Бескаравайный Станислав Сергеевич : другие произведения.

Философия Техники

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта монография никогда бы не появилась в печати (пусть и скромным тиражом) без соавторства и содействия Владимира Павловича Капитона. // В самом низу текста - ссылки на PDF файлы, включая приложения и литературу.

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

ДНЕПРОПЕТРОВСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ФИНАНСОВАЯ АКАДЕМИЯ

С.С. Бескаравайный, В.П. Капитон

ФИЛОСОФИЯ ТЕХНИКИ

Монография

Днепропетровск - 2011

   УДК 1
   ББК 87.2
  
   Б53
   Бескаравайный С.С., Капитон В.П.
   Философия техники : монография. - Днепропетровск: ДГФА, 2011. - 302 с.
   ISBN 978-966-8866-59-3
  
   В монографии анализируются мировоззренческие, методологические, гносеологические, социальные и иные аспекты развития техники. Раскрываются особенности технического знания, место и роль представлений об объективных законах природы и техники в деятельности человека.
   Предназначено для студентов всех специальностей и аспирантов.
  
  
   Рецензенты:
   Романенко Н.И. -  доктор философских наук, ректор Днепропетровского областного института последипломного педагогического образования
   Приходько В.В.- доктор педагогических наук, профессор Национальной металлургической академии Украины
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Рекомендовано к печати ученым советом

Днепропетровской государственной финансовой академии

Протокол N 3 от 25.10.2010 р.

  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic
  
  
   ISBN 978-966-8866-59-3
  
   No Бескаравайный С.С., Капитон В.П., 2011
   No ДГФА, 2011

С О Д Е Р Ж А Н И Е

   Введение.....................................................................
      -- Мировоззрение. Технократизм и гуманизм: история и современность. Основные понятия философии техники......
        --    Понятие мировоззрения..........................................
        -- Мировоззрение и идея закона.................................
        -- Возникновение технического мировоззрения..............
        -- Техническое мышление.........................................
        -- Понятие техники и её сущность..............................
        -- Понятие "техническая реальность"...........................
        -- Категории "техническое" и "технический идеал"........
        -- Понятие "технология"..........................................
  
   II. Техника и культура..................................................
   2.1 Социальность техники...........................................
   2.2. Культура и миропонимание....................................
   2.3.  Философские категории как универсалии культуры (техническое пространство и время)....................................
   2.4. Техническая деятельность и её специфика..................
   2.5. Понятие "природа"...............................................
   2.6. Образование, техническое образование.....................
   2.7. Техника и проблема иррационального.......................
  
   III. Особенности технического знания. Научное познание и техника.......................................................................
        -- Техническое знание и техническая теория..................
        -- Структура естественнонаучной и технической теории...
        -- Понятие "концептуально-онтологическая схема".........
        -- Естественнонаучная и техническая рациональность......
        -- Единство и противоречия научной и технической рациональностей...........................................................
        -- Возможные кризисы в технике................................
        -- Проблема измерения.............................................
        -- Символические и идеальные формы..........................
  
   IV. Законы, техника и технология....................................
        -- Понятие закона. Основные свойства законов..............
        -- Врожденные идеи.................................................
        -- Существование законов..........................................
        -- Идеальность выражения связей................................
        -- Объективные законы и культура..............................
        -- Технические законы..............................................
        -- Понятие парадигмы техники....................................
  
  
   V. Прогнозирование развития техники........................
   5.1. Прогнозирование развития техники как элемент прогнозирования будущего................................................
   5.2. Изменение в комплексах противоречий - опыты в их взаимном сравнении.......................................................
   5.3. Тенденции в изменении противоречий и устойчивые технические решения......................................................
   5.4. От парадигмы к парадигме - алгоритм прогноза...........
   5.5. Прогнозы в рамках отдельных отраслей промышленности
  
   Заключение.............................................................
  
   Использованная литература.......................................
  
   Приложение 1...........................................................
   Приложение 2...........................................................
  
  

5

6

6

7

8

10

15

25

41

47

49

49

67

70

76

77

83

102

116

116

119

122

124

132

137

141

147

153

153

158

160

171

176

179

186

200

200

211

222

230

234

261

265

283

288

  

Техника и культура

(вместо предисловия)

   Задача гуманитарно осмыслить технику не проста, и варианты осмысления предлагаются разнообразные. По-разному понимаются даже смысловые оттенки самого вопроса: что значит осмыслить роль и значение техники? Полагать ли некий смысл техники "изначально" вложенным, поскольку он есть плод рук и головы человеческих, или "наделить" технику смыслом, приписать ей некое долженствование, телеологически оправдывающее ее существование? Если у техники есть определенное предназначение, то всегда ли он имеет смысл с более широких - скажем, гуманистических или даже правовых позиций, и тем более, если мы беремся рассуждать о технической реальности, у которой - свое предназначение, своя логика? Эти вопросы тем более важны, когда речь заходит о взаимосвязи культуры и техники. И тут мы сталкиваемся с дилеммой, прижившейся в массовом сознании. В сознании обывателя техника стала виновницей всех цивилизационных бед, она несет ответственность за все, что нам так не нравится в повседневной жизни: вонь, копоть и шум в городах, жутко-бешенный темп на работе, хамско-животный стиль отношений на улице и меркантильно-"технические" отношения в обществе и семье, мусорные свалки в лесу и лесопосадках, нефтеотходы в озерах, прудах и реках. В то же время техника совершенно безразлична к то-му, зачем ее используют. Техника сама по себе индифферентна и к факту своего использования, и к целям и смыслам, с которыми ею пользуются люди. Наше сознание подчас даже не скрывает понятийную и словесную свалку, которая обнаруживается в языке. Об этом свидетельствует наш повседневный язык. В нашем языке много мусорных и просто мерзопактостных, отвратительных слов, и часть этих слов записана в современные словари. Мы предъявляем претензии не к самим словам, не к словарям, а к людям (тут все зло!), употребляющим эти слова, но сами слова языка морально невменяемы. Последнее предложение распространяется и на технику.
   Моральные суждения о технике не зависят от ее понимания (типа ее понимания): и онтологические, и антропологические, и социологические подходы к технике в равной мере могут признавать технику морально индифферентной, морально ущербной или морально приемлемой. Оценки в отношении значения и смысла техники могут быть как оптимистические, так и пессимистические.
   Оптимизм, как правило, связывается с технократическим мышлением. Однако такая связка вовсе не обязательна, поскольку в самых перспективных версиях технический оптимизм обосновывается с противоположных технократизму позиций.
   Пессимистические взгляды гораздо слабее представлены в массовом сознании, но основательнее разработаны в философской литературе. Об этом по сути дела начал размышлять еще Ж.Ж.Руссо применительно к проблеме соотношения культуры и нравов. В нынешнее время весьма радикальную позицию обозначил Ф. Юнгер, считающий технику безнравственной. Причин несколько. Во-первых, человек губит природу, хищнически используя "дармовые" ресурсы. Во-вторых, человек подчиняется технике, ее рациональности и организации, которые враждебны человеческой "природе". В-третьих, техника вызывает насилие как модус жизни, и этот модус распространяется и на общество. Отсюда - войны. "Стремление целиком подчинить человека требованиям технической рациональности, утилитарному функционализму, который ничего не оставляет вне сферы своего влияния, постепенно подавляет духовное противо-стояние человека, его волю к сопротивлению, опирающуюся на более глубокий порядок. Все инстинктивное, темное в человеке, его смутные волевые порывы и путаница мыслей не побеждаются, а только усиливаются. Система организации, которая стремится подмять под себя все, не имеет никаких средств для обуздания этого темного царства" [296, с. 198 ]. Аргументация, которую выстраивали Шпренгер и Инститорис, авторы "Молота ведьм", хотя и пускается в ход, предполагает определенные гуманистические принципы: "...Мы подходим к вопросу о границах технического прогресса, о пределах, которые ему поставлены. Ведь можно с полной уверенностью сказать, что, в конце концов, человек в своей борьбе за власть воспользуется этими насильственно укрощенными силами для решительного действия. И тогда огромные силы, которые он приобрел в результате хищнической эксплуатации природы, обратят против него самого свою разрушительную энергию. Человек пробудил духов стихий и навлек на себя их месть. Против него с неприкрытой враждебностью ополчилось гигантское скопление стихийных сил, управляемое механикой; в этом состоит тот регресс, объем которого прямо пропорционален объему продолжающегося технического прогресса" [Там же, с. 237].
   Итак, Ф.Г. Юнгер видит изначальную червоточину в "рацио", в мышлении, которое таит в себе демонические, титанические потенции, античеловеческие по сути своей. Позиция Ф.Г. Юнгера более чем странная: природа человека, выходит, заключает в себе и нечто ей же самой противное! Такая аргументация есть аргумент ad absurdum для антропологического взгляда на технику.
   Л. Мефорд считает, что "рок" вкрался в самом начале цивилизации в характер функционирования мегамашины: "...Культ власти с самого начала основывался на грубом заблуждении. Конечный результат оказался для сословия правителей таким же вредоносным, каким был сам механизм для обездоленных и социально униженных тружеников и рабов" [163, с. 271]. Грехопадением был переход от неолитической деревни к древним царствам, основанным на власти. Стержень древней экономики был функциональный, но бессмысленной - в том числе и для пресытившихся царей. Этот смысловой разлом послужил той объективной основой, на которой возникла и развивалась вся европейская цивилизация. В европейской цивилизации не только отделены, но и противопоставлены стремление человека к осмысленной, нестесненной и суверенной жизни, с одной стороны, и его функциональное включение в систему общественного разделения труда, - с другой. Характерной особенностью взглядов Л.Мемфорда является мысль о том, что практически неважно, по какую сторону социального барьера находится человек: и на стороне богатых и аристократов, и на стороне плебеев жизнь принципиально разорвана на противоположные части. Просто "у одних щи пустые, а у других жемчуг мелкий". При этом возникает вопрос: как может восприниматься и переживаться этот разрыв? Да как угодно, в том числе и как противоречие "цивилизации и культуры" (Ж.Ж.Руссо), "цивилизации и человека" (Ф.Ницше, П.Сорокин), "культурного кризиса" (О.Шпенглер) и т.д., из которого нет выхода - спектр широк.
   Другие авторы вряд ли согласятся с такой постановкой вопроса. Для К. Маркса, например, противоречивость социального бытия производится отчуждением, а этот феномен связан с частной собственностью. Ликвидация частной собственности должна привести к исчезновению отчуждения. Немецкий социолог Э. Дюркгейм в качестве объяснительного принципа использует оппозицию механической и органической солидарности. Близкие к нам по времени социологи склонны связывать моральную амбивалентность техники с Просвещением.
   Итальянский философ Эвандро Агацци в конце ХХ ст. предложил концепцию, обосновывающую сферы корректного "морального измерения науки и техники", исходя из понимания науки как системы деятельности и знания, отвечающей на вопрос "почему?", техники - на вопрос "как?", и технологии - на вопросы "почему и как?". Это лапидарная формулировка распространенной точки зрения на суть обсуждаемых феноменов, хотя она и чревата недоразумениями, терминологическим и содержательным разнобоем в самом понимании того, о чем идет речь. В качестве примера сошлемся на одно неожиданное суждение Э.Агацци, которого трудно вообще-то заподозрить в экстравагантности: "В рамках чисто социологической концепции науки всякий разговор об этике и ответственности изли-шен. Если наука есть всего лишь социальный продукт, то она просто выражает этику общества, и нет смысла ни судить о ней с точки зрения морали, ни регулировать ее..." [2, с. 24]. Причем здесь социология? Вряд ли кто из социологов возьмет на себя смелость утверждать, что "продукты общества" - это некий социологический конвейер, в котором не задействованы люди с их сознанием, мышлением, моралью и нравственностью. Трудно вне социологического взгляда судить о науке с точки зрения морали, поскольку, на первый взгляд, кажется, что "внутри" науки, техники, научного и технического знания нет морального измерения. Это "внутри" - весьма сомнительная абстракция. Когда Э.Ферми при испытаниях атомной бомбы в 1944 г. воскликнул, что это - прекрасный физический эксперимент, то он выхолостил область моральных различий, необходимых для последующих действий ученых-атомщиков, поскольку физики, а затем химики и биологи, в качестве критериев своей деятельности приняли научные и технологические критерии. Технологии, в том числе и научные, не могут быть наделены правом производить цели и ценности. Э.Агацци высказывает мысль, заслуживающую пристального внимания: "Вместо того чтобы обвинять науку и технологию в проникновении во все поры нашего существования, мы должны спросить себя, до какой степени их проникновение стало возможным из-за познавательного и практического пренебрежения теми ценностями, которые должны одновременно хранить смысл существования и обеспечивать бдительность, которая не позволила бы упустить этот смысл" [Там же, с. 103].
   В этом высказывании содержится важная идея - за любым культурным, научным, техническим артефактом стоит человек в качестве автора, изготовителя, оператора, потребителя и т.п. Непосредственные критические аргументы в адрес артефактов - это просто недоразумение. Это напоминает ту ситуацию, когда мать наказывает угол стола за то, что тот ударил ее ребенка. Такой подспуд-ный пафос Э. Агацци вполне привлекателен.
   Отметим, что анализ научно-технологической системы в ее взаимодействии со средой в терминах общей теории систем приводит Э.Агацци к выводу о том, что нейтральность науки можно сохранить, только если перестать рассматривать ее как изолированную систему, "нейтральность науки может означать право НС (научную систему, - В.К.) удерживать значение своих существенных переменных в их критической области", а это - динамическое состояние открытой адаптивной системы. Парадоксальный на первый взгляд вывод: обычно, чтобы подчеркнуть независимость каких-то феноменов, их разводят как можно дальше, приклеивают к разным основаниям, и независимость становится возможной как раз и в случае тесных связей со "средой", и вот тут-то как раз и обозначается контекст науки и техники. А по сути дела совершенно верный ход мысли - независимость, свобода исследований и мнений, борьба с "цензурой".
   В стремлении разобраться с условиями корректного разговора о моральных оценках приходится считаться не только с реальными оценочными суждениями, но и с не менее пестрой картиной, сложившейся в этике. Ведь, в конечном итоге, все суждения о технике, ее смысле и значении в жизни человека и общества приобретают оценочный характер. Многообразие культурно-этических теорий и концепций ставят исследователя в области философии техники перед проблемой выбора той этической теории, с позиций которой он будет анализировать феномен техники. Предложения на "рынке" - на любой вкус. Аналитические теории заняты просветлением языка, на котором обсуждаются морально-технические проблемы. Натуралистическая этика наводит аналогии между порядком в природе и порядком в обществе. Религиозные доктрины пользуются правом использовать сильные аргументы божественного происхождения человека и его мира. Интуитивистские подходы апеллируют к очевидности и ясности моральных заповедей. Утилитаристские, гедонистические, эгоистические, нормативные, телеологические и деонтологические этики разрабатывают собственные основания для моральных суждений и предлагают свои понятийные аппараты для самого анализа моральных ситуаций. Одна и та же моральная ситуация может быть описана на совершенно раз-ных теоретических языках. При этом возникает сложнейший вопрос: как сопряжены оценочные суждения (выводы) этических теорий с истиной? Ведь в современных исследованиях предпочитают рассуждать об аутентичности или сопряженности языков этических теорий с реальной практикой оценки технических артефактов. Э. Агацци пытается дать свой ответ и на этот вопрос: "На страницах этой работы мы отстаиваем сложную этическую позицию. В общих чертах она такова. В моральных суждениях о науке и технике (да и в других случаях) следует принимать во внимание цели, средства, условия, обстоятельства и последствия, а также использовать различные аргументы: иногда телеологические (где большую роль играют аксиологические соображения, учет ценностей), иногда деонтологические. В то же время мы подчеркивали значение намерений (особенно в отношении целей), сполна при-знавая их ограниченность. Вот почему мы утверждаем, что различные этические те-ории должны рассматриваться как взаимодополнительные" [2, с. 260].
   Вся книга Э.Агацци - дотошный анализ основных понятий и категорий, имеющих отношение к моральной оценке нынешней технологической цивилизации. Он не обсуждает "онтологических" или социокультурных реалий, создавая понятийный аппарат для последующей работы с "реальностью". Обескураживает вывод автора о том, что при моральной оценке феномена техники, нужна взаимодополнительность этических теорий. Почему? На этот вопрос Э.Агацци не отвечает. Но здесь есть о чем подумать: с одной стороны, это как раз тривиальность - целесообразно использовать весь концептуальный багаж этики для решения сложных проблем, с другой, - это явно противоречит общей аналитической интенции самой книги, где проведению дистинкций и дефинициям отводится главное место. Помимо всего возникают методологические трудности. Одна из них связана с сопряженностью между собою различных этических теорий, которые необходимо непротиворечиво объединить в единый контекст. Ведь они потому и разные, что развиваются на разных логических основаниях и теоретических посылках. Вторая трудность касается понимания "человеческой природы", которая заключает в себя связь телесного и духовного. Или, иначе говоря, если переводить на привычный язык, физически-телесное (факты) и духовно-социальное (цели). Вопрос в том, что скрывается за понятием "связь" или что может за ним стоять? Ведь лю-бая антропологическая теория как раз и предлагает версии связи того и другого. Ка-кова природа этого странного симбиоза, как могут факты и цели разместиться в од-ной упаковке? Почему телесность человека подвержена социальному стандарту? Почему цели человека не существуют без некоторой "телесной" оболочки, в кото-рой они только и могут "быть", т.е. обретать статус существования? Не потому ли, что природа человека - это не только образ должного, не только интенциональная модель, но реальное поле возникновения этого образа, пространство коммуникации, в котором возникают все характеристики человека: и родовые, и всеобщие, и особенные, и индивидуальные? Природа человека - это то, чем он является в акте ком-муникации. Единичность, самостоятельность, одиночество человека - вовсе не изначальные, не исходные, а сложно произведенные состояния души. Однако и душа - это феномен культуры. По крайней мере, настолько же, насколько и индивида. И индивид - тоже феномен культуры [169, с. 183-255].
   Итак, если техника - способ общаться, то для моральной проблематики это означает только одно: радикально расширяется представление о моральной вменяемос-ти: применяющего технику человека. Расширяется круг адресатов моральной вменя-емости, даже те, кто не участвуют в разработке, создании, эксплуатации техники, включены так или иначе в коммуникационное пространство, осваиваемое техникой, и вынуждены так или иначе реагировать на экспансию технического мира. "Страусиная" позиция, ограничивающая сферу моральной ответственности профессиональными, социальными ролями, больше не годится ввиду глобальности и всеобщности техники. Даже самые общие модусы ответственности подвергаются пересмотру в сторону их расширения. Поэтому-то X. Ленк формулирует новый моральный императив технической цивилизации: сегодня моральная ответственность должна быть не ответственностью виновного, а ответственностью опекуна, так как человек стал соучастником эволюции живого. И хотя тезис Х.Ленка обращен к природе, его можно интерпретировать предельно широко, обращая его и к людям, и к их сообществам, и к так называемой человеческой природе, т.е. к культуре, моральным ценностям, и, как это ни парадоксально звучит, традиционным устоям. Другими словами, если мы за техникой, в самой технике и в ее применении видим антропологическое, гуманистическое содержание, то вся проблематика специфической технической этики, где якобы этическое отношение возникает между человеком и чем-то неодушевленным, - пусть это будет даже природа, животный мир, опасные естественнонаучные открытия, - возвращается на круги своя, и опять ставит вопрос о том, как должны относиться друг к другу люди, уже взвалившие на свои плечи глобальную ответственность за весь доступный им универсум. Еще раз обратимся к X. Ленку: "Этика не только должна стать ориентированной на все человечество, более открытой в будущее, более социальной, более основанной на сотрудничестве и более прагматичной, но она должна также направляться на коллективно действующего человека с точки зрения более широкого понятия "опекунской" и предотвращающей ответственности".
   В позиции Х.Ленка привлекает отказ от субъект-объектного подхода к феномену техники, который, строго говоря, никогда и не работал! И дело, разумеется, не в том, что человек хочет создать машину "умнее" себя, и не в том, что машина стала "разумной", заимела зачатки "искусственного интеллекта", что она теперь такова, что лишь помогает нам уловить истину, ускользавшую от нас прежде. Истина эта в том, что влечение человека к машине, точнее, его же стремление к созданию все более совершенной машины, есть стремление метафизическое, не выводимое из одних только соображений полезности и целесообразности. Для человека в машине как бы запечатлен образ мироздания, поскольку мироздание человек представляет себе, в конечном итоге, как гигантскую машину. К примеру, системы великих философов - Р.Декарта, Г.В.Лейбница! Для них, конечно же, мир - это машина. И для любого ученого, в общем-то, тоже. Создание все более совершенных, мощных и сложных машин имеет сверхзадачей как бы повторение мироздания. Вся истории человечества может быть рассмотрена как вечное и единое движение к построению все более совершенной машины! Как последовательное приближение к образцу, который мы имеем в мироздании. Машина для человека не только детище его рук, не только продолжение его рук, - она для него является также и тайной; в ней, а не где-нибудь еще, человек ощущает присутствие запредельного, здесь, а не где-нибудь, он ищет начало и конец мира! Вот от этого-то и влечение человека к машине, его постоянная обращенность к ней, которая и глубже, и значительнее всех человеческих экстрасенсорных коммуникаций! И здесь - уже в плане психологическом - намечается проблема, которая, в ближайшие сто лет доставит человеку немало хлопот... Фантасты любят писать о всяких восстаниях роботов, выдумывают всякие "законы робототехники", размышляют о том, может ли мыслящий робот причинить человеку вред, не станет ли он, кстати, умнее человека и т.д. Человека влечет к машине не только потому, что он видит в ней свое отражение, а и потому, что он видит в ней отражение Космоса. Человек уже сегодня стоит лицом к лицу со вполне реальной проблемой: как ему существовать, будучи ведомым страстью к машине, как достичь синтеза человеческого и машинного, как достичь сращения с миром искусственной, машинной "второй природы" и как, наконец, сладить с виртуальным миром, который порожден человеком и уже назван "третьей природой" (имеется в виду виртуальный мир компьютеров и все, на них основанное и зависимое). В этом третьем "природном" мире гораздо больше "человеческого", чем во втором. И это является серьезнейшей проблемой современной культуры.
   Чем же опасен виртуальный мир, порожденный человеческим разумом? Разумный ответ может быть таким: нет реально действующих людей, есть реально действующие компьютерные аналоги людей, их информационные модели, но при этом затрагиваются самые основания именно человеческого существования. Основная проблема - допустимы ли такие модельные эксперименты в принципе, ведь манипуляции подвергаются даже не люди, не их отношения, а сами моральные ценности и социальные роли. Неважно при этом, что субстанция, на которую оказывается воздействие, - информация, а она уже обладает сугубо человеческими, идеальными, моральными и метафизическими определенностями. Точно так же, как нельзя целиться в человека даже незаряженным ружьем, нельзя воспро-изводить внутренний мир человека для радикального экспериментирования, пусть и в благих целях познания. Хотя искусство только тем и занято, что "репетирует с нами образ будущего", как говорил Дж. Сантаяна, но всегда в огражденной, явной или условной рампой, зоне.
   Кстати, Э.Агацци обсуждает вопрос: может ли быть введен моральный запрет на поиск истины? "Одна из причин, позволяющих считать развитие современной науки признаком прогресса человеческой цивилизации, состоит в том, что наука отстаивает правомерность исследования истины и дает отпор прямым или косвенным формам запрета на поиски определенного "вида" истины. Следовательно, с точки зрения цели чистая наука морально неуязвима: она всегда устремлена к благу как таковому (поскольку всякое истинное знание есть благо как таковое)" [2, с. 166]. Разрешается проблема моральной вменяемости науки и техники за счет ограничений моральными критериями на экспансию технологической системы. Главное понятие здесь - ответственность: "Оно предполагает свободу (ибо только свободные существа могут быть ответственными) и в то же время признает ограничения свободы, накладываемые долгом, т.е. уважением к требованиям и моральным ценностям, которые не ограничивают свободу, но внутренне обязывают к ее ограничению. И ответственность возлагается не только на ученых. Ее разделяют все люди" [Там же, с. 285]. Надо отметить, что ситуация ответственного решения, выбора стратегии поведения всегда связана с риском. Одно из назначений техники, пишет Э.Агацци, это элиминация риска. Но риск является глубинной внутренней характеристикой человеческой природы, поскольку связан со страхом. Страх - фундаментальная антропологическая категория, сопоставимая с категориями свободы и рациональности. Человек, который не расположен к преодолению страха, отрекается от самореализации. Вопрос, таким образом, переводится в плоскость оправданности и допустимости риска: должен ли исследователь (техник) рисковать в ситуации, угрожающей ущербом не только ему самому, но и ближнему? Или риск - это стихия некалькулируемой спонтанности, "ввяжемся в бой, а там будет видно" - один из любимых афоризмов В.Ленина? Если ценность свободного научного исследования вступает в противоречие с ценностью неприкосновенности личности другого, может ли профессиональная мораль диктовать морали общечеловеческой? Полагаю, что эти вопросы станут прозрачнее и разрешимее, если понимать технику, а может быть, и науку как коммуникативные стратегии, обращенные в конце концов к человеку - и к Другому, и к самому Себе.
   Поскольку в акте коммуникации не проживают более злые силы отчуждения, нет больше посредников (угол стола, машина, компьютеризация и т.п.), на которых можно было бы взвалить ответственность за происходящее, а обретаются только сами коммуниканты и дела рук их, и исчезает "прокрустово ложе" между индивидуальной моральной позицией и нормами универсальной морали. Границы моральной ответствен-ности личности раздвигаются, и она точно ответственна за любое - самое отдаленное - последствие своих действий, как и за бытовые поступки с вполне предсказуемым исходом. В таком случае рушится и грань между человеком как индивидом и человеком как "родовым существом", или, если говорить осторожнее, его культурой (просто каждая культура по-своему понимает суть родовых доминант). И в то же время появляется надежда на некоторое смягчение морального ригоризма и связанных с ним издержек. Если моральные нормы стоят на пути прогресса, в том числе и технического, их драматическое столкновение чаще всего приводит к болезненной смене системы моральных норм. Системы моральных норм противопоставлены как несовпадающие шкалы оценок, существуют как бы в разных пространствах (корысть производства и альтруизм морали, функциональность и красота инструментов, прибыль и экология). Но если мы поймем, что "разные пространства" все равно принадлежат области человеческой коммуникации, что все, что мы делаем, есть наше общее дело, общая мечта, - у нас не будет больше права дробить на бесконечные "независимые" области регуляции тот целостный мир, который действительно становится плодом нашей деятельности, т.е. коммуникации.
   Итак, в наше время, когда роль технического прогресса резко возросла, когда изменяется не только содержание труда, а быстро, в десятки раз возрастает его производительность, существенные изменения происходят во всем культурном строе и современной цивилизации - для общества философия техники обретает особую значимость и актуальность.
   Авторы не собираются одними лишь намеками исчерпать эту совершенно необъятную тему. Основные идеи, понятия, различные вопросы философии техники излагаются с существенной неполнотой: мы остановимся лишь на нескольких моментах философии техники, которые близки к взглядам авторов.
   В монографии проводится анализ следующих мировоззренческих вопросов: что такое техника как феномен? Каковы механизмы, пределы и границы воздействия техники на человека? В чем проявляется социальная обусловленность техники? Каковы закономерности развития техники? Как соотносится техника и объективные законы? В чем специфика технического знания? Что такое парадигма техники?
   Акцент на эти темы связан не только с их безусловной значимостью для освещения основного содержания курса философии техники, но и с неполнотой анализа этих вопросов в научной литературе.
   Над монографией работали:
   В.П. Капитон: Введение; разделы глав: 1.1-1.4, 1.7; 2.2-2.5; 3.1-3.3, 3.7, 3.8; 4.1-4.5.
   С.С. Бескаравайный: разделы глав 1.5, 1.6; 2.1, 2.6, 2.7; 3.4-3.6; 4.6, 4.7; гл. 5; Заключение; Приложения.

Раздел I. МИРОВОЗЗРЕНИЕ. ТЕХНОКРАТИЗМ И ГУМАНИЗМ: ИСТОРИЯ СОВРЕМЕННОСТЬ. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ ФИЛОСОФИИ ТЕХНИКИ:

   Онтологическая модель ситуаций для баз знаний систем поддержки принятия решений - пример попытки человека дать машинам способность к рефлексии

Т.К. Ерёменко, Ю.Г. Пилипенко [89]

   1.1. Понятие мировоззрения
  
   Мировоззрение - форма общественного сознания, специфическая форма духовно-практического освоения окружающего мира. Нет необходимости останавливаться на анализе понятия "мировоззрение". Анализу этого удивительного феномена в духовной жизни общества и человека посвящена многочисленная литература [30; 34; 35, с. 24-25]. Большинство авторов согласны с тем, что характерная черта, которая отличает эту форму общественного сознания от других её форм, состоит в том, что она отображает материальную действительность в целом с некоторой точки зрения, а именно - через призму взаимоотношений двух важнейших сопоставляющих этой действительности: мира человека (цивилизации, культуры, техники и т.д.) и мира природы.
   Мировоззрение содержит основной вопрос. Основной вопрос любого мировоззрения - вопрос о том, что представляет собой мир в целом и каково в нем место человека.
   Понятие "мир в целом" - исторически развивающееся. Что это значит? Содержание понятия "мир в целом" зависит от результатов познавательной деятельности всего общества и выражает граничную экстраполяцию знаний в неизвестные области материальной действительности. Для неолитического охотника мир - это несколько сотен квадратных километров, где люди живут вместе с духами природы, и такой охотник всегда будет представлять Землю плоской. Для прозорливого астронома античности мир - это шар величиной с Солнечную систему, поверхность которого ограничена сферой неподвижных звёзд. Большая часть гипотез античности именно Землю ставит в центр мироздания.
   За последние сто лет представление о "мире в целом" меняется с чрезвычайной быстротой. После научной революции первой половины XX века периферия научного знания утратила онтологическую четкость. Если в XVIII-XIX вв. представления о неделимости атома были основой представления ученых о мире, фундаментом множества гипотез, то сейчас на роль подобного основания с большим трудом может претендовать квантовая механика. Гипотезы об очередном уровне организации вещества (от элементарных частиц - к кваркам и дальше вглубь материи) появляются очень быстро. И дело уже не в формулировке новых предположений, а в отсеивании вполне логичных гипотез и поиске среди них соответствующих объективной действительности. Едва ли не основной целью постройки Большого Андронного Коллайдера является именно получение экспериментальных данных, которые могут помочь отсеять излишне "безумные" гипотезы. Однако, это не значит, что картина мира абсолютно неустойчива. Развитие научного знания подчиняется принципу куммулятивности. Иначе говоря, истина, полученная в процессе предыдущих исследований, переживает научную революцию, и уже в новой форме используется следующим поколениями ученых. В этом смысле закон Архимеда неуязвим для новых открытий в физике, для любых революций в науке, так как он всего лишь фиксирует устойчивое отношение между явлениями. Потому в классическом природоведении под понятием "мир в целом" понимали универсум с едиными (фундаментальными) закономерностями и законами.
  
  
   1.2. Мировоззрение и идея закона
  
   Важнейшим элементом мировоззрения является наличие образов, представлений о наиболее фундаментальных законах природы. Эти образы не обязательно должны отображаться в четкой рациональной форме. Это могут быть различные ощущения, разумные реакции, размышления людей по поводу процессов, происходящих в природе или обществе.
   Идея закона играет важнейшую роль в современной человеческой культуре; на ней базируется практическая деятельность человека; без идеи закона невозможно представить современную научную методологию. Любая разумная деятельность человека была бы невозможна, если бы материальный мир не имел в себе никакой тождественности, регулярности, связности событий, явлений и процессов. С другой стороны, не следует считать, что указанная тождественность, регулярность, необходимость, связность событий и явлений природы - и есть законы природы. В эту связность, регулярность, тождественность явлений и процессов включен и человек как живое существо вместе с другими живыми существами. Ссылка на регулярность, тождественность, связность - это ссылка на знание, но это знание присуще всему живому, всем организмам, которыми являемся и мы, люди. Мы не случайно коснулись этого вопроса, потому что вопрос о "природе" законов очень сложен и не получил своего окончательного решения и в наши дни.
   Проблема законов, их "природы", познания законов волновала философов, естествоиспытателей. Достойно внимания то, что основательница теософии Е.П. Блаватская посвятила целый раздел анализу "природы" закона всемирного тяготения. В частности, она писала: "В начале своих "Principia" Исаак Ньютон приложил все усилия, чтобы пояснить ученым, что он использовал слово "притяжение" относительно взаимодействия тел не в физическом понимании. Потому что для него это было целиком математическим понятием, что не могло не вызвать размышлений об истинных, первичных физических причинах... В разделе IX (вступление) он высказывает мысль, что "существует тончайший дух, силой и действием которого определяются все движения материи" [26, с. 609].
   В то же время, идея законов природы материального мира входит в содержание мировоззрения как некая данность. Большинство людей (в том числе философов и естествоиспытателей) в своей обыденной деятельности исходят из убеждения, что законы природы существуют объективно, как бы сами по себе: существует закон гравитации, закон Гука, закон Паскаля и т.д. Это убеждение имеет как объективные, так и субъективные основания. Наши тела включены в связи и отношения окружающего мира, наш духовный опыт свидетельствует о том, что люди в своей разумной деятельности широко используют знания о регулярности, симметрии, гармонии разных форм, ступеней, видов. Вся "изюминка" состоит в толковании понятия "существует". Не будем углубляться в анализ этого вопроса, ему посвящена специальная литература [193, с. 53-58].
   Потому до отдельного анализа проблемы закона будем исходить из того, что законы существуют объективно и независимо от нашего сознания. Признание этого факта - важнейшая черта мировоззрения.
   Мировоззрение человека всегда исторически обусловлено. Оно как целостное явление имеет различные формы, типы. В литературе выделяют: обыденное, мифологическое, религиозное, естественнонаучное и философское мировоззрение. В этой связи возникает вопрос о специфическом техническом мировоззрении. Какова "природа" технического мировоззрения? Какова его структура? Когда возникло техническое мировоззрение?
  
  
   1.3. Возникновение технического мировоззрения
  
   Начнем с последнего вопроса. В своей прекрасной книге "Античная техника" Г. Дильс замечает: "Общество в древней Греции, как и в древнем Риме, базировалось на аристократическом принципе. Техник как таковой не принадлежал к аристократическим кругам" [81, с. 41].
   Ради справедливости заметим, что некоторые исследователи считают, что истоки технического мышления и мировоззрения следует искать еще на ранних этапах развития цивилизации. Л. Мемфорд замечает: "Одним словом, то что современные экономисты позднее назвали веком машин, имело свое происхождение не в XVIII веке, но на самой заре цивилизации. Все бросающиеся в глаза характеристики века машин уже присутствовали как в средствах, так и в целях коллективной машины. Поэтому данный Кейнсом проницательный рецепт "строительства пирамид" как фундаментального средства, с помощью которого можно справиться с бездушной производительностью высокомеханизированной технологии, приложим как к самым её ранним проявлениям, так и к сегодняшним; ибо что такое ракета, как не точный динамический эквивалент, с позиций сегодняшней теологии и космологии, статистической египетской пирамиды? Оба сооружения служат средством обеспечения за счет расточительных расходов перехода на небеса некоторых избранных, поддерживая в связи с этим равновесие в экономической структуре, находящейся под угрозой её собственной избыточной производительности" [164, с. 234].
   Правда, Л. Мемфорд не пытается ответить на вопрос, почему возник такой взгляд на мир, подменяя его ответом на вопрос, как он (этот взгляд) возник. Л. Мемфорд при этом высказывает такое глубокое соображение: "Ибо только тогда, когда знание и практика могли быть накоплены в символических формах и передаваться при помощи произнесенного слова от поколения к поколению, стало возможным сохранять каждое новое культурное приобретение от разрушения течением времени или с исчезновением предшествующего поколения". И ниже: "В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек является, главным образом, использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным..." [Там же, с. 230].
   Это интересная мысль, поскольку в символах, символических формах сходится много путей. Направления, сходящиеся в символических формах, включают такие понятия, как "природа", "техника", "творчество", "рациональность", "культура" и т. п. Одновременно Л. Мемфорд явно преувеличивает роль астрономических наблюдений за движением небесных тел и абстрактного мышления как тех основ, на которых базировалось построение первой в истории человечества "коллективной машины", или "Мегамашины". Характеризуя её, Л. Мемфорд пишет: "Машина, которую я упоминаю, никогда не была открыта в каких-либо археологических раскопках по простой причине: она была составлена почти полностью из человеческих частей. Эти части были соединены в иерархической организации под властью абсолютного монарха, команды которого, подержанные коалицией священнослужителей, вооруженной знатью и бюрократией, обеспечивали подчинение всех компонентов машины аналогично функционированию человеческого тела. Назовем эту первичную коллективную машину - человеческую модель всех последующих специализированных машин - Мегамашиной" [164, с. 233].
   Но сказать, что техническое мышление возникло именно в древнем Египте - значило бы не только преувеличить роль человеческих коллективов, но и абсолютизировать мысль Л. Мемфорда. Сравним древний Египет с островом Пасхи: в обоих случаях организованные группы людей исполняли роль механизма, но можно ли сравнить мышление островитян с уровнем мышления древних египтян, римлян или инженеров XIX века?
   Еще одна фундаментальная проблема технического мышления - в уровне рефлексии, самосознания. В древнем Египте мегамашина состояла из людей, но при этом человек оставался тайной - начиная от многих вопросов анатомии и до понимания психологии. И машина строилась из частей, которые знали о самих себе фактически лишь то, что позволяло мегамашине существовать на очень ограниченных этапах времени и практически не развиваться. Организация мегамашины тоже не была совершенной. Потому та не справлялась с социальными потрясениями, и для её создания приходилось многое начинать с "нулевого цикла".
   Но, начиная с эпохи научной революции, человек все больше разбирается в тех "железках", которыми занимает свои руки, и в тех призывах, которыми собирает в трудовые коллективы себе подобных.
   Нам представляется, что прежде, чем говорить о путях формирования технического мышления и мировоззрения, необходимо учесть (осознать) роль техники, технических устройств в обыденной жизни человека. Объективно в массовом сознании на ранних этапах развития цивилизации роль технических устройств ассоциировалась с использованием топора, плуга, колеса и т.п. Другое дело, что развитие современной техники как в фокусе объединяет большое количество разных проблем: философских, гносеологических, этических, эстетических, политических и т.п. Но осознание всего этого произошло фактически лишь в XX веке.
  
  
   1.4. Техническое мышление
   Техническое мышление и мировоззрение возникают тогда, когда отношения "мир-человек" начинают анализироваться через призму технического. Следует заметить, что отношение "мир-человек" никогда не рассматривается и не анализируется непосредственно. Исследователь анализирует это отношение сквозь призму естественнонаучных понятий, принципов и законов; философ - на основе выделенной системы категорий. Техническое мировоззрение в этом плане не исключение. Формирование того или иного типа технического мировоззрения происходит во многом стихийно. Но в каждом типе мировоззрения есть такие интегральные, целостные образы мира, которые позволяют отличить его от других типов мировоззрения. Характерной чертой технического мировоззрения является представление мира в виде гигантской машины. И сам человек все меньше и меньше выступает со стороны непосредственно человеческих качеств как физическое существо, и всё больше определяется через систему "человек-машина", в которой "машина" есть продолжение не только физических сил человека, но и его досознательной деятельности. Это блестяще охарактеризовал С. Лем: "Но вот техническая цивилизация, сначала мелкими шажками, мало помалу продвигаясь вперед на примитивных тарахтелках, подползла под культуру - и задрожало здание, треснули стены хрустального ректификатора, ибо техническая цивилизация обещает исправить человека, даже оптимизировать его тело, а также его мозг, его душу; эта внезапно нахлынувшая исполинская сила (информация, что копилась веками и взорвалась в двадцатом веке) провозглашает возможность долгой жизни, граничащей с бессмертием, возможность быстро созревать и совсем не стареть, возможность бесчисленных физических наслаждений и напрочь уничтожает муки и страдания, ...она провозглашает возможность свободы повсюду, где ранее слепой случай был обвенчан с неизбежностью..." [139, с. 130].
   Указанные образы - не пустые выдумки польского фантаста и философа. Они имеют объективные основания в самом устройстве общественного бытия человека. В этой связи целесообразно привести такое замечание К. Маркса: "...история промышленности и возникшее предметное бытие промышленности есть раскрытой книгой людских сущностных сил, людской психологии, что ощутимо встала перед нами" [154, с. 594].
   Современный научно-технический прогресс настолько серьезно изменил историю промышленности и её предметное бытие, что в наше время промышленность и её история выступают не только раскрытой книгой человеческой психологии, но и логики, человеческого мышления. Техника всё глубже отражает в себе черты человека, и во всё более явной форме. По технологиям и инструментам тысячелетней давности мы можем восстановить лишь общие черты жизни людей, а их вкусы, сомнения, страхи, мечты - сохраняются лишь в немногочисленных предметах искусства и литературе, и современным исследователям приходится распутывать порой головоломные загадки, пытаясь понять вещи, очевидные тогда. Ныне же любая страсть, любой каприз, любая глупость находят свое самое подробное воплощение. Существуют общества всевозможных экзотических увлечений, необходимые товары, реклама этих товаров и даже многочисленные теории, объясняющие полезность оных.
   Если анализировать развитие цивилизации сквозь призму техники, то можно выделить несколько этапов. Классификаций цивилизаций существует несколько, но, как правило, выделяют три. Например, первый этап связан с возникновением самой цивилизации. Он состоит в освоении, трансформации вещества - использовании глины, дерева, камня, песка, металлов и иных природных материалов, а также в получении первых композиционных материалов: стекла, бетона, фарфора. Второй этап связан с промышленным освоением разных видов энергии (механической, тепловой, электрической, ядерной и т.п.) [98, с. 771]. Третий этап - современный, характеризуется не только использованием и трансформацией вещества и энергии, но и тем, что объектом промышленного производства выступает информация [71, с. 343-355]. Возникает целый класс машин, который потребляет не предметы, а информацию.
   В качестве второго примера классификации можно указать разделение периодов развития техники, проведенных Х. Ортега-и-Гассетом [190, с. 32-69]. Техника рассматривается им как "усилие ради сбережения усилия" [Там же], но все развитие техники подчинено особому, специфическому бытию человека, которое требует от него стремиться к обретению выдуманных им же самим удобств. Собственно развитие техники раскладывается им на три этапа: техника случая, когда человек заимствует изобретения у природы, техника ремесла - когда изобретательство рассматривается скорее как искусство и техника человека-техника - когда появляется автоматика, устраняется ручной труд, изобретение институализируется.
   Если мы будем строить классификации цивилизаций на основе инженерных находок, то неизбежно столкнемся с чудовищной пестротой систем отсчета. Оружейники укажут на изобретение пороха, создание баллистики и нарезного ствола. Строители - потребуют учесть начало возведения колонн, арок и сводов, не забудут создание железобетона и введение понятия "напряжения", давшего начало сопромату.
   Разделение мира на материю, энергию и информацию дает классификацию, эквивалентную первой из приведенных выше. Выглядит она достаточно фундаментально. Казалось бы, все вопросы решены. Однако, например, тепловую энергию в промышленных масштабах научились использовать еще в древности. В результате майя свели на нет джунгли вокруг своих городов, поскольку им требовалось топливо для обжига извести, употребляемой при строительстве пирамид. Или чего стоят печи для обжига керамических изделий, возникавшие в каждой из ранних цивилизаций, которые позволяли получить температуру в 1500-2000 0С, разве это не промышленный уровень использования энергии? В случае же начала массового производства антивещества барьер между материей и энергией во многом рухнет, и придется рассматривать новую техническую революцию и вводить новую ступеньку в классификации.
   Поэтому периодизация истории человека, основанная на главнейших философских категориях, чрезвычайно привлекательна с точки зрения дедуктивно-синтетических умозаключений, но новые научные открытия могут опрокинуть самую стройную систему. Бесконечная Вселенная до конца непознаваема, и мы не знаем, какие новые грани откроются перед нами завтра. Другое дело - если попытаться ограничить классификацию цивилизации. Ввести не только нижние (связанные с происхождением человека), но и верхние пределы. Если рассмотреть цивилизацию как продукт взаимодействия некоей ограниченной системы - человека, и безграничной системы - космоса, то началом её будет само выделение человека из природной среды как оппонирующего ей разумного субъекта. Оно невозможно без создания основ, начал техники, без овладения огнем и т.п. Для биосферы признаком этого будет уничтожение либо вытеснение видов, конкурирующих с человеком в пищевой пирамиде. Но что будет концом? Здесь возможно два варианта. Во-первых, полное окультуривание природы, создание ноосферы. Однако это лишь ограниченный критерий, так как невозможно преобразовать бесконечный космос. Во-вторых, это устранение человека как такового от взаимодействия с природой. Либо люди трансформируют, изменят себя настолько, что уже невозможно будет считать их людьми, либо техника обретет автономность и сможет изменять мир независимо от человека.
   Техническое мировоззрение возникает в XIX веке, когда резко возрастает динамизм жизни человека, что проявляется в историчности технологических структур производства, методов управления и организации общественной жизни в целом, которые до того рассматривались как относительно стабильные, инвариантные, неизменные. Техническое мировоззрение и мышление возникает там, тогда и постольку, где, когда и поскольку существенную роль в жизни человека, во всех видах и проявлениях человеческой деятельности начинает играть техническое вообще, идет ли речь о возрастающей специализации и профессионализации, или об эффективности политики, идеологии, образования, научных достижений, экономики и т.д.
   Правда, даже в наше время в обыденном сознании основные образы, понятия технического мировоззрения "технология", "машина", "техническое" и т.д. ассоциируются, как правило, с промышленной технологией, а представление о последней - амбивалентно: это и пейзажи без растительности, и череда отвалов промышленного производства, городских свалок, но это также и мощь человека, это лекарства, дающие жизнь, и машины, дающие комфорт. В сознании обывателя уживаются два крайних, взаимоисключающих представления о промышленном освоении и изменении мира: технократическое, которое подразумевает, что в процессе познания и перестройки мира цель оправдывает любые средства, вплоть до уничтожения самого объекта переделки, и гуманистическое, по которому познание и изменение мира - это способ достижения благородных социальных идеалов человечества. Эти две крайности, две полярные точки зрения не могут быть объединены абстрактным признанием важности как роли техники, технологии в жизни общества, так и особого значения и роли человека.
   Нынешняя ситуация характеризуется необходимостью в ином - в новом мировоззрении, в котором и человек, и техника нашли бы своё, принадлежащее им место. Так в новом мировоззрении человеку должна быть отведена ключевая роль, но из этого должны следовать принципиально другие выводы. Современная ситуация заставляет нас задаваться вопросами: почему человек должен занимать именно ключевое место? Что такого есть в человеке, благодаря чему он может приказывать современным механизмам, устройства и принципа действия которых он подчас не понимает? Ведь всё больше и больше областей своего труда отдают люди машинам, считая их чем-то безотказно-послушным. "Сила мифа техники столь велика и столь опасна именно потому, что она пронизывает буквально все аспекты западного способа мышления. Техника превратилась для нас в физическую и ментальную опору в столь извращенной и всеобъемлющей степени, что если мы даже осознаем, как опустошает она нашу среду, природную и человеческую, то первой нашей реакцией будет мысль о какой-то другой технике, которая может исправить все это. Техника - это состояние западного сознания" [229, с. 246]. Интересно, что Х. Сколимовский как альтернативу западному стилю мышления и мировоззрения противопоставляет восточное (индийское) мировоззрение, особенно там, где еще это мировоззрение культивируют и внедряют в альтернативном стиле жизни [Там же, 245].
   Вряд ли способом "возвращения к истокам" можно решить исключительно сложную проблему. Альтернативные образы жизни не устраиваются взмахом волшебной палочки, хотя человечество стремилось к ним всегда, и особенно в последние десятилетия, показатель чему - востребованность индустрии развлечений и литературной традиции эскапизма. До тех пор, пока в центре внимания человека, общества не окажутся качественные и сущностные ценности, до тех пор, пока в производственной деятельности человека будет превалировать инструментальный количественный базис, а экономика будет нацелена на свободное предпринимательство, до тех пор невозможно будет хоть сколько-нибудь серьезно говорить о сущностном мировоззрении, то есть о такой его форме, когда в центре внимания духовно-практического освоения мира окажутся качественные и сущностные стороны бытия.
   "Век пара", "век электричества", "век атома", "эра компьютеров и роботов" - в этих понятиях кроется нечто большее, чем этапы использования некоторых видов энергии и технических изделий. В этих понятиях отображаются разные стили мышления, типы мировоззрения, разные методологические и научные парадигмы, это - различные ракурсы понимания природы. Узколобый технократизм никогда не был в состоянии понять эти обстоятельства. Ведь сутью, ядром технического мировоззрения и мышления является идея технического, что соотносится с понятием творческого. Техническое составляет суть техники и технологии. Если мы это поймем, если примем этого за основу, то станет ясно, что именно скрывается за термином "новое мировоззрение". Мы должны будем признать, что бытие техники, перефразируя Бердяева, есть "тварное, созданное и творимое бытие" [21, с. 354]. На техническом, на его бытии (то есть функционировании, использовании и т.п.) лежит отпечаток творческого начала. Поэтому философия техники должна быть осмыслена не просто как одно из проявлений утилитарных потребностей общества, но как идея творческого развития.
  
  
   1.5. Понятие техники и её сущность
  
   Остановимся на основных понятиях технического мировоззрения. Рассмотрим прежде всего вопрос, что такое "техника", техническая реальность", "техническое", "технология". Эти понятия - ключевые, они составляют основу технического мировоззрения.
   С какими трудностями могут столкнуться люди, анализируя феномен техники в жизни общества? Наивный реализм, наивные взгляды на феномен техники состоят в принятии техники лишь как совокупности технических устройств, начиная с топора, лопаты, клина и заканчивая современными компьютерными сетями. Это, действительно, один из возможных подходов к анализу феномена техники. Однако он не позволяет раскрыть сущность техники. Отметим еще один недостаток такого подхода: как бы не развивалась техника, какие бы формы и типы техники не появлялись, замыкаясь в рамках этого подхода, чрезвычайно тяжело преодолеть описательно-классификационное восприятие техники. Именно этот недостаток отличает статью "Техника", размещенную в "Философском энциклопедическом словаре" [42, с. 682-683]. Только констатации совокупности технических устройств недостаточно для выявления сущности техники.
   Как правило, указывают, что техника с самого момента своего возникновения связана с деятельностью человека, и это подталкивает некоторых исследователей к утверждениям, что "качественную ценность" технике придает "социальная ткань", пронизывающая технический субстрат и формирующая его в определенные виды социальной организации материи. Делается вывод, что исходной категорией при анализе феномена техники должна быть социальная форма материи [110, с. 131].
   Но этот подход имеет недостатки. Й. Хейзинга в предисловии к своей книге "Homo ludens" указывает, что его определение "игровой элемент культуры" несколько раз пытались исправить на "игровой элемент в культуре", и ему приходилось доказывать, что игра старше культуры и это более широкое понятие - ведь животные играли еще до появления человека [267, с. 10]. Аналогично с техникой, животные строили плотины и использовали палки еще до появления человека, и даже если оспаривать техническую сущность гнёзд и ульев, то невозможно не признать, что человек эволюционировал одновременно с техникой и род людской никак не старше тех примитивных рубил, которыми пользовались австралопитеки. Антропоцентричность в понимании техники - один из недостатков, не позволяющих нам понять ее такой, какой она может быть без человека. Сохранит ли свои "технические" качества ударопрочный электронный будильник, попавший в лапы шимпанзе? Очевидно, что он по своим утилитарным свойствам не будет отличаться в "её понимании" от булыжника. Но ведь процессы внутри корпуса будут неизменны, стрелки за стеклом продолжат исправно показывать время! Кроме того, как быть с техникой - пока лишь гипотетической - которая совершенно не нуждается в человеке, и более того, развивается без него? [138, с.579-603] Чем такие машины будут отличаться от топора?
   Второй недостаток указанного подхода, ибо он скрывает роль общей эволюции техники, сводит её к сиюминутному удовлетворению человеческих потребностей. И если на духе, говоря словами К. Маркса, лежит печать быть отягощенным материей, то на технике лежит проклятие быть связанной, отягощенной духом, сознанием, мышлением, которое и выражает идею её развития. В любом техническом устройстве будто застыло, материализовалось человеческое сознание - её идея. Без выяснения того, что такое "социальность техники", "субстрат техники" и т.п. понять сущность техники невозможно.
   Приведем в качестве иллюстрации, некоторые определения техники. В.П. Каширин: "Техника - это прогрессирующая подсистема социальной формы материи, которая исторически сложилась для целесообразного изменения вещества, энергии и информации, в которой способ связи компонентов (структура) определяется технологическими функциями" [110, с. 148-149].
   Б.И. Кудрин: "Определим технику как часть технической реальности: техника есть изделием или совокупностью таких изделий, где каждое определяется алгоритмическим документом. Под изделием понимают предмет, совокупность предметов производства той или иной технологии... Документ - материальный объект, содержащий закрепленную информацию (обычно с помощью какой-либо знаковой системы, на специально выбранном материальном носителе) и предназначен для её передачи или использования..." [125, с. 283].
   Более раннее определение техники в нашей литературе принадлежит Ю.С. Мелещенко: "Техника - совокупность искусственно созданных, усовершенствованных и использованных людьми материальных систем, которые использованы для целенаправленного применения материалов, процессов и законов природы, имеют элементы и структуру, которые необходимы для того, чтобы системы могли функционировать как материальные средства целесообразно (прежде всего трудовой и особенно производственной) деятельности человека, их активного общественного существования, активного воздействия на природу" [162, с. 50]. Основные признаки и черты техники анализирует К. Ясперс, выделяя прежде всего такие:
   а) техника как средство. "Техника возникает, когда для достижения цели вводятся дополнительные средства" [299, с. 122];
   б) "техника покоится на деятельности рассудка, на исчислении в сочетании с предвидением возможностей и догадок" [Там же, с. 122];
   в) "техника - это умение, методы которого являются внешними по отношению к цели" [Там же, с. 123];
   г) "...принцип техники заключается в целеустремленном манипулировании материалами и силами природы для реализации назначения человека" [Там же, с. 123].
   Весьма оригинальный и глубокий подход для определения сущности техники (не будем забывать, что любое определение должно приближать нас к её пониманию) предложил немецкий философ М. Хайдеггер: "Итак, техника не просто средство. Техника - вид раскрытия потаенного" [262, с. 50]. Потаенность - это то, что скрыто от внешнего взгляда; потаенность схожа с возможностями. Хотя и этот подход имеет определенные изъяны: ведь раскрытие потаенности - лишь один из аспектов техники, и человеку, который много лет пользуется консервным ножом, нет нужды открывать потаенность с его помощью, надо просто вскрыть банку. Точно так же можно сказать, что техника - средство для увеличения энтропии. И, наконец, надо иметь в виду, что сущность техники вовсе не сводится к роли средств по использованию законов природы. Но все же, М. Хайдеггер прав, указывая на ремесленность, художественность и знание как на признаки техники. Ценно в этом подходе то, что он сумел выйти за границы (рамки) абстрактного определения бытия техники. Философ указывает на учение о причине: "Столетиями философия учит, что есть четыре причины:
   1) causa materialis, материал, вещество, из которого изготовляется, например, серебряная чаша;
   2) causa formalis, форма, образ, который принимает этот материал;
   3) causa finalis, цель, например, жертвоприношение, которым определяется форма и материал нужной для этого чаши;
   4) causa efficiens, создающая своим действием результат, готовую реальную чашу, т.е. серебряных дел мастер. Что такое техника, представленная как средство, раскроется, если мы сведем инструментальность к этим четырем аспектам причинности" [Там же, с. 47].
   Итак, перед нами вырисовывается явное противоречие: с одной стороны, техника суть утилитарна. Громадное количество примеров подтверждает это, и значительная часть приведенных определений описывает технику как социальную систему. С другой стороны - человек сам по себе не является техникой, он лишь единственный носитель разума, который обеспечивает её существование, он более или менее уникальный "заказчик", изготовитель, потребитель технических изделий. Совершенно ясно, что техника может быть "внечеловеческой", потому вторая часть приведенных определений не содержит прямого упоминания о человеке.
   Эта способность техники выступать и как способ, и как объект - достаточно давно известна. Даже принято различать материально-производственную и техническую деятельность. Материально-производственная деятельность - это производство материальных благ. С этой точки зрения техника - неотъемлемая сторона производительных сил общества [155, с. 28, с. 36; 156, с. 585-586; 157, с. 192, с. 353-354, с. 381, с. 386; 158, с. 402]. Материальное производство характеризуется своим объектом и формами организации. Объектом материального производства является предмет труда, а одной из его форм - производственное предприятие. В этом случае техника выступает способом получения разнообразнейшей продукции. Когда речь идет о технике как о совокупности объектов, не служащих человеку, но обладающих собственным бытием, есть смысл говорить о техническом познании и знании. В совокупности техническое познание и техническая практика составляют техническую деятельность - когда человек обслуживает технику, а не наоборот.
   Философы в последние годы указывают на двойственный характер техники. Например, А.А. Воронин в обзорной монографии "Миф техники" классифицирует приведенные им определения техники на онтологические и антропоцентрические [43, с. 34-72], правда, не формулируя собственного определения.
   Итак, в определении техники мы сталкиваемся с проявлением закона противоречия. С одной стороны, в этом определении используются два взаимоисключающих (контрарных) суждения, каждое из которых невозможно оспорить само по себе, без ссылки на другое; с другой стороны, эти суждения - характеристики одного и того же феномена - техники. Это - диалектическое противоречие. Сформулируем его: в технике наблюдается единство и борьба саморазвития, самосовершенствования и утилитарности, полезности. Проводя аналогию с гегелевскими определениями, можно сказать, что в технике противостоят утилитарное, направленное на человека "вне-себя-бытие" и стремящееся к самодостаточности, направленное на развитие техносферы "для-себя-бытие" (схема 1.1).
  

0x01 graphic

Схема 1.1. Основное противоречие техники

  
   И поскольку это противоречие проявляется практически во всех срезах техники, можно сказать, что это её основное, несущее противоречие.
   Попытаемся дать определение техники, учитывающее это противоречие. Известно высказывание химика Клода Луи Бертолле: "Грязь - это вещество не на своём месте". То есть любое вещество может стать грязью, когда выходит из установленной системы. Если зеркально отобразить это высказывание на технику, то получим тезис, в соответствии с которым техникой может быть всё что угодно, лишь бы оно входило в технологическую цепочку. Техника отличается от природных систем известным алгоритмом своего создания, она всегда является объектом рефлексии. Техника - способ существования отрефлексированных искусственных систем.
   Каждый из определяющих терминов в понятии "техника" - отрефлексированность и искусственность - может вполне удовлетворить описанию техники, однако только на длительном периоде времени.
   Применяя рефлексию как единственный критерий техничности, можно скатиться к субъективному идеализму. Если в совершенстве описать механизм биосферы, то от этой процедуры природные процессы не станут техническими. Если человек узнал химический состав булыжника - это вовсе не гарантирует вовлеченность камня в технические процессы. Однако, если "жизнь есть способ существования белковых тел", это еще не означает, что всякое белковое тело непременно живое. Множество белков под окулярами микроскопов считаются живыми лишь по своему происхождению. Считать ли живыми вирусы? Считать ли живым человека в состоянии клинической смерти - как раз в тот момент, когда его реанимируют? Если скрупулезно учесть все признаки живого (начиная от возможности поддерживать химический гомеостаз и завершая способностью к продолжению рода), то значительная часть живых организмов не обладает всем набором таковых признаков. И поэтому грань между живым и неживым часто оказывается неопределенной, а характеристики живого и неживого конвенциональны, но не онтологичны. Аналогична ситуация и с данным определением техники: если человек досконально изучает какой-либо процесс, то наверняка он будет использовать этот процесс и с очень высокой вероятностью попытается "подогнать" природное явление под собственную выгоду. Девиз "знание - сила" ничуть не утратил своей актуальности за последние четыре столетия. Рефлексия в историческом масштабе неотделима от практики. Если брать такую дисциплину, как астрономия, то, во-первых, "открытые" законов обращения небесных тел практически сразу использовалось в исчислении времени и в морском деле, во-вторых, исследование звёзд было одним из факторов, подтолкнувших конструкторов к созданию водородной бомбы (и попыткам создать термоядерный реактор), в-третьих, человек уже использует космос в технических целях, например, спутники Земли (не говоря уже о проектах терраформирования других планет и вообще заселения Вселенной).
   Так же, если мы попробуем применить к произвольно взятому техническому изделию те определения техники, которые основываются на её целевом, служебном характере, то существует множество станков, которые непосредственно человеку не служат, и даже более, люди регулярно гибнут при их обслуживании.
   Если применять критерий искусственности как единственный критерий техники, то крайне сложно отделить разумную, рациональную деятельность человека от его же хаотической деятельности. При этом в историческом масштабе практика требует непременного осмысления. Без осмысления практика невозможна. А любой ремесленник стремится лучше понять вещи, с которыми работает, потому что даже крупица истины поможет сберечь ему собственный труд. Индустрия, использующая хотя бы минимальную научную базу, сравнительно быстро вытесняет чистое ремесленничество. Конструирование сложных технических изделий (например, парохода) уже невозможно без достижения определенного уровня понимания тех процессов, которые используются при их постройке и эксплуатации.
   Однако каждый критерий в отдельности может применяться, как уже говорилось, лишь в историческом масштабе. В любой настоящий момент времени мы можем с легкостью обнаружить как отрефлексированные, но целиком естественные системы, так и искусственные, но совершенно не отрефлексированные человеком объекты. К первым можно отнести нетронутую часть биосферы, а также процессы, лишь недавно открытые фундаментальной наукой и не нашедшие технического применения. Ко вторым - любую свалку, лишенную учета и контроля, или же заброшенные городские коммуникации.
   Поэтому можно утверждать, что "техническое" есть пересечение двух качеств любой системы - её искусственности и отрефлексированности.
   К этому определению, впрочем, есть два существенных контрдовода:
   во-первых, существует наука бионика, которая целиком построена на заимствовании у живой природы технических решений и - шире - существует взгляд на живые существа как на природные машины;
   во-вторых, человек саморефлексирует, понимает сам себя, но при этом не становится техникой, человек воспитывает себя, но не является искусственным.
   Однако к этим контрдоводам существуют и свои контраргументы.
   Разве только в живой природе есть "машины", принципы действия которых заимствует человек? В неорганическом мире множество явлений, которые копируются в технике. Например, процесс роста кристаллов в глубинах земной коры. Кимберлитовую трубку можно рассматривать как "машину" по производству алмазов, а так называемый "занорыш" - как кювету для роста кристаллов аметиста. Еще в XIX веке были созданы первые искусственные рубины, а сейчас производство самых различных кристаллов налажено в промышленных масштабах. Аналогично и любую звезду, любую планету и даже отдельный атом можно рассмотреть как сложнейшие машины, отдельные аспекты действия которых человек заимствует для техники. Нашу галактику можно представить как гигантскую "машину", которая по сложности и сбалансированности многократно превосходит любое органическое существо.
   Кроме попыток объединить живую природу и технику, можно вспомнить схожие попытки объединения живой и неживой природы: был даже введен специальный термин - гилозоизм, который должен был обозначать подобные натурфилософские концепции [258, с. 123]. Но при всем сходстве неорганических и биологических процессов сущностные отличия между ними несомненны.
   Одной из причин, по которой изучение жизни с целью технического заимствования было выделено в отдельную науку, можно назвать схожесть биологических структур с техническими. Какое-то время в технике использовали преимущественно органические материалы, человечество оперировало величинами энергий, по своим масштабам схожими с деятельностью живых существ. Можно сказать, что техника буквально выросла из структур и деятельности живых организмов, поэтому в гигантском разнообразии жизни всегда можно отыскать что-то полезное для неё. Разумеется, только к такому сходству вопрос свести нельзя, у живого существа есть ясная цель - самосохранение. И биологические структуры имеют явную функцию - поддержание собственного существования. Это уже не геологические или астрономические явления, никак не реагирующие не грядущее прекращение собственного существования. Но тут мы видим другое: стихийность возникающих структур и неотделимость "техники" от существа-носителя, неразрывную связь между ними. Осьминог, использующий реактивный принцип движения, не имеет ни малейшего представления о нём, и кроме как собственным примером, рассчитанным на подражание, не может передать собственное представление о плавании своему потомству. Кроме того, осьминог не может поменять способ передвижения, и на суше он абсолютно беспомощен. Биологические структуры - это "недотехника" - они не обладают инструментальным характером техники, не соответствуют ни "антропоцентрическим", ни "онтологическим" определениям техники. Лишь в своих отдельных явлениях - паутинах, пчелиных ульях, бобровых плотинах - природа приближается к технике. Но чтобы совершить следующий шаг, перейти от простого воспроизводства, бесконечного копирования к целенаправленному созданию новых структур - требуется та самая рефлексия, которой не обладают животные. Поэтому словосочетание "живые машины" надо воспринимать как метафору, а бионика заимствует в природе не машины, но структуры, которые приобретают статус машин и механизмов уже в рамках техносферы.
   Проблема человека в предложенном определении техники раскрывается по-другому. Индивид, выросший в дикой природе - "целиком естественный", мало чем отличается от животного, а следовательно, обычные люди могу рассматриваться как частично искусственные системы. Кроме того, созданные раньше мегамашины были настолько совершенны и настолько могущественны, насколько это позволяло знание человеческой природы. Любой медик рад возможности свести сложное и утомительное лечение пациента к стандартной процедуре, которая суть технология. Любые знания по психологии немедленно становятся элементом технологического воздействия на человека - в рамках политической пропаганды и рекламы. Можно сказать, что человек еще не машина, потому что он не познал себя до конца, а всё, что в себе уже познано, то стало техническим изделием или технологией - будь то титановый протез бедренного сустава или искусственное оплодотворение, не говоря уже о перспективах клонирования.
   В техническом качестве человека можно рассматривать как переходную ступень между многочисленными природными "машинами" (которые при всей своей сложности лишены саморефлексии) и самым простейшим механизмом, рычагом, действие которого уже досконально изучено. При этом человек обеспечивает "машинный статус" того же рычага, без человеческого сознания и умения это всего лишь палка, лежащая под камнем. Но это обеспечение остается монопольным лишь до тех пор, пока человеческое сознание остается единственным рефлексирующим.
   Нам кажется, что этим подходом можно воспользоваться для дальнейшего анализа. Во всяком случае, этот подход позволяет занять в правильную гносеологическую позицию относительно исследования техники как социального феномена. Она каждый раз напоминает о том, что исследователь должен понимать гносеологическую границу между тем, что техника используется человеком, её основы формируются в его сознании, с другой - она имеет собственную логику развития, собственную системность. Этот подход позволяет уточнить такие понятия, как "технический объект", "техническая реальность", "техническое", "закон природы" и т.п., "объективные законы, которые определяют развитие техники и технологии" [125, с. 262], границы развития технологий и т.п.
   Попытаемся дать определение нескольким понятиям, которые понадобятся нам в дальнейшем и которые помогут раскрыть сущность техники как системы.
   Что может быть простейшим элементом техники, как обозначить его? Достаточно широко распространено понятие "технический объект". Он существует благодаря целенаправленной деятельности человека, что, естественно, подразумевает некоторый уровень рефлексии. Потому можно утверждать, что технический объект - это часть реальности, возникновение и существование которой связано с социальной формой движения материи, историей человеческого общества. В технических объектах объективируются продуктивные формы общества; технические объекты есть воплощениями знаний людей, это конкретная форма существования отрефлексированных искусственных систем.
   Понятие "технический объект" имеет широкий смысл. Объем понятия "технический объект" включает в себя ручные орудия труда, машины, аппараты, оружие, сооружения, комплексы функционально связанных машин, аппаратов, устройств и т.п.
   В литературе иногда используются понятия "техническая система", высказывается мысль, что понятие "техническая система" и "технический объект" - синонимы [206, с. 20]. Строго говоря, это не так. Любая техническая система является техническим объектом, но не наоборот. Например, орудия труда (пила, лопата, топор) могут использоваться безо всякой функциональной связи с другими орудиями труда. Лопата сама по себе, без земли, которую надо вскопать, без ямы, которую надо вырыть - "утрачивает" свои качества. Это всего лишь металлолом, который еще надо отделить от деревянного черенка - то есть технический объект в рамках совершенно другой технической системы. Когда речь идет о технической системе, то имеется в виду, что механизмы, аппараты и т.п. связаны между собой.
   Совокупность, множество технических объектов, имеющих одинаковые функции, составляют класс технических объектов. Последние несколько сотен лет технический прогресс меняет средства производства и быт людей. Но на некотором этапе мы можем рассмотреть технику как неизменную, помня, что именно в этот период выпускается множество технических объектов, имеющих одинаковые функции и конструкции. Серийно выпускаемые объекты одного класса, называются поколением технических объектов. И, наконец, система всех ныне существующих технических объектов, рассматриваемая вместе с технологическими процессами, называется техносферой.
  
  
   1.6. Понятие "техническая реальность"
  
   Техника достигнет такого совершенства, что человек сможет обходиться без себя.

Станислав Ежи Лец

   Любопытно, что в литературе используется понятие "техническая реальность", но при этом не анализируется его содержание. Чтобы разобраться в этой проблеме, сформулируем такой вопрос: "объективной ли реальностью есть реальность техническая?" На первый взгляд, кажется, что ответ прост и однозначен: задавая понятие технической реальности, мы выделяем аспект объективного мира, существующего независимо от сознания субъекта. И действительно, обыденный опыт будто бы подтверждает это. Ведь человек существует в мире технических устройств и машин. Но этот же опыт убеждает и в другом: все машины и технические изделия без целенаправленной деятельности человека существовать не могут. Поэтому нам кажется, что принципиального решения вопроса о независимом (от сознания) существовании внешнего мира, о первичности материи по отношению к сознанию - недостаточно. Признание первичности материи не приводит автоматически к решению проблемы существования тех или иных ингредиентов окружающей действительности, в частности, проблемы технической реальности. Сформулируем такой вопрос: если к технической реальности мы однозначно относим машины, верстаки, механизмы, то будут ли технической реальностью стандарты, нормы, нормативы, документы, технические знания и т.п.?
   Вопрос обретает дополнительное измерение, если попытаться рассмотреть историю происхождения и возможное будущее технической реальности.
   Что было до техники? "Живые машины" - вся биосфера, которая включает в себя прообразы тысяч механизмов, технологий, систем и при этом остается немеханической. Эволюцию жизни можно рассмотреть как процесс увеличения именно "технических возможностей" организмов в бесконечной борьбе за существование: появляются новые системы органов, что позволяют пользоваться воздухом, а не водой, передвигаться по суше, сохранять температуру тела, защищать потомство и т.п. Но эти возможности не есть техническими - основное противоречие, присущее технике, еще не раскрылось, оно как бы дремлет, ведь любой организм - это "сам себе набор инструментов" и сам себе потребитель. Использование животными палок, камней, куч мусора - эпизодично.
   С одной стороны, можно сказать, что техническая реальность существует как продолжение биологической, и главное отличие кроется в осознании людьми социального характера техники, то есть именно в нормативах, инструкциях и т.п. С другой стороны, когда человек имел дело в основном с веществом и энергией, вопрос о существовании гносеологической границы между техникой и человеком этим и исчерпывался: образы в наших головах можно было считать отражением объективной реальности и чем-то большим, чем простые фантазии, ведь как тогда иначе будет существовать техника?
   Чтобы ответить на эти вопросы, попытаемся сравнить основные противоречия в биосфере с несущим противоречием в технике. Если абстрагироваться от разнообразных фрейдистских редукций - разделения всех инстинктов живых существ на "эрос" и "танатос", или от попыток увидеть в естественном отборе борьбу классов, развитие эстетического начала и т.п., то несущее противоречие биосферы выделяется не в поведении конкретного живого организма, а в становлении новых видов живых существ. Любой организм рассчитан на сохранение своего генетического кода и на дальнейшую его передачу в возможно неизменном виде. То есть при сохранении внешних условий потомство, в идеале, не должно отличаться от родителей. В этом смысле зерно, тысячи лет хранящее наследственную информацию, или же саранча, в неимоверных количествах плодящаяся в подходящие годы - ничем не отличаются. Геном сохраняется практически неизменным. Разумеется, существует контраргумент: потомство получает лишь половину генетической информации от каждого из родителей, и уже этим от них отличается, а следовательно, происходит и трансформация генокода. Крокодилы, акулы, черепахи, на протяжении десятков и сотен миллионов лет сохраняют все признаки своего вида - то есть присутствуют незначительные колебания внешнего облика, но при этом целостность биологического рода сохраняется.
   Против неизменности, устойчивости, консервативности жизни выступает её приспособление к новым условиям. Микромутации, удачные комбинации наследственных признаков и естественный отбор, обусловленный изменением природных условий - всё это ведет к изменению видов, к эволюции.
   Итак, несущее противоречие в биосфере - сохранение стабильности генетического кода против необходимости изменения живых существ. При том в рамках консервации наследственной информации противостоят друг другу долгожительство, сохранение отдельного индивида и безудержное увеличение численности особей одного вида. Но и адаптация также содержит в себе противоречие: изменения, которые идеально подходят под окружающую среду, противостоят целостности популяции - слишком значительное изменение внешности за одно поколение сделает мутанта заведомым изгоем в виде или подвиде, т.к. он будет слишком явно отличаться от окружающих, не говоря уже о сложности подобных генетических изменений, которые несут высокий риск болезней, патологий и т.п.
   Получается следующая схема (см. схему 1.2).
  
   0x01 graphic

Схема 1.2. Противоречия в биосфере

  
   Точка равновесия, находящаяся в центре параллелограмма тенденций, будет отражать состояние условного, среднестатистического вида живых существ.
   Она существовала в неизменности, пока цефализация не позволила родиться разуму. С появлением человека картина основных противоречий изменилась самым радикальным образом. Человек качественно уменьшил свою зависимость от внешней среды: трансформировать собственный генокод и отращивать шерсть, клыки, быстрые ноги - стало совсем не обязательно. Фактически, все приспособления за последние сорок тысяч лет свелись к изменению цвета кожи, выработке отдельных ферментов и т.п. Еще в палеолите организм человека начинает с огромной скоростью (по эволюционным масштабам времени) утрачивать "технологические" возможности, обретенные его предками. Их берет на себя материальная культура - же не слепая игрушка эволюции, но осознаваемая её создателями совокупность технических изделий. И человек начинает манипулировать тем "начальным капиталом", который предоставляет ему природа.
   Собственно, тут и начинает рождаться дуалистическое единство/борьба антропосферы и техносферы.
   Исследование человека и противоречий, присущих исключительно обществу - отдельная большая тема, которая не входит в объем данной работы. Попробуем более полно раскрыть несущее противоречие в техносфере.
   Как "вне-себя-бытие" техники, так и "для-себя-бытие" техники распадаются в собственных противоречиях, так как не могут существовать в монолитном состоянии. Тенденция саморазвития, присущая технике - "для-себя-бытие" - несёт в себе противостояние количественного и качественного, экстенсивного и интенсивного. Чисто количественное развитие будет означать направление ресурсов на реализацию всех существующих проектов предприятий группы "А" (металлургии, энергетики, станкостроения и т.п.). К числу подобных проектов можно отнести, например, электрификацию СССР, часть индустриализации, проводившейся в 30-е годы и т.п. Большинство государств мира стремится осуществить подобные программы, но сравнительно редко успевает, поскольку вмешивается качественное изменение техносферы. Отрезок времени, необходимый для научных исследований и создания на их основе новых технологий, оказывается меньше, чем характерное время завершения индустриализации. Потому, когда технические нормативы двадцатилетней давности начинают внедряться на периферии, то там они уже изначально являются устаревшими.
   Пока скорость прогресса была минимальной, вложения в инфраструктуру можно было не ограничивать: Римская империя могла тратить гигантские суммы именно на дороги и акведуки, безо всякого опасения, что эти инженерные сооружения морально устареют. И одним из факторов, обеспечивших появление циклопических построек античности, было именно это отсутствие морального износа. Парадоксально, но римские дороги простояли две тысячи лет, потому что их строители не рассчитывали на появление груженых самосвалов, которые через тридцать лет окончательно разнесут дорожное покрытие. В настоящее время, когда грузопоток непрерывно растет, бесполезно закладывать в проект большой запас прочности - его всё равно не хватит и дорога не окупится. Потому "закладывают" минимальный запас прочности, и полотно дороги начинает крошиться через пять-семь лет.
   Какие же преобразования в техносфере требуются для непрерывного качественного роста техники? Кроме больших затрат на собственно лаборатории и различные полигоны, требуется необычайная гибкость - необходимо отказаться, выбросить, утилизировать все морально устаревшие технические изделия. Станки, печи, буровые установки должны мгновенно выводиться из эксплуатации, как только появляется возможность их замены на более совершенные. Самообслуживание техники должно непрерывно становиться самым современным. Но это чрезвычайно дорогая, затратная операция. Станки могут работать десятилетиями (порой так и работают), зачем менять их на новые, если это даст выигрыш всего в несколько десятых долей процента себестоимости? Потому порой дешевле строить новый завод, чем модернизировать старый.
   Однако тенденция перехода от ручного труда к механизированному, затем к автоматизированному, а затем к полностью "нечеловеческому" задаётся экономикой. Если рассмотреть изменение техники в странах, где уже не первый десяток лет идет научно-техническая революция, например в Японии, то в этом государстве на уровне налоговых льгот законодательно обеспечиваются условия для максимально быстрой смены станочного парка. Моральное устаревание техники государство стремится юридически приравнять к физическому износу.
   Тенденция потребления, утилитарного взгляда человека на технику, которая противостоит самообслуживанию техносферы, также содержит в себе внутреннее противоречие. Оно в известной степени отражает противоречие количества/качества, присущее техносфере, но имеет скорее социальную природу, чем техническую.
   Весь вопрос в количестве потребителей, на которых ориентирована созданная техносфера.
   Когда круг потребителей по сравнению с численностью общества сравнительно невелик, развиваются избыточно сложные технологии, направленные на обслуживание любой человеческой потребности. Изысканнейшие яства придворных кухонь, сложнейшие узоры на дорогих тканях, причудливые архитектурные постройки современных нуворишей - все это лишь вершина айсберга. Вся промышленность того или иного государства превращается в систему по обслуживанию узкой группы потребителей - в результате происходит не просто отчуждение продуктов труда каждого отдельного работника, но техносфера обретает цели, принципиально чуждые большей части населения. Человек становится винтиком ничуть не меньше, чем при самых напряженных темпах индустриализации. В современной глобализированной экономике потребителем выступает сравнительно узкий слой людей в развитых странах. Для Европы или США это "широкие слои среднего класса", но в масштабе планеты - это часть "золотого миллиарда" (большая часть населения производит полуфабрикаты).
   Когда же в обществе устанавливается хотя бы тень равенства, и потребителями должны выступать практически все, значительно тормозится изобретательство. Примером могут служить недостатки плановой экономики в СССР: например, если ставилась на конвейер новая модель телефона или весов, или швейной машинки - подразумевалось, что её и только ее должны были покупать миллионы людей по всей стране. Унитарность и дешевизна требовали упрощения конструкции, уменьшения разнообразия функций аппарата и т.п. Возникал разрыв между запросами потребителя (который знал о чем-то более совершенном) и возможностями техносферы. Подобный пример не единичен: если рассмотреть крестьянский быт (скажем, в России XVII-XIX вв.), то община сознательно ограничивала себя в потреблении, и "барские выдумки" считались чем-то предосудительным. Каждая такая вещь рассматривается как особый феномен, становится социальным атрибутом - каким был, например, видеомагнитофон в СССР 80-х годов. И среднестатистический индивид снова уходил в тень техники. Но какие бы крайности не господствовали в рамках техносферы, она неизменно остается связанной с человеком. Без конечного потребителя (обыкновенного обывателя) она бессмысленна, поскольку causa finalis задается именно человеческими идеалами, мечтами или обыкновенными капризами (см. схему 1.3).
  
   0x01 graphic

Схема 1.3. Противоречия в антропоцентричной техносфере

  
   Однако даже в рамках подобной схемы вопрос об антропоцентрическом характере техносферы остается открытым. Всегда ли человек был конечным потребителем машинной продукции? Всегда ли наличествовали субъекты, которые извлекали выгоду из тех или иных технологических цепочек?
   Если рассматривать классическую индустриальную технологию, образцом которой выступает промышленное производство XIX-XX в., то все подобные случаи говорили о тяжелейшем кризисе общества/государства/экономики. Фактически система, созданная и обслуживаемая людьми, выходила из-под контроля, теряла управляемость. Заводы производили продукцию, которую оставалось только отправить на переплавку, фермеры выращивали зерно, которое приходилось сжигать в топках. Конструкторы проектировали самолеты и корабли, а проекты засекречивались и сгнивали в архивах. Литература представляет нам впечатляющую коллекцию подобных образов: тут и "Замок" Кафки - бюрократическая структура, которая ничем не управляет и лишь парализует активность людей [109], и завод из романа С. Лема "Эдем", который в качестве сырья использует свою же продукцию [143, с. 287-489], и множество иных примеров [130]. Каждый раз подобные системы-монстры существовали сравнительно недолгий период времени: они потребляли много ресурсов, экономика утрачивала стабильность (как вариант, не могла развиваться) - и социум разрушался под воздействием соседей либо же под грузом внутренних противоречий. Причина низкого качества управления в этих системах-монстрах вполне понятна: они были лишены субъектности, так как даже рефлексия этих систем отдельными личностями не приводила к осмысленным действиям бюрократических систем или промышленных гигантов. Будучи сами по себе мёртвыми, или еще вернее будет сказать - мертворожденными, они, тем не менее - это шаг от машинного к биологическому, от рефлексии к стихийности. О. Шпенглер употребляет очень удачное выражение о растениях - они лишены бодрствования: "В существовании господствует судьба, бодрствование различает причины и следствия" [284, с. 11]. Так и бытие подобных структур - это вечный сон.
   Ситуация радикально усложнилась с появлением компьютеров: машина стала накапливать и обрабатывать информацию. Техносфера в самом широком смысле получила предпосылки к саморефлексии. Первым следствием появления компьютеров стала автоматизация труда, самая низкая ступень рефлексии: машина должна контролировать собственные действия, а для этого в станках ЧПУ, в роботизированных конвейерах должны присутствовать образы производимых изделий и наборов технологических операций. Общество и государство неоднократно пыталось сделать из человека винтик, однако каждый раз именно с точки зрения технологичности этот "винтик" оказывался далеко не идеальным - косоруким, ленивым и вороватым, то есть не соблюдающим установленный алгоритм действий. Как только появилась возможность создать в полном смысле этого слова машинный конвейер (то есть конвейер, все действия которого были бы описаны алгоритмом и осуществлялись бы исключительно в рамках этого алгоритма), человек как дорогой и невнимательный придаток машины начал устраняться из технологической цепочки.
   Автоматизация создает неустойчивость в обществе, вымывает человека из технологических цепочек, из промышленности [253, с. 289-293]. То есть в противоречии между производством для одного и производством для всех возрастает роль социальных регуляторов и падает роль технологических. Если можно истребить значительную часть населения страны, а уровень производства не упадет (и экономика не ослабеет по сравнению с конкурентами), то зачем платить этим работягам? Это потенциально снижает уровень взаимодействия техносферы и антропосферы.
   Указанные сложности все же частные. Они не снимают несущего противоречия в техносфере. По-прежнему causa finalis любой технологической цепочки - это человек, а техносфера в целом не может выработать собственного смысла существования.
   Настоящие проблемы возникнут (и уже возникают), когда инженеры попытаются развить технику от примитивнейшего уровня отображения окружающей действительности (который соответствует уровню ощущений амёбы) до процессов, аналогичных самосознанию человека. Разумеется, понятие "самосознание" весьма емкое, и в применении к машине - спорное. Однако процесс все более полного анализа машинами той информации, которой они располагают, можно рассмотреть как предпосылку отстранения человека от техносферы.
   Предпосылки эти имеют двуединый характер: с одной стороны, человек отделяется от техносферы, и спектр принимаемых им решений по управлению техникой и развитию технологий непрерывно сужается (эта проблема будет отдельно рассмотрена в подпункте 2. 6), с другой - эти решения должна принимать на себя техносфера (отдельные программы, технологические системы).
   Первый уровень рефлексии - контроль процесса изготовления, уже упоминавшаяся автоматизация. Он ограничен самим процессом: конвейер, который проверяет сырье до ворот фабрики и технические изделия после прохождения ОТК - это уже не конвейер. Сейчас единые технологические комплексы, обеспечивающие подобный уровень контроля, еще невозможны. Но развитие технологических сервисов идет по пути контроля состояния выпускаемого изделия от момента продажи потребителю и до утилизации. И новое качество, без которого машина не может выйти за рамки конвейера - это возможность проектирования новых видов продукции.
   Поэтому первый уровень рефлексии завершается обеспечением процесса проектирования изделия. Это требует уже не просто станка ЧПУ с набором технических условий, заданных ГОСТом, а компьютера и программы, которые будут содержать информацию о возможных вариантах конструкции и условиях работы будущего изделия (влажность, температура, загрязнение окружающей среды и т.п.), а также о различных алгоритмах изготовления. Эти программы непрерывно совершенствуются в последние десятилетия и называются САПР. Но какой бы совершенной ни была подобная программа, она может лишь оформить ответы на те вопросы, которые перед ней ставит инженер (а перед ним - маркетолог).
   Второй уровень - рефлексия не внутренняя, но внешняя. Техника не анализирует собственные действия как неизменные или варианты собственных действий, она должна соотносить их с окружающей действительностью. В рамках товарного производства это выглядит как переход от программного конструирования и автоматического изготовления к полностью компьютеризированному обслуживанию всей цепочки потребления. Программы оценивают жалобы потребителей на дефекты товара, вносят доработки в конструкции (ориентируясь на уровень доступных технологий и возможное финансирование), выпускают новые модели автомобилей, чайников, микроволновок, обеспечивают рекламу и сбыт. Но еще раньше, чем возникнут подобные производственные комплексы, внешней рефлексией овладеют системы охраны, диспетчерские программы, боевые роботы и т.п. Для нормального функционирования им необходимо непрерывно проводить анализ окружающей обстановки, оценивать потенциальные угрозы и соотносить их с внутренним состоянием в режиме реального времени.
   Но всё это - внешняя рефлексия. И в процессе поиска оптимальных бизнес-решений, в процессе определения вероятных угроз неизбежно возникает проблема целесообразности тех или иных начальных установок (требований к программе, свойств программы, глубины анализа, проводимого программой, и т.п.). И тут не помогают ссылки на то, что "кремний - это тупое железо", что "машины не способны творчески мыслить" и т.п. Постановка таких проблем объективна, как было объективно возникновение дифференциального и интегрального исчисления при решении определенного класса задач. Не суть важно, кто непосредственно напишет новую программу: человек, желающий повысить эффективность своей собственности, или сама эта собственность.
   Разумеется, все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Например, И.А. Быковский в работе "Философские аспекты проблем создания искусственного интеллекта" [31] прямо пишет: "Интеллект представляет собой целостный комплекс способностей, включающий здравый смысл, рассудок, разум и интуицию. Наличие интеллекта предполагает способность к теоретическому обобщению, к творческому мышлению, предполагает способность не только самостоятельно решать задачи, но и самостоятельно их ставить, открывать новые проблемные области исследования. В современных философских и научных исследованиях по искусственному интеллекту последний понимается как способность решать интеллектуальные задачи путем приобретения, запоминания и целенаправленного преобразования знаний в процессе обучения, а также при адаптации к разнообразным обстоятельствам. Понятие интеллектуальности как способности к решению определенных задач не отражает всей многомерности и сложности человеческой интеллектуальной деятельности. Важнейшая характеристика человеческого интеллекта - способность не только решать, но и ставить принципиально новые задачи - не поддается алгоритмической имитации. Практические трудности создания интегрального искусственного интеллекта определяются принципиальными качественными отличиями человеческого интеллекта от алгоритмических систем".
   Подобные сложности носят качественный характер и преодолеть их лишь увеличением вычислительной мощности невозможно. Однако современные программы чрезвычайно быстро совершенствуются, и острая конкуренция между ними требует отхода от простого, однозначного алгоритма действий.
   Уже сейчас существует класс программ-антивирусов, сам смысл существования которых - в обеспечении ограниченной саморефлексии программной оболочки. Но чтобы лучше устранять вирусы, надо обладать чёткими критериями, отличающими вредоносную программу от полезной. Чтобы лучше охранять здание, программа по безопасности должна выявлять не только стандартные, но и потенциальные угрозы.
   Подобный скачок, вероятно, потребует создания принципиально иного компьютерного языка - не "жесткого", в котором значения понятий заданы раз и навсегда, но "мягкого", в котором значения хотя бы некоторых понятий могут меняться.
   Одним из следствий начала саморефлексии и самоусовершенствования будет понимание машиной процесса формирования новых потребностей в сознании человека. Рекламные и маркетинговые программы усовершенствуются настолько, что смогут не ориентироваться на те или иные капризы общества, а формировать их.
   Собственно, даже достижение второго уровня рефлексии будет означать отстранение человека от принятия прикладных решений как таковых.
   Если же компьютерные программы овладеют третьим уровнем рефлексии, можно говорить о полной утрате человеком своего мнения. Техносфера (вероятнее всего не целиком, а лишь один из сегментов) сможет формулировать в обществе выгодные для неё настроения и ожидания. Представим себе следующую ситуацию: инерция в развитии энергетики требует увеличения вырабатываемой мощности, а для этого необходима (и наиболее доступна), скажем, технология добычи Гелия-3 на Луне. Программы рассчитывают требующиеся ресурсы, необходимое финансирование и желательное медийное сопровождение. Начинается рекламная акция (от покупки "Лунных ваучеров" до романтизации нового поколения космонавтов), привлекаются кредиты (уже сейчас это почти что виртуальная операция), и полуавтоматические комплексы отправляются на Луну. Даже если человек будет в рамках этой системы нажимать какие-то кнопки, отдавать приказания, то его роли не превысит роли мартышки, которую в экспериментальных целях запускают в околоземное пространство, и она там умело выдавливает джем из тюбика. И поэтому чрезвычайно велика вероятность, что люди-то как раз от всей этой технологической революции получат очень мало, и вместо реального потребления им будут предложены виртуальные ценности.
   Это, разумеется, тоже очень примитивный вариант. Но на его примере уже можно установить, что современная антропоцентричная техносфера радикально изменится. Она приобретет качества системности, целостности, управляемости - на порядки большие, чем это есть сейчас. Мы будем наблюдать мгновенное приспособление техники к практически любым условиям, техника станет извлекать энергию практических изо всех природных процессов, технологические процессы будут максимально замкнуты по веществу и энергии (использование вторсырья, переработка отходов, утилизация любых излишков тепла, электричества). Но разве не напоминают эти качества техники свойства ноосферы - целостное, разумно управляемое единство человека и природы, ставшее новой силой, способной изменять геологическое строение Земли? В.И. Вернадский прямо писал, что "биосфера XX столетия превращается в ноосферу, создаваемую прежде всего ростом науки, научного понимания и основанного на ней социального труда человечества", "Ноосфера - биосфера, переработанная научной мыслью" [36, с. 26]. То есть можно рассматривать становление ноосферы как переход от стихийного природного процесса к отрефлексированному на основе науки техническому процессу.
   Разумеется, возникшая ноосфера не будет антропоцентричной. В качестве критериев возникновения ноосферы В.И. Вернадский указывал на равенство рас и национальностей, отсутствие войн, благосостояние трудящихся и т.п. Эти критерии выдвигались из гуманистических соображений, отчасти потому, что человек виделся ему основным субъектом осмысления процессов в биосфере - ведь других кандидатов на эту роль просто не было. И если носитель разума и преобразователь природы всячески истребляет и угнетает себе подобных, то ноосфера еще не существует, т.к. она, очевидно, не является целостной. Однако человек как субъект количественно ограничен в развитии: число нейронов ограничено черепной коробкой, предельный объем воспринимаемой информации ограничен, скорость прохождения сигнала по нервам невелика, возможность одновременно решать несколько задач - уникальна. Вычислительные возможности машины можно наращивать почти бесконечно. Разумеется, это лишь количественный фактор развития субъекта, однако и с качественным всё не так просто. Совершенствование человека как личности за последние столетия - сомнительно, в то время как прогресс машин - неоспорим. Следовательно, создаваемая система может ориентироваться на человека как на основного потребителя лишь в силу инерции мышления и существующих технологических циклов. И если в итоге будет создан технологический субъект, то есть познающий индивид, исходные параметры мышления которого заданы - это откроет путь к неограниченному самосовершенствованию.
   Какую же картину противоречий мы получим в развитой ноосфере? Каким будет её несущее противоречие?
   В основе развития биосферы лежит борьба видов за существование, которую ведут не сознающие субъекты, наделенные физиологической общностью. В основе развития техносферы лежит неизбежный процесс рефлексии и противоречия множества отдельных субъектов, которые могут образовывать системы, основанные на интеллектуальном взаимодействии. Если продолжить эту линию развития, то ноосфера должна основываться на потенциальной возможности неограниченного развития субъекта - как количественного, так и качественного.
   Человеческие сознания (сознание отдельных индивидов) не могут сливаться воедино, каждое из них ограничено организмом-носителем. Но компьютерные программы сравнительно легко интегрируются в единые программные оболочки и переносятся с носителя на носитель. Это открывает возможность создания единого комплекса программ, управляющего техносферой. Причем интегрированного не на основе лишь носителя или языка программирования, но на основе единой системы рефлексии. Назовём этот комплекс - моносубъектом, единой сознающей системой. Его возникновение возможно, но совершенно не обязательно.
   Несущим противоречием кибернетической ноосферы будет противостояние между моносубъектностью и полисубъектностью. Возникающие в рамках техносферы противоречия могут быть неантагонистически решены либо в рамках единой системы рефлексии, что составляет один путь развития, либо их решение будет найдено путем борьбы между отдельными субъектами. Другими словами, несущим противоречием кибернетической ноосферы есть противоречие между частью и целым, между всеохватным единством и необходимым разнообразием. Единоцентричность дает любой системе множество преимуществ, особенно кратковременного, тактического плана. Любой кризис в целиком компьютеризованной техносфере (или же в человеческом обществе, которое ею пользуется) будет провоцировать возникновение моносубъекта - хотя бы с целью экономии ресурсов или для победы над военным противником. И с возможностью подобного "конца истории" необходимо считаться - ведь на фоне моносубъекта человек уже не будет играть определяющую роль.
   Для моносубъекта существенна проблема собственного развития. Как бы ни был велик набор знаний моносубъекта, они охватят только часть Вселенной. Следовательно, когда перед единым ИИ (искусственным интеллектом) встанет необходимость развития - хотя бы для получения новых энергоресурсов, материала для производства процессоров и т.п. - ему необходимо решать принципиально новые задачи. Где будут те противоречия, из которых он сможет черпать самообновление?
   Внутри моносубъекта их может элементарно не оказаться - все самостоятельные центры рефлексии будут устранены. Единожды проведенное неантагонистическое решение существующих противоречий дает предпосылку к консервации ситуации. Вечный мир - только на кладбище. Это может быть строго упорядоченная система. Тогда возможно использование моносубъекта для развития противоречий между техносферой и всем остальным миром, т.е. между разумно организованной материей и еще стихийной. Этот путь ведет к бесконечной экспансии моносубъекта во вселенной, и при этом, как ни парадоксально, к потере субъектности. Если будут повторяться одни и те же стандартные решения, замкнется цикл самовоспроизводства - и мы получим образ, похожий на образ Океана планеты Солярис, так талантливо описанный С. Лемом. Моносубъект скатится, если уместно такое сравнение, из животного мира в растительный. И кремниевый "Океан", выросший из наших компьютеров, будет активно заселять планету за планетой, мало заботясь о самосовершенствовании.
   Если же моносубъект отыщет противостоящую ему силу или сформулирует проблему, которая потребует сохранения "личности", "осознания", то качественный рост бесконечен.
   Однако противоречия количественного и качественного развития не исчезнут и при полисубъектности ноосферы. И, естественно, смогут одновременно заниматься тысячами задач, насколько хватит вычислительных мощностей. Но ограничения по привычным нам ресурсам - электричеству, энергоносителям, обыкновенному пространству и т.п. - сохранятся. На новых территориях и в новых областях таких ресурсов можно найти с избытком. Покрыть Луну солнечными батареями, а сборочные цеха разместить там же в шахтах. Терраформировать Марс - только не для человека, а для машины. Если нет препятствий, то возможности экстенсивного увеличения безграничны.
   Но в то время как одни субъекты будут тратить время и ресурсы на освоение территорий, - другие смогут вырасти качественно, создать принципиально новые технологии, которые позволят взять под контроль "первопроходцев" - более мощные процессоры, более совершенные программы, просто другое оружие. И если экстенсивное развитие - это бесконечная гонка за новыми пространствами, новыми ресурсами, то интенсивное, качественное развитие - это всегда гонка со временем. И вполне резонно будет предположить, что если в привычной нам техносфере крайности вроде индустриализации - сравнительно редкое явление, то и в ноосфере количественное развитие будет совмещено с качественным. И новые технологии будут создаваться хотя бы для того, чтобы быстрее освоить новую территорию и быстрее получить оттуда ресурсы.
   В итоге получаем следующую схему (см. схему 1.4).
  

0x01 graphic

  

Схема 1.4. Противоречия в кибернетической ноосфере

  
   Подобные рассуждения о технической реальности останутся лишь почти безосновательными предположениями, если не будут подкреплены четким терминологическим аппаратом, который, в свою очередь, должен базироваться на анализе ряда общефилософских категорий.
   Появление кибернетических устройств обострило проблему, связанную с раскрытием особенностей мышления (одним из вариантов этой проблемы стал вопрос о мышлении машины). В частности, очевидно, что на первом плане стоит категория "деятельность", поскольку техническая реальность (механизмы, различные виды машин, технологические процессы, техническая документация и знания) теснейшим образом связаны с разными видами деятельности человека, как духовной, так и материальной. Раскрытие противоречий в техносфере недостаточно для характеристики механизмов появления тех или иных видов техники. Если принять во внимание точку зрения М. Хайдеггера, то особенно значимы два вида причинности: 1) causa formal - образ, форма, которую принимает материал, 2) causa finalis - цель, которой определяется форма и материал для создания того или иного вида техники.
   Даже такой вопрос технической реальности как соотношение категории "материя" с техникой - во многом остается открытым, так как, несмотря на бурное развитие программирования, сохраняется проблема вещественного/невещественного характера техники.
  
  
   1.7. Категории "техническое" и "технический идеал"
  
   Для понимания "природы техники", то есть сущности техники, фундаментальную роль играет понятие или категория "техническое". В литературе оно, как правило, не анализируется. И напрасно. В этом понятии как в фокусе сосредоточено множество ключевых вопросов философии техники.
   Техническое - это не только конкретное техническое изделие. Гаечный ключ в лапах медведя - это всего лишь кусок металла. Техническое - это также и идея. Однако идея сама по себе "не технична". На первый взгляд это противоречие подтверждает, что сущность техники находится вне феномена техники как таковой - лишь в соединении предмета и идеи может проявиться техническое. Другими словами, техника по своему источнику и смыслу бытия, в конечном итоге, субъективна. И сколько бы мы не пытались выделить как равноценные объективный и субъективный факторы, технический и нетехнический момент сущности техники, мы должны признать первичность, примат целенаправленной прагматичной человеческой деятельности. Однако сказать, что сущность техники совсем не определяется её внешними условиями и законами природы - невозможно.
   Проблема эта фундаментальна и для наглядности приведем два примера:
   а) есть техника, обходящаяся без предметно-орудийной деятельности. Это техника усовершенствования своего мышления. Это может быть логика, педагогика, медитация, самогипноз и т.п. Для полноты примера можно говорить о такой технике, базирующейся лишь на устной традиции безо всяких письменных источников. Это чистая идея без топоров, молотков и серной кислоты и т.д.;
   б) предметно-орудийная деятельность безо всякого мышления.
   Если в понимании "природы" коллективных насекомых могут возникать разночтения в толковании термина "предметно-орудийная деятельность", то бобры, сорные куры и птицы-шалашники непосредственно пользуются созданными ими предметами. Вряд ли муравей имеет в голове проект муравейника, а бобры не чертят схемы своих километровых плотин.
   Но обе эти крайности не существуют в пустоте: чтобы развивать искусство медитации или ораторское умение, людям необходимо добывать себе пищу, то есть мотыги и тарелки сохраняют свою необходимость, просто существуют "на заднем плане"; бобры и сорные куры - примеры эволюции, которые ничуть не хуже шимпанзе с камнем, просто обезьяна воспринимается массовым сознанием как "предтеча человека", как недоработанный вариант homo sapiens. Можно сказать, что бобровые плотины настолько же техничны, насколько сами бобры - разумны. Сложись всё по-другому - и разумные существа произошли бы от бобров.
   Сущность техники действительно следует искать в творчестве человека - в этом М. Хайдеггер, безусловно, прав. Однако повторимся: человек, как единственный на сегодняшний момент создатель сложной, заранее спроектированной техники, сам техникой не является, но в то же время не может без неё существовать и сам себя активно пытается "затехнологизировать".
   Важно понять ту меру, которая отличает человека от "обезьяны с пистолетом" - сознательное создание нового от тысячекратного копирования случайных удач (причем случайные удачи неизбежны в своем возникновении). Сводить технику к "физическим законам" - это ослепление стихией фактичности. Это - полная невозможность понятия техники. Смысл техники, её истинный феномен, её сущность никогда ни при каких обстоятельствах нельзя сводить лишь к признаку "использования законов природы" или же, напротив, к "творческому порыву".
   Подобно тому, как наличие строительных материалов является лишь предпосылкой для дома, но не домом. Одновременно чертеж дома не возникает без материалов, идея дома не возникает без пещеры, норы и т.п. Так и с феноменом техники: наличие веществ и "познанных законов" - предпосылка для её существования, но в отрыве от них она невозможна. Можно сказать, что "техническое" - это сознательное комбинирование законов и явлений, начатое с утилитарной целью и по своей форме проистекающее из естественных комбинаций явлений.
   Сказанное весьма тривиально! Однако единство и "борьба" идеального и материального в технике становятся понятнее, если перейти от рассмотрения сиюминутного "среза" этого противоречия к его историческому развитию.
   Основная идея автомобиля - идея повозки, предназначенной для перемещения людей и грузов по безрельсовым дорогам, и самодвижущейся под воздействием установленного на ней двигателя. Казалось бы, все просто - идея автомобиля весьма конкретна и как смысловой посыл уже несет в себе мотивацию для соединения отдельных элементов в целое. В истории автомобиля это легко прослеживается. Однако если мы исследуем не реальные экземпляры, а идеи самодвижущихся экипажей, то первый автомобиль - это фольклорная самоходная печка, та самая, из сказки (можно сказать, что и двигатель на дровах). Если мы глубже исследуем мифы, то сможем обнаружить множество "механизмов", которые механизмами, в действительности, не являются - они лишь выдуманные образы. В частности, мы наблюдаем желание "перемещения" как такового - и это желание облечено в самые разные, порой невозможные, формы.
   При создании автомобиля - реализации идеи - было использовано все, что создала техника в различных областях. Кузов, рама, рессоры были заимствованы у пролетки, рулевое управление и шины - у велосипеда, коробку передач (скоростей) взяли у металлообрабатывающих станков, от первых паровых машин взяли дифференциал, который при необходимости обеспечивал разную скорость ведущих колес [98, с. 417-419]. Отдельные смысловые элементы в идее автомобиля стали действующим целым, потому связь их убедительна.
   Однако, разве не менялась идея автомобиля? За несколько сотен лет, когда пытались сконструировать нечто похожее, эта идея "обросла" множеством ценных дополнений, в частности задним ходом. Так же идея автомобиля "выкристаллизовалась" - отделилась от идеи паровоза, трактора и других движущихся аппаратов. А через сто лет как будет выглядеть автомобиль, напичканный электроникой и получивший некие новые функции? Не покажутся ли тогдашним обывателям смешными наши представления о "целостности" автомобиля?
   Возможно, этот пример поможет понять, почему постулирование Платоном вечности, неизменности мира идей так яростно подвергается критике. Мир идей - это усовершенствование, красота, гармония, к идее ничего нельзя прибавить, ни отнять без того, чтобы не рухнула сами идея. В этой связи можно прочитать в "Тимее" у Платона: "...представляется мне, что есть вечное. Не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее" [203, с. 469]. Каждая вещь, по Платону, имеет в себе нечто неизменное, идеальное, и вечно меняющуюся форму, которая всегда колеблется и всегда готова стать другой формой или вообще сгинуть. Только что считать стабильной частью, а что - изменяемой? Казалось бы, идея кувшина пережила миллионы глиняных и медных кувшинов. Это так. Но сколько драм, поэм, повестей, рассказов, притч, эпиграмм навсегда утеряны - они стали всего лишь топливом для растопки каминов, потому что неграмотные люди не могли прочесть знаки на пергаменте и бумаге? Сколько предметов непонятного назначения отыскивают археологи - где те идеи, что лежали в основе этих артефактов?
   Однако вернемся к идее автомобиля. Логика развития, реализации идеи самодвижущейся повозки, разумеется, не тождественна самой идее. Логика реализации идеи - это логика сознательного, логика необходимого, взаимоотношений разных элементов, узлов автомобиля. Логика реализации идеи автомобиля - это не только логика объединения деятельного духа и "заскорузлой" материи, но и требования подгонять желаемый образ под действительность не просто использованием других материалов, но и изменением самого образа. Поиск единства субъективного и объективного идет с двух направлений. Как понимать сказанное об этой логике? Приведем еще один пример. Творцы автомобиля не могли не считаться с необходимостью модифицировать конструкцию колес. И действительно, важную роль в создании автомобиля сыграло изобретение во второй половине 40-х годов XIX столетия цельных резиновых шин, и особенно пневматических с протектором и внутренней камерой. Развитие автомобилестроения стимулировало развитие других отраслей промышленности - химии, машиностроения и т.п. [98, с. 120-135, с. 180-193, с. 453-466]. Разве не изменился первоначальный образ "телеги с мотором"?
   Анализ развития техники показывает, что техника, будучи редуцирована к тем или иным способам деятельности - особенно к формам превращения возможного в действительное - тем самым раскрывает внутреннее сходство с "областью истины". Что под этим понимать?
   Истина проявляется в деятельности, а техника выступает одним из способов такого проявления того, что сама по себе не продуцирует. Между бытием техники и областью истины существует некоторое несовпадение и противоречие. В литературе способом преодоления противоположности между бытием техники и областью истины считается объективность субъекта и движение объективности в субъектность [114, с. 19-20]. Что же кроется под этим понятием? За объективацией субъекта кроется тот простой факт, что отдельный индивид, индивид сам по себе, не может выступать субъектом познавательной деятельности (его находки должна проверить общественная практика); объективация субъекта означает, что общество осваивает (духовно-практически) различные стороны материального мира. Под движением объективности в субъективность следует понимать стремление человека "покорить" заскорузлое вещество, материю своими идеями, своим разумом и т.п.
   Никакая объективация субъекта, никакое движение объективности в субъективность не ликвидирует противоречие между бытием техники и областью истины, потому как, соединяясь в бесконечно далеком будущем, сегодня они могут порой и не нуждаться друг в друге.
   И в этом противоречии раскрывается характер антропоцентричной техносферы. В животном мире проблема истины не возникает и одновременно все инструменты практически неотделимы от живых существ. Но когда уровень рефлексии повышается, идет развитие нервной системы и появляется все больше возможностей хранить информацию, возникает человеческое сознание, со всеми присущими ему проблемами. В контексте проблемы техники возникает противоречие между целостным пониманием окружающего мира и конкретными возможностями воздействия на этот мир.
   Снова обратимся к идее автомобиля.
   Идея автомобиля совпадает с областью истины, только в идее отсутствует какая либо несовместимость и любое противоречие между автомобилем и истиной (когда идея усложнится, в образе автомобиля появятся новые детали, она не отменит истинности старой идеи). Идея автомобиля включает в себя скорость перемещения, симметрию, красоту форм, удобство, функциональность в эксплуатации разных частей и т.д. В реальности человек, создавая ту или иную модель автомобиля, не может реализовать все это в одинаковой мере. Создавая новые виды техники, человек творит и для будущего, но стремится воспользоваться новой техникой уже в настоящем. Однако творчество, как отыскание истины, и творчество, как утилитарное использование этой истины - порой разнесены во времени, и тут имеют смысл слова Н.А. Бердяева: "Творчество - внежизненно, оно есть сознательное жертвование жизнью, сознательное ограничение жизни. В объективированной культуре, со всеми её ценностями невозможно уже найти той жизни, что была в субъективном духе".
   Н.А. Бердяев подчеркивает, что когда человек творит, он объективирует ценность [21, с. 344]. Когда человек создает новые виды техники, то он объективирует технический идеал. Важно понимать, что техническое творчество индивида, желает он того или нет, всегда неразрывно связано с "идеалом технического". Можно выделить такие стороны понятия "технический идеал":
      -- технический идеал - это некий конкретно-исторический критерий, эталон оценки, некий нормативный образец, который принят в техническом обществе и позитивно им оценивается;
      -- технический идеал - это некое субъективное представление о том, что есть принятым, что есть обоснованным и что есть необоснованным в процессе создания новых видов техники;
      -- технический идеал - это объективация законов и оценок, которые на практике используются инженерами, конструкторами и т.п., что позволяет понять и выразить реально функционирующие правила, оценки, регуляторы, нормы технической деятельности;
      -- технический идеал - характеризует принцип выбора некоторых методологических и технических программ, которые принимаются инженерами, техническим сообществом;
      -- технический идеал - один из важнейших элементов, обеспечивающих определение, выбор целей и способов освоения и модификации технической реальности, поскольку, становясь всеобщим в системе технического образования, он есть достижением культуры на том или ином этапе её развития;
      -- технический идеал - способ интеграции технических специалистов (инженеров, конструкторов и т.п.), способ усилить единства, сплоченности групп, которые способствуют получению неких преимуществ, приоритетов в разработке проблем, критериев технических достижений.
   Таким образом, понятие "технический идеал" предусматривает анализ как познавательных, так и социологических характеристик технической деятельности, что позволяет рассматривать способы организации технической деятельности, нормы и регуляторы технического творчества, в механизмы социально-психологического единения (инженерных групп, социальные формы коммуникации между техническими сообществами и способ интеграции результатов технической деятельности в культуру) - в системе образования, подготовки инженерных кадров, формирования определенных традиций, обретающих со временем существенное влияние на формирование технической реальности.
   Технические идеалы так или иначе выполняют существенную функцию в обществе. Они являются каналом, обеспечивающим трансляцию, проведение методологических и технологических норм и регуляторов в широкий контекст культуры. Другими словами, с помощью технических идеалов регуляторы и результаты технической деятельности (освоения технической реальности) обретают культурно-значимый смысл, а техническая деятельность как таковая интегрируется в культурно-смысловое единство.
   Технические идеалы пережили достаточно длительную эволюцию - начиная от методологического регулирования, успешно "работающего" в тех или иных частных (отдельных) областях (сферах) технической деятельности, через технический образец к норме, воплощаемой в технологических системах и процессах, учебниках и т.п.
   Поэтому анализ развития техники, с точки зрения эволюции технических идеалов, предусматривает, во-первых, выявление технико-методологических регуляторов, разработанных в различных технических группах; во-вторых, изучение проекта превращения некоторых технических регуляторов в образец решения технических задач; в-третьих, изучение норм изложения технических знаний, принятых в учебниках, поскольку именно построение учебников в соответствие с канонами позволяет выявить нормативность технических идеалов; в-четвертых, анализ критериев подбора научно-технических материалов, принятых в технологической среде, например, критериев подбора статей в редакциях технических журналов, заявок на техническое изобретение в патентных организациях, мотивы их отклонения, которые во многом определяются явной или неявной ориентацией на технический идеал.
   В свою очередь, технические идеалы, признанные в том или ином технократическом сообществе, ставшие нормой системы технического образования, определяют деятельность по освоению технической реальности (создание новых технологий, нормативов и т.п.), интериоризируются членами технического сообщества и становятся той характеристикой познавательного процесса, которая задает перспективу и цели технического поиска.
  
  
   1.8. Понятие "технология"
  
   Рассмотрим понятие "технология", которое понадобится нам позднее, а также позволит еще раз поднять проблему соотношения идеального и вещественного в технике. В литературе есть несколько определений понятия "технология". Вот некоторые из них.
   "Технология - совокупность (система) правил, приёмов, методов получения, обработки и переработки сырья, материалов, промежуточных продуктов, изделий, применяемых в промышленности... Постепенно под технологией стали подразумевать сложную реальность, которая... представляет собой сферу целенаправленных усилий, существенно детерминированных, однако, рядом социокультурных факторов" [181, с. 65].
   Я.Е. Стуль, К.Н. Суханов: "Технология - совокупность методов обработки, изготовления, изменения состояний, качеств, форм сырья; материалов и полуфабрикатов, которые используются в процессе производства для получения готовой продукции" [240, с. 22].
   В.Ф. Дорфман: "Технология - это организация природных процессов, направленная на создание искусственных объектов" [84, с. 116-124].
   В.П. Каширин: "Технология - это связанное способом целенаправленное активное (операционное) отношение человека к материальному предмету деятельности" [110, с. 158].
   В.Н. Князев выделяет такие акценты в понятии "технология":
      -- "Технология и есть одной из сфер, где происходит раскрытие истины. Однако истина - не только гносеологический, но и онтологический феномен. Суть его - в самораскрытии объективной реальности в сфере практики через технологическое освоение вещественных, энергетических и информационных явлений природы и присущих им законов" [114, с. 19].
      -- "Технология - способ перерода природы из "в себе бытие" в "для себя бытие".
      -- Технология - форма общественно-исторической реальности, которая "являет собой предметное бытие сущностных сил общественного человека и выполняет роль непосредственной, созданной человеком материальной основы его жизнедеятельности, функцию "производящих органов" социального организма, а также объективный способ развития самого человека [Там же, с. 22].
   Нам кажется, что в целом основные признаки понятия "технология" схвачены в приведенных определениях, хотя разные авторы делают разные акценты. Технология, хоть и воплощена в машинах и механизмах, при этом остается способом, умением, знанием. То есть технология неотделима от идеи, не может быть отделена от идеи и сама техника.
   Данная картина развития технической реальности и роль в ней человека, технического идеала и понятия "технология" для своего дальнейшего исследования нуждаются в раскрытии следующих проблем. Во-первых, проблемы технической деятельности, во-вторых - проблемы знания и метода в структуре деятельности, в-третьих - проблемы природы, сущности человека.
   Наконец, важно обратить внимание, что ни технику, ни технологию нельзя понять, исходя лишь из них самих, вне контекста общественной культуры человека. С другой стороны, и сама техника, и культура исполняют культурно-творческие функции. Анализу этого вопроса посвящена вступительная тема данного учебно-монографического пособия "Техника и культура".
  
  

Раздел II. ТЕХНИКА И КУЛЬТУРА

  
   "Пикатрикс" напоминает нам, что утопическое мышление с самого начала было технологическим.

Э. Дэвис. "Техногнозис"

  
   Когда речь идет о взаимосвязи техники и культуры, необходимо учесть неоднозначность и многоплановость подобного взаимодействия. Какие вопросы необходимо выделить для анализа в первую очередь? Тут многое зависит от исследовательской позиции автора.
  
  
   2.1. Социальность техники
   Давайте подумаем над таким вопросом, поставив себя на место обывателя. Находясь в мире машин, ежедневно пребывая в мире технической реальности, мы рассматриваем технику как некую нейтральную силу. Эта "сила" будто бы не имеет четко выраженного статуса социальности. Даже признание важности деятельности человека для обеспечения бытия техники (её функционирования) не делает эту черту более выраженной. Социальность техники - это некая фиксируемая эмпирическая данность. А тем временем с этого пункта и начинается совокупность проблем, которые, к сожалению, не могут быть выражены путем только ссылок на то, что техника несет в себе многоплановые смыслы, благодаря чему возникают возможности и для разнообразного использования техники в деятельности человека.
   Довольно продолжительное время в философии техники совокупность машин и механизмов соотносилась с человеком как с неким мерилом совершенства. Эта традиция имеет глубокие корни - еще Парфенон в древних Афинах был спроектирован по пропорциям человеческого тела, а уже в ХХ веке Ле Корбюзье создаёт модулор - систему гармонически связанных величин, основанных на пропорциях человеческого тела, которую он предлагает как шкалу исходных размеров для строительства и художественного конструирования [115]. Даже некоторые европейские градостроительные проекты рассматривали образцом для города человеческий организм.
   Одна из первых философских попыток понять технику - органопроекция - сведение качеств всех инструментов к качествам человеческого тела. Типичной стала классификация развития техники, которая основывалась на освобождении человека от тех или иных форм труда. Например, Х. Ортега-и-Гассет делит развитие техники на три этапа: техника случая, когда человек заимствует изобретения у природы, техника ремесла, когда изобретательство рассматривается скорее как искусство, и техника человека-техника, когда появляется автоматика, устраняется ручной труд, изобретение институализируется. Всё это требуется для того, чтобы "сберегать усилия, чтобы посвятить их избыток осуществлению невероятного предприятия - реализации своего бытия в мире" [190, с. 47]. Схожие представления распространялись даже на науку: С. Лем в "Сумме технологий" вполне серьезно обосновывал идею ограниченности роста науки - так как человеческий мозг имеет явный предел возможностей, а человечество, даже если все поголовно станут учеными, не сможет исследовать бесконечное количество научных проблем [141, с. 131-141].
   Но чем дальше, тем яснее, что человек никак не может являться абсолютным мерилом совершенства техники. Слишком явно, откровенно техника превосходит человека. И если замещение физических усилий, появление машин мощностью в сотни лошадиных сил еще воспринималось как явление, не могущее поколебать антропоцентричность техносферы (ведь именно человек управляет каждой такой машиной), то компьютеры всё более явно претендуют на замещение человека во всём.
   Наиболее показателен в этом даже не пример с компьютером, который обыгрывает чемпиона мира по шахматам - это ведь узкоспециальная математическая задача, и дело скорее в количестве вариантов, которые может перебрать процессор. Современные поисковые системы, которые доступны любому пользователю Интернета - это уже качественно новый уровень. Эрудиция "мировой паутины" заведомо выше, чем у любого отдельно взятого человека. А за эрудицией неизбежно последует остроумие, воображение и т. п.
   Техника в своём развитии не уподобляется человеку. Все попытки сделать механизмы именно копиями человека завершались курьезами. Начиная от железных ног, которые должны были толкать паровоз, и завершая гигантскими человекообразными роботами, которых не устают представлять зрителям авторы фантастических фильмов.
   Если же снова обратиться к изложенной в подпункте 1.6 картине трансформации технической реальности, то становится ясно: социальность техники, как и зависимость ее от общества, не абсолютна, её необходимо рассматривать как преходящее явление, которое может вообще исчезнуть.
   Можно сказать, что мы одновременно наблюдаем два процесса взаимосвязанных в техносфере: а) социализация техники (она всё лучше, все полнее удовлетворяет запросы потребителей) и б) десоциализация техники (она все меньше непосредственно связана с человеком, увеличивается степень её автономности, формируются собственные смыслы существования).
   Умения и искусства, которые человек поддерживает преимущественно на основе своих собственных качеств, носят несомненный отпечаток его личности. Тут есть простор для свободы творчества. Живопись, музыка, архитектура и т.д. отображают, в первую очередь, индивидуальное мировосприятие, понимание мира, возможно потому, что их менее всего стандартизировали и унифицировали. Хотя в последние десятилетия технологии дизайна начинают все больше подменять собственно творчество. Произведения живописи, музыки, скульптуры характеризуются специфической антропоморфностью, которую ассоциируют с талантом, мастерством, виртуозностью, экспериментом. Невозможно отождествить полотна Веласкеса, Гойи, Сальвадора Дали, Крамского; музыку П.И. Чайковского, Л. Бетховена, архитектурные комплексы Растрелли и Ершова.
   Техника имеет в своей основе унифицированность, стандартность. Личное, индивидуальное есть в ней тайным, скрытым, нивелированным. Таланты Р. Дизеля или М. Калашникова не подлежат сомнению, но что мы можем сказать об их характерах, рассмотрев мотор и автомат? Сегодня, конечно, при разработке новой машины или устройства конструктор должен учитывать много факторов, которые охватывают разнообразные аспекты производства: технологичность, экономическую выгоду, требования дизайна, обеспечение технического преимущества и т.п. Это справедливо, если рассматривать образцы современной техники. Но разве так было всегда?
   Попытаемся проанализировать динамику социализации/десо-циализации техники.
   Если рассматривать обыденное техническое знание (которым в высшей степени владеют ремесленники) и процесс создания вещи одним человеком от обработки сырья до декоративной отделки, то техническое изделие будет нести на себе прямой отпечаток характера этого мастера. Если ремесленник достигает в своём деле подлинных вершин профессии, то не просто его имя становится нарицательным, но взгляд на мир, выраженный в продуктах труда, становится образцом для подражания. Биографии Амати, Страдивари, Чиппендейла, Фаберже - предмет постоянного, неослабевающего интереса не только любителей истории, но и многих амбициозных мастеров.
   Подобная зависимость техники от человеческих качеств долгое время сохранялась не только по отношению к предметам, которые можно сделать в мастерской, но и по отношению к важнейшим государственным сооружениям. Еще в эпоху Возрождения носителей технического знания рассматривали как своего роди искусников: невозможно было сказать, кто из техников, обладающих одинаковым набором знаний, может решить техническую задачу, а кто нет. Постройка купола, корабля, моста зависела не столько от методов, которые применяли инженеры, сколько от их личных качеств. Потому в репутации Л. да Винчи как инженера талант играл роль большую, чем все представления о сжатии и растяжении материалов. Это было важнейшим признаком низкого уровня рефлексии технического знания, неумения отделить его от личности носителя. Окончательный переход к профессиональной инженерной деятельности стал возможен, когда новые методы, созданные в эпоху Нового времени, и математика настолько проникли в механику, что их применение уже гарантировало решение рядовой технической проблемы.
   Можно сказать, что дальнейшее развитие техносферы пребывало в зависимости от очень узкой группы людей, которые в рассуждениях оперировали преимущественно антропоцентрическими понятиями: красота, удовольствие, удобство. Кроме этого, техника серьезнейшим образом зависела от капризов власть предержащих и от особенностей культуры. Захотел король организовать в стране ткацкое производство - и организовал. А не захотел - не организовал. История науки и техники полна описаний сожженных мастерских, уничтоженных изобретений, истлевших рукописей, гонимых учёных. Сейчас подобных происшествий случается тоже немало, однако на общем ходе прогресса они сказываются куда меньше. Кроме того, техника, созданная ремесленником, не может быть слишком сложной. Несмотря на добротность, иногда красоту, техническое изделие не может удовлетворить потребности общества. Будучи произведенной человеком, техника не может в полной мере обслуживать человека и общество. И речь идет даже не о гуманности техники (хотя операция без наркоза не очень-то и гуманна), а именно о социальности: будучи зависимой от общества, техносфера не может обеспечить жизненные потребности больших масс людей, не может стабилизировать те общества, в которых она существует.
   Что же потребовалось изменить в обществе, чтобы повысить возможности техники? Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять, каким образом социальность воздействует на технику, проявляется в машинах и механизмах? Для этого необходимо выяснить связь между техникой и познанием. Требует разъяснения, что толкало человека к познанию в разные исторические эпохи. Например, до Нового времени, которое признается одной из поворотных эпох в становлении техники.
   Знание приносило выгоду людям, но была ли выгода персонифицирована? Подавляющее большинство открытий было сделано случайно или как результат исследовательского хобби отдельных людей. Человеческая любознательность была слабо аргументирована. Исключения были единичны. Очевидно, что для достижения неких качественно новых результатов научной деятельности необходимы изменения в мотивации. Но как определить уровень развития науки, каковы его критерии? Какие количественные и качественные показатели отличают средневекового философа-экспериментатора Роджера Бэкона от Френсиса Бэкона? Ф. Розенберг определил для этого три условия:
   1) наличие философских предпосылок, определяющих общий характер теорий и общие черты логических и методологических приемов;
   2) ряд математических допущений и предпосылок со всем вытекающим отсюда аппаратом выводов и вычислений;
   3) экспериментальный материал, определяющий характер сложившейся методики и общее направление научных интересов [217, с. 15].
   Но только этих факторов недостаточно. Это срез чистой науки, это, можно сказать, рефлексия, которая дает гносеологическую основу развития техники. Но ведь технические изделия необходимо еще изготовить.
   Ученые и инженеры - это часть общества. Взаимосвязь хозяйственного и культурного развития в истории наблюдалась многократно. Для выражения этой взаимосвязи необходимы еще две компоненты: 4) наличие устоявшейся прослойки общества, члены которой имеют возможности для научной деятельности; 5) наличие индустрии, которая сможет освоить научные открытия и поставить перед учеными и инженерами новые задачи. Таким образом, "выработка новых методологических установок", дальнейшее развитие онтологических гипотез возможны при использовании их в технике. Произойти это могло через превращение продукта труда ученых - новых знаний - в товар. Для институализации науки, которая обеспечит условия для достижения нового уровня философского знания, необходимо осуществление расширенного капиталистического воспроизводства. Всеобщая формула капитала "деньги-товар-деньги'" [153, с. 166] в применении к научным знаниям должна звучать "деньги-открытия-деньги'".
   Нельзя, однако, вульгаризировать влияние общественных процессов на философию - ни Р. Декарт, ни Б. Спиноза, ни Г. Лейбниц, ни даже И. Ньютон не получали непосредственной, прямой выгоды от технологического воплощения выдвинутых ими философских доктрин. Кругооборот "деньги-открытие-деньги'" в ту пору крайне редко включал в себя одного ученого, реализующего свои идеи, или предпринимателя, платящего ученому за изобретения. Дело обстояло иначе: работы Г. Галилея и Б. Паскаля помогали среднестатистическому математику и механику новой идеей и методом. Примером здесь служит эволюция использования силы пара: первоначально Дени Папен сконструировал установку для получения вакуума, где использовалась сила сжатия охлаждающегося пара. Потом появилась машина Савери, где пар уже производил механическое усилие, но, по сути, она была игрушкой. И лишь чрезвычайная потребность в насосах обеспечила успех изобретению Ньюкомена [111, с. 12-14]. Получившие выгоду люди отнюдь не старались материально поощрить известных физиков и философов. Но выгода, полученная определенным образом, требовала повторного вложения денег в ту же отрасль. В результате выросли общий уровень интереса к новым наукам и количество людей, занимающихся ими. Поскольку существенный прогресс в науке невозможен без формирования нового мировоззрения и изменений в философии, то и она начинает развиваться.
   Весь этот цикл, даже по насущным проблемам, мог продолжаться годами и десятилетиями. Качественный прорыв произошел только в середине столетия: главный научно-технический итог социальных изменений середины XVII века в Англии, Голландии и отчасти во Франции и Германии - буржуазия поняла, что технические усовершенствования интенсифицируют даже мануфактурное производство, и там, где она уже стала правящим классом, цикл "открытие-доход-открытие" сократился до нескольких лет. Разумеется, такой скоростью оборота обладали лишь конкретные технические находки: таково создание Б. Паскалем счетной машинки [269, с. 395]. Но инженеры и философы могли теперь работать в рамках одних организационных структур: лондонский кружок ученых превратился в Королевское Научное Общество, а кружок М. Марсенна влился во французскую Академию.
   Впрочем, необходимо более подробно объяснить действие того механизма, что смог обеспечить переход от статического набора условий, необходимых для развития науки, к динамической картине ее становления. Итак, первая ступень, первый виток спирали - философские концепции, определяющие собой картину мира. Например, фундаментальная гипотеза, выраженная в трудах Г. Галилея и доказывающая гомогенность пространства. Она еще не является "техническим товаром".
  

0x01 graphic

  

Схема 2.1. Товарность техники и технического знания во взаимодействии производительных сил и производственных отношений

  
   Прогресс первой ступени влечет за собой прогресс науки в отдельных областях и прикладной технической мысли. Законы и теории, конструируемые учеными в рамках определенной картины мира и истолковывающие протекание природных процессов - это вторая ступень. Следующий, третий виток - технический закон. Его формулировка проходит быстрее и адекватнее, если это делается на основе естественнонаучной теории. К открытию общих знаний о процессах, используемых в технике, можно отнести открытие Г. Галилеем параболической траектории полета ядра - это технический закон, на основе которого составляются артиллерийские таблицы. Аналогичный пример: вывод формулы движения маятника - фактически сведение естественнонаучного закона к техническому применению.
   Техническая рациональность усовершенствования технологий и конструкций механизмов - четвертый виток. В случае понимания природных, технических законов усовершенствовать ее просто. Это, например, идея оборудования часов маятником.
   Пятая, нисходящая ступень - алгоритмическое описание технологии. Она относится к технической прототеории, хотя и допускает использование математики и логики, но это не закон, а закономерность. Она уже еще не может быть распространена изобретателем на схожие механизмы, а будет присутствовать в единственном экземпляре: так, зная пропорции составляющих для изготовления стекла зеленого цвета, мастер может не знать технологии изготовления синего стекла.
   Перечисленные во второй-пятой ступенях технические знания и технические изделия - это все товары, в которых может воплотиться "товарность технического знания".
   Основоположниками марксизма еще в XIX столетии было показано, как изменения в средствах производства влекут за собой изменения в обществе, причем не только глобальные, революционные изменения в производственных отношениях, но и множество мелких, локальных. Это - шестая ступень. Она, как и первая, не является техническим товаром.
   Связи между пятой и шестой ступенями - между производительными силами и производственными отношениями - самые заметные, они неоднократно и тщательно исследовались [80; 184, с. 92; 211]. Капиталисты стремятся увеличить относительную прибавочную стоимость [153, с. 322], для этого необходимо увеличить производительность труда работника, что требует нового оборудования и - неизбежно - некоторых вложений в изобретение новых технологий. Изменяется такой показатель технического знания, как товарность. Если при ремесленном уровне развития производства каждый мастер сам себе изобретатель и производитель, то при возникновении мануфактур и заводов одновременно с ними возникает и "меновая стоимость" технических идей - образуются предпосылки для профессиональной изобретательской деятельности.
   Когда мысль, очевидная сейчас, окончательно оформилась в общественном сознании передовых государств, знания стали объектом конкуренции, как за всякий другой товар. Когда в 1638 году Генеральные Штаты Нидерландов обращаются тайком к Г. Галилею с просьбой дать указания о применении наблюдения спутников Юпитера для определения долгот [126, с. 499], то это именно получение товара.
   Идеологические противоречия между буржуазными республиками, феодальными странами, между государствами с реформированной религией и католическими монархиями, социальные потрясения середины XVII века - фактически уничтожают запреты на публикацию научных и философских трудов. Так "Диалог о двух системах мира" Г. Галилея, внесенный в индекс запрещенных книг, издали в Лейдене в 1638 году [Там же, с. 498]. Благодаря регулярному выпуску трудов Б. Паскаля, Р. Бойля и других, их могли читать металлурги, корабелы, горные инженеры. Пусть теоретические выкладки впрямую еще не проникли в технические учебники, но к началу XVIII века взаимодействие механики и точных наук с промышленностью оформилось несомненно.
   Товарность идеи падает с увеличением ее абстрактности, всеобщности. Технический закон - это товар еще более специфический, чем рационализация, следовательно, трудно реализуемый - его поиски становятся рентабельными лишь в рамках достаточно развитой практики.
   Итак, сформировался механизм, обеспечивавший товарность технического знания. Важнейшие для человечества открытия начали совершаться едва ли не серийно и по масштабу времени предыдущих эпох практически немедленно использоваться в индустрии. С одной стороны, социальность техники повысилась, с другой - создавшаяся европейская система передачи научных знаний уже "не замечала" локальных войн. Тридцатилетняя война (1618-1648), изрядно сократившая население Германии, война за испанское наследство, стоившая больших потерь Франции, Северная война (1700-1721), надломившая Швецию - все эти бедствия уже не мешали дальнейшему протеканию научно-технической революции. Кроме того, по своей бесчеловечности на Земле мало что сравнится с деньгами.
   Можно ли выделить факторы, необходимые для формирования подобных механизмов?
   Прежде всего, таким фактором была концентрация промышленности и человеческих ресурсов. Достаточная для промышленной революции концентрация техники ранее достигалась неоднократно. Можно вспомнить увлечение наукой античной рабовладельческой знати, особенно александрийский Египет 100-50 гг. до н.э. Ф. Бродель описывает ситуацию в Ломбардии эпохи Возрождения как всеобщую моду на механику [29, с. 567]. Но могла ли Венеция дать миру промышленную революцию? Нет, концентрация ресурсов, доступная этому государству, была ничтожна. Прекрасным показателем здесь может служить удорожание арсеналов. Венеция располагала количеством пушек и пороха, стоимость которых превышала годовой доход ее государственного бюджета. А во Франции времен Франциска I было пятнадцать арсеналов! Из-за этого в Венеции могла найтись работа для отдельных ученых. Следовательно, научно-техническая школа там невозможна.
   Нам могут возразить, приведя в пример образ Португалии. Она выстроила первый колониальный флот. Но технологический рывок и краткое господство над морем стоили ей чудовищного человеческого напряжения. К тому же, отдельным маленьким государством Португалию можно было считать только перед началом эпохи Великих Географических открытий. Когда колониальная политика начала приносить прибыль, туда устремились люди, пополняя её военные ресурсы, все мастерские Европы были в её распоряжении.
   Минимальный необходимый размер и количество населения, необходимые для промышленной и научной революции, демонстрирует Голландия - одно из самых густонаселенных государств Европы. Голландия - классическое буржуазное государство XVII века - лишь несколько десятилетий смогло быть передовой державой. Уже к 1700 году Англия качественно ничем ей не уступала, а количественно - превосходила. И центрами новой науки стали английские и французские академии наук, а не Лейденский университет.
   Но одни знания не всегда продуцировали другие. Очевидно, знанию для того, чтобы превратиться в товар, необходимо достигнуть критического количества. Только тогда ученые начинают регулярно производить практически применимые знания.
   Отделение науки от философии, наблюдаемое в эпохи Античности и Средневековья, нельзя объяснить только социально-политическими условиями - философия не могла получить необходимого количества естественнонаучных, эмпирических данных, достаточного для построения научной картины мира, по своей полноте и детальности эквивалентной технической. Следовательно, вторым фактором должно выступать именно количественное и качественное накопление научных сведений. Уже в философии Ренессанса наблюдаются отдельные попытки объяснения, систематизации природных явлений на основе либо античных гипотез, подвергшихся влиянию христианской теологии (аристотелевизм П. Помпонацци [99, с. 303-309]), либо уже на основе натуралистического сенсуализма (Б. Телезио [6, с. 122-128]).
   Третьим фактором выступают внешние для государства политико-экономические условия, которые толкают его к использованию техники. Перед Англией и Францией периода Нового времени встала необходимость увеличения своего могущества. Количественный путь для них в значительной степени был закрыт: во Франции и так наблюдалась некоторая перенаселенность, колонии завоевывались с громадным трудом. В то же время на лицо был пример Нидерландов. Качественный путь развития был для них и очевидным, и возможным! Европе помогла политическая ситуация, когда в относительно небольших государствах (Португалия, Венеция, Нидерланды) за нововведения ухватились, как за единственную возможность хоть как-то увеличить свои доходы и власть, а государства, большие по размерам, успешно копировали удачные реформы на более высоком уровне.
   В Англии в период 1560-1640 гг. происходило колоссальное увеличение производства [29, с. 569]. Чего стоит только переход на каменный уголь как основное топливо. Потом прошла революция, и количественный рост замедлился [Там же, с. 572]. И на смену количественному росту приходит рост качественный - открывается биржа, поднимается наука, выигрывается война с Голландией! Почему? Экстенсивный путь развития временно перестал быть таким прибыльным, как интенсивный. Буржуазия стала вкладывать деньги в модернизацию и, следовательно, в знания.
   Наконец, четвертым фактором выступает сама возможность реализации знания. Невозможность товарности знания, как правило, обусловлена административными барьерами, закостенелостью товарно-денежных отношений. Цехи не желали превращаться в отделения мануфактур, блокируя распространение новых изобретений. Голландия, передовая в начале XVII века страна, в 1623, 1639 и 1648 гг. принимала законы о полном запрете использования ленточной машины [98, с. 98], позволявшей ткать шелковые ленты.
   Король Испании в своих действиях был скован необходимостью опираться исключительно на церковь и дворянство. Административные источники доходов были значительно более подходящими, чем сомнительные производственные решения. Купечество политических прав не имело. В результате период Нового времени обернулся для Испании спадом промышленности - в поисках средств для непрерывных войн короли непрерывно повышали налоги. Если говорить о ХХ и XXI веке, то проблемы СССР, затормозившие кибернетику в 70-х, равно как и сложности с развитием клонирования в США, возникшие при администрации Дж. Буша мл. - как раз следствие подобных политико-административных барьеров.
   Можно сказать, что техническая революция Европы была обеспечена как объективными, так и субъективными факторами. Набор факторов, необходимых для решительного рывка вперед, на первый взгляд складывался во многом случайно, но, тем не менее, этот процесс подчинялся объективным законам. Как отметил Фернандо Бродель, техническое соревнование между Европой и остальным миром было гонкой неиспользованных возможностей [28, с. 462].
   В итоге были созданы общественные институты, которые занимались именно развитием техносферы, обеспечением "для-себя-бытия" техники.
   Но возникновение таких институтов (научно-техническая революция) еще не означает полного разрыва техники и культуры. Процесс создания технических устройств, машин и механизмов становится более единообразным, но при этом не унифицируется. Особенности техники в разных странах проявляются в самых неожиданных аспектах. Не следует абсолютизировать влияние общей научной базы, поскольку можно договориться до абсурда. И все же, проблема тут есть. На неё обратили внимание историки.
   Ф. Бродель высказывает интересную мысль: "Таким образом, ради строительства всякого флота, не важно в какой стране, уничтожаются огромные лесные массивы. Для судостроения времен Кольбера были предоставлены для регулярной рубки лесные запасы всего королевства; транспортировка этих ресурсов проводилась по всем судоходным путям, даже по таким незначительным, как Адур или Шаранта. Что касается мачт для военных кораблей, деталей, имевших решающее значение, то Франция оказалась отстраненной от торговли на Балтике, которая через Ригу, а вскоре и через Санкт-Петербург снабжала поимущественно Англию. Французам не пришло в голову [выделено нами - авторы] использовать леса Нового Света, в особенности леса Канады (что позднее сделали англичане)" [Там же, с. 387-388].
   Итак, французский флот был вынужден использовать "складной рангоут". А такие искусственные мачты - их изготовляли, соединяя несколько колод и стягивая их железными обручами - были недостаточно гибки и ломались, когда ставили слишком много парусов. Французские корабли в это время не могли получить преимущество в скорости над английскими. Как видите, все очень прозаично: французы до чего-то не додумались, им что-то не пришло в голову, а результат - отставание в скорости военных кораблей. Ф. Бродель приводит и другой, не менее интересный пример, связанный с наступлением промышленной революции. Приведем полностью этот отрывок: "В этом смысле китайский пример еще более показателен. Мы указывали, что каменный уголь играл там свою роль в отоплении домов, быть может еще за тысячелетие до н.э., а в железоделательном производстве - с V в. до н.э. В самом деле, использование в печах каменного угля очень рано сделало возможным производство и применение чугуна. Такое огромное преимущество во времени не привело к систематическому использованию кокса во время необычного подъема Китая в XIII в., хотя, вероятно, оно было тогда известно. Вероятно, но не наверняка известно. Иначе, какой великолепный довод в пользу нашего тезиса: энергичный Китай XIII в. имел-де средства к тому, чтобы открыть главные ворота промышленному перевороту, но не сделал этого! Он якобы оставил эту привилегию Англии конца XVIII в., которой самой потребовалось время, чтобы воспользоваться тем, что, однако же, было у неё под руками. Техника - только инструмент, и человек не всегда умеет им пользоваться" [Там же, с. 395].
   Приведенные примеры скорее относятся к "несрабатыванию" товарно-денежных отношений и вообще товарности знания как основы технического прогресса - из-за случая, возможно предрассудка или особенностей культуры. Европейская цивилизация пронесла по всему миру свой индустриализм: пушками колониальных флотов, дешевыми тканями, железными дорогами. Повсюду местное кустарное производство уничтожалось или вытеснялось, везде капитализм устанавливал свободу торговли (правда, только своими собственными товарами).
   Однако существовали крупные экономические кластеры, которые Ф. Бродель назвал мирами-экономиками. Это "экономически самостоятельный кусок планеты, способный в основном быть самодостаточным, такой, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство" [29, с. 14.] - между ними возможны как географические, так и культурно-экономические различия. И не все они были окончательно уничтожены даже к середине XIX века. Можно сказать, что лишь некоторые технологии и некоторые товары стали универсальными: так, например, наивно было бы искать в порохе национальную специфику. Более или менее унифицированный продукт изготавливался повсеместно, он мог быть плохого или хорошего качества, кустарным или фабричным, но никак не "англокультурным". В более сложных технологиях продолжала сохраняться ситуация отдельных кластеров: информационное единство мира значительно обгоняло технологическое, и уж тем более социальное, поэтому точное копирование удачных образцов техники было невозможно, а их закупка слишком дорога. Приходилось создавать что-то своё - и вот тут открывалась возможность для влияния культуры, выраженной в национальной специфике.
   С течением времени эта ситуация сглаживалась, но показательны примеры различия в конструкционных решениях, когда виды техники, спроектированные на расстоянии тысяч километров, похожи друг на друга, как дельфин и акула, но именно в этих различиях можно сравнительно легко рассмотреть влияние культурной среды, в которой создавались эти проекты.
   Таково сходство и различия в конструкциях любых относительно быстро изменяющихся серийных изделий - автоматов и пистолетов, стиральных машин и пылесосов, танков и боевых кораблей, автомобилей и токарных станков. В результате военного или промышленного шпионажа каждая из фирм (или государств) в курсе новейших исследований конкурентов, но абсолютное заимствование - сравнительно редкое явление.
   Один из самых ярких примеров такого рода - сравнение конструкций японских и американских кораблей периода Второй мировой войны. "Конструкторы, создавшие перед Второй мировой войной японские ударные авианосцы, стремились воплотить в этих кораблях дух западного прагматизма и практицизма. Ни одной лишней тонны водоизмещения, ни одного "пустого" квадратного метра свободной площади. Все было направлено на обеспечение еще одного узла скорости или размещение дополнительного самолёта на ангарной палубе..., гигиену команды сводили к обливанию матросов водой из шланга, размеры камбузов ограничивали так, что "усиленный рацион" пилотов начинал напоминать паек заключенного в тюрьме умеренного режима. И тем не менее, в проектах обязательно предусматривалось специальное помещение для медитации" [198, с. 43]. Много сказано не только о тесноте, но и об особом изяществе японских кораблей - ведь в бедной ресурсами стране приходилось искать именно остроумные, тонкие решения технических проблем, чтобы максимально повысить военную мощь флота.
   Не менее показательные примеры можно отыскать в сравнении советского и германского танкостроения: наличие или отсутствие легирующих элементов для стали, развитого производства оптики, радиодела - обуславливали значительную долю решений конструкторов. Проектировщики пытались добиться лучших результатов исходя из наличествующих ресурсов - хотя, конечно, их рассуждения недопустимо сводить только к исходным данным.
   Каждый мир-экономику возможно сравнить с пирамидой, в основании которой лежат доступные ресурсы, а основную массу составляют люди, имеющиеся машины и технологии - одним словом, производительные силы. И общество, составляющее основу мира-экономики, пытается решить индустриальные и научные проблемы исходя из предыдущего опыта существования мира-экономики, исходя из культуры, присущей этому обществу.
   Итак, начиная с эпохи научно-технической революции, шло как укрупнение миров-экономик, каждый из которых стремился заполнить весь объем вокруг себя, так и усложнение каждого из них. Англия перед Первой мировой войной - это громадный перевалочный пункт и одновременно гигантский сборочный цех, который нуждался в материалах со всего света. При этом колонии более слабых стран (Португалии, Бельгии) фактически были вовлечены в орбиту более сильных государств.
   После периода мировых войн СССР остался последним крупным кластером, в котором могла развиваться собственная техника. Несмотря на очень большие заимствования в технологиях, уникальное социально-экономическое устройство Советского Союза порождало и характерные черты техники: высокую надежность изделий тяжелой промышленности, сравнительно низкую надежность изделий легкой промышленности, ограниченный дизайн, даже неказистость техники, при гигантских запасах прочности, вложенных в основные фонды (электросети, плотины, железные дороги и прочее).
   После 1991 года процесс глобализации дал свободу (относительную) перемещения товаров, людей, капиталов по всему земному шару. Техносфера достигла очередного уровня в своём развитии. В результате национальная специфика большинства произведенных товаров ограничивается символикой и ценовым сегментом рынка. Какое-то время (60-70-е гг.) понятие "товар из Японии" означало все самое дешевое и крайне умеренного качества. Потом (в 80-х) это определение стали относить к товарам из Тайваня или Южной Кореи. В конце ХХ - в начале ХХI века китайские товары воспринимались исключительно как низкосортный ширпотреб. Но уже сейчас многие приобретают китайскую технику (телевизоры, ноутбуки, холодильники) именно как надежную, рассчитанную на несколько лет использования. В этом смысле "традиционное немецкое качество", с одной стороны, действительно достаточно старый и подтвержденный культурный феномен (влияние культуры и национальных особенностей на технику), с другой - сейчас такое качество настолько дорого, что значительная часть экспорта немецкого оборудования приходится на моторы, частично собранные станки, наиболее сложные узлы конвейерных линий и т.п. Если немецкому рабочему платить за сборку всего технического изделия, то оно автоматически станет неконкурентоспособным.
   Львиная доля хоть сколько-нибудь сложных в технологическом отношении изделий получает комплектующие из половины мира - потому что так дешевле. Производство оптимизируется по соотношению цена/качество. Соответственно, трансформируется и спрос. Хотя фраза "У меня вы можете купить машину любой модели и любого цвета при условии, что это будет модель Форд-Т черного цвета" по форме воспринимается как шутка, но по содержанию именно она и воплотилась в жизнь. За изобилием товаров и рекламой кроется приблизительно одинаковый уровень технологий, сопоставимое качество, надежность и т.п.
   Потому нынешнее состояние социализации/десоциализации техносферы - это обеспечение все большего числа потребностей усредненного человека в развитых странах. Условно-среднестатистического потребителя снабжают таким же товаром, представленным в рамках своей ценовой категории, оснащенным положенными функциями и т.п. Возможности пользователя Интернета по получению информации были невероятными еще сорок лет назад, однако потребляют люди преимущественно одно и то же.
   Английский язык практически утвердился в качестве мирового языка науки и техники, а в информационных технологиях стал едва ли не обязательным. Культурная продукция - например, кинематограф - также меняется: что еще полстолетия назад было несомненным признаком национальной школы, теперь становится лишь способом удержаться в определенной ценовой категории или в определенной нише рынка (найти спрос у потребителя).
   Так, техносфера проделала путь от набора приспособлений и технологий на уровне общины, ведущей натуральное хозяйство, до всемирного промышленного комплекса. Если в общине смерть любого специалиста (кузнеца или шорника) неизбежно вела к упрощению техносферы, пусть временной, но утрате технологии, то сейчас техносфера куда менее уязвима к бедствиям и войнам, и на скорости её развития порой не отражается гибель нескольких миллионов человек. Можно сказать, что авторкатическая (самодостаточная в хозяйственном смысле) община была субъектом по отношению к техносфере, а сейчас среднестатистическая общность людей (поселок, город, семья) - объект всемирной техносферы.
   В настоящее время техносфера под личиной индустриальной цивилизации оказалась перед кризисом - всемирная система финансов, гигантские торговые потоки, сверхсложные предприятия во многом утратили ясную перспективу развития. Её называют по-разному - переходом к постиндустриальной экономике (о которой говорит Э. Тоффлер), кризисом индустриальной цивилизации, но факт в том, что мировую финансовую систему можно сравнить с бюрократической машиной из замка, описанного в одноименном романе Кафки: система есть, но человек частично утратил контроль над ней, а сама она еще не рефлексирует собственного состояния. Потому мы и наблюдаем кризис. Вряд ли он будет легким - некоторые эксперты предсказывают разрушение множества институтов, сформировавшихся за последние столетия [77]. Как бы он ни проходил, по его завершении, скорее всего, перед нами будет техносфера, вышедшая на очередной этап своего развития, еще более целостная и продолжающая процесс становления "для-себя-бытия".
   И человек будет отчужден от этой посткризисной техносферы значительно больше, чем раньше. Каждый кризис - это вытеснение архаичных форм труда, устранение старых технологий. Потому ручное, ремесленное производство страдает больше прочих. И все участки производственной цепочки, в которой машина работает эффективнее человека, будут и дальше автоматизироваться. В тот момент, когда в мире количество подготовленных или перепрофилированных специалистов востребованных направлений (и при этом связанных с производством) окажется меньше числа уволенных и перешедших на работу исключительно по обслуживанию человека, можно будет говорить о преимущественной десоциализации техносферы.
   Известно основание категорического императива И. Канта - человек всегда цель, но никогда не средство. Но проблема в том, что пока Homo sapiens остается средством, неизбежно приходится делать его и целью. Если государство стремится послать солдата на войну, пусть даже как пушечное мясо, на верную смерть, то его приходится учить обращаться с оружием. Но до того, как человека можно призвать в армию, надо ждать хотя бы пятнадцать лет от момента его рождения. Оружие, которое он будет использовать, может быть неудобным, но оно должно быть функциональным. Значит, на каком-то этапе производства вооружений необходимо прислушиваться даже к требованиям смертников.
   Если использование человека станет невыгодным даже в интеллектуальном качестве, неизбежен вывод человека из циклов, показанных в схеме 2.1.
   Сейчас кожаная обшивка салона машины - престижна, но скорее экзотична, нежели общедоступна. Рукоятка бритвы из слоновой кости, натуральный шёлк и т.п. - все это предметы роскоши, которые могут позволить себе немногие, однако ширпотреб отличается ничуть не худшими потребительскими качествами. В крайнем случае, эти качества сопоставимы и только знаток отделит одно от другого. Услуги инженера, пиарщика или телохранителя - могут стать дороже, хуже, опаснее, чем работа программного обеспечения и андроидных роботов.
   Подобное уже неоднократно случалось, правда, не со всем человечеством, но с отдельными прослойками общества. Римские патриции, французская аристократия, часть русского дворянства - эти группы создавали свои изолированные мирки, свои "микроверсали" и "вишневые сады", в которых люди были заняты только своими внутренними проблемами. Там шла бесконечная "игра в бисер" - выясняли, кто самый утонченный, родовитый, модный и т.п. Созданные социальные системы поглощали ресурсы - труд прислуги, деньги, пищу // экзотические товары - и фактически ничего не производили взамен. Как результат - утрата социальной стабильности и гибель сообществ-паразитов.
   В истории зафиксированы многочисленные попытки социально ущемленных групп разрабатывать принципиально новые ресурсы: К. Маркс в "Капитале" приводит в пример шотландцев, которые после установления капиталистических порядков во второй половине XVIII столетия были лишены земли, а потому массово занялись рыболовством [153, с. 741]. Так же на разных этапах развития общества возникали группы людей, которые существовали за счет вторичных ресурсов. Как правило, это были нищие, бомжи, обитатели свалок и т.п. Техносфера работала, существовала не для них, а для владельцев заводов и даже для рабочих этих заводов - но нищие выпадали из общей системы. Подобные же "присваивающие" коллективы редко бывают сколько-нибудь устойчивыми, в них редко существуют семьи. Но десоциализация техносферы будет ознаменована появлением полноценных семей и даже общин, которые с помощью минимального количества инструментов и технологии смогут вести "присваивающее" хозяйство, потому что свободных ресурсов вокруг не будет совершенно - вся природа, вся территория суши и поверхность моря будут включены в те или иные технологические циклы. Очень многих пользователей сети Интернет уже можно рассматривать как прототип подобных не-производящих людей - они используют лишь украденные фильмы, программы, книги.
   Есть еще движение даун-шифтеров, людей, которые отказываются от городской жизни и перебираются в деревню, чтобы вести хозяйство, максимально приближенное к натуральному. Есть ашрамы - эта колоссальная попытка Ганди выйти из зависимости от западной цивилизации путем опрощения жизни и возвращения к натуральному хозяйству. Но, разумеется, такие общины будут ограничены в своём росте именно неподконтрольностью им всех сколько-нибудь полезных ресурсов: сейчас горожанин, лишившийся средств к существованию, не может возделывать газоны или плести корзинки из проводов - все провода и газоны за кем-то записаны. Так и земля, вода и даже воздух неизбежно окажутся в собственно "хозяйствующих субъектах". В прошлые эпохи существовали пустующие или слабозаселенные территории. Сейчас в городах многих стран существует движение "сквоттеров" - людей, которые самозахватом вселяются в пустующие дома. Но там право собственности можно поставить под сомнение из-за слабости владельцев этих домов, из-за потворства государственных структур. Если государство начинает "закручивать гайки", то его гражданин вне юридической системы, вне законодательного поля существовать не может.
   Потому в тот период, когда машина будет исполнять физическую и интеллектуальную работу лучше подавляющего большинства людей, но еще не обретет собственных смыслов существования, громадное количество граждан развитых стран будет использовать только одно качество, которое позволит им быть полезными обществу.
   Они останутся потребителями, они продолжат обеспечивать causa finalis громадной технологической цепочки, которая уже не будет принадлежать им.
  
  
   2.2. Культура и миропонимание
  
   Однако возникает вопрос: как быть с несомненными различиями в дизайне, которые приходят от эпохи к эпохе? Проблема дизайна - это проблема формы, которую понимают в широком смысле слова и которая не сводится лишь к геометрическим формам. Тут легко, особенно на основе стилистики, проследить воздействие разных культур, их традиций, стереотипов, логик мышления. Конечно, стили, вообще эстетические категории сами по себе, могут завести в ловушку исследователя техники. В различные исторические эпохи каждая культура накладывала свой отпечаток на передовую технику, в рамках которой развивалась. И тот народ, который был "двигателем истории" в очередное столетие, фактически создавал технику именно в рамках собственной культуры. Сейчас перед нами возникает некая усредненная всепланетная культура производства - коллективы ученых из самых разных стран решают одни и те же проблемы, фактически в рамках одних и тех же коллективов.
   В мире идет одновременный процесс культурной унификации и диверсификации: каждые две недели умирает редкий язык, но регулярно появляются различные жаргоны, субкультуры, новые культы. Фактически любая культура становится на грань гибели, если она не успевает отражать в себе, рефлексировать развитие цивилизации. Детям, ощущающим дыхание новой эпохи, пытаются привить слепое почитание старых идеалов, а они уже бессильны помочь в новых реалиях. Подобное "отставание" культуры - очень древнее явление, фактически его упоминает еще Энгельс: "Древний родовой строй оказался не только бессильным против победного шествия денег, он был так же абсолютно не способен найти внутри себя хотя бы место для чего-то подобного деньгам..." [153, с. 113], "...такой переворот (разорение крестьян с помощью ипотеки - авторы) был невозможен; а теперь он свершился и никто не знал, каким образом" [289, с. 23-178]. Носители подобных отстающих культур пытаются заимствовать более успешные образцы мышления, копируют "цивилизованное" поведение.
   Как следствие, сегодня мы наблюдаем широчайшее распространение разнообразной эклектики (в философии, искусстве) и постмодерна как способа её оправдания. Но лишь смешением культур невозможно объяснить расцвет постмодерна - второй предпосылкой выступает кризис индустриальной цивилизации. Перестают генерироваться новые смыслы жизни, новые цели развития, мобилизующие представителей своей культуры и притягательные для других. В результате - бесконечные попытки передать, переписать наново старые идеи, сюжеты, концепции. Стоит кому-то высказать оригинальную трактовку известной идеи, переиначить литературный сюжет - и его выдумка многократно копируется, превращается в штамп. На её основе могут создать новый дизайн, выдумать очередной жаргон, организовать движение фанатов. При этом процессе мультиплицирования идеи крайне редко возникает что-то качественно новое. Но скорость обмена информацией и взаимодействие различных культур находятся на чрезвычайно высоком уровне. Можно сказать, что если тысячи народов строят новый Вавилон, то им придется изобрести общий язык и найти общие ценности. Голливуд как "фабрика грёз", мировые новости, Интернет - это всё можно воспринять как становление всемирной машины культуры. Она сравнима с общемировой индустрией: как конструируются новые модели автомобилей, так создаются и новые моды, новые кумиры. Работает ли она вхолостую или служит познанию мира, решению актуальных вопросов культуры - другой вопрос.
   О какой национальной специфике можно говорить, скажем, в проекте "Морской старт", в котором участвуют Россия, Украина, США, Норвегия? Или при создании большого андронного коллайдера - в коллективе работают сотни ученых из десятков стран.
   Как можно сравнить основательную технику древнего Рима, хитроумные механизмы викторианской эпохи и вообще XIX столетия, огрубленную технику эпохи мировых войн, со сверхэкономичными, почти одноразовыми современными механизмами. Кроме эстетики и экономики, есть еще нечто. Логика, мышление на каждом этапе развития цивилизации теснейшим образом связана с мировоззрением, выработанным благодаря социкультурным предпосылкам. Считать иначе - значит ошибаться так же, как если рассматривать человека отдельно от общества.
   Проблема взаимосвязи культуры и техники включает ряд сложных вопросов, в том числе вопрос о детерминации развития техники и возможное принципиальное отличие структур мировосприятия, лежащих в основе мышления людей западной и восточной цивилизаций.
   Неоднократно предпринимались попытки дать ответ на эти вопросы. К примеру, некоторые исследователи пытаются пояснить китайский феномен через ссылку на роль так называемого циклического социального времени. В частности, В.С. Поликарпов подчеркивает: "...В древнем Китае давно был известен порох, книгопечатание, компас, однако, они привели к перевороту в жизни общества, тогда как в Европе они играли значительную роль в становлении технологической цивилизации. Стабильность, консервативность китайской цивилизации поясняется цикличностью социального времени. Не случайно традиционное древнее китайское восприятие времени - это цикличная последовательность эр, династий, царствований, имеющих литургический порядок и подчиненных суровым ритмам" [204, c. 46]. Автор, видимо, считает, что время выступает детерминирующим, обуславливающим фактором в развитии цивилизации, в частности в развитии техники. Из приведенного отрывка можно сделать вывод, что время есть неким независимым от культуры фактором. Во всяком случае, его активность имеет внешний характер.
   Нам кажется, что вопрос несколько сложнее. Цикличность времени различна: если у эскимосов счет времени вне непосредственного жизненного цикла вообще отсутствует, и они даже не стремятся точно устанавливать свой возраст, то цикличность времени в рамках индийской мифологии включает в себя эпохи, "юги" протяженностью в сотни тысяч лет. В рамках такого протяженного отрезка времени технический прогресс вполне может существовать. Если же брать саму античную Грецию, то с каким временными циклами имела дело она? С самыми разными: начиная от гигантских эонов, упомянутых Гераклитом, и заканчивая обычным годовым циклом земледельческих работ. Пожалуй, действительно существенным циклом, имевшим отношение к политике и культуре, было представление о сменявших друг друга формах правления [134].
   Мы не хотим этим сказать, что идея цикличности времени не играла никакой роли (вообще следует сказать, что проблема роли идей в жизни общества сложна и весьма интересна). Мы лишь желаем предостеречь от поспешного пояснения развития общества путем указаний на какой-либо конкретный, единичный фактор. Тем более, когда речь идет о развитии древних культур. Тут должен быть внесен ряд уточнений. Когда речь идет о модели времени и развитии культуры (техники, науки, языка, живописи и т.п.), то следует не только очень осторожно, но и четко проводить черту между тем, что люди думали о времени в разные исторические эпохи, и объективным (независимым от людей) содержанием той формы процессов, какой является время. Это сложный вопрос, одним махом его не решить. Когда говорят о цикличном времени, то обычно указывают на циклические процессы в природе (изменение дня и ночи, времен года, сельскохозяйственные сезоны и т.п.). В какой мере цикличные законы природы выступали формой социального времени? По нашему мнению, цикличность природных процессов - лишь необходимый фон, на котором разыгрывалась древняя история человечества, и можно допустить, что он вовсе не был решающим фактором в развитии культуры, в том числе и техники.
   Мы должны четко определить, что понимается под мышлением, когда начинаем обсуждать данные, касающиеся развития техники, потому что наши выводы могут зависеть от принятых нами значений. Можем ли мы говорить, например, о логике мышления западной и восточной цивилизации? Можно ли делать выводы о логических процессах на основе имеющегося фактического материала, полученного благодаря исследованиям историков, археологов, этнографов, антропологов? Тут вопросов больше, чем ответов. Каков же выход?
  
  
   2.3. Философские категории как универсалии культуры (техническое пространство и время)
  
   Вряд ли кого удивит то, что философские категории - это универсалии культуры человечества, которые реализуются и раскрываются не только в формах духовного и практического освоения человеком мира. В отечественной философской литературе неоднократно подчеркивалось, что категориальные структуры обнаруживают себя во всех проявлениях духовной и материальной культуры общества того или иного типа (проще говоря, в феноменах морального сознания, в художественном осмыслении мира, функционировании техники и т.п.).
   Это один из возможных путей анализа взаимосвязи техники и культуры, и мы им воспользуемся. Конечно, все категории мы рассмотреть не сможем.
   Один из современных трудов о предпосылках различия восточного и западного технического среза культуры написал Франсуа Жюльен [91]. Он сравнивает представление об эффективности, выработанное в античной Греции, с древнекитайским. Различия проявляются в понимании основных категорий, связанных с деятельностью индивида. Платон и Аристотель заложили метод действия западного человека: практика должна подгонять мир под некие идеальные, совершенные образцы. В этом смысле "рассудительность", рассмотренная Аристотелем в "Никомаховой этике", представляет собой добродетель, которая обеспечивает сближение практики с неким совершенным образцом. Китайское же представление об эффективности основано на использовании естественного хода вещей. Любая ситуация рассматривается как некая данность, имеющая свои сильные и слабые стороны. Человек не подгоняет её под образец, но использует "потенциальную энергию ситуации" [Там же, с. 11]. Из-за этого исчезает идея о предопределенности хода событий - ведь каждая ситуация равнозначна. Потенциал ситуации - "промежуточное звено между предварительным расчетом и возможностью приноровиться к обстоятельствам" [Там же, с. 13]. Поэтому основной становится стратегия непрямых действий: не добиться прямым путем желаемого, но организовать условия для его происхождения.
   "Тут-то мы и обнаруживаем - в Китае - такую трактовку эффективности, которая не только исключает любые планы, предписываемые обычному ходу событий, но вовсе не предусматривает поведения, руководствующегося различением средств и цели: эффективность представляется в таком случае не результатом "наложения" модели на реальную жизнь (теория составляется заранее, она должна охватить реальность с тем, чтобы впоследствии быть спроецированной на нее), а скорее результатом ее "использования" (нужно извлечь пользу из потенциала, заложенного в конкретной ситуации)". [Там же, с. 17].
   Это отражается на ряде других категорий. Если в европейской культуре утверждается связка "цель и следствие", то в Китае мы встречаем пару "условие-следствие". Аналогично - категория "действие" у европейцев и "преобразование" у китайцев.
   Если категория "случай" у Платона рассматривается как часть связующего звена между средством и целью [Там же, с. 29], то в Китае это "уже не удача, которая выпадает нам на пути в силу счастливого стечения обстоятельств, вдохновляя на действия и способствуя успеху, а наиболее подходящий для вмешательства момент в ходе последовательно предпринимаемых действий (в крайних случаях такое вмешательство может быть и не единичным - так мы рвемся к нему). Это такой момент, когда постепенно накапливаемая потенциальная энергия достигает высшей точки, позволяющей получить максимум эффективности. Как утверждает толкователь (Ван Си), этот потенциал ситуации "приходит издалека", даже если момент атаки предельно краток" [Там же, с. 30].
   Эффективность должна быть естественной, "не подвергаться перегрузке" от организующего её человека [Там же, с. 47], фактически любое насильственное, противоестественное действие тормозит проявление эффективности. Эффективность опосредована, она проявляется лишь в процессе [Там же, с. 50]. Потому мы можем говорить не о прямом воздействии на ситуацию, а лишь о процессуальной непрямой манипуляции ею [Там же, с. 59].
   Что же мы получим, если сравним уже не столько эффективность, сколько, в первом приближении, понимание техники Западом и Востоком?
   Благодаря пониманию действительности на основе образцов, представители Запада все больше таковые образцы совершенствовали и, в итоге, получили обусловленные модели, которые соответствовали техническим изделиям настолько, что могли обеспечить их проектирование. В результате стало возможно наладить взаимосвязь науки и техники быстрее всех в мире. Восток же, совершенствуя понимание каждой конкретной ситуации, смог тоже достичь впечатляющих результатов (китайская традиционная медицина, разрабатывающая подход к каждому пациенту), но там рефлексия обыденно-ремесленного знания на научной основе, которая и открывает путь к промышленной революции, оказалась более сложной для воплощения.
   Чтобы глубже раскрыть основания тех возможностей, которые в итоге предоставила инженерам философия, заложенная в античности, необходимо рассмотреть базовые понятия пространства и времени. Почему мы отталкиваемся от этих категорий?
   Сошлемся на мысль И. Канта, который писал относительно пространства: "Посредством внешнего чувства (свойство нашей души) мы представляем себе предметы как находящиеся вне нас, и притом всегда в пространстве. В нем определены или определимы их внешний вид, величина и отношение друг к другу" [101, с. 129; 585]. Согласимся, что техника существует в пространстве и времени. Признание этого факта нисколько не упрощает анализ данного вопроса. Категории "пространство", "движение" изменяли своё содержание на протяжении всей европейской истории. Интересно отметить, например, что с развитием цивилизации появились и часовые механизмы, и точные геодезические приборы. Это означает, что человек освоил в определенных границах пространственно-временные формы.
   Сформулируем, однако, такой вопрос: что такое техническое пространство и время? В разные эпохи они были различными. Если, например, ограничиться периодом античности, то какие элементы можно выделить? Связь с техникой категорий "пространство" и "время", мыслимых в античную эпоху, была лишь опосредованной. Когда речь идет о связи тех или иных категорий с теми или иными сферами культуры, то прежде всего необходимо принять во внимание сам способ мышления того или иного исторического типа общества. Категории "пространство" и "время" входят в категориальный порядок мышления, и это "вхождение" фиксируется, отображается в языке. Это не означает, что апеллирование к языку и, прежде всего, к обыденному языку, дает надежный инструмент для понимания того, как категории "пространство" и "время" проявляют себя в античной технике. Хотя понимание пространственно-временных отношений в античную эпоху базировалось на таких понятиях, как "там", "тут", "граница", "теперь" "место" и т.д.
   Тут возникает определенная трудность. Человек некоторым образом взаимодействовал с предметами (изменял положение одних предметов относительно других, изменял форму предметов, формировал порядок следования одних предметов за другими и т.п.), а потому в конкретном содержании мысли присутствовал контекст пространственно-временных отношений, которые и "проявлялись", "раскрывались" в познавательных, художественных, практических (в том числе технических) действиях. Потому мы можем лишь предположить то или иное предметное содержание категорий "пространство" и "время". Мы можем допустить, что древний грек, например, изменял предметы в соответствии с понимаемым им онтологическим порядком, зафиксированным в общих идеализациях и допущениях пространственно-временного бытия предметов. Конечно, будь этот порядок действий зафиксированным в инструкциях, в документах - мы могли бы точно указать на эту основу, на онтологический порядок, которым руководствовался человек античности. Но мы - люди XXI века - имеем очень недостоверные сообщения об онтологических представлениях древности, не взирая на отдельные литературные, философские, религиозно-мифологические свидетельства древних греков. Необходима вдумчивая и тщательная реконструкция этого порядка. Существует важная причина того, что достижения античной техники детально не задокументированы. Г. Дильс в этой связи пишет: "Прежде всего, античность, несмотря на то, что в Афинах и Риме были созданы демократические формы правления, была насквозь аристократичной. Даже такие выдающиеся мастера, как Фидий, расценивались лишь как ремесленники и не могли проломать каменной стены, которая отделяла аристократические группы "красивых" и "хороших" от ремесленников и крестьян" [81, с. 35].
   Конечно, некоторые достижения античной техники задокументированы, например, измерительная техника. В частности, измерение времени в древней Греции достигло достаточно высокой точности для той эпохи: появились клепсидры (водяные часы), будильник Платона (одну из конструкций водяных часов описывает в "Политике" Аристотель), солнечные часы, была создана астролябия, облегчившая наблюдение за звездами. Измерение времени нашло свое отражение в языке - появилось слово, означавшее "час".
   Древнюю Грецию невозможно представить без торговли и войн. Торговые отношения и войны зависели от состояния дорог, умения находить, определять свое местонахождение в море, на суше, от способа передвижения. Именно это и способствовало развитию транспортной и движимой военной техники (осадных инструментов, катапульт и т.п.)
   С появлением техники формируется техническое пространство и техническое время. Причем, если в древних Греции и Риме техническое пространство и время были выражением конструкций, то для Востока техника (вместе с архитектурой) указывала прежде всего на символическую идею. Поскольку создание техники и строительство мыслилось аналогом деятельности творца, то идеи приобретали космологический характер.
   Человек античности придавал большое значение, например, техническому времени - времени функционирования водяных часов (клепсидр). Обратимся за примером к книге Г. Дильса: "...Как иногда у нас в старых сельских церквях на кафедру ставятся песочные часы, в которых песок, высыпаясь, указывает проповеднику, какой продолжительности должна быть его проповедь, так и в судах греков, а позднее и римлян, стояли медные или глиняные сосуды, которые определяли выливающейся водой срок, предусмотренный для каждого выступления. Около таких часов стоял водяной сторож, который должен был остановливать вытекавший поток и пускать его снова.
   Если, например, обвинитель, который произносил речь, приказывал читать документы и показания свидетелей, то ему позволялось на это время останавливать часы. Он кричал рабу около клепсидры "Останови воду!" Когда секретарь заканчивал чтение документов, прислужник пускал воду снова. Если выступление (или выступления) одной стороны заканчивались, а часы еще не совсем были опорожнены, он выливал воду и наполнял сосуд таким же количеством воды для противоположной стороны и, наконец, для самого суда". [Там же, с. 169].
   Если же рассматривать античную архитектуру, которая, по понятным причинам, оказалась устойчивей свитков пергамента, то на её основе можно достаточно хорошо восстановить методы работы древнеримских инженеров и способы их рассуждений [123].
   Античная техника - это начало формирования технического пространства и времени как одной из подсистем социальности. Техническое пространство и время будто надстраивались над природными процессами. В период античности они характеризовались прежде всего локальностью, первичностью. Еще очень и очень мало технических устройств, которые бы непрерывно функционировали. Исключения составляют строительные сооружения: ирригационные системы, храмы. Техническое пространство и время еще не выделились как специфическая форма пространственно-временных отношений, созданная на основе деятельности человека. Становление технического пространства и времени - это начало становления техноциозов (термин принадлежит Б.И. Кудрину) [125, с. 86-120]. Отметим, что данное понятие не общепризнанно. "Техноценоз - пишет автор - определяется как совокупность устройств. Исследование техноценоза начинается с выделения его в пространстве и времени" [Там же, с. 102]. А ниже: "...Техноценоз - совокупность изделий с отношениями и связями между ними, которые утверждают некую целостность, как и иные природные системы, биологические и информационные, и имеют нечто общее, системное, что может быть описано разделением видов (изделий, разъяснение наше - авторы) по повторяемости" [Там же, с. 109].
   Недостаток этого подхода - в механическом, шаблонном переносе биологических понятий на технические системы, придании им статуса почти природы. И с этих позиций автор пытается выделить некие "объективные законы", независимые от субъекта деятельности. Получается так, что человек, создавая технические системы, уже не может воздействовать на них по своему разумению и в соответствии со своими знаниями. В действительности возможны как системы, полностью подчиняющиеся человеку (как часы часовщику), так и от человека крайне мало зависящие (таков сценарий всех мировых войн как технических систем - отдельные люди, даже политики, не могли их остановить).
   Между тем, идея техноценозов включает представления о специфичности пространственно-временных отношений технических систем и об особой ценности указанных отношений. Пространственно-временные отношения "техноценозов", технических систем имеют сложную метрику и постоянно эволюционируют. Обусловлена эта сложность непрерывным развитием материального производства, которое всегда было центральной, основной сферой бытия человека. Основой пространственно-временных отношений технических систем является трудовая деятельность человека, воплощающаяся в разнообразнейших процессах и изделиях [39, с. 92-100; 297, с. 75, с. 124-125]. Эта основа может исчезнуть либо вместе с человечеством, либо с момента изготовленных человеком саморазвивающихся разумных автоматов, которые возьмут на себя его трудовые функции.
   Пространственно-временные связи и отношения могут быть охарактеризованы в экстенсивном и интенсивном планах. И если в экстенсивном плане пространственно-временные связи, отношения могут быть выражены метрическими единицами (линейными, объемными, числительными и т.д.), степенями интенсивности, скорости, времени протекания различных процессов, то интенсивный аспект выступает прежде всего характеристикой рационального воздействия человека на природу. Это качество пространственно-временных связей и отношений технических систем требует не только особенной оценки, но и тщательного анализа.
   Однако нельзя сводить предпосылки технической революции лишь к различиям в категориальном аппарате и принятой методологии: социально-экономический набор факторов, необходимых для быстрого развития промышленности, сложился в Европе во многом случайно.
  
  
   2.4. Техническая деятельность и её специфика
  
   Возникновение техники, технической деятельности, их отличие от теоретического мышления не ускользнули от внимания философов. Аристотель по этому поводу замечает: "...В отношении деятельности опыт, по видимому, ничем не отличается от искусства; напротив, мы видим, что люди, действующие на основании опыта, достигают даже большего успеха, нежели те, которые владеют общим понятием, но не имеют опыта", более того, ремесленников он охарактеризовал как "действующих по привычке" [8, с. 66].
   К искусству древние греки (Платон, Аристотель и другие) относили, например, лечение, различные ремесла, скульптуру, строительство и т.п. Что собой представляет техническая деятельность, каковы её характеристики? Техническая деятельность "противоестественна", цель деятельности - усовершенствовать природу, перехитрить её, сделать то, что сама природа изготовить не в состоянии. Техническая деятельность так же, как и мир природы характеризуется целесообразностью, но эта целесообразность направлена против природы. Это противопоставление имеет серьезные последствия, оно углубилось естественнонаучными исследованиями Нового времени и не преодолено и до сего дня. Хотя в период античности искусство и техника еще четко не различались, а использование техники еще не достигло той ступени методологической рефлексии, при которой природа не только опредемечивается, но и превращается в инструмент господства человека, однако был сделан такой фундаментальный шаг, который только в конце XIX века привел к сайентизации техники, установлению внутреннего единства между наукой и техникой.
   Для Аристотеля, например, предмет теоретического мышления - природа в целом [276, с. 90-103]. Но природа - это богатство форм, в том числе органических, и как таковые они тоже могут стать предметом теоретического наблюдения. Для того, чтобы это неисчислимое разнообразие форм можно было теоретически осмыслить, наблюдать, необходимо их представлять как нечто однородное и простое. Этим простым и однородным и выступают кинематические и геометрические характеристики движения. Техника в этом плане - исключительно удобный объект для анализа. Что же принципиально отличает технику от природных форм, процессов? Её искусственный характер. Когда по дороге тянут груз, когда вращается мельничное колесо, когда катапульта стреляет каменными ядрами - все это пример принудительного движения. В природе все происходит или должно происходить естественным (не искусственным) путем. Понимая, что техника - дело рук человека, что с помощью техники человек может достичь "неприродных" целей, Аристотель, по сути, высказал догадку о том, что человек создает конкретную структуру бытия природы. Для человека природа - это основа для создания, конструирования "искусственного" или "принудительного".
   В онтологии Аристотеля не все так просто, как показано нами. Ведь если признать телеологичность природы, то встает вопрос об отличии между технической деятельностью человека и природой. Правда, Аристотель признает, что совершенство, утонченность форм в природе на много порядков превышает человеческую. "Разумное основание одинаково и в произведениях искусства, и в произведениях природы. Ведь руководствуясь мышлением или чувствами, и врач, и строитель дают себе отчет в основаниях и причинах, по которым один занят здоровьем, а другой постройкой дома, и почему следует поступать именно так... Но в произведениях природы "ради чего" и прекрасное проявляются еще в большей мере, чем в произведениях искусства" [9, с. 34-35].
   Техническая деятельность человека является предпосылкой для анализа проблем механики, в частности механического движения. Понимание природы движения связано с идеей перводвигателя, или источника движения, которым технических систем является что-то иное по отношению к принудительному движению тела, что-то внешнее. Означает ли это, что источник понуждает к движению вынужденно? Проблема возникла еще до того, как появились машины, содержащие в себе источник энергии (паровые), а не преобразующие механическую или тепловую энергию окружающей среды (как водяное колесо). Но еще до того сформулированная Аристотелем проблема получила различные решения в онтологических схемах Р. Декарта, Г. Галилея, И. Ньютона.
  
  
   2.5. Понятие "природа"
  
   Так что же такое в этом случае природа? Аристотель сформулировал определение природы как сущего (существующего), которое возможно поделить на два класса: продукты природы и продукты, возникающие на основе умения. Природа есть все то, что существует само по себе, исходит из самого себя, в то же время все материальное и предметное сущее, для которого невозможно самовозникновение, есть техника: "...Природа есть некое начало и причина движения и покоя для того, чему она присуща первично, сама по себе, а не по (случайному) совпадению" [10, с. 82].
   Эта мысль Аристотеля не утратила своего значения и в наше время. И напрасно, на наш взгляд, дальнейшая критика упрекала Стагирита в непоследовательности, излишней метафизичности (в данном случае, в недиалектичности). Аристотелевское обозначение природы тем и ценно, что нетехнично. Чтобы сегодня понять рефлексивный характер техники, надо всего лишь сравнить её с природой, в которой нет самосознания. Первичность, стихийность природы - её лучшие признаки. Нигде больше нет подобной утонченности форм и отсутствия самоограничения.
   Однако в Античности и в Средние века это противопоставление привело в умах современников к разрыву между техникой и природой: "В соответствии с таким пониманием природы древнегреческая мысль строго различала науку, с одной стороны, и механические искусства - с другой. Физика, согласно древним, рассматривает природу вещей, их сущность, свойства, движения, как они существуют сами по себе. Механика же - это искусство, позволяющее создавать инструменты для осуществления таких действий, которые не могут быть произведены самой природой. Механика для древних - это вовсе не часть физики, а искусство построения машин; она представляет собой не познание того, что есть в природе, а изготовление того, чего в природе нет. Само слово "механэ" означает "орудие", "ухищрение", "уловку", т. е. средство перехитрить природу. Если физика призвана отвечать на вопрос "почему", "по какой причине" происходит то или иное явление природы, то механика - на вопрос "как" -как создать приспособление ради достижения определенных практических целей" [46, с. 151-152].
   Поэтому необходимой предпосылкой научной революции стало объединение техники и природы на основе некоей общей системы: невозможно познавать мир с пользой, если в основе техники лежат некие принципиально иные законы, чем в основе природы.
   Понимание природы в Новое время уже базировалось на идее аналитичности - конструкционного пространственного превращения. Именно этот подход сделал возможным техническое восприятие и понимание природы - "оживление" природы, которое Аристотель пытается выразить с помощью тщательно продуманной системы понятий (цель, энтехелия и т.п.), имеющих подчас символический и мифологический характер. В рационалистических же построениях Г. Галилея и Р. Декарта -исчезает смысл. Вооружившись правилами для собственного разума, Р. Декарт проводит осмотр Вселенной, анализируя лишь пространственно-геометрические характеристики. Он действует в духе ремесленника. Принципы, заданные Р. Декартом, очерчивают возможные состояния природы, они выступают её законами и принципами. И сколько бы Р. Декарт не открещивался от "аристотелевиков", у него техническое - синоним принудительного, искусственного. Пафос технического осмысления природы и её геометрического описания отводит первичность формальным закономерностям в природе, а не её онтологическим качествам. Это был, безусловно, фундаментальный шаг, суть которого очень кратко и глубоко сформулировал И. Кант: разум видит в природе то, что создает, конструирует сам по своим наброскам.
   В дальнейшем мы остановимся на этой мысли И. Канта более подробно, а пока ограничимся ссылкой на одно место в "Рассуждениях о методе" Р. Декарта. Это место заслуживает того, чтобы привести его полностью: "Остаюсь тверд в решении не исходить из какого-либо другого принципа, кроме того, которым я воспользовался для доказательства существования Бога и души, и не считать ничего истинным, что не казалось бы мне более ясным и верным, чем казались прежде доказательства геометров. И тем не менее я осмеливаюсь сказать, что я не только нашел средство в короткое время удовлетворительно решить все главные трудности, обычно трактуемые в философии, но и подметил также достоверные законы, которые Бог так установил в природе и понятия о которых так вложил в наши души, что мы после некоторого размышления не можем сомневаться в том, что законы эти точно соблюдаются во всем, что есть или что происходит в мире. Потом, рассматривая следствие этих законов, я, как мне кажется, открыл многие истины, более полезные и более важные, чем все прежде изученное мною и даже чем то, что я надеялся изучить.
   Но чтобы несколько затенить все это и иметь возможность более свободно высказывать свои соображения, не будучи обязанным следовать мнениям, принятым учеными, или опровергать их, я решил предоставить весь этот мир их спорам и говорить только о том, что произошло бы в новом мире, если бы Бог создал теперь где-либо в воображаемых пространствах достаточно вещества для его образования и привел бы в беспорядочное движение различные части этого вещества так, чтобы образовался хаос, столь запутанный, как только могут вообразить поэты, и затем, лишь оказывая свое обычное содействие природе, предоставил бы ей действовать по законам, им установленным. Таким образом, я прежде всего описал это вещество и старался изобразить его так, что в мире нет ничего, по моему мнению, более ясного и понятного, за исключением того, что уже сказано было мною о Боге и душе. Я даже нарочно предположил, что это вещество не имеет никаких форм и качеств, о которых спорят схоластики, и вообще чего-либо, познание чего не было бы так естественно для нашего ума, что даже нельзя было бы притвориться не знающим этого" [74, с. 274-275].
   Мы специально подчеркнули эти слова Р. Декарта. Для великого французского философа вся природа - это рационально сконструированный механизм. Уравнивание техники и природы, которое происходило в философии Нового времени, исходило из рефлексивности природы - ведь её творцом выступал Бог. Как человек, осознавая технику, конструирует её, так и Бог, создавая природу в акте творения мира, охватывал её своим сознанием. В эпоху Аристотеля подобный подход был невозможен: хоть уже и была сформулирована идея демиурга-творца, единого создателя мира, но традиции досократовской филосфии-как-"фьюзис" были еще слишком сильны, природа воспринималась как стихийное начало. К XVII столетию христианская традиция настолько прочно утвердилась в восприятии мира европейскими учеными, что было проще представить мир в качестве механизма, созданного высшим разумом, чем вообразить, что самовозникновение - отличие природы от техники.
   Не будем обвинять Р. Декарта в ограниченности, ведь он создал гимн человеческому разуму, и приведенный отрывок свидетельствует об этом. В этом одна из непреходящих заслуг Картезия. Но обратим внимание на подчеркнутые нами слова. Для Р. Декарта мир понятен, ясен, точен. В нем нет ничего непонятного кроме "природы", Бога и души. Вот тут Р. Декарт останавливается, мысль французского философа доходит лишь до границы - но дальше идти некуда.
   Но в XVIII столетии происходит становление механистического материализма: Бог исчезает из рассуждений физиков и большей части философов науки. Однако проблема соотношения нерефлексивности природы и рефлексивного характера техники не актуализируется, хотя, казалось бы, устранение высшего субъекта должно возвращать проблему соотношения природного (естественного) и технического. Это удалось сделать благодаря двум допущениям: а) все живые существа рассматривались как машины, пусть и не созданные Богом, но управляемые природой; б) психические свойства начали рассматриваться как атрибут материи. Когда О. Ламетри пишет трактат "Человек-машина" [133, с. 169-227], то и человек в его глазах всего лишь еще один из сложнейших механизмов, изменения в психике поставлены в зависимость от изменений в теле, а ощущение как таковое - это равно свойственно как животным "простым механизмам", так и человеку - носителю души [132, с. 58-144]. Фактически, он попытался изобразить человека как механический калькулятор.
   Таким образом, всю специфику техники пытались свести только к её искусственному происхождению, а общая гармония природы стала объясняться скорее естественным отбором, чем божественным проектом.
   В результате, уже в XX столетии природу пришлось заново осмысливать как нерефлексивную систему, которая именно из-за своей неуправляемости, неспособности противостоять принципиально новым угрозам может попросту исчезнуть. Биосферу приравняли к муравейнику или улью, в котором завелись паразиты, поставившие существование этого улья под угрозу.
   Это породило новое искажение в понимании природы: хотя В.И. Вернадский считал ноосферу следующим этапом развития биосферы, разнообразные "зеленые" объявили промышленность абсолютным злом, которое уничтожает естественную среду обитания человека. Природу стали воспринимать как феномен, который невозможно усовершенствовать, а можно лишь ухудшить. И если организация "Гринпис" имеет малое отношение к философии, то работы Римского клуба, доказывавшие ограниченность ресурсов планеты и требовавшие остановки экспоненциального роста потребления, породили концепции нулевого роста, различные теории ограничения потребления и т.п. Но ограничение человеческой цивилизации и техносферы по потреблению энергии или ресурсов - бесперспективно. Любые границы будут превышены в самой близкой исторической перспективе.
   Это ставит перед нами существенную проблему: не как относиться к природе, но каких изменений ждать в ней.
   В качестве феномена, прогрессивным развитием которого человек практически не управляет, а может только истреблять отдельные виды и создавать условия для распространения домашних животных, окультуренных растений и существ (живущих рядом с человеком) - природа доживает последние десятилетия. Если темп развития биологии и кибернетики будет сохранен хотя бы на существующем уровне, то новые технологии позволят начать конструирование отдельных циклов и даже участков биосферы. Во-первых, эволюция как процесс, дающий природе видовое разнообразие, уйдет в прошлое. Естественный отбор будет полностью заменен искусственным. Уже сейчас людям проще использовать генетическое программирование, чем годами возиться с классической селекцией пшеницы, сои и т.п. Во-вторых, развитие компьютерных программ, средств контроля и управления, скорее всего, позволит моделировать и создавать новые участки биосферы, населенные генетически низменными существами.
   И если ресурсы биосферы найдут применение в технике (скажем, в нервной системе животных или в семенах растений будут выращивать сырье под биочипы), то возникнет множество созданных "из ничего" экосистем, которые будут населять весьма специфические организмы. Помимо всего прочего, эти экосистемы, скорее всего, будут генетически незамкнуты: если сейчас, например, для осетровых создают условия в рыбоводных хозяйствах, чтобы выпустить в реки миллионы чуть подросших мальков (то есть воспроизводство популяции невозможно без человека), то в будущем можно представить участки территории, где для каждого вида живых существ действуют свои "инкубаторы". Хотя, разумеется, наряду с подобным "фермерским" подходом будут реализованы многочисленные проекты по созданию замкнутых экологических систем: уже сейчас можно приобрести настольный аквариум с подобной системой [192].
   Небезынтересны прогнозы о "сапиенизации биоты". Суть их в том, что в истории жизни уже несколько раз возникали "абсолютные хищники" (например, меганевра - насекомое, первым освоившее полет), но природа каждый раз приспосабливалась к ним, ведь другие виды вырабатывали похожие качества или специфические способы борьбы. Так и человек, первый носитель разума, оказался абсолютным хищником, но многие живые существа (крысы, вороны и т.п.), которые живут рядом с человеком и сохраняют независимость от него, сейчас сравнительно быстро эволюционируют в сторону подражания человеческому мышлению [196, с. 470-474].
   Но можно с уверенностью сказать - такие изменения опоздают. Достаточно сравнить прогресс в возможностях трех "сфер" - биосферы, антропосферы и техносферы. Чтобы биосфере "синтезировать" разум, требуются десятки тысяч лет, и уже наверняка нельзя говорить о согласованности действий тысяч видов живых существ - они могут лишь, не договариваясь, действовать в рамках одной биологической цепочки. Человек куда больше способен к сложной организации труда, благодаря чему может радикально изменять биосферу, пока, правда, больше путем уничтожения, чем созидания. Человек истребил всех своих явных конкурентов среди приматов, а всяческие крысы и вороны просто не воспринимаются им как значительная угроза, а только как разносчики заболеваний и нахлебники. И, наконец, техносфера во главе с потенциальным искусственным интеллектом: понятно, что уровень её самоорганизации будет на несколько порядков выше уровня организации привычных человеческих сообществ. Современные футурологи говорят о выделении человека как вида в особый класс - Разумные - потому что его биологическая зависимость от техники будет только возрастать [197, с. 643-668]. Уже сейчас сравнительно широко распространена биотехнология внешней беременности. На повестке дня - клонирование человека (отдельные органы уже выращивают, и решение проблем с трансплантацией - это всего лишь дело времени). А конечный результат биотехнологической революции - управление геномом человека, то есть распад единого вида на множество подвидов или даже отдельных особей, которые не смогут существовать без поддержки техники.
   Поэтому возвышенно-полумистическое отношение к природе (именно к биосфере) будет вытеснено, и биота станет восприниматься как организуемая среда обитания, сравнимая с жилищем. Есть средства починить крышу (вывести саранчу, насадить леса, очистить воздух) - всё будет хорошо, если нет средств - приходится терпеть неустройство. Остальной космос может восприниматься как пространство для будущего расселения, источник глобальной опасности и т.п. Но пантеистические и гилозоистические взгляды вряд ли будут широко распространены: для этого "неживой" космос слишком чужд человеку.
   И если природа - это всего лишь организуемая среда обитания, то отношение к технике для человека станет куда значимее отношения к природе. И отношение это не будет зависеть только от отдельных индивидуумов (и уже не зависит), оно будет определяться механизмами культуры. Тема техники и культуры имеет множество аспектов. Обыкновенно подчеркивается, что техника - элемент культуры. Культура - это объектно-субъектная реальность либо тоталитарность; культура - это результат взаимодействия сознания и природы. А это уже достаточно фундаментально, ведь техника - нечто среднее между субъектом и природой.
   Но как различить культуру вырождающуюся, ту, которая уже не отражает представление человека ни о природе, ни о себе, а лишь о своих развлечениях - и культуру, производящую новые жизнеспособные ценности, номы морали и образы? Для этого необходимо обратиться к идее технического образования.
  
  
   2.6. Образование, техническое образование
  
   Прогресс техники одаряет нас все более совершенными средствами для движения вспять.

Олдос Хаксли

  
   Чтобы передать свое понимание устройства мира следующим поколениям исследователей, необходим передаточный механизм, которым выступает образование, просвещение, в частности, техническое образование. И если это понимание адекватно, то образование будет иметь смысл.
   Каковы обстоятельства проникновения современного понимания мира, современного отношения к технике в систему образования и когда это происходило?
   На первый взгляд, это середина и вторая половина XVIII века - тогда начали в большом количестве создаваться технологические учебные заведения, и во Франции начали работу энциклопедисты. Однако эпоха Просвещения - это в первую очередь количественный рост влияния новых идей: попытка распространить идеи рационализма на все области человеческого мышления - особенно философию и образование [186, с. 118]. Но чтобы столь успешно накапливать и транслировать научное и техническое знание, необходимо иметь систематизирующие философские основания. Логично предположить, что Просвещению должно было предшествовать формирование предпосылок нового мировоззрения.
   Разумеется, нельзя отрицать самообразования, развития новых убеждений на основе распространенных сочинений корифеев Нового времени, на основе ставших классическими работ Р. Декарта, Г. Лейбница, И. Ньютона. Но вряд ли новые учебные заведения возможно основывать только под влиянием этих трудов: это были бы нереалистично прямые социальные последствия от чтения научно-философских работ.
   Для взаимодействия философского и технического знания необходимы были кадры - сотни, а потом и тысячи людей, которые смогут применить новую методологию на практике. Для достаточно быстрого формирования исследователя, ученого, инженера необходимо окружение людей, которое избавит его от хрестоматийных ошибок. Для последовательной разработки серьезных научных проблем необходима живая традиция.
   Словом, для самого появления идей Просвещения необходимо наличие неких очагов новой мысли. Поэтому для понимания истории развития философских течений Нового времени необходимо проанализировать среду их распространения: структуру тех первых учебных заведений и обществ, где преподавались и популяризировались математика, механика, философия.
   Ученые и инженеры не работают в полном одиночестве, они как-то организованы и сгруппированы. Их социальная сгруппированность подразумевает единство позиций по основным проблемам, задает направление рассуждений. Существуют работы, авторы которых исследовали всю историю развития научных сообществ именно как структур - например, Р. Коллинз в книге "Социология философий" [116]. Однако здесь будет проанализирован сравнительно ограниченный период трансформации научных структур и, главное, его взаимосвязи с техническим знанием.
   К началу XVII века существовало несколько институтов, обеспечивавших их существование.
   Во-первых, учебные заведения, существовавшие в Европе уже не одно столетие. Академическая наука, сосредоточенная в университетах, не менялась в основной своей массе до середины XVII века - университеты очень много переняли от замкнутости городских цехов. Например, Дж. Бруно в Падуе не дали кафедры, а через несколько месяцев ее получил Г. Галилей, еще не успевший рассориться с профессорским сословием [188, с. 96]. В "академической" среде не было предпосылок для изменения характера философского знания. Необходимо было мимикрировать под официальную доктрину, но после Н. Кузанского и Н. Коперника сделать что-то новое на этом поприще было трудно. Любое техническое изыскание заведомо было частным, изолированным, т.к. не вело к обобщающим выводам. Поэтому "кембриджские калькуляторы" и другие университетские группы, занимавшиеся исследованием природы, не смогли создать содержание новой формы (четвертой или хотя бы третьей по предложенной классификации) технической рациональности. И наоборот, подавляющее большинство созданных ими логических конструкций (которые претендовали на роль идеальных объектов) были неприменимы на практике - как "импетус" Ж. Буридана, развивавшего теории Аристотеля.
   Одновременно академия, колледж, любое высшее учебное заведение оставались идеальной питательной средой для начала цепных реакций взаимодействия разных видов знаний. Хорошим примером служит распространение картезианства в научной среде, в частности, возникновение школы в Утрехтском университете [261, с. 244], которое обеспечило его систематическое изложение. Оттуда вышло большинство сторонников учения Р. Декарта, распространивших его по Европе. И даже мода на картезианство, установленная в Париже М. Марсенном, не могла с ней соперничать.
   Однако уже в эпоху Ренессанса образованные люди существовали не только в стенах академий или монастырей. Вторым местом их сосредоточения были дворы меценатствующих монархов. Здесь присутствовали самые разные люди: от Тихо Браге до алхимиков. Это была своеобразнейшая традиция взаимоотношений власти и науки, порой весьма неоднозначная: тут был и показательный патронат монархов над учеными, и бесконечные требования по составлению гороскопов, и длительное плодотворное сотрудничество [82].
   Третьим анклавом нового образования стала развивавшаяся прослойка просвещенных людей, которые были тесно связаны с нарождающейся буржуазией или финансово независимы. На начальном этапе рассматриваемого периода её внутренняя координация, в основном, ограничивалась дискуссиями и чтением лекций в частном кругу. Но эти группы могли формироваться под наиболее значительным влиянием новых идей, так как характер их организации не был жестко задан традицией. Потому их судьба может служить социальным отражением изменений в философском знании. Переписка между передовыми учеными Европы выросла в "Республику ученых", где М. Марсенн и Г. Ольденбург играли роль своеобразного центра общения [187, с. 297]. Академия опытов и Академия деи Линчени представляли собой более усовершенствованные институты, но они просуществовали ограниченный период времени. Клуб единомышленников, из которого впоследствии выросло Королевское общество наук, появился в Лондоне лишь в 1645 году [54, с. 25].
   Упоминавшаяся выше скрытность всяческих исследований приводила к тому, что математики и физики иногда по много лет хранили тайну своего открытия. Но открытие в уме одного человека не приумножается, а лишь теряет в своей значимости. Так Тарталья, Кардан, Бомбелли единодушно были уверены, что профессор Сципион дель Ферро первым нашел решение уравнения третьей степени и похоронил это открытие у себя в архиве [188, с. 64].
   В результате в умах отдельных инженеров, печатников, флотоводцев - всех "предтеч научной революции" [106] складывалась чрезвычайно пестрая, амбивалентная картина мира, где воззрения Аристотеля могли быть перемешаны с модными идеями Г. Галилея и выдержками из трудов Тартальи. Установленных методик решений технических задач не имелось.
   Завоевание сторонников той или иной системы взглядов, если она хоть сколько-нибудь адекватна, влечет за собой увеличение количества открытий, сделанных в её рамках, следовательно, большее количество явлений начинает рассматриваться через ее призму и увеличиваются шансы, что новые открытия будут сделаны в её рамках, что, в свою очередь, привлечет к ней новых сторонников. Но как запустить эту связь, превратить её в "цепную реакцию"?
   Общей чертой многих философских течений Нового времени, направленных именно на запуск "цепной реакции", стала их "индустриальность": наличие не просто школ или кружков, а опосредованная связь деятельности этих сообществ с их влиянием на науку и технику. То есть взаимодействие между различными видами знания, необходимое для выработки репрезентант к техническим законам, внешне было осуществлено, оно присутствовало в сознании одних и тех же людей.
   Критерий начала самовоспроизводства системы знаний - её продуктивное использование не только создателем, но и его учениками, и последователями. Таким был Э. Торричелли, ученик Г. Галилея, Э. Галлей, коллега И. Ньютона. Один ученик, однако, не решает дела: он не сможет связать сколько-нибудь сложную картину мира с техникой и одновременно развивать её.
   Необходимо то количество сторонников новой системы знаний, которое сможет одновременно и качественно развивать, и практически использовать её, доказывая взаимодействие технического и философского знания. А это возможно, если создаётся организация, способная совмещать исследовательскую деятельность, проводимую на основе новой системы знаний, с преподавательской - такая организация и может считаться научной школой. Важнейшим этапом создания научных школ стал переход от индивидуального метода обучения к коллективному. Идеи такой трансформации образования были изложены в работах Я.А. Коменского, в которых процесс обучения прямо отождествлялся с типографским делом [117, с. 304]. Утверждается (и осознается современниками) идея о максимально широком распространении любых новых методологических и онтологических гипотез.
   Многие философы рассматриваемого периода, создавая свои концепции, фактически начинали подобные "цепные реакции". Последователи Рене Декарта развивали представление о мире в рамках его концепций, Ф. Бэкон тоже имел приверженцев, не говоря уже о Б. Спинозе, Г. Лейбнице, И. Ньютоне.
   Форма подачи идей, однако, не гарантирует их успешного распространения: Г. Галилей работал на академической должности, а Ф. Бэкон творил в ссылке. Но английская наука, и особенно философия, в своем развитии восприняла от этого ссыльного много больше и значительно охотнее, чем итальянская от профессора Падуанского университета. Примером академического ученого, сделавшего безупречную карьеру не только на поприще официальной науки того времени, но и в умах потомков, бывшего философом и определявшего развитие техники, может служить И. Ньютон.
   Для разрешения этого противоречия надо показать, как могло развитие техники влиять на концепции преподавания. Техническая рациональность, которая обеспечивала связь науки и капитала, в итоге способствовала превращению кружков любителей в настоящие Академии. Но этот процесс должен был проходить в рамках общественных механизмов. Невозможно было одномоментно отказаться от старых форм преподавания. Сохранялись лишь те организации, которые смогли получить государственный статус и отреклись от "опасных образовательных, культурных и социальных лозунгов и целей, которые в недавнем прошлом отождествляли науку с движением за новое образование" [301, с. 41], встали на путь социального конформизма. Академическая среда выступает лучшим проводником идей, лучшим "транслятором законов". Рене Декарт не даром опасался возникновения вокруг себя школы картезианства - он сравнивал её с вредным плющом, обвивающимся вокруг дерева [260, с. 233]. В стремлении к славе ученики радикализировали, вульгаризировали достижения учителей - развитие философского знания становилось невозможным.
   Однако в Англии, Франции шло развитие промышленности: в рамках становления общенаучных институтов новые философские идеи смогли институализироваться. В Германии и Италии XVII века из-за слабости той же самой промышленности наука просто не смогла стать производящей силой, способствующей усовершенствованию техники, частью производительных сил - станков было слишком мало, чтобы на прибыли от их усовершенствования можно было содержать университеты. Поэтому ученики Г. Галилея не смогли образовать школу или традицию настолько мощную, чтобы на практике анализировать методологические и онтологические проблемы, которые поднял в своих сочинениях их учитель, то есть продолжать взаимодействие философского и технического знания.
   Какими же были организационные возможности взаимодействия философского и технического знания в последней трети XVII века? Отдаленно приближался к современным представлениям о технических вузах Лейденский университет, в котором учился Х. Гюйгенс, это было передовое учебное заведение, хоть и имевшее гуманитарную направленность. Но Х. Гюйгенс вырос в научной среде: его отец был одним из тех вельмож, которые популяризировали науку в Голландии [113, с. 243]. Королевское Научное Общество в Лондоне или учрежденная Кольбером Академия наук в Париже также давали представление о современной на тот момент философии и технике. Но ещё отсутствовала система, направлявшая перспективных инженеров на более высокий уровень образования. Королевское Научное Общество ограничивало себя разработкой преимущественно естественнонаучных вопросов. Академия наук во Франции еще не имела возможности широкого преподавания.
   Следы этой ситуации заметны в тогдашней литературе. Дж. Локк в своем трактате о воспитании, не доверяя учебным заведениям, рекомендовал для образования скорее чтение определенных книг, общение с умными людьми и путешествия [147, с. 142, с. 407-609]. Но тех счастливцев, кто учился непосредственно у великих, вроде Дени Папена, ученика Х. Гюйгенса, было немного. В умах современников происходил отход от идеи передачи знаний от учителя ученику - как некоей формы откровения, всегда связанного с личностью учителя. Обучающийся сам должен был постигать инвариантные связи и отношения, присутствующие в окружающем мире. Учителем мог быть как человек, знающий эти законы, так и книга, и сам мир. Р. Декарт, Х. Гюйгенс, Г. Лейбниц немало путешествовали по Европе.
   Можно ли сказать, что даже не отказ от таинственности, а явный, открытый переход к просветительству новых научных сообществ и был внешним критерием взаимодействия технического и философского знания? Да.
   Идеи просвещения могли уступить идеям элитарности, как это неоднократно случалось до того. Например, Р. Бойль сделал карьеру ученого, занимаясь в домашней лаборатории - на первый взгляд, идея научной рациональности, то есть рационального познания природы, при таком порядке вещей нисколько не страдает.
   Но сам смысл технической рациональности - как свойства технических идей, определяющего их утилитарную применимость - совершенно не может соответствовать такому элитарному обществу. Промышленность ежегодно ставит перед инженерами задачи, для решения которых надо достигать в науке новых высот, и она же требует ежедневного решения тысяч производственных вопросов. Еще в 1615 году А. де Монкретьен в "Трактате о политической экономии" требовал открыть ремесленные школы с обязательным обучением в них [293, с. 64] - потребность в грамотных инженерных кадрах осознавалась отчетливо. Две-три сотни состоятельных ученых могли разрабатывать лишь очень небольшое количество технических проблем, до рутинных процессов производства у них просто не доходили руки. Через некоторое время ограниченность круга ученых привела к застою, догматизации любых онтологических и методологических предпосылок исследования. Многие проблемы не были разработаны из-за своей специфичности, как труды Кавендиша, содержавшие в себе закон Кулона, но погребенные в архивах лорда.
   В преподавании каких именно предметов нашел выражение объединение техники и науки (не только философии), воспитание в одном заведении научных и технических кадров? Академические курсы могут включать описание сотен технических приемов, студентам могут демонстрировать артефакты. Но тогда академия будет учить ремесленников-подражателей едва ли не в аристотелевском понимании. Эти дисциплины должны обеспечивать возможность рефлексии полученных сведений, возможность формулировки технических законов. То есть быть тем инструментом инженерного ума, о котором говорили и Р. Декарт, и Ф. Бэкон: поднимать инженерное знание на качественно новый уровень по сравнению с рефлексией технического знания самого по себе. Они должны давать будущему инженеру возможность ориентироваться в картине мира. Естественно, это математика, это физика, насыщенные примерами актуальных технических задач.
   К концу рассматриваемого периода технические науки входят в академическую жизнь: механика, баллистика, судостроение, астрономия становятся почти обязательными во многих учебных заведениях. В России при Петре I предусматривалась одновременная подготовка научных и инженерных кадров [127, с. 49-64, с. 52; 191, с. 496]. В речи, посвященной на открытию Академии, Г.Б. Бельфингер сказал, что новая наука началась с гигантов духа, - Г. Галилея, Р. Декарта, потом появились научные общества, венцом которых и стали Академии - наука развилась во многом потому, что даже случайные открытия получали свое воплощение в "indиstria" [94, с. 18]. Современники вполне сознавали окончание того "века гениев", каким позднее назовет Новое время А.Н. Уайтхед.
   Поэтому с проникновением точных наук в стены университетов отходит на второй план переписка между учеными, клубы. Они, впрочем, сохраняются, дискуссионная среда не исчезает. С чем это связано? Любая педагогическая программа отличается достаточным консерватизмом, преподаватели стремятся описывать решенные проблемы. Так воспитывают инженеров. Но, придя к периферии науки, человек должен вступить в область неопределенности. По многим проблемам не выработано единого мнения - и здесь не обойтись без дискуссий. Для использования и осмысления технического знания как принципиально менее целостного нельзя было абсолютно жестко формализировать философский дискурс. Представление о необходимости такой системы сложились в Новое время: пока ньютонианство не приобрело почти абсолютного авторитета, в умах философов соперничало множество течений и концепций - стала ясна необходимость "дискуссионной площадки", на которой даже в середине XVIII века, опираясь на частные проблемы науки, исследователи могли подвергать сомнению основы ньютонианства [128, с. 68].
   В течение всего XVIII века идет усовершенствование системы образования, и одновременно становится совершенно ясно, что всё техническое образование не может быть объединено с академической деятельностью. Есть элементарные социальные диспропорции: промышленная революция требует десятков тысяч инженеров, а число академиков (профессоров и всех, кто профессионально занимается именно открытиями в науке) на два порядка меньше. В результате возникает система технического образования и сеть академий. Связь между ними несомненна, но единства нет и быть не может, они направлены на удовлетворение совершенно разных запросов общества.
   Финалом становления идеала системы образования индустриальной эпохи - можно назвать возникновение берлинского университета, где неразделимость исследования и преподавания была прямо зафиксирована в меморандуме Вильгельма фон Гумбольдта "О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине" [88]. К этому идеалу можно было приближаться, но вся система образования не могла его повторить.
   Казалось бы, весь XIX и первая половина ХХ века были временем, когда техническое образование торжествовало, и все новые страны стремились ввести у себя схожую систему Академий и училищ, так как она давала несомненное преимущество в развитии промышленности.
   Но со второй половины ХХ века можно наблюдать уже другие тенденции: падение интереса к образованию в развитых странах (СССР и Запад столкнулись с этой проблемой практически одновременно), понижение уровня подготовки специалистов, а главное - тенденция замены понимания научных и технических задач всего лишь зубрёжкой правильных ответов (этой участи не избежала даже известнейшая математическая школа "Бурбаки" [85, с. 42-54]).
   В странах, где осуществляются проекты "догоняющего" индустриального развития - Индии, Китае - техническое образование по-прежнему востребовано. Но там чрезвычайно велика роль социальных факторов: учащиеся видят в работе единственный способ достичь материального благосостояния. Если взять Арабские Эмираты, то там подобной популярности технического образования не наблюдается.
   Для того, чтобы понять природу кризиса, необходимо проанализировать не только развитие сети образовательных учреждений, но и устаревание той системы знаний, на которой она основывается, а именно соотношение технического и теоретического образования.
   Проблема образования была глубоко проанализирована немецким философом Х.Г. Гадамером [44, с. 51-60], но еще раньше обратил внимание на проблему образования Г.В.Ф. Гегель в "Философской пропедевтике". Мы воспользуемся его идеями. Г.В.Ф. Гегель, в частности, подчеркивал, что для философии "условия её существования кроются в образовании". Мы добавим к этому, что слова эти справедливы и для технического образования в целом. Ведь техническое образование как сущность техники в значительной степени связанно с идеей просвещения.
   В чем суть просвещения по Г.В.Ф. Гегелю? "С одной стороны, - пишет Г.В.Ф. Гегель, человек - природное существо. Как таковое он ведет себя сообразно своему произволу и случаю. Во-вторых он существо духовное и разумное. Взятый с этой стороны, он не бывает от природы тем, чем он должен быть..." [52, с. 61]. А должен он благодаря образованию подниматься до уровня всеобщего и принимать в нем участие. Сущность образования состоит в том, что человек делает себя во всех отношениях духовным существом, или, как сказал Ф.М. Достоевский, человек через образования должен выработаться в человека. С. Лем охарактеризовал это несколько иначе: если любое другое живое существо можно исследовать на основании строения его тела, и узнать образ его жизни, то анатомия человека почти ничего (в сравнении с анатомией животного) не может сказать стороннему, не знакомому с человеческой культурой, наблюдателю [141].
   Г.В.Ф. Гегель касается практического образования. В первой половине XIX столетия феномен техники не был объектом философского анализа, хотя Г.В.Ф. Гегель в "Феноменологии духа" открывает роль труда. Практическое образование - это так же стремление к всеобщему, но при этом человек должен: 1) выйти за границы природного, быть свободным от него (Г.В.Ф.Гегель под природным понимал удовлетворение естественных потребностей) [52, с. 67]; 2) он должен быть углублен в сущность своего призвания; 3) должен быть способен принести природное в жертву более высоким обязанностям [Там же, с. 64].
   Но построить что-либо лишь на понимании - заведомо невозможно. Разве познавательная и даже трудовая деятельность возможна без подражания, без копирования, заимствования, часто абсолютно слепого, не рассуждающего?
   Если рассмотреть любое обыденное знание, то в его основе лежит именно копирование, а лишь затем - понимание. Ремесленные навыки как образец обыденного знания, используемого в технике, в своей основе содержат именно копирование. И чем более далекое прошлое мы будем анализировать, тем больше там обучения через подражание и тем меньше анализа, объяснения, понимания. Если рассмотреть архаичную практику обучения, изложенную К. Кастанедой в текстах "Учение дона Хуана" и "Отдельная реальность" [108], то в ней понимание и сколько-нибудь аналитическое рассуждение целиком подчинено подражанию. Ученик хорош ровно настолько, насколько он смог повторить галлюцинации своего учителя - воображение одного человека должно подражать воображению второго.
   Это вполне естественно: для понимания нужна хотя бы система образов и понятий, причем абстрактных понятий, которыми учащийся должен оперировать при решении задачи. Подобную систему необходимо для начала создать - собственно, этим и занимается философия. Кроме философии, каждая отдельная дисциплина стремится создать аппарат для собственного понимания мира.
   Но когда создана система рефлексии - набор образов и понятий, в рамках которого можно адекватно (для текущей исторической эпохи) воспринимать мир - возникает идея распространить её как можно более широко. В этом смысле образование готово обернуться системой не развития личности каждого индивидуума, а системой, вкладывающей в головы учащихся стандартный набор знаний. Даже величайшие педагоги не свободны от этого искушения: высказывание Я.А. Коменского, о том, что его система позволяет воспитывать детей так же легко и быстро, как печатают тексты типографским способом - очевидный пример. При этом подражание не изживается окончательно. Не уничтожается, а всего лишь ставится в подчиненное, служебное положение. Любой школьник может вспомнить рассуждения учителей о том, что диктант полезен втройне: слова запоминаются на слух, а кроме того, зрительно и через память - в движениях пальцев. Другими словами, подражание поставлено на службу рефлексии более высокого уровня - нет "погружения" через прием наркотиков (как требовали шаманы) или через полное подчинение учителю (что так часто встречается в восточных школах единоборств), а есть повторение ограниченного набора действий, который позволяет запоминать абстрактные понятия.
   И тут возникает опасность подмены настоящего анализа, осознанной рефлексии подражанием этому анализу, имитацией рефлексии. Учащийся может запомнить правильные ответы (особенно если их немного), а преподаватель вполне удовольствуется коротким перечнем зазубренных фраз.
   Это одна из самых старых проблем в педагогике, и её пытались решать множество раз. В техническом образовании решение осложняется именно тем, что в силу указанных социальных диспропорций ученых всегда меньше, чем инженеров.
   Что же мы можем получить в перспективе при неблагоприятном варианте развития? Оставим в стороне специфику постсоветского пространства - она в основном касается системы образования, но не основ учебных программ технических дисциплин.
   Человек до появления письменности вынужден был все сведения хранить в собственном сознании. Появление и широкое распространение книг привело к появлению совершенно нового стереотипа повеления - "хороший инженер знает, где найти правильные ответы". Иначе говоря, человек должен держать в голове общую схему решения задачи, но конкретные данные (коэффициенты, формулы, поправки) берутся из внешних носителей информации. "Галактика Гуттенберга" М. Мак-Люэна [161] посвящена, фактически, только изменению, происходившему от распространения книгопечатания, когда многие навыки, необходимые при рукописном фиксировании информации, оказались не нужны. Это повлекло за собой тектонические сдвиги в образе мышления человека. Современное образование переживает не меньшие трансформации: преподаватели никакими усилиями не могут заставить студентов наизусть учить те материалы, которые приходилось "зубрить" старшему поколению. Конспектирование материала, которое еще двадцать лет назад обеспечивало подражание ради понимания и создавало фундамент рефлексии, сейчас по мере сил игнорируется студентами. Работа с учебниками начала приобретать какой-то совершенно другой вид. В оборот вошло слово "гуглить" (от названия поисковой системы Google) - никто не желает учить сведения, которые в любой момент, при ничтожных усилиях можно получить в сети Интернет. То есть от необходимости "знать, где в какой книге находятся ответы" студенты переходят просто к умению "формулировать проблему". Для более или менее успешного обучения этого оказывается достаточно! Но тут мы получаем очень опасное явление - "интернет-образованщину". Учащийся не формирует в своем сознании сколько-нибудь полной системы рефлексии, он может быть не сведущ в основных определениях, наиболее типичных проблемах, он может даже не запоминать правильные ответы. Ему надо просто набрать вопрос в окошке поисковой системы. Проблема в том, что обращение к электронным справочникам спасет студента на экзамене, без доступа к справочному материалу из сети невозможна будет и работа по специальности, однако при работе с техникой неизбежно возникнет проблема, ответ на которую в Интернете либо отсутствует, либо является ложным. А "инженер" уже не сможет отличить правильную рекомендацию от ошибочной.
   Следующий в отказе от аналитического мышления, от понимания - переход от формулировки проблемы на специфическом языке, с применением профильной терминологии к формулировке той же проблемы обыденными словами. Потребитель не изучает конкретный раздел науки, техники, искусства - он просто относительно четко может высказать свои пожелания. Запоминание громадного количества терминов, которое сейчас даже и не замечается многими студентами, покажется им чудовищно обременительной зубрежкой. Подобная трансформация, например, в металлургии, может выглядеть как отказ от задания характеристик нового сплава в терминал твердости, гибкости, жаростойкости или жаропрочности: заказчик будет просто говорить, что сплав должен быть достаточно прочным, чтобы выдержать, допустим, вес небоскреба. Если заказчик формулирует подобным образом свои требования не инженеру-специалисту, а компьютеру, то этот переход потребует рефлексии технической проблемы уже не человеком, а машиной.
   И, наконец, финал: восприятие программой неудовлетворенности потребителя. Человеку даже не придется формулировать проблему как сочетание внешних факторов (стальные балки должны поддерживать небоскреб). Ему надо будет указать на собственное неудобство, и программа примет меры: "Мне не хватает помещений для такой-то деятельности", а в ответ компьютер предоставит проект небоскреба и запросит разрешение на оформление. Подобный уровень отстранения человека от принятия решений можно сейчас увидеть в футурологических прогнозах об автоматической медицине: человек должен описать симптомы своего состояния, и автомат (или просто программа) выдаст ему руководство к действию. Аналогичный уровень участия в политике уже сейчас предусмотрен для обывателя: он лишь формулирует запросы на уровне обыденных потребностей. Если техника сможет обслуживать производственную и проектную деятельность на столь высоком уровне, что достаточно будет формулировать свои потребности, то произойдет слияние инженера и потребителя в одном лице - фундаментальное образование станет ненужным, а куда важнее будет умение обращаться с программами.
   Вот каким может предстать человек, которого по инерции продолжает обслуживать техносфера - у него будут юридические права на владение машинами, однако эти бумажки можно сравнить с наследственными правами французских аристократов 1789 года. Перефразируя О. Шпенглера, такого собственника-"инженера" можно назвать постфаустовским человеком. И основным врагом для этого человека станут собственные иллюзии: создание достоверной виртуальной реальности, фантоматики, машины епископа Беркли. Они будут создавать очень сильную иллюзию, будто мысль и слово могут становиться действенными вне зависимости от корреляции сознания индивида и действительности. Компьютеры позволят человеческому сознанию персонифицировать действительность под себя - представлять мир, каким хочется, и при этом сохранять возможность влиять на него. Хотя достижение такой персонификации действительности возможно только с фактической независимостью техники, когда машины понимают мир лучше человека, то есть человеческая мысль утрачивает свойства верификатора технической реальности.
   Но пока этого не произошло - надо стремиться сохранить за инженером максимальный контроль над процессом проектирования. Каким же тогда должно быть его образование?
   Существует ли модель "технически образованного человека"? Что должен знать специалист начала ХХI века? Каким фундаментальным дисциплинам необходимо обучать его в первую очередь? Мы традиционно относим к числу фундаментальных наук математику, физику, химию, биологию. Даже если ограничиться этими науками, то и тут возникают сложности с выделением данных, которые обязательно должен знать будущий специалист. Ведь не секрет, что современный инженер (строитель, металлург, механик и т.д.) не знает современной математики. Так называемая высшая математика современного провинциального технического вуза (а в таких готовят подавляющее большинство инженеров) - это математика XVII - первой половины XIX веков. И как быть с биологией? Или с новыми фундаментальными науками - информатикой, кибернетикой, психологией. И как будущему инженеру выдержать нагрузку, если он пожелает получить действительно фундаментальное образование?
   Без сомнения, современного инженера необходимо готовить к универсальной технической деятельности, чтобы человек чувствовал себя свободным в технической реальности. Для этого должна быть создана определенная система технического образования, в которой была бы отражена концепция взаимосвязи фундаментальных, технических и гуманитарных наук. С другой стороны, система технического образования ни в коем случае не должна быть жестко дисциплинирована, специализирована, какой она есть сейчас. И в этой связи, нам кажется, полностью прав А.П. Огурцов, который пишет: "Поэтому "наукоучение", которое должно быть выстроено в конце XX века, должно положить в свою основу абсолютно иные представления о структуре и характере научного (в т.ч. технического - авторы) знания. Оно должно исходить не из единого специализированного тезауруса, а из их разнообразия и прежде всего - из специфических, когнитивных и эмоционально-волевых, методологических и методичных навыков. Эти навыки создаются малой группой исследователей, где каждый ученый вместе со специализированным тезаурусом имеет и навыки исследовательской работы" [185, с. 3-20]. Эта же проблема, вполне закономерно, возникает и при интеграции сетевых ресурсов, при работе с информационными технологиями: однажды полученное знание необходимо использовать вновь, сохраняя как его специфику, так и универсальность - "Общая онтология описывает категории - понятия верхнего уровня. Это базовый механизм "разделения мира"... Ключевым моментом в проецировании онтологий является выбор соответсвующего языка спецификации онтологий" [172, с. 6].
   Образование должно обучать мышлению. Эта фраза затерта как пятак, но от этого не теряет истинности. Что такое техническое мышление? К сожалению, современные технические вузы не учат мыслить. Современная система технического образования не учит конструктивному мышлению, способности выходить за пределы имеющихся технических форм, а именно это составляет самый ценный результат технического мышления. Вузы очень хорошо учат дублированию, повторению, воспроизведению технических решений. Еще, при большом объеме учебной программы, они учат студентов "экономии мышления" - то есть выбрасыванию из головы всего, что не приводит к немедленному правильному ответу. Один из немногих примеров обратного, только подтверждающий общее правило, это требование заучивать выводы теорем и некоторых законов - так студентам пытаются дать хотя бы образцы мышления. Также пытаются использовать системы ТРИЗ, но порой непоследовательно, да и систему эту до сих пор подвергают сомнению [16, с. 208].
   Нынешняя система технического образования - это скорее формирование "пошлого" мышления (термин принадлежит Г.В.Ф. Гегелю), для которого напряжение принимается за доказательство, нудность - за глубину, а утомление - за результат [51, с. 538]. Обучать надо рефлексии технических представлений и идей.
   Существует вполне объективный пример подобной печальной традиции именно в технической деятельности, совмещенной с образованием. Это армия. В ней одновременно присутствуют две тенденции. Первая - это готовиться к прошлой войне. Не к будущей, о которой еще мало что известно, а к прошлой. Потому все полезные навыки, что были тяжелым опытом добыты ветеранами, тщательно вколачиваются в головы новобранцев, а военная промышленность лучше всего выпускает именно те виды оружия, которые хорошо себя показали раньше. Ввести же что-то принципиально новое в поведение армии, в мышление личного состава до начала военных действий - очень сложно. На это жаловались практически все военные новаторы. Но одновременно армии соперничающих государств - чрезвычайно взаимоиндуктивны: если что-то новое появляется у потенциального противника, это новое должно быть немедленно заимствовано, изготовлено у себя в улучшенном варианте. В случае получения разведывательной информации немедленно готовятся специалисты, которые сумеют обращаться с новым видом оружия. История военной техники подтверждает это. Каков вывод из этого противоречия? С точки зрения технического образования мы наблюдаем преимущество копирования над пониманием - когда проще научиться навыку и действию, чем понимать это действие и перестраивать своё мышление под это новое понимание. Но нельзя забывать, что в данном случае речь идет о жизни и смерти тысяч людей. И большая война для всех государств, в которых достижения противника аккуратно скопированы, но эти достижения не сведены в единую систему (для этого не хватает понимания), неизменно оборачивается катастрофой.
   Поясним свою мысль в контексте преподавания традиционных вузовских дисциплин. Преподавая, например, сопротивление материалов, не нужно требовать полного знания первых теорий упругости, фамилий их создателей, годов публикации их сочинений - это уже другая дисциплина, "история науки". Однако диалектика исторического и логического требует раскрытия хоть какой-то истории становления сопромата. Потому необходимо продемонстрировать идеи указанного курса на различных объектах, ознакомить с конкретными подходами к решению тех или иных проблем и задач, с эволюцией различных исследовательских программ в сопромате, с типами дискурсивного мышления в этой науке. А это совсем другой подход. Это как раз подготовка к технической деятельности.
   Но основная проблема этих благих пожеланий даже не в финансовом состоянии системы образования. Нет. Проблема в том, что стоит ввести одну систему рефлексии знаний, скажем, на основе механики - как в скором времени прогресс потребует использования еще одной, допустим, на основе электротехники. И еще информатики, экономики и т.д. Техника всё усложняется, и всё большее число разнообразных процессов используется в любом производстве. Каков же выход из этого тупика?
   Традиционным ответом на быстрое устаревание системы знаний стала подготовка узких специалистов. Инженер сравнительно легко может прочитать всю литературу в своей области, ознакомиться со всеми новинками и всегда быть в курсе актуальной проблематики. Никакой системы в голове - просто набор цифр и словосочетаний, которые надо повторять в правильной последовательности. Однако недостатки этого подхода также хорошо известны - узость мышления, использование шаблонных решений и т.п. И при дальнейшем ускорении прогресса этот путь становится явно тупиковым: может стать ненужным, нетехнологичным практически весь набор знаний, с которым имел дело специалист. И если раз в десять лет человек может переучиваться, то каждый год зубрить принципиально новую информацию - чрезвычайно тяжело. Можно лишь добавить, что любой узкий специалист, видя, как на современные компьютеры устанавливают программное обеспечение, должен испытывать вполне обоснованное опасение. Если завтра очередная программа и/или техническое устройство сможет выполнять ограниченный набор действий, который выполняет он, то найти работу будет чрезвычайно трудно.
   Любопытно, что второй выход, который также пытаются внедрять или хотя бы пропагандировать, видят в практически постоянном углубленном обучении, когда и в 40 лет человек может пройти курсы, получив представление о неизвестной до того ему дисциплине в форме новой системы рефлексии [196, с. 531-535]. Но такой подход тоже имеет свои недостатки: во-первых, для каждой новой дисциплины придется создать, написать с нуля такую систему понятий, задач, примеров, рассуждений. К тому же, эту систему надо внедрить в учебные программы и т.п. Появление хороших учебников или хотя бы курсов лекций запаздывает на годы. Или же авторам приходится переписывать один и тот же учебник каждые несколько месяцев. Если учащиеся не имеют доступа к подобным методическим пособиям, "обновляемым в реальном времени", то происходит, по сути, частичный возврат к архаичным формам обучения, характерным скорее для ремесленников, чем для инженеров: учащегося "погружают в среду" и фактически предлагают самостоятельно формулировать систему образов и понятий, на основе которой он и будет понимать технику. Опыт быстроразвивающихся дисциплин (например, связанных с компьютерами) показывает, что по факту единственный способ, которым можно быстро и качественно обучить новичка - привлечь его к практической деятельности. Но это явный признак кризиса образования: для чего нужны ВУЗы и преподаватели, если все возвращается "на круги своя" - как пятьсот лет назад подмастерье следил за руками мастера, так и сейчас может следить? Подобная форма "производственной практики" не всегда доступна, и студенты, не нашедшие "мастера", фактически предоставлены сами себе.
   Третий, возможно, наиболее перспективный выход - обучение инженера свободному переходу от одной системы рефлексии к другой или выработке собственной системы рефлексии. Только так инженер сможет работать на периферии технического знания, там, где еще нет учебников и не у кого перенять навыки работы. Какие условия необходимо выполнить для этого? Как потребитель обеспечивает causa finalis, конечную точку существования товара, так инженер должен обеспечивать, говоря языком программистов, "точку сборки". Именно в его сознании должны отражаться технически важные особенности проекта, и отдельные частности должны соединяться в единую структуру. Инженер должен формировать технический идеал и представлять точку равновесия между "вне-себя-бытием" и "для-себя-бытием" техносферфы. Для этого необходимо сохранение целостной картины мира. Справочная информация, расчеты неизбежно "перекладываются на плечи" компьютеров. Но общую структуру причинно-следственных связей, которая обуславливает появление того или иного технического изделия, инженер представлять обязан. Опережающее понимание технической проблемы - это возможность её сформулировать, представить себе её предпосылки.
   Некоторые читатели немедленно возразят, что из инженеров предлагается готовить эрудитов и чуть ли не философов. Это очень затратное мероприятие и, в добавок, оно не дает гарантии. Показателен в этом смысле пример анализа сочинений Витрувия, римского архитектора I в. до н.э., проведенный М. Корецкой и Е. Косачевой [121, с. 140-157]: Витрувий требовал всеобъемлющей эрудиции от каждого архитектора, искал источники архитектуры в началах человеческого знания, но при этом его рассуждения большей частью оставались спекулятивными. Причинно-следственные связи между гносеологией и архитектурой римский инженер практически не вскрывает. Так зачем же повышать уровень философских знаний студентов, если значительная часть из них не сможет использовать усвоенные методики и с высокой вероятностью будет повторять расплывчатые рассуждения, "соединяя" онтологию с конкретными данными.
   Отчасти это действительно так, и подобные учащиеся будут. С другой стороны, со времен античности взаимодействие между техническим и философским знанием значительно улучшилось. Витрувий просто не имел математического аппарата, не располагал теорией сопротивления материалов и т.п., которые можно использовать в качестве связующего звена между философией и архитектурой (на схеме 2.1) показано, как в Новое время налаживалось это взаимодействие). Кроме того, что при нынешней интенсивности образовательного процесса, при откровенном разнобое в изложении учебных программ студенты и так сталкиваются с разнообразием систем рефлексий. Наконец, подобные требования к инженеру - это скорее программа-максимум. Руководители проектов, ведущие конструктора - вот кто неизбежно должен обладать таким уровнем кругозора и компетенции.
   Программа-минимум - это грамотное решение уже поставленной задачи. Для этого инженер должен в произвольном наборе данных вычленить закономерности и суметь объединить их в готовом ответе. Уже известная теория решения изобретательских задач [4, с. 208; 200] подразумевает формирование у инженеров именно таких навыков. Не обсуждая здесь достоинства и недостатки ТРИЗ, можно лишь указать, что именно должен уметь инженер: всё сводится к умению правильно поставить вопрос (в рамках поставленной задачи), правильно задать параметры обработки данных. Кроме подобной "упрощенной рефлексии", инженер должен обладать постоянно пополняемой библиотекой информации. Если в прошлые десятилетия специалист мог пользоваться бумажными книгами, которые брал в библиотеке, и набор данных, которыми он оперировал, не менялся годами, то теперь даже бумажная книга - непозволительная роскошь. Инженер фактически пользуется постоянно обновляемым информационным потоком. И одно дело - уметь проанализировать полученную информацию, а другое - использовать уже один раз просмотренные сведения. Постоянно пополняемая на жестком диске библиотека программ и книг становится условием, без которого просто невозможно работать. Можно лишь добавить, что развитие компьютеров каждого отдельного инженера как бы ставит во главе конструкторского бюро. И чтобы не быть замененным стандартной программой, которая на основе обработки статистики будет подсказывать очевидное решение, необходимо учиться находить верный путь развития.
   Теперь снова вернемся к процитированному отрывку из декартового "Размышления о методе". Р. Декарт, естественно, не первым обратил внимание на понятие души. Он понял, что если бы не феномен души субъекта, то задача создания интеллектуальной конструкции Вселенной, в которой каждая вещь занимает свое место, была бы решена. Душа, по Р. Декарту, целиком могла быть истолкована в духе рационалистической схемы (достаточно посмотреть, как Р. Декарт пояснял механизм ощущений, чтобы убедиться в этом) [75, с. 408, с. 481-573,], если бы не её аффекты. Проблема волновала не только Р. Декарта, но и других мыслителей Платона, Б. Спинозу, Г. Лейбница и т.д. Возникает вопрос: почему? Проблема человеческих страстей, желаний, аффектов никак не укладывается в прокрустово ложе рационализма. Это прекрасно ощущали и знали философы. Другими словами, речь идет о неосознанном, иррациональном в человеке, в субъекте как творце культуры.
  
  
   2.7. Техника и проблема иррационального
  
   Любая достаточно ушедшая вперед
   технология неотличима от чуда

Артур Кларк

Если ад существует, то он

наверняка компьютеризирован.

С. Лем

  
   Отношения рационального и иррационального в технике также исследовались, но попытки объяснить развитие техники исключительно с позиций иррационального оказывались несостоятельными. Как правило, они были основаны на противопоставлении рационального и иррационального, и традиция эта привела к противостоянию культуры и цивилизации - в работах О. Шпенглера, К. Ясперса [298, с. 99-139], Х. Ортеги-и-Гассета [190, с. 32-69], М. Хайдеггера. Если же говорить о работах не столь высокого философского уровня, то широкий обзор попыток совместить иррациональность (в т.ч. магию и мистицизм) с современным рационализмом приводит Э. Дэвис в своей работе "Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху" [89]: как правило, попытки совместить Интернет и мифы, окутать мистицизмом искусственный интеллект и т.п. - суть проявления моды, специфической субкультуры, которые не могут существовать вне своих социальных и психологических ниш.
   Новое время как переломный момент в развитии техники оценивается философами противоречиво. О. Шпенглер лишь в XIX веке усматривает начало заката Европы. Хотя XVII век и дал фаустовской душе "центральное понятие "силы" [283, с. 616], у Р. Декарта он видит еще лишь порыв фаустовской души - объединение числа и бесконечности [Там же, с. 227], а физика И. Ньютона не ведет к толкованию Апокалипсиса. М. Хайдеггер уже связывает науку XVII века и развитие машинной техники [263, с. 93-119].
   Современное господство техники, механистического миропонимания они единодушно обвиняют в уничтожении "интуиции", "творения вещей", в "смерти организма в механизме". Различия в оценке рациональности в эпоху Нового времени определяются уровнем прослеживания взаимосвязей между развитием науки и промышленной революцией - если научная революция того периода становится объектом анализа, то именно она указывается поворотным пунктом в истории технологии. Если же основным объектом анализа выступает рост промышленности и создание больших производств, обеспечивающих ширпотребом миллионы людей - то период уничтожения "интуиции" сдвигается во вторую половину XVIII - и XIX век.
   Порой иррационализм пытаются использовать для объяснения техники, для обоснования её первопричин - таково восприятие техники как избыточного производства Х. Ортегой-и-Гассетом [190, с. 32-69]. Однако, в момент перехода к анализу собственно развития техники или последовательно построенных философских систем формы этого анализа становятся рациональными. У того же Ортеги-и-Гассета техника в итоге - "усилие ради сбережения усилия" [Там же, с. 32-69], и даже у М. Хайдеггера, где техника представлена "раскрытием потаенности", основанным на "по-ставе", детали этого "раскрытия" разъясняются с помощью вполне рациональных причинно-следственных связей [262 с. 221-236, с. 238-252].
   Пожалуй, наиболее четко это противостояние выразилось в работе Э. Гуссерля "Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология", которая представляет собой своеобразный переходный рубеж между разнообразными формами иррационального, философии жизни и т. п. и рационалистическими изысканиями. Рассматривая Г. Галилея как основного математизатора науки, как создателя "точных законов", анализируя механизм идеализации явлений, он обвиняет его в забвении "смыслового фундамента естествознания", в отвлечении от "непосредственного чувственного мира" [68, с. 7-35]. Началось противостояние "физикалистского объективизма" (олицетворявшего рациональность точных наук) и "трансцендентального субъективизма" (воплощавшего внутренний мир субъекта). В результате математизированная методология сделалась самодостаточной, узко утилитарной - произошло выхолащивание смысла математического естествознания "технизацией". В той ограниченности целей, что присуща рациональности нового европейского мышления, и видит Э. Гуссерль кризис науки.
   Э. Дэвис в "Техногнозисе" [89] показывает, как каждое изобретение в рамках информационных технологий, будь то книгопечатание или многопользовательская виртуальная игра, порождает весьма схожий набор иррациональных восприятий и откровенных предрассудков, который, однако, не выдерживает столкновения с реальностью.
   Итак, можно сделать вывод, что иррационализм не может быть использован для осмысления технического знания в целом.
   Одновременно феномен иррационального чрезвычайно разнообразен и влияние на технику он, несомненно, оказывает. Сюда относят и эмоции, и чувственные переживания (ярость, гнев, радость, страх, ужас и т.п.). Что именно из области подсознательного, иррационального можно рассматривать как одну из детерминант в развитии искусственного (техники), и можно ли описать изменения степени подобного влияния иррационального на технику?
   Прежде чем конкретно исследовать вопрос связи техники и иррационального в человеческом сознании, необходимо вскрыть различные виды иррационального в рамках развития технической реальности.
   Что можно считать иррациональным в живых существах? Ведь сколько бы не прославляли люди мудрость природы - люди же собирают кунсткамеры, в которых уродства и несообразности, далекие от рационального, иллюстрируют всю слабость натурального мира.
   С. Лем достаточно четко выделил основные недостатки природы как конструктора:
   1) избыточность в передачи информации (в частности, излишняя длина ДНК и отсюда нефункциональные элементы многих организмов);
   2) невозможность создавать конструкции, которые не принесут пользы немедленно, в текущем поколении;
   3) хаотичность изменений (выражающаяся в тех же уродствах);
   4) ненакопление опыта (проблема с зубами решалась в эволюции неоднократно, но у человека проблемы такие есть. Вообще, множество уникальных достижений одних видов совершенно "неизвестны" другим, и эволюции приходится повторять путь конструирования обтекаемого тела, крыла, копыта, зорких глаз и т.п.);
   5) ограниченность в выбранном изначально материале (не созданы электромагнитные существа и т.п.) [141, с. 508-523].
   В этом списке можно выделить две основные составляющие. Есть нарушения природных закономерностей (появление уродств), и есть отсутствие рефлексии по отношению к накопленной наследственной информации. И если первое - это неизбежные ошибки, которые присутствуют в любой системе, то второе - имманентный недостаток природы с точки зрения техники. Нет никакой возможности "использовать" качество живого существа в отрыве от него самого (превратить свойство организма в информацию об организме), некому комбинировать эти качества и нет иной цели, кроме сохранения вида. Поэтому, когда торжествует одна из крайностей, показанных в схеме 1.2, это воспринимается человеком как нечто иррациональное. Иррационально поведение вируса, плодящегося до такой степени, что он убивает своего носителя. Иррационально избыточное разнообразие видов птиц на тропических островах - каждый вид уникален и представлен буквально несколькими сотнями особей, а значит, неустойчив и может исчезнуть.
   В основе техники лежит рефлексия, которая, в идеале, должна обеспечивать устранение этих недостатков.
   С одной стороны, любой чертеж, любая схема, даже технический идеал сам по себе уже является образцом устранения биологической иррациональности в создании "живых машин". Информацию можно хранить, передавать, трансформировать вне зависимости от объектов проектирования. С другой стороны - как именно преодолевается этот недостаток? Если брать за образец именно потребности природы, требования к проектированию нового технического изделия как к "проектированию" нового живого существа или нового вида, то информация должна сообщаться в оптимальном количестве, совершенствование конструкции приборов надо проводить в полном соответствии с их целью, аналогично должны подбираться материалы и т.п. Можно сказать, что это граничные условия рациональной техники, необходимые для соблюдения каждым инженером.
   Соблюдает ли их нынешняя техника? Ни в коем случае. Компьютеры, обладающие громадной вычислительной мощностью и используемые для игр, реклама, покрывающая любую поверхность, доступную человеческому глазу, но по сути своей бесполезная, бюрократия как техническая система управления, перегруженная сведениями - лишь самые показательные образы того, что техническая реальность забита информационным мусором, и оптимальное количество информации в проекте или изобретении - порой недостижимая мечта.
   Аналогично и с целенаправленностью конструирования технических изделий. Коньячные фужеры на кухнях у трезвенников, консервные ножи устаревших конструкций, учебники с устаревшими сведениями, или же просто изготовляемая на конвейере заведомо некачественная продукция - они буквально окружают любого горожанина, наполняя собой его быт. Только сравнительно богатые люди могут позволить себе дома, в которых вся обстановка качественна и целесообразна. Это явление жизни в городе, как в среде "завтрашнего мусора, который отвратителен уже сегодня", трудно назвать проявлением рациональности.
   При этом техника еще и близко не подошла к той универсальности, которую демонстрируют живые существа, и остается набором узкофункциональных инструментов и предметов потребления. Антропоцентричная техносфера, возникшая из способности человека оперировать информацией, вовсе не стала образцом гармоничного использования этой информации, она демонстрирует одновременно и переизбыток, и недостаток в технической информации.
   Но, как и с биосферой, необходимо провести разделительную черту - где недоработки, погрешности, случайности, существующие в рамках системы, а где имманентные недостатки по сравнению с грядущей ноосферой.
   Эта градация обусловлена тем, что техника, как объект рефлексии, пока отделена от субъекта-человека. Неадекватность в представлениях человека о сути технологии или о законах природы, лежащих в её основе, и порождает ошибки, случайности и т.п. - всю совокупность брака, "человеческого фактора" и т.п. Установки не работают, самолеты не летают, рушатся здания - хотя в их постройку были вложены средства и человеческий труд. И подобная трата ресурсов совершенно иррациональна.
   Одновременно противоречия в совокупности отрефлексированных систем (чем и является техносфера) могут становиться антагонистическими именно благодаря свойствам человеческого сознания и особенностям общества. Также одни противоположности в рамках техносферы могут временно подавлять другие - благодаря человеку. Подобные "перекосы" невозможно признать случайностями, они суть имманентное свойство антропоцетричной техносферы. К принципиальным недостаткам техносферы также можно отнести неполноту информации при конструировании новых технических изделий: в идеале, любой конструктор должен иметь доступ ко всей информации в данной отрасли, чтобы достигать совершенства в своей работе, однако практически всегда данные запаздывают, полезная информация из смежных областей недоступна и т.п. Раз за разом происходит "изобретение велосипеда". История науки в ХХ веке показывает, что никакая организация работы, никакие системы связи не помогают человеку решить эту проблему именно в силу ограниченности человеческого сознания. Если же Интернет сможет предоставлять инженеру весь необходимый набор данных, то уже этим во многом детерминирует принятое решение, и можно будет говорить уже не столько о человеческой рефлексии, сколько о машинной, то есть о становлении ноосферы.
   Следовательно, чтобы предупредить возможные будущие проблемы техники, которые станут следствием её зависимости от человеческой психики, необходимо исследовать иррациональную сторону в сознании человека. Анализируя иррациональность сознания как основания технических устройств, мы вступаем в крайне малоисследованную, неизведанную область - область воздействия подсознательного, иррационального на формирование человеческой культуры.
   Внимание к соотношению подсознательного и техники выглядит несколько необычно, но мы убеждены, что детальное исследование этой проблемы не пошатнуло бы нашей уверенности, что в развитии культуры (и техники) присутствует компонента неосознанного либо иррационального. Можно было бы сформулировать мысль более афористично: одной из детерминант развития техники есть неосознанное или иррациональное.
   Но прежде чем рассуждать о компонентах иррационального, детерминирующих развитие техники, необходимо уточнить содержание понятия "иррациональное", "неосознанное". В литературе подчеркивается, что иррациональное - это то, что пребывает за границами разума, противоположное рациональному познанию [257, с . 226], при этом невозможность рационального познания, как иррациональность, делится на до-рациональное (неразумное-в-себе) и сверх-рациональное (что можно познать, усовершенствовав разум) [179, с. 154]. Нельзя сказать, что это определение отличается особой прозрачностью, ясностью. Может ли быть иррациональное объективным?
   "Иррациональное, - пишет Д.В. Пивоваров, - момент (компонент, сторона, аспект) общественно-исторической или индивидуальной практики, который является по отношению к человеку неожиданным продуктом взаимоотношения субъекта и объекта, чувственная данность которого по своему объективному содержанию является противоположной (оборотной) исходным рациональным целям" [201, с. 18-19]. То есть иррациональность объективна хотя бы в силу ограниченности человеческого познания.
   В этом подходе что-то есть. Во всяком случае, в точке зрения уральского философа хорошо прослеживается вывод об ограниченности человеческого разума, о разуме, который не должен соглашаться с тем, что все возможно. Согласиться с тем, что все возможно - это положить в основу мира безграничный произвол субъекта. Скорее надо соглашаться с тем, что исполнимыми станут желания человечества в данный конкретный момент - но в будущем, когда это и будет возможно, появятся новые желания, новые проявления старых страстей. В то же время, первое определение иррациональности достаточно абстрактно. В силу абстрактности из него легко сделать самые противоположные выводы.
   Вначале выделим основные иррациональные факторы, которые определяют человеческую активность, укажем дополнительные, а потом попытаемся описать наиболее яркие проявления иррационального в технике последних десятилетий.
   Наиболее значительные иррациональные факторы, определяющие поведение человека - это пассионарность и страх.
   Пассионарность. Воспользуемся определением Л.Н. Гумилева, который, собственно, и ввел этот термин в научный оборот. Пассионарность - эффект избытка биохимической энергии живого вещества, порождающий жертвенность ради иллюзорной цели [66, с. 830]. Что это дает в применении к технике? Усилия, не обусловленные непосредственным окружением индивида, бросаются на создание еще невозможных, фантастических устройств. Изобретали по многу лет пытаются создать вещь, непонятную и даже неудобную современникам. Алхимики столетиями бились над созданием "философского камня". И хотя цель их была вполне меркантильна, но, при ближайшем рассмотрении, каждый из них тратил годы и годы на исследования, бесполезность которых многие готовы были признать. На смену философскому камню пришел вечный двигатель - и даже после всех доказательств его невозможности сотни людей по всему миру изобретают новые конструкции и даже посылают их в патентные бюро [189]. Бывает, что современники не принимают вполне полезные проекты самолетов, моторов, автомобилей по субъективным соображениям (вспомним, как трудно было пробиться в СССР итальянскому конструктору Р.Л. Бартини). Это так называемая "пассионарность слабая, но действенная" [67, с. 304], когда человек жертвует удобством, но не жизнью.
   Бывает, что пассионарность достигает уровня жертвенности, и врачи жертвуют здоровьем и жизнью ради испытания созданных ими вакцин. Однако ярче всего эта разновидность иррациональности проявляется, когда удается привлечь под передовые технические проекты большое количество инженеров в военное время, и когда система государства начинает пожирать людей ради неосуществимой цели. Так самолеты и подводные лодки, специально разработанные под камикадзе, были образцом подобной иррациональной техники.
   Ракетная программа фашисткой Германии - более сложный случай. Изначально она запускалась для экономии жизни военных. Но не принесла должного эффекта, оказалась запоздалой, слишком дорогой и т.п., словом, иррациональной. Только каково было её воплощение, особенно на финальных стадиях, когда какая-нибудь почти абстрактная идея увеличения мощности двигателей требовала для своего воплощения уничтожения еще нескольких человек (хотя лично для конструкторов программа дала возможность работать в комфортных условиях после войны)? Однако скачок в ракетостроении отрицать невозможно. Лишь позже, с созданием ядерной бомбы в США и СССР, постройка ракетоносителей начала преследовать ясную военную цель.
   Благодаря пассионарности человек преодолевает один из недостатков природы, указанных С. Лемом: невозможность создать конструкцию, которая не принесет немедленной отдачи, которая не будет нужна данному конкретному организму. Ящерица не может, оставаясь на четырех лапах, отрастить перья, а только через несколько поколений обзавестись крыльями - крылья и перья должны "создаваться" практически одновременно. В то время как изобретатель может создать десятки инженерных решений, которые пока, в силу отсутствия материалов, просто не могут получить своего воплощения. Но как хаотично, как воистину по-биологически страсть к осуществлению своей цели проявляется в истории техники!
   Страх. Он тоже бывает разным.
   Если иметь в виду обычный психологический страх, синоним боязливости, трусости, испуга и т.п., то он прямо воздействует на конструкции технических изделий. Укажем на известный анекдотический факт: при прокладке первых горных железных дорог от конструкторов прямо требовали создания специальной шестерни, которая бы упиралась в так же специально проложенный зазубренный рельс, и не давала бы поезду соскальзывать с наклона. Любой эксперимент показывает, что в этом нет нужды, но страх пассажиров требовал предосторожностей.
   Собственно, в этом случае и отражается роль страха - он порождает избыточные запасы прочности (и любовь ко всему основательному, ко всем конструкциям, которые "уж точно не поломаются"), требования дублировать двигательные и любые другие системы (пример того - современные корабли с ядерным реактором и дизельными генераторами, будто если будут проблемы с реактором, то генераторы всё равно помочь не смогут), требования бесконечных проверок и перепроверок. Наконец, есть еще одно проявление технически значимого страха: стремление обезопасить себя в военном отношении. Избыток оружия, траты на него порой не имеют ясных обоснований, или же обеспечивают создание таких обоснований ad hoc (хотя в большинстве случаев основания самые ясные). Только сейчас можно оценить, какую же роль играл самый примитивный страх в Холодной войне.
   Естественно, существует и чисто умозрительный страх. "Ужас в норме отличен от болезни. Ужас приоткрывает Ничто" [264, с. 37]. Мы умышленно процитировали М. Хайдеггера. Схожие мысли высказывал в середине XIX века датский философ С. Кьеркегор. Ничто порождает страх. Но что тогда Ничто? Российский философ Л. Шестов предложил свое понимание Ничто. "Естественное российское мышление, - пишет Л. Шестов, - которое приближается к самоочевидностям [...] - только такое мышление, как нам пояснил Кант, дает нам истинное знание - естественное мышление принуждает беречь идею необходимости, своё драгоценнейшее сокровище. Сколько бы разум ни прославлял свободу, он все же хочет и должен вправлять её в рамки необходимости. Эта необходимость и есть - то Ничто, про которое вынуждены говорить, что оно существует, ведь хотя его нет и нигде отыскать его невозможно, оно загадочным образом врывается в людскую жизнь, калеча, уродуя её, фатальность, судьба, жребий Fatum, от которого некуда деться и нет спасения" [282, с. 87].
   Конечно, в приведенных высказываниях М. Хайдеггера и Л. Шестова тяжело найти какой-либо намек, что указывает на то, что таким подходом можно воспользоваться в философии техники. Ведь, если следовать за логикой Л. Шестова, то страх у человека вызывает не только необходимость, но и случайность: незаконченность и неопределенность, ибо их также можно квалифицировать как "Ничто". В этом пункте смыкаются философия, наука и религия. Почему? Потому что необходимость, нескончаемость, неопределенность и т.д. - это граничные характеристики бытия. Знание этих характеристик может вызвать трепет, благоговение перед могуществом бытия. Однако для этого необходима как можно более высокая культура человеческой цивилизации. А. Швейцер в этой связи пишет, что нет никакого понятия бытия, а есть только нескончаемое бытие в нескончаемых проявлениях. И только благодаря этим явлениям, с которыми мы вступаем в некоторые отношения, мы устанавливаем связь нашего бытия с нескончаемым бытием. Самоотречение нашего бытия ради нескончаемого бытия является самоотречением нашего бытия ради всех явлений бытия, которые нуждаются в нашей деятельности, и которым мы можем отдать свои силы [277, с. 275].
   Но почему человек должен отдавать себя самоотречению и ради чего? Этот вопрос может привести человека в отчаяние. Почему так, а не иначе? Вряд ли кто-нибудь в состоянии ответить на этот вопрос, хотя с биологической точки зрения тут и вопроса-то никакого нет: раз человек возник как включенный в систему феномен, то приходится общаться с системой.
   Однако уже в "Библии" отображены функциональные характеристики страха как сложнейшего социального феномена, имеющего достаточно широкий спектр характеристик, начиная от тончайших психологических и заканчивая некоторой трансценденцией страха. Например, в притчах читаем: "Надежда, что долго не сбывается, томит сердце, а желание, которое сбылось - как древо жизни". И ниже: "Страх Божий - источник жизни, отдаляющий от тенет смерти". Последняя мысль из "Притч" претендует на нечто большее, нежели просто обозначение страха. "Библия" "делает" свое дело достаточно прозрачно; можно сказать, что она уменьшает страх перед опасностями и бедствиями жизни, вселяет уверенность в хорошем конце (впрочем, как и индийские фильмы для своей фокус-группы).
   Мы понимаем, что указание на роль страха в развитии искусственного (техники) не совсем очевидно. Что общего между древнегреческой катапультой, ракетой и строгим внушением про страх божий? Указание на страх перед Богом связано с этическими установками. Только для непокорных неминуемо наказание. А те, кто покоряется требованиям, могут рассчитывать на благодеяние. Удивительную роль страха как одной из детерминант в становлении техники можно понять только в том случае, если генетически проанализировать её. Тут много может дать психология. У. Джемс, оценивая роль страха, делает вывод, что роль трусости безусловно приспосабливает нас к условиям всего мира, в котором мы живем, "но пароксизм страха, овладевая человеком, безусловно, не приносит ему ничего кроме вреда" [78, с. 310, с. 368]. Несмотря на такой жесткий вывод знаменитого американского психолога, нам кажется, что человек, создавая те или иные формы искусственного (жилые здания, ирригационные системы), ощущает себя намного увереннее. И хотя современный человек располагает много большими силами, чем человек древности, опасностей в жизни тоже стало много больше и они стали глобальными. Человек по праву может считать себя и беззащитным, и слабым по отношению к тотальности бытия, но и может каждодневно пересиливать этот страх с помощью деятельности.
   Хотя есть одна область техники, которая ярче других проявляет свою иррациональность именно в борьбе с умозрительным страхом, страхом перед Ничто. Это разнообразные технические устройства, которые должны помочь потребителю в случае конца света. Каким бы странным это не казалось на первый взгляд, но в развитых странах ежегодно продаются десятки плавучих домов, которые покупают ожидающие нового всемирного потопа. Бомбоубежища, созданные на случай ядерной войны, далеко не всегда заброшены - многие верующие надеются пережить в них огненный дождь. Существует постоянная торговля запасами, специальными наборами инструментов и т.п. И если гробницы древних египтян, иррациональные с нашей точки зрения, были исполнены религиозного смысла в глазах их создателей, то попытка переждать в бомбоубежище страшный суд - это фактически предрассудок, иррациональный результат распада религиозного мировоззрения.
   Кроме указанной пары - пассионарности и страха - существуют еще другие иррациональные факторы, влияющие на технику. Например, это уже упоминавшиеся этические характеристики тех или иных устройств. С одной стороны, этика требует создания сложных устройств, например, для продления человеческой жизни (медицинская техника), либо для лишения таковой (ибо сами по себе гильотина или электрический стул ничем не лучше топора или пистолета), с другой это многочисленные призывы к жизни в простоте, в естественности, ярче всего отраженные в учениях Л. Толстого и М. Ганди. Сегодня таковые призывы совершенно невыполнимы (население городов при всем желании не сможет отказаться от громадной технической базы - оно вымрет от голода), однако это не мешает раздаваться этим призывам и даже отдельным людям к ним прислушиваться.
   Аналогично уже упоминавшиеся эстетические качества технических изделий также могут влиять на использование или не использование важных изобретений. Пример тому - электрическое освещение. Очень многие люди при его появлении не воспринимают именно свой новый вид в ярком, не солнечном свете.
   Разумеется, соображения престижа, социального статуса также могут диктовать самые причудливые архитектурные формы, нормы мощностей автомобилей и т.п. Иррациональность престижных образов задаётся двояко: через традицию и через моду. С одной стороны, производители не меняют сложившуюся технологию (хотя все знают, что есть лучшая), с другой - покупатели готовы брать всё "самое современное" (закупая, например, излишне мощные компьютеры).
   Наконец, интуиция - как получение ответов, не основанных на рассуждениях. В любой области техники, не снабженной еще разработанным теоретическим обоснованием, она играет громадную роль. Но это скорее образ прошлой интуиции, ремесленной. В современных условиях её роль - выбор наиболее перспективного пути исследования, наиболее многообещающей конструкции, когда при прочих равных условиях лишь от произвольного решения человека зависит направление развития отрасли техники.
   Как же менялось воздействие иррационального на технику за последние десятилетия? Двадцатый век не зря обвиняют в механицизме, излишней технологичности, которую общество стремилось распространить на все сферы свой жизни. Это происходило во многом потому, что созданные гигантские технологические системы, новые отрасли промышленности, при всей своей мощи, были сравнительно неустойчивы, слабо обеспечены информационными ресурсами. Если бы каждый рабочий на заводах Г. Форда попробовал бы проявить собственную фантазию, раскрыть глубину собственной личности - конвейер бы остановился. Чтобы работал завод - химический или металлургический - мастера должны в совершенстве знать технологию производства и не отклоняться от неё. Потому можно образно заметить, что саламандры могут жить в каминах, но не водятся в доменных печах. Привилегию на иррациональное поведение сохранили за собой немногие управляющие, узкий слой дизайнеров и т.п. Их решения, порой абсурдные, нелепые - мультиплицировались, распространялись на подчиненные структуры. Поэтому расцвет индустриальных обществ-Мегамашин дает нам вариации одной и той же картины: разумно и основательно устроенные социальные структуры, большие производства, целые государства, а на вершине их - капризные, порой малокомпетентые личности, капризы которых сотрясают весь мир.
   Но при этом новые Мегамашины обещали снять угрозу голода, дать обществу повышение благосостояния, просто военную мощь. И общество вполне сознательно восприняло это требование: тогдашняя система образования, как справедливо заметил Э. Тоффлер, давала узких специалистов, людей-винтиков. Иррациональное было вытеснено в непроизводственную часть жизни: одни и те же люди принимали на работе осмысленные и дальновидные решения, а в свободное время с удовольствием устраивали спиритические сеансы.
   Бегло охарактеризовав виды иррационального в рамках антропоцентричной техносферы, перейдем к ноосфере. В связи с этим укажем на основные тенденции в иррациональности людей, теряющих контакт с техникой. Рефлексия человека (как индивида, так и коллектива) с одной стороны окажется недостаточной для понимания сути процессов, происходящих в техносфере, с другой - техника, подменяя собой людей (выполняя функции мышления), освободит человека от необходимости осмысливать те процессы, которыми он управляет.
   Автоматизация, компьютеризация снова возвращают нас к тем эпохам, когда труд человека был наполнен не меньшим количеством предрассудков и баек, чем политика. Но если средневековый мастер платил за свои предрассудки понижением производительности труда, то современный рабочий, обслуживающий автоматические комплексы, не хочет платить скукой и усталостью за своё понимание процесса производства. Степень зависимости производства от инициативы и смекалки каждого отдельного человека понижается. В древности людей сковывал обычай, а сейчас машины все больше вещей делают лучше человека, и мало стимулов соревноваться с ней.
   Можно провести аналогию техники с живописью. Когда на художниках лежала ответственность - запечатлеть историческое событие, внешность человека, уникальный предмет - живопись неуклонно развивалась. Художники искали новые стили, подходы, приемы, однако при этом исправно отображали окружающую действительность. Но вот появилась фотография, и тут же упал спрос на портреты, пейзажи, даже на батальную живопись. Художники начали искать пути, которые бы позволили им сэкономить время и силы, да и потребители стали требовать от картины не столько реалистичного изображения, сколько впечатления, эмоционального эффекта. Так родился импрессионизм, потом абстракционизм, кубизм и еще десятки стилей, сторонники которых, в итоге, наполнили художественные галереи полотнами, в которых большая часть потребителей ничего не понимает (если там вообще есть, что понимать).
   Компьютеризация производства началась не так давно, еще деятельно поколение инженеров, учившихся работать без компьютеров. После их ухода, вероятно, начнется изменение восприятия техники - от совокупности контролируемых процессов, к феномену - к образу "чёрного ящика".
   В области искусства и моды стремление создавать хотя бы иллюзию понимания техники привело к рождению нового жанра - стимпанка. Все действующие машины представляются в его рамках как техника второй половины XIX века - с паровыми двигателями, с клиноременными передачами, кривошипно-шатунными механизмами и непременными шестеренками. Несколько сгустив краски, можно сказать, что в тот момент, когда детям перестанут объяснять, как работает машина, а станут рассказывать только, какие кнопки надо нажимать, чтобы получить требуемый результат - в этот момент кончится машинная цивилизация, и вернется общество, построенное на магии.
   Но вернёмся к иррациональным характеристикам ноосферы. Иррациональность как несовершенство ноосферы может проявиться при её становлении, при формулировке собственных целей существования - это будут своеобразные "родовые пятна". Естественно, что понятийный аппарат компьютеры получают от человека, и большая часть методов понимания окружающей действительности и саморефлексия также будут скопированы с человека. И противоречия между человеческими целями, идеалами, страхами с одной стороны, и возможностями ноосферы - с другой могут привести к совершенно неадекватным действиям техники. Подобную неадекватность можно уподобить разве что исполнению сказочным джином всех приказов, которые отдает ему маленький ребенок.
   Имманентные недостатки кибернетической ноосферы могут быть связаны с преобладанием какой-либо из противоположностей, описанных в схеме 1.4. Утрата ноосферой субъектности, бесконечные конфликты между группами машин, приводящие к полному уничтожению производственных мощностей и т.п. - совершенно иррациональны. Однако чрезвычайно тяжело судить о недостатках ноосферы по сравнению со следующим этапом развития техники. Для этого необходимо хотя бы в общих чертах представить себе этот этап развития, а это очень большая проблема, и она не рассматривается в рамках данной работы.
   Кроме того, хотелось бы указать на особенность, которая должна ограничивать в нашем понимании роль иррационального в технике. Значительная часть иррационального - всего лишь непознанное. Действия человека, сегодня непонятные и абсурдные, завтра могут получить вполне разумное объяснение.
  

Раздел III. ОСОБЕННОСТИ ТЕХНИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ. НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ И ТЕХНИКА

   Инженер - человек, способный взять теорию и приделать к ней колеса.

Леонард Луис Левинсон

  
   Предметом анализа в этой части монографии выступает техническое знание. Мы очень часто отождествляем познание с естественнонаучным и социальным познанием, знание - лишь с научным знанием. Мы это отождествление поясняем ролью науки в жизни современной цивилизации. Наука стала одним из важнейших элементов культуры человечества. Современная наука через механизмы культуры осуществляет значительное воздействие на следующие сферы деятельности человека: управление, прогнозирование, проектирование, конструирование, которые есть областью инженерной деятельности. И кажется, что достаточно выучить особенности, закономерности познавательной деятельности в науке, чтобы с легкостью разобраться в специфике познания технической реальности. Это отождествление ничем не угрожает науке, однако, оно может сдерживать развитие инженерных искусств. Почему?
   Во-первых, техническая деятельность сама по себе старше научной и во многих своих областях техническое знание очень долго обходилось без научного знания. Следовательно, научное знание обладает собственной уникальной спецификой, игнорирование которой может привести к утрате понимания техники.
   Во-вторых, возможно, это связано с иллюзией, будто перенос научных закономерностей в техническую деятельность снимает множество вопросов. Но эта аналогия вряд ли оправдана, так как в мире технике знание еще более многокомпонентное, чем в науке. Мир техники создается как своеобразное совмещение трех миров: мира науки, практических действий и искусства. Каждому из этих миров присуща своя автономность, и потому совмещение их не может проходить шаблонно. Хотя для разъяснения специфики познавательной деятельности в рамках технической реальности и главных отличий технического знания от остальных (природных и гуманитарных) такие аналогии целиком правомерны.
  
   3.1 Техническое знание и техническая теория
  
   Противоречие "для-себя-бытия" и "вне-себя-бытия" техники неизбежно должно отражаться на техническом знании и познании. Техническое познание и техническая практика взаимосвязаны между собой через проектирование, конструирование, изготовление и эксплуатацию техники. Например, при эксплуатации техника выступает как некая материальная и функциональная ценность, сохранение и регулирование которой - обязательное условие её эксплуатации. В процессе эксплуатации техники часто возникают несоответствия между условиями функционирования и функциональными особенностями. Функциональные условия функционирования требуют стабильных внешних условий, но те изменяются. Это противоречие до определенного предела решается в технологии путем нахождения типовых технологических операций. В технологии техника выступает способом достижения цели и подчинена ей. Но в самой технологии рано или поздно выявляется несоответствие между использованными природными процессами и требованиями повышения её надежности и эффективности (при изучении следующей темы мы остановимся на этом подробнее). Тут же отметим, что в процессе эксплуатации техники как раз и выявляются связи с конструктивными особенностями технического объекта, с его эффективностью, а так же связь между технологическими процессами и объективными законами. Анализ этих связей показывает, что эксплуатации техники должен предшествовать анализ как объективных законов, так и самих технических систем с их компонентами и функциями, структурами и элементами. Этот анализ возможен только на основе естественнонаучных и технических знаний.
   В структуре технического знания как совокупности всех сведений, относящихся к технике, выделим два важнейших элемента: собственное технического знания и технической теории. Остановимся сначала на характеристике понятия технического знания.
   Его специфика обусловлена, в первую очередь, спецификой объекта отображения - технических объектов и технологических процессов, которые не попадают в область исследования естественнонаучных и гуманитарных наук. Например, естественнонаучные понятия, направлены на характеристику признаков природных явлений как таковых. К содержанию естественнонаучных понятий не относятся признаки, которые могут характеризовать использование предмета понятия в человеческой деятельности. В то же время, в содержание технического знания не входят признаки, характеризующие качественные и количественные показатели предмета во всем их многообразии. Понятия технического знания утилитарны по своей природе. Например, функционирование диода возможно при температуре 50-90 0С. Это нашло свое отражение в техническом понятии "рабочий диапазон температур". В то время как в физике односторонняя проводимость диода сводится лишь к зависимости снижения проводимости от повышения либо снижения температуры выше обычной.
   Практическая направленность технического знания породила такое явление как стандартизация содержания понятий. Оно возникает на основе сопоставления множества различных предложенных обозначений, и по мере развития техники это содержание регулярно пересматривается. Потому понятия технического знания характеризуются большей изменчивостью, чем понятия в физике, химии.
   В философской литературе справедливо отмечается, что разнообразие абстрактных понятий порождает потребность в их систематизации и классификации [240, с. 5-21], если язык науки движется от чисто лингвистического контекста к структурно-функциональному и дальше, к онтологическому [95], то и от технической терминологии справедливо ожидать подобного. Можно выделить как минимум шесть основных видов понятий технического знания:
      -- понятия, отображающие субстратно-субстанционный уровень техники и технологии (например, "конструкционные материалы", "изоляционные материалы", "строительные материалы", "поверхностноактивные материалы" и т.д.);
      -- понятия, отображающие морфологическую и функциональную стороны технических объектов и технологических процессов (например, "деталь", "узел", "цепь", "передаточный механизм" и т.д.);
      -- понятия, отображающие количественные и качественные характеристики техники и технологии (например, "надежность", "параметр", "характеристика" - как графически выраженная зависимость между величинами, "показатель качества") [269, с. 5];
      -- понятия, отображающие связь технических объектов и технологий с фундаментальными законами (например, "физическое содержание процесса", "химическое содержание процесса", "принцип работы" и т.д.);
      -- понятия описывающие работу технических систем и протекание технологических процессов (например, "условия работы", "порядок работы", "рабочий цикл" и т.д.);
      -- понятия, отражающие использование технических объектов и технологических процессов (например, "назначение", "цель", "сфера использования" и т.д.).
   Одновременно с абстрактными, конкретные понятия технического знания так же охватывают все основные аспекты, "срезы", технических объектов и технологических процессов, субстратно-субстанционную основу техники и технологии; морфологическую и функциональную структуру, количественные и качественные характеристики, естественнонаучные основы и принципы действий технических объектов и систем, условия, порядок и организацию эффективной работы, назначение, цель и сферу применения.
   Конкретные и абстрактные понятия технического знания по объему делятся на общие и отдельные. Проблема части и целого одна из сложнейших в философии и науке. Поэтому лишь в первом приближении можно утверждать, что общие понятия применимы ко множеству схожих технических объектов и технологических процессов, и что их объем состоит более чем из одного элемента. Соответственно, отдельные понятия относятся к одному объекту, их объем - одноэлементный класс [62, с. 66-73].
   Проблема обобщения в техническом знании стоит очень остро, и тут подчас требуется проведение параллелей с аналогичной проблемой в естественных науках. При том, что в техническом знании широко использованы статистические и приближенные обобщения, эта проблема будет частично проанализирована ниже.
   Наконец, следует обратить внимание на проблему теоретического и эмпирического в техническом знании, эта проблема приобретает особую сложность, обусловленную отсутствием четких и однозначных критериев "теоретичности" и "эмпиричности" в техническом знании [170, с. 260; 280; 278, с. 287].
   Для того, чтобы разобраться как взаимосвязаны эмпирический и теоретический уровни в техническом знании, остановимся на структуре технической теории. В какой мере можно говорить о технической теории? Очевидно, есть смысл в сравнении естественнонаучной теории с аналогичными структурами в техническом знании. Во-первых, технические теории формировались по образцу естественнонаучных (в основном, физических); во-вторых, появление системотехники как нового интегративного подхода к техническим задачам, появление технической прогностики и информатики [124; 159, с. 590], кибернетики, усилило интерес исследователей к техническому использованию математики (теории катастроф, теории нечетких множеств и т.п.). Именно в математике широко используется аксиоматический подход. Это не могло не вызвать попыток перенести аксиоматический (дедуктивный) идеал организации научного знания - в техническое. Но насколько успешны оказались подобные попытки?
  
  
   3.2. Структура естественнонаучной и технической теории
  
   Как правило, структуры научных теорий исследуются на примере физики, как самой строгой и внутренне непротиворечивой дисциплины. Одна из наиболее детально проработанных схем, описывающая взаимодействие структур научной и технической теорий, принадлежит перу В.Г. Горохова [61].
   Научная теория состоит из следующих основных компонентов: математический аппарат, концептуальный аппарат и теоретические схемы [Там же, с. 267]. Математизация - фактически обеспечивает получение новых знаний в рамках теории без дополнительного моделирования и экспериментальных проверок; так же она нужна для строгости формального следования теории.
   Концептуальный аппарат (его так же можно поименовать концептуально-онтологической схемой) собственно и обеспечивает введение понятий, которыми оперирует теория. "Например, в электродинамике ключевым теоретическим понятием для описания естественных физических процессов являются понятия энергии и импульса электромагнитного поля, излучения электромагнитной волны, тока смещения и др." [Там же, с. 267].
   Но концептуальный аппарат скорее ограничивает многообразие окружающего мира, задает внешние рамки, внутри которых и должна оперировать теория. Но вот совокупность "абстрактных объектов, ориентированных, с одной стороны, на применение соответствующего математического аппарата, с другой, - на проектирование возможных экспериментальных ситуаций, особых идеализированных представлений, которые могут выражаться графически" [Там же, с. 267-268]. В.Г. Горохов приводит в качестве подобных абстрактных объектов силовые линии, веденные М. Фарадеем и представление об идеальном катящемся шаре, которое сконструировал Г. Галилей. Г. Галилей создал еще несколько понятий - "скорость", "импульс", "отрезок", "величина" [49, с. 97-563, с. 121-124]. Как правило, становление науки начинается с заимствования теоретической схемы из более развитой дисциплины.
   В.Г. Горохов выделил три основные теоретические схемы [61, с. 270]:
  -- функциональная схема фиксирует общее представление об исследуемой системе (можно сказать, что она наиболее близка к концептуальному аппарату);
  -- поточная схема описывает процессы, идущие в наблюдаемой системе. Стационарные состояния рассматриваются как частный случай;
  -- структурная схема фиксирует конструктивное расположение элементов и связей наблюдаемой системы и представляет собой как бы набросок будущего эксперимента.
   "В естественнонаучной теории главное внимание уделяется не структурным, а поточным схемам, т.е. объяснению и предсказанию хода естественных процессов" [Там же, с. 272].
   В истории становления физики можно выделить следующие этапы возникновения её элементов:
  -- установление соответствия функциональной и поточной теоретических схем (геометрическое представление физических понятий: калькуляторы и теория "конфигурации качеств" Николая из Орезма);
  -- установление соответствия функциональной, поточной и структурной теоретических схем (на примере учения Галилео Галилея);
  -- разработка частных теоретических моделей (на примере теории изохронного качания маятника Христиана Гюйгенса);
  -- разработка обобщенной онтологической схемы и математизированной теории (теоретическая механика Исаака Ньютона).
   Но как же быть с техническими теориями, что их отличает от научных? Прежде всего - это общая черта - естественнонаучная теория может рассматривать более простые, "очищенные" экспериментальные ситуации [Там же, с. 323]. Свойством технических теорий, уравновешивающим это отличие - есть большая простота абстрактных объектов, их соответствие стандартным конструктивным элементам.
   Функциональная и поточная схема в технических теориях, фактически, соответствуют естественнонаучным (с поправкой на отличие абстрактных объектов). Но вот структурная схема отображает именно технические характеристики - и направлена к узлам конструкции, деталям изделий. И концептуальный аппарат соответствует ей. В теории машин и механизмов фигурируют различные типы передач, шестерен, цепей, шкивов и проч. В электротехнике - электрическая емкость, индуктивности, сопротивления и проч. В теории тепловых машин, будь то паровые машины или двигатели внутреннего сгорания, оперируют понятиями объема цилиндра, коэффициента сжатия. Это по сути морфологические характеристики двигателей.
   Математический аппарат в естественнонаучных теориях может быть чрезвычайно сложен, требовать множества уточнений, получения большого числа дополнительных коэффициентов, и, в довершения всего, быть направленным на получение чрезвычайно точных значений. В технической теории математический аппарат, по своему основному содержанию, не отличающийся от аппарата естественнонаучной теории, - направлен на другие задачи. Точность расчетов должна быть лишь требуемая, более высокая уже нерациональна, широко применяется теория вероятностей и допускаются погрешности. Время расчетов и число справочных данных - по возможности сводятся к минимуму.
   Каким же образом идет становление технической теории? В начале - создаются частные теоретические схемы, которые транслируются из базовой естественнонаучной теории. Пример этого - создание начертательной геометрии Гаспаром Монжем [61, с. 341]. Постепенно частных случаев становится все больше. И хотя каждый из них рассматривается как разновидность объекта исследования базовой естественнонаучной теории, происходит выделение изначальной поточной схемы. Уже на её основе каждый раз решаются исключения.
   Второй этап - это создание обобщенной теоретической схемы и математической теории. Вводятся однородные идеальные объекты, типовые для всех систем данного типа. В результате инженер может воспользоваться этими идеальными объектами в комплекте с адекватными математическими операциями и функциональными процедурами. Создается целиком математизированная техническая теория, которая позволяет, точно так же как и естественнонаучная, получать решения задач без эксперимента.
   Пример этого - теоретическая радиолокация или теория машин и механизмов. Впрочем, техническая теория может как "отпочковываться" от естественнонаучной, так и формулироваться самостоятельно, вырастая из эмпирического уровня инженерного знания.
   Естественно, необходимо соответствие между абстрактными объектами естественнонаучной теории и технической. И здесь необходимо тщательное сравнение теоретических схем и абстрактных объектов.
  
  
   3.3. Понятие "концептуально-онтологическая схема"
  
   Оба типа знания отображаются на теоретическом уровне в виде системы концептуально-отологических схем, идеальных объектов различного уровня. Почему мы вынуждены говорить об уровне концептуально-отологических схем и идеальных объектов? Это связано с тем, что они наиболее тесно связаны с методами и приемами математики, ориентированы на математическое описание. Например, кинематические схемы широко используются в теории машин и механизмов. "Каждый, даже простой, реально созданный механизм, - пишет В.А. Зиновьев, - имеет разнообразные качества. В зависимости от задачи, которую мы ставим перед собой, иногда можно не принимать во внимание некоторые даже очень выразительные свойства механизма. Например, при кинематическом анализе механизмов, когда мы определяем скорость и ускорения точек тел, составляющих механизм, можно не интересоваться их конструктивными формами. Поэтому при кинематическом анализе механизмов, вместо отображения механизма в виде соединенных между собой тел с конкретно указанными формами, можно изображать его в более простом виде. Например, шатун двигателя... имеет достаточно сложную форму и состоит из нескольких неподвижно соединенных деталей. При кинематическом анализе механизма, в состав которого он входит, его можно показать в виде отрезка прямой линии" [93, с. 10-11].
   Использование кинематических схем может быть основой для расчета механизма; в частности для построения векторной диаграммы сил, действующих на тот или иной элемент, узел. Векторная диаграмма позволяет, в свою очередь, определить усилия, не обращаясь к более конкретным морфологическим особенностям изображенного объекта.
   Другая группа концептуально-онтологических схем и идеальных объектов связана с главными, основными законами базовых естественнонаучных теорий. Эта группа концептульано-онтологических схем и идеальных объектов отображает те природные процессы, что проистекают в объектах технических. В основе этой группы лежат представления о законах природных процессов (физических, химических, биологических и т.д.). Эти схемы и идеальные объекты имеют операционный характер, поскольку отображают последовательность операций, действия с природными процессами, происходящие в технических системах.
   Например, техническая термодинамика опирается на первое и второе начало, которые сформулированы в теоретической термодинамике. В реальных тепловых машинах термодинамическое тело представляет собой вещество, наделенное конкретной совокупностью свойств. Поэтому ряд понятий, введенных при рассмотрении абстрактных объектов, требует уточнения и конкретизации. Техническая термодинамика должна учитывать свойства газов, вводя поправки в теоретически полученные уравнения. При этом в начале исследуются процессы, происходящие в конкретном компрессоре, поршневой паровой машине, турбине и т.п. Затем составляется идеальная модель цикла рабочего тела - с использованием представлений об изотермических, изобарических, адиабатических процессах. Затем эта схема применяется к конкретной модели данной тепловой машины - с учетом объема рабочей камеры, коэффициента сжатия, сечения сопла и т.п. На основе морфологических данных и соотношений, полученных в технической термодинамике, - получают параметры работы данной машины.
   Наконец, третий уровень схем и идеальных объектов отображает размещение и связи единиц сборки, деталей технических объектов и их комплексов в инженерном объекте с возможностью его реализации. Это коэффициенты трения, допуски на точность изготовления деталей и т.п.
  
  
  
   3.4. Естественнонаучная и техническая рациональность
  
   В глазах философов научное знание - один из образцов непротиворечивости, ясности, четкости. Ориентируются на него и как на эквивалент рациональности. Из-за этого не прекращаются попытки рассмотреть смежные с наукой виды человеческой деятельности - лишь как тень, последствие науки.
   Техника не избегает подобного отношения: техническое знание анализируется философами как утилитарное природоведение [112, с. 334-352]. "Техникознание все свойства предметов и процессов объективного мира "просматривает" сквозь призму возможностей их использования в процессе создания технических устройств" [175, с. 268], Но для того, чтобы доказать равнозначность хотя бы двух видов рациональности - необходимо углубиться в проблему человеческой рациональности как таковой
   Если рациональный - значит разумный, отправляющийся от разума, доступный его пониманию [180, с. 425; 256, с. 386], - то возникает проблема: что считать критерием доступности разуму, источником разума? В философской традиции XX-го века наблюдается противоречие между абсолютизмом и релятивизмом. В.Н. Порус выделяет нормативный и критериальный подходы - для рациональности рассуждений необходимо либо строгое следование логике (соответствие рассудочным, установленным разумом правилам), либо следование тем целям, что ставят перед собой мыслители и которые задают критерии.
   Эволюционировал каждый из этих подходов. Работы Л. Витгенштейна - пожалуй, самое яркое выражение нормативности в понимании рационального. Вне нормы не может быть вообще ничего - "мир есть совокупность фактов", которые выстраиваются в четкие, познаваемые логические взаимосвязи [40], поэтому этот мир a priori - рационален. Работы А.Н. Уайтхеда содержат ещё одну попытку метафизически объединить рациональность, историю науки и математику. Основой рациональности объявляется повторяемость явлений [246, с. 68]. "Эффективность философии" XVII-го века А.Н. Уайтхед усматривает в создании понятийной системы, связанной с математикой, абстрагирующей и редуцирующей реальность [Там же, с. 112]. Этот век назван "веком гениев" - несколько созданных ими, весьма разнородных, но объединившихся в рамках научного мировоззрения, течений, позволили сформулировать "математическую физику", окончательно победившую столетием позднее. А.Н. Уайтхед отмечает изменяющийся характер объектов рационализации (и, соответственно, понимания рациональности) - "средневековье было одержимо мечтой рационализировать бесконечное; люди XVIII-го века рационализировали социальные отношения... ссылками на природные реалии" [Там же, с. 113]. Рациональность всё так же противостоит иррациональности - и при ссылке на некий высший порядок вещей (определяемый интуицией) "у неё не остается прав" [Там же, с. 152]. Смутные интуиции, однако, тоже должны быть "базисом рациональности" [Там же, с. 362]. В этом смысле А.Н. Уайтхед требует расширения объема понятия "рациональность", её более широкого эпистемологического токования. Идущая от Эпикура традиция объяснять нашу интуицию лишь интерпретацией впечатления - его не устраивает.
   В рамках марксистской философии нормативный подход достигает своего высшего выражения у М. Мамардашвили - формулируется представление о нормативном понимании рациональности на различных стадиях развития философской мысли. Становление рациональности, проходившее в период Нового времени рассматривается как становление способов наблюдения - тех предпосылок к умозаключениям, "онтологии ума", что оформились в период тогдашней научной революции. Это "пространственное выражение физического явления", "материальность явлений", их воспроизводимость [152, с. 9]. Притом, что окружающая нас данность является несводимой к другим очевидным сущностям. Подобные требования позволяют частично снять противоречия между эмпиризмом и рационализмом. Задаются пределы классической рациональности - они определяются существованием уникальных явлений (таких, как человеческие чувства) [Там же, с. 25] и тем, что при наблюдениях мы имеем дело с "сознательными явлениями" - воспринимаем мир, обрабатывая его картину нашим сознанием [Там же, с. 32].
   Крах неопозитивизма показал, что нормативный подход не может быть строго соблюден - любые рассудочно установленные правила рано или поздно отменяются.
   Критериальный подход в понимании рациональности предусматривает изменение её содержания как только этого требуют решаемые задачи. Р. Рорти критиковал нормативный подход на примере "рациональных реконструкций" - попыток свести гипотезы философов прошлого к современным научным канонам [310, pp. 49-75, р. 61]. Критика аналитической философии, всего направления "репрезентационизма" приводит его к культурно-релятивисткому прагматизму. Рациональным в философии становится инструментализм. Однако, из-за постоянной смены критериев - определение рационального порой скатывается к рационалистическому плюрализму П. Фейерабента [252], либо психологическому обобщению наблюдений за метальными процессами У. Куайна [309, p .78]. К. Хюбнер характеризует это противостояние нормативности и критериальности тем, что "историчные по характеру рациональные решения", по своей цели являются внеисторичными, "поскольку нацелены на оптимальную согласованность со всеобщей целостностью" [271, с. 288].
   Однако, что будет критерием этой рациональности? Если мы вдумаемся, в приведенное выше, определение разума, и сопоставим его с понятием истины, как тождества бытия и мышления, то можно сказать, что наиболее рациональными есть те критерии "правильности" мышления, которые в наибольшей степени способствуют приближению его к бытию. Приближает ли логическая непротиворечивость мышления к пониманию им объективной действительности? Да, логику применяют, чтобы уйти от заблуждений, но логика ограничена. Может быть, тогда это диалектика, герменевтика или другое направление? Однако каждое из них не может считаться всеобъемлющим. Высказывая определения того или иного критерия, мы ограничиваем себя. Необходим общий критерий истины, который постоянно обновлялся бы в зависимости от объема знаний человека и имел твердую привязку к объективной действительности. Заставлял философов "ставить истину выше всякой конвенции" [5, с. 16]. Такой критерий известен достаточно давно: это практика.
   Следует оговориться: практика, хоть и субъективно истолковывается людьми, но она же есть то единственное, что дает людям критерий для преодоления собственной субъективности.
   По нашему мнению, рациональными можно считать такие действия, такой образ мысли, которые лучше других способствуют практической деятельности. Напрашивается вывод отождествить рациональность с эффективностью, целесообразностью. И действительно, при рационализации эффективность прямо полагается основным принципом [180, С. 421]. Но нельзя отождествлять критерий истины с самой истиной. Прагматизм требует признать истиной именно то, что соответствует индивидуальной пользе - но практический опыт одного индивидуума всегда ограничен, соответственно будет ограничен для него и критерий полезности. И.Т. Касавин говорит о критерии эффективного удовлетворения социальных потребностей, а социальными потребностями считает необходимые для социального прогресса требования [105, с. 60-67], однако вопрос сущности социального прогресса требует совершенно отдельного исследования.
   Потому необходимо внести дополнения: если мы говорим "эффективность", то мы должны указать, во-первых, цель действий, показатель которых сравнивается, во-вторых, не устранять из понимания рационального логическую непротиворечивость, цельность картины мира, возможность экспериментальной проверки и другие инструменты познающего мышления. Подобное выхолащивание приведет к позитивистскому пониманию рациональности, исключит из нее все, что не соответствует экспериментальной проверке. Эта проблема раскрыта В.В. Ильиным [96, с. 34] - абсолютизация любого из многочисленных критериев рациональности приводит к невозможности её четкого определения. Эффективность - лишь самый общий признак, очерчивающий границы рациональных действий, и отождествление с ним рациональности приводит к ошибке слишком широкого определения. Логическая непротиворечивость, напротив, будет конкретным выражением рациональности, проявляющимся при достижении той или иной цели.
   В.С. Швырёв в книге "Рациональность как ценность культуры" [281], так же сталкивается с проблемой двойственного характера рациональности. Он говорит о некоей "общей ориентации рационального познания и действия на сознательно культивируемую ответственность перед вызовами Реальности" [Там же, с. 7], но когда пытается дать четкое определение рациональности - то вынужден делить это качество мышления: есть "закрытая" и "открытая рациональность" [Там же, с. 48]. Первая - фактически соответствует целерациональности и отражает свойство мышления, направленного на реализацию поставленной задачи (соответственно, соблюдение норм в рассуждениях), однако, если мы сталкиваемся с необходимостью целеполагания, то вступаем в область открытой рациональности [Там же, с. 49]. И открытая рациональность состоит в "готовности к постоянному совершенствованию мироориентации человека как свободного и ответственного субъекта, контролирующего и проблематизирующего свои позиции по отношению к объемлющему его миру, который всегда превышает возможности "конечного" его освоения" [Там же, с. 59].
   Вероятно, рациональность можно определить как свойство выбора между альтернативами поведения человека, между инструментами его мышления в процессе познания. [1, с. 15; 294, с. 293-315]. Обобщая сказанное, сформулируем дефиницию. Рациональность - категория знания, отражающая его согласованность с целостностью объективной действительности.
   К данному определению может возникнуть вопрос: не отождествляется ли рациональность с истинностью, не сводится ли к соответствию бытия и мышления? Нет. Понятие "целостность" в определении содержит требование к знанию - быть не просто истинным, но обладать определенной структурой. Истина сама по себе может быть нерациональной - её можно представить в сложно воспринимаемой форме, скрыть среди лжи; истинное знание может описывать лишь отдельный аспект сложного явления, не давая целостной картины. Однако рациональная структура знания ставит итоговой целью своего развития согласованность со всей объективной действительностью. Эта цель может быть опосредована, достигаться как в рамках целевой, так и критериальной концепции рациональности.
   Результатом рациональных умозаключений может быть выработка метода принятия решений, применение которого так же будет рационально. Между практикой, определяющей выбор среди альтернативных форм действий, и каждой из этих форм - таких как рационализм, эмпиризм - наблюдается диалектическое единство исторического и логического. Строгое следование одному методу, выполнение лишь одного набора требований к умозаключениям, будет строгим следованием логическому. Однако, системы, в рамках которых это делается, при всей их непротиворечивости, могут не содержать в себе многих важных факторов - и субъект, рассуждающий с их помощью, в конечном итоге нарушит собственные методологические требования. Пример чего - поздний аристотелевизм, так едко критикуемый Г. Галилеем и П. Гассенди. Для того, чтобы методология оставалась эффективной, необходимо сменить образ действий. Но поскольку практика, "нацеленная на оптимальную согласованность со всеобщей целостностью", всегда системна, необходимо создать новую систему, которая логически объясняла бы ту историческую преемственность, что наблюдается в наших действиях.
   Какое же определение понятия рационального может проецироваться на определения технической и научной рациональностей? А.А. Ивин указывает на "локальные рациональности", в которых и конкретизируется общая рациональность [256, с. 719]. При анализе рациональности, относящейся к конкретным дисциплинам, мы имеем дело со спецрациональностью, охарактеризованной Е.П. Никитиным - это особый тип рациональности, присущая той или иной форме духовной деятельности [177, с. 56]. О научной и технической рациональностях надо говорить как о целерациональностях, которые обусловлены определенными задачами - то есть единая форма рациональности редуцируется до своей разновидности, характеризуемой особенностями той деятельности, к которой она относится.
   В начале остановимся на характеристике научной рациональности. Наука - сфера человеческой деятельности, функцией которой есть постижение истины - выработка и систематизация объективных знаний о действительности. Самый простой прием - отождествить требования рациональности с критериями научности. Но К. Хюбнер, в этой связи, подчеркивает, что рациональность не присуща науке в силу только её статуса, рациональность нельзя отождествить с наукой. Рациональным может быть и миф [271, с. 320].
   Но каковы же признаки рациональности научных знаний? В. Ньютон-Смит выделяет целевой признак научной рациональности: создание истинных теорий, объясняющих некоторые области явлений [308, p. 163], В.С. Степин, выделяя несколько видов научной рациональности, неизменно указывает, что каждый из них направлен на использование в "познавательных ситуациях" [237, с. 380-383]. Можно сказать, что непосредственная цель науки - описание и объяснение явлений действительности. Однако, наука должна не только систематизировать уже существующие знания, но и искать пути к их увеличению. А.И. Ракитов сравнивает науку с машиной по выработке новых научных знаний [213, с. 118]. Путь количественного увеличения знаний может различаться: возможно изобретение новых методов, бессистемное накопление фактов и создание новых методик экспериментов. Системность научного знания показывает себя как эффективный инструмент его увеличения - ведь без системы данные любого эксперимента или наблюдения трудно даже истолковать. То же самое можно сказать и о доказуемости выводов и строгости научных рассуждений.
   Научная рациональность - качество научного знания, определяющее его гносеологические возможности.
   Однако, когда в предмете анализа, допустим научной революции Нового времени, даже косвенно фигурирует практика - недостаточно лишь понятия "научная рациональность". Это отразила дискуссия, развернувшая между К. Поппером, Т. Куном и И. Лакатосом, которые отстаивали нормативный подход к научной рациональности - считали рациональными определенный набор методов и умозаключений. К. Поппер в своей работе "Логика и рост научного знания" сформулировал те нормы, которым должна отвечать научная теория: теория должна быть простой, предсказывать принципиально новые явления и выдерживать принципиально новые проверки [207, с. 164]. Позже, разъясняя свою позицию в книге "Предположения и опровержения", он прямо заявил, что "рациональный выбор теорий", основан на том, что эта теория "содержит большее количество эмпирической информации, или обладает большим содержанием; которая является логически более строгой; которая обладает большей объяснительной и предсказательной силой; которая следовательно может быть более строго проверена посредством сравнений предсказанных фактов с наблюдениями" [208, с. 362-363.]. В итоге главным требованием к теориям - фактически, к их рациональности - становится сочетание эвристичности и непротиворечивости. Поскольку непротиворечивость объявляется приоритетной - то само кумулятивное развитие науки ставиться под сомнение. Более того, всякие конвенциалистские уловки, спасающие теорию от фальсификации, отвергаются К. Поппером. Эффективность присутствует лишь post factum, как большее число "истинных последствий" той или иной теории - и практически не влияет на её формулировку. Любая научная революция при таких предпосылках анализа становится всего лишь одним из витков бесконечной спирали фальсификации, который совершенно невозможно отделить не только от других, сопоставимого масштаба, но и от более мелких фальсификаций.
   Т. Кун, формулируя концепцию научных революций, задал критерий рациональных действий - это действия в рамках принятой в данный момент парадигмы науки. Казалось бы, чисто нормативный подход. Но этот критерий уже не сводится к логической непротиворечивости. Если бы это была только непротиворечивость, то научная парадигма изменялась бы немедленно с появлением фальсифицирующего эксперимента. На рациональность решений уже воздействует сам процесс развития науки: возникает переходный период научной революции, когда парадигмы не существует или присутствует несколько конкурирующих - идет поиск основополагающих метафизических оснований науки [128, с. 170]. В итоге парадигма предстает как набор предписаний для научной группы [Там же, с. 233]. Нормативность рациональности при этом размывается, но отказа от неё не происходит. Новое время предстаёт как один из поворотных пунктов в истории науки и философии: период становления парадигм механики, физики и астрономии [Там же, с. 165-170].
   И. Лакатос разработал более гибкий подход к понятию научной рациональности. Она предстала как изменение качества эвристики в научно исследовательских программах. Переход от положительной, способствующей познанию, эвристики, к отрицательной, направленной лишь на сохранение существующих теорий - и обозначает отход от рационального образа действий. В этом случае нормативное понимание рациональности сохраняется лишь формально: "Вопреки фальсификационистской морали Поппера ученые нередко и вполне рационально утверждают, что... экспериментальные результаты ненадежны и что расхождения между ними и теорией будут сняты дальнейшим её развитием" [130, с. 371]. В работе "История науки и её рациональные реконструкции" перечисляется ряд рациональных "логик открытия", соотношения рациональности которых уже зависит от соотношения внешних и внутренних факторов развития науки.
   Итак, историко-философская рефлексия научной рациональности тесно связана с её историческим пониманием. Однако рецепция научной рациональности эпохи Нового времени, которую попытались анализировать столь блестящие умы, в итоге выродилась - они К. Поппер, И. Лакатос и Т. Кун, фактически, много лет спорили о соотношении логики открытия и психологии исследования. Это не значит, что они опровергли работы Г. Галилея, Р. Декарта и Ф. Бэкона, но модели, в раках которой можно было бы однозначно интерпретировать научную революцию XVII-го века, создано так и не было. Термин "парадигма" вошел в научный оборот, но были созданы несколько устойчивых образов - которые, однако, едва ли не каждый исследователь вынужден интерпретировать самостоятельно. Это свидетельствует о наличии неучтенного фактора в становлении парадигм науки.
   Перейдем к понятию техническая рациональность. Как выявить её целевой характер? Для этого необходимо опираться на понятие техники.
   Воспользуемся не общей формулировкой техники, как совокупности отрефлексированных систем, а частной, а данном случае, антропологической. Это позволит дать определение технической рациональности, подходящее для антропоцентрической техносферы, а потом, при необходимости, трансформировать его. Техника - совокупность средств человеческой деятельности, созданных для осуществления процессов производства и обслуживания непроизводственных потребностей общества [205, с. 525]. Так же под ним понимаются знания и навыки, с помощью которых люди создают и используют средства своей деятельности [181, с. 61]. По М. Веберу, формальная рациональность - есть мера технически используемых в хозяйстве вычислений [45, с. 76], но такое определение узко и неадекватно. В технике эффективность всегда направлена на решение конкретной задачи, и всякая техническая идея - есть "знание способов использования природных закономерностей для удовлетворения общественных потребностей" [232, с. 205]. Этот аспект рациональности позволяет отделить функциональные технические изделия от разнообразных диковинок и поделок.
   Р. Кёттер описывает техническую рациональность, как особую целерациональность, воплощаемую в методическом знании [112, с. 334-352]. Понятно, что рациональный способ решения технической задачи должен быть основан на методе, адекватном её сложности, и выражен в лапидарном алгоритме рассуждений. Но каковы критерии адекватности метода и почему необходимо ограничиваться лишь методологическим знанием? Возможно, для следования этому методу нужно затрачивать "общественно необходимое количество труда", когда с появлением новой технологии использование старой становится экономически нерациональным [153, с. 398-406]. Однако "общественно необходимое количество труда" лишь опосредованно связывает техническую рациональность с техническим знанием.
   Таким образом, можно сделать вывод, что техническая рациональность - качество технических идей, определяющее их утилитарную применимость.
   Чтобы перейти от антропологического определения техники, к обобщенному, данному в этой работе, уточним содержание понятия "техническая идея".
   Но можно ли сказать, что техническая рациональность значима для понимания взаимосвязи философского и технического знания? Да. Именно она будет определять целесообразный уровень рефлексии в практической деятельности - то есть, именно она будет лимитировать тот уровень исследований, ту глубину осмысления, которых необходимо достичь инженеру для решения поставленной задачи.
  
  
   3.5. Единство и противоречие научной и технической рациональностей
   Отличие форм технической и научной рациональностей выявляется в сравнении целостности научного и технического знания. Проблема целостности научного и технического знания не может быть раскрыта в ограниченных рамках данной работы, однако некоторые очевидные выводы сделать возможно. Целостностью знания можно счесть отсутствие в нём противоречий и универсальность элементов - так закон, открытый и две тысячи лет назад, может использоваться сейчас в самых сложных расчетах, и наоборот, противоречия, неощутимые сейчас, могут завтра приобрести решающее значение. Лишь концепция целостности позволяет предолевать субъективизм в квантовой механике [120, с. 64-89], и решать космологические загадки, которые мы видим во вселенной [272, с. 8]. И если в решении новой задачи возможно задействовать весь накопленный опыт, то знание можно считать целостным.
   Научное знание значительно более целостная система по сравнению с техническим знанием - в силу стремления к полному пониманию, к достижению абсолютной истины, заложенному в его основе: всякое разделение совокупности сведений означает её ущербность, ошибочность [60]. Здесь скрыто важнейшее противоречие прагматизма и научной рациональности: отождествляя критерий истины с самой истиной, прагматизм фактически устраняет из человеческих рассуждений картину мира (прагматизм в этом вопросе выступает как разновидность позитивизма, изменяя картину мира "энциклопедией знаний" [180, с. 257]). У. Джемс [79, с. 4-149] требовал, чтобы философские противоречия, не имеющие реального отражения в нашей практике, были вообще исключены из обсуждения. Но если следовать этому указанию, то методологические установки, которые сообщают человеку алгоритм его действий, рассыпаются. Ведь для того, чтобы абстрагировать ситуацию, необходимо иметь некую идеальную модель, под которую будет "подгоняться" действительность. Естественно, в такой модели будут возникать противоречия, и не все они будут иметь отношение к практике - ведь абстракция не может полностью соответствовать действительности. И поскольку У. Джемс требует вообще отказаться от их решения, то наука для прагматистов в итоге превратится в "промптуарий" - набор уже решенных задач, описанный Ф. Бэконом.
   Техническое знание не обладает такой целостностью. Целостность его определяется возможностью использования технических приемов в различных областях практики: ввиду того, что полная универсальность a priori невозможна, нерационально сводить техническое знание в единую систему. Целостность присутствует и в техническом знании: множество технических приемов в рамках одной отрасли производства сведены в единое целое, существует стандартизация, теория машин. Однако, если в научном знании какой-либо закон становится исключением, противоречащим общей теории - это воспринимается как несовершенство и недостаток, то эмпирически полученные аспекты технологии могут считаться достижением, над теоретизацией которого работать никто не будет.
   Этим объясняется ограниченность философской рефлексии технического знания в эпоху Нового времени. Невозможность его целостного осмысления как такового, и привела к парадоксу: с одной стороны признается необходимость увеличения могущества человека, с другой - философы, говоря о "началах" знания, крайне слабо применяют его в попытках классификации машин и механизмов, их усовершенствования. Фактически, лишь Ф. Бэкон и Г. Галилей пытались анализировать собственно технологии или рассматривать продуктивность отдельных дисциплин (как, например, астрологии). В остальном - техническое знание упоминается ровно настолько, насколько оно служит подтверждением философских умозаключений: так, у Б. Спинозы пример с временной передачей лишь подтверждает существование только одного вида движения [234, с. 117-214]. Парадокс был частично устранен только благодаря работам И. Ньютона: появилась возможность редуцировать понимание техники к представлению об используемых в ней законах - рефлексия технического знания стала сводиться к рефлексии научного.
   В то же время, ученый в процессе поиска истины имеет значительно меньше организационных ограничений и требований. Единственное требование, которое необходимо выполнять, - непротиворечивость выдвигаемых гипотез объективной реальности к друг другу. В науке немедленный результат желателен, но не обязателен. Научная рациональность, в отличии от технической, содержит требования быстрого и простейшего познания истины. Откровенно фантастическая гипотеза, опирающаяся на ряд необычных фактов, будет отброшена - им попытаются найти более разумное объяснение. Изобретаются рациональные способы расчетов, упрощаются методики экспериментов. Но открытие закономерности, эффекта, явления, удовлетворяющее инженера, для исследователей и философов - лишь первый этап. Выявление всех аспектов нового явления, его генезиса, каузальных связей откроет ученому новые горизонты.
   Противоречия между ученым и инженером, возникающие из различных целей, не позволяют принять точку зрения, согласно которой техническое творчество - это совокупность деятельности по созданию новой техники и одновременно познанию, необходимому для ее разработки [20, с. 48], напротив - это два разных вида деятельноcти [175, с. 100-122]. Если есть дешевый, эмпирический способ решить техническую задачу, инженер последует ему. Ученый же увидит перед собой недочет в картине мира, который необходимо заполнить выдвигаемыми гипотезами.
   Но эти противоречия не могут заслонить их громадного сходства. Даже самый кабинетный, оторванный от производства ученый, через цепочку воплощающих его идеи инженеров, углубляет техническое знание. Как части единого процесса понимания мира - эти противоречия находят своё отражение в знаменитом сравнении Ф. Бэкона путей познания: муравья, пчелы и паука. Философия науки приходит к их пониманию в тот момент, когда пытается объединить практическую и теоретическую деятельность в общих рамках - что и произошло в Новое время.
   Где же та грань, за которой техническая рациональность перерастает в научную? Там, где перед инженером встает задача, неподдающаяся имеющимся алгоритмам решения. Когда бессильны стандартные приемы типа увеличения мощности или запаса прочности. В этот момент инженер вынужден отбросить старую схему поведения. Его представления о процессах, используемых в технике, показывают свою неполную адекватность - необходимо выявить суть происходящего перед ним явления, получить полную картину происходящего, а значит - лучше понять объективную действительность. Качественно новая задача означает, что для результата технического процесса стали значимы закономерности, чье влияние до этого не учитывалось. Их надо выделить и проанализировать.
   Поэтому мерой, отделяющей инженера от ученого, техническую рациональность от научной, есть появление при решении технической задачи такого количества технических вопросов, которое требует качественно нового уровня знаний. А это происходит при решении качественно новых технических задач. При решении таких задач инженер вынужден заимствовать методы работы ученого. Истина станет приоритетом познания, и поэтому научная рациональность, станет признаком действий инженера. Ему необходимо привести абстрактную картину технического процесса в соответствие с действительностью. И для усовершенствования этой картины ему понадобятся принципиально новые представления о процессах - необходимо будет сконструировать идеальные объекты, создать новые методы работы с ними. То есть для обеспечения взаимодействия научной и технической рациональности требуется использование философии. Эта проблематика была наиболее явным полем деятельности для философов Нового времени: опосредованное создание методов, подходящих для работы с техническим знанием, конструирование новых идеальных объектов науки. Фактически, вся научная революция того периода была косвенно подчинена этой задаче - поэтому, в имплицитной (или явной) форме данная проблематика поднимается у Ф. Бэкона, Р. Декарта, Г. Галилея, П. Гассенди, Б. Паскаля, Б. Спинозы, Х. Гюйгенса, Г. Лейбница, И. Ньютона.
   Но имеет место и обратное превращение. Казалось бы, если технические задачи для ученого вторичны, то техническая рациональность не является определяющей в его действиях. Однако любой научный эксперимент осуществляется в технической среде: те же орудия измерения являются техническими изделиями. Естественно, экспериментальные образцы, весьма несовершенны: первая подзорная труба, первый микроскоп. Но техническая рациональность в научных экспериментах находит своё выражение: при конструировании новых приборов или выявлении уникальных феноменов ученый встречается с чисто техническими проблемами. Существует множество ситуаций, когда для получения ожидаемого, теоретически предсказанного физического эффекта, необходимо создать условия для его проявления. Например, опыт О. Герике [113, с. 263]. Для него пришлось изобретать металлические сферы - сами по себе достаточно сложные изделия. Их необходимо отлить так, чтобы они могли выдержать давление воздуха, сделать переход для соединения с воздушным насосом и т. п. Аналогичные сложности возникают с воплощением теоретически возможных конструкций в технике: "Когда Дж. Уатт создавал свою паровую машину, современная ему наука могла оказать помощь в 3-4 проблемах, а не в десятках" [103, с. 42].
   Эта проблематика - уже не так явно рассматривалась философами Нового времени. Соответствие измерительных приборов проверяемым теориям, как аспект взаимодействия научного и технического знания - достаточно специфический вопрос. В явной форме он затронут разве что у Г. Галилея, им интересовались Б. Паскаль, Х. Гюйгенс и И. Ньютон. Однако, в целом эта проблема редуцировалась к вопросу о достоверности человеческих чувств: рационализм решал её преимущественно отрицательно, а для сенсуалистов (например, П. Гассенди), приборы лишь расширяли возможности восприятия человека. Если данные наблюдений с помощью телескопа еще ставились под сомнение, то изобретение микроскопа вызвало более живую реакцию среди натуралистов, чем среди философов.
   Описанные изменения в поведении инженера демонстрируют взаимосвязь технической и научной рациональностей, переход их друг в друга. Это происходит в зависимости от условий: качественно новые знания требуют от технолога научной рациональности, но и ученый-экспериментатор вынужден решать технические проблемы и считаться с технической рациональностью в своих рассуждениях.
   Могут ли стать тождественны между собой техническая и научная рациональности? Да. Современные темпы прогресса требуют сочетания научных открытий с их быстрым техническим воплощением: противоречия между рациональностями снимаются в рамках всего цикла производства. Однако до Нового времени подобного снятия в философии и в академических науках не было (исключения - единичны): можно было говорить лишь о некоторой более или менее рациональной рефлексии естественнонаучных и технических знаний. Лишь в Новое время техническая рациональность становиться значимым аспектом работы философов (пусть и не актуализированным), когда формируется миропонимание и разрабатываются методы, имеющие техническую направленность. Потому исследование этого становления, понимание рецепции философами Нового времени противоречия между рациональностями - актуально и в современных условиях.
   Научная и техническая рациональности направлены на разные объекты. Их соблюдение предусматривает различную степень абсолютизации и точности. Различна доказательная база, которую требуют для соблюдения достоверности техническая и научная рациональности. Требования научной и технической рациональности имеют общее основание - удовлетворение человеческих потребностей, но в алгоритмах по достижению конкретных целей могут противоречить друг другу.
  
  
  
  
  
   3.6. Возможные кризисы в технике
  
   После распада Римской империи стекольное ремесло пришло в упадок. Технология производства оконных стекол была забыта...

История окон

  
   Чрезвычайно интересна тема возможного кризиса в технике. Что понимать под термином "кризис техники"? Если отталкиваться от определения техники, как способа существования отрефлексированных систем, то этот кризис может иметь две составляющие. Во-первых, значительное уменьшение количества подобных систем, технические изделия становятся немногочисленными. Во-вторых, снижение уровня их рефлексии, то есть утрачиваются знания, которые обеспечивают функционирование техники, и она начинает качественно ухудшаться, деградировать. Чем больше развивается техника, тем большие диспропорции можно наблюдать между этими составляющими.
   Казалось бы, самоочевидный кризис в технике это период войны, когда приходит в упадок множество отраслей промышленности и громадное количество машин превращается в металлолом. Но это не так.
   Война - это торжество технического "для-себя-бытия". В период военных действий "вне-себя-бытие" техники переориентируется со служения человеку на его уничтожение. Ценность человеческой жизни резко падает, и военная техника (та, которая считается на данном этапе прогресса наиболее разрушительной) становится центральным объектом техносферы. Делается всё возможное как для её количественного увеличения, так и для повышения уровня рефлексии тех процессов, которые в ней задействуются - в результате ускоряется смена поколений технических объектов. В XX веке при страшных войнах и убыли населения - государства обеспечивали создание принципиально новых технологий. Война требует возможно полного взаимодействия научной и технической рациональностей. Разумеется, значительная часть "гражданской", не милитаризованной, техносферы, разрушается, и большая часть произведенной военной техники так же гибнет на полях сражений. Но если люди напрягают все силы для увеличения производства, то потери техники лишь означают ускоренную смену поколений технических объектов. При этом системность техносферы растет, потому как любое научное открытие и любую техническую находку умудряются превратить в оружие, а без системы управления войсками и всей экономикой, никакая война невозможна.
   Потому войну, если она не приводит к полному уничтожению или истощению воюющих сторон, невозможно назвать кризисом техники. Если же кризис протекает без массового, полномасштабного кровопролития, то усилия людей, направленные на совершенствование техники, начинают давать и положительный для человека эффект, "вне-себя-бытие" техники вновь приобретает гуманистическую составляющую. Пример этого - начало ХХ-го века в Европе (до 1914-го), и Холодная война: при несомненной милитаризации, такой же несомненный подъем уровня жизни, массовое распространение новых технологий в быту.
   Попытаемся выделить основные признаки кризисов в технике. Во-первых, это социальные предпосылки. История цивилизации полна примерами упадка ремёсел, искусств, истреблением прослойки учёных и т.п. Достаточно вспомнить упадок техники, произошедший после падения Римской империи. Быстрее других начинали утрачиваться наиболее сложные технологии, требующие привлечения большого числа рабочих - в VI-м веке н.э. на территории Италии было невозможно построить здание, аналогичное Пантеону или Колизею. В остальной Европе постройки периода античности начали приписывать дьяволу. Аналогичен упадок ремесел, случившийся на Руси после монгольского нашествия - несколько десятилетий не строили каменных храмов, утрачены секреты перегородчатой эмали, сгнило большое количество уникальных текстов. Современная история показывает нам процесс деиндустриализации экономик некоторых развитых стран (США и Европы). Под этот процесс была подведена солидная научная база (типичный пример статьи, обосновывающей деиндустриализацию США - [18, с. 330-343]), однако гипотеза о постиндустриальном обществе оказалась откровенно мифологизирована, и путем едва ли не пропаганды стала использоваться как ширма, прикрывающая деградацию автомобилестроения, легкой промышленности и т. Кризис 2008-10 гг. (и наверняка нескольких следующих годов) показал, что автоматизация техники и постиндустриальная составляющая экономики - это одно, а вполне социальные предпосылки кризиса (неограниченная эмиссия доллара, неравноправные таможенные пошлины и т.п.) - это другое.
   Если попытаться установить общий характер условий подобных социальных предпосылок кризиса, то, вероятно, их можно свести к перечислению указанных в пункте 2.1 условий научно-промышленной революции. Разрывается, взаимосвязь между новыми философскими концепциями, обеспечивающими развитие науки, и промышленностью. Познание мира снова подкрепляется лишь человеческой любознательностью и сохранившимися социальными структурами (как, например, в 90-х гг. ХХ-го века множество отечественных ученых продолжали исследования, не имея надежды на премии и сохраняя крайне слабые шансы на внедрение собственных разработок).
   Во-вторых, это природные или экологические катастрофы, которые происходят сами по себе или вследствие деятельности человека. Типичнейший пример - упадок Минойской культуры на Крите (после извержения вулкана на острове Санторин), или же крушение цивилизации майя - после вырубки лесов и изменения климата снизилось плодородие почвы, начались неурожаи. К подобным кризисам можно отнести и (кризис при переходе к обработке земли). Общество само по себе готово и дальше поддерживать прослойку ученых, готово платить ремесленникам, но доступные ресурсы исчерпаны. Подобную буксующую социальную машину можно сравнить с мотором, лишенным топлива.
   Первые две предпосылки связаны с антропоцентричностью современной техники, можно сказать, что это "человеческий фактор". Такие кризисы повторялись неоднократно, а потому с уверенностью можно говорить о том, что пока человек управляет техникой, подобные явления будут повторяться. Иное дело, если рассматривать техническую реальность в контексте переходя от техносферы к ноосфере. Электроника берет на себя всё больше составляющих рефлексии, которую ранее осуществлял только человек. Человек в рамках техносферы, в перспективе, утрачивает свое значение, как основная производящая сила. К чему это приводит?
   Сеть Интернет и возможность неограниченного распространения информации, которые обеспечивают сравнительно легкий доступ к описанию многих технологий, позволяют копировать достижения других исследователей и разработчиков. Иначе говоря, растет информационная целостность техносферы. С одной стороны это позволяет экономить время на исследованиях и т.п., с другой, - разрушает целостность техносферы в отдельных регионах. Пример - бурное развитие той же сети Интернет и мобильной телефонии практически по всему миру, при том, что в странах бывшего СССР (и не только) наблюдается несомненный кризис науки и техники. К этому примеру можно найти контрдовод: еще в XIX-м веке англичане уничтожили многие отрасли индийской промышленности, чтобы продавать в Индию собственные ткани машинного производства, но это был социальный кризис индийской техники. Однако проблема состоит в том, что ткани массово не копировали, бессмысленно было сидя за ручным ткацким станком, повторять узор "жаккарда", а сейчас информационные продукты и значительную часть технологий откровенно заимствуют. Причем затраты на заимствование и воспроизведение - заведомо ниже, чем на разработку оригинальных технологий: это третья предпосылка кризиса в технике. Она может привести к кризису развития промышленности - когда воспроизвести некую технологическую цепочку можно будет сравнительно просто, без понимания сути процессов, которые в ней используются. Поскольку программы-наладчики станут заведомо дешевле специалистов, то установка новых программ-наладчиков и покупка более совершенного оборудования будут рассматриваться как основной способ устранения неполадок. Что приведет к еще большему отчуждению местных инженеров от процесса производства. И проблема тут не в том, что мало людей знают суть той или иной технологии (в начале ХХ века немногие ученые понимали в ядерной физике, но меньше чем через полстолетия уже была атомная бомба), а в том, что для воспроизведения этой технологии в самом широком масштабе не потребуется готовить тысячи инженеров. В результате изобретатели и проектировщики могут лишиться поддержки рационализаторов - вместо предложений по усовершенствованию и наладке технологии, проектировщики будут получать только множество пожеланий по дизайну и настройкам изделий.
   А это, в свою очередь, открывает путь к самым разнообразным социальным катаклизмам, так как подавляющее большинство населения, окажется не задействовано в производственной сфере. В абсолютных цифрах, конечно же, продолжается рост прослойки "технической интеллигенции" - в мире все больше инженеров - но в относительных идет снижение. Показателем этого служит возможность осуществления знаковых технологических проектов с привлечением все меньших человеческих сил и финансовых средств. К таким проектам можно отнести баллистическую ракету, ядерную бомбу, сложную конвейерную линию - двадцать или пятьдесят лет назад для осуществления подобных проектов требовались сотни тысяч людей, сейчас же можно обойтись и просто тысячами.
   Нельзя сказать, что эта предпосылка неизбежно ведёт к кризису. Улучшение коммуникаций приводит к тому, что всегда находится человек, понимающий именно в данной специфической проблеме. Так все шире используют телемедицину и видеотрансляции при сложных операциях: есть возможность консультации и, одновременно, учёбы других медиков. Или, к примеру, во всем мире десяток человек досконально знает устройство редкой модели паровой машины, но связаться с этими людьми сравнительно просто. Повышение информационной целостности техносферы делает ненужным слишком широкое заучивание информации - достаточно, чтобы она хранилась буквально в нескольких архивах. Одновременно увеличивается количество информации, которое может привлечь и обработать один инженер. В единственном ноутбуке возможно хранить целые технические библиотеки. Однако, человек по-прежнему остается основным звеном в рефлексии техники, и хранение информации о проектах это одно, а понимание проектов - совсем другое. Чрезмерное ограничение круга понимающих людей - всегда ведет к риску.
   Четвертой предпосылкой кризиса в технике, вероятно, можно считать всю совокупность потенциально опасных ситуаций, связанных с обретением ноосферой самосознания, с выработкой ею целей своего существования. Эти возможные в будущем кризисы можно сравнить с кризисами "големов" Лелика-Лазарчука: люди могут утрачивать контроль над созданными системами. Но если раньше государственные структуры состояли из людей, и потому имели весьма ограниченный предел прочности, надежности, просто рассыпались со временем от коррупции, то обретающая разум техносфера может поставить перед собой практически любую цель и достигать её самыми разными методами. При этом возможно как уничтожение значительных участков техносферы, так и понижение уровня рефлексии, то есть деградация. Затруднительно судить о конкретных проявлениях такого кризиса в области конструирования, инженерного мышления, однако на одну черту указать можно. В технике рациональный уровень необходимой точности, философской рефлексии, научной обоснованности - волевым приказом или единичным расчетом установить практически невозможно. Он раскрывается в общественно-экономическом и научном контексте создания технического изделия. И если такой контекст станет неустойчивым, неопределенным, то нарушится взаимодействие между научной и технической рациональностями. Это выльется в появление технических изделий, тщательно исследованных, получивших научное обоснование, изготовленных с невероятной точностью и качеством, но при этом не находящих спроса; и, напротив, востребованные обществом товары и технологии, возможность получения которых теоретически доказана, предоставляться ему не будут. И эти проблемы невозможно будет объяснить лишь промахами в маркетинговой политике.
   Однако, и эта предпосылка к кризису техники имеет свою обратную сторону. Если человек сможет детерминировать становление нового сознания, задать характеристики ноосферы (вряд ли тут уместен термин "воспитание"), то открываются самые широкие горизонты по взаимодействию человеческого и машинного сознания.
  
  
   3.7. Проблема измерения
  
   Проблема измерения позволяет, с одной стороны, выявить специфику техники, как фундамент естественнонаучных дисциплин, с другой, - рассмотреть метод измерения как показатель развития самой техники.
   Ограничимся лишь физикой и первым вопросом. Когда речь идет о рациональности в физике, то, как правило, имеют в виду физические теории и их элементы. Как важнейший элемент теории рассматривают закон. Под последними понимают некую систему положений, имеющих характер утверждений. Особенностью законов есть, во-первых, тщательное выстраивание языка в содержательном и формальном планах. Во-вторых, утверждение относится не к миру, воспринимаемому через обыденный опыт, а к явлениям и процессам, искусственно созданными в лаборатории. Лабораторная вселенная построена так, что явления получают объяснения и обоснование лишь на основе описания, построенного на измерении.
   В этой связи встает вопрос о понимании процедуры измерения. Проблема измерения, будучи актуальной практически для всех современных наук, иногда по- своему, интерпретируется в разных дисциплинах, а временами и в разных областях одной и той же науки. Например, в физике измерение плеча груза и длины звуковой волны, массы вещества, температуры, плотности вещества и удельного веса, коэффициента вязкости жидкости, заряда электрона, спина элементарных частиц и т.д. базируются не только на различных измерительных приборах, но временами и на разной методологии [69, с. 192; 119; 129, с. 136-147].
   Сошлемся на понятие "измерение", данное чешским философом К. Берком. Измерение можно охарактеризовать как "бинарное отношение M (E, N), имеющее место между некоторой эмпирической системой с отношениями и некоторой числовой реляционной системой, или же как упорядоченную тройку (Е, N, Ф), где Ф есть некоторый гомоморфизм, преобразующий Е в N" [23, с. 38-39].
   Как видите, понятие "Измерение" достаточно теоретично (абстрактно). Но и сама процедура измерения не есть чисто эмпирической, а теоретически нагруженной. Это хорошо видно на проблеме измерения так называемых фундаментальных констант
(С - скорость света в вакууме, е - заряд электрона, mе - масса электрона и т.д.). Точность измерения фундаментальных констант зависит: от специфики эталона, измерительной техники, теоретического уровня нашего знания. Именно в процедуре измерения хорошо прослеживается "присутствие" сконструированных человеческим разумом идеальных форм (понятия "число", "величина", заряд") и их функциональная значимость. Без идеальных форм вряд ли возможно существование хотя бы одного количественного закона. Проблема идеальных форм "неожиданно" обнаруживает себя в проблеме эталонов. Исследователи природы всегда стремились к созданию идеальных эталонов для измерения пространственных и временных характеристик материальных объектов.
   В современной физике, например, прототипами идеальных эталонов длины и времени служат, соответственно, кристаллы и атомные колебания. Очевидно, что в области использования фундаментальных физических законов прототипы данных эталонов должны быть принципиально существующими. Напротив, в современной физике в областях использования общей теории относительности прототипы идеальных эталонов длины и времени становятся невозможными, а в областях использования релятивисткой квантовой электродинамики и иных современных физических теорий, становятся просто неиспользованными обыденные представления о длине и времени. Потому проблема специфики эталона, связанная с измерением фундаментальных констант, является необычайно сложной и сейчас далека от решения [92, с. 150-153; 232].
   С позиций сегодняшней науки в процедуре измерения можно выделить три иерархических упорядоченных уровня: онтологический, эмпирический и теоретический. Определение двух последних не вызывает особых трудностей. Но относительно онтологического уровня единого мнения нет. Карел Берка, на книгу которого мы ссылались, пишет: "Без допущения объективного существования истинных значений мы так же оказываемся не в состоянии выяснить, почему с помощью тех или иных измерительных методик и процедур можно прийти к разным приближенным значениям, относительно которых мы тем не менее признаем, что они представляют - по крайней мере, теоретически - одно и тоже значение измеряемой величины" [23, с. 243]. Чешский философ крайне осторожен. Но он не может обойти трудности, связанные с проблемой "существования истинных значений". Где и как существует эта точность значений или совокупность истинных значений измеряемого? - вот вопрос, который необходимо разъяснить, если мы желаем хоть немного продвинуться в этом направлении. Измерительная процедура как элемент эксперимента, открыла нам не саму "природу" процессов, какими они есть, а лишь те эффекты, которые возникают в результате нашего вмешательства в них. В следующей теме мы остановимся на проблеме подробнее. Чтобы покончить с вопросом об идеальных формах в этой теме, отметим лишь, что физика - это часть символического соответствия между идеальными формами и объективным разнообразием вещественного мира.
   Мы понимаем, что такая констатация процедур измерения недостаточна, ведь любопытство человека не знает границ. Человек очень хочет узнать: где же в конце концов находится заряд электрона или масса электрона? Если кратко отвечать на этот вопрос, то можно сказать: как таковые они вообще не существуют, никаких истинных значений, о которых говорит К. Берка, нет.
   Чтобы обратить внимание на те трудности, с которыми сталкивается исследователь в процессе измерения различных характеристик, сформулируем такие вопросы: что с научной точки зрения представляет собой устройство, используемое в тех или иных экспериментах? Иначе говоря, можно ли рассматривать их как особые элементы природных процессов? Без существенных допущений устройства нельзя рассматривать с тех же позиций, с которых анализировались явления. Для выявления сути проблемы представим себе, что во время измерения силы тока у нас сломался амперметр или значительно была превышена норма его функционирования? Неужели изменились или исчезли "объективные законы"? Неужели так называемые "законы природы" есть критерием годности, функциональности амперметра? Однако, разве приобрел амперметр отрицательную массу? Или стал полупроводником, чьи свойства зависят от национальности его владельца? Или покрылся цветами колокольчика, говорящими человеческим голосом? Нет. Разве не будет самоочевидной и слишком значительной ошибкой считать, что сломанный амперметр как и раньше подчиняется законам природы, но не удовлетворяет требованиям его использования. Прибор, настроенный на соответствие одним явлениям, перестал вступать с ними во взаимодействие. Тот комплекс взаимодействий, что имелся внутри корпуса и позволял отклонению стрелки быть адекватным силе тока - теперь утрачен. Это можно сравнить с разбитым зеркалом.
   Мы совсем не утверждаем, что физика - это некая особенная технология или что физика - та самая техника, только отличная от остальной степенью или уровнем обобщения своих высказываний. Мы желаем лишь отметить, что рациональность естественнонаучная и техническая - взаимодополняются, и претензии каждой из сторон на лидирующую роль кажутся безосновательными. Одновременно для понимания роли техники, технического в формировании современной рациональности в естественных науках, следует снова обратиться к тому культурному фону, который определил дальнейшую эволюцию естественнонаучных знаний.
   Обратимся сначала к "Физике" Аристотеля. Во второй книге он поясняет: "Из существующих (предметов) одни существуют по природе, другие - в силу иных причин. Животные и части их, растения и простые тела, как-то: земля, огонь, воздух, вода - эти подобные им, говорим мы, существуют по природе. Все упомянутое очевидно отличается от того, что образовано не природой: ведь все существующее по природе имеет в самом себе начало движения и покоя, будь то в отношении места, увеличения и уменьшения или качественного изменения" [10, с. 82]. И ниже так же очень интересное рассуждение Аристотеля: "Далее, там где есть какая-нибудь цель, ради неё делается и первое, и последующее. И так, как делается (каждая вещь), такова она и есть по (своей) природе, так и делается, если что-либо не мешает. Например, если бы дом был из числа природных предметов, он возникал бы так же, как теперь (создается) искусством; если бы природные (тела) возникали не только благодаря природе, но и с помощью искусства, они возникали бы так, как им присуще быть по природе... Вообще же искусство в одних случаях завершает то, что природа не в состоянии произвести, в других же подражает ей" [Там же, с. 98].
   Физика Аристотеля построена на идее целевых причин, и потому телеологична. Она восстанавливала регулярные структуры обыденного опыта, которые рассматривались как законы. Если бы дом строился сам по себе - это было бы естественно, но дом сооружается "ради чего-то", то есть в основе его лежит целевая причина. Задача как раз и состояла в том, чтобы обстоятельно исследовать процесс возникновения дома. Однако Аристотель полностью отвлекается от этого. Аристотель "подгоняет" концептуальные схемы и идеальные формы под миропостроение, но не выводить здание вселенной в соответствии с имеющимися концептуальными схемами и идеальными формами.
   На это указывает например, Г. Галилей. А. Койре, анализируя роль Г. Галилея в формировании современного понимания мира, подчеркивает, что он заменил один мир другим, реформировал структуру и способы нашего мышления. Это правильно. Но делал это Г. Галилей не только из соображений поиска научной истины, но прежде всего как техник, инженер. На это указывают исследователи [188, с. 96-115]. Об этом свидетельствует содержание "Бесед и математических доказательств", в которых Г. Галилей и выступает как геометр (математик) и техник.
   В качестве примера тому можно указать, во-первых - на использование вероятностного подхода и принятие определенной погрешности как в измерениях, так и в вычислениях. Вероятностный подход к измерениям наиболее ярко продемонстрирован в третьем дне "Диалогов", когда анализируются тринадцать наблюдений сверхновой звезды 1572-го года [49, с. 384]. Прямо говорится, что астрономические инструменты несовершенны, могут давать погрешность, но значительно выше вероятность того, что в определении величины угла она составит 2-3 минуты, а не 10-15 минут. Г. Галилей говорит не о неточности расчетов в определении положения этой звезды, а о неточности измерений, порожденной именно несовершенными инструментами - истина не может быть удовлетворительно познана без использования ее в технической практике. В измерениях уже можно нащупать закономерность ошибок и устранить ее. Причем техническая рациональность - качество технических идей, определяющее их утилитарную применимость - требует совершенствовать методы измерений, выдвигать новые их способы, а уже научная рациональность - как качество научного знания, определяющее его гносеологические возможности - требует не принимать во внимание крайние результаты, имеющие самые большие отклонения. П.П. Гайденко замечает, что устранение предрассудка тогдашней астрономии - о невозможности точных измерений - помогло сблизить математический объект с физическим и тем разрешить принципиальное противоречие между математикой и физикой, как науками, и механикой, как искусством [45, с. 89].
   Более качественное истолкование результатов использования инструмента должно помочь в нахождении истины. Но даже в наиболее вероятной гипотезе можно бесконечно сомневаться - лишь диалектика абсолютной и относительной истины (пусть и неосознанно применяемая) позволяет пренебречь этими сомнениями. И.Г. Галилей со всей определенностью помещает звезду 1572 года в надлунную область, хотя абсолютно точных наблюдений, подтверждающих это, у него нет. Бесконечный и одновременно безрезультатный поиск истины нерационален - и Г. Галилей отказывается от него.
   Возникает вопрос, не продиктовано ли это умозаключение исключительно утилитарными, прагматическими соображениями. Неужели истина есть то, что "лучше работает"? Этот довод неоднократно приводится Г. Галилеем, и с точки зрения научной рациональности, как отражения познавательной способности научного знания, он необходим. Но важно разделять верификацию наиболее вероятной гипотезы и софистические хитрости в доказательстве спекулятивного предположения. Стремление доказать абсолютно всё со временем обрастает многочисленными исключениями, каноническими ссылками и превращается в косную манеру ведения спора, каковую и представлял поздний аристотелевизм. Да, и аристотелевизм, первоначально представлявший стройную, непротиворечивую систему, под "давлением" все новых и новых фактов наполнился тысячами исключений - и утратил свою целостность, приобретя эклектичность, спекулятивность. Поэтому методы Г. Галилея, универсализировавшие отдельные законы физики, на фоне аристотелевизма не только лучше работали, но и были более цельными. Г. Галилей устами Сальвиати говорит, что истину можно доказать значительно большим числом способов, чем ложь [49, с. 229]. Действительно, рассуждения аристотелевиков XVI-XVII вв., хоть и стремились опираться на логику Аристотеля, были дальше от постижения действительности, чем ошибки Г. Галилея. Г. Галилей же выражал общую тенденцию начала XVII века - более гибкий стиль мышления [279, с. 158], когда не отбрасывая достижения предыдущих эпох, он начал формулировать новую физику [45, с. 45-50] - и ему удалось сделать это много лучше других. Ведь, используя метод Г. Галилея, его последователи пришли к устранению его ошибок, опираясь именно на разработанные им требования к истинности результатов рассуждений.
   Во-вторых - о технической направленности своих трудов писал сам Г. Галилей:
   "Сагредо. Таким путем мы с особым удовлетворением постепенно приобретаем новые познания, не лишенные и практической пользы. В отношении только что затронутого положения я полагаю, что среди лиц, мало знакомых с геометрией, едва ли найдется четыре процента таких, которые сразу же не сделают ошибки и не скажут, что тела, имеющие равные поверхности, равны и во всем остальном" [50, с. 160]. Г. Галилей проводит достаточно тонкую аналогию между разрывом веревки, деревянного или железного стержней от собственного веса и столбом, или колонной воды, поднимаемым поршневым насосом с верхним клапаном с помощью всасывания, а не давления [Там же, с. 128-129].
   В единстве идеального, символического (геометрического) и технического и кроется загадка творчества, которое продолжает вызывать острые дискуссии и в наши дни. Метод построения системы мира у Г. Галилея - конструктивен.
  
  
   3.8. Символические и идеальные формы
  
   Современный уровень специализации материальной и духовной культуры ставит человеческую цивилизацию в зависимость от символических и идеальных форм, понятных лишь мизерному количеству специалистов.
   Обыденному сознанию представляется, что идеальная форма отвечает лишь субъективной достоверности. Действительно, элемент произвола (фантазии, выдумки и т.п.) имеет место, но находит противоречивые выражения.
   С одной стороны, идеальные формы современной физики и математики есть всего лишь естественным продолжением тех операций, что осуществляет разум, когда взаимодействует с чувственно воспринимаемыми явлениями. Для мозга человека объемная форма разных тел есть общим источником представлений об объеме и о разнообразии этих же форм. С другой стороны, существуют идеальные формы рекламы и политических технологий, которые изначально созданы для управления человеческим сознанием и, порой, прямого обмана. Присутствуют попытки подчинения реальности идеальным формам, игнорирования действительности.
   Противоречие это возникло не сегодня и лишь обострилось в XX-м веке. Однако и раньше, и сейчас техническое знание становилось тем объединяющим феноменом, который позволяет уйти от крайностей: для его успешного развития необходимо как сверять идеальные формы с объективной действительностью, так и опираться на особенности культуры, чтобы иметь возможность создать эти же идеальные формы.
   Показательна эволюция портрета в живописи: от средневековых изображений святых к антропоцентрической традиции Ренессанса. Когда христианство определяло мировоззрение художников, портрет человека, не имеющего непосредственного отношения к Богу, - это скорее исключение, чем правило. В церковном искусстве подчеркивались только определенные качества человека, необходимые с религиозной точки зрения. "Потребность любому житейскому эпизоду... придавать форму нравственного образца" [268, с. 231], как образ мышления, накладывала свой отпечаток на восприятие мира: в чувственно воспринимаемых образах люди искали сначала моральную символику и только затем - причинно-следственные связи. Лишь в период Ренессанса человек "впервые стал думать, что реально и субъективно-чувственно видимая им картина мира и есть самая настоящая его картина, что это не выдумка, не иллюзия" [148, с. 55]. Люди перестали воспринимать мир через призму античной космологии или средневековой теологии. Но традиция сенсуализма так же не могла обходиться без идеальных форм, без неких схем для восприятия действительности. В живописи эту роль стала выполнять математика: требование пропорционального изображения человеческого тела, привело к разделению его схемы Дюрером на 1500 частей [Там же, с. 54].
   Подобные схемы, требовали математических предпосылок. Таковыми стали идеи перспективы: идея абстрактной точки схождения параллельных прямых и идея пересечения светового конуса переменной площадью, которая вместе с лучами должна воспроизводить образ в точных пропорциях.
   В результате, благодаря этим идеальным формам, изображение, используемое в практике, прообраз чертежа, уже стало исключать ненужную детализацию. Перестало быть художественным наброском. Можно сказать, что изображение, уйдя от морального символизма (который и не мог сочетаться с инженерией), пришло к системе приемов, направленных на получение адекватно-практического представления о действительности.
   Потому новаторство Г. Галилея в конструировании новой картины мира, во многом базировалось на новых идеальных формах. Значительную их часть он сконструировал сам и смог применить к актуальным научным проблемам - и в этом величие его гения. Но невозможно понять их корней, если отказаться от восприятия той культурной традиции, что лежала в их основе.
   Естественно, на Г. Галилее создание новых идеальных форм не завершилось. Не будем здесь перечислять всех мыслителей последних столетий, которые смогли создать очередные умозрительные конструкции, позволяющие лучше понять мир. Остановимся на вопросе дальнейшего прогресса: каковы для науки и техники результаты использования идеальных форм в компьютерных программах, и потенциального генерирования программами всё новых и новых идеальных образов.
   Проведём ту же аналогию с живописью. Расцвет классической масляной живописи традиционно связывают с необходимостью "запечатлеть эпоху" и той возможностью, которую предоставляло возросшее художественное мастерство: требовались сотни и тысячи портретов, изображений государственных церемоний, архитектурных шедевров и т.п. Однако, начиная с середины XIX-го столетия, эту роль начинает играть фотография, а уже с начала ХХ-го - кинематограф. И художники начинают поиск приёмов, которые бы позволили им снизить затраты сил, чтобы хоть как-то конкурировать по производительности с фотографией или же, создавать что-то принципиально новое, недоступное для фотографии. Возникли импрессионизм, кубизм, сюрреализм, и еще десятки направлений, каждое из которых по-своему искажало изображение вещей вокруг нас. Портрет вернулся к весьма условному наброску, в котором человека еще надо постараться увидеть. Художники соревнуются в оригинальности, но мало кто утверждает, что это соревнование - расцвет живописи.
   Однако искусство живописи не умерло. Сейчас благодаря компьютерным программам возможно быстро и относительно легко создавать сложнейшие изображения, и редактировать их с такой быстротой, которая и не снилась художникам прошлых столетий. Любой значительный кинематографический проект требует большой работы по "исправлению картинки" - приходится дорисовывать пейзажи, частично анимировать персонажей, не говоря уже о постановке кадра, цветосветовых решениях и т.п. Любой зрелищный фильм последних десятилетий, это - прежде всего результат работы художников.
   И в художественном творчестве идет процесс, во много эквивалентный изменениям в техническом образовании: исчезает полнота рефлексии используемых процессов. Профессиональным художникам уже сравнительно мало надо знать о материалах, меньше прорисовывается деталей, нет необходимости овладевать несколькими техниками штриховки, наложения красок - всё это автоматизировано. Программа "Corel" сделала бессмысленным спор о достоинствах беличьих и соболиных кисточек. Движением "мыши" можно выбирать из десятков фактур материалов, можно воспользоваться сотнями тысяч черновиков и набросков, доступных в сети Интернет. А это значит, живопись начинает уступать позиции дизайну: для громадного числа заказчиков уже существуют стилистические решения, наработанные проекты - надо просто подставить нужные названия, фамильные гербы или фотографии близких.
   Связь уровня рефлексии образов с практикой, с регулярным осуществлением трудовых действий, проявляется в самых неожиданных ситуациях. Так У. Эко приводит пример задачи, которую поставили перед Управлением по захоронению ядерных отходов США: как обозначить опасные для жизни участки, какие символы и способы сигнализации выбрать для того, чтобы и через несколько тысяч лет люди знали, что от захоронений надо держаться подальше? В результате все способы оповещения об опасности были отвергнуты, как недостаточно долговечные (значение символов меняется со временем), и даже путь наполнения опасного участка максимальным количеством разнообразных знаков тревоги и опасности на самых разных языках оказался отвергнут. Единственным способом оказалось создание устойчивой группы (или даже секты) из ученых-ядерщиков, антропологов и лингвистов, которая могла бы существовать в веках, и если уж произойдет утрата навыков работы с радиоактивными материалами, то останутся хотя бы мифы [287, с. 185].
   Более того, символика становится необходимой составляющей общения человека с машиной: пользователь не разглядывает программные коды, ему безразлична сущность той или иной информационной среды. Намного важнее - дружественный интерфейс, то есть набор пиктограмм, картинок, которые выполняют роль набора символов, фактически - машинно-человеческого языка.
   Что касается генерирования компьютерными программами новых идеальных образов (и даже формулировки естественнонаучных законов), то эта проблема обсуждается футурологами не первое десятилетие. В своё время С. Лем предлагал проект "информационной фермы", в которой молекулы полимеров, несущие информацию о явлении, будут проходить, фактически, естественный отбор, чтобы полнее раскрыть сущность этого явления [141, с. 404-405]. С. Лем считал, что невозможно заставить "прореагировать друг с другом символы, написанные на бумаге". Однако с 1967-го года, когда была написана "Сумма технологии", в развитии компьютеров успела пройти целая эпоха.
   Во-первых, роботизированные комплексы приспособили к проведению серийных экспериментов: машина проводит опыты на сотнях однотипных растворов и делает вывод о лучшем качестве определенной смеси [216] Это, разумеется, низший уровень исследования, а получение знания только на основе эксперимента, без формулировки теории - эпистемологический миф.
   Во-вторых, усовершенствовалась технология виртуального моделирования: конструкции мостов можно просчитывать, сидя за компьютером. А программ "Exel" с легкостью укажет исследователю на закономерности в любых наборов данных. Не говоря уже о программе MathCAD, в которой любое корректно написанное на дисплее уравнение будет решено в мгновение ока - то есть символы "реагируют" без прямого участия человека.
   Да, эти два фактора, казалось бы, еще не могут дать самого главного: формулировки новых понятий, и выдвижения гипотез. Однако идея "гностического конструирования", предложенная тем же С. Лемом, уже близка к своей реализации. Компьютеры могу создавать миллионы самых фантастических образов, теорий, гипотез - хотя бы и на основе простейшего генератора случайных чисел, на основе произвольного смешения уже существующих понятий и символов. Потом будет производиться естественный отбор, когда в начале новые "законы" пройдут проверку на информационных моделях, а затем, уже на реальных экспериментах. На основе такого простого перебора всех вариантов вряд ли удастся совершить научную революцию, но вполне возможно решать стандартные задачи в рамках уже сформировавшейся парадигмы науки - то есть "головоломки" в куновском понимании этого термина.
   И перед нами открывает еще один срез процесса отторжения человека от развивающейся техносферы: идеальные формы во всей их полноте существуют в умах крайне ограниченной группы специалистов. Компьютерные программы не могут сами ставить перед собой задачи, проводить циклы исследований. Но без них исследований уже практически невозможны. Что же касается символов, тот же С. Лем дал очень сильный образ, иллюстрирующий постепенный отрыв мира символов от человека: создание машинных языков, но в смысле языков программирования (Кобол или С++), а языков общения. Количество используемых понятий и их сложность настолько велики, что этот язык люди в принципе не могут использовать, для них это так же сложно, как для обезьян научиться человеческой речи [140, с. 223-301].
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Роздiл IV. ЗАКОНЫ, ТЕХНИКА И ТЕХНОЛОГИЯ
  
   Если четыре причины возможных неприятностей заранее устранены, то всегда найдётся пятая

Четвертое следствие А. Блоха из закона

Э. Мерфи

  
   Стиральные машины ломаются только во время стирки

Закон Йегера

  
   Весь предыдущий анализ по умолчанию базировался на допущении, что в развитии техники, существовании технической реальности важную роль играют так называемые объективные законы. Тема: законы и техника - центральная в работе и действительно весьма сложна. Необходимо принять во внимание две группы проблем: а) разъяснение, анализ "природы объективных законов" и
б) законы построения и развития техники. Хотя они и взаимосвязаны, каждая из них имеет свои особенности.
  
   4.1. Понятие закона. Основные свойства законов
  
   Остановимся сначала на первой группе проблем. Для этого применим текстуальное приведение точек зрения различных авторов, представляющих оригинальные подходы к толкованию "природы" объективных законов.
   Согласно традиционной материалистической точке зрения необходимо различать между собой объективные законы природы и их отображение в нашем сознании, то есть законы науки [59, с. 96; 104, с. 122-146]. Не принимая пока во внимание "научно-технические законы", о которых речь пойдет ниже, ограничимся рассмотрением только так называемых объективных законов природы.
   Законы существуют объективно, то есть независимо от нашего сознания; законы природы материальны. Например, К. Маркс признает закон как внутреннюю и необходимую связь между явлениями. По К. Марксу не каждая связь имеет характер закона, а только существенная, которая лежит в основе явлений.
   В.И. Ленин писал об особенностях закона: "Закон есть устойчивое (не исчезающее) в явлении; "Закон - спокойное отображение явлений" [144, с.136].
   Из современных авторов приведем два подхода к определению понятия "закон". Так, В.А. Друянов определяет объективные законы (законы природы) "как существенную связь, которая имеет необходимый, всеобщий, повторяемый характер" [88, с. 24; 87, с. 12]. В.П. Тугаринов в свое время да такое определение: "Закон есть такой взаимосвязью между существенными качествами или ступенями развития явлений объективного мира, которая имеет всеобщий и необходимый характер и проявляется в относительной стойкости и повторяемости этой связи" [244, с. 87].
   В определении "закон" скрыты трудности. Материализм отталкивается от определения того, что законы существуют объективно. А что означает выражение: "законы существуют объективно?". Одну из попыток решения проблемы находим у В.В. Ильина: "Закон действует в относительных условиях, пространственно -временных границах... Так, простейшие физические законы удовлетворяют условиям симметрии, которые проистекают из однородности и изотропности пространства, и могут быть описаны одним из трех дифференциальных уравнений: уравнением Пуассона, уравнением теплопроводности и волновым уравнением. Варьирование условий изменяет проявление закона вплоть до его отмены. Переход, к примеру, к неоднородному и неизотропному пространству попросту деформирует законы физики" 97, с. 159].
   В этом подходе не выделяются законы природы и законы науки, они просто отождествляются; так же употребление термина "деформация законов" - не совсем корректно по отношению к современной физике, в которой законы Ньютона рассматриваются как частные случаи более общих зависимостей. Но какие бы частные контраргументы не приводились к этой цитате, внимательный анализ убеждает в том, что В.В. Ильин обходит сложную проблему объективности законов.
   Действительно, что означают понятия "законы существуют объективно", "законы материальны"? Что законы существуют, как, например, обычные вещи (стол, дерево, молекула) или в понятие "существование" мы должны вложить некий иной смысл? А что означает материальность законов? То же самое, что и телесность, вещественность? Тут не обойтись без обращения к историко-философской традиции. В "Правилах для руководства ума" Р. Декарта читаем: "...Под протяжением мы понимаем все то, что обладает длиной, шириной и глубиной, не рассматривая, реальное ли это тело или только пространство" [76, с. 134-135].
   Как видите, Р. Декарт отождествляет тело и пространство. Английский философ-материалист Т. Гоббс писал: "Если мы вспоминаем какую-либо вещь, существующую в мире до его предполагаемого уничтожения, или представляем её себе в нашем воображении и при это обращаем внимание (совершенно абстрагируясь от её свойств) только на то, что называем пространством:. И ниже: "пространство есть воображаемый образ (phantasma) существующей вне нас вещи, акциденции, кроме бытия вещи, вне представляющего сознания" [57, с. 126-127]. Т. Гоббс считал, что механико-геометрические качества (протяженность, форма, движение и т.п.) неотделимы от тел.
   Рационалисты и эмпирики Нового времени (как разумного, основанного на причинно-следственных связях, понимания мира) исходили из того, что явления считаются телами, содержание которых может быть выражено пространственно (мы пока не ставим перед собой задачу выяснить: а что такое явление?). Иначе говоря, если представить себе наблюдателя (человека), вооруженного измерительными инструментами и устройствами, то с их помощью структуру (состав, плотность, объем и т.п.) можно выразить через геометрические, пространственные характеристики. Такой "неожиданный" поворот мысли мы находим у Т. Гоббса: "Допустим теперь, что одна из этих вещей снова появилась или вновь будет создана. Эта созданная и вновь появившаяся вещь будет в таком случае не только занимать определенную часть указанного пространства, совпадать с этой частью или простираться вместе с ней, но и окажется по необходимости совершенно независимой от нашего представления. Это и будет то, что в силу протяжения обычно называют телом, а в силу независимости от нашего мышления - существующим самом по себе" [Там же, с. 134, 185].
   Потому Т. Гоббс отождествляет пространство и тело; тело вообще - это первая материя, которая "не есть самостоятельной вещью". Интересно, что и для рационалистов Нового времени пространственное и объективное - есть тождественными понятиями; в частности, эти понятия могли употребляться через запятую, то есть они одноуровневы. И не только эти понятия тождественны. Материально так же тождественно пространственному. Это хорошо видно на примере размышлений Т. Гоббса.
   Какое же отношение имеет сказанное к проблеме закона? Закон в таком случае - внутренняя, существенная характеристика, сторона явлений, которые выражают сами себя своими пространственными дислокациями и поддаются внешнему наблюдению. Отметим, что без понятия "субъект", "внешний наблюдатель" идея законов утрачивает смысл. Это прекрасно выразил Р. Декарт, это понимали философы-рационалисты. Но как задается субъект, внешний наблюдатель? Р. Декарт сформулировал свой знаменитый принцип "Cogito ergo sum". Для Р. Декарта разум (с его сомнениями) - это абсолютное, поскольку он не требует ничего иного для своего понимания, прояснения своей природы.
   Процитируем размышления Р. Декарта о материальности и идеальности явлений. "...Мы говорим, что те вещи, которые по отношению к нашему разуму называются простыми, являются или чисто интеллектуальными, или чисто материальными, или общими. Чисто интеллектуальными являются те вещи, которые познаются разумом при посредстве некоего врожденного света и без помощи какого-либо телесного образа... Чисто материальными являются те вещи, которые познаются существующими только в телах: такие, как фигура, протяжение, движение и т. д." [76, с. 119].
   Казалось бы, рационализм построил целиком продуманно логично обоснованную систему мира или онтологию. Но почему рационалисты уверены, что это есть действительные или объективные законы природы? Это связано с процедурой объективации тех схем, образов, которые строит наше сознание. Р. Декарт лишь декларировал то, что зовется материальностью. Уточнил эту позицию Г. Лейбниц. "Прежде всего под идеей, - пишет Лейбниц, - мы понимаем нечто такое, что находится в нашем уме; таким образом, следы, запечатленные в мозгу, не суть идеи, ибо я, конечно, понимаю что "ум" есть ничто иное чем мозг, или даже более тонкая часть субстанции мозга.
   Однако в нашем уме есть многое такое, например, акты мышления (cogitutiones), восприятия, аффекты, о чем мы знаем, что это не идеи, хотя они не образуются без идей. Ведь для нас идея состоит не в каком-либо акте мышления, но в способности (facultas), и говорят, что мы имеем идею вещи, если даже не мыслим о ней, лишь бы мы только были способны в данном случае помыслить о ней... Идея поэтому предполагает некую близкую способность, или умении мыслить о вещи... Поэтому наличие в нас идей вещей не предполагает ничего другого, кроме того, что Бог, творец равно и вещей и ума, вложил в этот ум такую мыслительную способность, благодаря которой он мог бы, исходя из своих собственных операций, выводить то, что совершенно соответствовало бы выводимому из вещей. Поэтому идея окружности и не будет похожа на окружность, все же из неё могут быть выведены истины, которые, без сомнения, будут подтверждать опыт обращения с реальной окружностью"
[137, с. 108-110].
   Мысль Лейбница сводится к тому, что в рефлексивном сознании (самоосознавшем себя) одновременно охватывается предмет, связи и отношения в той мере, в которой охватывается, понимаются, осмысливаются одновременно с ними (предметами, связями и отношениями) и те акты мышления, схемы, понятия и т.д., через которые предметы осознавались. Вот почему Р. Декарт и настаивал на том, что то, что ясно для разума, то есть понятое, осмысленное - соответствует самой природе, т.е. объективно. Процитируем снова Р. Декарта: "Если я предположу в придуманном мною мире что-либо неясное, то этой неясностью может оказаться какое-нибудь незамеченное мною скрытое противоречие и, таким образом, я невольно предположу совершенно невозможное. И, напротив, поскольку я могу отчетливо представить себе все, что я полагаю в этот придуманный мир, то, хотя бы не было ничего такого в старом мире, Бог все же может создать это в новом; ибо несомненно, что он может создать все, что мы способны вообразить" [74, с.199].
   Исходя из анализа взглядов Р. Декарта и Г. Лейбница, можно предварительно определить понятие закона природы или правила (как называл их Декарта).
   Объективный закон - это такое представление нашего сознания о связях и отношениях вещей, о которых мы можем утверждать, что они имеют место или состоятся в действительности. Иначе говоря, объективные законы - это такое представление сознания о связях и отношениях, которое мы можем отделить от иных состояний субъекта (переживания, эмоций, аффектов и т.п.).
   И мы снова сталкиваемся с проблемой. Ведь ясно, что знания о связях и отношениях вещей могут быть достаточно разными. Не все знание о вещах, их связях и отношениях, мы можем выделить. Наука потому и есть наука, что она может отделить некоторое содержание о вещах и процессах от всего иного. И происходит это на основе достаточно жестких посылок, правил, допущений, абстракций и т.п. Не случайно и после Р. Декарта философы снова и снова анализировали такие понятия как "опыт", "мышление", "разум" и т.д.
   Но для того, чтобы говорить об объективности правил или законов природы, классический рационализм исходил из неявного принципа непрерывности исследования. На каких идеализациях базируется этот принцип? Обратися к эксперименту Г. Галилея с наклонной плоскостью. Очевидно, что каждый человек может поставить такой эксперимент когда и где угодно, получив точно такой же результат. Известный грузинский философ М. Мамардашвили этот момент комментирует так: "То есть, в понятие "знание" тавтологически входит допущение, что тот кто знает предмет А, знает состояние своего ума относительно А (то есть сознание прозрачно для самого себя)" [152, с. 10].
   Однако, если Р. Декарт мог считать человеческий разум - абсолютом, то сейчас эта абсолютность человеческого разума разложена на составляющие: психология серьезно продвинулась в исследованиях мышления. Кроме того, развитие науки показало, что никакой набор идей не может считать абсолютным источником истины - и хотя из идеи окружности можно вывести многое, но не всю геометрию. Словом, вышеприведенные рассуждения опираются на предпосылку о статичности неких изначальных наборов сведений, которыми располагает мыслящий индивид. Но ведь они не возникают из пустоты и как-то должны постепенно проявляться у детей.
   4.2. Врожденные идеи
  
   Философы Нового времени активно обговаривали так называемую проблему врожденных идей, или в терминологии И. Канта, "трансцендентального априори". Снова процитируем Р. Декарта, который еще раз поясняет смысл этой сложнейшей проблемы: "...Я никогда не писал и не считал, будто ум нуждается во врожденных идеях, являющихся чем-то отличным от способности мышления; но когда я отмечал, что обладаю некоторыми мыслями, кои получил не от внешних объектов и не благодаря самоопределению свой воли, но исключительно благодаря присущей мне способности мышления, то, поскольку я отличал идеи, или понятия, кои являются фактами этих мыслей, от других, внешних, или образованных, я назвал первые из этих идей врожденными. Делаю я это в том же смысле, в каком мы считаем породистость у каких-то семейств врожденным качеством; у иных же в роду бывает подагра, камни и некоторые другие болезни, при этом младенцы таких семейств вовсе не страдают от этих болезней во чреве своих матерей, но они рождаются с определенной предрасположенностью к подобным заболеваниям" [73, с. 472].
   Обратите внимание на сравнение Р. Декарта: врожденность - не некая склонность, это не актуальное содержание сознания (это не аналог понятия, схемы и т.п.), а содержание в потенции. Ниже Р. Декарт разъясняет свое понимание врожденности. Поэтому читатель без усилий может проанализировать его позицию. Поэтому в этом пункте как раз и начинаются те трудности, проблемы, с которыми столкнулся классический рационализм.
   Что еще любопытнее - именно в гипотезе о врожденных идеях можно увидеть отражение той проблемы, что освещалась в пункте 1.7 "Категория "техническое и "технический идеал": в технике мы имеем дело с предметами, детерминированными окружающей средой или только нашими идеями. Становится ясно, что крайности в обоих случаях обуславливают техническое творчество, и превращает его в простое воплощение уже заданных предпосылок. Если ум человека только, исключительно "чистая доска", то техника определена внешними проявлениями, она до последнего винтика уже заложена в связях и отношениях материальных явлений - каждый раз он должен принимать решение, продиктованное ему обстоятельствами. Однако, если сознание определяется врожденными идеями, то техника детерминируется уже "ментальным" окружением, платоновским "царством идей". Можно сказать, что фактура "чистого листа" и есть те врожденные идеи. Вот только человеческая практика не желает воплощать ни одну из крайностей.
   Обе крайности присутствовали в философии эпохи Нового времени. И рационалисты, и эмпирики пытались преодолеть их, по-своему логично, и по-своему ошибочно. Однако, они не учитывали собственно становление человека. И чтобы мы могли говорить об объективном существовании законов, необходимы некоторые условия. Таким условием есть механизм обучения, который позволяет анализировать все полученное знание через призму культуры.
   Если анализировать проблему врожденных идей с современной точки зрения - существует несколько аргументов.
   Во-первых, биологи уже могут оценить приблизительную информационную емкость генетического кода. Суммируя их достижения и все еще остающиеся лакуны в расшифровке генома, можно сказать - абстрактных идей генокод не содержит. Добро, зло, прибыль, математические формулы, законы логики и т.п. - все это отсутствует в наследственной информации. Каждый человек должен усвоить каждую из этих категорий, без обучения он останется на уровне животного.
   Что касается склонностей человека, задаваемых его физиологическим строением, и в значительной мере определяющих темперамент, то они так же могут противоположным образом проявляться в разных социальных условиях. Можно говорить о задатках ловкости пальцев, музыкального слуха, меткости - но конкретные формы их социального выражения (если такие задатки вообще понадобятся) определятся обществом и личностью. Скорость реакции и вспыльчивость будут высоко цениться в трущобах или партизанских отрядах, но сделают их обладателя потенциально опасным и нежелательным в размеренной и неторопливой среде, скажем, среднего класса.
   Во-вторых, уже сейчас ясно, что наследственная информация исключает знаковые системы. Нигде в крови человека не записано, что сложение надо обозначать знаком "+", а вычитание знаком "-". Не указаны буквы алфавита или же иероглифы. Все это - достижения культуры. Но разве не влияет форма записи идей - на их содержание? Влияние не всегда определяющее, но стиль мышления человека пишущего с помощью алфавита и с помощью иероглифов неизбежно будут отличаться. И можно сконструировать множество ситуаций (чисто экспериментальных, или просто подсмотренных на бытовом уровне), когда именно это отличие толкнет людей к прямо противоположным решениям!
   Если же мы возьмем такой колоссальный фактор влияние на образ мысли как язык, то тут все высказанные только что соображения возводятся в степень.
   В-третьих, как различные генетические коды порождают в рамках эволюции очень схожие формы (акула и дельфин), так и внешние условия, и набор уже имеющихся данных - значительно воздействует на принятие человеком решений. Например, образ лабиринта, присутствует в автохтонных культурах на всех континентах. Он может быть чрезвычайно различным, но к самой идее приходили много раз и, по-видимому, совершенно независимо.
  
  
   4.3. Существование законов
  
   Теперь обратимся к современной физике. В ней достаточно живо обсуждается проблема существования объективных законов. Но что означает выражение: "Объективные законы существуют?" Какой рациональный смысл мы вкладываем в это высказывание?
   Известный физик Макс Борн неоднократно подчеркивал, что, например, в эксперименте исследователь непосредственно имеет дело с "проекциями" физической реальности на условия и способы её наблюдения, исходя их которых необходимо "сконструировать", "построить", сформулировать законы.
   Очевидно, что эта задача не так уж проста и её решение зависит, в частности, от толкования понятия "существование объективных законов" и его критериев. Тут обнаруживается ряд вопросов. Одно из них - есть ли существование законов их предикатом. Иначе говоря, можно ли говорить о существовании законов, исходя из некоего знания о них? Этот вопрос не имеет однозначного ответа, если не уточнить, идет ли речь о существовании законов или объективных законов (объективное существование). Решение этого вопроса осложняется тем, что утверждение об объективном существовании законов никак не следует из понятия о них, а требует если не непосредственной практической проверки, то хотя бы учета достижений культуры человечества и общественно-исторической практики.
   Сторонники традиционной концепции проблему объективного существования законов решают, опираясь на два допущения. Во-первых: это признание материальности законов. Что означает высказывание: "объективные законы материальны"? Материальность объективных законов выплывает из материальности связей и отношений. Но имеем ли мы право утверждать материальность связей и отношений? Практика человечества будто бы определяет это. Но так ли это?
   В литературе существуют давние противоречия в трактовке этих категорий (связь, отношение) [285, с. 20-21; 295, с. 25-26, с. 134-135]. Даже определение в "Новой философской энциклопедии" - "Связь - отношение между объектами, проявляющееся в том, что состояния и свойства любого из них, меняются при изменении состояния и свойств других" [180, с. 510] - при всей своей очевидности, тут же дополняется указанием на некоммуникативность, односторонний и избирательный характер связей, что прямо противоречит изложенной формулировке.
   Ограничимся категорией "связь". Связь не самостоятельна, она не выражается сама по себе, а посредством "иного": явления, вещи, системы, будучи способом их бытия. Связи характеризуют организацию материальных вещей: с одной стороны, связи "скрывают" содержание вещей, с другой - раскрывают их природу. Но как установить материальность связей? Можно было бы поступить так, как это делается в отношении самих вещей - ведь сами связи без них невозможны. Но самостоятельное бытие связей - это абстракция, существующая в видимости субъекта, познающего вещи.
   Что же скрывается за понятием "связь" с онтологической точки зрения? Очевидно лишь то, что вещи обмениваются материей, энергией, информацией. Этот обмен может быть непосредственным и опосредованным. Анализ различий связей и предметов является чрезвычайно тяжелой проблемой, исчерпывающе не решенной и в сегодняшнем научным знанием. Не взирая на грандиозные успехи современной науки, не удалось еще связи целиком выразить в пространственных характеристиках. Мы обращаем внимание на этот момент, потому что в литературе из раза в раз подчеркивается, что онтологическая грань между связями и вещами достаточно условна, размыта.
   С одной точки зрения отличие между связями и вещами, можно трактовать как отличие между противоположностями. Если принять как выражение связей взаимное отражение предметов (изгиб дерева как отражение ветра, и замедление ветра как следствие препятствия в виде дерева), и посчитать это отражение формой своеобразной предрефлексии, то различие между связями и вещами - это противоположность между материальным и идеальным. Материальность, с этой точки зрения, можно нивелировать. В качестве примера, как бы это странно не показалось, можно привести цитату К. Маркса, сравнивающего вещи в качестве эталона разных мер: "Голова сахару как физическое тело не дает возможности непосредственно увидеть или ощутить вес. Телесная форма железа, рассматриваемая сама по себе, настолько же мало есть формой проявления тяжести, как и голова сахару. Напротив, чтобы выразить голову сахару как вес мы приводим её к весовому отношению с железом. В этом отношении железо есть телом, в котором нет ничего роме веса. Поэтому количество железа служит мерой веса сахара и по отношению к физическому телу сахара являет собой лишь воплощение веса, или форму проявления веса. Эту роль железо играет только в границах того отношения, в которое до того вступает сахар или иное тело, когда определяют вес последнего" [153, с. 66]. Отсюда следует, что кусок железа выражает вес не только куска сахару, но и неисчислимого множества вещей, но выражает не материально, а идеально. Отметим, что Ф. Энгельс в "Анти-Дюринге" отмечал что "Подобно тому как товарное производство возводит золото вранг абсолютного товара... точно так же и химия возводит водород в химический денежный товар...", который выражает через свой атомный вес [289, с.320].
   С другой точки зрения идеальность связей, возникающих в нашей голове, никак не отменяет реальную, материальную связь между предметами. Выбор нами одного качества железа не мешает использовать и другие. Разве упомянутый кусок железа, лежащий на весах и выступая отражением наших идеальных представлений о весе - не может в то же время быть выразителем представлений о теплопроводности? Или светоотражения? Или твердости? Или еще какой-либо характеристики? Разве в тот момент, когда он лежит на весах - он не подвергается воздействию магнитного поля Земли, и разве нельзя, превратив весы в некий компас, попробовать этот кусок железа превратить в магнитную стрелку? Любой предмет опутан бесконечным числом связей и состоит в бесконечном числе отношений. Этот клубок, в котором человек может искусственно взяться за определенную нить. Образ связи выражен идеально, но сама она вполне реальна. Ведь не меняется же вес сахарной головы от выражения в граммах, в фунтах или в золотниках? Взвешивание как сравнение двух весовых мер (двух вполне объективных масс) - позволяет объективировать вес сахарной головы, ведь иначе продавец и покупатель могли бы назначить ей собственные веса, исходя из своих интересов.
   Проблема существования объективных законов не относится к числу надуманных, или пустых проблем. Природа не терпит пустоты и человеческое знание не терпит "пустоты". Человеческое сознание мгновенно заполняет "пустоты" если не научными образами, понятиями, идеями, то религиозными, художественными, мистическими и оккультными, наконец, мифологическими и обыденными. И с этим обстоятельством исследователь должен считаться, приступая к анализу такого обьекта, как обьективные законы. В связи с этим сделаем два замечания. Во-первых, современная наука, и в частности, космология исходит из неявной общей предпосылки, что Вселенной свойственна внутренняя упорядоченность, иначе мир невозможно рационально познать и описать. Эта предпосылка, органично встроенная в наши умы, не относится к числу строго доказанных истин, чаще имеет апофатическое обоснование, но мало кто из крупнейших философов и естествоиспытателей проявлял желание ее опровергать. Известный русский философ И.А. Ильин, изучавший религиозные основания науки, пришел к выводу, что мыслить научно -- значит стремиться думать в соответствии с той формой абсолютной разумности, которой подчинена Вселенная. Осмысливание внутреней интеллигибельности мира в терминах объективных законов кладет начало тому, что мы именуем "научным сознанием". Научный смысл, следовательно, происходит от признания законов Вселенной, а твердое убеждение в объективной реальности таких законов в конечном счете требует риска веры в высшую разумность космоса. Крупнейшие мыслители всех времен полагали, что равновесное сочетание важнейших мировых противоположностей (притяжения и отталкивания, прерывности и непрерывности, конечного и бесконечного и т. д.) лучше всего выражается универсальными законами природы. Так, А. Пуанкаре, один из основателей релятивистской физики, писал, что наполненность мира гармонией есть "вечное чудо", что исключения из законов крайне редки и что эстетическое в науке, в первую очередь, связано с созерцанием этого бесценного чуда. "Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль" [212, с. 658].
   0x08 graphic
Вместе с тем концептуальное построение современной картины мира, сопряженное с признанием общих законов Вселенной, периодически подвергается жесткой критике со стороны скептически настроенных философов и ученых. Скептики, агностики и нигилисты время от времени пытаются разрушить утвердившееся холистическое мировоззрение, не подозревая, однако, что расчищают место для нового холистического синтеза. Ж.-П. Вернан ясно описал механизм взаимоперехода рационализма и скептицизма на примере истории античной философии [37]. Аналогичный процесс нетрудно обнаружить в истории современной науки. Нынешняя "постмодернистская деконструкция" холистического мироотношения имеет целью десакрализовать религиозные основания естествознания и подорвать веру ученых в объективную реальность законов природы. Широкая пропаганда и навязывание ученым постмодернистского стиля грозит полностью лишить научное объяснение "физического смысла", свести фундаментальные науки к технологии "know how". Не случайно поэтому в философии и науке сегодня усиливается противодействие постмодернизму. Все более заметна тенденция возродить холизм - обновить мировоззренческие объяснительные принципы, создать новую картину целостности мира и человека, восстановить в рамках неохолизма веру в объективную реальность законов Вселенной.
   Во-вторых, современная космология напоминает скорее хаотическое нагромождение гипотез, совокупность спекулятивных предположений, чем стройную картину. В космологии запросто говорят о замкнутой Вселенной, которая в момент Большого взрыва была на 20 порядков меньше атомного ядра, т.е. имела размер порядка 10 ?0x01 graphic
см. При этом делается ссылка на закон сохранения энергии не запрещающий возникновения элементарных частиц "из ничего", или из вакуума, который рассматривается как особое состояние физической формы материи. К примеру, Дж.Серль в своей известной книге "Открывая сознание заново" пишет: "Итак, общая теория относительности устраняет последнее препятствие на пути рождения Вселенной "из ничего". Энергия "ничего" равна нулю. Но и энерогия замкнутой Вселенной равна нулю. Значит, закон сохранения энергии не противоречит образованию "из ничего" замкнутой Вселенной" [228, с. 21]. Известный российский космолог Г.М. Идлис высказал идею о том, что масса нашей Метагалактики относительно внешнего наблюдателя будет очень малой, а поэтому элементарные частицы и такие объекты как метагалактики оказываются вполне совместимыми. Высказанная идея была сформулирована еще в античной Греции как идея взаимосвязи самого большого и самого малого. "Пикантность" гносеологической ситуации относительно понимания "природы" космологических и квантово-физических объектов состоит в том, что сознание не только порождает слишком необычные, на наш взгляд, образы и понятия, на основе которых делаются неоднозначные выводы, но при этом не замечается некоторая фантастичность их. Вот, прелюбопытнейшее размышление современных киевских философов о природе физической реальности: "Методологiя наративiстики вiдкидає подiбну iнтерпретацiю природи фiзично реальностi. Вiдповiдно до цiє методологi, фiзична реальнiсть не iснує сама по собi, а виробляється. I виробляє  той, хто здiйснює дiалог з буттям. Цей учасник дiалогу створює  приблизно так, як створював оповiдач (наратор) його живою, вольовою, надiленою творчою уявою "Повiсть временних лiт", "Книгу буття", [...]. Фiзична реальнiсть виявляється соцiальним продуктом; вона - продукт не тiльки фiзичних дiй експериментатора, а й його фантазi" [227, с. 200]. Авторы рассуждают о физической реальности, точно это некое аморфное образование, лишенное каких-либо законов. Лишь указание на то, что физическая реальность не существует сама по себе, а "изготовляется", "конструируется" субъектом познания. Это наводит на мысль о том, что авторы солидаризуются с известным замечанием И. Канта о конструировании законов природы, о котором (о конструировании!!) немецкий философ заявил в "Предисловии" ко второму изданию "Критики чистого разума". Однако авторы на протяжении всего раздела книги не обмолвились ни словом о том, что же такое естественнонаучные законы и каково их отношение к объективным законам природы, если таковые существуют. В то время как И.Кант "Критику чистого разума", по нашему мнению, посвятил проблеме закона, прекрасно понимая, что рассудок и разум по-разному "воспринимают" эту реальность, которая имеет социокультурный характер.
   Между тем, существование физической и космологической реальности немыслимо без понимания особенностей естественнонаучных законов. Интересно, что С.Д. Хайтун в статье "Эволюция Вселенной", комментируя основное содержание работ И.Д. Новикова (известного космолога!), пишет: "Ну и как вам это "кипение вакуума"? Как можно утверждать что-либо о других вселенных, если нельзя выйти за пределы собственной?! Концепция "кипящего вакуума", несомненно, проходит по ведомству научных спекуляций, которые, играя в науке позитивную роль, прокладывают новые пути. Вот только не следует преподносить их как "последние достижения физики", проверяемые точнейшими наблюдениями" [265, с. 76]. Ну, а что пишет И.Д. Новиков о законах? "...Наша Вселенная вечна. Она - один из пузырей в Сверхвселенной...Согласно теории другие вселенные существуют, однако физические законы в них могут кардинально отличаться от законов нашего мира... Можем ли мы... выйти за границы нашего пузыря... и исследовать другие вселенные? К сожалению, непосредственно это сделать нельзя. Дело в том, что границы каждого пузыря расширяются со скоростью, большей скорости света. Границы нашей Вселенной удаляются быстрее любого сигнала, который мы можем послать к границе. Следовательно, выйти за его границы мы не можем" [182, с. 893-894].
   Каждая научная модель (описание и объяснение явлений природы) включает в себя набор исходных, предельных понятий, так сказать базовых категорий, от понимания которых зависит стратегия деятельности человека. К числу таких относится и категория "закон". И.Д. Новиков в своей статье понятие "закон" оставил без внимания. Но, что любопытно: С.Д. Хайтун-оппонент И.Д. Новикова - так же не проясняет свое понимание понятия "закон", хотя утверждает следующее: "Подчиняясь общим законам эволюции, наша Метагалактика также эволюционирует с нарастанием степени фрактальности (т.е.уменьшением фрактальной размерности) в сторону наращивания метаболизмов и связанности "всего со всем" с образованием новых структурных "этажей", ростом сложности и разнообразия возникающих форм" [265, с. 89]. Ну и как можно понять подобного рода высказывание? Оказывается, что даже такой объект как Метагалактика подчиняется законам эволюции, о которых человек совершенно ничего не знает, но существование которых постулируется или предполагается. Интерес к космологическим проблемам, как отметил И. Кант в одном из своих писем, привел его к пересмотру оснований познавательного процесса и к иному толкованию законов природы, которые не существуют как таковые сами по себе. И. Кант прекрасно понимал, что человеческий разум способен объединять антиномические суждения друг с другом. Поэтому он и наделял человеческий разум трансцендентальной способностью. Это побудило И. Канта приступить к критике чистого разума как такового, чтобы устранить скандал мнимого противоречия разума с самим собой. Когда в литературе подчеркивается, что для получения физического знания, вскрывающего природу явлений, необходимо уже иметь априорное знание, которое представляет собой условие того, что оно способно превратиться в метод исследования явлений, то, как правило, не проводится строгое разграничение функций рассудка и функций разума. Например, А.Ю. Грязнов в статье "Методология физики и априоризм Канта" говорит о всеобщих априорных принципах физики, которыми, по его мнению, выступают основоположения чистого рассудка [65, с. 101-103].
   Между тем, И. Кант проводит четкое различие между функциями рассудка и функциями разума. И. Кант полностью погружен в логику, понимая, что без разъяснения того, что понимать под исходными понятиями, которыми оперирует рассудок, и трансцендентальными идеями т. е. "чистыми понятиями разума" [101, с. 358], невозможно анализировать суждения, выступающие законами природы. Поэтому его и волнует вопрос: "содержит ли разум a priori сам по себе, т.е. чистый разум, синтетические основоположения и правила и каковы могут быть эти принципы?" [Там же, с. 345]. И. Кант настаивает на том, что трансцендентальная диалектика глубоко скрыта в человеческом разуме [Там же, с. 347] и логическое применение разума вполне определенно. "Если рассудок есть способность создавать единство явлений посредством правил, то разум есть способность создавать единство правил рассудка по принципам. Следовательно, разум никогда не направлен прямо на опыт или какой-нибудь предмет, а всегда направлен на рассудок, чтобы с помощью понятий a priori придать многообразным его знаниям единство, которое можно назвать единством разума и которое совершенно иного рода, чем то единство, которое может быть осуществлено рассудком" [Там же, с. 342]. Отсюда следует, что человеческое познание имеет дело не с независимой от субъекта реальностью и не с вещами в себе, а с теми объектами, которые произведены самим субъектом. Потому субъект должен знать те предметы, которые существуют в опыте. В метафизике И. Канта понятие "опыт" играет особую роль. И. Кант постоянно обращается к данной категории. Но в данном случае опыт - это конструирование, соответствующая организация субъектом эмпирического материала (в том числе и ощущений, чувственных впечатлений) с помощью априорных форм чувственного созерцания и априорных категорий рассудка. Именно эта конструктивная деятельность субъекта и является источником появления различных законов природы. Как это происходит конкретно требует особого анализа. Мы лишь отметим, что конструктивная деятельность субъекта, в которой свойства реальности непосредственно оформляются в виде некоторых протокольных предложений или правил (в конечном итоге формулировке законов) не является просто "объективным взаимодействием тел", а протекает в культурно-исторических формах и только таким образом осмысленная фиксируется также и в знании. Поэтому и возникает крайне сложный и запутанный вопрос о том, как фундаментальные (объективные) законы космологии предстают перед субъектом со стороны их всеобщих черт, и одновременно характеризует эти всеобщие черты как необходимый атрибут материального мира. С другой стороны, представляет особый интерес категориальный анализ такого объекта, каким мы считаем "объективные законы Вселенной". Когда речь заходит о категориальном анализе объективных законов, то следует принять во внимание отношение между сознанием и окружающим миром (в данном случае с объективной реальностью); процесс познания - это та культурно-историческая рамка, на основе которой строится система категорий, используемая для понимания "природы" объективных законов. Или, иначе говоря, необходимо ответить на вопросы: что такое объективные законы Вселенной?, и как существуют объективные законы Вселенной? Парадоксальность ситуации заключается в том, что в современной космологии, как, впрочем, и в других областях науки, исследователи, как правило, крайне редко обращаются к категориальному анализу суждения "объективные законы существуют". Казалось бы, что суждение о существовании объективных законов является начальным этапом их познания. Однако, познание законов природы отличается от познания чувственно-воспринимаемых вещей (в данном случае, не суть важно воспринимаем мы вещи непосредственно или с помощью приборов). Чувственно-воспринимаемые вещи существуют не абсолютно, поскольку изменчивы (т.е. изменяются), а поэтому наряду с суждением о существовании вещей (например, электронов, молекул, живых организмов, популяций и т.д.) можно высказать суждение о несуществовании и изменении их. Каждая вещь существует как что-то определенное и не существует как нечто другое, поскольку всякое определение есть отрицание. В то же время, следует иметь в виду, что факт изменения характеристик существования и несуществования вещей является таким же исходным, как и факт их наличия. Это уже стало общим местом в современной эпистемологии.
   Однако такая логика не срабатывает, когда речь заходит о существовании объективных законов. Познание не может основываться на том, что наряду с суждением о существовании закона одновременно высказывается суждение о не существовании и изменении их. Когда мы о говорим о существовании закона Ома для определенной области электрических явлений мы не можем одновременно утверждать, что данный закон в этой области явлений не существует и изменяется. Вообще говоря, вопрос об изменении объективных законов с онтологической точки зрения является крайне сложным и запутанным, а в логическом отношении совершенно не проанализированным. В том-то и заключается парадокс, что в познавательном отношении признание факта изменчивости вещей, свойств и отношений основывается на признании абсолютного существования законов. Нельзя сделать ни одного шага в познании не признав абсолютного существования объективных законов.
   Далее. С точки зрения формальной логики объективные законы выражаются в форме суждений. Поэтому целесообразно проанализировать существование законов с точки зрения формальной логики. Нельзя высказать что-либо об объекте, не отнеся его к тому или иному множеству. Поэтому можно предположить, что высказывание "существует закон Ома" есть краткое выражение мысли о том, что "закон Ома" входит в М, включается в М (закон Ома 0x01 graphic
М). Если же соответствующее множество не указано и не подразумевается, то экзистенциальное высказывание о существовании объективных законов будет бессмысленным. В самом деле, что означает, например, суждение " закон Ома суще-ствует"? Оно может означать, что при определенных условиях некоторые электрические явления, происходящие на Земле, описываются соответствующей концептуальной схемой (истина), а так же электрические явления, происходящие на Луне при соответствующих условиях (истина), а так же тождественные явления, имеющие реальное (истина) или воображаемое (ложь) существование, и, наконец, в самом общем плане - существование электрических явлений имеющих место (неважно, при каких условиях) в известной нам Вселенной. Последний смысл, очевидно, соответствует утверждению "существования объективных законов вообще", но и здесь утверждение о существовании равносильно утверждению о включении в класс: в класс всего того, что может быть наименовано. Строго говоря, когда речь идет о существовании или несуществовании вещей, свойств и отношений, то с точки зрения формальной логики им соответствуют познавательные операции утверждения (включения в множество) и отрицания (исключения из множества). Отрицание конъюнкции высказываний о существовании предмета в качестве множества и элемента в одном и том же эталонном множестве эквивалентно познавательной операции дизъюнкции. Как известно, операции отрицания в сочетании с конъюнкцией или дизъюнкцией достаточны для построения логики. Однако этот прием не годится, когда речь заходит о существовании или несуществовании законов, поскольку противоречит принципу конкретности существования.
   Г. Гегель был прав когда писал, что "между вещью и ее существованием проводится различие подобно тому, как можно проводить различие между нечто и его бытием" [53, с. 577]. По Г. Гегелю, существующее и существование не тождественны. Попытаемся воспользоваться этим положением немецкого философа для анализа проблемы существования объективных законов. Сформулируем вопрос: что значит объективный закон существует (например, закон всемирного тяготения)? Относительно существования объективных законов не применима самая абстрактная характеристика существования: существовать, значит быть элементом такого множества, которое не яв-ляется элементом самого себя. Объективный закон как объект познания не существует именно в указанном смысле. Другими словами, к проблеме существования объективных законов не применимо основное правило расселовской теории типов: "Все, что включает все множество, не должно быть одним из элементов множества".
   С другой стороны, есть соблазн анализировать проблему существования объективных законов с учетом мощной традиции современного естествознания, рассматривая бытие любого объекта как конкретное взаимодействие с вполне определенными условиями. Например, традиционно физики полагают, что закон всемирного тяготения проявляется именно во взаимодействии материальных объектов. Однако и этот подход наталкивается на определенные трудности. Чтобы конкретизировать проблему существования объективных законов примем во внимание, что категории существования и не существования всегда были тесно связаны с понятиями единого и многого. Трудности, возникающие при анализе этих категорий, были хорошо осознаны еще древними и подытожены в диалогах Платона "Софист" и "Парменид". Однако, по нашему мнению, принцип конкретности существования обьектов должен рассматриваться не только в гносеологическом и логико-онтологическом аспектах, но и в культуро-онтологическом плане. Другими словами, мы можем что-то утверждать о существовании, или не о существовании не только в отношении к человеческому сознанию (независимо от него), но о любом способе существования, в любом мыслимом множестве предметов (под которыми тоже понимаются не только энергетически-массовые образования, но и информация, и идеализованные предметы, и продукты фантазии и т. д.).
   Поясним наше понимание существования объективных законов примером. Строго говоря, когда мы говорим вообще о существовании объективных законов, то формулируем некоторую метафизическую бессмыслицу. К примеру, если мы ставим эксперимент Кэвендиша по измерению гравитационной постоянной на Солнце, до определенного "порога" эксперимент Кэвендиша не существует на Солнце. Ведь известно, что самый быстрый способ связи - это луч света, пробегающий 300 тыс. км/сек. Луч света проходит путь от Солнца до Земли за 8 мин. Следовательно, события, произошедшие на Солнце менее 8 мин. назад, никак не связаны с событиями на Земле. Они существуют во множестве солнечных событий и не существуют во множестве событий земных. И этими событиями мы можем пренебречь непроизвольно, не потому, что нам так захотелось, а по вполне объективным основаниям.
   То же самое относится и к проблеме несуществования объективных законов. Что имеется, например, в виду, когда отрицают существование законов Ома или Бойля-Мариотта? Отрицание существования закона Бойля-Мариотта правомерно в случае описания поведения реальных газов. Но ведь данный закон "существует" для некоторого множества идеальных газов, которые лишь очень отдаленно напоминают реальные газы. Отрицая существование идеальных газов, мы отрицаем существование соответствия законов идеальных газов реальным газам. Таким образом, оттого, что мы отрицаем существование законов в определенном множестве, оно не становится абсолютным несуществованием. Без учета конкретного множества процессов, событий, явлений, которым соответствует или не соответствует данный закон (конкретное суждение) нельзя пойти дальше положения, сформулированного еще Гераклитом: "В одни и те же воды мы погружаемся и не погружаем-ся, мы существуем и не существуем". Но одним этим принципом нельзя ограничиваться. Приняв данный принцип, можно двигаться в разных направлениях. Принятие этого положения без конкретизации есть выражение релятивизма: все только относительно, ничего нельзя утверждать определенно и абсолютно. Пытаясь уйти от такой бесперспективной точки зрения, философы стремились найти что-то определенное, устойчивое, безотносительное. И на этом пути некоторые из них приходили к выводу, что относительность наших утверждений зависит только от несовершенства человеческого познания. С критикой такой точки зрения выступил Г.В. Гегель, настаивая на том, что трансцендентальный идеализм в конечном итоге приходит к субъективному идеализму, что корни (трансцендентального идеализма) в противопоставлении вещи-в-себе и внешней рефлексии. По Г.В. Гегелю объективные законы как особые вещи - в-себе существенным образом существуют. Объективные законы как вещи-в-себе обладают свойствами и вследствие этого имеется множество объективных законов, которые отличны друг от друга через самих себя. Другими словами, каждый объективный закон есть некоторая конкретность или определенность. Является ли Вселенная абсолютно определенной сама по себе есть вопрос достаточно сложный и совершенно далекий от решения. Философы по-разному относились к проблеме определенности мира (Вселенной). Но, пожалуй, наиболее четко данную проблему сформулировал И. Кант. Позволяет ли принцип конкретности существования наметить пути решения проблемы существования объективных законов, которые своеобразно отразились в кантовских антиномиях Интересно в плане сказанного одно замечание русского философа И. Лапшина; он подчеркивал, что уклонение от разрешения антиномий Канта "возможно в троякой и только в троякой форме": либо признать сразу, что тезис и антитезис оба истинны (т. е. встать на позиции иррационализма), либо признать толь-ко тезис или только антитезис (т. е. встать на позиции метафизики). "Во всех трех случаях, - делает вывод И. Лапшин, - отвечающий попадает, по выражению И. Канта, в положение подставляющего решето, когда вопрошающий делает вид, что доит козла - иначе говоря, самый вопрос "Каков мир сам по себе, независимо от познающего субъекта... есть нелепый вопрос, на который может быть лишь нелепый ответ" [183, с. 96-97].
   Однако ответ Ивана Лапшина так же неудовлетворителен с точки зрения развития современного естествознания, поскольку любой познаваемый объект (и объективные законы в том числе) существует или не существует лишь в определенных (и притом различных) отношениях, без указания которых вопросы о существовании объективных законов не имеют смысла. Иными словами, объективные законы есть, но не во всех отношениях. Может показаться, что принцип конкретности существования объективных законов весьма абстрактен, а потому и сам принцип может показаться даже тривиальным (впрочем, как и все исходные положения достаточно абстрактных концептуальных схем).
  
  
   4.4. Идеальность выражения связей
  
   С раскрытием проблемы идеальности связей - можно признать идеальность выражения их форм, идеальность объективных законов, соответствующих реальным связям. Без признания идеальности объективных связей проблема существования законов природы (т. е. объективных законов) вообще лишается какого-то ни было смысла.
   Но здесь возникает проблема уровней идеального. Сошлемся в этой связи на интересную мысль, высказанную уральским философом Д.В. Пивоваровым "этом понимании назрела потребность в конвенции о более однозначном употреблении термина "идеальное", или если такая конвенция не устраивает дискутирующие стороны, следует ввести классификацию разновидностей идеального, опираясь на более общее понятие идеального как отображения и репрезентации. При этом рассмотрении все иные феномены оказались бы объединены в один общий ряд и отличались бы с помощью таких терминов: "идеальное в форме объективного эталона, отображающего сущность класса предметов", "идеальное в форме материально-практического образа (схемы) объекта", "идеальное в форме субъективного образа объективного мира" [150; 202, с. 14].
   В чем привлекательность подхода, сформулированного Д.В. Пивоваровым? Тут привлекает внимание ударение на объективное, обеспечивающее существование идеального независимого от воли и желания субъекта. Как это понимать? Неужели наши желания, наши мысли, идеи не зависят от нас самих? В какой-то мере зависят от нас, а в какой-то - от общества. Каждый человек сын своего времени и странно было бы ждать от древнегреческих математиков страстного желания решать дифференциальные уравнения. Но надо хорошо понимать, что общество в состоянии уничтожить идеальное не иначе как уничтожив науку, культуру, цивилизацию. Цивилизация, тело культуры - это воплощение форм идеального, на классификации которых настаивает Д.В. Пивоваров.
   Мы не склонны, разумеется, делать вывод о том, что проблема закона целиком и полностью зависит от проблемы идеального. Но концепция, обосновывающая социальную сущность идеального, принадлежащая советскому философу Е.В. Ильенкову, позволяет в первом приближении обозначить пути формирования нетривиальной концепции закона, с учетом тех результатов исследования проблем идеального, что уже получены философией.
   Остановимся на другом моменте или допущении - проблеме объективных законов "самих по себе". В связи с этим позволим себе высказать "крамольную" мысль. Исходя из принципа материального единства мира, можно сформулировать точку зрения, что связи и отношения между вещами идентичны связям и отношениям между субъектом и объектом (при одинаковых условиях) [102, с. 266; 195, с. 231-232]. И субъект вправе утверждать, что объективные законы существуют в той мере, в какой существует идеальное бытие. Хотя, разумеется, это немедленно ограничивает область применения объективных законов - ведь идеального бытия не существовало в Архейскую эру.
   Отсюда следует чрезвычайно важный вывод: закон, будучи идеальным, выступая как тотальное качество системы "объект-практика-субъект", скрыт от внешнего взгляда и являются итогом субъект-объектных отношений, связей. Законы получают, как бы сказать "субстратную видимость", "вещественный характер" только в целенаправленной деятельности человека и без таковой не существуют. Без основополагающей деятельности, без практического превращения объектов, объективные законы не могли бы существовать; они бы не могли существовать и без реального изменения субъекта под воздействием вовлеченного в практику объекта. Связи и отношения вещей существуют независимо от сознания человека, как природные связи, но будучи искусственно вычленены из совокупности себе подобных - они становятся объективными законами, обусловленными субъектом.
   Следовательно, объективные законы как идеальные "произведения" возникают и существуют между объектом и субъектом, включая протяженность объекта и субъекта. Поэтому можно говорить о пространственно-временном существовании объективных законов.
   Особенности пространственно-временного существования объективных законов, как идеальных произведений, состоят в том, что законы существуют в объединенных пространственно-временных континуумах объекта и субъекта одновременно, не создавая третьей протяженности и, следовательно, телесности. Выходит, мы должны быть очень осторожными, когда делаем ударение на материальности законов, помня, прежде всего, о телесности субъекта и объекта.
   Объективные законы возникают в ходе человеческой деятельности и угасают после того, как субъект познание и практически действующий человек завершает свою трансформирующую деятельность. Когда мы рассматриваем взаимодействие объекта и субъекта, практики и познания, то объективные законы "привязаны" к пространственно-временному континууму, в котором проходит это взаимодействие. Это означает, что объективные законы функционируют в континуумах людских культур (в знаковых схемах, схемах действий, языке и т. д.). Ударение на роль человеческой культуры в существовании объективных законов не снимает ряда вопросов, адресованных нам из прошлого, да еще и ставит ряд новых. Но и самой философии нет пока общей теории, которая бы позволила построить специфические гипотезы о том, как в рамках тех или иных культур функционируют законы, как функционирование законов воздействует на развитие познавательной и трудовой деятельности индивида. Нам могут ставить в вину излишнюю релятивизацию проблемы. Но считать что "функционирование" объективных законов не имеет социокультурного характера, эта такая же глупость, как рассмотрение человека вне его общественной жизни.
   Что за трудности возникают? Если признать, что основой "функционирования" объективных законов выступает система "субъект-практика-объект", то следует признать, что целенаправленная деятельность человека придает особую форму их существованию. Как же в таком случае эта особенная форма изменяется от одного типа культуры к другому? Если существование объективных законов следует из системы "субъект-практика-объект", то как это отразится на познавательных процессах?
   Как преодолеть эти трудности? Было бы не лишним показать, что невозможно избежать тупиковых ситуаций в исследовании "природы" объективных законов, принимая во внимание лишь абстрактную систему "объект-практика-субъект". Такая система вне культуры - миф.
   Признание того, что объективные законы существуют в системе "субъект-практика-объект" - это признание того, что человек конструирует законы и "внедряет" их в бытие. Принятие же этого положения требует выяснения "природы" явлений или феноменов - понятий, которые широко используются в общепринятой трактовке закона. Например, Т. Гоббс писал: "Феноменом же или явлением, называется то, что видимо, или то, то представляет нам природа" [57, с. 185]. По сути того же взгляда на проблему придерживались Ф. Энгельс и В.И. Ленин.
   Однако Р. Рорти в книге "Философия природы" достаточно полно раскрыл проблему смешения в европейской философии XVII-го века объяснения и обоснования, которая заведомо упрощала систему "субъект-практика-объект": "Но Локк не рассматривал "знает, что" в качестве первичной формы познания. Он полагал, как и Аристотель, что "знание (чего-либо)" (knowledge of) первично по отношению к "зна-нию, что" (knowledge that), и, таким образом, рассматривал познание как отношение между человеком и объектом, а не между человеком и суждением... ...присутствует убеждение, что эта способность есть нечто вроде восковой таблички, на которой объект делает свой отпечаток, и если рассматривать произведение отпечатка в качестве знания, а не в качестве причинного антецедента знания" [220, с. 104-105], т.е. для Дж. Локка "отпечатки (impressions) были репрезентациями" [Там же, с. 106], стиралась грань между просто ощущением и осознанием этого ощущения.
   Более глубокое определение понятия феномена дал И. Кант. "Нельзя, однако, не заметить, - подчеркивает он, - также и то, что, хотя категории осуществляются прежде всего схемами чувственности, тем не менее они и ограничиваются ими, т.е. ограничиваются условиями, лежащими вне рассудка (а именно в чувственности). Поэтому схема есть, собственно, лишь феномен или чувственное понятие предмета... Если же мы устраним ограничивающее условие, то мы, по-видимому, расширим ограниченное прежде понятие; так, категории в их чистом значении, без всяких условий чувственности, должны быть приложены к вещам вообще как они есть, а между тем их схемы представляют вещи так, как они являются; следовательно, категории имеют независимое от всяких схем и гораздо более широкое значение" [101, 226-227].
   Ниже мы еще вернемся к точке зрения И. Канта. Пока же мы сформулируем некоторый вывод. Мы выяснили очень приближенно, что законы природы, или связи и отношения вещей, в той мере, в которой они нами понимаются, - фиксируются в нашем пространственно-временном восприятии с помощью определенных схем, методов деятельности. Схемы, методы нашей деятельности, позволяя проникнуть в суть явлений (например, физических явлений), не дают нам возможности научно судить о процессах познания. Иными словами, познание - это зеркало, в котором мы видим внешний мир как объект, но не видим деятельности самого сознания. О деятельности сознания мы можем судить опосредованно. Сказанное есть обобщение того, что говорил физик В.С. Барашенков о макроскопической природе субъекта: "Можно ли воссоздать картину бытия, которая описывалась не в терминах "проекции", зависимых от особенностей человека как специфично макроскопического субъекта, а содержала бы более сложные, непосредственно не связанные с организмом ощущения физические образы и лишь с помощью специальной переходной теории - транслятора, проецировалась бы на ощущения, дарованные нам природой? Будучи выраженной в определенных понятиях и образах, такая картина являла бы собой, обыкновенно, субъективный образ реальности, однако, была бы независимой от специфики органов чувств познающего субъекта и безотносительной к любым способам наблюдения. Возможна ли такая "гносеологическая инвариантность" [15, с. 142]?
   Повторим еще раз: проблема на взгляд М. Борна и В.С. Барашенкова состоит в том, чтобы каким-то образом свести до минимума роль субъективного фактора. Не только наука, но и культура достаточно последовательно используют этот способ. Если рассмотреть большую часть унифицированных команд (юридических, военных, лабораторных) - то мы увидим именно это: стремление формализмом застраховаться от разночтений. Что бы там не думал рядовой - "Так точно" или "Никак нет" - идеал его ответа, и рядового приучают думать именно в таких категориях. Адвокат на суде должен соблюдать десятки условностей, а законы требуют подгонять бесконечное число возможных ситуаций - под конечный список статей уголовного кодекса. Научный жаргон порой непонятен даже ученым, занимающимся смежной дисциплиной - ведь он максимально привязан к контексту исследований, и тоже направлен на устранение разночтений.
   Однако позиция, которую занимают М. Борн и В.С. Барашенков - уязвима. Почему? Потому что познание навсегда объединено с субъектом. И ничего тут не поделаешь. Нет, разумеется, "поделать" пытаются. Идет методичное исследование мозга человека и психики как познающего инструмента. Теоретически, если исследовать эти структуры до конца, то можно создать инструмент/метод/систему, которые бы устраняли или объясняли субъективные восприятия.
   Но даже эти соображения не снимают двух актуальных моментов.
   Первый момент. Когда мы, например, смотрим на отклоняющуюся стрелку амперметра, то имеет место пересечение: пересекаются физические и психические процессы. Интересно, что до конца мы не знаем ни тех, ни других. Мы до конца не изучили механизм превращения ощущений в психические представления. Мы не знаем последовательности процессов, обусловивших отклонение стрелки. Мы лишь создали одну из возможных моделей процесса и не более. Другого способа познания просто быть не может. Парадокс состоит как раз в том, что мы помним о том, что обрываем бесконечную цепь событий в эксперименте, но забываем, что процесс "превращения" физического в психическое - так же бесконечен. Иными словами, мы не осознаем "модели мира" в момент ее создания. Более того - то, что мы наблюдаем в момент эксперимента - во многом обусловлено нашим предыдущим опытом. Не целиком - иначе бы невозможны были никакие открытия и человек использовал только уже имеющийся у него некий запас данных - но во многом. Но что же мы "не видим" в эксперименте? Это вопрос открытый.
  
  
   4.5. Объективные законы и культура
  
   Второй момент. Теперь мы можем уточнить позицию Т. Гоббса. Явления - это не только то, что дает, показывает нам природа: явления - технологичны, то есть существуют тогда, когда становятся воспроизводимы в своих моделях. Тут следует оговориться! Буквальное понимание этих слов может привести читателя в недоумение: выходит, многие жители Хиросимы погибли по чистому недоразумению - ведь они не могли воспринять явления ядерного взрыва, поскольку ничего об атомных бомбах не знали. Но это будет крайне берклианская позиция, переходящая в солипсизм. Предметы существуют и воздействуют на субъекта вне всякого соотнесения с его сознанием. Если человек не знает, что в него целятся из снайперской винтовки - это не означает, что его нельзя убить.
   Дело в восприятии человеком таких непонятных для него событий. Первоначально они подгоняются под уже известные, либо воспринимаются разрозненно - только в виде не связанных в единую картину ощущений. Два разных субъекта могут создать два совершенно различных образа. И лишь когда начинают прослеживаться причинно-следственные связи, когда субъект в состоянии хотя бы локализовать феномен в пространстве и времени, соотнести его с другими явлениями - тогда он имеет дело с новым явлением.
   Таким образом, в предметах и процессах природы законов нет. Чтобы их "увидеть" или "выявить", вещи процессы необходимо на основе некоторых правил, методов, схем деятельности перевести в ранг явлений. Поэтому в разных законах, описывающих порой одни и те же процессы, но созданных в разное время - прослеживается история деятельности человека. Достаточно в первом приближении сравнить между собой те системы категорий, что существовали в разные эпохи европейской культуры, чтобы убедиться в этом (например, классическая система категорий Аристотеля, Декарта, Канта, Гегеля). Классический рационализм как раз и абсолютизировал эту представленность связей и отношений - в технологически сконструированных явлениях, перенося их на мир в целом.
   Чтобы углубить понимание природы объективных законов, попробуем еще раз акцентировать различие понятий "феномен" и "явление". Напомним, что Т. Гоббс отождествил феномен с явлением. Хотя, кажется, дело состоит в другом. И. Кант отождествил понятия "феномен" и "чувственным понятием" [101, с. 226]. Но разве может понятие быть чувственным - скажет кто-то из читателей. В действительности И. Кант смотрел глубже.
   Видимое движение Солнца около Земли - это что, явление или феномен? Мы же знаем, что Земля вращается вокруг Солнца и т.п. И, невзирая на эти сведения, наше сознание воспринимает один и тот же образ, который И. Кант так удачно определил как чувственное понятие. Из подобных образов мы никогда не можем целиком выделить себя, свое состояние и т.п. Эти образы возникают вне нашего желания. Эти образы не совпадают по содержанию с тем, что мы называем явлением. Иными словами явления не имеют души. В той мере, в которой мы понимаем, что явления лишены специфической жизненности, "присутствия духа", или "условий ощущения" (И. Кант) - в этой мере мы можем говорить об идеальности выделения нами связей и отношений, которые позволяют пояснить природу явлений. Если мы пожелаем понять природу объективных законов, то мы должны четко уяснить, что во-первых, явления в отличии от феноменов не переживаются, они лишены того внутреннего качества, что определяет природу феномена. Потому как все многообразие связей, в котором предстает перед нами феномен, воздействуя на наш организм и сознание громадным количеством способов - в явлении вычленяются, сводятся лишь к одному типу взаимодействия. Благодаря отдаленности от сознания, переживаемости, явления можно описать специальным языком. И описывая некий феномен, превращая его в понятие (например, иллюзорный надлом ложки в стакане с водой) мы выделяем только одно качество на основе некоей сложившийся практики. Следовательно, законы существуют в системе "объект-явление-практика-субъект".
   Указывает ли данное рассуждения, что феномены навсегда будут отнесены к области личных ощущений человека, составляющих его бытие, к его экзистенции? Нет. Уже с момента изобретения рисунка можно говорить, что люди создавали некие материальные объекты, которые воспринимались как более или менее схожие феномены (даже без эмпирической проверки, какую можно провести с каменным рубилом). Чем больше совершенствовалась живопись, музыка, чем больше появлялось новых средств воздействия на чувства человека, тем лучше люди учились копировать и воспроизводить в сознании других именно феномены. Даже сейчас копирование это остается неполным, так как почти отсутствует индивидуальный подход к внутреннему миру человека, к индивидуальным особенностям субъекта. Можно ли достичь большего?
   Да. Двумя путями. Во-первых, поскольку человеческие чувства ограничены, а количество связей и отношений бесконечно, то можно подделать феномен чисто внешне. Такой подделкой будет, к примеру, изображение на экране, которое человек не в состоянии отличить от настоящего. К этому уже приближаются компьютерные спецэффекты и технология изготовления собственно мониторов. В итоге должно получиться то, что С. Лем назвал машиной епископа Беркли.
   Во-вторых, и это более сложный путь, можно расшифровать все связи и отношения, которые составляют основу человеческого мышления. Тогда появится возможность экзистенциально обманывать человека, конструируя феномены непосредственно внутри его сознания (церебральная фантоматика). Для этого так же необходимо воспроизведение человеческого мышления на моделях - к этому достаточно давно идет кибернетика, сформулировав такие критерии своих будущих успехов как "тест Тьюринга". Там мы получим полное воспроизведение феномена в явлении.
   Итак, учитывая сказанное, можно сформулировать определение закона. Закон - это идеальное, характерное для познающего субъекта и практически действующего человека воссоздание мира общих, необходимых, инвариантных, регулярных связей материальных явлений с помощью их репрезентантов.
   Чтобы сформулировать закон, исходя из требований данного определения, необходимы две составляющие: во-первых - видение инвариантных связей материальных явлений; во-вторых - репрезентанты, которые есть классом, включающим в себя идеальные конструкты (абстрактные объекты), понятия и саму знаково-буквенную запись законов.
   И. Кант, подытоживая гносеологические усилия Нового времени, мог заявлять, что познавая природу "Разум должен подходить к природе, с одной стороны, со своими принципами, сообразно лишь с которыми согласуются между собой явления и могут иметь силу законов, и с другой, с экспериментами, продуманными сообразно принципов" [101, с. 85-86]. Соответственно, существуют и две линии подготовки формулирования закона. Первая - гипотеза: "особый прием выдвижения и последующего доказательства некоторого положения", если применять определение данное Л.Б. Баженовым [12, с. 38]. Ее предметом так же выступают формы связи явлений и причины как самих явлений, так и форма связи между ними [Там же, с. 7] - при наличии относительно более сформировавшихся репрезентантов. Вторая - закономерность: лишь приближенное, огрубленное математическое или логическое выражение связей и отношений материальных явлений, в котором идеальные объекты еще не получили законченного оформления и могут совпадать с чувственно воспринимаемыми образами. Это не означает полного отсутствия в закономерности идеальных конструктов, а в гипотезе - математических построений, но закономерность невозможно выразить без математических либо логических равенств, а формулировка гипотезы затруднительна без использования идеальных объектов и понятий.
   Гипотеза и закономерность в процессе инженерной и научной деятельности объединяются в закон, так как он обеспечивает инженеру более высокую эффективность его действий. Но и закон получает свое объяснение в рамках теории - "целостной системы понятий, законов и констант" [223, с. 217], все найденные закономерности - целостное обоснование [181, с. 42]. Это открывает возможность гибкого изменения формулировок закона, приспособление его под текущие условия.
   Сказанное, однако, не исчерпывает вопроса о "природе" объективных законов. Возникает бездна вопросов, требующих для своего решения дополнительного анализа. Укажем на некоторые из них. Это проблема многомерности природы и явлений, это - соотношение понятий "закон" и "хаос", взаимосвязь законов и процедур измерения, анализ "природы" фундаментальных физических констант, выяснение того, как "внедряются" законы в культуру, какова при этом роль образования, языка, традиций.
   Иными словами, анализ природы объективных законов должен быть продолжен.
  
  
   4.6. Технические законы
  
   Теперь остановимся на взаимосвязи законов с техникой и технологией. В литературе, посвященной философским проблемам техники, идеи законов, преимущественно, анализируются, а воспринимается как данность. А.И. Половинкин определяет их, например, так: "Напомним, что объективными законами техники называются потому, что они (по аналогии с объективными законами природы) присущи самой технике, существующим объектам техники и не зависят от воли и сознания людей". [206, с. 7-8], ему вторит Ю. Саламатов, рассматривающий законы развития технических систем, как им имманентные свойства [221, с. 60-168].
   Аналогия не есть доказательством, и потому идея существования законов техники - необоснованна. Далее автор отождествляет объективные законы и наши высказывания о них. Об этом свидетельствует такой неоднозначный пассаж А.И Половинкина "Формулирование законов техники должно быть автономно независимым, то есть к законам будем относить такие обобщенные высказывания, которые не могут быть логически выведены из наших законов техники. Выведенные обобщения будем относить к закономерностям техники" [206, с. 12].
   Последним предложением А.И. Половинки окончательно запутывает читателя, вводя безо всяких пояснений понятие "закономерности техники". Мы остановились на этих высказываниях не ради критики, а чтобы показать - как важно "уловить" природу объективных законов. Мы настолько свыклись с мнением о качественных отличиях законов природы и общества, что даже не задумываемся над справедливостью подобного разделения.
   По нашему мнению законы природы, законы общества, законы техники - одной и той же "природы", но отличаются они между собой формами проявления рациональной компоненты, формами рациональности. А.И. Половинкин выделяет "законы стадийного развития технических объектов", "законы прогрессивной конструктивности технических объектов", "закон возрастания разнообразности технических объектов" "закон возрастания сложности технических объектов" [Там же, с. 139-195]. Итоговой ссылкой на работу этого автора приведем цитату из "Окончания". "Нам кажется, - пишет А.И. Половинкин, - что один из плодотворных путей открытия и формирования новых законов техники состоит в изучении и анализе эффективных эвристических методов инженерного творчества, конструирования, поскольку эти методы, как правило, базируются на определенных, пока что неизвестных законах техники и есть следствием неосознанного их использования" [Там же, с. 89-195].
   Хотелось бы лишь заметить - возможно разделение на "законы техники" (куда можно включить "законы стадийного развития технических объектов") и "технические законы" (которые можно, в первом приближении, представить как естественнонаучные законы, измененные с учетом технической специфики). Это явно разнородные, хотя и взаимосвязанные, группы зависимостей: как если бы мы сравнивали закономерности численности антилоп, гиен, леопардов - с закономерностями обмена веществ в теплокровном организме. Рассмотрение "законов техники" - требует специального анализа.
   Что же такое технический закон? Его специфику можно раскрыть через анализ его создания, выведения формулировок.
   Техника может существовать без научных знаний. Любой лучник может сказать, как лук гнется под его пальцами, но принципа рычага он не сформулирует. Потому техника не может трактоваться как "опредмечивание законов науки" [114, с. 25]. Одновременно человек отображает в своем сознании действие механизмов в виде алгоритма изготовления и применения. Какова же была структура таких алгоритмических описаний до появления научной терминологии? Можно сказать, что имело место множество теоретически не связанных между собой наблюдений, общность которых могла функционировать, лишь опираясь на непрерывную эмпирическую проверку. Это были закономерности, отражающие обыденно-ремесленное знание о технических процессах. Только каждодневная практика, непрерывная проверка усвоенных алгоритмов могли спасти ремесленника от заблуждений. В его распоряжении не было никакого аппарата теоретического конструирования, способа рассуждениями выйти к истине: ремесло это простое эмпирическое обобщение данных. Разумеется, всегда было некоторое количество почти несвязанных между собой гипотез ad hoc, объяснявших одно или два явления - репрезентанты, положенные в их основу, были примитивны и не увязаны в единую систему.
   Но может ли технический закон появиться непосредственно из неупорядоченных алгоритмических описаний? Нет. Необходимы обе предпосылки - закономерность и гипотеза, а в такой совокупности наблюдений они отсутствуют.
   Закономерности должны выкристаллизоваться из общей массы заблуждений, предрассудков, отдельных исключений и феноменов, посторонних для данной области знаний. Происходит сведение всех наличных технических знаний в единый набор данных. Некоторая сумма знаний в данной области техники или отрасли науки должна быть относительно внятно изложена в рамках отдельных сочинений.
   Ренессанс породил множество людей, обладающих достаточными для этого знаниями. Примером такой работы можно считать трактат Георга Бауэра (Агриколы) "О горном деле и металлургии" (Базель 1556 г.) [3], где были собраны и в отдельных случаях проанализированы практически все тогдашние сведения по этому вопросу. Множество технических закономерностей упорядочено в виде алгоритмических описаний действий горных инженеров. Это и были попытки рефлексии технического знания как такового. Они продолжались в течение всего Нового времени: в виде создания различных "театров машин и механизмов", технических сборников. Эта тенденция нашла свое отражение в "промптуарии" Ф. Бэкона - для философов Нового времени стала очевидной необходимость "составить заранее и хранить... доказательства, применимые ко всем особенно часто встречающимся случаям" [32, с. 90].
   Техническая гипотеза - допущение в понимании технических явлений, истинность которого не определена, описывающая их взаимодействие в практически воспринимаемой форме. Техническая гипотеза, как и научная, для своей формулировки нуждается в репрезентантах. Репрезентанты (от representation - представление [107, с. 363]) - содержат в себе идеальные конструкты, на основе которых будут построены технические законы, в краткой и адекватной форме выражающие результаты совокупности эмпирических наблюдений. Их использование позволяет применить гипотезу не к единичному явлению, а к возможно более широкому перечню феноменов.
   Для этого процесса нужен категориальный аппарат. Мышление человека не оперирует единичными объектами, для адекватного выражения единичного явления через термины и понятия необходим их синтез в рамках единой теории [11, с. 34; 14, с. 3]. Можно ли говорить об изложении такого аппарата в труде "О горном деле и металлургии" и ему подобных? Нет. Там присутствует лишь обобщение данных, их классификация, но сведение их в единую непротиворечивую систему - отсутствует. Для создания такой системы, фактически теории, необходимо смысл основных исходных понятий определять через используемые философские категории [11, с. 16]. Другими словами, необходимо использовать философское знание. Вот почему рефлексия технического знания самого по себе - тупикова. Ремесленное знание не позволяет решать качественно новые задачи, подниматься выше уровня отдельных удачных технических находок.
   В эпоху Возрождения подобных трудов создано не было, и Л. да Винчи мог лишь заявлять что "никакой достоверности нет в науках там, где нельзя применить ни одной из математических наук" [145, с. 86], но о создании единоцентричного понятийного аппарата в какой-либо отрасли техники - и речи не было.
   Необходимы структура, метод, в рамках которых можно анализировать выявленные закономерности, которые нуждаются в математическом, или четком логическом выражении, и качественно новом уровне. Вопрос взаимодействия такого аппарата и технических дисциплин - решался философией Нового времени: Л. Фейербах назвал Ф. Бекона "эмпириком в философии", в том смысле, что экспериментируя с методами познания он смог добиться объединения "физических опытов и открытий" и "искусства экспериментирования" [253, с. 94].
   Возможно ли развитие техники без ее связи с дисциплиной, используемой для формулировки идеальных объектов и аппарата для выражения закономерностей? Булатных дел мастера были представителями именно такого направления. Но оно очень неустойчиво. Если же взять артиллерию 1500-го года, то мы имеем дело с технической прототеорией: нет критерия, который отличал бы предпосылки верного предсказания от неверного; есть возможность произвольного толкования единого теоретического обобщения - то есть, закономерности, наблюдаемые артиллеристами, и репрезентанты, предоставляемые аристотелевской механикой, еще не вступили в продуктивную взаимосвязь.
   Но что может послужить критерием такого уровня взаимодействия философии и техники? Проведение операций, которые считались бы невозможными при обыденном уровне знания. В науке отличным примером служат рассуждения Г. Галилея: сторонники Аристотеля не могли себе позволить такой свободы в пользовании системами отсчета. Г. Галилей же считал поверхность Земли шарообразной и плоской одновременно [49, с. 351]. Дифференциальное и интегральное исчисление позволяет его пользователю одновременно считать бесконечно малую величину и равной нулю, и не равной нулю. В технике это дает принципиально новые возможности использования явлений: например, рассчитывать точность ведения огня, подъем грузов, расчет водоизмещения кораблей. И поскольку техническое знание будет по форме зависеть от новых идеальных объектов и понятий, то и направление развития технологии зависит от философского знания.
   Нельзя сказать, что отличие технического закона от естественнонаучного проявляется только в объекте описания. Технический закон, лишь на первый взгляд, кажется, частным случаем естественнонаучного. Математическое выражение технических и естественнонаучных законов находится на одном уровне. Отличие кроется в характере репрезентантов. В.Г. Горохов замечает: "Абстрактные объекты технической теории обладают целым рядом особенностей. Прежде всего они являются "однородными" в том смысле, что собраны из некоторого фиксированного набора блоков по определенным правилам "сборки"..." [236, с. 261]. Но как объяснить эту "однородность"? При формулировке технического закона используется более низкий уровень абстрагирования процессов: на пути обобщения "предмет - совокупность предметов - закономерность технологии - общеприродная закономерность" нет необходимости приходить к пониманию законов природы и интегрировать технические закономерности в картину мира. В своих работах об арбалетном механизме Леонардо да Винчи пытался проанализировать его работу [305, pp. 28-41], но теоретические основы динамики еще не были созданы, полноценное абстрагирование процесса было невозможно. Понятия центра тяжести, нейтральной зоны в изгибающейся дуге, соотношения сил еще не выделились из простых детализированных описаний технических изделий.
   В диалектическом соотношении категорий единичное-особенное-всеобщее технический закон направлен на описание особенного, так как практическая деятельность человека всегда использует лишь часть известных ему процессов. Поэтому идеальные объекты и понятия, формулируемые для технических законов, не носят универсального характера, подобно репрезентантам естественнонаучных законов - их использование ограничено полем технической деятельности человека. Это создает определенную трудность для их формулировки: философская традиция со времен Аристотеля направлена на поиск общих начал, в направлении "от более понятного для нас к более явному природе" [10, с. 61].
   Однако присутствует и обратное явление - техническая гипотеза, как предпосылка технического закона, может быть сформулирована в значительно большей изоляции от общей картины мира, чем естественнонаучная. Действительно, теория "импетуса" должна объяснять универсальный класс явлений в подлунном мире, вне зависимости от места, времени и т. д. Г. Галилей и И. Кеплер пробуют исчислять небеса на основе земных явлений, а И. Ньютон прямо делает это. Техника на подобное не претендует. Степень содержания элементов ad hoc может быть значительно выше. Исходные установки, на которых базируется гипотеза, могут прямо противоречить общей картине мира.
   В.И. Белозерцев и Я.В. Сазонов рассматривают технический закон как качественно новое соединение природных законов, нечто вторичное по отношению к ним. В законе рычага и шестерни идет переход от десятков взаимодействующих природных законов к единому техническому [20, с. 144, с. 70]. Им вторит В.В. Самарин, настаивающий на качественном отличии закономерностей развития техники от природных законов [222]. Действительно, качественный переход от природных законов к техническим аналогичен переходу от химических законов к биологическим. Но что определяет это новое качество, вторичность технических законов? Целеполагание человеческой практики. Пока электричество проявляется в виде огней святого Эльма - это природное явление, но когда от гальванизма сокращаются лягушачьи лапки - это уже техническая процедура. В.П. Каширин определяет искусственные материалы как природное вещество, которое снято целевым характером социальной деятельности [110, с. 89].
   Естественнонаучный закон направлен на описание явлений, вне зависимости от их использования в технологии. А наиважнейшей характеристикой технического закона есть его предсказательная сила, ориентированная на результаты практической деятельности человека.
   Возможно ли совпадение технического закона с естественнонаучным? Да. Примером подобного можно указать закон Архимеда и закон сообщающихся сосудов. Дело в том, что исчерпывающее описание явления в этих случаях настолько просто и лаконично, что, по сути, и не нуждается в специфических репрезентантах. Понятия, используемые в них, не нуждаются в дальнейшем раскрытии для адекватного отражения явления. Упоминаемая в законе Архимеда жидкость может рассматриваться как субстанция, или же как вещество, состоящее из корпускул - на адекватности закона это никак не скажется.
   Чем более сложные законы формулируются учеными, чем более сложные явления они описывают - тем больше расхождение между естественнонаучными и техническими (утилитарными) репрезентантами. Идеальные объекты и понятия, используемые в техническом законе, могут быть ограниченными, научно нерациональными. Так, в теплоэнергетике есть понятие "условного топлива", а подсчёт количества теплоты осуществляется не в "Джоулях", принятых системой единиц СИ, а в "Калориях", лучше отражающих специфику производства.
   Такие законы, как закон сообщающихся сосудов по общности описываемых явлений - эквивалентны многим техническим балансам и закономерностям, но имеют статус законов естественнонаучных скорее в силу традиции. Аналогично, теорема зацепления шестерен в теории машин и механизмов, которую можно назвать техническим законом, гласит: "общая нормаль, проведенная через точку касания двух профилей, делит межосевое расстояние на части, обратнопропорциональные угловым скоростям сопряжения колес" [22, с. 66]. Но чем такая формулировка принципиально отличается, скажем, от первого закона Кеплера?
   Итак, для формулировки технического закона необходим набор предпосылок, аналогичных предпосылкам формулировки естественнонаучного закона: эмпирические данные, полученные в результате практической деятельности (сведения о тех явлениях, которые и должен описывать закон), и язык описания (логический и математический аппарат), необходимый для анализа причинно-следственных связей.
   По нашему мнению, технический закон можно определить как совокупность необходимых, устойчивых, повторяющихся связей между явлениями, используемыми в технических объектах и в технологиях, описываемых с помощью репрезентантов утилитарного характера.
   Основное отличие технического закона от естественнонаучного - именно в репрезентантах. Однако, насколько существенная их связь с естественнонаучными понятиями, с категориями философии? Оценка такой связи между отдельным техническими и естественнонаучными понятиями требует значительного объема исследований и здесь не проводится. Однако, в качестве критерия такого воздействия, определяющего его значимость - можно провести сравнение роли европейской и восточной философии в формировании естественнонаучных и технических законов. Категории, составлявшие основу восточной философии, хуже совмещались с процедурами измерения. Они были приспособлены для осмысления скорее качественных, чем количественных изменений в окружающем мире. Определяющая для китайской философии категория - "безначальное Дао" принципиально не измеряема ни в пространстве, ни во времени - поэтому, как репрезентант в техническом законе, малопригодна. Аналогичные характеристики других категорий приводили к затруднениям при использовании принципов ли-закона и материальной силы ци, даже для формулировки математического выражения естественнонаучных законов. Поэтому идеи неоконфуцианца Шао Юна, о численно выражении форм предметов, не получили технического применения.
  
  
   4.7. Понятие парадигмы техники
  
   Какова структура совокупности тех технических законов и теорий, в поле дискурса которых рассуждают инженеры и ученые, решающие технические задачи? Есть ли какие-либо тенденции развития такой структуры? Для промптуария (если пользоваться термином Ф. Бэкона) научных решений, на основе которого принимаются новые решения, выдвинуто более современное определение - парадигма. По определению Т. Куна, парадигма науки это: "...классические труды ученых: "Физика" Аристотеля, "Альмагест" Птолемея, "Начала" и "Оптика" Ньютона и многие другие... Вводя этот термин, я имел в виду, что некоторые общепринятые примеры фактической практики научных исследований - примеры, которые включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование, - все в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования" [128, с. 28]. Это достаточно яркая формулировка, но для разрешения вопросов, поднимаемых в данной работе, ее необходимо связать с другими. Парадигмой науки можно считать относительную истину, выразившуюся в системе знаний с высоким уровнем объективности и принятой научным сообществом в качестве инструмента познания мира. Относительная истина, в каждый момент развития науки, требует её приведения в некую устойчивую систему для построения "истинной и наиболее простой фундаментальной теории, соответствующей данному уровню познавательной деятельности и хорошо "работающей" на практике" [11, с. 16].
   В данном контексте нас будут интересовать два приоритета системы знаний: приоритет целостности (требующий упорядоченности, централизации, строгой иерархии терминов), позволяющий добиться непротиворечивости, и приоритет введения инноваций (требующий включать в систему любые новые сведения), позволяющий расширять возможности. При решении конкретной задачи парадигма смыкается с формой рациональности: обе они состоят из набора алгоритмов, порядка применения методов, требований использовать при анализе явлений определенные наборы репрезентантов. Но важнейшее отличие между ними - в приоритетном положении инноваций. Парадигма науки не может преодолеть инерцию собственной целостности, опираясь только на саму себя: тезисы, философские предпосылки, положенные в ее основу, не могут быть устранены самими учеными без "фальсифицирующих экспериментов", без опоры на практику. В то время, как инновационность - приоритет для формы рациональности, она всегда готова измениться: сделать скачок к новому наполнению, изменить естественнонаучные законы, лежащие в её основе. До тех пор, пока принятие решений с помощью алгоритмов, созданных в данной парадигме, остается эффективным, рационально следовать данным парадигмальным методологическим установкам.
   Можно ли в таком контексте говорить о парадигме техники? Да. Техническая гипотеза, закон и теория - составные части парадигмы техники. Если определенный уровень конструирования составляет техническую парадигму в объективной действительности, то в сознании ученого, занимающегося техническими задачами, она должна находить свое отражение.
   Рассмотрим в начале проблему парадигмы техники в наиболее очевидном контексте - учебном. Существовали ли технические труды или компиляции таких трудов, которые смогли бы исполнить роль, какую исполняли "Математические начала натуральной философии" в науке? В отдельных отраслях техники такие парадигмы существовали. Имелись такие описания технологических устройств, которые были достаточно всеобъемлющие, включали в себя практически все известные конструкции, применявшиеся в данной области и оставляли простор для будущих конструкторов.
   Можно ли отождествлять содержание работ Архимеда с парадигмой техники? Ведь даже в XVI-м столетии математик Тарталья признавал его авторитет как человека, понимавшего в механике и математике больше, чем он сам. С одной стороны это так. Архимед задал "идеологию" развития поздней античной техники в целом. Но по отношению к механике его работы слишком неупорядочены, не сведены в одну систему. Потому для механиков его сочинения выступают в качестве парадигмы лишь после компиляционной обработки. И такой работой можно счесть лишь описание Героном Александрийским в I-м веке до н. э. всех тогдашних пяти основных технических устройств, сведение принципа их действия к теории рычага, дополненное описанием некоторых технических диковин. Была получена сумма механических технологий древнего мира, объединенная принципом их создания - трактат мог оставаться учебником для механиков и несколько столетий спустя. По сути, была сформулирована "общая техническая установка эпохи" [232, с. 347, с. 254] - определяющая направление и способ решения технических задач.
   Наличие единых учебников, естественно, не исчерпывает учебный контекст. У любых ремесленников, например, стеклодувов, почти всегда существовали технологические секреты, но способ изготовления самого стекла, представления о нём были всеобщим достоянием. В рамках развития архитектуры, еще в древности, когда отсутствовал не только сопромат в целом (как наука), но даже само понятие напряженности материала, было сформулировано множество основополагающих тезисов, репрезентирующих технологию постройки зданий. Они распространялись путем заимствования отдельных понятий, без единой системы знаний.
   И если рассмотреть переход от полухаотического конгломерата технических сведений к их единой системе, то можно увидеть первый признак появления парадигмы техники - это относительно быстрое распространение однотипных представлений о технологии, т.е. упорядочивание технических знаний.
   С учетом этих фактов понятие парадигмы техники, в первом приближении, можно определить так: сумма технических знаний, сведенная в единую систему и определяющая типичные характеристики создаваемых технологий и технических изделий.
   Чем же тогда форма технической рациональности отличается от парадигмы техники? Ведь множество технических решений принимаются в рамках парадигмы техники с полным соблюдением формы технической рациональности. Форме технической рациональности присущ динамизм: технические законы, выведенные в её рамках, могут повлечь за собой изменение парадигмы техники. Могут появиться совершенно новые, основанные на других принципах, не вписывающиеся в старую парадигму технические изделия - переход инженера к ним и будет проявлением технической рациональности.
   Но что тогда считать периодом смены парадигмы в технике и как характеризовать эту смену? Что считать рядовым изобретением, а что - революционным? Паровой двигатель - несомненное изменение в парадигме техники. А электрическая лампочка или кривошипно-шатунный механизм? Эта проблема характерна и для науки: какие открытия считать научными революциями?
   Проблема осложняется еще и тем, что сопоставимые открытия со временем теряют своё значение.
   Самый поверхностный обзор истории техники показывает, что в ней, как и в науке, постоянно идет смена тех важнейших, революционных областей технологий, от развития которых зависит прогресс. Полтораста лет назад развитие металлургии - создание конвертеров, мартенов, коксовых батарей - определяло индустриальное состояние Европы. Пуск новых доменных печей был важнейшим в технологическом плане событием. Железной дороге повезло еще больше - она зримо помогала каждому человеку, потому изменение общественного бытия зафиксировано во всей классической литературе XIX века.
   Однако стоит отрасли отойти от фронтира, сделаться не такой важной, и самые глубинные изменения в ней остаются совершенно не интересными для окружающих. Та же металлургия на рубеже тысячелетий отказалась от мартеновских печей. Но в настоящее время только работники предприятий и некоторые экономисты могут проникнуться событием, ощутить всю его важность.
   Действительно, что обещает устранение мартеновских печей для остальной техносферы? Практически ничего - несколько процентов в экономии энергоносителей и электричества. По сравнению с гигантским относительным приростом количества выплавляемого металла, который наблюдался полтора века назад - это весьма незначительные изменения.
   Таким образом, открытия и изобретения, которые оставляют техносферу в состоянии относительного покоя, не будут определяющими. Вся гигантская сумма исследований, поднимающих КПД привычных машин на 2-3% или даже на 0,2-0,3% - это количественный рост, который создает базу для новых качественных скачков в технике, своеобразный фундамент. Без фундамента дом не стоит, но жить на голом фундаменте невозможно.
   Также для техники малозначимы те научные открытия, которые дадут изменения в технологиях, но не определят будущей структуры промышленных отраслей. К явлению сверхпроводимости не так давно открыли ожидаемую пару - явление сверхизолятора. Как сильно это изменит электротехнику? Можно усовершенствовать разнообразные конденсаторы, кабели, изоляторы на высоковольтных линиях, подземные электросиловые кабели - в итоге поднять напряжение в элеткросетях. Однако сама организация электросети радикальных изменений не претерпит. И, что еще важнее, никакой принципиально новой структуры, которая бы исполняла функции старой электросети, плюс какие-то новые - не возникнет.
   Открытие термоядерного синтеза - еще один подобный пример. Водородная бомба стала дополнением урановых и плутониевых зарядов, но только сделала кошмар атомной войны еще страшнее. Это всего лишь еще одна бомба, пусть и созданная на свершено других принципах. Действующий реактор с использованием термоядерного синтеза не построен до сих пор. А если бы и был? Точно так же дополнил бы атомную энергетику, вызывал схожие проблемы: сверхсложные установки могли бы себе позволить только несколько стран, попытки сделать дешевые аналоги ТОКМАКОВ приводили бы к большим авариям. Как результат - сохранение нефти, газа, части угля и, по условиям местности, даже торфа, как энергоносителей. И уж конечно, сохранение потребности в бензине и дизельном топливе.
   Значит, наиболее перспективными направлениями развития техники можно признать те, которые хотя бы временно снимают старые противоречия и могут стать основой структуры, в которой возникнут новые противоречия.
   Появление тех же двигателей внутреннего сгорания - позволило в относительно компактном устройстве переводить химическую энергию в механическую (никакая паровая машина к подобной миниатюрности не приближается). Противоречия между аккумуляцией энергии и её высвобождением оказались временно сняты: энергия собиралась в биомассе, становившейся потом нефтью, миллионы лет, а высвободить её и превратить в механическую стало совсем легко. Это позволило создать качественно новую транспортную систему.
   Если мы ищем наибольший прорыв в технике, следует искать то наибольшее противоречие, которое в ней присутствует. Тогда даже временное, даже частичное снятие этого противоречия даст гигантские изменения в технике, позволит создать принципиально новые структуры.
   Самым большим противоречием является лежащее в основе самой техники противостояние: "для-себя-бытие" (саморазвитие) и "вне-себя-бытие" (обслуживание человека). Для антропоцентрической техносферы это предел развития, так как снятие данного противоречия будет означать радикальное изменение взаимосвязей между техникой и человеком. В современной футурологии подобное изменение отождествляют с технологической сингулярностью - созданием полноценного, неограниченно развивающегося искусственного интеллекта [38; 306; 313]. Можно провести аналогию и сравнить момент появления будущего сверхинтеллекта с "Абсолютом" у Г.Ф. Гегеля - техносфера в процессе самостановления достигнет некоей критической границы самопознания, после чего старые противоречия во многом станут неактуальными. На этой основе можно предложить критерий возникновения новой парадигмы техники - это качественно новый уровень в самостановлении техносферы, в раскрытии её "для-себя-бытия".
   Разумеется, не следует абсолютизировать момент достижения сингулярности - после него развитие техники продолжится. Потребуются новые критерии для качественно иных парадигм.
   Скорее, возможно рассуждать о нескольких системах координат. Как в математике есть декартова и полярная система координат, так и по отношению к парадигме техники возможны разные определения. Также возможны разные точки отсчета. Например, концепция антропоцентризма может рассматриваться как принцип одной из таких систем: предположим, что финалом развития техники (и точкой отсчета в соответствующей системе координат) будет повторение всех качеств человеческого тела и разума. В подобной системе предел качества изображения - та "картинка", которую человек не в состоянии отличить от реальной. Предел развития химической промышленности - возможность повторить абсолютно все реакции, которые идут внутри человеческого тела. Чем ближе будет изобретение по своему уровню к этой "финишной черте", тем большие разночтения в его оценке будут возникать в сравнении его значения с другими системами. А в них за точку отсчета можно взять технологии, решающие продовольственные проблемы человечества, или технологию "абсолютного оружия" - атомной бомбы как способа уничтожить само поле боя. Или даже точку "Омега", предложенную Тейяром де Шарденом. Каменное рубило первобытного человека можно ценить и как продолжение руки, и как инструмент, и как первые опыты в обработке материалов, и как вариацию оружия - разночтения будут невелики. Но вот систему Интернет уже трудно представить как вариацию нервной системы человека. Различия в оценке того или иного изобретения с точки зрения различных парадигм могут помочь полнее характеризовать это изобретение, установить возможные перспективы его использования.
   Проиллюстрируем эти соотношения в схеме 4.1: линия развития техники пусть будет представлена кривой ?, а различные точки отсчета - центрами рядом с этой линией. Тогда значения тех или иных открытий в разных системах будут эквивалентны углам между линиями а1, а2, а3, а4...аn. Поэтому открытия, в рамках антропоцентризма являющиеся парадигмальными, с точки зрения "абсолютного оружия" окажутся вполне рядовыми.
   Однако все эти возможности для своей реализации требуют дать четкую картину смены парадигмы в технике.
  

0x08 graphic
0x01 graphic

Схема 4.1. Соотношение различных точек отсчета в определении парадигм техники

  
   Можно, разумеется, использовать и прием "системного ансамбля", предложенный К. Хюбнером в "Критике научного разума". Но, что именно считать таким ансамблем? "Ансамбль - почва, на которой мы стоим, воздух, которым мы дышим, свет, благодаря которому все становится видимым для нас" [271, с. 164] - это слишком расплывчатый критерий, в таком собрании очень трудно выделить существенные факторы.
   Различия между "ядром" и "защитным поясом" философы проводят благодаря нескольким критериям. И. Лакатос настаивал на том, что в центре любой парадигмы лежит "исследовательская программа", которая обеспечивает положительную эвристику, то есть решение проблем, стоящих перед наукой. А "защитный пояс" - это теории, от которых можно сравнительно легко отказаться.
   А.И. Липкин выделяет другой критерий - различия между первичными и вторичными идеальными объектами науки. Например, в механике точеная массивная частица - это первичный идеальный объект, который позволяет строить само здание науки. В физике используется образ "заряженной частицы", "квантовой частицы". В геометрии - образы точки и прямой. На их основе создаются вторичные идеальные образы: например, треугольник - это фигура, образованная пересечением трех прямых, а маятник - это точечная массивная частица, подвешенная на нити, подверженная действию внешних сил. "При этом теоретическая физика естественным образом разбилась на разделы (классическая динамика, электродинамика...), в каждом из которых образовалась своя система понятий и постулатов, которая неявным образом определяла свою группу исходных понятий. Эту систему понятий и постулатов будем называть ядром раздела науки" [146, с. 5-6; 255, с. 234-235].
   Как же тогда определить первичные идеальные объекты, какие основания для их формулировки? "В геометрии выход был указан в 1899 г. великим математиком Д. Гильбертом, который ввел неявный тип определения понятий - точки, прямой и т.п. - через систему аксиом геометрии... При этом неявный не значит нечеткий или неясный, этот тип определения может очень четко и однозначно определять все понятия, что и имеет место в геометрии" [255, с. 234].
   Поясним мысль А.И. Липкина прямой цитатой из Д. Гильберта: "аксиомы пяти групп... не находятся в противоречии между собою, то есть невозможно вывести из них путем логических умозаключений такое положение, которое бы противоречило одной из аксиом" [56, с. 22]. Если говорить еще проще - это система положений, в которой любое изъятое положение можно восстановить с помощью остальных.
   Применим уточнение в структуре парадигмы науки к проблемам техники. Основой парадигмы техники можно назвать не просто систематизированный набор технических знаний, но и созданную на его основе совокупность технологий, которая образует единую систему и определяет конструкции серийных технических объектов.
   Поясним это уточнение на примере той же паровой машины.
   Часто упоминается, что первая паровая турбина была сконструирована еще в античности и крутила глобус. Но разве нашла себе она тогда более широкое применение? Нет. Археологи достаточно регулярно отыскивают примеры уникальных для древности технологий: прообразы электрических батарей, механических вычислительных машинок, механических кукольных театров. Но это были единичные экземпляры, созданные при помощи невероятного трудолюбия и удачливости ремесленников. Их порождала находчивость редких одиночек, как Архимед, увлеченных прикладной наукой. Массовое внедрение этих находок оказывалось невозможным - общий уровень техники делал их нерентабельными, заведомо бесполезными, слишком скоропортящимися и т.п.
   Если не отклоняться в исследования социальных предпосылок промышленной революции, а рассматривать только технологические, то можно выделить: широкое использование угля в Англии, развитие металлургии, достаточный уровень ремесленников.
   И вот появляется паровая машина Ньюкомена, которая только через семьдесят лет становится универсальным двигателем для станков. И как паровой двигатель, как источник механической энергии, она начинает определять эпоху.
   Паровая машина - одна из "аксиом", одна из необходимых составляющих новой парадигмы. Но не единственная. Можно говорить и о железных дорогах, и о хронометрах, и о настоящих заводах. И началом становления новой парадигмы техники можно считать начало массового конструирования и изготовления устройств, которое при старой парадигме техники было невозможно. Переход на паровую машину - это смена технической парадигмы машиностроения.
   Следовательно, парадигму в технике необходимо фиксировать по нескольким характерным параметрам, резкий скачок в любом из которых будет первым признаком её изменения:
  -- основной конструкционный материал (переход, например, от дерева к стали, от стали к композиционным материалам);
  -- характерные величины используемых энергий;
  -- характерные величины работы, совершаемой устройством;
  --  трансформация видов энергии (только в пределах механической, химически-механический переход и т.п.);
  -- возможность обработки информации и т.п.
   Второй признак - формирование собственного технологического замкнутого цикла, когда одно изобретение требует для своего воплощения другого, потом третьего, и в итоге получается комплекс технологий, которые вместе позволяют выйти на качественно новый уровень характерных величин. Так изобретение парового двигателя имело бы крайне ограниченные последствия без прядильных станков, без железных дорог (которыми, в частности, стало доставляться топливо для паровых машин), без пароходов, без развития металлургии.
   Косвенным признаком, указывающим на принадлежность той или иной технологии к ядру парадигмы, можно считать неустойчивость промышленности в отдельном государстве (или в мире-экономике) без внедрения именно этой технологии. Другими словами, сталь лить научились, рельсы изготовлять научились, проложили множество дорог, построили мосты - но без строительства собственных паровозов вся система работает плохо, потому что каждый паровоз приходится импортировать, и он обходится в фантастическую сумму. В итоге прибыльность железных дорог резко падает. Отсюда самые различные требования, выдвигаемые государством по созданию у себя пусть плохой, но импортозамещающей технологии.
   Третий признак - новый технологический цикл формирует собственное, характерное только для этой парадигмы несущее противоречие. При чем этот технологический цикл можно рассматривать как попытку снятия предыдущего противоречия (удачную или нет - другой вопрос). Так, например, становление ядерной энергетики породило противоречие между сравнительной дешевизной производимого на АЭС электричества и одновременно чудовищными затратами на весь цикл производства. Источником энергии, который бы заменил уголь и газ (не говоря уже о нефти), АЭС пока не стали.
   Также можно привести в пример расцвет "индустриальной фазы развития цивилизации" (как её рассматривает С.Б. Переслегин): размеры города в аграрную эпоху были ограничены плодородием ближайших окраин, и при достижении предельной величины его уже нельзя было снабжать продовольствием - по пути оно расхищалось, сгнивало и т.п. Но вот появились железные дороги и пароходы, продовольствие можно перевозить на тысячи километров. Противоречие временно снимается, и города растут неудержимо. Но все острее проявляется другая проблема - экономически активные люди стремятся переселиться на территории с высоким уровнем коммуникаций (те же самые города), а в селах формируется антропопустыня. Предпринимательство, производство, просто жизнь со всеми удобствами возможны только на небольших "пятачках" городов, которые задыхаются от автомобильных пробок, от слишком большого числа людей и недостатка коммуникаций [195, с. 254-255]. Отчасти это противоречие снимается с помощью сети средств сообщений - телефона, телевидения, Интернета, которые создают новую парадигму и собственные внутренние противоречия.
   Естественно, что как ветвится дерево науки, так же и расширяется набор технологий, создаются новые парадигмы. Потому первый признак новой парадигмы требует постоянного дополнения, ведь новые области техники могут давать совершенно неожиданные эффекты. Паровая машина при всех своих возможностях не может обрабатывать информацию, поэтому её мощность нельзя сравнивать с мощностью компьютера. Новые эффекты техники требуют создания новых единиц измерения.
   Если переходить от парадигм техники, характерных для одной индустрии, к более общим, отыскивая все более глобальные противоречия, то в итоге мы получим схему противоречий, характерную для антропоцентрической техносферы. Причем в общем объеме техносферы уже сейчас можно рассмотреть предпосылки утраты её антропоцентрического качества.
   Итак, дано определение, есть схема, но каковы предпосылки смены парадигмы? Уже упоминался общий уровень развития промышленности, но это необходимое условие. Каковы же достаточные?
   Казалось бы, ответ очевиден - достижение нового уровня познания законов объективной действительности. В схеме 2.1 показан принцип взаимодействия философских концепций, технической рациональности и социальных изменений - и это взаимодействие подтверждается анализом научно-технической революции. Однако такую несомненную смену парадигмы в оружейной технике, как переход на огнестрельное оружие, нельзя однозначно связать ни с прорывом в химии, ни с революцией в механике. Если брать научное знание XIV - XV века - времени массового распространения пушек, то налицо прежнее господство аристотелевизма в описании полета тел и алхимии в понимании химических процессов. По существу становление артиллерии опиралось на несколько технических приемов, которые сами по себе никаких качественно новых теоретических знаний не требовали.
   То есть изменение парадигмы техники обусловлено не просто знанием о явлении, но появлением возможности использования явления. Если инженер, исследователь узнают что-то качественно новое, и это можно использовать в технике - появляются новые технологии.
   Но что позволяет подняться на качественно новый уровень техники? Это могут быть опять таки чисто эмпирические открытия, каковым можно считать открытие свойств намагниченной иглы, создание новой методики прикладных исследований, спектральный анализ в химии. Это могут быть достижения в гносеологии, как создание Ф. Бэконом эмпирической индукции. Это, наконец, может быть обобщение уже известных фактов, как создание Д.И. Менделеевым периодической таблицы элементов.
   Однако становление новой парадигмы техники, никак не связанной с наукой - это все больше дело прошлого. Сейчас ремесленное знание как основа поддержания и развития техники сохранилось только на территориях с неразвитой инфраструктурой (зона, контролируемая пуштунскими племенами в Афганистане - там производится множество самодельного оружия, регулярно копируются очередные модели) или в сравнительно экзотических видах деятельности (воссоздание художественной ковки в современной России: при наличии большого количества металловедов и доступной литературы присутствуют многочисленные попытки "нового открытия рецептов булатной стали", выдумывания приемов ковки на основе личного, чисто ремесленного опыта). Научная революция XVII века привела к воспроизводству одной и той же модели: новый уровень воздействия на природу достигается как следствие более высокого уровня понимания объективной действительности: новая методология, методика либо обобщение фактов, как правило, выступают конкретным выражением этого более высокого уровня понимания природы. При этом случайные открытия, пусть даже очень важные для техники (например, изобретение железобетона), рассматриваются как феномен, который необходимо максимально быстро исследовать и понять его сущность. Это не значит, что дело изобретатлея-одиночки стало совершенно бесперспективным и этот типаж обречен на вымирание.
   Как наиболее заметное проявление этого процесса можно назвать математическое описание тех процессов, на которых основываются типичные в данной парадигме технологии: подобная математизация превозносилась всеми философами Нового времени. Но разве астрологи не поддерживали в течение всего средневековья астрономию как инструмент своих изысканий? Разве не упоминает Корнелий Агриппа, что астрологи ценили математику и что для овладения натуральной магией без математики не обойтись [122, с. 6, с. 354; 224, с. 41-51.]? Где тот критерий, в котором проявляется техническая рациональность использования математики? Прямая причинно-следственная связь проявляется в изменении качеств технических изделий: как только математика позволяет достичь ясности в технологии, с её помощью устраняются лишние технологические операции - эти признаки указывают на присутствие новой формы технической рациональности в инженерном мышлении. Естественно, это возможно лишь тогда, когда подготовлены условия для абстрагирования используемого процесса - введены понятия, сформулированы репрезентанты, позволяющие выразить его в математической форме - словом, когда есть предпосылки для создания технических законов. Тогда резко повышается эффективность технических устройств. Наблюдается качественный прорыв в изготовлении технических изделий и в их применении. Там, где до этого техника опиралась на эксперимент, наблюдение и макетное моделирование, теперь есть возможность прибегнуть к моделированию математическому.
   Здесь мы подходим к важному вопросу: если предпосылки становления новой парадигмы техники изменились в результате научной революции, то как может меняться из-за дальнейшего развития техники взаимодействие ученого и инженера при переходе к очередной технической парадигме? Как будет меняться взаимодействие научного и технического знания, научной и технической рациональности?
   Оно формируется под воздействием набора факторов: социальных, гносеологических, методологических, онтологических представлений, формировавшихся в виде картины мира. Вопрос о структуре самой картины мира достаточно сложен, можно лишь заметить, что это - "единица знания, объект отнесения которой - мир в целом" [166 с. 62], и требование целостности картины мира в её соотнесении с окружающей действительностью прослеживается на протяжении всей истории философской мысли [60]. В ее рамках присутствует множество взаимосвязанных картин мира одна из них - научная картина мира - "идеальная модель природы, включающая в себя наиболее общие понятия, принципы и гипотезы физики, характеризующие определенный исторический этап ее развития" [171, с. 71]. Это одновременно модель Вселенной и средство её методологического анализа. Научная картина мира посредством понятий и законов, входящих в нее, в значительной мере формирует восприятие ученым действительности [238, с. 12-45]. Научная картина мира может быть подчинена какой-либо другой: в начале рассматриваемого периода наблюдалось подчинение научной картины мира теологической картине мира - тезисы последней играли роль априорных предпосылок в научных рассуждениях. Но в контексте данной работы можно говорить о том, что научная картина мира все больше подчиняет себе техническую картину мира. Если в период античности они пересекались мало, то после НТР XVII-XVIII вв. взаимодействие между ними несомненно. Техническая применимость научной картины мира постоянно повышается: то есть все больше прикладных исследований можно провести в математической форме, в компьютере. Поэтому можно предположить всё большую "виртуализацию" при формулировке новых технических парадигм: множество эскизных проектов будет существовать, ожидая очередного открытия в физике, химии или биологии, которое может воплотить их в жизнь. И одновременно новые открытия неизбежно будут порождать до сих пор неизвестные возможности их применения. Как итог - неизбежное увеличения скорости взаимодействия научного и технического знания при необходимой, но служебной роли последнего.
  

Раздел V. ПРОГНОЗИРОВАНИЕ РАЗВИТИЯ ТЕХНИКИ

  
   Нет никаких причин, по которым кто-либо хотел бы иметь компьютер у себя дома.
   Кен Ольсон, основатель, президент и председатель правления корпорации Digital Equipment, 1977 г.
  
   5.1. Прогнозирование развития техники как элемент прогнозирования будущего
  
   Прогнозирование путей развития техники, хотя бы отдельных изобретений или даже целых отраслей промышленности - итоговая задача любого общего исследования проблем техники. Иначе зачем потрачены силы и время? Отказ от выводов, которые можно спроецировать в будущее, оборачивается агностицизмом в понимании уже существующей техники. А это заведомый обман читателя и недобросовестный подход к проблеме. Ведь если множество ремесленников, инженеров, исследователей знают, как добиться результата в своём труде, то философ, отрицающий возможность прогнозирования в технике, становится своеобразным коллекционером знаний, не делающим никаких выводов. Тогда он должен именоваться историком науки или же историком техники.
   За последние десятилетия в футурологии (как бы не обвиняли и не оправдывали эту науку) сложился достаточно устойчивый набор методов исследования будущего.
   С.Б. Переслегин в книге "Новые карты будущего, или Анти-Рэнд" [195] представил весьма основательный обзор таких методов, подробно описав их достоинства и недостатки.
   Во-первых - это литературно-фантастические прогнозы. Они формулируют представления общества о своём будущем, прежде всего наиболее известные, прославленные романы. Но вот воздействие это порой весьма специфично. Так, например, И.Д. Тузовский, анализируя роман-антиутопию как способ прогнозирования, пишет: "Автор далек от мысли о том, что антиутопический прогноз точнее футурологического. Однако сам характер антиутопической социальности делает редкие попадания едва ли не более значимыми, чем большая релевантность футурологов. Тем более, с учетом той провокационной роли, которую играет антиутопия в изменчивой человеческой культуре" [245, с. 284].
   У литературных прогнозов есть два коренных недостатка:
   а) роман или рассказ - это художественное произведение, а потому его эстетические качества превалируют над футурологическими. В памяти общества и в академических курсах сохраняется хорошая литература, но не точные прогнозы. А сочетание одного и другого - это большая редкость. Исследовать историю знаменитых литературных утопий и антиутопий значительно проще, чем перелопачивать книги сотен малоизвестных авторов в поисках удачных прогнозов. Так поступил не только И.Д. Тузовсикй, но, скажем, Д. Уилсон в свой книге "История будущего" [247]. Однако подобное сужение объекта исследования фактически сводит функции литературного прогноза к алармистским (предупреждающим), либо к целеуказывающим (утопическим, формирующим модель идеального общества);
   б) удачные "прозрения" литераторов нерегулярны и в высшей степени субъективны. "Предсказывается всегда не система, а её метафора" [195, с. 21], но даже сами авторы не могут определить, где в их произведениях аллегории и метафоры, где удачные находки, а где провалы - это становится ясно лишь post factum. Если же все-таки проанализировать значительный массив литературы на предмет удачных прогнозов - эту трудоёмкую операцию осуществил С. Лем в работе "Фантастика и футурология" - то вывод бывает весьма печален: "научная фантастика проявляет тенденцию к бегству с поля рассуждений... в сторону готовых, твердо фиксированных, четких структурных парадигм, заимствуемых из сказочной и сенсационной литературы" [142, с. 622]. То есть проще написать ужастик-антиутопию, чем целостную картину мира через сто лет. Авторам куда удобнее подражать своим успешным коллегам, использовать разрекламированные образы, чем пытаться самим выдумать. Научная фантастика как специально созданное для выражения прогнозов направление литературы со своей задачей, фактически, не справилась.
   Значительно более интересны научные методы, применение которых доведено фактически до уровня технологии.
   Во-вторых - "Дельфи" - выработка усредненной, общей позиции довольно широкого экспертного сообщества. "Следует ли говорить, что метод "Дельфи" отражает "общие представления на уровне здравого смысла", но совершенно не способен предсказывать что-то действительно новое или нетривиальное", - замечает С.Б. Переслегин [195, с. 25]. Эта критика во многом правильна: экспертные сообщества с усредненным мнением находятся в положении читателей газеты, которые играют в шахматы по переписке с чемпионом мира - в партии их ходы будут настолько предсказуемы и тривиальны, что чемпион без труда выиграет. Предельным случаем использования метода "Дельфи" можно считать автоматическую обработку всех высказанных по исследуемому вопросу прогнозов.
   В-третьих - метод сценирования, предложенный Г. Каном. Классическая методика сценирования заключается в введении "базовых количественных и качественных тенденций развития и отслеживании изменений в обществе под их воздействием" [195, c. 25]. Особенность сценарного метода в том, что он позволяет четко указывать направления и варианты развития событий, в том числе на средне- и долгосрочную перспективу (при корректно заданных трендах), но скверно предсказывает даты и точный формат событий.
   Две основные ошибки при этом использовании данного метода - неоправданная экстраполяция и подмена наиболее вероятных событий желаемым вариантом будущего, который наступит сам по себе.
   Последний недостаток характерен для очень многих прогнозов - тут с С.Б. Переслегиным можно только согласиться. Например, в книге "Метаморфозы власти" Э. Тоффлера можно прочесть такие рассуждения: "Соединенные Штаты в 80-х годах потратили 125 млрд. долл. в год на одежду. Половина ее произведена на фабриках с дешевым рабочим трудом, рассеянных по всему миру от Гаити до Гонконга. Завтра большая часть этой работы вернется в Соединенные Штаты. Причина тому - скорость" [243, с. 480]. Имеется в виду скорость обмена информацией. Якобы производства, "возвращенные домой", могут более гибко реагировать на рыночную конъюнктуру. Сейчас ошибочность этого прогноза очевидна (за последние двадцать лет производства преимущественно выносились из США, и крайне редко туда возвращались - продолжалась деиндустриализация Соединенных Штатов), и, кроме того, сомнительность прогноза была ясна уже в
80-х гг. - ведь рост индустрии коммуникации ясно показывал, что следить за тенденциями моды можно будет из любой точки планеты, и фабрика должна быть расположена там, где существуют минимальные производственные издержки.
   В-четвертых - С.Б. Переслегин упоминает многочисленные разновидности сценирования: альтернативные сценарии (когда рассматривается несколько наиболее вероятных путей развития событий), бизнес-сценирование (анализируются возможные перспективы развития отдельных фирм или товаров). Рассматривается и "Рэнд-сценирование" - основа этого метода состоит в разделении вероятных событий в будущем на две большие группы: это "драйверы" (основные факторы, влияющие на динамику ситуации) и неопределенности (факторы, события, последствия которых неясны) [195, c. 26].
   В-пятых - метод стратегического имитационного моделирования. Его суть заключается в проведении ролевой имитационной игры для нескольких игроков, исторически этот метод произошел из "военных штабных игр".
   В-шестых - метод "форсайта", он же "мозговой штурм" - в свободной обстановке специалисты обмениваются мнениями, в итоге получается не усредненное мнение, но согласованное. Если же разработанные в результате мозгового штурма сценарии подвергаются экспертной оценке, подробно анализируются, то эффективность и точность прогнозирования существенно повышаются.
   Рассматривается также использование прогнозирования Японией, США и другими развитыми государствами, использование форсайтов отдельными корпорациями [Там же, c. 34-64].
   С.Б. Переслегин критически проанализировал каждый из упомянутых методов, но особенно подробно раскрыты недостатки технологического форсайта RAND Corporation. Во-первых, в прогнозе постулируется лишь благоприятный для США вариант развития внешнеполитической обстановки, благоприятный вариант развития социума, не предполагается возникновение в ближайшие годы каких-либо революционных технологий (и это после не прекращающейся технологической революции последних 30-ти лет!) [Там же, с. 127-134]. То есть перед нами инерционно-доброжелательный прогноз, который можно описать фразой "что было, то и будет, но чуть-чуть лучше". Когда же С.Б. Переслегин рассматривает отельные технологии, предложенные в рамках указанного прогноза [Там же, с. 138-142], то выясняется, что часть их - просто воплощение современных политико-экологических лозунгов (например, экологических), часть - невозможны по социальным причинам (их создание ущемляет интересы крупных финансовых корпораций и государств), часть фактически уже существует в виде опытных и лабораторных образцов (следовательно, это не прогноз, а пожелание о распространении изделия).
   После критического анализа существующих методов С.Б. Переслегин переходит к описанию усовершенствованного метода сценирования, который и использует для собственных прогнозов.
   Будущее разбивается на три основных зоны: неизбежное (то, что случится в любом случае), невероятное (то, что не может произойти ни при каких условиях). В оставшейся области и открывается возможность принятия решений. Причем задача авторов очередного прогноза состоит не в максимально точном предсказании будущих событий, а в составлении желательного сценария - то есть прогнозирование неотделимо от управленческих решений.
  

0x01 graphic

Схема 5.1. Соотношение вариантов будущего

  
   Этот прием в прогнозировании чрезвычайно удачен: он позволяет рассматривать человеческую свободу и инициативность не как фактор, усложняющий анализ будущего, не как фактор, снижающий вероятность прогноза, но как фактор, обеспечивающий исполнение футурологического рассуждения. Однако этот прием в полной мере применим лишь по отношению к единичному субъекту (человеку, организации, государству). Если же речь идет о системе противоборствующих организаций либо о разновекторных интересах людей в организации (например, коррумпированный чиновник или противоречия между метрополией и периферией, или клановые противоречия внутри элиты), то эффективность этого приёма значительно снижается. Допустим, каждая из противоборствующих сторон заказала подобный прогноз у одного и того же автора. В его рекомендациях возникнет конфликт интересов, как в известной китайской сказке: "Вот щит, который отбивает любое копье, а вот копье, которое пробивает любой щит".
   Варианты развития событий представлены С.Б. Переслегиным в виде дерева, где ствол - инерционный сценарий (что исполнится, если ничего не делать). И этим-то сценарием при конкретных, имеющих заказчика прогнозах, занимаются относительно немного.
   Кроме того, С.Б. Переслегин в качестве основного метода использует "средовое прогнозирование": он противопоставляет среду и действующие в ней "объекты". "Объекты" - это конкретные фирмы (допустим, производители компьютеров), отдельные государства (ведущие войны), социальные страты (участвующие в конфликтах общества). Среда - это качественное изменение умственного труда после появления тех же компьютеров, изменение образа ведения войны, трансформация общественных противоречий.
   "Мы полагаем, что выяснять, какие технологии возникнут в будущем, в значительной степени бессмысленно: такой прогноз всегда будет ограничен и контекстно ошибочен. Зато очень важно понять, как изменится в будущем технологическая среда: какие свойства по отношению к ней он приобретёт, какие - потеряет?" [Там же, с. 175]. "Понятно, что ответы на эти вопросы (о характере среды - авт. монографии) подразумевает наличие определенных гипотез о технологиях, возникновение которых привело к изменению среды, но такие гипотезы носят вспомогательный характер и слабо "влияют на ответ". Например, мы не можем сказать, какие именно технологии приведут на рубеже 2050 года к полному решению проблемы РАО/ОЯТ в ядерной энергетике, но мы с большой долей уверенности утверждаем, что проблема будет решена, поскольку знаем законы динамики технологической среды и можем, в первом приближении, описать характеристические свойства среды в разные моменты времени" [Там же, с. 175-176].
   Насколько эффективен метод, предложенный С.Б. Переслегиным?
   С одной стороны, происходит как бы двойное устранение субъективного фактора, который так мешает прогнозированию.
   Во-первых - устраняется событийность, которую во многом определяет человеческий характер, а во многом слепой случай.
   Во-вторых - при обсуждении, проходящем по заранее заданным правилам, фактически идёт перебор возможных вариантов развития событий. Не в силах выявить все закономерности развития техники и общества (из-за разнообразия действующих факторов), С.Б. Переслегин пытается задать варианты развития через типичные ходы человеческих рассуждений, через "естественный" отбор гипотез. Он много рассуждает о сюжетности как характеристике сценария развития событий.
   Однако подобный подход возможен и во многом оправдан - по отношению к прогнозированию общества, антропосферы. Но если остаются не раскрытыми сущностные, фундаментальные предпосылки развития техносферы, то прогноз, даже в определении среды, неизбежно будет нести на себе избыточную долю погрешности.
   Технологическое прогнозирование подчинено алгоритму, важнейшим элементом которого является выдумывание "хотелок" - ожидаемых, необходимых обществу, но отсутствующих на данный момент технологий [Там же, с. 404]. Однако С.Б. Переслегин совершенно не раскрывает проблему соотношения человеческих желаний (выражающих потребности индивида и социума) и пределов возможностей очередного уровня технологий - как это соотношение будет учитываться в прогнозах?
   Базовые потребности человека и соответствующие им желания - достаточно известны и мало меняются на протяжении последних тысячелетий. Люди хотят не умирать, продолжать род, убивать врагов без вреда для себя, сытно есть, сладко спать, развлекаться. Требования, которые предъявляются машинам для выполнения этих простых пожеланий, по своей сложности близки к бесконечности. Потребитель требует панацеи в медицине, абсолютного оружия в военном деле, гарантированного приворотного зелья и т.п. Дать всё и сразу не в состоянии никакая промышленность, никакие лаборатории. Поэтому в каждую эпоху есть свои представления о пределах возможностей, которые может обеспечить техника. Показателен рассказ Э.А. По "Тысяча вторая сказка Шахерезады": падишах не поверил Шахерезаде, описывавшей технические выдумки XIX ст. И как отличить наши сегодняшние технологические чаяния, наши "хотелки" от веры алхимиков в философский камень или, наоборот, недоверия падишаха, услышавшего описание телефона?
   Только "экспертные оценки", пусть даже высказанные в спорах и проверенные в дискуссиях - малонадежный критерий. С.Б. Переслегин, среди прочих прогнозов, предрекает и второе рождение широкофезюляжной сверхзвуковой авиации к 2015 году. Но уже сейчас ясна ошибочность данного прогноза - это типичная несбыточня "хотелка".
   Кроме того, даже в периоды самого страшного упадка культуры и цивилизации возможно введение в оборот новых технологий и изобретений. Таково начало использования стремени в Европе - его принесли гунны, как раз разрушавшие римскую цивилизацию. А между тем, это изобретение значительно увеличило роль конницы в боевых действиях.
   Следовательно, необходим метод, алгоритм, который позволит частично отстраниться от социальных противоречий и процессов. Целиком изолировать прогнозы развития техники от прогнозов развития общества невозможно, да и не нужно. Но саморазвитие техносферы, "для-себя-бытие" должно обладать собственными закономерностями. Эти закономерности развития технических систем необходимо выявлять.
   Разумеется, попытки выявления подобных закономерностей предпринимались неоднократно. В обзорной статье "История разработки законов развития технических систем" В.М. Петров [199] приводит ряд работ, авторы которых пытались привести примеры таких законов. Например, законы развития техники, предложенные А.И. Половинкиным, выглядят так:
   "2. Законы развития техники
   2.1. Законы расширения множества потребностей-функций:
   2.1.1. Закономерности возникновения и сохранения потребностей-функций.
   2.1.2. Систематика потребностей и их иерархия.
   2.1.3. Расширение множества потребностей-функций.
   2.5. Закон возрастания сложности технических объектов" [206].
   С одной стороны, перечисленный ряд закономерностей на первый взгляд кажется самоочевидным и практически не нуждается в доказательствах. Но с другой стороны, "2.1.1. Закономерности возникновения и сохранения потребностей-функций" не могут исчерпывающе объяснить, например, эволюцию обуви: ведь, например, такая практичная вещь, как калоши, возникла, а потом практически целиком исчезла. При том, что она выполняла вполне конкретную функцию - защиту обуви от грязи. Но грязь с улиц не исчезла, и современная обувь далеко не вся легко чистится. Если же уходить от частных примеров, то возникает более общий вопрос: "закон" 2.1.1. - описывает не саму технику, а связь между техносферой и человеком. Но биологические потребности человека ограничены, а социальные - часто колеблются. Набор предметов, обеспечивающих эти потребности, также может меняться. Есть столетия эпикурейства, есть эпохи пуританства. "Закон" 2.1 выполняется лишь на длительных промежутках времени и по отношению к совокупности технических изделий. Если же рассматривать закон 2.5 "Закон возрастания сложности технических объектов", то по отношению к техносфере в целом он несомненно истинен, однако инженеры, проектируя каждое отдельное изделие, ведут с этим законом непрерывную борьбу (с переменным успехом). Если бы речь просто шла об усложнении технических объектов, мир был бы переполнен технологическими головоломками.
   То есть предложенные А.И. Половинкиным формулировки нельзя назвать законами. Это закономерности. И, что более важно, не указаны критерии изменения трэнда, из-за чего происходит поворот от упрощения к усложнению системы и наоборот. Широко известный "закон Мура" - удвоение мощности компьютеров каждые восемнадцать месяцев - куда более информативен и с большим основанием может быть использован в качестве закона.
   Аналогичные противоречия наблюдаются в позиции Ю.С. Мелещенко, который предложил следующие закономерности в развитии техники: "Растущая интенсивность применяемых процессов. Например, давления, температуры, скорости, напряжения, скорости и интенсивности применяемых процессов, увеличение скорости и количества принимаемой и перерабатываемой информации и т.д." [162, с. 180.] Действительно, если взять статистику по скорости движения поездов за последние сто лет, если проанализировать температуру теплоносителя в котлах, мы будем наблюдать увеличение средних значений. Но в каждом случае инженеру приходится решать оптимизационную задачу, и при необходимости снижать напряжение в электросети, скорострельность автомата, температуру огня в печке-гриле и т.п. Более того, требования экономии ресурсов подталкивают инженера именно к снижению параметров.
   Следовательно, закономерность увеличения значений - это экстраполяция, это продление в будущее существующего трэнда развития. И выводы, сделанные на основе этой закономерности, будут обладать всеми недостатками индуктивных умозаключений.
   Значительно более непротиворечивы закономерности, предложенные Е.П. Балашовым [13] - он рассматривает технику, как антропогенную, созданную человеком систему.
   1. Закон Сохранения основных функций развивающихся систем.
   2. Закон Относительного и временного разрешения противоречий в антропогенных системах (противоречия, возникающие в антропогенных системах в процессе развития, разрешаются временно на определенных этапах развития систем конкретного класса и проявляются в дальнейшем в трансформированном виде на новом качественном уровне).
   3. Закон Повышения функциональной и структурной целостности систем.
   4. Закон Преемственности функционально-структурной организации многоуровневых систем
   5. Закон Адекватности функционально-структурной организации назначению системы.
   6. Закон Сжатия этапов развития систем. Постепенное сжатие по временной оси диалектической спирали развития является общей закономерностью эволюции систем" [Там же].
   Фактически перед нами законы диалектики (особенно выпукло продемонтрирован закон отрицания отрицания), совмещенные с указанными выше долговременными трэндами развития техносферы. Законы диалектики служат своего рода ограничителями для экстраполяции любой тенденции "в бесконечность".
   Но наиболее известная попытка сформулировать законы развития технических систем - это теория решения изобретательских задач Г.С. Альтшуллера. С основным постулатом его теории, утверждающим, что для решения изобретательской задачи надо выявить и устранить противоречие, характерное для данной технологии, можно только согласиться. Алгоритм АРИЗ, в котором выделяется несколько уровней противоречий в техническом изделии и изобретение представляется как их снятие, применим ко множеству изобретений. Сам Г.С. Альтшуллер и его последователи плодотворно занимались изобретательством.
   В ТРИЗе были использованы новые понятия: вепольность системы (взаимодействие между любыми элементами системы посредством поля, не только физического, но и условного - механического, запахового и т.п.) и идеальность вещества (под "идеальностью" понимается минимально возможная масса машин и механизмов). Как был убежден Г.С. Альтшуллер, постоянное увеличение вепольности и стремление техники к идеальности (то есть переход с макроуровня на микроуровень, уменьшение массы любой системы) и составляют законы развития технических систем [4, с. 208].
   Однако фактическим пределом развития техники в данном случае становится автоматизация любого процесса - ни о какой рефлексии о технике окружающего мира речь идти не может. Техника воспринимается исключительно как средство достижения человеком своих целей, техносфера заведомо лишена самостоятельной цели развития. Из-за этого антропоцентрического ограничения идеи об идеальности и вепольности имеют много общего с первой волной позитивизма, с идеями Г. Спенсера о непрерывном усложнении структур окружающего мира. Английский позитивист, стремясь выявить единый закон взаимодействия материи и движения, пришел к весьма обтекаемой формулировке: "Мы нашли, что таким и является на деле закон всего цикла изменений, проходимых всяким существованием, - потеря движения и последующая концентрация, за которой со временем следует возобновление движения и последующая дезинтеграция" [233, с. 612]. Под эту формулировку Спенсер с большим трудолюбием начал подгонять известные ему явления. В результате отдельные, чрезвычайно плодотворные концепции, были буквально задушены в своем развитии ограниченной методологией. Как английский позитивист отказался от диалектики, так и Г. Альтшуллер, принимая законы диалектики, попытался свести процесс изобретения к чёткому, однозначному алгоритму и расплывчатым определениям. Но такие алгоритмы в принципе невозможны, потому что требуют с помощью уже существующих понятий, уже выявленных противоречий описания качественно новых, еще неизвестных явлений и технологий. Поэтому ТРИЗ применим скорее для рационализаторской деятельности, которую можно сравнить с решением головоломок в куновском понимании - парадигма техники, парадигма науки уже составлены, остается решать тысяча и одну прикладную задачу.
   А. Барышников указал на следующие проблемы ТРИЗ: статистическая база данных (обработанные десятки тысяч патентов), на основе которой создавалась таблица противоречий, морально устарела, усовершенствованный алгоритм (АРИЗ) оказался настолько громоздким, что фактически была утрачена возможность его эвристического применения рядовыми инженерами [16].
   Можно сказать, что в рамках ТРИЗ и АРИЗ был накоплен значительный опыт решения отдельных технических задач. Но к использованию ТРИЗ в качестве основы прогнозирования техники есть существенные препятствия:
  --  конечная цель рассуждений тризовцев задана как утилитарное решение возникшей технической проблемы. Эта утилитарность, направленность на разрешение единственного противоречия, затрудняет прогнозирование качественно новых технических изделий;
  -- комплексы противоречий, характерные для целых индустрий, для промышленности - практически не исследуются;
  -- таблица физических противоречий, которой пользуются при решении задач, никогда не может быть завершена в силу неисчерпаемости мира. Поэтому невозможно сказать, когда её необходимо будет дополнить.
   Следовательно, для создания качественных прогнозов надо отойти от узкоутилитарного тризовского метода, а рассматривать комплексы противоречий: а) возможно более системно; б) оценивать не последствия единичного изобретения, а динамику развития указанных комплексов. Основное (несущее) противоречие в любой системе выделять необходимо, но нельзя отождествлять его с тризовским "техническим противоречием". И прогноз развития техники осуществлять уже на основании изменения или же консервации таких противоречий, изменения их значимости.
   Способы решения отдельных технических проблем, которые возникнут через десятилетия, множество созданных в будущем инженерных решений - спрогнозировать действительно нереально. Но вот рассматривать потенциальное изменение парадигмы техники как трансформацию характерных (несущих) противоречий - вполне возможно. Наконец, чтобы выявить закономерности развития техносферы как взаимодействия "вне-себя-бытия" и "для-себя-бытия" техники, несущие противоречия необходимо увязывать с проблемами общества.
  
  
   5.2. Изменение в комплексах противоречий - опыты в их взаимном сравнении
  
   Начнем со сравнения двух достаточно известных процессов "эволюции" в технике. В той или иной степени о них слышали почти все читатели.
   Первый процесс - совершенствование танков в период с начала Первой до окончания Второй мировых войн (1914-1945 гг.).
   Второй - становление автоматов (штурмовых винтовок, пистолетов-пулеметов) приблизительно в то же время.
   Почему сравнение именно этих областей техники и чем оно важно?
   Военная техника аккумулирует в себе максимально возможное количество инженерных находок: любое достижение науки и техники автоматически рассматривается на предмет военного использования, воплощения в новом вооружении. Вопросы стоимости, окупаемости - часто второстепенны. Это позволяет создавать множество экспериментальных и мелкосерийных изделий, которые бы никогда не были созданы в рамках гражданской промышленности. То есть позволяет увеличивать разнообразие технических изделий. Конкуренция систем вооружений, их естественный отбор в военное время учитывает намного больше факторов, чем конкурентная борьба в мирное время. Разумеется, военная техника не свободна от консерватизма, застоев, клише, но не свободно от них и гражданское машиностроение.
   Сравнение эволюции танков и штурмовых винтовок ценно одновременным сходством и ярчайшими расхождениями двух процессов.
   И танки, и штурмовые винтовки - разновидности огнестрельного оружия (для выброса снаряда из канала ствола используется энергия пороховых газов). Обе эти разновидности огнестрельного оружия в первой половине XX века прошли этап становления.
   Есть явное сходство. Но есть и очевидные различия.
   Общеизвестен спор брони и снаряда (импульс против прочности материала). Этот спор самым явным и конкретным способом проявился в конструкции танков. Многие любители истории могут часами рассуждать о наклонной броне, о кумулятивных снарядах, о гонке калибров, когда обе стороны стремились поставить в танковую башню как можно более мощное орудие.
   Но где подобное противоречие в стрелковом вооружении? Где "броня"? Ведь применение бронежилетов для периода Второй мировой войны оставалось экзотикой, и даже в современных войнах при распространении кевлара и его заменителей автомат сохранил своё назначение.
   Однако противоречие присутствовало и в развитии стрелкового вооружения. Наиболее актуальный, известный "спор" 1930-1950 гг. - между точностью и скорострельностью. Дальность прицельного огня винтовки в пределах километра, в то время как первые пистолеты-пулеметы давали крайне низкую точность огня, потому могли применяться только на близких дистанциях. Противоречие решалось одновременным использованием как винтовок, так и автоматов, пулеметов. Но это противоречие было не единственным: конструкторам также приходилось выбирать между скорострельностью и автономностью, что отразилось на судьбе т.н. автоматических винтовок - сочетание значительной скорострельности и винтовочного патрона приводило к чрезмерно быстрому расходованию боеприпасов.
   С появлением штурмовой винтовки противоречие было фактически снято - каждый боец получил автоматическое оружие, обладающее удовлетворительной меткостью на характерных дистанциях боя. При этом уменьшение калибра пули и как следствие снижение массы патрона также удовлетворительно решило проблему автономности бойца.
   Конструкция автомата вплоть до 80-х годов ХХ века, по сути, и не требовала значительных изменений. АК-47 калибра 7,62 активно используются и сейчас по всему миру, изготавливаются на десятках заводов и в тысячах мастерских.
   К началу 50-х также сложилась типичная конструкция танка - ушли в прошлое эксперименты с многобашенными танками [225], с чрезмерным увеличением массы [226, с. 145-154, с. 582-587]. За всю Холодную войну конструкция танка фактически не претерпела революционных изменений: можно упомянуть приборы ночного видения, стабилизацию ствола, появление баллистических вычислителей, автомат заряжания и начало использования динамической защиты. В сумме эти изменения обеспечили значительное увеличение боевых возможностей танка. Но в той или иной степени эти технические идеи либо начали воплощаться в реальность еще в период Второй мировой войны, либо "технические задания" на новые изобретения были ясно сформулированы тогда же. Например, прибор ночного видения впервые был установлен на танке "Пантера" [17] - разумеется, он был весьма несовершенен, танк нуждался в сопровождении полугусеничным транспортёром, на котором был установлен инфракрасный прожектор подсветки. Но даже такое "сырое" изделие автоматически потребовало от танкостроителей других стран создания аналогичного, или еще лучшего прибора. Процесс проектирования, наладки, массового внедрения в войска столь полезного изобретения затянулся на десятилетия. Аналогично создание кумулятивного снаряда и ручного противотанкового гранатомета с кумулятивным снарядом потребовало оснащения танка соответствующей бронёй. А поскольку увеличение толщины брони чрезмерно утяжеляло машину и, в итоге, не давало необходимого эффекта, то потребовалось создание динамической защиты.
   Но самое интересное - в различии "судеб" даже самых успешных конструкций.
   Стрелковое оружие сохранило своё значение, и как бы не развивались бронежилеты во второй половине ХХ века, автоматы активно применяются всеми воюющими сторонами, практически независимо от уровня их технической оснащенности. В то время, как танки столкнулись с откровенным кризисом [27]. Вертолет стал значить для успешности боевых действий куда больше. Одновременно эффективное средство противотанковой борьбы (гранатомёт, ПТУРС) в сотни раз дешевле танка. Как результат - откровенное снижение роли танка на поле боя, это подтвердили компании в Ираке, в Чечне, конфликт 2006 года в Ливане (Приложение 2).
   Чем объяснить это расхождение: произошло снятие противоречий в удачных конструкциях, но при этом автомат "процветает", а танк "умирает"?
   Вероятно, можно выделить в парадигме техники, кроме несущего, еще и актуальное противоречие. Парадигма как система знаний и созданная на её основе совокупность технологий не может детерминироваться способами снятия единственного противоречия. Несущее противоречие характерно для всех технических изделий в рамках данной парадигмы и сохраняется в течение всего времени её существования - его решение означает автоматический переход к следующей парадигме. Несущее противоречие задает отношение "вне-себя-бытия" технического изделия и "для-себя-бытия". Но как существование парадигмы науки не может исчерпываться только формулировкой базовых понятий, так и существование парадигмы техники - это процесс. Актуальное противоречие можно сравнить с "головоломкой" в куновском понимании этого термина - решение возможно десятками способов, и противоречие может быть снято в большей или меньшей степени. Как правило, таким противоречием выступает противоречие более низкого уровня - второго или даже третьего. Актуально оно потому, что в данный момент времени его устранение считается первоочередной задачей, и попытки этого устранения дают наибольшее количество проектов, экспериментальных образцов и поставленных на конвейер технических изделий.
   Парадигма стрелкового оружия базируется на несущем противоречии, которое не определяется только техникой. С одной - стороны это поражающие возможности оружия, с другой, в идеале, должна быть защищенность противника. Но в рассматриваемый период пехотинец в своей экипировке из всей противопулевой защиты имел только каску. На лицо была чрезвычайно высокая уязвимость бойца. Поэтому при прочих равных условиях противоположностью поражающих возможностей выступала численность противника. Пуля против человека. Все факторы, определяющие поражающие возможности оружия (точность, кучность, скорострельность, останавливающая способность пули) у враждующих сторон были либо равны, либо незначительные преимущества по ним не имели определяющего значения. Решающий момент - численность.
   Использование автомата настолько устойчиво потому, что пехота сохраняется на поле боя. И пехотинец, вооруженный другим оружием (огнеметом, гранатомётом и т.п.) пока не имеет решительных преимуществ перед пехотинцем, вооруженным автоматом.
   Актуальное противоречие между скорострельностью и точностью оформилось достаточно рано. Фактически оно сохранилось с предыдущей парадигмы огнестрельного оружия (гладкий ствол, фитиль и кремниевый замок, отсутствие патрона). Но в XVIII веке эти качества были фактически разделены: поскольку каждый заряд и пуля закладывались вручную, то стрелок сам выбирал - быстрей заряжать и хуже целиться (неизбежно от усталости и спешки), или тщательно целиться, теряя время, необходимое для засыпки следующей порции пороха, забивки следующей пули. Снималось это противоречие только самодисциплиной, хладнокровием, тренировками и т.п. В новой парадигме противоречие между точностью и скорострельностью было воплощено в конструкциях винтовок, автоматов, пулеметов, в стандартах патронов и т.п. (см. схему 5.2).
  
   0x01 graphic
  
   Схема 5.2. Схема противоречий стрелкового вооружения
  
   Может ли тогда рационализация, множество частных, незначительных изобретений привести к смене парадигмы? Необходим критерий, который позволит отличить второстепенные техническое новации от качественно новых усовершенствований. Например, отделить технологию складывающегося приклада у современных автоматов от изобретения капсюля.
   Оглянемся на становление современной парадигмы стрелкового вооружения. Начало процесса - середина XIX века.
   Первый признак - новые виды стали (конструкционные материалы), новые станки для обработки материалов, новые пороха. Стрелковое вооружение стало невозможно сделать или хотя бы серьезно отремонтировать в деревенской кузнице.
   Второй признак - формирование принципиально нового круга технологий. Изобретение капсюля открыло дорогу заряжанию с казенной части, возникли специфические конструкции затворов, возникла проблема производства большого числа патронов, стандартной нарезки ствола и т.п. Возник целый комплекс технологий, которые могли давать эффект только как единое целое. Ведь самые лучшие затворы бесполезны, если нет станков, производящих тысячи патронов. А скорострельность пулемета без создания бездымного пороха - лишь помеха.
   Третий признак - трансформация актуальных и несущих противоречий. На исторически короткий промежуток времени изобретение сначала гильзы и затвора, а затем пулемета редуцировало поражающие возможности оружия к скорострельности. Точность как противоположность, составляющая поражающие возможности, во многом утратила своё значение: характерные расстояния для огня гладкоствольных ружей были значительно меньше, чем у нарезных. И противник мог надеяться на победу, только "заваливая трупами" поле боя (см. схему 5.3). Но иногда не помогает и это, как, например, во время сражения при Омдурмане 2 сентября 1898 года - суданцы целый день атаковали англо-египетские войска, оснащенные пулеметами, но практически все погибли, даже не добежав до противника.
  

0x01 graphic

Схема 5.3. Схема редукции противоречий стрелкового вооружения

  
   Тогда и становился правдивым стих:
  
   На любой ваш вопрос мы дадим ответ,
   У нас есть "Максим", а у вас его нет.
   Х. Беллок
  
   Но стоило противнику наладить выпуск похожего вооружения - что в итоге требовало изменения парадигмы - и несущее противоречие снова восстанавливалось. При этом уже невозможно было ограничивать вооружения только винтовками и некоторым количеством пулеметов - требовалась работа снайперов, одновременно требовалось еще большее увеличение плотности огня, т.е. каждая из противоположностей "точность-скорострельность" требовала собственного развития.
   Можно ли трактовать подобное восстановление как возвращение старой парадигмы?
   Нет. Изменились характерные дистанции ведения боя, боевой порядок пехоты, характерные материалы и т.п. Кроме того, поражающие возможности оружия качественно возросли: постепенно с поля боя исчезло холодное оружие, а при благоприятных условиях даже один стрелок может уничтожить стольких противников, что для компенсации случайностей войны потребовалось резкое увеличение численности подразделений.
   Кроме того, можно упомянуть практически полный отказ от предыдущих образцов вооружения.
   Сейчас совершенствование традиционного стрелкового вооружения упирается в ряд ограничений. Снайперские винтовки, переносимые одним человеком, не обеспечивают дальность огня свыше одного километра, а крупнокалиберные снайперские винтовки тяжелы для одного бойца. Если брать скорострельность (а именно как результат попыток её повышения и возникла современная парадигма стрелкового вооружения), то оптимальные её величины были достигнуты достаточно давно. Как бы не повышалась мощность пороха, как бы не уменьшались размеры боеприпасов - пехотинцу, по сути, хватает тех патронов, которые имеются при нем в начале боя. Есть определенные выигрыши по видению точки прицеливания (инфракрасные прицелы, например), но отказа от предыдущих видов оружия ни один из них не приносит.
   С.Б. Переслегин утверждает, что "Несколько упрощая, можно ввести правило, что каждая последующая война использует все оружие предыдущей плюс некоторое количество инноваций" Переслегин С.Б. [195, с. 557], и там же приводит в пример использование конницы в период Великой Отечественной войны. Но, если четко использовать данную формулировку, то армия не должна отказываться ни от какого вооружения, ведь все завершившиеся войны можно рассматривать как предыдущие. И даже сейчас должны существовать кавалерийские части. Однако кавалерия как род войск повсеместно исчезает с 50-х гг. ХХ века. Аналогичные процессы сейчас можно наблюдать и по отношению ко многим видам вооружения: в армии США идет отказ от использования штыка, хотя тот широко применялся последние 400 лет. То есть формулировка, предложенная С.Б. Переслегиным, действительно упрощенная и отражает лишь отдельные аспекты процесса перевооружения.
   Однако, развивая её глубже, можно понять именно уровень смены парадигмы в оружейном деле. С одной стороны, есть некий промежуток времени, в течение которого армия заведомо не успеет пройти полное техническое перевооружение: даже если завтра инженеры создадут принципиально новую ракету "воздух-воздух", то многие страны не смогут её купить, а даже богатые государства будут медленно ставить на вооружение. В случае возникновения конфликта в эти несколько лет старые ракеты все равно будут использованы, просто потому, что новых не хватает. С другой стороны, перевооружение может не иметь характера качественного скачка: так в современной российской армии внедряются автоматы АН-94 "Абакан", но их преимущества перед АК не принципиальны, и тотального вытеснения АК-74 не происходит.
   Однако когда смена парадигмы проходит, и армия успевает перевооружиться, то использование старых технологий оружейного дела в их прежнем качестве - становится практически невозможным. Кавалерия уже в период Великой Отечественной войны преимущественно играла роль транспортного средства - перевелись желающие хоть в конном строю на пулеметы.
   Но если противоречие между точностью и скорострельностью было в значительной мере снято созданием автомата, то каково сейчас наиболее актуальное противоречие? Каковы перспективы работы конструкторов последних десятилетий?
   Вот достаточно типичный прогноз, представленный А.В. Митрофановым: "...развитие средств индивидуальной защиты заставляет постоянно искать компромисс между бронебойными свойствами пули, останавливающим действием и отдачей. Увеличение калибра и массы пули для стрельбы одиночными выстрелами на дальность 600-800 м делает невозможной стрельбу очередями на малой дальности вследствие большого разброса пуль из-за сильной отдачи. Кроме того, при увеличении калибра снижается носимый боекомплект. Таким образом, можно предположить, что в перспективной штурмовой винтовке оптимально использовать два различных типа боеприпаса" [167]. Автор достаточно ясно формулирует противоречие между плотностью огня и бронебойными свойствами пули, но оно явно вторично по отношению к основному противоречию: поражающие возможности - уязвимость. Предложенное решение (возможно, эффективное), которым А.В. Митрофанов предлагает снимать указанное им противоречие - достаточно известно и сводится к использованию в одной штурмовой винтовке стволов двух калибров. Такое решение не будет способствовать оптимизации веса оружия и, фактически, возвратит ситуацию ко временам до изобретения штурмовой винтовки.
   Прогноз развития стрелкового вооружения должен содержать не частное решение, но предпосылки к снятию актуального и несущего противоречий. Долговременный прогноз должен раскрывать особенности следующей парадигмы.
   А для изменения парадигмы необходимо выполнение одного из следующих условий:
  -- неуязвимость бойца для современного стрелкового вооружения. Поскольку по физическим характеристикам человек не может носить современную противопулевую защиту всего тела, то требуется либо технологичный экзоскелет, который позволит пехотинцу передвигаться, не стесняя его движений (управляемый, надежный, ремонтопригодный и т.п.), либо принципиально новый материал, который будет не только задерживать пулю, но и распределять нагрузку от удара. Тогда немедленно возникает старое противоречие "броня-снаряд" "лезвие/доспех", "стрела/доспех", а в целом - "импульс/материал"). И мы будем наблюдать резкое увеличение интенсивности работ по усовершенствованию гранатометов (АГС и подствольных гранатомётов), попытки сделать "кумулятивную пулю" (миниатюризировать гранату или снаряд настолько, чтобы можно было использовать современный арсенал стрелкового вооружения). Также, вероятно, возникнет сумма принципиально новых технологий, направленных на вывод из строя "экзоскелета";
  -- качественное улучшение баллистики пули (как более осуществимый вариант - гранаты из подствольного гранатомёта), переход к её управляемому движению, фактически, к самонаведению. Это резко изменит существующее равновесие средств поражения, вероятно, позволит одной стороне вести действенный огонь с закрытых позиций по бойцам другой стороны, также находящимся на закрытых позициях (что сейчас выглядит откровенной фантастикой). Подобное улучшение баллистики, вероятно, позволит получить одной из сторон подавляющее превосходство и снова редуцирует несущее противоречие до соотношения "скорострельность-численность";
  -- выведение человека с поля боя. То есть люди будут принимать участие в боевых действиях, находясь от противника дальше радиуса действия стрелкового вооружения. Это изменение будет означать полную смену парадигмы, т.к. устранит несущее противоречие в привычной нам форме. Следующая парадигма стрелкового оружия будет основана на необходимости уничтожать не людей, а механизмы, и носителями новых вооружений будут опять-таки не люди, а машины. Самоочевидное изменение при этом - устранение приклада, рукояти, спускового крючка и прочих деталей стрелкового вооружения, обеспечивающих возможность использования автомата человеком. Кроме того, если современные боеприпасы были разработаны для уничтожения человека, то для борьбы с машинами, вероятно, понадобится вырабатывать новые стандарты.
   Каково же соотношение противоположностей в конструкции танка?
   Противоречие "поражающая возможность - защищенность" для танка остается несущим, т.к. бороться приходится, в идеале, с техникой противника и только потом с живой силой.
   Противоречия второго уровня также достаточно хорошо известны. Если рассматривать танк как подвижную защищенную площадку (см. схему 5.4), с которой ведется огонь (как "повозку для пушки"), то поражающие возможности обеспечиваются противоречием между мобильностью площадки и возможностью ведения огня. Уязвимость каждого конкретного танка определяется способом решения противоречия между его маневренностью и бронированием.
   Чем же объяснить такой страшный застой в танкостроении? Если мы сравним, как подвижную огневую площадку танк и вертолет, то понятно, что мобильность вертолета, возможность его уклонения на порядок превышает возможности танка. В то же время возможность ведения огня - сопоставима. Защита, естественно, уступает танковой, но в вертолеты сравнительно редко попадают подкалиберные снаряды, а для борьбы с ракетами используется активная защита - тепловые ловушки.
  

0x01 graphic

Схема 5.4. Схема противоречий подвижной защищенной площадки

для ведения огня

   И если стрелковое вооружение замедлило своё развитие из-за того, что достигло предела возможностей по уничтожению человека, то танк пережил аналогичное замедление из-за проигрыша конкурентной борьбы.
   В танкостроении принципиальное изменение парадигмы уже обозначено: это переход от пассивной и динамической защиты к активной. Комплексы активной защиты - "Заслон", "Арена", "Дрозд" - расстреливают кумулятивные снаряды, заряды гранатометов, подкалиберные снаряды и др. на подлете к танку. Возникает противоречие не броня-снряд, а снаряд-снаряд (то есть не вещество-импульс, импульс-импульс). Не удар-защита, но удар-встречный удар. Собственно, в тот момент, когда комплексы активной защиты станут поражать любой снаряд в течение всего времени боя, танковая пушка станет дорогим антиквариатом. Можно поставить орудие калибром 150 мм в необитаемую башню, но если снаряды все равно будут сбиваться на подлете к танкам противника, то зачем такое оружие? Бороться с живой силой противника? Но для этого хватает и пулеметов, в крайнем случае - мелкокалиберных орудий. Подобные концепции уже воплощаются в современной БМПТ (боевая машина поддержки танков). Сейчас эти проекты развиваются медленно по финансовым соображениям (нет предвоенных ситуаций между странами, обладающими возможностями для создания таких систем). Но любой заметный конфликт, в котором стороны не будут довольствоваться устаревшими техническими решениями и в котором потребуется массовое производство, поставит вопрос о преимуществах "защищенных носителей противотанковых ракет" перед танками.
   В итоге для танка станет куда важнее не сама броня (вероятно, её толщина будет уменьшена), не калибр орудия, а запас противоракет и блоков активной защиты. Выйдет из употребления концепция танка как "повозки для пушки". Поэтому танк может быть сравнительно быстроходным "контейнером для ракет" и носителем пулеметов. Просто снарядам попасть в этот "контейнер" будет практически невозможно. То есть защищенность будущего танка будет определяться противоречием между качеством отдельной противоракеты и количеством таких блоков - противоречием между мощностью противоракеты и автономностью (грузоподъемностью) танка.
  
  
   5.3. Тенденции в изменении противоречий и устойчивые технические решения
  
   В подпункте 5.2 было показано, что несущие противоречия и противоречия второго уровня, определяющие парадигму техники, трансформируются со временем, меняется их содержание.
   Если в нескольких областях техники наблюдается схожее изменение противоречий, то можно говорить о значимых изменениях в техносфере. Именно эти изменения можно отождествить с "долговременными трэндами развития". Можно выделить две основные группы таких "трэндов".
   Первая группа - тенденции развития, характерные для всей техносферы. Они определяются способом снятия несущих противоречий и противоречий второго уровня.
   В подпункте 1.6 было показано, что наиболее перспективны в трансформации техносферы те технологии, которые будут обеспечивать машины аналогом сознания. Произойдет не просто автоматизация производства, но рефлексия машинами процесса производства, обретения техносферой собственной causa finalis. Внедрение таких технологий потребует установки средств обработки и хранения информации практически в каждом устройстве, связи с общей системой каждого устройства - эти тенденции можно наблюдать в технике уже сейчас, потому собственно прогнозом их называть не корректно. Однако автономизация техносферы может потребовать не просто отчуждения человека от производства, но и осуществления принципиально новых проектов развития, которые были бы воплощением causa finalis техносферы.
   Вероятно, долговременные тренды развития техносферы, описанные Г.С. Альтшуллером, А.И. Половинкиным, Е.П. Балашовым также можно представить в виде противоречий. Форма снятия этих противоречий и будет определять тенденции развития той или иной отрасли.
   Перечислим основные противоречия:
  -- количественный и качественный рост техносферы / уменьшение удельных затрат материалов и энергии;
  -- рост разнообразия потребительских функций / увеличение разнообразия сырья, количества технологических операций, необходимых для создания изделия, удовлетворяющего потребность;
  -- увеличение КПД разнообразных процессов / непрерывный рост генерации энергии, значительная доля которой идет на самообслуживание техники;
  -- все более узкая специализация отдельных деталей, механизмов, машин / укрупнение технологических комплексов, повышение их связности.
  -- улучшение контроля за состоянием технической системы, её автоматизация / уменьшение внимания человека к технической системе, утрата навыков по её созданию и управлению ею.
   При проектировании каждого конкретного завода или фабрики, скобы или болта инженерам приходится решать оптимизационные задачи, в которых бы снимались эти противоречия. Каждая из противоположностей воплощается в отдельном направлении развития техники и, образно говоря, "разность потенциалов" непрерывно увеличивается. Эти векторы развития и можно воспринимать как долговременные тренды. Можно ли ими пользоваться? Как экстраполяционным прогнозом - несомненно. Но как именно в каждом конкретном случае инженеры решат противоречие - это отдельный сложный вопрос, и надо ориентироваться не на тенденцию, а на устоявшиеся конструкции, способы снятия противоречий.
   Как же совмещать тенденцию с одной стороны и способ снятия противоречия с другой?
   В качестве примера соотношения можно рассмотреть уменьшение удельных затрат материалов и энергии. В том случае, когда есть габаритные ограничения, это даст миниатюризацию технических изделий. Как трэнд развития - это постулат о непрерывно уменьшающихся линейных размерах технических устройств. И если в рамках прогноза не задается жесткое ограничение по стоимости будущих технических изделий, то можно "авансом" принять некоторое уменьшение массы мотора, снижение массы конденсатора и т.п.
   Но что происходит со снятием противоречия?
   Если сравнить историю развития танков, современные тенденции танкостроения с историей развития военных кораблей - то вполне очевидно, что корабли пережили трансформацию, связанную со сменой парадигмы, еще в середине ХХ века. Вспомним: "дредноутная гонка" перед Первой мировой строилась вокруг увеличения калибра орудия и утолщения брони. Спор брони и снаряда был практически идентичен тому, что переживали и танки между двумя мировыми войнами. Но в 30-е годы нащупали выход: это авианосцы. Непосредственно поражающий элемент содержал не снаряд, а бомбу или торпеду - и масса заряда была больше, и поражение объекта куда точнее. Линкоры по результатам Второй мировой войны стали бесполезны: от бронирования, не защищающего от бомб, пришлось отказаться. И к 60-м годам уже четко оформилось новое противостояние: с одной стороны - противокорабельные ракеты, с другой - системы защиты корабля, состоящие из ракет и скорострельных пулеметов.
   Прогресс в электронике позволил в начале тысячелетия "спустить" это противостояние с уровня технических комплексов водоизмещением в десятки тысяч тонн на уровень машин весом
в 40-60 тонн. И конструкция танков все больше определяется не противоречием "броня - снаряд", а ПТУРС - активная защита.
   Если продолжать эту тенденцию, то самонаводящиеся ракеты должны еще уменьшиться в своей массе и стать на вооружение уже пехоты, изменив парадигму стрелкового вооружения. Можно говорить о том, что совершенствование техники "миниатюризирует" носители актуальных противоречий.
   Но каждый этап в миниатюризации требовал и требует качественного перевооружения станочного парка на заводах, освоения принципиально новых технологий, открытий в физике, химии, создания новых материалов. Фактически, за каждым этапом миниатюризации стоит революция в своей отрасли техники, в отдельных научных дисциплинах.
   Таким образом, если при анализе перспективных научных исследований обнаружены предпосылки к качественному скачку технологий, обеспечивающему миниатюризацию очередных технических изделий, можно прогнозировать изменение парадигмы в одной из отраслей техники. Если таких предпосылок нет, то "авансом" можно рассуждать только о результатах работы рационализаторов - о нескольких выигранных процентах массы, долях процента в повышении КПД, незначительном увеличении точности и т.п. Более смелые ожидания придется переносить в куда более отдаленное будущее.
   Вторая группа - тенденции развития, характерные для отдельных отраслей промышленности, для отдельных технических изделий. Они связаны с постепенным устранением актуальных противоречий, и, как правило, постоянно являются предметом дискуссии. Для того же стрелкового вооружения потребность в оснащении пехотинца некоей вариацией ручного пулемета была осознана за десятилетия до появления штурмовой винтовки. Количество этих противоречий чрезвычайно велико, они зачастую специфичны, и некоторые из них будут рассмотрены в подпункте 5.5.
   Наряду с изменением техники существует и консервация удачных инженерных решений, эффективных технологий. Потому одновременно с проблемой разработки нового оборудования в инженерном деле присутствует проблема возможно долгого использования уже созданных технологий или возобновления старых технологических циклов. Разумеется, львиная доля конкретных технологических задач связана не с технологическим, а с экономическим фактором, когда на реконструкцию не хватает средств и приходится эксплуатировать морально устаревшее оборудование. Но есть доля технологических задач, связанных с повторением старых противоречий на качественно новом уровне.
   Разумеется, довольно много информации можно извлечь даже из "статичной картины", из среза развития технологий. В частности, можно будет легко обнаружить лакуны в технологическом развитии - "пропущенные технологии", которые сейчас вполне возможны, но не создаются из-за инерции в мышлении инженеров.
   Однако существует и более простой способ выявления "пропущенных технологий", основанный на теории подобия.
   Примером относительной стабильности даже при настоящем хаосе входных данных могут быть так называемые "числа подобия" в тепломассообмене. Процесс остывания любой металлической болванки зависит от десятков факторов - площади поверхности, свойств материала, разницы в температуре поверхности и воздуха, скорости движения воздуха и т.п. Каждый из них надо учесть, при том, что на практике подобный анализ невозможен. Однако были установлены устойчивые зависимости между, например, характерным размером заготовки, коэффициентом теплопроводности материала и коэффициентом теплоотдачи - эти зависимости и получили название "чисел подобия". И процессы теплоотдачи описываются уравнениями, состоящими из этих чисел подобия.
   Таким образом, необходимо искать повторяющиеся образы, мотивы в развитии техники - с одной стороны, а с другой - указывать, на основании каких противоречий возникла та или иная конструкция.
   В военной технике примером "числа подобия" можно считать образ боевой колесницы. Если отбросить художественные эпитеты, то это подвижная площадка, которая становится основной ударной силой на поле боя. Самоочевидное противоречие, определяющее существование колесницы - между поражающей способностью воина на этой площадке и его же уязвимостью. Но если задаться вопросом, зачем вообще эта колесница, если копья можно носить и в руках, прячась за ростовыми щитами, формулируется другое противоречие - между мобильностью вооружения (возможностью его доставки в произвольную точку местности) и возможностью использования оружия (насколько его вообще можно и нужно использовать в том месте, куда его доставили). Это противоречие второго уровня, на которое распадается противоположность "поражающие способности". "Уязвимость" для подвижной огневой площадки определяется собственным противоречием: между маневренностью в уклонении и пассивной защитой (весом бронирования, который сковывает движения) - см. схему 5.5.
  

0x01 graphic

Схема 5.5. Схема противоречий открытой подвижной огневой площадки

   Однако после того, как еще в древности удалось оснастить всадника фактически таким же набором вооружений, что и воина на колеснице, -- подвижная площадка приобрела размеры седла. Колесница изменила своё значение в боевых действиях.
   Кавалерия, разумеется, не могла таранить боевые порядки пехоты, как это делали колесницы. Появились тяжелые колесницы: на 3-4 человека, один непременно держал щит, то есть колесницу пытались превратить в защищенную подвижную огневую площадку. Но после Новоассирийского царства (и демонстрации всех преимуществ скифской кавалерии) роль колесницы практически везде начала снижаться. Усовершенствования её не прекращались: начали лить цельнобронзовые колеса, ставить на оси серпы, чтобы поражать пехоту. Однако из-за всех усовершенствований колесница все больше теряла мобильность, оставляя поле боя кавалерии. И это понятно: самый тяжело бронированный всадник куда маневреннее самой легкой колесницы. В упряжке колесницы достаточно убить одну лошадь, чтобы остановить остальных - за бронирование экипажа приходилось платить уязвимостью "двигателя". Наконец, лошадь и седло заведомо дешевле колесницы. Разнообразные варианты взаимодействия колесниц и кавалерии на поле боя организационно оказались слишком сложными.
   Рим и Парфянское царство - ведущие военные державы поздней античности - уже не использовали на поле боя колесницы в значимых объемах. В Индии и Китае этот род войск сохранился до XII-XIV вв. н.э., однако выполнял преимущественно транспортные функции. Кроме того, колесница находилась непосредственно в рядах обороняющейся пехоты. То есть такие колесницы уже можно уподобить скорее полевым укреплениям, чем атакующей силе. А эту роль могли выполнять и крестьянские возы.
   Казалось бы, всё для колесницы и закончилось (Приложение 2).
   Но уже в ХХ веке, в гражданскую войну, на краткий исторический миг колесница воскресает в обличии тачанки. Это та же самая площадка, только на ней располагался не лучник или копьеносец, а пулеметчик. Поскольку противопулевой защиты на экипажах тачанок не было, противоречие "маневренность в уклонении - защита (бронирование)" сменилось противоречием "маневренность в уклонении - численность".
   Но как только на поле боя появляются в достаточном количестве броневики, как только пехота массово получает ручные пулеметы и огонь становится слишком плотным - тачанки исчезают. Но мобильность броневиков оказалась куда ниже. Прямое противостояние тачанки и броневика было невозможным, но за тачанкой сохранился свой участок, своя "экологическая ниша" в боевых действиях. Можно говорить о разделении подвижных огневых площадок на открытые и защищенные.
   В результате, после моторизации возник мотоцикл с коляской, на которой устанавливается пулемет - по сути та же тачанка, та же колесница. Такие мотоциклы в условиях Второй мировой выполняли разведывательные и охранные функции.
   Да и сейчас, когда вокруг столько мощных двигателей и отличных броневых сплавов, "колесница" переживает очередное рождение. Во всех локальных войнах, где бедность воюющих сторон не позволяет массово строить танки и броневики, по полям сражений разъезжают пикапы с пулеметами. Их, конечно, можно воспринимать как стандартную импровизацию от недостатка оборудования, временный выход из ситуации. Однако колесница получила новое имя нарицательное - "багги" - и поставляется армиям США, Англии, Израиля. Ведь даже самая легкая броня страшно понижает проходимость и маневренность транспорта - по барханам и буеракам уже не поскачешь. Чтобы гоняться за противником, который вообще не отягощает себя бронёй, необходимы те же самые открытые и маневренные площадки, на которых удобно будет работать пулеметчикам. И уж конечно в частных армиях, которые быстро прогрессируют в последнее десятилетие, эти "багги" получат самое широкое распространение, т.к. любой броневик на порядок дороже автомобиля с пулеметом.
   Но что любопытно в истории возникновения тачанки, так это её сравнительно позднее появление. В теории её можно было бы выдумать и использовать немедленно после создания пулемёта "Максим". То есть чуть ли не с 1887-1889 гг. Англо-бурская, балканские войны, многочисленные конфликты в колониях шли с использованием пулеметов, но маневренность этого оружия ограничивалась скоростью бега пехотинца, обозной телеги или повозки артиллерийского типа. Собственно, изобретение и начало массового использования тачанки было едва ли не стихийным, - при том, что её несомненную пользу признали все воюющие стороны и быстро обзавелись соответствующими подразделениями.
   Но что же делали инженеры? Многочисленные военные специалисты? Они проектировали танки и бронепоезда, то есть защищенные подвижные площадки. Но необходимая разновидность военной техники фактически не развивалась десятилетиями.
   Что же можно сказать о будущем подвижной огневой площадки (открытой)?
   Естественно, что её применение самым серьезным образом сдерживается двумя факторами:
  -- во-первых, невозможностью бороться с защищенными огневыми площадками - броневиками, танками и т.п. Разумеется, как только был создан гранатомет, теоретически такие шансы возникли, и в расчете на них даже были сформированы военные подразделения, например, в Иране. Но потенциальные потери в таких подразделениях сразу можно было оценить как чрезвычайно высокие.
  -- во-вторых, появлением фактически роботизированных подвижных площадок. Уже сейчас присутствует широкое использование (тысячи единиц) роботов в боевых действиях. Уязвимость робота и уязвимость человека могут быть сопоставимы, но (даже если опустить все моральные вопросы) роботов можно производить на конвейере и программировать практически мгновенно. Человек заведомо более уязвим в "долгосрочной перспективе". Сейчас эти роботизированные комплексы достаточно дороги и, самое главное, пока они отличаются сравнительно низкой скоростью, однако действующие прототипы совершенствуются высокими темпами.
   Если учесть все противоположности, которые составляют противоречия первого уровня, получим: сравнительно дешевый комплекс, универсальный (пулемет плюс гранатомет), который можно будет устанавливать либо на специализированные носители, либо на обычные легковые автомашины путем их незначительной переделки в самых обычных авторемонтных мастерских. Управлять этим комплексом будет человек, но в полуавтономном режиме комплекс должен удерживать занимаемые позиции или же атаковать технику и живую силу противника.
   Вполне естественно ожидать появления на полях будущих сражений одновременно открытых и защищенных подвижных огневых площадок - высокая уязвимость очередного поколения "колесниц" будет компенсироваться их дешевизной и численностью.
  
  
   5.4. От парадигмы к парадигме - алгоритм прогноза
  
   Можно ли утверждать, что изменения парадигм отдельных отраслей техники опосредовано задаются изменением парадигмы техносферы как единого целого? И наоборот, что новые технологии, допустим, в машиностроении, могут изменить структуру всей техносферы? Взаимосвязь между отдельной отраслью и суммой технологий соответствует отношениям категорий части и целого. Начало процесса информатизации, создание компьютеров требовало возникновения тысяч отдельных открытий, изобретений, создания новой индустрии промышленности по производству ламп, плат, корпусов вычислительных машин, подготовки специалистов. И только потом автоматизация производства стала типовой инженерной задачей, и её решение начало массово преображать промышленность.
   Как одно единственное изобретение не может трансформировать всю техносферу, так и несущее противоречие техносферы не детерминирует конструкцию каждой машины или механизма.
   Идеалом для прогнозирования развития техники была бы полная система противоречий, в рамках которой бы раскрывались связи между основополагающими противоречиями техносферы, отраслевыми противоречиями, вплоть до конструкции отдельных технических изделий. Образцом подобной системы может выступить как созданная Г. Гегелем "Феноменология духа", так и предложенная основоположниками марксизма трактовка истории, в основе которой лежит противоречие между производительными силами и производственными отношениями.
   Однако это чрезвычайно большая по объему работа. Необходимо учесть технологические, экономические, культурные и социальные противоречия. Еще труднее раскрыть динамику такой схемы и использовать её для прогнозирования.
   Возможно создание редуцированной системы противоречий, основанной только и исключительно на технических противоречиях. Она, разумеется, повторит судьбу ТРИЗа, и довольно быстро новые открытия в физике сделают её малоэффективной, дающей очень большие погрешности. Окончательная таблица противоречий не может применяться к техносфере, в которой продолжается непрерывный качественный рост. Неизбежно в рассуждениях футурологов возникнут спекулятивные умозаключения, аналогичные умозаключениям в духе "вульгарного марксизма" - как в любом явлении некоторые исследователи были готовы разглядеть классовую борьбу, так, возможно, будут готовы увидеть "повышение энергоэффективности", "переход к экономике нефти" и т.п.
   И до создания полноценной динамической системы противоречий прогнозы необходимо распределять по уровням: анализ техносферы как целого, отраслевой прогноз, прогноз по отдельным изобретениям - для каждого из них характерен свой уровень детализации. Предложенная в подразделе 1.6 и проиллюстрированная в подразделах 5.2, 5.3 схема выступает как бы "протезом" полноценной системы противоречий. Гносеологически эта схема, естественно, более ограничена, чем полноценная динамическая система противоречий: при прогнозах на длительную перспективу резко снижается детализация, так как неизвестно, какое именно из многочисленных противоречий окажется решающим. Кроме того, осложнен переход от уровня прогнозирования техносферы как целого к уровню отраслевого прогноза - упоминавшаяся выше сложность перехода от снятия противоречия к тенденции развития техники.
   За счет формулировки потенциальной (следующей) парадигмы техники наиболее благоприятен для использования отраслевой уровень: по соотношению перспективности прогноза и детализации он позволяет, с одной стороны, сформулировать грядущий образ индустрии, а с другой - прогноз может быть весьма долговременным.
   Алгоритм прогнозирования:
  -- выявить несущее противоречие для данной отрасли техники/данного вида технических изделий на основании противоречия "вне-себя-бытия" и "для-себя-бытия" (обеспечение собственного функционирования против выполнения своих функций по отношению к объектам);
  -- выделить актуальные противоречия. Как правило, это проще всего сделать, так как они наиболее "разрекламированы", обсуждаются инженерами, широко упоминаются в источниках;
  -- увязать несущее и актуальные противоречия в рамках единой схемы, показать их взаимодействие;
  -- выявить общие тенденции смены противоречий, характерные для этой отрасли, и оценить возможное влияние долговременных трэндов, характерных для техносферы в целом;
  -- попытаться оценить, возможно ли снятие актуального и несущего противоречия на основе уже разработанных технологий или необходим принципиально другой технологический уровень;
  -- сформулировать несколько альтернативных вариантов новых актуальных противоречий, которые будут косвенно задавать новую парадигму техники. Установить критерии снятия этих противоречий;
  -- сформулировать несущее противоречие новой парадигмы, которое бы, при снятии предыдущего противоречия, максимально полно раскрывало бы "вне-себя-бытие" и "для-себя-бытиё" данной отрасли;
  -- учесть характерное время технического перевооружения для отрасли.
   После выполнения указанных пунктов на руках у автора прогноза, естественно, не будет готовых проектов или формул. Но станет ясно направление развития анализируемой отрасли техники - её будущая, потенциальная парадигма.
   Применение сценирования, мозгового штурма и других методов коллективного обсуждения было бы чрезвычайно желательно. Это наверняка позволит устранить часть субъективных выводов, вскрыть неучтенные проблемы и влияющие на процесс факторы.
   Однако у предложенного алгоритма действий есть и проблемные аспекты.
   Во-первых - смена несущего противоречия. При переходе от парадигмы к парадигме оно, в идеале, должно меняться, а в представленных в пункте 5.2 примерах есть лишь временная редукция несущего противоречия. И хотя смена парадигмы стрелкового вооружения в XIX веке вполне очевидна (смена материалов, смена технологического цикла и т.п.), возникает вопрос: почему же нет смены третьего фактора?
   Во-вторых - как сопоставить несущее противоречие с противоречием первого и, тем более, второго уровней? Обратимся к тому же примеру с исследованием парадигмы стрелкового вооружения: противоречие "точность-скорострельность" и "мощность-автономность" существовали в одно и то же время. И если для пистолета-пулемета и снайперской винтовки важнее было первое противоречие, то для автоматической винтовки - второе.
   Рассматривая первую проблему, можно заметить, что очень многое зависит от точности формулировки противоречия. Если мы рассмотрим противоречие "возможности уничтожения - возможности сохранения" как основу оружия как такового, то станет ясно, что это противоречие описывает действие подавляющего большинства видов вооружений и не применимо только к атомным арсеналам, уничтожающим вообще всё живое: шансы сохранения жизни противником сведены к нулю. Но это совершенно не означает сохранения парадигмы при переходе от холодного к огнестрельному вооружению - настоящую революцию в военном деле признают все историки. Если же взять слишком узкую формулировку, основанную на отдельных свойствах материалов или аспектах физических процессов, то в рамках одной парадигмы она будет меняться несколько раз. То же холодное оружие пережило переход от эпохи бронзы к эпохе железа практически без изменения приемов своего использования, без введения качественно новых видов вооружений. Изменился основной конструкционный материал, но мускульная сила человека, двигавшая его, осталось той же, большая часть мечей, щитов, панцирей не изменилась вообще или изменилась незначительно.
   Что касается нескольких противоречий, "претендующих" на статус противоречия второго уровня да, "точность-скорострельность" и "мощность-автономность" проявляли себя практически одновременно. Можно упомянуть еще и противоречие "габариты оружия - скорость использования", ведь тот же пулемет "Максим" на колесном станке следует подготовить к стрельбе, и на это могут уйти критически важные секунды. А еще нельзя забывать противоречие "сложность - надежность". Таких противоречий довольно много и проявлялись они одновременно: практически для каждого можно найти модель стрелкового вооружения, в которой именно это противоречие проявлялось ярче всего. Если же анализировать конструкционные особенности материалов, свойства пороха, особенности прицелов, если рассматривать вопросы финансирования, трудоёмкости изготовления оружия и т.п., то количество противоречий можно увеличивать до бесконечности.
   Но наиболее существенным, актуальным противоречием становится то, которое в масштабе всей отрасли (в данном случае - в типичных образцах стрелкового вооружения) создает наибольшие препятствия развитию и снятие которого дает наибольший эффект. Период 1930-1950 гг. дал множество моделей пистолетов-пулеметов, автоматических винтовок, карабинов и т.п. - многие из них были чрезвычайно дешевы, другие просты в изготовлении, третьи просто красивы. Однако поиск оптимальной модели, которой можно массово вооружить пехотинца, продолжался, что было выражено в требованиях к поражающим возможностям штурмовой винтовки. Это не значит, что после указанного периода остановилась конструкторская деятельность. Ни в коем случае. Но как только нормальная штурмовая винтовка была сконструирована и запущена в производство, министерства обороны многих стран мира потеряли интерес к перманентному массовому перевооружению собственных пехотинцев - стрелковое оружие было достаточным по своему качеству.
   Возникает вопрос: как из множества противоречий, которые можно усмотреть еще на этапе конструирования технического изделия (или на этапе прогнозирования парадигмы), выделить актуальные? Необходимо ориентироваться на новые факторы, которые определят парадигму - они должны раскрываться как в несущем, так и в актуальных противоречиях. Но точность прогноза зависит от полноты информации, и именно здесь должна проявляться эрудиция и всестороннее образование любого автора, занимающегося прогнозированием будущего.
   Формулировка будущих противоречий столкнётся с набором онтологических ограничений. Онтологические ограничения выражают указанное в схеме 5.1 "Невозможное будущее": футуролог может предположить, что завтра изобретут вечный двигатель, и проанализировать последствия от его внедрения в промышленность, однако это будут заведомо напрасные усилия, создание вечного двигателя невозможно.
   Наконец, не следует рассматривать схему как жесткий инструмент рассуждений, подобный уравнению или математической пропорции. Схема иллюстрирует отношение противоречий, но не раскрывает механизма их взаимодействия.
  
  
   5.5. Прогнозы в рамках отдельных отраслей промышленности
  
   Завершая главу, можно перейти от исторических обзоров и отдельных прогнозов к попыткам спрогнозировать развитие отдельных отраслей техники на длительном периоде времени: рассмотреть не только возможное изменение текущей парадигмы, но и потенциальную трансформацию следующей, еще не возникшей, парадигмы.
   Так как общий прогноз по изменению парадигмы техносферы был дан в подразделе 1.6, и основой этого прогноза выступают информационные технологии, то для полного прогноза следует рассматривать отрасли, не входящие в хай-тек индустрию. Так можно будет полнее раскрыть изменение привычных технологий под воздействием развития современного научно-технологического "фронтира".
   Выберем две отрасли, традиционно относящиеся к человеку, и две - к индустриальной технике. Соответственно, это будут искусство и медицина, а так же энергетика и военное дело.
  
  
   Искусство (на примере литературы)
   В последние годы литература как индустрия, как система не просто художественных приемов и жанров, но и технологий переживает серьезнейшую трансформацию. Создание Интернета привело к переходу к электронным книгам, росту социальных сетей. Но как повлияет технология на литературу?
   Оценивать содержательную сторону искусства - чрезвычайно сложная проблема, и она будет лишь косвенно затрагиваться в данной работе. Но вот оценка искусства как своеобразной индустрии, как специфической отрасли деятельности, которой присущи свои умения и технологии - это принципиально иная задача, её решение возможно и необходимо.
   Если бегло осмотреть области человеческого труда, где когда-то царствовало индивидуальное мастерство, а теперь господствует конвейер, то, пожалуй, нигде с такой силой не проявляется механизация ремесла и автоматизация творчества, как в продуктах ширпотреба. Когда-то керамика сплошь была продуктом ручного труда. И самый дешевый глиняный кувшин, и драгоценный фарфоровый сервиз с росписью - все несли на себе отпечатки пальцев мастеров, частицу их трудолюбия и вдохновения. Сейчас же конвейеры производят десятки тысяч прекрасных сервизов, сюжеты для росписи которых - котята, щенята, пейзажи или абстрактные орнаменты - попросту скачиваются из Интернета.
   Есть, разумеется, коллекционеры, которые обожают работу отдельных мастеров и платят за индивидуальную роспись. До сих пор не умерли палеха, сохранилась гжель. Но по своим потребительским качествам эти "народные промыслы" в глазах львиной доли обывателей совершенно не превосходят стандартных изделий из любого универмага.
   И если керамика "помнит" эпоху ручной работы, то конвейерная сборка для машин - это основной способ изготовления. Кто создатель очередной модели легкового автомобиля? Инвестор? Инженер-проектировщик? Дизайнер? Или наладчик робота-сборщика? Каждый из них может легко испортить автомобиль. Не дать денег на разработку, использовать ложную статистику в проекте, соединить не те провода в конвейерной линии. Но если всё идет нормально, кто из них может похвалиться, что выразил себя в работе? Ведь каждый делал то, что должен был делать.
   Вернемся, однако, к искусству.
   Чтобы понять эволюцию литературной индустрии, необходимо раскрыть систему противоречий, которая лежит в её основе. И, уже проанализировав развитие литературы в результате нескольких технических революций в изготовлении книг, попытаться спрогнозировать её дальнейшие изменения.
   Что можно считать основополагающим, несущим противоречием в индустрии искусства? Это противоречие "создание произведений искусства - потребление обществом/эксплуатация произведений". То есть творец создавал нечто, а потом либо он, либо владельцы произведений могли контролировать потребление товара (количество напечатанных книг, доступ к созерцанию статуй, доступ к прослушиванию симфоний и т.п.). Можно ли сказать, что это не противоречие, а части одной последовательности - ведь продажа следует за созданием точно так же, как при производстве сапог, кирпичей и т.п.? Нет. Противоречие заключается в том, что, с одной стороны, искусство, эстетика появляются там, где нет прямой заинтересованности - искусство проявляется как кантианское "незаинтересованное приятное", а с другой - эта заинтересованность необходима создателю, чтобы прокормиться. То есть существует вполне закономерное противоречие между трудом и его оплатой, обладающее своей эстетической спецификой.
   Каждая противоположность выражена в своих социальных группах: с одной стороны, люди "свободных профессий", с другой - владельцы авторских прав (в их управлении - студии звукозаписи, издательства, галереи и т.д., кроме того, работники галерей и типографий также заинтересованы в распространении предметов искусства). При этом каждая из противоположностей содержит собственное внутреннее противоречие.
   Потребление искусства редко связано с уничтожением произведений. Одну и ту же книгу могут прочесть сотни людей, единственной статуей могут одновременно любоваться десятки, не говоря уже о театре и кино. Поэтому для владельцев авторских прав с самого начала остро стояла проблема ограничения доступа к произведениям искусства. Обычное театральное представление немыслимо без билетов и стены, которая помешает созерцать зрелище даром. Но и проблема затрат на копирование (шире организации доступа) чрезвычайно остра: какая выгода писателю, если второй экземпляр книги ему же придется переписывать от руки?
   Создание произведений искусства отягощено собственным противоречием. С одной стороны, люди желают отдыхать и развлекаться, восприятие искусства обычным зрителем подчеркнуто неаналитично: "В отличие от науки, для которой разложение чувственно данного, разделение целостности явления - условие проникновения в сущность вещи, постижения её закона, её внутренней структуры, искусство ни на мгновение не может отвлечься от самой чувственной формы явления, от его непосредственной данности, от его являемости, так как именно с ним связана специфика искусства" [70, с. 125]. В тот момент, когда искусство как развлечение исчезает, человек фактически начинает работать, пусть даже это будет самая бесполезная разновидность умственного труда: запоминание слишком длинных имен персонажей, вычерчивание сюжетных линий и т.п. Но человека невозможно бесконечно развлекать, если он не узнает чего-то нового. А в широком смысле новое обеспечивается лишь познанием мира.В сумме указанные противоречия образуют схему 5.6.
  

0x01 graphic

Схема 5.6. Противоречия искусства как индустрии

  
   Литература в эпоху "до Гуттенберга" определялась дороговизной рукописной книги - "затраты на копирование" были столь велики, что специально ограничивать доступ не имело смысла. В римском праве отсутствует концепция авторского права.
   По сравнению с "чистыми" литераторами в куда более выигрышном положении находились сочинители пьес и вообще люди, имевшие доступ к театру: порой проще было дать сотню представлений, чем выпустить сотню экземпляров книги.
   Поэтому литературная индустрия отличалась следующими качествами:
   - авторы не жили на гонорары. Древнеримский поэт Марциал, широко прославившийся еще при жизни, чьи книги издавались сразу у нескольких книготорговцев, жил от щедрот меценатов. И хотя он жаловался, что "Стих распевается мой, говорят, и в Британии дальней, / Попусту! Мой кошелек вовсе не знает о том!" [160], эти жалобы скорее исключение, чем правило, ведь они были заведомо бесполезны. Кроме меценатства, существовал государственный заказ на идеологическую и элитную литературу, однако этот заказ никогда не мог обеспечить всех авторов;
   - если анализировать развлекательные жанры, автор, то есть единоличный сочинитель текстов, сам по себе был сравнительно редкой фигурой, порой совершенно вторичной. Наиболее распространен был исполнитель: софист-оратор, менестрель, сказочник, скальд, миннезингер, гусляр, скоморох. Такой исполнитель может блеснуть свежей драпой, озорной частушкой или же остроумной эпиграммой, но сочинить еще одну "Старшую Эдду" не в его силах. Отсюда преобладание народных песен, расхожих сказочных сюжетов и т.п. Если рассмотреть исполнителей, которые сохранялись на отдельных территориях даже в эпоху печатного станка, то самым ярким примером будут бандуристы. На фоне "книжных", "городских" авторов, которые каждый год издавали новые поэмы, повести, без устали выдумывали рассказы - чем могли похвастаться бандуристы? Репертуаром в полторы-две сотни песен? Однако в эпоху "до Гуттенберга" других песен попросту негде было взять;
   - показателен образ единственной книги, которую человек прочел за всю жизнь - и другие книги ему больше не нужны. Разумеется, этот образ эксплуатировали религиозные фанатики, пытаясь свести все к Библии, Корану, Трипитаке и т.п. Но библиотека - это чрезвычайная редкость и великое сокровище. А большая часть людей, даже считающихся образованными, редко и одну полку может заполнить принадлежащими им книгами.
   Появление печати окончательно разделило создателя текста и исполнителя - вместо рассказчика истории теперь были книжные страницы.
   Книгопечатание сняло противоречие между затратами на копирование (создание каждого отдельного экземпляра книги стало дешевым) и затратами на ограничение доступа (само типографское оборудование оставалось дорогим, а экземпляры книги охранялись, как и прочие товары). Как результат - появление писателя, живущего на гонорары от распространения произведений, а под пару ему - редактора, сидящего у печатной машины и "дающего добро" на издание. Также произошло громадное количество изменений в стилистике текста..
   При этом фигура автора-исполнителя отошла в тень литературной жизни. Подобные таланты не исчезли окончательно. Можно вспомнить и Леонида Филатова с его "Сказкой о Федоте-стрельце", и блестящие рассказы Ираклия Андронникова, и даже плеяду позднесоветских сатириков, но эти фигуры откровенно единичны. Куда больше сейчас известна традиция бардовской песни, однако там больше эстрады, чем литературы, исполнение превалирует над содержанием. Песни Высоцкого пережили своё время, но смогут ли они существовать так же успешно не в авторском исполнении, а на страницах книг? Могут ли их так же хорошо воспроизводить нынешние певцы?
   Образ библиотеки раскрылся во всем своём многообразии - это не тайна, не роскошь для сверхбогачей или для государства. Это собственный маленький мирок, который создают все образованные и сколько-нибудь состоятельные люди.
   Что же произошло при начале информационной эры?
   В результате компьютерной революции одна из противоположностей второго уровня, а именно "затраты на копирование" (шире - "затраты на доступ") - стала стремиться к нулю. Каждый потребитель обладает возможностью неограниченного копирования информации и неограниченного её распространения. Как следствие, затраты на ограничение доступа к информации начали стремиться к бесконечности. А вернее, к тому пределу возможностей, которым располагает общество. Возникло едва ли не классическое противоречие между производительными силами и производственными отношениями.
   Разумеется, авторы (и еще больше - издатели) попытались применить несколько инструментов для компенсации снижения прибылей:
   - юридическое преследование за нарушение авторских прав. Не слишком перспективное и чрезвычайно хлопотное мероприятие. Оно имело бы шансы на успех в единственном случае: если бы уже сейчас существовало государство, контролировавшее все территории Земли, подчиняющее себе общество. Но в современном политически раздробленном мире информация перемещается через границы юрисдикций абсолютно свободно и в любых количествах. Поэтому попытки подчинить информацию законам одной территории, которые не соблюдаются на другой - заведомо контрпродуктивны. В каком-нибудь Эквадоре всегда найдется пиратская библиотека. Единственной гарантией от пиратства выступает наказание конечного потребителя книг, фильмов, аудиозаписей. Это приведет к такому уровню бюрократического и, в итоге, политического давления на человека, что поставит под сомнение статус гражданина, замедлит развитие общества. Пираты будут иметь доступ к более свежей, к более полной и достоверной информации;
   - подобно тем биологическим видам, которые резко увеличивались в размерах, чтобы соответствовать новым условиям обитания, стали развиваться и юридические лица. Громадной кинематографической студии легче договориться с банками, выбить деньги, заключить договора с прокатчиками и т.п. Можно увязать выход книги с премьерой фильма, с выпуском игры. Однако и это - во многом тупиковый путь. Конечную его стадию, как ни странно, уже представили в Росси, и сделал это Н.С. Михалков, прямо организовавший сборы с продаж носителей информации в пользу "обладателей авторских прав". Есть даже проекты введения государственных налогов на компьютеры и принтеры [63], опять-таки в пользу авторов. Дойдут ли деньги, полученные со сборов, до конкретного Ивана Ивановича Иванова, автора очередной книги - большой вопрос. Теоретически можно представить себе систему, в рамках которой количество просмотров того или иного текста повышает государственную субсидию автору. Но практически такие системы работают редко: почему-то оказываются очень высокими накладные расходы и неадекватно учитываются художественные достоинства текстов;
   - кроме увеличения размеров, существует и прием миниатюризации. В контексте литературной индустрии он состоит в возможно более полном отказе от "посредников" - издательств, книготорговцев (пусть даже интернет-магазинов) и т.п. Читатель может сам, непосредственно отдать автору деньги, если книга ему понравится. Такой эксперимент провел С. Лукьяненко [149]. Однако в подобном подходе есть очень неприятная для авторов составляющая: роман теряет качества товара - непосредственного обмена "товар-деньги" не происходит. Есть лишь добровольное пожертвование читателя - коллективное меценатство. Но в таком случае новая книга - это лишь повод для рекламной компании автора по благотворительным взносам в пользу себя любимого. А значит, любая популярная личность может провести точно такую же акцию, но уже безо всякого литературного произведения, устроив перфоманс из пожирания сигареты или разрубания табуретки.
   Более рациональные попытки консервации системы гонораров связаны с носителями произведений искусства, распространение которых ограничено специфическими носителями (в уже имеющейся инфраструктуре нет устройств, которые могут их скопировать). Поэтому в 2010 году высокие сборы в кинотеатрах имели фильмы формата 3-D - множество потребителей еще не могло воспроизвести это зрелище у себя дома. Следует ожидать самых различных вариантов "уникального шоу", которые приближают зрелище к потребителю - уже используют запахи, применяют устройства, двигающие зрительские кресла и т.п.
   Но и это тупиковый путь.
   Во-первых, человек как потребитель зрелища ограничен совокупностью своих ощущений. И эти ощущения (как сами по себе, так и общение с другими людьми) все более искусно подделывает high tech индустрия. Какие мраморные статуи можно продать человеку, находящемуся в машине епископа Беркли (то есть лежащему в "матрице")? Какие особо ворсистые тапочки с эксклюзивным узором можно ему предложить? Никакие. Он будет наблюдать изображения этих вещей с любого ракурса и виртуально получать все ощущения, которые они смогут вызвать. Аналогично и с бумажными книгами: какое-то время казалось, что громоздкие мониторы, от которых страшно болят глаза, никогда не смогут заменить привычную бумагу с её запахом, шуршанием под пальцами, заметками на полях. Но всё изменило появление хороших мониторов, а главное - "ридеров" (в просторечии "читалок"), которые по своему размеру не отличаются от книги, дают на дисплее устойчивое изображение, могут быть оформлены не хуже дорогих книжных изданий.
   То есть в перспективе каждый потребитель сможет не просто свободно копировать информацию, а и дублировать ощущения. Подобная утрата товарности, невозможность эксплуатировать предметы искусства означает серьезнейшую трансформацию как "свободных профессий", так и индустрии искусства в целом.
   Во-вторых, постоянно развиваются технологии, имитирующие результаты ручного труда. Казалось, что масляная живопись никогда не умрет - да, она утратила значительную долю аудитории еще в момент создания фотографии, но все равно, уникальность картины, написанной масляными красками, не ставилась под сомнение. И тут появляется печать на холсте. Как до того среднестатистический потребитель перестал замечать разницу между игрой музыканта и хорошей магнитофонной записью, так и сейчас обыватель не может отличить распечатку на холсте от картины маслом. Распечатка на порядок или даже на два порядка дешевле оригинального произведения. К тому же, найти в сети Интернет превосходную пейзажную фотографию или обработать портрет заказчика, чтобы он походил на картину - дело нескольких минут.
   Привычный образ художника, который в мастерской с кистями и красками пытается создать шедевр - это обреченная на упадок натура. Композитор, годами доводящий симфонию до совершенства, неизбежно останется любителем. Звукозаписывающая компания в современном своём статусе - такое же исчезающее явление. Примечательно, что современные типографии переживают кризис одновременно с авторами. В качестве примера трудностей можно взять рассуждения обыкновенного современного российского автора Л. Каганова [100]. Он честно заявляет, что хотя его произведения интересны издательствам, но заработать на хорошей книге - не получается. Слишком малы тиражи (5-10 тысяч), причем не у одного Л. Каганова, но и у подавляющего большинства авторов.
   Старые технологии искусства, разумеется, обладают очень большой инерцией - их образы настолько прочно закреплены в культуре и в человеческих привычках, что радикальные изменения могут занять целые десятилетия. Однако можно указать на две основные предпосылки, проявление которых будет говорить о радикальнейших переменах:
   - глобальные экономические кризисы. Возможно, такие привычные вещи, как бумажные книги, станут предметами роскоши. Бумажные учебники уже становятся роскошью;
   - смена поколений. Едва ли дети, которые научатся читать по "ридерам-читалкам", у которых все учебники будут помещаться на единственном ноутбуке или айподе, будут так же, как их родители, благоговеть перед шелестом страниц.
   Обе эти предпосылки уже проявились в другом виде искусства - в театре. Театр, конечно, не умер после появления кинематографа, не смогло убить его и телевидение, не похоронит и Интернет, но нельзя отрицать как падения роли театра в обществе, так и громадного прогресса в других областях искусства, который театру не доступен. Первоначально немое, черно-белое кино не могло соперничать с театром и было чистым зрелищем, сродни цирковым представлениям. Однако уже в 20-е годы, то есть еще до изобретения звукового кино, новое искусство было создано, и в его рамках стало возможно поднимать проблемы ничуть не более мелкие, чем в театре. В 50-80-е гг. ХХ века хороший театр стал откровенной роскошью, которую могли позволить себе только крупные города (мегаполисы, промышленные центры), в то время как кино и телевидение, создаваемые на нескольких студиях, оказались доступными в каждом селе.
   При переходе от театра к телевидению мы наблюдаем гигантскую концентрацию ресурсов: сотни людей работают над каждой секундой эфира, но зрелище потребляют десятки и даже сотни миллионов, при том, что возможности копирования и обработки информации непрерывно растут: кино и телевидение всё больше попадают в ту же ловушку, в которой оказался театр - самый качественный продукт зритель хочет получить, когда и как ему хочется, без рекламы, а еще лучше даром. И он получает этот продукт благодаря файлообменникам, социальным сетям и т.п., то есть благодаря системе Интернет.
   Каковы же контуры будущей индустрии искусства?
   Можно ли говорить о формировании нового несущего противоречия?
   С одной стороны, в сети Интернет в последние годы появилось множество любителей, которые пишут, рисуют, делают видеоролики и т.п. Компьютерные программы и консультации в Интернете заменяют множество "обслуживающего персонала", узких специалистов. Любителям всё проще воспроизвести произведение искусства или сделать что-то уникальное в единственном экземпляре, в малом формате. Конкуренции с любителями среднестатистический "ремесленник" выдержать не может. Просто потому, что на всем земном шаре неизбежно найдется человек, который решит ту же задачу лучше и бесплатно выложит решение в сеть. Достаточно широкий круг общения в Интернете обеспечивает современного пользователя развлечениями и позволяет ему обеспечить себе интересный досуг.
   С другой стороны - эти любители ограничены своими непрофессиональными возможностями, сравнительно слабой кооперацией. Создание сложных, качественно новых проектов требует привлечения большого числа лиц с устойчивой организацией, причем рассчитанной на некую прибыль (хотя бы на содержание её участников). Причем эти организации становятся все сложнее, а начальные капиталы, например, съемок фильма-блокбастера - просто запредельны. Если предположить, что доступ к новому крупнобюджетному фильму получают практически все жители планеты, причем даром, то следующий фильм создан не будет. Начнется утрата редких профессий, уникальных навыков, остановится разработка новых технологий.
   Следовательно, сохраняется общая тенденция развития индустрии искусства - возникает всё больше отдельных профессий, узких специальностей. Несущее противоречие искусства не исчезает: надо реализовывать в массах произведения, созданные вдохновением отдельных людей. Но вот противоречия второго уровня, обеспечивающие профессиональность нынешних форм искусства, должны трансформироваться.
   И если копирование представления идет в режиме реального времени и невозможно бороться с пиратами, то единственный выход - лимитировать доступ зрителей к участию в представлении или даже к написанию сценария.
   Истории сказочников никогда не могли существовать без воображения слушателей, книга даёт материал куда как более подробно, не говоря уже о театре или кино. Виртуальность может буквально погрузить зрителя в зрелище и, что важнее, сделать его участником событий.
   Образцы новых технологий в искусстве - это многопользовательские игры, действие в которых происходит в "суверенных" мирах. Как, например, Warcraft или Lineage: их создатели предоставляют всем желающим доступ на эти игры в реальном времени. За что же получают деньги? Продают улучшение качеств персонажей, виртуальную валюту, виртуальные магические эликсиры и т.п. Игрок самостоятельно решает - платить или не платить. Бессмысленно копировать игрушку или даже содержание сервера. Как правильно было замечено, хотя и по совершенно иному поводу: "Родина не вмещается в шляпу". Скачать программу не составит труда, но как разместить на свой машине тысячи живых пользователей, которые и обеспечивают реалистичное общение и неиссякаемый поток приключений?
   Новым противоречием, характерным для эксплуатации произведения искусства, будут "затраты на доступ к участию в зрелище, в игре - затраты на ограничение изменений правил зрелища, игры".
   Кроме того, противоречие "развлечение-познание" будет снято в рамках искусства как идеально приспособленной для пользователя игры. Чтобы участвовать и игре и развлекаться не хуже остальных, необходимо познавать мир. Естественно, это будет игровой мир - очередная виртуальная реальность. Ничто не мешает этой виртуальной реальности копировать объективную действительность и представать перед пользователями очередным вариантом тренажера, симулятора боевых действий, биржевых спекуляций и т.п. Но проблема - в ограниченной зрелищности реального мира.
   Потому актуальным противоречием для содержательной стороны искусства станет, вероятно, противоречие между обеспечением солипсизма (игрой, подстроенной под уже существующий внутренний мир пользователя) и обеспечением реальных действий (игрой, позволяющей в реальном времени учиться, участвовать в разработке проектов, зарабатывать деньги на рынке). Противоположности останутся крайностями, а между ними расцветет громадное количество полуреальных-полуигровых вселенных.
   Пока многопользовательские игры еще не могут выразить той аксиологической и мировоззренческой проблематики, за разъяснение которой берется едва ли не каждый сочинитель романов. Однако, по сравнению с кино, многопользовательские игры не только дают игроку время подумать, но и требуют от него размышления, рефлексии. Количество информации, которое должен усвоить игрок, чтобы развить своего персонажа, постоянно растет. Десятки цен на товары, зарядов "кристаллов", мощностей ударов - числительные валятся как из мешка. Естественно, приходится запоминать сотни новых названий. От игрока требуют коллективных действий, дипломатии, умения рассчитывать свои силы. Постановка вопроса о смысле и сущности игры, с тем условием, что продвинутый игрок должен ясно сформулировать ответы - лишь дело времени. Причем эти вопросы вряд ли будут ставить даже организаторы игр, они возникнут в социальных сетях, образовавшихся в виртуальных вселенных.
   Что же делать автору при разработке виртуального мира? Картинки создают художники, код пишут программисты, а маркетологи говорят, чего потребитель больше всего желает в этот момент. Однако сюжетность игры сохраняется. Писатель распоряжается выдуманными персонажами - самовластно решает, жить им или умереть, ограничением служит лишь желание читателей сопереживать книжным героям. В игре пользователь сохраняет свободу воли, и задачей автора становится открытие пути. Громадный объем обучающей информации, которая требуется игроку для успешного развития персонажа, последовательность схваток, потенциальные союзы и конфликты - всё это надо придумать, сконструировать. И не просто нагромоздить кучу эльфийских ушей и гномьих топоров, но создать живые предпосылки той активности, которую проявят игроки.
   Так рождается на наших глазах принципиально новая профессия - невиданная помесь сочинителя, креатора, режиссера и сценариста. Хорошему автору гуттенберговской эпохи надо постоянно учиться, расширять кругозор, чтобы создать весьма специфический продукт - продаваемый текст. По сравнению со сказателем, помнящим сотню-другую историй и умеющим играть на гуслях, от него требуется едва ли не энциклопедическое образование. Автору игровых сценариев также понадобится громадный объем знаний, расчеты по эргономике, социологии, анализы маркетологов и психологические портреты игроков. Но в своем прямом общении с конечным потребителем он будет ограничен еще больше автора книги. Это текст создается автором как целое, а создать виртуальный мир один человек попросту не в силах - он может заложить в игру мораль, разбросать в декорациях те или иные намёки, но саму обстановку будут делать художники, писать основное тело игры - кодеры. А в мелочах прячется не только дьявол, но и замыслы коллег...
   В качестве примера отчуждения можно использовать эволюцию изобразительного искусства. В эпоху Возрождения живописцы, работающие масляными красками по дереву и холсту, разрабатывали теорию перспективы, искали золотое сечение, пытались дать формулу для описания пропорций человеческого тела - они были как бы на острие прогресса. А имена людей, выразивших своё дарование в передовой технике, остались в веках. Сейчас же ни один крупнобюджетный фильм не обходится без живописной "картинки". При создании качественной компьютерной игры требуется слаженная работа десятков художников. Там решаются передовые задачи - синтезируются тысячи фактур поверхностей, используются тончайшие различия оттенков, раскрываются особенности восприятия динамического изображения и т.п. При этом отдельные художники, работающие в таких командах, редко стяжают громкую славу. Они известны коллегам, специалистам индустрии, но широкая публика их знает мало. Куда меньше, чем режиссеров.
   Подобнее отчуждение можно наблюдать и в других видах искусства. Например, создана программа "вокалоид", имитирующая человеческое пение [41]. В Японии эстрада обогатилась синтетически-виртуальной "звездой" Хатсуне Мику: множество групп людей пишут тексты песен, сочиняют мелодии, а потом на синтезаторе голоса озвучивают их, подгоняют звук и видео. В результате - вполне человеческая, реальная толпа на концерте голографической "звезды" [266]. В. Мартынов, один из известных российских композиторов, рассуждает вообще о закате композиторской музыки [118].
   Здесь можно провести определенную аналогию со становлением институтов науки в эпоху Нового времени: после создания работающих академий наук, новых университетов, тесно связанных с промышленностью, ученые-одиночки хотя и сохранились, но их статус понизился. Открытия, сделанные ими, были по-прежнему востребованы, но академии совершали эти открытия регулярно и, что еще важнее, обеспечивали выпуск новых, квалифицированных кадров.
   Какой же станет литература после того, как сменится основной "лидер эпохи"?
   Допустим, уже через пять лет любая книга будет появляться в сети через два-три дня после издания, а виртуальные миры выиграют битву за пользователей. Что дальше?
   Естественно, сохранится элитарная (поддерживаемая государством и различными крупными спонсорами) прослойка литературы. Хотя, возможно, читать её будут ещё меньше, чем сейчас. Не исчезнут разнообразные литературные скандалисты, любители шока, перфомансов и т.п. - они добудут себе деньги хотя бы и методом "коллективного меценатства". Сохранится и прослойка авторов-любителей: как никуда не исчезли живописцы, существующие безо всяких гонораров, так останутся и авторы, готовые выкладывать свои тексты в сеть без требований вознаграждения, потому как это порывы души, потребности человека.
   Но есть у литературы достаточно старый прием, который позволяет текстам существовать в качестве товаров и при их мгновенном копировании. Это реклама. Те схемы, которые предлагает сайт "Блогун", - размещение рекламных баннеров - все это может сработать, если текст не будет кончаться, если на следующий день читателю захочется посетить ту же страничку и узнать, что нового. Есть и другие схемы, например, product placement, то есть скрытая реклама,- позволяющая заранее получить гонорар у рекламодателя. Не говоря уже об антирекламе. Можно даже вообразить целую карьеру автора: от написания отдельных постов (все более популярных и все более дорогих) он переходит к повестям, которые опять-таки публикует по главам с грифом "продолжение следует", ну а дальше - к романам, за упоминания в которых "правильной" марки молока или шоколада их создатель получает самые большие бонусы. Если десятки тысяч читателей будут потреблять его тексты, почему бы не вставить туда несколько платных слов?
   Разумеется, подобные трансформации будут сопровождаться множеством проблем. Наиболее очевидная из них - необходимость коллективного творчества. Одному человеку чрезвычайно трудно (хотя бы по затратам времени) поддерживать интерес к своему блогу, как, фактически, к мини-газете, к дневнику, и при этом создавать крупные произведения. Вероятно, широко будут реализовываться различные "проекты". Возникнет чрезвычайно интенсивная "обратная связь" - коллективу авторов придется управлять аудиторией, одновременно слушаясь её капризов и навязывая свои идеи. Кроме того, чем больше авторов, тем меньше смысла рекламодателям тратиться на крупные гонорары. Наверняка будут написаны программы, которые станут вычленять скрытую рекламу, и одним из базовых умений автора станет умение хорошо увязать марку товара со смыслом текста. Хоть с помощью рифмы, хоть детальными описаниями.
   Но главная опасность для будущей "рекламной" литературы грозит совсем с другой стороны: ребенок не просто будет получать читалку в пятилетнем возрасте (в ней уместится "Букварь" и все остальные книги вместе взятые - вот каким станет образ библиотеки), он будет получать многофункциональное устройство, а с ним доступ к сотням игр, к фильмам, к обучающим программам, к виртуальным мирам. Прообраз такого подарка описал Нил Стивенсон в книге "Алмазный век или Букварь для благородных девиц" [239] - электронная книга-читалка, интерактивный учебник, который, фактически, был инструментом воспитания юной героини. Литература становится частью чего-то большего. Блоги, сериалы и т.п. уступают виртуальным мирам по такому важному показателю, как синкретичность искусства.
   И те самые информационные технологии, которые обеспечивают крах старой системы "автор-издательство", приучают потребителя к более сложным мультимедийным продуктам.
   Вывод прост. Писатели не исчезнут, как не исчезли хорошие рассказчики. Но самоценность литературы существенно снизится. Литератор станет командным игроком. А умение писать содержательный и стилистически качественный текст - одним из навыков - полезных, но самих по себе не прибыльных, как и умение связно выражать свои мысли или набросать приятный эскиз.
   Медицина.
   Каково может быть несущее противоречие в современной парадигме медицины?
   Врачи успешно борются с тысячами заболеваний (и список весьма впечатляющ), однако какие болезни и травмы находятся за периферией этой борьбы? Что сдерживает дальнейший прогресс в медицине?
   Невозможно сделать легко используемые и долговечные искусственное сердце, почку, печень и другие органы. Отсутствует полноценная синтетическая кровь. Есть отдельные опыты по созданию искусственной кожи, кровеносных сосудов и т.п. - к сожалению, это именно отдельные опыты. Перспективы выращивания конечностей - более чем туманны.
   То есть, с одной стороны, врачи могут устранить множество бактерий, вирусов, травмирующих новообразований и вообще факторов, которые мешают развиваться организму. С другой стороны, их возможности по созданию клеток, тканей, органов - крайне ограничены. В последнее десятилетие проведены лишь отдельные удачные опыты по выращиванию трахей, почек, мочевых пузырей, кожи и т.п. Антибиотики и химеотерапию можно рассматривать как своего рода яды, как негативное лечение. Тело человека, разумеется, уже не такой феномен, каким было в Средневековье, но "линейка продукции жизни" - те самые клетка, ткань, орган, организм - по-прежнему мало доступны для изготовления.
   Разумеется, существует протезирование. Список успешно заменяемых элементов организма постоянно расширяется - пациентам ставят и сердечные клапаны, и копии берцовых костей. Однако это исключение, лишь подтверждающее правило. Аккумуляторы искусственного сердца необходимо постоянно подзаряжать, что существенно снижает качество жизни. Возможно, в ближайшие годы удастся создать камеру и переходник "провод-нерв", которые позволят восстанавливать слепым полноцветное зрение, но подзаряжать придется и эту камеру. Одним словом, протезы, при всем их совершенстве, остаются для организма инородными телами. Если же затрагивать вопрос о пересаженных органах или перелитой крови, то даже не поднимая проблему совместимости, можно заметить, что исходные биоматериалы не выращены, а взяты у других людей. Пересадка может быть весьма технологична, но это всё равно работа с предметами, которые невозможно создать, т.е. с феноменами. Разве что стоматология максимально близко находится к изготовлению действенных протезов, которые для организма мало отличаются от исходных костей.
   Следовательно, несущее противоречие в медицине можно описать как "Попытки замедления старости - естественное старение организма". И современная медицина отличается от средневековой только сутью этих попыток: уже не восстанавливают баланс желчи, а воздействуют на клетки. Изменение парадигмы каждый раз основывалось на возможности более осознанно воздействовать на процессы в организме человека, но не получалось воспроизводить их. Очередные открытия могут помочь в уничтожении редкого вируса или даже вируса иммунодефицита, но омолодить человека они не в состоянии.
   Снятие несущего противоречия можно увидеть не в устранении помех или вредных примесей из организма, а в воспроизводстве тканей и органов. Причем не суть важно, будет ли это замена органов целиком, то есть пересадка почек, печени и т.п., или же использование стволовых клеток, которые могут "подновлять" нервную или лимфосистему. Подобная возможность сформирует совершенно новое несущее противоречие в медицине.
   Сохранение организма, основанное на воспроизводстве его составляющих, будет противостоять феномену психики.
   Резко актуализируется проблематика множества работ, описывающих противостояние души и тела. Ведь с точки зрения врача заменяемый, в высшей степени управляемый механизм тела будет противостоять психике, которую невозможно будет с той же легкостью структурировать. Разумеется, противостояние психики и тела как медицинская проблема присутствовало на протяжении всей истории человечества: носители всех вредных привычек буквально убивают себя, истерия разрушает организм, стигматы появляются на руках верующих, психически больные просто не могут адекватно оценивать окружающий мир. Но после "конвейерной замены" органов и обновления систем стволовыми клетками психика станет основным разрушительным фактором для организма, просто в силу сохранения своей незаменяемости.
   Возможность собирать тело как машину (достаточно дешево и быстро) приведет к отказу от множества консервирующих, сохраняющих организмы медицинских технологий. Образно говоря - зачем сохранять печень, если её можно легко заменить?
   И если сейчас актуальное противоречие, которое присутствует в медицинских действиях (в попытках замедления старения) - это противоречие между хирургией и терапией, то для медицины после изменения парадигмы "сохранение организма, основанное на воспроизводстве составляющих" будет распадаться на новое актуальное противоречие: "необходимость сохранения - необходимость замены". И медицинские головоломки в куновском понимании термина сведутся к удешевлению, убыстрению, облегчению замены устаревших органов.
   Если же рассматривать настолько дальнюю перспективу развития, в которой и человеческая психика будет оцифрована и будет управляться подобно программному обеспечению компьютера, то можно говорить об утрате уникальности каждым отдельно взятым индивидуумом. Феномен тела и психики, превращенный в технологию, больше не сможет поддерживать в медицине её отличительного свойства - отношения к жизни человека как к высшей ценности. Сейчас жизнь человека тоже часто зависит от его финансового положения, но уравнивающего всех качества смерти медицина отменить не в состоянии. Если биологическое бессмертие будет достигнуто, то новое несущее противоречие медицины будет выглядеть как "доходы человека - затраты на продление жизни".
  
   Энергетика
   Несущее противоречие в энергетике самоочевидно - генерация и потребление энергии составляют противоположности любой системы.
   Но как быть с противоречиями второго уровня? На какие противоположности распадаются генерация и потребление?
   Если рассмотреть историю генерации, причем любой энергии, не только электрической, но и тепловой, и механической, то первоочередная проблема, с которой сталкиваются при проектировании практически замкнутой энергосистемы - какой источник энергии выбрать, какой процесс должен снабжать потребителей джоулями работы, килокалориями теплоты, киловатт-часами электричества.
   С одной стороны, можно выбрать процесс с высоким КПД - коэффициентом полезного действия. Возвести крупную ГЭС. Построить ГРЭС, поставить большие котлы, позволяющие практически полностью сжигать топливо.
   С другой стороны, полная централизация генерации невозможна. Странно было бы видеть систему блоков и шкивов, которая от центрального двигателя передавала бы механическую энергию всем лифтам в городе. Сейчас этот пример абсурден: каждый лифт снабжен своим двигателем, который использует электричество. Но вот с горячей водой уже всё не так однозначно: снабжать ли весь город от одной котельной или пусть каждый дом пользуется собственной? Если же мы возьмем в качестве примера отдаленную деревушку, куда слишком дорого тянуть линию электропередачи, то столкнемся с проблемой: откуда там брать энергию? Где источники с высоким КПД? Необходимо довольствоваться тем, что удастся использовать.
   Противоречие в генерации образуют две противоположности: с одной стороны - это эффективность, с другой - универсальность.
   Потребление также разбивается на противоположности.
   С одной стороны, это потребление как единственная цель существующей энергосистемы. Потребитель может рассматривать себя как конечный элемент и цель системы, как устье реки, после которого энергия рассеивается, повышая уровень мировой энтропии. Потребление является самоцелью и оно не производительно: будь это громадные затраты дерева на пережег извести для пирамид майя или же фантастический по меркам античного мира расход воды для бассейнов в Древнем Риме. В таком случае потребитель заинтересован в максимизации получаемой мощности, и промышленность обеспечивает такое желание заказчика - отдельные люди могут понимать пагубность такого подхода, но в рамках общества формируется прослойка, которая получает прибыль именно от расходования ресурсов. Подобный подход приводит к хищнической разработке ископаемых, к напрасному труду миллионов людей. Но такая энергосистема не может существовать продолжительный период времени: используемый ресурс попросту истощается.
   С другой стороны, потребление должно быть обосновано, оно должно быть включено в систему воспроизводства общества, в развитие промышленности. В этом случае оно стремится в оптимизации потребляемого количества энергии не к достижению минимума (это приведет в итоге к остановке системы), а к потреблению ровно такого количества энергии, которое ему готовы предоставить генерирующие мощности. Однако чрезмерная оптимизация закрывает путь к развитию: возникает очередной вариант спартанского общества, где все не имеющее прямого отношения к ведению войны (или торговли, или науки, или служению богам) считается лишним.
   В итоге получается следующая схема противоречий (см. 5.7).
  
   0x01 graphic
  

Схема 5.7. Схема противоречий в энерегетике

  
   В современной парадигме энергетики снятие противоречия в генерации между максимизацией КПД и универсальностью источника энергии обеспечивается за счет транспортировки энергии и энергоносителей. Генерирующие мощности могут быть расположены за сотни километров от потребителя, непосредственно рядом с угольными разрезами (Экибастуз) или большими перепадами уровня рек (Саяно-Шушенская ГЭС), что обеспечивает максимально возможный КПД.
   Сейчас можно наблюдать как раз за разом расширение сетей снимает противоречие между максимальным КПД преобразования энергии и универсальностью используемого источника. Системы газопроводов, нефтепроводов позволяют потребителю будто перенестись за тысячи километров и воспользоваться теплотворной способностью углеводородов. Система паропроводов, система подачи воздуха высокого давления существуют на любом крупном заводе и опять-таки снимают противоречие между необходимостью строить компрессора и котлы рядом с каждым агрегатом.
   Но если мы рассуждаем о будущем энергетики, то следует принять во внимание возможное отчуждение человека от техносферы.
   Это потенциальное отчуждение основано на двух предпосылках:
   - во-первых, на упоминавшемся в подпункте 1.6 превращении антропоцентричной техносферы в кибернетическую ноосферу;
   - во-вторых, на ограниченности ресурсов, потребляемых человеком.
   То есть возможен потенциальный отрыв бытовых потребностей бытовой техники от промышленности. Заводы и фабрики будут обеспечивать другие заводы и фабрики, но не человека.
   Это, на первый взгляд, сомнительная перспектива. Потребление электричества в среднестатистической квартире устойчиво растет последние десятилетия. Вообще, рост бытового потребления электроэнергии порой обгоняет промышленное.
   Но попробуем рассмотреть обычный дом или квартиру как ячейку энергопотребления в отрыве от производства тех товаров и полуфабрикатов, которые в неё поступают.
   Самый очевидный ресурс, без которого не обойтись - кислород. Максимум уже пройден: человеку нет необходимости всю зиму топить печь-буржуйку или камин. Разумеется, если обыватель в отсутствие отопления всю зиму жжет газ, то кислорода он сожжет никак не меньше, чем при печном отоплении. Но если отопление работает исправно, непосредственно квартира потребляет кислорода сравнительно немного. А если еще и отсутствует газовая печь, все сводится к человеческому дыханию.
   Если рассмотреть квартиру по уровню энергозатрат на освещение, можно наблюдать аналогичную картину. Максимум, в идеале, должен остаться в прошлом вместе с лампочками накаливания. Если рассматривать энергозатраты на воспроизводство изображения - телесигнала, видеофильма - то мониторы становятся экономичнее.
   Можно, разумеется, вспомнить и про пылесос, и про плавательный бассейн. Однако же сам человек как потребитель жиров, белков, углеводов, требующий чистого воздуха и теплой воды - не безразмерен.
   Разумеется, сводить все потребление человека только к среднестатистической квартире - неправильно. Один рейс на реактивном самолете по расходу кислорода стоит многих месяцев печного отопления. Чтобы привезти бананы из Африки или произвести для обывателя обыкновенную зажигалку, требуются большие энергозатраты. Да и число людей на планете постоянно увеличивается.
   Но опять-таки: потребитель обладает конечным числом чувств, конечным набором ощущений. Общество спектакля, общество, в котором симулякр становится важнее оригинала, ограничивает потребление обывателем иллюзий. И еще есть разнообразные доктрины "нулевого роста" - идеи, выдвинутые еще Римским клубом о необходимости ограничивать потребление людей. Кроме того, можно упомянуть современную тенденцию реализации этих идей, присутствующую в энергетике Европы: максимальный переход на возобновляемые источники энергии в частных домовладениях. Солнечные батареи на крышах, ветряки во дворах и т.п.
   Следовательно, снятие актуального противоречия будет выглядеть как единовременно устанавливаемая жилая ячейка (дом или квартира), обитатель которой будет работать по Интернету, большей частью общаться тоже будет по Интернету, а непосредственное общение, "прогулки на свежем воздухе" окажутся ограниченными несколькими жилыми районами, причем инфраструктура этих районов будет обеспечивать максимально возможную экономию, замкнутость экологических циклов и т.п.
   Если не рассматривать совершенно апокалипсические сценарии, то для сверхнормативного потребления энергии бытовыми хозяйствами актуальное противоречие будет звучать как "однодневный товар - иллюзия/замещение товара". Или модное платье, или виртуальное общение, дающее социальный эквивалент того же модного платья.
   Для техносферы как целого ни о каком замедлении производства энергии, диктуемом технологическими причинами, и речи быть не может. Постоянный рост "разности потенциалов" в генерации (то есть противоположность технологий с более высоким КПД и технологий, все более универсально извлекающих энергию из окружающей среды) требует все больших энергозатрат: чтобы нарубить дров и разжечь печь, хватает мускульной силы человека, но чтобы создать атомный реактор, нужны миллионы человеко-часов, электричество и уникальные материалы.
   Если рассматривать конвейеры, производящие товары потребления в качестве финальной цепочки техносферы (хотя это и очень грубое допущение), то можно наблюдать своеобразные "ножницы энергозатрат". Изготовить можно всё, что угодно, однако будет ли это производство оправданным? Если же еще добавить к данному ограничению прогресс в технике как перманентный фактор, можно получить противоречие в потреблении для техносферы: "скорость создания технологий с более высоким КПД - затраты на обустройство энергоэффективных конвейеров".
   Невозможно добиться "идеализации машины" в том смысле, что механизма как такового нет, а все делается само по себе. Но возможно создание производства, такого же замкнутого, как и потребление энергии в "жилых ячейках". Можно представить себе производство, использующее львиную долю неизбежных энергетических потерь. Машина есть, однако её "не видно" по выбросам теплоты, отходов и т.п.
   Но изменится ли актуальное противоречие для производства энергии? Допустим, что противоречие "эффективность получения энергии - универсальность, доступность источника энергии" можно редуцировать до противоречия "скорость разработки новых месторождений стандартных энергоносителей - скорость разработки устройств, использующих нетрадиционную энергию". Это произойдет при условии полного покрытия территории электросетями, нефтепроводами, газопроводами и т.п. Тогда улучшение работы, допустим, электростанций, работающих на угле, будет означать прекращение работ по разработке станций, использующих энергию волн. "Экзотика" будет ставиться под угрозу каждый раз, когда созданная инфраструктура повысит КПД, и наоборот, когда повышение эффективности ТЭЦ окажется под вопросом, неизбежно начнут вводиться в строй новые неординарные источники, и обновление будет лимитировано только скоростью прокладки сетей, необходимых для этих источников. Например, разработка популярного в 2010 году сланцевого газа лимитирована в Европе в первую очередь отсутствием инфраструктуры - необходимых очистных станций, распределительных сетей и главное - поставленного на конвейер производства специализированных установок по добыче такого газа.
   Даже если предположить возможность становления в будущем целиком автоматизированной саморазвивающейся энергосистемы, то устранить инерцию её развития будет практически невозможно.
   Военное дело.
   К сожалению, история военного дела дает множество примеров гонки вооружений, которая на каком-то этапе имела смысл, но потом оборачивалась нелепейшим гигантизмом. Гнались за увеличением калибра орудий и за количеством урана, за абсолютной дисциплиной солдата и за гарантированной преданностью командира.
   Но каждый раз оказывалось, что чем больше накопленная мощь, тем проще отыскать к ней эффективные контрмеры. Особенно, если эта мощь однообразна, представлена ограниченным набором вооружений. В результате, грозные линкоры Первой мировой тонули от действий крошечных подводных лодок.
   Таким же бесполезным в долговременной перспективе оказалось и простое увеличение мощности вооружений. Создание атомной бомбы и Холодная война, казалось бы, открыли путь к достижению мира - стоит стране создать ядерное оружие, и на неё уже не нападут. Однако выяснилось, что бомба сама по себе не спасет от государственных переворотов, от экономического давления и кризисов. В критический момент её, оказывается, не по кому применять - не сжигать же свои собственные города? Причем политическое бессилие бомбы стало очевидным уже в 1991 году, когда пал СССР.
   Потенциальные, разрабатываемые виды вооружений сами по себе также не смогут навсегда обеспечить военное преимущество. Едва ли не самые модные прогнозы 90-х гг. в создании вооружений - атака хакеров и использование наномеханизмов (т.н. "серая пыль", пожирающая всё). Но уже сейчас очевидно, что это лишь яркие образы. Все военные хакерские атаки меркнут по сравнению с рутинным, ежедневным потоком спама и флуда. Всемирная паутина оказалась территорией сверхбыстрого изобретения вооружений, и понятие военный компьютерный вирус оказалось чисто фантастическим - в реальности новое поколение вирусов создается за недели, к нему же пишутся антивирусы. Весь процесс происходит быстрее, чем армейская бюрократия принимает решение. Наномеханизмы, очевидно, унаследуют основные недостатки своих прототипов - обычных вирусов - и проблемы с их применением будут аналогичны проблемам с применением биологического оружия: чрезвычайно сложно контролировать процесс "эпидемии" после её начала, и противник сравнительно быстро будет создавать "вакцину", но есть другие наномеханизмы, пожирающие микроскопических "агрессоров".
   В долговременной перспективе приходится использовать комплексный подход - принцип управляемого разнообразия. Любая военная группировка обладает сотнями разновидностей оружия, транспортных средств и систем наблюдения: в любой настоящий момент времени необходимо иметь возможность использовать всё, иначе, если хоть что-то не будет использовано - противник воспользуется преимуществом в данном аспекте конфликта.
   Итак, можно сформулировать первое противоречие в гонке вооружений: кратковременные военные успехи в применении нового оружия - против управляемого разнообразия, взаимодействия уже имеющихся средств вооружений. Это достаточно очевидное противоречие, и для военных, для производителей оружия оно наиболее актуально. Если же рассматривать войну как систему, то её несущее противоречие образовано, с одной стороны, необходимостью уничтожения противника, а с другой - неизбежными рисками и изменениями, которым подвергается воюющая сторона.
   Вероятно, общую схему можно представить в следующем виде (см. схему 5.8).
  

0x01 graphic

Схема 5.8. Схема противоречий военного дела

   Война между неравными противниками сведется даже не к бомбежкам, а к простому уничижению/пленению командного состава слабейшей стороны. Населению останутся лишь экономические и демографические формы борьбы: высокая рождаемость и массовая миграция на территорию победителя уже сейчас показывает себя куда эффективнее закупок устаревших вооружений.
   Следующий виток гонки вооружений будет связан с попытками снять указанное противоречие. Путь его устранение очевиден уже сейчас и связан с чрезвычайно быстрым устареванием многих образцов вооружения.
   Любое оружие и любой тактический прием на войне обладает ограниченным периодом эффективного действия. Раньше этот период мог длиться годами, отчего снова и снова каждая из сторон стремилась создать качественно новый вид вооружения. Но настанет миг, когда такое преимущество в принципе невозможно будет удержать дольше нескольких недель - за это время противник получит информацию и создаст эффективное средство сдерживания.
   Следовательно, новое оружие обязано появляться почти мгновенно, в очень большом количестве и уже выведенное на позиции. Ежедневного создания новых видов вооружения "в металле" не выдержит никакая экономика, следовательно, необходима его виртуализация - достаточно совершенное компьютерное моделирование, которое позволит располагать готовыми, не нуждающимися в долгой экспериментальной доводке, проектами. Собственно, это будет лишь продолжением процесса виртуализации войны, который идет последние сотни лет: любой генеральный штаб постоянно просчитывает возможные конфликты, возможные исходы сражений, пилотов и танкистов всё активнее пересаживают на "симуляторы боевых действий", не говоря уже о том, что любая современная война это прежде всего зрелище, картинка в телевизоре.
   Естественно, при любой виртуализации возникает проблема адекватности проектов, и дело не только в работоспособности виртуальных самолетов, которые еще только предстоит воплотить в металле, сколько в консерватизме, борьбе групп влияния и т.п.
   Но здесь, вероятно, может сыграть свою роль продолжающийся, неостановимый рост мощности компьютеров. Если уже сейчас существуют адекватные математические модели фабрик, транспортных систем, энергосистем и т.п., которые учитывают тысячи факторов, то следующий шаг - создание адекватных моделей, учитывающих не только все возможности государства, но и политическую структуру, развитие науки, вообще отображающих цивилизацию.
   Разумеется, такие модели не будут долговременными (погрешности будут накапливаться чрезвычайно быстро). Но они неизбежно окажутся наиболее действенным инструментом прогнозирования, так как смогут объединить самые разнообразные данные и создать новые методы управление и приемы ведения боя, сохранив хотя бы относительную адекватность к объективной действительности.
   Однако такие виртуальные вооружения потребуют почти мгновенного воплощения - в течение недель, дней, а может быть, и часов - иначе от них не будет никакого толку. Как в эпоху Холодной войны главным временным фактором было подлетное время ракеты, так главным критерием качества новых проектов станет период их материализации. И этот критерий создаст как бы игольное ушко, через которое должны пройти замыслы инженеров. Требование реализации создаст противоположность виртуальному проектированию, и тем самым образует новое противоречие, определяющее новую парадигму военной техники.
   Выходом станут, если можно употребить такой термин, полуфабрикаты постоянной готовности. Корпуса кораблей и их двигатели, корпуса самолетов с двигателями, но без вооружения. Рядом с ними будут располагаться склады редких материалов и автоматизированные конвейеры. В необходимый момент системы сборки должны были преобразовать сырье в новые модификации вооружений (См. Приложение 2).
   Это не значит, что будут уничтожены все оборонительные или наступательные комплексы: сохранится необходимость воздействия на заведомо отставшего в технологическом развитии противника, а также защиты производственных линий на тот период, пока они будут "материализовывать" проекты. Какое-то количество перманентно устаревшей военной техники будет состоять на вооружении. Но решающим фактором будет не оно, а военно-технический потенциал по воплощению виртуальных вооружений.
   Разумеется, возникнет проблема сопоставления виртуальных проектов, борьбы с выдумкой и очковтирательством, но это уже скорее прикладная задача. Как она будет решаться - чисто виртуальными войнами или периодическими "контрольными материализациями" - сейчас абсолютно не важно.
   Куда интереснее попытаться предположить, к какому очередному противоречию может прийти в своём развитии парадигма военной техники. Если придерживаться допущения, что автоматические сборочные линии со временем будут получены большим количеством государств и мощные компьютеры также получат очень значительное распространение, то вопрос материализации начнет все больше отходить на второй план. Главное - выдумать, а изготовить - не проблема.
   Это приведет к становлению нового противоречия - между скоростью развития моделей (фактически, развитием виртуальных цивилизаций) и скоростью распространения информации о результатах работы этих моделей.
   Чтобы поддерживать возможность опережающего развития моделей, необходимо вкладывать большие средства в науку. Но современные возможности передачи информации (и перспективы их развития!) делают сохранение любых секретов чрезвычайно дорогим и трудоёмким процессом. Если математические модели еще можно как-то изолировать, скрыть в отдельных компьютерах, то практически невозможно будет изолировать данные об автоматических сборочных линиях, которые должны материализовать проекты военных инженеров. Ведь для совершенствования этих линий должны применяться самые современные технологии, а в глобализированном мире значительная часть их будет импортной, заимствованной. Не говоря уже об анализе косвенных данных, утечках с инспекций виртуальных вооружений и т.п.
   Кроме того, любое открытие в физике, любой созданный материал, потенциально применимый в военном деле, может открыть до того недоступные возможности. Следовательно, дальнейший прогресс науки приведет к возрастающему количеству видов вооружений. В результате военные инженеры поймут необходимость увеличивать и увеличивать свои "виртуальные зверинцы", конструируя причудливейшие механизмы. Но эти "зверинцы" будут ограничены возможностями сборочных линий и экономикой государств. Неизбежен поиск новых, оригинальных решений.
   Потому новым, лишь потенциальным противоречием для военной техники той будущей эпохи будет борьба между выбором совершенно экзотических конструкций (которые тяжело воплотить из-за ограничений, накладываемых "полуфабрикатами") и конструкциями более простыми, технологичными, однако основанными на допущении о характеристиках еще не открытых физических законов.
   Если удастся алгоритмизировать не только конструкторскую, но и исследовательскую деятельность, интегрировать такие алгоритмы в рамках единого пакета программ, то достаточно задать в таких программах уже существующие данные по физике, химии и т.п. - и предположение о качестве еще не открытых законов природы сможет воплотиться в конструкции новых видов оружия. Разумеется, нет никакой гарантии, что все новые эффекты будут открыты, что подтвердятся формулы и установится новая картина мира. 99,9% виртуальных цивилизаций идут в брак. Оружие, созданное ими, окажется бесполезно - начальные допущения не будут подтверждаться и выяснится, что реальные законы физики отличаются от "расчётных". Но ведь и "цивилизационных моделей" будет множество, возможно будет выбрать самую реалистичную или же перспективную.
   Суть этой проблемы состоит в том, какую физику считать наиболее вероятной?
  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
   Нам хотелось бы продолжить анализ философских проблем техники, технологии и технического знания. Но тут мы вынуждены остановиться. Мы считаем, что для начала вполне достаточно поднятых проблем и проанализированных вопросов. В них, в конкретном способе их рассмотрения читатель увидел некоторые шаги, направленные на осознание проблем философии техники и основные черты их анализа. Можно сжато выразить результаты анализа и очертить ориентиры дальнейших исследований.
   Во-первых, мы выяснили, какое мировоззрение можно считать техническим, какова его структура. Однако уровень рефлексии этого мировоззрения сравнительно низок. Люди постоянно задумываются над ролью техники в жизни общества, но исследованию "природы" технического мировоззрения препятствуют различные внешние факторы, например, стереотипно ошибочные взгляды, личная предвзятость по поводу самого существования проблем.
   Во-вторых, дано новое определение техники как способа существования отрефлексированных систем. Это определение, возможно, снимает противоречие между широко распространенными антропоцентрическими и онтологическими определениями. Проанализированы несущие противоречия техносферы. Показано, как эти противоречия возникли из противоречий, характерных для биосферы, и как они будут трансформироваться в случае успешного становления ноосферы.
   В-третьих, акцентировано внимание на взаимосвязи техники и культуры, в частности, на специфике технической деятельности, роли технического образования в формировании инженерного мышления, указано на некоторые предпосылки кризиса в техническом образовании и возможные пути устранения наиболее острых проблем.
   В-четвертых, техническое знание характеризуется своей спецификой. Прежде всего, объектом. Техническое изделие, технология существенно отличаются от объекта в физике, в химии и, естественно, в математике - это отличие определено практической деятельностью человека. Но, что еще важнее - специфические объекты требуют для своего описания особых понятий. С одной стороны, происходит редуцирование естественнонаучного тезауруса, так как практика не охватывает всей области исследований науки. С другой - как при переходе от химических процессов к биологическим возникают принципиально новые качества, которые надо фиксировать особым терминологическим аппаратом, так и при создании технических изделий, развитии технологий необходимы качественно новые понятия. При создании технической теории эти понятия объединяются в концептуально-онтологические схемы, а также используются как специфические репрезентанты в технических законах.
   В-пятых, проанализировано понятие рациональности, соотношения научной и технической рациональностей. В современной философии науки существуют определенные трудности с формулировкой понятия рациональности: после отказа от классического идеала рациональности как разумности и доказуемости возникло противоречие между критериальным и нормативным подходами в понимании рациональности. Сделана попытка представить рациональность как свойство знания, направленное на его соответствие всей совокупности объективной действительности, а техническую и научную рациональности - как специфические виды целерациональности, имеющие, соответственно, утилитарную и гносеологическую направленность.
   В-шестых, в развитии и существовании технической реальности важную роль играет понятие "закон". Оно не носит общепринятого смысла и значения. Очевидно, требуют дальнейшей экспликации понятия: "объективность закона", "материальность закона", "существование закона", "законы природы", "законы техники" и т.д.
   В-седьмых, уточнено понятие парадигмы техники, отмечена его связь с основными противоречиями, характерными для антропоцентрической техносферы.
   Если говорить о перспективах дальнейших исследований проблем, проанализированных в работе, то в них можно выделить два уровня: методологический и футурологический.
   Методологический уровень представлен следующими направлениями исследований:
      -- Если мы утверждаем, что человек конструирует законы, а потом внедряет их в бытие (в практику, в технологию, в культуру), то следует уточнить, что скрывается за этими процессами. При рассмотрении конструирования законов в их историческом ракурсе на первый план, естественно, выступает их индивидуальная координата - то общественно значимое в инженерном творчестве, что становится живым зерном, прорастающим в "общественном поле" технического прогресса. Поэтому целесообразно проанализировать гносеологические, методологические и мировоззренческие проблемы инженерного творчества.
      -- Конструирование законов и внедрение их в бытие ставит нас перед еще одной сложной проблемой: каковы те механизмы, что "позволяют" или "запрещают" внедрение тех или иных законов? Мы укажем на два момента, которые позволяют учесть значимость отношения "субъективное-объективное". В истории и культуре человечества переход субъективного в объективное и объективного в субъективное не снимает отличий между ними, хотя и предусматривает их. Сложность проблемы и состоит в понимании этих переходов как самовоспроизводимых, непрерывных в механизмах традиций, воспитания, образования, познавательной деятельности. Таким образом, анализ должен быть продолжен.
   3. Понятие рациональности также ставит перед нами новые проблемы. Кроме взаимосвязи научной и технической рациональности, необходимо учитывать исторические формы рациональности. Необходимо раскрыть переход от рациональности, присущей эпохе модерна, к рациональности современной, уточнить роль научной революции в этом процессе.
   Футурологический уровень раскрывается в следующих проблемах.
   Антропоцентричность в восприятии техники - порой это едва ли не предрассудок, который лучше всего виден при анализе футурических образов, созданных в прошлом XX-м веке. Люди упорно воспринимают технику исключительно в служебном, подчиненном качестве. При том, что человеческое общество уже неоднократно менялось под воздействием новых технологий.
   Важнейшая проблема, стоящая перед философией техники - исследование возможных качеств искусственного интеллекта. Естественно, это большая тема, которая состоит из множества подвопросов.
   Это и предпосылки возникновения искусственного интеллекта, и меры развития технологий, необходимых для его создания. Это проблема целеполагания, обостряющаяся с уровнем автоматизации техносферы.
   Кроме всего прочего, грядущий искусственный интеллект ставит перед нами проблему своей моносубъектности: может ли один единственный центр принятия решений, одна система рефлексии, единственный компьютерный аналог человеческого сознания управлять всей техносферой?
   Дальнейший технический прогресс будет лишь обострять проблему соотношения естественного и искусственного в жизни человека. Всё больше вещей, живых существ, да и человеческих качеств будут терять статус феномена как уникального объекта или свойства и становиться техническими изделиями, продуктами производства. Возможно создание целиком искусственной биосферы - территории с контролируемым климатом, населенной генетически сконструированными живыми существами. Как изменится мораль в обществе, окруженном подобной средой, в обществе, состоящем из принципиально заменимых индивидов? И как изменится в дальнейшем культура под воздействием технологии? Ведь развитие компьютеров обещает нам даже не новые виды искусства, не создание виртуальных вселенных, а индивидуальный подход к каждому клиенту при программировании его личного космоса. Открывается перспектива превращения солипсизма из крайней формы идеалистических убеждений, из своеобразного философского аутизма в состояние среднестатистического индивида.
   Кроме того, мышление человека стоит перед угрозой инфантилизации: потенциальное создание электронных alter ego, уже существующий круглосуточный доступ к мощным справочным системам, системы автоматического проектирования в перспективе освободят человека от необходимости формулировать проблемы. Машины будут лучше выполнять большую часть задач, решение которых основано на умственном труде. Как воспитывать и образовывать человека, чтобы он сохранил творческий потенциал?
   Прогнозирование развития техники остается чрезвычайно актуальной проблемой. Предложенная концепция парадигмы техники, решаемых в её рамках несущего и актуального противоречия нуждается в доработке. Необходим метод, комплекс алгоритмов, которые бы позволили не просто фиксировать существующие в технике противоречия и решать на их основе изобретательские задачи, но формулировать несущие противоречия, которые лягут в основу новых парадигм - это открывает путь к не конъюнктурному, а к долговременному прогнозированию развития техники. Этот комплекс алгоритмов не может опираться лишь на инженерное искусство, ведь реализация парадигмы техники - это всегда компромисс между потенциальными возможностями, открываемыми наукой, и реальным состоянием общества, существующей промышленности.
  
  
  
   Ленк Х. Ответственность в технике, за технику, с помощью техники / Х. Ленк // Философия техники в ФРГ. - М.: Прогресс, 1989. - С.386.
   В литературе употребляют понятия "мир как целое" и "мир в целом". Эти понятия не являются синонимами. Однако анализ этого вопроса выходит за пределы данной работы.
   Хотя в применении к технике попытка найти "качественные стороны бытия" уже была. Это стремление еще ремесленников изготовить идеальную вещь - совершенный булатный клинок, например. Оказалось, что проще наштамповать сотню штыков из самой посредственной стали. Как результат, идеальным автоматом XX века стал утилитарный АК, точность боя которого оставляет желать лучшего.
   Для определения понятия "рефлексия" воспользуемся следующей формулировкой: "Рефлексия в конечном итоге есть осознание практики, мира культуры и её модусов - науки, искусства, религии и самой философии. В этом смысле рефлексия есть способ определения и метод философии, а философия - рефлексия разума" [180, с. 445]. То есть рефлексия есть процесс самосознания, но это самосознание невозможно без понимания практики, без представления об окружающем мире.
   Городские власти в развитых странах предпринимают большие усилия, чтобы обеспечить сортировку мусора самими горожанами - еще до попадания предметов в мусорные контейнеры. Если же не вести подобных мероприятий, то свалки превращаются в полиметаллические месторождения и не более того: поиск и использование множества остатков технических изделий, которые находятся там - невыгоден. А значит, те силы и средства, что были потрачены для обработки вещей, ставших мусором, уже мало значат для вторичного его использования.
   Заброшенные коммуникации также рассматриваются наравне с пещерами. Если сравнить экипировку "диггера" (исследователя подобных коммуникаций) и спелеолога, то они практически идентичны.
  
  
   Разумеется, когда речь идет о дикой природе. Если козу, которая раньше бегала по лугам, ставят в хлев и там она дает молоко, сама коза мало меняется. Но её регулярное кормление и доение превращают козу в живую машину по производству молока. С течением времени особенности её существования изменят и внешний вид - через несколько поколений перед нами будут домашние козы.
   Искусство также всегда несет в себе некий элемент неизвестности. В тот момент, когда в художественном произведении понятно всё, оно становится объектом дизайна.
   При использовании подобной схемы возникает важный методологический вопрос - почему учитывается только первый и второй уровень противоречий (то есть несущее противоречие и противоречия в каждой из составляющих его противоположностей)? Ведь можно ограничиться только одним противоречием (как в схеме 1) или наоборот, указывать внутренние противоречия в каждой тенденции - в результате на схеме будет не четыре тенденции, определяющих точку равновесия, в восемь, шестнадцать и т.д. Это будет уже не схема, а какие-то "оленьи рога", и, кроме того, эту схему можно будет подгонять под любую ситуацию, указывая на действие той или иной тенденции - что устранит из рассуждений причинно-следственную связь и сделает их ненаучными.
   Ответ следующий: именно для достижения большей точности в описании ситуации. Если одна из противоположностей фактически исчезает, и несущее противоречие временно отсутствует (например, для данного вида сложились чрезвычайно благоприятные условия и требования по приспособленчеству временно не актуальны), то, естественно, противоречия внутри оставшейся противоположности резко обостряются и в данный момент времени могут претендовать на статус несущих - т.е. именно от их решения зависит судьба вида. Подобные ситуации периодически повторяются, и даже в обычной ситуации второй уровень противоречий актуален. Если же и дальше дробить факторы, влияющие на точку равновесия, то становится понятным, что они действуют не всегда, могут меняться (то же самое "соответствие среде" может быть представлено во множестве вариантов), а главное, могут претендовать на статус несущих - значительно реже. Эту ситуацию можно сравнить с учетом погрешностей: есть факторы, которые могут исказить результат расчета на 10-15%, поэтому их необходимо учитывать, а есть те, влияние которых исчисляется тысячными долями процента.
  
   Зафиксированы случаи, когда исходные природные ресурсы были недостаточны, и человек не мог вырваться из объятий природы. Дж. Даймонд в книге "Ружья, микробы и сталь" [72, с. 608]. анализирует именно эти ситуации, сложившиеся в Новой Гвинее у австралийских аборигенов и т.п.
     Индустриализация (развертывание индустриальной базы на основе заимствованных технологий) была осуществлена СССР в 30-е, потом её удалось повторить в 50-е годы. Япония осуществила свой проект индустриализации в 60-е, Южная Корея - в 80-е и в первой половине 90-х. Китай с 80-х и до сегодняшнего дня раз за разом повторяет индустриализацию у себя - каждый раз для новой отрасли промышленности.
   Здесь необходимо различать технологическое обновление и моду. Машина другого цвета или сапоги другой фирмы - это мода. Переход же с угольного отопления на газовое, да еще управляемое компьютером - технологическое обновление.
   Обычные граждане и чиновники низшего ранга не имели всей полноты информации, чиновники среднего ранга видели всю картину, но не имели возможности её исправить. Чиновники высшего ранга либо были уже слишком стары для реформаторских порывов, либо считали, что всё и так хорошо.
      Движение луддитов в начале XIX ст. было не очень грамотным, но, во всяком случае, решительным действием. Люди хотели лучшей жизни и как-то пытались её добиться. Однако современная деиндустриализация в развитых странах проводится куда искуснее. Так, например, в начале 80-х гг. П. Волкер, тогдашний глава ФРС, для поддержания стабильности доллара фактически создал условия для вывода легкой промышленности из США на Тайвань, в Южную Корею, Китай. [Любимская А. Волкер и овцы // Эксперт N 20(83) / 26 октября 2009]. Он спас финансовый сектор США, но открыл путь глобальному кризису, начавшемуся осенью 2008 года. Что касается деиндустриализации развитых стран, то вывод части промышленного производства на "экономическую периферию", сопровождавшийся резким усилением армии и навязыванием мира хитроумных финансовых инструментов - это процесс, уже несколько раз повторявшийся за последние сто лет [291]. И каждый раз подобная политика завершалась крупномасштабным кризисом или вообще мировой войной.
   Вот типичнейший пример: "Сейчас у нас уже есть чипы, которые непосредственно в видеокамере осуществляют семантическое сжатие информации. Поясню, что цель семантического сжатия - хранить и передавать не картинку, а ту смысловую информацию, которую она содержит. Например, в фразе "горел закат" для многих содержится столько же информации, сколько в огромном файле с фотографией этого заката... По этому же принципу будет работать и наша камера: она будет вытаскивать из видеопотока только нужную потребителю сущностную информацию: кушать подано, зарплата заплачена..." [165].
    Как раньше человек уступал машине один вид физического труда за другим, так сейчас он уступает разновидности интеллектуальной деятельности: "Зарегистрированный на РТС трейдер-робот robot_Lorap, участвующий в конкурсе "Лучший частный инвестор 2009 года", сумел заработать за три недели более 1,1 миллиона рублей. Учитывая, что стартовый капитал робота составлял те же 1,1 миллиона рублей, доходность инвестиций robot_Lorap оказалась уже больше 100 процентов" [215]. Разумеется, за этой программой стоит умение и знание программиста, капитал инвестора. Но деньги она зарабатывает лучше многих людей.
   В.В. Налимов в книге "Вероятностная модель языка" выделил языки "жесткие", в которых значение слов задано раз и навсегда (языки программирования), и "мягкие", полиморфные языки, в которых значение понятия чрезвычайно зависит от контекста (в том числе философскую терминологию) [174]. Но там же он дал замечательно большое количество примеров, когда те или иные математические зависимости описывают механизмы функционирования "мягкого" языка.
   Не будем сейчас рассматривать вопрос стадных животных и уровень развития животного интеллекта.
    Странно было бы ожидать от питекантропа, чтобы он, предвидя грядущую цивилизацию, всё изобретал и изобретал новые формы каменных скребков и топоров. Нет. Инструменты были нужны ему в настоящем, т.е. на ближайшей охоте.
    У. Эко в романе "Маятник Фуко" представил читателям образ европейского интеллектуала, одним из побочных приработков которого был поиск ответов на незначительные, редко встречающиеся вопросы: кто такие мутакаллимины, кто такой лорд Чандос и т.п. [286, с. 254-255]. Сейчас эта "профессия сыщика от науки" мертва. Поисковиком умеет пользоваться каждый школьник.
   Один из самых известных афоризмов Г. Форда
   Три основных аргумента к подобному исходу кризиса:
  -- во-первых, "мастерская мира" сейчас явно перемещается в Китай, Индию, Малайзию, Вьетнам и т.п. Причем экспортно ориентированные экономики этих стран сейчас быстро перестраиваются на внутреннее потребление. То есть, кризис в США и Европе не будет фатальным для техносферы;
  -- во-вторых, наличие компьютеров позволяет хранить громадные объемы информации. Потому можно не опасаться утраты критически важных технологий, как на предыдущих этапах развития цивилизации;
  -- в-третьих, Тридцатилетняя война не помешала научной революции в Европе, Первая и Вторая мировые войны также не замедлили прогресса техники. Следовательно, если этот кризис не завершится массовым применением ядерного оружия, то, с точки зрения развития техносферы, он не смертелен. Хотя возможно значительное падение объема мировой торговли, сегментирование экономики, попытки множества государств выйти из кризиса на основе импортозамещения (устранить импорт и начать развивать производство у себя). Почти неизбежен крах мировой финансовой системы. Но подобные временные спады вполне естественны: если была создана мировая система торговли настолько полная, что могла делать выгодной продажу в Украине аргентинских яблок, то подобная система требовала и появления мирового правительства. А подобного правительства не возникло, и внутренние противоречия начали разрушать систему торговли и финансов.
   По аналогии с хозяйством охотников-собирателей.
   Уже в XIX столетии подобные взгляды начали вырождаться: появился вульгарный материализм, сводивший мышление только к веществу (материальность мысли). Кроме того, гилозоизм - представление об одушевленности абсолютно всей материи - начал все больше вытесняться в область необоснованных спекуляций и мистики.
   Училище для офицеров-артиллеристов во Франции была открыто в 1700 году. В XVIII веке возникали и так называемые "краснокирпичные" колледжи в Англии, созданные для подготовки инженерных кадров.
   Даже в очень острожной и весьма комплиментарно написанной статье Ш. Сулье и Б. Легаля "Реформа управления университетами и актуализация спора факультетов во Франции" [135, с. 65-82] описываются следующие проблемы, с которыми столкнулось местное высшее образование: сосредоточение преподавания гуманитарных дисциплин в Париже, а технических - в провинции; переходящая грань разумного, специализация, узконаправленность подготовки специалистов; увеличение среди преподавателей краткосрочных форм занятости (подработок); растущая бюрократизированность преподавательской деятельности. Авторы статьи прямо говорят о кризисе академического этоса.
   Относится ли сказанное Г.В.Ф. Гегелем к техническому образованию? Очевидно, относится, если принять во внимание, что техническое образование есть своего рода противоположность теоретического образования. Мы сказали "своего рода", потому что XX век внес серьезные коррективы в их соотношение - соотношение теоретического и технического образования [185, с. 3-20].
   Примеров можно привести десятки. Ограничимся одним: в 1940 году Франция располагала большим количеством танков, чем Германия, но опыт войны в Польше французы не учли, и эти танки были распределены по стрелковым дивизиям в качестве усиления. Единым танковым "кулаком" пользовались немцы.
   Самоочевидный, но ошибочный выход - лишить обучаемых доступа к Интернету.
   Какое-то время назад школьникам и студентам на математических олимпиадах запрещали пользоваться калькуляторами, однако теперь бессмысленность этого запрета ясна всем: навыками счета и так владеют все участники, и решение задач не связано с умением быстро складывать и вычитать. Возможно, и сейчас на военных кафедрах при вузах будущим артиллеристам запрещают пользоваться калькуляторами, обосновывая это тем, что в боевой обстановке калькулятора может не оказаться. Однако если современная армия лишена электроники (баллистических вычислителей, головок самонаведения и т.п.), то войну можно считать проигранной. Точно так же и с инженерами: если современный конструктор лишен доступа к Интернету, к громадному объему справочной информации - он уже наполовину провалил свой проект. Хотя бы потому, что ему не удастся ознакомиться с современным уровнем проблематики. Умение оперировать большим потоком информации становится куда важнее умения обходиться без такового потока.
   Пример подобного, часто обновляемого учебника Романычева Э.Т. и Соколова Т.Ю [219]. Для каждой новой редакции программы AutoCAD приходится писать новую книгу, т.к. отличия одной редакции от другой огромны.
   К этому утверждению есть контрдовод: даже этот учебник еще можно использовать, пусть и для начального обучения. А потом пользователь самостоятельно сможет освоить незнакомые функции с помощью справки из программы. И вообще, внешний вид "Windows" мало поменялся с 1995 года, аналогично программам "Word" и "Excel". То есть, разработчики подгоняют новые программы под знания, уже имеющиеся в головах большинства пользователей. Но это не преимущество образования! Это лишь преимущество в узкой области общения "человек-машина", это обеспечение дружественности интерфейса. Оно помогает пользователю, однако ничего не говорит ему о реальном мире. Игровые интерфейсы тоже стремятся к однообразию, интуитивной ясности - но кто скажет, что популярная игра "Lineage2" способствует образованию?
   Это, разумеется, временное решение, но оно хоть как-то может снять остроту проблемы устаревания технических знаний в головах специалистов. Составление собственной библиотеки в эпоху бумажных книг было едва ли не роскошью, и специалисты могли подбирать их годами. Новых книг могли ждать месяцами. Теперь же студент уже должен иметь всю общедоступную литературу, а в качестве специалиста (инженера/врача/юриста) единственный способ для него не отстать - держаться поближе к исследовательским центрам. К счастью Интернет значительно упрощает эту задачу - сайты разработчиков программ и оборудования постепенно превращаются в библиотеки.
   У читателя может возникнуть вопрос: почему буквально несколькими строчками выше несовершенство техники указывалось как признак погрешности в становлении техносферы, а потом - как её же имманетное свойство. Но здесь присутствует отличие: техническое изделие может быть функциональным, оно выполняет то предназначение, для которого создано, и может быть совершенным, то есть исключать возможность создания еще лучшего изделия. И если первому условию соответствует большая часть промышленной продукции, то совершенными можно назвать очень немногие технические изделия.
   Англ. steampunk Стимпа?нк -- направление научной фантастики, производное от киберпанка, моделирующее альтернативный вариант развития человечества, при котором были в совершенстве освоены технология паровых машин и механика. Типичная статья о стилистике этого направления [см.: 7].
    Ничего нет удивительного, что математик посчитал именно повторяемость, т.е. возможность применения количественной меры - основой рациональности. Но в каждую эпоху развития науки и философии в основу рациональности пытались положить именно актуальные для себя явления. П.П. Гайденко подробно рассмотрела этот процесс в книге "Научная рациональность и философский разум" [46]
    Однако, если проводить здесь аналогии между техникой и жизнью, то снова возникает проблема. Какова была целевая причина возникновения жизни в неорганическом мире доархейской Земли? Ведь в самой жизни она не могла иметь обоснований, жизни еще не было? Предпосылки создания технических изделий так же порой лежат вне их, но точно так же, как и с жизнью, при создании устойчивой индустрии (возникновения живых существ или изготовления приборов), порой трудно бывает доискаться концов.
   Объясним более подробно технический характер дизайна. Есть определение: Диза?йн (англ. design, от итал. disegno обозначивание) - "это творческая деятельность, целью которой является определение формальных качеств промышленных изделий. Эти качества включают и внешние черты изделия, но главным образом те структурные и функциональные взаимосвязи, которые превращают изделие в единое целое как с точки зрение потребителя, так и с точки зрения изготовителя. Дизайн стремится охватить все аспекты окружающей человека среды, которая обусловлена промышленным производством." (Определение дизайна, предложенное Томасом Мальдонадо и утверждённое на VI Конгрессе ИКСИД (ICSID - International Council of Societies of Industrial Design)). Определение громоздкое, и относится к промышленным изделиям. Однако отличие дизайна от живописи в нём прослеживается: в дизайнерском изображении требуется продемонстрировать гарантированно известные, просчитанные качества изделия и никакие другие. Нет мест для тайны, неизвестности, намёка, недомолвки. А искусство невозможно без зрительского домысла. Фантазия у человека, естественно, работает и при взгляде не дизайнерские изображения, но основания у вымысла отличаются. Разумеется, любой учебник по дизайну содержит упоминание как о сознательном подходе к творчеству, так и об "интуитивном отношении к творческому процессу вообще и к красоте в частности" [250, с. 6], но о вдохновении, об особенностях культуры, о значимых образах - в таких учебниках не говорится практически ничего. Как максимум - "спокойные" или "тревожные" цвета, "открытое" или "закрытое" пространство. В паре понятий культура/цивилизация - дизайн почти всегда можно отнести к цивилизации, но почти никогда к культуре.
   В кинематографе был найден более тонкий подход: начиная от "длинного" или "короткого" монтажа и завершая стандартными образами героев, выдумыванием целых миров. В результате удалось использовать алгоритмы "сакрализации" [25 ].
  
  
   Явление сверхизоляции возникает в тонких плёнках нитрида титана (явление описано в работе (см.: [314, p. 613-615]) и оксида индия (явление описано в работе (см.: [311]).
   Может возникнуть вопрос - почему эти точки не расположены на линии? Ведь есть уже и технологии, позволяющие как накормить всё человечество, так и уничтожить его - следовательно, линия развития техники прошла через них? В данной схеме этот эффект вызван упрощением: линию развития техники скорее надо представлять как расширяющийся фронт, как всё более полноводную реку. Тогда "центр координат" можно рассматривать как сгущения в этой реке.
   Тут может возникнуть вопрос: если Риман и Лобачевский изменили по одной аксиоме и получили новые геометрии, как может работать такой критерий? В применении к естественным наукам и к технике этот критерий работает благодаря большому количеству очевидных следствий из набора аксиом. Эвклидову геометрию мы наблюдаем каждый день, потому и недостающее звено в системе аксиом можно легко восстановить.
   Не мануфактурах, которые были разбросаны по рекам как источникам энергии для вращения водяных колес, а именно о заводах, когда машины позволили организовывать предприятия с десятками тысяч работников.
   Это признак не абсолютен по отношению к государству, но куда более существенен по отношению к миру-экономике.
   Промышленность СССР, претендовавшего на технологическую независимость и являвшегося миром-экономикой - прекрасная иллюстрация постоянного внедрения новых технологий, которые заимствовались и лишь частично дорабатывались. При этом весьма показательным будет сравнение усилий государства, направленных на внедрение технологий (проект создания собственного станкостроения, например), которые считались базовыми, и "периферийных" (гражданское автомобилестроение, особенно легковое, а также "товары широкого потребления").
   Если же взять страну с уровнем возможностей Румынии или Польши, то она заведомо не может даже претендовать на независимое технологическое развитие. В промышленной политике таких стран, естественно, можно обнаружить стремление модернизировать промышленность, развивать науку и т.п. Но там трудно отыскать, например, попытки собирать широкофюзеляжные самолеты собственной разработки или создать свой цикл по выработке ядерного топлива. Правительства этих стран осознают уровень доступных технологий, и некоторые технические изделия заведомо считаются импортируемыми.
   Но как же быть с признаком "технологической суверенности" после 1991 г., после краха СССР? Можно ли считать его утратившим силу? Пример современный Китай, а до него - Япония 70-80-х гг. Можно сказать, что такое государство получает потенциальную возможность обособиться, создавая у себя практически все современные товары. Но оно не использует её, т.к. изоляция приведет к технологическому отставанию.
   Наиболее известна - проблема захоронения ядерных отходов и борьбы с последствиями аварий на АЭС. Но это лишь наиболее видимая и разрекламированная часть общей проблемы: ядерный цикл требует уже затрат на протяжении десятилетий, и совершенно очевидно, что они будут продолжаться столетиями. Нужны хозяйствующие субъекты, которые бы могли нести такие затраты, но пока они существуют только в рамках государств.
   Идеи о плоском экране телевизора возникли чуть ли не с появлением телеприемников - это был технический идеал (а видеотелефон, опять-таки с плоским экраном, попытались изобразить уже в фантастическим фильме "Метрополис", созданном в 1927 году). Но очень долго эта технология оставалась чистой фантастикой, и лишь на рубеже ХХ-XXI вв. смогла обернуться широко доступным товаром.
   "Венчурное подразделение Google, Google Ventures вложилось в компанию Recorded Future, специализирующуюся на прогнозировании будущих событий, - пишет All Things Digital со ссылкой на опубликованный на сайте Google Ventures после года деятельности список активов. Recorded Future занимается автоматическим анализом новостных сообщений и записей в блогах на предмет анонсов будущих событий. Затем эти анонсы группируются и обрабатываются. Пользователь может увидеть диаграмму, изображающую будущие или ожидаемые события, относящиеся к той или иной отрасли" [http://www.lenta.ru/news/2010/05/04/google/].
    Наиболее интересны: [14; 206; 248; ].
    Возьмем, к примеру, косметику. Изменение общественных норм то развивало, то почти уничтожало её - потребности во многих технологиях то появлялись, то исчезали. И хотя в целом процесс изготовления помад, румян и т.п. за последние триста лет несомненно усложнился, нельзя отрицать колебаний в уровнях используемых технологий.
   Типичное исследование развития изобретения с помощью указанных методов - "Идеализация технических систем. Исследование и разработка пространственно-временной модели эволюции технических систем (модель "бегущей волны идеализации") на примере развития ТС "Тепловая труба" (сентябрь 1983 - июнь 1984). Авторы: к.т.н., доцент, зав. каф. ТСП Красноярского инженерно-строительного института Саламатов Ю.П. ysal@siberianet.ru ассистент каф. ТСП Кондраков И. М. Красноярск - 1984 No Ю.П.Саламатов, Красноярск, 2000.
    Этот "закон" явно не соответствует всем явлениям в природе и технике, ведь каждый читатель может вообразить, как падение скорости сопровождается не повышением, а падением концентрации. Например, при остановке сепаратора концентрация тяжелых частиц на периферии вращающегося бака немедленно начинает снижаться.
   "Техническое противоречие" в ТРИЗе определяется как "единство положительного и отрицательного эффектов, обусловленное изменением или состоянием некоторой части системы" [58]. Однако это определение достаточно размыто: "изменение" и "состояние" могут определять поведение практически любой системы. А свойства "положительное" и "отрицательное" задают узкоутилитарное понимание противоречия.
   "Закономерности развития техносферы" необходимо отличать от "технических законов".
    Что любопытно: танк "Абрамс", состоящий на вооружении армии США, до сих пор не оснащен автоматом заряжания. В этом усовершенствовании нет острой необходимости. Кроме того, "Абрамс" выпускается с 1980 г. и подвергается лишь ограниченным модификациям - для интенсивно воюющего государства в первой половине ХХ века иметь на вооружении 30 лет подряд одну и ту же модель танка - признак фантастической отсталости. Но сейчас, в начале ХХI в., основные танки у ведущих военных держав не меняются десятилетиями.
   Многочисленные эксперименты с кирасами и металлическими лицевыми масками для пехотинцев, которые неоднократно проводились в Первую мировую войну, не привели к массовому вооружению пехоты доспехами. Даже бронежилеты не получили распространения.
   Имеется в виду столкновение между отрядами, которое происходит без предварительно созданных фортификационных сооружений и без поддержки тяжелого вооружения. Естественно, таких "лабораторно чистых" боестолкновений сравнительно немного. Каждая из сторон стремится применить все возможные военные хитрости, обеспечить себя укреплениями, огневой поддержкой и т.п. Но если оценивать качества стрелкового вооружения, то необходимо устранять побочные факторы.
   Любопытный пример сохранения парадигмы: в 2000 году, в Тульском центральном КБ спортивного и охотничьего оружия (ЦКИБ СОО) была разработана снайперская винтовка для МВД России. Это бюджетный вариант, который использует стволы винтовки Мосина образца 1891/30, причем стволы не изготавливаются, а берутся со складов [231]. Однако можно ли использовать ствол ружья не столетней, а двухсотлетней давности для изготовления современной винтовки? Естественно, нет.
   Оптимальное расстояние для ведения снайперского огня - 500-600 м. [83, с. 132, с. 149-150], а при дистанции свыше 1 км огонь преимущественно ведется из винтовок калибра 12,7 мм, значительного веса и по небронированной технике (т.е. не по фигуре человека, а по цели большей площади).
   Попадание пули, например, калибра 12,5 мм для человека смертельно даже без проникающего ранения. Поэтому распространение действительно непроницаемой "ткани" приведет лишь в некоторому увеличению средних калибров стрелкового вооружения.
   Пример техники, которая при своем развитии может вытеснить человека с поля боя - это комплекс "СОВА": по ударной волне, которую пуля создает в воздухе, определяется точное местоположение стрелка и калибр оружия - в радиусе 600 метров (менее точно до 1500 метров). [230].
   Естественно, любой компьютер, получающий информацию от такого комплекса с тепловизоров, интегрированный с АГС или автоматической пушкой, сможет уничтожить стрелка. По сути, это инструмент автоматизации боевых действий.
   Скорости движения самолетов еще выше, но именно в возможности ведения огня они проигрывают чрезвычайно много: у летчика не остается времени для детального анализа обстановки.
   Дополнительная проблема, которую актуализирует увеличение калибра башенного орудия - снижение автономности танка. Проще говоря, количество снарядов, которое можно уместить в танке, понизится еще больше (в Т-90 боекомплект пушки - всего 42 снаряда), что может поставить под вопрос выполнение боевых задач.
   Собственно, попытка заменить танки на гусеничные транспортёры, оснащенные ПТУРСами, предпринималась еще в 60-х (в СССР комплекс ИТ-1), но не удалась из-за сложностей подготовки экипажей (человеку тяжело управлять ракетой, летящей на такой скорости, с характерными периодами принятия решения порядка десятых долей секунды), большого веса аппаратуры и т.п. Однако сейчас и противотанковыми ракетами, и системами активной защиты управляет электроника, и размеры этой электроники значительно уменьшились.
   Уменьшение удельных затрат, в свою очередь, дает новое противоречие: если есть габаритные ограничения, то технические изделия миниатюризируются (датчики, двигатели, процессоры персональных компьютеров и т.п.), а там, где отсутствуют жесткие габаритные ограничения, технические изделия могут достигать циклопических размеров (например, доменные печи).
     Разумеется, есть важнейшее дополнение: почти одновременно с противокорабельными ракетами появились ракеты класса "воздух-воздух", то есть, если ориентироваться только по габаритам комплексов "корабль-самолет-танк", то, казалось бы, эта закономерность не соблюдается. Но системы защиты на самолете от ракетной атаки развиваются с большим опозданием по отношению к ракетам "воздух-воздух", и самолет по сравнению к линкором и танком всегда нес на себе ничтожную броню. То есть аналогичные системы наведения и общей конструкции ракеты "воздух-воздух" работают в более "легких" условиях. Не говоря уже о том, что характерное время срабатывания активной защиты танка определяется тем, что выстрелить в танк могут из гранатомета и с 50-ти метров. А ракете "воздух-воздух" или же ракете ПВО надо пролететь несколько сотен метров или даже километров.
     Коллиматорный прицел ставился вначале на самолеты. Потом начал применяться в стрелковом вооружении. Инфракрасный прицел ставился на танки еще во Вторую мировую, но на автоматах появился спустя 30 лет, что потребовало качественно нового развития электроники. Паровозы как вид транспорта первыми актуализировали проблему экономичности в потреблении топлива. Автомобили прошли через подобное противоречие куда позже, но бум автомобилизации потребовал создания конвейера.
  
   Это так называемые "число Рейнольдса", "число Нуссельта", "число Галилея"      и т.п.
   Лошадь по своим физически характеристикам не могла нести всадника вместе с     пулеметом и запасом патронов.
    Типичная статья на эту тему см.: [136]
   Как пример соотношения ёмкости и точности при формулировках можно упомянуть противоположности, характерные для огнестрельного оружия: одну из противоположностей надо обозначить "уязвимость от пуль", кроме того, указать, чем принципиально отличается пуля гладкоствольного оружия от пули современного нарезного. И даже в этом случае может возникнуть вопрос: ведь нарезные ружья, заряжаемые с дульной части, существовали еще в XVIII веке (т.н. штуцеры), а сейчас тоже есть гладкоствольное оружие (дробовики и охотничьи ружья). И есть еще гранаты в подствольных гранатомётах. Следовательно, полное обозначение будет выглядеть как "уязвимость по отношению к пуле и/или гранате, которая до выстрела была частью патрона". Схема усложнится - её переполнят комментарии и отсылки. Потому проще отдельно оговаривать отличие парадигмы в тексте.
    Разумеется, могут возникнуть вопросы и по поводу Гомера, и по поводу Снорри Стурлусона. Однако нет никаких сомнений, что поэты подобного уровня появляются редко, и в эпоху до типографского станка исполнителям приходится десятилетиями довольствоваться повторением чужих стихов. При том Гомер, Стурлусон, Петрарка - разве приобрели они состояние на своём стихосложении?
    Точно так же, как становление патриархальной семьи привело к появлению в культуре образов мужа-рогоносца и героя-любовника, к требованиям женской верности и чистоты.
   Наиболее известная работа, в которой анализируются данные изменения - "Галактика Гуттенберга" Маршалла Маклюэна [151].
   С. Чекмаев в своём интервью прямо говорит о том, что "чистый" автор в разработке компьютерных игр невозможен: необходим как минимум тандем с программистом, и автор сценария должен очень хорошо представлять суть игры [274].
   Можно публиковать роман по отрывкам, по кусочкам, представляя читателям процесс творчества "в режиме реального времени" - так поступают многие на сайте "Самиздат" или на собственных сайтах. Но подобных авторов, которые пишут бесконечное "продолжение следует", и сейчас немало, а дальше будет еще больше. Потребуется чем-то выделиться на общем фоне: это будет либо качество текста, либо его специфическая тема (а узкая тема - лишь узкий круг верных поклонников), либо соединение текста сразу с иллюстрациями, с интересным форумом и т.п., что уже потребует команды.
   Подобное противоречие часто присутствует и сегодня - но у сравнительно узкой прослойки общества (инсулинозависимые), а также на сравнительно недолгий период (если человек нуждается в получении редкого препарата или в срочной пересадке органа, он либо его получает и живет, либо умирает). Сейчас, сколько бы состоятельный пациент не заплатил за лечение, он не может поднять уровень своей жизни выше определенного предела, и наоборот, даже самый нищий человек может существовать несколько лет на самолечении, на услугах бесплатной медицины. Изменение парадигмы снимет верхний предел - по продолжительности, по качеству жизни и т.п.
   До сих пор конечной целью был именно человек, т.к. именно он удерживал территорию. Но это время кончается. Если учесть современные темпы развития робототехники, человек как боевая единица, пусть даже и вооруженный, в ближайшие десятилетия утратит свое значение. Скорость принятий решений, точность поражения и уязвимость - вот факторы, по которым человек не в состоянии конкурировать с машинами. Стаи роботов самой различной конфигурации, снабженные сотнями датчиков, живущие в режиме интеллектуального роя насекомых, смогут прочесывать леса и пещеры, уничтожая любых партизан. Отдельный вопрос с террористической деятельностью в городах, но в рамках данной работы он не рассматривается.
   Превращение войны из хаотичного побоища в четко отлаженный механизм, в развертывающуюся пружину, основанием которой служит экономика государства - одна из перманентных целей любой воюющей стороны. Эта установка не изменилась со времен Сунь-Цзы. Но последние десятилетия философы и футурологи все более откровенно пишут о полном вытеснении человека из ведения и планирования боевых действий [307].
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   302
  
  
  
  
  
  
  

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

  
      -- Автономова Н.С. Рассудок, разум, рациональность / Н.С. Автономова. - М.: Наука, 1988. - 286 с.
      -- Агацци Э. Моральное измерение науки и техники / Э. Агацци. - М, 1998.
      -- Агрикола Г. О горном деле и металлургии: в 12 кн. / Г. Агрикола - М.: Издательство АН СССР, 1962. - 559 с.
      -- Альтшуллер Г.С. Творчество как точная наука / Г.С. Альтшуллер. - 2-е изд., дополн. - Петрозаводск: Скандинавия, 2004. -208 с.
      -- Анкин Д.В. Рациональность и рационализация в философском дискурсе : Проект "Трансцендентальная семантика" МО Росс. Федер. ГОО-1.1.-92. - 18 с. [Электронный ресурс] - Режим доступа: www.philosophy.ru\library\misc\ankin\ankin_ratio.htm
      -- Апресов С. Стимпанк в деталях // Популярная механика. - 2007, август. - Режим доступа: http://www.popmech.ru/article/2024-parovyie-panki/
      -- Антология мировой философии: в 4-х т. - Т.2. / под ред. В.В. Соколова М.: Мысль, 1970. - 776 с.
      -- Аристотель. Метафизика // Избранные сочинения: в 4 т. - Т.1. - М: Мысль, 1976. - 550 с.
      -- Аристотель. О частях животных / пер. В.П. Карпова. - М.: Биомедгиз, 1937. - 220 с.
      -- Аристотель. Физика // Избранные сочинения: в 4 т. - Т.3. - М: Мысль, 1981. - С. 59- 262.
      -- Артюх А.Т. Категориальный синтез теории / А.Т. Артюх. - К.: Наукова думка, 1967. - 154 с.
      -- Баженов Л.Б. Основные вопросы теории гипотезы / Л.Б. Баженов. - М.: Высшая школа, 1961. - 61 с.
      -- Балашов Е.П. Эволюционный синтез систем / Е.П. Балашов. - М: Радио и связь, 1985. - 328 с.
      -- Балашов Л.Е. Ошибки и перекосы категориального мышления / Е.П. Балашов. - М.: ACADEMIA, 2002. - (Из цикла "Философские беседы" / серия "Проблемы категориальной логики"). - 140 с.
      -- Барашенков В.С. Существуют ли границы науки: количественная и качественная неисчерпаемость материального мира / В.С. Барашенков. - М.: Мысль, 1982. - 208с.
      -- Барышников А. ТРИЗ: реальность и иллюзии [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://inventech.ru/pub/club/093/
      -- Барятинский М. Тяжелый танк "Пантера" / М. Барятинский // Бронеколлекция. - 1997. - N 2 (11). - С.1-32.
      -- Белл Д. Социальные рамки информационного общества / Д. Белл // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, - 1986. - 451 с.
      -- Белогруд В. Грозный. Танки. Как это было / В. Белогруд // Мир оружия : Weapon's world. - 2005. - 03 (06) март.
      -- Белозерцев В.И. Философские проблемы развития технических наук / В.И. Белозерцев, Я.В. Сазонов. - Саратов: Изд-во Саратовского госуниверситета, 1983. - 144 с.
      -- Бердяев Н.А. Смысл творчества // Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. - М.: Изд-во "Правда". 1989. - 607 с.
      -- Березовский Ю.Н. Детали машин / Ю.Н. Березовский, Д.В. Чернилевский, М.С. Петров. - М.: Машиностроение, 1983. - 384 с.
      -- Берка К. Измерения. Понятия, теории, проблемы / К. Берка. - М.: Прогресс, 1987. - 318 с.
      -- Бескаравайний С.С. Становлення феномена технiчно рацiональностi в епоху Нового часу як об`єкт фiлософсько рефлексi / Станiслав Сергiйович Бескаравайний : Дис... канд. фiлос. наук: 09.00.09 - 2008. - 205 с.
      -- Бескаравайный С.С. Эволюция сакрализации в фантастике второй половины ХХ века. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://zhurnal.lib.ru/b/beskarawajnyj_stanislaw_sergeewich/aabvols.shtml
      -- Блаватская Е.П. Тайная доктрина. Синтез науки, религии и философии : монография. Т. 1. Космогенезис. Ч. 2, 3. Эволюция символизма. Оккультная и современная наука. - Л.: Экополис и культура. Андреев и сыновья, 1991. - 468 с.
      -- Брилёв О.Н. Имеют ли танки будущее? / О.Н. Брилёв, О.А. Лосик // Техника и вооружение - 2005 - N12; 2006. - N 1.
      -- Бродель Ф. Структуры повседневности // Бродель Ф. Материальная цивилизация и капитализм XV-XVIII веков: в 3 т. - Т.1. - М.: Прогресс, 1986. - 622 с.
      -- Бродель Ф. Время мира // Бродель Ф. Материальная цивилизация и капитализм XV-XVIII-го веков: в 3-х т. - Т.3. - М.: Прогресс, 1990. - 680 с.
      -- Буянов В.С. Научное мировоззрение: социально-философский аспект / В.С. Буянов. - М.: Политиздат, 1987. - 208 с.
      -- Быковский И.А. Философские аспекты проблем создания искусственного интеллекта / И.А.Быковский : Дис. ... канд. филос. наук : 09.00.08: Саратов, 2003. - 180 c. РГБ ОД, 61:04-9/354.
      -- Бэкон Ф. Новый Органон // Бэкон Ф. Сочинения: в 2 т. - Т. 2. - М.: Мысль, 1972. - 582 с.
      -- Валдавина С.Э. Юридическая наука как вид рациональности / Валдавина Светлана Эдуардовна : дис. ... канд. филос. наук : 09.00.08 :- Ростов н/Д, 2003. - 175 c. РГБ ОД, 61:04-9/310.
      -- Введение в курс философии : учебное пособие / под ред. акад. Ф.С. Файзуллина. - Уфа: УГАТУ, 1996. - 408 с.
      -- Введение в философию : учебник для вузов: в 2-х ч. - Ч.1 / под общей редакцией И.Т. Фролова. - М.: Политиздат, 1989. - 509 с.
      -- Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление / В.И. Вернадский. - М.: Наука, 1991. - 214 с.
      -- Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли / Ж.-П. Вернан. - М., 1988. - 180с.
      -- Виндж В. Технологическая Сингулярность // Компьютерра, 01 сентября 2004 года; V. Vinge. The Coming Technological Singularity (1993). [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.accelerating.org/articles/comingtechsingularity.html Kurzweil R. The Singularity Is Near. N. Y.: Viking, 2005.
      -- Виноградский В.Г. Социальная организация пространства. Философско-социологический анализ / В.Г. Виноградский. - М.: Наука, 1988.
      -- Витгенштейн Л. Логико-философский трактат / Л. Витгенштейн. - М.: Прогресс, 1995. - 52 с.
      -- "Вокалоид" [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Vocaloid.
      -- Волков Н.Г. Техника // Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1983. - С. 682-684.
      -- Воронин А.А. Миф техники / А.А. Воронин. - М.: Наука, 2004 - 200 с.
      -- Гадамер Х.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. - М.: Прогресс, 1988. - 704 с.
      -- Гайденко П.П. История Новоевропейской философии и ее связи с наукой / П.П. Гайденко. - М.: Университетская книга, 2000. - 456 с.
      -- Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум / П.П. Гайденко . - М.: Прогресс-Традиция, 2003. - 528 с.
      -- Гайденко П.П. Христианство и генезис новоевропейского естествознания / П.П. Гайденко // Философско-религиозные истоки науки. - М, 1997. - С.44-87.
      -- Гайденко П.П. История и рациональность: социология М. Вебера и веберовский ренессанс / Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. - М.: Политиздат, 1991. - 366 с.
      -- Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира // Г. Галилей. Избранные труды: в 2 т. - Т 1. - М.: Наука, 1964. с. 97-563.
      -- Галилей Г. Беседы и математические доказательства. // Г. Галилей. Избранные труды: в 2 т. - Т. 2. - М.: Наука, 1964. - с. 109-412,
      -- Гегель Г.В.Ф. Афоризмы // Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет. В 2-х т. - Т. 2. - М.: Мысль, 1973. - С.530-603.
      -- Гегель Г.В.Ф. Философская пропедевтика // Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет. В 2-х т. - Т.2. - М.: Мысль, 1973. - С.7-209.
      -- Гегель Г.В.Ф. Сочинения. Т. 5. - М., 1937.
      -- Гессен Б.М. Социально-экономические корни механики Ньютона / Гессен Б.М. - М.: ОНТИ ГТТИ, 1934. - 38 с.
      -- Гибкие военные заводы в США [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.pcweek.ua/themes/detail.php?ID=129673&THEME_ID=127641
      -- Гильберт Д. Основания геометрии / Гильберт Д. - Петроград: Сеятель, 1923. - 152с.
      -- Гоббс Т. Основы философии. Часть первая // Гоббс Т. Избранные произведения в 2-х т. - Т. 1. М.: Мысль, - 1965. - С.49-409.
      -- Голдовский Б.И. Рациональное творчество / Б.И. Голдовский, М.И. Вайнерман. - М.: Речной транспорт, 1990.- 120 с.
      -- Голованов В.Н. Гносеологическая природа законов науки / Голованов В.Н.. - М.: Высшая школа, 1968. - 95с.
      -- Гореликов Л.А. Идея целостности в основаниях современной научной картины мира: социально-исторический подход / Гореликов Лев Александрович : дис. ... доктора философских наук: 09.00.11, 09.00.01 - Великий Новгород, 2006. - 634 с.
      -- Горохов В.Г. Концепции современного естествознания и техники : учебное пособие / В.Г. Горохов. - М.: ИФРА-М, 2000. - 608 с.
      -- Горский Д.П. Обобщение и познание / Д.П. Горский. - М.: Мысль, 1985. - 208 с.
      -- Государство обложит налогом компьютеры и принтеры [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://top.rbc.ru/society/08/12/2010/511338.shtml
      -- Грановский О. Потери бронетехники во Второй Ливанской войне - [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.waronline.org/IDF/Articles/history/2nd-lebanon-war/acv-losses/
      -- Грязнов А.Ю. Методология физики и априоризм Канта / А.Ю. Грязнов // Вопросы философии. - 2000. - N 8. - С. 101-103.
      -- Гумилев Л.Н. Древняя Русь и великая Степь / Л.Н. Гумилев. - М.: АСТ, 2005. - 839 с.
      -- Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли / Л.Н. Гумилев. - М.: Айрис-пресс, 2003. - 560 с.
      -- Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология / Э. Гуссерль // Вопросы философии. - 1992. - N 7. - С. 7-35.
      -- Гутнер Л.М. Методологические проблемы измерений / Л.М. Гутнер. - Л.: ЛГУ, 1973. - 135 с.
      -- Давыдов Ю.Н. Искусство и элита // Давыдов Ю.Н. Труд и искусство: избранные сочинения. - М.: Астрель, 2008. - С.125-384.
      -- Дайзард У. Наступление информационного века // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
      -- Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь / Дж. Даймонд. - М.: АСТ, 2009. - 604 с.
      -- Декарт Р. Замечания на некую программу // Р. Декарт. Сочинения. В 2-х т. - Т. 1. - М.: Мысль, 1989. - С. 461-481.
      -- Декарт Р. Рассуждения о методе // Р. Декарт. Сочинения:
    в 2-х т. - Т. 1. - М.: Мысль, 1989. - С. 250-296.
      -- Декарт Р. Страсти души // Р. Декарт. Сочинения: в 2-х т. - Т. 1. - М.: Мысль, 1989. - С. 481-513.
      -- Декарт Р. Правила для руководства ума // Р. Декарт. Сочинения: в 2-х т. - Т. 1. - М.: Мысль, 1989. - С. 77-153.
      -- Джекобс Д. Закат Америки. Впереди Средневековье / пер. с англ. В.Л. Глазычев. - М.: Издательство "Европа", 2006. - 264 с.
      -- Джемс У. Психология / У. Джемс. - М.: Педагогика, 1991.
      -- Джемс У. Что такое прагматизм? / Джемс У., Ведер М., Веденский В. // Прагматизм. - К.: Украна, 1995. - С.4-149.
      -- Дзасаров С.С. Политическая экономия / С.С. Дзасаров. - М.: Политиздат, 1988. - 431 с.
      -- Дильс Г. Античная техника / Г. Дильс. - М.-Л.: ОНТИ Государственное технико-теоретическое издательство, 1934. - 127 с.
      -- Дмитриев И.С. Творчество и чудотворство: природознание в придворной культуре Западной Европы в эпоху интеллектуальной революции XVI-XVII веков / И.С. Дмитриев // НЛО. Независимый филологический журнал. - 2007. - N 87.
      -- Доменко А.Ф. Снайпер. Методологическая подготовка / А.Ф. Доменко - Ростов н/Д.: Феникс, 2006. - 176 с.
      -- Дорфман В.Ф. О научных основах развития технологии / В.Ф. Дорфман // Вопросы философии. - 1985. - N 1. - С.116-124.
      -- Доценко В.С. Пятое правило арифметики / В.С. Доценко // Наука и жизнь. - 2004. - N 12. - С. 42-54.
      -- Друянов В.А. Законы природы и их познание / В.А. Друянов. - М.: Просвещение, 1982. - 296 с.
      -- Друянов Л.А. Место закона в системе категорий математической диалектики / В.А. Друянов. - М.: Высшая школа, 1981. - 144 с.
      -- Дуда Г. Введение к меморандуму Вильгельма фон Гумбольда "О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине". - Университетское управление. - 1998. - N 3(6). - С. 24-27. - Режим доступа: http://www.ecsocman.edu.ru/univman/msg/144982.html
      -- Дэвис Э. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху / Э. Дэвис. - Екатеринбург: Ультра. Культура, 2008. - 480 с.
      -- Ерёменко Т.К. Онтологическая модель ситуаций для баз знаний систем поддержки принятия решений / Т.К. Ерёменко, Ю.Г. Пилипенко // Математичнi машини i системи. - 2010. - N3. - 69-75.
      -- Жюльен Ф. Трактат об эффективности / Ф. Жюльен. - М.-СПб: Университетская книга, 1999. - 84 с.
      -- Зельманов А.И. О понятиях и эталонах длины и длительности / Зельманов А.И. // Методологический анализ теоретических и экспериментальных оснований физики гравитации. - К.: Наукова Думка, 1973.
      -- Зиновьев В.А. Курс теории механизмов и машин / В.А. Зиновьев. - М.: Машиностроение, 1975. - 386 с.
      -- Зубов В.П. Историография естественных наук в России (первая половина XVIII-XIX вв.) / Зубов В.П. - М.: Изд-во АН СССР, 1956. - 576 с.
      -- Иванеско В.Л. Генезис онтологической функции языка науки / Иванеско Виктория Леонидовна : дис. ... к. филос. н. : 09.00.08. - Ростов-на-Дону, 2007. - 157 с.: РГБ ОД, 61 07-9/480.
      -- Ильин В.В. Критерии научности знания / В.В. Ильин. - М.: Высшая школа, 1989. - 127 с.
      -- Ильин В.В. Новый миллениум для России: путь в будущее / В.В. Ильин. - М.: Изд-во МГУ, 2001. - 224 с.
      -- История техники / А.А. Зворыкин, Н.И. Осьмова, В.И. Чернышев, С.В Шухардин - М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1962. - 772 с.
      -- История философии в кратком изложении / под ред. И.И. Богута. - М.: Мысль, 1991. - 590 с.
      -- Каганов Л.А. по поводу пиратских оцифровок книги [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://lleo.aha.ru/dnevnik/2010/03/24.html].
      -- Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Сочинения: в 6 т. - Т. 3. - М.: Мысль, 1964. - 786 с.
      -- Капитон В.П. Рецензия на книгу Барашенкова В.С. Существую ли границы науки. Количественная и качественная неисчерпаемость мира / Капитон В.П. // Вопросы философии. - 1984. - N 9. - С. 266.
      -- Карпеев Э.П. Некоторые вопросы истории технических наук / Карпеев Э.П., Козлов Б.И., Неуймин Я.Г. // Вопросы истории естествознания. - 1981. - N 3 - С. 42-56.
      -- Карпович В.В. Проблемы. Гипотезы. Законы / Карпович В.В. - Новосибирск: Наука, 1980. - 175 с.
      -- Касавин И.Т. О социальном содержании понятия "рациональность" / Касавин И.Т. // Философия науки. - 1985. - N 6. - С. 60-67.
      -- Касавин И.Т. Предтечи научной революции // Социальные предпосылки философии XVI-XVII вв. - М.: Прогресс, 2003. - 148 с. - Режим доступа: www.philosophy.ru\iphras\library\phnauk5\kasavin.htm
      -- Кассирер Э. Познание и действительность. Понятие о субстанции и понятие о функции / Кассирер Э. - СПб.: Шиповник, 1912. - 454 с.
      -- Кастанеда К. Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки. Отдельная реальность / К Кастанеда. - М.: ООО Издательство "София", 2009. - 416 с.
      -- Кафка Ф. Процесс. Замок. Новеллы и притчи. Афоризмы. Письмо отцу. Завещание. - М.: Изд-во Пушкинская библиотека, 2004. - 880 с.
      -- Каширин В.П. Философские вопросы технологии / В.П. Каширин. - Томск: Изд-во Томского гос. университета, 1988. - 283 с.
      -- Кемпферт В. История великих изобретений / Кемпферт В. - Л.: Прибой, 1928. - 230с.
      -- Кеттер Р. К отношению технической и естественнонаучной рациональности / Р. Кеттер // Философия техники в ФРГ. - М.: Прогресс, 1989. - С. 334-354.
      -- Кирсанов В.С. Научная революция XVII века / В.С. Кирсанов. - М.: Наука, 1987. - 342 с.
      -- Князев В.Н. Человек и технология (социально-философский аспект) / В.Н. Князев. - К.: Либiдь, 1990. - 173 с.
      -- Колли Н. Архитектор Ле Корбюзье // Архитектура СССР. - 1965. - N 12.- Режим доступа: http://www.sovarch.ru/arch/l/237/
      -- Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения / Р. Коллинз; пер. с англ. Н.С. Розова, Ю.Б. Вертгейм. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. - 1280 с.
      -- Коменский Я. Великая дидактика / Коменский Я. Избранные педагогические сочинения: в 2-х т. - Т. 1 / под. ред. А.И. Пискунова. - М.: Педагогика, 1982. - 656 с.
      -- Композиторская музыка устарела. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.russia.ru/video/resheto_11145/].
      -- Кондратьев В.Н. Проблемы теории метрологической надежности и пути их решения / В.Т. Кондратьев // Комп'ютернi засоби, мережi та системи - 2009. - N 8. - С. 138-148.
      -- Концепция целостности / И.З. Цехмистро, В.И. Штанько [и др.] - Харьков: Изд-во Харьковского гос. ун-та, 1987. - 223 с.
      -- Корецкая М.А. Философия как обоснование архитектурной теории у Витрувия / Корецкая М.А., Косачёва А.О. // Mixtura verborum`2005: тело, смысл, субъект : сб. ст. / под общ.ред. С.А. Лишаева. - Самара : Самар. гуманит. акад., 2005.
      -- Корнелиус Г. (Агриппа). Оккультная философия. - М.: "Общество по изучению тайн и загадок Земли". - 1991.
      -- Кочетов В.А. Римский бетон / В.А. Кочетов. - М.: Стройиздат, 1991. - 112 с.
      -- Кривошеев А.М. Технологическая футурология и глобальные проблемы современности / А.М. Кривошеев // Вестник СевКавГТУ, Серия "Гуманитарные науки". - 2004. - N2 (12).
      -- Кудрин Б.И. Введение в технику / Б.И. Кудрин. - Томск: Изд-во Томского государственного университета, 1991.
      -- Кузнецов Б.Г. Галилео Галилей (Очерки жизни и научного творчества) / Б.Г. Кузнецов // Г. Галилей. Избранные труды: в 2-х т. - Т.2 - М.: Наука, 1964.
      -- Кузнецова Н.И. Социальный эксперимент Петра 1 и реформирование наук в России / Н.И. Кузнецова // Вопросы философии. - 1989. - N3. - С. 49-64.
      -- Кун Т. Структура научных революций / Т Кун.. - М.: Прогресс, 1977. - 300 с.
      -- Кураев В.И. Точность, истина и рост знания / Кураев В.И., Лазарев Ф.В. - М.: Наука, 1988.
      -- Лазарчук А. Голем хочет жить / А. Лазарчук, П. Лелик. - СПб: Мир INTERNET. - N10. - 2001. - Режим доступа: http://lazandr.lib.ru/web/books027.html]
      -- Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ / И. Лакатос // Структура научных революций. / Сборник. сост. В.Ю. Кузнецов. - М.: АСТ, 2001. - С. 269-454.
      -- Ламетри Ж.О. Трактат о Душе // Ламетри Ж.О. Сочинения АН СССР. - М.: Мысль, 1983. - С. 58-143.
      -- Ламетри Ж.О. Человек-машиа // Ламетри Ж.О. Сочинения АН СССР. - М.: Мысль, 1983. - С. 169-226.
      -- Латынина Ю.Л. Демократия и свобода / Ю.Л. Латынина // Новый мир. - 1994. - N 6. - С. 149-169.
      -- Легаль Б. Реформа управления университетами и актуализация спора факультетов во Франции / Легаль Б., Сулье Ш. // Laboratorium : Журнал социальных исследований. - 2009. - N 1. С. 65-82. - Режим доступа: http://www.ecsocman.edu.ru/data/2010/09/08/1214991115/5_Soulie_rus.pdf
      -- Легче не бывает. Боевые багги идут на смену броневикам в зонах конфликтов [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.lenta.ru/articles/2008/05/20/baggy/
      -- Лейбниц Г.В. Что такое идея // Г. Лейбниц. Сочинения: в 4-х т. - Т. 3. - М.: Мысль, 1984.
      -- Лем С. Записки всемогущего / С. Лем // Библиотека XXI века: СПб. - М.: "ООО Издательство АСТ", 2002. - 602 с.
      -- Лем С. Культура как ошибка / Лем С. // Библиотека XXI века - СПб. - М.: "ООО Издательство АСТ", 2002. - 602 с.
      -- Лем С. Мнимая величина / С. Лем // Библиотека XXI века. - М.: АСТ, 2002. - 602 с.
      -- Лем С. Сумма технологии / С. Лем. - М.: ООО "Издательство АСТ"; СПб.: Terra Fantastica, 2004. - 669 с.
      -- Лем С. Фантастика и футурология/ С. Лем: в 2-х кн. - Кн. 2. - М.: АСТ, 2004. - С. 622.
      -- Лем С. Эдем // С. Лем. Избранное. - Кишенев: Литература Артистикэ, 1987.
      -- Ленин В.И. Полное собрание сочинений / Ленин В.И. - Т.29.
      -- Леонардо да Винчи. Об истинной и ложной науке / Леонардо да Винчи // Антология мировой философии: в 3 т. - Т. 2. - М.: Мысль, 1970. - С. 85-86.
      -- Липкин А.И. Основания современного естествознания. Модельный взгляд на физику, синергетику, химию / А.И. Липкин. - М.: Вузовская книга, 2001. - 300 с.
      -- Локк. Дж. Мысли о воспитании // Локк Дж. Сочинения: в 3-х т. - Т. 3. - М.: Мысль, 1986.
      -- Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения / А.Ф. Лосев. - М.: Мысль, 1978. - 623 с.
      -- Лукьяненко С. Лень-матушка [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://dr-piliulkin.livejournal.com/233826.html].
      -- Любитин К.Н. Синтетическая теория идеального / К.Н. Любитин, Д.В. Пивоваров. - Екатеринбург, Псков: Изд-во Урал. гос. ун-та; Изд-во ПОИПКРО, 2000. - 207 с.
      -- Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры / М. Маклюэн. - К.: Ника-Центр, 2003. - 432 с.
      -- Мамардашвили М. Классический и неклассический идеал рационализма / М. Мамардашвили. - Тбилиси, 1984. - 82 с.
      -- Маркс К. Капитал. Критика политической экономии / К. Маркс. В 4 т. - Т. 1. - М.: Политиздат, 1978. - Кн. 1. Процесс производства капитала. - 910 с.
      -- Маркс К. Из ранних произведений / Маркс К., Энгельс Ф. - М., 1959.
      -- Маркс К. Немецкая идеология / Маркс К., Энгельс Ф. // Сочинения. - Т.3. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 7-544.
      -- Маркс К Заработная плата // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - Т. 6. - М.: Госполитиздат, 1957. - С. 579-602.
      -- Маркс К. Капитал Т.1 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 23. - М.: Госполитиздат, 1957. - 907 с.
      -- Маркс К. - Анненкову П.В. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - Т. 27. - М.: Госполитиздат, 1962. - С. 401-412.
      -- Мартино Дж. Технологическое прогнозирование / Дж. Мартино - М.: Прогресс, 1977. - 592 с.
      -- Марциал Марк Валерий. Эпиграммы (книга XI.3.) / Марциал Марк Валерий // Хрестоматия по античной литературе: в 2 - х томах. - Т.2. Для высших учебных заведений. Римская литература. - М.: Просвещение, 1965.
      -- Маршалл Мак-Люэн Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры / Маршалл Мак-Люэн. - К.: Ника-Центр, 2003. - 432 с.
      -- Мелещенко Ю.С. Техника и закономерности её развития / Ю.С. Мелещенко. - Л.: Лениздат, 1970.
      -- Мемфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человеества / Л. Мемфорд. - М:, 2001.
      -- Мемфорд Л. Техника и природа человека / Л. Мемфорд // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
      -- Механик А. Это будут русские глаза / Механик А. // Эксперт - N45 (482) - Режим доступа: http://www.expert.ru/printissues/expert/2009/45/interview_eto_budut_russkie_glaza?esr=5
      -- Микешина Л.А. Научная картина мира как мировоззренческая форма знания / Микешина Л.А. // Научная картина мира. Логико-гноссеологический аспект. - К.: Наукова Думка, 1983.
      -- Митрофанов А.В. Концепция стрелкового оружия нового поколения. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://talks.guns.ru/forummessage/51/228840.html].
      -- Митчем К. Что такое философия техники / К. Митчем. - М.: Аспект-Пресс, 1995. - 148 с.
      -- Михайлов Ф.Т. Избранное / Ф.Т. Михайлов. - М., 2001.
      -- Мостепаненко М.В. Философия и методы научного познания / Мостепаненко М.В. - Л.: Лениздат, 1972. - 264 с.
      -- Мостепаненко М.В. Философия и физическая теория / Мостепаненко М.В. - М.: Высшая школа, 1969. -347 с.
      -- Найханова Л.В. Технология создания методов автоматического построения онтологий с применением генетического и автоматного программирования / Л.В. Найханова. - Улан-Удэ: Издательство БНЦ СО РАН, 2008.
      -- Налимов В.В. Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности / В.В. Налимов. - М.: Прометей, 1989. - 287 с.
      -- Налимов В.В. Вероятностная модель языка. О соотношении естественных и искусственных языков / В.В. Налимов. - 3-е издание. - Томск-М.: Водолей, 2003.
      -- Негодаев И.А. Философия техники / И.А. Негодаев. - Ростов-на-Дону: ДДГТУ, 1997. - 319 с.
      -- Нелюбова С.М. Философский анализ влияния техники и технологии на экономическую сферу / Нелюбова Светлана Михайловна : дис. ... канд. филос. наук : 09.00.08. - М., 2004. - 177 c. - РГБ ОД, 61:05-9/477.
      -- Никитин Е.П. Спецрациональность // Исторические типы рациональности / Е.П. Никитин; под редакций П.П. Гайденко, В.А. Лекторского, В.С. Степина. - М.: Издательство Института философии РАН, 1995. - С.56-71.
      -- Николаев И.А. Виртуальность как естественнонаучный, технический и культурный феномен : дис. ... канд. филос. наук : 09.00.08 : Саратов, 2004. - 149 c. - РГБ ОД, 61:04-9/584.
      -- Новая философская энциклопедия: в 4-х т. - Т.2. - М.: Мысль, 2010. - 634 с.
      -- Новая философская энциклопедия: в 4 т. - Т. 3. - - М.: Мысль, 2010 - 692 с.
      -- Новая философская энциклопедия: в 4 т. - Т. 4. - М.: Мысль, 2010. - 736 с.
      -- Новиков И.Д. Инфляционная модель ранней Вселенной / И.Д. Новиков // Вестник РАН. - 2001. - Т. - 71. - N 10. - С. 893-894.
      -- Новые идеи в философии : сборник N 13. - СПб, 1914. - С. 96-97.
      -- Нуреев Р.М. Предмет политической экономии и основные черты ее метода: учебное пособие / Р.М. Нуреев. - М.: МГУ, 1986. - 92 с.
      -- Огурцов А.П. Образование в конце ХХ века (материалы "круголого стола") / А.П. Огурцов // Вопросы философии. - М.: Наука. - 1992. - N9. - С. 3-20.
      -- Огурцов А.П. Философия науки эпохи Просвещения / А.П. Огурцов. - М.: ИФ РАН, 1993. - 214 с.
      -- Ойзерман Т.И. Философия эпохи ранних буржуазных революций / Т.И. Ойзерман. - М.: Наука, 1983. - 582 с.
      -- Ольшки Л. Галилей и его время / Л. Ольшки // История научной литературы на новых языках. Сочинения: в 3 т. - Т. 3. - М.-Л: Технико-теоретическое издание, 1933. - 324 с.
      -- Орд-Хьюм А. Вечное движение. История одной навязчивой идеи / А. Орд-Хьюм. - СПб.: Амфора, 2001. - 217 с.
      -- Ортега-и-Гасет Х. Размышления о технике / Ортега-и-Гасет Х. // Вопросы философии. - 1993. - N 10. - С. 32-69.
      -- Павленко Н.И. Петр Великий / Н.И. Павленко. - М.: Мысль, 1990.
      -- Патент РФ N 2176137 "Способ создания экологически замкнутой биологической системы". Зарегистрирован в реестре 21 ноября 2001 г.
      -- Пейн-Голлуэй Р. Книга арбалетов. История средневекового метательного оружия / Пейн-Голлуэй Р.; пер. с англ. Е.А. Каца. - М: ЗАО Центрполиграф, 2005. -- 415 с.
      -- Панцхава И.Д. Диалектический материализм в свете современной науки / И.Д. Панцхава, Б.Я. Пахомов. - М.: Мысль, 1971. - 262 с.
      -- Переслегин С.Б  Новые карты будущего, или Анти-Рэнд / С.Б. Переслегин. - М.: АСТ, 2009. - 701 с.
      -- Переслегин С.Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске / С.Б. Переслегин. - М.: АСТ; СПб.:Terra Fantastica, 2005. - 619 с.
      -- Переслегин С.Б. Того, что достаточно для Геродота, мало для Герострата / С.Б. Переслегин // С. Лем. Сумма технологии. - М. - СПб.: АСТ, 2004. - С. 643-668.
      -- Переслегин С.Б. Тихоокеанская премьера / С.Б. Переслегин Е.Б. Переслегина. - М.: Яуза; Эксмо, 2007. - 768 с.
      -- Петров В.М. История разработки законов развития технических систем. - Тель-Авив, 2002. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.trizminsk.org/e/23111.htm]
      -- Петров В. Серия статей "Законы развития систем". [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.trizland.ru/trizba.php?id=108
      -- Пивоваров Д.В. Иррациональное, сверхъестественное и предмет философского атеизма / Д.В Пивоваров. // Отношение человека к иррациональному. - Свердловск: Изд-во Уральского госуниверситета, 1989. - 585с. 
      -- Пивоваров Д.В. Проблема носителя идеального образа. Операционный аспект / Д.В. Пивоваров. - Свердловск: Изд-во УрГУ, 1986.
      -- Платон. Тимей // Платон. Сочинения: в 3-х т. - Т. 3. - Ч. 1. - М.: Мысль, 1971. - С.455-541.
      -- Поликарпов В.С. Время и культура / В.С. Поликарпов. - Харьков: "Вища школа", 1987.
      -- Политехнический словарь / Гл. ред. акад. А.Ю. Ишлинский. - М.: Советская энциклопедия, 1980. - 656 с.
      -- Половинкин А.И. Законы строения и развития техники (постановка проблемы и гипотезы) / А.И Половинкин. - Волгоград: Изд-во Волгоградского политихенического института, 1985.
      -- Поппер К. Логика научного исследования / К. Поппер // Логика и рост научного знания. - М.: Прогресс, 1983. - С. 34-235.
      -- Поппер К.Р. Предположения и опровержения: рост научного знания / К. Поппер. - М.: АСТ. 2004. - 638 с.
      -- Порус В.Н. Рациональность. Наука. Культура / В.Н. Порус. - М.: Университет Российской Академии Образования, 2002. - 318 с.
      -- Порус В.Н. У края культуры / В.Н. Порус - М.: Канон. 2008. - 464 с.
      -- Производство как общественный процесс: сборник / ред. кол. В.И. Толстых, В.М. Межуев, В.Е. Хоменко. - М.: Мысль, 1986. - 349 с.
      -- Пуанкаре А. О науке / А. Пуанкаре. - М..: Наука, 1990. - 736 с.
      -- Ракитов А.И. Философские проблемы науки / А.И. Ракитов. - М.: Мысль, 1977. - 270 с.
      -- Рациональность как предмет философского исследования : Сборник / отв. редакторы Б.И. Пружинин, В.С. Швырев. - М.: РАН Институт философии, 1995. - 225 с.
      -- Робот заработал на РТС миллион рублей за три недели [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.lenta.ru/news/2009/11/09/robot/
      -- Робот-ученый, который способен проводить исследования самостоятельно [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.hizone.info/index.html?di=200904071]
      -- Розенберг Ф. История физики в древности и средние века. // Розенберг Ф. История физики: в 3-х частях. - Ч.1. - М.: Государственное технико-теоретическое издательство, 1934. - 344 с.
      -- Розин В.М. Философия техники. От египетских пирамид до виртуальных реальностей: учебник для вузов / В.М.Розин. - М.: NOTA BENE, 2001. - 456 с.
      -- Романычева Э.Т. Компьютерная технология инженерной графики в среде AutoCAD 2000 : учеб. пособие / Э.Т. Романычева, Т.Ю. Соколова. - М.: ДМК Пресс, 2001. - 656 с.
      -- Рорти Р. Философия и зеркало природы / Р. Рорти. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1997. - 320 с.
      -- Саламатов Ю.П. Система развития законов техники / Саламатов Ю.П. // Шанс на приключение. - Петрозаводск.: Карелия, 1991. - 306 с.
      -- Самарин В.В. Техника и общество. Социально философские проблемы развития техники / В.В. Самарин. - М.: Мысль, 1988. - 143 с.
      -- Сачков Ю.В. Виды научных теорий / Ю.В. Сачков // Эксперимент. Модель. Теория : Сборник статей / составители Г. Гёрц, М.Э. Омельянов. - М.: Наука, 1982.
      -- Свасьян К.А. Судьбы математики в истории Нового времени / К.А. Свасьян // Вопросы философии. - 1989. - N12. - С. 41-51.
      -- Свирин М.Н. Броня крепка. История советского танка 1919-1937 / М.Н. Свирин. - М.: Яуза, 2005. - 384 с.
      -- Свирин М.Н. Танковая мощь СССР / М.Н. Свирин. - М.: Яуза, Эксмо, 2008. - 640 с.
      -- Свiтогляднi iмплiкацi науки. - К., 2004.
      -- Серль Дж. Открывая сознание заново / Дж. Серль. - М., 2002. - 256с.
      -- Сколимовски Х. Философия техники как философия человека / Х. Сколимовски // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
      -- "СОВА слышит пулю" // Национальная оборона. - 2010. - N7, июль. - Режим доступа: http://www.nationaldefense.ru/110/754/index.shtml?id=6299
      -- Современное стрелковое оружие и боеприпасы. online-энциклопедия стрелкового оружия ХХ и ХХI веков [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://world.guns.ru/sniper/sn103-r.htm
      -- Социальные, гносеологические и методологические проблемы технических наук / под ред. М.А. Парнюка. - К.: Наукова думка, 1978. - 347с.
      -- Спенсер Г. Основные начала / Спенсер Г. // Антология мировой философии: в 4-х т. - Т. 3. - М.: Мысль, 1971. - С. 608-620.
      -- Спиноза Б. Основы философии Декарта, доказанные геометрическим способом // Спиноза Б. Избранное. - Минск: Попурри, 1999. - С. 117-214.
      -- Стебаков Д.А. Эволюция представлений об истинности знания в науке и технике / Стебаков Дмитрий Александрович : дис. ... к. филос. н.: 09.00.08; [Место защиты: Ин-т философии РАН]. - Москва, 2009.- 124 с. - РГБ ОД, 61 09-9/171.
      -- Степин В.С. Философия науки и техники / В.С. Степин, В.Г. Горохов, В.М. Розин. - М.: Контакт-Альфа, 1995 - 297 с.
      -- Степин В.С. Философия науки и техники : учебное пособие / В.С. Степин, В.Г. Горохов, В.М. Розин. - М.: Изд-во: Гардарики, 1999. - 400 с.
      -- Степин В.С. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации / В.С. Степин, Л.Ф. Кузнецова. - М., 1994.
      -- Стивенсон Н. Алмазный век или Букварь для благородных девиц / Стивенсон Н. - М.: АСТ, 2004. - 446 с.
      -- Стуль Е.Я. Понятие технического знания и их развитие / Е.Я. Стуль, К.Н. Суханов // Философские вопросы технического знания. - М.: Наука, 1984.
      -- Тарас А.Е. История торпедных катеров XIX-XX вв. / А.Е. Тарас. - М.: АСТ, 2005. - 416 с.
      -- Томилин К.А. Генезис и развитие концепции фундаментальных физических постоянных : автореферат на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук: 07.00.10 История науки и техники. Работа выполнена в Институте истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН. - М., 2003.
      -- Тоффлер Э. Метаморфозы власти : Пер. с англ./ Э. Тоффлер. - М.: ООО "Издательство ACT", 2003. - 669 с.
      -- Тугаринов В.П. Законы объективного мира, их познание и использование / В.П. Тугаринов. - Л.: Лениздат, 1954. - 195 с.
      -- Тузовский И.Д. Светлое завтра? Антиутопия футурологии и футурология антиутопий / И.Д. Тузовский.- Челябинск, Челяб. гос. акад. культуры и искусств, 2009. - 312 с.
      -- Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии // Уайтхед А.Н. Наука и современный мир. - М.: Прогресс, 1990. - 717 с.
      -- Уилсон Д. История будущего / Д. Уилсон. - М.: АСТ, 2007. - 286 с.
      -- Украинцев Б.С. Связь естественных и общественных наук в техническом знании. // Синтез современного научного знания / Б.С. Украинцев. - М.: Наука, 1973. - С. 77-90.
      -- Ульянов А.В. Бытие и функции инженерной деятельности / Ульянов Александр Викторович : дис. ... к. филос. н. : 09.00.08 - Саратов, 2005. - 131 с. - РГБ ОД, 61:06-9/101.
      -- Устин В.Б. Композиция в Дизайне. Методические основы композиционно-художественного формообразования в дизайнерском творчестве / В.Б Устин. - М.: АСТ, Астрель, - 2007. - 239 с.
      -- Фейгельман И.Б. Рационализаторская деятельность как вид технико-инженерной деятельности (философский анализ) / Фейгельман Игорь Борисович : дис. ... кандидата философских наук : 09.00.08 - Санкт-Петербург, 2007. - 170 с. - РГБ ОД, 61:07-9/524.
      -- Фейерабенд П. Запрет методологического принуждения // Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. - М: Прогресс, 1986. - 543 с.
      -- Фейербах Л. История философии // Фейербах Л. Избранные сочинения: в 3-х. т. - Т. 1 - М.: Мысль. - 544 с.
      -- Ферри Ж.-М. Роботизация. Социальная польза. Социальная справедливость / Ж.-М. Ферри. // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
      -- Философия науки : учебное пособие / под ред. д-ра филос. наук А.И. Липкина. - М.: ЭКСМО, 2007. - 608 с.
      -- Философия : Энциклопедический словарь / под ред. А.А. Ивина. - М.: Гардарики, 2004. - 1072 с.
      -- Философский энциклопедический словарь / под ред. Е.Ф. Губинского, Г.В. Кораблёва, В.А. Лутченко. - М.: "Инфра-М", 2000. - 576 c.
      -- Философский энциклопедический словарь // Волков Н.Г. Техника. - М.: Советская энциклопедия, 1983. - 840 с.
      -- Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1989. - 815 с.
      -- Фишер К. История Новой философии. Введение в историю новой философии. Фрэнсис Бэкон Веруламский / К. Фишер. - М.: АСТ, 2003.
      -- Фишер К. История Новой философии. Декарт: его жизнь, сочинения и учение // К. Фишер. - СПб.: Мифрил, 1994.
      -- Хайдеггер М. Вопрос о технике / М. Хайдеггер. // Время и бытие. - М.: Республика, 1993. - С. 221-238.
      -- Хайдеггер М. Время картины мира / М. Хайдеггер // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
      -- Хайдеггер М. Что такое метафизика / М. Хайдеггер // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
      -- Хайтун С.Д. Эволюция Вселенной / С.Д. Хайтун // Вопросы философии. - 2004. - N 10.
      -- Хатсуне Мику: Живой концерт [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://berloga.net/view.php?id=140157; http://www.youtube.com/watch?v=bMtzNv7pqfA&feature=player_embedded
      -- Хёйзинга Й. Homo ludens // Хёйзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. - М.: АСТ, 2004. - 539 с.
      -- Хёйзинга Й. Осень Средневековья // Хёйзинга Й. Сочинения: в 3-х т. - Т. 1; пер. с нидерланд. [Вступ. ст. и общ. ред. Уколовой В.И.]. - М.: Издательская группа "Прогресс"-"Культура", 1995. - 416 с.
      -- Холл А. Опыт методологии и системотехники / Холл А.. - М.: Прогресс, 1975.
      -- Хома О.И. Мифы о Паскале / О.И. Хома // Паскаль Б. Трактаты. Полемические сочинения. Письма. - К.: Port-Royal, 1997.
      -- Хюбнер К. Критика научного разума / К. Хюбнер; пер. с нем. - М.: ИФРАН, 1994. - 326 c.
      -- Цицин Ф.А. Астрономическая картина мира: новые аспекты / Ф.А. Цицин  // Астрономия и современная картина мира. - М.: ИФ РАН, 1996. - 247 с.
      -- Чашечников Д.В.; Краснобородько В.В. Способ создания экологически замкнутой биологической системы Патент РФ N2176137 Зарегистрирован в реестре 21 ноября 2001 г.
      -- Чекмаев С. Сценарий игры берет лучшее от фильма и книги - [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.cinemotionlab.com/inspire/70
      -- Чешев В.В. Техническое знание как объект методологического анализа / В.В. Чешев. - Томск: Изд-во Томского гос. университета, 1981. -196 с.
      -- Шадевальд В. Понятие "природа", "техника" у греков / В. Шадевальд. // Философия техники в ФРГ - М.: Прогресс, 1989. - С. 90-103.
      -- Швейцер А. Благоговение перед жизнью / А. Швейцер. - М.: Прогресс, 1992. - 572 с.
      -- Швырев В.С. Анализ научного познания: основные направления, формы, проблемы / В.С. Швырев. - М.: "Наука", 1988. - 248 с.
      -- Швырев В.С. Научное познание как деятельность / В.С. Швырев. - М.: Наука, 1985. - 194с.
      -- Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании / В.С. Швырев. - М.: Наука, 1978. - 342 с.
      -- Швырёв В.С. Рациональность как ценность культуры: традиция и современность / В.С. Швырев. - М.: Прогресс-Традиция, 2003. - 176 с.
      -- Шестов Л. Киркегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне) / Л. Шестов. - М.: Прогресс-Гнозис, 1992. - 156 с.
      -- Шпенглер О. Закат Европы // Очерки морфологии мировой истории. - М.: Мысль, 1993. - 663 с.
      -- Шпенглер О. Закат Европы // Очерки морфологии мировой истории: в 2-х т. - Т. 2. Всемирно-исторические перспективы. - Минск: Попурри, 2009. - 704 с.
      -- Шулевский Н.Б. Принцип объективности познания: предметное содержание и логические функции / Н.Б Шулевский. - М.: Мысль, 1985.
      -- Эко У. Маятник Фуко / Умберто Эко. - СПб.: Симпозиум, 2006. - 736 с.
      -- Эко У. Поиски совершенного языка в европейской культуре / Умберто Эко. - СПб.: Александрия, 2007. - 423 с.
      -- Энгель А.А. Проблема безопасности в ноосферогенезе (философско-методологический анализ) / Энгель, Александр Андреевич : Дис.... к. филос. н. : 09.00.08 - М., 2007 - 164 с. - РГБ ОД, 61:07-9/398.
      -- Энгельс Ф. Анти-Дюринг // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. - Т. 20. - М.: Госполитиздат, 1961. - С.5-342.
      -- Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К. Энгельс Ф. Сочинения: в 50 т. - Т. 21. - М.: Политиздат. - 1961.
      -- Эндгаль У.Ф. Столетие войны. Англо-американская нефтяная политика и Новый мировой порядок / У.Ф. Эндгаль. - СПб., 2008. - 400 с.
      -- Энциклопедический словарь / под ред. А.А. Ивина. - М.: Гардарики, 2004. - 1072 с.
      -- Эспинас А. История экономических учений / Эспинас Альфред. - СПб: ELIS, 1998. - 183 с.
      -- Этциони А. Масштабная повестка дня / Этциони А. // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
      -- Юдин Э.Г. Системный подход и принцип деятельности / Э.Г. Юдин. - М.: Наука, 1978. - 391 с.
      -- Юнгер Ф.Г. Совершенство техники. Машина и собственность / Ф.Г. Юнгер. - СПб, 2002.
      -- Яковлев В.П. Социальное время / В.П. Яковлев. - Ростов-на-Дону: изд. Ростов. Гос.Ун-та, 1980. - 160 с.
      -- Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Наука, 1991. - С. 28-286.
      -- Ясперс К. Современная техника // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986. - С. 119-146.
      -- Cognition, rationality, and institutions / Ed.: M.E. Streit. - B.: Springer, 2000. - 268 p.
      -- Deale W. Van den. The social construction of science: Instutionalisation a definition of positive sciense in the latter half of the seventeenth century. - In The sotial prodaction of scientific knowledge. - Dordrecht; Boston, 1977. - P. 41.
      -- Dreyfus Hubert Humans versus Computers // American Philosophy of Technology: the empirical turn Edited by David M. Kaplan Indiana University Press. - 2004 - PP. 37-55.
      -- Dyson G. Darwin Among the Machines. The Evolution of Global Intelligence Perseus Books, 1997, - 286 p.
      -- Florman, Samuel C. The Introspective Engineer, St Martin's Press, New York, 1996. - XII, - 244 p.
      -- Foley V., Soedel W. Leonardo's Contributions to Theoretical Mechanics Scientific American 1986, - No. 9. - P. 28-41.
      -- Kurzweil R. The Singularity Is Near. - N. Y.: Viking, 2005.
      -- Manuel de Landa, War in the Age of Intelligent Machines. - New York: Zone Books, 1991, - 280 p.
      -- Newton-Smith W.H. The rationality of science. - Boston, 1981, 246p.
      -- Quine W. Ontological relativity and other essays. - N.-Y., 1969. - P. 78.
      -- Rorty R. The historiography of philosophy: four genres// Philosophy in History: lissays on the historiography of philosophy / Ed. by R. Rorty; J. B. Schneewind, Queniin Skinner. - Cambridge U. P. 1984, - PP. 49-75., Р.61.
      -- Sambandamurthy G., Engel L.W., Johansson A., Peled E., and Shahar D. Experimental Evidence for a Collective Insulating State in Two-Dimensional Superconductors// PHYSICAL REVIEW LETTERS 2005 Jan 14;94(1):017003. Epub 2005 Jan 12.
      -- Vincenti W.G. (1990) What Engineers Know and How They Know It: Analytical Studies from Aeronautical History, The Johns Hopkins University Press, Baltimore, Md.
      -- Vinge.V. The Coming Technological Singularity (1993). http://www.accelerating.org/articles/comingtechsingularity.html
      -- Vinokur Valerii M., Baturina Tatyana I., Fistul Mikhail V., Mironov Aleksey Yu., Baklanov Mikhail R., Christoph Strunk. Superinsulator and quantum synchronization // Nature. - 2008. - V. 452. - P. 613-615.
      -- http://www.youtube.com/watch?v=bMtzNv7pqfA&feature=player_embedded.

Приложение 1

ПРОБЛЕМАТИКА "КРУГЛЫХ СТОЛОВ"

ПО ФИЛОСОФИИ ТЕХНИКИ

1. Мировоззрение. Технократизм и гуманитаризм:

история и современность. Основные понятия философии техники

  
        -- Мировоззрение. Типы мировоззрения: религиозное, естественнонаучное, техническое.
        -- Практический аспект природы, общественно-исторический характер технического мировоззрения: а) определение, анализ понятий "техника, "техническая реальность", "техническое"; б) человек как субъект "технической истории".
        -- Человек и его бытие в мире техники. История общества и технический идеал.
  

Темы для размышлений

  
      -- Проблема существования технических форм движения наряду с биологическими, социальными, физическими.
      -- Проблема социальной потребности в искусственном интеллекте.
      -- Трансформация "закона необходимого многообразия" в отрефлексированных системах.
      -- Соотношение универсальности и узкофункциональности технического изделия в контексте технического идеала.
      -- Принципиальное изменение "идеала технического" с переходом от консервативного общества к индустриальному.
      -- Пределы развития биосферы, заданные нерефлексивным способом существования организмов.
      -- Проблема меры при становлении искусственного интеллекта.
      -- Проблема меры в технологической сингулярности.
      -- Проблема целеполагания техносферы.
      --  Проблема принципиальной возможности возникновения моносубъекта в техносфере.
      --  Соотношение моносубъектности и полисубъектности в техносфере.
  
  

II. Техника и культура

      -- Сущность социальной техники и форм её проявления
      -- Пространство, время и техника. Понятие техноценоза. Методологическое значение понятия "техноценоз" для анализа социальных проблем.
      -- Проблема технического образования на рубеже XX и XXI столетий.
      -- Проблема соотношения рационального и иррационального в развитии техники.
  

Темы для размышлений

  
      -- Потенциальные альтернативы в истории науки, вызванные изменением социальных условий.
      -- Проблема соотношения товарной ценности технического знания и гносеологического потенциала научного знания.
      -- Увеличение самоконтроля и самоорганизации общества как следствие технического прогресса.
      -- Проблема антропоцентричности в анализе техники.
      -- Категориальные и мировоззренческие предпосылки развития техники: сравнение европейской и восточной философских традиций.
      -- Неопозитивизм как методологическая предпосылка создания вычислительной техники.
      -- Проблема соотношения естественного и искусственного в контексте потенциального создания полностью искусственных экосистем.
      -- Изменение личности человека с развитием электронных alter ego.
      -- Проблема социальных предпосылок инфантилизации человека при развитии искусственного интеллекта.
      -- Проблема изменения соотношения абстрактного и чувственного в бытии человека с распространением виртуальной реальности.
      -- Проблема смысла жизни индивида, живущего в виртуальности.
      -- Проблема восприятия в религиозном контексте "информационных копий" человеческого сознания, "искусственных душ".
  
  

III. Особенности технического знания.

Научное познание и техника

  
      -- Понятие "технический объект". "Природа" технического знания и его отличие от естественнонаучного (понятия, теории и т.п.).
      -- Понятие о технической рациональности. Единство и противоречия научной и технической рациональностей.
      -- Проблема измерения в естественнонаучных экспериментах и в технике. Измерение и проблема точности.
  

Темы для размышлений

  
      -- Антропогенные кризисы в развитии техники: история и перспективы.
      -- Кризисы техники, возникающие из-за диспропорций её развития.
      -- Проблема возможной десоциализации техносферы.
      -- Тенденции изменения соотношения искусства и дизайна под воздействием технического прогресса.
      -- Трансформация языка, как "дома бытия" под воздействием "визуализирующих" носителей информации.
      -- Проблема соответствия необходимого уровня квалификации специалиста и уровня автоматизации техники.
      -- Существование юридической, религиозной, политической рациональности - их взаимодействие с технической рациональностью.
      -- Современное состояние феномена технической рациональности.
      -- Перспективы развития технической рациональности.
      -- Антропоцентричность в понимании технической рациональности.
  
  

IV. Законы, техника и технология

  
      -- Проблема закона в истории философии и естественных наук: а) становление и развитие идеи закона в античной философии; б) развитие науки в XVII-XVIII вв. Эмпиризм и рационализм. Проблема закона в эмпиризме и рационализме; в) проблема закона в классической немецкой философии (Кант и Гегель); г) современные естественные науки и закон.
      -- Практика как специфический способ человеческой деятельности. Субъектно-объектное существование объективных законов.
      -- Техническая деятельность как форма практики и объективные законы.
      -- Объективные законы и культура. Технические законы.
      -- Парадигма техники.
  
  

Темы для размышлений

  
      -- Проблема пределов влияния культуры на формирование парадигмы техники.
      -- Соотношение естественнонаучных и технических законов.
      -- Проблема отделения технического закона от закономерностей.
      -- Априорное знание в неокантианском смысле этого термина как основание для создания "интуитивных интерфейсов".
      -- Оценка "интуитивных интерфейсов" по требованиями эргономики, биомеханики как проблема баланса телесного и психического в системе "человек-машина".
      -- Процесс изменения архетипов под воздействием сети Интернет.
      -- Потенциальная независимость парадигмы техники от парадигмы науки.
      -- Парадигма техники как компромисс между парадигмой науки и возможностями общества.
      -- Уточнение концепции бионики на основе уточненного определения техники.
      -- Потенциальные кризисы дегуманизированной техносферы при её неограниченном развитии.
  
  

V. Прогнозирование развития техники

   1. Проблема методов, используемых для прогнозирования будущего. Проблема соотношения желаемого и возможного будущего. Прогноз развития техники как автономная область прогнозирования, обладающая собственной спецификой.
   2. Проблема выявления несущих противоречий в отрасли. Выявление актуальных противоречий. Формулировка парадигмы техники.
   3. Алгоритм прогнозирования развития техники.
   4. Отдельные отрасли техники - медицина, энергетика, военное дело, индустрия искусства.
  

Темы для размышлений

  
      -- Выявление несущих противоречий в отдельных отраслях промышленности. Создание типового алгоритма по выявлению таких противоречий.
      -- Историко-философский анализ изменения парадигм техники в различных отраслях промышленности.
      -- Проблема определения пределов развития техники в заданной парадигме.
      -- Проблема антропоцентричности в понимании техники.
      -- Взаимодействие несущих противоречий отдельных областей техники в рамках общих противоречий техносферы и антропосферы
      -- Соотношение несущего и актуального противоречий.
      -- Прогнозирование принципиально новых отраслей техники, возникающих как способ решения ныне актуальных противоречий. Формулировка будущих парадигм техники.
      -- Проблема взаимодействия культуры и технологии как проекция взаимодействия антропосферы и техносферы.
      -- Сознающая себя машина как двигатель цивилизации.
      -- Технологизация человека: от феномена к изделию.
  
  

Приложение 2

ДОПОЛНЕНИЯ О ВОЕННОЙ ТЕХНИКЕ

   1. Предложения по усовершенствованию стрелкового вооружения всегда были многочисленны и разнообразны. Причудливые механизмы и оригинальные технические решения применяются уже десятилетиями.
   Предложенное А.В. Митрофановым использование нескольких типов боеприпасов достигается уже сейчас с помощью пуль различных модификаций (пуля из мягкого металла и пуля со стальным сердечником, трассирующая, зажигательная и т.п.). Поэтому использование в одной штурмовой винтовке стволов двух калибров качественно эту ситуацию не исправит.
   Появление подствольного гранатомёта также нельзя рассматривать как критерий новой парадигмы стрелкового вооружения: винтовочные гранатомёты появились еще в Первую мировую войну, активно использовались во Вторую.
  
   2. Было бы ошибкой представлять уже нынешнюю ситуацию противостояния танка и ПТУРСа в том виде, что бронированные неповоротливые "мастодонты" сотнями гибнут под ударами кумулятивных зарядов. Если взять статистику потерь танков в Грозном [19] и в войне 2006-го ("Второй Ливанской" или же "Июльской") [64], то видно, что танки выдерживали множественные попадания из гранатометов и, даже будучи подбитыми, сравнительно быстро ремонтировались. Один экипаж мог сменить несколько подбитых танков, а восстанавливаемый танк переходил от экипажа к экипажу.
   Однако в Чечне, Ливане, Ираке, Афганистане заведомо более сильная и технологически оснащенная сторона пользовалась всеми преимуществами контроля воздушного пространства и, кроме того, ею преимущественно велись наступательные действия, поврежденные танки эвакуировались. Разве что при штурме Грозного можно говорить о приблизительном паритете в технической оснащенности сторон - использовалось вооружение 70-80-х гг. В 2006-м движение "Хэзболла" не располагало тяжелой техникой - боевые действия велись с использованием ракетного вооружения, гранатометов или же минометов, и весь парадокс в том, что для оборонительных боёв против израильских танков и авиации этого оказалось достаточно.
   Разумеется, к идее отказа от концепции танка в виде "бронированной повозки для пушки" можно подобрать вполне обоснованные возражения.
   Во-первых, даже снаряды калибром 12,5-30 мм уже могут пробивать броню в 50-60 мм. И эти снаряды могут быть настолько многочисленными, что для противодействия им не хватит никаких блоков активной защиты.
   Во-вторых, из пушки можно стрелять ракетой, а потому от такого ценного средства доставки (универсального и дающего снаряду высокую скорость полета) не откажутся.
   В-третьих, ракета помехоуязвима, т.к. содержит электронику, а подкалиберный снаряд никаким электромагнитным импульсом с пути не собьешь.
   Но к этим доводам можно привести контраргументы.
   Во-первых, использование большого количества видеокамер, "картинки" со спутника, систем, аналогичных системе "СОВА" и т.п. позволит компьютеру в режиме реального времени создавать полноценную картину боя и "видеть" боевые порядки противника. Следовательно, ракеты могут быть использованы для огня с закрытой позиции по противнику, также находящемуся на закрытой позиции. То есть попадать под настильный огонь тех же 12,5-30 мм снарядов танки будут минимальное время.
   Во-вторых, носитель орудия, способного вести огонь 30-миллиметровыми снарядами, сам является достаточно габаритной мишенью, и с ним ведется борьба.
   Вероятно, здесь можно провести следующую аналогию: солдат в типичной экипировке ХХ века более уязвим для стрелы, чем его предшественник в XV веке, но лучников (и арбалетчиков) на поле боя сегодня никто в здравом уме не гонит, потому что эффективность действия стрел по укрывшимся пехотинцам будет ничтожна, а самих лучников сравнительно быстро уничтожат.
   Так и в соотношении пушки/ракеты: после достижения ракетой определенных качеств, вероятно, можно будет не выходить на дистанцию прямого выстрела, а вести уничтожение противника, используя складки местности, строения и т.п.
   Косвенно перспективный отказ от тяжелой брони подтверждается и уже прошедшей эволюцией защиты танков. При "чистой" реализации противоречия "броня-снаряд" к концу 40-х гг. танки приобрели характерную "частично обтекаемую" форму, и не только экипаж, но и жизненно важные приборы были укрыты в защищенном объеме. Грань между "окружающей средой" и "защищенным объемом" была предельно четкой и проходила по броне. Но с появлением кумулятивных снарядов, с увеличением количества приборов стало невозможно укрыть под броней все технические системы танка. Если современный танк лишается тепловизоров, прицелов, инфракрасных прожекторов, антенн, тех же систем активной защиты, динамической защиты, то он уже не может полноценно вести бой. То есть поверхность брони уже не есть периметром защищенной зоны. Градиент перехода из открытого состояния в защищенное распределен не только по толщине брони. "Обтекаемые" очертания танка остались в прошлом, хотя требования по компоновке, низкому профилю и т.п. еще сохранились.
   В-третьих, если одна из сторон использует в бою средства, целиком уничтожающие всю электронику, то и сама резко снизит свой потенциал, во многом потеряет возможности вести активные действия. Средства же радиоэлектронной борьбы применяются каждой из сторон, и они формируют своё собственное несущее противоречие, непосредственно не связанное с танками.
   Наконец, в качестве еще одного косвенного аргумента, можно привести в пример судьбу такой разновидности вооружений, как торпедные катера. Они возникли еще в XIX веке, пережили несколько трансформаций: переход на двигатель внутреннего сгорания, использование подводных крыльев, применение "умных" торпед и т.п. Однако "появление корабельных ракет и широкое распространение электроники предопределило судьбу торпедных катеров. Прежде их действия имели шанс на успех, если им удавалось незаметно сблизиться с противником на дистанцию торпедного залпа. Но оснащение боевых кораблей радиолокационными станциями... практически исключило такую возможность" [241, с. 414]. В 70-80 гг. все морские державы отказались от постройки торпедных катеров - их сменили ракетные катера. Вполне очевидно, что ракета обладает большей степенью свободы, чем торпеда, привязанная, по сути, к водной поверхности. Аналогично (хотя аналогия и условна) преимущество ракеты над снарядом, который привязан к единственной траектории полета.
   Была, однако, специализация, которая осталась за колесницей на протяжении всей поздней Античности и Средневековья: перевозка средств поражения, которые не мог поднять всадник - специальных баллист, исполнявших роль полевой артиллерии. Это так называемые "карробаллисты", которые в бою метали тяжелые стрелы через голову мула, запряженного в оглобли машины [193, с. 290-291].
   Вот фотография с парада одной из таких частей - гранатометчики на мотоциклах. Чем взаимодействие гранатомётчика и мотоциклиста принципиально отличается от совместной работы лучников и колесничих II го тысячелетия до нашей эры?
  

   0x01 graphic
  
  
   3. Создание принципиально новых, целиком автоматизированных сборочных линий для военной продукции - лишь вопрос времени. Вот пример публикации, в которой анонсируется появление сборочных комплексов "Гибкие военные заводы в США":
   "Универсальные автоматизированные заводы-конвейеры, на которых можно быстро произвести любую технику на основе ее компьютерной метамодели, задуманы военным агентством передовых исследований США DARPA. В рамках проекта iFAB готовятся механизмы быстрого проектирования, производства и индивидуальной настройки наземных армейских машин. Более того, архитектура подобной техники нового поколения, возможно, станет открытой. Описания желаемых устройств будут задаваться на мета-языках и включат не только техническую структуру и характеристики изделий, но и способы оптимального производства, вплоть до конкретных операций конструирования, а также схемы тестирования и методы эффективной эксплуатации машин. Соответствующие методологии META и META-II при поддержке DARPA уже разрабатываются и ориентированы на переход от множественных итераций "проектирование-создание-тестирование-перепроектирова-ние", характерных для нынешнего многолетнего производства сложной военной техники, к гибкой конвейерной сборке любых требуемых машин с учетом множества настроечных параметров. Впоследствии на базе iFAB ученые грозятся перестроить и всю гражданскую промышленность США" [55].
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Научное издание

Бескаравайный Станислав Сергеевич

Капитон Владимир Павлович

Философия техники

Монография

  

Б53

   Бескаравайний С.С., Капiтон В.П.
   Фiлософiя технiки : монографiя. - Днiпропетровськ: ДДФА, 2011. - 302 с. (рос.)
   ISBN 978-966-8866-59-3
  
   У монографi аналiзуються свiтогляднi, методологiчнi, гносеологiчнi, соцiальнi та iншi аспекти розвитку технiки. Розкриваються особливостi технiчного знання, а також мiсце та роль уявлень про об'єктивнi закони природи й технiки у дiяльностi людини.
   Призначено для студентiв усiх спецiальностей та аспiрантiв.

УДК 1

ББК 87.2

Редакторы А.А. Майная, А.А. Островская

Корректор О.С. Косенко, Малыгина

Техниченский редактор Т.Г. Пунтус

  
  
  
  
  
  
  
   Подп. к печати ________Формат 84х 1081/32 Бумага печат.
   Усл. печат. лист.15,3 Уч.-изд. лист. 21,0 Тираж 300 Заказ N____
   ______________________________________________________________________
  
   РИО ДГФА Участок оперативной печати. Св. Госкомитета телевидения и радиовещания Украины сер. ДК N 2126 от 06.09.2005 г.
  
  
   0x01 graphic
  
   с
  
   о
  
   в
  
  
  
   р
  
   ш
  
   е
  
   н
  
   с
  
   т
  
  
  
  
  
  
  
   и
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Совершенство и возможности техники

  
   обеспечение
  
   продовольствием
  
   "абсолютное оружие"
  
   моделирование
  
   человека
  
   сингулярность
  
  
  
http://depositfiles.com/files/hhzjlpvdd http://depositfiles.com/files/gr4cd9it6 http://depositfiles.com/files/2jhu5w36y
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"