Утром жене Моррисона понадобилась просторная машина, чтобы брать с собой детей, и Моррисон отправился в Манхеттен на автобусе, а на конечной, не желая лезть в метро, сел в такси.
- Куда поедем, мистер?
Моррисон опешил:
- Кого я вижу! Слейд? Билл Слейд?
- Он самый. А ты - Ларри Моррисон, если глаза меня не обманывают?
Теперь Моррисон вспомнил, что два или три года назад Слейд - как и он сам - был одной из пчелок, благополучно прижившихся в стеклянно-алюминиевом улее "Мажестико" в Гринбуше, штат Нью-Джерси. В "Мажестико" нашли место в разных концах мира восемьдесят тысяч служащих, но Гринбуш - был их главной конторой, куда сходились рычаги со всей планеты, а Слейд долгие годы всплывал там до уровня помощника начальника отдела.
Потом при какой-то реорганизации его отдел без долгих раздумий прикрыли, а Слейд с несколькими приятелями-коллегами получил по шапке с выходным пособием. Он никому и слова не сказал. В конце концов, он продал свой дом в городе, подвел черту и двинулся с женой и сынишкой, как он выразился, "искать счастья в иных краях". "В иных краях" ему не представилось ничего лучшего, как сесть за баранку и колесить по Манхеттену.
Моррисон сказал с огорчением:
- Чёрт возьми! Никому в этой конторе на Хиллкрест Роуд и в голову не пришло бы...
- Я так и думал, - сказал Слейд. - У меня всегда было предчувствие, что раньше или позже я встречу кого-нибудь из этой компашки. Так и случилось сегодня, и я рад этому не меньше тебя.
Кто-то просигналил сзади, побудив Слейда к действию.
- Так куда едем, Ларри?
- Коламбус-сёркл. Колизей.
- Не говори, позволь мне догадаться. Торговая выставка "Мажестико". Как раз в это время года, я не ошибся?
- Ты прав.
- И очень верный шаг показаться там. Может быть, кто-то из боссов бросит на тебя взгляд.
- Ты сам знаешь, Билл, как это бывает.
- Знаю, знаю.
Билл остановился у светофора и обернулся к Моррисону:
- Слушай, ты не очень торопишься? Найдется время для чашки кофе?
На лице Билла была вчерашняя щетина, а на голове - сдвинутая на затылок засаленная кепка. Моррисона это покоробило. Билл не был его близким другом - так случайный приятель: "здрасьте - до свидания". Иногда - охотничьи или рыбачьи вылазки "на удачу", которые устраивал клуб Хиллкрест.
- Слушай, - сказал Моррисон, - сегодня у меня как раз получилась тяжелая суббота ...
- Не увиливай. Я тебя приглашаю в лучшее кафе с лучшими пирожными в городе. Поверь, Ларри, мне нужно снять с души этот камень.
- Ну, если так...
Перед кафе на Восьмой авеню вытянулась цепочка машин без водителей. Слейд припарковался за ними и повел Ларри за собой. Это, похоже, был излюбленный трактир таксистов. После небольшой стычки у прилавка, в которой Ларри одержал победу, он, с кофе и пирожными на подносе, занял столик у окна.
Кофе был довольно противный, но пирожные - действительно отменные. Слейд спросил с набитым ртом:
- Ну, как твоя Эми?
Эми была женой Моррисона.
- Эми просто чудо, - с удовольствием ответил Моррисон. - А как Гертруда?
- Гретхен.
- Ну да, Гретхен. Конечно, Гретхен. Память стала дырявая! Впрочем, уже почти три года... В последний раз, как я слышал, с ней было всё в порядке.
- Когда ты слышал о ней? Мы разъехались пару месяцев назад. Она больше не могла этого вынести. - Слейд передернул плечами. - В общем, моя вина. Увольняли меня то с одной работы, то с другой. Потом я стал гонять такси, но жизнь от этого слаще не стала. И вот она с малышом нашла себе квартирку в Квинсе и устроилась на какую-то работу в приемной у врача. С тем, что я им подкидываю, как-то сводят концы с концами. Кстати, как твои парнишки? Скотт и Морган, если не ошибаюсь? Подросли, должно быть.
- Тринадцать и десять, - сказал Моррисон, - чудные ребята.
- Рад слышать. А в нашем старом братстве какие-то перемены?
- Да ничего нового. Потеряли пару ветеранов. Майка Костанцо и Мака-Кейни. Помнишь их?
- Как же можно забыть Майка! Здорово он в покер резался. А Мак-Кейни?
- Из дома с полуэтажами? Помнишь, как он перевернулся в лодке при засидке на уток?
- Теперь вспоминаю. И его чудернацкое ружьишко. Бабахнуло под водой на глубине шесть футов. Тогда он быстро протрезвел. Что теперь с ним и Костанцо?
- Ну, - ответил Моррисон без удовольствия. - Оба были в Региональном центре обслуживания, пока кому-то наверху не ударило в голову объединить Региональный центр с Национальным, и кое-кто в обеих конторах должен был с ними распрощаться. Теперь Майк, наверно, в Сан-Франциско. Там у него вся родня. А о Горди никто не слышал. Он, наверно...
Тут Моррисон смущенно оборвал фразу.
- Понял, что ты имел в виду. Не стоит из-за этого краснеть, Ларри.
Слейд над чашкой кофе не сводил глаз с Моррисона.
- Размышляешь, что было со мной?
- Честно говоря...
- Хоть честно, хоть нечестно, а я два года таскался, куда только ноги несли. Все конторы по найму обошел, разослал столько резюме, что бумажный столб в десять футов можно из них сложить. Ничего не выгорело. Все пособия по безработице выбрал - и наличными, и в кредит. Вот так, чтобы коротко и ясно.
- Но почему вдруг? С опытом, которого ты набрался в "Мажестико"?
- Средний уровень. Я был не из тех тузов, которые всё вершат. "Средний уровень" - теперь и до скончания дней. Как и у всех прочих на Хиллкрест Роад. Ты заметил, что те, кто добрался до высшего эшелона, заканчивают на Гринбуш Хайтс? И всегда после трех четырех лет? А если ты проторчал на среднем уровне пятнадцать лет, как я...
До сих пор Моррисон был доволен двенадцатью годами, которые провел в отделе анализа продаж. Не то, чтобы он лез на работе из кожи вон, но рассказанное Слейдом сбило его с толку. После колледжа он упорно тащил свой воз - чаще всего продавцом какого-то продукта с оплатой от выручки - пока не пристроился в "Мажестико".
Его раздражало, что Слейд не снял кепки таксиста за едой. Хотел показать, что он свой в доску среди собиравшейся здесь шоферни? Так ведь он не был таким. Закончил колледж, имел кое-какую собственность на Хиллкрест Роад, и начальство в "Мажестико" относилось к нему не без уважения.
Моррисон сказал:
- Я всё же не понимаю. Ты хочешь мне доказать, что ни одной компании здесь не нужны квалифицированные работники, пусть и не из тех, кто принимает важные решения? Девяносто процентов того, чем занимаются в этих конторах, именно то, что мы с тобой, Билл, делали всю жизнь. И ты это прекрасно знаешь.
- Знаю. Но мне, Ларри, уже сорок пять. И вот что я открыл: по стандартам корпораций, когда тебе стукнет сорок - ты уже труп. Так что я скончался пять лет назад, даже не заметив этого. И почувствовал себя гораздо лучше, прослонявшись два года в безнадежных поисках работы.
Моррисону было сорок шесть, и ему эти откровения всё меньше и меньше нравились.
- Но ведь такси, Билл, для тебя дело временное. Всё еще...
- Не надо, Ларри. Не будет ничего "где-то над радугой". Я посмотрел своему положению прямо в глаза, принял его и что-то подправил. Если хорошая карта выпадет, у меня, может быть, будет со временем свое такси. Еще я покупаю лотерейки. Согласись, кому-то ведь выпадает этот выигрыш в миллион? А шанс не меньше, чем шанс снова сесть за стол в конторе и получать деньги, которые мне платили в "Мажестико".
Он всё так же упорно смотрел Моррисону в лицо над чашкой кофе.
- В этом и ловушка, Ларри. В деньгах, которые они мне платили.
- И они не скупились. Скажи мне, Билл, в этом причина? Ты считал, что стоишь большего и поднял шум? Поэтому когда отдел прихлопнули, тебя одним из ...
- Ну тебя к черту! - отрезал Слейд.
- Ты ведь получил свое выходное пособие, когда тебя уволили? Они и вправду не скупятся. Тебе не приходило в голову, что они, может быть, платили тебе слишком много?
- Слишком много? За то, что я сидел над бумагами с девяти до пяти? Ишачий труд...
- Но ведь ты был заместителем начальника отдела?
- Был ишаком чуть потолковее других, вот и всё. То, что я отдавал компании, большего и не стоило. Но каждый год - каждую первую неделю января - мне автоматически давали надбавку в связи с повышением стоимости жизни, и я мало-помалу становился драгоценностью. Лет через четырнадцать-пятнадцать таких ежегодных доплат я стал получать больше, чем молодые скороспелые начальнички в Международном отделе. Ларри, теперь я для "Мажестико" - слишком дорогая штучка. Меня может заменить мальчишка на пятнадцать лет моложе и черт знает на сколько дешевле.
- А теперь подумай. Просто подумай. При теперешней инфляции нельзя всерьез спорить с тем, что стоимость жизни повышается.
Слейд ответил тонкой улыбкой.
- Пока я получал эти надбавки... Без них я попал бы в дыру, из которой не вылезти. Но представь, что я решил бы отказаться от надбавок, чтобы сохранить свою работу? Ты понимаешь, что это невозможно. Они просто заложены в компьютер каждой конторы вроде "Мажестико". Никому в руководстве такое положение не по вкусу. Это до меня дошло, только когда меня выставили: они действительно пытались что-то с этим сделать.
- Слушай, - разгоряченно возразил Моррисон. - Тебя ведь прогнали не за то, что ты себя не оправдывал. Производилась реорганизация отдела, и ты просто стал ее жертвой.
- Да, я стал жертвой. Точно такой же, как инки, ацтеки или прочие, которые жертвовали собой, вонзая в себя нож. Не качай головой, Ларри. Я это долго и трудно обдумывал. Где-нибудь всегда проводят реорганизацию. Склеить пару отделов, поменять их названия, выгнать несколько кадров, которые не укладывались в новое штатное расписание.
Но любопытно, Ларри, что те, кого обычно выбрасывают - сотрудники среднего возраста и среднего уровня с большим стажем. По своей чистой зарплате они попадают в категорию высокооплачиваемых. Я был в их числе, и моя секретарша после восемнадцати лет безупречной службы - тоже. Но она влипла, как и я, сказав, что была бы рада перевестись с другой отдел. Не выгорело. Ведь они, в конце концов, могли за те же деньги нанять двух молодых секретарш.
- Ты думаешь, что это была политика компании?
- Да, я так думаю. А что им оставалось делать? Подойти ко мне и сказать: "Слушай, Слейд. Ты просидел здесь уже пятнадцать лет и стал нам стоить слишком дорого. Поэтому выметайся, и будь здоров!" Но вот "реорганизация" - как красиво: "Жаль, Слейд, но в новой структуре для некоторых хороших сотрудников не нашлось места". Именно так мне и сказали, Ларри. И я верил им, пока факты жизни не разубедили меня.
Кусок пирожного во рту Моррисона вдруг стал сухим и потерял вкус. Он с трудом проглотил его.
- Билл, я не хотел бы этого говорить - мне противно это сказать - но, кажется, у тебя начинается паранойя.
- В самом деле? Хорошенько обдумай это, Ларри. Ты всё еще в отделе анализа сбыта?
- Да.
- Я прикинул. Теперь закрой глаза, сосчитай сотрудников в вашем отделе и скажи, сколько среди них тех, кому сорок пять и больше?
Моррисон произвел неприятный подсчет:
- Шестеро, включая меня.
- Из скольких?
- Из двадцати четырех.
- Угу. Занятно, как эта трава еще остается зеленой. Подумай, это, в самом деле, занятно.
- Впрочем, "занятно" - не совсем то слово, - неуверенно возразил Моррисон. - Пара человек решила перебраться поближе к берегу и, как ты сам знаешь, в отделе всегда кого-то принимают, кого-то увольняют...
- Конечно, но настоящая прополка начинается с таких мелких реорганизаций. Ты сам это видел не раз в своем отделе. Передвигают несколько перегородок и столов. Меняют названия в адресном справочнике компании. Дымовая завеса. Но дым скрывает нескольких преданных старых сотрудников с высокой зарплатой. Их вызывают наверх и говорят, что кому-то, Джек, придется уйти. Ситуация изменилась и подумайте, чья настала очередь...
Моррисон попросил:
- Как ты раскричался, Билл! Потише. Нельзя же считать негодяями всех членов высшего руководства...
Билл понизил голос, но продолжал говорить с той же страстностью.
- Разве я сказал, что они негодяи? Да ведь, черт возьми, я на их месте делал бы то же самое. Если бы я вдруг оказался начальником отдела кадров крупной компании, я не принял бы в штат ни одного человека моего возраста. Ни одного, если бы хотел сохранить мое тепленькое место.
Он вдруг обмяк.
- Извини, Ларри. Мне казалось, что я достаточно владею собой, но когда разговорился с приятелем из старой компании в Хиллкресте, я не смог сдержаться. Но тут одна штука...
- Что это?
- Я не хочу, чтобы кто-то последовал моему примеру. Ты понял, что я имею в виду?
- Конечно, понял.
- Не хочу, чтобы кто-то еще отколол такой номер. Это будет мне величайшей услугой - чтобы никто в наших не услышал обо мне. Никто - даже Эми. И никто не перемывал бы кости старого доброго Билла Слейда. Я сейчас дал себе волю, потому что знаю, что ты такой парень, который умеет держать язык за зубами. Надеюсь, что ты сможешь это сделать ради меня. Хочу, чтобы ты, Ларри, поклялся в этом.
- Можешь считать, Билл, что я уже дал тебе эту клятву, и ты это знаешь.
- Знаю. И, черт возьми, - Слейд потянулся через стол и шлепнул Моррисона по плечу - каждый раз, когда они вызывают тебя наверх и говорят тебе о предстоящей реорганизации отдела, может оказаться, что тем парнем, которого назначат начальником, будешь именно ты. Правда?
Моррисон криво усмехнулся:
- Исключено, Билл.
- Всегда представляй себе светлую сторону, Ларри. Пока она есть.
За Колизеем между ними произошла маленькая схватка об оплате за проезд. Слейд вообще отказывался брать с него деньги, а Моррисон смотрел на счетчик и вопрошал свою совесть: дать ли ему обычные или щедрые чаевые, или не давать никаких. Как всегда, выиграл Билл.
Избавившись от него, Моррисон ощутил облегчение, но оно оказалось кратковременным. Был прекрасный день бабьего лета, но погода угрожающе нахмурилась.
Появляясь то на одной, то на другой экспозиции или выставке "Мажестико", разговаривая со знакомыми сослуживцами, он ощущал какое-то внутреннее напряжение. Его удивило, что причиной этого была не чудовищная кепка на голове Слейда, а то, что из-под нее выбилась седая прядь, а ни у кого из встреченных знакомых седых волос почти не было. Моррисон долго всматривался в зеркало во весь рост в мужской уборной, пытаясь создать реальное представление о себе на фоне других посетителей. Собственный вид его опечалил: сорок шесть лет проявились вполне наглядно.
Вернувшись домой, он сдержал слово и ничего не рассказал Эми о своей встрече со Слейдом. Всякое искушение поделиться тут же подавлялось пониманием того, что, рассказав ей об этом, он неизбежно расскажет и о своей болезненной реакции на логику Слейда, а ее захлестнет волна понимания и сочувствия, таящая упрек в том, какой же он прирожденный паникер. Да, он прирожденный паникер, и сам готов первый сознаться в этом. Но сочетание сочувствия и насмешки с ее стороны, когда он рассказывал ей о своих опасениях, его раздражало. Да, в нем накопился длинный список страхов, пополняемый каждое утро. Как у них всех со здоровьем? Не требуют ли срочного ремонта дом и машина? Хорошо ли подстрижена лужайка, что там со счетом в банке - и так до бесконечности.
Он первый бы согласился с тем, что это причуда его судьбы - он, как и его отец, был слишком сдержан и скучноват - но если не вдаваться в капризы природы, ему было грех жаловаться на жизнь. И на что жаловаться мужчине с красивой и любящей женой, двумя здоровыми сынишками и добротным домом в пристойном квартале. А также хорошей постоянной работой, обеспечивающей всё необходимое.
По крайней мере, до сего дня.
В ту ночь Моррисон долго не мог уснуть, а в три часа вдруг проснулся с растущим чувством тревоги. В четыре утра он прошлепал в свой кабинет и уселся за стол, чтобы в точности сверить семейный бюджет.
Ничего неожиданного: лишь подтверждение недоброго предчувствия. Уже долгое время его с Эми расходы на месяц опережали доходы, что, как он предполагал, можно было сказать о большинстве семейств на Хиллкрест Драйв. Некоторые, впрочем, хоть и выбивались из сил, задолжали за целый год, чего он сам осмотрительно избегал.
Но, учитывая, что его состояние включало дом с неоплаченной десятилетней ипотекой и автомобиль с двухлетней рассрочкой, всё зависело от его заработка. Семейные сбережения были ничтожны, а, если вспомнить о бешено растущих расходах на обучение его двух мальчишек в колледже, всё его благополучие становилось насмешкой. И, увы, ни один из сыночков не тянул на стипендию.
Короче говоря, всё, опять-таки, упиралось в его заработок. Обратившись к опыту Слейда на рынке труда - а Слейд был толковым работником, вкалывающим в девяти до пяти, за которого любая компания должна быть счастлива ухватиться - это значило, что всё зависело от его места в "Мажестико". Абсолютно всё. Моррисон всегда ощущал, что оказаться там было величайшей удачей жизни. Все смутные амбиции его юности испарились, едва он окончил колледж. Он усвоил, что в реальном мире может Трассчитывать лишь на место середнячка в любом месте, и что его самоотверженный и упорный каждодневный труд не поднимет его ни на ступеньку выше по лестнице славы. Теперь, сидя за столом, заваленным листками расчетов, Моррис неожиданно до дурноты осознал, что его должность в "Мажестико" - отнюдь не гарантия безбедного и надежного образа жизни для человека в его возрасте, при его способностях и квалификации, а суровая необходимость.
В пять утра, измученный, но ничуть не сонный, он спустился в кухню за бутылкой пива. Таблетки он отвергал и отказывался даже от аспирина, разве что когда становилось совсем невмоготу, но пиво всегда усыпляло его, и, как он считал, бутылка на пустой желудок была как раз необходимым ему лекарством. И оказался прав.
Затем это вошло в привычку: внезапное пробуждение в самое темное время ночи, сверка счетов за столом с тем же удручающим результатом и бутылка пива, почти всегда дававшая ему пару часов беспокойного сна, из которого его вырывал будильник.
Эми, всегда спавшая беспробудно, ничего не замечала, и всё оставалось как прежде. Жестко контролируя себя, он скрывал от нее свои расшатанные нервы и днем, хотя ему иногда до смерти хотелось ей открыться. Из необычного чувства жалости, он стал чувствительней и задушевней к ней, чем прежде. Всегда веселая, чуть взбалмошная, вечно занятая то мальчишками, то родительским клубом, то десятком каких-то общественных дел, она относилась к вниманию со стороны мужа, как к причитавшемуся ей по праву.
Ко всему прочему, у Моррисона развился тик, возникавший совершенно неожиданно. Вдруг начинали дрожать руки или подергиваться веко, которое он научился быстро закрывать. Но самым несуразным и более всего нервировавшим его было неудержимое и яростное клацанье зубов, когда он опускался в бездну своей депрессии. Оно наступало лишь в бессонные часы при размышлениях о своем будущем. Ему казалось, что в такие моменты его зубы обретали собственную дьявольскую силу и предавались яростному стуку, будто он нырнул в ледяную воду.
В конторе он спасался тем, что вел себя как можно незаметней. Его одолевало искушение выяснить, что стало с его сослуживцами, в разные годы покинувшими компанию, но это, он понимал, могло вызвать вопрос, почему он, ни с того, ни с сего, заинтересовался такими вещами. Эту тему в разговорах обычно не затрагивали. Беда в том, что Гринбуш был, естественно, городом компании, хотя очень современным и удобным. "Мажестико" перебралась сюда из Нью-Йорка лет двадцать назад, и город рос вокруг нее. Здесь, в зеленой округе в самом центре штата, не было ничего другого. Поэтому любому сотруднику, уходившему из компании, приходилось, волей-неволей, продать свой дом уехать куда-нибудь подальше. Во всяком случае, слишком далеко, чтобы сохранить прежние связи. Моррисону хотелось иногда наведаться к кому-то из уволенных приятелей его круга, кто мог бы рассказать, что с ним потом стало. К кому-то, но только не к Слейду. Однако никого другого в его записной книжке не было. Единственный раз, когда он чуть не открылся, случился в школе, где учились его сыновья и где в День благодарения устроили вечер с развлечениями. Вечер прошел успешно, и когда он закончился, Моррисон ощутил неудержимое желание схватить Фрэнка Лэссмана, замдиректора школы и организатора всяких церемоний и праздников, и выложить ему мысли, изводившие его бессонными ночами.
- Здорово всё было, - сказал он Лэссману. - Чудная школа. Отлично показала себя сегодня. Какое это должно быть удовольствие заниматься такой работой, как у вас!
- Иногда бывает, - радостно согласился Лэссман, но иногда...
- Всё равно. Знаете, мне когда-то хотелось стать учителем.
- Если иметь в виду заработки, то лучше не становиться. Бывают дни, когда ощущаешь себя вознагражденным, но не в смысле денег.
- Ну, - стал осторожно подступать Моррисон, - допустим, я согласился бы на заработок, который может дать такая работа. Вообще, возможность для человека моего возраста перейти в школьную систему?
- Чем конкретно вы хотели бы заняться? Какой предмет вести?
- Что-то связанное с цифрами. Можно сказать, арифметикой или математикой.
Лэссман покачал головой с насмешливым упреком:
- Где же вы прятались, когда были до зарезу нам нужны? Четыре или пять лет цифирь в головы нашей ребятни. Но пару последних лет, когда школьников становится всё меньше, мы учителей чаще сокращаем, чем нанимаем. И так повсюду. Раньше я и подумать о таком не мог, а теперь школы по всей стране стоят пустые.
- Да, - вздохнул Моррисон.
Его бессонница, напряженность и тик усиливались до тех пор, пока однажды, будто достигнув дна, ниже которого некуда было падать, Моррисон не ощутил, что к нему вернулось нормальное состояние. Он перестал просыпаться ночью, всё меньше тревожился днем и обнаружил, что - пусть с некоторой осторожностью - стал обращать внимание на светлую сторону жизни. У него всё еще была работа и всё, что ей сопутствовало, и это был объективный факт. Ему оставалось только удивляться, что случайная встреча со Слейдом смогла так вывести его из равновесия.
Ведь он сам погрузил себя в эти тягостные переживания и позволил воображению взять верх над собой. Единственное, чем он мог гордиться, это что в ситуации, в которой кто-то другой мог бы не выдержать напряжения и сломаться, он вступил в схватку со своим недугом в одиночку и победил его. Он был не из тех, кто дарит себе призы, но в этом случае он ощутил, что достоин награды.
За несколько минут до пяти в первый понедельник декабря он уже собирался завершить рабочий день, когда у его стола остановился начальник отдела анализа продаж Петтенджилл. Считали, что Петтенджилл, которого пару лет назад перевели сюда из конторы в Кливленде, подает надежды и раньше или позже достигнет высшего уровня. Не отличаясь чувством юмора, он имел хорошие манеры, и Моррисон всегда ладил с ним.
- Сейчас, - сказал Петтенджилл доверительно, - я был на встрече с нашими тузами наверху. Круглый стол под председательством Кобба.
Кобб был вице-президентом по планированию и структуре комплекса Гринбуш.
- Похоже, в нашем отделе намечается небольшая перестановка. Нас сливают с отделом анализа услуг, а сектор оценки продаж и услуг ликвидируется. Что случилось? Вам плохо?
- Нет, со мной всё в порядке, - сказал Моррисон.
- Немного свежего воздуха вам не повредит. Во всяком случае, вероятно, потому что вы здесь самый старший из сотрудников, Кобб хотел бы встретиться с вами в своем кабинете. Ровно в девять утра. Вы знаете, Ларри, как он пунктуален. Постарайтесь поэтому быть там точно в указанное время.
В ту ночь он не сомкнул глаз, а на следующее утро, за несколько минут до девяти, всё еще в своем пальто и темных очках, скрывавших покрасневшие и опухшие глаза, вошел в лифт, который поднимался до верхнего этажа. Там, на площадке запасного выхода, где его никто не видел, он вытащил из-под пальто стволы, ложе и собрал двустволку. Его карманы оттопыривали патроны двенадцатого калибра. Он зарядил по одному в каждый ствол, а потом, возможно тщательней спрятав ружье под пальто, прошел через холл к кабинету Кобба.
Мисс Бернштейн, личная секретарша Кобба, заметив ружье, действовала, повинуясь слепому инстинкту. Она привстала у стола, будто пытаясь заградить собой путь во внутренний кабинет, и получила первую пулю прямо в грудь. Кобб, сидевший за столом, получил следующую пулю в лицо. Перезаряжая, Моррисон вышел через дверь в коридор кабинетов, в которых помощники Кобба готовились к своим утренним делам и, услышав выстрелы, пришли в панику. Моррисон разрядил один за другим оба ствола, попав одному в горло и челюсть и слегка задев другого. Еще раз перезарядив, он автоматически вышел в коридор, куда, с пистолетами наготове, вбегала с лестницы пара охранников. Моррисон свалил первого, но второй, паля наугад, попал ему в лоб. Моррисон, как позднее сообщил медицинский эксперт, должно быть, умер, даже не успев упасть на пол.
Полиция, имея пятерых убитых и одного раненного, разбиралась с этим делом два месяца и не дала никаких ответов и никаких объяснений. В окончательном отчете написали лишь, что "преступник, по неизвестной причине, и т.д., и т.п."
Руководство, однако, могло предпринять действия и предприняло их. Оно выяснило, что психолог отдела кадров в свое время подверг Моррисона целой серии тестов по оценке личности, которые проходили все поступавшие в компанию, но не нашел ничего подозрительного, кроме "потенциально некорректного поведения обследуемого". Психолог, несмотря на шестнадцать лет примерной работы, тут же выгнали.
Через две недели его место в отделе кадров занял молодой сотрудник по имени Мак-Интайер, который так полюбил пейзажи Гринбуша, что, несмотря на насколько низкую начальную зарплату, решил, при полном согласии своей жены, поселиться навсегда в этом спокойном месте, где его будут окружать приятные люди.