Аннотация: Роман вырос из рассказа на конкурс "Рождественский детектив"-2024 (РД-19). Опубликован журнале "Смена" N 12 за 2025 год (стр.123-187)...
***
Москва бурлила, наполняясь слухами, сию же минуту опровергаемыми новыми, непонятно откуда прилетевшими. Их подхватывали, разносили дальше, хотя с оглядкой, чтобы не сказать лишнего, за что потом спросят в Преображенском Приказе. Да так спросят, что рад будешь языка лишиться, а не жизни.
Царский указ о смене календаря и праздновании Нового года по немецкому образцу многих напугал. И шептались люди, что настал Конец Света, что бесовские гуляния приведут прямиком в ад. Выстоит ли Русь-матушка под тяжелой рукой молодого правителя? А что характер царя суров, увидали все не так давно. Опомниться не успели после стрелецкого дела, а тут новая напасть.
Но немало было и тех, кто ожидал радости от иноземных забав, кого новшества царя Петра Алексеевича манили к интересным открытиям. А сколько суматохи вызвало требование одеться всем жителям столицы в иноземные одежды: и мужчинам, и женщинам! Да все купить или пошить за десять дней! Сам царь скор был на решения, и от подданных своих ждал немедленного их исполнения.
Вот и гудела Москва, торговые ряды открывались чуть свет, купцы не знали, за что хвататься, товары привозили и увозили почти круглые сутки. А как быть? Ведь потом, когда новые праздники наступят, делами нельзя будет заниматься.
Но в нескончаемой круговерти нет-нет да и вспыхивал спор, что ждет Русь, чем закончатся мало кому понятные указы царя-батюшки? И столько тут завязывалось тайных клубков, столько копилось обид, страха и надежд, что неминуемо должно было прорваться наружу. Но когда и где? И кого увлечет бурный поток, сметет лавина? И вынырнет ли кто в новую жизнь, выйдет ли на безопасный берег и найдет спасение? Никто не знает своей судьбы, но одно известно: когда взрыхляют землю на пашне перед посевом, пахарь думает о будущем урожае, а не о том, что может показаться из недр и какие страшные тайны откроются на пути к богатому и счастливому году.
***
ГЛАВА 1
Прапорщик Алексей Прошин бежал по улицам, скользя на укатанных полозьями участках, то и дело натыкаясь на прохожих. Но никто не ругался, напротив, ему уступали дорогу, заметив форму под плащом - почти год так ходили по Москве все, кто имел отношение к Преображенскому приказу. За этот год Алеша привык, что его боятся и сторонятся, хотя и обидно бывало. Но сейчас не до раздумий - опоздай он на перекличку, ему не поздоровится. А сам виноват: пригрелся с вечера у полюбовницы, да и остался на ночь. Капитан Преображенского полка Савельев закрывал глаза на некоторые слабости подчиненных, но не простил бы нарушения порядка даже лучшим из них.
Хорошо, что на полпути Алексея посадил в розвальни слуга дворян Зуевых - близкого Прошину семейства. Узнал и довез барчука до приказа, спасая от наказания. Вбежал прапорщик на Потешный двор, успев на построение в последнюю минуту.
Конечно, многие в приказе и на всех трех дворах были в растерянности от царского указа, однако вида не показывали. И сейчас выслушали полковника, распорядившегося о несении службы в праздничные дни, о том, как должны офицеры и приставленные к ним в наряд солдаты следить за порядком, пресекать всякое нарушение, а если таковое все же случиться - немедленно разобраться в происшествии и всех виновных доставлять в Главную канцелярию.
Потом капитанам раздали списки караулов на ближайшие дни, и все тринадцать капитанов полка собрали младших офицеров для подробного изучения положений указа.
Алексей хотел пообщаться с товарищами, но его окликнул капитан Савельев, да так сурово, что все на площади притихли.
- Прошин, ко мне немедля!
Другие прапорщики смотрели на Алексея с сочувствием, а сам он, направляясь к горнице начальника, лихорадочно думал, что могло вызвать его гнев.
В горнице капитан сел на лавку и осмотрел Алексея с ног до головы.
- Ну, сокол ясный, признавайся, что ты натворил? - спросил Савельев на удивление не грозно, скорее, с печалью.
Алексей, сорвавший при входе с головы треуголку, сжал ее замерзшими пальцами.
- Никита Степанович, Богом клянусь, ничего за мной нет. Что случилось-то?
Капитан Савельев начинал службу в охотничьем хозяйстве села Преображенского в давние годы, когда туда приехала вдовая царица Наталья Кирилловна с детками. Вместе с ним служил покойный ныне отец Алеши Прошина. И Никита Савельев, продвинувшийся по службе после участия в Азовском походе, поддерживал сироту и способствовал его зачислению в полк. Молодой прапорщик почитал капитана и старался его не разочаровать.
- Доставили мне записочку от князя-кесаря, - вздохнул Савельев, - вот уж выдалось утречко доброе! Велено нам с тобой сегодня явиться пред светлые очи самого Федора Юрьевича. У тебя давеча нос не чесался?
От ужаса Алеша опустился на лавку напротив капитана, не дожидаясь разрешения, перед глазами у него все поплыло. Одно упоминание князя Ромодановского пугало, а приказ предстать перед ним мог сбить с ног храбреца, не боящегося ни турецкой сабли, ни разбойничьего кинжала. И добро бы совесть была чиста, да ведь имел за душой прапорщик Прошин грех. Никому он свою тайну не поведал - так она была ужасна, что грозила карой не только самому Алексею, но и тому, кто, зная ее, не донес бы в Главную канцелярию. Чуя за собой вину, прапорщик принял решение, и отступать от него ему резона не было. Он сглотнул, незаметно вытер внезапно вспотевшую ладонь о плащ и спросил:
- Никита Степанович, а куда нам прибыть надо - я что-то не понял?
- Да в том-то и дело, что в усадьбу князя-кесаря, как стемнеет. Я уж голову сломал, зачем мы ему понадобились.
- Но если бы за какую провинность, так идти надо было в Главную канцелярию. А то и прислали бы за нами стражников. Почему домой-то? - Пожал плечами Алексей с напускным равнодушием.
- То-то и оно. Невеликие мы с тобой птицы. Да что делать, Алеша - когда князь Ромодановский зовет, к нему и знатные бояре бегут. Ты вот скажи, не ляпнул ли что языком своим бабам? Знаю я тебя, кобеля хвостатого!
- Что ты, Никита Степанович! Я к ним не разговоры разговаривать хожу. - Алеша даже обиделся. - Да и кто из них понимает в наших делах?
- Ну-ну, ладно, ежели так. Ты у кого сегодня был-то? - Усмехнулся капитан Савельев.
- У вдовы урядника, что в солдатской слободе квасом торгует. - Не моргнув глазом соврал Алексей.
И был пойман капитаном.
- Ты в последнюю минуту во двор прибежал, а от солдатской слободы два шага идти. А в полку говорят, у квасницы новый дружок. Эх, Алексей, - вздохнул Никита Степанович, - я батюшке твоему слово дал, что пригляжу за тобой, а как смогу, раз ты от меня правду скрываешь?
Алеша покраснел и провел рукой по русым кудрям.
- Прости, - тихо сказал он, - совестно мне, право слово. Полюбился я Марфушке - супружнице прапорщика Дорофеева. Он вчера в казармах остался, а я, стало быть, к ней. Нехорошо это, потому как вместе служим. Вот... Не устоял.
- Тьфу ты, - махнул рукой капитан, - Дорофеев, конечно, остолоп, а Марфушка его - паскудница. Но баба ядреная, что говорить. Ладно, Алексей, иди уж. Как праздники наступят, не до гулянок нам всем будет. Да и что нас ждет сегодня у князя? Помолимся, авось, пронесет.
Капитан перекрестился на образ и отпустил прапорщика.
Алексей понимал, что узнай князь Ромодановский его тайну, не велел бы домой к нему прибыть, а висел бы уже прапорщик Прошин на дыбе в подвалах Главной канцелярии. И пробрал его могильный холод - довелось там побывать однажды. Неделю потом мучили кошмары. А пуще, чем за себя, боялся, что его вина страшной тенью ляжет на тех, кто ему дорог.
В казарме Алексей привел в порядок одежду - не являться же к всемогущему боярину в неподобающем виде. Венгерские кафтаны им выдали к последнему празднику Крещения, а с тех пор почти год минул. Камзол поистрепался, и на плаще кое-где ткань уже просвечивала. Денег у Алеши не водилось - его отец хоть и числился дворянином, но вотчина Прошиных была отдана в счет долга еще при деде. Полкового довольствия прапорщику хватало на самое необходимое, и на одежду из доброго сукна не набралось бы. Потому Алексей трепетно следил за состоянием своих вещей. К тому же он не чужд был тщеславию и любил щегольнуть перед женским полом благородным видом. Конечно, он и так покорял сердца синими очами, пшеничными кудрями и статью. Но хотелось прапорщику не ударить лицом в грязь и перед более высокими чинами. Льстило юному самолюбию, когда кто-нибудь принимал его за боярина. Путаница была неудивительна: новая форма не имела знаков отличия, а камзолы солдат и офицеров почти всех рангов, за исключением самых высших, были одного цвета и покроя. Приказ царя Петра Алексеевича о том, чтобы отпрыски знатных семей начинали службу с самого низа, тоже способствовал сумятице в определении рода и происхождения того или иного преображенца.
В казарме Алексей не участвовал в спорах о новом летоисчислении и праздниках. Для себя он понимал это так: указ царя надо исполнять всем. Стало быть, народу в гуляниях участвовать, а ему - за порядком следить, и не о чем тут рассуждать.
Как стемнело, направились капитан Савельев и прапорщик Прошин к усадьбе князя Ромодановского. Чем ближе они подходили к известному всей Москве дому у Каменного моста, тем сильнее терзало их беспокойство. Перед воротами капитан Савельев показал грамоту, и их немедленно пропустили. К удивлению Алексея двор усадьбы был не так огромен, как рисовало его воображение. Слишком много построек теснилось вокруг, но среди них безусловно царил трехэтажный дом со множеством башенок и главным крыльцом. От площади двора вокруг пристроек вели извилистые дорожки, вымощенные кирпичом, уходя куда-то в глубины усадьбы. Возможно, днем было бы видно лучше, но сейчас уже стемнело, и слуги зажгли вокруг двора факелы и небольшие смоляные кадки.
Один из стражников велел ждать перед крыльцом и ушел в дом. Капитан и Алексей молчали, боясь лишний раз оглянуться. Казалось, прошли часы, но на самом деле едва ли больше десяти минут. Из дома послышалась музыка, крики и смех. Распахнулись резные тяжелые двери, и навстречу гостям вышел сам князь-кесарь. Вслед за князем все крыльцо наполнилось людьми, видимо, это были гости - все под хмельком.
На Федоре Юрьевиче была надета соболья шуба - такая впору самому царю. Шуба нараспашку - шнуры болтались по бокам. Алексею бросился в глаза поверх камзола огромный нож в богатых ножнах. Позади князя музыка и гул нетрезвых голосов раздавались все громче, пока князь не хлопнул в ладоши.
Словно в сказке все стихло, замерло.
- А ну-ка, кто тут у нас? - Громко спросил Ромодановский, спускаясь со ступенек, присматриваясь к гостям. Стражник, подобострастно склонившись, что-то ответил хозяину.
- Ага, явились, как приказано: капитан Савельев и прапорщик Прошин. Дайте-ка мне на вас посмотреть! - Ромодановский величественно поманил к себе пришедших.
Они подошли ближе. Никита Степанович толкнул Алешу под ребро, прошептал чуть слышно: "Треуголка!", и оба сняли головные уборы, склонившись перед самым страшным человеком в столице.
- Ну, будет, будет! Лбы не разбейте. Вы не на службе, а в гостях. - Князь хлопнул по плечу капитана Савельева.
- Скажи-ка, братец, ведь это вы с прапорщиком не так давно раскрыли дело о воровстве в охотничьем хозяйстве?
Никита Степанович не растерялся, и лишь сжатые до побелевших костяшек пальцы выдавали его страх.
- Точно так, всемилостивейший князь. Но по чести сказать - так это именно прапорщик Прошин вывел на чистую воду... Того сына боярского.
С наступлением осени и Главная канцелярия, и Генеральный двор запутались в ворохе счетов и иных бумаг, свалившихся из охотничьего хозяйства. Дьяки понимали, что имеет место злоупотребление, но разобраться в хитросплетениях не смогли. Алеша услышал об этом от капитана - тот с его отцом когда-то и обустроили хозяйство, заложив весь порядок его работы. Прошин провел следствие и установил виновных: ими оказались подьячий, стряпавший все липовою отчетность, и поставленный надзирать за ведомством боярский сын. Недоросль, получивший в обход порядка, установленного царем Петром, хорошую должность, повел себя на охотничьем подворье, как в собственной вотчине. Алеша выслеживал преступников, собрал доказательства и представил их капитану Савельеву. Тот передал все сведения в Главную канцелярию. Недоросля прогнали взашей из приказа, и его батюшке пришлось изрядно потрудиться, чтобы сынок избежал сурового наказания. У подьячего такого покровителя не нашлось, так что он за воровство и ответил перед судом.
Князь оценил честность капитана и похвалил, что тот не приписывает себе заслуги подчиненного.
- Я запомнил имя Прошина, потому что он еще в одном деле себя показал. - Князь приказал слуге поднести факел ближе к Алеше и рассмотрел прапорщика.
- Хм, удальцы в полку, как я погляжу - экий красавец. Небось, девки проходу не дают? - Ромодановский рассмеялся. - А вот мы сейчас посмотрим, какие храбрецы в полку царском! Эй, ребята, пригласите к нам Гаврилу Ивановича!
Ромодановский повернулся к гостям, толпящимся на крыльце. Гости радостно закричали, визгливо завыли дудки, заныли струны лютни. Алеша посмотрел на капитана, но тот тоже не понимал, почему все так разошлись.
Слуги побежали к ближайшему сараю и открыли засов. Под приветственный шум толпы во двор шагнул медведь. Вышел он на четырех лапах, но князь взмахнул палкой, которую ему поднес с ужимками скоморох, и медведь встал на задние лапы. Огромный зверь прошелся, чуть припрыгивая, к капитану и Алеше. За ним, зловеще позвякивая, тащилась цепь, казавшаяся бесконечной.
Ромодановский отошел к крыльцу, а медведь встал между ним и не на шутку испуганными Савельевым и Алешей.
- Таков у меня порядок, - громко произнес князь, - любой гость, прежде чем в дом войти, должен принять чарку от Гаврилы Ивановича.
Обойти медведя было невозможно. Ромодановский вновь махнул рукой, и слуга осторожно поставил медведю на передние лапы небольшой поднос с чаркой водки.
- Почему зверь не трогает слугу? - Побелевшими губами прошептал Алеша капитану.
- Бес его знает! Может, холоп натерся чем-то противным. А может, привык к нему. - Тоже шепотом ответил Савельев. - Нам, Алеша, все одно через забаву князя пройти придется. Но я первый пойду. Пусть уж меня порвет - я пожил уже.
- Нет! - Прошин решительно выступил вперед.
От внезапного и резкого движения Гаврила Иванович ощерил пасть и дернулся на цепи. Но поднос удержал.
- Тихо иди. - Окликнул Алешу капитан. Тот послушался, медленно подошел к медведю, принял чарку и, выпив, аккуратно поставил на поднос.
- Сюда иди! - Позвал его Ромодановский. - Не бойся, Гаврила Иванович приучен - кто водку выпил, того пропускает.
Алеша зажмурился и шагнул к крыльцу. Действительно, зверь его не тронул.
- Ай, молодец, прапорщик! - Похвалил князь. - А ведь некоторые улепетывают!
Когда капитан Савельев выпил свою чарку, Гаврилу Ивановича слуги увели обратно в сарай. Ромодановский хлопал гостей по спине, им поднесли еще водки, после чего князь объявил:
- Теперь вы мои гости! Прошу к столу: ешьте, пейте, чего душа пожелает. - Он повернулся к толпе на крыльце. - И всем, кто здесь ни есть, оказывать почтение капитану Савельеву и...
Повисло молчание. Завсегдатаи и приближенные князя понимали, что хозяин припас для гостей еще какой-то подарок.
- И поручику Прошину! - Торжественно объявил Ромодановский.
На морозе Алеша не успел захмелеть от водки, но после слов хозяина дома поплыл. Сзади его пихал в спину капитан, горячо шепча:
- Благодари князя, благодари.
Но Ромодановский прервал все излияния, приказал гостям идти в дом, что немедленно было выполнено. Пропустив перед собой капитана, Прошин тоже собирался переступить порог, но князь остановил его. На крыльце остались лишь они вдвоем.
- Погоди, поручик, еще пару слов тебе скажу. - Ромодановский спустился на пару ступеней, прислонившись к резным перилам. Алеша почтительно ждал.
- А ведь ты еще по весне отличился - помню, как поймал беглого стрельца. Долго его искали, а нашел ты.
Всей душой Алеша старался забыть тот случай, когда, расследуя обычное дело о краже инструментов плотника из слободы, случайно обнаружил тайное убежище стрельца, ушедшего от суда. Он доставил беглеца в Главную канцелярию и...
Но сейчас Алеша лишь кивнул - отрицать очевидное было бессмысленно.
- Видать, способности у тебя к сыску, - прищурился князь, - так и впредь этим заниматься станешь. Вот смотри: скоро начнутся праздники, Новый год. Ваш полк в караулы пойдет, порядок по Москве охранять. Ты теперь поручик, тебе солдат дадут в подчинение. Доводилось ли тебе какие разговоры против царя слышать, против его указов?
- Так ведь, всемилостивейший князь, люди, как форму нашу увидят, сразу замолкают. Для них хоть солдат, хоть офицер - все мы из Преображенского приказа.
- Боятся? Это хорошо. Пусть боятся. Но ты парень смекалистый, разве нет у тебя каких шептунов, что на ярмарках да в слободах отираются?
- Есть такие люди, князь, верно ты сказываешь.
- Так подряди их, пусть слушают, а тебе докладывают. Не захотят - припугни, заставь. Пойми, поручик, сейчас время такое, ухо надо держать востро. Врагов у царя много, скольких выловили, а сколько еще гуляют да злоумышляют! Ты меня понял?
Алеша склонился в поклоне.
- То-то. Я тебе вот доверяю, вижу, что государю ты верный слуга. К тому же, праздники пойдут - сколько возможностей для всяких преступлений появится. Так если вдруг что - велю твоим начальникам тебя направлять для расследований, коль уж справляешься ладно.
- Не подведу, князь, все силы положу, - ответил Алеша, от всего сердца надеясь, что доведется ему разбираться в покражах да соседских сварах.
- Хорошо. Завтра с утра приходи на Генеральный двор - распорядился я, чтобы форму тебе новую подобрали, плащ тоже. И деньги кое-какие - угости товарищей в полку. А сейчас - будь моим гостем, заслужил. После полуночи вас мой возок на Потешный двор отвезет, от Ромодановского гости пешком не уходят!
Вслед за князем ступил Алеша в богатый дом, где ожидало его угощение знатное и компания веселая. Отказаться от приглашения хозяина Москвы не посмел бы никто. Хотя больше всего на свете Алеша сейчас хотел поделиться радостью, новым чином и открывшимися перспективами с двумя самыми дорогими ему людьми.
Однако пришлось подождать до утра. "Ничего, - подумал поручик Прошин, - зато явлюсь, может статься, в новой одеже. Да подарочки куплю - то-то радости им будет!".
ГЛАВА 2.
Утро у Алексея Прошина выдалось хлопотное, а учитывая щедрый ужин у князя-кесаря, где и думать нечего было, чтобы пропустить тихонько чарку-другую, еще и для головы болезное. Зато молодого поручика поддерживала мысль о новом звании. Да и встретили его на Генеральном дворе весьма почтительно - не иначе, получили указания от самого князя Ромодановского.
Новый камзол по фигуре подобрали довольно быстро: закройщик с подмастерьями как раз подготовили новую партию. А плащ был даже мехом подбит - пусть не соболя и чернобурка, а простой заяц. Идя по улице, Алеша не мог удержаться от того, чтобы не распахнуть накидку, несмотря на мороз. Пусть прохожие полюбуются на офицера государева.
Капитан Самойлов, с утра лечившийся рассолом, отпустил новоявленного поручика на весь день. Для Алеши это было большой радостью, но на Генеральном дворе он задержался дольше, чем полагал, и освободился лишь к полудню. Идти было далеко - в Ордынскую слободу, но весь путь летел, как на крыльях. Направлялся он к дому дворян Зуевых, где проживали крестная, Мария Ивановна, и ее сын - названный брат Алеши.
Зуевы принадлежали к небогатому дворянскому роду, и у них имелось небольшое поместье под Рязанью. Кроме того, покойный муж Марии Ивановны приобрел в Москве дом еще до свадьбы, который и стал семейным гнездом. После кончины Андрея Артемьевича Зуева вдова смогла удержать имущество до взросления сыночка Матвея.
Алеша побежал к крестной не сразу, а заглянул в торговые ряды, которые славились на всю столицу. Именно сюда приезжали иноземные купцы - так повелось со времен царя Ивана Васильевича. Все, кто хотел приобрести необычную вещицу, шли на Ордынскую ярмарку. Алеша с детства часто хаживал по рядам, а потому хорошо знал, где чем торгуют. Он нашел небольшое зеркальце с витой ручкой - такое дорогое, что начальная цена была ему не по карману. Однако удалось сбросить хоть до немалой, но приемлемой стоимости. Алеша понял, что для полковой пирушки придется занимать деньги, но не жалел о подарке - лишь бы порадовать крестную.
Алексей не помнил свою матушку, и Мария Ивановна Зуева заменила ее мальчику. Она была доброй и простой женщиной, жизнь которой посвящалась домашним делам и благополучию близких. Когда восьмилетний Алеша сильно заболел, все вокруг считали, что дни его сочтены, но Мария Ивановна боролась с недугом, не отходя от крестника, и вылечила. После этого отец Алеши смотрел на куму, как на ангела-хранителя, и сыну внушил преклонение перед ней. И после кончины отца Мария Ивановна осталась самым дорогим человеком на свете для бедного сироты.
От торговых рядов, гудевших, как разворошенный улей, Алеша пошел в сторону церкви Преображения. Не так давно на месте деревянной была возведена великолепная каменная, и молодой человек до сих пор не мог налюбоваться высокой колокольней и сверкающим в любую погоду куполом храма. Мария Ивановна редко пропускала службы, потому Алеша зашел в церковь. Обедня уже закончилась, прихожане расходились. Крестной среди них Прошин не нашел, и забеспокоился. Прошлым утром слуга Зуевых, что подвез его к Потешному двору, не говорил о каких-либо неприятностях у хозяйки, значит, что-то произошло за последние сутки. Алеша поставил свечку Святому Образу, поблагодарил за удачу, стараясь не думать о том своем грехе, о котором даже на исповеди умолчал. И покинул храм, обратившись мыслями к делам мирским.
Дом Зуевых находился в переулке за церковью. Был он двухэтажным и, хотя деревянным, но крепким. В детстве Алеше казалось, что он похож на царские палаты. Однако давно уже Прошин понял, что дом Зуевых довольно скромный, а после посещения усадьбы князя-кесаря выглядел он и вовсе просто. Но здесь обитали родные люди, и Алеша не променял бы тихое гнездо на расписанные золотом палаты.
Прислуги у Зуевых было немного - всего четверо, но все люди преданные. А бывшая няня Матвейки нынче состояла при самой Марии Ивановне и почиталась за члена семьи. Именно она встретила гостя в полутемных сенях и запричитала.
- Голубчик наш, Алешенька! Наконец-то Господь над нами смилостивился! Мария Ивановна уж не знает что делать!
- Погоди, Федотовна, не части. Спокойно скажи, что случилось? Крестная и к обедне не ходила - неужто, приболела?
- Ох, Алеша, она чуть жива - голубица наша! Ох, испытание нам послано тяжкое!
Прошин знал, что старая нянюшка не чужда некоторому преувеличению любых событий, которые дополняли избыточными чувствами ее размеренную жизнь. Потому он не схватился за сердце, не стал заламывать руки, чего, вероятно, от него ожидали, а прошел на половину крестной. После кончины супруга Мария Ивановна занимала в доме две горницы на втором этаже. Другую часть этажа занимал Матвей, и там же жил Алеша, когда гостил у Зуевых. На первом этаже находились кухня, столовая хозяев и совсем небольшая горница для приема гостей - там с трудом помещалось человек пять. В сторону двора, кроме кухни, выходили небольшие хозяйственные помещения и чуланы для прислуги.
Мария Ивановна расположилась в светелке со всеми необходимыми атрибутами. Она возлежала на перине, опираясь на подушки. Ставни окон были закрыты, несмотря на погожий день, светелка была натоплена до духоты, а от смеси ароматов трав, мазей и лечебных настоек у Алеши при входе закружилась голова.
Мария Ивановна протянула к нему руки и залилась слезами.
- Родной мой, наконец-то! Алеша, спаситель ты наш!
Алексей бросился к крестной и расцеловал ее в мокрые щеки.
- Здравствуй, дорогая. Что случилось, рассказывай скорее. Я ничего не понимаю!
Мария Ивановна приложила к круглому личику платок.
- Ох, не знаю, что и сказать! Матвей пропал! Нигде его нет. Поверь, Алешенька, уж куда я только людей не посылала!
- Давно пропал?
- Да уж третий день пошел. Две ночи дома не ночевал, и никаких сведений о себе не посылал. Виданое ли дело?
- Так может, он в приказе занят? Дел много, он и забыл сообщить. И так сталось, послать некого было с весточкой.
- Я об этом думала. Вчерашним вечером отправила мужика к приказу - да его и за ворота не пустили! Простоял там до ночи, а ничего не узнал.
Мария Ивановна приподнялась на горе подушек.
- Алешенька, сходи ты - тебя и пропустят, и ответят вежливо! И все бы ничего, но ведь что творится на Москве! Страсти какие! Говорят, царь велел всем праздновать что-то, я и не поняла, о чем в указе. И надо быть ночью на площади да еще одетыми в иноземную одежу! Алеша, не конец ли света настал? Не из-за этого ли Матвей пропал?
Мария Ивановна расплакалась навзрыд.
Ее сын Матвей, двадцати двух лет от роду, в прошлом году закончил Академию[ Славяно-греко-латинская Академия была основана в Москве в 1687 году.]. Туда его приняли, как отрока, весьма преуспевшего в науках, согласно приказу Петра Алексеевича об обучении юношей боярских и дворянских фамилий. После окончания юношу приняли на службу в Посольский приказ - к гордости родных. В Академии Матвей изучал иностранные языки, и поднаторел в них, преподаватели его хвалили. В Приказе юного дворянина тоже оценили, но поначалу придерживали при простых делах. Чаще всего Матвей работал с переводом грамот для посольских миссий. Но так как дворянский сын не только в знании языков был силен, но и обладал приятными манерами, был знаком с обычаями других народов, в последнее время его стали допускать к более серьезным заданиям. Из-за этого названные братья реже стали видеться, а в последний месяц Алеша и вовсе не заставал Матвея, посещая гостеприимный дом Зуевых. И его служба требовала усердия, так что развела жизнь неразлучных с детства юношей.
Утешая крестную, Алеша пообещал найти Матвейку. А также постарался объяснить ей, что указ царя Петра Алексеевича должно исполнять, а всякие сомнительные разговоры оставить, слуг в них не поощрять и пресекать строго.
- Ох, Алешенька, оно конечно, царю лучше знать, как все должно быть устроено! Но страшно ведь! Я пыталась с Матвеем поговорить - объяснил бы мне, глупой, что к чему. Да что-то с ним произошло, изменился наш мальчик.
Из другого угла светелки раздался стенающий голос няни Федотовны.
- Не иначе, как любовь злая поразила сокола нашего ясного-о-о-о!
- Окстись, старая! - Мария Ивановна махнула платком в ее сторону. - Какая еще любовь? Ему о женитьбе, конечно, пора задумываться. Так он, как хороший сын, ко мне бы пришел - с таким делом-то!
Алеша в этом сильно сомневался, и то, как поджала и без того тонкие губы Федотовна, показывало: она тоже полагала, что в откровенности с матушкой у воспитанника имеется предел. Но не стал молодой поручик будоражить и без того растревоженную крестную. Еще раз пообещал из-под земли достать Матвея, вручил подарочек, надеясь, что Мария Ивановна хоть на время отвлечется от печалей, и покинул дом Зуевых. Няня вышла проводить гостя и закрыть за ним двери.
- Федотовна, ежели ты что знаешь, так говори сейчас, - в сенях тихо сказал Алеша. - Что там за "любовь злая", а?
- Ох, Алешенька, краем глаза видела, как Матвеюшка достал ленточку атласную, голубенькую, как небо. А потом, веришь ли, губками к ней прижался и обратно под рубаху спрятал. Боле ничего не знаю, но какая тут причина, коль не сердечная кручина?
- Да-а-а, - растеряно протянул Алеша, - кажется, дело серьезное. Не бойся, Федотовна, я его найду и все из него вытрясу. И к крестной приведу.
- Уж приведи, соколик, а то ведь не знаем - да кушал ли он? Что за дела такие, когда мальчик пообедать не успевает? В старые времена не бывало, чтобы не кушамши...
Алеша, не дослушав ворчание няни, чмокнул старушку в лоб и помчался в Посольский приказ. По некоторым делам он бывал там неоднократно, и к Матвею приходил, так что знал, куда идти. Разумеется, его пропустили, стражники на входе даже выпрямились, опознав в молодом человеке офицера, пусть и нижнего чина.
В Посольском приказе тоже царила суматоха, вызванная бурной царской деятельностью. Впрочем, суета всегда была отличительной чертой этой службы, так как дела государственные никогда не останавливались. Во дворе приказа раздавался чужеземный говор тут и там, постоянно приходилось уступать дорогу послам в необычных одеждах и их приближенным. По виду некоторых иноземцев трудно было понять, какого ранга человек. Может, и личный посланник правителя, но чаще - какой-нибудь гонец, а то и вовсе слуга. А держит себя, что чистокровный королевич!
На входе в галерею, через которую можно было дойти до комнатки Матвея, поручика уже спросили, кто таков и с каким делом. Но Алеша был не лыком шит, и резко бросил стражнику:
- Из Главной канцелярии по секретному делу! - Он готов был даже сослаться на князя-кесаря, хотя это было рискованно, но злоупотребить властью ему не довелось - таков был страх перед Преображенским приказом.
Стражники пропустили его немедленно, даже не прося представить грамоту.
В небольшом помещении с низким потолком Матвей Зуев трудился не один, там занимался перепиской документов пожилой подьячий. Алеша встречался с ним в прошлые приходы в приказ, и надеялся, что тот направит его по следам друга.
Узнав о беспокойстве матушки Зуева, подьячий сам пришел в волнение.
- Так ведь боярин один, что состоит при князе Головине[ Головин Федор Алексеевич - возглавлял дипломатическую службу с 1699 года, один из видных деятелей российской дипломатии конца XVII - начала XVIII веков.], попросил третьего дня Матвея Андреевича сходить в Зимовую станицу донцов. - Он понизил голос, наклонившись ближе к посетителю. - Вы знаете, что у батюшки Петра Алексеевича много дел, он не всегда может... Хм, м-да... А донцы - они обидчивые, нехорошо, если решат, что ими пренебрегают. Вот князь и повелел устроить пир, оказать им честь, м-да. А там и Матвея Андреевича привлекли.
- И где же пир для донцов? - Нетерпеливо спросил Алеша.
- Слышал я, что в усадьбе молодого боярина Щербатова. Как ушел туда Матвей Андреевич, с тех пор не видел его.
Поручик вздохнул: столько бегать по столице из края в край - никакие сапоги не выдержат. Хорошо, что усадьба бояр Щербатовых находилась в слободе Белого города - это недалеко от приказа. Но сама слобода являлась самой большой в Москве, именно там располагались богатейшие дома столицы. И некоторые усадьбы достигали размеров с добрый поселок - с огородами, садами и даже по новым веяньям с теплицами.
Пришлось Алеше на последние гроши нанимать возок, иначе до темноты мог он не добраться до места пирушки донцов. Но найдет ли он там Матвея?
К его удивлению, ворота усадьбы Щербатовых были распахнуты. Правда, вокруг сновали слуги, да и вряд ли лихие люди сунулись бы к известному семейству. Никем не остановленный, Алексей прошел вглубь усадьбы по большой аллее. Она вывела его к боярским хоромам, перед которым раскинулся мощеный двор. Заметно было, что гулянье достигло высокого градуса. Двор был заполнен людьми, разодетыми так ярко, что у Алеши в глазах зарябило. Донцы вырядились роскошно: их распашные кафтаны, пошитые из лучших камчатых тканей, переливались разными цветами, но преобладал яркий лазоревый. Встречались и полукафтаны, тоже камчатые или бархатные. А уж украшены они были так, что и в Боярской Думе не увидишь!
Гости окружили двор, теснясь к каменному крыльцу. В какой-то момент говор и смех стихли, все повернулись в сторону крыльца. Алеша осторожно проходил ближе к центру, стараясь не толкать изрядно хмельных гостей. Впрочем, те тоже в шутку пихали друг друга, и поручику удалось пробраться между ними к первому ряду круга.
То, что он увидел, настолько поразило его, что лишь мысль о незваном госте в чужом пиру не позволила ему броситься вперед.
Крыльцо перекрывала небольшая деревянная дверь: похоже, что ее сняли с какого-то чулана и приставили к низу крыльца, оперев на перила с двух сторон. К ней спиной прижался Матвей Зуев, причем не надо было присматриваться, чтобы понять - юноша совершенно пьян. Его мотало из стороны в сторону, но он, раскинув руки, пытался удержаться. Плаща на нем не было, кафтана тоже, лишь распахнутая рубаха, залитая вином.
Напротив, шагах в двадцати, стоял казак, за кушаком которого торчали рукояти ножей. Один из ножей он держал в руке, собираясь метнуть.
- Что, боязно? - Завопил Матвейка, в очередной раз едва устояв на ногах. - А говорил, самый меткий!
- А отрок-то ничего, смелый! - Рассмеялся бородатый донец рядом с Алешей. - Я думал, сробеет. Эх, проспорил деньгу.
- Ты, барчук, не дергайся - сам будешь виноват, ежели покалечу. - Спокойно ответил казак, прищурив глаз. Что потом произошло, Алеша не понял, потому что во все глаза смотрел на друга, не веря, что перед ним тихий обычно Матвейка.
Кинжалы со свистом полетели, вонзаясь вокруг Матвея один за другим. Донец вытаскивал их из кушака почти незаметным движением. Все закончилось за мгновение. Шесть ножей почти по рукоятку были загнаны в деревянный щит. И лишь один из них зацепил край рукава рубахи Матвея.
Молодой человек с трудом выдернул нож, после чего упал на снег, хохоча от радости. Вслед за ним все казаки закричали, а тот, что метал ножи, подошел к Матвею и как пушинку поднял его за ворот рубахи.
- Но-но, барчук, еще простудишься, маманька заругает. Эй, ребята, а ведь москвитянин-то орел! Слушай, Матвей Андреев: ты теперь мой друг навеки!
Казак провел рукой по атласному кафтану, расшитому разными серебряными бляшками. Каждая из нашивок была обмотана нитями крупного жемчуга. Казак размотал две из них - самые длинные, и повесил ожерельями на шею Матвея.
- Держи, брат! От всего сердца дарю.
- Зач-чем мне это? - Припав на плечо нового друга, пролепетал Матвей.
- Зазнобе своей подаришь. Перед таким ни одна девка не устоит! - Рассмеялся донец, хлопая Зуева по спине.
Алеша подошел к казаку и представился, хотя не знал, разбираются ли донцы в новых чинах Преображенского приказа.
- А, так ты и есть тот самый Прошин! Матвей говорил про тебя. А я старшина Илья Фомин. Так-то я есаул, да царь Петр Алексеевич повелел атаманам и есаулам в Москве равными быть.
Есаул Фомин осторожно прислонил Матвея к стене и поклонился Алеше.
- Прошу тебя, поручик, к столу. Мы друзьям наших гостей завсегда рады.
- Благодарю тебя, Илья, я бы и готов. Только вот обещал крестной доставить сына домой. - Алеша посмотрел на сползающего вниз Матвея.
Есаул рассмеялся.
- Да, малец еще пить не научился. Но смел, чертяка! Послушай, поручик, я сейчас кликну человека, он отвезет отрока домой. А у нас правило: один гость за порог - другой его место занимает. Так что садись за стол рядом со мной, будем гулять!
Алеша понял, что и сегодня придется ему крепко выпить. Отказаться - значило обидеть донцов, а это против распоряжений князя Головина, да и князь Ромодановский не одобрил бы такого отношения к послам с Дона.
Он поклонился в ответ и принял приглашение есаула.
- Только позволь мне с другом парой слов перемолвится.
Илья Фомин свистнул так, что у Алеши чуть треуголку не сорвало, и крикнул зычно:
- Возок сюда самый лучший! Боярина домой отвезти, куда прикажут!
Алеша встряхнул Матвея, тот открыл слипающиеся глаза.
- Алеша, друг! Прости меня-я-а-а...
- Ты зачем так напился? Да еще полез под кинжалы? Совсем ума лишился? Что будет с матушкой, коли до нее дойдут рассказы?
- Да-а-а, матушка... - Матвей неожиданно расплакался. - Алеша, друг, жизнь моя кончена. Нет больше счастья! Только смерть...
- Что ты несешь, дурень! Какая печаль с тобой приключилась?
Матвей мотнул головой и всхлипнул.
- Отняли у меня любовь! Единственную мою-ю-у-у-у...
- Так, становится яснее. Стало быть, влюбился ты?
Матвей опять помотал головой, поднял указательный палец вверх и поднес его к носу друга.
- Н-не влюбился, а полюбил, вот т-так! Один раз - и на всю ж-жзнь. Она - ангел. Но ее отняли-и-и-и... Не быть нам вместе-е-е.
- Ты что - в боярскую дочь влюбился... Ладно - полюбил? Из знатной семьи?
- Н-н-нет... Из купеческих она, дочь Игната Демина. Я со всей душой - с подарками к отцу, а он меня... Вот, смотри! - Матвей рванул рубаху вверх из портков и показал потемневший уже синяк на ребрах. - Он меня батогом и прочь со двора-а-а. И Танюшу мою запер дома.
Алексей вздохнул.
- Еще того лучше, с купеческими связался! Ты на него жалобу даже не подашь. Если до суда дойдет, купцы скажут: ты к нему в дом вломился. Бесполезно и затевать дело.
- Не хочу суда, мне Танюша нужна-а-а-а! Жить не могу без нее! - Матвей положил руки на плечи друга.
- Алешка, а ведь ты можешь потащить этого Демина в Преображенский приказ! Что-нибудь придумаешь, а уж там его припугнут... Н-не знаю, сделают так, чтобы он присмирел.
- Дай Бог тебе, друг, никогда не узнать, как в Преображенском приказе усмиряют. Да и девушка вряд ли счастлива будет такому избавлению из отцовского дома.
- А-а-а, ну да, ну да. - Матвей обхватил голову руками. - Тогда мне один конец!
Алеша хотел сказать, что перед Матвеем открывается большая дорога. Что у царя Петра Алексеевича мысли и интересы, связанные с Посольским приказом такие, что только успевай его волю исполнять. Что любовь для Матвейки сейчас огромная помеха в делах. Да что было с пьяным разговаривать! Матвей не заметил новой формы друга, доброго плаща, а ведь, служа в Посольском приказе, привык уделять внимание внешнему виду. Алеша нашел на снегу кафтан и полушубок Матвея, отряхнул его шапку и заставил братца одеться. На всякий случай забрал жемчуга, подаренные есаулом Фоминым: еще потеряет спьяну, или кто-нибудь снимет по дороге. Алексей положил ожерелья в потайной карман, пришитый к изнанке рубахи на груди - там он прятал свои невеликие ценности. Когда было, что прятать.
Когда к ним подъехал возок, запряженный резвым жеребцом, поручик усадил друга, накрыв меховым пологом, сказал кучеру, куда везти. Строго приказал доставить юношу, а не то...
- Что ты, сударь! Я у бояр Щербатовых служу, и мне хозяин велел гостям угождать! Не изволь беспокоиться - довезу и с рук на руки матушке передам!
Алеша постоял во дворе усадьбы, глядя вслед удаляющемуся возку. Он вспоминал, слышал ли что о московском купце Демине. Выходило, что нет. Молодой поручик не знал, что в ближайшее время ему предстоит столкнуться с загадочными событиями, затянувшими в страшный водоворот богатое китайгородское семейство.
С крыльца есаул окликнул нового гостя, и, собравшись с силами, Алексей Прошин занял место друга на веселом застолье.