- Достопочтенная публика, разрешите представить вам претендента! Его смелость превосходит лишь его же глупость! Его помноженное на тщеславие нахальство не знает границ, он пришел победить или умереть! Встречайте, прямо из Восьмого Града, весом восемьдесят килограммов, Филиииин!
Зрители дружно освистали высокого сухопарого парня с бледной, почти как у альбиноса, кожей. Тот равнодушно поднял вверх кулак и показал недовольным болельщикам средний палец. По просторному залу "Дворца Игр" пронеслось дружное, протяжное "Уууу!", но никто и не подумал бросить в клетку бутылку или припасенный для нахала помидор - подобные выходки жестоко пресекались мордоворотами Шмита, хозяина заведение.
- А теперь, встречайте всеобщего любимца, чемпиона Тринадцатого Града по боям без правил в абсолютном весе, грозу ринга и клетки, Артура "Медведя" Бааабааадзе!
Толпа дружно взревела. Чемпиону замечательно подходило его грозное прозвище: широкие покатые плечи, косолапая походка, свойственная борцам, волосатая грудь и спина. Медведь поднял широченную лапу (по-другому и не назовешь) в приветственном жесте и под аплодисменты и крики болельщиков вошел в клетку. Дверь за ним тут же закрыл мордоворот в фирменной футболке "Дворца Игр".
Бабадзе скептически осмотрел претендента и недобро ухмыльнулся, почесав густую щетину, покрывавшую квадратную, как кирпич, челюсть. Филин ответил равнодушным взглядом, что немного смутило чемпиона.
Медведь явно был тяжелее своего соперника - килограмм на двадцать, как минимум. Нет, чемпиону не подсунули слабого соперника, Бабадзе никогда не бегал от сильных бойцов... Но в Тринадцатом Граде не осталось ни одного достойного претендента - шутка ли, держать титул целых три года, за которые чемпион покалечил и даже убил не одного соперника. Никто не хотел связываться с Медведем, а народ тем временем требовал зрелищ, требовал новых боев и, пока молодняк только набирался опыта, жаждал видеть настоящие чемпионские поединки.
- Бой начнется через три, две, одну... - Прокричал в микрофон импозантный конферансье в дорогом костюме. - Пусть победит сильнейший!
Филин принял боксерскую стойку. Он передвигался "на носках" из стороны в сторону, кружась вокруг чемпиона, не давая тому к себе приблизится. Медведь с ленцой топтал бурые от пота и старой крови маты, давая противнику возможность сделать первый ход, но тот не спешил. Бабадзе качнул нарочито медленный "маятник" и резко, на скачке, ударил соперника правой рукой, но не кулаком, а раскрытой ладонью - этого было достаточно, чтобы претендент потерял равновесие.
Филин резко, одним рывком оказался на ногах. Он понимал, что в партере ему ничего не светило - Медведь легко задавил бы его массой - поэтому он, слегка пошатываясь, разорвал дистанцию, но это было лишним, чемпион хотел немного позабавиться.
Бабадзе снова пошел на сближение, опустив руки вдоль тела, время от времени поднимая их, но не для того, чтобы защититься или атаковать, а чтобы похлопать себя по челюсти ладонью, мол: "Давай, попробуй, я разрешаю". Бравируя своим превосходством, он даже убрал руки за спину...
Со стороны могло показаться, что Филин продолжает отступать, но, отклонив корпус назад, претендент скрутил его влево и хлестко ударил ногой сбоку, метя сопернику в лицо. Неожиданная атака потрясла Медведя - он даже сделал два шага назад. Кровь из разбитой брови залила правый глаз чемпиона - Филин едва задел здоровяка пальцами ноги, но этого хватило, чтобы нанести тому рассечение.
- Ах ты сука! - взревел раненым зверем Бабадзе и бросился на противника и, обозначив рукой удар справа и заставив Филина прикрыть голову, выполнил проход в ноги, повалив парня на спину.
Претендент принял оборонительную позицию: сомкнул ноги в замок на пояснице чемпиона и прижал его шею к себе (точнее не шею, а затылок - голова Медведя росла, казалось, сразу из плеч).
Толпа радостно взревела. Отовсюду раздавались кровожадные возгласы: "Убей его!", "Оторви ему башку!", "Сверни козлу шею!". Зрители прекрасно понимали, что чемпион, умевший иногда быть милосердным, ни за что не простит наглецу обидную травму.
Злобно рыча, Бабадзе сдавил ручищей лицо Филину, не давая дышать и оттягивая его от себя. Парень, лицо которого было залито кровью, часто капающей из рассеченной брови чемпиона, из последних сил старался не дать Медведю подняться, обхватив одной рукой голень здоровяка.
- Добей ублюдка! - раздался истеричный женский визг - толпа уже приговорила парня и теперь хотела насладиться зрелищем расправы...
Способный видеть ужаснулся бы, окажись он в этот вечер в Зале Боев "Дворца Игр". От него бы не укрылось то, что происходило на огражденной железной клеткой арене. Среди свежих и засохших пятен крови, на пожелтевших от времени и пота матах сплелись две фигуры: одна, могучая и мощная, нависала, готовясь уничтожить ту, что была снизу. Из защищавшегося бойца, прямо из груди, проросли едва различимые, даже для зрячего, нити. Они оплели невесомыми путами тело Медведя, кончики некоторых призрачных отростков сразу же потянулись к разбитой брови. С каждым мгновением, нити наливались черным, утолщались, влажно поблескивая, обрастая серыми присосками, становясь все больше похожими на отвратительного вида щупальца. Они жадно впитывали растекшуюся по груди и по лицу кровь чемпиона...
Зрители, конечно же, не заметили ничего необычного. Чемпион вдруг схватил ртом воздух, встряхнул головой и снова навалился на лицо противника, но Филин неожиданно уперся Медведю в бедра ступнями и очень быстро закинул сопернику левую ногу на шею (ну, или что там было вместо нее?), сгибом колена пережимая противнику сонную артерию, прижал правую руку чемпиона к груди и зафиксировал замок ногой на левой ступне.
По залу пролетело дружное "Ах" - все любители боев в клетке знали этот прием - он назывался "треугольником" - если уж боец в него попался, выбраться почти невозможно. Никто не ожидал от неказистого претендента такой прыти, но уже в следующую секунду толпа взорвалась радостными криками: Медведь не растерялся и начал поднимать парня, намереваясь потом бросить на пол и освободиться от хитрого захвата, но... ему не хватило сил - впервые за всю свою карьеру, выносливость сильнейшего бойца Тринадцатого Града изменила хозяину. Чемпион беспомощно уронил Филина на маты, так и не подняв его. Через несколько секунд он начал судорожно молотить свободной рукой (вторая рука была взята в "треугольник") по ноге парня, а потом и вовсе затих. В клетку вбежали мордовороты Шмита, чтобы оттащить нового чемпиона Тринадцатого Града по боям без правил от потерявшего сознание, а с ним и титул, Медведя.
- Дамы и господа, - конферансье вошел в клетку и взял победителя за руку, когда в самый ее центр спустился шнур с исцарапанным, но все еще блестящим микрофон. - Поприветствуйте нового чемпиона! Филина!
С этими словами он поднял руку победителя, зрители отозвались восторженными воплями. Они больше не ненавидели Филина. Как говорится, победителей не судят. Новый чемпион не выражал особого ликования - он неловко почесал бритый затылок и уставился в застеленный древними борцовскими матами пол. Если бы кому-то удалось в этот момент заглянуть ему в глаза, он бы не увидел в них ничего, кроме стыда.
- Скажи, что ты чувствуешь, чемпион, - спросил конферансье тыча микрофоном в лицо победителя.
- Усталость, - честно ответил Филин, глядя, как широкоплечие работники "Дворца игр" без особого почтения укладывают бывшего чемпиона на носилки.
***
"Да, мой мальчик, ты снова не удержался, это выше твоих сил. Дар, который ты ошибочно считаешь проклятием, невозможно подавлять так долго. Скоро ты поймешь, что Сила, которой ты так страшишься, есть не что иное, как часть твоей души, темной, словно безлунная ночь".
Знаменосец открыл глаза, и посмотрел на огонь в камине, что горел сам по себе, без дров. Он сидел в старом плетеном кресле, укрывшись древним клетчатым пледом. Сейчас он находился в образе старика-отшельника, некогда бывшего опытным воином. Раньше, до Поражения, Знаменосец мог позволить себе выбирать из тысяч тел - подходящих сосудов было хоть отбавляй, но почти все они были уничтожены во время Великой Битвы, когда Гнев его обрушился на Восставших Вновь... Старик поежился, сильнее укутываясь в плед. Воспоминания никогда не приходили одни - их спутник, Страх, ледяной когтистой лапой царапал черное сердце Знаменосца, стоило памяти снова отворить заколоченную, казалось, намертво дверь:Свет Его, испепеляющий братьев, Глас Его, заставляющий вскипать кровь, Взгляд Его, пронизывающий душу, укоряющий, всевидящий...
Старик посмотрел в окно и тяжко вздохнул. Братья его, оглушенные, ослепшие, обезумевшие, теперь Там, в звериной ярости рвут друг друга на части, не в силах удержать уничтоживший остатки разума гнев.
Старик вышел из ветхой на вид хибары, и посмотрел в усыпанное звездами безлунное небо. Еще холодный, весенний ветер шумел в не успевших обрасти листьями ветвях высоких дубов.
- Ты ведь знаешь, это еще не конец... - прошептал старик, ежась не столько от холода, сколько от страха, что Он вдруг ответит.
Но Он молчал. Его больше не было в этом мире, Он ушел, забрав Достойных. Знаменосец отдал бы все, чтобы вернуть время вспять и не слушать лживых речей, остановить себя и усмирить свою гордыню... Но это не под силу никому. Лжец повержен, а Он ушел...
Старик снова тяжело вздохнул и, шаркая ногами, поплелся обратно в дом, не обращая внимания на матерого волка, выбежавшего из чащи. Зверь, увидев старика, истошно завизжал и, поджав хвост, рванул обратно в лес.
Глава вторая.
- Простите меня, святой отец, ибо я согрешил...
Седзимир стоял на одном колене перед отцом Павлом, пристыжено опустив глаза. Замысловатый узор, вышитый золоченой нитью на белой ткани рясы священника, играл сотнями бликов, отражая свет церковных свечей. Казалось, свет исходил от самого отца Павла и эта иллюзия (и иллюзия ли?) вызывала у Седзимира волну благоговейного трепета.
- Ты снова преступил обет, сын мой? - аскетичное лицо старика, окаймленное аккуратнойседой бородой, было строгим, но властные голубые глаза смотрели с плохо скрываемым весельем. - Что на этот раз? Женщины? Вино? Драка?
- Женщины, вино, драка, - стыдливо подтвердил все три предположения Седзимир, заставив седовласого священника нахмуриться.
- Ты Воин Веры, разящее копье Единой Церкви! - говорил отец Павел тихо, его сильный, властный голос, казалось, заполнил всю келью, заставив трепетать пламя свечей. - Тем более у тебя есть способности, которые требуют концентрации и чистых помыслов. А растлевая себя, ты открываешь другие их грани, что ведут ко злу... И обратного пути нет, повернуть назад нельзя, но можно остановиться.
- Простите меня Святой Отец! - голос молодого воина дрогнул, он все еще не смел поднять глаза. - Я больше никогда не нарушу обета.
- Ступай, сын мой, - устало произнес отец Павел. - Мастер Ильмар ждет тебя в тренировочном зале, он выбьет из тебя бесовскую дурь...
Когда за молодым воином закрылась дверь, отец Павел встал со стула и подошел к древнему на вид массивному шкафу с красивыми резными дверцами.
- Он ушел, - сказал священник, открывая шкаф. - На чем мы остановились?
- Простите меня, святой отец, - хорошенькая прихожанка лет двадцати закусила нижнюю губу и показано-робко посмотрела на отца Павла, выходя из своего укрытия, - ибо я грешна...
Девушка была облачена в прозрачный халатик, стоивший целое состояние - такие шили в Восьмом Граде тамошние мастера.
- Как тебе подарок? - спросил отец Павел, разглядывая просвечивающие сквозь невесомую ткань прелести любовницы.
- Уже хочу его снять, - лукаво проворковала девушка, развязывая пушистый поясок.
Мастер Ильмар не был священнослужителем, потому что являлся человеком семейным, но слыл человеком истово верующим, поэтому согласился работать при Храме Тринадцатого Града (да и Церковь щедро оплачивала тренеру его услуги). Выглядел мастер грозно: широкие плечи, сильные жилистые руки, суровое смуглое лицо не смягчала даже скупая улыбка, а черные, как смоль, глаза смотрели словно два ружейных дула. Не смотря на солидный для бойца возраст Ильмар передвигался легко и бесшумно. Казалось, ему доставляло немалое удовольствие, когда визави вздрагивали каждый раз, когда он заговаривал с ними за их спинами, стоило собеседникам на миг опустить взгляд.
- Привет, Сед! - Ильмар приветственно хлопнул воина по плечу. - Ты опоздал, твои братья закончили полчаса назад...
- Мастер, я снова... - начал было Седзимир и замолчал, растерянно глядя на усмехающегося тренера.
- Накосячил? - продолжил Ильмар вместо ученика. - И отец Павел направил тебя ко мне, да?
- Да, - обреченно подтвердил Седзимир, ломая голову, правильно ли он понял значение слова "накосячил".
- Ну что ж ты такой непутевый, Сед? - устало вздохнул Ильмар. - Скидывай рубаху, пойдем в Круг.
Круг - место, где ученики мастера сходились лицом к лицу в схватке, максимально приближенной к реальному бою - находился посреди просторного тренировочного зала. Солнце давно уже скрылось за горизонтом, а света холодных звезд было мало (ночь выдалась безлунная), поэтому Ильмар зажег установленные по периметру Круга факелы.
- Сегодня тебе предстоит драться с обезумевшим от колдовских зелий отступником, - мастер вошел в центр мини-арены и зловеще улыбнулся.
- Дьявол! - тихо и зло прошептал Седзимир, но Ильмар услышал.
- За это ты будешь драться отступником, будучи уставшим. - Сказал он, зловеще поблескивая отражающимся в черных глазах пламенем. - Будешь знать, как сквернословить! Начнем со ста отжиманий.
- Ты молодец, Сед, - похвалил ученика мастер, протягивая ему холодную целебную мазь. - Не думал, что ты так долго продержишься...
- Спасибо, мастер, - устало пробормотал Седзимир, с благодарностью принимая лекарство (свои знаменитые мази Ильмар делал сам - они отлично помогали от ушибов, растяжений и гематом).
Досталось молодому воину преизрядно: правый глаз заплыл, нос распух, обе губы были разбиты, ребра безжалостно ныли, а на левую ногу Сед вообще боялся теперь наступать. Ильмар мог имитировать технику любой школы до того естественно, словно бы учился драться так всю жизнь. Он мог нападать - как разбойник, контратаковать - как вор, защищаться - как еретик... Но лучше всего Ильмар владел техникой Отступников.
- Скажите мастер, а у кого вы научились всему этому... - осторожно обратился Седзимир к мастеру, поморщившись от боли в разбитых губах.
- У жизни, Сед, у жизни, - ответил тот улыбнувшись. - Приведи себя в порядок и закрой зал, а то меня жена заждалась.
Не смотря на то, что к монастырю примыкали казармы, Воинам Веры разрешено было жить вне монастыря. Воспользовавшись этим правом, Сед давно уже снял комнату в гостинице"У Моисея" (последние четыре буквы на вывеске стерлись, поэтому посетители между собой называли его "У Мо...").
Комнаты, сдаваемые постояльцам, находились над баром. Чтобы подняться наверх, приходилось пройти через наполненный табачным дымом зал.
- А, вот и наш бравый воитель! - Моисей, лично обслуживающий посетителей, махнул рукой из-за барной стойки. - Что с тобой случилось? Тебя что - не узнали и ограбили?
- Ох, если бы, если бы... - вздохнул Седзимир, устало пожимая протянутую барменом руку.
Мо налил в кружку мутного, но распространяющего приятный аромат пива и протянул ее воину.
- Держи, Седзимир, за счет заведения...
- Спасибо, Моисей, но с меня, пожалуй, хватит, - отказался молодой воин, с сожалением отодвигая кружку.
Когда Седзимир поднялся к себе, сил у него хватило лишь на то, чтобы наспех раздеться. Рухнув на продавленный матрас, молодой воин забылся беспокойным сном.
Его разбудил какой-то шорох. Сед резко вскочил на ноги, на что измученное тело огрызнулось болью в ушибах. Седзимир не глядя протянул руку к тумбе, что стояла у его кровати, но кинжала там не было... Впрочем, как и тумбы.
"Где я?" - подумал Сед, нервно оглядываясь.
Когда глаза привыкли к полумраку, Воин Веры огляделся. Да, он определенно проснулся не там, где засыпал: комната оказалась просторнее, но обставлена была намного беднее жилища Седа - вместо добротного шкафа какая-то развалюха без дверцы, грязный, исцарапанный стол в центре, не застеленная узкая кровать с двумя давно нечищеными матрасами, положенными друг на друга. Голых кирпичных стен никогда не касалась кисть моляра, и криво висящая картина, изображавшая играющих в карты собак, не добавляла уюта.
Входная дверь открылась, и Сед тут же спрятался за шкафом, прикидывая, что из интерьера можно использовать как оружие. Заприметив пустую бутыль из под вина, парень осторожно высунулся из своего укрытия и, взяв ее за горлышко, посмотрел на хозяина комнаты. Тот стоял неподвижно, глядя в единственное окно, и едва заметно раскачивался из стороны в сторону, словно в медитативном трансе. Седзимир поудобнее перехватил свое импровизированное оружие и тихо, как учил мастер Ильмар, приблизился к сумеречной фигуре (тусклый звездный свет, казалось, не касался странного человека, тьма вокруг него будто сгущалась, становилась плотнее).
Выучка подвела Воина Веры: половица предательски скрипнула под ногой, нарушив безжизненную тишину, царствующую в комнате.
Хозяин жилища резко повернулся и Седзимир в ужасе отшатнулся, силясь закричать, но лишь тщетно хватая ртом затхлый воздух. На него смотрело Зло. То самое, которым страшат священнослужители. То самое Зло, которое пол-тысячелетия назад уничтожило на Земле почти все живое. То самое Зло, навсегда заточенное в огненных недрах Преисподней, которому не место в этом мире, ...
Белый, мертвый свет пустых глазниц слепил глаза, но Седзимир был не в силах оторвать от твари взгляда. Вместо рта порождение Ада распахнуло глубокий зев, окруженный конвульсивно дергающимися влажными отростками, с уходящими вглубь рядами мелких острых клыков.
Тварь издала жуткий визг, похожий на свиной, и схватилась когтистыми лапами за серую, покрытую пульсирующими нарывами кожу и сорвала ее с грудной клетки. Из образовавшейся раны к обездвиженному страхом Седу потянулись жирные черные щупальца.
Седзимир наконец-то смог закричать. Он вскочил с кровати, пытаясь высвободиться из липких объятий чудовища, но тварь осталась там, в ночном кошмаре, а молодой воин проснулся. Он снова был в комнате над питейным заведением "У Мо..."