В июньский полдень окна шестого класса были широко распахнуты, и в них врывались все звуки разбегавшейся после занятий школы: рев заведенного автобуса, скрип гравия под спешащими ногами, голоса, горланившие в разухабистом задоре:
"Будь здорова и живи
Школа-бола номер три!"
Мисс Джилди вздрогнула от последнего, особенно пронзительного вопля и приложила пальцы к больному лбу. Она страшно устала, больше чем за тридцать восемь лет учительства, и говорила себе, что на то были причины. Полугодие оказалось очень неудачным, совсем дрянным. Большой класс, директор вечно надоедал с новой методикой, и ужасная смерть матери, посреди всего.
Возможно, я была слишком привязана к ней, подумала мисс Джилди. Возможно, должна была помнить, что моя старая мама когда-то умрет и оставит меня одну на всём белом свете. Но ведь от того, что постоянно об этом думаешь, легче не становится. Нужно постараться забыть.
И будто всех бед было мало, в последние недели свалилась на нее эта безумная история с Робертом. Очень милый мальчик вдруг, ни с того, ни с сего, стал совершенно невозможный. Нет, он не надоедал и не безобразничал, но предавался среди бела дня нескончаемым грёзам, и ей приходилось десятки раз его тормошить. Она перевела взгляд на Роберта, который остался один в классе на парте перед ней. Стриженный под скобку, аккуратно причесанный, лопоухий худенький мальчик. Бледное лицо и мягкие, но серьезные голубые глаза.
- Роберт!
- Да, мисс Джилди.
- Ты знаешь, почему я велела тебе остаться после уроков?
Он задумчиво нахмурился, будто его вызвали отвечать по теме, которую он не выучил.
- Наверно, потому что я себя плохо вел, - выдавил он, наконец.
Мисс Джилди вздохнула.
- Нет, Роберт, совсем не поэтому. Я сразу вижу плохих мальчишек, но ты не такой. Я вижу, что тебя что-то тревожит, что-то не выходит у тебя из головы, и думаю, что я смогу помочь тебе.
- Честное слово, мисс Джилди, меня ничего не тревожит.
Мисс Джилди достала серебряный карандаш из своих волос и нервно постучала им по столу.
- Ну, давай же, Роберт. В прошлом месяце, каждый раз, когда я глядела на тебя, твой ум был за миллион миль отсюда. Расскажи мне, что это? Может быть, ты строишь планы на каникулы или ты поссорился с ребятами в классе?
- Я ни с кем не поссорился, мисс Джилди.
- Ты, кажется, не совсем понимаешь меня Роберт. Я не собираюсь тебя ни за что наказывать. Ты хорошо выполняешь домашние задания. Ты не отстаешь от класса, но как объяснить твою рассеянность? О чем ты думал сегодня днем, когда я прямо обратилась к тебе и говорила пять минут, а ты не слышал ни одного моего слова?
- Ни о чем, мисс Джилди.
Она резко стукнула карандашом по столу.
- Нет, ты что-то скрываешь, Роберт. Я требую, чтобы ты снова подумал и постарался объяснить мне это.
Глядя на его непроницаемое лицо, она понимала, что и сама ушла в оборону, и что если бы вдруг открылся какой-то удобный путь к отходу, она охотно бы отступила. Тридцать восемь лет - пронеслась мрачная мысль - а я всё еще хочу быть наседкой этих цыплят. Но был и светлый луч в этой картине: прошедшие тридцать восемь лет означали, что до пенсии ей остается только два года. Пенсия в полставки давала шанс потихоньку заняться домом и привести в порядок сад. Конечно, не будет с этой пенсии ни мехов, ни бриллиантов, но она купит ей право до конца дней радовать душу своим домом, а не томиться в комнатке окружного пансионата для престарелых дам. Мисс Джилди однажды побывала в этом пансионате с ознакомительной поездкой, и ей совсем не хотелось о нем вспоминать.
- Послушай, Роберт, - устало сказала она. - Теперь ты вспомнил, о чем ты думал?
- Да, мисс Джилди.
- О чем же?
- Я не хочу вам об этом рассказывать.
- Я требую!
- Хорошо, - мягко ответил Роберт. - Я думал о том, как бы мне хотелось, чтобы вы умерли. Я думал, как бы мне хотелось вас убить.
Ее первой реакцией было полное оцепенение. Она стояла едва ли в десяти футах, когда машину занесло на тротуар, и она раздавила мать, вырвала мать из ее жизни. Но мисс Джилди не вскрикнула и не упала в обморок, а стояла, оглушенная совершенной нереальностью случившегося, как потом стояла в суде, где ей объясняли, что шоферу дали год тюрьмы, но у него не найдется и десяти центов, чтобы заплатить за причиненную им трагедию. Теперь перед ней были ровные ряды парт, широкая классная доска за спиной, а лицо Роберта посреди всего этого, потеряло реальность. Она ощутила, что встает со стула, идет к Роберту, который отстранился с широко раскрытыми в панике глазами и поднял локоть, чтобы защититься от удара.
- Ты понимаешь, что ты только что сказал? - хрипло спросила она.
- Нет, мисс Джилди! Честное слово, это я просто так.
Она недоверчиво покачала головой:
- Почему ты это сказал? Что заставило тебя произнести эти злые и ужасные слова?
- Вы хотели знать! Вы всё время меня спрашивали!
Вид поднятого для защиты локтя поразил ее не меньше немыслимых слов.
- Опусти руку! - крикнула она и попыталась овладеть своим голосом. - За все мои годы я ни разу не ударила ребенка и теперь не подниму на тебя руку!
Роберт уронил локоть на парту и сжал ладони. Глянув на побледневшие костяшки его пальцев, она с удивлением заметила, что у нее самой руки неудержимо дрожат.
- Если ты думаешь, голубчик, что это пустячок и он тут же закончится, ты очень ошибаешься, - сказала она. - Живо собирай свои вещи, и мы пойдем прямо к мистеру Харкнессу, которому будет любопытно обо всём этом узнать.
Мистер Харкнесс был директором. Появился он в прошлом полугодии и, если не считать его склонность к особенного фасона очкам (большие, в черной оправе, в чем мисс Джилди подозревала некоторую театральность) и пристрастие к "современным педагогическим методам", он был, как ей казалось, привлекательным молодым человеком.
Он взглянул на испуганное лицо Роберта, а затем на поджатые губы мисс Джилди.
- Ну, - любезно спросил он, - расскажите мне, что у вас приключилось?
- Об этом, я думаю, Роберт должен рассказать вам сам.
Она положила руку на плечо Роберта, но он отстранился и медленно попятился к мистеру Харкнессу. Его дыхание перешло в громкие прерывистые всхлипы, и он не сводил глаз с мисс Джилди, будто она была единственным предметом в комнате, кроме него самого.
Мистер Харкнесс приобнял Роберта и неодобрительно посмотрел на мисс Джилди.
- А теперь, мисс Джилди, объясните мне, пожалуйста, в чем тут дело? Мальчик, кажется, до смерти напуган.
Ей стало муторно и захотелось убраться из этой комнаты подальше от Роберта.
- Хватит, Роберт! - скомандовала она. - Расскажи мистеру Харкнессу просто и ясно о том, что случилось.
- Я уже обратил ваше внимание, мисс Джилди, что ребенок до смерти напуган, - отбросив любезный тон, сказал мистер Харкнесс. - Мы поговорим об этом, когда мальчик поймет, что мы его друзья. Правда, Роберт?
Роберт яростно замотал головой.
- Я не сделал ничего плохого! Мисс Джилди сказала, что я не сделал ничего плохого!
- Тогда, - торжествующе произнес мистер Харкнесс, - тебе совсем нечего бояться. Ты согласен?
Роберт опять покачал головой.
- Она сказала, чтобы я остался после уроков.
Директор резко посмотрел на мисс Джилди.
- Я догадываюсь, что он опоздал на утренний автобус. Это так? После того, как я просил учителей относиться снисходительно к таким случаям.
- Роберт не ездит на автобусе, - возразила мисс Джилди. - Может быть, лучше я сама всё объясню, мистер Харкнесс. Видите...
- Я знаю, что Роберт хорошо успевает, - сказал мистер Харкнесс и плотнее обнял мальчика, который неуверенно кивнул.
- Она оставила меня после уроков, - сказал мальчик, - а когда мы остались одни, близко подошла ко мне и сказала: "Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что хотел бы увидеть меня мертвой! Ты думаешь, что хотел бы меня убить. Разве не так?"
Голос Роберта упал до жуткого шепота, сковавшего мисс Джилди, как заклятие. Лишь увидев выражение на лице директора, она опомнилась.
- Что за ложь! - закричала. - Это самая дикая ложь, которую мальчишка осмелился...
- Мисс Джилди, - резко прервал ее директор, - я требую, чтобы вы дали мальчику закончить то, что он хотел сказать.
Голос мисс Джилди задрожал от волнения:
- Мне кажется, мистер Харкнесс, того, что ему уже позволили сказать, более чем достаточно!
- В самом деле? - спросил директор.
- В последнее время Роберт был очень рассеян, особенно сегодня днем. После уроков я спросила его, о чем он всё время думает, и он посмел сказать, что мечтает о том, чтоб я умерла! Что он хочет меня убить!
- Роберт это сказал?
- Да, почти слово в слово. И поймите, мистер Харкнесс, я была шокирована, страшно шокирована, тем более что Роберт всегда казался таким милым мальчиком.
- Как у него с успеваемостью?
- Вполне прилично, только...
- А отношения с товарищами? - продолжал спрашивать мистер Харкнесс тем же ровным голосом.
- Насколько мне известно, отношения с другими детьми у него хорошие.
- Но по какой-то причине, - настаивал мистер Харкнесс, - он вам досаждает?
- Нет! - вдруг вмешался Роберт. - Она сама говорила, что я не делал ничего плохого. И она мне всегда нравилась. Она мне нравится больше всех других учителей!
Мисс Джилди поискала серебряный карандаш у себя в волосах, не смогла найти и стала рассеянно осматривать пол.
- Что с вами? - спросил мистер Харкнесс.
- Мой карандаш, - ответила мисс Джилди¸ чуть не плача. - Он куда-то пропал.
- Простите, мисс Джилди, - сказал мистер Харкнесс, раздражаясь, - но сейчас совсем не та минута...
- Он мне очень дорог, - безнадежно пыталась объяснить мисс Джилди. - Это был карандаш моей мамы.
По застывшему лицу директора, она поняла, какой опустившейся должна была выглядеть в его глазах: измятый подол, покрасневший нос, растрепанные волосы.
- Я так убита, - мистер Харкнесс. - Такое длинное полугодие, и сейчас, в самом его конце. Не знаю, что сказать...
На лице мистера Харкнесса появились сочувственные линии.
- Ничего страшного, мисс Джилди. Я понимаю ваши чувства. А сейчас, если вы хотите уйти, мы с Робертом обстоятельно по-дружески побеседуем.
- Если вы не возражаете...
- Ни в коем случае, - охотно согласился мистер Харкнесс. - Думаю, что так будет лучше для нас всех.
Когда она вышла, директор резко зарыл за ней дверь. Мисс Джилди тяжело поднялась по лестнице, а потом прошла по коридору в шестой класс. Серебряный карандаш лежал на полу рядом с партой Роберта, она подняла его и тщательно протерла платком. Потом она села за стол, держа платок у носа, и беззвучно прорыдала десять минут.
Ночью, когда горький вкус унижения угас, мисс Джилди вновь проанализировала этой случай со всей беспристрастностью, на какую была способна. Честное и беспристрастное отношение к себе было ее главным кредо, которое она стремилась передать всем своим классам на уроках о "Долге американского гражданина", когда она, в завершение урока, декламировала: "Но главное: будь верен самому себе...", подкрепляя каждый слог ударом кулака по столу.
"Гамлет", конечно, не входил в программу шестого класса, реакция которого оставалась неизменной смесью оторопи с безразличием. Расшевелив несколько подающих надежду умов на обсуждение этих строк, она оставалась довольна сознанием того, что бросила доброе семя в плодородную, даст Бог, почву.
Вновь анализируя случай с Робертом и сдерживая эмоции, она пришла к неутешительному выводу, что несправедливость допустила она сама. Ученику велели остаться после уроков, что для него могло означать только наказание. Ему велели открыть свои смутные ребяческие мысли, блуждавшие в его уме несколько часов и, не в состоянии сделать это, он должен был наспех скроить из них нечто резонное или сболтнуть первое, что придет на язык.
Ничего необычного, огорченно размышляла мисс Джилди, в том, что он именно так и думал о придирчивой училке. Ей бы самой вспомнить свои чувства к одной карге с прической "помпадур", всё еще являвшейся ей во снах. Единственный вывод, который можно было сделать, как бы он ни был неприятен, состоял в том, что именно Роберт, а не она, следовал мудрым словам Шекспира.
Следующим утром на уроке, увидев его бледное укоризненное лицо, она решила попросить Роберта наполнить графин водой во время перемены. Он мог уйти с площадки для игр немного раньше других, взять графин с ее стола, помыть его и наполнить водой. Это поручение считалось в классе почетным, и оно, подумала мисс Джилди, не без самоудовлетворения, будет правильным жестом примирения.
Она вытирала классную доску к концу перемены, когда услышала шаги Роберта, подходящего к ее столу, но не смогла собраться духом, чтобы обернуться и посмотреть ему в лицо. Она ощутила, что ее щеки начали гореть при этой мысли.
Он вернулся в класс со звонком, означавшим конец перемены, и в этот момент мисс Джилди энергично опустила тряпку, обернулась и посмотрела на него.
- Больше спасибо, Роберт, - сказала она, когда мальчик поставил графин и аккуратно накрыл его стаканом.
- Не за что! - вежливо ответил он, достал платок из кармана, вытер им руки, мягко улыбнулся мисс Джилди и мрачно добавил:
- Вы конечно подумали, что я всыпал в эту воду яд или что-то, но я ничего такого не сделал бы, честное слово.
Мисс Джилди судорожно вздохнула и потянулась к плечу Роберта, но тут же отвела руку, когда он поспешно отстранился со знакомым ужасом в глазах.
- Почему ты это сказал, Роберт? - потребовала она страшным голосом. - Разве ты сам не понимаешь, что это наглость? Или тебе кажется, что это очень остроумно?
В эту минуту школьники с шумом ворвались в класс, но мисс Джилди, начальственным взмахом руки заставила их замолчать. Краешком глаза она заметила лица негодующих вместе с ней ребят и ощутила миг триумфа.
- Я к тебе обращаюсь, Роберт! Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Роберт сделал еще шаг назад и чуть не споткнулся о чей-то портфель, небрежно брошенный в проходе. Он удержал равновесие и теперь стоял беспомощно, не сводя глаз с мисс Джилди.
- Ну, Роберт?
Он неистово закачал головой.
- Я не делал этого! Я уже сказал вам! Я ничего не всыпал в воду!
Даже не оборачиваясь, мисс Джилди ощутила, как возмущенные лица учеников потянулись к ней, а ее триумф стал болезненным недоумением. Будто лопоухий Роберт с заплаканными газами и бледным перепуганным лицом превратился в странную медузу, которую нельзя пригвоздить на месте. Будто он удалялся всё дальше и дальше по темной извилистой тропе и увлекал ее за собой. Она понимала в отчаянии, что ей нужно выпутаться, освободить себя, прежде чем случится нечто ужасное и непростительное.
Она не могла опять отвести мальчика к мистеру Харкнессу. Не только потому, что вздрагивала при воспоминании о вчерашней сцене в его кабинете, но повторные посещения были признанием того, что за тридцать восемь лет в школе она так и не научилась по-настоящему поддерживать дисциплину.
Но Роберта нужно было поставить на место хотя бы ради нее, если не для чего-то другого. Мисс Джилди жестом усадила класс за парты и повернулась к стоящему Роберту.
- Роберт, - сказала она, - я хочу, чтобы ты извинился за то, что сейчас случилось.
- Извините, пожалуйста, мисс Джилди, - сказала Роберт, и казалось, что он вот-вот расплачется.
Сердце ее затвердело. "Я прошу прощения, мисс Джилди. Это больше не повторится", - подсказала она.
Через силу Роберт сдержал слезы.
- Я прошу прощения, мисс Джилди. Это больше не повторится, - пробормотал он и бессильно опустился на свой стул.
- Вот и хорошо, - сказала мисс Джилди, глубоко вздохнула и обвела глазами притихший класс. - Возможно, это станет назиданием для всех нас.
Урок прошел не совсем гладко, но мисс Джилди утешала себя, что до конца полугодия оставалось всего несколько дней, а потом, даст Бог, будут сад и уютное крыльцо старого дома для соседских разговоров летними вечерами, а потом следующее полугодие и новые лица в классе без Роберта среди них. Позже, закрывая окна класса, когда все уже разошлись, она вдруг заметила толпу учеников на тротуаре рядом с автобусами: почти весь шестой класс обступил Роберта, и он был центром внимания. Она приложила лицо к стеклу и увидела, как он всё время чему-то кивает, и тут же отодвинулась от окна со странным чувством вины.
"Он всего лишь ребенок, - убеждала она себя, - всего лишь ребенок", но эта мысль ничуть не смягчила ее обращенного на мальчика гнева, застрявшего комом в горле.
Это случилось в четверг, но во вторник на следующей неделе, последней неделе перед каникулами, мисс Джилди остро ощутила напряженную атмосферу в классе. Обычно ожидание близких каникул действовало на класс как бурный реактив, брошенный в спокойную жидкость. В глубине шло брожение и бурление, прорывавшееся на поверхность неудержимым прысканьем и перешептываньем, пока не закипало ключом, уносившим все дисциплинарные запреты в общем порыве веселья и радостных чувств.
Так на ее памяти было всегда, но теперь случилось что-то странное. Перед ее испуганными глазами весь шестой класс, даже самые отчаянные проказники, превратились в замерших роботов. Весь класс с сомкнутыми на партах руками и пугающим напряжением устремленных на нее глаз повиновался ее самым тихим просьбам, будто это были громогласные команды. А когда она шла по проходу между партами, все как один, словно подражая Роберту, в страхе отстранялись от нее.
Мисс Джилди не хотелось думать о том, что собственно всё это может означать, но мужественно вынудила себя к поиску ответа. Может ли это означать, спросила она себя, что все думают, как Роберт, и решили ей это таким образом показать? И если бы они понимали, как это жестоко, поступили бы они таким образом?
Ее коллеги иногда рассказывали о таких проблемах в учительской, где их можно было обстоятельно обсудить. Может быть, такое необычное состояние шестого класса случалось и раньше в других классах? Может быть, она сама всё вообразила: ведь страшно подумать, что стареющие люди, оглядываясь назад, иногда вспоминают прошлое, которого никогда не было. Что же, в таком случае - мисс Джилди взглянула на себя с усмешкой - получалось, что она все тридцать восемь лет учила скучающую девицу, не имевшую ни крупицы ее опыта.
Но в потоке этих мыслей мисс Джилди понимала, что была одна истинная причина, по которой она не хотела появляться в учительской в эту последнюю неделю полугодия. Ей не принесли подарков, ни одного. Прежде трофеи от каждого ее класса вздымались высокими пирамидами у стены. Коробки раскрошившегося печенья, неуклюже обернутые банки варенья, шарфы, косынки, бесчисленные коробочки с носовыми платками были знаками торжества каждого учителя. И мисс Джилди, все годы в районной школе номер три смущенно гордившаяся тем, что ее пирамида в конце каждого полугодия была выше других, на этот раз не получила еще ни одного подарка от шестого класса.
Однако когда она отпустила класс после занятий, завороженность прошла. Она заметила, что всего несколько учеников всё еще слонялись в коридоре у дверей, но Роберт оставался на месте. Когда она собирала вещи, он подошел к ней с коробкой в протянутой руке. Судя по форме, это была коробка конфет, и судя по обертке - дорогих. Машинально она протянула руку, но задержала ее на полпути. "Он никогда загладит свою вину за то, что он мне причинил, - разгневанно сказала она себе. - И я не позволю ему".
- Да, Роберт? - холодно сказала она.
- Это подарок вам, - сказал Роберт, разворачивая обертку под гипнотизирующим взглядом мисс Джилди.
Он аккуратно сложил бумагу на столе и поднял крышку коробки, открыв шоколадные конфеты в ней.
- Мама сказала, что это самая большая коробка, которая у них была, - с грустью сказал Роберт - Разве вы совсем их не хотите?
Мисс Джилди охватила невольная слабость.
- Ты думал, что после всего того, что случилось, я их возьму? - спросила она.
Роберт немного подумал.
- Ну, хорошо, - сказал он, наконец. - Если хотите, мисс Джилди, я сейчас съем одну конфету у вас на глазах.
Мисс Джилди отпрянула, будто услышав донесшееся из неведомой дали предупреждение: "Не позволяйте ему сказать ни слова больше, - возопил в ней внутренний голос, - он просто разыгрывает вас. Это одна из его ужасных штучек", и тогда она ответила мальчику:
- Почему бы это я вдруг захотела, чтобы ты съел конфету?
- Тогда бы вы увидели, что они не отравлены и не испорчены. Тогда вы, правда, поверили бы мне.
Она была готова к этому. Еще до того, как он произнес эти слова, она ощутила, что ее тело напрягается всё сильнее, предугадывая то, что, она знала, сейчас произойдет. Сам звук произнесенных слов спустил в ней перенапряженную пружину.
- Ты маленькое чудовище! - прорыдала она и ударила наотмашь по протянутой ей коробке, отлетевшей до дальней стены, а шоколадки каскадом рассыпались по всему классу.
- Как ты смеешь! - закричала она. - Как ты посмел!
Ее костлявые кулачки заколотили по плечам и спине Роберта, пытавшегося увернуться.
Он полуобернулся в проходе, поскользнулся о шоколадку и упал на колени, но прежде, чем он успел подняться, мисс Джилди вновь набросилась на него, а ее кулачки молотили по нему, как пара неутомимых колотушек. После первого удара Роберт заорал во всю силу легких, но до ушей мисс Джилди донеслось лишь слабое жужжание.
- Мисс Джилди!
Она поняла, что это был голос директора, и очевидно руки мистера Харкнесса оттащили ее так грубо, что она едва устояла на ногах, ухватившись за парту. Она стояла, обмякнув, ощущая бешеный стук сердца и тошнотворное кружение в себе стыда и страдания, стараясь вновь обрести черты расплывшегося в глазах класса.
Стайка любопытных мордашек собралась у открытых дверей. Видимо, они и позвали мистера Харкнесса, а теперь он сам выслушивал Роберта, который то что-то говорил, то ревел, и во всём был полный беспорядок. Да, мелькнула в затуманенной голове мисс Дейзи смутная мысль, это, должно быть, пятна от шоколада. Пятна шоколада повсюду в ее любимом чистом классе. Потом Роберт ушел, лица у двери тоже пропали, и дверь за ними закрылась. Остался только мистер Харкнесс, и мисс Джилди видела, как он снял свои очки, тщательно протер их, потом удалил на расстояние вытянутой руки и внимательно осмотрел перед тем, как опять водрузить на нос.
- Ну, мисс Джилди, - сказал он, будто обращаясь скорее к очкам, а не к ней, - это уже дело серьезное.
Мисс Джилди кивнула.
- Меня тошнит, - сказал он спокойно, - буквально тошнит от мысли, что кто-то в школе, в которой я пытался внедрить подобающие педагогические методы, применяет физические наказания.
- Это совсем не так, мистер Харкнесс, - возразила мисс Джилди нетвердым голосом. - Да, я ударила мальчика и знаю, что поступила неправильно, но это был первый раз в моей жизни, когда я подняла, я даже пальца не подняла на ученика. И если бы вы поняли мои чувства...
- Да, - сказал мистер Харкнесс, - именно это мисс Джилди, я хотел бы понять.
Он кивком показал ей на кресло, и она бессильно присела.
- Теперь, пожалуйста, объясните мне всё с самого начала, как вам это представляется.
Это было сложно и еще труднее от того, что мистер Харкнесс стал лицом к окну. Вынужденная обращаться к его спине, мисс Джилди ощутила себя говорящей в пустоту, но она, насколько была в силах, овладела фактами, изложила их, не сдерживая чувств, и откинулась в кресле, совершенно изнуренная.
Мистер Харкнесс долго молчал, а потом медленно повернул к ней лицо.
- Я не практикующий психиатр, - сказал он, наконец, - хотя как работник просвещения я весьма интересовался этой областью. Но я не думаю, что нужен большой опыт, чтобы определить столь ясный и очевидный случай, свидетелем которого я здесь стал. И, - добавил он сочувственно, - столь трагический.
- Но ведь может быть, что Роберт просто...
- Сейчас я говорю не о Роберте, - спокойно и рассудительно сказал мистер Харкнесс.
Она не сразу поняла, а когда смысл слов до нее дошел, похолодела.
- Неужели вы думаете, что я всё это выдумала? - воскликнула она с недоверием. - Неужели вы...
- Я нисколько не сомневаюсь, мисс Джилди, сказал мистер Харкнесс утешающие, - что вы рассказываете о случившемся в точности, как вы это себе представляете. Но - встречалась ли вам когда-то фраза "мания преследования"? Может быть, если вы объективно оцените свое состояние, вы узнаете в себе ее симптомы? Я уверяю вас, мисс Джилди, что мне они кажутся очевидными.
Мисс Джилди попыталась что-то сказать, но слова застревали у нее в горле.
- Нет, - удалось ей произнести, - вы не должны так думать. Только потому, что какой-то шаловливый мальчишка валяет дурака...
- Мисс Джилди, ни один ребенок одиннадцати лет, каким бы проказником он ни был, не может выдумать того, что запомнил и рассказал мне Роберт. Я долго разговаривал с ним, а теперь я выслушал вас. Вынужден признаться, что выводы, которые я должен сделать, фактически навязаны мне.
Комната опять поплыла в глазах Мисс Джилди, как ни старалась она удержать ее на месте.
- Но это значит, что вы принимаете на веру его слова и не верите моим? - гневно возразила она.
- К сожалению, мисс Джилди, дело не только в словах. На прошлой неделе родительский комитет обратился в школьный совет и сообщил, что они крайне обеспокоены тем, что рассказали им дети о ваших недавних поступках. Примерно десять учеников из вашего класса без обиняков рассказали на этом собрании, как вы обвиняли их в том, что они пытались отравить вашу воду, и вы им за это угрожали. А Роберта, если вам интересно знать, вообще среди них не было.
Школьный совет сразу же проголосовал за ваше увольнение, но ввиду вашего долгого учительского стажа, совет дал мне право не исполнять это решение под мою личную ответственность. Однако после этого эпизода я вижу, что у меня не осталось выбора, и я вынужден поступить, как подобает.
- Уволить меня? - рассеянно произнесла мисс Джилди. - Как они смеют! Мне остается всего два года. Они не смеют так поступить, мистер Харкнесс. Они просто хотят этим трюком лишить меня пенсии!
- Поверьте мне, - мягко сказал мистер Харкнесс, - они не собираются сделать ничего подобного. Никто на свете не собирается причинить вам зло. Уверяю вас, что в этом случае от первой до последней минуты обсуждавших беспокоило только одно: благополучие детей.
Солнечный свет заливал класс, но лицо мисс Джилди было серым и безжизненным. Она потянулась, чтобы наполнить стакан водой, но вдруг остановилась с внезапной нервной решимостью, словно собирая силы.
- Мне нужно самой выступить перед Советом!- произнесла она высоким задыхающимся голосом. - Остается только пойти туда и всё им рассказать.
- Это не поможет, - с сожалением сказал мистер Харкнесс. - Поверьте мне, мисс Джилди, не поможет.
Мисс Джилди встала со стула и подошла к нему с широко раскрытыми испуганными глазами. Коснувшись его своей дрожащей рукой, она заговорила быстро и страстно, стараясь, чтобы он ее понял:
- Вы понимаете, это значит, что я не получу моей пенсии, а мне остается до нее только два года, разве вы не понимаете? Я должна платить за дом, за сад - нет, сад ведь это часть дома - но как я смогу без пенсии?
Она отчаянно тянула его за руку на каждой фразе, как будто могла втащить его всего в понимание своих слов, но он стоял неподвижно и лишь сокрушенно качал головой.
- Держите себя в руках, мисс Джилди, - умолял он. - Вы не в себе, и сейчас невозможно...
- Нет! - выкрикнула она странным голосом. - Нет!
Когда она отпустила его, он почти мгновенно понял, что она собирается сделать, но застыл от этой мысли, а когда двинулся, было уж поздно. Распахнув настежь дверь, он ринулся в коридор и чуть не скатился кувырком по лестнице в главный вестибюль. Вращающаяся дверь на улицу как раз захлопнулась, и он, держа в руке оправу от очков, побежал к ней, уколов свой бок чем-то острым, но не успел он достичь двери, как услышал скрип тормозов, чей-то агонизирующий крик и сотни пронзительных голосов.
Он взялся за ручку двери и нашел в себе силы ее открыть. Через несколько минут уборщице пришлось протиснуться боком мимо него, чтобы выйти на улицу и узнать причину суматохи.
На следующий день занятия в шестом классе провела заменяющая учительница, мисс Рирдон, и, принимая во внимание случившееся, прекрасно с этим справилась. Легкая рябь пробежала лишь в первый момент, когда мисс Рирдон объяснила свое присутствие "несчастным случаем с нашей дорогой мисс Джилди". С задних парт донеся негромкий ропот нескольких протестующих голосов: "Мисс Рирдон, это не был несчастный случай. Она сама бросилась спереди под автобус", но миссис Рирдон несколькими громкими ударами линейки быстро навела в классе порядок, и урок прошел спокойно, без сучка и задоринки.
В тот день Роберт возвращался домой медленно, покачивая портфелем в руке, впитывая июньское тепло, вдыхая ароматы свежей зелени и вспоминая всё понимающее лицо миссис Рирдон, часто обращавшейся к нему с живым и дружеским интересом. Его дом был такой же, как и другие дома в том квартале: белые квадратные коробки с небольшими лужайками перед ними, и отличался только тем, что все шторы на его окнах были опущены. Тихонько закрыв за собой входную дверь, мальчик поставил портфель на пол в коридоре и вошел в душную полутемную гостиную. Его отец, как всегда, сидел в халате в большом кресле, а мама склонилась над ним со стаканом воды.
- Нет! - возражал он. - Вы просто хотите от меня избавиться, но я вам не позволю! Я знаю, что за отраву вы туда подсыпали и не стану пить! Я скорее умру, чем возьму это питье!
- Ну, пожалуйста, - упрашивала мама Роберта, - выпей это. Клянусь тебе, в стакане нет ничего, кроме воды. Я сама отопью из него, если ты мне не веришь.
Но когда она отпила немного и поднесла стакан к его губам, отец только замотал головой из стороны в сторону.
Роберт, как околдованный, наблюдал эту сцену, и губы его молча шевелились, повторяя знакомые слова. Потом он прокашлялся.
- Мама, я пришел, - тихо сказал он. - Дай мне, пожалуйста, молоко с печеньем.