Подлекарь Ероха Сойкин любил подремать после обеда. Отобедав, он сразу же шёл в свой угол при госпитальной избе, и, растянувшись на узенькой лежанке за теплой печкой, блаженствовал. Прикрыв в полудрёме глаза, Ероха вспоминал родной Оренбург, батюшку, топившего печи в лазарете, и матушку, постоянно хлопотавшую по дому. И оладьи её - вкусноты неописуемой. Благодатное времечко... Хорошо жилось Ерохе в родительском доме, пока батюшка не пристроил его в обучение к доктору Валлериану. Тогда как раз бумага пришла в гостипаль, чтоб обучить доктору четырёх подлекарей, вот тут батюшка Ерохи и подсуетился. Как уж госпитальному истопнику все препоны сподобилось обойти - одному Господу Богу ведомо, но попал Ероха в обучение к доктору. Вспомнив о докторе, Ероха даже вздрогнул - вот до чего противный человек. Глазиши злющие, голос дребезжащий, а языком, что кружева плетёт и всё с каким-то ехидством подлым. Изо всех сил над учениками господин Валлериан измывался, чуть что не так: сразу за вихор дернет или за ухо больно ущипнёт, а то, бывало, в то же самое ухо со всего размаху и заедет. И постоянно всё кричит, кричит, кричит... Не чаял Ероха, как от этого деспота отделаться, но только через два года привалило ему счастье. Знакомец батюшки - Ефим Чалый был направлен компаньонами в далёкий город Якутск по торговому делу и искал себе помощников для дальней дороги. Вот Ероха в такие помощники и напросился, чтоб доктора Валлериана больше не видеть и не слышать. Это он потом не раз покаялся в своём неразумном решении, но что теперь об этом говорить. Ау, брат. По дороге Чалый помер, а Ероха, всё-таки, дошёл до нужного места. В крепости он рассказал о своём учении у доктора, бумагу показал, какую батюшка ему выхлопотал, и приставили его к лекарю Ивану Федулову - подлекарем.
Иван Федулов - человек душевный, но уж очень обожает сполоснуть зубы винцом зеленым. Попадёт ему капля в рот, и, сразу же: по двенадцать чарок в сутки без всякой смутки и продыху. Вот как сейчас: начал третьго дня хлебать горькую и пошло - поехало. Теперь всё лекарское дело в крепости на плечах Ерохи висит.
- Хорошо хоть болезных никого нет, - подумал Ероха, переворачиваясь на другой бок и, будто сглазил.
Тревожно охнула и заскрипела дверь, впуская в избу десятника Еремеева.
- Андрюшка Полоз с крыши амбара упал, - сказал десятник и зачерпнул из бадьи воду ковшом. - С рукой чего-то. Сюда ведут. Ты уж давай Ерошка, сделай чего-нибудь.
Напившись, десятник вышел на улицу, встретив на пороге двух бородатых казаков. Казаки вели, стонавшего Андрюшку.
- Ерошка, - прохрипел больной, - помогай. Рука болит так, что силов терпеть не осталось.
Снять рубаху не получилось, пришлось резать. Ероха осторожно ощупал плечо.
- Что ж ты делаешь, изверг? - взвыл Андрюшка.
- Положите его на лавку, - решительно приказал казакам Ероха, а сам стал разуваться. - Перелома не видно. Припухло чуть-чуть и шишка... Луксатиус...
- Чего? - переспросил один из казаков.
- Сейчас, - подмигнул казаку Ероха, присел рядом с больным на лавку, осторожно взял его ладонь, потом быстро упёрся пяткой в подмышку Андрюшки и ловко вправил тому руку.
- Ты чего?! - заорал больной. - Сдурел?!
- Метод Гипократуса, так меня доктор Валлериан учил, - поднялся подлекарь с лавки и пошёл в угол избы. - Теперь дёгтем тряпку намочу да плечо тебе обмотаю. Не бойся, скоро всё пройдёт.
- А ведь и впрямь полегче стало, - прохрипел Андрюшка, всё еще морщась от боли.
Ероха положил на плечо страдальца пропитанную дёгтем тряпицу, забинтовалему руку, проводил до порога, и уж хотел опять на боковую, но тут посыльный от воеводы прибежал.
Местый воевода Чередин сидел за столом и пил чай. На плечах воеводы висело серое полотенце, которым он то и дело утирал раскрасневшееся лицо.
- Вот что, Ероха, - сразу взял быка за рога Чередин, - собирайся, завтра на Верхоянский острог пойдёшь.
- Куда? - Ероха испуганно заморгал глазами, он знал, что это за даль несусветная - Верхоянский острог.
- На Верхоянский, - уже с некоторой сердитостью в голосе повторил воевода. - Там у них какая-то болезнь странная приключилась, просили лекаря прислать. А Ванька Федулов, сам знаешь... Так что придётся тебе идти. Дам трёх казаков, и завтра ступайте поутру...
- Успеем ли до снегов-то? - жалобным голосом переспросил подлекарь, ему никак не хотелось уходить из города в эту тьмутаракань, вот он и цеплялся за последнюю соломинку.
- Успеете! - хлопнул ладонью по столу Чередин так крепко, что полотенце свалилось с плеч на пол. - Если прохлаждаться меньше будете! Иди, собирайся!
Не успели они до снегов. Сперва пошли эти снега с дождем, потом ударил мороз; в ночь ударил - сразу и крепко. Путь в горном распадке превратился в сплошное наказание. За себя путники не особо опасались. Человеку что: упал, поднялся, отряхнулся и дальше пошёл - дело привычное, а вот если лошадь споткнётся да копытом меж острых камней угодит, так тут беда настоящая. Сломает копытную кость - и ничего не остаётся, как только пристрелить несчастную. А без лошади в пути тяжело. Раньше путники за переход больше двадцати вёрст делали, а заледенело как, так втрое меньше прошли.
- Далеко ещё? - спросил казак Силантий Тришку, уже не раз бывавшего в этих краях.
- Дык, - развёл руками бывалый путешественник, - по нормальной дороге ещё б два дня и дошли, а тут я не знаю... Дён пять... Не меньше.
Трудно идти по скользкой тропе, но надо. Пошли бы скорей, да боялись: как бы хуже не вышло. А тут ещё вьюга занялась.
- Никогда в это время такого снега тут не бывало, - бурчал себе под нос Тришка, медленно бредущий впереди каравана. - В декабре, тогда выше крыши наметало, но чтоб в эту пору такая прорва снега... Никогда не бывало.
А снег, подхваченный злым ветром, кружился, бил в лицо и падал, покрывая всё вокруг пухлой пеленою. Быстро темнело, и тут путникам привалила удача: заброшенный балаган у дороги. В этом балагане на ночёвку и остановились. Первым делом стали разжигать очаг. Дров внутри балагана оказалось мало, послали Сёмку на улицу - дрова искать. Сёмка - самый молоденький из казаков. В походе таком он первый раз, устал очень, но это не прична, чтоб от тяжёлой работы отказываться. Не бывает такого дела, в котором на самого молодого с три короба забот не навалят. Учат так молодых, чтоб крепче стали. Сёмка утёр рукавом нос, взял топор и пошагал навстречу снежной круговерти. Силантий пошёл лошадей в хлеву пристроить, а Ероха с Тришкой растелили возле очага кошму и стали еду для вечери готовить.
Сёмка вернулся быстро. Он открыл дверь и внес сначала большое сухое бревно, а потом охапку толстых сучьев.
- А это ты где взял? - нахмурился Тришка, разглядывая привязанные к сучьям длинные волосяные верёвочки.
- Вон там, - махнул рукой дверь Сёмка, припав губами к ковшу с только что оттаявшей водой. - Прошёл немного, гляжу дерево сухое. Стал сучья срубать, а потом чую, дерево-то качается, я плечом навалился оно и того - упало. Разрубил я его. Сейчас погреюсь малехо и ещё бревно принесу.
- Дурак! - завопил Тришка, замахиваясь на молодого казака. - Это же шаман-дерево! Теперь греха не оберёшься!
- Ерунда, - отмахнулся Сёмка. - Мне дядя Силантий говорил, что это всё сказки. Нехристи придумали, чтоб нас в боязнь ввести.
- Много твой Силантий знает! Он дальше своей поварни и шагу не сделал! Знаток, едри его в корень! Страшная беда будет тому, кто дерево шаманское свалил!
- Не боись, дядя Трифон, - опять отмахивается Сёмка и хлопает себя ладонью по груди. - У меня оберег есть. Против их силы, наша сила поважнее будет.
- Ой, дурак! - схватился руками за голову Тришка. - Ты ж не только к себе беду приветил, но и нас всех перед ней напоказ выставил. Пошли, показывай, где взял дерево. Надо туда всё обратно отнести, пока не поздно. Может, пронесёт ещё... Господи, как же так-то?!
Они взяли бревно, сучья и пошли на улицу. Встретившийся им у порога Силантий, тоже вызвался помочь. Ероха остался в балагане один. За стеной балагана выл ветер, а около очага сидеть тепло и приятно. Подлекарь положил в очаг последнюю охапку дров, потом заметил сучок у порога и тоже его в огнонь бросил. Не пропадать же добру. И тут в огне случилось что-то чудное и невиданное. Весь огонь окрасился зеленоватым цветом, а в цвете том, будто какой-то омуток снизу вверх завертелся. Ероха вгляделся в это чудо чудное и заметил: а не простой это омуток. Лицо у него есть!
А чудо тем временем стало двоиться, троиться и, вдруг, огромный кулак выскочил из пламени и полетел прямо в лицо подлекарю. Ероха даже зажмурился от неожиданности!
Когда он открыл глаза, то ничего необычного в очаге уже не было: огонь как огонь. Пришли казаки, принесли дрова. Про видение в огне подлекарь решил им ничего не рассказывать. Мало ли чего ему с устатку померещиться могло. Как бы смеяться не стали. Они повечерили и легли спать на нарах, установленных возле стен напротив очага.
Утром Сёмка не смог встать со своей лежанки.
- Больно, - сипел он, хватая себя ладонью на горло. - Дышать не могу. Больно...
Ероха зажёг длинную лучину, подсел к Сёмке и велел открыть рот. Горло у больного оказалось распухшим и ярко красным, а на языке налёт бело-жёлтый.
- Ангерус, - прошептал подлекарь. - Сейчас чесночным порошком присыплю. И полежать тебе немного надо, а то, как бы хуже не стало.
Чесночный порошок не помог. Сёмке становилось всё хуже и хуже. Он уже не мог говорить внятно, а только хрипел.
Ероха и рад помочь, но уж не знал и как. Чесночным порошком еще раз красноту присыпал, отваром шалфея со зверобоем велел горло полоскать, только всё понапрасну. Смотреть на горло Сёмки скоро даже страшно стало: распухло там всё еще больше, и бледно-жёлтые нарывчики появились. Росли они, как гибы после дождя. К полудню решился подлекарь кровь стадальцу пустить. Нашёл старый таз, поставил его к лежанке больного, а потом ножом сделал надрез на вене локтевого сгиба и, как доктор Валлериан учил, стал пускать кровь. Кровь тонкой струйкой потекла в грязный таз. Сёмка перестал стонать и задышал чуть ровнее...
Но помогло кровопускание ненадолго. Семка опять стал задыхаться, бредить и мамку звать.
- Мама, мама, спаси, - еле слышно шептал молодой казак и судорожно шарил ладоннью по груди, будто что-то там искал, а найти никак не мог. - Спаси... Мама...
Ерохе до слёз жалко Сёмку, да только что тут сделаешь? Всё перепробовал.
- Вот бы доктора Валлериана сюда, - подумал подлекарь, осторожно вливая в полуоткрытые губы больного настой зверобоя.
Подумал Ероха так и тут же осёкся. А что бы Валлериан здесь сделал? Да, ничего! Он от безнадёжных больных всегда отворачивался, говоря, мол, я нужнее тому - у кого еще надежда не иссякла, а безнадёжный и без меня помрёт. Злой он.
-А может и мне отвернуться? - мельнула шальная мысль в голове подлекаря. - Не осилить мне эту хворобу. Пусть Семка помирает... Нет, нельзя так! Надо мёд ему к шее приложить. Может, полегче ему станет... Сейчас, сейчас...
Как ни старался Ероха, а к вечеру смерть Сёмку всё-таки к себе прибрала. Ничего не помогло. Отмучился парень.
Утром казаки нашли небольшую пещерку, разгребли снег, положили в пещерку покойника, прочитали молитву и заложили Сёмку камнями.
Снега за вчерашний день навалило почти по грудь, а потому шли еле-еле. Больше всех доставалось тому, кто впереди торил путь. Поэтому путь торили по очереди. Тяжкое это дело: чуть прошёл по целику и уже дышать нечем, сердце в груди стучит, как колокол на пожаре, а в глазах круги разноцветные хороводы водят. Хочется сесть да передохнуть, но некогда - идти надо. Остановились на ночлег, когда стемнело. Утоптали снег, повалили сухое дерево и разожгли костёр. Затем сделали из кошмы заслон, наломали лапника для постели, вскипятили воды, поели и легли спать ногами к костру.
А утром ещё страшная беда: пали лошади. Все четыре околели, будто кто-то их отравой накормил. Пришлось большую часть поклажи бросить. Много на плечах не унесёшь. Пошли дальше. Снегопад прекратился, но идти легче от этого не стало - не меньше вчерашнего мучение.
- Это всё из-за Сёмки, - не переставая, бурчал себе под нос Тришка. - Он шаманов разозлил. Ой, дурак, почто дерево то срубил?
- Трифон, - попробовал осадить товарища Силаннтий, - не гоже так о покойнике...
- А, - махнул рукой Тришка и опять за своё. - Прокляты мы. Не оставит нас теперь в покое шаман. И всё из-за Семки. Разве можно шаманское дерево рубить? Ой, дурак...
Днём остонавливались три раза, но огня не разводили. Костёр разожгли вечером. Поели горячего и легли спать. Только Тришка никак угомониться не мог: то ляжет, то встанет, то чесаться начнёт. А на улице опять повалил снег.
Ночью пропал Тришка. Сперва Силантий с Ерохой подумали, что по нужде отошёл напарник, а потом забеспокоились - искать стали. Выбрались они из укрытия своего, а кругом белым-бело и ни следочка. Деревья, будто укутанные в белый саван, с высоты горного склона вроде как-то насмешливо смотрели на встревоженных людей, дескать, эх вы букашечки, снежного плена никогда вам не одолеть. Чего там суетитесь? Вдруг, одна ель вздрогнула, сбросила с себя пышное оденяние, и стала похожей на гнилой рыбий хребет, упавший на праздничную белоснежную скатерть.
- Знак это шаманский, - тихо сказал Силантий и стал часто креститься. - Пропали теперь мы с тобой, Ероха. Уходить надо скорее отсюда.
Еще часть поклажи они оставили и пошли. А, если уж правду сказать, не пошли, а поползли по огромным рыхлым сугробам. Ползли в гору и наугад, авось повезёт... Дорогу-то только Тришка знал... А где теперь Тришка? Бог его знает. Путь торили сперва по очереди, а потом Ерохе совсем невмоготу стало. Не привык подлекарь к таким трудам. Теперь впереди всегда полз Силантий, а Ероха саженях в пяти следом. Если б не Силантий, то Ероха давно бы остановился, только казак никаких поводов для остановок не давал. Он полз, полз и полз... Подлекарь смотрел на спину Силантия и крыл его шепотом всеми словами срамными, какие только знал. Крикнуть и попросить товарища остановиться сил у Ерохи не осталось.
- Ну, когда же и у тебя силы иссякнут, изверг ты проклятый? - думал подлекарь, уставившись на удаляющуюся спину казака.
Ероха остановился, а Силантий всё полз. Подлекарю захотелось выстрелисть в этупроклятую спину. Зачем? А чтоб остановился Силантий на чуть-чуть; его же иначе никак не проймёшь. Сердца у человека нет! Ероха тут же полез в мешок за пистолем пуффер, чтоб наказать напарника за бессердечность, но тот, внезапно, взмахнул руками и куда-то пропал. И откуда только силы у подлекаря взялись? Он быстро пополз к тому месту, где только что видел спину Силантия и, чуть было сам не свалился с высокой скалы в пропасть. Силантия внизу Ероха не разглядел, снег там один и ничего более. Подлекарь осторожно отполз в сорону от обрыва и осмотрелся. Оказалось, что он на вершине не особо высокого перевала. Хотя, эта невысокость могла быть только кажущейся, на душе Ерохи: чуть-чуть потеплело.
- Вниз-то полегче, поди, будет, - прошептал он и пополз вперед.
Ошибся подлекарь в своих предположениях: ничуть ему легче не стало, а вот соблазн великий появился. Захотелось страдальцу остановиться, закопаться в рыхлый снег и забыться в сладкой дрёме.
- Нет, не продам душу за овсяный блин, - прохрипел Ероха, понимая, что из той дрёмы есть только один путь - в могилу. И эта страшная мысль придала подлекарю новые силы, но скоро и они иссякли. Свинцовой тяжестью налились руки и ноги, закружилось перед глазами белая неоглядность и дышать стало нечем.
- А, - подумал подлекарь, - чего толку мучиться? Лучше прилечь в снег и отдохнуть, как следует.
Ероха вздохнул шумно, прижал к груди мешок, лёг в снег, ноги подтянул к животу, закрыл глаза и сразу почуял, как сладкая истома властно и нежно берёт его в плен. Даже шевелиться не хотелось. И уж не в снежном сугробе лежит Ероха, а, вроде, в родном доме на широкой печи. Тепло здесь, хорошо, оладьями горячими пахнет... И полетела в чудную даль Ерохина душа, но тут что-то черное превало приятный полёт. Подлекарь с превеликим трудом приоткрыл глаза и увидел над собой страшное жёлтое лицо.
- Шаман, - прошептал облегченно Ероха. - И за мной ты пришёл... Только я перед тобой не виноват ни в чём... Не виноват...
Но шаман парня не слушал, а схватил его крепкими руками за воротник и куда-то потащил.
- Ну, тащи, тащи в своё царство бесовское...
Очнулся Ероха от горяченного воздуха и страшной боли во всём теле. Первой прилетела мысль о той самой сковороде, на которой грешников в аду жарят. Точно - ад это! А вот и черт с черной как воронье крыло бородой. Скалится чего-то он и кричит в самое ухо.
- Повезло тебе, парень! Если б не ехал Аныска с даль него стойбища к нам, так бы и замерз ты в снегу. Как уж он тебя разглядел? Не знаю. Только вытащил Аныска тебя из снега и привёз к нам в Верхоянский острог. Ну, считай, что ты в рубашке родился. И не отморозил ничего! Вот чудо-то! Сейчас в баньке прогреешься и заживёшь!
Ероху прогрели в бане, натёрли медвежьим салом, одели в тёплое и усадили за стол. Напротив подлекаря сел здешний воевода Нефёдов и стал спрос вести.
- Что-то не очень ты на лекаря похож, - усомнился Нефёдов, выслушав рассказ дрожащего Ерохи. - Молод, боль но. Ну, ладно, а как ты один в горах-то оказался.
Когда подлекарь рассказал воеводе о своих страшных приключениях, тот задумался.
- Как же вы так-то? - немного помолчав, хлопнул ладонью по столу воевода. - Нельзя шаманское дерево трогать. Теперь он от тебя не отстанет. И нам заодно с тобой тоже может достаться на орехи. Ладно, там видно будет. Пошли-ка в храм к батюшке. Переночуешь у него, там тебя шаман не достанет. А утром посмотрим и поговорим: чего дальше делать и как жить...
Ночью в остроге загорелась изба. В другое время сказали бы, мол, всякое в жизни случается, но теперь у всех на уме было одно и то же: это беснуется разгневанный шаман. Недоволен он, что приютили в остроге осквернителя шаманской святыни. Еще пожар не успели толком погасить, а возле крыльца воеводы собралась толка.
- Гнать надо пришлого, а то шаман весь острог наш спалит! - кричали разгневанные казаки. - Мало нам без него бед?!
Воевода немного помолчал, послушал сердитые крики, потом властно поднял руку и сказал:
- Нельзя нам его прогонять. Это лекарь из Якутска. Пришёл он сюда от болезни нас избавить. А то, что он с шаманом по пути повздорил, так это теперь беда наша общая.
- Как это общая? - сразу же послышались недовольные крики. - Он осрамился, а мы за него отвечай? Не пойдет так!
- А если весь острог от болезни нашей перемрёт? - строго глянул на недовольных Нефедов. - Так пойдёт?
- Да, какой он лекарь?! - вырвался вперёд толпы скуластый казак в желтом полинялом зипуне. - Это же мальчишка! Чего он сможет?!
- Посмотрим, - грозно насупил брови воевода. - А сейчас расходитесь все!
- Начинается с того, что человек целый день головой мается и места себе никак не находит, - уже утром рассказывал воевода Ерохе о здешней беде. - А на другой день - совсем страшно становится. Бегает страдалец по улице, как полоумный, головой о стену бьётся так, что кровь во все стороны брызжет! И ладно бы один, а то следом за ним другие начинают такое же сумасбродство повторять. А потом всё куда-то бегут. Мы пятерых не поймали, так они убежали в горы и сгинули там. Теперь-то, мы как заметим, что человека хворь эта одолевает, сразу вяжем его и в теплый подпол сажаем, подальше от других. Следим друг за другом. Денька три посидит там связанный, и, вроде, полегче ему. Нормальным становится, а потом, вдруг, опять головой в стену бьётся. Вот такая у нас болезнь. Двое до смерти уже так себя забили. Давай, Ероха, лечи. Как раз сейчас у нас трое связанных в подполе лежат. Пойдём, я тебе их покажу.
Они прошли вдоль улицы к большой избе приспособленной общих нужд и взошли на крыльцо, где их встретил какзак с саблей.
- Ну, как они? - спросил воевода, открывая тяжёлую дверь в избу.
- Дёргаются потихоньку, - вздохнул казак.
Когда казак приподнял две половицы, Ероха увидел внизу на земляном полу троих связанных: молодой мужик и две бабы. Все они, молча, лежали и смотрели во все глаза на незнакомца. Когда подлекарь спустился в подпол, чтоб понюхать: не пахло ли чем противным от болезных, одна баба плюнула ему в лицо.
- Надо бы развязать кого-то из них, - попросил подлекарь, вытирая рукавом щёку. - Понаблюдать хочу. Без наблюдения ничего не понять...
Развязали бабу, не ту, которая плевалась, а другую. Развязали её и вытащили из подпола наверх. Баба вздохнула, подошла к окну, грянула на улицу, а потом решила приложить ладони к горячему печному боку. И вот тут началось: только прикоснулись пальцы к горячему камню, баба задрожала и стала быстро вертеть головой. Казак бросился к болезной с верёвкой, но Ероха остановил его. Захотелось лекарю посмотреть: а что же дальше будет. А дальше началось невообразимое! Баба завертелась на месте и заверещала, как кошка с отдавленным хвостом. Покрутилась и стала лбом о печные камни биться, да так сильно, что кровавые ошмётки во все стороны полетели. Казак опять к ней с верёвкой, но не тут-то была. Отшвырнула баба в сторону казака, словно сноп подгнившей соломы, ударилась всем телом в тяжелую дверь, открыла её и бегом вдоль по улице, оставляя после себя кровавые капли на белом снегу. Скоро беглянку поймали, связали, положили в подпол. А на улице, межде тем, сразу трое странно заволновались: один сел среди улицы и стал снегом себе голову посыпать, другой принялся мерзлое бревно грызть, а третий выскользнул за крепостные ворота и помчал куда-то по снежной целине. Всех троих связали и определили в тот же подпол. Подлекарь долго их всех осматривал, полынным настоем пытался поить, но ничего для пользы дела не выявил.
Когда Ероха возвращался к дому священника, на улице собралась толпа, и взирала эта толпа на подлекаря так враждебно, что у него волосы на затылке зашевелилсь.
- Это всё из-за него, - слышалось ядовитое шипение. - Через него месть шаманская в наш острог заползла. Сжечь его надо живьём, иначе не будет нам покоя.
Ерохе хотелось закричать: так и без меня у вас эта болезнь уже приключилась! Но он благоразумнно промолчал и правильно сделал. Маленькой искорки не хватало для беспощадного гневного пожара. Только стоило бы вякнуть подлекарю, как тут же разорвали бы его на куски взволнованные люди. Вот сколько злости накопилось в них за последнее время!
На следующий день, чуть проглянул серый зимний рассвет, а воевода уже в доме священника на лавке сидит и подлекарю свои беды высказывает.
- Беда у нас, Ерофей, - за ночь еще четверых в подпол посадили, а двоих не устерегли - в горы они сбежали. Чего делать-то будем? У народа думка такая, что ты во всём виноват.
- Да как же я-то? - жалобно глянул Ероха на воеводу. - У вас и до меня эта болезнь была...
- Была, - кивнул головой воевода, - только никто причины её не знал.
- А теперь?
- А теперь все знают: ты - эта причина! Ты шаманское дерево разорил, и все несчастья в наш острог привел. Все так думают...
- И ты? - глянул Ероха в глаза воеводы.
- Ну, - усмехнулся тот, - если б я так думал, то давно бы тебя людям на расправу отдал. Нет, я так не думаю. Мне надо, чтоб ты разобрался в беде нашей и людей научился лечить. Давай, Ерофей, разбирайся скорее, а то...
Теперь в избу, где содержались связанные больные, подлекаря провожал караул из десяти казаков и свора звонкоголосых собак. Но, несмотря на охрану, вместе с ушатами грязной брани в спину ерохину прилетело и два булыжника. Вздрогнул подлекарь от боли, но не обернулся. Боязно ему стало: уж, больно, бесновалась толпа, и собаки со всех сторон горло драли до хрипоты.
Еще ночью Ероха решил, что делать будет. Любимую присказку доктора Валлериана вспомнил и решил. А говорил часто Валлериан так: все беды у больного человека от грязной крови, надо эту грязную кровь выпускать, чтоб чистая народилась.
Как только Ероха пришел в общую избу, так сразу же велел больных из подпола вытаскивать, но не развязывать. Связанным сподручнее кровь пускать. Ероха быстро делал надрез, выпускал немного крови в зелёный медный таз и сразу же бинтовал руку льняной тряпицей. Работа сегодня у него спорилась. Когда подлекарь пустил кровь краснолицему мужику, к нему подошел казак и шепнул на ухо.
- На улице народ очень волнуется. Говорят, что в тебя злой шаман вселился, и ты теперь людей здешних резать стал. Кончай это дело.
Только здорово опоздало предупреждение. Зашаталась, затрещала дверь, и ворвались в избу разгневанные люди. В один момент придавили бы они Ероху, как надоевшую вошь ногтем давят, но один из охранников подлекаря схватил его за рукав, потащил за печку, а оттуда через потайную дверцу во двор. Во дворе спаситетель толкнул Ероху на какие-то сани и закричал неведомо кому.
- Гони! Скорее отсюда!
Сани рванули с места, и подлекарь закопался в ворохе каких-то шкур. Он попробовал сразу же подняться из мягкого плена, но тут большой булыжник ударил его в плечо. За санями бежала злая толпа. Теперь Ероха лежал смирно и молился. Видно, не сильно он еще в жизни нагрешил, отстала погоня.
Но возница ничего не ответил, он сидел перед Ерохой как истукан и смотрел вперед на снежное месиво в узкой долине. Несколько раз пытался Ероха заговорить с истуканом, одетым в доху из волчьих шкур, но напрасно: молчал истукан.
На улице стемнело, но олени всё также резво несли якутские сани вперёд по наезженной дороге. Потом сани въехали в чёрный лес и бег оленей замедлился. Скоро шли они почти шагом. Шли так долго, что Ероха успел задремать на мягких шкурах.
- Вставай, - кто-то потряс парня за плечо.
Ероха поднялся, тряхнул головой и увидел большую юрту. Чья-то сильная рука толкнула подлекаря в спину. Ероха подошёл к юрте и тут полог, прикрывающий вход, распахнулся. Подлекарь прошёл в юрту и увидел там сидевшую у очага широколицую женщину в праздничном якутском наряде. Пляшущие в очаге языки пламени освещали лицо незнакомки.
- Ты зачем к нам пришёл? - тихо сказала женщина, когда подлекарь подошёл поближе к очагу.
- Я не пришёл, меня сюда этот привёз... Я не знаю кто он...
- Ты зачем пришёл в наши края? - уточнила вопрос хозяйка юрты, не отрывая взгляда от огня в очаге. - Зачем дерево моё разорил?
- А, вон ты о чём, - оживился Ероха. - Меня якутский воевода сюда послал. Людей лечить. Болезнь тут странная завелась... А дерева твоего я не трогал, это Сёмка. Я же сюда приехал не деревья рубить, а людей лечить.
- Вылечил?
- Нет. Никак не разберусь в чём дело. Вроде, на падучую похоже, а, вроде, и нет... Конечно, жалко людей, но не пойму никак. Они же на меня чего-то все ополчились...
- А хочешь их всех вылечить?
- Как же не хотеть-то? Конечно, хочу!
- Иди сюда, - женщина поднялась и поманила Ероху за собой.
У самой стены юрты была круглая яма, обложенная закопчеными камнями.
- Смотри, - хозяйка показала на дно ямки. Там лежали жирные черви - размером с половину человеческой руки. Цветом черви были: местами черные, а местами как весенний снег на крыше возле печной трубы. Они шевелились, разевая бледно-розовые пасти с желтыми кривыми зубами.
- Гадины, - прошептал Ероха отступил от ямы.
- Эти гадины откладывают яйца, которые смогут вылечить болезнь в остроге, - сказала хозяйка юрты. - Только, чтобы они отложила эти яйца, их надо накормить кровью виноватого.
- Какой кровью? - переспросил подлекарь.
- Кровью виноватого. Твоей кровью.
- А чем я-то виноват? - Ероха изумлённо глянул на женщину.
- Ты сжигал нашу святыню.
- Какую святыню?
- Дерево старого шамана.
Подлекарь задумался и вспомнил, как бросил в очаг сухой сучок, и каким диковенным цветом окрасилось пламя.
- Так я же не знал, что этот сучок нельзя жечь, - вздохнул Ероха.
- Неважно, знал ты или не знал, - показала головой женщина, - но ты совершил злое дело и должен за это ответить. Но отдавая плату за свой грех, ты можешь спасти людей от злой напасти. Согласен?
Подлекарь представил, как острые зубы червей будут вгрызаться в его тело, и отбежал еще подальше от ямы. Потом он заметил топор, схватил его и подал хозяйке.
- Нет! Лучше убей меня ты, чем эти гадины сожрут!
- Значит, ты не хочешь спасти людей в остроге?
- Хочу! Я всё сделаю, только не это!
- Тогда иди, - вздохнула женщина.
- Куда?
- Куда хочешь...
- Подожди, подожди, - Ероха еще раз издалека глянул в страшную яму. - А наказание как же?
- Будет тебе наказание. Скоро будет.
- А люди в остроге?
- Люди? А что люди? Может кто-то из них переживет эту зиму. А может и нет... Судьба чуть-чуть улыбнулась им, но ты не смог...
- А! - закричал Ероха, бросился к яме и сунул туда обе руки.
И черви набросились на руки, как стая голодных волков на раненного оленя. Подлекарь взвыл от боли и провалился в черную жирную тьму.
Ероха открыл глаза и увидел яркое солнце в окне.
- Где это я? - подумал подлекарь и осторожно стал вставать с лежанки.
Ноги его слушались плохо, но он доковылял до двери и через темные сени вышел на крыльцо. Вышел и зажмурился от яркого теплого солнца. Седобородый старик, тесавший у крыльца бревно, бросил топор и упал перед Ерохой на колени.
- Ожил, слава тебе Господи! - закричал старик.
К крыльцу стали подходить другие люди. Они подходили и низко кланялись подлекарю.
- Спасибо тебе.
Ероха смотрел на людей и никак не мог понять: что это с ним. Последнее, что он помнил, так это была юрта в лесу и злые черви, кусающие его руки. А тут люди... Ероха узнал одного: это местный воевода, расталкивая толпу, пробирался к крыльцу.
- А мы уж думали, что ты не проснёшся никогда, Ерофей Петрович. Восемь месяцев молись мы о твоём здоровье. Услышал нас Господь. В тот день, когда Аныска привёз лекарство твоё, уже больше половины нас от страшной болезни страдали, но ты спас нас. Быстро помогло лекарство. Спасибо тебе. Аныска сказал, что ты устал очень, делая лекарство это. И долго отдыхать тебе надо, вот мы тебя и не беспокоили, только поили с ложечки овсянным киселём и молились.
- Спасибо тебе.
Ероха вздохнул, поднял к небу глаза и увидел в небесной синеве лик той самой женщины из лесной юрты. Шаманка улыбалась ему.