| |
Большая Мольберта
Когда ударная волна разворотила блиндаж, красноармеец Семен Платонов сидел у входа. Потому и выжил. Выжил, выполз, выплюнул песок и выхаркал красным на дымящуюся почву. Из кучи песка рядом торчали новенькие хромовые сапоги политрука товарища Седых.
- Извини, товарищ Седых, - сказал Платонов, обхватывая первый сапог. - Тебе уже без надобности, а мне еще Дрезденскую галерею брать.
Второй сапог дернулся и ударил его в подбородок. Семен опрокинулся на спину и увидел небо. По ляписной лазури ползли кляксами облачные белила. Где-то в вышине выл заблудившийся истребитель, как испорченный репродуктор.
Куча песка зашевелилась, обнажив почерневшее лицо политрука с безумными глазами.
- Суки! - сказал товарищ Седых, выдавливая себя на свободу. - Опять тяжелым калибром херачат.
- Что это было, товарищ политрук? - спросил красноармеец Платонов.
- Неконвенционное оружие. Большая Мольберта.
Политрук протянул измазанную кровью руку.
- Пойдем, товарищ! Нам надо найти профессора Швыдке. Он найдет способ, как остановить фашистов.
Профессор Швыдке сидел у перевернутой полевой кухни и набивал перловой кашей пустые гильзы из-под снарядов для салютной пушки.
- Столько мы не употребим, - сказал он. - Но солдатская каша может храниться практически вечно. Мы могли бы оставить капсулу времени для наших потомков, чтобы они отведали нашей пищи и узнали её сладость.
Красноармеец Платонов запустил палец в одну из гильз, облизал его и почмокал.
- Пригорела! - сказал он. - Жаль, что повара уже нельзя расстрелять.
- Не время, товарищ, рассуждать о кулинарии, - сказал политрук. - Нам надо найти и уничтожить Большую Мольберту, пока она не прервала линию нашей жизни. Профессор, как это можно сделать?
Профессор Швыдке уронил почти полную гильзу в озеро каши. Всплеснув руками, он погрозил кулаком в сторону запада.
- Бесполезно! - воскликнул он. - Против нас - французские импрессионисты и немецкие модернисты! Против нас - беспощадный итальянский футуризм и жестокий испанский кубизм! Против нас - вся мощь европейской культуры!
Политрук выдернул именной горн из кобуры.
- Паникёрство! - процедил он, нацеливая оружие на профессора. - Я так и знал.
Красноармеец Платонов прыгнул в сторону и упал, утюжа брюхом глину. Он зажал уши со всей силы, но мелодия боевого горна просочилась сквозь ладони, как сквозь рваную штанину. Семен скрипнул зубами, дернулся несколько раз и вытянулся.
- Вставай, товарищ! - сказал политрук. - Музыкальная минутка окончена.
- Ладно, товарищ Седых, ваша взяла, - вздохнул Семен. - Пойдем, убьем Большую Мольберту.
- Убьем! Убьем!! Убьем!!! - взвизгнул профессор Швыдке. Очки на нем повисли наискось, словно сорванная взрывом фрамуга. Политрук поморщился.
- Давайте без эксцессов, - сказал он. - Оставьте истерику гражданской интеллигенции.
- Есть отставить! - выкрикнул профессор Швыдке и щелкнул каблуками.
Семен уважительно посмотрел на товарища Седых.
- Как только вас самих эта музыка не забирает? - пробормотал он. - Небось, на спецкурсах этому учат.
- Тому есть две причины, - ответил политрук. - И первая состоит в том, что эффект любого воздействия на мозг со временем слабеет. Вспомни, как ты бежал покупать облигации первого займа. И вспомни, как второго. А третьего?
- Верно, товарищ политрук! Эх, мне бы вашу голову! - восхищенно воскликнул Семен. - А что вторая причина?
- Она заключается в том, что в детстве моем, которое прошло в одном из самых глухих уголков Сибири, мне наступил на ухо оголодавший медведь-шатун...
Товарищ Седых не успел закончить. Небо потемнело, с холмов рвануло горячим ветром. Пылающая листва полетела в небо, как октябрьский салют. Никто из троих не устоял на ногах - все полегли мордой в землю.
- Вот суки! - рявкнул Семён: - Решили нас к чертям собачьим заштриховать! Мол, была Расея-матушка красным пятном, а станет белым!
- Не ссы, прорвемся! - сказал политрук. И, повернувшись к профессору, добавил: - Эй, человек, видевший Менделеева и Римского-Корсакова! Расскажи, как нам порвать эту Большую Мольберту!
- Хоть я и чувствую готовность в сердце идти до конца, разум мой шепчет, что дело это безнадежное, - ответил профессор, протирая очки.
- Вот как?
- Да. Культура - это удел богатых. У них там, на Западе, любой нищий себе клизму из акриловых красок поставит и бац! Готов смертоносный концепт! Дюжины три как минимум ударной волной снесет, остальные сойдут с ума от ментальной радиации и заражения в течение года. Что мы можем им протипоставить, кроме горна-трехлинейки, да боевых барабанов? Ничего!
- Но-но!..
- А ты не нокай! - закричал профессор. - Куда ты нас погонишь?! С шашкой на танк, с жестяным горном на симфонический оркестр, с барабаном на дискотеку?! А с мелками известковыми - на Большую Мольберту?! Русский - значит бедный! Значит, убогий! А культура - вещь вещественная, деньгами питающаяся, золотое вымя сосущая!
Политрук размахнулся и произвел удар боевым горном в грудь профессора. Швыдке поперхнулся, замолк и завалился на бок.
- Пойдем, - сказал товарищ Седых красноармейцу Семену. - Он нам больше не товарищ. Большая Мольберта уничтожила его мозг.
Кряхтя и матерясь, Семен выполз из окопчика, потирая поясницу и посмотрел окрест. Дымились руины, на сгоревшем дереве ветер трепыхал обрывки полкового знамени. Культурный слой третьего краснознаменного полка превратился в пыль и пепел.
- Пойдем, - повторил политрук. - Хоть надежды нет, но надо попытаться. Там, за холмами, сочится маслом Большая Мольберта. Блестят на ней мазки, каждый размером с воронку. И стоят под ней пьяные от вдохновения вражеские импрессионисты. Белая кость, тонкая рубашка, кружевные воротники. Одно слово - культура. Пойдем, товарищ, в штыковую с примкнутыми горнами. Пойдем, пока они не накатили третий этюд. Хоть умрем, да со своими песнями!
- Русский, значит, бедный... - прошептал Семен. - Значит, нищий...
Политрук нахмурился.
- Нет, нет, товарищ Седых! - воскликнул красноармеец. - Просто... Я хотел лишь сказать... Эх, я даже спецкурсов не кончал, чтобы грамотно все обсказать.
- Говори как умеешь! - приказал политрук.
- Профессор говорил про нищих, последних нищих. Помните, у них, мол, если даже нищий клизму поставит и над холстом присядет, то уже дюжины две вперед ногами выносят!
- Три дюжины... - прохрипел профессор в стороне, не поднимая головы.
- Три! Три дюжины от клизмы!! Понимаете?!
Политрук почесал затылок.
- Ай да Семён, чертово семя! - вдруг закричал он. - А да сукин крестьянский сын! И ведь есть ещё время до последнего этюда!
- Возьмите мой френч на пыжи, - прохрипел профессор. - Все равно он уже не новый!
* * *
И грянул гром.
Мольберфюрер фон Холст поморщился.
- Опять эти русские варвары пускают свои бессмысленные салюты! - пробормотал он.
- Я думал, вы закатали их под грунтовку! - подобострастно выкрикнул старший этюд-мейстер.
- Я тоже так думал. Разворачивайте этюдники, подносите тюбики! Мы сотрем их с лица земли и напишем свою картину... - сказал мольбертфюрер и вдруг осёкся. Руки его опустились, глаза замерли, а губы задрожали.
И вместе с ними застыли все арт-зольдаты. Замер старший этюд-мейстер, остановился младший тюбик-юнга. На полпути к Большой Мольберте, как вкопанный, остановился бледный холстомер.
Потому что там, на гигантском холсте с нарисованным новым смыслом жизни растекалось огромное бурое пятно из солдатской перловой каши.
- Смертоносный концепт... - прохрипел фон Холст, пытаясь пошевелиться.
Но грянул гром еще раз. И еще. И еще...
А у далекой пушки за холмами плясали два чумазых обгорелых русских солдата. И уставший профессор, привалившись к колесу салютной пушки, сворачивал самокрутку.
- Еще десять гильз, - сказал он. - Добавьте жару.
- Остынь, товарищ Швыдке, - сказал красноармеец Семен Платонов. - Этим уже без надобности. А нам еще Дрезденскую галерею брать.
Апрель 2009
Похожий рассказ - Квас Государства.
|
|