Выйдя из подъезда, Гошка задумался - на каком транспорте ехать, на трамвае, на троллейбусе или на автобусе. Остановка трамвая близко, и довозит он до самого нужного места, но вот ездит медленно, да ещё и пересаживаться придётся; остановка троллейбуса недалеко, и довезёт он быстрее, но потом придётся пешком давать кругаля; остановка автобуса ещё дальше, и ждать его долго, но довозит он быстро и почти точно до места. А можно и вовсе - дойти до остановки метро и доехать быстрее всего, но до метро ещё дотопать нужно, да и потом опять-таки придётся пешком добираться...
Задумавшийся этим Гошка шёл по улице. Прошёл мимо трамвайной остановки, мимо стоявших возле неё трёх автоматов с газированной водой (красных, образца шестидесятых годов прошлого века, тщательно отреставрированных в девяностые), мимо жёлтых будок с телефонами-автоматами (тщательно оберегаемых и давно уже мало и редко кем используемых), мимо встречного прохожего с белым разноцветноглазым котом на поводке. Кот был, похоже что, той самой генномодифицированной породы, у которой в темноте светится шерсть, причём цвет свечения зависит от настроения кота. Пошёл дальше, дошёл до продовольственного магазина на углу в полуподвале. Про этот самый магазин ходили такие слухи, что он вот в этом самом полуподвале ещё в царские времена уже был, и даже не при последнем царе; и что во все времена он оставался самим собой - небольшим продовольственным магазином, без самообслуживания и с ассортиментом много поменьше, чем в больших продмагах.
Когда Гошка подходил к магазину, из него как раз вышла компания полноправных граждан и гражданок, увлечённо разговаривавших между собой о тонкостях шашлычной кулинарии - чем отличаются по вкусу шашлыки, приготовленные на углях (причём смотря на каких), на газе, на микроволнах, на инфракрасных лучах, на электрогриле, на аэрогриле; да с поправкой на маринады, на тонкости их применения, на сорта мяса, да и много на что ещё. Одного из них Гошка немного знал - жил тот гражданин в соседнем доме, и у него в квартире был большой террариум с поющими кузнечиками декоративной породы; таковые заводили только способные оказать кузнечикам должный уход. А этот гражданин - был способен, и потому часто смеялся с песни "В траве сидел кузнечик", да с рассуждениями, что настоящий кузнечик отнюдь не одну лишь травку кушает; и муху, и козявку схрумкает в момент, а уж от специального живого корма так и вовсе в восторге будет.
И вот сей момент Гошка, подходя к магазину, услышал, как этот самый гражданин сказал своей компании: "Если дать человеку возможность кушать шашлык каждый день - будет ли он кушать его каждый день?!... Правильный ответ - смотря какой шашлык и смотря какой человек!...", и с гордым видом показал пальцем на самого себя.
Про всю эту компанию Гошка знал, что они часто собираются на крыше одного из здешних домов, где есть у них подходящее удобное место; с которого, между прочим, по вечерам бывает очень прекрасный вид на закат Солнца. Жарят там шашлыки, кушают их под коньяки, вина и бальзамы, ещё и наслаждаются великолепным обзором с крыши. Довольны Судьбой!
Гошка спустился по лестнице, зашёл в стеклянные двери. В магазине кроме продавцов оказался только один покупатель, с пищевым термоконтейнером в руке, (точнее - на сгибе локтя), изготовленном в стиле позапрошлого века, в форме плетёной корзинки с откидной крышкой. Не очень трезвым взглядом он задумчиво смотрел на витрины, (точнее - на витринообразные холодильники), и, похоже, решал, то ли здесь и сейчас запастись тем, что есть, то ли дотопать до большого продмага, где выбор побольше. Гошка эту местную знаменитость тоже немного знал - был это здешний старожил, родившийся ещё при Сталине, проживший всю жизнь в этом районе, благонадёжный гражданин и бывалый пьяница; из тех, что ежели в какой-то день не напиваются в дупель, то так считают, что этот день у них из жизни выпал. И потому часто бывают с утра уже пьяны! Но, чего у таких людей не отнять - по пьяни ничуть не агрессивны, соображения не теряют, ходят пешком, и потому неприятностей от государства не имеют.
И сегодня, надо полагать, он с утра уже откушал рюмашку... А сейчас прикидывал, взять ли бесплатное вино, плодовоягодное или лёгкое виноградное; раскошелиться ли на креплёное или настойку элеутерококка (с плавающим корешком внутри бутылки); или распахнуть своё гурманство на водяру, "Экстру" или "Старку", или аж на крымский коньяк "Золотой олень". Или всё-таки дотопать через несколько кварталов до большого продмага, и там отовариться ликёром, шампанским, хорошим марочным вином или даже марочным коньяком "Ай-Петри"...
Гошка подошёл к прилавку и сказал:
- Добрый день. Заказ по Сети. Торт праздничный бисквитный фигурный...
- Да-да!... - ответила продавщица - приехал твой заказ час назад...
Всё-таки Гошку здесь хорошо знали - уже три года как постоянный покупатель. Не настолько давний, как те местные старожилы, которые были здесь таковыми ещё в те времена, когда все товары в магазинах были платными; но всё ж и не случайно забежавший прохожий. И потому не нужно прикасаться к датчику биометрии, для подтверждения личности сетевого заказчика. Гошка, впрочем, тоже слышал такой слух, что вот эта самая продавщица, полноправная гражданка, в вот этом самом магазине работает со времён едва ли не сталинских, а может быть, и сталинских, и никуда отсюда не собирается.
Продавщица вынула из шкафообразного холодильника большую картонную коробку с размашистым штампом "Заказ по Сети". Поставила на прилавок, открыла - а там оказался великолепный трёхкилограммовый торт, изготовленный как макет московского Дома Советов эпохи августа-91, и с надписью по краям: "30 лет Веладе. 1991-2021". И поплыл по магазину аромат бисквитного торта...
- Великолепно!... - сказал Гошка.
А пьянчужка, увидев торт с такой надписью, и будучи всё-таки благонадёжным гражданином (выше его по статусу - только благонадёжные без ограничений, а выше их - только благонадёжные без ограничений и притом непосредственные участники Велады); да ещё и таким, который и по пьяни соображения не теряет, как-то самопроизвольно пропел начало песни советских патриотов, той самой, что стала таковой в эпоху Велады, великих августовских дней:
На солнечной поляночке, всегда чему-то рад,
Сидел кузнечик маленький, коленками назад.
Он рад, что светит солнышко, что зреет виноград,
Что он такой зелёненький, коленками назад...
Внезапно икнул, сбился, закашлялся, машинально постучал себя кулаком по спине, судорожно ухватился за браслет... да и пропел конец этой песни, но - в неканоническом варианте:
Один лишь алкоголики - вот так нам не везёт!
Когда мы даже пьяные - коленками вперёд...
Услышав это, Гошка сначала подумал, что если бы он или кто-то из продавцов были бы благонадёжными гражданами, то возможно, что не удержались бы и цыкнули: "Не держи всех за таких как ты, пьяная харя!...". А так - не по Сеньке шапка полноправным вякать на благонадёжного! Да ещё и по такому оголтело политическому вопросу...
Потом Гошке пришло в голову, что если бы здесь присутствовал выходец из времён первой половины прошлого столетия, и притом не имеющий в текущее время статуса благонадёжного гражданина, то, вполне возможно, он побежал бы в госбезопасность с доносом, что какой-то благонадёжный корёжит песню советских патриотов. И был бы очень удивлён, когда в госбезопасности ему бы на это сказали: "Ты как посмел донести на благонадёжного?!.... Кто ты такой, чтобы делать суждения, а тем более выводы, о благонадёжности благонадёжных граждан... и всяких их деяний?!..."...
И, наконец, Гошка сделал такой Вывод, что этот пьяница всё-таки благонадёжный гражданин, даже в нетрезвом виде. Потому как он, приходится признать, верно подметил - вроде бы песня советских патриотов, а даже в каноническом варианте заканчивается намёком на то, что самые-самые истинные и настоящие советские патриоты - это пьяницы; если, разумеется, они даже в пьяном виде остаются самими собой...
И вспомнил Гошка, что до Велады пьяниц в государстве Советском весьма и весьма не жаловали, вплоть до того, что милиция их ловила и свозила в вытрезвители; а не развозила, как после Велады, по домам. И даже тех, кто по пьяни ничуть не бранлив, а наоборот, сонлив! И медицина тогда тоже была ещё почти пещерная, очень плохо лечила алкогольную деградацию организма, и потому такой тип тогда недолго бы прожил... А при горбачёвщине таких типов и вовсе фактически истребляли... вместе с выпивкой и закуской! Оттого стали тогда в государстве Советском разводиться наркоманы, и в последние годы перед Веладой (так!) были в народе такие рассуждения, что раньше пьяницы балдели коленками вперёд, а теперь наркоманы балдеют коленками назад...
После Велады такие рассуждения сразу же устарели, подобно тому, как после начала ВОВ в момент устарело лояльное отношение к гитлеровцам; но всё одно пьяницам петь песню советских патриотов в последнее тридцатилетие - это очень, очень Благодарно; и даже в пьяном виде, и даже в неканоническом варианте...
Продавщица тем временем закрыла коробку и несколькими профессиональными движениями перевязала её шпагатом. Гошка, поскольку спецзаказовские товары были платными, достал свою платёжную карту и поднёс к считывателю. Автомат мигнул светодиодами и выдал чек. Гошка положил чек в карман, карту в другой, торт взял в руку, сказал продавщице "Благодарствую!" и пошёл на выход из магазина.
Подходя к выходу, успел услышать, как пьяненький своим не очень трезвым голосом сказал продавщице:
- А мне... Люсенька... Бутылочку "Черёмуховой", бутылочку "Золотой осени", бутылочку "Совиньона", бутылочку "Гратиешты", бутылочку "Токая"... всё из холодильника... да, не со стеллажа, а из холодильника... Четыре городские булки, триста грамм "Пошехонского", триста грамм вон того сервелата, триста грамм "Любительской", вон тот кусочек солёной нерки, банку маринованных маслят, банку камчатского краба, банку вон той икры, банку "Закуски овощной с луком", банку "Закуски овощной с перцем" и баночку горчицы "Особо жгучей"... А сифоны у меня с утра уже в пункте заправлены... И прочая закусь у меня ещё есть... Вот и всё на сегодня...
- Всё бесплатное выбрал... - подумал Гошка, идя на выход из магазина - пьяный, а соображения не теряет!...
И вспомнил Гошка, что до Велады весьма немало советских спиртных напитков, а прежде всего дешёвых и плодовоягодных, были плоховато изготовлены и потому вредны для здоровья; и это вопреки тому, что тогда уже умели изготовлять очень хорошие плодовоягодные вина... Да ещё и много лет продолжалось такое безобразие, что виноградники, дававшие высокосортный виноград для высокосортных вин, потихоньку заменялись другими виноградниками, с виноградом низкосортным, зато высокоурожайным; например, сорта "Ркацители". А при горбачёвщине и такие уничтожили... И только после Велады был установлен такой порядок, чтобы даже дешёвые и бесплатные спиртные напитки изготовлялись высококачественно!
Вспомнил Гошка и про советских пьяниц - среди которых этот благонадёжный гражданин не был узкоспециализированным, потому как разные спиртные напитки употреблял. А среди прочих пьяниц ещё задолго до Велады были иногда такие, что специализировались на употреблении чего-нибудь одного - кто-то предпочитал крымскую "Массандру", кто-то молдавские вина, кто-то краснодарские, кто-то водяру, кто-то коньяки, кто-то, кому средства позволяли, так и шампанское; кому позволял объём брюха, так те пиво; кому позволяла надёжность печёнки, так те даже питьевой спирт; а некоторые тайные оригиналы и вовсе самогон. После Велады таких узкоспециализированных среди пьяниц стало не то чтобы очень намного, но заметно больше...
Вспомнил Гошка и то, что в героические дни Велады был в Советском Союзе введён стандарт розничных цен - они были приведены в соответствие с ценами образца 1953 года с поправкой на реформу 1961 года; в соответствии с тогдашним лозунгом: "Советским людям - догорбачёвские товары и услуги по доолимпиадным ценам!". Причём всё это свершалось под такие громогласные рассуждения, что советский человек тем и отличается от несоветского, что несоветский хочет сегодня быть богаче, чем вчера, и завтра богаче, чем сегодня; а советский хочет свой привычный уровень благополучия сегодня иметь с меньшими усилиями, чем вчера, и завтра с меньшими усилиями, чем сегодня, а в идеале - и вовсе безо всяких усилий, за одну только свою советскость; да ещё и с точнейшим учётом того, что такое для кого усилия как таковые, для кого-то главное в жизни - никогда не работать в ночную смену, а для кого-то другого - всегда работать только в ночную смену.
А также были, в соответствии с государственной идеологией реакционного социализма, приняты и такие меры, "чтобы каждый советский гражданин на каждый свой зашитый в матрац рубль мог купить сегодня больше товаров, чем вчера, и завтра больше, чем сегодня". То есть - был восстановлен такой порядок, что каждый год 1 апреля ценам должно снижаться. Причём, для вящей Справедливости, снижаться должно ценам прежде всего на те товары, которые потребляют самые низкооплачиваемые из работающих граждан; хотя бы и неполноправных, но работающих. Иначе говоря, чем дешевле были всякие конкретные товары, тем больше и чаще на них после Велады снижались цены. Вот и доснижались до того, что многие товары давно уже стали бесплатными, и ещё многие - не очень давно, но тоже. И юмористы отмачивают в эфире и в Сети хохмы про грядущие отрицательные цены...
Когда выходил из дверей, навстречу ему зашёл ещё один покупатель. Гошка и про него немного знал - был это житель какого-то из малых городков, (вроде бы Вальпургиевска), что в достаточном далёке от облцентра, и здесь появлялся только иногда, когда навещал родственников. Причём был это формально полноправный гражданин, но - из тех, которые уж несомненно не выдержали бы стандартной проверки на подтверждение этого статуса, и потому живут так, чтобы не нужно было её проходить. То есть - ведут себя тише воды и ниже травы, не претендуют на браслет полноправного гражданина, на привилегии, на карьеру, на некоторые должности и некоторое обслуживание, на членство в политических партиях и прочих общественных организациях, на госсодержание, и, прежде всего, на переезд из захолустья в облцентр. Разве что вот так, в гости к родне, иногда и ненадолго. И вследствие всего этого гражданин этот был ещё и весьма немолод...
- Гуманна к таким Советская власть - подумал Гошка - какая другая всех таких через проверку прогнала бы из-под палки, да и выслала бы в неперспективные деревни, в статусе неполноправных... А этот может всерьёз надеяться, что так и проживёт в неподтверждённом состоянии, а дети или внуки его окажутся подтверждёнными полноправными или даже благонадёжными... Впрочем, всё одно в облцентре вальпургиевских не любят, неспроста ж их городишко так назвали вскоре после Велады...
Вышел, поднялся по ступенькам на улицу, машинально пошёл к трамвайной остановке, а потом вспомнил, что так ещё и не решил, на каком транспорте будет добираться. Остановился, и, между прочим, посмотрел вдоль улицы.
Жил он здесь уже три года - с тех пор, как окончил восемь классов и отселился от родителей; благо школьникам девятого и десятого класса после Велады уже полагалась стипендия и право получать жильё от государства. С жильём в этом городе был очень даже неплохой выбор, и здесь Гошка поселился только потому, что ему понравился этот тихий и сонный район, недалеко от одного из парков с аттракционами и фонтанами. И населяли этот район в основном городские старожилы, коим антикварные дома были привычнее, чем новостройки, хотя бы и много более просторные и удобные. И рассказывали эти самые местные старожилы, что в этом районе, как и во всём городе, в довеладовские времена было очень даже неплохо жить где-то до начала семидесятых, пока из деревень не понаехали всякие напористые мерзавцы, превратившие город в клоаку; хорошо хоть Велада их назад развернула...
Причём среди жителей этого района было весьма немало обыкновенных пенсионеров, много лет живущих на одни пенсии; а немало и государственных содержанцев, смолоду предпочитавших воспользоваться послевеладовским правом полноправных и благонадёжных граждан жить на госсодержание и не работать. Тех самых, про которых незадолго до Велады злые, очень злые, и притом антисоветски настроенные языки рассуждали так: "Эти типы личностей не претендуют на богатство, на карьеру, на престиж, а претендуют на то, чтобы - не работать! Согласны обходиться весьма и весьма невеликой пайкой, лишь бы её получать задарма!...". В эпоху Велады её герои определили, что такое мнение было бы правильным, если бы не было упрощённым; и что благонадёжные и полноправные советские граждане работать - имеют право, но не имеют обязанности; а потому ежели им не нашлось такой работы, чтобы они на неё пошли сугубо добровольно, то нужно выдавать им госсодержание...
Вот на него такие и живут, многие аж с самой Велады. Да ещё и сбором бутылок по паркам некоторые из них не брезгуют - не ради денег, а от любви к Искусству и Традиции...
Гошка и сам мог бы после восьмого класса пойти в профессиональные госсодержанцы, но предпочёл учиться дальше. Несмотря на то, что стандартное госсодержание не желающего работать полноправного гражданина составляет 72 рубля на руки в месяц; и этого, учитывая послевеладовские цены, достаточно для жизни сытой, пьяной, сонной и спокойной. Давешние любители кушать шашлыки на крыше как раз такие...
А минимальная зарплата и равная ей минимальная пенсия были установлены вскоре после Велады в 80 рублей на руки в месяц. Точно такая же, как и стандартная ученическая стипендия, в старших классах школы, в вузах, техникумах и в ПТУ. Только что-то не приходилось видеть таких граждан, чтобы получали такую зарплату, у всех она где-то в районе от сотни до полутора; а больше - только на тех работах, где имеют место быть надбавки за всякую всячину, иногда весьма немалые. За вредность, за нервность, за грязность, за непрестижность, сверхурочные, ночные, праздничные, дорожные, полярные, тропические, хронические, космические, и всякие прочие...
Дома на улице были, конечно, весьма антикварные, кирпичные, многие ещё дореволюционной постройки, но всё же после Велады достаточно облагороженные, чтобы в них жить современному человеку, и квартиры в них не менее чем шестикомнатные. И сама улица очень своеобразная; проезжая часть узковатая, вымощенная дореволюционными кирпичами, а тротуары асфальтированные и широкие, обсаженные деревьями. С одной стороны улицы стоят жилые дома вперемежку с госучреждениями и малыми сквериками; с другой стороны - глухая кирпичная стена довоенной постройки, за которой видны верхушки деревьев и зады других домов и госучреждений, выходящих фасадами на соседнюю улицу. На стене - надпись, сделанная вечером первого дня Велады светящейся в темноте красной краской: "Осчастливить советских семидесятников!", причём надпись хорошо сохранившаяся, потому как эта краска пропитала кирпичи на толщину ровнёхонько в полстены. И - трамвайные пути посередине улицы...
И вот, посмотревши вдоль улицы, Гошка внезапно и вблизи увидел зека! С бритой головой, стыдливо прикрытой полосатой кепкой, в ошейнике и в чёрно-белой полосатой зековской одежде.
Чуть было не шарахнулся, но успел вспомнить, что если зек в ошейнике - то он безопасен. И сразу же сообразил, что если зек ходит в открытую и на него патрули не реагируют, то его не иначе как за примерное поведение отпустили в город, дабы он посмотрел, как живут вольные в канун тридцатилетия Велады. И потому он, скорее всего, из тех самых, кого как загнали на пожизненное в концлагеря в героическую эпоху Велады, так и не выпускают, разве что вот так. Причём этот зек - из обычного концлагеря, а вовсе не из концлагеря особой жестокости, в котором зеков не только заставляют перетаскивать кирпичи из кучи в кучу, но и систематически истязают с применением всех палаческих технологий современности; из такого бы в отгул не выпустили. Которых держат не только на особой жестокости, но ещё и в цепях - тех не выпускают тем более...
Слабое для зеков утешение - их не казнят смертью, даже если они её просят как избавления, и на самоубийство пойти не позволяют; с самого начала Велады если кого-то убивают или позволяют подохнуть, то не за что-то, а почему-то или для чего-то. Зато иногда зеков из концлагерей особой жестокости водят под конвоем по улицам городов, дабы вольные могли бы кричать на них: "Падаль!", и кидать в них куски дерьма из специальных ручных машинок-дерьмомётов. А этого, получается, только кирпичи перетаскивать и заставляют; а для более достойной работы всякие зеки в государстве Советском считаются недостойными. Причём перетаскивал кирпичи этот с энтузиазмом - иначе бы вряд ли ему отгул бы дали. А поскольку дали - вот и бродит по городу, пешком, потому как зекам никакой транспорт не положен.
- Тридцать лет прошло... Более чем полторы мои жизни... - подумал Гошка.
И не отказал себе в удовольствии - нажал на сенсор, что был на его наручном браслете полноправного гражданина, и над его головой засияла голограмма, какая бывает у такового - серп с молотом, и надпись вокруг: "От каждого - по способностям, каждому - по возможностям!".
(Всякий раз, когда Гошка включал свою голограмму, он вспоминал идею очень древних мудрецов: "Если бы серпы сами косили, а молоты сами молотили, то рабы были бы не нужны".)
Зек, увидев голограмму, сразу же поступил так, как надлежало поступать неполноправным, а тем более зекам, в подобных случаях - упал на асфальт, растянулся, и сделал вид, что ткнулся мордой в грязь и посыпал голову грязью.
(Кепку с головы при этом не снял - потому как во время Велады этот дореволюционный обычай, "ломать шапку", был признан неуместной и ненужной дикостью и варварством.)
- А грязи-то и нет... - подумал Гошка - улица хорошо вымыта... Вот если бы была грязь, то пришлось бы мерзавцу по-настоящему...
И вспомнил Гошка, что до Велады грязь на улицах городов происходила больше всего от песка, которым эти улицы посыпались зимой. Почему-то тогда это считалось допустимым способом борьбы с зимними гололёдами, хотя фактически вреда от песка было много больше, чем от гололёдов. Потому как гололёд - это временно, а песок - это навсегда. Плохо от него помогали даже поливальные машины, которые тогда уже были. И только после Велады посыпание песком было признано недопустимым. И потому - улицы чисты!...
Гошке внезапно пришло в голову и то, что задолго до Велады вот этот самый зек вполне мог быть начальником немалого уровня, требовал лишку с подчинённых, имел спецснабжение и даже рассчитывал на карьеру до уровня министра; и в то же время издевался над людьми - вплоть до того, что приказывал часть зарплаты выдавать им облигациями или лотереями. Мог быть "дельцом теневой экономики", имевшим систематические незаконные доходы, и даже подпольным миллионером; или - родственником таковых, живущим на эти самые незаконные доходы. Мог быть гнилым интеллигентом, противником придания матерному языку статуса естественной и неотделимой части языка литературного, противником песен на матерном языке в кинофильмах и в прямом эфире... Да ещё и противником мучительных публичных смертных казней с трансляцией их по телевидению, тоже в прямом эфире; про таких в эпоху Велады было определено, что "нам не нужны никакие интеллигентные, а нужны советские интеллектуалы". (Хотя самих смертных казней с самого первого дня Велады почти что и не было; точнее, не более чем по одной на каждого непосредственного героя Велады.) Мог быть сторонником снисходительного отношения к уголовникам и презрительного отношения к их жертвам, и даже за зачатыми в изнасиловании признавал право на жизнь. Мог быть сторонником и начальником сселения малых деревень, кое подкосило демографию и поставило русский народ на грань вымирания. Мог быть профессиональным литератором или журналистом, тем самым, про кого в эпоху Велады было определено, что "Послушный начальству заводской рабочий от станка - это золотой человек. Послушный начальству бумагомаратель или ещё какой-нибудь информационщик - это кусок дерьма и враг человечества". Мог быть мерзостным дезертиром, увильнувшим от отбытия воинской повинности учёбой в вузе, к таким во времена Велады отнеслись много строже и жёстче, чем к тем, которые увильнули методом дачи взятки или симуляции болезни. Мог быть сторонником образованческого ценза, то есть такого порядка в государстве, что которые граждане с высшим образованием - те получались навроде чванливых дореволюционных бар; а которые без такового - так те получались навроде бесправных дореволюционных холопов, и права на карьеру не имели. Мог быть партийным или комсомольским активистом, каким-нибудь парторгом или комсоргом; раздавал подчинённым выговоры с занесением, да ещё и заставлял их изучать и конспектировать первоисточники и всё такое прочее - то есть воспитывал в гражданах лицемерие. На чём и погорел во времена Велады - тогда таких не щадили!... Вот теперь его самого заставляют!
А вот джазофреном, битломаном, джинсолюбом, хайлайфистом, цойником или ещё каким низкопреклонником перед гнилым Западом - этот зек никак не мог быть! Тем самым, которым, когда в эпоху Велады их спрашивали: "Что ты находишь хорошего в джинсах, в битлах и в прочей западной эстраде? В песнях на языках, которых не знаешь?!... В этой непонятной и неприятной какофонии?!...", то они отвечали примерно так: "А вот Нравится мне всё это, вот Нравится, и всё тут!..." Таких в отгулы не отпускают. И обыкновенным уголовником он не мог быть - таких тоже не отпускают...
И уж тем более не мог этот зек быть одним из тех, кого в эпоху Велады определили как "наигрязнейшая грязь". Потому что таковых держат только в цепях и только в концлагерях особой жестокости, из которых в отгул тем более не выпускают. Впрочем, и таким должно благодарить Советскую власть - потому как она их, всё-таки, кроме редкостных особых случаев, не казнит смертью. И не использует послевеладовскую возможность вживить им в мозги машинки, чтобы сами они стали как машинки...
Гошка привычным мотком головы откинул назад свои длинные, почти до пояса, (по моде советских семидесятых!) волосы, и внезапно сообразил, что вот этот самый зек мог и на том погореть, что ещё задолго до Велады возбухал против таких причёсок. И даже злоупотреблял своей властью, когда кого-то там заставлял стричься, (вплоть до случайных встречных на улице), хотя официально такого закона тогда не было!
Хотел было идти дальше к остановке, но внезапно перед самым его носом прямо вертикально сверху упал малый гравилёт. Той самой модели, которая внешне стилизована под телефонную будку и потому весьма на неё похожа, только что цвета не жёлтого, а оранжевого; и - прозрачна изнутри. Такие выдаются от казны только благонадёжным гражданам, в личное пользование для ближних полётов. Причём не все благонадёжные пользуются своим правом взять от казны гравилёт и летать на нём - давешний пьянчужка вроде бы на такое вовсе не претендует; надо полагать, потому, что далеко от своего дома он почти никогда не уходит. А сам Гошка был всего лишь полноправным, потому и ездил на общественном транспорте, хотя и, как подтверждённый полноправный гражданин, бесплатно.
Гравилёт приземлился по-гравиторному - вроде бы с огромной скоростью брякнулся, как оранжевая молния, а инерции никакой. Дверь гравилёта открылась и из него "летящей" благодаря микрогравиторам в каблуках походкой вышла Инна-химичка собственной персоной, благонадёжная гражданка, да ещё и редкостно красивая девушка, на голову выше его ростом и на плечо тоньше шириной. И это при том, что внешне Гошка отнюдь не походил на малорослого "пончика" и совсем немного не дотягивал до телосложения типа "жердяй".
А познакомились они впервые ещё в те времена, когда Гошка был всего лишь дошколёнком, собирающимся в первый класс, а Инна - второклассницей, перешедшей в третий; в том году шумно и широко отмечалось 65-летие победы в ВОВ. И их возили, его от детсада, её от школы, на экскурсии по местам боевой славы; где они случайно и незаметно для самих себя вместе попали - сначала в кадр какого-то фотографа, а потом, в этом самом кадре, и на первую страницу "Пионерской правды", на иллюстрацию к восторженной статье о том, что родившиеся в этом столетии не забывают о героических событиях прошлого. Вследствие чего их сначала в своих городах неоднократно и немало потаскали по различным образцово-показательным юбилейно-парадным мероприятиям; а потом дотащили аж до Москвы и выставили там вместе, напоказ на одном из таковых уже столичных...
Вот так и завязалось знакомство, типичное для эпохи Сети, и было оно достаточно вялым, на уровне поздравлений к праздникам и обмена картинками с красивыми видами своих городов, но - пока они оба не выросли...
Да ещё и довелось как-то Гошке, незадолго до своего 14-летия, чисто случайно пошушукаться с астрологом, да ещё и старым членом АПСС с фактически довеладовским стажем, (то есть - с одним из её основателей), да ещё и награждённым орденом "За верность Родине", да ещё и благонадёжным без ограничений, да ещё и участником Велады; да ещё и пользовавшимся правом таковых на ношение на поясе украшенной серебряной и платиновой филигранью чаши из черепа специально для этого казнённого особо опасного врага; да ещё и чаша эта была изготовлена из черепа не абы кого, а - Солженицына. А это значило - что этот астролог в эпоху Велады и вскоре после неё отличился отнюдь не на астрологическом поприще, и отличился очень, очень Грандиозно! (Хотя и становилось сомнительно, что он тогда был уже астрологом.) Также сразу становилось понятно, какова была эта Грандиозность, ежели череп - не Горбачёва, не Ельцина, не Гамсахурдии какого-нибудь, а - Солженицына... Да ещё и с великим восторгом этот астролог пользовался всякой возможностью прилюдно пить из этой чаши напиток астрологов - фруктовый сок, разбавленный вином, иногда бальзамом или коньяком; причём пил его всегда под свой личный стандартный тост: "За нашу жизнь не по лжи! А не так, как этот..." - и щёлкал пальцем по чаше. Тем более что за все годы после Велады далеко не всякому благонадёжному без ограничений довелось хотя бы раз побывать в Центре, а тем более на Вершине или в Надире, а если и довелось, то почти всегда с официальными визитами; а этому - много раз довелось, и всё по личным приглашениям. А по непроверенным слухам, он таким образом не только в наших побывал, но и в Головастике, и даже в Колесе Телеги. И потому гравилёт у астролога был персональный и уникальный, где-то в Центре изготовленный; причём не факт что в нашем - возможно, что какой-нибудь из Вертушек...
И вот этот самый астролог мало того, что не побрезговал огороскопить случайно подвернувшегося малыша, так ещё и в момент определил, что у Гошки в Гороскопе "Точка Восхода в градусе колонка, а это градус счастливого брака, долгого и единственного, но - с более сильной партнёршей, которая будет вести...". Гошка тогда сразу же вспомнил про Инну, свою знакомую по Сети, это был первый раз в его жизни, когда он всерьёз задумался о ней как о будущей жене. И астролог его предупредил, что астрологически это очень плохо и негармонично, когда жена старше мужа по возрасту; но у них, впрочем, есть два смягчающих обстоятельства. Во-первых, старше на два года - это меньшее зло, чем на один, потому как ежели у двух людей разница в возрасте в один год по авестийскому календарю, то у них может проиграться мистерия дурного зеркала, то есть - один видит в другом как бы самого себя в дурном зеркале; а вот ежели разница в возрасте в два авестийских года - тогда между двумя людьми возможны дружба и общие дела. А во-вторых, Инна хотя бы по Зодиаку его моложе, да ещё и на точный вигинтиль; у неё Солнце в градусе орла-могильника, а у Гошки - в градусе медведя-губача.
И вот после этой астроконсультации Гошка стал засматриваться на Инну уже не по-детски! Вплоть до того, что после восьмого класса переехал в этот город, потому как она тогда же сюда переехала после десятого. И после того самого переезда Гошка всячески пытался к Инне подвалить, к такой красивой; и его не останавливало ни то, что она его на два года старше, ни даже то, что она недотрога редкостная, и потому всего лишь снисходительно позволяла ему присутствовать в своём окружении. В том числе и в том, куда он сейчас собирался...
Выйдя из гравилёта, Инна взглянула на Гошку, на зека, с понимающим видом кивнула, прикоснулась к своему браслету - и над ней расцвела и воссияла её голограмма благонадёжных граждан, герб СССР.
Зек увидел, что поблизости появилась особа попривилегированнее, развернулся мордой к ней и снова сделал вид, что тычется мордой в грязь и посыпает голову грязью.
А Гошка, увидев голограмму с гербом, машинально вспомнил, что вскоре после Велады на нём сменились надписи-девизы - прежняя была: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", а новая стала: "Помни, как было Прекрасно!". И что если бы Инна была благонадёжной без ограничений, то её голограмма была бы изображением Галактики, перевитой лентой Мёбиуса с надписью: "Нам нет преград - а нам их и не надо!". А вот если бы вместо Инны был бы кто-то из благонадёжных без ограничений и притом участников Велады, то на его голограмме было бы изображение плахи с топором, перевитой лентой с девизом: "Не забудем! Не простим!"...
Инна, не глядя на зека, сказала Гошке:
- Привет, Гошенька... В наш обком собираешься?!...
Гошка с готовностью ответил:
- Привет, Инночка... Да, туда...
И подумал - а ну, как подвезёт?!... Если не откидывать пристёгнутое сиденье, то возможно стоя вдвоём втиснуться. А вдвоём в таком гравилёте лететь - это всю дорогу прижиматься к её выпуклостям, да ещё и пощупать их, возможно, что дозволит...
Тем более что сейчас Инна уж несомненно тоже собиралась в обком. Точнее говоря, на очередное собрание местной ячейки той самой карликовой политической партии, куда они оба вступили вскоре после своих 18-летий (Инна там уже членка, а Гошка пока что кандидат). А в сочувствующие оба они туда записались вскоре после своих 14-летий, это был первый эпизод в жизни Гошки, когда он последовал за Инной, и не прогадал - оказалось, что лучше быть сочувствующим карликовой политической партии, чем членом ВРСМ, ВНСССМ или ВЛКСМ и тянуть полагающуюся таковым нагрузку...
Причём как при записи в сочувствующие, так и при повышении своих партийных статусов из сочувствующих в кандидаты - они оба естественным образом потрясали всё тем же самым старым номером "Пионерской правды". В местной ячейке, впрочем, сразу же сообразили, что если Инна вступала в эту партию по истинной Идейности, то Гошка - всего лишь с ней за компанию, из матримониальных соображений; и потому даже в ответ на вопрос о своей перспективности для партии он кивал всё на ту же самую старую газету, а вовсе не на своё собственное имя. В правящей партии, РПСС, подобный номер не прошёл бы, и во всех трёх вспомогательных партиях, НССРП и обоих КПСС, "красной" и "пурпурной", тоже не прошёл бы; а в карликовой партии - без проблем!...
Карликовых политических партий немало развелось в государстве Советском незадолго до и после эпохи Велады, и далеко не все они впоследствии пожелали влиться в правящую партию или во вспомогательные, хотя бы и на правах фракций; многие предпочли остаться просто им сочувствующими.
Причём все карликовые партии тщательно придерживаются стихийно возникшей незадолго до и после Велады традиции, установленной чётко и однозначно - "наше название говорит о нас всё", или - "наше название говорит само за себя". То есть - названия свои карликовые партии возводят к каким-нибудь из политических деятелей советских (изредка даже царских) времён, не доживших до эпохи Велады; но по своим сыгранным ролям в Истории не оставивших сомнений в том, какова может быть программа партии их имени. Были в СССР такие карликовые партии, как - СПСС, сусловская партия Советского Союза; ЕПСС, ежовская партия Советского Союза (кою злые языки называют ежоворостой партией Советского Союза); БПСС, бериевская партия Советского Союза; МПСС, машеровская партия Советского Союза; и множество других, вплоть до богдановской, антикайненской и кропоткинской...
Вот и продолжают они все существовать, уподобившись добровольным ополчениям и партизанским отрядам, поддерживающим кадровую армию, но не вступающим в её состав. И получившие за это фактически официальное название "иррегуляры идеологического фронта".
Только одна из них, "пурпурная" КПСС, кайсаровская партия Советского Союза, исхитрилась оказаться единственной карликовой партией, ставшей одной из трёх вспомогательных партий; да ещё и самой многофракционной из всех и всяких партий в СССР - потому как фракций в ней больше, чем во всех остальных, вместе взятых.
И ещё несколько карликовых партий, в том числе и та же АПСС, андроповская партия Советского Союза, исхитрились, в основном через свои названия, говорившие о них всё, уцепить достаточно привилегированное положение, от которого им, впрочем, кроме большого почёта мало перепадает прочей пользы...
А остальные карликовых партии - некоторые из них просто существуют, а некоторые ещё и имеют свои цели, к которым стремятся; а в случае их достижения вменяют это себе в очень большую Заслугу перед Историей. Так, та же сусловская партия таковой Заслугой выставляет свершившееся по её инициативе вскоре после Велады (и в рамках поддерживания советской Традиции переименования городов) переименование города Саратова в город Суслов; ломоносовская партия - переименования Архангельска в Ломоносовград, а антикайненская партия - переименования Хельсинки в Антикайненград, иначе называемый Antikaisen Kaupunki.
Ну, а местные кайсаровцы вскоре после Велады тоже подсуетились, когда переименовали Первомайск в Вальпургиевск. И ссылались при этом на то, что, во-первых, Вальпургиева ночь в мифологии это ночь на 1 мая; а во-вторых, по фактическим привычкам и репутациям жителей этого городишки, не по праву ему идеократическое название Первомайск; а вот Вальпургиевск - самое то!
И вправду, Инна предложила:
- И я туда же. Хочешь, подвезу?!...
- Конечно, хочу! - с радостью ответил Гошка.
- Сейчас полетим... - сказала Инна.
А потом ещё раз посмотрела на зека, брезгливо поморщилась, но тут же пошарила рукой в сумке, что висела на зацепе внутри гравилёта, вынула оттуда пирожок с изюмом и бросила его так, чтобы упал возле зека.
Сначала Гошка заметил, что сумка эта с гравиэффектом, и потому таскать её легко, как бы плотно она не была набита; у давешнего пьянчужки термоконтейнер тоже был с грави-, да ещё и с термоэффектом.
А потом Гошка подумал, что пирожок этот магазинный - самодельный чёрта с два вольная гражданка, а тем более ещё и благонадёжная, бросила бы зеку. И смекнул, что если он идёт в обком со спецзаказовским тортом, то у Инны в сумке - спецзаказ "Комплект пирожков с разными начинками", таковой он видел в Сети, когда выбирал, что заказать. А приходить в обком с ширпотребовскими угощениями в их местной партячейке не было принято, (считалось, что с такими и дома чаю напиться можно), а только либо со спецзаказовскими, либо (особый шик!) с самодельными.
Зек подполз к пирожку и начал его торопливо жрать, мордой прямо с асфальта. Всё правильно - вольным гражданам, даже неполноправным, а тем более благонадёжным, не должно давать зекам еду в руки, и даже предлагать не должно, а только вот так, кидать на землю. И зекам в присутствии вольных граждан должно кушать только так - с земли и без помощи рук.
Гошка вспомнил, что зеков в концлагерях кормят соответственно - такой безвкусной синтетической жратвой, которая хорошо питает и насыщает организм, но ничуть не приглушает чувства голода. Потому вот этот натуральный пирожок для зека - немалая милостыня...
А Инна сказала Гошке:
- Сегодня у нас будет такая интересная компания... Федюня будет, и Петюня, и даже Славик с Игорёхой... И Марина с Викторией, и Лена с Ниной... И Валя с Наташей...
Гошка машинально вспомнил Федюню, старого партийца, у которого в квартире стоит и притом прекрасно работает антикварный телевизор, старосоветский ламповый чёрно-белый "Горизонт УНТ-59"; и который много бахвалится тем, что вот этот самый телевизор смотрела ещё его бабка, когда была беременна его отцом. Смотреть, впрочем, Федюня предпочитает телевизор современнейший, а вот бахвалится - антикварным...
Вспомнил Гошка и Петюню, у которого точно такое же бахвальство имеет место быть насчёт его антикварного радиоприёмника "Альпинист", между прочим, прекрасно работающего. Так же, как у Славика - антикварный патефон сталинских времён, а у Игорёхи - настоящий дореволюционный двухвёдерный самовар...
А потом Гошка вспомнил партиек, коих Инна перечислила... взглянул на её саму, на её ярчайшую Красоту, и решил - эх, была не была! Зека, что ли, стесняться?!... А больше поблизости нет никого. Уж неужели химичка просто так за ним залетела?!... И сказал ей прямолинейно:
- Я предпочёл бы тебя... Такую красивую...
И, как всегда в таких случаях, сразу же нарвался на отлуп:
- Ты для меня - всего лишь малолетка...
- Всего на два года... - печальным голосом возразил Гошка.
- Вот на два года и малолетка... - услышал в ответ.
Гошка, впрочем, сразу же обратил внимание, что она, тоже как всегда в таких случаях, вовсе не сказала ему фразочки типа: "Не забывай, кто ты и кто я!...", которую отнюдь не стесняется говорить западающим на неё прочим полноправным гражданам; а значит, что она по-прежнему не считает его, полноправного, не ровнёй ей, благонадёжной. Это обнадёживает, особенно на фоне её недотрожистости! Далее Гошка подумал, что, залетев за ним, Инна хотела облегчить жизнь не только ему, но и какой-то из её подружек, которых перечислила. Не иначе кто-то из них на него глаз положила! Хотя что за интерес порядочным гражданкам не него глаз ложить, ему же осенью на службу призываться...
А потом Инна ему сказала:
- Ну, заходи... Полетаем!...
Инна и Гошка отключили голограммы и собрались было уже втискиваться в гравилёт. Но тут зек, увидев, что голограммы более не сияют, из позы лёжа переместившись в позу полусидя, и, вопреки тому, что всем своим видом показывал готовность снова упасть и ткнуться мордой в грязь, запел:
В траве кузнел сидечик, В кузне травел сидечик. Огур как совсемечик, Былёненький он зил.
Гошка поморщился! Вот чего он не понимал, так - почему всяким зекам и прочим неполноправным не запрещается петь эту песню?!... Она же в Советском Союзе после Велады воспринимается примерно так, как в царской России воспринимались "Марсельеза" или "Варшавянка" в исполнении политически неблагонадёжных. Или как в Советской России эпохи Гражданской войны воспринималось "Боже, царя храни" в исполнении открытых врагов советской власти. Или как в СССР эпохи ВОВ воспринимались "Лили Марлен" или "Хорст Вессель" в исполнении тогдашних зеков... Но всё одно - не запрещена эта песня, и поют её много и часто, все, кто в государстве Советском чем-то недоволен. А уж зеки прежде всех остальных! Они её и вовсе сутки напролёт поют... Это же как если бы в концлагерях гитлеровской Германии гетфлинги пели бы "Интернационал", а эсэсовцы им это не запрещали бы и даже смеялись бы от такого пения... Применительно к тем временам подобное и представить невозможно, а после Велады - не запрещается эта песня, и всё тут!...
Зек тем временем всё пел:
Средставьте пебе, Средставьте пебе, Огур как совсемечик. Средставьте пебе, Средставьте пебе, Былёненький он зил.
Он трав одну лишь елку, Он трав одну лишь елку, Не козил и трогелку, И с дружами мухил.
- Заходи, заходи... - сказала тем временем Инна Гошке.
И откинула подпотолочную полку внутри гравилёта. Гошка поставил туда коробку с тортом, зашёл в гравилёт, за ним зашла Инна, как вдвоём в телефонную будку. Закрыла дверь, нажала кнопку на панели управления, располагавшейся там, где у телефонной будки находится телефон - и гравилёт беззвучно рванул вертикально вверх. В обычном транспортном средстве пассажиров от такого взлёта прижало бы ко дну инерцией, а в гравилёте - ничего подобного. Через прозрачное изнутри дно было видно, как быстро удаляющийся вниз зек встаёт с асфальта, отряхивается, рожа его приобретает выражение хищное и торжествующее, когда он продолжает петь:
Но вот лягуш пришлилка, Но вот лягуш пришлилка, Пробрюшливая жрилка, И скузнила елца!
Не гумал, не додал он, Не гумал, не додал он. Не ож не какидал он Какого вот тонца...
- Мечтать не вредно, вредно не мечтать... - к месту и ко времени вспомнилась Гошке чья-то мудрость.
И сразу же пришло в голову и то, что вполне возможно и такое, что вот этот самый зек задолго до Велады был партократом и запрещал советским людям читать книги Гитлера, Розенберга, Буковского, того же Солженицына, и всяких прочих антисоветчиков; таких типов во время Велады тоже не щадили. Вот теперь сам распевает антисоветскую песню! В Истории бывает и так...
Что же такому ещё остаётся делать в эпоху, когда даже младшеклассники знают, что от чтения антисоветской писанины с полноправным, а тем более благонадёжным, советским человеком ничего плохого не сделается, разве что на антисоветских мерзавцев злости у него прибавится; а вот антисоветчик, даже очень хорошо замаскировавшийся, даже от самого себя замаскировавшийся, от такого чтения быстренько раскроет своё гнилое нутро... А в самом худшем случае - ещё и почувствует себя как прозревший слепой! Вот такие и были в эпоху Велады определены как наигрязнейшая грязь - которые по своей природной Простоте и Наивности в любую чушь поверят, если она в газетах будет объявлена правдой. Даже в такую, что во времена Великой Сталинской Эпохи имели место быть голодоморы и репрессии безвинных...
Таким в послевеладовском мире место было только в концлагерях особой жестокости; хотя обыкновенные политически неблагонадёжные, от анархистов до монархистов - чаще всего отделывались всего лишь статусом неполноправных и высылкой в неперспективные деревни; причём в своих идеесообществах, с очень подробнейшей их сортировкой; например, анархисты-андреев-"джонка"вцы отдельно, а анархисты-махновцы отдельно. Потому как было так определено в эпоху Велады, что обыкновенный политически несогласный - это человек, может быть, и плохой, но всё-таки человек, а не ходячее бревно, и потому с ним возможно обходиться и по-человечески; а вот особи Простоватые, Наивные и Доверчивые, в чушь всякую верящие - это не люди, это даже не враги, это грязь. Наигрязнейшая грязь...
Гравилёт набирал высоту, дабы по крутой параболе начать загибать к месту посадки. Инна, снисходительно позволяя Гошке прижиматься, сказала:
- Неблагодарный горельд... Не иначе, как из забелдов... Сколько таких не корми, а людьми они не станут...
Гошка понимающе кивнул. После Велады всем тогдашним противникам Советской власти и притом поддержавшим Горбачёва, Ельцина, и их кодлу, было дозволено впредь зваться только такими именами - Горельд/а/, Забелд/а/, Мигор/а/, Ебон/а/, Гавпоп/а/, Ансоб/а/, Аляк/а/, Анчуб/а/, Абалкзад/а/, Акасахзад/а/, Ебозад/а/, и им подобными. А в его поколении не все знают и тем более не все интересуются, что обозначают эти имена...
А потом посмотрел вниз.
Город был виден прекрасно, и даже было легко различить кварталы. С первого взгляда было заметно, какие из них, как его квартал, не очень-то изменились со времени Велады (и даже более ранних времён), какие перестроены; а в каких и вовсе дома снесены почти все и на их месте построены новые, да с перепланировкой всего квартала.
В памяти самопроизвольно всплыло часто слышимое рассуждение некоторых местных старожилов, что самое для них хорошее из всего сделанного после Велады - это снос всех хрущоб и панелек, и постройка на их местах очень красивых кирпичных домов; стилизованных под сталинки, но много лучше обыкновенных сталинок - с высокими расписными потолками, просторными комнатами, многокомнатными квартирами, с изобилием всяких лепнин, колонн, пилястров, арок, портиков, альковов, чуланов, антресолей, встроенных шкафов, балконов, лоджий, эркеров, веранд, подвалов, чердаков, мансард, башенок, и прочего немалого множества всего того, что в хрущёвские времена называлось архитектурными излишествами. (Не настолько много, как в архитектуре византийского стиля, но всё ж весьма немало.) И что в прежние времена был в государстве Советском кошмарный дефицит жилплощади, а после Велады его сразу не стало; сначала появилось очень много освободившихся квартир, жильцы которых были определены в зеки и отправлены в концлагеря пожизненно, или были определены в неполноправные и выселены в неперспективные деревни, без права их покидать. А потом и новостройки подоспели!...
Вспомнились и рассказы старожилов про жуткие, кошмарные Ужасы жилищных Проблем задолго до Велады. Тогда в порядке вещей было такое, что некоторые госучреждения своим работникам вовсе никакого жилья не давали - даже койки в общаге, а тем более комнаты. Или - только койку и давали, да в комнате с такими соседями, что ужиться с ними было никак не возможно. Или - что-то давали, (возможно, что и квартиру, и даже для тех времён очень хорошую), но так далеко от места работы, что добраться до неё оказывалось всякий раз, как совершить героический Подвиг...
А приходилось Гошке слышать и такую историю, что какой-то довеладовский общаговский житель женился - и его сразу же выкинули, и из общаги, и из очереди на квартиру, потребовав при том, чтобы он пошёл жить в семью жены, примаком...
Вспомнились также и другие рассказы старожилов, про автомобили. Что в старые добрые сталинские времена их было мало, и полагались они большим начальникам, от казны и с шофёрами; которые, между прочим, были тогда личностями редкостными и потому загадочными, ненамного менее, чем лётчики. И потому пешеходам можно было спокойно переходить улицы, не опасаясь быть раздавленными; и всякий советский человек мог быть самим собой - то есть, как увидел, что на другой стороне улицы квас продаётся, так и пошёл напрямик через её проезжую часть, не обращая никакого внимания на автотранспорт. А потом развелись автолюбители с личными легковушками, и в городах от них житья не стало - мало того, что они провоняли воздух автомобильными выхлопами, так ещё и пешеходов давили! А кого не додавили - тех лягавка штрафовала, заставляя выписывать кругали к переходам; и, что самое Омерзительное, при этом не принимала к сведению то обстоятельство, что гражданин напрямик через дорогу пошёл за трёхкопеечным квасом, а вовсе не за двухсотрублёвыми джинсами - то есть не поощряла советскость советского человека. Да ещё и часто так бывало, что при прокладывании автомобильных трасс нещадно уничтожались пешеходные тропинки...
И только после Велады стало хорошо - личными автомобилями стало разрешено пользоваться только на загородных автодромах, (а если кто на такое не был согласен, тогда - у благонадёжных и полноправных автомобили выкупались, у неполноправных и зеков конфисковались); все пешеходные тропинки, уничтоженные при автодорожном строительстве за последнее довеладовское столетие, были восстановлены с особой тщательностью; для полноправных граждан благоустроен традиционный общественный транспорт, а благонадёжным выдаются ещё и гравилёты. А неполноправным и зекам должно ходить пешком!...
Взглянув вниз с самой высокой части траектории, когда гравилёт начинал уже загибать вниз, обратил внимание, как много в городе парков, и как много в парках аттракционов и фонтанов. И вспомнил рассказы старожилов, что раньше такого было премного поменьше, и потому - пыли было премного больше, и потому этот город считался в Союзе очень пыльным; а теперь во всём городе воздух ароматен, как в парке...
Посмотрев с высоты на заводские кварталы, Гошка вспомнил, как он видел в каком-то раритетном журнале далёких довеладовских времён такую карикатуру - на первомайской демонстрации идёт одинокий человек и несёт плакат с надписью "Завод-автомат"; да ещё и поясняет, что он не отстал от своей колонны, он один и есть вся заводская колонна. В те времена такое было всего лишь фантастикой, хотя бы и научной; а в послевеладовскую эпоху - быстренько стало унылой обыденностью, хотя и не для всех заводов...
И вспомнил Гошка, что один из вот этих самых заводов в вот этом самом заводском квартале вот этого самого облцентра организован специально под местную ячейку Андроповской партии Советского Союза. Всё-таки андроповцев их партийное положение обязывает соблюдать андроповский принцип: "рабочее время - работе!"... И потому порядок там такой - завод оборудован множеством станков с тремя кнопками, "пуск", "стоп" и "вызов программиста"; в начале рабочего дня приходят работники, нажимают кнопки "пуск", и идут до конца рабочего дня спать в бытовки или гонять чаи в подсобки. В конце рабочего дня - приходят, нажимают кнопку "стоп", и расходятся по домам. В случае неисправности станков им надлежит нажать кнопку "вызов программиста", но практически техника надёжна, с подобным и сама справляется. На других заводах и включение-выключение происходит автоматически, и это много более надёжно, чем доверять такое людям, хотя бы и истинным андроповцам - но нужно же уважить их партийную и Идейную специфику! Даже если не известно, все ли они знают и всем ли из них интересно, что за продукцию выпускает этот завод...
А взглянув вдаль, Гошка увидел очень далеко за городом фруктовые сады и обработанные поля. Вспомнились сразу же злобные рассказы старожилов, какой ужас был до Велады - партократы заставляли городских систематически выезжать в деревни на сельхозработы, чаще всего на картофелеуборочные; это вместо того, чтобы их механизировать, и вопреки тому, что картофелеуборочные комбайны тогда уже были. Хотя и на нефтепродуктах они работали, а не на ТЯРах, как почти вся современная техника, но ведь были же! Но всё одно - их не использовали, городских выгоняли!
И сразу же вспомнились школьные уроки политграмоты - на которых объяснялось, что в довеладовское время социализм в СССР был неосознанно-реакционным, и потому с подобными ляпсусами. А вот в эпоху послевеладовскую социализм в СССР осознанно-реакционный, и очень оголтелый в своей реакционности, отчего и все его Достижения...
А довеладовские безобразия, подобные выгону городских на сельхозработы или выдачи части зарплат лотереями - это были антисоветские издевательства над советскими людьми методом классического и сверхклассического сбивания цен на низкооплачиваемую, непрестижную, сезонную, выездную и неквалифицированную рабочую силу. Как учили малышей в государстве Советском после Велады: "Прежде всего - экономика, она Основа для всего остального. А в экономике всякого государства прежде всего - как там насчёт сбивания фактических цен на рабочую силу. А в сбивании фактических цен на рабочую силу прежде всего - как там насчёт сбивания цен на ту самую рабочую силу, которая и без такового сбивания самая низкооплачиваемая в государстве. А также и на ту рабочую силу, которая выполняет работы прежде всего непрестижные, а также опасные, тяжёлые, грязные, выездные и сезонные. Если в государстве есть Проблемы - они, скорее всего, от этого. Государство может быть хоть Сверхдержавой, как Древний Рим - но от сбивания фактических цен на рабочую силу Рим как раз и погиб..."
И порадовался Гошка, что живёт в такую эпоху, когда полевые работы давно уже так хорошо механизированы и автоматизированы, что одна бригада операторов справляется с дистанционным управлением техникой аж целой районной МТС...
Краем глаза успел заметить на разных расстояниях ещё несколько летящих таких же оранжевых малых гравилётов, выписывающих такие же крутые параболы; и один грузовой, величиной побольше и другого оттенка, таковые временно выдаются благонадёжным гражданам для перевозки личных грузов. Подальше к югу увидел и спецзаказовский гравилёт, летящий прямолинейно и параллельно земле, тоже оранжевый, того же оттенка что и обычные малые, но другой формы, пошире и с удобным сидением внутри; такие выдаются тем благонадёжным гражданам, коим по их должностям летать приходится не эпизодически, а систематически. А подальше к северу увидел и один фиолетовый, многоместный, тоже летящий прямолинейно и параллельно земле; такие выдаются от казны напрокат благонадёжным гражданам, изволившим в своей компании слетать куда-нибудь далеко от своего города. А высоко в небе - увидел и несколько красных патрульных гравилётов, кружащих над городом по порхающим траекториям.
И тут Инна его спросила:
- Так пока я то да сё, тебя что, зачислили в наш университет?!...
- Зачислили! - гордо ответил ей Гошка - на альтисторика учиться буду, в двадцать четвёртом! Факультет альтистории, кафедра древних культур...
А потом добавил:
- Так что я всё-таки предпочёл бы тебя...
При этом, как всегда, тактично не уточнил, что не была бы она такая редкостно Красивая - он за ней, перестаркой, так назойливо бы не ухлёстывал, он бы какую помоложе поискал...
И слегка пощупал Инну - одной рукой за коленку, другой за сиську. Коленка на ощупь была круглой, а сиська - плотной и горизонтальной, типа "ананас".
И снова нарвался на отлуп! Инна, не мешая Гошке её щупать, сказала:
- Вот и посчитай. Два года службы. Почти год допподготовки. Пять с половиной лет студенчества. Практика... А какая тогда и в когда будет у вас практика?!... До неё ещё много воды утечёт... Я к тому времени буду уже завлабкой в Криохиме и там же заочно аспиранткой. А может быть, уже и кандидаткой наук. Малолетка ты для меня!...
Гошка вспомнил, что Инна поступала в университет не просто так, а - отработав после десятилетки год в НИИ "Криохим" лаборанткой и получив там направление в университет. А такие, которые учатся в вузах по направлениям, имеют уйму привилегий - им и стипендии идут не от вузов, а от их госучреждений, и стаж идёт не учебный, а рабочий, и места с перспективами за ними зарезервированы, и практику проходят у своих, да и много что ещё. Гошка и сам бы так хотел, но не мог - потому как на кафедру древних культур факультета альтистории направлений пока не бывает. Впрочем, и он, дабы ухватить хоть часть таких привилегий, тоже поступал в вуз не сразу после школы, а отработав год подсобником в Архиве, и так получил - не направление, так хоть рекомендацию с места работы. Всё ж лучше, чем поступать в вуз сразу после школы, автоматически нарываясь при этом на подозрение, что намылился туда вовсе не по собственному желанию и свободному выбору, а по настоянию старших родственников; а такое подозрение весьма и весьма попахивает обвинением в конкуренции с гражданами, поступающими в вузы добровольно. А это обвинение уже чревато снижением статуса до уровня неполноправного и высылкой в неперспективную деревню...
Потому как после Велады уж кого считают безнадёжно покалеченными превыше всех остальных - так это так называемых "поротых", или "выучившихся из-под отцовского ремня"; то есть тех, кого старшие родственники заставляли учиться, нарушая тем самым принцип абсолютной добровольности всякой человеческой деятельности; причём добровольности реальной, а не мнимой и не зековской. Неспроста же Гошка отселился от родителей после восьмого класса - подстраховывался! И неспроста же Гошка подозревал давешнего пьяницу, что он таков потому, что ему после Велады так и заявили, что гражданин он, конечно, благонадёжный, но всё одно поротый - и потому о всякой карьере ему должно забыть раз и навсегда. Благонадёжный, вполне возможно, воспользовался правом жестоко расправиться с такими родителями (после Велады такое право имеют даже неполноправные и зеки); но от этого он не перестал быть поротым и карьерных прав не получил...
А услышав слово "завлабка", Гошка вспомнил и про словесность - до Велады непонятно почему не пытались определить, как надлежит правильно говорить некоторые слова в женском роде; например, такие слова - завлаб, инспектор, директор, проректор, начкар, начгар, командир, генерал, кандидат, товарищ. И потому говорили их нелепо и несуразно, например, лейтенант в женском роде произносили как лейтенантша; хотя могли бы и понять, что лейтенантша, она же лейтенантиха или лейтенантица - это жена лейтенанта. И только после Велады было так определено, что, например, майор - это гражданин в майорском звании, майорша, майориха или майорица - его жена, майорка - гражданка в майорском звании, майорник или майорщик - её муж; а вот майорёнок, майорёныш, в женском роде майорёнка или майорёница - это граждане, хотя бы один из родителей которых имеет майорское звание.
И ответил Гошка на все эти расклады:
- Вот и посчитаем, сколько лет продлится всё это удовольствие. Это же хорошо, очень хорошо! Счастлив тот муж, который так много лет сможет ходить к своей жене... как к любовнице! Это же подарок Судьбы!...
И тактично не добавил, что, насколько он её знает, ей такое должно понравиться. Всё-таки Инна по своему природному естеству - отнюдь не из тех гражданок, которых привлекает образ жизни обыкновенной замужней бабы, "клуши", замордованной семейно-бытовыми Проблемами. Потому такие, как она - замуж или не спешат, или вовсе не собираются...
Инна, так же тактично, перевела разговор на другую тему:
- Ты лучше скажи, как ты исхитрился поступить на альтисторию?!...