- И все-таки люди мало читают, - сказал Эдик. - Банальность скажу, но важен не столько сам факт чтения, сколько то, что именно читают люди. А ты посмотри, что они читают. В метро, например...
- Эдик, в метро серьезную литературу сложно читать, потому что каждый раз отвлекаешься, - сказал Андрей Дронов, или просто ДД. - Хотя с другой стороны человек, увлекающийся серьезной литературой, не сможет по определению читать что-то безвкусное вне зависимости от места, тут я с тобой согласен. Еще по кружечке?
- По маленькой.
ДД подозвал официантку, а затем продолжил:
- А почему бы тебе самому не написать что-нибудь, Эдик? Слог у тебя неплохой.
- Об этом я даже не думаю. То, что я смог бы написать, никто читать бы не стал, - сказал Эдик.
- А ты не думай о том, кто будет читать...
- Как ты сам говоришь, внутри меня спокойно уживаются вещи, которые со стороны могут показаться противоречивыми, а иногда и взаимоисключающими...
- Вот с этой фразы и начни, - сказал ДД. - Я отдаю тебе авторство. Начни с этой фразы и тем самым сразу подготовь читателя к своему противоречивому внутреннему миру.
- Да не мое это...
- Знать бы, что в этой жизни наше, - сказал ДД. - Я просто помню, ты говорил, что тебе не хватает самовыражения. Так, может быть, написать что-нибудь?
- Самовыражения как не хватало, так и не хватает, - сказал Эдик. - Вопрос в том, как самовыражаться. В последнее время постоянно об этом думаю. Точнее, о том, чем я вообще в этой жизни занимаюсь.
- Возраст такой.
- Какой?
- Говорят, что у нас второй переходный возраст происходит примерно с двадцати двух до двадцати пяти. И протекает он якобы намного сложнее, чем первый. Зато его не все замечают. Вот ты замечаешь. И я замечал.
- Мне двадцать шесть скоро. Этот переходный период уже должен подходить к концу, а у меня он только начался. - сказал Эдик.
- Возраст не всегда есть точное понятие. Как и вообще время. У меня дед как-то сказал, что каждый человек свою жизнь проживает за один год. Стоит изучить один год жизни человека, чтобы приблизительно понять, что с ним будет дальше, и что уже было. В общем, думать об этом, конечно, надо, но не очень часто. А то будет только хуже. Морально, я имею в виду. Вообще думающий человек всегда размышляет о том, своим ли делом он в этой жизни занимается. А вдруг у него есть какое-то специальное предназначение, призвание. Я не имею в виду спасение мира или даже одной человеческой жизни. Командовать войсками или открывать новые земли - это тоже не то, тем более что нам с тобой это по понятным причинам уже вряд ли предстоит. Но вот ты начал задумываться, не занимаешь ли ты чье-то место в жизни и, соответственно, не занимает ли кто-то твоё. Дальше ты либо будешь пытаться занять свое место и займешь его, либо смиришься с обстоятельствами, и все останется как было. Мне это знакомо, у меня тоже был такой период и похожие мысли. Я же тебя все-таки на два года старше как-никак... А вообще ты просто человек более эмоциональный, и по тебе больше заметны твои переживания. Не могу сказать, что я подстроился под обстоятельства, но по большому счету мое сегодняшнее положение меня устраивает. Пока. Посмотрим, что будет дальше, года через три. Три года - критический срок. Если за три года нет движения вперед, человек начинает искать что-то новое. Не только в плане работы, кстати, а вообще.
- Вот я думаю: пока у нас нет семей, жен и детей, это нормально. - сказал Эдик. - Но что будет потом?
- Я тебе могу сказать, что для рутинной работы есть много подходящих людей. Их большинство. Тех, кто не задумывается над тем, чем занимается по жизни. Рутинная работа для них. Вот мне скоро тридцать лет, да? И тебе, в принципе, тоже...
- Да, если эти пять лет пролетят так же быстро, как и предыдущие, то к тридцатилетию готовиться надо уже сейчас, - перебил его Эдик. - Я совершенно не понимаю, что случилось со временем. Кто-то говорил, что после тридцати время начинает лететь незаметно, Новый год за Новым годом, но это после тридцати. У меня же это после двадцати началось.
- То же самое и у меня...
- В детстве время совсем по-другому течет. Помню, сидели целыми днями с бабушкой в карты играли. Казалось бы, каждый день одно и то же, но сколько длились эти дни. Я уже не говорю про лето в школьные годы. Одно лето как раз как сегодня год, наверно...
- Я тоже все детство с бабушкой в карты проиграл... Да все мы...
- Каждый божий день - карты, - продолжил Эдик. - Дама червей у нас в любой игре была главным козырем, потому что это была моя любимая карта. Бабушка всегда по моему довольному лицу понимала, когда ко мне дама червей приходила.
- Кстати, вот в очередной раз ты заговорил про тридцатилетие. - сказал ДД. - Почему к этой дате все так основательно готовятся? Чем тридцать лет отличается от двадцати девяти или тридцати двух? Нулем в конце? Ведь по большому счету это очередной передающийся из поколения в поколение предрассудок.
- Видимо, тебе так кажется, потому что ты действительно на сегодняшний день находишься на своем месте и не боишься подводить какие-то итоги. А считается, что в тридцать лет их как раз и надо подводить. Меня лично волнует, что если так пойдет и дальше, то ни о каких итогах и речи быть не может.
- Вообще, Эдик, я тебе еще раз советую поменьше об этом думать. Ты человек мнительный, сейчас вобьешь себе все это в голову, уйдешь в депрессию. Или еще хуже - в запой. Нет, в запой - лучше, хуже в депрессию, - сказал ДД.
- А не получается не думать, - сказал Эдик. - Вот ты знаешь, если бы я был каким-нибудь матерым психологом, я бы увидел причину своего беспокойства в следующем: я всегда был человеком довольно веселым и жизнерадостным, с какой-то, как мне все говорили, божьей искрой. А при этом я уже столько лет работаю в структуре, где у меня есть все шансы зачахнуть как личности. Смотри, ты работаешь в творческой сфере, тебе легче, ты хоть как-то реализовываешь себя. Я же занимаюсь совершенно не своим делом. Вокруг тебя люди более менее твоего склада. Вокруг меня - люди, совершенно мне не интересные...
- Эдик, я тебя понимаю, - сказал ДД. - В тебе идет вполне нормальная борьба тебя как личности с окружающим миром, в котором, как тебе кажется, ты несправедливо оказался. Я понимаю тебя, твою работу может выполнять каждый второй, если не каждый первый. Я же говорю, я давно разделил для себя людей на две категории: тех, кто об этом задумывается, и тех, кто не задумывается. И если ты об этом не думаешь, значит, либо ты действительно занимаешься тем, чем и должен заниматься, либо ты просто проживаешь жизнь, совершенно не заботясь о том, что все могло бы быть по-другому. И должно было бы быть.
В этот декабрьский четверг Эдик и ДД встретились после работы без какой-либо на то причины. Это в маленьких городах можно хоть каждый вечер с кем-то встречаться и вести беседы о жизни, а в столице такую роскошь можно позволить себе только в том случае, если совпадает сразу несколько условий, которые, как правило, имеют обыкновение не совпадать. Например, нужно жить и работать в одном районе, иначе на тот момент, когда ты доберешься с работы домой, никакого желания с кем-то встречаться у тебя не останется. При этом нужно, чтобы и те, с кем ты хочешь увидеться после работы, тоже жили и работали в том же районе, чтобы и у них не пропало желание общения после дороги с работы домой с использованием всех видов транспорта. Можно, конечно, встречаться на нейтральной территории, равно удаленной от работы или дома всех встречающихся, но минусом в этом случае является отсутствие желания поздно возвращаться домой, потому что на следующий день рано вставать. В выходные, другое дело, но не в будни...
Именно поэтому этот четверг был исключением из правил. Эдик и ДД жили в разных концах огромного города, и места их работ также находились далеко друг от друга.
Весь день шел крупный снег. Шел и не таял, что сейчас бывает редко. Возможно, именно погода послужила поводом тому, что Эдик не хотел ехать домой. В столице не так часто бывают красивые заснеженные вечера, и проводить такой вечер в одиночестве не было никакого желания.
- Тебе, как и всем, нужны перемены, - продолжал ДД. - Тем более в твоем возрасте. Это нормальное желание для человека - хотя бы немного изменить окружающий мир. Тебе с твоей "божьей искрой" хочется оставить какой-то след в этой жизни, помимо записей в таможенных бумажках. Я понимаю, почему тебе кажется, что твоей работой должны заниматься другие. Я сам такой же. А вообще сейчас будет високосный год. Считается, что високосный год - год перемен. Я сам в это, разумеется, не верю, но почему бы не принять это как стимул. За год человек проживает свою жизнь. Сделай следующий год годом перемен. Все в твоих руках.
- Ты знаешь, у меня, видимо, затянулся период, в который кажется, что ты не такой как все. Лет пять назад он должен был прекратиться, а все никак, - сказал Эдик.
- Ну, "не такой как все" - понятие тоже очень относительное. Ты и не должен быть таким как все. Таких, как все, много. Такие, как все, все! - сказал ДД. - Но не мы. Вот нам в школе учительница задавала вопрос, как мы видим цифры. Все их видели черными и висящими в пространстве, а я видел цветными и в чем-то наподобие таблицы. Что это значит? Что я не такой, как все? Да, именно это и значит. И не хочу я быть таким, как все, и видеть черные цифры. Вот если я тебе скажу "тридцать семь", как ты видишь это число?
- Вот видишь? У нас из всего класса только я цифры цветными видел. А отдельно тройка и семерка какие?
- Такие же: тройка желтая, семерка синяя, - сказал Эдик.
- А пятьдесят восемь?
- Пятерка красная, восьмерка черная. А у тебя?
- У меня пятьдесят восемь фиолетовая, обе цифры. А тридцать семь скорее коричневая. А как ты их видишь? Где они?
- Просто висят.
- На белом фоне?
- Нет, они как будто бы в квадрате. В белом квадрате.
- Наверно, это клетка из школьной тетрадки по математике, - сказал ДД.
- Возможно. Все же из детства идет, и это тоже. А у тебя как? - спросил Эдик.
- У меня совсем сложно. Если ты мне назовешь цифру от нуля до десяти, то я увижу ее в столбике цифр от нуля до десяти. То есть я ее вижу не одну, а как будто боковым зрением вижу и другие цифры рядом с ней. Скажем, если это семерка, то я вижу ярко-коричневую семерку, а рядом с ней вверх и вниз другие цифры расплывчато - шестерки, пятерки, девятки... Причем, цифры от нуля до десяти я вижу в вертикальном столбце, а от десяти до ста - в горизонтальном. Например, цифру "двадцать четыре" я вижу, во-первых, серой, а, во-вторых, в длинном горизонтальном столбце. Соседние цифры расплывчатые, не такие четкие, как в вертикальном столбце от нуля до десяти, но они есть. Дальше от ста до тысячи - опять длинный вертикальный столбик. Потом от тысячи до миллиона - горизонтальный. И так далее. Буквы тоже цветные.
- Буквы у меня тоже цветные, - сказал Эдик.
- Вот и не надо себя ставить в один столбец с теми, кто видит их черными. Или не видит вообще, - сказал ДД. - Я не говорю, что мы лучше, но просто уже в этом наше отличие. Просто ты очень болезненно все воспринимаешь в силу своего характера. А без иронии об этом думать нельзя.
- Мне недавно сон приснился, - сказал Эдик.- Начало не помню, но смысл такой: море, пальмы, пляж. Загорелые тела, молодежь веселится. И какой-то парень спрашивает у меня, чем у нас в городе молодежь по вечерам занимается. Я начинаю ему рассказывать, а он искренне удивляется и говорит, что к нам сразу после детства пришла старость. А молодости мы якобы так и не узнали. "Посмотри, - сказал он, - вот где молодость! Есть у вас пляж? Есть у вас горы? А море есть? Так вы не живет, ребята, вы доживаете!" И посмотрел я на них на всех и понял, что хоть он и не существует наяву, этот парень, но он прав. Не жизнь это все. Это мы здесь живем, и нам кажется, что все нормально. Но не дай бог переехать жить в такое место, как в моем сне, на старости лет. Действительно поймешь, что и молодость, да и жизнь вся, мимо прошли.
- Да это и без снов понятно, - сказал ДД. - А мне в последнее время совсем другие сны снятся. Как будто все остановилось, и времени как будто нет. Деревья без листьев стоят, небо серое, давящее, дома с окнами без стекол, внутри никого нет. Ветра тоже нет. И на этом фоне что-то происходит. Но сны эти не сюжетные, никакого действия в них не происходит. Одни чувства. И послевкусие тяжелое от них, когда просыпаешься.
- Это не мне, а тебе надо книги писать, с такими-то снами, - сказал Эдик. - Проснулся, записал, напечатал, издал.
- Кстати, брал я как-то интервью у одного писателя-фантаста. Он рассказывал, что все его книги основаны на снах. То есть видит он во сне сюжет, потом просто включает воображение и додумывает его. Но у него во снах сюжеты есть, а у меня их нет, вот в чем все дело. А вообще воображение все-таки важная в жизни вещь. Люди с хорошим воображением, подмечая какие-то вещи, которых другие не видят, проживают более интересную жизнь. Пусть зачастую и более короткую, ведь они, как правило, очень эмоциональны. А говорят, что чем больше эмоций, тем короче жизнь.
- К тому же, многие от своего воображения и страдают, если оно не востребовано. Вот я только что узнал, что я вижу буквы и цифры цветными, а все остальные - черно-белыми. Тоже ведь вопрос воображения. Наверно, у меня оно лучше развито, только мне от этого, к сожалению, ни тепло, ни холодно. - сказал Эдик.
- Я даже не об этом, - сказал ДД. - Вот пример: у кого-то день рожденья. Народ выходит покурить. Стоят курят и разговаривают про свои машинки, про пробки, про цилиндры какие-то, резины шипованные и разные ситуации смешные и грустные, которые с ними в дороге случаются. И говорят они об этом весь вечер. А я каждый раз думаю: кто-то вот так всю жизнь и будет про машинки лясы чесать, а кто-то все эти истории соберет в одну и рассказ напишет. Я как-то раз ехал с таксистом, который, на мое удивление, рассказал мне несколько смешных историй, которые ему, в свою очередь, рассказали его попутчики. Когда я с ним расплачивался, он сказал, что в один прекрасный день ему стало жалко, что столько интересных историй просто так пропадает. И он решил их записать и привести к какому-то общему знаменателю, сложив в один рассказ, или сборник рассказов. Вот что значит творческое начало. Кто бы ты ни был, а оно из тебя все равно вырвется наружу. Это то, что от Бога. Если ты писатель от Бога, но так случилось, что ты работаешь таксистом, ты все равно будешь писать, потому что изначально ты писатель, а потом уже таксист. Но, к сожалению, в жизни все больше писателей, которые по идее должны были быть таксистами. Я недавно смотрел передачу про начинающих музыкантов. И вот там молодые ребята, значит, отвечают на разные стандартные вопросы, в том числе о том, как они начинали. И там были четверо, которые рассказали, что вообще по специальности они строители, познакомились на стройке и решили заняться музыкой. Так вот если ты услышишь их музыку, ты поймешь, что бывает, когда люди, которые по идее должны быть строителями, начинают писать песни. И, кстати, по поводу музыки, пока не забыл. Во второй половине января Данила с Мазиком зовут на свой концерт. Если есть желание, можно пойти.
- Во второй половине января, - повторил Эдик. - Да можно пойти, почему нет... Только пусть в списки внесут, за деньги я на Данилу с Мазиком не пойду. А ты с ними общаешься? Что у них нового?
- Не то чтобы общаюсь, но периодически видимся то тут, то там. Что у них нового... Ты же знаешь Данилу с Мазиком. Сочиняют, записываются. Гастроли даже бывают какие-то.
- Я их года два не видел, ни одного, ни второго.
- За два года ничего не изменилось, - сказал ДД. - Вот в январе увидишь, если пойдешь, спросишь. Мы с Дашей пойдем послушаем. Может, потом напишу репортаж о концерте. Данила меня уже год просит о них написать. Я бы написал, но, к сожалению, пока не я принимаю решение, о ком писать.
- Как у вас с Дашей? - спросил Эдик.
- С Дашей... Ну, если не считать того, что меня сильно раздражает ее подработка, то все хорошо. Помнишь, я тебе рассказывал, что у них что-то вроде танцевальной группы. Они по клубам вечерами танцуют. А где вечера, там и ночи. Пока мы вместе не живем, я терплю. Но если она ко мне переедет, то никаких танцев.
- А она собирается переезжать?
- Скорее всего, да, - сказал ДД. - Мне будет спокойнее, если она будет со мной жить, чем со своими родителями. У нее мама совершенно невменяемая. Да и папа, в принципе, тоже не далеко ушел. Они ей все нервы вымотали. Она мне тут намекнула, что не против переехать ко мне насовсем. Я дал понять, что, в принципе, не против.
- Третье сожительство - неплохо для двадцати семи лет, - сказал Эдик.
- Спасибо, что третье сожительство, а не третий брак.
- И какие прогнозы? Последнее?
- Ты же знаешь, я не загадываю. Она на пять лет меня моложе, там такой ветер в голове. Думаю, что замуж она пока точно не хочет. Да и куда ей в двадцать два года-то?
- Вот как раз год високосный наступает, год перемен, - сказал Эдик.
- Такие перемены подождут и до следующего високосного года. Эдик, кто-нибудь показал бы хороший пример супружеской жизни. Чтобы посмотреть на мужа с женой и понять, что да, жениться надо.
- Говорят, что после тридцати этого уже вроде как и не надо никому.
- И правильно говорят. Я не готов вступать в клуб холостяков, но и против таких клубов я ничего не имею.
- Слышала бы тебя сейчас Даша...
- Я тебе говорю, Даша замуж не хочет, - сказал ДД. - Она современная девчонка, молодая, у нее карьера на уме, она деньги хочет зарабатывать. Танцы эти опять же... Ну какая она жена?
ДД всегда говорил достаточно громко, глядя на собеседника слегка прищуренными карими глазами и время от времени обильно жестикулируя. Еще недавно колорита его облику могла добавить сигарета, но два месяца назад ДД бросил курить, равно как и Эдик. Отличие было в том, что ДД не запомнил точной даты, когда он сделал последнюю затяжку, а Эдик точно помнил, что он не курил с первого ноября, то есть больше месяца. ДД бросал курить уже не первый раз, поэтому и не рассчитывал, что этот раз будет последним. Эдик бросал курить впервые, курить ему не хотелось, и он был уверен, что бросил навсегда.
- Кстати, видишь, я опять неумышленно заговорил про тридцатилетний возраст, - сказал Эдик. - Видимо, что-то все-таки есть в этой дате.
- Просто людям свойственно подводить какие-то итоги, причем в равной степени когда есть что подводить и когда подводить совершено нечего, - сказал ДД. - Я о другом подумал. Ведь раньше люди жили двести лет. То есть психологически тридцатилетний возраст тогда приходился примерно лет на девяносто. Вот еще один пример того, насколько относительно такое понятие как время. Раньше у человека времени было в три раза больше, чем сейчас, но сейчас за тридцать лет любой человек может успеть сделать во много раз больше, чем тогда за девяносто. Прогресс сокращает продолжительность жизни, делая ее при этом более насыщенной событиями. И то, что сегодня человек успевает сделать за тридцать лет, совсем скоро нужно будет успевать за двадцать.
- Наверно, - сказал Эдик. - Вообще, я заметил, что люди стали позже взрослеть. Раньше молодежь была более самостоятельной, что ли...
- Ну, если в книжке написано, что раньше девочек выдавали замуж в двенадцать лет, а сегодня замуж и в тридцать не каждая пойдет, то это не значит, что девочки тогда были самостоятельнее. Совсем наоборот. С ребятами то же. Не от большого ума все это было. Да, в истории есть примеры того, что хорошо бы повторить и в настоящем, но что бы это ни было, оно должно быть изменено под рамки настоящего, так как в чистом виде прошлое в настоящем существовать не может. Никакое. Поэтому и машину времени все-таки невозможно изобрести. И все эти разговоры про то, что когда-то и самолет был фантастикой, в данном случае неуместны. Небо - это не время. Время - это то, над изучением чего в этой жизни стоит заслон, через который на этом этапе никому не дано перейти. А на следующем этапе, может быть, уже не будет надобности. Там будут вещи поинтереснее.
Снег продолжал падать хлопьями, когда Эдик и ДД спустя два часа вышли из маленького уютного заведения в центре. Это был один из тех редких вечеров, в который вряд ли кто-то смог бы сказать, что не любит зиму.
Войдя в метро и спустившись по длинному эскалатору вниз, они пожали друг другу руки и сели в поезда, подошедшие с противоположных сторон.
Эдик приехал в свою однокомнатную квартиру на южной окраине города. Эта квартира осталась после смерти бабушки, и по началу мама Эдика хотела ее сдать, но отец настоял на том, чтобы сын должен жить отдельно. Так же считал и сам Эдик, поэтому и начал относительно самостоятельную жизнь в двадцать один год, будучи на пятом курсе таможенного института. Дом, где жили родители, располагался в двадцати минутах ходьбы, и основным минусом такого соседства Эдик считал частые приходы мамы с ее постоянным стремлением навести в его квартире порядок. Уборка в жизни мамы Эдика была едва ли не единственным, на что тратились ее силы и энергия, поскольку всю жизнь она прожила в качестве домохозяйки за мало-мальски прочной спиной Эдикова отца.
Эдик вошел в свою комнату, снял и бросил на пол галстук - обязательный атрибут одежды каждого сотрудника брокерской таможенной компании, по мнению ее генерального директора.
Ex: Каждый человек хочет выделиться, каждый человек хочет быть не таким как все. Это нормальное желание. Мы помним примеры того, когда всех пытались подравнять под одну гребенку. Не могут все быть одинаковыми, такого просто не должно быть. Быть как все - значит идти наперекор воле природы.
Grim: То, что человек хочет в твоем возрасте выделиться, это нормально. Но представь себе, как это будет выглядеть, когда тебе будет, скажем, пятьдесят?
Ex: Ты говоришь, как моя мама точь-в-точь. У них в молодости против татуировки был один довод - что когда состаришься, она будет выглядеть нелепо. С тех пор придумали новые способы, как выделиться, и татуировка давно не кажется чем-то необычным. Но глупо с моей стороны сейчас думать о том, как я буду выглядеть в пятьдесят. Я живу сегодня, и сегодня мне этого хотелось. Чего мне будет хотеться в старости, я не знаю, но чего бы мне ни хотелось, я буду это делать. Тем более что от того как я выгляжу, никому плохо не стало. Это мое личное дело.
Grim: По поводу старости я как раз не согласен с твоей мамой, потому что если ты делаешь себе татуировку, то как правило это какой-то символ, который, подразумевается, ты несешь на протяжении всей жизни, и в старости тоже. Тут вопрос в другом: откуда тебе в твоем возрасте знать, что за символ ты будешь нести всю жизнь?
Ex: По этому поводу я не волнуюсь. Если ты имеешь в виду, что со временем мое отношение к какому-то символу может измениться, то я тебе скажу, что один и тот же символ один и тот же человек на протяжении всей жизни может трактовать по-разному, и ничего зазорного в этом нет. Мне важно само его наличие, потому что именно оно отличает меня от тех, у кого его нет. От тебя, видимо, в том числе.
Nope: А чем наличие этого символа отличает тебя от тех, у кого он тоже есть?
Ex: А те, у кого он есть, это уже не такой широкий круг, и не такой серый, что самое главное.
Grim: То есть такое самовыражение для тебя изначально означает выделение из серой толпы?
Ex: Определенно.
Nope: Но если брать татуировку, то ведь она у тебя не на лице. Ты идешь по улице, скажем, зимой, и ее не видно. И получается, что ты все равно представитель той же самой серой толпы.
Ex: Да оставьте вы в покое татуировки, это прошлый век, где бы она ни была, даже если и на лице. Сегодня есть столько всего нового. А отвечая на твой вопрос, могу тебе сказать, что зимой я найду другой способ выделиться.
Grim: Об этом и речь, что есть множество различных способов, чтобы как-то выделиться. Но никакой из них не выделит тебя из окружающих так, как твой взгляд. Глазами надо выделяться, а не побрякушками. Под взглядом я подразумеваю и мировоззрение, и поведение, и образ мыслей. А то что человек красит волосы в яркий цвет или делает что-то такое, что более старшим поколениям оправданно кажется уродством, - это только потому, что этим самым взглядом он выделиться и не может. То есть он та же самая серая толпа только с красными волосами.
Ex: Хорошо, а если человек красит волосы не чтобы выделиться, а просто так, тогда что? Вот возникло у меня такое желание - покрасить волосы в красный цвет. Я не хочу выделяться, мне просто хочется покрасить их в красный цвет, что тогда? То есть физиологическое желание, как покурить, к примеру.
Grim: Это только тебе так кажется, что это физиологическое желание, а стороннему наблюдателю видно, ради чего все это и с какой целью. Не может такого быть, чтобы человеку просто так захотелось покрасить волосы в красный цвет или сделать себе татуировку во всю спину.
Ex: Если такого не бывает у тебя, это не значит, что и ни у кого такого не бывает. Ты куришь?
Grim: Курю.
Ex: А когда ты не курил, у тебя возникало желание курить?
Grim: Это другое. Курить - это потребность приобретенная.
Ex: Это то же самое, такая же потребность, просто тебе неведомая, потому что ты другой, не такой как я, не такой как те, с кем я общаюсь.
Grim: Вот и получается, что среди таких, как ты, и тех, с кем ты общаешься, я буду выделяться тем, что я не такой без всяких красных волос и татуировок. То есть в этом случае вы будете серой массой, из которой я выделюсь, не прибегая ни к каким изыскам.
Ex: Да, но выделиться тоже можно как со знаком плюс, так и со знаком минус. К тому же не надо забывать, что таких как ты в этом мире все-таки больше, поэтому все-таки мы выделяемся из вашей толпы, а не вы из нашей.
Grim: А почему тебе кажется, что именно ты выделяешься со знаком плюс, а все остальные со знаком минус?
Ex: Потому что я стараюсь выделиться - и в этом идея, а у тебя этой идеи нет. И, возможно, никакой другой тоже.
Nope: Скажи, а что если эта идея все-таки покинет тебя с возрастом? Или на данный момент ты такой возможности даже не рассматриваешь?
Ex: Ну, покинет и покинет. Идея покинет, облик останется. Пусть напоминает о молодости. Что в этом плохого? Министром финансов я становиться не собираюсь, и стыдно париться с коллегами в бане мне не будет. Хотя уверен, что если бы я и стал министром финансов, то мне не было бы стыдно париться в бане с коллегами. Надо же менять стереотипы, тем более на таких должностях. В телевизоре на протяжении всей моей жизни все одинаковые, в учебниках истории все одинаковые... В конце концов если в один прекрасный день министром финансов будет избран человек с красными волосами, но при этом он будет отвечать своей должности и с уверенным взглядом смотреть в объектив телекамер, то пусть не сразу, но все привыкнут к тому, что это нормально, когда у министра финансов красные волосы. Нет в этом ничего пугающего. Хотя в этом-то и основная идея таких, как я - пугать таких, как вы. Вы страдаете от комплексов, ходите в белых воротниках и серых галстуках, в наглаженных брюках, потому что боитесь выйти из дома не в черных брюках, а в ярко-зеленых. А я не боюсь.
Grim: В каждой твоей фразе сквозит юношеский максимализм. И уверяю тебя, что чем больше у тебя в носу колец, чем больше у тебя татуировок и чем ярче у тебя цвет волос, тем больше у тебя комплексов. Именно у тебя, а не у меня. Мне, для того, чтобы самоутвердиться, не надо краситься и разрисовываться. А тебе надо.
Ex: А что тебе надо, чтобы самоутвердиться? И, главное, перед кем? Перед такими же, как ты? Кто твои авторитеты? Тебе кажется, что тебе этого не надо для того, чтобы самоутверждаться, а на самом деле тебе и самоутверждаться не надо, потому что мысли тебе такой в голову не приходит. Ты живешь своей жизнью каждый день, как миллиарды остальных людей, и кажется тебе, что все у тебя хорошо, что ты самоутвердился уже, ничего для этого не делая. А мне скучно на тебя смотреть с таким самоутверждением! Я каждый день в метро и на улице вижу тысячи таких самоутвердившихся, как ты! В чем ты самоутвердился?
Grim: Я доволен своей жизнью, я чего-то достиг, и сам факт того, что мне не надо вставлять в ухо шайбу, чтобы кто-то обратил на меня внимание, уже говорит о том, что я свободен от этого комплекса.
Ex: Тебе не надо, чтобы кто-то обращал на тебя внимание, потому что ты этого боишься. Ты серость, зачем тебе нужно чье-то внимание? Ты ходишь по улице, ездишь на свою работу, только и думая о том, как бы на тебя не обратили внимания. В этом смысл твоей жизни, чтобы прожить ее незаметно для окружающих. Для таких же окружающих, как и ты. Вот и живете вы в этом мире, друг друга не замечая и молчаливо помирая, так, что такие же как ты не приходят на похороны к себе подобным, потому что им подобные даже мрут так, чтобы не привлечь ничье внимание. А мне нравится привлекать внимание! И я буду таким, каким мне нравится быть. Ты каждый день проходишь мимо таких, как ты, не обращая на них внимания, а я обращаю внимание на таких, как я, потому что они выделяются из таких, как ты, и мне приятно осознавать, что меня к своим причислят такие, как я, а не такие, как ты, а при этом внимание на меня обратят и такие, как я, и такие, как ты.
Nope: А ты в самом деле не пытался заняться чем-нибудь необычным, чем занимаются не такие, как мы? Музыку не пишешь? Или стихи? Не рисуешь?
Ex: Пока нет, но мысли такие есть. Потому что работать с девяти до шести в компании, торгующей импортными унитазами, я не собираюсь.
Grim: А что ты умеешь делать? Кроме того, что выделяться из толпы.
Ex: Время покажет. Но мой внешний вид не будет зависеть от того, чем я буду заниматься. Наоборот, если я займусь музыкой или буду рисовать, такой облик будет идти мне только на пользу. Я бы никогда не купил картину у художника, чей внешний вид мне неприятен. Пусть он лучше будет грязный, и от него перегаром будет нести за десять метров, но если он будет таким, как все эти прохожие, его картины не будут для меня представлять никакого интереса.
Nope: Не могу не согласиться, что любое произведение и для меня тоже стойко ассоциируется с его автором.
Grim: Не могу понять, какая разница. Мне картина либо нравится, либо нет. Я могу и не увидеть художника, который ее нарисовал.
Nope: Иногда действительно лучше не видеть. Как раз чтобы не разонравилась картина.
Ex: То же самое и с музыкой, и с кино. Если мне не близок по духу сам режиссер или музыкант, то и фильмы его, и музыка мне не интересны изначально. Я не буду слушать музыку человека, живущего на другой волне. У него и без меня слушателей найдется больше, чем он того заслуживает.
Grim: О чем вы говорите? Вот вы смотрите кино и не знаете, кто режиссер фильма и какой он. При этом фильм вам либо нравится, либо не нравится, правильно?
Ex: Это ты смотришь кино и не знаешь, кто режиссер. Потому что ты такой. Вас таких миллионы, которые идут в кино просто, чтобы сходить в кино. Я же хожу в кино на конкретные фильмы, заведомо зная, что это за кино. А ты идешь просто так, смотреть то, что тебе показывают. И музыку ты так же слушаешь - включили тебе по радио песню, одну, другую, ты и слушаешь. Так у тебя и формируется твой вкус, вот в чем трагедия. Сам ничем не интересуешься - ходишь, куда все идут, и смотришь, что все смотрят. Или, лучше сказать, - куда все смотрят.
Grim: Если мне нравится то, что не нравится тебе, это не значит, что это плохо, начнем с этого.
Ex: Этим же и закончим. Избитая фраза, которую я слышал много раз, и еще, судя по всему, много раз услышу.
Nope: Есть еще одна избитая фраза, про вкус и цвет, которая, как мне кажется, с годами теряет свою актуальность. У кого-то одни интересы, у кого-то другие, но не у всех есть интересы. У кого-то интересов нет вообще. И это первая отличительная характеристика пресловутой серой массы.
К компании, которую Эдик мог назвать своей постоянной, помимо ДД относились два человека. Это Саша Нечаев, друг со школьных времен, и Родион Булимов, друг по институту. Саша Нечаев прошлым летом женился на своей первой и последней любви по имени Оля, после чего окончательно выпал из всеобщего поля зрения, то ли начав изображать из себя примерного семьянина, то ли действительно в него превратившись. По большому же счету и до свадьбы Саша Нечаев не сильно радовал друзей своим присутствием на тех или иных совместных мероприятиях. Он не был тем человеком, про которого можно было бы сказать, что он "не нагулялся". Таким людям не надо нагуливаться. Он родился нагулявшимся. За него в этой жизни нагулялся отец. Жена Оля в этом смысле была полной противоположностью Саше и считала, что если за неделю они ни разу никуда не выбрались, значит, неделя прошла зря. С момента их свадьбы прошло полтора года, и по Олиным понятиям эти полтора года прошли мимо. Вытащить куда-то мужа с каждым днем представлялось все менее и менее возможным.
Родион Булимов на подъем был легок, дома сидеть не любил, возможно, потому что жил с родителями - людьми к тому же сильно верующими. Родион очень любил пятницу и, считая пятницу восьмым днем недели, старался провести ее так, чтобы и в понедельник в организме еще оставались пятничные пары. В отличие от Эдика, Родион Булимов не пошел работать по институтской специальности, а устроился в туристическую фирму, директором которой был его родной дядя.
В эту пятницу Родион тоже собирался пойти в клуб на концерт их общих друзей Мазика и Данилы, с институтских лет игравших по музыкальным клубам под названием, которое Родион не всегда мог вспомнить, поскольку от музыки был далек, а от той, которую играли Мазик и Данила, и подавно.
Сам Эдик к их музыке относился более чем критично, считая, что если бы десять лет назад ему самому встретились люди, способные претворять в жизнь его музыкальные идеи, то даже тогда, десять лет назад, его музыка была бы на порядок интереснее, чем то, что Мазик и Данила играют сегодня. Двух других участников их музыкального коллектива лично знал только ДД, и то весьма поверхностно.
Ровно в шесть вечера Эдик надел синее пальто и, обмотавшись, красным шарфом, вышел из офиса, чтобы через сорок пять минут встретиться с Родионом Булимовым у входа в недавно открывшийся клуб "Лицом вниз". ДД и Даша обещали придти позже.
- Вход в зал с восьми, - сказал охранник на входе.
- Мы по спискам, - ответил Булимов.
- Все равно с восьми. Внизу бар, можете подождать там.
Через пять минут на их столике в баре уже стоял графин на триста грамм водки и две тарелки с легкими закусками.
- Слышал, что Сенаев умер, актер? - спросил Булимов.
- Слышал, конечно, - ответил Эдик.
- Начался високосный год. Год перемен. Совсем ведь молодой, пятидесяти не было... Но предлагаю сразу отойти от мрачных тем и выпить за встречу, - сказал Родион и, подняв свою стопку, слегка стукнул ей о стопку Эдика.
- За встречу, - повторил Эдик и выпил.
- Интересно, народа много будет? - спросил Булимов.
- Вряд ли, - сказал Эдик. - Я на их концерте был года три назад последний раз, было человек пятьдесят. Из них сорок - друзья-знакомые. Да и кто на них пойдет?
- Ну, не скажи, - сказал Булимов и разлил по второй. - Молодежь любит такую музыку. Группа, в принципе, уже не молодая. Сколько они уже играют? Лет десять?
- Лет восемь, - ответил Эдик.
- Восемь... Значит, молодежь их уважает. Группа со стажем уже.
- Молодежь старые группы, наоборот, мало уважает, на то она и молодежь. И потом это вообще не про них. На такую музыку, сколько бы им ни было лет, молодежь не пойдет.
- Предлагаю второй тост за музыку, - сказал Булимов и выпил. - Почему ты их так не любишь?
- Не то чтобы я их не любил... Я их люблю, но просто объективно они не музыканты. Ну, не получается у них музыкой заниматься. Кто Мазик по специальности?
- Программист, по-моему.
- Вот и писал бы программы, а не песни. Вдруг он программист от бога, - сказал Эдик.
- Ничего не вижу плохого в том, что программист занимается музыкой. Может, он нутром чувствует, что музыка - его призвание, а не компьютеры, - Булимов налил по третьей.
- Тогда он должен музыку писать необычную, красивую... А у них что?
- Красивая музыка - понятие слишком растяжимое. Ты знаешь, я в музыке не силен, но мне кажется, что у них изначально не такой стиль, чтобы взять и написать в нем композицию, которую все признали бы красивой, - сказал Булимов и чокнулся стопкой с Эдиком.
- Не все, зачем все... Не надо, чтобы все признавали, - сказал Эдик.
- А раз не все, то спешу тебя заверить, что кто-то в любом случае считает их песни красивыми. Раз кому-то они нравятся. Вот сегодня соберется народ, который считает, что группа... как они называются...
- "Простор открыт", - сказал Эдик.
-... что группа "Простор открыт" играет хорошую, красивую музыку. А ты просто им завидуешь, - сказал Булимов.
- В смысле?
- А в прямом.
- А чему, прошу прощения, здесь завидовать? Количеству поклонниц, которых нет? Или дорогим машинам, которых нет и подавно? - спросил Эдик.
- Нет, - сказал Булимов и достал сигарету. - Ты завидуешь хотя бы тому, что им каждый день не надо к девяти утра ехать на работу, а тебе надо. Им не надо весь день в офисе сидеть перед монитором, и у них нет перспективы геморроя и простатита к тридцати годам, а у тебя есть. Над ними нет начальства как такового. К тому же, вот ты не любишь галстуки, а на работу ходишь в галстуке. А они не любят галстуки и не ходят в галстуках.
- Да не об этом речь...
- К тому же у тебя комплекс несостоявшейся творческой личности. В школе ты нормальную группу так и не создал, в институте тем более. Вот теперь и видишь врага в каждом музыканте-ровеснике. Причем заметь, именно ровеснике. Знаешь, это как с музыкальными критиками, такая же ситуация. Не зря же говорят, что все музыкальные критики - это несостоявшиеся музыканты.
- Это тебе так кажется, - сказал Эдик. - Ты сам говоришь, что от музыки далек. Все дело в том, что если бы они музыку играли нормальную, я бы был за них рад. Не в зависти здесь дело. Пусть бы даже у них были эти машины и поклонницы. Но играли бы они такую музыку, чтобы я лично мог сказать, что я так никогда не сыграю и не придумаю. Вот тогда я был бы первым в очереди на их концерт, причем не по спискам, а по купленному билету.
- Вот ты сейчас ключевую фразу сказал. "Если бы они играли музыку, которую ты лично не смог бы придумать". То есть музыку, которую они играют, ты лично придумать можешь, но придумал ее не ты, а они, и на работу к девяти не они в галстуках ездят, а ты, хотя именно ты, а не они, можешь писать такую музыку. И вообще, Эдик, я тебя не узнаю. У тебя кризис среднего возраста что ли? Что за пессимизм?
Эдик молча посмотрел в большой экран на противоположной стене.
- И, кстати, к разговору о Боге, - продолжил Булимов, - следуя твоей теории, ты от Бога кто?
- Это не совсем моя теория, - сказал Эдик. - Я не знаю, кто я от Бога, но не таможенник, это факт.
- И не музыкант, Эдик, как ни крути. Потому что если бы ты был музыкантом от Бога, то Бог дал бы тебе возможность самореализоваться как музыканту, понимаешь?
- Возможно, и что?
- А то, что с этим нужно просто смириться, и все. Ты уже точно не музыкант и поэтому смотри на всех музыкантов без личной неприязни. Предлагаю за Мазика и Данилу, - сказал Булимов и поднял стопку.
Людей в баре почти не было. Из десяти столиков были заняты только два. За вторым сидели пять человек и что-то бурно обсуждали. Эдик сидел к ним спиной. На самом деле настроение у него было хорошее - водка быстро начала выполнять свое предназначение.
- Эдик, ты расскажи мне, что ты на Новый год делал? На кого ты всех нас променял? - спросил Булимов, выпуская дым.
- Да ничего не делал. Я вообще перестал понимать эту суету вокруг Нового года. Мне не хотелось никуда и ни к кому ехать. Дома я сидел. Один, - сказал Эдик.
Одно за другим Булимов выпустил несколько колец.
- Слушай, Эдик, - сказал он, - а у тебя ведь и вправду кризис среднего возраста. Я читал, что "средний возраст" - это только название, а на самом деле он может наступить когда угодно, хоть в восемнадцать. Это зависит исключительно от окружающей человека действительности.
- Только кризиса мне сейчас и не хватает, - сказал Эдик. - Тем более, среднего возраста.
- У тебя именно он, я тебе точно говорю. Все признаки налицо. Настроения у тебя нет, ты недоволен жизнью, недоволен работой, ничем ты недоволен, считаешь себя невостребованным, тебе кажется, что ты в этой жизни ничего не сделал и уже не сделаешь, и что смысла в жизни больше нет.
- Это тебе со стороны так кажется, - сказал Эдик.
- А со стороны всегда самый объективный взгляд. Ну, или почти всегда. Но мне не кажется, Эдик, а так оно и есть. По большому счету, ничего страшного в этом нет, для думающего человека это нормально, но что-то действительно рано тебя прихватило. Да и не с чего, по-моему.
- Послушай, я не знаю, кризис это или не кризис, и мне не важно, какого он возраста. Но скажи мне, вот ты чувствуешь себя в своей тарелке? Все у тебя хорошо? - спросил Эдик.
- Грех жаловаться, - ответил Булимов.
- А мне вот есть, на что жаловаться. Я каждый день езжу на работу и вижу там одни и те же не обремененные особым интеллектом лица, которые плевать хотели и на мой кризис среднего возраста, и на все остальное в этой жизни. А я не хочу проснуться в пятьдесят лет и вдруг осознать, что все, время вышло... А я так и не сделал того, для чего у меня были все задатки.
- Эдик, подожди, а ты понял, для чего у тебя есть все задатки? - спросил Булимов и разлил водку в стопки.
- Я не знаю, как это словами объяснить. Но я себя знаю, если сегодня оставить все так, как есть, то в пятьдесят лет у меня будет такой кризис среднего возраста, что мало не покажется никому из тех, кто будет со мной рядом, если вообще кто-то будет. И простить себе это я не смогу.
- Эдик, до пятидесяти тебя еще сто раз отпустит, - сказал Булимов и поднял стопку.
- До пятидесяти меня отпустит только в том случае, если я буду уверен, что я пытался что-то изменить, но у меня ничего не получилось. Тогда хоть совесть будет чиста, и я буду чист перед самим собой, потому что буду точно знать, что я пытался, но, видимо, действительно не судьба.
- Тогда за то, чтобы твои попытки все-таки увенчались успехом, - сказал Булимов. - Ну, хотя бы некоторые из них.
Они выпили.
- Кстати, знаешь... - продолжил Булимов, - в том, что у тебя кризис среднего возраста, есть как минимум один большой плюс. Говорят, что этот кризис у мужиков бывает только один раз в жизни. То есть если ты его сейчас благополучно переживешь, то в настоящем среднем возрасте он тебя уже не коснется. А мы все будем мучиться. Так что радуйся.
- Да, - сказал Эдик, - вопрос только в том, насколько он у меня затянется, этот кризис... Раз уж это действительно он.
- Правда, я тут недавно смотрел передачу, там сказали, что если человек по натуре мнительный, то такие сложные периоды могут повторяться каждые пять-десять лет...
Несмотря на заданный самим же Эдиком минорный тон беседы, водка уже давно растеклась по его телу, и он понимал, что подниматься и куда-то идти ему уже давно не хочется, и что никакой концерт ему не нужен, а хочется просто сидеть здесь, в баре, заказывать дальше водку у официантки с надписью "Катюша" на левой груди и общаться с Родионом Булимовым, а в последствии и с ДД. Только тему разговора хотелось сменить.
- Эдик, - снова заговорил Булимов, - а может, у тебя депрессия оттого, что у тебя женщины давно не было?
- Слушай, давай закроем эту тему. Тем более, что это не депрессия. Если я задумываюсь о своей жизни, это не значит, что у меня депрессия.
- Да, но ты же задумываешься о своей жизни и видишь только ее негативные стороны, я правильно понимаю? - спросил Булимов.
- Неправильно ты понимаешь, - сказал Эдик. - Я отдаю себе отчет в том, что я молод и здоров, что все мои близкие родственники живы и здоровы, что у меня есть работа, и я сам себя обеспечиваю, что у меня есть друзья... Я отдаю себе отчет, что всего этого могло бы не быть, и я честно стараюсь радоваться тому, что имею. И в каком-то смысле слова я этому на самом деле рад. Может быть, я и не отношу себя к тем, кто считает, что жизнь проходит мимо. Но впечатление все-таки такое, что в этой жизни что-то не то...
- Эдик, у тебя муки гениев прямо-таки, - сказал Булимов. - Подожди, я закажу еще триста. Не каждый день получается напиться с гением.
В этот момент Эдик повернулся и увидел, что в бар вошел Мазик. Мазик подошел ко второму столику и, поцеловав светловолосую девушку, сел рядом с ней, к Эдику спиной.