Вольф Ульяна и др. : другие произведения.

Поэтические переводы-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Ульяна Вольф
  
  
  ПЕРЕВОД
  
  мой дорогой: это
  наша любовь выбоин
  небольшой поток машин через границу
  конфуз языков
  
  наш шепот молитвы
  а теперь прижимай меня
  этой мокрой печатью
  пока не придут таможенники
  
  мой дорогой: может быть, мы
  провезем контрабандой
  созревшие вкусовые луковицы
  "Газету Виборчу" и
  
  начеканим немного денег
  заполним подозрительную
  ротовую полость
  в час пик
  
  ПСАМ КРЕЙСАУ
  
  эй, клубок неряшливых сельских псов: струящиеся
  хвосты, щетинистые лапы, суровые зубы оперяют забор
  
  вам принадлежит улица, пыль на кайме асфальта
  вам принадлежит гулкая ночь в спящей долине
  
  каждое эхо принадлежит вам, дрожащая реперкуссия
  звука с холма, рычания иерархий
  
  и рявкающего лая: сначала богатырского, потом чудо-
  вищного. отголоски напоминают кудахтанье кур в курсе дела:
  
  кто бы ни нес чепуху во всё горло, его окружит
  эта стая, в гортанях локальной войны место теряет себя
  
  так, поднимая тревогу ложную, исследуешь космос этой депрессии
  властвуя над каждым маршрутом, каждым незнакомцем и мной:
  
  тебе принадлежит мой пахнущий след, мои храбрые шаги
  тебе принадлежат мои тельцы, наконец вышедшие за околицу
  
  ПОСТСКРИПТУМ К ПСАМ КРЕЙСАУ
  
  кто говорит, что стихи похожи на этих псов
  окружены своим собственным эхом в центре поселка
  
  так же ждут и скребут лапой при второй четверти Луны
  так же упрямо метят языковые территории -
  
  он не знает вас, вы - отчаянные пустолайки
  Кассандры в звуковых грезах Валахии
  
  вы приносите то, что призывали, то, что - телец,
  в бесшабашных укусах сзади
  
  слитно, словно лапа - это листок,
  а порядок вещей - ремесло:
  
  на одном из моих ботинок до сих пор отпечаток
  твоих зубов, четыре грубых укуса
  
  это твоя награда за преследующее стихотворение
  мир идет за поэзией по пятам
  
  B
  
  вначале лысая, в конце лысая снова: в промежутке эти волосы тяжело собрать в пучок, заколоть сверху или снизу мудрено, для красоты или для сна, вместо этого они стоят дыбом (фальсифицируют результаты пари?) и ночью идут вразнос (см. рекламу). возможно, лучше обрезать их колючей проволокой: он всегда добывает своего зайца, но если найдешь прядь в письме, длинную или короткую, прижми ее нежно к щеке.
  
  C
  
  Когда ем его пончик, оставляю лишь дырку.
  Бэсси Смит
  
  что за фальшивый друг - этот шеф, этот босс, этот поваренок или дружок Бэсси: я сожру тебя, любимый, и оставлю лишь дырку. любовь - это пончик, здесь я подразумеваю: разозлись, иначе у меня сорвет крышу, иначе песнь будет раздаваться в кухнях и кишках, мы еще не спели о липких руках. Всех мужчин звали Сэм, боже, как они умели открывать створки моллюска, и прочие их кулинарные способности, о которых мы умолчим - или просто промурлыкаем их, пухло насытившись, сахарными устами.
  
  E
  скажу откровенно - у меня одиннадцать пальцев, тоже за пределами искренности, одиннадцатый - пентюх сустава, так выглядело бы слово "мужлан", если бы спустилось с небес или пронеслось бы под ними в форме пальца. эльфы болтаются и кружатся на грубых шарнирах в шабаш. столь избыточно, но это правда, когда поднимается ветер, слышно, как шарниры скрипят.
  
  L
  в моем горле комок, собирающий каждый слой в ложь. если я кричу: это он лжет, а не я, он, ликуя, кладет бревно на мой язык, молодой мужчина, я ворчу, устаю от этого веселья, после чего он: я тоже. воцаряется молчание, я знаю, что он продолжает расставлять силки, воспринимая каждое последнее очищение горла как начало - и разве он не прав? - это конец стихотворения.
  
  S
  но всё же грешно, говоришь ты, не говорить о лебедях: шесть - это тишина, семь - любовь, а в конце - однокрылая добавка. кажется глупым, пожалуй, но в сказках дошло до нас так много лебединых песен. поэтому я говорю: подумай о третьем веке дятла, скользящем комфортно по зрачку. благодаря ему ты можешь попасть в любую точку, и глаза не вылезут из орбит. и после этого первого трепета насчастий молчание не сможет тебя ранить.
  
  Z
  мистер, мы пошли в зоопарк, но он был закрыт. мы хотели попрактиковаться в оскале зубов, изучить озвученные раздумья зебр, скажем так, поскольку всё говорит обо всем как-то по-другому, или двумя способами, или зоопарк. у зенита или азимута ворот мы заметили стайку ящериц. мы окрестили их Джинджер и Фредом. кажется, они никогда не отвлекаются, сказал ты. и этой пищи для размышлений нам хватило на всю обратную дорогу.
  
  лодзь
  проем в октябрь
  окно во внутренний двор:
  самые большие фотообои
  напротив которых ты когда-либо сидел
  голуби на кромке крыши
  с лапами в глине
  на транспортере Бога
  замерев
  ни одна пара крыльев
  не хлестнет по тебе
  старое фото
  на засвеченном ветру
  пассажиры
  
  мы были собой
  между
  станциями
  гравий
  и стебли
  на ж/д стрелках
  расщепленные поцелуи
  под грохот
  поезда
  почта
  
  словно ты
  отправил свои
  легкие
  слово
   кашляет
  в ящике
  и замок
  сопротивляется
  ключу
  словно это
  твой упрямый
  рот
  спящие печи
  
  I
  берлин
  
  когда мы мы проснулись с гнездами
  в волосах мы назвали ночь
  выздоравливающие отцы разгромили
  все ловушки захлопнули древком лопаты
  печи спали без пастуха
  ведущего нас стадом в их небытие
  *
  II
  глаухау
  
  когда нам стало дурно от копоти
  и сухого груза архивов
  мы пошли со своими дедами
  на заколоченный досками блокпост
  смотрели на старые поручни
  клали их руки на рычаг
  по мертвой отсечной траншее
  пробегает дрожь путешествия
  *
  III
  мальчице/мальтш
  
  когда списанные вагоны
  в тупике мечтали
  о перегрузочном пункте у изгиба Одера
  о грузовых лотках и мелкой породе
  мы украли один ленивый вагон
  с его рельс с его ложа
  позволяя искрам на пустых складах
  прыгать в нашем направлении
  *
  IV
  Маленькие железнодорожные станции без города.
  ........................................Вольфганг Кеппен
  
  когда мы рассеялись на
  открытом участке между станциями
  с тех пор как звезды как говорят
  растопили свои печи над нами
  мы искрами зажглись в пейзаже
  лежащем вокруг как летучая зола
  еще раз маршрут к
  дому стрелочника
  *
  V
  легница/лигниц
  
  когда мы ехали в поездах мужчины
  которые не были нашими отцами везли
  страну в корзинах ручного плетения
  (грибы, ягоды) дремля в своем купе
  дым из их ртов потом
  на всю ночь застрял в наших волосах
  Варежки
  
  зима пришла, раскрыла свои рамы,
  вплетала нити тумана в сыром
  
  лесу. за окнами туман, мы
  не узнавали друг друга на ощупь
  
  наши руки слишком большие, слишком обвислые, все
  одолженные ползунки, в которых мы бы росли, если бы они подошли нам,
  
  когда-нибудь они подойдут. возможно.
  глагол словно звук рукавов
  
  над мокрым стеклом. словно мокрые рукава во рту
  вместо соски. сквозь рамы мы видели
  
  снежные портреты матерей в парках,
  взлохмаченных ветром, на краю, но их держали
  
  ленты, ведущие к шляпам, в центре
  перчаток. видели питающие нити
  
  зимы, пушистые. и пробовали свои роли
  нерешительно, вдоль срединной линии варежек.
  
  
  
  
  
  Канцелярские принадлежности
  
  
  что такое жилище? жилище - это
  зачеркнутая звездами десятка треф. что такое зачеркивание?
  
  на промазавшем диалекте этих лесов
  зачеркивание - древо слов. и почему
  
  родины играют в карты в воздухе? никто
  никогда не видел, чтобы родины пошли домой. дерево
  
  в лесу смежных языков - это
  масть треф. из ее леса
  
  кто-то делает зачеркивания на карте.
  страны заполняют свое жилище и
  
  кладут канцелярские принадлежности обратно
  в пенал. что такое канцелярские принадлежности? верните.
  
  
  Нора Боссонг
  Неподвижная охота
  
  Кони бегут с холма, говорят,
  куница или лиса поймала кролика, никто
  не знает точно, редко кто остается здесь
  ночью. Дом слишком большой
  для дома, люди слишком богаты,
  я им не ровня. Но все равно мы едем
  охотиться вместе, по заросшим
  кромкам фамильного поместья, ни один зверь
  не сломает ветку в подлеске, ни один труп
  не распространяет свой запах как страшный предок
  на границах угодий. Я думаю, что терраса
  скрывает всё, никто
  не следует за мной, и с чего бы вдруг, мои дни
  лежат где-то не здесь. Лишь орланы-белохвосты на жердях
  не выпускают меня из виду, чувствую,
  что их колючие глаза уставились в мой затылок,
  пока я не споткнусь, но это не имеет значения, просто
  краткосрочное изменение старой системы взглядов.
  
  Местоположение
  
  Мы живем в городе без реки,
  границы здесь обозначены только ветром
  или ливнями. Ночью
  это пугает мою сестру, но в нашем доме
  никто не плачет, возможно,
  это ей помогло бы, возможно, толкнуло бы в пропасть
  безумия. Холод
  в ее голосе. Если бы расстояния можно было описать
  без рек, по крайней мере, было бы достаточно
  представлений: никто
  не проходит мимо нашего дома, и мы
  не видели родителей уже много лет.
  Но отдыха нет, этот город - словно
  остатки снега в марте. Лишь ветер
  придает дождю его форму,
  намекает на городскую черту. Наш дом остается
  запертым во льду и потерянным.
  
  Песнь Роланда
  
  И мы шли по моему родному городу
  почти молча, он не сказал ничего, словно всё
  должно было остаться непроизнесенным, горячий шепот
  тянулся этим летним днем,
  ни одно дерево не отбрасывало тень, ни одного туннеля,
  он отвел мою руку
  от своего бока и спросил, где находится
  могила фон Лаудона - полагаю, он
  уже не хотел идти дальше,
  мой отец.
  
  Оленьи рога
  
  Игра закончилась. Как можем мы
  всё еще верить в сказки? Ветви
  больше не дрожат ночью, дичь
  больше не пробирается сквозь лес, и гроза
  растворяется в тучах мух. Несмотря на это,
  стоим на своем: зуд у нас под ногами -
  не иголки елей, не листья крапивы, мы всё еще следуем
  правилу трех, семь гор и
  Маленький Братец - олень и его любимая.
  Расскажи мне про оленьи рога на стене, расскажи мне
  про игры мух. В нужный момент
  мы забудем споткнуться.
  Белоснежка спит.
  Козодои
  
  Собаки неслись по улицам, вовремя
  наколдовали козлов, трижды
  мы искали черных котов, по крайней мере
  булыжник мог послужить заменой
  горам. Мы слушали цокот копыт под окнами,
  козодои летали низко, кто-то произнес
  из название. Запах был такой,
  как от мух в бальзаме, поскольку козы заняли
  город. Они ели листву, перья,
  собачьи кости. Осенью козы
  начали спариваться перед нашим домом. Кошки
  забыты, а козодои низко. Это была просто
  бабушкина сплетня, но эти птицы
  кормили потомство сосцами коз. Фокусы -
  просто плохая шутка, и мир
  вторгся во чрево козье.
  Они продолжали давать молоко три дня,
  потом умерли.
  
  Крысолов
  
  Я встретила двоих мальчиков
  под аркой моста ночью,
  они мочились на опоры,
  сказали, что им семь,
  сказали, что у них вши.
  Посмеялись надо мной, когда я
  в это поверила. Нечего взять с нас,
  кроме вшей - открыл секрет младший.
  Он указал на кусты и наступил
  на мой след. Я могла бы хотеть
  влюбиться в него, ничего другого,
  кроме того, что ночь можно получить
  так дешево. Старший спросил у меня, правда ли,
  что даже животные не могут
  умереть в одиночестве. Было слишком поздно
  мальчикам находиться под тем мостом.
  
  Саманта Баренсон
  
  Поезда
  
  Пейзажи разворачиваются, как на полотнах Джексона Поллока, пятна коров, растянутые облака, клочки подсолнухов и деформированные тропы. Холодное окно прилипает к моему уху, я слышу тактактак человеческой твари.
  Татактатум, татактатум, татактатум.
  Я - не Ева-Мария Святая, я не еду на Север через Северо-Запад, и Кэри Грант не целует меня. Всё, что я вижу за этим оконным стеклом - пейзажи с почтовых открыток, довоенный ландшафт, железнодорожные отпечатки: корова, замок, церковь, осел, старый мотоцикл или заброшенный поезд, трава, насколько хватает глаз, маковые поля, юбка клёш, газировка, кусок пластика, мусорный бак, неоновый свет, вспышка.
  Татактатум, татактатум, татактатум.
  Я - не Селия Джонсон в "Короткой встрече", ждущая следующий четверг, следующий четверг, запретные любови следующего четверга в маленьком кафе. Всё, что я вижу за этим оконным стеклом - горькие пейзажи, снова и снова, коровы выглядят как коровы, а снег прячет все следы волков, огров и ведьм.
  Татактатум, татактатум, татактатум.
  Я - не Мэрилин Монро "В джазе только девушки". Всё, что я вижу - огромные насыпи, сады камней и сорняки, который методично жует изумленный рогатый скот.
  Татактатум, татактатум, татактатум.
  Километры накапливаются, до Севера всё еще очень далеко. Сто пять целых восемь десятых, мы доберемся туда завтра.
  
  Desaparecido
  
  Долгое время
  я думала, что он
  desaparecido.
  "Исчез"
  не означает ничего,
  мужчина, который вышел за сигаретами
  и не вернулся.
  В то время как
  desaparecido
  для аргентинца,
  уругвайца,
  чилийца
  значит
  "украден",
  "арестован",
  "пытаем",
  "убит",
  "полностью вычеркнут".
  Словно его никогда не существовало.
  Долгое время
  я думала, что он
  desaparecido.
  Но, по-видимому,
  он умер во сне.
  
  Говорят
  
  Говорят,
  когда он умер,
  определенные части моего тела
  полностью побелели.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  я спросила у своей тети,
  думает ли она,
  что мы с ним
  будем вместе
  сидеть на облаке.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  все
  много плакали.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  нашли письмо.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  это письмо
  выбросили.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  он спал.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  он только что вернулся из Испании,
  и весь его багаж оставался на борту.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  никто не потребовал этот багаж.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  он отправился на кладбище,
  а потом - в сад.
  
  Говорят,
  когда он умер,
  он стал лимонным деревом.
  
  Мы говорили
  
  Мы говорили
  О певце
  Который сгорел
  до смерти
  Ушел от любви
  В алкоголь
  И стихи
  
  Мы говорили
  О кино
  Черно-белых фильмах
  Дразнящих актрисах
  Эротизме
  Их перчатках
  Их длинных ресницах
  
  Мы говорили о
  Нескольких забытых стихотворениях
  Которые вспороли небеса
  И оставили нас
  Уязвимых
  Перед бурей
  Раздавленных жерновами слов
  
  Мы говорили
  О прогулке
  Под платанами
  В несуществующем
  Париже
  В поисках зонтика
  Который потеряли когда-то
  
  Ты не пришел
  
  В темном кинотеатре
  Я наедине
  С шумом проектора
  И еще четыре джентльмена
  Печальных
  
  El vuelo de la muerte (кража смерти)
  
  Синева.
  Синяя красота спокойных неровных волн.
  Пейзаж с открытки...
  
  Но в глубинах морей и воспоминаний
  спят тела подростков,
  разбитые и поломанные
  в тысяча девятьсот семьдесят шестом, анонимно.
  
  Военные самолеты проносятся на хлопковом небе, словно орлы,
  исчезают на расплывчатом небосводе.
  По Desaparecidos начинают скучать.
  
  Это не синева,
  это больше, чем синева,
  такая синева,
  становится бирюзовой,
  почти зеленой.
  Нет синонимов для лазури,
  ничто не прилипает
  к этой безграничности, окрашенной в синий,
  ничто не оставляет
  небесные отблески
  на морском пейзаже
  и ничто не достигает
  лазурных глубин
  изменчивых приливов,
  но это не синева,
  это больше, чем синева,
  это смесь
  незабудки,
  изумруда
  и ляпис-лазури,
  она синее злости в твоих синих глазах,
  синее монохромии Клейна,
  синее волны Хокусая,
  но это не синева,
  это больше, чем синева,
  это синева моря и памяти,
  синева, почерневшая от тел, выброшенных из вертолетов,
  синева, окрашенная потерями,
  преступная синева,
  синева вины,
  красный цвет.
  
  36 вещей, которые нужно сделать, прежде чем умереть
  
  1. Составьте список других 35-ти вещей, которые нужно сделать.
  2. Не умирайте до окончания списка.
  3. Сверьтесь с картой путешествия.
  4. Подготовьте багаж.
  5. Не забудьте свои пуловеры.
  6. Не забудьте купальник.
  7. Опустошите и закройте свой банковский счет.
  8. Настройте переадресацию почты.
  9. Запишите сообщение на автоответчик.
  10. Примите душ.
  11. Помойте машину.
  12. Купите бензин.
  13. Проверьте давление в шинах.
  14. Купите печенье.
  15. Наполните бутылку водой.
  16. Пойдите в туалет.
  17. Опустошите холодильник.
  18. Не забудьте полить растения.
  19. Попросите соседа присмотреть за котом.
  20. Вынесите кошачий лоток.
  21. Выбросьте старые цветы.
  22. Вынесите мусор.
  23. Помойте посуду.
  24. Сложите постельное белье.
  25. Выключите газ.
  26. Выключите воду.
  27. Выключите свет.
  28. Закройте дверь.
  29. Положите багаж в багажник машины.
  30. Выясните обстановку.
  31. Выключите мобильный телефон.
  32. Наденьте черные очки.
  33. Закурите.
  34. Уезжайте.
  35. Не возвращайтесь.
  36. Живите.
  
  
  
  
  Джаннина Браски
  
  
  Письмо приходит навестить меня
  
  Письмо приходит и навещает меня. Устраивается с ногами в гостиной. Бродит вокруг, немое. Неожиданно оно взрывается, и возникаеет новая форма. Добро пожаловать! Быстро оно взлетает, и я вижу два, три, четыре, пять, семь, пятьсот писем. Вдруг я слышу слово "река", и вода бежит в еще одном пространстве реки. Я повторяю слово "река" два, три, четыре, пять, семь, пятьсот раз, и холод заточает сумерки. Потом двойной наклон этого письма дрожит. Нет бездонного возвращения. Письмо - рождение жизни. Вот где начинаются ее границы. Я изучаю мир под ними.
  
  Правда
  
  Да, это правда. Вопросы не меняют правду. Но заставляют двигаться.
  Они фокусируются на моей правде под другим углом. И ты говоришь: мы моем правду. Всё должно быть разъяснено.
  Ты не говоришь правду, и со временем твой пиджак возвращается, изготовленный из другого материала, и твои туфли говорят "да", и возвращаются к тебе, говоря мою правду. Хотя сейчас идет дождь, возможно, дождь не идет внутри твоей правды так же, как снаружи. Хотя тишина, ты можешь говорить, что я думаю, когда ты не говоришь. Но не игнорируй меня и не начинай снова говорить, чтобы я пришла, если велел уйти мне. Тогда не надейся, что я послушаюсь тебя, когда ты скажешь, чтобы я пришла. Ты придешь со своими словами, убирайся, дверь будет открыта. Я слышу эти слова, и дверь открывается. Потом ты придешь, и я буду знать, как сказать тебе "убирайся".
  Поэзия ночи
  
  Поэзия акулы с двумя китами и пугалом. Поэзия краба и черепахи. Поэзия подъемника и двух автомобилей. Поэзия великана и карлика. Поэзия клоуна и пьянчуги. Поэзия звезды и стены. Поэзия лета и горы. Поэзия летающего кролика и танцующей туфли. И поэзия боли радости, и поэзия радости боли. Поэзия летучей мыши и ведьмы. Поэзия разорванной туфли и чулок без обуви, и горизонта, который ищет тебя, когда ты приближаешься к горе. И поэзия холма, с которого ты спускаешься, когда ожидаешь звонка. И поэзия номера, потерявшегося в шляпе волшебника. И поэзия пера попугайского, и поэзия попугая и зонтика. И поэзия тени и свидетеля. И поэзия несчастного случая и неожиданности. И поэзия любви, которая никогда не приходит, потому что убегает вместе со шляпой волшебника. И слово "поэзия", и звук "поэзия", и тень поэзии становится двумя настоящими числами, двумя настоящими клоунами, двумя авиалайнерами, двумя тостами, которые никто не слышит, потому что, разбившиеся в воздухе, они прекращают быть воздухом, а разбившиеся против ветра - прекращают быть ветром. И поэзия без горы и без холма. И поэзия без отсутствия и без пустоты. И поэзия ночи, и свидетель в тени, в пыли, в отсутствии всего.
  Поэзия - это кричащая сумасшедшая
  
   (искусство поэзии)
  Поэзия - это кричащая сумасшедшая. Всё кажется поэзией. Сумасшедшие смотрят ввысь. Всё кажется безумием. Безумцы не боятся луны, не боятся огня. Ожоги плоти - это поэзия. Раны безумцев - это поэзия. Преступление ведьмы было поэзией. Магия знала, как находить свою поэзию. Звезда не была поэзией, пока сумасшедшая не обнаружила ее. Открытие огня на звезде. Открытие воды с песком. Ни поэзии, ни прозы. Соль для рыбы, соль для смерти, стихотворения нет среди умерших. Запомни его, но не записывай. Люби ее чары, сыграй ее Лазаря, но не буди ее. Сомнамбула среди котов, вор среди собак, мужчина среди женщин, женщина среди мужчин, богохульство в религии, по горло сытое нищетой. Вырви голос поэзии. Не позволяй ей найти тебя, спрячься. Принебрегай ею, игнорируй ее, покинь ее. Не прикасайся к ее ранам, она будет презирать тебя. Отойди назад. Презирай стихотворение. Развивайся без нее. Предоставь ей необходимую дистанцию. Позволь ей кичиться. Потом оскорби ее, скажи, что написана без жизненной силы. Высмеивай ее мечты, шлепай ее по глазам. Встань на колени и проси прощения. Прими стихотворение - плод ее чрева. Спи рядом с ней, но не отводи взгляд. Слушай, что она говорит тебе во сне. Признай ее, когда видишь, как она произносит имена демонов ада. Спускайся с ней в ад, поднимайся по улицам, сгори в ее истории. Нет имен, нет истории.
  Вулкан извергается и преследует стихотворение.
  Мне остается лишь ударить ее о скалу. Мне остается лишь обнять ее. Мне остается лишь оскорбить ее мечты, а ей остается лишь раскрыть стихотворение для меня, просто треск, треск в тишине, без стражников или девиц, подальше держаться от домашней птицы и сов, хранить молчание, являться босиком. Ей оставалось лишь разбиться о скалы, и ветру оставалось лишь играть ее локонами, и времени оставалось лишь превратить в вечность ее мгновение. И поэзии нет нигде в замке. Она исчезает сквозь люк, убегает с огнем, который сжигает ее и растворяет в воде.
  Я была гадалкой
  
  Я была гадалкой. Столетья назад я предсказывала судьбу фиглярам и безумцам. Ты помнишь. У меня был слабый голос, словно у песчинки, и огромные руки. Безумцы переступали через мои руки. Я говорила им правду, никогда не могла соврать. И теперь мне жаль. Столетья назад пьянчуга, полный мечтаний, пригласил меня танцевать. Я использовала свои карты, чтоб предсказать его судьбу, когда его напиток выветрился. Когда я колотила в дверь, это убило море. Фигляры и безумцы считают песчинки, и ни разу не разрушили ночные сны. Они рисуют ночь и рассвет, наполненный полднем. Маги были и всегда будут моими спутниками. Не разгадывая их трюки, я устроила пожар в их горлах. Но никто не взорвался. Возможно, один. И еще одна химера возникает с рыбой.
  Маленькие оловянные солдатики
  
  Мои баки были полны бензина и войн. Я была оловянным солдатиком. Я маршировала в дыму города. Были сложные моменты, и были "Привет! Как дела?". Они значили одно и то же. У меня было два пенни. Я могла войти в город. Но двери закрыли передо мной. Я закрыла свою душу перед ними. Они не знали, что случилось. Моя душа прошла здесь? Тело, говорю я тебе, как дела? Я была оловянным солдатиком. Голос, который говорил это, был не тем, что он говорил. Я почти слепо верила дороге. Но сектор, шествие, скованное глиной, глаза асфальта, руки извести, ноги сверла, рубчик цемента, отраженный, отраженный, отраженный - наковальня молота на фоне тела - сверлит, сверлит, сверлит меня.
  Войска вступили вовремя, стена и защелка, сердце, моя душа, обрыв вагонов. И всё было черное, черное, черное, белое - словно асфальт. И мир закрыл свои двери - наковальни и молоты повсюду на фоне спящих мужчин - двери сердца, города повсюду и маленькие оловянные солдатики.
  
  Стихотворная пастораль: Инквизиция воспоминаний (я утверждаю)
  
  Я утверждаю. Я восклицаю. Я - инквизиция воспоминаний. И мне скучно от точек с запятой. Мне скучно от сомнений. И главное - мне скучно от памяти. Мне скучно от воспоминаний, я достигла вершины мира, чтобы их сжечь. Мои воспоминания - в этой книге. Послушайте меня, леди и джентльмены. Это - похороны воспоминаний. Это - их кладбище. Это - их панихида. Я не боготворю их и не уважаю совсем. Они не принадлежат никому. Они не принадлежат могиле. Они даже не принадлежат памяти. Все вы видели красных химер и черных химер. Вы видели опьянение и банкеты. Потом похмелье памяти пришло и смело жизнь прочь. Смерть называют памятью. Так же - и время. Так же - и проклятых сборщиков мусора. Я имею в виду пастырей памяти. Воспоминания - тени. Воспоминания - смерть. Я - не память. Я - не склад эпитетов или метафор. Я - звезда, и звезда сияет. Я - утверждение. И я не хочу концепций. Я не хочу абстракций. Нет, нет, нет и нет. Я - не точка с запятой. Я хочу новый параграф. Я хочу закончить это всё. Без каких-либо сожалений. Без воспоминаний.
  Стихотворение-пастораль, или Инквизиция памяти (Воспоминания бродят вокруг, переодетые в старика)
  
  Воспоминания бродят вокруг, переодетые в старика. Но они не стары. Они - притворщики и сплетники. Я люблю сплетни. Но ненавижу воспоминания и печали. Мне нравится "он мне сказал, а я ему сказала, и мы влюбились, и уехали в закат, и жили счастливо во веки веков". Мне нравится солнце и пляж. Мне нравятся тротуары. Суп и свёкла. Мне нравятся женщины и мужчины. Мне нравятсы горы и моря. Мне нравится огонь и вода. Мне нравится трэш-кино и романы. Мне нравится пошлость и сплетни. Но больше всего мне нравится забывать всё. Особенно - слухи.
  Я - забвение. И ничто. Я - радость, благоденствие и счастье. Я - смех, сплетни и пантомима. Я - дурак и принц. Я - зерно риса и фасоль. Я - нут и кастрюлька. Я - красное яблоко. Я - соль и перец. Я - пастырь жизни. Я - пастырь воспоминаний, которые люблю, несмотря ни на что. Утверждение - это всё, что я люблю, и всё. Что ненавижу. Утверждение. И жизнь.
  И отказ. Утверждение всего.
  
  Тост за божественное безумие
  
  (в короне Статуи Свободы)
  С бокалом шампанского я предлагаю тост за Divina Locura- Божественное Безумие, всегда вдохновлявшее на высшие ожидания величайших поэтов мира. Я предлагаю поднять тост за эту великолепную корону - Божественное Безумие, которое, всюду униженное, подавлено - в покорности, взаперти, в лишениях и молчании, подавлено противоположностью Божественного Безумия - божественной надеждой, божественной философией и поэзией - врагами величия, любителями развлечений, которые пронзают взглядом и бьют по щекам поэзию и философию - сердце дешевеет, дешевеет всё высокое и благородное, дешевеет всё великое, роскошь, красота, добро, благородство, прекращаются смыслы, харизма, энергия добра, которая заклинает по нашей доброй воле что-то хорошее для Америки - что-то, что заставит Америку вновь подняться с цыпочек Юкона на цыпочки архипелага Огненная Земля.
  Машина языка
  
  Я в изгнании вдали от своего родного языка - в изгнании вдали от иностранного языка - в изгнании вдали от всех языков, которые махали осведомленностью знания - с вероятностью и уверенностью - и без каких-либо сомнений в том, что это их город и страна.
  Я хохочу, и мой смех - родной язык, как любой смех на любом родном языке, но шутка моя, потому что мой смех не значит, что я болею за другую команду, которая жарит варварский язык на открытом огне расистских шуток и косвенных намеков, вот чего хочет мать всех яиц, отложенных в иностранный язык - оставить меня без речи - без Родины - страны, которая могла бы лелеять, словно мать, мои мысли, или кровати, на которую можно было бы лечь.
  За словом - тишина
  
  За словом - тишина. За тем, что звучит, дверь. Изнанка и сверток прячутся всюду. То, что приближалось, упало и остановилось вдали вблизи. Выражение засыпает и просыпается. И то, что закончилось, возвращается. Это способ вернуть мир на место. Иногда возвращается, когда необходимо продолжать помнить.
  Но если я звоню в колокол, вода поднимается, и река вылетает из воды снова. И тело поднимается и трясется. И скала просыпается и говорит: "Я пою". И рука превращается в носовой платок. И сумерки с ветром - товарищи. И эти сумерки оказываются среди молний. Снаружи птица, и ветка, и дерево, и эта молния. Самое главное, есть полдень без формы. И вдруг всё требует движения. Двое путешественников встречаются, и их туфли танцуют.
  Бриз и утро сталкиваются, звеня. И чайка бежит, и кролик летит. И бежит, и бежит, и сейчас бежал. За тем, что бежит, жизнь. За молчанием - дверь.
  Похороны сардины
  
  Джаннина: Я хороню сардину - мертвое тело, которое несу на спине.
  Заратустра: Маленькая рыбка - в маленьком гробу. И ради этого - ради этой вонючей плоти - мы пришли столь издалека?
  Джаннина: Взгляни, она шевелится. Она еще жива.
  Заратустра: Она столь соленая и противная, она чешется и кусается.
  Джаннина: Она работала всю свою жизнь в слякоти масла и уксуса. Я окроплю ее фимиамом и мирром, и горстью пыли золотой осыплю, чтобы с нею похоронить под песком.
  Гамлет: Поторопись. Паром уплывет без нас.
  Джаннина: Ты не представляешь, сколько я страдала под влиянием этой безжалостной, но отсталой сардины. Не воин, а солдат. Заставляла меня приносить присягу в ее полку пассивно-агрессивной работы. Путешествовать не разрешалось. Курить не разрешалось. Домашние животные запрещены. Никто не мог подойти ко мне, потому что сардина начинала вонять, и ее вонь кусалась. Иногда она летала вокруг ободка, но всегда ныряла обратно в жестянку сардин - искала свой чек с зарплатой. Каждые две недели мне выдавали зарплату - вонючие сардины, и я несла домой всё, что могла купить за эту зарплату - тюремное заключение, неволю. Зависимость от зарплаты заставляла меня истекать слюной, но сдувала мой разум в пыль - в пыль, летавшую вокруг и заставлявшую вас кашлять, но вы едва ли могли ее увидеть, поскольку она сделана из пыли. Но я сделана не из пыли - я сделана из плоти, и плотская любовь с маленькой сардинкой сводила меня с ума. Это была столь маленькая рыбка, что она едва заполняла мой рот. Мне с трудом удавалось ее съесть. Я была голодна - мне хотелось большую рыбу. Помилуй, Господи - никакой больше рыбы! Пожалуйста, никаких моллюсков, никаких устриц! Пожалуйста, ничего в скорлупе или в чешуйках!
  Ничего соленого, ничего с плавниками или зубами! Поскольку у нее есть зубы - у сардины есть зубы - и она укусила меня, словно бешеная белка. Должно быть, она знала, что я хочу ее похоронить. Ее зубы были длинными - она пронзительно кричала - она таила обиду - у нее была тема для спора. Она обвиняла меня в том, что я сдерживаю ее рост - но всё, чего я хотела - лишь освободить ее из жестянки. Я хотела, чтобы она дышала свежим воздухом - и пела. Твой рот уже открыт - теперь вдохни глубоко, маленькая рыбка, и пой - пой песню любви. Ты знаешь, что мои струны - из ярких цветов. Ты знаешь, что я тоже пришла из моря - но я пришла не с обидою, таимой в зубах. Я пришла с крыльями, чтобы улететь от твоей вони. Я ненавижу сардины.
  Заратустра: Тогда зачем ты их ешь?
  Джаннина: Потому что я ненавижу их беззащитность. Я не съела бы льва. Он съел бы меня первый. Я ем то, что слабее меня. Мне нравится ягненок. Я смотрю на ягненка, который щиплет траву, и у меня слюнки текут. Я съела бы его живьем. Но не сардины. Они уже мертвы. Они никогда не жили. Они были мертвы, даже когда были живы. Всегда с открытым ртом. Молят о воде. Нет, я не против попрошаек. Но сардины - не попрошайки, они вызывают ужас. Они молят о воде, но чего они на самом деле хотят - так это съесть вас живьем - со всей своей смертельностью - это чума - вирус - бактерия - что-то заразное, что убивает вас, не убивая.
  Они открывают рот, чтобы молить о воде - но не делают ничего, просто глотают сквозняк и ждут воду - их рты открыты - словно они храпят, это хуже, чем умолять, они - нищенские попрошайки, они даже не умоляют - они слишком мертвы, чтобы умолять - и они смертельно заразны. Это их смертельность задерживается на мне каждый день моей жизни - мертвая инерция сардины, которая повинуется и просит воду, галлоны воды, и выполняет то, о чем ее попросили, несмотря на то, что воды нет, отказывается от себя настолько - что даже не понимает, что у нее нет существования больше - и позволяет, чтобы ее заключили в жестянку - всегда с открытым ртом, говоря: "Абсолютно мертва, но дайте глоток воды. Я не хочу быть похороненной заживо. Я хочу выжить. Я - сардина на жалованье. Дайте мне еще денег". Вот почему они столь соленые и отвратительные, они чешутся и кусаются. Потому что они слюной истекают по соленой ставке - соленые сардины на ставке.
  Заратустра: Это не сардина. Это - большая рыба.
  Джаннина: Гроб маленький, но вонь безмерна.
  
  Антонелла Анедда
  
  Вендетта
  приносит радость, только если читать в ломаном ритме, делая паузу
  на каждом периоде, слегка раскрывая губы на двоеточиях
  
  Что: за жалость - умереть, любовь моя. Сказать: "Я не люблю тебя больше",
  когда никто не слушает. Что: за стыд - раздраженный голос, поспешность.
  Расстояние между первым страстным шепотом и этим новым
  тембром. Как мало у меня стыда. Убить тебя и принести сюда.
  Под пространство, которое ты создал.
  Вот: пространство. Есть: ткань. Есть: белая. Есть: простыня.
  Есть: земля, на которую падает снег.
  Тсс. Ты будешь там один. Больше не на вершине. но.под. как надлежит
  как надлежит мертвому. как надлежит зерну. и. лилиям, которые еще не проросли.
  Ты почувствуешь что-то вроде царапанья: это птицы, мыши, мои
  собственные костлявые руки, которые ты обожал, мой язык с его жаждой.
  Брр. любовь. как. мучительно мне видеть тебя, съежившегося от этого холода, столь
  лишенного даров в этой могиле, где я не могу скорбеть о тебе,
  а могу лишь копать к земле, к ее железу,
  к огню, который теперь обнимает землю и прославляет меня.
  
  [Перед ужином]
  
  Перед ужином, прежде чем лампы нагреют кровати, и листва деревьев нагреет тьму, и ночь осиротеет. В обрезанном пространстве сумерек все сезоны проходят, неузнанные. Потом небо загружено облаками и потоками воздуха, барабан на терновнике и пеньках. Тень бури бьется в оконные стекла. Вода пропитывает кусты, животные шатаются над мокрыми листьями. Тени сосен падают на брусчатку, вода замерзла, лесная вода. Время замирает, рассеивается. Вдруг в торжественной тишине проспектов, в пустотах фонтанов, в павильонах, освещенных всю ночь, госпиталь блестящ, словно зимняя резиденция в Санкт-Петербурге.
  Будет ночной кошмар похуже,
  полузакрыт между листьями дней,
  которые не захлопнут ни одну дверь, и гвозди,
  которые вдалбливали в сознание, когда жизнь началась,
  с трудом согнутся.
  Наемного убийцу растянут на галерке,
  его лицо между простынями, оружие с одной стороны.
  Кухня медленно откроется
  без звона разбитого стекла
  в тишине зимнего полудня.
  Не будет желчи или горечи, только
  - на одно мгновение - фаянсова посуда
  мелькнет с морским великолепием.
  
  Потом будет время подобраться ближе, возможно, влезть,
  будут будущие проемы,
  на полку, уставленную кувшинами,
  в перевернутый воздух подворья,
  в сведенный судорогой полет гусиный,
  с меланхолией ночного конькобежца,
  которому известно, как в это мгновенье
  тело синхронизируется со льдом,
  чтобы оторваться
  и уйти.
  [Вырвать из земли обоснование для глагола]
  
  Вырвать из земли обоснование для глагола,
  поскольку истина в том, что еще не время,
  и мы не знаем, спешить навстречу или обратиться в бегство.
  
  Достигни вечера, скажем, вечера в декабре,
  самых умных подковырнули клиньями сноса.
  Придай форму тьме,
  пока плита сверкает у стены.
  
  Это ночи западного мира,
  в их лучах летают скомканные биографии,
  портреты, темные, словно от кофе, свитки имен.
  
  Другая тишина закрывает нас щитом сбоку,
  словно вес моря, завернутый в джут
  и сложенный аккуратно в отчаянии.
  
  ***
  
  Окно в ночи,
  две темные тени спят,
  серые, словно птицы,
  тела которых отстраняются на фоне неба.
  
  Я пишу со снисхождением
  к вечности, в которую не верю.
  Нерасторопность приходит ко мне из тишины
  и из свободы - невидимая -
  о которой не знает материк
  - остров мысли, которая пришпоривает меня,
  чтобы осадить вовремя,
  дать пространство,
  изобретая пустыню для языка.
  
  Слово расщепляется, словно дерево,
  словно кусок дерева, треснувший с одной стороны,
  частично - воздействие огня,
  частично - пренебрежения.
  
  [Эти двое - стихотворение о войне]
  
  Натану Заху
  
  
  Эти двое - стихотворение о войне,
  сочиненное, пока она бушует, не вдали, не поблизости,
  усаженная наискосок за стол,
  эти двое - песня, вознесенная к Богу,
  который бросает взгляд на своих червей и переполняет нас,
  равно - любимых и нелюбимых.
  Не перемирие - дар
  для этой оглушенной земли.
  [Благословение - быть столь же далеко, как ты]
  
  Благословение - быть столь же далеко, как ты,
  самая невинная вещь среди далеких вещей:
  ниша для столика и яблоко,
  шар, горизонтальная поверхность, на фоне высокого пламени камина
  две формы соединились, чтобы извлечь яркость комнаты.
  
  
  Ничто в реальном мире не зовет нас,
  но мы приближаемся к предметам,
  почти так, словно они - эхо голоса,
  слабое оповещение о других жизнях.
  Черная вода, силуэт собаки на дамбе.
  Никто не называет их воспоминаниями, воистину свистят, когда так,
  но мы видим три комнаты, внезапное движение
  того, кто еще жив,
  вдруг шкафы платяные нас возвращают
  к блуждающему огню, неясной звезде лица.
  
  
  Ничто не завершено, ничто не сокровенно.
  Только стук внезапного удара
  и эти крики среди секаторов, обрезающих колючки
  - крики, которые мы не понимаем, как бывает с теми, кого преследуют в темноте.
  
  Деревья, тела, порывы ветра бьются о стены.
  Одного жеста достаточно: изгиб локтя, рука гасит свечу.
  
  В два счета мы стали тем, кого он больше всего боялся.
  
  Элиза Бьяджини
  Голос не связывает, нет
  
  Голос не связывает,
  не преодолевает расстояние между нами,
  словно фон в воде,
  вместо этого он останавливается, словно
  реле обратного тока,
  включенное или выключенное
  наобум. Мы двое -
  страна
  под эмбарго,
  кормящаяся скобками
  и тишиной, выключением света,
  так что, когда свет в конце концов
  включается снова, мы уже забываем,
  что сказать друг друга..
  
  По тропе
  
  По тропе
  иглы, твоя нитка
  уже проходит
  подшивает каймой тебя, это
  устанавливает порядок, ровно и узко,
  это
  отрезает тебя
  на лодыжках,
  такое хитросплетение.
  
  Так туго
  
  Так туго,
  так туго, что льется
  кровь, из головы,
  словно
  бутылки
  пробка:
  вдохи
  быстрые,
  гонка,
  (ноги,
  белые, словно куски марли,
  мела).
  
  Когда ты найдешь эти длинные окорока
  
  Когда ты найдешь эти длинные окорока,
  листы бумаги или былинки,
  едва коснись,
  они полнокровны:
  твои слова
  направляются в мертвые зоны,
  в затененные пространства,
  тонкие и безмолвные, как игла,
  
  я поняла, что меня накрыли,
  и не знала.
  
  Сильвия Бре
  
  Луна сама по себе - два зеркала несчастных
  средь скудной зелени
  и некие земли плывут по песку
  
  вдали, животные нянчат потомство внутри потомства
  в центре городов
  в диких ноктюрнах
  
  рука с кнутом от которого ничто не скроется
  кроме исковерканной болтовни
  чаек и ворон.
  
  Что-то видит всё
  и нерв зрения - экватор
  глаз смотрит на себя в ужасе
  
  круг границы нас не спасает.
  Проявлены одною пленкой друг другу
  - непрестанное порхание зрачков -
  
  мы ждем явление добра дальнейшего синтеза
  в беспорядке.
  
  ***
  Всё еще слишком уставший, чтобы не быть спокойным,
  ты приходишь и садишься
  энергично, не зная, как быть последовательным,
  у основания сна
  ты - как любая мысль потенциальная,
  если предоставлена своей судьбе,
  хватка ослабляется, чтобы обнаружить,
  что каждая крохотная деталь универсальна
  
  и кто бы ни спал в твоей бездне
  арки на поверхности
  заменяют небо
  никто не удивлен, если вдруг
  захвачен будет чудовищным ветром
  призрак
  обретающий очертания и отбрасывающий тень
  созвездия
  дороги, на которых - не узнавая их - видишь себя
  и где что происходит
  то, что кажется
  рвется от голоса
  имена должны быть раскрыты, как только рождаются
  
  те, кто их произносит, просыпаются и говорят "день",
  словно для того, чтобы рассказать существование мира.
  
  ***
  Есть мгновения,
  когда я пытаюсь оставаться в пределах своей нормы,
  придерживаться лишь того, что я вижу
  
  строгая истина, газета, руки
  
  Я цепко пытаюсь воздержаться
  
  Но тьма приходит, и я иду искать
  другого
  
  изувеченного
  
  того, кто ходит вокруг, показывая себя
  лишь кратко в некоем танце
  того, кто поет
  
  (едва ли я знаю, что есть что-то вокруг -
  его страхи
  кажется, мне нужно отступить
  всё, что я знаю,
  кажется, похоже для всех:
  слегка раскрой рот сначала,
  словно в мгновение перед смертью -
  
  это человеческий язык
  принимает форму
  и борется со скорбью, которая удерживает его).
  
  ***
  Ты всегда знал,
  что мгновение придет
  - оно уже прячется здесь, внизу, внутри -
  
  когда беспорядок победит
  безоговорочно
  ни одного выжившего
  
  алфавит, чья угодно общая
  земля, единый жест.
  
  Но, возможно, даже у вещей, как они есть,
  имеется порядок
  
  столь обширный,
  что переливается через раму
  
  чтобы никогда не войти
  в чей-либо разум
  
  так что окончательная реальность соответсвует
  чистой абстракции
  
  словно ночью
  когда существование и несуществование
  что угодно
  одинаково.
  
  ***
  Что всё это значение существует и теряется,
  говорит память, которая исчезает
  непостоянство смуты, доводящее тебя до слёз,
  пена, сияющая на вершине
  неких согласных
  под взглядом, разрежающим все
  бутылки Моранди, Основа Мира,
  стирающая усталость экспонирования себя
  и вопрос, оставшийся без ответа,
  семь минут вечного разлада
  и каждая отдельная строка Джорджо Агамбена
  - рассеянные вещи, которые объединили
  жесты других, собирающихся уйти -
  я думаю о туфлях, которые носил Винсент
  о процессии черных фигур Альфонсо
  перед избиением его младенцев
  словно вассалы чествуют короля,
  который, очевидно, предпочел бы отказаться
  о недостающих зубах Арто
  я думаю о Рембо, о той буре,
  утратившей свое значение и для меня.
  
  
  Наталия Малек
  
  Трофеи
  
  Некоторые женщины советуют перед уходом собрать всё, что рассыпалось. Пижамы. Сливы, желтые и маленькие, как запрещенные младенцы.
  Тапочки с узором, который ласкает взор, но не слишком яркий.
  
  Но не собирай брошенное на месте катастрофы.
  Не откладывай их. Дай им год, чтобы пришли в чувство.
  
  Если твой год слишком короткий, можешь его удвоить. Не по их просьбе.
  
  (Результаты - чистые сосуды, в которых и фрукты, и уксус).
  
  Выжили только хрупкие
  
  Желтоватые овцы. Парни со щетиной. Бритые парни,
  вопреки новым обычаям. Все - жители северных графств.
  Некоторые - из южных.
  
  Ни одного забывчивого.
  Возможно, один любопытен (я сомневаюсь).
  Никаких птиц, гадящих на липу. Разумеется, никаких женщин, до сих пор щеголяющих в перьях.
  
  Если мы едим спаржу
  
  Это значит, что Польша поредеет.
  (Население)
  Но там что-то еще (неожиданное нашествие длинноногих девиц).
  
  Если мы едим спаржу, это значит 1-е, май. Вы не можете есть персики.
  В крови никакого потока гормонов стресса.
  Но, возможно, другие.
  
  Пафос
  
  Птица семейства бакланов с дерзким наростом
  На горле. Прожорлива. Плавает быстро.
  
  Калос
  
  Фрагмент тела.
  (Тела нет, только фрагменты, доктор зафиксировал в моем больничном листе).
  
  Мы видим?
  (Ты видишь, дети согласны)
  
  Глядя на это, их лица трогают пальцы.
  Ты предпочитаешь отвернуться? Но это - как уклоняться
  
  от взноса в Родительский комитет, система громкой связи в аудитории, и поле
  усеяно шлаком.
  
  (Дети не хотят ничего портить и не должны)
  
  Кагафос
  
  М-р Манчу дерется, как медведь.
  Пятьдесят лет назад директор Вроцлавского зоопарка его остановил бы
  при побеге. Но не сегодня.
  
  М-р Манчу оттуда, где не действует мой школьный ID.
  (Действие красной печати истекает в сентябре)
  
  (У людей жизнь истекает при безработице, часто после рождения ребенка, а иногда без причины)
  
  Бамос
  
  Где-то там должна быть красота, которой мы уступаем. Не в Европе. Не в Африке. В море.
  На волне чьей-то беды,
  которая выбрасывает такое же старье, как ее дорогие, но старые подруги:
  волна семейных чувств и волна острой критики.
  
  (а именно: скидочные купоны, влажные носки,
  треснувшие телефонные аппараты и расслоившиеся раковины).
  
  Мы не ходим туда, чтобы проведать кого-то.
  
  Культура пост-развода
  
  Можно представить, к примеру, так: мы едим картощку и соленое масло,
  Длинные-длинные праздники в Лотарингии длятся.
  
  Местные церкви интересуют меня больше,
  чем местные мужчины.
  
  Возможно, она справлялась с этим и раньше -
  соблюдала дедлайны, приспосабливалась к чьим-то ожиданиям.
  
  (Франческа, загорелая девушка из группы парусного спорта,
  посоветовала становиться на весы каждое утро)
  
  Зеленые колибри
  
  Писатели часто теряют ход мысли, пытаясь объяснить, сколь яркий камень - колибри: это невозможно.
  
  Ричард Хьюз, "Буря на Ямайке"
  
  Я больше не могу притворяться готовой, видишь ли,
  когда ты не ешь мясо, сложно приправить стихи о маленьких цыплятах.
  
  Когда не занят, думаешь в основном
  о высоких скулах Бианки Балти,
  
  о простом фрагменте Бернстайна и странной майской грозе,
  ты можешь лишь в своем белом блокноте
  
  с вереницей зеленых колибри записывать свои заклинания.
  Они не покинули меня. Значит, не достигли тебя.
  
  Семя
  
  Семя минимализма проросло в Матильде.
  Она пошла гулять.
  
  Важные вопросы захватили ее,
  не менее, чем банальные. Бассейн. Балтика.
  Население и его убыль -
  
  словно парики. (Так много действий связаны
  с импортом кофе,
  
  но все же это необходимо).
   Она смотрела на улицу. Семя в Матильде,
  пустяк.
  
  Обращение
  
  Дамы и господа, приглашаю некоторых из вас на концерт Беллини.
  Остальных - в общественные сады.
  
  (Или: Юг, соответствует ли это вашим планам насчет отплытия?)
  
  Если нет, попробую что-то другое: мы наклеиваем
  бакенбарды на лицо ночи,
  надеваем защитные маски на свои лица. И ждем. Музыка - нечто вроде мольбы.
  Складки и оборки
  
  Я объясняла мальчику, что страна на "Б" не может быть Брюсселем.
  ("Не променяю ни на что на свете", - заявила Иоанна мелодраматично накануне Пасхи),
  
  Кроме того, эти реки работают не столь хорошо, как шнурки,
  хотя связывают людей крепче, чем вечеринки на день рожденья.
  
  Вам не нравится кружевной стиль пишущих женщин.
  Но я поняла недавно: для важных событий выбираю складки и оборки.
  
  Пуповина
  
  Они изучали нить:
  Тулси с ее бритой головой, красивым черепом,
  
  и Арабскую Девушку (это ее кличка), которой
  ничто не приносит удовольствия,
  и П. - не так давно Джон Кейл хотел, чтобы он бросил жену, как единолично.
  
  И он почти начал аплодировать, и мускулы его бедер сжались,
  но радость увяла, когда он утонул
  
  в серебряной чаше
  Чикаго, там на каждом шагу - белощекие казарки, гусеницы, ненужные сосуды.
  
  Что делать, когда левый либерал замолчит?
  
  Встаньте, ноги в стороны.
  Медленно наклонитесь.
  Вытяните руки вперед - превратите их в тюк,
  более светлую вершину волнореза.
  
  Повторяйте:
  
  Я свободна, как гремучая змея.
  Я навожу ужас, как дочь гремучей змеи.
  Никто не желает меня вот так!
  
  Оболочка
  
  Не знакомьтесь с русскими. Не исправляйте их.
  Не ешьте с ними (под неусыпным оком телохранителя)
  И всё же. Поднимитесь с Р. на тринадцатый этаж. Игла граммофона. Открытие ветра. Сегодня!
  - я почистила зубы и налила портвейн. Ты должен знать,
  
  что наш город взорвался,
  словно попкорн. Мне нравится.
  
  Юстина Баргельска
  
  Ни одного из этих сладких арбузов
  
  Это он. Это не он. Видишь эту женщину?
  Я тоже вижу ее, но изнутри. Ты, Агфа, которая любит багровый,
  смотри со мной на ту женщину, которую вижу изнутри,
  пока я медленно привыкаю к мысли, что немного есть женщин
  таких, и с другой мыслью, довольно похожих, что есть миллионы женщин таких.
  
  Смотри на меня, Агфа, пока я еще могу оглянуться,
  и не обязана быть лучше, чем предыдущая я, потому что это всегда
  я, потому что он не касался бы никого, кто не был бы мною,
  в этой, прошлой и будущей жизни. На самом деле я думаю,
  что родила его, Агфа, действительно думаю, что могла.
  
  Приключение
  
  Большой Взрыв - это было только про секс? Всеобщее
  заблуждение, дрожь из-за другой дрожи? О,
  капитан, ты не хотел бы плыть в обжигающем
  водоеме этого стихотворения и войти
  в эту бухту, ты не лег бы в постель с любой
  девушкой, прячущейся для тебя в скользких
  переулках. Пусть хор подтвердит
  результаты оперативной проверки: здесь у часов
  нет стрелок. У змеи есть рука
  вместо головы, но она сворачивается в клубок.
  Девушки роковых пропорций
  Бросают эти клубки с высоты в ночь.
  
  Она рассчитывает на секс
  
  Церковь настаивает, чтобы тела хоронили,
  объясняя это тем, что сам Христос хотел, чтобы его
  похоронили. Конечно, я собирался
  воскреснуть, а не возродиться
  из пепла, как феникс, говорит Христос,
  но это не значит, что другие не могут
  возродиться из пепла, как феникс,
  говорит Христос, и он действительно
  очень был зол на эту бестолковую Церковь.
  Как феникс. Через четыре часа
  я увижу тебя, что бы
  ни случилось. Я увижу тебя
  через три часа.
  
  О девушке, которая будет гореть в аду
  
  В самой невероятной части нашей программы
  способная на величайшую жестокость,
  вымазала дегтем собаку, спала с тремя
  парнями сразу, в том числе - с одним в уме,
  горит в аду.
  
  Когда нажимаешь кнопку, пожалуйста, помни -
  никто никогда не любил тебя так, как я,
  и никто так не хотел быть свободен в твоем присутствии,
  как я. У меня просто были
  свои ограничения.
  
  
  Проект по замене всех рамок для фотографий
  
  В длинный летний день газонокосилки могут работать от зари до зари.
  Ты можешь просыпаться и засыпать под их жужжание,
  под историю, которую ты не понимаешь, но однажды придется
  столкнуться с этим феноменом. А потом прощай, удивительный мир,
  где анисовый леденец сладострастен просто из-за того,
  что в нем есть буква "с".
  
  С тех пор ты придерживалась своего рациона, никаких изменений, с кем.
  Ты видишь бабочек или радуги, появляющиеся нежданно-негаданно,
  что это на самом деле - предвестники смерти внезапной,
  твоей или родственников множества поколений со всех возможных сторон.
  
  Вкратце
  
  Спрашиваю, отослали ли они это треклятое тело,
  или нет. Они пишут, что отослали,
  проволочка может быть только из-за погоды,
  и чтобы я им черкнула строчку в следующую среду,
  собираюсь ли жаловаться или хочу другое тело вместо этого.
  На самом деле не знаю, у меня есть время до среды,
  чтобы всё это обдумать. Червь предал другого червя,
  а теперь извивается, во сне и повсюду. А
  
  между тем, в свете из окон школьной библиотеки
  кажется, что мой ребенок превратился в камень
  и говорит: "Не плачь, женщина, если я не плачу.
  Подойди ближе, не на что тут смотреть, нечего видеть".
  
  Прекрасная мельничиха
  
  Вчера я шла через пустыню,
  было уже темно, и что-то
  зарычало на меня сдержанно. Чувство
  не какое-нибудь, а тепла,М.
  
  Страх, словно из старой книги: она боится, что может стать пантерой,
  и не знакомится с ней вовсе, поскольку что делает пантера? Может ли пантера
  не закрывать пасть для картины, может ли она лечь в постель в своих новых туфлях?
  Когда пантера смотрит на хлеб, он теряет форму - вот ее дар.
  У мельничихи тоже есть крутой дар - оживлять мясо.
  
  Но она хотела бы перенять еще один дар у пантеры: когда кто-то приходит и говорит,
  что поезд, существующий лишь в расписании, только что уехал, ей хотелось бы иметь силы спросить:
  "О, неужели?", и не пытаться съесть солнце в попытке остановить закат.
  
  Кофе с импринтером
  
  Значит, ты был нигде? Я была,
  но не нигде. Это могла быть Абхазия,
  страна первых букв, где мужчины
  кладут рельсы ночью, против ветра, а потом
  они удивляются. В офицерских сумках они хранят фото
  той девушки в стиле пин-ап в розовом с голубым,
  другие заветные снимки, которые вешают на стены.
  Они бросают камни в голубей, злые,
  что голубь ритмично качается и взлетает, а потом
  плюет на это, словно ничего не случилось, не переживает,
  что больше не такой, как был прежде.
  Они нарисованы на поверхности кожи, потом - глубже
  на полотнах, и в конце концов - этот пин-ап
  изобличают всё же, стряхивают, и никаких следов.
  
  Ряд легких ран
  
  Девушка исчезает в пешеходном туннеле,
  убегая от мужчины, зовущего ее.
  Когда моя земная жизнь закончится, думает она,
  я поеду в Италию и буду коротать свои дни,
  препираясь с соседями через балкон, а пока
  мне надо немного подумать, мне надо подумать: Александрия,
  свет просачивался сквозь лимонную эссенцию.
  Я как-то сказала это вслух в автобусе.
  У них там есть вместилища, достаточно большие для того, чтобы вместить
  автобус и все остальные греческие сосуды "лакримоса"? А боярышник пах прекрасно. Как тонко тебе пришлось измельчить меня,
  чтобы получить эту краску?
  
  Соль и огонь
  
  Юреку
  
  Ты знаешь, как себя чувствуешь? На некоторых дисках
  запись громче, чем на других,
  вот как всё это происходит, но ты слышишь свой голос?
  Я не слышу свой, хотя слышу твой.
  
  Если бы я не была на дне океана. Но ни одного из сегодняшних,
  лишь тот, о котором мой сын говорит с грустью, указывая
  на школьную площадку - когда-то
  всё это было водой, эти дурацкие континенты
  разделили ее. Потом он спрашивает: "Мама,
  ты помнишь то время, когда нам не нужны были глаза?".
  
  Малыш, как я могу забыть,
  из тысячи приключений моей бессмертной души
  это было лучшим.
  
  Собака ест твою шляпу
  
  Честно? Думаю, ты не знаешь, что такое тоска.
  Твоя дочь когда-нибудь говорила тебе
  пятьдесят раз подряд, что собака ест твою шляпу?
  Пусть, я сказала. Не знаю, было ли это хоть раз. Твои электронные письма -
  не письма, а ласки. Сегодня ночью я лягу спать с тобой -
  говорит мне электронное письмо. Нет, письмо, этой ночью ты ляжешь спать с женой,
  а я лягу спать с мужем. Несмотря на это, не позднее, чем завтра
  я планирую избавить мир от всех сосудов -
  для питья, мочеиспускания, хранения пепла любимых,
  для собирания крови Спасителя, и я останусь последним
  сосудом в мире. И, будем откровенны,
  кровь нашего Спасителя и я - только мы двое знаем,
  что такое тоска.
  
  Хлопковое поле
  
  Это, должно быть, был праздник тела Христова. Пожилая женщина
  тащила стройную девушку с синдромом Дауна за собой: маленькая моя девочка, девочка моя,
  когда я умру, что станет с тобой? Но я не могла бы
  пожилой женщине обещать, что мы ее не съедим, я точно не знаю
  привычки своего вида, недостаточно знаю.
  Часто вижу, как наши останавливаются на перекрестках,
  достают из бумажников снимки зданий с золотыми куполами,
  чтобы показывать друг другу, мужчины и женщины,
  молодые и старые, но от вожделения или в качестве угрозы, не знаю.
  Это, должно быть, был тот день, по тропе
  или по краю парка шел мужчина в коричневой куртке,
  нес стол для футбола, крохотные головы перевернулись,
  я ничего не могла с этим поделать, но солнце клонилось на запад.
  
  Другая роза
  
  Я родила невероятно красивую дочь, ее зубы,
  ее волосы - словно из Песни песней. И я
  чувствовала себя красивой тоже, спасибо тебе. Между тем,
  у нее совершенно другая красота,
  у нее красота, которую я хочу защищать.
  Если бы у меня была красота, от которой я краснела бы,
  как бы то ни было, у меня, вероятно, есть красота, парни
  не бегали бы столько за мной, если нет,
  но мне не нравится эта красота, потому что парни
  бегают за ней. Поэтому я верю, что красота моей дочери -
  единственная надежда
  этого мира.
  
  Запоздалая новена святой Рите
  
  Я правда не хотела умирать тогда.
  Я только научилась складывать
  руки в молитве, так, словно
  держу в них что-то, только
  научилась вести переговоры.
  С шармом. Даже стоя по пояс
  в море огня. Я научилась договариваться
  обо всем, описывать с прилагательными,
  звучащими хорошо в переводе на английский.
  Я складывала руки в молитве,
  словно прятала там что-то большее, чем камень,
  и мне нравился этот трюк.
  
  Это изображение было похоже на триптих,
  но незавершенный.
  Я думала, что это - букет хризантем,
  а это была голова ребенка.
  Я думала - это садовый зонтик,
  а это был Призрак Грядущего Рождества.
  Если бы я молилась так, как ты предполагал,
  сложив руки в воздухе, я до сих пор была бы жива.
  
  Жилище
  
  Меня раздражают окна в доме на противоположном краю
  пенистой улицы внизу. Часами напролет я заглядываю,
  что готовят у моих соседей, как они кипятят крохотные сердца
  воробьев - вот что мой отец называл требухой в нашем детстве,
  иными словами, когда коты исчезали, потом возвращались
  со следующей фазой луны, уши изорваны. Не для меня
  это больше теперь - окна на первом этаже
  что за бардак, флаеры с женщинами в почтовом ящике, такие взрослые, какой я
  никогда не смогла бы стать, даже если бы проползла на коленях
  по осколкам стекла с кухни в спальню.
  Наверху мужчина с мордой пса, или, может быть,
  пес с человечьим лицом, никогда не знаю, опускает
  стеклянный глаз на свою рыболовную удочку
   и рассматривает женщин внизу.
  Меня раздражают их окна. Они перебарщивают
  с этой жизнью, словно не знали, что тебе это всё не нужно.
  
  Два зеркала, одно из которых восхваляет
  
  Королева огня пишет письмо: маршрут, люди, машины.
  Думаю, я знаю лучше, что считаю унизительным.
  
  Если бы я убила наших детей и ездила бы с ними по городу,
  я сочла бы это унизительным. Если бы делала то, что делаю,
  чтобы мимо пройти, словно икона стиля, я сочла бы это
  унизительным. Правильное уравнение никогда не угрожает любви.
  Правильное уравнение, в котором веру
  можно заменить без каких-либо потерь вожделением - язык,
  в котором меня могли столь безболезненно спасти,
  который, как предполагалось, ты должен был изобрести для меня, но не изобрел -
  я сочла бы это унизительным.
  
  Я не сжимаю объятья. Не шлю поцелуи, я веду
  войну по всем фронтам. Ответь на мое письмо как можно скорее.
  
  Хлорису
  
  Если это правда, Хлорис, что ты любишь меня,
  тогда, прости меня, я не представляю, что делать
  с такими проблемами, как мировой голод
  или то, что Папа Римский не разрешает Черным использовать
  презервативы, ширма опускается,
  после этого оказывается, что двери нет.
  О фотографах, которые убивают себя
  над фотографиями, которые сняли.
  Хотя свет был прекрасен, они убили себя.
  
  Если правда, Хлорис, что ты меня любишь,
  тогда я даже не знаю, что делать с этим морем,
  которое, расходясь, глотает непокорных собак,
  незапланированных детей, корабли и их капитанов,
  города, страны, миры. Я плыву в этом море,
  поскольку я плыву к тебе, Хлорис. Если ты меня любишь, скажи мне, что делать,
  я поняла, что плыву, но больше тебя не люблю.
  
  Женщина объявляет пчелам о смерти их хозяина и повязывает черную ленту на улей
  
  Невероятно, что может натворить одна взорвавшаяся трубка.
  Невероятно, что могут сделать один мужчина и одна женщина.
  Двери закрываются за тобой, но они закрываются за тобой
  так же, как все двери.
  
  Я скорбела вместе с пчелами о нашем расставании,
  теперь буду пытаться радоваться тому, что было прежде
  вплоть до того момента, когда я больше не знаю,
  что делать со временем, которое осталось
  
  и вот я иду спать, а кто-то стоит надо мной и говорит:
  "Змеи спят так, свернувшись в клубок, словно котята или маленькие дети,
  смотри, в этом положении тебя заберут в Рай".
  
  Мартина Булижанска
  
  пост: просьба о помощи
  
  (там была война? война как рапсодия?)
  
  Я стираю любые следы: лысые библейские женщины продолжают рожать меня.
  Я вижу, что они тянут руки из окна и машут проплывающим кораблям.
  Вот здесь я установила ловушку
  
  - в том числе в Кольбушове.
  
  В виде пустоши еврейских полей и скрученных переплетенных рук почва опровергнута, раскалывается, как свет, избегая призмы. Я начинаю сезон охоты: я увязла в грязи в поисках последних частичек плоти - их тел.
  
  Кресты на обочинах не горят:
  небеса велят им следовать за мной.
  
  краснуха, миша
  
  (иногда я всё еще пишу Твигги)
  
  Миша, если бы ты только видел, как папа развесил плащи вчера -
  был июнь, мы чистили вишни, у матери были царапины вокруг рта.
  Руки в юбке отекли, словно глаза, хотя ее веки не могли принять форму спальни - спальный вагон поезда, легонько качающийся на рельсах.
  
  /Оказывается, у меня были веснушки, папа сказал, что ему нужно где-то потушить сигареты.
  В холодные субботы розовая экзема его дыма была несколько менее торопливой /
  
  Миша, забери меня в Иерусалим
  - не думаю, что Иисус спросит, кто у нас сегодня на обед, Валя?
  
  Ребекка Перри
  
  Кинцуги 金継ぎ
  Ты говорил, что я обращаюсь с тобой, как с собакой,
  поглаживая твои волосы
  и приглаживая уши,
  вот что может превратить доброту в зло.
  
  Я извинилась бы,
  но любовь - наши мягкие ткани.
  *
  Существует японское слово, обозначающее
  чувство, возникшее у человека после встречи
  с другим человеком, что будущая любовь
  между ними неизбежна.
  Это не то же самое, что любовь с первого взгляда.
  Например,
  твой запах всегда был мне знаком.
  *
  Ты спросил: "Как может человеческое существо
  быть так похоже на листок?".
  Меня привели в ярость твои вопросы,
  но это правда, мои вены поднимали тревогу
  в душе, голубые, в отчаянии
  ищущие друг друга.
  Существует немецкое слово,
  обозначающее голубизну вен,
  также это - серый металл и зеленый,
  и цвет домов, в которых живут призраки.
  *
  Существует японское слово, которое значит
  ремонт разбитой керамики с помощью золота.
  *
  Два дня наедине - и я разговариваю
  с перцем чили, смотрю, как краснота
  просачивается севозь последнюю зелень,
  словно конечность начинает двигаться.
  Я никогда не замечала, как электролампочки
  становятся ярче. Также я поняла, что не знаю
  дорогу куда-либо. Улицы
  всегда просто появлялись передо мной.
  *
  Небо темнеет.
  Как объяснить печаль,
  которую я чувствую зимой, это печаль,
  неотделимая от зимы. Печаль, характерная для холода,
  утомляющего мою кожу.
  Зимняя печаль,
  когда кровать - айсберг в море.
  *
  Конечно, твои предпочтения
  являют себя сдержанно в расположении
  комнат. Несколько вещей ты оставил -
  неясные предметы
  по краям ренессансной картины,
  ждут возможности поймать свет,
  когда я слаба.
  *
  Существует слово языка шайеннов, обозначающее
  подготовку твоего рта к произнесению слов.
  Мксяцы, проведенные в подготовке,
  отзывались вкусом металла,
  еду было неприятно жевать.
  *
  Я смотрю на гроздь винограда в вазе,
  и даже их отказ расти поодиночке -
  пугающий перезвон колоколов природы,
  когда я пытаюсь уснуть
  днем.
  *
  Чувство любви, которую помнишь,
  так легко поставить в духовку и разогреть.
  Я жажду твои уши,
  когда мои руки пусты.
  ________________________________________
  Стеклянная лодка
  Мы ели персики на балконе
  над грязнейшей
  парковкой, которую ты только можешь себе представить.
  Море было ломтиком
  на дне неба.
  На наших подошвах
  была серая пыль, и мы
  разносили грязь по комнате,
  как рассеянные собаки.
  Когда мы медленно шли
  по деревне с ее
  запахом теплой рыбьей крови и
  мимо домов с бородой пурпурных
  цветов, котята
  бездомные заставляли меня грустить,
  не говоря уж
  о щенках бездомных,
  вызывающих такие же чувства у тебя
  (моего товарища).
  Потом мы смотрели, как прибой
  смывал объяснение
  в любви на песке.
  А потом, следующим ярким
  утром наш крошечный гид
  провел нас через потоки
  в теснине, потом
  через стремительную реку, вода по грудь,
  он держал наши сумки
  над головой. Мы никогда не знали
  воды столь жадной,
  наши тела превратились в губку,
  их предали. Каждый раз
  нас затягивало,
  черный сланец врезался
  в наши голени и лодыжки.
  Кровь пузырилась
  в белой воде,
  следом за нами, потом
  в ткань, словно розы. На мне
  не было ничего под сарафаном
  на обратном пути, воздух
  омывал снизу
  (мой озорной друг).
  Ранним вечером
  мы смотрели сквозь
  стеклянное дно
  маленькой лодки, пили
  холодное пиво из бутылок.
  Шок утра
  был покрывшейся мурашками
  памятью, сонная вода
  под нами была ложью, а
  невероятное серебро рыбы
  не принадлежало этому миру,
  они плыли
  и плыли мимо,
  внезапный приток роботов.
  Пепо
  
  Ее воображаемый друг умер утром
  в ее восьмой день рождения, какой урок нужно выучить,
  пока ее живые друзья визжали в саду,
  как москиты, стирали траву
  блестящими глазами, и аэростаты бросали
  на нее свирепые взгляды. Ее торт был
  замком, который она разрезала на куски столовым ножом.
  Она съела башню, в которой ее воображаемый друг
  мог бы жить, а свою башню
  оставила на месте, как символ своего одиночества.
  
  Чтобы отметить неделю с того дня,
  она несет арбуз в их любимое место
  у пруда, где они впервые встретились, под кронами
  деревьев. Она сидит на нервной листве, разрезает
  арбуз на куски, чувствует боль
  чего-то необратимого, что происходит с каждым
  рассечением ее кожи, чувствует, что ее сердце становится мешковатым.
  Она воображает, что разрезает мир, разрезая
  атлас по его краям. Она размещает континенты
  в отдельных точках по краям пруда,
  потом оставляет их, чтобы поразмыслили
  о своем новом состоянии, непобедимая вода.
  
  Алебастровый младенец
  
  Ходить из музея в музей
  почти плакать в каждом
  
  перед картиной маслом, на которой ваза с фруктами
  
  перед крошечными доспехами
  
  перед стеклянной коробкой с саранчой,
  которая топчет друг друга
  
  перед ископаемым динозавром
  розового и серого, словно пирог со свининой в поперечном разрезе
  раскололся на две части и покрыт лаком
  
  перед начиненной игрункой,
  обнимающей крохотную веточку
  
  перед реконструированной типичной кухней эпохи Тюдоров
  с чучелами цыплят и пластиковым хлебом
  
  перед шпильками и котелками
  прекрасно выточенного миниатюрного семейства
  с сияющим младенцем, сквозь которого виден свет
  
  перед набором пирожных в кафе
  
  перед мумией с волосами на ногах
  со знаком, гласящим, что в 1902 году ее при всех
  распаковали, бинты подарили
  людям из публики, как сувениры
  
  перед различными инструментами для
  пыток и кастрации с вмятинами от использования
  с аниматронным мужчиной, который жмется в углу
  
  перед серией мозаик
  с изображением эротических сцен древнего Рима
  
  перед мраморной статуей в натуральную величину
  девушки примерно моих лет
  ее руки сжаты в молитве
  я хочу наклониться и поцеловать ее холодные губы
  
  Мэрион МакКрэйди
  
  Сложная интимная жизнь примулы...
  
  "очарованный Чарльз Дарвин"
  -ScienceDaily
  
  Масленица примул выстраивается вдоль моей подъездной дорожки.
  Глаза-булавки, короткие пестики, естественный отбор в действии;
  
  карнавал примул растет в численности ежедневно.
  Каждую весну они устраивают уличное представление, представляют
  
  историю Пасхи с бусами, перьями и кожаными язычками.
  Желтые жилеты - они агитируют против мартовского снега; поздняя
  
  визитка зимы. Они - замерзшие клетки эмбрионов,
  ожидающие жизни. В своем саду я выращиваю
  
  красные примулы; у меня голубые. Круглые цветы на орбите,
  они содержат незавоеванные территории. Весну за весной
  
  примулы открывают свои бдительные глаза,
  несмотря на северо-восток. Когда приходит оттепель, я рисую
  
  на своем теле половину примулы, вешаю букет из тринадцати примул
  на парадную дверь. Я смотрю в примулу так же,
  
  как человек смотрит в зеркало, чтобы увидеть ту же преувеличенную ухмылку;
  ту же слезинку, окрасившую лицо.
  
  Посмотрите на крокус
  
  Веки - последние лепестки, завершающие эту жизнь.
  Когда умру, положите крокусы на мои глаза - они направят меня.
  
  Я становлюсь на колени возле крокусов, касаюсь их осторожно, словно они - щенята
  с острыми зубами, прыгающие оживленно в бризе залива.
  
  Сначала снег покинул нас, расчистил землю для крокусов,
  роскошных, как шелковые волосы или жирная кожа.
  
  Не дайте себя одурачить - крокусы столь же дикие, как ярмарочное колесо,
  катящееся в пропасть. Земля отхаркнула крокусы;
  
  они рассыпались по стволам деревьев, словно останки после страшной аварии.
  Они - багровые слёзы, пришитые вручную к земле.
  
  Все мы - выжившие в этой жизни, но не более, чем крокус,
  вмонтированный в траву, как микрочип, собирающий историю мира.
  
  Крокусы - подводные лодки, плывущие безмолвно по зеленым волнам.
  Крокусы, кажется, тают среди снежинок, как мороженое,
  
  с влажным видом лягушки; их оранжевые языки-пестики едва видны.
  Крокусы - спутники в траве, наблюдающие за нами, они знают нас
  
  лучше, чем мы сами знаем себя. Посмотрите на крокус.
  Не становитесь на багровый крокус, он запомнит ваш отпечаток;
  
  как слоны - они ничего не забывают. Крокус манит, как домашний ликер-
  как стакан солнечного света. Крокус - комплимент для моего слуха;
  
  крокус - лучшая часть меня. Я ношу их в своей голове, как песню.
  Я хочу ползти в их багровой броне - жить в медовом шафране
  
  прожилок в их центре. Слава Богу, когда финальный занавес падает, он сделан из крокусов.
  
  Мария Стюарт
  
  В моем конце мое начало.
  ПРОЛОГ
  
  Острым гребнем, погруженным в чернила, я сделала татуировку истории своей жизни по всему своему телу. Я сделала татуировки следов своих детей - таким образом они всегда гуляют со мной; следы своих близнецов, которые умерли прежде, чем их ноги коснулись земли. И следы своего годовалого сына Якова, за которого молюсь ежедневно.
  
  
  I: DENT-DE-LION
  
  Поскольку я носила герб страны своего отца,
  мы с фрейлинами собирали одуванчики -
   зубы льва.
  Всё свое детство мы собирали их -
  
  одуванчик лекарственный,
  склоненная голова, маргаритка ведьмы,
  голова монаха, корона священника, роза червей
  
  Мария, королева шотландцев
  Мария, королева шотландцев
  
  Я носила их золото под подбородком;
  воображала свирепого льва - его язык,
  его когти на моей коже.
  
  Когда нахожу самый высокий стебель,
  я знаю, насколько вырасту.
  
  Я вплетаю их солнечные колокольчики
  в своей свадебный букет. Когда развеваю
  
  семена одуванчика,
  три остаются -
  троих детей я рожу.
  
  Мария, королева шотландцев
  Мария, королева шотландцев
  
  
  II: РОДИВШИЙСЯ В СОРОЧКЕ
  
  Когда он родился,
  отблеск кожи утробы
  пересек его лицо -
   тогда я поняла,
  что он всегда будет
  со мной.
  
  Я носила чепчик счастья
  все свои годы в неволе.
  Воображала околоплодную оболочку,
  прикрепленную к его пухлому детскому личику,
  словно коралловая наколка;
  
   Я разговаривала с ней,
  велела доставлять мои письма,
  мои послания в утопающие
  глубины его головы, спящей ночью.
  
  
  III: БЛЕДНО-ЖЕЛТЫЙ НАРЦИСС
  
  Несмотря на западные шторма,
  несмотря на настойчивость снегопада
  нарциссы раскрываются.
  
  Они раскрываются
  так же, как гобелены, вышитые
  одним стежком, вдруг достигают
  какой-то целостности.
  
  Мария вышивает свое имя
  снова и снова,
  тянет нить
  своими длинными пальцами.
  
  Девятнадцать лет
  ее имя было игрушкой.
  Кончики ее пальцев сплетают
  каламбуры и анаграммы.
  
  Она - женщина
  со множеством имен,
  она сплела личность,
  соответствующую каждому имени:
  
  Tu te Marieras
  Veritas Armata
  Sa Vertue M"attire
  Tu as Martyre
  
  У нарциссов тоже
  много имен:
  Бледно-желтый нарцисс, Нарцисс,
  Постная лилия, Звездчатка лесная.
  
  Как они сплетают себя
  из травы, из
  зеленых ростков
  и листьев в оболочке;
  головы склонены, шеи
  ждут, когда их сломают.
  
  
  IV: РУСАЛКА И ЗАЯЦ
  
  Хотя всю свою жизнь
  я носила платья из мохера,
  дамаста или саржи, с жестким
   чопорным воротником;
  
  хотя я носила множество слоев
  нижних юбок, юбок с фижмами,
  расширенных с помощью обруча из китового уса;
  
  они сняли мой чепчик в форме сердца,
  мою скорбную вуаль, обнажили
  меня до талии,
  
  заменили мои ноги в серебряных чулках
  мокрой слизью рыбьего хвоста.
  
  Двое мужей мертвы -
  они приходят ко мне ночью.
  Во сне мои руки превращаются в пескарей,
  
  голавлей, вьюнов; белая магия
  зайца, кусающего мои каблуки.
  
  
  V: СНЕЖИНКИ
  
  Когда они готовы,
  посылают за ней.
  Их так много -
  мужчин, которые должны смотреть, как она умирает.
  
  Снежинки за ее окном
  меняют цвет при восходе солнца.
  
  Она устала. Она пролежала без сна всю ночь.
  Она одета в черное
  с длинной белой вуалью - чепец,
  благодаря которому ее сын ближе к ней.
  
  Она считает жемчужные пуговицы в форме желудей
  на своем атласном платье;
  она считает два ряда четок,
  свисающих с ее талии.
  
  Ее Бог готов для нее;
  его тело висит над ней,
  и она несет его крест
  в большой зал.
  
  Королева жемчуга -
  она воображает зал, полный жемчуга,
  и жемчужины - это снежинки.
  В его прозрачную чистоту она упадет.
  
  Она отправляется в объятия
  своей матери.
  
  В крови она пришла, в крови уйдет -
  раздета до красной нижней юбки,
  красного корсажа, красных рукавов.
  
  Она чувствует, что сияет
  в центре зала -
  сестра камина;
  локоны пылают вокруг ее бледного лица,
  ее каштановые глаза.
  
  Склонившись для последней молитвы,
  она предает себя в руки, преклоняет колени у плахи;
  горячий мех, дыхание, учащенное биение
  сердца ее болонки,
  трущейся у ног.
  
  Она ловит воздух. Когда феникс в ее груди
  разрывает на части ее тело
  двумя мановениями -
  
  каждого из крыльев,
  взлетая.
  
  
  VI: КРАСНОЕ И БЕЛОЕ
  
  Хотя это был цвет траура,
  на свою свадьбу я хотела надеть белое -
  
  Цвет свежего снега и молока
  Цвет Изиды и савана мертвых
  Цвет клобука первых монахов
  Цвет жертвенного агнца
  Цвет преображения Христа
  Цвет единорога
  
  Мои цвета - красный и белый,
  белая вуаль развевается на моем бледном лице
  и тугие рыжие локоны.
  Когда я вхожу в сад, я рассыпаю солнечный свет.
  
  Я - титановые белила
  Я - Сириус
  я - песец
  Мое сердце - мех горностая
  
  Я - белая лошадь Завоевателя;
  вы запомните мое имя.
  
  Розы
  
  Нет спасения о бури роз,
  скрещенных на потрескавшейся стене
  арки мертвого фонтана.
  Нет спасения от их единоутробных комков,
  раскрывающихся, как напоминание о детях, которых у меня никогда не было.
  Если внимательно прислушаетесь, услышите вибрации,
  гул сердца их лепестковых варганов.
  И нельзя вернуться обратно,
  отменить открытие Марса
  или этих красных планет, нависающих надо мной,
  хищники света, высиженные солнцем
  и кровоточащие, словно кулаки женщин,
  которые ушли на войну.
  
  Дикий мак
  
  И как ты выживаешь? Твоя длинная шея,
  твоя голова-провокация?
  
  Ты возвышаешься печально в ночи, звезды пьют
  из твоей маковой шеи.
  
  Шелк твоей хны поет мне серенады
  под просторами Пиренеев.
  
  Ты движешься, как опера,
  раскрываешься, как морские анемоны.
  
  Ты - первая кровь земли.
  Как птицы любят тебя,
  
  Я завидую твоему платью цвета помады.
  Ты срочен, словно авиапочта, животный красный,
  
  Пепельная Среда ставит татуировки-кресты на твоей голове.
  Твое дыхание бабочки
  
  освобождает твои ароматы, твои тайны,
  пчелы очерняют твой рот,
  
  когда твое грязное красное белье
  обвисает.
  
   Клара Бургели
   Что остается недоставленным
  
   Иногда, развешивая одежду на сушильной стойке, я разговариваю сама с собой. Маленький мышонок грызет мое сердце, не поднимай свою розовую мордочку, свивайся в хлопчатобумажные сны, прибереги слабое постукивание желудка на другой день. До того как выпускаю из рук последний носок, зверёк начинает свиваться и вертеться, шлепать своими крохотными изогнутыми конечностями, эхо его немого рычания распухает в аду моего желудка, осколки его дыхания врезаются в мою грудь, доказательства тому - белые костяшки моих пальцев. Понадобится хорошая нитка и крохотные стежки, когда искривленная шея боли растянется вширь, выливаясь из тела на сырую одежду рекой неровных вздохов. Позже шторы приглушат свет до мягко-серого, ночные перья расправятся, я заберусь на высокую кровать, по которой кошка таскала внутренности сороки.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"