Некий человек-путешественник, заблудившись в джунглях, вот уже много дней шёл в ночи без света и дороги, голодный и измождённый. Шёл не разбирая пути, потеряв ориентир и всякую надежду спастись. Поскользнувшись и ударившись о камень, упал он в бессознании рядом с большим деревом, оплетённым лианами. Сколько пролежал он в беспамятстве неизвестно, но очнувшись, обнаружил он всего себя оплетённым лианами, накрепко сковавшими все его тело. Через щёлочку между сетью опутавших его лиан увидел он и свой потерянный ориентир-большую крону дерева, небо и свет дня. Он рад был бы встать и закончить путь, да не мог; лианы крепко держали его.
Всё же, большими трудами смог он достать из кармана перочинный нож. Но начав потихоньку перерезать оплётшие его лианы, почувствовал он в самом сердце своём до того острую нестерпимую боль, что едва не потерял сознание. Он как бы резал самого себя. От реза лиан истекала кровь, как его собственная. Что за странный и жуткий сон? Но был ли сон это, или явь, он не знал. Шли часы, дни, ночи, но жалкое положение дел оставалось прежним, а сон не проходил; даже хуже: лианы становились толще и прочней.
Через некоторое время он увидел себя как бы со стороны и смог разглядеть страшный корень бед своих: из его сердечной раны, открывшейся при ночном падении, многими толстыми ветвями произрастали лианы, которые с головы до пят опутывали его как бы коконом, скрывая его от света дня. Где то семя этих страшных лиан, что было внедрено в его отверстое самое сердце при ночном падении? И что делать ему? Что за невыносимая пытка? Для своего освобождения он должен был резать чужеродное тело, сросшееся с его собственным. Всякий раз, когда он начинал решительно резать лианы, он терял сознание, а когда вновь приходил в себя, резы на лианах оказались зарубцованными.
В отчаянной попытке освобождения стал он изо всех сил дёргаться, раскачиваться, тянуться. Вдруг, его кокон перевернулся и покатился, острой болью внутри сердца воспринимая каждое малейшее движение. Внешняя сторона кокона также оказалась чувствительной будто оголённые нервы. Тут он увидел, что рядом с ним находились и другие такие же коконы с несчастными внутри, подобными ему. Казалось, всё кругом было усыпано такими же коконами. Кто-то в них был уже мёртв, это было видно по сморщенным и сохшимся лианам, кто-то тихо стонал в беспамятстве от укусов крупной тли, высасывавшей сок из лиан. Не переставая раскачиваться, неимоверными усилиями катил он свой тяжёлый кокон с собою внутри прочь от этого страшного места.
Остановившись, он обнаружил сухое место. Солнце ярко светило и жгло, и на лианах появились ожоги. Бедный застонал от боли.
Катясь дальше, он попал на прикрытое от солнце место, среди камней. Тень спасала его от новой боли ожогов, и здесь не было тли. Путник почувствовал облегчение и уловил едва различимое ощущение, что лианы начали истончаться и слабее держать его. Наступила ночь, потом новый рассвет, и роса утра напитала лианы влагой и те вновь укрепились. Что за напасть! Нигде ему небыло покоя! Вновь начиная раскачиваться и порождая движение, он покатил прочь и от этого места; сам не зная куда, положившись на надежду своего спасения.
Через некоторое время рельеф изменился, пошёл под уклон и он начал катиться как бы сам собою и всё быстрее и быстрее. Разогнавшись, его кокон попал на кочку и подлетел, и путник почувствовал лёгкость полёта. Предчувствие радости свободы промелькнуло в нём, но в этот же миг его кокон тяжело шлёпнулся в землю, пронзив сердце болью. Всё прежнее: звуки, ветер, свет дня; всё осталось в прошлом. И теперь он ничего внешнего не видел и не слышал, слышал лишь каждый свой вздох, и так громко и отчётливо, как будто сам дышал себе в ухо. По прошествии времени он ощутил облегчение; его кокон из лиан начал истончаться и слабеть, но как ни странно, это не приносило боли, как от ожогов на солнце или от плесени в сырости. Надежда стала укрепляться в нём и он стал радоваться, что вскоре, именно здесь, в земле, сможет он освободиться от жалкого своего состояния.
Здесь, в земле, он отчётливо слышал каждый свой вздох и каждое своё слово. Сросшиеся с ним лианы медленно умирали, и с ними он, исступлённый надеждой спасения и жаждой малого: толики еды, капли воды, луча света. Но в этом умирании не было боли; истончая лианы, сердце его разогревалось, а члены тела всё более освобождались. Здесь он приобрёл многое. И вот однажды весь кокон рассыпался, как труха. Он понял: время пришло. Вставая, он чувствовал, что встаёт как бы из самого себя, как освобождается от своего исстрадавшегося тела, словно бабочка от кокона. Он становился свободным.
Умер ли он, было ли мёртво его тело, его мало интересовало. Он жил тем, что видел и что неудержимо влекло его: новый день.