Дивная редкая пташка
- Дивная редкая пташка Примечания
Аврам Дэвидсон
— Но отчего именно канал?
— Дешевле, больше и улучшит снабжение.
— О.
Князь Рольдран Влохский (если сократить его титулы и не вспоминать, что он ещё и фон Стюарт-и-Фиц-Гвельф) «просто заскочил» поговорить с доктором Энгельбертом Эстерхази насчёт Планируемого Канала, который соединит Истр и Дунай… на самом деле, планов на канал было несколько и каждый из них содержал несколько подпланов: должен ли он целиком проходить через Влоховы Топи («Ил», как их ласково называли… «Ролдри Ил» — иногда именовал себя князь)? Не лучше ли провести его правее или левее? Должен ли он не только проходить «через» них, но и отводить их водный переизбыток в оросительные системы? И всё это с одной стороны Так, но, с другой стороны — Этак…
— Что это за новая картина на стене, Энгли? — внезапно интересуется гость. Хозяин начинает объяснять. — А, — произносит гость, — одна из тех забавных французских безделиц, а? Всегда эти забавные безделицы… Британцам — спорт, французам — забавы… — Однако глаза гостя не отрываются от картины на стене. — Вот окаянная забавная картинка… все эти забавные маленькие пятнышки…
— Что ж, Ролдри, ты прав. Зоркие у тебя глаза.
Тут же: — Не засорял их лишним чтением, вот что. Уйма народу желает узнать про книги: «Там есть скабрёзности?». Некоторые хотят знать: «Там много правды?» Что хочу знать я, это лишь: «Там крупный шрифт?». Не стану рисковать испортить глаза и ходить с моноклем. Ты же знаешь, прежде всего я — охотник. — Он не упоминает тот факт, что хозяин иногда и сам носил монокль.
Эстерхази возвращается к вопросу о каналах: — Вот набросок планируемого водосборного бассейна… — Да, Лемкоч?
— Господин Грампкин! — объявляет дневной швейцар.
За этим следует довольно низенький и дородный мужчина, с румяным, сияющим и жизнерадостным лицом. Также следует и краткое разъяснение хозяину Лемкоча о надлежащем способе именовать профессора Иоганна Блампкинна, Императорского Геолога; также следует выражение лица швейцара, показывающее, что он, в любом случае, верный и покорный слуга Эстерхази, Доктора (Медицины, Юриспруденции, Музыки, Философии, Науки и Литературы) и во всех этих словах такой невежественный тип, как он (дневной швейцар), не разбирается никак; после чего отвешивает свой обычный короткий резкий поклон и удаляется. После него остаётся слабый запах грубого рома, грубого табака, грубого мужчины и грубого мыла… хотя и недостаточно грубого, чтобы оттереть всё прочее. Вдобавок, комната источает ароматы жёлтого воска, которым драили — натирали, можно сказать — мебель красного дерева; князя Влохского, который некоторые сравнивали (хотя, возможно и не в лицо) с затхлым волчьим мехом; самого Эстерхази (грушевое мыло и чуточку лавровишнёвой воды) и профессора Блампкинна (мужской одеколон Дженкинсона: более, чем чуточку). Плюс несколько габанских сигар, поставляемых испытанной фирмой Фрайбурга и Трайера[1], из Хеймаркета в Лондоне в такую даль, как Белла, столица Тройной Монархии Скифии-Паннонии-Трансбалкании (четвёртой по величине империи в Европе), но, в принципе, габанских. — Господа, позвольте вас представить — говорит Эстерхази, на всякий случай прибавив: — князь Влохский, профессор Блампкинн.
И добавляя ещё: — Сожалею, что мой слуга не разобрался в вашем имени, Ганн.
Блампкинн отмахивается: — Обозвав меня устаревшим наименованием мельчайшей монеты его родной провинции, он лишь напомнил мне о моей собственной истинной ценности…Ах. Планы канала. Надеюсь, что, когда начнутся раскопки, вы, несомненно, известите меня, если обнаружатся какие-нибудь интересные окаменелости. — Он не был уверен, что князь Влохский сможет распознать интересную окаменелость, даже если она треснет его под колено или укусит за зад, но Эстерхази с серьёзным видом кивает. Он понимал, как делаются подобные вещи. Приложить немного таланта к сообщению об открытии «любой из тех забавных эльфовских каменных штучек, какими раньше пользовались старые ведьмы» — раньше они пользовались ими при всём, от больного живота до чертовски хорошего поучения мужьям за блудливый вид: но теперь всё это вышло из моды — что, разумеется, должно будет привести к сообщениям о довольно интересных окаменелостях, неинтересных окаменелостях и неокаменелостях вовсе, представленных камнями по всей протяжённости Планируемого Канала… если этот канал когда-нибудь действительно построят…
— И, к слову об этом — вставляет Блампкинн и вытаскивает два больших листа в переплёте, достаточно большом, чтобы вместить том фолианта-слона[2], — Я принёс вам, доктор Берт, как и обещал, пробные оттиски новых фотоцинковых[3] перепечаток Археоптерикса, показывающих гораздо больше деталей, чем получалось прежде… взгляните…
Доктор Берт тут же вставил свой монокль и просмотрел листы, проговаривая вслух, что видит. Князь Влохский взглянул, взглянул ещё, перевёл взгляд на более интересную забавную французскую картинку… мужчина, женщина, вода, трава, дети, женщина, женщина[4]… всё составлено из множества крошечных крапинок, пятнышек… точек, если желаете… что легко заметить, если вы рядом или обладаете охотничьим зрением.
— Да, вот расположенные отдельно пальцы и когти, разделённые и несросшиеся метакарпалии[5], нептицеподобный хвостовидный придаток, все рёбра некрючковатые и тонкие, непохожие ни на птичьи, ни на рептильи, тонкий коракоид[6], позвонки пустотелые до самого крестца и очень длинный хвост…
Голос Эстерхази затихает до бормотания, профессор Блампкинн, возможно, подумав, что невежливо обходить вниманием другого гостя, говорит: — Это, видите ли, князь Влохский, знаменитый Археоптерикс, возрастом в сотни миллионов лет, которого падкая до сенсаций пресса предпочитает неверно описывать, как так называемое «уже-не-недостающее-звено» между рептилиями и птицами… обратите внимание на эти перья и острые зубы… ещё один, к сожалению, без головы… и этот…
Тут князь Влохский, как видно, не ярый поклонник палеонтологии, произносит: — Да. Видел такое.
— Ах… это было в Лондоне? или Берлине?
— Ни в одном из этих мест.
Блампкинн изумляется. Берёт себя в руки. Смотрит, сначала удивлённо, потом саркастично, потом вежливо. Эстерхази медленно поднимает глаза: — Что ты имел в виду, Ролдри, под «видел такое»? Что?….
Князь Влохский повторяет, со слабым акцентом, что видел такое. И он пучит глаза и пристально таращится, будто подчёркивая все значения глагола видеть.
— Что вы… Ах… «Видел такое», когда видел такое, где видел такое?
— На наших землях. Забыл когда. Что вы хотите сказать этим: «Уверен ли я»? Мне не нужен монокль, чтобы различать вещи. Почему это мне не быть уверенным? С чего бы?
Блампкинн и Эстерхази на миг одновременно заговорили. С чего бы? Да во всём мире было лишь два известных экземпляра Археоптерикса! Один в Лондоне, другой в Берлине — подумайте, что значил бы третий! Не только для науки, но и для Скифии-Паннонии-Трансбалкании и её престижа.
Влох поднялся на ноги, с чем-то, похожим на вздох; как видно, этот предмет не очень его заинтересовал… возможно, потому что его собственный род и престиж были несравнимо старше Триединой Монархии и её престижа. — Хорошо, значит, я поищу. Пора идти. Есть дела. Мой виноторговец. Мой оружейник. Мой каретник. Перекинуться в картишки в «Адской Бездне». Посмотреть, закончили ли менять обшивку моего личного вагона. Табачник… новые пороховые весы… как говорится, не могу ли я выполнить для вас какие-нибудь поручения? Хо-хо! Послушай, Энгли, будь я проклят, если знаю, чего ты хочешь от этой дивной редкой пташки, но вот что тебе скажу: обменяй её на ту забавную французскую картинку. — И он нахлобучил ободранную тюленью шапку[7] (чтобы его не поразило молнией) и накидку из шкуры зубра (тоже весьма ободранную, но теперь было трудновато достать зубра), взял дубовую трость, отвесил свой «поклон Ролдри»: ни слабый, ни глубокий и вышел на Малую Турецкую улицу, где его дожидалась собственная, можно сказать, карета. Некоторые провинциальные аристократы держали в Белле временное пристанище, в виде дома или квартиры. Князь Рольдран предпочитал держать конюшню и спать на чердаке. Не придираясь к ощущениям и запаху.
Несколько секунд тишины. Таково было присутствие князя, что его спешный уход оставил ощутимую полость.
Блампкинн: Как по-вашему, доктор Берт, князь вполне [запинка]…. надёжен?
Эстерхази [вынимая монокль]: В некоторых вещах — несомненно. Он, не задумываясь, с голыми руками бросится на бешеного волка, чтобы вас спасти. В других? Что ж… скажем так, окаменелости не совсем по его части. Посмотрим. Любые окаменелости в том направлении должны представлять интерес. Если те старые ведьмы хоть что-то оставили.
Императорский Геолог моргает: — Да… если они оставили что-то… Хотя, я полагаю… представьте, доктор, раньше они мололи кости динозавров и скармливали их, с хлебом и маслом, беременным женщинам!!
— Именно это они проделали с моей собственной дорогой матушкой. Ну, почему бы и нет? Кальций, знаете ли.
Императорский Геолог (Король-Император, Игнац Луи, назначив его на этот пост, выразил надежду на то, что он найдёт золото и ничего, кроме золота, пожал плечами и удалился инспектировать новые пехотные сапоги) — императорский Геолог моргает ещё раз. — Да, — отвечает он. — Что ж, почему бы и нет. Кальций… Я знаю.
Несколько лет назад свет увидела книга «Новв Сёл: На „Кэмелбеке“[8] от Бараньей Головы[9] до Сэнди Кейпа[10]» (Гласскок и Громторп, № 3, Минериз, 12 шиллингов), а Эстерхази перевёл её на современный готский, поскольку у неё имелись продолжения: «Вверх по реке Флай[11], на парусе и вёслах» и «В погоне за Паундмейкером[12], с приложением Общего Обзора Северо-Западных территорий» (имеется в издательстве Центбелесселя, возле Новомодельной Дороги, по два дуката за единицу или пять дукатов за три, с одиннадцатью полутоновыми иллюстрациями и бесплатной патриотической закладкой; заказывайте по каталогу). Из этих переводов выросла дружба. Ньютон Чарльз Эндерсон на самом деле не был «новосёлом», о нет; он был «парнем при деньгах»; и теперь взял отпуск в Университете Восточной Австралии[13] и надеялся ещё немного поисследовать в землях Тройной Монархии.
Тут имелось множество не очень хорошо исследованных (то есть, не очень хорошо исследованных всякими научными экспедициями; всё это было очень хорошо исследовано речными татарами, румынами и прочими не-ведущими-записей народами, которые ходили теми путями с незапамятных времён — и в прежние дни находили там янтарь и греческую керамику — это геты, которые могли быть или не быть близкой роднёй древних скифских готов) и довольно неинтересных водных путей, впадающих в Дельту Истра. И Новв Сёл Эндерсон хотел, чтобы Эстерхази отправился исследовать вместе с ним, на пироге. А Эстерхази очень хотел так и поступить. Там было несколько видов щурков, которых никто никогда толком не зарисовал, не говоря уж о фотографировании; конечно, в музеях имелись шкурки и несколько акварелей, давным-давно сделанных кем-то, чья личность была представлена просто как «От англичанки»[14]; до сих пор наполовину укутанная покровом сдержанности, она вернулась к родным северным туманам, оставив после себя лишь копии акварелей.
— Но, боюсь, наши расписания не совпадают. Мне действительно жаль.
Новв Сёл тоже сожалел: — А мне нужно вернуться к началу семестра.
— И мне, на собрание Комитета по Планируемому Каналу. Что ж… Мне известно, что ваши перемещения расписаны с такой же точностью, как у Филеаса Фогга, поэтому просто сообщите, когда вернётесь и я угощу вас недурным обедом, чтобы компенсировать ваши лишения. Один человек в деревне обещал мне отличную жирную курочку, да и трюфели должны быть тоже хороши, вот…
Новв Сёл испустил лай, задуманный, как смех, который равно пугал и помми[15], и абов. — Я не из ваших европейских гурманов, — заявил он. — Вырос на лепёшках и ру. Потом перешёл на баранину, тыкву и пудинг с жиром. Не раз едал какаду — мне сказали, что это клуша — «курица» по-вашему — и не видел никакой разницы. Но, конечно, буду рад съесть, чем вы меня угостите, без вопросов… А, и к слову сказать. Не стоит сильно, да и вообще рассчитывать на меня в распознавании и запоминании ваших щурков. Совсем не разбираюсь в орнитологии. Официально я — профессор политической экономии, но кто на самом деле — так это исследователь. Впрочем, буду рад дать вам набор моих заметок. — И на этом они распрощались.
Две вести. Деревенская курочка будет в наличии на следующий день. Также, увы, невестка фрау Оргац, экономки и кухарки, Занедужила Животом — не требуется ли ей медицинский совет?…или эльфовский камень?…нет: ей требуется уход золовки. Домохозяйство, при помощи младшей прислуги, могло некоторое время продержаться. «И Мальта, которую я самолично подобрала, будет очень хорошо стряпать для вас, пока я не вернусь, господин доктор». Мальта, думает господин доктор, вероятно, подобрана так, дабы воспрепятствовать тому, чтобы господин доктор посчитал её полностью подходящей заменой — пожалуй, она не блистала умом — но он просто говорит: — Завтра принесут особую курочку для обеда с иностранным гостем и она может выглядеть не совсем так, как те, что продаются здесь, на городском Птичьем Рынке; так что прошу вас иметь это в виду.
Мальта отвешивает несколько реверансов, но, слава Богу, не полных и отвечает: — Ангелы Господни, милярд, что мне ни велите состряпать, я это отлично состряпаю, ведь Хозяйка-то, она мне написала советы на взаправду большом добром куске картона. — Мальта умеет читать и у неё имеется рецепт? Ну, надо же. Понадеемся на лучшее. Может, Новв Сёл не станет возражать или вообще не заметит, если обед недотянет до эталона, но, в конце концов, Эстерхази тоже придётся его есть.
В любом случае.
Во время собрания Комитета по Планируемому Каналу крыша Зала Заседаний не обрушилась, но случилась уйма прочих вещей, которых, надеялся он, не произойдёт. Председатель оставил дома записи последней встречи и полагал неслыханным пропустить их зачтение, pro hac vice[16], так что всем пришлось ждать, пока бумаги не доставили на тихоходной кляче, если не на катафалке или воловьей упряжке. Затем делегация консерваторов пожелала получить самые основательные гарантии, что любая земля, забранная под Канал, будет полностью оплачена по текущей рыночной стоимости; затем, задолго до того, как консерваторы удовлетворились такими гарантиями, делегации рабочих взбрело в их коллективную голову, что на строительстве Канала могут применяться услуги азиатских кули и они потребовали абсолютных гарантий, что такого не произойдёт. Затем торговое представительство пожелало схожих заверений насчёт кирпича и строительного камня — не только того, что их не будут импортировать из Азии, но и вообще из-за границ Империи: «Не ввозить даже из Паннонии!» — положение, которое делегация Паннонии отчего-то весьма неверно восприняла. Крики «К порядку! Измена! Что скрывает этот Комитет?» и «Вернёмся к Предыдущему Вопросу!» звучали не переставая. И Эстерхази понял, что он, несомненно, в любом случае пропустит большую часть обещанного Эндерсону обеда. Поэтому он отправил весточку, с просьбой продолжать трапезу без него, извинениями гостю и, заверением, что он (Эстерхази), присоединится к нему, как только сможет.
«Как только» в конечном счёте было достигнуто, хотя он боялся, что этого не случится. Проталкиваясь из Зала Заседаний, он натолкнулся на профессора Блампкинна, чуть не в слезах. — Я пропустил свой обед! — печально объяснил Императорский Геолог (он не выглядел так, будто много их пропускал). — Дома мне его не приготовили, а в ресторане я питаться не могу, потому что у меня деликатный желудок: если что-то хотя бы чуть-чуть жирное, недожареное или пережареное, он раздувается, потом раздражается: и на несколько дней расстройство пищеварения!
— Тогда пойдёмте ко мне домой, Иоганн, — пригласил Эстерхази.
— Охотно!
Можно было бы спросить: «Как же далеко можно пойти ради курочки?», но, в конце концов, эта курочка станет лишь гарниром к одному блюду из нескольких; да и кухарка в Белле скорее предпочтёт угодить слонихе под ноги, чем не подготовить несколько, так называемых Запасных Выходов на случай неожиданностей. Особенно прожорливый гость мог бы стать Нежелательным Инцидентом в чужеземном пансионате: но не в лучшем доме Беллы: Какая честь! Боже — посылающий аппетит — благослови этого человека! И условленным сигналом было бы передано распоряжение внести один из запасов.
Проезжая мимо забитых автомобилями выездных ворот Зала Заседаний, Эстерхази поднимает руку и красный паровой автомобильчик бросается вперёд, к соседнему проезду; прежде чем он остановился, Швебель, инженер, перегибается назад, чтобы подбросить антрацита: Эстерхази подбирает фермера. Его гость, благодарно сопя от кедровых деталей машины (натёртых воском “на память от князя Влохского”), усаживается рядом с ним.
— Кто это? — спрашивает Швейцар у Привратника, наблюдая за искусным рулевым управлением.
— Это — доктор Эстерхази, Императорский волшебник — поясняет Привратник Швейцару.
— Так это он! — дивная редкая пташка! — А затем они оба вскакивают, когда наружу вываливаются делегации, требуя свои кареты, экипажи, брички, таксомоторы и тройки. Однако, никто из них не потребовал парового автомобильчика.
— Вас не оскорбит, если мы войдём через кухню? — спрашивает профессора доктор (хотя докторских степеней у него имелось множество, сам он был единственным… абсолютно единственным).
На что профессор отвечает, что они могут войти хоть через дымоход. — Разве вы не слышите, как бурчит моё брюхо? Кроме того, посетить благоустроенную кухню — всегда в радость. — Блампкинн с удовольствием звонил в колокольчик, вручённый ему, чтобы остерегать прохожих — паромобиль был почти бесшумен — и погонщиков беспокойных лошадей.
— Умеренное число неожиданных посещений помогает сохранить кухню благоустроенной. — А кроме того, проверка, пусть даже краткая, временной кухарки гостем с очень деликатным пищеварением, могла быть неплохой идеей: и через несколько минут они уже здесь!..но что это в переулке?…громоздкий деревенский фургон…и кто-то у двери, в облепленном перьями парусиннике[17] — кто-то притопывающий ногами и выглядящий растерянным.
— Ещё раз говорю, что торговец птицей Пакельхаубе велел мне принести эту выкормленную в деревне птицу, получить полтора скиллинга и уйти! Виноват, что опоздал: на дорогах вокруг Зала Заседаний полно недоумков.
Но, подобно старшему сыну короля Исландии, Мальта-Стряпуха ничего не желает слушать. — Ты прознал, что я здесь лишь временно, — вещает она, подбоченившись, — и думаешь меня надуть! но у этой двери ты не получишь ни полскиллинга! Деревенскую курочку уже доставили пару часов назад, в подарок от другого торговца и чужестранный гость сейчас её ест. Убирайся прочь и… — Она замечает Эстерхази, приседает в реверансе, указывает на рассыльного, её рот открывается для объяснений и оправданий.
Ей не дали на это времени. Эстерхази говорит: — Возьмите птицу и заплатите за неё, мы уладим этот вопрос позже… Вынесите ему стакан пива — велит он через плечо. Недовольство рассыльного тут же пропадает. В конце концов, деньги уйдут его работодателю. Но пиво — ему… по крайней мере, на некоторое время.
За столом, заложив салфетку за отложной воротник, загорелый и явственно совершенно довольный, сидит Ньютон Чарльз («Новв Сёл») Эндерсон, преспокойно жуя. Столь же спокойно он откладывает начисто обглоданную кость на блюдо, где (или, если угодно, на котором), он аккуратно выкладывал скелет. Возможно, он всегда так поступал, даже с какаду и кенгуру. Эстерхази вытаращивается в совершенном неверии. Рот Блампкинна открывается и закрывается, как у рыбы-усача или карпа. — Поднимайтесь на борт — говорит Новв Сёл, подняв глаза. — Извиняюсь, что вам этого не хватило. Путешествие вызвало у меня зверский аппетит. — На краю блюда лежит одно-единственное и немного необычное перо. Возможно, Мальта даже слыхала, если не более, как подавать фазана.
— Боже мой! — восклицает Блампкинн. — Взгляните! Вот позвонки, полые до самого крестца, очень длинный хвост, а также тонкий клювовидный отросток, все рёбра некрючковатые и тонкие, непохожие ни на птичьи, ни на рептильи, нептицеподобный хвостовидный придаток, раздельные и несросшиеся метакарпалии, раздельные пальцы и когти.
— В целом неплохо — заявляет Эндерсон, утирая губы салфеткой. — Как я и говорил, я не отличу одну птицу от другой, но это неплохо. Весьма смахивает на бамбуковую курицу — гоанну или, как вы её называете, игуану. Хотя здесь слишком северно для неё… но, конечно, она может быть привозной! Мои поздравления шеф-повару! Между прочим, я слыхал, как человек, который её принёс, сказал, что там такого больше нет… что бы это ни значило… Должен сказать, вы знаете, как на славу принять гостя!
Довольный, он отламывает кусочек хлеба и обмакивает в трюфельный соус. Затем вновь поднимает взгляд: — О, и говоря о поздравлениях — спрашивает он — кто такой князь Влохский?
— Как я погляжу, французской картины уже нет — замечает Эстерхази.
Перевод: BertranD, октябрь 2023 г.
Примечания
1
Фрайбург и Трайер — британский производитель и продавец нюхательных и табачных изделий, основанный в 1720 году, по адресу 34, Хеймаркет, Лондон. Хе́ймаркет — улица в Сент-Джеймсе в Вестминстере.
2
Фолиант-слон — формат бумаги, в высоту до 23 дюймов.
3
Фотоцинкография представляет собой фотографический процесс, разработанный сэром Генри Джеймсом в середине девятнадцатого века. Этот метод позволял точно воспроизводить изображения, текст рукописи и контурные гравюры.
4
Пуантилизм — Возможно, имеется в виду Жорж Сёра и его картина «Воскресный день на острове Гранд-Жатт», написанная в стиле пуантилизма.
5
Метакарпалии — у приматов — кости ладони, составляющие средний отдел кисти, пясть. Они сочленены с запястными костями и фалангами пальцев
6
Коракоид — парная кость, входящая в состав первичного плечевого пояса позвоночных. Находится ниже места присоединения конечности.
7
Ещё император Август в Древнем Риме считал, что шкура тюленя защищает от молний.
8
Кэмелбэк — конструкция паровоза с особо большой топкой, отнесенной от кабины машиниста, последняя, приподнятая над паровым котлом, смотрелась горбом.
9
Баранья Голова — прибрежный мыс юго-западнее деревни Баран (Rame) на юго-востоке Корнуолла.
10
Сэнди Кейп — самая северная точка на Остров Фрейзер от побережья Квинсленд, Австралия.
11
Флай — река на острове Новая Гвинея.
12
Паундмейкер — вождь равнинных индейцев кри, известный как миротворец и защитник своего народа. Участник Северо-Западного восстания в Канаде, после подавления которого он сдался, был осуждён за государственную измену и заключён в тюрьму.
13
Отсылка к Университету Западной Австралии — государственный университет, находится в городе Перте.
14
Возможно, намёк на Эмили Мэри Осборн — английскую художницу викторианской эпохи.
15
Помми — австралийский сленг — англичанин, особенно иммигрант; абы — сокр. аборигены.
16
Pro hac vice — латинское выражение, означающее «для данного случая», «в этот раз».
17
Парусинник — плащ, куртка из парусины.
|