КНИГА РОЖДЕНИЯ И ПОИСКА Песнь IV
ПОИСК

Мировые пути открылись пред Савитри.
Сначала странность новых сверкающих сцен
Наполняла её ум и удерживала взгляд её тела.
Но по мере того, как она продвигалась по меняющейся земле,
Более глубокое сознание нарастало в ней;
Гражданка многих мест и климатов,
Каждой земли и страны, которую она делала её домом;
Она принимала все кланы и народы, как свои,
Пока вся судьба человечества не стала её [судьбой].
Эти незнакомые места на её пути
Были узнаваемыми и соседями по ощущению внутри,
Пейзажи повторялись, подобно потерянным забытым полям,
Городам, рекам и равнинам, что требовали её взгляда,
Подобно медленно повторяющимся воспоминаниям впереди,
Звёзды в ночи были сверкающими друзьями из её прошлого,
Ветры шептали ей о древних вещах,
И она встречала безымянных друзей, когда-то любимых ею.
Всё было частью старых забытых "я":
Смутно или со вспышкой внезапных намёков
Её действия напоминали линию прошлой силы,
Даже цель её движения не была новой:
Путешественница к предвосхищаемому высокому событию,
Она казалась её помнящей душе-свидетелю
Вновь следующей часто совершаемому путешествию.
Водительство повернуло немые вращающиеся колеса,
И в нетерпеливом теле с их скоростью
Ехали божества под тусклыми масками и капюшонами, кто движутся,
Назначенные человеку неизменно от его рождения,
Приёмники внутреннего и внешнего закона,
Одновременно агенты воли его духа
И свидетели, и вершители его судьбы.
Неумолимо верные их задаче,
Они держат последовательность его природы под их охраной,
Неся неразрывную нить, что сплели старые жизни.
Служители на размеренной прогулке его судьбы,
Ведущие к радостям, что он выиграл, и к боли, что он вызвал,
Даже в его случайные шаги они вмешиваются.
Ничто из того, что мы думаем или делаем, не пусто и не тщетно;
Каждое [действие и мысль] - высвобожденная энергия, и [она] держит её курс.
Призрачные хранители нашего бессмертного прошлого
Сделали нашу судьбу детищем наших собственных действий,
И в бороздах, вырытых нашей волей,
Мы пожинаем плоды наших забытых дел.
Но поскольку невидимо то древо, что принесло этот плод,
И мы живём в настоящем, рождённом из неизвестного прошлого,
Они кажутся лишь частями механической Силы
Механическому уму, связанному законами земли;
Всё же они - инструменты Верховной Воли,
Наблюдаемые неподвижным всевидящим Оком свыше.
Прозорливый архитектор Судьбы и Случая,
Кто строит наши жизни по предвидимому замыслу,
Знает смысл и последствия каждого шага
И наблюдает за низшими спотыкающимися силами.
На её безмолвных высотах она сознавала
Спокойное Присутствие, воцарённое над её челом,
Что видело цель и выбирало каждый роковой изгиб;
Оно использовало тело, как его пьедестал;
Глаза, что странствовали, были его прожекторными огнями,
Руки, что держали поводья, - его живыми инструментами;
Всё было работой древнего плана,
Путём, предложенным безошибочным Гидом.
Через широкие полдни и сияющие вечера
Она встречалась с Природой и человеческими формами
И слушала голоса мира;
Ведомая изнутри, она следовала её долгой дорогой,
Безмолвная в светящейся пещере её сердца,
Как яркое облако сквозь сияющий день.
Сначала её путь пролегал далеко через населённые области:
Допущенная под львиный взгляд Государств
И театров громкого действия человека,
Её резная колесница с украшенными резьбой колёсами
Пробиралась через шумные рынки и сторожевые башни
Мимо фигурных ворот и высоких мечтательно-скульптурных фасадов
И садов, висящих в сапфире небес,
Украшенных колоннами залов собраний с вооружёнными стражами,
Маленьких церквей, где один спокойный Образ наблюдал за жизнью человека,
И храмов, будто высеченных изгнанными богами,
Чтобы имитировать их утраченную вечность.
Часто от позолоченных сумерек до серебряного рассвета,
Когда драгоценные лампы мерцали на украшенных фресками стенах,
А каменная решётка глазела на залитые лунным светом ветви,
Полуосознавая запоздалую слушающую ночь,
Смутно она скользила меж берегами сна,
[Находясь] на отдыхе в дремлющих дворцах королей.
Хутор и деревня видели, как проезжает карета судьбы,
Дома жизни, клонящиеся к земле, которую она пашет
Для пропитания её кратких и мимолётных дней,
Что, пройдя, хранят их старый повторяющийся курс,
Неизменный в круге неба,
Что не меняется над нашим смертным трудом.
Прочь от тягостных часов этого мыслящего создания
К свободным и беспечальным пространствам теперь она обратилась,
Ещё не обеспокоенная человеческими радостями и страхами.
Здесь было детство первобытной земли,
Здесь - вневременные размышления, большие, радостные и тихие,
Люди пока воздерживались наполнять заботами
Имперские акры вечного сеятеля
И колеблемые ветром луга, мерцающие на солнце:
Или среди зелёного размышления лесов и неровных выступающих холмов,
В ропчущем пчелином воздухе рощи, дико гудящем,
Или мимо долго замирающего голоса серебряных потоков,
Как быстрая надежда, путешествующая среди её снов,
Спешила колесница золотой невесты.
Из необъятного нечеловеческого мирового прошлого
Пришли участки воспоминаний и нестареющие остатки,
Области света, наделённые античным покоем,
Слушали непривычный стук копыт,
А широкие не пройденные никем спутанные безмолвия
Поглощали её в изумрудную тайну,
И медленные тихие волшебные сети огненного цвета
Окружали их цветными ловушками её колёса.
Сильные настойчивые ноги Времени мягко ступали
По этим одиноким путям, его титанический шаг
Был забыт, и его абсолютные и разрушительные круги.
Внутреннее ухо, прислушивающееся к одиночеству,
Склоняясь самопоглощённо и безгранично, могло слышать
Ритм более интенсивной бессловесной Мысли,
Что собиралась в тишине позади жизни,
И низкий сладкий нечленораздельный голос земли
В великой страсти её поцелованного солнцем транса
Набирал высоту с его жаждущими оттенками.
Вдали от грубого шума галдящих нужд
Успокоенный всевзыскующий ум мог чувствовать,
[Будучи] в покое от его слепой объективности воли,
Неутомимые объятия её немой терпеливой любви,
И знать для души мать наших форм.
Этот дух, спотыкающийся в полях чувств,
Это творение, избиваемое в ступе дней,
Могли найти освобождение в её широких пространствах.
Ещё не весь мир был занят заботой.
Грудь нашей матери ещё хранила для нас
Её суровые регионы и её размышляющие глубины,
Её безличные просторы, одинокие и вдохновенные,
И могущества прибежищ её восторга.
Чрез губы вдохновения она вскармливала её символические тайны
И хранила для её таинств с чистыми глазами
Расщелины долин между её грудями радости,
Её горные алтари для огней рассвета
И брачные отмели, где океан возлегает,
И гигантское пение её пророческих лесов.
Поля предназначались для её уединённого веселья,
Равнины, затихшие и счастливые в объятиях света,
Наедине с криками птиц и оттенками цветов,
И пустыни чудес, освещённые её лунами,
И серые провидческие вечера с зажжёнными звёздами
И тусклым движением в бесконечности ночи.
Августейшая, ликующая в глазах её Создателя,
Она ощущала её близость к нему на груди земли,
Ещё беседуя со Светом за завесой,
Ещё общаясь с Вечностью за пределами.
Немногочисленных готовых жителей она звала
Разделить радостное общество её покоя;
Широта, вершина становились их естественным домом.
Сильные цари-мудрецы после совершённого ими труда,
Освобождённые от воинственного напряжения их задачи,
Приходили на её безмятежные сессии в этих дебрях;
Борьба закончилась, впереди была передышка.
Счастливые, они жили с птицами, зверями и цветами,
И с солнечным светом, с шелестом листьев,
Слушали дикие ветры, блуждающие в ночи,
Размышляли со звёздами в их немых постоянных узорах
И просыпались в утрах, как в лазурных шатрах,
И со славой полдней были едины.
Некоторые глубже погружались; из внешнего объятия жизни
Увлечённые в огненное уединение,
В неосквернённом звёздно-белом алькове души
Они пребывали с вечным Блаженством;
Голос глубокий в экстазе и тишине
Они слышали, всераскрывающий Свет созерцали.
Они преодолевали любое различие, сотворённое временем;
Мир был соткан из струн их собственного сердца;
Приближённые к сердцу, что бьётся в каждой груди,
Они достигали единого "я" во всём через безграничную любовь.
Настроенные на Безмолвие и на мировую рифму,
Они ослабляли узел заточающего ума;
Достигался широкий не тревожимый взор свидетеля,
Великое духовное око Природы раскрывалось;
На высоту высот теперь поднимались их ежедневные восхождения:
Истина склонялась к ним из её верховного царства;
Над ними сияли мистические солнца вечности.
Безымянные суровые аскеты без дома,
Оставившие речь, движение и желание,
Отстранённые от творений, сидели, поглощённые, одинокие,
Безупречные в спокойных высотах "я",
На светящихся безмолвных вершинах концентрации,
Обнажённые от всего мирского отшельники с их спутанными волосами,
Неподвижные, как бесстрастные великие холмы,
Группировались вокруг них, будто мысли какого-то обширного настроя,
Ожидающего повеления Бесконечного о конце.
Провидцы, восприимчивые к универсальной Воле,
Довольные, в Нём, кто улыбается за земными формами,
Пребывали, не опечаленные настойчивыми днями.
Вокруг них, подобно зелёным деревьям, опоясывающим холм,
Юные важные ученики, созданные их прикасанием,
Обученные простому действию и сознательному слову,
Возвышались внутри и росли, чтобы достичь их высот.
Искатели, странствующие издалека по пути Вечного,
Приносили к этим тихим источникам жажду их духа
И проводили сокровище безмолвного часа,
Купаясь в чистоте мягкого взора,
Который, не настаивая, управлял ими из его покоя
И его влиянием находил пути успокоения.
Младенцы монархии миров,
Героические лидеры грядущего времени,
Дети-цари, взращённые в этом просторном воздухе,
Как львы, резвящиеся под небом и солнцем,
Получали полуосознанно их богоподобную печать:
Сформированные в типе высоких мыслей, что они пели,
Они узнавали широкое великолепие настроя,
Что делает нас товарищами по космическому стремлению,
Уже не прикованными к их маленьким отдельным "я",
Пластичными и твёрдыми под вечной рукой,
Встречающими Природу смелым и дружелюбным рукопожатием
И служащими в ней Силе, что формирует её работы.
Единодушные во всём и свободные от сужающих уз,
Огромные, как континенты тёплого солнечного света,
В широкой беспристрастной радости равенства,
Эти мудрецы жили для восторга Бога в вещах.
Помогая медленным вхождениям богов,
Сея в юные умы бессмертные мысли, они жили,
Уча великой Истине, к которой должна подняться людская раса,
Или открывали врата свободы для немногих.
Придавая нашему борющемуся миру Свет,
Они дышали, как духи, освобождённые от унылого ярма Времени,
Товарищи и сосуды космической Силы,
Используя натуральное мастерство, подобное солнечному:
Их речь, их молчание были помощью земле.
Волшебное счастье текло от их прикасания;
Единство было властителем в этом лесном мире,
Дикий зверь присоединялся к дружбе вместе с его добычей;
Убеждая ненависть и борьбу прекратиться,
Любовь, что проистекает из груди единой Матери,
Исцеляла с их сердцами жёсткий и израненный мир.
Другие сбегали из пределов мысли
Туда, где Ум неподвижно спит, ожидая рождения Света,
И возвращались, дрожа от безымянной Силы,
Опьянённые вином молний в их клетках;
Интуитивное знание, прыгающее в речь,
Захватывало, вибрировало, воспламеняло вдохновенным словом,
Слышимым тонким голосом, облачённым в небеса,
Несущим великолепие, что зажигало солнца,
Они воспевали имена Бесконечности и бессмертные силы
В размерах, что отражают движущиеся миры,
Звуковые волны видения, прорывающиеся из великих глубин души.
Некоторые, потерявшие личность и её [узкую] полоску мысли
В неподвижном океане безличной Силы,
Cидели могущественно, видимые при свете Бесконечности,
Или, товарищи вечной Воли,
Обозревали план прошлого и будущего Времени.
Некоторые вылетали, словно птицы, из космического моря
И исчезали в ярком и безликом Просторе:
Кто-то молча следил за универсальным танцем
Или помогал миру своим безразличием к нему.
Некоторые уже не следили, слившись в одинокое "Я",
Погружённые в транс, из которого не возвращается душа, 
Все оккультные мировые пути закрыты навсегда,
Отброшены цепи рождения и личности:
Некоторые в одиночестве достигали Невыразимого.
Как солнечный луч проплывает через тенистое место,
Золотая дева в её резной карете
Проезжала, скользя между сиденьями для медитации.
Часто в сумерках среди возвращающихся стад
Скота, сгущавших их пылью тени,
Когда громкий день опадал за край,
Прибывая в мирную отшельническую рощу,
Она отдыхала, окутывая себя, как плащом,
Её духом терпеливого размышления и могущественной молитвы.
Или вблизи рыжеватой львиной гривы реки
И деревьев, что поклонялись на молящемся берегу,
Безмятежный покой куполообразного воздуха, напоминавшего храм,
Манил её спешащие колеса остановить их быстроту.
В торжественности пространства, что казалось
Умом, помнящим древние безмолвия,
Где к сердцу взывали великие ушедшие голоса,
И огромная свобода задумчивых провидцев
Оставляла долгий отпечаток сцены их душ,
Бодрствующих в чистом рассвете или в лунной темноте,
К [их] неподвижному прикасанию склонялась дочь Пламени,
Упиваясь тихим великолепием между спокойными веками
И ощущая родство с вечным покоем.
Но утро врывалось, напоминая ей о её поиске,
И с низкого простого ложа или циновки она поднималась
И шла, побуждаемая, по её неоконченному пути,
И следовала по роковой орбите её жизни,
Как желание, что вопрошает безмолвных богов,
Затем переходит, подобно звезде, к какому-то яркому Запределью.
Оттуда она прибывала в большие уединённые местности,
Где человек был прохожим к человеческим сценам
Или одиноким на просторах Природы, борющимся за жизнь,
И звал на помощь одушевлённые невидимые Силы,
Ошеломлённый необъятностью его мира
И не сознающий его собственную бесконечность.
Земля умножала для неё меняющиеся виды
И звала её далёким и безымянным голосом.
Горы в их отшельническом одиночестве,
Леса с их многоголосым пением
Открывали для неё двери замаскированного божества.
На сонных равнинах, на праздных раздольях,
На смертном одре бледного зачарованного вечера
Под сиянием затонувшего неба
Бесстрастно она лежала, как в конце века,
Или пересекала нетерпеливую стаю толпящихся холмов,
Поднявших их головы поохотиться на небо, подобное логову,
Или путешествовала по странной и пустой земле,
Где пустынные вершины располагались в странном небе,
Безмолвные стражи под плывущей Луной,
Или блуждала в каком-нибудь одиноком огромном лесу,
Вечно звенящем криками сверчков,
Или следовала длинной сверкающей извивающейся тропкой
Через поля и пастбища, залитые неподвижным светом,
Или достигала дикой красоты пустынного пространства,
Где никогда не проходил плуг, не паслись стада,
И дремала на голых и жаждущих песках
Среди дикого звериного зова ночи.
Судьбоносный поиск ещё не завершился;
Она ещё не нашла ни одного предназначенного лица,
Которое она искала среди сынов человеческих.
Грандиозное молчание окутывало царственный день:
Месяцы питали страсть солнца,
И теперь его жгучее дыхание атаковало землю.
Тигр перегревался, рыская по обморочной земле;
Всё было вылизано, будто высунутым языком.
Весенние ветры стихли, небо стало бронзовым.

Конец Четвёртой Песни
Конец Четвёртой Книги

перевод 06-12.09.2019 года, правка 25.09.2019

ред. 15.11.2022