Аннотация: Глава седьмая, в которой Филин пробует себя в роли ассасина.
Глава седьмая.
Мила встала с кровати (настоящей кровати, застеленной свежими простынями, а не того жалкого топчана, что служил в последнее время Филину ложем), подошла к столу, из-под котороговыглядывал объемный сверток.
- Здесь одежда и деньги... - женщина не пыталась прикрыться, ей нравилось, как на нее смотрел любовник. - Ты, конечно, можешь забрать все и уйти, когда я выйду за дверь...
- Я никогда не нарушаю свое слово. - Филин взял Милу за руку и притянул себе. - И дело не в вещах... Я знаю, каково это, когда к тебе относятся, как к таракану. Я знаю, что такое боль и унижение. А еще, ты мне очень нравишься...
Мила всхлипнула.
- Мы больше не увидимся? - Корчмарка дотронулась до лица Филина, провела пальцами по старым шрамам, рваным и неровным, по следам заживших язв и испытала острый укол жалости.
"Господи, - подумала она, силясь не заплакать, - да он же еще совсем юный. Что же ему пришлось пережить?".
- Не увидимся, - не стал врать парень, но, подумав, добавил: - Скорее всего...
Когда корчмарка вышла за дверь, Филин, хоть и не без сожаления, но все-таки выбрался из постели и оделся. Одежда была не новой, но в хорошем состоянии: чистая трикотажная рубаха без пуговиц, с длинной горловиной и непонятным, смешным названием - "водолазка" (не иначе, как из Четвертого Града привезли - уж больно вещица стильная); потертая, но добротная кожаная куртка, кожаные же штаны. Мила позаботилась и о нижнем белье, что показалось парню трогательным.
Выглянув за дверь, и убедившись, что нежелательных свидетелей поблизости нет, Филин вышел в коридор и, не скрываясь, направился к комнате хозяина "Пьяного Вепря", стараясь придать своей походке расслабленность - если он и наткнется на кого-нибудь из постояльцев, то вряд ли вызовет подозрения. Как ни старался новоявленный ассасин контролировать свои эмоции, но по мере приближения к двери Ярвинена, сердце начинало биться быстрее, а когда парень взялся за медную ручку, и вовсе переместилось куда-то к горлу, заставив кровь стучать в ушах.
Предательская мысль о том, что раньше приходилось убивать, защищая собственную жизнь, а теперь ему предстояло хладнокровно убить человека, сковывала движения и мешала думать.
"Человека? - заводил себя Филин. - Да в упыре больше человеческого, чем в этой свинье".
Дверь, как и обещала Мила, была открыта. Филин бесшумной тенью подкрался к кровати, освобождая из рукава узкое, длинное лезвие стилета.
"Ну и туша, - подумал убийца, с брезгливостью взирая на мясистое тело жертвы, безмятежно сбросившей с себя шерстяное одеяло, и занес для удара руку, метя в шею - туда, где едва заметно пульсировала артерия. - Вот крови-то будет". От здоровяка разило потом и пивом - это почему-то отбило к нему всякую жалость.
Корчмарь вдруг широко открыл глаза и с необъяснимой для такого борова ловкостью выбросил вверх руку, перехватив запястье с занесенным для удара стилетом. По-звериному зарычав, Ярвинен приподнялся и, схватив свободной рукой Филина за ворот, притянул его к себе, но парень уперся хозяину "Пьяного Вепря" коленом в грудь и перехватил стилет свободной рукой.
- Нееет, - испугано взревел Ярвинен, закрыв лицо руками.
Пришлось бить в живот. Тонкое лезвие легко пробило пузо корчмаря, заставив того вскрикнуть и схватиться за рану. Филин воспользовался моментом и, зажав жертве рот, нанес два быстрых удара в шею. Из раны сильными толчками вырвалась темная кровь, а Ярвинен как-то быстро обмяк, и закатил глаза. Через несколько секунд ноги убитого задрожали, в нос ударил противный запах.
Филин вытер лезвия стилета об одеяло, срезал чистый кусок простыни и промокнул им лицо и куртку - там, куда попала кровь, и прислушался к своим ощущениям.
Тварь внутри него шевельнулась, жадно потянула бесплотные щупальца к мертвому телу, но парень усилием воли заставил её успокоиться. На секунду ему даже показалось, что он слышит злое шипение, но стоило тряхнуть головой, и наваждение исчезло.
Прежде чем уйти, состоявшийся наемный убийца изобразил погром: выдернул ящики из письменного стола, выбросил из массивного шкафа все вещи и, вывернув карманы на одежде корчмаря, открыл окно.
Выйдя в коридор, Филин закрыл дверь найденным на тумбе ключом и пошел в свою комнату. Мила должна была "обнаружить" бездыханное тело мужа меньше, чем через час, так что скоро здесь будет много нежелательных лиц, жаждущих его крови,поэтому задерживаться в "Пьяном Вепре" не стоило. Собрав свои пожитки, беглец спустился по лестнице и вышел через зал корчмы. Малочисленные поздние посетители корчмы были слишком пьяны, чтобы обратить на него внимание, но неожиданно в дверях Филин столкнулся со статным молодым человеком. Тот был облачен в серую куртку церковного воителя, и судя по синей нашивке с золототканным Х-образным крестом на фоне геральдического щита на рукаве, он был представителем внутреннего воинства и носил, не смотря на молодость, сан Воина Веры.
"Не по мою ли душу он здесь?" - подумал Филин и почувствовал, как по спине пробежал холодок.Тварь внутри него задрожала, но беглецу в данный момент было плевать на нее.
- О, охотник! - воитель хлопнул парня по плечу, обдав ароматом из дикой смеси спиртных напитков. - Пойдем-ка выпьем, а? А то тут одни слабаки... ик... собрались, но вы-то ребята крутые, не то, что эти хлюпики.
"Воитель-то пьяный, - поразился беглец, вздохнув облегченно. - Не знал, что им можно".
За кого еще можно принять облаченного в добротную кожаную одежду мужчину, за спиной которого висит обернутое в ткань, по закону Тринадцатого Града, ружье? Конечно, за охотника. Мила принесла Филину одежду, которую обычно носят представители этой смелой и весьма опасной профессии.
- Простите, господин, меня жена убьет! - сказал он вслух, сочиняя на ходу. - Она у меня хуже болотного бера становится, если я к назначенному часу не являюсь...
- Да что ж вы, сговорились, что ли? - Воин Веры разочаровано махнул на "охотника" рукой. - Или вам, когда кочерыжки выдавали, яйца приштопать забыли?.. Вот потому-то мы и держим... ик... обет.
"Ага, оно и видно, - усмехнулся Филин про себя, провожая пошатывающуюся фигуру взглядом".
***
Айрин стояла во дворе перед хижиной отца и глядела на растерзанное тело Мартина, который, испугавшись гнева Богдана - своего наставника, пошел за девушкой в лес. Халотт сидел у ее ног и облизывал перепачканные кровью руки, изредка поглядывая на госпожу. Слуга преобразился: покрывавшие серую кожу язвы засыхали и отваливались прямо на глазах, морщинистое мертвое лицо разгладилось, помолодело, длинные нечесаные патлы выпали, но лысина уже заросла коротким ежиком седых волос.
- Ты грустишь, госпожа? - Халотт отер рукавом трофейной рубахи запекшуюся на подбородке кровь и подобострастно заглянул девушке в глаза. - Ты же сама этого хотела...
Голос у вурдалака был неприятным, гнусавым, но теперь, когда слуга вкусил живой крови, в него вплелись человеческие нотки.
Девушка молчала. В ее глазах застыли слезы, но внешне она оставалась спокойной, хотя в душе у нее разразилась настоящая буря сомнений, чувство того, что все произошедшее - неправильно, не давало ей покоя... Но Знаменосец милостиво прикрыл незримым крылом все опасения, оставив и немного усилив чувство удовлетворенной мести, радость власти над чужой судьбой...
"Ты все сделала правильно, - беззвучный шепот успокоительной мыслью коснулся сознания Айрин. - Смерть - достойная расплата за такое предательство. Он набился тебе в женихи лишь с той целью, чтобы попасть в ученики к твоему отцу, ведь он знал, что великий охотник ни за что не стал бы тратить свое время на такое ничтожество, как он. Не грусти о нем и вытри слезы - он их не достоин".
- Если хочешь, я могу его оживить? - Халотт очень хотел услужить госпоже. - Он, конечно, будет другим, но...
- Оттащи его в лес, - Айрин перебила слугу, и тот покорно замолчал, преданно глядя на девушку. - Устрой все так, будто его съели волки, а здесь прибери, пока я задержу отца.
- Доченька, - Богдан крепко обнял девушку, когда она переступил порог дома, - милая, я ноги в кровь сбил, разыскивая тебя! Всех подруг твоих обежал, к тетке твоей ходил; думал, сбежала- таки с этим Мартином, оставила старика. Хотел уже к церковным воинам идти...
- Я была в охотничьей хижине, - сказала Айрин и, припустив в глаза слез, поведала отцу о предательстве Мартина и о том, как убежала в лес. Разумеется, о Халлоте и об участи изменника она благоразумно умолчала.
- Я этого му...ка собственными руками придушу, - сказал Богдан ставя перед дочерью тарелку с похлебкой.
- Это вряд ли, - ответила Айрин, усмехнувшись, но поспешила добавить, - он не настолько глуп, чтобы попасться тебе на глаза.
- А ты тоже хороша, - сказал отец с укором и уселся за стол, напротив дочери. - Ты чем вообще думала-то? Даже я не рискую еще ходить в лес ночью - зима не так давно отступила. Недавно воители целое семейство волколаков перебили - обосновались недалеко от стен города. Когда в их логово вошли, да тварей в капусту порубили, нашли останки обоза с товарами...
Охотник зачерпнул широкой ложкой похлебку и шумно втянул горячую, пахнущую вареной олениной мутную жижу.
- Так вот, - продолжил Богдан, - оказалось, что эти твари Семиона Одноглазого задрали, вместе с охраной и лошадьми. Знаю я его - тот еще жмот был, прими его Создатель - не стал дожидаться, когда Церковь официально добро даст на открытие трактов, на свой страх и риск поперся из Двенадцатого Града лекарства продавать по хорошей цене...
Отец снова принялся за похлебку.
- Ты думаешь, тебя бы не тронули? - нахмурился Богдан.
"Нет, - подумала Айрин, сама поражаясь своей уверенности. - Халотт бы не позволил".
- Прости, папа, - сказала она вслух виновато. - Я не хотела... Просто Мартин...
Девушка заплакала, на этот раз по-настоящему. Ей вдруг стало стыдно за то, что ей приходится врать отцу и Знаменосец не мог облегчить муки совести - в стенах Священного Града он был бессилен.
- Не плачь детка, - Богдан по-своему истолковал слезы дочери. - Забудь, выкинь из головы, недостоин он тебя. Ты только больше не убегай, слышишь? Ты ж у меня одна осталась, я без тебя умру.