Если книги - это ваша жизнь, или, как в моем случае, работа, вы отлично наловчитесь угадывать, куда движется история. Метафоры, архетипы, избитые повороты сюжета - всё это само складывается в каталог в вашем мозгу, разделенное на категории и жанры.
Убийца - муж.
Ботанша преображается, без очков она просто сногсшибательна.
Парень находит девушку - или другую девушку.
Кто-то объясняет сложную научную концепцию, а кто-то другой говорит:
- Хм, а можно по-английски, пожалуйста?
Подробности могут меняться от книги к книге, но на самом деле под солнцем нет ничего нового.
Возьмем, к примеру, любовную историю в декорациях маленького городка.
Историю из тех, где циничный тип из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса отправляется в Провинстаун, США, чтобы, например, захватить семейную ферму рождественских елей, на которой не идут дела, и превратить ее в бездушную корпорацию.
Но когда вышеупомянутый Городской Тип оказывается в городке, всё идет не по плану. Потому что, конечно же, ферма рождественских елей - или пекарня, или что угодно, что героя послали уничтожить - принадлежит барышне до смешного привлекательной и пригодной для соблазнения.
В большом городе у главного героя есть любимая. Бессердечная особа, которая вдохновляет его на свершение дел, для которых его послали в городок, и разрушение чужих жизней в обмен на повышение по службе. Он отвечает на ее звонки, она его перебивает, лающим тоном дает бессердечные советы, сидя на велотренажере 'Пелотон'.
Сразу видно, что она - воплощение зла, потому что у нее неестественно белокурые волосы, гладкие, словно у Шэрон Стоун в 'Основном инстинкте', и, кроме того, она ненавидит елочные игрушки.
Герой проводит всё больше времени с очаровательной пекаршей/портнихой/фермершей, выращивающей рождественские ели, и всё меняется. Он узнает, в чем истинный смысл жизни!
Он возвращается домой, преображенный благодаря любви хорошей женщины. В большом городе он просит свою девушку - снежную королеву пройтись с ним. Она смотрит на него с изумлением и спрашивает что-то вроде:
- В туфлях от Маноло?
Он говорит ей, что будет весело. На прогулке может попросить ее посмотреть на звезды.
Она огрызается:
- Ты ведь знаешь, что я сейчас не могу смотреть вверх! Мне недавно сделали укол ботокса!
И тут герой понимает, что не может вернуться к прежней жизни. Не хочет! Разрывает эти холодные, не удовлетворяющие его отношения, и делает предложение своей новой возлюбленной. (Кому нужны свидания?).
И тут вы ловите себя на том, что кричите над книгой: 'Ты ее даже не знаешь! Черт возьми, какое у нее второе имя?'. Ваша сестра Либби цыкает на вас из противоположного угла комнаты, швыряется в вас попкорном, не отрываясь от своей собственной библиотечной книжки в потрепанной обложке.
Вот именно поэтому я опаздываю на этот обед.
Потому что это - моя жизнь. Метафора, которая управляет течением моих дней. Архетип, на который наслаиваются подробности моей жизни.
Я - барышня из большого города. Не из тех, что встречают горячего фермера, другая.
Нервная литературная агентка с маникюром, которая читает рукописи, сидя на велотренажере 'Пелотон', пока по экрану ее компьютера плавает заставка - картинка умиротворенного пляжа, которую она не замечает.
Меня отшили.
Я читала эту историю, и пережила ее, так что знаю, что это происходит прямо сейчас, когда я виляю в сумерках пешеходного потока Провинстауна, прижав к уху мобильный телефон.
Он об этом еще не сказал, но волосы у меня на затылке уже встают дыбом, а в желудке разверзается преисподняя, когда он подводит разговор к падению с утеса в мультяшном стиле.
Предполагалось, что Грант проведет в Техасе всего две недели, достаточно для того, чтобы помочь заключить сделку между своей компанией и бутик-отелем, который его компания пыталась купить в предместьи Сан-Антонио. Я пережила уже два разрыва после командировок, так что новость о его командировке восприняла так, словно он объявил, что поступил в военный флот и отплывает утром.
Либби попыталась убедить меня, что я слишком драматизирую, но я вовсе не удивилась, когда Грант три раза подряд пропустил наш ежевечерний разговор по телефону, и еще два телефонных разговора оборвал. Я знала, чем это заканчивется.
И вот, три дня назад, за несколько часов до его обратного рейса, это случилось.
Из-за непредвиденных обстоятельств ему пришлось задержаться в Сан-Антонио дольше, чем он планировал. У него воспалился аппендицит.
Теоретически я могла бы сразу же купить билет на самолет и проведать его в больнице. Но я заключала крупную сделку, была привязана к телефону со стабильным вай-фаем. Моя клиентка на меня рассчитывала. Для нее это был судьбоносный шанс. Кроме того, Грант сообщил, что удаление аппендицита - несложная операция. Именно так и сказал: 'Ничего особенного'.
Так что я к нему не полетела, и в глубине души понимала, что отдаю его на милость богов романа в маленьком городке, чтобы они сделали свое дело.
И вот, три дня спустя, когда я практически бегу на обед в туфлях на шпильках, которые приносят удачу, и костяшки пальцев белеют - так сильно я вцепилась в телефон, звук гвоздей, которые забивают в мои отношения, звучит в моей душе эхом голоса Гранта.
- Повтори, что ты сказал, - мне хотелось, чтобы это прозвучало, как вопрос, но прозвучало, как приказ.
Грант вздыхает.
- Нора, я не вернусь. На прошлой неделе ситуация изменилась, - он хихикает. - Я изменился.
Мое холодное сердце барышни из большого города начинает бешено колотиться.
- Она - пекарша? - спрашиваю я.
Он какое-то время молчит.
- Что?
- Она - пекарша? - спрашиваю я, словно это - вполне обоснованный первый вопрос, который следует задать, если парень бросает тебя по телефоную - Женщина, ради которой ты меня бросаешь.
Немного помолчав, он сдается:
- Она - дочь семейной пары, которой принадлежит отель. Они передумали его продавать. Я собираюсь остаться, помогу им управлять отелем.
Не могу сдержаться, смеюсь. Я всегда реагировала на плохие новости таким образом. Наверное, именно так я играю по жизни роль Злодейки де Вилль, но чего от меня еще ждут? Что я растаю и превращусь в лужу слёз на этом забитом людьми тротуаре? Что в этом хорошего?
Останавливаюсь возле ресторана и осторожно вытираю глаза.
- Так что уточним, - говорю ему. - Ты отказываешься от своей чудесной работы, от своей великолепной квартиры и от меня, и переезжаешь в Техас. Чтобы быть с девушкой, карьеру которой можно описать словами 'дочь супружеской пары владельцев отеля'?'
- Нора, в жизни есть вещи поважнее, чем деньги и карьера, - фыркает Грант.
Снова смеюсь.
- Неужели ты это серьезно.
Грант - сын миллионера, отельного магната. Фраза 'родился с серебряной ложкой' ни в малейшей степени не описывает ситуацию. У него, наверное, туалетная бумага была из золота.
Для Гранта колледж был формальностью. Стажировки были формальностью. Да что там говорить, даже ношение штанов для него было формальностью! Он получил работу исключительно по блату.
Вот почему его последняя реплика столь многозначна - в фигуральном и буквальном смысле.
Эту мысль мне приходится озвучить, поскольку Грант требует ответа:
- И что ты этим хочешь сказать?
Я заглядываю в ресторан через окно, потом смотрю время на телефоне. Я опоздала, а я ведь никогда не опаздываю. Не такое первое впечатление хотелось мне произвести.
- Грант, тебе тридцать четыре, и ты - наследник состояния. Для большинства из нас работа непосредственно связана с возможность есть.
- Вот видишь, - говорит Грант. - Вот таким взглядом на мир я сыт по уши. Нора, иногда ты так холодна. Мы с Честити хотим...
Я не специально - я не пыталась его перебить, когда со смехом повторила ее квохчущее имя. Просто, когда случаются уморительно плохие вещи, я словно покидаю свое тело, смотрю на них со стороны и думаю: 'Да неужели? Вселенная решила поступить вот так? Несколько прямолинейно, вам не кажется?'.
В данном случае Вселенна решила отправить меня в объятия женщины, в имени которой отражена способность сохранить целостность девственной плевы. Конечно, это смешно.
Грант на другом конце провода обижается.
- Нора, они - хорошие люди. Соль земли. Именно таким человеком мне хотелось бы быть. Слушай, Нора, не надо притворяться, что ты расстроена...
- Это кто притворяется?
- Ты никогда во мне не нуждалась...
- Конечно не нуждалась!
Я тяжело трудилась для того, чтобы построить свою собственную жизнь, чтобы ни один человек в мире не смог выдернуть вилку из розетки, после чего я вылечу в космическую трубу.
- Ты даже никогда не оставалась у меня..., - говорит Грант.
- У меня матрас объективно лучше! - я девять с половиной месяцев изучала рынок матрасов, прежде чем купила этот. Конечно, это многое говорит о моих свиданиях, но в итоге всё закончилось вот так.
- ....так что не надо притворяться, что твое сердце разбито, - говорит Грант. - Я вообще не уверен, что твое сердце можно разбить.
Мне снова приходится смеяться.
Потому что вот здесь он не прав. Как только вы почувствуете, что ваше сердце по-настоящему разбито на части, телефонные звонки вроде этого станут для вас пустяком. Сердечным угрызением, может быть - ворчанием, но сердце уж точно не будет разбито.
Грант сейчас в ударе:
- Я даже никогда не видел, чтобы ты плакала.
Хочется сказать ему: 'Ну так любуйся'. Как часто мама говорила нам, смеясь сквозь слёзы, что ее последний воздыхатель сказал ей, что она - слишком эмоциональна?
В том-то и заключается проблема женщин. Выставляйте эмоции напоказ, м вас назовут истеричкой. Прячьте их туда, где ваш парень их не найдет, и вас назовут бессердечной стервой.
- Грант, мне пора идти, - говорю я.
- Ну конечно, - отвечает он.
По-видимому, то, что я выполняю предварительную договоренность, еще раз доказывает, что я - фригидный злобный робот и сплю на постели, усыпанной чеками на сотни долларов и необработанными алмазами. (Если бы).
Я отключаюсь, не попрощавшись, и прячусь под навес ресторана. Делаю вдох, чтобы успокоиться, жду, чтобы узнать, не потекут ли снова слёзы. Слёз нет. Их никогда нет. У меня с этим всё в порядке.
У меня есть работа, которую нужно выполнить, и, в отличие от Гранта, я собираюсь ее выполнить, ради себя и всех остальных сотрудников литературного агентства 'Нгуен'.
Приглаживаю волосы, расправляю плечи и захожу внутрь, от струи холодного воздуха из кондиционера на руках выступают мурашки.
Время уже не обеденное, гостей стало меньше, так что в глубине зала я сразу замечаю Чарли Ластру - он одет в черное, как вампир издательского бизнеса.
Мы никогда прежде не встречались, но я два раза перечитала объявление в 'Паблишерз Уикли' о его назначении на должность выпускающего редактора и тщательно запомнила его фотографию: суровый нахмуренный лоб, светло-карие глаза, слегка скошенный подбородок под полными губами. На щеке - родинка, если бы он был женщиной, это очевидно считалось бы красивым.
Ему слегка за тридцать, тип лица, который называют мальчишеским, если бы не усталый вид и седина, проступающая в черных волосах.
Кроме того, он хмурится. Или дуется. Губы надуты. Лоб нахмурен. Он нервничает.
Смотрит на часы.
Плохой знак. Перед выходом из офиса моя начальница Эми предупредила меня, что Чарли известен своей вспыльчивостью, но я не переживала. Я ведь никогда не опаздываю.
Исключая этот случай, когда меня бросили по телефону. После этого я, видимо, опоздала на шесть с половиной минут.
- Привет! - я подхожу к нему и протягиваю руку для приветствия. - Нора Стивенс. Так приятно наконец встретиться с вами лично.
Он встает, ножки стула скрипят по полу. Его черная одежда, мрачные черты лица и общая манера держаться создает примерно такой же эффект, как черная дыра, всасывая и поглощая весь свет.
Большинство людей одевается в черное, чтобы соответствовать шаблонным представлениям о профессионализме, но у него это выглядит, как Выбор с большой буквы - это непринужденное сочетание черного свитера из мериносовой шерсти, брюк и ботинок придает ему вид знаменитости, которую поймал на улице папарацци. Ловлю себя на том, что считаю, сколько долларов США на нем надето. Либби называет это моим 'удручающе привычным трюком среднего класса', но на самом деле я просто люблю красивые вещи, и часто листаю страницы Интернет-магазинов, чтобы успокоиться после тяжелого дня.
Наряд Чарли стоит где-то от восьмисот до тысячи. Примерно мой диапазон, но, по правде говоря, всё, что на мне надето, кроме туфель, куплено из вторых рук.
Он две секунды рассматривает мою протянутую ладонь, прежде чем ее пожать.
- Вы опоздали.
Садится, не утруждая себя тем, чтобы встретиться со мной взглядом.
Существует ли в мире что-нибудь хуже, чем мужчина, который считает себя выше общественного договора только потому, что родился с приличным лицом и толстым кошельком? Грант полностью истощил мой суточный запас терпимости по отношению к самодовольным уродам. Но я всё равно должна сыграть в эту игру, ради своих авторов.
- Я знаю, - улыбаюсь, якобы извиняясь, но на самом деле - нет. - Спасибо, что меня дождались. Поезд остановился в туннеле, вы ведь знаете, как бывает.
Он поднимает на меня глаза. Сейчас они - еще темнее, такие темные, что я не уверена, есть ли в этих зрачках радужка. Судя по выражению его лица, он не знает, как это бывает, когда поезд застрял в туннеле по причинам ужасным, и в то же время - обыденным.
Наверное, он не ездит в метро.
Наверное, он всюду ездит в сияющем черном лимузине, или в готической карете, которую везет упряжка клейдельсдальских лошадей.
Снимаю блейзер (рисунок в елочку, от Изабель Маран) и сажусь напротив него. - Вы сделали заказ?
- Нет, - отвечает он. И молчит.
Мои надежды тонут еще глубже.
Мы договорились встретиться за обедом для знакомства несколько недель назад. Но в прошлую пятницу я послала ему рукопись одной из своих старейших клиенток, Дасти Филдинг. Теперь пытаюсь угадать, можно ли передать одного из своих авторов этому человеку.
Беру меню.
- У них есть салат с козьим сыром, феноменально.
Чарли захлопывает меню и смотрит на меня испытующе.
- Пока дело не зашло слишком далеко, - говорит он, нахмурив густые черные брови, голосом с врожденной хрипотцой, - должен вам сказать, что новая книга Филдинг кажется мне совершенно нечитабельной.
У меня отвисает челюсть. Не знаю, что сказать. Начнем с того, что я не планировала обсуждать книгу. Если Чарли хотел ее отклонить, мог бы это сделать по электронной почте. И не использовать слово 'нечитабельно'.
Но даже если всё это не принимать во внимание, любой приличный человек подождал бы хотя бы, пока хлеб поставят на стол, прежде чем швырять в лицо оскорбления.
Закрываю свое меню и складываю руки на столе.
- Но все-таки я считаю, что это - ее самая лучшая книга.
Дасти издала уже три книги, все - фантастичны, и все продаются неважно. Ее предыдущий издатель не хотел снова рисковать, так что сейчас она - в свободном плаванье, ищет пристанище для своего нового романа.
Ну ладно, возможно, это - не самая любимая моя книга у нее, но здесь есть огромный коммерческий потенциал. Я знаю, чем может стать эта книга, если найти правильного редактора.
Чарли облокачивается о спинку стула и начинает сверлить меня взглядом. Такое чувство, что он видит меня насквозь, видит шипы сквозь сияние моей вежливости. Его взгляд говорит: 'Сотри с лица эту застывшую улыбку. Ты - не такая хорошая'.
Он ставит на место свой стакан воды.
- Ее лучшая книга - 'Слава мелочей', - говорит он, словно трех секунд зрительного контакта было достаточно, чтобы прочитать мои потаенные мысли, и теперь он знает, что говорит от лица нас обоих.
Честно говоря, 'Слава мелочей' - одна из моих любимых книг десятилетия, но от этого новый роман не становится хуже.
Я отвечаю:
- Эта книга столь же хороша. Она просто другая - возможно, не столь сдержанная, но это дает ей преимущество в плане экранизации.
- Не столь сдержанная? - искоса смотрит на меня Чарли. По крайней мере, в его глазах снова появились карие зрачки, так что я больше не боюсь, что он прожжет во мне дыру. - Это всё равно что назвать Чарльза Мэнсона гуру стиля жизни. Может быть, это и так, но дело не в этом. От этой книги возникает такое чувство, словно кто-то посмотрел ту социальную рекламу Сары Маклахлан о предотвращении насилия над животными и подумал: 'А что, если все эти щеночки на самом деле погибли перед камерой?'.
У меня вырывается раздраженный смех.
- Отлично, это - не ваша чашка чаю. Но, возможно, мне очень пригодится, - всё больше раздражаюсь я, - если вы мне скажете, что именно вам понравилось в этой книге. Тогда я буду знать, что присылать вам в будущем.
'Лгунья, ты больше никакие книги ему не пошлешь', - говорит мне мой мозг.
'Лгунья, ты больше никакие книги мне не пришлешь', - говорит мне жуткий совиный взгляд Чарли.
Этот обед для установления потенциальных рабочих отношений безнадежно провален.
Чарли не хочет со мной работать, а я не хочу работать с ним, но, кажется, он не полностью отрицает общественный договор, поскольку задумался над моим вопросом.
- Она слишком сентиментальна, как на мой вкус, - в конце концов отвечает он. - И герои карикатурны...
- Они - остроумны, - не соглашаюсь я. - Мы могли бы смягчить их высказывания, но там много персонажей, и читатель их различает именно благодаря их остротам. '
- А место действия...
- Что не так с местом действия? Роман 'Один раз в жизни' продавался именно благодаря месту действия. Саншайн-Фоллз очарователен.
Чарли хмыкает, буквально закатывая глаза:
- Это абсолютно нереалистично.
- Этот город действительно существует, - возражаю я. Дасти нарисовала столь идиллическую картину горного городка, что я решила его погуглить. Саншайн-Фоллз, Северная Каролина, неподалеку от Эшвилля.
Чарли качает головой. Кажется, он раздражен. Ну, мы оба раздражены.
Он мне не нравится. Если я - архетипичная Барышня из Большого Города, он - Суровый и Непримиримый Зануда. Ворчун и мизантроп, Оскар-Брюзга, Хитклиф из второго акта, худшая часть мистера Найтли.
Стыд ему и позор за это, потому что у него - репутация человека с волшебным прикосновением. Несколько моих друзей-литагентов называют его Мидасом. Как говорится, 'Всё, к чему он прикасается, превращается в золото'. (Но, следует признать, кое-кто называет его и Грозовым Облаком. Как говорится, 'Он вызывает денежный ливень, но вот какой ценой?').
Дело в том, что Чарли Ластра выбирает победителей. И он не выбрал 'Один раз в жизни'. Я пытаюсь убедить хотя бы себя, если не его:
- Говорю вам, Саншайн-Фоллз - настоящий город, сколь бы надуманным он вам ни казался.
- Город, быть может, и существует, - говорит Чарли, - но, поверьте, Дасти Филдинг никогда там не бывала.
- Какое это имеет значение? - я больше не изображаю вежливость.
В ответ на мой возлас рот Чарли дергается:
- Вы хотели узнать, что мне не понравилось в этой книге...
- Что вам понравилось, - поправляю его я.
- ... ну вот - мне не понравилось место действия.
Ядовитый росток гнева поднимается по моей трахее, прорастая из легких:
- Мистер Ластра, может быть, вы мне все-таки расскажете, какого рода книги вам хотелось бы получать?
Он расслабленно облокачивается на спинку стула, словно какой-нибудь леопард, играющий с жертвой. Снова берет свой стакан воды. Я бы подумала, что это - что-то нервное, но, возможно, это - какая-то низменная тактика пыток. С удовольствием разбила бы стакан о стол.
- Потом что издатель не знал, как ее продать, - говорит Чарли. - 'Уортон-Хауз' могли бы. Я мог бы.
Я удивленно поднимаю брови и изо всех сил стараюсь вернуть их на место.
И тут к нашему столику подходит официантка.
- Могу ли я что-то вам предложить, пока вы изучаете меню? - нежно спрашивает она.
- Мне - салат с козьим сыром, - отвечает Чарли, не глядя на нас.
Наверное, ждет возможности объявить мой самый любимый в этом городе салат несеъедобным.
- А для вас, мэм? - спрашивает официантка.
Я пытаюсь задушить мурашек дрожи на своей спине - девушка двадцати с лишним лет назвала меня 'мэм'. Наверное, именно так чувствую себя призраки, когда кто-то ходит по их могиле.
- Мне - то же самое, - говорю я, а потом, поскольку день был чертовски отвратительный, так что никто меня ничем уже не впечатлит, и я заперта здесь в ловушке минимум на сорок минут с мужчиной, с которым не собираюсь работать никогда, добавляю:
- И джин с мартини. Неразбавленный.
Брови Чарли едва заметно поднимаются от удивления. Сейчас - три часа дня, четверг, не совсем 'счастливый час', но, учитывая, что издательства летом приостанавливают работу, и большинство людей в пятницу бьют баклуши, уже практически выходной.
- Тяжелый день, - говорю еле слышно, когда официантка уходит с нашим заказом.
- Не настолько плохой, как у меня, - отвечает Чарли. Окончание фразы повисает в воздухе, не произнесенное: 'Я прочел восемь страниц романа 'Один раз в жизни', а теперь сижу тут с тобой'.
Я хмыкаю:
- Вам действительно не понравилось место действия?
- Сложно представить другое такое место, где мне меньше хотелось бы находиться в течение четырехсот страниц.
- Знаете, - говорю я, - вы - вот именно такой приятный человек, как мне о вас и рассказывали.
- Я не могу повлиять на свои чувства, - отвечает он холодно.
Я свирипею:
- Это - как если бы Чарльз Мэнсон сказал, что не он совершил те убийства. Технически так и есть, но дело ведь не в этом.
Официантка приносит мой мартини, и Чарли ворчит:
- Можно мне такой же?
В тот же вечер мой телефон жужжит электронным письмом.
'Привет, Нора.
Можете обращаться ко мне в связи с будущими проектами Дасти.
Чарли'.
Я невольно закатываю глаза. Никаких тебе 'Был рад с вами встретиться'. Никаких 'Надеюсь, у вас всё хорошо'. Он не утруждает себя даже банальными любезностями. Стиснув зубы, печатаю ответ, подражаю его стилю.
'Чарли.
Если она напишет что-нибудь о гуру лайфстайла Чарли Мэнсоне, вы узнаете об этом первым.
Нора'.
Прячу телефон в карман спортивных штанов и толкаю дверь ванной, чтобы приступить к своим привычным процедурам по уходу за кожей 'десять шагов' (также известны как 'самые лучшие сорок пять минут моего дня'). Телефон вибрирует, достаю его из кармана штанов.
'Н.
Шутка зачетная: очень хочу прочитать эту книгу.
Ч.'.
Мне во что бы то ни стало нужно оставить последнее слово за собой, так что я пишу: 'Ночь'.
(Со все определенностью желая сказать вовсе не 'Спокойной ночи').
Чтобы все-таки взять надо мной верх, Чарли пишет ответ, словно подписываясь под несуществующим электронным письмом.
Если существует в мире что-нибудь, что я ненавижу больше туфлей без каблуков, так это - проигрывать. Я пишу в ответ: 'x'.
Никакого ответа. Я его разгромила. После ужасного дня эта маленькая победа дарит мне ощущение, что в мире всё хорошо. Я заканчиваю свои процедуры по уходу за кожей. Прочитываю пять блаженных глав страшного романа тайн и ужасов и засыпаю на своем идеальном матрасе без единой мысли о Гранте или о его новой жизни в Техасе. Сплю, как младенец.
Или как Снежная Королева.
1
ПРОШЛО ДВА ГОДА
Город кипит. Асфальт плавится. Мусор на тротуарах воняет. Мы идем мимо семейств с мороженым, которое тает с каждым их шагом и течет по пальцам. Солнечный свет скользит по поверхности домов, словно лазерная защитная система в устаревшем кино про ограбление, и я чувствую себя глазированным пончиком, который на четыре дня бросили на жаре.
А вот Либби, несмотря на жару и пятый месяц беременности, выглядит, как звезда рекламы шампуня.
- Три раза, - повторяет она со страхом и трепетом. - Три раза прокатили на лайфстайл-своп-вечеринке, как такое может быть?
- Простое везение, наверное, - отвечаю я. На самом деле - четыре раза, не могу себя заставить рассказать ей эту историб про Джейкоба. Прошло столько лет, а я даже себе не могу ее рассказать в подробностях.
Либби вздыхает и берет меня под руку. Моя кожа - липкая и влажная от жары в разгар лета, а вот кожа моей сестренки каким-то чудесным образом - сухая и шелковистая.
Я унаследовала мамины пять футов и одиннадцать дюймов роста. а вот все остальные ее черты перешли к моей сестре - волосы клубнично-золотого оттенка, глаза цвета бескрайней синевы Средиземного моря и россыпь веснушек на носу. Роста она небольшого, слегка сутулится - это, должно быть, из папиного генного пула, насколько мы можем судить: он ушел, когда мне было три года, а Либби - всего несколько месяцев. В естественном виде мои волосы - тусклый пепельный блонд, а мой оттенок голубых глаз - не 'вода идиллического отпуска', а скорее - 'последнее, что вы увидите перед тем, как лед растает, и вы утонете'.
Она - Марианна, а я - Элинор. Она - Мэг Райан, а я - Паркер Поузи.
Кроме того, она - мой самый любимый человек на этой планете.
- О, Нора, - Либби прижимает меня к себе, когда мы подходим к пешеходному переходу, я наслаждаюсь этой близостью. Сколь бы беспокойной ни была жизнь и работа, какие-то внутренние метрономы всегда синхронизировали наши жизни. Я брала телефон, чтобы ей позвонить, а она уже мне звонила, или она присылала сообщение, что берет ланч, и оказывалось, что мы с ней сейчас - в одном районе. Но вот последние несколько месяцев мы - как два судна, разминувшиеся в океане. На самом деле это больше похоже на подводную лодку и водный велосипед в никаких не связанных между собой озерах.
Я сбрасываю ее звонки, когда нахожусь на встречах, а когда перезваниваю, она уже спит. В конце концов, она приглашает меня на ужин вечером, а я уже пообещала выгулять клиента. А еще хуже - чувство обморочной нереальности происходящего, когда мы на самом деле вместе. Словно она рядом лишь наполовину. Словно метрономы начали отмерять разные ритмы, и даже когда мы рядом, им не удается вновь настроиться на один ритм.
Сначала я списывала это на стресс от новой беременности, но со временем сестра, вместо того, чтобы приблизиться, отдалилась, кажется, еще больше. У нас - какое-то фундаментальное расхождение, которому я и названия не могу придумать, так что даже мой матрас мечты и облако распыленного лавандового масла не помогают - всё равно не удается уснуть, поворачиваю в голове наши последние несколько разговоров так и эдак, словно ищу скрытые разногласия.
Свет переключился на зеленый, но поток машин еще мчится на недавний красный. Парень в красивом костюме решительно начинает переходить дорогу, и Либби тащит меня вслед за ним.
Универсальная истина: таксисты не будут давить людей, которые выглядят, как этот парень. Его костюм говорит: 'Я - человек, у которого есть свой адвокат'. Или, возможно, просто: 'Я - адвокат'.
- Я думала, вам с Эндрю хорошо вместе, - Либби органично восстанавливает нить беседы. Поскольку вы предпочитаете не обращать внимания на тот факт, что моего бывшего звали Эрон, а не Эндрю. - Не понимаю, что пошло не так? Проблемы на работе?
После слов 'проблемы на работе' в ее глазах вспыхивает огонь, она смотрит на меня, и это пробуждает новые воспоминания: я проскальзываю обратно в квартиру во время празднования четвертого дня рождения Би, а Либби одаривает меня взглядом обиженного щенка из мультфильма 'Пиксар', догадавшись: 'Звонок по работе?'.
Когда я извинилась, она махнула рукой, но теперь я спрашиваю себя, не в то ли мгновение я начала ее терять, не тогда ли наши пути разошлись в разные стороны и швы начали трещать.
- Что пошло не так, - возвращаюсь к разговору. - Вот что: в прошлой жизни я навлекла на себя гнев могущественной колдуньи, и она прокляла мою личную жизнь. Он переезжает на Остров принца Эдуарда.
Останавливаемся на следующем перекрестке, ждем, когда машины начнут замедляться. Суббота, середина июля, абсолютно все вышли на улицу, надев минимально разрешеенное законом количество одежды, едят тающее мороженое-рожок из 'Big Gay' или крафтовое мороженое с наполнителями, которым нечего делать в десерте.
- Не знаешь, что там на Острове принца Эдуарда? - спрашиваю я.
- Энн из Зеленых крыш? - предполагает Либби.
- Энн из Зеленых крыш уже, должно быть, умерла, - отвечаю я.
- Вау, - говорит Либби. - Спойлер.
- Как человек, живший здесь, может переехать туда, где самое крутое заведение - 'Канадский музей картофеля'? Я там сразу же умерла бы от скуки.
Либби вздыхает:
- Не знаю. Мне вот прямо сейчас немного скучно.
Искоса смотрю на нее, и мое сердце пропускает свой очередной удар. Волосы Либби по-прежнему идеальны, на щеках - очаровательный румянец, но теперь мне в глаза бросаются новые детали, признаки, которые я сначала не заметила.
Опущенные уголки рта. Слегка похудевшие щеки. Она выглядит уставшей и постаревшей.
- Прости, - бормочет Либби себе под нос. - Я не хотела быть Грустной, Упавшей Духом Мамашей - я просто...Мне просто очень нужно выспаться.
Мысли в моем мозгу завертелись в поисках пробелов, которые я могла бы заполнить. Вечная проблема Брендона и Либби - это деньги, но они уже много лет отказываются от помощи, так что мне приходится придумывать креативные способы, чтобы их поддержать.
На самом деле телефонный звонок, который ее, может быть, обеспокоил, а может быть, и нет - это Подарок на День рождения - Троянский конь. 'Клиент' 'отменил' 'поездку', а за 'номер в 'Сент-Реджис' 'деньги не возвращают', так что 'единственно верное решение' - 'устроить там с девчонками пижамную вечеринку посреди рабочей недели'.
- Ты - вовсе не Грустная и Упавшая Духом Мамаша, - я снова сжимаю ее руку. - Ты - Супермама. Ты - горячая штучка, отрицающая свою сексуальность, которая в комбинезоне тащит по блошиному рынку Бруклина своих пятьсот прекрасных детей, огромный букет полевых цветов и корзину помятых помидоров. Либ, уставать - это нормально.
Либби косится на меня.
- Когда ты в последний раз пересчитывала моих детей, Сисси? Потому что их - всего двое.
- Вовсе не хочу, чтобы ты себя чувствовала ужасной матерью, - говорю я, поглаживая ее живот, - но я на восемьдесят процентов уверена, что там - еще один.
- Ладно, два с половиной, - Либби предостерегающе стреляет в меня глазами. - Так что, правда, как ты? В смысле, после расставания.
- Мы всего четыре месяца встречались. Это было несерьезно.
- Серьезно - это характер отношений, - говорит Либби. - Если человек договаривается с тобой о третьем свидании, значит, ты уже соответствуешь четыремстам пятидесяти различным критериям. Если человек знает твою группу крови, это уже - не случайное свидание.
- Я не знаю, какая группа крови у тех, с кем я встречалась, - говорю я. - Мне от них нужна была только полная кредитная история, результаты психологического теста и клятва на крови.
Либби откидывает голову назад и кудахчет от смеха. Всякий раз, когда мне удается рассмешить сестру, я словно получаю укол серотонина прямо в сердце. Или в мозг? Наверное, в мозг. Серотонин в сердце - наверное, не очень хорошо. Дело в том, что, благодаря смеху Либби у меня такое чувство, словно я прижала весь мир к ногтю и полностью контролирую Ситуацию.
Может быть, я - нарцисс, а может - просто тридцатидвухлетняя женщина, которая помнит, как ей несколько недель не удавалось уговорить страдающую сестру встать с постели.
- Эй, - говорит Либби, замедляя шаг, когда понимает, где мы и куда подсознательно направляемся. - Смотри.
Даже если бы нам завязали глаза и десантировали в город, мы, наверное, в итоге всё равно оказалось бы здесь: мы с грустью взираем на 'Freeman Books' книжный магазин Вест-Виллидж, возле которого мы раньше жили.
Крошечная квартирка, где мама кружилась с нами по кухне, и мы втроем пели 'Baby Love' 'Supremes' кухонной утвари. Где мы провели бессчетное множество ночей, свернувшись калачиком на диване в розовые и кремовые цветочки, за просмотром фильмов с участием Кэтрин Хэпберн, со шведским столом фастфуда на кофейном столике, который она нашла на улице, вместо сломанной ножки столик подпирала стопка книг в твердой обложке.
В книгах и фильмах героини вроде меня всегда живут в лофтах с бетонным полом, которые забиты мрачными произведениями искусства и вазами в четыре фута высотой, в которых по какой-то необъяснимой причине стоят неряшливые черные веточки.
Но в реальной жизни я выбрала свою нынешнюю квартиру, потому что она выглядит примерно вот так: старые деревянные полы и мягкие обои, свистящий радиатор в углу и встроенные книжные полки, под завязку забитые книгами в мягкой обложке из вторых рук. Поясок над карнизом красили так много раз, что он потерял свои хрустящие края, время деформировало высокие стрельчатые окна.
Этот маленький магазин и квартира над ним - мои самые любимые места в этом мире.
Даже если бы именно здесь наша жизнь разбилась на 'до' и 'после' двенадцать лет назад, я всё равно любила бы это место.
- Батюшки-светы! - Либби хватает меня за предплечье и машет рукой на витрину книжного: пирамида изданий неудержимого бестселлера Дасти Филдинг 'Один раз в жизни', на новой обложке - кадр из фильма.
Она достает телефон:
- Нужно сфотографировать!
В мире нет человека, который любил бы книгу Дасти больше, чем моя сестра. А это о чем-то да говорит, поскольку за полгода был продан уже миллион экземляров. Этот роман называют книгой года. 'Мужчина по имени Уве' встречает 'Маленькую жизнь'.
'Ну что, съел, Чарли Ластра', - думаю я, эта мысль приходит мне в голову часто, когда вспоминаю тот роковой ланч. Или когда прохожу мимо плотно запертой двери его офиса (это стало еще приятнее с тех пор, как он перешел на работу в издательство, в котором вышел роман 'Один раз в жизни', так что теперь его постоянно окружают напоминания о моем успехе).
Прекрасно, мне часто приходит в голову мысль 'Ну что, съел, Чарли Ластра'. Ты никогда не забудешь первый раз, когда коллега поразил тебя своим величайшим непрофессионализмом.