На первый взгляд, идея Джулии Маккей устроить в Грантвилле Первый Ежегодный Рождественский Вечер показалась Майку Стернсу ненужными хлопотами. Не говоря уже о том, что это было неправильно с точки зрения фактов: это будет, на самом деле, второе Рождество с момента Огненного кольца. В декабре 1632 года у Майка были гораздо более важные темы для обдумывания, не последней из которых было будущее новорожденных Соединенных Штатов в раздираемой войной Европе.
Кроме того, все осиротевшие дети в Грантвилле, были ли это американцы, осиротевшие в результате Огненного кольца и последующих сражений, или немецкие сироты, выброшенные в город хаосом Тридцатилетней войны, находились, в любом случае, под надежным присмотром. Но Джулия, сама готовившаяся стать матерью в наступающем году, был непреклонна. Все они теперь - американские дети, сказала она, и у американских детей должно быть настоящее Рождество, с Санта Клаусом, подарками и другими, соответствующими случаю, атрибутами. Она хотела показать этому странному новому миру, в котором они оказались, как это должно происходить.
Майк стоял на улице, глядя на нее, и отчётливо разглядел тоску по родине, на мгновение мелькнувшую в голубых глазах бывшей главы чирлидеров. Майк увидел в её глазах воспоминания об всём, оставшемся в том времени, откуда их вырвало Кольцо, о многих удобствах и людях, которых больше никогда не увидят провалившиеся в прошлое.
"Мы должны заложить основы тех традиций, которые мы хотим видеть в будущем", сказала она решительно. "Традиции очень важны. То, что мы не отпраздновали, как следует, первое Рождество, которое мы прожили здесь, не в счет. Мы просто были слишком заняты тем, чтобы выжить."
Воля Майка была сломлена. Может быть, небольшой сезонный праздник и впрямь не помешает. Если они будут осторожны, празднование не слишком сильно истощит их всё ещё весьма ограниченные ресурсы. И после всего, что им довелось пережить с момента переноса, им будет весьма полезно немножко поднять настроение. "Ладно", сказал он, "только не увлекайтесь. Помни, что впереди долгая зима. Мы не можем себе позволить растратить продовольствие и прочие припасы."
Джулия просияла, ее энтузиазм был заразителен. "Я позабочусь обо всем", сказала она, "подарки, украшения, еда. Мы устроим празднование ровно через неделю, в канун Рождества. Есть только одна заминка, нам нужен кто-то, кто будет Санта-Клаусом". Ее неожиданно задумчивый взгляд измерил все шесть футов его роста. "Как насчет того, что это будешь ты?"
Майк отреагировал единственно разумным в данной ситуации образом. Он развернулся и обратился в бегство.
***
Генерал Готфрид фон Паппенгейм, приближённый и доверенное лицо самого герцога Фридлядского, Имперского Генерала Альбрехта фон Валленштейна, приближался к этому возмутительному новомодному поселению, иначе известному как "Грантвилль", пешим порядком, сопровождаемый двумя лично отобранными подручными. Это был высокий мужчина, с развитой грудной клеткой, мужественным профилем и преждевременно поседевшими волосами, хотя он был всего лишь тридцати четырех лет от роду. Его лицо было отмечено родимым пятном необычной формы, весьма напоминавшим скрещенные мечи. Многие клялись, что это пятно светится алым, когда он злится.
Двое его людей, отобранных для этой миссии, Отик Зелены и Мейнард Дерст, шли чуть позади него, одетые, как и он, в потертые фермерские балахоны. Паппенхайм знал, что все трое выглядели слишком крупными и хорошо питавшимися для того, чтобы соответствовать избранной ими легенде. Но у них не было времени, чтобы морить себя голодом, и они понадеялись на то, что их одежда, на несколько размеров больше требующейся, поможет ввести в заблуждение не слишком внимательного наблюдателя.
Этот день в Тюрингии был холодным, но ясным, ярко-синий небесный свод изгибался над головой, как купол собора. Стражники, вооружённые необычно аккуратно сделанными мушкетами, патрулировали границы города, но позволили тройке, после не обнаружившего оружия краткого обыска, пройти в город. С них даже не потребовали оплаты дорожного сбора. Достаточно оказалось попросить убежища на нижненемецком наречии.
Они, в соответствии с недвусмысленным приказом Валленштейна, выдавали себя за беженцев-крестьян. Самого генерала, приложив немалые усилия, доставили в его имения в Богемии, где он мог расчитывать на самую лучшую медицинскую помощь, какая только была возможна. Незадолго до этого он оказался на волосок от смерти в битве при Альте Весте, когда его челюсть была изуродована пулей из какого-то невероятного мушкета, выпущенной с такого расстояния, что никто даже не смог разглядеть стрелка.
Пока они медленно приближались к городу по странной серой дороге, Паппенгейм не смог удержаться от того, чтобы наклониться и рассмотреть её поближе. Незнакомое покрытие было тяжелым, как камень, но, казалось, было уложено в каком-то пластичном состоянии, как пластично раскалённое железо под молотом, и затем сглажено, как сливочное масло, перед тем, как окончательно отвердеть. Его правая рука, Дерст, невозмутимый ветеран бесчисленных лет войны, тоже наклонился и пробежал мозолистыми пальцы по неподдающейся поверхности.
Паппенгейм покачал головой. "Хорваты сказывали мне об этом, но я не мог им поверить до конца. Если это на самом деле сделано из щебня, как кажется на первый взгляд, как они исхитрились склеить его таким манером? Удивительно," пробормотал он. "Я не видел ничего подобного где бы то ни было раньше".
Еще одна из этих дьявольских повозок проревела мимо них, и Паппенгейм не смог сдержать дрожи. Неграмотный крестьянин, которого он изображал, тоже содрогнулся бы. По слухам, у населявших этот город выскочек было множество таких повозок, передвигавшихся без помощи лошадей или других тягловых животных, не говоря уже об освещении без помощи огня, или печей, готовивших без пламени. Список чудес был, казалось, бесконечен.
Ему было приказано найти человека, известного по имени "еврей Ли Маккей" (игра слов; еврей, по английски, "джу", то есть "Джули Маккей" звучит аналогично с "джу Ли Маккей" - C.G.), который и был, по всем сообщениям, тем самым стрелком, невероятная меткость которого оказалась столь роковой для генерала Валленштейна в битве при Альте Весте. Один из его подчиненных выбил это имя из нескольких беженцев, которые провели некоторое время в этом странным городе, но потом, испугавшись его диковинного образа жизни, вернулись на свои фермы. Он всё еще не был уверен, что он верит словам тупой деревенщины.
"Еврей Ли Маккей" было странным именем, особенно с учётом утверждения крестьян, что "еврей", на искажённом английском языке грантвилльских выскочек, означает то же самое, что и немецкое слово "Юде". То, что стрелок может оказаться евреем, озадачивало Паппенгейма. Большинство владений, позволявших евреям жить в пределах своих границ, запрещали им владеть огнестрельным оружием. Паппенгейму никогда не попадался Jude, который был опытeн в обращении с оружием, а, тем более, был бы невероятным стрелком.
Но, кроме того, слухи гласили, что этот Jude был женщиной, и, хотя у самок этой диковинной породы и было принято лезть во многие дела, считавшиеся традиционно мужскими, он с трудом верил, что какая-либо женщина может обладать такой верной рукой или такими стальными нервами -- как и в то, что любой уважающий себя человек встанет в бою плечом к плечу с женщиной.
В любом случае, приказ Валленштейн был однозначен: Найти этого таинственного еврея, Ли Маккея, и завершить дело.
Компания мальчишек стояла на перекрёстке, к которому они приближались, весело болтая о чём-то по-немецки. Паппенгейм обернулся и внимательно осмотрелся, но никто из местных жителей, вроде бы, не обращал на них особого внимания. Он направился в сторону детей. Уроженцы этого странного места говорили на каком-то ублюдочном диалекте английского, так что эти дети должны были быть беженцами. Возможно, они смогут указать им, где обретается этот еврей.
Он остановился за спиной самого высокого из мальчиков, выглядевшего на тринадцать или четырнадцать лет, русоволосый подросток явно только оправлялся от долгого недоедания.
"Мы ищем Juden этого города", сказал Паппенгейм, жёстко глядя на мальчика. "Где их квартал?"
Рыжий малорослый мальчишка с рукой на перевязи переводил взгляд с одного лица на другое. "Здесь нет такого специального квартала", сказал он. "Здешние горожане не принимают такие вещи во внимание, когда распределяют жильё".
"Кроме того," - сказал рыжий - "почему это вас интересует? Вы не выглядите Judisch".
Дерст выступил вперед и дал ему пощёчину, от которой тот упал на твёрдую поверхность дороги. "Наглый щенок! Никого не заботит, что ты думаешь!"
"Клаус!" Рыжий мальчик упал на колени.
Струйка крови сползала из уголка его рта, но его голубые глаза были тверды, как камень. Он опёрся на протянутую руку своего друга и рывком поднялся на ноги. "Это Грантвилль", сказал он, и на его лице промелькнула гордость. "Никто не имеет права делать это здесь! Никто не лучше, чем кто-либо другой. Здесь мы все равны". Он посмотрел на своих товарищей, и они подошли поближе и встали рядом с ним. "Стернс сказал!"
Дерст фыркнул. "Ты - обыкновенный молокосос, которым мать отелилась под кустом, и у тебя - равные права со мной? Или с кем-то ещё, если уж на то пошло?"
Мальчик покраснел и сжал кулаки. В этот момент около них остановилось металлическое транспортное средство, передвигавшееся без помощи лошадей. Из него вылез коротко остриженный мужчина. Он был одет в какую-то разновидность униформы, никогда раньше не попадавшуюся Паппенгейму, в кобуре на его бедре покоился один из этих небольших, но выглядевших смертельно опасными, американских пистолетов.
"Что здесь происходит, Клаус?" спросил этот человек, говоривший по-немецки с сильным акцентом. "Эти люди делают неприятности?"
Клаус промокнул губы тыльной стороной ладони, и Паппенгейм мог видеть, как сильно мальчик хотел, чтобы этот человек его уважал. Выше его сил было признаться, как легко он был побежден.
"Они спрашивают дорогу, мистер Джордан", сказал он, наконец, не глядя в глаза собеседника, -- " но мы пытались сказать ему, что здесь, в Грантвилле, у нас нет специальных кварталов для Juden".
"Ааа". Мужчина задумчиво кивнул, как будто все это имело хоть какой-то смысл. Он повернулся к Паппенгейму. "ОК, вот как у нас тут обстоят дела: никого в этом городе не волнует, Jude вы, католики или протестанты. Идите по этой дороге пока не подойдете к школе. Это большое двухэтажное здание, коричневое с белым. Там вас накормят и напоят, а заодно и скажут, где вы сможете провести эту ночь."
Вспомнив, что он прикидывается бедным неграмотным крестьянином, Паппенгейм опустил взгляд. "Благодарю вас, господин. Вы очень добры, предоставляя нам убежище."
Человек махнул на них, то жужжание автомобиль рванулся обратно в движении и грохотом вниз по дороге.
"Он подумал, что мы Juden!" -- Дерст уставился на него, одновременно разозленный и озадаченный -- "Разве он не знает, как выглядят Juden?"
"Возможно, что и нет", -- сказал Паппенгейм -- "По всем донесениям, местные горожане не от мира сего."
Клаус и двое его друзей отступили на другую сторону дороги и теперь наблюдали оттуда, как трое мужчин направились к зданию, которое должно быть обещанный им школой, едва видимому вдали.
"Что будем делать с ними?" Зелены дернул подбородком в сторону трио.
"Деревенская ребятня" --сказал Паппенгейм -- "Неважно, что они скажут или не скажут. Никого это не интересует." Он ещё раз нащупал пакет, заткнутый за пояс под одетым на него грязным крестьянским балахоном. Скоро, совсем скоро, они найдут этого Ли Маккея, как им было приказано.
***
После того, как Джулия проконсультировалась с Виктором Салуццо, который заменил Лена Траута на посту директора школы после того, как Траут был убит при отражении хорватскиого рейда несколько месяцев назад, он предоставил ей свободный доступ к рождественским украшениям. Вооружившись ключом от школьной кладовки, она перекапывала коробку за коробкой, извлекая из пыльного забвения венки и гирлянды, декоративные пастушьи посохи в красно-белую полоску высотой ей по колено и пластиковые маски улыбающегося Санта Клауса.
"Детям это понравится!" сказала она себе, сидя в окружении коробок с мишурой и пластиковыми елочными игрушками.
Сидя на корточках, она задумалась. Она не была уверена в подробностях, но, насколько она знала, Рождество в этот исторический период даже отдаленно не имело тех праздничных традиций, на которые был так богат этот праздник в её время. Может быть, ей надо посоветоваться с Гретхен Хиггинс, ее самой близкой подругой из числа местных, как принято отмечать Рождество у жителей этой провинции. Но она была почти уверена в том, что рождественскую елку впервые стали наряжать именно в Германии. Возможно, это именно тот момент, на котором сходятся культурные традиции попаданцев и местных.
Так что, сказала она себе, отталкивая коробку в сторону, имевшаяся в школе старая искусственная ёлка недостаточно хороша для этой вечеринки! Она пошлет Алекса, своего супруга, за самой высокой и густой настоящей ёлкой, которую тот только сможет найти. Закрыв глаза, она представляла себе величественное вечнозеленое дерево на полу в середине зала. Она будет пахнуть просто божест...
"Так вот ты где!" -- прорвался сквозь пелену её задумчивости голос -- "Ну и зачем тебе весь этот старый хлам?"
"Алекс!" Она поднялась на ноги и обняла мужа. "Ты только подожди, пока ты не услышишь, что я затеяла!"
"Не говори мне" -- под ухоженными рыжими усами мелькнула улыбка -- "Я взял себе в жены женщину, которая стреляет лучше, чем я когда-либо смогу это делать. Моё бедное сердце не в состоянии будет вынести новых потрясений, по крайней мере, пока не родится наследник". Его шотландский акцент был сильнее обычного.
"О, этого не произойдет ещё в течение нескольких месяцев," -- сказала она -- "До этого на твою долю придётся ещё немало потрясений".
"Без сомнения", сказал он, нежно пропуская её локоны сквозь пальцы -- "В чём другом, а в этом мы можем быть уверены".
"Я собираюсь устроить Рождественскую вечеринку", сказала она, "для детей-сирот, и всех, кто хочет прийти. Я надеюсь, что у нас будет весь город". Ее лицо посерьёзнело. "Это Рождество будет трудным для нас, так как это наш первый праздник вдали от нашей старой жизни. Ну, если быть точным, второй, но в прошлом году мы были слишком заняты, чтобы у нас было время думать об этом." Она вспомнила свою старенькую бабушку, которая жила в Вирджинии вместе со тетей и дядей Джулии и шестью шумными кузинами, ни одну из которых она никогда больше не увидит, и судорожно сглотнула. "Много людей будет в этом году тосковать по своим семьям. Я думаю, что мы должны праздновать все вместе и радоваться тому, что у нас ещё осталось."
"Ну, я, конечно, что рад тому, что у меня осталось!" Он притянул её к себе и принялся с большим энтузиазмом щекотать ей шею своими усами.
Вызванная этим дрожь пробежала по всему её телу до кончков пальцев на ногах. "Эй!" сказала она, не пытаясь, тем не менее, отстраниться от него. "Я не могу думать, когда ты так делаешь".
"Я надеюсь, что не можешь!" -- ухмыльнулся он -- "Во любом случае, сам по себе мыслительный процесс слишком переоценен. Сам Майкл Стернз сказал мне это, а ты знаешь, как он мудр".
Джулия улыбнулась. "Теперь..." -- сказала она, непреклонно освобождаясь из объятий мужа, -- "..ты должен мне помочь планировать и готовить эту вечеринку".
"Нуу, я, разумеется, знаю о Рождестве" -- сказал он -- "Какой же христианин о нём не знает. Но вечеринка??? Рождество в Шотландии -- время для трезвого обдумывания жизни и посещения церкви, и не более того, если ты не папист".
Джулия нахмурилась, и вертикальная морщинка появилась у неё между глаз. Она забыла. Ее дорогой и любимый Алекс был кальвинистом, пусть и не очень-то образцовым прихожанином, по его собственному признанию. Кальвинисты, как и, вероятно, большинство других протестантов, чрезвычайно неодобрительно относились ко всему, попахивавшему языческими обычаями, например, к развешиванию игрушек на дереве. Они, как правило, были непреклонны по отношению ко всему, что пахло идолопоклонничеством.
"Хорошо," -- сказала она -- "Я сама займусь планированием. На твою долю останется сортировка, переноска всего с места на место, развешивание, не говоря уж о рубке и доставке рождественской ёлки. Я буду делать все остальное."
Он наморщил лоб. "Рубка ёлки?"
"Ты увидишь". Она подняла гирлянду красных и зелёных лампочек и вздохнула. "Я только надеюсь, что на Рождество всё будет мирно и спокойно, со всем остальным мы разберёмся. В этих лесах всё ещё шатается достаточно много бродяг, оставшихся от разбитых армий Тилли и Валленштейна, которые могут доставить нам неприятности".
"А вот об этом, жена," сказал Алекс, "я как раз знаю, не то, что о твоих утончённых вечеринках". Он сжал ее в своих объятиях. "Я клянусь, что бы не произошло, я буду хранить тебя и нашу крохотульку ото всех опасностей."
***
Отто Брукнер и Антон Берг, офицеры армии императора Фердинанда, в течение нескольких часов внимательно соматривали периметр этого странного города, но так и не нашли способа пробраться внутрь, будучи обременёнными двумя бочонками с порохом. Да, целые толпы людей входили в Грантвилль и выходили из него, даже не уплачивая дорожный сбор, но некоторых из них внимательно обыскивали. Если быть осторожными, можно было бы попробовать пронести в город что-то компактное, вроде ножа или пистолета, но неуклюжие деревянные бочонки скрыть было невозможно.
"Два года назад этого поселения здесь не было", -- сказал Брукнер своему подчиненному, как они, наконец, направились на север от города, чтобы закопать свои драгоценные бочки под расколотым молнией приметным дубом, подальше от взглядов часто проходивших вдоль границ города патрулей. "Я провел несколько дней в этих краях. В основном, тут были леса, во всей округе было всего несколько нищих хуторов. Даже спереть у местных крестьян было нечего, разве что, молоденьких дочек."
Берг, недавно назначенный под его команду, фыркнул. "Я сомневаюсь, что впал бы в искушение при виде этих грязных свиноматок."
Брукнер проигнорировал замечание, подразумевавшее присущую Бергу изысканность вкусов. Хотя Берг был младше его и являлся его подчиненным, он был благородного происхождения.
Избавившись от тяжелых бочонков, оба ещё раз осмотрели себя с головы до ног. Перед тем как отправиться на разведку поселения и планов этих дьявольских "американских" выскочек, они обменялись несколькими предметами одежды с подчиненными им пехотинцами. Дырявые сапоги, рваные потёртые штаны и рубахи, невыразимое исподнее. Солдаты, находясь по несколько месяцев в полевых условиях, нередко улучшали свой гардероб за счет ограбления трупов. Но эти края война разоряла на протяжении нескольких лет, и, видимо, никто добротно одетый и обутый не был в последнее время столь любезен, чтобы умереть в непосредственной близости от их солдат.
У Брукнера не было приказа делать что-либо, кроме разведки района. Но так как даже всаднику на наибыстрейшей лошади понадобилось бы несколько дней бешеной скачки, чтобы доставить сообщение в Вену, а затем вернуться с ответом, он решил действовать по-своему. Брукнер был уверен, что император будет щедр к офицеру, взявшему на себя инициативу нанести удар в самое сердце этому новому врагу.
Два бочонка пороха могут быть очень эффективными, если их правильно заложить и подорвать. Если они смогут подобрать подходящую цель, они вполне могут успеть нанести мгновенный удар во имя империи и использовать последующую неразбериху, чтобы завладеть некоторыми из этих замечательных новомодных военных припасов. Возможно, даже одной из этих странных железных повозок, двигавшихся быстрее, чем любая лошадь, и, в отличие от живой плоти, не знавших усталости.
Одна из таких повозок стояла сейчас посреди широкой дороги, по которой они приближались к городу. "Хальт!" Из-за повозки показалась пара здоровенных широкоплечих мужиков, покрытых пластами мускулов, натренированных годами упражнений. На них была пятнистая одежда необычного покроя. Любому наблюдателю было очевидно, что это не простолюдины. Ни один крестьянин не смог бы себе позволить так питаться, чтобы нарастить такое количество мускулов и покрывавшего их сала.
"Какое дело вы здесь?" спросил идущий впереди. Его мужественный квадратный подбородок был свободен от бороды или усов, что придавало ему курьёзно юношеский вид, хотя он и был преклонного возраста.
Он говорил по-немецки с таким жутким акцентом, что его слова едва можно было разобрать. Эти наёмники были навербованы где-то очень далеко, сказал себе Брукнер, возможно, что даже в Англии. Он сорвал с головы видавшую виды шляпу и протянул вперёд руки, демонстрируя, что в них нет ничего, кроме вышеупомянутой шляпы. "Мы ищем, чего бы поесть", сказал он намеренно слабым голосом, как будто он был болен или ослаб от лишений. "Солдаты сожгли наши дома, убили наши семьи и взяли то немногое, что у нас было". Он искоса выглянул на Берга, руки которого, это было совершенно очевидно любому наблюдателю, никогда не касались рукоятей плуга. "Но мы хорошие работники. Не могли бы вы представить нас своему господину, чтобы мы могли попроситься к нему на службу?"
Они сейчас разгадают нашу уловку, сказал он себе, чувствуя, как струйка холодного пота побежала у него между лопаток. Любому придурку, даже с куриными мозгами, хватит ума, чтобы увидеть, что он и Берг, с их ухоженными бородами, были из аристократии. Их, возможно, и доставят к хозяину этих мест, но потом наверняка казнят. Это была полная глупость. Они никогда не должны были приходить...
"Подними руки в стороны," сказал второй человек. Когда Брукнер помедлил с исполнением его приказа, охранник схватил его за плечо и резко развернул к себе лицом. Брукнер едва не поддался искушению дать ему в морду. Ещё никто и никогда не осмеливался дотрагиваться до него в столь неуважительной манере!
"Во имя императора", пробурчал он сам себе сквозь стиснутые зубы. "Думай о наградах, которыми осыпет тебя Фердинанд, узнав о твоём уме и инициативности." Чужие руки обхлопали его с с головы до пят, включая абсолютно приватные части тела. Он напрягся, но усилием воли удерживал взгляд опущенным вниз, на странную серую поверхность дороги.
Сбоку от него Берг, выглядящий столь же разгневанным, как и Брукнер, явно подвергался той же самой процедуре обыска.
"Идти по этой дороге вниз", -- сказал первый охранник на том же ломаном немецком -- "пока увидеть школа в центре, коричневый и белый, два этажа. Они заботятся о вас там."
Берг одернул свою грязную рубаху. Взгляд его аристократических голубых глаз был холоден, как альпийский ледник. "Мы там будем присягать на верность?"
Менее рослый охранник мрачно улыбнулся. "Что-то вроде этого. У нас есть место для тех, кто работать. Все в Грантвилле работать".
"Это именно то, что нам нужно", -- сказал Брукнер. "Спасибо". Он взял Берга за руку и потянул его в указанном направлении. Идя в сторону школы, он холодно ухмылялся, и Берг улыбался в ответ, показывая сильные кривые зубы.
***
Слухи о вечеринке широко распространились уже на следующий день, так что предложения о помощи и вопросы по поводу программы хлынули потоком. Джулия с трудом успевала отвечать. В конце концов, она создала в школе что-то вроде командного пункта, заняв для этого класс "науки о потребительском рынке" (когда Джулия училась в школе, он назывался "домоводство", и она продолжала его воспринимать именно в этом качестве).Сюда должны были стекаться пожертвования на вечеринку, и отсюда координировалась подготовка к мероприятию.
Гретхен Хиггинс, жена Джеффа Хиггинса, была одной из первых появившихся в классе. Джули подняла взгляд, глядя на появившуюся в дверях подругу. Гретхен тоже была беременна, и даже на том же самом сроке, что и Джулия, так что рожать им предстояло примерно одновременно. Но ее беременность, как и у Джулии, пока не была заметна. Статная блондинка опустила на пол своего сынишку, заметно поздоровевшего и округлившегося в Грантвилле, и юный Вильгельм затопотал по направлению к Джулии на неуверенных толстеньких ножках.
Гретхен широко улыбнулась. "У нас намечается вечеринка, ja?"
"Я мало что знаю о вечеринках" -- проговорила Гретхен, шагая через комнату. Высокая, полная жизни женщина с чисто вымытыми блестящими соломенно-блондинистыми волосами, её глаза ярко блестели. "Но я сделаю все, что хочешь".
"Ну ..." Джулия покусывала кончик шариковой ручки. "Я пытаюсь решить, какие местные обычаи можно включить".
Гретхен придвинула оранжевый пластиковый стул и сел за стол рядом с Джулией, озадаченно глядя на неё своими карими глазами. "Обычаи?"
"Ну да, что здесь люди делают на Рождество", сказала Джулия. "Подарки, украшения домов, ёлка, все в таком духе".
Гретхен потерла лоб, сосредотачиваясь. "Я уже довольно давно не думала ни о чём, кроме выживания". Она вздохнула и закрыла глаза. "Но когда я была маленькой, я помню, мы выставляли наружу башмаки, для подарков". Она открыла глаза и встретилась взглядом с Джулией. "Это то, что ты имеешь в виду?"
"Башмаки?" Джулия потрясла головой. Это казалось ей голландским обычаем. "Ладно, не обращай внимания. Я, наверное, слишком стараюсь. У нас есть много украшений, и мы просто придумаем программу вечеринки по ходу дела. Если мы и забудем какой-то местный обычай, добавим его в следующем году".
Гретхен кивнула и встала, чтобы перехватить Вильгельм до того, как он опрокинет стопку учебников домоводства. "Так что же мне делать?" спросила она через плечо.
"Ну, нам нужны подарки" -- сказала Джулия -- "Мелисса дала список детей-сирот и он уже включает вдести тридцать три имени. Ты можешь пройти по городу, поинтересоваться, какие игрушки, одежду и тому подобное люди могли бы пожертвовать на подарки для сирот. Большинство беженцев прибыло сюда с пустыми руками. Им будут полезны любые подарки."
"Хорошо," сказала Гретхен и подхватила Вильгельма. "Все, что мы найдём, приносить сюда?"
"Да". Джулия встали и затем наклонилась, чтобы пощекотать шейку малыша под подбородком. Его ослепительно голубые глаза прищурились, и он громко засмеялся. Уже довольно скоро, сказала она себе, у неё будет свой ребенок, и до сих пор у неё кружилась голова от одной мысли об этом. "Спасибо за помощь".
"Нет проблем", сказал Гретхен, тон её ответа до смешного напоминал манерур разговора её супруга, Джеффа. "Я много вещей соберу, вот увидишь. Мы хорошо проведем время!"
Джулия абсолютно в этом не сомневалась. Она уже достаточно много видела Гретхен в деле, чтобы примерно представлять, на что способна её подруга. "Удачи, подруга!" мягко проговорила она в сторону закрывающейся двери и немедленно переключила своё внимание на следующий пункт в ее списке взаимосвязанных проблем:
Где найти рождественскую индейку?
И кого она могла бы захомутать для того, чтобы изображать Санта Клауса?
***
После двух дней, проведенных в Грантвилле, Готфриду Паппенгейму удалось установить несколько фактов. Во-первых, в этом диковинном городе и вправду было некоторое число евреев, как сообщалось в донесениях, но они были разбросаны по всему, как и утверждали встреченные им дети, а не изолированы в замкнутом гетто. Казалось, никого в этом городе не интересовало, был ли ты католиком, лютеранином, кальвинистом или евреем. Более того, никто даже не попросил их указать свою религиозную принадлежность, когда они прибыли в этот город. В черте города уже было несколько церквей, хотя ни одна из них и не могла тягаться с грандиозными соборами в других городах, и сейчас шло строительство еврейской синагоги.
Во-вторых, стрелок, которого они искали, на самом деле был женщиной, как и гласили донесения. Ему было тяжелее смириться с этим фактом, чем с существованием возмутительных безлошадных металлических повозок, постоянно носящихся по городу. Но все, утверждавшие, что они хоть что-то знают об атаке на Альте Весте, сходились на одном и том же: стрелка звали Jew Ли Маккей, и это была женщина, причём, молодая женщина. Некоторые даже утверждали, что она в настоящее время беременна, и что она уже была беременна в деле при Альте Весте.
На утро третьего дня, после завтрака в огромной столовой центра по приёму беженцев, расположенного при школе, Паппенгейм жестом приказал двум своим подчиненным выйти на улицу. Серое небо зловеще набрякло снегом, и было так холодно, что облачка от их дыхания висели в воздухе.
Он до сих пор ощущал вкус утреннего завтрака. Здесь очень хорошо кормили, хотя иногда еда была непривычной. Он потер озябшие руки и печально посмотрел на покрытые волдырями ладони. В оплату за еду и постель, последние два дня они, вместе с другими беженцами, работали на постройке крепости, охранявшей северные подступы к городу. Американцы, это было совершенно очевидно, не желали ещё раз быть захваченными врасплох чем-то вроде недавнего рейда хорватской конницы.
Все беженцы безропотно переносили волдыри и боли в спине от тяжелой работы, так что Паппенгейм и его напарники, из осторожности, сдерживали жалобы.
"Теперь я знаю, где она находится", сказал Дерст, дуя на руки, чтобы согреться.
Паппенгейм прищурился. "Еврейка?"
Дерст кивнул. "Одна из поварих сказала мне, когда я относил тарелку обратно на кухню".
Рука Паппенгейма дернулась к пакету, скрытому под его грязным фермерским балахоном. "Ну и где она?"
"Она состоит в браке со старостой этой деревни, человеком по имени Михаэль Стернс, и сама на службе в качестве 'Советника по национальной безопасности'. Кроме того, она, по всей видимости, носит титул 'Сенатор', что бы это ни значило."
В отличие от почти неграмотного Дерста, Паппенгейм узнал термин "Сенатор". Это был титул, использовавшийся древними римлянами, но невозможно было понять, означал ли он то же самое здесь и сейчас. Но, с другой стороны. . . Советник по национальной безопасности?
"Что же это значит?" Паппенгейм уставился на Дерста. Тот абсолютно нелепо выглядел в крестьянской одежде. Почти так же, как выглядел бы покрытый шрамами огромный дог, если бы его попытались выдать за заласканного ручного спаниэля его матери, и надеялись, что никто не заметит.
Его подчинённый взмахнул руками. "Я не знаю, но повариха сказала, что она -- самая важная еврейка во всём Грантвилле. Так что это и должна быть та, которую мы ищем."
"Она сказала, где можно найти эту еврейку?" спросил Зелены, пряча руки под мышками, чтобы согреться.
"Сказала, что у них есть дом недалеко от центра." Лицо Дерста порозовело от холода. "Очень хороший дом, по-если судить по тому, с каким энтузиазмом она его описывала. Но я не решился спросить дорогу. Это могло бы вызвать её подозрение. Но я достаточно хорошо знаю, как он выглядит. Думаю, я смогу найти его, если нам разрешат пройти в город ".
"Нам надо будет ускользнуть" сказал Паппенгейм. Он провел ладонями по голове, зачёсывая назад свои бесцветные волосы, чистые, в настоящее время, благодаря чудесному "душу", устроенному в лагере для беженцев. "В ближайшее время в город пойдёт бригада землекопов."
"Они никогда не пересчитывают рабочих", -- сказал Зелены -- "и это будет большая толпа. Не думаю, что нас кто-то хватится."
Паппенгейм и его подручные отошли за угол массивного здания лагеря беженцев, укрываясь от взглядов крестьян, собиравшихся на работы. Меньше, чем через час, они уже шли мимо деревянных и кирпичных построек в характерном для этого городка стиле.
"Хорошая работа", -- пробормотал Зелены, проводя пальцами по кладке из изумительно ровного красного кирпича. "Интересно, кто возглавляет их гильдию?"
Паппенгейм нахмурился. "Не отвлекайся от задания. Кого волнует кирпич?"
Зелены, чей отец был членом гильдии каменщиков в Ротенберге, втянул голову в плечи и замолчал, но Паппенгейм видел, как закрутились шестеренки в его упрямой голове. Грантвилль действовал на пришельцев очти так же, как об этом рассказывали старые сказки про малый народец. Если верить этим сказкам, то человек, попробовавший еды фей, уже не мог вернуться в обычный мир. Именно это происходило с посетившими этот город.
Им потребовалось некоторое время, но в итоге они нашли нужный им жилой дом. По крайней мере, он соответствовал имевшемуся у них описанию. И на дворе всё еще было раннее утро. Достаточно раннее, чтобы обитатели, скорее всего, еще были дома.
Паппенгейм удостоверился, что он легко может извлечь пакет Валленштейна из своих обносков, и затем, высоко подняв голову, взошёл на крыльцо и постучал в дверь.
Через некоторое время дверь открылась. В проёме показалась красивая черноволосая женщина и посмотрела на него темно-карими глазами. "Да?" спросила она на безупречном немецком языке.
Паппенгейм откашлялся. Может ли эта красотка быть печально известным стрелком с Альте Весте? "Мы ищем Jude Ли Маккей, и нам сказали, что она здесь живёт."
Женщина удивленно моргнула. "Джулия Маккей?"
"Да", сухо сказал Паппенгейм. Кончик его носа онемел от холода.
"Ах, но Джулия живет не здесь", сказала женщина, ёжась от холода. "Это дом Михаэля Стернса". Откуда-то из глубины дома раздался тонкий плач ребёнка. Она посмотрела через плечо, потом взглянула на запястье. "Джулия уже скоро будет в школе, в классе, называемом 'науки о потребительском рынке', на первом этаже. Вы хотите чем-то помочь в организации вечеринки?"
Паппнегейм моргнул. "Ты не еврей Ли Маккей?" Она и в самом деле выглядела, как Jude, подумал он.
Плач ребенка становился все громче. "Нет," сказала она с оттенком нетерпения. "Джулиya в школе. Вы должны извинить меня." И она захлопнула дверь перед его носом.
"Школа", сказал с отвращением Дерст после того, как Паппенгейм спустился по ступенькам и сообщил им о разговоре. "Но мы там уже были!"
"Ну, значит мы должны вернуться" -- сказал Паппенгейн. Он покачал головой. "Что значит 'наука о потребительском рынке'? Иногда мне кажется, что эти американцы не совсем нормальны."
***
Тяжелый физический труд, вне всякого сомнения, неблаготворно действовал на Брукнера, а через два дня и Берг был вне себя от одной только мысли провести еще один час, сортируя битый камень и выбирая для стен растущей крепости куски подходящего размера.
Он сверлил взглядом бригадиров, разогнавших их, вместе с остальными крестьянами, на стройплощадки по периметру города. "Я больше не буду унижать себя таким образом!" сказал он шепотом Брукнеру.
"Они больше не присматривают за нами так тщательно" -- тихо сказал Брукнер -- "Ты заметил?"
Губы Берга искривились в тот самый момент, когда маленькая девочка с белокурыми косами махнула им с крыльца соседнего дома. "Я заметил, что у меня болит спина!"
"Я думаю, мы теперь могли бы проникнуть в лес и извлечь наши пороховые бочонки, если выбрать правильный момент. Тогда мы могли бы спрятать их у строящейся стены и вернуться к ним сегодня, после наступления темноты".
Берг кивнул. "Я тоже так считаю."
Брукнер почесал шею. "Я слышал, что в канун Рождества затевается какая-то вечеринка в актовом зале школы. Приглашаются все желающие, даже крестьяне типа нас."
"Это смешно", сказал Берг. "В канун Рождества они должны идти на мессу."
"На вечеринке будет немало сирот", сказал Брукнер. "Всех жителей призывают принести подарки для бедных детей, потерявших свои семьи."
"Подарки!" Берг, румяный от холода, посмотрел на него. "Ты думаешь, что я принесу подарки для каких-то сопливых беспризорников?"
"У нас почти ничего нет. Мы же бедные крестьяне, помнишь? Ничего у нас нет, кроме обносков на нас и этих двух бочонков. Но я думаю, мы должны попытаться сделать, что возможно."
"Бочонки". Брови Берга поползли вверх, на его лице отразилось понимание. "Если мы принесем им под видом подарков, никто не станет задавать вопросов."
"Я думаю, не станет". Брукнер тонко улыбнулся. "Представьте себе, как будут удивлены сироты."
***
За три дня до вечеринки, Джулия в отчаянии заперлась в кабинете домоводства. Хотя Джефф Хиггинс согласился организовать развешивание игрушек и гирлянд, и его жена Гретхен так же хороша в сборе подарков, как и во всём, за что бралась, никто во всем Грантвилле соглашался играть Санту! Все имеющиеся мужчины были либо слишком застенчивы, либо слишком маленького роста, либо слишком заняты, либо слишком худы, либо слишком молоды, всё время что-то было не так! Отговорки были бесконечны. Она мы сама сыграла Санту, если бы она надеылась на свои актерские способности, но дело было слишком важным для такой явной профанации. Насколько она понимала, местные дети не имели понятия о столь типичном в её время образе доброго старика. Если она смирится с "неправильным" Сантой, то легенда, которую она пытается создать, будет извращена на веки вечные.
Накануне вечером она умоляла врача, Джеймса Николса, и он рассмеялся в лицо. "Нет", сказал он с виноватым выражением н шоколадном лице. "Я предпочту зашить сто человек, чем войти в комнату, полную детей-сирот, и изображать старого доброго эльфа. Без сомнения, ты сможешь найти кого-то другого".
Она не могла никого найти. Майкл Стернс был едва ли не первым, отказавшим ей. Ее собственный муж Александр был вторым, оправдываясь своими связями с кальвинистской общиной. "Черт возьми!" Она сложила руки и положил голову на блестящий стол. "Ну неужели так трудно сыграть Санту?"
Кто-то постучал в дверь.
"Уходите!" -- закричала она, едва удерживая слёзы и не желая общаться с кем-либо в таком состоянии.
"Мы хотеть помогать с вечеринка" -- услышала она низкий голос -- "Это правильный место, ja?"
Джули смахнула так и не успевшие пролиться слезы с глаз. Она стала такой эмоциональной под воздействием гормональных изменений, связанных с беременностью, сказала она себе, и, в любом случае, это были местные жители, судя по акценту. Она не имела морального права отвергнуть их предложение.
"Ja", сказала она, вставая. Джулия подошла к двери и открыла ее. "Заходите и..."
Дверь распахнулась, в проёме появилось трое стоявших в коридоре, и слова застряли у неё в горле. Двое из них были вполен обыкновенны, они казались крестьянами-беженцами, один поменьше и посмуглее, другой блондинистый и повыше, оба одеты в грязные домотканые балахоны.
Но третий!
"Аллилуйя!" завопила она, хватая его за руку и подтаскивая к окну, чтобы получше рассмотреть. Как будто сам Санта постучлся в её дверь! Он был высок, более шести футов. Самым лучшим в его внешности были пышные белокурые волосы и прекрасная борода, хотя он был, казалось, не старше сорока. Она с трудом сдержала желание протянуть руку и погладить его бороду. "Я Джулия Маккей, и вы просто спасли мне жизнь!"
Разумеется, эта странной формы родинка на лице вошедшего не очень-то вписывалась в образ Санты, но идеал, как известно, недостижим.
"Ja, еврей Ли", сказал мужчина. "Мы приходить вас искать".
Она шла за ним, любуясь его широкими плечами -- "Разумеется, вы нашли меня, и это прекрасно!"
Белые брови сошлись на переносице -- "Мы иметь приказ"
"Майк послал вас, не так ли?" Она сияла. "Это так прекрасно! Я должен не забыть его поблагодарить. Из вас выйдет просто великолепный Санта!"
Мужчина пошарил за пазухой своего балахона.
"Да" -- сказала она -- "Вы правы. Вы действительно должны примерить на себя костюм Санты, но не здесь". Она поспешила к картонной коробке, пылившейся в углу, и вытащил, традиционный красный фланелевый костюм с белой каймой. "Тащите эти вещи в туалет внизу и переоденьтесь. Посмотрим, как он вам подходит". Она сунула брюки и кафтан ему в руки. "Нам, может, и придется его немножко подогнать, но держу пари, что обе части идеально подходят, когда мы добавим несколько подушек."
"Под-ушшшк?" Вошедший нахмурил лоб, потом повернулся к своим товарищам, быстро говоря что-то по-немецки. К этому моменту Джулия уже довольно прилично говорила по-немецки, но в этом языке было столько диалектов, что она улавливала только общий смысл произносимого. Они говорили о каком-то... сообщении?
"Не беспокойтесь", сказала она. "Майк не нашёл времени сообщить мне о вашем появлении, но я уверена, что вы будете замечательным Сантой." Схвативе его за руку, она подтащили пришельца к двери и ткнула пальцем. "Туалет налево по коридору. Вы не пропустите."
Ее новый Санта недоуменно заморгал, глядя на нее, и, казалось, не собирался уходить. "Мы иметь приказ", сказал он снова.
"Все данные вам приказы могут подождать. Неважно, что приказал вам Майк, я сейчас главнее. Президент он или нет, Рождество на первом месте". Она увидела поношенный синий пиджак Виктора Салуццо, шедшего по коридору в сторону своего кабинета, и замахала рукой. "Мистер Салуццо!"
Он повернул голову.
"Я нашла Санту для нашей вечеринки!" Она указала на стоящего рядом мужчину.
Дружелюбное лицо Виктора расплылось в улыбке. "Великолепно!"
"Но" продолжала она, "он не говорит по-английски, и я не могу понять его диалект немецкого. Мне нужен кто-то, кто мог бы помочь ему примерить на себя костюм".
Салуццо кивнул и направился к ней.
"Nein" -- заговорил её Санта, пытаясь жестами отогнать Салуццо -- "Я иметь для вас что-то, еврей Ли Маккей. Вы должны..."
"Потом!" весело проговорила Джулия, сдавая своего кандидата в надежные руки Виктора. "Сейчас идите в мужской туалет и примерьте на себя это."
Взгляд голубых глаз её высокого собеседника метнулся на его товарищей. "Но.."
"Исполняйте!" Она зафиксировала на нем ледяной взгляд. "Я слишком занята, чтобы спорить!"
Салуццо усмехнулся. "Ну", сказал он. "Я не знаю, какие порядки в ваших краях, но там, откуда мы пришли, не спорят с беременной женщиной, начавшей говорить в таком тоне!"
Джулия вяло оперлась на стену, наблюдая их неохотное отступление в сторону туалета. Ее Санта смотрел на нее, что-то явно было у него на уме. Непонятно было, что конкретно. Вероятнее всего, ничего особенно важного.
Во всяком случае, она обзавелась Сантой! Теперь ей только нужно было убедиться, что Джефф Хиггинс правильно развесил оставшиеся украшения в тренажерном зале и Гретхен нбрала достаточно подарков, чтобы их хватило на весь список детей-сирот.
Она с новой энергией бросилась к выходу из класса. По сравнению с уже решенной ей проблемы с Сантой, всё остальное было сущей мелочью.
***
В конце концов, Брукнер был удивлен, насколько легко оказалось воплотить его импровизированный план в жизнь. Как только они приготовились исподтишка выведывать место и время проведения праздника, к стройплощадке на мест будущей крепости подошла женщина и попросила рабочих пожертвовать, кто что может, на подарки городским сиротам.
"Для мерзкой безотцовщины?" -- пробормотал Берг, размазывая грязь по своему аристократическому лицу. "Они над нами издеваются, это идиотская шутка!"
Брукнер отложил камень, который он обтесывал для установки в эту проклятую стену, и отряхнул пыль с покрытых волдырями рук. "Заткнись", прошипел он.
"Мы оба что-нибудь дадим" -- через плечо бросил он подходящей к ним красавице-крестьянке с осанкой античной статуи блестящими волосами цвета темного золота. Если судить по тому, какая она была свежеотмытая и как царственно она себя держала, её и вправду легко можно было принять за герцогиню, если бы не отвратительная одежда, какую носили местные простолюдины. "У нас мало, что есть, но мы сделаем, что сможем."
Он вздохнул, глядя на нее. Она выглядела совершенно великолепно. Женщина была одета в жесткие темно-синие брюки, как будто она была мужчиной, и длинную фланелевую рубашку под курткой из блестящей ткани, которая выглядела очень теплой. Хотя Берг открыто глазел на неё, она, казалось, ощущала себя совершенно естественно в этой странной одежде.
Берг усилием воли старался оставаться в образе бедного простолюдина. "Какое пожертвование Вы требуете от нас?" -- немного кисло спросил он.
"Все, что, по вашему мнению, могло бы понравиться ребенку", сказала она. "Идеальным подарком были бы игрушки, если бы вы могли их смастерить, но сойдёт и старая одежда, которую мы могли бы перешить в детские вещи, одеяла, да всё, что угодно, без чего вы могли бы обойтись." Взгляд ее светло-коричневых глаз был проницателен, как будто ее вовсе не обманул их маскарад с переодеванием в крестьян. На Брукнера снизошло озарение, что эта валькирия пережила что-то, в принципе непредставимое для молодой женщины благородного происхождения.
И тут она совершенно застала его врасплох. "Вы не могли бы завернуть ваш подарок во что-то?" спросила она.
Брукнер моргнул и растерянно взглянул в сторону Берга. "Завернуть?"
"Таков обычай в Грантвилле" -- сказала она -- "дарить подарки, завернутые во что-то, чтобы содержимое оставалось секретом до самого последнего момента. Как мне сказали, в конце праздника ребенок снимает обертку со своего подарка. Насколько я понимаю, для заворачивания обычно используется бумага, в том..." она явно заколебалась, ее взгляд расфокусировался -- "...там, откуда они пришли".
Она пожала плечами, только подчеркивая впечатляющие округлости её светящейся здоровьем фигуры. "В любом случае," -- сказала она -- "Вы можете использовать все, что окажется под рукой. Если вы не сможете найти бумагу, используйте ткань, что ли, или куски старой одежды. Но Джулия очень решительно настаивала на том, чтобы все подарки были завернуты."
"Тогда мы так и сделаем" -- сказал Брукнер -- "Когда начинается празднование?"
"В Рождественский вечер" -- ответила она -- "в большом зале в школе. Они называют его 'гимназиум', явно имея в виду что-то совсем иное, чем мы. Вы живете рядом с ним, в лагере беженцев".
"Да, я знаю," сказал Брукнер. Он несколько раз забредал в школу и заглядывал в огромную комнату на первом этаже, с блестящим деревянным полом и странными плетеными из веревок корзинами, закрепленными на прибитых к столбам деревянных щитах. Однажды, когда он взглянул туда, по залу самозабвенно носились молодые парни, кидая в корзины большие оранжевые мячи. Это явно была какая-то спортивная игра, но её смысл оставил его в полной растерянности.
"Принесите подарки до начала празднования", сказала женщина, отходя от них в сторону других групп, работающих на строительстве, к которым она обратилась с той же просьбой о помощи, что и к ним.
***
И вот, наконец, настал день праздника. Утро было ясным и морозным. Земля скрылась под слоем свежевыпавшего снега тридцатисантиметровой толщины, так что Джулия была уверена, что у них обязательно будет Снежное Рождество. Алекс в этот день был в дозоре со своими кавалеристами, но пообещал вернуться к моменту раздачи подарков.
Она подняла вырезанную из бумаги "снежинку", результат трудов одного из беженцев. К сожалению, она больше напоминала слона, чем фигуру из ледяных кристаллов.
Не то, чтобы это действительно имеет значение, твердо сказала она себе, вешая "снежинку" на великолепное дерево, установленное в центре зала. Она просто хотела, чтобы все были вместе, не сосредотачиваясь на всем том, что они потеряли. Правду сказать, не все соглашались сней, но она чувствовала, что большинство из них, пройдя через Огненное кольцо, обрели не меньше того, что потеряли. У нее было чувство, что она действительно нужна в этом мире, чувство взрослости и даже зрелости здесь, несмотря на ее молодость. В Америке, которую они покинули, ей пришлось бы ждать долгие годы до того, как кто-то хотя бы стал рассматривать её в качестве кандидата на столь ответственные посты.
И, конечно, тут был Алекс, ее замечательный муж, и её будущий ребенок. Ее рука погладила всё ещё непривычную округлость живота. На следующее Рождество она разделит сезон чудес со своим ребенком, и она с удивлением поняла, как сильно она ждала его появления на свет. Это было тем более удивительно, что она никогда до этого не задумывалась о материнстве. Но в этом году ей придется удовлетвориться организацией самого лучшего рождественского праздника для уже существующего в Грантвилле детского населения, какой только был в её силах. К счастью, Гретхен превзошла саму себя и все предварительные оценки в сборе подарков, так что, даже если появился несколько неучтённых гостей, это только добавит веселья в общую суматоху.
Хэнк Джонс, один из шахтеров, назвал ее по полюбоваться транспарантом UMWA, который он повесил на стену. Как только она начала приказывать ему и другим шахтёрам перенести его транспарант на несколько метров в сторону, её отец показался в дверях спортзала и приветственно помахал ей рукой. "Нужна помощь, Джули?"
"Еще бы!" сказала она.
Ее отец, стоматолог Генри Дж. Симс, выглядел хорошо, подумала она, как будто это столетие пошло ему напользу. Может быть, так оно и было. В те времена, из которых они пришли в этот мир, люди считали стоматологов чем-то само собой разумеющееся, придумывали анекдоты о них, многие избегали их, как чумы, пока у них не оставалось другого выбора.
Здесь и сейчас, местные жители буквально выстраивались в очередь за услугами доктора Симса, несмотря на угнетавшее его отсутствие анестетиков. Если не считать его в каком-то смысле коллег, докторов Николса и Адамса, он был самым популярным специалистом, перенесшимся в прошлое. Даже ее Алекс ходил к нему приводить в порядок зубы, до того, как он набрался духу сделать ей предложение.
"Развесь это на стенах, и повыше" -- сказала она отцу, указывая на охапку душистых хвойных ветвей.
Он взял веточку и понюхал. "Природные запахи и вправду какие-то особенные, не так ли. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мой нос ощущал столь замечательный запах".
Она рассмеялась. "Ты просто подлизываешься, чтобы я простила тебя за то, что ты отказался играть Санту!"
"Может быть". Он улыбнулся и отошел к стене.
Она упёрла руки в боки. Так, ну и где же ее немецкий Санта-Клаус, Готфрид? Она приказала ему прийти пораньше.
Гретхен с раскрасневшимися на морозе щеками вплыла в зал через главный вход, держа своего сына Вильгельма в одной руке и используя другую, чтобы подгонять перед собой младшую сестру и целую толпу других детей. "Мы пришли пораньше", сказала она Джулии. "Они все хотят помочь."
Добровольцы, вызвавшиеся помочь в этот вечер по кухне, уже выставляли на длинные столы еду и напитки, и глаза детей невольно устремились в сторону подносов с глазурованным рождественским печеньем. "Всё прекрасно," -- сказала Джулия -- "но чур не хватать еду со столов до начала вечеринки".
Гретхен выпалила фразу по-немецки, в безошибочно-приказном тоне. Дети, сияя широко распахнутыми глазами, послушно закивали и отправились в сторону рождественской елки, стрекоча, как стайка воробьев. Какая-то худенькая малышка немедленно стянула игрушку с ёлки и бросила на пол, а затем горько заплакала, глядя на блестящие осколки на полу.
Джули вздохнула и пошла за совком. Пока она, стоя на коленях, собирала в него осколки, в дверях появилось трое мужчин, одним из них был Готфрид. Его красный костюм Санты был аккуратно переброшен через руку.
"Ну, наконец-то", -- сказала она с совком в руках. Осколки игрушки в нём тихо звякнули. "Почему ты не одет? Дети уже начали собираться!"
Готфрид посмотрел на своих товарищей. "Нам надо поговорить", сказал он, на этот раз по-немецки. "Сейчас".
"Не сейчас", сказала Джулия, в то время, как ещё одна группа появилась в сдвоенных дверях спортзала с полными руками каких-то предметов. "Иди одевай костюм!"
"Нет, мы поговорим". Его жесткие голубые глаза настаивали. "Говорят, вы стрелок..."
"Послушай..." - перебила она -- "У меня нет сейчас времени, я должна разложить подарки по возрасту, да ещё и отсортировать подарки для мальчиков и подарки для девочек". Она толкнула его к двери. "Костюм -- сейчас. Поговорим -- позже!"
С натянутой улыбкой она повернулась к вновь прибывшим, которые, очевидно, принесли подарки для детей: пять живых кур, тачка, полная картофеля, и козлёнок. Дарители, Франц, Анна, и Эрнст, братья и сестра из деревни неподалеку, казалось, были совсем пожилыми людьми, и все улыбались ей щербатыми улыбками.
"Как... мило", удалось ей выдавить из себя. "Просто положите их около рождественской ёлки". Она смотрела на то, как они ковыляли вглубь зала, и тихо вопрошала себя, как же можно будет завернуть хоть что-то из принесённого в праздничную обёртку.
В течение следующих двух часов куча подарков заметно увеличилась. Теперь она включала вырезанные вручную деревянные ложки, два ржавых ключа, топорище, мешок гусиных перьев, сломанный столовый нож, несколько десятков свечей, и бесчисленное количество вязанок дров. Джулия отступил к стене, с нарастающим удивлением наблюдая появление тушек зайцев и лис, вязанок сушеной рыбы, мешочков с семенами овощей, а также сельскохозяйственных орудий труда. Несколько предметов, хоть как-то завернутых в соответствии с её просьбой, были покрыты, в основном, сеном или соломой. Козлёнок снова и снова убегал, чтобы пожевать подол чьего-нибудь праздничного наряда.
Проблема, поняла она, была в качестве, а не количестве подарков. Очень скоро Джулии пришлось отправлять подарконосцев в кабинет домоводства, с приказом сваливать принесённое там.
Она покачала головой. Игрушки - она велела Гретхен просить игрушки, куклы, деревянных солдатиков, шары и тому подобное, но она явно оказалась не в состоянии донести до неё саму концепцию.
Это все моя вина, думала она. Я провалилась. Я запутались, и теперь первое в жизни местных сирот настоящее Рождество будет разрушено! Она почувствовала подступавшие к глазам слезы и не знала, что делать. Она должна была оставаться в зале и сделать все, что могла, но дети будут так разочарованы!
И, кроме всего прочего, Санта-Готфрид не вернулся в зал после того, как она направила его одеваться. Ей либо придется искать его самой, или найти кого-то, кто сделает это.
"Сказать..." -- раздался от двери грубый голос -- "Где есть положить?" Два потрепанный обветренных крестьяна стояли в дверях, и каждый держал бочонок, завернутый в рубашку.
Кислая капуста, догадалась она. Замечательно, просто чудесно. "В комнате дальше по коридору!" сказала она, указывая рукой и прилагая все возможные усилия, чтобы не зарычать на них. Пришельцы направились в ту сторону, а она переключилась на наисрочнейшую задачу - найти Санту и свернуть ему башку.
***
Брукнеру приходилось прилагать немалые усилия, чтобы сдержать своё ликование. Напротив комнаты, использовавшейся для сбора и упаковки подарков, была ещё одна - свободная и незапертая. Идеальное место для их бочонков. Достаточно близко к "гимназии", чтобы нанести тяжкие повреждения, но достаточно далеко, чтобы никто не унюхал горящий фитиль, пока они с Бергом будут уносить ноги из заминированного здания. И никто их больше не сможет остановить.
"Заходи", сказал он шепотом, толкая локтем дверь. "Мы скроем наш груз здесь, подальше от посторонних взглядов, и запалим фитиль."
Берг кивнул, но его внимание явно отвлекал странный свет без пламени, заливавший зал, и дымящиеся блюда с едой, которые носили из кухни по соседству. Раздавались звуки музыки, настолько совершенные, как будто лучшие музыканты мира исполняли её, но не видно было ни одного человека с музыкальным инструментом. "Как им это удается?" -- удивился он -- "Это колдовство?"
Черноволосая девочка лед трёх подбежала к ним из глубины коридора и обняла колени, глядя на него снизу вверх и морща лоб. "Ты Санта-Клаус?" спросила она по-немецки.
"Нет!" Он переступил с ноги на ногу, чтобы освободиться от её объятия. "Отпусти меня!" -- прошептал он свирепо.
Девочка засмеялась и прижалась щекой к его ноге. "Я хорошая девочка, Санта," сказала она. "Я получу подарок!"
"Как... хорошо". Мурашки ползали по коже Брукнера, пока он передавал свой бочонок Бергу и освобождался от её цепких пальчиков, вцепившихся в его штаны. "А теперь беги отсюда, играть."
Ее лицо исказилось, и она ударилась в громкий рёв. "Ты забыл мой подарок?"
"Тссс!" Брукнер оглянулся, боясь привлечь внимание окружающих. К счастью, они остались одни, и Берг уже отнёс второй бочонок в комнату и закрыл за собой дверь. "Я уверен, что ты получишь прекрасный подарок, когда придёт этот парень, Санта, если только ты прямо сейчас перестанешь плакать!"
Высокая молодая женщина вышла из-за поворота в коридор, где они стояли, увидела плачущего ребенка и повернулась к ним, явно не торопясь подхватить девочку на руки. "Тише, Берта! Что это ты подняла такой шум?" Ее светло-коричневые глаза внимательно осмотрели Брукнера.