До сих пор не пойму, почему я решился в 1956 году на это путешествие: трястись двенадцать дней с группой туристов по дорогам Испании. Тур начинался в Женеве. Я сел в автобус около трёх дня, и почти все пассажиры уже были на местах. Водитель взял мой билет и показал на кресло рядом с женщиной с подозрительно чёрным крестом на груди. Волосы её были крашено-рыжие, лицо густо нарумянено, а веки карих глаз подведены синими тенями. Под косметикой виднелись глубокие морщины. Нос крючком, губы цвета тлеющих углей и пожелтевшие зубы.
Она заговорила со мной по-французски, но я ответил, что не знаю этого языка, и перешёл на немецкий. Заметно было, что она не настоящая немка и даже не из Швейцарии: выговор её был похож на мой, а в речи случались ошибки. Время от времени она вставляла слова вроде бы из идиша. Вскоре я узнал, что она бежала из концентрационного лагеря, а в 1946 году оказалась в лагере для перемещённых лиц в Ландсберге, где случайно познакомилась с директором швейцарского банка из Цюриха. Он влюбился в неё и сделал предложение, но лишь при условии, что она перейдёт в протестантство. На родине её звали Селиной Пултускер, а сейчас она была Селиной Вейерхофер.
Вдруг она заговорила по-польски, а потом перешла на идиш:
- В Бога я всё равно не верю, так что какая мне разница: Моисей или Иисус? Он хотел, чтобы я поменяла веру, и я её немножко поменяла.
- А зачем вы носите крест?
- Это к вере не относится: его дал мне один человек, которого я не забуду по гроб жизни.
- Человек этот - мужчина?
- А кто же - женщина?
- Ваш муж не возражает?
- Я его не спрашивала. А вот и он сам.
Миссис Вейерхофер показала на мужчину в другом ряду кресел через проход. Он выглядел моложе её, лицо было светлое, холёное, голубые глаза и прямой нос. На голове - панама. Мне он показался типичным банковским служащим: трезвый, дружелюбный, брюки со стрелочкой и подтянуты, чтобы не помять, туфли начищены до блеска. Весь его облик свидетельствовал о приверженности дисциплине и порядку. На коленях у него лежала "Нойер Цюрхер цайтунг", и я заметил, что открыта она на финансовых страницах. Из нагрудного кармана он достал тряпочку и протёр очки. Выполнив эту операцию, он посмотрел на золотые часы на руке.
Я спросил миссис Вейерхофер, почему они не сели рядом.
- Потому что он ненавидит меня, - ответила она по-польски.
Ответ её меня удивил, но не то чтобы слишком. Мужчина бросил косой взгляд в мою сторону, отвернулся и завёл разговор со спутницей в кресле у окна. Потом он снял шляпу, открыв сияющую лысину в кружке бледных волосков.
"Что этот швейцарец мог найти в особе, которая сейчас сидит рядом со мной?" - удивился я про себя, но о таких вещах, конечно, не спрашивают.
Миссис Вейерхофер сказала:
- Мне кажется, вы единственный еврей в этом автобусе. Мой муж не любит евреев. Неевреев он тоже не любит. У него миллион предрассудков: что бы я ни сказала, его раздражает. Если бы у него была власть, он перестрелял бы чуть не всё человечество - оставил бы только своих собак и несколько дружков-банкиров. Я готова с ним развестись, только он скупится на алименты. А так, даёт мне чуть-чуть, чтобы я ноги не протянула. Он очень умный и такой начитанный, что я в жизни не встречала. Прекрасно говорит на шести языках, но, слава Богу, не на польском.
Она отвернулась к окну. Желание продолжать с ней беседу у меня пропало. Я плохо спал накануне, и, откинувшись в кресле, задремал, но в голове продолжали кружить назойливые мысли. Я порвал с женщиной, которую любил или, по крайней мере, желал, и последние три недели провёл один в гостинице в Закопане.
Меня разбудил водитель: мы подъехали к отелю, где должны были поужинать и переночевать. Я не мог сориентироваться, находимся ли мы ещё в Швейцарии или уже приехали во Францию. Названия городка, которое объявил водитель, я не расслышал.
Взяв ключ, я поднялся в номер. Кто-то уже принёс туда мой чемодан. Чуть позже я спустился в столовую. Все столы были заняты, а подсаживаться к незнакомым людям мне не хотелось.
Пока я стоял в нерешительности, ко мне подошёл мальчик лет четырнадцати-пятнадцати. Короткие штанишки на нём, высокие шерстяные носки и курточка с отложным воротником рубашки напомнили мне довоенную Польшу. Мальчик был красив: ежик тёмных волос, блестящие чёрные глаза и необычайно светлая кожа. Он по-военному щёлкнул каблуками и спросил:
- Говорите ли вы по-английски, сэр?
- Да.
- Вы - американец?
- Я американский гражданин.
- Может быть, вы согласитесь присоединиться к нам? Я говорю по-английски, и моя мама тоже немного говорит.
- А твоя мама согласна?
- Да. Мы заметили вас в автобусе: вы читали американскую газету. Закончив то, что вы называете "высшей школой", я хочу продолжить образование в американском университете. Не являетесь ли вы случайно профессором?
- Я не профессор, но мне пару раз случалось читать лекции в университете.
- Да, я понял это с первого взгляда. Пожалуйста, вот наш стол.
Он подвёл меня к столику, за которым сидела его мать: лет тридцати пяти, полненькая, с приятным лицом. Её черные волосы были уложены в два узла: по одному справа и слева. Она была богато одета и со множеством украшений. Я поздоровался, а она улыбнулась и ответила по-французски.
Сын обратился к ней по-английски:
- Мама, этот джентльмен - из Соединенных Штатов. Он - профессор, как я и предполагал.
- Я не профессор. Просто один колледж предложил мне стипендию как писателю.
- Пожалуйста, присаживайтесь к нам.
Я объяснил женщине, то не знаю французского, и она заговорила со мной на смеси английского с немецким. Представилась она Анеттой Металон, а мальчика звали Марком. Официанты ещё не успели обслужить всех столов, и пока мы ждали я рассказал матери и сыну, что я - еврей, пишу на идише, и что я выходец из Польши. Я всегда сообщаю эти вещи как можно раньше, чтобы избежать недоразумений. Если особа, с которой я заговорил, много о себе воображает, то пусть сразу знает, что я не пытаюсь представлять из себя больше, чем я есть.
- Сэр, я - тоже еврей. По отцу. А мать у меня - христианка.
- Да, сказала миссис Металон. А идиш - это язык или диалект? - начала расспрашивать она. Чем он отличается от древнееврейского? На нём пишут латиницей или еврейскими буквами? Кто на нём говорит, и есть ли у него будущее?
Я вкратце ответил.
После некоторого колебания, миссис Металон сообщила мне, что она - армянка, жила в Анкаре, но Марк учился в школе в Лондоне. Её муж был родом из Салоник, занимался импортом и экспортом восточных ковров и другими делами тоже. Я заметил на её пальце кольцо с огромным бриллиантом и великолепное жемчужное ожерелье на шее. Наконец, подошёл официант, и они заказали вино и бифштекс. Когда официант услышал, что я - вегетарианец, он покривился и сказал, что у них вегетарианских блюд не готовят. Тогда я попросил его принести что найдётся: картошку, овощи, хлеб, сыр.
Как только он отошёл, посыпались вопросы о моём вегетарианстве: это из-за здоровья или из принципа? Оно имеет какое-то отношение к кошерной пище? Я давно привык оправдываться не только перед незнакомыми, но и людьми, знавшими меня много лет. Когда я рассказал миссис Металон, что вообще не принадлежу ни к какой синагоге, она задала мне вопрос, на который я за всю жизнь так и не смог найти ответа: в чём же заключается моё еврейство?
Судя по реакции официанта, я предположил, что уйду из-за стола голодным, но он принес мне полную тарелку вареных овощей, грибной омлет и вдобавок фрукты и сыр. Мама с сыном попробовали мои блюда, и Марк сказал:
- Мама, я тоже хочу стать вегетарианцем.
- Пока ты живёшь со мной, этого не будет, - ответила миссис Металон.
- Я не хочу оставаться в Англии, и, разумеется, не хочу жить в Турции. Я решил стать американцем, - сказал Марк. - Мне нравятся американская литература, американская искренность, демократичность и деловитость. В Англии нет шансов для того, кто там не родился. Я хочу жениться на американской девушке. Сэр, какие документы необходимы для получения визы в Соединенные Штаты? У меня есть турецкий паспорт, но нет английского. Сэр, не могли бы вы прислать мне аффидавит?
- Конечно, с удовольствием.
- Марк, что с тобой? Ты впервые видишь этого человека и сразу же пристаёшь к нему с просьбами?
- А что я прошу? Аффидавит - это просто листок бумаги с подписью. Я хочу учиться в Гарвардском или Принстонском университете. Сэр, в каком из этих двух университетов имеется лучшая школа бизнеса?
- Честное слово, понятия не имею.
- Видите, он уже всё для себя решил, - сказала миссис Металон. - Ребёнку четырнадцать лет, а голова, как у старика. Всё уже распланировал с подробностями на много лет вперёд. Мой муж был на сорок лет старше меня, но мы были счастливы.
Она достала платочек с кружевной каёмкой и осушила невидимую слезинку.
По заведённому в автобусе порядку пассажиры должны были каждый день меняться местами: так у каждого появлялась возможность посидеть спереди. Пары обычно держались вместе, но одиночки меняли соседей. На третий день водитель усадил меня рядом с банкиром из Цюриха, который определённо не желал находиться рядом со своей женой.
Он представился: доктор Рудольф Вейерхофер. Автобус выехал из Бордо, где мы провели ночь, и теперь приближался к испанской границе. Сперва мы оба молчали, а потом доктор Вейерхофер начал рассуждать об Испании, Франции, обстановке в Европе. Он задал мне пару вопросов об Америке, и когда я рассказал ему, что состою в штате газеты, издаваемой на идиш, он перевёл разговор на евреев и иудаизм. Разве не удивительно, что этот народ сохранился в течение двух тысяч лет скитаний по разным странам и, в конце концов, вернулся к земле и языку своих предков? Единственный случай во всей истории человечества. Доктор Вейерхофер сказал мне, что читал "Историю евреев" Греца и даже что-то из Дубнова. Он был знаком с трудами Мартина Бубера и "Иисусом из Назарета" Клаузнера. Несмотря на это, суть еврейства оставалась ему неясной. Он стал расспрашивать меня о Талмуде, Зогаре и хасидизме, а я отвечал, как мог. Я был уверен, что скоро он заведёт речь о своей жене.
Миссис Вейерхофер уже успела вызвать раздражение других пассажиров. И в Лионе, и в Бордо автобус должен был дожидаться её: полчаса в Лионе и чуть не целый час в Бордо. Задержка спутала всё расписание. Она пошла по магазинам и вернулась с двумя узлами. Поскольку она представила мне своего мужа скрягой, у которого корки хлеба не допросишься, я не мог понять, откуда у неё деньги для такого количества покупок. Оба раза она извинялась и оправдывалась тем, что у неё остановились часы, но туристки из Швейцарии зашумели, что она сама нарочно перевела стрелки назад. Своим поведением Селина Вейерхофер поставила в неловкое положение не только своего мужа, который при всех назвал её вруньей, но и меня, потому что всем в автобусе было ясно, что она, как и я, еврейка из Польши.
Не помню уже, как это началось, но доктор Вейерхофер стал изливать мне душу. Он сказал:
- Моя жена обвиняет меня в антисемитизме, но какой же я антисемит, если женился на еврейке прямо из концлагеря? Можете поверить, что это этот брак создал для меня огромные сложности. В то время многие люди в финансовых кругах были отравлены ядом нацизма, и я потерял важные связи. Я серьёзно обдумывал возможность эмиграции в Штаты или даже в Южную Африку, потому что меня практически исключили из христианского делового сообщества. Как это у вас зовётся... "херем"? Мои родители тогда ещё были живы, и были набожными христианами. О том, через что мне пришлось пройти, можно написать целую книгу.
Моя жена перешла в новую веру, но сделала это так, что всё превратила в комедию. Эта женщина может найти себе врагов в любом месте, но худший враг ее собственный язык. У неё поразительный талант настроить против себя всякого, с кем она встретится. Она попыталась завязать отношения с еврейской общиной в Цюрихе, но наговорила таких гадостей и так себя повела, что о ней и слышать не хотели. Она пошла к раввину, сказала ему, что в Бога не верит, начала пререкаться с ним о религии и, в конце концов, обозвала его притворщиком. Считает всех подряд антисемитами, но сама несёт о евреях такое, что Геббельс постеснялся бы. Считает себя яростной феминисткой и ходит на демонстрации за право голоса для женщин, но какой только грязи от неё не услышишь о женском роде.
Я заметил, что, когда вы сидели рядом, она с вами беседовала и, конечно, нажаловалась, какой я скряга. Но ведь у неё мания покупать всё подряд. Вещи, которыми она никогда не будет пользоваться. У меня большая квартира, но она натаскала туда столько мебели, безделушек и дурацких картин, что повернуться негде. У нас ни одна служанка не задерживается. Мы обедаем в ресторанах, хотя я терпеть не могу есть где-нибудь, кроме дома. Я, наверно, спятил, что согласился сейчас поехать с ней. Только чувствую, что меня на двенадцать дней не хватит. Вот сейчас разговариваю с вами, а думаю, что пропади они пропадом эти деньги: вот возьму и сойду сейчас с автобуса, пока мы ещё до Испании не доехали. Не знаю, почему я вдруг рассказываю вам о своих личных делах, но вы - писатель, и вам это может пригодиться. Всё убеждаю себя, что лагеря и бегство совсем расстроили ей нервы, хотя я встречал женщин, которые тоже прошли через гитлеровский ад, но остались спокойными, достойными и приятными в общении.
- Как же вы не заметили этого раньше? - спросил я.
- А? Хороший вопрос. Я сам себе его задаю. Для меня загадка, что я вообще с вами об этом разговариваю, потому что швейцарцы - люди замкнутые. Наверно, десять лет жизни с этой ней изменили мой характер. На бумаге сменила веру она, а на самом деле - это я почти превратился в польского еврея. Читаю обо всех еврейских новостях, особенно тех, что касаются еврейского государства, и часто критикую их лидеров, но не как посторонний, а скорее, как житель страны.
Автобус остановился: мы подъехали в испанской границе. Водитель ушёл с паспортами в служебное помещение и надолго там пропал.
Доктор Вейерхофер стал говорить тише, почти шёпотом.
- Я хочу быть справедливым: она знает, как соблазнить мужчину. В смысле любовных утех - исключительно богатая натура. Сам удивляюсь, что я заговорил о таком: в моём кругу сексуальные темы - табу. А почему, собственно? Любой человек думает об этом с пелёнок и до могилы. У неё сильное воображение и извращённые фантазии. Я имел дело с женщинами и знаю, что говорю. У неё больше историй, чем у Шехерезады, и она рассказывала мне такие вещи, от которых с ума сойти можно. Наши дни были проклятием, но ночи - безумием. Она так выматывала меня, что я не мог работать. Может быть, еврейки в восточной Европе вообще такие? А швейцарские ничуть не интереснее христианок.
- Вы сами понимаете, доктор, что тут обобщения невозможны.
- Мне почему-то кажется, что в Польше многие еврейки такие. Вижу это у них в глазах. Как-то у меня была деловая поездка в еврейское государство, и я даже встретился с Бен-Гурионом и другими руководителями Израиля. Мы вели дела с Банком Леуми. У меня возникла теория, что современные еврейки хотят наверстать упущенное за все столетия в гетто. А кроме того, евреи - люди с воображением, хотя в современной литературе особенными шедеврами не блещут. Я читал Джекоба Вассермана, Стефана Цвейга, Питера Альтеберга и Артура Шнитцлера, но они меня разочаровали: честно говоря, ждал от евреев чего-то большего. А на идише или иврите есть интересные писатели?
- Интересный писатель - редкость у любого народа.
- Вот и наш водитель с паспортами.
Мы пересекли границу и через час остановились на обед возле испанского ресторана.
У входа миссис Вейерхофер подошла ко мне и сказала:
- Вы утром сидели рядом с моим мужем, и я знаю, что он всё время болтал обо мне. Я умею читать по губам, как глухонемая. Вы должны знать, что он патологический врун. Нельзя верить ни одному его слову.
- Он, между прочим, хвалил вас.
Селина Вейерхофер напряглась.
- Что же он говорил?
- Что вы чрезвычайно интересны как женщина.
- Так и сказал? Быть не может: он уже несколько лет импотент, и рядом с ним я сразу стыну. Меня тошнит от его тела и от его духа.
- Он хвалил ваше воображение.
- Только одно воображение у меня и осталось. Он высосал мою кровь, как вампир. Он сексуальный извращенец, скрытый гомосексуалист - впрочем, не такой уж скрытый - но когда я говорю ему об этом, он яростно отрицает. Предпочитает всё время быть с мужчинами, а когда мы с ним ещё спали вместе, расспрашивал меня целые ночи, что я делала с другими мужчинами. Вот я и выдумывала всякие истории, чтобы ублажить его. Потом он эти выдуманные грехи на меня же и сваливал, и обзывал грязными словами. Заставил меря признаться, будто у меня были связи с нацистами. Бог свидетель, я скорее позволила бы содрать с себя кожу живьём. Может быть, мы сядем за один столик?
- Я уже обещал обедать с одной женщиной и её сыном.
- С той, что вы вчера сидели в столовой? Мальчик у неё - сказка, а сама толстуха. Когда постареет, совсем расплывётся. Вы заметили, сколько на ней бриллиантов? Целый ювелирный магазин: никакого вкуса, просто противно. В Лионе и Бордо ни у кого не было номера с ванной, а ей нашли. Такая богачка, и вдруг в автобусе? Ей никогда не дают обычного номера, а целые апартаменты. Она еврейка?
- Её покойный муж был евреем.
- Вдовушка, значит. Высматривает себе пару. А бриллианты, наверно, поддельные. Она что, француженка?
- Армянка.
- Глупые мужчины оставляют всяким сукам целые состояния. Где она живёт?
- В Турции.
- Будьте осторожны. Мне с первого взгляда ясно, что это - змея, а у мужчин глаз нет.
К огромному собственному удивлению я стал замечать, что Марк определённо старается сосватать меня со своей мамой. Как ни странно, мама вела себя в этой ситуации так же пассивно, как ведут себя перезрелые девицы, которым родители пытаются найти партию. Я старался уговорить себя, что это лишь игра моего воображения. С какой стати вдове-армянке из Турции вдруг понадобился идишный писатель? Какое будущее она в этом высмотрела? Конечно, я американский гражданин, но для миссис Металон было бы не трудно получить американскую визу и более простым способом. Я пришёл к выводу, что мальчишка загипнотизировал свою маму: он властвует над ней как до него, наверно, властвовал отец. Ещё я забавлялся мыслью, что душа её мужа переселилась в Марка и что он, покойный сефард, решил выдать свою жену за соплеменника-еврея. Я старался избегать совместных трапез с этой парой, но Марк каждый раз отыскивал меня и говорил:
- Сэр, моя мать ожидает вас.
В словах звучал приказ. Когда наступала моя очередь заказывать вегетарианские блюда, Марк брал командование в свои руки и говорил официанту или официантке, что именно следует принести мне. Он знал испанский, потому что у его отца был партнёр, с которым тот разговаривал на ладино. У меня не было привычки обедать с вином, но Марк заказывал вино, не спрашивая моего желания. Когда мы приезжали в какой-нибудь город, Марк устраивал так, что мы с его матерью оказывались вдвоём за покупкой сувениров. В таких случаях он строго предупреждал меня никаких денег на мать не тратить, и если мне уже случилось совершить такую трату, выяснял точную сумму и говорил матери, чтобы она вернула деньги. Когда я возражал, он поднимал брови:
- Сэр, мы в подарках не нуждаемся. Писатель на идиш не может быть богатым человеком.
Он брал у матери бумажник и отсчитывал деньги.
Миссис Металон робко улыбалась и говорила, полушутя полувсерьёз, что сын обращается с ней, будто это она его дочка, но очевидно вполне соглашалась с таким характером отношений.
Неужели она такая безвольная, удивлялся я. А, может быть, за этим кроется какой-то замысел?
Ситуация показалась мне тем более странной, что мать и сын были вместе только во время каникул: остальную часть года она жила в Анкаре, а он учился в Лондоне. Как я понял, Марк во всём зависел от матери, и когда ему было что-то нужно, просил у нее денег.
Сперва они сидели в автобусе вместе, но однажды после обеда Марк попросил меня сесть рядом с матерью, а сам сел с Селиной Вейерхофер. Он устроил всё это не спрашиваясь водителя, и я сомневаюсь, что он обсуждал это с матерью.
До этого я сидел рядом с женщиной из Голландии, и такая перемена мест вызвала перешёптывание пассажиров. С этого дня я стал партнёром миссис Металон не только в столовой, но и в автобусе. Кое-кто подмигивал, бросал словечки и ухмылялся. Большую часть времени я смотрел в окно. Мы ехали по местности, напоминавшей мне пустыни и пространства Израиля. Встречались крестьяне верхом на осликах, в одном месте жили цыгане в пещерах, грациозно шли девочки с кувшинами воды на головах, мелкими шажками переступали старушки с льняными узлами хвороста и трав через плечо. Промелькнули древние оливы и какие-то деревья, похожие на зонтики. По выжженной равнине бродили овцы, что-то выискивая в растресканной земле. Шла по кругу лошадь, поднимая воду из колодца. Бледно-голубое небо изливало неистовый жар. В пейзаже было что-то библейское, и в моей памяти всплывали отрывки из Пятикнижия. Мне казалось, что я очутился среди долины Мамре - вот сейчас возникнет шатёр Авраама, и ангел принесёт Сарре весть о том, что благословит её Господь рождением сына в возрасте девяноста лет. В моей голове кружили рассказы о Содоме, жертве Исаака, об Измаиле и Агари. Скирды на сжатых полях напоминали об Иосифе. Однажды утром мы проехали мимо конской ярмарки. Кони и люди стояли неподвижно, застыв в молчании, словно призраки из давних времён. Трудно было поверить, что на этой самой земле каких-то пятнадцать лет назад бушевала гражданская война, и сталинисты стреляли в троцкистов.
Не прошло и недели с начала поездки, но мне казалось, что я путешествую уже многие месяцы. От долгого сидения в одной позе у меня возникло желание, не бывшее ни любовью, ни даже похотливым влечением, а чем-то совершенно скотским. Мне казалось, что и в спутнице возникло такое же чувство, потому что она излучала какое-то особенное тепло. Когда она случайно коснулась моей руки, я ощутил ожог.
Мы сидели часами, не проронив ни слова, но потом на нас вдруг нападала болтливость, и мы несли всё, что ни приходило на ум. Мы сообщали друг другу интимнейшие вещи, зевали и продолжали болтать в полусне. Я спросил её, как случилось, что она вышла за человека на сорок лет старше себя.
Она объяснила:
- Я росла сиротой. Турки убили моего отца, а мать умерла вскоре после этого. Мы были богаты, а они обобрали нас до нитки. Я встретила его, когда он ещё служил в конторе. У него были дикие глаза. Он один раз взглянул на меня, и я поняла, что он хочет меня и готов жениться. У него была железная воля и гигантская сила. Если бы он не дымил сигарами с утра до вечера, то бы дожил до ста. Мог выпить пятнадцать чашек горького кофе в день. Он так изматывал меня, что мне уже противно было даже подумать о любви. Когда он умер, я утешалась тем, что для разнообразия поживу какое-то время в покое. А теперь всё во мне опять стало просыпаться.
- Вы вышли замуж невинной? - спросил я в полусне.
- Да, невинной.
- А после его смерти у вас были любовники?
- Многие мужчины домогались меня, но я была так воспитана, что не смогла бы жить с мужчиной без брака. В моём кругу в Турции женщина не может позволить себе вольностей: все знают обо всех, кто что делает. Женщина должна блюсти свою честь.
- А зачем вам Турция?
- Там у меня свой дом, слуги, дело.
- Здесь в Испании вы можете поступать, как заблагорассудится, - сказал я и тут же пожалел.
- Здесь со мной мой блюститель, - сказала она. - Марк следит за мной. Я сейчас вам что-то скажу, что покажется вам сумасшествием. Он охраняет меня, даже когда я в Анкаре, а он - в Лондоне. У меня ощущение, будто он видит всё, что я делаю. Мне кажется, что со мной не он, а его отец.
- Вы в это верите?
- Это факт.
Я оглянулся и увидел, что Марк пронзительно смотрит на меня, будто хочет загипнотизировать.
Когда мы остановились на ночь в гостинице, сперва пришлось выстоять очередь к туалетам, а потом долго ждать ужина. В отведённых нам номерах были высокие потолки, толстые стены и старомодные умывальники с сосками.
В тот вечер мы приехали поздно, так что ужин подали после десяти. И снова Марк заказал бутылку вина. По какой-то причине я позволил уговорить себя и выпил несколько бокалов. Марк спросил меня, имел ли я возможность принять ванну во время поездки, и я ответил, что умываюсь каждое утро холодной водой, как и другие пассажиры.
Он посмотрел на мать с вопросом, но повелительно.
После некоторых колебаний миссис Металон сказала:
- Зайдите в наш номер. У нас есть ванная.
- Когда?
- Сегодня вечером, потому что отъезд у нас в пять утра.
- Сделайте это, сэр, - сказал Марк. - Горячая ванна полезна для здоровья. В Америке у каждого, даже у носильщика и сторожа, есть ванная комната. Японцы купаются в деревянных кадках всей семьей. Зайдите через полчаса после ужина. Нехорошо принимать ванну сразу же после вечерней еды.
- Я сильно стесню вас обоих. Вы, конечно, устали.
- Нет, сэр. Я никогда не иду спать раньше, чем между первым и вторым часом ночи. Мне нужно размять ноги. От того, что я сидел в автобусе весь день, они занемели. Моя мама тоже поздно идёт спать.
- Ты не боишься ходить ночью один по незнакомому городу?
- Я никого не боюсь. Я окончил курсы борьбы и карате. Я также брал уроки стрельбы по мишени. Мальчикам в моём возрасте этого не разрешают, но у меня был частный учитель.
- Вы знаете, он посещает больше курсов, чем у меня волос на голове, - сказала миссис Металон.
- Всё хочет знать.
- В Америке, - объявил Марк, - я займусь изучением языка идиш. Я читал где-то, что полтора миллиона человек разговаривают на этом языке в Америке. Я хочу прочесть ваши произведения в оригинале. Америка - страна подлинной демократии, поэтому нужно разговаривать с клиентом на его собственном языке. Я хочу, чтобы моя мать поехала со мной в Америку. В Турции ни одно лицо армянского происхождения не может не опасаться за свою жизнь.
- Все мои друзья - турки, - возразила миссис Металон.
- Когда начнутся погромы, они перестанут быть твоими друзьями. Мать хочет скрыть это от меня, но я отлично знаю, что делали с армянами в Турции и с евреями в России. Я хочу посетить Израиль. Евреи там не ходят с опущенной головой, как в России и Польше. Они оказывают сопротивление. Я хочу изучить иврит и учиться в Иерусалимском университете.
Мы попрощались, Марк написал, в каком они номере, и вырвал листок из блокнота. Я пошёл к себе вздремнуть. Когда я поднимался по лестнице, ноги подкашивались. Я лёг на кровать, не раздеваясь, с намерением встать через полчаса, закрыл глаза и погрузился в глубокий сон. Кто-то разбудил меня: это был Марк. До сих пор не знаю, как ему удалось зайти в мой номер: может быть, я забыл запереть дверь, или он попросил горничную впустить его. Он сказал:
- Сэр, просите меня, но вы проспали целый час. Вы, очевидно, забыли, что собирались пойти в наш номер принять ванну.
Я заверил Марка, что буду у них через десять минут, и после некоторых колебаний он ушёл. Раздеться и разыскать в багаже купальный халат и шлёпанцы было для меня нелёгким делом. Я проклял день, когда решил поехать с этим туром, но прямо сказать Марку, что не приду, у меня не хватило решимости. При всей деликатности и вежливости, в Марке явно проступала детская жестокость.
Я накинул поверх халата весенний плащ и нетвёрдыми ногами поднялся на два этажа к их номеру. Я ещё не совсем проснулся, и на мгновение мне показалось, что я на борту судна. Поднявшись на этаж, я не смог отыскать бумажки с номером, но был уверен, что это номер сорок три. Лампочка на высоком потолке пряталась за тёмным абажуром и еле светила. В полумраке я не мог разглядеть номеров на дверях и довольно долго блуждал, пока нашёл нужную дверь и постучал.
Дверь открылась, и к огромному удивлению я увидел на пороге Селину Вейерхофер в ночной сорочке. Её лицо было густо намазано кремом. Волосы казались влажными и недавно покрашенными. Я так смутился, что не мог найти слов. Наконец, я спросил:
- Это номер сорок три?
- Да, это номер сорок три. А к кому вы собрались? А, теперь понимаю. Мне кажется, что ваша дама с бриллиантами действительно где-то на этом этаже. Я видела её сына. Вы ошиблись.
- Мадам, я не хочу задерживать вас. Просто они пригласили меня принять у них ванну. Вот и всё.
- Принять ванну? Ну, пускай это будет ванна. Я сама не купалась больше недели. Что это за тур, если у одних пассажиров есть привилегии, а других дискриминируют? В рекламе не было ничего о двух классах пассажиров. Мой дорогой мистер - как вас зовут? - я предупреждала, что эта особа заманит вас в ловушку, и вижу, что это случилось даже скорее, чем я предполагала. Подождите минуту, никуда ваша ванна не убежит.
С каких пор это называют ванной? В наши дни такое называли другими словами. Не убегайте. Раз вы забыли номер, то начнёте стучать в чужие двери и разбудите людей. Все до смерти устали. В этом туре не успеешь лечь, как нужно уже снова вставать. А моему благоверному только бы поспать: ложится, открывает книжку и через две минуты уже храпит, как барин. Специально возит с собой будильник. А я совсем перестала спать: в буквальном смысле. Это болезнь - я не сплю уже много лет. Рассказала об этом доктору в Берне - он, кстати, профессор медицины - а он мне говорит, что я вру. Швейцарцы тоже могут быть хамами, если захотят. Он что-то там вычитал в медицинских книжка или построил себе теорию, а если факт не лезет в его теорию, так он обзывает меня вруньей. Я наблюдала, как вы сидели с этой женщиной. Наверно, рассказывали ей анекдоты, потому что она все время хохотала. Мой муж однажды сидел с ней перед тем, как она захватила вас, и она рассказывала ему вещи, о которых ни одна порядочная женщина постороннему не расскажет. Думаю, что она бандерша в турецком борделе или что-то в этом роде. Женщина с достоинством не станет цеплять на себя столько бижутерии. От неё несёт духами за милю. Я даже не совсем уверена, что этот мальчик - её сын. Кажется, между ними какая-то противоестественная связь.
- Мадам Вейерхофер, что вы такое говорите?
- Я из пальца не высасываю. Бог проклял меня, дав глаза, которые умеют видеть. Я говорю "проклял", потому что для меня это скорее проклятие, чем благословение. Если вам действительно нужно принять ванну, как вы это называете, сделайте это в своё удовольствие, но будьте осторожны: такая особа может заразить вас Бог знает чем.
Как раз в этом момент открылась дверь с другой стороны холла и я увидел миссис Металон в великолепной ночной рубашке и золотых тапочках. Распущенные волосы падали ей не плечи. Она тоже подкрасилась. Женщины гневно посмотрели друг на друга, и миссис Металон сказала:
- Куда это вас занесло: я в сорок седьмом, а не в сорок третьем.
- Я ошибся, честное слово. Всё в голове перепуталось. Извините, пожалуйста...
- Идите принимать свою ванну! - сказала миссис Вейерхофер и легонько оттолкнула меня.
Она что-то пробормотала по-французски, чего я не понял, но почувствовал, что слова были оскорбительные. Она с силой захлопнула дверь.
Я обернулся к миссис Металон, которая спросила:
- Почему вы пошли именно к ней? Я ждала и ждала. Горячая вода всё равно кончилась.
- А куда пропал Марк?
- Он вышёл пройтись и не вернулся. Ночь для меня пропала. Эта женщина, как её зовут? Вейерхофер - она скандалистка и тронутая. Её собственный муж сказал, что она эмоционально неуравновешенна.
- Мадам, я ужасно ошибся. Марк записал для меня ваш номер, но я потерял бумажку, когда переодевался. Всё потому, что я очень устал...
- Сейчас эта рыжая стерва будет обливать меня грязью перед всеми в автобусе! Она змея, и каждое её слово - яд!
- Честное слово, не знаю, как мне просить у вас прощения, только...
- Вы тут ни при чём. Это Марк заварил всю кашу. Водитель предупредил меня никому не говорить, что у нас номер с ванной: он не хочет, чтобы пассажиры завидовали друг другу. Сейчас он на меня обидится и будет прав. Я не могу больше продолжать эту поездку. Я сойду с Марком в Мадриде, и мы поедем поездом до границы или, может быть, прямо в Париж. Зайдите на минуту - я уже всё равно скомпрометирована.
Я зашёл в номер, и она провела меня в ванную показать, что воды действительно нет. Ванна была жестяная, необычно высокая и длинная. Снаружи висел какой-то шест, с помощью которого наливали и выпускали воду. Краны были медные. Я опять извинился, и миссис Металон сказала:
- Вы - невинная жертва. Марк - гений, но, как у всех гениев, у него много зависит от настроения. Он вундеркинд: в пять уже умел пользоваться логарифмами. Он прочёл Библию на французском и запомнил все имена. Он любит меня и решил, что обязан найти мне пару. Честно говоря, это он ищет себе отца. Каждый раз, когда мы с ним путешествуем во время каникул, он начинает высматривать мне мужа и создаёт массу неловких ситуаций. Я не хочу замуж, и уж во всяком случае не за того человека, которого Марк мне выберет. Но он требует, закатывает истерики. Мне не следует вам об этом рассказывать, но не могу умолчать: если я делаю что-то, что ему не нравится, он набрасывается на меня с руганью. Потом он раскаивается и бьётся головой о стенку. Но что я могу поделать? Я люблю его больше жизни. Беспокоюсь о нём днём и ночью. Не знаю, чем вы произвели на него такое впечатление. Может быть, потому, что вы еврей, писатель и американец. А я родилась в Анкаре, и там мой дом. Что я стану делать в Америке? Я прочла о ней много статей и понимаю, что эта страна не для меня. Здесь можно недорого нанять слуг, и у меня есть друзья, которые всегда дадут совет в финансовых делах. Если я уеду из Турции, придётся всё продать за бесценок. Я говорю это, чтобы было ясно, что у меня с вами ничего не может получиться. Вы не захотите жить в Турции так же, как я не захочу жить в Нью-Йорке. Но мне не хочется расстраивать Марка, и я надеюсь, что во время поездки вы будете поддерживать с нами дружеские отношения: садиться за наш стол и всё такое. Когда поездка закончится, вы вернётесь домой, и пусть для вас это останется лишь эпизодом. Он скоро вернётся: скажите ему, что вы выкупались. В Мадриде у вас будет ванна: мы пробудем там два дня в современной гостинице. Я уверена, что в Нью-Йорке у вас есть та, кого вы любите. Посидите немного.
- Я сейчас порвал отношения с одной женщиной.
- Порвали отношения? Почему? Вы не любили её?
- Мы любили друг друга, но не могли оставаться вместе. Весь год - одни сплошные ссоры.
- Ну, почему же, почему люди не могут жить в мире? Мы с мужем очень любили друг друга, но я должна сознаться, что во всём ему уступала. Так его боялась, что не могла отказать даже собственному ребёнку. Куда же он делся? Я страшно беспокоюсь - он никогда не уходил так надолго. Наверно, хочет, чтобы вы признались мне в любви, и, чтобы, когда он вернётся, всё между нами уже было улажено. Он ребёнок, необузданный ребёнок. Я больше всего боюсь, чтобы он не покончил с собой. Он уже пугал меня этим.
Последние слова она произнесла на одном дыхании.
- Из-за чего?
- Ни из-за чего. Потому что я возразила ему по какому-то пустяку. Боже милостивый, зачем я вам всё это рассказываю? Потому что у меня тяжело на сердце. Боже упаси вам когда-нибудь об этом вспомнить!
Дверь отворилась и вошёл Марк. Увидев меня на диване, он спросил:
- Сэр, вы приняли ванну?
- Да.
- Не правда ли, это очень приятно. Вы выглядите посвежевшим. О чем вы разговаривали с моей матерью?
- Да так - о том, о сём. Я сказал ей, что она одна из самых очаровательных женщин, которых я встречал, - произнёс я, сам удивившись своим словам.
- Да, она очень мила, но ей нельзя оставаться в Турции. На Востоке женщины быстро стареют. Я однажды прочёл, что шестидесятилетняя актриса исполняла на Бродвее роль восемнадцатилетней девушки. Пришлите нам аффидавит, и мы к вам приедем.
- Я пошлю.
- Вы можете поцеловать мою мать на прощание.
Я встал, и мы поцеловались. Моё лицо стало влажным и жарким. Марк тоже расцеловал меня. Я попрощался и спустился к себе по лестнице. Опять мне показалось, что я на борту судна и ступеньки сами бегут мне под ноги. Вдруг я обнаружил себя в холле: в смятении я проскочил свой этаж. Там было почти темно, за столиком дремала дежурная. В кожаном кресле, укутанная тенью, сидела в халате, скрестив ноги, миссис Вейерхофер и курила.
Увидев меня, она сказала:
- Поскольку я всё равно не сплю, лучше уж провести ночь здесь. Кровать создана для того, что в ней спали или любили, но если вам не спится и некого любить, кровать становится тюрьмой. Что вы здесь делаете? Вам тоже не спится?
Она глубоко затянулась, и огонёк сигареты на мгновение осветил её глаза: в них были любопытство и язвительность.
Она сказала:
- После такой ванны мужчина должен крепко спать, а не бродить по этажам, как неприкаянная душа.
Марк стал рассказывать всем в автобусе, что его мать и я помолвлены. По его планам, когда автобус вернётся в Женеву, я должен буду обратиться к американскому консулу за визами для него и его матери. Миссис Металон несколько раз говорила ему, что это невозможно: у неё назначены деловые встречи в Анкаре. Я вынужден был соврать, что должен уехать в Италию по литературным делам. Марк настаивал, что и его мать, и я можем временно отложить свои дела. Он разговаривал со мной так, будто я уже был его отчимом. Он дал мне полное описание их финансов. Отец создал для него отдельный фонд, а остальное своё состояние передал матери. По расчётам Марка, у неё было миллиона два долларов, может быть и больше. Марк хотел, чтобы мать распродала всё, чем владеет в Турции, и перевела деньги в Америку. Он поедет учиться в Америку ещё до того, как закончит школу. На проценты с капитала его матери мы сможем жить в роскоши.
Марк решил, что поселится в Вашингтоне. Всё это было глупым ребячеством, но этот мальчик меня пугал. Я понимал, что освободиться от него будет трудно. Его мать намекала, что ещё одно разочарование может действительно толкнуть его на самоубийство. Она предложила:
- Не побыть ли вам какое-то время в Турции? Турция - интересная страна, и у вас появится материал для газеты. Вы можете провести там две или три недели, а потом вернуться в Америку. Марк не захочет ехать с вами. Постепенно он поймёт, что мы не созданы друг для друга.
- Что я стану делать в Турции? Нет, это нелепость.
- Если дело в деньгах, я охотно возмещу ваши расходы. Вы даже можете остановиться у меня.
- Нет, миссис Металон. Это совершенно исключено.
- Что-то должно случиться. Что мне делать с мальчиком? Он сводит меня с ума.
Мы провели два дня в Мадриде, день в Кордове и находились на пути в Севилью, где должны были остановиться ещё на два дня. Программа тура обещала посещение там ночного клуба. Маршрут проходил через Малагу, Гранаду и Валенсию до Барселоны, а оттуда в Авиньон и назад в Женеву.
В Кордове миссис Вейерхофер задержала автобус чуть не на два часа. Она где-то пропала прямо перед отъездом, и поиски ни к чему не привели. Из-за неё пассажиры уже пропустили корриду. Доктор Вейерхофер умолял водителя ехать, и пусть его ненормальная супруга остаётся в Испании - так ей и надо, но водитель не мог позволить себе бросить женщину в чужой стране. Когда она, наконец, показалась с грузом свёртков и пакетов, доктор Вейерхофер влепил ей две затрещины. Свёртки полетели на землю, и ваза разбилась на куски.
- Фашист! - завизжала она. - Педераст! Садист!
Мистер Вейерхофер сказал так, чтобы все слышали;
- Ну, слава Богу! На этом мои мучения закончатся.
И поднял руку к небу, как набожный еврей, дающий обет.
Из-за скандала автобус задержался ещё на сорок пять минут. Когда миссис Вейерхофер, наконец, забралась внутрь, никто не хотел сидеть рядом с ней, и водитель, который заметил, что мы разговаривали с ней несколько раз, попросил меня о такой любезности, потому что не было ни одного свободного места. Марк попытался усадить меня рядом со своей матерью и занять моё место, но она прикрикнула на него, чтобы он оставался где сидит, и он уступил.
Миссис Вейерхофер долго смотрела в окно и полностью меня игнорировала, будто я был причиной её позора. Потом она повернулась ко мне и сказала:
- Оставьте мне свой адрес. Я хочу, чтобы на суде вы были свидетелем с моей стороны.
- Свидетелем чего? Если дойдёт до этого, то суд примет решение в пользу вашего мужа и - уж извините меня - так будет справедливо.
- А? Теперь я поняла. Вы готовитесь вступить в брак с армянской наследницей и заранее подыскиваете себе местечко в ряду антисемитов.
- Мадам, ваше собственное поведение приносит евреям гораздо больше вреда, чем все антисемиты вместе взятые.
- Они мои враги, смертельные враги. Ваша мадам из Константинополя просто сияла от радости, когда эти мерзавцы унижали меня. А я осталась там, где была - в концентрационном лагере. Вижу, что вы скоро смените свою веру, а я вернусь к еврейскому Богу. Больше я ему не жена, а он мне не муж. Я оставлю ему всё и убегу с пустыми руками, как в 1945 году.
- Почему вы заставляете автобус ждать себя в каждом городе? Какое отношение это имеет к еврейству?
- Уверяю вас, это он всё подстроил. Всё рассчитал до последней мелочи. Я совершенно не сплю по ночам, но когда под утро я чуть вздремну, он переводит мои часы назад. То, что вы постучали в мою дверь - в каком городе это было? - когда собирались принять ванну у этой турецкой шлюхи, это тоже были его штучки. Это целый заговор, чтобы застукать меня с любовником. Теперь мне ясно как день. Он хочет выгнать меня в одной рубашке, и теперь достиг своей цели, хитрый лис. Мне не разрешат оставаться в Швейцарии, а кто меня примет? Только если удастся уехать в Израиль. Теперь я всё понимаю: вы будете его свидетелем, а не моим.
- Я не собираюсь быть ничьим свидетелем. Перестаньте молоть вздор.
- Вы, конечно, думаете, что я рехнулась. В этом его цель: сплавить меня в сумасшедший дом. Он уже много лет об этом говорит, и однажды уже пытался. Всё время советует мне сходить к психиатру. Он хочет меня отравить. Три раза он подсыпал мне яд в пищу, и три раза мой инстинкт - а, может быть, Бог - предупреждал меня. Кстати, хочу чтобы вы знали: этот мальчик, Марк, который из кожи лезет вон, чтобы усадить вас рядом с этой турецкой наложницей, не её сын.
- А кто же он?
- Он её любовник, а не сын. Он спит с ней.
- Вы были там и видели это своими глазами?
- Мне об этом рассказала горничная в Мадриде. По ошибке она утром открыла дверь в их комнату и застала их вместе в постели. Бывают такие больные женщины: одним нужен пёсик на коленях, другим - мальчик. Вы действительно лезете в грязь.
- Я никуда не лезу.
- Вы берёте её с собой в Америку?
- Я никого никуда не беру.
- Ладно, мне лучше помолчать, - сказала она и отвернулась от меня.
Я откинулся на сидение и закрыл глаза. Я хорошо понимал, что у женщины паранойя, и всё же последние слова что-то задели во мне. Кто знает? То, что она рассказала мне, могло быть и правдой. Ключ ко многим тайнам скрыт в сексуальных извращениях. Меня чуть не стошнило. Да, подумал я, она права. Я лезу в болото.
Сейчас у меня было только одно желание: сойти с этого автобуса как можно скорее. Мне пришло в голову, что при всей близости с миссис Металон и Марком, я до сих пор не дал им своего адреса.
Я задремал, а когда открыл глаза, Марк сообщил мне, что мы приехали в Севилью: я проспал больше трёх часов.
Несмотря на поздний отъезд, у нас всё ещё оставалось время для быстрого обеда. Я, как обычно, сел за стол с миссис Металон и Марком. Марк заказал бутылку малаги, и я выпил добрую половину. Пьяные пары ударили в голову.
За всеми столами обсуждали доктора и миссис Вейерхофер. Все женщины пришли к выводу, что он просто святой, если уживается с таким монстром.
Миссис Металон сказала:
- Хочу думать, что для неё это будет конец. Даже у святого должно когда-нибудь лопнуть терпение. Он банкир и прилично выглядит: долго одиноким не останется.
- Я бы не хотел такого отца, - сказал Марк.
Миссис Металон улыбнулась и подмигнула мне:
- А почему нет, сынок?
- Потому что я хочу жить и учиться в Америке, а не в Швейцарии. В Швейцарии хорошо только ходить в горы и кататься на лыжах.
- Не беспокойся, тебе это не грозит.
Говоря эти слова миссис Металон сделала то, чего никогда не делала раньше: прижалась ко мне коленом.
У гостиницы ждали кареты, чтобы отвести нас в кабаре. В их фарах мигали свечи, рождая вокруг движущиеся таинственные тени. Мне не приходилось ездить на конной повозке с самой Варшавы. Весь вечер был сплошным волшебством: и поездка из гостиницы в кабаре с миссис Металон и Марком, и позднее представление. В карете, ехавшей по плохо освещённым улицам Севильи, миссис Металон сжимала мою руку. Марк сидел напротив нас, и глаза его светились, как у ночной птицы. Воздух был густо напоён запахами вина, оливкового масла и гардений. Миссис Металон всё время восклицала:
- Какая чудная ночь! Только посмотрите на небо, сколько на нём звёзд!
Я дотронулся до её груди, она вздрогнула и сжала моё колено. Мы оба были пьяны, не столько от вина, как от усталости. И снова я ощутил жар её тела.
Когда мы вышли из кареты, Марк пошёл на несколько шагов впереди нас, и миссис Металон шепнула:
- Я хочу ещё одного ребёнка.
- От кого? - спросил я.
- Попробуйте догадаться.
Я не знаю, были ли актёры и актрисы, музыка и танцы так совершенны, как мне казалось, но я был в совершенном восторге: наполовину арабская музыка, почти хасидские танцы с топаньем, исполненное смысла пощелкивание кастаньет, удивительные костюмы. Мелодии, которым полагалось быть эротическими, напоминали мне литургические песнопения в ночь Кол-Нидре. Марк нашёл себе свободное место поближе к сцене и оставил нас вдвоём. Мы стали целоваться с жаром давно расставшихся любовников. Между одним поцелуем и следующим миссис Металон (она попросила меня звать её Анеттой) потребовала, чтобы я поехал с ней в Анкару. Она даже была готова посетить Америку. Я одержал одну из тех побед, для которых не могу найти никакого объяснения, кроме того, что в подобной любовной дуэли жертва так же жаждет сдаться, как напавший - победить. Эта женщина несколько лет жила одна. Она привыкла к объятиям старца. Обдумав всё, я предостерёг самого себя, что Марк не допустит, чтобы наши отношения остались любовной интрижкой.
Иногда он изучающе оглядывался на нас. Я не верил в сплетню миссис Вейерхофер о связи между матерью и сыном, но было ясно, что Марк способен убить всякого, кто опорочит её честь. Слова женщины о том, что она хочет ещё одного ребёнка, предвещали опасность. Как бы сильно ни было моё влечение к её телу, между нами не существовало никаких духовных связей, и раньше или позже непонимание, скука и сожаления возьмут верх. Кроме того, я всегда боялся турок. В детстве я слышал страшные рассказы о зверствах Абдул-Хамида, а позднее читал об армянских погромах. В далёкой Анкаре они легко могут состряпать против меня какое-то обвинение, отобрать американский паспорт и бросить в тюрьму, откуда я уже не выйду живым. Странно, но когда я был мальчишкой в хедере, мне приснился сон, будто я лежу в турецкой тюрьме, связанный толстыми верёвками, и сон этот почему-то не забылся.
Когда мы возвращались из ночного клуба, и мать, и сын спросили, есть ли у меня в номере ванна. Я сказал, что нет, и они тут же пригласили меня выкупаться у них. Марк сказал, что прогуляется по городу. Отъезд из Севильи был запланирован через день, а значит незачем было вставать рано утром.
Миссис Металон и Марка поселили в люксе из трёх комнат.
Я обещал прийти, и миссис Металон попросила:
- Только не опаздывайте: горячая вода быстро стынет.
В её словах сквозил некий символический смысл, будто они были взяты из притчи.
Я поднялся к себе в номер под самой крышей. Он был прокалён, потому что солнце жарило его весь день. Я включил лампу под потолком и долго стоял, отупев от жары и дневных эмоций. Мне казалось, что вот-вот со всех сторон вырвутся языки пламени, а комната вспыхнет и сгорит, как бумажный фонарик. Мне нужно было прилечь и отдохнуть, но простыни показались грязными: почудилось, что я слышу запах спермы, пролитой здесь бог знает каким множеством туристов. Халат и пижама были упакованы в чемодане, и у меня не хватало сил открыть его. И в самом деле, что за удовольствие купаться, если я опять должен буду лечь в эту грязную постель?
В карете и в кабаре всё во мне было пропитано страстью, а сейчас, когда у меня появилась возможность остаться наедине с женщиной, вся страсть иссякла. Вместо неё появилась злость на эту богатую турецкую вдовушку и её избалованного сынка. Я был уверен, что Марк меня не разбудит, запер дверь тяжёлым ключом и вдобавок закрыл её на задвижку. Я выключил свет и лёг в одежде на пружинный матрац, твёрдо решив выстоять перед всеми искушениями.
Гостиница стояла в шумном месте. Громко разговаривали парни и взвизгивали девушки. Иногда мне казалось, что за мужским криком следует вздох. Откуда доносились эти звуки? С улицы? Из соседнего номера? Кого-то убивали? Мучили? Кто знает, призраки Инквизиции, быть может, ещё обитают здесь. Что-то меня кусало и скребло. Тело покрыл пот, но я даже не шевельнулся, чтобы его стереть.
- Эта поездка - настоящее безумие, - сказал я себе. - Во всём какая-то угроза.
Я заснул, и на этот раз Марк не пришёл будить меня. К утру посвежело, и я укрылся одеялом, которое несколькими часами раньше внушало мне такое отвращение. Когда я проснулся, солнце уже жгло. Я умылся тепловатой водой из кувшина и вытерся ржавым полотенцем. Во сне я, кажется, принял все нужные решения. Когда мы ехали в карете накануне вечером, я заметил рекламу туров Кука и "Америкен Экспресс". У меня были обратный билет в Америку, американский паспорт и дорожные чеки.
Когда я спустился с чемоданом в холл, мне сказали, что я уже пропустил завтрак. Все туристы разошлись: по церквам, в Мавританский дворец, музеи. Слава Богу, я не встретился с миссис Металон и её сыном, и мне не надо было перед ними оправдываться. Я оставил чаевые для водителя у кассира гостиницы и пошёл прямо к Куку. Я боялся, что возникнут какие-то осложнения, но они приняли мои чеки и продали билет на поезд до Женевы. Примерно двести моих долларов осталось у автобусной компании, но вина была моя, а не их.
Всё шло гладко. Вскоре отправлялся поезд на Биарриц. Я заплатил за спальное купе в пульмановском вагоне, сел в поезд и, как ни в чём не бывало, стал править рукопись.
К вечеру я проголодался, и кондуктор показал мне в какую сторону вагон-ресторан. Все вагоны второго класса были пусты. Я заглянул в вагон-ресторан. Там, за столиком у двери, сидела Селина Вейерхофер и трудилась над куском курицы.
Мы долго молча смотрели друг на друга, и, наконец, миссис Вейерхофер сказала:
- Если это возможно, то возможно и второе пришествие. Впрочем, я и так знала, что мы встретимся.
- Что случилось? - спросил я.
- Мой благоверный просто прогнал меня. Бог свидетель, что эта поездка у меня уже здесь: она показала на горло.
Потом она пригласила меня за свой столик и перевела мой вегетарианский заказ. Теперь она казалась гораздо более трезвомыслящей и подавленной, чем раньше, и даже выглядела моложе в чёрном платье. Она сказала:
- Что, убежали? И правильно сделали. Иначе попали бы в ловушку и никогда оттуда не выбрались. Она вам подходит точно так же, как доктор Вейерхофер подходит мне.
- Почему вы заставляли автобус ждать себя в каждом городе?
Она задумалась.
- Сама не знаю, - сказала она наконец. - Сама не знаю. Черти меня попутали. Завели меня своими фокусами.
Официант принёс мои овощи. Я жевал и смотрел в окно, как ночь опускается на убранные поля. Село солнце, маленькое и пылающее. Оно закатилось быстро, как уголёк небесного пожара. Ночной сумрак опустился на землю - вечность, уставшая быть вечностью. Боже милостивый, как правы были мой отец и дед, избегавшие бросить взгляд на женщину! Ибо каждая встреча мужчины и женщины чревата грехом, разочарованием и унижением. Меня охватил ужас, что Марк попытается меня найти и отомстить.
Селина, словно прочитав мои мысли, сказала:
- Не беспокойтесь, она скоро утешится. Почему вы поехали с этим туром? Просто, чтобы посмотреть Испанию?