В тот день, ... 19... года, ничего не предвещало дальнейших странных и ужасных событий, о которых даже теперь, спустя много лет, мне тяжело вспоминать. Однако и предать их забвению я полагаю недостойным. Особенно огорчают меня недавние упоминания имени моей дорогой подруги Розалин в прессе и мемуарах г-на С., который не был непосредственным свидетелем событий, не мог знать, что сподвигло бедную Розалин на ее поступки, из-за чего дал им совершенно неверное истолкование.
Поэтому, как ни тяжело мне воскрешать в памяти то время, я считаю необходимым рассказать во всех подробностях о случившемся. И да хранит Господь мою бедную Розалин, если она еще жива.
***
Стояла прекрасная солнечная погода. Мы только что вернулись с автомобильной прогулки, которую устроил мой отчим для нас с мамой и младшим братом Джимми, и пребывали в превосходном настроении. Кэти подала нам чаю со сливками и письмо на подносе.
- Из Аркхэма, - сказал отчим, взяв письмо; будучи владельцем торгового предприятия "Харрингтон, Харрингтон и Ко", он ожидал деловых известий, однако оказался разочарован. - Да это для тебя, Энн!
- От Розалин, - обрадовалась я, схватив конверт.
Из него выпало краткое приглашение, которое повергло нас в некоторое недоумение.
Розалин была моей ровесницей. Мы родились и выросли в Кингспорте, в том самом городе, где еще живы воспоминания о каперах и контрабандистах прошлых веков, а на высоком Туманном утесе по вечерам загораются огоньки, и вершина его становится удивительно похожей на старинный домик. Когда мне исполнилось десять лет, отец мой, владелец небольшой пристани, тяжело заболел и вскоре умер. Мама взяла его дело в свои руки и постаралась дать мне достойное образование. Спустя несколько лет к ней посватался мистер Джон Харрингтон из Бостона, почтенный и достойный человек. После долгих размышлений мама приняла его предложение, боюсь, скорее ради меня и перспектив большого города.
- Ты едешь в Бостон! Я тебя ненавижу! - воскликнула тогда Розалин и обняла меня так, что едва не задушила, закружив по комнате.
Разумеется, наша дружба не прервалась - мы еженедельно присылали друг другу письма, однако пять лет переписки - это совсем не то, что пять лет личных встреч. В Бостоне я не ощущала себя особенно счастливой: меня утомлял этот пыльный и шумный город, я тосковала по Розалин, изливая ей душу на многих страницах, потому что в школе у меня так и не появилось новых друзей, к тому же вскоре родился Джимми, и мама почти все время проводила с ним, в то время как отчим пропадал в конторе. К счастью, с отчимом у меня сложились спокойные отношения: он почти не уделял мне внимания, но и не выказывал враждебности.
Немало часов я провела, мечтая о том, как мы с Розалин снова встретимся и уедем вместе покорять Голливуд, а может быть, даже Европу - скорее Европу, так как Розалин бредила Ирландией и уверяла, что ведет свой род от ирландских королей. В детстве я верила ей, потом пришла к выводу, что это просто романтическая фантазия, и лишь намного позже узнала, что в раннесредневековой Ирландии королями назывались и вожди многочисленных мелких племен и общин, так что ничего невероятного в россказнях Розалин не было.
Более того - они оказались чистой правдой.
"Дорогая Энн, - писала Розалин, - пишу тебе вкратце, так как на меня все свалилось неожиданно, но надеюсь, что вскоре смогу рассказать в подробностях, а еще больше надеюсь, что ты сможешь отправиться ко мне в гости! Очень, очень прошу тебя приехать, хотя и понимаю, что это накладно, но если нужно, я помогу тебе, только приезжай..."
Из письма явствовало, что Розалин еще несколько лет назад получила крупную сумму денег в наследство от троюродных родственников в Ирландии, но с условием, что она выйдет замуж за их единственного сына и будет жить в фамильном поместье. Поначалу родители Розалин были далеко не в восторге от такой перспективы, однако дела ее отца в Кингспорте шли все хуже и хуже, Розалин пришлось бросить колледж, а ее недавняя помолвка оказалась расторгнута - жених нашел богатую невесту; впрочем, об этом Розалин писала мне с юмором и нескрываемым облегчением. Поскольку ей как раз недавно стукнуло двадцать один, а ирландский кузен присылал очень милые письма и открытки с прелестными видами, на семейном совете было решено дать ему шанс.
"Кузен Патрик был весьма любезен, - писала Розалин, - и сам предложил мне пригласить каких-нибудь друзей, чтобы я скорее освоилась. Я не могу дождаться того дня, когда смогу показать тебе этот очаровательный старинный замок Фланаган, который весь, по самую крышу, увит плющом, а неподалеку там есть часовня настоящих тамплиеров! Кузен обещал пригласить и своих знакомых, он уверяет, что его лучший друг просто душка. Вот будет замечательно, если вы влюбитесь друг в друга, и мы будем жить по соседству!"
Почему-то ни у кого - ни у меня, ни у мамы, ни у искушенного в житейских делах мистера Харрингтона, моего доброго отчима - не возникло и тени сомнения в душевности кузена, его друзей и его "замка", и даже часовни; у меня совершенно вылетело из головы, что Розалин никогда не бывала в поместье Фланаган, да и вообще в Европе, и не видела кузена воочию, - она отправила мне это письмо с вокзала в Аркхэме, направляясь в Нью-Йорк, чтобы впервые в жизни сесть на пароход, идущий в Дублин...
Тогда же меня впервые посетила мысль, что мистер Харрингтон, хотя и неплохо относится ко мне, все же тяготится моим присутствием и будет только рад, если я действительно останусь в Европе. А когда пришло новое письмо от Розалин, в котором она настойчиво повторила приглашение, отчим сам предложил оплатить мне путешествие в Ирландию.
Мама помогла мне обновить гардероб, с энтузиазмом подбирая украшения и аксессуары. Маленькая шляпка с вуалеткой, изящные платья с заниженной талией, пластинки с джазом, черные лаковые лодочки, яркая губная помада фирмы господина Макса Фактора, как у Джин Харлоу, только-только входившая в моду, и выкрашенные "платиновой" краской той же фирмы волосы, - по мысли мамы, я должна была потрясти замшелую старушку Европу. Однако я несколько раз перечитала письма Розалин и уверилась, что мне понадобятся скорее резиновые сапоги и макинтош.
"Дорогая Энн, - писала она, - здесь очень красиво, но какая же дождливая погода в этой Ирландии! В Дублине дождь не прекращался ни на минуту, а с тех пор, как я приехала в замок Фланаган, не проходило и дня, чтобы не задождило! Обязательно бери с собой зонтик и плащ, чтобы не промокнуть!"
Она прибавила, что ей немного одиноко в Ирландии, потому что все говорят с необычным акцентом и заняты своими делами. Но это было и понятно.
Наверное, кузен Патрик О"Фланаган тоже был занят делами.
Я упаковала в чемодан кое-какие подарки для Розалин, резиновые сапожки и джинсы, а мама пихнула сверху флакон духов "Шалимар", шелковые чулки и еще один тюбик губной помады, и на этом мы сочли сборы законченными.
Валяясь на койке в каюте второго класса, я потягивала содовую, лениво перелистывая "Эпоху невинности" - нашумевший тогда роман Эдит Уортон, и представляла, как сама напишу такую же увлекательную книжку... да хотя бы о путешествии в Ирландию! Мне все было в новинку, все было интересно: и бесконечный океан, и редкие птицы, и переменчивое небо над Атлантикой. Вот бы у нас с Розалин были какие-нибудь приключения, думала я. Например, чтобы ее кузен Патрик влюбился в меня, а его лучший друг, который душка, - в Розалин, и чтобы у нас произошло много объяснений, переживаний, слез и бурных сцен, прежде чем все разберутся в своих чувствах... Или нет, это скучно. Вот бы мы отправились кататься на яхте кузена Патрика и попали в шторм. Нет! Лучше к пиратам! И спасать нас, конечно, должны были мы с Розалин...
Если бы я знала, что ожидает меня, не стала бы мечтать о таких вещах.
Пока что больше всего меня смущало то, что кузен Патрик, пожалуй, предложит мне виски или бренди. Я была уже совершеннолетней, однако ни разу не пробовала спиртного - в те годы царил "сухой закон", и очень боялась, что произойдет что-нибудь неприличное.
Патрик О"Фланаган и Розалин встретили меня в Дублине, как мы и договаривались.
Я представляла себе кузена Патрика юношей немногим старше нас, однако ему было уже хорошо за тридцать. Однако поразило меня другое.
У Патрика не было руки.
Нет, он не потерял ее на фронте или из-за несчастной случайности - он родился с рукой, отсутствующей до локтя. Из конца руки у него торчали крошечные пальчики, семь или восемь, синеватые и неподвижные.
В остальном это был худощавый мужчина среднего роста и довольно заурядной наружности, с ранними залысинами и сутуловатый, в простом сером костюме. Ни синих глаз, ни огненно-рыжих волос, ни веснушек, - по моим тогдашним представлениям, он вовсе не был похож на ирландца. Держался он очень скромно и производил впечатление крайне застенчивого человека, к тому же немного заикался. Я сделала поспешный вывод, что все это объясняет, почему его семья пошла на такие крайние меры, лишь бы устроить личную жизнь последнего в роду.
Невзирая на мои протесты, Патрик взял мой чемодан и лично разместил в автомобиле - очень старом коричневом "Бентли" с откидным верхом. Розалин села за руль, и мы отправились в поместье Фланаган близ Дублина...
То, что Розалин называла замком, представляло собой живописные (издали) руины большого старинного дома. Одно крыло было жилым; в нем как раз шел ремонт - Патрик объяснил, что по настоянию Розалин сюда провели электричество и обновили интерьер.
- Мы отреставрируем и второе крыло, - перебила Розалин. - Я устрою тут освещение, как на Бродвее! А вон там, - указала она на небольшую лощину, где шло строительство, - будет наш завод велосипедов. Местным жителям очень пригодятся велосипеды. Я решила, что деньги нужно не транжирить, а вкладывать в дело.
Я оглянулась вокруг, выйдя из машины, и невыразимая тоска нахлынула на меня.
Вокруг поместья не было ни ограды, ни парка. Старый полуразрушенный дом высился на холме, поросшем густой высокой травой, в окружении вековых дубов. Подъезда к нему не было, и нам пришлось выйти из машины и идти вверх по дорожке, когда-то усыпанной гравием - сейчас сквозь него пробивались сорняки. Видно было, что Розалин взялась за особняк с истинно американской практической сметкой: у дома виднелись недавно разбитые клумбы с черенками роз и молодые деревца; на небольшой ровной круглой площадке, видимо, планировалась статуя или фонтан, а неподалеку была заложена деревянная беседка, но все это еще только делалось. Мелкий дождь шуршал в плюще, совершенно задушившем дом; между его ветвей виднелись серые выщербленные временем камни.
У подножия холма был устроен гараж, с другой стороны стояла старая конюшня, давно пустовавшая.
- Дядюшка и тетушка в последние годы сильно болели, и им было не до ухода за замком, - сказала Розалин, - так что тут, сама понимаешь, все немного в запустении. Но это ненадолго! Вот увидишь, я устрою настоящий ирландский Версаль!
Патрик молчал. Он вообще почти все время молчал.
В жилом крыле уже заново оштукатурили стены и наклеили красивые обои с маками и васильками, показавшиеся мне удивительно неуместными в этом мрачном месте.
- Смотри, какие гардины я подобрала! Мы их повесили специально к твоему приезду, - сказала Розалин. Она показала мне мою комнату, рядом со своей, чтобы мы могли по вечерам сидеть и болтать обо всем на свете, как в детстве. Я выглянула из окна.
С одной стороны виднелась лощина, где строился завод - детище Розалин. К ней подвели дорогу, поставили фонари, и все выглядело вполне современно. За лощиной синело море, на берегу которого располагалась рыбацкая деревня. Что это была за деревня! Круглые домики с соломенными крышами казались такими бедными! Причалы и маленький рыбный рынок принадлежали семье О"Фланаган, но, как заверила Розалин, почти не давали прибыли. А дальше от моря тянулся унылый серый лиман, подернутый дождевой дымкой.
- Когда тут светит солнце, пейзаж просто чудо, - заявила Розалин. - Жаль, что солнце так редко выглядывает.
Вечером я переоделась к ужину и спустилась в холл, где уже сидели Патрик, Розалин и пожилая дама.
- Тетя Кэтлин, знакомьтесь, это моя лучшая подруга Энн Рейзли, - представила меня Розалин. - Леди Кэтлин О"Фланаган.
Леди молчала и даже не шевелилась. Мне показалось, что она совершенно слепа, потому что ее глаза неподвижно смотрели в одну точку.
- А дедушка Фрэнк спустится? - спросила Розалин.
Патрик повернул голову, будто задумавшись.
- Я ду-думаю, можно на-начинать б-без него, - наконец сказал он.
Стол с хрустящей вышитой скатертью, уставленный столовым серебром века этак XVII, но с современными блюдами и французским вином, - я начинала понимать, что все новое здесь от Розалин, а Фланаганы жили так же, как и их предки триста лет назад.
- Я уговорила нашу кухарку пройти кулинарные курсы в Дублине, чтобы готовить пирожные, - хихикнула Розалин. - Знаешь, какие она теперь делает эклеры?
- Очень в-вкус-ные, - подтвердил Патрик.
Мне стало не по себе, я сама не знала, от чего. Может быть, от того, что леди Кэтлин так и сидела, не шевелясь, в кресле. Она была невероятно стара. Бледная сухая кожа, бескровные синие губы, неподвижные сухие невидящие глаза. Тоненькие, заколотые черепаховым гребешком серебряные прядки, сквозь которые просвечивала кожица на голове. Черная кружевная шаль...
Белое платье.
Белые атласные туфли.
После ужина, за которым она так ни к чему и не притронулась, леди Кэтлин удалилась в нежилое крыло.
- Она старенькая, - сказала Розалин, заметив мой недоуменный взгляд. - Хочет жить, где привыкла. Там есть несколько жилых комнат, вполне уютных, только ужасно старомодных - самая новая мебель с позапрошлого века. Я бы продала это все антиквару или, может быть, отреставрировала и оставила для атмосферы, но тетя не хочет расставаться с вещами, а нового и вовсе не желает.
Патрик кивнул головой.
- О, дождь кончился. А давайте устроим велосипедную прогулку?
И снова Патрик только кивнул.
Еле заметный проселок развезло после недавнего дождя, но мы все же поехали на берег лимана. Внезапно Патрик немного разговорился.
- С этим лиманом связаны интересные события, - рассказывал он, почти не заикаясь. - В полнолуние можно видеть, что посреди него есть остров, а на нем - старинная церковь. Так болтают крестьяне. В этой церкви устраиваются празднества, и жители охотно зазывают всех подряд в гости, только еще никто не возвращался оттуда.
- Жители?
- Да, те, что живут в заброшенной церкви.
- Местные верят, что в заброшенных церквях живут феи, верно, Патрик? - сказала Розалин.
- Да. Это старая легенда. А есть и правдивые истории. Раньше тут жили воинственные племена, но это было очень давно. Между ними происходили сражения. На берегу лимана есть старинные кромлехи, где люди прошлых веков приносили жертвы на Самхайн, и кострища, между которыми прогоняли быков на Бельтайн. Однажды принц и принцесса этих племен полюбили друг друга и решили бежать, так как принцесса была обещана в жены старому королю Конайре...
- И что же дальше? Они поженились? - спросила я.
- Нет. Из-за их побега вспыхнула большая война, в которой погибли почти все воины и воительницы этих племен, и принц и принцесса погибли тоже. Теперь в память об их любви над лиманом кружатся светляки и поют козодои. А само сражение произошло вон там, дальше, где болото. Каждый из павших в бою так и остался лежать на земле. В новолуние неупокоенные души светятся, как бледные свечки...
Я молчала, очарованная грустной поэзией этих сказаний. Умолк и Патрик.
- У нас в Кингспорте тоже ходили разные истории, - сказала Розалин. - Например, о загадочном доме на Туманном утесе. Или о Страшном Старике. Помнишь, Патрик, я рассказывала?
Внезапно со стороны лимана послышался протяжный, очень печальный и тихий звук. Я замерла, едва не упав с велосипеда, а звук повторился. Унылый и горестный, он звучал на одной ноте, словно плач или крик боли.
- Маяк, - сказала Розалин. - С моря идет туман. Давайте-ка возвращаться.
Когда мы уже приближались к дому, я обернулась и бросила взгляд на лиман. В чаше, заполненной водой, колыхалось целое море тумана, а сквозь него просвечивали едва заметные мертвенные огоньки - наверное, те самые свечки неупокоенных душ на болоте.
Сны после этой прогулки мне снились странные и тревожные: будто из-под мелких вод лимана встает остров с причудливым зданием без крыши...
Наутро Розалин отбыла на строительство завода - она занималась им с чрезвычайным рвением; к Патрику же пришел его поверенный, и они работали с бумагами в библиотеке, так что я была предоставлена самой себе.
У меня закралось сожаление, что Патрик не выбрал для работы кабинет - хотя, возможно, у него не было кабинета или там все еще велись отделочные работы: я бы провела это время в библиотеке. По моим прикидкам, в этом доме должны были найтись какие-нибудь необычные издания. От мысли о прогулке в одиночку я отказалась, так как, стоило мне выйти на крыльцо, хлынул дождь.
Да и куда бы я пошла? Лиман почему-то вызывал у меня опаску: его болотистые берега выглядели ненадежными. В деревню, пожалуй, можно было бы сходить и даже купить свежей рыбы... и все.
Поэтому я написала письмо маме, где постаралась отозваться о Патрике и поместье Фланаган в лестных выражениях - правда вряд ли могла ее заинтересовать, а собственные впечатления у меня были еще слишком смутными, и отправилась осматривать дом.
В нем была примечательная кухня, где утварь не менялась, наверное, с позапрошлого столетия, с массивными деревянными креслами и столом, медными котлами, старинной печью, чугунными фигурными решетками для жарки мяса и прочими диковинными атрибутами стародавних пиров. Сюда уже провели электричество, но потолки остались закопченными от факелов, все еще торчавших на стенах. Впрочем, с кухни я быстро ушла, чтобы не мешать кухарке готовить ее чудо-десерты.
Отремонтированные комнаты же были обставлены по последней моде, явно стараниями Розалин. Я покрутилась там и отправилась в нежилое крыло.
Розалин сказала, что тетя Кэтлин живет в нем, так как оно нежилое лишь частично. Но где же располагались те уютные комнаты, о которых она упоминала? От крыла, по сути, остался лишь фасад, поддерживаемый плотным плющом. Крыши не было совсем, если не считать крышей все тот же плющ и редкие трухлявые стропила. Верхний этаж провалился вниз. По второму этажу я все-таки прогулялась, но на нем не нашлось ни единой комнаты, пригодной для жилья или хотя бы под чулан. Огромные трещины в стене, обвалившаяся штукатурка, выбитые окна, просевшие потолки на сгнивших балках - все эти помещения пустовали лет сто, не меньше. Двери не сохранились; судя по всему, уцелевшие двери Розалин решила снять и повесить в жилом крыле, так как они представляли примечательный образчик старинной резьбы по дереву.
Я спустилась в цокольный этаж, про себя диву даваясь. Чтобы почтенная пожилая леди согласилась жить в подвале! В полутемном сыром подвале без электричества! Более того, и воду подвели только в одно крыло, так что леди Кэтлин не могла бы даже принять ванну с комфортом. Неужели ей старинный уклад дороже, чем приятная жизнь с современными удобствами? Потом я припомнила, что где-то здесь обитает еще и таинственный дедушка Фрэнк.
По правде, я представляла старика в инвалидной коляске.
Патрику, должно быть, несказанно повезло, что Розалин согласилась приехать. Жить здесь в одиночестве, в разваливающемся старом доме со слепой старушкой и престарелым калекой...
Но в цокольном этаже вообще не было комнат. Никаких. Это был длинный коридор с подслеповатыми окнами, утопленными в землю и полностью закрытыми плющом, и лишь в конце его был какой-то выход. Пахло здесь отвратительно: чем-то нечистым и гнилым. Я прошла к выходу и толкнула дверь.
Ее не открывали давным-давно; все заросло пылью и паутиной, но когда я все-таки заглянула в помещение за дверью, у меня волосы встали дыбом. Здесь находился фамильный склеп О"Фланаганов. Два саркофага были относительно новыми - должно быть, для родителей Патрика; остальные же принадлежали предыдущим поколениям.
Я прошептала короткую заупокойную молитву, лишь под конец запоздало сообразив, что О"Фланаганы католики, и моя молитва им ни к чему, и вышла, притворив дверь.
Странно, что в склепе не было креста. Ведь добрые католики - а ирландцы слыли горячо верующими людьми - обязательно поместили бы там распятие. Или нет? Я понятия не имела, как это у них...
Вернулась Розалин. Обед прошел очень чинно, даже чопорно, по-прежнему за столом сидела леди Кэтлин, молча и совершенно неподвижно, по-прежнему Розалин справилась о дедушке Фрэнке, получив тот же ответ, что и накануне, по-прежнему подали бесподобные десерты и чай...
А потом Патрик пригласил нас пройтись.
- Может, лучше велосипеды? - спросила Розалин.
- Не-не-нет, - поспешно ответил он, - я хо-хочу показать вам Поющий источник.
Мы углубились в холмы, и Патрик действительно показал нам небольшой ручей. Он вытекал из неглубокого оврага, и мы поднялись по нему к роднику.
Струйка воды резво выбегала и ниспадала маленьким водопадом в глубокую каменную чашу прямо из склона оврага, издавая необыкновенно чистое и приятное журчание. Мы по очереди набрали в ладони воду и отхлебнули; она была свежей и такой холодной, что заломило зубы.
- Если по-послушать, мо-можно различить слова, - сказал Патрик.
- О чем? - заинтересовалась я.
- Предска-сказание о буд-дущем.
Разумеется, мы с Розалин принялись внимательно вслушиваться в мелодичное пение воды в надежде услышать что-нибудь приятное и обнадеживающее. Но сколько бы мы ни прислушивались, ничего, кроме плеска воды, не расслышали. Я уже сочла это очередной милой ирландской сказкой и выпрямилась, как вдруг до меня донеслось отчетливое: "Беги, беги, спасайся! Беги!"
- Ой, - сказала Розалин. - Знаете, что я услышала?
- Не на-надо, - остановил ее Патрик. - Нельзя рас... сказывать. Прим-мета плохая.
- Куда уж хуже, - буркнула Розалин, явно огорченная.
На обратном пути Патрик неуклюже попытался нас развлечь, но настроение было испорчено у всех. Наконец, он, заметив терновый куст, подошел и набрал для нас ягод. Мы присоединились к нему, правда, порядком исцарапали руки, но хотя бы полакомились.
А ночью я снова увидела сон про лиман и остров. Теперь дом без крыши не пустовал. В нем двигались какие-то темные силуэты, видимо, детские, в странной одежде, которую мне не удавалось рассмотреть, и зажигались огни.
На следующий день мы отправились в деревню.
Деревня оказалась еще меньше и беднее, чем показалось мне издали. Однако люди в ней выглядели вполне довольными жизнью. Мы купили немного свежей, копченой и соленой рыбы, предвкушая приятное разнообразие на столе, а затем Розалин уговорила одного из рыбаков прокатить нас на лодке.
- Небезопасно, мэм, - предупредил тот. - Ветер может подняться в любую минуту. Погода здесь очень переменчивая.
- А если недолго? Ну хоть на часок, - просила Розалин.
Я вглядывалась в соленые волны Ирландского моря, как вдруг рыбак подскочил и вскрикнул:
- Возвращаемся!
- Уже? Что - час прошел?
- Нет, - он был очень взволнован.
Я подумала, что, может быть, он увидел акулу, но только выбравшись на берег, он ответил на мои расспросы.
- Шелки указал мне, что надо грести к берегу.
- Шелки? Тюлень?
Я почти поверила, что рыбак приручил тюленя, который его каким-то образом предупреждал о шторме, так как действительно поднялся сильный ветер.
Но вечером за ужином (к счастью, обошедшимся без присутствия леди Кэтлин) Патрик рассказал, что шелки - это не простой тюлень, а оборотень.
К полуночи ветер перерос в настоящую бурю. В нежилых этажах гудело и ревело, и, судя по треску, снесло еще несколько прогнивших стропил, а хлопки и звон указывали на разбитое стекло. В мое окно сильно дуло, а дождь тек по нему сплошным потоком. Единственное, что меня радовало, - из-за грохота и рева шторма я не могла уснуть и не видела сны про остров и церковь. Но зато я услышала...
Со стороны нежилого крыла доносились голоса. Взволнованный женский, грубый мужской, еще мужской. Рыдания. Крик. Опять грубый мужской. Протяжный женский визг. Удар, удар, еще удар, еще визг, еще удар...
Торопкие приближающиеся шаги.
Свирепый, властный мужской окрик.
Угрожающий женский голос.
Грубый мужской голос забубнил предостерегающе и тоном пониже, женщина ответила резким окриком, мужчина продолжал ее урезонивать, и вдруг грянул выстрел.
Ослепительная вспышка заставила меня отшатнуться от окна.
Дрожа от волнения, я вышла из комнаты. Электричество погасло. Я нашарила сперва фонарик, затем керосиновую лампу и зажгла ее.
Кто кричал у меня под дверью?
Кто ссорился и спорил?
Голоса не принадлежали ни Патрику, ни Розалин - уж ее-то голос я бы узнала. Может быть, это поругались старики - не виденный еще мною дедушка Фрэнк и леди Кэтлин? Но голоса не походили на старческие...
Неверный, дрожащий и тусклый свет лампы внезапно высветил бледную черноволосую женщину в черной шали, которая держала в руках ружье - старинный мушкет. Прическа, черепаховый гребень, белое платье - все в ее облике принадлежало позапрошлому столетию; лицо, очень красивое и какое-то трагическое, было искажено яростью, из разбитых губ и носа сочилась кровь. Я вскрикнула и сделала шаг к незнакомке, но она, казалось, не видела меня, хотя и смотрела почти в упор. Я шагнула еще раз и споткнулась обо что-то мягкое, потеряв равновесие...
Грохнувшись на четвереньки и еле удержав чертову лампу, я успела рассмотреть, обо что же я запнулась.