Летом 1946 года в комнате миссис Копицкой на Сентрал парк-вест горела за расписным абажуром одинокая красная лампочка. Абажур был расписан "машинальными рисунками" самой Копицкой: круги с глазами, цветы со ртами, черти с человеческими пальцами. Все стены тоже были увешаны творениями Лотты Копицкой, которые она создавала, впав в транс, под непосредственным руководством самого Бхагхавара Кришны, индуистского мудреца, жившего, как полагают, в четвертом веке. Никто иной, как сам Бхагхавар Кришна, нарисовал петуха с золотым хвостом, посреди которого появился образ Будды; с потусторонних деревьев свисали спутанные волосы и диковинные плоды; у молодых женщин с Венеры вместо рук торчали ветки, а от ушей расходились серебряные сети: орган телепатии. Над картинами, старой мебелью, книжными полками витали красноватые тени. Окна были затянуты плотными шторами. У круглого стола с гадательной планшеткой, трубой и высохшей розой сидел доктор Зорах Калишер, низенький, широкоплечий, с большой лысиной на лбу и редкими седовато-рыжими пучками волос сзади. Из-под рыжих пушистых бровей выглядывали пронзительные глазки. Шеи у доктора почти не было: голова сидела прямо на мощных плечах, превращая его в подобие доисторической африканской статуи. Нос у него был кривой, сплющенный сверху и раздвоенный у кончика, а на подбородке пророс какой-то кустик: то ли остаток бороды, то ли волосатая бородавка. Лицо было грязное, в морщинах и плохо выбрито. На докторе был черный вельветовый пиджак, рубашка в пятнах пепла и кофе и мятый галстук-бабочка. Он разговаривал с Копицкой на странной смеси еврейского с немецким.
- Что-то ваш друг Бхагхавар Кришна сегодня запаздывает, не заблудился ли он в небесных сферах?
- Доктор Калиш, не подгоняйте меня, отвечала Копицкая. - Я ими не командую, они могут не иметь настроения, поэтому имейте немного терпения.
- Ну, раз надо, значит надо.
Калишер забарабанил пальцами по столу: на каждом пальце у него проросла крохотная рыжая бородавка. Миссис Копицкая откинула голову на спинку обтянутого тканью кресла и приготовилась впасть в транс. В тусклом свете красной лампочки можно было разглядеть ее недавно крашеные черные без блеска волосы, завитые мелкими колечками, нарумяненное лицо с широким носом, высокими скулами и широко расставленными глазами в густых тенях. Калиш шутил, что она походила на крашеного бульдога. Ее муж, зубной врач Леон Копицкий умер восемнадцать лет назад, не оставив детей. Вдова существовала на ежегодную ренту от страховой компании. В 1929 году во время кризиса она потеряла всё свое состояние, а сейчас опять стала прикупать ценные бумаги по совету гадательной планшетки и кристаллического шара. Она даже осмеливалась спрашивать Бхагхавара Кришну, как ставить на бегах. Иногда во сне он сообщал ей клички лошадей, которые придут первыми.
Доктор Калишер наклонил голову и закрыл глаза руками, что-то бормоча про себя, как часто случается с одинокими. "Ладно, хватит мне дурака валять. Сегодня последний вечер".
- Вы что-то сказали, доктор?
- Что? Я ничего не сказал.
- Когда вы меня подгоняете, я не могу впасть в транс.
- Трансы-шмансы, пробурчал про себя Калишер. Привидение опаздывает, вот и всё. Из кого она дураков делает? Только из психов, мешугга.
А вслух он сказал:
- Я вас не гоню. Времени у меня хватает. Если то, что американцы говорят о времени, правда, я второй Рокфеллер.
Когда Копицкая открыла рот для ответа, ее двойной подбородок со всеми бородавками вздрогнул, открыв ряд крупных вставных зубов. Вдруг она откинула голову и вздохнула, закрыла глаза и издала короткий храп. Доктор Калишер уставился на нее с печальным удивлением. Он не расслышал, как открылась наружная дверь, но миссис Копицкая, обладавшая, вероятно, слухом зверя, расслышала.
Доктор Калишер стал тереть виски и нос, и ухватился за свою короткую бородку.
Было время, когда он собирался постигнуть все вещи разумом, но этот период рационализма давно прошел. Потом он построил антирационалистическую философию: род крайнего гедонизма, усматривающего в эротизме Dingansich*, а в разуме лишь самую низшую ступень существования, энтропию, ведущую к абсолютной смерти. Его позиция была странной смесью гармановской идеи Бессознательного с каббалой раввина Исаака Лурии, по которой всё в природе от мельчайшей песчинки до Головы Господа - было Соитием и Единением. Именно из-за этой системы доктор Калишер и перебрался в 1939 году из Парижа в Нью-Йорк, оставив в Польше раввина-отца, жену, отказывавшуюся дать ему развод, и любовницу Нелли, с которой он несколько лет жил в Берлине, а потом в Париже. Получилось, что когда доктор Калишер отправился в Америку, Нелли поехала навестить своих родных в Варшаве. Он собирался перетащить ее в Штаты, как только найдет себе переводчика, издателя и место на кафедре какого-нибудь американского университета.
Тогда доктор Калишер еще жил надеждами. Ему предлагали кафедру в Еврейском университете в Иерусалиме, издатель в Палестине собирался выпустить одну книгу, его эссе печатались в Цюрихе и Париже. Но с начала второй мировой войны жизнь его пошла хуже. Литературный агент скоропостижно скончался, переводчик ни аза не смыслил в его текстах, а, в довершение бед, смылся с изрядным куском рукописи, у которой не было копии. Обозреватели в еврейских изданиях вдруг ни с того, ни с сего озлились и стали намекать, что он - шарлатан. Еврейские организации, устроившие ему лекционную поездку, вдруг отменили ее. По его философии выходило, что все старания - лишь отрицательное выражение вселенского эротизма: Гитлер, Сталин, фашисты, распевавшие "Хорст Вессель" и заставлявшие евреев носить желтые нарукавные повязки, искали лишь новых форм и видов сексуального спасения. Но доктор Калишер стал сомневаться в собственной системе и впал в отчаяние.
Пришлось выехать из гостиницы и снять дешевую меблирашку. Он шатался по городу в потертой одежде, просиживал дни в кафетериях, без конца пил кофе, курил дрянные сигары и едва умудрялся выжить на несколько долларов, которые раз в месяц давала ему благотворительная организация. Беженцы, с которыми он встречался, жили слухами о визах для тех, кто остался в Европе, о продуктах и лекарствах, которые будто бы можно было направлять им через какие-то агентства, о способах организовать переезд родственников из Польши через Гондурас, Кубу или Бразилию. Но он, Зорах Калишер, никого не мог спасти от фашистов. От Нелли он получил лишь одно письмо.
Только в Нью-Йорке Калишер понял, как привязался он к своей возлюбленной. Без нее он стал импотентом.
2.
Всё было точно так же, как вчера и позавчера. Бхагхавар Кришна начал вещать на английском странным полумужским-полуженским голосом со всеми ошибками в произношении и грамматике, свойственными миссис Копицкой. Лотти Копицкая приехала из карпатской деревушки, и Калишер так и не мог докопаться до ее национальности: то ли венгерка, то ли румынка, то ли галичанка? Она знала польский, немецкий и немного английский; даже ее еврейский сильно полинял за долгие годы в Америке. Фактически, она осталась без языка, и Бхагхавар Кришна пользовался всеми ее жаргонами. Сперва Калишер попросил Бхагхавара Кришну сообщить ему какие-то подробности его земного существования, но тот ответил, что позабыл обо всем в небесных чертогах, где он ныне обитает. Он мог вспомнить только, что жил тогда в пригороде. Бхагхавар Кришна не знал даже, в какой части Индии разговаривают на тамильском языке. Когда доктор Калишер попытался завести разговор о Махабхарате, Рамаяне и Сакунтале, Бхагхавар Кришна ответил, что потерял интерес к земной литературе. Он понятия не имел и о нескольких теософских и спиритуалистических брошюрках и журнальчиках, на которые подписывалась миссис Копицкая.
Для Калишера всё это было одной большой хохмой, но если живешь в клоповой комнатушке, испортил желудок, питаясь в кафетериях, если тебе за шестьдесят и остался один как перст, надо учиться терпеть всякие бзики. Его познакомили с миссис Копицкой в 1942 году, он принимал участие в десятках ее сеансов, читал ее "машинальные сочинения", восхищался "машинальными рисунками", слушал "машинальные симфонии". Несколько раз он брал деньги у нее в долг и не смог вернуть. Он обедал у нее: овощные супчики и тому подобное, потому что Копцикая не прикасалась ни к мясу, ни к рыбе, ни к молоку, ни к яйцам, а только к фруктам и овощам, которые родит мать-земля. Она наловчилась готовить разные салаты с орехами, миндалем, гранатами и авокадо.
Поначалу Лотти Копицкая пыталась втянуть его в роман: все духи пришли к единому мнению, что Лотти Копицкая и Зорах Калишер происходят из одного и того же спиритуалистического источника - Великой Белой Ложи. Даже у Бхагхавара Кришны обнаружилась склонность к сватовству. Лотти Копицкая постоянно передавала Калишеру приветы от Мастеров, имевших отношение к Тибету, Атлантиде, Небесной Иерархии, Шамбале, Четвертому Царству Природы и Совету Санат Кумары. В начале сороковых на небесах, как и на земле, вызревали всякие кризисы, происходила перегруппировка Сил, члены Ашрамов готовились к войне с Космическим Злом. Иерархия направила прожекторы, чтобы осветить планету Земля и найти на ней эзотерического мужчину и женщину для своих особых целей. Копицкая убеждала Калишера, что ему предназначено сыграть выдающуюся роль во Вселенском Возрождении. Но он пренебрег своей миссией и разочаровал Мастеров: обещал позвонить и не позвонил. Он прожил несколько месяцев в Филадельфии и даже не послал ей почтовой открытки, а, вернувшись, не объявился. Копицкая наткнулась на него у автомата на Шестой авеню - он был в рваном пальто, грязной рубашке и туфлях, заношенных до того, что отлетели каблуки. Он даже не обратился за американским гражданством, хотя беженцы могли получить его, не выезжая за границу за визой.
Сейчас, в 1946 году, всё, что предсказывала Лотти Копицкая, сбылось. Все отошли в мир иной: его отец, братья, сестры, Нелли.
Бхагхавар Кришна передавал от них сообщения. Мастера всё еще помнили о докторе Калишере и всё еще строили насчет его планы в связи со Столетней Конференцией Иерархии. Даже то, что его семья погибла в Треблинке, Майданеке, Штуттхофе, было тесно связано с Силами Света, Развитием Кармы, Новым Циклом после Лемурии и с целью привести человечество к новым высотам любви и к новой Акватической Эре.
В последние недели Копицкой вдруг расхотелось вызывать дух Нелли обычным способом, и она предоставила Калишеру редкий шанс войти в контакт с Нелли в материализованном виде. Происходило это так.
Бхагхавар Кришна должен был дать сигнал доктору Калишеру пройти по темному коридору в спальню миссис Копицкой. Здесь в темноте, рядом с бюро миссис Копицкой реяло видение, изображавшее Нелли. Оно что-то шептало ему на польском, говорило на ухо ласковые слова, доставляло ему послания от друзей и родственников.
Бхагхавар Кришна постоянно увещевал Калишера не притрагиваться к видению, потому что контакт причинит большое горе и ему, и миссис Копицкой. Несколько раз, когда он пытался приблизиться, привидение увертывалось. Калишер, хоть и был смущен такими встречами, понимал, что это розыгрыш: видение не походило на Нелли ни голосом, ни манерами. Послания, которые он получал, ни о чем не говорили: все имена он когда-то назвал миссис Копицкой, и она расспрашивала его об этих людях. И всё же доктору Калишеру было любопытно: кто же это видение? С какой стати играет эту роль? Возможно, за деньги. Но если миссис Копицкая нанимала привидение, то значит не только обманывала себя, но и просто мошенничала. Каждый раз, бредя по темному коридору, доктор бормотал про себя: "Она рехнулась, мешугга, странная женщина".
В тот вечер Калишер не в силах был дожидаться сигнала от Бхагхавара Кришны. Он устал от этого вздора. Уже несколько лет его мучила предстательная железа, и он бегал мочиться каждые полчаса. Врач из Варшавы, не получивший разрешения практиковать в Америке и практиковавший тайком, советовал не откладывать операцию, потому что возможны осложнения. Но у Калишера не было ни денег на больницу, ни охоты туда ложиться. Он пытался лечиться сам: ваннами, бутылками с горячей водой и таблетками, которые привез еще из Франции. Он даже пытался самостоятельно массировать простату. Обычно, едва появившись у Копицкой, он сразу шел в ванную комнату, но на этот раз пренебрег. Он ощущал, как в мочевом пузыре нарастает давление. От сырых овощей, которыми кормила его Копицкая, кишки сводило. "Я уже слишком стар для таких удовольствий", - бормотал он. Когда Бхагхавар Кришна заговорил, доктор Калишер едва мог его слушать. "Что там бубнит этот идиот? Хоть бы она умела хоть толком чревовещать".
В тот момент, как Бхагхавар Кришна подал свой обычный знак, доктор Калишер встал. Ноги давно его мучили, но сегодня он еле стоял на них. "Лучше сперва зайду в ванную", - решил он. Но не так-то просто было дойти до ванной в темноте. Он шел неуверенно, на ощупь, вытянув вперед руки. Дойдя до ванной, потянул дверь, но кто-то изнутри дернул ее обратно. Это она, та девчонка, понял Калишер. Он был так удивлен, что забыл, зачем он здесь. "Наверно, зашла переодеться". Он смутился и за себя, и за миссис Копицкую.
"Зачем ей это нужно, ради чего она ломает комедию?" Глаза привыкли к темноте, и он различил силуэт девушки. В ванной было окошко на улицу, и в него попадал свет фонарей. Девушка была низенькой, ширококостой, с высокой грудью. Кажется, она осталась в нижнем белье. Доктор Калишер стоял как загипнотизированный. Ему хотелось крикнуть: "Да хватит уже, и так всё ясно!", но язык онемел. Сердце громко стучало, и он слышал собственное дыхание.
Постояв, он пошел назад, но совершенно потерялся в темноте: наткнулся на вешалку для одежды, потом налетел на стену и стукнулся головой. Отступил назад. Что-то упало и разлетелось на куски. Вероятно, одна из потусторонних фигур миссис Копицкой! Тут зазвонил телефон, необычайно громко и зловеще. Калишер вздрогнул. Вдруг он ощутил теплоту на белье. Обмочился как ребенок.
3.
"Всё, докатился, - бормотал доктор Калишер про себя. - Пора на свалку". Он потащился к спальне. Не только белье, но и штаны промокли. Он ожидал, что Копицкая подойдет к телефону: раньше она не раз пробуждалась от транса, чтобы поболтать о чулках, закладных и дивидендах. Но телефон продолжал звонить. Только сейчас он понял, что натворил: выходя, он закрыл за собой дверь в комнату, заградив путь красному свету, который помогал ему найти дорогу. "Пойду домой", - решил он и повернул к наружной двери, но обнаружил, что потерял всякое представление о направлении в этом лабиринте комнат. Он нащупал рукой ручку двери и повернул. Раздался приглушенный взвизг: он опять набрел на ванную, в которой, кажется, не было изнутри крючка или цепочки. Он снова увидел женщину в корсете, но на этот раз на часть ее лица падал свет. В долю секунды он понял, что она средних лет.
- Простите, пожалуйста.
Он пошел назад. Телефон перестал звонить, а затем снова зазвонил. Вдруг возник пучок красного света, и он увидел, что к телефону подошла Копицкая. Он остановился и произнес полувопросом:
- Миссис Копицкая?
Она вздрогнула.
- Кончили уже?
- Мне неважно, я пойду домой.
- Вам плохо? Куда вы собрались? Что случилось? Сердце?
- Всё.
- Подождите секунду.
Копицкая подошла к нему, взяла за руку и отвела в комнату.
Телефон продолжал звонить, а потом, наконец, замолчал.
- Сердце прихватило, да? - спросила Копицкая. Ложитесь на диван, я вызову доктора.
- Не надо.
- Я сделаю вам массаж.
- У меня не в порядке мочевой пузырь, предстательная железа.
- Что? Я включу свет.
Он хотел попросить ее не включать, но она уже успела зажечь несколько ламп. Свет ослепил глаза. Копицкая стояла и разглядывала его в мокрых штанах. Потом она сказала:
- Вот что случается с человеком, если он живет один.
- Мне самого себя стыдно.
- Все мы стареем, и никто не молодеет. Вы были в ванной? Калишер не ответил.
- Подождите, у меня еще сохранились его вещи. Как знала, что они когда-то понадобятся.
Копицкая вышла. Он сидел на краешке стула, подстелив под себя носовой платок, одеревенев, мокрый, с чувством детской вины и беспомощности, и в то же время внутреннего спокойствия, которое приходит от болезни. Всю жизнь он боялся врачей, больниц и особенно сиделок, которые напрочь отбрасывают женскую стыдливость и обращаются со взрослыми мужчинами, как с младенцами. Теперь он был готов к последнему посрамлению своего тела. "Всё, я кончен, капут..." Он быстро подвел итог своему существованию. "Философия? Какая философия? Эротичность? Чья?" Годами он жонглировал фразами и не пришел ни к какому выводу. То, что происходило с ним, в нём, в Польше, в России, на планетах, в дальних галактиках, не может быть сведено ни к слепой воле Шопенгауэра, ни к его, Калишера, эротичности. Не объяснить этого ни субстанцией Спинозы, ни монадами Лейбница, ни гегелевской диалектикой, ни геккелевым монизмом. "Все они играют в слова, как миссис Копицкая. Слава Богу, что я не напечатал всего, что намарал. Какой прок ото всех этих вздорных гипотез? От них никакого проку... "Он посмотрел на развешанные по стене рисунки Копицкой, и в ярком свете они казались детской мазней. С улицы доносились гудки машин, крики мальчишек, грохочущее эхо поезда в подземке. Открылась дверь, и вошла Копицкая с узлом одежды: пиджак, штаны, рубашка, исподнее.
Одежда пахла нафталином и пылью. Она спросила:
- Вы были в спальне?
- Где? Нет, не был.
- Нелли не материализовалась?
- Нет, она не материализовалась.
- Ладно, смените одежду. Не буду вас смущать.
Она положила узел на диван, нагнулась к нему с участливостью родственника и сказала:
- Оставайтесь здесь. Завтра я пошлю за вашими вещами.
- Не надо, нет смысла.
- Я знала, что это случится, как только нас познакомили на Второй авеню.
- Неужели? А разве это что-то меняет?
- Они говорят мне всё заранее. Я могу взглянуть на человека, и знаю, что с ним будет.
- Даже так?
- У вас впереди еще много лет. Вы нужны здесь. Вам нужно закончить работу.
- Моя работа стоит не больше, чем ваши привидения.
- А всё-таки привидения есть, есть они! Не будьте циником. Они следят за нами сверху, они ведут нас за руку, они отмеряют наши шаги. Мы гораздо важнее для Циклического Возрождения Вселенной, чем вам кажется.
Ему хотелось спросить: "Зачем же вы тогда наняли женщину, чтобы обмануть меня?", но он промолчал. Миссис Копицкая снова вышла.
Доктор Калишер снял штаны, белье и обтерся носовым платком. С минуту он стоял, как безумный шут, полностью одетый сверху до пояса и без штанов. Он влез в очень свободные для него подштанники, которые холодили, как саван, натянул полосатые штаны, тоже очень просторные и очень длинные. Пришлось закатать их так, что нижний край чуть не касался колен. Он хватал воздух и сопел, останавливаясь по несколько раз в минуту, чтобы передохнуть.
Вдруг он вспомнил! Точно так же он одевал на себя одежду отца, когда был мальчиком, а отец вздремнул после субботней трапезы: он напялил на себя отцовские белые штаны, его сатиновую рубашку, его меховую шапку. Теперь отец превратился в кучку пепла где-то в Польше, а он, Зорах, напяливал на себя затхлые тряпки зубного врача. Он подошел к зеркалу, посмотрел на себя и даже показал себе язык, как ребенок. Потом он лег на диван. Телефон снова зазвенел, и миссис Копицкая, вероятно, ответила, потому что звон сразу же прекратился. Калишер тихо лежал, закрыв глаза. Ему не на что было надеяться и не о чем думать.
Он задремал и оказался в кафетерии на Сорок второй стрит рядом с Публичной библиотекой. Он отламывал кусочки яичного печенья. Какой-то беженец рассказывал ему, как спасти родственников в Польше, переодев их в немецкую форму. Потом их вывезут пароходами на Северный полюс, на Южный полюс и через Тихий океан. Агенты возьмут их под свою опеку в Тьерра-дель-Фуэго, на Гонолулу и в Иокогаме... Странно, но этот план людской контрабанды имел какое-то отношение к его собственной философской системе, но не со старым, а с новым ее вариантом, в котором эротичность смешивалась с памятью. Сочетая эти образы, он с удивлением спрашивал себя: какая связь может быть между полом, памятью и искуплением Эго? Каково будет ее действие в бесконечном времени? Одна лишь казуистика - способ оправдать собственную импотенцию. И как я могу переправить Нелли, если она уже погибла? Тем более, что смерть - лишь сексуальная амнезия. Он проснулся и увидел, что Копицкая наклонилась над ним с подушкой, которую собиралась подложить ему под голову.
- Как вы себя чувствуете?
- Нелли ушла? - спросил он, удивившись собственным словам. Он все еще находился в полусне.
Миссис Копицкая подмигнула, ее двойной подбородок вздрогнул и затрясся, а темные глаза были полны материнским укором.
- Вы еще смеетесь? Нет никакой смерти, нет ее. Мы будем жить вечно и любить вечно. И в этом истина.