Обыщите тачку, пацаны. Живо!
  Я понял, что настало время действовать. Дождь помог мне незаметно передернуть затвор. Сделать это одной левой рукой оказалось трудно, но не настолько, как я опасался. Как и выстрелить в человека, тем более, что, по моему разумению, люди, напавшие на нас, по делу не были никакими людьми.
  Первая пуля оказалась самой меткой из всех, да и стрелять довелось почти в упор. Ударив татуированного водителя под дыхало, она опрокинула его как кеглю. Вторая попала лжемилиционеру в плечо, и он упал, крутанувшись волчком. Кентавр пригнулся к рулю, остальные бандиты бросились врассыпную, кто куда. Рывком вскочив на ноги, я выбежал из-за укрытия, паля в них, и опрометчиво не считая оставшиеся в запасе патроны. Впрочем, мне было не суждено израсходовать весь боезапас. Как когда-то и предрекала Светлана, за резиновыми пулями по воздуху зажужжали настоящие, металлические. Капитан, которого я не добил, а затем вообще выпустил из поля зрения, несколько раз выстрелил с земли, попав мне сначала в плечо, а затем в руку. Я выронил пистолет. Милиционер был всего в нескольких шагах и наверняка убил бы меня с третьей попытки, если бы не Пугик. Мой институтский друг с криком прыгнул между нами, и предназначавшаяся мне пуля досталась ему. Пугик, хрипя, повалился на землю. Я тоже упал. Ольга протяжно, по-бабьи, заверещала. Я даже успел подумать, как мало, в сущности, понадобилось, чтобы превратить преуспевающую представительницу среднего класса в воющую самку кроманьонца, угодившего в пасть к пещерному медведю, прежде чем Кентавр ринулся ко мне с воплем, от которого и у храбреца бы поседели виски. Саданул ботинком по ребрам, так что я перекатился с живота на спину, а затем опустил тяжеленную подошву на затылок. Может, даже подпрыгнул, не знаю точно, от боли у меня померкло в глазах. Остальные бандиты накинулись на меня, как свора бешеных псов. Не могу сказать, как долго меня били, я потерял сознание вскоре после того, как кто-то из них попал мне носком в висок. Услышал только, как рядом снова отчаянно завизжала Ольга.
  - Не здесь, мудаки! - прикрикнул Михеич. Это были последние слова, которые я разобрал.
  
  V. Подземелье Магов
  
  - Мне плохо, - пробормотал я. Губы казались деревянными. Очевидно, они были разбиты вдрызг, но я не помнил, когда и кем. Лежа ничком, я попытался пошевелиться, но, не тут-то было. В обеих руках поселилась боль, она проснулась одновременно со мной, и теперь накатывала волнами, крепчавшими по мере того, как возвращалось сознание. Впрочем, саднило и болело все тело, словно один чудовищный синяк, от затылка и до крепко связанных у щиколоток ног. Не отдавая себе отчета, я застонал. Звук получался глухим, лицо было повернуто к земле.
  - Гляди, шевелится, хххххх, - произнес кто-то надо мной. Судя по искреннему удивлению, прозвучавшему в нем, я заключил, что преподнес незнакомцу сюрприз, дышать мне, очевидно, уже не полагалось.
  - Живучее падло. Ну, это, бхххх, ненадолго.
  Я сжался, сообразив, кто они, эти люди, что стояли надо мной. А заодно - и кто бил меня, но отчего-то не забил до смерти, а затем сразу вспомнил вчерашнюю ночь, всю, в мельчайших деталях, одним махом. Я пережил ее благодаря Пугику, он закрыл меня грудью от пули. Я когда-то, в юности читал, будто на фронте за такой поступок без разговоров давали звание Героя и Золотую Звезду, вот только не знал теперь, стоило ли мне благодарить Игоря за жизнь. Как, впрочем, и того, представится ли мне шанс сделать это. Для него, вероятно, все окончилось еще вчера, мне предстояла вторая серия. Правда, скорее всего, короткометражка, судя по бодрому настрою бандитов, в чьей безраздельной власти я оказался.
  - Хочешь сразу его зхххххххх, только скажи, - предложил один из них. - Прямо тут и ехххх животину, без проблем.
  - На ххх? - возразил второй. - Пущай живьем полетает, петух...
  Его собеседник хохотнул. Ужас, охвативший меня при этих словах и от этого смешка, словами не выразишь. Я ведь не выношу высоты. Боюсь ее панически, с детства.
  - Как знаешь, Вовчик. Ладно, тогда поволокли первого жмура, а то уже светает.
  - А хоть бы и так, тут никакая падла один ххх свой тупорылый пятак не всунет.
  - Бери, короче, за ноги, пока мухи не обсели.
  Я сначала подумал, что речь обо мне, но это оказалось не так. Голоса начали постепенно удаляться. Легкий предрассветный ветерок относил их куда-то в бок. Я догадался, что, скорее всего, нахожусь на возвышенности. Вероятно, на вершине одного из холмов, которыми изобиловала местность. Этот гипотетический адрес так ловко вписывался в схему полетов, о которой трепались бандиты, что меня бросило в пот.
  Гадать, кого назвали 'жмуром', а потом куда-то поволокли, мне не хватило мужества. Видимо, помешал какой-то барьер, установленный мозгом в качестве некоей защитной паниконепроницаемой переборки, чтобы рассудок сразу не пошел ко дну как топор.
  Когда голоса смолкли, я уловил монотонное тиканье, еле различимое, оно доносилось справа, со стороны, противоположной той, куда ушли бандиты. Догадался, такие звуки издает остывающий автомобильный мотор. Собравшись с духом, медленно повернул голову и, превозмогая боль, приоткрыл правый глаз. Взгляд уперся в видавший виды вездеходный протектор, заляпанный вязкой, словно клейстер, глиной, по консистенции и цвету напоминавшей цемент.
  12.00 Р18 К-70, - машинально прочел я, хоть истертые цифры и буквы едва проступали из-под быстро подсыхавшей грязи. Так и есть, я лежал у грузовика. Для того, чтобы определить его марку, мне не потребовалось много времени. Это был тот самый ночной бродяга, с появления которого все и началось. Он взял нас на буксир и утащил в глушь. А теперь, вероятно, подрабатывал катафалком, бандиты прибирали за собой рабочее место. Мы были обыкновенными отходами производства, которые они утилизировали.
  Отправляя в полет.
  Я осторожно перевалился на спину, закусив губу, чтобы не взвыть от боли. Массивный бампер с лебедкой и куцая квадратная кабина цвета хаки заслоняли половину неба. По нему бежали крохотные облака, полупрозрачные, словно новорожденные медузы. Приближающийся рассвет окрашивал им брюшки перламутром. Я подумал о море, сонно бормочущем под самыми окнами 'Морского бриза' и снова закусил губу, на этот раз, до крови.
  Утро быстро вступало в свои права. Тьма отступала, ретировалась, рассеиваясь. Набравшись мужества, я повернулся на другой бок, чтобы оглядеть окрестности. Попытка далась не без боя, но, в конце концов, у меня все-таки получилось.
  Я действительно находился на вершине холма. В низинах клубился туман, плотный, как взбитые сливки, он укрывал равнину местами вздыбленным пуховым одеялом. Кое-где из тумана торчали макушки других холмов, образуя гряду, уходящую на северо-восток. Они напоминали необитаемые острова забытого Богом архипелага. Холм, куда меня привезли, был единственным, что носил признаки разумной человеческой деятельности. Правда, жизнь здесь, похоже, замерла давно, а когда и теплилась, была несколько странной. На пологой вершине, напоминавшей огромную лысину, громоздились массивные одноэтажные строения из железобетона, нечто вроде бункеров или даже дотов, черневших уродливыми провалами амбразур. Серые приземистые стены густо поросли вьюном или какой-то его степной разновидностью, отчего создавалось впечатление, будто базу старательно маскировали специалисты, съевшие на этом деле собаку. Впрочем, вероятно, этими специалистами были годы забвения. Строения были явно заброшенными. Высокий бетонный забор, некогда окружавший их по периметру, был повален в десятке мест, словно крепость пала в результате приступа, уцелевшие же блоки торчали криво, будто зубы после цинги. Кое-где лохмотьями висели бурые остатки колючей проволоки и гирлянды электротехнических изоляторов, видимо, раньше, по проволоке пускали ток. Дорога, на которой стоял грузовик, подымалась чуть выше, упираясь в массивные автоматические ворота, краска давно облезла с них, и большие металлические пятиконечные звезды на каждой створке из красных сделались грязно-рыжими. Мне следовало сразу догадаться - это была советская, ныне покинутая воинская часть. Брошенная военная база, объект министерства обороны страны, оставшейся лишь на старых политических картах. Потому что ее время истекло.
  Потом я заметил какое-то движение между бараками и понял, что мое время тоже стремительно истекает. Я скоро уйду, отправлюсь в полет, как обещали бандиты, и от меня не останется вообще ничего, ни на картах, ни на холмах вроде этого. Мокрое место где-то здесь, да зияющая рана в сердцах дочери и жены, которые никогда не узнают, что же со мной стряслось.
  Может, это и к лучшему, не знать...
  А сон-то оказался в руку, - подумал я неожиданно, припомнив и приснившегося мне полуфараона-полубога Осириса, в незапамятные времена убитого вероломным Сетом. Так, кажется, сказала Ольга, которая сейчас уже тоже, вероятно, была мертва...
  Лучше б ей умереть...
  Прошло каких-то три, от силы четыре часа, как я напугал друзей пересказом своего кошмара, их реакция немного смутила меня. Правда, никто из нас не был докой по части толкования снов, впрочем, теперь это стало без надобности. Милицейский капитан и его приятели расставили детали на свои места, превратили сон в реальность. У них это вышло с завораживающей простотой...
  Мысли оборвались, ринулись наутек, забились по норам испуганными рыбешками, почуявшими приближение барракуды. Из-за угла ближайшего бункера показались бандиты, они возвращались, отряхивая на ходу запылившуюся одежду. Шли за мной, и я совершенно ничего не мог поделать с этим. Мне оставалось только ждать, когда они прикончат меня.
  Вы читали Библию? Как образованный человек, я счел своим долгом прочесть эту самую важную христианскую книгу. Что вынес из прочитанного? Не знаю. Не могу сказать. Рецепты, которые давали апостолы две тысячи лет назад, показались мне инструкциями по пользованию метрополитеном, составленными людьми, ни разу в жизни не посещавшими подземку в час-пик, а потому бесполезными или даже опасными для тех, кому взбрело в голову им слепо следовать. Не понимай все буквально, сказал герой какого-то старого фильма. А тогда как прикажете понимать? Подставить вторую щеку, как вам, чтобы в момент замордовали до неузнаваемости? Не творить милостыню перед людьми, дельный совет отечественным политиканам в разгар предвыборной гонки, целиком построенной на подачках обокраденным из награбленного. Не сотворить себе сокровища на земле, ибо, где оно, там и сердце ваше? Да у кого из них оно вообще, скажите на милость, есть, сердце это, в том смысле, что закладывался в Библию? В отличие, кстати, от землицы, которую они растаскали как крысы шкуру издохшего медведя. Сегодня и в озере окунуться проблема: повсюду частная собственность. Отсечь соблазнившую руку? Да весь парламент состоял бы в таком случае из одних ампутантов, без рук, без ног, без глаз и языков. Трудно богатому войти в Царство Небесное? Положим, что так, только на кой оно им сдалось, Царство это, они его построили на Земле, у реки, на экологически безукоризненной территории за высоким забором, с камерами наружного наблюдения и охраной, вооруженной до зубов. Словом, Библия показалась мне оторванной от реальности книгой. О том, что жизнь, какая она есть, в свою очередь оторвана от Библии, я тогда почему-то не подумал. Да и некогда мне было растекаться мыслями по древу, выхаркивая очередной кредит под прямо-таки завораживающие проценты. Хватит работать, пора зарабатывать, было моим лозунгом на тот момент.
  По мере того, как приближались бандиты, мои мысли все больше путались, рассудок лихорадило. Я попытался молиться, но обнаружил, что не знаю молитв, да и чего я ждал - появления сияющих ангелов, которые играючи испепелили бы обоих? Тогда почему они не объявились вчера, когда умирал Пугик, а Ольгу насиловали при агонизирующем в конвульсиях муже? Убедившись, что Он не услышит меня, ключей нет, я хотел отползти, но лишь извивался как жук, приколотый к доске булавкой. Заметив мои жалкие потуги, оба палача заржали.
  - Вот, бхххх, дает! - воскликнул один из них.
  - Что, придурок еххххх? - спросил другой. - Жить хоца, да, бхххх?
  Их лица, которые я теперь рассмотрел, были совершенно незнакомыми. Я не видел ни одного из них, ни разу в жизни, это обстоятельство, естественно, никоим образом не мешало им меня убить.
  - Пошли, сука, начинается самое интересное, - сказал первый бандит.
  - Вот лето пролетело, все осталось позади, но мы-то знаем, знаем, бхххх, лучшее, конечно, впереди... - пропел второй, совсем желторотый парень с немного безумным взглядом слегка скошенных к переносице зрачков.
  - Вставай, бхххх, хватит валяться. Не ххх нам делать, тебя, гандона, нести. Давай, Косой, помоги.
  Вдвоем они поставили меня на ноги. Косой потянул меня за плечо. Я неловко запрыгал.
  - Погоди, Косой, надо ремень разрезать. - Его напарник потянулся за ножом.
  - Лучше горло. - Косой хихикнул.
  - Тогда ты этого ххх и поволочешь.
  Мои ноги обрели свободу, чтобы я сам пришел на лобное место.
  
  * * *
  
  - Шевелись, курва! - меня толкнули в спину. Потеряв равновесие, я упал, ударившись головой. Искалеченные руки оставались крепко связанными жгутом.
  - Шаткая сволочь...
  Меня снова поставили на ноги.
  - Не ушибся, бедолага? - осведомился Косой. Я промолчал. От его юродивого хихиканья содрогнулся бы и камень, а же никогда не тянул на героя-подпольщика, плюющегося в физиономии фашистам, даже стоя у фонарного столба с переброшенной через цангу петлей.
  За воротами КПП с ржавыми звездами оказались вторые, тоже добротные, немного смещенные относительно первых. Такого рода шлюзы я видел в каком-то фильме, где показывали тюрьму. На воротах я заметил проржавевшую до дыр табличку, на которой прочитал:
  
  СТОЙ! ЗОНА КОНТРОЛЯ!
  ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК!
  ПРИ ПОПЫТКЕ ПРОХОДА-ПРОЕЗДА БЕЗ ОСТАНОВКИ -
  ОГОНЬ НА ПОРАЖЕНИЕ!
  
  На стене справа висела дублирующая табличка и тождественная надпись, сделанная выцветшей нитрокраской. Меня протащили мимо, в нас, естественно, никто не стрелял. Территория базы выглядела не оживленнее лунного кратера. Кое-где на плацу валялись бетонные блоки, наводя на мысли о незавершенном строительстве либо взрыве, с ним покончившем. Остовов брошенных агрегатов, характерных для постапокалиптических картин начала девяностых годов истекшего столетия, видно не было. За девятнадцать лет независимости все, что годилось в переплавку, давно растащили и отправили в мартен.
  Мы пересекли открытое пространство и начали взбираться по ступенькам. Я споткнулся, и мы втроем едва не упали.
  - Под грабли гляди, тварь! - зарычал Косой.
  - О'Кей, О'Кей, - пролепетал я, чувствуя себя бычком, которого волокут на бойню. Да, это было довольно глупо. Мы поднимались на эшафот, а я старался угодить палачам.
  Потом мы втиснулись внутрь бункера через полуоткрытую бронированную дверь. Именно бронированную, как в какой-нибудь подводной лодке или на линкоре. За дверью нас ждали сумерки. Каземат не изобиловал окнами, лампы не горели, электричество ушло отсюда вместе с марксистко-ленинской идеологией. С низкого потолка торчали обрывки искромсанных металлорукавов, словно щупальца исполинских окаменевших кальмаров. Коридор был длинным, наши шаги отдавались эхом. Перешагнув высокий порог очередной двери, табличка на которой гласила, что вход строжайше воспрещен всем лицам, не имеющим допуска ?2, а нарушителям - грозила репрессиями (какими конкретно, я разобрать не успел), мы очутились в следующем коридоре. Он был еще длиннее предыдущего. Налево и направо отпочковывались комнаты, одни были заперты, двери в другие - распахнуты настежь. Кое-где валялись полуистлевшие бумаги, особенно много макулатуры скопилось в комнате, на которой была прикреплена табличка
  
  СЕКРЕТНАЯ ЧАСТЬ
  
  У меня даже возникла аллегория с бункером Гитлера в последние дни войны. Правда, нигде не было видно деморализованных генералов Вермахта, с бутылками шнапса в руках, как это принято показывать в фильмах, авторам которых, наверное, виднее, как там оно было, на самом деле. А еще я подумал о заколдованном лабиринте, вот только под рукой не случилось краюхи хлеба, чтобы помечать дорогу скатышами, как делал герой известной сказки. Надежда, что коридор посчастливится пройти в обратном направлении, тоже правда отсутствовала. Мне выписали билет в один конец. Оставалось только запрыгнуть на подножку поезда. Если бы я даже мог упираться, меня бы туда непременно запихнули.
  Мы миновали нечто, напоминающее шлюз, как в фильмах про подводников или космонавтов. Стены здесь буквально пестрели всевозможными табличками с восклицательными знаками в конце. Они снова твердили о допуске, только теперь - первой степени, попадались знаки, предупреждавшие о радиационной, химической и какой-то еще опасности, насколько я помнил институтский курс ГО. Преодолев все эти преграды без проблем, мы вышли в зал, который по размерам напоминал сборочный цех большого самолетостроительного завода. Нет, нет, я не полагался на зрение, просто в лицо пахнул ветер, которому явно было где разгуляться. От догадки, что под ногами балкон, высящийся над пропастью в Бог знает сколько этажей, я едва не сомлел.
  - Не люблю, я, бхххх, это место, - понизил голос Косой. Я был с ним полностью солидарен, только мне не верилось, что меня отпустят, если я ему об этом сообщу.
  - А кто его, на ххх, любит? - поддакнул второй бандит. - Тут, бхххх, при Совке такие гешефты крутили, пххххх. Закрытая, бхххх, территория. Зона, - он перевел дух. - Ладно. Хорош пхххххх. Давай, Косой, ххххх осталась.
  Подошвы загудели по рифленому металлу. Такого рода настил - не редкость на площадках обслуживания, опоясывающих габаритные технологические установки вроде доменных печей или пылеугольных котлов крупных тепловых станций. Теперь пропасть была совсем рядом, снизу дул сильный, пахнущий смолистыми шпалами ветер вроде тех, что циркулируют по тоннелям метро с приближением поездов. Хотя, какое тут могло быть метро?
  Еще несколько гулких стальных переходов, и мы вышли на площадку, напоминающую пирс, далеко вынесенный в океан. Кто-то из моих мучителей, кажется, это был Косой, врезал мне ботинком по ноге. Я упал на колени. Меня толкнули в спину, и я растянулся во весь рост. Со стоном перевалившись на бок, я к своему ужасу увидел Пугика. Мой друг лежал у самого края площадки, у парапета, нелепо вывернув голову. С первого же взгляда стало ясно, что он мертвее мертвого. Его веки были приоткрыты. Глаза казались тусклыми мутными стекляшками. Ужас, терзавший меня до сих пор, перешел в какую-то новую, не поддающуюся описанию стадию. Я был бы рад уползти, но конечности словно парализовало. Я не мог вообще ничего.
  Потом меня рывком перевернули на спину. Я инстинктивно зажмурился, предчувствуя конец. В лицо пахнуло запахом кариеса и перебродившего пива. Приоткрыв глаза, я увидел Косого крупным планом.
  - Не знаю, крутой, чья баба была с вами в тачке, твоя, твоего кореша, или ваще ваша общая, но нам понравилась. Еххххх, бхххх, как крольчиха. Ее пороли всю ночь во все дыры, а она кричала 'еще'. Ты, бхххх, понял, о чем базар, мудозвон?! Понял, бхххх, спрашиваю, или нет?!
  Не дождавшись ответа, Косой пнул меня ногой. Удар пришелся в печень, но аффект, в котором я пребывал, сыграл роль местной анестезии. Когда вы лежите у трупа старого друга на краю бездны, и сами почти что труп, вас не прошибешь какими-то там дешевыми пинками.
  Оставив меня переваривать услышанное, бандиты занялись Пугиком. Они действовали со сноровкой, свидетельствовавшей о том, что он - далеко не первый их клиент. Я даже охнуть не успел, как тело Игоря исчезло за парапетом. Следующим на очереди был я. Я убедился в этом, когда они обернулись ко мне с деловитым видом докеров у открытого трюма сухогруза.
  - На счет три! - выкрикнул Косой и заржал. Он упивался моей беспомощностью, как паук парализованной ядом мухой в паутине. Я издал горлом такой жуткий звук, которого от себя не ожидал, но лишь еще больше рассмешил обоих палачей. Им он, похоже, даже понравился. Продолжая посмеиваться, они поволокли меня к бездне.
  - ВЕРУЮЩИЙ В МЕНЯ, ДА НЕ УМРЕТ, - неожиданно проговорил я, понятия не имея, откуда взялись эти слова. - А ЕСЛИ И УМРЕТ, ОЖИВЕТ, И ВСЯКИЙ, ЖИВУЩИЙ И ВЕРУЮЩИЙ В МЕНЯ, НЕ УМРЕТ ВОВЕК.
  Вероятно, это было из Библии, но вряд ли имело отношение ко мне, ведь я не был верующим, и, вероятно никогда в жизни не видел тех, кто истинно верят.
  - Иди-ка ты на ххх! - откликнулся Косой, перекатывая меня через край, как чушку. Полетев вниз, я пронзительно завопил. Эхо бездонного колодца подхватило мои отчаянные вопли. В ответ Косой заулюлюкал.
  Говорят, будто антилопа, попав в лапы льва, умирает мгновенно от разрыва сердца, и это именно та степень гуманности, на какую способна мать-природа. Не знаю, произошло ли со мной нечто подобное, сознание провалилось в пятки, когда я летел, но не выскользнуло вон, к величайшему моему сожалению. Мой полет длился целую вечность, по крайней мере, время приобрело свойства гуттаперчевого жгута, стало резиновым. Я ждал удара о дно колодца, от которого тело превратится в окровавленный блин, и дождался его, в конце концов.
  От шлепка, звонкого, будто лопнуло панорамное окно, у меня заложило уши. Брызги полетели тысячей осколков. Весь правый бок обожгло огнем, дыхание сбилось. Изо рта, только что вопившего во всю глотку, вырвались пузыри. Черная вода сомкнулась надо мной, и я пошел на дно, продолжая болтать ногами, руки-то оставались связанными. Я ждал, что разобьюсь, оказывается, мне было суждено утонуть, захлебнуться в черной словно гудрон воде подземного озера.
  
  * * *
  
  Я открыл глаза и увидел небо, великолепный бирюзовый купол, разрисованный крошечными перистыми облаками. Их бесконечные стайки погонял ветер, бессмертный, неутомимый пастух. Я попробовал пошевелиться и не смог, ни единая мышца не действовала, при этом нервные волокна, отвечающие за осязание, сохраняли работоспособность. Я ведь каким-то образом ощущал, что подо мной твердый дощатый настил.
  Плот? Значит, снова сон? Опять Египет?
  Я попытался вспомнить, что было со мной до того, как я уснул, и не смог. Что-то случилось на дороге, что-то нехорошее, я нисколько не сомневался в этом. Но, что именно, не знал. Воспоминания скреблись о переборку, заблокировавшую память, но, она была слишком прочной и плотной, даже смутные контуры за ней, и те оставались неуловимыми.
  Оставив бесплодные попытки, скосил глаза, чтобы осмотреться. Как ни странно, это удалось. Какие-то люди склонились надо мной, поразительно, как это я сразу не увидел их лиц периферийным зрением. Наверное, принял за облака из-за причудливых головных уборов, состоявших из перьев, как в старых фильмах про индейцев.
  Это и есть индейцы.
  Ага, они, никаких сомнений. У кого еще широкие скулы и горбатые носы, черные будто смоль длинные волосы и медный оттенок кожи? Кто, кроме индейцев, таскает грубые, сотканные из шерсти ламы пончо.
  По мере того, как зрение постепенно восстанавливалось, я получил возможность убедиться, кое у кого из склонившихся надо мной незнакомцев - европеоидные черты лица. Длинные, ниже плеч, русые, с рыжинкой, волосы и окладистые, густые бороды. Эти люди были в темных рясах с отброшенными за спину капюшонами. Наверное, именно это, последнее обстоятельство, выудило из моей избирательно заблокированной памяти термин - монахи, скорее, католические, хотя, как знать. Стоило лишь этому слову появиться в мозгу, как я сообразил, люди, обступившие меня, поют. Язык незнаком, но мелодия печальна и завораживает. Помост или настил, на котором я распластался, дрогнул. Пришел в движение. Оно было плавным, еле ощутимым. Можно было подумать, плот просто покачивается на мертвой зыби, если бы не плеск, сопровождавший его. Вне сомнений, легко узнаваемый звук производили ноги доброй дюжины людей, неторопливо бредущих по мелководью. Вот тут-то до меня, наконец, дошел нелепый и, одновременно, жуткий смысл происходящего. Да ведь это же погребальный обряд. Люди, шагающие по обе стороны от меня, толкают лодку, в которую уложили покойника. И этот покойник - я. Едва я постиг, участником какой церемонии стал, мне, естественно, захотелось немедленно объясниться с этими людьми, дать понять им, ребята, вы поторопились, я жив. Но, не сумел не то, что пошелохнуться, даже губ - не разлепил. Они остались сомкнутыми, я - недвижим, как Белоснежка в стеклянном гробу, только запеленавшая меня субстанция была куда прозрачней стекла. И, держала меня гораздо крепче. Может, мой гроб, порожденный тошнотворным кошмаром, был силовым полем неизвестной человеку природы? От кого я недавно слышал о силовых полях, и о том, как мало мы знаем об этом загадочном физическом явлении? Имена собеседников, как я не старался, остались за горизонтом сознания, все мои усилия пошли прахом, разбившись о незримый монолит. Зато откуда-то, через брешь, о существовании которой я мог лишь догадываться, выплыло имя. Сначала оно показалось мне странным и абсолютно незнакомым. Виракочи. Где я слышал его, и, опять же, от кого? Бросив ломать голову, прислушался к пению незнакомцев, толкавших лодку. И с изумлением констатировал, что понимаю слова незнакомого языка. Более того, он незаметно становится родным, языком, на котором я говорю и думаю с младенчества:
  Плыви за Солнцем, Виракочи,
  Злой враг, Дракон, настиг тебя,
  Твой путь - Закон - уводит к звездам,
  Одна из них - уже твоя.
  Ты спас Очаг, ты сделал много,
  Когда низвергнут был во Мрак,
  Весь Мир, по воле злого Бога...
  Пускай лежит теперь дорога
  Твоя - в Двенадцати Мирах
  Куда закрыты двери смертным,
  С тех пор, как рухнули Врата
  И замолчали пирамиды,
  Пески легли в садах Исиды...
  
  Пирамиды?! - пронеслось у меня, а перед глазами встала величественная картина плато в Гизе с птичьего полета, знакомая всем и каждому, у кого только есть телевизор или интернет.
  Как же они могут замолчать? - мелькнуло следом. - Ведь они и так - не особенно-то разговорчивы...
  Что же до садов Исиды, то они навеяли мне совсем иное - прекрасное женское лицо в обрамлении локонов цвета напоенного солнечным светом песка, укладывавшегося бесчисленными столетиями вокруг пирамид, которые, как оказалось, некогда, в незапамятные эпохи, не были такими молчаливыми, как ныне...
  
  Порок и жуть в чертоге каждом,
  И звери рвут сердца на части...
  Зияют бездны за порогом,
  Вещают судьи - лживым Богом.
  Дымятся древние Врата,
  Скрижаль златая - заперта...
  Молчат в долине пирамиды,
  Лежат пески - в садах Исиды.
  Но тот, в ком Дух благого Бога,
  Минует, не страшась, чертоги,
  Взойдет за Солнцем на Востоке
  Его Звезда...
  Морская пена, Морская пена,
  Ты к нам вернешься,
  Так предначертано.
  
  Постепенно пение начало стихать, я сообразил, отмель, по которой шли провожавшие меня люди, закончилась, глубоководье преградило им дорогу. Путь, в который они меня отправили, только начинался. Я не имел ни малейшего представления, чего мне ждать теперь? Появления чертогов, за которыми поджидают Жуть и Звери, разрывающие сердца? Какие судьи, какой лживый Бог, которого они упоминали весьма недвусмысленно? Впрочем, чего уж там? Я ведь не имел ни малейшего представления о том, кем был при жизни Виракочи, которого с песней проводили в последний путь. И, вообще, каким образом он мог умереть, если я был жив, раз сохранял способность мыслить вместо него? А, если я был им, так почему ни черта не помнил? И, какого беса певцы уложили меня в погребальную лодку живьем? Что за фокусы?
  Тем временем, небо над головой, по-прежнему усыпанное облачками- барашками, принялось потихоньку алеть, сквозь кудряшки облаков проступила позолота, превратившая их в настоящее золотое руно. Еле слышно плескались волны, нежно тычась в борта ладьи, в которой я лежал, будто волчата в логове под боком у матери. Не происходило ровным счетом ничего. Только где-то далеко, на пороге слышимости, перекликались чайки. Потом я уснул под плавное, баюкающее покачивание. Прямо во сне, как вам это нравится?
  
  * * *
  
  Меня разбудила стужа, сковавшая ноги. Холод пронзал кожу и мышцы до костного мозга, ставшего тверже сливочного масла из морозильника. Кажется, на закуску мне даже приснилась прорубь, в которую я провалился и замерз, как один из героев 'Северных рассказов' Джека Лондона. Или это плот, на котором лежал Виракочи, вмерз в окаменевшее по мановению волшебной палочки озеро. Только что оно было ласковым и теплым, и вот уже застыло, как Юкон на Клондайке, потому что ударил лютый мороз, поразил земной шар в макушку, и небо теплых широт мигом обернулось безжалостным космическим вакуумом, где одним звездам тепло. Горят они, такое дело. Застонав, я осмелился открыть глаза, чтобы обнаружить, что почти ослеп, кругом темно и сыро, будто в трюме затонувшего полвека назад сухогруза. Мои ноги действительно покоились в воде, примерно по колени. Правда, ко мне вернулась способность двигаться. Я обнаружил это, попробовав отползти повыше, в сухое место. Маневр удался не без труда, конечности слушались не лучше протезов, но, хотя бы что-то. Все же лучше, чем совсем ничего.
  Кое-как справившись, сбросил кроссовки. Принялся машинально растирать икры и стопы руками, пока под кожей не задвигались биллионы иголок, предвестники восстанавливающегося кровообращения.
  Занимаясь ногами, я совершенно упустил из виду руки. Между тем, обе работали безукоризненно. Сначала это не вызвало у меня никакой тревоги, ведь так естественно - массировать руками затекшие мышцы, чего уж проще. Только при одном условии: если они, руки, то есть, не изувечены. Помню, как ахнул, мигом вспомнив о травмах, полученных накануне в поле, как замер, ожидая, когда ураганная боль пронзит меня, как покрылся липким потом и его спутницей, гусиной кожей. Но, ничего такого не случилось.
  - Как же так?! - пролепетал я, не зная, стоит ли радоваться чудесному исцелению. Осторожно вложил одну ладонь в другую. Сжал. Я все еще туго соображал. События вчерашней, кошмарной ночи (если, конечно, она была вчерашней, в чем я пока здорово сомневался) только вызревали в ячейках памяти, будто черно-белые фотографии в кювете с проявителем. Вероятно, именно ожидание боли от травм стало чем-то вроде катализатора, активизировало серое вещество, и картинки стали одна за другой обретать резкость, выстраиваясь в хронологическом порядке. Я увидел нас троих, перепуганных, растерянных, в салоне 'Вектры', которую тащил за собой грузовик с тусклыми фарами, смотревшими в разные стороны, и смешными буквами номерного знака, выстроившимися в название детского шампуня 'Кря Кря'. Затем мы очутились среди темных холмов, Ольга безуспешно пыталась дозвониться в милицию, но та преспокойно обошлась без ее звонка. Как это говорят в детективных сериалах, на пульте районного отделения прозвучал тревожный сигнал? Так вот, в нашем случае - не прозвучал. Потом заметно посветлело, настало утро нового дня, но, не для всех. Ольга пропала, мы с Пугиком оказались на балконе над пропастью, он был мертв, я еще нет, легко поправимое дело, согласитесь. Нас обоих столкнули в бездонную шахту, зачем-то вырытую шахтерами или военными, одного за другим. Я ухнул в воду и пошел ко дну, выблевывая пузыри, летевшие обратно, к поверхности.
  Ты, парень, выжил только чудом, - подумал я, машинально сжимая и разжимая пальцы, которым ни при каких условиях не полагалось вот так вот, свободно, как по маслу ходить в суставах. Одной моей руке крепко досталось, когда 'Вектра' легла на крышу. Вторая отказала, когда милицейский капитан прострелил ее из своего пистолета. Теперь же обе работали. Это, последнее чудо, не находило никакого вразумительного объяснения.
  Быть может, я видел сон?
  Ага, даже целых два...
  Господи, как же мне понравилась эта идея на счет сна, а точнее снов, в первом из которых мы с друзьями стали жертвами дорожных разбойников, а во втором фигурировали индейцы, распевавшие погребальные гимны своему усопшему вождю Виракочи. Или, своим богам, чтобы проявили милость и к нему, и к ним. Этот, последний сон, скажу вам честно, внушал оптимизм. Еще бы, он-то ни при каких раскладах не мог даже близко считаться реальностью. Какие такие, спрашивается, индейцы в Крыму? Тут и с озерами-то негусто, если не принимать в учет Сиваш, но Гнилое море, это все же, не Титикака. Что же до краснокожих, то их здесь вообще отродясь не водилось. Разве что в семидесятых годах минувшего столетия, когда какая-нибудь союзная киностудия, вроде Одесс- или Ленфильма, снимала в предгорьях отечественные экранизации романов Фенимора Купера или Майна Рида. По всему выходило, что я оставался в 'Морском берегу', где дрых без задних ног. На худой конец, снова отключился в машине. Следовательно, стоило мне проснуться...
  Ухватившись за спасительную версию, как за пеньковый канат, я попробовал подтянуться на нем, вскарабкаться чуть выше, подальше от мрачной поверхности, над которой плавал, клубясь, желтый туман безумия. Но, воображаемая веревочная лестница немедленно дала слабину. Это был заведомо ложный путь.
  Если мне все приснилось, то где я, спрашивается, сейчас?
  Во сне....
  Во сне? Во сне, мать твою?!
  Ну да, в третьем по счету сне, а что такого?
  Я топнул ногой. Звук вышел гулким. Подземелье казалось безразмерным, было где разгуляться эху, и до тошноты реалистичным.
  Конечно же, во сне...
  Человеку свойственно искать системы координат, точки опоры, без которых любая дорога - блуждание наобум по трясине, с риском угодить в пропасти шизофрении буквально на каждом шагу.
  - Где ты такие сны видел, с эхом и бетонным полом?! - Я снова топнул. - Где, а?!!
  - А-а-аааа, - откликнулось подземелье.
  Покачиваясь, как пьянчуга, перевернулся, встал на колени, грешник, никогда не считавший себя грешником, собравшийся покаяться, но не представляющий толком, как. Мне стало страшно, так страшно, как ни разу в жизни. Вчерашние события не представлялись сном, сегодняшнее подземелье - тем паче. Если что и подходило на роль видений, разве что индейцы с озера Титикака. Что же до всего остального...
  Следовательно?
  Ты умер...
  Жуткая в своей простоте, а потому убийственно правдоподобная догадка поразила меня, как торпеда цель. Я замер, оглушенный, постигнув истинное положение вещей. Я захотел провалиться под землю, только это уже случилось.
  Эти два слова объясняли все. Подлежащее и сказуемое. Вроде тех, какие на днях мы проходили с Юлькой, перелистывая учебник. Мы определили дочку в приличный частный лицей, девизом которого было ленинское 'учиться, учиться и учиться', хоть, конечно, никто не распространялся, кому принадлежит эта крылатая фраза, ведь самого Ленина из истории вычеркнули. О задании на лето к стыду вспомнили только в конце июля. Я бы так и не хватился, если б не жена, самая ответственная из нас троих. Пару дней назад Светлана взялась за голову:
  - Первое сентября на носу, а ты и в ус себе не дуешь! - напустилась она на дочку. - И ты хорош, Сергей, тоже мне, отец называется...
  Теперь эти члены предложения, черт бы их побрал, вылезли наружу, чтобы я понял - первое сентября - НИКОГДА НЕ НАСТУПИТ. По крайней мере, для меня. Я никогда больше не увижу дочь. Ни как она пойдет во второй класс, ни как будет взрослеть, не увижу ни ее выпускного бала, ни свадьбы. Никогда не обниму жену, не прижмусь щекой к ее щеке, чтобы почувствовать тепло и услыхать обыкновенное ее: 'уйди, колючий'. На самом деле она никогда не хотела, чтобы я уходил, и вот я ушел, вопреки ее желанию. Правда, она каким-то образом предчувствовала это, ведь сказала мне, что я не вернусь.
  Мне кажется, ты никогда не вернешься, - испуганно молвила в моей голове Светлана.
  Так и вышло...
  Я затаил дыхание, в ожидании картинок прошедшей жизни, о которых любят рассказывать специалисты по изучению посмертного опыта. Теперь я был на той, темной стороне Пограничья, и мог либо подтвердить, либо опровергнуть их слова. Но, никаких картинок мне не показали. Только невыносимое, убийственное отчаяние навалилось на меня тысячетонным грузом. Не помню, ждал ли появления светящегося эскалатора, посредством которого герой Патрика Свейзи вознесся на Небеса в 'Привидении' , вряд ли. Да и кто сказал, что меня ждали там, на Небе. Ничего радикально плохого я, правда, никогда не делал. Но и ничем хорошим, если на чистоту, похвастать тоже не мог.
  Может быть, это ад?! - подумал я, озираясь с опаской, в ожидании, когда появятся чудовища, описанные Данте Алигьери. По счастью, они тоже пока не спешили.
  
  * * *
  
  Ноги постепенно возобновили работоспособность. Стоять на месте, ожидая неизвестно чего, было невыносимо, и я побрел вдоль берега. Я прошлепал метров сорок, прежде чем нашел Пугика. Мой друг лежал у самой кромки воды, я узнал его сразу, хоть было темно. Его руки и ноги были нелепо вывернуты, кожа казалась белее алебастра. Естественно, он был мертв. Собрав мужество, я склонился над телом, изувеченным падением и рекой, которая тоже потрудилась, пока волокла его вниз по течению. Зрелище было невыносимым. Я отвернулся, отступив несколько шагов.
  Значит, я все-таки-жив, - мелькнуло в голове, и я почувствовал, как щеки, вопреки всему ужасу моего положения, заливает пунцовая краска стыда. Все верно, ведь я испытал определенное облегчение, сообразив, никакого ада, для тебя - еще не все потеряно. Впрочем, смущение длилось недолго, предстояло определиться, как быть с телом Игоря.
  Оставлять его здесь никак не годилось, но я не мог заставить себя даже притронуться к нему. Стыдно сказать, но в какой-то момент я вообще перестал думать о нем, поскольку мог беспокоиться исключительно о себе. Для него все было кончено, для меня, как выяснилось, нет. Я не знал, можно ли увидеть мертвеца в Чистилище, наверное, все же нельзя. Тела остаются в земле, которой их предают, это души, как говорят, бессмертны. Следовательно, я находился на бренной земле, точнее, под ней, и пока не утратил шанса выбраться на поверхность.
  Пообещав себе вернуться за Игорем, я двинулся дальше.
  Наверное, я брел не меньше часа, прежде чем немного развиднелось. Или просто глаза постепенно адаптировались к темноте, и я наловчился вполне сносно ориентироваться во мраке. Другого объяснения у меня на тот момент не возникло. Мне ни разу не довелось пользоваться армейским прибором ночного видения, теперь же необходимость в нем отпала, я приобрел поистине кошачье зрение. Это было противоестественно, но происходило на самом деле, хотелось мне того, или нет. Я решил не заморачиваться на сей счет. Разум и без того балансировал буквально на грани, было глупо подталкивать его в пропасть.
  Чуть позже стало еще светлее, причем, удивительные метаморфозы, случившиеся со зрением, были тут уже точно ни при чем, поскольку подземная река привела меня в грандиозный грот. Задрав голову с риском вывернуть шею, я не сумел разглядеть сводов. Свет, похоже, солнечный, но рассеянный, многократно отраженный, проникал откуда-то сверху. Стены, чудовищной высоты, образовывали усеченный конус, словно несколько египетских пирамид обступили меня, склонились надо мной. Или, напротив, пирамида была одна, полая изнутри, и я, стоя в самом центре ее основания, безуспешно пытался увидеть крохотный лючок наверху. Сколько весили массивные блоки, уложенные в стены? Сотню тысяч тонн? Миллион? Десять миллионов? Накатила клаустрофобия, какой я не испытывал никогда прежде (впрочем, неудивительно, ведь ничего похожего со мной ни разу в жизни не случалось). Приступ заставил колени подогнуться, я присел на корточки, судорожно сжимая виски. К счастью, отвратительное ощущение похороненного заживо, как в жутковатом одноименном фильме, вскоре прошло. Утерев холодный пот, щипавший глаза, я снова попробовал осмотреть исполинское помещение, на которое набрел, и сообразил: аналогия с пирамидами появилась не на ровном месте. Гладкие, тщательно отполированные глыбы титанической кладки усеивали какие-то надписи, похожие то ли на древнеегипетские иероглифы, то ли на скандинавские руны. Я не лингвист, не археолог и не историк, мне было сложно судить. Много выше, метрах в десяти-пятнадцати от пола виднелись мастерски выполненные барельефы, изображавшие воинов в доспехах, гораздо больше напоминавших скафандры астронавтов. По крайней мере, у меня возникла именно такая ассоциация. Воины сражались с существами, напоминавшими помесь динозавров с крокодилами, посылая в них лучи из оружия, смахивающего на бластеры.
  Зрелище так заворожило меня, что я совершенно забыл об осторожности, бредя вдоль берега. Немудрено, что, в конце концов, споткнулся. Опустив голову, обнаружил нечто вроде бесформенного окаменевшего мешка светло-серого цвета. Такие порой оставляют после себя строители, как правило, со всевозможным мусором или слипшимся, натянувшим влаги цементом. Я попытался пошевелить его ногой, он был тяжелым и твердым, как валун. Тогда я пригнулся, опершись о колени ладонями. Все-таки, еще ощущал слабость, немного кружилась голова.
  При ближайшем рассмотрении выяснилось, что загадочный предмет все же имеет определенные контуры. Когда же до меня, наконец, дошло, что представляет из себя находка, я отшатнулся в ужасе.
  Солдат (в принципе, я не был уверен, что останки принадлежали солдату, но почему-то именно это слово первым пришло в голову), очевидно, пролежал тут достаточно долго, каким-то загадочным образом мумифицировавшись, иначе, как его тело приобрело твердость гранита, о который я едва не сломал ногу? Серый защитный костюм, вроде ОЗК, только из гораздо более плотного прорезиненного материала, закрывал его тело с головы до пят. Ноги в тяжелых бахилах были поджаты к животу, как будто несчастный замерз, умирая. На спине, которая теперь была повернута ко мне, был прикреплен брезентовый ранец с прибором, то ли радиостанцией, то ли еще чем-то еще. Может, там был баллон со сжатым воздухом или какой-то продвинутый фильтр? Из-под подмышки мертвеца торчала снабженная прикладом увесистая металлическая деталь, идентифицировать которую мне тоже оказалось не под силу. С одинаковой вероятностью это мог быть миноискатель или, скажем, дозиметр. Я прослужил в армии два года, но войсковая ПВО - не войска химзащиты, ничего подобного мне раньше видеть не приходилось.
  - Черт, - пробормотал я, поежившись. Голову мертвеца венчал резиновый шлем с гребнем, лицо скрывала маска противогаза, с фонариком, как у шахтеров. Я медленно наклонился, чтобы заглянуть в нее, не знаю, зачем мне это понадобилось, логичнее было не тревожить покойника. Но, словно что-то подталкивало меня, и я действовал, как под гипнозом.
  Представившееся мне зрелище оказалось страшным по-настоящему. Я был готов увидеть оскаленный череп в лохмотьях плоти, это было бы, по крайней мере, естественно. Но то, что я разглядел под маской, было гораздо хуже. Я увидел лицо - гипсовую маску, квинтэссенцию боли и ужаса.
  Вскрикнув от неожиданности, я попятился, споткнулся и растянулся на полу, больно ударившись копчиком. Обернувшись, обнаружил второго солдата в скафандре. Он был точной копией первого, только лежал навзничь.
  - Что же это такое?! - воскликнул я.
  - ОЕ-е-еее... - подхватили стены.
  Теперь я смотрел только под ноги, замечая то, чего не видел раньше. Весь пол гигантского колодца оказался усеян окаменевшими трупами, в основном, солдат, хотя теперь я склоняюсь к тому, что это были ученые из исследовательского института. И, вероятно, сотрудники спецслужбы, курировавшей очередной сверхсекретный военный проект. По выведению дьявольски опасного вируса, например, способного шутя, за какую-нибудь пару недель раза в три сократить население нашей планеты. Не так ли появился СПИД? Новейшее бактериологическое оружие, превращающее людей в камни, как вам? Затем вирус вырвался на свободу, в результате чьей-то халатности, обычное дело, чтобы, перво-наперво, умертвить тех, кто его породил. Или же от них, как от опасных свидетелей, хладнокровно избавились, когда свернули финансирование проекта. Или умышленно умертвили, использовали, как подопытных кроликов, когда возникла надобность убедиться, сколь смертоносным получился продукт. Или изделие, как говорят военные. Если Георгий Жуков посылал на смерть десятки тысяч солдат и офицеров, просто чтобы взглянуть, как воздействует на организмы и технику радиация, то с чего бы Устинову или Андропову быть милосерднее? С каких таких пирогов?
  Скажу сразу, я не грешил на нашу местную службу безопасности, кишка у этой организации тонка, чтобы проворачивать гешефты подобного масштаба. По-моему, их интересы редко когда простираются дальше крышевания всевозможных полукриминальных бизнесов, вроде незаконной обналички средств со счетов предприятий, уклоняющихся от уплаты налогов, ну, или торговли оружием. Вот где их настоящий конек. Тут же попахивало по-настоящему серьезной конторой, вроде союзного КГБ, чувствовался их почерк, амбициозные замашки и, что немаловажно, неограниченные финансовые возможности. Да, им реализация такой масштабной затеи вполне была по плечу. И с рук бы, безусловно, тоже сошло без вопросов, вне зависимости от того, сколько душ они загубили бы.
  А что, если... - Испарина покрыла лоб. Вирусы отступили на задний план, в голове, словно зловонные пузыри сероводорода со дна гнилого болота, принялись всплывать почерпнутые из газет слухи об абсолютно секретных научных лабораториях госбезопасности, занимавшихся исследованием паранормальных явлений, всевозможных полтергейстов и прочей откровенной дьявольщиной, чтобы установить контакты с потусторонним миром. - Что, если в этих публикациях была хотя бы толика правды? Что, если ученые пробили портал в мир, населенный такими исчадиями ада, которых ни один здравомыслящий человек просто представить себе не может, а, вообразив, немедленно сойдет с ума. Что, если именно разгневанные демоны уничтожили всех этих парней в скафандрах, явились, и забрали их души в ад?!
  Не те ли демоны, которыми пугала меня во сне красавица Исида? Они пока еще не явились за мной в странных снах, способность видеть которые, будь она неладна, заново открылась совсем недавно, по пути из Крыма, ну так, лиха беда начало...
  Вероятно, я был близок к истерике. Испугался, и не мог мыслить хоть сколько-нибудь рационально. Я запаниковал и, совершенно утратив голову, принялся кружить по пещере со стенами-конусами, пока не наткнулся на нечто, напоминающее клеть, опускающую в забой шахтеров. Мощный лифт человек на двадцать. Тут лежало особенно много трупов. Вероятно, когда случилось ЧП (не знаю, какое, но факт, что называется, на лицо), часть персонала устремилась сюда, в надежде спастись. Я довольно легко разобрался с рычагами и кнопками на пульте управления, там не было ничего сложного, но механизмы были давно мертвы. Как и люди, которым они служили.
  Оставив пульт в покое, я поспешил к лестнице, которая находилась неподалеку. Скорее, это была не лестница, а строительные леса, тянувшиеся вверх на головокружительную высоту. Не колеблясь, я ринулся по ним, мечтая лишь о том, чтобы очутиться на поверхности, как можно дальше от этого страшного места. Я продал бы душу за то, чтобы увидеть хоть клочок голубого неба. Это неистовое желание придало мне сил, ведь я курильщик с впечатляющим стажем и, как следствие, не отличаюсь выносливостью. Были, конечно, времена, когда я мог кое-что показать, но они остались в прошлом, в эпохе школьных спартакиад. Тем не менее, я преодолевал пролет за пролетом с легкостью наполненного гелием геодезического зонда. Пролеты разделялись металлическими площадками, похожими на балконы над бездной, на некоторых мне попадались совершенно разложившиеся тела. Из-под лоскутьев военной формы проглядывали белые кости.
  Пролетов было так много, что я сбился со счета. Шахта оказалась невероятно глубокой, в километр, или даже два. Я начал опасаться, лестница никогда не кончится, я обречен вечно карабкаться по бесконечным ступеням, как белка, которую заперли в колесе.
  Правда, чудовищная лестница, установленная военными строителями под присмотром спецслужб для спуска в ад, вряд ли была колесом, с чего бы? Если только какая-то невидимая сила, разбуженная от тысячелетнего сна учеными, не свернула мощные стальные конструкции в обзорное колесо, вроде тех, что раньше частенько устанавливали в парках отдыха. Именно эта, нелепая на первый взгляд мысль, а не усталость, как следовало ожидать, охладила мой пыл бегуна. Заставила меня остановиться и оглядеться по сторонам. Лучше б я этого не делал, продолжая разыгрывать из себя белочку до тех пор, пока бы не лопнуло сердце, потому что мир за перилами - действительно оказался искривлен. Он будто преломлялся в титаническом зеркале из комнаты смеха, в которой абсолютно не смешно. От одного взгляда на вывернутую паутину металлоконструкций вдоль внушительной стены пирамиды, изогнутой в нечто, весьма условно напоминающее конус, мне стало не по себе. Да нет, не по себе, это слабо сказано. Вестибулярный аппарат вышел из строя, зарябило в глазах. Рвотный порыв, нестерпимый, мощный, подкатил к горлу, заблокировал его. Секунду я цеплялся за перила, ровные лишь по метру с каждой стороны от рук, а потому напоминавшие новогодний серпантин, а затем опрокинулся назад. Врезался затылком в стальную решетку, с маху, будто в стельку пьяный. И, покинул лестницу, успев подумать, что не стану возражать, если проснусь в слегка раскачивающемся на ходу салоне машины Игоря, или еще лучше, в номере отеля на Черноморском берегу, если Ольга с Игорем мне тоже приснились. Но...
  
  * * *
  
  ...Но, во сне или наяву, откуда мне знать, Подземелье магов не выпустило меня. Удержало в себе, правда, вместо лестницы, я очутился в узком переходе, скорее естественного, нежели искусственного происхождения. Так мне представилось с первого взгляда. Он имел в диаметре метра три, не более. Стены, шершавые, покрытые чем-то вроде плесени, показались мне не резкими. Я даже на всякий случай протер глаза, подумав, зрение неожиданно село. Но глаза были совершенно не при чем, просто поверхность пульсировала, не знаю, как выразиться точнее. Пульсировала и медленно вращалась по кругу, словно была одушевленной. Это открытие заставило меня вскочить, затравленно озираясь. Один конец тоннеля уходил в непроглядный мрак, откуда доносились граничащие с ультразвуком ритмичные хрипы, заставившие меня попятиться в противоположном направлении. Ну, вот, мы и дождались чудовищ, пронеслась шальная, паническая мысль. Оттуда, куда я побрел, за неимением ничего лучшего, деваться-то было некуда, проникали дрожащие, красноватые отсветы зарева, они тоже были откровенно зловещим, и все же, представлялись предпочтительнее хрипящей мглы. Я поковылял на свет, какой бы он ни был, плевать на его источник, понукая непослушные ноги, не находившие опоры на зыбком, пульсирующем полу тоннеля. Впрочем, идти пришлось недолго. Проход раздался, вытолкнув меня на куцый балкон, нависший над пропастью. Как мне описать то, что я увидел, выглянув наружу? Потрясенному взору представилась титаническая пещера, освещенная мерцающим пламенем тысяч печей, вроде мартеновских, их раскаленные жерла зияли, как раскрытые пасти. По центру пещеры, из одного невидимого конца в другой, тянулась дорога, по ширине не уступающая автомобильной магистрали. Она была пуста, пока, ведь не даром ее кто-то проложил. Только по обочинам, симметрично, и слева, и справа, словно жуткие дорожные указатели, стояли прочные деревянные кресты высотой с телеграфный столб. На крестах висели человеческие фигурки. Издали я не брался сказать, живы ли распятые на них люди. Если бы не печи по бокам, превращавшие пещеру в кошмарную вариацию громадного металлургического комбината, я бы подумал о старой Аппиевой дороге, известной каждому, кто читал о восстании Спартака. Разгромив гладиаторов, римляне устроили там нечто подобное.
  - Господи, - прошептал я. Но Его нигде не было видно.
  Я зажал рот, чтоб не закричать от ужаса, и лишь глухо замычал сквозь пальцы. В следующее мгновение грандиозная пещера пришла в движение. Откуда-то сверху, из-за дыма, клубами поднимавшегося к невидимым за ними сводам, к земле нырнуло нечто, что я принял за хоботы исполинских смерчей, какими их частенько показывает канал Discovery. Смерчей было дюжины две, из тех, что мне удалось рассмотреть. Они расположились вдоль дороги, а затем принялись высыпать на ее поверхность горстки копошащихся насекомых, в которых я не сразу признал людей. Ноги, и до того грозившие выйти из-под контроля, наконец, сделали это. Я опустился на колени. Растянулся бы на полу, если б не чья-то рука, коснувшаяся моего плеча. Вздрогнув, я обернулся и, к неописуемому удивлению, увидел Ольгу. На ней была та же туника, что у подножия пирамид. Значит, эта была не совсем Ольга, а, как ее там, Исида?
  - Я пришла за тобой, - выпалила она, помогая мне подняться. Я не имел ничего против того, чтобы распрощаться с балконом. Ушел оттуда, не оглядываясь. Правда, не удержался, все же спросил:
  - Где мы?
  - В Долине погибших душ, - бросила Исида через плечо. - Поторопись, Осирис, здесь нельзя оставаться долго. Врата вот-вот закроются.
  Какие врата? - хотел спросить я, потом вспомнил те, о которых пели люди на высокогорном озере.
  - Кто такой Виракочи? - спросил вместо этого.
  Ольга приставила палец к губам.
  - Т-сс. Ничего не говори. Если Они нас услышат...
  На языке вертелось - 'кто?', но я смолчал, последовал ее совету, не смеха же ради она его дала. В таком гиблом месте, как это, хоть Долиной погибших душ его назови, хоть еще как, на выбор, жди беды в любую минуту. Это было совершенно очевидно.
  В какую дверь мы нырнули, не берусь сказать. Не удивлюсь, если Исида коснулась ладонью стены, и та растворилась вокруг места касания, открыв нам узкий лаз. Пробираться по нему пришлось согнувшись. Но это было ничего, раз мы удалялись от дьявольского мартеновского цеха, где вместо мостовых кранов ревели черные смерчи.
  Вскоре я разобрал доносившийся откуда-то спереди плеск волн, подумал, уж не на озеро мы вот-вот выйдем, то самое, по которому дрейфовала лодка с телом Виракочи. Но нет. Пред нами раскинулось море. Под подошвами заскрипел песок, крупный, усыпанный перламутровыми ракушками да спутанными париками водорослей. Втянув ноздрями приятный, пропитанный солью воздух, показавшийся божественным, после спертой атмосферы побережья, я невольно подумал, уж не на Черноморском ли мы берегу. Но, почти сразу отмел эту мысль. У места, куда мы пришли, не было ничего общего с крымскими курортами. Океан, мрачный, безжизненный, больше походил на жидкий свинец. Бесчисленные звезды, не мигая, глядели с пронизывающе черного неба. При виде его, было несложно представить себя в открытом космосе. Впрочем, света оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть на скалистом берегу совершенно неподвижную, одинокую фигуру. Незнакомец расположился к нам спиной. Сидя на низком, складном походном стуле, он не отрываясь, глядел в океанский простор. Я видел лишь один силуэт, похоже, он принадлежал грузному мужчине в темно-синем сюртуке военного покроя, без эполет, но в треуголке.
  - Это же?! - ахнул я.
  - Т-сс, - снова зашипела Исида.
  Океан отступил и пропал, мгновенно ушел в песок, которого тоже скоро не стало. Грубо обтесанные булыжники, присыпанные соломой, пришли на смену ракушечнику. Шум лениво перекатывающихся волн из жидкой ртути стал ревом обезумевшей толпы. Он прорывался через несколько стрельчатых окон, проделанных в дальней стене. Не удержавшись, я отстал от своей проводницы и прильнул к ближайшему проему. На узенькой, забитой людьми улочке творилось Бог весть что. Люди, одетые по-европейски, но старомодно, улюлюкая и хохоча, словно полоумные, бежали вдоль угрюмых каменных фасадов старинного города. По брусчатке, в окружении солдат, словно сошедших с какого-нибудь полотна, изображающего Бородино или Аустерлиц, медленно ползла телега. В ней сидело пятеро или шестеро человек. Все они были босиком, в рваных батистовых рубашках с высоким жабо, со следами побоев на угрюмых лицах.
  - Смерть якобинцам! - скандировала толпа.
  Один из арестованных, его лица было практически не видно за окровавленными тряпками, обмотанными вокруг головы, попытался махнуть зевакам свободной левой рукой. В ответ кто-то запустил в него камнем. Его сосед по повозке, симпатичный молодой паренек, презрительно поджал губы, но в следующее мгновение уже держался за перекошенный рот, в него тоже метнули камень. Толпа, опьяненная свежей кровью, словно взбесилась, смяла солдат из оцепления. Я с ужасом подумал, несчастных сейчас разорвут на клочки, но обошлось, в ход пошли приклады и даже штыки, толпа схлынула.
  - Ваше Величество! - выкрикивали несколько юродивых оборванцев, бегом сопровождавших повозку. - Где же ваше Верховное Существо? Почему оно не вступилось за вас?!
  Исида, спохватившись, что я отстал, вернулась, оттащила от окна за руку.
  - Идем!
  Прежде чем она увлекла меня дальше по проходу, я успел заметить площадь, куда лошади тащили повозку с арестованными. Над колышущимся морем голов, виднелся помост эшафота, а над ним - прямоугольный силуэт гильотины. Ее зловещий косой нож, загодя начищенный палачом до блеска, сверкнул в лучах восходящего Солнца.
  - Нельзя останавливаться! - не оборачиваясь, бросила Исида. Теперь, когда я исчерпал ее доверие, она долго не выпускала моей ватной руки. Поэтому следующие две картины я толком не разобрал. Потом мы очутились полутемной комнате, окнами на какую-то площадь. Исида ушла, пообещав скоро вернуться, и предупредив, чтобы я не смел даже приближаться к окнам. Но, я все равно выглянул, не мог удержаться.
  Снаружи снова была площадь, только поменьше той, где приготовили гильотину для якобинцев. Аккуратные квадратные плиты, которыми ее вымостили, придавали ей сходство с грандиозной шахматной доской. Трех и четырехэтажные дома, примыкавшие к площади, стояли тесно, как солдаты в сомкнутом строю, плечом к плечу. Их фасады были украшены цветами и коврами, будто к большому празднику. Лишь одно здание выпадало из общей нарядной картины, оно стояло особняком, высилось утесом, нависавшим над площадью всеми своими добрыми десятью этажами. Монументальное сооружение венчалось массивной квадратной башней, задранной еще метров на тридцать, с крепостными зубцами на вершине.
  Ратуша, - мелькнуло у меня, хоть, пожалуй, то мог быть и кафедральный собор, построенный в готическом стиле. К широченному балкону третьего этажа был пристроен высокий виадук, который подпирали добротные деревянные столбы. Он тянулся к самому центру площади. Конструкция немного походила на вымостки, какие обыкновенно мастерят рыбаки, только была гораздо выше и массивнее. Что за рыбу тут собрались ловить, я с ходу не понял, а, сообразив, содрогнулся. Виадук оканчивался небольшим но высоченным эшафотом, по центру которого располагался здоровенный столб, скорее, даже корабельная мачта с тремя перекладинами на вершине. К каждой была прикручена веревка, заканчивавшаяся петлей. Трое приговоренных к смерти дожидались своей участи, стоя на высоких табуретах. Кроме них, на помосте толпилось с полдюжины человек. Палачи в зловещего вида красных масках-балахонах, с прорезями для глаз, двое попов в черно-белых рясах до пят, несколько стражников в стальных латах и кирасах, и, вероятно, распорядитель действа в расшитом золотом камзоле, коротких панталонах с позументами, и высоких белых чулках. Под эшафотом собралась приличная толпа. Первые ряды, как и следовало ожидать, достались состоятельным мещанам, цеховикам, оптовым торговцам, банкирам, ну и, естественно, членам их семей. За ними стояли горожане победнее. Чернь сгрудилась на заднем плане, ну это, как всегда. Знать, естественно, не опустилась до того, чтобы толкаться на площади с простонародьем. Для аристократов соорудили отдельную трибуну, вроде тех, что стоят на ипподромах. Трибуна так и сверкала солнечными зайчиками, Солнце выглянуло из-за туч, его лучи играли драгоценными камнями и шитыми золотом перевязями, которые нацепили на себя по торжественному случаю представители правящего сословия. Часть мест пока оставалась свободными, но они постепенно заполнялись элитой. Потихоньку прибывал и простой люд, как вода в реку, перегороженной запрудой, отчего скоро площадь перестала напоминать гигантскую шахматную доску - ее затопило море голов. При этом у самого эшафота оставалось относительно свободно. По периметру его окружала стража, ее экипировка наводила на мысли о Ку-клукс-клане, ведь именно его члены имеют обыкновение напяливать на себя белые до пят хламиды и высокие конусообразные колпаки. Я не знал, кем были эти люди, откуда взяться ку-клукс-клановцам в Средневековье, пускай даже мрачном, но толпа обтекала их, как вода валуны. И, это при том, что народу накопилось - тьма-тьмущая. Поразительно и то, что на площади было относительно тихо, как бывает, скажем, на похоронах. Люди перебрасывались словами вполголоса, то и дело, поглядывая на широченный балкон ратуши, но он пока оставался пустым. Я перевел взгляд на эшафот. Палачи явно скучали, что же до осужденных, то они вели себя по-разному. Двое из них, совсем молодые парни, стояли, понурив головы. Третий, изможденный мужчина средних лет, или так только казалось из-за его чрезвычайной худобы и волос, белых, как снег, смотрел прямо перед собой, поверх крытых бурой черепицей крыш. Наверное, он уже был не здесь. Зеваки, оставившие без внимания его павших духом товарищей, время от времени вопили ему снизу:
  - Пророк!? - кричали они. - Что ж ты не предугадал своего конца?
  - Пророк?! Что тебе теперь нашептывает на ухо твой Властелин?!
  - Пророк?! Ты грозил Италии наказанием за грехи! Ты станешь первым из тех, кого накажут!
  Седовласый незнакомец и ухом не вел. Правда, ответить ему было бы затруднительно - какой-то доброхот загодя вставил ему в рот надежный кляп, державшийся на бечеве, завязанной за затылком.
  Неожиданно толпа на площади зашевелилась, зароптала, как море, когда в ясный день налетает шальной вихрь. Послышались оживленные возгласы, несколько человек сбросили шапки, их примеру последовали остальные, началась цепная реакция, по площади прокатила волна, как на современных стадионах, когда десятки тысячи болельщиков устраивают на трибунах настоящие шоу, демонстрируя чудеса командных действий. Колпаки, береты и шапероны все еще слетали с голов в дальних рядах, когда на балконе появилась делегация, состоявшая, судя по роскошной парче, золоту и прочим аналогичным атрибутам, из высших церковных иерархов. Один из них сразу приковал мое внимание. Рослый, дородный, с надменным лицом под украшенной драгоценными камнями высоченной тиарой, он держался, как повелитель и был таковым. Опираясь при ходьбе на инкрустированный бриллиантами золотой посох, этот человек важно прошествовал к перилам и оперся на них. Остальные последовали за ним гуськом, держась на почтительном расстоянии. При появлении живого идола толпа внизу загудела, гудение быстро переросло в восторженный рев, когда Папа (конечно, как я мог ошибаться, это был именно он, верховный понтифик, суверен Святейшего престола и преемник самого Святого Петра на Земле), воздел к небу ухоженные белые ладони. Редко какой из его пальцев оставался без перстня, а когда задрались широкие рукава его роскошной шитой золотом ризы, компанию перстням составили браслеты, украшавшие запястья первосвященника. С минуту Папа наслаждался обожающим рыком паствы, можно сказать, купался в нем, затем сделал строгий предостерегающий жест, все мол. Гул будто отрезало. Первосвященник поманил перстом кого-то из свитских. Из-за его спины немедленно выступил дородный краснощекий кардинал, одетый лишь не намного скромнее самого суверена. С громких хрустом сломав красную сургучную печать, церковный нотабль развернул грамоту длиной с простыню. Кашлянул, готовясь зачитать приговор. Виселица, установленная по центру площади, не оставляла сомнений в том, каким он будет, но, видать, присутствующие тщательно соблюдали формальности.
  - Джироламо Савонарола! - пророкотал кардинал-глашатай безукоризненно поставленным баритоном, - Доменико Буонвичини! Сильвестро Маруффи! Еретики, упорствующие в своей ереси, что идет от дьявола, лжепастыри и волки в овечьих шкурах! Преступники, отринувшие лоно святой церкви... - кардинал сделал глубокий вдох, толпа в ожидании замерла, - отпускаются на волю!!! - провозгласил он. Тысячи глоток откликнулись торжествующим ревом. Я, признаться, уже чуть было не перевел с облегчением дух, но, не успел, поскольку краснощекий кардинал, дав пастве выкричаться, продолжил:
  - Отпускаются на волю и отлучаются от Святой католической церкви, чтобы быть преданными в руки гражданских властей благочестивого города Флоренции. Которые... - кардинал вскинул левую руку, призывая толпу к спокойствию, - которые присудили Джироламо Сованаролу, Фра Доменико и Фра Сильвестро, как вероотступников и злодеев, осмелившихся возводить хулу на Святой престол и его суверена папу Александра VI, к смерти через повешение и последующее очищение огнем.
  Толпа в экстазе заревела так, что вибрации перекинулись на стены, стекла в стрельчатых окнах, через которые я наблюдал за аутодафе, задрожали.
  - Да поглотит огонь смрадные тела еретиков, и обратит в пепел их гнусные ереси, которые развеет ветер! - торжественно закончил краснощекий кардинал.
  На помосте пришли в движение палачи, очнулись от дремы, набросили удавки на шеи жертв. Двое из смертников, те, что были помоложе, совершенно потерянные, продолжали смотреть в пол, готовый вот-вот уйти из-под ног в самом прямом смысле этого слова. Третий - седой, даже не шелохнулся, продолжая смотреть за горизонт. Ударили барабаны.
  - В твои руки, Господи, предаю дух мой, - крикнул один из молодых смертников. То ли Доменико Буонвичини, то ли Сильвестро Маруффи, не могу сказать.
  - Прости нам Гос..., - начал второй, но его восклицание прервал табурет, ловко выбитый палачом.
  Несчастные парни забились в агонии, вытанцовывая свои последние па. Толпа, глядя на эти конвульсии, завизжала. Стул под седоголовым оставался на месте, но я не думал, будто ему сохранили жизнь, скорее уж, оставили на закуску, заодно предоставив возможность вдоволь налюбоваться агонией товарищей. Но, Савонарола лишь отрешенно созерцал даль.
  - Пророк, настало самое время сотворить чудо! - надрывалась толпа. - Пророк, спаси себя, если можешь!
  - Его Бог был сатана, - крикнул один простолюдин другому, пританцовывавшему от нетерпения. Оба стояли невдалеке от меня, от помоста нас отделяла толпа, парни, чтобы не упустить ни единой детали, то и дело приподымались на носки. Преодолев отвращение, я кинул взгляд под роскошный атласный балдахин, устроенный над балконом, сконцентрировав внимание на первосвященнике в высоченной папской тиаре. Когда оглашали приговор, он позволил себе опуститься в кресло, размерами и убранством ничуть не уступавшее трону, и все время сидел там с мрачным, но вполне удовлетворенным видом. Теперь же суверен престола подался вперед, а удовлетворение сползло с его упитанной надменной физиономии. Он ждал, когда обреченный на смерть седой еретик, если и не взмолится о пощаде, то хотя бы дрогнет. Только ожидание затягивалось. Затем Папа, потемнев лицом, подал какой-то условный знак. Оцепление из мнимых ку-клукс-клановцев (кажется, присутствующие звали этих людей милицией инквизиции) пришло в движение, освобождая у эшафота побольше места, и я на мгновение разглядел поленницы дров, аккуратно уложенные под помостом, а, заодно понял, о чем шла речь, когда еретикам обещали очищение огнем. Появились несколько человек с факелами, под эшафотом полыхнуло пламя. Палачи и стражники, оставшиеся наверху, поспешили прочь по деревянному виадуку к балкону. Из живых под столбом-виселицей оставался лишь один седой пророк, для его молодых товарищей все в этом мире было кончено. Для него - еще нет. Никто не выбил из-под него стула, и он оставался стоять, глядя вдаль. Просто стоял и смотрел. И когда трескучие языки пламени облизывали доски настила, и когда клубы удушливого дыма повалили вверх, туда, где, как говорят, обитает Бог. По идее, Савонароле уже полагалось задохнуться, но нет, его голова оставалась поднятой.
  - Чудо! - крикнул кто-то в толпе, и она, со стоном повторяя это короткое слово, отхлынула, раздалась, будто была одним жутким существом.
  Я снова посмотрел на первосвященника и обнаружил, от его былой невозмутимости не осталось и следа. Понтифик подхватился с трона, с перекошенным от ненависти лицом, кусая тонкие губы и яростно сжимая холеные ладошки в кулаки. А потом... А потом я решил, что брежу наяву, ненароком разглядев в тени, отбрасываемой балахоном, за спинами сгрудившихся вокруг престола церковных и гражданских нобилей, кардиналов и епископов, троих мужчин. Совершенно не вписывавшихся в общую картину, как ни отвратительна она была. Тех самых лжеменеджеров в строгих деловых костюмах, с жуткими восковыми лицами и глазами, спрятанными за стеклами солнцезащитных очков. Эту странную троицу я уже видел во сне, в ту ночь, когда задремал в машине, по пути из Крыма в столицу. На одно ужасное короткое мгновение мне почудилось, будто они смотрят прямо на меня, прильнувшего к грязному стеклу. Кто знает, быть может, так и было на самом деле. От страха меня сковал паралич. К счастью, в следующий миг появилась Исида, она с негодованием напустилась на меня.
  - Я же тебя предупреждала! - воскликнула она. - Если только Они увидят тебя - мы оба пропали.
  Что-то такое я слышал от нее и в прошлом сне, она твердила о безжалостных посланцах рептилий, которые вряд ли имели отношение к крокодилам. Теперь уж точно, какие крокодилы - во Флоренции?
  Вместо того, чтобы поспешить за ней, не расходуя драгоценное время на расспросы, тем более, от одного вида этой троицы в костюмах у меня без преувеличения тряслись поджилки, даром, что события развивались во сне, я, попридержал Исиду за локоть:
  - Оля? Это ты?!
  Брови египетской богини сдвинулись к переносице, но затем... Затем на ее лицо, такое знакомое и родное с самого детства, набежала легкая тень. Словно полупрозрачное облачко ослепительным летним днем очутилось между землей и Солнцем. Как будто она пыталась вспомнить нечто, даже не выскочившее из головы, а затерявшееся между бесчисленными коридорами и этажами памяти. Но потерпела неудачу и снова стала Исидой.
  - Идем, живее! - прикрикнула она, бросив короткий встревоженный взгляд за окно, куда я только что пялился во все глаза. Троицу в костюмах как ветром сдуло, на балконе под алым балдахином теперь оставались одни попы. Это, конечно, могло означать, что угодно, но, вряд ли обещало нам избавление от этих троих, скорее, наоборот. Угроза заставила нас прибавить. Я зарекся больше не отставать, хоть поглядеть, уверяю вас, было на что. Сначала мы оказались свидетелями грандиозной битвы в долине чудесной красоты, раскинувшейся среди пологих зеленых холмов. Одна армия, я отчего-то решил, римская, хоть экипировка солдат от той, что я видел в исторических фильмах, отступала в пеших порядках, выстроившись в каре и плотно сомкнув ряды. Другая, сплошь конная, атаковала ее неистово, как штормовые волны бетонный пирс, кидалась на противников с диким воем, расстреливая легионеров из луков. Пространство непрерывно оглашалось истошными воплями раненых и скрежетом скрещивающихся мечей. Картинка была неправдоподобно четкой, еще бы, густая трава под ногами сражающихся не позволяла подняться пыли, плюс, никакого пороха, а, следовательно, дыма. Я невольно задержался на холме, на котором мы очутились совершенно неожиданно.
  - Они нас видят? - спросил я у Исиды и немедленно получил ответ - пару стрел с воем пронеслись над нашими головами. Отряд в десяток всадников отделился от общей массы конницы и, воинственно крича, галопом поскакал к нам. Мы, чего греха таить, бросились наутек. Соскользнули в овраг по мокрой от росы траве. Я еще удивился, неужели раннее утро? На дне балки тек ручей, мы понеслись рядом, ежеминутно рискуя переломать ноги о попадавшиеся по пути замшелые валуны. Какое-то время сверху раздавались гортанные выкрики и храп коней, но вскоре стихли. Погоня отстала. Дно оврага потонуло в тумане, какой, бывает, клубится в низинах, а когда снова посветлело, я увидел реку, она степенно несла свои зеленовато-желтые воды далеко внизу. Мы с Исидой каким-то образом очутились на возвышенности. С нее открывался захватывающий вид на поросший живописными пальмовыми рощами низменный, противоположный берег и величественный город в излучине реки. Город окружили высокие крепостные стены, тянувшиеся, сколько хватало глаз. За ними виднелись раскидистые кроны южных деревьев, купола величественных храмов и башенки, украшавшие крыши роскошных дворцов. Картинка словно сошла с экрана, демонстрирующего фильм о приключениях знаменитого арабского морехода Синдбада. Но, не представившееся великолепие в первую очередь привлекло мое внимание. Оно оказалось приковано к драме, разыгрывавшейся по нашу сторону стен, на пологом склоне у помпезных городских ворот, в двух шагах от широкого, вымощенного тщательно обтесанными камнями тракта. Что - драма, я понял сразу. Там творилось нечто из ряда вон. Вдоль дороги растянулась колонна всадников, целое войско в несколько сотен сабель. Кавалеристы были с ног до головы закованы в броню, их рослых коней, под стать седокам, тоже защищали латы. Даже на конских головах, и то красовались пластинчатые металлические маски, свободными от стали оставались разве что копыта да хвосты. Чуть правее ощетинившейся длинными пиками тяжелой кавалерии маячили боевые слоны. Из деревянных башен на спинах громадных животных настороженно поглядывали лучники. Думаете, это была неприятельская армия, осадившая город? Ничего подобного. Значительная часть склона выше от тракта зияла глубокими круглыми ямами, отчего местность напоминала участок, отведенный городскими властями, чтобы разбить парк. Правда, при виде 'саженцев', заготовленных к посадке, я, охнув, зажал ладонью рот. Потому что ими служили живые люди с крепко связанными за спиной руками. Несчастных было десятка три, они стояли, понурив головы, со всех сторон окруженные кавалеристами и пешими воинами. Можно было и не пытаться, бежать. Раз за разом пехотинцы отделяли от группы очередную жертву, и волокли к предназначавшейся ей яме. Там их поджидали какие-то люди в гражданском, чиновники или судьи, в дорогих кафтанах, шароварах и белых шапках, украшенных разноцветными перьями. Глядя на них, я решил, события происходят на востоке, в Малой Азии или, скажем, Иране. Действовали судейские чиновники оперативно. Без проволочек оглашали приговор, вслед за чем воины, державшие жертву под руки, превращались в палачей. Совали приговоренного в жерло ямы головой вниз, кверху ногами.
  - Господи, - прошептал я, благодарный Исиде за то, что она, без лишних слов, повлекла меня дальше.
  Какое-то время мы снова пробирались по оврагу, на дне которого журчал ручей. Меня донимала жажда, губы пересохли, язык казался неповоротливым коржом, забытым небрежной хозяйкой в раскаленной духовке. Но, моя проводница не позволила мне глотнуть воды. Затем Исида повернула наверх, по какой-то, одной ей известной тропинке. Еще когда мы карабкались по ней, из-за гребня донеслись человеческие голоса. Люди негромко переговаривались на незнакомом мне, но, безусловно, восточном языке. Исиду это нисколько не смутило, я решил, она знает, что делает.
  Перевалив край оврага, мы смешались с толпой, уныло бредущей по пыльному пешему тракту, пересекавшему поросшую колючками равнину. На большинстве наших попутчиков были хламиды до пят, смуглые лица и карие глаза свидетельствовали в пользу восточного происхождения. Вдоль обочины я заметил воинов в красных юбках и серых стальных нагрудниках. Они стояли редко, через каждые десять-пятнадцать метров, опустив на растрескавшуюся под Солнцем почву тяжелые, украшенные золотистыми молниями и крыльями пурпурные прямоугольные щиты.
  - Разве Бог позволил бы сотворить такое со своим сыном? - прошептал кто-то справа от меня.
  Резко обернувшись, я увидел парня и девушку, которые вели под локти пожилую женщину в черной накидке. На ней, что называется, не было лица. Она переставляла ноги в стареньких, поношенных сандалиях механически, будто спала на ходу. Вне сомнений, давно бы растянулась в пыли, если б не поддержка с обеих сторон. Не знаю, почувствовала ли молодая спутница женщины в черном мой взгляд, или это произошло случайно, но, она неожиданно вскинула голову. И, я ахнул, потому что узнал свою жену - Светлану. Только лет на десять моложе той, что я оставил в 'Морском берегу'. Такую, какой она была до рождения Юльки. Лицо моей жены было заплаканным, быть может, из-за слез, она не узнала меня. Скользнула по мне взглядом затравленного зверька и коротко шепнула своему спутнику:
  - Тише, Иаков...
  Разинув рот, я шагнул к ним в отчаянной попытке остановить, но Исида не позволила мне этого, вцепилась в запястье, буквально повисла на нем.
  - Ты не можешь...
  - Не могу? - переспросил я, обернувшись, и сразу потерял Светлану в толпе. Хотел догнать. В этот момент на востоке громыхнуло. Это было странно, ведь небо оставалось безукоризненно голубым, а редкие, пробегавшие по нему облака представлялись совершенно невинными. Пытаясь сообразить, откуда надвигается невидимый грозовой фронт, я обвел глазами горизонт. В поле зрения сразу попала скалистая двуглавая возвышенность примерно в километре от тракта. В неширокой седловине меж двух угрюмых вершин виднелись три креста, которые я сходу принял за телеграфные столбы. Естественно, это было нелепейшее предположение, какой телеграф на заре тысячелетия? Правда, следующая мысль показалась мне еще сюрреалистичнее первой. Да, что там, она была неслыханной. Впрочем... впрочем, если мне показали Бонапарта у разбитого корыта, то есть, я хотел сказать, в заточении на острове Святой Елены, аутодафе Савонаролы, и еще Бог весть что, вроде битвы на Каталунских полях, отчего бы мне не увидеть и Его? Как Он умирает на своем кресте, преданный соратниками и всеми покинутый, в обществе тупоголовых легионеров и голодных ворон. Под знойным небом, с которого так и явилась помощь, хоть Он просил:
  - Боже, Боже, для чего ты меня оставил?
  Ну, наверное, у Его адресата нашлись дела поважнее...
  Я не успел докончить мысль. Исида, вскрикнув, потащила меня обратно, с дороги, на которую мы выбрались с таким трудом. Я не успел опомниться, как уже несся по каменистому откосу, поросшему колючками, какие, вероятно, не по зубам и верблюду. Еще подумал, куда мы летим, рискуя привлечь внимание легионеров. Но, римские солдаты даже не шелохнулись. Замерли и люди, шагавшие по тракту. Не остановились, а именно замерли, как по команде, превратившись в титаническую цветную фотографию. В диараму, на создание которой никто не жалел средств. Даже редкие облака, и те прекратили свой бег. Легкий ветерок, веявший над равниной, пропал, словно натолкнулся на невидимую преграду. Исида вскрикнула. Проследив за ее взглядом, я заметил серую сферу, знакомую мне по прошлому сну. Она быстро приближалась с востока. Лишь ненадолго зависла над двуглавой вершиной, где торчали кресты с распятыми, и в гробовой тишине понеслась прямо на нас. При движении ее окутывало марево, словно воздух, касаясь зализанных бортов, мгновенно менял физические свойства. Судя по тени, сопровождавшей эллипсоид по земле, размеры аппарата (если, конечно, предположить, что сфера имела искусственное происхождение) были чудовищными.
  Исида не стала ждать, когда сфера настигнет нас. Ринулась дальше. Минута, и мы нырнули в мрачный тоннель, оставшийся от древней, возможно, еще шумерской оросительной системы. Сейчас она явно пребывала в забвении. Воды на дне оставалось по щиколотку, она превратилась в зловонные лужи. О змеях, скорпионах и прочих ядовитых существах, которыми подобные места зачастую кишмя кишат, я старался не думать. Все они, даже вместе взятые, казались сущей безделицей в сравнении с исполинским диском. Знаете, отчего? Они были земными, а он - нет. Точнее объяснить не берусь.
  К счастью, ни скорпионы, ни змеи, нам по пути не повстречались, а от сферы, похоже, на этот раз удалось уйти. Пол, еще недавно влажный, стал сухим. Под подошвами заскрипел известняк, сухой, как порох у хорошего интенданта. Стены горизонтального колодца раздались, их усыпали иероглифы, вне сомнений, египетские. Тут уж я нисколько не сомневался.
  Ну, и где же мы теперь? - мелькнуло в голове. - В Долине царей, куда, с недавних пор, устремились наши туристы? - Не слышал, чтобы под горой Мориа, на которой сегодня высится мечеть Купол Скалы, существовали разветвленные подземные галереи вроде тех, что, как кроты, долбили египтяне.
  Еще пара десятков гулких шагов, и нашему взору открылась величественная пещера с полом, выложенного безукоризненно подогнанными друг к другу каменными плитами. Вдоль обеих стен выстроились массивные колонны, подпиравшие потолок, свет в помещение проникал сразу с двух сторон - лился с потолка, откуда точно, было не разобрать, и проникал из приоткрытой арочной двери, проделанной в дальней стене. По габаритам она ничуть не уступала тем, что встречаются в средневековых кафедральных соборах. Справа и слева от двери, в полумраке, сидели, в профиль к нам, два исполинских изваяния, высеченных из черного камня. Оба - с человеческими телами и головами животных, волка и птицы, напоминающей цаплю, только клюв у цапель, если не ошибаюсь, короче. Безусловно, статуи вышли из-под резца какого-то безымянного гения, так искусно они были изготовлены. Сказать, что они производили впечатление, - все равно, что не сказать ничего. Я прикусил язык, когда мы с Исидой, трепеща, остановились перед ними, держась за руки, словно снова стали детьми. Богиня до боли стиснула мою ладонь своей, мы словно ждали разрешения пройти. Глупо, не правда ли? Я ведь не догадывался, что они оживут.
  - Кто вы и откуда явились к нам? - пробасила первая голова. Представляете, какой звук способны исторгнуть гранитные легкие объемом с холодильник каждое, проталкивая воздух через высеченную из вулканического базальта гортань?
  - Осирис - повелитель вечности, и Исида, сестра и жена его, дети Геба и Нут, пришли в чертог из Царства мертвых, которое захватили рептилии, - звенящим от волнения голосом сообщила моя спутница.
  Минуту из углов, по которых сидели говорящие истуканы с головами зверей, не доносилось ни звука, потом оба встали со звуком, от которого пещера загудела, а я, со страха, едва не растянулся на вибрирующем полу. Поднявшись во весь свой исполинский рост, истуканы повернулись к нам лицами. Четко, как солдаты на параде, хотя, конечно, помедленнее. У меня пронеслась мимолетная ассоциация из сказки, которую я когда-то читал Юльке. Помните, ту, где маленький Нильс провел бронзовую статую шведского короля благодаря покровительству старого деревянного боцмана, как там его звали?..
  - Значит, плач Исиды и стенания Нефтиды пробудили тебя?
  Вопрос, вне сомнений, адресовался мне. А я понятия не имел, что или кто меня разбудило. Одна моя часть продолжала пребывать в святой уверенности, что я до сих пор дрыхну без задних ног, пребываю в отключке, называйте, как угодно. Так что я счел за лучшее промолчать. Впрочем, как выяснилось, человеко-звери и не нуждались в ответе.
  - Ты уходил, но ты должен был вернуться, - пробасил тот, на широких плечах которого сидела голова волка с непропорционально длинными ушами от какого-нибудь кулана.
  - Ты спал, но сон твой прервали, - добавил второй, с клювом вместо рта. - Так и было сказано в Пророчестве, а оно всегда сбывается.
  - Вы дадите пройти Повелителю Вечности, Стражи Врат? - подола голос Исида. Фраза прозвучала так, будто она сама толком не определилась, требовать ей, или все же просить.
  - Отчего нет? - как-то мирно, по-стариковски, ответил человеко-волк, и я неожиданно для себя сообразил, до чего же они оба, эти стражи, как назвала их Исида, при всех их размерах, - ветхие и, вероятно, немощные. Испещрены трещинами, того и гляди, рассыплются во прах от одного неосторожного движения.
  - Раньше Осирису полагалось подниматься по восточному скату небесного свода к звездам, в Дуат, - печально молвил человек-птица. - Но теперь, конечно, совсем другие дела, небосклон закрыт, Дуат захвачен и превратился в злое место, люди слепы и злы, да и мы с Анубисом уцелели, лишь став экспонатами, которыми интересуются туристы. Это я к тому говорю, чтоб ты проникся, Повелитель Вечности, твой путь на Земле не будет усеян розами. Будь осторожен. Надеемся, ты достаточно проснулся для этого. Если кто и способен что изменить к лучшему, то только ты....
  Неожиданно у меня закружилась голова, говорящие истуканы начали расплываться перед глазами. Возникли звездные скопления, о которых они говорили, я полетел к ним, влекомый неведомой силой. Пальцы, став безвольными, разжались, ладошка Исиды выскользнула из моей. Как жаль, успел подумать я. Но, даже не смог обернуться. Я падал, падал, падал, пока не врезался в нечто, напоминающее банальный стальной профнастил с такой силой, что чуть не пролетел сквозь него листом теста, угодившим в форму для изготовления пельменей. Со стоном подтянул колено, опершись на него и локти, привстал. Я понятия не имел, где нахожусь, и куда делись Исида и ее приятели, птицеголовый и волчеликий старики. Сон и явь смешались в моем рассудке, словно день с ночью, если бы только землю угораздило вращаться вокруг своей оси раз во сто быстрее, чем теперь. Знал только, глаз я больше не сомкну, по крайней мере, пока не окажусь на поверхности.
  Затравленно оглядевшись по сторонам, я снова застонал, обнаружив себя все на той же бесконечной лестнице, возведенной в подземелье по указанию каких-то спецслужб. Аховая высота, открывшаяся мне, стоило лишь заглянуть за перила (дно пещеры не просматривалось, терялось во мраке), подсказала самый рациональный ответ. Я выбился из сил, когда несся, преодолевая бесчисленные пролеты, и меня срубило нечто... Нечто, что принято называть - естественными причинами обмороков. Кислородное голодание, например, апоплексический удар, либо кессонная болезнь. Что бы оно там ни было, я выключился на бегу, упал, растянулся на гребаном профнастиле, ударившись головой, и, все прочее, увиденное мной, от жутких картин сжигаемых инквизицией еретиков до Исиды и ее каменных дружков - не более, чем игра воображения, в которую приспичило поиграть моему воспаленному подсознанию, пока тело, еле дыша, валялось у самого парапета.
  А если б я через него перевалился?
  От одного такого предположения пот ручейком потек промеж лопаток. Замотав головой, я кинул взгляд наверх и даже не поверил своим глазам. Точка, где гигантские стены полой, погребенной в толще скалистых крымских пород пирамиды сходились, располагалось метрах в двадцати, не больше. Я отключился всего за несколько пролетов от балкона, на котором уже побывал со связанными ногами. Это воспоминание снова едва не лишило меня остатков мужества, но я преодолел очередной паралич. Свобода, а с ней, и избавление, были рядом. Где-то там, буквально в двух шагах, колосилась трава, веял ветерок и светило Солнце. Мне осталось немного, пару лестниц, два-три извилистых коридора со стенами, увешанными табличками, требующими предъявить пропуск, или предупреждающими об опасности. И, все...
  Я удвоил усилия и мигом преодолел оставшиеся ступени. В дальнем конце верхней площадки виднелся приоткрытый люк с надписью АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД ?3 и табличка, сообщавшая степень допуска, требовавшуюся, чтоб им воспользоваться.
  Идите вы все на хрен! - подумал я.
  За дверью открылся узкий, будто траншея коридор. Продвигаясь по нему, я не забывал о нелюдях, столкнувших нас с Пугиком в пропасть (просто не мог позволить себе подобной роскоши, выбросить их обоих из головы), но, не испытал беспокойства. Откуда-то пришла уверенность, путь свободен, их поблизости нет.
  Вечер, встретивший меня за порогом бункера, был в самом разгаре. Ветер прогнал армаду туч на запад, закат окрасил горизонт пурпуром. Звезды заняли места по расписанию, но еще не зажглись во всю силу, ждали, когда удалится Солнце, бурое, утомившееся за день, что я провел в Подземелье Магов. Руины военной базы на холме отбрасывали длинные тени, легкий ветерок, мысли о котором придали мне столько сил в подземелье, как ему и полагалось, перебирал ковыль. В кустах трещали цикады. Я услышал, как неподалеку, за покосившимся бетонным столбом, копошатся полевые мыши, выясняют отношения. Потом в отдалении протопал еж. Людей не было, опасности, соответственно, тоже.
  Я глотал полной грудью пряный степной аромат, пил туман, тянувший щупальца из низин. Опустившись на колени, трогал землю. Затем привалился спиной к шершавому бетону, впитавшему за день солнечное тепло, и заснул. Даже не так. Отрубился. Выключился. Хоть, как вы помните, обещал себе не делать этого. Просто, подумал, самое страшное наверняка позади.
  Ошибся...
  Господи, как же я ошибся...
  
  VI. День Первый
  Хутор живых мертвецов
  
  Да, я ошибся, это так. Хоть, пророки минувших столетий меня на этот раз не тревожили. Не они, ни их палачи. Мне приснилась жена. Светлана укладывала спать Юльку, и задремала вместе с ней, сидя в ногах дочери с книжкой Николая Носова, которую не выпустила из рук, и она осталась на коленях, загорелых после недели отпуска. Жена не выключила ночник на тумбе, в его свете я отчетливо видел наш номер-люкс на втором этаже 'Морского бриза'. Я слышал, как Юлька посапывает во сне, в унисон убаюкивающему шепоту прибоя, доносящемуся из окна. Потом я разглядел мобилку в складке одеяла у бедра жены, и понял, что она мне звонила. Вот тут-то меня и охватил леденящий страх, ведь было совсем несложно представить, что было дальше. Жена набирала номер снова и снова, слушая гудки на противоположном конце линии. Или ей сразу ответили? Скорее да, чем нет. Куда делся мой телефон, после того, как 'Вектра' перевернулась, я, конечно толком не знал. Было бы лучше, я начал молить об этом Бога, чтоб он остался валяться в поле, но здорово сомневался, что это так. Ведь я помнил, как сунул его в карман, после того, как передал Ольге свою карточку...
  Стоп! Быть может, меня услышали Небеса?!
  Все верно, моя карточка 'Ace&Base' перекочевала в Олькин LG, и, вместе с ним преспокойно полетела в траву. Это я прекрасно помнил. Ольга выронила телефон, когда мы с Пугиком толкали 'Вектру' с горы, пытаясь оживить мотор, и ей довелось заскакивать в салон на ходу. Пугик, кажется, еще сгоряча обозвал свою жену кретинкой. Она была кретинка, что запрыгнула. Рванула бы в степь, были бы шансы спастись, хотя бы какие-никакие. Впрочем, тогда этого никто не знал. Каждый силен - задним умом...
  Ну, а мой телефон оставался в кармане. Но, не утром, когда нас с Игорем на рассвете привезли к заброшенному секретному объекту с шахтой, облюбованной душегубами с большой дороги, швыряй трупы хоть пачками, хоть полнокровными армейскими полками, спелеологи с оборудованием не найдут. К тому времени, как нас доставили туда, мои карманы были пусты, естественно, их вывернули заранее. Следовательно, телефон, скорее всего, перекочевал в руки людей, забравших жизнь моего друга и вероятно, Ольгину тоже. Вот кто мог ответить жене, если б только сподобился снять трубку.
  Алло, сука, мы прикончили твоего мужа, если тебе интересно знать...
  Едва представив это, я вспотел прямо во сне, и опять же, не просыпаясь, отчаянно замахал руками. Точно как пионер-герой, о котором рассказывали в младших классах советской школы. Тот, что хотел спасти паровоз, рисковавший загудеть под откос, поскольку кулаки разобрали впереди железнодорожные рельсы.
  Стоп, - повторил я, задыхаясь от волнения и страха. - Ничего подобного. Светлана ничем не рискует. Сколько б она не набирала мой телефонный номер, ровно столько робот на противоположном конце линии будет сообщать ей как заведенный: абонент находится вне зоны досягаемости. Это бандиты смогут позвонить ей, при желании, если только додумаются покопаться в электронной памяти моей Motorola, только, зачем им? Забрав мужа, содрать под шумок выкуп? Вряд ли, это не уровень дорожных грабителей. Скорее всего, аппарат, не тратя времени понапрасну, сбудут с рук на ближайшем радиорынке, как-никак, довольно важная улика...
   Успокоив себя подобным образом, я уж было собрался передохнуть с облегчением, когда дверь в наш люкс (комната, где спали девочки, по-прежнему стояла перед глазами) сорвалась с петель. Несколько мужчин ворвались в проем. Они не были в масках, но я никого из них не знал. Света, проснувшись, закричала, я ответил истошным воплем, и тоже проснулся, дрожа и захлебываясь. Протер глаза, разглядев высокую скифскую бабу, привалившись к подножию которой, проспал к ряду часов пять, судя по созвездиям и Луне, сместившимся к западу в бесполезной погоне за Солнцем.
  Баба? - ахнул я, в замешательстве трогая шершавое, в мельчайших трещинах-порах основание изваяния. Но ведь раньше его тут не было, был бы иудеем, поручился бы на Торе, не вопрос.
  Это было невероятно, но, пока я спал, заброшенная база исчезла начисто, словно испарившись под воздействием солнечных лучей, и теперь лысая макушка холма ничем не выделяла его среди собратьев, разбросанных то тут, то там, по равнине. Я снова поглядел на древнее, оставшееся от скифов изваяние, уж не мерещится ли? Баба как ни в чем не бывало, пялилась поверх моей головы в степь, где некогда кочевали те, кто ее высек из сланца. От них не осталось даже пыли.
  Что за чертовщина? - помнится, пробормотал я, озираясь по сторонам, уж не мерещится ли?
  Уж не мерещится ли? Забавный вопрос! Только, как мне могло померещиться Подземелье Магов? Впрочем, ладно, это еще я мог принять, отнести на игру больного воображения, сдвиг по фазе, называйте, как хотите, без разницы. Но, как мне было быть с бедой, в которую мы с друзьями угодили накануне? Как было быть с трагедией, разыгравшейся прошлой ночью? Я восстановил ее в мельчайших деталях, шаг за шагом, которые и привели к бездне. Наша машина сломалась, и мы имели неосторожность обратиться за помощью к татуированному водителю грузовика, который как раз проезжал мимо. Он, безусловно, 'помог' бы нам, даже если б мы его об этом не попросили, в рамках своего душегубского ремесла: ничего личного, работа такая, фильтровать на больших дорогах туристов...
  Помню, как, спохватившись, вспомнил о руках, изувеченных в недавней потасовке. Как поднес к лицу, изучал столь пристально, будто видел впервые в жизни. И ладони, и кости были абсолютно целыми, если не считать парочки синяков и ссадин, полученных, вероятней всего, на лестнице, оставшейся в Подземелье.
  Но ведь не было никакого такого Подземелья. Руки были целыми, я мог преспокойно запустить их в волосы, тереть глаза и виски. Толку от этого, естественно, никакого не вышло.
  Хоть до дыр их затри, - пронеслось у меня в голове, - ничего не изменится - заброшенную военную базу с рыжими космами колючей проволоки и предупреждающими надписями не натрешь, как ни старайся.
  Потом я подумал, а стоит ли? Ведь, если мы с Пугиком никуда не падали, значит, очевидно, он по-прежнему жив. О чем беспокоиться? Руки-то мои целы, вот они, обе, на месте, теребят травинки, пока голова размышляет. Значит, не стрелял в них никто, а, следовательно, и грузовик, и его зловещий экипаж мне привиделись, поскольку были призраками...
  Ага, только призраков видят все, а те, что появляются в голове у каждого отдельного индивида, обыкновенно, чтобы не заострять, зовут тараканами. У врачей, специализирующихся по психиатрической части, есть, конечно, какие-то свои, мудреные, переведенные с латыни определения на этот счет, ну и шут с ними.
  Не забудьте уточнить у профессора, что есть шизофрения, - с немецким акцентом бросил в моей голове Воланд голосом Олега Басилашвили, обращаясь к поэту Ване Бездомному, которого сыграл Владислав Галкин. Мы с женой как раз, не далее, чем месяца полтора назад, пересмотрели экранизацию бессмертного романа Булгакова, сделанную Владимиром Бортко. Впрочем, сейчас, тут на холме, в окрестностях Калиновки (Калиновка-то, хотя бы была, хотелось верить) я, пожалуй, не нуждался в обращении к профессору, чтобы растолковал мне смысл термина паранойя - это было как раз то, что творилось со мной. Плюс - минус туда - сюда...
  Взяв себя в руки, насколько это было возможно, я попытался трезво осмыслить положение. Где-то когда-то читал, шизофреники - не полные психи, и даже могут казаться вполне вменяемыми людьми. И, даже быть таковыми на самом деле продолжительные периоды времени, пока блуждающее пятно безумия, словно остров из гниющих речных водорослей, влекомых течением, не прибьет у очередной излучины, чтоб закупорить какой-то новый участок коры головного мозга, и, вот тогда - держись...
  Могу я видеть прокурора? - требовал Шурик Александра Демьяненко в 'Кавказской пленнице'.
  Можете, - соглашался главврач психиатрической клиники. - Где у нас прокурор?
  В шестой палате, где раньше Наполеон был, - невозмутимо отвечала героиня Нины Гребешковой...
  Шизоиды, они ведь не знают, что они шизоиды, - подал голос внутренний голос, - Верно? Верно. Знали бы - не были бы они, как ты понял, шизоидами...
  Посоветовав внутреннему заткнуться по-хорошему, и очень надеясь, что ему хватит такта не спрашивать меня, если по-плохому, то это как, я попробовал сосредоточиться и прикинуть хотя бы на глаз, что же со мной могло случиться. Ведь нечто все же случилось, правильно? Я приехал отдыхать на море - это не вызывало ни малейших сомнений. Со мной были жена и дочь - это тоже совершенно очевидно. Утром вчера, или, скорее, позавчера, в зависимости от того, как долго длилось мое забытье, черт его знает, но это мы выясним, мне позвонил Юрий Максимович. Шеф, будь он неладен, сообщил, будто зашивается без меня. Что я нужен ему в офисе к понедельнику, до зарезу, хоть кровь из носу. В общем, не оставил мне выбора, не то на дворе времечко, чтобы разбрасываться рабочими местами вроде моего. Одним словом, я взял под козырек. Юрий Максимович, не извольте беспокоиться, одна нога здесь, другая - там. Светлане с Юлькой это, конечно же, категорически не понравилось, только что с того - деваться нам было некуда, почти как матросу Рабиновичу из старого советского анекдота - с подводной лодки. Мы с женой разбили пару тарелок, больше для блезиру. После обеда разыгрался шторм, и чуть не забрал с собой двенадцатилетнего мальчишку, но я ему этого не позволил. Полез в волны и...
  - Ты спас пацана от верной смерти... - пробормотал я.
  Потянувшись, я сорвал стебелек, пожевал, он оказался сладковатым на вкус с еле ощутимым вкраплением горечи.
  - Так-то оно так, только, если начистоту, зеваки на набережной вели себя немного странно, когда мы с мальчонкой выбрались на берег. Они молчали, словно проглотив языки. Как будто это они нахлебались соленой воды, а не мы...
  А какими им было быть? - вмешался внутренний голос. - У них на глазах какой-то доброхот рисковал жизнью, можно сказать, за просто так, хохмы ради. Не часто, по нынешним временам, узришь подобную картину...
  - Ну, допустим, - с неохотой согласился я. Вообще говоря, воспоминания, связанные с тем, что творилось в тот день на пляже у 'Морского бриза', сейчас представлялись мне слегка синтетическими, что ли. Нечеткие пятна лиц, люди, огибавшие меня, словно течение реки валуны, Светлана с зареванными глазами, которая меня не узнала, пока Юлька не закричала: папочка! - Ладно. С этим разберемся позже. Поехали дальше.
  Ближе к вечеру, когда волнение слегка улеглось, а горячий душ согрел меня, уняв дрожь, мы вышли в парк, где нос к носу столкнулись с Игорем и Ольгой. Мои старые друзья, точнее, люди, которых я когда-то считал моими друзьями не разлей вода, свалились нам прямо на голову. Светлану их появление не порадовало, а потом Пугик еще и напугал ее своими россказнями о сечевых стрельцах, которым, как кость в горле, корабли русского черноморского флота. Как будто другие, куда более острые проблемы Галиции и Буковины решены, одна вот только и осталась, на закуску, злокозненные обломки бывшего советского Черноморского флота, ржавые железяки, каким-то чудом сохранившие плавучесть. Вечером Ольга и Пугик заехали за мной, как мы и договаривались тремя часами ранее. Игорь выбрал, должно быть, самый дурацкий маршрут из всех возможных.
  - Срежем через горы, - так он сказал.
  В дороге я заснул, и во сне очутился в Египте эпохи Осириса, строившего пирамиды вместо фараонов, как недвусмысленно указывают учебники истории, чтоб сокрушить какой-то Барьер, возведенный неизвестно кем, и заточивший человечество в одном из гипотетических семи миров. Усилия Осириса пошли прахом, Барьер уцелел, а вот бунтовщик и его супруга Исида, у которой было лицо Ольги, стали жертвами заговорщиков. Задавшись целью сжить со свету обоих, они, ничтоже сумняшеся, сдали венценосную парочку одетым в деловые костюмы менеджерам, преспокойно летавшим по воздуху...
  Кто бы сомневался, что это был сон?
  Тем не менее, именно он спровоцировал припадок, мне сделалось по-настоящему дурно. Игорь, чтобы растормошить меня, был вынужден остановить машину. Впрочем, ему бы в любом случае довелось дать передышку перегретому мотору. Двигатель 'Опеля', что называется, сыпался и, вопреки всяческим ухищрениям водителя, окончательно отказал в окрестностях городка Калиновка. И началось... Сначала на пустынной дороге объявился 'кентавр' верхом на мотоцикле, за ним к месту будущей трагедии прибыл раздолбанный 'Газон'. Тем не менее, у него хватило прыти, чтобы утащить нас в глухое местечко, подходящее для самых темных дел. Что случилось дальше, я прекрасно помнил. Дорого бы дал, лишь бы забыть, только сомневался, будто сумею.
  Ну и что из всего вышеперечисленного претендовало быть зачисленным в ирреальное?
  Ответа я не знал, отчего голова моя шла кругом. Стало ясно одно, у подножия скифской бабы отгадку мне не найти. Следовательно, настало время выбираться отсюда. Чего сидеть, ожидая у моря погоды, тем более, что и морем-то никаким не пахло. Я встал, пошатываясь, будто пьяный. Оперся на изваяние, оставшееся от кочевников. Мгла, в которой купалась долина, быстро рассеивалась с наступлением рассвета. Он уже брезжил на востоке, вдоль ломаной линии горизонта проступила широкая бледно-розовая полоса.
  Пока доплетешься до трассы, совсем рассветет, - напомнил себя я, не спеша, тем не менее, расставаться с бабой, на которую продолжал опираться. Одна моя часть, не растерявшая надежды на благополучный исход, алкала возвращения в мир себе подобных, из которого меня вырвала какая-то неведомая сила. Дорожные бандиты или безумие, как знать? Homo sapiens, единственный уцелевший представитель семейства гоминид из отряда приматов - существо стадное, это общеизвестно. Жизнь в современном стаде - не сахар, но она позволяет, взамен свободы, переложить часть ответственности на плечи соплеменников. Другая, прагматичная часть, уверяла: не в этом случае, дружище. Твердила, что для начала, до того, как я повстречаю первых людей, неплохо бы прикинуть мало-мальски удобоваримый план. Хотя бы в общих чертах определиться, как быть? Нет, правда, что именно мне надлежало предпринять в первую очередь? Искать ближайшее отделение милиции (таковое, вероятно, находилось в Калиновке), и озвучивать там историю своих злоключений? Пожалуй, это был заведомо провальный вариант. Да одного рассказа о моих простреленных капитаном-оборотнем руках, чудесным образом исцелившихся после падения в шахту, которая на рассвете испарилась, уже бы хватило с головой, чтобы на мне оказалась смирительная рубашка. Или, за неимением ее, наручники. Значит, требовалось что-то еще. Но, вот незадача, я даже отдаленно не представлял себе, что. Больше всего на свете мне хотелось прижаться к жене и дочери, снова очутиться с ними в 'Морском бризе'. Что же до всего остального? Что до остального, каюсь, я мечтал, как можно скорее перевернуть страницу. Выбросить из головы, как дурной сон. Тем более, что я, похоже, утратил способность отличать сны от реальности.
  - Так и не придя к единому знаменателю, я медленно побрел вниз по склону туда, где, на мой взгляд, должна была находиться автомобильная дорога. Овечка, отбившаяся от стада и пастухов. В цивилизацию, как, вероятно, выразился бы Пугик.
  
  * * *
  
  Пока я спускался в долину, вышагивая все бодрее по мере того, как сердце, набирая обороты, качало кровь, гоняя ее по бесчисленным руслам вен, артерий и капилляров, окончательно рассвело. Накануне утром мне было не до любования чудесными видами, открывавшимися со всех сторон, куда только ни кинь. Не то, чтобы мое положение кардинально переменилось, и настало подходящее время для обзорных экскурсий, конечно же, нет, но... Но, я был жив. Более того, имел кое-какие основания надеяться - с моими друзьями - тоже обошлось.
   Привиделось, - как заклинание, твердил я. - Может, мы с Пугиком решились сделать привал, и капитально накатили? - За неимением иных объяснений выходило довольно-таки убедительно. В конце концов, всякое бывает, разве не так? Вот, тот же Игорь, помнится, после защиты институтского диплома, так нарезался, что каким-то образом уехал в пригород. Где и продрал глаза на следующий день, обнаружив себя в квартире совершенно незнакомой женщины, по доброте душевной подобравшей его прямо на улице, чтобы не замерз до утра. Дело было в марте, стояли трескучие морозы, зима боролась до последнего вздоха. Позже, когда мы, покатываясь со смеху, обсуждали это пикантное происшествие, Пугачев клялся и божился, будто и в толк не возьмет, какая сила выдворила его из города. Первую бутылку 'Шампанского' мы откупорили еще в поточной аудитории, потом загружались пивом у метро 'Политехнический институт', откуда отправились на Подол, к приятелю одного из одногруппников. Когда перешагивали порог квартиры, Пугик уже накачался в доску. Тем не менее, у него достало пороху, чтобы, в невменяемом состоянии отправиться на подвиги...
  Тридцать километров для бешеной собаки не крюк, - вынужден был признать по итогам разбора полетов Пугик. Кажется, его уши горели огнем, словно спирали в калорифере.
  Солнце, оранжево-красное поутру, словно желток настоящего крестьянского яйца, явило миру свою макушку. Густой, будто скисшее молоко туман, клубившийся в низине, куда я держал путь, исчез, выпал росой, заискрился миллионами капелек с каждой травинки. Степь ожила, потянулась навстречу новому дню, откликнулась радостным чириканьем птиц и стрекотом насекомых.
  С добрым утром, - словно говорили они. Да что там, не говорили - пели, так жизнерадостно, что душа моя встрепенулась в унисон.
  - Все будет хорошо, - повторял я, ощущая себя частичкой этого жизнеутверждающего, солнечного действа. Однако иллюзия длилась недолго. Свет разом померк. Звуки оборвались. Ноги сами принесли меня к месту трагедии, чтобы я удостоверился: не все тени исчезают в полдень. Я встал, как вкопанный.
  Примятая вчерашним проливным дождем трава успела просохнуть. Земля впитала и воду, и кровь, пролившуюся тут накануне. Такая уж у земли особенность, иначе наш шар давно бы сделался из бело-голубого красно-черным. Грязь, расплесканная бортом и крышей 'Вектры', когда наша машина перевернулась, напоминала посмертный гипсовый слепок - почва в Крыму соленая, после дождя этот минерал проступает на ее поверхности. Рядом виднелись отчетливые следы широких вездеходных протекторов и множество отпечатков подошв. Не требовалось обладать навыками Великого змея Чингачгука или его приятеля Зверобоя из проглоченных в детстве романов Фенимора Купера, чтоб прочесть их, как открытую книгу. Я опустился на корточки, коснулся ладонями земли. Она - все помнила в мельчайших подробностях. Здесь упал Игорь, а вот тут Ольга билась, пытаясь вырваться из лап подонков. Вот они, смятые и сломанные стебельки и наши жизни. Что-то тускло блеснуло среди травы. Потянувшись, подобрал несколько коротеньких стрелянных латунных гильз от пистолета Макарова. Из него капитан застрелил Игоря, раньше они хранили крупицы пороха, вытолкнувшие из куцего ствола пули, предназначавшиеся мне, и оборвавшие жизнь моего друга, который заслонил меня грудью.
  Я переместился чуть правее от проселка. Нашел место, где пять или шесть мужиков, крепко упершись в землю (отпечатки ботинок были особенно глубокими), перевернули 'Вектру' обратно, на колеса. Ее утащили все тем же 'Газоном', это не вызывало сомнений. Ну, что же, Рыбак вернул оборвавшийся невод, добыча принадлежала ему по праву сильного, наверное, как-то так. Я сглотнул, у меня запершило горло. Защипало глаза. На секунду почудилось, мои друзья еще где-то здесь, рядом со мной, напуганные, но еще не утратившие надежды, что все образуется. Сложится по-другому, хорошо, не так, как сложилось.
  Оставаться на месте трагедии стало невыносимо. Я повернул вспять. Медленно двинулся вверх по склону, внимательно глядя под ноги в расчете найти LG, оброненный Ольгой, но даром старался, его нигде не оказалось. Прошагав метров пятьдесят, остановился, обвел местность взглядом рассеянного человека, не помнящего толком, что позабыл, но надеющегося припомнить, как только это нечто попадется на глаза. И оно попалось, кто бы не сомневался, что так и будет. Словно какая-то невидимая и неведомая сила сначала повернула мою шею в нужном направлении, а затем еще и подкорректировала зрение. Навела резкость, если хотите, чтобы я разглядел, что ей требовалось. Парочку призрачно мерцавших огоньков в складке холмов, в километре, от силы, в полутора километрах к западу. Кажется, я уже видел эти огоньки, когда мы, с Ольгой и Игорем, напуганные, выбрались из машины. Проклятый 'Газон' укатил, волоча оборванный трос, будто остатки рыболовецкого трала, оставив нас в одиночестве и смятении, наблюдать за своими удаляющимися габаритами. Тогда-то я и разглядел далекие огоньки, приняв за фонари, освещающие какую-то трансформаторную подстанцию или силосную башню, любой другой агрегат, не требующий постоянного присмотра. Из тех, где персонал появляется от случая к случаю. Сейчас же я так не думал. Откуда-то пришла уверенность, там, вдали, хутор. Крошечное поселение, прилепившееся к седловине между двумя отрогами, и очень удачно скрытое ими от любопытных глаз. Ну, и что с того, скажете вы? С чего я взял, будто Ольга там? Этого я вам не объясню, потому как не знаю, только неосознанное предчувствие мгновенно переросло в уверенность. Я был всего в получасе ходьбы от трассы, где мне предстояло решать дилемму: шлепать за помощью в Калиновку или ловить попутку и выбираться куда-то еще, в более цивилизованные места, как выражался Пугик. В обоих вариантах мне было не избежать объяснения с правоохранителями. Невероятная история, которую им предстояло от меня услышать, тот факт, что при мне не было никаких документов, чтобы, извините, удостоверили личность, сулили мне камеру и наручниками. А то и курс лечения тромадолом в комплекте со смирительной рубашкой. Опасался ли я этого? Ну, естественно, а как иначе? Кроме того, я отдавал себе отчет: любые проволочки (Бог знает, сколько часов или даже дней уйдет, прежде чем сумею доказать свою правоту), рисковали дорого обойтись Ольге. Влететь ей в копеечку, скажем так, при условии, конечно, что она была еще жива. Хочу сразу оговориться, хоть вы, должно быть, уже поняли это и без меня: я не похож на героев Чарльза Бронсона, Брюса Виллиса или Ван Дамма. Это они всегда знают, как и при помощи каких подручных средств намылить холки целой кодле отпетых уголовников, которым лишить человека жизни - что высморкаться. Раз плюнуть. Я системщик, моя специальность - поддержание работоспособности компьютерных сетей. Я не проходил службу в армейском спецназе, меня не учили метать саперные лопатки промеж глаз, или мастерить бомбы из приобретенных в строительном гиппермаркете химических реактивов. Для парней вроде меня, бороться с гангстерами - бессмысленно, более того, это суицид чистой воды. Человечество недаром изобрело принцип разделения труда. Противоборство готовым на все беспредельщиками - прерогатива милиции. Задача для профессионалов, пускай и таких, как наши, доморощенных, с удручающе низким IQ и пригоршнями семечек в карманах. Тем не менее, я поступил, как безумец. Сделал выбор, которого у меня не было. Свернул с проселка и решительно зашагал к хутору.
  
  * * *
  
  В детстве меня часто преследовал один и тот же кошмар. Мне снился старый заброшенный дворянский парк, ныне обозначенный на картах мегаполиса как Сырецкий лес. Я вырос неподалеку, парк отделял наш спальный микрорайон хрущевской застройки от остального города. Руины усадьбы давно поглотили заросли, вымощенные желтым кирпичом дорожки - занесло глиной, оставшиеся на поверхности затянула трава. Между жилыми домами и парком пролегала пустошь, безраздельное царство бурьянов, там-то я раз за разом и оказывался во сне. Вековые дубы, в тени которых я привык играть днем, глухой ночью оборачивались свирепыми пещерными троллями, из непроходимых чащоб разными голосами завывали оборотни. Я хотел бежать домой, в лоно спасительного электрического света, но не мог. Какая-то сила тащила меня обратно, к лесу. Ноги, которыми управлял не я, неслись все быстрее, навстречу черному частоколу деревьев и реву, издаваемому чудовищами.
  По-счастью, я всякий раз просыпался до того, как оказывался в лесу.
  
  * * *
  
   Склоны так удачно скрадывали хутор, что я моментально потерял его из виду, стоило только сойти с грунтовки. Как ни странно, я не заблудился, пока шел, хоть на пересеченной местности это легче легкого, а спортивное ориентирование - не мой конек. Тем не менее, я угадывал дорогу безошибочно, как ищейка. Будто в голове заработал гирокомпас, о существовании которого я не догадывался.
  Весь путь занял не меньше часа, с горами всегда так, расстояния легко обманывают глазомер. Кажется - рукой подать, а на деле - топать и топать. Когда я, наконец, добрался до цели, стало совсем светло. Хутор, а это действительно был именно он, оказался маленьким, всего два неряшливых дома, да внушительных размеров амбар, куда при желании можно загнать и танковую роту. Фонари, привлекшие мое внимание издали, горели над широкими воротами, у которых валялось с десяток металлических двухсотлитровых бочек с мятыми боками и другой, аналогичный хлам. Насколько мне известно, у сельских жителей принято вставать с петухами, но, данное правило на хутор, очевидно, не распространялось. Окна хибар оставались темными, за исключением одного, за которым, судя по проникающему через приоткрытые ставни свету, работала лампочка ватт на двадцать пять, в лучшем случае - сорок.
  Похоже, все обитатели хутора спали, вряд ли - сном праведников. Последние сомнения в том, куда я попал, отпали, стоило лишь мне заглянуть за угол амбара. Там стоял главный кошмар минувшей ночи, двухосный вездеход 'ГАЗ-66' с куцым носом и тентованным кузовом. Грузовик тоже дремал, отдыхая после удачной охоты. Глупо, конечно, ненавидеть механизмы, выполняющие волю человека вне зависимости от того, добрая она или злая, но, от одного вида этой машины меня бросило в холодный пот. Я сделал шаг к грузовику, сжимая и разжимая кулаки. Второго мне сделать не пришлось...
  Признаться, зря я грешил на профессионализм сотрудников нашего украинского МВД, которым надо медленно и по три раза. Ведь и сам недалеко от них ушел. Даже не вспомнил о собаках, этих незаменимых ночных сторожах, совершил ошибку, едва не ставшую роковой. Я как раз огибал барак, как собака (к счастью, она была всего одна) - напомнила о себе. Нет, не залаяла яростно и хрипло, чтобы через минуту весь хутор стоял на ушах, хватаясь за вилы и клацая затворами обрезов. Пес напал на меня молча, я даже не заметил, как он подкрался. Зло рыкнул уже в прыжке, оторвавшись от земли. Это был стаффордширский терьер, специально выведенный и натасканный человеком четвероногий убийца. Секунда, и со мною было бы кончено, выручил случай. Я оступился, и пес промазал, его челюсти клацнули в каком-нибудь сантиметре от сонной артерии. Мы столкнулись, я покатился как кегля. Пес в два счета настиг меня, очутившегося на четвереньках. А потом с ним что-то стряслось. Я еще глядел в оскаленную пасть, когда уши терьера припали к бугристому массивному черепу, а на исполосованной старыми шрамами морде появилось нечто, напоминающее изумление. Думаю, мое лицо демонстрировало ту же эмоцию. Неожиданно пес, заскулив, ринулся наутек, позорно поджав хвост.
  Ну и дела...
  Я поднялся, переводя дух. Сердце колотилось так, что я опасался за ребра. Ждал, что разбуженные бандиты, громко матерясь, повалят во двор, после чего моя песенка уже точно будет спета. Словом, мне было не до собаки-убийцы, от которой я избавился самым непостижимым образом. К счастью, мы с ней никого не потревожили раньше времени. Убедившись, что обитатели хутора по-прежнему спят, я двинулся к единственному освещенному окошку. Подобрался вплотную, ступая на цыпочках и, затаив дыхание, заглянул внутрь хибары.
  
  * * *
  
  Внутри барак оказался одной большой комнатой, метров шестидесяти, как минимум. В дальней стене была проделана дверь, ведущая то ли наружу, то ли в подсобку, сама стена была зашита фанерными щитами, выкрашенными в хаки. Цвет был тот же, что и у вездехода, вероятно, их красили из одной банки. Однообразную зеленую поверхность немного разнообразил аляповатый плакат с совсем молоденьким Виталием Кличко в костюме для занятий кикбоксингом. В верхней части плаката большими буквами значилось: КЛУБ БОЕВЫЕ ПЕРЧАТКИ, внизу был оттиснут год: 1992-й. На удивление, плакат сохранился так, будто лишь вчера вышел из-под роликов флексографической печатной машины. Левый угол помещения занимал здоровенный диван, прокуренный в добром десятке мест, грязный и неопрятный. Поверх видавшей виды обшивки было накидано какое-то тряпье, типа попоны, но, не оно приковало мое внимание. На тряпках, разбросав длинные ноги, лежало обнаженное женское тело. Именно тело, потому как, в первую секунду, я подумал, его обладательница либо мертва, либо мертвецки пьяна. Скорее все же второе, с облегчением отметил я, живот незнакомки, едва заметно приподымался и опадал, в такт дыханию. Я не мог разглядеть лица женщины, мешал столик у изголовья, заставленный полупустыми бутылками от водки и вина, тарелками с остатками трапезы и стаканами, большей частью перевернутыми.
  Оля?!
  Да, я решил, это она, изнасилованная и накачанная спиртным. Зачем еще она могла понадобиться бандитам, и хотя бы ненадолго сохранить жизнь? Не берусь описать чувств, охвативших меня. Облегчение, брезгливость, ярость смешались гремучей смесью. Ольга была жива, наверное, эта мысль все же оказалась главной, превалировала над всеми прочими. Поскольку, кроме Ольги в комнате больше никого не было, мне оставалось только разбудить ее как можно осторожнее, а затем бежать. Все равно куда, хоть на трассу, хоть в горы, хоть в Калиновку. Это был второй, непринципиальный вопрос.
  По-прежнему на цыпочках, как какая-нибудь вышколенная балерина, я вернулся на крыльцо и уже коснулся ручки, когда дверь распахнулась мне навстречу, ссадив кожу с нескольких пальцев. Я вскрикнул от неожиданности и испуга. Грузный мужчина, с которым я нос к носу столкнулся на пороге, был потрясен моим появлением еще больше, чем я его. Его помятая после пьянки и сна физиономия выражала крайнюю степень недоумения. Он был голым, как новорожденный младенец. Левая, толкнувшая дверь рука так и застыла с растопыренными пальцами, правая придерживала внушительных размеров пенис, вероятно, незнакомец собрался опустошить мочевой пузырь прямо с крыльца. Грубо говоря - ему приспичило отлить...
  - Ты, на ххх, кто такой?! - выдохнул он. От него разило перегаром. Теперь я узнал его, это был один из мерзавцев, доставивших нас с Игорем на заброшенную военную базу, чтобы похоронить в шахте. Не долго думая, врезал ему коленом в пах так сильно, как только смог, что мне еще оставалось? Здоровяк влетел обратно в барак, с грохотом кувыркнувшись через спину. Я выбросил ногу, метя ему в висок, промахнулся и попал в горло. Что-то там хрустнуло при этом. Он остался лежать, извиваясь и страшно хрипя. Перепрыгнув через негодяя, я бросился к Ольге, схватил за руку, дернул на себя, встряхнул. Даже, кажется, успел крикнуть, чтобы вставала, и назвать по имени. Таиться уже не имело смысла, зато пошевеливаться - смысл был, и еще какой. И, обомлел, с раззявленным ртом, потому что женщина подо мной не была Ольгой. Я понятия не имел, кто она такая. Лет около тридцати, слегка потасканная, а быть может, натерпевшаяся порядком. И, пьяная, я отчетливо улавливал запах спиртного, который исходил от нее. Ее грудь пестрела засосами, а, судя по напоминающей подсохший столярный клей субстанции, видневшейся на теле в самых разных местах, ею пользовались как минимум несколько мужчин. Повторяю, я мог только гадать, кто она такая, и откуда тут взялась? И, что мне с ней делать, кстати? Эй, хотел сказать я, но не успел, мне стало не до незнакомки, по-прежнему находившейся в прострации. Я едва заметил мелькнувшую в оконном стекле тень, как шея оказалась в ключе.
  - Сххх ехххххх!!! - завопили мне прямо в ухо. Хрипя, я вцепился в руку, отрезавшую от кислорода легкие, но тщетно. Попытался ударить врага затылком, и промазал. Мы начали вращаться по комнате, опрокидывая мебель. Перед глазами поползли темные пятна, я понимал, что скоро упаду, и это будет означать конец.
  - Дядя Гриша?! Сюда!!! - орал мой душитель. Я слышал его призывы через погребальный звон, стоявший в ушах. Я задыхался и, тем не менее, узнал этот голос.
  - Сюда, бхххх!!! - надрывался Косой. Именно так его называл напарник, когда они тащили меня по коридору старого бункера прошлой ночью. Пальцы правой руки соскользнули с его запястья, превратившегося в удавку, рука нырнула за спину. Косой был в одних трусах, видать, успел натянуть, когда услышал шум борьбы. Нацепи он джинсы, и я бы, вероятно, погиб. Буквально на последнем издыхании мне удалось поймать его гениталии в кулак. Я провернул его изо всех сил. Косой заорал так, что его вопль, вырвавшись наружу через окна и дверь, вероятно, разнесся по всей округе. Может, даже достиг Калиновки. Ключ разжался, Косой повалился на пол, я тоже упал на колени, хватая воздух ртом, будто висельник, вынутый из петли в самый последний момент. Желудок подвело, но рвать было нечем, во рту двое суток не было и маковой росинки. Я пытался превозмочь спазм, когда, мелькнув розовым, в переносицу угодило чье-то колено. Из глаз посыпались искры, из носа хлынула кровь, кожа на переносице лопнула. Я бы, безусловно, опрокинулся на спину, но чьи-то руки вцепились в волосы. Второй удар поразил бровь, третий разбил скулу. Потом мне удалось захватить чертово колено руками, хоть я и действовал почти вслепую, кровь заливала глаза. Мы рухнули на пол. Только тогда я смог разглядеть, что на меня напала женщина, та самая, которую я, приняв за Ольгу, безуспешно тормошил всего пару минут назад. Затем она снова ринулась на меня, шипя, будто дикая кошка. Ногти располосовали щеку, мне еще крупно повезло, что она не дотянулась до глаз. Вскочив, я попятился, отчаянно отбиваясь.
  - Ксюха, на ххх!!! - рявкнул кто-то от двери. Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть водителя 'Газона'. Он маячил в проеме, с двустволкой наперевес, готовый спустить курки. Я дернул вопящую мегеру на себя за секунду до того, как прогремел выстрел. Меня обляпало с головы до ног чем-то теплым и жидким.
  - Еххххх в рот!!! - крикнул водитель. Издав леденящий душу вопль, я схватил тяжеленный дубовый табурет и заехал им по ружью. Дробь из второго ствола полетела в пол, туда, где все еще бился в корчах бандит, намеревавшийся помочиться с крыльца, всего-то. Я снова махнул табуретом, и, на этот, раз раскроил водителю 'Газона' череп. Он умер почти мгновенно.
  Я лихорадочно огляделся. Комната, и раньше не блиставшая чистотой, превратилась в мясницкую. Меня, наконец, вырвало прогорклой желчью. Ноги заплетались, когда я выбрался на крыльцо. Если бы на хуторе оставались другие бандиты, они взяли бы меня голыми руками. В изнеможении я опустился на ступеньку. Кто бы спорил, негодяи получили свое, но теперь я чувствовал себя гораздо хуже, чем на грунтовке, когда только заметил далекие огни. Я не вернул Игоря и по-прежнему не знал, жива ли Ольга. Голова шла кругом. Меня колотило.
  Солнце, оторвавшись от поверхности Земли, пошло на взлет. Начинался новый день, обещавший быть - тем еще, судя по началу.
  
  * * *
  
  Мне понадобилось не меньше четверти часа, чтобы хоть немного прийти в себя. Я умылся из ведра у колодца. Хотел обыскать хибару, но не смог заставить себя заглянуть туда снова. Во втором бараке не было ничего интересного. Одинарная солдатская кровать, столик, заставленный грязной посудой и пустыми бутылками из-под водки, шведской 'Absolute' и израильской дынной настойки 'Keglevich'. Тысячу лет не видел в продаже этого ликера, думал даже, он остался в бандитских 1990-х, ан, нет, оказывается, реликт сохранился у этих самых бандитов, ну надо же. Груда вещей, сваленных в углу в человеческий рост, придавала помещению сходство с лавкой секонд-хенда, где у нас перепродается гуманитарная помощь с Запада. Ох уж этот Запад, хлебом не корми - дай облагодетельствовать полуколонии, им же и ободранные до нитки.
  Закончив осмотр, я пошел к амбару. Сбил замок камнем, подобранным у ворот, толкнул тяжелую створку. Подождал с минуту, пока глаза обвыкнутся с полумраком. Окна под самой кровлей походили на бойницы, и были такими мутными, что я мог поспорить на что угодно - их никто никогда не мыл.
  Внутри ангара оказался гараж. Вдоль длинной стены справа неровной шеренгой выстроились легковые машины, с десяток иномарок, относительно недорогих, некоторые - откровенно преклонного возраста. Я не увидел ни одной новой модели. 240-й 'Мерседес', 605-е 'Пежо', два или три 'Форда', видавшие виды 'японцы'. Я еще подумал, надо же, душегубы, оказывается, действовали избирательно, не задирали по-настоящему крутых, ограничиваясь самым нижним сегментом среднего класса. Поди, ж ты, какая предусмотрительность! Машины стояли с задранными капотами, находясь, как бы это сказать, на разных стадиях разборки на запасные части. Немые свидетели трагедий, распрощавшиеся с хозяевами скакуны. География происхождения читалась по номерным знакам, среди них не было ни одного местного, крымского. Наша, помятая с нескольких сторон 'Вектра' замыкала строй горемык.
  У противоположной стены ангара виднелись демонтированные моторы, и еще какой-то металлический хлам. Ольга еще не верила мне, что он может в чьих-то глазах оказаться дороже жизней. Как будто в этой забытой Богом стране жизнь эта хотя бы чего-то стоит. Я взялся за голову.
  Не требовались особые дедуктивные способности, чтобы сообразить, что это за место, - последняя пристань для чьих-то машин. Тут они превращались сначала в детали, а затем в свободно конвертируемую валюту, в то время как их замордованные изуверами владельцы отправлялись на дно той самой шахты, откуда я выбрался каким-то чудом по прихоти случая или, я точно не знал, чего или кого еще.
  Чтобы поставить в длинном списке преступлений точку...
  Скорее уж троеточие...
  Нестерпимое желание сжечь осиное гнездо к чертовой матери овладело мной. Сделать это было нетрудно, здесь, в ангаре, хранился бензин и в бочках, и разношерстных канистрах, вроде тех, что водители берут с собой про запас, когда отправляются в долгую дорогу. Прочие трофеи, добытые душегубами, тоже были здесь. Огнетушители, домкраты, наборы гаечных ключей, запаски и приличная куча буксиров. Вещественные доказательства, именно это соображение заставило меня отказаться от заманчивой идеи предать логово вурдалаков огню. Подобрав с пола монтировку, я вскрыл первый попавшийся деревянный контейнер из дюжины, сложенных в баррикаду у стены. Внутри оказалось десятка два мобильных телефонов. А я еще ломал голову, откуда мне позвонить! Впрочем, насчет звонка я все же погорячился. Перебрав телефоны все до единого, а, заодно, высматривая свою мобилку, я обнаружил, что SIM-карточки кем-то заблаговременно извлечены, а моего телефона среди нигде не видать.
  Бросилась в глаза и другая весьма странная деталь. Большинство телефонов были - устаревших моделей, под стать автомобилям. Я поломал голову над объяснением этой загадки, пока до меня не дошло. Ну, естественно, в сети, расставляемые рыбаками, попадался самый разный товар. Ходовые, престижные модели телефонов ушли, некондиционная аппаратура, как водится, застряла на складе. А выбросить было жалко...
  Я вернулся во двор, раздумывая, что делать дальше. Исправные телефоны, безусловно, должны были быть хоть у кого-то из убитых бандитов, но обыскивать хибару оказалось выше моих сил. Теперь мне хотелось одного - бежать.
  Пока я колебался, судьба снова сделала выбор за меня. Из-за двери, в которую я никак не решался войти, донеслась незамысловатая электронная мелодия, набор нот, имитировавших шансон, какой раньше, до появления так называемой полифонии, довольно часто использовался в качестве сигнала вызова. Это случилось так неожиданно, что я едва не закричал. Сердце, и без того тяжело ухавшее в груди, заколошматилось, словно попало под ток. Мелодия оборвалась, затем заиграла снова, давая понять: я не ослышался, кто-то действительно звонит. Набрав в легкие побольше воздуху, я перешагнул порог. Мертвецы валялись в тех позах, в каких я их оставил, только лужи на полу стали гораздо больше и темнее. Стараясь не вступить в них, я продвигался вперед, ориентируясь на слух.
  Телефон, как назло, оказался в кармане водителя вездехода, я надеялся, что найду его на столе или в худшем случае на полу. Превозмогая тошноту, я обшарил карманы жилетки, но, вместо трубки, выудил увесистую пачку разнокалиберных долларовых банкнот, туго перехваченных белой резинкой от трусов, а за ней и водительские права, выданные на имя Ханина Григория Ивановича. Переложив и то, и другое к себе в карман, я взялся за брюки шофера. Мне пришлось перевалить мертвеца на другой бок, чтобы добраться до мобильного. Как ни странно, он тоже оказался, будто из прошлого, размерами и незамысловатым дизайном больше напоминая топорную милицейскую радиостанцию старого советского образца, прямоугольную, с выдвижной антенной. Я тогда лишь недоуменно пожал плечами, хватало проблем и без подобных пустяков. В конце концов, да какая разница? Старый, так старый, плевать.
  Стоило мне завладеть тяжеленной трубкой, как звонок оборвался, однако тут же снова разразился пронзительными трелями. Видимо, звонивший обладал прямо-таки ослиным упорством. Прочитав имя абонента на дисплее, я едва не выронил телефон:
  
  Михеич... 8069 293 22 83
  
  На противоположном конце линии был убийца Игоря, оборотень в погонах капитана милиции, тот мерзавец, которому мы вручили свои жизни позапрошлой ночью, чтобы он их преспокойно забрал. Рука взметнулась, чтобы запустить телефоном о стену. Я придержал ее в самый последний момент, взвесил мобильный в дрожащей ладони, а затем, глубоко вздохнув, нажал клавишу разговора. Если честно, я не имел ни малейшего представления, о чем говорить с убийцей. По счастью, Михеич не дал мне и рта открыть.
  - Гриня, бхххх, что за ххххх?! - заорал он, как недорезанный. - Какого ххх вы там, бхххх, дрочите, еххххх карась?! - Связь была отвратительной, его голос раздавался как из канализационной трубы, звенел эхом. Михеич был заведен и хорошо на подпитке, опрокинул стаканчик другой, подумал я. С утра не выпил, день пропал, верно?
  - Где, бхххх, Косой?! Я ж ему, бхххх, сказал, чтобы утром на ххх у меня как штык?! - продолжал разоряться Михеич.
  - Спит, - буркнул я, подумав: вечным сном.
  - Спит, бхххх?!! Я ему яйца, бххх, оторву!!
  Я хотел сказать Михеичу, что он уже опоздал, но сдержался.
  - Растолкай его, пускай пхххххх двигло сымать с того жопеля, что мы последним взяли. У меня клиент на завтра проклюнулся.
  - Сделаем, - пообещал я, сразу сообразив, о какой машине речь.
  - Двухсотых оформили?
  - Угу... - протянул я. Здесь тоже все было ясно.
  - Все, бхххх, шито-крыто?
  - Точно...
  - Вчерашнюю пришмандовку Доку спихнул. Он мне за нее пятихатку отслюнявил, как с куста, бхххх. Еще штуцер за ним висит. В конце недели расщелкается. Я дал добро, короче. До тебя, бхххх, ххх дозвонишься...
  Пока я соображал, о ком речь, кое-какие предположения были, он сказал, что, мол, подробнее растолкует при встрече.
  - Нетелефонный, бхххх, разговор. Подъеду через час, перетрем. Надо дежурство сдавать. - Он нажал отбой.
  Я, смахнув бисеринки пота, принялся за то, чего не успела Ольга: попробовал дозвониться в милицию. Это оказалось не так-то просто, как я ожидал. Как ни странно, мне не удалось связаться с оператором телефонной компании, обслуживающей телефон покойного Гриши Ханина. Более того, я вообще никуда не дозвонился, хоть и набирал самые разные вариации номеров, от хрестоматийного 02, преобразованного каким-то очередным новатором-идиотом из правительства в 102, до рабочего и мобильного телефонов Юрия Максимовича. Последнее было совершенно непонятно, индикатор батареи демонстрировал полный заряд, отчетливая антенка справа свидетельствовала: я нахожусь в Зоне Покрытия. Только Зона эта, мелькнуло у меня, была какой-то противоестественной, словно обнесенной невидимой, но непроницаемой стеной. Кому бы я не накручивал, оператор на противоположном конце линии твердил бесполым механическим попугаем: Данный номер не существует. Отчаявшись связаться с кем бы-то ни было, я надавил клавишу 'Последний вызов', и через мгновение услышал скрипучий и недовольный голос Михеича:
  - Чего, бхххх, надо?
  - Случайно нажал, - пролепетал я, обмирая при мысли: сейчас-то он точно заметит подлог, но оборотень в погонах только брякнул:
  - Сделали тебя, бхххх, папка с мамкой случайно и не в том месте, где полагается... - и отключился.
  Сложив ладони кувшинкой, я поднес ко рту, немного подышал внутрь, рассчитывая согреть оледеневшие пальцы. Сделал еще пару безуспешных попыток набрать 102, плюнул. Что творится со связью, оставалось гадать. Пришла другая мысль: что мне сказать милиционерам теперь? Что я, до того мухи в своей жизни не обидевший, ворвался на хутор, где проживали предполагаемые бандиты (ведь, как известно, определение вины - прерогатива суда), и, каким-то образом превратившись в архангела Михаила, голыми руками умертвил четверых из них? Это, вообще говоря, тянуло на действия в состоянии аффекта, или нет? Входило в пределы так называемой необходимой обороны, о которых любят посудачить адвокаты, или за эти пределы вываливалось? На сколько лет тюрьмы я себе начудил? Что бы мне сказал юрист, съевший собаку на подобных процессах, какой продолжительности срок мне светит? Под таким углом я на создавшуюся ситуацию еще не смотрел, и вот, теперь, она сама высветилась во всей красе. Опять же, чего я добивался от Юрия Максимовича? Хотел предупредить, что опоздаю на работу к понедельнику, который, как известно, начинается в субботу? Так я давно и безнадежно опоздал. Юрий Максимович, прошу извинить, но тут у меня небольшая вендетта, не снимайте, по-возможности, бонусы, я вам отработаю, гадом буду. Вот только положу еще парочку трупов, трое из четверых, напавших на нас, уже мертвы, но позапрошлым вечером их было больше...
  Наконец, я ведь понятия не имел, где нахожусь. Где-то в окрестностях ПГТ Калиновка. Сколько этих Калиновок на карте Крыма? Ба, забыл, тут поблизости еще деревенька, название которой как-то связано с Голубыми. Или - с голубцами. Помнится, мы еще подшучивали над этим с Игорем и Ольгой, проезжая мимо в недобрый час, пока бортовой компьютер старенькой 'Вектры' моего институтского приятеля монотонно отсчитывал последние километры, а заодно и последние из отпущенных нам часов...
  Сунув телефон в карман (трубка туда еле влезла), я подумал, самое время убираться. Вышел на крыльцо, огляделся. Было всего часов девять утра, но Солнце уже как следует, припекало. Оно кочегарило на совесть. День обещался быть исключительно жарким.
  Помимо грунтовки, накатанной автомобилями, я заметил как минимум три тропинки, расходившиеся от бараков в разные стороны. Две, извиваясь, спускались в долину, одна на север, другая на юго-запад. Третья, откровенная козья тропа, карабкалась, петляя между валунами, в горы. Не хватало лишь былинного указателя, который бы сообщал, чем чревата каждая дорога в отдельности. Впрочем, у большинства очутившихся тут не по своей воле людей уже не было ни выбора, ни чего терять, я мог полагать себя редчайшим исключением из правила. Прикинул, по какой тропе идти. Калиновка определенно находилась к югу, проблема состояла в том, что ведущая в том направлении тропа пролегала по открытой местности, где я рисковал стать легкой добычей бандитов. Сомневаюсь, чтобы грузовик повышенной проходимости был единственной машиной у них под рукой. Вспомнив о вездеходе, я с сомнением покосился на него.
  Нет. Даже не думай...
  Почему нет?
  Вскарабкавшись на подножку, я заглянул в кабину. Потянул массивную ручку. Механизмы клацнули. Дверь подалась. Залез на затянутое коричневым дерматином сидение под протесты внутреннего голоса, который уже сорвал горло, умоляя меня одуматься и не делать этого. Как я и предполагал, ключа не потребовалось, двигатель запускался при помощи кнопки стартера. В армии мне приходилось пару раз управлять сто тридцать первым 'ЗиЛом', я не думал, что с 'Газоном' будет сложнее. И оказался прав, на этот раз. Мотор заработал с пол-оборота. Дав ему немного прогреться, погонять стылое масло по бесчисленным стальным капиллярам, с хрустом воткнул первую передачу и отпустил сцепление. Машина тронулась, пересекла площадку и легко покатила с горы.
  Первые минут десять все складывалось не так уж плохо. Я не торопясь, проехал километра три-четыре, постепенно приноравливаясь к педалям, рулю и рычагам управления. До трассы оставалось рукой подать, когда грузовик, легко перевалил невысокий гребень, и я увидел мотоцикл с коляской, метрах в двухстах впереди. Естественно, узнал его сразу. Он двигался мне навстречу, карабкаясь в гору. Или я потратил слишком много времени, вызванивая милиционеров, или Михеич торопился, решив заявиться на хутор раньше, чем обещал по телефону, не знаю. Капитан-оборотень развалился в мотоколяске с видом олигарха, приватизировавшего на дурняк весь мир, за рулем был все тот же кентавр, рослый детина с широченными плечами, прямой, будто жердь спиной и высеченной из гранита физиономией. У меня не было шансов справиться с ними обоими. Я, конечно, еще мог удрать, свернув в степь, но не стал этого делать, напротив, наподдал, направив вездеход прямо навстречу мотоциклу. Михеич вскинул ладонь в приветствии, словно Юрий Гагарин из лимузина во времена своего триумфа. Заорав, я вдавил педаль подачи топлива в пол. Двигатель взревел как от боли. Кентавр вывернул правее, Михеич, вцепившись в поручни оторвавшейся от земли мотоколяски, пронзительно закричал. Они бы наверняка перевернулись, но тяжелый прямоугольный буфер грузовика смял их за секунду до этого. 'Газон' подбросило.
   Я остановил грузовик метрах в тридцати ниже по склону, дернул ручник, вернулся быстрым шагом к месту катастрофы. Мотоцикл скомкало как консервную банку, из груды искореженного металла торчал торс кентавра, удивительно, но он остался в седле, с руками на деформированном руле. При ударе ему размозжило голову, я поспешил отвести глаза. Михеич корчился по противоположную сторону грунтовки, извергая проклятия по адресу дегенерата Гришки Ханина, упившегося в жххх урода. Сплющенная до неузнаваемости мотоколяска перебила ему обе ноги повыше колен. И не будучи травматологом, я сообразил, милиционер - не жилец.
  - Гришка, еххххх пхххххх, сххх, больно!!! - выкрикивал Михеич. Я молча встал над ним, как он той ночью над распростертым Игорем. Увидев меня, он раззявил рот, откуда капала бурая пена.
  - Ты бхххх кто на ххх такой?!
  - И у тебя, выходит, память отшибло?!
  - Я тебя, гхххххх, не знаю!!!
  - Где Ольга?
  - Какая, на ххх, Ольга?! - он потянулся к кобуре, съехавшей заспину. Сделав шаг, я наступил ему на запястье.
  - Пусти, сххх! - выкрикнул он. - Больно!!
  - Еще бы, не было...
  - Ты, бхххх, знаешь, кто я такой?!!
  Я кивнул, полагая, что теперь знаю. Нагнувшись, расстегнул портупею, извлек из кобуры пистолет Макарова, из которого оборотень застрелил моего друга. Взвесил на ладони, какие-то поганые полкило металла. Сунул оружие за ремень брюк. Поколебавшись, забрал и служебное удостоверение, спрятал, не раскрывая.
  - Я настоящий офицер милиции, ты, мудак обдолбанный!!! - завизжал он. - Тебе пххххх, клоун!!
  - Ты ошибаешься, - холодно ответил я, хоть волна лютой ненависти была готова захлестнуть сознание, захватить и понести. - Оба раза - пальцем в небо. Ты - никакой не офицер, а грязная продажная тварь, это раз. И сдохнешь ты раньше меня, это я тебе гарантирую. Причем, сдохнешь в таких муках, что... что... - не помня себя от ярости, я вцепился ему в веко большим и указательным пальцами. - Или ты мне живо говоришь, где Ольга, или я тебе, мразь, для начала глаз выдавлю!
  - Да какая на ххх Ольга?!!! - возопил бывший милицейский капитан. - Бхххх, я не догоняю, о чем ты!!!
  - Не о чем, а о ком, урод! О женщине из 'Опеля', блондинке, которую ты вчера захватил. Мужчин ты убил...
  - Я не убивал!!
  Я вцепился ему в волосы левой, чтобы было удобнее. Не уверен, что у меня хватило бы духа выполнить обещание по части глаза. Помню, в прошлом году теща привезла нам живого сома, больше локтя длиной. Бросила в раковину, сказав, что прямо сейчас приготовит уху, ребенку полагается жидкое, а фосфор еще и полезен для роста, одно, мол, плохо, когда родители бестолковые, не понимают очевидных вещей, отдавая предпочтение мороженым полуфабрикатам из супермаркета. Не думаю, что она на деле считала свою дочь такой уж безрукой домашней хозяйкой, я уже говорил, у Светланы было множество коронных блюд, на которые, правда, порой не хватало времени. Я не стал спорить, и теща отправилась на лестничную клетку точить кухонный нож о ступени, на ходу трогая пальцем лезвие и, одновременно, брезгливо поджав губы, чтобы до меня дошло, каков из меня точильщик. В эту минуту появилась Юлька, заглянула в раковину и увидела там рыбу, в немой жалобе открывавшую и закрывавшую рот. Дочка сразу расплакалась, и мы переправили сома в ванную до того, как теща вернулась, со своим ножом, который бы теперь без проблем заменил хирургу скальпель. Я возвратил теще деньги, потраченные на рыбу. Тем не менее, случился скандал, в результате которого теща уехала от нас несколько раньше, чем рассчитывала, а Юлька до вечера просидела в ванной, зачарованно наблюдая, как сом плавает по кругу, лениво шевеля то усами, то хвостом. На ужин мы сварили пельмени из килограммового пакета, а когда с вечерней смены вернулась Света, переместили узника ванной в пластиковое ведро, сели в машину и отправились на Днепр. Да, это стоило пяти долларов, в которые мне обошлось его спасение. И двухсот пяти, и двухсот пятидесяти, и гораздо большей суммы. Далеко не все ведь исчисляется деньгами, верно?
  К счастью, угроза возымела действие. Милицейский капитан пошел на попятную.
  - Пусти, бхххх, я скажу!
  - И без матюков, - предупредил я его. Он ответил ошеломленным взглядом. Наверное, не понял, о чем я. Объяснять было некогда, да и бессмысленно, согласитесь.
  - Итак, - поторопил я его. - Время пошло. У тебя его - кот наплакал, предупреждаю об этом сразу.
  - Я отдал женщину Доку...
  - Доку? Какому доку?!
  - Доктору... - пояснил лжемилиционер. Признаться, я опешил от этих слов. Перед глазами даже мелькнул образ Михеича, энергично толкающего по больничному коридору каталку, на которой распласталась Ольга: ЖИВЕЕ, ВСЕ СЮДА! ПОСТРАДАВШЕЙ СРОЧНО НУЖНА ПОМОЩЬ! Картина, конечно, была нереалистичной до сюрреализма, я лишь на мгновение позволил себе забыть, в каком мире нахожусь.
  - Ты отвез Ольгу в больницу?! - все же спросил я. Капитан замотал головой, кровавые пузыри соскользнули с его подбородка, сделав ворот форменной милицейской рубахи из грязно-синего грязно-бурым.
  - Не-а... В последние годы Док своих сам забирает. С трассы...
  - Куда забирает?!
  - В лазарет...
  - Зачем? - нелепый вопрос, согласитесь, если только твой адрес не Королевство Кривых Зеркал, как в киносказке, которую крутили задолго до того, как я появился на свет. Кто бы знал тогда, что она демонстрирует нашу сегодняшнюю страну...
  - Толком не знаю, чтоб мне погореть, Богом клянусь...
  Я сделал угрожающий жест, процедив сквозь зубы:
  - Если б Он был, ты б, сволочь, и такие, как ты, давно б сгорели в аду. Но, это ничего, гнида, ад я тебе сейчас мигом организую!
  - Не убивай!!! - взвыл продажный милиционер.
  - В последний раз повторяю, зачем она ему понадобилась?! - зарычал я, наступая.
  - Погоди! Погоди!!! - завопил Михеич. - Я, бхххх, конкретно не в курсах! - У нас в органах шибко любопытных до чужих дел не жалуют!
  - Прощайся с зыркалами, гнида...
  - На органы!.. - выпалил Михеич, извиваясь. - Только я тут реально не при делах, отвечаю!!!
  Минуту, а то и две до меня доходил страшный смысл этих слов, этого признания, добытого под угрозой пытки. Потом, что-то оборвалось у меня внутри. Отвалилось без шанса вернуться на прежнее место. И я, Сергей Журавлев, специалист по установке и обслуживанию компьютерных сетей, хороший муж и заботливый любящий отец, начал делать то, чем ему грозил. Лжемилиционер забился в моих руках, вырываясь и визжа, но меня это уже не трогало.
  - НЕТ!!! - орал Михеич не своим голосом. - Прошу тебя, пожалуйста, бхххх, не надо! Я тут ни при чем, мамой клянусь!! Она живая, слышишь?!! С нее там пылинки, бхххх, сдувают!! Отвечаю! Я тебе все расскажу!! БЛЯДЬБОЛЬНОБЛЯДЬБОЛЬНОБЛЯДЬ!!!
  Мы оба задыхались, со стороны, должно быть, экзекуция выглядела кошмарно. Внутри она и была настоящим кошмаром, а как иначе. Я слегка отстранился. Обтер пальцы о лацкан его лопнувшего по швам кителя. Бросил хрипло:
  - Выкладывай.
  - Я тут ни при делах, - повторил лжеофицер, поскуливая. - Слышал только, Док эту тему не первый год разрабатывает. У него за бугром концы, и на таможне тоже. Схвачено-налажено и под прикрытием.
  - А ты, падаль, значит, подкидываешь ему матерьяльчик?!
  - С асфальта! - взвизгнул милиционер, отплевываясь, кровь стекала по щеке, попадая в рот. - Только с асфальта! Это меня на этот раз черт попутал. Док как раз на связь вышел, нет ли чего перспективного, а тут эта ба... извините, женщина...
  - Что значит, с асфальта? - спросил я, в который раз покрываясь гусиной кожей.
  - Ну, значит, жмуров после ДТП. Свеженьких...
  Я где-то недавно читал, будто по статистике смерть в нашей стране наступает в ста случаях из сотни, если авария произошла на трассе за границами крупных городов, а травмы оказались слишком серьезными, чтобы выкарабкаться без посторонней помощи. Правда, тогда я подумал, проблема - в отсутствии бригад быстрого реагирования, о которых любят потрепаться политики накануне выборов, чтобы приподнять обмякшие за четыре года пребывания у кормушки рейтинги. В убогом оборудовании под руками даже тех врачей, кому удалось не превратиться в коновалов, хорошо научившихся лишь одному - искусству вытряхивать из клиентов бабло. Косить капусту, не правда ли, прекрасно звучит? Больной, этот столик не обслуживается, вам тургеневским языком говорят. Но, мне тогда и в голову не пришло, что на бесхозных внутренностях еще тепленьких трупов можно хорошенько нагреть руки.
  - Где сейчас женщина? - спросил я. - Советую трижды подумать, если собираешься лгать.
  - В Калиновке, - не колеблясь, ответил Михеич. - У Дока там отстойник... ну, то есть, оборудованная всякой пургой операционная и холодильники.
  Я содрогнулся.
  - Адрес?!
  - Точно не знаю. То есть, однозначно, в больнице скорой помощи, ее еще при коммунярах построили, вместе с атомной станцией, а в какой конкретно палате, я не в курсе. У Дока своя кухня, левых туда близко не подпускают...
  Это более или менее походило на правду.
  - Сколько ее там продержат?
  - Не знаю... День, два. Может, неделю. Смотря какие у Дока будут заказы... сейчас почки в ходу. Бухать-то все любят, а в гроб, даже с инкрустацией, неохота. Особенно неохота, когда при хороших бабках... - Он слабел на глазах и готовился потерять сознание. Я залепил ему увесистую затрещину, чтобы взбодрился, хоть ненадолго.
  - Имя Дока назови?!
  Он поморщился.
  - Афян. Зовут Артуром Палычем...
  - Как выглядит?
  Лжекапитан еле шевельнул головой. Сглотнул:
  - Раньше черный был. Здоровый, как буйвол. На борца похож. Ты узнаешь. Даже если он переменился...
  - Как это, переменился?
  - Лет пять не пересекались... а то и больше, не помню уже...
  - Я ж предупреждал, без брехни!
  - Век воли не видать, командир, не пхххх. Я ему давно на пейджер сообщения кидаю. Или, на крайняк, через мобилу сигнал даю, где груз забрать...
  Я решил, это логично.
  - Кто еще из медперсонала в деле?
  - Не знаю... Кто не при делах, но догадываются - помалкивают себе в тряпочку... у Дока - разговор короткий, если что...
  - Местная милиция в доле?
  - Только я, и еще Петро...
  - Кто такой?
  - Старлей один. Из наших старых кадров... - Михеич медленно провел языком по багровым губам. Сам язык был синего цвета. - Может уже, и до капитана дослужился. Головатый...
  - Как это, может быть? - не понял я, но он не расслышал. Его глаза закатились под лоб. Я снова отвесил ему оплеуху. Затем еще одну, по инерции.
  - Сука такая, дххххххх до меня, - жалобно пробормотал Михеич.
  - Скольких вы убили?!
  - Точно не помню, - сказал он еле слышно. Я подумал, вероятно, он и правда сбился со счета.
  - Сколько лет вы этим промышляете?
  - До ххх и больше...
  Ответ меня ужаснул. Прочь патетику, но, сколько же это исковерканных судеб, несбывшихся надежд и прочего, что обыкновенно принято отождествлять с оборванной жизнью...
  - Кто заправляет лавочкой?
  - Туристами - я. Кишками - не знаю. Не бейся, бхххх, я не пхххх. У Дока каналы там... - шевельнув рукой, он показал куда-то в небо, лазурное и бездонное, где, по понятиям попов, должен бы был обитать Бог.
  - Всех убитых людей в старую шахту сбрасывали? - бросил я наудачу, и попал в точку.
  - Ххх его знает, - протянул капитан. - Большинство. Вообще, Гриня с пацанами мог и еще где прикопать. В овраге там, еще где... подходящих мест - завалом... глухомань, бхххх...
  - Что за шахта, знаешь?! - поторопил я, весь в напряжении, словно пес, почуявший след. Вряд ли у меня имелся, хотя бы призрачный шанс обсудить с ним мои видения, но, по крайней мере, я нашел человека (если его позволительно было так назвать), который тоже слышал о пропавшей шахте. Уже хотя бы что-то...
  Он еле-еле кивнул, теряя последние силы.
  - Старое захоронение. Может, скифы выкопали, а то и до них кто. Ххх разберешь...
  - Откуда тогда там бетонные бункеры с колючкой взялись, скифы, что ли, оставили?!
  - Значит, и их видел? - вопреки тяжелейшему состоянию, он здорово удивился, это было очевидно.
  - Выкладывай, как на духу! - прошипел я. Михеич замотал головой, так энергично, как только мог.
  - Не заставляй меня! Не хочу... злое место... - он шумно сглотнул. - Может забрать, на ххх... боюсь...
  - Бояться надо было, когда в душегубы подавался...
  Он беззвучно заплакал. Я, вместо того, чтобы пожалеть, напомнил ему о втором глазе, пока остававшемся невредимым. Пообещал навести симметрию.
  - Говори, я долго ждать не буду!
  Он попросил сигарету. Машинально хлопнув себя по карманам, я развел руками.
  - Во внутреннем кармане, кителя, - сказал Михеич.
  Эту просьбу я выполнил, выудил из указанного места мятую пачку болгарских сигарет 'Родопи' и зажигалку, тяжеленную, явно еще советскую, насколько я их помнил. Или сделанную на зоне, как вариант. Подкурил сразу две сигареты, одну вставил милиционеру в рот. Он попытался затянуться, закашлялся, утер брызнувшую кровь тыльной стороной ладони.
  - Итак? Я жду...
  - Колючку и вышки - еще при Советах натыкали, - прохрипел милиционер, немного успокоившись. - Там какая-то база была, в жопу охххххх секретная. То ли КГБ ее курировал, то ли военная разведка. Мне не докладывали.
  - Чем занимались?
  - Откуда мне знать? Они тебе скажут, чем...
  - Но слухи какие-нибудь ходили, правильно?
  - Ходили, - согласился капитан, - только такие, что на голову ххх оденешь. Ни в пхххх, короче, ни в Красную Армию...
  - А поточнее?
  - Говорили, будто там археологи еще до войны с немцами то ли бореев каких-то раскопали, то ли, вообще, инопланетян из блюдечка... еще, мол, при Сталине дело было...
  - Кто такие эти бореи?
  Он попытался пожать плечами под куцыми погонами, демонстрируя, что не знает.
  - Как Союз по пхххх пошел, кагэбяры оперативно свернулись. Запечатали там все, не в рот ехххххх, до лучших времен, которые, бхххх, никогда не наступят. Наши, ясно, туда сразу свой пятак всунули, как те смотали удочки. Порядки, бхххх, стали не те, никто никому не указ...
  - Кто - наши?
  - Местные, бхххх, пацаны. За алюминием полезли.
  - И?
  - Как они, ех ихнюю мать, туда сунулись, так никто их больше не видал. Как, бхххх, сквозь землю провалились.
  - Искали?
  - Не так, чтобы шибко. У органов других делов по горло, чтобы всякую схххх из-под земли выковыривать.
  - Это я уже понял, - мне оставалось лишь согласиться. - Дальше что было?
  - Потом эти наехали, пхххххх, которые железо на себя пялят и деревяшками друг друга еххххх...
  - Толкинисты, что ли? - догадался я.
  - Во-во, онанисты. Патлатые все, сопляки с соплячками, ххх разберешь, кто где, пока трусов не снимешь. Стали, бхххх, лагерем. Только мы собрались их на ххх оттуда вытурить, чтобы ххххххх не страдали, подъехали на двух машинах, а там - никого. Одну только шалашовку потом нашли. Мозгами на ххх тронулась. Пхххххх, как заведенная, мол, земля сожрала ее дружков. - Ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы говорить. С каждым произнесенным звуком кровь изо рта бежала все гуще, он быстро терял последние силы.
  - У одного из сопляков папаня крутой оказался. Из столичных бандюганов со связями. Из Такскомерцбанка, кажись. Наняли они, - капитан наморщил лоб, - ну, короче, тех дебилов, что по пещерам лазят...
  - Спелеологов?
  - Вроде того...
  - И что?
  - Ни ххх. Никто не вернулся. Газетенки, разные, бххххххх, шум подняли. Давай строчить, ххххх разную. Про вирусы какие-то, нххххххххх, которые штрихов, что туда сунулись, в упырей переделали. Эпидемия, мол, надвигается, вроде конца света. Мудак какой-то приперся, профессор из Киева, прибитый до угла мешком. Наследство, бхххх, предков, хотел искать. Звонил на каждом углу, мол, тут, у нас, в Калиновке, пуп земли объявился, какая-то на ххх, культура древняя, которую коммуняки скрывали от народа, и все мы, короче, прямые потомки самого Христоса, который был родом аккурат из наших мест. Короче, то, се, шум, гам, на ххх. Голову это конкретно зхххххх...
  - Чью голову? - не понял я. - Ты это о ком?
  - В смысле, председателя городского совета Калиновки, - разжевал капитан. - Они с дружками из столицы как раз наладили оборудование дохлой атомной станции на продажу, а тут эти ехххххх археологи со своим сххххх наследством каких-то предков, на ххх, конченых. Голова звякнул куму в военную честь, тот, бхххх, прислал своих минеров. Заложили они, короче, там повсюду взрывчатку, ту, что еще не успели спихнуть в Приднестровье и бандитам, да как ххххххх, к еххххх матери. Еххх, и нету нхххх. Завалило к ххххх.
  - Каким образом тогда бункеры уцелели?! И саму шахту кто раскопал?! - удивился я.
  - Никто их, бхххх, не раскапывал... - просипел умирающий.
  - Не раскапывал?! - в изумлении я разинул рот. - Как это?!!
  Он клюнул носом. Я начал неистово трясти его, это существо, внешне напоминавшее человека. Но, бестолку. Пощупал пульс, и еле нашел его. Заглянув в документы, я узнал, что капитана звали Репой Василием Михайловичем, и он действительно трудился старшим инспектором Калиновского ОВД. Если, конечно, удостоверение не было фальшивкой. Мне показалось, оно давно просрочено, впрочем, я не очень-то разбираюсь в подобных документах.
  Теперь я снова не знал, как быть. По-идее, мне следовало прихватить милиционера с собой, он стал бы бесценным свидетелем, при условии, если бы согласился повторить свой рассказ следователю прокуратуры. И, естественно, если бы прокурорские работники удосужились его выслушать и записать, в чем у меня не было никакой уверенности. Вынос мусора из избы - не входит в число привычек, свойственных органам. Не говоря уж о том, что не было ни малейшей гарантии, будто капитан Репа переживет дорогу в больницу. Да и куда мне его было везти - к приятелю мяснику, набившему руку на трансплантациях? Так ему Михеич и даром не сдался, как донор он не представлял ни малейшей ценности, судя по синим зигзагам капилляров на щеках и носу.
  Капитан Репа задергался, испуская дух. Я не стал ожидать, пока он отдаст концы. Поспешил вниз по склону, где меня, мирно урча мотором, работающим на холостом ходу, терпеливо дожидался вездеход. Сложился ли у меня хоть какой-нибудь план? Признаться, ничего подобного не было и в помине, повторюсь, я понятия не имел, с чего начать. Разыскивать ОВД Калиновки и там доказывать его сотрудникам, что верблюд - вовсе не я, а их добрый старый коллега капитан милиции Репа, четверть века безупречной службы? Наверняка чей-нибудь кум, сват или брат, с которым перепиты батареи бутылок водки, выужены тонны рыбы, отстреляны стаи промысловых птиц, это самое малое, по части связей. Я здорово сомневался, будто в ОВД или прокуратуре меня ждет радушный прием, и что кто-нибудь из местных правоохранителей сподобится дослушать мою исповедь, хотя бы до половины. Что еще я мог предпринять, если милиция отпадала? Лететь за Ольгой в больницу, которая, если верить тому же Репе, была похлестче осиного гнезда? Чтобы нарваться там на рожон? Я прикинул шансы уйти из госпиталя живым. Как ни крути, они представлялись мизерными. Позвонить жене, чтобы сообщить, старуха с косой промахнулась, оставив ей мужа, а Юльке отца, забрав жизни двух других людей, которые были ничуть не хуже, а скорее гораздо лучше? Да и как долго я мог прожить, если собирался навестить зловещего доктора Афяна, которого уже ненавидел и одновременно боялся за глаза? Плюнуть на все и пробиваться в столицу, ведь дома, говорят, и стены помогают? Светлана оборвала все трубки и в квартире, и на службе, в этом я нисколько не сомневался. Следовательно, Юрий Максимович уже был в курсе, что его сотрудник и, чего там греха таить, протеже, пропал без вести по дороге с моря. Может, шеф даже предпринял кое-какие шаги, сделал звонки, по своим старым каналам? Принимая во внимание его связи в силовых структурах, я вполне мог надеяться выйти сухим из воды, а то и, чем черт не шутит, вернуться в эту проклятую Калиновку вместе с Законом.
  На коне и в бурке... - съязвил внутренний голос. Я пропустил это замечание мимо ушей.
  Дотяни до ближайшей железнодорожной станции, а там, хоть поездом, хоть электричками, лишь бы остановок поменьше, двигай на Киев...
  Пожалуй, у меня в запасе даже имелось кое-какое время. Пока дружки хватятся душегубов, оставшихся валяться в бараке. Пока сослуживцы забьют тревогу, когда капитан Репа не выйдет на очередное дежурство, пройдет два-три, а то и все пять часов. Приличная фора...
  Проблема состояла в том, что у Ольги этого времени, вероятно, не было...
  Его не было у нее безо всяких вероятно.
  Через десять минут я был на трассе. Под рифлеными протекторами вездехода загудел асфальт под аккомпанемент ожесточенных шлепков, с какими шины избавлялись от глины, облепившей колеса по обода. Не дай Бог, угодить на такой участок на большой скорости, когда едешь в легковой машине. С другой стороны, не бежать же за грузовиком со шваброй?
  Через полуопущенное стекло врывался ветер, холодил кожу, мокрую от пота. Я хотел прикрыть его, но не стал, голова гудела, руки на баранке слегка подрагивали. На дороге все так же не было машин. Ни попутных, ни встречных, как в другой Вселенной, миллион лет назад, говаривал Игорь. Я поднажал, сосредоточившись на управлении грузовиком. Чтобы ни о чем не думать.
  
  * * *
  
  Калиновка оказалась гораздо крупнее, чем я полагал. Ее дома, среди которых преобладали обыкновенные деревенские хибары, были разбросаны по склонам гигантской котловины, и напоминали амфитеатр вроде тех, что когда-то строили эллины и римляне, а теперь - турки, в своих отелях на побережье, только гораздо больше. Хоть давно рассвело, городишко либо еще спал, или вымер. Кое-где попадались двух - трехэтажные бараки, затем вдали, за крытыми грязно-серым шифером крышами, показались настоящие городские высотки, стена из панельных домов, построенных, судя по архитектурному стилю, под занавес Перестройки. Незадолго до распада большой страны. Сначала их неожиданное появление вызвало у меня недоумение, на окраине деревни они смотрелись так же нелепо, как танк в песочнике, потом до меня дошло. Я вспомнил слова покойного Репы об атомной станции, имущество которой разбазаривал кто-то из его приятелей. Значит, предо мной был городок энергетиков, город-спутник, как выражались в советские времена. Мертвый, скорее всего, или умирающий, раз Репа назвал саму станцию дохлой. Невезучий конь под несчастным братом Луизы Пойндэкстер из фильма, так пугавшего меня когда-то в детстве. Даже сама деревня, собственно Калиновка, которая была здесь задолго до появления мертворожденной атомной станции, и та казалась какой-то оцепеневшей. Почти никакого движения на улицах, ни транспорта, ни велосипедистов, ни пешеходов, ни живности, которую в поселках городского типа вы вечно рискуете переехать.
  Притормозив, я спросил дорогу у какого-то паренька, машинально отметив в зеркале заднего вида тревожный взгляд, которым он проводил мою машину. С чего бы это? Свернул в четвертый по счету переулок, как он сказал, проехал еще метров триста, пока не увидел больницу. Я не думал, будто в Калиновке их две. Следовательно, был у цели.
   Госпиталь был относительно новым, думаю, тоже постройки конца восьмидесятых, одним словом, ровесником города энергетиков, для райцентра вроде Калиновки он представлялся великоватым. Два корпуса из штампованного серого бетона, соединенных застекленной эстакадой, вздернутой на массивных колоннах до уровня второго этажа, высились на пологом холме. Чуть поодаль виднелись какие-то приземистые кирпичные пакгаузы, вероятно, подсобные помещения или автономная котельная, судя по ржавой дымовой трубе, карябавшей небо стволом немецкой 'Большой Берты' . Я приподнял ногу с педали акселератора, выкраивая лишние минуты, чтобы как следует оглядеться. По периметру госпиталя тянулся забор из сетки-рабицы, въезд на территорию охраняла обшарпанная будка, снабженная новеньким, вчера со склада, пластиковым шлагбаумом, выкрашенным красно-белыми полосами, еще, очевидно, и фосфоресцирующими, как стемнеет. Я подумал, что он, вероятно, единственное приобретение, сделанное больницей в последние пятнадцать - двадцать лет. К счастью, шлагбаум был поднят, я не стал притормаживать. В узком окошке караулки мелькнула голова одетого в камуфляж охранника, кажется, он даже привстал, но, разглядев машину, не стал останавливать. Вероятно, 'Газон' тут знали. От одной этой мысли я вспотел.
  Парковочная площадка у здания, как ни странно, оказалась полна машин. У раздвижных дверей приемного отделения под широким стальным козырьком стоял видавший виды белый вездеход 'УАЗ-452' с красными крестами и проблесковыми маячками на крыше. Его водитель, средних лет коротышка в кепке, как у грузин из старых советских фильмов, курил, прислонившись к борту машины. Еще несколько карет скорой помощи, два 'УАЗа' и 'РАФ', дремали чуть поодаль. Кроме них я насчитал с полдюжины 'Жигулей' разных моделей, 'Ниву' и один 'Москвич', обыкновенный набор для глубинки в стране, где все средства откачиваются в столицу, чтобы оседать в карманах двух-трех сотен воротил, присосавшихся к бюджету уродливыми, раздувшимися от черной дармовой крови пиявками. У крыльца, с торца здания, стоял длинный американский джип, большущий, как паровоз и чернее элитного катафалка. Естественно, я сразу обратил на него внимание, в провинции на таких ездят либо политиканы, либо бизнесмены, либо бандиты, что в принципе одно и то же. Конечно, внедорожник мог принадлежать и Доку, о котором мне рассказал капитан Репа, но я отчего-то не думал, будто это так. Зато полагал, в машине могли прикатить его деловые партнеры, за запчастями, или, как там выразился покойный капитан?
  Я остановил грузовик, сунул пистолет за ремень брюк, в очередной раз утер пот, ледяной, будто кисель из морозилки, и полез из машины.
  В вестибюле пахло хлоркой и медикаментами. Толстуха лет пятидесяти с небольшим, в синем замызганном халате, елозила шваброй кафельный пол. Кроме нее, в помещении, похоже, не было ни души. Повернувшись на звук хлопнувшей двери, женщина первым делом хмуро покосилась на мои кроссовки, перепачканные глиной, и лишь затем подняла глаза. Я тщательно вытер подошвы о половик, шагнул к ней, поздоровался и осведомился, где мне найти Артура Павловича.
  - На втором этаже, - сказала она, и, освободив натруженную красную ладонь, указала в направлении лестницы. Враждебность во взгляде как водой смыло. Лицо стало непроницаемым.
  Я поспешил в указанном направлении, легко преодолел два пролета, стандартных, как в любой большой поликлинике. Заглянул в дальний коридор, прекрасно освещенный благодаря множеству незанавешенных окон. Тут тоже было безлюдно, откуда-то издалека доносились еле уловимые голоса. Поправив пистолет, почти целиком провалившийся за ремень, двинулся по коридору, считая шаги и удары сердца, которое ухало так, что пульс отдавался в ушах. Пальцы стали холоднее льда. Я прошел метров тридцать и почти достиг поворота, за которым был проход в застекленную галерею, соединявшую между собой оба корпуса госпиталя, когда навстречу выплыла тучная женщина средних лет в белом медицинском халате и шапочке. Увидев меня, она слегка округлила глаза, будто я был первым посетителем больницы с тех пор, как ее построили.
  - Подскажите, где мне найти доктора Афяна?! - выпалил я, прилагая все силы, чтобы голос звучал непринужденно, но, не преуспев в этом из-за нервов, натянутых тетивой спортивного лука. Когда-то давно, в институте, баловался стрельбой, даже заслужил второй разряд.
  - А вы его кабинет прошли, - сказала женщина, указывая мне за спину. - А вон и он сам...
  Я обернулся гораздо резче, чем следовало бы. Док, о котором мне рассказал теперь уже покойный милицейский капитан, как раз выглянул из бесшумно отворившейся двери. Да, как и предрекал Репа, я сразу его узнал. Только, как по мне, Док больше походил не на борца, а, скорее, на тренера сборной по вольной, дзюдо или самбо. Это был мужчина средних лет, невысокий, зато неправдоподобно плечистый. Ни дать, ни взять, поставленный на попа гроссовский чемодан или даже старый комод из бабушкиной квартиры, в котором я когда-то прятался, играя в разведчиков, уже после того, как не стало мамы. Одутловатое лицо Артура Павловича, с обвисшими седеющими усами и взлохмаченной, тоже с проседью, шевелюрой, было под стать туловищу, как, впрочем, и руки с широченными кистями, без обычного сужения переходящими в пальцы - бананы. Руки хирурга или мясника, подумал я. Еще в детстве, краешком, я застал советских мясников, вечно рубивших в своих подсобках говяжьи туши, пока очередь у прилавка выстраивалась кольцами, как гигантская анаконда, намеревающаяся задушить гастроном.
  А задушившая - весь Советский Союз, павший вследствие нехватки джинсов, молока и видеомагнитофонов... как сказочное королевство, в кузнице которого в нужный момент не нашлось лишнего гвоздя...
  - Кто меня спрашивает? - осведомился доктор с легким, едва уловимым кавказским акцентом, почти нараспев.
  - Я, - оставалось сообщить мне. Полностью повернулся к нему лицом, оставив медсестру в тылу и очень надеясь, что она не воткнет мне шприц с какой-нибудь парализующей дрянью под лопатку или в шею, хоть, если честно, не был в этом абсолютно уверен.
  - А вы кто? - спросил доктор, слегка приподняв правую бровь. За окнами стояло великолепное утро, в облике Афяна не было ничего зловещего - хирург как хирург, но я уже прошел кое-какую школу, чтобы научиться судить по делам, а не по одежке, как принято ныне у нас вопреки народной мудрости.
  - Меня зовут Сергей, - представился я, думая, что нам с доктором неплохо бы зайти в кабинет, чтобы потолковать по душам. - У меня к вам дело, Артур Павлович, - добавил я, двинувшись на сближение. Успел сократить дистанцию метра на три, прежде чем выяснилось, что он не один. Из двери, которую Афян не притворил, вышел мужчина, возможно несколько уступающий доктору в ширине, зато выше на целую голову. Если доктор походил на доктора, даже вопреки зловещей характеристике, которой его заочно снабдил капитан Репа, то незнакомец обладал чисто бандитской наружностью. Сильно развитые надбровные дуги, тяжеленный чугунный подбородок и настороженный взгляд маленьких, глубоко-посаженных рыбьих глазок не оставляли в этом никаких сомнений. На вид ему было лет тридцать, не более.
  - Какое дело? - доброжелательно поинтересовался Афян.
  - Личное, - отчеканил я почти без запинки. - Если вы заняты, то я лучше обожду.
  - Я скоро уезжаю, - с небрежностью, показавшейся мне фальшивой насквозь, сообщил Док. - Так что придется вам сейчас сказать.
  Я не умею врать. Никогда не умел и не хотел учиться этому искусству, хоть подозреваю, тут нужно некоторое врожденное дарование, может, даже талант, многолетними тренировками доводящийся до совершенства, чтобы заблистать с телеэкранов в передачах залетного шоумена Славика Шустрого, как это выходит у украинских политиков.
  - Я от Григория... - Имя жилистого водителя вездехода пришло в голову первым, не знаю отчего, быть может, потому, что я воспользовался его грузовиком.
  - От Григория? - вторая бровь доктора Афяна поползла кверху, чтобы составить компанию первой.
  - От Григория Ивановича, - развивал идею я, очень надеясь, что впопыхах не переиначил отчество мертвого проходимца.
  - Вот как? - переспросил доктор, принимая вид: я весь внимание.
  - Планы изменились, док, - я похлопал себя по нагрудному карману, где лежала толстая пачка американских денег, раздобытых у бандитов. При этом моем движении правая рука здоровяка с физиономией душегуба дернулась снизу вверх к подмышке, но все же, как бы в нерешительности, замерла на полпути. Я подумал, у него там кобура, маловероятно, что снаряженная полученным от жены бутербродом.
  - Тут у меня аванс, - сказал я, понижая голос. - И компенсация за моральные издержки.
  Лицо доктора выразило недоумение:
  - Компенсация? Я не понимаю...
  Слегка подавшись вперед, я, как мог, указал глазами на толстую медсестру или врачиху, которая продолжала топтаться за спиной.
  - Я же сказал, надо бы поговорить тет-а-тет, доктор.
  Афян так искренне передернул своими плечами от Атланта, что я, правда, всего на миг, даже усомнился в недавней искренности капитана Репы.
  - Григорий сказал, надо переиграть, - заторопился я, чувствуя, как на щеках разгорается небольшой пожар. Это было глупо, краснеть перед двумя извергами, пытаясь солгать, но что поделать - мне действительно претит вранье. - Короче, мы даем задний ход. У этой девушки, которую вчера доставили, серьезные концы оказались, в столице. Такой вот расклад. Григорий сказал - не стоит связываться, себе будет дороже. У меня с собой ваш задаток, который вы Михеичу отдали, и штука сверху, за беспокойство. - Я умолк, хватая ртом воздух, будто рыба, которую вытянули на берег. Лицо Афяна выразило озабоченность, потом удивление и, наконец, растерянность.
  - Так дела не делаются, - пробормотал он, кинув быстрый взгляд на своего партнера-бандита.
  - Потому и тысяча сверху, - вставил я. - Григорий Иванович сказал, чтобы я без женщины не возвращался...
  - Это нехорошо, - Афян покачал своей крупной седеющей головой с таким расстроенным видом, будто, совершая обход больницы, застукал на лестничной клетке отделения интенсивной терапии курильщиков с воспалением легких. Я уж было подумал, он готов сдаться, когда в коридоре негромко заиграл шансон. Я уже слышал где-то эту дурацкую электронную мелодию, но лишь ощутив бедром вибрацию, понял: она льется из моего кармана. Архаичный мобильный телефон, изъятый у Ханина, очень не вовремя проснулся и заработал. Надо же, а ведь, когда в горах я пытался с него звонить, все мыслимые абоненты, кроме Михеича, оказались вне зоны досягаемости.
  Вот ведь везет, как утопленнику, - холодея, подумал я.
  Секунду мы втроем молча мерялись взглядами.
  - Извините, - пролепетал я и, отдуваясь, полез за трубкой. - Мне звонят...
  - Ты, бхххх на ххх, не спеши, баклан, - долетело из дверного проема. От неожиданности я едва не подпрыгнул. На пороге кабинета возник второй бандит, почти точная копия первого, только старше лет на пятнадцать-двадцать, предыдущая модель терминатора с поредевшим и побелевшим ежиком, обнажившим высокие залысины, и шрамом, от брови до подбородка, полученным, надо думать, не во время партии в шахматы. На щеке и скуле незнакомца виднелся след старого ожога, пострадавшая кожа была темной и бугристой, будто крокодиловая от портфеля, в котором я таскал на работу ноутбук, почерневшее ухо по виду больше напоминало гренок, полученный в тостере с неисправным таймером. Перед глазами на мгновение мелькнул утюг, при помощи которого, как я слышал, рэкетиры первой половины ушедшего десятилетия порой поддерживали оживленные беседы с подконтрольными предпринимателями. В остальном, как я уже сказал, старший бандит был почти точной копией молодого: те же скулы и надбровные дуги австралопитека или питекантропа, на радость сторонникам теории эволюции видов Чарльза Дарвина, уставшим разыскивать известное недостающее звено. Заглянули бы хоть на денек к нам, в Украину, пока мы не влились к ним, в Европу, как без устали обещает президент Пьющий. Старший из понгид держал в правой руке вполне современную раскладушку, ее экран мерцал оранжевым.
  - Опочки, - сказал первый бандит, - ловко вы, дядя Леня, фраера сделали.
  - Говоришь, Гришка прислал? - с издевкой осведомился старший из бандитов.
  - Видать, еще, бхххх, и мобилу подогнал, с барского плеча, - буквально расцвел младший.
  Мои пальцы, лихорадочно нащупывавшие телефон, сами изменили направление, сомкнулись вокруг пистолетной рукоятки. Я не надеялся опередить обоих громил, просто иного выбора не оставалось. Тем не менее, мне это как-то удалось. Я выдернул пистолет капитана Репы так быстро, что сам удивился своей сноровке. Афян ахнул при виде оружия, седоватый бандит (я практически сразу окрестил его за глаза Обваренным) лишь заиграл желваками, хмуро покосившись на короткий вороной ствол пистолета Макарова.
  - Ловкий, бхххх на ххх... - констатировал он, осклабившись. Голос был неприятным, лающим. Нечеловеческим, я бы так сказал.
  - Не жалуюсь, - выдохнул я, пораженный собственной наглостью.
  - Откуда ПМ, фраерок? - Обваренный прищурился, внимательно присматриваясь к оружию. - Никак, у мента увел? - его подозрения перешли в уверенность. Странно, но, похоже, старый гангстер не испугался оружия, скорее, выглядел заинтригованно.
  - Отчего же увел? - бросил я.
  - Смотри, поймают, в задницу затолкнут.
  - Твои дружки больше никого не поймают, - я сместился чуть левее, к окнам, чтобы краем глаза видеть и медсестру. На всякий пожарный случай. - И ствол, и труба им больше без надобности.
  - Неужто замочил?.. - в лающем голосе Обваренного почувствовалось искреннее удивление. - Не гони, фраерок...
  Странная уверенность, мелькнуло у меня. Настало время кончать базарить с ним базары, как выражаются бандиты. Я и так потерял слишком много времени.
  - Я убил их обоих. Будешь без спроса пасть открывать, отправишься вслед за ним, - пообещал я. - А теперь руки на затылок и марш в кабинет по одному! Только дернитесь, сволочи, стреляю. - Я боялся, что они не подчинятся, и ошибся. Как ни странно, они беспрекословно выполнили мой приказ, даже Обваренный, на лице которого теперь появилось какое-то странное выражение. Недоумение, что ли? Помню, я подумал тогда, вероятно, люди, не привыкшие церемониться с другими, на каком-то зверином уровне чувствуют, когда сами рискуют превратиться в жертв, а вот жертвами-то они как раз становиться не готовы. Этого объяснения мне вполне хватило.
  Загнав всех четверых в кабинет Афяна, я прихлопнул за собой дверь пяткой, прислонился к ней, тяжело дыша и лихорадочно соображая, что дальше.
  - О последствиях подумал, Васек? - глухо осведомился тот из бандитов, кто был моложе. Я хотел ответить ему, что только тем и занят, на досуге. Вместо этого просто велел повернуться ко мне спиной.
  - Ты, бхххх, клоун, не рубишь, куда вляпался! - зарычал молодой бандит. Обваренный лишь стиснул зубы. У доктора Афяна сделался такой вид, словно его вот-вот хлопнет апоплексический удар.
  - Второй раз повторять не стану! - предупредил я. Они снова подчинились. Глядя в стриженные чугунные затылки обоих бандитов, я подумал, самое время их обыскать. Но не решался приблизиться вплотную. Контролировать всех четверых мне было не под силу, это я понял сразу, как взял их на мушку. Сделав несколько шагов вдоль стены к койке, вооружился небольшой подушкой, лежавшей там, прижал к стволу.
  - Что вы от нас хотите?! - нервно, немного заикаясь, спросил Афян. Ухо резанул кавказский акцент, раньше такого сильного не было.
  - Он хочет подпортить тебе реквизит, Артурчик, - с иронией, в которой прозвучало столько ненависти, что меня швырнуло в пот, пояснил Обваренный.
  - Реквизит, какой реквизит?! - чуть не всхлипнул Артур Павлович.
  - У тебя, я смотрю, третий глаз на затылке? - бросил я Обваренному.
  - А ты думал, фраер...
  - Смотри, как бы не пришлось проделать тебе второе анальное отверстие - для полного комплекта.
  Обваренный промолчал, но вряд ли проглотил оскорбление. Незримые волны ярости исходили от него, как жар от мартеновской печи. И еще какое-то чувство, замешательство, возможно, словно он никак не мог поверить, что кто-то посмел обойтись с ним подобным образом. Я не знаю, не берусь судить.
  - Ты, сука, за это ответишь! - крикнул молодой бандит.
  - Все четверо - на колени! - распорядился я, - грабли держать на затылке!
  - Баклан, ты сраку свою послезавтра не узнаешь! - взвился молодой бандит.
  Я надавил собачку курка. Выстрел ухнул глухо, не громче лопнувшего термоса. Посыпались перья, подушка, которой я воспользовался, оказалась ровесницей госпиталя, ведь сегодня в ходу поролон. Пуля ушла в асбестовую стену, проделав в ней аккуратную дыру, на радость тараканам и паукам. Медсестра со свистом выпустила газы. Доктор Афян повалился на колени, рухнул, будто боксер, пропустивший апперкот в солнечное сплетение или печень. Оба бандита последовали за ним, но не так оперативно, чуть ли не с достоинством.
  - А тебе, короста, что, отдельное приглашение требуется?! - прикрикнул я на медсестру. Перевел дух. Сделал шаг вперед. - Афян?! - прорычал я, и он вздрогнул массивной спиной-столешницей. - Слушай внимательно, повторять не стану. Мне нужна женщина, которую вчера тебе продал продажный мусор. Блондинка, около тридцати. Ты ее отдаешь, и я ухожу.
  Доктор, хрюкнув, ссутулился, осторожно повернул голову, взглянул на старшего бандита, как я понял, того звали дядей Леней, словно за поддержкой или ища совета.
  - Я тебе сейчас пулю в крестец засажу! - пообещал я, чувствуя, что сдержу слово. - Афян?! Перед собой смотри! Может, увидишь, как мозги на стену полетят. А может, и нет. Поэкспериментируем?!
  - Она... Она уже не моя... - промямлил Док. При этих его словах иней выпал между моих лопаток, как на траве поутру в ноябре, когда настают первые заморозки.
  - Тогда молись, если умеешь, гнида! - выдохнул я преобразившимся голосом.
  - Он блефует, Артурчик! - пролаял Обваренный.
  - Сначала нога, - предупредил я, крепче прижимая к стволу подушку.
  - Она жива! - крикнул доктор. - Жива!!! Пожалуйста, не стреляйте!!!
  - Где она?!!
  - Тут! В двенадцатой палате...
  - Замаж хайло, черножопая образина!! - просипел Обваренный, одновременно оборачиваясь ко мне. Мне следовало срочно что-то делать с этим, как и предполагалось, я оказался не в состоянии углядеть за всеми четверыми. Но, что, ведь никто не учил меня стрелять в людей, пускай даже - вероятных бандитов, которые захватили Ольгу и, пока, не спешили с ней расставаться. Да, на рассвете я, похоже, наломал дров, но там были иные обстоятельства. Я действовал, скорее, на автомате, словно какой-то спецназовец, при этом, совершенно не представляя, откуда у меня взялись соответствующие навыки и такая прыть.
  - А ну, замер!! - завопил я Обваренному. Шагнул к нему, решив, самое оптимальное, заставить его лечь, а затем еще и на спину наступить, чтобы пропала охота дергаться. Видел подобный приемчик в исполнении омоновцев в милицейских хрониках, они вечно укладывают задержанных ничком. Видать, знают, что делают. - Лежать! - заорал я, на мгновение, выпустив из поля зрения молодого бандита. А тому только того и требовалось. Правая ладонь гангстера так ловко соскользнула с бритого затылка, что я лишь чудом уловил мимолетное движение. Все внимание было приковано к Обваренному. Молодой терминатор, вероятно, даже успел стиснуть рукоять пистолета, находившегося у него подмышкой. Я упредил его лишь на какой-то миг. Не стал стрелять, как громогласно обещал, не посмел, а может, и пожалел его, кто знает. Отбросив подушку, ударил молодчика пистолетом по затылку, туда, где только что была рука. Это возымело действие. Младший из терминаторов, хрюкнув как боров, повалился на линолеум, по пути опрокинув стул для пациентов. Выпущенный им пистолет брякнулся рядом. Отфутболив оружие в дальний угол, я, в запале, еще разок, приложился ему по черепу. Есть категория людей, у которых там - сплошная кость, так что, я подумал, не помешает. Перевернувшись на бок, гангстер, хрипя, задергал ногами. Вряд ли я его убил, мелькнуло в голове, но и от проблем, которые он мог мне создать в ближайшие часы, а то и сутки, избавился. Медсестра заголосила. Афян согнулся в три погибели, вероятно, ожидая, что станет следующим. Его плечи тряслись. Я перевел взгляд на старшего из бандитов и почувствовал, как к горлу подкатывается ужас, удушливый, как, если бы гортань ужалила оса. Нет, Обваренный не ринулся на меня с кулаками, он просто стоял на коленях, не шелохнувшись, словно истукан, не обращая ни малейшего внимания на бьющегося в конвульсиях напарника. Это может показаться глупым, но я подумал о каком-нибудь языческом жреце, обращающемся за подмогой к своим свирепым богам-людоедам. Черпающем силы из мрачного, потустороннего астрала, чтобы, зарядившись, сеять смерть, в исступлении вспарывая тысячи животов отточенным ритуальным ножом из обсидиана. Я сглотнул слюну, липкую и густую, будто клей ПВА, который еще не успели разбавить водой работники магазина канцтоваров.
  - Сам напросился...
  И тут Обваренный заговорил:
  - Не знаю, с какой, бхххх на ххх, Луны ты к нам упал, но я это живо выясню. Да ты и сам расскажешь, когда я тебя ломтями строгать начну. Пожалеешь, клоун, что вернулся... - Он не поворачивал головы, голос доносился до меня глухо, словно шел из-под земли. Слова не звучали угрозой, скорее, походили на приговор, который не подлежит обжалованию, поскольку инстанций выше Обваренного - не существует в природе. А то - и на пророчество. Я легко смог представить, как это будет. Мне стало так страшно, что и на ум не пришло спросить, откуда, по его мнению, я вернулся?
  - Он сам нарвался, приятель ваш, - повторил я, поймав себя на том, что оправдываюсь, жалко оправдываюсь перед ним.
  - А бабу твою, о которой ты так печешься, освежую, как кобылу драную. Шкуру спущу, и зажарю на медленном огне. Только сначала ей мои бойцы попользуются, кто, бхххх на ххх, не побрезгует. А что останется - псам скормлю. А ты, тварь, будешь смотреть, ожидая, когда настанет твой черед...
  - Сначала настанет твой!! - крикнул я, опуская ему на макушку пистолет.
  - Уф! - выдохнул Обваренный, хоть, клянусь, я бил изо всей силы. Моя рука с зажатым в ней пистолетом снова пошла вниз, тяжело, будто гиря, которой строители крушат обреченные на снос дома, чтоб на освободившемся месте заблистали пластиком и стеклом новостройки. Раздался тошнотворный хруст, старый терминатор покачнулся. - Умри, гадина!! - завизжал я, нанося ему удар за ударом. Проще, вероятно, было выстрелить, но я не помнил себя от ужаса, который вызывал во мне этот человек.
  Он не упал, рухнул, как подточенный термитами баобаб в саванне. Я отшатнулся, порывисто дыша, заплетаясь ногами. В этот момент Афян, пожалуй, мог бы напасть на меня, у него были хорошие шансы. Но, Док не предпринял ничего такого. Взяв себя в руки, я покосился на медичку, похоже, ей было пора на выход. Пнул женщину носком по голени, уже не удивляясь себе:
  - Ты?!
  - Я?!
  - Давай! Вставай!!
  Она завыла, умоляя о пощаде.
  - Значит, тоже в деле?! - По-моему, это было ясно, как день. Все они были тут хороши. Медсестра залепетала какую-то тарабарщину. Я уловил одно внятное слово - заставили. Схватил толстячку за шевелюру, ее пряди оказались жирными до омерзения, потянул на себя, вынудив подняться. Разжал кулак, обтер ладонь о штаны.
  - Афян, у тебя скотч есть?!
  - Есть, кажется, - дрожащим голосом отвечал доктор, - в нижнем ящике стола лежит.
  К счастью, там оказалось целых два непочатых рулона липкой ленты. Достаточно, чтобы их всех запеленать. Под моим присмотром медсестра, орудуя скотчем, ловко, словно бинтами, связала Обваренного по рукам и ногам. На удивление, он еще дышал, правда, еле слышно, но я не хотел рисковать. Мелькнула шальная мысль, а не зажать ли ему рот с ноздрями ладонью, ускорить развязку, но этого я не сделал. Когда медсестра превратила старого терминатора в современную вариацию египетской мумии, я велел ей заняться его напарником, он как раз начал проявлять первые признаки жизни. Его медсестра связала так, что и Гарри Гудини, полагаю, не высвободился бы, даже если б его не били, перед трюком, по затылку.
  Перевязывать раны я медсестре не приказывал, сама она инициативы не проявила. Ну и ладно, решил я. У кого-то инстинкт врача заложен на уровне подсознания, для остальных медицина - только способ заколачивания денег. Неприглядная реальность, так сказать. В принципе, создавшаяся система устраивала обоих бандитов, я лишь предоставил им возможность ознакомиться с ее обратной стороной. Устроил, как бы это выразиться, встречу. Не с дармовыми кредитами МВФ, пересыпающимися в воровские чиновничьи карманы, не с тачками вроде 'Феррари' и 'Ламборгини', отламывающимися за народный счет. Не с перемазанными шоколадом шлюхами и шампанским по штуке баксов за бутылку, а с нашими эскулапами, когда припечет. Мне оставалось лишь пожалеть, что я не в состоянии провести аналогичную экскурсию для всего депутатского корпуса и высших сановников кабинета министров, как жаль, что они предпочитают латать здоровьишко за границей.
  Как только с молодым мерзавцем было покончено, я велел Афяну вытянуть руки, чтобы сестра перетянула их скотчем. Затем, правда, не так споро, как она, я скрутил саму медсестру, заткнул ей рот бинтом, обмотал сверху липкой лентой. Рывком поднял Афяна, при этом мышцы в спине затрещали, Док весил не меньше центнера. Сдернув с вешалки серый плащ, я повесил его ему на запястья.
  - Значит так. Слушай меня внимательно, ублюдок. Мы с тобой идем за Ольгой. Дернешься - застрелю без предупреждения. Понял?!
  Афян энергично закивал.
  - Я так хочу убить тебя, - добавил я доверительно. Это не была угроза, это было чистосердечное признание. Его одутловатое лицо стало пепельным. - Забирать чужие жизни и расстаться со своей - не одно и тоже, верно? - спросил я его, заранее зная ответ.
  - Я только безнадежных использовал, - пролепетал Док. - Это Репа пристал, возьми, мол, девку...
  Я взял его под руку:
  - Заткнись и пошли.
  В госпитале было безлюдно, как на борту брошенной на произвол судьбы орбитальной станции 'Мир'. То ли жители Калиновского района не болели, и, слава Богу, не травмировались на работе и дома, то ли жутковатого мутанта, выросшего за фасадом бывшей советской больницы скорой помощи, не интересовали их травмы за исключением тех, когда можно было поживиться внутренностями.
  Никем не потревоженные и никого не потревожив, мы под руку достигли самой глухой части первого этажа. Воспользовавшись связкой ключей, прихваченных в кабинете, я отпер дверь, толкнул ногой и с порога увидел Ольгу. Окна палаты были зашторены. Пять или шесть вакантных коек прятались в сумраке. Ольга лежала у дальней стены. Грудь под простыней почти не двигалась, я легко мог представить, что она мертва. Кусая губу, я обернулся к Афяну:
  - Чем ты ее накачал, урод?!
  - Транквилизаторы. Фенобарбитураты . Это совершенно безвредно...
  - Если хотя бы один волос с ее головы упал... - процедил я, - то...
  - Уверяю вас, она в целости и сохранности! - поспешно заверил Док, порывисто дыша. - Получила три или четыре ссадины. Но я тут совершенно ни при чем. Она, видите ли, поступила к нам с некоторыми, э... повреждениями...
  - Что ты хочешь сказать?!
  - Видите ли, - зачастил Афян. - Эти люди, с которыми работал капитан Репа, они не отличались, знаете ли, хорошими манерами. Ну, и, сами понимаете...
  Мне снова захотелось убить его, как я убил тех, о ком он сейчас заговорил. Ведь мир только выиграл от этого. Вне сомнений, ему стало бы еще лучше, избавься он от такого врача. Считается, что мы не вправе судить, НО, ЕСЛИ НЕ МЫ, ТО КТО?!
  - Я ей не причинил никакого вреда, - добавил Доктор, вероятно, почувствовав мое состояние. - Даже обработал раны.
  - Как ее разбудить?
  - Боюсь, это будет непросто.
  - Ты правильно делаешь, что боишься, - прорычал я, нисколько не преувеличивая.
  - Она придет в сознание через три - четыре часа, - обещал доктор. - Ничего не надо делать.
  Мне чудовищно хотелось обнять ее, но я сдержался в присутствии Афяна. Вдвоем мы аккуратно переложили ее на каталку, которая стояла в палате. Состояние Ольги заставило меня изменить планы. Грузовик нас теперь не устраивал, а жаль, вездеход мог пригодиться, и еще как. Затем я подумал о каретах скорой помощи на площадке у госпиталя и решил, что одна из них может послужить не худшей альтернативой грузовику. Спросил Афяна, в деле ли водитель того микроавтобуса, что стоял под дверями приемного отделения. Он, несколько раз сморгнув, кивнул. Ну, что же, это даже упрощало задачу. Когда рыло в пуху, на объяснения уходит гораздо меньше времени. Как ты, так и с тобой. Жаль, что эту аксиому пока что не проверили на собственных продажных шкурах отечественные политики.
  Мы без помех выбрались из госпиталя. Водитель в кепке все так же курил, прислонившись к борту микроавтобуса. Афян прикрикнул на него, чтобы помог, откатил боковую дверь. Мы устроили Ольгу внутри транспортировочного отсека. Только тут я заметил, что под простыней она совершенно раздета, и еще подумал, что надо было запастись хоть какой-то одеждой. Теперь на это не было времени. К тому же, я не хотел возвращаться. Это ведь дурная примета, верно?
  Афян сказал водителю, куда ехать. Тот, кивнув, молча полез за руль, как хороший солдат - без лишних вопросов. Без них вообще жить гораздо легче, и далеко не одним солдатам. Я указал Афяну на переднее пассажирское сидение, туда, где обычно сидят доктора. Сам устроился позади, рядом с Ольгой, чтобы видеть затылки обоих - и водителя, и Артура Павловича. 'Уазик' тронулся и, покачиваясь на рессорах, как дилижанс позапрошлого века, выехал со двора. Нас никто не останавливал.
  
  * * *
  
  Как только улицы Калиновки расступились, выпустив карету на простор холмистой равнины, я позволил себе немного расслабиться, погладил Ольгу по волосам, склонился, поцеловал в висок. Быстро, чтобы двое нелюдей впереди не заметили. Ничего, милая. Вот мы и выбрались, Скоро будем дома. Потерпи.
  Конечно, я так не думал на самом деле. Наречие 'скоро', сказанное Ольге, которая вряд ли его услышала, весьма приблизительно соотносилось с протяженностью маршрута, который нам предстояло преодолеть, и сложностями, несомненно, поджидавшими впереди. Я не рассчитывал, что сумею дотянуть до столицы в бело-красном микроавтобусе с алыми крестами, но все же полагал, что обязан использовать его на всю катушку, как любила выражаться бабушка. Убраться как можно быстрее на максимальное расстояние от Калиновки, переехать границу области, например, дождаться, чтобы Ольга пришла в себя, а там уже смотреть по обстановке, моля Бога, чтобы она не ухудшилась. И еще я надеялся по душам потолковать с Доком. Я, конечно, не воображал себя следователем, но это было бы полезным заделом на будущее, сказал я себе. Призрачной гарантией того, что убийцы Пугика не уйдут от ответственности, а суд над мясником или даже мясниками состоится в этой жизни, тут, на Земле, а не где-то там, в области теософских блужданий и эмпирических предположений. Но для начала мне следовало побеспокоиться о водителе. То, что он был одним из злодеев, как сказал Афян, было мне даже на руку.
  Как только впереди замаячила трасса и синий дорожный указатель с надписью КАЛИНОВКА, который мы с Игорем и Ольгой проскочили ночью двое суток назад, я велел водителю съехать с дороги в кусты, подходяще густые и высокие, чтобы нырнуть туда вместе с машиной. Водитель в недоумении взглянул на Афяна.
  - Делай, как говорят, - Док еле шевелил побелевшими губами, можно было подумать - отхлебнул молока. И этот человек так напугал меня, когда я только услышал о нем от умирающего капитана Репы? Ну, надо же, ведь сейчас я опасался, что он, того и гляди, надует ва штаны...
  Едва мы оказались под надежной защитой зарослей, я приказал водителю заглушить мотор и вылезать из кабины. Он, наконец, заподозрил неладное, и не ошибся - я достал пистолет.
  - За что, Артур Павлович?! - проблеял водитель, глядя на шефа с ужасом даже большим, чем вызвал пистолет. - Чего я не так сделал? Я ж вам верой и правдой...
  Я посоветовал ему заткнуться, а Афяну - избегать каких-либо движений. Вышел к водителю, заставил его повернуться спиной, а затем, въехал пистолетом по темени. Он кувыркнулся носом вперед и остался лежать без звука и движения. Я обернулся к Доку:
  - Ты тоже на выход.
  - Не надо! - захрипел Афян. Мне довелось выволакивать его из салона за волосы, это оказалось затруднительным, при его-то габаритах. Док упирался, как безумный. Я завалил его на землю и начал бить, ногами, кулаком, пистолетом. Не думаю, что рисковал забить до смерти, доктор был здоровым, как лось, но отделал - на совесть. Прекратил, лишь когда устал. Пока Док, хлюпая носом и поскуливая, пытался подняться, я, отдуваясь, вернулся к водителю, уткнувшемуся носом в траву. Он, конечно, выглядел совсем не таким крепким, как молодой бандит, оглушенный мной в кабинете Афяна, однако я подумал, он тоже выживет. Впрочем, я поймал себя на том, что мне стало в общем-то все равно. Это открытие неприятно поразило меня. Все равно... Как же так? Ведь они были людьми, пускай и далеко не лучшими...
  Вооружившись остатками липкой ленты, прихваченными из кабинета, я спеленал водителя по рукам и ногам, оттащил в самую гущу зарослей, вернулся к доктору.
  - Не убивай! - взмолился тот, пуская пузыри разбитыми губами.
  - Рассказывай, сволочь, - велел я. - Чем дольше не закроешь рта, тем дольше проживешь. Понятная арифметика?
  Он энергично закивал.
  - Тогда давай, валяй! - Я знал, драгоценное время уходит, чувствовал этот процесс буквально физически, обоих бандитов и медсестру рано или поздно хватятся, а, за ними - и нас, тем не менее, дал ему минут десять. Когда он уже начал говорить, хлопнул себя по лбу, выудил мобильный телефон, ранее принадлежавший Григорию Ханину. Поискал функцию диктофона, не нашел. Сплюнув, вывернул карманы шофера, подумав, что постепенно становлюсь докой по части обысков и мародерства. Завладел новеньким золотистым Nokia, включил. Я понятия не имел, служат ли аудиозаписи доказательствами при рассмотрении уголовных дел в отечественных судах, зато, пока не утратил надежды найти суд, который бы их терпеливо прослушал. Дав Доку выговориться, я показал ему на кабину.
  - Остальное доскажешь по пути.
  В принципе, он мог и не продолжать. Я и без того узнал гораздо больше, чем хотелось бы. Доктора Афяна прорвало, подозреваю, его словоохотливость на грани словесного поноса, стала порождением панического страха, который я на него нагнал, круто обошедшись сначала с молодым бандитом, а затем и с водителем. Политика Шутки в Сторону дала результаты, как и следовало ожидать. С волками жить, по-волчьи выть, правильно? В общем, Док выложил мне все, как на духу, поведав о душегубском бизнесе капитана Репы, затеянном в смутные постсоветские времена, когда запчасти на иномарки подскочили в цене, в отличие от человеческой жизни, которая и при коммунистах недорого стоила, а с наступлением новых порядков вообще перестала стоить хотя бы что-то. Подверглась гиперинфляции вместе с рублями и совестью. Милиционеры получали жалкие гроши, вот и попутала нелегкая, пояснил доктор. Когда зарплата - пять долларов в месяц, как удержаться от новых заработков, а каким им еще быть в откровенно бандитское время? Словом, если начальство о тебе не думает, пора позаботиться о себе самому, а если само начальство мыслит примерно теми же категориями, то тогда только держись: мафия идет родовыми путями, не нуждаясь ни в каких акушерах, повивальными бабками выступают все. 'Танцуют все', распорядился когда-то давно Юрий Яковлев, играя зловредного управдома Буншу . Под занавес советской эпохи неподалеку от Калиновки развернулась, вероятно, Последняя Стройка Века, с размахом, свойственным только СССР. Всего за четыре года прямо в степи выросли корпуса новой АЭС, даром, что в сейсмоопасной зоне, никого не интересовала подобная чепуха. За Кузницей Света (в которой, по счастью, так и не зазвучали удары урановых молотов), последовал жилой микрорайон со своим детсадом, магазинами, кинотеатром, школой и даже бассейном, в который, правда, не пролилось ни капли воды. За исключением той, что с годами стала просачиваться через прорехи в прохудившейся крыше. И станция, и город оказались мертворожденными, технические специалисты, свезенные со всей страны - никому ненужным балластом, обитателями руин Хиросимы, а то даже и Мохенджо-Даро , уничтоженных без единой бомбы, но почти также быстро, как, если бы над Калиновкой взметнулся кошмарный ядерный гриб. Кто мог, естественно, уехал. Впрочем, количество мест, куда можно было податься, катастрофически сократилось после девяносто первого года. Оставшимся пришлось выживать в квартирах, ставших пещерами неандертальцев с отключением водопровода и света. Каждый делал это, как умел. Бывшие НИРы и ИУРы переквалифицировались кто во что горазд. Кому повезло, становились таксистами или челноками, впрочем, в Калиновке скоро стало НЕКОГО возить и НЕКОМУ продавать польско-китайско-турецкий ширпотреб, захлестнувший страну, а единственным востребованным товаром (пожалуй, товаром первой необходимости) осталась водка. Когда, в соответствии с духом времени, на рынке появилась более продвинутая конопля и ее всевозможные производные, старая водочная гвардия уже здорово поредела. Что исправно работало в Калиновке, так это кладбище. Михалычу (друзья звали его Михеичем, 'друзья называли Орленком, враги называли Орлом' , мелькнуло у меня) в грозовые девяностые, когда закалялись и независимость, и сталь, довелось крутиться, как белке в колесе, крышуя поставщиков контрабандной водки и наркотиков. Однако, из алкогольного бизнеса его постепенно выдавили набиравшие соки криминальные кланы, скелеты будущих финансово-промышленных корпораций, спонсоров всех без исключения отечественных политических партий. Что же до рынка наркотиков, то тут крест на начинаниях Михеича поставила новорожденная специализированная контора, одно название которой уже говорило о многом. Управление по борьбе с НЕЗАКОННЫМ ОБОРОТОМ НАРКОТИКОВ, как вам? Ясен пень, раз задекларированная в аббревиатуре цель: противодействие именно незаконному обороту конопли, кокаина и героина, значит, помимо него, должен существовать и законный оборот, который подлежит всяческому поощрению и развитию. До победного конца, пока количество использованных десятикубовых шприцов с кровью, валяющихся повсюду, не превзойдет впечатляющее число пластиковых бутылок из под пива на каждой лужайке. Михеича вызвали в УБНОН, где провели разъяснительную работу, четко обрисовав, что к чему. Он думал, придется потесниться, его же заставили вовсе отказаться от бизнеса. Столь беспардонно отжатый со стремнины Михеич слегка подогрелся на расхищении и перепродаже оборудования мертвой АЭС, но и там хватало своих, с контрамарками, выдававшимися столичными Главками, входившими во вкус независимости: ура, мы больше не оглядываемся на Москву. Высоко-конкурентная среда, в которой, как в большой семье, кое-чем не щелкают, заставила застрявшего в капитанах Репу открыть три или четыре наливайки (сколько точно, доктор не знал) на черный день, в качестве социальных гарантий на будущее, прибавки к грядущей мизерной пенсии. Точки приносили капитану доход, но и запчастями он по-прежнему не брезговал. Туризм потихоньку возродился, правда, запчасти слегка упали в цене, зато человеческая жизнь по-прежнему гроша ломаного не стоила. Словом, почему бы нет... Глупо не подобрать купюру, валяющуюся прямо на дороге. По мере того, как сложились кое-какие связи и были заработаны кое-какие капиталы, а бывшая житница превратилась в зловонную европейскую клоаку номер один, Михеич расширил рынок запчастей, переориентировавшись с железа на человечину. Чего добру пропадать в земле, раз на него имеются покупатели? Быстро просчитав будущие дивиденды (в средней школе, где он едва осилил восьмилетку, а затем и в Симферопольской школе милиции его частенько дразнили Тугодумом, но смекалка и ум - понятия разные, согласитесь), Михеич вышел на доктора. Тот, как я догадывался, ломался недолго, поскольку, врачуя Калиновскую голытьбу, уже давненько сиживал на голодном пайке. В общем, они нашли друг друга, словно в сентиментальном романе о влюбленных. Унесенные ветром-3...
  Хорошему автослесарю не проблема разобрать автомобиль по частям, хорошему хирургу (а доктор Афян считал себя именно таким) не много сложнее расчленить тело, вырезав то, что годится на продажу. В западных клиниках - очереди из ожидающих донорских органов страдальцев, почка, даже по дешевке, как ни крути, много дороже фары от джипа, даже снаряженной неоном. Спрос рождает предложение. Обстановка, опять же, благоприятствовала. Из года в год движение становилось все оживленнее, страну захлестнул западный автомобильный ширпотреб, а ГАИ оказалась на высоте, наладило продажу водительских прав всем, у кого только залежалась пара сотен зеленых, превратив мероприятие в скоростной заводской конвейер. Скоро смертность и травматизм на дорогах приобрели характер национального бедствия, до которого власть имущим не было никакого дела. Вот бизнес доктора Афяна и капитана Репы и заработал, как швейцарские часы. Михалыч доставлял подходящий материал, доктор препарировал трупы, добытые органы поставлялись, главным образом, в заграничные клиники, не брезгавшие контактами с восточно-европейской мафией. Вставить - это все же не вырезать, тут совсем другой уровень требований к профессионализму и оборудованию, с неохотой признал Афян. Я спросил у него, что он собирался вырезать у Ольки, не зная, зачем мне это понадобилось. Пока он рассказывал, я все больше чувствовал себя в кошмарном сне, начавшимся двое суток назад, когда машина Игоря окончательно вышла из строя. Причем, похоже, всевозможные древние боги и демоны, бездонные шахты и пирамиды, погребенные под толщей горных пород, по ходу дела оказались невинными цветочками, тоже мне, нашел, чего бояться. Кошмар видоизменился, став реалистичнее, и затянулся настолько, что теперь до меня начало доходить - это я раньше благодушно спал, пока меня не разбудили, чтобы я угодил в другую реальность, настоящую, а не то говно, что с утра до ночи крутят по телевизору.
  - Нет, я не хотел ничего резать! - запаниковал Афян, в то время как я боролся с искушением задавить его голыми руками. Прервать этот кровавый путь, даром, что он не сам поставил себя на рельсы, ведущие в ад, а это просто обстоятельства так сложились.
  - Тогда зачем ты ее купил? - поинтересовался я, уже не пугаясь абсурдности этой фразы, будто мы перенеслись на константинопольский, простите, стамбульский невольничий рынок образца середины четырнадцатого столетия, он стал самодовольным, откормившим нехилую ряшку купцом в феске и дорогом халате, а я - его коллегой из христианской Венеции. Из той самой Европы, куда, очертя голову, так рвется наш не совсем вменяемый президент.
  - На перепродажу, - сообщил Афян еле слышно.
  - Куда-куда?!!
  - Про запас, - мямлил Афян. - Подумал, вдруг, пригодится. Тем более, Репа за нее недорого просил. В разумных пределах...
  Махнув на дорогу, я уставился на него, думая, а не пришла ли ему в голову нездоровая мысль слегка меня разозлить. И только через мгновение сообразил, отчего снова, не в первый раз за сегодня покрылся мерзким, липким потом, вечным спутником животного ужаса: он привык. Он просто привык, как привыкают достойные отцы VIP-семейств трахать несовершеннолетних проституток, поскольку внутри у них - две реки, по которым они плывут. И, если в первой дочурке-лапочке пора задуматься, к примеру, о Сорбонне, то за изгибом второй чью-то другую дочурку можно драть в сауне во все дыры и до потери пульса, ужравшись с дружками Hennessy, и пробки, что называется, в потолок. Утерев испарину, я спросил его, кем были бандиты, одному из которых я проломил затылок. Странно, как я не поинтересовался этим сразу, ведь Обваренный не шел из головы, клещом засел в подсознании. Он был не просто опасен, он представлялся откровенно зловещим персонажем, как образ из кошмара, от которого вы и, проснувшись, не можете отойти до обеда. А ведь я и не просыпался вовсе. Глянув на осунувшуюся физиономию Афяна, без труда догадался, он испытывает практически те же чувства. И, обомлел.
  - Кто он?
  - Он страшный человек, - пролепетал Афян, серея. - А тот парень, что с ним был - его племянник...
  - Племянник? - вяло переспросил я, подумав: то-то они показались мне похожими, пробудив ассоциацию с участием двух моделей терминатора, недавно сошедшей с конвейера и б/у, но еще вполне работоспособной, то есть смертоносной...
  - Он его с самого пацанячества растит, - пояснил Док. - Брата Леонида Львовича лет двадцать, как ухлопали. Серьезный был человек, авторитет, весь ЮБК вот так вот держал... - вероятно, забывшись, Артур Павлович продемонстрировал мне свою впечатляющую кулачину, поросшую густой шерстью цвета воронова крыла. Поймал мой взгляд, разжал пальцы и быстренько спрятал лапищу. Продолжил прежним, заискивающим тоном, словно задался целью пробудить во мне сострадание к несчастному юному сиротке, которого я так жестоко обидел. - Как брата его убили, даст Бог память, в восемьдесят девятом, если не путаю, сноха Леонида Львовича ноги сделала, только ее и видели, шалаву бессовестную. Вот он мальцу и остался, и за отца, и за мать...
  Как трогательно, - подумал я. Пережевал это дерьмо на вкус, глядя, как дорога исчезает под куцым капотом 'Уазика'. Хотел сказать, да уж, воспитал, так воспитал, по своему образцу и подобию, лучше бы отдал в приют. Потом решил, не стоит. У каждого индивидуума - свои представления о задачах педагогики, надо полагать, по мысли окружающих меня с недавних пор личностей, Леонид Львович Обваренный, маму его за ногу, вероятно, совершил нечто вроде гражданского подвига. Вырастил племянника Человеком, конкретным мужиком с гранитными яйцами и головой из того же материала, а не пришибленным хлюпиком и мямлей с книжкой подмышкой.
  - Теперь Леонид Львович не успокоится, - добавил Афян почти что шепотом. - Пока с вами не поквитается. Такие люди как он - никогда никому ничего не спускают, даже по мелочам...
  Я передернул плечами, демонстрируя, что перспектива вендетты, которую мне, надо полагать, уже объявил Обваренный, меня весьма мало трогает. Конечно, это было далеко не так, но Афяна последнее не касалось. И потом, я полагал, если Обваренный и выкарабкается после тех ударов, которыми я его угостил, перед тем, как задумываться о мести, ему потребуется подобрать себе хорошее инвалидное кресло с мотором.
  - Лучше б вы их обоих прямо там, в госпитале, приговорили. Мне тоже было лучше...
  Я снова пристально взглянул на него, подумав, уж не подмазывается ли он, но не обнаружил ничего подобного. Растерялся.
  - Тебе?! Чем тебе было бы лучше, не пойму?
  Док несколько раз куснул себя за губу. Обтер рот.
  - Он не простит мне, что я видел его бессилие...
  Мне оставалось только хмыкнуть, что тут еще скажешь.
  - Если бы у вас получилось, конечно... - еле слышно продолжил Афян.
  - Получилось - что?! Что ты имеешь в виду?! - признаться, он меня начал доставать своими недомолвками.
  - Я слышал, его нельзя убить...
  Я криво улыбнулся, одним ртом. Убедился за последние несколько суток: лишать жизни не очень-то сложно...
  Моя мина не ускользнула от Дока, он воспринял ее по-своему.
  - Вы даже не представляете, с кем связались, - молвил Афян как можно дипломатичнее. - Говорят, у Леонида Львовича девять жизней. Как у кошки. Это так, не смейтесь. Его много раз пытались ликвидировать. Резали, топили, дырявили, жгли живьем. Всех его 'зверей' в конце концов, перебили. Но, не его. У любой кошки давно вышли бы все жизни...
  - Хватит заливать, - отмахнулся я, слегка поежившись от этих слов.
  - Я не заливаю, - возразил Афян, на глазах превращаясь из нелюди, но все же с дипломом о высшем медицинском образовании, в шамана, пугающего подопечных чукчей рассерженным духом Протухшей реки, которого пора задабривать человеческими жертвоприношениями. Чтобы, окончательно не рассвирепев, не забрал на усеянное позеленевшими скелетами дно всю деревню до последней ездовой собаки.
  - По его башке было незаметно, чтобы была какой-то особенной, - храбрясь, съязвил я, отметив про себя: у Обваренного оказался на редкость крепкий череп, но это совершенно другое дело, верно?
  Но, Афян, похоже, меня не слышал.
  - Помните, я вам о брате его рассказал, которого под конец восьмидесятых грохнули? Так вот, я слышал, в тот день, когда это случилось, они оба были в машине, и Леонид Львович, и Кларчук. Их к тому времени давно пасли. Ждали, когда подвернется подходящий момент. Он и подвернулся. Они как раз возвращались из Массандры, решали там вопросы с контрольным пакетом акций завода, показали кое-кому из учредителей его место - возле параши. Обратная дорога - серпантин, сильно не разгонишься. Парни, охотившиеся за братьями, перегородили ее грузовиком. Кларчук не успел на тормоза нажать, как его тачка стала решетом. Мне потом следователь прокуратуры рассказывал, я его дочери, было дело, помог в Ахмадете место выхлопотать, они впоследствии больше двух сотен стреляных гильз насобирали, от автоматов Калашникова. На пять-шесть рожков хватит. Мало того, расстреляв братьев в упор, киллеры сожгли их останки в машине, так они всех на ЮБК допекли...
  - Кого, всех? - уточнил я, подумав, речь вряд ли о пенсионерах с пионерами.
  - Всех, - повторил Афян, делая широкий, я бы сказал, обобщающий жест. - И бизнесменов, и братву, и местных ментов. Нагнали страху - своими методами. У Кларчука привычка такая была, чуть что не так, ноги в бетон, и в море. Беспредел, короче говоря. Была даже версия, будто их КГБ прибрал, и тому они - костью в горле торчали...
  Мне нечего было возразить на это, и я промолчал.
  - Когда прибыли пожарные, ГАИ и следственная бригада, тушить уже было нечего. БМВ Кларчука сгорела дотла. В салоне обнаружили только одно обезображенное тело. По зубам определили, чье, - Кларчука. Его сводный брат исчез...
  - Так может, его там просто не было? - не выдержал я.
  - Он там был, - совершенно серьезно сказал Афян. Их видели вместе, как они выезжали. Потом он вернулся...
  Я хотел поинтересоваться, да откуда, но, вставшее перед глазами Подземелье Магов намертво приклеило язык к небу. Вразумительного объяснения собственного чудесного исцеления я до сих пор не получил. События в Калиновке приняли такой оборот, что мне, по крайней мере, на время, стало не до разгадывания головоломок и ребусов, но это вовсе не значило, будто все точки над 'I' расставлены. Признаться, меня и не тянуло их расставлять, интуиция подсказывала, конечный результат рискует стать аховым.
  - Это после того случая у него шрам на полморды?
  Афян покачал головой.
  - Насколько мне известно, нет. Этот ожог Леонид Львович много позже заработал, в середине девяностых. Уже после того, как вернувшись в Крым, по очереди истребил всех, кто тогда на них с братом покушался. Не успокоился, пока никого из них в живых не осталось. Большая тогда война была, о ней даже ваши столичные 'Ведомости' писали...
  Я лишь пожал плечами: криминальная хроника меня никогда не интересовала. Как, впрочем, и спортивные полосы...
  - После того передела Леонид Львович поднялся на самый верх, и уж никто ему в Крыму не перечил. А заодно, заработал прозвище - Огнемет. В глаза его, правда, никто так не называет...
  М-да, пожалуй, это было подходящая кличка, звучала даже лучше, чем Обваренный. Жестче...
  - Из-за рожи? - уточнил я из чистого интереса.
  - Не-а, - сказал Афян. - Из-за того, что всех, кто ему дорогу переходил, он жег, если только обстоятельства позволяли. Когда по одному, когда с родней и компаньонами, без разницы. Кого в машине, кого в офисе, кого вместе с загородной дачей...
  - Кто ж его, такого серьезного, в середине девяностых достал?
  - Не достали, - поправил меня Афян. - Хотели только, да руки оказались короткими. Ваши бандиты, столичные, киевские.
  Я подумал, что определение 'ваши' столь же точно выражает уровень взаимоотношений горожан и бандитов, как и количество 'Майбахов' и 'Лексусов' на дорогах - уровень жизни в Украине, но промолчал. То есть, оно, конечно, отражает, кто спорит, только тут обратно-пропорциональная зависимость...
  - Что-то там Леонид Львович не поделил с киевской мафией. Вроде, какой-то металлургический комбинат имени какого-то коммунистического хера. Вот конкуренты и отправили по его душу группу киллеров. Человек пять - конкретных профессионалов, подготовленных. Они, как я понимаю, рассчитывали Огнемета в горах за жабры взять. У его тогдашнего партнера по бизнесу Вацика Бонифацкого в бывшем природоохранном заповеднике на северном склоне Бабугай-Яйлы что-то вроде охотничьего домика было, со всеми удобствами, от сауны до минетчиц по первому разряду. Но, не знали они, с кем связались, хоть, говоря по правде, всех орлов Леонида Львовича положили, вместе с партнером его, Вациком Бонифацким. Один Огнемет ушел.
  Пока он распинался, мои мысли изменили направление.
  - А зачем твоему дружку Ольга понадобилась?
  Доктор Афян осекся, словно я залепил ему пощечину. Кажется, ему совсем не хотелось признавать, что бандиты прибыли именно за ней. Я же в этом нисколько не сомневался. Вспомнил, как Огнемет, обозвав доктора черножопой образиной, посоветовал тому замазать хлебало, так, кажется, едва речь зашла об Ольге.
  - Не слышу ответа! - молвил я, хмурясь. Афян нервно облизал губы.
  - Они не за ней приехали, уверяю вас. Кое-какие текущие вопросы накопились...
  - По части торговли органами?
  Афян сокрушенно кивнул. Ну, школьник, простреливший из рогатки окно столовой, и схваченный на горячем завучем. Я пересилил жгучий порыв немедленно свернуть в первую подходящую лесополосу, подальше от посторонних глаз, и... Но, мы с Доком еще не закончили.
  - Через Огнемета почками приторговываешь?
  - Через его племянника, - дрожащим голосом сообщил Афян, почувствовав мои колебания на животном уровне. - Леонид Львович ему все свои старые каналы передал, чтобы парень работал. Вы поймите, я, даже если б захотел завязать, они мне не позволят ни в коем случае...
  - Сейчас я тебя пожалею...
  - Но это правда...
  - Куда сбываешь товар?
  - Я толком не знаю, - Афян, кажется, чуть не перекрестился, для убедительности. Хорошо, что до этого не дошло, иначе я б точно сорвался. - В Германию, Швейцарию и Россию. Покупатели - посредники, удовлетворяющие спрос частных клиник. Вот все, что мне известно. Все нити - держит Андрей.
  - Андрей?
  - Леонида Львовича племянник. Тот, которого вы...
  - Жаль, что я его не убил. Не знал, чем он промышляет. Хорошо, хоть ты - под рукой...
  Док втянул массивную голову в такие же плечи.
  - Ты забыл рассказать, зачем им понадобилась Ольга?
  - Это произошло по чистой случайности, - оправдывался Док. - Леонид Львович с Андреем заехали по делам, спросили, чего новенького. Увидели вашу подругу, поинтересовались, кто, мол, такая? Я им объяснил, в двух словах. Сделали мне хорошее предложение. Вы поймите, что мне оставалось? Леонид Львович не тот человек, которому откажешь. И потом, я же не знал...
  - Что есть, кому за нее постоять, верно?
  Артур Павлович изобразил раскаяние. Я подумал, что сумею забить это очевидно запоздалое чувство прямо ему в задницу или глотку, на выбор, так глубоко, как только захочу, когда придет время. Чуть позже. Не сейчас. За границей области.
  - Ты не объяснил, зачем она им понадобилась?
  - Этого он не сказал, разумеется, - развел руками Док. - Я так понял, он решил вашу женщину с собой на базу прихватить...
  - На какую, мать твою, базу? - фыркнул я, отчего-то представив солдат колониальных войск, в шортах и касках, у пушек под пальмами, какими их изобразил художник в замечательной книге детства о приключениях никогда не унывавшего пионера Пети Рыжика. - Давай, выкладывай, о какой такой базе речь?
  Его глазки забегали, я потянулся к пистолету. Этот аргумент опять сработал безотказно, Артур Павлович заговорил. Так я узнал о заповеднике в Лимане и прибыльном дельце, организованном Леонидом Львовичем по кличке Огнемет на паях с парочкой милицейских генералов.
  - Там полдесятка островов, - сказал Афян. - Места глухие. Туземцы их десятой дорогой обходят с тех пор, как Леонид Львович свою базу построил, для пейнтбола. С саунами, бильярдными и всем прочим, для красивой жизни.
  Как я понял из дальнейшего рассказа, когда все доступные составляющие элементы этой самой красивой жизни, включая отстрел заповедных птиц, ловлю рыб, еще в семидесятые занесенных какими-то очкастыми козлами в красную книгу, трах до упаду и пьянство до рвоты, осточертели, на островах было решено организовать охоту на самую утонченную дичь - человека.
  Надо сказать, переболев за истекшие сорок восемь часов всеми из известных мне детскими болезнями, проистекавшими от общей наивности, я воспринял эту новость относительно спокойно. Не бросил руль, не схватился ни за пистолет, ни за голову, ни даже за принадлежавшую Доку мошонку, вот бы выкрутить ее как белье после стирки. Подумаешь, эка невидаль, охота. Переспросил, правда, автоматически, на тот случай, если ослышался: на человека? Афян кивнул. Я читал когда-то давно, подобными шалостями баловался кто-то из французских королей-педерастов то ли в тринадцатом, то ли в четырнадцатом веках, используя вместо косуль и оленей собственных пажей, наряженных в фиговые листки: ох, и забава была, неправда ли? Несколько архаичная, конечно, как для двадцать первого столетия, с другой стороны, развитие общества далеко не всегда определяется календарными датами. Взять хотя бы Первую мировую войну, согласитесь, при всей ее жестокости она ведь не знала и трети зверств, случившихся во время Второй. Никто по ее ходу не додумался варить мыло из человеческих трупов, уж тем более, шить из человеческой кожи дамские сумочки и портмоне.
  После того, как Афян упомянул в качестве соучредителей военно-спортивного мероприятия Леонида Львовича нескольких милицейских генералов, было бы глупо интересоваться, а куда, собственно, смотрят власти? И, тем не менее, подобный вопрос возник. Ведь наши власти, как ни крути, есть ставленники конкурирующих мафиозных кланов. Конкурирующих, вот в чем соль. Сам факт подобной охоты, а ее не замаскируешь под групповой турнир по забиванию козла, да еще накануне надвигающихся президентских выборов, мог быть проще пареной репы использован противоборствующей стороной. Компромат, что называется, валялся под ногами, бери и вываливай приватизированным СМИ: Она, блин, работает, а они, сволочи, тем временем по ее электорату палят, из всех стволов. Такое можно и на бигбордах развесить. Как выяснилось, ответа Док не знал.
  На закуску он поведал мне, что, по его сведениям, первоначально в качестве расходного материала на островах в Лимане использовали бомжей, представителей украинского варианта индийской касты неприкасаемых, образовавшейся одновременно с обретением независимости. Благо, бездомные сами летели в сети со всех областей страны, привлекаемые относительно мягким приморским климатом и обилием туристов, открывавшим широкие возможности в попрошайническом ремесле. Впоследствии, когда бомжи как дичь приелись, но ни в коем случае не перевелись (о том, чтобы их ряды регулярно пополнялись, денно и нощно заботилось укомплектованное олигархами правительство), меню стали разнообразить другими представителями рода Homo sapiens. Нет, правда, какой интерес забирать жизнь у тех, кто так и так за ее бортом?
  - По-твоему, Ольга понадобилась им, как какая-то косуля?
  - Этого я не скажу, детьми клянусь, - божился Афян, утирая пот, кативший градом. - Леонид Львович не тот человек, чтоб ему лишние вопросы задавать. И потом, я там, на базе, и не был никогда, кто меня туда позовет? Да мне и не надо...
  Он умолк. Мне тоже расхотелось разговаривать, а о чем? С полчаса ехали по ровной, как стол равнине, горы синели далеко позади. Машин попадалось мало, места оставались безлюдными. Монотонность, с какой мы двигались, начала постепенно сказываться на мне. Веки налились свинцом. Осторожно, так, чтобы не заметил доктор, левой рукой ущипнул себя за бедро, выкрутил, рассчитывая, что боль хоть немного взбодрит. Снова подумал о кофе, за чашку которого дорого бы дал сейчас. Представил, как булькает на кухне нашей квартиры кофеварка 'Мулинекс', подарок жены и дочери на прошлый Новый год, а Света в любимом розовом халате стоит ко мне спиной у плиты, колдует над завтраком для меня и Юльки. 'Света', захотелось сказать мне, и я потянул к ней руки из темноты, обступившей меня, чтобы обнять за плечи, как я это часто делал по утрам.
  - Светочка...
  Потом я подумал, наша квартира сейчас пуста, разве что ее электронные обитатели имитируют былую жизнь, надрывая тишину то трелями, то иллюзиями человеческих голосов из динамиков автоответчика. Вздрогнув, покосился на Афяна, но он смотрел прямо перед собой.
  Вскоре начался затяжной подъем, по которому далеко впереди и выше еле полз отечественный автопоезд. Даже издали было слышно, как надрывается его тщедушный мотор. Я подумал, что догоню грузовик до того, как он успеет вскарабкаться на возвышенность. Так и произошло. Минут через пять - семь мы уже плелись в хвосте битого жизнью 'КамАЗа', волочившего за собой раздолбанный тентованный прицеп, с откидного заднего борта которого еле проступали цифры и буквы номера: 38 39 КХВ. Грузовик, двигатель которого ревел на всю округу, оставлял за собой такой густой и черный шлейф, будто был каким-нибудь подбитым американским бомбардировщиком из фильма о Второй мировой войне. Афян пару раз чихнул. У меня тоже защипало в носу. Пришлось поднять окно, но это мало что дало. Пару раз я порывался обогнать автопоезд, пока мы совсем не задохнулись, но, в конце концов, отказался от этой затеи. Дорога была узкой и изобиловала закрытыми виражами, а 'Уазик' при всей своей проходимости, далеко не гоночная машина, сам тихоходный, как этажерка, на которой летал настоящий 'Красный барон'.
  Отпустив автопоезд вперед, я решил, что разделаюсь с ним на спуске. Прошло, должно быть, четверть часа, прежде чем дорога выкарабкалась на плато, лишенное растительности, будто макушка Фантомаса. Какой-то шутник из прошлого зачем-то соорудил здесь кольцевую развилку вместо обыкновенного перекрестка. Если когда-то движение тут и было оживленным, эти времена остались позади, судя по траве, кое-где пробивавшейся через трещины в асфальте. В правой части кольца у обочины стояла легковая машина, от одного ее вида у меня пересохло во рту. Это была ВАЗовская 'классика', пятая модель, если точнее, с выкрашенными синей краской дверцами и красно-синими плафонами на крыше. Людей у машины не было, я предположил, милиционеры прячутся от непогоды в салоне, на возвышенности моросил мелкий дождик. Принесшая его одинокая тучка заслонила Солнце, словно приклеившись к макушке холма. Дальше, насколько хватало глаз, было солнечно. Сразу за кольцом начинался спуск, а местность превращалась в лист исполинского шифера, уложенного поперек трассы под уклон. Развилка, на которой мы очутились, успела, как следует промокнуть. Из-под шин грузовика полетели брызги, когда он пошел по кольцу, фыркая и помигивая круглым, расположенным над левым брызговиком поворотником. Я решил - и дождь, и этот грузовик - нам только на руку. Милиционерам улыбается гулять под дождем не больше других людей, а если кого все же и остановят, то скорее, грузовик, нежели карету скорой помощи. Сбросив скорость, я обернулся к Афяну:
  - Ваши?!
  Он неуверенно кивнул:
  - Из Калиновки, похоже...
  - Тормознут, придумаешь что-нибудь убедительное. Не поверят - первая пуля твоя. Обещаю.
  Он проникся, судя по физиономии. Я же возблагодарил судьбу, что не пожадничал на три упаковки влажных салфеток, которые обнаружил в бардачке. Афян перевел их все до единой, по пути прикладывая к синякам и ссадинам на лице, оставленным моими кулаками. Естественно, целиком устранить повреждения не удалось, и все же, в относительный порядок он себя привел. Правда, для этого пришлось перерезать клейкую ленту, связывавшую доктору руки, но, что-то подсказывало мне: это решение было верным. Да и в бутылку он не полезет, думал я, по крайней мере, пока у меня под рукой пистолет...
  - Если поинтересуются насчет лица, тоже что-нибудь изобретешь, - спохватился я. - Скажешь, мол, в сарае крышу чинил... Есть у тебя сарай?
  Артур Павлович ответил кивком.
  - Вот и договорились. И, кстати, не вздумай вылезать из машины, - добавил я. - Ни под каким предлогом. Сразу убью.
  До 'классики' оставалось метров десять. Я уж начал надеяться, мы сумеем проскочить мимо них, когда водительская дверь с надписью 'МIЛIЦIЯ' распахнулась, выпустив наружу сотрудника этой глубокоуважаемой организации. Мы к тому времени приблизились достаточно, чтобы разглядеть его во всей красе. На вид молодчику было до тридцати, в меру пузатое туловище на коротких ногах от пони, розовощекое и одновременно хмурое, неулыбчивое лицо, маленькие глазки, изучающие грузовик, как личную собственность. Ко мне пришла уверенность, что 'КамАЗ' будет немедленно остановлен. Его водитель тоже почувствовал нечто подобное, сбросил скорость, и теперь не ехал, полз. Он не ошибся, в следующее мгновение милиционер (кажется, у него на погонах были сержантские лычки) воздел полосатую палку с такой яростью, будто хотел прогнать приклеившуюся к плато тучу, одновременно левой сунув в рот свисток. Трель вышла на удивление звонкой, хлестнула по нервам кнутом. Грохоча дощатыми бортами, 'КамАЗ' миновал милиционера и выехал на гравий обочины. Мордатый сержант круто повернулся через правое плечо, зашагал к голове автопоезда, откуда уже выпрыгнул шофер с какими-то растрепанными бумажками в руках. У меня слегка отлегло от души, однако облегчение длилось недолго. Правая пассажирская дверца патрульной машины распахнулась, появился второй милиционер, худой, как жердь прапорщик с лицом, которое я бы назвал изможденным и, одновременно, сосредоточенным. Ему, вероятно, было за сорок, худоба и совершенно седые, коротко остриженные волосы прибавляли ему еще лет пять - семь. Поскольку его напарник занялся остановленным грузовиком, мы с прапорщиком остались на кольце, будто боксеры на ринге после удара гонга. Прекрати на него пялиться, сказал я себе, вспомнив чей-то совет не таращиться на стражей правопорядка, иначе обязательно остановят. С другой стороны, отворачиваться тоже было нелепо, более того, невежливо. Кроме нас кругом не было не души.
  - Черт, - выругался я, когда он показал своим жезлом на обочину. Я свернул, как он велел, но не спешил глушить двигатель.
  - Знаешь его? - успел спросить Афяна, пока прапорщик шагал к нам, осторожно огибая лужи. Судя по его поведению, милиция пока не забила тревогу, уже, хотя бы что-то.
  - Видел пару раз в Калиновке, - буркнул доктор без особого энтузиазма. Я открыл, было, рот для следующего вопроса, но прапор, заглянув в транспортный отсек через щель, оставленную шторкой, уже стучал по стеклу с моей стороны. Я опустил окошко. Он поздоровался. Мы с Афяном ответили тем же, доктор еще и назвал милиционера по имени. Оказывается, его звали Сергеем. На милиционера это не произвело впечатления. Он откровенно хмурился.
  - Далеко едете?
  Афян сообщил название районного центра, лежащего, насколько мне представлялось, километрах в пятидесяти впереди. При этом Док слегка откинулся на сидении, спрятав голову в тень, вероятно, чтобы в глаза не бросились его кровоподтеки. Я решил, это хороший знак. Доктор поверил моему обещанию убить его и теперь сотрудничал.
  - Перевозите кого? - как бы невзначай осведомился прапорщик, и я догадался - он таки разглядел Ольгу.
  - Больная, в коматозном состоянии, - отчеканил доктор.
  - Случилось чего? - спросил прапорщик, еще сильнее хмурясь.
  - Поражение электрическим током, - пояснил Афян. Сделав полшага вправо, прапорщик, приподнявшись на цыпочках, снова заглянул в транспортный отсек.
  - А медсестру где позабыли?
  Лицо Афяна пошло пятнами.
  - Не было необходимости отвлекать. У нас штаты урезаны, вы же знаете.
  - Угу, - протянул прапорщик. - А как же. Сами, значит, решили сопроводить?
  Посмотрев вперед, я заметил, что толстый сержант, перед которым вытанцовывал водитель автопоезда, раз за разом бросает тревожные взгляды в нашем направлении. Час от часу не легче. У меня засосало под ложечкой.
  - Это моя больная, - буркнул доктор. - Я договорился с коллегами, надеюсь там, - он махнул на запад, куда уходила дорога, - ей смогут помочь. У нас такой возможности нет.
  Слегка подавшись вперед, прапорщик оперся запястьями о кромку окна.
  - Смотрю, водитель у вас новый...
  Меня бросило в пот.
  - Лицо незнакомое, - продолжал прапорщик, словно размышляя вслух. - Не видал вас ни разу в городе. Вы не из Калиновки, верно?
  Я пару раз открыл и закрыл рот, просто не представляя, что сказать.
  - Глафиры Ивановны племянник, - скупо улыбнулся Афян, - Попросила пристроить парня. Он из-под Джанкоя родом. Там, после того, как военный аэродром закрыли, с заработками вообще труба.
  Я почему-то подумал, речь о медсестре, которую я сначала захватил в заложницы вместе с Афяном и обоими бандитами, старым и молодым, а потом заставил хорошенько поработать скотчем. Метрах в десяти впереди толстый румяный сержант махнул водителю автопоезда, мол, езжай уже, пока я добрый, и тот впорхнул в кабину, вероятно, радуясь, что дешево отделался. Милиционер поспешил к нам, решительно поправляя портупею с тяжелой кобурой.
  - Вы нас не задерживайте, пожалуйста, - попросил Афян тоном, каким принято отдавать распоряжения. - Нам человека доставить вовремя надо.
  Прапорщик ответил мрачным, чтобы не сказать, враждебным взглядом, вернулся ко мне.
  - На права ваши можно взглянуть?
  - А как же, - откликнулся я и слегка вибрирующей ладонью полез за солнцезащитный щиток, где водители зачастую держат документы, а, параллельно, силясь понять на ходу, что же такое происходит? Я сомневался, будто прапорщик с Афяном ломают комедию персонально для меня, чересчур это было бы сложно, прямо как в киношных детективах. А коли так, вероятно, не все было у Дока схвачено и подмазано на том уровне, как я раньше думал. Значит...
  За щитком не оказалось ничего, кроме пыли. Я нырнул в бардачок, громко бормоча про память, с которой что-то стало, точно как в песне Фрадкина на стихи Рождественского . Тем временем отпущенный 'КамАЗ' отчалил. Миновал кольцо и, выбросив на прощание, немедленно прибитое дождем облако недогоревшей соляры, покатил на запад, в сторону родной 'КалиХворнии', как, по аналогии с автомобильными номерами серии КХ, киевляне порой называют всю киевскую область. В шутку, естественно.
  Второй милиционер составил компанию прапору, приветливо кивнул доктору.
  - Здравия желаю Артур Павлович.
  - Здравствуйте, Вася, - вежливо отозвался Афян.
  - Нарушают, Сергей Николаевич? - почти весело осведомился сержант. Прапорщик, не приняв его шутливого тона, продолжал глыбой нависать надо мной:
  - Так что с правами, водитель?
  - Черт их знает, куда-то запропастились, - сокрушенно признался я.
  - Запропастились, значит? А с путевкой у вас как?
  - Да ладно вам, Сергей Николаевич, - вступился розовощекий сержант. Он продолжал улыбаться. Как ни странно, от этого его лицо не казалось добрее.
  - Что значит, ладно, Василий?!
  - Да свои ж мужики, Николаич, - вступился за нас сержант.
  Вот это новость, - мелькнуло у меня. Дело принимало совершенно неожиданный оборот.
  - Может, и твои, да не мои, - парировал прапорщик, медленно огибая микроавтобус в направлении широкой двери транспортного отсека. Положил руку на клыкастую никелированную ручку, потянул на себя.
  - Дверь отомкните, - приказал он Афяну.
  - Нет, это переходит всякие границы! - взорвался Артур Павлович. - Я, кажется, сказал, мы везем больную в клинику. А вы нас задерживаете!
  - Дверь, - упрямо повторил прапорщик. - И сопроводительные документы давайте сюда.
  - Да по какому праву?! - взвился Афян. - Я сейчас же свяжусь с вашим руководством...
  - Нет, правда, Серега, ты чего завелся? - примирительно начал розовощекий сержант. Вместо того чтобы прислушаться к коллеге, прапорщик потянул дверь на себя, она со скрежетом подалась. Он заглянул внутрь, склонился над Ольгой. Ее лицо казалось восковым.
  - Молодая, - произнес прапорщик одними губами, скорее для себя, чем для нас.
  - Да пускай себе едут с Богом, - подал голос розовощекий сержант.
  - Когда им понадобится адвокат, будут знать, к кому обратиться, - фыркнул прапорщик. В следующее мгновение Ольга подняла веки, уставилась на нависшую фигуру в кителе и погонах полубезумными глазами, и заголосила. Издала такой душераздирающий вопль, что прапорщик, отшатнувшись, врезался затылком в потолок и начал оседать, схватившись за ушибленное место. Продолжая вопить, Ольга ринулась к выходу. Сержант, машинально выбросив вперед руку, поймал край простыни и сдернул ее, как драпировку со статуи. Секунду или две мы вчетвером, как зачарованные, наблюдали за ее удаляющимися розовыми ягодицами, первым опомнился прапорщик.
  - Эй, женщина, стойте!! - крикнул он, а затем повернул ошеломленное лицо к доктору. - Током ударило, говоришь?! Василий, а ну, за ней! Живо!
  Мы все высыпали на дорогу. Я впопыхах выронил пистолет, и он со скрежетом полетел по асфальту. Заметив оружие, прапорщик рванул из кобуры свое так быстро, словно ожидал чего-то подобного. Передернул затвор.
  - А ну, ты, племянник Глафиры Ивановны, или как там тебя, руки на капот, живо! - Судя по высокому тембру голоса, он был готов застрелить меня, не колеблясь. Дергаться не имело смысла, я бы немедленно схлопотал пулю.
  - Доктор, вас тоже касается, - добавил прапорщик, хлопая меня по карманам, - А теперь руки за спину, бегом!
  Афян попытался качать права, прапорщик и слушать не стал. Пока мы с Доком стояли в позе физкультурников, собравшихся отработать наклоны, и скрюченных за этим занятием жесточайшим приступом остеохондроза, толстый сержант гонялся за Ольгой. Если бы в ее действиях присутствовал хоть какой-то смысл, она бы, я думаю, легко улизнула от этого неловкого деревенского увальня. Но, похоже, Ольга действовала как лунатик. В конце концов, милиционер настиг ее и подставил ножку. Ольга растянулась в грязи. Сержант повалился сверху. Затем, сграбастав ее в охапку, потащил обратно, к микроавтобусу.
  
  * * *
  
  В Калиновку возвращались процессией из двух машин. Прапорщик - за рулем кареты скорой помощи, куда они посадили и Ольгу (предварительно связав, чтобы не сбежала), и нас с Артуром Павловичем. Сержант Вася ехал в патрульной машине. Распределяя нас, милиционеры крепко разругались. Афян, как только на моих запястьях защелкнулись стальные браслеты, назвал меня террористом и головорезом, захватившим его и заложницу, одну из пациенток больницы, в доказательство продемонстрировав им свое избитое лицо. Как ни странно, только теперь милиционеры заметили синяки, украшавшие его физиономию, надо сказать, они произвели на обоих сильное впечатление. Сержант Вася, воспылав праведным гневом, в порыве чувств, приложил меня в область почек прикладом автомата, и добавил, пока я корчился на асфальте, что это, мол, только для начала. Прапорщик, хмурясь, сковал в наручники поскуливавшего доктора, заявив, что, мол, и тот - под подозрением. Сержант Вася попытался вступиться за Афяна, упомянув безупречную репутацию Артура Павловича, заслуги перед Калиновкой и все такое. Прапор и бровью не повел.
  - А я сказал, до выяснения обстоятельств - оба под подозрением.
  - Да коню ж ясно, Николаич, что этот узколобый доктора с пациенткой захватил... - не унимался сержант Василий.
  - Тебе, Вася, может, и ясно, а мне нет, - отрезал прапор. - Разберемся, не боись. А что, если они, к примеру, заодно орудовали?
  - Николаич, вы ж про доктора и без меня знаете, какой он уважаемый в городе человек, - не сдавался сержант. - Неудобно как-то получается...
  - Тебе, может, и неудобно, а я на службе, - фыркнул прапор. Сержант Вася заискивающе покосился на Артура Павловича. Я не сомневался, он растерян, не знает, как быть, и дорого бы дал, чтобы переговорить с доктором с глазу на глаз. Прапорщик, похоже, тоже это сообразил.
  - За погоны опасаешься, Васек? - в лоб осведомился он у подчиненного, а, когда тот замешкался с ответом, произнес короткую и малоубедительную речь про бандитские времена, которые канули без возврата после Оранжевой революции две тысячи четвертого года. Ну, или вот-вот канут, если только все честные люди в погонах напрягутся и вспомнят о долге. Я полагал, он слегка употеет бороться с амнезией на этот счет, но встревать не стал, чтобы снова не схлопотать по почкам. Сержант, смирившись, предложил доставить потерпевшую в больницу. Прапор ответил, что пока она побудет при нем, так, мол, надежнее, вслед за чем затолкал всех нас в микроавтобус, а сержанту велел ехать следом. Ольга к тому времени снова превратилась в статую, никак не реагировала на милиционера, когда он напяливал на нее свой китель, а затем укутывал в простыню, теперь здорово перепачканную глиной.
  Километров за пять до Калиновки я осмелился позвать ее по имени, охваченный панической мыслью, что станется, если она превратится в овощ, застрянет наглухо в своем ирреальном мире, и не сможет вернуться в наш.
  - Оля? Оленька, слышишь меня?!
  Ольга и ухом не повела из своей прострации, зато прапор среагировал незамедлительно.
  - Заткни-ка плевалку, приятель! - рявкнул он. - Пока зубы не выплюнул.
  Я верил, он так и сделает, выбьет мне их, ведь в его глазах я был одним из тех негодяев, для которых нет разницы, чем торговать - пончиками, оружием или женщинами. И, тем не менее, решил рискнуть.
  - Товарищ прапорщик?
  - Заглохни, кому сказал!
  - Вы приняли меня не за того...
  Это его достало, отвернувшись от дороги, он одарил меня полным ненависти взглядом:
  - Я тебя, бык ты тупой, принял за того, кем ты есть. А будешь мне, скотина, баки забивать, заеду прямо сейчас в лесопосадку, пожалеешь, что мама на свет пустила.
  Я понял, в лоб мне ничего не добиться, а еще, что передо мной тот самый честный мент, в существовании которых я сильно сомневался, полагая: они вымерли поголовно как класс, будто динозавры от всемирного похолодания шестьдесят пять миллионов лет назад. Он, похоже, не имел отношения к банде оборотней, орудовавших в Калиновке. Это обстоятельство внушало определенный оптимизм, хоть и не делало саму банду менее опасной.
  - Ты меня хорошо понял?! - чеканя каждое слово, спросил прапорщик. Энергично закивав, я решил поменять тактику.
  - Я хочу сделать признание.
  - Какое признание?! - теперь он немного растерялся.
  - Чистосердечное. Про его бизнес, - я мотнул головой в направлении доктора Афяна. - И про дружков его - капитана Репу и Леню Огнемета. У меня и его признание записано. На мобильном телефоне...
  - А где телефон? - прапорщик снова отвлекся от дороги.
  - В нагрудном кармане, - сообщил я. На самом деле, мне ужасно не хотелось с расставаться с золотистым Nokia, ранее принадлежавшим водителю скорой. Сделанная запись могла впоследствии здорово облегчить задачу Юрию Максимовичу, ведь именно на его заступничество я надеялся, планируя, чем черт не шутит, восстановить законность в Калиновке. С другой стороны, прапорщик, перед тем, как надеть на меня браслеты, производил обыск на скорую руку и поэтому проморгал и мобильный, и пачку денег, которые до меня принадлежали Ханину. В участке меня ждал куда более тщательный досмотр, телефон, скорее всего, так и так забрали бы. Я предпочел отдать его прапорщику.
  - Ну, если ты врешь... - предупредил он.
  - Заберите его себе. Только никому о нем не говорите. Из своих коллег. Они - не все ваши...
  Остаток пути мы проделали молча.
  
  VII. Тени исчезают в полдень?
  
  В участке нас сразу разделили по камерам. Первым прапорщик посадил под замок Афяна. Всю дорогу доктор молчал как рыба, он так и не произнес ни звука, пока за ним не захлопнулась дверь. Затем настала моя очередь. Сержант Вася, не расстававшийся с автоматом, как дошкольник с любимой игрушкой, не удержался, зарядил мне прикладом промеж лопаток, когда я переступал порог. Получив нехилое ускорение, я полетел носом вперед, как пловец с тумбы в бассейн. Поскольку никто не удосужился избавить меня от наручников, приземление вышло жестким. Врезавшись лбом в стальное ребро койки, я, кажется, на секунду или две потерял сознание. Пока оно, не спеша, словно нехотя, возвращалось ко мне, снаружи завязалась легкая перебранка. По-моему, прапорщик сделал сержанту замечание, тот огрызнулся в ответ.
  - Смотреть на этого узколобого гада, что ли, Николаич?!
  Прапорщик не стал лезть в бутылку из-за подонка вроде меня.
  - Бабу надо бы обратно в больницу, - протянул сержант.
  - Успеется, - возразил прапорщик. - Сперва мы с ней потолкуем.
  - Окочурится в участке, запрессуют потом объяснительными...
  - С чего бы ей? Бегает - будь здоров...
  - Это точно, - сержант паскудно хохотнул.
  - Ты вот что, Василий, давай, мотай в лазарет, привезешь оттуда кого-нибудь из персонала.
  - Кого?
  - Я знаю, кого?! Медсестру, что ли... Или врача... В общем, обрисуешь им ситуацию...
  - Чем Артур Павлович не врач?
  - Гражданин Афян, покамест, задержанный по подозрению в похищении.
  - Ты ищешь на жопу приключений, Серый...
  - Отставить разговорчики, давай, выполняй!
  Дверь с лязгом захлопнулась. Стены были достаточно толстыми, разговор сразу же отсекло. Со стоном перевалившись через плечо, я попробовал встать, но не вышло. На лбу выскочила угрожающих размеров шишка, переносица распухла, из носа текла кровь.
  Когда боль немного отпустила, а скорее, я к ней просто привык настолько, насколько это возможно, мне все же удалось подняться. Кряхтя, добрался до койки, той самой, в которую врезался головой. Оглядел камеру. Она была мрачной комнатой квадратов в шесть, с высоким потолком, опиравшимся на глухие, без окон стены, покрытые свежей масляной краской, в воздухе еще стоял запах олифы. Койка была единственным предметом интерьера, что она привинчена к полу, я убедился при столкновении. Это было мое первое знакомство с СИЗО, он не понравился мне с первого взгляда. Я попытался обдумать свое положение, но толком не смог. Мысли в голове путались, было только ясно, что оно - безрадостное. Теперь мне оставалось уповать на прапорщика, но я не представлял, могу ли на него положиться. Вообще, захочет ли он мне помочь, когда узнает, сколько дров я наломал за прошедшие сутки. Да и хватит ли у него на это пороху? Выслушает ли меня суд и, вообще, доживу ли я до него? Потом я сконцентрировался на двери. Она была тяжелой, обшитой листами железа, и висела на массивных петлях. Посредине располагалось крошечное окошко, закрытое металлической форточкой. Я не раз видел в художественных фильмах, как заключенные барабанят по нему, чтобы привлечь внимание вертухаев, с разным успехом, правда. Порой, впоследствии, начиная жалеть, что привлекли. Пошатываясь, я побрел к двери, приник к прохладному металлу, напряг слух. Когда вы подслушиваете, надо абстрагироваться от всего прочего, что мешает, иначе ничего не разобрать. Я так и сделал. Щелчок, с каким ключ повернулся в скважине, показался мне лязгом сталкивающихся вагонов, когда на станции формируют эшелон. Дверь со скрежетом отворилась, я едва не выпал наружу. На пороге стоял прапорщик, еще более мрачный, чем когда я его видел около часа назад.
  - Выходи, - приказал он и посторонился, дав мне дорогу. - Шагай вперед, - скомандовал он, когда я выполнил предыдущий приказ. Краем глаза отметил, что, если не считать табельного ПМ, мирно дремавшего в кобуре, при нем не было другого оружия. Это, конечно, ничего не значило, наверное, человеку в моем положении свойственно цепляться за любую соломинку, представляя ее спасательным плотом.
  - Ступай, - поторопил прапорщик.
  Мы поднялись на второй этаж по заплеванной лестнице, освещавшейся лампой без плафона, чтобы очутиться в небольшом кабинете, из окон которого открывался вид на одну из деревенских улочек. Ее заливало Солнце.
  - Стой, - распорядился прапорщик, и, когда я остановился, встал у меня за спиной.
  У подоконника, в пол оборота к окну, сидел незнакомец в штатском. На вид он, пожалуй, был моим одногодком, если и старше, то всего на пару лет. В его лице, с прямым носом и подбородком, украшенным ямочкой, не было ничего отталкивающего, напротив, оно казалось привлекательным. Хоть я, конечно, не физиономист, да и сегодняшние маски - само совершенство.
  На большом обшарпанном письменном столе, за которым расположился незнакомец, лежали оба изъятых у мня мобильных телефона, Nokia водителя скорой помощи и массивный, устаревший, Ханина. Компанию им составляли увесистая пачка стодолларовых купюр, перетянутая все той же белой резинкой, чистые листы писчей бумаги общепринятого формата А-4 и толстый обтрепанный ежедневник, развернутый примерно на середине и исчерканный вдоль и поперек.
  После того, как мы явились, незнакомец еще изучал, с минуту, пальцы собранной в неплотный кулак левой кисти, наверное, чтобы я проникся, сколь ответственный наступает момент, и, лишь удостоверившись, с ногтями - полный ажур, позволил себе узреть меня и прапорщика.
  - Задержанный доставлен, как вы велели, - отрапортовал прапорщик.
  - Очень хорошо, - откликнулся незнакомец в штатском, оглядывая меня с головы до ног.
  - Фамилия? - наконец молвил он.
  - Моя? - глупо уточнил я.
  По лицу незнакомца скользнула бледная тень улыбки.
  - Моя - мне известна...
  - Журавлев Сергей Николаевич...
  - Иди ты... слыхал, Сережа? Твой полный тезка...
  Прапорщик, у меня из-за спины, хмыкнул:
  - Какая честь, надо же...
  - Год рождения? - спросил незнакомец в штатском.
  - Одна тысяча девятьсот семьдесят пятый.
  - Где проживаете, Сергей Николаевич?
  Я назвал наш киевский адрес согласно прописке, то есть, прошу извинить, административной регистрации. Прописки-то отменили, не в лоб, так по лбу. Удивился попутно, как странно, отчужденно, прозвучали эти привычные, казалось бы, словосочетания: проспект Советской индустрии, дом 18-А, квартира 29. Возникло тягостное ощущение: если я когда там и жил, то очень давно, и больше это место ко мне отношения не имеет.
  - Где работаете?
  Я сказал. Сделав в ежедневнике пару пометок, незнакомец поднял на меня глаза.
  - Ну а похищением людей - с каких пор занялись?
  - С недавних...
  Произнося последнюю фразу, подумал: сейчас прапор, маячивший у меня за спиной, проверит мои почки на прочность. Но, он даже не шелохнулся.
  - И как оно, Журавлев, людей похищать?
  - Людей - не очень, - ответил я, сделав ударение на первом слове.
  - А нелюдей, значит, ничего? - прищурился штатский, прекрасно понял, куда я клоню. Я, в ответ, лишь пожал плечами. Как по мне, это тоже было занятие сомнительного достоинства, только разве мне приходилось выбирать?
  - Как же вы одних от других отличаете? - продолжал допытываться штатский. Я счел за лучшее смолчать. Вопрос, который не разберешь в сотне - другой диссертаций (по крайней мере, Человечество пока не преуспело на этом поприще на протяжении пяти с чем-то тысячелетий своего относительно цивилизованного состояния), гораздо проще пропустить мимо ушей, как риторический. Я именно так и поступил.
  - Так с какой целью, Сергей Николаевич, женщину похитили? - спросил штатский, покусывая кончик шариковой ручки, которая пока бездействовала.
  Этот вопрос с еще большей степенью следовало бы отнести к разряду риторических. Но, не мог же я все время молчать? Сказал, чтобы спасти. Незнакомец в штатском усмехнулся.
  - А вот Афян Артур Павлович показывает обратное. По его словам, вы, гражданин Журавлев, ворвались в больницу, угрожали медработникам пистолетом, заставили доктора связать медсестру, угнали карету скорой помощи. Более того, водителю - череп проломили, молитесь теперь, чтобы с того света выкарабкался. Куда путь держали - опять же, неизвестно. Спасти он, видите ли, ее хотел, спасатель, мля, чертов. Да с какой стати мне вам верить, если даже ваша личность пока - под большим вопросом. При себе ни единого документика не имеете...
  - Документы были, - перебил я.
  - Были, да сплыли, - парировал незнакомец в штатском.
  - Вы можете позвонить...
  - Я-то позвоню, - заверил штатский, вынимая погрызенную ручку изо рта, - я, к примеру, заявлю, что я - Дима Билан. И что с того?
  У меня, с некоторым опозданием, мелькнуло, что, перечисляя свидетелей из местных, готовых дать против меня показания, незнакомец в штатском отчего-то позабыл назвать обоих бандитов. И того, кого звали Леней Огнеметом, и его достойного племянника Андрюшу. Отпустил их, как будто и не было таких, бритоголовых и здоровенных, по каким-то неведомым мне причинам. Подобная забывчивость представлялась несколько странной. Ведь обоим гангстерам от меня перепало, будь здоров, а они, в чем я нисколько не сомневался, были далеко не последними людьми в Калиновке, и наверняка жаждали сатисфакции. Мстительный нрав Леонида Львовича весьма убедительно описал мне доктор Афян, оснований не доверять Доку в данном случае у меня не было. Конечно, столь влиятельные бандиты, опять же, ссылаясь на характеристику, данную им Афяном, могли возжелать разобраться со мной по-свойски, при помощи утюга или паяльной лампы, тем более, если Органы были у них в кармане. Но, тогда оставалось загадкой, к чему эти двое, прапорщик и его напарник в штатском, ломают комедию? Почему не приканчивают меня? Зачем тянут резину? Обваренный Огнемет застрял в дорожной пробке? И что с того? К чему усложнять, куда б я делся из камеры со скрученными за спиной руками?
  - Кто вас надоумил записать показания доктора Афяна на диктофон, Журавлев? - протянув руку, штатский слегка передвинул по столешнице золотистый 'Nokia' водителя скорой.
  Я подумал, он толком не знает, как с ним быть. С другой стороны, ему ведь ничего не стоило обнулить память аппарата, и все дела. Но, он почему-то он не спешил...
  - Никто меня не надоумливал. Я сам...
  - И как, думаете, этой записи кто-то поверит? В особенности, принимая во внимание, что вы держали человека на мушке?
  Взвесив все 'за' и 'против', я медленно покачал головой. Пожалуй, глупо было, питать иллюзии на сей счет, и уж, тем более, заниматься самообманом. Незнакомец в штатском вздохнул, царапнул что-то в своем блокноте, неаккуратно, как курица лапой. Снова уставился на меня.
  - Вот что, Журавлев. Вы утверждали, что на вас напали, когда вы с друзьями возвращались из Алушты в столицу?
  Я на секунду растерялся, не помню, чтобы говорил ему нечто подобное. Потом сообразил, наверное, он сделал такие выводы, прослушивая аудиозапись нашего разговора с Доком. Кивнул.
  - Кто может подтвердить ваши слова?
  - Оля...
  - Какая Оля? - в меру вяло поинтересовался незнакомец.
  - Пугачева Ольга Владимировна. Та женщина, которую я из больницы вывез. Точнее, хотел вывезти. Мы с ней учились вместе в одной школе. Ее муж, Пугачев Игорь, тоже мог, но ваш капитан его застрелил. Позавчера...
  - Какой капитан? - прищурился незнакомец в штатском.
  - Милицейский... Капитан Репа Василий Михайлович...
  При этих моих словах взгляд незнакомца метнулся чуть левее и выше. Я готов был поклясться, он смотрит в лицо прапорщику. Что-то такое просквозило в его глазах: непонимание, замешательство, растерянность... Не берусь судить. Впрочем, его чувства были вполне объяснимы и без моей склонности все усложнять. С чего им обоим было радоваться, скажите на милость? Ведь я уличил их товарища черт знает в чем. Вряд ли следовало ожидать от них восторга по данному поводу. Как знать, может, назвав оборотня в погонах по фамилии и имени, я подписал себе смертный приговор. Или просто ускорил неизбежную в любом случае экзекуцию, и тогда потекли мои последние часы. Сейчас время такое, никто не шевелится, но лишь до тех пор, пока не приспичит. А, как приспичит, все делается оперативно, без проволочек. К тому же, не было ни малейшего смысла выкручиваться. При обыске прапорщик изъял у меня среди прочего и служебное удостоверение капитана милиции, доказывать, теперь, что я подобрал его где-нибудь на обочине, представлялось глупым. Да и Афян, если мне не изменяла память, подробно описал, как сотрудничал с капитаном.
  - Пистолет у вас откуда? - подал голос незнакомец в штатском.
  Ах, да, еще и оружие... В суматохе последних часов оно напрочь вылетело из головы. Так что, спасибо, напомнили. Нет, юлить и отпираться, в моем положении было совершенно бессмысленно. Я решил идти единственным путем из оставшихся в запасе - выложить им все начистоту, и, будь что будет.
  - Так откуда все-таки вы взяли пистолет, Журавлев? - напомнил о своем присутствии незнакомец в штатском, отодвигая блокнот, куда пока не удосужился записать ни слова. Я подумал, и не запишет, с чего бы? Принцип - рука руку моет - действует в Калиновке так же четко, как по всей стране. Вывод напрашивался один - ни я, ни Ольга живыми из участка не выйдем.
  - Я забрал пистолет у вашего капитана, после того, как переехал его грузовиком. Он застрелил из него Игоря.
  Ну вот, я сделал чистосердечное признание, кажется, это называется именно так. Гром не грянул, стены милицейского кабинета не покачнулись. Прапорщик не съездил мне по почкам, незнакомец же принялся ожесточенно тереть лоб, словно надеялся вызвать этим какое-нибудь сногсшибательное озарение, чтобы оно подсказало ему приемлемый выход из щекотливой ситуации, кроме немедленного выезда за границу, где мы, все трое, были нужны примерно, как холодильники в Антарктиде.
  - Значит, вы утверждаете, Журавлев, - начал человек в штатском, останавливаясь на каждом слове, будто собирался меня переубедить, - что сбили грузовиком капитана Репу? Когда и где это произошло?
  - Сегодня, около восьми утра... в предгорьях...
  Глаза незнакомца снова метнулись чуть правее и выше. Милиционеры (если, конечно, допрашивавший меня незнакомец служил в МВД) снова обменялись взглядами. Прапорщик, у меня за спиной, откашлялся, буркнул себе под нос: невероятно. Вряд ли я ослышался. Что ему представлялось невероятным, тут у меня был морской простор для интерпретаций. Невероятно, что их офицер оказался причастен к грязным делам, чтоб не сказать, по уши испачкался в грязи? Невероятно, что я его задавил, а не он меня, как случилось со всеми моими предшественниками-горемыками? Невероятно, что мне посчастливилось выжить, побывав в лапах капитана-вурдалака? Последнее, да, действительно представлялось странноватым, скажем так, но, я не собирался развлекать их рассказами о своих злоключениях в Подземелье Магов. Они все равно ни за что бы не поверили. Я, признаться, и сам толком не определился, верить ли самому себе...
  - Откуда у вас взялся грузовик? - подал голос незнакомец в штатском.
  Уж коли, я взялся говорить правду, мне надлежало придерживаться этой политики и в дальнейшем. Я так и поступил.
  - Я угнал его у бандитов, - пояснил я. - Раньше на нем Григорий Ханин ездил. Они этим газоном и нашу 'Вектру' в горы утащили...
  - Кто утащил? Ханин с Репой? - переспросил незнакомец.
  - Ханин сидел за рулем. Репа позже на мотоцикле с коляской приехал. Еще здоровый такой с ними был, на кентавра чем-то похож.
  - На кого?! - не выдержал из-за моей спины прапорщик.
  Незнакомец сделал ему знак умолкнуть.
  - И куда же они вашу 'Вектру' утащили?
  - На базу. У них в горах что-то вроде хутора было...
  Я подумал, сейчас незнакомец прицепится к этому глаголу в прошедшем времени, но он, уже не таясь, в недоумении уставился на прапорщика. Спросил:
  - Ну, что скажешь?
  - Мистификация какая-то, - откликнулся прапорщик. - Съездить, проверить?
  Незнакомец отрицательно покачал головой. Сделал прапорщику новый знак.
  - Пускай сначала в письменном виде все изложит.
  - Стой, не дергайся, - выдохнул мне в ухо прапорщик. Звякнул металл. Браслеты, сидевшие на запястьях, разомкнулись. Мои руки очутились на свободе. Настал мой черед удивляться, ведь я полагал обоих допрашивавших меня людей бандитами, а на кой бандитам снимать показания? Бандиты, обыкновенно, снимают вещи с загубленных ими людей, это да. Потирая онемевшие руки, я обернулся, отступив на шаг. Прапор кивком указал мне на стул, стоявший по правую сторону от стола.
  - Садитесь, Сергей Николаевич, - продублировал приглашение незнакомец в штатском. Проследил за моим взглядом, упавшим за окно, где патриархальное утро оборачивалось таким же невозмутимым провинциальным днем, какой в самый раз провести где-нибудь на природе. И, словно прочитав мои мысли (второй этаж, не десятый), строго предупредил:
  - Прыгать не советую, Журавлев. Побег не в ваших интересах, уверяю вас. Будет только хуже.
  Куда уж хуже, - подумалось мне, когда я присаживался на стул. С другой стороны, не бегать же от правосудия всю жизнь, сколько бы мне ее не отмерили. Не за что, да и некуда. Я же не бандит, чтобы кантоваться из малины в малину, и не депутат, чтобы отсиживаться, в случае чего, за границей. Кивнув мне, мол, правильное решение, Журавлев, незнакомец пододвинул стопку писчей бумаги, положил сверху шариковую ручку, которую то и дело грыз.
  - Пишите...
  - Что писать-то? - спросил я в растерянности. Сколько раз за истекшие сутки представлял себе, как буду давать показания, и вот, когда случай представился, стушевался.
  - Все, - незнакомец в штатском сделал широкий жест. - Куда ехали? Откуда? С кем? По какому маршруту? Где останавливались? С какой целью? Когда? Кто на вас напал? Сколько их было? Как выглядели? Дальше что приключилось? Почему вдруг решили, будто Афян потерпевшую собирается использовать, как донорский материал? Как женщина, спутница ваша, в больнице оказалась? Чем полнее изложите факты, тем лучше будет, для вас в первую очередь.
  - А на чье имя писать? - осведомился я, вооружаясь покусанной им ручкой. Подумал, сейчас предложит, в качестве адресата, Генерального прокурора, на худой конец, министра внутренних дел.
  - Пишите на имя заместителя прокурора Калиновского района автономной республики Крым.
  - А как его зовут? - уточнил я, как только записал первую фразу под диктовку.
  - Не его, а меня, - поправил незнакомец в штатском, сбрасывая инкогнито. - Меня зовут Станиславом Терещенко. Я советник юстиции и заместитель прокурора, - и, оценив мою отвалившуюся челюсть, добавил. - Пишите, Сергей Николаевич. Времени у нас совсем не так много, как может показаться.
  'Еще бы', - мелькнуло у меня, - 'раз теперь оно течет вспять...'
  
  * * *
  
  Я не литератор. Сочинения - не мой конек, так что мне довелось попыхтеть, описывая случившееся с нами с тех пор, как я на набережной у корпусов 'Морского бриза' в последний раз обнял жену и дочь. Звучит банально, но, кажется, прошла целая вечность с тех пор. Мне вовсе не хотелось переживать заново события позапрошлой ночи, но не было выбора. За час, понадобившийся мне, с меня сошло десять потов, я исписал десять страниц и столько же, если не больше, скомкал и отправил в корзину.
  Пока я трудился, прапорщик, вместо того, чтобы караулить меня, несколько раз отлучался по каким-то делам, выполняя прокурорские поручения. Я подвел черту незадолго до его очередного возвращения. Изложил все, пропустив лишь сны, точнее то, что на сто процентов полагал снами. Шахту, куда нас с Пугиком столкнули на заре, оставил. Подумал, надо же мне указать, где им искать тело Пугика. Окончив, аккуратно пронумеровал страницы, как распорядился Терещенко, расписался на каждой. Со словами, вот, кажется, все, передвинул стопку обратно, на его половину стола. Прокурор вскинул руку - погоди, мол, как раз выслушивал доклад прапорщика, явившегося с какими-то документами под мышкой. Расстегнул папку, заглянул в бумаги, среди которых было три или четыре факса, кинул пытливый взгляд на меня, назвал по имени - отчеству.
  - Сергей Николаевич?
  - Я?
  - Так как женщину, которая с вами в машине была, зовут?
  - Пугачева Ольга Владимировна...
  - А в девичестве, раз вы в школе вместе учились?..
  - Колесникова Оля...
  - Так... - протянул Терещенко, и я буквально почувствовал, как хочется ему снова погрызть шариковую ручку, да только она была у меня в руках. - Похоже, по части личности вы нас не обманули... - С этими словами заместитель прокурора Калиновского района взялся за нос. Вид у него стал, как у человека, избавившегося от одних сомнений, но лишь затем, чтобы его принялись глодать следующие и, таким образом, он сам не знает, радоваться ли ему.
  - Как она? - воспользовавшись случаем, спросил я.
  Прокурор, отвлекшись от раздумий, поморщился, вероятно, разглашать подобные сведения, не полагалось. Потом решился, плюнул на формальности.
  - Приходит в норму...
  - Где она?
  - Тут, - прокурор вздохнул. - В безопасности и под надзором специалиста.
  - Могу я ее увидеть?
  Он покачал головой.
  - Пока - нет...
  - Почему?
  - Потому, что мы с вами еще не разобрались, - сказав это, Терещенко придвинул к себе исписанные мной листки. Решив, что мне не стоит ему мешать, попросил сигарету у седовласого прапорщика. Курить хотелось так, что, как говорится, уши пухли, а, заместитель прокурора, как назло, оказался некурящим. Прапор, выудив из кармана начатую пачку 'West', поколебавшись, бросил мне ее целиком вместе с коробком спичек. Экая, по сути, безделица, за которую я, не колеблясь, отдал бы сейчас полцарства, если бы у меня оно только было.
  - Кури, - великодушно молвил прапорщик.
  Я, естественно, немедленно последовал его совету. Окутался дымом, будто паровоз, топку которого перегрузили отсыревшим кардифом. Пока я жадно впитывал никотин, благодаря седого прапорщика за неслыханную щедрость, заместитель прокурора углубился в чтение. Кажется, оно поглотило его с головой, он проглотил мою повесть страницу за страницей на одном дыхании, как хороший детектив. Периодически его брови взлетали в гору, три или четыре раза он то недоверчиво, то в замешательстве вскидывал на меня глаза, тер лоб и снова погружался в чтение. Затем, не выдержав, поманил прапорщика, ткнул пальцем в какой-то привлекший его абзац.
  - Что ты скажешь?
  Прапор пожал плечами. Этого ему, вероятно, показалось мало, и он сдвинул фуражку на затылок.
  - Это ни в одни ворота не лезет, Станислав Казимирович...
  - А я тебе о чем... - прокурор потер скулу. - С таким свидетелем нас с тобой засмеют, к чертовой матери, а потом еще и турнут, с волчьими билетами в зубах.
  Прежде чем я успел задаться вопросом, что же такого комичного он нашел в моих показаниях, Терещенко, одарив меня взглядом орнитолога, обнаружившего редкую букашку, спросил:
  - Значит, вы утверждаете, что бандой, которая на вас напала, руководил капитан милиции Репа?
  Я именно так и написал, зачем он решил переспрашивать? Кивнул.
  - И описать его сможете?
  Не было ничего проще, физиономия гнусного оборотня в погонах будто стояла перед глазами.
  - У него ж удостоверение Репы было. И пистолет... - вставил свои пять копеек прапорщик. - Номера совпали - монета в монету.
  - Положим, пистолет в девяносто седьмом так и не нашли, как я понял из материалов дела, - скорее, размышляя вслух, нежели, обращаясь к прапорщику, проговорил заместитель прокурора Калиновского района.
  - А трубка? - вполголоса напомнил прапорщик. - Сейчас ведь такую, Станислав Казимирович, днем с огнем ни на какой барахолке не найдешь.
  Терещенко потянулся за массивным мобильным телефоном, добытым мной у Ханина. Подбросил в руке. Перевел взгляд на меня.
  - По этому телефону, значит, разговаривали с Репой, так?
  Мне оставалось опять кивнуть, я ведь не обманывал. Правда, никому, кроме Репы, мне тогда дозвониться не удалось, что да, то да. Я еще назвал зону покрытия (в пользу того, что она есть, свидетельствовали изображения антенок на цифровом диске) зоной отчуждения, отгороженной от прочего, нормального, не гипертрофированного мира непроницаемой, и, одновременно, невидимой стеной, и меня стало подташнивать от этого сравнения.
  - Вы мне не верите?
  - А вы сами верите тому, что твердите?! - немного нервозно осведомился заместитель районного прокурора.
  - Но я звонил, - промямлил я, лихорадочно соображая, какого лешего он прицепился к этому чертовому телефону, звонил, не звонил, какая такая принципиальная разница?
  - Может, продемонстрируете, каким образом? - спросил Терещенко, вручая мне трубку.
  Взяв телефон, я нажал несколько кнопок, но прибор молчал, причем, судя по виду, не первый год. Резко отодвинув стул, прокурор перегнулся через стол, выдернул трубку из моих рук, начавших вибрировать в предвкушении чего-то нехорошего, очередной неприятности, скажем так.
  - Звонили, значит?! - воскликнул он. - Интересная у нас ситуация получается, Журавлев! - Ногтем мизинца отщелкнул заднюю крышку, выковырял аккумуляторную батарею, позеленевшую от выделившейся с годами кислоты. Не требовался диплом о высшем техническом образовании, чтобы сообразить - и источник питания, и контактная группа давно и безнадежно окислились, словом, пребывают в нерабочем состоянии. По этому телефону никто не звонил, ни вчера, ни в ближайшие несколько лет, как минимум. Если только его умышленно не окунули в кислоту.
  - Телефонная компания, обслуживавшая номера, вроде указанного вами, Журавлев, вылетела в трубу в одна тысяча девятьсот девяносто восьмом, после российского дефолта! - Терещенко воздел руки к потолку. - Владимир Рютин в России, можно сказать, еще в кресле директора ФСБ не обвыкся, а и о Кремле и вовсе не мечтал! А наш Бучма - только первый срок на Банковой трубил! Прошло одиннадцать лет, Журавлев, как ЗАО 'Крым-Телефон-сервис' приказало долго жить! Что же до самого номера, то, полагаю, его отключили гораздо раньше!
  - Почему вы так думаете? - промямлил я, массируя виски. Голова начала кружиться. Было от чего, согласитесь.
  - Здесь я задаю вопросы! - рявкнул прокурор, впервые с момента нашего знакомства проявив норов.
  Прапор стоял справа от него, мрачнее тучи. С треском опустив на стол древнюю неисправную трубу, вокруг которой разгорелся сыр-бор, Терещенко прошелся из конца в конец кабинета. Остановился напротив меня, когда обуздал нервы.
  - Опишите мне человека, - на последнем слове его лицо передернуло, как от оскомины, - у которого забрали телефон.
  Это я, конечно, мог. Образ зловещего водителя газона запечатлелся в мозгу с фотографической точностью, пожалуй, даже ярче Репы, хоть я не стал бы сравнивать. Вспомнил, что он велел, нарисовал подробный словесный портрет, не позабыв упомянуть и откровенно звериные повадки.
  - Выучил по фотографии в правах, которые к нему как-то попали, - вмешался прапорщик.
  - На фотографии не разглядишь татуировок, - парировал я.
  Прапорщик открыл, было, рот, и осекся.
  - А какие у Ханина были татуировки? - насторожился Терещенко, не сводя с меня пытливых, внимательных глаз.
  Ответить на этот вопрос для меня не составило большого труда. Я отчетливо помнил и угрожающие наколки проклятого водителя. Во многом, благодаря разговору с Игорем, которые тогда, в машине, растолковал мне их значение. Словом, я подробно описал и красотку в одних чулках, возлежавшую под крестом в обнимку с пантерой, и клинок, на который были нанизаны разрубленные кандалы, и перстни на фалангах пальцев.
  - Грабеж и умышленное убийство, - кивнул Терещенко. Я не мог разгадать выражения, появившегося на его лице.
  - Вы хотите сказать, Станислав Казимирович... - начал прапорщик.
  - Описание полностью соответствует татуировкам, которые были у Ханина, - сказал заместитель районного прокурора. Шагнул к столу, порылся в одной из папок, доставленных прапором, поманил его пальцем. Протянул несколько листов бумаги, если не ошибаюсь, это были ксероксы фотографий. - На вот, сам убедись.
  Прапорщик изучил документы. Его глаза полезли на лоб.
  - Тем временем Терещенко, выудив из другой папки еще с десяток ксерокопированных фотографий, протянул их мне. - Пересмотрите, Сергей Николаевич. Может, кого узнаете.
  Я взялся перелистовать фото, качество которых, по всей видимости, изначально было не ахти каким, да и тонер, заправленный в картридж принтера, оставлял желать лучшего. Тем не менее, из дюжины неулыбчивых мужских физиономий, некогда, вне всяких сомнений, составлявших 'жемчужину' стенда 'Их разыскивает милиция', я, не колеблясь, отложил четыре. Ханина, Кентавра, Косого и того вурдалака, который, вместе с Косым сбросил нас с Игорем в заброшенную шахту, а потом, вследствие моего внезапного визита на хутор, так и не успел помочиться. Выронил бумажки, не в состоянии унять трясущихся рук.
  - Вот эти... они на нас напали.
  - Как их зовут?
  Я покачал головой:
  - Они не представлялись...
  - Как видите, Станислав Казимирович, он только те фамилии вызубрил, которые на документах прочел. Ханина и Репы, это и еже понятно! - Прапорщик, сжимая и разжимая кулаки, двинулся ко мне, полагаю, с самыми серьезными намерениями. - Давай, Журавлев, колись, где раздобыл удостоверение и права?!
  - Я вам уже сказал! - машинально подавшись назад, воскликнул я. - И, даже написал чистосердечное признание. Я забрал их документы после того, как прикончил обоих подонков сегодня утром с интервалом в полчаса. Первому раскроил череп табуреткой, второго переехал грузовиком. Богом клянусь, не лгу! Кроме них, я убил Косого, оторвав ему в драке мошонку, и еще троих. Понятия не имею, как их звали. Не знаю, и знать не хочу. Документов при них не было. А, может, и были, я не искал, так какого рожна вам еще надо?!
  - Мы ведь с тобой и по-плохому можем потолковать! - процедил прапор сквозь зубы.
  - Я не понимаю! Я ведь и так признался в убийствах! Этого, что, мало?! - все больше распаляясь, я перешел на крик. - И, знаете что, мне плевать, зачислите ли вы мои действия в пределы вашей драной необходимой обороны, или нет! Эти сволочи убили моего друга, изнасиловали его жену, а потом еще и перепродали мерзавцу Афяну, чтобы он вырезал у нее селезенку с почками! Так что я ни о чем не жалею! Представься мне такая возможность снова, я бы их всех опять убил! Дайте обратно листики, я это допишу!
  - Все, достал! - прорычал прапор, замахиваясь.
  - Отставить! - гаркнул Терещенко, и милиционер обмер в позе истощенного молотобойца, нечаянно обронившего из рук инструмент. - Стоп, - повторил Терещенко спокойнее. - Так не годится, прапорщик.. Какой смысл лупить человека, которого надо лечить? В той самой больнице, которую он штурмовал, а лучше - в областной. В нашей - психиатрического стационара нет.
  - Вы считаете меня сумасшедшим?
  Станислав Терещенко вздохнул:
  - Признаться, есть такие основания.
  Этого я, конечно, тоже боялся, психушки, пожалуй, даже больше, чем милиции. Даже больше продажных правоохранителей, доложу я вам, потому как, если прапорщик был прав (а ведь его слова целиком соответствовали моим недавним и небеспочвенным опасениям), то Королевство Кривых Зеркал, в котором я очутился, автоматически перемещалось по единственному возможному адресу, туда, где, надо думать, в таком случае находился его генератор, первоисточник, первопричина, называйте, как хотите, - в мой воспаленный мозг. И это было по-настоящему страшно. Впрочем, быть может, я зря боялся подобного исхода, и смирительная рубашка, капельница и ванны были для меня не худшим путем. Они, по крайней мере, дали бы всему случившемуся вразумительное объяснение, расставили бы те самые точки над 'I', которых я боялся, и, вероятно, не зря... Правда, тогда еще оставалось прояснить, а как давно я лишился рассудка? Минуточку - я буквально схватил себя за руку, естественно, борьба происходила внутри, высыпав наружу такой обильной испариной, что прапор с прокурором, обменявшись встревоженными взглядами, должно быть, заподозрили, уж не жар ли у меня. Я отметил это краем глаза, рассудок был поглощен другим. Минуточку, - повторил я про себя, с чего это им считать меня сумасшедшим, ведь ни о древних рунах, испещривших стены погребенной глубоко под поверхностью полой пирамиды, ни, тем более, о своем путешествии по загробному царству я не проронил ни звука. Даже инцидент со своими простреленными руками опустил, решив - себе дороже. Так почему же я представлялся им безумным, или хотя бы парнем с серьезными сдвигами? Чтобы засадить нежелательного свидетеля в психушку? В Северной Америке я бы, пожалуй, не удивился чему-то такому. Но, как для Украины - схема представлялась слишком сложной. К чему утруждать себя подобными дорогостоящими ухищрениями, когда человека можно просто убить, а потом просто закопать в придорожном кювете? И все, комар носу не подточит, нет у нас любопытствующих комаров. Тут было что-то совсем иное.
  - Обождите! - взмолился я. - Вы полагаете меня безумцем? - Настал мой черед впиться глазами в прокурора. - Я вас прошу, скажите, почему?!
  Он отвернулся к окну, переглянулся с прапорщиком, как будто искал совета. Тот понял по-своему.
  - Потому, твою мать, что хватит ваньку валять! Где взял документы и табельное оружие?! - заревел прапорщик.
  Странно, он раньше не представлялся мне глухим, а теперь, похоже, еще и ослеп, вдобавок ко всему.
  - Там все написано, как было, - устало сказал я, показывая на листики с показаниями.
  - Ладно, - сказал заместитель районного прокурора, опираясь на стол обеими руками. - Будь, по-вашему, Журавлев. Было, так было. Место, где сбили мотоцикл капитана Репы, найдете?
  Я заверил, что и его, и хутор, без проблем.
  - Тогда поехали, - прокурор обернулся к прапорщику.
  - Браслеты надевать? - осведомился тот.
  Терещенко смерил меня испытующим взглядом.
  - Да, пожалуй, будет не лишним, пока не выясним, бред это или что-то еще...
  
  * * *
  
  Мы ехали в серой служебной 'Волге', 31-й модели. Калиновка, как не крути, не Киев, в провинции прокуроры пока на 'Мазерати' не катаются, доходы у них не те. Терещенко устроился на переднем сидении, справа от водителя, мы с прапорщиком разместились позади. Когда рассаживались, прапор спросил прокурора, а не прихватить ли с собой автомат, на всякий пожарный случай. Терещенко, после коротенькой паузы, кивнул. Прапор сбегал за оружием, вернулся с обрезанной милицейской версией старого автомата Калашникова. Хлопнули дверцы, заработал мотор.
  
  * * *
  
  Не отъехали мы и сотни метров от здания, приютившего УВД, ОВД или прокуратуру, почем мне было знать, как Терещенко легонько хлопнул себя по лбу.
  - Что, Станислав Казимирович? - спросил водитель, убирая ногу с акселератора. - Возвращаемся?
  - Заглянем на минуту в больницу, Степа.
  - Не рано ли, Станислав Казимирович? - подключился к разговору прапорщик, поправляя автомат Калашникова, который держал на коленях. - Что у нас на Афяна, кроме показаний этого психа?
  Последнее, естественно, относилось ко мне. Почему они оба считали меня ненормальным, я так и не понял, объяснений не добился, но счел за лучшее промолчать. Тем более, что отдавал себе отчет - психов и мужей-рогоносцев объединяет одна особенность: и те, и другие узнают о своих проблемах одними из последних.
  - Афяна пока не трогаем, - заверил прапорщика заместитель районного прокурора. - Я, для начала, хочу на 'Газон' взглянуть, на котором Журавлев в больницу приехал. - Не поворачивая головы, Терещенко просто поймал мои глаза в амбразуре зеркала заднего вида. - Вы же утверждаете, будто в госпиталь на грузовике Ханина добрались? Вот и осмотрим для начала эту машину.
  Вам это может показаться странным и даже невероятным, но до тех самых пор, пока Терещенко не заявил, что намеревается изучить грузовик, доставивший меня в больницу, мне не пришло на ум, отчего это он не заинтересовался происшествием в кабинете Афяна. А ведь я весьма подробно описал, и как взял в заложники обоих докторских дружков, и как одному из них размозжил затылок, а второго приказал крепко связать. Это было несколько странно, не правда ли? И прокурор, и прапорщик так насели на меня с вопросами, касавшимися Ханина и Репы, будто на них сошелся клином весь белый свет. А об уголовного вида субъектах, навещавших Афяна, напротив, не вымолвили ни слова. Может, и правда, Афян не блефовал, и его клиенты действительно были птицами столь высокого полета, что даже имена их воспрещалось упоминать в уголовном деле? При этом Терещенко дал понять, что копает против самого Дока. Афян под подозрением, кажется, он выразился вполне однозначно. С другой стороны, а с какой стати мне было доверять его болтовне. Все они могли быть заодно, а коли так... Коли так, в госпитале меня ждала расправа, утонченная, скажем, в операционной. Если Афяну ничего не стоило раскромсать на трепещущие части Ольгу, то почему бы им было не провернуть нечто подобное и со мной. Где одно тело, там и два, правильно?
  Вот и котельная у них своя, - проснулся внутренний голос, выудив на поверхность картинку с высоченной дымовой трубой, на которую я обратил внимание еще утром. - Топка, питающаяся углем, удобнейшее устройство, чтобы избавиться от парочки искромсанных трупов, не первых и не последних в долгом ряду...
  Словом, когда впереди показалась уже знакомая мне будка охраны и новенький, с иголочки, шлагбаум, я сидел, как на иголках, на лезвиях тысячи бритв, на оголенных высоковольтных проводах. При нашем приближении шлагбаум, находившийся в опущенном состоянии, дисциплинировано взметнулся, освобождая путь. Прокурорскую 'Волгу' тут знали, как и 'Газон' Ханина. Уже на подъездной дорожке к корпусам мелькнула другая, паническая мысль. Даже если Терещенко честный человек (ну, вдруг, давайте пофантазируем, пока не поздно), в состоянии ли он защитить меня от жаждущих расчета дружков Лени Огнемета из мафии? Станет ли связываться с ними? Посмеет ли?
  Через минуту мы были на холме, у больничных корпусов из стекла и бетона, и я, признаться, вздохнул с облегчением. Черного как смоль и большущего словно паровоз американского джипа нигде не было видно. VIP-гробовозка повышенной проходимости куда-то укатила. Уже нечто, скупой лучик зимнего солнца, пробившийся сквозь осклизлые от снега сугробы туч. Верно говорят, утопающим свойственно хвататься за любую соломинку. Именно это я и делал. Правда, 'Газон', в котором я прибыл в Калиновку поутру, тоже, как корова языком слизала. На стоянке у крыльца оставались 'Жигули' разных моделей, несколько карет скорой помощи, но вездеход Григория Ханина исчез, испарился, распался на атомы. Сгинул...
  - Ну и... - начал прапорщик, когда наш водитель Степан остановил 'Волгу' у других машин.
  - Обожди, - буркнул Терещенко, делая нам знак выйти. Взглянул мне в лицо. - Может, вы с противоположной стороны здания его оставили?
  Я так не думал. Прекрасно помнил, как заглушил двигатель, а затем вылез из высоко задранной кабины, сунув пистолет Репы за ремень брюк.
  - Но мы все равно обязаны убедиться, - откликнулся на мои мысли Терещенко. Отправил водителя Степу вокруг здания.
  Пока Степан ходил, как говорили в детстве, на разведку, прапорщик, выругавшись в полголоса, поднялся на крыльцо и исчез в дверях. Дожидаясь их возвращения, мы с Терещенко напряженно молчали.
  Первым вернулся Степан, уже на ходу развел руками, давая понять - вездеход не материализовался на противоположной стороне здания.
  - Может, отогнал кто машину? - предположил Степа, поравнявшись с нами.
  - Сейчас Новиков выяснит, - сказал прокурор. Я впервые услышал фамилию прапорщика. - Ты вот что, - добавил Терещенко, потирая висок, - сходи пока, у охранников спроси, впускали ли сегодня на территорию такой грузовик?
  Безотказный Степан отправился к будке, видневшийся в отдалении. Мы с Терещенко снова остались ждать, как по мне, это была самая неблагодарная работа. Уж лучше бы мне выпало побегать, выполняя прокурорские поручения, тем более, что сказать-то было абсолютно нечего.
  Наконец, в дверях показался прапорщик Новиков. Не один, в компании пенсионного возраста мужчины в затасканном белом халате. Я здорово сомневался, будто вижу врача, скорее, какого-нибудь завгара или завхоза. Предположение подтвердилось, когда они подошли, и незнакомец вежливо поздоровался с Терещенко. Неудивительно, заместитель районного прокурора - не последний человек, как для провинции.
  - Завхоз говорит, не было тут с утра никакого грузовика, - буркнул прапорщик. На его хмурой изможденной физиономии было написано: говорил я вам...
  - Я с семи утра на рабочем месте, Станислав Казимирович, - поспешил подтвердить завхоз-завгар. - Обязательно обратил бы внимание, если бы такая машина была...
  - А переставить ее никто никуда не мог? - не сдавался Терещенко.
  - Без моего ведома? - удивился завхоз-завгар. - Нет, Станислав Казимирович. Исключается.
  - Водителей опросил? - заместитель прокурора обернулся к прапорщику. - Медсестер? Уборщиц? Врачей, что на дежурстве?
  - У кого интересовался, никто зеленого армейского грузовика не помнит.
  Прапорщик мельком зыркнул на меня, ну погоди, мол, сочтемся в отделении, читалось на его лице. Вернулся Степан.
  - Ну, что? - уже без энтузиазма, предвкушая ответ, осведомился Терещенко.
  - У охранников пересменка была в девять утра. Утверждают, такая машина с территории больницы не выезжала...
  - И не въезжала? - перебил Терещенко.
  - Это неизвестно, - Степа, в который раз, развел руками. - Предыдущую смену надо опрашивать.
  - А журнал въезда-выезда где?
  - Они журнала не ведут...
  - Понятно, - Терещенко закусил губу.
  - Не было у нас сегодня такой машины, Станислав Казимирович, - вставил завхоз-завгар.
  - А джип был? - неожиданно посуровел прокурор, и я понял - он не упустил ни крупицы из моих показаний, просто пока многое держал при себе.
  Глаза завгара забегали, как маятник в больших механических часах. Только, пожалуй, быстрее.
  - Джип? - переспросил он, бледнея.
  - Джип, - кивнул Терещенко, - большой такой, черный 'Форд' с номерными знаками серии 'ОО'.
  - Да я как-то...
  - Не заметили?.. - услужливо подсказал Терещенко.
  - Ага. Точно... именно так, - ухватился за идею завгар. - Не заметил.
  - Так, может, вы и грузовик проглядели? - брови прокурора сошлись на переносице.
  Я не представлял, чего он добивается от завгара. По всему выходило, Терещенко не верит ни одному, сказанному им слову. Это, конечно, вовсе не значило, что прокурор на моей стороне, и, тем не менее, внушало определенные надежды. Пускай, зыбкие, хлипкие и даже химерные. Я готов был возрадоваться и таким.
  - Какие у вас вообще на территории имеются автомобили? - продолжил Терещенко, теперь уже точно голосом следователя, ведущего допрос.
  - Вот эти, - завгар повел рукой по кругу.
  - Эти я и без вас вижу, - отрезал Терещенко. - На всей территории, я имею в виду. В автохозяйстве.
  - Грузовиков нет, - завгар шумно сглотнул.
  - Идемте, покажете, - распорядился прокурор.
  Наша маленькая процессия двинула мимо корпусов госпиталя к подсобным строениям вдали. Помните, в первый свой визит я обнаружил там даже автономную котельную. Возблагодарил Господа, что послал мне прокурора Станислава Терещенко. Все верно, раз могли позволить себе котельную, то и отдельно расположенные мастерские, скорее всего, существовали. Где-то ведь они ремонтировали свои красно-белые кареты с мигалками, вряд ли, на стороне. Если кому-то, скажем, подручным доктора Афяна, зачем-то понадобился грузовик Григория Ханина, допустим, как составляющая часть доказательной базы, которую было бы не кисло слить в выгребную яму, подобные мастерские могли стать самым подходящим местечком. Грузовик отстоится там пару дней, пока не уляжется кипеж. Пару дней, перед тем, как вездеход угонят в горы и упокоят на самом дне какого-нибудь недоступного ущелья.
  
  * * *
  
  Скажу сразу, нюх не подвел Терещенко, мастерские оказались приличных размеров цехом, пристроенным к тыльной стене котельной. Внутри, у старенького красно-белого 'РАФА', поставленного на колодки, копался работяга с вымазанными машинным маслом руками и носом, синева которого свидетельствовала о пристрастии к алкоголю. Так и есть, он и сейчас был слегка навеселе, судя по облаку перегара, окружившего его, стоило лишь ему открыть рот. Он это и сделал, завидев нашу делегацию. Надо думать, узнал Терещенко. Кроме 'РАФА' в цеху стояло еще несколько машин, причем все - с частными номерами. Заваленной на бок 'Волге' с универсальным кузовом, судя по свежим сварным швам, латали днище, работа была в самом разгаре. За 'Волгой' виднелся серебристый 'Фиат Уно' - на завершающей стадии подготовки к полной покраске, иными словами, весь в разводах бледно-желтой шпатлевки. За 'Фиатом' дремала бежевая 'восьмерка', судя по всему - на ходу. За 'восьмеркой' - синяя, как у Игоря, 'Вектра', похожая на нашу машину, как одна ягода сливы - на другую. От одного ее вида у меня подкосились ноги.
  Всего на мгновение. Знаете, как бывает, когда ночью, по пути в туалет, заметишь собственное отражение, скользнувшее в зеркале. И, спросонья, успеваешь вздрогнуть до того, как соображаешь, что это такое. Едва первый испуг прошел, я понял, это не наша машина. Ведь я видел 'Вектру' Пугачева далеко отсюда, в горах, еще на рассвете сегодняшнего дня. Спрашивается, кто бы ее пригнал, если я оставил на хуторе одних покойников. Кроме того, у нашей машины после переворота были помяты правый борт и крыша. Ту, что стояла в гараже, ударили сзади, вероятно, грузовиком, судя по масштабам повреждений.
  Мое замешательство не ускользнуло от Терещенко. Он, похоже, вообще, все схватывал на лету. Подозвав завгара, заместитель прокурора осведомился, что за техника обслуживается в мастерских, и потребовал предъявить документы. Завгар, с физиономией, разукрасившейся пунцовыми пятнами, сообщил, что толком не знает, и, никаких документов у него, соответственно, нет.
  - Как это, не знаете? - изумился Терещенко, полагаю, на этот раз - не совсем неискренне. И это понятно. Ведь ни для кого не секрет, при нынешних куцых официальных зарплатах начальство зачастую смотрит сквозь пальцы на халтурки, которыми балуются подчиненные, лишь бы отстегивали часть доходов. 'Вектру', как, впрочем, и другие автомобили, находившиеся в гараже, вполне могли пригнать на ремонт совершенно нормальные, честные люди, которым не по карману обслуживать машину на сертифицированной СТО. Никаких документов при подобном раскладе не спрашивают, отношения, как бы это сказать, стоятся исключительно на устных договоренностях. Ни фискальных чеков, ни гарантийных талонов, ни прочей аналогичной лабуды. Терещенко, конечно же, полагалось знать это не хуже меня, ведь не вчера же он на свет появился?
  Пока завгар, вибрирующим от волнения языком почти слово в слово повторял вслух мои мысли о внеурочных работах, которыми грешат его подчиненные, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, я, сделав над собой усилие, двинулся к 'Опелю'. Обошел машину по кругу, и только затем решился - заглянул в салон через опущенное стекло, руки оставались скованными наручниками. Последние сомнения отпали: это была другая 'Вектра', она никогда не принадлежала Пугачеву. Вернувшись, сообщил об этом прокурору, чем, кажется, его огорчил. Пораспекав еще немного завгара (для приличия, подумал я, хотя, как знать, быть может, и в надежде выявить другие машины с несладкой судьбой, выпавшей нашей 'Вектре' и ее пассажирам), Терещенко направился к выходу. Мы потянулись за ним гуськом.
  - А эта дверь куда ведет? - насторожился прокурор, указывая на калитку, проделанную в старых воротах, которыми явно давно не пользовались, судя по куче стального мусора, наваленного перед ними. - А ну-ка, откройте!
  - Она не заперта, - поспешил заверить завгар.
  Терещенко первым выглянул наружу, за ним в проем шагнул водитель Степан, прапорщик Новиков задержался у порога, пропуская вперед завгара и меня. Я сделал шаг, прищурился. После полумрака мастерских полуденное солнце показалось особенно ярким. Осмотрелся по сторонам и, остолбенел, до крови прокусив губу. Во рту появился противный медный привкус. В желудке образовался вакуум, мышцы ног обратились в вату. Ну, еще бы. Наш с Игорем и Ольгой ночной кошмар - армейский вездеход 'ГАЗ-66', на котором покойный теперь Григорий Ханин время от времени выбирался на ночную рыбалку, удить заблудившихся туристов, вроде нас, словно ждал меня. Я сразу узнал машину, хоть она стояла последней, прячась за остовами старого Лаза и двух грузовиков, от которых сохранились одни лишь изглоданные коррозией скелеты. Впрочем, и 'Газон', которым ч воспользовался, чтобы добраться в госпиталь, недалеко от них ушел. На нем, как видно, тоже уже давненько не ездили. Более того, похоже, машина побывала в аварии, судя по сплюснутой кабине, кувыркнулась несколько раз. Когда узнавание (я мог поклясться, что это он, поставив на кон и руку, и голову) натолкнулось на этот неоспоримый факт, как было не верить собственным глазам, а они демонстрировали ржавую рухлядь на спущенных скатах, мне сделалось дурно. Утратив над собой контроль, я начал оседать у стены. Стекать по ней, будто приговоренный, расстрелянный взводом солдат. Растянулся бы на асфальте, загаженном пятнами проливавшихся тут годами технических жидкостей, масел, красок и растворителей, если бы не прапорщик, предусмотрительно ухвативший меня за шиворот.
  - Что с ним? - донесся сверху встревоженный голос Терещенко. Я будто упал в темный глубокий колодец, а он звал меня, склонившись к его раструбу.
  - Им-им-им, - подхватило эхо, отражаясь от глухих закругленных стен.
  - Ну и ну... - протянул водитель Степан.
  - Черт его знает, что, - откликнулся прапорщик, каким-то странным образом удерживая меня за шиворот. Как никак, нас разделяла пропасть, судя по голосам, просачивавшимся ко мне с большим трудом
  - Может, кого из докторов кликнуть? - предложил завгар - сама услужливость.
  - Успеется, - молвил прокурор. - Принесите-ка лучше стакан воды.
  Чего-чего, а воды-то на дне колодца, по идее должно было быть завалом - мелькнуло у меня. Мысли разбегались, я не мог поймать ни одну. Я был бессилен объяснить им, что чувствую, как впрочем, и того, что сталось за три, четыре, даже, пускай все пять часов с грузовиком, доставившим меня в Калиновскую больницу. Если б я только мог, я бы запустил руки под черепную коробку, я бы держал рассудок в ладонях, потому что иначе он рисковал развалиться. Он уже распадался, я это знал.
  - Хлебни-ка, парень, - предложил прапорщик, прижимая край грязного граненого стакана к моим шевелящимся губам. Заставил глотнуть. Вода оказалась под стать стакану, мутная, с убойным привкусом металлических окислов. Но, она привела меня в чувство. Я заставил себя разогнуть конечности, оперся ладонью о старую кирпичную кладку мастерских. Камни были шершавыми, я завидовал им, непоколебимым, спаянным раствором, опирающимся на надежный фундамент.
  - Зря мы с ним возимся, - бросил прапорщик. - Человек болен. Это же очевидно. Его писульки не стоят ломаного гроша. Кто припадочному поверит? - в голосе Новикова прозвучала горечь, замешанная на крупном разочаровании, как мне показалось. - Короче, Станислав Казимирович, пускай его показания айболиты изучают...
  Прокурор невесело вздохнул.
  - Да, пожалуй, мы с тобой немного увлеклись, Сережа...
  Я почувствовал, сейчас эти двое умоют руки, и я перейду в распоряжение психиатров, попаду в объятия смирительной рубашки, о которой уже говорил. Я решил, что должен попытаться объясниться, пока не поздно. Сказать им правду, даже в том случае, если мое новое откровение переполнит чашу терпения, станет той самой последней каплей, за которой появятся крепыши-санитары.
  - Станислав Казимирович... - начал я.
  - Слушаю? - Терещенко слегка наклонился ко мне.
  - Я знаю, вы мне не верите. Вы думаете, я свихнулся. Но... - Я собрался с мужеством, ожидая любых последствий, - но, я приехал вот на этом грузовике.
  Проследив за моей рукой, заместитель районного прокурора несколько раз с силой зачесал наверх волосы. Я понимал его реакцию и его, и всех остальных.
  Завгар громко хмыкнул. Водитель Степа покачал головой.
  - Я ж предупреждал, Станислав Казимирович, - буркнул прапорщик Новиков, разводя руками. В правой он сжимал граненый стакан, который забрал у меня.
  - Я знаю, как это дико и нелепо звучит, но это - та машина! - выпалил я. - Проверьте хотя бы номера! Ольгу опросите, когда окончательно в себя придет. Она, хоть и женщина, тоже должна была их запомнить. Мы же за этим грузовиком долго на буксире болтались. Пока он в степь не свернул...
  После этих слов, поверили они им, или нет, мы все подошли к грузовику. Остановились перед изуродованной, скомканной, будто фольга, кабиной. Нечего и говорить, вездеход выглядел совершенно недееспособным. Зеленая краска выгорела и облупилась, искореженный металл побурел во многих местах, кое-где прогнил до дыр, фары были выбиты, как и стекла кабины. Сидения посерели от грязи и пыли, скапливавшийся в салоне из года в год, слой за слоем, наносившимися дождями, ветрами, метелями. Прапорщик Новиков, сделав шаг вперед, выразительно постучал по колесу, спущенному, черт знает, когда. Мощная вездеходная резина растрескалась, будто лунная поверхность, грузовик, а точнее, то что осталось от него, стоял на ободах ржавых, деформированных дисков. Под весом машины они продавили старую резину и, буквально вросли в асфальт.
  - Чепуха какая-то, - по лицу завгара скользнула бледная улыбка.
  Терещенко посоветовал ему умолкнуть. Зайдя сбоку, и, при этом, сохраняя дистанцию, будто этот стальной мертвец мог очнуться от многолетней дремы и, играючи, задавить меня, прочел маркировку на деформированном скате: 1200 Р18 К-70. Цифры и буквы практически истерлись, тем не менее, я они совпадали с теми, что я видел позавчера, на холме, дожидаясь своей очереди у ворот заброшенного секретного объекта КГБ. Только те смотрелись гораздо новее, рельефнее, не вынуждали меня прищуриваться.
  Терещенко взглянул на массивный, с двумя клыками бампер 'Газона', выступающий вперед, как нижняя челюсть у бульдога. От номерного знака, который некогда был тут прикручен, оставался один лишь еле уловимый след.
  - И какой же у той, вашей машины, был номерной знак?
  - 12-67 КРЯ, - сообщил я без запинки, надеясь, если цифры и вылетели из у Ольги из головы, то забавную комбинацию букв она должна была запомнить. 'Кря Кря', кажется, сказал я ей в салоне, рассчитывая хоть немного отвлечь от мрачных мыслей. Правда, она тогда не поддержала моего шутливого тона, молча отвернулась к окну.
  - Вы уверены, Журавлев?
  - Уверен, - сказал я, сопроводив слова кивком. - Я их в своих показаниях записал, помните?
  Терещенко покусал губу. Безотказный водитель Степа молча обогнул грузовик, направляясь к заднему откидному борту. А, когда выглянул из-за него через мгновение, ответ без труда читался на его ошеломленной физиономии. Прапорщик, выругавшись, поспешил к нему, выругался еще раз, крепче, виртуознее. Компанию им составил завгар. Мы с Терещенко подошли Краска, как и следовало ожидать, поблекла, смылась, исчезла в тысячах трещинок, усеявших ветхие доски, из которых был сколочен откидной борт. Тем не менее, буквы и цифры, некогда нанесенные через трафарет, оставались вполне читабельными.
  
  12-67 КРЯ
  
  - 12-67 КРЯ, - одними губами повторил Степа
  - Я на одну секунду, показавшуюся тошнотворной вечностью, снова почувствовал себя в кабине 'Вектры', сидящим на переднем пассажирском сидении.
  - Твою мать! - сквозь зубы процедил прапорщик Новиков. - Слушайте, это еще ничего не доказывает...
  - В какой машине они разбились?! - резко спросил прокурор.
  - Кто?! - Новиков наморщил лоб.
  - Ты знаешь, о ком я говорю, - изменившимся голосом сказал Терещенко.
  Новиков разинул рот, закрыл, снова разинул.
  - В какой?! - повторил заместитель районного прокурора.
  - Точно в такой, - облизнув губы, молвил прапорщик. - В шестьдесят шестом 'Газоне', - на последнем слове связки подвели Новикова, и он закашлялся.
  Разбились... - про себя повторил я, цепенея.
  - Кому принадлежит грузовик? - Терещенко обернулся к завгару.
  Тот изобразил недоумение:
  - Эта рухлядь?
  - Он ведь не всегда был рухлядью? - заместитель прокурора закусил губу. Было совершенно очевидно, он уже не рад, что все это затеял.
  - Гаражу, я думаю...
  - Думаете?! - взвился Терещенко.
  - Да этот металлолом, сколько себя помню, тут стоит, Станислав Казимирович. Его еще при царе Горохе списали, на переплавку сдать - руки не дошли.
  - Где ваша бухгалтерия? - спросил Терещенко.
  
  * * *
  
  Они потратили еще с час, как минимум, поднимая старые, прибитые толстым слоем пыли книги учета всевозможных материальных ценностей, числившихся на балансе больницы чуть ли не со времен Леонида Брежнева. Две женщины позднего бальзаковского возраста, встретив наше вторжение со смирением, выработанным у славян еще баскаками, копошились среди образовавшихся завалов, изо всех сил стараясь угодить заместителю районного прокурора. Прапорщик и завгар помогали, как и чем могли, были, что называется, на подхвате. Терещенко, расчихавшись, а затем и раскашлявшись (вообще говоря, чихали все, но прокурор - гораздо громче остальных, наверное, он был аллергиком), вышел в коридор, звонить. Я сидел в уголке на стуле, как овощ из знаменитого романа Кена Кизи. Никто не обращал на меня ровно никакого внимания, я никому не мешал. Пребывал в прострации после фразы, брошенной Терещенко по телефону кому-то из подчиненных. Говорила мне бабушка - не подслушивай чужих разговоров. Но, не затыкать же уши. Заместитель районного прокурора пытался выяснить у невидимого собеседника, куда подевалась машина Ханина, после того, как последний погиб. Кажется, сообщил абоненту номер уголовного дела или что-то такое, не поручусь, с минуту слушал ответ, а затем, вспылив, заорал, что ему наплевать, сколько с тех пор минуло лет, десять или даже все двадцать пять. Меня эта фраза скосила, что за ней прорисовывается, я и думать, не смел.
  Тем временем, раскопки в бухгалтерии принесли кое-какие плоды. Группа археологов под руководством главного бухгалтера клиники добыла из-под бюрократических завалов артефакт. Пожелтевший от времени машинописный лист формата А-4, глиняную табличку шумеров местного значения, никак не меньше. Из документа явствовало, что грузовой автомобиль марки 'ГАЗ-66', 1982 года выпуска, номер кузова такой-то, государственный номерной знак 12-67 КРЯ, передан районной больнице решением Калиновского исполнительного комитета совета народных депутатов Крымской автономной области от 3 марта 1997 года. То бишь, двенадцать лет назад...
  - Ни Репы, ни Ханина уже не было в... - заикнулся, было, Новиков, и поник, когда прокурор грозно шикнул на него. Фраза осталась недосказанной, впрочем, в уточнении не было особой нужды. Этот сегмент головоломки мы собирали вместе, так какие уж там секреты от товарищей? Они с Терещенко не без оснований полагали меня полным психом, параноиком и кем угодно еще. Людей или нелюдей, напавших на нас с Ольгой и Игорем позапрошлой ночью, похоже, давненько не было среди живых. Вот те на, как вам такая вот новость? От них остался один грузовик, так и тот стал грудой металлолома на бурых, вросших в старый асфальт ободах. Правда, мертвое чудовище, гниющее на заднем дворе больницы, пару дней назад каким-то образом ожило, сорвалось с цепи, натворило новых бед, и, как ни в чем не бывало, вернулось в берлогу, корчить из себя мертвечину. То есть, именно я его и вернул, подогнал на парковочную площадку под госпиталем. Да, друзья, части ребуса встали на место, такие как есть, и мне оставалось лишь смириться с этим, то есть, расписаться в своем безумии. Эй, кто-нибудь, вколите мне парочку препаратов в вену, учреждение здравоохранения тут у вас или нет?
  Окажись на месте Станислава Терещенко кто угодно еще, любой другой прокурорский работник на выбор, он бы не долго думал, тем более, что и везти меня далеко не требовалось. Доставить с этажа на этаж, всего и делов. Но, Терещенко вылепили из иного теста, он не искал легких путей. Они ему, в результате, и не выпадали.
  - Звони в ГАИ, Сергей, - буркнул он Новикову. - Я хочу знать, где ездила эта машина с восемьдесят седьмого года по девяносто седьмой. И - кто на ней ездил? Давай, шевелись, время не ждет.
  Прапорщик взял под козырек. Пока он исполнял поручение, Терещенко связался сначала с мэрией, явившейся на смену советскому исполкому, а затем и с архивом республиканской прокуратуры, куда за давностью лет передали дело, потребовавшееся ему позарез. Оба, и Терещенко и Новиков, истратили на переговоры еще с полчаса. Выкурили по пачке сигарет (гоняли водителя Степу в ближайший табачный ларек, пополнять запасы), сломали несколько копий с невидимыми и неведомыми мне абонентами, но, в конце концов, на удивление, докопались до истины, удостоверились в том, в чем я и без того нисколько не сомневался. 'Газон', обнаруженный нами на заднем дворе мастерских, действительно, некогда принадлежал охотничьему хозяйству, егерем которого трудился Григорий Ханин, рецидивист, ранее судимый за убийство. Именно эта машина фигурировала в деле о ДТП двенадцатилетней давности. После ликвидации зверофермы, она оказалась в собственности городских властей. Последние, с барского плеча, передали ее районной больнице, после того, естественно, как само дело было закрыто. Как только смысл открытия дошел до обоих следопытов, прапорщик взялся за голову (надо полагать, закружилась). Терещенко буркнув - твою ж мать, выронил изо рта тлеющий окурок, а затем, спохватившись, размазал его ногой по паркету.
  - Какие будут наши действия? - спустя пару минут спросил прапорщик. Ему было хорошо, не он играл первую скрипку.
  - Пошли отсюда, - фыркнул Терещенко, хватая меня под руку. - Эй, Степа, давай помоги.
  Втроем они вытащили меня на свежий воздух, позабыв попрощаться с пораженными бухгалтерами, те так и стояли, разинув рты. Наше отступление из больницы дезорганизованностью немного напоминало бегство остатков наполеоновских полчищ из России. В вестибюле, который мы проскочили, не оглядываясь, на одном дыхании, кто-то из персонала, очутившись поблизости, попробовал заступить нам дорогу, сказав, что человека в подобном моему состоянии, следовало бы оставить на попечение врачей. Терещенко энергично отмахнулся:
  - С дороги!
  В салоне 'Волги', куда мы буквально ввалились, предупредительный водитель Степа предложил мне хлебнуть кофейку. Я осушил залпом пластиковую чашку от термоса, за ней вторую, и мне стало немного лучше. Удостоверившись в этом, Терещенко распорядился:
  - Поехали.
  - Куда ехать-то, Станислав Казимирович? - уточнил Степа.
  - Пока - прямо вперед...
  Мы тронулись. Заместитель Калиновского прокурора обернулся ко мне, перегнувшись через переднее сидение.
  - Как себя чувствуете, Журавлев?
  - Бывало и получше, но жить можно, - я попытался улыбнуться, но, не вышло.
  - Сможете найти место, где совершили наезд на мотоцикл капитана Репы?
  - Но, - начал я, подумав, как же это возможно, если капитан Репа, насколько я понял, скончался задолго до того, как был раздавлен моим грузовиком. Который, в свою очередь, уже лет десять, как превратился в нетранспортабельную руину.
  - Никаких 'но'! - отмахнулся прокурор, - Все 'но', какие только есть, давайте отложим до возвращения в мой служебный кабинет.
  - Хорошо, - промямлил я. Мне только и оставалось, что радоваться его поразительному долготерпению и педантизму. Он, похоже, искренне хотел во всем разобраться. И, в отличие от меня, пока не утратил надежду, что преуспеет на этом поприще.
  - Вот и договорились, - кивнул Терещенко, оборачиваясь к водителю. - Давай, Степаныч, погоняй, пока не стемнело.
  Я покосился на бортовые часы, вмонтированные по центру торпеды. Стрелки показывали без четверти шесть, следовательно, рабочий день подходил к концу. Или, даже уже подошел. Впрочем, он ведь у прокуроров ненормированный. Ну, а подозреваемых, как известно, вообще никто не спрашивает. Мне казалось, он начался на рассвете в позапрошлом веке и закончится, когда минует тысяча лет.
  Как только Калиновка осталась позади, а прямо по курсу замаячило шоссе с указателем, тем самым, что мы проскочили ночью с Ольгой и Игорем, я, спохватившись, напомнил им о водителе скорой, оставленным связанным в лесопосадке. Не помнил, упомянул ли об этом факте на бумаге. Я не хотел, чтобы его ночью задрали какие-нибудь хищники, одичавшие собаки или, скажем, росомахи. От кого-то слышал, что они еще попадаются в Крыму.
  - Не о чем беспокоиться, Сергей Николаевич, - почти весело откликнулся Терещенко, - он уже сидит.
  - Где сидит? - не понял я.
  - Как это, где? Где ему и полагается, как подозреваемому в целом ряде преступлений. В камере...
  Я затаил дыхание, потом не выдержал:
  - Значит, вы мне поверили?!
  Терещенко неопределенно хмыкнул. Степа, включив левый поворотник, пошел на обгон автобуса. Вечером дорога оказалась не столь безлюдной, как ночью.
  - Видите ли, Сергей Николаевич, - молвил Терещенко, как только мы завершили маневр, - в том, что касается преступной деятельности Афяна и его приспешников - у нас есть веские основания доверять вашим показаниям.
  - Какие?
  - Какие, не ваше дело, - отрезал заместитель районного прокурора. - Есть, и точка. А вот ваши россказни о встречи с группой Репы и Ханина сводят ценность ваших обвинений в адрес Афяна к нулю.
  - Потому, что Репа умер?
  - Давно умер, - глухо сказал прокурор. - Настолько давно, что я бы вообще не стал с вами возиться, если бы не удостоверение и пистолет. ПМ, изъятый у вас Новиковым, был табельным оружием капитана...
  Я давно подозревал, что рано или поздно услышу нечто подобное, потому приступ паники, навестившей меня, оказался не столь масштабным, как следовало ожидать. Дорого бы дал, чтоб потереть виски, бесполезное, но уже вошедшее в привычку действие, да руки оставались скованными наручниками. Попытался переключиться на другое. Воспользовавшись моментом, спросил, о каких приспешниках Афяна он говорит, не о двух ли бандитах, что я оглушил, а то и убил утром в кабинете доктора. Терещенко, кряхтя, полез в карман брюк, вытянул полупустую, жеванную желтую пачку с верблюдом на этикетке, закурил. Я терпеливо ждал. Когда уже разуверился, что получу ответ, он заговорил.
  - Видите ли, Журавлев, какая штука... Афян показывает, что когда вы сегодня на него набросились, он был один.
  - Один?! - я не поверил своим ушам. - Невероятно!
  - Невероятно, - холодно подтвердил заместитель Калиновского прокурора.
  - Кроме Афяна, там еще была медсестра. Толстая такая. Широкая. Глафира Ивановна, если не ошибаюсь.
  - Не ошибаешься, - заверил меня прапорщик Новиков. - Ты ж себя за ее племянника выдавал.
  - Не я, а Афян выдавал меня за ее племянника, - довелось вносить ясность мне.
  - Без разницы, - фыркнул прапорщик. - Не видела она сегодня утром ни тебя, ни посетителей, которых ты описал.
  - Да она их связывала липкой лентой...
  Терещенко промолчал. Прапорщик отделался невыразимо желчной ухмылкой, не так скептической, как язвительной и злой.
  - Вы мне снова не верите? Хотите сказать - и те двое, тоже призраки? В том смысле, что числятся умершими...
  Терещенко, приспустив стекло, выбросил наружу окурок.
  - Нет, Журавлев, отчего же. Эти, как вы выразились, двое, которых вы по вашим словам избивали, а затем скрутили по рукам и ногам, абсолютно живые, более того, весьма уважаемые люди.
  Я даже не знал, радоваться ли мне этой новости или, напротив, огорчаться. Не сдержав эмоций, осведомился у него, настолько ли они уважаемые, что могут позволить себе организовывать охоту на людей.
  Ухмылка сползла с физиономии прапорщика. Терещенко вставил в рот новую сигарету. Она оказалась надломанной и отказалась гореть.
  - Это все слова, Журавлев, - вздохнул он. - Голословные обвинения. Пожалуй, потянут на злостную клевету. Если станете упорствовать, конечно...
  - Все вопросы к Афяну, - парировал я. - Это он так сказал. Вы же прослушали запись.
  - Афян, Сергей Николаевич, вам завтра в глаза плюнет и расскажет, что действовал в состоянии аффекта. Или, что возвел на себя напраслину, поскольку вам хотелось ее услышать. Что вы его вынудили их оговорить, наконец. Вот он и оклеветал достойных людей. Чего не скажешь, когда на мушке держат...
  - Вы этих отпетых бандитов достойными людьми называете?!
  - С этими бандитами, Журавлев, министры полагают за честь поручкаться, - устало заметил прокурор. - Только они, заметьте, далеко не до каждого министра нисходят. Одним жмут, другим раздают подзатыльники. Это вам так, не для протокола...
  - Вы же хотите прищучить Афяна, а он - сошка.
  - Сошка, - согласился Терещенко. - Разберемся. Для меня главное сейчас установить, где и у кого вы раздобыли пистолет.
  Я подумал, это будет то еще разбирательство.
  - Мы поворот не проскочили? - осведомился водитель Степа.
  Всполошившись, я оглядел окрестности. Сглотнул. Пошевелил пальцами кистей, затекших в стальных браслетах. Онемение быстро распространилось выше, поразило предплечье, стиснуло грудь. Блокировало гортань, сразу утратившую способность генерировать звуки.
  - Что? - напрягся Терещенко. Он сидел вполоборота, в профиль ко мне и Новикову. - Что, Журавлев?!
  - Тут, - выдавил я так тяжело, будто каждая буква была противотанковым ежом, который мне приходилось выплевывать. - Здесь нас взяли на буксир.
  'Волга' остановилась. Прапорщик выскользнул из салона, прошелся вдоль обочины. Вернулся, качая головой.
  - Ну? - подался навстречу Терещенко.
  - Ничего не разобрать, Станислав Казимирович. Как не крути, позавчера лило, как из ведра...
  Мы отправились дальше и, спустя еще полчаса, уже карабкались вверх по склону. 'Волга' с натугой преодолевала забористый подъем, ставший последним для 'Вектры'. Правда, ее тянул вездеход, а его низкооборотистый мотор, помноженный на четыре широченных ведущих колеса, способен на многое. Теперь, снова очутившись среди холмов, мне было чрезвычайно трудно поверить, что и часу, надо думать, не прошло, как я видел ржавый остов 'Газона'. Напротив, я бы, пожалуй, нисколько не удивился, если бы он неожиданно перевалил через гребень ближайшего холма. Представив это зрелище, я покосился на автомат Калашникова, мирно дремавший на коленях прапорщика, словно искал у него защиты. Вид оружия нисколько не успокоил меня, похоже, тут требовалось нечто гораздо большее. Батюшка с животворящим крестом? В глуши, вроде Калиновки, поповские услуги вряд ли стоили дорого. Правда, по части эффективности обряда экзорцизма у меня были сомнения. Не потому, что процедуре подлежал механизм с работающим на бензине мотором. Чтобы изгнать духов, надо, для начала, поверить в них. А, сегодняшние батюшки верят в доллары.
  Подсохший след от 'Вектры', оставленный бортом и крышей нашей машины, попался мне на глаза, когда мы преодолели примерно три четверти подъема. На рассвете он напомнил мне посмертный гипсовый слепок. Теперь, в лучах заходящего Солнца (я таки прожил день, хоть утром на это не рассчитывал) он выглядел еще мрачнее и, как бы это сказать, красноречивее, что ли. И Степан, и прапорщик сразу догадались, что к чему. Вылезли все, глядя то под ноги, то по сторонам.
  - Здесь, значит, ваша иномарка на крышу легла, - вполголоса обронил Новиков.
  Не уловив вопросительной интонации, я, тем не менее, кивнул, больше из вежливости. Прокурор и прапорщик, склонившись к земле, двинулись концентрическими кругами, забирая все выше, туда, позапрошлой ночью стоял 'Газон'. Его вездеходная резина оставила на грунте четкие отпечатки, которые я обнаружил еще утром.
  - Резина - вездеходная, - пробормотал Терещенко, и Новиков как-то странно посмотрел на него в ответ. - И трава кое-где поломана и примята. Явно на ней возились.
  Прапорщик с тревогой взглянул на Солнце, приземлившее отекшую багровую корму на макушку далекого холма.
  - Через час, от силы полтора, стемнеет, Станислав Казимирович, а нам еще в два места попасть надо...
  Под двумя местами, как я понимаю, он подразумевал проселок, где я переехал мотоцикл с Репой, и само осиное гнездо в горах. Повторюсь, сведения насчет заброшенной базы я пока держал при себе. Хоть чему-то из моих показаний поверили бы, а там уже будет видно, как быть.
  - Станислав Кизимирович?..
  - Погоди, погоди, - откликнулся Терещенко, склоняясь все ниже. - Что это тут? Не кровь?
  Он стоял как раз там, где, получив пулю от Репы, свалился мой старый друг Пугик.
  - Где?
  Прокурор, опустившись на одно колено, коснулся почвы. На ней действительно сохранилось зловещее бурое пятно. Та кровь, что не ушла в песок, а засохла.
  - Это кровь, как думаешь, Сергей?
  - А шут ее разберет, - Новиков опустился рядом.
  - Есть кулек?
  - Может, криминалистов своих пришлете, Станислав Казимирович?
  - Успеется. Степа? Давай, неси.
  - Если такое дело, надо, что ли, гильзы стреляные искать... - неуверенно предложил прапор.
  - Не помешает, - согласился Терещенко.
  Однако тут их постигла неудача. Впрочем, время поисков было сильно ограничено. Солнце, вот только что касавшееся темной холмистой гряды на западе, спряталось за нее примерно на четверть. В горах смеркается быстро.
  - Ладно, - сдался Терещенко, - будем действовать по обстановке. Возникнет необходимость - пришлю сюда завтра поутру следственную бригаду. Никуда эти гильзы за ночь не денутся.
  Напоследок он достал цифровой фотоаппарат и сфотографировал и бурое пятно, и отпечатки скатов. Погрузившись в машину, мы отправились дальше. Я попросил Степана свернуть налево, по идее, вскоре впереди должны были показаться огни хутора, изначально принятого мной за трансформаторную подстанцию или силосную башню. За что-то такое, где нет людей. Собственно, людей на хуторе, как выяснилось, и не было, там ведь обитали нелюди.
  Теперь ставшие малиновыми лучи падали под острым углом, тени выбрались из дневных убежищ и принялись прибирать местность к рукам. Я уж засомневался, будто найду участок дороги, где оставил умирающего Репу и мертвого, изуродованного расплющенным металлом Кентавра. Оказалось, ничего подобного, мы обнаружили место недавнего ДТП с лету, словно в голове опять проснулся и заработал гирокомпас.
  - Здесь, - хрипло сообщил я, указывая головой за неимением рук.
  - Где ж тела?! - удивился Степан.
  Откуда мне было знать это? Мы в очередной раз покинули салон. Степан не глушил мотор, врубил дальний свет, чтобы можно было хоть что-нибудь разглядеть. Терещенко и Новиков опять превратились в следопытов.
  - Так где трупы, Журавлев? - на повышенных тонах осведомился прапорщик.
  - Понятия не имею, - сипло откликнулся я.
  - Интересно, - пробормотал заместитель прокурора, потряс перед носом опустевшей пачкой из-под сигарет, скомкал одним движением, отбросил. - Ну, а кто имеет понятие, Журавлев?
  Я лишь передернул плечами. Да, трупы пропали, зато, поскольку на протяжении истекшего дня на землю с неба не пролилось ни капли, следы, оставленные грузовиком и мотоциклом, были столь убедительны, что годились в качестве наглядного пособия. Чтобы натаскивать новые поколения экспертов-криминалистов в самой образцовой высшей школе милиции.
  - Тот же протектор? - Терещенко потянулся за уже знакомым мне фотоаппаратом.
  - Кто его разберет? - недовольно пробурчал прапорщик.
  - Ну, а кто, кроме нас с тобой, если уж мы эту кашу заварили? - отвлекшись от изучения отпечатков, среди которых были и легко узнаваемые следы моих кроссовок. Терещенко многозначительно посмотрел в лицо подчиненному, но тот не принял вызова, отвернулся.
  - Кто, кроме нас, Сережа? - сбавив обороты, вкрадчиво добавил Терещенко.
  - Не знаю, кто, Станислав Казимирович. - Новиков отступил на шаг, мотнул седой головой. - Честно говорю, не знаю. Как на духу. Может, нам с вами самое время в передачу наяривать, которую по субботам по каналу СТБ крутят!
  - В какую передачу? - не понял Терещенко.
  - В ту, Станислав Казимирович, где экстрасенсы между собой соревнуются, кто быстрее вынюхает, куда чемодан сунули. Я пару раз смотрел, с сынишкой, если, конечно, не брехня, наши служебно-розыскные собаки отдыхают. Или, еще лучше, тех умельцев на подмогу звать, которые с рамками нефть под землей вынюхивают...
  - Ты биолокацию имеешь в виду? - ошеломленно спросил заместитель Калиновского прокурора.
  - Ее, Станислав Казимирович, - воскликнул Новиков. - Или, еще что, вплоть до хорошего батюшки со святой водой. Поскольку, сдается мне, тут такие пироги пошли, что мне, вот вам крест, не по нутру, - прапорщик, я готов был поклясться в этом, дернул рукой, словно хотел перекреститься. - Что здесь мотоциклистов переехали, это вам и прыщавый юнец с первого курса милицейской школы скажет, коню ясно. Трупы, конечно, могли и подельники увезти, тоже вполне реальный вариант. Только, остается вопрос, чьи трупы-то, Станислав Казимирович?! - прапорщик Новиков, окончательно утратив самообладание, перешел на крик. - Чьи?! Вот вопрос на засыпку, верно?! Уж точно не Репы с Ханиным. И того, и другого я лично видел в морге, у патологоанатома на столе. Не ахти как они, конечно, выглядели, после того как их караси две недели обгладывали, но... - Новиков запыхался. Он стоял, сверкая белками в свете фар, с перекошенным ртом, и теперь походил на безумца ничуть не меньше меня.
  - Что, но, Сережа, - мягко спросил Терещенко.
  - А то, Станислав Казимирович, что дело специалисты распутывали, не хуже нас с вами, и, ни у кого из них не возникло никаких сомнений, что именно Ханина с Репой из Озера выловили...
  - Ханина тут не было, - тихо обронил я. - Ханин в бараке на хуторе остался...
  Новиков осоловело поглядел на меня.
  - Ладно, поехали дальше, - бросил Терещенко. - Здесь нам больше делать нечего.
  Из салона я еще несколько раз пробовал разглядеть огни хутора, до которого теперь оставалось всего ничего, но тщетно. Потом подумал - ну, естественно. Ведь я перебил всех его обитателей, следовательно, врубить иллюминацию стало некому. Правда, я не припоминал, чтобы ее выключал...
  Стемнело мгновенно, как я и следовало ожидать. Горы есть горы, ничего не попишешь. Багрянец так скоро сменился непроглядным мраком, словно на окнах кабины опустились шторы.
  На площадку в компактной седловине между двумя вершинами, где обосновалось бандитское гнездо, мы выехали уже в кромешной тьме. Но и света одних фар прокурорской 'Волги' хватило с головой, чтобы с ходу удостовериться - хутор самым решительным образом изменился. От барачных домиков, в одном из которых сегодняшним утром случилась кровавая бойня, не осталось и следа. Вместо капитального амбара с захваченными иномарками громоздилась заросшая репейниками мусорная куча. Я, помнится, хотел предать бандитское логово огню, но отказался от этой затеи, подумав, улики пригодятся следователю. Мне посчастливилось привести с собой настоящего прокурора, но осиное гнездо исчезло.
  - Здесь кто-то побывал после меня, - выдавил я. Это было единственное, что пришло в голову. - Кто-то тут поработал...
  - Здесь поработало время, - устало бросил прапорщик. - И, не после вас, а задолго до того, как вы в наших краях появились, гражданин.
  - Это невозможно...
  - Тем не менее, это так.
  Мы в последний раз покинули 'Волгу', больше ей не суждено было возить ни меня, ни прапорщика Новикова, ни прокурора Терещенко, ни даже водителя Степу, фамилии которого я так и не узнал. Никто из нас, ясное дело, об этом не догадывался.
  - Кто-то тут все сжег, - продолжал настаивать я, хоть после картины превратившегося в металлолом 'Газона' это было, как минимум, глупо.
  - Сжег, - не стал спорить прапорщик, - а пепелище засеял бурьяном. Специальным сортом, быстрорастущим, вроде бамбука. Видишь, какие заросли за двенадцать часов вымахали?..
  Вряд ли он рассчитывал сорвать аплодисменты, и не сорвал, можете мне поверить на слово. Лицо Терещенко оставалось непроницаемым. Степа, кажется, был всерьез напуган, то и дело с опаской косился на руины, а затем оглядывался в степь, мрачную, под стать руинам хутора, который она окружала со всех сторон.
  - В этом доме, - продолжил я, кивая в направлении бугорка, где смутно просматривались остатки фундамента, - я оставил четыре трупа. Ханина, Косого и еще двоих - мужчины и женщины. Она, наверное, была сожительницей одного из них, или даже всех, не скажу, не знаю.
  - Она была членом банды, - буркнул прапорщик. - Вооруженной группы, которой верховодил некий Гамлет, лицо кавказской национальности, как у нас выражаются с недавних пор, вор в законе, коронованный еще при коммунистах. С конца восьмидесятых эти упыри промышляли разбоем на большой дороге. Грабили, жизни отнимали, почем зря, кровь лили, потехи ради, как водицу. Правда, орудовали они не здесь, а несколько севернее, на равнине. Там, где трафик погуще. Органы долго ничего с ними поделать не могли, обескровлены были, дезориентированы, после того как Горбачев страну развалил, чтоб ему пусто было. Но, все ж нашлась на них управа. Зацепили они каких-то безбашенных отморозков, ну, те им и показали, где раки зимуют. Практически всех перебили, в одну ночь. Ханину, который при Гамлете в то время подвизался, правда, крупно повезло. Ушел он тогда, в девяносто третьем, каким-то Макаром, - прапорщик осекся, покосился на Терещенко, но тот сделал знак - продолжай.
  - Перебрался в наши края, устроился егерем в охотничье хозяйство. Репа за него слово замолвил, они с давних пор корешами были, чуть ли не со школы. Опять же, как этот гребаный бардак в стране начался, так всевозможные неприглядные факты биографии, вроде судимостей, стали кадровикам без надобности. Настали новые, мать их, времена. Демократия. У Ханина на тот момент четыре ходки на зону было, ну, так, какой с него спрос? Отсидел же, искупил, так сказать, бхххх... - Новиков смачно сплюнул. - В общем, взялись они с Репой за старое. Вероятно, и при Гамлете на паях работали. Репа бандитам нашу оперативную информацию сливал. Не бесплатно, конечно. Опять же, машины, добытые у туристов, надлежало регистрировать, после того, как умельца Гамлета в своих мастерских перебивали номера кузовов и агрегатов.
  - И никто ничего не заподозрил? - спросил я. Новиков закусил губу.
  - Перебазировавшись к нам, в Калиновский район, преступники действовали осторожно, без прежнего размаха, - ответил за прапорщика Терещенко. - Репа, Василий Михайлович, к слову, в те времена был на отличном счету. С сентября одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года исполнял обязанности заместителя начальника ОВД. А ирония ваша не к месту, Сергей Николаевич. На то он и оборотень, чтобы нелегко было за руку схватить. В особенности, в стране, вроде нашей. И не надо на одни органы пенять, это неконструктивно, по меньшей мере. Все хороши. Вы вот, в компьютерной фирме трудитесь, если не ошибаюсь? Не для протокола вам вопрос: какую часть зарплаты получаете в запечатанном конверте? То-то и оно. Когда у нас кто-либо, любой чиновник, предприниматель или менеджер средней руки, приобретает себе преспокойно 'Порше Кайенн', что, по обыкновению, говорят окружающие?
  - Что он не дурак и хорошо устроился, - не колеблясь, ответил я.
  - Совершенно правильно! - подхватил Терещенко. - Воровство, моральная нечистоплотность и тому подобные явления стали обыденностью. Вошли в кровь и плоть бытия, изуродовали нравственность и практически похоронили систему воспитания. А теперь ответьте, положа руку на сердце, Сергей Николаевич, легко ли ловить преступников в обществе, которое их не отторгает, потому что насквозь больно? Представьте себя на моем месте...
  Я покачал головой. Мне и на своем месте - приходилось несладко.
  - Сложность, в случае с Репой, - продолжил заместитель прокурора, возвращаясь к нашим пенатам, - заключалась еще и в том, что, после устранения Гамлета, подельники отказались от разбоя с целью завладения транспортными средствами. Вообще практически бросили заниматься запчастями, видимо, посчитав это дело чересчур хлопотным и малорентабельным...
  Малорентабельным, - эхом прозвучало в голове. Ну да, конечно, мочишь приезжих, мочишь, не покладая рук, а в кармане одни гроши, стыдно кому признаться....
  - Они вышли на Афяна и он живо наставил их на путь истинный, верно? - сказал я, припомнив признания доктора, записанные на встроенный в мобильный телефон диктофон. Терещенко и Новиков обменялись взглядами, заместитель Калиновского прокурора, почесав подбородок, кивнул.
  - Спекулировать почками оказалось выгоднее, да?
  - И выгоднее, и безопаснее, - хмурясь, подтвердил Терещенко. - Репа поставлял Афяну жертв ДТП. Когда доктор с ними заканчивал, тела передавали родственникам со всеми необходимыми документами. Могли даже забальзамировать, перед отправкой по бывшему месту жительства, так сказать. Никто в таких случаях, за редчайшими исключениями, не проводит проверки, так что, мерзавцы ничем не рисковали. Беспроигрышный вариант...
  - Рука руку моет? - вставил я машинально.
  Прапорщик сдвинул брови.
  - То, о чем тебе рассказал Станислав Казимирович, Журавлев, по сей день остается неподкрепленной фактами версией.
  - Вот как, - пробормотал я.
  - Во второй половине девяностых всплыли кое-какие обстоятельства, бросившие тень на капитана Репу, - сказал Терещенко. - В отношении его было начато негласное расследование, но...
  - Но... - эхом отозвался я.
  - Но, в январе одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года капитан Репа погиб...
  Я уже настолько, насколько, конечно, возможно, свыкся с этой мыслью, даже почти не похолодел, услышав его слова. Спросил, наверное, защищаясь от волн тошнотворного безумия, раз за разом накатывавших на крошечный островок зыбкого песка, где я балансировал, ожидая, когда же меня смоет в пучину:
  - Его тоже прикончил очередной отморозок, которому посчастливилось вырваться из лап бандитов?
  - Репа разбился в автокатастрофе, - ответил Терещенко. - Грузовик, в котором они с Григорием Ханиным отправились на охоту, сорвался в лощину, заполненную талой водой. В кузове находились остальные члены предполагаемой банды: Игорь Желудев по кличке Косой, Владимир Козлов, которого вы назвали Кентавром, Виктор Маляровский и его сожительница Варвара Квасюк. Все те люди, которых вы описали и опознали по фотографиям.
  - Удивляюсь, что до сих пор не в сумасшедшем доме, - глухо проговорил я, - и у вас, после всего этого, хватило терпения ехать разыскивать какие-то следы...
  - Хватило, - Терещенко невесело улыбнулся, зачесал назад волосы. - Хоть, это еще не все, Журавлев. Грузовик, в котором они находились, передали районной больнице, как говорится, на тебе, Боже, что нам не гоже. В мастерских его, впрочем, тоже не стали восстанавливать, бросили, короче, на заднем дворе. Где, к слову, мы с вами его и обнаружили, - Терещенко взглянул на запястье, - три с половиной часа назад.
  - А ты говоришь, Репу на нем раздавил, - ввернул Новиков.
  - Зачем же вы со мной возитесь? - пролепетал я.
  - Ответ очевиден, - сказал Терещенко, опережая прапорщика, судя по лицу, собиравшегося вставить очередную грубость. - Вы и ваша знакомая, Пугачева Ольга Владимировна, просто не оставили мне выбора. Проблема заключается в том, что я успел переговорить с ней до того, как вас привели в кабинет для допроса, и ваши показания в целом совпали. Она опознала и Косого, и Репу, и Ханина. Такая вот у нас ситуация вырисовывается...
  - И что, по-вашему, она означает?
  - В существование потусторонних сил, Сергей Николаевич, я, как образованный человек, не верю, - холодно сказал прокурор. - Значит, одно из трех - либо вы с вашей подругой зачем-то пытаетесь ввести следствие в заблуждение, либо кто-то зачем-то выдает себя за Репу и его людей. По крайней мере, пользуется, точнее, пользовался, до встречи с вами, пистолетом покойного капитана и его служебным удостоверением. В принципе, довольно логичная версия, при этом остается гадать, с какой целью преступникам устраивать маскарад, разыгрывая из себя покойников...
  - Чтобы запутать следы? - подал голос водитель Степан, до того стоявший, как воды в рот набрав.
  - Чтоб запутать следы, хватит одного удостоверения. Наколки себе зачем рисовать? - бросил Новиков.
  - А третья версия? - набравшись наглости, спросил я.
  - Третья гипотеза, Сергей Николаевич, состоит в том, что и Григорий Ханин, и Владимир Репа до сих пор живы и здоровы, а в девяноста седьмом лишь инсценировали свою гибель...
  - Но ведь было же опознание?
  - Было, - подтвердил прокурор задумчиво. - Только... хватились-то их сразу, даже решили впопыхах, будто Репа, почуяв, что запахло жареным, ударился в бега. Нашли же их всех через пару недель, когда талая вода сошла. В принципе, количество трупов совпадало с численностью банды, пятеро мужчин и одна женщина, это-то мы установили, учитывая состояние тел. Но, анализ ДНК не производился. Тут, Сергей Николаевич, не столица...
  - Вы хотите сказать, они вас провели, подсунув вместо себя других? Каких-то очередных туристов?!
  - Я хочу сказать, Журавлев, что, после того, как Репа и его подельники утопились в озере, разбой на дорогах прекратился. Конечно, этот факт служил лишним косвенным подтверждением тому, что подозрения в его отношении были небезосновательными. Однако, - продолжил Терещенко, белея, - через год или около того, в наших краях снова начали пропадать люди. Приезжие, никто из местных жителей не пострадал. Те люди, кого, надо думать, угораздило в недобрый час прокатить по этой вот проклятой дороге, - Терещенко с ненавистью махнул рукой в направлении трассы, змеившейся где-то далеко внизу. Тьма целиком поглотила ее, и, если бы я не знал, что она там, в жизнь бы не догадался. Как и в ту страшную, роковую ночь, по ней не двигалась ни одна машина.
  - Почему вы сказали - надо думать? - отчего-то перейдя на шепот, спросил я.
  - По той причине, Сергей Николаевич, что у меня практически нет улик. Семья садится в машину на побережье Черного моря, а куда-нибудь в Тулу, Белгород или, скажем, Житомир, не возвращается. Трудно вычислить, на каком из участков пути протяженностью в тысячу километров с людьми случилась беда. В особенности, если не удается обнаружить ни машин, ни тел их бывших владельцев, - Терещенко стиснул кулаки так, что костяшки хрустнули.
  Я утер со лба испарину, она выступила немедленно, стоило мне вспомнить заброшенную шахту. Несчастные, о которых он говорил, отправились в Подземелье Магов. В место, которое вроде бы есть, и, одновременно, не существует. Подумал, может, настало время рассказать им о заброшенном объекте на холме? Но, не решился, не посмел.
  - И, вы ни разу не обнаружили тел? - вместо этого сказал я.
  - В позапрошлом году - был такой случай, - неохотно сказал прокурор. - Семья из Рязани. Двое взрослых, двое детей. Мы нашли трупы родителей. Смерть обоих наступила в результате сердечных приступов. Как это могло быть, как, впрочем, и куда девались тела несовершеннолетних - осталось загадкой.
  - И в две тысячи четвертом такое было, - мрачно напомнил прапорщик, выковыривая из пачки две сигареты, себе и Терещенко.
  - Спасибо, Сережа, - кивнув, заместитель Калиновского прокурора протянул руку. Вложил сигарету в рот, полез за зажигалкой.
  - Но ведь Афяна-то вы могли, как следует потрясти? - сказал я.
  - Это не так просто, - Терещенко выпустил дым через ноздри. - Видите ли, Сергей Николаевич, я нисколько не сомневался и не сомневаюсь в причастности гражданина Афяна к этим темным делам, но, у меня на него ничего нет. Доктор чрезвычайно осторожен и на великолепном счету у городских властей. Более того, водит дружбу с сильными мира сего, так что, за здорово живешь его не взять. Вы, с Ольгой Пугачевой, по сути, первые свидетели, которые у нас появились. Именно в силу этого обстоятельства, я, как вы изволили заметить, вожусь с вами. Сдуваю, можно сказать, пылинки. Потому как, Журавлев, пока мы с вами не найдем вразумительного объяснения по части вашей встречи с Репой, Ханиным и их компанией, и речи нет, чтобы давать ход вашим показаниям. Как только вы о чем-то подобном заикнетесь в суде...
  В продолжении не было необходимости.
  - Но ведь Афян подтвердил, что до сих пор поддерживает с Репой связь? - напомнил я.
  Терещенко вдумчиво почесал затылок.
  - Как вы понимаете, Сергей Николаевич, пока это только слова. Их и слушать никто не станет. Афян заявит, что порол полную чушь, лишь бы протянуть время, и ему, безусловно, поверят. Сами посудите, вы ведь первым произнесли фамилию Репы, да еще угрожали доктору пистолетом. В такой ситуации и не такое скажешь. Он, Журавлев, в два счета объявит душевнобольным. И возразить будет - нечего.
  Это тоже было вполне логично.
  - Одного не пойму, - неожиданно сказал прапорщик, и мы, все трое, вздрогнули, оценив, как изменился его голос. - Не пойму я, как в гипотезу с инсценировкой гибели всей компании зимой девяносто седьмого года вписывается грузовик, за каких-то пять часов ставший металлоломом, и вот эти заросли - вместо хутора, где этот парень, - он ткнул пальцем в меня, - побывал сегодня утром?! И, на чем он в больницу добрался, если 'Газон' в мастерских двенадцать лет простоял? А, заодно, и, какая машина мотоцикл в ста метрах отсюда расплющила?!
  Терещенко открыл рот, но, подходящих слов, как видно, не нашел. Степа бросил очередной тревожный взгляд на степь. Его примеру последовал Новиков. И, недаром. Издали и снизу донесся звук автомобильного мотора, работающего на пониженной передаче, скорее всего, второй. Какой-то автомобиль карабкался вверх по склону, идя точно по нашим следам. Я отметил про себя, как напрягся Новиков, вытянулся, превратившись в струну. Лицо Терещенко стало белее полотна. Ну, что же, мы находились во власти тьмы, в безлюдных предгорьях, за много километров от ближайшего жилья. В принципе, наше положение сейчас мало отличалось от того, в которое Ольга, Игорь и я угодили двое суток назад. Правда, мы тогда ничего не знали о грузовиках, дремлющих на задворках мастерских, лишь пока не настанет полночь, и, уж тем более, о разбойниках, поднимающихся после заката из могил. Как там безапелляционно заявил Терещенко? Я, как образованный человек, не верю в потусторонние силы? Браво, будучи инженером, я полагаю себя трижды материалистом. Одна беда, потусторонним силам наше мировоззрение, как оказалось, до лампочки. Им все равно, верим мы в их присутствие, или нет. Мельком взглянув на заместителя Калиновского прокурора, я подумал, похоже, его атеизм трещит по швам. Надо думать, общую мысль высказал водитель Степа, звонким от волнения голосом сообщив во всеуслышание, что наложит в штаны, если из-за гребня покажется чертов 'Газон'. Звук мотора, становившийся все громче, по мере того, как машина приближалась, наводил на мысли, это он и есть.
  - Не мели чепухи! - срывающимся голосом процедил Терещенко, что там говорить, его тоже пробрало.
  - Пожалуй, едут сюда, - констатировал Новиков, переступая с ноги на ногу. Наивный, он еще сомневался в этом.
  - Степан, погаси подфарники, - неожиданно приказал заместитель районного прокурора.
  Наша 'Волга' стояла вдали, на самом краю площадки, под горой, и светилась как новогодняя гирлянда. До нее была хорошая шестидесяти метровка. Степан, встрепенувшись, пулей ринулся исполнять указание начальства. Преодолев дистанцию, отделявшую нас от машины, живо потушил иллюминацию, прихлопнул дверцы. Площадка сразу будто окунулась в черную тушь. Небо было мглистым, низким, ни Луны, ни звезд. Новиков, наблюдавший за Степиной суетой, обернулся к Терещенко:
  - Еще есть шанс убраться, Станислав Казимирович...
  - Убраться? - заместитель прокурора вскинул брови, делая вид, что не понял мысли подчиненного.
  - Уж больно место глухое... - протянул Новиков.
  - Не глуше иных начальственных кабинетов, Сергей, - скрипнул зубами заместитель районного прокурора. Теперь его восковое лицо выражало непоколебимую решимость. Я не испытывал ничего похожего. Вспомнилась поговорка английских охотников, вычитанная в какой-то старой книге: отправляясь охотиться на льва, убедитесь для начала, хотите ли его повстречать.
  - На ловца и зверь бежит, да? - пробормотал прапорщик Новиков.
  Никто из нас понятия не имел, что за зверь сюда пожаловал. Лично я сомневался, что из травоядных - представителям этой категории по ночам полагается спать. Ночью бодрствуют хищники. Свет приближающихся фар прорезал мрак, выхватывая из сонного небытия безжизненные скалистые отроги у нас над головами, нос автомобиля оставался задран. Минута, максимум две, и настанет наш черед, подумал я, чувствуя себя кем-то средним между диверсантом, которого вот-вот настигнет прожектор береговой охраны в пограничных водах, и зайцем, участвующим в ночной охоте. В качестве дичи, ясное дело. Очевидно, голову прапорщика посетила сходная мысль, и он, стиснув мне предплечье до боли, попятился к высоким зарослям бурьяна. Зашипел уже на ходу:
  - Станислав Казимирович?! Отступаем!
  - Это черт знает что! - проворчал заместитель прокурора.
  - Вы сами эту 'Зарницу' затеяли! - фыркнул Новиков. - Играть, так играть, по всем правилам. Глянем, кто такие, а там решим, как быть...
  Отбросив колебания, Терещенко присоединился к нам. Назло бесплодной почве предгорий, сорняки вымахали в человеческий рост. Нам это было только на руку.
  - Где Степан? - всполошился прокурор, когда мы уже спрятались в зарослях.
  - Без понятия, - отозвался Новиков.
  - Кажется, за 'Волгу' юркнул, - сказал я.
  - Черт...
  - Надо было бы машину подальше отогнать, - покачал головой прапорщик, подтверждая расхожую фразу о заднем уме, которым крепок наш мужик.
  - Кто ж знал, как обернется, - скрипнул в ответ Терещенко.
  Едва мы отступили под прикрытие бурьянов, автомобиль незваных гостей, разделавшись с последними метрами подъема, выкатил на всеобщее обозрение. Его фары, светившие в разные стороны, точь-в-точь, как у 'Газона' позапрошлой ночью, заставили меня пережить несколько кошмарных минут, я еще не знал, как скоро они сольются в часы и сутки. Мои спутники, правду сказать, недалеко ушли. Прапорщик выругался вполголоса матом. Заместитель прокурора порывисто задышал.
  - Сергей, где твой автомат?! - неожиданно спохватился Терещенко.
  Новиков хлопнул себя по лбу, ну, естественно, он оставил оружие в машине.
  - Голову в машине не забыл? - желчно осведомился Терещенко, пригибаясь все ниже, будто фары машины пришельцев могли испепелить его, как гиперболоид инженера Гарина из известно романа Толстого. Прапорщик, выпустив мой локоть (был момент - его пальцы превратились в тиски), опустил ладонь на кобуру, но тут же отдернул, словно грубая свиная кожа оказалась раскаленной добела.
  - Кажись, наша машина... - проговорил он с нескрываемым облегчением. - Патрульно-постовой службы...
  И, точно. Зловещий 'Газон', появления которого мы ждали с мистическим страхом, обернулся честным трудягой 'Уазиком' с металлической крышей, старомодной мигалкой и надписями 'Милиция' по обоим бортам. Я грешным делом решил, нам выслали подкрепление. Новиков, поддавшись естественному порыву, сделал шаг вперед, но был перехвачен Терещенко. Прокурор схватил его за рукав синей форменной куртки.
  - А что они здесь позабыли?!
  - Ну... - начал прапорщик и запнулся. Очевидно, и сам не знал.
  - Ты их сюда звал?!
  - Никак нет, Станислав Казимирович. С чего бы мне самодеятельностью заниматься? - обиженно засопел прапорщик.
  - Хоть кто-то знает, куда мы отправились? - продолжал допытываться Терещенко.
  - Ни единая живая душа... - прапорщик осекся.
  Я кожей ощутил, отчего. В контексте переплета, в который они вляпались вслед за мной, эта банальная фраза прозвучала откровенно жутко.
  Милицейский 'Уазик', поскрипывая металлическими внутренностями на колдобинах, медленно прополз мимо нашего укрытия. Кто находится внутри автомобиля, нам оставалось гадать. Сколько мы не напрягали зрение, затемненные окна остались непреодолимой преградой. Зато план застать незваных визитеров врасплох, осенивший прокурорскую голову Терещенко, сразу дал слабину. Полетел ко всем чертям, посыпался, будто карточный домик. Стоило лишь водителю 'Уаза' принять чуть правее, и свет фар его автомобиля уперся аккурат в нашу 'Волгу'. Словно тот, кто сидел за рулем, догадывался или даже заранее знал, куда ему надлежит светить. Этого, вероятно, и следовало ожидать, не знаю, на что надеялись Терещенко с Новиковым, разве что, на удачу? В таком случае, Проведение решительно отвернулось от нас, в свете событий недавних дней, оно заняло вполне логичную позицию.
  'УАЗ' сразу двинулся к 'Волге', акула, почуявшая подраненного кита. Стало ясно, Степана в две минуты обнаружат, если только он не додумался отползти куда-то подальше. В любом случае, он вряд ли бы успел. Мы замерли, затаив дыхание. Джип остановился, не доезжая до легковушки метров десять, не больше. Дверцы 'УАЗа' со скрипом распахнулись. Я попытался утереть пот, позабыв, что руки по-прежнему в наручниках. Не берусь судить, кого опасались увидеть мои спутники, вряд ли скрежещущих клыками вурдалаков из рассказов Алексея Константиновича Толстого, но и они вздохнули с облегчением при виде трех парней в штатском, которые первыми выбрались наружу. Конечно, троица производила далеко не лучшее впечатление, но, все же, была из мяса, а не могильного праха. Одетые в дурацкие белые кепи, подстреленные куртки 'пилот' и широченные джинсы, парни больше всего походили на гопников чистой воды, хотя, как знать, с тем же успехом могли быть и оперативниками УГРО. Бывает, одних от других не отличишь, пока не предъявят документы
  - Ваши люди? - шепнул заместитель прокурора, я оказался не одинок в сомнениях.
  - Впервые вижу недоносков, Станислав Казимирович, - хриплым шепотом откликнулся Новиков.
  - А машина?
  - Автомобиль, кажись, наш...
  - Так какого, тогда, спрашивается, черта?.. - начал прокурор и умолк, прикусив язык, при виде шофера. Тот как раз тоже вылез из кабины.
  - Петро?! - как ругательство выдохнул прапорщик.
  - Кузьмук? - пробормотал Терещенко.
  Если трое в штатском походили на помесь оперативников уголовного розыска с босяками, водитель 'Уазика' смотрелся как милиционер, которого в срочном порядке, скорее, даже, по тревоге, отозвали из отпуска, который он проводил, скажем, на рыбалке. Его одежду составляли расстегнутый милицейский китель, наброшенный на волосатое голое тело, спортивные брюки и вьетнамки, обутые на босу ногу. В других обстоятельствах, в прошлой жизни, его вид наверняка бы вызвал у меня усмешку, а то и парочку едких замечаний, но, не теперь. Перед глазами проплыл образ оборотня, не успевшего скинуть волчью шкуру, или, напротив, еще не покрывшегося ею как следует, от кончика носа до хвоста.
  - Впопыхах собирался, - процедил Новиков.
  Его ладонь накрыла кобуру, пальцы легли на пистолетную рукоять. Голова наполовину офицера, наполовину дачника больше всего напоминала тыкву, из которой школьники мастерят страшные маски накануне Хэллоуина. Правда, вместо шеста от пугала тыква была посажена на внушительный корпус борца сумо.
  - Странную компанию он себе подобрал, однако, - присвистнул Терещенко.
  - Петро? - Новиков презрительно ухмыльнулся. - Да на нем клейма негде ставить, Станислав Казимирович. Самый грязный во всем подразделении офицер...
  Я машинально представил сотрудников МВД ползающими в большой зловонной луже.
  - У меня на него - ничего... - несколько растерянно обронил Терещенко.
  - А у меня ничего - на президента Пьющего, мать его за ногу! - желчно откликнулся Новиков, вынимая пистолет.
  - Подбирайте метафоры, Новиков, - сдвинул брови заместитель Калиновского прокурора.
  Их коротенькая перепалка вполголоса помогла мне догадаться, кого я лицезрю вероятней всего - того самого старшего лейтенанта, о котором впервые услышал от капитана Репы. Они якобы работали вместе, напарника Репы звали Петром. Репа еще удивил меня, сказав, что не знает, повысили ли кореша в звании?
  Как только одно увязалось с другим, мне стало совершенно очевидно, с чем явился на хутор впопыхах одевавшийся милиционер-оборотень. Он прибыл, чтобы зачистить следы. Ну, а поскольку самого хутора и след простыл, его единственной задачей, вероятно, оставался мой рот, который ему надлежало надежно прихлопнуть. Набить сырой землей. Как странно, Терещенко верил мне примерно наполовину, с оговорками и допущениями, Новиков вообще грозился отвезти в дурдом. Тем не менее, нашелся НЕКТО, поспешивший выслать целую бригаду чистильщиков по моему персональному адресу. Я хотел поделиться соображениями со спутниками, но, не решился. Я ведь толком не знал, чего теперь ждать от заместителя Калиновского прокурора. Терещенко колебался, это было видно. Новиков - тоже, но то были колебания иного рода, прапор уже стискивал в руке пистолет. Значит, знал, с кем имеет дело.
  Пока мы прятались в зарослях, не зная, на что решиться, события на поляне у 'Волги' пошли развиваться, что называется, самотеком. От плохого к худшему, как, помнится, любил выражаться мой дорогой шеф, Юрий Максимович, во времена, теперь казавшиеся мне недосягаемыми. Естественно, и милиционера-оборотня, и его дружков уголовной наружности, первым делом привлекла наша бесхозная легковушка. Правда, машина оказалась запертой, Степа сработал оперативно. Один из штатских, я еще удивился, до чего же у него бледная кожа, пока не сообразил, что вижу альбиноса, предложил выбить стекло.
  - Та погоди ты! - фыркнул Кузьмук, отдуваясь. Лишнего весу в нем было килограмм пятьдесят, не меньше. - Все вам, малолеткам, ломать... - с трудом нагнувшись, милиционер сверился с государственным номером.
  - Мента вашего недорезанного тачка?! - нависал над ним Альбинос. Новиков, в бурьянах, заиграл желваками.
  - Терещенко, - сопя, отозвался Кузьмук.
  - Это того пхххххх зххххххххх, который повсюду свой вонючий нос сует?
  - Вопрос, где он сам, - с тревогой оглядываясь, бросил оборотень. - Может, только машину свою Новикову дал...
  - Без разницы, - отмахнулся Альбинос. - Если вместе шатаются, нам только на руку. Ладно, чего встали, пошли искать.
  Как вы понимаете, поиски не затянулись. Буквально через пару минут в лапы бандитов попался Степа, бедолага прятался за ближайшим валуном. Двое молодчиков рывком поставили парня на ноги.
  - Что за штрих? - Альбинос обернулся к Оборотню.
  - Водила, из прокуратуры.
  Локти и колени Степана были перепачканы свежей глиной, в свитере засели полевые колючки.
  - Отдохнуть, бхххх, прилег? - с издевкой осведомился Альбинос.
  - Что-то типа того, - мрачно отвечал Степа.
  - Я тебе сейчас организую отдых! - взвился Альбинос.
  Я не большой специалист по части влияния наркотиков на организм, но, сдается мне, именно такими, взвинченными и дерганными, полагается быть наркоманам под дозой. Или, в ее ожидании...
  - Вечный, на ххх, сон, - поддержал Альбиноса один из штатских.
  - Тихо, тихо, - вмешался Кузьмук, протискиваясь между Степаном и парнями. - Где начальство потерял, браток?
  - Что будем делать? - отрывисто спросил Новиков у Терещенко.
  - Выждем...
  - Чего ждать-то, Станислав Казимирович?!
  Из-за них я не расслышал, что ответил проходимцам Степан. Мелькнул кулак, что-то громко хрустнуло, скорее всего, переносица. Наш водитель очутился на ягодицах.
  - Еще раз не по теме вякнешь, пххххх, говно жрать заставлю! - встряхивая поработавшую кисть, предупредил Альбинос. Никогда бы не подумал, что у него может быть удар такой силы, внешне он выглядел довольно щуплым.
  - Где гхххххх, которых ты привез?! - повторил вопрос Кузьмук.
  - Грибы собирают, - глухо, через окровавленные пальцы, сообщил Степан.
  Лицо Альбиноса исказила гримаса ярости, обещавшая нашему водителю большущие неприятности, но они не состоялись, потому что терпение Новикова лопнуло.
  - Стоять!! - рявкнул прапорщик, с лязгом передергивая затвор. Грохнул выстрел, пуля ушла в небо, к звездам, едва проступавшим размытой сыпью, сквозь плотную пелену облаков. Кузьмук охнул от неожиданности, парни в штатском едва не подпрыгнули. Альбинос прищурился, стоя в напряженной позе, не человек - нерв.
  - Никому не двигаться! - предупредил Новиков, выходя на свет. - Кто шелохнется - застрелю на хрен!
  - Серый... - не сводя глаз с направленного на него дула, пробормотал Кузьмук. - Ну, ясно. У кого б еще хватило мозгов вляпаться в такое говно... - Его гортань судорожно двигалась. Голос, стоило милиционеру угодить под прицел, утратил прежнюю зычность и звучал так хрипло, будто Кузьмук стал жертвой скоротечного фарингита.
  - Оружие на землю, Кузьмук! - распорядился прапорщик, не вступая в прения. - И, без глупостей. Рыпнешься - мигом схлопочешь пулю! Я предупредил!
  - Я, бхххх, всегда знал, что ты - конкретно контуженный, - справившись с первым потрясением, Кузьмук даже ухитрился изобразить нечто отдаленно напоминающее ухмылку. - Убери пистолет, Серый. Ты чего, сдурел? У меня распоряжение самого Павла Иваныча - доставить для допроса того клоуна, который утром в больничке начудил.
  - А водителю моему лицо разбивать тоже Павел Иванович велел?! - ледяным тоном осведомился из темноты Терещенко. Двинулся на свет. Я последовал за ним, как был, в наручниках.
  - А, Станислав Казимирович, и вы, значится, здесь? - скалясь при нашем появлении, обронил Кузьмук. - То-то я гляжу, Новиков расскакался, как горный козел. Теперь хотя бы ясно, с чего.
  - Рад за вас, Кузьмук, - с презрением парировал Терещенко. - Это хорошо, что вам многое ясно. Надеюсь, и я проясню для себя ряд вопросов, когда вы на них ответите. Только не здесь, а в прокуратуре. Новиков, арестуйте их всех.
  - Да какие основания?! - взревел Кузьмук. Его напоминающая тыкву физиономия пошла густыми бурыми пятнами.
  Теперь, когда расстояние между нами сократилось, я смог пересчитать звездочки у него на погонах. Накопилось на капитанское звание. Значит, все же повысили, хоть и не намного.
  - Пистолет, - поторопил коллегу прапорщик. - Левой рукой. Только медленно, Кузьмук. Даже не дыши.
  - Ты впереди не того паровоза бежишь, мудак!
  - На счет три, два уже было! - прорычал Новиков.
  Пыхтя от бессильной ярости, Кузьмук расстегнул китель, выудил из подплечной кобуры точную копию пистолета прапорщика, аккуратно опустил на грунт.
  - А теперь три шага назад.
  Разоружив капитана, Новиков взялся за его спутника, избившего нашего водителя Степу. Стоило прапорщику заняться им, как Альбинос, выйдя из ступора, куда его погрузило наше внезапное появление, буквально зашелся воплями, заявив, что он, на минуточку, помощник руководителя парламентской фракции, советник народного депутата и все такое. Не знаю, так ли это было на самом деле, но Новиков, к его чести, не дрогнул. Напротив, чем сильнее распалялся молодой негодяй, тем с большим достоинством держался прапорщик, словно твердая почва, оказавшаяся у него под ногами, сотворила настоящее чудо, хоть и была, по сути, убогой кочкой посреди гнилого болота.
  - Мы, безусловно, выясним, кто вы в ходе следствия, - заверил молодчика Терещенко.
  - В жопу себе заткнешь свое следствие, козел! - ощерился Альбинос.
  Новиков, мрачнее тучи, обыскал его на скорую руку, отобрал новенькую, с иголочки 'Берету', хмыкнув, выудил из кармана задержанного разрешение на ношение оружия, развернул, и съежился под своими микроскопическими погонами прапорщика, разобрав подпись первого заместителя министра внутренних дел.
  - Проникся, даун?! - самодовольно спросил Альбинос. Новиков оглянулся на Терещенко за поддержкой.
  - Закон для всех един, - без особой уверенности, но, и без пафоса, молвил заместитель Калиновского прокурора.
  - Ага, - не стал спорить Альбинос, - и, по нему клоуны, вроде тебя, в прокурорах не задерживаются.
  - Черт знает, каким отморозкам в Киеве бумажки продают, - сказал, обращаясь к Новикову, Терещенко.
  Разобравшись с Альбиносом, прапорщик напустился на его дружков гопников:
  - А вам, баранам, что отдельное приглашение требуется?!
  Сдавленно матерясь, гопники, в свою очередь, разоружились. В результате у левого переднего колеса 'Уазика' выросла небольшая, но внушающая трепет куча оружия, словно капитулировала маленькая армия. Новиков изъял у преступников потрепанный, но вполне дееспособный наган времен Гражданской войны, новенький газовик австрийского производства, электрошокер, судя по размеру, способный поджарить и слона, мачете и гимнастическую биту, представляющую собой компактную разновидность бейсбольной. Оружие ничуть не походило на табельное. Спутники Кузьмука вряд ли имели отношение к МВД. Скептически оглядев добытые трофеи, прапорщик язвительно осведомился у капитана, уж не народные ли дружинники пожаловали с ним на пустошь?
  - А хоть бы и внештатники, Серый? - осклабился капитан Кузьмук.
  - Сам вооружал?
  Кузьмук витиевато выматерился.
  - Интересные предметы, - протянул прапорщик, наступая на гопов. - Вы, хлопцы, случайно, не на войну собрались?!
  - Не твоего ума дело, Серый! - прорычал Кузьмук.
  - Может, и не моего, - согласился Новиков. - Разрешение на револьвер имеется?
  - А он холостыми заряжен, - вякнул один из гопов.
  - Холостыми, видать, ваши папаши ваших мамаш заряжали, когда вас, бычье дурное, делали! - фыркнул прапорщик. - Ладно, о чем с вами, баранами безрогими разговаривать? Кругом шагом марш и давайте, грузитесь в машину, через заднюю дверь. Ну, слева по одному, живо!
  Капитан Кузьмук попытался бузить, однако, Новиков мигом поставил его на место. Теперь, с двумя пистолетами Макарова в руках, он смотрелся немного несуразной, но вполне убедительной отечественной вариацией героев Клинта Иствуда из старых голливудских вестернов. Сообразив, что с коллегой каши не сваришь, милицейский капитан переключился на заместителя районного прокурора. Было видно, возвращаться в Калиновку в качестве задержанного ему, мягко говоря, неохота. Оставалось гадать, чего он больше боится, ответственности перед законом, которым его пытался пугать Терещенко, или своих хозяев, которым этот самый закон, по традиции, не писан. Лично я склонялся к хозяевам, из законов у нас в ходу лишь открытый Ньютоном - Всемирного тяготения.
  - Неудобная ситуация получается, Станислав Казимирович, - заявил Кузьмук. Ему довелось обернуться, Новиков погонял его к двери в отсек, который в просторечии зовут 'кенгурятником'. - Нас сюда Павел Иванович отправил, с поручением. А вы на нас Новикова своего, пришибленного мешком, натравили. Павел Иваныч вам спасибо за такие дела не скажет. Не верите мне, возьмите трубочку, сами позвоните шефу.
  - Я, пожалуй, сделаю ему сюрприз... - холодно откликнулся Терещенко. До меня внезапно дошел смысл фразы, на которую он отвечал. Раз речь зашла о шефе, значит, Павел Иванович, упомянутый офицером-оборотнем, был районным прокурором?
  Кузьмук вернулся к Новикову:
  - Ты, Серый, даже не по тонкому льду ходишь! Ты, бхххх, хоть о пацанах своих несовершеннолетних подумай, что с ними будет?! Им же тут жить после того, как тебя в овраге каком упокоят.
  - Я только и думаю о том, как им тут жить предстоит, - стиснул зубы Новиков. - Двигай, гнида, шевели копытами!
  - Мудак ты...
  - Жизнь покажет, кто из нас мудак.
  - Да, у тебя той жизни осталось - ххх да ни ххх! - сказал чей-то чужой, насмешливый голос. Я еще удивился, кому в создавшихся обстоятельствах, пришло на ум шутить. Вряд ли гопам, вид у них был потерянный, что же до Альбиноса, то он держал рот на запоре.
  - И пукалки свои опусти, - скомандовал тот же голос. - А, то, неровен час, помрешь, бхххх, даже быстрее, чем думаешь.
  Только тут я сообразил, голос доносится из 'Уазика', куда никто из нас так и не удосужился заглянуть. Впрочем, изменило бы это хотя бы что-то? Или просто ускорило развязку? Так мы к ней и без того подошли. Послышался скрип сидений, в опущенном стекле показался куцый ствол милицейской разновидности автомата Калашникова.
  - Вася, ты че, дрых, бхххх?! - немедленно ожил Альбинос.
  - Тащился, - самодовольно изрек невидимый обладатель автомата. - Оценивал, как вы, пацаны, дуетесь в штаны перед этим сморчком. Красиво вышло, сказать не ххх.
  Альбинос вспыхнул настолько, насколько позволила напрочь лишенная пигментации кожа.
  - Вася, по-твоему, это было смешно?!
  - Оххххх, как.
  - За такое ехххх бьют, Вася!
  - Может, попробуєш набить?
  Альбинос смолчал, хоть, ярость и переповняла его до краев.
  - Тогда, притихни, - донеслось из салона 'Уазика'. В голосе так и сквозило самодовольство. - А вы, чего встали, недоумки?! - теперь его обладатель обращался к гопам. - Вольно. Грабли разрешаю опустить! - невидимый автоматчик хихикнул. Бандиты, которых прапорщик продолжал держать под прицелом, разом пришли в движение. Капитан Кузьмук потер руки, протянул правую ладонь к Новикову:
  - Давай сюда стволы, недоумок.
  Но, прапорщик не реагировал. Думаю, он не хуже остальных понимал - продолжения в отношении нас четверых, включая водителя Степу, не предвидится, вторая серия снята с эфира режиссером, которого бандиты звали Павлом Ивановичем, а значит, капитулировать бессмысленно, ведь все равно - убьют.
  - Эй?! - крикнул Кузьмук, сообразив, что произойдет в следующие доли секунды. Но, гангстеры, Альбинос и его невидимый оппонент из машины, снова начали препираться. Вспыхнувшая между ними ссора подарила Новикову несколько лишних мгновений. Он надавил курки. Стволы обоих пистолетов, которые он сжимал, полыхнули. Первая же пуля, выпущенная прапорщиком, поразила капитана Кузьмука в плечо, заставив провернуться вокруг своей оси, отбросила. Вторая сразила наповал одного из гопов, третья пролетела мимо. Пистолет в левой руке Новиков использовал, чтобы достать автоматчика, все еще прятавшегося в 'Уазике', но, обыкновенных милиционеров не обучают искусству стрельбы по-македонски, о котором я читал в какой-то старой книге о чекистах. И, все же, в борту 'Уазика' появилось несколько дыр, прежде чем из салона застучал автомат. Пули полетели роем, жужжа, как разъяренные пчелы. Все закончилось в один миг. Терещенко погиб на месте, ему прошило шею и грудь. Участь шефа разделил его верный водитель Степа. Прапорщик в продранном во множестве мест мундире, не выпуская пистолетов, тяжело осел на колени и, лишь затем, повалился на бок. Я остался стоять, не понимая, почему еще дышу.
  - Чудо, бхххх, да?! - оскалился племянник Огнемета, толкая пассажирскую дверь и держа дымящий автомат одной рукой. - Это, бхххх, потому, что тебе, пхххх ты гнойный, никто не даст так легко отделаться, понял? - Преодолев несколько метров, разделявших нас, он ударил меня ногой в живот. Я растянулся на земле, в луже крови, что уже успела набежать из-под Терещенко.
  - Помогите мне подняться, - позвал откуда-то издали Кузьмук. - Эй, вы слышите, чего говорю?!
  - Подождешь, - отмахнулся племянник Огнемета и, встав над Новиковым, добил прапорщика выстрелом в голову.
  
  * * *
  
  В первый час или полтора, пока они били меня с короткими перерывами, я не мог взять в толк, с какой целью мне сохранили жизнь, если, конечно, не считать роль боксерской груши, которую мне довелось играть. Слов нет, когда вас лупят, практически без передышки, размышлять о подобных тонкостях не с руки, и, тем не менее. Я вот что хочу сказать - ни племянник Огнемета, ни его высокопоставленный дружок Альбинос, помощник нардепа и все такое, похоже, не получали ровно никакого удовольствия, истязая меня. Они работали ногами и кулаками с такими сосредоточенно мрачными физиономиями, будто были конкурентами бригады ударников Алексея Стаханова, для которых побить всесоюзный рекорд - единственный шанс избежать длительного лагерного срока. Готов допустить, их хорошему настроению мешали наркотики - оба вынюхали по щепотке белесой дури. А может, в их поведении сказалась давно подмеченная мной особенность представителей нашей бандитской элиты, заключающаяся в полной неспособности радоваться, хотя бы чему-то. Судите сами, даже когда эти люди катят прямо у нас по головам в бронированных лимузинах, их физиономии остаются такими хмурыми, будто они вот-вот догрызут последний заплесневелый сухарь. Да в любом убогом 'Жигуле' куда легче разглядеть приветливое лицо, чем среди тех, у кого, казалось бы, есть все, что только требуется, для счастья. Как будто 'Дом Периньон' и заливная осетрина, 'Мартель' и черная икра - пригоршнями, фешенебельные машины и дорогие проститутки, яхты и особняки на экзотических островах, и все прочее, жалко тратить место, провоцируют у этих господ неизлечимое несварение желудка, делая их глубоко несчастными. Даже, когда они заняты любимыми делами. Даже, когда доят госбюджет, стравливая миллионы через ниппели зарегистрированных на подставных лиц оффшоров. Даже, когда урезают пенсии и социальные выплаты, поскольку самим становится мало - их физиономии остаются перекошенными от злобы, ну а в глаза им лучше не смотреть. Ну, ничто, ничто во всем свете не способно вызвать у них улыбку. Впрочем, прошу меня извинить, я отвлекся.
  Все время, пока длилась экзекуция (странно, но я перенес ее сравнительно легко), мы оставались в двух шагах от заброшенного хутора, ожидая прибытия следственной бригады. Ее вызвал по рации наскоро перевязанный капитан Кузьмук. Надо отдать ему должное - он не участвовал в избиении, напротив, даже уговаривал своих младших товарищей оставить меня в покое, вдруг Павел Иванович надумает довести меня до зала суда. Как выяснилось, Альбиноса последнее заботило мало, о чем он недвусмысленно сообщил милиционеру в довольно оскорбительной форме.
  - Если ты не заткнешься, Петро, я ему, бхххх, еще и на грудь нхххх, чтоб морем пахло! - прерывисто дыша, выкрикнул Альбинос. Не стоило большого труда догадаться, о чьей конкретно груди 'базар'.
  - Ну, и кто его так отдубасил, если журналисты спросят? - не унимался Кузьмук.
  - Терещенко твой покойный, кто, бхххх, еще?!
  Плюнув, Кузьмук кликнул одного из гопов, чтобы помог наложить повязку на рану. Она оказалась несерьезной, выпущенная Новиковым пуля прошла гораздо выше жизненно-важных органов, не зацепив ни сухожилий, ни костей. Правда, капитан потерял порядком крови, но ее в нем, учитывая телосложение борца сумо, было литров семь, никак не меньше. Как только бинты очутились, где полагается, Кузьмук, жалуясь на головокружение и тошноту, заставил все того же гопника тщательно протереть оружие. Затем, предварительно разрядив, они вложили его мне в руки, последовательно, сначала автомат, а, потом и пистолет прапорщика Новикова. Я подчинился безропотно, подумал - сопротивляться - бессмысленно, да и племянник Огнемета с Альбиносом постарались, отвадив у меня всякое желание брыкаться. Кроме того, стряпая улики, бандиты обмишурились, как на мой неискушенный взгляд. Подсунули мне автомат, которым так и не воспользовался Новиков, предварительно высадив из него патроны, одной длинной очередью в небо. Я подумал, любая экспертиза без проблем установит, это не то оружие, из которого были сделаны роковые выстрелы. Оглашать же свою мысль я, по понятным причинам, не стал.
  - Вот так, - удовлетворенно ухмыльнулся Кузьмук, когда я оставил на оружии достаточно отпечатков, чтоб гарантировать себе пожизненное заключение. А, заодно, сообразил, зачем понадобился им живьем.
  - Выходит так, - проигрывая вслух ситуацию, сказал Кузьмук, - выманил, понимаешь, сотрудников на следственный эксперимент, хитростью завладел автоматом, угрожая им, забрал у Новикова пистолет. - Перечисляя мои мнимые 'подвиги', капитан деловито загибал толстые пальцы-обрубки, поросшие густой рыжей шерстью. - Ну, а потом, значит, цинично убил. Сходится?
  - Че ты усложняешь? - поджал губы Альбинос.
  - Порядок есть порядок. - Кузьмук обернулся ко мне. - Вот ты и спекся, фраер. Спекся, бхххх, по полной программе.
  Что спекся, это я понимал и без него. Сгорел мотыльком, обуглился старой покрышкой. Называй, как угодно, тут годился любой глагол, он совершенно не менял сути дела. Не переменило ее и прибытие целой милицейской бригады и прокурорских работников, к появлению которых столь тщательно готовился Кузьмук. Они прикатили на трех машинах, не меньше десяти человек, точно подсчитать мне было затруднительно, лежа плашмя и ничком с вывернутыми за спиной руками, снова закованными в браслеты. Как и следовало ожидать, буквально с первого взгляда вновь прибывшие пришли именно к тем выводам, на которые и рассчитывал Кузьмук. Моими показаниями никто не заинтересовался. Сам я благоразумно держал рот на замке, даже не потому, что Альбинос и младший из терминаторов разбили его на совесть, скорее, из опасения - дважды мне Терещенко не повстречать, следователи услышат лишь то, что захотят услышать. Судя по деятельности, которую они развили, речь шла о соблюдении формальностей, не больше. Тем более, что тон на поляне (это стало ясно практически сразу) задавал обладатель визгливого голоса и дорогих ботинок из крокодиловой кожи. Ботинки были тридцать пятого размера, от силы, можно было подумать, они принадлежат ребенку. Я не мог разглядеть лица их владельца, впрочем, этого и не требовалось, чтобы сообразить - он давно не ребенок, играет здесь первую скрипку, необычайно взвинчен, а на мой персональный счет - у него вообще никаких сомнений.
  - Значит, этот отморозок застрелил Терещенко, - отрывисто бросил хозяин ботинок из крокодиловой кожи, когда очередь все же дошла до меня. Я отметил про себя отсутствие вопросительных интонаций в голосе. Фраза прозвучала, как утверждение, причем, безапелляционное.
  - И его, и Новикова, Павел Иваныч, - подтвердил капитан Кузьмук. - Обох, сволота, как в тире положил.
  Так вот, кто ты, гнида, - подумал я, сообразив, что удостоился чести наблюдать ботинки самого районного прокурора. Того самого, которому Терещенко собирался сделать сюрприз, да не сложилось, шеф оказался расторопнее. И, укатали Сивку крутые урки.
  Ну, естественно, я должен был догадаться, кто одним из первых прискачет на место трагедии, убедиться, что все тип-топ. Без сучка, без задоринки. Главный законник, так вот ты какой...
  Ну, плакали мои дела, значит...
  - И Степана он, подлец, ухайдакал, - услужливо добавил кто-то из свиты.
  - Кого-кого? - переспросил обладатель крокодиловых ботинок.
  - Водителя Терещенко, - пояснили ему.
  - Всех, значит, кончил? Вот урод.
  Я подумал, у прокурора сейчас, должно быть, физиономия, как у кота, полакомившегося хозяйкиными сливками.
  - Вы забыли Линкольна со Столыпиным, - не удержался я.
  - Что-что? - насторожился хозяин ботинок. - Что эта мразь вякнула?
  - А ему, видать, мало, Пал Иваныч, - с ненавистью процедил Кузьмук. - Вообще без тормозов отморозок...
  - Может, под дозой? - предположил кто-то.
  - Не удивлюсь, что так, - согласился Кузьмук. - Очень на то похоже. Это ведь он с утра налет на больницу учинил. Карету скорой увел. А водителю - чердак проломил. Теперь вот, и до Терещенко добрался...
  - Я предупреждал Станислава Казимировича, - нравоучительно начал районный прокурор, - в нашем деле самодеятельность - до добра не доведет. Не в бирюльки играем, понимать надо. И ему говорил, и руководству, когда его только к нам прислали: прокуратура - не балаган, к которому привыкли политики, и не университетская кафедра, к которой Терещенко привык. Не с тем контингентом работать приходится, чтобы ошибаться два раза. Выезжаешь с подозреваемым на место, возьми ж ты с собой троих, пятерых сотрудников, мало никогда не бывает. Нет, им, дилетантам, хоть кол на голове теши. И вот, как в конце концов обернулось. А мне теперь расхлебывай...
  - Вы хотите сказать, один человек, да еще в наручниках, ухитрился разоружить троих? - спросил незнакомый голос. У его обладателя все же зародились сомнения. Ну, что же, хотя бы один Фома неверующий все же нашелся. Это внушало надежды, но они скоро пошли прахом.
  - Ну, наручники они с него по какой-то причине сняли, - ответил Кузьмук. - А оружие - у одного Новикова при себе было. А в самом Новикове - килограмм пятьдесят весу, это если с боекомплектом и бронежилетом взвешивать...
  Готов поклясться, Кузьмук, не сдержавшись, ухмыльнулся.
  - Вы-то сами, как здесь очутились? - допытывался все тот же голос.
  - Я уже указал, - вспыхнул Кузьмук, - услыхали выстрелы. Рванули поглядеть, что к чему. Этот урод прям тут ошивался, видать, ключи от 'Волги' искал, только водила их перед смертью в кусты швырнул. Ну, мы его и скрутили.
  - Молодцы, - вставил кто-то из прокурорских работников. - И Степан, конечно, тоже хорош. Герой.
  - А вы, капитан, всегда несете дежурство с посторонними?
  - Я, чтоб вы знали, на рыбалке был, - голос Кузьмука завибрировал от праведной обиды. - На Генеральском озере, с километр отсюда будет, если по прямой. Вы ребятам лучше б спасибо сказали, что мне помогли. Одному б мне с ним не справиться...
  - А отделал его кто?
  - Кого его? - не понял Кузьмук.
  - Задержанного...
  - Послушайте, меня ранили в грудь, - засопел Кузьмук.
  - И, правда, довольно, - вступился обладатель дорогих ботинок. - Человек совершил подвиг, не побоюсь этого слова, и я не потерплю, чтобы вместо благодарности...
  - Хотелось бы целиком прояснить картину, Павел Иванович...
  - Мне она ясна, - поставил точку обладатель крокодиловых ботинок. - Кузьмук, вы свободны. Олег? Отвези капитана в больницу, пускай кто-то посмотрит рану. Не хватало еще - героями разбрасываться.
  - Будет сделано, Павел Иванович.
  Дорогие ботинки пришли в движение, прокурор, очевидно, решив, больше здесь делать нечего, зашагал прочь.
  - Задержанного доставить прямо ко мне, - донеслось уже издали, напоследок. Захлопали дверцы, взревел мотор. Оставшиеся люди тоже засуетились. Чуть позже настал и мой черед. Двое дюжих милиционеров, с закинутыми за спины автоматами, в бронежилетах и касках, поставили меня на ноги, бесцеремонно потащили к темно-серой 'Тойоте Ленд Круизер', втолкнули в багажный отсек. Повалили носом в пол, сами взгромоздились на откидные сидения по бокам. Вскоре мы уже тряслись по проселку, вероятно, тому самому, где я раздавил мотоцикл капитана Репы. Затем протекторы запели по асфальту, кавалькада выехала на трассу. Распластанный на полу я не мог, конечно, следить за дорогой. Впрочем, это мне и не требовалось. Когда водитель сбросил скорость перед тем, как выполнить левый поворот, я и с завязанными глазами увидел синий дорожный указатель. Мы возвращались в Калиновку, словно она для меня стала черной дырой, с гравитацией которой не поспоришь.
  
  VIII. День Второй
  Правосудие в Калиновке
  
  Ночь близилась к завершению, летом светает рано, когда те же омоновцы втолкнули меня в камеру, кажется, соседнюю с той, где я успел побывать накануне утром. А может, и в ту самую камеру, как знать, я не бывалый зэк, который загодя наверняка выцарапал бы где-нибудь надпись. Дверь со скрежетом захлопнулась, обдав спину тошнотворным дежа вю. Я оказался предоставлен своим мыслям и себе, но ощущения, что я принадлежу себе, не было, как, положа руку на сердце, и внятных мыслей. За сутки мое положение только ухудшилось, причем кардинально, катастрофически. Ясности по части странной и одновременно жуткой истории, участниками которой стали я и погибшие много лет назад бандиты, не прибавилось, зато честные люди в погонах, пытавшиеся мне поверить и помочь, расстались с жизнями. Я же, в свою очередь, превратился в главного кандидата на незавидную роль козла отпущения в глазах Пал Иваныча, местного прокурора, имея все основания считать его главарем местной преступной группировки и авторитетным членом мафии края. Что же, у меня были замечательные перспективы на будущее. Конечно, размышлял я дальше, Пал Иваныч был у меня в долгу, ведь это благодаря мне он избавился от занозы в заднице, какой, вне сомнений, был для него Станислав Терещенко. Только мне, вероятно, не стоило рассчитывать на благодарственную грамоту от руководства прокуратуры, меня ожидала пуля, причем, в самом лучшем случае, когда я все подпишу, чтобы их затея прошла на Ура.
  В изнеможении, я опустился на койку, безвыходность положения парализовала ноги. Точнее, они вроде как сохраняли работоспособность, только им не на что было опереться. Я бы, пожалуй, отгрыз собственную лапу, как волк, угодивший в капкан, поставленный ушлыми охотниками, если б только и то, и другое, не было в моем случае виртуальным. Я ощущал себя погребенным заживо в этой камере, черное отчаяние поглотило меня. Проникло в каждую клеточку организма, удесятерило ее вес, я словно очутился на борту ракеты, запущенной в Преисподнюю, падающей в сердце Черной дыры, расплющенной чудовищной силой гравитации.
  Успокойся же, черт бы тебя побрал! - увещевал я себя, но, уж какое тут могло быть душевное равновесие?
  Чтобы хоть чем-то себя занять, а не сидеть в ожидании безумия, я подтянул колени к груди, попытался протащить стопы над руками, скованными за спиной наручниками. Видел в каком-то фильме аналогичный трюк. Как ни странно, он мне удался, естественно, не с первой попытки. Сначала довелось хорошенько попотеть. В конце концов, когда руки оказались спереди, я почувствовал себя немного лучше, не так, чтобы очень, но, гораздо комфортнее. Прислонился виском к холодному металлу каркаса нар, и почти сразу разобрал далекие голоса. Они звучали приглушенно, как будто доносились из соседней квартиры. Такое случается, когда принимаешь ванну в многоквартирном доме, где, как правило, неплохая акустика, потому как изоляция, заложенная строителями - дерьмо, и, волей-неволей улавливаешь звуки, далеко разносящиеся по воде, которая, как известно, неплохой проводник. Правда, сначала я не мог разобрать слов, лишь определил, что голоса мужские, а их обладатели хорошенько навеселе. То есть, я не то хотел сказать, не навеселе, а под градусом. Первое определение подразумевает, пускай и пьяные, но все же улыбки, в данном случае о них и речи не шло. Собеседники явно ссорились, причем, по-крупному, а, принимая в учет алкоголь, следовало предположить, дойдет и до рукоприкладства. Затаив дыхание, я навострил уши, невнятные голоса звучали все громче, словно спорщики приближались. Вскоре, я уже без особых усилий разбирал слова. Они оказались такими, что иней выпал у меня между лопаток.
  - Леня, при всем уважении к тебе, ты ж знаешь, я за тебя в лепешку расшибусь, гадом буду, но, этого я сделать не могу. Не могу, бхххх, и точка, - твердил первый голос.
  Я идентифицировал его, когда фраза уже была досказана. И, содрогнулся, сообразив, голос принадлежит обладателю крошечных, почти детских ножек, обутых в дорогущие сапожки из крокодиловой кожи. То есть, Пал Иванычу, Калиновскому районному прокурору.
  - Можешь, бхххх на ххх, и сделаешь! - пролаял его собеседник. Теперь я узнал и его, по неподражаемым интонациям, заставившим кровь остановиться в жилах. Что ж, похоже, доктор Афян не преувеличивал, рисуя бандита Леню по кличке Огнемет неуязвимым. Вне сомнений, сейчас он был полон сил.
  - Паша, бхххх?! Я тебя часто о чем-то прошу?! - теряя терпение, рычал Огнемет. Он, безусловно, здорово перебрал, алкоголь напоил его черной, разрушительной энергией и она, очевидно, искала выхода. Я мог не сомневаться, у кого имеются самые высокие шансы послужить громоотводом. Впрочем, они оставались высокими даже у районного прокурора, ведь он осмелился перечить человеку, который ни к чему подобному не привык, тем более, в пьяном виде.
  - Ленечка, я тебя, как друга прошу, давай повременим, - слегка заплетался языком прокурор, мне показалось, в равной степени от водки и от страха. Если пил наравне с Огнеметом, мне оставалось лишь посочувствовать ему. - Как шум уляжется, - продолжал Пал Иваныч, - урод с потрохами твой - забирай. Захочешь, я ему самолично рога обломаю и в зад забью.
  От меня не требовалось обладать способностями Павла Глобы, чтобы сообразить, о чьих воображаемых рогах разговор. Все же, я вовремя перебросил руки вперед, теперь было, чем утирать испарину.
  - Ленечка, ну ты сам посуди! - взмолился районный прокурор. - Терещенко, ех его мать, мне в заместители региональное отделение блока этой сучары бесноватой протолкнуло, чтобы круглосуточно, как крот, под нас копал. Да они меня теперь с гххххх сожрут, если я им главного подозреваемого на блюдечке с голубой каемочкой не предъявлю. У меня и без того доказательная база на соплях, бхххх, держится, белыми нитками шито-крыто, пионер, бхххх, скумекает, откуда ноги растут...
  - Ноги растут из жххх, - мрачно заметил Огнемет.
  - Ну, не режь ты меня без ножа! - взмолился Калиновский прокурор. - Завтра, - он осекся, наверное, сверился с часами, - точнее, уже сегодня, всего через пару часов, как только глаза продерут, к нам в Калиновку столько ищеек причалят, зхххххххх, бхххх, считать! Каждый сххххх метр обнюхают...
  - Пускай себе нюхают, - отмахнулся Огнемет. - Не твоя, бхххх, забота.
  - Не моя?! - захлебнулся прокурор Калиновского района. - А что я им скажу?!
  - Скажешь, чтобы шли, бхххх, на ххх! - пролаял Огнемет, мне почудилось - прямо у меня над ухом. Вздрогнув, я подался вперед в надежде разобрать, откуда же доносятся звуки. Однако, стоило мне изменить положение, как голоса собеседников смолкли, как будто в приемнике прикрутили регулятор громкости, или кто-то изменил частоту передачи, после чего сигнал пропал. В недоумении я косился то на дверь, то на стены, остававшиеся безмолвными, затем, повинуясь внезапному импульсу, вернулся в исходную позицию. Прильнул виском к холодному металлическому уголку, на котором держались нары.
  - Не в этот раз, Леня, не в этот раз! - ворвался в мою голову Калиновский прокурор.
  - А чем это он отличается от предыдущих, поясни?!
  - Ты сам знаешь - выборы на носу. Плюс, конфликт этот долбанный, с татарами...
  - Ты к нему каким боком, не врублюсь?! Ты пока еще не прокурор Севастополя!
  Решив повторить эксперимент, я слегка отодвинулся влево. Голоса немедленно смолкли, камера, где я сидел, погрузилась в абсолютное безмолвие. У меня отпали последние сомнения: уши тут совершенно ни при чем, если сбросить со счетов очередную, весьма правдоподобную галлюцинацию, моя голова работает, как ретранслятор, когда стальной каркас двухъярусных нар камеры предварительного заключения служит принимающей антенной.
  Принимающей - что? Радиоволны?
  - Это безумие, - хрипло проговорил я. - Чистой воды безумие...
  Однако, вопреки собственному определению, я снова прижался к уголку виском, словно он был магнитом, а я - железной стружкой, выпавшей из металлообрабатывающего станка.
  - Да мне по ххх оранжевые козлы из столицы!! - во всю глотку заорал Огнемет. - Тебя, бхххх, кто, недоумок Пьющий сюда прокурором поставил, или его картавый дружок?! Или эта мегера с косой?! Тебя, бхххх, я прокурором поставил, и если я тебе говорю, он мне нужен, и сегодня, ты мне его выдаешь, и в рот ноги немытые всем твоим проверяющим вплоть до самого Пьющего, усек?! Я тебя, бхххх, в прокуроры протолкнул, и когда я тебе говорю прыгать, твое, бхххх, дело - уточнить, на какую высоту! И хорош, бхххх на ххх, скулить!! - Похоже, Огнемет окончательно вышел из себя, поскольку прокурор еще колебался, выдавать ли ему меня на растерзание немедленно, или обождать, пока схлынет пена. - Зххххх, бхххх на ххх!!! Че ты мне паришь про какие-то сраные белые нитки, которыми у тебя дело сшито?!! Ты что, бхххх, думаешь, когда к тебе следственная бригада из генпрокуратуры нагрянет, урод этот, еххххх, не начнет орать, что это не он твоего зама уделал, а твои же дружки менты?!
  - Не начнет, - заверил Калиновский прокурор.
  - С чего ты взял?!
  - Объясним ему, что с его кобылой станется, если он только пасть раззявит.
  - С кобылой? Ты ту лярву имеешь в виду, с которой все началось, когда этот мудак Афян ее в лазарет припер? А где она сейчас, кстати?!
  - Как это, где?! - ахнул прокурор. - Я ее твоему малому еще вечером отдал. Дружок его белобрысый - ее, как я понял, на Черепаший остров увез.
  - Точно, - бросил Огнемет с облегчением. - Вот, бхххх, из башки выскочило. Зхххххх вы все меня. Послезавтра открываем сезон, там мало мне головняка с татарами, еще и этот твой урод...
  - Я к нему каким боком?! Это все Афяна художества...
  - Оба вы мудаки! - безапелляционно бросил Огнемет - Но, ничего. Я клиенту лично сердце вырву, и мне полегчает. Только, сначала мы с ним потолкуем.
  Последнее было сказано с такой лютой ненавистью, что я, невольно, отшатнулся. Как ни странно, на этот раз маневр не принес желаемого результата. В коридоре, прямо за дверью, затопали с десяток ног.
  - Какая камера?! - зычно осведомился Огнемет.
  Еще через мгновение зазвенели ключи, должно быть, приличная связка, лязгнули отодвигаемые засовы. Дверь со скрежетом подалась.
  Первыми на пороге показались две гориллы, я, конечно, имею в виду не понгид. Вам знакомо словосочетание - заплечных дел мастера? Оно попадалось мне в исторических романах, описывавших католических инквизиторов или наших опричников. Цивилизация пока не докатилась до того, чтобы печатать художественные книги с картинками. Читая их, я, конечно, и в страшном сне не мог представить, что угожу в лапы к таким парням. Тем не менее, это случилось. Я же с первого взгляда сообразил, кто они по профессии. Мрачные физиономии, широкие, покатые плечи, тусклые, безжалостные глаза - стекляшки, напрочь лишенные человеческих эмоций. Глядя в такие, трудно вообразить, что их обладателя произвела на свет земная женщина.
  - Не рыпаться, - глухо предупредил один из горилл. Я даже не шелохнулся. Следующим в камеру вошел Огнемет, живое доказательство того, что подслушанный мной разговор ни в коем случае не был галлюцинацией. Моя голова самым загадочным образом работала как приемник, впрочем, размышлять и удивляться стало некогда - в ближайшие минуты, в лучшем случае, часы, ей предстояло покинуть плечи. Тут у меня двух мнений не было, стоило лишь только разок взглянуть на его угрюмое лицо примата, на котором жажда крови мешалась с чем-то, чего я впопыхах не сподобился прочесть. Но оно было, это точно.
  - Попался?! - Огнемет плотоядно ощерился, обгоревшую щеку при этом деформировало, мне показалось - уродливая кожа готова лопнуть, обнажив острые желтоватые зубы. Афян предупреждал меня - единожды встав у него на пути, мне не избежать новой встречи с этим чудовищем. Я сам даже рассчитывал на нее, всего каких-то двенадцать часов назад, по наивности мечтая, будто она состоится в иных обстоятельствах. Скажем, в одном из столичных залов судебных заседаний, битком набитом представителями 'свободной' прессы. В таком случае, Огнемету, конечно, полагалось бы находиться в клетке, под присмотром вооруженных милиционеров. Теперь же он ими помыкал, в то время как меня посадили в камеру. В качестве самой малой из грядущих бед.
  Вслед за Огнеметом в помещение протиснулся главный законник Калиновского района, после чего стало откровенно тесно. И без того затхлую атмосферу камеры отравил запах сильнейшего перегара. Я не ошибся, они оба были пьяны. Прокурор захмелел гораздо крепче своего рослого спутника и, похоже, вообще с трудом держался на своих миниатюрных ножках. Он был невысок, чтобы не сказать, плюгав, метра полтора, от силы. В сочетании с избыточным весом и пивным брюшком вышеперечисленные качества придавали ему сходство с шаром, на который напялили дорогой деловой костюм.
  - Он? - спросил прокурор, задирая одутловатое, испитое лицо к Огнемету.
  Поскольку последний был выше на три головы, а в тесноте камеры они стояли вплотную, Пал Иванычу пришлось здорово расстараться, он даже покачнулся, видать, закружилась хмельная голова. Огнемет не удостоил прокурора ответом, он, не отрываясь, глядел на меня. Затем брякнул своим гориллам:
  - Забирайте его!
  Словно речь шла о каком-то тряпье.
  - Подожди, подожди, Леня! - замахал ручонками районный прокурор. - Мы еще не договорились...
  - Договорились, - заверил его Огнемет. - Клиент мой. С потрохами. Я ж тебе сказал, у меня к нему - разговор, - он отступил на шаг, пропуская одного из своих горилл, и я разглядел желто-зеленый депутатский значок на лацкане его пиджака. Мелькнуло, подделка, не может быть. С другой стороны, прокурор бегал перед старым гангстером на цыпочках.
  - Только пускай сначала напишет признание, - сдался Пал Иваныч. Кто б сомневался, разве такому человеку откажешь в просьбе, пускай и не пустяковой.
  - Какое, бхххх, признание?! - искренне удивился Огнемет.
  - Как это, какое? Чистосердечное, бхххх...
  - Вроде того, что он сделал своему дохлому дружку Терещенко? - оскалился Огнемет. - О том, как вы с Афяном крутили гешефты, а менты, которых ты послал, ловко грохнули твоего зххххххххх зама?! - Он широко, по-волчьи ухмыльнулся. - Он тебе напишет... Типа тех писулек, что у Терещенко в папке лежат.
  Прокурор воровато обернулся к двери, словно опасаясь чужих ушей. Я не знал, может, они и были, уши эти, но, похоже, и в камере, и в коридоре были одни свои. А, какие секреты между своими?
  - Лежали в папке, - поправил Огнемета прокурор. - Ничего там больше ничего не лежит. Ни-че-го.
  - Верю, - кивнул Огнемет, продолжая ухмыляться. Сделал знак гориллам, и они поставили меня в вертикальное положение.
  - Сначала чистосердечное признание! - взвизгнул прокурор. - И Терещенко, и прапорщика - твой племянник застрелил, Леонид! И я не собираюсь один за вас отдуваться, в особенности, если тебе приспичило побаловаться кровной местью!
  Лицо Огнемета окаменело, я подумал, сейчас он залепит взбунтовавшемуся законнику затрещину, но гангстер, на удивление, сдержал себя. Его губы снова разошлись в ухмылке, зверской, и, тем не менее, ухмылке.
  - А что ему писать, уже придумал, Паша?
  - Как, что? Как убивал Терещенко...
  - А мотивы, бхххх?
  Прокурор замешкался. Как видно, этого вопроса он еще не прорабатывал.
  - Какие мотивы у залетного столичного хорька были валить твоего конченного зама, который повсюду совал свой поганый нос, его водилу-сопляка и мусора, по всем понятиям - дххххххх?! Ну на ххх ему было их мочить, а? - продолжал допытываться Огнемет. Растерянность прокурора, кажется, подняла ему настроение.
  - Личная неприязнь? - предположил прокурор. Глаза у него стали совершенно косыми.
  Огнемет презрительно хмыкнул.
  - Не знал бы я тебя, дятла, как облупленного, ххх бы ты у меня сидел в прокурорском кресле, даже тут, в Калиновке. Какая, бхххх на ххх, неприязнь, если он твоего Терещенко ехххххх, первый раз в жизни видел?!
  - Что ж ему написать?
  Огнемет снова самодовольно ухмыльнулся.
  - Баба. Из-за бабы они зацепились, усек? Ехали-то, как я понял, втроем? Втроем. Баба - смазливая? Смазливая. Еще и блядовитая, по глазам ее блудливым видать. Остановились на ночлег в Калиновке, или в окрестностях, непринципиальный вопрос. Сам обмозгуешь. Кирнули хорошенько, как полагается. Тот, третий, что с ними был, давай жену этого лапать. - Огнемет ткнул пальцем в моем направлении. - Или, она ему сама себя предложила по пьянке. Вот и не поделили они ее. Или, уже потом зацепились, после того, как она им дала. И - пошло, поехало, за топор - и в лоб. Бытовуха, бхххх на ххх, пресса такое любит.
  - Ну, у тебя и голова, - потрясенно изрек Калиновский прокурор.
  - Что б ты не сомневался, Паша, - самодовольно осклабился Огнемет. - Все, бхххх, знаю, как было. Этот, - он снова указал на меня, - умышленно свою подстилку тому третьему ххх предложил. Просекли, с ней на пару, что у кореша с собой - деньжат пласт, решили малость общипать. Пока третий бабу петрушил, Журавель ему карманы выворачивал. А тот - хватился не вовремя. Пришлось, бхххх, мочить. Кстати, самого жмура нашли?
  - Найдем, - без особого энтузиазма пообещал прокурор.
  - Да ты давно должен был его найти!
  - Ты же знаешь, Леонид, это парафия Кузьмука, - бледнея, сказал прокурор. - Я в эти дела нос не сую.
  - И правильно, бхххх, делаешь, что не суешь. Так и где твой Кузьмук?
  - А шут его знает. Отстал где-то, по дороге. Ты не волнуйся, скоро будет.
  - Вот урод, - Огнемет пожевал губу с таким видом, будто хотел сказать: черт знает, с кем приходится работать. - Ладно, скажи ему, нужен труп этого третьего, который с ними был. И в темпе, чтоб не расхолаживался.
  Прокурор кивнул, как школьник, вызванный на ковер к директору школы.
  - Теперь дальше, - сказал Огнемет. - Как эти двое, - он в третий раз указал на меня, - делишки свои грязные обтяпали, так у его бабы крышу и сорвало. Протрезвела, и оххххх, ты понял, да? Первое мокрое у нее, реально. Хотела соскочить к хххх. Ноги, бхххх на ххх, в руки, и драпать. Добрые людишки подобрали ее в невменяемом состоянии на трассе, привезли в больничку к Афяну. Этот, - палец едва не коснулся моего виска, - рванул за ней, опасаясь, заложит, сххх. Напал сгоряча на водилу, хотел свою подружку в карете увезти. Хотел, короче, ноги сделать. Чуть, бхххх на ххх, не сделал, прапор твой помешал. Посмертно представить героя к награде, и закопать, бхххх, за казенный счет...
  Прокурор снова, с самым серьезным видом, кивнул. В тесноте и духоте камеры его все больше развозило, это было чудо, что он еще хоть как-то держался на ногах.
  - Этот урод, со страху, выложил прапорщику все говно, тот сообщил Терещенко. Неугомонный, бхххх на ххх, Стасик, лично решил проверить, что к чему. Выехал на место, за город, труп убиенного попутчика искать. Там Журавель их всех и уделал, потому как они, козлы, браслеты с него сняли, чисто по небрежности. Как тебе такая история?
  - Вроде, ничего, - промямлил районный прокурор, покачиваясь.
  - А тебе? - Огнемет обернулся ко мне.
  - Мне? - прошептал я.
  - Тебе, бхххх на ххх, урод! Понял, чего строчить, если не хочешь, чтоб я твою супружницу паяльной лампой обрил, для начала разговора?!
  Я кивнул практически без промедления, а что еще оставалось делать? Конечно, вряд ли моя сговорчивость могла спасти Ольгу от неприятностей, разве что облегчить ее участь...
  - Вот и зашибись, - удовлетворенно буркнул Огнемет. Надо же, он, оказывается, мог казаться удовлетворенным. - Давайте сюда бумагу и ручку.
  Ни того, ни другого, как и следовало ожидать, у горилл под рукой не оказалось.
  - И у тебя, бхххх на ххх, нет? - поразился Огнемет, скептически глядя на прокурора.
  - В кабинете, - булькнул тот, теперь откровенно борясь с тошнотой.
  Я уже говорил, ему на глазах становилось все хуже по мере того, как желудок впитывал потребленный алкоголь, а кровь разносила отраву по прокурорским артериям и венам.
  - Вот клоун, - фыркнул Огнемет, делая знак одному из горилл, чтобы придержал Павла Ивановича под локоть. - А кофе у тебя в кабинете имеется?
  - Ты еще хочешь кофе? - голосом мученика сподобился осведомиться прокурор и громко икнул.
  - Ты, бхххх, захочешь, как проблюешься, - предрек Огнемет. - Держи его так, чтобы меня не обрыгал, - добавил он, обращаясь к телохранителю. - Пошли, бхххх на ххх, в его кабинет.
  По дороге на второй этаж, как и следовало ожидать, Павла Ивановича вывернуло на изнанку.
  - Бхххх! - выкрикнул тащивший прокурора горилла. Ему тоже досталось.
  - Потом оботрешься! - пролаял Огнемет. - Не растаешь, бхххх на ххх! Давай, живо найди у него ключи, времени в обрез!
  Их поиски слегка затянулись, пока горилла обшаривал прокурорские карманы, того вывернуло еще раз. К тому моменту, как связка ключей, наконец, оказалась у Огнемета, в коридоре появился уже знакомый мне капитан Кузьмук. Он не успел переодеться, хоть теперь это ему точно не помешало бы, вид у офицера был такой, словно он недавно играл в регби на заболоченном поле.
  - Нашел третьего? - скользнув по оборотню коротким злым взглядом, спросил Огнемет.
  - Так точно, Леонид Львович, - отдуваясь, доложил милиционер. Он явно запыхался. - Еле выковыряли...
  - Из старой шахты?!
  Я не уловил вопросительных интонаций, что же до адреса, который он упомянул, то меня буквально окатило потом. Похоже, я таки встретил человека, который кое-что знал о Подземелье Магов. Только мне расхотелось расспрашивать. Кого угодно, но только не его. Да и вряд ли он стал бы отвечать. Такие люди не склонны проливать свет на что бы то ни было, напротив, они притягивают мрак. А может, и источают его.
  - Из нее, - кисло подтвердил Кузьмук.
  - Предупреждал я вас, козлов, чтобы больше туда не совались?
  - Так ведь я Михеичу не указ, - бледнея, оправдывался милиционер.
  - Мертвый? - проскрипел Огнемет.
  Сначала, я подумал, речь о зловещем капитане Репе, и ошибся. Они говорили о Пугике. Я представил изувеченное тело друга, каким видел его на берегу подземной реки.
  - Мертвее мертвого, Леонид Львович, - заверил Кузьмук.
  Мне показалось, изуродованную скулу Огнемета на мгновение свела судорога, но возможно, то была игра теней. Обман зрения из-за солнечного сета, который хлынул в дверной проем из кабинета - Огнемет как раз распахнул дверь. За широким панорамным окном зарождался новый день. Солнце, оказывается, уже вынырнуло из-за холмов на востоке. Правда, час был ранний, солнечные лучи падали под острым углом, тени оставались длинными, густыми, а сам пейзаж - безжизненным, холодным, марсианским. Я сощурился с непривычки, как крот, которого вытащили на поверхность. В камере, где я дожидался своей участи, окна отсутствовали, в стенах коридоров и лестниц, которые мы преодолели, поднимаясь наверх, тоже.
  - Шевелись, бхххх на ххх, - прорычал Огнемет, втаскивая меня за шиворот в кабинет.
  Шагнувший вслед за нами прокурор споткнулся о порог и едва не растянулся на полу, буквально повиснув на руках у гангстера, которого минутой ранее облевал. Тот крякнул от натуги. Огнемет, выругавшись, указал на роскошное кожаное кресло под большим портретом президента Пьющего в вычурной рамке. Лицо Пьющего было традиционно печально, задумчиво и основательно подретушировано.
  - Усади этого недоумка, чтобы перед глазами не мельтешил, или я, бхххх на ххх, за себя не ручаюсь! Пххххх! Через три часа тут яблоку негде будет упасть, а это чучело надралось и вырубилось. Где, бхххх, кофе, о котором Пашка трепался внизу?!
  - Сейчас сделаем, Леонид Львович, - засуетился один из заплечных дел мастеров.
  - Ты, бхххх, - Огнемет обернулся ко мне, - давай, короче, садись и строчи, как кореша своего зххххххх, а потом и мусора. И, бхххх, водилу, кстати, помянуть не забудь. Двадцать минут тебе даю на художества, не вложишься - пеняй на себя, пхххх. Сломаю, бхххх на ххх, палец.
  Я хотел спросить его о гарантиях для Ольги, потом решил - это абсолютно бессмысленно. Ольгу увезли, я подслушал, куда, благодаря, держитесь, не падайте, металлическому каркасу от тюремных нар, превратившемуся в принимающую антенну. На остров в Лимане, который кто-то из них, то ли Огнемет, то ли накачавшийся коньяком прокурор, в разговоре между собой назвал Черепашьим. А еще, я нисколько не сомневался, что ей оттуда без посторонней помощи не вырваться. И, единственным, кто был способен ее оказать, по крайней мере, вовремя, был я. Впрочем, способен ли? Последнее было под вопросом.
  - Время пошло, - предупредил Огнемет.
  Я, избегая резких движений, продемонстрировал ему запястья в наручниках.
  - Сними, - приказал Огнемет одному из своих бойцов. Тот с виноватым видом развел руками.
  - Ключи у меня, - подал голос капитан Кузьмук. - А кофе - в приемной, в шкафчике у секретутки Павла Иваныча...
  - Так чего ты, бхххх на ххх, ждешь?! - вызверился Огнемет.
  Готов держать пари, в присутствии Леонида Львовича любая работа спорилась. Один из его людей отправился варить кофе прокурору, другой занялся его телом, оно исторгало богатырский храп. Милицейский капитан мигом избавил меня от оков, я принялся тереть запястья, отекшие пальцы слушались слабо. Огнемет вернулся к допросу Кузьмука.
  - В каком состоянии труп, который ты нашел?
  - В удобоваримом, Леонид Львович, то есть, в сносном, я хотел сказать. Попортился немного при падении, а так - вроде бы ничего.
  - Ножевые раны? Дыры от пуль?
  - С первого взгляда не видать...
  - А, бхххх, со второго?! Ты, бхххх на ххх, внимательно смотрел, или тебе зыркалы, может, прочистить?!?!
  - Не припомню я, чтобы после Михеича что-то такое на трупах оставалось, - обиженно засопел капитан Кузьмук. - Я у дока консультировался, он сказал - всегда - или инфаркт, или инсульт.
  - Я вам обоим, долбодятлам еххххх, мать вашу, не за сххххх консультации бабки плачу! - прорычал Огнемет, и меня, внимательно прислушивавшегося к их перепалке, снова прошиб холодный пот, на этот раз, как из душа.
  - Так инфаркт или инсульт, не пойму?
  - Я мертвяка доку завез, - поспешил оправдаться Кузьмук. - Док сказал - все путем. Заключение напишет, какое надо. И, чтобы, как мы определимся, позвонили.
  - Чтобы позвонили, значит?! - с ненавистью бросил Огнемет. - Ну, я эту гниду черножопую определю, прямиком на кладбище! - он яростно сверкнул глазами, заставив оборотня попятиться. И индюк бы догадался, старый гангстер ищет лишь повод, чтобы излить клокотавшую в нем злость.
  Я с тоской покосился на стул, сидя за которым мне предлагалось взять на себя вину в смерти моего институтского друга, а заодно, и еще троих достойных людей. Поглядел, как, должно быть, приговоренные к смерти смотрят на электрический стул, когда их приводят в камеру, оборудованную для исполнения приговоров. Затем перевел взгляд за окно. Солнечный диск, наконец-то, оторвался от Земли, воспарил. Безжизненная марсианская пустыня исчезла. Холмы приобрели дружелюбный зеленый цвет, крыши Калиновки, разбросанные среди деревьев, и скрывающиеся за ними от прокурорского ока как партизаны, походили на плетеные коврики из лоскутков, которые в свободное время мастерила моя бабушка.
  - Кстати, с Михеичем связь была? - спросил Огнемет.
  Я замер. Значит, он не поверил?
  - Так ведь... - начал оборотень, и запнулся.
  - Что?! - нахмурился Огнемет.
  - А разве вам Пал Иваныч не говорил?.. - понизил голос оборотень.
  - О чем, бхххх на ххх, он мне должен был рассказать?! - едва сдерживая гнев, прорычал Огнемет.
  - Так это... - нерешительно начал Кузьмук, с тоской глядя на безвольно развалившегося в кресле законника. Я словно прочел его мысли. Кузьмуку ужасно не хотелось нести Огнемету черную весть, в средние века на востоке за такое можно было играючи распрощаться с головой. Что милиционеру грозило по бандитским понятиям, я, естественно, не знал, но, вряд ли что-то хорошее. Какого рода новость пугала оборотня, мне тоже сделалось совершенно ясно. Я почувствовал это кожей, мгновенно ставшей гусиной.
  - Да что ты, бхххх, ходишь, вокруг да около, клоун?! - наконец взорвался Огнемет.
  - Палыч обмолвился, Михеич-то вроде... тю-тю...
  Огнемет смотрел на милиционера с минуту. Лицо гангстера оставалось непроницаемым.
  - Идиот! Как Михеич мог в ящик сыграть, если он и без того давно... - он не договорил.
  - Почем мне знать? - Кузьмук сглотнул. - Так - Палыч сказал. Мол, этот, - последовал кивок в мою сторону, - показания такие Терещенко дал.
  - Еххххх чушь! - фыркнул Огнемет.
  - Чушь, - с готовностью продублировал милиционер. - Только ни с Михеичем, ни с Косым - связи нет...
  - Такое бывает, без меня знаешь.
  - А труба Гришкина тогда у него откуда?
  - Схххххх он ее, вместе со стволом, я ж сказал. А вот как он от них смылся, это мы выясним.
  Беги, - прозвучал в моей голове голос Ольги. Так громко и отчетливо, что я едва не подпрыгнул. Хотел спросить у нее, что будет с ней, если я последую ее совету, да не успел. Огнемет, привлеченный моим движением, завопил:
  - Тебе, падло, что, особое приглашение требуется?!
  Его вопль все и решил. Я ринулся к панорамному окну, открытому настежь, чтобы привести в чувство захмелевшего Калиновского прокурора.
  - Сука! - заорал один из подручных Огнемета, бросившись мне наперерез от кресла, где приводил в чувство Пал Иваныча. Горилла прыгнул, как хороший голкипер за мячом. Я перелетел через него, оттолкнувшись от пола, кажется, при приземлении он врезался головой в дубовый стол, за которым прокурор, надо полагать, проводил совещания районного масштаба.
  - Стой, крыса еххххх! - истошно завопил Кузьмук, когда я уже был на подоконнике. Естественно, мне и в голову не пришло останавливаться, как он того требовал. Тем более, что я, вслед за известной исполнительницей корявой отечественной попсы, не считаю себя ни сукой, ни крысой, так, с какой стати, позвольте спросить? Ноги сами оттолкнулись от подоконника, я полетел вверх, а затем вниз, успев даже подумать: при приземлении переломаю ноги, а то и сверну шею.
  
  * * *
  
  Наверное, в моем положении шея была бы даже предпочтительнее ног, но так далеко мои мысли забраться не успели. Полет длился доли секунды, я ухнул прямо на крышу машины, которую кто-то по счастливой случайности оставил прямо под окнами. Крыша спружинила, из салона выскочили стекла. Продолжая двигаться по инерции, я спрыгнул на капот, такой же черный и длинный, как крыша, и в следующий момент сообразил, кто невольно оказал мне услугу. Батутом послужил тот самый длинный катафалк повышенной проходимости, что я впервые увидел у госпиталя, когда только прибыл туда за Ольгой. Это случилось всего лишь вчера, примерно сутки тому назад. Преодолев капот на одном дыхании и, кажется, слегка примяв его, я соскочил на асфальт, затравленно озираясь.
  - Держите его! - завопили из окна, если не ошибаюсь, голосом Огнемета. Ему было, кому отдавать распоряжения. Вопреки раннему часу во дворе прокуратуры или РОВД, я ведь толком не знал, где провел ночь, оказалось много людей, как в штатском, так и в форме. Наверное, они прибыли с Огнеметом, а может, подтянулись позже, и именно их приезда опасался прокурор. Четверо или даже пятеро человек сразу рванули ко мне из темно-синих милицейских 'Газелей', еще несколько выскочили из 'Уаза', блокировавшего ворота.
  - Ого! - оставалось выкрикнуть мне, что я и сделал, лихорадочно обернувшись к джипу, в котором прикатил Огнемет. Его водительская дверь оказалась приоткрытой. Племянник Огнемета, накануне вечером пересчитавший мне все зубы и ребра, сидел за рулем с видом щуки, только что пережившей взрыв динамитной шашки в пруду. Я запрыгнул на подножку, выставив перед собой кулак и вложив в удар вес всего тела. Костяшки угодили точно в скулу, что-то хрустнуло, молодой терминатор завалился на пассажирское сиденье, как кулек с мусором. Я выдернул его наружу, падая, негодяй треснулся затылком сначала о никелированную подножку, а затем об асфальт.
  - ДЕРЖИ ЕГО! - вопили со всех сторон. Но, мне снова повезло, пускай и по мелочи. Двигатель джипа работал на холостых оборотах. Очутившись на водительском сидении, я толкнул рычаг переключения передач вперед, вдоль шкалы с нанесенными буковками и цифрами. Мотор взревел, как стадо разъяренных буйволов, джип сорвался с места, датчик расхода топлива продемонстрировал трехзначные цифры, видать, мысли об экономии никогда не приходили в голову Огнемета. Мне расход, по понятным причинам, тоже был сейчас до лампочки, я вдавил длинную, будто лыжа педаль акселератора в пол. Однако прежде чем джип успел, как следует разогнаться, на его подножку вскочил парень в спортивной куртке, ловко просунул руки через оконный проем, стиснул мне шею ключом. Мы как раз проносились мимо темно-синих 'Газелей' с мигалками на крышах, оттуда, громко ругаясь, выскакивали бойцы спецназа в полном обмундировании. Доступ кислорода к легким прекратился, задыхаясь, я дернул баранкой, джип рыскнул вправо, по касательной зацепив один из микроавтобусов. Шею пронзила такая острая боль, что ненадолго померкло в глазах. Парень в куртке, взвизгнув, пропал. Я хватал ртом воздух как рыба, побывавшая на берегу, когда моя машина, уже набрав приличную скорость, столкнулась с милицейским 'УАЗом'. Его водитель хотел заблокировать дорогу. Удар пришелся в борт, и 'УАЗ' перевернулся. Я видел лишь начало пируэта, что-то хлестнуло меня по лицу, в кровь расквасив нос и губы. Не сразу сообразил, пиропатрон выстрелил в меня подушкой безопасности. Целой кучей подушек. С перепугу решил: пальнули из гранатомета. Почти вслепую врубив задний ход, заставил свою машину пятиться. Миг, и она уже неслась громадной пулей, виляя массивной кормой. Несколько человек отскочили с пути, затем, совершенно неожиданно для меня, в панораме заднего окна появилась долговязая фигура Огнемета. Он рвал и метал, понося милиционеров последними словами.
  - Задержите же его, бхххх на ххх, кто-нибудь!!! - надрывался Леонид Львович, награждая своих подчиненных самыми разнообразными оскорбительными эпитетами. Сообразив, что я несусь прямо на него, Огнемет застыл, разинув рот. Я и не подумал тормозить. Последовал глухой удар, депутат Верховной Рады исчез из поля зрения. Джип слегка подбросило.
  Поскольку подушки по-прежнему перекрывали обзор, мне только и оставалось -продолжать начатое. Иными словами - пятиться. В результате мой автомобиль играючи снес ограду, разделявшую двор УВД и улочку городка, а затем и чей-то дощатый забор. По бортам и крыше забарабанили ветви фруктовых деревьев, машина очутилась в саду. Видя, что я вот-вот уйду, милиционеры пустили в ход оружие. Затрещали выстрелы, защелкали пули. Одна расколола правое зеркало, другая разнесла лобовое стекло, прошила подушку безопасности, и та начала сдуваться. К счастью, обстрел практически сразу прекратился. Джип в щепки сокрушил сарай, перепугано кудахча, в разные стороны полетели куры. Хрустнул очередной забор, я оказался на другой улице. Остановил 'Форд' (что завладел машиной именно этой марки, сообразил по лейблу на рулевом колесе), ломая ногти, избавился от подушек, свою роль они сыграли, спасибо. Преследователи уже были рядом, бежали через сад, паля из всего, что было под рукой, вероятно, вопрос безопасности мирных жителей их не донимал. Я наподдал газу. Проехал метров тридцать, до ближайшего перекрестка, свернул в какой-то новый переулок, где выбоин в асфальте было гораздо больше, чем самого асфальта. Хоть Калиновка и числилась городом, а не танковым полигоном, это ровным счетом ничего не меняло, как в бородатом анекдоте про сарай, исписанный плохими словами на букву 'Х', в котором, тем не менее, как ни странно, лежат дрова.
  Справа и слева проносились облупленные, перекошенные палисадники, кое-где над ними торчали головы зевак, привлеченных стрельбой и воплями. Мне показалось, некоторые болезненно улыбались, быть может, пальба в отделении милиции давно стала их затаенной потребностью и даже мечтой, выросшей на годами удобряемой украинским МВД почве, как знать?
  Переулок довольно круто поднимался в гору. Я уже говорил, большая часть одноэтажной Калиновки прилепилась к склону широкой долины, раскинувшейся вдоль русла сухой реки, и огражденной с северо-востока грядой высоких холмов. Чем ближе к галерке я забирался, тем беднее становились дома, и тем меньше мне попадалось прохожих. Я уже начал надеяться, что без помех достигну городской черты, когда из боковой улочки на огромной скорости вынырнула серая 'Тойота Ланд Круизер'. Проскочила прямо у меня под хвостом, секундой раньше, удар пришелся бы в борт, и гонка, наверняка, финишировала. Водитель 'Тойоты' ударил по тормозам, ловко развернув тяжелую машину буквально на пятачке, пустился вдогонку. Через минуту 'японец' уже болтался у меня за кормой. Пришлось вилять от обочины к обочине, чтобы не дать ему пойти на обгон. Из окон 'Тойоты' загремели выстрелы. Плечо ожгло огнем, я ощутил толчок и ударился лбом о руль. Рубашка сразу взмокла. Пальцы правой стали непослушными, будто место руки занял протез. А ведь я так нуждался в ней сейчас.
  
  * * *
  
   Как только Калиновка осталась позади, компанию первой 'Тойоте' составила вторая. Откуда она появилась, я проглядел. Дорога, по которой мне довелось удирать сломя голову, оказалась совсем запущенной, словно ею давно не пользовались, поскольку она, например, вела в тупик. Холмы, между которыми она петляла порой с немыслимыми амплитудами, становились все выше, обещая превратиться в горы.
  Я с большим трудом управлял джипом. От потери крови звенело в ушах, на глаза наплывали темные пятна. Вдобавок, прежде мне никогда не приходилось вести машину на такой бешеной скорости по такой сложной дороге. Я взмок от пота и крови и совершенно обессилел, ежеминутно ожидая, когда допущу роковую ошибку, результатом которой станет долгий полет кубарем с обрыва. Да и вряд ли я мог рассчитывать тягаться на равных с местными водителями, которым, вероятно, была знакома здесь каждая выбоина. Но, как ни странно, обе 'Тойоты' постепенно отстали. Никто больше не пытался зажать мой 'Форд' в тиски, или столкнуть с дороги, как можно было ожидать. Даже выстрелы смолкли, как будто преследователи знали, что могут не спешить. Не рисковать и не портить имущества, стоимость которого они вряд ли собирались взыскивать с меня по суду. Я, мол, и так никуда не денусь.
  Вскоре начался серпантин, дорога пошла зигзагами, гигантские валуны, размером с многоквартирный дом, нависали над закрытыми поворотами частоколом дамокловых мечей, готовых погрести все и вся под толщей обвалившейся породы. Затем 'Форд' обогнул большущий утес, я и прикусил язык от удивления, потому что никогда в жизни не видел ничего подобного. Передо мной лежало величественное и одновременно мрачное ущелье, стены которого были образованы отвесными известняковыми скалами. Стихия трудилась над ними тысячелетиями, превратив в некое подобие исполинской слойки. Скалы пестрели дуплами пещер, смахивающих издали на гнезда ласточек величиной с птицу Рух. Пещеры тянулись на юго-восток, сколько хватало глаз. Множественные глубокие расщелины поросли бурой травой и колючками, придававшими местности откровенно зловещий вид. У меня засосало под ложечкой, мелькнула мысль, вот он, конец, сколько веревочке не виться... Я почувствовал себя гладиатором на арене римского цирка, под гнетом тысяч глаз невидимых зрителей, умолкнувших в предвкушении, когда прольется чужая кровь.
  Моя кровь...
  Ну, ясное дело, а чья же еще?
  Асфальт неожиданно оборвался, будто дорожные рабочие, укладывавшие его лет тридцать назад, еще при Брежневе, воткнули в землю лопаты, пораженные мрачным величием ущелья. А затем убрались по добру, по здорову, прихватив с собой грейдеры, бульдозеры и прочую тяжелую строительную технику, которой в этом месте явно не место.
  Как только шины 'Форда' очутились на грунтовке, за машиной поднялся пылевой шлейф, длинный, словно хвост кометы. Дорога пошла в гору еще круче, чем прежде, нос джипа задрался к небу. Я оглянулся, но плотная завеса скрыла от меня преследователей. Это, конечно, не означало, что они позволят мне уйти.
  Я погнал 'Форд' дальше, больше ничего не оставалось. Проселок быстро терял последние признаки дороги, превращаясь в обыкновенную козью тропу. Поросшие лишайниками валуны валялись тут и там, грозя вспороть днище машины, как консервную банку. Вскоре образовавшие ущелье скалы начали сужаться, пока не показалась преграждавшая путь грязно-белая известняковая скала, испещренная пустыми глазницами пещер. Нечто вроде многоэтажки, из которой десять столетий назад, по какой-то причине отселили жильцов. Тропа закончилась, упершись в стену. Я остановил 'Форд', сорвал ручник, со стоном выкарабкался наружу, обернулся, избегая резких движений, чтобы не повалиться в обморок. Такая вероятность была, я это чувствовал.
  Площадка, на которой я очутился, по размеру не превышала теннисного корта. С нее открывался вид на ущелье, оставшееся позади. Как и следовало ожидать, обе 'Тойоты' шли по следу, все верно, их шоферы могли не спешить, раз дорога вела в тупик. Они загнали дичь в ловушку, теперь оставалось ее прикончить. Значит, для них наступил самый волнующий, долгожданный эпизод. Я перевел взгляд на скалу, вертикально уходящую в небо. В жерлах пещер гнездился непроглядный мрак. Вход в ближайшую располагался практически на уровне земли, до него пару шагов. Я подумал, мне хватит сил их пройти, а там, будь, что будет. Может, посчастливится найти какое-нибудь укрытие. Это был шанс, не ахти какой, и все же. Приняв решение, я, ежеминутно спотыкаясь, заковылял туда, под защиту спасительной темноты. От преследователей не укрылся этот маневр. Они уже были рядом, выпрыгивали из джипов на ходу. Снова зажужжали пули, сухо защелкали по камням, выбивая облачка пыли. Когда я уже переступал границу света и тени, удивляясь, как дешево отделался, кто-то из бандитов все-таки попал мне в спину. Я перевалился через порог. Встал на четвереньки, пополз в абсолютной темноте, рискуя разбить голову о какой-нибудь скальный выступ. В ушах ухал пульс, через него пробивались яростные вопли охотников. Пару человек орали про фонарики, которые никто не додумался прихватить, видимо, они не были готовы преследовать меня в лабиринте, не рассчитывали, что до этого дойдет. Впрочем, похоже, это мало что меняло, вопрос поимки был вопросом времени, с двумя огнестрельными ранами мне было далеко не уйти. Конечно, я мог умереть до этого, если б забился в какую-нибудь неприметную щель. Альтернатива не из самых лучших. Каким-то образом ухитрившись проделать еще десяток-другой метров, я натолкнулся на высеченные прямо в скале ступени лестницы, ведущей куда-то наверх. Попытался взобраться по ним на карачках, пачкая кровью гладкие, будто стекло камни. Голоса преследователей становились все ближе, но я уже не испытывал страха. Прекратил сопротивление. Вытянулся, соскользнув на пару ступеней вниз. Захрипел, пуская кровавые пузыри. Меня била дрожь. Похоже, это был конец. Я понимал, что вот-вот отключусь.
  - Вот, блин, - пробасил кто-то у меня над ухом. Я решил, начались галлюцинации, предвестники агонии.
  - Зарекался больше в натуре не связываться...
  - С кем? - прохрипел я, подумав, что мозгу удался этот внутренний диалог на все сто.
  - С миром...
  - С миром?
  - С дураками, блин, вроде тебя, чтобы ты врубился, о чем базар.
  Теперь я действительно чувствовал постороннее присутствие, которое сложно было объяснить лихорадкой. Чьи-то грубые пальцы коснулись моего лица, скользнули по груди, липкой от крови.
  - Вы мне мерещитесь? - спросил я.
  - Тихо ты, - посоветовал мне незнакомец. - Ни звука больше, допер?
  Он поставил меня на ноги, легко, как ребенка, но я не держался на них. Вздохнув, незнакомец взвалил меня на спину, будто рюкзак, крякнул. Мы, точнее, он, начали подниматься по лестнице, оказавшейся мне не по зубам. Сколько продолжался подъем, сказать не могу. Не знаю. Когда ступеньки кончились, мы очутились в узком и низком, как штольня коридоре, кое-где освещенном факелами. Ага, именно факелами, как вам? От них у меня зарябило в глазах, кажется, я пожаловался незнакомцу, сказав, будто мне совсем плохо.
  - Ясно, что хреново, - хмыкнул тот на ходу. - А кому по нынешним гребаным временам, в натуре, хорошо, браток? Ты это, короче, потерпи.
  Решив последовать его совету, я потерял сознание.
  
  IX. Отшельник Черной крепости Кара-Кале
  
  Первым, что я услышал, придя в себя, была капель. Где-то монотонно падала вода. И еще что-то потрескивало, вроде полешек в костре, хоть запаха гари не чувствовалось. Оба звука, и капель, и потрескивание, многократно отражались и усиливались сводами, явно воздетыми высоко над полом. Я убедился, что так и есть, решившись приподнять веки. Вокруг действительно оказалась пещера, освещавшаяся свечами в массивных светильниках вдоль закруглявшихся к потолку стен. Думаю, что примерно так могло бы выглядеть внутри метро лет через триста после Карибского кризиса , если б Хрущеву и Кеннеди не удалось его погасить, а, напротив, он, разросшись тысячей ядерных грибов, погасил бы мир. Миллиарды миров на планете. Чудом уцелевшие люди сбились бы в племена, поклоняющиеся языческим идолам, и предводительствуемые свирепыми вождями да шаманами. Потом я подумал, что нынешние его вожди и поводыри тоже свирепы, будь здоров, хоть и научились прятать людоедскую сущность под дорогостоящими произведениями дантистов по рецептам PR - технологов, хоть она и сквозит в их делах, стоит лишь как следует присмотреться.
  Я так осторожно повернул голову, словно опасался, будто сломана шея, и, как и предполагал, увидел костер, который сначала услышал. Он полыхал в чем-то вроде камина, который раньше, по-видимому, служил технологической нишей какому-то оборудованию вроде электрических сборок или, скажем пускателей. Если, конечно, придерживаться версии метро, которая, впрочем, вряд ли могла отвечать действительности. Какой метрополитен в горах, где после крушения коммунизма с его электрификацией даже электрические мачты порезали и сдали в металлолом? Я как раз собирался задаться мыслью, куда я вообще попал, когда нечто, почудившееся мне здоровущей серой глыбой у импровизированного камина, пришло в движение и разогнулось, громко крякнув, оказавшись высоким человеком в холщовом плаще до пят. Высоким - это я, признаться, слабо выразился, человек был настоящим великаном, за два метра ростом и косая сажень в плечах.
  - Проснулся? - сказал незнакомец гулким, зычным голосом, и я сразу узнал его. Это был голос человека, взвалившего меня на плечи, когда я готовился умереть на каменной лестнице подземелья. Затем я вспомнил, как и почему попал в само подземелье, махом - все, завернутое в оболочку из нейронов, и застонал, пожалев, что проснулся.
  - Крепись, братишка, - сказал великан и повернулся ко мне лицом, чтобы я смог разглядеть его черты, крупные, но, при этом, благообразные. Или такое впечатление складывалось из-за курчавой рыжей бороды, не такой длинной, конечно, как у Этуша, когда он играл Карабаса Барабаса в старом добром детском фильме , но тоже вполне приличной. Я подумал, незнакомец напоминает какого-нибудь христианского воинствующего отшельника эпохи Крестовых походов, проводящего ночи в молитвах, а днем защищающего одиноких паломников от всевозможных бандитов, рыщущих по округе в поисках перспективных жертв. Может, даже нищенствующего рыцаря-тамплиера, неукоснительно следующего данному обету, такого, каким храмовникам и полагалось, пока как голова Бафомета не прикусила их, застив глаза золотой лихорадкой и превратив в алчных и бессовестных ростовщиков. Возможно, воображаемое сходство подчеркивала одежда, состоявшая из громадного холщового мешка, перепоясанного на талии и с дырами для рук. Как у Сталлоне в его первом фильме про Рембо, единственном, посмотрев который, я не плевался, только гораздо длиннее, почти до пят.
  - На-ка, хлебни, - предложил здоровяк, протягивая чашу, над которой вился дымок. Рука у него была под стать туловищу, большая, как у античной статуи, вся в узлах мышц и сухожилий. Такой только соревнования по армрестлингу выигрывать...
  - Только не опекись, - предупредил он.
  - А что это? - робко поинтересовался я.
  - Что надо, - уклончиво отвечал великан. - Ты пей, не боись. Стал бы я тебя на горбе тащить, чтоб теперь травить, сам подумай?
  Это было логично. Я осторожно отхлебнул. Жидкость была раскаленной, терпкой на вкус, с ощутимым оттенком корицы и крепче рома.
  - Ну, как, не смертельно? - осведомился здоровяк, еле заметно улыбнувшись.
  - Вроде ничего. Приятное.
  - Вот и глотай. Выдудлишь, будешь как огурчик.
  Произошло точно, как он обещал. Осушив чашу, а в ней было никак не меньше полулитра, я почувствовал себя гораздо лучше.
  - Что это? - снова спросил я, после того, как, поблагодарив его, вернул чашу.
  - Святой грог, - пояснил здоровяк.
  - Святой грог? - удивился я. - А что это?
  - Про святую воду, блин, слыхал? - осведомился здоровяк. Я в ответ кивнул.
  - Ну, вот. Считай, то же самое, только градусов больше.
  - Никогда не слышал о таком напитке, - признался я.
  - Оттого, слыхал ты там чего или нет, его целебные, чтоб ты знал, свойства, не убывают, - парировал здоровяк. - Тебя как звать?
  - Сергеем.
  - Хорошее имя. Наше, славянское. - Вернувшись к импровизированному камину, незнакомец подбросил пару поленьев. Их немедленно охватило трескучее пламя.
  - А вас как зовут? - решился спросить я, раз уж мы стали знакомиться.
  - Дядя Ва... - начал он, не оборачиваясь, и осекся. - Можешь звать меня отцом Валерием, - торжественно сообщил отшельник после некоторого колебания. - Бывало, раньше меня звали дядей Валерой, но что-то мне разонравилось, как это, в натуре, звучит.
  Я поглядел на огонь, на него всегда приятно смотреть, если только не горит родная хата.
  - Вы, что же, священник, отец Валерий? - спросил я, подумав, что недаром он привиделся мне тамплиером из двенадцатого столетия нашей эры.
  - Выходит, что так, - подумав, согласился он. - Только не путай с попом. Попы - они только за бабки. На шару и не пернут, чтоб ты понял, о чем базар. А я, - он выдержал многозначительную паузу, - ради спасения души.
  - Чьей души? - я невольно перешел на свистящий шепот, неожиданно запершило горло.
  - Своей, - сказал отец Валерий, - свой, бля, душегубской души. Телу-то моему - давненько полный абзац настал...
  - Где настал? - машинально спросил я.
  - А прямо тут и настал. Неподалеку... В Черной Крепости, будь она неладна...
  Не поняв толком, о чем он, я принялся разглядывать приютившую меня пещеру. Сделать это было тем проще, что отец Валерий, опустившись на корточки, безотрывно смотрел в огонь. Сопоставив шеренги свечей и некое подобие алтаря в дальней части пещеры (там, где тоннель обрывался грандиозным завалом), с его словами насчет священного сана, я подумал, это место действительно чем-то напоминает храм. Правда, скорее, языческое капище, нежели христианскую церковь в привычном понимании, с ее вульгарной позолотой, набрызганной повсюду для солидности или, как говорили раньше, для понту.
  - А ты думал, святой Павел в каком-то другом месте к Богу обращался? - не оборачиваясь, спросил Отшельник, как будто имел глаза на затылке.
  - Вы, что же, отец Валерий, чужие мысли умеете читать? - спросил я, как только совладал с собой.
  - Я много чего умею, - буркнул здоровяк. - Ты, кстати, не меньше. Надо только до ума довести.
  - До ума?! В каком смысле?
  - В прямом, блин. Тебе понадобится, когда придет время возвращаться...
  - Куда возвращаться?
  - Как куда? В мир...
  - В смысле, в Калиновку?
  - И туда, и дальше, по глобусу. Я ж сказал, в мир.
  Я подумал, место, которое он так зовет, на самом деле миром и не пахнет. Он, конечно, тоже об этом знал. Иначе, зачем бы твердил о способностях?
  - Ты ж хочешь своих женщин из беды вызволить, пока не это... - он замялся.
  - Пока не что? - спросил я, холодея.
  - Пока у тебя время есть, - ответил он мрачно. - И у них, кстати, тоже.
  - А о каких женщинах вы говорите?
  Он хмыкнул.
  - Это я у тебя намеревался узнать. У тебя, как я понял их целых три...
  - В смысле?
  - Ольга, Светлана и Юлия, - без запинки отчеканил отец Валерий. - Хорошие имена. Наши, славянские.
  - А откуда вы их узнали, можно спросить?
  - Чего ж нельзя, - ухмыльнулся он. - От тебя и узнал. Ты их сам, как заведенный, поминал, пока бредил. Я тебе, понимаешь, святой грог с ложки, а ты, значит, плюешься и имена эти бабские выкрикиваешь.
  - А как вы узнали, что они в беде?
  - Как, как? От тебя же...
  - От меня?! Но я, поверьте, ничего такого не знаю! То есть, я хотел сказать, Ольга действительно в беде, тут вы правы. Она - жена моего друга, мы - с детства дружим. Но Светлана с Юлькой тут при чем? Уверяю вас, они в полном порядке! Они на море сейчас отдыхают, в Алуште, и даже не в курсе, что со мной стряслось.
  По мере того, как я говорил, его бородатое лицо мрачнело, вытягиваясь. Это меня напугало.
  - Почему вы так смотрите?! - не выдержал я. Он вставил в рот большой палец, словно хотел откусить заусеницы. Потом печально и глубоко вздохнул:
  - Твоя нынешняя уверенность идет отсюда, - он постучал себя по виску. - А когда ты бредил, говорило твое сердце, - отец Валерий коснулся своей богатырской груди. - Не хочу тебя расстраивать, братишка, но, сдается мне, они все в беде. Или очень скоро в нее попадут. И потом, если б она им не грозила, тебя б, браток, не выпустили...
  - Откуда не выпустили?! Кто?!
  Он долго смотрел на меня. Потом молвил:
  - Значит, ты еще ни хрена не понял, так?
  - Не понял чего?! - пролепетал я.
  - Про себя?
  - Что, про себя?!
  Обернувшись к огню, он протянул руки, словно хотел их согреть. Подбросил еще пару полешек. Я догадался - прямого ответа не дождусь.
  - Крепко ты этих уродов узколобых допек, которые сюда на двух 'Ланд Круизерах' прикатили. Хорошие машины, японские. У меня тоже 'японец' был, правда, с тех пор много водицы убежало. М-да, - он поморщился. - Как они, браток, на таких тачках козырных сюда прикачали, я прямо - молодость вспомнил свою непутевую. Грешным делом решил, вторую серию запустили, снова со мной - в главной роли. Как это еще называется по импортному, красиво, слово для меня больно мудреное, подскажи, если в курсе. Эдик в таких рубил.
  - Дежа вю? - предположил я.
  - Точно! - обрадовался отец Валерий. - Ты, как я погляжу, грамотный черт, вроде Эдика. Точно, что не бандит. Это хорошо. Ты кем был?
  - Компьютерщиком, - сказал я, неприятно пораженный прошедшим временем, которое он применил по отношению ко мне. А потом подумал - все верно. Чем бы не закончилось то, что началось трое суток назад, к былой жизни мне не вернуться, я миновал некий водораздел и уже не стану таким, как прежде. Даже если, в конце концов, все образуется, и я вернусь к своим компьютерам.
  - А с чего вы взяли, что я бандит?
  - Ну, - он всплеснул богатырскими руками, - с кем поведешься, как говорится...
  - Мы никого не трогали, - сказал я, сообразив, что он имеет в виду гнавшихся за мной гангстеров, многие из которых были в милицейской форме.
  - Значит, просто не повезло, - резюмировал отец Валерий. - Такое тоже бывает...
  Немного помолчали.
  - А кто такой Эдик? - спросил я. - Который о дежа вю знал?
  Здоровяк обернулся, открыв рот, но, объяснений не последовало. Он махнул рукой:
  - А... Не бери дурного в голову, братишка, давно это было, - Отшельник задумчиво оглядел свой кулак, размером с приличную дыню. - Ты мне лучше вот что скажи. Что ты конкретных крымских бандюганов допек, это я уже и сам додудлил, без тебя...
  - Давно они уехали?! - перебил я.
  - Уехали б они сами, как же, блин, держи, братишка, карман шире, - он хитро ухмыльнулся. - Пришлось немного попугать.
  - Попугать?!
  - А что тебя, блин, удивляет? Как ты думаешь, если б я вышел к ним и попросил по-хорошему, чтоб оставили тебя в покое, стали б они меня слушать?
  - Они б вас убили!! - воскликнул я.
  - Ну, насчет, убили, это ты, малость загнул, - вздохнул отец Валерий, и я уловил, как самодовольство (чтобы не сказать - хвастовство) соперничают в нем с вселенской тоской, причина которой оставалась для меня загадкой. - Тут они слегка опоздали, но это ладно. По твою душу слетелся такой контингент, земляк, что пока пару рогов не обломаешь, толку никакого не жди...
  - Так они убрались?!
  - Улепетывали во все лопатки, - сообщил он, тоска в голосе отступила в тень. - Все боятся дядю Валеру, ты мне верь.
  Я решил, что, пожалуй, поверю.
  - Ладно, - резюмировал отец Валерий. - Такой тебе вопрос. Ты, братишка, когда на кушетке в бреду метался, не одни женские имена выкрикивал, но и одно мужское. Сначала я, каюсь, решил, будто ты чего-то запалить конкретно собрался, как когда-то Атасов, прям в этих местах почти, вот и надумал эту штуку раздобыть. У вояк. Не все ж свои закрома они за эти годы распродали, верно? Но потом вкумекал, что это, короче, погоняло. Кликуха, верно? - он вопросительно уставился на меня. Я почувствовал, как во рту пересохло.
  - Я произносил слово огнемет?
  Отец Валерий кивнул, брови сдвинулись к переносице.
  - Опиши-ка мне этого плуга поподробнее.
  Я исполнил его просьбу, как мог более тщательно, не позабыв упомянуть скуластую физиономию, сильно развитые надбровные дуги, шрам от ожога на пол-лица и немалый рост.
  - Конечно, пониже вас будет...
  - Это я помню, что пониже, - буркнул отец Валерий. - Конкретно на голову.
  - Так вы его знаете?! - поразился я.
  - Знавал, - встав с корточек, отец Валерий прошелся по пещере, сжимая и разжимая грозные кулаки. - Я, братишка, думал, что прибрал эту гниду на хрен. Ан, нет. Верно говорят - говно не тонет. Еще и в депутаты пробился...
  - Если только флажок не поддельный... - вставил я.
  - С чего бы это? - возразил Отшельник. - Если б ты у него на лацкане значок мастера спорта по шахматам разглядел, или там почетного донора, к примеру, тогда, понятно, другое дело, а так - в самый раз. Подходит. Такие там, в парламенте этом долбанном, и сидят, - он осекся, обернулся ко мне. - Одного в толк не возьму, как он, урод, выкрутился тогда...
  - Доктор, которого я в больнице захватил, говорил, что, мол, у Огнемета этого девять жизней в запасе, как у кошки.
  Отец Валерий фыркнул, как лошадь.
  - Ага. Слыхал и я такую мульку про эту гниду. Давно...
  - Но что, мол, любой нормальный кот эти свои жизни давно бы израсходовал, все до единой, а Огнемета этого, сколько грохнуть не пробовали, бестолку все. Как об стенку горох, словно он, - я замешкался, подбирая подходящее определение, пока на ум не пришло слово заговоренный. - Заговоренный, вот.
  - Или давно мертвец, - сказал отец Валерий. Поперхнувшись, я уставился на него.
  - Кто?! Огнемет?! Вы это серьезно?!
  - А ты думал, в шутку?
  - Но ведь... - начал я, но он не дал мне закончить.
  - Не бывает, да?! - продолжил он за меня, а затем, подбоченясь, продекламировал: - И спросил его, как имя тебе? И он сказал в ответ: имя мне - легион...
  - Это из Библии?
  Он ничего не ответил. Мне стало не по себе.
  - Вы думаете, этот Огнемет - зомби?
  - Я бы сказал - демон, - отвечал Отшельник. - Видишь как, зомби - это мертвецы, которых колдовством или еще каким сатанинским способом в работоспособное состояние вернули, чтобы темным силам служить. А Огнемет Леня, сдается мне, - сам такая сила... Я б сказал, мент продажный, который твоего друга убил, был зомби, сто процентов. И дружки его, похоже, тоже. Но, не Огнемет.
  - Я их тоже в бреду упоминал? - спросил я, смахивая пот.
  - Точно, - Отшельник кивнул. - Надо бы, конечно, поподробнее...
  - Вам?
  - Нам, - сказал отец Валерий. - Обоим.
  После всего пережитого мной в последние дни было бы глупо заявлять ему, что я, как человек с дипломом о высшем техническом образовании, не верю в существование упомянутых им персонажей. Вот я и промолчал. Здоровяк, что-то мурлыча под нос, в бороду, прошагал к массивному столу у стены, заставленному разнообразной утварью. Не то кухонной, не то - для отправления религиозного культа.
  - Слушай, - бросил он, гремя кружками, - мне тут кое-чего сделать надо, а ты пока, давай, не стесняйся, рассказывай, в какое дерьмо вляпался, и что к тебе конкретно у Огнемета этого укуренного. А там покумекаем, как быть. Может, я тебе, чем и подсоблю...
  Я сделал, как он просил, не колеблясь. До сих пор не знаю, был ли он на самом деле настоящим священником, или самозванцем, я имею в виду посвящение в сан. Или, как там еще эта процедура называется? Впрочем, какое это имело значение? Я отчаянно нуждался в слушателе, чтобы облегчить душу, мне надо было выговориться, всего-то. А отец Валерий подарил мне эту возможность вслед за жизнью, которую спас накануне. Словом, я выложил ему все без прикрас, пересказал историю наших злоключений в мельчайших подробностях, какие только смог припомнить, начиная со своего прерванного отпуска в 'Морском бризе'. Он не перебивал, колдовал над чашами, но слушал очень внимательно. Когда я закончил, его брови окончательно сошлись на переносице, лицо стало суровым.
  - Вот, значит, как, - изрек отец Валерий после минутной паузы. - Выходит, не совпадение... - он покачал головой в такт каким-то своим, неизвестным мне мыслям.
  - Совпадение? Вы о чем? - спросил я. Он, похоже, не расслышал.
  - Выходит, недаром ты, братишка, мне прям на голову свалился, с целой сворой узколобых на хвосте, и Огнеметом гребаным вдобавок, чтобы уж наверняка...
  - Недаром?! - в замешательстве переспросил я, не имея ни малейшего понятия, куда он клонит. - Так наша встреча, по-вашему, не случайность?!
  - Видишь как... - отец Валерий в задумчивости погладил бороду. - Если ты надеешься от меня услыхать, что с тобой в шахте, которую кагэбяры, как кроты прорыли, приключилось, или кто ту пирамиду сложил, на которую ты набрел, или она тебе только привиделась, в твоем больном воображении, то - вопрос не по адресу. Не скажу я тебе этого, потому как не знаю, а врать не хочу, наврался уже, на троих хватит. Я ведь до того, как в катакомбы эти долбанные загреметь, на вечное поселение, мало от тех хорьков отличался, которые тебе хотели жопу надрать. Тоже думал, вся сила - в бабках. Это уже потом прозрел, как завалило меня туточки наглухо. Так что, не спрашивай меня, браток, померещились тебе те пацаны древние, которых в бричке на расправу везли, или глюкнуло тебя чисто-конкретно. Может, и реально тебя в такие дали занесло, куда Макар телят не гонял, а может - и нет. Не моего ума дело. Одно тебе скажу: мир, брат, хрена лысого такой, как в школьных учебниках написано.
  - А какой он?
  - Другой, - отрезал отец Валерий.
  - Какой, другой? - не сдавался я. - Скажите хотя бы, что знаете...
  - Я тебе не справочное бюро, - пробасил Отшельник. Сам допрешь, своим чередом. Небось, когда на прошлой неделе на пляже загорал, у виска бы покрутил, если б тебе кто про мертвяков плести начал, которые залетных туристов бомбят? Ну, вот, - продолжил он, оценив выражение моего лица. - Одно усвой: раз демоны есть, то и ад не выдумка, откуда им еще приходить? Ну а уж коли - ад существует, значит должен быть и рай, для противовеса, иначе б давно уже все к бениной бабушке обвалилось. И, - отец Валерий повысил голос, распознав легкий скепсис, появившийся у меня на лице, - пацаны, что там сидят, не лыком шиты, поверь, а что не всем помогают, кто нуждается, объясняется легко: вызовов, братишка, у них раз во сто больше, чем карет на линии, образно говоря. Но, заметь, кто-то из них выкроил минуту, надоумил тебя вчера - к пещерному городу свернуть. Да и меня заодно разбудил.
  - Разбудил? - повторил я, чувствуя себя неготовым обсуждать с ним извечную борьбу Добра и Зла во Вселенском масштабе. - А вы, что же, спали?
  Он хмуро покосился на меня.
  - Ага. Вроде как Святогор в гробу по размеру. Читал в школе такую сказку?
  - Кажется...
  - Кажется, - фыркнул отец Валерий. - Раз кажется - крестись, помогает. Ты, кстати, крещенный?! - всполошился он.
  - Я?
  - Ну, не я же, блин!
  Я напряг извилины. Теперь, после всего, что с нами стряслось, детство казалось таким далеким, словно оно было совсем не моим, и я просто прочел о нем в какой-то книге с пожелтевшими от времени страницами. Я попытался вспомнить маму, растившую меня без отца, как она по утрам отводила меня в школу, как ранец к концу первого класса пропах бутербродами, которые она клала туда весь год. Как мы вместе делали домашние задания, если я чего-то не понимал, и как она погибла, пробив в моей душе полынью, не затянувшуюся в самые трескучие морозы.
  - Так крещенный ты или нет? - поторопил отец Валерий.
  - Не помню, - честно признался я, потому как это было именно так. - Не думаю, что мама была убежденной атеисткой, скорее, она верила в Бога без надрыва, как многие из образованных людей советской эпохи. И, конечно, не афишировала своей веры, при коммунистах это было немодно. Так что по церквам она не ходила и меня туда за руку не таскала. Больше по музеям...
  - При чем церковь к вере? - перебил отец Валерий. - Бог - здесь, - он снова коснулся ладонью-граблей левой стороны груди. - Недаром в Библии сказано: Помолись Отцу твоему втайне, и он воздаст тебе явно. Понял, да? Короче, если кому для укрепления веры требуется шляться по церквам, значит, его вера - говно, ты понял, да? Это ж тебе не машина, чтоб через каждые двести километров топливо в бак доливать. Выйди в поле, попроси, постараешься, Он тебя и без посредников услышит, ясно?
  - В любом случае, не помню, чтобы меня крестили, - подвел черту я, не намериваясь углубляться в теоретические дебри. Мне и своих дебрей - вполне хватало, чтобы заблудиться с концами. - Потом, когда мамы не стало, я к бабушке переехал. Бабушка, конечно, к религии относилась серьезно, но... Но, по-моему, после смерти мамы она перестала верить в Него...
  - Что с мамой твоей сталось, браток? - спросил отец Валерий. Я сглотнул слюну.
  - Она погибла. Разбилась, в самолете.
  - Авиакатастрофа? - Отшельник приподнял брови, я догадывался, отчего. По нынешним временам погибнуть под колесами машины или, скажем, от рака, гораздо проще, чем среди облаков.
  - Диспетчер ошибся, как потом бабушка говорила, - тихо добавил я. - Не сподобился развести в небе два самолета. Наш рейс взлетал, какой-то еще садился.
  - Ваш?! - он вытаращил глаза. - Ты тоже там был?!
  - Был, - мне оставалось кивнуть. Я оказался единственным счастливчиком на двух бортах, впрочем, впоследствии, и не раз, подвергал сомнению это слово. Хорош счастливчик. Для остальных полутора сотен пассажиров и членов экипажей все закончилось в доли секунды, я остался жить один на один с кошмаром, который никогда не отступал особенно далеко. Всегда держался где-то неподалеку, наверное, чтобы я не чувствовал себя одиноким. - С тех пор я не летаю на самолетах, даже звуков не переношу, которые они издают, когда над головой пролетают... - я показал на высокий сводчатый потолок, за которым, где-то много выше, как я надеялся, было небо. Звездное ли, голубое ли, я не знал, даже отдаленно не представлял, который сейчас час.
  - Вот, значит, как, - пробормотал отец Валерий, потрясенно глядя на меня. - Значит, единственный из ста...
  Из ста сорока семи, включая маму, мог бы уточнить я, но не стал этого делать по понятным причинам.
  - Многие потом говорили: парню несказанно повезло, еще бы, родился в рубашке. А я порой думал, что лучше бы мне было остаться с мамой и другими людьми, которые погибли. И вовсе не потому, что проникся идеями американского фильма о школьниках, которые сдали билеты за десять минут до катастрофы, случившейся с самолетом при взлете. Просто, как бы это сказать, чувствовал себя лишним. Даже не знаю толком, почему...
  Отшельник оживленно замахал руками:
  - Э, нет! Отставить, браток. Лучше, хуже - не нам судить. Тут тебя никто не спрашивает. Это, чтоб ты понял, судьба.
  - Судьба? - я, в свою очередь, повысил голос. - А что это такое, можно узнать?! План, что пишут к сочинению на уроке литературы? Пластиковый желоб, как в боулинге?!
  - Судьба, - торжественно провозгласил отец Валерий, - это кода девяносто девять человек в лепешку, а на тебе, почитай, ни единой царапины. Или когда в шахту летишь, кверху тормашками, кореш - в блин, а у тебя - хоть бы какой синяк, для приличия, появился...
  От этих слов я сначала зарделся, прозвучало так, будто в никакой шахте я и не был. Открыл рот, но не нашелся, что сказать. Оправдываться показалось глупым, препираться - еще глупее.
  - Я тебя не корю, не подумай, - поспешил успокоить меня отец Валерий. - Но, ты сам посуди. Трудишься себе инженеришкой, кульманы к ватманам кнопочками пришпиливаешь, извини, если где напутал, не в том суть, а потом, опочки, с бухты-барахты, превратившись в ниндзю, как фисташки из пакета щелкаешь живых мертвяков, которые и при жизни своей всю округу в страхе держали, а как померли, так вообще организовали в окрестностях Калиновки вырванные годы. А ты их хлоп, по легкому...
  - По-вашему, я их убил? Репу, Ханина, остальных...
  - Вроде того, - подумав, кивнул Отшельник. - Не уверен, братишка, будто мертвяков, в особенности, таких неспокойных, как твои недавние дружки, можно завалить по второму разу, но, из нашего говеного мира ты их выпер, это факт. А ведь с ними, прикинь, и полк 'Беркута' бы хрен справился, даже если б захотел.
  - Вы хотите сказать, - молвил я, повращав эти соображения и так, и эдак, - что какие-то потусторонние силы, если они существуют, допустим - светлые, - мне очень хотелось полагать именно так, - спасли меня от верной смерти, чтобы я избавил от шайки оборотней Калиновский район Крыма?!
  Впервые за весь разговор отец Валерий, прежде чем ответить, отвел глаза. Я сразу заподозрил ложь, хоть толком не представлял, в чем она состоит.
  - Не совсем так, братишка... - уклончиво сказал отец Валерий.
  - Не совсем? Что вы имеете в виду?
  - Видишь как, - изучая стену, продолжал Отшельник, - у меня была такая мысль, когда я услыхал от тебя об Огнемете. Подумал...
  Я почувствовал, как он напрягся, тщательно подыскивая подходящие слова из своего, не ахти какого, запаса.
  - Подумал, отпустили парня на время, как-никак, женщины твои попали в беду, а они тебе дороги. Это, знаешь, важно. Не все, конечно, как ты сказал, пока что конкретно попали, но, лиха беда начало, браток, или я плохо знаю Леню Огнемета обдолбанного. Только... - Его голос стал таким торжественным, словно отец Валерий, превратившись в кардинала или епископа, репетировал проповедь с амвона собора. - Тогда ты мне еще о самолете не успел рассказать, в котором мамка твоя разбилась, и еще об Ольге не поведал, которая, толком не поймешь, кто - обыкновенная баба или натуральная богиня из пирамиды.
  - Что меняет авиакатастрофа, случившаяся двадцать лет назад? - спросил я, решив оставить за бортом являвшуюся мне на помощь Исиду, в роли которой уже дважды выступала Ольга.
  - Меняет до хрена и больше, - заверил здоровяк. - Я тебе растолкую чисто на пальцах. В Мир тебе выбираться, по-любому, надо, так уж карта легла, извини. С дохлыми ментами ты, конечно, разобрался, никто не спорит, молоток, только Огнемет теперь твою Ольгу на рыболовный крючок пришпилит, чтоб тебя на живца ловить. И, если ты за ней не явишься, как он ожидает, плохие у нее будут дела. Но, это еще полбеды...
  - Половина, вы не путаете?! - попробовал съехидничать я. Думаю, то была защитная реакция, он попал в самую точку. Ничего пока не кончилось, я это прекрасно понимал.
  - Ты на календарь давно глядел? - неожиданно спросил отец Валерий.
  - А что там, по-вашему, интересного? - ответил я, отметив машинально - последний раз сверялся с календарем дома, накануне поездки. Прикидывал, сколько дней отпуска предоставит мне Юрий Максимович, а заодно, вложимся ли мы с Юлькой в план домашних заданий на лето. По программе нам предстояло прочесть три десятка книг, не все они были удобоваримыми, но, против ветра, как говорят, не плюют.
  - Так ведь две тысячи девятый год на дворе, - сказал отец Валерий, показывая мне карманный календарик. Озвучил эту само собой разумеющуюся информацию с таким торжественным видом, будто сделал научное открытие из ряда вон.
  Конечно, я ни за что не рассмеялся бы ему в лицо и в любых иных обстоятельствах, даже если бы не был обязан жизнью, или, уж не знаю, чем еще, что он спас для меня накануне, но... Но, теперь, глядя в его глаза, у меня и мысли подобной не возникло. Так мог говорить лишь человек, долгие годы пролежавший в летаргическом сне. Или, замороженным в криогенной установке, как делают богатые и неизлечимо больные американцы. Он не врал, рассказывая, будто я разбудил его своим появлением. Он - действительно - спал...
  - Тут августа, сам прикинь, с гулькин нос осталось...
  Пока я осмысливал, что происходит, Отшельник, как и обещал, принялся загибать свои большие, будто кормовые бананы, пальцы пещерного тролля.
  - Значит, лету каюк, пролетело и ага, как я слышал от одного залетного горного туриста, который по ошибке решил, будто он Хергиани. Значит, осень на носу. Это еще три месяца, да плюс - декабрь. Итого, четыре на четыре, это будет... - Он наморщил лоб.
  - Шестнадцать недель, - сказал я.
  - В точку, - с облегчением подхватил отец Валерий. - Шестнадцать недель до Нового года, который, по всем понятиям, будет две тыщи десятым, верно?
  С этим утверждением было сложно не согласиться, правда, оставалось гадать, отчего отец Валерий придает ему столько значения.
  - Две тысячи десятый, и что? - спросил я.
  - Как это, блин, что? Апокалипсис на носу, вот что! Мало тебе?!
  Он произнес это с таким нажимом, что я опешил, ну что тут ответишь? Раньше, до повсеместного распространения Интернета, идеи насчет скорого Конца времен блуждали по страницам желтой прессы, из одной убогой газетенки в другую, но быстро приелись, расплескав чудодейственную способность реанимировать типажи. Позже, когда и телевидение стало откровенно коммерческим, они перекочевали и туда, правда, снова без особого успеха. Оказалось, зрительную массу куда больше заводят кухонные сплетни в исполнении всевозможных нянь и дурнушек от модельного бизнеса, оборачивающимися лебедями в 'Порше Кайен', вариации сказок об Иванушке-дурачке, поднятые маркетологами на невиданный доселе уровень. Даже Интернет, безразмерная мировая паутина, где находится место всему, и тот оказался каменист для апокалипсических пророчеств. Впрочем, сомневаюсь, чтобы отец Валерий вообще слышал об его существовании. У него, похоже, были какие-то свои, недоступные мне источники информации.
  Насколько ей следует доверять, этого я, конечно, не знал.
  - Вы о пророчествах майя, отец Валерий? Или об Эдгаре Кейси? - спросил я, чтоб поддержать разговор. Если не ошибаюсь, именно на них обычно ссылаются любители потолковать об Армагеддоне. Я сейчас не об американском фильме с Брюсом Уиллисом в роли героического шахтера, подорвавшего зловредный астероид.
  - Майя?! - насторожился отец Валерий. - Знавал я одну Майю, в школе со мной училась. Ни рыба, ни мясо, была, каракатица. Зато, как Союз медным чайником накрылся, всплыли у нее корни жертвы фашизма. Ксивы нашлись, соответствующие, что, мол, немчики из ее бабки в Заксенхаузене пяток портмоне выкроили. Подалась Майя, короче, в Германию и устроилась там не кисло, на всем готовом, ты понял, да?
  - Я вам о календаре говорю, - перебил я.
  - Календарик, чтоб ты знал, я вчера у такого здоровенного плуга отобрал, который не в каждую дверь без мыла войдет, - важно пояснил отец Валерий. - И мне умники разные со стремными погонялами без надобности, чтобы два плюс два сложить. Я их и раньше, идолопоклонников этих, за людей не считал, и тебе не дам, браток. Они тебе насоветуют, задолбаешься потом - говно выгребать.
  Получив столь обескураживающую отповедь, я прикусил язык.
  - Мне, чтоб допетрить, когда День Гнева и Великой Скорби грядет, майи разные, с кейсами, - и даром не надо! - еще больше распаляясь, продолжал отец Валерий. - На это, чтоб ты знал, в Евангелиях четкие указания имеются. Все расписано до мелочей, и про войну, когда народ на народ восстанет, и про болячки, которые хрен вылечишь, даже когда при хороших бабках. И про землетрясения, и про голодовки, и про моры, и, что особенно важно, про лжепророков, от которых будет не продохнуть. И, как, ты слушай сюда, эти лжепророки, мать ихнюю, закомпостируют людям мозги, до такой степени, что у многих - сорвет крыши. И, соблазнятся они, и на измену сядут.
  Он несколько раз порывисто вздохнул, переводя дух. Я подумал, что при желании сумею найти контраргументы, они представлялись очевидными даже с моим, весьма поверхностным знанием истории. Да, Иисус принес искупительную жертву, как твердят христианские богословы, только исправила ли она людей? С момента, когда Его проповедь звучала вживую, минуло две тысячи лет, но люди, как воевали друг с другом, так и воюют с упоением, достойным лучшего применения. Голод - ну так он - вечный спутник человечества, отиравшийся еще у костров кроманьонцев. Всегда одни глодали последнюю голую кость, а другие бесились с жиру, в полном соответствии с теориями Дарвина и Мальтуса. Эпидемии, - но это опять же, не новость. Взять хотя бы чуму Юстиниана, выкосившую население Восточно-Римской империи в VI столетии. Или зловещую 'Черную смерть', раз за разом опустошавшую Западную Европу в Средневековье. Об 'испанке' - и говорить, пожалуй, не стоит. Кто бы спорил, миллионам несчастных, унесенных 'Пурпурной смертью', наверняка казалось, будто настал час 'Ч'. Человечество, погрязшее во всех смертных грехах, устроившее Первую мировую войну, достукалось, разбудило Вседержителя от долгого сна, и он, вконец разочаровавшись в своем детище, низверг на планету великий мор. Однако, как известно, проехали...
  - СПИД раньше был, да? - желчно осведомился отец Валерий, словно прочел мысли у меня в голове.
  - СПИД, вероятно, дело рук военных, доигравшихся в своих лабораториях с бактериологическим оружием, хотя, конечно, и фармацевтические гиганты могли свою лепту внести. Эти - на все, что угодно пойдут, ради прибыли. - Уже произнеся последнюю фразу, я подумал о пандемиях птичьего, а за ним и свиного гриппа, которыми в последние несколько лет нас дружно потчевали СМИ, разжигая панику по всем правилам маркетологического искусства. Помню, как шеф, Юрий Максимович, еще весной, когда поползли упорные слухи об очередном смертоносном штамме из Мексики, невесело пошутил, сравнив всю эту нечистоплотную возню по продвижению залежавшихся на складах лекарств - с подходами штангиста к снаряду, по установленным правилам их полагается три. Поверьте, Сережа, печально молвил шеф, когда мы обсуждали эту тему, рано или поздно, они добьются своего. Население проглотит крючок, и выметет дочиста прилавки аптек. В общем, очередная шашка прыгнет в очередные дамки.
  Лишь прокрутив в уме тот давний диалог, я спохватился, вспомнив, отец Валерий читает мысли. Порой, бывает непросто схватить себя за язык, заставить себя не думать - куда сложнее. Я решил, Отшельник немедленно вцепится в идею супергриппа, уж коли, я имел неосторожность ее озвучить. Но он, как ни странно, лишь отмахнулся своей громадной ладонью.
  - Хрен бы с болячками этими, от хрюшек и других зверушек, - вздохнул отец Валерий. - Беда в том, что безверие настало всеобщее. Потому один другого и нажучить норовит, при каждом удобном случае и любым Макаром, а кто кого конкретно - тебя баба в тулупе, которую нелегкая загнала живой рыбой из бочки торговать, на морозе долбанном, или фармацевтическая корпорация - всю страну, вроде нашей, непутевой, второй вопрос. Потому и не останется здесь скоро камня на камне, все, хана, тушите свет. - Его лицо стало таким грустным, что я не сдержался, сунулся с утешениями.
  - Похоже, вы все же излишне драматизируете ситуацию, отец Валерий...
  - Ни хрена я такого не делаю, браток. Тут, как говорится, драматизируй, не драматизируй, один хрен, не поможет, поздно пить боржоми. Что все семь печатей сняты, я уже давно допер, еще когда четвертый реактор Чернобыльской атомной станции бахнул...
  - А при чем тут авария на ЧАЭС? - автоматически переспросил я. Это было так странно, на грани иррационального, после всего, что стряслось со мной, сидеть глубоко под землей, в компании Отшельника, теперь казавшегося мне безумцем, обсуждая признаки гипотетического конца Света, который вот-вот грядет.
  - Так ведь черным по белому сказано в откровении апостола Иоанна, как только будет снята последняя печать Книги жизней, явятся семеро ангелов с трубами. Первый вострубит, и третьей части деревьев настанет абзац. Не слыхал, что сейчас с лесами делается?
  - Их вырубают, - не стал спорить я. О том, в каком удручающем состоянии сегодня находятся 'легкие планеты', СМИ упоминают, чуть ли не каждый день.
  - Второй ангел плюнет, дунет, и о третьей части морских зверушек можно будет смело забыть, - продолжал отец Валерий, внимательно наблюдая за моей реакцией, но я и на этот раз, промолчал, замечательные фильмы Жак-Ива Кусто мы смотрели на DVD, всей семьей. Кусто еще четверть века назад бил тревогу, вряд ли что-либо переменилось в лучшую сторону.
  - А как вострубит третий ангел, упадет с неба горящая звезда, имя которой - Полынь, и многие люди умрут от вод, поскольку те будут отравлены...
  Это пророчество я смутно помнил, о нем много писали после катастрофы на ЧАЭС, но впоследствии, как водится, забыли, чтобы время вымыло его из заголовков статей.
  - Но, - повысил голос Отшельник, - людям, хоть кол на голове теши, а не видят ни шиша, что вокруг творится. Как говорят, смотрели, да не видели, слушали, да не слушали. Ладно бы Всадники Апокалипсиса, о которых в Откровении сказано, те уж давно здесь, даже приелись... но, чтобы Зверя, что из моря появился, не заметить?
  - Какого Зверя? - спросил я, чувствуя, как возвращается лихорадка, отступившая благодаря его Святому грогу.
  - Как это, какого?! - возмутился отец Валерий. - Того, которого падший ангел породил, когда его на Землю низвергли. Вот послушай: Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости, зная, что немного ему осталось. Ты понял? А как сошел, так сразу кинулся за женой, чтоб было, кому младенца родить. Я так думаю, брат, младенец этот и вырос в то чудовище, что из моря впоследствии поднялось...
  Поймав мой недоверчивый взгляд, отец Валерий продолжил с нажимом:
  - В Откровении четко сказано: И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря Зверя с семью головами и десятью рогами; на рогах у него было десять диадем, а на головах - имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу, ноги у него, как у медведя, а пасть, значит, как у льва. И дал ему дракон силу свою, и престол свой, и великую власть. И видел я, - декламируя, отец Валерий прикрыл глаза, - что одна из голов его как бы смертельно ранена, только рана исцелена. И дивилась вся Земля, следя за зверем; и поклонились дракону, который дал Зверю власть. И поклонились Зверю, говоря: кто подобен Зверю сему, и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать, и поклонились ему все живущие... - Отец Валерий осекся, наверное, уловил образ Годзиллы, против воли промелькнувший у меня.
  - Это не смешно, - сказал он сурово.
  - Извините, отец Валерий, но мне кажется, пророк, которого вы цитируете, еще бы и не то наплел, чтобы свою паству необразованную напугать.
  - Тьфу ты, блин! - Отшельник хлопнул себя ладонью по колену. - Вот, е-мое, или я тупой, или лыжи не едут?! Кто из нас двоих в политехническом институте обучался, а кто в инфизе груши околачивал, причем, в самом прямом смысле, в секции бокса?! Ты понты гоняешь или конкретно не въезжаешь?! Зверь из моря, ты извилины-то напряги?! Это ж Штаты, со всех сторон океанами окруженные, коню, и тому ясно, в отличие от тебя. Семь голов - проще пареной репы, ты, чего, о 'Большой семерке' не слыхал? Одна голова, как бы смертельно раненая, но исцелившаяся. Снова в десятку, это ж Германия, ее в сорок пятом под орех разделали и на тряпки порвали, а поди ж, прикинь, по сегодняшним реальным раскладам, кто в той войне верх взял, деды наши, или немчики?
  - Ну, допустим...
  - Я еще не закончил, - повысил голос отец Валерий. - Ты дальше послушай, чтоб потом вопросов дурацких не задавать. В Библии ясно сказано: на Звере том долбанном, что из моря выйдет, будет сидеть верхом великая блудница вавилонская. Вся в цепурах из рыжья, в камнях и с другими прибамбасами. В руке у нее будет чаша, а на лбу, специально для непонятливых, надпись: Вавилонская тайна. Ежу ясно, о Нью-Йорке речь и статуе, что у них в порту стоит, с факелом.
  - Если не ошибаюсь, развалины Вавилона находятся в Ираке, - негромко вставил я, - в десяти тысячах километров от Манхэттена, А то - и в пятнадцати...
  Надо сказать, мое замечание не смутило Отшельника.
  - А ты думал, даром они в девяноста первом Саддама так защемили, что он, бедолага, аж бегом белый флаг выбросил?!
  - Они его еще и повесили...
  - Что ты говоришь?! - всплеснул руками отец Валерий. - Когда?!!
  - Да уж года три, наверное, прошло, - сказал я. - Раздолбали с воздуха иракскую армию, потом ввели наземные войска. Четко, как на параде...
  - Иди ты, - потрясенно пробормотал Отшельник, - не может быть...
  Поскольку лицо его по-прежнему выражало недоверие, я был вынужден в двух словах рассказать ему и о событиях одиннадцатого сентября, когда после атаки с воздуха рухнули обе исполинские башни Всемирного торгового центра, и о том, чем ответил так называемым международным террористам американский президент Джордж Буш.
  - Буш? - поразился отец Валерий. - Это ж какой у него по счету срок пошел?!
  Я пояснил, точку в противостоянии, начавшемся при отце, Буше-старшем, поставил его энергичный, с физиономией питекантропа, сынок.
  - Так что, - подвел итоги я, - на сегодняшний день американцы на пару с англичанами контролируют и Афганистан, и Ирак. А Саддама Хусейна, как я вам говорил, изловили и быстренько повесили, чтобы лишнего не сболтнул.
  - Вот, значит, как обернулось, - качая головой, молвил Отшельник. Прошелся по пещере, наверное, так ему было легче обмозговать новости, которые давно устарели. Подсел к огню, дожевывавшему прежнюю порцию буковых поленьев, подбросил в топку несколько свежих бревнышек. Приунывшее было пламя ожило, в подземелье сделалось гораздо светлее.
  - М-да... - не поворачивая головы, обронил Отшельник, наблюдая, как огненные щупальца обвиваются вокруг обреченного бука, вылизывают поверхность, и та, то чернея, то аллея, покрывается паутиной трещин. - Ну, что, брат? Значит, не пугал я тебя понапрасну, все один к одному сложилось. Конечно, нам, православным христианам, вроде как негоже на чужих предсказателей озираться, потому как способности их - от бесов получены, точно тебе говорю. Только, и здесь совпадение - монета в монету. Болгарка слепая, может, слыхал про такую, твердила, что, мол, незадолго до Конца Времен в Америке уделают двух конкретных братьев. И, не кто-нибудь там, а железные птицы их насмерть заклюют, которые, к тому же, из куста вынырнут...
  - Bush, по-английски, куст, - кашлянув, сказал я. Отец Валерий вытаращил глаза:
  - Без дураков?!
  - Какой мне смысл вас обманывать?
  - Точно, - от покачал головой. - Никакого. Ну... ну, тогда, вообще, как по букварю. Два небоскреба - два конкретных близнеца, ты понял, да? Опять же, еще какой-то шибко грамотный плуг, лет, должно быть, за сто до слепой старухи, тоже что-то похожее плел. Типа, будет Третья Мировая война, в которой магометан, будто тараканов дихлофосом изведут, до самого последнего человека. Еще и мечеть им сломают, ту самую, что на Храмовой горе стоит. Как ее, значит, по кирпичику разнесут, так и явится Антихрист. Только штрих тот, провидец то есть, о котором базар, Антихриста Мессией называл, с большим почтением, поскольку сам был - конченный идолопоклонник и враг Христа.
  Он продолжал сидеть лицом к огню, его профиль, очерченный щедро разбрасываемыми костром бликами, выражал неумолимую решимость. Я невольно залюбовался им. Отец Валерий и, правда, напоминал тамплиера, такого, каким им полагалось быть по мысли соратников Гуго де Пейна. Он, безусловно, был абсолютно искренен, пророча очередное мировое побоище. Я в его вероятность не верил. Сколько бы не накопилось проблем, человечество сегодня совсем не то, что семь десятилетий назад, в одна тысяча девятьсот тридцать девятом году, накануне последней широкомасштабной войны. - От последней мысли я все же поежился. Вспомнил наш с Пугиком разговор в машине, стремительно приближавшейся к Калиновке. Мой старый институтский приятель, которому оставалось жить часа полтора, огорошил меня тогда, заявив, что дурацкий, яйца выеденного не стоящий этнический конфликт в Крыму рискует перерасти в нечто гораздо более грозное. В вооруженное столкновение двух братских стран, способное разнести на молекулы весь Европейский континент, если только он сдетонирует. Слова Игоря, сказанные абсолютно по другому поводу, мы-то обсуждали события в Крыму, а не картины, грезившиеся одному из двенадцати апостолов, до странности легко уложились в канву, которую набросал отец Валерий.
  - Никто не допустит большой войны, - поморщившись, сказал я. - Да и локальную - вряд ли кто развяжет, ведь ситуация - радикально поменялась. Спору нет, если б Джордж Буш пошел на третий срок, не хотел бы я обитать в Тегеране или Пхеньяне, но... США уже почти год, как живут с новым президентом, от демократической партии. Барак Обама потому и победил, что обещал, больше никаких интервенций и авантюр...
  - Кто-кто?! - перебил Отшельник.
  - Барак Обама...
  - Это еще что за черт?
  - Президент их новый. Я же сказал, в прошлом году избрали.
  - Что за погоняло у него стремное? - насторожился отец Валерий. - Ну-ка, повтори, как плуга зовут?!
  - Барак Хусейн Обама...
  - Хусейн? - пробормотал Отец Валерий, приподымаясь. Его лицо выражало сильнейшее смятение.
  - Хусейн, - кивнул я.
  - Арабчонок?!
  - Негр...
  - Кто?! - так и ахнул Отшельник. - Негритос?! Штатовцы выбрали президентом черномазого?!!
  - Ну да. Только, теперь у них так не принято выражаться. С недавних пор они зовут негров афроамериканцами. Из соображений политкорректности. За негра, наверное, даже в тюрьму могут посадить...
  - Мрак, - тяжело опускаясь на скамью, констатировал отец Валерий. - Ну и дела?! Да, конкретно я, видать, от жизни отстал. Ниггер пролез в президенты! А помощником у него часом не Тайсон?!
  - Не понимаю, что вас так смущает? - удивился я. - Конечно, это может звучать слегка непривычно, согласен, но, знаете, Америка - чрезвычайно динамичная система. Ее белое население растет гораздо медленнее цветного, плюс, у них большой наплыв эмигрантов из слаборазвитых стран. Рано или поздно нечто подобное должно было произойти...
  - Кырдык америкосам, - подвел итоги Отшельник.
  По мне, он крепко ошибался. Я был слишком мал, когда случился Уотергейт, но, впоследствии, много читал о нем, было интересно. Казалось бы, подарок судьбы, поди, ж ты, сам президент цитадели мирового империализма оскандалился, советские СМИ не просто спустили на тормозах, нет. Они его - откровенно замолчали. Видимо, до кого-то из идеологического отдела ЦК КПСС дошло - пример неподходящий, система, где даже президента хватают за руку, непотопляема. Слишком высокий контраст с нашим советским тошнотворно-приторным 'Одобрямсом' тех лет. Так что, насчет президента-афроамериканца у меня было собственное мнение, существенно отличавшееся от соображений Отшельника.
  - Да ты не понял ни хрена! - рявкнул он, снова хлопая себя по колену. - Каким по счету был младший из Бушей?!
  - В Белом доме?
  - Нет, блин, в очереди за ливерной колбасой...
  - Понятия не имею...
  - Тогда просто запомни - сорок четвертый у них - предпоследний, сорок пятого, последнего, обещали негра.
  Я не собирался его переубеждать, как и спрашивать, кто, кому и когда давал подобные обещания. Сказал только, что Обама производит благоприятное впечатление, конечно, если только вы не расист. Молодой, подтянутый, интеллигентный, не дурак, словом, не чета своему предшественнику Бушу.
  - Во-во, - ухмыльнулся отец Валерий. - Зубы белые, ума палата, а хвост оборвал, когда на пальму на финиками лазил.
  - Слушайте, - сказал я, понемногу начиная злиться. - Я понимаю, куда вы клоните. Вы считаете Обаму марионеткой, верно? И пускай себе будет марионеткой, так даже надежнее. Пусть миром правят не всенародно избранные президенты, а банковские картели и транснациональные корпорации, то есть, их хозяева, воротилы и толстосумы, для которых нет ничего святого, кроме состояния их расчетных счетов. Но, ведь этих парней ни в коем случае не назовешь олигофренами, согласитесь. Какой им прок от мировой войны, которая наверняка завершится обменом ядерными ударами между Россией и США или, допустим, между Америкой и Китаем?! На том и прибыли их закончатся, и жизни, вероятней всего. Не то сейчас оружие, чтобы отсидеться даже в самом надежном бункере.
  - В бункере - точно не спасешься, - согласился отец Валерий. - И не козлы они полные, все правильно ты сказал. Только, и не хозяева мира, однозначно. Настоящий хозяин их и спрашивать не станет, когда красную кнопку нажать.
  - А кто он, по-вашему, настоящий хозяин?
  - Ты что же, и этого не знаешь?!
  Я покачал головой.
  - Князь Мира Сего...
  - А... в этом плане? Сатана что ли?
  - Это другое его имя, в Библии его по-разному зовут - то Сатаной, то Люцифером, то Диаволом, отцом лжи, то драконом о семи головах, который восстал против Бога в незапамятные времена, но не устоял, и низвергли его на хрен на землю... Вроде как зека - на вечное поселение определили.
  - Повезло нам с соседом... - я попробовал изобразить улыбку. Честно говоря, устал от этого разговора, представлявшегося бессмысленным и тягостным одновременно. Но, говорить об этом Отшельнику казалось неудобным, ведь я был перед ним в долгу.
  - Близится час последней битвы между Добром и Злом, - продолжал между тем отец Валерий. - Ставки, братишка, такие, в сравнении с которыми интересы каких-то хитрожопых захребетников с Уолл-стрит, яйца выеденного не стоят, однозначно. И потом, кишка у них тонка - перечить Антихристу.
  Ну, еще бы, как же я мог забыть? Какой же Апокалипсис без Антихриста?
  - Антихрист - и есть Князь Мира Сего, да? - довольно вяло осведомился я.
  - Не совсем так, братишка. Скорее, его преданный слуга, а то и воплощение Темного Повелителя в человеческом теле. Вот, послушай, - отец Валерий опустил веки, сосредоточиваясь, потом продекламировал:
  - И увидел я другого зверя, выходящего из земли, он имел два рога и говорил, как дракон. Он действовал властью первого зверя, чтобы заставить живущих на Земле поклониться ему. Он творил великие знамения, обольщая живущих на Земле, чтобы поклонялись ему, и начертали на правой руке или челе число имени его: шестьсот шестьдесят шесть...
  - М-да, - протянул я кисло. Когда-то давно, в самом начале девяностых, а то и в конце восьмидесятых, прочел 'Омен' Дэвида Зельцера. Роман публиковался в журнальном варианте. Не то, чтобы книга произвела на меня сногсшибательное впечатление, тем не менее, я ее все же не забыл, в отличие от многих других.
  - Тут, конечно, пророчество не надо понимать буквально, - вел дальше отец Валерий, - в том смысле, что никаких рогов, как у барана, никто у Антихриста на первых порах не разглядит. Как и трех шестерок, числа его, а наоборот, будет он по всем понятиям - чисто конкретный денди, прикид от Версаче или другого элитного гомика, зубы - от козырного дантиста, харя от, мама не горюй, визажиста, котлы, тачка - все по первому разряду, короче. И базар такой складный, что уши развесят и мужики, и бабы, и дети малые - поголовно. А, поскольку дела к тому времени станут - труба, купятся они на его голимые понты по полной программе, и скоро станут глядеть, как на Спасителя. Усекаешь? Потому ему и имя дано соответствующее - Антихрист. Кстати, Барак этот, негр, о котором ты мне рассказал, подходит по большинству параметров, кроме цвета кожи. Сам мозгами пошевели.
  Этого я как раз делать не собирался. Не до того мне было, чтобы вслед за отцом Валерием размышлять о глобальных проблемах мира, к тому же, вероятней всего, надуманных. Своя рубашка ближе к телу - гласит известная пословица. Это так и есть, в особенности, если все прочие - представляются гипотетическими. Я мечтал об одном - вернуться к семье и забыть обо всем остальном, будто его и не было.
  - Свалить надеешься? - почти добродушно осведомился отец Валерий. - Рассчитываешь отсидеться в кустиках? Ни у кого не выгорит. Не в этот раз, который, как ты понял, по всем понятиям - последний. В особенности - у тебя.
  - Почему?!
  - Я уж взмок объяснять, Серега. По кочану, уразумел? Потому как, даже мертвых из-под земли и со дна морского вызовут, смотря кого где упокоиться, угораздило, обычных, простых людей, не то, что уникумов вроде тебя, которые ни в самолетах не горят, ни в затопленных катакомбах не тонут, а, напротив, нежить разную злую щелкают, как орехи. Ты, браток, пойми и уже не забывай, как Антихрист себя проявит, а этого ждать - всего ничего осталось, так сразу кинется армию Тьмы собирать, для последней битвы в Армагеддоне. А остановит эту нечисть, кто, по-твоему?!
  - Не знаю, и знать не хочу, - вымолвил я, покрываясь гусиной кожей.
  - А придется, - отрезал отец Валерий. - Ты и такие, как ты...
  - Да я не знаю, как с калиновскими бандюганами разобраться, не то, что с Антихристом!
  - Разберешься, - пообещал Отшельник. - Только покреститься тебе надо. А то - времени у нас - в обрез. Ладно, сейчас мы с тобой этот пробел восполним, или я не священник...
  - Вам не кажется, момент для этого не самый удачный?
  - А другого, чтоб ты знал, не предвидится.
  - А не староват я для крещения?
  - С чего ты взял? Это попы уже после Спасителя наладились младенцев конвейерным методом штамповать, по принципу: чем больше - тем лучше, как в пионеры принимать - при Брежневе. Так что - не боись - в самый раз. По поводу места - тоже не сомневайся, это все, - он сделал широкий жест, вероятно, имел в виду катакомбы, - татары Черной крепостью назвали, только когда захватили. До татар тут - пещерный монастырь был, христианский. - Он подступил ко мне с чашей, на вид ей было лет пятьсот, не меньше.
  - Что такое крещение, знаешь?
  Я, по понятным причинам, замялся.
  - Крещение, братишка, это путь Христа. Про него ты уж точно слышал. Христос умер, а затем воскрес. Ты тоже умер для старой жизни, чтобы воскреснуть для новой, взять крест и нести. Как говорится, мы умерли для греха, как же нам жить в нем? Теперь так. Без оглашения давай обойдемся, тебя, братишка, как я понял, уже оглашали, точнее, даже глушили, причем, конкретно...
  - Что такое оглашение? - все же полюбопытствовал я.
  - Вроде испытательного срока, - пояснил отец Валерий. - По-моему разумению, ты его прошел. - Он потеребил нос. - Даже Сатану повидал, во многих ликах.
  - Видел, - согласился я, - и Огнемета, и Афяна, и других...
  - Имя им легион, - пробасил отец Валерий. - Я все же спрошу, для проформы, отрекаешься от них?
  - А я к ним и не примыкал.
  Благословив воду, отец Валерий трижды осенил ее крестным знамением, бормоча:
  - Да сокрушатся под знаменем Твоего Креста все противные силы.
  Я повторил заклинание за ним про себя. Продолжая читать молитву, Отшельник трижды окропил меня водой из чаши, приговаривая:
  - Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь. - Затем, обмакнув пальцы в масло, мазнул по лбу и плечам, замешкался, выудил откуда-то образок на бечеве, одел мне на шею, бормоча: - Я крещу в воде в покаяние, но идущий за мною сильнее меня, я не достоин нести обувь его, он будет крестить Духом Святым и Огнем. Лопата в его руке, он соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем. Уже и секира при корне дерев лежит, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. - Отец Валерий отступил на шаг, опустился на скамью с видом сталевара, отпахавшего ночную смену. Я остался стоять в некотором замешательстве.
  - Что теперь? - спросил я.
  - Теперь - приляг, отдохни. Только... - стоп, - он хлопнул в ладоши. Я вздрогнул, испугавшись, сейчас начнется обвал.
  - Чуть не забыл, блин. Сперва мы тебя переоденем, во что Бог послал, а то, видок у тебя, знаешь, как у бомж-бруевича...
  Тут мне возразить было нечего. После всего, что со мной стряслось, рубашка, куртка и брюки, одетые мной в дорогу, превратились в лохмотья. Неудивительно, поездка здорово затянулась, перешла в бега, а, когда быстро бегаешь, еще быстрее обнашиваешься.
  - Конечно, с моего плеча будет слегка не по размеру, ничего не попишешь, но, на первое время сойдет, - бубнил Отшельник, копаясь в углу, где валялись какие-то тряпки. - На вот, - с этими словами он протянул мне футболку и шорты, обе детали туалета были устрашающих размеров. - Как в Мир воротишься, раздобудешь себе что-нибудь более поприличнее... - добавил отец Валерий, почувствовав мое замешательство.
  - Что теперь? - спросил я, как только переоделся.
  - Теперь - приляг, отдохни. Там, - он задрал ладонь, - ночь глухая, не видать ни рожна. Копыта переломать - раз плюнуть, горы, да и завал этот долбанный...
  - А потом? Я имею в виду, как рассветет?
  - Поутру я тебя отсюда выведу, на поверхность. А пока, давай, располагайся поудобнее, - Отшельник хлопнул по лавке, застеленной чем-то вроде старого шерстяного пледа. - Только грогу моего не забудь хлебнуть, он силы восстанавливает, будь здоров. Тебе они еще как понадобятся, там, в миру, - он снова вскинул руку к сводам пещеры.
  - И что мне там прикажете делать, в этом самом миру? - спросил я, подумав, разумнее всего - бежать. Первым делом - за женой и дочерью, затем, вместе с ними, из Крыма, для начала разговора, а там, куда подальше, по глобусу.
  - Я тебе, брат, приказывать - харей не вышел, особенно теперь, после крещения. Ты - избранный, так что - сам поймешь.
  - Избранный? Но, я не понимаю...
  - Поймешь, как небо над головой покажется. Давно я его, брат, не видел... - Отец Валерий порывисто вздохнул. - Но, это ладно, тебя не касается. Подсказку, если не возражаешь, могу дать. - Он испытующе взглянул на меня.
  - Да, конечно, - пролепетал я.
  - Доведется, брат, тебе жать. Причем, много и по-крупному.
  - Жать? На что жать?..
  Перед глазами возникла педаль акселератора. Жмешь - машина едет быстрее. А о чем еще мне было думать? Не о соковыжималке ведь?
  - Не на что, а кого, - поправил меня отец Валерий. - Ибо сказано в Евангелиях - жатвы много, а делателей мало.
  - Косить?
  - Ага, только не траву, а - побеги отравленные. Всякое дерево, что не приносит добрых плодов, срубают и бросают в костер. Такая, думаю, у тебя задача будет перво-наперво, а там уже сориентируешься, как дальше быть, или подскажут тебе, через откровение...
  Я замотал головой, прекрасно сообразив, куда он клонит, и что конкретно у него на уме.
  - Верно, что пугает тебя такой расклад, ведь парень-то ты нормальный, а не бандюган какой-нибудь. Только сам покумекай, какие у тебя другие перспективы? Да у тебя, брат, выбора, как у паровоза, которому рельсы надоели. Прикинь, что с твоей Ольгой станется, если ты ее из лап Огнемета не вызволишь?
  На этот счет мне и думать было страшно.
  - То-то, - вздохнул отец Валерий. - Он ее - того. А за ней настанет черед дочурки твоей, да жены, не приведи Господи, конечно, потому как гадина эта, с депутатским значком на пиджаке, землю станет носом рыть, лишь бы до тебя добраться.
  - Вы, думаете, он такой мстительный? - сказал я, холодея, поскольку его слова отвечали моим опасениям, сколько я их не гнал.
  - Еще какой мстительный, чтоб ты не сомневался, - молвил отец Валерий. - Он же - урка конкретная, точнее, был уркой. Только теперь, братан, не в одной мести дело, и искать тебя он будет не оттого, что ты свору его дружков-мертвяков задурачил и в ад возвратил, а потому, что удалось тебе это, ты понял? Обычным смертным такие номера не по силам, значит, Огнемет в курсе, кто ты есть, или в скором времени догадается. Может, пока решил, ошибка, какая вышла, с дружками, значит, надобно с тобой потолковать. Чем от гада этого бегать, лучше самому к нему заявиться, в гости, когда он ожидать не будет.
  Да, это была та еще, завораживающая перспектива, ничего не скажешь.
  - Но, брат, держи с ним ухо востро. Душегубам, которые тебе прежде попадались, до него, как до Луны, считай. В подметки, что называется, не годятся, ты уж мне поверь. Я ведь гниду эту тут, неподалеку, прям, как тебя, видел, близенько, ноздря к ноздре стояли. Гранат при мне была котомка, выдернул я из одной кольцо, ну, думаю, напугаю... - Отец Валерий шумно сглотнул. - А они, псы бешеные, кинулись на меня тогда, всем колхозом... ну и... никто живым не ушел. Окромя паразита этого...
  Глаза Отшельника заблестели, как от слез, я потупился, чтобы его не смущать. Отец Валерий отвернулся к огню, подкинул еще несколько поленьев. Мы долго молчали, прислушиваясь к тому, как они трещат, сгорая. Каждый думал о своем.
  - Отец Валерий, а, отец Валерий? - позвал я спустя минут десять, хоть, возможно, прошло куда больше времени, в подземелье оно текло как-то странно.
  - Ну, чего еще? - буркнул он, не поворачивая головы.
  - А вы не хотите пойти со мной? - Да это было бы здорово, так хорошо, что я на мгновение почувствовал себя пионером, умоляющим вожатого составить ему компанию перед вылазкой в дремучий лес.
  - Я б с радостью, брат, только не отпустят меня. Прикован я к этому месту под землей, усек? И желания моего никто не спрашивает, так что - не могу я.
  - Но, почему?
  - Не знаю, - сказал он глухо, рассматривая свои большие руки. - Может, предназначение у меня другое. А может... может, не любил я никого так сильно, как ты. Вот и заказал себе путь наружу...
  
  X. День Третий
  Возвращение
  
  Как и обещал, Отшельник провел меня по бесконечным лабиринтам, в которых я бы наверняка запутался и с колобком, и с хлебными мякишами, и со спутниковым навигатором. Бесчисленные коридоры вывели нас на противоположную сторону горного кряжа, он обрывался в живописную долину. Никакого пещерного города я больше не увидел, он остался где-то позади.
  На поверхности было ослепительное утро, часов около десяти, Солнце только карабкалось к зениту, но уже припекало. Остановившись в проеме пещеры, напоминавшем высокую сводчатую дверь, я зажмурился, глаза отвыкли от дневного света. Отшельник, в полушаге позади, похлопал меня по плечу:
  - Пора. Иди с Богом.
  - Сейчас, - я медлил, чувствуя себя кротом, которого выперли из норы. - Отец Валерий? - позвал я, когда зрение начало восстанавливаться. - Отец Валерий, может, и вы со мной, а?!
  Он ничего не ответил. Обернувшись, я обнаружил себя в одиночестве. Отшельник ушел незаметно, не попрощавшись, как растворился на границе дня и ночи, отступил в недра скалы, словно тень с восходом Солнца.
  - Отец Валерий?!! - крикнул я в глубину коридора.
  - Ий, Ий, Ий, - загудело эхо.
  Вздохнув, я начал спускаться по крутому каменистому склону, огибая громадные глыбы, разбросанные то тут, то там каким-то могучим природным катаклизмом. Может, и землетрясением, какие изредка случаются в горном Крыму. Шагать пришлось минут сорок, не меньше. Наконец склон сделался более пологим, вдалеке показалось русло сухой реки, о котором рассказал мне отец Валерий, глубокая трещина без малейших признаков воды. Отшельник говорил, она наполняется только весной, когда тают снега и идут дожди. Крутые каменистые берега расщелины соединял высоченный старый мост, на противоположном - находилась заасфальтированная площадка. До нее было метров двести.
  Устроившись поудобнее между камней, я прильнул к телевику новенькой ультрасовременной видеокамеры 'Panasonic', врученной мне вместе с одеждой отцом Валерием. Я еще удивился, откуда у него такая ценная вещь. От верблюда, отмахнулся Отшельник, пояснил, что, мол, посеял какой-то турист-ворона, обалдевший от местных красот. Вот он и подобрал, подумав, пригодится.
  - Божий промысел...
  - Что? - не понял я.
  - Сначала осмотришься, говорю, как следует, - фыркнул Отшельник. - Перед тем, как из укрытия выползать. Вдруг, ждут тебя...
  Совет был стоящим, конечно, меня могли ждать, это было вполне вероятно.
  
  * * *
  
  Хоть время было относительно ранним, на площадке расположился целый автопарк. Я насчитал с дюжину туристических автобусов и три десятка легковых машин. Правую часть огороженной территории занимали выстроившиеся шеренгой торговые киоски, у которых шла оживленная торговля обыкновенными для таких мест сувенирами. Чуть дальше находилась шашлычная, над жаровней курился дымок, кажется, я даже уловил его привкус ноздрями. У въезда стояла будка с вездесущим полосатым шлагбаумом. У будки околачивались два билетера в камуфляже. Глядя на них, я невольно подумал, что рогатки для сбора податей, пожалуй, единственное изделие, производство которого на развалинах индустриальной коммунистической империи удалось наладить в неимоверных количествах. Да и само искусство обелечивания достигло поразительных высот.
  У машин непрестанно сновали люди, одни автобусы покидали площадку, другие, напротив, прибывали, доставляя к руинам пещерной крепости Кара-Кале все новые партии вооруженных фото и видеокамерами экскурсантов. Я истратил на наблюдение не менее часа, как мне и рекомендовал отец Валерий, но не обнаружил никого, кто бы походил на членов Комитета по Встрече. Туристический комплекс жил обычной, повседневной жизнью, ничего и никого примечательного.
  Дождавшись, когда одна из туристических групп гигантской змеей потянулась к автостоянке, я примкнул к ней, заранее отыскав глазами экскурсовода, мужчину средних лет с досиня испитым лицом и насквозь прокуренным голосом. Осведомился, как бы невзначай, откуда взялись громадные валуны, разбросанные у подножия горной гряды, как кубики из конструктора у безалаберного ребенка.
  - Было землетрясение, верно?
  Он покосился на меня с подозрением.
  - Обвал? - добавил я.
  - В головах, бля, - нахмурился испитый экскурсовод. - Бандиты тут разбирались по-крупному. Наши местные - с залетными, из Киева.
  - Давно?
  - Лет пятнадцать назад. Устроили пальбу, прямо в катакомбах, кретины. Потом какой-то бабуин гранату швырнул. Может, и не одну, а целую связку. Не у кого было спрашивать. Семьдесят процентов уникального храмового сооружения первого - второго столетий нашей эры - как корова языком слизала. - Экскурсовод закурил. Я попросил у него сигарету. Он, хоть и неохотно, но дал.
  - Много при этом людей погибло?
  - Людей? - экскурсовод окутался сизым облаком табачного дыма. - Бандитов - тех человек двадцать полегло. А людей... людей, думаю, ни одного.
  Экскурсовод поспешил вперед, за своей группой, которая как раз миновала мост. Догнав его, я попросился в автобус. Сказал, что, мол, отстал от своих, заслужив новый, еще более подозрительный взгляд. Одежда, которой снабдил меня отец Валерий, действительно висела мешком, что шорты, что футболка, из последней, надо думать, получился бы недурственный летний тент для малолитражки.
  - А с какого курорта экскурсия?
  Я, не долго думая, назвал соседний с 'Морским бризом' пансионат, откуда чуть ли не ежедневно отправлялись туры по разным примечательным местам полуострова. Мы с женой и дочерью пользовались их услугами несколько раз, и в прошлом, и в позапрошлом году, когда я ленился садиться за руль, отдыхать так отдыхать, верно? Собирались воспользоваться и этим летом, Света хотела махнуть в Никитский ботанический, там такой воздух, щебетала она. И цветы. Ты знаешь, как Юльке понравится. Конечно, мне бы, ее папе, не знать. Прошло всего двое, от силы трое суток, которых, как ни странно, хватило, чтоб забросить идею с посещением ботанического сада чрезвычайно далеко, на противоположную сторону Луны. За границы Солнечной системы...
  Не сложилось, - мелькнуло у меня. Если Света уже оплатила тур, а она вполне могла сделать это к моему предполагаемому возвращению во вторник, то теперь билеты пропадут...
  Много чего теперь пропадет, и поважнее каких-то билетов...
  Я подумал, надо как можно скорее позвонить жене. Как можно скорее. Правда, для этого сначала надлежало разжиться деньгами. Мои карманы были девственно чисты. В Калиновской милиции меня обчистили до нитки, изъяв все доставшиеся от Ханина доллары. Ох, как бы они сейчас пригодились. Отец Валерий, как вариант, предложил продать видеокамеру в первом же попавшемся ломбарде. Это, конечно, была идея.
  - Значит, белый 'Спринтер'? - уточнил для себя экскурсовод.
  - Длинный такой...
  Он перевел взгляд на видеокамеру, она была единственной стоящей составляющей моей экипировки, с видимой неохотой кивнул.
  - Ладно. Надеюсь, застанем твоих в Бахчисарае... - он с большим сомнением оглянулся на свой красно-белый 'Икарус', который мог считаться ветераном, даже если десятилетиями дремал в гараже.
  - Если нет, я там какой-нибудь попутный транспорт уж точно найду, - промямлил я, подымаясь в автобус, за разговором мы пересекли автомобильную стоянку.
  - Все? - осведомился экскурсовод, когда его подопечные заняли места. - Тогда тронулись...
  'Икарус', выбросив смрадное облако недогоревшей соляры, выполз со стоянки. Оглянувшись, я долго смотрел, как медленно удаляется горный кряж, где, в недрах горы, остался в своей пещере отец Валерий. Потом Черная Крепость скрылась за поворотом дороги.
  
  * * *
  
  Примерно через час 'Икарус' приполз к старому ханскому дворцу в Бахчисарае, он числился вторым пунктом туристической программы, как я уже сказал. На площади перед дворцом было довольно людно, число туристов примерно соответствовало количеству местных торговцев всевозможными безделушками. Кивнув на прощанье экскурсоводу, я нырнул в толпу. Хотел бы сказать - растворился в ней, но, это было бы чересчур смелое заявление, памятуя о моем нелепом виде. Будь я шпионом из фильма, мне бы следовало побродить по базарчику с полчаса, чтобы удостовериться в отсутствии 'хвоста'. Экстравагантный наряд делал подобную затею бессмысленной и даже опасной, слоняясь по кривым улочкам древнего городка, я рисковал лишь привлечь к себе внимание. Мне, безусловно, надлежало как можно скорее убираться отсюда, слишком близко от Бахчисарая находилась Черная Крепость. Но, сначала я хотел позвонить жене. Хотел, и, одновременно, колебался. Надеюсь, вам не покажется диким мое замешательство? Еще в автобусе, по пути сюда, поймал себя на мысли: я не знаю, что ей сказать. С момента нашего расставания на ступенях 'Морского бриза' прошло лет десять, чтобы не все двадцать пять, вот что я чувствовал с содроганием. Моя жена - больше не моя, давно овдовев, отплакала свое и вышла замуж, доченька, Юленька, выросла. Я каким-то образом затерялся во времени, пропал в нем, и, даже если выберусь из заколдованной петли, из крымского варианта 'Дня сурка', ни жена, ни дочь попросту не узнают меня, не сумеют, а то и не захотят. От одной этой мысли под черепом шевельнулся такой ужас, что я чуть не закричал. Слава Богу, сдержался, и не перепугал попутчиков по автобусу.
  Была у меня и другая мысль, тоже паническая: я боялся навлечь на свою семью беду. Глупо, конечно, но мне казалось, пока они ничего не знают о моих мытарствах, им ничего и не грозит, кроме как потерять меня, но это - такое дело. Но, стоит мне лишь протянуть к ним руку из своего кошмара, они немедленно сделаются его участниками, и уж тогда обеим несдобровать. Зло распространится по телефонной линии, как пламя по бикфордову шнуру, как ток по воде, как грипп, как любая отрава. И - за ними придут. Я же видел, как это будет, во сне.
  За ними придут в любом случае...
  - Сматри, куда прешь, балван! - гаркнули мне прямо в ухо. Вздрогнув, посторонился, разминаясь с вооруженным фотоаппаратом боровом в майке и белых шортах.
  - На солнце перегрелся? - добавила его супруга, дородная матрона с потным лицом и темными разводами у подмышек. Двое их чад, шлепая в кильватере родителей, дергали друг у друга бутылку 'Кока-Колы'. Кожа у всего семейства была белее снега, красные пятна, оставленные южным солнцем, обещали кефирные ванночки на ночь, это как минимум. Я машинально отметил, наверняка пару дней как с Севера. Снова огляделся. Ломбарда, который бы мне здорово пригодился, нигде видно не было, а без копейки в кармане не раззвонишься, да и не разъездишься тоже. Я родился в семьдесят пятом, в год, когда наш 'Союз' встретился с американским 'Аполлоном' на орбите, за пять лет до даты обещанного Никитой Хрущевым коммунизма. Правда, самого Хрущева к тому времени уже поперли из Кремля. Коммунизм, наступление которого он напророчествовал, так и не настал. Ни в восьмидесятом, ни в восемьдесят пятом, когда Горбачев затеял свою Перестройку, ни двадцать лет спустя. Следовательно, без денежных знаков - никуда.
  Помаявшись в нерешительности, медленно зашагал обратно, к торговым рядам, одновременно присматриваясь к водителям такси. Те прохлаждались в тенечке с ленивым видом гиен, наблюдающих за колышущимся морем антилоп в саванне в ожидании, когда какая-нибудь из них по счастливой случайности подвернет копыто. Выбрал полного седоватого мужчину лет пятидесяти в старомодных очках-каплях, флегматично вращавшего на пальце ключи с брелоком сигнализации. Подозвав, осведомился у него, сколько будет стоить машина до Глухого Кута - городка, названного мне отцом Валерием в качестве пункта назначения. Я знаю, что должен был спешить к семье, но не мог оставить в беде Ольгу. Как только начинал колебаться, слышал бас отца Валерия: знаешь, что теперь с ней Огнемет сделает?
  Когда я назвал Глухой Кут, пожилой таксист так удивленно вскинул брови, словно эта дыра располагалась на противоположной стороне планеты, скажем, в Южном полушарии, на берегах Ориноко. А, затем назвал мне сумму, подтверждающую, - так и есть. Я присвистнул.
  - Ого! А торг уместен? - спросил я. - Я, что, похож на толстосума?
  - В том-то и дело, что не похож, - протянул таксист, одарив меня взглядом, под стать недавнему взгляду экскурсовода. Немножко задержался на камере 'Panasonic'. Ну вот, а ведь говорят, не суди по одежде. Только не прислушивается никто.
  - Цены на бензин тоже не я рисую, - дипломатично заметил таксист, оценив мои колебания. Мне оставалось лишь согласиться с этим незамысловатым тезисом, понятно, что рисует не он. Да и глупо препираться по пустякам, когда нет монеты.
  - Я оттуда, из Глухого Кута, то есть, вряд ли кого возьму, - добавил водитель, поправляя свои очки. - Значит, обратно - порожняком. Выходит, ты оплачиваешь в оба конца, правильно?
  - Наверное, - протянул я.
  - Ну, так как? - спросил он, снова напуская на себя вид утомленного зноем пляжника.
  - Ладно, - сказал я. - Можем по дороге заехать в ломбард?
  - В ломбард? - он снял очки, выудил из кармана пакет гигиенических салфеток, взялся протирать линзы. - А зачем?
  Наверное, догадался, если крутил баранку не первый год, просто взвешивал, прикидывая, чего от меня ждать еще. Вздохнув, я поведал ему модернизированную вариацию истории, скормленной экскурсоводу. Добавил ссору с женой, в результате которой остался без денег.
  - Вы что, в Бахчисарай из Глухого Кута приехали? - еще больше удивился таксист.
  - Из Петроднепровска, - сказал я. - Отдыхали в Алуште. А в Куте у меня - двоюродный брат живет. Навещу, раз такое дело, а там будет видно, как дальше быть...
  Кажется, он поверил.
  - За камеру в ломбарде сотни полторы дадут, от силы... - задумчиво протянул таксист. - У них в сезон - предложение - будь здоров... - закончив со второй линзой, он критически оглядел оба стекла на свет, водрузил 'капли' на место, то есть, переносицу.
  Как я понял, начался торг. Участвовать в нем я не собирался, разве что, для приличия, чтобы не вызывать подозрений.
  - Утратив голову, по волосам не плачут...
  Таксист ответил непонимающим взглядом.
  - Слушай, у меня вся жизнь под откос, на кой черт мне теперь эта камера долбанная? Сколько дадут, столько дадут. Поехали. Сдачи на сигареты хватит, и порядок.
  Он протянул руку, взвесил 'Panasonic' на ладони.
  - Работает?
  - Ну, естественно. Что я ее, для красоты в Бахчисарайский дворец таскал?..
  - Может, я себе возьму. Точнее, на подарок...
  Я передернул плечами, в конце концов, какое мое дело, верно? При желании, он мог даже сварить из камеры суп.
  - Для меня главное - попасть в Глухой Кут.
  - Ладно, - он вздохнул с таким видом, будто делал мне крупное одолжение, а не наживался, как обстояло на самом деле.
  - Ты садись, я сейчас, на две минуты...
  Пока я забирался в салон новенького, буквально на днях из автосалона 'Хюндая Соната', таксист быстрым шагом пересек улочку, перебросился парой слов с коллегами, прятавшимися от зноя в тени кипарисов. Все они дружно уставились в мою сторону, будто я был какой-нибудь стриптизершей, занявшей особенно заманчивое положение у шеста. Мне их интерес не понравился, конечно, да что с того, ведь они не спрашивали разрешения. Одновременно подумал, надо бы попросить у таксиста гривен двадцать, в счет видеокамеры, на телефонную карточку, но пытливые взгляды, которыми таксисты одарили мою персону, заставили меня отказаться от этой затеи. На выезде из города позвонишь, пообещал я себе.
  Буквально через пару минут таксист, тряся на бегу объемистым пивным брюшком, вернулся, кряхтя, устроился за рулем.
  - Слушай, я ребятам сказал, что мы, мол, в Рыбачье чалим. Ты не против?
  Я опять пожал плечами. Рыбачье находилось на Черноморском побережье, Глухой Кут лежал в противоположной стороне, у самого Лимана.
  - А зачем вы им так сказали? - все же спросил я.
  - Я в очереди на фильтре - третий. А живу - в Рыбачьем. Сказал, мол, взял грача по пути, лишь бы бензин отбить, чтобы ребята не возбухали. Мне сегодня домой - пораньше надо. У дочери - день рождения...
  - Сколько ей исполняется? - из вежливости осведомился я, подумав, значит, не соврал, видеокамера и правда пойдет в подарок. Ну и хорошо, далеко не худшее применение...
  - Пятнадцать, - с гордостью сообщил шофер.
  - А моей - семь будет в сентябре...
  Он запустил мотор. Я, спохватившись, попросил у него деньги на телефонную карточку. Пояснил, хочу все же жене сказать жене, что поехал к кузену.
  - Мне надо будет залиться на трассе. На станции есть междугородний автомат. Оттуда позвонишь. Устроит?
  Я сказал, что вполне. Господи, как же я впоследствии клял себя за эту проволочку. Хоть, конечно, она ничего не решила. Все было предопределено заранее. Как там писал Мерфи, в своих законах, все, что должно случиться, обязательно произойдет, так?
  
  * * *
  
   Как только мы выехали на трассу, таксист поднажал. 'Соната' полетела, как ветер.
  - Сколько нам в Глухой Кут добираться? - спросил я.
  - Часа полтора - два, если наяривать...
  - Резвый конь, - заметил я, глядя на спидометр и думая, что если бы Игорь вовремя сменил свою старенькую 'Вектру' на нечто подобное 'Сонате', я бы, уже управившись с делами на фирме, снова отдыхал на море с семьей, даже не догадываясь о существовании банды призраков-душегубов капитана Репы, хирурга-трансплантатора Афяна и народного депутата Лени по кличке Огнемет. Это уж не говоря об отце Валерии, с его впечатляющей теорией Конца Света, согласно которой я становился, чуть ли не Избранным, на минуточку, а мои недруги, соответственно, приспешниками самого Антихриста. Сейчас, когда Солнце стояло в зените, а дорога оживленностью мало уступала центральной магистрали какого-нибудь мегаполиса, история, в которую меня угораздило вляпаться, начала казаться мне абсолютно нереальной. Картиной, случайно подсмотренной через форточку, открывшуюся в чужой и мрачный потусторонний мир, где грядет Последняя Битва между демонами и ангелами, которых, к слову, тоже не возжелаешь в качестве соседей по лестничной клетке. Потому как они - совершенно не такие, как мы, и это, естественно, пугает. Захлопни долбанную форточку, опусти шпингалет, и будем считать, будто ничего не было, с нотками истерики твердил некто, судя по голосу, одно из моих Я. Предложение, безусловно, выглядело заманчивым, кто бы спорил? Только, я толком не знал, как ее захлопнуть, форточку эту проклятую. Сомневался, что дотянусь до шпингалета, даже если повезет нащупать его. Более того, ощущал едва ли не каждой клеточкой, или из чего там меня соткала природа, если я где и чужак, то - здесь, среди людей, под Солнцем. Пространство, отведенное людям, перестало ощущаться мной как мое. Я покинул его навсегда, стал гостем в собственном доме. Это страшило меня больше всего.
  - Бритва, - без особого энтузиазма подтвердил таксист, похлопывая по баранке. Он находился на своей волне. Беллетристы обожают рисовать таксистов балагурами, но я по собственному опыту знаю, это далеко не так. По мере того, как сотни пассажиров меняют друг друга на сидении машины, поневоле становишься замкнутым. Своих проблем - выше крыши, да и язык устает. Но, мой таксист оказался исключением из правила. Наверное, из-за того, что его рабочий день подходил к концу, оставалось сделать последний рейс, а дома ждал праздничный стол и дочь, которой исполнилось пятнадцать. Я бы отдал и правую, и левую руки, чтобы почувствовать то, что чувствует он. Только, не мог позволить себе ничего такого.
  - Правда, бензина берет многовато, до четырнадцати литров по городскому циклу. На трассе, конечно, поменьше, но все равно - кусается, при нынешних-то ценах на бензин.
  - Газифицировать не пробовали? - спросил я, чтобы поддержать разговор. Поймал себя на странном ощущении. Что ни говори, одна моя часть, как выяснилось, все же сохранила способность болтать о всякой всячине, составляющей две третьих умственного рациона среднестатистического человека. О ценах на бензин, или, скажем, курятину, о курсе гривны к доллару и его неутешительных перспективах. Об очередной глупости, смороженной по телевизору президентом Пьющим, о телевизионном шоу высокопоставленных уродов в передаче 'Свобода слова' журналиста Славика Шустрого, об иссякшем ажиотаже вокруг столичной недвижимости, да мало ли о чем еще? Эта моя часть даже проявляла обыкновенный в таких случаях вялый интерес. Другая, напротив, держалась отстраненно, особняком, дорожные сплетни занимали ее не больше, чем русскоязычного туриста в Египте - разговоры между водителем экскурсионного автобуса и его дублером, которые слушаешь вполуха, воспринимая как фон. И проблемы - чужды, да и не поймешь ничего, говорят-то по-арабски.
  - Пойди ее - газифицируй, - жаловался между тем таксист. - Тачка - на гарантии. На следующем же плановом ТО в автосалоне помашут ручкой, и адью. И потом, кто тебе на такую машину газовую установку грамотно установит? Тут же бортовой компьютер, другие прибамбасы электронные. Толковых специалистов - кот наплакал. Все одно насобачились - лаве по-быстрому сбивать. Они мне сегодня напортачат - и в кусты, как у нас принято, на верхушку нашу хотя бы погляди. А у меня завтра мотор, не дай Бог, застучит - и тю-тю, пиши пропало. Горловая. Машина-то в кредите, а волка, сам знаешь, ноги кормят. То есть, я хотел сказать, колеса...
  
  * * *
  
  Когда спустя четверть часа далеко впереди показалась веселенькая оранжевая заправочная станция, таксист сбросил скорость. 'Соната' пошла накатом.
  - Надо взять хотя бы литров тридцать, - сказал водитель. - А то, тебе в такую дыру, где с заправками туго, особенно, по нынешним гребанным временам...
  Что времена настали паршивые, в этом я нисколько не сомневался. У него, конечно, были несколько иные основания считать именно так, но, уточнять я, по понятным причинам, не стал.
  - Опять же, если где в глуши вроде Кута какая станция и попадется, еще из старых, совковых, - вел дальше таксист, - такого дерьма в бак нацедят, упаришься потом фильтра вкруговую менять... Кстати, вон, видишь, справа, и автомат, о котором я говорил, - с этими словами он протянул мне три новенькие клубничные десятки. - На телефонную карточку хватит, если, конечно, не в Нью-Йорк звонить...
  Не в Нью-Йорк, это уж точно...
  Мы зарулили на станцию, остановившись в хвосте очереди, самой короткой, на его набитый взгляд. Машин оказалось на удивление много, полтора десятка произведенных за бугром колонок деловито жужжали, высасывая топливо из подземных резервуаров, чтобы напоить баки ненасытных автомобилей. Очередной кризис, что ли, подумал я, перенося ноги через порог.
  - Как Пьющий чрезвычайное положение объявил, так с бензином - беда... - бросил мне в спину таксист. - Хотел я, дурень, впрок десяток бочек залить, пускай бы в гараже стояли, на черный день. Бензин - он жрать не просит...
  - Что объявил?! - я резко обернулся.
  - С Луны ты, что ли свалился? - удивился таксист. - Хотя, конечно, всякое бывает, не обижайся. Вез я как-то в аэропорт одного нефтяника из Уренгоя. Так он, хочешь, верь, а хочешь - нет, две недели в гостиничном люксе на пробке просидел. Море только раз увидел, так и то, с балкона...
  - Так что стряслось?! - с нетерпением спросил я. Чрезвычайное положение по мелочам не объявляют, даже сумасброды вроде нашего Пьющего. Перед глазами пронеслись девочки, брошенные мной на побережье, как выяснилось, на произвол судьбы, а, заодно, и мрачные прогнозы Пугика, который, собственно, и оторвал меня от семьи незадолго до того, как погибнуть в окрестностях Калиновки. Конечно, из отпуска меня выдернул вовсе не Игорь, а неугомонный шеф, Юрий Максимович, только, не повстречай я на беду своего институтского друга, мне бы и в ум не пришло срезать углы по забытым Богом второстепенным дорогам, на которые по ночам выбираются вурдалаки. И, ничего бы не случилось. Впрочем, это, последнее утверждение противоречило одному из законов Мерфи, как-то прочел в сети: все, чему надлежит случиться, - случится, как ни стерегись.
  - Русский корабль на воздух взлетел, вот что случилось, - мрачно сказал таксист. - Ракетный крейсер 'Адмирал Макаров'. Неужели не слыхал? Позавчера ночью, прямо на рейде. Говорят, террористический акт. Хорошо хоть, большая часть команды на берег сошла, но все равно - сколько народу потонуло - до сих пор сосчитать не могут... Русские, понятно, винят сечевых стрельцов. Те, вроде, не сильно-то и оправдываются, льстит, видать, что их такими крутыми считают. Только я не думаю, будто стрельцам подобные фортеля по зубам. В общем, русские свой флот в боевую готовность привели. Пьющий, ясное дело, тоже своего не упустил, ввел на полуострове чрезвычайное положение. Вон, видишь...
  Как бы в подтверждение его словам вдалеке на трассе показалась двигавшаяся с северо-запада колонна тентованных армейских грузовиков с зажженными фарами. Когда она приблизилась и уже проходила мимо, стали видны вооруженные солдаты в кузовах. Колонну сопровождали машины ГАИ, полыхавшие мигалками на крышах.
  - Внутренние войска, - сказал таксист. - Эти придурки нам еще и войну устроят. Царя в голове нет...
  Покачав головой, час от часу не легче, я отправился в минимаркет при заправке, обменял полученные от таксиста купюры на карточку, и, через пять минут уже стоял, втиснувшись под синюю пластиковую раковину переговорного автомата. Стоял и лихорадочно думал о том, что надлежит сказать жене, чтобы не напугать до полусмерти: 'Дорогая я жив, как видишь, а теперь слушай внимательно: вам с Юлькой нужно бежать из любого места, где бы вы сейчас не находились, будь то наш номер в 'Морском бризе' или квартира на проспекте Советской Индустрии, потому как в противном случае... В противном случае за вами придут и придут скоро. Кто?.. Да так, парочка монстров. Ты только не волнуйся. Куда бежать?..'
  Да, именно, куда им бежать?!
  О, это был хороший вопрос, ведь я и сам не знал подходящего адреса. Куда-то, где их никто не смог бы найти, кроме меня, если мне, конечно, посчастливится выжить. А если нет? Этот вопрос я не рассматривал в принципе, хоть признаться, проскочила шальная мысль: моя гибель, скорее всего, аннулирует долги, которых они не делали. В общем, при таком невеселом лично для меня раскладе их больше никто не побеспокоит. Как говаривал семьдесят лет тому назад товарищ Сталин: нет человека - нет проблемы. Это тоже был вариант. Не идеальный, но вполне приемлемый в создавшихся обстоятельствах.
  Покончив с набором, я принялся с замиранием сердца ждать соединения. А оно не спешило наступать, словно испытывало мои нервы на прочность. Затем что-то щелкнуло.
  - Света?! - не выдержал я.
  - Ваш абонент находится вне зоны досягаемости, - невозмутимым женским голосом сообщил робот. А потом, на тот случай, если до меня не дошло, повторил сообщение на английском.
  Нажав отбой, я повторил попытку. Черт побери, да разве операторы работают безукоризненно? Разве я не мог совершить ошибку, тем более, что палец дрожал.
  - Вне зоны досягаемости, - отчеканил автомат, на мои страхи ему было, естественно, плевать.
  Все еще сжимая трубку, в которой робот как раз дублировал сообщение, мельком подумал, как мы еще весной обсуждали целесообразность приобретения мобильного телефона для Юльки. В ее классе она оставалась едва ли не последней 'нетелефонизированной белой вороной', но именно Света сказала - нет. Предложила подождать, хотя бы до десяти лет. Слишком вредно, сказала моя жена, и я не стал возражать, где-то читал о разрушительном воздействии излучения, генерируемого мобильными телефонами. Теперь это решение аукнулось нам всем, впрочем, как говорят, знать бы, где упадешь... эх, не напасешься соломы. Потому как телефонный аппарат Светланы в любом случае не имел малейшего права быть выключенным. То есть, если бы мне не позвонил Юрий Максимович, у которого, как всегда, случился аврал, если бы мы не повстречали на набережной Ольгу и Пугика, если бы моему институтскому приятелю не пришла в голову шальная идея срезать путь через горы, то - у Светы, конечно, не появился повод следить за состоянием мобильника. Разрядился, так разрядился, и, пожалуйста, пускай дремлет. С тех пор, как она сообразила: я не отсыпаюсь после бессонной ночи, проведенной в дороге, не позабыл перезвонить, по макушку заваленный делами на фирме, не пустился в недельный запой или загул, тем более, что никогда прежде ничего такого за мной не водилось.
  Стоя с трубкой, из которой теперь летели тошнотворные короткие гудки, попытался прикинуть, а, сколько вообще минуло дней. Оказалось, это не так-то просто, я понятия не имел, какое сегодня число. Надо было давно спросить у таксиста, он вряд ли заподозрил бы неладное, ведь для него я был отпускником, а им вообще необязательно следить за календарем, с какой такой надобности?
  Шагнул обратно к машине с трубкой, позабыв повесить ее на рычаг, остановился, мучительно соображая. Мы выехали в субботу вечером, первого августа, часов около девяти. В ночь на воскресенье машина Игоря отказала, сломалась, едва миновав дорожный указатель с банальным названием Калиновка, белыми буквами на синем щите. Никто из нас и не вспомнил бы о ней уже спустя полчаса, если бы под капотом 'Вектры' не отломилась какая-то деталь, но она, эта проклятая железяка, как назло, возьми и отвались. И, пошло - поехало. Пугик не дожил до утра, наши тела - его молчаливое, без признаков жизни, мое, визжащее от животного ужаса, полетели в глубокую шахту. Далее мой хронометр отказал или, по крайней мере, заработал со сбоями. Сколько часов или дней я провел под землей, бродя среди останков ученых и их кураторов из Комитета государственной безопасности, сколько провалялся на лестничной клетке, прежде чем, очнувшись, выкарабкался на поверхность? Допустим день, хоть я, конечно, не мог утверждать этого.
  Затем в моей жизни после полета, если ее, конечно, можно было теперь так назвать, случился еще один день, бесконечный, протяженностью в Вечность. Его события я восстановил в памяти более или менее сносно. Он начался на рассвете , предположительно, третьего августа, столкновением с головорезами капитана Репы, для своих - Михеича. Это было на хуторе, которому полагалось рассыпаться во прах. День продолжился в больнице, где вурдалаки держали Ольгу. Ближе к обеду даже наметился кое-какой просвет в виде честного прокурора Станислава Терещенко, пытавшегося мне поверить, а то и помочь, но уже к вечеру все встало на свои места. Терещенко и его люди погибли под пулями выродков, которых я бы не спешил называть людьми, хоть они и перемещались на двух ногах. Проведя ночь в камере отделения управления внутренних дел или прокуратуры, если в прокуратуре бывают камеры, должны, по идее, быть, я чудом сбежал на рассвете. Охотники, безусловно, все равно, получили бы свое, куда ж мне деться, если бы не странный Отшельник, отец Валерий, заточенный в подземелье Черной крепости Кара-Кале.
  Итак, если отбросить всякую мистику, прошло без малого четверо суток с тех пор, как я, обняв жену, забрался в кабину 'Вектры' Игоря и не меньше трех, как Света поняла - случилось что-то из ряда вон. Ну, естественно, уже в воскресенье вечером она, должно быть, места себе не находила. Я представил, что бы чувствовал, окажись на ее месте, и содрогнулся. А что прикажете делать в чужом городе с ребенком на руках? Пошла бы Светлана в милицию, когда все прелести курорта начинают работать против вас? От этой мысли меня швырнуло в пот, по консистенции, не уступавший соляной кислоте. Не оттого, что я считал всех милиционеров поголовно проходимцами, вовсе нет, просто... Просто, написав заявление, она засветилась бы в их системе, сэкономив кучу времени и сил моему новому приятелю Лене по кличке Огнемет, если б ему только пришло в голову ее искать. Я очень надеялся, до этого не дойдет, пока что он просто не знал о ее существовании, разве что, догадывался. Впрочем, кажется, именно Ольгу он полагал моей женой.
  Заполняя протокол допроса в кабинете Станислава Терещенко, я благоразумно опустил и дочь, и жену, больше всего боялся их впутать. Из моих показаний можно было заключить лишь то, что я возвращался с Черноморского побережья с институтскими друзьями, Ольгой и Игорем, с кем я конкретно отдыхал, не уточнил. Конечно, теперь, если продажный Калиновский прокурор не уничтожил спьяну все бумаги, обнаруженные в папке убитого по его приказу заместителя, в их руках был наш домашний адрес, такой вероятности ни в коем случае нельзя было сбрасывать со счетов. На будущее это грозило большими неприятностями, но, не сейчас. Что возьмешь с пустой квартиры, жильцы которой уехали на курорт. Вряд ли Светлана с Юлькой так быстро вернулись домой, хотя...
  Это следовало немедленно проверить. Я не успел закончить мысленную фразу, как пальцы левой руки уже отстукивали на клавиатуре привычный номер. Еще мгновение и на противоположном конце линии заговорила жена.
  - Здравствуйте, - задорно выдохнула Светлана. Я был так взвинчен, что едва не выкрикнул в ответ ее имя. Не сообразил, говорю с автоответчиком. Она сделала эту запись при мне, месяцев семь назад, сразу после Нового года. К сожалению, никого из нас - нет дома. Оставьте сообщение, и мы вам обязательно перезвоним.
  Последовал щелчок, свидетельствующий, можно говорить, кассета пришла в движение, записывает. Пленка запечатлела несколько порывистых вздохов. Растерявшись, я судорожно подыскивал слова, да и гортань перегородил ком величиной с помидор. Наконец, затараторил, скороговоркой:
  - Света?! Это я. Это я, Сергей! Я живой, но у меня - неприятности. Игорь - погиб. Возможно, меня станут искать дома, у нас дома, опасные люди, бандиты, хватай Юльку и беги из квартиры. Поезжай... - куда ей ехать, я уже к тому времени придумал. Озарение пришло неожиданно, как ему и полагается. Во время учебы в институте у Светланы была закадычная подруга, Таня. Впоследствии их пути разошлись, Света устроилась в свою научно-техническую библиотеку, ее подруга, насколько я знал от жены, перебрав несколько мест, очутилась в газете, то ли в 'Завтра', то ли в 'Ведомостях', в принципе, это было неважно. Таня представлялась мне самой подходящей кандидатурой, в последние годы они со Светкой общались от случая к случаю, лишь перезванивались изредка, и не имели общих знакомых. Словом, Таню было не так-то просто найти. - Поезжайте к Татьяне, - выпалил я. - Поживите у нее, никому не звоните. Я сам вас найду. Я вас люб... - щелчок, - ...лю, - закончил я, хоть отведенные мне пятнадцать секунд прошли, автоответчик выключился, связь оборвалась. Из динамика полетели короткие гудки. Сбросив их, я, поддавшись неосознанному импульсу, в третий раз отстучал мобильный номер жены.
  - ...вне зоны досягаемости, - откликнулся механизм.
  Но я не спешил расставаться с трубкой, только кинул взгляд на заправку, не подошла ли наша очередь за бензином, удостоверился - нет еще. Поймал на себе взгляд таксиста, догадался, он, похоже, все это время за мной наблюдал. Впрочем, размышлять об этом было некогда, у меня имелись дела поважнее. Хоть, правду сказать, если бы ему вздумалось улизнуть, бросив меня на этом полустанке, пришлось бы, конечно, мне побегать, изобретая, как и на чем добираться в Глухой Кут...
  А ты хорошенько подумал, так уж тебе туда нужно?
  Это была подлая, предательская мысль. Глупо отрицать, она не первый раз стучалась в голову. Ну еще бы...
  Езжай к жене и дочери, кретин, жми во весь опор, как только таксист заполнит бак! Ему перемена вектора - только на руку, ведь Рыбачье и Алушта - в одном направлении. Ольге уже ничем не поможешь, а этот телефон, вне гребаной зоны досягаемости, неужели ты не понял, это только первый звонок?!!
  Представляешь, что с Ольгой этой горемычной сделает Огнемет, если ты не явишься?! - пробасил прямо в мозгу отец Валерий.
  Ну, конечно же, я отлично представлял ее будущее, пожалуй, даже лучше, чем хотелось.
  - Ну, так возьми себя в руки!
  Через минуту мне это удалось. Я снова вообразил себя на месте жены. Итак, вечер воскресенья, муж исчез, дорога из Крыма в Киев оказалась немного длиннее, чем все мы рассчитывали. Пошла бы Светлана в милицию, прихватив с собой Юльку, потому как оставить ее было решительно не с кем? Я горячо надеялся - ничего подобного Света не сделала. На худой конец, ее там выслушали бы так, как они умеют у себя в милиции, если только речь не заходит о деньгах, на которые можно наложить лапы. 'Мы тут не справочное бюро, уважаемая. Ерунда это, проспится ваш благоверный и объявится, никуда не денется. Так что - не отвлекайте от работы по пустякам. В Киеве у себя паскудьте статистические отчеты, если вам позволят, конечно'.
  В таком случае, самое разумное, что оставалось Светлане - запастись терпением до утра понедельника, а утром... А утром она наверняка позвонила Юрию Максимовичу. Почему именно ему? Ну, а кому же еще? У меня на работе имелось двое или трое приятелей. Бывало, мы пили турецкий кофе в обеденный перерыв, но, за границы этого славного обычая не выходили. У Светы в библиотеке была парочка подруг, с которыми, прихватив детвору, можно было в выходные сходить в зоопарк или цирк. Никто из этих друзей не подходил под категорию людей столь близких, чтобы проверять их на прочность в экстремальных обстоятельствах. Да и чем они, спрашивается, могли помочь? Съездить по ее просьбе к нам домой на проспект Советской Индустрии, поглядеть, горит ли в квартире электричество. Юрий Максимович - совсем другое дело. Шеф много лет проработал в органах ГБ, Свете этот факт его биографии был известен не хуже моего. Юрий Максимович мог помочь, и дельным советом, и реальным делом в полном смысле этого слова. Я уже говорил, уйдя в отставку, шеф сохранил связи среди бывших чекистов, которые теперь, в соответствии с духом эпохи, стали силовиками. Да всего один его звонок был в состоянии совершить чудо.
  Не в твоем случае, приятель...
  А чего гадать? Позвони ему!
  Хлопнув себя по лбу, я принялся набирать номер мобильного телефона Юрия Максимовича, вполне естественно, помнил его наизусть.
  - Абонент находится вне зоны покрытия оператора мобильной сети, - флегматично констатировал робот.
  - Да вы запарили!.. - выдохнул я, еле сдержавшись, чтобы не грохнуть трубкой по зловредному переговорному автомату, как будто мог подозревать его в саботаже. - Что за чепуха?! Куда мог подеваться Юрий Максимович?!
  Мне не оставалось ничего другого, как звонить в центральный офис. Там наверняка уж кто-нибудь должен был ответить. Так и произошло. Стоило мне набрать номер приемной Юрия Максимовича, как трубка оказалась снята. Я услышал голос молоденькой секретарши шефа, ее приняли на службу относительно недавно - год, быть может, полтора назад. До этого шефа опекала Инна Прохоровна, старушка, которую он привел с собой прямиком из Комитета. Надо сказать, старая закалка чувствовалась в Инне Прохоровне весьма отчетливо, шеф никак не решался расстаться с ней, но, в конце концов, ему все же пришлось отпустить ее на давно заслуженную пенсию, здоровье стало не то. Тогда-то и появилась Наталья.
  - Сережа? - удивилась секретарша, когда я назвал ее по имени. - Ты? Тебя слышно плохо. Ты откуда звонишь?
  Буркнув, издалека, мол, я попросил ее соединить меня с шефом.
  - А его нет на месте, - сообщила она. - Юрий Максимович уехал по срочному делу...
  - Уехал? Давно?! Ну и дела...
  - Еще в понедельник.
  - В понедельник?!
  - Ну да...
  - А какой сегодня день?
  Она непринужденно хихикнула, ну еще бы, ведь для нее я тоже был беззаботным отпускником.
  - Среда... Как там у вас погода?
  Ответив дежурное - замечательно, солнечно, безоблачно, а вода - что парное молоко, спросил у нее, куда уехал шеф.
  - В Крым...
  - В Крым?! - Я чуть не ахнул. Вот это была новость. - А зачем?!
  - Он не говорил. Он вообще никому ничего не сказал. Но, я заказывала ему билеты в офисе Крымских авиалиний. Одно место - до Симферополя и три - обратных, в столицу.
  - На какое число обратные?!
  - На пятое, то есть, на сегодняшнее, Сережа. Голос у тебя какой-то странный, у тебя все в порядке?!
  - В полнейшем, - соврал я.
  - Позвони ему.
  - У него телефон вне зоны. А ты с ним давно связывалась?
  - Он сам звонил сегодня утром. Сказал, что вылетает обратным рейсом, как и было запланировано.
  - Больше ничего не сказал?
  - Нет...
  В ее голосе появилось удивление, но мне стало не до нее. Я думал о трех билетах, заказанных шефом в понедельник утром. Неужели он вывез с полуострова мою семью? Три билета плюс два абонента, причем оба - в зоне недосягаемости. Тут же и объяснение - на борту обычно выключают телефоны, да и приема очень часто нет.
  - Сережа? Что передать шефу? У тебя точно все в порядке?..
  - В порядке, да-да, - пронеслось у меня. Сзади, из-за спины прогудел автомобильный сигнал, ударив бичом по нервам, натянутым до предела. Обернувшись, увидел таксиста, махавшего мне через опущенное стекло 'Сонаты'. Он уже заполнил бак своего 'Хюндая', и теперь прижался к бровке подъездной дорожки, чтобы не мешать покидающим заправочную станцию машинам. Но, конечно, все равно мешал.
  - Сейчас! Иду! - крикнул я ему, прикрывая ладонью трубку.
  - Сережа? Ты там?
  - Ната, шеф не злился на меня?
  - Злился? За что?!
  - Он вызывал меня в офис на понедельник, - пояснил я. - Сказал, мол, что срочный заказ.
  - Срочный заказ? - переспросила Наташа. В голосе явственно прозвучало недоумение.
  - Ну, да, - сказал я.
  - У нас - сонное царство, - после колебания молвила она. Наверное, не хотела очутиться в неудобном положении. - Может, он мне просто не сказал...
  - Может, - не стал спорить я. Пообещал, что перезвоню, повесил трубку и поспешил к машине.
  Не вызывал! Как вам такой оборот? Это надо было обдумать.
  - Водички? - предложил таксист, протягивая мне бутылочку 'Спрайта', купленную в магазинчике при заправке.
  Поблагодарив, попросил у него сигарету.
  - Ну, как, дозвонился? - спросил таксист, перебрасывая мне пачку 'Лаки Страйк'.
  - Нет... позже попробую, - покачав головой, я выудил из пачки сигарету. Шофер воткнул первую передачу, и мы тронулись, освобождая проезд.
  
  * * *
  
  - Ну, вот, - протянул водитель, когда мы вновь очутились на трассе. - Полный бак. Малость поддержали штанишки единственной в стране работнице...
  - Штаны? - эхом откликнулся я, автоматически подумав: скорее юбку, ведь слово работница - женского рода. Наверное, он имел в виду премьера. Еще по дороге в Крым нам с женой то и дело попадались на глаза ее рекламные щиты, они действительно не оставляли у водителей сомнений, кто тут вкалывает, в поте лица, а кто - глазки строит и мается дурью. Мысли сразу поплыли дальше, вернулись к несостоявшемуся разговору с женой. Пронеслось, может, и к лучшему, что он не состоялся, если, как я надеялся теперь, Юрий Максимович взял моих девчонок под опеку. А то бы я, того и гляди, дал слабину, велел таксисту поворачивать вспять. Ох, как меня подмывало сделать это, всю дорогу от Бахчисарая, до тошноты, до зубной боли, до колик.
  Но, ведь ты же не бросишь Ольгу в беде?
  - Ну, а кто у нас золушку из себя лепит?! - разорялся из другого измерения таксист. - Одна, типа, пашет, пока остальные - груши шлангами околачивают. Мне б ее работу потную...
  Пойдешь за ней и погибнешь там... - предрек внутренний голос. Даже если старинный приятель отца Валерия из Глухого Кута согласится помочь, что пока под большим вопросом, вилами по воде писано, и доставит на Черепаший остров, что тогда? Каковы шансы выбраться оттуда живым, а? Ясно, что ниже нуля, а насколько?
  - Бигбордов своих - на каждом метре обочины понатыкала, коза бешеная, в глазах от них мельтешит. А за чей счет банкет, спрашивается? За мой, да за твой, за чей же еще?! Многостаночница хренова...
  Ты знаешь, что с ней Огнемет сделает, если тебя не дождется? - напомнил о себе отец Валерий.
  Да знаю я, знаю! - чуть не завопил я. Захотелось сказать ему, я знаю гораздо больше этого. Ведь мы с Олькой выросли в одном дворе, детьми мы были как брат с сестрой, позже, в юности, я влюбился в нее. В ту пору моя любовь представлялась мне самым крепким чувством на свете, я нисколько не сомневался: Ольга - та единственная и неповторимая девушка, которую посылает судьба, и она останется такой на всю жизнь. Мы - всегда будем вместе, мы - физически неразделимы, хоть в пятнадцать, конечно, далеко наперед не думается...
  Скажи об этом своей дочери, которую обрекаешь на сиротство при самом благоприятном раскладе. Милая, так было нужно, видишь ли, попытайся понять, папочка решил составить компанию одной хорошей тете, помнишь, она как-то поздоровалась с тобой на море. Тебе тогда еще не исполнилось и семи, хорошая тетя назвала тебя трогательным ребенком. За день до того, как твой папа пропал без вести...
  - Заправка-то от концерна 'Привет', а он, считай, ее собственность. Вот и выходит, галиматью эту, про великую ударницу, на мои бабки рисуют. Ну и на твои, кровные, ясен пень, как моего пассажира...
  Еще не поздно сойти с дистанции, - сказал внутренний голос. - Черт побери, оставим мораль между нами, ладно? А отцу Валерию, если не наигрался в войнушки, тем более, в войнушки между Небесами и Адом, флаг в руки, семь футов под килем, попутного ветра в паруса и всего прочего, чего в таких случаях желают. Что ж он с тобой не пошел, если такой грамотный?!
  Но, я, конечно, знал ответ на этот вопрос, и не мог себя обмануть, при всем желании. Отшельник не составил мне компанию, поскольку это была не его война, - моя. По крайней мере, война той, поселившейся во мне сущности, что помалкивала, до поры, до времени, слушая болтовню о газобаллонных установках к двигателям внутреннего сгорания. Или, о бигбордах, установленных командой премьера Тормошенко, которую мы с женой когда-то в шутку называли принцессой Леей из 'Звездных войн' Джорджа Лукаса, или о чем угодно еще. Помалкивала, но, не дремала. Ни в коем разе. Эта моя новая составляющая вовсе не полагала мои шансы нулевыми, напротив, была исполнена неумолимой решимости попасть на острова в Лимане, во что бы то ни стало. И туда, и много дальше, на край света, если потребуется. Я нисколько не сомневался, она не позволит мне изменить маршрут, и сколько б голосов не называло затею суицидом, самоубийством, безумием и прочими аналогичными эпитетами, выведет меня точно к цели, как ракету класса земля-земля. Не остановится ни перед чем, не постоит за ценой, лишь бы спасти Исиду...
  Исиду? Я сказал Исиду?!
  Это сказал не ты...
  У меня онемели губы, верный предвестник тошноты. Я зажмурился, но стало только хуже. Взглянул на дорогу, ускользающую под капот.
  - Остальные не лучше, - продолжал разглагольствовать таксист. - Вот, тоже фрукт, - он показал на приближающийся пронзительно-синий бигборд с важной физиономией лидера партии Промзона. Федор Федорович Смотрящий, крупным планом, грозился выслушать всех и каждого.
  - Этот - может, - пробормотал я, облизывая губы. Покалывание быстро распространялось по всему лицу.
  - Ага. Он - такой, - подхватил таксист. - Сначала выслушает, потом вххххх, высушит и выкинет. Эй?.. - он, наконец, взглянул на меня, сразу понял, что-то неладно. - Тебя что, укачало, друг?!
  - Останови! - пробулькал я, зажимая рот ладонями. 'Соната' резко свернула к обочине. Распахнув дверь, я буквально вывалился наружу, сделал пару нетвердых шагов по гравию, и меня согнуло пополам.
  
  * * *
  
  - Эй?.. - повторил таксист, когда приступ рвоты прекратил выкручивать мне желудок. Блевать все равно было нечем, я забыл, когда ел в последний раз, немного желчи, вот и все, что из меня вышло.
  - На, вот, - он протянул мне смоченную холодной водой тряпку. - Лицо оботри...
  Я воспользовался его любезностью. Стало немного лучше.
  - Ну, ты как? - спросил таксист.
  - В порядке, - соврал я. Конечно, до порядка мне было - как до неба, но приступ действительно миновал. Руки вот только вибрировали, будто пару часов держали работающий отбойный молоток, да ноги - оставались ватными.
  - Тряпку можешь выбросить, - буркнул таксист. - Дай я тебе воды солью.
  У него в багажнике очень кстати нашлась пятилитровая баклажка с питьевой водой. Я умылся, прополоскал рот. Федор Федорович Смотрящий, украинская разновидность Старшего брата из романа Джорджа Оруэлла, взирал на нас со своего бигборда свысока, но вполне доброжелательно. До щита было метров десять, не больше.
  - Ну, как, можешь ехать? - поторопил таксист. Я его понимал, ведь он спешил на день рождения дочери. Мне было - в другую сторону, как в старой песне о комсомольцах.
  - Да, спасибо, - промямлил я.
  - Что-то ты зеленый... - не поверил таксист.
  - Это пройдет. Наверное, съел вчера на набережной что-то несъедобное...
  - Ах, на набережной... - лицо водителя изобразило понимание. - Ну, ты даешь. Не пацан ведь. Кто ж там ест?..
  
  * * *
  
  Вскоре бигборды стали попадаться еще чаще. Как никак, мы двигались по шоссе республиканского значения. За полгода до президентских выборов ретивые пиарщики превратили ее в рекламную площадь. Лучше бы положили новый асфальт, но, имитация деятельности давно заменила в Украине деятельность. Неважно, чем ты занят, главное, упор на пиар. В соответствии с этой логикой подретушированные при помощи 'Adobe Photoshop' физиономии политиканов принялись сменять друг друга, как в детском диапроекторе. Чаще всего встречалась пашущая женщина, которой какие-то анонимные козлы беспрестанно вставляли палки в колеса. Практически на равных с трудоголичкой, таксист не переносил ее на дух, состязался юный экс-спикер парламента. Его мышиная мордочка хитрована на мрачном, изборожденном зловещими полосами апокалипсическом фоне цвета зловонной ядовитой жижи, поминала то продуктивное село, то боеспособную армию, то образованную, не порченную наркотиками молодежь. То промышленную базу, то прочие, не менее привлекательные явления. Словно юный экс-спикер задался целью перечислить все то, что благополучно просрали либо приватизировали на дурняк его старшие товарищи по парламенту. ИДУ НА ВОЙНУ С МАФИЕЙ, грозился экс-спикер с другого плаката. Принимая в учет головокружительную карьеру метеора, сделанную им за каких-то десять лет, я пожелал бы ему всяческих успехов, если б только поверил, хотя бы на йоту. ИДУ НА ВОЙНУ С МАФИЕЙ. Начини с себя, застрелившись. Реже обреченной на победу многостаночницы с палками и экс-спикера-коллаборациониста, новоявленного борца с породившей его коррумпированной системой, попадался на глаза другой кандидат на должность Кормчего, действующий спикер, скромно так сообщавший о себе: ЛЕТУН - САМЫЙ ДОСТОЙНЫЙ ИЗ ВСЕХ. Более мелкими буковками и ниже штаб Летуна разжевывал, отчего так, если кто с лету не понял: Именно Володя Летун, оказывается, был той самой Твердой Рукой, появления которой заждался электорат. Встречались и откровенные изыски. Так, бывший военный министр, получивший образование в Вест-Пойнте, нарек себя не кем-нибудь, а ВРАГОМ ИХ ДЕРЖАВЫ, четко, по-военному позабыв уточнить, кто такие - эти мифические ОНИ, и о какой вообще ДЕРЖАВЕ речь? О США что ли, снабдивших экс-министра высшим образованием? Или, все же о нашей, украинской? Так последняя, судя по биографии, тоже была к нему вполне благосклонна, дала сделать карьеру, будь здоров, не кашляй.
  На других плакатах известный петроднепровский банкир с физиономией, куда там адвокату Терразини из итальянского 'Спрута', прикончившего, в конце концов, Дон Кихота Микеле Плачидо, спрашивал у водителей, когда же закончится кризис, а ведь ему, как экономисту, полагалось бы знать это лучше проносящихся по шоссе дальнобойщиков. Инна Негневибогская интересовалась, протянут ли избиратели следующие пять лет, лично я сомневался, что протянут, скорее - протянут ноги, разом со страной. Ну а национал-патриот Олег Тягнибуй доказывал: быть нациком, это - круто и модно. Его бигборд ошибся адресом, забрел на чужую территорию, и его расстреляли баночками с черной краской. На фоне прочих кандидатов грустное лицо президента Виктора Пьющего смотрелось вполне прилично. Правда, текст я бы предложил другой, и вместо пятидесяти миллиардов долларов инвестиций, которыми хвастался Пьющий, помянул бы втрое большую сумму совокупного внешнего долга. Было бы несколько честнее.
  - Парад уродов... - покачал головой таксист. - Интересно как получается. Морд этих плодится - все больше, на любой цвет и вкус, я жить становится - все тяжелее.
  - По-моему, это вполне естественно, - заметил я, зарекшись думать, куда еду, во избежание новых приступов. - Пойди эдакую ораву прокорми...
  - Точно, - кивнул таксист. - Помню, при советах шутка ходила, про КПСС: нам вторая партия не нужна, мы вторую партию - не прокормим. Кто б знал, что так и будет... Свиток - вместо избирательного бюллетеня. Пока до конца дойдешь, каждого гада вычеркивая, чернила в шарике кончатся. Хотя, - продолжал таксист, - пацаны организовали процесс, куда там Совку, и за власть бороться не надо. Вот, мы с тобой бак от 'белошвейки' залили, а могли, разнообразия ради, у дружков бывшего спикера отовариться.
  - Которого из них? - спросил я.
  - А - без разницы. И у тех, и у других - по сети АЗС на кармане. Не нравится - бери газ. Газовый кран провернул, в квартире, и уже должен зятьку бывшего президента Бучмы, чтобы им обоим их трубы газовые вокруг глоток морскими узлами завернулись. Лампу Ильича в розетку воткнул - будьте добры, отщелкайте советнику президента за труды. Или, корефану премьера, невелика разница. Водочки припекло хлебнуть - опять же, не вопрос, вам какой, от бело-синих или красно-оранжевых? Есть еще от тех, что с сердечками, как альтернатива. С супермаркетами - та же картина. Вот и выходит: как ни крутись, как ни бейся, хоть помри за этим рулем поганым, у тебя все крохи, что заработаешь, все равно отберут. Не одни, так другие, или третьи, на худой конец. Я в начале девяностых на 'Москвиче' грачевал, и то было - кучерявее. Бабок, спору нет, я сейчас кошу поболее, только вот толку - с гулькин ххх. С утра до ночи, как белка в колесе, вертишься, а в карманах - пусто. В банк занеси, за страховку - занеси, за лицензию, плюс - в налоговую, да - ментам, чтобы не цеплялись. Отоваривался в супермаркете - и хана, как и не работал. Надо снова на панель выезжать...
  Я кивнул, поскольку придерживался примерно того же мнения, даром, что сидел в офисе. Раньше когда-то сидел. При социализме советского образца, который я застал лишь вскользь, государству приходилось содержать целый штат 'народных' судей и участковых милиционеров, профсоюзных заседателей и прочей челяди, чтобы заставить своих бесправных граждан прекратить отлынивать от работы. У юного капитализма, пришедшего на смену Совку, оказались другие, куда более действенные методы. Хочешь жить, умей вертеться, не хочешь, ложись, умирай, жилплощадь вот только не позабудь отписать.
  - Третью тачку в кредит выхаркиваю, - добавил таксист чуть погодя, и ни конца, ни краю этому процессу не предвидится, пока носом в руль не ткнусь...
  - А зачем так часто меняете?
  - Так, выхода у меня нет, - вздохнул он. - Во-первых, пока машину выкупишь, она уже на ладан дышит, после наших-то дорог, о которых не мне тебе рассказывать, да бензина, наполовину разведенного мочой. Чем все запчасти в круговую менять, проще занести задаток за новую. И потом, не хотят сейчас грачи в старую тачку булки совать. Все ж крутые стали, из Монте-Карло родом, видать. Пижоны...
  
  * * *
  
  Как и предрекал таксист, мы истратили на дорогу в Глухой Кут добрых два часа. По мере того, как Лиман становился все ближе, местность сделалась ровнее стола, а деревья, напротив, скорчились в три погибели, превратились в карликов из тундры, где хватает и тепла, и света, только соли - через край. Трава измельчала и побурела, лишь вдоль искусственных оросительных каналов, прорытых при окаянных коммунистах, из идеологических соображений предпочитавших крымский рис египетскому или индийскому, и, даже, вероятно, рису, выращенному на плантациях братского Вьетнама, щетиной торчали полчища камышей. Впрочем, сами каналы, похоже, обмелели и давно не использовались по назначению. Я спросил об этом таксиста, он подтвердил, так и есть, совхозы, занимавшиеся разведением риса, еще в девяностых приказали долго жить.
  - А на кой он кому сегодня нужен? Им теперь выгоднее из-за бугра везти, морем. А где выгода, туда бабло и течет, как вода по лестнице. Капитализм, ничего, бля, личного...
  Вскоре на горизонте забрезжил Лиман. Его свинцовую поверхность бороздили барашки волн. Стало ветрено. Дорога, и до того не блиставшая, окончательно испортилась. Справа потянулась старая насыпь демонтированной узкоколейки, за ней кое-где торчали одноэтажные строения из ракушечника, коробки без окон и крыш, и признаков жизни, естественно.
  - Совхоз 'Заветы Ильича' - буркнул таксист. - Пошел в то же место, что и сам Ильич со своими заветами. А вот, кстати, и Глухой Кут. Значит, приехали.
  Соответствующий информационный щит на въезде в поселок отсутствовал. Его роль исполнял аляповатый гипсовый монумент, состоявший из двух раскрашенных фигур в человеческий рост. Краснощекая, дородная молодуха в национальном наряде, состоявшем из венка с разноцветными лентами, нарядной сорочки-вышиванки и юбки-плахты, потеряла где-то своего кавалера в традиционных чумачке и шароварах под широченным поясом, а потому обнималась со здоровенным снопом колосьев пшеницы или ржи, я не силен в ботанике. Компанию девице составлял хмурого вида рыбак в широкополой прорезиненной шляпе и высоких ботфортах. Бедолага забросил невод в щебенку обочины, шансы выудить хоть что-нибудь удобоваримое, соответственно, были невелики. Метров за двадцать до монумента канувшим в небытие героям ушедшей эпохи таксист остановил машину. Я подумал, вряд ли, чтобы полюбоваться сомнительными изысками безвестного районного скульптора. Скорее, мне следовало ждать, когда начнется обыкновенное по нынешним временам вымогательство, в ходе которого он потребует доплатить. Скажем, за то, что мы быстро добрались. Или, за то, что дорога была убитой. Или, что его рабочий день подошел к концу. Или, напротив, что он трудился в выходной. Затем пришла новая мысль: о какой доплате речь, если я и так отдал ему самое ценное, что у меня было при себе - полученную от отца Валерия японскую видеокамеру. Наверное, я еще не привык к своему новому статусу - беглеца.
  - Тут мы с тобой разбегаемся, - сообщил таксист, глядя в сторону. - Я дальше не поеду...
  Я, естественно, поинтересовался, почему, ведь мы так не договаривались.
  - Себе дороже, - пояснил он. Ясности при этом, правда, не прибавилось.
  - А что, там какие-то не такие люди живут? - Я постучал пальцем по лобовому стеклу, за которым, далеко впереди, маячили крайние домишки Глухого Кута. Судя по виду, абсолютно безжизненные.
  - Люди - самые что ни есть обыкновенные, - заверил меня таксист. - Браконьеры с женами и детьми.
  - Браконьеры?
  - Я думал, ты в курсе, куда путь держишь. Чем тут еще промышлять? Совхоз, как я сказал, накрылся. Или - сети бросай, или завтра - зубы на полку положишь. Да их там, жителей, я имею в виду, всего ничего осталось. Дворов пять-шесть. Из обитаемых...
  - Тогда, какая причина, не пойму?
  - И понимать нечего...
  - Это не ответ.
  Я проявил настырность, он замялся.
  - Просто не хочу, чтоб меня здесь видели. Понял, нет? Тачка у меня козырная, с нуля, бросается в глаза. В такой глуши - вдвойне. А тебе тут - ерунду пехом пройти осталось...
  - Хорошо, - я решил, что не стану мелочиться из-за какой-то сотни метров, как он сказал. Выбрался из салона, радуясь возможности размять ноги, они затекли после двух часов, проведенных в машине, хоть, к слову, места в 'Сонате' хватало. Пожелал таксисту счастливого пути, он ответил тем же. Я почувствовал, он снова мнется, хочет что-то сказать и колеблется, не может решиться.
  - Что? - спросил я. Он, преодолев сомнения, сделал мне знак приблизиться, как будто здесь, на совершенно пустой дороге, на околице вымершего поселка, наш разговор могли подслушать посторонние. Передернув плечами, мол, как будет угодно, я нагнулся к окну.
  - Слушай, - вполголоса сказал таксист, делая лицо заговорщика. - Я вижу, ты парень нормальный, не знаю, что ты там с нашими крымскими бандюганами не поделил, и, если честно, знать не хочу...
  - Я?! - Вот это была новость, не сама по себе, а в его исполнении.
  - Давай так, услуга за услугу. Ты мне кое-что пообещаешь, а я с тобой за это кое-какой информацией поделюсь. Идет?
  Он пытливо посмотрел на меня.
  Кое-как совладав с сердцебиением, я кивнул:
  - Договорились.
  - Вот и хорошо. Тогда так. Если тебя за задницу возьмут, а к тому все идет, ты меня - не видел. Точнее, я тебя сюда - не возил. Лады? Ты у ханского дворца в Бахчисарае заказал тачку на Рыбачье, мы с тобой и поехали, к морю. А уже на трассе ты переиграл. Попросил высадить. Денег назад не просил, так что я на тебя не в претензии. Ты расщелкался, как договаривались, и мы с тобой разошлись с Богом. Я по своим делам поехал, ты - по своим, мне до них - и дела никакого нет. Может, у тебя планы переменились, может, ты про Рыбачье брехал, моя хата с краю. Не забудь, когда тебя сцапают.
  - Кто сцапает?! - пересохшими губами осведомился я, хоть, безусловно, представлял, как прозвучит ответ.
  - Те, кто за тобой гонятся. Милиция с бандитами, два, бхххх, в одном, как в рекламе шампуня от перхоти, после которого волосы клочьями вылазят...
  - А с чего вы взяли, будто они меня ищут?
  Таксист болезненно улыбнулся, покусал губу.
  - Вчера бандиты все таксерские фильтры в округе объехали. Предупредили, насчет тебя. Фотку показывали.
  Я оторопел:
  - Фотографию?!!
  - Ну, или фоторобот. Не разобрать было. Видать на ксероксе размножали. Сказали, будто ты полный козел. Конкретный отморозок. И что, мол, ментов хренову гору положил в Калиновке. И еще доктора какого-то, якобы, со скорой помощи. Мол, если кто из нас тебя срисует, чтобы сразу стукнул, куда следует. За вознаграждение. Кто не позвонит, тоже награду обещали, только другую, ясное дело. Паяльник в дупло, и все такое.
  - Почему же вы не позвонили?! - хрипло спросил я.
  - Потому, что не люблю бандюганов. И ментов продажных, что с ними заодно. И бабок мне их кровавых не надо, у меня дети, я ж тебе говорил. Не хочу, чтобы им за мои художества отвечать пришлось. Там, - сняв ладонь с баранки, он указал на крышу, на которой, с противоположной стороны, красовался стандартный оранжевый плафон с шашечками. Гораздо выше находилось небо, пока мы ехали, оно приобрело странный, лиловый оттенок.
  - Вы в это верите? Что каждому из нас доведется отвечать там за свои поступки?
  - А больше один хрен верить не во что, - сказал таксист. - Разве что, в баксы. Только вера в эти самые баксы за последние двадцать лет превратила людей в скотов, а страну нашу - в помойную яму, так?
  Я не нашелся с возражениями, поскольку с недавних пор начал думать точно также. Капитан Репа с товарищами, кем бы они ни были на самом деле, порвали глянцевый фасад, на который я, возможно, таращился еще бы лет тридцать, вплоть до пенсии, принимая его за реальность. Их стараниями я разглядел изнанку, нравилось мне это или нет. Проснулся, вероятно, этот симпатичный глагол лучше остальных соответствовал истине.
  - Знаешь, у меня случай был, давно уже, я только грачевать начал. Захватил меня один беглец, вроде тебя, на Ай-Петри дело было. Наставил ствол в пузо, по дороге - еще и двух ментов уделал, чуть погодя. Они особняк одного местного уголовного авторитета охраняли, а пассажиру моему, как я понял, припекло счеты с ним свести. Вот я со своим 'Москвичонком' и попал под раздачу. Вляпался ненароком в самую гущу собачьей свадьбы. Думал - конец мой пришел. А куда - помирать, дома - жена на сносях, младшую нашу как раз носила. А старшей - всего три годика исполнилось. По миру бы без меня пошли. Ну, и попросил Его, - он снова подбросил ладонь кверху, - чтобы сжалился над моей семьей. Не забирал кормильца. Чтоб дал кровинку свою хотя бы на руках подержать...
  - И? - я затаил дыхание, подумав о Юльке со Светланой.
  - И, как видишь, услыхал Он меня, раз мы с тобой разговариваем.
  - Или повезло просто?
  - Нет, - таксист покачал головой. - Ты б Его тоже попросил. По-моему, самое время настало. Там, - он махнул в направлении Лимана, к пустынному берегу которого прилепился Глухой Кут, - острова. Принадлежат одному столичному олигарху, он родом из наших мест. Дурная слава о тех островах гуляет. А ты, как я понял, как раз туда и собрался.
  - Туда, - признал я. - Все верно.
  - Видать, знаешь, что делаешь. Ну, тогда, с Богом.
  - Я в Глухой Кут на раздолбанном 'Жигуленке' добрался, - сказал я ему на прощанье. - Поймал на трассе. Если дойдет до того, что меня спросят, я так скажу.
  - Лучше б не доходило...
  - Это точно. Бывай.
  Я зашагал по раздолбанной дороге. Он развернулся у меня за спиной, уже разогнавшись, ударил по клаксону. Я вскинул руку к небу, не оборачиваясь. Миновал героев позавчерашних дней, рыбака с колхозной крестьянкой, и вошел в поселок.
  
  * * *
  
  Восьмой номер по улице бывшего Всесоюзного Старосты товарища Калинина Михаила Ивановича пришлось искать с полчаса. Спросить дорогу было абсолютно не у кого, улицы оказались одна пустыннее другой, названия, которые мне удалось установить по табличкам, попадавшимся довольно редко - сплошь коммунистическими, из другой эпохи. Время остановилось в Глухом Куте, как в какой-нибудь затерянной в Андах цитадели, вроде Мачу-Пикчу , обезлюдевшей вследствие неизвестных ученым причин. Правда, Глухой Кут не рисковал стать Меккой толпам туристов, и, соответственно, приносить барыши, хоть, пожалуй, архитекторам Горбачевской перестройки и следовало съездить сюда разок, чтобы оценить наглядные результаты демократических перемен не по одним многомиллиардным счетам отечественных олигархов.
  Большинство убогих одноэтажных халуп из ракушечника выглядели откровенно заброшенными, лишь некоторые подавали робкие признаки пока еще теплившейся в них жизни. Оказавшись у цели, я запустил руку в карман, вытащил бумажку, чтобы свериться с адресом, который дал мне отец Валерий. Все точно, восьмой номер, никаких ошибок. Свежевыкрашенный голубой краской забор, за ним - сад, выпиравший, будто дрожжевое тесто из миски, сразу видно, землицу хозяева явно привезли издалека, на солончаках такое не вырастет. В глубине сада дом, вполне приличный для этих мест, я бы даже сказал, не в пример остальным, зажиточный. Перед домом - стираное белье, полощущееся на ветру военно-морскими вымпелами на реях.
  Сверну по Абрикосовой, пройду на Виноградную и на Тенистой улочке я посижу в тени... - прозвучало в голове. Впрочем, в отличие от Юрия Антонова, я не мог позволить себе расхолаживаться в тенечке. Занес кулак, постучать, затем, передумав, потянул калитку на себя. Не хотелось долго маячить на улице и, тем более, поднимать лишний шум. Правда, во дворе меня могла поджидать злая собака.
  На привязи, - сказал я про себя. - И вряд ли бойцовской породы...
  - Эй, хозяева! - позвал я, очутившись по другую сторону забора. - День добрый!
  Я, конечно, не считал его таковым, просто так принято говорить. Никто не откликнулся на мое приветствие, и я успел, как следует оглядеться. Первым бросился в глаза ослепительно белый пластиковый стол для дач, заставленный двумя переменами тарелок, которые только оставалось наполнить первыми и вторыми блюдами. Вокруг стола стояли четыре стула, в метре от изготовившегося к приему гостей пластмассового воинства - жаровня под барбекю и большой оранжево-синий пляжный зонт, воткнутый над демонтированным автомобильным креслом в усеянную куриным пометом почву. Чуть дальше, у стены, прикорнуло несколько взрослых велосипедов и один детский, с дополнительными колесиками по бокам. Если честно, у меня екнуло в груди. Отец Валерий, обещая помощь своего друга, на которую я рассчитывал, позабыл упомянуть семью, даже напротив, буркнул что-то про старого бобыля, которому все, кроме спирта - трын-трава. Картина во дворе свидетельствовала об обратном. Тут, безусловно, проживала семья, а я, своей просьбой, рисковал оставить ее без кормильца. Пока я мялся, не представляя, как теперь быть, из-за угла дома появился загорелый рыжеволосый мальчишка лет двенадцати, с кринкой молока в руках. Судя по тому, как запотели стенки сосуда, молоко было студенее льда. При виде чужака пацан остановился, приоткрыв рот, я испугался, как бы он не выпустил ношу из рук.
  - Привет, - сказал я, изображая улыбку.
  - Здравствуйте, - вежливо откликнулся мальчуган.
  - Батя дома?
  - В хате...
  Я хотел попросить его, чтобы позвал отца, но не успел. На веранде возникла хрупкая шатенка лет тридцати пяти с волосами, собранными на затылке заколкой. Незнакомка держала вместительную супницу, из которой торчала поварешка. В третий раз поздоровавшись, я сообщил, что разыскиваю Владимира.
  - Володя, тут тебя разыскивают! - крикнула шатенка в глубину дома. - Валерий, шуруй, мой руки, - добавила она, переводя взгляд на мальчишку.
  - Я уже вымыл, мама, - сказал пацан.
  - Тогда садись за стол.
  - А чего меня разыскивать? - долетело из-за спины. Я обернулся, подумав, что меня обхитрили, и оказался лицом к лицу с крепким мужиком в линялой моряцкой тельняшке и здорово выгоревших на Солнце просторных камуфлированных штанах, делавших его широкую фигуру еще приземистее.
  - Вы Владимир?
  Мужчина одарил меня недоброжелательным взглядом маленьких, желтых, как после вирусного гепатита глаз, поскреб рыжую с проседью щетину рукой, которой бы цепи в цирке рвать, сплюнул через щель в передних зубах.
  - Я-то, к примеру, Владимир. А вот ты - что за фрукт?
  Расстегнув ворот рубашки, я снял образок, полученный от отца Валерия, протянул на ладони. Мгновение Владимир хмурил брови, затем лицо принялось вытягиваться. Я решил, что не стану мешать ему удивляться.
  - Где ты его взял?! - хрипло спросил он, взяв себя в руки.
  - В Кара-Кале.
  - Нашел?! - в его глазах мелькнула надежда на понимание.
  - Он сам дал его мне.
  - Он? Кто он?! Я чего-то не понял, по-любому.
  - Валерий. То есть, отец Валерий, - поправился я.
  - Какой?.. - начал он и умолк. Заиграл желваками на скуластом лице. Принимая во внимание его габариты, это не сулило мне ничего доброго.
  - Ваш друг, которого вы считали погибшим, не погиб на самом деле, - затараторил я, чувствуя - время здорово ограничено. - Это было еще в начале девяностых, вы поехали выручать другого парня, его звали Андреем. И попали в переплет. Вас троих или четверых загнали в горы. В заброшенном пещерном монастыре вас ранили, но эта штука, висевшая у вас на груди, спасла вам жизнь. Потом ваш друг пустил в ход гранаты и случился обвал. Вашего друга посчитали мертвым, а он не погиб...
  - Ты гонишь! - выплюнул он мне в лицо, делая шаг вперед и протягивая руку, - дай сюда, где ты это взял?!
  - Много лет назад, вскоре после того, как случилось все это, вы приехали в пещерный город и пробовали разобрать завалы в одиночку и вручную. У вас ничего не вышло. Тогда, через неделю вы сняли с себя этот оберег и бросили в один из провалов, где далеко внизу гудела река. Сказали, что это принадлежало ему... вашему другу...
  - Клоун, тут не цирк, а аплодисменты будут по роже! - зарычал Владимир, надвигаясь.
  - Я даже знаю, кто вам подарил этот талисман! - воскликнул я, пятясь. - Девчонка, дочка хозяйкина, когда вы жили в Софиевской Пустоши, в пригороде Киева. А пацан хозяйкин - книги любил, вы с Валерием его еще Читателем называли.
  Он прекратил наступление, это, на мой взгляд, было уже нечто.
  - Ты - мусор! - выдохнул Владимир без малейших вопросительных интонаций в голосе. - По-любому. Таки, докопались, суки, до меня. Больше искать некого, вам, презервативам драным?
  - Я не имею ни малейшего отношения к внутренним органам, - заверил я его. - Зато вы служили в милиции. Сразу после армии, так? Еще и отца Валерия с собой звали, но он отказался. Его жена ждала в городе. Точнее, он так думал, что ждет...
  - Ехххх-провались, - пробормотал Владимир. - По-любому...
  - У вас и дядюшка в органах трудился, - развивал наступление я. - Дядя Гриша.
  - Помер дядя Гриша, - вздохнул Владимир, - два года, как похоронили. На пенсии бухал по-черному.
  - Мне жаль, - обронил я, подумав, что, если бы он решился мне помочь, влиятельный родич в органах нам обоим, пожалуй, не помешал бы.
  - Ладно, - сказал он. - Проехали. Ты- каким боком к Валерке и какого хрена ты его, как заведенный, отцом называешь? И где мне его искать?
  - Называю отцом, потому что он стал священником, - отчеканил я.
  - Попом?! Зема?! Да ты гонишь!..
  - Это - правда. Только не попом, а именно - священником.
  - Нашел, значит, хлебное местечко, - Владимир даже присвистнул от удивления. - Ага, слыхал. Много бывших бандюков в попы подалось. Нормальный ход. Лапшу на уши вешаешь, а тебе за это еще и капусту несут. Жирно. По-любому.
  - Вы не поняли, - сказал я, а затем изложил ему точку зрения отца Валерия на существенную разницу между попами и священниками.
  - Охренеть... - протянул Владимир.
  Я рассказал ему о пещерном монастыре, где у отца Валерия было нечто, вроде маленького прихода.
  - Точно, что приход, только большой, - откликнулся Владимир. - Ты, сам-то, кстати, к Земеле моему - каким боком?
  Вздохнув, я поведал, как Отшельник спас меня от бандитов, а потом отпоил какой-то жидкостью, которую называл святым грогом. Мой собеседник хмыкнул.
  - Это он может. Меня в Пустоши - 'Русским лесом' отпаивал, по-любому, - он обернулся к семье, ожидавшей нас за накрытым столом, безропотно, как солдаты на параде. Пока мы разговаривали, появился четвертый ее член, милая златокудрая девчушка лет шести. Глядя на нее, я подумал о Юльке, и у меня засосало под ложечкой.
  - Так, - сказал Владимир, потирая свои большущие руки. - Давай-ка, друг, за стол, перекусим, пропустим по стаканчику, по такому случаю, а потом дуем к Валерке. Поп он там или не поп, чтоб ты знал, а у меня лучшего кореша за всю жизнь не было, чтоб ты понял, какой расклад. Мы с Валеркой... Галя! - крикнул он жене. - Тащи-ка сулею из сарая. Друган мой старый прорезался...
  - Подождите, - перебил я.
  - Что не так? - удивился он.
  - Сначала дело.
  - Какое, блин, дело, друг?
  - Отец Валерий обещал, что вы мне обязательно поможете...
  Он кивнул:
  - Для Валерки, в лепешку, по-любому, расшибусь. Чего тебе надобно?
  Я изложил ему, что от него требуется. Его лицо посерело.
  - Ты, в натуре, хочешь, чтобы я переправил тебя на острова? Без балды?
  Я сделал утвердительный жест.
  - И еще раздобыл тебе пару стволов?
  - Хотя бы один...
  - Хотя бы один, - повторил он, качая головой. - А какого хрена ты там забыл, на тех островах, чтоб их цунами смыло, к еханной матери!
  - Я забыл там женщину, жену друга. Ее туда увезли после того, как его убили.
  - И ты решил, будто у тебя выгорит ее оттудова выковырять?!
  - Отец Валерий считает, шансы есть.
  Он осклабился:
  - Да Валерка, видать, с головой поссорился на старости лет или от жизни, блин, отстал, конкретно, в своем приходе. Да там одних датчиков слежения, должно быть натыкано на лимон баксов, плюс волки натасканные с автоматами, которых из органов за садизм поперли, плюс столичные недоумки с ворованными баксами вместо мозгов, обколотые и все такое, но, как ни крути, у каждого по ружью с такой оптикой, что только за бабами в общежитии подсматривать, телескопы, блин, отдыхают.
  - Может, тогда предложите позвонить в '02'?
  Он поджал губы:
  - Тут ты прав, братишка. Эти уроды самого дядю Гришу пять лет назад сковырнули, как, блин, прыщик, только он хотел свой нос туда сунуть. Утром спросил у генерала, что за пургу в Лимане строят на бабки самого Ибрагима Мамедова, в обед уже паковал теплое бельишко к пенсии.
  - Я слышал, Мамедов вкладывает деньги в египетские отели...
  - Куда он их только не вкладывает, - фыркнул Владимир. - Только в Египте, видать, не поохотишься на людишек. А тут - тут запросто даже можно. Закон один - тайга, хоть и солончаки кругом, по-любому. Ладно, чего ты хочешь, повтори?
  - Чтобы вы переправили меня туда. Большего я не прошу. Или хотя бы дайте лодку.
  - Ты думаешь, этого мало?
  - Отец Валерий говорил, я могу на вас положиться...
  - Говорил-балакал, - передразнил Владимир. - Чего тогда сам не приперся, раз такой грамотный?!
  - Сказал, не может.
  - Не может?! - Владимир в сердцах сплюнул. Вздохнул. Кивнул, спустя минуту или две. - Ну, раз не может... Раз не может, выходит, ничего не попишешь...
  Повисла тягостная пауза, я топтался, не зная, что еще сказать. Естественно, отдавал себе отчет: я принес этим людям беду, она вообще заразная, хуже любого гриппа. Обязательно коснется всех их, перекинется, не воздушно-капельным, так иным, неведомым способом, еще более эффективным. Если только Владимир, прислушавшись к словам своего старого товарища, которые я ему передал, будто смертоносный штамм, все-таки решится мне помочь. А у меня... у меня не было выбора.
  - Как он там? - неожиданно спросил Владимир.
  - Кто?
  - Как, кто? Валерка...
  - Да вроде бы ничего, - ответил я, а что было еще сказать? Как по мне, они совсем не походили на одногодков. Владимир, похоже, разменял полтинник, его дубленое солеными морскими просторами лицо вовсю испещрили морщины. Отец Валерий, вопреки жизни в подземелье, скорее смотрелся его сыном, нежели старинным другом и однополчанином. Отшельника, конечно, слегка старила борода, но, в остальном...
  Может, все дело в аскетизме, - пронеслось в голове. Это была такая привычная, такая естественная, такая удобная мысль, что я, невольно, залюбовался ею. Ну, конечно, как там пели куклы из театра Образцова : кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, так? В здоровом теле - здоровый дух, верно? В особенности, если посвятил себя бескорыстной помощи страдальцам, забредающим в Кара-Кале на огонек.
  Вот он и умер, здоровеньким.
  Он не умирал...
  Брось, он это ясно дал понять...
  Ничего Отшельник такого не говорил...
  - Не пьет, Валерка-то? - спросил Владимир.
  - Нет.
  - Это хорошо, - Владимир кивнул. Вздохнул тяжело. Сверился с часами. Была половина третьего, ровно четырнадцать ноль-ноль. И, принял решение:
  - Вот что, - сказал он мне, изучая землю под ногами, которую, естественно, видел помногу раз на день. - Лады. Сделаем так. Я тебя отвезу на Лиман. Доставлю на острова. Расскажу, как добраться, до гнезда этого осиного. Ствол дам. Возвращать - не надо. Туда два часа ходу, если не лететь, отплывем, как стемнеет. Итого, пару часов у нас в запасе есть, по-любому. Пошли, отведаем, что Бог послал.
  
  * * *
  
  Обед прошел в тягостной обстановке. Владимир пытался шутить, я, как мог, поддерживал компанию, у обоих выходило натянуто. Его жена не задавала лишних вопросов, но, похоже, все поняла. Ее лицо стало землистого цвета. Мне было стыдно за то, что я делаю. Отцу Валерию тоже перепало, ведь он не предупредил меня, что у Владимира семья. Возможно, правда, Отшельник просто не знал, действительно отстал от жизни в своих катакомбах. В общем, мне кусок в горло не лез, хоть сами блюда, которыми угощала хозяйка, были отменными, куда там еде в ресторанах. На первое - настоящий украинский борщ с чесночными пампушками и сметаной, в которой ложка стояла непоколебимо, будто мачта на растяжках. На второе - вареники с картошкой, сдобренные поджаренным в подсолнечном масле луком, и домашних паштет из гусиной печенки под тончайшим слоем белоснежного жира.
  - Ты, давай, не стесняйся, - сказал Владимир, - Хорош из себя бедного родственника строить. Впереди-то у тебя - ночь длинная...
  - Спасибо, - вежливо откликнулся я.
  - Не спасибо, а топчи, а то больше не налью...
  Больше, пожалуй, и не требовалось. Первач, разлитый Владимиром в стограммовые граненые стаканы, был настоян на каких-то горьких полевых травах, и, по вкусу напоминал хороший абсент. Градусов в нем было не меньше, заливай в бак, и поехали.
  Когда с трапезой было покончено, хозяйка, сухо кивнув мне в ответ на спасибо, молча занялась грязной посудой. Мы с Владимиром уселись в креслах под старой вишней. Деревенские запахи действовали успокаивающе, к ним примешивался аромат Лимана. Владимир неторопливо, с чувством, набил табаком ореховую трубку, мне - протянул пачку красной 'Примы'. Мы закурили, молчаливые, будто два старых индейца у вигвама.
  - Володя?.. - начал я после третей или четвертой затяжки.
  - Чего? - откликнулся он, наблюдая, как сизое облачко, выпущенное из легких, медленно вращаясь, поднимается вверх.
  - В поселке есть телефонный автомат?
  Он вскинул правую бровь.
  - Мне надо позвонить, - пояснил я. - По межгороду... жене...
  Владимир медленно покачал головой.
  - На почте когда-то был. Только сама почта лет пять, как медным тазом накрылась...
  - А...
  - А кабы и не накрылась бы, - перебил он, - тебе, с учетом, куда путь держишь, по поселку шнырять один хрен нежелательно. Тут тебе не город, по-любому. Увидит кто, пойдут вопросы. То, се...
  - Ну и что?
  - Тебе - может и ничего...
  Пару минут курили молча.
  - А у вас в доме есть телефон?
  - Отродясь не было...
  - Даже мобильнго?! - не поверил я.
  Сделав последнюю, вдумчивую затяжку, Владимир аккуратно выбил трубку в мусорное ведро, его роль исполняла старая никелированная плевательница из зубного кабинета, и лишь потом удостоил меня взглядом.
  - Мобилка-то у меня есть, браток, куда сейчас без нее, - сказал он, покусывая губу. - И рация, если на то пошло, имеется. Только...
  - Только... - продолжил за него я.
  - Раз Валерка за тебя подписался, значит, и я - не откажу, - хмурясь, молвил Владимир, испытующе глядя на меня. - Кому он помог, того и я в беде не оставлю, по-любому. Доставлю, куда просишь, ствол дам, и все такое прочее, хоть и дурость это с моей стороны охренительная. Но, мобилку не проси, не дам. Без меня знаешь, с кем задумал пободаться. Они, - он махнул в направлении Гнилого моря, за которым лежали острова, - тебя завтра за жопу возьмут, или жену твою, не велика проблема, и ко мне в гости нагрянут, здорова, Вова, как дела? Им твой звонок проследить, при их возможностях, не велика проблема, что два пальца обделать. И дрова. Валерке-то, в его приходе, может, и до лампады такой оборот, но, не мне, ты понял, братан? У меня, вон, - он кивнул на жену, протиравшую тарелки к нам спиной, - спиногрызов трое...
  - Я понял, - тихо молвил я.
  - Значит, без обид, - резюмировал Владимир. - Доживешь до завтрашнего рассвета, и звони, пока харя не треснет. Хочешь, жене, хочешь, Анджеле Дэвис, да хоть супруге Вити Пьющего, тоже вроде ничего бабенка, как по мне.
  Я мельком подумал, если Юрий Максимович рядом со Светланой и Юлькой, может, так будет даже лучше. Раз шеф самолично выехал в Крым, значит, кое-какая информация насчет моих подвигов у него уже имелась. А, коли так, то не забыл и о мерах предосторожности, небось, в комитете не в бирюльки игрался...
  - И, еще, - подумав, добавил Владимир. - Когда тебя сцапают, уговор такой: ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Уразумел?
  Я сказал, что да.
  - Вот и договорились, - подвел черту Владимир.
  
  * * *
  
  Ближе к пяти Владимир сделал мне знак собираться. Встал из-за стола, крякнул, потянулся. Я тоже поднялся, еще раз поблагодарил хозяйку за гостеприимство, хоть почти ничего не съел. Мы с Владимиром отправились в гараж, где под чехлом дремала 'Нива' с кучей прожекторов на решетке радиатора и крыше.
  - Это я с Валерки пример взял, - пояснил Владимир, - У него на 'Нисане' еще больше фонариков было натыкано. Он, правда, свою тачку по пьянке в Лимане утопил, когда за бычками по мелководью гонялся...
  Порывшись в сумках, Владимир вытащил нечто, замотанное в промасленные тряпки. Я сразу догадался - автомат.
  - Ну вот, разбирайся, - он протянул мне оружие. - Дарю, с барского плеча. Для друга Земы - ни хрена не жалко, ты понял, да? Яйца только себе не отстрели, а то, говорят, бывает.
  Пока я разглядывал оружие (им оказался исправный советский пистолет-пулемет системы Шпагина времен Отечественной войны), он уложил в багажник гидрокостюмы и баллоны с загубниками.
  - Приходилось нырять? - спросил Владимир, кивнув на амуницию.
  - Приходилось. В отпуске. Два года назад. На море. Однажды...
  - Лучше, чем вообще ни разу, - философски заметил Владимир. Бросил туда же, в багажник 'Нивы', зачехленное гарпунное ружье и пистолет, а также приличный моток бечевы. Потеребил нос-картошкой. - Вот, кажись, все. Ну, что? Присели на дорожку, и по коням?
  Когда мы уже выехали со двора, мне показалось, я уловил женский плач. Владимир, не поведя и ухом, выкарабкался из салона, со злостью лязгнул створками ворот - всхлипывания как обрезало.
  - Ну, поехали с Богом, - буркнул он, снова устраиваясь за рулем. - Как говорится, раньше сядем, раньше выйдем, по-любому.
  
  * * *
  
  К вечеру волнение на Гнилом море разгулялось и стало штормом, по моим сухопутным меркам, по крайней мере. Волны, яростно клокоча, кидались на берег, словно собаки на цепи. Воздух был плотным, соленым. Ветер гнал облака на запад, за солнцем, ополоснувшим длинные закатные лучи свинцовой водой из Лимана. Корабль, на котором нам предстояло плыть, рыскал из стороны в сторону и скрипел удерживавшими его канатами, как застоявшийся в стойле скакун. Впрочем, увидев его, я немного успокоился. Если честно, ожидал, доведется грузиться в какую-нибудь плоскодонную посудину, а затем грести, карябая веслами разыгравшуюся поверхность Лимана. Оказывается, у Владимира был полноценный баркас, чуть ли не рыболовецкий траулер.
  - Рыбинспекция не беспокоит? - крикнул я, перепрыгивая на борт.
  - Все бы ништяк, если б психи, вроде тебя, не донимали...
  Он запустил машину. Прочихавшись, она заработала ровно, передавая монотонные вибрации палубе. Повозившись с узлами, Владимир отдал швартовы, или как это еще называется у моряков. Нас сразу повлекло к берегу. Вернувшись в рубку, капитан переложил рычаг, провернул рулевое колесо. Баркас, расталкивая носом набегавшие волны, устремился прочь от гремящего прибоя. Я постоял снаружи, на ветру, глядя на удаляющийся пологий берег, где последние солнечные лучи зажгли звезду в хромированном радиаторе оставленной на насыпе 'Нивы', потом перевел взгляд на запад, туда, где пока за границей видимости лежали острова. В лицо полетели брызги очередной волны, разбившейся о массивный форштевень баркаса. Смахнув воду рукавом, я поспешил в рубку, где - руки на штурвале, стоял Владимир.
  - Сигарету мне дай, если не затруднит, - попросил он, не отрываясь от курса. - Там, справа от люка, пачка.
  Мы оба закурили красную 'Приму Оптиму'.
  - Там пять островов всего, - буркнул Владимир, глядя вперед, словно хотел сообщить эту потрясающую новость Лиману. На тот случай, если Лиман забыл. - Самый большой - Черепаший. Там у них база, бунгало для охотников, сауна, бильярдная, отель, где шлюхи отдыхают, другая такая хренотень...
  - Библиотека?..
  Он криво покосился на меня, изобразил ухмылку половиной рта.
  - Шутишь, да? Это хороший знак. По-любому, понадобится. Правильно, гони ее, тоску-печаль, - мощным щелчком он отправил окурок за борт. - Так, поехали дальше. Между островами заводи, плавни, кое-где вброд можно перейти, в других местах - только вплавь. Мы подойдем к архипелагу с востока. Там два острова есть, подходящие. Раньше были безлюдными, думаю, и сейчас - такими остались. Сухого места там мало, одни камыши с комарами. Не комары, - он покачал головой, - вампиры, блин. Кусачие, мрак. Я тебя высажу у берега, сам стану на якорь. Жду да рассвета. Управишься, повезло. Нет - сам виноват. С петухами по-любому отчаливаю. Догнал?
  Я подумал, он умеет объяснять доходчиво, куда там иному педагогу.
  - А акваланг мне на кой?
  - Да так, на всякий пожарный случай, - его лицо приняло озабоченное выражение. - Я подумал, пригодится. Баллоны, один хрен, старые, ты их сними и утопи, как к берегу приплывешь. Гидрокостюм, по-любому, то, что доктор прописал. Черный. Будешь в нем, как ниндзя. Мне он один хрен без надобности. С ППШ разобрался? Тогда клади в пакет, затянешь липкой лентой.
  - А полегче - ничего нет?
  - Я бы на твоем месте от такого аппарата не отказывался.
  - Плыть неудобно...
  - Плыть, - скривился он. - Неудобно трахаться на льду, чтоб ты знал, копыта разъезжаются... Неудобно ему, видите ли. Ты оттуда, с островов этих долбанных, на танке хер выедешь. По-любому.
  Я предпочел смолчать.
  - Ладно, - вздохнул Владимир. - Если хочешь, возьми 'Браунинг'. Конструкция надежная, проверенная не раз. Мне от одного кореша достался.
  - От отца Валерия? - спросил я, уже догадавшись: у пещерного затворника, спасшего меня от головорезов Огнемета, было то еще прошлое.
  - Не-а. Не от Земы. От другого пацана. От Андрюхи Бандуры. Только он теперь скурвился конкретно. Пробился в большие шишки, отстрочил видать, кому-то из паханов. В службе безопасности - крупный чин, или в похожей муйне. Их теперь развелось, служб этих долбанных, как на собаке-жучке блох. Короче, при всех делах, джип, бабло, все путем. Был я в позапрошлом году в столице, думал, посидим, как в былые времена. По паре флаконов пропустим, корешей помянем. Куда там. Нос, падло, воротит. Гусь свинье не товарищ... Сволочь.
  Я спрятал пистолет в карман. Проводив оружие с видимым сожалением, Владимир вернулся к управлению кораблем, посоветовав мне поторапливаться, поскольку, мол, скоро будем на месте. Упаковав пистолет, я принялся напяливать на себя гидрокостюм.
  
  * * *
  
  У островов волнение немного улеглось, присмирело, будто Гнилое море опасалось потревожить сон высокопоставленных гостей из VIP-отеля на берегу Черепашьего острова. Если они, конечно, спали. Я не видел ровным счетом ни единого огонька с тех пор, как погрузился в воду, а Владимир предосторожности ради, вырубил даже ночник на борту. Пожелал мне ни пуха, ни пера, я, по традиции, послал его к черту.
  - Ты шуми, конечно, но все же знай меру, - бросил он напоследок, уже через борт. Я пообещал, непременно, как только вытащу из их лап свою женщину и уплачу один старый должок. Он, естественно, спросил, какой. Наш общий с отцом Валерием, пояснил я, уже очутившись в воде. Она оказалась не по-летнему студеной и жутко соленой. Я порадовался, что нацепил гидрокостюм. В нем все же было гораздо теплее.
  - Должок, какой должок?! - он перегнулся через планшир. Я, держась правой за трос, спущенный им с палубы, в двух словах рассказал ему о депутате Лене по кличке Огнемет, мешая свою историю с тем, что услышал от отца Валерия. Владимир вытаращил глаза так, что стало неясно, кто из нас в маске.
  - Ни шиша себе ты байки рассказываешь, земляк...
  - И, тем не менее, это так.
  - Что ж ты мне раньше не сказал?!
  - А что бы это изменило?
  Он, в некотором, как мне показалось, смятении, зачесал волосы назад:
  - Точно не знаю, братан, только у меня к этому бандерлогу - своя предъява имеется.
  - К какому бандерлогу, поясни?
  - Как это, к какому? К Огнемету, конечно, чтоб он, сволочь, подох.
  Я, отплевываясь, нас с баркасом раскачивало в волнах, философски заметил, что эти самые предъявы, то бишь, по-русски, претензии, надо думать, возникли у множества людей, которых нелегкая сводила с Огнеметом. Не знаю, какой процент от их количества пробовал потом добиться сатисфакции, зато без труда прогнозировал последствия подобных потуг.
  - Ты не понял, братишка, - скрипнул сверху желтыми, прокуренными зубами Владимир. - Это он, псих обдолбанный, тогда в пещере Валерку завалил. Ты понял, да?!
  Я хотел возразить ему, не завалил, как он сказал, а только пытался, и отец Валерий - жив, раз мы с ним разговаривали каких-то восемь часов назад. По крайней мере, он не мертвее Лени Огнемета, не правда ли? Одному из этих людей я был обязан жизнью, второй стремился ее забрать. Мертвецы себя подобным образом не ведут, это не принято, разве что в мире, который сам Отшельник назвал другим. Знал о его существовании браконьер Владимир Волына, когда-то давно служивший в милиции, и взявшийся помочать мне исключительно ради дружбы, которую пятнадцять лет назад водил с отцом Валерием? Я сомневался в этом. К счастью, отвечать не пришлось, накатившая волна залила рот соленой водой. Говорят, ею полезно полоскать горло при ангинах, но, на сей недуг я пока не жаловался...
  - Я, братишка, думал, будто свел счеты с этим упырем, - продолжал сверху Владимир. - Рассчитался за Зему, по полной программе. Уделал жабу на хрен, я ж ему, мать его через коромысло, в Ястребином - прямо в сердце пулю загнал... Правда, утром мы с пацанами его трупака так и не нашли. Дружок его, Вацик Бонифацкий, помню, как сейчас, валялся кверху брюхом, другие говнюки, которых Атасов из 'Шмеля' поджарил - тоже повсюду чадили, мне потом с неделю кусок в горло не лез. А это мурло, Огнемет недожаренный, с концами исчез. Правда, долго ковыряться на попелище нам было не с руки, вот-вот могли нагрянуть дружки этой падлы из местной милиции...
  - Отец Валерий говорил, что, мол, тоже его прикончил...
  - По-любому прикончил, - согласился с палубы Владимир. - Так и есть. Валерка его прямо в подземелье гранатами подорвал. Вместе с собой. Меня тогда аккурат в эту штуку трявкнуло, - Владимир ткнул своим толстым корявым пальцем вниз, в меня. Я понял, речь об образке, подаренном мне отцом Валерием при крещении, он повесил мне его на шею, я и не подумал снимать.
  - Так что я вырубился конкретно, - продолжал рассказывать Владимир, - и они меня, бандерлоги обдолбанные, в ледник с другими мертвяками сунули, чтоб маленько охолонул. Мне пацаны уже потом поведали, как Огнемет со своими псами бешенными, Валерку, будто медведя в берлоге обложил. Эдик, сучонок, ноги сделал. Сбежал, гнида, к своей медсестре. А Зема... - Владимир судорожно сглотнул, я заметил, как заходил под кожей его кадык, - как понял, что к чему, что по-любому не уйти, мол, так чеку и выдернул. У него с собой целая торба 'лимонок' была, мы у Правилова разжились. За день до того, как Олег Петрович себе пулю в висок пустил...
  Я понятия не имел, кто эти люди, которых он вспомнил так неожиданно, Эдик, Атасов, Правилов, а потому промолчал. Мне была пора плыть, но перебивать Владимира казалось неудобным, ведь он столько сделал для меня.
  - Выдернул, короче кольцо, - добавил Владимир, стискивая кулаки, под стать кулакам отца Валерия, - и, всю кодлу гребаную, одним махом, вместе с собой схоронил. А Винтарь, выходит, ушел, гнида...
  - Отец Валерий сказал, его вообще нельзя убить...
  Владимир почесал затылок.
  - Кто его, психопата конченного знает... Бабка моя покойная в такую пургу верила, про вурдалаков, леших и прочую нечисть. И маманя тоже, на старости лет. - Он поковырял в носу. - Да и я сам, скажу тебе по-правде, начал, как в Софиевской Пустоши побывал...
  Я догадался, речь о том самом поселке в предместье столицы, о котором мне рассказывал отец Валерий. Именно оттуда и приехал оберег, подаренный мне Отшельником. Наверное, жители Софиевской Пустоши, раз она на протяжении стольких лет не шла из голов обоих друзей, Владимира и отца Валерия, знали о нечисти не понаслышке. Наверное, следовало бы поподробнее расспросить Владимира, да было некогда. Время вышло. Он тоже понимал, мне пора. Замялся, но потом все же выпалил скороговоркой, на прощание:
  - Чеж ты туда прешься, братишка, если Огнемет, по всем понятиям, - живой мертвяк?!
  В воде, оказалось непросто пожать плечами:
  - А что делать?
  - Ну, тогда давай, с Богом.
  - Спасибо, - сказал я, еще раз подумав о мобильном телефоне или рации, которые сейчас бы здорово пригодились. Но, нет, так нет. Тем более, я ведь и правда не хотел, чтобы у Владимира из-за меня возникли неприятности. Он здорово мне помог, сделал - более чем достаточно.
  - Спасибо вам, и счастливо, - сказал я, оставляя его в одиночестве. Оттолкнулся ступнями в ластах от борта, лег на спину, сделал пару энергичных махов руками и поплыл, методично работая ногами и глядя, как мрак сгущается вокруг Владимира, поглощает его, а он стоит неподвижно на палубе, широко, по-моряцки расставив ноги, и молча смотрит мне вслед.
  
  Конец книги 1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"