Михал Витольд Гайда.

Бункер

Меж папоротников торчит арматура стальная - 
из  больной земли   вырванные рёбра .
Птица беззвучно пролетела, как  пуля шальная,
и застряла в густых  темно-зелёных дебрях.

Вкопан , лишь дыры  глазниц  снаружи,
бетонный старик, развалина слепоглухая,
не хочет знать, что уже никому не нужен;
хотел бы ещё пострашить,   понемногу сдыхая.

Нетопыри спящие завелись в его сердце;
Солнце не согреет его, трава не укроет.
Погруженный во мрак,  ожидает он смерти,
только с ней ведёт он беседы  ночной порою.


Шесть утра

Темные пятна на стенах рисовали  картины
из сновидений люмпенов, пьяных уже в этот час.
Бог ходил над облаками, где мечтал нелюдимо,
не хотел спускаться на землю и страдать за нас.

День без имени медленно начинался в шуме
монотонной литании газетных реклам ,
читаемой за того, кто еще не умер,
но душа , заскучав, отошла от него по делам.

Напуганная пешеходами, выходящими из дому
тень спряталась в воротах, чтоб в уринном смраде
ждать вечера, когда город выглядит по-другому;
присела на лестнице, и холод укрылся рядом.

Улица в блеске дождя , в сером  тумане округа.
Вот подошел  из страны одиноких некто,
остановился в  струях густых и возвысил руки,
чтоб  по канатам дождя подняться до неба.

Барочный пейзаж - лесная парковка.

Зной плывёт по асфальту. Тишина допекает.
 Весь в гирляндах поднимается наискосок
виноградный орнамент, и  будку оплетает,
забитую пилястрами почерневших досок.

Молочные нимфы из гарема незримых сатиров,
повёрнутые задом к лесным колоннадам,
изогнув  полные бедра , всё ждут терпеливо,
 с дороги, ведущей в никуда, не спуская  взгляда.

Пыль стирает их лица, не румянятся  щёки,
под полуденным солнцем цвет волос выгорает.
В перспективе им  видится смутно , нечётко,
как алтарь облаков  возникает у небесного края.

Трансформатор с дороги  нудит ораторию;
эхо-фуга повторами  неутомима.
А вдали голосят баритоном  моторы,
экипажей,  всегда пролетающих  мимо.