Сказания Корнуолла
![[]](/img/b/bertrand/david_keller_-_skazaniya_kornuolla/david_keller_-_skazaniya_kornuolla-1.jpg)
- СКАЗАНИЯ КОРНУОЛЛА
- Оглавление
- ПЕРЕЧЕНЬ ДАТ
- Дубовое древо
- Меч и орлица
- Раймонд Золотой
- Тридцать и одна
- Битва жаб
- Хвостатый человек из Корнуолла
- Никто другой
- Невестин Колодец
- Женское волшебство
- Ключ от Корнуолла
- ПРИЛОЖЕНИЕ Примечания
Дэвид Г. Келлер
200 до н. э. Эрик, король Фолькесов, правит Верфольдом, в Норвегии. Олаф — повелитель Дома Волков в Ютландии.
190 до н. э. Рождается Бальдер, сын Олафа.
189 до н. э. Рождается Тира, дочь Эрика.
171 до н. э. Бальдер отправляется в Верфольд, убивает великана и женится на Тире.
170 до н. э. Рождается Хольга, старший сын Бальдера.
140 до н. э. Рождается Один, единственный сын Хольги.
100 до н. э. Волки покидают Ютландию из-за норвежцев. Бальдер обращается в дуб. Под началом повелителя Хольги Волки отплывают на юго-запад и обретают новый дом в Арморике.
99 до н. э. Рождается Гарольд, сын Одина.
77 до н. э. Рождается Эдвард, сын Гарольда.
58 до н. э. Эдвард отправляется на восток и женится на орлице. Она сносит яйцо, высиживает мальчика, обращается в женщину и нарекает своего сына Сесилом.
57 до н. э. Цезарь вторгается в Галлию. Волки покидают Корнуолл. Лорд Гарольд умирает и его сын Эдвард становится лордом. Родовое имя переменяется на Хубелейр.
43 н. э. Клавдий завоёвывает большую часть Англии и строит Адрианов Вал.
350 н. э. Римляне покидают Англию.
400 н. э. Хубелейры не побеждены, но их замок много раз осаждали, их земли разорены и частые болезни так ослабили их, что они покинули Корнуолл и уплыли на остров Ланди[1] в Скудном море. Там они возвели окружённое стеной поселение и мирно жили тридцать лет.
430 н. э. Рэтлинги вторгаются в Ланди и нападают на Хубелейров. После долгого сражения с тяжёлыми потерями для обеих сторон, объявляется перемирие; но Рэтлинги остаются на Ланди.
440 н. э. Рэтлинги нарушают перемирие и убивают всех Хубелейров; но Раймонд Золотой перед смертью становится отцом двоих сыновей, Раймонда и Рока.
462 н. э. Раймонд и Рок уничтожают Рэтлингов и отплывают в Арморику, где основывают маленькое королевство Валлинг.
782 н. э. Сесил — лорд Хубелейров в Валлинге. Его единственная дочь, Анжелика, погибает после убийства великана.
783 н. э. Сесил, племянник лорда Сесила, отправляется в Корнуолл и становится Властителем этой страны. Он поселяется в замке Хубелейров, впервые занятом его родом в 57 году до н. э. Он помогает лорду Фиц-Хью взять в жёны королеву Броду из Ирландии.
Бальдер, лорд Волков, восседал перед своим домом на массивном троне, искусно вырезанном из цельного ствола берёзы. Каждый день, кроме того времени, когда зима заваливала город снегом и сковывала льдом небольшой залив, он сидел на этом троне, временами засыпая, а иногда беседуя со своими сыновьями и маленькими детьми. За многие годы его старческое лицо покрылось морщинами. Волосы, некогда жёлтые, ныне стали белы, как снег. Семья гордилась этими волосами, а его правнучки ссорились за право расчёсывать и приглаживать их.
Ночью он мирно спал на широком ложе, столбики которого были украшены резными волчьими головами. Он возлежал, укрываясь шерстяным одеялом, наполненном гусиным пухом. Уже много лет он спал в одиночестве, с тех пор, как его возлюбленная леди Тира, дочь короля Фолькесов — Эрика из Верфольда, покинула любовное гнёздышко этой постели, подарив ему семь сыновей и трёх дочерей.
Род Волков обитал в группке каменных домов. Много лет они были оторваны от мира, независимые и полностью довольные жизнью. Море давало им пропитание, леса — мясо и древесину, пастбища — траву для скота и зерно для гусей. Хотя поблизости не было соседей и никто не участвовал в битве со времён юности лорда Бальдера, часть каждого дня они проводили, играя в военные игры, совершенствуясь во владении мечом, бросании копья в цель и метании молота.
Шесть драккаров стояли в естественной гавани. Когда умирал повелитель или один из его сыновей, его укладывали на корабль, со всем боевым убранством и любимым конём, и, поджигая корабль, смотрели, как он уплывает в сторону закатного солнца и Валгаллы. Затем они строили новый корабль.
Год за годом Бальдер сидел на своём большом троне, разговаривая всё меньше и дремля всё больше. Время от времени он заговаривал о былой славе Волков. Он рассказывал об их предке Скьёльде[2], пришедшем из далёкой земли на Западе. Тот был всего лишь мальчиком, когда приплыл в Ютландию в лодке без вёсел, направляемой волшебством богини Гевьон, впоследствии вышедшей за него замуж. С того времени роду стали помогать сами боги. Тор научил их использовать в сражениях молот. Когда род Волков был очень юн, Тор послал в центр города падающую звезду. С одной стороны она была плоская, с другой остроконечная, и очень тяжёлая. Искусный кузнец приспособил к этой звезде рукоять из древесины пекана, надёжно прикрепив её и оковав дерево медными полосами. Рукоять он оплёл полосками бычьей шкуры, чтобы она не выскальзывала из руки. Отец Бальдера, а прежде него дед пользовались этим молотом в битвах и он никогда их не подводил. Никто не брал его в руки с тех пор, как Бальдер в последний раз разил им, ибо молот был столь тяжёл, что сыновья могли лишь поднять его с земли. Бальдер содержал молот в чистоте и полировал, и он всегда находился у его трона днём и у его ложа ночью, поскольку Бальдер думал, что может настать час, когда он ему понадобится; но, спустя годы, сила оставила лорда и, под конец, он мог лишь поднять молот с земли и гордо держать на коленях. Пока он не признавал этого, весь род знал, что его никогда не одолеют в битве.
Ранней весной, в один чудесный день все Волки устроили празднество. Юноши и девушки собирали древесину девяти различных видов и относили её на ближайшую горную вершину, чтобы сжечь ночью, как Балар Бальдера. Рядом высилась груда поганок, названная Баран, чтобы можно было кидать их в огонь, отпугивая троллей, которые бродили по горам, ожидая возможности напакостить роду. Старики отправились в лес с особенным поручением, в то время как женщины занимались подготовкой к пиршеству. Лишь маленьким детям было нечем заняться и поэтому они собрались вокруг лорда Бальдера, слушать его рассказы о молоте и как он сражался им в юности. Он часто об этом рассказывал, но, когда состарился, то стал путать реальность с вымыслом и даже не был уверен, сколько врагов он сразил на самом деле. Тем не менее, для малышей всё это выглядело чудесным и даже взрослые останавливались послушать, ибо они гордились, что их лорд был столь могучим воином.
— Расскажи нам о Бальдере Прекрасном, боге, в честь которого тебя назвали, — потребовала голубоглазая девочка с льняными волосами, забравшись старику на колени. — Расскажи нам сказку! Расскажи нам сказку! — загалдели другие дети, а потом смолкли, когда старик начал историю, по своему ежегодному обыкновению в день, когда Волки праздновали возвращение своего любимого бога из Валгаллы.
— Бальдер, сын Одина, был мудрейшим и прекраснейшим из всех богов. Как-то ночью ему приснился сон, в котором привиделось, что он умрёт. Он рассказал этот сон другим богам и они решили оберегать его от всякой опасности. Богиня Фригг, желая его защитить, заставила огонь и воду, железо и все металлы, яды, болезни и все растения и животных на свете, поклясться, что они никогда не причинят Бальдеру вреда.
— Они исполнили ту клятву? — спросил мальчик.
— Исполнили. Боги проверили это. Они бросали в Бальдера камни, пускали в него стрелы, рубили его мечами и даже разводили под ним огонь, но не могли нанести ему ни малейшего вреда. Однако Локи, Злобный, не был рад и спросил Фригг, — Ты взяла клятву со всех? — и Фригг ответила, — Со всех, кроме растеньица под названием омела, которое произрастает к востоку от Валгаллы. Оно выглядит слишком маленьким, чтобы о нём беспокоиться. — Тогда Локи отправился в Валгаллу, нашёл это растение и вернулся туда, где боги забавлялись, пуская стрелы в Бальдера. Лишь слепой Хёд не стрелял. Локи спросил его, отчего он не стреляет и тот отвечал, что не видит. Тогда Локи вложил Хёду в руки лук и стрелы, и велел ему стрелять. Хёд пустил стрелу, покрытую омелой, она попала в Бальдера и тот умер.
— Что случилось потом? — спросила одна из девочек.
— Все боги рыдали. Женщины причитали, рвали волосы и кричали, — Плачьте по Бальдеру Прекрасному, ибо он мёртв. Они отнесли его к драккару, Рингхорну, вытащенному на берег, но не смогли столкнуть его. Тогда верхом на волке приехала великанша по имени Хюррокин и толкнула корабль так сильно, что, когда он скользнул в море, катки вспыхнули и вся земля содрогнулась. Они сложили на корабле погребальный костёр, и положили туда Бальдера и его жену Нанну, которая умерла от горя. Они убили коня Бальдера и уложили его близ мёртвого бога, после этого подожгли корабль и отправили его в Валгаллу.
— Но он вернулся! Он вернулся! — загалдели дети.
— Да, он возвращается каждую весну, чтобы благословить посевы, и принести тепло, мир и счастье всем людям. Вот почему мы зажигаем Балар и веселимся, ибо он вернулся и будет с нами, пока снег не покроет землю. Тогда он возвратится в Валгаллу. Он великий бог и мне повезло быть названным в его честь.
Затем Хольга, старший сын, возвратился с другими мужчинами из тёмного леса, неся связки омелы.
— Вам удалось? — спросил Бальдер.
— Да, Олаф стрелами срезал омелу со священного дуба. Когда ветки упали, мы поймали их так, что они не коснулись земли.
— Славно! — воскликнул старик. — Теперь разрежьте их золотым ножом. Поставьте по ветке в каждый дом и пусть женщины съедят семена, чтобы в следующем году были дети. Теперь пришлите ко слепого арфиста.
Арфист, ведомый своим учеником, пришёл и сел на подушку у ног лорда Бальдера. Он был почти так же стар, как правитель Волков. Много лет он играл на золотой арфе с тремя медными струнами и пел песни, которым научился от своего учителя, в свою очередь, обученного им старейшим певцом. Его ученик сел рядом, но арфа у него была деревянной, со струнами, сплетёнными из конского волоса. На ней он подыгрывал слепому арфисту, тихим шёпотом повторяя слова песни, чтобы, когда придёт время, стать арфистом рода и играть на золотой арфе.
Слепой арфист спросил лорда Бальдера, — Желаешь ли, чтобы я спел некую особенную песню?
— Да, — ответил Бальдер. — Спой про давние времена, когда мы правили на островах, где не садилось солнце и как, когда та земля канула в разъярённое море, мальчик Скm`льд, сын Отина, приплыл в Зеландию, женился на богине Гевьон и основал наш род. Эту песню всегда следует петь в сей день.
Арфист спел эту песню, выученную им от своего наставника, который, в свою очередь, узнал её от своего. Многие поколения, что пелась эта песня, каждый арфист добавлял немного нового и фантастического, так что факты были погребены под курганом фантазии; но это была блистательная песня, наполненная былой славой Волков. Пока он пел, Бальдер погрузился в сон.
Старшая дочь Хольги обратилась к своему отцу. — Расскажи нам, как твой отец завоевал свою прекрасную невесту. Эту историю следует рассказывать дедушке Бальдеру, но сейчас он уснул и вместо него должен поведать ты. Многим из нас она известна почти наизусть, но некоторые из малышей должны снова услышать её, ни один пир в честь Бальдера Прекрасного не завершится без этого повествования.
— Я расскажу её, — ответил её отец, — хотя это значит услышать всё из вторых уст, а лучше бы от моего бодрствующего отца; но он стареет и всё больше спит на своём троне с молотом Тора на коленях. Пусть дети перестанут играть и соберутся вокруг меня. Может, старейшие Волки забудут на время свой возраст и притворятся детьми, первый раз слушающими историю нашего лорда Бальдера и как он завоевал свою невесту, прекрасную Тиру, дочь короля Фолькесов — Эрика из Верфольда, правящего землёй, где ночь длится половину года.
Бальдер, сын Олафа, лорд Волков, хоть и всего лишь двадцати лет отроду, отправился в южные страны на поиски сокровищ слабых людей далёких царств. Рождённый повелевать и покорять, он превосходил обычных людей. Его отец хорошо понимал, что однажды отправится на горящем корабле в Валгаллу и желал, чтобы его сын приплыл в северные страны, отыскав себе принцессу, светловолосую и голубоглазую, для роста и процветания Дома Волков.
Бальдер, желая угодить отцу, отплыл на своём драккаре с двадцатью лучшими воинами. Корабль плыл на север, влекомый ветром, а, когда ветер стихал, то гребли воины, по десятеро с каждого борта; и у руля всегда стоял Бальдер, проводя корабль мимо грохочущего прибоя и коварных скал. Они плыли вперёд и вперёд, пока не достигли дальней земли, сотрясаемой сильными ветрами и увидели там замок, наполовину заметённый снегом.
Покинув корабль, они направились к замку и нашли там вход в пиршественный зал, где восседал король Эрик. В широком очаге высоко взвивалось пламя. Повсюду сидели вооружённые воины, в то время как насытившиеся волкодавы спали на покрытом камышом полу. Воины пировали тюленьим и медвежьим мясом, запивая его мёдом, болтали о войне, любви и неистовых приключениях прошлого. Но король Эрик и принц Бальдер вели тихую беседу, задавая множество вопросов и отвечая на них. Потом король послал старуху за своей дочерью, с просьбой прийти, дабы она помогла занять принца.
Она была прекрасной женщиной, широкой в плечах, с глубокими голубыми глазами и истинно саксонскими волосами, коса из которых мела по полу, когда она шла. Один взгляд на неё и Бальдер понял, что она станет любящей невестой и его сердце забилось быстрее от изумительной любви.
Затем король поведал о великане, ростом более броска копья, который правил прибрежными землями. У того было немного воинов, да в них и не было нужды — всех, против кого выступал, он сокрушал и убивал, пополняя своё богатство. Он был могучим жрецом, любимым богами и никто не мог противостоять ему.
Этот грозный великан прислал вестников с требованием, чтобы король отправил свою дочь с приданым из драгоценностей и изрядного количества золота, утверждая, что боги желают, чтобы они сочетались браком.
Бальдер вскричал в ответ, — Этого никогда не будет. Я и двадцать моих Волков сразимся с этим трусливым великаном, спасём твоё королевство и защитим девицу. — Добрая принцесса ответила вместо своего отца. — О, принц, похоже ты хороший и добрый человек. Мне печально, что ты погибнешь. И всё-таки ты пойдёшь, ты и твои рубаки-воины. Вот мой знак. Прикрепи его на своём шлеме; он сможет защитить тебя в ближайшей битве.
Он взял её знак, обвил золотую цепь вокруг шлема и сказал, что скоро вернётся с победой. Следующий день, а затем и ещё один, Бальдер и его люди пробирались через снежные заносы и, в конце концов, достигли замка великана у заледеневшего озера, где ветер сдул весь снег. Здесь они надели коньки из оленьей кости и, скользя по льду, приблизились к замковым вратам, где, поджидая их, стоял великан. Бальдер крикнул, — Ты — шавка, которая не может убить добычу сама, лишь жрёт падаль, оставленную медвежьей милостью! Пришло время тебе сдохнуть. Я и двадцать моих воинов пришли, чтобы поторопить тебя и этим избавить землю от подобной зловонной чумы.
Великан заскользил к ним, кичась своей силой и уверенный в победе. Невзирая на раны, он убил семерых Волков. Тогда Бальдер, охваченный горем, видя, как его товарищи погибают, разъярился и метнул в великана свой молот. При таком могучем броске, при такой верной цели, молот пробил нагрудник, сокрушил рёбра и разорвал великаний хребет пополам.
Они сняли с него доспехи, забрали оружие и бросили изломанное тело на льду, на поживу огромным хищным белым совам. Затем, неся семерых своих погибших, они медленно возвратились в замок короля Эрика; но, прежде трапезы, положили своих мёртвых в драккар и отправили пылающий корабль через плавучие льды в Валгаллу.
А после того Бальдер рассказал о сражении на замёрзшем озере и весь пиршественный зал огласился хвалебными возгласами. Ту зиму Бальдер и его Волки провели в замке, но, когда снова наступило лето, и вся земля покрылась травой и цветами, он отплыл на юг, забрав свою невесту, прекрасную Тиру. Олаф возрадовался, увидев сына снова и поклялся, что навряд ли видел более прелестную женщину. Он принёс драгоценности своей покойной жены и её корону, и отдал их гордой и счастливой невесте.
Когда Олаф скончался, править стал лорд Бальдер, и неправда и злодейство были изгнаны из этой счастливой земли, как летнее солнце рассеивает туман. И так Дом Волков продолжился и пребудет всегда, поскольку ничто не может изничтожить наше племя, пока мы держимся мужества, гордости и верности.
Теперь эту историю часто рассказывает мой отец. Впервые я услыхал её, когда был всего лишь юнцом. Когда он рассказывал её на празднике Бальдера Прекрасного, то всегда заканчивал так: «Возможно, некоторые из вас, дети не поверят, что великан был таким большим, как я рассказывал, но он был выше, чем его копьё, которое теперь стоит в углу моего дома. Ни один из Волков не мог коснуться наконечника, даже вытянув руку. Кроме того, после смерти великана, мы положили копьё рядом с его телом и наконечник достал лишь до плеча. Так что вы можете сами убедиться, каким громадным мужем он был. И всё же, одним ударом молота Тора, я переломил ему хребет пополам». Так наш лорд Бальдер заканчивал свою историю и теперь, когда он спит, вы можете зайти в его дом и посмотреть на копьё. Он всегда держит молот с собой и даже сейчас тот прислонён к его бедру, но прошло много лет с тех пор, как он метал молот в цель, и никто из его сыновей не может сделать большего, чем поднять это оружие с земли.
Потом старшие дети убежали играть, а малыши пошли посмотреть на копьё. Мужчины начали военные игрища с мечами и молотами, а женщины продолжили готовить пиршество.
Бальдер, пробудившись ото сна, оказался в одиночестве. Затем маленький человечек, одетый в чёрный бархат, вышел из тёмного леса и сел у ног Бальдера.
— Добро пожаловать, незнакомец, — приветствовал его лорд. — Вижу, что ты пришёл с миром, ибо у тебя нет ни меча, ни доспеха.
Маленький человечек рассмеялся. — Они мне не нужны. Видимо, так и должно быть, что я посетил тебя и разделяю твоё восхищение величием семьи.
— Да. Несомненно, она велика. Жена родила мне семерых сыновей и трёх дочерей, и теперь у меня много внуков и правнуков. Все достойные члены Дома Волков.
— Ты имеешь полное право гордиться ими; и я тоже, ибо я отец твоей любимой жены.
— Как такое может быть? — спросил озадаченный Бальдер. — Я думал, что она дочь короля Эрика; по крайней мере, он сказал мне так.
— И ему стоит верить. Я известен под многими именами, но в южных странах, где солнце жарко и виноград отягощает лозы, меня называют Паном. Я часто играю на свирели и, когда я так делаю, все люди, звери и птицы веселятся. Я принёс эту свирель с собой, простую тростинку с восемью отверстиями, но всё же самая радостная музыка. Позволь мне сыграть для тебя.
Когда он заиграл на своей свирели, маленькие дети собрались вокруг него, козы прибежали из леса, а гуси, хлопая крыльями — с луга. Все образовали вокруг него большой круг и прибегали со всех сторон, смеясь, блея и крича, пока маленький человечек играл. Молодые женщины взялись за руки со своими мужьями и весело отплясывали. Наконец незнакомец перестал играть и дети вернулись к своим играм, козы в лес, а гуси — на луг.
— Я был в северных странах несколько лет назад, — сказал незнакомец, — и там я встретил прекрасную девицу, пасущую стаю гусей. Три дня я оставался с нею, играя для её удовольствия, а затем отправился странствовать. Я слышал, что вскоре после того, она вышла замуж за великого короля и родила ему дочь, которую назвали Тирой. Естественно, король посчитал ту малютку своей и он имел полное право так думать, но его жена знала, что мужчина, подаривший ей ребёнка — это я. Это часто происходит, когда я играю на свирели, чтобы порадовать девиц. Поэтому весь род Волков такой же мой, как и твой и я здесь, чтобы защитить вас от опасности, которая, если не действовать мудро, может его уничтожить.
— Это очень странная история, — задумался Бальдер. — Отчасти она кажется невероятной, но, увидев детей, коз и гусей, пляшущих под твою игру на свирели, я могу понять, как музыка может повлиять на душу девы. Но Тира была любящей невестой и настоящей женой, которой может гордиться любой мужчина. Если бы ты знал её столько лет, как я, ты бы гордился такой дочерью.
Когда они сидели, беседуя, прибежал задыхающийся гонец и, поклонившись лорду Бальдеру, поведал о пятидесяти драккарах, обрушившихся на побережье Ютландии, сжигающих маленькие поселения, проливающих кровь и несущих смерть тем, кто противился им. Не далее, как через два дня они могут дойти до земли Волков и на каждом корабле двадцать один могучий норвежец. Бальдер созвал семерых сыновей и поведал им новости, принесённые гонцом.
— Мы можем остаться и сражаться! — вскричал один из младших сыновей. — Зачем Волкам бежать от своих врагов?
Но маленький незнакомец послал лорду Бальдеру совет, хоть и безмолвно, и он сказал своим сынам, — Мы можем остаться и сражаться, но это почти наверняка станет концом для Волков, ибо нас — мало, а их — много. — Он велел своему старшему сыну, Хольге:
— Загрузи наши драккары водой и пищей, и возьми на борт весь род — мужчин, женщин и детей. Заведи на корабли нашего лучшего жеребца и пять добрых кобыл, и столько коз и гусей, сколько сможешь поместить. Отплывайте, как только сможете и найдите новый дом в южных странах, где, надеюсь, вы будете жить в мире с соседями. Что до меня, я не могу этого сделать, я не сбегу, но буду ждать здесь, пока прядильщица не размотает нить моей жизни до конца и резчица не перережет её волокна. Вскоре в один день я умру и лучше умереть, сражаясь, чем в своей постели.
Сегодня ночью вы зажжёте Балар Бальдера, чтобы он знал, что мы помним и чествуем его. В ответ он поможет в вашей новой жизни, одарит большим урожаем и множеством детей, чтобы Дом Волков всегда процветал. Обязательно возьмите с собой ветви омелы, чтобы повесить её в своих новых домах, быть может это волшебное растение не растёт в южных странах, куда вы приплывёте. Сегодня ночью я буду спать, но все вы должны трудиться, загружая корабли, ибо нельзя упускать время.
На исходе следующего дня шесть драккаров с Волками вышли на вёслах из маленькой естественной гавани. Чтобы сесть за сто двадцать вёсел не хватило мужчин, поэтому вместе с ними сели все женщины и дети помогали, как могли, по двое на весло.
Лорд Бальдер сидел на своём троне перед домом. Тут не было его сыновей, чтобы слушать мудрые слова; арфист не играл для его удовольствия и малыши не расчёсывали ему волосы. Большая часть прошлого для него забылась, настоящее казалось сном, а будущее скрывалось в тумане неведения, понапрасну терзающем его.
Тогда явился незнакомец, снова сел на землю у ног лорда Бальдера и спросил, — Что ты будешь делать теперь?
— Не знаю, — ответил Бальдер. — Мой род в безопасности уплыл к новому дому в южных странах. Что до меня — я просто жду, чтобы убивать и быть убитым, ибо я всего лишь один человек и не смогу выстоять против плывущих на меня полусотни кораблей с норвежцами. Если бы я был высоким утёсом в гавани, то мог бы сокрушить корабли, кидаемые на меня волнами. Если бы я был гигантским дубом, то мог бы встать перед своим домом. На мне росла бы омела и птицы гнездились в моих мшистых ветвях. Но я ни скала, ни дуб, а всего лишь очень старый человек, поэтому мне придётся умереть. Но когда они убьют меня, я уйду сражаться в Валгаллу и, несмотря на мой возраст, смогу захватить с собой нескольких этих спесивых норвежцев.
— Мне нравится мысль о том, чтобы ты стал гигантским дубом, — медленно произнёс маленький человечек. — Ты плавал по морям, но никогда не был по-настоящему счастлив, если твои ноги не ступали по земле. Я думаю, тебе бы понравилось стать дубом. Поскольку таково твоё желание, я устрою это дело таким способом, который принесёт тебе большое удовлетворение, но довольно неприятным для воинов, которые предвкушают удовольствие от твоего убийства.
— Меня не тревожит смерть, — ответил Бальдер, — каждый, кто достаточно долго прожил, стареет и в конце концов должен умереть от старости, как гнилое дерево, которое под конец рушится наземь. Но я печалюсь о своём молоте Тора. Будет жаль, если он достанется тем дикарям с Севера. Ибо Волки многие годы пользовались этим молотом. Если бы я был мудр, то велел бы своему старшему сыну, Хольге, забрать его с собой; но, переполненный гордостью и глупостью многих лет, я оставил его, в надежде, что смогу убить им ещё раз. Я должен был понять, что моих сил хватит лишь на то, чтобы поднять его с земли и положить на колени.
— Когда я сделаю всё прочее, то позабочусь и о молоте, — ответил незнакомец, — ибо я так же горжусь им, как и ты. Может, Тор и послал его с небес, но я помогал старому кузнецу, когда он прикреплял его к рукояти. — Потом этот человек сыграл на своей свирели простенькую мелодию и Бальдер уснул.
На следующий день драккары зашли на вёслах в залив и были вытащены на песок, пока повелитель Тордис и его люди дошли до берега вброд.
— Где город Волков? — вскричал Тордис. — Лишь две ночи назад мы видели, как огромный Балар горел в горах, значит, Волки должны быть тут и всё же теперь они как-то скрылись. Я думал, мы найдём здесь богатство, мужчин для убийств и женщин для забавы. Может ли быть, что мы высадились не в той бухте?
— Это должно быть то место, — отвечал его сын, — но нет ни домов, ни амбаров ям, ни скота, ни людей. Ничего, кроме пустынного берега всего с одним деревом, огромным дубом, таким большим, что его пришлось бы долго рубить. Но это — священный дуб и его нельзя трогать. Каким-то образом Волки сбежали от нас, не оставив ничего, чтобы вознаградить нас за тяготы пути сюда. Мы можем лишь отплыть и надеяться на удачу в будущем.
— Что за дивное зрелище, — воскликнул повелитель Тордис. — Если мои глаза не обманывают меня, на этом дубе защемлён между двумя ветвями могучий молот Тора, принадлежащий Волкам, которым в молодости пользовался повелитель Бальдер. Я слышал, как наш певец пел о том, как Бальдер сразил им великана. Когда мы приплыли сюда, я желал этот молот больше сокровищ, ибо их ценность недолговечна; больше, чем вырезать мужчин, ибо мы можем проделать это в любой день; больше, чем захватить женщин, ибо все женщины одинаковы, и все они стареют и теряют красоту. Поэтому мы срубим дуб, а потом я стану убивать Бальдеровским молотом, а после меня мои сыновья и их сыновья будут убивать им, поскольку Тор послал его из небес, и никто не может противостоять ему. Этот молот — оружие, с коим не сравнится никакое другое и он должен быть моим.
— Не тронь дуб, отец, — умолял его сын, — ибо это священное дерево, благословенное богами и повредив ему, ты принесёшь нам много горя и мало пользы.
Но повелитель Тордис не внял ему и, схватив свой боевой топор, шагнул к дереву и врубился в него так глубоко, что не смог вытащить топор обратно. Сильный ветер потряс все ветви, и молот Бальдера провалился вниз и сокрушил шлем повелителя Тордиса, разбросав его мозги по песку. Увидев, как их владыка погиб, все норвежцы в великом страхе застыли на месте, ибо поняли, что это смертоубийство наслали боги.
Пока они ещё дивились, с океана налетел шторм, высокая волна зашвырнула пятьдесят кораблей далеко на сушу и ярость вод уничтожила всех скандинавов. Но гигантский дуб устоял перед штормом, ибо его корни глубоко уходили в землю и все ветви были крепки.
Затем Пан сотворил волшебство, чтобы молния никогда не ударяла в дуб и зимние ветры не ломали его ветвей; и Бальдер продолжал жить, да поживать, полностью довольный своим новым домом.
Гарольд, лорд Волков Арморики, прогуливаясь среди каменных домов, служивших приютом его роду, наблюдал за весело играющими детьми, в то время, как женщины трудились, а мужчины упражнялись во владении мечом, копьём и молотом. Волки много лет жили мирно, хотя всегда готовились к войне, в надежде, что она никогда не придёт. Маленькую долину, где старшие дети пасли коров и гусей, окружали горы. В небольшой бухточке поднимались и опускались на волнах шесть драккаров. Некоторые из них были очень старыми и использовались Волками, ещё когда они покинули Ютландию.
Лорд Гарольд был доволен всем, что видел; но его серьёзно тревожил необычный характер Эдварда, его единственного сына. Хотя Эдвард был славным парнем, бывали минуты, когда его отец терял надежду заполучить ещё одного достойного лорда Волков, поскольку он казался неспособным и нежелающим понять, что однажды будет править и, что, возможно, более важно, женится и породит сына, который в свою очередь станет править после него.
Обернувшись к густому и высокому лесу, стоящему за деревней, Гарольд обнаружил своего сына сидящим на ложе из густого плауна, облокотившись о дерево и наигрывая на арфе. Несколько минут Гарольд стоял, взирая на юношу, который продолжал играть, казалось, не замечая присутствия отца. В конце концов завершив мелодию, он поднял глаза, улыбаясь. — Это новое. Как тебе нравится, отец? — спросил он. — Когда я закончу, я обучу ей нашего арфиста, который сможет подобрать соответствующие слова; быть может, эта песня напомнит нам о былом величии Волков.
— Эта музыка сладка, — отвечал его отец, — но у меня есть для тебя более важные поручения. Вместо того, чтобы убивать время, играя на арфе, ты должен осмелиться найти среди наших соседей пригожую деву и сочетаться с нею. Разумеется, она должна быть достойна того, чтобы стать невестой будущего лорда Волков и матерью ещё одного лорда, чтобы править, когда и ты и я умрём. Наши предки, памятуя свою обязанность увеличивать число Волков и обеспечивать наследника — будущего правителя, не смущались жениться на пиктских женщинах, когда обосновались здесь, в Арморике. Твой долг перед Волками не меньше, чем их. Ты должен понять, что твоя обязанность — обеспечить нашему роду будущего лорда.
— Ты ещё молод, отец и пройдёт много лет, прежде, чем ты отправишься в Валгаллу. Я признаю необходимость того, что всегда необходим лорд, правящий Волками, но сейчас это не выглядит вопросом первостепенной важности. Некоторое время назад мы обсуждали желательность моего брака. Я последовал твоему совету и потратил несколько недель вне дома, развлекая Народ Тьмы моей арфой и сражаясь с их лучшими воинами, по двое за раз, разоружая их без кровопролития. Это вызвало большое веселье и они поражались моей способности одинаково хорошо фехтовать обеими руками. Но девам нравились моя музыка и искусство фехтования больше, чем они сами нравились мне. Кроме того, я не встретил ни одну, которая оживила бы моё сердце или побудила бы желать её. Поэтому я вернусь и продолжу играть на арфе.
Так их спор и закончился тем же, что всегда.
На следующий день маленький смуглый человечек явился в город Волков и испросил личной встречи с лордом Гарольдом.
— Я принёс тебе вести и совет, — тихо промолвил он. — Некоторое время назад я посетил древний дом твоего рода в Ютландии.
— Всё, что я знаю о том месте, рассказал мне мой отец, Один, — отвечал Гарольд. — Он был старшим сыном Хольги, старшего сына нашего лорда Бальдера. Мой отец был всего лишь мальчиком, когда род оставил Ютландию, но он помнил те прошедшие дни и часто рассказывал о них. Он говорил, что все Волки сильно скорбели, когда гребли прочь, оставляя своего лорда Бальдера сидящим перед домом, с молотом Тора на коленях. Должно быть, он погиб в кровопролитии со свирепыми норвежцами. Что же с домом Волков?
— Несколько небольших груд замшелых камней — единственные следы города. Видимо, все здания были снесены и разрушены. Но там, где стоял дом, который, по моему разумению, служил пристанищем вашему лорду, теперь высится огромный дуб. Я провёл под ним одну ночь и терзаемые ветром ветви послали мне очень странный сон, ибо показалось, что дуб заговорил и поведал мне, что некогда он был лордом Бальдером, который обратился деревом, когда его люди спаслись бегством. И. когда его превращение завершилось, все дома развалились и камни рассеялись, как сглаживаются детские рисунки на песке и ничего не остаётся от их трудов при наступлении прилива. Так что норвежцы нашли только огромный дуб.
— Может, это и сон, — сказал Гарольд, — но, всё-таки, утешительнее вынести то, что Бальдер не пострадал от шайки налётчиков. Он приказал нам уйти, дабы Волки могли спастись от уничтожения. Хотя мы счастливы здесь и гордимся нашим маленьким городком, мы не сильно приумножились с тех пор, как покинули Ютландию. Но поведай мне побольше о лорде Бальдере. Если он обратился в дуб, его желание умереть в сражении не исполнилось.
Смуглый человек сложил кончики пальцев и опустил взор на землю. — Сон всё спутал, — сказал он, — никто из живых не скажет, что же случилось на самом деле. Но можно представить ярость обманутых норвежцев. На земле не лежит никаких дубовых ветвей, настолько старых, как должно быть, но в основании дерева врос большой топор. Должно быть, он был всажен туда очень давно, поскольку глубокая рана зажила и огромное лезвие почти заросло.
— Время и приливы почти совсем занесли песками обломки многих драккаров, среди которых лежит великое множество выбеленных костей. Около одного разбитого черепа я нашёл молот Тора, который сразу же признал, ведь он один такой на свете. Так что, должно быть, лорд Бальдер исполнил своё желание убить хотя бы одного человека, однако, как погибли остальные или разрушились все корабли в бухте — загадка, которую никто не объяснит. Я принёс молот с собой, ибо он — сокровище. Это — тяжкое оружие, которое я едва смог поднять, но оно тут.
Он вручил его лорду Гарольду, который внимательно изучил его.
— Это действительно должен быть молот Бальдера, ибо он таков, как поётся в песнях. Много лет наши арфисты воспевали это оружие. Я повешу его над своим очагом, хотя сомневаюсь, сможет ли какой-нибудь Волк, теперь или в будущем, использовать его в сражении.
Когда мы покинули наш старый дом, мой дедушка взял с собой длинное копьё. Одна из наших песен рассказывает, что оно когда-то принадлежало могучему великану, убитому Бальдером, когда он завоевал свою невесту. Теперь у нас есть два оружия, помогающие нам помнить замечательного предка — молот Тора и то копьё.
— Теперь же о истинной цели моего посещения, — продолжил маленький человечек; — Я хочу поговорить с тобой об Эдварде, твоём сыне. Я спрашивал о нём многих, с самого прибытия в твою страну и все согласны, что он — очень необычный человек; более интересующийся игрой на арфе, чем заигрыванием с девушками.
— Это верно и вызывает у меня глубокую тревогу. В былые дни наши мужчины завоёвывали своих женщин правой или левой рукой; он пользуется обеими руками одинаково хорошо, но говорит, что не может отыскать нравящуюся ему женщину.
— Так я и слышал. Многие поведали мне о его фехтовании обеими руками. Я решил помочь ему. Призови его к нам и мы узнаем, что он подумает о моём подарке и моём совете.
Гарольд позвал своего сына. — Эдвард, — сказал он, — этот человек очень мудр и к тому же,старый друг нашей семьи. Он принёс тебе подарок.
Когда они обменялись приветствиями, маленький смуглый человечек заметил, что Эдвард был человеком невысоким, но широкоплечим, и держался твёрдо и прямо, как и все Волки. В отличие от отца, белокурого и голубоглазого, он был черноволос и кареглаз, со смуглой кожей, наследием его пиктской матери.
Затем маленький человечек передал Эдварду меч, сказав, — Этот меч был изготовлен искусным кузнецом в Гоби. Когда лезвие накалилось докрасна, он закалил его, погрузив в драконью кровь. Он выгравировал на нём надпись, которую ты не сможешь прочесть, гласящую: «Я рублю, но не ломаюсь». Две рукояти изготовлены из единорожьих рогов. Тебе, наверное, известно древнее поверье, что, если дева коснётся единорога, то убережётся ото всех мужчин. Необычная причуда — приделать к клинку такую рукоять.
Лорд Гарольд сказал: — Дай мне меч. — Он осторожно взял его и потрогал лезвия. — Это самый необычный меч, который я видел. Признаю, лезвия остры; и он хорошо закалён тем кузнецом в Гоби, месте, о котором я никогда не слышал. Да и я впервые говорю с тем, кто знает о драконах и единорогах, но это не странно, ведь Волки не скитальцы. Что удивляет меня, так это то, что на каждом конце рукоять. Я не понимаю, как можно сражаться таким оружием. Возможно, мой сын сумеет разгадать эту тайну, — и он передал меч сыну.
Юноша взял меч обеими руками. Затем, держа его правой рукой, он вырвал несколько волосков из своих чёрных локонов и очень мягко провёл ими сначала по одному лезвию, а затем по другому. На землю упали срезанные волосы.
— Этот меч остёр, — последовал вывод. — Я благодарю дарителя, хоть и недоумеваю, почему он дал его мне или как узнал, что я искусно пользуюсь обеими руками. В фехтовании я не смог бы использовать щит, поскольку мне придётся держать меч двумя руками. Мой враг подошёл бы, чтобы нанести удар сверху вниз, в то время как я просто держал бы меч высоко в воздухе над головой. Его меч ударится о моё оружие и разлетится надвое. По крайней мере, так было бы, если слова, выгравированные на мече, верны. Затем врагу осталось бы лишь уповать на моё милосердие. Это единственный известный мне способ применить столь необычный меч в потехе или бою.
— Твой сын верно мыслит, — заметил маленький человечек лорду Гарольду. — Теперь совет. Ему следует отправиться прямо на восток. В начале пятого дня странствий он найдёт то, что ему понравится и заинтересует. Он не возьмёт с собой никакого оружия, кроме этого меча, никаких доспехов и достаточно пищи на пять дней похода и пять дней возвращения.
— Кто правит Волками, Эдвард? — спросил Гарольд.
— Ты их лорд, повелитель.
— А когда я приказываю, что они делают?
— Они повинуются.
— Так вот мой приказ. Завтра оставь дом и во всём следуй советам этого необычного друга. Я верю, что ты вернёшься невредимым, ведь, если с тобой случится несчастье, то правящая линия нашей семьи прервётся, ибо у тебя нет ни жены, ни сына для продолжения рода.
Эдвард взял меч и, низко поклонившись, оставил эти двоих.
— С ним ничего не случится, — сказал маленький смуглый человечек. — Я всегда заботился о Волках. В некотором роде они — мои родственники, ибо лорд Бальдер женился на одной из моих дочерей.
— Как такое может быть? — спросил озадаченный лорд. — Он был мёртв — или как ты говорил, обращён в дуб — очень много лет.
— Может, ты и прав. Возможно, я лишь думаю так. Зачастую я делаю утверждения, потому что считаю их истинными, хоть и неспособен объяснить, отчего. Но я уверен, что у твоего сына будут весьма необычное приключение и безопасное возвращение. Когда он вернётся, что бы он ни сказал или сделал, обращайся с ним благожелательно, ибо всё, что делает Волк, направляют боги, а они мудры. Лучше всего повиноваться им, куда бы это ни привело. Может, я — бог. Кто знает? — и он скрылся, оставив лорда Гарольда более растерянным чем когда-либо.
Четыре дня Эдвард шёл на восток и не повстречал ни одного человека. Утром пятого дня он добрался до луга, поросшего сочной травой и окружённого высокими соснами. Там, на золотом троне восседал мужчина, с сидящей на подлокотнике орлицей, которая, увидев Эдварда, замахала крыльями и закричала: "Хубелейр! Хубелейр!", или, по крайней мере, так это прозвучало для юноши. Она попыталась полететь к нему, но её удерживала длинная золотая цепь, приковывающая к трону.
Сидящий мужчина проницательно взглянул на Эдварда. Хотя он остался безмолвным, казалось, что он задал вопрос, который молодой Волк понял и ответил.
— Четыре дня я пробирался сквозь тёмный лес, не зная, зачем или что я ищу. Но теперь знаю. Отдай мне орлицу!
Человек засмеялся. — У тебя дерзость и запальчивость юности. Многие годы я сижу на этом троне в думах, пока эта птица сидит подле меня, произнося лишь одно слово на неведомом языке, которое я не могу понять и, поэтому, оно не имеет никакого смысла, но лишь мешает моим раздумьям. Если ты сможешь превзойти меня во владении мечом, то получишь орлицу, но если я выиграю бой, то привяжу тебя к другому подлокотнику и, с тобой и орлицей по бокам, я продолжу свои размышления.
— Достаточно справедливо, — вскричал Эдвард, — а теперь за меч!
Поднявшись с трона, человек достал свой длинный меч из кожаных ножен и грозно двинулся на Эдварда, который просто воздел свой клинок в воздухе, на вытянутых руках. Человек нанёс мощный удар сверху вниз и, когда его меч встретил лезвие, изготовленное в Гоби, то разлетелся, словно трухлявая деревяшка; но удар был столь мощен, что отсечённое остриё улетело вниз и скрылось в мягком дёрне.
— Так это магия, которую человеку не одолеть! — вскричал человек. — Я могу противостоять человеку, но не богам. Я сниму цепь и отдам тебе птицу; но держи её привязанной, ибо, отпущенная, она улетит прочь и ни у кого из нас её не будет.
— Нет. Сними цепь с её ноги. Я не стану держать её узницей. Если она не останется со мной добровольно, то не останется вообще.
Выпущенная орлица сразу же подлетела к Эдварду. Взгромоздившись на его плечо она махала крыльями и кричала, — Хубелейр! Хубелейр! — или по крайней мере так это слышалось юноше.
— Теперь уходи туда, откуда пришёл, — вскричал человек, когда сел на свой трон, — и оставь меня с моими раздумьями, которые теперь не будут постоянно прерываемы хриплыми криками этой орлицы. У меня столько важных вещей для размышлений, что я не могу предложить тебе гостеприимство. Даже если я доживу до старости и то у меня не хватит времени, чтобы соответственно управиться обо всех заботах, навалившихся на меня.
— Жизнь коротка, а человек юн лишь однажды, — заметил Эдвард. — Если тебя нечасто отвлекали незваные гости, ты, должно быть, провёл много драгоценных лет, пытаясь разрешить свои беды. Ты либо мудрец, либо дурак.
— Двадцать лет назад, — отвечал человек, — я взобрался на громадный утёс и забрал эту орлицу, тогда всего лишь неоперившегося птенца, из её гнезда. С того дня я редко покидал этот трон и за всё это время ты единственный мой посетитель. Если я мудр, то нашёл бы ответ на все свои вопросы; если дурак, то не сделал бы второй попытки изменить человеческую судьбу. Не будучи ни тем, ни другим, я нахожу бесполезным что-либо делать, но лишь продолжаю свои размышления.
Четыре дня Эдвард держал направление на закатное солнце, а на пятый вернулся домой. В это время орлица часто улетала в синие небеса, пока не становилась всего лишь пятнышком, но всегда возвращалась к своему насесту на плече.
— Я рад, что ты вернулся из этого приключения, — приветствовал лорд Гарольд своего сына. — Расскажи мне, что произошло с тобой и почему ты пришёл с этой свирепой орлицей, которая столь надменно сидит на твоём плече.
Когда Эдвард поведал всё случившееся, его отец невероятно изумился.
— Что ты будешь делать с этой птицей? И зачем ты принёс орлицу вместо женщины? — спросил он с неудовольствием в голосе.
— Я стану держать окно своего дома всегда открытым, чтобы она могла приходить и уходить, когда пожелает; ибо не один простой человек не может сказать о столь гордой птице, что она может или не может сделать. Я не принёс женщину, потому что никого не нашёл, кроме, как я рассказывал, одного мужа, у которого я забрал орлицу после поединка.
Затем Эдвард взял меч, обвязал клинок кожей и мягким бархатом, и подвесил его за две рукояти на самые низкие столбики своего ложа. Там орлица садилась и чистила клювом перья, в то время, когда не улетала в синие небеса на охоту. И все юные девы дивились манере приручения Эдварда — держать в своей опочивальне птицу, а не женщину.
Однажды орлица притащила веточки сосны, побеги ели и тиса, и свила гнездо в углу комнаты, где отложила очень большое яйцо. Они сидела на нём много дней, никогда его не покидая и всё это время Эдвард кормил её куриными и кроличьими ножками. Затем, в один день, она оставила своё гнездо и взлетела на меч-насест, гордо крича, — Хубелейр! Хубелейр! — Эдвард присмотрелся к гнезду и увидел разломанную скорлупу и, к его изумлению, здорового мальчика.
— Что же делать теперь? — спросил он сам себя. — Эта гордая орлица отложила яйцо и высидела мальчика. Несомненно, это самое необычное событие и в её, и в моей жизни; но вместо того, чтобы удивляться, как это произошло, лучше подумать о ребёнке, ведь ему необходимы питание и уход.
Орлица слетела вниз с насеста и, стоя на полу, обратилась женщиной дивной красоты, с бронзовыми волосами и длинным тёмно-синим платьем.
— Не беспокойся об этом, мой милый Эдвард, — сказала она, — ибо это наше дитя и я буду заботиться о нём, как поступила бы любая мать, — и она раскрыла своё платье, обнажила грудь и малыш поел и заснул.
Полный невероятного изумления Эдвард поспешил в дом своего отца. — Некоторое время назад — проговорил он, пытаясь справиться с волнением, — Ты убедил меня дерзнуть отправиться в далёкие земли и отыскать жену, которая родила бы мальчика, будущего лорда Волков. Пойдём в мой дом и увидишь сам, как хорошо я последовал твоему совету. Ибо, если я сейчас расскажу, ты не поверишь мне.
Не отвечая, лорд Гарольд поднялся и пошёл с ним. Там, в доме Эдварда, он увидел, что прекрасная женщина держит в руках спящего ребёнка.
— Это моя жена, отец, а дитя, которое она так гордо держит — мальчик; хотя мне мало известно подобных птенцов, но он выглядит здоровым и крепким, и несомненно вырастет могучим мужем.
Всё это озадачило лорда Гарольда. — Я не знаю, как ты сделал это, мой дорогой мальчик, — сказал он. — Как ты мог держать женщину всё это время, чтобы никто не прознал? И где орлица?
Женщина, улыбнувшись, посмотрела на деда, отца и сына, а потом она ответила за Эдварда. — Орлица улетела и никогда больше не вернётся, но я могу повторить её крик «Хубелейр! Хубелейр!» и это станет именем всех, кто произойдёт от этого мальчика; более не Волки, но Хубелейры. При первой же возможности я уберу гнездо отсюда, а Эдвард развернёт меч и повесит его над очагом, ведь мы не будем впредь его использовать, ни для насеста, ни для гнезда. Птица или женщина, я благородна и чистоплотна, и желаю жить в чистом и опрятном доме. И моего сына следует назвать Сесилом.
Несколько месяцев спустя маленький смуглый незнакомец неожиданно появился в главной комнате дома лорда Гарольда.
— Как поживаете, уважаемый господин? — спросил он.
— Значит, ты пришёл опять, — ответил Гарольд. — Разве ты не знаешь, что случилось, когда мой сын послушался твоего совета? Он вернулся с орлицей, очень необычной птицей, которая повторяла одно-единственное слово. Спустя несколько месяцев, в некотором смысле он обрёл жену и сына. Я полагаю, что он был столь же удивлён, как и вся семья. Это ты, каким-то образом, сотворил могучее волшебство, чтобы подарить мне внука?
— Быть может. Я не скажу «да» и не могу сказать «нет». Но я явился из-за дела посерьёзнее, чем объяснять, как орлица смогла отложить яйцо, вывести из яйца ребёнка, а затем внезапно стать прекрасной женщиной. Твой род должен покинуть Арморику, столько лет служившую безопасным и отрадным домом и найти новое жилище в землях за морем.
— Зачем это делать? Тут нет врагов, воюющих с нами.
— Далеко на востоке есть великий город под названием Рим, — объяснил человечек. — Правители его никогда не насытятся, но всегда отправляют набеги в далёкие земли, убивая, завоёвывая и порабощая все народы. Сейчас их войско, под командой лорда по имени Цезарь, движется через Галлию. Они сокращают путь через тёмные леса и строят дороги. Когда они доходят до реки, то строят мост из брёвен и пересекают её, не замочив ног. Их солдаты собраны в отряды, называемые легионами и, до сих пор, даже самые могущественные из галлов не смогли противостоять им. В один день они доберутся до твоей земли, перебьют мужчин, сделают женщин рабынями и будут растить из мальчиков солдат для своих легионов. Этого не должно случиться с Волками. У тебя есть несколько драккаров; построй ещё больше и возьми с собой всех своих людей, скот, гусей и зерно. Ветер и течения принесут вас в землю под названием Корнуолл, где вы найдёте убежище.
— Это печальные слова и, пожалуй, скверный совет, — проворчал лорд Гарольд.
— Ты имеешь право на своё мнение, но Волки — или Хубелейры, как жена Эдварда желает назвать их впоследствии — не должны погибнуть. Что бы ни произошло, они должны жить дальше и дальше, ибо мне представляется невозможным, чтобы нечто столь же прекрасное, как род, который я помогал создавать, ушло в небытие. Так что, пока ещё остаётся время, готовьтесь к бегству. Отважно было бы сражаться и погибнуть, но намного мудрее сбежать и выжить.
Несколько дней лорд Гарольд взвешивал этот совет и обсуждал его со стариками Волков. В конце концов он отдал приказ построить больше кораблей. Теперь все были заняты, и все женщины и даже маленькие дети делали, что могли, чтобы подготовить отплытие. Наконец они оставили Арморику и много дней плыли под парусом, влекомые ветром, пока не достигли берега новой земли, где вытащили корабли на сушу и выпустили скот, чтобы он покормился; все возвеселились, потому что новая страна казалась надёжным убежищем.
На следующий день после высадки лорд Гарольд, его сын Эдвард и несколько старейших Волков исследовали эту страну, желая найти подходящее место для постройки нового города. Через несколько часов они пришли к очень большому дому, подобных которому никогда не видали; стены пятьдесят футов высотой и без единой щели стерегли небольшие ворота, соединённые с подъёмным мостом, перекрывающим ров с водой, окружающий высокие стены. Сторожевая башня с одной стороны высоко поднималась над величественной стеной.
Маленький смуглый человечек стоял на подъёмном мосту, поджидая их.
— Добро пожаловать в свой новый дом, лорд Гарольд, — вскричал он, — и приветствую тебя, мой добрый Эдвард. Как поживает твоя орлиная жена и прекрасный мальчик? По нраву ли вам ваш новый дом?
— Я никогда не видел ничего подобного, — ответил лорд Гарольд. — Как он выстроен и какое применение можно ему найти?
— Это замок. В последующие годы его назовут Замком Хубелейров, если жена Эдварда добьётся своего, а я уверен, что добьётся, ведь она — очень умная женщина. В нём множество комнат, достаточно чтобы одновременно дать пристанище всему роду. Пиршественный зал достаточно велик, чтобы все могли усесться за один длинный стол и поесть. Внутри неиссякающий источник воды, закрома под зерно и сено, стойла для лошадей и коров. Когда твой род, скот и имущество находятся в этом замке и мост поднят, ничто не сможет повредить вам. До этого вы жили в маленьких домиках, довольно милых, но неспособных защитить. Новым временам, более опасным, нужны другие решения. Поэтому я и привёл вас в Корнуолл, туда, где знал про этот ожидающий замок, ибо я хочу, чтобы твой род, Волки или Хубелейры, жил дальше и дальше.
Один из воинов, который был каменщиком, осмотрел стены. Обернувшись, он сказал лорду Гарольду: — Сотням мужчин потребовалось бы много лет, чтобы выстроить эти высокие стены, мой лорд, но срезы на камнях выглядят свежими и раствор между ними кое-где ещё мягкий.
Гарольд повернулся, чтобы спросить смуглого человечка об этом, но его нигде не было видно.
Антон, повелитель Хубелейров, попросил своего внука, Раймонда Золотого, сопровождать его на берег Скудного Моря. Когда они уселись на песок, лорд сказал:
— Ты мой единственный внук, Раймонд. Когда я умру, ты станешь правителем. Мне жаль, что ты не унаследуешь богатство, процветание и славу, но мы — маленький народ и я не могу оставить тебе ничего, кроме гордости.
Но есть нечто, что я должен тебе рассказать. Прежде, чем поселиться на острове Ланди, мы жили за Скудным Морем, в стране под названием Корнуолл. Там мы владели могучим зданием, именуемым замком, подобного которому ты никогда не видел. Кимры часто пытались захватить его, но им никогда этого не удавалось; однако частые войны и недуги так ослабили нас, что нам пришлось его покинуть. Прежде, чем это сделать, наш повелитель укрыл некоторые из сокровищ в подземелье и загородил дверь стеной, так, чтобы никто не смог её найти. Ибо, тщетно надеясь, что когда-нибудь наш народ вернётся и снова обретёт величие в Корнуолле, он нарисовал карту, показывающую, где находятся те сокровища. Эта карта по очереди переходила от властителя к властителю. Теперь я отдаю её тебе. Храни её, как зеницу ока. Твой старший сын должен получить эту карту и узнать её значение. В свой черёд он должен рассказать своему сыну и так этот секрет всегда будет известен господину Хубелейров. — Он вручил Раймонду маленький пергамент.
— Должно быть, это великое сокровище, — задумался Раймонд.
— Не то, что ты думаешь, — ответил его дед. — Не золото, не серебро, не драгоценные камни. Это история, передающаяся от отца к сыну, о том, что давно наш народ жил в далёкой стране под названием Ютландия и их властителем был могучий муж по имени Бальдер. У него имелось оружие, прозванное молотом Тора, которым он сразил великана и так завоевал свою невесту. Когда он вернулся домой, то принёс, как добычу, великанское копьё. Позже мы обитали в Арморике и наш повелитель Эдвард владел самым необычным мечом, с рукоятями с обоих концов. История, как он воспользовался тем мечом, настолько волшебная, что я с трудом ей верю. Многие поколения почитали три этих оружия — молот Тора, копьё и меч, и наконец они были скрыты, как я поведал тебе.
— Мы живём в мире, — сказал Раймонд. — Погода хороша и Скудное Море спокойно. Я могу отплыть туда и вернуть это чудесное оружие на Ланди. Это не займёт много времени
— Нет. Это время ещё не настало. Скоро мы возрадуемся весеннему жертвоприношению. Я надеюсь, что тогда ты женишься, ибо я не могу опочить с миром, покуда не узнаю, что у тебя есть сын. Хубелейры должны жить дальше и дальше, ведь нечто, столь прекрасное, как наш род, никогда не должно погибнуть. Когда твой отец погиб в сражении с Рэтлингами, ты остался моей единственной надеждой. Ты уже решил, с какой из наших дев ты желаешь соединиться? Лишь три достаточно взрослые, но любая из них станет тебе прекрасной невестой. Прежде наши юноши всегда брали жену извне рода и это было хорошо; но теперь сделать так не получится.
— Возможно, ни одна из них не захочет меня, дедушка.
— Отчего нет? Твои длинные золотые волосы сияют в солнечном свете. Твои руки и ноги прямые и сильные. Ты умеешь играть на арфе и приятно петь. Никто из наших мужчин не может превзойти тебя во владении боевым топором или длинным мечом. И, вдобавок, ты заботливо ухаживаешь за нашими ягнятами и дикие олени приходят на звук твоего голоса.
— Всё это верно, — ответил Раймонд со смехом, — но мне кажется, что женщина захочет большего, чем это всё. А что именно нужно женщине для счастья, я не могу сказать.
Он говорил так, потому что не хотел делиться с дедом стремлением своего сердца, которое хранил в тайне даже от Мэйтдж, своей доброй матери.
На западе острова было место под названием Земля Туманов и что или почему там находилось или кто обитал, не было известно никому, ибо в клубящихся белых испарениях никто не мог найти дороги, но, блуждая по кругу, всегда выходил прочь там же, где и входил, ничего не узнав. Фолльвар, рыбак, рассказывал Раймонду байки о Тумане и о том, как из своей лодки на волнах Скудного Моря он видел высокие пики и слышал стенания морских чаек, и о белой пене прибоя, ласкающего утёсы. Рыбак добавил, что лучше обходить это место далеко стороной, если хочешь безопасно возвратиться до наступления сумерек. Кроме того, Раймонд слышал повелителя Антона и других старейшин, судачащих о скитальцах, заблудившихся в белом воздухе и, в конце концов, выходящих в далёких местах.
За год до этого, Раймонд, полный желания преуспеть там, где все потерпели неудачу, в одно утро покинул свой дом. В его суме были сыр и хлеб, на поясе меч, а за спиной привязана трёхструнная арфа. Он шёл по пляжу, пока не достиг горы Скаллери, где песок сменили острые скалы. Вокруг был белый кипящий туман, который скрывал всё впереди и покрывал кожу холодным смертным влажным прикосновением.
Всегда прежде в этом месте те, кто пытался войти в Землю Туманов, шли низинными пастбищами, опасаясь прибоя и острых скал, и считая гору Скаллери непроходимой. Но сейчас Золотой, с солёным океаном за спиной и чайками, одобрительно летающими вокруг, карабкался наверх, словно горный козёл, пока не добрался до верхушки утёса, а затем, остановившись, посмотрел вниз. С этой выгодной точки обзора ему открылось то, что прежде никогда не видел ни один Хубелейр. Впоследствии он часто приходил туда, но никому не рассказывал, что видел. Однако его волосы вызолотились ещё больше, а песни стали ещё благозвучнее.
Стояла поздняя весна: цвела и плодоносила первая земляника, и все готовились к ежегодному жертвоприношению. Хубелейры двигались радостной процессией, чтобы предложить богам лучшие фрукты, мёд, вино и зерно. Повелитель Антон возглавлял род, тогда как Раймонд, с цветами в волосах, вёл тех, кто играл на арфах и флейтах. Маленькие дети бегали с гирляндами из маргариток. В воздухе трепетали голуби, держась в футе от малышей, которых их матери несли на руках. Все сердца наполняла истинная радость от перехода в другой год и милосердия, выказанного их великими богами, правящими с небес. Все облачились в праздничные одежды, оружие и боевые доспехи оставались в домах.
Дрожащей рукой престарелый властитель поднёс огонь к жертвам на алтаре. Затем три и тридцать человека Дома Хубелейров спели песни, которые пели их пращуры у Балара Бальдера в Ютландии, далёкой и давней земле. И из тех, кто играл на арфах, никто не издавал музыки приятнее или радостнее, чем Раймонд Золотой, пока высоко в небе струились трели жаворонка.
Повелитель Антон вознёс жертвенную молитву и все преклонили колени, моля о самом желанном, с чистыми сердцами и закрытыми в последний раз глазами. Когда они молились таким образом, Рэтлинги набросились на них со всех сторон.
Жаворонок прервал свою песнь в небесах; солнце скрылось за сгустившимися зловещими серыми тучами; ветер нагнал режущий холод со Скудного Моря. Трое из мужчин Хубелейров пали замертво на тёмную землю; тогда как все живые Хубелейры лежали грудой, связанные верёвками и измаранные грязью.
Сардайн, король Рэтлингов, громко расхохотался и, пока смеялся, бросал грязь на священный алтарь и лошадиный навоз на лица троих мертвецов. Весь тот день Хубелейры умирали и, когда погибал каждый из них, живые, связанные и беспомощные, лежали и смотрели на это. Их души расставались с телами не в мире и покое, но во всяческих мучениях, какие только могли измыслить и проделать искажённые душонки варваров. Когда все мужчины, женщины и даже грудные младенцы наконец испустили дух, в живых остался лишь один из тридцати и трёх, столь радостно отправившихся на ежегодное жертвоприношение.
Тогда путы Раймонда были развязаны и его поставили лицом к лицу перед Сардайном. Руки и всё волосатое тело короля были красны от крови, а по сторонам и под его ногами лежало множество кусков того, что когда-то было Домом Хубелейров.
— Сражение кончено, Раймонд! — выкрикнул он, в то время как кровавая слюна капала из его рта.
Золотой дерзко рассмеялся. — Нет! Оно только началось!
— Почему ты так говоришь? Я приберёг тебя до этого времени. Моя прихоть. Я хотел, чтобы ты видел, как казнят прочих. Разве не умно я использовал диких коней? Ты когда-либо видел что-то, столь же забавное, как способ, которым раскалённый меч овладевал вашими девицами? Один из моих людей искусно обращается с красками. Он нанесёт эту историю на пергамент — картины того, как умирал каждый из вас. Эти картинки сошьют в книгу. Ты присоединишься к другим; последняя страница оставлена тебе. У меня есть на тебя несколько прекрасных замыслов. Но сперва я дарую тебе одну просьбу. Скажи мне твоё желание — но берегись, не запрашивай слишком много — оно не должно стать между мною и моим удовольствием.
Раймонд Золотой посмотрел на него и сердце его заледенело, но не от страха. Он взмолился всем известным Богам, но не о милосердии, а потом заговорил.
— Позволь мне уйти отсюда до третьего дня; затем я вернусь сюда или к твоему дому на другой стороне острова. Тогда ты сможешь поступить со мной, как пожелаешь, если только дашь мне уйти до третьего дня.
— Хорошо! — отвечал Сардайн. — Что бы ни случилось, всё будет хорошо. Все корабли у нас, а уплыть в Корнуолл для тебя слишком далеко. Если ты вернёшься, хорошо, а если думаешь, что сможешь спрятаться на Ланди, для моих юнцов и шотландских борзых станет редкостной потехой поохотиться на тебя. Всё время, что тебя не будет, я стану оттачивать свои планы насчёт моего величайшего удовольствия. Мы будем ждать тебя здесь, где есть огонь и много свежего мяса. У нас много лет не было такого прекрасного мяса. Дайте ему уйти! Через три дня мы увидим его. Хотел бы я знать, какой из этих кусков падали принадлежал выкинувшей его суке. Я бы сберёг его, чтобы он, вернувшись, сожрал бы тот кусок.
Круг разомкнулся. Раймонд ринулся прочь перепуганным кроликом; но он не боялся.
Уже смерклось, когда он добрался до подножия горы Скаллери и омылся там в океане, а потом лежал на влажном песке, пока полная луна не поднялась из Скудного Моря. Поскольку он ступал знакомыми путями и был подгоняем спешкой, то поднимался на утёсы, пока не достиг вершины, а затем спустился с другой стороны в тёмный лес Земли Туманов. Пробежав по проторённому пути, он достиг конца путешествия. Там, на зелёном лугу, омываемом лунным светом и свободном от тумана, тяжко нависавшего в других местах, стояла круглая башня, а вокруг неё, пережёвывая жвачку, лежало несколько коров.
Там Раймонд остановился и спел сочинённую им самим песню, которую никогда ещё не пел, приберегая её для этой башни. Вот что он спел:
Льётся с небес свет золотой,
Радуют глаз цветы красотой,
Любовью полон мир земной,
Когда мы встретились с тобой.
Спеши, любовь, ко мне лети,
Меня от гибели спасти.
Тогда из башни вышла девица, подбежала и прижалась к нему, в то время как два огромных волкодава ласкались и лизали руки, и вышел широкоплечий слуга, с факелом в одной руке и булавой в другой. Все вместе они вошли в башню.
— У меня к тебе тысяча вопросов, — промолвила она.
— Ради твоей любви ко мне, — ответил он, — дай мне хлеба, вина и немного сыра, и позволь мне поспать у огня на медвежьей шкуре, ибо я очень устал и дух мой ослабел. Когда я назавтра проснусь, то поведаю тебе всё.
Она сделала это и, пока он отдыхал, бормоча в тревожном сне, она, слуга и огромные гончие, стерегли его и сохраняли огонь в очаге ярко горящим.
Наконец пришло утро и с ним солнечные лучи, словно копья пронзившие вздымающиеся туманы, девица принесла подогретый эль и кусочки солёной рыбы. Когда Раймонд проснулся, она покормила его. Затем они, взявшись за руки, отправились к океану и там искупались, пока волкодавы резвились меж ними в волнах. Потом они вернулись и уселись на солнце на большой мшистой насыпи у подножия каменной башни. Там, хладнокровно и спокойно, ибо был очень сильным человеком, он поведал ей всё, случившееся меньше, чем за день и почему он пришёл к ней. Поскольку она была благородна, то выслушала эту историю молча, хотя и заламывала руки и, пока он говорил, она старилась на глазах и её кожа побледнела, оттого, что кровь прилила к сердцу.
После того, как он закончил рассказ, они сидели в полной тишине и собаки лежали у их ног, с печальными глазами спрятав носы меж лап, ибо были славной породы и понимали большую часть чувств тех, кого любили.
Наконец девица произнесла; — Так это конец?
— Если ты будешь смотреть на жизнь так, как я и дорожить ею так же, как я, это станет всего лишь началом Дома Хубелейров вместо горестного и безвозвратного конца, — ответил он, — ничто, столь прекрасное, как наш Дом, не может погибнуть и закончиться. Золотое Солнце, которому мы поклоняемся, поглощается Скудным Морем и кажется пропавшим, но на следующее утро оно всегда вновь оживает. Поэтому оно пребудет с нами. Я верю, что Рэтлинги не всегда будут жить непокаранными за чёрные дела прошлого дня и эта история ещё дополнится.
Тогда кровь отлила от её сердца и всё лицо порозовело. — Очень давно, — отвечала она ему, — корабль моего отца налетел на эти скалы и лишь Валлинг, наш домашний прислужник, несколько собак и маленькое дитя достигли берега живыми. Тут, в Земле Туманов, мы и жили, пока не пришёл ты и не нашёл меня. С тех пор я оживаю лишь во те времена, когда ты приходишь. Когда ты далеко, Земля Туманов темна и холодна. Поскольку я тебя понимаю, то знаю, что ты отправишься назад по велению души и оставишь меня одну; и я не верю, что смогу жить без тебя, но, что бы ты ни планировал, пусть там найдётся место и моему желанию. Удели мне лишь несколько часов, чтобы я могла сварить для тебя известное мне зелье и, прежде чем ты отправишься к своей гибели, выпей его ради меня; ибо я знаю, что оно ослабит боль и поможет достойно встретить расставание с телом, уготованное для тебя.
Раймонд Золотой пообещал это и она вошла в башню, но Валлинг и последний из Хубелейров спустились на пляж и, побеседовав, домашний слуга принёс торжественный обет и поклялся всеми известными ему богами. Старый и молодой мужи пустили кровь из своих рук и смешали её, и в это время не один из них не произнёс ни слова.
После ужина Раймонд Золотой взял девицу за руку и они гуляли по пляжу, слушая бормотание волн на песке, пока луна не показалась из-за холма и они с тоской взирали на золотой шар. Наконец они вернулись на толстый мох у подножия башни и сели там, в лунном свете. — Спой мне! — сказала женщина.
Тогда Раймонд Золотой запел:
Белое облачко на высокой сосне,
Тени мерцают внизу на стене,
Где тихий паук сам себе господин,
Сплетает своё серебро паутин.
Там на траве прекрасная дева,
Черноволосая, с ланитами бледными.
Столь легко на траву она опустилась,
Что та под нею едва лишь склонилась.
Белые бабочки порхают пред ней,
Спасая её от лунных лучей.
Над ней шелестит травы покрывало,
Из одуванчиков пуха соткалось.
Источают цветы дивный аромат,
Ветер принести его к ней рад,
И овеять её, услаждая,
Когда она ночью засыпает,
И пересмешники чащи ближайшей,
Песни поют для той девы спящей.
Он умолк.
— А что дальше? — прошептала девица.
— Остальное спеть нельзя, — ответил Раймонд Золотой.
И так они лежали в молчании.
Позже ночью, она проснулась в рыданиях и прошептала,
— Спой мне, любимый, для моего утешения.
И он спел песню, подобную благовонному ладану, которую не пел никому и никогда:
Роза в смущенье становится красной,
В сравненьи с моею дамой прекрасной.
У ног её сели птицы весенние,
Умолкнув, слушают Её пение.
Если б землёй меня сделали боги,
Я бы улёгся ковром Ей под ноги,
Сгинули с сердца напрочь тревоги.
Устройте меня под травы одеялом,
Чтобы, когда Она розы срывала,
Будто по сердцу мягко ступала…
Мягко ступала.
Пускай я б в сыром подземелье лежал,
От счастья душою бы всей трепетал,
Когда Её голос вновь услыхал,
Голос вновь услыхал.
И, когда она уснула, он оставил её лежащей на подстилке из мха, приказав Валлингу, домашнему слуге, дождаться её пробуждения. Он рассказал Валлингу о величии Хубелейров и что этот род не должен погибнуть. Он вручил ему пергамент, показывающий, где спрятаны сокровища в корнуолльском замке и велел отдать его своему сыну и чтобы слуга никогда не позволял мальчику забывать, что он Хубелейр. Затем, с флягой зелья в сумке, он отправился своим путём, но оставил своё сердце и жизнь с девицей
Поэтому Рэтлинги смогли терзать лишь тело Раймонда и, хотя Сардайн сделал всё, что смог, это кончилось слишком быстро и варвар был чрезвычайно недоволен. Он снова приказал художнику сделать изображение кончины Раймонда Золотого и вставил в книгу последнюю страницу, показывая, что тот человек был последним из Хубелейров. После этого Рэтлинги бросили алтарь и оставшееся вокруг мясо волкам и с того времени поселились в домах Хубелейров.
Потом, по прошествии достаточного числа дней, девица взошла на своё ложе и там произвела мальчика с льняными волосами. Валлинг, который заботился и обихаживал её, омыл дитя и принёс его к ней, чтобы покормить грудью.
— Это мальчик и он сделает то, что потребуется, — сказал он и девица была довольна тем, как сильно ворочается малыш и произнесла, — Я назову его Раймондом и он станет истинным Хубелейром, и, когда наступит час, он сделает то, для чего появился на свет.
Ребёнок уснул.
Но скоро девица закричала от боли и, когда Валлинг подошёл к ней, то обнаружил ещё одного ребёнка, родившегося в мучениях и это дитя было маленьким, искривлённым и очень смуглым. Валлинг взял ребёнка, чтобы омыть и подумывал убить его, но мать поняла его замысел, — Он также произошёл от семени моего мёртвого мужа, поэтому я вскормлю и его; и они будут расти друг с другом; и я нареку его Роком.
Проходило лето за летом и ветры пятнадцати зим провыли над Землёй Туманов. Однажды ночью, после того, как мальчики уснули, светловолосая женщина позвала домашнего слугу к очагу.
— Валлинг, для меня ты больше, чем слуга и чем я могла бы заплатить тебе, но история твоего служения ещё не досказана. Близится время, когда мы должны получить Книгу и, хоть я понимаю, что, добывая её ты можешь расстаться с жизнью и оставить мне эту задачу; всё же получить Книгу нам необходимо. Вот как — скоро придёт время Праздника Весны; возможно Рэтлинги напьются допьяна в память о том дне и ты сможешь безопасно взять Книгу. Но, ох, обязательно возвращайся, ибо я не знаю, как бороться без твоей помощи. — И женщина возложила любящую руку на голову старика.
Тогда Сардайн, король Рэтлингов, приказал принести ему Книгу и он, и все его сторонники веселились над тем, что изображено на страницах. Они пили, пока не заснули и последним из всех уснул король, облевав последнюю страницу, где изображалась кончина Раймонда Золотого.
Когда он пробудился, Книга исчезла; и страх объял его из-за пропажи Книги. Впоследствии никто не смел заговаривать с ним об этом и он всегда ходил с оглядкой. Но, всё же, в показной храбрости, он выпил своё усыпляющее питьё из черепа, что очистил в тот роковой день и попытался успокоить себя, что такое просто случилось и не было никакой причины для опасений.
С тех пор Валлинг, домашний слуга, каждый день занимался с золотым отроком, обучая его всему, что знал о владении мечом, щитом и булавой; как нападать и защищаться. Месяц за месяцем мальчик рос и, наконец, смог играть со слугой на равных и делать так же, как он. Маленький перекошенный мальчик хлопал в ладоши, когда видел зрелище этих двоих сражающихся мужчин. Великую любовь питал он к своему замечательному брату.
Ночью светловолосая женщина садилась у огня, тогда как слуга и двойняшки ложились на шкуру у её ног. Затем она вела рассказы про их отца и объясняла, что они последние из Дома Хубелейров. Она поведала о великолепии и доброте Дома и как их отец любил её, прежде чем погиб. Когда всходила луна, она пела песни, которые пел Раймонд, хоть и с рыданиями в горле. Напоследок она рассказывала им о прошлых днях, открывала Книгу, и заставляла юного Раймонда возлагать руку на последнюю страницу и клясться, что он сотрёт с лица земли это пятно и отомстит за свой народ; но она никогда не позволяла маленькому перекошенному смуглому мальчику приносить такую клятву.
— Нет, Рок, — отвечала она на его мольбы. — Это задача не для тебя. Ты должен остаться здесь, охранять меня, присматривать за скотом и быть моим другом.
Затем Рок обнимал и целовал её, в то время как Раймонд выходил прогуляться в лунном свете с Валлингом и гончими, чтобы сердце перестало так яростно колотиться и жажда крови покинула его; чтобы лучше понять то, что следует сделать и стремиться сделать это, зная, что ему не будет покоя, пока это не совершено.
Так двойняшки достигли возмужания, но Рок оставался маленьким, словно ребёнок. Той зимой Валлинг, домашний слуга, скончался и Раймонд положил его в сухой пещере, поставив у его ног кувшин с вином. Через нескольких недель женщина сказала своему огромному сыну, — Время, о котором мы с твоим отцом мечтали несколько лет назад, настало.
— Я не могу оставить тебя в таком возрасте и нездоровье, — возразил он.
Рок услышал, о чём они говорили. Этой ночью, после того, как мать уснула, он подкрался к её ложу, нежно поцеловал руку и вышел в ночь. Всю ту ночь он медленно брёл, направляемый светом луны; когда настало утро он задержался на вересковой пустоши, перекусить хлебом и сыром. Там к нему присоединился маленький смуглый человечек. — Паренёк, как тебя зовут и что привело тебя в эти горы совсем одного? — спросил он.
— Я не паренёк, — ответил Рок, — ибо теперь я взрослый, а потому мужчина. Меня зовут Рок, сын Раймонда Золотого из Дома Хубелейров и я собираюсь отомстить за убийство своего отца и его народа, которые были грязно преданы смерти Рэтлингами, до моего рождения.
— Как же ты сделаешь это? Их так много, а ты всего один.
— Это верно, но я единственный, кто может это сделать. Нас всего лишь трое: моя мать, мой брат Раймонд и я. Брат должен остаться с матерью, ибо она слаба и нуждается в уходе, поэтому я оставил их. Хотя я всего один, так или иначе я найду способ совершить то, что следует сделать.
— Раз ты так решил, — ответил маленький человечек, — я помогу тебе. Можно сражаться и иначе, чем мечом или боевым топором. — Затем, очень медленно, он объяснил, как Рок, пусть и маленький, мог достичь того, что желал. Произнеся свою речь, он исчез.
Раймонд удивился отсутствию брата, но кормил слёгшую мать, поддерживал огонь и заботился о коровах. Теперь она все свои дни проводила у огня, никогда не заговаривая о желании, которое владело её душой. Через несколько недель она опочила и сын положил её подле Валлинга. В её ногах он возложил несколько золотых локонов, которые она ласкала и хранила много томительных лет. Затем он выпустил коров, облачился в доспехи, прицепил на пояс меч и отправился совершать то, что должно.
Ожидая, когда поднимется луна, он остановился в месте, где погибли Хубелейры, собрал кости, сложил их перед алтарём и засыпал камнями. Весь тот день он шёл голодным, лишь молясь богам, которых знал. Потом, ночью, спокойный и уверенный в окончании этого приключения, он подошёл к большому дому и спрятался на соломенной крыше, раздвинув связки таким образом, чтобы можно было смотреть сверху на зал и пиршественный стол, и остался там.
Вновь Рэтлинги собрались в большом зале на Праздник Весны и, общим числом, от короля Сардайна до последнего сосунка, их было немногим более двух сотен душ; и не больше — из-за отсутствия других врагов эти двадцать два года они время от времени сражались между собой. На этой неделе у них было перемирие и все собрались на три дня пиршества и пьянства. Эти годы Рэтлинги заботливо берегли три маленьких бочонка вина, зревшего в подвалах дома.
После обильных возлияний первой ночи многие мужчины, и все женщины и молодёжь были пьяны, так что Раймонд закусил большой палец и ждал. В начале второй ночи Сардайн велел принести три старых маленьких бочонка из винного погреба и всем выпить из них. Он сказал, что это было вино их врагов и хвастался, что смешал с ним кровь Раймонда Золотого, который, умирая, истекал кровью. Вино Хубелейров с привкусом алой крови последнего из врагов! И он снова повелел всем выпить и влить вино во рты даже самым маленьким. Его приказ был исполнен и вскоре большая часть Рэтлингов заснула.
Тогда желтоволосый гигант на крыше понял, что его час настал. Скользнув на землю, он вошёл в Большой Зал, и никто не остановил и не задержал его. Он направился к трону короля Сардайна. Король глянул на него поверх черепа, из которого только что пил и столь великий страх одолел Сардайна, что тот умер.
Внутри зала всё было тихо, но снаружи волкодавы скулили и убегали прочь от этого места, на дрожащих от ужаса лапах.
Затем из теней появилась маленькая перекошенная фигурка, беззвучно скользнула к златовласому человеку, упала к его ногам, обхватив их руками и закричала. Раймонд поднял малыша и прижал к себе, будто мать своё дитя. — О, Рок, где же ты был и что ты сделал? — спросил он.
— О, Раймонд, мой брат, Я боялся за тебя, — говорил малыш между рыданиями. — И один против стольких — это неправильно. Он был и моим отцом, Раймонд, как и твоим. Случись что-нибудь со мной, я бы уберёгся лучше тебя, а ты должен был остаться и заботиться о матери. Поэтому я пришёл сюда, чтобы сделать то, что следует сделать.
Раймонд, больше не прижимал его так крепко, ибо стенал над ним. — О, Рок, мой маленький, мягкий брат! Как ты отважился на это и как проделал весь путь по горе и сквозь Туман? Что ты сделал? Ибо видится мне, что все они мертвы. Даже младенцы упали на пол. О, матушка! Я не знал, что это будет так, когда поклялся! Что ты сделал, Рок? Что ты сделал?
Малыш не отвечал, но умолял покинуть это место смерти. Раймонд поднял череп отца, завернул его в платье, которое девица носила той ночью, когда золотой юноша пел ей и осторожно положил в суму. Держа в одной руке малыша, а в другой — обнажённый меч, он обошёл большой зал, но в мече не было нужды, поскольку Смерть дохнула на всех Рэтлингов.
Раймонд вынес спящего Рока на свежий воздух и пошёл тем же путём обратно в Землю Туманов. После отдыха и ухода за коровами он взял платье и то, что было завёрнуто в него и возложил его в ногах усопшей матери.
Затем он построил лодку, в которой решил переплыть через Скудное Море в Корнуолл и вернуть сокровища своей семьи, давно скрытые в Замке Хубелейров. У него имелся пергамент, показывающий, где они спрятаны и он хорошо помнил, что Валлинг говорил ему про это оружие, применяемое великими Хубелейрами в былые годы. Но когда он и Рок оттолкнули лодку от берега, с севера задул сильный ветер и через несколько дней они причалили к побережью Арморики. Тогда Раймонд понял, что боги не позволяют, чтобы это приключение стало его венцом, но какой-то другой Хубелейр, в грядущие годы, приплывёт в Корнуолл и вернёт сокровище.
В Арморике Раймонд обрёл величие, женился на дочери принца и основал в тёмном лесу маленькое княжество; он назвал эту страну Валлингом, в память о домашнем слуге. У Раймонда и его прекрасной жены родились дети, и они стали тем венцом, о котором заботился и любил маленький перекошенный Рок.
Раймонд запер Книгу в деревянный сундук.
Прошло много лет. Затем, одной ночью, лорд Раймонд, осаждённый воспоминаниями и побуждениями, достал Книгу из сундука. Она никогда не открывалась с тех пор, как её перелистывала его мать, но теперь он больше не мог скрывать эту историю от своих внуков.
Так он поведал им всю историю и показал изображения, страницу за страницей, пока не дошёл до листа с засохшей рвотой, разбрызгавшейся по картине смерти Раймонда Золотого.
Нечто ещё было недавно прикреплено к углу этой страницы. Необычный гриб; а под ним написаны такие слова:
«Это, сушёное и растёртое в порошок, я смешал с вином в трёх маленьких бочонках, которые содержали кровь нашего отца. Так я, Рок, оправдал своё имя и принёс гибель подлым врагам Дома Хубелейров».
Сесил, властелин Валлинга в Арморике, задумался у огня. Слепой Бард спел саги древних времён, долго ждал похвалы, а затем, встревоженный, покинул пиршественный зал, ведомый своей собакой. Жонглёр весело подбрасывал свои золотые шары в воздух, пока они не стали выглядеть сверкающим водопадом, но властелин не заметил этого, всё ещё размышляя. Мудрый Гомункул сидел у его ног, произнося мудрые речи и рассказывая истории о Гоби и захороненном городе Анкоре. Но ничто не могло пробудить Сесила от его раздумий..
Наконец он ударил золотым молоточком по серебряному колокольчику. Прислужники откликнулись на его зов.
— Пришлите ко мне леди Анджелику и принца Густро, — велел он, а затем снова уселся, безмолвно ожидая, оперевшись подбородком на руку.
Вскоре эти двое прибыли в ответ на его призыв. Леди Анжелика была его единственным ребёнком, самой прекрасной и самой мудрой леди во всём Валлинге. Принц Густро в один прекрасный день мог стать её мужем и помогать ей править Хубелейрами. Тем временем он совершенствовался во владении палашом, лютней, соколиной охоте и изучении книг. Он был шести футов ростом, двадцати лет и имел все необходимые мужчине качества.
Трое сидели у огня, двое ожидая, что скажет один, а один в ожидании, что поймёт, как сказать то, что должно быть сказано. Наконец Сесил заговорил.
— Несомненно, вам известно, что у меня на уме. Много лет я пытался добиться счастья, мира и процветания Хубелейров в нашей земле, Валлинге. Мы удачно расположены в долине с величавыми лесами и окружённой высокими горами. Лишь один проход соединяет нас с огромным, жестоким и почти неизвестным миром. Весенней порой, летом и осенью мы посылаем в этот мир караваны мулов, нагруженных зерном, маслинами и вином, а оттуда привозим соль, оружие, тюки шерсти и шёлка для наших нужд. Никто не пытается нападать на нас, ибо у нас нет ничего, что они алчут. Наверное, годы безопасности заставили нас стать мягкими, сонными и неготовыми к опасности.
Но опасность пришла. Мы должны были понять, что во внешнем мире бывает то, что мы не знаем и даже подумать не можем. Наш первый караван этой весной, поднявшись в горы, обнаружил на границе тёмного леса замок, преграждающий им путь. Их мулы не были птицами и не могли пролететь сверху; они не были кротами и не могли прорыться снизу. И парни с мулами не были воинами и не могли проложить путь силой. Поэтому они вернулись назад, правда, невредимые, но с необменёнными и непроданными товарами.
Не думаю, что замок был выстроен волшебством. Я смотрел на него и не увидел ничего, кроме камней и извести. И в нём не содержится целая рать воинов, всё, что мы слышали — его держит один человек. Но какой человек! Вполовину выше самого рослого из наших и искусный во владении оружием. Я испытал его. По одному я посылал на него Джона, мечущего топоры, Германа, не имевшего равных с двуручным мечом и Рубина, который мог стрелой со стальным наконечником расщепить ивовый прут в двухстах шагах. Эти три мужа лежат в ущелье перед замком, пищей для червей. Тем временем наша страна задыхается без торговли. У нас есть коровы на лугу, древесина в лесу и зерно в закромах, но нет соли, нет одежды, чтобы защитить нас зимой, нет украшений для наших женщин или оружия для наших воинов. И у нас никогда их не будет, пока этот великан в своём замке препятствует нашим караванам.
— Мы можем захватить замок и убить великана! — вскричал принц Густро с горячностью юности.
— Как? — спросил властелин. — Разве я не сказал вам, что путь узок? Вы знаете это. С одной стороны высится утёс, столь же высокий, как полёт орла и столь же гладкий, как женская кожа. С другой стороны Долина Демонов и никто из попавших туда не возвращался живым. Единственный путь, ведущий через замок, едва достаточен для одного человека или одного ведомого человеком мула. Другое дело, если бы я мог послать войско, но войти сможет лишь один человек за один раз и нет никого, способного успешно сразиться с этим великаном.
Леди Анжелика, улыбнувшись, прошептала, — Мы можем захватить его обманом. К примеру, я видела этот зал, заполненный воинами и прекрасными леди, почти погружёнными в бесконечный сон, взирая на золотые шары, взлетающие в воздух и назад, в искусные руки Жонглёра. А слепой Бард может заставить любого забыть всё, кроме музыки его баллад. И не забудьте, что наш Гомункул очень мудр.
Сесил покачал головой: — Не так разрешится этот вопрос. Тот безумный великан хочет лишь одного и это означает конец всему, что касается нашей земли и людей. Возможно, вы догадались. Я скажу вам, прежде чем вы зададите вопрос. Руку нашей леди, чтобы, когда я умру, он правил бы Валлингом и Хубелейрами.
Леди Анжелика посмотрела на принца Густро. Он увидел, она слегка покачала головой.
— Лучше съесть наше зерно, наши маслины и выпить наше вино, — сказал он. — Лучше пусть наши мужчины носят шкуры медведей, а наши женщины прикрываются оленьими шкурами. Лучше пусть они носят деревянные башмаки, чем туфли из шкуры единорога, привезённые из Аравии. Лучше пусть они пахнут запахом своих тел с растёртыми фиалками и майскими цветами из лесов, чем благоухают ароматами с деревьев восточных Островов Пряностей[3]. Такая цена слишком велика. Скорее мы станем жить, словно наши отцы и отцы наших отцов, даже залезем на деревья, словно обезьянье племя, вместо того, чтобы получить такого правителя. Кроме того, я люблю леди Анжелику.
Леди благодарно улыбнулась: — Я всё ещё думаю, что разум одолеет силу. Разве у нас в Валлинге нет мудрости, кроме светлых бесхитростных надежд слабой женщины?
— Я пошлю за Гомункулом, — отвечал её отец. — Он может знать ответ на этот вопрос.
Вошёл маленький человечек. Человек, не рождённый женщиной, но семь лет выращиваемый в стеклянной бутыли, во время чего он читал книги, удерживаемые перед ним мудрецом и питался каплями вина и крошечными шариками из асфоделиева теста. Он внимательно выслушал проблему, хотя временами казался спящим. Наконец он промолвил одно слово:
— Синтез.
Властитель поднял его и усадил на колено.
— Сжалься над нами, Мудрец. Мы всего лишь простые люди и знаем очень мало. Что означает это необычное слово?
— Мне неведомо, — последовал необычный ответ. — Слово это пришло ко мне из прошлого. Оно звучит сладостно и непременно должно относиться к чему-то мистическому. Теперь я вспомнил! Когда я находился в стеклянной бутыли, приходил мудрец и держал перед моими глазами освещённый пергамент, на котором было написано золотыми буквами это слово и его значение! Синтез. Всё в одном и одно во всём.
— Что лишь усложняет всё это для нашего понимания, — вздохнул властелин.
Леди Анжелика поднялась со своего места и подошла туда, где сидел её отец. Она опустилась на медвежью шкуру у его ног и обхватила своими руками маленькую ручку карлика.
— Скажи мне, дорогой Гомункул, что это был за мудрец, который показывал тебе это слово и его значение на освещённом пергаменте?
— Он был очень мудрым старцем, который уединённо обитал в большой пещере с говорливым ручьём. Каждый год живущие поблизости приносили ему хлеб, мясо и вино, оставляя их у входа, но никто не осмеливался входить внутрь и уже много лет он не показывался. Может, он ещё жив и забирает пищу, но, если он лежит незрячим и неразумным на своём каменном ложе, значит птицы и маленькие зверюшки поедают его пищу, чтобы она не пропала зря.
— Я слышал об этом отшельнике, — воскликнул Сесил, — и, когда я был мальчиком, отправился в леса, где находится эта пещера, но не осмелился войти. Мы можем узнать, жив он или мёртв. Густро, распорядись о лошадях на нас четверых для поездки к нему. Три для нас, господин мой и иноходец с подушкой для нашего маленького друга, чтобы не причинить ему никакого вреда.
Четверо прибыли к пещере и вошли внутрь. В дальнем конце горел свет и там был мудрец, очень старый и дряхлый, лишь его глаза говорили об уме, неподвластном возрасту. На столе перед ним в замысловатом беспорядке находилась стеклянная и глиняная посуда, реторты и даже астролябия, перегонный куб и песочные часы, в которых бежал серебряный песок. Хитроумный механизм был устроен так, что каждый день заново позволял песку отсчитывать проходящие двадцать и четыре часа. Там были книги, переплетённые в заплесневелую кожу, и замкнутые железными замками и паутиной. С потолка свешивалось изображение солнца со всеми планетами, вечно кружащими вокруг этого светящегося шара, кроме то светлеющей, то темнеющей изрытой луны.
Мудрец читал книгу, написанную на давно мёртвом языке, время от времени съедая хлебную корку или прихлёбывая вина из бараньего рога, но никогда не прекращал читать. Когда Сесил тронул его за плечо, чтобы привлечь внимание, он лишь пробормотал, — Во имя Семи Священных Пауков! Дайте мне дочитать эту страницу, ибо жаль было бы умереть, не узнав того, что этот человек написал в Анкоре несколько тысяч лет назад.
Наконец он завершил страницу и сел, моргая на них мудрыми глазами, глубоко утонувшими в лице мумии, в то время как его тело тряслось от старческой немощи.
— Каково значение слова «синтез?», — спросил его лорд Сесил.
— Это моё видение, значение которого я узнал лишь теперь.
— Расскажи это видение, — велел властелин.
— Это всего лишь грёза. Представьте, что было тридцать мудрецов, изучивших всю премудрость, полученную из чтения древних книг по алхимии, магии, истории и философии. Эти люди ведали о животных и самоцветах, вроде жемчуга и хризобериллов и всех растениях, таких, как ясенец, исцеляющий раны и мандрагора, погружающая в сон. Отчего кто-то может хотеть спать, когда можно столь много прочесть и получить пользу от прочитанного? Но эти люди стареют и когда-нибудь умрут. Я взял бы этих тридцать стариков и одного юношу, и дал бы им выпить вино, которое сумел перегнать много лет назад. Затем объединил бы их лишь в одно тело — принадлежащее юноше — но чей разум обладал бы всей утончённой и древней мудростью тех тридцати учёных мужей. Так можно было бы проделывать век за веком, чтобы никакая мудрость не была утрачена для мира.
Леди Анжелика склонилась над его плечом. — У тебя сохранилось приготовленное так вино? — спросила она.
— Да и теперь я тружусь над его противоположностью, ведь, зачем объединять тридцать тел в одно, если не обладать искусством разделить его на изначальные тридцать. Но это сложно. Ибо любой дурак может слить вино из тридцати бутылей в один кувшин, но лишь мудрец сможет разделить это вино и вернуть в исходные бутыли?
— Ты испробовал это вино синтетической магии? — спросил Сесил.
— Да, я взял ворону и канарейку, и напоил их вином, и сейчас в той плетёной клетке сидит жёлтая ворона и по ночам наполняет пещеру песней, будто порождаемой лютнями и цитрами волшебной страны.
— Теперь, когда я поразмыслила, — вскричала леди Анжелика. — Мы можем взять лучших и храбрейших наших воинов, ученика Барда, Жонглёра Золотыми Шарами и Наводящего Сон, числом тридцать человек и они вместе со мной выпьют этого объединяющего вина. Так эти тридцать вольются в моё тело. Затем я пойду и навещу великана в его замке, и в его пиршественном зале я выпью другого вина и тридцать появятся, чтобы сразиться с врагом нашего народа. Они одолеют и убьют его. Потом я снова выпью объединяющего вина и в своём теле доставлю тридцать завоевателей обратно в Валлинг. Там я смогу выпить второго зелья и тридцать человек покинут моё тело, освобождённые волшебным вином. Некоторые могут быть убиты, а другие ранены, но я останусь в безопасности, а великан будет убит. Достаточно ли его у тебя? Достаточно ли обоих его видов?
Старик выглядел обеспокоенным. — У меня есть фляга объединяющего вина. Его можно разделить на шестьдесят две порции. Что до другого, возвращающего объединённых в их первоначальные тела, то его хватит лишь на одну большую порцию и останется ещё несколько капель.
— Испробуй эти капли на той жёлтой птице, — велел Сесил.
Старик налил из золотой бутыли с выгравированным червём, который вечно омолаживался, глотая свой хвост, несколько капель бесцветной жидкости и предложил их жёлтой птице в плетёной клетке. Птица жадно выпила их и вдруг там оказалось две птицы, чёрная ворона и жёлтая канарейка, и, прежде, чем канарейка смогла запеть, ворона набросилась на неё и убила.
— Оно сработало, — прохрипел старик. — Оно сработало.
— Ты можешь приготовить больше второго эликсира? — спросил принц Густро. — Что я сделал однажды, могу сделать и дважды, — гордо заявил старец.
— Тогда начинай сразу же и сделай побольше. Когда ты его приготовишь, мы возьмём золотую бутыль и флягу, и посмотрим, что можно сделать, чтобы спасти Хубелейров, хотя это приключение я считаю исполненным большой опасности для моей дочери. — Так молвил повелитель.
С хорошо укрытыми эликсирами они поехали прочь от пещеры старика. Но принц Густро отвёл повелителя в сторону и сказал, — Я прошу о милости. Позволь мне стать одним из тех тридцати мужей.
Сесил покачал головой: — Нет. И снова и всегда нет! Сделав это я могу потерять свет моих очей. если она не вернётся назад ко мне, то я могу умереть от горя и ты один останешься заботиться о Доме Хубелейров. Если у человека есть только две стрелы и одной он выстрелил в воздух, то будет мудро приберечь другую в колчане до дня нужды.
Леди Анжелика рассмеялась, поскольку предположила причину их перешёптывания. — Я вернусь, — весело сказала она, — ведь старик был так мудр и разве вы не видели, как жёлтая птица разделилась на две и ворона убила канарейку?
Но Гомункул, сидящий на руках лорда Сесила, начал кричать.
— Что с тобой? — мягко спросил властелин.
— Я хочу снова вернуться в свою бутыль, — всхлипывал малютка; и он кричал, пока не заснул, убаюканный качанием лёгкого галопа боевого коня.
Через два вечера в пиршественном зале собралась толпа храбрецов. Там были огромные молчаливые воины, искусно владеющие булавой, кольчугой и перевязью, которые могли разить мечом, копьём и двулезвийным боевым топором. Жонглёр был там и Бард, и Книгочей, очень юный и очень мудрый. И с ними был муж со сверкающими глазами, который взглядом мог погружать людей в сон, а потом пробуждать их, щёлкнув пальцами. И к этой компании присоединились властелин и лорд Густро, и дрожащий Гомункул. На своём троне сидела леди Анжелика, прекрасная и счастливая из-за великого приключения, в котором участвовала. В руке у неё был золотой кубок, а каждый из тридцати мужчин держал хрустальную чарку. Затем флягу, наполовину опустевшую и маленькую золотую бутылочку, содержащую бесцветное вино, леди Анжелика скрыла под блестящим платьем. Лошадь леди, в усыпанной алмазами сбруе, беспокойно ржала снаружи, в лунном свете.
Лорд Сесил разъяснил это приключение, пока все тридцать мужчин сидели, неподвижные и торжественные; ибо они никогда не слыхали прежде о чём-то подобном. Никто из них не боялся обычной смерти, но это растворение было чем-то, что даже храбрейшего заставило задуматься, чем всё это может кончиться. Но когда настало время и был отдан приказ, все, как один, осушили свои хрустальные чарки и, пока леди пила своё вино, они допили вместе с ней последнюю каплю.
Затем настала тишина, нарушаемая только резким уханьем совы, плачущейся луне на дела ночных обитателей тёмного леса. Маленький Гомункулус спрятал лицо на плече повелителя, но Сесил и принц Густро смотрели прямо над пиршественным столом, чтобы видеть то, что будет.
Казалось, тридцать мужчин задрожали, а затем уменьшились в накрывшем их тумане; наконец, за пиршественным столом остались лишь пустые места. Не осталось никого, кроме двое мужчин, леди Анджелики и дрожащего Гомункула. Леди рассмеялась.
— Это подействовало, — вскричала она. — Я выгляжу так же, но чувствую себя другой, ибо во мне скрытые тела тридцати храбрецов, которые одолеют великана и принесут нашей земле мир и безопасность. А теперь я одарю вас поцелуем прощальным и приветственным, и отправлюсь вперёд на ожидающей меня лошади. — Поцеловав своего отца в щёку, возлюбленного в губы, а малютку в курчавую макушку, она отважно выбежала из комнаты. В тишине они услышали стук подкованных серебром копыт её лошади по камням внутреннего двора.
— Я боюсь, — трясся малютка. — хоть я и обладаю всей мудростью, но страшусь этого приключения и его завершения.
Властелин попытался его успокоить. — Ты боишься, потому что очень мудр. Принц Густро и я хотели бы испугаться, но мы слишком глупы для этого. Могу я как-то успокоить тебя, мой маленький друг?
— Мне хочется вернуться в мою бутыль, — рыдал Гомункул, — но этого нельзя сделать, потому что бутыль разбили, когда меня вынимали из неё, ибо её горлышко было слишком узко, а однажды разбитую бутыль нельзя вновь сделать целой. — Поэтому всю ту ночь Сесил убаюкивал его, напевая колыбельные, в то время, как Густро бодрствовал перед огнём, кусая ногти и задаваясь вопросом, чем это кончится.
Позже ночью леди Анжелика достигла врат замка Великана и подула в витой рог. Великан опустил окованный железом подъёмный мост и с любопытством уставился на леди верхом.
— Я — леди Анжелика, — сказала она, — и я стану твоей невестой, если только ты дашь свободный проход нашим караванам, чтобы мы могли торговать с большим миром снаружи. Затем, когда мой отец умрёт, ты станешь повелителем Валлинга и, быть может, я сумею тебя полюбить, ибо ты прекрасно сложённый мужчина и я много слыхала о тебе.
Великан возвышался над головой её лошади. Схватив леди за талию, он стащил её с лошади, унёс в свой пиршественный зал и усадил на одном конце стола. Немного глуповато посмеиваясь, он обошёл комнату по кругу, зажигая сосновые факелы и высокие свечи, пока наконец не осветился весь зал. И он налил большой бокал вина леди и гораздо больший себе. Усевшись за другим концом стола, он вскричал и сел на другом конце стола и рассмеявшись снова, вскричал.
— Я получил всё, о чём мечтал. Но кто бы мог подумать, что благородный Сесил и отважный Густро будут столь трусливы! Выпьем же за нашу свадьбу, а потом в спальню новобрачных.
Он выпил свой напиток одним глотком. Но леди Анжелика вытащила из-под платья золотую флягу и, подняв её, крикнула, — Я пью за тебя и твоё будущее, каково бы оно ни было, — И она осушила золотую флягу и села совсем неподвижно. Туман заполнил комнату и скрутился противосолонь в тридцать колонн вокруг длинного дубового стола, и, когда он рассеялся, между великаном и леди оказалось тридцать мужчин.
Жонглёр швырнул свои золотые шары в воздух, человек со сверкающими глазами уставил взор на великана, учёный раскрыл книгу и стал читать задом наперёд мудрости, изречённые мёртвыми богами, юный Бард ударил по струнам своей арфы и запел об удивительных деяниях смельчаков, давно ставших пищей для червей. Но воины со всех сторон ринулись вперёд и началась битва. Великан отскочил назад, сорвал со стены булаву и сражался, как никогда прежде не сражался человек. У него было два стремления: перебить всех мужчин, а затем добраться до улыбающейся леди и задушить её голыми руками за то, что она ему сделала. Но всегда между ним и леди оказывалась стена из мужчин, сталью, песней, волшебством, излучаемым глазами, водопадом сверкающих шаров и чтением задом наперёд создающих живую стену, которая прогибалась и сминалась, но не ломалась.
Многие годы впоследствии в залах Валлинга Бард рассказывал о том сражении, тогда как Хубелейры безмолвно внимали. Несомненно, как история, передающаяся от одного певца, престарелого к другому певцу, юному, она становилась разукрашенной, расцвеченной и переделанной, пока не сделалась чем-то, отличающимся от того, что действительно произошло той ночью. Но даже голая правда, рассказанная из первых рук леди Анджеликой, была достаточно великой историей. Мужи бились, проливали кровь и погибали в том зале. Наконец умирающий великан прорвался и почти достиг леди, но тогда Бард метнул ему под ноги свою арфу и Мудрец швырнул свой тяжёлый фолиант ему в лицо, и Жонглёр разбил три золотых шара о лоб великана, и, напоследок, сверкающие глаза Насылающего Сон вонзились в умирающие глаза великана и окончательно ввергли того в забытьё.
Леди Анжелика оглядела разрушенный зал и тридцать мужчин, каждый из которых внёс свой вклад, и тихо сказала. — Они были отважными людьми, совершившими то, что было необходимо, ради своей страны и чести Хубелейров. Я не могу бросить их или оставить без надежды, — и она взяла вино объединения и, выпив часть, дала напиток каждому человеку, даже мёртвым, чьи губы ей приходилось осторожно разжимать и отирать кровь со стиснутых зубов, прежде чем могла вылить вино в их бездыханные рты. Потом она вернулась за стол и, усевшись, стала ждать.
Вновь туман наполнил комнату, покрыв мёртвых, умирающих и тех, кто, хоть и не был тяжело ранен, всё ещё задыхались от ярости сражения. И когда туман рассеялся, то осталась лишь леди Анжелика, поскольку все тридцать вернулись в её тело волшебством объединяющего вина.
— Я чувствую себя старой и сильно изменившейся, — прошептала леди — ибо силы покинули меня, и хорошо, что нет зеркала, показывающего мои поседевшие волосы и бескровные щёки; мужчины, которые возвратились в меня, были мертвы или ужасно изранены и мне нужно вернуться к своей лошади, прежде чем я упаду в были мертвы или тяжело ранены, и мне нужно вернуться к лошади, прежде чем я упаду и умру.
Она попыталась выйти, но, споткнувшись, упала. На четвереньках она доползла туда, где ждала лошадь. Леди поднялась в седло и, привязавшись поясом, тут же велела лошади идти домой. Но сама лежала поперёк седла, словно мёртвая.
Лошадь благополучно доставила её назад в замок Властителя. Придворные дамы уложили её в кровать, омыли иссохшие конечности, укрыли её ослабевшее тело одеялами из шерсти ягнят, а мудрые лекари дали ей выпить исцеляющего питья. Наконец она излечилась достаточно, чтобы рассказать отцу и возлюбленному историю битвы тридцати воинов и мудрецов с великаном, и как он был убит, а их страна спасена.
— А теперь идите к старцу и возьмите другой эликсир, — прошептала она, — и, когда он подействует, похороните мёртвых с честью, и мягко и мудро позаботьтесь о раненых. Так мы завершим это приключение, и оно станет тем, о чём Бард будет много зимних вечеров рассказывать Хубелейрам в Валлинге.
— Оставайся с ней, Густро, — приказал повелитель, — а я возьму на руки мудрого Гомункула, поскачу к пещере и достану эликсир у старого учёного. Когда я вернусь, мы дадим ей напиток и она снова станет молодой и невредимой. Потом я желаю, чтобы вы, двое молодых влюблённых, сочетались браком, поскольку я не так молод, как прежде, и хочу дожить, чтобы увидеть трон в безопасности и, дадут боги, внуков, бегающих у замка.
Лорд Густро сел подле кровати своей леди, взял её истощённую руку в свою, тёплую, поцеловал её белые губы своими, красными, — Что бы ни произошло и как бы ни окончилось это приключение, я буду всегда любить тебя, сердце моё, — прошептал он. И леди Анжелика улыбнулась ему и уснула.
Сесил, повелитель Валлинга, проскакал через Тёмный Лес, с маленьким мудрецом на руках. Он соскочил с боевого коня и вбежал в пещеру.
— Ты доделал эликсир? — крикнул он.
Старец поднял глаза, будто усомнившись в вопросе. Он тяжело дышал и капельки пота катились по его кожистому лицу.
— О, да, теперь я вспомнил. Эликсир, который спасёт леди и извлечёт из неё тридцать тел мужчин, которых мы поместили в неё силой нашего объединяющего волшебного вина. Теперь я вспомнил! Я трудился над ним. Через несколько минут он будет закончен.
Рухнув вперёд, на дубовый стол, он умер. В падении его иссохшая рука ударила по золотой фляге и опрокинула её на пол. Жидкий янтарь пролился в вековую пыль. Выбежавший таракан отпил его и внезапно издох.
— Я боюсь, — стонал маленький Гомункул. — Мне хочется вернуться назад, в свою бутыль.
Но Сесил, повелитель Валлинга, не знал, как его успокоить.
В юности я провёл некоторое время в ирландском монастыре, обучившись читать, писать и бегло говорить на латыни; всё это казалось весьма важным. Оттуда я отправился странствовать далеко на Восток и жил в Аравии. Я встречал много учёных старцев, которые любезно обучили меня всему, что они знали об алхимии, некромантии и фокусах. В конце концов, без какой иной причины, кроме своего желания, я вернулся в маленький городок Валлинг в Арморике, где был рождён.
Там я немного погостил у своего дядюшки Сесила, повелителя Хубелейров. Он всё ещё убивался из-за смерти своего единственного ребёнка, леди Анжелики.
— Её смерть — это больше, чем личная потеря, — объяснил он. — Останься она жить, выйди замуж за принца Густро и роди детей, линия Хубелейров не пресеклась бы. Твой отец был моим единственным братом, а ты — его единственный сын. Ты странствовал в дальних землях и, может быть, стал намного мудрее. Было бы славно, останься ты жить со мной и стань, когда я умру, повелителем Хубелейров. Мы — маленький народ и основное наше богатство — гордость; но нашим людям нужен мудрец, чтобы возглавлять и печься о них. Мне думается, твоя обязанность — готовиться ко времени, когда ты станешь повелителем.
— Это привлекательная мысль, дядюшка, но у меня другие планы. Я беседовал со многими стариками нашего рода и они рассказали, что некогда мы правили в Корнуолле, где у нас был могучий замок. Моё желание таково, чтобы отправиться в ту далёкую землю и каким-то образом стать властелином Корнуолла, хотя сейчас я понятия не имею, как можно этого добиться. Поскольку у меня имеется упорство молодости, ты ничего не сможешь сделать, чтобы изменить этот план.
— Меня огорчает твоё честолюбие, но, может статься, в этом тебя направляют боги, поэтому я не скажу нет. Вместо этого я дам тебе кошель с золотом и пергамент, принесённый с острова Ланди нашим предком Раймондом, сыном Раймонда Золотого. На этом пергаменте начерчена карта, показывающая, где спрятаны в замке родовые сокровища, которыми наш род связан с Корнуоллом. Я не знаю, каковы они, поскольку их тайна была утрачена за прошедшие годы. Но если ты отыщешь замок, то сможешь восстановить его и ни у кого нет на него больше прав, чем у тебя. Так поспеши же в путь и всегда помни, что ты — Хубелейр.
Поэтому, со временем, я отплыл из Арморики на маленьком рыбацком судне. Благодаря то ли мореходному искусству капитана, то ли попутным ветрам, я наконец высадился на берег Корнуолла. Мой боевой конь, хромой, старый, тощий и кривой на один глаз, не оценил этого путешествия и через час после высадки околел. Поскольку даже человеку моей огромной силы было невозможно далеко уйти пешком, облачённым в доспех, я печально спрятал большую его часть под грудой листвы, тщательно отметив это место, чтобы вернуть эти ценные вещи, когда представится возможность. Затем я отправился в путь, с кинжалом на поясе, длинным мечом и щитом, бьющимся о мою спину на каждом шагу.
Через несколько часов, усталый и проголодавшийся, я достиг большого замка, стоящего посреди огромного луга. Я был уверен, что это древний дом моего рода и что никто, разумеется, никто в Корнуолле, не имел на него больше прав, чем я. Но, к своему великому изумлению, я обнаружил его занятым, ибо характерно выглядящий человек в монашеской одежде стоял на подъёмном мосту, явно поджидая меня. Моей первой мыслью было, что он походит на жабу и тут же меня разозлила его наглость жить в замке Хубелейров. Я решил, что, когда буду править, как властелин Корнуолла, то сразу же выгоню его; но в то время я не стремился сказать ему, что чувствую, поскольку я больше нуждался в крове, пище и тёплом месте у огня, чем в перепалке.
Применив свою лучшую латынь, я объяснил монаху, кто я и откуда пришёл, и заверил его, что я человек культурный, а, значит, не причиню ему никакого вреда и весьма нуждаюсь в любом гостеприимстве и подкреплении сил, которое он может мне предложить. В ответ он рассказал, что является аббатом Руссо[4] и этот замок принадлежит ему, хотя несколько веков назад он находился в собственности старинного рода, который в конце концов его покинул. Он обнаружил замок незанятым и с несколькими друзьями поселился в нём. Он полагал, что не будет никакого вреда в том, чтобы меня принять, хотя, обычно, незнакомцам тут были не рады. Наконец он пригласил меня войти в замок.
Уже смеркалось; его лицо частично закрывал капюшон; сосновый факел, который он нёс, давал больше дыма, чем пламени. Таким образом, по нескольким причинам, я не стал всматриваться в его лицо после того, как мы пришли в пиршественный зал, где у одной стены полыхал в очаге огонь. Оставив меня там, он направился в тень и вскоре вернулся, неся изрядно обглоданный кусок мяса, немного хлебцев и бутылку кислого вина. На этом пиру я угощался с пылом, больше порождённым голодом, чем эпикурейским наслаждением.
Съев всё, что было, я поблагодарил своего хозяина. Теперь, когда он стоял у огня, согревая свои морщинистые голени и мягкие руки, я впервые ясно его рассмотрел. Эти руки, мертвенно-бледные, с бегущими по ним большими синими венами — эти руки с длинными тонкими пальцами и нестрижеными ногтями — заставили меня вздрогнуть; пальцы, шевелящиеся сами по себе, будто живые и независимые от человека, с которым соединялись; вызывали впечатление, что они непохожи на любые человеческие пальцы, которые я когда-либо видел.
Но лицо незнакомца всё же было человеческим. Конечно, это было лицо человека. Было легко посчитать человеком того, кто впустил меня, накормил, а теперь стоял у огня, готовясь заговорить. Я горько сказал себе, что был дураком, подумав иначе о том, кто столь гостеприимно принял меня, но, всё же в том лице, периодически освещаемом пляшущим огнём, было что-то, что полностью охладило меня и заставило торопливо сжать золотое распятие, висевшее на шее — ибо в лице этого человека было нечто, напомнившее мне жабу.
Тонкие, бескровные губы были плотно сжаты и тянулись через всё лицо, примечательное срезанным лбом и дряблыми щеками. Кожа походила на пергамент, тонкий, немного зеленоватый пергамент — и, время от времени, пока аббат стоял в тихих раздумьях, он начинал ритмично дышать ртом, раздувая тонкие щёки, словно рыбий пузырь; тогда он более, чем когда-либо походил на жабу.
Конечно, я не мог высказать своих мыслей. Христианский рыцарь, который всегда должен быть джентльменом, не станет, отведав угощения незнакомца, приняв этим его гостеприимство, платить ему, сказав, как он походит на жабу. По крайней мере, я постарался так не делать, хотя, по-моему, никакой обиды в этом не было и я, разумеется, сперва подумал.
Аббат расспрашивал меня, зачем я отправился в Корнуолл, где я провёл юность и какой у меня военный опыт. На все эти вопросы я отвечал по большей части правдиво, хотя и не желал признаваться ему, что я Хубелейр, прибывший, потребовать наш отчий дом и считающий его незваным гостем, которого сразу же выгонят из замка, если я сумею стать властелином Корнуолла. Он казался очень довольным всем, что я говорил и всё больше качался на ногах, которые казались длиннее ног большинства людей; всё быстрее и быстрее раздувал щёки, прерывая мои замечания странным пыхтением, которое, в моём возбуждённом воображении, походило на ква, ква, ква лягушек-быков в брачный сезон. Затем, когда я закончил, он поведал о себе.
— Прекрасный сэр, назвавшийся Сесилом, сыном Джеймса, внуком Дэвида и даже потомком Раймонда, кем бы он ни был, но не сообщивший ни сведений о своём роде, ни его имени, ты прибыл в Корнуолл в подходящее время и твоё появление в этом замке несомненно благоприятно. Как ты, возможно, предположил, ни я, ни мои друзья, которых ты увидишь сегодня вечером, не уроженцы этой дикой страны. Некоторые из нас из Франции, другие из Богемии, а кое-кто из далёких земель за Тартарией, в пустынях Гоби; но все мы братья, связанные узами крови, стремления и огромного честолюбия, которое скоро откроется тебе. Однако же, хотя все мы превзошли некромантию и имеем множество знаний, необычных и смертельных, ни один из нас не искусен в военном деле и применении оружия для защиты или нападения. Такое происходит не из-за нехватки храбрости — о, поверь, прекрасный сэр, когда я скажу, что это происходит не из-за недостатка мужества или смелости, но, скорее, из-за неких телесных недостатков, которые удерживают нас от участия в отважном искусстве войны, восхищающем большинство мужчин. Поэтому мы ищем помощи в других средствах. Но сегодня вечером у нас будет человек, который сразится за нас, если потребуется. Я надеюсь, что этого не произойдёт, но, тем не менее, в сражении может быть нужда — да, несомненно, нужно будет воспользоваться острым мечом, хотя, возможно, лучше использовать твой кинжал.
— О, что до этого, — отвечал я с вынужденной смелостью, — в случае необходимости я могу использовать что угодно. Лично я предпочитаю двуручный меч, который ношу за спиной, но, если комната небольшая и света немного, предпочитаю кинжал. Прежде, убивая великанов, я всегда предпочитал меч, потому что требовалось время, чтобы отрезать их головы, и, конечно, кинжалом это получалось дольше. Тем не менее, в коротком бою с одноглазым драконом в пещере на Канарских островах, я получил большое удовольствие, ослепив его одним ударом кинжала и в следующий момент остриё нашло его сердце. Ты получил бы удовольствие от той маленькой битвы, аббат, и я уверен, что, узрев её, ты бы полностью поверил в мою способность справиться с любой угрозой, которая может возникнуть сегодня вечером.
Аббат улыбнулся. — Ты мне нравишься. Честное слово, ты мне нравишься. Я так впечатлён тобой, что почти хочу попросить, чтобы ты стал одним из братьев. Это может подождать. Но вернёмся к моей истории: мы соберёмся здесь сегодня вечером, чтобы засвидетельствовать победу над одним из наших величайших и самых неприятных врагов. Многие века он обманывал и связывал нас. Не один из братьев отправился на тот свет злобными кознями этого изверга. Но наконец мы одолеем, если ты поможешь сегодня вечером нам его убить. Естественно, когда он умрёт, его сила перейдёт к нам; и невозможно сказать, до каких высот славы возвысятся братья с этой дополнительной силой. Мы убьём его. Много веков он кичился своим бессмертием, своим величием, своей неуязвимостью для вреда; о да, сегодня вечером мы убьём его.
Я неправильно выразился. Не мы убьём его. Это сделаю я! Именно так я желаю. Все мы могущественны, но я немного сильнее других братьев. Поэтому я собираюсь убить этого врага и, когда я это сделаю, то буду править всеми людьми на Земле и, быть может, людьми на других звёздах. Я стремлюсь отправиться в космос, завоёвывать звёзды, иные, чем та, у которой мы живём.
Я убью его сегодня вечером. Тот человек у меня в стеклянной бутыли, куда я заманил его обманом. Попав туда, он принял новое обличье — и разве не отрадно, что он принял ту форму, которую сотворил сам? Это подарило мне силу и славу — на веки вечные… нет, нет! Я не хочу так говорить — ещё нет, не сейчас! Я недостаточно могуч, чтобы бросить вызов Богу. — Его голос понизился до хныканья. — Пока нет, но, возможно, через несколько часов; после того, как я прибавлю к своей силе силу мёртвого демона.
Этого дьявола в бутыли нельзя убить ядом, сталью, огнём, водой или недостатком воздуха. Нет оружия, достаточно мощного, чтобы уничтожить его; но этой ночью он умрёт. Ибо он внутри стеклянной бутыли, а я снаружи и он добровольно принял облик, который позволит мне убить его через стекло. Понимаешь? Стекло прозрачно. Он посмотрит на меня. Я посмотрю на него и в том взгляде будет его погибель. Вскоре он иссохнет, уменьшится, постепенно утратит форму, пока не сляжет на донышке бутыли несколькими каплями слизи и сплетённой массой мягких костей. В этой бутыли есть стеклянная пробка, изготовленная с величайшей изобретательностью. В её полой середине — пепел из костей блаженных, слёзы, которые упали из глаз Марии и капли пота со лба замученного святого. Эти священные реликвии прошлого смогут заточить душу демона. После того, как он обратится в слизь, я вытащу пробку и втяну его дух в себя. Не имея больше тела для обитания, его дух будет рад вселиться в меня и таким образом я получу силу, власть и славу Великого, который Некогда правил Адом. Разве это не хитро?
— Действительно, это так, — ответил я, с оживлением в голосе и отвращением глубоко внутри. — Но зачем вам в этой драме я? Вы сказали, что мой меч и кинжал бесполезны против Врага.
— Ты будешь охранять меня, добрый юноша. Ты, кто столь отважен, полон желания и стремления стать кем-то, прежде чем умрёшь, прислан сюда судьбой в самый подходящий момент, чтобы защитить меня, когда мне необходима подобная помощь. Разве ты не понимаешь положение, в котором я окажусь? Я, со ртом, сжатым на горлышке бутыли, готовый вобрать дух, который сделает меня величайшим из всех людей, живых или мёртвых. Предположим, сразу перед тем, как я вдохну, один из братьев — и я особенно подозреваю человека из Гоби — вонзит кинжал мне в сердце и займёт моё место, дабы вдохнуть эту великую силу. Сколь ужасно это было бы! Какой печальный конец моих мечтаний об империи! Я спланировал и подготовил всё это, а теперь оно может ускользнуть. В конце концов, почему я должен отказываться от права стать Императором Могущественных, лишь потому, что китайский кинжал погрузится в моё сердце? Я знаю, что ты защитишь меня
О, обещай мне, что ты прикроешь мне спину и проследишь, чтобы никто из братьев не поступил неверно! Ты обещаешь это? Взамен я подумаю, чем тебе отплатить. Чего ты желаешь больше всего? Золота? Власти? Любви прекрасной женщины? Дай мне взглянуть тебе в глаза. О, прекрасно! Ты — истинный мой собрат, ибо я вижу, что ты желаешь тёплую комнату, наполненную библиотекой из множества книг, старинных манускриптов и удивительных пергаментов. Я дам тебе всё это и так докажу, что вознаграждаю тех, кто помогает мне в час опасности. Что скажешь, если я награжу тебя, добавив в эту библиотеку экземпляр Элефантиса[5]? Некоторые считают, что Нерон уничтожил их все, но я знаю, где находится одна копия. Ты защитишь меня, если я дам тебе всё это?
— Разумеется, да, — ответил я почти восторженно, когда представил себя сидящим перед огнём, наслаждающимся Элефантисом в совершенно философской манере. Конечно, я желал намного большего, чем библиотека, но полагал неблагоразумным сейчас перечислять все свои стремления. Я не слишком хорошо понимал аббата и, в конце концов, лучше не доверять слишком уж опрометчиво.
Аббат выглядел довольным. Он настоял, чтобы расцеловать меня в обе щеки, по французской моде.
Я хочу сказать в этот момент, что, хоть я и совершил в своей короткой жизни много безрассудных подвигов, как, например, собственноручно усмирил Жёлтого Муравья Фаргона (восьми футов высотой и смертельно ядовитого) и бесстрашно встретился с Таинственной Морской Женщиной Западных Морей, тем не менее самое отважное мгновение в моей жизни было, когда я выдержал жабий поцелуй аббата и не вскрикнул; пусть и хотелось — о, как хотелось избавиться от страха, прокричав его слушающим совам и скорпионам! Но, разумеется, такое поведение было бы недостойно будущего Властителя Корнуолла. Поэтому я улыбнулся, принёс ему свои клятвы, напомнил ему не забыть экземпляр Элефантиса, и не будет ли он добр подкрепить меня ещё вином, прежде чем начнётся это вечернее представление?
Это произошло позже — спустя целую вечность ожидания для меня, но, возможно, всего лишь час по реальным минутам — когда мы собрались в нижнем покое замка. В комнате сиял свет, но откуда он исходил, было лишь одной из вещей, беспокоящих меня. У одной стены стоял табурет, перед ним низкий стол, а на столе нечто высокое и округлое, покрытое квадратом бархатной материи. Аббат сел на табурет, тогда как я встал позади, теребя рукоятку моего любимого кинжала, рукоятку из слоновой кости, вырезанную, как подобие женщины. Блестящий клинок, спускающийся от её нагого тела одарил смертельным поцелуем не одного смельчака и мерзкого монстра.
Затем, из щелей в стене — да, может быть, из трещин в полу, или так представилось моему лихорадочному воображению — появились братья и собрались полукругом у стола. Их лица были схожи с жабьими, подобно лицу аббата. Они встали там и я сказал своим коленям, — Помните честь Хубелейров! — и прошептал своим челюстям, — Молчите и помните смелость вашего пращура Дэвида! — но, несмотря на эти наказы, мои колени и челюсти лихорадочно тряслись, к моему чрезвычайному беспокойству.
Аббат испустил кваканье и низкий хор ответил кваканьем, исходящим от мужчин, стоящих вокруг меня. Я изучил их лица и в движущемся, мерцающем свете увидел те же самые жабоподобные черты, так изумившие меня, когда я впервые увидел их на лице аббата. Прежде, чем я смог полностью скрыть своё удивление, аббат достал чашу из ниши в стене и, исполнив то, что выглядело достаточно непристойно, взял её обеими руками и дал каждому из братьев отпить из неё. Что это был за напиток, в то время я мог лишь представить, но позже, после глубокого изучения Сатанизма, я часто вздрагивал, вспомнив, как чудом спасся в ту ночь. По счастью, меня не попросили присоединиться к опустошению чаши.
Усевшись на табурет, аббат велел мне убрать покрывало с той вещи, что была высока и кругла. Я сделал это и там оказалась большая стеклянная бутыль со скорчившейся на дне огромной жабой. Можно было без труда увидеть каждую часть этой жабы, особенно морду и глаза. поскольку стекло было невероятно прозрачным. Она взглянула на Аббата — и глаза этих двоих, жабодемона и жабочеловека, дьявольски засверкали друг на друга. Между ними, разделёнными тысячелетием разницы в мышлении, враждующих амбиций, противоборства личностей, велось сражение душ, подобные которым, насколько я понимал, редко встречались на Земле или в любом другом месте; хотя, конечно, я не обладал премудростью о других планетах — или даже этой, в таком отношении.
Они впивались взглядом друг в друга, каждый сражаясь за превосходство, каждый пытаясь уничтожить другого. Я не видел глаз аббата, но ясно замечал, что глаза заточённой жабы сияли абсолютной уверенностью. Видел ли аббат в них то же, что и я?
Без сомнения! Потому что он пытался спастись. Три раза он силился подняться и сбежать, и каждый раз оседал на табурет, и его лицо и глаза приближались к глазам, насмешливо всматривающимся в него сквозь прозрачную стеклянную стенку. Затем, тихо простонав, бедняга внезапно рухнул вперёд и на моих глазах он расплавился, сначала в студень, а потом в гнусную зловонную слизь, разлившуюся по полу, но частично впитавшуюся и удержанную одеждой того, что когда-то было аббатом Руссо.
Когда он умер, жаба в бутыли увеличилась и приняла облик человека. Он медленно поворачивался в бутыли, в своём вращении устремляя взгляд на каждого из братьев и, после этого взгляда, они замирали, не в силах двинуться и на лице каждого появлялась отвратительная маска предельного отчаяния. Теперь человек в бутыли посмотрел на меня. Что ж, пусть смотрит, если это всё, чего он хочет! Я крепко вцепился в свой крестик и помнил о силе пробки, удерживающей его в хрустальном узилище. Если его взор станет слишком силён, то я могу закрыть глаза; по крайней мере, думал, что могу.
Но эти глаза не пытались мне повредить. Они смотрели доброжелательно и ласково. Затем человек воздел руки вверх и в то же время его губы проделали три несомненно волшебных мановения. Заинтересованный и поражённый, я вспомнил этот призыв о помощи, выученный в Аравии, когда я выбирался из гробницы, схваченный львом, Львом из Колена Иудиного. Что подразумевал человек, подав мне этот знак? Было ли это совпадением? Случайностью? Или он действительно был моим братом по духу?
Разумеется я понял, чего он хотел, поэтому я вытащил пробку.
Он пролез через бутылочное горлышко и спрыгнул на пол, маленький человечек, одетый в чёрный бархат с блестящими волосами и приятнейшей улыбкой, которая немного согрела моё сердце и сняла большую часть моих опасений.
Он не уделил мне внимания, но медленно прошёл перед жаболикими братьями и, когда он проходил, они стонали в муках и, пав перед ним ниц, пытались целовать ему ноги. Именно этот акт преклонения заставил меня взглянуть на его ноги; и, невероятно изумлённый, я увидел, что они были волосатыми и с копытами, будто у козла.
Наконец он миновал всех братьев и, обернувшись, сотворил знак, который помог им во всех отношениях уподобиться аббату. Они также превратились в слизь, ничего не оставив на полу, кроме своих одежд и жабьего сока, медленно вытекавшего из них. Потом он подошёл туда, где я стоял, опёршись о стену, чтобы избежать падения, и весело спросил: — ну, Сесил, мой добрый малый и необычный родич, как прошёл вечер?
— Довольно приятно, — ответил я, — одно развлечение за другим. На самом деле он был полезен для меня во многих отношениях.
— Парень, — добродушно сказал он, похлопывая меня по плечу и это похлопывание было полно теплоты человеческого дружелюбия, — Ты выказал редкую проницательность, выпустив меня из этой бутыли. Конечно, я мог её разбить, но в твоём лице было что-то, что мне понравилось и я решил тебя испытать. Я обнаружил, что ты тоже бывал на Востоке, в Аравии и, когда я обратился к тебе за помощью, ты мне помог. Эти люди-жабы беспокоили меня многие годы. Я пытался уничтожить то, чем они вредили мне, но никогда до нынешнего вечера, когда я их перехитрил, не было возможности собрать их в одной комнате. Остался лишь один и, думаю, он меня не побеспокоит. Ручаюсь, аббат был удивлён. Он экспериментировал и убил множество настоящих жаб, но, конечно, я-то не жаба, просто так появлялся в настоящее время. Ну, с этим покончено и я могу вернуться к лучшим и более весёлым занятиям. Но ты на самом деле освободил меня и, быть может, волшебство пробки оказалось сильнее, чем я думал. Поэтому я дарую тебе три желания, мой дорогой родич — проси меня обо всём, чего пожелаешь.
Моё сердце чуть не выпрыгивало из груди, но, тем не менее, я смело заговорил.
— Дай мне силу побеждать всех великанов, разбойников, негодяев, саламандр, огров, змей, драконов и всех злодеев, мужчин и женщин, на земле, под и над землёй, везде и всюду, где я буду биться с ними.
— Это огромная сила, но я дарую её.
— Затем, в этом замке, я желаю получить прекраснейшую библиотеку. Очень давно женщина написала книгу под названием Элефантис. Я желаю, чтобы эта книга была в библиотеке.
Человек рассмеялся. — Я слышал, как аббат говорил тебе об этой книге. Ты знаешь, что я был хорошо знаком с девушкой, которая её написала? На самом деле я вложил ей в голову некоторые факты, вошедшие в ту книгу. Хорошо, я дам тебе библиотеку и книгу. Разве у тебя нет желания светской власти?
— Да. Этот замок, где мы находимся, хоть и частично разрушен, некогда был домом моего рода, Хубелейров. Я хотел бы вернуть его прежнее великолепие и жить в нём, как повелитель Корнуолла.
— Этот вопрос решить просто, сущая безделица. — Тогда он раскрыл сжатую руку и в ладони лежал золотой ключ, нанизанный на чёрный шёлковый шнурок. Он повесил этот ключ мне на шею, сказав, — Это знак твоего права на власть. Всегда помни слова на нём:
ТОТ, КТО ВЛАДЕЕТ СИМ ЗОЛОТЫМ КЛЮЧОМ
ВСЕГДА ВЛАДЫКОЙ КОРНУОЛЛА БУДЕТ
Береги его хорошенько, если хочешь оставаться владыкой. Теперь я действительно должен отправляться в путь. Желаю тебе жить долго и весело. — И он тут же исчез, под совиное уханье.
Всё вокруг меня пробуждалось к новой жизни в камне и штукатурке. Я медленно шёл через длинные залы, теперь очищенные от вековой пыли. Наконец я добрался до пиршественного зала, где воины ожидали моих приказаний и маленькие пажи подбежали, спрашивая, чего я желаю.
Двигаясь медленно, как во сне, я достиг спиральной лестницы и поднялся на вершину башни. Там я встретил дюжего воина, поставленного сторожить замок. Это была прекрасная ночь, освещённая светом звёзд и полной луны. Далеко внизу по извилистой дороге приближался рёв труб, весёлая музыка лошадиных копыт по утоптанной глине и звон мечей, ударяющихся о доспехи на каждом конском шаге. Время от времени, смешиваясь с шумом многих мужчин, долетал перезвон женского смеха.
— Что это за кавалькада двигается к замку? — резко спросил я воина.
— Это великие люди Корнуолла, со своими дамами, рыцарями и всеми своими воинами, которые оберегают их на пути сквозь ночь, чтобы поприветствовать вас в Корнуолле и смиренно признать вас своим повелителем, — ответил он, улыбнувшись.
— Так и должно быть, — ответил я. — Ступай и прикажи, чтобы к их прибытию всё было готово. А когда они появятся, пригласи лордов ко мне. Они найдут меня в библиотеке.
Несколько дней я был более, чем занят приёмом великих людей Корнуолла, которые, ведомые неким таинственным убеждением, которое, кроме меня, никто до конца не понимал, собрались в моём замке, чтобы признать меня их повелителем. Однако, заявления, что они делали мне насчёт пригодности на этот титул, были весьма лестными и, наряду с этим, когда я выслушивал их прошения прогнать или уничтожить того или иного врага, я чувствовал, что в связи с моим новым положением, предстоит изрядно потрудиться. Однако я говорил всем им, что, сразу же, как только смогу, уделю внимание всем этим незначительным приключениям, ибо, если уж я стану Властителем Корнуолла, то хочу, чтобы эта земля была мирной, спокойной и безопасной. Они удовлетворились моими обещаниями и отбыли, полностью убеждённые в моей власти сделать всё, о чём меня просили. Разумеется, не было никаких сомнений в моей способности совершить любой великий рыцарский подвиг, выпавший на мою участь, поскольку я был уверен в своей способности выстоять против любого злого человека либо зверя и даже без помощи, но, в то же время, было гораздо приятнее знать, что даже в самом пустяшном столкновении мне поможет маленький человечек, которого я спас из стеклянной бутыли в Битве Жаб.
Наконец, похоже, все мои лорды покинули замок, доставив мне огромное удовольствие, ибо до сих пор я пользовался библиотекой лишь, как комнатой для совещаний и обнаружил, что в суете мало приглядывался к забитым манускриптами полкам. К моему великому любопытству, я нашёл на низком столике у стены комнаты довольно необычную шкатулку из чёрного дерева, на крышке которой была инкрустированная буква Х. Я перенёс её на стол в середине комнаты и открыл. Внутри была книга с пустыми пергаментными страницами, изящно переплетённая в кожу, а, вдобавок, большой горшком с чёрными чернилами и множество гусиных перьев для письма. Они внушили мне вдохновение. Несколько лет я намеревался написать историю своей жизни, будучи уверенным, что, если я проживу достаточно долго, то у меня появится много интересных историй, чтобы расположить их в надлежащем порядке и таким образом передать будущим Хубелейрам подробный отчёт о приключениях одного из их великих. Теперь у меня был пергамент, чернила и перья, и, поскольку ничего меня не останавливало, я решил начать своё повествование. Но сперва я положил в конец книги карту, данную мне моим дядей, показывающую расположение наших родовых сокровищ, не желая и чтобы она потерялась, и чтобы поиски прерывали мои писательские труды.
Не желая прерываться, я отправил пажа к моему сенешалю, Ательстану. Он был старым, но очень умелым и заботился о моих гостях самым распорядительным образом.
— Как дела в замке этим утром? — спросил я. — У меня не было посетителей, значит, по-моему все лорды разъехались. Это мне по душе, поскольку я так долго отлынивал и отвлекался от литературного труда, который уже некоторое время требовал внимания.
— Мой господин, там ещё остался один из ваших гостей, — отвечал он. — Это лорд Фиц-Хью, последний из очень древнего и благородного корнуолльского рода. Обычно это довольно приятная личность, но, начиная со своего прибытия сюда вместе с другими лордами, он ходит угрюмым. Все эти дни, что сидел за вашим столом, он ни разу не улыбнулся. Слухи говорят, что у него были амбиции — желание стать Властителем и, разумеется, после вашего появления в Корнуолле это невозможно.
— Странно, — удивился я. — Он не просил о встрече со мной.
— Наверное, это и к лучшему. Может, он надеется ткнуть вас кинжалом.
— Надеюсь, что нет. Такой удар лишил бы меня многих грядущих удовольствий и помешал бы мне сделать всё, чего хотел для благоденствия моей страны. — При этом я провёл пальцами по Золотому Ключу и решил всегда держать его при себе. Мой доброжелатель обещал, что я стану Властителем, но не сказал, надолго ли.
— Пришли лорда ко мне, — приказал я. — Будет лучше обсудить этот вопрос с ним. Намекни ему, что лучше бы прийти без кинжала, поскольку у меня имеются волшебные силы, неведомые ему.
Фиц-Хью явился в библиотеку и не было сомнений, что он очень далёк от счастья. Но я обнаружил, что совсем неверно судил о бедняге. Он волновался об утрате не своей власти, но чего-то, гораздо более драгоценного для него — его прекрасной возлюбленной.
Очевидно, ему нравилось в жизни прекрасное и, в умиротворении моей библиотеки, у огня, он, не затягивая, облегчил душу и рассказал мне о своей великой печали.
— Я — человек Корнуолла, — начал он. — Мой род всегда жил в Корнуолле. Возможно, было бы мудрее никогда не покидать его, но, как многие молодые рыцари, я отправился на поиски приключений. Судьба занесла меня в Ирландию и Купидон свёл меня с королевой Бродой. Когда мы встретились, над нами пролетели голуби и воробей сел на её золотую колесницу. Это была любовь с первого взгляда, но к сожалению она не поняла, что я из Корнуолла. Она твёрдо правила большей частью Ирландии и её слово было законом, но она полюбила меня и то, что я беден, мало влияло на сладость её лобзаний. Мы готовились пожениться, но, когда она узнала, что я корнуоллец, то просто сказала мне, что никогда не выйдет за меня замуж, даже если я останусь последним мужчиной на свете.
— Это очень сильное заявление, — предположил я.
— Так и было, и нет сомнений, что она именно это и имела в виду. Тогда я отправился домой и с тех пор это для меня неважно, стану ли я когда-нибудь Властителем, или даже жив я или мёртв. Ибо для счастья, мне необходимо жениться на Броде, а для её счастья ей нужен я и всё же она заявляет, что этого никогда не будет только потому, что я — человек из Корнуолла.
— Это печальная история, — согласился я, — и, полагаю, тебе нужна моя помощь?
— Именно поэтому я и задержался.
— Она назвала какую-либо причину, почему столь жестоко отвергла твою любовь?
— О, поистине, она это сделала. Она сказала, что у всех корнуолльцев есть хвосты, о браггадоччио[6] и других хвостатых, сама мысль о которых наполняет её страхом.
— Так, по-твоему, она считает, будто ты — хвостатый человек?
— Да. Так она сказала.
— Разумеется, у неё должен был быть какой-то повод для такой мысли.
— Конечно, должен.
— Естественно, если она и вправду так думает, нам нельзя винить её, что она не желает за тебя выходить. При таких обстоятельствах леди выказала редкостную рассудительность и замечательную разборчивость. Но почему ты не показал ей, что она ошибается?
— Я пытался по-всякому, как только мог, но на каждое моё слово она высказывала двадцать своих, как женщины обычно и побеждают в споре; я сказал ей, что я такой же бесхвостый, как и её ирландцы, но она просто раскричалась и ответила, что не верит мне и что же будет после того, как мы поженимся и она не сможет этого отменить, если обнаружит, что я солгал ей. Я сказал ей, что я — настоящий человек и говорю правду, а она парировала что все мужчины так говорят женщинам, со времён рыцаря Энея и леди Дидоны[7], и что никому из них нельзя доверять, особенно тем, что с хвостом.
— О! Эти женщины! Эти женщины! — печально заметил я, покачав головой.
— Вы когда-нибудь влюблялись? — мрачно спросил он.
— Нет. У меня было столько более важных приключений, что возиться с этим не было ни времени, ни склонности заниматься ерундой и впустую тратить моё время на такую хрупкую, несущественную часть жизни, как женщины.
— Тогда вы ничего о них не знаете. Пытались когда-нибудь спорить со взбешённой женщиной?
— Безусловно, нет. Когда я был в Аравии, очень мудрый человек одарил меня такой крупицей философской науки: «Тот, кто спорит с женщиной — дурак, а тот, кто пытается спорить с разгневанной женщиной — набитый дурак». Поэтому я оставляю их в покое, кроме тех случаев, когда они становятся слишком опасны и тогда я просто их убиваю.
— Я думал, вы поможете мне, — вздохнул он, — но я не хочу, чтобы вы её убили. Тогда мне придётся наложить на себя руки и наши духи станут блуждать в смертельных водах Леты, встречаясь каждый день, но не в силах понять, что мы когда-то знали друг друга.
— Не унывай. — посоветовал я, — Тебе можно помочь. Я думаю послать за этой спесивой королевой и объяснить ей некоторые вещи. Я могу уверенно заявить, что у тебя нет хвоста?
— Это вы должны будете решить сами, — вот и все заверения, что Фиц-Хью принёс мне.
— Думаю, ты должен быть искренним со мной. — пожав плечами, предостерёг я его. — Я — Властитель страны, которая, надеюсь, однажды станет великим царством. Одной из основ этой земли станет честность и добропорядочность с нашими соседями. Так мы надеемся избежать разрушительных войн. Предположим, дав слово чести истинного Властителя, я скажу этой леди, что у тебя нет хвоста и, поверив моему слову, она выйдет за тебя замуж, а потом обнаружит, что я солгал? Подумай, что она почувствует! Она может отрубить тебе и голову и хвост, и явится в Корнуолл, чтобы мне отомстить. Поскольку это очень важно, я должен точно знать об этом затруднении.
— Вам придётся просто решить, составить своё собственное мнение. — Он был так упрям, что я собрался было велеть ему уйти, но, узнав, что он обитал лишь в нескольких часах езды от моего замка, я предложил поехать с ним и провести несколько дней в его компании. Видимо, это утешило его и он сразу убедил меня так и поступить. Он рассказал мне, что его мать — славная старая дама, и держит прекрасный розарий и целый сад, где растит целебные травы для лечения их народа.
Фактически, я получил немалое удовольствие, познакомившись с Дамой Фиц-Хью: она была очень приятной леди, довольно остроумной и в то же время примечательно учёной. Хоть и глубоко сокрушаясь над несчастьем своего сына, она не жалела усилий, чтобы сделать мой краткий визит приятнее и у нас произошло несколько очень интересных и плодотворных бесед в уединённости розария. Затем я оставил их, пообещав, что сделаю всё, что смогу, как только смогу и заверив их, что я убеждён, что всё сложится наилучшим способом к полному удовлетворению лорда Фиц-Хью.
Это был счастливый случай, что я возвратился в замок Хубелейров именно тогда. Хотя корнуолльские лорды полностью желали, чтобы я стал их Властителем, люди Уэльса имели несколько другое мнение. На самом деле, у них был собственный кандидат. Посланники ожидали меня, дабы передать, что, если я незамедлительно не покину страну, они призовут на помощь королеву Броду, которая ненавидела Корнуолл больше, чем Преисподнюю и они вторгнутся на мою землю и заменят всех убитых корнуолльцев отборными валлийцами.
Я посовещался с некоторыми из самых могущественных рыцарей. По их мнению, если придут одни валлийцы, то битва была бы равной, но если к ним подойдут ирландские союзники, их будет тяжело одолеть. Они заявили, что весь Корнуолл верен мне, но, без сомнений, они боялись ту ирландскую королеву. я буду занимать этот пост и сохранять своё доброе имя. Конечно, маленький человечек, с которым я подружился, сдержал своё обещание и сделал меня Властителем, но, в конце концов, он не обещал в точности, как долго я смогу сохранить эту честь и, к настоящему времени, у меня не было возможности проверить действенность волшебных слов на Золотом Ключе. Тем не менее, я решил действовать храбро и велел валлийским посланникам поскорее вернуться в их собственную страну и передать их королю, Гарольду Дха, чтобы тот занялся своими собственными делами и не лез в Корнуолл или же я буду сотворю над ним волшебство, дабы он навсегда это запомнил. Тем вечером мне было нелегко наслаждаться библиотекой. Даже рукопись Элефантиса не радовала меня. Я сказал сам себе, что политические вопросы — это самое неудовлетворительное и, что сразу же, как только смогу, удалюсь в самое спокойное место, такое, как Авалон-у-моря.
На следующий день разразился шторм. Так было и на следующий день, а на третий день прибыли напуганные гонцы, рассказавшие, что множество ирландцев движется к моему замку, а вскоре после этого другие гонцы поведали сообщили о валлийском войске на расстоянии дневного перехода. Так, прежде, чем я успел собрать своих лордов и их воинов, замок Хубелейров оказался почти окружён ирландцами с одной стороны и валлийцами с другой. При закрытом подъёмном мосту, это было вполне безопасное, но довольно жалкое положение для Властителя великой страны.
Затем это дело ещё больше усложнилось. Королева Брода попросила о встрече со мной. Её герольд, презабавнейший старик, сказал, что она не готовит предательства, но, если я сомневаюсь в её словах, то могу взять в сопровождение несколько сотен моих воинов. Это было весьма лестно, поскольку в настоящее время у меня было меньше тридцати бойцов в замке. Герольд сказал, что королева предпочитает сохранить это в тайне и желает встретиться со мной один на один, этой ночью, на закате, на зелёном лугу перед подъёмным мостом. Я ответил герольду, что буду там и буду один, как просит королева.
Я провёл день в тревожной тиши библиотеки, стараясь представить, что же хотела леди и что её удовлетворит, но в конце концов бросил это, как что-то безнадёжное, ибо, по-видимому, никак нельзя было понять, что же она хотела и, насколько я знал, никто никогда ещё не смог угодить женщине — по крайней мере, никогда в жизни не хвастался этим.
Поэтому, чтобы убить время, я читал про искушения святого Антония и утомительнейшее время, которое он проводил с пустыней, пылью и бойкой женщиной, которой он не поддался — по крайней мере, хвастался, что не поддался.
Внезапно, к моему огромному удивлению, в библиотеку вошли двое: молодой Фиц-Хью и необычный человек, обладающий таинственными силами, которые сделали меня Властителем Корнуолла. Мой таинственный друг был одет как священник, но я без труда распознал его, особенно когда глянул ему на ноги.
— Привет, мой дорогой родич, — промолвил он мелодичным голосом, — и как тебе нравится твоё новое положение?
— В некотором роде это довольно приятно, — ответил я, — но, с ирландцами с одной стороны замка и валлийцами с другой, я отчасти ощущаю себя белкой в клетке. Как ты и мой верный Фиц-Хью попали сюда?
— По тайному проходу. Мы принесли тебе вести. Лорды Корнуолла пришли тебе на помощь. Вся страна у нас в руках. Бельвидер, Мэлори и Артур окружили короля Уэльса и ждут только твоего приказа, чтобы сокрушить Гарольда Дха и всю его рать. Теперь всё, что тебе нужно выполнить — это заключить мир с королевой Бродой, а валлийцы должны смириться или погибнуть.
— Это гораздо лучше, чем я ожидал, — ответил я, — но, видимо, самое трудное оставили мне, а мои верные корнуолльские рыцари всего лишь разделались с валлийцами, тогда как мне придётся вести дело с женщиной.
— Воспользуйся своим обаянием, Сесил, — посоветовал священник.
После ужина я облачился в лучшие одежды и медленно прошёл по подъёмному мосту на луг перед замком.
Королева Брода безмолвно сидевшая в убежище своей колесницы, была довольно привлекательна и, разумеется, я не винил молодого Фиц-Хью за его безрассудную страсть. На самом деле я даже обдумывал возможность объяснить ей, что я из Франции и могут произойти и худшие вещи, чем, объединившись, задать валлийцам хорошую трёпку, с последующим в подходящий момент браком, который объединит королевства Ирландии и Корнуолла. Но решительный блеск её глаз и дерзко вскинутая голова, заставляли почувствовать, что для меня будет лучше, если я смогу убедить её поверить Фиц-Хью — я мог бы добиться большего с любой другой женщиной, чем с ней — возможно, Фиц-Хью поладит с ней лучше и легче.
Она не подождала, пока я представлюсь, но сразу же начала, — Вы отдадите мне то, чего я желаю?
— Ну, как сказать. Пока что я не представляю, чего вы желаете. Что ж, если вы хотите, чтобы я помог вам сражаться с валлийцами, думаю, мы можем прийти к согласию.
— Не глупите. У меня была иная причина прибыть в Корнуолл, чем разгром валлийцев, хотя у меня есть все основания их ненавидеть. Гарольд Дха был достаточно глуп, чтобы подумать, будто я выйду за него и его предложение — это смертельное оскорбление.
Я слегка приподнял брови.
— Но, королева Брода! Я в изумлении. Я думал, что вы и этот юноша были дружны. Было бы очень жаль лишать его головы, и он так молод и примечательно любезен. Что мог сделать этот бедняга, чтобы вы так к нему относились?
— Он ухаживал за мной, а затем, когда я пообещала выйти за него, сказал мне, что он из Корнуолла.
— Хорошо, ну и что? Он должен быть откуда-то, разве нет?
— Теперь послушай меня, Сесил, сын Джеймса и внук Дэвида, ты, который удерживает своё место Повелителя какими-то уловками, вызывающими бесконечные пересуды в этой части мира. У нас, в моей стране есть слоны, каметеннусы, метаколлинарумы, белые и красные львы[8]. У нас есть сатиры, пигмеи и великаны в сорок элей, но у нас нет хвостатых людей и, разумеется, мы не собираемся их заводить, по крайней мере, не как мужа королевы Броды; поэтому я пересекла Ирландское море, ради головы этого человека, оскорбившего меня.
— Ирландия, — ответил я, — должно быть, весьма интересная страна. Вы когда-либо слышали о том, что есть у нас в Корнуолле? Путешественники рассказывали вам о наших циклопах, фавнах и кентаврах, наших диких турах, гиенах и ламиях; о наших белых дроздах, сверчках и людях с глазами спереди и сзади? Сразу же, как только смогу, я намерен уничтожить всех этих злобных чудовищ и я по-настоящему удивлён. Королева Брода — на самом деле совсем не понимаю, как получилось, что вы позволили вашей прекрасной земле переполниться подобными отбросами, о которых вы мне рассказали. Позвольте предложить свои услуги после того, как я очищу Корнуолл от его чудовищ. Знаете ли вы, что у меня имеются волшебные силы? Как удивились Гог и Магог, когда я завоевал их, а Агит[9] и Агиманди были абсолютно ошеломлены, когда я сковал их цепями и забросил в Средиземное море. Я съел растение Ассидос[10], который защищает съевшего от злых духов. Я ношу на теле камень Нудиоси[11], который препятствует ослаблению зрения и позволяет владельцу видеть на огромном расстоянии. Например, в этот самый момент я вижу, как всё завершится всё это дело.
Я несомненно впечатлил её, поскольку она ответила, — Только лишь взглянув на вас, лорд Сесил, с трудом верится, что у вас есть все эти силы; всё же в вас должно что-то быть, потому что вы приобрели здесь огромный авторитет.
— Ну, трудно понять человека, лишь посмотрев на него. Но скажите мне одно, как в вашу голову пришла мысль о том, что у лорда Фиц-Хью есть хвост?
— Он — человек из Корнуолла, а все люди в этой земле выглядят так.
— Вы уверены?
— Конечно. Вы же не сомневаетесь в моих словах, не так ли? Вы не можете назвать меня лгуньей. Это случилось таким образом. Много лет назад праведный священник посетил Струд, одну из ваших деревень, решив обратить тамошний народ и утвердить в них христианский образ жизни. Корнуолльцы, живущие в том месте, желая отметить благочестивого человека бесчестьем, не постеснялись отрезать хвост у лошади, на которой он ездил. Этим нечестивым и негостеприимным действием они покрыли себя вечным позором, и с тех пор все корнуолльцы рождаются с хвостами[12], и ни один подобный человек никогда не должен сидеть рядом со мной и помогать мне править Ирландией. Единственный способ, которым я могу сохранить свою гордость, состоит в том, чтобы забрать его отрубленную голову с собой — тут бедная леди начала кричать — и он должен был подумать об этом и что это заставит меня почувствовать, прежде, чем говорить о любви ко мне. Как может быть, чтобы я стала матерью бедной маленькой принцессы с хвостом, как у гориллы или мартышки?
— Этого вообще не может случится, — ответил я своим самым мягким тоном, а, когда я пытаюсь успокоить леди, у меня это обычно получается. Я очень хорошо помню, как однажды полностью переменил желание леди из Аравии. Сперва она хотела убить меня, но, с помощью моей властью и определённого носимого талисмана, я вызвал у неё другие мысли. Поэтому я успокаивающе сказал:
— Этого вообще не может случится. Но что, если своим волшебством я удалю этот хвост? Предположим, что я сделаю лорда Фиц-Хью подобным другим мужчинам? Вы всё ещё будете требовать его голову?
— Не глупите, — насмешливо ответила она. — Конечно, я лучше бы вышла за него, чем его убивать, но я не представляю, как такое можно проделать. Вы имеете в виду, без шрама? И если будет малышка, то она была бы в порядке? Так же, как любой другой маленький ребёнок?
— Если я обещаю вам, что всё будет в порядке, то всё будет в порядке. Что вам нужно сделать — это доверять мне. Конечно, потребуется могучая магия. Я сейчас же начну своё колдовство и, пожалуй, лучше начать с рабдомантии; позже мне, вероятно, придётся воспользоваться кровью новорождённого младенца, но я не стану этого делать без необходимости. Сейчас лорд Фиц-Хью находится в замке. Завтра, за ужином, вы будете моей гостьей. Я приглашу короля Гарольда Дха присоединиться к нам. Поскольку практически он — мой пленник, то будет рад попировать с нами и в то же время подписать договор о дружбе, которого, пожалуй, он будет придерживаться, понимая, что ему не выстоять против и Корнуолла, и Ирландии. После ужина вы, Фиц-Хью и я отправимся в мою особую пещеру, в земных недрах под моим замком и там я смогу совершить то, что необходимо для вашего возлюбленного и приблизить его к желанию вашего сердца.
— Обещаете, что это будет для него не очень больно?
— Не настолько, как отсечение головы. Конечно, он может немного постонать, но это очень отважный человек и я уверен, что он будет только рад вынести эти страдания ради вас. Полагаю, вы захотите сразу же вернуться в Ирландию, счастливой замужней женщиной. Но вы должны пообещать мне одну вещь: раз я совершу для вас этот подвиг волшебства, то очень оценил бы, если вы переместите часть своего войска так, чтобы они помогли моим воинам и показали этому валлийцу, что дальнейшее сопротивление бесполезно; это значительно поможет сделать эту войну бескровной.
Она пообещала и даже сказала, что с удовольствием присоединится ко мне на следующий день за ужином. Когда я оставил её, она безмолвно сидела в своей золотой колеснице, но её прекрасное лицо лучилось счастьем и надеждой.
Вернувшись в замок я отдал распоряжение своему сенешалю подготовить следующим вечером достойный пир, ибо у меня в гостях будут королева Брода, король Гарольд Дха, ещё четверо лордов и прочие очень важные персоны. Я отправил к королю посланца с просьбой присутствовать на этом пиру и предложив, чтобы лучше он приехал без оружия и сопровождаемый лишь одним рыцарем. Затем я возвратился в библиотеку, где меня ожидали Фиц-Хью и священник.
— Чего она желает? — спросил молодой лорд.
— Довольно простое требование, — ответил я. — Или я заберу твой хвост, или она потребует права забрать твою голову. Либо одно, либо другое, либо эта твоя дикая ирландская милашка объединится с валлийцами и умоет Корнуолл кровью. Так что, твой хвост — прочь.
— Никто не может забрать мой хвост, — неприветливо и мрачно ответил он.
— А почему нет?
— Вам известно, почему, — вот всё, что он сказал.
Разумеется, в таком настроении он был бы неподходящим приятелем для девушки, вроде королевы Броды. Я видел, что должен быть достаточно хитёр или они никогда не поженятся, и так и останутся любящими до безумия и убивающимися из-за этого до хвори.
Несмотря на мои максимальные усилия и превосходное угощение, пиршество проходило довольно угрюмо. Я не терял времени, изложив Гарольду Дха, что я думаю о его поведении.
— Мой славный сосед, — заметил я так, что все могли слышать, — Я глубоко удивлён вашими действиями. Ведь, если вы желали навестить меня и подписать договор о вечной дружбе, было ли необходимо приводить с собой такую свиту?
— Вы заблуждаетесь в моих побуждениях, — ответил он. — Когда я услышал, что королева Брода намерена вторгнуться в Корнуолл, единственно верным для меня показалось прийти вам на помощь. Уверен, вы бы сделали то же самое, если бы варвары с севера вторглись в Уэльс.
— Сказано любезно и дипломатично, — отвечал я, поклонившись, — и надеюсь, вы никогда не забудете уроки, которые вы получили во время этого визита. Теперь, после того, как вы поели, я попрошу вас подписать этот договор, подготовленный мной, а затем взять копию с собой, чтобы вы могли заглядывать в него в будущем, когда ваша память об этих временах подведёт вас. Будет лучше, если вы отведёте своё войско обратно в Уэльс, выйдя этой же ночью. И корнуолльские и ирландские воины будут сопровождать вас, чтобы ваши люди не заблудились в тёмном лесу. А теперь приветствую и прощайте, и уходите, ибо у меня имеются очень важные обязанности для участия в которых ваше присутствие не требуется.
После пира мы трое собрались в мрачной келье глубоко под замком. Это место было очень неприглядным, но весьма подходящим для ужасающего волшебства, которое я задумал. Я спустил туда несколько грохочущих цепей и жаровню с углём и горсткой курения, испускавшего отвратительный запах. Я привязал в углу гончую и повесил на стену клетку с семью крысами. Поэтому всё выглядело достаточно ужасно и даже моя кровь застывала, когда гончая выла, что она делала всякий раз, когда я поднимал взгляд на крыс. У меня был табурет, чтобы леди села, но Фиц-Хью и я стояли. Я начал с Отче наш на латыни, задом наперёд — трюк, который я выучил в безоблачном детстве. Потом я бросил дохлую мышь на горящие угли, закрыл глаза и просто побормотал. Внезапно, с воем, ошеломившим их всех, даже собаку, я бросился на бедного Фиц-Хью и начал бороться с ним. Наконец я в последний раз отбросил его прочь и в моей руке оказался хвост. Показав его королеве, я трясущейся рукой швырнул хвост на угли, и сгорая, он испускал мощный смрад.
Теперь сомнения покинули мысли королевы Броды. У человека из Корнуолла был хвост; своим волшебством я забрал у него этот хвост; теперь, когда у него больше не было хвоста, она могла выйти за него замуж. Она не стала тратить впустую ни мгновения, но заключила парня в свои объятия. Она поцеловала его; он поцеловал её. Я удивлялся, как два любых человека могли тратить столько энергии на такие лобзания. Довольно усталый и немного смущённый, оттого, что явился зрителем подобного амурного времяпровождения, я предложил вернуться в библиотеку.
Там нас поджидал священник. Молодые люди обсуждали разные вопросы и планировали своё будущее. Королева сказала, что никогда не забудет мою доброту и что мне не стоит беспокоиться насчёт валлийцев. Фиц-Хью пообещал прислать мне золотую цепь, чтобы повесить на неё Ключ Корнуолла, а также несколько имевшихся у него книг, который я прочёл бы с радостью. Таким образом, всё было прекрасно, и этой же ночью мой друг-священник поженил их.
На следующее утро, когда они выехали, я проехал часть пути с ними вместе. Разумеется, лорд Фиц-Хью ехал со своей невестой, в её золотой колеснице. Она была молчалива, но её сверкающие глаза и щёки с ямочками говорили о многом. Наконец он вышел из колесницы и подошёл к моему коню, попрощаться со мной. Он серьёзно посмотрел на меня.
— Сесил, Властитель Корнуолла и мой самый любезный друг, — серьёзно сказал он, — откуда ты узнал, что у меня нет хвоста?
— Это было нетрудно узнать, — рассмеявшись, ответил, — Когда у меня была возможность, я спросил у твоей матери.
Мы взглянули на прекрасную невесту.
Королева Брода безмолвно сидела в своей золотой колеснице. Она счастливо улыбалась.
После того, как я убил дракона из Торповых Лесов[13], народ Корнуолла считал, будто всё, что им нужно сделать со своими заботами — это прийти ко мне. Некоторое время мне удавалось быть доброжелательным: тогда я считал, что это часть моих обязанностей, как Властителя Корнуолла — убивать змеев, вешать разбойников, изничтожать великанов и по возможности стараться, чтобы эта земля стала прекрасным и безопасным местом. К несчастью, такие высокие идеалы оставляли мне мало времени для чтения и написания автобиографии. Зачастую, едва я возвращался с одного приключения, переодевался в бархат и начинал писать книгу, как новое бедствие заставляло снова влезать в доспехи и отправляться карать каких-нибудь разбойников или отрубать голову приползшему змею. Зимой оружие и доспехи настолько остывали, что лишь через несколько часов езды я переставал покрываться гусиной кожей и устраивался поудобнее на боевом коне.
Наконец-то, уже несколько недель в Корнуолле всё было спокойно. Если оставались какие-то драконы, то они сочли за лучшее скрыться в тайных пещерах. Все разбойники сбежали в Уэльс или Арморику.
Убитые великаны гнили в своей же запёкшейся крови. Насколько простиралась моя власть, всё было мирно и я чувствовал, что вполне заслужил передышку. Хотя было начало весны, всё ещё стояли холода и дороги утопали в слякоти. Мой славный скакун удобно устроился по колено в соломе и жевал лучшее зерно, выращенное крестьянами. У меня была куча поленьев в камине, мягкие подушки, шерстяное покрывало на коленях, ещё одно на плечах и вино на столе. Я продолжал писать историю своей жизни, которая быстро заполнялась необычными и таинственными приключениями. К чему мне беспокоиться о случившемся в Уэльсе, землях ирландцев или скоттов?
Затем, после всего лишь трёх недель уюта, явилось двое стариков, принёсших с собой длинный пергамент, содержащий подпись Кадвина, короля Уэльса. Я слыхал сплетни, что Гарольда отравили, но не обращал на них внимания, поскольку валлийцы были склонны менять своих королей, так или иначе, каждые несколько месяцев. Но пергамент с подписью и печатью произвёл на моего сенешаля такое впечатление, что он впустил этих старика и старуху, принёсших пергамент и даже привёл их к дверям библиотеки. Когда я швырнул тем документом в стену, отказался с ними встречаться, и велел накормить их и выпроводить из замка, они принялись так причитать, что я приказал им тут же поесть, пообещав выслушать их историю.
Они замёрзли и промокли; поэтому я поместил их у камина и попросил, во имя доброго святого Иеронима, набить брюхо и обогреться. Таким образом я выиграл дополнительных полчаса на написание моей книги, а когда увидел, что, пока время пересыпалось вниз по перемычке песочных часов, написал две страницы, то весьма повеселел и почти решил быть любезным со своими неотёсанными гостями.
История, поведанная ими, была мне знакома. У них похитили дочь и они считали, что она томилась в одной из горных пещер в дюжине миль от их хижины. Они не знали, какой человек или зверь сделал это грязное дело; ходили необычные россказни про ужасающих демонов, обитающих именно на той горе. Они пришли к своему королю и он упрашивал всех своих рыцарей спасти деву; но они, все до одного отказались от этого приключения. Король решил рассказать мне об обиде, причинённой этим старикам и просил меня её исправить. Разволновавшись ещё больше, они воздели руки и возопили, что никогда не бывало ни столь прекрасной, ни столь чистой девы, как их дочь и отчего же святые позволили этой жути произойти с ней?
Естественно, я пожалел их, но меня раздражало то, что по-видимому, я обманывался и валлийские рыцари должны сами заниматься собственными великанами и драконами; поэтому, когда они наконец добрались до конца своей истории, грубо спросил: — Почему со своими тревогами вы пришли ко мне? Любой отважный человек может найти вашу дочь, да и в вашем собственном краю должно быть много доблестных рыцарей.
Тут они вскричали, что я ошибаюсь и женщина принялась твердить: — Никто другой. Никто другой! Никто другой! — что было полным вздором, ибо глупо и далеко от истины.
Всё это окончилось тем, что я велел им отправляться в кровать и хорошенько выспаться, пообещав наутро отправиться вместе с ними назад и поглядеть, что можно сделать для избавления их дочери, хотя навряд ли она до сих пор жива. Пожелав им спокойной ночи, я приказал подбросить в очаг новых дров и принести немного пряного пива, подогретого по моему вкусу, а потом начал читать о приключениях славного рыцаря по имени Геркулес, который был либо лучшим воином, либо лучшим лгуном, чем я мог надеяться стать. Наконец, я отправился в тёплую постель со взбаламученными чувствами, ожидая, что же может принести день грядущий.
На следующий день, под моросящим дождём, мы отправились в какой-то валлийский городок, название которого у меня никогда не получалось правильно выговорить. Старая дама и её муж медленно тащились впереди на двух унылых одрах, тогда как я ехал позади на своём любимом скакуне.
Шерстяные и кожаные одежды, носимые под доспехами, были хорошенько прогреты и смазаны жиром, прежде чем я их надел, но день был холодным и в мгновение ока я закоченел в своей броне. Я убивал время, декламируя латинские глаголы, что заставляло стариков вздрагивать и креститься, ибо они считали моё бормотание проклятиями и заклинаниями против дьявольских сил. Время от времени мой жеребец поднимался на дыбы и ржал, вероятно, тоскуя по тёплому стойлу и обильному корму или, может, по какой-то другой причине, но я сразу же заставлял его опускаться на все четыре копыта.
Вот так пять дней мы тащились через пустоши. Ночью мы засыпали, где могли, а днём ехали и мучились от холодного дождя. Я захватил немного золота и поэтому мог заплатить за лучшее, но даже это лучшее заставляло пожалеть о худшем, и то и дело я вздыхал по моему бархату, камину, доброму пиву и захватывающим манускриптам. Даже воспоминания об Элефантисе не согревали меня. Но этому всё же настал конец, и мы добрались до хижины старика и его жены. Дождь всё ещё лил и небо хмурилось; однако сквозь мглу я различал вдалеке тёмные горы, поросшие могучими деревьями и хранившие свои таинственные твердыни, где и находились их прекрасная дочь и неведомое чудовище, похитившее её из родительского дома.
Новости о нашем прибытии разошлись по этому маленькому городку и весь простой народ стекался поглазеть на великаноубийцу, но не знаю, разочаровал ли их мой вид; по крайней мере, они не отпускали неодобрительных комментариев. Однако, раз я проделал это долгое пятидневное путешествие, чтобы свершить ещё один изумительный подвиг галантности, то с удовольствием сообщил этим безропотным людям, что желаю узнать об этой стране всё, что только можно, в особенности, про таившихся в ней разнообразных чудовищах, как была похищена та дева и как злодей это проделал, поскольку я обнаружил, что подобные предварительные расследования имеют огромную ценность для победы над Силами Тьмы. Также я с радостью поручил нескольким дружелюбным крестьянам тщательно обсушить и смазать мои доспехи, а также растереть мои мышцы особым священным маслом, привезённым из Святой земли, приготовленным из тела великого святого, сваренного заживо, что было мне очень приятно, как телесно, так и религиозно.
Все люди рассказывали о чудовище по-разному. На самом деле никто из них его не видел, но все сходились на том, что это был змей в двадцать локтей, подобие огромного единорога, безголовый человек с глазами на животе, бык с человеческой головой, настоящий дракон, забрёдший в Уэльс из Тартарии или трёхголовый великан. Все отмечали, что это была ужасная тварь, которая могла легко убить человека, просто дохнув огнём в лицо злополучной жертве. Обычное оружие было бессильно. Сталь не рубила его, копьё не протыкало, булава не сокрушала. Чем больше они говорили, тем необычнее я себя чувствовал и яснее понимал, почему валлийские рыцари были слишком заняты, чтобы принять участие в спасении той девы, невзирая на её красоту и традиционную награду. Положение становилось весьма неловким.
Все они выглядели осчастливленными моим появлением, и снова и снова повторяли, что человек мог бы убить это чудовище и корнуолльский великаноубийца смог бы. Я заверил их, что несомненно отыщу деву и избавлю их землю от этой мерзкой твари, будь то человек, зверь или демон. При этом довольно старый мужчина преклонил передо мной колени и, с кроткой благодарностью, сказал, что даст мне пятьдесят золотых крон, если я сделаю это, ибо он приходился той деве женихом, выкупив её у отца и что свадьба уже могла состояться, если бы горный злодей не похитил девицу.
Я взглянул на старика, его иссохшее лицо, дряблое тело и редкие седые волосы. Чем больше я смотрел на него, тем меньше он мне нравился и появилась мысль, что, возможно, деве лучше в горах, чем в его доме. На самом деле я внезапно ощутил усталость от всего этого приключения и потребовал, чтобы меня проводили в мою комнату и не будили до следующего утра. Они исполнили моё приказание и я провёл беспокойную ночь, вертясь на ложе, набитом мякиной и жестоко лишённом перины.
Следующим утром все горожане собрались посмотреть, как я облачаюсь в свою броню, а после того, как это было проделано, я осушил кварту пива — угрюмо, ибо оно оказалось дрянным. Затем, скрепя сердце, я взгромоздился на коня и поехал к горе. Священник шагал передо мной, распевая молитвы, старик и старуха брели по бокам коня, тогда как престарелый воздыхатель ковылял позади, призывавшим меня хорошенько беречься и повторяя, что он, без всяких сомнений отдаст мне обещанные пятьдесят крон.
Старуха продолжала бормотать: — Никто другой не сделает этого. Никто другой!
— Не был бы таким дурнем, — добавил я шёпотом. — Никто другой. О да, множество мужей, о которых я читал, вроде Ланселота, Бевина или Улисса, были бы рады такому приключению; только я, очистивший свою собственную страну от подобных чудовищ, оказался достаточным дурнем, чтобы делать эту грязную работу ещё и для трусливых валлийцев.
Старик, священник и пожилой воздыхатель подхватили её бубнёж, — Никто другой не сделает этого. Никто другой! — В конце концов, мы добрались до кромки леса в миле от горы, где они остановились, сказав, что не смеют идти со мной дальше, но вернутся домой и станут ждать, молясь о моём безопасном возвращении.
Деревья росли так тесно, что на коне было невозможно проехать; поэтому я спешился, привязал его к дереву, а потом оглядел лес. Он был тёмным и сказочным, но меж деревьев пробивались сверкающие и искрящиеся лучи золотого солнечного света, а вдали с верхушек деревьев слышалось пение дрозда и трескотня белок. Тогда я понял, что оказался в Зачарованном Лесу, ибо здесь стояла весенняя пора и приятная погода. Так как было тепло, я по-новому взглянул на обстоятельства и решил, что не смогу хорошо сражаться во всех своих доспехах, вернулся к своему коню и там переоделся, и когда я двинулся, то на мне были лишь шерстяные одежды. За спиной у меня висел огромный двуручный меч, в руке щит, на поясе кинжал и в правой руке прекрасный лесной цветок.
Итак, приближаясь к скалам, я услыхал пение и в той песне говорилось о любви, розах и женских локонах. Я, изумившись этому и понял, что это жуткая хитрость. Продвинувшись дальше, я внезапно достиг певицы и весьма устрашился. Ибо я знал, что нахожусь посреди великой тайны и могущественнейшей магии. Эта злобная бестия, коварно похитившая бедняжку у родителей, приготовившись к моему появлению, переменила свой ужасный облик на прекрасный девичий и поджидала в нём меня, чтобы обмануть и, если я ничего не заподозрю, погубить своими ядами и могучими силами.
Я знал, что бесполезно рубить подобное существо мечом или пронзать кинжалом, ибо его тело в основном состояло из воздуха. В таком противостоянии обычное оружие было бессильно. Поэтому я медленно отложил меч, щит и кинжал, и, держа лесной цветок в протянутой руке, вступил в бой.
— Хоть ты и таинственный чародей, — вскричал я, — повелеваю отдать мне бедную девушку, которую ты похитил у родителей на Пепельную Среду. Отдай её мне и, если она окажется невредимой, я не трону тебя, но если ты продолжишь упорствовать, то я противопоставлю твоей магии свою и одолею тебя.
— Кто ты? — вопросил этот демон, — Зачем ты здесь?
По манере, в которой он спрашивал меня, было понятно, что моя угроза его сильно впечатлила.
— Я — Сесил Хубелейр, сын Джеймса и внук Дэвида, а мой далёкий предок — Раймонд Золотой. Недавно я стал Властителем Корнуолла. Знай, что это я убил дракона Торповых Лесов и перебил семерых скользящих и сверкающих змеев в Ирландии, которых не смог изничтожить святой Патрик, так что я довершил начатое им. Один и невооружённый я прикончил пятерых мавров, угрожавших чести прекрасной испанской леди, после чего она вознаградила меня наиприятнейшим для нас обоих образом. В Корнуолле, моей стране, я настиг двадцать три разбойника и повесил, как в предупреждение всем злодеям.
Я сделал паузу, чтобы увидеть эффект от выступления. Без сомнения, изверг был весьма встревожен, так что я продолжил: — В этой же стране бедную девушку — которая, между прочим, должна была выйти замуж за очень богатого человека — похитили у её родителей. Они обратились к королю Уэльса и он умолял своих рыцарей спасти её, но все отказались, утверждая, что слишком заняты. Король прислал мне очень убедительное письмо и я прискакал за пять дней по отвратительным дорогам, чтобы совершить это великое приключение. Будет лучше, если ты мирно подчинишься и позволишь мне вернуть деву её родителям и будущему мужу. Потому что, если ты откажешься, мне придётся сразиться и непременно одолеть тебя, невзирая на то, какой облик ты примешь.
На это чудовище возопило:
— Я никогда не вернусь и не выйду замуж за того жалкого старика. Уж лучше умереть. Было вполне очевидно, что это лишь часть обмана, которым ужасное чудище пыталось меня одурачить; поэтому только больше ожесточился.
— Она должна вернуться! — выкрикнул я и завертел лесным цветком в руке, чтобы отвлечь внимание, пока приближался к чудовищу, поскольку я замыслил внезапно ринуться, схватить его за глотку и удушить, прежде чем у него появится шанс сменить облик с прекрасной женщины на обычный для него драконий или шестиногого скорпиона.
Чудовище взглянуло на меня. Глаза, которые оно присвоило, были голубыми, лицо красивым и гладким, как лепесток розы, а уста — чудным красным бантиком. Легко было заметить, что обличье, принятое им для маскировки, было прекрасным, ибо шёлковое одеяние облекало обольстительные изгибы, достойные Афродиты. Внезапно оно громко закричало.
— Никто другой, — всхлипывало оно, — не заставит меня вернуться и выйти за того ужасного старого развратника. — Но я уже метнулся вперёд и схватил его.
Несколько дней спустя я вышел из тёмного леса. Мой бедный скакун, объев всю траву в пределах досягаемости, сорвался с привязи, но, верный своему хозяину, оставался около доспехов. Медленно я облачился в тяжёлые латы и оседлал верное животное, собираясь вернуться в город. Затем я поехал прочь от горы — с девицей, сидящей передо мной.
К моему удивлению, встречала меня огромная толпа вооружённых мужчин. Видимо, король Кадвин, прослышав, что я отправился в горы, на подобное безрассудное приключение, собрал своих рыцарей и явился мне на выручку. Если бы я не показался в тот день, они отыскали бы мои кости, чтобы захоронить их по-христиански. Моё внезапное появление сделало такие поиски излишними; поэтому никому ничего не пришлось делать, кроме как возрадоваться моему возвращению в целости из такого великого безрассудства и позволить празднеству заменить намеченную торжественную мессу о моей душе.
За пиршественным столом я попросил девицу сесть рядом со мной, объяснив, что имеется очень веская причина так поступить. Затем началось пиршество и беседы, причём валлийцы были весьма отважны в обоих состязаниях. Король Кадвин говорил, насколько все они горды тем, что сам Властитель Корнуолла принял участие в такой славной и героической затее; отец девушки бубнил о своей радости и благодарил за её возвращение в целости и сохранности; престарелый кавалер вручил мне шёлковый кошель, содержащий пятьдесят крон, что обещал в награду. Затем он пригласил на свадьбу монарха вместе со всей валлийской знатью, посулив каждому гостю прекрасный подарок.
Но я поднялся со своего места и возгласил: — Я не могу позволить этому человеку погибнуть!
— Что ты имеешь в виду? — спросил король.
— Объяснить, — ответил я, — будет лишь в радость, хотя я не смогу этого сделать, не упомянув о моей победе над огромным валлийским чудовищем в горной пещере. Если, иногда рассказывая это, я время от времени буду казаться хвастливым, то простите мою гордыню; ибо, поистине этот подвиг был великим и отлично исполненным. Я не желаю вдаваться во все подробности, ведь отчасти они столь ужасны, что женщины, услышав их, с перепугу лишаться чувств. Я просто объясню, почему этому достойному мужу невозможно жениться на девице, ведь он добрый человек и я не хочу, чтобы он погиб.
Когда я вошёл в тёмный лес, то услышал ужасающее шипение и уразумел, что этим кошмарным звуком чудовище пыталось меня напугать. Оставив коня, я осторожно двинулся вперёд. Когда лес стал мрачнее, я увидел вспышки молнии и понял, что эти вспышки исходили из глаз дракона. Наконец я приблизился достаточно, чтобы увидеть это создание и можете представить моё изумление, когда это оказался червь, длиной во много локтей, но вместо ног, как у многоножки, у него были руки и ладони, и каждая рука сжимала оружие, острое, словно кинжал и отравленное смертельным драконьим ядом. У него было три головы и замечу, что трёхголовые чудовища мне не в новинку, я убил нескольких в Горкинланде, но в этом случае морда имелась лишь на одной голове чудовища; две прочие — гладкие, без черт, исключая пасти, откуда стекала кровь и слюна. Оно не выказало никакого страха и ринулось на меня, и более часа мне требовалась вся искусность для защиты от его оружия. По своему обыкновению в подобных битвах я пользуюсь двуручным мечом и, в конце концов, мне удалось отрубить одну из голов. Чудовище зловеще взвыло и кинулось в свою пещеру.
Я помчался за ним и не удивился, обнаружив, что его логовом оказалась большая пещера, ярко освещённая болезненным сверканием из глаз чудовища. Этот безголовый обрубок источал белую кровь, блестевшую на полу пещеры. Сражение стало ещё ужаснее и труднее, потому что я постоянно спотыкался о кости дев, ранее обесчещенных и сожранных. После долгой и ожесточённой битвы я отрубил ещё одну голову и чудище отступило в пещеру поменьше. К стене пещеры была прикована цепью эта бедная маленькая девушка, которая была похищена у своих родителей и была бы уничтожена, телом и душой, на следующее полнолуние, если бы я не откликнулся, когда ваш храбрый король в отчаянии послал за мной.
Теперь дракон принял облик старого чародея и, задыхаясь, молил меня оставить его с миром, предложив разделить со мной красоту девы, если я выполню его просьбу. Естественно, я пренебрёг таким подлым предложением и, призвав его защищаться, кинулся на него с кинжалом в руке. Поняв, что обречён перед мощью моего волшебства он обернулся пузырьком воздуха и скрылся в горле у девицы.
Я возвратил её, но чудовище всё ещё в ней, ожидая возможности вылезти и уничтожить всех вас, добрые люди Уэльса. Если она выйдет за этого человека, чудовище выберется наружу в брачную ночь и разорвёт бедного жениха на части. Если она останется здесь, вся деревня будет в опасности. Окружающие в безопасности, лишь пока демон знает, что я рядом, чтобы удавить его, как только он покажется.
Слушатели трепетали и выглядели поражёнными моим рассказом.
— Что ты собираешься делать? — спросил король, дрожащий и побледневший. — И зачем тебе подвергаться такому риску, спасая жизнь одного или всех простолюдинов этой деревни?
— Я могу взять эту злосчастную девицу с собой, в Корнуолл. В путешествии я буду внимательно следить за нею. Если чудовище выйдет из неё, то я сразу убью его и верну её родителям и суженому. Если демон ещё будет в её внутренностях к тому времени, как я достигну Корнуолла, я дам ей редкие лекарства, известные мне и постепенно тот дьявол погибнет. Я — одинокий человек, без жены или детей и для меня лучше принять на себя этот огромный риск, пусть даже я погибну, чем допустить, чтобы все эти добрые люди умерли за одну ночь бойни, ужаснее, чем можно представить. Мне многое ведомо о демонах и их образе действий, и поэтому лучше будет держать девицу рядом, пока он не сгинет полностью.
— О, милостивый сэр, — вскричала мать, — Как мы можем отблагодарить вас? Вы слишком добры с нами. Никто другой не сделал бы все эти поразительные вещи для простых незнакомцев; я чувствую, что моя дочь в безопасности под вашим присмотром!
И старец приблизился ко мне на коленях, кротко вручил мне золотую цепь и поблагодарил меня за то, что я спас его от ужасной гибели в лапах безобразной адской бестии.
День уже клонился к вечеру, но, всё-таки, поскольку было тепло, я настоял, чтобы без промедления отправиться в Корнуолл; так что я уселся на своего скакуна, усадив по-дамски перед собой девицу. За седлом была привязана сума с подарками — драгоценностями и прекрасным шёлком от короля и его рыцарей. Я облачился во все свои доспехи, кроме шлема, который я привязал к седлу, а вместо него надел маленькую бархатную шапочку.
Мы сердечно распрощались со всеми этими валлийцами.
Король Кадвин немного проехал по узкой тропе рядом со мной.
— Уверен ли ты, дорогой брат, — спросил он, когда развернулся, чтобы оставить меня, — уверен ли ты, что в этой девице сидит дьявол?
— Безусловно, — очень серьёзно ответил я.
— Тогда она — истинная женщина, — ответил он; — ибо все женщины, которых я когда-либо знал, одержимы подобным образом.
На этом он подмигнул мне и поскакал назад, где ждали его рыцари.
Руфь и я ехали весь летний день. Пока солнце всё больше и больше опускалось на великолепных небесах, она всё сильнее прижималась ко мне и время от времени вздыхала, смотрела на меня бездонными голубыми очами и спрашивала: — Не выглядывает ли из моего рта чудовище?
— Нет, — ответил я, прижимая её плотнее, чтобы она не тревожилась.
— И всё-таки я боюсь, что оно вылезет наружу. Загони его назад, милый! — И так я и поступал, поцелуями.
Как упрям был этот дьявол! Как тяжело было загнать его назад!
Наконец она запыхалась. — Никто другой, — прошептала она, — не сможет сделать это так, как ты.
— Никто другой, — эхом отозвался я.
И снова изгнал дьявола из её рта.
Лишь добравшись до границ моего любимого Корнуолла, я осознал, что моё появление перед подданными с дамой из Уэльса может оказаться непонятным или неприемлемым для отважных рыцарей, столь преданных мне в первые месяцы владычества. Всё это было довольно приятно — и спасать столь прекрасную Руфь, и даже долгие минуты загонять в неё дьявола затянувшимися поцелуями, но бессовестно привезти эту леди в мои владения значило вызвать губительные политические волнения. Но, с другой стороны, Руфь была прямо тут, на коне, передо мной; и по развившейся у неё привычке прижиматься ко мне, были все основания полагать, что она намеревалась провести остаток жизни в моих объятиях.
— Я — Властитель Корнуолла, — в конце концов решился я, — и большая часть моей поддержки проистекает от знати с дочерьми на выданье. Пока я холостяк, эти лорды остаются моими друзьями, но если они увидят тебя и узнают, что ты из Уэльса, то завистливые распри возникнут сразу же. Так что мы остановимся у следующего бродячего торговца, купим тебе мужскую одежду и ты войдёшь в мой замок, как паж.
— Я буду твоим пажом? — переспросила Руфь.
— О, пожалуй, что так. По крайней мере, никакого другого у меня не будет, и ты сможешь выполнять мои поручения и облачать меня в доспехи, когда я отправлюсь охотиться на великанов.
— Это было бы неплохо. Думаю, я буду недурно выглядеть в одежде мальчика. Я раньше носила такое, когда была гораздо моложе. Ты дашь мне мальчишеское имя?
Мы обсудили это и решили дать ей имя Перси. Позже, в тот же день, мы повстречали странника, продававшего одежду всем, кто её покупал и я заключил выгодную сделку с ним; так что, когда Руфь вышла из-за кустов, она выглядела, как юный паренёк, ещё не бреющийся. Торговец получил её одежду и немного серебра, и покинул нас.
После этого я пересадил Руфь позади себя и если бы пришлось как-то удерживаться, то она вполне могла это сделать. Мы скакали весь тот день и следующий, а ночью добрались до моего замка. Распорядившись хорошенько накормить и устроить моего верного скакуна, и поместить привезённые мной сокровища в безопасное место за замками и засовами, я устало потащился в свои покои, чтобы снять железные и кожаные доспехи, которые приходилось носить правителю, если он в одиночестве разъезжал по дорогам своей страны. Я вспомнил о короле Артуре, который сделал страну столь безопасной, что золотой браслет три года провисел на кусте терновника непотревоженным, ожидая своего законного хозяина. Такой страной я и желал когда-нибудь сделать Корнуолл.
Перси последовала за мной в уединение моих покоев и, прежде, чем я это осознал, сняла с меня броню и, обнаружив оливковое масло, натёрла меня им, а потом помогла облачиться в одежды из шёлка и мягкого бархата. Прежде чем это уразуметь, я удобно расположился перед камином и Перси протягивала мне рог эля со специями, о котором, ради моего удовольствия, видимо, распорядилась, поднимаясь по каменным ступеням.
После этого прошло несколько приятных дней в библиотеке. Руфь не умела читать, но у неё имелась готовность учиться. Её бесхитростное утверждение, что мне известно гораздо больше её определённо освежало мою мужскую гордость. Во время своих удивительных приключений в Долине Апуримака[14], Блаженных Островах[15], Кейбеле[16] и Дагомее, я встречал множество женщин, но никогда таких, кто охотно бы признавал моё умственное превосходство. Это простодушное дитя желало учиться, я разрешил ей просматривать свои книги, зачитывал ей некоторые страницы из моей личной истории и после многих часов с радостью обнаружил, что она выучилась читать, хотя всё ещё предпочитала книжки с картинками. Разумеется, она носила мальчишечью одежду и я очень старался называть её Перси, но иногда, когда мы оставались наедине, я любезно предоставлял ей целовальное излечение от дьявола, которого поселил в неё.
Всё это было довольно прелестно и могло тянуться приятными вечерами целую вечность или, по крайней мере, несколько месяцев, если бы не неожиданный и немного беспокоящий визит нескольких из наиболее могущественных моих лордов. Их было только трое, но имевших такое влияние в Корнуолле, что могли считаться за три десятка или даже три сотни. Я принял их в библиотеке, сперва велев Перси уйти и не приходить, пока она не узнает, что они благополучно покинули замок. Чтобы помочь пажу провести время вдали от меня, я дал ей книгу, дабы она изучала буквы и улучшала свой навык чтения.
Славные рыцари Бельвидер, Артур и Мэлори сидели у камина, отогревая ноги и потягивая моё вино, поглядывая друг на друга и искоса на меня, словно сомневаясь, кто же должен начать разговор или в эффекте, который он возымеет на их Властителя. Наконец Мэлори откашлялся и заговорил о том, что было у них на уме.
— Нужно признать, Сесил, сын Джеймса, внук Дэвида и потомок Раймонда, что твоё прибытие в нашу страну и становление Властителем были непостижимо загадочным вопросом для всех нас.
— Несомненно, это произошло весьма необычно, — ответил я.
— Мы признаём, что нуждались в сильном человеке, как правителе. Это королевство наводняли разбойники, великаны и демоны, и нас окружало множество сильных и завистливых стран, жаждущих нашей гибели. Ты прибыл сюда в подходящее время и, благодаря твоим способностям истребителя великанов и политика, принёс Корнуоллу чувство защищённости, чего перед твоим появлением ему очень сильно недоставало.
— Моя репутация говорит сама за себя, — практически расхвастался я. — Пять шаек разбойников рассеяны и больше ста перебиты в сражении или повешены на ветвях, предупреждая всех злодеев против такого занятия в моих пределах. Три великана, семь смертоносных змеев, один дракон, и множество саламандр и людоедов отправлены в преисподнюю. Благодаря моим волшебным силам, королева Брода из Ирландии вышла за нашего лорда Фиц-Хью и теперь та страна весьма дружественна нам. Уэльс не смеет на нас напасть. Фактически, только в недавнем прошлом я побывал там и избавил их землю от самого ужасающего проклятия, и после этого примечательного подвига доблести, рыцари короля Конвина одарили меня множеством самоцветов и других подарков великой ценности. Я намереваюсь продать некоторые из них, закупить продовольствия и раздавать его моему народу будущей зимой в морозы. Поэтому нет сомнений, что, по крайней мере на мой взгляд, Корнуолл получает выгоду оттого, что я взял на себя государственные заботы.
Тут Бельвидер изрыгнул грандиозную божбу!
— Клянусь костями одиннадцати тысяч и одной кёльнской девы, никто не оспаривает той истины, что ты сказал и, говоря за нас троих, а мы представляем всю страну, уверяю, что мы ценим твои заслуги, как Властителя, хотя твоё книжничество вне нашего…
— Ах! — перебил я, — но вы видели не все мои книги. Я уверен, если вы посмотрите на мой том Элефантиса… Где же эта книга? Я всегда держу её тут. Наверное, её утащила собака пажа. В любом случае, я уверен в вашем глубоком удовольствии от её просмотра.
— Может быть, но мы не монахи. Ни один из нас не владеет искусством чтения.
— Вам и не придётся читать. Ведь книга Элефантис состоит лишь из картинок.
— Это другое дело. Но продолжим с того места, где Твоя Милость прервала мои доводы. Мы любим тебя и ценим твоё разумное управление страной, но что с нами станет, если ты умрёшь от чёрной чумы? У тебя, насколько нам известно, нет ни семьи, ни родни и, поскольку ты неженат — никаких детей, чтобы обезопасить твою династию. Поэтому мы и приехали сюда. Побудить тебя к браку.
Мне понадобилось немного времени, чтобы придумать ответ.
— Эта забота не нова для меня, господа. Я понимаю, что должен ради страны жениться и породить детей, крепких сыновей, чтобы помочь нести это бремя и красивых дочерей, чтобы создавать удачные союзы. Но как я могу жениться? Я мудр, но недостаточно, чтобы выбрать жену из прекрасных дев Корнуолла. Я встретил Элинору, дочь сэра Бельвидера и отдал своё сердце ей, но на следующий день приехал сэр Артур со своей дочерью Хелен и я увидел, что она белокура, тогда как Элинора — брюнетка. Затем, в ту же неделю, случай привёл меня в дом сэра Мэлори и его дочь Гвиневера заняла почётное место за пиршественным столом. Скажите мне, милорды, что должен решить мужчина, выбирая из трёх подобных красавиц? Если я женюсь на Элиноре, то как смогу избежать преследующей меня по ночам мистической красоты двух других граций? Взять ли мне Хелен и оскорбить отцов Гвиневеры и Элиноры? Именно поэтому я всё ещё холост. Разве я неправ? Лишь оставаясь в одиночестве я могу поддерживать мир с моими любезными рыцарями и этими дорогими девушками, по крайней мере, с некоторой надеждой, что, пока я одинок, то могу стать законной добычей любой женщины, достаточно искусной, чтобы меня завоевать.
Сэр Артур улыбнулся: — Очень тонко. Эта речь не уступит ни одному твоему деянию, начиная с пришествия из ниоткуда в нашу страну. Мы понимаем, что ты чувствуешь. Ты желаешь быть справедливым ко всем нам, но тебе всё равно следует жениться. Я слыхал, что ты — учёный волшебник; что посредством своих демонических сил ты и стал Властителем, а позже добился дружбы с Ирландией, удалив хвост нашему доброму Фиц-Хью, так, что он смог жениться на королеве Броде. Мы просим тебя воспользоваться этим волшебством при выборе невесты. Западнее этого замка, в середине ведьминого круга[17] в тёмном лесу, находится Невестин Колодец. Холостой мужчина, посмотревший туда, увидит лицо своей будущей жены. Мы соберёмся там — корнуолльские лорды и их достойные дочери. Ты заглянешь в колодец, сравнишь образ, который там увидишь, с прекрасными девицами и объявишь своё решение. Это древний обычай и, поскольку мы знаем, что ты честен, он даст удовлетворительный ответ на наше затруднение. Много веков наши Властители избирали себе женщин таким образом. Так что на следующее полнолуние мы соберёмся там, а ты прихватишь священника, и выбор и брак станут делом нескольких минут. Доволен ли ты таким планом?
— Это замечательно, — ответил я. — Здесь присутствуют все элементы прекраснейшей белой магии.
— Теперь же — продолжал Артур, — мы с Бельвидером уедем на ночь глядя. Полагаю, Мэлори останется. У него жена-мегера и бедняга не пропускает ни одной возможности ускользнуть от неё подальше, особенно когда у него с собой любовница. — Сказав это, он хлопнул сэра Мэлори по спине, от души расхохотался над его смущением и вместе с сэром Бельвидером вышел в ночь.
— Это странный способ выбирать королеву, — заметил я.
— Это верно, — согласился старый седой рыцарь, — но в этом не больше риска, чем в любом другом способе. Рассказывают, что сотни лет назад знать собралась, чтобы увидеть выбор невесты и когда Властитель взглянул в колодец, то увидел, вместо женского отражения, настоящую, по имени Мелюзина, дочь феи из Арморики, Прессины и она, выбравшись из колодца наружу, потребовала, чтобы её сделали королевой и никто не смог оспорить её право. Они поженились и, сняв с неё одежды, бедный Властитель обнаружил её наполовину женщиной, наполовину змеёй. Это вызвало огромный скандал и породило новые стили одежды и туфель. Многие женщины калечили себя, лишь бы соответствовать этому стилю.
— Ужасно! Но как она попала в колодец?
— Без сомнения, залезла туда, чтобы выйти за Властителя. Ха-ха! Будет не так уж приятно, если эту старую историю сейчас вспомнят в Корнуолле. И дюжина колодцев не вместит красоток, которые тебя домогаются. — и старый разбойник ткнул меня в мои королевские рёбра, допивая ещё один рог эля. В конце концов я спровадил его в гостевые покои, на попечение любовницы.
Как только он убрался, я позвал Перси. Я хотел узнать, где же мой том Элефантиса. Как я и подозревал, она захватила его с собой, когда покинула библиотеку; на всё то время, когда я полагал, что она учит буквы.
— Как ты надеешься когда-нибудь стать учёным, если проводишь время, глазея на такие картинки, вместо того, чтобы посвятить себя чтению? — отчитывал я её.
— Я не хочу быть учёным, — надулась она.
— Чего же ты хочешь? Разве ты не желаешь улучшить своё положение в жизни? — вопросил я.
Единственным ответом её ответом были слёзы; поэтому я оттаскал её за уши и прогнал прочь. До ночи полнолуния оставалась одна неделя. Если я собирался обзавестись женой, то лучше бы Перси, Руфи, как её ни называй, вернуться в Уэльс. Поэтому на следующее утро я нагрузил пони шёлковыми платьями и драгоценностями, поручил его и осёдланного иноходца заботам двоих самых надёжных воинов, и отправил их в дорогу.
— Возвращайся назад и выходи за своего старого скрягу, — сурово сказал я. — Стань порядочной женщиной, матерью, и брось свою ерунду и странные штучки.
— Я не думаю, что ты больше не желаешь меня, — довольно серьёзно заявила она и то, как она глянула на меня и изогнула губки, заставило меня пожалеть, что я это делаю.
— Это не так, — защищаясь, ответил я, — но я — Властитель великой страны, и должен жениться и основать династию; поэтому отправляйся в путь и иногда вспоминай меня с добротой, Руфь.
Вот так она вернулась назад, в Уэльс и я посчитал, что удачно избежал опасной ситуации; ибо теперь, когда мне следовало жениться и остепениться, оставался лишь один образ жизни, должный послужить примером моему народу, и образчиком верности и умеренности.
Я послал за сенешалем. — Приготовь всё к приёму множества гостей, — распорядился я.
— С удовольствием это исполню, ибо я рад узнать, что вы женитесь, лорд Сесил, — ответил он. — Я уже отправил людей подготавливать вам новую опочивальню, со стенами, увешанными прекрасными гобеленами, соответствующими вашему новому положению. Леда и Лебедь, Геркулес и пятьдесят дев. Это древняя история, которую я никогда не понимал, но, может, мой господин сможет мне её разъяснить. Рыцарь Геркулес любил одну деву пятьдесят раз одной ночью или всех полсотни дев за одну ночь?
— На что бы из этого он ни претендовал, он — лжец и лучше не вешать подобные картины в моей новой опочивальне, ибо моя невеста может огорчиться, сравнив меня с этим таинственным восточным бахвалом. — На этом я отпустил его и продолжил писать мою личную историю дела, стремясь довести её до сегодняшнего дня и сомневаясь, много ли времени останется на это после брака. Однако я написал лишь несколько страниц, когда меня прервал посетитель — никто иной, как священник, который сочетал браком королеву Броду.
— Приветствую, дорогой родич, — произнёс он и его глаза сверкнули. — Уже давно я обещал дать тебе силу покорять всех противников, но эта сила не поможет после свадьбы, ибо ты станешь всего лишь зёрнышком, угодившим между жерновами семейной жизни.
— Ерунда, — отпарировал я. — Я правлю Корнуоллом и безусловно смогу справиться со своей женой, что и намереваюсь сделать.
— Это ты так считаешь! Но ты ещё попросишь научить тебя иметь дело с женщинами, и довольно скоро. Я буду с интересом наблюдать за твоим будущим. Поскольку тебе понадобится священник, чтобы сочетать тебя браком с той неизвестной девицей, будет лучше, если я погощу в замке, пока празднества не закончатся. Как продвигается твоя история? Несомненно, ты добавишь туда свои приключения в Корнуолле. Ты проявил мудрость, отправив того пажа обратно в Уэльс. Теперь же продолжай свою повесть, пока я наслаждаюсь некоторыми из твоих древних манускриптов. У тебя тут интереснейшая библиотека, что и неудивительно, так как её собирал я.
Следующая неделя была заполнена делами. Мне потребовалось всё моё гостеприимство. Ко мне съезжалась вся знать и многие оставались ночевать. Тут были угрюмые отцы, заботливые матери и привлекательные дочери, в бесчисленном множестве. Тому холостяку, который бы не сумел выбрать невесту из этих корнуолльских красавиц, было по-настоящему трудно угодить. Естественно, прилагалось множество усилий, чтобы повлиять на меня — подарки, личные беседы, всевозможные маленькие интриги; но я действовал так мудро, что, когда настала ночь полнолуния, вся их родня убедились, что я буду справедлив и стану руководствоваться лишь наичестнейшим сравнением образа в колодце и той леди, на которую этот образ более всего будет походить.
Мы с волнением ждали, пока поднимется луна, полная и золотая. Тут был и священник, в своём священном облачении. Я всё более уверялся, что он и был тем могучим чародеем, который победил в Битве Жаб, исполнил три моих желания и сделал меня Властителем Корнуолла. Должно быть, он прочёл мои мысли, поскольку подмигнул мне и сделал мне знак Братьев. Это значительно ободрило меня, ибо, не понимая, отчего, я ощущал, что он сможет так повлиять на мой выбор, что это завершиться только к счастью. Сэр Бельвидер был тут и Артур, и другие любящие отцы, числом пятьдесят. Это могло стать тяжёлым и трудным выбором, и я обрадовался, что в этом деле участвует Мастер Волшебства.
Разумеется, никто не приближался к колодцу. Это право оставили мне и я не должен был заглядывать в его глубины, пока луна не встанет прямо над ним. Всё сборище оставалось безмолвным и серьёзным, все надеялись на чудо и каждый — на своё. Они не могли выиграть все. Лишь одна прекрасная женщина станет невестой и королевой.
Я слегка трепетал. В этом был виноват прохладный ночной воздух. Однако, преодолеть это испытание было нелёгкой задачей даже для закалённого авантюриста. Допустим, мне придётся выбрать дочь лорда Мэлори? Я знал его жену и не было никаких поводов полагать, что дочь будет иной. Что ж, хорошо! Если случится худшее из худшего, то я всегда могу отправиться поохотиться на жуликандеров в Эфиопии.
В конце концов священник, присвоивший и обязанности Распорядителя, призвал к тишине и предложил мне подойти прямо к колодцу. Прямо над древней впадиной висела луна. Содрогаясь, я заглянул туда и сразу же прикрыл ослеплённые глаза. Потом я отступил назад.
— Видел ли ты образ там? — спросил священник.
— Видел.
— Тогда выбери из этих дев ту, чей образ ты увидел в Невестином Колодце.
— Не могу. Он не похож ни на одну из этих ожидающих леди.
Мои люди заворчали, когда услышали такое. Заявление, сделанное мной, было неприятно и непонятно никому из них. Но я по-королевски взмахнул рукой, требуя тишины.
— Вот волшебное событие, — вскричал я. — Там, в колодце, нет никакого образа, но лишь настоящая женщина. Священник, вели ей выйти, и назвать своё сословие. Пусть она объяснит, как попала туда.
На семи разных языках и пяти древних диалектах он воззвал к той, что в колодце, дабы она вышла наружу. Она вышла; медленно, будто всплывая вверх, вышла, изящно переступив через каменную ограду. Затем сделала глубокий реверанс и чистым приятным голосом проговорила:
— Я — Леонора.
Королевская дочь,
Из рода многих королей.
Пришла я из благороднейшей земли,
Что людям известна.
Страна та лежит
Не на земле
Как края, людьми населённые,
Но в небесном Раю.
Прекрасна земля та,
Благословеньем отрадным.
Оттуда явилась я в Корнуолл,
Соединиться с тем, кто царит,
И одарить любовью и изобилием
Всё его царство.
Затем, вытянув ко мне руку, она прокричала священнику: — Сейчас же пожени нас, чтобы мы могли, объединившись, благословить эту прекрасную корнуолльскую землю и её возлюбленный народ. К чему мне беспокоиться о покинутом Рае, когда я могу провести вечность в Корнуолле?
Она выглядела по-королевски. От золотой короны, что удерживала золотые локоны, до серебряных туфелек на маленьких ножках, она стала бы превосходной супругой любому Властителю. Должно быть, подобное впечатление возникло и у моих людей. Наверное, они почувствовали, что это счастливое завершение того, что могло оказаться затруднительным положением. По крайней мере, они прокричали вслух своё согласие на этот брак.
Потом сквозь лес донёсся звук серебряных рожков, лошадиное ржание и монотонный рокот колесниц. Кто мог прийти с той стороны, как не королева Брода в своей золотой колеснице, вместе с моим другом и её мужем. Какой же волшебный приём обеспечил её прибытие в это время? Когда я посмотрел на священника, он подмигнул мне. Замечательно! С таким компаньоном я мог бы далеко пойти.
— Приветствую, Сесил, Властитель Корнуолла! — вскричала она. — Приветствую и трижды приветствую! Я слыхала, что сегодняшней ночью ты отправился в это супружеское место и если эта леди рядом с тобой станет твоей невестой, то твоё испытание будет действительно приятным. Но у тебя здесь много незамужних девиц. Мне пришло в голову выбрать пятьдесят из моих молодых рыцарей и предложить им сочетаться браком с твоими прелестными девами. От подобных браков дружба Ирландии и Корнуолла станет слишком сильной, чтобы её разбить.
Затем в лунный свет вступили пятьдесят ирландцев в пурпурных одеждах, золотых наручах, золотых цепях на шеях и золотых кудрях на головах, и все они были желтоволосы. Корнуолльские девицы с трудом дождались окончания подобающих церемоний представления. Затем, с помощью волшебства, царящего весь вечер, пары тут же влюбились и вскоре достигли согласия, так, что после часа веселья, вместо одной пары бракосочетания ждала уже пятьдесят одна.
Естественно, все ушли довольными. Я развлекался в замке так долго, как мог, но наконец пришёл час, когда я остался со своей невестой наедине. Она выскользнула из королевских одежд и накинула на своё прекрасное тело шёлковое платье, более, чем достаточно доказывающее её утверждение, что она явилась из Рая. Я решил быть с ней пожёстче. Пришло время понять, кто будет править.
— Зачем ты сделала это? — спросил я.
— Почему бы и нет? Той ночью, когда сэр Мэлори беседовал с тобой, я укрылась за бархатной портьерой. Что могла сделать одна женщина, сможет и другая. Ты подарил мне платья и драгоценности, и я решила ими воспользоваться с умом. Ты, конечно же, вспомнил ту поэму? Ты читал её мне несколько раз и я запомнила, внеся туда лишь необходимые изменения.
— Да, — сознался я. — Это поэма «Феникс». Несомненно, всё это было очень изобретательно и ты смотрелась прекраснее, чем когда-либо, поднимаясь из колодца.
— Конечно, мне пришлось поупражняться. Было трудно изящно взбираться по висячей лестнице, но ради тебя я сделаю, что угодно, милый Сесил. И всё закончилось восхитительно. Словно одна из тех историй, которые ты раньше читал мне.
Она выглядела так очаровательно, обнимала меня так ласково, с таким обожанием смотрела в глаза, что вся моя суровость растаяла. Я прижал её к себе.
— Ох, Руфь, Руфь! Я рад, что это случилось таким образом. Никакая другая женщина не отважилась бы совершить такое. Я так рад, что ты — моя Королева. Я не верю, что когда-нибудь перестану тебя целовать.
Мы услыхали полуприглушённый смех. Обернувшись, мы натолкнулись на священника. — Я просто заглянул попрощаться и пожелать вам всяческих успехов. — пояснил он. — Ты далеко пойдёшь, Сесил, Властитель Корнуолла, с такой женщиной в жёнах. К слову, ты не возражаешь, если я одолжу твой том Элефантиса? В Италии есть кардинал, мой друг, который пожелал его увидеть.
— Всё в порядке — ответил я. — Просто забирай его с собой. Теперь, когда мы с Руфью поженились, не думаю, что захочу проводить столько времени с Элефантисом, как было раньше.
— Ты обнаружишь, что я гораздо лучше, — проворковала Руфь, прижимаясь ко мне.
Два месяца после моей свадьбы с прекрасной Леонорой мы наслаждались счастьем. Естественно, большую часть времени мы проводили в увеселениях с корнуолльской знатью, которой, особенно женщинам, было невероятно любопытно увидеть свою новую королеву при свете дня. Её таинственное появление произошло в сиянии луны и, разумеется, тут же образовалась сотня догадок о том, что произошло на самом деле. Но все мои подданные соглашались, что чудесное прибытие из Небесных Чертогов, бывших её высоким обиталищем, имело ту же волшебную природу, что оберегала их Властителя во всех приключениях, с его первого появления в Корнуолле. Поскольку в стране царили мир и процветание, все были рады оставить эти вопросы так, как есть.
Моя невеста была весьма очаровательна. Также она выделялась королевской осанкой и надменно вскинутой головой, что очень удивляло меня, ибо я хорошо знал её родословную и бывшее окружение. Как Руфь, дочь бедных родителей, она была спасена от дракона и, возможно, от худшей судьбы в объятиях её престарелого поклонника; как Перси, паж, она смиренно и верно служила мне, довольствуясь случайным добрым словом и улыбкой. Теперь эта же девушка стала королевой моего замка и, фактически, всего Корнуолла, словно это был её наследственный удел.
Добившись этого, но ограничившись только участью моей жены (это было проделано, даже не посоветовавшись со мной и не предупредив о том, что произойдёт, пока она не вышла из Невестина Колодца), я увидел, что для неё это стало решающим испытанием и она смогла расположить к себе добрый люд Корнуолла лучше, чем это могло быть при моей скромной помощи. К моему удивлению она проделала это наилучшим образом. Меня полностью игнорировали и частенько оставляли одного в тишине библиотеки, пока королева Леонора развлекала наших гостей, выслушивая потоки их лести. Целый день в замке жужжало: “О, королева Леонора, какие изящные у вас руки и такие гармоничные прекраснейшие кольца!”, “Какой замечательный цвет лица!”, “Как удачно подобрана эта нить прелестного жемчуга!” или “Какая замечательная подвеска с Купидоном из слоновой кости и как отважно он целится из лука!”
Некоторое время я довольствовался таким ходом жизни, но в конце концов больше не мог выносить этого напряжения и поэтому вызвал леди в библиотеку. Она отвесила мне глубокий реверанс, а затем потерялась в одном из кожаных кресел, тогда накрытом шкурой чёрного медведя, на фоне которой её белое платье и ещё более белая кожа сияли, словно солнце во мрачных небесах.
— Я желаю поговорить с вами, госпожа, — начал я с краткой церемонии. — Неким образом вы стали моей женой, а, потому и королевой Корнуолла. Как таковая, вы за короткий срок добились самой широкой популярности. Но меня печалит и смущает зрелище того, как вы и многие, прежде верные мне подданные, почти забыли о моём существовании. Кроме того, откуда вы взяли ту нить удивительных жемчугов, каждая ценой в королевский выкуп и гораздо больше пары растворённых Клеопатрой на потеху своим римским гостям? Конечно, я помню, как вы сказали, что они были моим даром на помолвку, но нам обоим отлично известно, что я никогда их вам не дарил.
— Священник, который нас поженил, отдал их мне, прежде чем уехать, — ответила она. — Я думала, что вы знакомы. Он сказал мне, что давно дружит с тобой и как-то провёл недурной вечер за фокусами. Все леди невероятно восхищаются этими жемчугами. Думаю, с твоей стороны нехорошо бранить меня, потому что одна из причин, почему я за тебя вышла — чтобы укрепить твоё положение, поскольку все корнуолльские дворяне утверждали, что ты должен жениться.
— Ты неверно их поняла. Жена — только обязанность.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Разумеется, нет. Разве ты можешь? Признаю, ты довольно красива и теперь, когда мы женаты, заполняешь своё платье великолепными формами, но что ты можешь знать о государственных делах?
— Мне известно больше, чем ты можешь представить. Знаешь ли ты, что юг Корнуолла ропщет? Я слышала об этом и сейчас три их предводителя находятся в замке. Поднеси им дары, повысь их в титулах и сохрани их верность или отруби им головы и так положи конец их недовольству. Они ждут твоего одобрения, но именно твоя королева выманила их сюда, чтобы ощутить тяжесть твоей руки, ласкающей или гневной.
Это вызвало у меня раздражение и я не мог не выказать его.
— Ты тревожишь меня, Леонора! — воскликнул я, — и я желаю, чтобы ты занималась своими собственными делами, а управление страной оставила мне. Ты ничего не понимаешь в политике и твоё место — на женской половине, приказывать своим девицам, прясть, ткать и создавать гобелены. Несколько недель назад я попросил тебя, чтобы они вышили Властителя Сесила, убивающего трёхголового дракона Уэльса. Я желаю заменить им гобелен с Рыцарем Геркулесом и его полусотней девиц. Я велел сенешалю убрать его, но у него хватило наглости ответить, что ты попросила оставить гобелен в твоей опочивальне. Кроме того, и ты должна в это вникнуть, твоё становление королевой, было просто случайностью и, если бы ты не стала королевой, то стала бы какая-нибудь другая женщина; и это была бы та королева, которую и хотели мои лорды, не ради меня, а ради сына. Ты до сих пор этого не поняла. Я обзаведусь ребёнком, а, может, когда усовершенствую формулу, и не одним. Теперь, когда я обдумал это, не стоит тратить время впустую. Подготовь мои доспехи и наполни мой кожаный кошель золотыми монетами, ибо завтра я уезжаю в Арморику, а оттуда в Кокейн и всяческие таинственные и недосягаемые места земли, включая запретную пустыню Гоби. Я отправляюсь в дальнее путешествие и не буду знать покоя, пока не сотворю своё волшебство и не получу сына. Пока же меня не будет, управляйся сама; присмотри за сбором винограда осенью и наделай вина. Забей свиней покрупнее…
Я намеревался говорить и дальше, но был остановлен Леонорой, которая налетела на меня, раскалённая добела и невероятно разгневанная. Её слова вылетали так быстро, что я улавливал лишь общую суть её речи. Смысл был таков, что её не волновало, как скоро я уеду и чем дольше меня не будет, тем лучше она себя будет чувствовать, что она будет только рада, если я никогда не вернусь, ибо может править Корнуоллом и без меня, и если бы она знала, каким мужем я окажусь, то сгнила бы в Невестином Колодце. Затем последовали смех, слёзы и, прежде, чем я это понял, резкий удар по моему лицу, свистящий взмах шёлка и я остался в библиотеке один.
Разумеется, после такого я должен был уйти. Чем раньше я отправлюсь на волшебные поиски сына и наследника, тем раньше вернусь и признаю мальчика будущим Властителем Корнуолла. Я был уверен, что мы с мальчиком проведём уйму времени в замке и все дела подождут, пока я не научу его читать и писать на пергаменте.
На следующий день, подготовив всё к своему отъезду, я послал за сенешалем и капитаном моих воинов. Во время моего отсутствия они должны были удерживать границу и приглядывать, чтобы замок и его обитатели были защищены от любых злодеев, которые только могут напасть. Если бы спросили обо мне, то сенешаль должен был отвечать лишь, что я отправился по своим делам в Кокейн, а может даже и в Гоби, чтобы, вернувшись окончательно, вознаградить добро и покарать злодеев.
— А пока меня не будет, Ательстан, — сказал я, — распоряжаться всем будешь ты. Другими словами, ты станешь наместником Властителя. И проследи, чтобы королева занималась обычными женскими делами. У неё не должно быть никакой власти.
— Приложу все усилия, — ответил старик, но было очевидно, что он не уверен, сумеет ли выполнить мои наказы.
На закате дня я выехал на дорогу и мой отъезд из замка составил разительный контраст прибытию сюда, когда мой конь издох и мне повезло завоевать дружбу загадочного человека, победившего в Битве Жаб. Хотя я и был вооружён до зубов, но теперь больше полагался на свою репутацию, по слухам распространившуюся по всей земле, до самого царства Пресвитера Иоанна. По-настоящему отважным должен быть человек, который по своей воле и обдуманно напал бы на Властителя, в одиночку освободившего Корнуолл от всевозможных зловредных тварей, некогда столь ужасно наводнявших его пределы.
Итак, я отправился в путь и той ночью уснул на толстой моховой подстилке, под защитой огромного дуба. Я бестревожно и с удобством выспался, впервые за много дней освободившись от непрерывного бессмысленного чириканья, которое моя жена считала разговором. Я полагал это приключение подвигом, стоящим того, чтобы отправиться в обширный мир и с помощью волшебства создать сына из бесформенного вещества мрачных пространств. Пусть на меня со всех сторон нападают саламандры, суккубы, кокатриксы и гигантские многоножки, но, при моей власти, их сила не поможет и, в конце концов, я вернусь в Корнуолл, со славным мальчуганом на луке седла. Я улыбнулся сквозь дремоту, представив себе изумление от моего письма, когда я отошлю его в Уэльс.
На следующее утро я достиг Ирландского моря. Это диво я никогда не мог постичь — как море порождает бесчисленные волны, но всё же остаётся прежним, а волны не кончаются. Восседая на жеребце я взирал на бескрайнее море и размышлял.
— Лишь эта вода мешает мне стать величайшим монархом всех времён; ведь, если бы моря не было, то Корнуолл вобрал бы Ирландию и распространился на запад от этого острова, пока не захватил в свои пределы Индию и добрался бы даже до волшебной страны Гоби. Несомненно, такое королевство дало бы мне уйму возможностей доказать моё величие.
— Действительно, так и было бы, — произнёс позади меня мягкий голос. Резво обернувшись, я увидел священника, который поженил нас и сыграл такую важную роль, когда я стал Властителем.
— Славно, славно! — воскликнул я.
— И в третий раз славно, кузен Сесил и что же привело тебя, недавно женатого человека, взирать с такой тоской на Ирландское море, когда ты должен быть дома, нежно и ласково любезничая со своей прекрасной женой?
— У нас случилась размолвка, — ответил я. — Она совершенно не понимала моих жизненных стремлений и вставляла слово за словом, пока не дошла до полного исступления. Поэтому я покинул её: жена или не жена, я знаю свой долг перед Корнуоллом и никто не скажет, что Властитель Сесил не сумел достойно справиться со своим долгом.
— И каков же этот великий долг?
— Я должен завести ребёнка. Бароны моей страны желают образования династии. Они хотят, чтобы, когда я больше не смогу править и скончаюсь, на моё место воссел наследник. Сейчас мне известно немного магии и известно, где можно узнать больше, поэтому я еду в Кокейн, а, может быть, и до самой Гоби, чтобы научиться магии создания сына, а потом вернусь в родную страну, чтобы все мои подданные могли поклониться принцу Корнуолла.
— Чудно! Замечательно! Самое похвальное стремление. Позволь, я помогу тебе. Остаток дня направляйся по берегу на восток. К вечеру, когда крикливые морские чайки начнут гордо чистить пёрышки в золотом блеске заходящего солнца, ты доедешь до очень старого замка, где обитает столь же старый человек. Скажи ему, кто ты и что тебя прислал я и он будет рад тебе угодить. В его великолепнейшей библиотеке ты сможешь найти любую книгу, когда-либо написанную о магии детотворения. Если ты хочешь обзавестись сыном, то найдёшь в этих книгах дюжину дюжин способов.
— И тогда мне не придётся ехать в Гоби? — счастливо вопросил я.
— Тебе даже сюда не нужно было приезжать, — весело рассмеялся он и, подбежав к прибою, глубоко нырнул в волны и поплыл к Ирландии. Я присмотрелся к его следам на песке и увидел, что они походили на козьи. Это был волшебный знак, что этот человек, несколько раз выказывавший мне явное дружелюбие, был более, чем человек.
Тем же вечером, перед самыми сумерками, я достиг древнего замка и был принят престарелым хозяином в библиотеке. Всё прошло так, как и предсказывал священник. Старик источал дружелюбие, хотя у него появилась необычная ухмылка, когда я сообщил ему о причине своего визита.
— Немногие приходят сюда в поисках подобного, — прокомментировал он, — хотя я признаю, что моя коллекция манускриптов весьма необычна. Ты мог бы потратить здесь остаток своей жизни, зачитываясь чудесными сведениями о тысячах способов создания детей.
— Поразительно, что их так много!
— Это легко понять. Веками учёные люди стремились понять таинственные силы духовного мира; ни один из них не считал дело всей своей жизни исполненным, пока они не придумали новый, потрясающий и прекрасный метод создания младенцев, в своих пещерах, глубоких замковых подземельях, где они жили и умирали, вдали от беспокойного света.
— Полагаю, большинство из них вы прочли? — вопросил я, когда осмотрел комнату и увидел сотни книг.
— Очень немногие. В юности в этом не было нужды, а в старости моё зрение ослабло.
Убедившись, что мой жеребец хорошо устроен, я плотно поужинал, а затем славно выспался. Следующим утром я начал читать о различных способах, которыми человек мог создать себе сына. Мне пришлась по душе идея создания гомункула, поскольку казалось, что дитя, созданное только мужчиной, не замаранное женским полом, непременно будет отличаться умом. Несомненно, Господь Бог, во всей своей мудрости, должен был иметь некую причину для создания праматери Евы, первой женщины, но, по моему скромному разумению, мир стал бы гораздо лучше, а мужчины — гораздо счастливее, если бы он пропустил тот заключительный труд. Продолжив читать о гомункулах, я обнаружил, что они были малы размером, но очень разумны и я решил не создавать такого. Он мог бы оказаться настолько мудрее меня, как мне никогда не достичь. Также я полагал, что маленький человечек, сколь бы мудр он ни был, никогда не сможет сражаться, как Властитель Корнуолла, если валлийцы вторгнутся на мои земли.
После нескольких недель дальнейшего чтения, лучшим способом казалось использовать пересекающиеся треугольники, начерченные слоновьим бивнем, а землю внутри треугольников хорошенько окропить кровью летучих мышей. Затем следовало прошептать мистическую фразу:
"Luro Vopo Vir Voarchadumia”[19].
Произнеся эту ужасающую формулу, следовало подождать, пока всевозможные процессы сгущения, горения, гниения и покраснения начнутся, разовьются и достигнут соответствующего завершения. Затем, когда звезда Кантарис[20] окажется в зените, в центре пересечения двух треугольников обнаружится дитя.
Что могло быть проще?
Всё, что мне было нужно — раздобыть бивень слона и кровь летучих мышей. Я попросил старца о помощи. Тот ответил, что насколько ему известно, в этих землях слоны не водились уже много веков. Он посоветовал мне съездить к белым скалам Дувра, пояснив, что там были вырезанные на камне огромные кони, и мог бы найтись и слоновий скелет. Я послушался его совета, но, после двухнедельных поисков не обнаружил ничего, кроме костей быка-переростка. Поэтому я уныло отправился назад, в замок у моря, где старик радостно встретил меня, поведав, что, копая в саду червей для рыбалки, он нашёл останки громадного слона, отделил от черепа бивень, очистил его и заострил. Также он наловил несколько летучих мышей и выпустил из них кровь в сосуд из красного хрусталя.
Я поблагодарил его, но предположил, что магия может не сработать, если человек сам не найдёт бивень и сам не выпустит кровь из летучих мышей. — Думается, — заметил я, — поскольку они используются для порождения ребёнка, добывать их должен человек молодой, в расцвете мужественности, вроде меня.
— Поскольку ты создаёшь это дитя без помощи женщины, то не думаю, что у старости нет чего-то, потребного для этого. Все рукописи в моей библиотеке, повествующие о подобных бесполых сотворениях, были написаны дряхлыми старцами с угасающим разумом. — Я посчитал этот ответ забавным, но, тщательно поразмыслив, решил, что он был прав. Вдобавок, к этому времени я тоже чувствовал себя достаточно старым, конечно, не трясущейся развалиной, но намного старше, чем когда я покинул свой замок несколько недель назад.
Затем я стал обыскивать замок, пока не нашёл маленькое сухое подземелье, скудно освещённое пробитым окном и с земляным полом. Я разровнял его и остриём бивня вычертил двойной треугольник. Затем я разбрызгал кровь летучей мыши внутри пересечённого пространства и прошептал ужасные, но явно необходимые слова. После этого не оставалось ничего другого, кроме как ждать, пока Кантарис займёт соответствующее положение в небесах, что, как сообщил старик, может произойти в течение десяти месяцев, каждый по двадцать восемь дней. Сколь долгий срок для ожидания! Конечно, книги в библиотеке помогали мне скоротать время и в погожие дни я выезжал на жеребце. Я получал от библиотеки массу удовольствия и прочитал часть каждого манускрипта в ней, хотя всё больше изумлялся наличию на свете такого множества мужчин, имеющих детей, но не знающих подобных способов их создания и даже не умеющих читать. Как-то раз я возблагодарил старика за его мудрость и умение собрать столько знаний, но он не стал претендовать на эту честь, ответив лишь, что рукописи собирал прежний хозяин замка, который немного прихрамывал.
Но я беспокоился. Я метнул кости и поставил всё на единственный бросок. Проходили дни, я терял уверенность и проклинал себя за то, что не воспользовался одновременно дюжиной волшебных способов воспроизведения. Несомненно, тогда можно было достичь благополучного исхода. С другой стороны, что мне делать, если все они успешно сработали бы и у меня оказалась дюжина сыновей, созданных одновременно? Кто стал бы будущим Властителем Корнуолла? А теперь оставалась лишь победа или проигрыш, успех или поражение. Ничего удивительного, что мне снились огорчительные сны, где Леонора насмехалась надо мной, соблазнительно кривя губки, полные поцелуев.
Наконец десять месяцев, по двадцать восемь дней каждый, закончились. Всё, что мне нужно было сделать — это открыть дверь и забрать маленького мальчика из пересекающихся треугольников. Я напомнил себе, что являюсь отважным последователем всех великих чародеев, но моя руки немного дрожали, когда я отворил дверь подземелья и пылающим сосновым факелом осветил тёмную комнату. На полу — никакого ребёнка! Лишь змея зашипела, щёлкнула на меня своим раздвоенным языком и укрылась в скальной трещине.
Провал! Абсолютный и полный провал! Месяцы ожидания, изнурительного ожидания и тяжёлых занятий, и лишь змея вознаградила мои страдания! Удручённый, я потащился вверх по каменным ступеням и плюхнулся в своё любимое кресло в библиотеке. Оказалось, что меня поджидал священник, его ноги украшали зелёные кожаные туфли.
— Приветствую, отец семейства! — вскричал он и его голос музыкально загудел по всему огромному покою.
— Ты ошибаешься, — горестно ответил я. — Все эти месяцы я корпел над магией, которая, казалось, почти наверняка удастся: вместо здорового мальчика я сотворил лишь маленькую ускользнувшую змейку, каких любой деревенский мальчуган может насобирать в лесу, деревянной рогулькой. Ба! Из-за тебя и твоих книг потрачен целый год моей юной жизни и я всё ещё бездетен.
— Мой дорогой Сесил, — серьёзно промолвил священник, дружелюбно положив руку на моё колено. — Я ни в коем случае не стал бы вредить тебе. Ты бестолков и единственный способ, которым ты можешь чему-то научиться — на своём собственном опыте. Несколько месяцев назад ты намеренно оставил свой замок и столь милую невесту, готовый и решившийся создать ребёнка с помощью фокусов. Если бы я не посоветовал иного, ты мог отправиться в Гоби. Возможно, ты поступил мудро, не признаваясь своей жене, ибо тебе пришлось бы почему-либо остаться. С женщинами всегда трудно уживаться, но порой угодить им тяжелее обычного. У тебя имеются свои маленькие причуды и ты пытался совладать с самой ужасной магией. Теперь, когда ты узнал свои пределы, то должен отправиться домой и озаботиться своими обязанностями перед Корнуоллом. Ибо у меня есть для тебя известия великой важности. Корнуолл, считая тебя погибшим, выбрал нового Властителя.
— Никогда такого не может произойти! — вскричал я, подскочив с кресла.
— «Никогда» — слишком громкое слово. Будь я на твоём месте, то поспешил бы назад и сам увидел истину. Ты глупец, что отсутствовал так долго.
— Может, я и глупец! — яростно заревел я. — Но я всё ещё в силах поднять мой двуручный меч, боевую палицу и десятифутовое копьё. Мой жеребец бывал в огне и поту битв. Я пойду и сражусь в поединке с этим самозванцем. Ввязалась ли в это королева? Верна ли она мне?
— Полагаю, это она и представила твоего преемника.
— Ничего иного я и не ждал. Такая уж слава у валлийских женщин. Может быть, она хотя бы долго ждала моего возвращения. Это ты дал ей тот жемчуг, которым она щеголяла передо мной?
Должно быть, мои гневные слова допекли его. По крайней мере, он исчез, словно туман на солнце. Я вздрогнул, заметив способ, каким он отбыл. Это было слишком, даже для меня. Опрокинув несколько стаканов эля в пересохшее горло, я упал на лежанку и, содрогаясь, принудил себя заснуть.
Три дня спустя я оказался достаточно близко от моих стад, чтобы начинать остерегаться. Я открылся дружелюбному крестьянину, которому помогал в прошлом. Оставив ему коня и доспехи, я одолжил у него немного старой одежды и сказал, что через несколько дней пришлю за жеребцом и боевым снаряжением. Мне повезло, что я замаскировался или меня легко бы распознала знать, как видно, собравшаяся со всего Корнуолла. Поскольку я был пешим, то мне пришлось любоваться этими выскочками на лошадях и в колесницах, не обращающих внимание на остальной народ. Я узнал королеву Броду в золотой колеснице с ирландскими жеребцами, которых погонял её муж, в то время, как она нянчила златовласого мальчика. Придворные возвестили о появлении короля Уэльса, принёсшего дары новому Властителю. О, его бы я с удовольствием порубил в капусту, ведь только-только высохли чернила на соглашении, которое мы с ним заключили! Но я следовал за толпой. Она вела себя так, словно все эти люди пришли на Майский Праздник, с песнями, цветами и непринуждёнными беседами. Например, — “О, это прекрасная королева!” и, — “О, какое счастье, что у нас новый Властитель!”
Наконец все мы добрались до замка. Я улучил возможность и проскользнул в библиотеку, окна которой обеспечивали прекрасный обзор внутреннего двора, заполненного избранными со всех концов нашего маленького мирка. К ним вышла моя жена, вероломная и лживая Леонора, женщина, которую влюблённый я некогда называл сладким именем Руфь. При виде её толпа разразилась приветственными криками и я увидел, что она ещё пленяет их своей гибельной красотой. Она выглядела печальной, но очень решительной.
— Люди Корнуолла! — по-королевски вскричала она и надо признать, что каждым дюймом и выглядела по-королевски. — Люди Корнуолла, и друзья из Ирландии и Уэльса, приветствую вас! Стойко и отважно вы хранили мне верность в те горестные месяцы, пока мой господин Сесил отсутствовал в Корнуолле. Он отправился в Гоби, по просьбе несчастливцев той страны, на поиски ужаснейшего Центрипедиуса, твари, столь громадной, что наши прежние корнуолльские драконы рядом с ней показались бы садовыми ящерками. Вы вместе со мной терпеливо ожидали его возвращения. Теперь настал час, когда мы не можем не понимать, что мой лорд погиб, чужак в чужой стране, побеждённый волшебством, которое не смог одолеть. И поэтому я являю вам своего сына, окрещённого Эриком Золотым, но теперь именуемого Сесилом Вторым. Он законный потомок моего дорогого погибшего мужа, имеющий полное право стать вашим новым Властителем.
Тут она взяла у няньки крепкого мальчика и высоко подняла его над головой. Толпа разразилась криками одобрения, все выглядели счастливыми и весёлыми. Бароны подошли и возложили корону на голову Леоноры, сделав её регентом, пока мальчик не достигнет совершеннолетия.
— Это кое-что объясняет, — пробормотал я себе под нос. — В любом случае, я, видимо, не вписываюсь в картину.
Леонора нашла меня в моём любимом кресле, покрытым медвежьей шкурой. — О, Сесил! — воскликнула она, бросаясь в мои объятия. — Где ты был всё это время? Почему так долго отсутствовал?
Я целовал и целовал её. В любом случае, я чувствовал, чего она ожидала от меня и не хотел её разочаровывать.
— В местах, о которых ты и не ведаешь, — мрачно ответил я, — и не думай, что я пребывал в праздности. Сегодня я увидел, что ты держишь на руках крепкого мальчика. Разве случилось бы такое, если бы я бездельничал вдали от тебя? Как-нибудь, когда будет настроение, я расскажу тебе, как трудился над волшебным посланием в Гоби, само повествование о которой заставит волосы на твоей голове встать дыбом, словно иглы на рассерженном дикобразе. Хотя опасность была велика, я с радостью рискнул, ибо обещал Корнуоллу принца; а Сесил, Властитель Корнуолла, не мог нарушить данное слово. Думаешь, ты, слабая, невежественная женщина, могла добиться всего этого без помощи моих волшебных трудов в Гоби? Я должен был оставаться там, пока не узнаю, что мои усилия увенчались успехом, но прибыл так скоро, как мог, даже не задержавшись в Богемии — спасти прекрасную леди от ужасной смерти. Поэтому не слишком-то зазнавайся. Именно моё чародейское умение в пустыне Гоби дало тебе возможность показать этого мальчика всем нашим друзьям. Это было мужское волшебство, и страшным и чудесным было сотворённое и произнесённое мной, пока я находился вдалеке от тебя. Теперь скажи мне, вы готовили вино в прошлом году?
— Готовили, мой лорд, — кротко ответила она. Без сомнения, её глубоко впечатлил мой рассказ.
— Тогда принеси мне полный рог его. Я хочу выпить за долгое здоровье и счастье моего сына, Эрика Золотого. Время звать его Сесилом Вторым настанет, когда я умру и он будет править вместо меня.
— Я с удовольствием принесу тебе полный рог вина, дорогой Сесил, но не забывай в моменты отрезвления, что есть такая вещь, как женское волшебство. — На этом она выбежала из комнаты, оставив за собой звук серебряного смеха.
Что же она хотела этим сказать?
Сесил, Властитель Корнуолла погрузился в думы у камина. Даже изначально он не был крупным мужчиной; а теперь преждевременная старость сгибала его, пока огонь юности, некогда принадлежавший ему, не сохранился лишь во взоре. С другой стороны камина сидел его единственный ребёнок, Эрик Золотой, который несколько лет нёс бремя управления Корнуоллом, обучаясь обязанностям Властителя к тому дню, когда отец умрёт.
— Ты перестал записывать свою историю, отец? — спросил юноша. — Минувшие годы ты много бывал в библиотеке, но последнее время, когда я навещал тебя там, зачастую ты дремал.
— Записи о моей жизни теперь не выглядят столь же важными, как я некогда считал, — ответил Сесил. — Было время, когда казалось необходимым оставить полный архив тем Хубелейрам, что придут после меня. Но, видимо, после смерти твоей матери, я утратил к этому интерес. В книге осталось несколько чистых страниц, которые, наверное, сможет заполнить какой-нибудь мой потомок-книжник; но я более не стану писать. В конце этой книги пергамент с картой, показывающей, где в нашем замке спрятаны сокровища Хубелейров. Так или иначе, или вовсе без причины, я никогда не искал их. Ты должен помнить, что они здесь и определяют местонахождение сокровищ или передать эту тайну твоему сыну.
Они ждали, когда мудрый лекарь объявит о рождении ребёнка Эрика, который, окажись он сыном, в свой черёд однажды станет править всей страной. Сесил пришёл в Корнуолл, когда тот был землёй голодающего простонародья, ужасающих чудовищ и ещё более ужасных великанов и шаек мародёрствующих разбойников. Его мудрость, даже более, чем сила его рук, вычищала зло, пока Корнуолл не стал теперь приятным местом для обитания. Возмужав, его сын, Эрик Золотой, женился на Брэде Черноволосой, принцессе Уэльской. Это был странный брак, муж — златовласый гигант и жена — крошечная черноволосая женщина с огромной любовью в сердце и смехом эльфов в душе. Теперь она мучилась в родовых схватках, вызывая тревогу у мужа и его отца.
Властитель погладил золотой ключ, висящий у него на шее на толстом шёлковом шнурке и ласково взглянул на сына.
— Я тревожусь за Брэду и её ребёнка, — молвил он. — Много лет назад я прибыл в эту землю из Арморики, помог могучему чародею одержать победу над Людьми-Жабами. В той битве между светом и тьмой, мой другсделал меня Властителем Корнуолла и вручил мне этот ключ. На нём выгравированы слова расы, погибшей столь давно, что никто не может их прочесть, но значение тех слов таково:
Тот, кто владеет сим золотым ключом
Всегда владыкой Корнуолла будет.
— Пока что пророчество на ключе было верным. Так или иначе, я удерживал эту землю для тебя и тех, кто придёт после. Мы живём в мире с окружающими нас соседями. Много лет мы крепили наши границы против тех, кто живёт мечом. Наши лорды правят мудро и весь народ доволен. У каждого есть одежда на плечах, очаг в хижине и мясо в котле.
— Но прошлой ночью я видел сон. Возможно, это было лишь ложное предчувствие зла, вызванное излишним беспокойством о твоей леди и её родовых муках, но мне показалось, что, по меньшей мере, один из Людей-Жаб ещё жив, чтобы вредить мне и моим близким. Мой прихрамывающий друг, который, под видом священника, поженил нас с Леонорой, твоей матерью, считал, что один выжил, но полагал его безвредным. Однако, может статься, что зло никогда полностью не умирает. Ты слышал, что я прежде говорил о ключе, но сохрани в памяти эти древние слова. Расскажи о них сыну и проследи, чтобы он передал своему сыну. Пока мы владеем этим ключом — мы владеем Корнуоллом, если его у нас отберут, наша страна скатится к варварству, в котором я её нашёл.
Он сказал бы и больше, но его прервал старый лекарь, подошедший к огню и вставший там, потирая иссохшие руки. Наконец он обратился к Эрику и, будто отвечая на вопрос, промолвил: — Ваша леди будет жить, принц Эрик, но она больше не сможет родить вам детей.
Золотоволосый гигант подскочил к нему и, грубо тряся его за плечи, вскричал: — Что с ребёнком? Это мальчик? Он будет жить?
Лорд Сесил наклонился вперёд, его руки сжали подлокотники из слоновой кости. Лекарь глумливо рассмеялся.
— Это мальчик и он будет жить, хотя, когда ты увидишь его, то подумаешь, что лучше бы он умер. Через него те Братья Людей-Жаб, которых безвременно погубил той ночью нищий Сесил, превзошедший нас своей гордыней, отомстили.
Властитель Корнуолла поднялся.
— Возраст заставил меня утратить мудрость и осторожность. — глухо пробормотал он. Резко развернувшись, он крикнул своему сыну, — Отпусти этого человека, Эрик. С тобой ничего не должно случиться.
Медленной, но твёрдой поступью он двинулся к старому лекарю. Старцу некуда было отступать, кроме как в огонь. Затем они сошлись, схватились, закачались и рухнули на пол, Властитель внизу. Одна рука лекаря обхватила тело Сесила, а другая горло, но Сесил казался довольным, обеими руками сжимая шею противника. Эрик сорвал кинжал с пояса и нагнулся, чтобы вонзить его в Человека-Жабу, когда его запястье удержала необоримая хватка. Обернувшись, он увидел смуглого незнакомца, который улыбнулся и прошептал: — Не вмешивайся. Твой родитель — гордый человек и я знаю, он достаточно мудр, чтобы воспользоваться единственным способом, которым можно победить. Он не желал бы, чтобы кто-то из нас вмешивался, когда он вершит правосудие. Он — истинный Хубелейр!
Сесил медленно и уверенно приближал своё лицо к лицу противника; неумолимо впился устами в его уста и крепко удерживал его, высасывая дыхание жизни из его тела. Лекарь извивался над ним, силясь подняться, освободиться от своего палача, но медленно обмякал и наконец, несколько раз мучительно дёрнувшись, умер. И, когда смерть пришла к нему, его тело стало меняться, почти сразу же, превратившись в огромную жабу, облачённую в человеческие одежды, но тем не менее жабу, мёртвую и бездыханную. Незнакомец разделил живого и мёртвого, швырнул жабу в огонь, а затем стал на колени подле Властителя Корнуолла.
— Мне следовало прийти гораздо раньше, дорогой друг, — произнёс он хриплым от волнения голосом. — Я был занят серьёзными обязанностями в Тартарии и лишь сегодня понял, что ты в опасности. Поэтому я прибыл сюда, на крылах света, едва поспев помочь тебе, но не успел спасти мальчика. Теперь он таков, каков есть и никто не может сделать его иным. Но его отец может присматривать за ним, а впоследствии, возможно, мальчик сможет перемениться. Я не всеведущ, но знаю, что ещё остаётся один из племени Жаб. Где он или в каком виде появится зло, мне неведомо, но Дом Хубелейров всегда будет в опасности, пока не уничтожен тот последыш. Ты ужасно ранен; думается, яд, источаемый этим адским отродьем, зачарован на твою погибель. Но все отважные мужи когда-нибудь уходят и ты можешь быть спокоен, зная, что ушёл с честью. Я препровожу твой дух в Гоби, где ты сможешь провести вечность, как пожелаешь, и без сомнения, она пройдёт в библиотеке.
Так отошёл Сесил, первый Властитель Корнуолла и Эрик Золотой стал хранителем золотого ключа и править на земле своего отца. Посланцы пронесли сломанный лук и пылающий факел по всей стране, и на третий день множество благородных из близких и дальних краёв явились почтить покойного. Даже Королева Ирландии величественно прибыла в своей золотой колеснице, а за ней, в колесницах серебряных, сидели три слепых арфиста, певшие новые песни восхваляя усопшего Властителя. Но простой народ безутешно сидел по своим хижинам, гадая, что же теперь с ними будет.
Лишь когда гости, съехавшиеся на погребение, уже отбыли и незнакомец вернулся в Гоби, Эрик нашёл время навестить жену и сына. Он часто спрашивал о них и всегда получал ответ, что они хорошо себя чувствуют. Теперь, в покинутом гостями замке, он отправился к реке, где плавал, пока талая вода с гор не смыла с него большую часть горя и глубокой скорби. Затем он облачился в нарядный придворный костюм и, негромко напевая, возвратился в замок, в комнату, где лежали его жена и ребёнок.
У ложа Брэды Чёрной он опустился на колени. Это было высокое ложе, но и он был высоким мужчиной и даже на коленях возвышался над своей женой. Он взял её за руку и не спрашивая понял, что Смерть положила знак на её чело. Она улыбнулась.
— Я рада видеть тебя, Эрик, моя первая и последняя любовь, и печально, что я недолго была с тобою. Кажется, что я умираю не из-за какой-то хвори, но просто из-за нежелания жить. Мои фрейлины сказали, что я теперь — супруга Властителя и мать нового принца; но я видела мальчика, всего на миг, хотя фрейлины и пытались помешать мне это сделать, и, понимая, что ты чувствуешь — у меня нет желания жить. Поторопи меня твоим поцелуем и зажги свечи для успокоения моей души.
Так Эрик Золотой утратил двоих из дорогих ему людей. Но он отважно поднялся над своей мёртвой женой и глухо промолвил: — У меня есть сын и я должен жить ради него и его будущего величия. Однажды он будет носить золотой ключ.
Он велел фрейлинам отвести его к ребёнку. В страхе они сопровождали его в детскую, где иссохшая старая нянюшка сидела у подножия колыбели, инкрустированной золотом, чёрным деревом и слоновой костью, подаренной императором Островов Пряностей, в которой много лет назад баюкали Эрика. Отец взглянул вниз, на своего сына. Леди исчезли из комнаты. Осталась лишь старая дама, потирающая холодные пальцы.
— У мальчика большая голова, — заметил Эрик. — Он должен быть мудр, как взрослый муж.
— Голова большая и красивая, — пробормотала нянька.
— Славная челюсть. Когда он укрепится во мнении, то будет его держаться. У него сильная шея и он будет высоко держать голову, когда отправится в путешествие по жизни.
— Челюсть тверда, а шея сильна, — подтвердила нянюшка, хотя никто её об этом не просил.
Эрик обошёл вокруг, взял её за плечо и потряс,
— Что не так с парнем? — потребовал он. — Что с ним не так?
Она не ответила, но лишь разрыдалась, повесив голову.
Большими, сильными, дрожащими, но нежными руками Эрик снял с ребёнка одежду, а затем, побледнев и замолчав, вернул её на место и, не произнеся ни слова, покинул комнату. В зале леди застыли у стен, словно ожидая, чем их поразят. Он помолчал, переводя взгляд с одной на другую. — Заботливо ухаживайте за парнем и присмотрите, чтобы его кормили козьим молоком. — велел он. — Я ухожу похоронить его мать, а когда будет сделано то, что должно, я вернусь назад и позабочусь о своём сыне.
На утро третьего дня он облачился в кожаные охотничьи одежды, взял ребёнка из детской и без свиты заехал в тёмный лес подальше. Малыш спал, но к полудню раскричался, требуя пищи. Тогда из леса вышла женщина в зелёном уборе и остановилась перед скакуном Эрика. Глядя на неё сверху вниз, он увидел, что женщина молода, полногруда, златоволоса и привлекательна во всех отношениях.
— Кто ты? Почему останавливаешь меня? Что я могу для тебя сделать? — любезно спросил он.
— Я — Фрэда, жена Олакса-датчанина и мать его ребёнка. Наш боевой корабль, «Лебедь», налетел на ваши скалы два солнца назад и я была единственной, кто добрался до берега. Я обнаружила хижину и заснула; прошлой ночью во сне я увидела, что ты идёшь с малышом, который тоскует по матери, как я тоскую по погибшему ребёнку.
Не сказав ни слова, Эрик вручил ей ребёнка. Не сказав ни слова, женщина уселась на траву, раскрыла своё платье и стала кормить малыша. Эрик смотрел на них сверху вниз, из седла и размышлял, не дар ли это Божий, посланный помочь ему в этой тяжкой горести. Наконец дитя уснуло. Женщина покачала его на руках и спокойно произнесла: — У этого ребёнка прекрасное лицо.
Не отвечая, Эрик взглянул на женщину и малыша.
— Сильный подбородок и мощная шея, — продолжала она. — При надлежащем уходе он станет прекрасным мужчиной.
— Дай мне малыша, — велел Властитель Корнуолла, — и садись позади меня на коня. Поручаю мальчика твоим заботам. Я отвезу тебя в мой охотничий домик, где есть слуги, чтобы прислуживать вам и воины, чтобы защищать вас; ибо это дитя, если оно выживет, однажды станет господином всего Корнуолла. Ты славная женщина и потому у тебя будет дом и безопасность. Твоя забота о ребёнке будет вознаграждена, если можно платить женщине за подобную доброту к ребёнку.
С течением времени Эрик находил дела, чтобы загружать себя трудами. Его отец очистил Корнуолл, но теперь сын доводил эту землю до блеска, пока она не стала страной, в которой рад был жить кто угодно. В один день каждого месяца он ездил навестить своего сына, а оставшееся время пытался его забыть, что было очень тяжело. Когда мальчику исполнилось три года, Эрик вызвал в Замок старого лесничего, искусного в натаскивании собак.
— Отныне, Рассел, вместо волкодавов ты станешь натаскивать принца. У моего сына сильная челюсть. Его нужно научить применять её. Он должен научиться висеть на верёвке и не отпускать, пока сам не захочет. Обучи его правильно использовать тело, выгибать шею и передвигаться. Каждый день натирай его маслом. Я позабочусь, чтобы мудрец обучил его пользоваться словами, а после этого всем наукам. Он может научиться писать. Когда ему исполнится шесть, мы посадим его на пони с особой упряжью и седлом. С помощью искусно сделанной уздечки он научится вести пони, а, когда подрастёт, то поедет верхом. Тебе известно об этом парне?
— Я слыхал пересуды о нём, но пропускал их мимо ушей. Мне казалось, что дела не могут быть настолько плохи, как говорят.
— Они настолько плохи или ещё хуже. Но этот мальчик имеет великолепный ум и очень хорошо говорит для своего возраста; пока что он не понимает — он не видел никаких других детей… он не знает.
— Однажды, — смело заметил лесничий, — он узнает, а после не поблагодарит за то, то ты сохранил ему жизнь.
— Как мне убить собственного сына? — ответил Эрик. — У всех нас есть какие-то изъяны, в наших умах и телах. Мальчик не виноват — никто не виноват, кроме старого лекаря, слишком поздно убитого моим отцом. Пусть будущее доскажет эту историю! У парня сильная челюсть и острый ум. Пусть они несут его туда, куда он направится. Нам же следует помочь ему максимально использовать то, что он имеет. Исполняй, что я тебе велел и помни: на твоём попечении — следующий Властитель Корнуолла.
С этого времени началась новая жизнь для Бальдера, ибо так его нарекли, по выбранному Брэдой Черноволосой имени, пока она вынашивала его. Эрик считал такое имя иронией и думал, что его следует переменить, но не хотел отступать от воли своей покойной возлюбленной. Бальдер! Бальдер Прекрасный, возлюбленный, совершенный бог Севера. Разве это имя для подобного ребёнка!
Мальчик учился удерживать предметы ртом, сжимая их мёртвой хваткой. Он учился ездить на пони, управляя им челюстями. Брэда ухаживала за ним, Рассел тренировал его тело, а очень мудрый старик обучал наукам. К тому времени, как ему исполнилось двенадцать, он научился всему, чему старец мог его научить и умел скакать на боевом коне. Эрик понял, что пришло время вернуть его домой, в замок и начать преподавать ему обязанности Властителя, которые ему однажды придётся принять. Тело его стало большим и сильным, и он мог делать то, что мог делать с подобным телом любой другой ладный мальчик — лишь это и не больше. Но, поскольку он зависел от этого, его умственные способности намного опередили возраст.
Ремесленник изготовил для него кожаную упряжь, так, что он мог сидеть в седле или рядом с отцом в пиршественном зале. Там, исключая то, как ему приходилось питаться, он выглядел, как любой другой молодой принц, и поскольку окружающие были привычны к уходу за ним и, питая к нему великую любовь, никогда не упоминали трагическое различие между ним и другими юношами. Чаще всего он бывал счастлив, и, казалось, наслаждался жизнью, как и следует в юности.
В свой двадцать первый день рождения он сидел в библиотеке, читая заинтересовавший его манускрипт. Маленький смуглый человечек присоединился к нему и спросил, — Что такое ты читаешь, дорогой мой Бальдер, что, видимо, заставляет тебя улыбаться и хмуриться, когда ты перелистываешь страницы?
— Это, — ответил юноша, — история моего деда, Сесила, Первого Властителя Корнуолла. Я улыбаюсь, когда читаю про его весьма примечательную жизнь, а хмурюсь, когда понимаю, что в конце книги есть несколько чистых страниц и там должен находится рассказ о поздних его годах.
— Ты можешь об этом написать. Почему бы не закончить ту историю?
— Что толку, если я и запишу, ведь мне неизвестно, что же тогда произошло? Всё, что я знаю — что я его внук; как он провёл свои последние годы или как умер, я не знаю, ибо никто никогда не рассказывал мне этого.
— Я расскажу тебе о тех днях, — сказал маленький человечек, — а, пока я говорю, ты можешь записать ту часть моего повествования, которую посчитаешь важной. Так мы дойдём до конца истории и допишем последнюю страницу. Твой дедушка был одним из великих Хубелейров и моим добрым другом. Теперь о том, что произошло… — и он поведал Бальдеру всё о последних днях Сесила. Пока Бальдер записывал, то увлёкся заключительной историей своего деда. Наконец, внизу последней страницы, он написал “Конец” и, подняв глаза, чтобы поблагодарить рассказчика, удивился, обнаружив его отсутствие в библиотеке. В тот ми, когда он закрыл книгу, как в комнату вошёл его отец.
— Это твой день рождения, Бальдер и настало время тебе жениться, — сказал ему Эрик. — Времена тревожны и для нас становится всё труднее сохранять мир и удерживать страну в Золотом Веке. Брак с принцессой соседней земли, Уэльса, Шотландии или Ирландии, может помочь и, возможно, твой сын будет править в мире и безопасности. Думаю, это можно устроить
Бальдер печально улыбнулся: — Лучше было бы тебе снова жениться и вырастить сына. — отвечал он. — Может, какая-нибудь начитавшаяся принцесса и пожелает выйти за меня из-за того, что выше шеи, но какая прекрасная леди захочет то, что ниже?
— У тебя сильная шея, Бальдер, мощная челюсть и тонкий ум, — сказал Властитель. — Может настать время, когда подобные свойства далеко заведут человека в этом тревожном мире. В будущем сможет править человек, имеющий таки качества, а не потому, что он умеет сражаться и одолевать грубой силой. Твой дедушка был не таким уж великим воином, но у него имелся острый ум. Если бы он дожил, то гордился бы твоими познаниями книг из его библиотеки. Было бы мудро мне оглядеться вокруг и посмотрю, нельзя ли устроить тебе подходящий брак.
Нелегко было это исполнить. Во всех землях близ Корнуолла мужчины всё ещё улаживали споры секирой и палашом. Все короли были любезны и благожелательны, и, когда Эрик встречался с ними, не ссылались на необычное увечье принца Бальдера; но находили первые, вторые и третьи причины, по которым брак между ним и одной из их дочерей невозможен. Затем, когда Эрик уже решил, что его затея невыполнима, прибыли посланники из далёкой страны, предложившие руку принцессы, прекрасной леди, с невероятно богатым приданым. Они принесли дары и портрет леди, и благопристойно пояснили, что и ей известно о принце Бальдере, но это не имеет значения. Эрик послал ответные дары и, прежде, чем год подошёл к концу, прибыла принцесса и, с великой помпезностью, она вышла за принца Бальдера.
Этим же днём Властитель навестил своего сына: — Как я и говорил тебе, это тревожные времена. — сказал он. — Король Уэльса отправил ко мне посланцев, с вестью, что с севера явились враги на длинных кораблях[21] и разоряют его берега. Он умоляет о помощи. Раз мне придётся покинуть Корнуолл, ты должен править на моём месте, пока я не вернусь. Поэтому я вешаю тебе на шею этот шнурок, свитый из шёлка, на котором висит Золотой Ключ. Хорошенько береги его и помни древний стих:
Тот, кто владеет сим золотым ключом
Всегда владыкой Корнуолла будет.
Когда враги будут изгнаны или даже уничтожены, я вернусь. Однако мне жаль, что приходится оставлять тебя в такое время, когда ничто не должно встать между тобой и твоей невестой, кроме мыслей о любви до гроба.
— Не опасайся, отец и возвращайся, как настанет время, — ответил Бальдер, — А пока ты будешь отсутствовать, с Ключом ничего не случится. Моя невеста Мэрилин во всём поможет мне, потому что она кажется столь же мудрой, как и прекрасной.
Поэтому Эрик уехал в сопровождении своих воинов, лучников и пикинёров, и после их отъезда мост замка был поднят. Но Фрэда-кормилица и Рассел-лесник встревожились и долго беседовали в ту ночь об их любимом принце, его вступлении в возмужалость и её обязанностях, столь внезапно свалившихся на него.
Принцесса Мэрилин пришла в опочивальню к своему мужу и, затворив дверь, заперла её, пока Бальдер лежал на кровати и услаждал свой взор её красотой — но недолго.
— Меня удивляет, что подобная тебе прекрасная леди, обдуманно сочеталась с подобным мне, — грустно промолвил он.
— Я вышла за тебя, потому что так захотела. — ответила она, смеясь.
— Но почему ты захотела этого? — спросил он.
— Из-за того ключа, что ты носишь на шее. Много лет назад Князь Тьмы, которому помог твой великий предок, уничтожил Людей-Жаб, которые несколько веков обитали в замке Хубелейров. Лишь один смог сбежать — мой отец. В день, когда ты родился, Властитель Сесил, убил его, убил самым ужасным и безжалостным образом. Я последняя из своего племени. Уловками я добилась брака и этого оказалось нетрудно достичь. Твой отец, хоть и умеет сражаться, но выше шеи он просто добродушный дурень. Весть из Уэльса была всего лишь ступенью моего плана, чтобы твой отец узнал, лишь когда станет слишком поздно. Мои эльфы окружили замок. Позже ночью, когда я отдохну, то поставлю на окно свечу. Шёлковый шнурок будет висеть у меня на шее, а Золотой Ключ — между моих грудей. Когда мои эльфы увидят пламя свечи, ворвутся в замок и перебьют всех. Затем они захватят эту страну, всех изничтожат, богатых и бедняков, и мы вновь станем править Корнуоллом. Князь Тьмы и твой отец узнают об этом, но слишком поздно. — Она весело расхохоталась и закончила, — Поэтому я и вышла за тебя, несчастный болван!
Обхватив его своими прекрасными руками, она подняла его с брачного ложа и скатила на пол. Потом она сняла свадебное платье и серебряные башмачки, и Бальдер понял, что она говорила правду, потому что пальцы её ног были длинными и перепончатыми, как у жабы. Она грубо сдёрнула шёлковый шнурок с его шеи и повесила на своё белое горло. Поставив зажжённую свечу на сундук у изножья кровати, она улеглась и вскоре заснула — ибо ей нечего было опасаться — нечего опасаться подобного новобрачного.
Бальдер, совсем не прекрасный, лишь тем, что выше шеи, беспомощно лежал на полу. Он думал о Корнуолле, земле Хубелейров, где столько лет царил мир и понимал, что он, только он стоит между счастливым народом и ужасной погибелью. Поскольку сказать тут было нечего, то он ничего не говорил. Он просто ждал, понимая, что, хоть он и утратил ключ, никто из эльфов это не узнает, пока свеча не будет стоять на окне.
Ему не оставалось ничего другого, как только ждать. Его невеста, столь прекрасная Мэрилин, с руками и телом Венеры, и лягушачьими ногами, дремала на ложе. Наконец она уснула, одна белая рука соскользнула с ложа и коснулась ладонью пола. Тогда Бальдер понял, что судьба отдаёт её на его милость. Он очень осторожно перекатился и перекатился снова — уловка, которой он научился на луговой траве. Теперь его лицо было лишь в нескольких дюймах от запястья женщины-жабы. Он изогнул шею, сильную, бычью шею и раскрыл рот. Внезапно он схватил это запястье и вцепился в него челюстями, которые уже много лет, раз схватившись, сами не отпускали.
Женщина-жаба завопила от боли.
Дёрнувшись, он стащил её с кровати.
Она била его свободной рукой, но он лишь усиливал хватку, встряхивая её руку, как терьер трясёт крысу. Её кровь заливала ему лицо, но он держался, всё сильнее сжимая челюсти. Она тащила его по полу, пытаясь добраться до свечи и поставить её на окно. Раз и другой она почти коснулась свечи, но каждый раз могучим, судорожным движением он опрокидывал её на пол. Оба они вымазались в крови, брызгающей из разодранного запястья. Она очнулась лишь затем, чтобы вскрикнуть и снова упасть в обморок. Теперь, прилагая все силы, он добрался до её шеи и сжал на ней, под подбородком, свои челюсти. Почти теряя сознание, он смутно подумал: — „Всё, что мне теперь нужно делать, это крепко держаться“. Пока борьба продолжалась, Мэрилин ослабела и недвижимо лежала, с бессильным стоном отчаяния, и Бальдер понял, что она теряет сознание. Он с надеждой ждал, когда это произойдёт. Разомкнув челюсти, он толчками полез вверх и снова вцепился ей в плечо.
Всё крепче и крепче он сжимал её. Его зубы сильнее и сильнее смыкались на этой прекрасной белой колонне; в конце концов, он понял, что лежит, вцепившись в труп. Бальдер разжал челюсти, спустился ртом по шёлковому шнурку, теперь покрытому кровью и наконец добрался до золотого ключа. Он спрятал его у себя во рту и, с радостью понимая, что его земля в безопасности, погрузился в сон.
Следующим утром, Фрэда-кормилица, измученная безымянными страхами, уговорила Рассела-лесника взять воинов и выломать дверь в покои новобрачных. На полу лежала гигантская жаба, с оторванной и изломанной передней лапой, и ужасно искалеченной шеей, всё тело которой раздулось от гниения. Рядом с мёртвой жабой лежал принц Бальдер, его лицо и тело были красны от засохшей крови. На миг все застыли в изумлении от того, что увидели. Затем Рассел склонился над Бальдером и осторожно притронулся, пробуждая его.
— Корнуолл в безопасности, — произнёс Бальдер с улыбкой и уснул.
Фрэда повесила ему на шею ключ на завязках от своего фартука, и Рассел забрал его и унёс в свою комнату, где они умыли принца и ухаживали за ним. В свой срок он поведал всю историю ночной битвы. Позже Фрэда пересказала её Эрику, Властителю Корнуолла, который возвратился в спешке, заподозрив предательство, когда обнаружил, что в Уэльсе царит мир.
Эрик терпеливо выслушал историю до конца.
— Мой сын поступил очень славно, — гордо произнёс он. — Сознавая, что у него нет ни рук, ни ног, чтобы сражаться, он поступил очень славно.
— У него сильная челюсть, — добавила Фрэда-кормилица.
Более ранние варианты рассказов, изданные в различных журналах с 1929 по 1941 годы.
[Marvel Science Stories, November 1938]
Сесил, властелин Валлинга в Тёмном Лесу, задумался у огня. Слепой Бард спел саги древних времён, долго ждал похвалы, а затем, встревоженный, покинул пиршественный зал, ведомый своей собакой. Жонглёр весело подбрасывал свои золотые шары в воздух, пока они не стали выглядеть сверкающим водопадом, но властелин не заметил этого, всё ещё размышляя. Мудрый Гомункул сидел у его ног, произнося мудрые речи и рассказывая истории о Гоби и захороненном городе Анкоре. Но ничто не могло пробудить властелина от его раздумий.
Наконец он встал и ударил золотым молоточком по серебряному колокольчику. Прислужники откликнулись на зов.
— Пришлите ко мне леди Анжелику и лорда Густро, — велел он, а затем снова уселся, ожидая, оперевшись подбородком на руку.
Наконец эти двое прибыли в ответ на его призыв. Леди была его единственной дочерью, самой прекрасной и самой мудрой леди во всём Валлинге. Лорд Густро в один прекрасный день мог стать её мужем и помогать ей править в Тёмном Лесу. Тем временем он совершенствовался во владении палашом, лютней, соколиной охоте и изучении книг. Он был шести футов ростом, двадцати лет и имел все необходимые мужчине качества.
Трое сидели у огня, двое ожидая, что скажет один, а один в ожидании, что поймёт, как сказать то, что должно быть сказано. Наконец Сесил заговорил.
— Вы, без сомнения, знаете, что у меня на уме. Много лет я пытался добиться счастья, мира и процветания простого народа в нашей земле, Валлинге. Мы удачно расположены в долине, окружённой высокими непроходимыми лесами. Лишь один горный перевал соединяет нас с огромным, жестоким и почти неизвестным внешним миром. Весенней порой, летом и осенью мы посылаем в этот мир караваны мулов, нагруженных зерном, маслинами, вином и неотёсанным камнем. Оттуда мы привозим соль, оружие, тюки шерсти и шёлка для наших нужд. Никто не пытается нападать на нас, ибо у нас нет ничего, что они сильно алчут. Наверное, безопасность заставила нас стать мягкими, сонными и неготовыми к опасности.
Но она пришла. Мы могли бы понять, что во внешнем мире бывает то, что мы не знаем и даже подумать не можем. Но наш первый караван этой весной, поднявшись в горы, обнаружил на границе Тёмного Леса Замок, преграждающий им путь. Их мулы не были птицами и не могли пролететь сверху; они не были кротами и не могли прорыться снизу. И парни с мулами не были воинами и не могли проложить путь силой. Поэтому они вернулись назад, правда, невредимые, но с непроданными и необменёнными товарами.
Теперь я не думаю, что Замок был выстроен волшебством. Я лично смотрел на него и не увидел ничего, кроме камней и извести. И в нём не содержится целое войско бойцов, всё, что мы слышали — то, что его держит один человек. Но какой человек! Вполовину выше самого рослого из наших и искусный во владении оружием. Я испытал его. По одному я посылал на него Джона, мечущего топоры, Германа, не имевшего равных с двуручным мечом и Рубина, который мог стрелой со стальным наконечником расщепить ивовый прут в двухстах шагах. Эти три мужа лежат в ущелье перед замком, пищей для червей. А тем временем наша страна задыхается без торговли. У нас есть коровы на лугу, древесина в лесу и зерно в закромах, но нет соли, нет одежды, чтобы защитить нас от холода, нет украшений для наших женщин или оружия для наших мужчин. И никогда не будет, пока этот замок и этот человек препятствуют нашим караванам.
— Мы можем захватить Замок и убить великана! — вскричал лорд Густро с горячностью юности.
— Как? — спросил властелин. — Разве я не сказал вам, что путь узок? Вы знаете это. С одной стороны высится утёс, высокий, как полёт птицы и гладкий, как женская кожа. С другой стороны Долина Демонов и никто из попавших туда не возвращался живым. А единственный путь, достаточно широкий для одного человека или одного ведомого человеком мула теперь ведёт через замок. Другое дело, если мы могли бы послать войско. Но лишь одного человека за один раз и нет никого равного, чтобы успешно сразиться с этим великаном.
Леди Анжелика, улыбнувшись, прошептала: — Мы можем захватить его обманом. К примеру, я видела этот зал, заполненный воинами и прекрасными леди, почти погружёнными в бесконечный сон, взирая на золотые шары, взлетающие в воздух и назад, в искусные руки Жонглёра. А Слепой Бард может заставить любого забыть всё, кроме музыки его историй. И наш Гомункул очень мудр.
Властелин покачал головой: — Не так разрешится этот вопрос. Тот безумец хочет одну вещь и эта вещь означает конец всего, что касается нашей земли и людей. Возможно, вы догадались. Я отвечу вам, прежде чем вы зададите вопрос. Руку нашей леди, чтобы, когда я умру, он стал бы властелином Валлинга.
Леди Анжелика взглянула на лорда Густро. Тот посмотрел на дочь властелина. Наконец он сказал:
— Лучше съесть наше зерно, наши маслины и выпить наше вино. Лучше пусть наши мужчины носят шкуры медведей, а наши женщины прикрываются оленьими шкурами. Лучше пусть они носят деревянные башмаки, чем туфли из шкуры единорога, привезённые из Аравии. Лучше пусть им будет слаще запах их тел с растёртыми фиалками и майскими цветами из наших лесов, чем сладкий аромат благовоний с деревьев неведомых восточных островов. Такая цена слишком велика. Скорее мы станем жить, как жили наши отцы и отцы отцов, даже залезем на деревья, словно обезьянье племя, чем доверимся подобному властелину. Кроме того, я люблю леди Анжелику.
Леди благодарно улыбнулась. — Я всё ещё думаю, что разум одолеет силу. Разве у нас в Валлинге не осталось мудрости, кроме светлых бесхитростных надежд слабой женщины?
— Я пошлю за Гомункулом, — ответил её отец. — Он может знать ответ на этот вопрос.
Вошёл маленький человечек. Человек, не рождённый женщиной, но семь лет выращиваемый в стеклянной бутыли, во время чего он читал книги, удерживаемые перед ним мудрецом и питался каплями вина и крошечными шариками из асфоделиева теста. Он внимательно выслушал проблему, хотя временами казался спящим. Наконец он произнёс одно слово,
— Синтез.
Сесил дотянулся и, подняв его, усадил на колено.
— Сжалься над нами, Мудрец. Мы всего лишь простые люди и знаем только простые слова. Что означает это премудрое слово?
— Мне неведомо, — последовал необычный ответ. — Лишь то, что это слово, пришло ко мне из прошлого. У него сладостное звучание и по-моему, оно может что-то значить. Дайте подумать. Теперь я вспомнил! Когда я находился в стеклянной бутыли, приходил мудрец и держал перед моими глазами освещённый пергамент, и на нём золотом было написано это слово и его значение.
— Синтез. Всё в одном и одно во всём.
— Что лишь усложняет всё это для меня, — вздохнул властелин Валлинга.
Леди Анжелика оставила своё место и подошла к отцу. Она опустилась на медвежью шкуру у его ног и обхватила своими руками маленькую ручку карлика.
— Скажи мне, дорогой Гомункул, что это был за мудрец, который таким способом передал тебе сообщение на освещённом пергаменте?
— Это был очень мудрый и очень старый человек, который уединённо обитает в пещере с говорливым ручьём и каждый год простые люди приносят ему хлеб, мясо и вино, но много лет его никто не видел. Может, он жив, может, он мёртв, потому что кто знает, куда исчезает пища, но, возможно, птицы думают, что она теперь предназначена им, когда он, незрячий и неразумный, много лет лежит на своём каменном ложе.
— Это мы можем разузнать и сами. Лорд Густро, распорядись о лошадях и четверо из нас отправятся к пещере этого человека. Три лошади для нас, господин мой и иноходец с подушкой для нашего маленького друга, чтобы не причинить ему никакого вреда.
Четверо прибыли к пещере и четверо вошли внутрь. В дальнем конце горел свет и там был мудрец, очень старый и дряхлый, лишь его глаза говорили об уме, неподвластном возрасту. На столе перед ним в замысловатом беспорядке находилась стеклянная и глиняная посуда, реторты и даже астролябия, перегонный куб и песочные часы, в которых бежал серебряный песок, и они были закреплены в хитроумном механизме так, чтобы переворачивались каждый день и снова позволяли песку отсчитывать проходящие двадцать четыре часа. Там были книги, переплетённые в заплесневелую кожу и замкнутые железными замками и паутиной. С сырого потолка свешивалось изображение солнца с планетами, вечно кружащими вокруг этого светящегося шара, кроме то светлеющей, то темнеющей изрытой луны.
И мудрец читал книгу, записанную письменами на давно мёртвом языке, время от времени съедая хлебную корку или прихлёбывая вина из бараньего рога, но никогда не прекращал читать, а, когда его тронули за плечо, чтобы привлечь внимание, он стряхнул руку, бормоча, — Во имя Семи Священных Пауков! дайте мне дочитать эту страницу, ибо жаль было бы умереть, не узнав того, что этот человек написал в Анкоре несколько тысяч лет назад.
Но наконец он завершил страницу и сел, моргая на них мудрыми глазами, глубоко утонувшими в лице мумии, в то время как его тело тряслось от старческой немощи. И Сесил спросил его,
— Каково значение слова «синтез?»
— Это моё видение, значение которого я узнал лишь теперь.
— Расскажи это видение, — велел властелин.
— Это всего лишь грёза. Представьте, что было тридцать мудрецов, изучивших всю премудрость, полученную из чтения древних книг по алхимии, магии, истории и философии. Эти люди ведали о животных и самоцветах, вроде жемчуга и хризобериллов и всех растениях, таких, как ясенец, исцеляющий раны и мандрагора, погружающая в сон (хотя я не понимаю, как люди могут желать спать, когда можно столь много прочесть и получить пользу от прочитанного). Но эти люди стареют и когда-нибудь умрут. Поэтому я взял бы этих тридцать стариков и одного юношу, и дал бы им выпить вино, которое я перегонял много лет, и объединил бы их лишь в одно тело — принадлежащее юноше — но разум в котором обладал бы всей утончённой и древней мудростью тех тридцати учёных мужей, и проделывал бы так век за веком, чтобы никакая мудрость не была утрачена для мира.
Леди Анжелика склонилась над его плечом. — И ты приготовил это вино? — спросила она.
— Да и теперь я тружусь над его противоположностью, ведь, зачем объединять тридцать тел в одно, если не обладать искусством опять разделить это тело на изначальные тридцать. Но это сложно. Ибо любой дурак может слить вино из тридцати бутылей в единственный кувшин, но кто достаточно мудр, чтобы разделить его и вернуть в исходные бутыли?
— Ты испробовал это вино синтетической магии? — спросил властелин.
— Отчасти. Я взял ворону и канарейку, и напоил их вином, и сейчас в той плетёной клетке сидит жёлтая ворона и по ночам наполняет мою пещеру песней, будто порождаемой лютнями и цитрами волшебной страны.
— Теперь, когда я поразмыслила, — вскричала леди Анжелика. — Мы можем взять лучших и храбрейших воинов нашей земли, и самого сладкоголосого барда и лучшего жонглёра золотыми шарами, всего числом тридцать и я сама выпью этого объединяющего вина, и так эти тридцать вольются в моё тело. Затем я пойду и навещу великана, и в его зале я выпью другого вина и тридцать появятся, чтобы сразиться с врагом нашего народа. Они одолеют и убьют его, а потом я снова выпью объединяющего вина и в своём теле доставлю тридцать завоевателей обратно в Валлинг, а там выпью второго зелья и пронесённые в моём теле через тёмный лес тридцать героев той битвы будут освобождены твоим чудесным вином. Некоторые могут быть убиты, а другие ранены, но я останусь в безопасности, а великан будет убит. Достаточно ли у тебя его обоих видов?
Старик выглядел озадаченным.
— У меня есть фляга объединяющего вина. Другого же, чтобы возвращать объединённых в их первоначальные тела, хватит лишь на один опыт и, может быть, ещё несколько капель.
— Испробуй эти капли на той жёлтой птице, — велел Сесил.
Старик налил из бутыли чистого золота с выгравированным червём, который вечно омолаживался, глотая свой хвост, несколько капель бесцветной жидкости и предложил их жёлтой птице в плетёной клетке. Птица жадно выпила их и вдруг там оказалось две птицы, чёрная ворона и жёлтая канарейка, и, прежде, чем канарейка смогла запеть, ворона набросилась на неё и убила.
— Оно действует, — прохрипел старик. — Оно действует.
— Ты можешь приготовить больше второго эликсира? — спросил лорд Густро.
— Что я сделал однажды, могу сделать и дважды, — гордо ответил старец.
— Тогда начинай и сделай побольше, а когда ты его приготовишь, мы возьмём золотую бутыль и флягу, и посмотрим, что можно сделать, чтобы спасти простой народ наших тёмных лесов, хотя это приключение я считаю исполненным опасности для женщины, которую люблю. — Так молвил повелитель.
И с хорошо укрытыми эликсирами они поехали прочь от пещеры старика. Но лорд Густро отвёл повелителя в сторону и сказал,
— Я прошу о милости. Позволь мне стать одним из этих тридцати мужей.
Сесил покачал головой. — Нет. И снова и всегда НЕТ! Сделав это я могу потерять свет моих очей и если она не вернётся назад ко мне, то я умру с горя и ты один останешься заботиться о простом народе. Если у человека есть только две стрелы и одной он выстрелил в воздух, то будет мудро приберечь другую в колчане до дня нужды.
Леди Анжелика рассмеялась, поскольку предположила причину их перешёптывания.
— Я вернусь, — сказала она смеясь, — ведь старик был так мудр и разве вы не видели, как жёлтая птица разделилась на две и ворона убила канарейку?
Но Гомункул, сидящий на руках лорда Сесила, начал кричать.
— Что с тобой? — мягко спросил властелин.
— Я хочу снова вернуться в свою бутыль, — всхлипывал малютка. И он рыдал, пока не заснул, убаюканный качанием лёгкого галопа боевого коня.
Через два вечера в пиршественном зале собралась толпа храбрецов. Там были огромные молчаливые воины, искусно владеющие булавой, кольчугой и перевязью, которые могли разить мечом, копьём и двулезвийным боевым топором. Жонглёр был там и бард, и книгочей, очень юный, но очень мудрый. И был муж со сверкающими глазами, который взглядом мог погружать людей в сон, подобный смерти и пробуждать их, щёлкнув пальцами. И к ним присоединились властелин и лорд Густро, и дрожащий Гомункул, и на своём троне сидела леди Анжелика, прекрасная и счастливая из-за великого приключения, где у неё была своя роль. В руке у неё был золотой кубок, а в руках тридцати мужчин — хрустальные чарки и эти тридцать и один сосуд были наполнены вином объединения, опустошив половину бутыли, но наполовину полную золотую бутыль со снадобьем леди Анжелика скрывала под блестящим платьем. Лошадь леди, в усыпанной алмазами сбруе, беспокойно ржала снаружи, в лунном свете.
Лорд Сесил разъяснил это приключение и все тридцать мужчин сидели, неподвижные и торжественные; ибо они ни разу не слыхали прежде о чём-то подобном, ведь никто из них не боялся обычной смерти, но это растворение было такой вещью, которая даже храбрейшего заставила задуматься, чем всё это может кончиться. Но когда настало время и был отдан приказ, все, как один, осушили свои сосуды и, пока леди пила своё вино, они осушили вместе с ней последнюю каплю.
Затем настала тишина, нарушаемая только резким уханьем совы, плачущейся луне на дела ночных обитателей тёмного леса. Маленький Гомункул спрятал лицо на плече повелителя, но Сесил и лорд Густро смотрели прямо перед собой над пиршественным столом, чтобы видеть то, что будет.
Казалось, тридцать мужчин задрожали, а затем уменьшились в накрывшем их тумане и, наконец, за пиршественным столом остались лишь пустые места и пустые бокалы. И остались только двое мужчин и леди Анджелика, да дрожащий Гомункул. И леди засмеялась.
— Это подействовало, — вскричала она. — Я выгляжу так же, но чувствую себя другой, ибо во мне скрытые тела тридцати храбрецов, которые одолеют великана и принесут в страну мир. А теперь я одарю вас поцелуем прощальным и приветственным, и отправлюсь вперёд на ожидающей меня лошади. — И, поцеловав своего отца в губы, возлюбленного в щёку, а малютку в курчавую макушку, она отважно выбежала из комнаты и в тишине они услышали стук подкованных серебром копыт её лошади по камням внутреннего двора.
— Я боюсь, — трясся малютка. — Я обладаю всей мудростью, но страшусь этого приключения и его завершения.
Лорд Сесил успокоил его. — Ты боишься, потому что очень мудр. Лорд Густро и я хотели бы испугаться, но мы слишком глупы для этого. Могу я как-то успокоить тебя, мой маленький друг?
— Мне хочется вернуться в мою бутыль, — рыдал Гомункул, — но этого нельзя сделать, потому что бутыль разбили, когда меня вынимали из неё, ибо её горлышко было слишком узко, а однажды разбитую бутыль нельзя вновь сделать целой. — Поэтому всю ту ночь лорд Сесил убаюкивал его, напевая колыбельные, в то время, как лорд Густро бодрствовал перед огнём, кусая ногти и задаваясь вопросом, чем это кончится.
Позже ночью леди Анжелика достигла врат Замка Великана и подула в витой рог. Великан отворил окованные железом врата и с любопытством уставился на леди верхом.
— Я — госпожа Анжелика, — сказала леди, — и я стану твоей невестой, если только ты дашь свободный проход нашим караванам, чтобы мы могли торговать с большим миром снаружи, а когда мой отец умрёт, ты станешь повелителем нашей страны и, быть может, я сумею тебя полюбить, ибо ты прекрасно сложённый мужчина и я много слыхала о тебе.
Великан возвышался над головой её лошади и он взял рукой её за талию, стащил с лошади, унёс в свой пиршественный зал и усадил её на одном конце стола. И, немного глупо посмеиваясь, он обошёл вокруг комнаты, зажигая сосновые факелы и высокие свечи, пока наконец не осветилась вся комната. И он налил большой бокал вина леди и гораздо больший себе, и сел на другом конце стола и рассмеявшись снова, вскричал.
— Всё, о чём я мечтал, сбылось. Кто бы мог подумать, что благородный лорд Сесил и храбрый лорд Густро будут столь трусливы! Выпьем же за нашу свадьбу, а потом в спальню новобрачных.
И он выпил свой напиток одним глотком. Но леди Анжелика вытащила из-под платья золотую флягу и, подняв её, крикнула,
— Я пью за тебя и твоё будущее, каково бы оно ни было, — И она осушила золотую флягу и села совсем неподвижно. Туман заполнил комнату и скрутился противосолонь в тридцать колонн вокруг длинного дубового стола, и, когда он рассеялся, между великаном и леди оказалось тридцать мужчин.
Жонглёр схватил свои золотые шары и человек со сверкающими глазами уставил взор на великана, и учёный вытащил из мантии книгу и стал читать задом наперёд мудрые высказывания мёртвых Богов, в то время, как бард перебирал струны арфы и пел об отважных деяниях давно умерших смельчаков. Но воины со всех сторон ринулись вперёд и началась битва. Великан отскочил назад, сорвал со стены булаву и сражался, как никогда прежде не сражался человек. У него на уме было две вещи — убивать и добраться до улыбающейся леди и задушить её голыми руками за то, что она ему сделала. Но всегда между ним и леди оказывалась стена из мужчин, сталью, песней и сверкающими глазами создающих живую стену, которая прогибалась и сминалась, но не ломалась.
Многие последующие века в залах Валлинга слепые барды рассказывали о том сражении — тогда как простой народ сидел в безмолвии, слушая рассказ. И, несомненно, как история, передающаяся от одного певца, престарелого к другому певцу, юному, она становилась разукрашенной, расцвеченной и переделанной в нечто, отличное от того, что действительно произошло той ночью. Но даже голая правда, рассказанная из первых рук, поведанная некоторыми из тех, что сражались, была достаточно великой историей. Мужи бились, проливали кровь и погибали в том зале, и наконец умирающий великан прорвался и почти достиг леди, но тогда бард метнул ему под ноги свою арфу и мудрец швырнул свой тяжёлый фолиант ему в лицо, и жонглёр разбил три золотых шара о лоб великана, и, напоследок, сверкающие глаза насылающего сон вонзились в умирающие глаза великана и заставили его уснуть последним сном.
И леди Анжелика оглядела разрушенный зал и тридцать мужчин, каждый из которых внёс свой вклад, и тихо сказала, — Они были отважными людьми и совершили то, что было необходимо, для блага своей страны и ради чести нашей земли, и я не могу бросить их или оставить без надежды, — и она взяла оставшееся вино объединения, выпила часть его и дала напиток каждому человеку, даже мёртвым, чьи рты ей приходилось осторожно разжимать и отирать кровь со стиснутых зубов, прежде чем она могла вылить вино в их бездыханные рты. И она вернулась на своё место и, усевшись там, стала ждать.
Вновь туман наполнил зал, покрыл мёртвых и умирающих, и тех, кто не был сильно ранен, но задыхался от яростной битвы. И когда туман рассеялся, то осталась лишь леди Анжелика, поскольку все тридцать вернулись в её тело волшебством объединяющего вина.
И леди сказала сама себе,
— Я чувствую себя старой и сильно изменившейся, и силы покинули меня, и хорошо, что нет зеркала, показывающего мои поседевшие волосы и бескровные щёки, ибо мужчины, которые возвратились в меня, были мертвы, а не погибшие — тяжело ранены, и мне нужно вернуться к моей лошади, прежде чем я впаду в смертельную слабость.
Она попыталась выйти, но споткнувшись, упала. На четвереньках она доползла туда, где ждала лошадь. Леди поднялась в седло и, привязавшись поясом, тут же велела лошади идти домой. Но сама лежала поперёк седла, словно мёртвая.
Лошадь отвезла её назад. Придворные дамы уложили её в кровать, омыли иссохшие конечности, принесли подогретого питья и укрыли её ослабевшее тело одеялами из шерсти ягнят и мудрые лекари смешали для неё целебные напитки, и наконец она излечилась достаточно, чтобы рассказать отцу и возлюбленному историю битвы тридцати с великаном, и как он был убит и страна спасена.
— А теперь идите к старцу и возьмите другой эликсир, — прошептала она, — и когда он подействует, похороните мёртвых с честью и мягко и мудро позаботьтесь о раненых, а затем мы завершим это приключение, и оно станет тем, о чём бард будет много зимних вечеров рассказывать простому народу Валлинга.
— Оставайся с ней, лорд Густро, — приказал повелитель, — а я возьму на руки мудрого Гомункула, поскачу к пещере и достану эликсир, а когда вернусь, мы дадим ей напиток и она снова станет здоровой и юной, а потом я желаю, чтобы вы, двое молодых влюблённых, сочетались браком, поскольку я не так молод, как прежде, и хочу дожить, чтобы увидеть трон в безопасности и, дадут Боги, внуков, бегающих у замка.
Лорд Густро сел подле кровати своей леди и взял её истощённую руку в свою, тёплую, поцеловал её белые губы своими, красными и тёплыми, и прошептал, — Что бы ни произошло и как бы ни окончилось это приключение, я буду всегда любить тебя, сердце моё. — И леди Анжелика улыбнулась ему и уснула.
Сесил, повелитель Валлинга, проскакал через Тёмный Лес, с маленьким мудрецом на руках. Он соскочил с боевого коня и вбежал в пещеру.
— Ты доделал эликсир? — крикнул он.
Старик поднял глаза, будто усомнившись в вопросе. Теперь он тяжело дышал и капельки пота катились по его кожистому лицу.
— О! Да! Теперь я вспомнил. Эликсир, который спасёт леди и извлечёт из неё тридцать тел мужчин, которых мы поместили в неё силой нашего объединяющего волшебства. Теперь я вспомнил! Я трудился над ним. Через несколько минут он будет закончен.
И, рухнув вперёд, на дубовый стол, он умер. В падении иссохшая рука ударила по золотой фляге и опрокинула её на пол. Жидкий янтарь пролился в вековую пыль. Выбежавший таракан отпил его и внезапно издох.
— Я боюсь, — стонал маленький Гомункул. — Мне хочется вернуться назад, в свою бутыль.
Но Сесил, повелитель Валлинга, не знал, как его успокоить.
[Weird Tales, October 1929]
Моей первой мыслью при виде монаха было: — “Он выглядит, как жаба!” Второй моей мыслью было: — “Но, возможно, он пригодится мне в становлении Властителем Корнуолла”.
Несколько лет я был одержим желанием стать правителем той неизвестной страны. Необычное стремление тянуло меня в чужие земли и там я видел такие вещи и совершал действия, слушая о которых заурядные домоседы разевали рты от изумления. Теперь же, с образованием, получаемым лишь от подобной авантюрной деятельности, я почувствовал, что пришло время мне остепениться и стать важной персоной среди помещиков Британских островов. Узнав, что никаких великих людей выдающихся заслуг в части мира, известной как Корнуолл, не было, я понял, что шанс постучался в мою дверь; поэтому я отправился в Корнуолл.
Это путешествие, по вынужденным причинам, проходило медленно. Мой боевой конь, хромой, старый, тощий и кривой на один глаз, тяжело трудился, перевозя меня и мои доспехи. В действительности, на третий день после вступления в новую землю, правителем которой я стану, этот одр показал своё полное безразличие к моим амбициям, позволив мне обнаружить его мёртвым, когда я проснулся подле него в тёмном лесу. Поскольку даже человеку моей огромной силы было невозможно далеко уйти пешком, таща полный набор вооружения, включая копьё, булаву, двуручный меч и щит, я печально схоронил большую часть своих сокровищ под грудой листвы и камней, и отправился в путь с кинжалом на поясе, тяжеленным мечом и щитом, бьющимся о мою спину на каждом шагу.
Таким образом я и добрался до замка Аббата Руссо. Разумеется, ему следовало бы жить в монастыре, с другими священниками; фактически, человеку с его именем вообще нечего было делать в Корнуолле, поскольку его имя, как ни посмотри, было французским. Я составил себе заметку, что, когда стану Властителем этой страны, обращать на подобные недоразумения особое внимание. Но, всё же, в то время поскольку я нуждался в крове, пище и тёплом месте у огня; поэтому не стремился высказать ему свои взгляды на чужеземцев. По правде говоря, некоторые местные жители могли справедливо назвать чужестранцем меня самого; что, в каком-то смысле было верно, так как я едва говорил на их языке, но, в другом смысле неправильно, ибо я намеревался стать их Властителем (хотя о последнем факте они не догадывались первые несколько недель моего пребывания в Корнуолле).
Аббат обитал в груде развалин, которые из любезности можно было бы назвать замком. Хотя это место было скорее походило на непоправимое месиво рухнувших камней, тем не менее оно было крепким орешком и я полагал, что, не оказавшись вне этих стен, не смог бы убедить Аббата, при помощи лучших моих латыни и французского, что я человек культурный, а, значит, не причиню ему никакого вреда и весьма нуждаюсь в любом гостеприимстве и подкреплении сил, которое он может мне предложить.
Наконец он приоткрыл дверь и впустил меня.
Уже смеркалось; его лицо было частично закрыто капюшоном; сосновый факел, который он нёс, был маленьким и сильно дымил; поэтому, по нескольким причинам, я не видел его лица, пока не оказался вместе с ним прямо перед большим очагом, полыхающем в огромном зале. Оставив меня там, он направился в тень, где нашёл и принёс мне изрядно обглоданный кусок мяса, немного хлебцев и бутылку кислого вина. На этом пиру я угощался с пылом, больше порождённым голодом, чем наслаждением эпикурейца.
И, съевши всё, что там можно было съесть, я поблагодарил своего хозяина. Теперь, впервые, я увидел его лицо. В потёртом бархате он стоял перед огнём, грея свои иссохшие голени и костлявые руки. Эти руки, мертвенно-бледные, с бегущими по ним большими синими венами — эти руки с длинными тонкими пальцами и нестрижеными ногтями — заставили меня вздрогнуть; пальцы, шевелящиеся сами по себе и будто живые и независимые от человека, из которого они вырастали; вызывавшие впечатление, что они совсем непохожи на любые человеческие пальцы, которые я когда-либо видел.
Но, при всех странностях, потрясших меня, лицо его всё же выглядело человеческим. Конечно, это было лицо человека. Было легко посчитать человеком того, кто впустил меня, накормил, а теперь стоял у огня, готовясь со мной заговорить; я горько себе сказал, что был дураком, подумав иначе о том, кто столь гостеприимно принял меня, но, всё же в том лице, периодически освещаемом пляшущими отблесками трепещущего огня — было нечто в том лице, что охладило меня и заставило торопливо сжать золотое распятие, что висело на шее — ибо в лице этого человека было нечто, заставившее меня вспомнить жаб.
Губы были тонкими, бескровными, плотно сжатыми и тянулись через всё лицо, примечательное срезанным лбом и дряблыми щеками. Кожа походила на пергамент, тонкий, немного зеленоватый пергамент — и, время от времени, пока аббат стоял в тихих раздумьях, он начинал ритмично дышать ртом, надувая тонкие щёки, словно рыбий пузырь и тогда он походил на лягушку более, чем когда-либо.
Конечно, я не мог произнести это слово применительно к нему. Христианский рыцарь, претендующий на то, чтобы быть джентльменом, не станет, отведав пищи незнакомца и приняв его гостеприимство, платить ему, сказав, что он выглядит, как лягушка. По крайней мере, это не тот способ, каким я действовал в подобных чрезвычайных ситуациях; хотя, по-моему, никакой обиды в этом не было и я, разумеется, сперва думал.
Затем Аббат расспросил меня, кто я такой, как меня зовут и по какому делу я отправился в Корнуолл; на все эти вопросы я отвечал по большей части правдиво, хотя, конечно, и не желал признаваться ему в своём желании стать Властителем этой земли. Он казался очень довольным всем, что я говорил и всё больше качался на ногах, которые были длиннее, чем ноги большинства людей, и всё быстрее и быстрее раздувал щёки, прерывая мои замечания странным пыхтением, которое, в моём возбуждённом воображении, походило на ква, ква, ква лягушек-быков в брачный сезон. Потом, когда я закончил, он поведал о себе.
— Прекрасный сэр, назвавшийся Сесилом, сыном Джеймса, сына Дэвида, сына Джона, и даже столь отдалённо в прошлом, как сына святого Христофора, ты прибыл в Корнуолл в подходящее время и час твоего появления прибытия в этой дикой земле несомненно благоприятен. Конечно, ни я, ни мои друзья, которых ты увидишь здесь сегодня вечером, не корнуолльцы. Некоторые из нас из Франции, другие из Богемии, а кое-кто из далёких земель за пустынями Тартарии, но все мы братья, объединённые узами крови и стремления, и крепко связанные клятвой на крови и огромным честолюбием, которое скоро откроется тебе. Однако же, хотя все мы искусны в премудростях, уловках и знаниях, необычных и смертельных, всё же ни один из нас не искусен в военном деле и применении оружия для защиты или нападения, и такое происходит не из-за нехватки отважности с нашей стороны — о! поверь, прекрасный сэр, когда я скажу, что это происходит не из-за нехватки смелости с нашей стороны, но, скорее, из-за обладания определёнными недостатками, которые удерживают нас от отважного искусства войны, коим восхищается большинство мужчин. Поэтому мы ищем решений в других средствах, но сегодня вечером у нас будет человек, который сразится за нас, если потребуется, и хотя я надеюсь, что этого не произойдёт, тем не менее, в сражении может быть нужда — да, несомненно, что он может воспользоваться острым мечом, хотя, возможно, эффективнее было бы использовать твой кинжал.
— О! что до этого, — ответил я, — В случае необходимости я могу использовать и то, и то. Лично я предпочитаю двуручный меч, что ношу за спиной, но, если комната небольшая и света немного, предпочитаю кинжал. Прежде, в трудах по уничтожению великанов, я всегда больше предпочитал меч, потому что требовалось время, чтобы отрезать их головы, и, конечно, кинжалом это получалось дольше. Тем не менее, в коротком бою с одноглазым драконом в пещере на Канарских островах, я получил большое удовлетворение, ослепив его одним ударом кинжала и в следующий момент остриё нашло его сердце. Ты получил бы удовольствие от той маленькой битвы, аббат, и я уверен, что, узрев её, ты бы полностью поверил в мою способность справиться с любой угрозой, которая может возникнуть сегодня вечером.
Аббат улыбнулся. — Ты мне нравишься. Честное слово, ты мне нравишься. Я так впечатлён тобой, что почти хочу попросить, чтобы ты стал одним из Братьев. Это может подождать. Но вернёмся к моей истории. Мы соберёмся здесь сегодня вечером, чтобы засвидетельствовать победу над одним из наших величайших и самых неприятных врагов. Многие века он обманывал и связывал нас. Не один из братьев отправился на тот свет злобными кознями этого изверга. Но наконец мы переиграем его и сегодня вечером убьём. Естественно, когда он умрёт, его сила перейдёт к нам; и невозможно сказать, до каких высот славы возвысятся братья с этой дополнительной силой. Мы убьём его. Много веков он кичился своим бессмертием, своим величием, своей неуязвимостью к повреждениям; о да, сегодня вечером мы убьём его.
Я неправильно выразился. Не мы убьём его. Это сделаю я! Именно так я желаю. Все мы могущественны, но я немного сильнее других братьев. мужчинами, которые связаны со мной. Я буду управлять ими и также всеми мужчинами на этой земле, и, возможно, мужчинами и женщинами на других землях Поэтому я собираюсь убить этого врага и, когда я это сделаю, то буду править людьми, вязанными со мной. Я буду править ими, а также всеми людьми на этой Земле и, быть может, мужчинами и женщинами на других Землях. Я стремлюсь отправиться в космос, завоёвывать иные звёзды, чем та, где мы живём.
Итак, сегодня вечером мы сделаем это. Тот человек у меня в стеклянной бутыли. Хитростью я заманил его в эту бутыль. Попав туда, он принял новое обличье — и разве не отрадно, что он принял ту форму, которую сотворил сам! Это подарило мне силу и славу — на веки вечные… нет! Нет! НЕТ! О, Боже! Я не хочу так говорить — не сейчас! Пока нет! Я недостаточно могуч, чтобы бросить вызов Богу. — Его голос понизился до хныканья. — Пока нет, но, возможно, через несколько часов; после того, как я прибавлю к своей силе силу мёртвого демона.
Эту тварь в бутыли нельзя убить ядом, сталью, огнём, водой или перекрыв ему воздух. Нет подходящего оружия, чтобы уничтожить его; но этой ночью он умрёт — сегодня ночью он окажется внутри стеклянной бутыли, а я снаружи и он добровольно примет облик, который позволит мне убить его через стекло, видишь ли. Стекло прозрачно. Он посмотрит на меня! Я посмотрю на него и в том взгляде будет его погибель. Вскоре он иссохнет, уменьшится, постепенно он утратит форму, пока не сляжет на донышке бутыли несколькими каплями слизи и сплетённой массой мягких костей. Тогда я вытащу пробку и вот! изобретательность, которое я выказал, когда изготавливал эту пробку! Действительно, она стеклянная, но в середине находится пепел из костей святых, слёзы, которые упали из глаз Марии и капли пота со лба одного из святых, и таким образом я смогу заточить этого демона. Как следует, пока он не умрёт, когда пробка потеряет ценность; я вытащу её, прижмусь ртом к горлышку бутыли и втяну в себя дух этого мёртвого демона. Не имея больше тела, где оставаться, тот дух будет рад вселиться в меня, и таким образом я получу силу, власть и славу этого демона из Ада. Разве это не хитро?
— Действительно, это так, — ответил я, с оживлением в голосе и отвращением глубоко внутри. — Но зачем вам в этой драме я, если мой меч и кинжал бесполезны против Врага.
Он приблизился ко мне. Он шёл и его ноги не топали по каменному полу; он скользнул ко мне, вкрадчиво притронулся к моей руке и почти своей щекой к моей щеке, и, когда я вздрогнул от его холодного касания и липкой кожи, столь же холодной и влажной, он заскулил мне в ухо:
— Ты охранишь меня, добрый юноша. Ты, кто столь отважен, полон желания и стремления стать кем-то, прежде чем умрёшь, ты прислан сюда Судьбой в самый подходящий момент, чтобы оберегать меня, когда мне потребуется защита. Разве ты не понимаешь ситуации? Я, со ртом на горлышке бутыли, готовый вобрать дух, который сделает меня величайшим из всех людей, живых или мёртвых. Предположим, сразу перед тем, как я вдохну, один из братьев (и я особенно подозреваю человека из Гоби) вонзит кинжал мне в сердце и займёт моё место, дабы вдохнуть эту силу величия. Подумай, сколь ужасно это было бы — какой печальный конец моих помыслов о величии! А я спланировал и подготовил всё это, а теперь оно может ускользнуть и, в конце концов, почему я должен отказываться от права стать Императором Могущественных, лишь потому, что китайский кинжал погрузится в моё сердце? Я знаю, что ты меня защитишь. О! обещай мне, что прикроешь мне спину и проследишь, чтобы никто из Братьев не совершил неверного действия. Я знаю, что ты уже распознал меня, как нового брата. Мы с тобой сродни. Ха! Ты обещаешь мне? А взамен я подумаю, чем тебе отплатить. Чего ты желаешь больше всего? Золота? Власти? Любви прекрасной женщины? Дай мне взглянуть тебе в глаза. О, прекрасно! Ты — истинный мой собрат, ибо я вижу, что ты желаешь тёплую комнату, безопасность и библиотеку со множеством книг, старинных манускриптов и удивительных пергаментов. Я дам тебе всё это. Что скажешь, если в награду я отдам тебе экземпляр Элефантиса? Некоторые считают, что Нерон уничтожил их все, но я знаю, где находится одна копия. Ты защитишь меня, если я дам тебе всё это?
— Разумеется, да, — ответил я и был почти в восторге.
Конечно, было ещё несколько вещей, которые я желал, но полагал неблагоразумным сейчас перечислять все эти стремления. На самом деле я не слишком хорошо понимал Аббата и, в конце концов, лучше быть не слишком доверчивым.
Аббат выглядел довольным. Он настоял, на рукопожатии, И даже расцеловал меня в обе щеки, по французской моде.
Я хочу сказать в этом месте, что, хоть я и совершил в своей короткой жизни много отважных подвигов, как, например, собственноручно усмирил Жёлтого Муравья Фаргона восьми футов высотой и смертельно ядовитого, и бесстрашно встретился с Таинственной Морской Женщиной Западного Моря, тем не менее самое отважное мгновение в моей жизни было, когда я выдержал лягушачий поцелуй Аббата и не вскрикнул; пусть и хотелось — о, как хотелось избавиться от страха, прокричав его слушающим совам и скорпионам, но, разумеется, такое поведение было бы недостойно будущего властителя Корнуолла. Поэтому я улыбнулся, принёс ему свои клятвы, напомнил ему не забыть экземпляр Элефантиса, и не будет ли он любезен немного подкрепить меня ещё вином, прежде чем начнётся это вечернее представление?
Это произошло позже, спустя целую вечность ожидания по моему представлению, но, возможно, всего лишь час по реальным минутам, а затем мы собрались в нижнем покое замка. В этой комнате сиял свет, но откуда он исходил, было лишь одной из вещей, беспокоящих меня. У одной стены стоял низкий табурет, перед ним низкий стол, а на столе нечто высокое и округлое, покрытое квадратом бархатной материи.
Аббат сел на этот табурет.
Я встал позади него, правой рукой задумчиво теребя рукоятку моего любимого кинжала, того, что с рукояткой из слоновой кости, вырезанной наподобие женщины и её обнажённый клинок одарил смертельным поцелуем не одного смельчака и мерзкого монстра.
Затем, из трещин в стенах, да! может быть, из щелей в полу, или так представилось моему воображению — появились братья и собрались полукругом у стола и их лица были схожи с лягушачьими, особенно у Аббата, и они встали там и я сказал своим коленям, — Вы — потомки чресл Христофора! — и прошептал своим челюстям, — Молча вспомни смелость твоего пращура Дэвида! Но, несмотря на эти наказы, мои колени и челюсти лихорадочно тряслись, к моему чрезвычайному беспокойству.
Аббат испустил кваканье. И низкий хор ответил кваканьем, исходящим от мужчин, стоящих перед нами. Я изучил их лица и в движущейся, мерцающей полоске свете увидел те же самые лягушкоподобные черты, так изумившие меня на лице Аббата.
Прежде, чем я смог полностью скрыть своё удивление, Аббат достал чашу из отверстия в стене и, исполнив то, что выглядело достаточно непристойно, взял её обеими руками и дал каждому из братьев отпить из неё. Чем в действительности был этот напиток, в то время я мог лишь представить, но позже, после глубокого изучения Сатанизма, я часто вздрагивал, вспомнив, как чудом спасся в ту ночь. По счастью, меня не попросили присоединиться к опустошению чаши.
Усевшись на табурет за столом, он велел мне убрать покрывало с той вещи, что была высока и кругла. Я сделал это и, как он и рассказывал, там оказалась большая стеклянная бутыль со скорчившейся на дне жабой. Стекло этого сосуда было на удивление прозрачным. Жаба была ясно различима, каждая её часть, но особенно морда и глаза. Она взглянула на Аббата — и глаза этих двоих омерзительных тварей — демона-лягушки и человека-лягушки дьявольски засверкали друг на друга.
Два этих зверя смотрели друг на друга. Между ними, разделёнными стеклянной стенкой, расходящимися тысячелетием разницы в мышлении, враждующих амбиций, противоборства личностей, велось сражение душ, подобного которому, насколько я понимал, редко бывало на Земле или в любом другом месте; хотя, конечно, я не обладал премудростью о других планетах — или даже этой, в таком отношении.
Между тем другие Братья, из Богемии, и даже из такой дали, как Гоби, стояли в безмолвии и нельзя было сказать, дышали ли они вообще или нет, но всё, что я знал — это то, что никто из них не должен подходить к Аббату со спины, а также знал, что виденное мной было любопытнейшим зрелищем.
Они впивались взглядом друг в друга, каждый сражаясь за превосходство, каждый пытаясь уничтожить другого. Я не видел глаз Аббата, но ясно замечал, что взгляд заточённой жабы был полон уверенностью, абсолютной уверенностью.
Видел ли Аббат в них то же, что и я?
Без сомнения! Потому что он пытался спастись. Три раза он силился подняться и сбежать, и каждый раз падал на табурет, и его лицо и глаза приближались к морде, насмешливо всматривающейся в него сквозь прозрачную стеклянную стенку. Затем, тихо простонав, бедняга внезапно рухнул вперёд и на наших глазах он расплавился, сначала в студень, а потом в лужу гнусной зловонной слизи, растёкшуюся по полу тут и там, но в основном впитавшуюся и удержанную одеждой того, что когда-то было Аббатом Руссо.
Когда он умер, лягушка увеличилась и в некоторой степени приняла на более человеческий облик. Он медленно поворачивался в бутыли, и, по ходу круга, который описывал его взгляд, он долго смотрел на каждого из Братьев, и, после этого взгляда они замирали и не двигались, хотя на лице каждого отражалось отчаянье.
Теперь тварь в бутыли посмотрела на меня. Что ж, пусть смотрит, если это всё, чего он хочет! Я крепко вцепился в свой крестик на груди и помнил о силе пробки, удерживающей его в хрустальном узилище. Если бы я что-то обнаружил в его взоре, то мог бы закрыть глаза. Разумеется, я понимал, что мог закрывать глаза всякий раз, когда захочу, если влияние станет слишком зловещим.
Но этот взор не пытался мне повредить. Скорее…
Тварь поднялась на задние лапы, а верхней сделала мне знак
Чрезвычайно потрясённый, я вспомнил этот призыв о помощи, которому научил меня другой Брат, в аравийской пустыне. Что подобное создание могло под этим подразумевать? Или это была случайность? Совпадение?
Или эта жаба тоже когда-то побывала в святом месте в Аравии?
Разумеется я понял, чего он хотел.
И, отвечая на его знак, я вытащил пробку.
Он вышел.
Я ожидал этого, но был удивлён, обнаружив, что, после того, как он пролез через бутылочное горлышко, то больше не был жабой, а более уподобился человеку. Даже его лицо не было похоже на лицо Аббата, но имело приятное выражение, которое немного согрело моё сердце и сняло хотя бы часть моих опасений.
Он не уделил мне внимания, но медленно прошёл перед лягушколицыми людьми, и, когда он проходил, они стонали в муках и, пав перед ним на колени и лица, пытались целовать ему ноги…
Но именно этот акт преклонения заставил меня взглянуть на его ноги, и затем я увидел, что они были волосатыми и с копытами, будто у козла.
Наконец он миновал всех мужчин и, обернувшись, сотворил знак и от этого знака они также превратились в слизь, и их гибель во всех отношениях походила на гибель Аббата, ничего не оставив на полу, кроме своих одежд, в которые были облачены и жабьего сока, медленно вытекавшего из них.
Потом этот странный человек подошёл туда, где я стоял, опёршись о стену, чтобы избежать падения, и весело спросил:
— Ну, Сесил, мой добрый малый и необычный родич, как прошёл вечер?
— Довольно приятно, — ответил я; — сначала одно развлечение, затем другое. На самом деле это было весьма полезное для меня время.
— Парень, — добродушно сказал он, похлопывая меня по плечу и это похлопывание было полно теплоты человеческого дружелюбия, — Ты выказал редкую проницательность, выпустив меня из этой бутыли. Конечно, я мог её разбить, но в твоём лице было что-то, что мне понравилось и я решил тебя испытать. Ты тоже бывал в Аравии, на Востоке и, когда я обратился к тебе за помощью, ты мне помог. Эти люди-жабы беспокоили меня многие годы. Я пытался уничтожить их, ибо они вредили мне, поскольку они повреждают мою причину, но никогда до нынешнего вечера, когда я разгадал их лучше, чем они меня, не было возможности собрать их в одной комнате. Ручаюсь, аббат был удивлён. Он экспериментировал и убил множество настоящих жаб, и, разумеется, считал, что, если я нахожусь в обличье жабы, то сможет меня убить; но, конечно, я-то не жаба, просто так появлялся в настоящее время. Ну, с этим покончено и я могу вернуться к лучшим и более весёлым занятиям. Но — ты на самом деле освободил меня и, быть может, волшебство той пробки оказалось сильнее, чем я думал, поэтому я дам тебе три желания, мой дорогой родич — проси меня обо всём, чего пожелаешь.
Моё сердце чуть не выпрыгивало из груди, но, тем не менее, я смело заговорил:
— Дай мне силу побеждать всех великанов, разбойников, негодяев, саламандр, огров, змей, драконов и всех злодеев, мужчин и женщин, на земле, под и над землёй, везде и всюду, где я буду биться с ними.
— Это огромная сила, но я дарую её.
— Затем я желаю прекрасный замок, со всей обстановкой и, прежде всего, хорошей библиотекой. Давным-давно была книга под названием Элефантис, написанная женщиной. Я должен иметь эту книгу в библиотеке.
Человек рассмеялся.
— Я слышал, как аббат говорил тебе об этой книге. Ты знаешь, что я был хорошо знаком с той девушкой? На самом деле я вложил ей в голову некоторые идеи об этой книге. Хорошо, я обустрою этот замок так, как ты желаешь. А, теперь, что следующее? Разве ты не хочешь мирской власти?
— Конечно, — почти величественно произнёс я: — Я желаю править Корнуоллом.
— Это легко, сущая безделица. Думаю, они назовут такого человека Властителем. Что ж, мне нужно идти. Желаю тебе жить долго и весело.
Он исчез под совиное уханье. Всё вокруг меня пробуждалось к новой жизни в камне и штукатурке, и возрождении тех вещей, что пылились тысячу лет. Медленно я проходил через длинные залы, где, там и сям, челядь низко склонялась в почтительном смирении. Я шёл всё вперёд и вперёд и, наконец, добрался до огромного зала, и там воины ожидали моих приказаний и маленькие пажи подбежали, спрашивая, чего я желаю.
Всё ещё медленно, будто во сне, я достиг спиральной лестницы и поднялся на верхушку башни. Это была прекрасная ночь, освещённая светом звёзд и полной луны. Там я встал рядом с дюжим воином, поставленным сторожить замок.
Далеко внизу по извилистой дороге приближался звук труб, весёлая музыка лошадиного топота по утоптанной глине и громкий звон мечей, стучащих по доспехам на каждом конском шаге. Сюда долетал гомон множества мужчин и, время от времени, перезвон женского смеха.
— Что это за кавалькада движется к моим владениям? — резко спросил я престарелого воина, который, улыбнувшись в лунном свете, отвечал:
— Это великие люди Корнуолла, со своими дамами, рыцарями и всеми своими воинами, шествующие сквозь ночь, чтобы поприветствовать вас в Корнуолле и кротко смиренно признать вас своим Властителем.
— Так и должно быть, — отозвался я. — Ступай и прикажи, чтобы к их появлению всё было готово. А, когда они прибудут, пригласи лордов ко мне; они найдут меня в библиотеке.
[Weird Tales, November 1929]
Несколько дней я был более, чем занят приёмом великих людей Корнуолла, что собрались в моём замке, ведомые неким таинственным убеждением, которое, кроме меня, никто до конца не понимал, чтобы признать меня их Властителем. Заявления, что они делали мне о моей пригодности на этот титул, были самыми лестными и, наряду с этим, когда я выслушивал их прошения, сделать то или иное, убить великана или другого врага, прогнать из страны или уничтожить кого-либо, я чувствовал, что определённо предстоят огромные труды. Однако я говорил им, всем до единого, что, сразу же, как только смогу, уделю внимание всем этим незначительным приключениям, ибо, если я собирался стать Властителем этой страны, то хочу, чтобы она была мирной, спокойной и безопасной. Они удовлетворились моими обещаниями и отбыли, полностью убеждённые в моей власти сделать всё, о чём меня попросили. Разумеется, я не сомневался насчёт своей способности совершить любой великий рыцарский подвиг, выпавший на мою участь. Я верил, что достаточно умён, чтобы победить всё, что угодно, даже без помощи, но, конечно, было гораздо приятнее знать, что мне помогает Демон, которого я спас из стеклянной бутыли в Битве Жаб.
Наконец остался лишь один великий лорд. Он был довольно приятной, но угрюмой личностью, поскольку все дни, что он гостил у меня, ни разу не улыбнулся. Он задерживался и я небезосновательно подозревал, что причиной, по которой он так делает, было желание обсудить со мной некоторые вопросы, которые нельзя было обсуждать в присутствии других рыцарей. Я слышал краем уха, что у него были некоторые амбиции самому стать Властителем Корнуолла; естественно, эти амбиции разбило моё невероятно изумительное вступление во власть. Некоторое время я думал, что у него имеется желание ткнуть меня кинжалом, но вскоре обнаружил, что совсем неверно судил о бедняге. Он беспокоился не об утрате власти, но о чём-то, гораздо более драгоценном для него — утрате его прекрасной возлюбленной.
Несчастный юноша поведал мне эту печальную историю в первый же вечер, когда мы остались одни. Я намеренно пригласил его в свою новую библиотеку, поскольку обнаружил, что он любил в жизни прекрасное и это уверило меня, что в тихом умиротворении той комнаты, у огня, рассказывая свою историю, он почувствует себя более доверительно и менее смущённым, чем в иной обстановке. Эта догадка оказалась верна. Очень скоро он облегчил душу и поведал мне о своей великой печали.
— Я — человек Корнуолла, — сказал он. — Мой род всегда жил в Корнуолле. Возможно, было бы мудрее всегда оставаться здесь, но, как многие молодые рыцари, я отправился на поиски приключений. Судьба занесла меня в Ирландию и Купидон познакомил меня с королевой Бродой. Когда мы встретились, над нами пролетели голуби и воробей сел на её золотую колесницу. Это была любовь с первого взгляда, но к сожалению она не поняла, что я из Корнуолла. Она твёрдо правила большей частью острова и её слово было законом. Она полюбила меня и то, что я беден, мало влияло на сладость её лобзаний. Мы готовились пожениться, но, когда она узнала, что я из Корнуолла, то просто сказала мне, что никогда не выйдет за меня замуж. Тогда я вернулся домой и с тех пор для меня неважно, стану ли я когда-нибудь Властителем, или даже жив я или мёртв. Ибо, для счастья в жизни, Брода должна стать моей женой, а её счастье — в том, чтобы её возлюбленным стал я и всё же она говорит, что этого не может быть никогда, просто потому что я — корнуоллец.
— Это печальная история, — согласился я, — и, полагаю, тебе нужна моя помощь?
— Именно поэтому я и задержался.
— Она назвала какую-либо причину, почему столь жестоко отвергла твою любовь?
— О, поистине, она это сделала. Она сказала, что я из Корнуолла, а у всех корнуолльцев ходят истории о браггадоччио и других хвостатых, самое упоминание которых наполняет её страхом.
— По-твоему, она считает, что ты — хвостатый человек?
— Да. Она убеждена в этом.
— Разумеется, у неё должен был быть какой-то повод для такой мысли.
— Конечно.
— Естественно, мы не можем обвинить её, что она не вышла за тебя замуж, лишь замыслив это сделать. Мне кажется, при таких обстоятельствах леди выказала редкостную рассудительность и замечательную разборчивость. Но почему ты не показал ей, что она ошибается?
— Я пытался по-всякому, как только мог. Я говорил ей, что такой же бесхвостый, как ирландцы, но она просто раскричалась и сказала, что не может мне верить и если она нащупает его, после того, как выйдет за меня и не сможет это отменить, и обнаружит, что я ей солгал? Я сказал ей, что я — настоящий человек и говорю правду, но она парировала, что все мужчины так говорят женщинам, со времён рыцаря Энея и леди Дидоны, и что никому из них нельзя верить, особенно хвостатым.
Я печально покачал головой, заметив, — О! Эти женщины! Эти женщины!
— Вы когда-нибудь влюблялись? — печально спросил он.
— Пока нет.
— Тогда вы не знаете и половины о них. Но вы поможете мне?
— Конечно, я сделаю всё, что смогу. Собственно, я думаю послать за этой могущественной Королевой, а после объяснить ей некоторые вещи. Я могу уверенно заявить ей, что у тебя нет хвоста?
— Это вы должны будете решить сами, — вот и все заверения, что лорд Фиц-Хью принёс мне.
Я пожал плечами и предостерёг его.
— Думаю, ты должен быть искренним со мной. Теперь я — Властитель того, что, надеюсь, однажды станет великим царством. Одной из основ этой страны станет честность и добропорядочность с нашими соседями. Так мы надеемся избежать разрушительных войн. Предположим, дав слово чести истинного короля, я скажу этой леди, что у тебя нет хвоста и, поверив моему слову, она выйдет за тебя замуж, а потом предположим, что она обнаружит, что я солгал. Подумай, что она почувствует! Что почувствую я, если она отрежет тебе голову и хвост, и явится в Корнуолл, чтобы мне отомстить? Я должен точно это знать. Это действительно очень важно.
— Вам придётся просто решить — составить своё собственное мнение.
Он был так упрям, что я понял — с этим ничего не поделаешь; поэтому я предложил ему вернуться в свой замок и сказал, что, когда настанет время, я пошлю за ним. На самом деле я сделал больше. Обнаружив, что он обитал в дне пути от моего замка, на следующий день я отправился туда вместе с ним и очень приятно провёл время. Он жил в замке, где и был рождён, и где много поколений обитала его семья. Я встретил его мать, очень приятную леди, довольно остроумную и в то же время примечательно учёную, но глубоко сокрушающуюся над несчастьем её сына. Затем я оставил их, пообещав, что сделаю всё, что смогу, как только смогу, уверяя, что всё сложится наилучшим способом к полному удовлетворению лорда Фиц-Хью.
Это был счастливый случай, что я возвратился именно тогда. Хотя лорды и рыцари Корнуолла полностью желали, чтобы я стал их Властителем, у валлийцев имелось несколько другое мнение. На самом деле, у них был собственный кандидат. Они передали мне, через посланников, что, если я незамедлительно не покину страну, они призовут на помощь ирландцев, особенно королеву Броду, которая ненавидела Корнуолл больше, чем Преисподнюю и они вторгнутся на мою землю и заменят всех убитых корнуолльцев отборными валлийцами:
Я посовещался с некоторыми из окрестных седовласых дворян. Получалось так, что, если придут одни валлийцы, то битва была бы равной, но если откуда-то придёт ирландское подкрепление, их будет тяжело одолеть. Они заявили, что будут поддерживать меня до конца, но, несомненно, также боялись той ирландской королевы. Я помнил, как Демон пообещал, что я стану Властителем Корнуолла, но в нашем соглашении ничего не было сказано о том, как долго мне удастся занимать этот пост и сохранять своё доброе имя. Тем вечером мне было нелегко наслаждаться библиотекой. Даже рукопись Элефантиса не радовала меня и я сказал сам себе, что политические вопросы — это самое неудовлетворительное и, что сразу же, как только смогу, удалюсь в хорошее спокойное место, вроде Авалона-у-моря.
На следующий день разразился шторм. Так было и на следующий день. А на третий день прибыли напуганные гонцы, которые рассказали, что ирландцы вторглись в страну и, прежде, чем я решил, как действовать, огромное войско окружило мой замок и по одну сторону замковой стены оказалась королева Брода, а по другую — я, весьма специфическое положение, в которое мог попасть истинный Властитель.
Поскольку не оставалось ничего другого, кроме как узнать, чего же она хочет, я с готовностью согласился на её предложение переговоров. Она передала мне, через подъёмный мост, устами презабавнейшего старого герольда, что, если я сомневаюсь в её словах, то могу взять в сопровождение несколько сотен моих воинов, но она предпочитает личную встречу и поэтому просит меня встретиться с ней этим вечером, на закате, на зелёном лугу перед замком. Я ответил герольду, что буду там и приду один, как просит королева.
Я провёл день в тревожной тиши библиотеки, пытаясь решить, что же хотела леди и что её удовлетворит, но в конце концов бросил это, как что-то безнадёжное, ибо, по-видимому, никак нельзя было понять, что же она хотела и, насколько я знал, ни один мужчина никогда ещё не смог угодить женщине; по крайней мере, никогда в жизни не хвастался этим. Поэтому я убивал остаток времени, читая про искушения святого Антония и утомительнейшее время, которое он проводил с пустыней, пылью и прекрасной женщиной, которой он не поддался — по крайней мере, хвастался, что не поддался. Позже днём я облачился в лучшие одежды и, при условленном заходе солнца, медленно вышел через ворота на луг перед замком.
В золотой колеснице безмолвно сидела королева Брода. Она была довольно привлекательна. Разумеется, я не винил молодого Фиц-Хью за его безрассудную страсть. На самом деле я даже обдумывал возможность объяснить ей, что я из Франции и могут произойти и худшие вещи, чем объединить наши силы и задать валлийцам хорошую трёпку, с последующим в подходящий момент браком, который объединит два королевства Ирландии и Корнуолла. Но решительный блеск её глаз и дерзко вскинутая голова, заставляли почувствовать, что для меня будет лучше, если я смогу убедить её поверить Фиц-Хью — пожалуй, я мог бы добиться большего с любой другой женщиной, чем с ней — возможно, Фиц-Хью справится с ней лучше и легче.
Она не подождала, пока я представлюсь, но сразу же начала, — Вы отдадите мне то, чего я желаю?
— Ну, как сказать. Пока что я не представляю, чего вы добиваетесь. Что ж, если вы хотите, чтобы я помог вам сражаться с валлийцами, думаю, мы можем прийти к согласию…
— Не глупите! Я желаю всего одну вещь и это — голова вашего лорда Фиц-Хью.
Я слегка приподнял брови.
— Но, королева Брода! Я в изумлении. Я думал, что вы и этот юноша были дружны. Было бы очень жаль лишать его головы, и он так молод и примечательно любезен. Что мог сделать этот бедняга, чтобы вы так к нему относились?
— Он ухаживал за мной, а затем, когда я пообещала выйти за него, сказал мне, что он из Корнуолла.
— Ну и что из того? Он должен быть откуда-то, разве нет?
— Теперь послушай меня, Сесил, сын Джеймса, сына Джона, ты, который удерживает своё место Властителя какими-то уловками, вызывающими бесконечные пересуды в этой части мира. У нас, в моей стране есть слоны, каметеннусы, метаколлинарумы, белые и красные львы, люди с глазами спереди и сзади. У нас есть сатиры, пигмеи и великаны в сорок элей, но у нас нет хвостатых людей и, разумеется, мы не собираемся их заводить, конечно, не как мужа королевы Броды; поэтому я приехала за головой этого человека, оскорбившего меня.
— Ирландия, — ответил я, — должно быть, весьма интересная страна. Вы когда-либо слышали о том, что есть у нас в Корнуолле? Путешественники рассказывали вам о наших циклопах, фавнах и кентаврах, наших диких турах, гиенах и ламиях; о наших белых дроздах, сверчках и людях с глазами спереди и сзади? Сразу же, как только смогу, я намерен уничтожить всех этих злобных чудовищ и я по-настоящему удивлён, королева Брода; на самом деле совсем, совсем не понимаю, как получилось, что вы позволили вашей прекрасной земле переполниться подобными отбросами, о которых вы мне рассказали. Позвольте предложить свои услуги после того, как я очищу Корнуолл от его чудовищ. Знаете ли вы, что у меня имеются волшебные силы? Как удивились Гог и Магог, когда я завоевал их, а Агит и Агиманди были абсолютно ошеломлены, когда я сковал их цепями и забросил в Средиземное море. Я съел растение Ассидос, который защищает съевшего от злых духов и ношу на теле камень Нудиоси, который препятствует ослаблению зрения и позволяет владельцу видеть на огромном расстоянии. Например, в этот самый момент я вижу, как завершится всё это дело.
Я видел, что впечатлил её, поскольку она ответила, — Только лишь взглянув на вас, сэр Сесил, нельзя поверить, что у вас есть все эти силы и всё же в вас должно что-то быть, потому что вы утвердились здесь в мгновение ока.
— Ну, трудно понять человека, лишь посмотрев на него. Но скажите мне одно: как в вашу голову пришла мысль о том, что у лорда Фиц-Хью есть хвост?
— Он — человек из Корнуолла, а вся эта страна хвостата.
— Вы уверены?
— Конечно. Вы же не сомневаетесь в моих словах, не так ли? За следующую вещь вы можете назвать меня лгуньей. Это случилось таким образом. Весьма учёный муж, Полидор Вергилий, написал в своей книге целую историю. Он рассказывает, как святой Томас Беккет пришёл в Струд, одну из ваших деревень, которая расположена на Медуэе, реке, что омывает Рочестер. Люди Корнуолла, живущие в том месте, желая отметить доброго святого бесчестьем, не постеснялись отрезать хвост у лошади, на которой он ездил, и этим нечестивым и негостеприимным действием они покрыли себя вечным позором, и с тех пор все мужчины Корнуолла рождаются с хвостами, и ни один подобный человек никогда не должен сидеть рядом со мной и править Ирландией, и единственный способ, которым я могу сохранить свою гордость, состоит в том, чтобы забрать его отрубленную голову с собой — тут бедная леди начала кричать — и он должен был подумать об этом и что это заставит меня почувствовать, прежде чем он заставил меня его полюбить. И как может быть, чтобы я стала матерью бедной маленькой принцессы с хвостом, как у гориллы или мартышки?
— Этого вообще не может случится, — ответил я своим самым мягким тоном, а, когда я пытаюсь успокоить леди, у меня это обычно получается. Я очень хорошо помню, как однажды полностью переменил желание леди из Аравии, когда сперва она хотела убить меня, но, с помощью моей властью и определённого носимого талисмана, я вызвал у неё другие мысли. Поэтому я успокаивающе сказал:
— Этого вообще не может случится. Но что, если своей силой я удалю этот хвост? Предположим, что я сделаю лорда Фиц-Хью подобным другим мужчинам? Что тогда? Вы всё ещё будете требовать его голову?
— Не глупите, — насмешливо ответила она. — Конечно, я лучше бы вышла за него, чем его убивать, но я никогда не думала, что нечто подобное можно проделать — вы имеете в виду, без шрама? И если будет малышка, то она была бы в порядке? Так же, как любой другой маленький ребёнок?
— Если я обещаю вам, что всё будет в порядке, то всё будет в порядке. Что вам нужно сделать — это доверять мне. Конечно, потребуется некая могучая магия. Я сейчас же начну своё колдовство, используя рабдомантию; позже мне, вероятно, придётся воспользоваться кровью новорождённого младенца, но я не стану делать этого без необходимости. Допустим, мы добьёмся, чтобы лорд Фиц-Хью приехал сюда? Думаю, вы пообещаете ему гарантию безопасности. Тогда мы трое сможем спуститься в мою особую пещеру, глубоко в земных недрах, под моим замком и там я сделаю то, что необходимо для этого мужчины из Корнуолла и приближу его к желанию вашего сердца.
— Вы обещаете мне, что это будет для него не очень больно?
— Не настолько, как отсечение головы. Конечно, он может немного постонать, но это очень отважный человек и я уверен, что он сможет это выдержать. Допустим, вы отошлёте большую часть своей армии назад и войдёте в замок моей гостьей. Я могу принять около пятидесяти ваших людей. Тогда мы сразу же пошлём за этим хвостатым человеком и примемся за дело. Думаю, вы стремитесь вернуться в Ирландию? Но я хочу, чтобы вы пообещали мне одну вещь: если я совершу для вас этот подвиг волшебства и верну вам вашего возлюбленного, сложённого, как все прочие мужчины, без опасения наследственного порока, то вы велите людям из Уэльса оставить Корнуолл в покое или примириться со мной. Вы обещаете?
Она пообещала; поэтому я оставил её, согласившись на том, что она и пятьдесят её людей на следующий день станут моими гостями, а остальные буйные ирландцы должны будут вернуться на свой остров. И я отправился назад в замок.
Королева Брода безмолвно сидела в своей золотой колеснице, но её прекрасное лицо лучилось счастьем и надеждой.
На следующий день появился лорд Фиц-Хью. Он был мрачен, как обычно.
— Я должен забрать твою голову или твой хвост, — сказал я ему, — или эта твоя дикая ирландская милашка позволит валлийцам перерезать наши глотки и умыть Корнуолл кровью. Так что, твой хвост — прочь.
— Никто не может забрать мой хвост, — неприветливо и мрачно ответил он.
— А почему нет?
— Вам известно, почему, — вот всё, что он сказал.
Разумеется, в таком настроении он был бы неподходящим приятелем для девушки, вроде королевы Броды. Я видел, что должен быть достаточно хитёр или они никогда не поженятся, с хвостом или без хвоста, и так и останутся любящими до безумия и убивающимися из-за этого до хвори.
Той ночью мы трое встретились в келье, глубоко под замком. Это место было очень неприглядным, но лучшим, что я смог наспех найти. Я спустил туда несколько грохочущих цепей и жаровню с углём и горсткой курения, испускавшего ужасный запах, и я привязал в углу гончую и повесил на стену клетку с семью крысами; так что всё выглядело достаточно ужасно и даже моя кровь застывала, когда гончая выла, что она делала всякий раз, когда смотрела на крыс. У меня был табурет, чтобы леди села, но Фиц-Хью и я стояли. Я начал с Отче наш на латыни, задом наперёд — трюк, который я выучил в безоблачном детстве. Потом я бросил дохлую мышь на горящие угли, закрыл глаза и просто побормотал, а затем, с воем, ошеломившим их всех, даже собаку, я бросился на бедного Фиц-Хью и стал с ним бороться, и, когда я оторвался от него, в моей руке был хвост и, показав его королеве, я, дрожа, положил его на угли и, сгорая, он испускал мощный смрад.
Теперь сомнения покинули мысли королевы Броды. У человека из Корнуолла был хвост; своим волшебством я забрал у него этот хвост; и теперь у него не было больше хвоста и она могла выйти за него. Она не стала терять время, но заключила беднягу в свои объятия и целовала его, пока я не сбился со счёта и он целовал её, и я увидел, что не нужен; поэтому я предложил вернуться в библиотеку и оставил их там, обсуждать дела и устраивать будущее.
В библиотеке они рассыпались в благодарностях. Королева сказала, что мне не стоит беспокоиться о тех валлийцах, поскольку она собиралась лично уделить им внимание, сразу же, как только закончится медовый месяц. Радостный Фиц-Хью пообещал прислать мне золотую цепь и некоторые имеющиеся у него книги, которые я хотел получить. Так что всё прошло замечательно и этой же ночью мой священник поженил их.
На следующее утро они покинули меня. Мы проехали часть пути вместе. Разумеется, лорд Фиц-Хью ехал с королевой Бродой в её золотой колеснице и она была молчалива, но её глаза и щёки с ямочками говорили о многом. Он вышел из колесницы и подошёл к моему коню, попрощаться со мной. Он серьёзно посмотрел на меня.
— Сесил, сын Джеймса, сын Джона, сын самого святого Христофора, — сказал он, — откуда ты узнал, что у меня нет хвоста?
Я рассмеялся. — Это было нетрудно узнать, Фиц-Хью. Когда у меня была возможность, я спросил у твоей матери.
Мы взглянули на молодую невесту.
Королева Брода молча сидела в своей золотой колеснице. Она улыбалась.
[Weird Tales, December 1929]
— Почему со своими бедами вы пришли ко мне? — довольно раздражённо вопросил я стариков своего народа. — Любой человек может найти вашу дочь, да и в вашем собственном краю много славных мужей.
Я был зол.
После того, как я убил дракона из Торповых Лесов, народ Корнуолла считал, будто всё, что им нужно сделать со своими заботами — это прийти ко мне. Некоторое время я старался быть доброжелательным: тогда мне действительно верилось, что, наверное, это часть моих обязанностей, как Властителя страны — убивать змеев, изничтожать великанов и по возможности стараться, чтобы эта земля стала прекрасным и приятным местом. Жизнь по таким высоким идеалам оставляла мало времени для моих особых исследований и, зачастую, едва вернувшись с одного приключения и переодевшись в бархат, я утыкался в книгу, как новое прошение заставляло снова влезать в доспехи и отправляться прогонять ещё каких-нибудь разбойников или отрубать голову приползшему змею. Отрываться от хорошей книги было тяжело, а оружие и доспехи зимой настолько остывали, что только через несколько часов я переставал покрываться гусиной кожей и устраивался поудобнее на боевом коне.
Уже несколько недель в Корнуолле всё было спокойно. Если и оставались какие-то драконы, то они сочли за лучшее скрыться в тайных горных пещерах, все разбойники сбежали в Уэльс и Бретань, а все великаны гнили в своей же запёкшейся крови. Насколько простиралась моя власть, всё было тихо и я чувствовал, что вполне заслужил отдых. Стояли холода, небо хмурилось, дороги утопали в слякоти, мой славный скакун удобно устроился по колено в соломе и жевал лучшее зерно, выращенное крестьянами; у меня была куча поленьев в камине, мягкие подушки, шерстяное покрывало на коленях и ещё одно на плечах, старое вино в бокале, кусок мяса на столе и книга в руках; к чему мне беспокоиться о случившемся в Уэльсе, землях скоттов или ирландцев?
Затем, после всего нескольких дней уюта, явились эти старики. Они принесли с собой длинный пергамент, содержащий каракули и печать короля Уэльса. Это не так много значило для меня, поскольку они меняли своих королей каждый месяц, но на моих людей это произвело такое впечатление, что они привели стариков к дверям моей библиотеки, а когда я отказался встречаться с ними, и велел накормить их и проводить из замка, они подняли такой жалобный крик, что из чистой необходимости я уступил этим стенаниям и велел старикам поведать свою историю.
Они промокли и замёрзли; поэтому я уступил им место у огня. И они выглядели голодными; поэтому я приказал принести им мяса и вина, и, во имя доброго святого Иеронима, велел им сперва набить брюхо и обсохнуть, а уж потом я выслушаю то, с чем они явились ко мне. Таким образом я выиграл дополнительных полчаса на чтение книги, а когда увидел, что это время ссыпалось вниз по перемычке песочных часов и обнаружил, что уже перевёл больше четырёх строк латыни, то весьма повеселел и почти решил быть любезным с этими стариками.
История, поведанная ими, была мне знакома. У них похитили дочь; они считали, что она томилась в одной из горных пещер в дюжине миль от их хижины. Они не знали, какой человек или зверь сделал это грязное дело; о тварях, обитающих на той горе ходили необычные россказни. Они пришли к королю своей земли и он тщетно упрашивал всех своих рыцарей спасти деву; все они отказались от этого приключения; тогда он додумался написать мне об обиде, причинённой этим старикам и просил меня её исправить. Разволновавшись ещё больше, они воздели руки и принялись клясться, что никогда не бывало ни столь прекрасной, ни столь чистой девушки, как их дочь и отчего же святые позволили этому ужасу произойти с ней?
Естественно, я пожалел их. Но всё же мне казалось, что я обманулся и валлийские рыцари должны сами заниматься собственными великанами и драконами; поэтому, когда они наконец добрались до конца своей истории, грубо спросил;
— Почему со своими бедами вы пришли ко мне? Любой человек может найти вашу дочь, да и в вашем собственном краю много славных мужей.
Тут они вскричали, что я ошибаюсь и женщина принялась твердить: — Никто другой. Никто другой! НИКТО ДРУГОЙ! — что было полной чушью, ибо глупо и далеко от истины.
Всё это окончилось тем, что я велел им отправляться спать и хорошенько отдохнуть, и пообещал наутро отправиться вместе с ними назад и поглядеть, что можно сделать для спасения их дочери, хотя навряд ли она ещё жива; так что, пожелав им спокойной ночи, я приказал подбросить в очаг новых дров и принести немного пряного пива, подогретого по моему вкусу и начал читать о приключениях славного рыцаря Геркулеса, который был либо лучшим воином, либо лучшим лгуном, чем я мог надеяться стать. В конце концов я тоже отправился в тёплую постель, со взбаламученными чувствами ожидая, что же принесёт грядущий день.
На следующий день, под моросящим дождём, мы отправились в какой-то валлийский городок, название которого у меня никогда не получалось правильно выговорить. Старая дама и её муж медленно тащились впереди на двух унылых клячах, тогда как позади ехал я, на своём любимом скакуне.
Шерстяные и кожаные одежды, носимые под доспехами, были хорошенько прогреты и смазаны жиром, прежде чем я их надел, но день был холодным и в мгновение ока я продрог — особенно со спины. Так что я убивал время, декламируя латинские глаголы, что заставляло стариков вздрагивать и креститься, ибо они считали моё бормотание проклятиями и заклинаниями против дьявольских сил; и время от времени мой жеребец поднимался на дыбы и ржал, вероятно, тоскуя по тёплому стойлу и обильному корму, а, может и по другим вещам, но я сразу же заставлял его опускаться на все четыре копыта.
Вот так пять дней мы тащились через пустоши. Ночью мы засыпали, где могли, а днём ехали и мучились от холодного дождя. Я захватил немного золота и поэтому мог заплатить за лучшее, но даже это лучшее заставляло пожалеть о худшем, и то и дело я вздыхал по моему бархату и камину, доброму пиву и латинским манускриптам. Но этому всё же настал конец, и мы добрались до дома старика и его жены. Когда мы приехали туда, шёл дождь, и небо было мрачным и насупившимся; однако сквозь мглу я различал вдалеке тёмные горы, поросшие могучими деревьями и хранившие свои таинственные твердыни, где, предположительно, и находились их прекрасная дочь и неведомое чудовище, похитившее её из родительского дома.
Когда новости о нашем прибытии разошлись по этому маленькому городку, явились соседи, несомненно, чтобы поглазеть на Убийцу Великанов, но не знаю, разочаровал ли их мой вид; по крайней мере, они этого не сказали. Однако, раз я проделал это долгое пятидневное путешествие, чтобы свершить ещё один поразительный подвиг галантности, то с радостью сообщил этим простым людям, что хочу узнать об этой стране всё, что только можно, в особенности, про таившихся в ней чудовищ, как была похищена та юная дева и каким образом злодей проделал это (поскольку я обнаружил, что подобные предварительные расследования имеют огромную ценность для победы). Также я с радостью поручил нескольким простолюдинам тщательно обсушить мои доспехи и натереть их салом и маслом, а также растереть мои озябшие мышцы привезённом в золотом пузырьке из Святой земли особым маслом, приготовленным из сала, вываренного из великого святого при его мученичестве, что было мне очень приятно как в телесном, так и в религиозном смысле.
Все люди рассказывали о чудовище по-разному. На самом деле никто из них его не видел, но все сходились на том, что это был двадцатиярдовый змей, подобие огромного единорога, безголовый человек, бык с человеческой головой, настоящий дракон, вроде тех, что из Гоби или трёхногий великан. Все соглашались, что это была могучая тварь, которая могла легко убить человека, просто дохнув огнём ему в лицо. Обычное оружие было бессильно; сталь не рубила его, копьё не протыкало, булава не сокрушала. Чем больше они говорили, тем необычнее я себя чувствовал и яснее понимал, почему валлийские рыцари были слишком заняты, чтобы обратить внимание на это дело. Положение становилось по-настоящему неловким.
Однако все они слишком сильно обрадовались моему появлению и повторяли, что любой человек мог бы убить это чудовище и Корнуолльский Убийца Великанов мог, а я заверил их, что отыщу деву и избавлю землю от этой мерзкой твари, будь то человек, зверь или демон. При этом довольно старый еврей поклонился мне, кротко поблагодарил и сказал, что даст мне пятьдесят золотых крон, если я сделаю это, ибо он приходился той деве женихом, выкупив её у отца и что свадьба уже могла состояться, если бы горный злодей не похитил девицу.
Я взглянул на старика, его иссохшее лицо, дряблое тело и редкие седые волосы; чем больше я смотрел на него, тем меньше он мне нравился и появилась мысль, что, возможно, девушке лучше в горах, чем в его доме. На самом деле я внезапно ощутил усталость от всего этого приключения и потребовал, чтобы меня проводили в мою комнату и не будили до следующего утра. Так они и поступили, оставив меня беспокойно вертеться всё то время, что я провёл на ложе, набитом мякиной и жестоко лишённом перины.
Следующим утром всё население городка собралось, чтобы посмотреть, как я облачаюсь в свою броню, а после того, как это было проделано и угрюмо выпита кварта пива (оно оказалось дрянным), я уныло взгромоздился на коня и поехал к горе, вместе с возглавляющим нас священником, распевающим молитвы, стариком и старухой по бокам коня и старым евреем, тащившимся позади, призывавшим меня к осторожности и уверявшим, что он, без всяких сомнений отдаст мне пятьдесят крон.
Старуха продолжала повторять,
— Никто другой не сделает этого. Никто другой!
— Не был бы таким дурнем, — добавил я шёпотом. — Никто другой. О да, тысяча мужей, о которых я читал, была бы рада совершить такой подвиг — только я, очистивший свою собственную страну от подобных чудовищ, был таким дурнем, чтобы делать эту грязную работу ещё и для людей Уэльса.
И старик и священник, и еврей подхватили её бубнёж, — Никто другой не сделает этого — никто другой… Но всё же, в конце концов, мы добрались до кромки леса в миле от горы, и они остановились и сказали, что не пойдут со мной дальше, но возвратятся и станут ждать, молясь о моём безопасном возвращении.
Деревья росли так тесно, что на коне было невозможно проехать; поэтому я спешился и привязал его к дереву, а потом оглядел лес. Он был тёмным и сказочным, но меж деревьев пробивались сверкающие и блестящие самоцветы солнечного света, а вдали с деревьев слышалось пение дрозда и трескотня белок, и тогда я понял, что оказался в Зачарованном Лесу, ибо здесь стояла весенняя пора и приятная погода. Так как было тепло, я пересмотрел обстоятельства и, сообразив, что не смогу хорошо сражаться во всей навешанной на меня стали, вернулся к своему коню и там переоделся, и когда я двинулся, то был в шерстяных одеждах, с огромным двуручным мечом за спиной, щитом на руке, кинжалом на поясе, а в правой руке держал прекрасный цветок.
Итак, приближаясь к скалам, я услыхал пение и в той песне говорилось о любви, розах и женских локонах, и я, изумившись этому и поняв, что это волшебство, побрёл дальше и наконец достиг певицы, и она весьма устрашила меня. Ибо я знал, что нахожусь посреди великой тайны и могучей магии. Злобная бестия, похитившая бедную девушку у родителей, приготовишись к моему появлению, коварно переменила свой ужасный облик на прекрасный девичий и ожидала там, чтобы обмануть меня и, если я ничего не заподозрю, погубить своими ядами и силами.
Я знал, что бесполезно рубить подобное существо мечом или пронзать кинжалом. Его тело в основном состояло из воздуха. Не стоило использовать в таком противостоянии обычное оружие. Поэтому я осторожно отложил меч, щит и кинжал, и, держа лесной цветок в протянутой руке, вступил в бой.
— Хоть ты и могучий чародей, — вскричал я, — повелеваю отдать мне бедную девушку, которую ты похитил у родителей на Пепельную Среду. Отдай её мне и я не трону тебя, но если ты продолжишь упорствовать в своих злобных желаниях, то я противопоставлю твоей магии свою и одолею тебя.
— Кто ты? — вопросило это существо, — и зачем ты здесь?
По манере, в которой он говорил, было понятно, что моя угроза его впечатлила.
— Я — Властитель Корнуолла, Сесил, сын Джеймса, сына Дэвида, сына Джона и так до самого святого Христофора, который полюбил, прежде чем стать святым. Много лет я правил в Корнуолле. Знай, что я — тот, кто убил дракона Торповых Лесов. Я перебил семерых скользящих и сверкающих змеев в Ирландии. Один и невооружённый я уничтожил семь флотов, угрожавших чести одной из наших леди. В моей стране на двадцати трёх виселицах висят, скованные цепями и покрытые смолой, двадцать три разбойника, которых я настиг и покарал за их преступления.
Я сделал паузу, чтобы увидеть эффект от этого выступления. Без сомнения, злодей был впечатлён. Затем я продолжил:
— Поэтому случилось так, что, когда эту бедную девушку, которая, между прочим, должна была выйти замуж за очень богатого человека, похитили у её родителей, эти простые люди обратились к королю Уэльса и он умолял своих рыцарей спасти её, но все они отказались, будучи слишком заняты. Так что он послал мне особое письмо и я прискакал за пять дней по отвратительным дорогам, чтобы исполнить это великое дело. Думаю, тебе лучше мирно подчиниться и позволить мне вернуть девушку родителям и будущему мужу, ибо, если ты откажешься, я сражусь с тобой и одолею, какой бы облик ты ни принял.
На это чудовище возопило: — Она никогда не вернётся и не выйдет замуж за того жалкого старика. Уж лучше умереть.
Я сразу понял, что это лишь часть обмана, которым ужасное чудище пыталось меня одурачить; поэтому только больше ожесточился.
— Она должна вернуться! — выкрикнул я и завертел лесным цветком в руке, чтобы отвлечь внимание, пока приближался к чудовищу, поскольку я замыслил внезапно ринуться, схватить его за глотку и задушить, прежде чем у него появится шанс сменить облик с красавицы на обычный для него драконий или шестиногого скорпиона.
Чудовище взглянуло на меня. Глаза, которые оно присвоило, были голубыми, лицо красивым и гладким, как лепесток розы, а уста — чудным красным бантиком. Обличье, принятое им для маскировки, было прекрасным, а шёлковое одеяние колыхалось над обольстительными изгибами греческой Афродиты. Внезапно оно закричало.
— Никто другой, — всхлипывало оно, — не заставит меня вернуться и выйти за того старого еврея. Никто другой…
Но я уже прыгнул вперёд и схватил его.
Несколько дней спустя я вышел из тёмного леса. Мой бедный скакун объел всю траву в пределах досягаемости и сорвался с привязи, но, верный своему хозяину, оставался около доспехов. Я медленно облачился в тяжёлые латы, собираясь вернуться в таком виде. Затем я сел на коня, посадил девицу перед собой и так мы медленно поехали назад в город.
К моему удивлению, встречала меня огромная толпа вооружённых мужчин. Видимо, король Уэльса и его рыцари, прослышав, что я отправился в горы, на подобное зловещее приключение, собрались мне на выручку и, если бы я не появился в тот день, отыскали бы мои кости, чтобы захоронить их по-христиански. Моё внезапное появление сделало поиски излишними; поэтому никому ничего не пришлось делать, кроме как возрадоваться моему возвращению из такого великого приключения и позволить празднеству и веселью сменить торжественную мессу за упокой моей души.
За пиршественным столом я велел девице сесть рядом со мной, объяснив, что имеются очень веские причины так поступить. Затем началось пиршество и беседы, причём валлийцы были весьма отважны в обоих этих состязаниях. Король Уэльса говорил, насколько они горды тем, что сам Властитель Корнуолла принял участие в таком славном приключении; отец девушки говорил о своей радости и благодарил за её возвращение в целости и сохранности; пожилой еврей вручил мне шёлковый кошель с пятьюдесятью золотыми кронами, как обещанную награду, а затем пригласил на свадьбу монарха вместе со всем обществом, посулив каждому гостю прекрасный подарок. Но я поднялся со своего места и возгласил:
— Я не могу позволить этому еврею погибнуть!
— Что ты имеешь в виду? — спросил король.
— Объяснить, — ответил я, — будет мне в радость, хотя я не смогу этого сделать, не упомянув о моей победе над огромным валлийским чудовищем в горной пещере. Если, рассказывая это, я иногда буду казаться хвастливым, то простите мою гордыню; это деяние действительно было великим и отлично исполненным. Я не хочу рассказывать все подробности, но мне необходимо это сделать, чтобы показать, почему еврею невозможно на ней жениться. Ведь он славный еврей и я не хочу, чтобы он погиб.
Когда я подъехал к лесу, то услышал ужасающее шипение и понял, что этим звуком чудовище пыталось меня напугать. Поэтому, оставив коня, я осторожно двинулся вперёд и, когда лес стал мрачнее, я увидел вспышки молнии и эти вспышки исходили из глаз дракона. Наконец я приблизился достаточно, чтобы увидеть это создание и можете представить моё удивление, когда это оказался червь, длиной во много футов, но вместо ног, как у многоножки, у него были руки и ладони, и каждая рука сжимала оружие, острое, словно кинжал и отравленное смертельным драконьим ядом. У него было три головы и могу заметить, что трёхголовые чудовища мне не в новинку, я убил нескольких в Горкинланде, но в этом случае морда была лишь у одной из них; две прочие — гладкие, без черт, исключая пасти, откуда стекала кровь и слюна.
Оно не выказало никакого страха и ринулось на меня, и более часа мне требовалась вся искусность для защиты от его оружия. По своему обыкновению в подобных случаях я пользуюсь двуручным мечом и, в конце концов, мне удалось отрубить одну из голов. Чудовище печально взвыло и кинулось в свою пещеру.
Я помчался за ним и не удивился, обнаружив большую пещеру, ярко освещённую болезненным светом из глаз чудовища. К тому же этот безголовый обрубок истекал белой кровью, блестевшей на полу пещеры.
Теперь сражаться стало тяжелее, потому что я постоянно спотыкался о кости дев, ранее похищенных и сожранных. Наконец я отрубил ещё одну голову и чудище отступило в пещеру поменьше. К стене пещеры была прикована цепью эта маленькая девушка, которая была похищена у своих родителей и была бы уничтожена, телом и душой, на следующее полнолуние, если бы я не откликнулся на зов о помощи.
Теперь дракон принял облик старого чародея и, задыхаясь, молил меня оставить его с миром, предложив разделить со мной красоту девы, если я это сделаю. Конечно же, я пренебрёг таким подлым предложением и, призвав его защищаться, кинулся на него с кинжалом. Поняв, что обречён, силой своего волшебства он обернулся пузырьком воздуха и скрылся в горле у девицы.
Я возвратил её. Чудовище всё ещё в ней, ожидая возможности воскреснуть и уничтожить всех вас, добрые люди Уэльса. Если эта бедная девица выйдет за еврея, чудовище сможет выбраться в брачную ночь и разорвать его на части. Если она останется здесь, вся деревня будет в опасности. Окружающие в безопасности, пока он знает, что я рядом, чтобы удавить его, как только он покажется.
Слушатели трепетали и выглядели поражёнными моим рассказом.
Наконец король спросил, — Что ты собираешься делать? И зачем тебе подвергаться такому риску, спасая жизнь еврея или простолюдинов этой деревни?
— Я могу взять эту злосчастную девушку с собой, в Корнуолл. Я буду внимательно следить за нею во время поездки. Если чудовище выйдет из неё, то я сразу убью его и верну её родителям и еврею. Если оно ещё будет в её внутренностях к тому времени, как я достигну Корнуолла, я дам ей редкие лекарства, известные мне и постепенно чудовище умрёт в ней. Я — одинокий человек, без жены или детей и для меня лучше принять на себя этот огромный риск, пусть даже я погибну, чем допустить, чтобы все эти добрые люди умерли за одну ночь бойни. Кроме того, мне многое ведомо о дьяволах и их образе действий, и поэтому лучше будет держать деву рядом, пока этот демон не сгинет полностью.
— О, милостивый сэр, — вскричала мать, — как мы можем отблагодарить вас? Вы слишком добры с нами. Никто другой не сделал бы все эти поразительные вещи для простых незнакомцев; я чувствую, что моя дочь в безопасности под вашим присмотром.
И еврей приблизился ко мне на коленях, кротко вручил мне золотую цепь и поблагодарил меня за то, что я спас его жизнь от ужасной гибели в лапах чудовища.
Хотя день уже клонился к вечеру, но, всё-таки, поскольку было тепло, я настоял, чтобы отправиться в Корнуолл; так что я уселся на своего скакуна и посадил девицу перед собой, а сзади была сума с подаренными драгоценностями и прекрасным шёлком от короля и его рыцарей, и я облачился во все свои доспехи, кроме шлема, который я привязал к седлу, а вместо этого надел маленькую бархатную шапочку.
Мы сердечно распрощались со всеми этими людьми.
Король немного проехал рядом со мной.
— Уверен ли ты, дорогой брат, — спросил он, когда собрался покинуть меня, — уверен ли ты, что в этой девице сидит дьявол?
— Безусловно, — очень серьёзно ответил я.
— Тогда она — истинная женщина, — ответил он; — ибо все женщины, которых я когда-либо встречал, одержимы подобным образом.
На этом он подмигнул мне и развернувшись, поскакал назад в город, где его ожидала свита.
Руфь и я ехали весь летний день. Пока солнце всё больше и больше опускалось на великолепных небесах, она всё сильнее прижималась ко мне и время от времени вздыхала, смотрела на меня голубыми глазами и спрашивала: — Не выглядывает ли из моего рта чудовище?
— Нет, — ответил я, прижимая её плотнее, чтобы она не тревожилась.
— И всё-таки я боюсь, что оно вылезет наружу. Загони его назад, милый!
И так я и поступал, поцелуями.
Как упрям был этот дьявол! Как тяжело было загнать его назад!.. Но вот дева была довольна.
Наконец она запыхалась.
— Никто другой, — прошептала она, — не сможет сделать это так, как ты.
— Никто другой, — эхом отозвался я.
И снова изгнал дьявола из её рта.
[Weird Tales, October 1930]
Лишь изрядно углубившись в пределы моего любимого Корнуолла, я осознал, что моё появление перед подданными с дамой из Уэльса может оказаться непонятным или неприемлемым для отважных рыцарей, столь преданных мне в первые дни владычества. Всё это было довольно приятно — и спасать прекрасную Руфь, и даже долгие минуты загонять в неё дьявола затянувшимися поцелуями, но дерзко привезти эту леди в мои владения значило вызвать губительные политические волнения. С другой стороны Руфь была прямо тут, на коне, передо мной; и по развившейся у неё привычке прижиматься ко мне, были все основания полагать, что она намеревалась провести остаток жизни в моих объятиях.
— Я — Властитель Корнуолла, — в конце концов решился я, — и большая часть моей поддержки проистекает от знати с дочерьми на выданье. Пока я холост, эти лорды остаются моими друзьями, но если они увидят тебя и узнают, что ты из Уэльса, то сразу же возникнут завистливые распри. Так что мы остановимся у первого же бродячего торговца, купим тебе мужскую одежду и ты войдёшь в мой замок, как паж.
— Я буду твоим пажом? — переспросила Руфь.
— О! Пожалуй, так. По крайней мере, никакого другого у меня не будет, и ты сможешь выполнять мои поручения и облачать меня в доспехи, когда я отправлюсь охотиться на великанов.
— Это было бы неплохо. Думаю, что буду недурно выглядеть в одежде мальчика. Я раньше носила такое, когда была гораздо моложе. Ты дашь мне мальчишеское имя?
Мы обсудили всё это и решили дать ей имя Перси. Позже, в тот же день, мы повстречали еврея, продававшего одежду всем, кто её покупал и я заключил с ним выгодную сделку; так что, когда Руфь вышла из-за кустов, она выглядела, как юный паренёк, ещё не бреющийся. Еврей получил её одежду и немного серебра, и покинул нас.
После этого я пересадил Руфь позади себя и если бы пришлось как-то удерживаться, то она вполне могла это сделать. Мы скакали весь тот день и следующий, и ночью вновь вернулись в мой замок. Распорядившись хорошенько накормить и устроить моего верного скакуна, и поместить привезённые мной сокровища в безопасное место за замками и засовами, я устало потащился в свои покои, чтобы снять железные и кожаные доспехи, которые приходилось носить правителю, если он в одиночестве разъезжал по дорогам моей страны. Я вспомнил о короле Артуре, который сделал страну столь безопасной, что золотой браслет три года провисел на кусте терновника непотревоженным, ожидая своего законного хозяина. Такой страной я и желал когда-нибудь сделать Корнуолл.
Перси последовала за мной в уединение моих покоев и, прежде, чем я это осознал, она принялась снимать мою броню и, обнаружив оливковое масло, натёрла им меня и мои одежды из шёлка и мягкой кожи; и так, прежде чем это уразуметь, я удобно расположился перед камином и Перси протягивала мне рог эля со специями, о котором, ради моего удобства, видимо, распорядилась, поднимаясь по каменным ступеням.
После этого прошло несколько приятных дней в библиотеке. Конечно, Руфь не умела читать, но она толково разбиралась по картинкам, а её готовность признать, что мне известно гораздо больше её, определённо освежала мою мужскую гордость. Во время своих удивительных приключений в Долине Апуримака, Благословенных Островах, Кейбеле и Дагомее, я встречал множество женщин, но никогда таких, кто охотно бы признавал моё умственное превосходство. Поэтому, раз это простодушное дитя желало учиться, я разрешил ей просматривать многие свои книги и даже проводил долгие часы, читая ей. Разумеется, она носила мальчишечью одежду и я очень старался называть её Перси, но иногда, когда мы оставались наедине, я любезно предоставлял ей целовальное излечение от дьявола, которого поселил в неё.
Всё это было довольно прелестно и могло тянуться приятными вечерами до бесконечности или, по крайней мере, с месяц, если бы не неожиданный и немного беспокоящий визит нескольких из наиболее могущественных моих лордов. Их было лишь трое, но они имели такое влияние в Корнуолле, что могли считаться за три десятка или даже три сотни. Я принял их в библиотеке, сперва велев Перси уйти и не приходить, пока она не узнает, что они благополучно покинули Замок. Чтобы помочь пажу провести время вдали от меня, я препоручил её слуге, дабы она изучала буквы и приближала день, когда научится читать.
Славные рыцари Бевидер, Артур и Мэлори сидели у камина, отогревая ноги и потягивая моё вино, поглядывая друг на друга и искоса на меня, словно сомневаясь, кто же должен начать разговор или в эффекте, который он возымеет на их Властителя. Наконец Мэлори откашлялся и заговорил о том, что было у них на уме.
— Нужно признать, Сесил, сын Джеймса, сына Дэвида, сына Джона и потомок святого Христофора, что твоё прибытие в нашу страну и становление Властителем были непостижимо загадочным вопросом для всех нас.
— Несомненно, это произошло весьма необычно, — ответил я.
— Мы признаём, что нуждались в сильном человеке, чтобы править нами. Это королевство наводняли разбойники, великаны и демоны, и нас окружало множество сильных и завистливых стран, жаждущих нашей гибели. Ты прибыл сюда в подходящее время и, благодаря твоим способностям истребителя великанов и политика, принёс Корнуоллу чувство защищённости, чего перед твоим появлением ему очень сильно недоставало.
— Моя репутация говорит сама за себя, — практически расхвастался я. — Пять шаек разбойников рассеяны и больше ста перебиты в сражении или повешены на ветвях, предупреждая весь народ об опасности такого занятия в моих пределах. Три великана, семь смертоносных змеев, один дракон, и множество саламандр и людоедов отправлены в преисподнюю. Ирландия, благодаря моим волшебным силам, более, чем дружественна к нам. Уэльс не может напасть. Фактически, только за последние несколько недель я побывал там и избавил их землю от самого ужасающего проклятия, и после этого приключения сам король Уэльса одарил меня множеством самоцветов и других подарков великой ценности. Поэтому нет сомнений, что, по крайней мере на мой взгляд, Корнуолл получил большую выгоду от присутствия меня, взявшего на себя государственные заботы.
Тут Бевидер изрыгнул грандиозную божбу!
— Клянусь костями одиннадцати тысяч и одной кёльнской девы, никто не отрицает той истины, что ты сказал и, говоря за нас троих, а мы представляем всю страну, уверяю, что мы ценим твои заслуги, как Властителя, хотя твоё книжничество вне нашего…
— Ах! — перебил я, — но вы видели не все мои книги. Я уверен, если вы посмотрите на мой том Элефантиса… Где же эта книга? Я всегда держу её тут. Наверное, её утащила собака пажа. В любом случае, я предвкушаю ваше глубокое удовольствие от её просмотра.
— Может быть, но мы не монахи. Ни один из нас не владеет искусством чтения.
— Вам и не придётся читать. В книге Элефантис только картинки.
— Это другое дело. Но продолжим с того места, где Твоя Милость прервала мои доводы. Мы любим тебя и ценим твою способность управлять страной, но что с нами станет, если ты умрёшь от чёрной чумы или оспы? У тебя, насколько нам известно, нет ни семьи, ни родни и, поскольку ты неженат — никаких детей, чтобы продолжить твою династию. Поэтому мы и приехали сюда. Побудить тебя к браку.
Мне понадобилось немного времени, чтобы придумать ответ.
— Эта забота не нова для меня, господа. Я понимаю, что должен ради страны жениться и обзавестись детьми, крепкими сыновьями, чтобы нести это бремя и красивыми дочерями, чтобы создавать удачные союзы. Но как я могу жениться? Я мудр, но недостаточно, чтобы выбрать жену среди прекрасных дев Корнуолла. Я встретил Элинору, дочь сэра Бевидера и отдал своё сердце ей, но на следующий день приехал сэр Артур со своей дочерью Хелен и я увидел, что она белокура, тогда как Элинора — брюнетка. Затем, в ту же неделю, случай привёл меня в дом сэра Мэлори и его дочь Гвиневера заняла почётное место за пиршественным столом. Скажите мне, милорды, что должен решить мужчина, выбирая из трёх подобных красавиц? Взять ли мне Хелен и оскорбить отцов Элиноры и Гвиневеры? Если я женюсь на Элиноре, то как смогу избежать преследующей меня по ночам мистической красоты двух других граций? Именно поэтому я всё ещё холост. Разве я неправ? Лишь оставаясь в одиночестве я могу поддерживать мир с моими любезными рыцарями и этими дорогими девушками, по крайней мере, с некоторой надеждой, что, пока я одинок, то могу стать законной добычей любой женщины, достаточно блистательной, чтобы меня завоевать.
Сэр Артур улыбнулся:
— Очень тонко. Эта речь не уступит ни одному твоему деянию, начиная с пришествия из ниоткуда в нашу страну. Мы понимаем, что ты чувствуешь. Ты желаешь быть справедливым ко всем нам. Но тебе всё равно следует жениться. Я слыхал, что ты — учёный волшебник; что посредством своих демонических сил ты и стал Властителем, а позже добился дружбы с Ирландией, удалив хвост мужу королевы Броды. Мы просим тебя воспользоваться этим волшебством при выборе невесты. Западнее этого замка, в тёмном лесу, окружённый ведьминым кругом, находится Невестин Колодец. Холостой мужчина, посмотревший туда, увидит лицо своей будущей невесты. Мы соберёмся там — корнуолльские лорды и их достойные дочери. Ты заглянешь в колодец, сравнишь образ, который там увидишь, с прекрасными девицами и объявишь своё решение. Это древний обычай и, поскольку мы знаем, что ты честен, он даст удовлетворительный ответ на наше затруднение. Много веков наши Властители избирали себе невест таким образом. Так что на следующее полнолуние мы соберёмся там, прихватив священника, и выбор и брак станут делом нескольких минут. Доволен ли ты таким планом?
— Это замечательно, — ответил я. — Здесь присутствуют все элементы прекраснейшей белой магии.
— Теперь же — продолжал Артур, — мы с Бевидером уедем на ночь глядя. Мэлори останется, полагаю. У него жена-мегера и бедняга не пропускает ни одной возможности ускользнуть от неё подальше, особенно когда у него с собой любовница. — Сказав это, он хлопнул сэра Мэлори по спине, от души расхохотался над его смущением и вместе с сэром Бевидером вышел в ночь.
— Это странный способ выбирать королеву, — заметил я.
— Это верно, — согласился старый седой рыцарь, — но в этом не больше риска, чем в любом другом способе. Рассказывают, что сотни лет назад знать собралась, чтобы увидеть выбор невесты и когда Властитель взглянул в колодец, то увидел там, вместо женского отражения, настоящую женщину, по имени Мелюзина, дочь французской феи Прессины и она, выбравшись из колодца, потребовала, чтобы её сделали королевой и никто не смог оспорить её право. Они поженились и, сняв с неё одежды, бедный Властитель обнаружил, что она оказалась наполовину женщиной, наполовину змеёй. Это вызвало огромный скандал и породило новые стили одежды и туфель. Многие женщины калечили себя, лишь бы соответствовать этому стилю.
— Ужасно! Но как она попала в колодец?
— Без сомнения, залезла туда, чтобы выйти за Властителя. Ха! Ха! Было бы неприятно, если эту старую историю сейчас вспомнят в Корнуолле. И дюжина колодцев не вместит красоток, которые тебя домогаются. — И старый разбойник ткнул меня в мои королевские рёбра, допивая ещё один рог вина. В конце концов я спровадил его в гостевые покои, на попечение любовницы.
Как только он ушёл, я позвал Перси. Я хотел узнать, где же мой том Элефантиса. Как я и подозревал, она захватила его с собой, когда покинула библиотеку; на всё то время, когда я полагал, что она учит буквы. Я отчитал её:
— Как ты надеешься когда-нибудь стать учёным, если глазеешь на такие картинки, вместо того, чтобы изучать буквы?
— Я не хочу становиться учёным, — надулась она.
— Кем же ты хочешь стать? — вопросил я.
Но она лишь раскричалась; поэтому я оттаскал её за уши и прогнал прочь. До ночи полнолуния оставалась одна неделя. Если я собирался обзавестись женой, то лучше бы Перси, Руфи, как её ни называй, в любом случае, лучше бы ей вернуться в Уэльс. Поэтому я дождался утра, нагрузил верховую лошадь шёлковыми платьями и драгоценностями, поручил её и ещё одного пони заботам двоих самых надёжных воинов, и отправил их в дорогу.
— Возвращайся назад и выходи за своего старого еврея, — сурово сказал я. — Стань порядочной женщиной, матерью, и брось свою ерунду и странные штучки.
— Я не верю, что ты больше не желаешь меня, — довольно серьёзно заявила она и то, как она глянула на меня и изогнула губки, заставило меня пожалеть, что я сделал то, что сделал.
— Это не так, — защищаясь, ответил я, — но я — Властитель великой страны и должен жениться и основать династию; поэтому отправляйся в путь и иногда вспоминай меня с добротой, Руфь.
Вот так она вернулась назад, в Уэльс и я посчитал, что удачно избежал опасной ситуации; ибо теперь, когда мне следовало жениться и остепениться, оставался лишь один образ жизни, должный послужить примером моему народу, и образчиком верности и умеренности.
Следующая неделя была заполнена делами. Мне потребовалось всё моё гостеприимство. Ко мне съехалась вся знать, чтобы, по меньшей мере, попировать. Тут были угрюмые отцы, заботливые матери и прекрасные дочери, в бесчисленном множестве. Тому холостяку, который бы не сумел выбрать невесту из этих корнуолльских красавиц, было по-настоящему трудно угодить. Естественно, прилагались усилия, чтобы повлиять на меня — подарки, личные беседы, всевозможные маленькие интриги; но я действовал так мудро, что, когда настала ночь полнолуния, каждая из прекрасных претенденток и вся их родня убедились, что я буду справедлив и стану руководствоваться лишь наичестнейшим сравнением образа в колодце и той леди, которую этот образ более всего будет напоминать.
Тут был и священник. Я немного встревожился, когда увидел священника, ибо, несмотря на его облачения, он сильно напоминал человека, который победил в Битве Жаб, могучего чародея, исполнившего три моих желания и сделавшего меня Властителем Корнуолла. Он увидел, что я заподозрил его и сделал мне знак Братьев, поэтому я понял, что он друг мне и возрадовался, ибо он сможет так повлиять на мой выбор, что всё это закончится только к счастью. Сэр Бевидер был тут и Артур, и ещё пятьдесят любящих отцов. Это могло стать трудным выбором и я обрадовался, что в этом деле участвует Мастер Волшебства.
Мы с некоторым волнением ждали, пока поднимется луна. Разумеется, никто не приближался к колодцу. Это право оставили мне и я не должен был смотреть туда, пока луна не встанет прямо над ним. Всё сборище оставалось серьёзным и безмолвным, все надеялись на чудо и каждый — на своё. Они не могли выиграть все. Лишь одна прекрасная женщина станет невестой и королевой.
Я слегка трепетал. В этом был виноват прохладный ночной воздух. Однако, преодолеть испытание этой ночи было нелёгкой задачей даже для закалённого авантюриста. Допустим, мне придётся выбрать дочь сэра Мэлори? Я знал его жену и не было никаких поводов полагать, что дочь будет отличаться. Что ж, хорошо! Если случится худшее из худшего, то я всегда могу отправиться поохотиться на жуликандеров в Эфиопии.
В конце концов священник, по-видимому, бывший и Распорядителем, призвал к тишине и предложил мне подойти к колодцу. Прямо над древней впадиной нависла луна. Содрогаясь, я заглянул туда и сразу же прикрыл ослеплённые глаза. Потом я отступил назад.
— Видел ли ты образ там? — спросил священник.
— Видел.
— Тогда выбери из этих прекрасных дев ту, чей образ ты увидел в Невестином Колодце.
— Не могу! Он не похож ни на одну из этих ожидающих леди.
Мои люди заворчали, когда услышали меня. То, что я сказал, было неприятно и непонятно никому из них. Но я по-королевски взмахнул рукой, требуя тишины.
— Вот волшебное событие, — вскричал я. — Там, в колодце, нет никакого образа, но лишь настоящая женщина. Священник, вели ей выйти, и назвать своё имя и сословие. Пусть она объяснит, как попала туда.
Священник так и сделал. На семи разных языках и пяти древних диалектах он воззвал к той, что в колодце, дабы она вышла оттуда. Она вышла; медленно, будто всплывая вверх, вышла, изящно переступив через каменную ограду, подошла ко мне и сделала глубокий реверанс, а затем чистым властным голосом проговорила:
— Я — Леонора.
Королевская дочь,
Из рода многих королей.
Пришла я из благороднейшей земли,
Что людям известна.
Страна та лежит
Не на земле
Как края, людьми населённые,
Но в небесном Раю.
Прекрасна земля та,
Благословеньем отрадным.
Оттуда явилась я в Корнуолл,
Соединиться с тем, кто царит,
И одарить любовью и изобилием
Всё его царство.
Затем, вытянув ко мне руку, она прокричала священнику:
— Сейчас же пожени нас, чтобы мы могли, объединившись, благословить эту прекрасную корнуолльскую землю и её возлюбленный народ. К чему мне беспокоиться о покинутом Рае, когда я могу провести вечность в Корнуолле?
Она выглядела по-королевски. От золотой короны, что удерживала золотые локоны, до серебряных туфелек на маленьких ножках, она стала бы превосходной супругой любому Властителю. Должно быть, подобное впечатление возникло и у моих людей. Наверное, они почувствовали, что это счастливое завершение того, что могло оказаться затруднительным положением. По крайней мере, они прокричали вслух о своём согласии на этот брак.
Но сквозь лес донёсся звук серебряных рожков, лошадиное ржание и монотонный рокот колесниц. Кто мог прийти с той стороны, как не королева Брода в своей золотой колеснице, вместе с моим другом и её мужем? Какое же удачное волшебство помогло ей прибыть в это время? Я посмотрел на священника и он подмигнул мне. Замечательно! С таким компаньоном я мог бы далеко пойти.
— Приветствую, Сесил, Властитель Корнуолла! Приветствую и трижды приветствую! Я слыхала, что сегодняшней ночью ты отправился в это супружеское место и если эта леди рядом с тобой станет твоей невестой, то твоё испытание будет действительно приятным. Но у тебя здесь много незамужних девиц. Мне пришло в голову выбрать пятьдесят из моих молодых рыцарей и предложить им сочетаться браком с твоими прелестными девушками. От подобных браков дружба Ирландии и Корнуолла станет слишком сильной, чтобы её разбить.
Затем в лунный свет вступили пятьдесят ирландцев в пурпурных одеждах, золотых наручах, золотых цепях на шеях и золотых кудрях на головах, и трудно было выбрать меж ними. Корнуолльские девицы с трудом дождались окончания подобающих церемоний представления. Затем, с помощью волшебства, царящего весь вечер, пары тут же влюбились и вскоре заключили договорённости, так, что после часа веселья, вместо одной пары бракосочетания ждала уже пятьдесят одна.
Естественно, все ушли довольными. Я задерживал их в Замке так долго, как мог, но наконец пришёл час, когда я остался со своей невестой наедине. Она выскользнула из королевских одежд и облачила своё прекрасное тело в шёлковое платье, каждой частью доказывающее истинность её заявления, что она явилась из Рая. Я решил быть с ней пожёстче. Пришло время понять, кто будет править.
— Зачем ты сделала это? — спросил я.
— Почему бы и нет? Той ночью, когда сэр Мэлори беседовал с тобой, я укрылась за бархатными портьерами. Что могла сделать одна женщина, сможет и другая. Ты подарил мне платья и драгоценности, и я решила ими воспользоваться с умом. Ты, конечно же, вспомнил ту поэму? Ты сам научил меня и я просто внесла туда несколько изменений.
— Я сразу вспомнил эти стихи, — сознался я. — Я читал их тебе из Эксетерской Книги и их название «Феникс». Несомненно, это было хитро и ты смотрелась более, чем прекрасно, когда поднялась из колодца.
— Конечно, мне пришлось поупражняться. Было довольно трудно взбираться по висячей лестнице, но ради тебя я сделаю, что угодно, милый Сесил. И всё закончилось совершенно восхитительно. Словно одна из тех историй, которые ты раньше читал мне.
Она так сладко улыбалась мне, так мило обнимала меня, с таким обожанием смотрела мне в глаза, что вся моя суровость растаяла. Я прижал её к себе.
— Ох, Руфь, Руфь! Я рад, что это случилось именно так. Никакая другая женщина не отважилась бы совершить такое. Я рад, что ты станешь моей королевой. Я не верю, что когда-нибудь перестану тебя целовать.
Мы услыхали тихий смех. Обернувшись, мы натолкнулись на священника.
— Я просто заглянул попрощаться и пожелать вам всяческих успехов. Ты далеко пойдёшь, Сесил, Властитель Корнуолла, с такой женщиной в жёнах. К слову, ты не возражаешь, если я одолжу твой том Элефантиса? В Италии есть кардинал, мой друг, который пожелал его увидеть.
— Всё в порядке — ответил я. — Просто забирай его с собой. Теперь, когда мы с Руфью поженились, не думаю, что захочу проводить столько времени с Элефантисом, как было раньше.
— Ты обнаружишь, что я гораздо лучше, — проворковала Руфь, теснее прижимаясь ко мне.
[Stirring Science Stories, February 1941]
Властитель Корнуолла погрузился в думы у камина. Он и изначально не был крупным мужчиной; теперь же годы неспешно сгибали его, пока юность, некогда принадлежавшая ему, не сохранилась лишь во взоре. С другой стороны камина стоял его сын, Эрик.
Они ждали, когда мудрый лекарь объявит о рождении ребёнка Эрика, который, в свой черёд, однажды станет править всей страной. Сесил пришёл в Корнуолл, когда тот был землёй голодающего простонародья, ужасающих чудовищ и ещё более ужасных великанов. Его мудрость, даже более, чем сила его рук, вычищала зло, пока Корнуолл не стал приятным местом для обитания. В своё время его единственный сын, Эрик Золотой, женился на Брэде Черноволосой, валлийской принцессе. Это был странный брак, муж — златовласый гигант и жена — маленькая черноволосая женщина с огромной любовью в сердце и смехом эльфов в душе.
Старик погладил золотой ключ, висящий у него на шее на толстом шёлковом шнурке. Он взглянул на сына.
— Я беспокоюсь за Брэду и её ребёнка, — молвил он. — Много лет назад я прибыл в эту землю из Франции, хитростью одолел Людей-Жаб и стал властелином страны. В той битве права с силой и света с тьмой, мой друг вручил мне этот ключ. На нём выгравированы слова расы, погибшей столь давно, что никто не может их прочесть, но значение тех слов таково:
Тот, кто владеет сим золотым ключом
Всегда владыкой Корнуолла будет.
Пока что пророчество на ключе было верным. Так или иначе, я удерживал эту землю для тебя и тех, кто придёт после. Мы заключили мир с окружающими нас соседями, укрепили наши границы против тех, кто живёт мечом. Наши лорды правят мудро и весь народ доволен.
Но вчера я видел сон. Возможно, это было лишь предчувствие зла, вызванное излишним беспокойством о твоей леди и её родовых муках, но мне показалось, что несколько Людей-Жаб ещё живы, чтобы вредить мне и моим близким. Я считал, что все они погибли, но может статься, что зло никогда полностью не умирает. Ты слышал, что я прежде говорил о ключе, но сохрани в памяти эти древние слова. Расскажи о них сыну и проследи, чтобы он передал своему сыну. Пока мы владеем этим ключом — мы владеем Корнуоллом, но, если его утратить, Корнуолл скатится к варварству, в котором я его и обнаружил.
Сесил мог сказать и больше, но его прервал старый лекарь. Он подошёл к огню и встал там, потирая иссохшие руки, хотя стояла весенняя пора и воздух прогрелся. Наконец он обратился к Эрику и, будто отвечая на вопрос, промолвил:
— Ваша леди будет жить, принц Эрик, но она больше не сможет родить вам детей.
Золотоволосый гигант подскочил к нему, грубо встряхнул его и вскричал,
— Что с ребёнком? Это мальчик? Он будет жить?
Лорд Сесил наклонился вперёд, его руки сжали подлокотники из слоновой кости. Лекарь рассмеялся.
— Это мальчик и он будет жить, хотя, когда ты увидишь его, то подумаешь, что лучше бы он умер. Через него мы отомстили за тех Людей-Жаб, которых безвременно погубил той ночью Сесил, бедный поэт, превзошедший нас своей гордыней.
Властитель Корнуолла поднялся, прошептав.
— Возраст заставил меня утратить мудрую осторожность. Я должен был догадаться. — Резко развернувшись, он крикнул своему сыну, — Отпусти этого человека, Эрик. С тобой ничего не должно случиться!
Медленной, но твёрдой поступью он приблизился к старому лекарю. Старцу некуда было отступать, кроме как в пылающий огонь. Затем они сошлись, схватились, закачались и рухнули, Властитель Корнуолла внизу. Одна рука лекаря обхватила тело, а другая горло правителя, но Сесил выглядел довольным, обеими руками сжимая шею противника. Эрик сорвал кинжал с пояса и нагнулся, чтобы вонзить его в Человека-Жабу, когда его запястье удержала необоримая хватка. Обернувшись, он увидел незнакомца, который просто улыбнулся и прошептал,
— Не вмешивайся. Твой родитель — гордый человек и я знаю, он достаточно мудр, чтобы воспользоваться единственным способом, которым можно победить. Он не желал бы спасения от любого из нас, даже если бы он в нём нуждался, но, думаю, этого не потребуется.
Сесил медленно приближал своё лицо к лицу противника; медленно впился устами в его уста и удерживал так, высасывая дыхание жизни из его тела. Тот человек извивался над ним, пытаясь подняться, освободиться от своего палача, но медленно обмякал и наконец, несколько раз мучительно дёрнувшись, умер. Когда смерть пришла к нему, его тело стало меняться, пока, в конце концов, не превратилось в огромную жабу, облачённую в человеческое платье, но тем не менее жабу, мёртвую и бездыханную. Незнакомец разделил живого и мёртвого, а затем стал на колени подле Властителя Корнуолла.
— Мне следовало прийти гораздо раньше, дорогой друг, — произнёс он хриплым от волнения голосом. — Я был занят серьёзными обязанностями в Гоби и лишь сегодня узнал, что ты в опасности; я прибыл на крылах света и едва успел тебе на помощь. Но не успел спасти мальчика. Теперь он таков, каков есть и никто не может сделать его иным. Но его отец может присматривать за ним, а впоследствии, возможно, мальчик сможет перемениться. Я очень мудр и теперь знаю, что ещё остался один из племени Жаб, чтобы вредить нам; но я не всеведущ и поэтому не знаю, где он или в каком виде появится зло, чтобы причинить зло тебе и твоему роду. Ты ужасно ранен; сдаётся мне, яд, источаемый этим адским отродьем, зачарован на твою погибель. Но все отважные мужи когда-нибудь уходят и ты можешь быть спокоен, зная, что ушёл с честью.
Так отошёл Сесил, первый Властитель Корнуолла и Эрик Золотой стал хранителем золотого ключа и править на земле своего отца. Посланцы пронесли сломанный лук и беспламенный факел по всей стране, и на третий день множество благородных из близких и дальних краёв явились почтить этого мёртвого человека. Но простой народ безутешно сидел по своим хижинам и гадал, что же теперь с ними будет.
Лишь когда гости на погребение уже отбыли и незнакомец вернулся в Гоби, Эрик нашёл время или даже желание навестить жену и сына. Он часто спрашивал о них и всегда получал ответ, что они хорошо себя чувствуют. Теперь, в покинутом гостями замке, он взял новые бархатные одежды и отправился к реке, где плавал, пока с него не смыло большую часть горя и глубокой скорби. Затем он облачился в нарядный придворный костюм и, негромко напевая, возвратился в замок, в комнату, где лежали его жена и ребёнок.
У ложа Брэды Черноволосой он опустился на колени. Это было высокое ложе, но и он был высоким мужчиной и даже на коленях возвышался над своей женой. Он взял её за руку и не спрашивая понял, что Смерть пометила крестом её чело. Она улыбнулась.
— Я рада видеть тебя, Эрик, моя первая и последняя любовь; печально, что я недолго была с тобою. Кажется, что я умираю не из-за какой-то хвори, но просто из-за нежелания жить. Мои фрейлины сказали, что теперь я — супруга Властителя и мать нового принца; но я видела мальчика, всего на миг, хотя фрейлины и пытались помешать мне это сделать, и, понимая, что ты чувствуешь — у меня нет желания жить. Поторопи меня твоим поцелуем и зажги свечи для успокоения моей души.
Так Эрик Золотой утратил двоих из дорогих ему людей. Но он отважно поднялся над своей мёртвой женой и прошептал,
— У меня есть сын и я должен жить ради него и его будущего величия. Однажды он будет носить золотой ключ.
Он велел фрейлинам привести его к ребёнку. В страхе они сопроводили его в детскую, где иссохшая старая нянюшка сидела у изножья колыбели, инкрустированной золотом, чёрным деревом и слоновой костью, где много лет назад баюкали Эрика. Отец взглянул вниз, на своего сына. Леди исчезли из комнаты. Осталась лишь старая дама, потирающая холодные пальцы.
— У мальчика большая голова, — заметил Эрик. — Он должен быть мудр, как взрослый муж.
— Голова большая и красивая, — пробормотала нянька.
— Славная челюсть. Когда он укрепится во мнении, то будет его держаться. У него сильная шея и он будет высоко держать голову, когда отправится в путешествие по жизни.
— Челюсть тверда, а шея сильна, — подтвердила нянюшка, хотя её никто об этом не просил.
Эрик обошёл вокруг, взял её за плечо и потряс,
— Что не так с парнем? — потребовал он. — Что с ним не так?
Она раскричалась. Большими, сильными, дрожащими, но нежными руками Эрик снял с ребёнка одежду; затем, побледнев и замолчав, вернул её на место и тихо покинул комнату. В зале леди застыли у стен, словно ожидая, чем их поразят.
Он помолчал.
— Заботливо ухаживайте за парнем и присмотрите, чтобы его кормили козьим молоком. Я ухожу похоронить его мать; когда будет сделано то, что должно, я вернусь назад и позабочусь о своём сыне.
На утро третьего дня он облачился в кожаные охотничьи одежды, взял ребёнка из детской и без свиты заехал в тёмный лес подальше. Малыш спал, но к полудню начал кричать, требуя пищи. Тогда из леса вышла женщина в зелёном уборе и остановилась перед скакуном Эрика. Глядя на неё сверху вниз, Эрик видел, что она была молода, полногруда, золотоволоса и привлекательна во всех отношениях. Он любезно спросил,
— Кто ты? Почему останавливаешь меня? Что я могу для тебя сделать?
— Я — Брэда, женщина Олакса-датчанина и мать его ребёнка. Наш боевой корабль, «Лебедь», налетел на ваши скалы два солнца назад и я была единственной, кто добрался до берега. Я обнаружила хижину и заснула; прошлой ночью во сне я увидела, что ты идёшь с малышом, который тоскует по матери, как я тоскую по погибшему ребёнку.
Не сказав ни слова, Эрик вручил ей ребёнка. Не сказав ни слова, женщина села на траву, раскрыла своё платье и стала кормить малыша. Наконец дитя уснуло. Женщина покачала его на руках и спокойно произнесла,
— У этого ребёнка прекрасное лицо.
Не ответив, Эрик поглядел на них двоих.
— Сильный подбородок и мощная шея, — продолжала она. — При надлежащем уходе он станет прекрасным мужчиной.
— Дай мне дитя, — велел Властитель Корнуолла, — и садись позади меня на коня. Поручаю мальчика твоим заботам и я отвезу вас обоих в мой охотничий домик, где есть слуги, чтобы прислуживать вам и воины, чтобы защищать вас; ибо это дитя, если оно выживет, однажды станет господином всего Корнуолла. Ты славная женщина и потому у тебя будет дом и безопасность; твоя забота о ребёнке будет вознаграждена, если можно платить женщине за подобную доброту к такому ребёнку.
Шло время. Эрик находил дела, чтобы загружать себя напряжённым трудом. Его отец очистил Корнуолл, но сын доводил эту землю до блеска, пока она не стала страной, в которой рад был жить кто угодно. В один день каждого месяца он ездил навестить своего сына, а оставшееся время пытался его забыть, что было очень тяжело. Когда мальчику исполнилось три года, Эрик вызвал в Замок старого лесничего, искусного в натаскивании собак.
— Отныне, Рассел, вместо волкодавов ты будешь натаскивать принца. У моего сына сильная челюсть. Его нужно научить применять её. Он должен научиться висеть на верёвке на этой челюсти и не отпускать, пока сам не захочет. Обучи его перекатываться по траве, выгибать спину, доставать низкие ветки и подтягиваться на них. Каждый день натирай тело маслом. Я позабочусь, чтобы мудрец обучил его пользоваться словами, а после этого всем наукам. Он может научиться держать перо во рту и писать. Когда ему исполнится шесть, мы посадим его на пони с особой упряжью и седлом. Тебе известно об этом парне?
— Я слыхал пересуды о нём, но пропускал их мимо ушей. Мне казалось, что дела не могут быть настолько плохи, как говорят.
— Они настолько плохи или ещё хуже. Но этот мальчик имеет великолепный ум и очень хорошо говорит для своего возраста; пока что он не понимает — он не видел никаких других детей… он не знает.
— Однажды, — смело заметил лесничий, — он узнает, а после не поблагодарит за то, то ты сохранил ему жизнь.
Эрик обернулся к нему.
— Как мне убить собственного сына? У всех нас есть какие-то изъяны, в наших умах и телах. Мальчик не виноват. Пусть будущее доскажет эту историю! У парня сильная челюсть и острый ум. Пусть они несут его туда, куда он направится. Нам же следует помочь ему максимально использовать то, что он имеет. Исполняй, что я тебе велел и помни, что на твоём попечении — следующий Властитель этой земли.
С этого времени началась новая жизнь для Бальдера, ибо так его нарекли, по выбранному Брэдой Черноволосой имени, пока она вынашивала его. Временами Эрик считал такое имя насмешкой и думал, что его следует переменить. Бальдер! Бальдер Прекрасный, возлюбленный, совершенный Бог Севера. Разве это имя для подобного ребёнка.
Мальчик учился удерживать предметы ртом, сжимая их мёртвой хваткой. Он учился ездить на пони, управляя им зубами. Снова и снова он перекатывался по земле. В семь он мог написать своё имя, держа перо во рту. Брэда ухаживала за ним, Рассел тренировал его тело, а очень мудрый старик обучал наукам. К тому времени, как ему исполнилось двенадцать, он узнал от старика всё, чему тот мог его научить и умел скакать на боевом коне. Эрик понял, что пришло время возвратить его в Замок и начать преподавать ему обязанности Властителя, которые ему когда-нибудь придётся принять. Тело его стало сильным и он делал то, что мог делать с подобным телом любой другой ладный мальчик его возраста — ни больше, ни меньше. Так как в основном он зависел от своего разума, эта его часть стала необычайно развита.
Ремесленник изготовил для него кожаную упряжь, так, что он мог сидеть в седле или рядом с отцом в пиршественном зале. Там, исключая то, как ему приходилось питаться, он выглядел, как любой другой молодой принц, и поскольку окружающие были привычны к уходу за ним и любя его никогда не упоминали фатальное различие между ним и другими мальчиками, чаще всего он бывал радостен и счастлив, и, казалось, наслаждался жизнью, как и следует в юности. Так настал его двадцать первый день рождения.
— Пришло время тебе жениться, сын мой, — сказал Эрик, Властитель Корнуолла. — Времена тревожны и для нас становится всё труднее сохранять мир и удерживать страну в Золотом Веке. Брак с принцессой соседней земли, Уэльса, Шотландии или Ирландии, может помочь и, возможно, твой сын будет править в мире и безопасности. Думаю, это можно устроить.
Бальдер печально улыбнулся, когда отвечал:
— Лучше было бы тебе снова жениться, отец, и вырастить сына. Несомненно, какая-нибудь начитавшаяся принцесса пожелает выйти за меня из-за того, что выше шеи, но какая прекрасная леди захочет то, что ниже?
— У тебя сильная шея, мощная челюсть и тонкий ум, сын мой, — сказал, Властитель, — и может настать время, когда подобное далеко заведёт человека в этом тревожном мире. Твой дедушка был не таким уж великим воином. Только между нами — я сомневаюсь во всех легендах про его победы над двухголовыми великанами и мерзкими драконами; но он обладал острым умом. Если бы он дожил, то гордился бы твоими познаниями книг из его библиотеки. Пожалуй, я огляжусь вокруг и посмотрю, нельзя ли тебе заключить подходящий брак.
Это было легче сказать чем сделать. Во всех землях близ Корнуолла мужчины всё ещё улаживали споры мечом и секирой. Все короли были любезны и благожелательны, и, когда Эрик встречался с ними, не ссылались на необычное увечье принца Бальдера; но находили первые, вторые и третьи причины невозможности брака между ним и одной из их дочерей. Затем, когда Эрик уже решил, что его затея невыполнима, прибыли посланники из далёкой страны, предложившие руку принцессы, прекрасной леди, с невероятно богатым приданым. Они принесли дары и портрет ожидающей леди, и благопристойно пояснили, что и ей, и её отцу известно о принце Бальдере, но это не имеет никакого значения. Эрик послал ответные дары, в конце года прибыла принцесса и на великом празднестве она сочеталась браком с Бальдером, принцем Корнуолла.
Этим же днём Властитель обратился к своему сыну, сказав:
— Как я и говорил тебе, это тревожные времена. Король Уэльса отправил ко мне посланцев. С Севера явились враги на длинные кораблях и разоряют его побережье. Он просит помощи и эту помощь я должен оказать ему без промедления. Раз мне придётся покинуть Корнуолл, ты должен править на моём месте, пока я не вернусь, поэтому я вешаю тебе на шею этот шнурок, свитый из шёлка, на котором висит Золотой Ключ. Хорошенько береги его и помни древний стих:
Тот, кто владеет сим золотым ключом
Всегда владыкой Корнуолла будет.
А когда враги будут изгнаны или даже уничтожены, я вернусь; мне нелегко оставлять тебя в это время, когда ничто не должно встать между тобой и твоей невестой, кроме мыслей о любви до гроба.
— Не опасайся, отец и возвращайся, как настанет время, — ответил сын, — пока ты будешь отсутствовать, с Ключом ничего не случится, а моя невеста Мэрилин во всём поможет мне, потому что она кажется мудрейшей и прекраснейшей леди.
Поэтому Эрик уехал в сопровождении своих воинов, лучников и пикинёров, и мост замка был поднят; но Брэда-кормилица и Рассел-лесник тревожились и долго беседовали в ту ночь об их любимом принце, его внезапном вступлении в возмужалость и её обязанностях. Но леди Мэрилин пришла в опочивальню к своему мужу, затворила дверь и заперла её, пока Бальдер лежал на кровати и восхищался красотой жены — но недолго.
— И меня печалит, что такая прекрасная леди, как ты, обдуманно сочеталась с подобным мне, — грустно промолвил он.
Она рассмеялась над ним.
— Я вышла за тебя, потому что так захотела.
— Но почему ты захотела этого? — спросил он.
— Из-за того ключа, что ты носишь на шее. Много лет назад Князь Тьмы, которому помог твой великий предок, уничтожил Людей-Жаб, веками правивших Корнуоллом. Лишь один смог сбежать и это был мой отец. Вскоре после того твоего рождения, Сесил, Властитель этой страны, убил моего отца, убил его самым ужасным и безжалостным образом. Я последняя из своего племени. Уловками я добилась брака, ибо, хоть твой отец и умеет сражаться, выше шеи он просто добродушный дурень. Весть из Уэльса была всего лишь частью моего плана, чтобы твой отец узнал, когда станет слишком поздно. Мои эльфы окружили замок. Позже ночью, когда я отдохну, то поставлю на окно свечу. Тогда шёлковый шнурок будет висеть у меня на шее, а золотой ключ — между моих грудей; мои воины ворвутся в замок, разрушать и убивать корнуолльцев и мы вновь станем править Корнуоллом. Слишком поздно твой отец узнает об этом, слишком поздно. — Она весело расхохоталась и закончила, — И именно поэтому я вышла за тебя, несчастный дурак!
Обхватив его своими прекрасными руками, она подняла его с брачного ложа и скатила на пол: потом она сняла свадебное платье и серебряные башмачки, и Бальдер понял, что она говорила правду, потому что пальцы её ног были длинными и перепончатыми, как у жабы. Она грубо сдёрнула шёлковый шнурок с его шеи и повесила на свою, затем, с зажжённой свечой на сундуке у изножья кровати, она улеглась поудобнее и вскоре заснула — ибо ей нечего было опасаться — нечего опасаться подобного новобрачного.
Сын Эрика, внук Сесила, Бальдер, совсем не Прекрасный, лишь тем, что выше шеи, беспомощно лежал на полу. Он думал о Корнуолле, его земле, где столько лет царил мир и понимал, что он, только он стоит между счастливым народом, и смертью и горем. Поскольку сказать тут было нечего, то он не говорил ничего. Но выжидал, понимая, что, хоть он и утратил ключ, никто из эльфов это не узнает, пока свечу не поставят на окно.
Его невеста, столь прекрасная Мэрилин, последняя из народа Жаб, с руками Венеры и лягушачьими ногами, лежала на ложе, спящая, выжидающая, видящая сны. Наконец она, должно быть во сне, свесила одну белую руку с ложа и коснулась ладонью пола. Тогда Бальдер понял, что, возможно, судьба отдаёт её на его милость. Он очень осторожно перекатился и снова — уловка, которой он научился на луговой траве. Теперь его лицо было лишь в нескольких дюймах от запястья дьяволицы. Он изогнул шею, сильную, бычью шею и раскрыл рот; потом внезапно схватил это запястье и вцепился в него челюстями, которые уже много лет, раз схватившись, не отпускали.
Женщина-жаба завопила от боли.
Дёрнувшись, он стащил её с кровати.
Она била его по лицу свободной рукой, но он просто усиливал хватку, встряхивая её руку, как терьер трясёт крысу. Её кровь заливала ему лицо, но он всё сильнее сжимал челюсти. Она волокла его по полу, пытаясь добраться до свечи, а с ней — до окна; но, хотя раз и другой она почти достигла цели, каждый раз могучим, почти судорожным движением он опрокидывал её на пол. Наконец она свалилась без чувств, от боли и потери крови. Именно этого он и ждал. Открыв рот, он толчками полез вверх и заново вцепился ей в плечо. Она очнулась лишь затем, чтобы вскрикнуть и снова упасть в обморок. Теперь, прилагая все силы, он добрался до её шеи и сжал на ней, под подбородком, свои челюсти. Почти теряя сознание, он подумал:
— Всё, что мне теперь нужно делать, это крепко держаться.
Всё крепче и крепче он сжимал её! Его челюсти сильнее и сильнее смыкались на этой белой башне красоты и, в конце концов, он понял, что лежит, вцепившись в свою мёртвую невесту. Бальдер разжал челюсти, спустился ртом по шёлковому шнурку, теперь покрытому кровью и наконец добрался до золотого ключа. Он спрятал его у себя во рту и, с радостью понимая, что его земля в безопасности, погрузился в сон.
Следующим утром, понукаемый кормилицей Брэдой, лесник Рассел с несколькими воинами выломали дверь. На полу лежала уже раздутая от гниения гигантская жаба, с оторванной и изломанной лапой, и ужасно искромсанной шеей. Рядом с мёртвой жабой лежал Бальдер, принц Корнуолла, с золотым ключом во рту, его лицо и тело были красны от засохшей крови. Они разбудили его.
— Корнуолл в безопасности, — произнёс он с улыбкой и снова заснул.
Брэда повесила ему на шею ключ на завязках от своего фартука, и Рассел забрал его и унёс в свою комнату. Там они умыли его и ухаживали за ним, и в свой срок он поведал им историю ночной битвы. А позже Брэда рассказала её Эрику, Властителю Корнуолла, который поспешно возвратился, заподозрив предательство, когда обнаружил, что в Уэльсе царит мир.
Эрик терпеливо выслушал рассказ до конца.
— Мой сын поступил очень славно, — удовлетворённо произнёс он. — Сознавая, что у него нет ни рук, ни ног, чтобы сражаться, он поступил очень славно.
— У него сильная челюсть, — добавила Брэда-кормилица.
Перевод: BertranD, 2022, ноябрь
Примечания
1
Ланди — самый большой остров в Бристольском заливе.
2
Скьёльд — легендарный король данов, предков современных датчан. По легенде был одним из сыновей Одина. Его супруга — Гефьён, а потомки — датские конунги Скьёльдунги.
3
Острова пряностей — Молуккские острова — индонезийская группа островов между Сулавеси и Новой Гвинеей. Кроме того, так же называли остров Гренада и другие острова, на которых выращивают пряности, в частности, архипелаг Занзибар у берегов Восточной Африки.
4
Возможно, отсылка к Барухии Руссо — еврейскому каббалисту, руководителю секты дёнме.
5
Элефантида — греческая гетера, жившая в первом веке до нашей эры, известная, как автор эротических руководств самого откровенного содержания.
6
Персонаж поэмы Спенсера "Королева фей" - хвастливый и хвостатый эльф. Имя Браггадочио используется как нарицательное обозначение хвастливого труса.
7
«Дидона и Эней» — опера в трёх действиях композитора Генри Пёрселла по поэме Вергилия «Энеида».
8
Отсылка к «Сказанию о Индийском царстве»: „Не менее удивительны и животные в царстве Иоанновом. Некоторые из них были более или менее знакомы европейцам: белые и красные львы, белые медведи, и т. д.“
9
Возможно отсылка к шекспировскому: Totus mundus agit histrionem. Весь мир играет, весь мир — актеры
10
Возможно, от лат. Assido — садиться.
12
Отсылка к старому английскому поверью о хвостатости корнуолльцев. См. Баринг-Гоулд "Легенды и мифы средневековья", глава 7.
13
Возможно, отсылка к Бенджамину Торпу — британскому филологу и специалисту по англосаксонской литературе и мифологии.
15
Острова блаженных, или Блаженные острова — мифическая заморская страна, расположенная посреди океана, где-то на краю света или даже в ином мире. Один из символов рая в мифологии различных народов.
16
Возможно, отсылка к роману Джеймса Кейбелла «Юрген. Комедия правосудия».
17
Ведьмины круги (ведьмины кольца, эльфовы кольца, колдовские кольца) — образованные грибами круги диаметром от нескольких десятков сантиметров до нескольких метров
18
«Феникс» — анонимная староанглийская поэма из Эксетерской книги: сборника англосаксонской поэзии X века.
19
Luro Vopo Vir Voarchadumia — отсылка на формулу пороха (LURU VOPO VIR CAN VTRIET) из книги Роджера Бэкона «Послание монаха Роджера Бэкона о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии».
20
Отсылка к кантаридам (шпанским мушкам), использовавшимся для для повышения потенции.
21
«Длинный корабль» или драккар — длинный и узкий корабль викингов, с высоко поднятыми носом и кормой.
|