1) Журнал "Врата Сибири" N3 (2013) - [полная версия];
2) Журнал "Новый Ренессанс" N3 (2014) - [полная версия].
Статья стала призёром премии им.Ольги Бешенковской (Германия) в номинации "Публицистика, критика" за сезон 2013-14.
Я стал обладателем редкого экземпляра наследия одного целого литературного мира. Из Санкт-Петербурга Максим Антипов, бывший православный журналист, а ныне сотрудник национальной библиотеки имени Ельцина, прислал мне издание красноярского клуба почитателей Виктора Астафьева - альманах "Затесь", который вышел ещё в 2011 году. Сам же я проживаю в Тюмени, то есть почти в самом центре страны, и так получается, что вышел альманах на берегах Алтая к востоку от нашего города, а прислали его с запада - из Санкт-Петербурга. Казалось бы, кочует альманах по всей России, но знают о нём намного меньше, чем о других региональных журналах.
Думаете, так всё просто? Нет, сейчас таких журналов никто не выпускает, да и раньше до этого не было, я думаю. В этом альманахе и весь человек и весь мир вокруг него. Несмотря на возраст многих его авторов, многие из них считают себя учениками Астафьева.
Чтоб память сразу нашла нужное русло, здесь следует привести слова из того завещания, что оставил нам Виктор Петрович: "...последний вздох пошлю в природу. И если осенью увидите на дереве листок вы самый яркий, так, значит, капелька моя в листе том растворилась, и ожила природа красотою, которой отдал я всего себя и за которую немало слёз я пролил, немало мук принял и кровь не раз пролил" Мысли для многих горькие, но столь же мелодичные, ведь Мастер не напишет блекло. И произведения всегда с непримиримой надеждой, но всё-таки трагичные, как путь травинки меж камней: прекрасной и зелёной, но в окружении препятствий, не дающих сдвинуть с места, но в ней вода, а значит, обогнуть есть много сил, ведь в той травинке Жизнь - награда и основа мироздания в искрящейся энергией Вселенной.
И очень приятно мне будет представить в этом очерке авторов альманаха, кто делал и наполнял его своими чувствами благодарности и восхищения именитому писателю, а также продемонстрировал миру ростки своего таланта, которые проросли из любви к творчеству Виктора Петровича.
Валентина Майстренко (главред альманаха "Затесь") рассказывает: "Проснулась снова с чувством долга. И ходила с ним, пока не пришла идея: по опыту дореволюционных лет создать клуб почитателей. До революции в моде были такие объединения. И вот 26 марта 2011-го в стенах краевой научной библиотеки, где не раз писатель читывал свои произведения, состоялось первое заседание клуба почитателей Виктора Петровича Астафьева "Затесь". Решили не просто собираться, предаваясь воспоминаниям, а отыскивать факты народного почитания писателя, собирать их. А они есть! Есть и музеи его имени! И вузы его имени! Много чего есть. И много чего делается.
Разумеется, интересные материалы должны быть опубликованы, но где? Так родилась идея издания астафьевского альманаха "Затесь""
Увидел ли Астафьев первый выпуск альманаха? Нет. Но спустя десятилетие Виктор Петрович не забыт до сих пор.
Литературный критик Валентин Курбатов высказался об этом издании так: "А дорога - вот она. Затеси все свежи и ярки - с пути не собьёшься. Жаль только - тираж-то считанный. А потерявших дорогу без счёта. И тут только печатать и печатать, потому что каждый новый экземпляр - это спасённое сердце и ещё одна сохранённая для России душа". Затеси, для напоминания некоторым, - это зарубки на деревьях в лесу, чтобы не потеряться и не сойти с выбранного пути.
Альманах "Затесь", как уже сказано, не только об Астафьеве, но и обо всех, кто окружал его. Всё тот же Валентин Курбатов вспоминает в статье "Издатель Жизни" их общего с Виктором Петровичем друга - Геннадия Сапронова: "Он вынашивал Книгу и слушал её движение в себе с любовью, волнением, тревогой. Он был печален и он был счастлив, если такое соединение возможно. Рождалось что-то необыкновенно значительное, совсем новое, не бывшее в мире. И его издательское сердце горело этой новизной, болью, тревогой и догадкой о совершенно сегодняшнем технологически едва рождающемся в новом времени книжным деланием. Каждый день был книгой, и он был автором, который мог на ходу уточнять "текст" жизни. И мы волновались, чувствуя это рождение и ещё не умея назвать его.
Мы расстались в Красноярске, договорившись на следующий год пройти остаток Ангары до Енисея, уже зная свои силы и свои возможности, уже предчувствуя, что мир можно если не образумить, то хоть задержать его падение. Я вернулся в Псков, чтобы начать обдумывать дневник поездки. Через день мне позвонил Сергей Элоян и, захлебнувшись слезами, сказал: "Гена умер"...
Нельзя было даже закричать, чтобы понять это. Надо было только так же умереть. Мир не захотел останавливаться в своём падении"
Или вот рассказы Антонины Пантелеевой о жизни в Овсянке её сельских соседях-друзьях, об умной собаке Тишке, да и Викторе Петровиче, гостившем в их доме, а также о посещении дома Астафьева с пирогами на чай, когда у него гостил Валентин Курбатов:
"И мы явились, застав во дворе Валентина Яковлевича в фартуке, громко сетующего, что то и дело Виктор Петрович заставляет его чистить картошку, мыть посуду, прибираться, да ещё и не угодишь ему! Виктор Петрович в ответ сочинял всякие небылицы о том, какие неудобства ему причиняет этот постоялец. Искромётные эти сценки - оба непередаваемо артистичны! - довели нас с Анной Константиновной до коликов, да и все вволю нахохотались"
Извоспоминаний Лидии Рождественской в статье "Мой Астафьев": "Ведь каждая наша встреча становилась своеобразным уроком правды. А эту науку он знал в совершенстве, как никто другой. И никогда ей не изменял, какой бы горькой она ни была"
Также хороши и познавательны статьи на отвлечённые литературные темы. Фазиль Ирзабеков затрагиваеточень важный вопрос в одной из бесед: "- Дело в том, что слово "гений" совсем недавно стало тем, что оно сейчас у нас значит. Гений - понятие языческое. У Пушкина постоянно звучит: мой гений, мой гений. Заметьте, не "я - гений" (как позже у Блока). То есть тот, кто слетает ко мне во время творчества...
- Муза?
- Возможно, муза, возможно, гений. Но, в любом случае, - это не я, не автор. А тот, кто сходит ко мне и пользуется мною как инструментом"
В целом же Фазиль Ирзабеков касается в статье русскости, как особой черты, а также предопределения выбора Свыше, а также национальной идеи через слова-откровения великих мужей России: беззаветно любящего свою родину Михаила Кутузова, Достоевского с его миссией славянства и Игоря Северянина с его незабвенными строками: "Родиться русским очень мало. Им надо быть, им надо стать"
И после осмысления вспоминается автором Фазилем уже из нынешнего времени: "Именно поэтому так понятна нескрываемая ненависть к русскому национальному гению тех, для кого Русь Святая во все времена есть лишь повод для постыдного глумления. Вот и типичный представитель этих русофобских кругов А.Чубайс в своём интервью лондонской газете "FinancialTimes" выразил своё отношение к Фёдору Михайловичу в словах, пышущих ядом и злобой: "В российской истории немного людей, нанёсших такого масштаба глубинный мировоззренческий вред стране, как Достоевский... Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывает у меня желание разорвать его на куски"
Благодаря дневнику Валентины Швецовой мы узнаём о жизни Виктора Петровича в Овсянке: его встречи с французским гостями и его участие в жизни родной библиотеки в его селе, где находится его личный фонд, "содержащий рукописи, книги с дарственными надписями, фото-, аудио-, видео-документы, предметы, переданные писателем". А также об его отношениях с Василием Шукшиным: "...о том, как непросто доставалось тому всё в жизни, как не берёг своё здоровье. Досталось при этом не самые ласковые слова в адрес жены Шукшина - Лидии Федосеевой-Шукшиной, за то, что не сберегла архив мужа, его переписку. Многое не узнаем мы из жизни этого замечательного человека" О специфических отношениях к Виктору Петровичу со стороны некоторых личностей: "Ведь все привыкли видеть сильного Астафьева, всем что-то нужно было от него, кому совет, кому помощь, поддержка, кто-то обращался к нему за материальной помощью, полагая, что у писателя денег куры не клюют. Сколько боли пришлось ему пропустить через себя, получая злые, грязные письма, в которых одним словом можно было убить человека. А ведь это был больной, пожилой человек, который прожил такую тяжёлую жизнь, какую и врагу не пожелаешь. Слава и деньги для него были не главное в жизни, а вот боль других людей, боль за судьбу страны он пропускал через своё сердце. И это сердце, вбирая в себя всю боль людскую, выплёскивалось криком на страницы его книг".
Очень важен комментарий Ларисы Кирилловой, хранителя-экскурсовода экспозиции "Жизнь и творчество семьи Астафьевых", по поводу споров о том, является ли клеветой на советскую армию его роман "Прокляты и убиты". Помимо всего прочего, сказанного ей, есть интересная параллель, ею представленная: "И вот к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне выходит фильм Никиты Михалкова "Противостояние"["Предстояние" - А.З], в котором невозможно не отметить, что по многим взглядам на войну режиссёр и писатель сходятся один в один, что многие эпизоды кинокартины напоминают эпизоды из романа "Прокляты и убиты". Смотришь, как погибли 240 кремлёвских курсантов, элита Красной армии, которых бросили с одними винтовками системы Мосина на защиту Москвы, и вспоминаешь астафьевских сибирских парнишек, превращённых в больных доходяг тупой муштрой и безобразным содержанием в запасном полку под городом Бердском, отправленных на фронт весной 1943-го и погибших в первых же боях"
В воспоминаниях Сергея Ставера: "Астафьевская проза звучала, как какая-то завораживающая небесная музыка. И мне тоже хотелось петь оду русскому огороду, потому что огород моей мамы, как и бабушки автора, постоянно спасал нас от голода. Огород да ещё корова были главным подспорьем в нашей трудной деревенской жизни. Коровы детства: Роза, Зорька, Жданка - какие ласковые имена, клички... Теперь этих коров давно уже нет, нет и мамы, нет и огорода моего детства. Но есть "Ода русскому огороду" Виктора Астафьева, и я всякий раз плачу, когда читаю её, и мне становится легче, и я уже не гнусь от навалившейся на сердце усталости, от какой-то безысходной суетливости жизни"
И о другой немаловажной стороне писательского труда Сергей Прохоров (издатель межрегионального литературно-художественного журнала "Истоки") вспомнил слова Виктора Петровича из рассказа "Тельняшка с тихого океана": "Спасибо и тебе, многотерпеливая бумага, и прости меня, лес живой это из тебя, из живого, сотворили мёртвую бумагу, на которой, мучимый природным даром, я пытался оживить и лес, и дол, и горы, очиститься душою и чаял. Всегда чаял, хоть немножко, хоть чуть-чуть помочь сделаться людям добрее"
Заслуженная артистка России Марина Брусникина рассказывает о своей работе над спектаклем "Пролётный гусь", уже отмеченным в своё время госпремией: "Пролётный гусь" - это постановка, в которой заложена мощная литература, и она абсолютно не стареет. Конечно, играть этот спектакль очень тяжело. Мы не ожидали такой реакции, когда в женском туалете, извините, в антракте невозможно пробиться к зеркалу, потому что все дамы вытирают потёкшую тушь. Именно поэтому я взяла за основу не только рассказ "Пролётный гусь", "убивающий" людей своей трагичностью, но и светлый "Бабушкин праздник". Играть тяжело ещё и потому, что нужно быть достоверным, а стоять вровень с его великой литературой очень трудно. Считаю Виктора Астафьева самым большим писателем ХХ столетия, сравнимым со Львом Толстым"
Трудно на сцене, а ещё труднее, когда вездесуще вмешиваются чиновники. Вот, что говорит Галина Шелудченко, известная в Красноярском крае радиожурналист и эстрадная певица, о первой встрече с Виктором Петровичем, когда он вернулся жить в свою Сибирь: "На этой первой встрече по полной досталось чиновникам, которые занимали в зале первые ряды. Особенно - за безобразное отношение к природе, к экологии вообще. Писатель говорил о том, что такие большие города, как Красноярск, должны быть окружены зелёным поясом, заповедными лесами. "А у нас вокруг всё вырубается. Видно. Ничего никому не надо". Сказал и выразительно посмотрел на первый ряд, где сидело начальство. Там явно нервничали. <...>
С этой первой встречи стало уже ясно - не ко двору пришёлся Астафьев в родном краю для власть придержащих. Впоследствии, когда писатель собрался отмечать своё шестидесятилетие, негласно было рекомендовано руководителям театров, домов культуры: не предоставлять залы для встреч с читателями"
Помимо рукотворных предметов памяти и нетленных воспоминаний и слов благодарности Виктору Петровичу в альманахе имеется рубрика, отведённая творческому потенциалу Астафьевской школы литературного наследия в лице небесталанных жителей алтайского края и других городов, кому был и остаётся дорог Виктор Астафьев. Рубрика эта называется "Сибирская школа". А представленные в ней проза и поэзия, как и наблюдения и мысли предыдущих авторов, художественно выражены в ясных, но глубоких образах. Весь альманах - это литературное наследие целого поколения ценителей творчества Астафьева; в этом издании нет простых цитат или собрание простонародных высказываний, но есть плод мысли, который содержит в себе результат составления слов именно в той манере, которой излагал свои мысли незабвенный Виктор Петрович Астафьев, продолжавший держать высокую планку словотворчества до самых своих последних дней на Земле.
Из поэтического наследия можно выделить Николая Гайдука:
Что творится? Какое тут иго
Прокатилось в огне и во зле?
Наша жизнь - это "Красная книга"
О прекрасной, убитой земле!
В чистых реках плескалась русалка,
Домовой караулил избу.
Русский дух - вот что жалко так жалко! -
Вылетает со свистом в трубу...
Скоро тут обдерут все берёзы,
Горло пулей заткнут соловью...
Русский дух наш смеётся сквозь слёзы,
Глядя в гулкую пропасть свою!
Эдуард Русаков пишет свою прозу будто не пером, а иглой. Его короткие рассказы бьют в сердце отчаянно. И от них остаётся не кровь и не рана, но слеза непременно пробьётся: "Больше года как мамочка умерла, и теперь каждую субботу отец с дочерью приезжают на кладбище, навещают её. Сегодня им повезло с погодой. Небо ясное, голубое, над кладбищем с рыдающими криками носятся белые птицы... да это же чайки!" ("Чайки над кладбищем")
И даже в самом лёгком рассказе "Слуга народа" можно увидеть слабость властного человека, способного одарить вверенное ему село материальными благами, но так и не сумевшего одной из жительниц сдержать обещания жениться. Сюжеты просты и легки да только не выветриваются из души.
А вот в рассказе "Погорелец", написанным уже упомянутым в начале моего очерка автором Максимом Антиповым, героев можно назвать современными бесами, уже выведенных когда-то в романе Достоевского. А у современного автора эти бесы обладают натуральными обличьями на примере реально живущих людей, а тем паче и виденные нами на телеэкранах. Но не те, о ком могли сейчас подумать многие, а именно безобидное как будто поколение молодых ребят, кого жизнь сначала испытала горестями, а затем и славой, которая и испортила их вконец. И заметки автора о них документальны, а не выдуманы им во благо литературного оживления картины своего мировоззрения.
Помимо этого рассказа подборка Максима Антипова полна другими короткими произведениями, не лишёнными и богатства воображения, которое абсолютно приземлённое и имеющая право на существование рядом с документальными фактами нашей жизни.
Максим Антипов православный журналист и не мог не поделиться такой историей, которую запечатлел в коротком рассказе "Князь-целитель". Рассказ о чуде, но не в сказке, а на нашем веку: начиная с ГУЛага и до нынешних дней. Дар целительства одного из персонажей передаётся ученику и только в момент собственного ухода в мир иной. Рассказ больше документален, чем художественно выдуман.
Помимо памяти о самом писателе, есть воспоминания о днях сибирского тыла во время Великой Отечественной войны в записках людей, кто работал в посёлке Новокамала. Эти письма объединила недавняя выпускница Новокамалинской средней Школы Виктория Уткина. Она приводит и такое письмо, в котором жительница Антонина Антоновна Черных, в 1941-м ещё тринадцатилетняя, пишет о своей работе на элеваторе:
"Первое время мозоли на руках были от тяжёлой совковой лопаты. Мешки с зерном носить нам, девчонкам, тоже непросто было. Запомнилась командировка в Ачинск, тоже на хлебоприёмный пункт. Нас, 12 девчонок, отправили вместе с бригадиром на два месяца. Жили там в вагончике. Паёк хлеба 600 грамм да суп-затируха. Ну это бы ничего, да обувь поизносилась, приходилось ноги заматывать тряпками. Дело уже было к поздней осени, холодно. А уж какие тут наряды, нижнего белья совсем не было"
А ещё продолжает знакомить Виктория Уткина с тем, как: "На сезонных работах в колхозах трудились в основном только ученики. А чтобы очистить от шлака и снега железнодорожные пути, кроме подростков, привлекали женщин-домохозяек (у некоторых были грудные дети). Работа была тяжёлая, неслучайно её называли снегоборьбой. Таким образом, от мала до велика все трудились"
Помимо этого много рассказывали и те, кто выжил. Делились о том, как жили:
"Лес был кормильцем - и полакомиться там можно, и на зиму заготовки сделать. Ребятишки, лишь зазеленеет лес, бегут искать "кудрявых козликов" (сладкая трава), копать саранки - дома их парили в чугунках - сытно и вкусно, а уж "пучки", так их сочные стебли - просто объеденье. После войны в лесу плохо росли саранки, мало их стало, поэтому у камалинцев осталась привычка с тех пор: выкапывать сладкую луковицу осторожно, чтобы земля смогла ещё плодоносить"
Знакомясь с этими историческими документами, я сам вспомнил рассказы моего дедушки (по папиной линии) Александра Петровича Зырянова, родившегося в 1931 году. Он видел войну глазами учащегося сибирской школы, и как он сам признавался: "Не думал об учёбе, потому что в первую очередь хотелось... жрать" Рассказывал, как за школой они с ребятами выкапывали промёрзшую в земле картошку - "чёрную, маленькую и такой противной на вкус, что потом желудок болел, но не переставали её есть, ведь в животе всё ныло, а в башке - мысли только о еде".
Думаю, не останется ни для кого бесследно в памяти и сердце прочтение альманаха "Затесь". В этом альманахе, мне кажется, весь Астафьев: он во всех отзывах на его произведения и он в творчестве односельчан и многих своих читателей в России.
![Альманах 'Затесь' N1 (2011) []](/img/z/zyrjanow_aleksej_wiktorowich/4_ucheniki_velikogo_mastera/zatesx-1.jpg)
![Иллюстрации с отрывками из произведений Астафьева [Альманах 'Затесь' N1(2011)]](/img/z/zyrjanow_aleksej_wiktorowich/4_ucheniki_velikogo_mastera/4_illjustraciisotrywkamiizproizwedenijastafxewa.jpg)