Аннотация: ...в которой Элис скептически размышляет о новом доме, разговаривает с подругой и делится тайной Макса.
1
Музеи хороши для экскурсий, не для жизни
Джерри сопит мне прямо в лицо, теплое дыхание обдувает губы с каждый вдохом собаки.
- Что ж, это объясняет Агнесс, - бормочу я.
- Кто такая Агнесс? - спрашивает отец с водительского сиденья. Следом раздаются щелчки включенного поворота, клик-клак, словно метроном.
- Никто, - отвечаю быстро, и он не уточняет. Мой отец умный парень. Широко известный невролог - хотя это мало о чем говорит, если вы не один из них, - он в курсе таких вещей о разуме, которые покрыты тайной для большинства. Но в делах сердечных он довольно бестолков. У меня нет ни малейшего желания рассказывать ему о Максе, и в такие моменты недостатки его работы довольно полезны.
Я потягиваюсь и выпрямляюсь.
- Меня вырубило, - говорю, голос слегка хриплый.
- Тебя с детства убаюкивают дороги, - поясняет отец профессорским тоном. - Самолеты, поезда и автомобили... Вы с Джерри отключились на пару часов, но ты выбрала идеальное время проснуться. - Он улыбается в зеркало заднего вида. - Хорошенько взгляни на свой новый город.
Он неловко машет рукой в стиле Ванны Уайт, будто Бостон - всего лишь часть огромного количества букв, ждущих открытия. Мы продолжаем двигаться по I-90, исторический центр любезно встречает нас живописным видом реки Чарльз. Это заставляет Нью-Йорк, в котором мы жили последние десять лет, выглядеть... Нью-Йорком. Есть ли что сравнивать?
Шуршание колес по бетонному съезду создает особый ритм - раз-два-три, раз-два-три, - и я нервно выстукиваю тремя пальцами правой руке в такт, будто играю на пианино. Мне никогда не давалось пианино. Учитель сказал отцу, что мне "не хватает дисциплины" до того как бросил меня, должно быть впервые в истории музыкальных уроков. Но я все еще люблю музыку, особенно ритм. Ритм имеет закономерности, а закономерности придают смысл вещам. Я непроизвольно выстукивают ритм, когда нервничаю или испытываю неуверенность.
Прислоняюсь к пассажирской двери поближе к шумной Бейкер Стрит, сжимая в руках коробочку с лейблом "KITCHEN SUPPLIES", в которой обычно лежат зимние пальто и собачья еда. Прячу глаза от августовского солнца, прикрываюсь ладонью, и стараюсь в деталях разглядеть двухсотлетний домик передо мной. Забавный факт: в детстве многое кажется большим, а на деле, в более взрослом возрасте, понимаешь, насколько оно меньше и каким мелким ты когда-то был. Что до нашего дома, принадлежащего прежде маме, а еще прежде уже ее матери, он просто огромен. Удивительно, как я не терялась тут ребенком.
- Бывало пару раз, - кричит отец с крыльца, когда я озвучиваю свои мысли. - Но мы звали Джерри, и он всегда находил тебя.
Джерри как раз распластался на заднем сиденье, голова апатично опущена, глаза следят за мной через стекло.
- В юности ты, походу, был настоящим мужиком, - говорю ему, поднимая брови.
Пять этажей красного кирпича, угольно-черные ставни и входная дверь, этим он не отличается от большинства домов по улице. Выстроившись в рядок, они ассоциируются у меня с теми замкнутыми девицами из старой школы, которые носят одинаковые солнцезащитные очки. Не могу не задаться вопросом, сколько бы места в блоке "Нью-Йорк" заняли бы эти дома, переверни мы их на бок.
- Это всё наше? - уточняю.
- Ага, - подтверждает отец, кряхтя, и всё-таки открывает дверь, удерживая один из чемоданов под мышкой. - После смертью Нэн и в отсутствие у твоей мамы родственников всё переходит к нам.
Он пытается говорить о матери равнодушно, без тяжести. Но не так-то легко вернуться в дом, где все мы жили вместе, до того как она уехала в Африку и не вернулась.
Я вступаю в круглое винно-красное фойе и смотрю на полированное дерево перил винтовой лестницы, уходящей в бесконечную высоту. Пахнет стариной. Не в плохом смысле, просто... запыленностью, словно дом - коробка антиквариата, слишком долго пролежавшая в подвале.
Отец ведет меня через обеденную комнату на первом этаже, украшенную пейзажами и тяжелой люстрой, и кухню, запасную, но значительную по размерам, будто созданную исключительно для обслуживания больших вечеринок. Некоторые вещи воскрешают в памяти моменты - мы с Нэн едим профитроли за столом; я лежу под большим пианино в гостиной на втором этаже, пока приглашенный к обеду гость всех развлекает; мышиная норка, у которой я оставляла на ночь драже, а утром оно всегда исчезало, пока мой секрет не раскрыли и ее не запечатали. Это не похоже на дом современной семьи. Тут слишком много всего. А нас теперь двое. Ладно, двое и лохматая половинка.
Наконец мы приходим в угловую комнату на четвертом этаже с тяжелыми голубыми парчовыми шторами и бледно-лавандовыми стенами.
- Я подумал, она могла бы быть твоей. - Отец шаркает ногой, подбирая правильные слова. - Эта комната принадлежала твоей матери, когда она была в таком же возрасте. Выглядит взрослее, чем та, в которой ты жила до отъезда.
Я осматриваюсь, изучая балдахин над кроватью, фотографии далеких мест и витиеватый камин, заваленный маленькими серебряными шкатулками и сувенирами в форме бегемотов и жирафов. Теперь моя мама живет в Мадагаскаре в исследовательском комплексе с настоящими версиями этих созданий.
- Окей, - соглашаюсь.
- Уверена? - спрашивает папа.
- Думаю, да... - я колеблюсь.
- Отлично, - говорит он и уходит, чтобы вернуться к машине и продолжить планировать разрушение наших жизней.
Я достаю миллионную, судя по ощущениям, коробку из U-Haul, пока Джерри путешествует за мной в дом и обратно, наблюдая. Говорят, собаки чаще не устанавливают зрительный контакт в знак уважения, показывая, что признают тебя альфой. Хах, Джерри всегда смотрит мне прямо в глаза. Что бы это значило?
В фойе взгляд падает на большой манильский конверт на столе с моим именем, написанным от руки бабушкиными каракулями.
- Нашел это в гостиной Нэн, - слышу голос отца и поднимаю голову: он стоит на лестнице на полпути наверх, с трудом удерживая коробку с надписью "КНИГИ ЭЛИС". - Кто знает, что там. Она хранила всё. Называла это щепетильностью, я зову одержимостью. Можешь проверить ее гардероб. Если я правильно помню, он распределен по цветам.
Изучаю конверт, испытывая смесь недоумения и своего рода облегчения. Это первый знак, что мое место здесь. С осторожностью вытряхиваю содержимое на мраморную поверхность стола. Оттуда выпадает куча открыток, напечатанных на тонком коричневом картоне. Беру одну из них. На одной стороне простенькое изображение трех воздушных шариков, парящих в небе. На другой жирным печатным шрифтом напечатано:
С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ЭЛИС!
ОТ ГУСТАВА Л. ПЕТЕРМАННА И ВСЕХ ТВОИХ ДРУЗЕЙ
ИЗ ЦЕНТРА ПОЗНАНИЯ СНОВ (ЦПС)
Нахмурившись, бросаю карточку и беру другую. В ней точно такие же слова. И в следующей. Девять открыток, все с шариками на одной стороне и странным поздравлением на обороте. Проверяю почтовые марки; выходит, по одному письму в день моего рождения каждый год с того момента, как я уехала. В голову приходит напоминалка из моей стоматологии в Нью-Йорке - зуб с нарисованным лицом и макияжем. Ну какой зуб станет использовать румяна?
Под ворохом открыток обнаруживается записка на светло-бирюзовой бумаге, приятной на ощупь.
Дорогая Элис -
Кто знает, пригодятся ли они тебе, но я не могу просто выкинуть их.
С Любовью,
Нэн
Улыбаюсь, качая головой. В этом вся Нэн. Просто, элегантно, по существу. Сужу по переписке, из которой в основном и знаю ее. У отца никогда не возникало желание вернуться в Бостон, всегда находился предлог отказаться. Я видела Нэн всего пару раз, когда она совершала паломничество в Нью-Йорк на открытие Бродвейских спектаклей или выставку в музее Гуггенхайма. Ее волосы всегда были идеально уложены, одежда отглажена. Интересно, все ли становятся безупречными к старости или я и в восемьдесят буду носить свитера с дырками на манжетах, в которые можно просунуть палец?
Тут вибрирует телефон.
- Я уж подумала, ты мертва, - говорит Софи, когда я отвечаю. - Была слишком занята, палкуя машину в Галвалд Ялд, чтобы ответить на смски?
Смеюсь.
- Ты соскучилась, что ли? - спрашиваю.
- Неа, - отвечает саркастически.
- Как же так? - притворно хнычу.
- Потому что у меня есть твой клон, очевидно же. Я сейчас с ней. Она вообще-то бесится, что я говорю с тобой. Она хочет знать, что ты можешь мне предложить, чего она не может.
Софи была моей лучшей подругой в Нью-Йорке и лучшей подругой в принципе. Старая личная шутка о том, что мы в тайне создали клонов друг друга, чтобы проводить время в их компании, когда оригинала нет рядом. Никто не понимает ее, и нам это нравится.
- Ну, я скучаю по тебе, - говорю.
- Что не так? - Тон Софи становится серьезным. Она всегда может определить, если что-то случилось. Это реально раздражает, по большей части.
- Тут жутковато, - говорю я. - Ты бы видела этот дом, Соф. Какой-то музей.
- Но ты любишь музеи! - восклицает Софи. Она в любом случае не поймет, ведь живет на Парк Авеню в квартире настолько безупречной, что я всегда боялась, как бы мое присутствие не запачкало ее. Родители Софи торгуют искусством. Большими современными творениями типа гигантских сфер из искусственного покрытия или видео плавающих незнакомцев, которое проецируется на стены. - Серьезно, Элис, если ты пропадешь, первое место, на которое я укажу сексуальному детективу из ДПНЙ, который появится у моей двери в поисках тебя, будет Мет или МСИ.
- Мне нравится ходить в музеи, не жить в них, - говорю, закатывая глаза. - Это не дом.
- Всё будет хорошо, - успокаивает она. - Ты просто устала от поездки.
- Вообще-то, я проспала большую часть... - Я умолкаю, вспоминая, как заснула на груди Макса. Рассказываю Софи о ночи в Мет, и она говорит, что звучит очень романтично. Но тон ее подразумевает обратное.
- Знаю, я малость того, если все еще думаю о нем, - произношу я. - Не нужно напоминать.
Мы миллион раз обсуждали это.
Софи вздыхает.
- Ты можешь начать новую жизнь, Эл. Может, будет разумно, ну, знаешь... встречаться с парнем, который на самом деле будет с тобой?
- Чувство такое, словно он со мной... - говорю.
- Ты знаешь, о чем я, Элис, - перебивает Софи. - С кем-то, кто реально будет у тебя. Кого можно представить друзьям. И пообжиматься за кустами на экскурсии. Кого-то, кто... просто... реален.
Реален. Последнее слово повисает между нами, и я трясу головой, смущенная. Она права. Неважно, что я чувствую к Максу, проблема остается. Ночь в Мет была сном. Каждая ночь с Максом так долго, сколько я себя помню, была сном.. Потому что Макс - парень из моих снов... и только снов.
Потому что его не существует.
Примечания:
Метроном - прибор, отмечающий короткие промежутки времени равномерными ударами.
I90 - самая длинная межштатная автомагистраль в США