Чарли Салливан совершенно не ожидал встретить Джо Стила в служебном лифте дешёвого отеля в паре кварталов от стадиона Чикаго. Стрингер* "Ассошиэйтед Пресс*" вытаращился на кандидата в президенты, пока Стил заходил в лифт на втором этаже. Чарли давал шеф-повару доллар, чтобы ходить на кухню, когда вздумается.
- Это вы! - воскликнул Чарли, когда Джо Стил вместе с помощником зашёл в кабину лифта. По стародавней традиции кандидаты держались подальше от съезда до тех пор, пока их не выдвинут. Если выдвинут.
Губернатор Франклин Рузвельт, главный соперник Стила по выдвижению от Демократической партии в лето общеамериканского недовольства, всё ещё сидел в губернаторской резиденции в Олбани. Старший брат Чарли Майк, который писал для "Нью-Йорк Пост", освещал его деятельность оттуда. Сотрудники Рузвельта работали по отелям и барам вокруг стадиона столь же активно, как и сотрудники Стила. Они крепко жали руки. Они обещали. Делали одолжения всем подряд.
- Это - я, - признал конгрессмен из Калифорнии. Его улыбка не поднялась до глаз. Чарли Салливан был тощим, 172 см ростом, но возвышался над Джо почти на семь сантиметров. Впрочем, Стил выпрямился во весь рост, поэтому было не очень заметно, что он невысокий. Возможно, этому способствовало, что его приспешник, парень хладнокровного вида по имени Винс Скрябин был с ним одного роста.
- Но... что же вы делаете в городе? - поинтересовался Чарли.
Дверь лифта со стоном закрылась. Стил нажал кнопку пятого этажа. Затем он поскрёб усы. Они у него были густые и с проседью; ему было слегка за пятьдесят. Его волосы, тоже седые, начали редеть над висками. Ещё у него была плохая кожа, то ли из-за прыщей, то ли из-за пережитой оспы. Глаза у него были интересного цвета, жёлто-карие, отчего создавалось впечатление, что перед тобой глаза хищного зверя.
- Официально я во Фресно, - сказал он, когда лифт потащился наверх. Его яростный, ястребиный взгляд прожигал Чарли насквозь. - Если вы напишете о том, что я здесь, то сможете поставить меня в неловкое положение.
Винс Скрябин также осмотрел Чарли с таким видом, словно примерял для него гроб. Скрябин также носил усы, которые, по сравнению с усами Джо Стила, выглядели бледной тенью. На нём были очки в толстой оправе, а волосы у него были тёмными жирными и зачёсанными на лысину на макушке. Поговаривали, что у него очень суровый нрав. Не считая недоброй ухмылки, в остальном, весь его внешний вид ни о чём подобном не говорил.
Взгляд Джо Стила, пусть и с виду не слишком жёсткий, тревожил Чарли сильнее. Либо тревожил бы, будь он на стороне Рузвельта.
Однако он произнёс:
- Нам нужны перемены, очень сильно нужны. Рузвельт много болтает, но я считаю, что вы можете сделать больше.
- Так и есть. - Джо Стил кивнул. Это был не слишком крупный мужчина, но голова у него была большая.
- Четыре года назад Гувер* обещал по две курицы в каждую кастрюлю и по две машины в каждый гараж. И что мы от него получили? По две курицы в каждый гараж! - Несмотря на усы, Чарли заметил, как его губы искривились.
Чарли рассмеялся и дверь служебного лифта открылась.
- Хорошо сказано, конгрессмен! - сказал он. - За меня не переживайте. Буду держать рот на замке.
- А я и не переживал. - Джо Стил вышел из лифта. - Идём, Винс. Посмотрим, сможем ли договориться с Джоном.
Скрябин последовал за ним. Дверь снова застонала, закрываясь. Лифт поехал на седьмой этаж, где жил Чарли.
Пока он ехал, в голове всё бешено крутилось. Трудно найти более распространённое имя, чем Джон. Однако Джон Нэнс Гарнер, спикер Палаты Представителей из Техаса, также рвался в президенты, и контролировал делегацию своего штата не меньше, чем голоса на Глубоком Юге*. Вряд ему удастся добраться до высшей лиги. Переманить его на свою сторону обойдётся недёшево, что для Стила, что для Рузвельта.
Рузвельт в своей жизни никогда не знал нужды. Его семья приплыла сюда ещё до того как Новый Амстердам превратился в Нью-Йорк. Его двоюродный брат Теодор был губернатором до него, а на рубеже веков два срока провёл в президентском кресле.
С Джо Стилом история иная. Его родители приехали в Америку из Российской Империи всего за несколько месяцев до его рождения. Гражданином он стал намного раньше них. Будучи ребёнком, он собирал виноград под палящим солнцем во Фресно, а мало где ещё солнце было настолько палящим.
Он родился не под именем Джо Стил. Его он сменил, когда из фермерских рабочих стал рабочим агитатором. Его настоящая фамилия звучала, словно пьяное чихание. Несколько его родственников носили её до сих пор.
Разумеется, не всё можно купить за наличные. Джон Нэнс Гарнер мог получить не меньше власти, даже не став президентом. Вице-президент? Председатель Верховного суда? Военный министр?
Чарли Салливан улыбался, идя по коридору в душный номер на верхнем этаже. Он не просто строил воздушные замки, прежде чем заняться их строительством, он выкапывал под них фундамент. Он не знал не только того, чего хотел Гарнер; начать надо с того, что он не знал, о чём говорили Стил и Скрябин.
Первое, что он сделал, когда вошёл в номер, это дёрнул шнур, который заставил вращаться вентилятор под потолком. Вентилятор слегка перемешал горячий спёртый воздух, но не охлаждал его.
На стадионе Чикаго было так же. Нет, хуже - стадион Чикаго был битком забит кричащими и потеющими людьми. Несколько поездов, отелей и кинотеатров были оборудованы охлаждающими кондиционерами. Это чудо научной мысли приносило прохладу летом, как центральное отопление могло заставить пропотеть в январе.
Но на чикагском стадионе кондиционеров не было. Посреди громадного амфитеатра люди поджаривались в полном соответствии с Божьим замыслом. Если обойти его с яблоком во рту, кто-нибудь обязательно ткнёт в вас вилкой и откусит кусок.
К тому же многие демократы лучше разбирались в политике, нежели в использовании "Ivory", "Palmolive" или "Mum"*. Некоторые, пытаясь скрыть проблему, обильно поливались лосьоном после бритья. Лекарство оказывалось хуже самой заразы. Ну, или не оказывалось, если вспомнить, чем пахли некоторые другие политики.
Чарли осмотрел портативную пишущую машинку "Ремингтон", что стояла на прикроватной тумбочке. Название, в общем-то, было правдивым; он затащил её сюда, даже не надорвавшись. Впрочем, тащить её на съезд он бы не стал. Если он выбросит машинку из окна, она проделает в тротуаре здоровенную дыру. А если упадёт на голову прохожему, то загонит его в землю, как молоток забивает гвоздь.
- Неа, - сказал он.
Для работы в поле у него есть блокноты и карандаши. Выдвижение Линкольна репортёры описывали точно таким же образом. Свои репортажи они передавали по телеграфу точно так же, как и он, хотя у него еще появился телефон.
Чарли мог бы сделать сенсацию, если бы сообщил, что Джо Стил явился в город, чтобы лично побороться за выдвижение. Его брат так и поступил бы. Рузвельт нравился Майку больше, чем он нравился Чарли.
Кого бы ни выдвинули от демократов этим летом, именно этот человек займёт офис в Вашингтоне в марте. Республиканцы были ходячими трупами. Бедные идиоты, только они не понимали этого факта.
Герберта Гувера выбрали в 1928 году, его победа была подобна мощному селевому потоку. Когда через год рухнула Уолл-стрит, поток стал иного свойства. Гувер отлично справлялся. Даже Чарли Салливан, который не был его сторонником, был вынужден это признать. Без сомнений, паренёк, что переставлял шезлонги на "Титанике" после того, как тот столкнулся с айсбергом, тоже отлично справлялся со своей работой.
Нет, когда твоё имя связано с трущобами, полными людей, которым больше негде жить, второго срока тебе не видать. И всё же правоверные республиканцы собрались здесь в июне и снова выдвинули его. Чарли гадал, потрудились ли они перед этим хотя бы выглянуть за пределы чикагского стадиона?
Он надел соломенную шляпу и спустился на обычном лифте. Когда он доберётся до стадиона, одежда будет плотно липнуть к телу. Зачем давать ей фору, спускаясь по лестнице?
Джо Стила в фойе видно не было. В синей дымке от сигарет Чарли разглядел Винса Скрябина и Лазара Кагана, ещё одного подручного Стила, которые ездили по ушам какому-то откормленному на кукурузе политику со Среднего Запада. Чарли был уверен, что Скрябин заметил его, но виду, при этом, не подал. Скрябин был таким человеком, играть в карты против которого вам точно не захочется.
Чарли закурил "Честерфилд" и поспешил по бульвару Вашингтон в направлении чикагского стадиона. По пути он прошёл мимо Юнион Парка. Там, на лавочке сидел старик и кидал крошки голубям и белкам. Может, он просто отдыхает. А может, добывает еду на ужин. Чарли не стал оглядываться, когда выбросил сигаретный окурок. Кто-нибудь его подберёт. Не следует задевать чью-то гордость, наблюдая за этим процессом. Да и сам этот человек не захочет, чтобы вы видели, во что он превратился.
Под деревьями спали двое человек, одетые в обноски. Рядом с одним лежала бутылка. Судя по ней, и по щетине на лице мужчины, можно было подумать, что он спал на траве уже несколько лет. Второй, тот, что подложил под голову шляпу-федору вместо подушки, был моложе и опрятнее. Чарли очень сильно удивился бы, если бы этому парню не нашлось рассказать какую-нибудь историю о невезухе из своей жизни.
Он также не обратил внимания на строившую ему глазки женщину лет тридцати. Некоторые девчонки думали, что у них нет иного выхода, чтобы выжить. Нельзя сказать, что Чарли никогда не бывал в публичных домах. Но эта бедная серая проститутка вызывала у него лишь тоску.
Он прошёл мимо ателье, на витрине которого висела табличка "ПРЕКРАЩАЕМ РАБОТУ!". Рядом располагался закрытый банк. Во время паники годом ранее закрылось почти сорок банков. Впрочем, и они не станут последними. Нынче Чарли держал все деньги под матрасом. Воры в масках представлялись меньшей угрозой, нежели те, кто носил зеленые солнцезащитные козырьки*.
Чикагский стадион являлся самой большой крытой ареной в стране. Громада из красного кирпича венчалась изящно изогнутой крышей. Над ней каждый день недели развевалось множество американских флагов. На время съезда к флагам добавили столько бело-сине-красных лент, что арена выглядела, будто завернутая в подарочную упаковку.
Вокруг стадиона толпились копы, репортёры и политики. Чарли вспомнились строки, которыми Уилл Роджерс* пользовался для увеселения аудитории по всей стране: "Я не принадлежу ни к какой организованной политической партии. Я - демократ". Данная сцена соответствовала этим строкам по высшему стандарту, или по низшему, кому как нравится.
- Пропуск для прессы, - прорычал полицейский.
- Хоссподи, Эдди, - сказал Чарли.
Когда он писал для чикагских газет, они вместе неоднократно сиживали за кофе и пончиками.
- Пропуск для прессы, - повторил он. - Я должен записать, чтобы все увидели.
Он с отвращением на лице показал собственный блокнот. Мир захватывают бюрократы.
Чарли извлёк пропуск. Коп записал и махнул ему, чтобы проходил. Первое, что он увидел, оказавшись внутри, был Хьюи Лонг, который выглядел настолько комфортно, насколько это вообще возможно, находясь в белом льняном костюме и синей шёлковой рубашке. Он указывал место кому-то более крупному в черном шерстяном костюме, достойном гробовщика. Речи Хьюи вызывали у этого человека ещё меньше радости, чем перспектива зажариться в своем костюме.
Каждый раз, когда Чарли видел Царя-рыбу, у него руки тянулись к дубью. Лонг представлял собой легкую мишень. Не мог же он быть таким же шутом, каким казался... или мог?
Заиграл духовой оркестр, своим выступлением, которое лишь выглядело спонтанным, привнеся в происходящее ещё больше сумятицы. Великий штат Техас - как будто на этом съезде бывают другие - только что выдвинул своего любимого сына, Джона Нэнса Гарнера. Нет, добавил в список выдвиженцев. Нет, с гордостью добавил в список выдвиженцев. Людям, которые стремились к чистоте английской речи, приходилось нести бремя греха за синтаксис своих вождей.
Если демонстрация пройдёт достаточно широко и достаточно шумно, то удастся увлечь за собой ещё не определившихся делегатов. Удалось бы, потому что шансы невелики, особенно на национальной вечеринке демократов. Они до сих пор придерживались правила двух третей.
За кандидата в президенты должны проголосовать два делегата из трёх. Если не проголосуют, кандидата у демократов не будет. "Уилл Роджерс не шутил", - подумал Чарли, когда демонстрация начала выдыхаться.
Правило двух третей держалось уже довольно давно. В 1860 году Демократическая партия разделилась, потому что Стивен Дуглас не смог преодолеть этот барьер. Это позволило Линкольну победить с незначительным перевесом. Вскоре последовала сецессия и гражданская война.
Кто-то мог бы решить, что в память о подобной катастрофе это правило следовало бы отменить. Но этот "кто-то" мог оказаться неправ. Всего восемь лет назад, в 1924 году, "ослам"* потребовалось 103 раунда голосования, чтобы выдвинуть Джона У. Дэвиса. К тому моменту, как они закончили, он уже превратился в посмешище для всей страны*. В ноябре Калвин Кулидж его просто разгромил.
Единственным президентом-демократом в этом веке оставался Вудро Вильсон. В первый раз он победил благодаря тому, что бунт Тедди Рузвельта расколол Республиканскую партию, и едва-едва переизбрался, благодаря заявлениям о том, что Америка останется в стороне от Великой войны*... меньше чем через год он растоптал это обещание. Не считая этого, демократы выглядели детишками в коротких штанишках, пытающимися перебросать Левшу Гроува*.
Но в этот раз они победят. Не победить в этот раз они не могли. Они могли бы вытащить Троцкого из Советской России и поставить его против Гувера. Они в любом случае, победят, возможно, без особого труда.
Кто-то из Висконсина выступал в поддержку Джо Стила. Почему Висконсин? Дело дошло до обхаживания делегатов.
- У Джо Стила есть план для нашей страны! Джо Стил направит нашу страну по верному пути! - кричал с трибуны конгрессмен.
Народ тоже яростно вопил. У Джо Стила имелся план - Четырёхлетний План восстановления за время первого срока. А Франклин Д. Рузвельт предлагал американскому народу Новый Курс, который, по его утверждению, был лучше того, старого, которым они следовали сейчас.
У Гувера никакого плана не было. Гувер держался старого курса, который и привёл страну в выгребную яму. Он придумал это, когда выдвигался. Он даже не притворялся. Политик из него такой же, как из соснового пня. Не удивительно, что ему не победить.
Когда парень из великого штата Висконсин с гордостью предложил внести имя Джо Стила в список претендентов на должность президента Соединённых Штатов, все вокруг сошли с ума. В воздух полетели конфетти и соломенные шляпы. Новый духовой оркестр вытворял нечто жуткое с "Вот и я, Калифорния" Люди выстроились в цепочку и плясали, выкрикивая:
- Джо Стил! Джо Стил! Джо Стил!
Организованному безумию поддались не все. Большой Джим Фэрли держал своих делегатов от Нью-Йорка за Рузвельта. У Рузвельта он служил полевым надсмотрщиком, каким был Винс Скрябин у Джо Стила. Другой из больших вождей Рузвельта, Лу Хоу, не стал покидать офис на Мэддисон-авеню ради захолустья вроде Чикаго. Во всяком случае, так рассказывали бойцы Джо Стила.
Сторонники Рузвельта, на удивление, рассказывали другую историю! Они напоминали людям, что Хоу был инвалидом и поэтому не путешествовал. Они также утверждали, что, управляя всем дистанционно, он справлялся гораздо лучше, чем большинство тех, кто мяли вам руки и дышали перегаром прямо в лицо.
Услышать можно было, что угодно, в зависимости от того, кого слушаешь в данный момент времени. Чарли никогда не встречался с Лу Хоу, поэтому не знал, что думать о нём. "Нужно разузнать о нём у Майка при следующей встрече, либо позвонить", - подумал репортёр.
Фэрли стоял в проходе, большие пальцы рук спрятаны в карманы брюк. Он не излучал бы столько отвращения, даже если бы мимо него проскакала Тифозная Мэри*. Даже загорелые девушки из Калифорнии, входившие в делегацию Золотого Штата, не сумели убрать с его лица угрюмое выражение.
Чарли проскользнул между двумя танцорами и прокричал вопрос прямо в огромную ушную раковину Большого Джима Фэрли. Затем он выкрикнул ещё раз, погромче:
- Что думаете об этой демонстрации силы?
- Да говно всё это, Чарли, целая куча говна, как в конюшне, - выкрикнул Фэрли в ответ.
Как любой толковый политик, он был безграничным циником. Более того, он делал упор на том, чтобы знать самому - и прилагать все усилия для того, чтобы знал и Рузвельт - всех репортёров, законодателей, священников и денежных мешков, с которыми он имел дело. Чарли слышал, что на всех, с кем он встречался, у него имелась папка, дабы ни он, ни Рузвельт не оказались застигнутыми врасплох. Он не знал, правда это или нет, но не удивился бы.
Ответ его также не удивил.
- Ну, хорош, Джим, - сказал он. - Дайте что-нибудь, что можно напечатать в семейной газете.
Фэрли сказал что-то про Джо Стила и овцу, печатать это было нельзя, но вышло чертовски смешно. Затем он добавил:
- Можешь указать, что я сказал, что было шумно и яростно, но совершенно бестолково. Всё так и есть, а я буду казаться умнее, чем есть.
Разумеется, он прикидывался. Чарли знал не так уж много людей, которые были умнее Джима Фэрли. Не был он уверен и в том, что среди них был Франклин Д. Рузвельт. Однако своих политических амбиций Фэрли не имел. Он тащил своего босса на вершину и делал это намного лучше, чем мог аристократ Рузвельт.
Нацарапав ответ стенографией, Чарли спросил:
- Как думаете, сколько голосов им понадобится на этот раз?
Фэрли поморщился. Вопрос серьёзный.
- Немало, - неохотно ответил он, наконец. - Но в итоге мы окажемся наверху. Людям неинтересно, сколько времени дамочка проводит в родильном отделении. Они хотят увидеть ребенка.
Чарли записал и эти слова. Большой Джим выдавал потрясающие цитаты, когда говорил чётко. Затем, заметив среди сторонников Джо Стила Стаса Микояна, Чарли поспешил к нему. Этот армянин также являлся одним из вернейших сторонников Стила. Они познакомились во Фресно, и держались друг друга, когда Стил перебрался в Вашингтон.
Микоян, может, не был столь умён, как Фэрли, но и дурачком он тоже не был. Его брат был одним из ведущих авиационных инженеров у Дональда Дугласа в Лонг-Бич, так что мозги в этой семье имелись. Пританцовывая рядом с ним, Чарли спросил:
- Ну и какие перспективы?
- С началом голосования нас ждёт долгая ночь, - ответил Микоян, подтверждая прогноз Фэрли. - Возможно, даже длиной в пару-тройку дней, есть шансы. Но в итоге, мы победим.
Говорил он столь же уверенно, как и Большой Джим. Умные они или нет, но кто-то из них блефовал. В обычные времена Чарли решил бы, что у Рузвельта шансов больше. Рузвельты играли важную роль, в то время как родители Джо Стила, как и большинства его помощников, при царях были никем. Рузвельт работал помощником командующего ВМС во время президентства Вильсона. Он всю жизнь боролся с детским параличом. Как можно не восхищаться таким человеком?
Никак. Однако нынешние времена были далеки от обычных. Возможно, этому времени нужен был кто-то без прошлого. Может, у выскочки Джо Стила хватит духу сойтись лицом к лицу с хорошо одетыми парнями, которые состязались друг с другом со дня основания страны.
Строго говоря, Стас Микоян и сам был весьма неплохо одет. Соломенное канотье не очень-то шло со строгим серым костюмом, но чего только не наденешь на демонстрацию.
- Не сомневайтесь, - сказал Микоян, не переставая танцевать и ни на секунду не теряя ритма. - Джо Стил - наш следующий президент.
Хитрый армянин. А Лазар Каган - хитрый еврей. А Винс Скрябин хитрый, кто бы он там ни был. Но достаточно ли они хитры, чтобы одолеть Рузвельта и прочих американских ветеранов?
***
Председатель громко призывал к порядку. Микрофоны и громкоговорители делали каждый удар молотка похожим на ружейный выстрел.
- К порядку! На съезде будет порядок! - кричал председатель.
"Да, ну?" - подумал Чарли, сидя на своём месте на трибуне. Площадка внизу бурлила, словно крабовая похлёбка. Осталось добавить соли и приправ, извлечь демократов из панцирей и съесть, пока не остыли.
"Бах! Бах!"
- На съезде будет порядок! - повторил председатель, его голос балансировал на грани надежды и отчаяния. - У начальника охраны есть право удалять буйных делегатов. К порядку, народ! Нам нужно выбирать нового президента!
Сработало. Радостный вопль делегатов эхом отразился от низкого купола арены. На трибуне кто-то похлопал председателя по спине. У микрофона снова появилась какая-то большая шишка.
- Секретарь зачитает список штатов, - с максимальным драматизмом в голосе произнёс он и отошел в сторону, чтобы секретарь мог занять его место.
Чарли решил, что секретарь своё дело знает. Ни один столь тощий, учтивый и невзрачный человек не мог добиться этой должности, если бы сам этого не захотел.
Секретарь знал алфавит и принялся читать с самого начала:
- Алабама!
Глава делегации от Алабамы подошёл к микрофону в зале.
- Господин секретарь, - прогремел он достаточно громко, чтобы его услышали, - великий и независимый штат Алабама единодушно отдаёт свой голос за блистательного и почтенного американского патриота сенатора Хьюго Д. Блэка!
- Алабама отдаёт пятьдесят семь голосов за сенатора Блэка, - произнёс секретарь.
Никакой случайности в том, что данный сенатор был из Алабамы, не было. Секретарь продолжил:
- Аляска!
Аляска не была штатом. Равно как и Зона Панамского канала, Гуам, Гавайи, Пуэрто-Рико, Виргинские острова или Вашингтон, округ Колумбия. В общих выборах они голосовать не могли. Они могли лишь поддержать тех, кого выдвинули другие.
Секретарь продолжал перечислять по списку. Вместе со многими другими зрителями, Чарли подсчитывал результаты первого голосования. Они отлично лягут в его репортаж. Впрочем, значения они не имели никакого. Любимые сыновья, вроде сенатора Блэка служили балластом. Они позволяли штатам крутить колесо рулетки в своё удовольствие.
В конце первого голосования Джо Стил опережал Рузвельта на двадцать три голоса. После второго Рузвельт оторвался от конгрессмена из Калифорнии на восемь голосов. После третьего Джо Стил снова вырвался вперёд на тринадцать с половиной голосов.
После третьего голосования объявили получасовой перерыв. К тому моменту перчатки уже были сброшены. Большинству штатов пришлось сдать своих любимых сыновей за три раунда голосования, хотя некоторые держались за них вплоть до пятого. Четвёртое голосование покажет, за кем реальная сила.
Если было, что показать. Франклин Д. Рузвельт и Джо Стил схлестнулись в смертельной схватке. Чарли тихонько присвистнул. Какие у всего этого шансы?
Рузвельт немного вырвался вперед в пятом голосовании, и проиграл в шестом. Любимые сыновья отдавали свои голоса обоим лидерам, хотя никто из них не достиг преимущества в две трети голосов.
Хьюи Лонг оставался в строю. У него не было делегата севернее линии Мэйсона-Диксона*, но ему удалось заполучить голоса менее значительных кандидатов с Юга, вроде Хьюго Блэка. Царь-рыба мог состязаться и с рыбкой побольше из Янкиленда. Поскольку у него не было ни единого шанса быть выдвинутым, никто, казалось, не возражал против его выступлений на съезде.
Джим Фэрли нанёс ему визит вежливости. Через два голосования, так же поступил и Стас Микоян. Лонг гордился собой и весь сиял. Мало кто восхищался им так, как восхищался собой он сам. Он не просто Царь-рыба. Он надеялся, что сам назначит царя.
Одно голосование следовало за другим. В воздухе стоял запах табака. А также растущий смрад потных немытых тел. Большинство делегатов партии вскоре остались в одних рубашках, а большинство этих рубашек были мокрые в подмышках.
Чарли записывал каждый счёт, гадая, когда и какому из основных кандидатов Хьюи Лонг отдаст свои голоса. Впрочем, не было похоже, что это случится в ближайшее время. Все говорили, что Джо Стил и Рузвельт были настолько близки, насколько могут быть близки соперники. В кои-то веки, эти "все" оказались правы.
Словно, прочтя эту мысль в его голове, какой-то репортёр спросил:
- Сколько голосований им потребовалось, чтобы выдвинуть Дэвиса?
- Сто три, - с кислой миной ответил Чарли.
- Господи! - воскликнул тот парень. - Они могут повторить это ещё раз. Если у Гувера и появится шанс посостязаться, то это он.
- Ага, если появится. Но ему не поможет, - ответил Чарли, и второй репортёр рассмеялся, будто услышал какую-то шутку.
Голосование длилось всю ночь. В крошечных окошках стадиона, которые служили, скорее декорацией, нежели давали свет, появилось серое предрассветное марево. Наконец, к микрофону подошёл председатель и произнёс:
- Предложение о переносе заседания на час пополудни будет одобрено. Подобное предложение является нормой.
Предложение было выдвинуто полудюжиной человек. Его поддержало ещё несколько дюжин. Под одобрительные возгласы его приняли. Делегаты и представители "четвёртой власти" потянулись на утренний туман.
Мальчишка-рассыльный раздавал экземпляры "Чикаго Трибьюн". Он выкрикивал заголовок на передовице:
- "Пока кандидата нет!"
Чарли не считал, что сторонники демократов узнают из статьи что-то новое для себя.
На обратном пути в отель Чарли перекусил в грязной забегаловке яичницей с беконом, запив всё это крепким кофе. Кофе там или нет, но в номере отеля он поставил будильник достаточно далеко от кровати, чтобы не выключить его, не поднимаясь.
***
Майку Салливану не хотелось ехать в Олбани писать о губернаторе Рузвельте. Ему не нравилась сама идея ехать в Олбани писать о Рузвельте. Он был на пару сантиметров выше и на два года старше Чарли - на два года сварливее, как оба любили говорить. Майк жил в отличной квартире в Гринвич-Виллидж. По его собственному убеждению, если штату Нью-Йорк требовался губернатор и законодательная власть, было бы неплохо, блин, чтобы они находились в городе Нью-Йорк, где от них был бы хоть какой-то толк.
Но нет. Ему пришлось бросить кота и подружку и ехать куда-то в сельскую местность на край неизвестности, и писать о Франклине Д. Рузвельте (по его личному мнению, центр неизвестности находился где-то между Сиракузами и Рочестером).
Вот, в Массачусетсе поступили правильно. Самым большим городом там был Бостон, он же являлся и столицей штата. Однако немалое число штатов, даже те, где имелись крупные города, имели столицы в городках, которые едва найдёшь на карте. Пенсильванией управляли из Гаррисберга, при том, что там были Филадельфия и Питтсбург. В Калифорнии находились Сан-Франциско и Лос-Анджелес, но управляли всем из Сакраменто. Портленд и Сиэтл не указывали Орегону и Вашингтону, что делать; а, вот, Юджин и Олимпия указывали.
Список можно продолжать. Таллахасси, Флорида. Аннаполис, Мэриленд. Спрингфилд, Иллинойс. Джефферсон-сити, Миссури. Франкфорт, Кентукки. Ни в один из этих городов без особой нужды не поедешь.
Олбани соответствовал этому описанию. По крайней мере, в глазах Майка. То была крошечная деревушка. Населения там около 130000 человек. Но, когда приезжаешь из города с населением плюс-минус 7000000 человек, 130000 замечаешь с трудом, даже, когда один из них имеет все шансы стать следующим президентом.
Вокруг краснокирпичной резиденции губернатора штата на углу Игл и Элм собралось немало репортёров. Чтобы всех их осчастливить, утром, когда началось голосование демократов, Рузвельт устроил пресс-конференцию. Зал для прессы находился на первом этаже резиденции. Несмотря на наличие электрических ламп и трибуны с микрофоном, Майку казалось, что всё вышло из викторианской эпохи, когда было построено здание. Современные удобства, без сомнений, были встроены гораздо позднее.
Рузвельт уже стоял на трибуне, а его прислужники запускали репортеров. Со скобами на ногах он мог стоять, и даже сделать пару шагов, но больше ничего. Кто-то помог ему добраться сюда. Он не позволял никакому чужаку увидеть, как ему помогают передвигаться. Ни он, ни его помощники на самом деле, не позволяли, чтобы кто-то сфотографировал его в этот момент. Майк понимал, почему. Так он выглядел слабым, а никто, кто нацелен на Белый дом, не мог себе этого позволить.
- Привет, парни! - сказал Рузвельт.
Майку показалось, что тенор губернатора имел дефект, похожий на то, когда пытаешься говорить с зажатым во рту мундштуком. Впрочем, Рузвельт каким-то образом справлялся с подпорками и старческой речью, в то время как менее мужественный человек вызвал бы смех. За позолоченной оправой очков блеснули его глаза.
- Пока говорить особо не о чем, правда? И не будет, пока из Чикаго не придут хоть какие-то новости.
В ответ он услышал ожидаемый смех.
- Губернатор, сколько, по-вашему, понадобится голосований? - спросил репортёр, которого Майк не узнал, наверняка, из другого штата.
- Знаете, Рой, я об этом никогда не переживал, - сказал Рузвельт.
Собравшиеся в зале рассмеялись, на этот раз, из недоверия. Майк хмыкнул вместе с остальными, но от его внимания не ускользнуло, что Рузвельт знал репортёра, в отличие от него самого. Рузвельт всегда прибегал к этой уловке, также он внимательно относился ко всем деталям. Изобразив смущение и, одновременно улыбаясь, губернатор поднял руку.
- Честное слово, не переживал. Мы пойдём своим путём до самого конца, а остальное не имеет значения.
- Джо Стилу есть чем на это возразить, - сказал другой журналист.
Франклин Рузвельт пожал плечами. Плечи у него были широкими и крепкими. В качестве физических упражнений он много плавал, а когда никто не видел, ходил на костылях.
- Это свободная страна, Гровер. Он может говорить, что пожелает. Но, то, что он говорит, не обязательно так и есть. - В его тоне на этот раз была, или казалась, некая резкость.
Услышав это, Майк спросил:
- Губернатор, что вы на самом деле думаете о его Четырёхлетнем Плане?
- А, мистер Салливан. - Неудивительно, что Рузвельт узнал Майка. - Что я о нём думаю? Я думаю, он считает, будто американский народ ищет кого-то - будто ему нужен кто-то - кто скажет, что делать. В каких-то дальних европейских странах, возможно, так и есть. Но я считаю, что здесь, в Соединенных Штатах, мы можем сами о себе позаботиться лучше, чем ему кажется. Я убежден, что Новый Курс позволит нам, поможет нам, лучше справиться с тем бардаком, что устроил тут мистер Гувер, чем то, что предлагает он.
Большинство репортёров записали его ответ, вероятно, даже не задумавшись над содержанием сказанного. Но пока Майк писал, его бровь дёрнулась. Если это не намёк на происхождение Джо из тоталитарной России, тогда, что? Это был вежливый, хорошо замаскированный, но всё же намёк. Между строк отчётливо читалось: "Он совсем не понимает, как работает Америка". Может, так, может, нет. Намёки не всегда являются упрёками. Гораздо больше смысла было в том, что современная Россия Троцкого была более тоталитарной страной, нежели та, из которой приехали родители Джо Стила.
Очень быстро Майк задал следующий вопрос:
- Сэр, если выдвинут вас, как думаете, что будет делать Джо Стил?
Рузвельт изобразил патрицианскую улыбку.
- Он уже давно представляет жителей своего сельскохозяйственного округа. Возможно, он сможет ещё раз выдвинуться там.
После этого никто не стал интересоваться возможным местом Джо Стила в администрации Франклина Д. Рузвельта. Рузвельт не стал прямо говорить: "Пусть возвращается к своему изюму", хотя вполне мог бы. Со стороны прессы раздался низкий гул, так что Майк оказался не единственным, кто уловил суть. Нет, Джо Стил ни капли не нравился Рузвельту.
Но что же Джо Стил испытывал по отношению к Рузвельту? Находясь в Олбани, Майк не счёл необходимым переживать на этот счёт. Впрочем, "Пост" получит свою чертовски хорошую статью.
***
Мысль передвинуть будильник оказалась разумной - Чарли швырнул в него шляпой, пытаясь заткнуть. Он проковылял по лестнице и вышел за дверь. На обратном пути к стадиону он взял ещё яванского кофе. К тому моменту, как он туда добрался, Чарли превратился в довольно правдоподобный симулякр самого себя. "Прогресс", - подумал он.
В фойе кто-то произнёс:
- Чего я сейчас хочу, так это, чтобы кто-нибудь вылил мне на голову кувшин ледяной воды.
Чарли уже вспотел, а новый виток политиканства ещё даже не начался. Если бы он заметил кувшин ледяной воды, то схватил бы его и вылил на себя, а костюм, сигареты и блокноты пусть идут к чёрту.
В какой-то момент, председатель при помощи молотка принялся призывать съезд к порядку.
- Я приглашу секретаря, и мы начнём двадцать шестое голосование, - сказал он.
- Двадцать седьмое! - разом выкрикнули с нескольких мест.
Председатель пригласил секретаря и недолго с ним совещался.
- Прошу прощения, двадцать седьмое голосование, - кисло усмехнувшись, произнёс он. - Когда так весело, время летит столь быстро.
Они снова голосовали всю ночь. В районе полуночи Джо Стил начал отрываться вперёд, на несколько голосов в этом раунде, ещё на несколько в следующем. Но, когда отрыв стабилизировался, Рузвельт начал догонять. Он продолжал догонять, когда небо снова начало светлеть. На этот раз Стас Микоян запросил перерыва.
Сторонники Рузвельта не возражали - им тоже нужно есть, пить и спать (а возможно и помочиться и принять душ), как и всем остальным. Однако, выходя навстречу новому дню, они выглядели ликующими. Кажется, дела начали клониться в их сторону. Те, кому нравился Джо Стил, выглядели мрачнее тучи.
Чарли направил свои стопы в ту же забегаловку, чтобы позавтракать. За стойкой рядом с ним один делегат сказал другому:
- Вот, если бы Лонг отдал свои голоса Рузвельту...
- Ага - несчастным голосом произнёс второй. - Я бы скорее оставил Гувера, чем увидел Хьюи на месте вице-президента. Возможно.
- Если Хьюи им станет, Рузвельту лучше бы не поворачиваться к нему спиной, - сказал первый.
Его приятель кивнул. Как и Чарли, хоть эти двое и не обращали на него внимания. Любой, кто доверял Хьюи Лонгу, должен проверить свою голову и оплатить страховку жизни.
Одна чашка кофе превратилась в три. Эти три привели его в мужской туалет. По дороге туда, вдоль коридора висели телефоны-автоматы. Когда Чарли проходил мимо, Винс Скрябин скармливал телефону четвертаки - дальний звонок.
К обоим писсуарам стояла очередь. Многие демократы желали избавиться от кофе, выпитого за последние несколько часов. Чарли дождался своей очереди, и опорожнился. Из туалета он выскочил как можно скорее - стоявшие там ароматы не вызывали никакого желания задерживаться.
Скрябин продолжал говорить по телефону.
- Ага, - произнёс он. - Разберитесь со всем этой ночью. Если упустите, будет поздно.
Говорил он, как политик. Завтра всегда слишком поздно. Он добавил:
- Этот сучонок ещё пожалеет, что вообще связался с нами.
Затем он повесил трубку и направился в туалет.
Нужно крепко подумать, чтобы переходить дорогу Джо Стилу. С тех самых пор, как он попал в городской совет Фресно, он был лучшим другом своим друзьям и злейшим врагом для своих противников. Чарли гадал, кто на этот раз должен получить по счетам. Ещё он гадал, не потому ли Скрябин спешил, что его шефу наступали на пятки. Если Рузвельт победит, мести Джо Стила можно будет особо не страшиться.
Впрочем, битва ещё не окончена. Рузвельт должен вернуть лидерство. Джо Стил тоже мог победить. Микоян, Каган и Скрябин сделают всё от них зависящее, чтобы так и случилось. Чарли задумался, а достаточно ли знали и умели подчинённые Джо Стила.
II
Они остаются там, в Чикаго. Они голосовали уже более пятидесяти раз. Стоило задаться вопросом, составили ли демократы своё завещание. Они утверждали, что справляются лучше, чем Республиканская партия. Учитывая, насколько серьёзной оказалась Депрессия, не было похоже, что это прыжок на рекорд. Но если они не смогут даже договориться о выдвижении своего кандидата, задумывался ли кто-нибудь, какую работу им пришлось проделать, прежде чем положить потные ладони на рулевое колесо?
Некоторые, возможно, скажут, что да. Герберт Гувер точно скажет, громко и во всеуслышание, словно, он знает каково это. Но, кто станет верить Гуверу после того, как в Чёрный вторник* Уолл-стрит врезалась в айсберг и затонула? Майк Салливан точно не станет. Да и мало кто станет.
Поэтому он оставался в Олбани, продолжая писать для "Пост" статьи о Рузвельте. Похоже, здесь собрались репортёры из газет доброй половины страны. Они заполонили гостиницы и пансионаты. Они теснились в различных ресторанах и условно незаконных салунах. Они ходили друг за другом, надеясь, что уж у него-то найдётся что-нибудь вкусненькое. Они врали друг другу за игрой в карты или в парикмахерских.
Рузвельт стеснялся этого набега. За исключением появления на пресс-конференциях, он сидел взаперти вместе с Элеонор на втором этаже, то есть, в жилой зоне резиденции губернатора штата. По мнению Майка, сидеть взаперти с Элеонор Рузвельт на расстоянии вытянутой руки было хуже смерти. Раз уж ты решил отгородиться от всех, не лучше ли в компанию себе брать кого-нибудь помилее?
Будь он в Нью-Йорке, то сходил бы на игру "Янкис", "Джайентс" или "Доджерс"* (строго говоря, "Джайентс" в городе не было). Здесь же, "Олбани Сенаторс" из Восточной лиги принимали "Нью-Хэйвен Профс" на стадионе "Хокинс", что на Бродвее поселения Менандс в паре миль от центра Олбани. Цены за билеты варьировались от полудоллара за места на галёрке, до доллара и десяти центов за самые лучшие.
Тем вечером Майк отправился на игру. Стадион "Хокинс" обладал тем, чего не имели ни стадион "Янкис", ни "Поло Граундс", ни "Эббетс Филд". Они играли в свете огней Олбани (ну, Менандса). В высшую лигу их не брали. То была первая ночная игра в жизни Майка.
Народу набралось около четырёх тысяч - не так уж мало для игры в межсезонье между командами класса "А", проходящей чёрте где. Даже "Джайентс" из второго дивизиона столько не собирали. Они были настолько убогими, что Джон Макгроу был вынужден завершить карьеру после тридцати лет, проведенных у кормила этого клуба.
"Нью-Хэйвен" выиграл 6-4, отправив местных фанатов по домам в разочаровании. Майк не испытывал симпатий ни к одной команде. Ночная игра сама по себе являлась аттракционом. Выйдя со стадиона, он взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Если он пройдёт по Бродвею, то в начале двенадцатого уже будет в отеле. В фойе имелось радио. Майк сможет немного послушать о кровопролитиях в Чикаго. Если там выдвинут Рузвельта, завтра утром кандидат выступит с заявлением.
Он уже был почти около отеля - строго говоря, чуть южнее Капитолия штата, - когда мимо пронеслись пожарные машины, ревя сиренами, словно проклятые души. Мимо него одна за другой проехали три длинных красных автомобиля, лампы на их крышах разгоняли проезжавшие машины. По пятам за пожарными мчались черно-белые полицейские авто.
Слышал он не только вой пожарных сирен. В Олбани имелось четыре пожарных машины, это без сомнений. И также, без всяких сомнений, Майк заметил впереди пламя, чуть подальше от Гудзона, где находился он сам. Майк побежал. Это была не та тема, о которой он приехал писать, но это не означало, что она не может оказаться важной.
В сторону пожара бежало много народу.
- Это разве не резиденция? - спросил один человек у другого.
- Похоже, она, - ответил тот.
- Какая резиденция? - спросил Майк, тяжело дыша.
Поговаривают, сигареты плохо сказываются на дыхании. В кои-то веки, это оказалось правдой.
- Резиденция губернатора, резиденция Рузвельта, - едва ли не в один голос произнесли эти двое. Один добавил: - Уже до второго этажа добралось. Как же он будет выбираться?
- Господи Боже! - Майк перекрестился. Он уже и забыл, когда посещал мессу, или исповедовался, но, порой, вбитые с детства вещи всплывали в самые странные моменты жизни.
- Ага, но разве это всё не испортит? - сказал один из бежавших рядом.
- Только игру в бридж, придется удваивать или утраивать ставки, - вставил другой.
Резиденцию губернатора окружала благоустроенная территория, отчего та находилась чуть в стороне от улицы. Несколько деревьев, находившихся рядом с особняком, также были объяты пламенем. Однако само двухэтажное здание полыхало уже целиком. Майк не мог прибежать позднее чем через десять минут с того момента, как завыли первые сирены. Всё равно, особняк горел. Все, кто это видел, понимали, что довольно скоро он сгорит дотла. Изо всех окон вырывалось пламя выше человеческого роста.
На фоне огня пожарные машины уже не производили внушительного впечатления. А струи воды, которой пожарные заливали пламя, казались тоньше, чем следовало. Присмотревшись, Майк понял, что ему не показалось. Он принялся протискиваться сквозь толпу, пока не оказался рядом с крупным парнем, одетым в защитный костюм и каску с длинным резиновым козырьком.
- Может, надо дать больше давления? - выкрикнул он.
- Где-нибудь в другом месте, можно, но не здесь, - ответил пожарный. - Не забывай, тут всё такое же старое, как эти холмы. Его построили ещё в Гражданскую. Готов спорить, изначально тут даже канализации не было - только умывальники, сортиры во дворе, да колодец, испить оттуда тифозной воды. Сюда даже газ провели значительно позже. А электричество? - Он протёр лоб тыльной стороной ладони.
Майк тоже обратил на это внимание, когда приходил на пресс-конференцию Рузвельта.
- Думаете, из-за этого и начался пожар? - спросил он.
- Не знаю. Как бы он ни начался, шороху он наделает, правда? - Пожарный пожал широкими плечами. - Я не собираюсь выяснять, из-за чего загорелось. Я просто его тушу. Что, как да почему будут выяснять парни из службы поджогов.
- Думаете, это был поджог? - насел на него Майк.
- Не знаю, - повторил пожарный. - Когда пожар такой крупный, мы вообще не лезем, будь это хоть пустые офисы, хоть губернаторская резиденция.
- Там, кто-нибудь... сгорел?
Пожарный поморщился, глядя на Майка, словно тот задал, ну, совсем уж дурацкий вопрос. Возможно, так и было, поскольку он ответил:
- Выбралась горничная, да повар-ниггер разбил окно и вылетел оттуда с горящими штанами. Остальные же, кто остался... Помилуй, Господи, их души, вот и всё, что я могу сказать. - Он тоже перекрестился, как совсем недавно Майк.
- Господи Боже. - Эти слова стали для него, словно удар поддых. - Там же внутри Рузвельт, да? И Франклин и Элеонор?
- Ага, так нам и сказали, когда мы подъехали. - Пожарный кивнул. - Если они там, их поиски займут какое-то время, пока разгребут всё это горящее дерьмо, пардон за мой французский. Даже если мы их найдём, они уже превратятся в угли. Уж, прости, но это так. Хоронить особо нечего будет.
"Не славить пришёл я Цезаря, а хоронить" - прозвучали в голове Майка строки Шекспира*. Ну, Рузвельту уже никогда не стать Цезарем.
- Я не думал о том, чтобы хоронить их, - вслух произнёс Майк, что было правдой лишь отчасти. - Я думал о том, кто же теперь будет выдвинут от демократов?
И вновь пожарный взглянул на него так, словно Майк был законченным дебилом.
- Джо Стил, - сказал он. - А кто ещё остаётся?
Если ставить вопрос таким образом, то ответ очевиден. С уходом Франклина Д. Рузвельта со сцены, никого больше не остаётся, совсем никого.
***
Движение от одного голосования к другому на чикагском стадионе напоминало Чарли Салливану Западный фронт в 1918 году. День ото дня особых изменений не заметно, но в итоге оказывалось, что французы, англичане и американцы всегда продвигались вперед, а ребята кайзера всегда отступали. Рано или поздно, тонкий ручеёк превращался в потоп, и отступление перерастало в бегство. И это "поздно" всё больше и больше было похоже на "рано".
Чарли был свидетелем того момента, когда всё переменилось. В зал заседания со скоростью, которой позавидовал бы олимпийский спринтер, ворвался веснушчатый паренёк. Он бросился к делегации Нью-Йорка, прямо к Большому Джиму Фэрли.
Фэрли обхватил голову руками и принялся вертеться на одном месте в оперном жесте отчаяния. Мучительный рёв, который он издал, также мог происходить прямиком из оперы. Он спросил о чём-то у паренька. Ответ вынудил его вновь завертеться на месте.
В следующем его выкрике прозвучали слова:
- Господин председатель! Господин председатель!
Секретарь в ...дцатый раз перечитывал список, но председатель указал ему остановиться.
- Председатель даёт слово многоуважаемому делегату из Нью-Йорка.
- Благодарю, господин председатель, я...
Подбородок Джима Фэрли опустился на грудь. Голос у него сорвался. Какое-то мгновение Чарли думал, что он не сможет продолжать. Однако, взяв себя в руки, Фэрли продолжил:
- Господин председатель, беру на себя весьма прискорбную обязанность доложить вам и всему съезду, что губернатор Рузвельт и миссис Рузвельт погибли при пожаре в губернаторском особняке в Олбани. Губернатор, конечно же, был прикован к инвалидному креслу и не имел возможности спастись из огня.
Делегаты в зале и зеваки на трибунах разразились криками ужаса. Чарли попытался представить последние мгновения жизни Рузвельта, пойманного в западню кресла, пока пламя охватывало его. Он поёжился и пожалел, что вообще подумал об этом. Единственно, на что тут можно было надеяться, это что смерть пришла быстро.
Стас Микоян и Лазар Каган находились вместе с калифорнийской делегацией. Они выглядели столь же шокированными и ошеломлёнными, как и все прочие в зале, невзирая на то, какого кандидата они поддерживали. Сам Микоян стал белым, словно бумажный лист, и закачался на месте. Подобно большинству в зале и на трибунах, он перекрестился. Чарли, обладавший репортёрским даром подмечать бесполезные детали, заметил, что крестился он справа налево, а не слева направо, как католики.
Чарли оглядел зал в поисках Винса Скрябина. Он не сумел обнаружить ещё одного калифорнийского подручного Джо Стила. Возможно, это из-за того, что Скрябин обладал таким лицом и телосложением, которые позволяли забыть о нём уже через пять секунд. Он выглядел настолько обычным, что растворялся в толпе, словно хамелеон.
Либо Чарли не заметил его, потому что его здесь не было. По спине Чарли пробежал холодок, когда он вспомнил обрывок телефонного разговора Скрябина, который услышал то ли этим утром, то ли миллион лет тому назад, в зависимости от того, с какой стороны смотреть.
"Разберитесь со всем этой ночью, - сказал он. - Если упустите, будет поздно". Судя по сумме, что он скармливал телефону, звонок был дальним.
Куда именно он звонил? Кто находился на том конце провода? О чём Винс просил его позаботиться? Что произойдёт, если тот парень будет тянуть?
Очевидный ответ пугал Чарли до мокрых трусов. Ему не хотелось верить, что Джо Стил, или его подручные могли придумать нечто подобное, не говоря уж о том, чтобы осуществить. Никаких доказательств у него не было, и он об этом прекрасно знал. Он даже не знал, кто подозреваемый. Он видел вероятность, совпадение. Ни больше, ни меньше.
Стоны, крики и плач, окружавшие его, смешались в его голове в нечто совсем иное. Звучало так, словно гусь прошёл по его могиле*.
Винс Скрябин заметил его на обратном пути в ту забегаловку. Сколько, по мнению Винса, Чарли мог услышать? Мог ли Винс решить, что Чарли сложил одно к одному и получил в итоге "два"? Если так, что он собирался с этим делать?
Если всё это не похмельный бред, Скрябин только что прожарил главного соперника Джо Стила до чёрной хрустящей корочки, словно кусок ветчины, забытый в духовке. После этого избавиться от репортёра будет подобно обрубанию лишних концов. Те, кто знал слишком много, были самыми неудобными людьми в мире.
Если только всё это не похмельный бред. Если только Винс Скрябин не разговаривал с кем-то другим. Если он говорил о чём-то другом, Чарли просто напрашивался на лишние неприятности. "Как будто их у меня мало, - подумал он. - Ага, как будто!".
Никто не придёт за ним прямо здесь и сейчас. Он не во всём был уверен, но в этом был уверен твёрдо.
Председатель осторожно произнёс:
- Мистер Фэрли, что лично вы и ваши люди решили относительно тех делегатов, кто поддерживал губернатора Рузвельта?
- Мы бы хотели продолжить, как и прежде, выиграть выдвижение здесь и победить в гонке за место в Белом Доме в ноябре, - сказал Фэрли, произнося каждое слово сквозь слёзы. - По очевидным причинам... этому не бывать. Не менее очевидно и то, что наша партия должна победить на всеобщих выборах. Посему делегаты губернатора Рузвельта освобождаются от любых данных ими обещаний, и вольны действовать по соображениям своей собственной совести.
Не успел председатель что-либо сказать или ударить молоточком, как один из подручных Хьюи Лонга потребовал часовой перерыв. Он его получил; вряд ли кто-то стал бы ему возражать. Значит, он всё ещё считал, что Царь-рыба способен побороться с Джо Стилом. Чарли был готов поставить два доллара против банки солёных огурцов на то, что он напрочь сошёл с ума, словно мартовский заяц, однако этот человек заслужил свой шанс - свой шанс проиграть.
Сторонники Лонга попытались. И проиграли, с треском. Делегатов не из старой Конфедерации, которые хотели иметь дела с Хьюи Лонгом, можно было пересчитать по пальцам только рук, не прибегая к ногам. Конгрессмен от Миссисипи, который щеголял значками в поддержку Джона Нэнса Гарнера и Джо Стила махнул сигарой и выкрикнул:
- Эй, а как насчёт победы на выборах для разнообразия?
В такой постановке вопроса другие конгрессмены поняли. В начале третьего пополуночи на шестьдесят первом голосовании съезда, голоса Западной Вирджинии дали Джо Стилу отрыв в две трети голосов. В ноябре он встретится с Гувером.
По всему чикагскому стадиону разлетелись конфетти. Делегаты размахивали соломенными шляпами. Некоторые подбрасывали их на порядочную высоту. Чарли заметил, что одна шляпа едва разминулась с левым ухом председателя. Тот с видом оскорблённого достоинства повернул голову и избежал удара.
Чарли не был оскорблён. Он был в восхищении. "Если сделать такую игрушку, которая будет так легко летать, можно за месяц озолотиться", - подумал он. Оркестр заиграл "Вот он я, Калифорния" и "Ты свет мой".
Очарование летающих в воздухе соломенных шляп недолго занимало Чарли. Равно как и мысли о том, как за месяц стать миллионером. В данный момент, он не мог испытывать восторга от того, что в ноябре Герберта Гувера выкинут из Вашингтона с пустой консервной банкой, привязанной к хвосту. Он гадал, останется ли в живых через месяц, не говоря уж о таком далеком времени, как ноябрь.
***
Кто-то постучал в дверь гостиничного номера Чарли. Кем бы ни был этот сукин сын, уходить он не собирался. Чарли открыл один глаз и уставился на будильник, стоявший на комоде у дальней стены. Четверть девятого. Для того, кто освещал политический съезд, визит в столь ранний час был очень уж похож на ночные облавы в России Троцкого.
Зевая и ругаясь одновременно, Чарли проковылял к двери. Он открыл её. Кто бы там ни был, Чарли выскажет ему всё, что думает.
Но он не стал этого делать. В коридоре стоял ухоженный и аккуратно одетый Винс Скрябин. Изо рта Чарли раздалось единственное: "Гылк".
- Доброе утро, - произнёс Скрябин так, словно они не виделись в тот раз, когда этот человек устраивал нечто ужасное (если, конечно, он вообще устраивал нечто подобное).
- Доброе, - выдавил из себя Чарли. Слово это звучало лишь ненамного лучше того самого "Гылк".
- Джо Стил хотел бы встретиться с вами в своём номере через пятнадцать минут, - сказал Скрябин. - Номер 573.
Он коснулся поля своей хомбургской шляпы*, кивнул и ушёл прочь.
- Хосподи! - произнёс Чарли, закрыв дверь.
Сердце колотилось, словно барабан. Он ожидал, что Скрябин, скорее, достанет тупоносый револьвер 38 калибра и нашпигует его пулями. Завтрак? Приглашение от кандидата? Его хрустальный шар предсказаний ни о чём таком не упоминал.
"Нужно собраться", - пронеслась в голове Чарли неясная мысль. Он и сам должен привести себя в порядок, причём, как можно быстрее. Он вставил в бритву новое жилеттовское лезвие и соскрёб щетину со щёк и под носом Он оделся, прошёлся расчёской по копне песчаного цвета волос и направился в номер 573.
Когда он постучал, ему открыл Лазар Каган. Этот круглолицый еврей этим утром ещё не брился.
- Прекрасный день для всей Америки, - произнёс Каган.
- Я тоже так считаю, - ответил ему Чарли.
Он говорил бы искреннее, если бы не прошёл мимо Винса Скрябина в неподходящий момент, но кто станет говорить искренне, не выпив чашечку кофе?
Джо Стил пил из кружки. На разогретой плите лениво бурчал чайник. На одном подносе лежал омлет, на другом сосиски, под ними располагались банки "Стерно"*. Рядом с тостером лежала булка хлеба.
Вместе со своим боссом там же находились Скрябин и Микоян. Других репортёров не было. Чарли не знал, хорошо это или плохо.
- Поздравляю с выдвижением, - сказал он.
- Спасибо. Большое спасибо. - Джо Стил отставил кофейную чашку.
Он подошёл пожать Чарли руку. Рукопожатие у него оказалось крепкое. Может, он и не был крупным человеком, но ладони у него были немаленькие.
- Поверьте, Чарли, я не так себе всё это представлял.
- Пожалуй, нет! - воскликнул тот.
Разумеется, калифорниец хотел победить безо всяких несчастных случаев с Франклином Д. Рузвельтом. Он хотел выбить дух из губернатора Нью-Йорка. Возможно, он не был на это способен, но сейчас это уже не имело никакого значения.
Джо Стил махнул рукой.
- Располагайтесь, - сказал он.
- Спасибо. Раз уж вы не против.
Чарли подумал, потребуется ли ему дегустатор еды, которые служили при королях в старые времена. Если так, то их ему понадобится несколько, поскольку и сам кандидат и его помощники уже позавтракали. Каган и Джо Стил присоединились к Чарли.
После того, как Чарли выпил кофе, выкурил сигарету и более-менее позавтракал, он спросил Стила:
- Чем могу помочь вам этим утром?
Конгрессмен из Калифорнии раскурил трубку. Это действие позволило ему выдержать паузу перед ответом. Пока он этим занимался, Чарли смотрел на него, изучал. Можно хоть вечность смотреть ему в глаза и ничего, кроме этих глаз не увидеть. Что бы ни происходило по ту сторону этих глаз, Джо Стил будет об этом знать, а вы нет.
Выпустив пару облачков дыма под потолок, кандидат в президенты произнёс:
- Я хотел сказать вам, как отлично вы справились, как объективно вы работали, освещая эту кампанию. Я это заметил, поверьте.
- Я рад, - сказал Чарли.
Когда политик говорит, что вы были объективны, это означает, что вы поддерживали именно его. Ну, в отношении Чарли так и было. Он считал, что Джо Стил лучше, чем кто бы то ни было, наведет в стране порядок. Он по-прежнему хотел так думать. Сейчас думать так оказалось непросто, после того как Винс Скрябин говорил по междугородней линии.
А когда политик говорил "Поверьте", в голове у вас должна быть щебёнка вместо мозгов, чтобы поверить ему. Любой репортёр, достойный своей дрянной зарплаты, быстро этому учился.
Джо Стил смотрел на Чарли. Чарли взглянул на него в ответ и увидел... глаза. Глаза, вздёрнутый нос и кустистые усы под ним. О чём бы ни думал Джо Стил, на нём эти мысли никак не отображались.
- Пока вы продолжаете писать столь замечательные статьи, никто в моём лагере жаловаться не станет, - произнёс кандидат.
Стас Микоян ухмыльнулся. Когда на его лице вновь появился прежний цвет, его зубы буквально блестели на фоне смуглой кожи.
- Разумеется, те, кто участвует в политических кампаниях, никогда не жалуются на то, что пишут репортёры, - сказал он.
- Конечно, - сказал Чарли и тоже криво ухмыльнулся.
- Ну, вот, - сказал Джо Стил.
Он открыл прикроватный шкафчик и извлёк оттуда пузатую бутылку янтарного цвета. Надпись на этикетке была выполнена на незнакомом для Чарли языке. Стил вынул пробку и разлил напиток по кофейным чашкам. Чарли с любопытством принюхался. Какой-то абрикосовый бренди, решил он, и крепкий, насколько он мог понять.
- За победу! - провозгласил Винс Скрябин.
Они чокнулись чашками, словно то были бокалы с вином. Чарли пригубил напиток. Да, даже будучи смешанным с кофе, от него волосы вставали на груди. Они бы встали даже на женской груди.
- Да, сейчас победа - это самое важное, - сказал Джо Стил.
Его подручные единовременно кивнули, словно всеми троими управляла какая-то одна неведомая воля. Чарли гораздо медленнее под пристальные взгляды последовал их примеру. Он не знал, чего от него ожидал Винс Скрябин, когда вызывал сюда. Ну, или знал, но не хотел об этом думать.
Чего бы он ни ожидал, этого не случилось. То, что случилось, оказалось лучше. Намного лучше.
***
Майк Салливан не знал, чем заслужил честь - или скорее, наказание - освещать похороны Франклина Рузвельта. Ну, хорошо, знал. Так вышло, что он написал в "Пост" статью о гибели губернатора при пожаре. Отправка его на похороны должна стать логическим завершением. Многие редакторы принимали решения подобным образом.
Гайд Парк был деревушкой на реке Гудзон, примерно посередине между Нью-Йорком и Олбани. Рузвельт родился здесь. Вместе с Элеонор он обретет вечный покой позади того самого дома, в котором появился на свет.
Дом представлял собой поместье. Немалое число изысканных зданий в Гайд Парке были так или иначе связаны с Рузвельтами. На публике Франклин Д. Рузвельт всегда преуменьшал своё патрицианское происхождение. Если вы намерены идти в политику, вести себя следует, как простому обывателю, даже если - особенно, если - это не так. Приходится глотать хот-доги, вымазав рот горчицей.
Однако люди, которые явились на похороны Франклина Делано Рузвельта, были богаты, элегантны и надменны. Они не находились на публике постоянно, и не так привыкли маскировать богатство и власть. Они были одеты в дорогие стильные одежды, траурные, в данном случае, и носили их ладно. Они стояли прямо. Когда они заговаривали, Майк слышал больше причастных и притяжательных оборотов, чем мог услышать за целый месяц от всякого простонародья, и практически все эти конструкции были грамматически правильны.
Слушая разговоры родственников и друзей Рузвельта, Майк также слышал в их голосах весьма отчётливые гнев и разочарование. Они были убеждены, что один из их числа должен был получить то, что по их мнению, заслужил. Теперь же он обрёл то, что обретают все в конце своего жизненного пути - клочок земли два метра глубиной и метр на два в длину и ширину.
- Вы только представьте себе, - произнёс симпатичный юноша в адрес миловидной девушки, чьи точёные черты лица были скрыты чёрной вуалью. - Теперь, похоже президентом Соединённых Штатов станет этот чёртов сборщик изюма.
- Я была бы не против, если бы он честно победил на съезде... хотя я не думаю, что у него получилось бы, - ответила та. - Но, чтобы у него отобрали всё вот так...
- Говорят, это не был поджог, - сказал юноша.
- Говорят, что не могут доказать поджог, - поправила его девушка. - Это не одно и то же.
Он тихо кашлянул, изображая упрёк.
- И раз они не могут этого доказать, нам придётся вести себя так, словно его и не было, - сказал он. - Если начнём искать заговоры за каждым несчастным случаем, нам следовало бы жить где-нибудь в Мексике или в Парагвае, или ещё где.
- А, что если заговор действительно имел здесь место? - поинтересовалась девушка.
Майк отошёл подальше, не дождавшись ответа молодого человека. Ему не хотелось, чтобы они думали, будто он подслушивает, даже если это так. Впрочем, не имело значения, что он не услышит завершения этого разговора. До начала похоронной службы он услышал не менее полудюжины похожих разговоров.
Священник Епископальной церкви, который вёл церемонию, был облачён в одежды, которые были очень похожи на те, что носили священники римско-католической церкви. В 1928 году Майк голосовал за Эла Смита, как и Чарли. Взбучка, которую Гувер устроил Смиту убедила Майка в том, что ни один католик не будет избран президентом, пока он жив, если не до скончания веков.
Разумеется, если посмотреть, как дела обернулись при Гувере, можно гадать, а не стало бы при Эле Смите гораздо хуже. Без сомнений, было бы не просто. Однако вот он Гувер, выдвигается на второй срок. Подобно многим генералам Великой войны, республиканцы, казалось, стремились только закрепить своё поражение.
И вот он, увечный Франклин и скромная Элеонор, лежат друг рядом с другом в закрытых гробах, поскольку никто не пожелал бы смотреть на те обгорелые угли, которые пожарные и гробовщики сочли их останками. Епископ игнорировал этот факт изо всех сил. Подобно бесчисленным священнослужителям всех санов до него и тем, кто встанет на его место, когда он сам превратится в пыль, он взял цитату из Книги Иоанна: "Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрёт, оживёт"*.
Что на это сказать? Верующий в эти слова, найдёт утешение. А кто не верит... Что ж, вряд ли можно подобрать такие слова, которые утешили бы неверующих. Они могут сказать, что всё это нихрена не значит, и кто скажет, что они неправы?
Епископ старался изо всех сил:
- Безвременно ушли от нас Франклин и Элеонор. Останься они в этом мире, они могли бы вершить великие дела. Они были истинными слугами человечества и были на грани того, чтобы оказать служение, соизмеримое с их талантами и способностями. Однако Всемогущий Господь, прародитель всего, в Своей невыразимой мудрости избрал для них иной путь, и суждения Его истинны и праведны, да будет благословенно Имя Его.
- Аминь, - пробормотал человек, стоявший рядом с Майком.
Майк скучал по звучной латыни католической погребальной службы. Именно потому что для простого мирянина она была непонятна, она добавляла церемонии важности и загадочности. Майк подозревал, что священник Епископальной церкви справлялся настолько хорошо, насколько можно надеяться, ведь ему приходилось общаться на примитивном обыденном английском.
Он был убеждён, что пожар, в котором погибли Рузвельты, был вызван случайностью. Если это было нечто иное - если они и правда жили бы в Мексике или в Парагвае - это уже другой вопрос. Значит, то была не воля Бога, а кого-то из противников Франклина Рузвельта.
Или нет? Если вы искренне верили в то, что пути Господни истинны и праведны, не могли бы вы тогда также поверить в то, что именно Он надоумил некоего поджигателя спалить Рузвельта дотла, а затем сделал так, чтобы план этого гада был реализован? Не могли бы вы поверить, что Господь позволил Рузвельту сгореть в инвалидном кресле, дабы мир стал чуточку лучше?
Майк Салливан не мог заставить себя поверить в такие вещи. Он сомневался даже, что прочие скорбящие, даже священник Епископальной церкви, могли в это поверить. Случайность? Ну, да, можно повесить несчастный случай на Бога - да чёрт, в страховых полисах это так и называлось: "деяния Божьи". Убийство? Не-не. Убийство творится руками человека, а не Господа.
- Помолимся за души Франклина и Элеонор, - произнёс епископ и склонил голову.
Вместе со всеми скорбящими, со всеми репортёрами, Майк последовал его примеру. Он сомневался, что от молитвы будет какой-то толк. Впрочем, с другой стороны, и вреда от неё он не видел.
Два гроба опустились в свежевырытые могилы, окаймлённые зеленой презеленой травой. Франклин Делано Рузвельт и Элеонор навеки лягут друг рядом с другом. Как будто им есть до этого какое-то дело. Если вы в это верите, то также поверите и в то, что отныне они пребывают в лучшем из миров. Майк старался изо всех сил, и надеялся, что сил этих ему хватит.
О крышки гробов застучала земля: гробовщики принялись убирать обратно плоды трудов своих. Губы Майка обнажили зубы в беззвучном рыке. Он всегда считал, что это самый одинокий звук в мире. Этот звук оставляет вас наедине со смертью, и напоминает, что смерть в итоге всегда побеждает.
Миловидная девушка с чёрной вуалью обратилась к молодому человеку:
- Господи Иисусе, мне нужен коктейль!
Тот кивнул. Майк удивился бы, если бы они не испытывали те же чувства, что и он.
Он извлёк из кармана блокнот и записал то, что никто кроме него самого и Господа Бога, который, вероятно, не присутствовал на этой церемонии, никогда не прочтёт. Так он показывал всем, что он - репортёр, а не один из числа преуспевающих господ. Некоторые отпрянули от него, словно он был заражён какой-то гадкой, вероятно, заразной болезнью. Другие выглядели заинтересованными.
Интерес их вырос, когда они выяснили, что он был свидетелем пожара.
- Что, по-вашему, произошло? - поинтересовался мужчина средних лет, чьи лошадиные черты лица напомнили Майку Элеонор Рузвельт.
Майк мог лишь развести руками.
- Произошёл чертовски крупный пожар, вот и всё, - сказал он. - Понятия не имею, что его вызвало. Я не видел, как он начался, и не видел, чтобы от губернаторской резиденции кто-нибудь убегал, если вообще убегал.
- У Франклина украли выдвижение, - с горечью произнёс мужчина с лошадиным лицом. - Его обокрали, а затем убили. За этим стоит этот вонючий рюсский из Калифорнии. Готов спорить, этому он научился у красных.
- Сэр, я бы воздержался от подобных обвинений, не имея на руках доказательств, - произнёс Майк.
- И как мне это доказать? Когда проделываешь нечто подобное, было бы неплохо уметь заметать следы, - произнёс этот человек. - Но я с большей радостью увижу ещё одну победу Гувера, чем этого Джо Стила, как его там. Гувер, конечно, идиот, но никто не сможет возразить, что он честный идиот.
- Прошу вас, не печатайте слова кузена Лу, - заговорила стройная блондинка. - Он очень расстроен. Конечно, расстроены все мы, но он слишком близко принял всё это к сердцу.
- Понимаю.
Майк даже не думал добавлять эти дикие обвинения в статью. Он говорил всерьез - высказывание подобных речей без доказательств равносильно разбрасыванию гранат, не целясь. Дела и так шли худо. Майку не хотелось усугублять ситуацию.
III
По убеждению Майка обед в "Чоп Суи от Хоп Синга*" был похож на встречу на нейтральной территории. Стелла Морандини рассмеялась, когда он произнёс эту мысль вслух.
- Ты прав, - сказала она. - Никаких спагетти, никаких равиоли, но также и никакой говядины с бобами, капусты и картошки.
- Ну, вот, детка, - Майк кивнул. - У них тут есть какая-то лапша, так что ты вырываешься вперёд.
- Лапша, политая этим, как там его? Соевым соусом? Брось, Майк - это не по-итальянски.
Стелла была невысокой тощей девчонкой, чуть выше полутора метров ростом. Впрочем, она не стеснялась высказывать то, что думала. Именно эта черта и привлекала в ней Майка. Он и сам этого никогда не стеснялся.
Её родители приехали из Старого Света. Они хотели, чтобы она связала себя узами брака с каким-нибудь крестьянином, желательно из той же деревушки южнее Неаполя, из которой приехали они сами. Как и Майку, Стелле плохо удавалось делать то, что от неё хотят другие.
Его старики практически с той же степенью отвращения относились к тому, что он встречается с итальяшкой, как её смотрели на то, что она встречается с голозадым ирландцем. Отвращение их не было столь сильным, поскольку они прожили в Штатах на пару поколений дольше, а также потому что невеста Чарли была еврейкой. Вот от этого они по-настоящему бухтели.
Стелла отпила чай из забавной крошечной кружечки без ручки, которыми пользовались в китайских едальнях. Нельзя сказать, что сама она не была знакома с "пейсатыми". Она трудилась секретарём в театральном букинг-агенстве, и почти все, с кем она работала, были евреями. Она почти не говорила на идише, но знала достаточно, чтобы понимать в порядке самообороны.
Майк подозвал официанта.
- Можно нам ещё жареных креветок, пожалуйста? - попросил он.
- Разумеется.
Официант не был китайцем. Он был высоким, светловолосым, тощим, как соломинка и шепелявым. Косоглазый он там или нет, но официантом он был хорошим. Он поспешил на кухню и вернулся до того, как они успели положить меню.
Едва он принёс заказ, как в "Хоп Синг" зашли Чарли и Эсфирь Полгар. Майк и Стелла помахали им руками. Его брат и уже практически невестка сели за стол рядом с ними. У Эсфири были рыжие волнистые волосы и острый подбородок. Родители привезли её в Америку из Будапешта, когда она была ещё совсем девочкой, всего за несколько месяцев до начала Великой войны.
Она сразу же взялась за жареную креветку. Чарли схватил вторую.
- Какая спешка! - в притворном негодовании воскликнул Майк.
- Ага. - Стелла указала пальцем в сторону Эсфири. - Они же даже не кошерные.
- Они вкусные, этого достаточно, - ответила на это Эсфирь.
- Нам потребуется ещё парочка жареных креветок, - обратился Майк к официанту. - Ещё один заварник с чаем, а также ещё чоп-суи. - Он посмотрел на брата. - Если только ты не сможешь приготовить ужин из наших объедков*. Вот, что бывает, когда опаздываешь.
- Мы едим, а вы смотрите, такое было пожелание, - ответил Чарли. - И вообще, нам это всё равно.
Официант вновь поспешил на кухню. При ходьбе он активно двигал бёдрами. Если не будет осторожен, отдел нравов однажды свалится ему на голову, подобно тонне кирпичей. Этот парень не так уж и плох - он не из тех педрил, которые надоедают нормальным людям, в надежде, что те разделят их увлечения. И поскольку он так не поступал, Майк решил жить сам, и не мешать жить другим.
- С нашей последней встречи произошло не сказать, что много событий, - сказал Чарли. Улыбка коснулась лишь одной стороны его рта. - Практически ничего.
- Джо Стила выдвинули кандидатом? Рузвельт обратился в дым? Ага, совсем ничего, - сказал Майк.
- Ты забыл, что Гарнеру предложили кресло вице-президента, - сказал Чарли.
- Мм, кажется, да, забыл, - сказал Майк после недолгих раздумий. - А ты бы не забыл?
- Мальчики, вы ужасны, - сказала Эсфирь. - Особенно вы ужасны, когда вместе, потому что постоянно пытаетесь друг друга подколоть.
- Раз уж вы оба здесь, хочу кое о чём вас спросить, - сказала Стелла. - Губернаторский особняк сгорел дотла почти мгновенно, как считаете, это несчастный случай?
- Я там был, но до сих пор не могу сказать с уверенностью. Равно как и инспектор по поджогам, а он на таких делах собаку съел, - ответил Майк. - Поскольку доказательств нет ни у кого, полагаю, Джо Стил освобождён от подозрений. И Герберт Гувер тоже, раз уж мы говорим о тех, кто мог желать смерти Рузвельту.
Он взглянул через стол на своего брата. Стелла и Эсфирь также смотрели на Чарли. Тот молчал. Он опустил взгляд на крошки и пятна жира на тарелке, где только что лежали жареные креветки. Тишина уже начала казаться неуютной. Наконец, Эсфирь заметила:
- Чарли, ты ничего не говоришь.
- Знаю, - отозвался тот.
- Почему же?
Он ещё какое-то время продолжал ничего не говорить, или не собирался говорить - зависит от того, как сформулировать. Затем он, видимо, передумал, и пошевелился, чтобы закурить. После этого он ответил:
- Потому что меня могут подслушать. Я не знаю этих людей, и не доверяю им. Может, после обеда подыщем более уютное местечко, более тихое. А потом... - Его голос стих.
- Ты, действительно, считаешь, что это имеет какое-то значение, когда тебя подслушивают те, кого ты не знаешь? - спросила Стелла.
- Да, - недовольно выплюнул Чарли.
Ответить на это было, похоже, нечего. Майк даже не попытался ничего сказать. Он наблюдал, как брат поглощает еду, как он сам сделал совсем недавно. Эсфирь ела более спокойно. Когда они закончили, Майк бросил на стол полтора доллара с мелочью. Обе пары вместе вышли из "Хоп Синг".
- Куда теперь? - поинтересовалась Стелла.
- Обратно ко мне, - тоном, не терпящим возражений, заявил Майк. - Так ближе всего. К тому же, у меня там нет никаких шпионов.
- Уж надеюсь их нет... - ответил Чарли. Майк промолчал: комментарий был из тех, что либо ты принимаешь, либо будешь втянут в спор, а это никак не соответствовало тому, что он действительно хотел услышать.
Вилидж это... Вилидж. На ящике из-под мыла стоял какой-то "красный" и вещал толпе, состоящей из трёх забулдыг, проститутки и зевающего копа, которому было слишком лень угнетать пролетариев. На стенах и заборах, словно поганки, разрослись плакаты в поддержку Джо Стила и Нормана Томаса. Сторонники Герберта Гувера в этой части города свои плакаты не развешивали. Они приберегли их для тех мест, где их прочтут, прежде чем сорвать.
Под уличным фонарём стояла бедно одетая женщина, которая, вместо того, чтобы торговать своим телом, выставила на продажу какой-то личный скарб. Майк подумал, что это неплохая идея. Она получит больше за книги, безделушки и серебряные тарелки, чем за своё усталое тощее тело, а поутру ей не захочется резать себе запястья.
Квартира Майка была тесна даже для одного. Четверо создавали здесь ощущение клаустрофобии, особенно, когда трое из присутствующих закуривали. Майку было плевать. У него нашлась бутылка самогона, который притворялся бурбоном. Это было не так, но в голову ударяло. Он щедро разлил по четырём разнокалиберным стаканам, добавил льда и раздал.
- Ну, давай, - пролаял он брату.
Брат дал.
- Доказать я нихрена не могу, - закончил Чарли. - Я не знаю, ни с кем разговаривал Винс Скрябин, ни где этот парень находился, ни что Винс говорил ему, если вообще говорил. Я ничего не знаю, но вопросы у меня есть.
В один глоток он допил пойло, затем удивлённо посмотрел на стакан.
- Иисус милосердный! Что за мерзость! А, ну-ка, налей ещё, а?
Майк передал ему ещё один стакан. У него тоже уже кружилась голова, хотя скорее, от услышанного, чем от дрянного виски.
- Давай, уточним, - сказал он. - Скрябин куда-то звонил... кому-то. Он сказал, с чем-то разобраться сегодня же, иначе потом будет поздно. И той же ночью губернаторский особняк сгорел.
- Примерно так, да, - согласился Чарли.
Майк налил себе ещё. Ему это было нужно, неважно, насколько сильно эта дрянь ударила ему в голову.
Стелла и Эсфирь таращились на Чарли. Майк догадался, что до сего момента Чарли ничего не рассказывал Эсфири.
- Мальчики, у вас на руках самая крупная история со времен Бута и Линкольна*, - сказала та. - Возможно, с того времени, как Аарон Бёрр застрелил Гамильтона*. Она буквально у вас в руках.
- Я не виноват, - сказал Майк. - Я сам её только что услышал.
- Не знаю, что именно у нас на руках, - сказал Чарли. - Возможно яйцо. Возможно, китайская пустышка, и из неё ничего не проклюнется. Я могу лишь доказать, что у Скрябина в Калифорнии есть букмекер, который его разозлил. - Он вновь от души отпил из стакана. - Я говорил, что его называют Молоток Винс?
- Крутой парень, значит? - сказала Стелла.
Чарли покачал головой.
- Выглядит он как хиленький бухгалтер. Будь он здоровяком, с такой кличкой, мало бы никому не показалось. Но тощий коротышка, вроде Скрябина? Если такого как он называют Молотком, можно ставить что угодно на то, что он в десять раз хуже любого тяжеловеса.
- Ты напуган, - с вопросительной интонацией произнёс Майк.
- Да уж точно! - воскликнул его брат. - Если б ты хоть раз имел дела со Скрябиным, тоже испугался бы. Если я напишу заметку, в которой расскажу, что он сделал то-то и то-то, потому что ему приказал Джо Стил, мне не поздоровится, если он явится за мной, потому что я был неправ. Если же он придёт за мной, потому что я прав... Если дела пойдут таким образом, разделите с Эсфирью мою страховку жизни пополам.
- Не нужна мне твоя страховка жизни! - воскликнула Эсфирь.
- Мне тоже, - сказал Майк.
- Мне бы она тоже не понадобилась. Там всего лишь по пятнадцать баксов на каждого из вас, ребята, - сказал Чарли. - Но дела нынче такие. Джо Стил станет следующим президентом, если только в него молния не ударит, или что-то в этом роде. По крайней мере, такая вероятность существует, потому что он поджарил Франклина и Элеонор, словно кусок свинины.
Стелла передала Майку свой стакан.
- Налей мне ещё.
Эсфирь тоже протянула свой.
Они прикончили эту бутылку, а затем ещё одну, которая утверждала, что в ней скотч. Наутро Майк чувствовал себя отвратительно, и похмелье было не самой важной причиной.
***
Первый четверг после первого понедельника ноября. Чарли гадал, зачем и почему отцы-основатели выбрали для проведения выборов именно эту дату. Большую часть времени с окончания Гражданской войны, Америка оставалась в руках республиканцев. Раньше. Судя по всем признакам, более этому не бывать. Участки на востоке уже закрылись. Почти повсюду лидировал Джо Стил и демократы. Они побеждали в штатах, где не выигрывали от самого начала времён. И не только лишь один Джо Стил бил Герберта Гувера. За Стилом шли попутчики.
Конгресс с приходом Гувера четыре года назад состоял, в Палате Представителей, из 270 республиканцев и всего лишь 165 демократов и представителей Фермерско-Рабочей Партии*, а в Сенате - из пятидесяти шести республиканцев и сорока демократов и фермеро-рабочих. Спустя два года после начала Депрессии, Сенат был поделен поровну, в то время как демократы со своими союзниками из Миннесоты имели ничтожный перевес в один голос в Палате представителей..
Сейчас же... Разумеется, подсчитаны были далеко не все голоса. Но всё складывалось так, что в Палате представителей демократы и фермеро-рабочие будут иметь перевес в два к одному, а то и три к одному. Преимущество в Сенате будет не столь огромным. В этом году переизбирался лишь один сенатор из трёх. Впрочем, большинство они получат, причём немалое.
Поэтому победная вечеринка в Мемориальном зале Фресно развернулась на полную катушку. Зал, который был воздвигнут в память жертв Великой войны, был практически с иголочки - его только-только открыли в этом же году. Здание было бетонным и современным, угловатым, с уважительным кивком в адрес классического стиля в виде колонн, воздвигнутых у центрального входа. Для города с населением чуть более 50000, здание было громадным - оно занимало целый квартал.
На балконе первого яруса зала находился окружной исторический музей Фресно. Чарли не заметил, чтобы туда текли толпы. В основном, туда заворачивали милующиеся парочки. Он не был до конца уверен, но держал бы пари на то, что они были более заинтересованы в уединении, нежели в осмотре инструментов золотодобытчика семидесятипятилетней давности.
На первом этаже, ансамбль, который, кажется, целиком состоял из армян, играл джаз. Не было похоже, что музыка была родом прямиком с Бурбон-стрит*. Чарли гадал, что бы об этом подумали цветные парни из Нового Орлеана. Мало хорошего, решил он. Однако музыканты старались изо всех сил, а работники, что вели эту кампанию, и сейчас выплясывали на ковре, не жаловались.
Причиной тому, вероятно, служили полдюжины чаш с пуншем. Джо Стил говорил, что желал бы отменить Восемнадцатую поправку*. Сухой закон уже находился в процессе отмены, но формально продолжал действовать. В пунш, в чисто косметических пропорциях добавили фруктовый сок. С ним или без него, но этот пунш был достаточно крепок, чтобы завести автомобильный двигатель.
К микрофону подошёл сенатор от демократического штата, чтобы объявить о победе на выборах в Конгресс в штате Колорадо. Те, кто пришёл по политическим мотивам, а не только повеселиться, радостно закричали. Остальные продолжали пить и танцевать.
Через несколько минут к микрофону подошёл ещё один калифорнийский политик.
- Леди и джентльмены! - выкрикнул он. - Леди и джентльмены! - Кричал он так, словно объявлял открытие пятничного вечера боксёрских боев. - Леди и джентльмены, для меня честь и почёт представить вам избранного вице-президента Соединённых Штатов Джона Нэнса Гарнера от великого штата Техас!
Когда Гарнер поднимался к микрофону, закричало ещё больше людей. Контроль техасской делегации подарил ему второе место в строю, пусть даже он и не смог выторговать себе путь до самого верха. Его пухлый красный нос говорил о том, что далеко не все рассказы о его пьянстве являлись лживыми домыслами его противников.
У него были крупные бугрящиеся мышцами руки, руки, которые свидетельствовали о том, что этот человек всю жизнь тяжело работал. Сейчас они были триумфально вскинуты.
- Друзья, мы попробовали и у нас получилось! - выкрикнул он. Местечковый акцент у него был тягучий, словно соус для барбекю. - Герберт Гувер может уходить и делать всё, что ему вздумается, потому что с Америкой он уже ничего сделать не сможет!
Вот теперь он получил настоящую овацию, в которой нежился, словно старая черепаха с мягким панцирем, греющаяся на скале в лучах солнца.
- Теперь мы будем делать с Америкой, что захотим! - выкрикнул кто-то, принявший на грудь немалую дозу спиртного.
- Точно! - начал Гарнер. Затем он одумался и помотал головой. - Не, к чертям собачьим! Мы будем служить Америке, а не крутить ею. Погодите и сами увидите, ребята. Вы не узнаете эти места, когда в дело вступит Джо Стил.
Толпа продолжала его славить, хотя слова можно было истолковать двояко. Словно по волшебству рядом с Чарли материализовался Стас Микоян.
- Скоро Джо Стил скажет пару слов, - сказал он. - Он избавит всех от того дурного послевкусия, что осталось от этого старого пьяного дурня.
- Когда побеждаешь с таким отрывом, никакого дурного послевкусия быть не может, - сказал Чарли.
Он не мог спрашивать Микояна о скоропостижной кончине Франклина Рузвельта. Он был убеждён, что Микоян ничего не знал. Знавший о подобных вещах не мог выглядеть столь бледно на съезде в июле.
Чарли огляделся в поисках Винса Скрябина. Молотка Джо Стила ему обнаружить не удалось. Если спросить об этом Скрябина, можно получить весьма интересный ответ. Либо это окажется самой последней глупостью, которую Чарли совершит в своей жизни. Отсутствие его в поле зрения могло оказаться скорее хорошим знаком, нежели дурным.
"Либо я всё навыдумывал, сочиняя то, чего не было". Чарли пытался убедить себя в этом с самого съезда. В лучшие времена у него почти получалось. В не самые лучшие, ничего не выходило. В дурные времена он убеждал себя, что всё это не будет иметь никакого значения, когда Джо Стил принесёт присягу. Теперь же приходилось надеяться, что он прав.
***
Майк Салливан стоял на лужайке у Белого Дома, в ожидании, когда Герберт Гувер и Джо Стил выйдут наружу и отправятся на инаугурацию президента. Было почти тепло, стояла почти весна - 4 марта 1933 года. Лужайка всё ещё выглядела по-зимнему бурой; сквозь увядшие стебли проглядывало лишь несколько пучков молодой травы.
Это был последний раз, когда президент вступал в должность, спустя пять месяцев после избрания. Штаты только что ратифицировали Двадцатую поправку. Отныне днём инаугурации станет 20 января. Да, зимой, но в Вашингтоне это не так уж и страшно. С появлением телефонов и радио, с появлением поездов, автомобилей и даже самолётов, дела шли гораздо быстрее, чем в те времена, когда отцы-основатели подписали конституцию.
Военный оркестр заиграл национальный гимн. Словно во время бейсбольного матча, Майк снял шляпу и приложил её к сердцу. В украшенном колоннами фасаде Белого дома открылась дверь. Оттуда плечом к плечу вышли президент действующий и президент избранный.
Здоровяк Гувер был на несколько сантиметров выше Джо Стила. Он не так уж сильно возвышался над победителем, как этого ожидал Майк. Неужели Джо Стил надел обувь на высокой подошве? Если так, обувь у него хорошая: Майк не смог разобраться с первого взгляда, как это было с обычными высокими ботинками.
Другая вещь, которая делала Гувера выше - чёрный шёлковый цилиндр. Также на нём был белый галстук и фрак. Он был похож на главу Союзников, диктующего Германии условия мира в Версале в 1919 году. Он с равной степенью мог быть похож и на лидера европейских дипломатов, сорока годами ранее торговавшихся за Берлинский договор между Россией и Турцией.
По сравнению с ним Джо Стил был, вне всякого сомнения, выходцем из двадцатого века, а не из девятнадцатого. Да, на нём был чёрный костюм и белая рубашка, но одежда была такой, какую мог легко надеть преуспевающий фармацевт, отправляющийся на званый ужин. Воротник рубашки был стояче-отложным, а не классической стойкой с торчащими крылышками уголков. Да, на Джо был повязан строгий чёрный галстук, вместо забавной белой "бабочки". А на голове он носил не цилиндр, и даже не шляпу-федору, а твидовую кепку с рисунком в "ёлочку".
Одеяние Гувера говорило: "Я важен. У меня есть деньги. Я указываю людям, что делать". Однако одежда Джо Стила несла иное послание, и доносила его чётко и ясно. Его костюм говорил: "Я обычный парень. И приоделся я, потому что так надо". Кепка же добавляла: "Но всё равно я не считаю, что всё это так уж важно".
Все вокруг Майка разом охнули, увидев, во что разоделся новый президент.
- Стыдоба! - произнёс один.
- Нет у него никакого стыда, - ответил ему другой.
Майк хихикнул про себя. Если эти двое репортёров не были старорежимными республиканцами откуда-нибудь из Филадельфии или из Бостона, то он очень удивится. Когда люди, подобные им, умудряются заметить, что мир вокруг них изменился, им, как и королеве Виктории, "не смешно".
Впрочем, королева Виктория уже давным-давно мертва. Майк гадал, сумели ли эти твердокаменные (и каменноголовые) республиканцы заметить этот факт.
Фотографы защёлкали камерами. Начали хлопать вспышки. Джо Стил вежливо коснулся козырька своей непристойной кепки. Гувер выглядел так, словно съел лимон. С ноября он так выглядел на всех фото, что попадались Майку.
Позади мужчин появились их жёны. Лу Гувер была единственной женщиной, учившейся геологии в Стэнфорде в то время, когда там учился Герберт Гувер. И спустя сорок лет она оставалась привлекательной женщиной и носила платье, в котором, возможно, встречала королевскую чету Англии*. Бетти Стил была одета в платье, казалось, сошедшее со страниц каталога "Монтгомери-Уорд", с самых лучших его страниц, и всё же... любая женщина средних лет из среднего класса и с толикой вкуса могла бы выбрать и позволить себе купить это платье.
Она выглядела не столь счастливой, как могла бы. Насколько Чарли было известно, для неё это обычное дело. Они с Джо потеряли двоих детей от дифтерии, с разницей всего в несколько дней, и больше детей у них не было. После этого он все силы отдал политике. У неё, кажется, сил не осталось совсем.
Для потомков было сделано ещё несколько фотоснимков первых леди. Никто возле Майка не стал насмехаться над одеждой Бетти Стил. Всё людское негодование досталось её мужу.
Обе президентские четы прошли к длинном автомобилю с открытым верхом, дабы на нём отправиться на церемонию принесения присяги на Национальной Аллее. Репортёры и фотографы разбежались по машинам, которые проследуют за шикарным лимузином на официальную инаугурацию. Мест никто не бронировал; Майку эта погрузка напомнила схватку в регби. Ему удалось урвать себе место рядом с водителем в "Форде", модели "А". Он чувствовал себя сардиной в банке, но, по крайней мере, он доедет.
От костров в парке Лафайет, что через улицу от Белого дома, шёл дым. Там встали лагерем те, кому больше негде было жить. Никаких сомнений в том, что они надеялись навести президента на кое какие мысли, когда тот будет выглядывать в окно. Судя по тому, что Гувер делал в течение всего своего неудачного срока, в ту сторону он он выглядывал нечасто.
Около Аллеи стояла лагерем Бонусная армия*, пока Гувер не приказал генералу МакАртуру её разогнать. Тот и разогнал, огнём, штыками и слезоточивым газом. Все, кто не имел достаточно средств к существованию, сочувствовали беспомощным жертвам, а не их угнетателям в форме. Гувер, казалось, делал всё возможное, чтобы поглубже вырыть себе политическую могилу и прыгнуть в неё.
"А как же Рузвельт?" - в тысячный раз подумал Майк. Инспектор по поджогам не сказал, что губернаторскому особняку помогли загореться. Не сказал он и обратного. Он сказал, что доказать он ничего не может. Чарли попытался раздобыть телефонные записи, посмотреть, не разговаривал ли Винс Скрябин тем утром с кем-то в Олбани. Неважно, сколько наличности ему пришлось потратить, успеха он не снискал. Те записи "были недоступны". Кто-то сделал так, чтобы они исчезли? Если так, никто в этом не признается. Мёртвый тупик в деле мёртвого Рузвельта.
Вдоль улицы выстроились толпы, посмотреть, как едет новый хозяин Белого дома. В толпе находились юристы и переговорщики, которые обслуживали Конгресс, и которых Конгресс всегда обслуживал. В Вашингтоне, как и везде, дело решали деньги. По правде сказать, в Вашингтоне, по сравнению с другими местами, деньги решали гораздо больше.
Майк легко узнавал таких людей. Большинство из них не были одеты столь же экстравагантно, как Герберт и Лу Гуверы. Не были, но могли бы. Качество стрижки, покрой одежды, блеск настоящего золота, когда кто-нибудь оттягивал манжету... Майк отлично всё подмечал.
Большинство же тех, кто пришёл посмотреть на присягу Джо Стила, были обычными людьми, от которых зависела жизнь Вашингтона. Мясники, пекари, официантки, секретари, оформители вывесок и тортов, домохозяйки - эти люди были в силе. По причине субботы, многие взяли с собой детей, дабы те могли сказать, что когда-то видели президента.
В толпе было несколько цветных. В Вашингтоне было немало цветных, но большинство из них были ещё беднее белых. Они убирались в домах успешных белых, и заботились об их детях. На этих тротуарах законы Джима Кроу* не действовали. Чернокожие могли смешиваться с толпой тех, кто считал себя лучше, чем они, разумеется, до тех пор, пока они вели себя вежливо.
У немалого числа тех, кто стоял на тротуарах, не было работы. Майк подмечал таких - изношенная одежда, небритые лица, но в наибольшей степени - крепко сжатые рты и встревоженные взгляды. Безработица коснулась и белых и негров. Она принесла своего рода равенство - когда у тебя нет работы, любой, у кого она есть, был лучше тебя. Поднявшийся прилив мог перевернуть все лодки. Отлив, который случился в Америке после краха Уолл-стрит, оставил множество лодок на мели.
Безработные цветные мужчины и женщины смотрели на Джо Стила с какой-то болезненной надеждой в глазах - болезненной ещё и в том числе, что они боялись испытывать эту надежду, и уж тем более, её демонстрировать. Однако Стил отличался от Гувера. Он показал им, что их заботы - это и его заботы, а не просто неприличные звуки из соседней комнаты. Если и это окажется ложью, высока вероятность, что эти люди будут не просто разочарованы. Они будут в ярости.
На временных трибунах Аллеи собрались все подряд - богатые и бедные, белые и цветные. То или иное сооружение давало шанс прожить поденным рабочим. Те же самые работяги, либо какие-то другие, по окончании церемонии всё разберут.
Одна из трибун, та, что по правую сторону от подиума с микрофонами, была занята конгрессменами, членами правительства, судьями Верховного суда и прочими воротилами. Рядом с ней стояла трибуна для репортёров и фотографов. Майк выбрался из модели "А" столь же бесцеремонно, как и забирался внутрь. Себе он нашёл вполне удачное местечко.
На трибуне, в ожидании появления Джо Стила, стоял Чарльз Эванс Хьюз. Верховный судья выглядел даже ещё более старомодным, чем Гувер. Отчасти это было вызвано развевающейся судейской мантией. А отчасти аккуратной ухоженной, но по-прежнему пышной седой бородой. Большинство мужчин, носивших бороды до Великой войны, были уже мертвы, и эта мода умерла вместе с ними. Хьюз со своими бакенбардами пока держался.
Майк потёр собственный гладко выбритый подбородок. На челюсти он нащупал порез. Даже если не резаться, ежедневное бритьё являлось той ещё занозой. Майк задумался, почему бороды вышли из моды.
Возвращаясь к делам, он гадал, о чём думал Чарльз Эванс Хьюз, стоя на трибуне. Верховный судья сам по себе был немалой фигурой. Однако Хьюз сам едва - едва! - не дал президентскую присягу, вместо того, чтобы принимать её у кого-то другого. В ночь выборов 1916, он отправился спать, будучи уверен, что побил Вудро Вильсона. Лишь когда на следующий день из Калифорнии пришли разочаровывающие результаты, он узнал, что проиграл.
С кепкой подмышкой, Джо Стил ловко вбежал на трибуну к Верховному судье.
- Вы готовы принести присягу, господин президент? - спросил Хьюз.
- Да, сэр, готов. - В баритоне Стила не было слышно ни одного местечкового говора, распространенного в Калифорнии, такое отсутствие говора тоже само по себе являлось говором. За этой ровной, общеамериканской речью слышался отголосок, даже не отголосок, а призрак чего-то грубого утробного, что не имело ничего общего с английским.
- Тогда, хорошо. Начнём. Повторяйте за мной: Я... назовите своё полное официальное имя.
- Я, Джозеф Виссарион Стил...
- ...торжественно клянусь в том, что буду добросовестно исполнять должность президента Соединённых Штатов Америки и сделаю всё, что в моих силах, дабы сохранять, защищать, и оборонять Конституцию Соединённых Штатов...
Хьюз разбил клятву на несколько отрывков по несколько слов каждый. Джо Стил повторял её фразу за фразой. Когда оба закончили, Хьюз протянул руку.
- Примите мои поздравления, президент Стил!
- Благодарю, господин Верховный судья.
Стил несколько лишних секунд удерживал руку Хьюза в рукопожатии, дабы фотографы могли увековечить сей момент. Со всех сторон их окатило овациями со зрительских трибун. Там же сидел Герберт Гувер, который вежливо хлопал своему победителю, хотя не желал ничего иного, кроме как самому ещё раз принести эту присягу. Демократия - странная и, порой, причудливая штука.
Верховный судья Хьюз спустился с трибуны и занял своё место подле уже бывшего президента. Джо Стил надел кепку обратно на голову, водрузил на нос очки для чтения и какое-то время возился с микрофоном, устанавливая его так, ему было надо. В левой руке он держал карточки с заметками и постоянно косился на них. Но, в основном, он наизусть знал, что хотел сказать.
- Наша страна в беде, - без обиняков начал он. - Вам это известно. Нам всем это известно. Если бы в Соединённых Штатах всё было прекрасно, вы меня не выбрали бы. Когда всё прекрасно, вы не выбираете людей, вроде меня. Вы избираете важных людей, велеречивых людей, людей, вроде президента Гувера и губернатора Рузвельта, да упокоит Господь его душу.
Майк бросил взгляд на Герберта Гувера. Тот хмурился, но он весь день ходил хмурый. Не то, чтобы Джо Стил был неправ. Дело, скорее, в том, он вслух говорил то, о чём человек с более утончёнными манерами умолчал бы.
- Я вырос на ферме неподалёку от Фресно, - продолжал новый президент. - Вот этими руками я работал в полях. Мои родители прибыли в Америку, потому что желали лучшей жизни для самих себя и своих детей, чем в тех местах, где они жили. То же самое могут сказать миллионы людей, что слушают меня в данный момент.
Он взял паузу. С мест, где располагались обычные люди, раздались аплодисменты, и Майк заметил, что их поддержало немалое число репортёров и фотографов. Аплодисменты слышались также и с трибун, занимаемых правительственными чиновниками, однако звучали они тише и неохотнее.
Джо Стил кивнул сам себе, словно произошедшее ничуточку его не удивляло.
- И я зажил лучше, - сказал он. - Я сумел выучиться на юриста и открыть собственную практику. Я говорил то, что считал необходимым о положении дел в моём родном городе. Некоторые считали, что о том, что говорил я, говорить было необходимо. Они уговорили меня пойти работать в городской совет, а потом и в Конгресс, и Фресно отправил меня - меня, сына иммигрантов! - в Вашингтон.
Снова аплодисменты. Некоторые представители и сенаторы были выходцами из народа, однако там, как и везде, старые связи и старые деньги никогда не были лишними.
- Сейчас я смотрю на нашу страну, и понимаю, что всё не так, как во времена моей юности - сказал Стил. - Мы в беде. Живём мы не лучше, чем раньше. Дела наши плохи, и с каждым днём, с каждым месяцем, с каждым годом, они становятся всё хуже. Когда я это увидел, когда я осознал увиденное, именно в этот момент я решил выдвигаться на должность президента. В моём представлении, иначе поступить я не мог. Кто-то должен поправить дела в Соединённых Штатах. Люди, что находились у власти, этим не занимались. Я решил, что именно я и стану тем, кто этим займётся.
Он не был величайшим оратором. Он бы не смог завести Майка и заставить делать всё, что он прикажет. Пару месяцев назад Гитлер дорвался до власти в Германии, по сути, за счёт своей болтовни. Однако уверенности в себе у Джо Стила было не меньше, чем у немецкого диктатора.
И, подобно Гитлеру, он брал бразды правления над страной, которую только что отправили в нокаут. Из-за этого люди на какое-то время выдадут ему кредит доверия.
- При моей администрации у нас будут рабочие места, - сказал Джо Стил. - Труд - это почёт, это слава, доблесть и героизм. Без труда всё остальное падёт. Народ Америки, говорю вам - у нас будут рабочие места!
Очевидно, не у всех, кто сейчас сидел на трибунах, не было работы. Не менее очевидно, что у многих сегодня был выходной. И вновь с мест, где сидели правительственные чиновники, радостные крики раздавались тише и не с таким воодушевлением, чем там, где сидел простой народ.
- Я могу быть груб. Я могу быть жесток. Но я груб и жесток лишь с теми, кто наносит вред жителями нашей великой страны, - сказал Джо Стил. - Каков мой долг? Делать свою работу и бороться за народ. Отступление - не для меня. Я буду делать всё, что будет необходимо.
Что на это сказал бы Франклин Д. Рузвельт? В пользу этого говорило немало конкретных дел. Майк поёжился, хоть на улице и не было холодно.
- Мы будем делать всё необходимое, чтобы вновь поставить Соединённые Штаты на ноги. Ремонт не делается в шёлковых перчатках. - Президент поднял волосатые руки. Он вообще не носил никаких перчаток. Он продолжил: - Те, кто носят шёлковые перчатки, носят их для того, чтобы обкрадывать обычных людей и не оставлять отпечатков пальцев. Когда банки рухнули, они украли народные деньги. Вы когда-нибудь видели голодного банкира? Кто-нибудь хоть когда-нибудь в истории видел голодного банкира? Если мне придётся выбирать между народом и банкирами, я выберу народ. Мы национализируем банки и сохраним народные сбережения.
На этот раз, его едва не смыло с трибуны овациями. После биржевого краха, банки рушились сотнями, нет, тысячами. И каждый раз, когда банк закрывался, вкладчики, державшие в нём деньги, и не успевшие их вовремя вытащить, тонули вместе с ним. Каждый, кто сейчас слушал его, либо сам потерял сбережения, либо знал того, или ту, кто их потерял. В нынешние времена банкиры были одними из самых ненавидимых людей.
Майк взглянул на трибуну с чиновниками. Герберт Гувер качал головой, и он был такой не один. Он не понимал, какую болевую точку затронул Джо Стил. Именно это непонимание и стало основной причиной того, почему его не избрали на второй срок.
Президент Гувер пытался игнорировать надвигающийся ураган, и тот смёл его. Президент Стил попытается его оседлать. Сделать хуже у него вряд ли получится. Но Майк боялся, что и лучше сделать ему не удастся.
IV
Вместе с парочкой других репортёров Чарли Салливан наблюдал, как в Белый Дом на совещание с Джо Стилом входил сенатор Картер Гласс*. Джо Стил созвал Конгресс на срочное заседание. Получение большинства в Палате позволяло добиться своего намного легче.
В Сенате такого большинства у президента Стила не было. Да и многие демократы-южане были более консервативны, нежели республиканцы со всех прочих уголков страны. Картер Гласс, вирджинец, был как раз из таких. Он родился ещё до начала Гражданской войны, и с тех пор практически не изменил своих взглядов. Он в открытую противостоял национализации банков. А поскольку при Вильсоне он был министром финансов, с его мнением приходилось считаться.
Другой репортёр, тощий паренёк с вычурным именем Вирджиниус Дабни, был из "Ричмонд Таймс".
- Ставлю доллар на то, что Джо Стил не сумеет его переубедить, - сказал он, закуривая "Кэмел".
- Отвечаю, - мгновенно ответил Чарли.
В качестве оформления пари, они пожали руки.
Паренёк из Вирджинии находился в злорадном настроении.
- На ваш доллар хорошо отужинаю, - сказал он. - Вы даже не представляете, во что превратился этот старый свиноголовый плешивец Картер Гласс. Да и президент тоже, иначе он выбрал бы кого-нибудь другого, чтобы сдвинуть это дело в Сенате с мёртвой точки.
- Ну, может вы и правы, - сказал Чарли.
- Да я прав, бляха, - перебил его Дабни.
- Погодите, я ещё не закончил. - Чарли поднял руку с раскрытой ладонью, подобно копу, останавливающему дорожное движение. - Вы, может, и правы, но я пока не уверен. Картер Гласс также до сей поры не имел дел с людьми, вроде Джо Стила.
Вирджиниус Дабни выдохнул струю дыма.
- Не имеет значения. Гласс продолжит отказываться. И шуметь он будет так громко, как ему будет нужно. Он будет рассказывать про Троцкого и "красных", а может даже и про Гитлера с нацистами. А потом в очередной раз скажет "нет". Он считает, что у федерального правительства нет на это прав.
- Он из тех, кто считает, что Вашингтон не имеет права указывать встряхнуть конец, как отольёшь, да? - горько усмехнувшись, произнёс Чарли.
- Именно так, - не без гордости произнёс Дабни. - Права штатов в первую очередь. - Судя по тому, как он это сказал, он и сам был сторонником прав штатов. Это был белый южанин. Не все они были такими, но большинство, всё же, были.
Спорить с такими невозможно. Нет, можно, конечно, но это пустая трата времени. Чарли не стал его тратить. Вместо этого он произнёс:
- Сигареткой не угостите?
- Конечно.
Дабни протянул ему пачку и даже поделился спичкой. "Кэмел" были крепче привычного Чарли "Честерфилда", но он не жаловался. В 1918 году он отправился во Францию, но на войну опоздал. Судя по тому, что бойцы курили там, удивительно, что их вообще могли беспокоить немецкие отравляющие газы.
Спустя примерно час и пятнадцать минут, Картер Гласс вышел из Белого дома. Он всегда выглядел слегка побитым жизнью. Ему было уже за семьдесят, и свой возраст он нёс с честью. Теперь же... Теперь же Чарли не был уверен в том, что видел. Если только воображение не сыграло с ним злую шутку, Гласс выглядел так, словно только что получил удар от Примо Карнеры*. Здоровенный итальянец пока не стал чемпионом в супертяжёлом весе, но на конец июня у него назначен бой против Джека Шарки*.
- Сенатор Гласс! - выкрикнул Чарли. - Президенту удалось склонить вас на свою сторону, сенатор?
Гласс дёрнулся от этого вопроса, словно ожидал, что Карнера снова его ударит. Он набрал воздуха в грудь, как сбитый с толку человек, пытающийся сохранить равновесие.
- После консультаций с президентом Стилом, я пришёл к выводу, что закон о национализации стоит, эм, того, чтобы его принять. Я намерен проголосовать за него, и буду работать вместе с президентом, чтобы убедить в том же моих коллег. В данный момент, это всё, что я могу сказать. Прошу меня простить.
Он погрёб прочь. До сего момента, Чарли считал надуманным пассаж Т. С. Эллиота, который сравнил мужчину с обглоданным ракообразным. Но если какой-либо мужчина когда-либо походил на выброшенного на помойку краба, то это был Картер Гласс..
Чарли протянул руку.
- Платите.
Вирджиниус Дабни продолжал смотреть на сенатора из своего штата с разинутым ртом.
- Да ёж вашу медь, - тихо произнёс он, обращаясь скорее к себе, нежели к Чарли.
Он достал бумажник, порылся в нём и достал купюру с портретом Джорджа Вашингтона.
- Держ'те. Никогда б не поверил, если бы сам не увидел. У президента есть какое-то сильное моджо.
Убрав доллар, Чарли спросил:
- Что сильное?
- Моджо, - повторил Дабни. - Ниггерский сленг. Означает нечто вроде магической силы. Ничего иного, что способно заставить Картера Гласса перекинуться, я и представить не могу.
- Моджо, да? Надо запомнить, - сказал Чарли. - Но разве я не говорил вам, что Джо Стил всегда находит способы добиться своего?
- Говорили. Я вам не верил. И никто, кто хоть как-то знаком с Глассом, вам не поверил бы.
На разговор с президентом зашла ещё пара непокорных сенаторов. Когда они вышли, то тоже, всеми руками были за национализацию. Чарли не видел их выхода, поэтому не мог сказать, выглядели ли они столь же раскатанными в лепёшку, как и Картер Гласс. Впрочем, он решил, что это весьма вероятно. Джо Стил мог быть весьма убедителен. В конце концов, посмотрите, как он убедил Франклина Рузвельта.
Сенаторы оставались среди живых. Впрочем, своё мнение они меняли, подобно Картеру Глассу. С их шумной поддержкой закон о национализации прошёл через Сенат почти с той же скоростью, как и через Палату представителей.
Джо Стил обратился к американскому народу по радио.
- Наконец, мы движемся в верном направлении, - сказал он. - Меньшинство зарабатывает деньги на несчастьях других. Меньшинство желает остановить прогресс, который поддерживают остальные. С этим законом у нас возникли такие же трудности. Однако я провёл доверительные беседы с теми немногими, кто поначалу не видел всего в правильном ключе. Многие из них взглянули на проблему с иной стороны, и пришли к выводу, что это неплохая идея. Я рад этому. Нам нужно встать за страной и подтолкнуть её, дабы начать работу. Если кто-то будет толкать в неправильную сторону, ничего не выйдет. Впрочем, мы на одной стороне. Отныне это так.
Поскольку вещал он из Белого дома, никто в передаче не мог сказать ему, что он неправ. Вряд ли кто-то вообще мог указать Джо Стилу на неправоту. Он что-то делал, ну, или пытался что-то сделать со всем этим бардаком. Герберт Гувер относился к Депрессии, как в викторианскую эпоху относились к сексу - он не смотрел в её сторону и надеялся, что она пройдёт сама собой.
Этот метод не сработал в викторианскую эпоху, не сработал он и с Гувером. Люди, жившие в то время мертвы, а он проиграл выборы. Для политика подобный исход был хуже смерти.
***
Даже репортёр, который редко бывал в Вашингтоне, знал, где ели и пили люди, работавшие в Белом доме. Чарли посетил полудюжину таких мест. Он пообщался намного больше, чем с половиной дюжины людей, которые печатали и подшивали документы, читали телеграммы и отвечали на звонки. И все, как один говорили, что не знают, каким образом Джо Стилу удалось переубедить Картера Гласса и других сенаторов, противостоявших национализации банков.
Чарли подмазывал их спиртным. Более того, он подмазывал их деньгами. То были деньги "Ассошиэйтед пресс", поэтому жадничать смысла не было. Не помогло. Люди продолжали говорить, что ничего не знают. Чарли разочарованно взвыл:
- Да, кто вообще, блин, знает-то?
Большинство не знали даже тех, кто знал. Чарли понимал, что это означало - Джо Стил не просто умел держать свои карты поближе к груди. Он был в этом деле настоящим мастером. Пара человек предположила, что Чарли следует побеседовать с Каганом, Микояном или Скрябиным. Он мог бы додуматься до этого и сам, когда забурившись на максимальную глубину, обнаружил, что и там было пусто. Он и в самом деле, до этого додумался. Винс Скрябин по-прежнему пугал его до усрачки. Луноподобное лицо Лазара Кагана было практически нечитаемым, так что, без разницы. Оставался Стас Микоян. Из давних подручных президента он был наиболее доступным.
Маловероятно, что Микоян позвонил Чарли случайно.
- Я слышал, вы пытаетесь кое о чём разузнать, - проговорил армянин, когда с приветами и как-дела было покончено.
- Не думал, что репортёру подобное запрещено, - сказал Чарли.
Микоян рассмеялся. Чарли рассудил, что Скрябин разозлился бы. Можно было гадать о реакции Кагана, либо раздумывать, что именно означала реакция этого еврея. Ага, из всей этой троицы, Стас был самым человечным.
- Не поужинаете со мной этим вечером? - спросил Микоян. - Обсудим всё там.
- Здорово. Куда мне подойти? - поинтересовался Чарли.
- Есть один мясной ресторан, называется "У Руди", на той стороне Девятой, напротив "Гэйети", - ответил Микоян. - Давайте встретимся в восемь?
- Хорошо - сказал Чарли, и, повесив трубку, с весельем посмотрел на телефонный аппарат. "Гэйети" являлся самым популярным в Вашингтоне стриптиз-кабаре. Стас использовал его как географический ориентир, или ему, как и всем, ничто человеческое не было чуждо? Чарли, разумеется, ни разу в жизни не доводилось таращиться на стриптизёршу. Ну, да.
С "У Руди", впрочем, всё в порядке. Его окружала аура тихого фешенебельного местечка. В воздухе пахло жареным мясом и дорогими сигарами. Седовласый цветной официант проводил Чарли в кабинку.
- Мистер Микоян ожидает вас, сэр, - прошептал он.
Стас поднялся, чтобы пожать ему руку. В высоком стакане у него был какой-то тёмный напиток.
- Ром с колой, - пояснил он, заметив взгляд Чарли. - Ром сюда доставляют прямиком с Кубы.
- Здорово, - сказал Чарли совсем как во время телефонного разговора.
Ром был мягким и неразбавленным. Чарли выбрал из меню бараньи отбивные, а Микоян заказал стейк из толстого филея на косточке, слабой прожарки.
Армянин сложил пальцы, глядя на Чарли.
- Я могу рассказать то, что вам нужно, - сказал он.
- Но внутри есть крючок, - сказал Чарли. - В наживке всегда есть зацепка.
- Да, крючок есть всегда, - согласился Микоян. - Любому ребенку старше шести лет это известно. Вы удивитесь, сколько народу в Вашингтоне об этом не в курсе.
- Да? Ну, может, и не удивлюсь, - сказал Чарли. - Рассказывайте, что это за крючок, а я скажу, хочу я продолжать или нет. Если нет, мы мило поужинаем и побеседуем о шансах "Сенаторс"* на чемпионство.
- Полагаю, в этом году шансы довольно неплохи, - сказал Микоян. - Однако справедливо, весьма справедливо. Зацепка в том, что вы не сможете написать то, что я вам расскажу. Президент не против, если вы будете знать. Он всегда говорил, что вы были честны с ним, по крайней мере, гораздо честнее, чем ваш брат. Однако политика похожа на изготовление сосисок - никому не захочется знать, из чего их делают.
- Бисмарк.
- Ага. Он знал, о чём говорил. По большей части.
Чарли задумался.
- Знаете, я ведь могу просто соврать, - заметил он.
- О, конечно. И у вас будет статья. Однако тогда президент будет знать, кому он не может доверять. Так, стоит ли эта статья того, чтобы его предать?
Таким вопросом задаёшься каждый раз, когда заключаешь сомнительную сделку. В голове Чарли всплыл ещё один вопрос: "А хочу ли я вообще оказаться в чёрном списке Джо Стила?". Он совершенно точно знал, что не хочет. Чарли вздохнул.
- Рассказывайте.
Стас Микоян даже не улыбнулся. Он также не стал сразу переходить к сути, поскольку в этот момент официант принёс заказ. Чарли не думал, что найдётся что-либо ещё, что будет настолько хорошо сочетаться с бараниной, как мятное желе. Когда он произнёс эту мысль вслух, Микоян ухмыльнулся.
- Я бы предпочёл чеснок, но вы ирландец, а я - армянин. В итоге всё всегда сводится к тому, к чему мы привыкли, когда росли.
- Главное, чтобы оно по размеру подходило. - Чарли пожевал, затем кивнул. - Очень хорошо. Как ваш стейк?
- Неплох. У Руди сложно с чем-то ошибиться. Они в деле уже давно, и тут видно, почему. - Стас Микоян отрезал ещё кусок и проглотил его. Затем отпил рома с колой. - Рассказать вам о сенаторе Глассе?
- Было бы неплохо.
- Это добропорядочный вирджинец. Родом из хорошей семьи. Когда он ещё был мальчиком, их семья владела рабами. После Гражданской войны не в буквальном смысле, конечно, но на них работало немалое число цветных. До того, как он отправился в колледж, у них была эта милая девушка по имени Эмма. Эмма... впрочем, фамилию вам знать необязательно. Писать вы об этом не станете.
- Именно так. - Чарли глотнул побольше своего напитка. - Могу ли я предположить, чем всё закончилось?
- Наверное, можете. Порою, юноши из подобных семей учатся жизни от служанок и поварих. Именно так было с Картером Глассом. А спустя девять месяцев он узнал о жизни гораздо больше, чем ему казалось, чем ожидал, когда заваливал её. Заполучил себе малыша, как это у них называется, "светлячка". - Это южное выражение он произнёс так, словно оно было родом из иностранного языка.
- Он попробовал притвориться, будто ничего не было? - поинтересовался Чарли.
- Нет. Он был джентльменом. Он, либо его семья, взяли на себя опёку над Эммой и ребенком. Не идеал, конечно, но всё же лучше, чем ничего. Пацаненок получил самое лучшее образование, какое только доступно цветному мальчику в Вирджинии. Сейчас он учитель. У него собственные дети. Они неплохо живут - насколько неплохо могут жить цветные в той части страны. И одна из причин того, что у них всё хорошо, заключается в том, что они никогда не давали знать, что каким-то образом связаны с Картером Глассом.
- Значит, хотите сказать, это семейная тайна?
- Именно так. Именно это я и хочу сказать. - Микоян приподнял чёрную кустистую бровь. - Сенатор Гласс также был заинтересован в сохранении этой семейной тайны. Мы имели возможность оказать услугу ему, а он имел возможность оказать услугу нам.
- Полагаю, что так. - Чарли поднял указательный палец. Тут же, как по волшебству, появился официант. - Ещё рома с колой, пожалуйста.
- И мне тоже, - сказал Стас.
- Сию минуту, джентльмены. - Официант отправился за напитками.
Чарли перевёл указательный палец на Микояна, подобно стволу пистолета.
- Как вам, как Джо Стилу удалось раскрыть эту семейную тайну?
- Мы видели, кто руководит фракцией, что пыталась нам препятствовать, - ответил Микоян. - Мы немного порылись в поисках скелетов в их шкафах. И, что бы вы думали? У Картера Гласса такой нашёлся.
Вернулся официант с напитками на эмалированном подносе. Он церемонно расставил их и тут же исчез. Когда он ушёл, Чарли спросил:
- Порылись немного?
- Именно так. - Глаза Микояна замерцали.
- Лично вы? Или лично Джо Стил? Или это был Лазар Каган?
Мерцание стало ярче.
- Знаете, а вы забавный паренек. В бюро расследований департамента юстиции есть один смышлёный молодой человек, который вгрызается в подобные дела, словно бульдог. Когда он кусает, то больше не отпускает. Он даже похож на бульдога - коренастый такой, некрасивый, с отвисшей челюстью. Он раскапывает то, что нам нужно знать.
- Грязь, - назвал Чарли вслух.
- Ага, грязь. - Улыбка Стаса Микояна призывала Чарли разделить эту остроту. - Ну, давайте, расскажите, что за всю историю политики никто и никогда подобным не занимался. Ну, давайте. Попробуйте. - Он откинулся на спинку обшитого латунными пуговицами кожаного дивана и ждал.
- Не надо глупостей. Вы же знаете, я не могу этого сказать, - сказал Чарли.
Может Джо Стил со своими подельниками играл жёстче, но шантаж всегда был частью этой игры. В силу своей природы, говорили о подобных вещах нечасто. Но всё было именно так.
Микоян продолжал улыбаться.
- Вы честный человек. Я знал, что вы такой. Именно поэтому я предложил боссу просветить вас.
Возможно, это было так, а возможно это было лестью, чтобы ещё больше умаслить Чарли.
- Ну, спасибо, - ответил Чарли, стараясь не выказывать охватившей его признательности. - И можете не беспокоиться, это не та история, которую я мог бы напечатать.
- О, никогда нельзя знать наверняка, - сказал Стас Микоян. - У нас полно врагов, люди пытаются остановить нас, дабы мы чего-то не делали лишь потому, что мы именно те, кто хоть что-то делает - либо, в силу того, что эти люди зарабатывают деньги на текущей ситуации. Считаете, мы играем грязно? Кое-что из того, что делают и они...
- Вам принести десерт, парни? - спросил официант. - Ванильное мороженое, или восхитительный лимонный пирог с безе?
Они съели десерт. Микоян положил деньги на стол.
- Пытаетесь подкупить сотрудника рабочей прессы, да? - спросил Чарли, затем застенчиво ухмыльнулся. - Благодарю.
- Всегда пожалуйста, - радушно ответил Микоян. - Всегда и в любое время.
***
Коридор, который вёл в архив департамента пожарной охраны Олбани, был тёмен, словно внутренние помещения гробницы Тутанхамона за год того, как её открыл Говард Картер. Мрак разгонял лишь свет единственной лампы. Клерк, что нёс эту лампу, нервничал похлеще Говарда Картера*. Тому приходилось беспокоиться о древних египетских проклятиях. Страхи клерка же были более основательными.
- Если кто-нибудь прознает о том, что я пустил вас сюда, меня уволят быстрее, чем вы успеете произнести "Джек Робинсон"*, - прошептал клерк.
Эту фразу он повторял уже в третий раз. Майка Салливана уже достало её выслушивать.
- Вас не уволят, - прошептал он.
Ему пришлось заплатить клерку пятьдесят долларов из кассы "Нью-Йорк Пост", дабы тот явился сюда в два часа ночи. Майк считал, что в "Пост" ему платят недостаточно, чтобы он выслушивал всё это нытьё и стенания.
В тусклом луче блеснула латунная дверная ручка.
- Всё там, - прошептал клерк.
Он переложил фонарь в левую руку. Когда он достал из кармана связку, звякнули ключи. Он нашёл нужный, но луч фонаря постоянно уходил в сторону, когда он пытался вставить ключ в замочную скважину.
- Так, давайте, я подержу фонарь.
Майк забрал его до того, как клерк успел ответить отказом. Ему удалось справиться с замком, хотя, когда ключ повернулся, он едва не обмочил штаны.
Они вошли внутрь. Клерк закрыл за ними дверь. Поскольку в помещении, полном шкафов с бумагами не было окон, Майк щёлкнул выключателем и включил верхний свет. С клерком едва не случилась истерика.
- Спокойнее, дядя, спокойнее, - сказал Майк. - Через стены никто смотреть не умеет. Итак, где рапорт о пожаре в губернаторском особняке?
- Этот шкаф здесь, - ответил клерк. Шкаф с бумагами также оказался заперт. - Видите, жареные дела, - сказал он.
Майк уже подумал было сказать клерку обойтись без шуточек, но он подумал, что тот не оценит совет по достоинству. Клерк отыскал небольшой ключ и отпёр деревянный шкаф высотой в человеческий рост.
Он выдвинул вторую полку и достал пухлую картонную папку на пуговице с печатной надписью "Пожар в особняке губернатора штата" на обложке. Также там была выведена дата пожара.
- Спасибо, - сказал Майк, взял папку из рук клерка и принялся пролистывать.
Безжизненным бюрократическим языком в ней было изложено, как был обнаружен пожар, как на место выехали несколько машин с разных участков. Там было описано, как пожарные боролись с огнём, как нескольким людям удалось выбраться из особняка, и как другим, включая губернатора и миссис Рузвельт, этого сделать не удалось.
Там имелись фотографии места происшествия и жертв. Рассматривая последние, Майк прикусил губу. Вид сгоревшего заживо человека - не самое приятное зрелище. Майк пролистал папку дальше, в поисках конкретной информации.
Таковой он не нашёл.
- А где рапорт следователя по поджогам? - спросил он клерка. Он попытался найти именно то место, где инспектор решил, что он не может решить, где именно начался пожар. Но найти это место он не сумел.
Клерк нахмурился.
- Всё должно быть там. - Он тоже быстро пролистал папку. - Хм, - произнёс он. - Я уверен, он был там, когда я подшивал это дело. Дайте, гляну кое-что.
Он порылся в папках, что лежали вместе с той, которая содержала в себе детали пожара в губернаторском особняке. Также он осмотрел и сам шкаф на случай, если рапорт инспектора по поджогам мог куда-нибудь завалиться. Удачи ему снискать не удалось.
- Хм, - повторил клерк. - Разве не забавно? Я уверен, что он был на месте - я помню заголовок.
- Вы его читали? - спросил Майк.
- Нет, - Клерк покачал головой. - Я лишь удостоверился, что рапорт на месте, прежде чем подшить папку.
Сколько раз он проделывал подобное с рапортами, которые больше никто никогда не прочтёт? Но не с этим. В нём находились ответы на важные вопросы, среди которых был и тот - а не добрался ли кто-нибудь до инспектора по поджогам? В любом случае, там могли находиться ответы на все вопросы. Сейчас их не было. Исчезла жизненно важная деталь.
- У кого могла быть копия этого рапорта? - спросил Майк.
- Уверен, мистер Кинкейд сохранил копию для личного архива, - ответил клерк. - Мистер Кинкейд - очень основательный человек.
- И где находится этот личный архив?
- У него дома, полагаю. Возможно, в несгораемом шкафу, мистер Кинкейд полностью отдаёт себя своей работе.
- Хм. - Майк тихо выругался.
Если он хотел добраться до личного архива инспектора по поджогам, жадного до денег клерка будет недостаточно. Нужен кто-нибудь выше по уровню.
- Может, пойдём уже отсюда? - Даже будучи обеспокоенным, клерк оставался вежлив. - Я сделал всё, что обещал. Если рапорта нет, я ничем помочь не могу.
Майк желал оказаться под обвинением в проникновении со взломом не больше, чем тот клерк. Когда пытаешься добыть столь политически взрывоопасные вещи, как рапорт о поджоге, никому не захочется быть пойманным. Значит, кто-то тоже добрался до него, и добрался раньше Майка. Он ни секунды не верил в то, что рапорт просто выпал из папки. Нет, его кто-то вытащил, из-за того ли, что там было написано, или не было написано - трудно сказать, пока сам не увидишь.
Они вышли из помещения. Клерк запер за ними дверь - о деталях никогда не хочется забывать. Они направились к выходу. Никакой сигнализации в здании не было. Никому и в голову не придёт, чтобы кто-то залез в архив пожарного департамента Олбани. Никогда не знаешь, когда воображение превратится в реальность. В этот раз, так и случилось.
Скрытность потерпела неудачу, поэтому Майк решил идти напролом. Он потратил много сил на то, чтобы устроить интервью с лейтенантом противопожарной службы Джеремайей В. Кинкейдом, который и составил этот рапорт. Сил этих ему не хватило. Секретарь лейтенанта Кинкейда, необычайно красивая девушка сообщила ему:
- Лейтенант Кинкейд не разговаривает с репортёрами.
- Почему же? - спросил Майк. - Разве не это его работа?
- Его работа - вести следствие, - ответила девушка. - А не публичные выступления.
- Да чтоб тебя, - проговорил Майк, вместо того, чтобы высказаться более откровенно. - А в департаменте пожарной охраны Олбани есть какой-нибудь офицер по связям с общественностью, или кто-нибудь, кто обязан общаться с репортёрами?
В департаменте пожарной охраны Олбани такой офицер имелся. Его звали Кермит Уизерспун. На своём месте его не оказалось. Его жена совсем недавно родила, поэтому он взял отпуск, чтобы побыть с ней. Никто не желал говорить Майку, где он живёт. Майк сам это выяснил. Особым конкурентом Шерлоку Холмсу он не стал бы. Однако телефонный справочник Олбани дал ему все необходимые подсказки - не так уж много, поскольку в черте города жило совсем немного Кермитов Уизерспунов.
Когда он постучал во входную дверь, внутри дома обшитого белой вагонкой заплакал ребёнок. У малыша были мощные лёгкие. Дверь открыл озадаченный мужчина.
- Вы - Кермит Уизерспун? - спросил Майк.
- Всё так. А вы кто?
- Майк Салливан. Пишу для "Нью-Йорк Пост". - Майк протянул ему карточку. Так было гораздо убедительнее, чем просто рассказать, кто он и чем занимается. - Я бы хотел задать вам пару вопросов насчёт рапорта лейтенанта Кинкейда по поводу пожара в губернаторском особняке.
Лицо Уизерспуна застыло.
- Это случилось почти год назад. Я говорил с бог его знает сколькими репортёрами. Ничего нового я сообщить не мог, поэтому прекратил все разговоры. Это больше не новость.
- Всё ещё может быть. Вы можете сказать, по какой причине Кинкейд не мог с уверенностью сообщить, был ли причиной пожара поджог или нет?
- Боюсь, я не помню деталей, мистер, эм, Салливан, - ответил Уизерспун. - Вам следует расспросить лейтенанта Кинкейда.
- Он говорит, что тоже не разговаривает.
- Ну, значит, всё.
- Ага, значит, всё, тупик. А не должен быть. Это общественная трагедия, лейтенант Уизерспун. То, что произошло в губернаторском особняке не должно держаться в тайне.
- Боюсь, ничего не могу с этим поделать.
Крики младенца изнутри стали ещё громче.
- Кермит, может, поможешь мне тут? - раздался женский голос.- И, вообще, с кем ты там разговариваешь?
- С коммивояжером.
Уизерспун захлопнул дверь перед носом Майка. И запер на замок. Какое-то время Майк постоял на крыльце, затем повернулся и ушёл.
***
Стелла Морандини обгрызала мясо с пурпурно-красных кисло-сладких свиных рёбрышек в "Хоп Синге". При этом она смотрела на Майка.
- Ты ведь понимаешь, что будет, если ты напишешь подобную статью? - спросила она.
- Наружу выйдет частичка правды, - ответил он и вцепился в жареную креветку. - Не самая большая, потому что зарыта она довольно глубоко, но уже кое-что. Это лучше, чем вообще никакой правды.
- Ты ничего не можешь доказать.
- Я могу доказать, что люди не говорят, что никогда не скажут. Я могу доказать, что рапорты, которые должны стать достоянием общественности, отправились к Иисусу, или ещё куда. Кто-то скрывает. Люди так не поступают, если на то у них нет веских причин.
- Ага, - Стелла кивнула. - И что это за люди такие?
- Должен быть Джо Стил, или эти, как их там, которые на него работают. Он больше всех получил о того, что Рузвельт поджарился.
- Хорошо. Допустим, ты прав. Допустим, именно он всё и провернул, - сказала Стелла. - Допустим, ты напишешь статью о том, что он должен сидеть в Синг-Синге*, а не в Белом Доме. Что, по-твоему, он потом с тобой сделает?
- Эм... - Майк замер, не донеся до рта остатки жареной креветки.
До сего момента ему и в голову не приходило, что подобной статьёй он мог подвергнуть себя опасности. Он задумался, почему так. "Потому что ты дурак, вот почему". Джо Стил ни перед чем не остановится, чтобы достичь желаемого. Чарли смеялся, когда рассказывал о том, как президент шантажировал сенаторов, дабы те проголосовали, как ему надо. Майк не считал это забавным, особенно теперь.
Стелла кивнула.
- "Эм" - самое верное, Майк. Это не игра, ну или перестанет быть ею, когда ты напишешь статью. Ты идёшь ва-банк.
"Когда нападаешь на короля, его следует убивать". Майк не помнил, кто это сказал. Возможно, Бартлетт*. Кто бы это ни был, он знал, о чём говорил. Потому что, если не убить короля, на которого напал, он нанесёт удар сам.
Он доел остатки креветки.
- Так надо, дорогая. Хочешь, чтобы страной правил кто-то, столь хладнокровный и безжалостный? Типа, Гитлера или Троцкого?
- Ты себе столько цуриса* наживёшь, что не поймёшь, как потом разгребать.
Да уж, она немало времени провела среди евреев. Как и Майк, поэтому проблем с пониманием идиша у него не было.
Он всё равно написал статью. Одним из евреев, с которыми Майку приходилось работать, был Стэн Фельдман, главный редактор "Пост". Фельдман вызвал Майка в свой крошечный захламлённый кабинет, в котором он превращал истории в заголовки газет. Одну из стен украшали картинки со скупо одетыми девицами. Кабинет вонял застоявшимся сигарным дымом.
Фельдман ткнул пальцем в текст Майка.
- Я этого не издам, - сказал он. - Дай мне настоящих доказательств, и, может быть тогда издам. Но, ничего - значит, ничего.
- Это не совсем ничего, - сказал Майк. - Там ничего в том месте, где должно быть хоть что-то. А это не одно и то же.
- Всё равно, недостаточно, - ответил редактор. - Дай мне что-нибудь, и возможно я передумаю. Что-нибудь настоящее, а не "там ничего нет, а должно быть, поэтому все они - кучка жуликов.
- Но... - Майк развёл руки в стороны. - Если я это заметил, то заметили бы и другие.
- Я заметил. Заметил, что недостаточно. Недостаточно для подобных историй - сказал Фельдман. - Ты должен накрепко его прищучить, чтоб ни у кого сомнений не осталось Если нет, мы получим больше исков, чем "Харт Шаффнер-и-Маркс" со своими штанами*.
- Смешно. Ха-ха. Видите, как громко я смеюсь?
Фельдман закурил очередную черуту*.
- Я тоже не смеюсь, Майк. Мы не можем выпустить подобное, это совершенно точно. К тому же, мы - демократическая газета, не забыл? Подобные вещи больше подходят отцу Коглину. Ты хоть раз слышал, чтобы от сомнений кому-нибудь была польза?
- Конечно, там, где от сомнений была польза. Будет ли она таковой для Джо Стила? Я кое-что слышал в Вашингтоне... - Он умолк. Об этом он услыхал от брата. Чарли ничего не записывал, ни тогда, ни потом. Та история не была предназначена для чьих-либо ушей.
- Он лучше Гувера. Ну, да, он не столь хорош, как Рузвельт. Но, что с того? - вопрошал Фельдман. - Он всё поправит. Он даёт людям работу, и ставит богатеев на место. Нельзя сделать омлет, не разбив яйца.
- Тот, кто может отказаться от основных свобод ради получения временной безопасности, не заслуживают ни свободы, ни безопасности, - сказал Майк.
Слова Бена Франклина всегда звучали лучше многих дурацких клише.
Слова Бена Франклина прозвучали гораздо лучше всяких клише, поскольку Стэн Фельдман покраснел.
- Я ни от чего основного не отказываюсь, за исключением статьи, в которой нет необходимых доказательств. Дай мне доказательства, и нам будет от чего начать плясать. А пока же, тебе, кроме как о Джо Стиле, совсем не о чем писать?
- Ничего важного.
- Ну так, пойди и напиши о чем-нибудь неважном. Давай. Дерзай. Я и так на тебя слишком много времени потратил.
Ворча под нос, Майк ушёл. "Пойди и напиши о чём-нибудь неважном". Вот он, тот боевой клич, который бросает репортёра к печатной машинке! Ага, тот желторотик, который писал о цветочной ярмарке на Лонг Айленде*, знал, что его бессмертному сочинению не суждено попасть в учебники истории. Он всё равно писал лучше, когда писал так, словно те розы и пионы были столь же важны, как Муссолини и Пикассо.
- Ты как, Майк? - спросил один журналист. - Выглядишь так, словно "Бромо-Зельтцера"* объелся, или типа того.
- Хэнк, у тебя в столе есть что-нибудь, что может излечить меня от гуманизма? - спросил Майк.
Вместо Бенджамина Франклина, Хэнк процитировал Дороти Паркер*:
- Пушки - вне закона
Петли - не удушат.
Газ - всего лишь вонь.
Можно жить.
- Хех, - отозвался Майк. Затем он усмехнулся от искренней признательности. - Ладно, неплохо. Спасибо.
- Обращайся, старик. Но, серьёзно, что тебя гложет? Могу я чем-то помочь?
- Если только ты не хочешь броситься к Стэну и убедить его издать статью, что я написал. Он не считает, что я крепко привязал консервную банку к хвосту Джо Стила.
Хэнк тихонько присвистнул.
- Ты же не размениваешься на мелочи, да?
- Кто? Я?
- Ага, ты. Ты бы следил за собой, вот я к чему.
- Мне постоянно об этом говорят.
При этом Майк понимал, что это хороший совет. По крайней мере та его часть, что оставалась разумной и прозорливой. Но как можно оставаться разумным и прозорливым, когда тебе известно, что президент избавился от своего главного конкурента, едва только понял, что начинает отставать? Мог ли тот, кто совершил нечто подобное, править страной свободных и родиной храбрых*?
Проблема в том, что большинство не желало в это верить. Гораздо проще думать, что Рузвельт погиб в результате несчастного случая. Тогда не придётся задумываться над тем, что вы сами проголосовали за то, чтобы Герберта Гувера выбросили на свалку истории. А люди именно так и проголосовали. Джо Стил одержал одну из крупнейших побед в истории США, такую победу, которая обеспечивает политические перемены на годы вперёд.
Так было бы, если люди не сочтут Джо Стила убийцей. Устроят ли ему импичмент и вышвырнут ли из кабинета? Или просто не переизберут? Но, тогда к власти вернутся республиканцы. Может ли лекарство оказаться хуже болезни? Так ли считает большинство?
В итоге, они просто решили идти по другой стороне дороги. Они отвели взгляды от обгорелых останков в канаве. Фарисеи, вот кто они. "Я покажу им, что натворил Джо Стил, - решил Майк. - Покажу, хотят они того или нет".
V
По ходу специальной сессии, Джо Стил один за другим скармливал законопроекты лидерам Палаты представителей и Сената. После короткой задержки на национализацию банков, законы следовали друг за другом с головокружительной скоростью - таков был результат сокрушительной победы на выборах и внушения депутатам и сенаторам страха Господня (ну или, по крайней мере, создания для них неприятностей). Многие из новых законов регулировали Уолл-стрит. С их помощью попытались сделать так, чтобы выходки финансистов в очередной раз не обрушили экономику. Законодательное регулирование банков сделало всё возможное, чтобы удержать банкиров от выдачи в кредит денег, которых у них нет.
Чарли Салливан натёр мозоли на кончиках пальцев, печатая статьи о начале президентского Четырёхлетнего Плана. Ему было, о чём писать. Джо Стил, кажется, каждый день подписывал закон, на разработку которого в обычные времена потребовался бы год работы. В удачные дни он подписывал по два-три таких закона.
Девизом всей специальной сессии могла стать фраза: "Страна уже никогда не станет прежней". Законы устанавливали правила обращения работодателей с трудящимися. Ещё больше законов регулировали то, по каким вопросам трудящиеся могли и не могли торговаться с работодателями. Крупные программы общественных работ: дороги, каналы, тоннели, аэродромы... Джо Стил обладал огромным числом голодных мужчин, и немалым числом голодных женщин, готовых рыть лопатами и махать кирками ради полноценного трёхразового питания, койки и небольшой платы наличностью здесь и сейчас.
Изъятие заложенного имущества и пыльные бури привели к тому, что на Среднем Западе простаивали огромные участки сельхозугодий. Закон Джо Стила основал на этих заброшенных землях общинные фермы. Люди вместе жили на земле, вместе эту землю обрабатывали, а выращенный урожай распределяли между собой. Республиканцы интересовались, каким образом всё это отличалось от того, что происходило в России.
Отвечая им, Джо Стил выступил по радио.
- Некоторые скорее посеют в стране голод и не дадут людям работать, - говорил он. - Ежели вы хотите видеть еду на столе и людей, которые гордятся своим трудом, дайте об этом знать своим сенаторам и представителям.
Те, кто его слушали, должно быть, так и поступили, потому что фермерский закон прошёл вместе с прочими.
После этого Чарли взял несколько дней отпуска, чтобы отправиться в Нью-Йорк и жениться на Эсфири Полгар. Майк был свидетелем. Во время вечеринки Майк спросил его:
- Тебе действительно так нравится этот сукин сын? Богом клянусь, чтобы добиться выдвижения, он убил Рузвельта.
- Если сможешь доказать, тогда и задумаюсь об этом, - ответил Чарли. - Пока же, он улучшает страну. У людей снова есть надежда. Пока там сидел Гувер и пальцами крутил, людям хотелось лишь улечься и сдохнуть.
- Лечь, - автоматически поправил Майк.
Чарли приложил большой палец к носу.
- Не думай, что раз так вырядился, то можешь быть моим редактором.
Майк развеселился, но ненадолго.
- Одна из причин, почему никто ничего не может доказать, состоит в том, что пропало множество документов. Это кое о чём говорит, либо не говорит, если, конечно, ты не записной болельщик этого бандита в Белом доме.
- Я не болельщик, мать твою. - Чарли тоже больше не шутил. - Когда до съезда дошли новости о пожаре в Олбани, я наблюдал за Микояном. Он едва не помер на месте. Не бывает настолько хороших актёров.
- А ещё ты слышал приказ Скрябина.
- Я слышал, как Скрябин о чём-то говорил по телефону. О чём именно, я знаю не больше твоего. Они заслужили право на сомнение.
Майк набрал воздуха в грудь, выдохнул, и набрал снова.
- Ладно. Это твоя свадьба. Не хочу ссориться с тобой в столь знаменательный день. Но, судя по тем статьям, что ты выдаёшь, ты вовсю бьёшь в барабаны в поддержку Джо Стила.
- Эти законы очень важны. Они помогают разобрать тот бардак, в котором мы оказались. Даже если их писал сам дьявол, мне плевать. Законы всё равно хорошие.
- А кто говорит, что не дьявол? - сказал Майк.
Чарли сдался и отправился к бару за очередной порцией бурбона. Ему тоже не хотелось в такой день ссориться с братом.
У Эсфири также в руке была свежая порция.
- О чём вы там с Майком? - спросила она.
- Ни о чём таком, что было бы связано с тобой, - ответил он и поцеловал её. - Просто старая идиотская политика.
- Он на самом деле терпеть не может президента, да? Забавно, ведь он совсем не похож на республиканца, или типа того.
- Он ему не доверяет, - ответил Чарли, что было ещё мягко сказано.
К его облегчению, оркестр, что наняли родители Эсфири, начал набирать темп. Чарли проглотил бурбон и вывел Эсфирь на танцплощадку.
- Идёмте, миссис Салливан. Давайте зажжём.
Если он будет танцевать, ему не придётся думать о брате, о Джо Стиле или о чём-то ещё.
- Миссис Салливан. Мне нравится. - Эсфирь улыбнулась ему и развела пальцы левой руки, так, чтобы блеснул крошечный алмаз на обручальном кольце.
- Придётся привыкать, но мне нравится.
- Да, придётся привыкнуть. Потому что ты будешь носить его следующие пятьдесят-шестьдесят лет. - Он подался вперёд и прошептал ей в ухо: - А этой ночью ты вообще ничего носить не будешь.
Она захихикала, и сделала вид, будто хочет его ударить, но они улыбались друг другу.
Медовый месяц они провели на Ниагаре. Это недалеко и относительно недорого. Чарли было без разницы, куда ехать. Он не планировал глазеть на что-либо помимо номера в отеле, что они сняли. До водопада они с Эсфирью, наконец, добрались за день до того, как им нужно было возвращаться вместе в Нью-Йорк, а Чарли двигаться дальше в Вашингтон и искать квартиру побольше той конуры, в которой он жил прежде.
Водопад выглядел впечатляюще. Чувствуя, что будет проклят, если не признает этого, Чарли насмешливо прорычал молодой супруге сквозь оглушающий грохот:
- Я бы никогда и не узнал, как это место выглядит, если бы ты меня сюда не вытащила.
В этот раз Эсфирь его ударила. Никто вокруг не обратил на это внимания. Многие из тех, кто таращился на водопад, были молодожёнами, слишком уставшими от медового месяца, чтобы обращать внимание на что-то ещё. Чарли решил, что вскоре, когда-нибудь, сюда приедут и Майк со Стеллой. Он задумался, удастся ли им посмотреть на водопад.
***
- Леди и джентльмены, в прямом эфире из Вашингтона, округ Колумбия, президент Соединённых Штатов. - Радиоведущий обладал мощным слегка манерным голосом актёра, который провёл много времени, играя в первоклассных водевилях и лишь чуть-чуть повыступал на подмостках Бродвея.
Чарли послышалась в этом голосе хамоватость, но раздражаться он не стал. Добрая половина радиоведущих говорила, как этот парень. К тому же, Чарли вовсе не намеревался раздражаться. Ему нравилась новая квартира. Он мог пройти через всю гостиную без угрозы удариться голенью о кофейный столик. Большое пространство имело значение. Он также мог в любой момент взять Эсфирь и отнести её в спальню. Это также имело значение, причём более приятное, чем то, что происходило в большой комнате.
- Это Джо Стил. - Президент не обладал актёрскими дарованиями.
Говорил он так, словно должен был прожить жизнь громилы, однако волею случая получил образование. В его голосе слышался тихий скрежет. Возможно, частично это из-за трубки, которую он курил. В остальном, это у него от природы. Тот, кто не слышал в его голосе скрытой фразы "не связывайся со мной", слушал недостаточно внимательно. Для Чарли это было столь же безошибочно, как и предупреждающий стрёкот гремучей змеи.
- Сегодня я бы хотел поговорить с вами о законопроекте по электрификации долины реки Теннеси*, - произнёс Джо Стил. - Это важный закон. С его помощью мы построим плотины по всей реке. Эти плотины на годы обеспечат множество людей работой. Они прекратят наводнения, которые случались в низовьях реки ещё с тех самых пор, как там жили одни лишь индейцы. А электричество, которое будут вырабатывать эти плотины, перенесёт миллионы людей в двадцатый век.
Президент взял паузу, чтобы прокашляться.
- Лишь полностью окружив себя электрическими проводами, фермер может стать настоящим американским гражданином. Промышленность - величайшая надежда и оружие нашей страны, равно как и включение фермеров в эту промышленность. Невозможно основывать производство на двух разных фундаментах, на фундаменте крупной и сконцентрированной в одном месте промышленности, и на фундаменте разрозненного и крайне отсталого сельского хозяйства. Мы систематически и неотступно переведём сельское хозяйство на новый технологический уклад и поднимем его до уровня промышленного производства.
Он снова покашлял. Чарли догадался, что президент использует этот кашель в качестве знака препинания, дабы показать, что он переходит от одной мысли к другой.
- Точно такая же логика лежит в основе моей системы общественных ферм. Однако в долине реки Теннеси некоторые люди разбогатели, благодаря тому, что держали остальных фермеров в бедности и отсталости. Они пытаются заблокировать законопроект, разрешающий строительство плотин и производство электричества, дабы и впредь всё контролировать. Я решил выступить сегодня по радио с целью попросить вас убедить своих сенаторов и депутатов поддержать электрификацию долины реки Теннеси. Это ваше правительство. Его члены должны следовать вашей воле. Если не станут, мы выбросим их на свалку истории, где им самое место. Спасибо, и доброго вам вечера.
- Это был президент Джо Стил в прямом эфире из Белого дома, - произнёс ведущий. - Мы вернёмся к вам после важного сообщения.
Важное сообщение заключалось в рекламе марки кофе, которое, по мнению Чарли, по вкусу было как ил из Миссисипи. Он закурил "Честерфилд" и спросил у Эсфири:
- Что скажешь об этой речи, милая?
- Мне тоже одну дай, - сказала она. Чарли передал ей пачку. Прикурив, она продолжила: - В конце я заметила кое-что интересное.
- Что именно?
- Он сказал "ваше правительство". Сказал: "его члены должны следовать вашей воле". Но потом он сказал, что мы выкинем их, если они не станут. Не вы, а мы.
- Ты уверена? - спросил Чарли. - Я что-то не заметил.
- Совершенно точно, - уверенно произнесла Эсфирь.
Его жена всегда имела своё мнение и не шла ни у кого на поводу. В ином случае, он не захотел бы иметь с ней дела - нет, конечно, она была достаточно симпатична, чтобы он захотел иметь с ней кое-какие дела, но он не захотел бы жениться на ней, если бы она была такой. Он немного поразмыслил.
- Наверное, это просто политическая болтовня. Он не хочет, чтобы люди самостоятельно пошли к сенаторам. Слишком похоже на Бонусную армию.
- Возможно. - Щёки Эсфири втянулись, когда она затянулась сигаретой. В её голосе не слышалось стопроцентной уверенности, но и спорить она не стала. С ней было легко ладить. Чарли пытался вести себя так же, но у него с этим было больше трудностей, чем у жены.
Что бы там Джо Стил ни подразумевал под подменой "вы" на "мы", его речь достигла поставленной цели. Она до кондрашки напугала тех членов Конгресса, что пытались блокировать законопроект.
Этот факт развеселил Лазара Кагана. Луноликий помощник президента встретился с Чарли за обедом в небольшом итальянском ресторанчике, в нескольких кварталах от Пенсильвания-авеню 1600*. Чарли заказал спагетти с фрикадельками. Каган выбрал лазанью. Когда они принялись за еду, подручный Джо Стила произнёс:
- Надо было тоже заказать спагетти, правда, у меня никак не получается их правильно закручивать.
Чарли посмотрел на него. Он понял, что Каган не шутил.
- Это не так уж важно, - сказал он. - Можно просто цеплять лапшу и есть с вилки. Так многие делают - это проще. Мне точно без разницы.
- Вам, может и нет, - сказал Каган. - Но официант будет смеяться за моей спиной. Равно как и итальяшка, которому принадлежит эта забегаловка. Если не получается делать так, чтобы всё выглядело пристойно, вам следует заняться чем-нибудь другим.
Эти слова заставили Чарли вновь бросить взгляд на Кагана. Тот выглядел предельно серьёзно.
- То же самое вы и президенту говорите? - спросил Чарли с ноткой веселья в голосе, дабы Каган тоже рассмеялся и сообщил ему, что просто дурачится.
Однако еврей кивнул.
- Не то, чтобы часто приходится говорить ему подобные вещи. Ведь, именно он меня им и научил. Взять, к примеру, закон о долине реки Теннеси. Президент хочет, чтобы люди добились, что конгрессмены их услышат, так?
- Разумеется. - Чарли кивнул. - И что?
- Ну... Так, я вам этого не говорил. Эти слова не попадут в вашу следующую статью. Это так, к сведению.
- Разумеется, - не без некоторого внутреннего сопротивления повторил Чарли.
Да, такие вещи нужно выслушивать не под запись. Если подорвёшь доверие одного источника, рискуешь подорвать доверие и остальных. Если же твой источник - доверенный человек президента, рискуешь ещё сильнее. Иногда нужно идти на подобные риски. Но гораздо чаще, нужно превратиться в губку. Нужно впитывать то, что слышишь. Этими словами можно придать оттенок тому, что пишешь, но писать напрямую нельзя.
Лазар Каган поглощал лазанью с аккуратностью, достойной кота. Промокнув пухлые губы салфеткой, он произнёс:
- В общем, мы сделали так, чтобы реакционеры услышали людей. Людей, у которых не очень хороший почерк, и не самое лучшее произношение, но которые совершенно точно знают, чего хотят. Они хотят плотины и электричество в долине реки Теннеси. Вот и всё.
- Минуточку. - Чарли замер со спагетти в томатном соусе и сыре пармезан, накрученными на вилку, у самого рта. - Хотите сказать, вы подделали часть тех писем?
- Я этого не говорил. Это вы так сказали, - ответил Каган, что для любого осторожного официального лица заменяло "да".
- Ну, неудивительно, что оно идёт чисто к сведению. - Чарли был бы больше удивлён, если бы был сильнее шокирован.
Да, это дешевая уловка. Да, это грязная уловка. Нет, это не новая уловка. Вероятно, ею пользовались древние греки, царапая ногтями сообщения на черепках*. Чарли нашёлся со следующим вопросом:
- Ну, и как это работает?
- Хорошо работает, премного благодарен. Послезавтра законопроект будет выпущен комитетом. И это уже не к сведению. Можете об этом писать.
- И помочь ему стать явью. - Чарли были ведомы тайные тропы, которыми, порой, двигались политики.
- Ну, может быть. Если повезёт, - мягко произнёс Каган.
- Зачем вы мне об этом рассказываете? - спросил Чарли.
- Вы нравитесь президенту, - ответил Лазар Каган. Когда Чарли издал неловкий смешок, еврей кивнул. - Да, так и есть. Он считает, вы идете к нему с открытым забралом. Именно этого он и хочет - чтобы люди приходили к нему с открытым забралом. Жаль ваш брат не поступает таким же образом.
Что именно это означает? "Угомони своего братца, и мы будем скармливать тебе хороший материал?". В любом случае, нечто похожее. Подбирая слова, Чарли произнёс:
- Майк пишет то, что пишет, вот и всё. Мы перестали указывать друг другу, что делать с тех пор, как начали бриться.
- У меня тоже есть брат. Он портной в Бейкерсфилде*. Так, что, я понимаю, о чём вы, - сказал Каган. - Я лишь передаю вам мысли Джо Стила.
- Благодарю. Такие вещи полезно знать, - сказал Чарли, что, во всех смыслах, являлось правдой.
***
Программа долины реки Теннеси была последним важным законопроектом, принятым в ходе специальной сессии Конгресса, созванной Джо Стилом. Прошло почти всё, что предлагал президент. Хоть ни один из помощников Джо Стила этого не признал, даже не под запись, но у Чарли сложилось впечатление, что те несколько законопроектов, которые провалились, изначально подавались президентом так, чтобы они провалились. То был признак умного хитрого политика - бросить законодателям несколько тарелочек, которые они могли бы сбить, дабы они не переживали насчёт остальных.
А того, что прошло, было достаточно, и даже более. Воротилы Уолл-стрит пищали, что новые правила сдавили их, словно анаконды. Как и дорожностроительные компании, и строители плотин. Как и профсоюзные боссы, которым не нравились навязанные федеральными властями периоды "перемирия", прерывавшие их забастовки.
Какому именно быку пустили кровь - можно понять по его мычанию. Бык, которому пустили кровь, может пустить её в ответ. А вот руководители строительных компаний, которым пустили кровь, обращались к юристам. От этого было меньше кровопролития, но больше шума.
Едва на некоторых законопроектах Джо Стила успели высохнуть чернила, как федеральные судьи принялись объявлять их неконституционными. Естественно, федеральные юристы обжаловали эти решения. Чарли никогда особо не жаловал федеральных юристов, но он знал, откуда те получали приказы.
Они тоже это понимали, а также то, на чьей стороне хлеба намазано масло. Каждый, кто работал на Джо Стила, понимал, какую выгоду несёт поддержание его хорошего настроения. Апелляции, выходившие из офиса генерального прокурора, были необычайно яростными и необычайно срочными. Программы, прошедшие во время специальной сессии Джо Стила, вылетали в сторону Верховного суда так, словно ими стреляли из орудий главного калибра линкора.
Верховный суд выслушивал аргументы обеих сторон и принимался за раздумья. С самого начала века, у демократов было лишь восемь лет, чтобы самим назначать судей Верховного суда. Всё остальное время Белый Дом находился в руках республиканцев. Герберт Гувер, может, и проиграл последние выборы, но Верховному суду было плевать. Для немалого числа судей, засевших в своей келье в Капитолии, даже Гувер был опасным либералом.
Поэтому Джо Стил в их глаза представал... а, кем именно? Нет, наверное, не Троцким. Нет, наверное, не Антихристом. Опять же, возможно. Сказать, что Верховный суд с подозрением относился к любым переменам в экономической жизни страны, было бы полным пренебрежением к превосходным формам языка.
Судьи отвергли один из законопроектов, связанных с пособиями - они заявили, что таким образом федеральное правительство превышает власть. То же самое они сказали о законе, регулирующем Уолл-стрит. И то же самое они сказали о законе, который ограничивал работодателей в мерах принуждения трудящихся.
Чарли добросовестно печатал статьи о решениях Верховного суда. Также он печатал статьи о реакции президента на эти решения. У него имелся доступ к ближайшим друзьям Джо Стила. И он этим доступом пользовался.
- Нет, президент не рад, - сказал ему Стас Микоян. - Президенту не нравится, что девять старых дурней пытаются подорвать восстановление.
- Я могу цитировать ваши слова? - спросил Чарли.
Микоян начал кивать, но остановился.
- Нет, пожалуй, не стоит, - с сожалением произнёс он. - Если они дойдут до этих самых девяти старых дурней, они на самом деле покажут президенту, как могут попортить ему жизнь.
Поскольку Чарли понимал, что Стас говорит всерьёз, то лишь хмыкнул и сказал:
- Таким вещам не учат на уроках обществознания.
- На уроках обществознания всё проходит гладко, - ответил Микоян. - Но сейчас мы не на занятиях по обществознанию. Мы, блин, в Вашингтоне. Как и эти козлы в чёрных мантиях.
Когда через пару недель Чарли беседовал в Белом Доме с Винсом Скрябиным, сразу после того как Верховный суд заявил, что федеральное правительство не имеет права совать свой нос также и в банковское регулирование, коротышка по прозвищу Молоток говорил ещё более откровенно, чем Микоян.
- Судьи пытаются пободаться с Джо Стилом? - сказал он. - Тогда им надо бы иметь лбы покрепче, чем мне кажется у них сейчас - вот и всё, что я могу сказать.
- Что может сделать президент? - спросил Чарли. - Верховный суд - отдельная ветвь власти. Пока они не начнут помирать один за другим, и он не сможет назначать своих людей, он не может заставить их признать его законы конституционными.
Скрябин откинулся на спинку вращающегося стула. Тот заскрипел. Лампа под потолком осветила линзы его очков в проволочной оправе. На несколько секунд они стали большими и жёлтыми, как у разъярённого филина, глазами хищника, а не человеческими. Когда он почёсывал коротко постриженные усы, то было похоже, что он чистит перья.
- Их никто не выбирал, - замогильным тоном произнёс он. - Если они считают, что могут препятствовать желаниям народа, им стоит передумать.
Он не имел в виду "желания народа". Он имел в виду "желания Джо Стила". Это не одно и то же, но Чарли понимал, что Скрябин никогда не признает этой разницы. Чего хотел Джо Стил, того же хотел и Молоток. Вот и всё.
- Что может сделать Джо Стил? - повторил вопрос Чарли.
Он не считал, что Капитолий подожгут и поджарят Чарльза Эванса Хьюза вместе с его товарищами в мантиях. Эта мысль промелькнула в голове, но он ей не поверил. "Майк поверил бы", - подумал Чарли.
Когда Винс Скрябин вновь подался вперёд к Чарли, он уже был похож на небольшого скромного мужчину, а не на нечто безмолвно парящее в ночи.
- Он с этим разберётся, - произнёс помощник с непоколебимой уверенностью в голосе. - Никто не остановит Джо Стила, особенно, когда он набрал ход.
Это было похоже на окончание интервью.
Перед тем как покинуть Белый дом, Чарли остановился, чтобы взять со стойки зонт - снаружи шёл дождь. Внутрь вошёл мордастый молодой человек с квадратной головой и отвисающим вторым подбородком, напоминая Чарли мастиффа. Его лицо было смутно знакомо, но Чарли так и не сумел вспомнить имя. Кем бы он ни был, на нём была остроконечная шляпа-федора и двубортный костюм, который никак не подходил его кряжистой фигуре.
- Прошу прощения - пробормотал он, закрывая свой зонт и ставя его за латунную стойку. Голос у него оказался, на удивление, высоким. Он поспешил по своим неведомым делам.
- Кто этот парень? - спросил Чарли у Скрябина.
Помощник Джо Стила слегка улыбнулся.
- Верите - нет, но его фамилия Гувер.
- Рипли этому бы точно не поверил*! - хмыкнув, произнёс Чарли.
- И всё же, это правда. Это следователь из министерства юстиции. А ещё он гораздо смышлёнее, чем выглядит. Единственное, о чём я порой задумываюсь, идёт ли этот ум ему же во благо.
Должно быть, это именно тот парень, о котором недавно упоминал Микоян. Его вид, действительно, скорее напоминал бульдога, нежели мастиффа, равно как и его работа.
- Что он здесь делает? - спросил Чарли.
- Я не знаю. - Скрябин пожал узкими плечами. - Президент пожелал его увидеть. Когда Джо Стил за вами посылает, вы приходите.
Последнее было, без сомнений, правдой. Сказать "нет" Джо Стилу было равнозначно говорить "нет" бульдозеру. Сказать, конечно, можно, но чем хорошим это для вас обернётся? Что же касается пожатия плечами Скрябина, Чарли воспринял его слова с недоверием размером с площадку для игры в поло. Зачем ещё нужен Скрябин, если не знать, что у босса на уме?
Разумеется, это знание и разговоры вслух - две разные вещи. Даже разговоры об этом с репортёром, которому в Белом доме благоволят, это не то, чего бы хотел Джо Стил. Очевидно, нет, поскольку Винс Скрябин держал свой тонкий рот плотно сжатым. Чарли тоже пожал плечами и вышел под дождь. Он раскрыл зонт. Путь обратно предстоит труднее, чем путь сюда.
***
Чарли собрал с тарелки куском хлеба остатки подливы от тушёной говядины. Он улыбнулся сидевшей напротив Эсфири.
- Весьма неплохо получилось, - сказал он и похлопал себя по животу, давая понять, что не шутит.
- Я готовила и похуже, - согласилась та.
- Ну, у тебя уже получается, - сказал Чарли.
Когда они только поженились, готовила она совсем не ахти. Впрочем, поскольку то, что он называл своей стряпнёй, являлось разогреванием банки консервированного мяса с овощами, Чарли не мог быть слишком придирчив.
- Это не сложно. Не настолько сложно, как вести дела в офисе, - сказала она. До того, как они связали себя узами брака, она работала помощником администратора.
- Только практика и ничего другого. - Она закурила послеобеденную сигарету и выпустила под потолок струю дыма. - Чарли?
- Что у тебя на уме, милая? - Он понял, что что-то будет по тону, которым она обратилась к нему.
- Ты не против, если я поищу здесь работу на полставки?
Он нахмурился.
- Я зарабатываю достаточно денег. Конечно, мы не сможем в ближайшее время выдавить из бизнеса "Дюпон"*, но вроде справляемся.
- Всё верно, - поспешно сказала она. - Дело не в деньгах, хоть и небольшая прибавка никому не помешает. Просто... не знаю. У меня складывается ощущение, что, когда тебя нет дома, я бесцельно болтаюсь по квартире, а дома тебя нет постоянно.
У неё раньше была работа, и она отлично с ней справлялась, в то время как миллионы и миллионы людей работы не имели. Если бы она не справлялась, она бы свою работу потеряла. Она могла её потерять вне зависимости от того, как она с ней справлялась. Она привыкла брать всё в свои руки и справляться сама. Но даже если так...
- Я не хочу, чтобы люди думали, будто я не способен тебя обеспечить, - сказал Чарли.
- Это не так. Богом клянусь, не так, - сказала Эсфирь. - До того, как рынок рухнул, люди, возможно, так и подумали бы. Но не теперь. Всем известно, что нужно браться за что угодно, иначе завтра можно снова лишиться работы.
- Ты и в самом деле этого хочешь.
Она поняла, что сказанное не было вопросом.
- Ага, хочу. Я тут сама по себе. Все мои друзья остались в Нью-Йорке. Мне бы хотелось знакомиться с людьми, а не сидеть в кресле, читать сопливые романы, да слушать радио весь день напролёт.
Если бы Чарли ей отказал, она бы послушалась, ну или ему хотелось так думать. Но рада этому решению она не будет. Чтобы до этого догадаться, не нужно иметь столько же серых клеток в мозгах, как у Эркюля Пуаро. В данный момент, квартира ей могла казаться маленькой серой клеткой. Сказать, чтобы она осталась дома, только приведёт к неприятностям. Чарли не любил неприятности, в отличие от Майка. Он вообще их никогда не любил.
Поэтому он вздохнул, не очень громко и не очень печально и сказал:
- Ладушки. Давай, пробуй. Но когда что-нибудь найдёшь, постарайся возвращаться домой так, чтобы успеть приготовить мне ужин. Договорились?
- Договорились! - Должно быть, она ожидала, что он ей откажет, поскольку мгновенно вцепилась в предложение.
Она не только вцепилась в эту сделку, но и отпраздновала её, приготовив им джин. Джин был крепок, но так и должно быть. Чарли вновь вздохнул, на этот раз по другому поводу.
- Вкус такой, будто его сделали из чьей-то туалетной воды... или химического набора.
- Точно так и есть, - сказала Эсфирь. - Бутылка ещё со времён отмены Сухого закона. На полках до сих пор немного хорошего товара.
- Да и тот, что есть, дорогой. - Чарли сделал ещё один глоток. - Ну, пить можно. Когда закончится, достанем ещё, вот и всё.
- Когда я не одна, я не против радио, - сказала Эсфирь. - Как помою посуду, можем послушать и выпить ещё.
- И кто знает, что будет потом, да? - Чарли потянулся к ней.
Она покосилась на него.
- Кто знает?
Немного милой романтичной музыки будет в самый раз. Однако когда Чарли включил приёмник и, когда лампы разогрелись, он получил лишь рекламу мыла и шампуня, а затем очередной сладкоголосый ведущий объявил:
- Мы прерываем нашу трансляцию по программе вещания, чтобы передать вам обращение президента Соединённых Штатов.
- О чём он собрался говорить? - спросила Эсфирь.
- Кабы я знал, - ответил Чарли.
Он бы развил мысль, но по радио раздался голос президента:
- Это Джо Стил. - Речь у него не была гладкой. И никогда не была, но сегодня это было особенно заметно. - Сегодня я бы хотел поговорить с вами, поскольку в нашей стране есть проблема. Есть девять стариков, которые сидят в старом пыльном кабинете в Капитолии, которые считают, что у них есть власть поступать с мечтами и чаяниями американцев, как им заблагорассудится.
- Опаньки, - сказала Эсфирь.
- Ага. - Чарли и сам не смог бы сказать лучше. Когда Джо Стил на кого-то нацеливался, полумерами он не ограничивался.
- Вы избрали новый Конгресс, вы - народ Соединённых Штатов, - продолжал президент. Чарли показалось, что из радиоприёмника доносится холодная ярость. Либо Джо Стил просто хороший актёр. Откуда знать наверняка? - Вы избрали новый Конгресс и избрали меня. Я сделал всё от меня зависящее, чтобы попробовать вновь поднять нашу страну на ноги. Конгресс - ну, большинство в Конгрессе - помогал мне принять законы, установленные Четырёхлетним Планом.
Даже, когда он говорил о чём-то другом, он не мог не вставить шпильку-другую в адрес консерваторов, которых после выборов не удалось вышвырнуть из Вашингтона. Что бы вы ни делали, оказаться в его противниках, вам не захочется.
- Однако этих девятерых старых дурней в чёрных мантиях, что засели в своей затхлой каморке и посмели остановить народный прогресс, никто не избирал, - прорычал Джо Стил. - Зачем они так поступают? Чего они могут желать? Они наносят ущерб стране. Они вредят стране. Как может верный американец утверждать, что законы, призванные восстановить страну идут вопреки конституции? С теми, кто так поступает, творится что-то не то, что-то чудовищно неправильное. Я не знаю, что именно, но я вам так скажу - я это выясню.
Какое-то время он ещё продолжал говорить, раз за разом нанося удары по одним и тем же целям. Когда он отключился, голос ведущего звучал несколько ошеломлённо, и он с явным облегчением наполнил радиоволны музыкой джаз-бенда.
Чарли и Эсфирь уставились друг на друга.
- Ого, - произнёс Чарли.
- Точно - ого, - сказала Эсфирь. - Ещё можно понять, зачем он нападал на конгрессменов, которые блокировали его законы. Но в чём смысл такой атаки на Верховный суд?
- Не знаю, - ответил Чарли. - Джо Стил сам сказал - их не выбирали. Если люди станут писать им гневные письма, думаешь, им будет до них какое-то дело? Скорее всего, нет. Единственный способ для судей покинуть свою должность - это ногами вперёд. Как только они туда попадут, то останутся там надолго. И вся страна застрянет вместе с ними.
- Им можно, как это там, вынести импичмент, - сказала Эсфирь. Но даже она сама не очень-то верила, что подобное может произойти.
Равно как и Чарли.
- Чтобы снять кого-то из них с должности, нужно буквально поймать его за получением взятки на лужайке у дома. Верховные судьи ничем подобным не занимаются, и Джо Стил об этом знает. Это политика, вот и всё. Нельзя кому-то вынести импичмент, руководствуясь лишь политическими соображениями.
- Эндрю Джонсон*, - сказала Эсфирь. - Я помню об этом со школьного курса истории.
- Ага. Только из кабинета его так и не выкинули, хоть тогда у них в Конгрессе было такое же большинство, как у Джо Стила.
- Возможно, Джо Стил считает, что, если судьи увидят, сколько народу не может их терпеть, они начнут иначе смотреть на конституцию, - сказала Эсфирь.
- Возможно, так и есть. Это самое разумное, до чего я вообще смог додуматься, я так скажу, - произнёс Чарли. - Но это может и по нему ударить. Судьи способны упереться рогами и отменить все его законы лишь потому, что это - его законы. У него есть гордость, но и у них тоже.
- Мы можем лишь попытаться не попасть под эти шестеренки, когда они закрутятся, - сказала Эсфирь.
- Нет, я могу сделать кое-что ещё, - сказал Чарли.
- Например?
- Поговорить с ребятами из Белого Дома и выяснить, что на уме у Джо Стила. Когда я был там в последний раз, Скрябин ничего не знал, ну или, не стал высказываться. У него самое непроницаемое лицо из тех, что ты когда-либо видела. Но я посмотрю, что можно вытянуть из Микояна и Кагана. Микоян мог бы стать славным малым, если бы постоянно не перестраховывался.
- Это будет завтра, - лукаво произнесла Эсфирь. - А что ты намерен делать этим вечером?
- Девчонка набралась смелости, - сказал Чарли. - Полагаю, я что-нибудь придумаю.
И он придумал.
Следующим утром в Белом Доме ему не так повезло. Когда Чарли входил, тот следователь из министерства юстиции по фамилии Гувер, уже выходил. По пути Гувер улыбнулся ему. Если бы Чарли был ребенком, он бы на год постарел от страха с этой улыбки. У Гувера было такое лицо, выражение которого не менялось, ни когда он был спокоен, ни когда гневался. Когда он улыбался, хотелось бежать, сломя голову.
Чарли высказал эту мысль Микояну. Тот рассмеялся. В Микояне ничего пугающего не было; это был красивый смуглый мужчина с длинным носом.
- Мы с Гувером работаем не из-за его красивой внешности, - сказал Стас.
- А зачем вы тогда с ним работаете? - Если он давал Чарли возможность, тот ею пользовался.
- Потому что это человек, который может решить вопросы, - ответил Микоян.
- Что это значит?
- То, что было сказано, - шутливо произнёс Стас и уклонился от дальнейших расспросов.
VI
Время всё шло, шло и шло. После речи Джо Стила у газет началась страдная пора. Издания раскололись пополам, одни поддерживали его, а другие обзывали недо-Гитлером и недо-Троцким. Это развеселило Чарли.
- Я понимаю, если бы его называли либо одним, либо другим, но обоими сразу? - обратился он к Эсфири. - Если он и то и другое, значит, он где-то между ними. Как по мне, вполне неплохое место.
- Ну, трудно быть левее Троцкого и правее Гитлера, - ответила жена, что было правдой. Затем она продолжила: - Впрочем, они оба - диктаторы, какой бы флаг над ними ни развевался - красный или со свастикой. Мне кажется, именно это и имеют в виду редакционные авторы, или, по крайней мере, намекают на это.
- Хех, - задумчиво хмыкнул Чарли. Он взглянул на жену под необычным углом - без малейшего намёка на вожделение.
- Я совершенно точно женился не на дурочке, когда связывался с тобой узами брака, так ведь?
- Надеюсь, нет. - Развивать тему Эсфирь не стала. Порой, гонор подавал в ней голос, но всегда негромко.
Спустя какое-то время, газеты позабыли о речи. Для газетчиков всё являлось сенсацией дней на девять. О ней докладывают, о ней кричат, а потом о ней перестают говорить, поскольку становятся слишком заняты освещением сенсации следующих девяти дней. Чарли понимал, что многое, о чём он писал, уходило на ветер. Он не позволял этим мыслям занимать его. Он оплачивал счета, не был должен никому в мире ни единого дайма* (Майк должен ему пятнадцать баксов и этот долг тянулся с самого Версальского договора*, но Чарли не заботило взимание долга), и он не мог придумать, что могло бы вынудить его поступить иначе.
Он находился в офисе "Ассошиэйтед пресс" и писал статью об одном конгрессмене от Миссисипи, который, похоже, никогда не слышал слова "осторожность", когда на его столе зазвонил телефон. Он схватил трубку, не дожидаясь второго сигнала.
- Салливан, - пролаял он, надеясь получить ещё больше грязи о том, как конгрессмен, словно грязная губка, впитывал средства, выделенные на избирательную кампанию.
- Здравствуйте, Салливан, - Обладатель голоса на том конце провода, определенно, знал его, но Чарли не сумел его опознать. Ему этого так и не удалось, и голос продолжил: - Если завтра утром, в районе десяти часов явитесь на северную сторону Капитолия, увидите кое-что интересное.
- Да, ну? И что же? - спросил он, но связь уже оборвалась. На осознание этого ему потребовалось больше времени, чем обычно. Выругавшись под нос, он повесил трубку.
- Что случилось? - поинтересовался репортёр за соседним столом.
- Не знаю. Номером ошиблись, наверное.
Чарли не хотелось, чтобы кто-нибудь ещё ходил к Капитолию и писал о том, что увидит - что бы он там ни увидел.
- Иногда телефоны меня бесят, - произнёс этот репортёр. - С ними удобно, конечно, но Боже, они раздражают.
- Это уж точно, - сказал Чарли.
Тот парень, его звали Зак Старк, продолжал жаловаться. Чарли слушал его вполуха. В голове он раз за разом продолжал прокручивать этот телефонный звонок. Голос он не узнал, хотя его не покидало чувство, что должен был.
Решить эту задачу ему не удалось, поэтому он вернулся к статье о конгрессмене. В животе заурчало. Он был голоден, на ланч он должен был прерваться ещё двадцать минут назад, и отправился в забегаловку.
Забегаловка... Он вспомнил ту, что в Чикаго уже почти два года назад, куда отправился обедать после того, как демократы, проголосовав всю ночь, утро встретили без кандидата. Ему вспомнился Винс Скрябин, который говорил по телефону-автомату в коридоре, когда Чарли вышел отлить.
Ну, точно, именно этот голос он сейчас и слышал. Что-то затевалось, либо случится завтра утром у Капитолия. Коротышка, которого прозвали Молотком, не станет звонить просто так. И тратить время на шутки он тоже не станет. Чарли мог бы представить, чтобы чем-то подобным занимался Стас Микоян, но не Скрябин. Насколько было известно Чарли, чувство юмора Скрябину удалили хирургическим путём, когда тому было девять лет.
Каким-то образом, Чарли был готов поставить на кон несуществующее у него поместье на то, что и в этот раз Скрябин бросил монетку в телефон-автомат. Этот телефонный звонок не был похож на те, что шли из Белого Дома. Этот звонок также не был похож на те, что можно было бы отследить до Белого Дома.
Это означало... Что, блин, вообще это могло означать? Если бы Скрябин хотел, чтобы он знал, этот хладнокровный ублюдок объяснил бы подробнее. Нет, Скрябин хотел, чтобы Чарли всё увидел сам. И Скрябин отлично знал, что он так и поступит.
Чарли не нравилось, когда его так влёгкую дёргали туда-сюда. Но ещё меньше он хотел бы, чтобы ему не позвонили. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь его обскакал. И он, определенно, не хотел, чтобы Винс Скрябин кому-то помогал обскакать его. Он прекрасно понимал, что Молоток во время звонка, должно быть, тихонько хихикал. Поглумиться над репортёром - это почти столь же весело, как отрывать крылья мухам.
***
Чарли стоял около Капитолия, ожидая увидеть то, что он должен был увидеть. Внутри заседал Конгресс, а Верховный суд размышлял, как бы отрицательно к этому ни относился Джо Стил. В нескольких кварталах отсюда строилось отдельное здания для судей, но готово оно будет не раньше, чем через год.
Чисто на всякий случай Чарли захватил с собой фотографа, кряжистого лысого паренька по имени Луи Паппас. Луи имел привычку жевать сигары, не прикуривая их. Возможно, он хотел совместить курение и жевание табака. А, может, это просто у него такая причуда.
- И что же тут творится? - спросил он у Чарли.
- Не знаю. Мы здесь как раз за тем, чтобы выяснить, - ответил Чарли. - Если ничего не случится, куплю тебе обед.
- Хорошо. Я тебе позволю, - сказал Луи. - Хоть не мёрзну тут до звона в бубенцах. Весна близко. - Воздух был всё ещё прохладным, но обещание скорого потепления уже витало в нём. На голых костлявых ветках начали проглядывать зелёные лепестки. В земле копошились малиновки, высматривая червяков. Разумеется, они и зимой занимались тем же самым, поэтому это ничего не доказывало. Луи указал на часы Чарли.
- Сколько там времени?
- Пятнадцать, почти двадцать минут десятого. - Как и любой другой чего-нибудь стоящий репортёр, Чарли осознанно приходил заранее.
Неподалёку от них остановился выкрашенный серебрянкой фургон. Из него вылезли люди, которые вытащили кинокамеру и штатив.
- А это что бы значило? - произнёс Луи.
- Да, это ещё что бы значило? - безжизненным голосом отозвался Чарли.
Похоже, в кармане Винса Скрябина оказалось больше одной монетки, когда он залазил в телефонную будку. Чарли по-прежнему не знал, зачем они здесь, но теперь уже был уверен, что эта статья стоит того, чтобы её написать.
Луи указал вдоль Кэпитол-стрит.
- Глянь, похоже на парад. - Незажженная сигара дёрнулась во рту.
Не все машины выглядели одинаково. Там было несколько "Фордов", несколько "Шевроле", и всех их вёл за собой большой представительный "Паккард". Но все машины, без сомнений, были заодно. Вместе с головным "Паккардом" они разом остановились - сюрприз! - напротив фургона кинохроникёров.
Распахнулись двери. Из головного "Паккарда" выскочил Гувер, который не Герберт. На нём было тёмно-синий костюм в полоску и бледно-серая шляпа-федора, которая выделяла его, как командира, подобно белой капитанской фуражке. В правой руке он сжимал блестящий револьвер.
Из плебейских машин вылезали другие люди. Шляпы у всех были чёрными. У некоторых также имелись пистолеты. Другие волокли "Томми-ганы" с большими барабанными магазинами, наполненными смертью. Большинству было под сорок лет. Чарли вряд ли ошибся бы, если бы предположил, что все они когда-то ходили по ту сторону нейтральной полосы и через бруствер в атаку во времена Великой войны. Их лица имели то самое жёсткое выражение готовности ко всему.
Когда кинохроникёры заработали камерами, а Луи принялся делать один снимок за другим, Гувер и его сторонники (должно быть, они работали на министерство юстиции, так ведь? Нет, правда?) бросились к Капитолию. После пары секунд раздумий, Чарли поспешил за ними. Он не считал, что в одном из двух главных центров работы федерального правительства начнётся перестрелка. По крайней мере, он на это надеялся.
Внутри Малой Северной Ротонды стоял коп, который выглядел достаточно старым для того, чтобы участвовать на одной из сторон во время атаки Пикетта*, ткнул в Гувера пальцем и произнёс:
- Что это вы тут задумали, явившись сюда с оружием?
- Выполняю государственное поручение, вот что! - бросил Гувер. Он взмахнул листом бумаги, который мог одновременно быть и ордером и списком из прачечной. - Уйди с дороги, папаша, иначе пожалеешь.
Сбитый с толку коп отступил. Гувер со своими людьми двинулся вперёд - на север, в ротонду Верховного суда, затем безо всяких церемоний ворвался в отделанную мрамором, полукруглую Палату Верховного суда. Чарли расслышал, как адвокат, который излагал перед девятью судьями своё дело, жалко квакнул и затих. Чарли решил, что на месте этого адвоката, тоже заткнулся бы.
Председатель Верховного суда Чарльз Эванс Хьюз взглянул со своей скамьи на Гувера и его вооруженных сторонников.
- Что всё это значит? - требовательно спросил Хьюз. Обычно бессмысленный вопрос, на этот раз, звучал более серьёзно, поскольку он не имел ни малейшего представления, что всё это значит.
Гувер вновь взмахнул листом бумаги.
- У меня ордер на арест четверых судей Верховного суда, - не без гордости ответил он.
Хьюз уставился на него. Из-за очков для чтения, глаза председателя выглядели больше, чем обычно.
- Вы из ума выжили! - воскликнул он.
- Да, чёрт побери, - восторженно произнёс Гувер. - Судья Уиллис ван Девантер. Судья Джеймс Кларк МакРейнольдс. Судья Джордж Сазерленд. И судья Пирс Батлер. - С мрачным удовольствием в голосе зачитал он список фамилий.
Все названные судьи подняли шум, пока Чарльз Эванс Хьюз не прекратил этот бардак.
- Это нелепо. Абсурд, - произнёс Хьюз. - И что же за обвинение выдвинуто против этих людей?
Это, что, легкая ухмылка промелькнула на лице Гувера?
- Государственная измена, ваша честь, - сказал он и повернулся к людям с пистолетами и "Томми-ганами". - Хватай их, парни, и выводите отсюда.
***
Судей Верховного суда - практически половину состава - заковали в наручники прямо в судейских мантиях и рассовали по машинам при помощи бойцов министерства юстиции, вооруженных "окопными метёлками"? Вот это настоящая сенсация! Луи Паппас отрывался. Парень из кинохроникёров вставил свежую бобину с плёнкой, чтобы заснять самые сочные кадры.
А Чарли взял у Гувера интервью. Гувер оказался Джоном Эдгаром, что было сокращено до Дж. Эдгара.
- Да, госизмена, - своим высоким фальцетом произнёс Дж. Эдгар. - Они оказывали помощь и поддержку врагам Соединённых Штатов. Конституция определяет эти действия, как измену.
- Но... Что это за враги Соединённых Штатов? - спросил Чарли. - Насколько мне известно, мы ни с кем не воюем.
- Не в буквальном смысле этого слова. Не в военном смысле этого слова. - Гувер... сознался? Нет, он всё отрицал, поскольку продолжил: - У нас в любом случае есть враги, мистер Салливан. В Европе достаточно стран, которые ненавидят американский образ жизни, и делают всё возможное, чтобы разрушить его. Всё это правда, только правда, и ничего, кроме правды. - Он выдвинул подбородок дальше обычного, словно призывал Чарли с ним поспорить.
Чарли не стал, по крайней мере, не совсем. Он был слишком занят, чтобы задуматься, откуда Гувер - Дж. Эдгар Гувер - знал его имя. Его заботили несколько иные вопросы.
- Эти верховные судьи снюхались со странами по ту сторону Атлантики?
- Именно так и указано в ордере, мистер Салливан. - Ну, да, понятно, Гувер знал, как его зовут. Это тревожно.
- Они снюхались с "красными" в России, с нацистами в Германии, или, может, с Муссолини?
- Всё станет ясно в ходе судебного разбирательства, мистер Салливан. Обещаю вам, всё станет ясно в ходе судебного разбирательства. - Гувер говорил с полнейшей убеждённостью в голосе. Он повернулся и крикнул своим людям: - Уводите их! Везите в тюрьму!
Машины с судьями, точнее, заключёнными, внутри уехали.
- Как вы считаете, насколько будет счастлив американский народ, когда узнает, что вы арестовали почти половину Верховного суда? - спросил Чарли.
- Не думаю, что народ вообще будет счастлив, - ответил Дж. Эдгар Гувер. - Я считаю, они разозлятся на то, как столь важные люди могли предать свою страну. Я считаю, так будет думать каждый, в чьих венах есть хоть капля настоящей американской крови.
Чарли не подразумевал под этим вопросом ничего подобного. Политики жили тем, что отвечали на вопросы так, чтобы извлечь выгоду для себя. Чарли не предполагал, что следователь министерства юстиции выучился быть настолько же скользким.
- Вы можете рассказать, как вы выяснили, что судьи совершали - предположительно совершали, - то, в чём их обвиняют? - спросил Чарли.
- Поступала информация. Отрабатывались версии. Собирались - кропотливо собирались - доказательства. Я вас заверяю, это расследование было одним из самых тщательных во всей истории министерства юстиции. В детали вдаваться я не буду, поскольку не хочу нанести ущерб процессуальным действиям. Когда всё начнётся, вы будете впечатлены. Вся Америка будет впечатлена. Я это вам гарантирую.
Он мог заверять и гарантировать сколько угодно, особенно, когда не подкреплял эти заверения и гарантии доказательствами. Чарли попытался ещё раз:
- Кто вас уведомил? Откуда министерство юстиции узнал о том, в чём вы подозреваете верховных судей?
- По очевидным причинам, мистер Салливан, я не могу раскрывать свои источники, не скомпрометировав их, - надменно произнёс Гувер.
- Ладно. Хорошо, - сказал Чарли. - Позвольте тогда другой вопрос. Является ли совпадением тот факт, что судьи, которых вы арестовали, это те самые судьи, что чаще других голосовали против законов президента, и называли их неконституционными?
- Нет, это не совпадение, - ответил Дж. Эдгар Гувер.
У Чарли отвисла челюсть. Он ожидал чего угодно, только не прямого согласия. Настоящий таран в полосатом костюме, Гувер ткнул Чарли в грудь указательным пальцем и продолжил:
- Эти аферисты любыми путями старались разодрать страну на части. Блокировка законов, которые помогают нам выбраться из ямы - это отличный способ сохранить нас слабыми, бедными и разделёнными.
- Я... понимаю. - Чарли записал в блокнот. Дело взрывоопасное - если его сумеют доказать. - Именно этой линии вы будете придерживаться, когда начнутся судебные слушания?
Гувер дёрнул плечами футболиста.
- Я простой следователь, мистер Салливан. Я не обвинитель, который займётся этим делом. Так, что, боюсь, вы спрашиваете не того парня.
"Другим рассказывай", - подумал Чарли. Если что-то и было ясно в отношении Дж. Эдгара Гувера, так это то, насколько сильно он восхищался Дж. Эдгаром Гувером. Если он и ругал себя, то лишь за тем, чтобы уклониться от вопроса.
Однако Чарли не видел способа надавить на Гувера, чтобы тот не повернулся к нему спиной и не спрятался в своей раковине. Иногда лучшее, что можно сделать - это уступить, даже если ты идёшь на равных или держишь верх.
- Спасибо за то, что уделили время, - сказал он. - Мы можем сделать несколько снимков, пожалуйста?
Использование слов, вроде "спасибо" и "пожалуйста", намного важнее, чем регулярно заливать масло в свой автомобиль. Чарли махнул Луи выйти вперёд. Гувер ухмылялся и лыбился на камеру. Когда он так делал, это пугало сильнее, чем, когда на его обвисшей морде сохранялось угрюмое выражение. Ему даже шёл этот угрюмый вид. Более весёлое выражение лица выглядело столь же фальшивым, что и окорок из папье-маше.
Гувер вернулся в "Паккард". Водитель увёз его прочь.
- Твою ж мать, Чарли, - произнёс Луи.
- Точнее не скажешь, - ответил Чарли. - Снял что-нибудь толковое?
- Уж не сомневайся, снял, - сказал фотограф. - Единственное, за что в конце пришлось попереживать, так это что у меня от этого, как его там, Дж. Эдгара Гувера, все линзы полопаются. К слову о некрасивом!
- Ну, да, в ближайшее время, конкурс Мисс Америка ему не выиграть, - согласился Чарли. - Главное, не позволяй ему услышать, что ты так говоришь, вот и всё. Иначе, махом окажешься в камере напротив верховных судей.
- Слышь, Чарли, я своей жизни немало глупостей натворил, но я не настолько глуп, чтобы дать этому копу повод принять меня. Зачастую этим сукиным детям вообще никакого повода не надо, - сказал Луи. - А этот мужик Гувер, он такой охеренно великий вождь у копов, вместе со своей хромированной пукалкой. - Фотограф сплюнул на тротуар, демонстрируя своё отношение ко всему происходящему.
- Ну, вот, - сказал Чарли. - Возвращаемся в офис. Ты сдашь снимки, а я напишу под них статью.
***
Арест "четвёрки верховных судей", в буквальном смысле, стал главной темой для заголовков всех газет от закатного моря до моря восходного. Точно так же, газеты, в буквальном смысле, раскололись по партийной принадлежности. Те, кто были на стороне Джо Стила, обзывали судей наихудшими предателями со времён Бенедикта Арнольда*, если не Иуды Искариота. Те, кому президент не нравился, обзывали его ещё хуже.
Выяснилось... каким-то образом... что иностранная держава, на которую работали судьи, это Германия. Уильям Л. Ширер* в Берлине спросил Адольфа Гитлера, что тот думает об аресте судей. Фюрер, по словам журналиста, посмотрел на него, как на сумасшедшего.
- За исключением Голливуда, я не слежу за ситуацией в Соединённых Штатах, - ответил Гитлер. - Что же касается этих судей, они евреи?
- Насколько мне известно, нет, - сказал Ширер.
Гитлер пожал плечами.
- Ну, возможно, им всё равно требуется чистка.
В скором времени, во время Ночи длинных ножей*, он доказал, что отлично разбирается в чистках.
Тем временем, "Четвёрка верховных судей" вместе со своими адвокатами требовала соблюдения своего права habeas corpus*, дабы явиться в суд и доказать, что их арест и заключение под стражу было незаконно. Судья из Апелляционного суда США отказался выдавать судебное решение. Равно как и судьи округа Вашингтон.
Это породило очередной припадок истерии. Все, кому не нравился Джо Стил, цитировали статью I, раздел 9 Конституции: "Право habeas corpus не может быть приостановлено, за исключением мятежа или вторжения, ежели того требует общественная безопасность".
Судьи, разумеется, оставались судьями, и не должны были пояснять свои деяния. Джо Стил также не был обязан что-либо объяснять. Его суровое лицо не располагало к себе людей, жаждущих разъяснений. Но, вскоре после того как, верховные судьи отправились по камерам, он выступил перед журналистами.
- Я не понимаю, чего все так возбудились, - сказал он. - Личная неприкосновенность отменяется не впервые. Так поступал, к примеру, Линкольн.
- Это же было во время мятежа! - разом выкрикнули одно и то же сразу трое репортёров. Вместе с ними кричал и Чарли, чтобы посмотреть на реакцию Джо Стила. Тыкать палкой зверя в клетке, чтобы тот прыгал и рычал - не самое последнее удовольствие для репортёра.
Джо Стил не рычал и не прыгал. Он взял небольшую паузу, чтобы набить трубку, затем раскурил её. Послав парочку дымовых сигналов, он произнёс:
- Друзья, у меня для вас новость. Конституция - это не договор о самоубийстве. Как сказал Линкольн, в ответ на жалобу верховного судьи Тэйни на приостановление действия habeas corpus: "Неужели все законы, кроме одного, должны остаться неисполненными, а само правительство пасть, лишь бы не допустить нарушения этого одного закона?". Люди, которых арестовали, представляют собой ясную и чёткую опасность для страны. Они не должны быть выпущены на свободу для продолжения своей подрывной деятельности до тех пор, пока не будет завершено судебное разбирательство.
Уолтер Липпман выглядел так, словно был готов поджечь запал.
- Линкольн поступил так в разгар Гражданской войны! - выкрикнул либеральный колумнист. - А сейчас мы не воюем!
- Не воюем? - Джо Стил снова пыхнул трубкой. Он повернул голову в сторону Липпмана, выражение его лица оставалось, по-прежнему, непроницаемым. - Разве Соединённые Штаты не воюют с голодом, с бедностью, с нуждой? Разве эти четверо судей не сражаются на вражеской стороне?
- Это никак не связано ни с изменой, ни со шпионажем в пользу Германии, - произнёс Липпман. - И с Германией у нас мир.
- Генеральный прокурор покажет во время слушаний, как эти люди шли на поводу у Гитлера и как брали у него деньги, - ответил Джо Стил. - Не так давно мы находились с Германией в состоянии войны, и когда-нибудь, снова окажемся, если Гитлер продолжит следовать выбранному им пути. Не все враги открыто заявляют о себе заранее.
- Вы вертите Конституцией ради собственной выгоды! - воскликнул Липпман.
Пых. Пых.
- Я так не считаю, мистер Липпман, - холодно произнёс Джо Стил. - На мне лежит ответственность. А на вас только сроки сдачи материала. Я не сожалею об отмене habeas corpus. Если эти люди останутся на свободе, они продолжат вредить стране, либо сбегут к своим нацистским хозяевам.
"На вас лежат только сроки сдачи материала". То был самый лучший ответ, какой Чарли доводилось слышать от человека, обличённого властью, в адрес неугомонного репортёра. И всё же...
- Вы не передумаете? - спросил Чарли.
Впервые за всё время пресс-конференции Джо Стил выглядел искренне удивлённым.
- Передумаю? Разумеется, нет. Подобная мысль никогда прежде не приходила ему на ум. - Его голос успокоился и он продолжил: - Четверо предателей из Верховного суда останутся в заключении до самого начала судебных слушаний.
И это был максимум того, что можно было получить, где-нибудь и когда-нибудь.
***
"HABEAS CORPUS СНОВА ОТМЕНЁН!" - вопил заголовок "Нью-Йорк Пост". Ниже был подзаголовок поменьше, который гласил: "Президент заявляет, что предатели из Верховного суда останутся под стражей до начала слушаний". Майк пробежал глазами заметку в газете, которая платила ему зарплату, с таким видом, будто написана она была на каком-то ином языке, но не на английском.
Он прочёл статью целиком, в которой даже была процитирована пара вопросов от брата. В процессе чтения он тряс головой, и тряс ей всё сильнее, пока не швырнул газету обратно на стол.
- Блин, - проговорил Майк. - Блин, ох, блин.
Он работал над статьёй об одной брокерской конторе на Уолл-стрит, в которой деньги растворялись в воздухе... а затем появлялись в карманах брокеров. Сосредоточиться на работе никак не получалось. Майк взял газету и принялся раз за разом перечитывать статью о пресс-конференции Джо Стила. Если habeas corpus помашут ручкой...
- Если habeas corpus помашут ручкой, нам всем кранты. Всем и каждому, - заявил он тем же днём за обедом.
Фаршированная капуста на тарелке оставляла желать лучшего. "Гуляш Хаус" располагался за углом от офиса "Пост", там готовили быстро и кормили дёшево. Хорошо ли? Это уже другой разговор. Порой, лучше разговаривать, чем есть.
- У нас ещё есть его труп, - сказал один из репортёров в промежутках между поглощением венского шницеля.
- Не смешно, Кен, - сказал на это Майк.
- Эй, а я думал, смешно, - ответил Кен. - Именно так называется детектив Дороти Сэйерс*, изданный пару лет назад, помнишь?
- Эм... - Майк надеялся, что выглядит глуповато, поскольку именно так себя и чувствовал. - Сказать по правде, напрочь забыл. Стелле нравятся всякие детективы в стиле "кто-это-сделал", но я больше по приключениям.
Кен повернулся к парню за стойкой.
- Слышь, Жюль, налей-ка мне "Фальстафа", хорошо?
Жюля, как выяснил Майк, на самом деле звали Дьюла.
- Сд'елайу, - произнёс он с акцентом, как у Белы Лугоши*, только острых зубов у него не было, и в летучую мышь он не превращался. По крайней мере, Майк не видел, чтобы он превращался в летучую мышь.
Репортёр принялся хихикать, но продлилось это недолго. В свете главной новости дня, ничего смешного не было.
- Я не шучу, - произнёс Майк. - Богом клянусь, Джо Стил хочет вести себя, как Муссолини или Гитлер. Без habeas corpus он может швырнуть в камеру кого угодно и на сколько угодно, и выбросить ключ.
Кен отхлебнул пива.
- Конечно, может, но станет ли? С чего бы ему так делать? Когда без причины швыряешь человека в тюрьму, все его друзья и родственники отворачиваются от тебя, и ты проигрываешь следующие выборы.
- Ну, и чем же он тогда занимается? - требовательным тоном спросил Майк.
- Как по мне, он просто играется с Верховным судом, - ответил Кен. - Те отбили какие-то его законы, а он говорит им, что за всё приходится платить, даже если вы носите чёрные мантии. В итоге, всё будет как в кино - настанет хэппи-энд.
Это оказалось первое осмысленное для Майка объяснение арестов, помимо упоминаний о том, что Джо Стил является зародышем тирана. Однако он произнёс:
- Готов спорить, для того, чтобы прикурить сигарету, он подожжёт лес.
Кен хмыкнул.
- Да, хорош, ты же знаешь, он трубку курит.
Если бы они находились в отделе новостей, Майк показал бы ему средний палец. Но, находясь в ресторане, пусть даже в таком убогом, как "Гуляш Хаус", он сдержался.
- Тебе следовало бы стать либо адвокатом, либо парикмахером, - сказал он. - Единственное, что у тебя отлично получается, это срезать.
- Хо-хо-хо. Видишь, как сильно я смеюсь? - Кен бросил на стойку пару четвертаков. Жюль-Дьюла попытался было вручить ему цент сдачи, но он отмахнулся. Он пихнул Майка.
- Увидимся в раю.
- Погоди. Я иду.
Майк съел ещё кусок, расплатился с кассиром и сбежал из "Гуляш Хауса".
Когда он вернулся за видавший виды стол, то обнаружил, что статья о Уолл-стрит у него никак не идёт. Стэн Фельдман, невидимый, когда ему не хотелось обратного, дышал ему в затылок, что и являлось главной задачей всех редакторов.
- Прости, Стэн, - искренне произнёс Майк, поскольку гордился тем, что всегда сдавал работу в срок. - Я тут зациклился на всей этой истории с Джо Стилом.
- Ну, тогда, давай, вставай и возвращайся на маршрут. - Когда дело касалось неготовых статей, Фельдман заимствовал теплоту и понимание у гробовщика или надсмотрщика.
- Статья может выйти не такой хорошей, как мне хотелось бы. - Майк развёл руки в стороны в извиняющемся жесте.
- Без хороших статей я как-нибудь проживу, - ответил редактор. - А вообще без статей - нет. Чтоб к пол-пятому она была у меня на столе.
Майк принёс статью к пол-пятому. Вышла она не настолько хорошей, насколько он хотел. Хорошей она была лишь по той причине, что он умел соединять сюжеты воедино. Он мог заниматься этим, пока мозги пережёвывали что-то ещё. "Понадеемся на опыт", - подумал Майк.
Ему хотелось поработать над чем-то важным, чёрт побери, над чем-то, за что его запомнят. Статья о брокерской конторе таковой не являлась. Когда Майк за неё брался, то надеялся, что найдёт что-то толковое, а оказалось, что это очередная история об алчности. Мир повидал уже немало таких историй. Они помогли вызвать Депрессию, и продолжали появляться после неё. Алчность была такой же распространённой движущей силой, как секс - слишком распространённой, чтобы статьи, посвящённые ей, вызвали хоть какой-то интерес.
А вот алчность к власти... Если Кен прав, Джо Стил играл жёстче, чем должен был играть президент. "А если Кен не прав, значит, прав я, - подумал Майк. - А если я прав, значит, проблем у нас больше, чем было до обвала рынков".
***
Мальчишка-посыльный швырнул на стол Майка конверт.
- Что это? - спросил Майк.
- Не знаю. - Пацан был крепким, но не слишком смышлёным. - Для вас что-то.
- Ладно. Я выясню. - Майк достал из тумбочки нож для вскрытия писем. Нож был слишком большим для того, к чему был предназначен: это был зубчатый германский штык с полей Великой войны, практически, молоденький меч, того типа, о котором герой "На Западном фронте без перемен"* говорил, что их надо прятать подальше, потому что если солдаты Антанты его у тебя найдут, то немедленно шлёпнут.
Нож вонзился в плотную жёлто-коричневую бумагу так же уверенно, как распорол бы живую плоть. Внутри оказались четыре машинописных листа, скреплённые вместе. С ними же шла записка. "Наконец, я нашёл это, неважно где, - было написано в ней. - С учётом того, что нынче творится в Вашингтоне, будет чрезвычайно интересно".
Подписи под запиской не было. Майк вытащил конверт обратно из мусорного ведра. Обратного адреса на нём не было. Однако к нему была приклеена почтовая марка Менандса - небольшого городка неподалёку от Олбани, где проводила игры команда низшей лиги.
Машинописными страницами оказался пропавший отчёт инспектора по поджогам, в котором излагались причины пожара в губернаторском особняке, погубившем Франклина Д. Рузвельта летом 1932 года. Майк мог с высокой степенью вероятности предполагать, кто прислал ему этот отчёт. Однако это были лишь догадки - доказательств у него не было. Именно этого и хотел клерк из пожарной службы Олбани.
Майк с головой погрузился в отчёт. Когда он вынырнул из него, то пыхтел, словно кит. Не удивительно, что отчёт о пожаре исчез! В нём не было ясно указано, что имел место поджог. В нём указывалось, что столь быстрому распространению пожара способствовало множество бутылок со спиртным. Но это также совершенно чётко указывало на то, что пожар и то, с какой скоростью он охватил старинное здание, не являлось случайностью.
Фальшиво насвистывая сквозь зубы, Майк отнёс отчёт в кабинет Стэна. Он уронил его на стол редактора. Стэн говорил по телефону. Он бросил взгляд на отчёт. Затем он взглянул на него внимательнее и замер.
- Эл? - сказал он. - Слушай, давай, я тебе позже перезвоню.
И повесил трубку. Пристально глядя на Майка, он произнёс:
- Где, блин, ты это взял?
- Птичка в почтовый ящик уронила, - ответил Майк.
- Какая-то птичка. Иисусе!
Стэн пробежал глазами по отчёту ещё быстрее, чем Майк. Когда он вновь поднял взгляд, то сказал:
- И что ты намерен с этим делать?
Затем он достал из тумбочки поллитровую бутылку "Олд Кроу", глотнул сам и предложил бурбон Майку. Тот тоже выпил. Ему это было необходимо.
- Хочу опубликовать, - произнёс он, когда вновь смог дышать - он пил чистый бурбон на пустой желудок посреди утра далеко не каждый день. - Народ имеет право знать, как погиб Рузвельт. Если добавить к этому то, что слышал мой брат днём ранее...
- Тебе нельзя писать так, потому что не сможешь доказать взаимосвязь. Твой брат не слышал, чтобы как-там-его, сказал: "Ладно, поджарьте Рузвельта этой же ночью". Он слышал лишь: "Позаботьтесь об этом" - чем бы это ни было. - Он стукнул кулаком по отчёту. - Нет даже уверенности в том, что это был поджог. Возможно, пишет этот парень, но не наверняка.
- Даже вероятность - это уже бомба. - Похоже "Олд Кроу" заставил мозги Майка шевелиться с удвоенной силой. - А если так? Я напишу об отчёте и сделаю так, что эта вероятность останется. Затем я напишу, как Франклин Рузвельт и Джо Стил упёрлись рогами в борьбе за выдвижение, о том, что Рузвельт вырвался вперёд и победил бы, если бы не поджарился до корочки. Я не стану писать о том, что Джо Стил со своими ребятками причастен к пожару, но если захочется, об этом можно будет прочесть между строк.
Стэн изучал его. Затем редактор ещё раз глотнул из бутылки, на этот раз гораздо больше.
- Неважно, насколько аккуратно ты напишешь, как только статья выйдет, ты окажешься по горло в дерьме. И я тоже.
- Я не стану выдвигать никаких обвинений. Если вам покажется иначе, вычистите их, - сказал Майк.
- Пусть так, - сказал Стэн. - У Джо Стила и его парней память, как у слона насчёт тех, кто им гадит. А ты уже в их списке, не забывай.
- И что? - пожал плечами Майк. - Если они смогут запугать нас так, что мы не сможем работать, значит, они уже победили, так?
Стэн задумчиво посмотрел на плоскую бутылку "Олд Кроу", но пить больше не стал.
- Легко храбриться, когда ничего не ставишь на кон, - не имея в виду ничего конкретного, заметил Стэн. Он вновь поглядел на бурбон, затем вздохнул и покачал головой. - Иди и пиши свою сраную статью. Может, я её выпущу, может, запрещу. В данный момент, никаких мыслей на этот счёт у меня нет. Давай, вали отсюда нахрен.
Уходя, Майк заметил, что редактор снял трубку. "Возвращается к разговору с букмекером, или с кем там", - подумал он. Он вставил в "Ундервуд" лист бумаги и принялся печатать. Слова буквально лились из него. Работа оказалась не такой сложной, как статья о брокерах. Если Некто и ниспослал его на Землю, то именно ради этого момента.
После того, как Майк спрятал уголёк там, где его будет непросто найти, он положил статью на стол Стэна. Час спустя главный редактор подошёл к его столу. Он кивнул и показал большой палец.
- Теперь начнётся веселье, - сказал он.
- Вовремя, - ответил Майк.
Он подумал, всерьёз ли он это сказал. Ну, вскоре он это выяснит.
VII
Когда Лазар Каган звал Чарли в Белый Дом, могло случиться, что угодно. Когда в гости звал Стас Микоян, чаще всего выходило нечто интересное. Но когда Винс Скрябин говорил тащить свою задницу в особняк президента, это означало, что Джо Стил зол.
Чарли знал, на что злился президент, но решил, что будет лучше притвориться удивлённым. В итоге, когда человек, которого называли Молотком, стукнул кулаком по экземпляру "Нью-Йорк Пост" и прорычал: "Видели, что за говно летит из-под вашего братца?", Чарли лишь покачал головой. Скрябин пихнул газету через стол.
- Ну, так, смотрите.
В статье не было прямых обвинений в том, что Джо Стил жарил зефир на огне пожара, в котором сгорел Рузвельт. И всё же, не нужно быть лордом Питером Уимзи*, чтобы понять, куда клонил Майк.
- Не понимаю, чего вы от меня хотите, - сказал Чарли, когда дочитал. - Майк - это Майк, а я - это я. Я с этим делом никак не связан. - Это было действительно так и одновременно - не так. Если бы Чарли не подслушал Скрябина в той забегаловке, если бы не рассказал об этом Майку, его брат не сумел бы предложить людям прочесть статью и свести концы воедино.
Скрябин оставался в ледяной ярости. Как и тот на кого он работал, он пугал больше, когда не давал своим эмоциям вырваться наружу.
- Знаю, что не связаны, - наконец, произнёс он. - Были бы связаны, вы бы об этом пожалели. - Чарли сглотнул, надеясь, что это произошло незаметно. Скрябин продолжил: - Вашему братцу следует дважды подумать, прежде чем клеветать на президента Соединённых Штатов.
- В его словах нет никакой клеветы, - сказал Чарли.
- Высказывание вещей, о которых вам известно, что это неправда, высказывание со злым умыслом - есть клевета, даже если они высказаны в адрес публичного лица, - настаивал Скрябин.
- Это не клевета, - повторил Чарли. - Он цитирует рапорт инспектора по поджогам. Там указано, что пожар мог быть умышленным, а мог и не быть. Там сказано, что после смерти Рузвельта выдвижение Джо Стила стало неизбежным. Оба факта верны. И там нет ни слова о том, что Джо Стил как-то причастен к пожару.
Скрябин уставился на Чарли, его пухлое лицо было словно высечено из камня.
- Я знаю, что он - ваш брат. Я делаю на этом уступку. Я знаю, что ваши собственные статьи о действующей администрации были честнее и более выдержанными. На этом тоже могу уступить. Но если ваш брат напишет ещё что-нибудь настолько же чудовищно предосудительное в адрес президента и того, что он пытается претворить в жизнь, никаких уступок больше не будет. Вы меня поняли?
- Я вас услышал, - ответил Чарли.
- Хорошо, - сказал Скрябин. - Постарайтесь, чтобы и ваш брат меня услышал. Ясно?
- О, да. - Чарли кивнул. - Услышал чётко и ясно.
- Хорошо. - Винс Скрябин буквально выплюнул это слово. - Я не хочу, чтобы кто-то сомневался в нашем отношении к этим... помоям. А теперь проваливайте отсюда.
Чарли направился к выходу. Словно в полицейском участке, он был рад, что смог направиться к выходу. Рубашка на спине вымокла от пота, и дело было не в вашингтонской влажности. Прежде у него никогда не было ощущения того, что он прошёл по краю пропасти, когда выходил из Белого Дома. Он молил небеса, чтобы этого никогда не повторилось.
Солнце ещё не скрылось за горизонтом. Чарли было плевать. Он зашёл в ближайший бар и заказал себе двойной бурбон. Если что-то и могло унять его дрожь, то только это.
- Давай, сынок, - заговорил седовласый мужчина в паре барных стульев от него. - Ещё пара-тройка стаканов и твоя мамаша поймёт, что ты уже мужик.
Судя по манере речи и количеству пустых стаканов перед ним, этот человек уже пропустил пару-тройку. "А тебе-то какое до всего этого дело?" - хотел было спросить Чарли. Но он тут же узнал другого выпивоху.
- Господин вице-президент! - воскликнул он.
Джон Нэнс Гарнер кивнул.
- Угадал, сынок, - сказал он. Бурбон только усилил его техасский говор. - Угадал, чёрт подери. Я был спикером Палаты до того, как Джо Стил подписал меня. Помнишь? Спикером! Настоящее дело, Господи Боже! А не вот это вот всё. - Он кивнул бармену. - Налей-ка мне ещё, Рой.
- Один момент, Кактус-Джек*. - Цветной парень налил ему ещё один высокий стакан бурбона. Джон Л. Льюис* назвал Гарнера картёжником, пьяницей и злобным старикашкой. Чарли не было известно о прочих его качествах, но пьющим Гарнер точно был.
- А, что не так с должностью вице-президента? - спросил Чарли. - Вы в одном шаге от президентского кресла. Так все и говорят - в одном шаге.
- В одном шаге и дальше, чем до луны, - сказал Гарнер. - В одном шаге, но дальше, чем до луны, - сказал Гарнер. - Проблема с должностью вице-президента в том, что ты ничего не делаешь. Просто сидишь и покрываешься мхом, вот, как я. Конечно, лучше ничего не делать. Я вам так скажу, должность вице-президента стоит не дороже ведёрка теплой ссанины*.
- А что бы вы делали, будь вы президентом? Как справлялись с тем, чем занимается Джо Стил? - Чарли не ожидал столкнуться с Гарнером, поэтому решил воспользоваться возможностью.
Глаза вице-президента уже были полузакрытыми. Теперь его взгляд стал сверлящим.
- Ты из меня ни слова дурного о нём не вытянешь, паренек, - ответил он. - Может, я и пьян, но не до такой степени, и я не настолько тупой. Он человек, у которого не захочется оказаться в противниках.
- Правда? Никогда бы не смог догадаться, - невозмутимо произнёс Чарли.
На секунду Гарнер воспринял его слова буквально. Затем он хмыкнул и закашлялся, разбудив застарелую мокроту курильщика в лёгких.
- Ну, точно. Ты же один из тех мудаков-репортёров. Ты всё знаешь о Джо Стиле, ну или думаешь, что знаешь. - Он снова хмыкнул и закашлялся. От этого жуткого звука Чарли едва не зарёкся курить.
- Да, думаешь, что знаешь, но скоро ты сам поймёшь.
***
Процесс над "четвёркой верховных судей" начался осенью. Он начался внезапно, по сути, в стенах военного трибунала, всего через несколько дней после того, как Дж. Эдгар Гувер - снова он! - объявил об аресте по делу о похищении ребёнка Линдбергов*, случившемся двумя годами ранее. Чарли гадал, было ли совпадение этих событий по времени случайным. Циничный репортёр? Он? Даже Чарли посмеялся над собой.
Ещё он размышлял над личностью того, кого арестовал Дж. Эдгар Гувер. Бруно Гауптманн приехал в США из Германии нелегально. В "фатерлянде" у него имелось криминальное прошлое. Учитывая отношение Джо Стила к Гитлеру, не был ли этот человек простачком, попавшим в сеть, которая была расставлена на рыбу побольше?
А с учётом того, что четверо судей обвинялись в заговоре в пользу нацистов, не мог ли арест немца по делу о похищении Линдберга стать демонстрацией того факта, что "колбасникам" ни в коем случае доверять нельзя, равно, как нельзя доверять и американцам, имеющим дела с "колбасниками"? Опять же, Чарли ничего об этом не знал. Доказать он ничего не мог. Но он продолжал размышлять*.
Размышлял он тихо, либо наедине с собой, либо вместе с Эсфирью. Ничего из этих размышлений не было явлено на свет в мозговых штурмах с другими репортёрами, или в беседах с большими шишками, о которых они писали. Даже щедрые дозы бурбона не развязали ему язык. Чарли заметил, что далеко не он один не высказывает всё, что приходит ему на ум. Время было тревожное. Кажется, все вокруг пытались пройти по яичной скорлупе и не раздавить её.
Чарли также не интересовался тем, что слышал или читал Майк. Тот, конечно, мог и сам до чего-то додуматься, но Чарли не собирался подкидывать ему идей. Небольшая, но очень шумная часть прессы ненавидела Джо Стила и всё, что он делал. Для них Майк представал героем, который раскрывал секреты и срывал покровы с тайных заговоров.
Сторонники Джо Стила заклеймили Майка злобным лживым скунсом. Можно было решить, что они прислушиваются к Винсу Скрябину, или типа того. Но подавляющее большинство американцев не обратили никакого внимания на имя Майк Салливан. Времена оставались суровыми. Люди пытались жить день за днём и не беспокоились ни о чём, помимо ужина во вторник или ежемесячной платы за жильё.
Генеральным прокурором был не скупящийся на жёсткие речи поляк из Чикаго по имени Энди Вышински. Он не стеснялся браться за громкие дела. Он состоял в группе юристов, которая пыталась обвинить Белву Гертнер в убийстве любовника. Белву не только оправдали, одна журналистка даже написала о ней популярную постановку*. Вышински прокомментировал вердикт словами: "Жюри присяжных - полные идиоты".
Всё, что Чарли видел, говорило, что Вышински был прав, даже если провал и не вызвал симпатий к нему со стороны читательниц слезливых дамских романов*. Он не был человеком, который вызывает к себе симпатии. Это был крупный мужчина, лицо которого было похоже на сжатый кулак. Подобно Винсу Скрябину и самому Джо Стилу, таких людей, как он, никому не хотелось бесить.
Он кое-чему научился из того процесса Ревущих Двадцатых. Тогда обвинение позволило защите самой писать сценарий. Обвинение считало, что у них на руках дело, которое можно закрыть за один день. По факту, так оно было, но адвокат Белвы не дал её закрыть.
На этот раз Вышински выкатил тяжёлую артиллерию ещё до того, как были выбраны военные судьи. Он слил газетчикам всё, что имел. И у него имелось, чего слить. Шифровки, летавшие туда-сюда между Берлином и Вашингтоном. Письма на немецком на бланках со свастиками и неразборчивыми подписями генералов. Пачки украшенных свастикой рейхсмарок, некоторые ещё даже в банковской упаковке с немецкими надписями готическим шрифтом. Банковские переводы, демонстрирующие конвертацию рейхсмарок в доллары. Только самый добротный материал.
Как и весь остальной пресс-корпус Вашингтона, Чарли писал статьи по материалу, который слил Вышински. Внутри своего сообщества, репортёры были довольно скептичны.
- В настоящем суде большую часть этого дерьма даже к делу не присовокупили бы, - сказал тот, кто много писал по уголовной тематике. - Но, в военном трибунале, кто ж знает-то, блин?
- А почему это не настоящий суд? - спросил другой журналист. - Типа, они боятся, что проиграли бы, если бы пошли в него?
- Тут дело не только в этом, - сказал Чарли. - Во время Гражданской войны дела о госизмене велись в военном трибунале, поэтому есть прецедент.
Другой репортёр взглянул на Чарли.
- А ты шаришь. Ты, что, в школе учительским подпевалой был? Это, значит, только твой этот самый братец всё напрашивается на розги, ага.
- Слышь, Билл, на хуй иди, - сказа Чарли. - Считаешь меня учительским подпевалой, давай, выйдем и разберёмся.
Билл начал подниматься с барного стула. Другой репортёр взял его за руку.
- Полегче, Чарли свой.
- Никто не может быть своим, когда пишет хорошее об этом лживом как-его-там в Белом Доме, если вы меня спросите, - сказал Билл.
- А тебя вообще кто-то спрашивает? Сядь и выпей ещё. Похоже, тебе как раз надо.
Чарли тоже показалось, что выпить ещё - неплохая мысль. Так часто бывало. Допив до середины, он сказал:
- Даже, если будет военный трибунал, считаю, будет интересно. Им придётся допустить прессу. Если прессу допустят, им придётся дать выступить адвокатам судей и сказать своё слово. А когда они так сделают - приём ставок завершён, матч начинается. Эти ребята сами были адвокатами, до того, как стать судьями. Шансы пятьдесят на пятьдесят, выболтать себе свободу.
- И ты так считаешь? - Билл говорил так, словно не верил собственным ушам.
- А почему бы и нет? - вопросом на вопрос ответил Чарли.
- Потому что... Ай, бля. Наверное, я тебя не так понял.
- Следующий раунд за мой счёт! - объявил Чарли. Народ заголосил и захлопал его по спине. Он продолжил: - Сделаю так же в следующий раз, когда Билл признает, что он неправ. Это случится... эм, не знаю, году в 1947 или в 1948.
- Пошёл ты, Салливан, - сказал Билл. Однако он позволил Чарли поставить ему выпивку.
***
Военный трибунал можно устроить где угодно. Военные суды, по природе своей, должны быть передвижными. Энди Вышински, ну или Джо Стил, избрал местом проведения этого трибунала вестибюль здания Окружного суда на Индиана-авеню. В этом вестибюле с комфортом могли разместиться журналисты, фотографы и кинохроникёры. Разумеется, весь процесс должен был получить максимум рекламы, который могло дать ему правительство.
Напротив немного обшарпанного классического фасада здания Окружного суда стояла статуя Авраама Линкольна. Чарли указал на неё по пути внутрь.
- Спорим, эта статуя - ещё одна причина, почему они решили устроить процесс именно здесь. Помнишь, как Джо Стил постоянно упоминал Линкольна, измену и habeas corpus, в смысле, отмену habeas corpus во время Гражданской войны?
- Помню, конечно. - Луи Паппас кивнул. - Готов спорить, ты прав. - Потухшая сигара во рту фотографа шевелилась с каждым его словом.
Они поднялись по широкой лестнице. Стены вестибюля были отделаны коричневым гипсом. Пол был мраморным. Офицеры трибунала уже заняли свои места за столом на помосте. Председательствовал офицер ВМС. На аккуратной табличке было написано его имя: "капитан Спрюэнс". Ещё трое военных судей представляли армию: полковник Маршалл, майор Брэдли и майор Эйзенхауэр. Перед каждым из них стоял микрофон, без сомнений, для вящей пользы кинохроникёрам.
Генеральный прокурор Вышински сел на место обвинителя, попивая кофе и тихо беседуя с помощником. За противоположным столом переговаривались двое адвокатов из Американского союза гражданских свобод. Один выглядел довольно энергично; второй был одет в самый крикливый клетчатый костюм, какой Чарли когда-либо приходилось видеть. Ни одного члена "четвёрки верховных судей" видно не было.
Всё больше репортёров и фотографов заполняли выделенные им места.
- Начнём ровно в десять ноль-ноль, - произнёс капитан Спрюэнс, голос у него был мягкий, даже через микрофон.
Он был больше похож на священника или профессора, чем на военного. У полковника Маршалла также был профессорский вид. Спрюэнс продолжил:
- После этого ни один представитель прессы допущен не будет. И наблюдатели должны хранить молчание. Любой, кто будет создавать шум, будет удалён из зала и до окончания процесса не будет допущен обратно.
Военные полицейские, береговые патрульные и маршалы США из министерства юстиции замерли в ожидании приказаний. Чарли был намерен держать варежку закрытой. Впрочем, он не удивился бы, если бы кто-нибудь решил поднять шум.
Ровно в десять ноль-ноль, капитан Спрюэнс произнёс:
- Да начнётся трибунал. - Двери закрыли и заперли на замок. Опоздавший журналист принялся без толку колотить в них. Сквозь стук, Спрюэнс продолжил: - Пусть подсудимых представят перед трибуналом.
Он посмотрел налево. Взгляды Чарли и всех остальных последовали за ним. Открылась дверь. Объективы камер повернулись в её сторону. То был первый раз с момента впечатляющего ареста, когда "четвёрку верховных судей" увидел кто-то ещё, помимо тюремщиков.
Вышли судьи МакРейнольдс, Батлер, Сазерленд и ван Девантер. Все они были одеты в костюмы хорошего покроя из тёмной шерсти серого, синего или чёрного цвета. Чарли показалось, что с момента задержания они похудели, но он не был в этом уверен. Тогда они были в мантиях, которые, вероятно, увеличивали их фигуры. Зато он был уверен, что сейчас они выглядели бледнее. Куда бы их не посадил Джо Стил, солнечные ванны там не полагались. Впрочем, Чарли не заметил на них ни ссадин, ни синяков, которые свидетельствовали бы о жестоком обращении.
Военные полицейские с "Томми-ганами" в руках проводили обвиняемых на их места. Едва они сели, адвокат из АСГС в отвратительной одежде что-то прошептал судье МакРейнольдсу. Каким бы ни был ответ, выражению ошеломлённости адвоката позавидовал бы даже Харпо Маркс*. Он снова зашептал.
Спустя мгновение, капитан Спрюэнс произнёс:
- Подсудимые, встаньте. - Те подчинились. - Назовите свои имена для протокола, - сказал он им.
- Джеймс МакРейнольдс.
- Пирс Батлер.
- Член Верховного суда Джордж Сазерленд.
- Уиллис ван Девантер.
Спрюэнс обратился к чиф-петти-офицеру*, который писал стенограмму заседания:
- Садитесь, - сказал Спрюэнс "четвёрке верховных судей". Те снова сели. Он продолжил: - Вы обвиняетесь в измене Соединённым Штатам, сотрудничестве с иностранной державой, а также злоупотреблении своим высоким положением во вред американскому народу. Мистер МакРейнольдс, что вы ответите на эти обвинения?
- Могу я просить вашу честь... - начал МакРейнольдс.
Капитан Спрюэнс поднял руку.
- Это военный трибунал, а не суд в обычном смысле этого слова. Обращайтесь ко мне "сэр".
- Есть, сэр. - МакРейнольдс облизнул губы, затем лишённым эмоций голосом продолжил: - Если вы позволите мне, сэр, я хотел бы признать себя виновным, и просить снисхождения у этого суда... эм, трибунала.
Оба адвоката из АСГС подскочили так, словно только что присели на большие острые кнопки. Следом за ними охнули несколько репортёров и кинооператоров. Чарли не стал бы клясться, что не был среди них. Последнее, на что он, да и все остальные, рассчитывал - это признание своей вины. Возможно, кто-то на это и рассчитывал - Энди Вышински, сидевший за столом обвинителя, откинулся на стуле и стал похож на кота, сдувшего со своего носа пару перьев.
Спрюэнс возможно, и не был председателем суда по букве закона, однако ему вручили судейский молоток. И он с охотой им воспользовался.
- К порядку, - произнёс он. - Не забывайте о моём предупреждении. Нарушители будут удалены. - И всё же, он не дал никаких сигналов охране.
- Сэр, - заговорил адвокат из АСГС в ужасном костюме. - Я возражаю против этого так называемого признания. Оно очевидным образом сделано под принуждением и...
- Не было такого, - впервые заговорил Энди Вышински. Голос у него был довольный, он даже не потрудился выпрямиться на стуле.
"Бах!" Спрюэнс снова воспользовался молотком.
- Прекратите оба. Мы во всём разберёмся. Мистер МакРейнольдс, вы признаёте себя виновным по доброй воле?
МакРейнольдс снова облизнул губы.
- Так точно, сэр, - тихо ответил он.
- Кто-нибудь принудил вас так поступить?
- Никак нет, сэр, - сказал МакРейнольдс.
- После ареста вам было обеспечено надлежащее обращение, с учётом того, что помещение под стражу не было и не может быть связано с принудительным лечением?
- Да, сэр.
- Хорошо. - Спрюэнс обратился к секретарю. - Укажите, что мистер МакРейнольдс признал свою вину по выдвинутым против него обвинениям по доброй воле и без чьего-либо принуждения, в заключении с ним обращались надлежащим образом, а также, что он просил трибунал о снисхождении.
- Есть, сэр. - Карандаш секретаря заскользил по бумаге.
- Хорошо. - В голосе Спрюэнса звучало удовлетворение, практически, радость от того, как шёл процесс. Чарли решил, что Спрюэнс вообще редко чему-то радовался. Капитан взглянул в сторону стола, за которым сидела "четвёрка верховных судей".
- Мистер Батлер, что вы ответите на обвинения?
Пирс Батлер набрал воздуха в грудь.
- Сэр, я признаю себя виновным и прошу трибунал о снисхождении.
И вновь адвокаты защиты попытались возразить. И вновь капитан Спрюэнс отмахнулся от их возражений. И вновь он поинтересовался у судьи, является ли его признание добровольным и хорошо ли с ним обращались за решёткой. Вторя МакРейнольдсу, Батлер признал, что да и да. Генеральный прокурор Вышински выглядел ещё более самодовольным, чем прежде.
Спрюэнс поинтересовался у судей Сазерленда и ван Девантера, что они ответят на обвинения. Каждый, в свою очередь, признал свою вину и попросил трибунал о снисхождении. Каждый заявил, что признаётся по доброй воле и, что после ареста с ними обращались хорошо. Секретарь одно за другим записал их признания.
Адвокат АСГС с дурным вкусом в одежде произнёс:
- Сэр, я нахожу все эти признания совершенно недостоверными.
- Правда? - переспросил Спрюэнс. - Эти люди отрицают принуждение. Судя по их внешнему виду, насилие к ним не применялось. Я вынужден с ними согласиться. - Он указал в сторону репортёров и операторов. - Вскоре американский народ сам их увидит. Полагаю, их точка зрения совпадает с моей, мистер Левайн.
- Моя фамилия Левин, а не Левайн*, - сказал адвокат.
- Прошу прощения. - Спрюэнс позволил ему одержать небольшую победу, затем вернулся к более важным вещам: - Мистер МакРейнольдс, потрудитесь объяснить трибуналу, почему вы решили предать свою страну и изменить клятве? Вы не обязаны это делать, но можете, если таково ваше желание. Возможно, вы изложите смягчающие обстоятельства.
- Благодарю, сэр, - сказал МакРейнольдс. - Да, я бы хотел высказаться. Мы поступали так, поскольку считали, что Джо Стила любой ценой необходимо остановить и разрушить всё, что он делает. Мы считали... и продолжаем считать, что Джо Стил - это американский Троцкий.
Батлер, Сазерленд и ван Девантер кивнули практически синхронно. Слова МакРейнольдса вызвали среди зрителей шевеление и тихое перешёптывание. Капитан Спрюэнс при помощи молотка успокоил их. Чарли изо всех сил старался не захихикать. Если "четвёрка верховных судей" и правда так считала, значит, они ещё тупее, чем он о них думал. Джо Стил ненавидел Троцкого сильнее, чем Гитлера. Его противостояние с Гитлером было политическим. А с Троцким оно было личным. Если бы Джо Стил мог размозжить голову лидеру "красных" ледорубом*, Чарли не сомневался, он бы так и поступил.
Словно, обсуждая погоду, Спрюэнс произнёс:
- Значит, вы считали, что его необходимо остановить любыми доступными способами, как законными, так и незаконными?
- Да, сэр, - повторил МакРейнольдс. - Мы видели, что его программы могут усилить страну. Его будут раз за разом переизбирать, переизбирать, и переизбирать. Он сможет установить тиранию над Соединенными Штатами.
- И поэтому вы вступили в сговор против него с иностранным тираном?
- Да, сэр. Мы хотели сохранить демократию в Соединённых Штатах, любой ценой. - Если Джеймс МакРейнольдс и делал вид, что гордится собой, ему следовало бы стараться лучше.
Судья Сазерленд постарался лучше.
- Мы были не одиноки, - вставил он так изящно, словно отвечал на реплику.
- Прошу прощения? - переспросил капитан Спрюэнс.
- Мы были не одиноки, - повторил Сазерленд. - Немало порядочных законопослушных американцев помогали нам в попытках прибить голову Джо Стила на стену.
- Порядочных законопослушных американцев, говорите? - Спрюэнс поскрёб безупречно выбритый подбородок. - Вы можете назвать мне этих порядочных законопослушных американцев? - В его голосе не было ни намёка на какие-то кавычки. Эти слова он произнёс точно таким же тоном, как и Сазерленд.
- Могу, сэр, - произнёс судья - теперь, как мог предположить Чарли, уже бывший судья и признанный предатель. Левин и второй адвокат из АСГС попытались остановить его. Тот отмахнулся от них. Чарли услышал, как он сказал: "Какая теперь разница-то?". Он не был уверен, что микрофоны кинохроникёров уловят эти слова.
- Вы их назовёте? - повторил вопрос Спрюэнс, когда Сазерленд не поспешил отвечать.
- Да, сэр. Один из них - это сенатор от Луизианы Лонг, а другой - отец Коглин.
Эти слова вызвали эффект появления ястреба, целой стаи ястребов, среди голубей. Капитану Спрюэнсу пришлось яростно колотить, призывая к порядку. Помогло несильно. Хьюи Лонг пикировался с Джо Стилом с тех самых пор, как Стил получил выдвижение, которого хотел Царь-рыба. Отец Коглин был радиоведущим из Мичигана. В политическом смысле, он стоял чуть правее Вождя Гуннов*, однако его слушали миллионы. Было очевидно, что der FЭhrer ему нравится больше, чем президент.
- Вы всё записали? - обратился Спрюэнс к секретарю.
- Так точно, сэр, записал. - Чиф-петти-офицер сам выглядел слегка ошеломлённым.
- Уверен, эта тема станет объектом дальнейшего расследования, - произнёс Спрюэнс. - Объявляю перерыв до двух часов пополудни, дабы представители прессы могли написать статьи и перекусить, а члены трибунала могли обсудить дальнейшую судьбу четверых человек на скамье подсудимых. - Снова раздался стук молотка.
Чарли метнулся к телефонной будке. Едва на том конце провода ему ответили, как он принялся надиктовывать статью. Вдоль ряда телефонов точно также делали с полдюжины мужчин в дешёвых костюмах и федорах. Дверцы большинства будок были открыты. Это позволило Чарли услышать, что остальные журналисты, как и он сам, говорили более чётко и ясно, чем во время обычного разговора. Они уже так делали множество раз. Как и написание статей, данный навык вырабатывался с практикой.
Когда Чарли прекратил бросать монетки и повесил трубку, двое парней за ним устроили боксёрский поединок за право говорить по телефону следующим. Он подхватил с собой Луи и направился в столовую в подвале. Прежде он ел тут только единожды. Откусив кусок сэндвича с индейкой, Чарли сразу вспомнил, почему.
Луи взял себе ростбиф, и был доволен им ничуть не больше.
- Святый Боже, Чарли! - воскликнул он с набитым ртом. - В смысле, да господи ж, мать! - Он переборол себя и проглотил кусок.
- Иначе и не скажешь, - согласился Чарли.
- Они сознались, - сказал фотограф. - В смысле, признались. Я был уверен, что они скажут Джо Стилу пойти пописать. Уверен. А они поступили иначе.
- Это точно. А ещё они ткнули пальцем в пару больших шишек, которые тоже не могут его терпеть. - Чарли продолжал жевать свой сэндвич, хоть он и был отвратителен. - И непохоже, чтобы Дж. Эдгар Гувер применил к ним третью степень допроса. Они просто начали петь.
- Как канарейки. - Луи заговорил тише. - Ты им веришь? Считаешь весь этот горячечный бред про измену правдивым?
- Я считаю, что любому, кто попытается доказать, что это не так, придётся непросто, пока сами судьи не отзовут собственные признания, - ответил Чарли.
Луи прожевал эту мысль, в буквальном и метафорическом смысле. Затем он кивнул.
- Ага, точнее и не скажешь. Готов спорить, отец Коглин сейчас откладывает кирпичи.
Слово "откладывает" тут явно нуждалось в выделении крупным кеглем.
Перед возобновлением заседания Чарли досталось не самое удачное место. Другие журналисты либо ели быстрее, либо вообще пропустили обед. Зато он очень быстро добрался до телефона. Жаловаться было не на что.
Ровно в два часа капитан Спрюэнс ударом молотка возобновил процесс.
- Мы достигли решения по этому делу, - объявил он. - Подсудимые готовы его выслушать?
Если хоть один из четверых членов Верховного суда и не был готов, виду он не подал.
- Очень хорошо, - продолжил Спрюэнс. - В силу сделанных ранее сегодня признаний, а также в силу имеющихся доказательств, доказательств, которые подсудимые не стали опротестовывать, мы признаём этих людей виновными в измене Соединённым Штатам Америки. - Он повернулся к армейским офицерам, сидящим по левую руку от него. - Это наше единогласное решение, джентльмены?
- Так точно, - хором отозвались полковник Маршалл и майоры Брэдли и Эйзенхауэр.
- Кроме того, - сказал Спрюэнс. - Мы приговариваем подсудимых к смертной казни через расстрел. - Уиллис ван Девантер обмяк в кресле, остальные сидели неподвижно. Капитан Спрюэнс вновь взглянул на офицеров. - Это наше единогласное решение, джентльмены?
- Так точно, - вместе ответили они.
Левин вскочил на ноги.
- Этот кенгуриный суд*, и никак иначе! Мы опротестуем решение!
- Где? В Верховном суде? - Энди Вышински за столом обвинения заливался смехом. Адвокат из АСГС уставился на него, выпучив глаза. Вышинский решил добавить масла в огонь: - Или подадите жалобу президенту?
Как же он смеялся!
Он смеялся до тех пор, пока капитан Спрюэнс не застучал молотком.
- Господин генеральный прокурор, ваше поведение неуместно.
- Виноват, сэр. - В голосе Вышински не слышалось вины. И виноватым он не выглядел. Но ржать в открытую он прекратил.
Солдаты, матросы и маршалы США увели изменников прочь. Журналисты поспешили диктовать статьи. Чарли гадал, сколько изданий выйдут с заголовком из одного слова: "СМЕРТЬ!".
Ему было интересно также ещё кое-что. Но это не имело значения, по крайней мере, особого значения. Если обвиняемые признались в том, в чём их обвиняли, и если нельзя доказать, что их к этому принудили силой, что тогда делать? Мало что, по крайней мере, Чарли вариантов не видел. А вопросы, на которые невозможно найти хороший ответ лучше всего оставить без ответа вовсе.
***
- Угомонись, Майк. - В голосе Стеллы звучал страх. - Если не успокоишься, тебя хватит удар.
- Господи, да хоть бы кого удар и хватил, - яростно произнёс Майк. - Их пытали. Точно пытали - никто в здравом уме в таких вещах не признается. Готов спорить, им напихали резиновых шлангов, и касторки с водой, пока из носа не польётся. Не обязательно оставлять отметины, когда хочешь кому-нибудь навредить так сильно, чтобы он сделал всё, что скажешь. Спроси Муссолини... ой, без обид.
Стелла Морандини произнесла какую-то гневную тираду насчёт il Duce на языке, что впитала с молоком матери. Затем она вновь заговорила по-английски:
- Но ты же знаешь, что даже здесь, в Виллидж, многие считают "четвёрку верховных судей" виновными во всех грехах.
Майк об этом знал. Эта мысль вызывала у него депрессию, если не невроз.
- Знаешь, что это доказывает? - спросил он.
- Что? - поинтересовалась Стелла, хоть и понимала, что должна была знать.
- Что большинство людей - тупые имбецилы, вот, что. - Майк сделал вид, будто выдёргивает у себя волосы на голове. - Ааа!.. - Что мне сейчас нужно, так это уйти в шестидневный запой и так надраться, что не смогу сорвать на ком-нибудь злобу. - Он направился на кухню в поисках чего-нибудь выпить. В его квартире всё находилось на расстоянии нескольких шагов.
- Погоди, - сказала Стелла.
- Зачем? Что может быть лучше, чем надраться в хлам?
Майк не считал, что у неё найдётся ответ, но она начала раздеваться. Он замер, пересматривая своё решение. Занятие любовью, может, и не ввергнет его на шесть дней в забытье, но, зато, после него не появится желание поскорее сдохнуть. Торопясь присоединиться к ней, он оторвал пуговицу на рубашке.
Его кровать была разновидностью Прокрустова ложа, поэтому, вместо того, чтобы убрать с дороги стул и стол, они довольствовались диваном. Всё ещё сидя на нём после кульминации и уткнув лицо ему в плечо, Стелла спросила:
- Доволен теперь?
- В некотором роде, конечно. - Он похлопал её пониже спины. - В остальном, не очень. В стране до сих пор бардак.
- И что ты можешь с ним сделать?
- Я делал всё, что мог, и погляди, куда меня это привело, - ответил Майк. - Произошедшее сегодня подмывает меня выйти на улицу и начать швырять бомбы в полицейские участки. Тогда и меня вздёрнут за госизмену.
- Тогда мне не стоит возвращать тебе штаны, - ответила Стелла с серьёзностью. - Ты не сможешь пойти швырять бомбы без штанов.
- Ты права. Тогда меня точно арестуют. - Майк рассмеялся. Оставалось либо смеяться, либо оттолкнуть Стеллу и начать биться головой о стену. На такой шум соседи начнут жаловаться. К тому же, Стелла была, безусловно, лучшим из того, что с ним происходило. Не пора ли задуматься, что со всем этим делать?
- Милая, - сказал он. - Хочешь за меня замуж?
Её глаза расширились.
- Что это навело тебя на такие мысли?
- Надеюсь, брожение мозгов в голове. Ну так, как?
- Конечно, - сказала она. - Мать в обморок упадёт, знаешь ли. Она всегда была уверена, что ты никогда мне этого не предложишь. Она решила, что я нужна тебе только для забавы. "Он - мужик, - говорит она. - А ты знаешь, что мужикам нужно только одна вещь"Торопясь присоединиться к ней, он оторвал пуговицу на рубашке.
Его кровать была разновидностью Прокрустова ложа, поэтому, вместо того, чтобы убрать с дороги стул и стол, они довольствовались диваном. Всё ещё сидя на нём после кульминации и уткнув лицо ему в плечо, Стелла спросила:
- Доволен теперь?
- В некотором роде, конечно. - Он похлопал её пониже спины. - В остальном, не очень. В стране до сих пор бардак.
- И что ты можешь с ним сделать?
- Я делал всё, что мог, и погляди, куда меня это привело, - ответил Майк. - Произошедшее сегодня подмывает меня выйти на улицу и начать швырять бомбы в полицейские участки. Тогда и меня вздёрнут за госизмену.
- Тогда мне не стоит возвращать тебе штаны, - ответила Стелла с серьёзностью. - Ты не сможешь пойти швырять бомбы без штанов.
- Ты права. Тогда меня точно арестуют. - Майк рассмеялся. Оставалось либо смеяться, либо оттолкнуть Стеллу и начать биться головой о стену. На такой шум соседи начнут жаловаться. К тому же, Стелла была, безусловно, лучшим из того, что с ним происходило. Не пора ли задуматься, что со всем этим делать?
- Милая, - сказал он. - Хочешь за меня замуж?
Её глаза расширились.
- Что это навело тебя на такие мысли?
- Надеюсь, брожение мозгов в голове. Ну так, как?
- Конечно, - сказала она. - Мать в обморок упадёт, знаешь ли. Она всегда была уверена, что ты никогда мне этого не предложишь. Она решила, что я нужна тебе только для забавы. "Он - мужик, - говорит она. - А ты знаешь, что мужикам нужно только одно".
- Ты никогда не была нужна мне только для забавы, и это не единственная вещь, ради которой ты нужна мне, - сказал Майк. Затем он испортил свои потуги на добродетель, снова похлопав её. - Хотя это чертовски приятно, не так ли?
- Я бы не оказалась в столь компрометирующем положении, если бы так не считала.
- Ты себя не компрометируешь, дорогая. Ты сотрудничала. А это другое.
- И, что будем делать, когда свяжем себя узами брака? Будем и дальше жить счастливо, как в сказках?
- Мы будем жить настолько счастливо, насколько нам позволит Джо Стил, - сказал Майк.
Стелла пихнула его в рёбра. Он посчитал, что заслужил это, хотя совершенно не шутил.
VIII
Поскольку ни Левину, ни АСГС ничего лучшего на ум не пришло, они решили обжаловать смертный приговор "четвёрке верховных судей" у Джо Стила. Левин также опубликовал своё письмо в газетах. В нём он просил президента пощадить жизни "преданных государственных служащих, чьё несогласие с ним по ряду пунктов было, возможно, ошибочно принято за неприятие государственной политики".
Указывая на письмо в "Вашингтон Пост", Эсфирь сказала Чарли:
- Думаешь, от этого будет какая-нибудь польза?
Он вздохнул и покачал головой.
- Неа. Могла быть, если бы они просто продолжали принимать решения, которые ему не нравятся. Но, вся эта история с госизменой... Он не похож на того, кто так просто их отпустит.
- Ой, перестань! - сказала она. - Как ты можешь этому верить? Как вообще хоть кто-то может этому верить?
- Я тебе так скажу: я не знаю, чему верить, - ответил Чарли. - Майк тоже считает, что всё это - чушь. Но его там не было. А я был. Призналась бы ты в чём-то столь же ужасном и неизбежно ведущем к смертному приговору, о чём тебе прекрасно известно, если бы ты этого не делала... хотя бы часть из этого?
- Видишь? Даже тебе трудно всё это переварить. - К облегчению Чарли, жена не стала давить сильнее. Вместо этого, она вновь указала на газету и сказала: - Как считаешь, что Джо Стил намерен с этим делать?
- Я думаю, он ничего не будет делать, пока весь бардак в Луизиане не стихнет, и лишь Богу известно, сколько это продлится, - ответил Чарли.
Исходя из признания Джорджа Сазерленда, генеральный прокурор Вышински получил ордер на арест отца Коглина и Хьюи Лонга. Священник-подстрекатель смиренно отправился под стражу, демонстрируя собравшимся вокруг мичиганской радиостудии журналистам закованные в наручники руки, и процитировав двадцать третий псалом: "Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня"*.
Прозвучало очень мило. Но за решёткой он, всё равно, остался. Ни один судья не выпустит его под залог или выдаст предписание о habeas corpus. Когда-нибудь Джо Стил и Энди Вышински пошлют его под суд или отправят под трибунал. Пока же...
Пока же Хьюи Лонг изо всех сил поднимал бучу. В отличие от отца Коглина, Царь-рыба не стал сидеть на месте и ждать, пока его осудят. Едва он услышал о том, как Сазерленд назвал его имя, он бросился в национальный аэропорт Вашингтона, зафрахтовал "Форд Тримотор" и вылетел в Батон-Руж.
Там его никто не арестовал. В Луизиане перед Царём-рыбой преклонялись даже федеральные власти. Именно из Луизианы Лонг бросил вызов Джо Стилу и остальным сорока семи штатам.
- Если этот лживый бесчестный дурак, засевший в Белом Доме хочет новой "войны с агрессией янки", он её получит! - ревел сенатор. - Он может выстрелить первым, но американский народ выстрелит последним - в него лично! Все, кто против Джо Стила должны быть со мной!
Чего он не осознавал, так это того, что, когда речь заходила о выборе между ним и президентом, большинство населения за пределами Луизианы стояло за Джо Стила. Да, Джо Стил был холоден и хитёр. Это было известно всем. Но большинство людей считало, что у него была голова на плечах. За пределами Луизианы Хьюи Лонг считался кем-то средним между шутом и буйнопомешанным психопатом.
Когда Джо Стил выступал по радио, говорил он здравые вещи.
- Никто не собирается начинать новую Гражданскую войну, - сказал он. У него имелось своё название недавних неприятностей, как у Хьюи Лонга имелось своё. То, которым воспользовался Джо Стил, было более распространено среди американцев. Он продолжил: - Но законам нужно подчиняться. На арест сенатора Лонга выдан ордер. Он будет применён в самое скорое время.
Следующее выступление Царя-рыбы по радио заключалось в выкрикивании одной фразы: "Не поймаешь! Не поймаешь! Ня-ня-ня!". Чарли слушал его выступление и неохотно кивал в восхищении.
- А он дерзкий, не отнять.
- Лучшее, что он может сделать - это выставить Джо Стила на посмешище, - сказала Эсфирь. - Тогда никому не захочется, чтобы правительство применяло силу.
Чарли считал точно так же.
Хьюи Лонг колесил по Луизиане и выступал с речами. Ему было нужно поддерживать всех в тонусе - если против него выступит его собственный штат, значит, его песенка спета. Путешествовал он с таким количеством охраны, которого хватило бы, чтобы начать маленькую войну. Против федеральных сил они бы не выстояли, но всякую шушеру разогнали. И они совершенно точно держали Луизиану в тонусе.
Всё это не пошло на пользу сенатору, когда тот выступал около городской ратуши Александрии. Снайпер, сидевший, минимум в полумиле оттуда, сделал всего один выстрел. Пуля калибром .30-06 вошла Царю-рыбе в левое ухо и вылетела, вынеся с собой половину мозгов. Умер он раньше, чем упал на мостовую.
Его телохранители сошли с ума. Часть из них побежала в том направлении, откуда был сделан выстрел. Другие начали стрелять в ту же сторону. Третья часть, в припадке горя, ужаса и ярости разрядила револьверы в толпу, которая собралась послушать Лонга. В результате стрельбы и последовавшей давки погибли двадцать человек, включая одиннадцать женщин и восьмилетнюю девочку.
Убийцу никто не поймал. Через несколько дней за обедом Луи Паппас заметил Чарли:
- Мой брат - комендор-сержант в морской пехоте.
- Правда? - произнёс Чарли с полным ртом ветчины с сыром.
- Ага. . В 1918 году он был во Франции, правда, тогда он был всего лишь рядовым первого класса. Он говорит, что знает кучу ребят из Корпуса, способных сделать то, что сделал тот парень в Луизиане*.
- Да, ну? - сказал Чарли. Фотограф кивнул. Чарли продолжил: - Он утверждает, что билет на тот свет Хьюи выписал кто-то из отставников?
- Не. С чего ему такое говорить? Его там не было. - Луи ел ливерную колбасу с луком: бутерброд, от которого даже скунсы поджали бы хвост. - Просто так может быть.
- Как это так? - спросил Чарли. Затем он обратился к бармену. - Эй, можно мне ещё колы, пожалуйста?
***
Майк понимал, почему Стэн усадил его на поезд до Батон-Руж освещать похороны Хьюи Лонга. Он - репортёр, имевший репутацию противника Джо Стила. Если бы он пошёл в своей теме дальше, то это была бы уже лишь вишенка на торте, а нужен был новый торт. Джо Стил со своими подельниками уже с трудом его терпели. "Я - расходный материал", - не без гордости подумал Майк.
Похороны напомнили ему ни много ни мало, как в тех же банановых республиках провожали мёртвых военных диктаторов. Весь Батон-Руж был задрапирован чёрной тканью. Флаги США были приспущены. Иногда они висели вверх ногами - старый, очень старый морской сигнал о бедствии.
Возле Капитолия штата выстроилась очередь из порядка пары сотен тысяч одетых в чёрное людей, чтобы проститься с телом Лонга. Новенький Капитолий построили в бытность Царя-рыбы губернатором Луизианы. Старый, готический кошмар, будто сошедший со страниц романа сэра Вальтера Скотта стоял пустым и заброшенным в нескольких кварталах южнее и чуть западнее у самого берега Миссисипи. Вместе с другими журналистами Майк преодолел сорок восемь ступенек - по одной для каждого штата с надписью его названия и даты вступления - и прошёл через пятнадцатиметровые бронзовые двери в ротонду.
Гроб с Лонгом стоял в самом центре ротонды. Он был двуслойным, бронза поверх меди и имел стеклянную крышку, чтобы люди могли рассмотреть одетое в смокинг тело. Подушки, на которых покоилась голова Лонга, были аккуратно сложены с правой стороны, дабы никто не мог разглядеть разбитую правую часть его головы.
Скорбящие шли нескончаемым потоком, богатые и бедные, мужчины и женщины, белые и даже несколько негров. У некоторых был такой вид, словно они считали, что появление здесь пойдёт им на пользу. Немало человек были искренне опечалены кончиной своего эксцентричного лидера.
Как минимум четверо скорбящих обратились к журналистам со словами: "Это сделал Джо Стил". Майк ничуть не удивился бы такому раскладу, но для доказательства своих слов им нужно было взять стрелка. Пока что этого не случилось. Дух ленивости и напыщенности в Луизиане вынуждал Майка сомневаться, что они вообще смогут его поймать.
Похоронную церемонию вёл проповедник геенны огненной, серы и проклятий.
- Нас лишили солнца нашего! Нас лишили луны нашей! Вашингтон украл звёзды с неба нашего! - провозглашал этот человек. - Господь да покарает тех, кто подло убил его и кто замыслил его убийство! Они падут в озеро огненной лавы, где будут жариться вечно! Хьюи Лонг будет смотреть на них с небес и смеяться над их страданиями. Он будет смеяться, ибо он будет переведён в края блаженства!
- Верно, отец! - выкрикнули из толпы, словно дело происходило на бдении в церкви методистов-катальцев*.
- Усатому змию в Белом Доме не спастись, ибо слово Господне право и все дела Его верны, - продолжал священник. На это он получил ещё больше откликов, а от злого глухого ворчания волосы на затылке Майка становились дыбом. - Нет, не избежать ему суда Божьего за лживые обвинения в адрес льва Луизианы, которые и привели к смерти сенатора Лонга. Кровь на его руках, кровь, говорю я вам!
Майк отстраненно подумал, каким образом змий - пусть даже усатый - в Саду Эдемском, мог иметь руки, окровавленные или нет. Проповедник продолжал прямо обвинять Джо Стила в организации убийства Хьюи Лонга. Было ли это вызвано расчётом или страхом? Была ли хоть какая-то разница?
Кое-кто в толпе не был столь сдержан.
- Повесим этого сукиного сына прямо в Белом Доме! - возопил один человек, его слова тут же подхватили остальные и превратили в лозунг. Майк никогда прежде не видел, чтобы похороны превращались в бунт, и надеялся сохранить свои записи неповреждёнными.
Царя-рыбу похоронили на лужайке напротив Капитолия. Цветов было столько, что хватило бы на проведение Парада роз* и ещё половина останется. Делая запись о наиболее примечательных цветочных конструкциях, Майк задумался, во сколько всё это обошлось. Определенно, сотни тысяч, если не миллионы. А пришли деньги напрямую из карманов жителей охваченной Депрессией Луизианы.
Чтобы передать статью пришлось ждать до полуночи. В Батон-Руж не имелось достаточного количества телеграфных и телефонных проводов, чтобы обеспечить нужды всех журналистов, что напали на городок. Отправив статью в Нью-Йорк, Майк нашёл для себя три порции крепкой выпивки - что не составило трудности* - и отправился спать.
Единственной причиной, почему у него не сложилось ощущение возвращения из-за границы, было то, что восточный поезд из Луизианы не останавливался для проверки паспортов и багажа. "И всё-таки, нет, это другая страна", - подумал Майк. С тем же успехом он мог побывать на иной планете.
На Пенн-стейшн его встретила Стелла.
- Как прошло? - спросила она.
Майк задумался над её вопросом.
- Скажу тебе так, - наконец, произнёс он. - После поездки на эти похороны мне стало неудобно от того, что я против Джо Стила. В смысле, неудобно от того, в какой компании мне приходится быть.
- Достаточно неудобно, чтобы остановиться?
Майк снова задумался. Затем покачал головой.
- Не, это грязная работа, но кто-то же должен ей заниматься. И кто-то должен делать её как следует, потому что они-то точно не успокоятся.
***
Джо Стил никак не комментировал смерть Хьюи Лонга до тех самых пор, пока сенатора от Луизианы не опустили на два метра под землю.
- Я сожалею о гибели сенатора Лонга от рук другого человека. Министерство юстиции будет тесно сотрудничать с властями Луизианы в поисках убийцы сенатора и предании его заслуженному правосудию. Со времен Линкольна нам известно, что таким убийствам не место в политической системе США.
- Сначала Рузвельт, теперь Лонг и он такое говорит? - воскликнула Эсфирь.
- Говорит, - устало произнёс Чарли. Они уже затрагивали эту тему. - Мы точно не знаем, что именно произошло в тот раз.
- Мне тебе на пальцах разъяснить? - спросила жена.
- Ты... - Чарли умолк.
Замолчал он, потому что Джо Стил снова начал говорить. Президент взял более продолжительную паузу, чем обычно делал профессиональный радиоведущий; вероятно, он набивал трубку.
- Я также сожалею о скоропостижной кончине сенатора Лонга ещё и потому, что он уже не сможет ответить на выдвинутые против него обвинения. Он получил бы слушания, которые он заслуживал.
- А это ещё, что значит? - сказала Эсфирь.
Чарли зашипел на неё - президент ещё не закончил.
- Вам также известно, что я получил просьбу о помиловании "четвёрки верховных судей", признанных виновными в госизмене в пользу нацистов. Я не жестокий человек...
- Ха! - перебила Эсфирь.
-... однако я считаю, что не могу выполнить эту просьбу. Если бы я поступил иначе, другие вдохновились бы на заговоры против Америки. Приговор, который трибунал нашёл соответствующим их преступлениям, будет приведён в исполнение завтра утром. Я надеюсь, мне больше не придётся одобрять подобные приговоры, но я продолжу исполнять свой конституционный долг по защите и охране Соединённых Штатов. Спасибо вам, и доброй ночи.
- Завтра утром, - проговорила Эсфирь. - Со смертью Хьюи, тратить время даром он не станет, да?
- "Добро б удар и делу бы конец, и с плеч долой, минуты бы не медлил"*. - Чарли много читал Шекспира. Не только потому, что ему нравилось, но ещё и потому, что он считал, будто это отразится на его навыках письма.
Эсфирь продолжила цитату:
- "Когда б вся трудность заключалась в том, чтоб скрыть следы и чтоб достичь удачи, я б здесь, на этой отмели времен, пожертвовал загробным воздаяньем". - Видя его смущённое выражение лица, она хихикнула и добавила: - Я играла леди Макбет в выпускном классе школы. Я и на идише могу процитировать. Ну, какую-то часть.
Не успел Чарли ответить, как зазвонил телефон. Когда он снял трубку, на том конце провода был Лазар Каган. На долю секунды Чарли задумался, мог ли Каган прочесть "Макбет" на идише. Доверенный человек Джо Стила произнёс:
- Вы хотите завтра присутствовать на казни?
Это последнее, чего хотел бы Чарли. Но он всё равно ответил "да". Это часть истории. Даже Аарона Бёрра приговорили не за госизмену. Каган рассказал, где расстрельный взвод исполнит свою работу: по ту сторону реки Потомак в Арлингтоне, между вашингтонским аэропортом и птичьим заповедником Рочес Ран. Если вы хотели устроить нечто подобное рядом со столицей, лучшего места не найти. Аэропорт не сильно загружен, а в заповеднике мог оказаться лишь случайный наблюдатель за птицами, высматривающий уток и цапель.
Чарли не понравилась идея выходить в пять утра. С его точки зрения, подручные Джо Стила восприняли фразу "расстрел на рассвете" слишком буквально. И всё же, подкрепившись тремя чашками дрянного кофе, он прибыл вовремя. Сыграть в такт для журналиста было не менее важно, чем для актёра.
Перед вбитыми в мягкий грунт столбами стояли в ожидании четыре отделения солдат. Чарли пообщался со старшим лейтенантом, что ими командовал.
- Одна винтовка в каждом отделении заряжена холостыми, - объяснял молодой офицер. - Парни могут думать, что лично никого не убили, если пожелают.
Через несколько минут подъехал грузовик с выкрашенными в хаки бортами. Солдаты вывели четверых обвиненных в измене и расставили их у каждого столба. Они предложили каждому завязать глаза; Батлер отказался. Затем они прицепили к грубым хлопковым тюремным робам белые бумажные круги.
- Отделения, на позиции! - резко бросил лейтенант.
Солдаты выполнили приказ. Всё происходило словно в кино.
- Товсь... Цельсь... Пли! - Винтовки взревели, озарившись пламенем. МакРейнольдс издал булькающий хрип. Остальные упали молча.
Лейтенант подождал пару минут, затем проверил пульс МакРейнольдса.
- Умер. Хорошо, - произнёс он. - Иначе мне пришлось бы его добить.
Он убрал "45-й" в кобуру. Следом он проверил остальных судей. Те также были мертвы. Солдаты, что выводили их, завернули мёртвые тела в половинки водонепроницаемого палаточного полотна и погрузили обратно в грузовик.
- Что с ними будет дальше? - спросил Чарли.
- Отправят семьям для погребения, - ответил лейтенант. Полагаю, от них потребуют провести все церемонии скромно, частным порядком. Что будет, если семьи не подчинятся, я не знаю.
- Благодарю. - Чарли записал ответ. - А что вы лично чувствуете от того, что обязаны находиться здесь этим утром?
- Сэр, я выполняю свою работу. Именно так и нужно смотреть на происходящее, так ведь? Мне отдают приказы. Я их выполняю. Завтра займусь чем-нибудь другим.
***
Как Майк был свидетелем на свадьбе Чарли, так и Чарли был свидетелем на свадьбе Майка. Вместе с двумя сёстрами и кузиной Стеллы, Эсфирь стала подружкой невесты. Как Майк поведал Чарли, родители Стеллы ворчали насчёт подружки-еврейки на католической свадьбе, но ему со Стеллой удалось их уговорить. Чарли не стал рассказывать об этом Эсфири, а родители Стеллы вели себя с ней вежливо, если не сказать, тепло. Для них же лучше. Если бы они сказали что-нибудь насчёт её вероисповедания, она взорвалась бы, словно бомба.
Праздник проходил в зале Рыцарей Колумба*, что неподалёку от церкви. Поскольку счета оплачивали родители Стеллы, еда на столе была итальянской. Как и оркестр. Один из трубачей и саксофонист выглядели, будто бандиты с большой дороги. Поскольку Чарли был свидетелем брата, а не журналистом, с расспросами к ним он лезть не стал. По крайней мере, дал понять, что не полезет.
Он поднял за Майка и Стеллу бокал кьянти.
- Здоровья, богатства, долгих лет, счастья, детишек! - провозгласил он. С такими вещами ошибиться невозможно. Все поддержали тост и выпили.
После того как Стелла размазала по лицу Майка кусок праздничного торта, он подошёл к Чарли и сказал:
- Ну и какие, по-твоему, у нас перспективы?
Его щёки горели. Он уже крепко принял на грудь и не только итальянского красного вина.
- Э, у тебя есть работа и милая девушка, - ответил ему Чарли. - Так что ты на голову выше многих из присутствующих.
- Пока не предстану перед очередным сраным трибуналом за измену, - сказал Майк.
- Майк... Сейчас не время и не место, - сказал Чарли.
- Все так говорят. Все постоянно так говорят, блин, - прорычал Майк. - И все продолжат так говорить, пока мы не погрязнем в тех же проблемах и окажемся под прицелом, как те бедолаги в Италии, Германии или России.
Чарли держал в руке бокал с вином. Ему захотелось вылить его на разгорячённую голову брата, но тогда начнутся разговоры. Вместо того, чтобы устраивать неприятности, он произнёс:
- Господи Боже, Майк, ничего подобного не будет.
- Не будет, да? Спроси об этом Рузвельта. И Хьюи Лонга. Хьюи был сумасшедшим, как и те, кому он нравился, а это кое-что о нём говорит. Но, чем всё для него кончилось в итоге? Могилой на лужайке напротив его вычурного, дорогущего громадного капитолия.
- Нас всех в итоге ждёт могила, - тихо произнёс Чарли.
- Да-да. - Майк говорил нетерпеливо и был пьян в хлам. - Но хотелось бы оказаться там позже, а не раньше. Джо Стилу захотелось отправить Лонга туда пораньше, и теперь Царь-рыба лежит в холодной, холодной земле.
- Того, кто стрелял в Лонга до сих пор не нашли. - У Чарли возникло чувство, что он повторяет те же слова, что говорил Эсфири.
- Штурмовики Хьюи и луизианские копы даже жопу свою двумя руками найти не способны, - скривив губы, произнёс Майк. - А когда Джо Стил и министерство юстиции приезжают туда придать им ускорения, думаешь, кто-нибудь рискнёт указать пальцем на большого вождя в Белом Доме? - Он издал горький смешок, достаточно громкий, чтобы на него обратили внимание окружающие.
- Я думаю, Майк, что это твоя свадьба. Ты должен больше внимания уделять Стелле и меньше внимания Стилу.
- Да похер, Чарли, никто не хочет обращать внимание на то, что Стил вытворяет со страной. Все смотрят в другую сторону, потому что ситуация в экономике немного лучше, чем была после обвала. Не хорошая, а немного лучше. А Стил захватывает власть то здесь, то там, и очень скоро он будет держать в своих руках все нити. И, когда он будет за них дёргать, остальные будут плясать.
- Так, почему бы не тебе не пойти потанцевать безо всяких нитей? Как я уже говорил, ты здесь именно за этим. Если хочешь гоняться за Джо Стилом, когда вернёшься из медового месяца - полный вперёд. Пока же, наслаждайся. Dum vivimus, vivamus!
- "Живи, пока живёшь". Удачи! - сказал Майк, затем ухмыльнулся. - Мне порой интересно, что случилось с сестрой Марией Игнацией*.
- Надеюсь, ничего хорошего, - сказал Чарли.
Крупная крепкая упорная монахиня была настолько старой, что латынь могла быть для неё родным языком. Она всегда ходила с линейкой и вколотила знание языка в головы и кисти рук обоим братьям.
- А у которой были усы? У сестры Бернадетт? - спросил Майк.
- Не, у сестры Сюзанны. - Чарли был рад обсудить старых учителей.
Когда речь заходила о Джо Стиле, у брата натурально срывало крышу. Всё, что могло отвлечь его от президента, Чарли считал хорошим делом.
Когда чуть позже Чарли вышел на танцпол станцевать с Эсфирью, та спросила:
- Что происходит? Майк как будто завёлся от чего-то.
- Может, слегка. - Если Чарли и преуменьшал ради жены, он преуменьшал и ради себя. - Но мне удалось его успокоить.
В последнем он был уверен. Майк танцевал со Стеллой и выглядел вполне довольным.
- Снова политика? - спросила Эсфирь.
- Ага. Его мнение о Джо Стиле схоже с твоим, только хуже. Ну, ты в курсе.
Чарли казалось, что ему удалось отвлечь Эсфирь, но его жена была сделана из более крепкой породы.
- Есть отличие, - сказала она.
- В чём?
- Что я делаю, если мне не нравится президент? Разговариваю с тобой. Если он не нравится Майку, Майк пишет о нём статью и об этом узнают тысячи, если не миллионы людей. Об этом узнаёт Джо Стил и его люди.
- Они могут об этом узнать, но что они могут с этим сделать? В нашей стране пресса пока ещё свободна, - сказал Чарли.
Эсфирь не ответила. Она позволила ему самому вообразить всё, что мог сделать человек, которому не нравится деятельность какого-то конкретного репортёра. Он был уверен, что вообразил всё гораздо хуже, чем она могла высказать. У Чарли воображение всегда было сильнее, чем ему было бы полезно.
Поэтому, подобно человеку с зажигалкой, он его просто погасил. Порой проще воспринимать мир таким, каким ты его видишь и не беспокоиться насчёт лунного света, химер, привидений и упырей, шебуршащихся в ночи. Даже будь они реальны, поделать с ними ничего нельзя. Майк и Стелла этой ночью будут шебуршать в ночи. Чарли мог надеяться, что с этого они получат массу удовольствия. Мог и надеялся.
Майк, похоже, тоже играл сам с собой в те же самые умственные игры. За всё время праздника он больше не заговаривал о Джо Стиле. Он смеялся, шутил и выглядел как человек, который отлично проводит время на собственной свадьбе. Даже если это было не так, он не позволил никому заметить. Если повезёт, он и себе не даст этого заметить.
Стелла, кажется, тоже отлично проводила время. Однако когда Чарли с ней танцевал, она прошептала ему в ухо:
- Не позволяй Майку совершить что-нибудь безумное, хорошо?
- И как же мне его остановить? - прошептал в ответ Чарли. - И с чего мне из-за этого переживать? Не забывай, ты теперь ему жена, а не подружка.
- Это не означает, что я разбираюсь в газетах. А ты разбираешься. Он должен воспринимать тебя всерьёз.
Чарли громко рассмеялся прямо посреди танцпола.
- Я его младший брат. Он с самого моего рождения не воспринимает меня всерьёз. Если думаешь, что сейчас начнёт, прости, но тебе не повезло.
- Я вышла за него. Поэтому я счастлива. И хочу ещё какое-то время побыть счастливой, если понимаешь, о чём я.
- Конечно. - Чарли не стал развивать тему.
Все хотят какое-то время побыть счастливыми. Если тебе просто хочется стать счастливым, это не значит, что ты получишь счастье. Мало кому вообще получалось получить его. Но эта тема не из тех, на которые стоит указывать невесте в день её свадьбы. Высока вероятность, что вскоре она сама всё поймёт.
***
Энди Вышински приказал привезти отца Коглина в Вашингтон, дабы тот предстал перед военным трибуналом. Он назначил слушания в фойе здания Окружного суда, там же, где встретила свою судьбу "четвёрка верховных судей".
Во время пресс-конференции Вышински сказал:
- Я бы хотел, чтобы он не совал нос в политику, вот и всё. Я и сам католик. Многие из вас об этом в курсе. Мне претит сама мысль о том, что священник может предать свою страну. Ему следовало бы заниматься божьими делами. Именно для этого и нужны священники. Когда же он начал вмешиваться в дела кесаревы, тут у него и возникли проблемы.
- Когда во время выборов отец Коглин его поддержал, Джо Стил был не против, - сказал Уолтер Липпман. - Не был он против и, когда тот поддержал некоторые его ранние проекты.
Генеральный прокурор дёрнул кустистой бровью. Однако ответил он вполне спокойно:
- Президент также не был бы против, если бы отец Коглин агитировал за Герберта Гувера.
- Неужели? - произнёс Липпман. Чарли подумал о том же самом. Джо Стилу хотелось, чтобы люди были за него, а не топили против.
Однако Вышински ответил "Нет", и говорил он со всей серьёзностью.
- Герберт Гувер - американец, - продолжал он. - Законопослушный американец. Он не из тех, кто бросится в объятия заокеанских тиранов. А отец Коглин - из таких. Именно это мы и продемонстрируем на предстоящем трибунале.
- Он признается, как призналась "четвёрка верховных судей"? - спросил журналист.
- Понятия не имею, - ответил Вышински. - Если признается, дело пройдёт проще. Если нет, мы представим членам военного трибунала все необходимые доказательства.
- А если его оправдают? - не унималась "акула пера".
Обе брови Энди Вышински поползли на лоб. Насколько мог судить Чарли, такая вероятность никогда не приходила ему на ум. Впрочем, он пожал плечами и ответил максимально обтекаемо:
- Если оправдают - так тому и быть, вот и всё. Я считаю, это будет позором, поскольку отец Коглин уже показал, что он враг всего, за что стоят США. Но я не выигрывал все дела в Чикаго, и не уверен, что выиграю здесь.
Трибунал возглавлял прилизанный армейский полковник по имени Уолтер Шорт. Компанию ему составляли капитан ВМС Холси и майор армейских ВВС Карл Спаатс (сам он произносил свою фамилию "Спотс", а не "Спаатс"), а также старший лейтенант армейских ВВС с примечательным именем Натан Бедфорд Форрест Третий. Лишь брови этого человека напоминали Чарли о его предке-конфедерате.
Чарли и Луи проявили здравомыслие, явившись в здание Окружного суда пораньше. Давка была не столь сильной, чем во время слушаний по делу "четвёрки верховных судей". Коглин не был государственным деятелем, и это было не первое слушание.
Одним из защитников отца Коглина был адвокат из АСГС по фамилии Левин. На нем снова был надет чудовищный пиджак и красный галстук-бабочка в синюю крапинку, по сравнению с которым пиджак казался вполне нормальным. Его напарник, одетый в пиджак в тёмно-серую полоску, белую рубашку и с неброским тёмно-бордовым галстуком, повязанным в четыре руки, рядом с ним был практически невидим.
Сидевший за столом обвинения Энди Вышински выглядел самым расслабленным человеком в здании. Он курил сигарету, бросил шутку, от которой его помощник поморщился, и весь мир его совершенно не интересовал. Если он не был готов к тому, что мог сказать или сделать отец Коглин, виду он не подавал.
Ровно в десять часов полковник Шорт ударом молотка призвал к порядку.
- Закрыть двери, - пролаял он военным полицейским и береговым патрульным, стоявшим у входа. - Давайте покончим с этим, чем скорее, тем лучше. - Он указал на маршалов, стоявших в дальнем углу вестибюля. - Приведите подсудимого, ребята.
Он был из тех офицеров, которые не нравились Чарли с первого взгляда. У него были поджатые губы, он слишком много лил бриолина на редеющие волосы и, в отличие от капитана Спрюэнса на предыдущем трибунале, на нём стояла печать поклонника рутинного подхода ко всему.
Ввели закованного в наручники отца Коглина. Ему было за сорок, на его лице была нарисована вся карта Ирландии. За очками в проволочной оправе прятались ярко-голубые глаза. На голове у него была копна торчащих волос, практически грива. Вместо рясы священника он был одет в тюремную робу.
- Назовите своё имя для протокола, - сказал ему Шорт.
- Я Чарльз Эдвин Коглин, сэр.
- Итак, мистер Коглин...
- Я бы предпочёл, чтобы ко мне обращались отец Коглин, сэр.
- Итак, мистер Коглин, - с кислой миной повторил Уолтер Шорт, - вы обвиняетесь в связях с иностранными государствами с целью ослабить и разрушить Соединённые Штаты Америки, и делали это за деньги - иными словами, в преступлении под названием "государственная измена". Что вы можете ответить на эти обвинения, мистер Коглин?
Левин склонился к священнику. Вероятно, он был убеждён в том, что юридическая помощь нужна каждому, потому что Коглин разглагольствовал насчёт подлых алчных евреев-банкиров с тем же вкусом, с каким он распинал Джо Стила. Левину не хотелось, чтобы священник сознавался в выдвинутых обвинениях. Ему хотелось сражаться.
Голосом, едва слышным даже через микрофон отец Коглин произнёс:
- Ради блага тех, кто доверился мне, я прихожу к выводу, что у меня нет иных вариантов, кроме как признать себя виновным, сэр. Я молю трибунал о снисхождении к моим грехам, судить которые может лишь всемогущий Господь.
По вестибюлю пронёсся вздох. Он не был похож на изумление, которое вызвало признание вины "четвёркой верховных судей". Уолтер Шорт столь же энергично воспользовался молотком. Он спросил отца Коглина, является ли его признание добровольным, не принуждали ли его, и хорошо ли с ним обращались за решеткой. На все вопросы Коглин дал ожидаемый ответ.
- Тогда, ладно. - Полковник Шорт казался довольным собой, и тем, как развивается ситуация. Он обратился к другим офицерам. - Мы выслушали признание подсудимого. Нам известны обвинения против него. Есть ли необходимость в трате времени на обсуждение приговора?
Холси и Спаатс хранили молчание. Форрест сказал:
- Есть лишь одно наказание за его деяния - такое, которое гарантирует, что он никогда подобного не совершит.
- Хорошо сказано, лейтенант, хорошо сказано. - Шорт вновь оглядел коллег-судей. - Считает ли кто-нибудь, что он заслуживает меньшего, чем высшая мера? - Если кто-то и считал, он промолчал об этом. Шорт вновь обратился к священнику-радиоведущему: - За государственную измену, в которой вы признались перед данным трибуналом, вы приговариваетесь к смерти путём расстрела, время и место которого будет назначено генеральным прокурором, либо президентом.
Коглин изобразил кивок.
- Мы подадим апелляцию! - выкрикнул Левин.
- Ваше право, - неохотно признал Уолтер Шорт.
- Удачи, - хихикнув, вставил Вышински.
Верховный суд вернулся к работе с четырьмя новыми судьями, назначенными Джо Стилом. Газеты, которым президент не нравился, уже обозвали их "машинками для штампования бумаг". Вряд ли они станут кусать руку, которая способна их арестовать.
- Мы будем обжаловать, - сказал Левин. - Правда должна выйти наружу.
- Правда уже вышла наружу, её признал мистер Коглин, - сказал Шорт. - Посему работа сего трибунала завершена. Заседание окончено.
Он вновь воспользовался молотком.
- Сегодня они справились лучше, - сказал Луи. - Сегодня нам не придётся торопиться с обедом.
- Ага, - сказал Чарли.
До священника ему не было дела. Совершил ли Коглин то, в чём признался - уже совсем другой вопрос. Если Чарли не мог тем или иным способом доказать обратное, что же ему было делать? Следовать решению трибунала, может, и не самый храбрый поступок, зато самый безопасный. Именно так Чарли и писал свои статьи.
Левин обжаловал приговор. Верховный суд также играл осторожно. Он отказал в апелляции, заявив, что не в его юрисдикции рассматривать дела военного трибунала. Неустрашимый Левин попросил Джо Стила о помиловании. Как Чарли и ожидал, президент выступил по радио, сказав, что не может даровать помилование. Чарли не ожидал, что Джо Стил вновь станет цитировать Линкольна, но тот именно так и поступил:
- Должен ли я расстрелять простодушного дезертира, и не тронуть волос с головы коварного агитатора, который побуждает его дезертировать?
Весьма хороший вопрос.
Никакая политическая нестабильность не отложила путь отца Коглина на эшафот. Через несколько дней после отказа Джо Стила в помиловании, Чарли вновь позвонил Каган. На следующее утро, зевая, несмотря на кофе, он отправился в Арлингтон, на открытую поляну около птичьего заповедника Рочес Ран. В этот раз в землю был вкопан только один столб. Лишь одно отделение солдат стояло в ожидании.
Коглин умер по-мужски. Он отказался от повязки. Там, где Джо Стил цитировал Линкольна, он процитировал Евангелие от Луки:
- Прости их, Отче, ибо не ведают, что творят, - произнёс он, кивая в сторону солдат со "Спрингфилдами".
Разумеется, ничего это не изменило. Те, кто привели Коглина, привязали его к столбу. Командовавший расстрельным взводом лейтенант приказал солдатам занять позиции. Он начал отдавать уже знакомые Чарли приказы:
- Товсь... Цельсь...
Вероятно, храбрость оставила отца Коглина под конец, поскольку он начал бормотать "Славься, Дево Мария".
- Ave...
- Пли! - рявкнул лейтенант и разом пролаяли винтовки. Коглин умолк навеки. Демонстрируя знание латыни, молодой офицер добавил:
- Ave atque vale*.
Именно эти слова использовал Чарли для заголовка, растянувшегося на всю полосу: "ЗДРАВСТВУЙ И БА-БАХ".
IX
Некоторые законопроекты, которые проходят через Конгресс, вызывают у людей подозрения ещё до того, как они будут полностью приняты. Иные проходят, как есть, под изначальными названиями, и никто понятия не имеет, о чём они, пока они не начнут действовать. Порой люди не до конца осознают, о чём эти законы на самом деле, и спустя годы после того, как они начинают действовать. Четырнадцатая поправка* к Конституции была одной из таких заложенных бомб.
Другим подобным - опять же, может, в меньшем масштабе, а может, и нет - было предложение Джо Стила под безобидным и даже вызывающим зевоту названием "Законопроект о трудоустройстве на реконструкции инфраструктуры штатов, пострадавших от природных бедствий во время недавнего экономического спада". Оно позволяло федеральному правительству набирать заключённых из местных тюрем, тюрем штатов и федеральных пенитенциарных учреждений, и принуждать их к работам на Среднем западе, в Скалистых горах, строительству дорог, мостов, плотин, каналов и много чего ещё, что кому-то вздумается построить*.
Закон прошёл через Палату представителей раньше, чем Майк вообще смог его заметить. И даже в этом случае он не обратил бы на него внимания, если бы не прочёл статью в "Нью-Йорк Таймс". Колумнист, похоже, имел двойственное мнение по поводу этого закона: "Ни у кого нет сомнений в том, что между Оклахомой и Ютой требуется перестроить и восстановить очень многое, - писал он. - Срединную Америку разорили не только бури, породившие "пыльный котел"*. Тем не менее, в то время как вся страна считает южанских каторжан* явлением отвратительным, мы не можем не задаться вопросом о целесообразности создания федеральных каторжан в столь обширном регионе. Не будет ли для всех нас лучше стремиться сократить степень применения подобной формы наказания, а не расширять её?".
Майк отнёс экземпляр "Таймс" редактору.
- Как так вышло, что мы ничего с этим не сделали? - спросил он.
Стэн пробежал колонку глазами.
- Как вышло? Я скажу тебе, как. Потому что до сего момента я об этом ничего не слышал. Иди, пробегись по тексту этого закона и выясни, о чём он. А как выяснишь, о чём он на самом деле, тогда поймём, что с ним делать, и надо ли вообще что-либо делать.
- Лады. - По убеждению Майка, любой повод сходить в общественную библиотеку Нью-Йорка считался оправданным. Каждый раз, поднимаясь по ступенькам между двух больших библиотечных львов, он чувствовал себя умнее. Это чувство не означало, что он действительно становился умнее, но оно ему нравилось.
Он слышал, что в день громадное центральное здание на Пятой авеню посещало около 11000 человек. Библиотечный фонд был крупнейшим в мире, не считая Библиотеки Конгресса. Майк знал, где, полка на полке, обитали отчёты Конгресса. Он пролистывал оглавления последних бюллетеней, пока не нашёл нужный закон.
И действительно, он был написан на канцелярите, диалекте, считавшем себя разновидностью английского, но на самом деле являвшемся неким гораздо более деградировавшим языком. Чтобы разобраться, Майку пришлось уподобиться золотоискателям. Он перерыл тонны грязи, жижи и гравия, но всё же, добыл несколько прекрасных самородков. Блокнот на пружинке заполнялся рядами строк.
Вернув бюллетень обратно на полку, Майк покачал головой. Он заплатил ещё один цент за поездку на метро до офиса "Пост" на Уэст-стрит. Семнадцатиэтажная гора желтого в крапинку кирпича напоминала ему собственное лицо по утрам, когда он собирался побриться.
- Ну? - спросил Стэн, когда Майк вернулся в офис.
- Ну, - произнёс тот. - Тебе известен немецкий лагерь под названием Дахау, куда Гитлер швыряет всех, кто, так уж вышло, ему не по нраву?
- Лично не бывал. Но наслышан о нём, - сказал Стэн. - И что?
- А то, что, если Джо Стил возьмёт этот закон и будет им пользоваться максимально долго, он сможет понастроить по всему Среднему западу столько лагерей, сколько пожелает. Он сможет вытаскивать людей из тюрем и отправлять их на работы. Я не нашёл в законе ничего, что ограничивало бы его в сроках их работы. Возможно, это упоминание там есть - я пролистывал закон довольно бегло. Но, если оно там есть, я его не заметил.
- Насколько ты в этом уверен? - спросил Стэн.
- О, где-то на девяносто пять процентов, - ответил Майк. - Это одна из тех вещей, которая сразу бросится в глаза, как только обретёт силу закона.
- Тогда, ладно. Пиши, и мы опубликуем. Может, Сенат к нам прислушается, а может, мы как хомячки, крутим свои колесики впустую. Но если мы не встанем и не покажем людям, что происходит, они, считай, получат, что заслужили.
Майк колотил по клавишам изо всех сил. Как и брат, печатал он двумя указательными пальцами. И, опять же, как и брат, он был быстр и точен, как и все, кто владел слепым набором. Его заголовок гласил: "ЗЕМЛЯ СВОБОДНЫХ И РОДИНА ТРУДОВЫХ ЛАГЕРЕЙ?"
Стэн внёс в него лишь одно изменение - он превратил вопросительный знак в восклицательный. Больше правок в статью он не вносил. К двусмысленной заметке из "Нью-Йорк Таймс" особой привязки не имелось. "Пост" обладала своей репутацией, но двусмысленность среди её качеств не числилась.
- Чего я на самом деле хочу, так это того, чтобы о законе говорили люди, вроде Уилла Роджерса и Уолтера Уинчелла*, - говорил Майк. - Если они сумеют заставить народ взбеситься или рассмеяться, закон не пройдёт.
- Надейся, чтобы не прошёл, - ответил на это Стэн. - Никто пока не разорился, делая ставки на уровень интеллекта американского народа...
- Спасибо вам, Г. Л. Менкен*, - перебил его Майк.
-... и это в двойной степени верно по отношению к Сенату, - невозмутимо закончил фразу Стэн. - Ну, мы всё ещё в деле. Возможно, вся страна, наконец, возьмётся за ум и в следующем году выпнет Джо Стила.
- Возможно. - Майк изо всех сил постарался говорить так, будто он тоже в это верит. Но у него было дурное предчувствие, что даже всех его усилий окажется недостаточно.
***
Чарли вымучивал статью о "Дочерях американской революции"*, когда на его столе зазвонил телефон. Не без облегчения он потянулся к аппарату. В том, что он сейчас писал, было столько же творчества, сколько в заливке бетоном нового тротуара. В это занятие было вовлечено очень мало мозговых извилин. Подходило любое оправдание, чтобы сделать перерыв.
- Чарли Салливан, - сказал он.
- Скрябин, Белый Дом, - послышался в ухе резкий голос. - Живо сюда.
- Уже бегу, - ответил Чарли.
Скрябин повесил трубку. Даже щелчок прозвучал резко. Чарли задумался, почему подчинился настолько автоматически, но ненадолго. Винс Скрябин никогда не говорил весело, но столь раздраженно, как сейчас, говорил он редко. На Пенсильвания-авеню кому-то отдавили мозоль. Чарли не знал, было ли это как-то связано с Майком, но у него возникло ощущение, что могло. Майк не мог сопротивляться своему желанию пострелять из мелкашки по Белому Дому. Когда-нибудь Белый Дом выстрелит в ответ. Понаблюдав в недавнем времени работу расстрельного взвода, Чарли изо всех сил надеялся, что произойдёт это не в буквальном смысле слова.
- Что-то готовится? - спросили из-за другого стола, когда Чарли схватил федору.
- Что-то в Белом Доме, - ответил он. - Пока не знаю. Выясню, когда туда доберусь.
Охранники на входе его ждали.
- Скрябин сказал, что вы придёте, - сказал один.
Если Молоток и хотел его впечатлить, то справился он на "отлично". Чарли даже увидел клерка, вышедшего и проследовавшего впереди него.
- Идите прямо к нему в кабинет. Он вас ждёт.
Скрябин там и был. У него на столе лежал позавчерашний выпуск "Нью-Йорк Пост". Скрябин ударил маленьким бледным кулачком по статье, озаглавленной "ЗЕМЛЯ СВОБОДНЫХ И РОДИНА ТРУДОВЫХ ЛАГЕРЕЙ!".
- Что вы на это скажете? - бросил он.
- Что ещё не читал, - логично, по его мнению, ответил Чарли.
- Ну, так, взгляните. И скажите, почему ваш брат искажает всё, что пытается сделать Джо Стил.
Чарли прочёл статью. Как и большинство жителей Вашингтона, на законопроект он не обратил внимания. Равно как и не заметил статью в "Нью-Йорк Таймс", о которой упоминал Майк. Закончив, он поднял взгляд и спросил Скрябина:
- Хорошо, и какова ваша версия?
- Она проста. - Скрябин развёл руки в стороны. Хоть кожа на них и была бледной, с тыльной стороны, руки были покрыты чёрными курчавыми волосами. А на лице у него уже наметилась вечерняя щетина, хотя на часах была ещё половина одиннадцатого. - У нас по тюрьмам всей страны за решёткой сидят тысячи и тысячи молодых крепких мужчин. И женщин тоже. И чем они заняты? Сидят и едят себе в голову*. С этим законом мы можем применить их труд на общественно значимых объектах. А ваш брат повернул всё так, будто мы пытаемся превратить их в кучу галерных рабов, или вроде того. - Его взгляд утверждал, что, отчасти - по большей части - в этом была вина Чарли.
- Эй, во-первых, я не сторож своему брату, - сказал Чарли.
- А кто-то должен быть, - сказал Скрябин.
- А, во-вторых, как по мне, в его словах есть здравый смысл, - продолжил Чарли. Помощник Джо Стила поливал его из глаз лучами смерти и разрушения. Но Чарли всё же гнул своё: - Допустим, вы спёрли пару бейсбольных перчаток и следующие шестьдесят дней проведёте в окружной тюрьме. Если Майк прав, вот это позволит послать вас хрен знает куда работать в поте лица до тех пор, пока это кому-то будет нужно.
- Да, если, - презрительно бросил Скрябин. - Но положение о соразмерности включено в закон вне зависимости от того, потрудился ли ваш брат его заметить или нет.
- Хорошо. Достаньте экземпляр и дайте его мне, - сказал Чарли.
Винс Скрябин одарил его очередным убийственным взглядом. Затем Молоток открыл тумбочку, достал из неё экземпляр - он был практически такой же толстый, как и остренькое бандитское чтиво, какое можно купить в любом газетном ларьке - и пролистал его. Спустя пару минут, он торжествующе крякнул, и указал на параграф в середине страницы.
- Вот.
Чарли прочёл. Канцелярит был ядрёным даже по вашингтонским стандартам. Однако там было указано, ну, или Чарли решил, что указано, что никто не может быть привлечён к работам на федеральных объектах сверх условий первоначального приговора, при условии, что человек не нарушил внутренний распорядок места заключения, в котором он находился.
- А с этим что? - спросил Чарли, указывая.
- А что с этим? - вопросом на вопрос ответил Скрябин. - Если продолжаете нарушать правила, вы заслуживаете дополнительного наказания. Будьте благоразумны, Салливан. Это муха. А ваш дурак-братец решил раздуть из неё слона. Но это всего лишь муха*.
Майк был задирой. Чарли это знал. При этом, дураком он не был. Если он видел где-то вероятность, эта вероятность там имелась. Обернётся ли она реальностью, уже другой вопрос. Пытаясь сменить тему, Чарли спросил:
- От меня-то вы чего хотите?
- Уместен будет материал, указывающий на положительные стороны данного законопроекта, - сказал Скрябин. - Те места действительно нуждаются в восстановлении. Как в этом вообще можно сомневаться? Это способ решить всё с минимальными затратами. Это даже сможет перевоспитать преступников. По крайней мере, удержит их от новых неприятностей. Я спрашиваю вас: где в этом зло?
- Раз, вы всё так поворачиваете... - медленно произнёс Чарли.
- Именно так я и поворачиваю. Как и законопроект, - ответил на это Скрябин. - Это способен заметить любой, кто не относится к нам с пристрастием.
- Почему именно я должен этим заняться? - спросил Чарли.
Подобная статья, вышедшая из-под его пера, лишь создаст между ним и Майком большую напряжённость. Мало её между ними?
Однако Винс Скрябин произнёс:
- Отчасти, чтобы показать всему миру, что хоть кто-то в клане Салливанов может быть благоразумным человеком и не видеть несуществующих вещей, словно какой-нибудь забулдыга с белой горячкой.
Майк не видел того, что не существует вовсе. Чарли знал его слишком хорошо, чтобы поверить этому хоть на минуту. Он мог видеть то, что, может быть, существует. Любой бы мог; воображение - это часть человеческого естества. То, что Чарли видел ясно и прямо сейчас, это дверь, захлопывающаяся перед ним и разбивающая ему нос, если он отправит подручного Джо Стила пойти далеко и надолго. Если он не станет там и тут делать администрации одолжений, то не должен ждать, что получит их в ответ. Как и любое другое место человеческого обитания, Вашингтон жил по такому бартеру.
Чарли вздохнул. Он потянул время, закуривая сигарету (трубка Джо Стила подошла бы лучше). Выпустил дым. Выдержав максимально возможную паузу, он пробормотал:
- Я займусь этим.
Он журналист, а не герой.
Будь Винс Скрябин настоящим политиком, он облизывал бы Чарли до тех пор, пока тот не почувствовал бы себя расположенным, ну или типа того, к тому, что он видел себя вынужденным сделать. Однако Молоток был помощником. Ему не было нужды беспокоиться об избрании. Он был колючим, а не скользким. Он соизволил кивнуть Чарли.
- Ладно. Хорошо. - Он бросил ему "Пост". - Заберите это с собой. Если газета останется здесь, воспользуюсь ей в уборной.
- Рад видеть, что вы столь же обаятельны, как и прежде, - сказал Чарли, и ощутил небольшое удовлетворение о того, что оставил что оставил последнее слово за собой.
Он написал статью. Там, где Майк мазал законопроект чёрным, Чарли выбрал пастельные тона. Он писал о разрухе, вызванной "пыльным котлом", писал о запустении в тех штатах, где законопроект будет действовать, о том, как всем им требовались рабочие руки. Он говорил о том, как преступники своим трудом будут искупать долг перед обществом. Он насыпал столько сахара, что будь он диабетиком, ему потребовался бы укол инсулина.
Чарли гадал, не намазал ли слишком жирно, не решат ли в Белом Доме, что он поёт им осанны слишком громко. Ещё он задумался, действительно ли всё это сделал он. Человека можно одинаково оскорбить, как назвав его милашкой, так и обозвав сукиным сыном.
Однако его статья была перепечатана в газетах от Бангора до Сан-Диего. Через несколько дней после этого ему позвонили из Белого Дома прямо домой. На этот раз это оказался не Скрябин. Это был Стас Микоян.
- Отличная работа, Чарли! - сказал армянин. - Количество телеграмм и писем в Сенат относительно законопроекта равняется четырём в поддержку к одному против.
- Неужели? - произнёс Чарли. - Откуда вы знаете?
Микоян рассмеялся.
- Есть способы. Уж вы поверьте.
Он не рассказал, что это за способы. Неужели Джо Стилу докладывали из кабинета каждого сенатора? Неужели у президента есть шпионы в почтовом отделении Капитолия? Неужели в офисе "Вестерн Юнион"* кто-то учитывает каждую телеграмму, что проходит через них? Чарли с трудом мог в подобное поверить, но ему было и сложно не поверить Микояну. Винс Скрябин, без сомнений, соврал бы, не меняясь в лице. Микоян же был более расположен к искренности.
Это значит... что? Допустим, вы из того меньшинства, которому не нравится законопроект Джо Стила. Станет ли коп или агент министерства юстиции стучаться в вашу дверь или хватать прямо на улице? Чарли покачал головой. Это Америка, а не какая-то жалкая страна за далёким морем. Тут подобное невозможно.
- Короче, - мягко и добродушно продолжил Микоян. - Джо Стил доволен тем, что вы сделали. Он просил передать вам благодарность, что я и делаю. Увидимся.
- Что это такое было? - спросила Эсфирь, когда Чарли повесил трубку.
- Это было из Белого Дома, Микоян. - Если в голосе Чарли слышалось изумление, что ж, так оно и было. - Джо Стилу понравилась моя статья.
- Это хорошо или плохо?
- Хрен знает. - Чарли отправился на кухню и налил себе кое-чего крепкого.
Спустя неделю, законопроект по восстановлению Среднего запада прошёл Сенат. Джо Стил своей подписью дал ему силу закона. Чарли оказался среди журналистов, которых он пригласил на церемонию подписания. Пока Джо Стил ставил свою размашистую подпись, по правую руку от него стоял Дж. Эдгар Гувер. Гувер выглядел даже более обрадованным этим законом, чем его босс. Вид счастливого Гувера заставил Чарли усомниться в том, правильно ли он поступил.
***
Роялисты не покинули Францию ни после Великой французской революции, ни во времена Наполеона, ни даже после Третьей революции*. Роялисты до сих пор существовали во Франции, убеждённые, что династия Бурбонов должна править страной из Версаля. Народ говорил о роялистах, что те ничему не научились и ничего не поняли.
В Америке роялистов не было - ну, за исключением тех, кто поклонялся кинозвёздам и бейсболистам, сделавшим хоум-ран. Однако никто, даже эти поклонники, не желал видеть кинозвезду на посту президента. Это не означало, что в США не было тех, кто ничему не научился и ничего не понял. По эту сторону Атлантики таких людей называли республиканцами.
Едва на горизонте забрезжили выборы 1936 года, Республиканская партия, видимо, решила притвориться, будто первого срока Джо Стила никогда не существовало. "Слонов", вероятно, следовало назвать страусами, настолько уверенно они прятали головы в песок. Когда в марте Гитлер ввёл войска рейхсвера в Рейнскую область, никто из лидирующих кандидатов Республиканской партии не сказал об этом ни слова. В конце-то концов, всё это происходило на далёкой планете под названием Европа.
Джо Стил высказался. Чарли это отметил. В отличие от большинства политиканов-республиканцев, Джо Стил не происходил из семьи потомственных американцев. Сюда приехали его родители. Старый свет, по-прежнему, кое-что значил для него, равно как и для миллионов его соотечественников.
- Этими действиями Адольф Гитлер расторг Локарнские договорённости*, - заявил он в радиообращении. - Никто не принуждал Германию их заключать. Она сделала это по доброй воле. Германские и французские солдаты смотрят друг на друга, стоя по берегам Рейна с винтовками в руках. Если бы Франция сделала свой ход, она бы опрокинула Гитлера. Соединённые Штаты поддержали бы её всеми мерами, за исключением военных. Боюсь, теперь уже слишком поздно.
Фюрер, находясь по другую сторону Атлантики, показывал президенту фигу. Насколько Чарли было известно, процессом наслаждались оба. Они могли обзываться друг на друга, сколько душе угодно. Достать никто никого не мог.
- Джо Стил ничего не понимает в народной воле и национальном самоопределении, - ревел Гитлер. - Ещё никто не говорил ему, что он не имеет права укреплять свои границы.
- Добрым соседям не нужны укрепления, - возражал Джо Стил. - Наша граница с Канадой тянется на три тысячи миль без единого укрепления с обеих сторон. Для мира доверие значит больше, нежели бетон и пушки.
Всё это пролетало мимо ушей республиканцев. Они хотели перевернуть календарь обратно в 1931 год (строго говоря, они хотели вернуть его в 1928 год, во времена процветания, но никто, кажется, не знал, как это сделать). В одной из своих статей о состоянии Республиканской партии, Чарли процитировал мистера Дули*, остряка рубежа веков: "Риспубликанцы дали пендаля, ик! А щаз, когда вы проиграли, мы на вас дажж плевать не будем. Пррсто падайдите и палучите пендаля ишшо сильней, ик!".
Насчёт этих строк ему позвонил хихикающий Стас Микоян. Также он получил своего рода ответ от Уэстбрука Пеглера. Колумнист "Чикаго Трибьюн" поддержал Джо Стила в его борьбе с Гувером в 1932 году, но вскоре скис. Ему не нравилось ничего из того, что делал президент. Он швырнул в лицо Чарли, а заодно и Джо Стилу, другую цитату мистера Дули: "Человек, шо желаит за год выучить омара летать, содицца в дурку, бо шызоид, но человек, кто ришыл, шо выборрами можно сдел-блгл-лать ангилов из людёв, зовёцца "рыформатыр" и гуляит на свободе".
Прочитав статью Пеглера, Чарли непроизвольно рассмеялся, несмотря на то, что адресована она была ему. Эсфирь тоже посмеялась, когда он показал статью ей.
- Он тебя уел, Чарли, - сказала она, чего Чарли никак не мог отрицать. Затем она добавила: - Спорим, Джо Стил сочтёт её забавной.
- Неа. - Чарли покачал головой. - Микоян мог бы. Но Джо Стил и Скрябин вообще никогда не смеются.
Он отправился в Кливленд, посмотреть, кого республиканцы изберут участником гонки за президентское кресло. Герберт Гувер жаждал крови Джо Стила. Но неважно, насколько чёрной была метка у республиканцев, её было недостаточно. В первом голосовании выдвинули губернатора Канзаса Альфреда Лэндона. В напарники делегаты выдвинули ему чикагского газетного издателя Фрэнка Нокса (он издавал "Дэйли ньюз", а не "Трибьюн").
Лэндону было крепко за сорок лет. Выглядел он лучше Джо Стила; он мог быть проповедником или школьным учителем. Он желал всем добра. Чарли это видел. Гувер тоже желал всем добра. И к чему его это привело? С его именем ассоциировались трущобы и вчистую проигранные выборы.
- Я - человек от народа, - говорил он в приветственной речи. - Кто-то должен его защищать, поскольку Джо Стил обратился против него. Когда я был мальчиком, движение популистов* родилось в Канзасе. Если желаете, можете считать меня популистом.
Чарли эта речь понравилась. Цитата из Аброза Бирса* вероятно, могла оказаться забавнее цитаты из мистера Дули. Уже покойный, но далеко не забытый Бирс определял популиста, как "ископаемого патриота раннего сельскохозяйственного периода, найденного в красном стеатите*, что является базовой породой в Канзасе; характеризуется необычайно крупными ушами, которые, по утверждениям некоторых натуралистов, дают ему возможность летать, хотя профессора Морс и Уитни в своих исследованиях независимо друг от друга пришли к гениальному выводу, что, если бы он обладал этой способностью, то переместился бы куда-нибудь в другое место. В красочном описании того периода, фрагменты которого дошли и до наших времён, он упоминается как "Канзасская напасть".
Он всего лишь хотел повеселиться, использовав цитату из "Словаря дьявола". Однако порой, выражение прилипает. Порой, люди делают его прилипчивым, если считают, что это пойдёт им во благо. После того, как демократы объединились, чтобы снова выдвинуть Джо Стила и Джона Нэнса Гарнера, они тоже начали называть Альфа Лэндона "Канзасской напастью". Каждая политическая рекламка, вплоть до проездных билетов, использовала эту фразу.
- Коли я - "Канзасская напасть", тогда Джо Стил - напасть для всей страны, - заявил Лэндон. Он с гордостью носил на лацкане канзасский подсолнух. Но энтузиазма он вызывал не больше, чем овсянка на обезжиренном молоке. Его кампания подпрыгивала и чихала, но подняться и полететь она так и не смогла.
"Литературный дайджест" организовал опрос. Там предположили, что Лэндон возьмёт в два раза больше голосов выборщиков, чем Джо Стил. Чарли поинтересовался у Стаса Микояна, что тот об этом думает.
- Мы не за книжки голосуем, - ответил хитрый армянин*.
В день выборов люди заполнили избирательные участки. Едва участки начали закрываться, как стало очевидно, что "Литературный дайджест" не дотянулся до реальных результатов и трёхметровой палкой. В своё время Джо Стил обрушился на Герберта Гувера подобно оползню. В тот раз так говорили все. Из-за этого сочинителям заголовков пришлось придумывать новое слово, чтобы описать то, что он сделал с Альфом Лэндоном. Слово "лавина" оказалось одним из наиболее используемых.
Именно лавиной это и было. Джо Стил победил в сорока шести из сорока восьми штатов. "Куда Мэн, туда и Вермонт"* - пошутил один газетчик. Джо Стил получил более шестидесяти процентов во всенародном голосовании. Сидя у него на хвосте, демократы получили ещё больше сенаторов и депутатов, чем у них было раньше.
На Рождество Чарли и Эсфирь отправились в Нью-Йорк навестить семью и друзей. Ханука закончилась шестнадцатого числа, но мать Эсфири приготовила им латкес*. Чарли обожал латкес. Единственной проблемой было...
- Божечки, кажется, я проглотил шар для боулинга, - произнёс он, когда они выкатились из квартиры Иштвана и Магды Полгар.
- Шар для боулинга, приправленный луком, - сказала Эсфирь.
Чарли рыгнул.
- И это тоже, ага.
У Полгаров он мог не беспокоиться ни о чём, кроме переедания и изжоги. Когда они с Эсфирью отправились на обед с Майком и Стеллой, всё оказалось сложнее.
- Ну, что, твой дружок заполучил ещё четыре года - сказал Майк, едва они успели рассесться в стейк-хаусе. - Похоже, вы способны почти всегда одурачить большинство населения.
- Майк, на этот счёт я скажу тебе две вещи, - ответил Чарли. - Первое: Джо Стил мне не дружок. Просто, я работаю в Вашингтоне, поэтому много пишу о политике.
- Ты присосался к этим калифорнийским бандитам, вот, чем ты занят, - сказал Майк.
Чарли вскинул руки, сдерживая гнев.
- Второе: мы приехали сюда, чтобы повидаться с людьми, которые нам важны...
- Которых мы любим, - вставила Эсфирь.
- Которых мы любим. - Чарли кивнул. - Верно. Мы ехали сюда не для того, чтобы пререкаться о политике. Это совсем не весело. Ладно?
Майк хмурился. Чарли гадал, не пропустил ли он пару-тройку рюмок перед тем как пойти сюда. Стелла коснулась руки Майка. Тот начал было её стряхивать, но передумал. С чем-то похожим на серьёзное усилие, Майк кивнул.
- Ладно, Чарли. Поступим по-твоему. Ради старых добрых времён.
- Ради старых добрых времён, - радостно согласился Чарли. Он не желал ссориться с братом, особенно на публике. Он приехал в Нью-Йорк хорошо провести время, а не скандалить.
Он взял стейк на косточке. Эсфирь выбрала нью-йоркский стрип. Они отрезали по кусочку и передали друг другу. Майк и Стелла поступили точно так же с выбранным им филе и выбранной ею телячьей отбивной. У брака есть свои преимущества. Когда идёшь есть вместе, можешь за раз попробовать два разных блюда.
Однако, не считая еды, обед не задался. Чарли разок вздохнул, когда после прощаний, рукопожатий и объятий, они вернулись в отель.
- Несмотря на то, что мы о нём не упоминали, слон по-прежнему оставался в комнате, - сказал он.
- Все слоны лежат на спинах, задрав ноги кверху, - сказал Эсфирь.
Он скорчил ей мину.
- Ты поняла, о чём я. Он решил, я продался. Может, он не сказал об этом вслух, но он так считает. А ещё мне кажется, его бесит Джо Стил, ему не нравится ничего, что делает этот человек. А он сделал кое-что хорошее, чёрт подери.
- Может, кое-что, - задумчиво произнесла Эсфирь. - Но за всё нужно платить. И теперь у нас есть ещё четыре года, чтобы выяснить, насколько высокой окажется цена.
***
В народе говорят, что март врывается, словно лев. Если март врывается, словно лев, тогда 20 января, врывается, как... что? Наверное, как Tyrannosaurus rex. Двадцатая поправка передвинула день инаугурации на шесть недель назад, но погоду она передвинуть не могла.
Строго говоря, погода была самой мерзкой, какая только могла быть в Вашингтоне. Почти четверть миллиона человек прибыла в столицу государства, чтобы посмотреть, как Джо Стил приносит присягу на своём посту во второй раз, и почти обо всех них Чарли мог сказать, что они пожалели, что не остались дома. Несколько тысяч скопились на Юнион-Стейшн и дальше никуда не пошли. Возможно, это были самые везучие, либо самые смышлёные.
Было холодно. Было сыро. Было мерзко. Дождь начался ещё до рассвета и не прекращался весь день. Утром дождевые капли начали замерзать и превращаться в мокрый снег. К полудню градусник поднялся выше нуля - на целый градус выше нуля. Дрожа в пальто и под зонтом, Чарли желал поскорее оказаться дома в постели. Как можно скорее.
Джо Стил явился на церемонию так, словно на улице было двадцать три градуса, и на небе ни облачка. Джо Стил, насколько мог судить Чарли, всегда, несмотря ни на что, шёл вперёд с чётким планом действий. Если на его пути становились люди, он шёл сквозь них, или поверх через них. Если на его пути становилась погода, он её игнорировал.
Всё это означало, что Чарльз Эванс Хьюз также должен был явиться на церемонию. Председателю Верховного суда было за семьдесят. Глядя на капли воды, стекающие с его носа и бороды, Чарли надеялся, что этот бедный старик не сляжет с пневмонией и не помрёт. Разве, не случалось нечто подобное с кем-то из прежних президентов? С Уильямом Генри Гаррисоном*? Ему казалось, что да, но без проверки он не мог быть в этом уверен. С другой стороны, мог ли Джо Стил надеяться, что Хьюз помрёт от пневмонии, дабы он мог подобрать более сговорчивую замену? Чарли решил про себя, что такая мысль скорее пришла бы в голову Майку.
Президент принял присягу примерно в двадцать минут двенадцатого. Дождь полил ещё сильнее, чем прежде. Агент Секретной службы держал зонт над головой Джо Стила. Ещё один держал зонт над микрофоном. Чарли наблюдал за всем этим с некоторым опасением. А по такой погоде микрофон тебя не закоротит?
Президента это не волновало. А если и волновало, Джо Стил этого не показывал. Не показывать свои тревоги было одной из его сильных сторон. Неподалёку от Чарли стояли Лазар Каган и Стас Микоян и выглядели они жалко. Даже Скрябин, возможно, хотел оказаться где-то в другом месте, хотя его лицо оставалось почти таким же непроницаемым, как и у босса.
- Мы завершили первый Четырёхлетний План. Мы продолжим с новым Четырёхлетним Планом. - Джо Стил сделал свою программу такой же неумолимой, как и он сам. - Первый план заложил фундамент движению вперёд по восстановлению нашей страны. Теперь на этом фундаменте мы будем строить. Могущественные люди, которые обрели своё могущество путём уловок и хитрости пытались меня остановить, но они проиграли. Люди видят их ложь. Мы пойдём вперёд, и там нас ждут лучшие дни.
Он замолчал в ожидании аплодисментов. Он их получил, но они вышли прохладными и приглушёнными. Все вокруг слишком промокли, чтобы демонстрировать энтузиазм, а постоянный дождь топил звук хлопков.
- Я буду работать без отдыха, чтобы обеспечить безопасность нашей великой страны, как внутри неё, так и за рубежом, - сказал президент. - Никаким вредителям не будет позволено встать на пути прогресса, либо саботировать его. Никакому иноземному врагу не будет позволено бросить нам вызов. Мы бросаем вызов и "красным" и фашистам. Ни одна из этих зараз не достигнет наших берегов!
Очередная пауза для аплодисментов. Снова сырые хлопки. Чарли решил, что инаугурационная речь будет хорошо читаться, но никто, возможно, за исключением Джипси Роуз Ли*, не сумеет возбудить эту толпу, а сама Джипси Роуз Ли, скорее всего, замёрзнет насмерть, если явится сюда в том, что она обычно носит.
Джо Стил шёл дальше. Он обещал рабочие места. Он обещал еду. Он обещал плотины, шоссе и каналы. Он обещал боевые корабли на море, боевые самолёты в небе и танки на земле. Микрофон не ударил его током. Чарли не знал почему, но этого не случилось.
Закончив речь, Джо Стил остался на трибуне на открытом воздухе, наблюдая, как мимо проходят солдаты, танки и парадные оркестры. В этот раз никто не держал зонт над его головой. На нём была лишь знакомая твидовая кепка. Согласно программке, в небе должны появиться бомбардировщики, но эту часть пришлось отменить. Никто бы не увидел самолёты сквозь тёмный толстый слой облаков.
Когда он возвращался в Белый Дом, то ехал от Национальной Аллеи в той же машине с открытым верхом. Чарли тоже находился в открытой машине, в восьми или десяти автомобилях позади президентского. Люди, выстроившиеся вдоль улицы, махали ему и другим дрожащим промокшим журналистам, сочтя их какими-то важными чиновниками. Пара человек махала им в ответ. У Чарли сил на это не было.
Агенты Секретной службы торопили репортёров заходить в Белый Дом. Проходя мимо президентской машины, Чарли заметил, что на полу пассажирского отделения набралось с пару сантиметров воды. Видимо, часть всего этого досталась и тому, кто там ехал.
Цветные повара и слуги раздали горячий кофе, чай и закуски. Негр-бармен в смокинге ожидал заказов посерьёзнее. Если он не разбогател от чаевых, что оставляли ему благодарные джентльмены от прессы, значит, они были ещё большими нищебродами, чем о них думали.
- Буду жить, - произнёс Чарли, покончив с чашкой кофе и рюмкой бурбона.
- Я должен выбраться из этих промокших шмоток и залезть в сухой мартини, - бессовестно процитировал кинореплику другой журналист.
Чарли размышлял над ещё одной порцией бурбона - в качестве антифриза, разумеется - когда к нему подошёл Лазар Каган. Коренастый еврей надел сухой пиджак, но рубашка под ним всё ещё липла к телу.
- Президент хотел бы поговорить с вами пару минут, - сказал он.
- Правда? - Чарли гадал, в насколько крупные неприятности влип. Джо Стил был не самым общительным президентом, из тех, что возглавляли страну. Он редко говорил ради просто разговора.
Каган провёл Чарли из комнаты для прессы в кабинет президента, овальное помещение над Голубой комнатой. Джо Стил сидел за массивным столом, сделанным из калифорнийского красного дерева с гранитной столешницей. Президент энергично пыхтел трубкой. Пока мимо шли солдаты и музыканты, ему приходилось обходиться без неё. На улице никто не смог бы её прикурить.
- Здравствуйте, Салливан, - сказал Джо Стил, голос у него был дружелюбный, а глаза, как всегда, полуприкрыты.
- Господин президент, - осторожно произнёс Чарли. Он решил добавить: - Удачи вам на новом сроке, сэр.
- Благодарю. Вообще, я благодарю вас дважды. Вы немного поспособствовали с "Канзасской напастью".
- Вообще-то, это не моё. Я просто взял цитату и использовал.
"Лучше сам ему всё расскажу", - подумал Чарли.
- О, да. - Джо Стил кивнул. Пусть и в расслабленном состоянии и куря, но он излучал угрозу, как даже притушенный огонь излучает жар. - Но вы её взяли, и она прилипла к Лэндону, словно репей. Один из самых лёгких способов одолеть человека - это заставить его выглядеть нелепо.
- Да, сэр. - Как и любой другой репортёр, Чарли об этом знал. Но репортёры не делали так, чтобы это звучало, как диагноз, как поступил Джо Стил.
Президент подался вперёд в сторону Чарли.
- Да, я должен вам благодарность, в некоторой степени. Впрочем, вашего брата я не благодарю. - На мгновение огонь оказался не притушен, и опасность вырвалась наружу.
Сглотнув, Чарли сказал:
- Господин президент, я не знаю, что могу с этим поделать.
- Не знаете? Очень плохо.
Джо Стил сделал лёгкое едва заметное движение левой ладонью. Чарли покинул кабинет. Ну или, если хотите начистоту, Чарли позорно бежал.
Х
Даже не самому общительному президенту приходилось общаться. Этого требовала современная политика. Если всё время оставаться в Вашингтоне, люди начнут о тебе забывать. А если вспомнят, то могут решить, будто ты прячешься не без причины. Радио и кинохроника немного помогали, но всего они сделать не могли. Настоящим людям необходимо видеть настоящего президента, в противном случае, он перестанет быть настоящим.
Именно поэтому Джо Стил сел в поезд из Вашингтона до Чаттануги, дабы отпраздновать завершение строительства одной из плотин, что снизит затопляемость долины реки Теннеси и даст электричество миллионам жителей по соседству. Чарли оказался среди репортёров, приглашённых путешествовать вместе с ним. В те дни президент замечал Чарли. Как в случае с тем парнем, которого облили смолой, изваляли в перьях и выпнули из города на первом поезде, Чарли предпочёл бы пойти пешком, чем получить такое внимание.
Он играл в покер и бридж с другими репортёрами в вагоне, а также с Микояном и Скрябиным. Микоян лучше играл в бридж, чем в покер. Винс Скрябин был докой в обеих играх - его невыразительное лицо подходило для любых занятий.
- Правительство мало вам платит? - проворчал Чарли, когда Молоток сыграл "малый шлем"* на бубях.
- Когда речь заходит о таких вещах, как деньги или власть, разве применимо слово "мало"? - отозвался Скрябин.
Не имея ничего сказать достойного в ответ, Чарли решил промолчать.
Помимо карт, время убивала книга "Унесённые ветром". Чарли сопротивлялся ей с прошлого лета, когда она вышла, хотя Эсфирь, вместе со всей страной, сходила по ней с ума. Однако путешествие поездом, и тем более - на Юг, не оставило ему никаких оправданий. Нет, мало, что лучше хорошей толстой книги поможет забыться под стук колёс. В отличие от колоды карт, после покупки книга ваших денег больше не потребует.
Вот, он и продолжал перелистывать страницы. Он продолжал бы их перелистывать и сидя в гостиной в мягком кресле-качалке. Он понимал, почему все вокруг проглатывали эту книгу за один присест.
Ну, почти все. Он ужинал в вагоне-ресторане, сидя за столом напротив Стаса Микояна. Он ел швейцарский стейк*, который мог быть и хуже, но, впрочем, мог быть и получше. Когда цветной официант унёс его тарелку на подносе, Чарли сказал:
- Интересно, что он думает об "Унесённых ветром"?
- Я видел, как вы её читали, - сказал Микоян. - Я прочёл её от корки до корки в том году, когда после выборов смог немного освободиться. Писать она умеет - на этот счёт двух мнений быть не может.
- Она, конечно, умеет. Но, что, по вашему мнению, думают об этой книге негры?
Микоян ответил вопросом на вопрос:
- А, что вы думали бы, будь вы негром?
Чарли обдумал этот вопрос.
- Полагаю, я бы ударил Маргарет Митчелл прямо по морде, только после этого меня бы вздёрнули.
- Да, вздёрнули бы, - произнёс Микоян... печально? - Когда я приехал из Калифорнии, сегрегация в Вашингтоне стала для меня откровением. И, поскольку вы из Нью-Йорка, думаю, то и для вас тоже.
- Ну, ладно, это странно, - сказал Чарли. - После Гражданской войны, на Юге поняли, что им придётся освободить негров, но не позволили им стать равными. И на этой точке мы находимся с тех пор.
- Да, находимся, - сказал Микоян. - А останемся ли мы там же после всего - это уже другой вопрос.
- Вы говорите за Джо Стила?- спросил Чарли, навострив уши. Он не мог придумать ничего, что могло бы стоить президенту значительной части его огромного политического влияния. Впрочем, попытка добиться равноправия для негров на "глубоком Юге" могла бы и сработать в этом направлении.
- Нет, всего лишь за Анастаса Микояна. - Помощник Джо Стила спешно покачал головой. - Не забывайте, я армянин. В Армении мой народ находился у турок на положении ниггеров. Это было неправильно тогда, неправильно и сейчас. Армяне, негры, евреи - не должно быть никакой разницы. Все мы - люди. И все заслуживаем одинакового обращения.
- От меня вы возражений не дождётесь, - сказал Чарли.
- Знаете, именно это привлекает людей в "красных", - продолжал Микоян. - Если бы они следовали принципу "от каждого по способностям, каждому по потребностям", у них что-нибудь и вышло бы. Но они ему не следуют, не более, чем нацисты. Это одна из причин, почему Джо Стил так ненавидит Ленина и Троцкого. Они лишь нашли для себя новое оправдание своей тирании. Вместо того делать так во имя одного народа, как Гитлер, они заявляют, что делают так ради всего человечества...
-...и в конечном итоге, им приходится делать так ради всего человечества, - закончил за него Чарли.
Микоян коротко улыбнулся.
- Именно так. Делают.
- А что насчёт тех, кто заявляет, будто Джо Стил поступает с США именно так, как Ленин и Троцкий поступили с Россией? - поинтересовался Чарли.
- Эти люди - куски говна, вот, что, - сказал Стас Микоян.
Вероятно, Чарли моргнул, потому что армянин выдавил горькую усмешку.
- Простите. Я выразился достаточно понятно для вас?
- О, вполне достаточно.
На кончике языка Чарли, словно на краю трамплина в бассейне, прыгали другие вопросы: о Франклине Рузвельте, о Хьюи Лонге, о Верховном суде, об отце Коглине. Да, они прыгали туда-сюда, но не срывались с него. В бассейне под этим трамплином не было воды, ни единой капли. Вы ударитесь о бетонное дно, и разобьётесь, а оно нет.
***
Со своими ста двадцатью тысячами населения, Чаттануга произвела на Чарли впечатление захолустья. В общем-то, Вашингтон также производил на него впечатление захолустья. Когда растёшь в Нью-Йорке, единственное место в мире, не производящее впечатление захолустья - это Лондон. То, что большинство населения Чаттануги говорило, как южане - коими они и являлись - никак не помогало справиться с этой захолустностью.
Джо Стил остановился в отеле "Роуд Хаус", что в паре кварталов от Юнион-Стейшн. Чарли решил, что если бы Юг победил в Гражданской войне, вокзал назывался бы Конфедерат-Стейшн. Отель был построен во время бума середины 1920х. Вестибюль был обшит панелями из орехового дерева, дабы продемонстрировать шикарность отеля. Здание было двенадцать этажей в высоту, что делало его одним из самых высоких в Чаттануге. Натуральное захолустье.
Ресторан оказался приличным, и, на удивление, дешёвым. Чарли заказал осетра, которого никогда прежде не пробовал.
- Прямичком оттудова с реки Теннеси, сэ' - произнёс официант. - И мощнецки хорош.
Вкус был рыбным, но он не был похож на ту рыбу, что Чарли приходилось есть прежде. Вряд ли он назвал бы его "мощнецки хорошим", но блюдо оказалось весьма неплохим.
Кортеж отвёз президента, его помощников и журналистов, что освещали его дела, к Мемориальному концертному залу солдат и моряков, где он должен был выступить. Долго кортежу ехать не пришлось - концертный зал находился всего в четырёх кварталах к северо-востоку от отеля. Но всё равно, на тротуарах стояли люди, собравшиеся посмотреть на проезд президента. Стоял погожий весенний день, непохожий на тот ужас, с которого начинался второй срок Джо Стила.
То тут, то там, какой-нибудь мужчина, или женщина, а чаще ребёнок, размахивал американским флажком. Большая часть жиденькой толпы выглядела дружелюбно, хотя, один мужик выкрикнул вслед машине президента: "Кто убил Хьюи Лонга?". Чарли заметил, как к нему подбежал коп и пихнул его. Машина, в которой сидел Чарли, не позволила рассмотреть, что случилось, если вообще случилось, с этим горлопаном.
Концертный зал занимал целый городской квартал. Не Мэддисон Сквер Гарден, конечно, но и маленьким он не был - главный зал мог вместить более пяти тысяч человек. Да и заполнился он быстро. Не каждый день в Чаттанугу приезжает президент. Чарли задумался, приезжал ли президент в Чаттанугу чаще, чем раз в десятилетие.
Вместе с прочими журналистами он разместился на сцене. Их посадили в стороне и затемнили, дабы народ мог смотреть на человека у трибуны, а не на них. Чарли заметил низенькую, широкую деревянную приступку за трибуной. Толпа её не заметит, но так Джо Стил будет выглядеть выше, чем на самом деле. Он тихо хихикнул. Журналисты подмечали такие вещи, но обычно не писали о них. Политики должны хранить кое-какие тайны.
Репортёры также забавлялись, наблюдая за теми, кто смотрел на президента. Корреспондент "Вашингтон Пост-Хералд" из президентского пула, пихнул Чарли и прошептал:
- Глянь на того солдатика в первом ряду. Он так взволнован, что сейчас в штаны надует.
Он тоже глянул. То был молодой офицер - капитан, решил Чарли, глядя, как отсвечивал свет лампы от серебряных плашек на его плечах. Он ёрзал так, словно в штаны ему запустили ворох муравьёв. Глаза его были так широко открыты, будто он проглотил восемнадцать чашек кофе. Даже с немалого расстояния Чарли мог разглядеть белки вокруг радужки его глаз.
- А ведь Джо Стила всё ещё нет, - прошептал в ответ Чарли. - Может, он эпилептик какой-нибудь, или типа того, и готовится устроить нам представление.
- Это немного оживит обстановку, не так ли? - сказал парень из "Таймс-Хералд".
- Да буду рад если хоть что-нибудь сможет, - ответил Чарли. Он присутствовал при слишком многих речах.
Появился мэр Чаттануги, дабы поприветствовать собравшихся и президента. Вышел инженер, руководивший местной плотиной, который рассказал, какой же прекрасной она была. К сожалению, говорил он, как инженер и был настолько зануден, что мог заменить собой снотворное. Когда он остановился, народ облегчённо захлопал.
Вышел конгрессмен Сэм МакРейнольдс, который много лет представлял Чаттанугу и третий округ Теннеси. Он никак не был связан - Чарли проверил - с бывшим судьёй Джеймсом МакРейнольдсом; тот почтенный человек был родом из Кентукки. Только садист заставил бы брата или кузена казнённого им человека представлять его толпе.
Конгрессмен МакРейнольдс объявил Джо Стила.
- Он уделяет внимание Теннеси! - воскликнул МакРейнольдс так, словно объявлял о чуде Господнем. - Он уделяет внимание маленьким гражданам, забытым гражданам Теннеси. И, вот он - президент Соединённых Штатов Джо Стил!
Он так надсаживался, будто объявлял о выступлении Бинга Кросби*, или какого-нибудь другого популярного певца. И толпа отвечала ему, как будто так оно и было. Тот армейский капитан набил на ладонях синяки, хлопая ими. Впрочем, на трибуну вышел никакой не прилизанный, симпатичный и весёлый певец. Это был просто Джо Стил, ястребиное лицо, густые усы, чёрный костюм, который мог быть снят с вешалки где-нибудь в "Сирс"*.
Он оглядел аудиторию из-за трибуны. Чарли видел лежащие перед ним листы с речью, которые сидящие в зале видеть не могли. Джо Стил поднял руку. Аплодисменты стихли.
- Благодарю, - произнёс президент. - Спасибо вам большое. Приятно видеть такое напоминание, что люди переживают за меня, пускай в газетах пишут иначе. - Он вызвал несколько смешков. Подобное сухое колючее остроумие было единственным, каким он мог похвастаться. - Также очень приятно прибыть в Чаттанугу, потому что...
- Я покажу, что люди о тебе думают, кровавый ты сукин сын! - провизжал армейский капитан.
Он вскочил на ноги, выдернул из кобуры служебный пистолет и открыл стрельбу.
Чарли показалось, что "45-й" успел пролаять дважды, прежде чем агенты Секретной службы открыли ответный огонь. Он был уверен, что капитан смог выстрелить ещё раз уже после того, как его самого подстрелили. На груди его мундира проступили красные пятна. Он завалился на спину и выстрелил в последний раз, в потолок.
Несколько человек из толпы, что находились рядом с ним, также кричали, истекая кровью. Чарли понятия не имел, ни сколько агентов Секретной службы пытались пристрелить неудавшегося убийцу, ни сколько пуль они при этом выпустили. Очевидно было одно: не все пули попали в того, кому они предназначались. Пуля, выпущенная нервным торопливым стрелком, могла улететь куда угодно.
Джо Стил опустился на колено позади трибуны.
- Господи Иисусе! - воскликнул парень из "Таймс-Хералд". - Если этот ублюдок его убил, президентом станет Джон Нэнс Гарнер, и тогда помоги нам всем Господь!
Чарли едва его слышал. От стрельбы его парализовало. Ему даже не хватило ума лечь на сцене, сделав из себя мишень поменьше - у него не было боевых рефлексов, выдрессированных во время Великой войны, поскольку он прибыл во Францию уже после прекращения боёв. Он просто сидел на месте и таращился, как все остальные. Теперь же он вскочил и подбежал к Джо Стилу.
Президент прижимал обе ладони к левой стороне груди. Чарли заметил, что между его пальцами по рубашке текла кровь. Спустя мгновение он и сам ощутил её горячий металлический запах.
- Господин президент, вы в порядке? - проблеял он классический идиотский вопрос.
К его удивлению, Джо Стил кивнул.
- Да, либо мне так кажется. Пуля меня задела и отскочила от ребра. Оно, вероятно, сломано, но если я не ошибаюсь совсем сильно, внутрь она не прошла.
- Ну, хвала небесам! - сказал Чарли. - Разрешите взглянуть?
Джо Стил, морщась, убрал руки. Действительно, на рубашке был продолговатый порез, а не круглая дырка. Чарли расстегнул пару пуговиц и задрал майку президента. Ниже и слева от левого соска Джо Стила виднелся кровоточащий порез, однако волосатая грудь пробита не была.
- Того мудака, что в меня стрелял, достали? - спросил он - возможно, не самые достойные президента слова, зато произнесены они были от чистого сердца.
- Да, сэр. В нём дырок больше, чем в дуршлаге, - ответил Чарли. - Несколько человек рядом тоже задело.
Джо Стил отмахнулся от этих слов, как от чего-то незначительного.
- Он мёртв? Очень плохо. Живым он мог бы отвечать на вопросы. - Чарли не хотелось бы отвечать на вопросы того рода, которые горели в президентских глазах.
Кто-то схватил Чарли сзади и отшвырнул в сторону. Он приземлился на копчик о навощённые доски сцены. Больно было жутко - он увидел звёздочки перед глазами. Однако он придавил готовый вырваться наружу крик. Во-первых, сотрудник Секретной службы, который отшвырнул его в сторону, всего лишь выполнял свою работу. Во-вторых, он здесь был далеко не самый тяжело раненый.
- В зале есть доктор? - выкрикнул агент возле Джо Стила.
Несколько врачей там было. Оглядываясь, Чарли увидел, как они делали всё, что могли для раненых возле убийцы. По зову на сцену запрыгнул мужчина с прилизанным чубчиком и поспешил к помощнику президента.
- Глянь-ка сюда, - сказал один агент Секретной службы другому. - Глянь на эти, как их там, хромированные штуки для усиления или украшения, или хер его знает, для чего. - Он указал на трибуну. - В неё попала пуля и ушла в сторону. Иначе она могла бы попасть боссу прямо в грудь.
- Так бы всё и было, это уж точно, блин. Никому не захочется словить "45-ю", во фронт, - ответил его приятель.
- Кто стрелял в президента? - спросил Чарли.
Похоже, они вспомнили, что он находился рядом.
- Пока не имеем понятия, - сказал один. - Но мы выясним, и выясним, кто за ним стоял. О, да. Уж, не сомневайся.
***
Новость о попытке убийства разлетелась кричащими заголовками по всей стране - да, что уж, по всему миру. Также она стала причиной самого крупномасштабного расследования после похищения Линдберга. Дж. Эдгар Гувер ежедневно выплёвывал прессе крупицы фактов, ну или того, что он сам называл фактами.
Ни у кого не было сомнений в том, что убийцу звали капитан Роланд Лоуренс Саут из Сан-Антонио. Ему был тридцать один год, выпускник Вест-Пойнта*, получивший вторые плашки всего за несколько дней до своей судьбоносной и роковой встречи с Джо Стилом. В военной академии он проявил себя очень хорошо. Люди говорили, что он был готовым генералом, ну или мог бы быть им, если бы его не начало затягивать в политику.
Гувер вгрызался в дело, подобно старательному бобру. Он перемолачивал дерево слухов за деревом, чтобы добыть щепки фактов, одну за другой. И щепки эти вели вверх по цепочке командования. Как и многие другие люди с блестящим будущим впереди, Роланд Саут завёл высокопоставленных друзей. Множество офицеров с более высоким званием были знакомы с ним лично либо были в курсе, кто он такой.
По общим отзывам, капитан Саут не стеснялся высказывать свои мысли относительно Джо Стила. Никто из его друзей с высокими званиями не стал докладывать о подобном выражении мнения.
- Это тревожит, - говорил Дж. Эдгар Гувер. - Очень тревожит. Эти люди заявляют, что не стали на него доносить, потому что считали все эти разговоры простой болтовнёй и даже вообразить не могли, что он достанет оружие и попытается убить президента. Но вы задумайтесь - не могли ли они молчать, потому что были согласны с ним?
Джо Стил вышел в эфир, чтобы заявить:
- Граждане Америки, я хочу, чтобы вы собственными ушами услышали, что я жив и в добром здравии. Рентген показал, что пуля, выпущенная капитаном Саутом, повредила ребро. Охотно в это верю. Когда я кашляю, оно жутко болит. Однако доктора утверждают, что через шесть недель я полностью восстановлюсь. Капитан Роланд Лоуренс Саут - всего-навсего очередной вредитель, который попытался засунуть палку в колёса Америки на пути к прогрессу.
- Он дважды за минуту назвал его "капитан Саут", - сказала Эсфирь, когда они с Чарли слушали президента, сидя у себя в квартире. - Он хочет, чтобы люди запомнили, что он из армии.
- Угу. - Чарли кивнул. - Ещё он и его люди уже упоминали о вредителях, но сейчас он вроде как сделал на этом акцент.
Тем временем, Джо Стил продолжал:
- Мы уже встречали множество вредителей в высших эшелонах. Вредители развращали работу Верховного суда, пока мы всё не исправили. Хотя сенатор Лонг и был убит, не успев предстать перед судом, все доказательства указывают на то, что он тоже являлся вредителем. Отец Чарльз Коглин вредил учению церкви, пытаясь разрушить американский образ жизни. И эта попытка меня убить демонстрирует, что вредители могут окопаться в высших эшелонах армии. Сила, которая должна защищать нашу обожаемую страну, может повернуться против нас.
- Ого, - произнесла Эсфирь.
- Это уж точно - "ого", - согласился с ней Чарли. - Похоже, кто-то намерен бросить перчатку.
Так и было.
- Мы должны добраться до самой сути, - сказал президент. - Мы должны быть уверены, что наши суды, наши законодатели и наши солдаты будут исполнять свой долг, как положено. Я назначил мистера Дж. Эдгара Гувера главой нового Государственного Бюро Расследований - сокращённо, ГБР, дабы он расследовал случаи вредительства и вырывал их с корнем, когда найдёт.
- Вау, - произнёс Чарли.
Его жена выразилась несколько иначе:
- Охохонюшки!
- Не все случаи вредительства происходят на высоком уровне. Нам об этом известно, - продолжал Джо Стил. - Торговец, который обвешивает покупателей, фермер, который разбавляет молоко водой перед продажей, журналист, который распространяет антиамериканскую ложь, автопроизводители, чьи машины разваливаются всего через неделю после того, как выедут за пределы автосалона. Разве все они - не вредители? Разумеется, вредители. У ГБР будут все полномочия, чтобы ими заняться.
- Охохонюшки, - повторила Эсфирь. - У Гитлера есть Гиммлер, у Троцкого есть Ягода, а теперь у Джо Стила появился Дж. Эдгар Гувер.
- Не думаю, что всё настолько плохо. Надеюсь, что нет. - Однако разум Чарли был похож на гнездо галок. Ему пришла на ум последняя строчка из рассказа Эдгара Аллана По: "И Красная Смерть безгранично властвовала над всем".
Как обычно, его жена оказалась более прагматичной.
- Он говорил о репортёрах, Чарли. Он их выделил. Если ты напишешь статью, которая ему не понравится, не схватит ли тебя кто-нибудь из этого новоявленного сверхмодного ГБР, не вручит ли тебе лопату и отправит рыть канал через Вайоминг?
- Я... надеюсь, нет, - медленно произнёс Чарли. Несколько секунд он покусывал внутреннюю часть нижней губы. - Всё же, позвоню завтра утром в Белый Дом и выясню, что происходит.
- Хорошо. Я сама хотела тебе об этом сказать, - проговорила Эсфирь. - Рада, что ты сам всё сообразил.
- Да, дорогая, - сказал Чарли, что в устах мужа никогда не являлось неверным ответом.
***
Когда Чарли прибыл в Белый Дом, он попросил о встрече с Винсом Скрябиным. Он ожидал самого худшего, и что именно Молоток расстреляет его с двух рук. Однако его перевели на Лазара Кагана. Администратор сказал:
- Мне жаль, мистер Салливан, однако мистер Скрябин в данный момент полностью занят другими делами.
Эта фраза являлась более вежливым аналогом фразы "Возвращайся к своим газетёнкам", однако, столь же бесполезным. Каган оказался чуть более полезен, нежели "Возвращайся к своим газетёнкам", но не сильно. Почёсывая двойной подбородок, он произнёс:
- С моей точки зрения, Чарли, лично вам беспокоиться не о чем.
Чарли не был уверен, хорошие это новости или плохие.
- Я здесь не только ради себя. Вокруг меня целая толпа народу. И, насколько я помню, Первую поправку* пока никто не отменял.
- Господи, никто и не говорит об её отмене. - Каган развёл в стороны пухлые руки, апеллируя к разуму. Затем он погрозил пальцем под носом у Чарли. - Но и нельзя в переполненном зале кричать "Пожар!". Держите эту мысль в уме.
- Да, да. Но кто-то может заявить, что президент неправ, либо он несёт чепуху, и не кричать, при этом, "Пожар!". За такое нельзя тащить в тюрьму, особенно после "Законов об иностранцах и подстрекателях"*.
- Мы боремся с вредителями везде, где найдём, - заявил Каган, что могло означать всё, что угодно. - Нынче политика жёстче, чем игра в футбол. Если будем проявлять слабость, то проиграем.
- Политика всегда была жёстче футбола, - сказал Чарли. - И я объясню почему - в политике больше денег.
Он выждал. Никакой реакции от Лазара Кагана он не дождался. Когда он решил, что и не дождётся, то решил зайти с иной стороны:
- Чем сейчас занят Винс Скрябин?
- В смысле, что оказалось важнее встречи с вами? - Каган хмыкнул, довольный, что заставил Чарли завилять. - По факту, он налаживает работу с Дж. Эдгаром Гувером. Мы намерены навести порядок в собственном доме.
- В доме, то есть, в Вашингтоне, или речь обо всей стране? - спросил Чарли.
- Наведи порядок в Вашингтоне, но оставь страну такой, какая она есть, и через два года, в Вашингтоне снова начнётся бардак, - сказал Каган. - Наведи порядок в стране и в Вашингтоне всё будет спокойно, потому что народ сам выберет наилучших своих слуг.
- Удачи! - выпалил Чарли.
- Благодарю. - Голос Лазара Кагана звучал спокойно, счастливо и уверенно. Он говорил настолько спокойно, счастливо и уверенно, что Чарли усомнился, не случались ли у него приступы безумия.
Также он говорил настолько спокойно, счастливо и уверенно, что Чарли максимально поспешно вышел из его кабинета. Затем он мухой полетел к ближайшему питейному заведению. Обычно он не пил до обеда, но где-то солнце уже всяко клонилось к закату. После речи Джо Стила и недолгого разговора с Каганом, ему требовалось жидкое обезболивающее.
Он уже бывал в этой забегаловке. И с Джоном Нэнсом Гарнером здесь тоже встречался. Насколько помнил Чарли, вице-президент, что тогда, что сейчас, сидел на том же барном стуле. Возможно, Гарнер даже был одет в тот же костюм, впрочем, сигарета, что дымилась у него меж пальцев, вероятно, отличалась от той, что он курил во время первого срока Джо Стила. У Чарли не имелось доказательств тому, что с тех пор он вставал с этого стула.
Когда Чарли заказал двойной бурбон, Гарнер приподнял бровь.
- Сегодня надо, - ответил он. Когда бармен ему налил, он отсалютовал стаканом. - В жопу репортёров и прочих пустозвонов! - провозгласил он и напиток пошёл вниз по трубе. Как и положено взрослому мальчику, он не закашлялся.
- За это я выпью. - Джон Нэнс Гарнер подтвердил слова действием. - Разумеется, я за что угодно выпью, блин. В этом вице-президент хорош - пить за что угодно, блин. Позволяет забыть о работе на председательстве в Сенате, скажу я вам.
- Ой, не знаю. - Бурбон ударил Чарли чисто "Луисвилль Слаггер"*. - Совсем недавно вы чуть было не получили самую высокую работу.
- Не. - Гарнер презрительно тряхнул головой. - Никакой тупорылый бесполезный армейский говнюк не сможет выписать Джо Стилу билет на тот свет, пусть даже он родом из Сан-Антонио. Джо Стил останется президентом столько, сколько пожелает, либо, пока сам Дьявол не захочет утащить его назад в ад.
- Назад в ад? - Интересное построение фразы.
- Ад, Фресно, без разницы.
Сколько и насколько крепко уже пьёт вице-президент? Достаточно долго, чтобы начать забывать грамматику. Он ткнул в Чарли жёлтым от никотина указательным пальцем.
- Я знаю, что с тобой не так. Ты послушал радио, и пришёл сюда заливать свой страх.
- Раз уж вы упомянули, - сказал Чарли. - Да.
- Сумасшедшая работка, не так ли?
- Страшная работка.
- Суть вот в чём. - Джон Нэнс Гарнер заговорил так, как будто Чарли ничего не говорил. - Джо Стил намерен делать всё, что пожелает, и никто не сумеет его остановить или, хотя бы, всерьёз задержать. Ты всё видишь, ничего не можешь изменить, поэтому вливаешься в общий поток, и всё в порядке. Я сейчас в порядке - всё хорошо. А начнёшь с ним бодаться, никакого счастливого конца своей сказке не жди.
Он поднял указательный палец, чтобы без слов заказать ещё выпить.
- Вы ведь во всём разобрались, не так ли? - поинтересовался Чарли.
- Джо Стил со всем разобрался, - ответил Гарнер.
Он принялся за свежий бурбон. Чарли тоже поднял указательный палец. Одного двойного бурбона ему было недостаточно, не этим утром.
***
Стояло лето. Под солнцем, среди влажности, Вашингтон ощущался так, будто Господь закатал его в скороварку. Где-то на юге гремели грозы. Но даже дождь не мог удалить всю влагу из воздуха.
Бейсбольные "Сенаторз" увязли в провальном сезоне. Они были не на последнем месте, куда их определила молва, но и дальше они не двигались. Пару лет назад они вернули Баки Харриса, чтобы тот ими управлял, но не помогло. Будучи совсем молоденьким менеджером в двадцатые, он привёл их к двум чемпионствам. Какой бы магией он тогда ни воспользовался, она исчезла, подобно быстро растущему фондовому рынку.
У сенаторов, которые свои игры проводили в Капитолии, год также не задался. Время от времени, Джо Стил вносил какой-нибудь законопроект, ужесточавший наказание за одно, или объявлявший федеральным другое преступление. Сенаторы и депутаты проводили их в темпе джиги, один за другим. Джо Стил своей подписью придавал им силу законов. Судья нижней инстанции, объявивший пару из них неконституционными, закончил в инвалидной коляске, парализованный ниже пояса после страшной автомобильной аварии. Пока он лежал в больнице, Энди Вышински подал апелляцию на его решения, и окружной суд их отменил. Дела двигались дальше.
Чарли и Эсфирь завели разговор о детях. Чарли был убеждён, что пользоваться резинками - грех. Это его не останавливало; зато было в чём исповедоваться. В церковь он ходил не так часто, как хотелось бы его матери. Если бы он ходил туда так регулярно, как хотелось Бриджит Салливан, на другие дела у него не осталось бы времени.
Лето было сезоном, скудным на новости. Японцы откусили немалый кусок от Китая, но кого увлечёт убийство одних узкоглазых другими узкоглазыми? В Америке уж точно никого. Гитлер орал на Австрию, а ещё на Чехословакию, за то, как в Судетах обращались с местными немцами, но кто по эту сторону Атлантики знал, и кому было дело, где эти Судеты, если только оттуда не была родом ваша бабуля?
А потом рано утром зазвонил телефон Чарли, настолько рано, что звонок застал его за кофе и тремя хорошими, ну или выше среднего, яйцами от Эсфири. Эсфирь тоже оделась для работы - она управляла стадом идиотов, учившихся на дегенератов, по крайней мере, с её слов.
- Что за нафиг? - сказал Чарли. Либо в мире что-то не так, либо ошиблись номером. Угрюмо надеясь, что ошиблись, он снял трубку и пролаял: - Салливан.
- Здравствуйте, Салливан. Стас Микоян. - Нет, не ошиблись. - Если в десять часов утра появитесь около здания министерства юстиции, то увидите кое-что, достойное статьи.
- Да, ну? Где-то конкретно, или там везде? - ответил Чарли, лишь с долей шутки.
Штаб министерства юстиции вырос на Пенсильвания-авеню, в полудюжине кварталов от Белого Дома, в начале президентского срока Джо Стила. Здание было гигантским. Если бы птицы склевали все крошки, что вы рассыпали по пути, обратной дороги из него вы бы не нашли.
- Отправляйтесь в выставочный центр ГБР, кабинет 5633, - сказал Микоян. - Я слышал, мистер Гувер желает кое-что выставить.
- Типа, чего?
- То, о чём стоит рассказать, - ответил армянин и повесил трубку.
Чарли выругался и ударил своей трубкой о рычаг. Эсфирь охнула и рассмеялась одновременно.
- Что случилось? - спросила она.
Чарли рассказал, закончив фразой:
- Он знает, что я должен явиться, жалкий как-его-там. Скорее всего, там окажется какой-нибудь самогонщик из Калифорнии, или свинокрад из Оклахомы.
- Ну, времени, чтобы позавтракать тебе хватит, - сказала Эсфирь.
Само собой, Чарли отправился к министерству юстиции, выпив достаточно кофе, чтобы веки не смыкались. Он совсем не удивился, когда по пути в кабинет 5633 столкнулся с Луи Паппасом.
- Кто тебя выдернул? - спросил он.
- Кто-то из Белого Дома позвонил в "АП", - ответил фотограф. - Значит, что-то будет и им нужны снимки.
Сверившись с часами, Чарли произнёс:
- Чем бы это ни было, узнаем через пятнадцать минут.
- Зашибись. - Если Луи и был возбуждён, держался он неплохо.
По сравнению с ним, Дж. Эдгар Гувер выглядел настолько бодро, насколько может выглядеть коренастый мужчина. Он поглядывал на собственные часы, стремясь начать секунда в секунду. То ли его часы отставали, то ли часы Чарли спешили, но начал Гувер в 10:02 по часовому поясу Чарли.
- Причина, по которой мы вас, ребятки, собрали, - обратился Гувер к репортёрам, ерзавшим на складных стульях - заключается в том, что ГБР желает объявить о крупнейшей и наиважнейшей серии арестов в американской истории. - Он указал на группу мужчин с "Томми-ганами". Насколько Чарли мог судить, Гувер любил отдавать приказы вооружённым людям.
Его подручные вывели десять-двенадцать человек среднего возраста и старше. Трое носили тёмно-синюю одежду, остальные были одеты в хаки. Эта одежда, видимо, являлась формой, однако никаких знаков различия, украшений или эмблем на ней не было.
- Это, - зловещим тоном произнёс Гувер, - кое-какие высокопоставленные генералы армии США и адмиралы военно-морского флота. Их мы арестовали прошедшей ночью и этим утром. Обвинение - измена, а именно, сговор с иностранной державой с целью убийства президента Соединённых Штатов. В ближайшее время мы ожидаем продолжения арестов среди военных. Обвиняемые предстанут перед военным трибуналом. Наказание за данное обвинение - смертная казнь.
- Это как-то связано с капитаном Саутом? - спросил Чарли.
- Именно, - произнёс Дж. Эдгар Гувер, пока Луи и остальные фотографы снимали опальных офицеров. Другие репортёры начали выкрикивать вопросы. Гувер поднял отлично наманикюренную кисть. - В данный момент я больше ничего не желаю комментировать. Я бы сказал, что аресты сами за себя говорят. Мне совсем не хотелось приводить вас сюда по столь неприятному и позорному поводу, но страна должна это увидеть.
- Как-то весело вы этого не хотите, - пробормотал Луи уголком рта. - Вы отлично проводите время.
Гувер снова сделал жест своим бойцам. Те отконвоировали генералов и адмиралов из большой комнаты обратно туда, где они содержались. Журналисты побежали к телефонам. Если бы кто-нибудь засёк время, рекорд в спринте Джесси Оуэнса*, поставленный годом ранее в Берлине, не удержался бы.
В этот раз Чарли пришлось ждать своей очереди к телефону. Пауза позволила ему гораздо лучше сформулировать статью в голове. Он не был настолько шокирован, как, когда в измене обвинили "четвёрку верховных судей", или, когда настал черёд Хьюи Лонга и отца Коглина. Когда что-то происходит раз за разом, оно теряет свою силу шокировать.
Но, что армия и флот будут делать без своих высших командующих? Чем бы оно ни было, как вооружённые силы будут справляться? В одном Чарли был уверен - Джо Стил об этом переживать не будет. Президент хотел, чтобы люди были верны лишь ему, и ему было плевать на то, какими способами эта верность достигается.
Из телефонной будки вышел журналист. Чарли локтями пробил себе путь к ней. Он сунул в аппарат несколько монет, дождался ответа, и принялся надиктовывать.
XI
Майк Салливан сунул полдоллара в окошко билетной кассы.
- Два, пожалуйста, - сказал он.
Девушка бросила монетку в кассовый аппарат и протянула два зеленых билета.
- Приятного просмотра, - вяло проговорила она.
- Не знаю насчёт просмотра, но кондиционер - это приятно, - сказала Стелла.
Нью-Йорк изнемогал от зноя, однако в руке она держала свитер. Кондиционирование пришло лишь с двумя режимами работы: совсем не работает или, ну, очень холодно. Золотой середины не существовало.
- Я тоже не уверен насчёт просмотра. - Майк также держал свитер. - Посмотрим, как оно, и всё.
Показывали боксёрскую драму "Кид Галахад" с Богартом, Бетт Дэвис, Эдвардом Г. Робинсоном и новым актёром по имени Уэйн Моррис в главной роли. Несмотря на крепкий актёрский состав, уже вышедший в прокат фильм пока ещё большой шумихи не создал*.
Подросток с нелепыми усами "под Дэвида Нивена"* взял у них билеты и разорвал напополам. Майк взял в буфете попкорн, тянучки "Гуд-энд-Пленти" и содовую. Попкорн и тянучки плохо сочетались друг с другом, но какая, блин, разница? Они тоже не во всём подходили друг другу.
Они со Стеллой вошли внутрь и нашли свои места. Пока они натягивали свитера, то по очереди передавали туда-сюда упаковки с закусками. Ну, точно, кондиционер работал на всю катушку. Женщина, сидевшая в паре кресел от Стеллы, не подумала прихватить с собой теплую одежду. Она дрожала, а её зубы стучали, словно кастаньеты.
Лампы в зале погасли. Проектор запустил магию экрана. Майк думал о подобных фильмах с тех самых пор, как был ребёнком в коротких штанишках, и к тому же маленьким ребёнком в коротких штанишках. Кино не просто больше жизни, оно лучше жизни.
Даже поход на показ фильмов, о которых забываешь через пять минут после остановки плёнки, казался интереснее потного мира за пределами кинотеатра. Затем пошла кинохроника. Япошки пёрли напролом по горам трупов китайцев. В Испании сцепились националисты и лоялисты: Гитлер и Муссолини дрались с Троцким через посредников.
- И к новостям поближе к дому... - прогремел диктор.
На экране снова появились офицеры, задержанные за участие в заговоре против Джо Стила, ну или за то, что Джо Стил и Дж. Эдгар Гувер считали заговором против президента.
- Уже казнена первая группа предателей-военных, - произнёс диктор, бесстыдно радуясь произошедшему. - Против всех, кто замышляет заговор против Америки, будут и далее применяться суровые меры наказания.
Появился титр с названием города: ФИЛАДЕЛЬФИЯ. На кадрах кинохроники сотрудники ГБР грузили в автозаки и пару грузовиков, явно позаимствованных у армии, невесёлых, небритых, плохо одетых людей - в основном, простых работяг, не подполковников и не бригадных генералов.
- Облава на вредителей продолжается и в гражданской сфере, - сказал диктор. - После надлежащей судебной проработки, эти люди будут трудиться на восстановлении жизни страны.
- "Проработки"? - Майк скорчил гримасу, шёпотом повторяя это слово Стелле. - Звучит так, словно их перекрутят на колбасу, да?
- Тише, - прошептала та в ответ.
Майк умолк, но довольным он не был даже и близко. "Проработаны в судебном порядке" выглядело гораздо ближе к истине, нежели "осуждены". Дела людей, обвинённых во вредительстве, редко доходили до суда. Они представали перед судьёй - зачастую перед парнем в образе судьи по гражданским делам - который не занимался ничем иным, кроме вредителей. Мужчины (и женщины тоже) получали из рук гражданских судей проштампованные бумаги и отправлялись отбывать срок куда-нибудь в Нью-Мексико, Колорадо или Монтану.
Судебное слушание? Судебное слушание превратилось либо в шутку, либо в воспоминание. Майк был не единственным, кто замечал, что всё происходящее на много миль расходилось с понятием конституционности. Однако судьи, имевшие ту же точку зрения, находились в абсолютном меньшинстве; слишком многие выясняли, что с теми, кто шёл против президента, происходили всякие прискорбные вещи.
Говорят, что Дьявол может цитировать Писание ради собственной выгоды. Джо Стил цитировал предыдущих президентов. Он постоянно обращался к Линкольну. Эндрю Джексона он также знал. Если же судебное решение шло вопреки ему, но он чувствовал себя не склонным убить или покалечить этого судью, то он повторял слова мужика с "десятки":
- Джон Маршалл* принял решение. Позволим же ему привести его в жизнь.
И продолжал заниматься тем, что запретил ему судья*.
Многие из тех, кто проделывал подобный трюк, могли уткнуться лицом в ствол, заряженный импичментом. Джо Стил обладал невообразимым большинством в Конгрессе. Менее года назад он с лёгкостью выиграл выборы. Он до сих пор был популярен среди всех, за исключением тех, кто голосовал в "Литературном дайджесте"... и вредителей. Если эти люди были вредителями.
Майк чертовски хорошо знал, что журналисты таковыми не являлись. Людям его круга президент мог нравиться, а мог и не нравиться. Им всем нравилась их страна, они даже любили её. Насколько он мог судить, никто не видел никаких вредителей там, где работал, но практически все были убеждены, что в других сферах они имелись. Этот факт бесил Майка, но так оно и было. И, вот, он здесь.
Майк не обратил никакого внимания на спортивное обозрение, хоть "Янкиз" и рвали "Всеамериканскую лигу" в клочья, а "Джайентс" лидировали в национальной. Он даже короткометражку едва смотрел. Вестерны были ему глубоко параллельны.
Его политическая хандра прошла через всю картину. Единственной причиной, почему он выбрался сюда, заключалась в том, что здесь ему было холодно и мрачно, а дома ему было жарко, липко и мрачно. А, ещё выбраться сюда значило осчастливить Стеллу. Это тоже шло в зачёт.
Однако едва они пришли домой, он направился прямиком к портативной печатной машинке - та весила полтонны, вместо полноценной тонны обычной машинки - и начал набирать текст. Стелла выглядела обиженной.
- Что делаешь? - спросила она.
Да, и голос её звучал обиженно.
- Пытаюсь донести правду, - ответил Майк, не отрываясь от своего занятия.
Заголовок недописанной статьи гласил: "КУДА УХОДИТ НАША СВОБОДА?".
- Пытаюсь донести столько, сколько смогу. Сколько мне известно.
- Ну, а обязательно доносить её прямо сейчас? Может, сначала, приляжешь в постельку?
Майк поднялся, не без угрызений совести. Некоторые предложения можно игнорировать только на свой страх и риск расторжения брака. Впрочем, это "сначала" позже дало ему оправдание снова вернуться в гостиную и продолжить печатать. Через несколько минут Стелла закрыла дверь спальни. Возможно, это было сделано для того, чтобы избавиться от раздражающего шума печатной машинки. Либо, у Стеллы имелись иные причины.
На следующее утро Майк отнёс напечатанное в офис "Пост". Он продолжил писать там, остановившись дважды, чтобы спуститься в архив и уточнить, когда и каким именно способом Джо Стил оттаптывался на Конституции. Он хотел убедиться, что привёл все факты правильно. Удовлетворившись, он убрал копию в тумбочку и отнёс оригинал выпускающему редактору.
- Что у тебя там? - спросил Стэн Фельдман.
- Рожок мороженого, - невозмутимо ответил Майк.
- А если я хочу шоколадное, а не ванильное?
- Это точно не ванильное, обещаю.
- Ага, все так говорят.
Стэн принялся за чтение. До самого конца он не произнёс ни единого слова. Статья вышла длинной. Майк воспринял это молчание за самую высокую похвалу, что он когда-либо получал. Наконец, редактор поднял взгляд.
- Ну, у меня к тебе только один вопрос.
- Какой?
- Ты хочешь, чтобы только тебя приняли за вредительство, или хочешь, чтобы ещё и "Пост" прикрыли?
- Всё не так уж плохо, - ответил Майк. - Я не написал ничего, что не было бы правдой. Я могу документально подтвердить всё, о чём говорю - что намного больше того, что заявляют Джо Стил или Дж. Эдгар Пылесос.
- Хех. - Короткий смешок, на мгновение показались зубы - Стэн по достоинству оценил насмешку.
- При чём тут правда? Единственный способ выжить в нынешние времена - это не высовываться и надеяться, что волки тебя не заметят.
- А пока все не будут высовываться и надеяться, что их не заметят, Джо Стил изберётся на третий срок - а он точно изберётся - и упакует всю страну столь же плотно, как Гитлер сделал с Германией.
Стэн поднялся и закрыл дверь в кабинет. Майк уже и забыл, когда он в последний раз так делал. Вернувшись за свой побитый, захламлённый бумагами стол, редактор произнёс:
- Я не говорю, что ты неправ. В смысле, теоретически. Но ты знаешь, что бывает с теми, кто слишком далеко вытягивает шею.
Ребро ладони опустилось на стопку бумаг, подобно лезвию топора.
- Если за всех этих людей никто не заступится, по шее получат все, - ответил на это Майк.
Стэн побарабанил пальцами по статье.
- Я не стану это печатать по собственной воле. Если я её напечатаю, под откос пойдёт карьера очень многих людей. Я не шучу, Майк. Я не хочу возлагать подобную ношу на свои плечи. Но я отнесу статью наверх, издателю. Если мистер Штерн скажет "да", мы её выпустим. Если нет... Не пойми меня неправильно, статья хорошая. Как и артиллерийский снаряд. Но это не означает, что ты захочешь поставить его себе на стол.
Дж. Дэвид Штерн купил "Пост" несколько лет назад. Он повернул её курс влево. Газета в целом поддерживала Джо Стила, в том числе на перевыборах. Теперь же... Теперь же она старалась не петь ему осанны, но и не говорить о нём слишком плохо. Майк вздохнул.
- Делай, что должен. Посмотрим, что он скажет, и я буду действовать по обстановке.
Если Штерн скажет "нет", Майк опасался, что ему придётся уйти из "Пост". Он гадал, найдётся ли после этого хоть одна газета, готовая его нанять. Его спросят, почему он ушёл. Ему придётся либо врать, либо говорить: "Я пытался рассказать правду о Джо Стиле". Ну, да, от таких слов любой потенциальный наниматель запрыгает от радости. Не правда ли?
"Меня может взять "Дейли Уокер*", - подумал Майк. "Уокер" следовал линии Троцкого, как бы та ни колебалась. По вопросу Джо Стила она особо не колебалась. Президент нравился Троцкому не больше, чем тот нравился президенту. Проблем с работой на этих людей Майк видел две. Там платили столько, что и на еду не хватит. И, пусть даже Майк не мог терпеть Джо Стила, "красным" он тоже не был.
Нет, было ещё одно. Майк слыхал, что пара человек, писавших для "Дейли Уокер" теперь ломали камень, копали каналы, или чем там ещё занимаются те, кто находится в трудовых лагерях.
Разумеется, если Дж. Дэвид Штерн решит выпустить статью, он сам всё выяснит. Жизнь полна впечатляющих возможностей, не так ли?
Следующие несколько часов Майк в полной мере испытал, что такое быть газетчиком. Его сердце не знало. Голова, в основном, тоже. Однако он выяснил, что может писать статьи просто потому, что знает, как. Статьи не были великолепными, но могли бы стать. Никто не ожидает, что ты будешь Хемингуэем, когда пишешь о каком-нибудь подонке с пистолетом, ворующим деликатесы.
Он уже собирался пойти на обед, когда Стэн крикнул:
- Эй, Салливан! Поди сюда! - И указал на дверь в свой кабинет.
Майк пошёл, захватив с собой статью.
- Чего надо? - спросил он, подозревая, что дело не было связано с "КУДА УХОДИТ НАША СВОБОДА?".
Однако, было.
- Мистер Штерн говорит, мы её выпустим, - сказал ему редактор. - Строго говоря, мы выпустим её на передовице. Авторство будет твоё - если только ты не хочешь иного.
Вот он, шанс ударить по администрации Джо Стила, не подвергая себя особой опасности. Он покачал головой.
- Спасибо, но всё хорошо, - сказал Майк. - Всё равно, им не потребуется много времени, чтобы выяснить, что это я. Будто я никогда раньше на них не наезжал.
- Я говорил мистеру Штерну, что ты так и скажешь. - Стэн выглядел довольным, по крайней мере, достаточно довольным для редактора. - Если газета поддерживает статью, значит автору тоже следует поддержать её.
- Так я и поступаю. - Майк ощущал храбрость и самопожертвование, подобно "слонику", готовому выскочить из окопа на немецкие пулемёты, сеющие смерть по всей нейтральной полосе. У "слоника" была винтовка со штыком. Говорят, перо может быть сильнее меча. Похоже, настала пора проверить этот тезис.
- Мистер Штерн* говорит, ты всё сделал верно, - продолжал Стэн. - Он говорит, что мы должны бить Джо Стила со всех шести сторон, начиная с воскресенья, пока можем. Он сказал, что гордится тем, что на него работают люди, вроде тебя. Ещё он сказал, что готов поднять тебе пайку до десяти баксов в неделю.
Майк ухмыльнулся.
- Мне нравятся его слова.
Стелле тоже понравится повышение зарплаты. Всё к лучшему. Они держались, но жили далеко не богато. Насколько Стелле понравится статья, в которой Джо Стила назвали тираном и даже разъяснили на пальцах, почему... Об этом Майк старался не думать.
***
Чарли обедал в закусочной, когда какой-то журналист сказал:
- Ты же брат Майка Салливана, да? Парня, который в Нью-Йорке пишет для "Пост"?
- Это я. - Чарли откусил ещё кусок сэндвича с консервированной говядиной. - Что случилось?
- А то, что он пошёл на президента, чисто Тай Кобб* на своих шиповках несётся брать третью базу.
Этому журналисту было за пятьдесят, он был достаточно стар, чтобы видеть Джорджийского персика на пике его формы.
- Да, ну? - Чарли не удивился тому, что Майк вновь набросился на Джо Стила. Майк всегда был против президента, и стал ещё больше против него с тех самых пор, как в Олбани сгорел губернаторский особняк вместе с Франклином Рузвельтом, пытавшимся оттуда выкатиться.
Удивило Чарли то, что он не получил традиционного утреннего звонка от Кагана, Скрябина или Микояна. "Я в Вашингтоне, поэтому, когда они злятся на Майка, орут они на меня", - думал он. Правда, в этот раз не позвонили. Неужели, решили, что от этого нет никакого толка? Или утратили надежду на то, что Чарли удастся образумить Майка?
Ага, - сказал журналист, сбивая Чарли с мысли. - Натурально, вцепился. Написал, он помесь между Адольфом и Львом, с небольшой добавкой Бенито, вроде горчицы в твоём сендвиче. Написал, что он врал и скрывал свою тягу к тирании. Сложил в кучу всё, чем он занимался, в том числе даже до первых выборов, и написал, что ему не нравится, к чему всё пришло.
- Именно так? - До этого Чарли казалось, что его сэндвич был вполне вкусным. Внезапно он потерял весь свой вкус. Чарли мог с тем же успехом жевать картон.
- Ага, "именно так". Тираж "Пост" разошёлся весь, другие газетёнки перепечатывали отдельные фрагменты статьи. Такая вонь поднимется...
- Надеюсь, Майк ко всему этому готов, - сказал Чарли.
Он гадал, если он замолвит за Майка словечко, это защитит его от гнева Джо Стила, или сделает всё только хуже. Он боялся, что последнее. Он уже слишком часто защищал Майка от подручных президента, да и от самого Джо Стила. Они знали, о чём он думал.
К сожалению, Чарли тоже знал, о чём они думали. После того как Роланд Саут попытался застрелить - и подстрелил - Джо Стила, перчатки были сброшены. Вся кампания против вредителей не набрала бы такого оборота, если бы вся страна не была шокирована тем, что чуть не стало четвёртым убийством президента за всю её историю. Но эта кампания шла полным ходом и замедляться не собиралась.
Другой журналист произнёс:
- Твой брат может сесть на пакетбот и уплыть куда-нибудь на Кубу, в Мексику, или ещё куда? Или на поезд до Торонто? Или на один из тех самолётов-клипперов до Англии*?
Он хихикнул, показывая, что шутит, но ничего из сказанного не казалось Чарли плохим планом.
Впрочем, будь он проклят, если подаст вид.
- Да выдохнется оно всё. Про президента пишут гадости со времён Джорджа Вашингтона. А до него гадости писали про Георга III.
- Надеюсь, ты прав, - сказал пожилой человек.
Он залез в карман, достал оттуда четыре монеты и положил их около тарелки Чарли.
- Держи. Обед за мой счёт.
Он выскочил из забегаловки раньше, чем Чарли успел поблагодарить его, или вернуть деньги.
Чарли уставился на четвертак, два дайма и никель*. Вероятно, этот мужик давал ему понять, что перспективы у Майка не очень. Чарли выругался про себя. Он и сам не считал перспективы Майка блестящими. Ему не хотелось об этом думать, поэтому он решил не думать ни о чём вообще. Он продолжил ругаться. Не думать давалось непросто.
Он вернулся на своё рабочее место, надеясь найти там сообщение из Белого Дома. Так он смог бы позвонить сам и не выглядеть, словно попрошайка. Сообщение было - от жены, которая просила по пути домой купить буханку хлеба и капусту. Чарли начал сминать её, чтобы выбросить в урну. Внезапно он её расправил и убрал в карман пиджака. Поможет не забыть.
За весь день никто из Белого Дома ему не позвонил. Вряд ли там не слышали и не видели статью Майка. Подобные выходки там не пропускают. Нет. Очевидно, там решили умыть руки. Они намеревались сделать всё необходимое, и им плевать, что об этом скажет Чарли.
Он принёс домой хлеб и капусту. Ещё он принёс 0,7 литра "Олд Грэнд Дэд". Доставая бутылку из пакета, Эсфирь приподняла бровь. Чарли объяснил. Она скривилась и обняла его. От объятий ему стало полегче, но не сильно. После ужина бурбон тоже помог, но опять же не очень сильно.
***
Те, кто сбежал из России Троцкого и Германии Гитлера, рассказывали про ночной стук в дверь, об агентах тайной полиции, которые хватали вас, едва вы откроете. Полуночный стук в дверь являлся штампом шпионских романов со времён Великой войны, если не раньше. В кино его тоже постоянно использовали. Разумеется, использовали - это помогало нагнетать тревожность не хуже "все на выход!".
Однако, при любом раскладе, никто не думает, что подобное может случиться именно с ним. Это было огромной частью того, что сделало кампанию Джо Стила против вредителей столь эффективной. Никто не думал, что подобное может случиться именно с ним, пока оно не случалось. К тому моменту становилось уже слишком поздно.
Даже Майк всерьёз не верил, что подобное могло случиться с ним. О, он понимал, что тыкал палкой медведя в Белом Доме. Знал, что у медведя есть зубы и когти. Ещё он знал о существовании такой штуки, как "первая поправка". Свобода слова и свобода прессы были записаны в Конституции. Он предположил, что всё это пока ещё имело значение.
С этим знанием всё было в порядке. Просто его предположения нынче оказались просрочены.
Строго говоря, когда в дверь постучали, было уже скорее утро, нежели полночь. Стук был не очень громким. Кто бы ни был за дверью, будить весь коридор он не собирался. Однако стучали очень настойчиво. Тук-тук-тук... Тук-тук-тук... Тук-тук-тук...
Сперва стук добрался до Стеллы.
- Кто это там? - пробормотала она, наполовину сквозь сон.
Её слова заставили Майка открыть глаза. Тук-тук-тук...
- Кто-то за дверью, - сказал он.
Он поморщился в тёплой темноте. "Не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе", - пронеслась в голове мысль. Ну, да, Джон Донн* попал в цель.
- Кто бы это ни был, скажи, чтобы проваливал, - нет, до Стеллы ещё не дошло.
А до Майка - да. К добру ли, к худу ли, но проснулся он быстро и полностью.
- Я всё сделаю, как надо, - сказал он и босыми ногами пошлёпал в гостиную. Перед тем как включить свет, он закрыл дверь в спальне. Моргая, он задал традиционный глупый вопрос:
- Кто там?
- Государственное Бюро Расследований, Салливан, - ответил ему грубый голос. - Открывай. Ты арестован.
- А если не открою?
- Мы её выломаем, либо начнём стрелять сквозь, а потом выломаем, - произнёс голос. - Так, что, открывай. Не откроешь, мы доложим о сопротивлении, и для тебя всё станет ещё хуже.
Майк верил парню за дверью. Когда он писал статью, в которой громил Джо Стила, он делал свою работу. Агенты ГБР за дверью тоже были убеждены, что делают свою работу. Это можно было понять по тому, как говорил этот парень. Ещё можно было понять, что подобные вещи он произносил множество раз.
Майк молча открыл дверь. За дверью стояли трое мужчин в дешёвых костюмах, у одного был "Томми-ган", у другого револьвер, а третий колотил по левой ладони "блэкджеком"*, который держал в правой.
- Умничка, - произнёс он. - Д'вай. Тихо. Без суматохи.
- Переодеться можно? - Майк указал на полосатую пижаму. - Шкаф вот он, рядом.
Гбровцы переглянулись.
- Да, похер, давай, - сказал тот, что с дубинкой. Разговаривал только он. - Только живенько.
Штаны, рубашка, пиджак, туфли... Это просто. Носки остались в спальне. Майк решил обойтись без них. Коль скоро эти громилы не собирались беспокоить Стеллу, он не собирался подсказывать им.
- Я готов, - сказал он, произнеся самую большую ложь в своей жизни.
- Лады.
Его вывели. Стелла не вышла кричать и драться. У Майка это не вызвало ничего, кроме облегчения. Ничего хорошего из этого не вышло бы, возможно, ей причинили бы вред или забрали с ним. Наверное, она уснула.
Одна из дверей в коридоре открылась, высунулся мужчина, увидел, что происходит и захлопнул дверь обратно. Возможно, он старался держаться от демонов подальше. Ребята из ГБР провели Майка по лестнице на улицу, где неподалёку стоял автомобиль.
- Когда доберёмся до тюрьмы, я хочу позвонить адвокату, - сказал Майк, наклоняясь, чтобы залезть внутрь.
Гбровец с дубинкой тут же воспользовался ею. Позднее, когда Майк вновь обрёл способность ясно мысль, он решил, что этот парень всё равно ударил бы его, даже если бы он не произнёс ни слова. Удар заключенного по голове являлся частью общего процесса приведения его к подчинению. Если он будет не в себе, неприятностей он не создаст.
Майк и был не в себе. Вся поездка на машине - за исключением вони табачного дыма, кислого пота и застарелой рвоты - осталась размытой в его воспоминаниях. Они не поехали в полицейский участок. Они направились в федеральное здание в Нижнем Уэст-сайде. Двигались они невероятно быстро. В это время суток почти никакого дорожного движения не было. Майк отметил этот факт даже с больной головой.
- Очередной вредитель, дэ? - спросил охранник у входа в здание, когда гбровцы вытащили Майка из машины и поставили на ноги. Обращались с ним, скорее, как с мешком с бобами, нежели как с человеком. Он и сам ощущал себя мешком с бобами.
- Эт'точно, - ответил агент ГБР с "блэкджеком". Обращаясь к своим соратникам, он произнёс: - Уводите его. Проработаем его и поедем за следующим козлом из списка.
Майка и проработали, точно полутушу говядины. Какое-то официальное лицо потребовало от него назвать своё имя. Прежде чем ответить, пришлось подумать дважды. Его обыскали. Сняли отпечатки пальцев. Сфотографировали. Без сомнений, выглядел он ужасно, но им было плевать.
Ему дали номер: НЙ24601. Кто-то написал его несмываемыми чернилами на куске ткани и прицепил его к лацкану. На всякий случай, этот же человек снял с Майка пиджак и написал этот же номер на подкладке.
- Не забудь, - произнёс он. - Теперь - это ты.
Поскольку у Майка были сложности с собственным именем, ему было непросто удержать номер в грохочущей голове, однако, пришлось постараться. Его поставили перед парнем, на столе которого стояла табличка с именем "МОРРИС ФРУМКИН", а ниже, буквами помельче "Судья по гражданским делам".
- Вредительство в виде клеветы на администрацию президента и её прогрессивную политику, - ответил мужчина с прогрессивным "блэкджеком".
- А, тот самый Салливан. - Моррис Фрумкин сделал пометку в списке на планшете. - Ну, много времени на разбирательство не уйдёт, не так ли? Очевидно, он виновен. Салливан, в качестве административного наказания за вредительство вас переведут в трудовое учреждение в Неблагополучных Областях, - даже находясь в не совсем адекватном состоянии, Майк слышал, что последнее словосочетание было произнесено с заглавных букв, - на срок не менее пяти и не более десяти лет. Перевод должен быть произведён незамедлительно, отбывание срока начнёт отсчитываться с момента прибытия в учреждение. - Все эти слова он произнёс автоматически и кивнул людям, что охраняли Майка. - Поместите его во временный изолятор, пока до Пенн-стейшн не отправится следующий автозак.
Так они и поступили. В камере уже сидело полдюжины человек. Все они были более чем измотаны. У пары человек на головах и плечах была кровь - те гбровцы, что брали их, били не столь аккуратно, как те, что брали Майка. Один был весь в крови и синяках. Он устроил драку прежде чем агенты Джо Стила сумели его повязать. Что это ему стоило? От пятнадцати до двадцати вместо от пяти до десяти. Этот человек гордился увеличенным сроком, как гордился своими синяками.
В голове Майка начался грохот, словно на сталелитейном комбинате. Один из вредителей передал ему две таблетки аспирина из небольшого бутылька, который упустили агенты ГБР. Это было подобно тому, как отправлять ребёнка выполнять работу взрослого, но немного помогло.
Впихнули ещё одного человека. Затем гбровцы отконвоировали их в фургон. Их отправили на Пенн-стейшн, а затем на уровень, которого Майк не мог даже представить, не то, чтобы увидеть. Великолепной имитации терм Каракаллы* с первого этажа здесь не имелось. Тут был не Рим. Тут всё было сделано из голого угловатого бетона, стояли жёсткие металлические скамейки без спинок. Майк уселся на одну из них, и обхватил ладонями бедную больную голову. Несколько других вредителей приняли ту же позу.
Загрохотал поезд. Этот звук причинял боль, словно при похмелье. Охранники выстроили их перед двумя передними вагонами. Вагоны уже были битком. Большинство парней, что там находились, обладали новоанглийским говором. Охранникам было плевать, что в вагонах станет ещё теснее.
- Не переживайте, жалкие вы говнюки, - произнёс один охранник. - Когда доберётесь, куда надо, весь поезд будет, блядь, битком. - Он рассмеялся.
Майк не видел в этом ничего смешного, впрочем, охраннику было плевать.
Просвистел свисток. От этого звука тоже стало больно. Поезд отошёл от подземной платформы. Майк отправлялся в... неизвестность.
***
Зазвонил телефон. Чарли приложил все усилия, чтобы не запрыгнуть на потолок. Когда телефон звонил посреди ночи, это означало одно из двух. Либо какой-то сонный оператор неверно соединил провода, либо произошло нечто ужасное с кем-то, кто считал вас важным для себя.
- Gevalt! - произнесла Эсфирь.
- Это уж точно. - Чарли сполз с постели и направился в гостиную. По пути к телефону он умудрился удариться пальцем ноги о дверной косяк и голенью о кофейный столик.
- Алло?
- Междугородный звонок, - раздался спокойный женский голос. - Вам звонит Стелла Салливан из Нью-Йорка. Вы будете отвечать?
- Ага, - сказал Чарли.
Ясно, произошло нечто ужасное, и он был практически уверен, что знает, что именно.
Для Чарли её голос звучал приглушённо - она в самом деле разговаривала со Стеллой по другой линии.
- Чарли? - проговорила Стелла сквозь щелчки и помехи.
- Ага, это я. - Весь сон, как рукой сняло. Теша себя несбыточной надеждой на чудо, он произнёс: - Что стряслось?
- Боже, Чарли! Майка забрали! За ним пришли, увели прочь, я не знаю, что с ним сделали, я осталась в спальне, напуганная, вся дрожу, ждала, пока они не ушли, потом позвонила тебе, и боже мой, Чарли, что мне теперь делать?
Обычно Стелла так не разговаривала. Обычно, у неё не было повода так разговаривать.
Чарли долго и протяжно выдохнул.
- Ох... - начал он и замолчал.
Крепкая ладонь отца, регулярно прикладываемая к затылку Чарли, приучила его не ругаться в присутствии женщин. "На проводе с" тоже приравнивалось к "в присутствии".
- Что ты будешь делать, Чарли? - спросила Стелла. - Ты можешь что-нибудь сделать?
- Я попробую, - ответил тот. - Не знаю, что мне скажут. Не думаю, что попытка ухудшит ситуацию Майка. Впрочем, не думаю, что она сможет её и улучшить. Но я попробую. Самое худшее, что мне ответят - это "нет". Я вполне уверен, что это самое худшее, что мне скажут.
- Спасибо тебе, Чарли. Благослови тебя Господь! - сказала Стелла. - Прямо сейчас пойду в церковь и поставлю за тебя свечку.
- Не повредит. - Чарли боялся, что толку от этого будет столько же, сколько он добьётся от Кагана, Скрябина или Микояна.
Он попрощался со Стеллой и прошлёпал обратно в спальню. Эсфирь включила лампу на прикроватной тумбочке, поэтому на обратном пути новых травм он не получил.
- Это было?.. - Продолжать она не стала, надобности не имелось.
- Ага, именно оно.
Чарли сжал ладонь в кулак и со всей силы ударил матрас. Затем ударил ещё раз. Это ничего не решило, но ему стало чуточку полегче. Дарвин был прав - люди слишком недалеко ушли от обезьян, колотивших палками по пням.
- Майка взяли.
- Ты можешь что-нибудь с этим сделать?
- Сказал Стелле, что попробую. Как рассветёт, пойду в Белый Дом. Возьму в руку шляпу. Надену тёмные очки и начну размахивать железной кружкой. Пока же, выключи лампу, ладно?
Он лёг на спину и уставился во тьму под потолком. Он попытался сосчитать овец. В голове у него все они превратились в бараньи отрубы и окорока. Вскоре, спустя долгое, по ощущениям и по факту, время, он провалился в мутную дремоту, от которой устал сильнее, чем, если бы оставался в сознании.
Когда затрещал будильник, Чарли поначалу принял его за очередной звонок Стеллы. Ещё никогда он не выключал будильник с таким облегчением. Эсфирь что-то поставила перед ним на стол. Чарли съел завтрак, даже не заметив, что именно ел. Он заметил, что Эсфирь налила ему и себе по полной чашке кофе. Чарли продолжал зевать, невзирая на всю помощь, что оказывал ему яванский кофе.
Прежде чем направиться на Пенсильвания-авеню, он зашёл в штаб "АП". Народ втихую ему сочувствовал, когда он сообщил, куда идёт. Люди знали, что Майк набросился на Джо Стила с кастетами. Ещё они знали, что бывает с теми, кто проделывает подобную глупость. Разговаривать о таких вещах - дурной тон, но все знали.
Даже часовые у Белого Дома ожидали Чарли.
- Мистер Микоян сообщил мне, что, скорее всего, вы заглянете этим утром, мистер Салливан, - сообщил ветеран испано-американской войны. - Направляйтесь прямо к нему в кабинет. Он вас примет.
Чарли направился прямиком в небольшой загромождённый кабинет Микояна. Ему пришлось немного остыть, ожидая снаружи, но длилось это всего пятнадцать минут. Вышел помощник министра сельского хозяйства с обеспокоенным выражением на породистом лице.
Чарли сунулся внутрь.
- Проходите, присаживайтесь, - сказал ему Стас Микоян. - Прикройте за собой дверь.
- Благодарю, - сказал Чарли. Усевшись на стул, он произнёс: - Мне посреди ночи позвонила невестка. Майка арестовали и увезли. Я не люблю умолять, Стас, но сейчас я умоляю. Если вы можете что-то сделать, пожалуйста, сделайте. Я так или иначе вам отплачу. - Если это будет означать написание хвалебных статей о Джо Стиле всё то время, пока тот будет оставаться президентом, Чарли будет этим заниматься, а стоимость посчитает позже.
Однако Микоян покачал головой.
- Мне жаль. Я ничего не могу сделать. - Говорил он так, словно ему и в самом деле было жаль, в то время как Каган произнёс бы те же слова, не меняясь в лице, а Скрябин, вероятно, начал бы злорадствовать. Продолжая качать головой, он добавил: - Мои руки связаны. - Босс говорит, что с него хватит укусов от вашего брата. Он сам постелил себе постель. Теперь пусть на неё ложится.
- Он... поговорит со мной? - Чарли пришлось облизнуть высохшие губы, задавая этот вопрос. Ему не хотелось разговаривать с Джо Стилом, не на такие темы. Но Майк его брат. Ради собственной плоти и крови приходится делать то, чего не хочется.
- Нет, - ответил армянин. - Он знал, что вы придёте. Он за всем следит, знаете ли. Он так поступает всё время, сколько я с ним работаю, со времён окончания войны. Я не знаю, как ему это удаётся, но удаётся. Он просил меня передать вам, что это было уже слишком. Ещё он просил меня передать вам, что если бы его не заботило то, что вы делаете, это "уже слишком" настало бы гораздо раньше.
- Если я смогу гарантировать, что Майк будет молчать...
- Вы же сами знаете, что не сможете. Подобные обещания для него ничего не значат, как обещание алкоголика завязать. Он сорвётся с тормозов уже через месяц, и это в лучшем случае.
Как бы ни хотел Чарли обозвать его лжецом, сделать этого он не мог. Микоян был очень близко к тому, что являлось правдой. Глухим от безысходности голосом, Чарли спросил:
- Что мне передать Стелле?
- Передайте, что сделали всё, что могли сделать брат. Вы же знаете, в Калифорнии у меня тоже есть брат. Среди инженеров и учёных тоже водятся вредители. Я понимаю вашу проблему. В данный момент, это проблема всей страны. Потом станет лучше.
Кажется, Микоян говорил всерьёз. Чарли гадал, с чего он считает, что станет лучше.
XII
Поезд заскрипел и остановился. Они находились где-то западнее Ливингстона, штат Монтана. Майк разглядел табличку с названием города сквозь жалюзи, что охранники установили на окнах. Он был убеждён, что сделано это было не потому, что они не хотели, чтобы заключённые видели внешний мир. Нет, это было сделано для того, чтобы обычные люди не заглядывали внутрь и не видели, как обращаются с теми, кто был арестован за вредительство.
Когда Майк садился в вагон на Пенн-Стейшн, он считал, что тот уже набит битком. Ну, так и было, но народ продолжали и продолжали набивать. Чтобы сходить в туалет, нельзя пойти в соседний вагон. У них были вёдра. Но в данный момент эти вёдра уже были переполнены. Никто не умывался. Воды едва хватало для питья, не то, что для умывания. Вонь немытых тел боролась за лидерство с вонью из вёдер.
Еды также не хватало. Им выдавали чёрствые куски хлеба, крекеры и полоски копчёной говядины, достаточно жёсткие, чтобы сломать о них зубы. Всё это было похоже на бесплатный обед в салуне в предместьях ада. От еды только сильнее хотелось пить, только охране было плевать.
Некоторые просто не выдерживали. Они сдавались и умирали. На двух разных остановках заключённые передали охране по два трупа. Судя по запаху в воздухе, кто-то ещё взял расчёт и собирался сойти. Если охранники хотели дать знать заключённым, что больше никому нет дела до того, что с ними будет, они прекрасно знали, как добиваться своих целей.
Охранник ударил по запертой и зарешёченной двери в передней части вагона. Он продолжал по ней колотить, пока ругающиеся и стонущие заключённые не притихли. Затем он выкрикнул:
- У нас с приятелем тут по полностью снаряженному "Томми-гану". А ещё прибыло подкрепление. Сейчас мы откроем дверь. Вы, пидоры, будете выходить медленно и в правильном порядке. Медленно, слышите? Полезете все сразу, перестреляем. Всем будет похер, если мы так сделаем. Так, что делайте, что говорят, либо мы в вас дырок навертим. Выбор за вами.
Он подождал, пока все усвоят его слова. Затем очень медленно и осторожно охранник открыл дверь. И так же медленно и осторожно, насколько возможно, наружу полезли вредители - голодные, изнывающие от жажды, заросшие, перепуганные люди. Майк был в равной степени и зол и напуган. Он был готов спорить, что несколько других заключённых испытывали те же чувства. Однако охранники не врали насчёт огневой мощи. Борьба с "Томми-ганами" голыми руками являлась способом самоубийства, причём, возможно, не самым лёгким.
От солнечного света глаза начали слезиться и, он заморгал. После того как поставили жалюзи, в вагоне стало темно. Монтана. Как там её называют? Страна большого неба, вот, как. Вполне заслуженное название. Небесный простор был более широким и более синим, чем всё то, что Майку доводилось видеть на востоке. Поезд стоял у платформы, которая находилась где-то посреди хрен его знает, где. Параллельно путям тянулась четырёхполосная асфальтированная дорога. Не было видно ни подъезжающих, ни отъезжающих машин.
- Строиться по десять человек! - выкрикнул охранник с "Томми-ганом". - Становись "смирно", если знаете, как это делается. Если не знаете, найдите того, кто знает, и делайте, как он.
Майк занял место в строю. Все прочие варианты были ещё хуже. За такую вытяжку по стойке "смирно", а точнее попытку встать по стойке "смирно", сержант-инструктор наверняка бы его выругал. Но, поскольку, вредители стояли прямо и не шевелились, гбровцы не стали поднимать шум.
Ветер коснулся взъерошенных пропотевших волос Майка. Было сухо, пахло сосной и травами. Термометр вряд ли поднялся выше двадцати четырёх градусов по Цельсию. Вместе со всем остальным, нью-йоркская жара и влажность остались позади.
- Блядь! - тихо произнёс кто-то за спиной.
Прозвучало, скорее, как мольба, нежели как ругательство. Слово упало в растекающееся море тишины и исчезло. Никакого шума дорожного движения. В зданиях лифты не ездят вверх и вниз, самих зданий-то нигде видно не было. Ни бубнящих радиоприёмников. Ничего.
Всё больше и больше вредителей выбиралось из всё большего количества вагонов, формируя всё больше рядов по десять человек. Вместе с остальными Майк стоял на месте, пытаясь держаться начеку в ожидании того, что будет дальше.
Он ничего не увидел. Он услышал. Несколько человек в строю не стали поворачивать головы налево, в сторону звука, боясь реакции охранников. Другие посмотрели, то ли решив рискнуть, то ли просто не зная, что лучше не двигаться без разрешения, когда стоишь в строю по стойке "смирно". Когда им это сошло с рук, остальные, и среди них Майк, тоже посмотрели.
По дороге в их сторону ревела колонна выкрашенных в хаки армейских грузовиков. Куда бы они ни отправились дальше, железная дорога до тех мест не шла. Майк гадал, будет ли в конце этого пути еда и вода. Оставалось лишь надеяться.
- Грузимся в кузова, пока те не заполнятся. Полностью не заполнятся! - выкрикнул охранник, когда фыркающие громадины остановились. - Не умничайте. Это будет последней глупостью в вашей жизни. За вами всегда кто-нибудь будет наблюдать.
Майк вскарабкался в кузов грузовика. Брезентовый навес на стальных дугах скрыл его от солнца и любопытных глаз. Вскоре грузовик снова поехал. Сидя в кузове, Майк мог немного видеть, где только что находился, но не то, куда направлялся.
- Стоит спрыгнуть и убежать, - произнёс похожий на мышь коротышка, впихнутый рядом с Майком.
- Давай, - ответил ему Майк. - Ты первый.
Похожий на мышь человек покачал головой.
- Не, у меня духу не хватит. Хотелось бы, чтоб хватило. В любом случае будет не хуже, чем то, к чему мы едем.
- Мы едем в трудовой лагерь. Будем там работать. Насколько плохо там может быть?
- Этого-то я и боюсь, - насколько плохо там может быть.
Поскольку ответа у Майка не имелось, он промолчал и посмотрел в заднюю часть грузовика. Судя по знаку, смотревшему в обратную сторону, они ехали по Федеральному шоссе N 89*. Он увидел с полдюжины журавлей, стоявших в полях вдоль дороги. Они выглядели крупнее цапель, что охотились в прудах и ручьях в Центральном парке. Было что-то неправильное в птицах, которые были выше одиннадцатилетнего ребёнка.
Спустя примерно полчаса, грузовики свернули с шоссе на грунтовую дорогу. Она тянулась в сторону гор. В ушах Майка несколько раз щёлкнуло. Также, по мере подъёма, стало холоднее. Майк начал жалеть о том, что не взял что-то потеплее, помимо пиджака, когда за ним приходили громилы из ГБР.
Ряды сосен становились всё ближе к дороге. Их ветки то и дело шелестели по полотну навеса. Сейчас они двигались совсем небыстро. Можно было выпрыгнуть без риска поломаться. Но если выпрыгнуть, удастся ли добраться до цивилизации, не умерев с голоду, не замёрзнув и не будучи съеденным медведем или стаей волков, что бродят в этих горах? Майк и не пытался это выяснять. Как и тот похожий на мышь коротышка, или кто-нибудь ещё.
Наконец, грузовик остановился.
- На выход! - выкрикнул кто-то. - В двойном темпе!
Вредители были слишком измотаны переездом, чтобы выходить с удвоенной скоростью, но всё же, выходили.
Позади Майка высился сосновый лес, через который они ехали. Грузовики остановились на краю вырубки, расчищенной посреди леса. Впереди расположился лагерь, в котором им предстоит жить.
Ему на ум пришли лагеря военнопленных, виденные на фотографиях времён Великой войны. Там точно так же периметр был обнесён колючей проволокой. По углам и посередине каждой стороны возвышались сторожевые башни. На верхушках некоторых башен Майк заметил пулемёты, у него не было никаких сомнений в том, что пулемёты стояли и на остальных вышках.
Внутри периметра стояли выстроенные из местной сосны бараки и прочие строения, ярко-жёлтая древесина ещё даже не начала темнеть. Одно из строений являлось лесопилкой. Майк слышал, как огромные пилы вгрызались в стволы. С крыши вспорхнул ворон, хрипло каркая. "Ага, тебе чтоб тоже не вернуться", - подумал Майк.
За колючей проволокой слонялись люди. Их одежда была бесформенной и бесцветной. Многие носили бороды. Один махнул рукой в сторону колонны грузовиков. Было ли это приветствием или издёвкой, Майк сказать не мог.
Махать в ответ он не стал. Ему не хотелось делать ничего, что могло бы не понравиться охране. В заключении он пробыл недолго, но этот урок усвоил быстро.
Вооружённые охранники в форме, которая не являлась военной, но и отличалась от той, что носили полицейские, движениями оружия повели заключённых подальше от ворот. Затем они открыли ворота.
- Заходим! - пролаял гбровец, что ехал вместе с колонной. - Надеюсь, вы тут сгниёте, ёбаные вредители!
Находившийся неподалёку от первого ряда Майк двинулся в сторону здания, на двери которого висела табличка "АДМИНИСТРАЦИЯ ЛАГЕРЯ". В порядке очереди он предстал перед клерком, который произнёс максимально безразличным тоном:
- Имя и номер?
- Салливан, Майкл, НЙ24601. - Произносить именно в таком порядке Майк также выучился быстро.
- Салливан... - Клерк пробежал по алфавитному списку. - Вот ты где. От пяти до десяти, да?
- Да. - Майк не стал показывать, что обо всём этом думает. Показывать то, что не должен, опасно.
- Ладно, Салливан, НЙ24601. Выходи за эту дверь и иди направо. Там тебя осмотрят в лазарете.
- А? А как насчёт еды? - спросил Майк. Клерк лишь указал в сторону. Майк пошёл.
В лазарете его вместе с ещё дюжиной человек помыли в невообразимо огромной ванне, дымящаяся вода в которой сильно пахла обеззараживающими средствами. Едва просохшего, всё ещё голого, парикмахер, одетый в такую же бесформенную и бесцветную одежду - тоже вредитель, понял Майк, с номером ИЛ15160 - обрил его и обкромсал ему начавшую пробиваться бороду.
- Иди в следующее здание рядом с этим, там тебе выдадут лагерные шмотки, - сказал парикмахер, когда закончил. Стрижка не заняла много времени.
- А что делать с вещами, что были на мне? - Майк держал свои вещи подмышкой.
- Держи при себе. Постарайся, чтобы никто их не украл, - ответил ему вредитель. - По ночам нынче холодно. Очень скоро тут будет холодно постоянно, блин. Будешь рад всему, что у тебя есть. Давай, пошевеливайся, за тобой ещё люди.
Майк зашевелился. Ему выдали хлопчатую рубашку, ватник, кальсоны, ватные штаны и ботинки, жёсткие, как железо. Ничего, кроме ботинок, толком не подходило. Обувь ему выдали правильного размера, но Майк не имел ни малейшего представления о том, сколько эти ботинки продержатся. Насколько ему было известно, должны - весь срок отсидки. Ещё ему выдали жестяную посуду.
По трафарету несмываемыми чернилами на спине и груди куртки, а также на тыльной стороне штанов ему вывели номер НЙ24601.
- Иди в барак номер семнадцать. Найди там койку. Займи её. На ней ты пробудешь, пиздец, как долго, - сказали ему.
Похоже, все в лагере относились к нецензурной брани, как к должному, словно полицейские или солдаты. Майк вышел из каптёрки и направился к 17-му бараку. Каждое строение было тщательно пронумеровано, поэтому много времени на поиски у него не ушло. Он вошёл внутрь.
Нары были четырёхярусными. Спать придётся на голых досках - ни матрасов, ни простыней, ни одеял. Посередине зала на открытом месте стояла пузатая чугунная буржуйка, словно сошедшая с картинки "Каррер-и-Айвз"*. Печка топилась дровами. Рядом горкой лежали сосновые обрезки.
На всех ближайших к печке нарах была развешана старая одежда и обувь, либо что-нибудь ещё, демонстрировавшее, что эти нары заняты. Майк задумался, что будет, если он уберёт чужие вещи и разложит свои. Долго он не раздумывал - вероятнее всего предстоит кулачный бой.
Не желая этого, он бросил своё барахло на ближайшие пустые нары, что ему удалось найти. Входили другие новые вредители и заявляли о своих требованиях. Майк прилёг. Лежанка была лишь чуть больше его роста, а он не был высоким. После поездки через всю страну в громыхающем железнодорожном вагоне, он не жаловался. Ему было ясно, что здесь у него места больше, чем было там.
Использовав сложенные вещи в качестве подушки, он уснул, на матрасе или без него. В поезде приходилось спать по несколько минут за раз. А кому приходилось? Ему просто повезло, что его не передали охране вперёд ногами. Ещё он был голоден, но беспокоиться об этом он будет, когда проснётся.
Когда он проснулся, всё началось с начала. Он едва не ударился головой о доски верхних нар. Барак заполнялся новыми людьми. Разбудили Майка именно разговоры вокруг. Зажгли свет. Опускалась ночь. Ещё не окончательно стемнело, но даже такой горожанин как он, мог с уверенностью сказать, что продлится это недолго.
- Похоже, у нас тут новые бритые, - произнёс мужчина, стоявший в узком проходе между нарами. Он кивнул в сторону Майка. - Чо как оно, бритый?
Голос у него был по-западному гнусавым. Номер на куртке был ВЙ232. В Вайоминге жило немного народу, однако за ГБР не заржавело схватить его.
- Я голоден. Хочу пить. Убил бы кого-нибудь за сигарету. Голова до сих пор гудит от удара "блэкджеком". Не считая этого, всё путём, - ответил Майк. - У тебя-то чо как?
- Я в норме, - произнёс мужчина. - День выдался неплохой. Никто в бригаде не поранился, или типа того. Мы сделали всё, что нам говорили, и, вот, вернулись. Скоро построение, потом ужин. Меня зовут Джон.
- Я Майк. Майк Салливан. - Рот Майка скривился. - Салливан, Майкл, НЙ24601.
- Деннисон, Джонатан, ВЙ232. - Джон пожал плечами. - Обычно мы с этой хернёй не заморачиваемся, не считая имён.
Ему было слегка за тридцать, на несколько лет моложе Майка. Он не был бритым, он носил длинные русые волосы и рыжеватую бороду с несколькими седыми волосками. Лоб у него был широким, а подбородок узким. Если он чего и не знал, бледные глаза его бы не выдали. Он достал из кармана небольшой вельветовый кисет на верёвочках.
- Идём, поищем бумагу. Покурить тебе сегодня удастся.
В качестве бумаги раздобыли газету полугодичной давности. Майк раньше никогда сам не сворачивал самокрутки. С безмятежным терпением Джон показал, как это делается. Майк подозревал, что бесплатно ничего не будет. Он гадал, чего Деннисону от него потребуется. В данный момент отдать ему было нечего. Об этом он также будет беспокоиться позже. Затягивался он, словно утопающий в поисках воздуха.
- Это было прекрасно, - сказал он.
- Рад, что тебе понравилось, - беззаботно ответил Джон. - Крутить выучишься быстро, уж поверь. Идём наружу. Им надо нас пересчитать, перед тем как кормить, хотят убедиться, что никто не сбежал. А так как прибыло много новых бритых, перед тем, как нас отпустить, они пару раз облажаются. - Он говорил со спокойной, смиренной уверенностью.
И действительно, охранники четыре раза сбились при пересчёте, прежде чем успокоиться. Затем вредители поспешили на кухню. Каждый получил по куску черного хлеба. В Нью-Йорке Майк отворотил бы нос от него, грубого и несвежего. Повидав тяжелые времена, он счёл эту еду манной небесной.
Взяв хлеб, заключённые прошли мимо ряда поваров, которые накладывали им в посуду гуляш.
- Эй, Фил, - обратился Джон к одному из них, как и он сам, такому же заключённому. - Положи моему другану Майку чего получше, лады?
- Канеш, - отозвался Фил. - Прям как в "Уолдорфе"*, бля. - Он наполнил тарелку Майка, затем ткнул пальцем в сторону грубо отёсанных столов. - Д'вай, вали отсюдова.
Майк проглотил хлеб. Похлебал ложкой гуляш. Подлива была жидкой и водянистой. В ней плавали куски картофеля, брюквы, капусты и несколько нитей того, что могло быть мясом. Майк выскочил бы из любого заведения, где осмелились бы запросить за подобное хотя бы пенни. Здесь и сейчас еда казалась потрясающей.
Он практически дочиста вылизал тарелку, когда на ум ему пришла мысль:
- А, что это за мясо?
Джон Деннисон ел гораздо медленнее.
- Некоторые вопросы здесь лучше не задавать. Не следует спрашивать у человека, за что он здесь оказался. Если он захочет, то скажет сам, но спрашивать не следует. Ещё не нужно спрашивать, что это за мясо. Оно есть - если оно есть - и этого достаточно. Если выяснишь, возможно, не захочешь есть. А здесь, тебе надо будет есть, иначе надорвёшься и помрёшь.
- Ладно, - сказал Майк.
В голове у него пронёсся ряд любопытных вариантов. Медведь? Койот? Скунс? Белка? Бездомная собака? Ничего из этого он не стал бы заказывать в забегаловках дома. Но и выбрасывать всё это из своей тарелки он также не собирался. Он задал другой вопрос:
- Могу я поинтересоваться, чем ты занимался, прежде чем попасть сюда?
- О, конечно. Я был плотником. - Джон хмыкнул. - И теперь я о дереве знаю куда больше, чем раньше. Кожей чувствую, можно сказать. А ты?
- Я писал для газеты, - ответил Майк.
- Да? - Джон Деннисон снова хмыкнул. - Тогда, уверен, мне не нужно спрашивать, как ты здесь оказался. - Он поспешно поднял руку. - И я не спрашиваю. Тебе не нужно ничего рассказывать, если сам не хочешь.
- Плевать, - сказал Майк. - Так всё и было. Готов спорить, я здесь далеко не единственный репортёр.
- Не стану спорить. А то проиграл бы, - сказал Деннисон. - Лично я, пил, глупил и болтал о Джо Стиле. Мне кажется, тот козёл, что упёк меня сюда, хотел въехать в мой дом, но не мог добиться его у меня. Поэтому он настучал на меня гбровцам, и я выиграл путёвку от пяти до десяти, плюс огромную шишку на голове в придачу. Они до сих пор так делают, когда забирают?
- Ох, блин, конечно, да. Я говорил уже, меня "блэкджеком" шарахнули. - Майк потёр собственный синяк, тот болел и опух. - Нечто вроде приветственного подарка.
- Точнее, приветственного ударка, - сказал Джон.
Среди всего прочего, чего Майк не планировал делать в трудовом лагере, смеяться до упаду стояло на высоком месте в списке. И всё же, он рассмеялся.
***
Чарли пришлось позвонить Стелле и рассказать, что он ничем не смог помочь Майку. Та ударилась в слёзы.
- Что я буду делать без него? - причитала она.
Чарли не знал, что на это ответить. Он не знал, мог ли вообще кто-нибудь дать ответ.
И, как будто чтобы удовольствие было полным, Чарли пришлось позвонить родителям и сказать им, что он не смог помочь Майку. Трубку сняла мама. Бриджит Салливан восприняла новость не очень хорошо.
- Почему ты его не остановил? - требовательно спросила она. - Почему не удержал его от написания всех этих вещей о президенте? Тогда у него не было бы неприятностей.
- А, что я должен был делать, мам? Он взрослый человек. Ствол к его голове приставить? Или платок с хлороформом к носу приложить?
- Я не знаю, - сказала его мать. - Я знаю только то, что ты его не остановил, а теперь он в том ужасном месте, откуда люди не возвращаются.
Она тоже начала плакать.
Он, как можно скорее повесил трубку, и всё же недостаточно быстро. Затем он прошёл на кухню, достал из холодильника контейнер со льдом, положил в стакан три куска, и залил их на три пальца бурбоном.
- Мда, чувак, это было весело, - произнёс он, когда вернулся в гостиную.
- Звучало похоже на то, - сказала Эсфирь.
Чарли от души отпил.
- Ух! Крепкий какой! Как раз для моих тревог. - Он перевёл взгляд от стакана на жену и обратно. - Прости, милая, не хотелось грубить и злиться. Хочешь и тебе налью?
- Спасибо, нет, - ответила она. - Последнее время бурбон мне не очень по вкусу.
- Ты о чём? Это же "Уайлд Тёрки", а не дешёвое пойло, которое выскребают из бочек, и дерутся за каждую бутылку с пистолетом в руках.
- Всё равно, вкус не очень, - сказала Эсфирь. - Кофе тоже на вкус не очень, и даже чай. Наверное, потому что я в положении.
- В поло... - Чарли остановился на полуслове. Он не удивился - он знал, когда у неё месячные, и знал, что они не настали. И всё же, услышать такие новости официально - большое дело.
Она кивнула.
- Именно так. Мы этого хотели. И мы к этому идём. Я немного подумала, когда точно поняла, что у меня будет ребёнок. Если я всё правильно рассчитала, наш младшенький пойдёт в ВУЗ в 1956 году. Ты можешь в это поверить?
- Раз уж ты упомянула, нет, - сказал Чарли после нескольких безуспешных попыток. - Он, наверное, будет летать в школу на ракетомобиле, носить телефон в кармане рубашки, а летние каникулы проводить на Луне.
Эсфирь рассмеялась при этих словах.
- Похоже, прошлогодний сериал про Флэша Гордона* размягчил твои мозги.
- Может, так, а, может, нет, - сказал Чарли. - Погляди, где мы были двадцать лет назад. Ни у кого не было радио. Модель "Т"* была лучшим автомобилем, какой только может быть. Люди пользовались ящиками для льда - у кого они были, а не холодильниками. Мы оставляли карточки для ледовщика, где указывали, сколько оставить. Самолёты делались из дерева, ткани и проволоки. Можешь представить, что они сказали бы насчёт DC-3*, если бы ты смогла запихнуть его в машину времени и отправить назад?
- Флэш Гордон, - повторила Эсфирь, но на этот раз голос её звучал задумчиво, а не веселым и насмешливым. Она сменила тему: - Как ты бы хотел его назвать?
- Если будет мальчик, только не Чарли-младший, - мгновенно ответил он. - Пусть будет кем угодно, только не калькой со своего бати.
- Хорошо, - сказала Эсфирь. - Я тоже об этом подумала. У евреев обычно не принято давать детям имена тех, кто ещё жив. Если бы ты захотел, я бы не стала спорить, но я не сожалею о твоём решении.
- А если будет девочка?
- Сара? Как маму моей мамы?
- Хм... - Чарли обдумал это имя. - Сара Салливан. Может быть неплохо, даже если похоже на персонажа "Ирландской розы Эби"*.
- Мы с тобой сами - персонажи "Ирландской розы Эби", только в обратную сторону, - сказала Эсфирь. - Можно четыре или пять раз набить "Поло Граундс"* парочками, как в "Ирландской розе Эби". Или еврейско-итальянскими, итало-ирландскими, русско-ирландскими, какими угодно. Нью-йоркские дворняги, вот мы кто.
- Неплохо подходит для названия танцевального клуба. - Чарли щёлкнул пальцами. - Надо ещё раз позвонить родителям. Готов спорить, эти новости их обрадуют. "Слышь, мам! Знаешь, что? Ты станешь бабушкой!". Да, ей понравится. Ты тоже должна позвонить своим. Мы, конечно, выйдем из бюджета, но какая разница?
Чарли снова заказал междугородний звонок. Когда на том конце сняли трубку, мать снова начала на него кричать. Он вновь чуть не повесил трубку. Она начала плакать.
Наконец, Чарли произнёс:
- Мам, ты можешь подождать секундочку?
Нельзя говорить своей матери заткнуться, как бы ни хотелось. Ну, можно, конечно, но популярности это не добавит.
- С чего вдруг? - воскликнула она.
- С того, чтобы я мог вставить слово и сказать тебе, что ты станешь бабушкой, вот, с чего.
- Но ты же позволил им забрать твоего собственного... - Его мать не отличалась быстротой в смене хода мыслей. Последовало молчание, которое длилось десять-пятнадцать секунд. Затем она спросила: - Что ты сказал?
- Я сказал, ты станешь бабушкой. У Эсфири будет ребёнок.
Снова слёзы. Снова крики. Только это были слёзы радости и крики веселья. По крайней мере, она так сказала. В отношении Майка они звучали примерно так же. Она позвала отца, чтобы тот присоединился к поздравлениям. Затем Пит Салливан произнёс:
- Тебе всё ещё нужно поправить дела брата, Чарли.
- Я делаю всё, что могу, пап. Я не могу указывать им, что делать, ты же знаешь.
Как и мать, отец ничего в подобных делах не понимал. Чарли как можно скорее прервал разговор. Эсфирь сочувственно посмотрела на него.
- Ты отлично справился, - сказала она ему.
- Ага, и много пользы мне это принесло. Они слушали меня совсем, как Микоян. Если б я им об этом сказал, им бы совсем крышу снесло. В любом случае, так и есть. - Он указал на телефонный аппарат. - Твоя очередь. Твои родители обрадуются новостям.
Пока она звонила, Чарли сходил на кухню и налил себе ещё выпить. Он понимал чувства своих родителей. Он и сам чувствовал то же самое. Никому не захочется смотреть, как твоих близких увозят в трудовой лагерь. Себя самого он винил сильнее, чем это делали отец с матерью. Не было нужды в том, чтобы они взваливали ему на плечи дополнительный груз вины. Её на его плечах и так достаточно. Понимали ли они это? Понимали ли они хоть что-нибудь?
Чарли поморщился и выпил ещё "Уайлд Тёрки". Судя по всему, не понимали.
В гостиной Эсфирь восторженно общалась с матерью. Более чем регулярно, она скатывалась с английского на венгерский, из которого Чарли не понимал ни слова. Он знал, и иногда разговаривал на идише. Так поступали все в Нью-Йорке. Эсфирь точно. Однако венгерский она выучила раньше английского. Она рассказывала Чарли, что самым сложным для неё было научиться выговаривать букву "р" мягче. Вплоть до сегодняшнего дня, при желании, она могла начать говорить, будто вампирша из кино.
И вдруг она сказала:
- Да, это так. Я не думала, что ты знаешь. - Пауза и она продолжила: - Разумеется, он делает всё, что может. - После этого она произнесла фразу на венгерском, которая звучала, как будто кто-то собирается кастрировать жаб. Чарли надеялся, что сказанное не относилось к нему. Возможно, так и было, поскольку, после этого она попрощалась, поцеловала его и сказала: - Это от мамы.
- А как насчёт от тебя, детка?
- Как тебе такое? - сказала она.
Второй поцелуй оказался нежнее первого. И всё же, после этого она скорчила гримасу.
- Я не люблю бурбон, либо бурбон не любит меня, даже через посредника.
- Вопиющая стыдоба. - Чарли бурбон вполне нравился. А после двух бокалов, в его голосе появилось больше пафоса, чем было бы без них. - Очень многое вокруг - есть вопиющая стыдоба.
- Давай, уложим тебя в постель, - твёрдо произнесла Эсфирь и развернула его в том направлении.
- Ты это к чему? - спросил он, оборачиваясь через плечо.
- Сейчас оба узнаем, - сказала она, и они узнали.
***
Майк с изумлением и тревогой смотрел на собственные ладони. Он так много печатал, что подушечки на обоих указательных пальцах покрылись мозолями. Писательская мозоль также образовалась и на среднем пальце правой руки. Но, не считая этого, его ладони были гладкими и мягкими.
Были раньше. Теперь, нет. От размахивания топором и работы с самыми разными пилами, его ладони полностью покрылись волдырями и начали кровоточить. Джон Деннисон посоветовал Майку как можно чаще мазать их скипидаром. Деннисон даже попросил кого-то об одолжении, чтобы это стало возможно. Звучало ужасно*, однако жидкость смягчала и остужала жжение.
- Никогда бы не поверил, даже за миллион лет, - сказал ему Майк.
Деннисон пожал плечами.
- Об этом я знал ещё до того, как попал сюда. Нас отправили сюда не веселиться, но мы не должны делать ситуацию ещё хуже, чем она уже есть.
- Наверное, нет. Тут и так всё плохо. - Майк зевнул. Он постоянно чувствовал усталость. Нет, он был измотан. Здесь никогда не дают выспаться. Когда он впервые увидел нары барака N17, он усомнился, что сможет спать на досках. Теперь же он был убеждён, что даже если его подвесят за ноги, словно летучую мышь, он сможет спать столько, сколько позволят. Никогда в жизни он не работал так тяжело и так долго.
Ещё он постоянно чувствовал голод. Для той работы, что была им предназначена, вредителей кормили слишком мало. Водянистая овсянка по утрам, бутерброд с сыром и плохим хлебом в лесу, гуляш и снова плохой хлеб вечером. Иногда в гуляше попадались куски какого-то животного; иногда он был загущен - впрочем, недостаточно густо - бобами. Майку пришлось подвязать штаны верёвкой.
Единственное, что могло помочь позабыть о голоде - это усталость. Единственное, что могло помочь позабыть об усталости - это голод. Они подстраивали дело так, что ты никогда не мог быть полностью удовлетворён.
К примеру, находился он в одном из самых красивых краёв, что когда-либо создавал Господь. Лагерь находился неподалёку от Йеллоустоунского национального парка. Здесь не было гейзеров, горячих источников и прочего, но повсюду, насколько хватало взгляда, тянулись леса и горы. Небо было громадным, полностью оправдывая неофициальное название Монтаны.
И Майк почти не видел, и не обращал внимания на всё это. Гора была тем, куда нужно было постоянно подниматься и спускаться, а не тем, чем можно восхищаться на расстоянии. Деревья были тем, что нужно рубить и колоть, а не тем, на что можно смотреть в восхищении. Небо? Смотреть на небо не было времени. Когда начинаешь замедляться, охрана начинала рычать.
Охранники в лагере были спокойны. Могли себе позволить. Они были вооружены. А у вредителей ничего не было. На рабочих площадках всё иначе. Чтобы работать, людям нужен инструмент. Люди - не бобры, чтобы грызть деревья передними зубами. Им нужны топоры и пилы.
Однако инструменты могли стать оружием. Вредитель, решивший, что ему нечего терять, мог начать размахивать топором и попытаться изрубить несколько охранников, прежде чем в нём наделают дыр. Судя по словам Деннисона, когда лагерь только открылся, охранников было меньше. Твари из ГБР не сразу до всего додумались.
Теперь додумались. Вредитель при приближении должен двигаться медленно и не подходить слишком близко. Майку неоднократно целились в грудь из "Томми-гана" даже, когда он подходил с какой-то безобидной просьбой, вроде разрешения отойти за сосну, чтобы посрать. Охранники не знали, что у него на уме. И рисковать не собирались.
Пока же... Пока же Майк скрутил сигарету. Получалось у него пока не так хорошо, как у Джона, но получалось уже лучше, чем раньше. "Привычка её упростила"*, - подумал он. "Гамлет" по-прежнему приходил на ум, хотя до ближайшего поселения, которое не было бы трудовым лагерем, оставалось много-много миль.
Он протянул одну самокрутку Джону. Табак он держал в металлической коробке, в которой раньше хранились леденцы от горла.
- Спасибо, - произнёс Деннисон. - Красивая коробка. Где взял?
- Возле лазарета нашёл, - ответил Майк. - Доктор, наверное, в окно выбросил, или типа того.
Ни один вредитель не был столь расточителен. Маленькую металлическую коробку можно приспособить для многих вещей.
Джон не стал спрашивать, где Майк раздобыл табак. Это было хорошо. Его гордость улетучилась вместе с дымом. Во внешнем мире он и представить не мог, что станет чистить кому-нибудь ботинки. Здесь же обувь охранника блестела так, словно светилась сама. А Майк получил свою награду. Охранник, один из тех, что были больше похожи на людей, даже не принуждал его умолять, подобно псу, выпрашивающему объедки.
Другой охранник, из самых ядовитых, нахмурился, глядя на них.
- Хорош играться, пацаны, - сказал он. - Вам нужно закончить с этим бревном до того, как мы отправимся назад, для вашего же блага.
- Конечно, Вёрджил, - В голосе Джона не было злости или волнения. Ему просто хотелось снизить возможные неприятности до минимума.
Когда Вёрджил ушёл доставать других вредителей, Майк тихо спросил Джона:
- Почему ты позволяешь этому мудаку так с собой обращаться? Мне приходится сдерживаться, чтобы не показать ему средний палец и не послать на хуй.
- Дело в том, что ты до сих пор бритый, - безмятежно ответил Джон. Майк пропустил пальцы сквозь волосы. Он мог повторить этот жест ещё раз; волосы были достаточно длинными, чтобы ощущать их ладонью. Однако человек с номером ВЙ232 на куртке лишь хмыкнул.
- Я про то, что внутри себя ты всё ещё бритый. Ты до сих пор пропускаешь всё через себя, как укус клеща. Вёрджил не стоит того, чтобы из-за него заводиться.
- Для тебя возможно, - сказал Майк.
- Ну и, что, бля, ты можешь с ним сделать такое, чтобы тебя не убили? Ничего. Можешь либо плыть по течению, либо сопротивляться. Плыть по течению проще.
В этих словах была логика и смысл. Когда хочешь вонзить топор кому-нибудь в голову вместо того, чтобы обрубать ветки поваленной сосны, логика дальше этого момента не работает. Исходя из этого, Майк был рад уже тому, что не вонзил топор в собственную ногу или ступню. С этим он справлялся лучше, чем когда только попал сюда, но не так хорошо, как со скручиванием сигарет. Скручивание сигарет имело для него значение. Умение обращаться с топором имело значение только для охраны. Если уж по чести, работа топором была тяжелее закручивания табака в бумажный кокон.
Вместе с Джоном они обрубили ветки с сосны. Джон мог заставить топор делать всё, за исключением исполнения "Отпусти себя". Однако двигался он не быстрее, чем следовало, да и работал он не больше, чем Майк (хотя и уставал при этом гораздо меньше). Он работал в стародавнем подмороженном темпе заключённого... или раба.
Майк так не работал. Не хотел. Он по-прежнему считал, что должен бороться, а не просто жить день за днём. Как и сказал Джон Деннисон, он был бритым, молокососом, новичком.
XIII
Когда Чарли вернулся домой после блужданий по Вашингтону в поисках сюжетов, которые могли быть, а могли и не быть важными для судеб страны, Эсфирь принялась прыгать вокруг него, как на пружинках. Она размахивал перед ним небольшим картонным прямоугольником.
Она так и сделала. Это оказалась простая открытка, грязная и мятая. Но сообщение оказалось радостным. "Привет, Чарли, - было написано знакомым почерком. - Даю тебе знать, что у меня тут всё нормально. Работа тяжёлая, но я справляюсь. Передай, пожалуйста, Стелле и родителям, что у меня всё хорошо. Я могу отправлять по одной открытке в месяц. Прошлую написал Стелле. Твой брат Майк". - Ниже стоял незнакомый номер: "НЙ24601".
Стелла не говорила Чарли, что получала весточку от Майка. Предыдущая открытка, возможно, ещё не дошла до неё. Либо она до сих пор злилась на Чарли из-за того, что тот не смог вытащить Майка из трудового лагеря. Его родителям она тоже не сказала? Конечно, они тоже могли быть недовольны им. Все считали, что ему следовало сильнее надавить на администрацию, чем он делал на самом деле.
- Хорошая новость, - сказал он Эсфири. - Ну, настолько хорошая, насколько может быть плохая новость.
Та кивнула.
- Всё именно так. - Затем она постучала по номеру окрашенным красным ногтем указательного пальца правой руки. - Разве не ужасно? Как будто у него отобрали имя.
Чарли не подумал об этом в таком ключе.
- Это нужно для архивных клерков, - сказал он. - В каких-нибудь районах каких-нибудь городков полно парней по имени Майк Салливан, примерно, каждый пятый. Но есть лишь один НЙ24601.
- Похоже на номер заключённого. Это и есть номер заключённого. Мне кажется, это отвратительно, - сказала Эсфирь.
Поскольку Чарли не мог сказать ей, что она неправа в своих чувствах, он поступил настолько хорошо, насколько мог - сменил тему:
- Как ты себя чувствуешь, детка? - спросил он.
Эсфирь ответила зевком.
- Спать хочу. Постоянно сонная, - ответила она. - Ещё, я метнула через двадцать минут после твоего ухода, незадолго до того, как сама собиралась выйти за дверь.
- Ну, обычно это называют утренним недомоганием, - сказал Чарли.
- Плевать мне, как это называется. Мне это не нравится, - сказала Эсфирь. - Я особо ничего не сделала. Но едва успела добежать до ванной. Кажется, за последние два месяца меня рвало чаще, чем за всю прожитую жизнь.
Чарли понятия не имел, что на это ответить. Он всего лишь мужчина. Утреннее недомогание являлось для него такой же загадкой, как и всё, что было связано с беременностью.
- Как считаешь, к ужину поправишься? - осторожно спросил он.
Название "утреннее недомогание" не означало, что оно не могло наступить в какое-то другое время. Чарли уже был в курсе. Как и Эсфирь, по собственному печальному опыту.
В этот раз она пожала плечами.
- Как знать? За полминуты до выхода этим утром, я чувствовала себя хорошо. В следующее мгновение я уже бежала к горшку.
Ужин она удержать сумела. Всё было посконно-домашнее и без лука. Порой, из-за чего-нибудь острого, всё выходило обратно. Иногда её рвало от самой пресной пищи. Временами она могла есть всё подряд и оставаться в порядке. Её внутренности, возможно, понимали, почему так, она сама - нет. Равно как и Чарли.
Пока Эсфирь мыла посуду, он позвонил Стелле. С тех пор как Майка отправили на запад, он совершил немало междугородных звонков, а Эсфирь узнала, что она в более интересном положении, чем когда-либо. Выходило дорого, зато быстро.
- Нет, я не получала открыток, - сообщила ему Стелла. - Если бы получила, дала бы тебе знать.
- Хорошо, - сказал Чарли, и какая-то часть тяжести переживаний спала с его плеч. По крайней мере, невестка не ненавидела его настолько, насколько могла бы. - Может быть, следующая придёт и тебе. Он говорит, ему разрешено отправлять по одной в месяц.
- Это ужасно - сказала она. - Там есть обратный адрес или что-нибудь, куда я могла ему написать?
- Дай-ка, гляну. - Чарли взял открытку. - Тут написано "Национальное управление трудовых лагерей". Если написать им письмо, возможно, он его получит. Уверен, если ты укажешь его номер, это поможет.
- Его номер? - С тревогой в голосе переспросила Стелла.
Чарли повторил ей номер - он зачитывал его вместе с остальным посланием, но, возможно, она его пропустила мимо ушей. Затем он сказал:
- Слушай, я сейчас разъединюсь. Нужно ещё маме с папой позвонить, рассказать о случившемся.
- Если хочешь, я сама позвоню, сэкономлю тебе деньги на междугороднем звонке, - сказала Стелла.
- Правда? Спасибо! - Чарли не хотелось разговаривать с матерью, ведь, скорее всего, трубку снимет именно она. Она снова начнёт плакать. И с тех пор, как Эсфирь ждала ребёнка, он трясся над каждым пенни. Никогда нельзя знать, что произойдёт послезавтра. С экономикой дела обстояли не настолько плохо, как на самом дне Депрессии, но и до расцвета было ещё очень далеко. Лишись работы, и один только Господь знает, когда найдёшь новую.
Было ещё кое о чём побеспокоиться. Номер НЙ24601 определенно означал общее число. Из офиса "АП" в лагерях сгинула пара человек. Чарли не считал, что Скрябин или Джо Стил не любят его настолько, что отправят за ним гбровцев. Его статьи об администрации оставались положительными. В отличие от Майка, он видел ту черту, которую нельзя даже пытаться пересекать.
И всё же, ни в чём нельзя быть полностью уверенным.
***
Охранник сунул в руки Майка большой джутовый мешок.
- Спасибо, - сказал Майк.
Иронии в его голосе было несколько меньше, чем он её собирался вложить. Охранник сверил его номер со списком на планшете. Он дёрнул большим пальцем в направлении невообразимо ароматной кучи опилок около пилорамы. Майк подошёл к ней и принялся заполнять мешок при помощи лопаты. От поднятых в воздух опилок слезились глаза, а нос постоянно хотел чихнуть. Плевать. Он работал с большей энергичностью, чем демонстрировал, когда валил деревья. То он делал ради лагеря и ради правительства, которое упекло его в этот лагерь. А этим он занимался ради себя.
- Битком не набивай! - как обычно, раз в две минуты, крикнул охранник. - Не забывай, тебе его ещё разровнять надо.
- Да, мамочка, - пробормотал Джон Деннисон, стоявший в полуметре. Ни один охранник его не услышал бы. Майк надеялся, что его собственное хихиканье не позволило охраннику понять, что случилось.
Закончив наполнять мешки, они крепко завязали их бечёвкой, которую выдал другой охранник. Затем они неровной шеренгой направились к зданию каптёрки, каждый вредитель шёл, закинув за правое плечо мешок с опилками. Там их номера тоже сверили со списком, перед тем как неохотно выдать долгожданное одеяло.
Одеяло Майка оказалось тоньше, чем хотелось, и оно было таким грубым и колючим, словно было выткано из стальной стружки, а не из овечьей шерсти. Впрочем, он снова произнёс: "Спасибо" с большей искренностью, чем намеревался показать. Ублюдки, что управляли лагерем, не хотели, чтобы вредители замёрзли насмерть, по крайней мере, не все и не сразу.
Они с Деннисоном вернулись в барак N17. Там, куда не доставало солнце, всё ещё лежал снег. Он пошёл в октябре, что само по себе было жутко. Вскоре, мужик с номером ВЙ232* на одежде сказал, что снег лёг и не растает почти до самого конца весны. Майк и прежде сталкивался с холодной погодой, но не настолько холодной, как эта.
Это ещё значило, что похолодает ниже нуля. И такая погода будет стоять днями, если не неделями. Так что... одеяла и эти вот мешки с опилками. Майк уложил свой на доски, на которых спал с тех самых пор, как гбровцы определили его в этот лагерь. Он взбил и потряс мешок, пока не стало поудобнее. Затем он забрался на нары и покатался по нему всем телом, чтобы получше расправить сей дешевый импровизированный матрас.
Дешевый. Импровизированный. Тонкий. Комковатый. Все эти слова отлично подходили. И всё-таки, он добился максимального комфорта с тех пор как попал в лагерь. И он был не единственный, кто так считал.
- Добро пожаловать в "Ритц", блядь! - воскликнул другой вредитель.
Майк лёг на спину. Он положил руки под голову, скрестил пальцы. Ещё минута и он уснул бы. Нынче он был готов спать где угодно, порой, даже стоя, во время переклички заключённых.
Этой минуты ему не дали. Вломился охранник. Обувь гбровцев звучала громче обуви вредителей. Майк не знал, почему, но именно так и было.
- Давай, ленивые никчёмные бомжары! - проорал охранник. - Этим утречком усем вам отдыху не видать!
Как и множество других сотрудников ГБР в лагере, этот парень был родом откуда-то между Северной Каролиной и Арканзасом. Майк не мог сказать, почему в гбровцы шло так много добровольцев из этого уголка страны, но они шли. Также охранники-южане вели себя жёстче по отношению к тем, кого охраняли, чем гбровцы с другой стороны линии Мейсона-Диксона.
Никто не объяснил этому парню, куда ему идти. Подобные действия в отношении человека с "Томми-ганом" являлись не самым умным трюком, какой можно себе позволить. Даже оскорбление могло заставить охранников стрелять. Майк ещё ни разу не слышал, чтобы у гбровца возникали какие-либо неприятности, что бы тот ни вытворял с вредителем. А слово вредителя против слова охранника не стоило ничего.
Народ вышел наружу. Майк послал в сторону нар жаждущий и полный беспокойства взгляд. Хотя у вредителей особо ничего не было, это не мешало им воровать друг у друга. Если за вещами не приглядывать, они начинают гулять сами по себе.
Их отвели в лес, чтобы нарубить больше сосен. Снега там оказалось больше, чем на территории лагеря. Он хрустел под ботинками Майка. Вместе с Джоном они вступили в схватку с деревом.
- Знаешь, - произнёс Майк между взмахами топором, - нам не следует таскать вещи друг у друга. Мы должны быть стойкими. Нужно создать, как там его, народный фронт - мы с одной стороны, гбровцы - с другой.
- Да нам много всякой херни нужно, - сказал Джон Деннисон. - Среди прочего, это поменьше молоть языком, ясно? Полно стукачей, которые сдадут тебя за полпачки "Лаки Страйка".
"Хрусть!". Топор врезался в ствол. Смола пахла чем-то похожим одновременно на скипидар и кленовый сироп.
Майк сплюнул. Он вновь взмахнул топором. Новых волдырей у него больше не появлялось; поверх старых волдырей возникали мозоли.
- Ну, с ними мог бы случиться несчастный случай, или типа того, - сказал он. - Или типа того, да.
- Иногда случается, когда они теряют берега, - ответил Деннисон. - Но потом на прикормку к ГБР садится кто-нибудь новенький. Настаёт дурное время, потому что не знаешь, кому можно доверять, и можно ли доверять хоть кому-нибудь.
Сосна хрустнула. Начала заваливаться. Деннисон указал в том направлении, куда она должна упасть.
- Пааааберегись! - выкрикнул Майк.
Вредители разбежались по сторонам. Дерево упало, практически туда, куда указал Деннисон. С веток и с земли в воздух поднялась туча снега. После того, как облако рассеялось, Майк и Джон принялись обрубать ветки со ствола.
- Не хочу этим заниматься, - сказал Майк.
- Никто не хочет этим заниматься, - ответил Деннисон.
- Знаю. В смысле, я не хочу этим заниматься прямо сейчас. Я хочу вернуться в барак и проверить, каково это - спать на матрасе.
- Зачем? Ты не будешь спать дольше или крепче, чем без него, - сказал Джон Деннисон.
Скорее всего, он был прав. Майк не мог спать дольше, потому что при утренней побудке ему придётся соскакивать с нар. И крепче он спать будет, только если умрёт сразу после погашения огней и до того момента, когда побудка снова вынудит его подняться.
- Мне будет уютнее, и не будет так холодно, - сказал Майк.
- И? Ты будешь это чувствовать ровно минуту до того, как отрубишься, и пять секунд, пока не проснёшься и тебе не придётся встать, - сказал Джон. - Всё остальное ты не заметишь. Так, зачем заморачиваться?
- Надо поиметь тут всю веселуху, какую сможешь, - ответил Майк.
Джон Деннисон был тихим человеком, который не привлекал к себе внимание. Но сейчас он рассмеялся, словно псих. Следом за ним рассмеялся и Майк. Когда до тебя дойдёт, от самой идеи о веселье в лагере уже становится смешно.
***
С той стороны Атлантики по радио и телеграфу приходили новости. Армия Адольфа Гитлера, переименованная в вермахт, после того, как он укрепился во власти, маршировала по Австрии, присоединив ту к Германии. "Аншлюс" не был жестоким. Судя по тому, как всё это выглядело, большинству австрийцев, которые не были евреями, всё нравилось. Жестокий, или нет, но аншлюс перекроил карту Европы. Новая, укрупнённая Германия стала самой большой страной к западу от России. И самой сильной. Теперь она окружала западную Чехословакию с трёх сторон. С учётом визгов фюрера по поводу желания присоединения судетских немцев, новости для центральноевропейской демократии были безрадостными.
Чарли пытался придать смысл быстро разворачивающейся истории. Ему хотелось написать такую статью, чтобы её, возможно, поняли американцы, скажем, в Канзасе, многие из которых не найдут Чехословакию на карте даже если от этого будет зависеть их жизнь. Он боялся, что это всё впустую, но сделал всё, что мог.
Зазвонил телефон на столе. Чарли схватил трубку.
- Салливан, "АП".
- Здравствуйте, Салливан, "АП". Это Салливан, ваша жена. Началось. Я только что вызвала такси. Направляюсь в больницу.
- О, боже, - произнёс Чарли.
Он знал, что этот день вот-вот настанет. Но к таким вещам никогда не бываешь готов, особенно, в первый раз.
- Хорошо, милая. Увидимся там. Люблю тебя.
Он закончил статью, над которой работал. К счастью, она была почти готова. Он достал её из печатной машинки и отнёс на стол редактору.
- Я ухожу босс, - сказал он. - Эсфирь только что звонила. Едет в больницу. Увидимся через несколько дней.
- Хорошо, Чарли, - сказал редактор. Была всё-таки польза в том, чтобы предупредить всех заранее. - Плохо, что у тебя это случилось именно в тот момент, когда в Европе всё полетело к чертям.
- Знаю, только... - Чарли пожал плечами. - Эта драка не наша, а ребёнок - мой. За мир буду переживать, когда вернусь.
- Надеюсь, с твоей миссис и с ребёнком всё будет хорошо, - сказал редактор. - И если будет сын, ради бога, принеси добротные сигары, а не те бомбы-вонючки, что ранее приносили ребята, у которых рождались сыновья*.
- Обещаю, - смеясь, произнёс Чарли.
Он схватил шляпу, плащ, и поспешил прочь. Такси он поймал без особых трудов.
В больнице он подписал бумаги, гарантируя, что он не смоется с женой и ребёнком, наплевав на счета. Это позволяло ему расплатиться за роды в кредит. В отличие от страданий Эсфири, его страдания растянутся по времени. Ему не нравилась идея платить за роды в кредит, но потрошить заначку ему нравилось ещё меньше.
Когда бумаги были подписаны, а руки пожаты, его проводили в комнату ожидания. Там сидели ещё двое будущих отцов. Один выглядел едва ли взрослым, чтобы начать бриться, и всё время дрожал. Второй, ему было под сорок, курил сигарету и листал журнал.
- У нас это шестой, - сказал он. - Не сказать, что подобное нам в новинку.
- Полагаю, да, - отозвался Чарли. - Впрочем, у меня первый.
Мужик его возраста дождался, пока уйдёт медсестра, затем достал из кармана пиджака трехсотграммовку скотча.
- На, приятель, бахни. Успокаивает.
Обычно Чарли не пил скотч. Сегодня он сделал исключение.
- Спасибо, - сказал он и глотнул.
Насколько он помнил, скотч был на вкус, как противное лекарство. Но в данный момент, он действительно был лекарством*.
К тому моменту, когда за ним пришли, доза давно уже выветрилась. Он вышел купить сигарет, потому что у него кончились, а так же пообедать и поужинать в убогом больничном кафетерии. Если он был показательным, то все шутки, что шутили о больничной еде, были не просто правдой, а преуменьшением.
Ребенок под номером "шесть" у благодетеля Чарли оказался девочкой, что сделало счёт равным - 3:3. Ребенок под номером один у нервного подростка оказался мальчиком. Нервный паренек издал нечто очень похожее на "крик повстанца", впервые прозвучавший со времён Аппоматтокса*. Вошёл ещё один будущий отец и уставился в бледно-зеленую стену вместе с Чарли.
Примерно в районе полуночи вошёл усталый доктор с медицинской маской вокруг шеи и произнёс:
- Мистер Салливан?
- Это я! - Чарли подскочил на ноги.
- Поздравляю, мистер Салливан. У вас милая здоровая дочка. Она двадцать с половиной дюймов ростом и весит семь фунтов и девять унций*. Ваша супруга также в порядке. Она измотана, но это ожидаемо.
- Девочка, - мечтательно проговорил Чарли. - Назовём её Сара.
- Да, именно так и сказала ваша жена. - Доктор кивнул.
- Я могу их увидеть? - спросил Чарли.
- Я в том числе и за этим. Следуйте за мной.
Доктор приоткрыл дверь, чтобы Чарли прошёл. Они прошли по коридору в комнату, на двери которой по трафарету аккуратно было выведено: "МАТЕРИ И НОВОРОЖДЕННЫЕ". Доктор открыл и эту дверь.
Чарли вошёл. Эсфирь лежала на больничной койке, одну часть которой - верхнюю или нижнюю - можно было приподнять. Верхняя часть была поднята наполовину. В левой руке она держала завёрнутую в одеяло малышку и кормила её грудью.
- Как ты, детка? - спросил Чарли, стараясь говорить не слишком нервно.
Она выглядела так, словно пробежала восемь километров и провела несколько раундов против Макса Шмелинга*. Пот спутал её волосы. Она была бледной, словно творог, не считая чёрных кругов под глазами, от которых можно было решить, что ей навесили фингалы.
Малышка, насколько мог разглядеть Чарли, также не выглядела бодрой. У Сары была розово-фиолетовая кожа, сморщенное лицо и голова забавной формы. Венчала голову корона из волос, правда скромная.
- Как будто меня грузовик переехал, вот как, - ответила Эсфирь. - И такая голодная, что лошадь съем. Пока у меня были схватки, мне ничего, кроме воды не давали, а потом вообще ничего. Сказали, если в желудке что-нибудь будет, меня вырвет.
Словно по вызову, вошла медсестра с подносом в руках. Ростбиф выглядел таким жёстким, будто его отрезали от автомобильной покрышки.
- Вот, вам, милочка, - произнесла медсестра с такой гордостью, словно принесла нечто поистине хорошее.
- Спасибо, - сказала Эсфирь, затем добавила: - Чарли, не подержишь ребёнка, пока я ем?
- Наверное, - осторожно произнёс он.
Медсестра помогла ему, показав, как нужно поддерживать головку ребёнка. Эсфирь набросилась на пережаренный ростбиф и разваренные в однородную массу овощи подобно льву, раздирающему зебру. Всё исчезло без следа. Сара дёрнула ножкой, повернулась, сморщила гримаску и начала плакать.
- Я её заберу, - сказала Эсфирь.
Чарли поспешно вернул ребёнка. Он знал, что научится держать её, но пока не привык. Жена продолжила:
- Знаешь, что? Это был самый лучший паршивый ужин, что я когда-либо ела.
- У нашего диетического сектора хорошая репутация. - Медсестра, кажется, оскорбилась.
Эсфирь рассмеялась.
- В таком случае, да поможет Бог тем, с кем их сравнивают. Но мне плевать. Сколько я здесь пробуду?
- Обычно неделю или около того, если нет осложнений после родов, - ответила медсестра.
- Хорошо. Больше на еду жаловаться не буду, обещаю, - сказала Эсфирь. - А Чарли сможет всё подготовить к моему приезду... и к приезду Сары.
- Ага. - Чарли вынужденно кивнул.
Когда он увидел ребёнка в руках Эсфири, ощущение отцовства обернулось реальностью. Шалости на сеновале - не всегда всего лишь шалости на сеновале. Иногда через девять месяцев наступают последствия. Примерно через неделю это вертлявое крякающее последствие приедет домой. "Выпуск 1956 года" - вспомнил Чарли. Как бы он ни пытался, представлялось подобное с трудом. Чарли в голову пришла не совсем праздная мысль - останется ли Джо Стил президентом к тому моменту.
XIV
Стоял апрель. По календарю, должна наступить весна. Деревья должны обрасти зеленью. То там, то тут должны распуститься цветы. Над головой должны до упаду щебетать птицы.
Насколько Майк мог судить, эта часть Монтаны о календарях никогда не слышала. Он не мог с уверенностью сказать, что здесь вообще были в курсе о весне. Сосны оставались такими же, почти чёрными. Никаких цветов. Никаких птиц, не считая воронов и серых соек.
От зимы тоже никаких послаблений. Снег продолжал идти, без единого намёка на дождь или хотя бы слякоть. Нынче снег был немного мокрее, чем в январе. Когда поднимался порыв ветра он не натирал кожу, словно наждачная бумага. Северный ветер завывал не так свирепо. Однако он и не потеплел даже до состояния самого непогожего зимнего дня в Нью-Йорке.
Один человек из бригады Майка потерялся, когда они вышли рубить дрова в пургу. Охранники и ищейки обнаружили его через три дня. Он крепко промёрз. Ещё двое вредителей просто тихо легли и померли. Если сдашься, долго здесь не протянешь.
Время от времени Майка одолевал этот соблазн. Замерзнуть казалось легким способом умереть. Сначала тебе холодно, потом это перестаёт тебя заботить, а затем ты умираешь. Возможно, даже не сильно больно. Вероятно, не будет сил даже бояться.
Однако Майк не желал видеть Джо Стила довольным. Ему хотелось вернуться в мир за пределами трудового лагеря. Ещё ему хотелось плюнуть президенту в лицо, как только получится.
Разумеется, он понимал, что для того, чтобы выполнить желаемое, придётся встать в длинную очередь. Ещё он понимал, что, к тому моменту, когда до него доберется Майк, Джо Стил весь промокнет, если не утонет. Без разницы. Он был готов ждать своей очереди, и целиться как следует.
Большинство вредителей в лагере считали так же. Он об этом знал, хоть никто особо о таких вещах не разговаривал. Никогда нельзя точно сказать, кто настучит на тебя охране. А те ублюдки, что руководят лагерем, назовут это "умышленным отказом от перевоспитания", и добавят к твоему сроку ещё несколько лет. Даже самый убеждённый мазохист не пожелал бы себе подобного.
Нет, большинство вредителей не поддерживали президента. Но были некоторые... Четыре или пять человек из барака N17 были убеждены, что полностью заслужили своё наказание.
- Я люблю Джо Стила,- настаивал один печального вида бухгалтер по имени Адам Болгер. - Я просто не мог выполнять работу, которую от меня требовала фирма. Если не это делает меня вредителем, то я не знаю, что же тогда.
- Может, уже завалишь ебало, Болгер? - бросил кто-то с верхних нар. - Никому не хочется слушать твои унылые высеры.
- Мы все - виновны, - сказал Болгер. - Никто не работает, как он должен, постоянно. Поэтому, вредители - все.
- Тогда пусть их всех рассуют по таким же лагерям, блин, пусть народ посмотрит, каково оно тут, - сказал его оппонент. - Лично я тут потому, что какой-то гандон наврал про меня гбровцам. И других причин нет.
Несколько человек отозвались громким матерным согласием - обычно, в лагере других не было. Если признаёшь, что оказался здесь заслуженно, значит, ГБР победило. Так считал Майк, так считало большинство.
Этой ночью он не кричал. Свет погасили довольно рано. Он лежал на нарах, на жалком подобии матраса, под жалким подобием одеяла. Печка была раскалена, однако до его угла тепло почти не доходило. Единственный предмет одежды, который он снял - это ботинки. Подушка из них вышла вонючей, но они были единственной подушкой, что у него имелась. Потрепанной одеждой с воли он обматывал ноги, чтобы было чуточку теплее.
Майк зевнул. Подумал о том, как там поживала Стелла. Время от времени, обычно, когда он этого совсем не ожидал, в него стилетом врезалось чувство одиночества и желание женщины. Впрочем, чаще всего он был либо слишком измотан, либо слишком голоден, либо и то и другое, чтобы вызвать в воображении что угодно, кроме тени тех чувств, которые он должен был испытывать. Медленное вымирание здесь слишком многим напоминало ему о приближении смерти.
Конечно же, другим вариантом было совсем не медленное вымирание. Человек, который считал, что с него хватит, мог попытаться перебраться через колючую проволоку, не особо стараясь вести себя тихо. Либо пойти на охранника с топором, камнем или с голыми руками. И он умрёт, чаще всего даже не дотянувшись до гбровца. Некоторые вредители говорили, что за убийство заключённых, охранники получали премию. Этому Майк не верил. Будь это правдой, гораздо больше жалких, как их там, с номерами на одежде, легли бы в землю с цветочком на груди.
Даже при наличии снега на земле, некоторые оптимисты, либо придурки, с какой стороны посмотреть, убегали, когда бригада выходила в лес. Разумеется, в таких случаях, вечерняя перекличка отменялась. Как только отменялась перекличка, начинались поиски. Майк никогда не слышал, чтобы кому-нибудь удавалось уйти.
Некоторые погибали при попытке уйти. До тех пор, пока охране удавалось найти тела, это их не волновало. Труп тоже можно посчитать. Некоторые потенциальные беглецы осознавали, насколько далеко они находятся от человеческих существ, которые не содержатся в лагерях. Такие сдавались сами. Подобное также способствовало перекличке.
Насколько Майк мог судить, смерть лучше. В лагере имелись штрафные бараки, рядом с административным зданием. Камеры там были слишком крошечные, чтобы стоять или лежать. В штрафных бараках не было печей для отопления. Рацион состоял из хлеба и воды - мочи и дерьма, на тюремном жаргоне, который лежал в основе лагерного общения. Давали также немного. К тому моменту, когда вас выпускали, вы становились похожи на постоянно протекающую канализационную трубу.
Майк снова зевнул. Можно ли что-нибудь сделать? Мало что, насколько он мог судить. Джон Деннисон избрал лучший путь. Проживай день, борись, а с утренней побудкой начинай заново. Майк на секунду свесился с нар. Разглядеть плотника из Вайоминга при тусклом красном свете лампы он не мог.
Охранник ударил молотком по висящему на веревке стальному лому. Сигнал к выключению света. Вредители погасили керосиновые горелки. Лишь раскалённые угли в печи напоминали, что тьма в бараке не абсолютна. Майк сунул руки в карманы куртки, чтобы как можно лучше согреть их. Веки закрылись, словно гаражные ворота. Он уснул.
***
Гитлер продолжал орать по поводу Судетов. Насколько Чарли мог судить, Гитлер орал по любому поводу, словно трёхлетка, закативший истерику. Никто не всыпал ему пониже поясницы, когда он был трёхлеткой, поэтому он считал, что эта хрень у него сработает и сейчас. Рейнская область и "аншлюс" Австрии не смогли убедить его в обратном.
Единственная причина, почему он не мог сразу растоптать гадкую Чехословакию своими ботиночками, чтобы вернуть своих ручных немчиков, заключалась в том, что кто-нибудь мог его остановить, либо подать ему этих немцев на блюдечке с голубой каёмочкой. Если какие страны и могли его остановить, то это Англия и Франция. Но у них не хватило духа выполнить эту работу.
Джо Стил и Лев Троцкий подбадривали их с обеих сторон. Если разразится война, ни "красной" России, ни США не придётся ввязываться в эту драку всерьёз. Россия не граничила ни с Чехословакией, ни с Третьим Рейхом; от последствий Троцкого защищали Румыния, Польша и страны Прибалтики. А между Соединёнными Штатами и Фюрером лежала не только Атлантика, но и страны западных демократий.
Чарли счёл забавным, что президент и парень, которого в газетах прозвали "красным царём", оба призывали к одному и тому же, хотя сами друг друга ненавидели. Даже спустя двадцать лет после Февральской революции и большевистского переворота Соединённые Штаты отказывались признать "красных" законным правительством России. В немалой степени это означало, что США вообще не признавали никаких хозяев самой большой страны мира. Настоящий император и его семья мертвы, мертвее мёртвого. Керенский жил в Париже в изгнании вместе со множеством других русских эмигрантов, однако даже такой завзятый ненавистник Троцкого, как Джо Стил, не воспринимал Керенского всерьёз.
Чарли продолжал считать забавным хоровое пение Стила и Троцкого до тех пор, пока Даладье и Чемберлен, вместо того, чтобы сражаться за сохранение Чехословакии, и в самом деле преподнесли Судеты Гитлеру на блюдечке с голубой каёмочкой в Мюнхене. Гитлер пообещал, что это была его последняя территориальная претензия в Европе. Если он говорил правду, wunderbar*. Если нет, дела обстояли не очень уж хорошо.
Но всё это происходило довольно далеко. На уме у Чарли были другие дела, поближе к дому. У Сары резались зубы, отчего и он и Эсфирь спали ещё меньше, чем обычно. Ещё пара столов рядом с его собственным опустела. Два репортёра исчезли без следа. Где они теперь? Где-то между Нью-Мексико и Северной Дакотой, так считали все вокруг.
Зазвонил телефон. Чарли снял трубку.
- Салливан, "АП".
- Скрябин, Белый Дом. - Молоток мог быть злобно-насмешливым. - С вами хочет встретиться президент.
- По какому поводу? - спросил Чарли, едва не поперхнувшись.
- Он сам расскажет. Если бы он хотел этого от меня, я бы сказал, - ответил Скрябин. - Вы придёте?
- Уже иду, - сказал Чарли.
Если бы гбровцы захотели его взять, его взяли бы в собственной квартире. А, ну, и конечно, если бы Джо Стилу захотелось понаблюдать за людьми Дж. Эдгара Гувера за работой, они могли взять его в Белом Доме. Однако Чарли не мог сказать: "Я не хочу с ним встречаться". У президента и его людей долгая память на обиды.
Когда Чарли прибыл на Пенсильвания-авеню, 1600, швейцар проводил его в овальное помещение над Голубой комнатой. Джо Стил сидел за большим столом из красного дерева и пыхтел трубкой.
- Салливан, - произнёс он и коротко кивнул.
- Господин президент. - Чарли старался не показывать, насколько нервничал, чёрт, насколько напуган он был. - Что вам угодно, сэр?
- Вот. - Джо Стил пихнул через стол страницы с печатным текстом. - Я намерен сделать заявление, в котором скажу, насколько неправы Франция и Англия, пытаясь умиротворить Гитлера в его захвате Судетской области. Ни один из вариантов, предложенных моими писателями, совершенно не подходит. Вы тут складываете слова. Посмотрим, что вы можете. - Он махнул Чарли рукой в сторону кресла напротив стола.
Усевшись, Чарли гадал, что стояло на кону. Если Джо Стилу понравится его работа, Майка выпустят из лагеря? Если Джо Стилу его работа не понравится, Чарли отправится туда же и освободит ещё один стол в редакции "АП"? Это... интересные вопросы, не так ли?
Он достал ручку из кармана рубашки и принялся за работу. Джо Стил был прав в одном: в нынешнем своём состоянии заявление было мутным и расплывчатым. Чарли представил себя на месте редактора или корректора. Надо было либо вытянуть материал, либо выбросить его в урну.
Заявление было не очень длинным. У него ушло пятнадцать минут на распутывание узлов, расстановку акцентов и причёсывание. Дважды ему потребовалось уточнить у президента, насколько конкретным или резким тот хотел быть. Джо Стил объяснил, в промежутке между затяжками.
- Ну, вот, сэр. - Чарли вернул заявление. Он ждал, когда на него рухнет небо.
Чтобы прочесть его труд, Джо Стил надел очки. Президент пользовался ими, но очень редко позволял фотографировать себя в таком виде. В волосах у него было больше седины, чем во время первого срока. Спустя две-три минуты, он взглянул на Чарли поверх очков. Как и всегда, прочесть в его глазах было ничего нельзя.
Но затем, он вдруг, улыбнулся. Подобно змее с птицей в пасти, он мог быть очаровательным.
- Превосходно! - сказал он. - Намного лучше того, что накрутили мои работнички. Я его прочту, ну, по крайней мере, очень близко к тексту.
- Благодарю, господин президент, - сказал Чарли.
Леди, не тигр.
- Как смотрите на то, чтобы поработать здесь? - спросил Джо Стил. - Мне понадобится человек, который не пишет по-английски, словно этот язык для него иностранный. Я подниму ваше жалование на две тысячи долларов сверх того, что вам платят в "Ассошиэйтед пресс". Когда в доме малыш, лишних денег не бывает, не так ли?
Один брат в трудовом лагере, а второй в Белом Доме? Разве не безумие? "Но, что он сделает, если я откажусь?". Чарли не хотел - не рискнул бы - это выяснять.
- Благодарю вас, сэр. Это честь для меня, - пробормотал он.
"Честь там или нет, но я бы лучше свалил". Впрочем, свалить было не тем выбором, что предложил ему Джо Стил.
***
Меньше, чем через год после того как германские войска вошли в Австрию, меньше, чем через полгода после того как германские войска промаршировали парадным шагом в Судетскую область (а, ведь, Гитлер после этого клялся, что не имеет больше территориальных претензий в Европе), Рейх оккупировал Богемию и Моравию, чешскую часть того, что раньше было Чехословакией. Словацкая часть стала "независимой", под управлением кучки доморощенных фашистов во главе со священником.
В Белом Доме у Чарли имелась телеграфная лента связи, точно такая же, что была у него, когда он трудился в "Ассошиэйтед Пресс". С полки в своём крошечном кабинете он вытащил атлас и осмотрел карту Центральной Европы. После всех переделок, выглядела она неважно, особенно, если вам хотелось сохранить в мире покой.
В кабинет сунул голову Стас Микоян с сигаретой в углу рта.
- Что вы там разглядываете? - спросил он.
- Следующую мировую войну, вот, что, - мрачно отозвался Чарли.
- Надеюсь, всё не настолько плохо, - сказал помощник Джо Стила.
- Я тоже надеюсь, но оно, блин, именно так. Подойдите и гляньте сами, - сказал Чарли. Когда Микоян подошёл, Чарли ткнул в карту пальцем. - Смотрите. Сейчас нацисты могут ввести войска в Словакию, а не только в Судетскую область. С учётом Восточной Пруссии, они берут Польшу в те же клещи, что и раньше - Чехословакию после захвата Австрии.
Микоян изучал атлас "Рэнд МакНэлли", без сомнений, открывая перед собой новые границы. Он задумчиво вздохнул.
- Ага, мне тоже так кажется. А если мы это видим, значит, большие погоны в военном министерстве тоже это видят.
При этих словах Чарли вздохнул. Часть тех, кто являлся высшими руководителями армии и военно-морского флота расстреляли за измену. Другие офицеры отбывали длительные сроки заключения. Третьи кололи камни или рубили деревья, либо рыли канавы, или занимались иным трудом, которым занимались вредители в трудовых лагерях. Их кресла заняли новые молодые люди, которым Джо Стил мог доверять - не то, чтобы Джо Стил вообще кому-то особо доверял. Достаточно ли они сообразительны, чтобы разглядеть подобные вещи? "Уж лучше бы ими такими быть, блин", - подумал Чарли.
Однако Стас Микоян не закончил:
- И если мы это видим, значит, большие погоны в Париже и Лондоне также могут это видеть. Да и погоны в Москве тоже, хотя погоны там они и не носят.
Чарли кивнул - "красные" тщательно всех уравняли, даже мундиры их генералов мало отличались от формы рядовых солдат.
В голове Чарли возникла ещё одна мысль.
- Готов спорить, в Варшаве сейчас бьются в падучей, - сказал он. - Когда Гитлер вошёл в Судеты, Польша также отхватила кусок Чехословакии. Интересно, каков этот кусок им на вкус сейчас. К слову о близорукости!
- Это точно, - согласился Микоян.
- Что намерен делать босс? - спросил Чарли.
Не успел помощник Джо Стила ответить, как зазвонил телефон. Чарли снял трубку.
- Салливан. - Ему до сих пор приходилось напоминать себе не добавлять в конце фамилии "АП".
- Да. - Этот скрежещущий голос принадлежал президенту. - Набросайте мне черновик. Я хочу, чтобы народ знал, что последние действия Германии ещё ближе толкают Европу к войне. Я хочу, чтобы народ знал, что мы должны приблизиться к тому, чтобы быть готовыми защититься от чего бы то ни было, но я не хочу и не стану ввязываться в драку на той стороне Атлантики. Ясно?
- Конечно. - Пока Джо Стил говорил, Чарли царапал в блокноте заметки.
- В таком случае, теперь вам известно, что он намерен делать.
Он кивнул и вышел. Вероятно, он и себе ждал звонка в любую минуту, либо ему нужно будет ответить на сообщение, которое пришло, пока он разговаривал с Чарли.
Вот так и работал Джо Стил. Он давал одно и то же задание разным людям, брал из работ каждого, что ему по нраву, соединял эти куски воедино и использовал себе во благо. Так он получал от своих подчинённых только самое лучшее. Также это заставляло людей, на которых он полагался, конкурировать друг с другом за его расположение. Что он совершенно точно знал, так это, как обводить людей вокруг пальца.
Чарли вложил в печатную машинку два листа бумаги, между которыми сунул копирку и начал стучать. Он усердно давил на то, что Америка останется в стороне от сражений. Очередное участие в европейской войне являлось политической отравой, и ничем иным. В основном, в пределах границ США Джо Стил мог - и делал - что хотел. К середине его второго срока, Конституция стала такой, как он её описывал. Любой, кто с этим не согласен, вскоре об этом пожалеет. Но даже гбровцы не могли отправить в ближайший трудовой лагерь всех, кто не желал войны. Какими бы просторными ни были эти лагеря, всех вместить они не могли.
Ещё Чарли упирал на то, каким лживым мухлюющим сукиным сыном был Гитлер. Каган, Микоян, Скрябин или кто ещё будет работать над текстом, также на это укажут. Все знали, что Джо Стил терпеть не мог Гитлера. Никогда не ошибёшься, если будешь придумывать ему клички.
Чарли задумался, какую часть его речи возьмёт Джо Стил. Он был новым парнем на районе. Он не состоял в команде, когда Джо Стил был простым конгрессменом от Фресно, о котором за пределами города никто не знал - да и в самом городе о нём тоже слышали далеко не все. В некотором смысле, свежий подход дал ему преимущество. Однако старожилы регулярно объединялись против него, как ради того, чтобы напомнить ему, что он действительно был новичком, так и ради того, чтобы выпятить свою собственную важность.
Так работает политика в любом офисе. Так бывает в банке, в "Ассошиэйтед Пресс", так и здесь, в самом важном офисе страны. Порой Чарли вспоминал об этом и не позволял пренебрежительному отношению свалить себя. Иногда, наоборот, он вспоминал, что если Джо Стил обернётся против него, увольнение будет последней из его забот. Если Джо Стил ополчится против него, увольнять его будут через расстрел. Либо его упекут в трудовой лагерь и забудут, что он вообще был здесь. В такие дни он грыз ногти и кусал кожу до крови.
В такие дни он ходил в рюмочную неподалёку от Белого Дома, где находилось присутственное место вице-президента. Джо Стил никогда не просил Джона Нэнса Гарнера написать черновик речи. Он никогда не спрашивал его, что тот думает по поводу великой бури, поднимающейся в Европе, либо о проблемах, что до сих пор тревожили Соединённые Штаты.
А Джон Нэнс Гарнер ни капли об этом не сожалел.
- Не о чем переживать мне, - заявил вице-президент одним днём, когда принял уже достаточно бурбона, чтобы начать коверкать грамматику. - Джо Стилу на меня плевать. Пока никуда не лезу, держу варежку закрытой и не создаю проблем, он меня не трогает. Вот бы и тебе так повезло, Салливан.
- Ага. - В тот день Чарли находился в угрюмом настроении.
Джо Стил говорил о забастовках, о том, как нужно, невзирая на них, поддерживать в стране производство. Мыслями Чарли он почти не пользовался. Чарли предполагал, что свои мысли президент черпал прямо у Дж. Эдгара Гувера, плюс немножко у Винса Скрябина. Иными словами, никакого компромисса в его речи слышно не было.
Вице-президент покосился на него, словно лиса, рассматривающая кролика.
- Главное, не забывай, сынок - ты на это пошёл добровольно, - сказал Гарнер.
- Ага, - ещё угрюмее повторил Чарли.
Затем он и сам посмотрел на Гарнера.
- Насколько я могу судить, и вы тоже.
- Ах-ха. - Выдох вице-президента оказался настолько ядрёным, что хорошо, что он не курил, иначе изобразил бы паяльную лампу. - Уже слишком поздно, чтобы переживать об этом. Когда берёшь тигра за уши, во время поездки держись за них покрепче. Пока ты у него на спине, он тебя не сожрёт.
Джо Стил пожирал разочаровавших его последователей не в буквальном смысле. Нет, не в буквальном. Но, когда у тебя самая влиятельная должность в стране, и ты продвинулся на три-четыре шага дальше, чем любой другой президент... Возможно, таково было требование времени. Возможно, время сговорилось с натурой Джо Стила. Как бы оно ни работало, даже от метафорического пожирания человек истекал кровью и умирал.
Чарли поднял руку с целью заказать ещё выпить.
***
Стояло лето - лето высоко в Скалистых горах. Температура поднималась выше пятнадцати, а то и двадцати градусов по Цельсию. Ночами, по-прежнему, было прохладно, когда дневное тепло улетучивалось вместе с закатом. Прохладно, да, но не ниже точки замерзания воды.
Майк наслаждался хорошей погодой, понимая, что долго так не продлится. Даже летом здесь зима постоянно маячила за углом. Зима постоянно маячила за углом... за исключением тех случаев, когда она выпрыгивала и заключала вас в свои ледяные объятия.
Впрочем, раз на раз не приходится. "Прямо за углом" не означает "здесь". Он находился в трудовом лагере уже пару лет. Как и все прочие, он знал своё место. Даже в своей голове, он чаще был НЙ24601, вредителем, чем Майком Салливаном, репортёром "Нью-Йорк Пост".
Стоя в лесу, он склонился над топором. Он был тощий, грязный, лохматый и истрёпанный. Мышцы его стали крепче, чем он когда-либо мечтал, и уж тем более чем у него когда-либо реально были во времена до прихода гбровцев. В итоге, Ницше оказался прав. Ей-богу, что тебя не убивает, делает тебя сильнее.
Иногда убивало. Немало народу выехало из лагеря в сосновых ящиках. Они больше не могли работать. Или не могли выносить пищу. Или просто отчаялись. Если сдаёшься, долго не протянешь.
- Отсыпь дури? - спросил Майк Джона Деннисона.
Плотник извлёк табачный кисет. Когда у него при себе было, он всегда делился с друзьями. Если они не делились взамен, в друзьях эти люди не задерживались. Майк это понимал.
- Готовь бумагу, - сказал Деннисон.
Майк оторвал от комка газеты, что хранил в кармане, клочок размером с сигарету. Если приспичит посрать, остатками он мог бы и подтереться. Судя по тому, что нынче печатали в газетах, только для этого они и были годны. Невозможно было поверить, насколько крепко они присосались к Джо Стилу. Либо, если учесть, сколько нынче журналистов находилось в трудовых лагерях, поверить можно.
Что при перекуре, что при подтирании задницы, необходимо было следить за собой. Если кто-нибудь заметить, как ты жжёшь газетный снимок Джо Стила, или мажешь его коричневым и вонючим, тебя швырнут в карцер. Оскорбление президента - серьёзное дело.
Джон Деннисон насыпал на бумагу дешевый крепкий табак. Сигареты фабричной скрутки с ароматным табаком внутри считались в лагере за деньги. Чаще всего они были слишком драгоценны, чтобы их курить. Эта же вонючая дрянь позволяла лишь избежать нервной дрожи от недостатка никотина. Только это и заботило Майка, а ещё - оправдание для перерыва.
Деннисон свернул и себе тоже. Он втянул дым, выдохнул его и огляделся.
- К тому моменту, когда нас выпустят, - сказал он - в этой части Монтаны ни единого деревца не останется, блин.
- Не удивлюсь, - отозвался Майк, а затем, выпустив облако дыма, добавил: - Если нас, вообще, выпустят.
- Рано или поздно мы им надоедим, - сказал Джон Деннисон. - Интересно, буду ли я к тому времени знать, как вписаться хоть куда-нибудь, кроме мест, вроде этого?
- Мммм, - не очень-то весело протянул Майк.
Лично его беспокоила та же мысль, плюс ещё одна на обратной стороне: захочет ли Стелла иметь с ним какое-то дело, когда ему позволят вернуться в Нью-Йорк к цивилизации, какой он её знал. Многие жёны вредителей в лагере уже развелись с ними. Некоторые дамочки нашли новых мужиков, даже не потрудившись дождаться возвращения мужей.
Другие подавали на развод, чтобы очистить своё имя. Если ты замужем за вредителем, значит, и с тобой что-то не так, правда? Если ищешь работу, не возьмут ли вместо тебя кого-нибудь более надёжного? Если твой сын поступает в колледж, не возьмут ли вместо него ребёнка из порядочной семьи? Если тебе требуется заём, не посчитает ли банк тебя недостойным риска, поскольку тебя тоже могут отправить в лагерь?
У Майка не было никаких оснований сомневаться в том, что Стелла верна ему и на сто процентов поддерживает его. Но он не получал от неё вестей уже несколько месяцев. Он не знал, было ли это связано с тем, что гбровцы тормозили его почту (либо просто выкидывали её в мусор), или Стелле нечего было ему сказать.
Он не заморачивался этими вопросами всё время, пока находился в сознании. Он не Гамлет, чтобы заморачиваться всем, что с ним происходит. К тому же, пока он находился в сознании, он либо был занят, либо чересчур устал. Но, так или иначе, во время перекуров эти мысли всплывали на поверхность.
- Чего я на самом деле хочу, - произнёс Джон Деннисон - так это поквитаться с тем скунсом, что рассказал про меня гбровцам. О, да, с этим сукиным сыном приключится несчастный случай, а то и три.
- Мммм, - повторил Майк.
На него наводить громил Дж. Эдгара Гувера никому не было нужды. Когда он пошёл против Джо Стила, то разве что не подсветил себя прожектором. Он на это нарывался, и получил.
Проблема была в том, что он не успел осознать, насколько изменились правила. В старые времена - ещё до первой инаугурации Джо Стила - Первая поправка кое-что значила. Если вести себя так, будто она что-то значила, когда это не так... закончишь в горах Монтаны, облокотившись на топор во время перекура, дабы хоть несколько минут не работать.
В паре сотен метров с хрустом рухнула очередная сосна. Какой-то вредитель издал восторженный крик. Некоторых волновало лишь то, чем они занимались, пускай это занятие не слишком-то отличалось от рабского труда. Майк таким умением не обладал. Его могли заставить работать, но восхищаться работой его заставить не могли.
К Майку и Джону Деннисону шёл охранник. Он курил "Кэмел"; охранники могли палить фабричные сигареты, когда захочется. И точно, блин, этот ублюдок посмотрел на то, что осталось от самокруток вредителей. Если бы он заметил на одной из них усы Джо Стила, расплата последовала бы незамедлительно.
Поскольку ничего подобного он не заметил, он сказал:
- Лады, ребятки, игры закончились. Живо в строй, и нарубите ещё немного леса.
- Ну, конечно, - сказал Майк.
Нельзя сказать ему пойти на хер. Однако можно сделать более деловой вид, чем есть на самом деле. Рабы пользовались этим трюком ещё до возведения пирамид. На воле большинство вредителей усердно занимались своим делом. Но, не здесь, когда тебя к этом принуждают. Какой в этом смысл? Майк его вообще не видел.
***
Иногда события происходили слишком стремительно, чтобы наблюдатели за ними поспевали. Именно это ощущение сложилось у Чарли, когда он наблюдал за Европой в августе. Ежедневно случались новые сюрпризы, и каждый был страшнее предыдущего.
Гитлер визжал по поводу "польского коридора" точно так же, как годом ранее он визжал по поводу Судетской области. Он должен принадлежать Германии. Там до сих пор жили немцы. Поляки плохо с ними обращаются. Следовательно, "коридор" должен быть возвращён Рейху.
Годом ранее, он уже впарил Англии и Франции такой же гнилой товар. В этот раз они на него не поведутся. После того, как он проглотил Богемию и Моравию, заверяя, что больше никогда так поступать не будет, они больше не поверят ни единому его слову. Гитлеру было сказано, что если он вторгнется в Польшу, начнётся война.
Впрочем, особой охоты они тоже не проявляли. В войне против кайзера русские вынесли на себе изрядную часть потерь Антанты. Франция и Англия снова хотели иметь Россию на своей стороне, будь она хоть краснее красного. Они посылали делегации в Москву с целью уболтать Троцкого лечь с ними в одну постель.
Для Чарли Троцкий всегда казался похожим на лиса, с его каштановыми волосами, понимающим взглядом, острым носом и заострённой бородкой. Он слушал, что говорили французские и английские дипломатические и военные посланники, а также то, чего они не говорили, либо не могли сказать. Он слушал, не давал никаких обещаний, и ждал, выясняя, что скажут все остальные.
Когда же он выяснил... В самом начале последней недели августа в Берлин из Москвы вылетел Максим Литвинов. Еврей, правивший коммунистической Россией, отправил своего комиссара по иностранным делам, тоже еврея, в мировую столицу антисемитизма. Литвинов и Риббентроп принялись совещаться. Буквально на следующий день, в присутствии сиявшего на заднем плане Адольфа Гитлера, они подписали пакт о ненападении и обширнейший торговый договор.
Эта новость рванула бомбой в Париже, Лондоне... и в Варшаве. Что бы ни задумали русские, сражаться за то, чтобы удержать Германию подальше от Польши они не будут. В отличие от нацистов, русские не считали поляков "унтерменшами"*. Однако независимая Польша оскорбляла Москву почти в такой же степени, как она бесила Берлин.
Лазар Каган оказался первым важным помощником, к которому бросился Чарли, когда о новости стало известно.
- Что мы будем с этим делать? - спросил его Чарли, чувствуя себя взбудораженным журналистом. - Что мы можем сделать?
- Я не знаю. - Судя по голосу, Каган был столь же шокирован, что и Чарли.
Когда Чарли осознал, что этот грузный округлый мужчина тоже оказался застигнут врасплох, внутренне он расслабился. Эта новость оказалась слишком крупной не только для него. Она оказалась крупной для всех вокруг. Спустя мгновение, Каган продолжил:
- Похоже, Соединённые Штаты не могут сделать ничего, кроме как сказать Франции и Англии хвататься за оружие. Мы слишком далеки от того, чтобы каким-либо образом влиять на Германию и Россию.
- Полагаю, так. - Чарли задумался, затем произнёс: - Вы виделись с боссом?
- Да, я виделся с ним. - Каган изобразил кивок. - Он... не очень рад.
Эта фраза была самым большим преуменьшением из когда-либо существовавших, пока не найдешь ещё более крупного, чтобы приколоть его булавкой в энтомологическую коллекцию. И, насколько мог судить Чарли, в ближайшее время таких не появится. Два мировых лидера, которых Джо Стил презирал сильнее всех прочих, внезапно, нашли общий язык. Чарли сумел подобрать ещё один вопрос:
- Сколько, по его мнению, осталось Польше?
- Несколько дней, не недель - дней, - ответил Каган. - Поляки утверждают, что будут сражаться. Вопрос в том, насколько успешно у них получится. У них под ружьём много народу - намного больше, чем у нас. Возможно, Гитлер откусил больше, чем способен проглотить. Возможно. - Говорил он так, словно пытался убедить самого себя, но получалось у него неважно.
- Ладно. Спасибо... наверное.
Чарли вернулся к себе в кабинет и написал заявление, в котором осуждал нацистов и "красных" за договор, "очевидно, направленный на государство, расположенное между ними", и в котором выражалась надежда на то, что оставшиеся европейские демократические страны "останутся верны своим декларативным обязательствам".
Когда той же ночью Джо Стил выступил по радио, фразы Чарли он оставил без изменений. Слушая его, Чарли испытал удовлетворение, смешанное со страхом. Джо Стил воспринимался, как врач, стоявший у больничной палаты, и беседовавший с родственниками безнадёжного пациента.
Однако Сара ухмылялась и колотила по кофейному столику Тряпичной Энни*. Чарли следил, чтобы она не стукнула себя ею по голове - девочке не было ещё и полутора лет, она даже толком не умела ходить. Она также не знала, что происходило по ту сторону Атлантики. А даже если бы и знала, ей до этого не было никакого дела.
Немалому числу американцев старшего возраста до этого также не было никакого дела. Они либо сами приехали в Америку, либо это сделали их родители, поэтому они не переживали из-за периодически вспыхивавших в Европе приступов безумия. Очередная война, сколько там прошло времени с предыдущей? Надо быть сумасшедшим, чтобы туда лезть. Не так ли?
Сумасшествие, там, или нет, но неделю спустя Германия вторглась в Польшу на танках, пикирующих бомбардировщиках, с пулемётами и миллионами марширующих мужчин в касках, похожих на ведёрко для угля, и сапогах. Франция и Англия выдвинули ультиматумы, требуя от Гитлера уйти. Сначала первые, а затем и вторые объявили войну.
Однако этим они и ограничились. Они не напали на Германию, как та напала на Польшу. На западной границе Рейха произошло несколько перестрелок. Но, за исключением этого, ничего. Тем временем, спустя всего несколько дней боев на востоке, стало отчетливо ясно, что поляки попытались прыгнуть выше головы. Разбитые при помощи оружия и военной доктрины, которой они даже не пытались ничего противопоставить, они лишь катились назад, либо безнадёжно сопротивлялись. Чарли читал отчёты об атаках танков конными копейщиками.
- Да, я тоже видел, - сказал Винс Скрябин, когда Чарли о них упомянул. - Очень смело, но это же не война, не так ли?
- А как бы тогда вы это назвали? - спросил Чарли.
- Убийство, - ответил Скрябин.
На столе перед ним лежал машинописный лист бумаги с именами людей, обвинённых во вредительстве или иных видах измены. Он лежал вверх ногами, однако Чарли умел читать подобным образом - полезный навык для журналиста. На узких полях возле имён Скрябин написал красным "ВМН".
Чарли изо всех сил постарался не вздрогнуть. "ВМН" означало "высшая мера наказания". Иными словами перед ним лежал список с именами покойников. На скольких ещё листах Скрябин нацарапал эти три зловещие буквы? Чарли не имел ни малейшего понятия, но цифра не могла быть маленькой.
Имя Майка на этом листе он не увидел. Это уже что-то; небольшое что-то, но уже кое-что. Если он это увидел, значит, приговор уже приведён в исполнение. Тогда, не осталось бы ничего, кроме как, либо застрелиться самому, либо приложить все усилия, чтобы застрелить Скрябина, Дж. Эдгара Гувера или Джо Стила.
Ну, хвала Господу, не ему об этом переживать. Переживать ему следовало о новой мировой войне. По сравнению с тем, что случилось с братом, это не казалось столь уж серьёзным делом.
Затем, когда Польша уже повисла на канатах ринга, Троцкий исподтишка набросился на то, что от неё осталось. Его оправдание по своему цинизму, мало отличалось от того, что мог бы придумать Джо Стил. Он просто-напросто объявил о том, что, поскольку Польша погрузилась в хаос, Красная Армия выдвигается для восстановления порядка.
И вместе с Гитлером они разорвали труп страны. Нацистские и "красные" офицеры пожали руки у новой границы (о которой Литвинов и Риббентроп договорились заранее). Британский карикатурист нарисовал, ставшую позднее знаменитой, картинку, на которой Гитлер и Троцкий кланялись друг другу, стоя над телом с надписью "ПОЛЬША". Ухмыляющийся Фюрер говорил: "Грязный жид, полагаю?", на что улыбающийся лидер коммунистов отвечал: "Убийца трудящихся, значит?".
Джо Стил выступил с речью в Национальном пресс-клубе. Нынче всё происходило не как в старые времена. Если президент вам не нравился - если вы настаивали в своих речах, что президент вам не нравится - вы не приходили на банкет при костюме с галстуком или в смокинге. Нет, вы находились где-то далеко на западе, кушали чего попроще и поменьше, и одежда на вас была не столь изысканного покроя.
Либо, если вам повезло ещё меньше, вы уезжали на запад навсегда. Ваше имя появлялось в списке на столе Скрябина, либо Джо Стила, и напротив этого вашего имени рукой помощника или его начальника было написано "ВМН", и ничего больше. Вы уже никогда не вернётесь в землю свободных и на родину храбрых.
Весьма депрессивные мысли во время поедания карамелизованной моркови, картофельного пюре и диетической курочки. Чарли попытался улучшить настроение при помощи бурбона. Немного помогло, даже если за последней добавкой он шёл, пошатываясь.
Генеральный прокурор Вышински объявил Джо Стила. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы обратить на себя внимание репортёров. Если вы не попали в бюрократический список, если над вами нужно устроить суд, именно Вышински вместе со своими ручными прокурорами, являлись теми людьми, кто отправит вас тянуть бечеву вверх по реке.
Все зааплодировали президенту. Все следили за всеми, насколько усердно те аплодируют. Каждый старался хлопать сильнее, чем его сосед. Нельзя просто любить Джо Стила. Нужно, чтобы все видели, чтобы слышали, как ты его любишь.
Президент взобрался на трибуну. У него была неспешная походка вразвалку, более уместная для винодельни, нежели для коридоров власти. Чарли не ожидал слишком многого от речи, пусть даже он и принял участие в её написании. Джо Стил являлся неплохим оратором, но не более этого.
Этим вечером он превзошёл себя. Возможно, всё из-за того, что говорил он от чистого сердца. Да, Чарли знал, что некоторые отрицали наличие у Джо Стила сердца. Порой он и сам примыкал к этим людям. Порой, но не этим вечером. Речь президента осталась в памяти, как "Речь о чуме на оба ваших дома".
- Половина проблем в нашей стране вызвана нацистами. Причиной второй половины являются "красные", - сказал он. - Теперь же они соединились. Они - не лев и ягнёнок. Это два змея. Если бы нам повезло, они бы укусили друг друга за хвосты. Они пожирали бы друг друга, пока от обоих ничего не осталось. Однако мы не столь удачливы, к тому же в этой игре больше игроков, а не только Россия и Германия.
Он остановился, чтобы пыхнуть трубкой. Её он постоянно держал под рукой, даже, когда выступал с речью.
- Второй раз на памяти нашего поколения война рвёт Европу на части. На этот раз, мы не позволим в неё ввязаться. Эта война не стоит ни единой капли крови ни единого американского мальчишки. Ни у одного из них нет никакого оправдания, чтобы мы пошли на эту войну. Нет, джентльмены. Никакого. В Европе осталась лишь ненависть, да алчность. Для Соединённых Штатов, для земли, что все мы так любим, в коварных посягательствах со стороны фанатиков таится величайшая опасность. Мы должны и мы будем усиливать бдительность - и нацисты, и коммунисты попытаются заманить нас в ловушку. Пока мы будем давить их здесь, у себя дома, всё у нас будет хорошо. Пока мы будем держаться в стороне от очередной дурацкой войны в Европе, у нас и там всё будет хорошо.
Он склонил голову и сделал шаг назад. До этой речи о нём складывалось впечатление, как о прагматичном политике. Каким оно станет после неё? Репортёры поняли намёк. Он сказал им то, что они хотели услышать, и справился он отлично. Позднее Чарли решил, что разница здесь была, как между воздушным поцелуем и настоящим.
Рядом с Чарли сидел вашингтонский корреспондент "Лос-Анджелес Таймс".
- Если продолжит так выступать, без проблем переизберётся на третий срок, - сказал он.
Скорее всего, говорил он всерьёз, а не просто заискивал, хотя "Лос-Анджелес Таймс" твёрдо стояла на позициях Джо Стила.
- Не удивлюсь, если вы окажетесь правы, - сказал Чарли.
Он ожидал, что Стил вновь выдвинется и вновь победит. А почему нет-то? На позициях Джо Стила стояла не только "Лос-Анджелес Таймс". Нынче там стояла вся страна.
***
Вести о войне, конечно же, достигли и трудового лагеря. Обрадовались ей немногие. Им было о чём переживать. Приближалась очередная зима в Монтане. Если они не сделают всё возможное, чтобы подготовиться к ней, весны они не увидят.
Парочка бритых, ребят, что провели здесь несколько недель или месяцев, и всё ещё думали о себе, как о свободных людях, попыталась пойти добровольцами в армию. Гбровцы, что управляли лагерем, лишь посмеялись над ними.
- Этот мудак сказал: "С чего вы решили, что в армии нужны вредители?" - возмущённо поведал один из неудавшихся солдат.
Майк слушал. Он ему сочувствовал. Впрочем, в армию записываться он не пошёл. Сначала нужно позаботиться о Проблеме Номер Один. Спустя более, чем два года, его старая куртка стала настолько старой и потрёпанной, что даже самый лучший портной в лагере не мог добиться, чтобы она оставалась единым целым. Впрочем, это ещё не означало, что ему сразу выдадут новую. Подобные вещи вредителям не заменялись. Откуда знать, что они не повредили умышленно эти, старые и изношенные?
Он неделями выполнял поручения сержанта в каптёрке. Он умасливал этого человека так, словно тот был индейкой на День благодарения. Он дал сержанту хорошенько рассмотреть вату, торчащую на локтях его старой куртки и сквозь швы на спине.
И он получил новую куртку. Гбровец буквально швырнул её в лицо Майку, прорычав:
- Нанеси номер спереди и сзади, и пошустрее. Дождись, пока чернила высохнут, чтобы не потекли.
- Всё сделаю! - радостно произнёс Майк. - Спасибо!
И он сделал.
Теперь, ему надо будет ублажать сержанта каптёрки следующие несколько недель в чуть меньшем объёме. Майк будет сбавлять обороты постепенно, настолько, чтобы сержант ничего и не заметил. А, может, и не станет сбавлять. Ботинки тоже изнашивались. Новая пара обуви будет означать, что больше не придётся затыкать дыры тряпками и картоном, чтобы пальцы не мёрзли.
Джон Деннисон где-то сумел разжиться вязаной шапкой вроде тех, что носили вахтенные на флоте. Куртка, штаны, ботинки - всё это являлось частями униформы. Гбровцам было совершенно наплевать, что вы носите на голове. О, если вы будете носить тюрбан, как у Рудольфа Валентино* в "Шейхе", то получите по жопе. Но если не выделываться, вам сделают поблажку.
- Чего я на самом деле хочу, так это русскую меховую шапку с висячими ушами, - сказал Джон. - Но эта ненамного хуже.
- Как по мне, лучше дорожить тем, что есть, - сказал ему Майк. - Если наденешь такую меховую шапку, кто-нибудь из охраны её точно, блин, сопрёт. В ГБР их подобной роскошью не снабжают.
- Хех, - задумчиво произнёс Деннисон. - Что ж, в твоих словах есть смысл. С такой стороны я на это не смотрел.
У зимы имелись некоторые преимущества. Нужник меньше вонял. Мухи и комары пропадали до следующего потепления. Даже блохи раздражали чуть поменьше. Что же до клопов и вшей... Клопам и вшам было плевать на перемены погоды. Они в любом случае до вас доберутся.
Близорукий вредитель при помощи куска обсидиана вырезал из дерева расчёску. Майк выменял её на табак. Работа была превосходной; рукоятка выглядела так, словно её выточили на станке. А зубчики располагались так близко, что можно было не только выдрать из волос вошь, но и сорвать гнид. О лучшем инструменте и мечтать нельзя.
Спустя три дня пользования расчёской, Майк, лёжа на нарах, внезапно разразился смехом.
- Что смешного? - разом, более-менее в унисон, произнесли четверо или пятеро человек. В лагере высоко ценилась любая забава.
Он показал элегантно выполненное изделие из дерева.
- Гляньте! - сказал он. - Сказочный гребешок, как у принцессы!
Пара вредителей выругалась на него. Остальные тоже рассмеялись. Майк продолжал рассматривать резное чудо. Будь он проклят, если это не сказочный гребешок.
В те времена, когда ванны и душевые ещё не были распространены, людям требовались гребешки с мелкими зубцами, чтобы бороться с паразитами, что на них жили. Когда расчёсываешься такой штукой, что ты вычёсываешь? Вшей, вот, что.
Майк поймал одну и раздавил ногтями. Когда он впервые поймал в волосах мелкую бледную тварь, его чуть не вырвало. Нынче от её убийства он испытал лишь удовлетворение. Ну, да, ознакомление породило презрение.
Помимо борьбы с паразитами, в лагере имелись и другие приключения. К примеру, завоз почты. Гбровцы не пропускали внутрь всё, что кто-либо кому-либо писал - совсем наоборот - однако, некоторые письма они привозили. Всегда хочется получить весточку от тех, кого любишь, даже если вымарывания цензора дают понять, что вы не первый, кто видит то, что они написали.
У завоза почты имелась и другая сторона. Это лотерея. В ней, порой, побеждаешь, порой, проигрываешь. Если ублюдок с мешком не называл ваше имя, хорошим тоном считалось развернуться, не показывая своё разочарование. Это как не показывать на предыдущей войне, что вам больно от ранения... или, как полагал Майк, на новой войне. Поскольку письма от Стеллы перестали приходить, Майк к этому привык.
Одним холодным днём - гораздо холоднее, чем он ожидал, с учётом яркого солнца - охранник пролаял:
- Салливан! НЙ24601!
- Здесь! - Майк протолкался сквозь толпу вредителей и протянул руку в рукавице. Гбровец отдал ему конверт, затем выкрикнул очередное имя и номер.
Письмо было от незнакомого Майку человека. Оно лежало в конверте с целлофановым окошком, в каких велась деловая переписка. Обратный адрес гласил: "АК Хоган, Хантер и Гасарх; г.Хум", с адресом не так далеко оттуда, где он жил в те полузабытые дни до отъезда в Монтану.
Майк открыл конверт и развернул письмо. "АК Хоган, Хантер и Гасарх; г.Хум" оказался адвокатской конторой. А письмо оказалось уведомлением о начале бракоразводного процесса. Причиной значилось оставление в бедственных условиях. "С учётом обстоятельств, - заканчивалось письмо, - взыскание алиментов не истребовано". Под напечатанными на машинке строками стояла подпись, кажется, Гасарха.
Майк уставился на лист бумаги. Подобно многим другим жёнам вредителей, Стелла не выдержала. Она решила жить дальше без него. Католическая церковь не признавала развод. А, вот, штат Нью-Йорк признавал, блин. Возможно, Стелла думала о будущем мире, но жила она в настоящем.
Нет, он оказался не первым, чья жена устала жить на самообеспечении. Он понимал, что и последним он не будет. От этого не становилось легче переживать ощущение боли, потери или предательства. Он смял бумагу и швырнул её через плечо. Она была слишком плотной и толстой, чтобы свернуть сигарету, или пустить её на что-нибудь ещё.
XV
- Я на работу, милая, - сказал Чарли дочери. - Иди ко мне, попрощаемся.
- Не. - Саре едва минуло два года. Она говорила "не" вне зависимости от того, были тому причины, или нет. Затем она подошла, обхватила его руками и поцеловала.
- Хорошо. Теперь моя очередь, - сказала Эсфирь после того как Сара оторвалась от папочки.
- Не, - повторила Сара.
Не обращая на неё внимания, Эсфирь шагнула в объятия Чарли. Они поцеловались. Он посчитал, сколько раз ему повезло, когда держал её в своих объятиях. Одним из таких крупных везений было то, что он не в трудовом лагере. Если бы он был там, ушла бы от него Эсфирь, как Стелла ушла от Майка? Чарли надеялся, что нет, но откуда знать наверняка?
Невзирая ни на что, Стелла и Эсфирь остались подругами.
- Не то, чтобы она его не любила, - пыталась Эсфирь объяснить Чарли. - Его просто нет рядом, его не может быть рядом, и наконец до неё дошло, что она не может больше жить в одиночку и наблюдать, как мир проносится мимо.
Чарли продолжал возмущаться.
- А что насчёт "в болезни и здравии, в богатстве и в бедности"? - спросил он.
- А что насчёт: "владеть и обнимать"? - бросила в ответ Эсфирь. - Она не могла им владеть, не могла его обнимать, уже столько лет. Поэтому она и обратилась к адвокату. Кто знает, когда его выпустят? А если выпустят, как знать, разрешат ли ему вернуться в Нью-Йорк?
Ответить на это ему было нечем. Некоторых вредителей выпустили из трудовых лагерей, но по условиям освобождения они должны были оставаться в безлюдных штатах, в которых находились эти лагеря. Если они нарушат условия и их поймают там, где их быть не должно, они отправятся обратно за колючую проволоку, причём на гораздо больший срок.
Прежде чем выйти за дверь, он крепче обнял Эсфирь. Он надеялся, она не убежит от него, как от гранаты с выдернутым кольцом, если его погрузят на поезд и отправят в прерии или в горы. Ещё он надеялся, что гбровцы никогда не постучат в его дверь посреди ночи. Даже, когда работаешь в Белом Доме, даже, когда почти каждый день общаешься с Джо Стилом, надежда - это лучшее, что у тебя есть.
На углу, где Чарли ждал автобус, стоял пацан в коротких штанах, который продавал газеты.
Значит, бутылка всё-таки показала дно. Немцы на одном вздохе хлопнули Данию, да и с Норвегией не имели проблем. Однако Скандинавия шла фоном. Об этом знали все. Основные события будут происходить на западе, там же, где и в прошлый раз. И теперь об этом было объявлено в открытую. Чарли сунул газетчику никель.
- Дай мне одну.
- Держите, мистер. - Пацан протянул ему газету.
Он читал, пока ехал в автобусе, затем и по пути в Белый Дом. Нацисты никогда не дрались в полсилы. Они не только нарушили нейтралитет Бельгии, подобно кайзеру в 1914 году. Они растоптали также и нейтралитет Голландии. И Люксембурга, хотя всем было плевать на Люксембург. Похоже, единственной причиной его существования было получить по шее.
"Люфтваффе" разбомбила к чёртовой матери Голландию, и Францию заодно. Геринг показал, как это будет ещё во время гражданской войны в Испании. Он не унимался во время нападения на Польшу. Не унимался он и сейчас.
А Невилл Чемберлен ушёл с поста премьер-министра Великобритании. Он недооценил Гитлера по вопросу Судетской области. Он утверждал, что немцы опоздали к дележу пирога даже тогда, когда они поглощали Скандинавию. Он "выиграл" вотум доверия с перевесом, намного меньшим, чем реально имелся у "тори" в Палате общин - ему не доверяли даже свои. Теперь он ушёл. Бороться с фюрером предстояло Уинстону Черчиллю.
Чарли отнёс газету в Белый Дом. Увидев её, Стас Микоян ткнул пальцем и сказал:
- У них там всё летит к чертям.
- Похоже, всё к тому идёт, - согласился Чарли. - Гитлер пошёл ва-банк.
- Как и все остальные, - ответил Микоян. - Теперь посмотрим, какие карты в раздаче.
И через месяц они увидели. Итог битвы был решён спустя всего несколько дней, когда немецкие танки и бронетранспортёры прорвали слабую французскую оборону в Арденнах и бросились к Ла-Маншу. Впрочем, это стало ясно только потом. Тогда, в тот момент была очевидна капитуляция Голландии и Бельгии, стремительное отступление французов, и то, что лучшие французские и британские войска оказались окружены и прижаты к морю около Дюнкерка.
Большинству удалось перебраться через Ла-Манш в Англию. По мнению любого, кто не являлся сторонником нацистов, подобное выглядело чудом. Черчилль выступил по "Би-Би-Си", упражняясь в противостоянии Гитлеру в навыке красноречия.
А Джо Стил вызвал Чарли в овальный кабинет над Голубой комнатой. В воздухе, как и всегда, висел запах сладкого трубочного табака.
- Нужно сделать так, чтобы Англия продолжила сражаться, - прямо заявил президент. - Во Франции Гитлер уже добрался до Атлантики. Если падёт и Англия, Америка встанет лицом к лицу с целым континентом под властью диктатора.
- Да, сэр, - ответил Чарли вместо "Рыбак рыбака...". Он понимал, на кого и на что он работал. Он лишь не знал, как на него не работать. Ну, он знал несколько вариантов, но те лекарства были куда хуже болезни.
Джо Стил продолжил с той же прямотой:
- У Англии кончаются деньги, чтобы покупать у нас товары. Сами по себе они от немцев не отобьются. Если мы не дадим им кредит, либо всё, что им нужно сейчас, а переживать об оплате будем потом, они проиграют. Так что напишите мне черновик речи, где будет сказано, что мы будем делать. Я внесу в Конгресс проект, чтобы всё стало законно.
Он бы смог. Конгресс находился у него под тем же крепким пальцем, что и суды. У конгрессменов, которые его разочаровывали, обнаруживались проблемы с законом, либо в их округах начинались скандалы.
Чарли написал речь. Часть её Джо Стил использовал во время выступления по радио. Люди не стали прыгать от радости по поводу очередного шага ближе к войне. Впрочем, они и не жаловались, когда их мог услышать кто-то ещё. Никогда не знаешь, кто мог донести на тебя гбровцам о том, что ты вредитель. Трудовым лагерям постоянно нужно свежее мясо. Законопроект Джо Стила прошёл через Конгресс.
По ту сторону Атлантики Черчилль обратил внимание на новый закон.
- И вновь Америка слишком горда, чтобы сражаться - сказал он. - Однако она не настолько горда, чтобы не помогать сражаться нам. Что ж, справедливо. Дайте нам инструменты и мы закончим дело. Если бы против Адольфа Гитлера выступил Дьявол, я бы взял на себя выступление в его честь перед Палатой общин. Итак, я благодарю Джо Стила.
- Я правильно всё расслышала? - воскликнула Эсфирь после прослушивания речи Черчилля, потрескивавшей на коротких волнах из-за океана. Говорила она так, словно не верила собственным ушам.
- Правильно, ага, потому что я тоже это услышал, - сказал Чарли. - Хотя я бы не стал болтать на этот счёт с друзьями и вообще с кем-нибудь.
Она скорчила гримасу.
- Сама знаю.
- Ладно.
Чарли не стал развивать тему. Ему был нужен коротковолновый приёмник. По работе ему было необходимо получать свежие новости как можно скорее. Иметь такой приёмник и слушать всё, что хочется, не считалось противозаконным. Однако Черчилль был не единственным иностранным лидером, кто отпускал по радиоволнам колкости в адрес Джо Стила. Если начать их повторять, влипнешь в гораздо большее количество неприятностей, чем хочется.
Слушал ли Джо Стил речь премьер-министра? Чарли не имел ни малейшего понятия. Иногда Джо Стил спал посреди дня и работал всю ночь, из-за этого его помощникам и всем, кто был ему необходим для дела, тоже приходилось бодрствовать. Иногда он жил по тому же расписанию, что и все остальные. Этот человек жил по собственным правилам.
Слушал ли президент эту речь или нет, об этой насмешке он узнает. В этом Чарли был уверен. Джо Стил найдёт способ рассчитаться с Черчиллем. В этом Чарли также был уверен.
***
Республиканцы собрались в Филадельфии, чтобы кого-то выдвинуть на президентских выборах. Чарли удивлялся, зачем они этим заморачивались. Они сами, возможно, не знают, что им не победить, но все остальные знали. Пара сенаторов желала сковырнуть Джо Стила. Как и Том Дьюи, молодой губернатор Нью-Йорка. До этого он был воинствующим окружным прокурором. На вкус Чарли, он говорил и выглядел как сотрудник ГБР.
Его не выдвинули. Наверное, решили, что он слишком молод. Возможно, там тоже решили, что он похож на гбровца. Обоих сенаторов также не выдвинули. Республиканцы выбрали "тёмную лошадку", новичка в политике, и в Республиканской партии - по имени Уэнделл Уилки.
- Я был демократом, - заявил Уилки в приветственной речи. - Был, пока Джо Стил не выгнал меня. Он выгнал всех, кто заботился о свободе вне партии. Настала пора выгнать его из Белого Дома! Ещё никто не избирался на третий срок. И никто этого не заслужил. Уж он-то точно. Давайте же объединим нашу страну обратно!
Все республиканцы в зале кричали и хлопали. По радио в гостиной Чарли этот звук был похож на рёв сильного прибоя. Он нисколечко не сомневался, что люди Дж. Эдгара Гувера уже составили досье на каждого делегата и помощника. Есть вероятность, что список с фамилиями этих людей уже лёг на стол Винса Скрябина. Напротив скольких из них Молоток нацарапал "ВМН"?
Через три недели после того, как республиканцы выдвинули Уилки, демократы собрались на чикагском стадионе. Чарли не бывал там со съезда 1932 года. Он гадал, работала ли до сих пор та забегаловка у стадиона. Выяснять он не стал. Также он был чертовски уверен, что не станет напоминать об этом Скрябину.
Теперь всё изменилось. Он работал на Джо Стила, а не писал о его выдвижении. На этом съезде также никакого сражения не будет. Там могли сделать так, как желает Джо Стил. Могли и сделали. Съезд выдвинул его и Джона Нэнса Гарнера на третий срок.
- Благодарю вас, - обратился президент к политикам-демократам (вероятно, у гбровцев и на них имелось досье). - Благодарю вас за доверие. Если бы мир не находился в таком беспорядке, я не стал бы больше выдвигаться. Однако стране нужна опытная рука на руле. Я сделаю всё, чтобы мы продолжили движение в правильном направлении, сделаю всё, чтобы мы оставались в мире с остальным миром.
Ему радостно закричали. Чарли аплодировал вместе с остальными. Нельзя сидеть, словно выхухоль на суку. И настроение было подходящим. Вопрос лишь в том, мог ли Джо Стил, либо кто-нибудь ещё, ему соответствовать.
Уэнделл Уилки колесил по всей стране. Он обладал энергией. Он выступал с речью даже там, где собиралась дюжина человек. Джо Стил вёл свою кампанию далеко не столь усердно. Он говорил людям, что не намерен ввязываться в войну. Он спрашивал людей, хотят ли они сменить коней на переправе.
Лямку за него тянула организация. Вам не скажут голосовать за Джо Стила только в том случае, если вы будете жить в пещере на вершине горы и питаться жуками. Но даже там один из его людей попытается завербовать вас в клуб "ОТШЕЛЬНИКИ ЗА ДЖО СТИЛА".
Чарли писал для Джо Стила такие речи, какие тот от него хотел. Гитлер сделал всё, чтобы президента переизбрали. Яростные авианалёты на Англию и подводные лодки, которые терроризировали морские пути в Атлантике, предостерегали от выбора новичка на высшую должность.
Последние шесть недель перед выборами Дж. Эдгар Гувер ходил в Белый Дом почти каждый день. Возможно, он переговаривался с Джо Стилом по поводу тех грязных делишек, что обделывали внутри страны нацисты и "красные". Возможно, но Чарли так не считал. Каждый раз, когда он встречал начальника ГБР, Дж. Эдгар Гувер улыбался. Хотя лучше подошло бы слово "ухмылялся".
Как и любой другой бульдог, Дж. Эдгар Гувер выглядел так, словно хотел откусить кусок от любого, кто окажется поблизости. Счастливый Дж. Эдгар Гувер вынуждал Чарли гадать, как и почему могло произойти подобное чудо. Также счастливый Дж. Эдгар Гувер пугал его до чёртиков.
После разговора с Гувером Джо Стил также частенько улыбался. Президент гораздо чаще демонстрировал веселье, чем начальник ГБР. Впрочем, ему пришлось бы постараться, чтобы демонстрировать меньше веселья, чем Дж. Эдгар Гувер. Однако улыбающийся Джо Стил, равно как и ухмыляющийся Дж. Эдгар Гувер, заставлял всех гадать, что таилось за этим вздёрнутым ртом.
Те, кто постоянно жил в Вашингтоне, не имели права голосовать за президента. Джо Стил оставался зарегистрирован в Калифорнии. Он сфотографировался, опуская открепительный бюллетень в почтовый ящик, дабы тот дошёл куда надо вовремя.
А потом наступил день выборов. Герберта Гувера Джо Стил разбил в честной борьбе (если не знать, каким образом он добился выдвижения). И с Альфом Лэндоном он особых проблем не испытал. Ему и не надо было.
Чарли предпочёл бы остаться с Эсфирью и Сарой, и слушать результаты по радио. Когда пишешь речи для президента Соединённых Штатов, никому нет дела до твоих предпочтений, особенно в первый вторник после первого понедельника ноября в год, который делится на четыре. Вместо этого он отправился в Белый Дом.
Цветные повара вынесли на подносах ветчину, жареную курицу, батат и пророщенную фасоль. Цветные официанты обслуживали тех, кто обслуживал Джо Стила. В дальнем углу Восточного зала цветной бармен открыл бар.
- Бурбон со льдом, - обратился к нему Чарли.
- Есс'сэ', - с улыбкой ответил бармен.
Это было несложно: не смешивать, не думать. Чарли всё равно оставил ему дайм на чай. Бармен снова улыбнулся. Чарли тоже. Бурбон он использовал в том качестве, в каком рыцари в старину использовали щит - держал опасность на расстоянии.
Разумеется, в Восточном зале сидели калифорнийские друзья Джо Стила. Как и Дж. Эдгар Гувер. И Энди Вышински. Как и многие из тех, кто помогал президенту управлять страной с 1933 года. Все выглядели уверенно.
Затем, когда закрылись участки в восточном часовом поясе и начали поступать результаты, выяснилось, что для этой уверенности были причины. В процентном соотношении Джо Стил выигрывал даже больше, чем против Альфа Лэндона. В 1936 году он набрал более шестидесяти. В этом году, кажется, он побеждал практически два к одному.
- Полагаю, третий срок за ним, - сказал Чарли Стасу Микояну. - Однако Уилки боролся усердно. Я думал, он выступит лучше, чем у него вышло.
Глаза Микояна цвета чёрного кофе прищурились под кустистыми бровями.
- Никогда не угадаешь, правда? - мягко произнёс он. - Поэтому и существуют выборы - чтобы выяснить.
- Ах-ха, - сказал Чарли.
За словами этого умного армянина что-то было, но Чарли не сумел раскопать, что именно. Он принял достаточно бурбона, чтобы укрыться, как от неприятностей, так и от раздумий.
К одиннадцати часам участки на западном побережье также закрылись. Разгром, вызванный Джо Стилом, прокатился по всей стране. Большинство кандидатов в Палату представителей и в Сенат, которые ему нравились, также были довольны.
Незадолго до полуночи он вышел вместе с женой в Восточный зал. Возможно, он работал. Возможно, спал. Никогда не угадаешь. Когда вошли президент и первая леди, все радостно заголосили. Джо Стил махал рукой и кивал, стараясь выглядеть максимально скромно для не самого скромного человека.
Он подошёл к бармену.
- Абрикосовый бренди, Джулиус, - сказал он.
- Сей момент, сэ'. Поздравляю, сэ', - отозвался бармен.
Абрикосовый бренди оставался небольшой частью того наследия, которое Джо Стил позволил себе сохранить. Чарли считал, что эта штука была сделана из добротного растворителя и топлива для огнемёта, однако нужно иметь пищевод из нержавейки, чтобы пить его так, как пил президент.
Бетти Стил попросила Джулиуса налить скотч с содовой. Она, в основном, находилась в Белом Доме; Чарли периодически её встречал. Она была далеко не самой активной первой леди, какой, возможно, могла бы стать Элеонор Рузвельт. Она до сих пор носила маску тихой печали.
Народ заголосил и принялся указывать на радио.
- Уэнделл Уилки признал своё поражение, - заявил ведущий. - Мы только что получили его заявление. Он утверждает, что в некоторых районах определенно имелись нарушения при голосовании, однако он признаёт, что они не могли повлиять на результат. Он шлёт президенту наилучшие пожелания в его руководстве страной в это сложное и опасное время.
- Что ж, большей любезности добиться сложно. - Стас Микоян похоже, находился в настроении, чтобы быть великодушным. Обычно он вёл себя более рафинированно, чем остальные люди, что вместе с Джо Стилом приехали на восток из Калифорнии.
Винс Скрябин, наоборот, услышав заявление Уилки, хохотал, словно гиена, хохотал до тех пор, пока глаза за очками не наполнились слезами. Чарли уставился на него, едва веря своим глазам. Он не мог вспомнить, чтобы Молоток улыбался, хотя он полагал, что должен был. Он был совершенно убеждён в том, что никогда не видел Скрябина смеющимся. Он и представить не мог, чтобы этот тонкошеий бандит вообще мог смеяться.
- Нарушения при голосовании! - смеялся Скрябин. - Ох, божечки мои!
Его полностью поглотило веселье.
Джо Стил и Дж. Эдгар Гувер также сочли это забавным.
- Вы, ведь, знаете, что сказал Босс Твид*? - спросил Джо Стил у главы ГБР.
- Нет. Что же? - предсказуемо ответил ему Гувер.
- "Что вы можете поделать, пока голоса считаю я?", - с большим удовольствием процитировал Джо Стил. Он ткнул себя в грудь большим пальцем. - "А считать у меня получается зашибись!"
И он, и Дж. Эдгар Гувер решили, что это самое смешное, что они когда-либо слышали.
-Ну же, Джо, - произнесла Бетти Стил, однако и сама, при этом, хихикала.
Чарли тоже смеялся вместе со всеми, кто оказался достаточно близко, чтобы услышать разговор президента и главы ГБР. Босс Твид мёртв уже чёрт знает сколько. Любой, кто повторит шутку Джо Стила за пределами этого помещения, в скором времени закончит свои дни точно так же.
Чарли подошёл к замершему в ожидании бармену.
- Налей-ка мне ещё бурбона, Джулиус, - сказал он. - Может, в этот раз нальёшь двойную порцию?
- Будет, сэ', - ответил Джулиус.
Чарли проглотил выпивку, затем ещё одну двойную порцию, а за ней ещё одну. Неважно, как сильно он напился, не важно, что наутро он чувствовал себя пропихнутым сквозь иголочное ушко, слова Джо Стила он забыть не смог.
***
Очередной ствол дерева хрустнул, накренился и упал, приземлившись в снег в нескольких сантиметрах от того места, куда, по мнению Майка, он должен был упасть. С того момента, как его упекли в этот лагерь, Майк стал толковым лесорубом. Он этого не планировал, но пришлось. Как и во всём остальном, регулярная практика решала многое, если не всё.
Разумеется, работа бок о бок с Джоном Деннисоном более трёх лет, также шла на пользу. Человек с номером ВЙ232 спереди и сзади на куртке подошёл и встал рядом с Майком и какое-то время наслаждался видом упавшего дерева, прежде чем начать обрубать с него ветви.
- Хорошая работа, - произнёс Деннисон.
- Спасибо. - Майк ухмыльнулся.
Похвала от плотника ценилась выше похвалы от всех остальных, поскольку он никогда не позволял её себе, если не было повода.
Однако Деннисон не закончил. Едва шевеля губами, цедя слова так, чтобы охрана его не услышала, он произнёс:
- Поможешь сегодня пустить по пизде перекличку, лады?
- Да, ну? - отозвался Майк тем же способом. Способ тюремных переговоров также был одной из тех вещей, каких он не знал до того, как его вывезли из Нью-Йорка. Но он узнал. Как и в случае с умением валить деревья, куда нужно, он преуспел и в этом.
- Ага. - Джон не кивнул.
Он не делал ничего такого, что могло бы привлечь внимание охраны к нему или Майку. Охрана всё же не особо смотрела в их сторону. Они только что срубили дерево. То есть, очевидно работали. Ублюдки с "Томми-ганами" доверяли им не менее, чем остальным. А вот бритые, ребята, которые не понимали, как оно тут всё работает, и до сих пор чувствовали во рту привкус свободы - они были по-настоящему опасными. Ну или охранникам так казалось.
- Ладушки, - ответил Майк, по-прежнему, не раскрывая рта.
Он подошёл к верхушке дерева и принялся обрубать ветки и разделывать ствол на отрезки, более удобные для работы. Когда бригада выполнила дневной урок, Майк с Джоном впряглись в постромки и потащили сани, полные древесины, обратно в лагерь.
Обычное место Майка во время переклички было в третьем ряду, седьмым слева. Однако, после того, как гбровец с планшетом прошёл мимо, он мог сделать шаг назад в предыдущий ряд. После того, как лагерь какое-то время работал без сбоев, для охраны перекличка превращалась в рутину. Они не напрягали извилины сверх необходимого.
Майк стоял позади своего обычного места, склонив голову. Он принялся делать вид, будто почёсывает грудь, чтобы скрыть номер от охранника. Пока идёт перекличка, следует стоять по стойке "смирно", но у всех всегда было, что почесать. Вертухаи уже давно перестали переживать по этому поводу.
Он не стал оглядываться, чтобы посмотреть, как другие вредители саботировали перекличку. Не стал он и оглядываться, чтобы посмотреть, кого не хватает. Из него не вытянуть того, чего он не знает, как бы долго его ни томили в штрафном изоляторе.
В нужный момент Майк шагнул на своё место. Следы на снегу какое-то время будут выдавать его, но недолго. Как только все вокруг начнут двигаться, следы сотрутся.
- Разойтись на ужин! - выкрикнул главный гбровец.
Какую бы уловку ни задумали вредители, в этот раз она сработала. Но она вскроется. Вся толпа истрёпанных, грязных, тощих людей, шагавшая по снегу в сторону кухни, понимала это. Ну, по крайней мере, это понимали все вредители, которые были в курсе, что происходит.
Настало время утренней переклички. Каждый отвечал на своё имя и номер, выкрикиваемые охранником. Являлся ли кричащий хозяином того или иного имени и номера... этого Майк не знал. Ни Джон, ни кто бы то ни было, ещё не просили его кричать за отсутствующего, который не мог крикнуть сам.
Однако утренняя перекличка пошла не так. Почему, Майк не знал. Насколько он мог понять, никто не заметил его передвижения со своего места на чужое. Тем не менее, главный охранник, в конце концов, произнёс:
- Давай, ещё раз.
В его голосе звучало отвращение в адрес как своих людей, так и заключённых. Для вредителей мысль о том, что гбровцы не способны досчитать до двадцати одного, не забравшись к себе в штаны, являлась аксиомой. Умным людям подобная работа не нужна. Неумные люди, которые оказывались в лагере, попадали сюда с полосами на спинах.
- Не шевелиться, мудачьё! - выкрикнул охранник, когда пересчёт возобновился.
Он пнул кого-то, кто начал двигаться слишком рано. Не желая получить ботинком в живот, Майк замер на месте.
Остальные вредители, которые играли в игры, видимо, поступили точно так же, поскольку в конце переклички главный охранник хлопнул себя ладонью по лбу в театральном жесте неверия и отчаяния.
- Ёб вашу мать! - проревел он. - Нам не хватает четверых пиздюков! Четверых! И один Бог знает, когда эти куски говна сбежали!
Этим утром они остались без завтрака. Вместо еды они получили допрос. Майк неоднократно произнёс: "Я не знаю".
- Я не знал, что кто-то пропал до тех пор, пока перекличка не сорвалась, - говорил он.
- Пожалуйста, можно мне что-нибудь съесть? Я голоден, - говорил он.
- Ты лживый мешок говна, вот, кто!
Допрашивавший Майка гбровец, ударил его по лицу. Но сделал он так только раз, раскрытой ладонью - это была пощёчина, а не удар. Сей факт сказал Майку, что охрана его ни в чём не подозревает. Этот парень бил его на общих основаниях.
Его на два дня отправили в штрафной изолятор. Ему давали хлеб и воду - не очень много хлеба. Одеяло ему не дали. Майк свернулся калачиком, дрожа и надеясь, что не замёрзнет насмерть.
Спустя три дня после его возвращения в барак N17, гбровцы притащили двоих живых вредителей и один труп.
- Вот, что с вами станет, если попытаетесь убежать от заслуженного наказания, - произнёс комендант лагеря.
Затем охранники принялись избивать двоих выживших до полусмерти, пока остальные вредители стояли, слушали и смотрели. После избиения, тех, кого охранники вернули в лагерь, не отправили в лазарет. Нет, они отправились в штрафной барак, на срок более двух дней. Если они выживут и вернутся, значит, всё хорошо. Если нет, охранники не потеряют из-за них ни минуты сна.
Однако сбежали четверо. Гбровцы смогли взять только троих. Майк цеплялся за эту мысль, словно утопающий, который попал в кораблекрушение в открытом море и цеплялся за кусок доски. Возможно, четвёртый вредитель стал мёртвым куском мороженного мяса где-то в суровых горах Монтаны. Возможно, в данный момент, рыси и пумы обгладывают плоть с его костей.
Впрочем, возможно, он убежал. Из трудового лагеря сбежали четверо. Одного до сих пор недосчитывались. Возможно, он свободен. Возможно, в данный момент он на пути в Огайо. Либо всё ещё находится в Монтане, прячется у симпатичной сестры владельца ранчо.
Майк надеялся на это. И он знал, что среди вредителей, он такой не один.
***
Когда 1940 год сменился 1941-м, война, похоже, взяла паузу, чтобы перевести дыхание. Нацисты продолжали бомбить Британию и торпедировать каждый встречный корабль, однако, становилось очевидно, что в ближайшее время свастика не будет развеваться над Букингемским дворцом. Королевские ВВС еженощно совершали авианалёты на Германию. Геббельс вопил по поводу лётчиков-террористов, словно телёнок, которому прижгли круп клеймом. И всё же "Люфтваффе" не удалось сломить волю лондонцев к сопротивлению. Также выглядело очевидным, что британским бомбардировщикам не удалось напугать берлинцев достаточно сильно, чтобы они оставили Гитлера.
После третьей инаугурации Джо Стила Чарли снова напился. Даже в подпитии он знал, что не стоит говорить то, что думаешь. Если бы он на следующее утро явился в Белый Дом с похмелья, помощники президента, да и сам президент, решили бы, что он чересчур радостно праздновал, а не по какой-то ещё причине.
На домашнем фронте Эсфирь приучила Сару к горшку.
- Слава Богу! - произнёс Чарли. - Если я больше ни разу в жизни не увижу грязный подгузник, скучать по этому зрелищу я не буду.
Он зажал нос.
Жена загадочно посмотрела на него.
- А ты не планируешь когда-нибудь в ближайшее время завести ещё одного ребёнка? - спросила она.
- Эм, - произнёс Чарли, затем повторил: "Эм". Понимая, что уже вляпался, он добавил: - Ну, наверное, хочу. Но я всё ещё не люблю подгузники.
- Никто не любит подгузники, за исключением тех, кто их шьёт, и компаний, которые их стирают, - сказала Эсфирь. - Но они нужны. Никому не нравится, когда детки писаются и какаются повсюду.
- Это уж точно, детка, - согласился Чарли - безопасное решение, решил он.
- Я бы не хотела, чтобы у меня было двое детей одновременно в подгузниках, - сказала Эсфирь. - От этого любой рехнётся. Но, к тому времени, когда у меня появится ещё один, Саре уже будет четыре. Возможно, ей даже будет больше четырёх, если не получится снять мяч с первой же подачи.
- "Снять мяч"? - переспросил Чарли. - Ты хочешь завести ещё одного ребёнка или подписать контракт с "Сенаторз"?
Эсфирь скорчила жуткую гримасу, и он понадеялся, что она его простит.
Ей не удалось снять мяч, как это случилось тогда, когда они зачинали Сару. Маленькой девочке исполнилось три. Во внешнем мире Германия таскала из огня каштаны для Муссолини, вторгнувшись в Югославию и Грецию. В североафриканской пустыне немецкий африканский корпус также помогал итальянцам не утонуть против англичан.
На Дальнем востоке Япония откусила изрядный кусок от Китая. Годом ранее япошки захватили аэродромы и военно-морские базы в северной части французского Индокитая - побеждённая Франция находилась не в том положении, чтобы им возражать. Теперь же они давили на режим Виши, чтобы им позволили захватить весь регион.
Черчилль не хотел, чтобы они так поступали. Это усилит давление на Британскую Малайю и Сингапур. Джо Стилу всё это тоже не нравилось. Индокитай слишком близко к Филиппинам, которые принадлежали США. Дуглас МакАртур оказался единственным среди высших офицеров, которого не задела чистка Джо Стила 1930х. К тому моменту он уже находился на Филиппинах, помогал местным строить собственную армию с того самого дня, когда они получили независимость. Местные власти присвоили ему звание фельдмаршала. Он являлся единственным американцем в истории, кто носил это звание, пусть даже оно не было ему присвоено собственными вооружёнными силами.
Когда Джо Стилу что-нибудь не нравилось, он что-нибудь делал. В этот раз он вызвал Чарли к себе в кабинет.
- Я намерен прекратить продавать Японии нефть и металлолом*. Всё это они используют против Китая. Не успеем моргнуть, они и против нас воспользуются. Ещё я намерен заморозить японские счета в Соединённых Штатах. Они должны понять, что я не стану уступать им дорогу, по которой они идут.
- Да, сэр. - Чарли задумался, затем спросил: - Разве мы не окажемся в шаге от объявления войны?
- Намного дальше. - Джо Стил пыхнул трубкой. Более по этому поводу он ничего сказал. Он сказал другое: - Когда я буду излагать эту новость, я хочу максимально подсластить пилюлю. Я не хочу, чтобы Тодзё злился сильнее, чем мне нужно, и я не хочу, чтобы американцы слишком горячились и беспокоились по этому поводу. Так, что напишите мне черновик, который следует в этом направлении. Хочу, чтобы к завтрашнему дню всё было готово.
Вместо того, чтобы издать вопль отчаяния, Чарли кивнул.
- Я всё сделаю.
Проработав в газете столько времени, он привык к самым невозможным срокам. А Джо Стил частенько ставил такие сроки, чтобы проверить людей. Он запоминал, когда вы в них укладывались. И запоминал, когда не укладывались. Один раз мячик можно было прозевать. При повторном нарушении, в Белом Доме вы не задержитесь.
И вновь Чарли оказался не единственным, кто работал над изложением мыслей Джо Стила. Он это знал. Но ни Винс Скрябин, ни Лазар Каган вообще не разбирались в подслащивании чего-либо. Микоян умел - Чарли и сам это признавал. В то же время, он ожидал, что президент использует большие отрывки из того, что он написал.
Джо Стил так и поступил. Даже, когда он говорил мягко, вы могли заметить большую дубинку в его руках. В этом он старался походить на Теодора Рузвельта. В некоторых других моментах, возможно, чуть меньше.
Речь, и вой, который из-за неё подняла Япония, не сходила с передовиц четыре дня. Нынче в газетах практически не печатали то, что могло бы вызвать недовольство у гбровцев. Впрочем, речь Джо Стила они игнорировать не могли, равно как и международную реакцию на неё.
На пятый день, все от штата Вашингтон до Флориды позабыли о ней. В этот день Гитлер вторгся в Россию. Джо Стил вызвал высшее военное командование, чтобы выслушать их мнение по поводу новой грандиозной войны. Джордж Маршалл уже стал трёхзвёздным генералом, а не полковником, заседающим в военном трибунале.
Хоть их знакомство и было опосредованным, Чарли ухватил этого невозмутимого генерала за пуговицу.
- Каковы, по вашему мнению, шансы Троцкого? - спросил он.
- Скажу вам то же самое, что и президенту, - ответил Маршалл.
Разумеется, он был бы сумасшедшим, если бы сказал Чарли нечто иное. Если это станет известно Джо Стилу, долго звёзды у него на погонах не задержатся. Он продолжил:
- Очень удивлюсь, если русские продержатся шесть недель.
- Ладно, - сказал Чарли.
Эти же слова он слышал от экспертов по географическим картам (и гадателей на кофейной гуще) менее высокого ранга.
Маршалл покачал головой.
- Нет, не ладно. Если Гитлер захватит всё от Атлантики до Урала, он станет смертельной угрозой для всего мира. Как сказал президент: "Я хочу видеть трупы немцев, плывущие вниз по реке, каждый - на плоту из трёх трупов русских".
- Хех, - произнёс Чарли.
Ну, да, похоже на Джо Стила. Как и он сам, чувство юмора у него было мрачным. И всё же, либо он не шутил вообще, либо шутил в квадрате. А ещё он ненавидел Троцкого точно так же как и Гитлера.
Шесть недель спустя "красные" всё ещё сражались. Они отдали много земли и потеряли множество народу, но не поплыли пузом кверху, как французы. Они продолжали биться. Чарли предположил, что Маршалл был удивлён. Да наверняка так оно и было.
XVI
Примерно через месяц после того, как нацисты набросились на "красных", в Северную Америку прибыл Уинстон Черчилль пошушукаться с Джо Стилом. Он прилетел из Англии на Ньюфаундленд, затем морем прибыл в Портленд, штат Мэн, на эсминце Королевских ВМС.
Винс Скрябин изобразил по этому поводу горькое удовлетворение.
- Черчилль хотел, чтобы Джо Стил приехал на Ньюфаундленд или в Канаду, - сказал он Чарли. - Мы отказали. Это он просит подаяния со шляпой в руке. Если ему от нас что-то нужно, то пусть, блин, сам приезжает и кривляется*.
- Как по мне, что одно, что другое - одинаково, - ответил Чарли.
Дипломатия напомнила ему отношения на детской игровой площадке. Дети помладше делали то, что говорили дети постарше. Время от времени вспыхивали драки. Проблема в том, что не было учителя, который разнял бы их и всыпал горячих придурку, который устроил бучу.
- Вы когда-нибудь бывали в Портленде? - спросил Скрябин.
- Бывал в том, что в Орегоне. Не думаю, что бывал в том, что в Мэне, - ответил Чарли.
- Тогда, пакуйте чемодан. Босс хочет взять вас с собой, - сказал Скрябин. - Захватите свитер, а то и два. Какое-то время мы пробудем в океане, а там даже посреди лета отнюдь не жарко.
Когда он собирался, Эсфирь сказала:
- Я смогу послать тебе телеграмму, пока ты будешь там?
- Не уверен, что оно того стоит, - ответил Чарли. - Там будут вроде как секретные переговоры, знаешь? А что такое? До моего возвращения не подождёт?
- Ну, у меня задержка уже больше недели, - сказала она. - Я пока не уверена, но есть такое чувство, если понимаешь, о чём я.
- Отлично!
Он крепко обнял её, пока она не запищала. Он знал, что не проявил должного энтузиазма, когда она завела разговор о втором ребёнке. Чарли изо всех сил постарался не совершить ту же ошибку дважды.
- Не думаю, что это хорошо, что они таскают тебя всюду с собой, - сказала Эсфирь.
- Да, я тоже. - Чарли кивнул. - Но это значит - я надеюсь, что это значит - что они, наконец, начали мне доверять.
Чарли всегда боялся, что Джо Стил предложил ему работу в Белом Доме не в последнюю очередь, чтобы приглядывать за ним. Майк достаточно сильно разозлил администрацию, чтобы его бросили в тот проклятый трудовой лагерь. Не удивительно, что они решили, будто Чарли станет ещё одним опасным персонажем. И, конечно же, девять лет назад Чарли прошёл мимо Винса Скрябина, когда Молоток говорил кому-то с кем-то разобраться этой ночью, потому что завтра будет поздно.
Даже сейчас он не знал, действительно ли Скрябин организовал безвременную кончину губернатора Рузвельта. За все эти годы он ни разу не напоминал Скрябину об этом. Держать рот на замке, в данном случае, было сродни выплате премий за страхование жизни. Скрябин мог рассмеяться - не то, чтобы он был особым весельчаком - и сказать, что Чарли рехнулся. А мог и не рассмеяться. Если с Франклином Д. Рузвельтом произошёл несчастный случай, то же самое могло произойти и с Чарли.
По пути на поезде до Портленда Чарли держал рот на замке. Ни в дороге, ни по прибытии никаких несчастных случаев с ним не происходило. Президент и его свита путешествовали в большем комфорте, нежели стрингер "АП", отправляющийся освещать суд или взрыв элеватора.
Они взошли на борт эсминца ВМС США, который отправился на встречу с боевым кораблём Королевских ВМС. Оба судна создавали занятный контраст. Британский корабль был выкрашен в чуть более тёмный серый цвет, чем его американский товарищ. Однако это был в большей степени боевой корабль, нежели американский эсминец. Всё, не имевшее жизненно важного значения, было демонтировано. Матросы и офицеры Королевских ВМС были одеты в сильно поношенную форму. Выражение их лиц говорило о том, что они и сами поизносились. Они разглядывали не бывавших в бою американских матросов и официальных лиц с лёгким, а временами и не совсем лёгким, презрением.
Розовощёкий и пухлолицый Черчилль был похож на драчливого курящего сигары младенца. Он и его советники встретились с Джо Стилом и его помощниками в офицерской кают-компании.
- Вы проделали долгий путь, - произнёс Джо Стил, когда молчаливый стюард разнёс выпивку - на кораблях Королевских ВМС сухого закона не существовало. - Чем я могу вам помочь?
- Со своей стороны вы делаете для меня всё возможное, - ответил премьер-министр. В личном общении его голос оказался ещё более звучным, чем по радио. - Теперь же я хочу, мне необходимо, чтобы то же самое вы сделали для Троцкого и России.
Джо Стил поморщился.
- Я знал, что вы это скажете. Если бы я хотел, я бы уже давно так поступил.
- Хотите вы или нет, но вам необходимо это сделать, - сказал Черчилль. - Троцкий может сколько угодно болтать насчёт мировой революции, но это всего лишь болтовня. Коммунистическая Россия - это государство, с которым другие государства могут иметь дело.
-Тьфу! - воскликнул Джо Стил.
У Соединённых Штатов не было посольства в Москве, как и у "красных" не было своего посольства в Вашингтоне. Керенский сбежал из Парижа незадолго до того, как по его улицам промаршировали нацисты. Нынче он жил в Нью-Йорке. США до сих пор не признали и его. По глубочайшему убеждению американских дипломатов, территория, размером в одну шестую части суши, была пустым местом на карте.
- Но, вы должны, - произнёс Черчилль так, словно президент произнёс всё это вслух, а не издал звук отвращения. - Как я и сказал, мы можем вести дела с Россией. Не хорошо, да и не гладко, но можем. Гитлеровская Германия, с другой стороны, вообще не государство. Это раковая опухоль на теле мировой политики. Если её не вырезать, она распространится повсюду. Именно так и действует рак. Нет нужды любить Троцкого, чтобы понимать, что из этих двоих, Гитлер наиболее опасен.
- Тьфу! - повторил Джо Стил. Но этот раз он добавил нормальные слова: - Он превратил свою страну в тюрьму.
Черчилль взглянул на него.
- А вы свою, разве нет?
В какой-то миг Чарли решил, что Джо Стил сейчас выйдет из офицерской кают-компании, сойдёт с эсминца Королевских ВМС, и уйдёт подальше от всего, что напоминало бы дружбу с Англией. Никто в Соединённых Штатах не разговаривал подобным образом с Джо Стилом. Никто в нынешние времена не разговаривал с ним подобным образом, особенно, когда об этом могли пронюхать гбровцы.
Президент тяжело глянул на премьер-министра. Этот взгляд говорил о том, что ничто не может быть забыто, и прощено. Однако ответ Джо Стила прозвучал довольно спокойно:
- Те, кто сидят в моих лагерях, сидят заслуженно. В этот и заключается разница между мной и Троцким.
- Ну, может, вы и правы. - Судя по тону Черчилля, он не поверил ему, ни единому слову. И всё же, он продолжил: - И заверяю вас, что я прав насчёт помощи Троцкому и России. Гитлер может в любом случае одержать победу в этой битве. Но, если вы можете, что-нибудь сделать, чтобы не дать ему победить - это следует делать. Нет, вы должны.
- Вы не в том положении, чтобы указывать мне, что делать, - сказал Джо Стил.
- Из-за того, что ваша страна больше и богаче моей, хотите сказать? - Черчилль умудрился произнести эту фразу так, словно это не имело никакого значения. - Если хотите придерживаться этого пути, можете сделать хуже, чем прислушаться ко мне. Понимание Америкой международной повестки прискорбно ограничено тем, что ваши берега успешно охраняют широкие океаны - и Королевские ВМС. Британия же участвовала в этой повестке и создавала её веками. Я и моя страна имеем больше опыта, чем вы и ваша страна. Всё, что я говорю вам сейчас, проистекает из этого опыта.
Он разговаривал с Джо Стилом так, как мужчина разговаривает с мальчиком. Так в Соединённых Штатах тоже никто не поступал. Взгляд президента говорил о том, что он от этого не в восторге. Однако он не стал говорить премьер-министру, куда идти.
- Отужинайте со мной на моём корабле. Детали этого вопроса обсудим там, - сказал он.
- Если только мне будет позволено взять с собой освежающие напитки, - произнёс Уинстон Черчилль. - Знаете ли, я осведомлён об абстенционистских порядках на вашем флоте.
- Да, вам будет позволено. - Теперь Джо Стил, похоже, развеселился. - Если пожелаете, можете даже попробовать абрикосового бренди из Калифорнии.
Черчилль улыбнулся.
- Я об этом подумаю. Как верховный главнокомандующий, вы можете не только писать правила, но и нарушать их по собственному желанию.
Возможно, он говорил о доставке на корабль ВМС США абрикосового бренди, а, возможно, и нет.
По возвращении на американский эсминец, Джо Стил занял офицерскую кают-компанию вместе со своими помощниками.
- Он до сих пор считает Англию величайшей страной в мире, - прорычал президент. - Может, не здесь, а здесь. - Он постучал себя указательным пальцем сначала по лбу, затем по груди.
- Высокомерный ублюдок, - сказал Винс Скрябин.
- Да, так и есть. Без этого в политике далеко не уйдёшь, - сказал Джо Стил. - Высокомерный или нет, но он прав? Достаточно ли опасна для Соединённых Штатов нацистская Германия, чтобы мы помогали России оставаться в деле?
- Троцкий застелил кровать. Затем затащил в неё Гитлера, - сказал Стас Микоян. - Он заслужил всё, что с ним происходит.
- Согласен. - Винс Скрябин кивнул.
Лазар Каган промолчал. Троцкий и толпа коммунистов, что правили Россией, были евреями. Джо Стилу это могло быть известно, а с учётом того, как нацисты их преследовали, мнение Кагана не будет объективным.
"Говорите, либо молчите во имя мира", - подумал Чарли. Однако никакого мира не было. Шла война, которая оказалась крупнее той, что с надеждой назвали "войной, которая покончит со всеми войнами". Набрав воздуха в грудь, он произнёс:
- Я считаю, нужно помочь России. Если Германия захватит Россию, затем она раздавит Англию. После этого всей ширины океана будет недостаточно, чтобы удержать их подальше от нас.
Джо Стил пыхтел трубкой. Винс Скрябин бросил на Чарли взгляд, похожий на тот, каким президент наградил премьер-министра. Скрябин тоже умел ничего не забывать.
Тем же вечером Черчилль отметил, насколько чистым, отмытым и новым всё выглядело на американском эсминце. Он как бы говорил: "Мы воюем, а вы - нет". Он в том же стиле похвалил ростбиф, что не помешало ему съесть три порции. Виски и президентский бренди улучшили блюдо.
Кают-компания заполнилась дымом трубки, сигары и сигарет. Джо Стил ни слова не сказал о России. Он изо всех сил старался сделать свою позицию загадкой, завёрнутой в головоломку, окутанную тайной. Черчилль также принадлежал к тем людям, которые не говорят всего, что думают, однако, его советники начали ёрзать. Как и Чарли. Он надеялся, что никто этого не заметил.
Наконец, Черчилль взял быка за рога:
- Вы что-нибудь решили по поводу Троцкого?
- Я ещё двадцать лет назад всё решил по поводу Троцкого, и ничего из того, что вы сказали, не смогло изменить моего мнения, - ответил Джо Стил. Он дождался, пока Черчилль не осел в кресле, затем продолжил: - Но я отправлю ему игрушки для стрельбы по немцам. Вы убедили меня в этом, вы, и один из моих людей. - Он кивнул в сторону Чарли.
Этот кивок вызвал со стороны Черчилля серьёзное отношение к Чарли.
- Замечательно, - произнёс он. - В вашей администрации есть здравомыслящие люди.
- Что ж, надеюсь на это, - сказал Джо Стил.
Чарли знал, что это означало. Если помощь русским пойдёт на пользу, лавры за это получит президент. Ему они и будут положены, поскольку именно он принял решение. Но если всё пойдёт плохо, вина за это ляжет на плечи Чарли.
Если, к примеру, из-за этого Гитлер объявит войну США, Чарли предстоит узнать гораздо больше, чем ему хочется, о рубке деревьев, рытье канав, или их закапывании. Либо его пристегнут к бомбе и сбросят на Германию. Чарли рассчитывал уйти из этого мира шумно, но не настолько.
***
Джо Стил ни слова не сказал по поводу перемены своего отношения к России. Он просто начал втихую поставлять Троцкому самолёты, оружие, грузовики, телефонный кабель, высокооктановое топливо и всё, чего желало крошечное сердце Красного царя. У русских до сих пор не было посольства в Вашингтоне. Зато оно имелось в Оттаве, откуда они и вели дела с американцами.
Игры Джо Стила в секретность долго не продлились. Троцкий был не прочь промолчать о товарах, которые он получал. Пока он их получал, молчание являлось невеликой ценой. Однако Уинстон Черчилль кричал об этих новостях, словно городской глашатай. Он хотел, чтобы весь мир узнал о том, что Соединённые Штаты ненавидели нацистов ещё больше, чем "красных". Он хотел, чтобы весь мир знал, что и он тоже поспособствовал с организацией этой помощи.
Гитлер, предсказуемо, вопил, как резаный. Он визжал, что США нарушили нейтралитет, никогда его не придерживались, да и не могли придерживаться. Он вопил о том, что Соединёнными Штатами правили евреи и недочеловеки. Он пообещал сделать с еврейским капитализмом в Америке то же самое, что он делал с еврейским большевизмом в России.
Впрочем, к облегчению Чарли, войну он не объявил. Германские подлодки били торпедами по американским торговым судам в Атлантике, и несколько из них потопили, но они так уже давно поступали. Война? Лишь неофициально. Всё оставалось неофициально, даже, когда американский эсминец затопил нацистскую подлодку, и когда другая подлодка снесла корму американскому лёгкому крейсеру, убив две дюжины матросов.
Чарли гадал, не окажется ли помощь США России слишком малой, слишком запоздалой. Немецкие армии осадили Ленинград на севере и Севастополь на юге. Они захватили Киев. Они захватили Смоленск, о котором Чарли никогда не слышал, пока название города не появилось в военных сводках, но который, как выяснилось, являлся главным укреплённым пунктом, защищавшим Москву.
Лето перетекло в осень. У Эсфири началось утреннее недомогание, связанное с новым ребёнком, точно так же, как это было с Сарой. Сара начала учить алфавит. У неё были деревянные кубики с буквами и цифрами, и она постоянно с ними играла.
Осень в России означала дожди. За пределами крупных городов дороги в России оставались всего лишь грунтовками. Когда шёл дождь, они превращались в грязь. В ней вязли немецкие танки, мотоциклы и пехотинцы. Аккуратные немцы привыкли к аккуратным, отлично уложенным дорогам. Без них справлялись они неважно.
Если на Дальнем востоке и шли дожди, Японию они не волновали. Япошки продолжали колошматить Китай. Они завершили оккупацию французского Индокитая. Это взбесило Уинстона Черчилля, поскольку британские колонии на юго-востоке оказывались в пределах досягаемости их бомбардировщиков.
Джо Стил обзывал нехорошими словами Японию столько же, сколько Гитлер обзывал США. Япошки уделяли этому едва ли больше внимания, чем Америка. Ближе к зиме генерал Тодзё, наконец, отправил в Вашингтон министра иностранных дел Курусу с целью выяснить, могли ли две страны о чём-нибудь договориться.
Курусу знал, чего хотел. Он хотел разморозить японские счета в Америке. Ещё он хотел, чтобы Соединённые Штаты снова начали продавать Японии сырьё. Джо Стил поинтересовался у него, освободит ли Япония Китай, если США так поступят.
В отличие от переговоров с Черчиллем, на эту встречу Чарли не позвали. Этот факт не разбил ему сердце. О происходящем он узнавал от Винса Скрябина.
- Этот узкоглазый прямо заявил, что они не отступят, - сообщил Скрябин. - Сказал, Америка стала империей, какой была Россия, какой была Англия, и теперь настал черёд Японии ею стать, если ей хватит сил, а ей хватит. Он считает, что столь же хорош, как и белый человек, вот, как он считает. - Судя по тому, как Скрябин закатил глаза, он этого мнения не разделял.
- Ага, Япония весьма сильна, пока у них есть наш металлолом и наша нефть, - сказал Чарли. - Но, что будет, когда нефть у них закончится?
- Всё, что у них есть на двигательной тяге, остановится, вот, что. - Скрябин говорил так, словно с нетерпением ожидал именно этого. - Как говорят большие шишки в военном министерстве, они и года не протянут на своих запасах.
Чарли тоже слышал такое, но не стал этого показывать: чем большим дурачком ты себя изображаешь, тем интереснее вещи начинают рассказывать люди.
- Сколько времени прошло с тех пор, как президент наложил на них эмбарго? - спросил он.
И вновь, он знал ответ, но пускай Молоток немного насладится своим превосходством.
- Всего где-то пять месяцев, - ответил Скрябин. - Так что они уже должны начать чувствовать удушье. Обещаю, когда этот дурак Курусу приедет сюда в следующий раз, он будет петь в другом тоне.
- Конечно, будет.
У Чарли были примерно такие же сложности в отношении к Востоку, что и у Скрябина. Ему нравилась китайская еда, но он так и не нашёл в Вашингтоне местечка, где ему понравилось бы так же, как в "Хоп Синге" в Вилидж. Всё это было слишком далеко. Он не больше, чем Молоток считал, что азиаты заслуживают того, чтобы встать на равных с белыми. Сама мысль об этом казалась слишком глупой, чтобы высказывать её вслух. Как, на самом деле, и для большинства жителей Востока.
***
Одним прохладным воскресным утром, Чарли, Эсфирь и Сара отправились позавтракать вафлями в одно заведение неподалёку от их дома. Эсфирь заказала вафли и отрезала немножко для Сары. Чарли заказал блинчики и пласт нарезанного бекона. Один ломтик бекона он отдал дочери. У Сары он сразу исчез.
Когда они вернулись домой, Чарли почитал газеты, послонялся по квартире, пока, наконец, не включил по радио игру "Редскинс"-"Иглс"*. Если "Редскинс" выиграют, они закончат на третьем месте в восточном дивизионе со счётом игр 6-5. Если проиграют, то закончат опять-таки на третьем месте, но со счётом 5-6. У "Иглс", команды, что им противостояла, было всего две победы за год. Чарли предположил, что у них весьма высокие шансы сделать 500*.
Невзирая на отстойное положение в игровой таблице, "Иглс" очень быстро повели в счёте. Мяч был у "Редскинс", когда трансляция на мгновение прервалась. Едва Чарли успел повернуть голову в сторону приёмника, как передача возобновилась.
- Мы прерываем нашу трансляцию для срочного сообщения! - заговорил другой ведущий, тот, что сидел в радиостудии. - Из Белого Дома сообщают, что японские самолёты неожиданно разбомбили американскую базу флота в Перл-Харборе, Гавайи. Потери, предположительно, очень высокие. Это всё, что известно на данный момент. Сейчас мы возвращаемся к ранее запланированной программе передач.
Снова пошёл репортаж с футбольной игры.
- О, Господи! - воскликнула Эсфирь.
- Я бы и сам лучше не сказал, - проговорил Чарли.
За время сообщения "Редскинс" взяли первый даун*, однако, Чарли уже было не до них. Он задумался, когда ещё наступит время, когда ему будет хоть какое-то дело до всяких глупостей, вроде футбола или бейсбола. Чарли схватил ботинки и надел их.
- Наверное, мне пора в Белый Дом.
Зазвонил телефон. Эсфирь взяла трубку.
- Алло? - сказала она, затем: - Да, он здесь.
Она передала трубку Чарли, беззвучно проартикулировав одними губами: "Микоян".
Он кивнул.
- Здравствуйте, Стас, - произнёс он.
- Вы срочно нужны здесь, - без предисловий заявил Микоян.
- Уже бегу. Только что услышал новости, - ответил Чарли. - Похоже, весь ад обрушился на нас.
В смешке Микояна явно звучало что-то от висельника.
- Сейчас везде неспокойно. Мы пока об этом не объявляли, но япошки напали и на Филиппины. Там тоже дела идут неважно.
- Счастливый день! - воскликнул Чарли.
- Раз уж вы об этом упомянули, - произнёс Микоян. - Нет.
- Ясно, - сказал Чарли. - Зайду к вам, как только смогу.
Он повесил трубку. Затем вызвал такси. Ему не хотелось впустую тратить сорок пять минут, стоя на углу в ожидании автобуса. По воскресеньям они ходили не так часто. Он поцеловал Эсфирь и Сару, которой не было никакого дела до Перл-Харбора, и поспешил на улицу.
- Япошки умом тронулись. - Такой фразой поприветствовал его водитель.
- Слышал, - ответил Чарли. - Отвези меня в Белый Дом. Жми педаль.
Он не стал тратить время и повязывать галстук. Его коричневый клетчатый пиджак не сочетался с серыми брюками. Но именно его он вытащил из шкафа, вот и всё.
Однако, по всей видимости, в его голосе слышалась некая властность, поскольку водитель произнёс:
- Будет сделано, мистер.
Он коснулся лакированного кожаного козырька, практически, отсалютовав ему, и "Шеви" рванул вперёд от обочины.
Чарли дал водителю доллар, и не стал дожидаться сдачи, хотя плата за проезд составила всего шестьдесят центов. На лужайке у Белого Дома стояли журналисты, с надеждой ожидая свежих новостей. Когда они заметили Чарли, то набросились на него, словно муравьи на забытый на пикнике сэндвич. Он защищался от них обеими руками.
- Я знаю не больше вашего, парни, - говорил он. - Я с женой и дочкой футбол слушал. У меня воскресный выходной, по крайней мере, я сам так думал. Как только услышал новости, так решил, что лучше ехать сюда.
Кое-кто записал его слова. Спичрайтер Белого Дома Чарли Салливан был человеком, который создавал новости, а не сообщал о них. Чарли знал, что это так, но сей факт до сих пор казался ему ненормальным.
Он пробрался сквозь толпу в Белый Дом.
- В полдевятого у нас заседание правительства, - сказал Винс Скрябин. К девяти присоединятся несколько сенаторов и конгрессменов.
- Хорошо, - ответил Чарли.
Он предположил, что большинство решение могло быть принято ещё до встречи. За исключением, пожалуй, Энди Вышински, члены правительства Джо Стила были теми, кто командовали своими подчинёнными, но не формировали политику. Джо Стил считал, что формирование политики - это его компетенция, и ничья иная.
- Разумеется, мы объявим Японии войну, - сказал Скрябин. - Боссу потребуется речь, с которой он выступит перед Конгрессом перед самым объявлением. Можете начинать над ней думать.
- Усёк, - сказал Чарли.
Строго говоря, он уже начал думать над речью. Однако демонстрировать сей факт Скрябину, в большей или меньшей степени, являлось одним из глупейших поступков, какие можно совершить в Белом Доме. Нравится он вам или нет, но этот неприятный коротышка являлся правой рукой Джо Стила, и несколькими пальцами на левой.
- Мы знаем что-нибудь сверх того, что передали по радио и написали в газетах? - спросил Чарли.
- Немногое, - ответил Скрябин. - На Гавайях всё плохо, на Филиппинах тоже не очень хорошо. А, я только что узнал, что япошки начали бомбить англичан в Малайе, а японские наземные войска перешли малайскую границу с Сиамом. Пошли ва-банк.
- Беда не приходит одна, - сказал Чарли.
Рот Скрябина искривился, хотя по усам движения заметно не было. Это движение оказалось ближе к улыбке, чем Чарли мог предположить.
Джо Стил встретился с неофициальными помощниками (как, порой, их называли в народе, там, где не могло слышать ГБР - Пыточный Клуб) перед заседанием правительства. Выглядел он невесело.
- На Гавайях нас застали со спущенными штанами, - прорычал он. - Я хочу, чтобы сюда отозвали на допрос адмирала и генерала, что там командовали. Они не должны были играть в одну калитку.
- Я с этим разберусь, босс, - сказал Лазар Каган.
Чарли задумался, увидит ли ещё кто-либо этих офицеров после того, как с ними поработают следователи Джо Стила. Ему не хотелось бы оказаться на их месте.
- Итак, мы, наконец-то, воюем, - произнёс президент. - Не мы её начали, но мы её завершим. К тому моменту как мы разберёмся с япошками, от домов на их островах камня на камне не останется.
На заседании правительства всё было то же самое, только в большем масштабе. Чарли сидел в стороне и слушал. Когда он слышал понравившуюся ему фразу, он заносил её в черновик, который передаст президенту. Каган негромко разговаривал с военным министром и министром военно-морского флота. Никто из них не выглядел взволнованным тем, что говорил им помощник Джо Стила, однако оба они кивали.
Чарли припозднился, дописывая черновик речи, в которой Джо Стил попросит объединённую сессию Конгресса объявить войну Японии. Когда президент выступит с этой речью, её услышат миллионы по всей стране. Они могли его не любить, Джо Стил являлся одним из наименее любимых людей, каких знавал Чарли. Однако, когда на страну, которой он управлял, нападает иноземный враг, кто не выступит в его поддержку?
Зал Палаты представителей заполнялся сенаторами и депутатами, явившимися на совместное заседание. Чарли счёл себя везунчиком, заполучив местечко на галёрке для посетителей. Не каждый день становишься свидетелем того, как творится история.
Яростный рёв, с которым обе палаты приветствовали Джо Стила, и то, как они повскакали с мест, хлопая в ладоши, ещё до того как спикер Палаты представителей объявил его, дали Чарли понять, что с объявлением войны проблем не возникнет. Он их и не ожидал, но всегда приятно осознать собственную правоту.
- Члены Конгресса Соединённых Штатов, граждане Америки, вчера Японская империя без предупреждения атаковала Перл-Харбор и Филиппины, - произнёс президент. - Этот акт подлого предательства никогда не будет забыт. Вследствие этого, я прошу Конгресс объявить о том, что Соединённые Штаты и Японская империя находятся в состоянии войны.
Снова рёв. Снова радостные крики. Джо Стил продолжил:
- Над нашей страной нависла смертельная опасность. Вероломные вооруженные японские атаки продолжаются. Нет никаких сомнений в том, что кратковременный военный успех Японской империи - всего лишь эпизод. Война с Японией не может считаться обыкновенной. Это не только лишь война между двумя армиями и флотами, это также великая война между американским народом и императорскими силами японцев. Это война за свободу, в которой мы будем не одиноки. Наши силы многочисленны. Высокомерный враг вскоре убедится в этом на собственном опыте. Плечом к плечу с армией и флотом США против агрессора встают тысячи рабочих, общественных фермеров и учёных. Поднимутся миллионные массы нашего народа. Для противодействия врагу, столь подло напавшему на нашу страну, создаётся Национальный комитет обороны, в чьи руки будет вложена вся мощь государства. Комитет призывает весь народ сплотиться вокруг партии Джефферсона, Джексона и Уилсона, вокруг правительства США, чтобы самоотверженно поддержать армию и флот США, сокрушить врага и одержать победу. Вперёд!
И они двинулись вперёд. Два депутата и один сенатор проголосовали против объявления войны. Казалось, нигде не было единодушия, но в этот раз это почти удалось.
Когда Чарли вернулся в Белый Дом, его встретил Стас Микоян с осунувшимся лицом.
- Япошки только что разнесли на земле наши самолёты на аэродроме Кларк, неподалёку от Манилы, - произнёс Микоян.
- Погодите, - сказал Чарли. - Сегодня? - Микоян кивнул. - Через день после начала войны? На земле? Врасплох? - Микоян снова кивнул. Чарли нашёлся с ещё одним вопросом. - Как же так-то, хосподи?
- Этого я не знаю, - ответил армянин. - Босс тоже не знает, он сам только что услышал. Но он желает знать. Как считаете, у него найдётся пара занятных вопросов к генералу МакАртуру?
- Я бы не удивился, - сказал Чарли.
Дуглас МакАртур находился в пяти тысячах миль от американского западного побережья. Крупная военно-морская база между западным побережьем и Филиппинами только что была разнесена к чёртовой матери. По мнению Чарли всё складывалось так, что МакАртур находился в большей безопасности, сражаясь с япошками там, где он находился сейчас, чем, если бы вернулся домой и отвечал на вопросы Джо Стила.
***
Спустя три дня после того, как Соединённые Штаты объявили войну Японии, Германия объявила войну Соединённым штатам, выполнив, и перевыполнив, свои союзнические обязательства. Чарли считал, что Гитлер оказал Джо Стилу услугу. Президент не объявлял войну нацистам, хоть ВМС США и германские подлодки уже месяцами перестреливались друг с другом. Фюрер всё сделал за него.
Ещё через три дня в Вашингтон прибыли адмирал Киммел и генерал Шорт. Хазбенд Киммел выглядел привлекательно в мундире с золотыми полосками на рукавах. Уолтера Шорта Чарли помнил ещё с тех времен, когда тот заседал в военном трибунале. Теперь же он и Киммел оказались по другую сторону судебного производства.
Судьи задавали адмиралу и генералу вполне очевидные вопросы. Почему никто не обнаружил японский флот до того, как с их авианосцев начали взлетать самолёты? Почему на взлётных полосах стояло так много американских самолётов, буквально крыло к крылу? Почему ни один из них не поднялся в небо после того, как власти осознали, что война началась?
- Мы обследовали зоны, где, по нашему мнению, противник мог появиться вероятнее всего, - говорил адмирал Киммел. - Наши патрули на западном и юго-западном направлении проводились чётко и тщательно.
- Однако ни один самолёт не летал на север, в том направлении, откуда на самом деле прилетели япошки? - спросил судья.
- Никак нет, сэр, - мрачно ответил Киммел. - Мы не ожидали их появления с севера Тихого океана. Мы считали, что погода и волнение моря в это время года слишком опасны для любой инициативы японцев.
- Вы ошиблись, не так ли?
- Похоже, что так, сэр. - Голос Хазбенда Киммела звучал ещё мрачнее.
- Я приказал выставить самолёты более компактно с целью избежать саботажа, - ответил Уолтер Шорт на заданный ему вопрос. - Примерно каждый третий житель Оаху* - япошка. Многие из них продолжают хранить верность тому месту, откуда они прибыли, а не тому, где живут сейчас.
- Имелись ли случаи саботажа со стороны гавайских японцев во время вражеского нападения? - спросил судья.
- Мне это неизвестно, - неохотно ответил Уолтер Шорт.
- Имелись ли случаи саботажа со стороны гавайских японцев перед вражеским нападением?
- Мне это неизвестно.
- Имелись ли случаи саботажа со стороны гавайских японцев после вражеского нападения?
- Мне это неизвестно.
Чарли гадал, зачем он присутствовал на трибунале. Он загодя знал, что произойдёт. Киммел и Шорт, может, и не знали, но такова уж их судьба. Никому, кто вращался вокруг Белого Дома и видел, в каком настроении находился Джо Стил, не требовался хрустальный шар, чтобы увидеть, что будет дальше.
А Чарли уже бывал на трибуналах. Соединённые Штаты - светская страна. Тут никогда не было ничего похожего на старинные испанские аутодафе. Эти трибуналы, с заранее написанными вердиктами, были очень на них похожи.
Преступная небрежность. Невыполнение служебных обязанностей. Пренебрежение должностными обязанностями. Во время прошлой войны, во время любой войны, подобные обвинения подорвали бы карьеру любого офицера, даже если бы их не удалось доказать. Судьям потребовалось лишь несколько минут, чтобы объявить обоих мужчин виновными и вынести меру наказания - смертная казнь путём расстрела.
Невзирая ни на что, Уолтер Шорт был ошеломлён.
- Что? Вы не можете так поступить! - выкрикнул он.
Адмирал Киммел понурил голову. Он-то прекрасно знал, что могли. Может, он и не ожидал этого, но допускал такую вероятность.
- Вынося вам приговор, мы тем самым напоминаем другим офицерам, состоящим на службе Соединённых Штатов, о том, что они должны всегда и при любых обстоятельствах выполнять служебные обязанности, - заявил тот судья, что объявлял приговор.
- Pour encourager les autres*, - пробормотал Киммел.
- Прошу прощения? - переспросил судья. - Я не говорю по-французски.
- Не важно, - ответил адмирал Киммел.
Чарли был уверен, что он прав. Скорее всего, судья никогда не слышал об адмирале Бинге*. Вероятнее всего, он и о Вольтере никогда не слышал.
- Это возмутительно! - Уолтер Шорт определенно был возмущён. - Я буду обжаловать это... эту пародию на правосудие!
Строго говоря, именно так оно и было. И всё же, Чарли был уверен, что апелляция генерала Шорта не принесёт тому ни цента выгоды. Судья этого не говорил, по крайней мере, не такими словами.
- Да, у вас есть право на обжалование, - сказал он. - Президент лично ознакомится с материалами заседания и вынесет своё решение по всем апелляциям по этому делу.
- Ох, - тихим голосом произнёс Шорт.
Реальность внезапно обрушилась на его голову, подобно жёлудю, а может, всему небу, рухнувшему на Цыплёнка Цыпу*. Он не смог бы избавиться от обвинений за Перл-Харбор. Заслужил он их или нет, но они на него обрушились. Хазбенд Киммел додумался до этого раньше.
В итоге, апелляцию подали оба. Киммел, должно быть, решил, что терять ему больше нечего, и кто мог его в этом винить? И добиваться ему было нечего. Как и Уолтеру Шорту. Джо Стил отклонил обе апелляции и оставил приговор трибунала без изменений.
Чарли не ходил смотреть на казнь. В этот раз никто не платил ему за то, чтобы он смотрел на человеческую смерть. Когда он ходил, его тошнило. Да, некоторые умирали храбрее других. Но, что это решало? И храбрые и не очень храбрые, в итоге, оказывались одинаково мертвы.
До Белого Дома дошёл слух, что и Киммел и Шорт приняли смерть отважнее многих.
- Я расстрелял их не за трусость, - сказал Джо Стил. - Я расстрелял их за глупость - намного более серьёзный просчёт для офицера.
Его трубка посылала дымовые сигналы. Ни Чарли, ни кто бы то ни было из других помощников президента, не нашёл, что на это ответить.
XVII
Майк приближался к административному зданию лагеря с трепетом. "Нет, мать вашу. Я писатель, забудь о причудливых словечках, - думал он. - Я приближаюсь к этому месту со страхом". Как и у любого другого вредителя, у него имелись свои резоны держаться как можно дальше от административного здания. Там полно гбровцев, и никто в здравом уме не захочет иметь никаких дел с этими ублюдками.
Под ботинками хрустел снег. Воздух, которым он дышал, щипал ноздри. Майк выдохнул облако пара. Было чертовски холодно. И темно. Лагерь находился на широте Бангора, штат Мэн, что далеко на север от Нью-Йорка, к циклам которого он привык. С приближением зимы, ночь обрушивалась рано и оставалась надолго.
Ничего удивительного в том, что административное здание находилось рядом со штрафным бараком. Ребятам из ГБР было необходимо приглядывать за теми невезучими дураками, которых они замариновали. Также, не было ничего удивительного в том, что в административном здании, в отличие от всего остального лагеря (не считая прожекторов на сторожевых вышках), имелось электричество. Внутри пыхтел бензиновый генератор. Его звук был похож на тарахтящий вхолостую двигатель грузовика.
Когда Майк вышел из тьмы под луч света лампы над входом, охранник в меховой шапке нахмурился и вскинул "Томми-ган".
- Ты кто? Чего хочешь? - резким и полным подозрительности голосом спросил он.
- Салливан, Майкл, НЙ24601, сэр. Семнадцатый барак. - Майк назвался именно так, как положено вредителю. Он выдохнул облачко пара и продолжил: - Хочу просить разрешения записаться в армию, сэр.
- О, Боже! Ещё один!
Однако охранник не сказал ему проваливать, как было до того, как япошки напали на Перл-Харбор. Нынче Соединённые Штаты были на военном положении. Вредителю, который записался в армию, вряд ли будет легче, чем тому, кто отбывал свой срок в лагере. Конечно, в этих местах с вами может случиться масса гадких вещей. Однако если вы не пытаетесь убежать, либо охранники не озвереют, вас, скорее всего, не застрелят. Японские и немецкие солдаты могут оказаться менее вежливыми.
- Так точно, сэр. - Майк стоял на месте и ждал. Ближе он не подходил. Подобный поступок может вызвать у сукиного сына подозрения в том, что этот человек опасен. Этого Майк не хотел. О, нет.
Спустя несколько секунд, гбровец дёрнул "Томми-ганом" в сторону двери.
- Ну, тогда, проходи, - хрипло произнёс он. От его дыхания тоже шёл пар. - Там составляют такой, типа список мудаков. Если хочешь вписать туда своё имя, то можешь. Тебе нужен парень по имени Лопатински. Кабинет 127, как зайдёшь - налево по коридору.
- Благодарю вас, сэр! - Майк знал об этом от других вредителей, тех, что уже внесли свои имена в список. Однако охранников нужно подмазывать. Если не станешь, будешь расплачиваться. Иногда, расплачиваться приходится, даже если подмазываешь.
Прежде чем впустить Майка внутрь, гбровец охлопал его. У него был нож, он его сделал из куска большой банки из-под кукурузы, и тщательно заточил о гранит. Такие имелись у большинства вредителей. Их использовали более как инструмент, нежели как оружие. Впрочем, Майк позаботился о том, чтобы спрятать нож в своём жалком, набитом опилками матрасе, перед тем, как идти сюда. Без разницы, насколько эти ножи распространены, они вне закона.
Внутри здания его окутала жара и яркий свет. Майк расстегнул куртку, чего не делал с ранней осени, за исключением еженедельного "скраба" с дезинфицирующим мылом. Восемь месяцев в году вредители дрожали. Но не гбровцы. Для них всё было легче.
Алоиз Лопатински был уорент-офицером*. Не сержантом. Не лейтенантом. Ни то ни сё. У него имелась специальность, которая делала его полезным, но ему недоставало общей значимости, чтобы ему присвоили полноценное офицерское звание. Пока Майк стоял в дверном проёме кабинета N127 и ждал, пока его заметят, этот человек печатал какой-то рапорт с примечательной скоростью.
Долго ждать не пришлось. Лопатински поднял взгляд и сказал:
- Ты кто такой? Чего надо? - Не "Чего хочешь?" - занятный вариант, особенно, в исполнении гбровца.
- Салливан, Майкл, НЙ24601, сэр. Семнадцатый барак, - повторил Майк всё тот же ритуал. Затем добавил: - Джонси на улице сказал, это к вам надо обратиться, чтобы записаться в армию.
- В данный момент, никто ни из одного лагеря в армию не пойдёт. В смысле - ни один вредитель, несколько охранников отсюда уже записались, - произнёс уорент-офицер. - Я здесь занимаюсь тем, что составляю список тех, кто пожелает вызваться добровольцем, если и когда это будет разрешено.
- Хорошо, значит, это мне и нужно. - Майк снова повторил свои данные Лопатински. Гбровец занёс их в список. Затем Майк произнёс: - У меня срок от пяти до десяти. Я попал сюда в 1937 году, значит, через несколько месяцев меня могут выпустить.
- А ты ранняя пташка, да? - заметил Лопатински.
- Ну, типа того, - не без гордости ответил Майк. Он был ранней пташкой по сравнению с каким-нибудь Джоном Деннисоном, однако, после него сюда попало намного больше вредителей. Он продолжил: - Если меня на самом деле выпустят следующим летом, тогда я могу сразу отправиться в армию?
- Вопрос интересный. Насчёт ответа я не уверен. Разумеется, ты тоже не знаешь, выпустят ли тебя по нижнему порогу срока. Но, если тебя выпустят, а война всё ещё будет продолжаться... я не знаю, какими будут условия твоего освобождения. Не знаю я и того, сможешь ли ты пойти добровольцем. Можешь попытаться, и узнаешь, что будет.
- Ладно. Так и сделаю, как будет возможность. Если будет возможность. - Майк поколебался, прежде чем добавить. - Спасибо.
Он часто говорил это слово в адрес охранников. Им, впрочем, было без разницы; он всего лишь вредитель, который пытался подмазать шестерёнки. Произносить это слово от чистого сердца было труднее.
- Не за что, - ответил Лопатински. - А теперь, дуй обратно в барак. На улице холодно, мне это известно.
"А вот здесь не холодно", - подумал Майк. Однако сие саркастическое замечание он оставил при себе. Насколько он мог судить, Лопатински просто не хотел, чтобы он замёрз.
Майк коротко кивнул и вышел. Напоминание о том, что даже гбровец мог оказаться порядочным человеком, было одной из наиболее тревожных мыслей, что беспокоили его в последнее время.
***
Армия и флот США годами знали о том, что, возможно, им придётся сражаться с Японией. Как и любая другая армия мира, они разрабатывали всякие планы на будущее. Любой, даже генералы и адмиралы, видел, что Филиппины, пусть под американским управлением, но находящиеся вблизи потенциального противника, являлись территорией, которую япошки постараются захватить, как можно скорее.
В удержании цепи островов не было ни практического смысла, ни возможности, особенно, при наличии относительно небольшого американского гарнизона, и, пусть и более крупных, но слабее обученных местных филиппинских сил. Следовательно, план состоял в том, чтобы большинство американцев и, как можно больше местных, закрепились на Батаанском полуострове и держались там столько, сколько получится.
Удерживаясь там, они не давали япошкам использовать прекрасную гавань Манилы. И, если бы всё пошло по плану, они бы держались, пока Тихоокеанский флот несся бы во весь опор с Гавайев, чтобы встретиться с японским флотом в морском сражении, по сравнению с которым, Ютландский бой* будет выглядеть сражением игрушечных лодочек в ванне.
Но всё шло не по плану. Тихоокеанский флот уже не придёт. Слишком большая его часть лежала на дне бухты Перл-Харбора. Солдаты, что удерживали Батаанский полуостров, по-прежнему, не отдавали Японии гавань Манилы. Но на помощь им никто не придёт. Рано или поздно им придётся выбросить полотенце*.
Тем временем, что американцы, что филиппинцы сражались отважно. Они удерживали японцев неделю за неделей, месяц за месяцем. Они взяли прозвище, которое носили с некоей извращённой гордостью - Боевые Ублюдки Батаана. Один репортёр написал про них лимерик, один из немногих, что был составлен как надо*:
Мы - боевые ублюдки Батаана
Нет дяди Сэма и папани с мамой
Ни тёти, дяди, брата иль родни
Без лекарей, без самолётов и без пушек
И всем на нас насрать!
Последняя строка, как хорошо знал Чарли, являлась неправдой. Джо Стилу не было насрать ни на тех, кто сражается на Филиппинах, ни на то, что могла означать потеря островов. Однако существовала разница между "не насрать" и возможностью что-то реально по этому поводу сделать.
Эта разница была подкреплена, когда в середине февраля англичане сдали япошкам Сингапур. Желание держаться - это одно. Возможность держаться - это уже другое. Джо Стил принялся заваливать Дугласа МакАртура сообщениями, убеждая того покинуть Батаан и вернуться в Вашингтон для консультаций по поводу его дальнейшего назначения.
Чарли полировал и сглаживал речи президента настолько, насколько мог. Джо Стил злился на далёкого генерала, и это было заметно по всему, что выходило из-под его пера. Несмотря на все сглаживания, МакАртур уклонялся от ответа. Одно из его сообщений гласило: "Я бы хотел разделить судьбу гарнизона. Я знаком с ситуацией на Филиппинах, если для выполнения столь тонкой операции не будет выбран подходящий момент, всё может, внезапно, пойти прахом"*.
- Он не хочет возвращаться, - сказал Чарли Лазару Кагану после прочтения этого сообщения.
Каган взглянул на него, как всегда, не выражая никаких эмоций.
- А вы бы вернулись?
Чарли вспомнил о судьбе Шорта и Киммела и принуждённо помотал головой.
Наконец, Джо Стил перестал размениваться на мелочи и приказал МакАртуру покинуть Батаан, отправиться в Австралию, а из Австралии, как можно скорее, ехать в Вашингтон. МакАртур продолжал колебаться. Джо Стил приказал Джорджу Маршаллу телеграфировать американскому командующему на Филиппинах с напоминанием о том, что отказ от выполнения приказа приводит к трибуналу.
Эта уловка сработала. На торпедном катере МакАртура, его семью и прихлебателей вывезли с полуострова на остров Минданао, который также находился в процессе сдачи япошкам. Из Австралии прилетели три "В-17", которые сели на грунтовой полосе, чтобы забрать генерала и его товарищей в безопасное место.
Объездными путями МакАртура доставили в Гонолулу. Прежде чем улететь в Сан-Диего, он бросил венок в маслянистые воды Перл-Харбора. В Сан-Диего солдаты, матросы, морпехи и гражданские встретили его, как героя, и посадили на поезд через всю страну. Он выступал с речами на доброй половине станций, через которые проезжал, ведя себя, скорее, как политик, нежели как военный.
К тому моменту, когда он добрался до Вашингтона, уже вовсю правила весна. Когда поезд прибыл, Чарли находился на Юнион-Стейшн, вместе с Винсом Скрябиным и Стасом Микояном.
Вместе с ними на перроне стоял взвод солдат. Вокруг не было ни обычных горожан, ни журналистов.
- Надеюсь, всё пройдёт не совсем плохо, - сказал Чарли Микояну, когда поезд остановился.
- Я тоже, - ответил армянин. - Но всё будет именно так.
Скрябин отмахнулся от этих переживаний.
- Он не получит ничего, чего не заслуживал бы, - произнёс Молоток.
Как и Джо Стил, он никогда не терзался сомнениями на виду у всех.
Открылась дверь пульмановского вагона. Цветной носильщик поставил лестницу с тремя деревянными ступенями, дабы облегчить спуск с вагона на перрон. Затем негр отступил в сторону и в металлическом дверном проёме появился Дуглас МакАртур.
Он был высокий худой и приметный. Мундир свободно висел на нём. Судя по тому, как он огляделся, он ожидал, как минимум, духовой оркестр, и, возможно, парадной процессии, осыпаемой ленточками. Когда он заметил, что ничего этого не получит, в уголке его рта дёрнулась трубка. Он осмотрел солдат. Они не целились в него, однако, было заметно, что готовы были сделать это в любую секунду.
- Это что, по-вашему, комитет по встрече? - спросил он, в голосе его явно звучало нежелание слышать ответ.
Из строя вышел молодой щеголеватый капитан.
- Вы - Дуглас МакАртур? - официальным тоном спросил он.
Он не обратился к МакАртуру по званию. Он не добавил "сэр". Не отсалютовал.
- Ты ж знаешь, кто я, сынок, - грубо бросил МакАртур. - А ты кто такой нахер?
- Я - капитан Лоуренс Ливермор*, - ответил молодой офицер. - Вы арестованы. Обвинение - неспособность должным образом защитить Филиппинские острова, поскольку бомбардировщики, находящиеся под вашим командованием, были застигнуты на земле японской авиацией и уничтожены через день после начала боевых действий на Гавайях. Также вы обвиняетесь в халатности и пренебрежении исполнением служебного долга. Мне приказано представить вас перед военным трибуналом, который будет расследовать это дело.
МакАртур уставился на него.
- Пошёл на хуй. Слышал? Шёл ты на хуй, мелкий обмудок! И трибунал твой может на хуй идти. Меня расстреляют - вот, к чему ты ведёшь. А, и Джо Стил также может валить на хуй, с кактусом в очке.
Кто бы ни выбирал капитана Ливермора, выбрали его, в том числе, и потому, что тот не дрогнул. Он даже не покраснел, когда МакАртур крыл его матом. Он лишь обернулся к своим людям и кивнул. Первый ряд опустился на одно колено и прицелился во внезапно впавшего в немилость генерала. Те, что стояли за ними, также прицелились поверх голов.
- Либо вы тихо идёте с нами, - произнёс Ливермор, - либо нам придётся отмывать перрон перед тем, как вновь пустить его в дело.
Никто никогда не обвинял МакАртура в недостатке мужества. Его рука дёрнулась к поясу. Однако на полпути он вспомнил, что не носил личного оружия. Рука опустилась обратно на бедро. Он взглянул на потолок - и небо над ним - и, подобно Чарльзу Коглину, произнёс:
- Прости их, Отче, ибо не ведают, что творят.
- Вы - не Он, - сказал капитан Ливермор. - Последний шанс. Предстаньте перед трибуналом... либо не представайте перед трибуналом.
Чарли решил, что МакАртур захочет быть убитым прямо на железнодорожном вокзале. Однако плечи генерала поникли.
- Предстану я перед вашим долбанным трибуналом, - произнёс он. - Только семью оставьте в покое, слышите?
Его увели. Капитан Ливермор ни словом не обмолвился по поводу судьбы его семьи.
Трибунал прошёл быстро и чётко. Самолёты оставались на земле и через день после Перл-Харбора? Японцы разрушили самолёты прежде, чем они сумели взлететь? Ни один вопрос не вызывал сомнений.
МакАртур не потрудился обжаловать приговор у Джо Стила. Когда предлагаешь кому-то отыметь себя кактусом, особых симпатий можно не ждать. Как слышал Чарли, МакАртур умер достойно.
На следующий день после казни Джо Стил выступил по радио.
- Я понимаю, что всё это может показаться жёстким. Я понимаю, что всё это может показаться жестоким, - говорил он. - Если вы скажете мне, что Дуглас МакАртур был храбрым человеком, я с вами соглашусь. Но он совершил ту же глупейшую ошибку, что и генерал Шорт и адмирал Киммел. Их ошибка стоила нам катастрофы Перл-Харбора. Его ошибка будет стоить нам Филиппин. Мы не победим в каждой битве. Я это понимаю. Но мы не должны проигрывать в битвах из-за того, что мы глупее наших врагов. Подобные провалы недопустимы. Именно поэтому Дуглас МакАртур мёртв.
Слушая эту речь вместе с беременной на поздней стадии женой, Чарли гадал, что было бы, если бы Джо Стил уделял меньше внимания Гитлеру, который не мог дотянуться до американских бойцов, и больше внимания уделял Тодзё, который мог и дотягивался. В одном Чарли был уверен: никто не потащит Джо Стила в трибунал, дабы тот ответил за свои ошибки.
Нет, он был уверен кое в чём ещё. Он ни с кем не мог поделиться этой мыслью, даже с Эсфирью. Держать язык за зубами для кого угодно являлось одной из самых трудных задач. Он с ней справлялся.
***
Один из будущих отцов ходил туда-сюда, держа руки за спиной, словно сбежал из мультипликационного фильма. Каждый раз, когда он проходил мимо, Чарли хотелось поставить ему подножку. Он не стал этого делать. Он притворился, будто читает журнал. Он курил сигарету за сигаретой. В родильной палате Эсфирь проходила через все те мучения, через которые проходит женщина, рожая ребёнка. А он застрял здесь, ждёт.
В помещение вошёл доктор. Все мужчины уставились на него. Спрятавшись за маской, он мог быть чьим угодно акушером.
- Мистер Лефевр? - сказал он.
Все, за исключением расхаживающего парня, поникли.
- Я Лефев, - поправил он. Врач произнёс его фамилию, как "Лё-Февр". - Как там Милли?
- Ваша супруга в порядке, мистер Лефев, - ответил доктор. - Если хотите, пройдёмте со мной, можете с ней повидаться. Поздравляю!
Лефев ушёл с ним. Остальные мужчины в комнате ожидания вернулись к ожиданию. Хотя бы никто больше не расхаживал туда-сюда. Десять минут спустя, дверь вновь открылась, но это оказался очередной обеспокоенный будущий папаша. Прошёл час. Вошёл ещё один доктор.
- Мистер Салливан?
Чарли вскочил на ноги.
- Это я!
С фамилией Салливан ошибиться нельзя.
- У вас мальчик, мистер Салливан. Полноценные восемь фунтов*. Мазл тов*! - Доктор не был ирландцем.
- Спасибо.
В кармане пиджака Чарли лежали сигары "Уайт Оул". Он предложил одну доктору и по одной каждому из присутствующих в комнате ожидания. Черчилль курил сигары, но он бы отрезал себе язык после пробы "Уайт Оул", а то и заранее. "Блин", - подумал Чарли. Он бы прикупил ещё и гаванских, но потом рассудил, что ему лучше приберечь их на возвращение в Белый Дом.
- Идёмте со мной, и сможете повидаться с женой и новорождённым сыном, - сказал доктор.
Эсфирь выглядела такой же измученной, как и в прошлый раз, хотя сейчас всё прошло немного быстрее. Кожа ребёнка была забавного цвета, а голова необычной формы. Чарли не встревожился; Сара выглядела точно так же. Он поцеловал Эсфирь в потный лоб.
- Как ты? - спросил он.
Она помотала головой.
- Ты успел заметить номер того грузовика?
Чарли снова посмотрел на ребёнка.
- Какой здоровяк.
- На выходе он точно казался здоровым, - сказала Эсфирь.
Она погладила крошечные пряди волос на макушке малыша.
- Патрик Дэвид Салливан.
Ему дали имя дедушки Чарли по отцу и дедушки Эсфири по матери.
- Когда меня отсюда выгонят, позвоню миссис Триандос и скажу ей, чтобы она передала Саре, что у неё теперь есть младший братик.
У семьи, что жила через коридор, имелось двое своих детей, и они приглядывали за Сарой, пока Чарли не вернётся.
Патрик - или лучше, Пэт? - начал кричать. То был один из тех криков, в стиле: "что, мать вашу, происходит?", издаваемых новорожденными. Мир был странным местом, даже когда поживёшь в нём какое-то время. Когда в него только прибыл, вообще не понимаешь, что происходит; или почему.
- Держи. Заткнись и пей молоко.
Эсфирь приложила ребёнка к груди. Может, он и знал ещё немного, но он знал, как добиваться хороших вещей. Эсфирь год выкармливала Сару. Сейчас она намеревалась поступить точно так же. Неважно, что там говорили компании-производители детского питания, так гораздо дешевле и проще, чем с бутылочками и смесями.
- Сын, - мечтательно произнёс Чарли.
Не то, чтобы Сара не была прекрасна. Была. Мальчики и девочки отличаются, мать вашу. Занимаются разными делами. Мыслят по-разному. Если бы не различия между мальчиками и девочками, в этом старом мире было бы меньше смысла, разве, нет?
- Как позвонишь Айрин, расскажи нашим семьям, - сказала Эсфирь.
- Думаю, обожду, пока не доберусь до дома. Выйдет гораздо дешевле, чем из телефонной будки.
- О. - Эсфирь задумалась, затем кивнула. - Ну, ладно. Имеет смысл. Можешь также уведомить и Белый Дом. - Она рассмеялась. - Когда я выходила за тебя, то и подумать не могла, что буду говорить подобные вещи после рождения ребёнка.
- Жизнь не то, что ты от неё ожидаешь, - сказал Чарли. - Жизнь - это то, что происходит с тобой, пока ты пытаешься понять, что ты от неё ждёшь.
- Звучит неплохо. А смысл в этом есть? - Эсфирь зевнула. - Я так измотана, что мне плевать, есть тут смысл или нет. Иди, звони миссис Триандос. Если Младший позволит, буду спать тут всю неделю. В смысле, как съем что-нибудь. Умираю от голода. Рождение ребёнка - это тяжёлый труд. Не зря же его называют трудом. Уж поверь, не зря.
Глядя на неё, бледную и вымотавшуюся, Чарли не знал, что ещё мог сделать, кроме как поверить ей. Он поцеловал её, затем поцеловал и Патрика Дэвида Салливана. У новорожденных был ни на что больше в мире непохожий запах свежей выпечки. Чарли расстроился, когда Сара утратила этот запах и начала пахнуть, как обыкновенный ребёнок. И, вот, он снова появился, аромат, который говорил о том, что в мире появилось нечто новое.
В фойе внизу стояли телефонные будки (Чарли задумался, почему бы не заменить их телефонными кроватками, что свидетельствовало о том, насколько же он устал). Он позвонил Айрин Триандос. Когда он сообщил ей новость, она завизжала. Затем она позвала к телефону Сару.
- Пап? - сказала Сара.
- Привет, милая. У тебя будет братик. Мамочка родила мальчика.
- Мальчик! Братик! - Сара сообщила миссис Триандос, которая уже была в курсе.
Разговор с маленькими детьми по телефону - это всегда приключение. Когда Сара вновь обратила внимание на голос в ухе, Чарли спросил:
- Помнишь, какое имя мы придумали, если родится мальчик?
- Конечно, помню, глупенький! Патрик Дэвид Салливан.
- Именно. Значит, твоего братика будут звать Патрик.
- Патрик братик! Братик Патрик!
Сара пока ещё с трудом понимала, как всё устроено. Очень скоро она выяснит, что младшие братья существовали для того, чтобы сводить старших родственников с ума. Чарли сам был младшим братом. И он отлично справлялся. Он был уверен, что Патрик пойдёт по его стопам.
***
Если зимние ночи в Монтане растягивались, подобно тянучке, летние ночи были, вообще, едва заметны. По крайней мере, так казалось Майку. Солнце скрылось за Скалистыми горами. В следующий миг оно появлялось на другой стороне неба.
С небольшим удивлением, а может, и не с небольшим, он осознал, насколько привык к режиму закатов и восходов в этих местах, и к режиму лагерной жизни. Именно здесь он и жил, здесь и работал последние пять лет. Он отбыл свой срок. По крайней мере, так ему казалось. Не, конечно, судья по административным делам влепил ему от пяти до десяти, но разве пяти лет не будет достаточно для кого угодно?
Несколько человек с такими же сроками выходили после пяти лет. Майк сам видел, как это бывает. Гбровцы выдали им одежду без номеров и двадцать баксов, затем посадили на автобус до Ливингстона, как правило, с предписанием оставаться в пределах Скалистых гор и штатов Среднего запада. Он не знал, что будет, если вернуться, скажем, в Нью-Хэмпшир, и тебя там поймают. Вероятнее всего, получишь новый срок, причём длиннее.
Не было похоже, чтобы Майка собирались выпускать. Джон Деннисон тоже никуда не делся. Деннисон управлялся в лагере лучше всех, кого знал Майк, включая себя самого. Что бы ни случилось, ему это было по барабану. Он знал, как тут всё работает. Ему это не нравилось - а кому понравилось бы? - но он справлялся.
То, что одни отсюда выходили, это ещё не означало, что не заходили другие. В нынешние времена лагеря были полны бритых японо-американского происхождения. Джо Стил приказал арестовать всех японцев, проживающих на материковой части США. Женские лагеря также существовали. Они, наверняка, тоже были переполнены темноволосыми узкоглазыми людьми. С япошками гбровцы обращались особенно жёстко. Они винили их в разжигании войны. Почему бы и нет? Откровенно говоря, Джо Стил поступал точно так же. Майк гадал, сколько япошек выпустят на свободу, если вообще выпустят хоть кого-нибудь.
Ещё ему было интересно, выпустят ли его. Любопытство добавило ему смелости снова навестить административное здание. Он убедил себя, что худшее, что с ним могут сделать, это отказать. Насколько ему станет хуже, если ему откажут? Вообще-то, худшее, что с ним могли сделать, это как следует его вздрючить и на несколько недель засунуть в карцер, но он предпочёл не задумываться о подобных вещах.
Сержант достал его дело и начал изучать.
- Ну, дело у тебя не такое уж и плохое, к тому же, ты довольно рано подал заявку на вступление в армию, - сказал он. - Ещё одно очко в твою пользу. Посмотрим, что скажет капитан Блэр.
- Хорошо. Давайте.
Майк понял, что его, хотя бы ещё не вычеркнули. А вот не загоняет ли он себя ещё глубже - это ещё предстояло выяснить.
Капитан Блэр носил повязку на правом глазе. Майк предположил, что перед ним ветеран Великой войны, нет, с началом новой войны, предыдущую стали называть Первой Мировой войной. Он низко склонился над бумагами, чтобы их прочесть, что означало, что оставшийся его глаз был близоруким.
- Вообще-то, тебе положено мотать полную десятку. Точнее, как минимум, полную десятку, - сказал он. - Сержант Сандерс не заметил спецшифра*. Но, если пожелаешь, у тебя есть способ выбраться из лагеря.
- Рассказывайте, - произнёс Майк.
- Мы можем отвезти тебя в Ливингстон, прямиком на призывной пункт. Сможешь записаться добровольцем на всё время войны. Служить будешь в так называемой штрафной бригаде. В них набирают лагерников и разжалованных офицеров, дабы они вернули себе доброе имя. Посылают их в самые горячие места. Так будет продолжаться до самого конца войны. Если выживешь, тебя освободят. Если нет, ну, значит, нет.
- О, - произнёс Майк, затем добавил: - Вы ведь говорите всерьёз?
- Будто ты не знал, какой будет счёт, ещё до начала игры, - ответил на это Блэр. - Можешь рискнуть, и шансы у тебя невелики. - Он коснулся повязки, чтобы подчеркнуть свои слова. - Либо можешь остаться здесь надолго. Видать, ты кого-то очень сильно задел.
- Я задел Джо Стила, - с гордостью произнёс Майк.
- Я такой херни от всех вредителей слышал. Но, тебе почти поверил. Ну, так, что?
Джон Деннисон остался бы. Деннисон и остался. Майку не хотелось ещё пять, или десять лет провести здесь. Он прикинул и понял, что находится здесь дольше, чем проработал на "Пост". Он не сможет представить себе жизнь за колючей проволокой и не рубить лес, не говоря о том, чтобы жить ею. Всё ли возможное сделают они, чтобы убить его, если он пойдёт в армию? Его и здесь убивают, только медленно.
- Отправляйте меня в Ливингстон, - сказал он.
- Поедешь утром, после переклички и завтрака, - сказал капитан Блэр. - Веришь, нет, но я от души желаю тебе удачи. Я пытался вернуться на действительную военную службу, но меня не взяли. Англичашки не постеснялись взять адмирала Нельсона, хоть у того не было глаза и руки. Впрочем, времена нынче иные. Для настоящей войны я не гожусь. Поэтому и застрял здесь.
"Вместо этого, воюя с американцами", - подумал Майк. Вслух он этого не произнёс. Блэр был честен с ним, честнее, чем кто бы то ни было. Вслух же он сказал:
- Спасибо. - И прозвучало это столь же невероятно, как когда он зимой разговаривал с Лопатински.
***
Чарли получил от Майка открытку, в которой сообщалось, что тот записался в армию. "Самое тяжелое, что мне теперь придётся запоминать новый номер, - писал брат. - Слишком долго я был НЙ24601. Но теперь я стал кем-то другим".
Чарли не знал, хорошая это новость или плохая. В прошлый раз Майк не ходил за море. Вместо этого он работал на заводе по производству патронов. В трудовом лагере он находился в относительной безопасности. В армии нет. С другой стороны, власть имущие, скорее отпустят его из армии, чем выпустят из лагеря.
В остальном мире громыхала война. Чарли помнил адмирала Спрюэнса с тех времен, когда тот заседал в военном трибунале. Тогда он ещё не был адмиралом. Сейчас же его корабли разгромили япошек у Мидуэя - очередное местечко, о котором Чарли слыхом не слыхивал, пока оно не попал на страницы газет.
В России немцы не могли наступать по всей протяжённости растянутого фронта, как было годом ранее. Они давили на юге и оборонялись на севере и в центре. Строго говоря, их продвижение имело целью Кавказ и нефтяные месторождения за ним. У немцев всегда были сложности с нефтью - им её не хватало. Если они смогут захватить месторождения русских, то помогут себе и навредят "красным".
Ростов-на-Дону пал. Немцы уже захватывали его в 1941 году, но Красной Армии тогда удалось его отбить. Теперь же они в нём закрепились и продвигались дальше. Троцкий приказал своим отступающим войскам: "Ни шагу назад!". Что с приказом, что без него, но русские продолжали отступать.
Нацисты не могли просто взобраться на Кавказ. Таким образом, они оставили бы незащищённым протяжённый северный фланг. Им требовалось захватить больше южных русских земель. На Волге стоял город, который до революции назывался Царицын. "Красные" не могли оставить столь реакционное название. Теперь это Троцкийград - город Троцкого.
Когда на него с неба молотом обрушилась "Люфтваффе", погибло около 40000 человек. В разрушенный город по степи вошли танки и пехота. Они ворвались в него. Однако русские защищали Троцкийград квартал за кварталом, завод за заводом, дом за домом, комнату за комнатой. Гитлер выяснил, что войти в город намного проще, чем выгнать оттуда всех "красных".
Гитлер считал, что очень быстро выведет Россию из войны. Что ж, генерал Маршалл считал точно так же. Тогда неправы оказались все. Теперь же фюрер оказался втянут в более крупную войну, чем ему хотелось бы. Строго говоря, он ввязался в намного более крупную войну, чем все те, что он развязывал раньше. К вермахту в России присоединились румыны, венгры, итальянцы, словаки, даже дивизия испанцев.
Впрочем, солдаты вермахта были лучше оснащены и лучше подготовлены, чем их союзники (то, что румыны и венгры ненавидели друг друга гораздо сильнее, чем русских, тоже не помогло). В конце того года Красная Армия в двух местах прорвалась через иностранных лакеев Гитлера, и отрезала крупную немецкую группировку, продолжавшуюся сражаться в Троцкийграде.
Даже Джо Стил заявил:
- Я высоко оцениваю храбрость и стойкость русской армии. Её удар нанёс нацистам серьёзный урон.
Винс Скрябин в разговоре с Чарли оказался более циничен:
- Интересно, сколько генералов расстрелял Троцкий, прежде чем, они начали действовать, как надо. Больше, чем мы - это я могу гарантировать.
- Пожалуй, вы правы, - сказал Чарли.
Если бы он сказал, что Скрябин неправ, его бы расстреляли, либо, как минимум, отправили в трудовой лагерь. Он не говорил того, во что не верил. Возможно, Троцкий был более безжалостен, чем Джо Стил, да и во власти он находился дольше. Чарли добавил:
- Интересно, сколько теперь расстреляет Гитлер, раз уж дела у немцев идут не ахти.
Его слова вызвали у Скрябина улыбку.
- А мне нравится! - сказал Молоток. - Правда, нравится! И боссу тоже понравится. Я передам ему, что это вы сказали. Не буду вас обкрадывать.
- Я за это и не переживал.
И вновь, Чарли говорил искренне. Что он сможет сделать, если Скрябин украдёт его шутку? Ничего. К счастью, ему хватило ума, чтобы это понять.
- Когда босс позвал вас в Белый Дом, я не был уверен, что вы тут сработаетесь, - сказал Скрябин.
Предположение, вроде этого, могло привести к целому ряду катастроф. Скрябин обладал полномочиями действовать на основе своих личных подозрений. Кто станет скучать по журналисту, ставшему спичрайтером? Ну, Эсфирь будет. А кто-нибудь облечённый властью? Вопрос отвечал сам за себя. Впрочем, Скрябин продолжил:
- С тех пор, как вы здесь, вы справляетесь отлично. Возможно, я судил по вам, как по вашему брату.
- Рад, что оказался полезен. - Развивать тему Чарли не стал.
Он не стал сообщать Скрябину, что Майк перебрался из трудового лагеря в армию. Если захочет, Скрябин выяснит это за считанные секунды. Если же, по выяснении, ему это не понравится... Майку лучше уйти в бега.
- Полезны. Да.
Скрябин качнул головой на тонкой шее и поспешил прочь. Насколько мог судить Чарли, помощник Джо Стила смутился тем, что вёл себя, как человек.
Несколько дней спустя, американские войска под командованием Омара Брэдли - ещё одного человека, который заседал на паре трибуналов - вместе с британцами высадились в Северной Африке. Им не удалось окружить отступавших из Египта через Ливию немцев гладко, как планировалось. Нацисты закрепились в Тунисе.
Нет ничего идеального. В возрасте за сорок Чарли особо не рассчитывал на идеал. Всё могло сложиться и хуже. Так всё выглядело для мужчины средних лет.
XVIII
Даже, спустя год, в Вашингтоне война была похожа на голоса, доносившиеся из соседней комнаты. В начале 1943 года немцы, что выжили в Троцкийграде, сложили оружие и сдались. Они промаршировали в плен к "красным" с руками сложенными на голове. Глядя на русские фотографии этих мрачных, грязных, истощавших людей, Чарли гадал, скольким из них суждено вернуться в "фатерлянд"*. Если он не ошибался, очень немногим.
Какое-то время казалось, что все позиции нацистов на юге России посыпятся. Однако генералы фюрера, по-прежнему, знали, что делать. Они вынудили русских исчерпать свои ресурсы, затем контратаковали. Очень скоро, русские, а не немцы начали надеяться на раннюю весеннюю распутицу, которая остановит всё движение на недели. Они нанесли удар Гитлеру, однако и сами оказались под ударом.
На Тихом океане солдаты Эйзенхауэра, а также матросы и морпехи Нимица завоевали контроль над Соломоновыми островами. Им это далось нелегко и недёшево, однако они справились. Япошки также отступили в Новой Гвинее. Как в случае с немцами, их желания превысили их возможности. Теперь им предстояло выяснить, за каким хреном это всё было нужно.
А в Вашингтоне народ бухтел из-за талонов на бензин для гражданских, из-за трудностей с добычей автомобильных покрышек, и из-за того, что нельзя было купить столько кофе и сахара, сколько хотелось. Никто не умирал с голода. Не было голодных сверх тех, кто голодал до войны. Да и голодных сейчас имелось меньше. Заводы были открыты и работали, устроиться туда было не сложно.
Саре исполнилось пять. Патрику исполнился год. Чарли гадал, как это произошло. Сам он ни на день не постарел с момента рождения первого ребёнка. Глядя на Эсфирь, он был убеждён, что и на ней это время ничуть не сказалось. Однако Саре этой осенью идти в садик, а Патрик говорил "папа" и "мама", и сопоставлял звуки, издаваемые людьми, с ними самими.
Подручные Джо Стила в Белом Доме выглядели довольными, если не сказать, счастливыми.
- Год назад всё казалось ужасным, - сказал Стас Микоян Чарли. - Немцы сошли с ума. Они громили русских. Топили все суда в Атлантике, какие только видели. Блин, даже на Карибах. Было похоже на то, что они захватят Суэцкий канал. Япошки тоже с катушек слетели. Мы не могли их задержать, не говоря уж о том, чтобы остановить. Не могли ни Англия ни Голландия. Босс серьёзно переживал, что мы проиграем войну.
- Теперь этому не бывать, - сказал Чарли.
- Неа. Теперь точно не бывать, - согласился Микоян.
У них со Скрябиным в волосах появилось чуть больше седины, чем, когда Чарли только пришёл работать в Белый Дом. Как и у Джо Стила. А у Лазара Кагана нет. Чарли подозревал, что он тайно их подкрашивает. Если так, наверняка об этом знал лишь парикмахер.
- Как считаете, сколько всё это продлится? - спросил Чарли и тут же ответил на собственный вопрос: - Готов спорить, где-то от года до трёх. В 45-м, 46-м, если повезёт, в 44-м, снова настанет мир.
- Звучит похоже на правду, - сказал Микоян. - В смысле, если только где-нибудь ещё что-нибудь не пойдёт не так. С учётом всех обстоятельств, для остального мира война тяжела, а для нас она к добру.
- Забавно, недавно я думал о том же самом, - сказал Чарли. - Когда всё закончится, япошки и нацисты будут в нокауте. Русские несут самые тяжелые потери против Гитлера, так что, им тоже потребуется какое-то время, чтобы встать на ноги. Англия не может драться с Германией без нас, поскольку многое из того, что им нужно, производим мы. Мы производим то, что нужно всем, и ни Гитлеру, ни Тодзё до нас не добраться.
Микоян кивнул. Он улыбнулся. У него была какая-то приглашающая улыбка, которая призывала присоединиться к общему веселью.
- А война позволит Джо Стилу закончить с отлично дисциплинированной страной без кучки вечно бухтящих граждан.
- "Отлично дисциплинированной", - Чарли попробовал фразу на вкус. - Это так он говорит нынче?
- О, нет. За это следует винить меня. Моя строчка, - сказал Стас Микоян. - Но речь о размахе, понимаете. Когда босс пришёл, кругом царил бардак. Все орали друг на друга, словно стая обезьян в клетке. У правительства не было сил ни на что.
- Ой, прекратите. Мы тут не детки, да? - сказал Чарли. - Когда вы говорите "правительство", вы имеете в виду "президент".
- Ну, конечно. - Микоян даже не попытался отрицать. - А кого ещё? Конгресс? Этих самых шумных обезьян? Верховный Суд? Если бы Джо Стил не разобрался с Верховным Судом, они до сих пор всё портили бы. Они постоянно говорили "нет". И кто остаётся? Если этим не занялся бы президент, не занялся бы никто.
- Да, но если он перегнёт палку, как его остановить? - задал Чарли весьма опасный вопрос в Белом Доме. Скрябину или Кагану он его не задал бы. И ни за что на свете не задал бы его Джо Стилу. Однако армянину он доверял, хотя бы немного.
Микоян вновь улыбнулся.
- Я знаю, что вас гнетёт - ваш брат в трудовом лагере.
- В некотором роде, конечно, - признал Чарли.
- Но нам нужны трудовые лагеря. Они также способствуют наведению дисциплины. Не позволяют людям отупеть. Не позволяют людям вести себя беззаботно. Не забывайте, мой брат работает на "Дуглас". Верите или нет, но среди авиационных инженеров тоже есть вредители.
- Вы об этом говорили, но ваш брат срока не получал, - резко бросил Чарли.
- Мог получить. Мог получить, если бы у них получилось собрать дело против него. Думаете, тот факт, что он - мой брат, что-нибудь изменил бы? Если так, то вы плохо знаете Джо Стила.
Поразмыслив над этим, Чарли решил, что Микоян прав. Срок мог получить любой, кто угодно. Это просто случалось, словно зубная боль.
- Сколько, по-вашему, он пробудет президентом? - задал вопрос Чарли, ещё не сошедший с тонкого льда.
Стас Микоян взглянул на него так, словно он задал поистине глупый вопрос.
- Столько, сколько захочет, разумеется, - сказал армянин.
Чарли кивнул. Это был, действительно, блин, глупый вопрос.
***
Майк уже несколько месяцев находился в армии. Он до сих пор не решил, было ли разумно сменить потрёпанную робу вредителя на строгую форму солдата. Солдатскую форму нужно содержать в чистоте. Если этого не делать, тебя взгреют. Взгреть тебя могли за такие вещи, до которых гбровцам не было никакого дела.
Суть в том, что гбровцы всё придумывали на ходу. В армии порядок вещей был установлен ещё со времён Джорджа Вашингтона. Чёрт, армейские порядки существовали, наверное, со времён Юлия Цезаря, если не Тутанхамона. И в основном это было связано с тем, что ты в точности выполнял то, чего от тебя требовали командиры, в ту самую секунду, когда они отдали тебе приказ.
Салютовать. Маршировать. Контрмаршировать. Чтобы все замысловатые манёвры проходили на плацу, в идеальном ритме. Поддерживать форму, в общем, в форме. Койку застилать так, чтобы от натянутого покрывала отскакивал четвертак.
Матрас на койке был мягче набитого опилками мешка, на котором Майк спал зимой, и намного мягче голых досок, на которых он спал летом. После пяти лет лагеря матрас до сих пор пах чем-то забавным, неправильным. Майк оказался не единственным вредителем, который скулил на этот счёт, далеко не единственным.
Также он был не единственным вредителем, который скулил насчёт погоды. Армейское лагерное учреждение - нет, в армии их называли просто "лагерями" - находилось неподалёку от Лаббока, штат Техас. Погода оказалась таким же шоком, как и дисциплина. После пяти лет в Скалистых горах Монтаны Майк уже и позабыл, что бывает такая погода.
Лишь одно не изменилось ничуть - они до сих пор находились за колючей проволокой. Это штрафная бригада. Чиновники военного министерства, которые всё это придумали, решили, что любой, кто здесь окажется, при малейшей возможности попытается дать дёру.
Будучи вредителем, Майк стал хорошим лесорубом. Будучи солдатом, он стал хорошим убийцей. Он удивился, обнаружив у себя высокие навыки к стрельбе. Ему выдали нашивку снайпера. Он носил её с большей гордостью, чем мог сам от себя ожидать. Старший сержант, на пару лет старше Майка, обучал их искусству штыкового боя.
- Этому я научился ещё в прошлый раз, - рассказывал младший командир своим ученикам. - С вами, парни, я буду работать жёстче, чем с другими подразделениями. Там, куда вы отправитесь, с учётом того, чем вы там будете заниматься, вам это пригодится.
Молодой паренек, англичанин, носивший нашивки вверх ногами*, учил их навыкам обращения с другой игрушкой - с шанцевым инструментом. Шанцевым инструментом можно было, если придётся, творить поистине жуткие вещи, если как следует заточить кромку.
Они маршировали. Рыли стрелковые гнёзда и траншеи. Они бегали. Упражнялись. Состязались друг с другом. Майк заработал шрам на руке, отбивая удар ножом, способный выпотрошить его, словно форель. Секунду спустя, он совсем не случайно разбил другому парню нос локтем. Затем он произнёс:
- Осёл ебаный.
- Гомнюк ты, - ответил тот.
Он не страдал дефектом речи, просто у него нос теперь был свёрнут набок.
Они вместе отправились в лазарет. Майку наложили с полдюжины швов. Доктор резким движением вернул носу другого солдата ту форму, какой он был до того, как Майк его сломал. Пока док этим занимался, держать парня пришлось парочке дородных санитаров.
Чего штрафная бригада не делала, так это не воевала ни с немцами, ни с япошками. Майк нажаловался по этому поводу ротному командиру. Капитан Лютер Магнуссон был угрюмым шведом. Его с позором перевели из Северной Африки после того, как он угробил целую роту, отдав по пьяни глупый приказ.
Он и сейчас был пьян. Майк чуял это по запаху, когда излагал свою жалобу. Тусклые глаза Магнуссона были в красных прожилках. За то, как он облажался, его могли расстрелять. В армии Джо Стила особо не цацкались. Либо ему могли выдать кувалду, чтобы делать из большого малое ближайшую тысячу лет.
Вместо этого ему дали ещё один шанс. Он мог восстановить своё доброе имя, либо умереть, пытаясь. За этим и были нужны штрафные подразделения. Его рот искривился.
- Почему, по-твоему, нас до сих пор не высадили?
- Я думал, вы знаете, сэр, - сказал Майк. Военный этикет входил в список тех вещей, которые в нём вымуштровали. - Вы в этой дыре дольше, чем кто-либо из нас.
- Да, это так, и дофига хорошего мне это дало, - сказал Магнуссон. - Но на этот вопрос я ответить могу. Как и ты, если минутку подумаешь. Ты не тупой, Салливан, я это вижу.
- Благодарю... наверное.
Затем Майк задумался. Много времени это у него не заняло, едва он вспомнил, ради чего создавались штрафные бригады. Как и Лютер Магнуссон, они должны, либо восстановить своё доброе имя, либо умереть, пытаясь. Акцент, скорее всего, делался на последних двух словах.
- Ещё не нашлось местечко, где достаточно жарко для того, чтобы бросить туда нас? - предположил он.
- Ты знаешь, доказать я ничего не могу, но, как по мне, всё так и есть, блин, - сказал Магнуссон.
Майк пожал плечами.
- Эй, разве это не то, чего стоит ждать с нетерпением, да?
Эти слова вызвали смешок у угрюмого разжалованного капитана.
***
Людей набили в транспортное судно плотнее, чем на нары в бараках трудового лагеря. Майк не думал, что такое возможно, но так оно и было. И вот он вышел в Тихий океан. В воздухе постоянно висел слабый запах блевотины. Желудки некоторых парней не переносили качку. Для Майка, это было не так уж и плохо, но постоянная вонь не позволяла ему удерживать в покое собственные внутренности.
Он носил на левом рукава две полоски и латинскую букву Р, которая объявляла всем вокруг, какую именно форму он носил. Буква Т под полосками, либо между шевронами и дугами, если вы - старший сержант, означала, что вы - "техник". Буква Р означала, что вы - наживка для стервятников, если предположить, что на каком-нибудь из жалких островов Тихого океана водились стервятники.
Майку не было дела до того, что он капрал. О, он проявил скромную благодарность за то, что никто не счёл, что он облажался. Он пошёл в армию не только для того, чтобы выбраться из лагеря. Он пошёл туда, потому что от всей души хотел сражаться за Соединённые Штаты, вопреки тирану, заполонившему Белый Дом.
Однако капральское звание не помогало в вопросах выживания. Это, в большей степени, зависело от удачи. За морем Майку потребуется огромный запас удачи.
Нынче он зарабатывал по несколько долларов в месяц, но и из-за этого он особо не радовался. Если бы всё сложилось иначе, он бы высылал часть денег Стелле. Но дела не складывались иначе. Отчасти он надеялся, что она кого-нибудь нашла и теперь счастлива. Отчасти он надеялся на то, что она каждую минуту для и ночи сожалела о том, что бросила его.
Перед посадкой на поезд в Сан-Диего, в Лаббоке они пошли в увольнительную. Майк примерно десять минут провёл в грязной койке с мексиканкой - то был первый раз, когда он лёг с женщиной с тех самых пор, как его взяли гбровцы. Был - как там говорится? - скорее катарсис, нежели восторг. После этого он неуклюже воспользовался выданным ему профилактическим набором. То ли шлюха оказалась чистой, то ли набор сработал. Майк не слёг с капающим краном.
Каждые пятнадцать-двадцать минут судно закладывало вираж с целью сбить с толку японские подлодки, что могли его преследовать. Когда они пошли против волны, блевать начало ещё больше солдат. Волны, бившиеся о нос, бросали судно то вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Не проходило чувство, что и желудок ходил то вверх, то вниз, то вверх, то вниз.
Спустя десять дней после отплытия, они дошли до Гавайев. Лагерь, в котором они остановились, располагался на острове Мауи. Не считая порта, он, вероятно, являлся единственным поселением на острове Мауи. В любом случае, бойцы штрафной бригады могли видеть только эту часть острова. Парочка парней бывала в Гонолулу. Они с восторгом в голосе рассказывали о всяческих возможностях для разврата там. На Мауи никто не получал ничего сверх пива.
Судно заправилось, пополнило запасы еды и свежей воды. Затем они поплыли дальше, на юго-запад. Каждая прошедшая минута приближала их ко времени и месту, где дядя Сэм - или дядя Джо? - найдут им применение. Большинству, кажется, не было до этого дела. Игры в покер начались, едва бойцы вернулись на борт. Застучали также и кости.
Майк особо не играл. Он валялся на койке и листал книжки в мягкой обложке. В трудовом лагере читать возможности почти не было. Он пытался наверстать упущенное время. Маленькие дешевые книги отлично для этого подходили.
С каждым днём становилось всё жарче и душнее. Когда они пересекли экватор, матросы собрали всех солдат на палубе и облили из пожарных шлангов. Царь Нептун и его двор магическим образом превратил склизких головоногих в крепких моллюсков в панцире.
Они высадились на Гуадалканале. Шрамы на джунглях начали заживать, но это место по-прежнему выглядело, словно ад. Они расселились в лагере, по сравнению с которым лагерь в Лаббоке казался отелем "Ритц-Карлтон".
В бараках Монтаны водились мыши. Несколько парней, не имея никаких иных привязанностей, сумели их приручить. Среди этих коек никаких мышей не водилось. Здесь водились тараканы - тараканы размером с мышей. Их приручить было нельзя. Их можно было только давить, при этом из них получалось месиво.
Майк заметил, что обычным солдатам не позволялось смешиваться с бойцами из штрафных бригад. Никаких братаний - так это называлось в армии. Именно за этим к их рукавам были пришиты буквы "Р". Они были солдатами, и в то же время, не были ими.
Время тянулось. Большие погоны, видимо, до сих пор не придумали наилучший способ распорядиться ими. Некоторые бойцы варили гадкую брагу из фруктов, сахара и всего прочего, что могло забродить. Паренек из Южной Каролины, который клялся, что был самогонщиком, соорудил перегонный аппарат. То, что из него выходило, оказалось ещё более мерзким, чем недистиллированный продукт. Майк пробовал и то и другое, поэтому ему было с чем сравнивать.
Капитан Магнуссон отловил Майка, когда он всё ещё страдал от последствий.
- Кое-что по поводу нынешнего года, - сообщил ротный. Он тоже отведал этой бормотухи; тому свидетельствовала вонь из его рта.
- Что именно, сэр?
Майк заметил, что жара и влажность не способствовали борьбе с похмельем. Ему хотелось, чтобы Магнуссон ушёл.
Однако капитан решил, что Майк - именно тот, с кем можно поговорить.
- Мы отправимся в бой до того, как он закончится, вот, что, - сказал он. - И узнаем, скольким из нас удастся поприветствовать 1944, не говоря уж о 1945.
- Вы прекрасно знаете, как подбодрить, не так ли, сэр?
Магнуссон продолжил говорить так, словно Майк ничего не говорил.
- И, знаешь, что? Я до сих пор этого жду.
Вопреки своей воле, Майк кивнул.
Он тоже ждал.
***
Чарли взглянул на отель в Басре. Запахи, что тянулись из окон, говорили ему, что он больше не в Америке, даже если бы он не видел ни одного иракского города. Ни один город в Соединённых Штатах так не пах с начала века, а, может, и дольше. Ни местные, ни британцы, захватившие Ирак после Первой Мировой войны (и до сих пор удерживавшие его, несмотря на пронацистское восстание*) не потрудились построить смывные туалеты и проложить сливную канализацию. Каналы около рек лишь добавляли больше вони.
Рядом с отелем "Шатт-аль-Араб" находилась "маленькая Англия", по крайней мере, на первый взгляд. Богатые люди, лимонники со своей кодлой, жили в домах, окружённых садами роз. Дальше большинство домов были построены из сырцового кирпича и имели плоские крыши. Подобные дома Чарли мог видеть в Альбукерке или в Санта-Фе; за время работы в "АП" он немало поколесил по стране. Однако нигде в США не было куполов мечетей с минаретами, пронзавшими небо. Один лишь их вид напоминал ему "Тысячу и одну ночь", или Дугласа Фэрбенкса*, играющего в немом кино.
Басра не была тихой. Мечети даже близко не были тихими. Громкоговорители усиливали завывающие призывы муэдзинов на молитву. Когда Чарли впервые их услышал, он понял, что уже больше не в Канзасе*.
Отель, как и окружавший его район, представлял собой частицу Англии, выброшенную посреди Ближнего Востока. Подъёмник, или, как его здесь называли, лифт, скрипел. Пиво было тёплым. В столовой подавали ростбиф и даже йоркширский пудинг, на дворе хоть и стоял октябрь, но в Басре было жарче, чем в Лондоне когда-либо бывало.
Чарли не знал, сколько Томми* охраняло отель от несчастий, которые могли принести аборигены или далёкие теперь немцы. Он знал, что число их было немаленьким. И охрана была необходима. Чарли не проделал бы и четверти пути вокруг света, если бы сюда не приехал Джо Стил. У президента имелась собственная охрана под руководством Дж. Эдгара Гувера, который также приехал.
Джо Стил прибыл сюда не как турист. Он приехал не кататься на почти-что-гондолах, что курсировали по местным каналам. Он приехал на встречу с Уинстоном Черчиллем и Львом Троцким. Им требовалось распланировать, как пройдёт окончание войны, и обсудить, каким будет мир, когда им не надо будет сдерживать безумных нацистов и фанатичных самураев.
Черчилль приветствовал Джо Стила, едва тот вместе со своими помощниками прилетел из Каира. Троцкого ждали в аэропорту с минуты на минуту. Он заявил, что встречать его не нужно. Он встретится с главами западных демократий, когда прибудет в отель.
Сколько человек по всему миру пожелало бы оказаться рядом, чтобы стать свидетелями первой конфронтации между Троцким и Джо Стилом? Миллионы. Миллионы и миллионы, это уж точно. "Мне повезло оказаться в числе таких", - думал Чарли. Как бывший репортёр, он дрожал в нетерпении.
В дверь постучали. Он открыл. В буйно застеленном коврами коридоре стоял Дж. Эдгар Гувер.
- Мне только что сообщили, что Троцкий успешно добрался. Президент и премьер-министр поприветствуют его в Большом актовом зале на первом этаже. - Он скорчил гримасу. - Там, что лимонники зовут первым этажом. Для нас это - второй этаж.
- Понял. Спасибо, - сказал Чарли.
Первый этаж у американцев англичане называли цокольным этажом. "Две страны, разделённые одним языком". Чарли не помнил, кто это сказал. Кто бы это ни был, он знал, о чём говорил.
Он спустился в Большой актовый зал по лестнице. Лифту он не доверял. Он не доверял бы ему, даже если бы он назывался "подъёмник". Актовый зал представлял собой натуральный ужас. Он являлся дурной английской имитацией арабского декора, который сам по себе, был дурным. Низкие диваны, подножки, шёлковая парча, золотистая парча... Смешай всё вместе, выйдет кричащая безвкусица. Британская хрустальная люстра с лампочками вместо свечей добавляла сюрреализма к этой пошлости.
Черчилль вместе со свитой сидел по правую сторону зала, если смотреть от входа. Джо Стил со своими расположился по левую. Чарли направился туда. По центру должен был сесть Троцкий со своими помощниками. Сейчас там стояло всего несколько невозмутимых "красных" охранников. Они рассматривали декадентских капиталистов-империалистов, сидевших по обе стороны, как-то странно, с тем, что Чарли потом быстро узнал, как типично русской смесью недоверия и презрения.
Когда Чарли подошёл, Лазар Каган кивнул ему. Как и генерал Маршалл. Скрябин его проигнорировал. Микоян и Джо Стил перешёптывались друг с другом. Президент усмехнулся каким-то словам Микояна.
Подошёл Дж. Эдгар Гувер. За годы, прошедшие с тех пор, как Чарли видел его, когда он расправлялся с "четвёркой верховных судей", он ещё более отяжелел и обрюзг. Он занял место среди остальных американцев.
- С минуты на минуту, - произнёс он.
Британский военный оркестр за пределами отеля заиграл "Интернационал". Это был один из самых безумных моментов в жизни Чарли. Также это означало, что глава коммунистов здесь.
Когда лифт приходил в движение, это было слышно по всему зданию. Сейчас Чарли к нему прислушался. В Большой актовый зал вошёл Троцкий в компании пары генералов, комиссара по иностранным делам Литвинова, тощего маленького мужчины, вероятно, переводчика, и нескольких более крепких, похожих на охранников, русских с пистолетами-пулемётами. Если дела пойдут плохо, охрана трёх глав государств могла устроить между собой небольшую войну.
Но не устроила.
- Мой дорогой Лев - настоящий лев! - тепло произнёс Черчилль.
Он уже встречался с Троцким, пару раз он приезжал в Москву, когда выяснилось, что Россия и Англия находятся по одну сторону против нацистов. Теперь же он шёл к лидеру коммунистов, держа в руках, ни много ни мало, меч.
- Позвольте представить вам Меч Доблести, подаренный русскому народу от имени Его Величества короля Георга VI*.
Троцкий что-то пробормотал по-русски. Переводчик говорил так, словно учился в Оксфорде (возможно, так и было):
- Он говорит, что никогда не ожидал, что правитель крупнейшей в мире империи подарит ему меч.
От удивления Чарли рассмеялся. Даже в переводе фраза прозвучала остроумно. Что ж, Троцкий, как всегда имел хитроватый вид, с копной начинающих седеть рыже-каштановых волос, рыже-каштановой бородой, также седеющей, носом, похожим на двухстволку, и умными глазами за очками, как у Скрябина. Очевидно, он не случайно оказался на вершине сурового мира "красной" политики.
Уинстон Черчилль также рассмеялся; его громогласный хохот приглашал всех присутствующих присоединиться к нему.
- Ну, да, политика - дело странное, - сказал он. - Однако любой, кто противостоит Адольфу Гитлеру, проходит самое важное испытание. - Он посмотрел через плечо и увидел подходящего к ним Джо Стила. - Теперь же, позвольте представить вас президенту Соединённых Штатов, с которым вы прежде не встречались.
Джо Стил и Лев Троцкий осматривали друг друга. Строго говоря, между ними до сих пор не было любви. Однако, когда спустя две-три секунды Троцкий протянул руку, Джо Стил пожал её. Президент заговорил первым:
- Черчилль верно заметил. Сначала победим Германию и Японию, а о том, что будет дальше переживать будем позже.
Вообще-то, между Россией и Японией существовал договор о нейтралитете. Русские суда ходили через Тихий океан, загружали американское оружие, чтобы стрелять в немцев, возвращались обратно во Владивосток и перегружали оружие на Транссибирскую железную дорогу, совершенно не беспокоясь о японских подлодках. Как и сказал Черчилль, политика - весьма странное дело.
Улыбка Троцкого не коснулась его глаз.
- Что ж, переживать мы можем начать уже сейчас, но мы не позволим этим переживаниям встать на нашем пути, - сказал он.
- Справедливо, - сказал Джо Стил.
Они оба одновременно отступили друг от друга.
Джо Стил был невысоким и стройным. Лев Троцкий тоже был невысоким, но имел свойственное мужчинам среднего возраста, брюшко, впрочем, не сильно большое. Уинстон Черчилль был невысоким и пухлым. Чарли не знал, что это означало, и означало ли что-нибудь вообще. Насколько он слышал, Адольф Гитлер также не мог сойти за небоскрёб. "Коротышки унаследуют Землю, или, по крайней мере, будут ею распоряжаться?" Поскольку Чарли самом не мог похвастаться высоким ростом, эта мысль ему понравилась. Винсу Скрябину, возможно, тоже.
Пока лидеры болтали, Троцкий через переводчика, их свита осторожно перемешивалась. Из русских Литвинов хорошо говорил по-английски. Он был послом "красных" в Англии, и, как выяснил Чарли, был женат на англичанке. Лазар Каган неплохо говорил на идише, который был весьма близок к немецкому, поэтому он пообщался с парой "красных" генералов.
***
Тем же вечером на банкете Троцкий пил водку, словно воду. Черчилль точно так же хлебал виски. У Джо Стила была только одна печень, чтобы пожертвовать ею во имя страны, и он их мужественно поддерживал. На протяжении своей жизни Чарли не был незнаком с горячительными напитками. Этим вечером он выпил достаточно, чтобы наутро об этом пожалеть. Скрябин также не отставал. Чарли удивлялся, куда у этого коротышки девалась выпивка, поскольку на нём выпитое не сказывалось. Возможно, он сливал его в пустотелый протез. Они с Литвиновым заспорили о втором фронте. Русские хотели, чтобы Англия и США высадились во Франции в 1943 году. Этого не случилось, и они до сих пор по этому поводу горячились. Как будто бы этого было мало, выяснилось, что Скрябин и Литвинов любили друг друга ещё меньше, чем Джо Стил и Троцкий.
Насколько Чарли мог судить, Черчилль оттягивал высадку на побережье Ла-Манша сильнее, чем Джо Стил. Черчилль слишком хорошо помнил кровавую баню во Франции в предыдущую войну. Ему не хотелось, чтобы Англия вновь её переживала. Тем временем, русские купались в собственной, ещё более крупной кровавой бане.
Перед тем, как, наконец, лечь спать той ночью, Чарли принял три таблетки аспирина. Проснулся он, всё равно, с бодуна. Он закинул в топку ещё аспирина и отправился в актовый зал на поиски кофе. Кухня стала настолько местной, что варила кофе по-арабски - густой, как грязь, напичканный сахаром и разлитый в крошечные чашки. Одну за другой Чарли выпил три. Он не излечился, но вкупе с маленькими таблетками и чуточкой опохмела, он вернулся в форму.
Вниз ковыляли остальные представители трёх сверхдержав, в большинстве, сильно потрёпанные. Янки, лимонники*, Иваны - неважно. Похмелье с силой било по каждому, кем бы он ни был. Пара пострадавших сильнее всех, передвигалась с осторожностью, словно они боялись, что у них отвалятся головы. Чарли не был столь травмирован, однако он им посочувствовал.
Когда спустился Черчилль, выглядел он свежим и цветущим. Он поприветствовал Чарли словами: "А, ирландец!" и отправился пить чай и плотно завтракать. Троцкий также не выказывал особых признаков выпитого прошлой ночью. Если хотите бодаться с русскими, нужно уметь пить. Джо Стил был мрачен и хмур, но он всегда был мрачен и хмур, так что это ничего не доказывало.
После завтрака, главы государств, а также высшие военные и политические чины, собрались вместе, чтобы решить все вопросы. Чарли не был столь крупной шишкой, чтобы его пригласили на это собрание. Он знал, зачем Джо Стил взял его с собой - чтобы написать черновик заявления, с которым он выступит после окончания конференции.
За это время он смог немного посмотреть Басру. Он купил на базаре кальян из меди и стекла. Он с высокой вероятностью переплатил раза в четыре, но вышло всё равно дёшево. Немного грязи и нищеты... Худшие из "гувервиллей" в самые тяжелые времена Депрессии были на целые мили впереди этих мест. Чарли вернулся в отель "Шатт-аль-Араб" с новым уважением к западной цивилизации.
На банкете тем вечером Скрябин прошептал ему:
- Троцкий! Это самый упрямый сукин сын в мире.
- Правда? - прошептал Чарли в ответ.
Он-то считал, что пальму первенства в этом соревновании удерживал Молоток вместе с Джо Стилом. Говорить подобные вещи было неразумно. Скрябин кивнул. Вероятно, он считал себя разумным парнем, что доказывало, что не все знали себя хорошо.
После обеда началась пьянка. Люди провозглашали тосты.
- За храбрую Красную Армию! - произнёс Джо Стил.
Все выпили.
- За героический флот США! - сказал Черчилль - он, как он сам любил упоминать, в прошлом служил во флоте.
Все снова выпили.
Троцкий встал. Он поднял стакан.
- Боже, храни короля! - по-английски произнёс он.
Водку он выпил виртуозным движением кисти. Все рассмеялись и выпили и за это.
Настала очередь Джорджа Маршалла.
- За победу! - провозгласил он и выпил с солдатским апломбом. Все последовали его примеру. Ночь обещала быть длинной.
Маршал ВВС Харрис сказал:
- Пусть американские самолёты обойдутся с Японией, как Королевские ВВС обходятся с Германией!
Чтобы это выполнить, потребуется время. Американские самолёты пока не долетали до Японского архипелага. Но народ всё равно выпил.
Маршал Конев*, один из высших генералов Троцкого, заговорил по-русски:
- Смерть гитлеровцам! - произнёс переводчик.
Отвергать этот тост никто не стал.
Так продолжалось и продолжалось. Всё вокруг стало размытым. Вскоре Чарли поднялся на ноги. Затем он понял, что должен что-нибудь сказать.
- За правду! - пробормотал он и выпил.
- Верно! Верно! - поддержал тост Черчилль.
Едва он это сделал, все тоже выпили. Чарли мешком рухнул на своё место.
В заявлении, выпущенном по окончании Басрийской конференции, гарантировалась независимость оккупированных стран Европы и Дальнего Востока и наказание немецких и японских военачальников, ввергнувших мир в хаос во второй раз за одно поколение. Было обещано создание международной организации, достаточно зубастой, чтобы поддерживать мир.
В нём не упоминалось о том, о чём Большая Тройка договорилась между собой. Джо Стил и Троцкий порешили, что, когда наступит время, Красная Армия поможет Соединённым Штатам с вторжением в Японию. По этому поводу Троцкий заявил, что договор о нейтралитете - это старые галоши. Переводчик услужливо пояснил, что в русском слэнге так называют использованный презерватив.
Троцкий желал распространить гегемонию русских на все страны Восточной Европы и Балканы. После некоторых усилий, Черчиллю удалось убедить его отдать Грецию под влияние Англии. Скрябин рассказал Чарли, как это было:
- Он заявил Троцкому: "Нет ни одного акра в этой стране, до которого бы не дотянулись пушки Королевского флота. Вашим долбанным красным бандитам будет негде прятаться". Сработало.
- Думаю, да, - сказал Чарли. - Хорошо, что мы на одной стороне, да? Будь мы врагами, всё было бы гораздо веселее.
- Сила очень много значит для Троцкого. В этом он похож на босса, - сказал Скрябин. - И до самого конца войны мы останемся друзьями. Для нас Гитлер чересчур опасен, чтобы было как-то иначе.
Чарли кивнул.
- Вы правы. Те вещи, которые русские обнаружили сейчас, вернув земли, которые какое-то время находились в руках нацистов... От таких вещей Чингисхан метнул бы.
Разумеется, нацисты также визжали о тех способах, какими воюют русские. А на Тихом океане ни япошки, ни американцы не были заинтересованы во взятии пленных. Япошки предпочитали покончить с собой перед капитуляцией. А американцы на собственном горьком опыте убедились, что в японские лагеря военнопленных лучше не попадать.
Чарли решил, что хорошо вообще не попадать ни в чей лагерь. Он был уверен, что его брат мог бы многое рассказать по этому вопросу. Однако, порой, лучше не знать предмет в деталях. Данный случай, похоже, был одним из таких.
XIX
Майк торопливо карабкался вниз по сетке, сброшенной с борта транспортного судна. Вместе со множеством других парней он запрыгнул на борт десантного катера-амфибии - амтрака, как все их называли* - которые сгрудились вокруг транспортников, словно утята вокруг мамы-утки. Они уже должны были двигаться в сторону берега. Наступление было назначено на 0830.
Однако и укрепления япошек на Тараве также должны были молчать. Япошки продолжали постреливать из орудий калибром вплоть до 203-мм. Кто-то рассказывал, что они притащили их из Сингапура. Майк этого не знал. Зато он знал, что снаряды поднимали огромные брызги. Ему не хотелось даже думать, что такой снаряд мог сделать с кораблём.
В 0900, после продолжительного обстрела флотом и бомбёжки самолётами с авианосцев, амтраки пошли вперёд. У япошек также нашлись орудия калибром помельче, и они привели их в действие, едва американцы оказались в зоне досягаемости. По бронированному носу амтрака застучали пулемётные пули.
- Эти пидоры пытаются нас подстрелить! - выкрикнул Майк. Удивление в его голосе было шуточным, но шутка эта была мрачной.
Амтрак продрался через риф у самой береговой линии, затем выкарабкался на берег. Опустился бронированный передок.
- На выход! - заорали матросы.
И Майк побежал, прямиком в ад на Земле. Они высадились около пирса, на южной оконечности острова. Берег был... песчаным. Глубже на острове Тарава также не отличалась возвышенностями. Там были гнилые джунгли и там были япошки.
Над головой просвистела пуля. Майк максимально возможно прижался к земле, как учили, и пополз вперёд. Перед ним упала ещё одна пуля и швырнула ему в лицо пригоршню песка. По всему берегу летали холодно-голубые японские трассеры, отличавшиеся от красных трассеров американцев.
Он заметил впереди движение. Американцы так далеко ещё не забрались. Он дважды быстро выстрелил из "М-1". Что бы там ни двигалось, оно упало. Возможно, он кого-то убил. Возможно, только вынудил япошку прижаться к земле.
Зашипели мины и разорвались с жутким грохотом. Солдаты звали санитаров. Не все десантные суда перебрались через риф. Морпехи и бойцы штрафной бригады пробирались к берегу по пояс в воде лагуны. Майк вспомнил своё сравнение амтраков с утятами. Эти жалкие идущие вброд бедолаги были подобны уткам, ковыляющим по суше, легкой мишенью. Один за другим они плюхались в тёплые воды моря, раненые, либо убитые.
- Идём дальше! - сквозь шум кричал капитан Магнуссон. - Нужно убираться с берега, пока можем!
Это было разумно. Впереди было укрытие, если они до него доберутся. Если они останутся на песке, их всех перестреляют. Но впереди также и япошки. Они уже находились в укрытии, и сдаваться они не желали.
Из ДЗОТа у самого берега началась пулемётная стрельба. Американская бомбардировка снесла часть песчаной подушки, накрывавшей его накат из стволов кокосовых пальм. Однако, очевидно, нанести какой-либо существенный урон этой позиции ей не удалось. Нет, её оставили для парней с буквой "Р" на рукавах.
Майк махнул паре бойцов с пистолетами-пулемётами, чтобы те прикрыли его огнём. Он подполз ближе к тёмной амбразуре, в которой зловеще плясало пламя пулемётов. Он бросил во тьму две гранаты, стараясь метать их горизонтальным движением руки, чтобы как можно меньше отрываться от земли самому.
Когда гранаты взорвались, изнутри послышались вопли. Пулемёты стихли. Там сзади была дверца, из неё выскочил япошка, его рубашка была разодрана, а по спине струилась кровь. Один американец срезал его "маслёнкой"*.
В глубине острова виднелись другие ДЗОТы. Япошки потратили немало времени и усилий, чтобы укрепить Тараву, и это было заметно. Каждое укрепление имело ещё одно или два укрепления, которые его поддерживали. Если вы зачищали один опорный пункт и вставали, чтобы помахать своим товарищам двигаться дальше, япошка в соседнем ДЗОТе мог вас убить.
Как обычно, солдаты Тодзё не сдавались, и не сдались бы. Если требовалось пройти мимо них, их следовало убить. Также следовало убедиться, что они мертвы. Они прикидывались шлангом, прижимая к себе гранату, чтобы забрать с собой несколько американцев перед тем, как присоединиться к своим предкам.
Майк ранее не знал, как будет реагировать на убийство людей. Сейчас он был слишком занят выживанием, чтобы об этом задумываться. Да и япошки для него едва ли были похожи на людей, особенно, как яростно они сражались насмерть. Всё было похоже, скорее, на очистку острова от опасных зверей.
Ночь опустилась со свойственной экватору внезапностью. Тьму разрывали трассеры и артиллерийские разрывы, однако противник не предпринял крупной контратаки. Ощутив голод, Майк проглотил сухпаёк. Когда он прикуривал сигарету, то постарался убедиться, что снайпер не заметит ни спичку, ни тлеющий кончик.
Подошёл капитан Магнуссон, осматривая остатки роты.
- Как наши дела? - спросил Майк и добавил: - Я знаю только то, что прямо передо мной.
- Мы пока ещё здесь. Нас не выкинули с острова, - сказал Магнуссон. - Впрочем, здесь не все мы. Нас нехило так потрепали. - Он резко усмехнулся. - Разве не на это мы подписывались?
- Вы, может, и на это, - ответил Майк. - Лично я подписался, потому что меня достало рубить лес в снегах Скалистых гор. - Он изобразил усмешку. - Здесь-то, блядь, снега нет, хоть там он и есть. Конец ноября? О, да, блин.
- Поспи, сколько сможешь, - сказал ему ротный. - Не начнётся ночью, начнётся с рассветом. Там высадится больше морпехов, здесь и на том конце острова.
- Ох, блин, - сказал Майк.
Ему удалось немного отдохнуть. Ночью япошки не атаковали, хотя в других местах Тихого океана они этим славились. Должно быть, они решили, что смогут сильнее потрепать захватчиков, если получше закрепятся.
Всё началось с первыми лучами солнца. Морпехи высадились на берегу севернее и захватили япошек в клещи. Затем начались подрывы ДОТов, зачистки лисьих нор и бои за каждый окоп. Штык-нож Майка окропился кровью. На левой руке, там, где царапнула пуля, он намотал перевязочный пакет. Если рана не начнёт гноиться, или вроде того, он решил, что не станет беспокоить санитаров.
Бой продлился ещё два дня. Прекратился он только тогда, когда убивать не осталось ни одного япошки. Американцы захватили в плен менее двух дюжин японских солдат, все были тяжело ранены. Сдалась сотня, может, больше, корейских рабочих. Остальные враги были убиты.
Как и почти тысяча бойцов штрафной бригады и морпехов*. Несколько морпехов остались на Тараве, чтобы охранять это убогое место. Штрафников отвезли обратно в лагерь на Эспириту-Санто на отдых, пополнение списочного состава свежими новобранцами и подготовку к штурму следующего побережья.
Майк с тоской подумал о соснах. Если бы он жил на Тихом океане, то повидал бы многое. Но не сосны. Он находился настолько далеко от сосен, насколько вообще только можно.
***
В кабинете Чарли в Белом Доме зазвонил телефон, он схватил трубку.
- Салливан.
- Это междугородный оператор. Для вас звонок из Нью-Йорка от Тельмы Фельдман.
Он начал, было, отвечать, что не знает никакой Тельмы Фельдман. Но, разве, редактора Майка в "Пост" звали не Стэн Фельдман? На случай, если это был кто-то из его родственников, он сказал:
- Соединяйте. Я приму звонок.
Он услышал, как оператор сообщил той, что была на другом конце провода, продолжать. Она и продолжила, с сильным нью-йоркским говором:
- Мистер Салливан?
- Именно так, - ответил Чарли. - Вы - миссис Фельдман?
- Точно, я. Мистер Салливан, гбровцы схватили моего мужа. Схватили и увели прочь. Вы должны мне помочь, мистер Салливан! Должны помочь мне его освободить!
- Я... не знаю, могу ли чего-нибудь сделать, миссис Фельдман.
Чарли ненавидел подобные звонки. Но звонили ему чаще, чем он бы хотел. Даже одного звонка было больше, чем ему хотелось бы. Журналисты, их друзья и родственники знали, что он работает в Белом Доме. Они считали, что у него хватало влияния, чтобы всё решить, когда у них возникали неприятности. Проблема в том, что чаще всего они ошибались.
- Ой, вей! - выкрикнула Тельма Фельдман ему в ухо. - Ви таки должны попробовать! Он жеж таки ничего не сделал! Ничего дурного! Они таки явились и утащили его!
- С чего вы решили, что я могу помочь вашему мужу, когда я не смог помочь своему брату? А ведь его арестовали много лет назад.
- Ви таки должны попробовать! - Миссис Фельдман начала реветь.
Чарли ненавидел, когда женщины плакали. Это был нечестный приём. Мало того, это работало.
- Дайте свой номер, миссис Фельдман, - устало произнёс он. - Узнаю, что к чему и перезвоню вам.
- Вы - ойцер*, мистер Салливан. Настоящий ойцер! - сказала она.
Этого слова из идиша Чарли не знал; он надеялся, что оно означало нечто хорошее. Она дала ему свой номер. Он записал его. Затем он повесил трубку.
- Блядь, - пробормотал он.
Он пожалел, что в тумбочке не было бурбона. Анестезия сейчас была бы кстати. Он оказался бы не единственным человеком в истории, который прятал там бутылку, но он этого не сделал. Качая головой, он побрёл по коридору, чтобы подождать Винса Скрябина.
Ему пришлось не просто ждать, но и дожидаться приёма у него. Спустя полчаса из кабинета Скрябина вышел Дж. Эдгар Гувер.
- Привет, Салливан. - Он кивнул головой Чарли и пошёл дальше. Всегда складывалось впечатление, что в дверь вписывался он по чистой случайности, и что с большей вероятностью он протаранит стену.
- Итак, Чарли, что у нас сегодня? - спросил Скрябин, когда Чарли вошёл. Каждый раз это звучало, будто он хотел сказать "что за фигня"?
Чарли вздохнул и ответил:
- Мне только что звонила Тельма Фельдман, жена Стэна Фельдмана. Ну, вы его знаете, Стэн из "Нью-Йорк Пост".
- О, конечно. Я его знаю, - сказал Скрябин. - И?
- Ну, и ГБР его арестовало. Его жена расстроена. Вы же понимаете. Она хотела узнать, могу ли я что-нибудь для него сделать. Я встречался с ним несколько раз. Он довольно неплохой парень. В общем, - Чарли развёл руки в стороны, - я и выясняю, могу ли я что-нибудь для него сделать.
- Нет. - Голос Скрябина был жёстким и ровным. - Надо было разобраться с ним ещё давным-давно, и, вот, наконец, мы до него добрались.
- Вы должно быть, в курсе, что всё, о чём писала "Пост" - это вина Майка. - Чарли даже не потрудился скрыть горечь в голосе.
- Это не так. Газета оставалась неблагонадёжной и после того, как ваш брат, эм, ушёл. И остаётся таковой. Если повезёт, теперь они приутихнут. - Как обычно, Скрябин ни в чём ему не уступал.
- Сделайте это ради меня. Пожалуйста. Я часто прошу?
Чарли нравилось умолять точно так же, как и всем прочим. Но он всё равно умолял, скорее в качестве запоздалого подарка Майку, нежели ради Тельмы Фельдман.
- Могло быть и хуже. - Со стороны Скрябина это была немаленькая уступка. - Идите к боссу, если хотите. Скажите ему, что от меня. Если он решит, что всё в порядке, то так оно и есть.
Скрябин был убеждён, что всё, что бы ни решил Джо Стил, было правильно.
Однако упрашивать Джо Стила было ещё хуже, чем упрашивать Винса Скрябина. Чарли пожалел, что не принял рюмашку для храбрости. Он поднялся наверх. Президента ему тоже пришлось ждать. Джо Стил принял его в овальном кабинете. Он не курил, но в воздухе всё равно стоял запах трубочного табака.
- Ну? - без предисловий произнёс он.
- Ну, сэр... - Чарли снова рассказал, чего хочет.
Прежде чем ответить, Джо Стил набил трубку и раскурил её. Возможно, он взял время подумать. Возможно, просто мариновал Чарли. Наконец, раскурив трубку, он произнёс:
- Нет. Фельдман - смутьян. И был им много лет. Какое-то время в лагере его образумит. По крайней мере, я на это надеюсь. Мы слишком нежны с этими вредителями, Чарли. Мы недостаточно суровы с ними.
- Его жена просила меня сделать всё, что я могу, - уныло проговорил Чарли. - Я решил, что должен.
- Теперь можете сказать, что так и сделали, сказать с чистой совестью. - Джо Стил выпустил очередное облачко дыма. - Или есть что-нибудь ещё?
- Нет. Больше ничего.
Чарли вышел из кабинета. Гбровцы могли и за ним прийти, даже сейчас. Была ли совесть Джо Стила чиста? Если нет, мир об этом никогда не узнает. Но почти получилось, не так ли?
Чарли перезвонил Тельме Фельдман. Сказал ей, что говорил со Скрябиным и с президентом, и ему не повезло. Она кричала и ревела. Он знал, что так будет. Он сказал, что ему жаль и как можно скорее повесил трубку. Затем он отправился в забегаловку, что за углом от Белого Дома и надрался. Это помогло, но несильно.
***
- Мы высадились в Европе. - Помехи делали голос генерала Омара Брэдли скрипящим, трескучим и свистящим. - Американские, британские, канадские и польские войска захватили побережье Нормандии и продвигаются вглубь Франции. Немецкое сопротивление, пусть и яростное в отдельных пунктах, оказалось слабее ожидаемого. Второй фронт открыт.
- Вовремя, - сказал Чарли.
Лев Троцкий был не единственным человеком, кто так считал. Американцы месяцами ожидали вторжения. Немцы, должно быть, тоже его ожидали, но остановить его они не могли.
Чарли не знал, когда начнётся высадка. Если кто-нибудь поведает вам об этом - хорошо. Если нет, значит, вам не следует об этом знать наперёд. Чарли не любил военную секретность, но понимал её необходимость.
- Вовремя, это точно - сказала Эсфирь - они слушали "Би-Би-Си", сидя в гостиной. - Теперь мы можем воздать нацистам по заслугам. Я лишь надеюсь, что, когда мы их уложим на лопатки, в Европе ещё останутся живые евреи.
- Я тоже, детка, - сказал Чарли. - Я каждый раз, при случае, нашёптываю об этом боссу. И Лазар Каган тоже. И Троцкий предупреждал Гитлера, что тому не следует убивать людей из-за их религиозной принадлежности.
- О да, Гитлер, конечно, прислушается к Троцкому, - сказала Эсфирь. Чарли поморщился. Она продолжила: - А Троцкий за всю жизнь будто не убил ни одного еврея.
- Он убивал их не потому, что они - евреи. Он убивал их, потому, что, по его мнению, они были недостаточно революционны, - сказал Чарли.
- Они от этого стали меньше мёртвыми?
- Эм... нет.
- Ну, вот. - Вместо того, чтобы продолжать топтаться по мозолям Чарли и дальше, она сменила тему: - Если мы, наконец, высадились в Европе, значит, мы видим конец войны, пусть, пока и не можем до него дотянуться. А раз в войне намечается победа, значит, шансы Джо Стила на четвёртый срок становятся выше.
- Похоже на то, ага.
Чарли считал, что Джо Стил выиграет ноябрьские выборы, если только нацисты не высадятся в Массачусетсе, а, может, и тогда выиграет. Он мог и не получить большинство голосов, несмотря на то, что война шла хорошо, а рабочих мест было больше, чем людей, которые могли бы их занять. Но, так или иначе, победителем будет засчитан именно он. Те, кто считал голоса, у него в кармане. Либо достаточное их количество, на нужных местах, в нужных штатах.
- От республиканцев в этот раз Дьюи?
- Похоже на то, - повторил Чарли. - Если бы соревновались их усы, Джо Стил победил бы во всех штатах.
Его жена хихикнула.
- Тут ты прав. Говори про Джо Стила, что хочешь, но усы у него, что надо. Дьюи похож на клубного змея. Его нельзя воспринимать всерьёз.
- Я и не воспринимаю, - сказал Чарли.
Он подозревал, что отчасти проблема с Дьюи была связана с тем, что они почти одного возраста. Он по-прежнему хотел думать о президенте, как о ком-то, вроде отца. Отец не может быть с тобой одного возраста.
Разумеется, Джо Стил являлся тем типажом отца, который порет страну вожжами за сараем. Такого отца любить тяжело. Люди всегда с трудом любили Джо Стила. Но они уважали его, а он держал их в тонусе.
Вошла Сара и услышала их последний разговор. Каждый раз, когда Чарли смотрел на неё, она выглядела всё выше и взрослее. "Когда ей успело исполниться шесть?" - с отцовским смущением гадал он.
- Что за клубный змей? - спросила она.
Чарли и Эсфирь переглянулись.
- Ты сказала, - произнёс Чарли. - Тебе и объяснять.
- Спасибо большое, - Эсфирь недобро посмотрела на него. Она сморщила лицо, словно задумалась на секунду. - Это старомодное выражение...
- Вы с папой - старомодные?
- Возможно, и так, - сказала Эсфирь, отчего Чарли рассмеялся. Она продолжила: - Это старомодное выражение, означающее человека, который болтается по барам, и считает, что все девчонки должны его обожать, потому что он весь такой замечательный.
- Но, ведь, это не правда? - Сара хотела убедиться, что всё поняла правильно.
- Вот именно. - Эсфирь кивнула.
Чарли тихо изобразил хлопки в ладоши. Она справилась с объяснением лучше, чем он.
Вслед за Сарой забрёл Патрик. Он нёс книжку с картинками. Он залез к отцу на ногу и сказал:
- Читай!
В свои два года он до сих пор говорил, как по телеграфу - наименьшее количество слов, которые могли бы сделать дело.
- Хорошо, - сказал Чарли. "Это история о Любопытном Джордже и Человеке в Розовых Панталонах. Они..."
Дальше он не продвинулся.
- Читай правильно, пап, - гневно произнёс Пэт.
- Прости, - сказал Чарли, не чуя за собой вины. Он играл в такие игры с этой книгой с тех самых пор, как они её купили. Его это занятие веселило, а детей сводило с ума. Можно ли просить лучшего?
- Ну, короче, Любопытный Джордж и Человек в Оранжевых Носках...
- Пап!
- Ладно, ладно. И, вот, Человек в Жёлтой Шляпе. - Чарли дождался, пока Пэт облегчённо улыбнётся, затем нанёс удар: - знал, что Джордж был маленьким любопытным гиппопотамом, и он...
- Пап!
***
Майк смолил сигарету за сигаретой, пока амтрак грохотал к следующему острову. Этот назывался Сайпан. Штрафная бригада больше полугода прождала в ожидании очередного вызова. Все потери, что они понесли на Тараве, были восполнены. Майк гадал, нервничали ли новички, не знавшие, во что ввязались, сильнее тех, что пережили Тараву и видели, как сражались япошки.
Ответа Майк не знал. Он знал, насколько нервничал он сам. Япошки не станут сдаваться, несмотря ни на что. Они будут драться, пока их не убьёшь, и нужно быть чертовски уверенным, что они мертвы. Их называли дохляками, узкоглазыми и жёлтыми обезьянами, лишь бы не напоминать себе, что они - мужики, причём конкретные мужики.
За последние несколько дней на Сайпан обрушилось всё - от эсминцев до линкоров и бомбардировщиков. Трудно было представить, чтобы подобную бомбардировку мог пережить даже муравей, не говоря уж об армии. Однако, на Тараву тоже швыряли всё подряд, вплоть до кухонных раковин. Едва солдаты подошли достаточно близко, чтобы япошки могли по ним стрелять, те так и поступили. Майк считал, что здесь будет точно так же.
Он выплюнул окурок "Кэмела" и закурил новую сигарету. Лучшее, на что он мог надеяться, самое лучшее, это лишиться чего-нибудь, вроде ступни или ладони, и не иметь больше возможности сражаться. В противном случае, его будут продолжать бросать в бой до тех пор, пока либо его не убьют, либо война не закончится, а она пока заканчиваться не собиралась.
"Стоило ли оно того? - гадал Майк. - И уж если бы ты смог всё повторить, стал бы ты снова писать статьи о Джо Стиле?". Разумеется, прошло уже слишком много лет, чтобы беспокоиться о таких вещах. Одно было ясно чётко - он недооценил, насколько может быть жестоким человек. Он воспринимал, как данность, что "первая поправка" и сама идея свободы прессы защищали его от любых действий политиков. Он и представить не мог, что им, да и всей страной, будет править политик, которому до "первой поправки" было не больше дела, чем до всей остальной Конституции.
Брюхо амтрака заскребло по песку. Плавание закончилось. Гусеницы вспенили воду. О сталь ударила пуля, за ней ещё одна. Майк перестал волноваться и по поводу Конституции. Волновало его теперь лишь выживание в течение ближайших пяти минут, а если повезёт, то и до наступления ночи.
Стальная дверь упала вниз.
- На выход! - заорали матросы, которые управляли неуклюжим зверем. Они и сами хотели отсюда убраться побыстрее, и кто станет их за это винить?
Выбегая на берег, Майк орал, как чёрт. Не для того, чтобы напугать япошек. Чтобы хоть немного воодушевить себя самого. Впереди он видел джунгли, более густые, чем те, что на Тараве. Значит, у маленьких жёлтых людишек было больше мест, где укрыться. К тому же они знали, как это делается.
Рядом с ним парень из его отделения сложился, словно аккордеон и добавил свой крик к гаму, царившему вокруг. "Это мог быть я", - подумал Майк. Пуля дёрнула штанину его брюк, подобно детской ручке. Она разорвала хлопковую ткань, но не плоть. Если это было что-то иное, кроме как тупое везение, Майк не мог понять, что.
Пара американцев с пулемётом осыпали пулями джунгли впереди. Бежать перед ними вам не захочется, иначе они и вас пристрелят. Майк дёрнулся влево.
Прямо перед ним из ниоткуда выскочил япошка с винтовкой. Долю секунды они таращились друг на друга, затем одновременно выстрелили. Между ними было не больше ста метров, но оба промазали. Не самое лёгкое испытание - стрелять, когда сердце бьётся в ритме двести ударов в минуту, а во рту всё пересохло от страха. Япошка отчаянно дёргал затвор своей "Арисаки". Майк лишь ещё раз нажал спусковой крючок. Полуавтоматическая винтовка "М-1" выстрелила. Япошка схватился за грудь. Ему удалось выстрелить ещё раз, но пуля ушла "в молоко". Он упал обратно в ту дыру, из которой вылез.
Разумеется, если бы первый выстрел Майка оказался последним в обойме, и та выскочила бы с отчётливым щелчком, то тогда япошка застрелил бы его. В очередной раз, ему выпал хороший расклад карт.
Он заполз туда, где увидел дыру, из которой выбрался япошка. Он швырнул туда три гранаты, на случай, если тот сукин сын сидел там в компании.
Истребители стригли Сайпан крупнокалиберными пулемётами и ракетами. Бомбардировщики вываливали на головы япошек всё больше взрывчатки. Флот на море швырялся всем, что было, диаметром вплоть до трёхсот пятидесяти шести миллиметров. А у американцев имелись танки и огнемёты, не считая всяких прочих игрушек.
У ребят Тодзё не было авиаподдержки. Им не помогали боевые корабли. Однако Япония владела Сайпаном с окончания Первой Мировой войны. Япошки всё там изрыли, и отлично замаскировали все ДОТы, ДЗОТы и опорные пункты. Любой, кто хотел их смерти, должен прийти и убить их, а они постараются продать свои жизни как можно дороже.
И всё же, как только американцы ушли с берега в джунгли, выяснение, насколько велик окажется мясницкий счёт, являлось вопросом времени. В самых горячих местах американские офицеры вместо морпехов использовали штрафную бригаду. Именно для этого и нужны были штрафные бригады.
Майк заработал ранение в ногу и руку, а также ненависть ко всем американским офицерам, не считая тех, что носили такую же форму, что и он. Его ненависть к япошкам странным образом съёживалась с каждым днём, когда он убивал их, а они убивали его. Он с ними находился в одной убогой лодчонке. Они должны были стоять и сражаться. Он должен до них добраться и сражаться. Если не идти вперёд, либо тебя пристрелит кто-то из военной полиции, которая приглядывала за штрафной бригадой, либо пойдёшь по ускоренной процедуре под трибунал и получишь услуги комендантского взвода*. Если двигаться вперёд, возможно, выживешь. Майк двигался вперёд.
Майк выжил. Как и Лютер Магнуссон, невзирая на шрам от осколка вдоль челюсти. Однако бригада, пусть и пополненная после Таравы, растаяла, словно снежок в Долине Смерти*.
Жадно пыхтя сигаретой из сухпайка типа "С"*, Магнуссон произнёс:
- Я считаю, немцы в профессиональном плане - лучшие солдаты, чем эти ребята. Веришь, нет, но у "колбасников" есть всеобъемлющая доктрина. Все ей следуют, от генералов и вплоть до рядовых. Они знают, что делать, и знают, как.
- Эти ребята в любом случае настроены серьёзно, - сказал он.
Рана на руке не болела, но чесалась жутко. Он почесал повязку. Делать этого было нельзя, но все делали.
- Ага. Точнее и не скажешь, - согласился Магнуссон.
Насколько япошки серьёзно настроены, им предстояло выяснить через несколько дней. Японские солдаты, поняв, что им нечего терять, пошли в атаку на американцев с красным знаменем наперевес*. Каждый, кто мог передвигаться, раненый или нет, вооружённый или нет, шёл на смерть, чтобы забрать с собой врага. И, поскольку, Япония так долго владела Сайпаном, там жили и гражданские. Тысячи человек предпочли сброситься с утёсов на восточном берегу, чем сдаться американцам.
- Ну, и что делать с такими людьми? - спросил Майк, когда всё, наконец, закончилось.
- А хер бы его знал.
Увидев, как женщины бросали с утёса своих детей, а потом прыгали вслед за ними, капитан Магнуссон выглядел потрясённым до самых печёнок. Майк его понимал; он и сам испытывал те же чувства. Было похоже, будто он застрял в кошмаре, от которого нельзя пробудиться и убежать. Строго говоря, боевые действия таковыми и являлись. Лютер Магнуссон покачал головой и сплюнул.
- Хер бы его знал, - тихо повторил он.
***
Париж пал. Чарли слыхал, что когда Союзники вступили в долго находившуюся под оккупацией французскую столицу, на улицах начались почти что оргии. Размах историй различался, в зависимости от воображения того, кто их рассказывал. Немцы из Франции драпали в Рейх.
В Италии Союзники продвигались вперёд. Немцы там оказались упорные. Они удерживали рубеж столько, сколько могли, затем отступали на несколько километров и занимали следующий. Пересеченная местность играла на руку оборонявшимся.
А русские-то! Бойцы Троцкого отогнали нацистов к границе, которая установилась перед тем, как Восточный фронт взорвался. Финляндия спрыгнула с поезда войны. Румыния сменила сторону в предательски точно рассчитанный момент. Болгария изменила курс, тоже. Вне всяких сомнений, Троцкий нацелился проглотить Балканы целиком. Танки Красной Армии докатились до Вислы и вышли к пригородам Варшавы.
У Гитлера всё ещё имелись карты в рукаве. Когда Словакия восстала, он раздавил её раньше, чем русские успели прийти на помощь. Он также удержал Венгрию от просьб о перемирии, похитив адмирала, который правил страной, не имевшей выхода к морю, и наводнив её венгерскими фашистскими фанатиками, которые оказались достаточно ужасны, чтобы оставить его в удовлетворении.
Однако дела его были взвешены и дни сочтены. Это видел весь мир, пусть даже Гитлер не видел, либо не хотел видеть. Союзники победят в войне. Страны Оси в ней проиграют. И случится это, скорее раньше, нежели позже.
В Соединённых Штатах, любой, кто хотел получить работу, имел её, и, возможно, зарабатывал больше денег, чем у него (или неё - в особенности, неё) было в его/её прежней жизни. Незначительное число тех, кто не желал работать, всё равно работали изо всех сил, в том или ином трудовом лагере Джо Стила. К настоящему времени, эти лагеря существовали уже достаточно долго, чтобы вся страна воспринимала их, как данность. А, почему нет? Большинство людей знали кого-то лично, или слышали, что такой-то (или, опять-таки, такая-то) сидит.
Том Дьюи колесил, а иногда и летал по стране так, словно его штаны, или даже волосы, горели. Он обещал лучше воевать и меньше пользоваться трудовыми лагерями, чем это делал Джо Стил.
Иначе говорить он и не мог. Однако к осени 1944 года воевать лучше, чем Джо Стил, было бы крайне непросто. Это было заметно всем, кто обращал внимание на заголовки газет или слушал новости. А разговоры о трудовых лагерях устарели. Люди относились к ним спокойно, как они спокойно относились к плохой погоде. Они старались не говорить глупостей там, где их мог услышать доносчик и передать гбровцам. И жили дальше своей жизнью.
Чарли нашёл в телефонной книге адрес Тельмы Фельдман. Он вложил в конверт стодолларовую купюру, завёрнутую в лист бумаги, дабы никто не смог узнать, что там внутри. Как-то в воскресенье, он сказал Эсфири, что пойдёт в Белый Дом. Вместо этого он отправился на Юнион-Стейшн и сел на поезд до Балтимора. Оказавшись там, он вышел с вокзала и бросил конверт в уличный почтовый ящик. Затем он вернулся обратно в Вашингтон.
Ему не хотелось, чтобы жена редактора узнала, кто прислал ей деньги. Также ему не хотелось, чтобы об этом узнали в Белом Доме или в ГБР. Подобные вещи не были вне закона, но это не значило, что вам за такое не свернут голову и не отправят в суп.
Эсфирь была бы не против. Если бы она узнала, то поцеловала бы его, или даже затащила в постель, чтобы показать, что она об этом думает. Но даже гбровцы не сумеют вытянуть из неё то, чего она не знает.
Порой Чарли вспоминал те времена, когда мог не беспокоиться о подобных вещах. Ещё он вспоминал о миллионах безработных, и о собственных страхах оказаться в очереди за хлебом. В общем, отчасти жизнь стала лучше, а отчасти хуже. Такова жизнь. Если что-то получаешь, зачастую приходится что-то и отдавать.
Джо Стил не собирался отдавать Белый Дом, особенно, таким, как Том Дьюи. Чарли был убеждён, что президент победит в честных выборах, может, не столь легко, как у Альфа Лэндона, но без особых трудностей. С таким административным аппаратом, как у него, он не проиграет, даже если будет говорить голосовать за другого парня.
Он сам, похоже, тоже так считал. Президент лишь несколько раз попросил Чарли написать предвыборные речи. Его темой было победить в войне и продолжать процветать в мирное время. Всё это не являлось откровением, но Чарли понимал, что подобные слова должны быть произнесены.
Когда появлялось время, и поскольку его совесть не была достаточно чиста, невзирая на отправленное Тельме Фельдман анонимное письмо, Чарли отправлялся в забегаловку за углом Белого Дома чаще, чем ему это требовалось.
Время от времени, он сталкивался там с Джоном Нэнсом Гарнером. Гарнер был запойным пьяницей. Он редко когда выглядел в стельку пьяным, но и трезвым он появлялся нечасто. По всем признакам, начинал он, едва проснувшись, и заканчивал только тогда, когда отправлялся в постель. Не слишком много за раз, но и без коротких перерывов.
- Поздравляю, сэр, - сказал ему Чарли как-то раз. - Вы дольше всех находитесь на посту вице-президента в американской истории.
Джон Нэнс Гарнер уставился на него.
- Ай, идите на хуй, Салливан. Всем насрать, и вы знаете это не меньше моего.
Поскольку Чарли знал, он мог сказать лишь:
- Я не это имел в виду.
- Это и имели, блин. Всем конкретно насрать, - скорбным голосом повторил Гарнер. - Не будет насрать, если я останусь в строю, когда Джо Стил сыграет в ящик. А знаете, что ещё? Этому не бывать, с учётом того, что я на десять лет старше него, и с учётом того, что он заключил сделку с Дьяволом, потому что он ничуточки не стареет.
Это было не так. С 1932 года у Джо Стила прибавилось седины и морщин. Но, всё же, он постарел не так сильно, как Гарнер. А ещё он не пил так много.
- Надеюсь, вы оба проживёте долго, - сказал Чарли.
Гарнер, должно быть, был слишком пьян, чтобы говорить о смерти Джо Стила. Трудно найти менее безопасную тему.
"Видать, считает, что я не настучу на него, и без разницы, насколько он пьян", - подумал Чарли. Это был комплимент, причём немаленький. Это улучшило настроение Чарли на весь оставшийся день.
В день выборов Джо Стил разбил Дьюи.
- Я желаю президенту всего наилучшего, - произнёс Дьюи в речи признания поражения, - потому что наилучшие пожелания президенту означают наилучшие пожелания Соединённым Штатам, а я люблю Соединённые Штаты, как и Джо Стил.
Слушая его речь в Белом Доме, Чарли обернулся на президента. Джо Стил даже не улыбнулся.
ХХ
Всё кончилось. По крайней мере, наполовину. Вместе со всем Вашингтоном Чарли сходил с ума от радости по поводу репортажей немецкого радио о том, что Адольф Гитлер погиб в бою с русскими среди пылающих руин Берлина. Чуть позже, московское радио заявило, что ничего подобного - он вынес себе мозги, когда, наконец, осознал, что нацистам не победить в войне, и Рейх не просуществует тысячу лет.
Несколько дней спустя, Германия подписала безоговорочную капитуляцию. Журналист, рассказавший об этом до того, как новость стала официальной, попал в беду. Будучи и сам бывшим репортёром, чей брат пострадал за свои репортажи, Чарли ему сочувствовал. И всё же, он продолжал считать этого парня первоклассным придурком.
Пытаясь выкрутиться до последнего, немцы попытались капитулировать перед американцами и англичанами, но не перед русскими. По приказу Джо Стила, Омар Брэдли сказал им, что они либо будут делать то, что скажут Союзники, либо могут возвращаться и воевать со всеми сразу. Они поступили так, как сказали Союзники. Ради Красной Армии они даже устроили вторую церемонию в Берлине. От имени Льва Троцкого капитуляцию подписывал маршал Конев. Спустя почти шесть лет орудия в Европе стихли.
Джо Стил выступил по радио.
- Это победа, победа в Европе, День Победы в Европе, - сказал президент. - Вкус победы сладок, в этом нет никаких сомнений. И она становится ещё слаще, благодаря тому, что одержана она была над столь жестоким и бессердечным противником.
Услышав это, Чарли улыбнулся. Это он предложил эти слова. Сообщениям о том, что нацисты вытворяли в концлагерях и лагерях смерти, до сих пор было тяжело поверить. Каким образом столь цивилизованная страна могла настолько сойти с ума? Однако фотоснимки исхудавших трупов, сваленных, словно дрова, похоже, были настоящими. Не найдётся такого безумца, который смог бы их вообразить. Никого, кроме бандитов Гитлера, пожалуй. И они не просто навоображали их. Они сделали их реальностью.
- Ещё она становится слаще, потому что добыта была после таких страданий и тягостей, - продолжал Джо Стил. - И мы заслужили на какое-то время предаться празднованиям. Но лишь ненадолго. Потому что наше дело не закончено. Япония, по-прежнему, сражается против сил свободы и демократии.
Эти слова он мог произносить, не меняясь в лице, поскольку Россия и Япония всё ещё придерживались нейтралитета. Троцкий пообещал Джо Стилу и Черчиллю, что ввяжется в войну против япошек. Разумеется, ему хочется загрести как можно больше всякого добра в том хаосе, что охватил Азию. Но он этого пока не сделал.
- Если японцы, вслед за немцами, не сдадутся нашим войскам на наших условиях, мы поступим с их островами точно так же, как поступили Германией. - Говорил Джо Стил так, словно был твёрдо намерен именно так и поступить. - Мы обрушим на них с небес пламя и разрушение. Мы оставим пустыню, и на ней настанет мир*. Ежели японский император и его прислужники считают, что нам не хватит уверенности для этого, он совершит последнюю и наихудшую ошибку в длинной череде своих катастрофических ошибок. Огненная бомбардировка Токио в позапрошлом месяце является лишь крошечной частью того, что мы намерены сделать.
Чарли тихо присвистнул. Сидевшая рядом с ним в гостиной квартиры Эсфирь, кивнула. В марте сотни бомбардировщиков "В-29" вывалили на Токио тонны зажигательных бомб. Они выжгли, хотя, скорее подошло бы слово "кремировали", десять квадратных миль в центре японской столицы. Погибли десятки тысяч. За пределами Японии никто не мог точно сказать, сколько именно десятков тысяч. Впрочем, Чарли не был уверен, знал ли кто-нибудь наверняка и в самой Японии.
- Что ж, празднуйте, американцы, но двигайтесь дальше. Я знаю, на Тихом океане мы будем сражаться столь же отважно, как и в Европе. Я знаю, что и там победа будет за нами, - сказал Джо Стил. - И я знаю, как только вновь воцарится мир, наша страна станет ещё лучшим местом для жизни. Благодарю вас, и да благословит Господь Америку.
- Как он и сказал, один упал, один остался, - сказал Чарли.
- Упал тот, что поздоровее, как по мне. Гитлеру был нужен весь мир, и он подобрался к осуществлению этого слишком близко, - сказала Эсфирь. - У меня в Венгрии остались кузены, дяди и тёти. Не знаю, сколько из них ещё живы. Не знаю, жив ли вообще кто-нибудь.
- Майк до сих пор где-то на Тихом океане, - тихо произнёс Чарли. - Если япошки не сдадутся, нам потребуется высадка, по сравнению с которой Франция покажется прогулкой на гребной лодке по озеру в Центральном парке.
- Что есть, то есть, - сказала она. - Я тоже надеюсь, что с ним всё хорошо. Но тут, как и в случае с моей роднёй, мы можем лишь надеяться. Япошкам никогда, и за миллион лет не победить Соединённые Штаты. Гитлер... Если бы он быстро размазал Троцкого, как и задумывал, Англию он тоже захватил бы. Затем, наверняка, настала бы и наша очередь. Может быть, не сразу, но долго ждать нас не заставили бы.
Все эти мысли были странным образом созвучны мыслям Чарли. Наверняка, или нет, но этому уже не бывать. Из-за того, что Гитлер не сможет сделать того, что хотел, произойдут другие вещи.
- Вместо Гитлера, Джо Стил следит за Троцким и коммунистами, - сказал Чарли.
- А Троцкий стоит того, чтобы за ним следить, - в голосе Эсфири звучала печаль. - Пока мы не нокаутируем япошек, между нами и русскими ничего крупного не произойдёт. До той поры мы нужны друг другу. А после - берегись.
- Мне тоже так кажется. - Чарли криво ухмыльнулся. - И, раз уж мы перевязали все мировые проблемы розовой лентой и приладили сверху бантик, как насчёт пообедать?
- Звучит неплохо, - сказала Эсфирь. - У нас в морозильнике с прошлого вечера ещё осталась жареная курица.
- Ням. А ты, что будешь есть? - спросил Чарли.
Эсфирь рассмеялась и пихнула его.
***
Майк грыз батончик из сухпайка типа "D"*. Когда есть было больше нечего, армия кормила этим. То были шоколадные плитки, сделанные так, чтобы прожить вечность. На вкус они были чем-то средним между батончиками "Херши" и праздничной свечой. Воск, или жир, из которого они были сделаны, вынуждал жевать их с таким усердием, какого вы никогда в жизни не прикладывали.
Лил дождь. В окопе Майка накопилось пятнадцать сантиметров воды. Лить на Окинаве начало несколько дней назад, едва солдаты и морпехи отбили контратаку япошек с "линии Сюри". По всем признакам, лить будет ещё неделю. Дождь никаким образом не ускоряет войну.
Майк слышал, что несколько человек захлебнулись в своих окопах. Как вариант, можно было встать. Если он встанет, японские солдаты, до сих пор сидящие на "линии Сюри", его пристрелят. Большую часть Окинавы они сдали почти без боя, но здесь, на юге, в горах, дрались яростно. Американцам пришлось выковыривать их из каждого окопа, из каждого ДОТа, из каждой потерны, и платить за это высокую цену.
Тарава. Сайпан. Ангаур. Иводзима. Теперь Окинава. Жуя жёсткий, похожий на воск, шоколад, Майк размышлял: "Я - беглец от закона средних чисел". Он заработал "Пурпурное сердце" с двумя дубовыми листьями*. Он не мог и представить, что можно пройти через все те бои, через которые прошёл он, и не получить ранение. Чудо заключалось в том, что он не стал инвалидом на всю жизнь и не погиб. Чертовски мало парней, с которыми он проходил учебку на окраинах Лаббока продолжали сражаться. Их использовали на всю катушку, до конца.
Конечно, чудеса случались. Правда, не всегда они случались с хорошими парнями. В прошлую войну Гитлер был вестовым. Носил туда-сюда сообщения от офицеров в окопы на передовой, как поступали в каждой роте до изобретения радио и полевых телефонов. Срок жизни вестового в обычных условиях длился несколько недель. Гитлер протянул так почти всю войну. Один раз его потравили газами, но не слишком серьёзно, и всё.
И много хорошего ему это принесло в итоге. Сейчас он уже сдох, а нацистов выжали, как губку. Майк услышал об этом буквально перед предыдущей контратакой япошек. Он бездумно порадовался, но и всё. Противник, что находился перед ним, был не в том настроении, чтобы сдаваться.
Рано или поздно, дождь закончится. Рано или поздно, бой возобновится. Рано или поздно, что бы ни делали япошки, они будут уничтожены. У американцев было слишком много людей, слишком много пушек, слишком много танков, слишком много самолётов, слишком много бомб.
"Возможно, в конце концов, я останусь жив и в одном куске, - думал Майк. - И, что потом?".
Его внимание отвлекло движение, пойманное краем глаза. Он повернул в ту сторону "маслёнку". Этот пистолет-пулемёт он подобрал на Иводзиме. Он лучше подходил для боев на близкой дистанции, в которых участвовала штрафная бригада, чем винтовка "М-1". Если разбросать вокруг достаточно свинца, кого-нибудь, да заденет. А именно это ему и было нужно. На Иводзиме он также заработал третью полоску на шеврон, хотя на это ему было плевать.
Но это оказался не япошка.
- Ёб вашу мать, капитан! - выкрикнул Майк. - Прыгайте сюда! Я вас чуть не завалил!
Лютер Магнуссон сполз к нему в окоп. Он был весь в грязи. Япошки не заметили бы его. Однако передвигаться по поверхности вблизи "линии Сюри" было опасно. Пулеметам и миномётам не требовалось вас видеть, чтобы убить. Это могло случиться по чистой случайности, либо по чёртовому закону средних чисел.
- Хорошо - произнёс Магнуссон. - Я тебя искал.
- Да, ну? С чего вдруг? - Чаще всего вам не хочется, чтобы вас искал офицер. Но Магнуссон был нормальным, если бы, при каждой возможности, не пил, как рыба. К данному моменту, они прошли сквозь ад, а ад прошёл сквозь них. Многих знакомых лиц больше нет. Магнуссону тоже повезло, если считать это удачей.
- Достал кое-чего для тебя. - Он извлёк из нагрудного кармана совершенно новую пачку "Честерфилда" на двадцать сигарет, такую, какую можно купить в Штатах*. Благодаря целлофану, пачка была идеально сухой. - Держи.
- Не надо было этого делать! - выкрикнул Майк, что являлось преуменьшением.
Чтобы доставить сигареты, Магнуссон реально рисковал жизнью.
- Ничего трудного, - сказал он.
С учётом того, какой жизнью они жили, возможно, он был не так уж и неправ.
- Ну, тогда покурите со мной.
Майк накинул им на головы плащ-палатки, чтобы дождь не намочил сигареты. Зажигалка "Зиппо" Магнуссона, выкрашенная в оливковый цвет, чтобы не бликовать и не выдать его позицию, как всегда, загорелась с первого раза. Они запыхтели парой свежих, вкусных, ароматных "Честерфилдов".
- Это было прекрасно! - произнёс Майк. - Где вы их взяли?
Магнуссон дёрнул большим пальцем на север.
- Забрал у одного полковника, не из штрафников, неа. Ему они больше не понадобятся. Я и решил, что незачем куреву даром пропадать.
Ну, да, у настоящих полковников имелось много всякого добра, какого штрафники никогда не видели. Конкретно этому полковнику все эти вещи не принесли ничего хорошего. Ему хватило храбрости пойти на передовую вместе со своими бойцами. Сейчас он не был храбрым. Сейчас он был мёртв.
Выкурив ещё одну сигарету, Майк спросил:
- Как считаете, сколько "стариков" останется после того, как мы вторгнемся в Японию?
Магнуссон посмотрел на него. Его лицо было не только грязным, но и заросшим щетиной. Как и у Майка. Чем ближе к передовой, тем меньше заморачиваешься всякими глупостями, вроде внешнего вида.
- Уверен, что хочешь об этом знать? - наконец, произнёс он.
- Ага. - Майк кивнул. - Об этом я и думал, когда вы вломились сюда, в мой особняк. - Франклин Д. Рузвельт всю жизнь прожил в настоящем особняке. И чем всё для него закончилось? Ещё более неприятно, чем для большинства солдат, а это кое-что, да значило.
- Особняк, да? - Майку удалось выдавить из Лютера Магнуссона короткий смешок. Спустя мгновение, ротный продолжил: - Что ж, нас останется совсем немного. Или вообще никого. Лично я ставлю на "никого", но могу и проиграть. Война - безумное дело.
- Чёрт, да вы правы, - сказал Майк. - Ладно, спасибо. Я и сам прикидывал варианты, но хотелось бы знать, что думают другие. С другой стороны, к тому моменту, как Окинава будет захвачена целиком, нас вообще может не остаться.
Магнуссон подался вперёд под плащ-палаткой и поцеловал его в щёку. Майк оказался застигнут врасплох и не отпихнул его.
- Ничего не могу с собой поделать, - произнёс капитан. - Ты говоришь самые приятные вещи.
Майк сообщил ему, что его мать может сделать с самыми приятными вещами. Чтобы со всем этим управиться, ей потребуется больше таланта и больше выносливости, чем вообще бывает у человеческих существ.
- Впрочем, - добавил Майк, - вы же можете съебаться с этого острова по восьмому пункту*.
- Не.
Магнуссон покачал головой чуть более серьёзно, чем ожидал Майк.
- Из штрафной бригады практически невозможно уйти из-за проблем с психикой. Мозгоправы считают, что, для начала, раз человек надевает такую форму, он уже рехнулся.
- О. - Какое-то время Майк переваривал его слова, но недолго. - Ну, бля, не так уж они неправы.
Позади них, американские 105мм орудия осыпали смертью "линию Сюри". Снаряд мог прилететь недолётом и в их окоп. Майк не стал тратить время на переживания по этому поводу. Он ничего не мог с этим поделать, так какой смысл? Сверху лил дождь. Он подумал, можно ли тут отрыть небольшой канал, чтобы окоп совсем не залило. Он снял с пояса шанцевый инструмент. С этим делом он, наверное, справится.
***
Через пару недель после того, как армия объявила о захвате Окинавы, Чарли получил от Майка открытку, отправленную ему прямо в Белый Дом. Открытка была грязной, но не из-за того, что на ней была изображена голая девица, а из-за того, что кто-то оставил на ней грязный отпечаток ботинка, приложив все усилия, чтобы стереть послание.
Чтобы прочитать сообщение, Чарли пришлось буквально уткнуться в открытку носом. Сообщение было коротким и чётким. "Звони в "Верите или нет" Рипли! - гласило оно. - Я ещё жив". Внизу была нацарапана подпись и номер "НЙ24601". Чарли рассмеялся. Несмотря ни на что, открытка была написана в духе его брата. Также в его духе было отправить её прямо сюда.
- Хорошая новость! - воскликнула Эсфирь, когда Чарли показал открытку ей. - Рада, что они приходят хоть к кому-то.
Ей самой и её родителям не удалось выяснить, выжил ли хоть кто-нибудь из их венгерских родственников. Венгерским властям не было никакого дела до евреев. Оккупационной администрации Красной Армии было ещё меньше дела до каких-то писем из Соединённых Штатов.
- Через полчаса после того, как почтальон положил открытку мне на стол, зашёл Скрябин - рассказывал Чарли. - Он спросил: "Каково это - иметь брата-героя?".
- И что ты ответил?
- Ответил, что это здорово, что в семье есть хотя бы один. Он моргнул и вышел. Теперь надо позвонить маме с папой. Не знаю, сколько открыток им разрешают отправлять за раз.
Выяснилось, что старшие Салливаны также получили весточку от Майка. Их открытка гласила, что он жив, чувствует себя хорошо и у него всё в порядке. Такие открытки обычно отправляют родителям, а Чарли получил ту, какие обычно отправляют братьям.
- Ты рассказала Стелле? - спросил Чарли у матери, решив, что та не упустит шанса поделиться новостью с бывшей невесткой.
Однако Бриджит Салливан ответила:
- Нет. Ты, разве, не слышал? Она помолвлена с одним из этих пархатых уклонистов, на которого работала.
- Мам... - произнёс Чарли.
Нет, мать и отец никогда не испытывали тёплых чувств к евреям, не больше, чем требовали обстоятельства.
- Эсфирь хорошая, - сказала мать. - Но те, на кого работает Стелла - они такие, какие есть.
- Как скажешь. - Чарли поспешил повесить трубку. Эсфири он пересказал отцензурированную версию ответа матери.
Судя по тому, как его жена скривила бровь, читать между строк она умела.
- Мне Стелла не рассказывала, и, с учётом обстоятельств, и не стала бы. Надеюсь, она будет счастлива. Она никогда не бросила бы Майка, если бы его не забрали гбровцы.
- Наверное, нет.
Чарли не хотелось думать хорошо о девчонке, которая бросила его брата. Эсфирь, возможно, была права, но он лично не побился бы за это даже по цене кружки пива.
- Будем надеяться, что Японию разгромят до того, как Майку придётся вмешаться, - сказала Эсфирь.
- Аминь! - ответил на это Чарли. - Япошки похожи на боксёра, уложенного на канаты. "В-29" за раз сжигают целые города. Бог знает, почему они не сдаются и не говорят, что с них достаточно. Джо Стил сам не понимает, почему - вот что я скажу.
Рот Эсфири вытянулся в тонкую невеселую линию.
- А я не понимаю, как ты можешь до сих пор работать в Белом Доме, - сказала она. - Не понимаю, как ты ещё не свихнулся.
Чарли беспомощно пожал плечами.
- Когда я начинал, другие варианты были ещё хуже. И знаешь, что? Оно и сейчас точно так же. Если я уйду, скажу им, что с меня хватит, как считаешь, не окажусь ли я через пятнадцать минут в трудовом лагере? Я лично считаю именно так. Хочешь сама, без меня растить двоих детей?
- Я без тебя ничего не хочу делать, - ответила Эсфирь. - Но я также не хочу, чтобы твоя работа изматывала тебя так, как эта.
Чарли вновь пожал плечами.
- Я предпочитаю думать, что делаю что-то хорошее. Мы со Стасом иногда способны угомонить Джо Стила. Иногда, не всегда. Скрябин, Каган и Дж. Эдгар Гувер лишь вдохновляют его. Если они наймут нового спичрайтера, можешь поставить на кон собственные туфли, что это окажется очередной подхалим. Таким образом, Микоян окажется в ещё более опасном положении, чем есть сейчас.
- Как ему удаётся держаться, когда он не в ладах с большинством сотрудников Белого Дома? - спросила Эсфирь.
- Забавно, я как-то раз сам его об этом спросил, - произнёс Чарли. - Он посмотрел на меня и улыбнулся самой странной улыбкой, какую я только видел. "Как?" - переспросил он. Я скажу вам, как. Потому, что если я выхожу на улицу без зонта, и начинается дождь, я добираюсь до дома, проскальзывая между каплями. Вот, как.
- Хорошо, когда это получается, в смысле, если получается. Если у него получается, я за него рада, - сказала его жена. - Но, когда ты выходишь под дождь, до дома ты добираешься промокшим до нитки, как все нормальные люди. И я бы хотела, чтобы тебе не пришлось этого делать.
- Что ж, мне тоже, - сказал Чарли. - Но желаемое и действительное - две разницы.
***
Рюкзак Майка тянул его вниз, пока он шёл по причалу к ожидавшему его десантному кораблю. На Окинаву он высадился в апреле. И, вот, спустя полгода он покидает этот жалкий остров. Это хорошая новость. Плохая новость в том, что снова пополненная штрафная бригада отправлялась туда, где, скорее всего, будет ещё хуже.
Погоны назвали это "операция "Олимпик"*. Кюсю. Самый южный из Домашних островов. Если ребята Тодзё не поднимут лапки, Соединённые Штаты отнимут у них их собственные земли. Это будет стоить множества жизни американцев. И будучи одним из тех американцев, чья жизнь стояла на кону, Майк об этом прекрасно знал. Однако количество япошек, собиравшихся его убить, поражало воображение.
И если операция "Олимпик" не преподаст императору и его двору тот урок, что хотел ему преподать Джо Стил, следом их ждала операция "Коронет". По ней планировался захват Хонсю, главного острова. Майк слышал, что если потребуется, туда высадится до миллиона человек. Сколько трупов оттуда вывезут, можно было лишь предполагать.
У самого Майка теперь в командовании было отделение - пара дюжин человек, за которых он отвечал. Все попали в бригаду уже после него. Капитан Магнуссон всё ещё оставался здесь. Или, скорее, вернулся сюда. Ему в ногу попала пуля, но у него было достаточно времени на восстановление, чтобы рискнуть получить ещё одну в более жизненно важное место.
Пока солдаты рассаживались по переполненным лавкам, один из них спросил:
- Эй, сержант, а то, что говорит Токийская Роза* - это правда?
- Если японская Роза что-то говорит, Кувшин, можешь поставить на кон собственную жопу, что это неправда, - ответил ему Майк. - Впрочем, про какую именно кучу говна ты говоришь?
Вообще-то Кувшина звали Хайрем Перкинс, он был южанином, который попал в трудовой лагерь из-за того, что, по его словам, к его жене подкатывал кто-то со связями. Такое было возможно; люди попадали в лагерь по самым разным причинам. Майк не стал бы гадать, правда это или нет. Своё прозвище Перкинс заслужил, благодаря торчащим ушам.
- Ту, где она говорила, что если япошки не смогут нас пристрелить, то насадят на копьё, - сказал он.
- Вот и ладно. Никто тебя не заколет, если только не застанет спящим в окопе, или типа того.
Кувшин обдумал эту мысль. Майк буквально видел, как в его голове вращались шестерёнки. Впрочем, вращались они небыстро. Кувшин являлся не самым смышлёным украшением их рождественской ёлки. Наконец, он произнёс:
- Звучит разумно. Спасибо, сержант. Я очень не люблю свинорезы.
- С другой стороны, - сказал Майк - раз япошки собрались пользоваться копьями, значит, им не хватает винтовок. На это и будем надеяться. Чем проще их убить, тем больше мне это нравится.
Он гадал, сколько у противника осталось самолётов-камикадзе. На Окинаве они создали ряд проблем. Майк решил, что на силы вторжения на Домашние острова, япошки бросят всё, что у них есть.
Позднее он задумался, не сглазил ли. Не прошло и полчаса, когда он подумал о камикадзе, как на десантном корабле загрохотали зенитки. Внизу, в утробе корабля, призывники, которые ждали путешествия с Окинавы на Кюсю, ругались либо молились, в зависимости от того, что, по их мнению, могло пойти им на пользу.
На лавке напротив Майка ещё один католик перебирал чётки. Майк всё ещё оставался более-менее верующим, но не в общепринятом смысле. Господь будет делать то, что будет делать. Зачем Ему прислушиваться к какому-то глупому человеку, который просит Его поступить иначе?
Ни один пылающий самолёт с бомбой под брюхом не упал на десантный корабль. Либо их сбивали стрелки, либо они промахивались и падали в море, либо пилот целился в какой-нибудь другой корабль. Япошки были страшно, ужасно серьёзны. Это было заметно по тому, как сражались их солдаты. Но камикадзе? Разве нельзя быть слегка не в себе, чтобы залезть в кокпит и взлететь, зная наперёд, что назад ты не вернёшься? Вот, что некоторые готовы сделать ради своей страны!
Майк начал смеяться. Лично он ради своей страны записался в штрафную бригаду. И как страна его вознаградила? Пять раз отправила в ад. Его до сих пор не убили, и вот он здесь, направляется совершить шестую попытку самоубийства. Не являлся ли он заторможенным пилотом-камикадзе?
Паренёк, что между чтениями "Отче наш" перебирал чётки, спросил:
- Что смешного?
- Ничего, - ответил Майк. - Поверь мне, ничего.
- Жаль. Я бы сейчас поржал, - произнёс солдат и вернулся к чёткам.
Когда они спускались по сетям с кораблей на десантные катера, то зелёное, что возвышалось из моря впереди, являлось Японскими островами. Штрафная бригада направлялась к западной части залива Кагосима, чуть южнее стоявшего посередине города Кагосима. Приказ был, едва сойдя с берега, продвигаться в сторону города. Приказ подразумевал, что они доберутся до берега. Это означало, что парень, который его отдавал, был завзятым оптимистом.
Строго говоря, США делали всё, чтобы сохранить жизни своих бойцов, даже тех, что служили в штрафных бригадах. Боевые корабли бомбили побережье, поднимая в воздух тучи пыли и дыма. Истребители-бомбардировщики пропахивали зоны высадки пулемётами, ракетами и зажигательными бомбами со сгущённым бензином. Ещё выше бомбардировщики, взлетевшие с Окинавы, Сайпана и прочих островов, с кровью вырванных у япошек, забрасывали врага фугасами.
Майк слишком часто видал такую подготовку, чтобы считать, что они убили всех япошек, приготовившихся убить его. Без разницы, сколько адского пламени вылить на головы этих тварей, убить удастся лишь незначительную часть. Остальные требуют более персонального обращения.
Даже сейчас япошки пытались отбиваться. Снаряды поднимали брызги среди плывущих десантных катеров. Лишь по чистой случайности некоторые из них попадали, и лишь Бог мог помочь бедолагам, что сидели внутри.
На десантном катере в качестве символической противовоздушной защиты стояли пулемёты 50-го калибра. Внезапно, все они, как один, открыли огонь. В небо устремились трассеры.
Некоторые камикадзе отправлялись за транспортами и кораблями побольше. Некоторые пилоты решили, что исполнят свой долг перед императором, уничтожив катер, полный американцев. Они были бы не так уж и неправы - если бы у них получилось. Многих из них сбили при попытке, либо они промазали мимо намеченных целей и отправились на дно.
Один пролетел опасно низко над катером Майка, настолько низко, что на короткое мгновение, он сумел разглядеть лицо молодого пилота. Затем камикадзе исчез. Что бы он ни сделал, Майк больше о нём не слышал.
Неопрятный стрелок, что стоял за "50-м" и молотил по япошке, прокричал:
- Впереди берег! Удачи вам, жалкое вы мудачьё!
Майк был бы рад, чтобы на него свалилась вся удача, что есть. Япошки знали о приближении американцев. Залив Кагосима являлся ближайшей точкой Японских островов от Окинавы. Чтобы понять, что это означает, военным гением быть не обязательно. Достаточно просто взглянуть на карту.
В общем, прибрежные воды они заминировали. Пара десантных катеров их задела и с грохотом разлетелась на части. Но тот, в котором ехал Майк, выехал на пески Кюсю. Опустился десантный пандус.
- Давай, пидорюги! - выкрикнул Майк бойцам, которых будет вести за собой столько, сколько сможет.
Он выбежал. Они последовали за ним. Ботинки зашуршали по японскому берегу.
Люди снова стреляли в него. Так случалось каждый раз, когда он посещал очередной остров. Единственным вариантом в рамках протокола было стрелять в ответ.
По-над самыми верхушками деревьев с рёвом пролетел "Корсар"*, летел он почти столь же низко, что и тот камикадзе над десантным катером. Он прочесал пулемётом и выжег напалмом дальнюю часть берега. Майк радостно вскрикнул, когда от напалма в небо поднялся густой маслянистый столб дыма. Когда он понял, что после этого стрелять стало гораздо меньше япошек, он вскрикнул снова. Самолёт ВМС сделал доброе дело.
- Шевелись! - крикнул он. - Чем дальше отойдём от берега, тем лучше будет.
Он не знал, правда ли это, но чертовски надеялся, что, да.
Противник снова открыл огонь. Япошки старались изо всех сил сбросить захватчиков обратно в океан. И, словно в подтверждение этого, один боец наступил на мину. Последующие события напомнили Майку взрыв в мясной лавке. С ним и так случались ночные кошмары. Это воспоминание ситуацию только ухудшит.
Вскоре ботинки начали стучать, а не шуршать. Когда он видел впереди какое-то движение, то стрелял очередью. Он решил, что, любой, кто здесь выжил, будет пытаться убить его, будь у него хоть четверть шанса.
По идее, стрелять по гражданским не позволено. С другой стороны, они тоже не должны стрелять по вам. Седовласый мужчина в сельской одежде выстрелил в Майка из винтовки. Дистанция была невелика, но он промазал. Оружие выпустило густое облако белого дыма. Майк срезал его до того, как тот успел укрыться. Затем он подбежал удостовериться, что этот парень мёртв.
Он был мёртв, либо умрёт через несколько минут. Ему отстрелило половину головы. Майк дольше смотрел на его оружие, чем на ужасную рану. Похоже, всё это фермер мог сделать и сам. Япошка носил рожок с чёрным порохом. У него были ударные пистоны. А пули представляли собой обрезки арматуры полдюйма длиной. Когда Майк заглянул в ствол, то увидел, что он даже не был нарезным. Было похоже, что его сделали из обычной железной трубы. Вся эта конструкция была родом откуда-то из 1861 года, а не из 1945-го.
Однако к концу дня он повстречал три или четыре таких самодельных мушкета, и все в руках гражданских. Японские солдаты были вооружены "Арисаками", так же, как и везде. Они не были столь же хороши, как "М-1", но это было вменяемое боевое оружие. Но мушкеты... Их можно наделать целые штабели и раздать всем, кто пожелает.
Толку от них было немного. Они оказались ненамного опаснее копий, про которые Кувшин слышал из рассказов Токийской Розы. Когда из такого стреляешь, облако дыма кричит всему миру: "А, вот, и я!". А так как они были гладкоствольные, то попасть в человека на более чем пятидесяти метрах можно только при большом везении.
Наличие самодельного оружия говорило о том, что япошки будут сражаться до последнего человека. Солдаты поступали так везде, где доводилось бывать Майку. Он вспомнил женщин на Сайпане, которые бросали с утёсов детей и прыгали вслед за ними. Здесь, на Домашних островах, будет только хуже.
И так оно и было. Некоторые из тех, что держали мушкеты, не были стариками, которые ещё не отправились за море. Среди них оказались женщины и молодые девушки. Их приходилось убивать, либо они могли убить вас. Майк не блевал с Таравы, но убийство мушкетёра в кимоно почти что выполнило задачу.
Паренёк из его отделения, здоровяк, прозванный Пауком из-за татуировки на левой руке, не убил одну такую мушкетёрку. Он её только ранил. Когда он подошёл к ней выяснить, можно ли её взять в плен, она дождалась, пока он подойдёт достаточно близко, а затем подорвала себя гранатой вместе с ним.
С того момента бойцы из отделения Майка сначала стреляли, да и потом вопросов не задавали. Это должно было быть нарушением правил ведения войны. Он по этому поводу не переживал. Япошки тоже играли не по правилам. Раз они вооружили гражданских и отправили в бой девчонок, значит, прикинули свои шансы.
Вперёд громыхали американские танки "Шерман". Майк был рад какое-то время продвигаться рядом с одним из них. Было похоже, словно у тебя есть щит, который не только тебя прикрывает, но ещё и стреляет и убивает за тебя всё вокруг. У япошек оказалось лишь несколько танков, да и те не могли выстоять против "Шерманов". Майк слышал, что против немецких танков "Шерманы" являлись братской могилой, но по эту сторону планеты они были практически неостановимы.
Практически. Под танком, за которым шёл Майк, что-то взорвалось. Из люков вырвалось пламя и дым. Пара танкистов выбралась наружу. Остальные... нет. Майк заглянул под горящий корпус "Шермана". Из дыры в земле торчала рука. Там сидел япошка с противотанковой миной, либо с артиллерийским снарядом. Он погиб, взводя заряд, но и танк ему уничтожить удалось.
- Блядь, - пробормотал Майк.
Он закурил сигарету, жалея, что во фляжке не было виски. Ну, как воевать с такими людьми? В большинстве военных планов подразумевалось, что парень по ту сторону хотел жить также, как и ты. Япошки разорвали это правило и сплясали на нём.
С наступлением ночи сражение практически не стихло. Япошки продолжали наступать, волна за волной. Майку удалось урвать немного сна, словно животному, скрючившись на дне воронки. Кроме ранения, разбудить его не могло ничто.
Огневая мощь позволяла американцам продвигаться вперёд. Единственными самолётами в небе были машины со звёздами на крыльях и фюзеляже. Япошки дрались за Кагосиму от улицы к улицы, от дома к дому.
Поедая усиленный сухпай у разрушенного здания, Майк сказал:
- Видать, здесь, как в Троцкийграде.
Один из его бойцов устало кивнул. На данный момент подразделение сократилось до семи человек - меньше, чем в отделении. Усталый солдат произнёс:
- Я тут вспомнил, сержант. Я слышал, русские, наконец-то, воюют с япошками вместе с нами.
- Вовремя, - сказал Майк в промежутках между порциями консервированной ветчины с яйцом.
Если подогреть, паёк был вполне съедобен. Можно есть и прямо из банки, как поступил Майк, но так было менее вкусно. Он продолжил:
- Очень хотелось бы, чтобы они повоевали с теми, с кем воюем тут мы.
- Ну и вот, - сказал солдат.
Рядом что-то взорвалось.
- Ну и вот, - повторил Майк и убедился, что магазин пистолета-пулемёта полностью снаряжён.
XXI
Чарли повесил на стену кабинета карту Японских островов от "Нэшнл джиографик". Кюсю был отмечен синими булавками. От Нагасаки, что находился на западной оконечности острова, не осталось совершенно ничего. "В-29", под завязку набитые зажигательными бомбами, уничтожили этот старый портовый город тщательнее, чем ранее Токио. Кагосима? Фукуока? Миядзаки? Всё это названия населенных пунктов, которых более не существовало.
Так же там исчезли тысячи и тысячи американских солдат. Насколько было известно Чарли, Майк в порядке, но он не знал, насколько именно. Жертвы среди гражданских и военных японцев? Никто не имел ни малейшего представления, даже с разбросом в пару сотен тысяч.
Севернее красными булавками был истыкан Хоккайдо. Русские захватили южную часть Сахалина, которой они лишились по итогам Русско-Японской войны. Они захватили Курилы. Они вторглись на территории контролируемых японцами Манжчоу-Го и Чосона, которые теперь стали частью Китая (пусть и под властью Троцкого), а также Корейской Народной Демократической Республикой под руководством местного коммуниста Ким Ир Сена, который был столь же независим, сколь была независима от нацистов Словакия отца Тисо*.
Ещё Красная Армия вторглась на Хоккайдо - самый северный из Японских островов. Русские повеселились там так же, как американцы на Кюсю. Япошки дрались так, словно для них завтрашний день не существовал. Для большинства из них, так и было.
Но они бы не сдались. У них даже не было такого понятия, как сдаться. Император со своими генералами управлял Хонсю и Сикоку. Они продолжали демонстрировать неповиновение по отношению ко всему остальному миру. Остальной мир отвечал им зажигательными снарядами и мощными бомбами. Япошки отбивались, как могли. Они отправляли диверсионные группы, которые донимали Союзников на Кюсю и Хоккайдо.
Так что, начиналась операция "Коронет"* - ну или, по слухам, дошедшим до Чарли, до её начала оставалась всего пара недель. А вместе с ним и до вторжения русских на север Хонсю. Вся кампания превратится в одну чудовищную кровавую баню. Об этом знали все. Но, как ещё разгромить врага, который не желал сдаваться?
Чарли не только не был уверен, в порядке ли Майк, не знал он и того, входит ли его штрафная бригада в силы вторжения для операции "Коронет". Впрочем, он опасался, что входит. В штрафной бригаде служат до конца - своего собственного, либо конца войны. Чаще всего, своего собственного. Впрочем, у Майка ещё оставался шанс вернуться.
Чарли продолжал изучать карту и не терять надежду, когда вошёл Лазар Каган и произнёс:
- У меня к вам вопрос.
- Жгите, - сказал Чарли.
Что бы ни интересовало Кагана, оно отвлекло бы его от плохих мыслей при разглядывании карты Японских островов.
- Что вам известно об уране? - спросил Каган.
Чарли уставился на него. Строго говоря, Чарли разинул рот.
- Я нихрена не знал, о чём вы меня спросите, но о таком и за миллион лет не догадался бы, - сказал он. - А что?
- Через минутку скажу, что. Только вы первый скажите. - Каган говорил всерьёз. Чарли не сумел вспомнить, когда Каган последний раз говорил не всерьёз. У него не было ни капельки спорадического озорства Микояна. К его чести, он не был столь же злораден, как Винс Скрябин.
- Лады. - Чарли напряг извилины.
От школьного курса химии у него остались самые крохи, да и те он изо всех сил старался забыть за прошедшую четверть века, вместе с прочими довоенными научными знаниями.
- Это элемент. Девяносто первый или девяносто второй? Девяносто второй, кажется. И он, это, как там оно? Радиоактивный, вот. Как радий, только в темноте не светится, так? И... - Он прервался и пожал плечами. - И всё. Как я справился, мистер Бейкер?
- Хех, - произнес Каган.
До нападения япошек на Перл-Харбор, Фил Бейкер вёл радиовикторину "Забирай или уходи", стоимость вопросов в которой с каждым разом удваивалась, пока не достигала шестидесяти четырёх долларов. Впрочем, мгновение спустя, Каган кивнул.
- Вы неплохо справились. Лучше, чем Винс и я, лучше, чем Гувер, почти, как Стас.
Брат Микояна разбирался в науке, он был инженером. Вероятно, что-то перепало и помощнику Джо Стила.
- А теперь, рассказывайте, к чему ваш вопрос, - сказал Чарли.
Лазар Каган вновь кивнул.
- Хорошо, расскажу. Но за пределы этих стен это не выйдет. Даже жене не говорите, слышите? Я серьёзно. Как и Гувер. Как и босс. Если считаете, что не справитесь, забудьте о моём вопросе.
- Я знаю, когда держать рот на замке. И сейчас буду молчать. - Чарли могло понравиться подразнить Кагана, но он счёл это плохой затеей, к тому же, хотелось узнать, что к чему.
И всё же, Лазар Каган продолжал сомневаться. Впрочем, он, видимо, понял, что уже зашёл слишком далеко.
- Вы правы - уран радиоактивен. Но это ещё не всё. Выяснилось, что определённый вид атома урана можно расщепить. Если это сделать, высвобождается столько энергии, сколько нельзя получить из динамита или тротила. В смысле, столько много, что одной бомбой можно уничтожить целый город. Мы выяснили, что немцы работали над этим во время войны. Слава Богу, далеко они не продвинулись, но они старались.
Одна бомба, один город? В голове у Чарли всё закружилось. Похоже на рассказы, что печатают в бульварных журналах, на обложках которых нарисованы роботы и маленькие зелёные человечки. Однако Каган говорил, как никогда, серьёзно, а это кое-что значило.
- Говорите, над этим работали немцы? - переспросил Чарли.
Каган вновь кивнул. Следующий вопрос всплыл в голове у Чарли практически сразу.
- А почему мы этим не занимались? Если не занимались.
- Не занимались. - Каган произнёс эту фразу, словно судья, выносящий приговор. - Что же до того, почему не занимались... Существует вероятность, что в научном сообществе окопались вредители.
Чарли не стал хохотать. Он вспомнил слова Микояна о том, что его брат говорил о том же самом. Он не поверил этим словам тогда, не верил и сейчас. Но и резать сам себе глотку он тоже не хотел.
И, поскольку, он держал рот на замке, а на его лице не проявилось ни одной эмоции, Лазар Каган продолжил:
- Из Принстона приехал Эйнштейн, чтобы обсудить этот вопрос с боссом. Раз уж вы кое-что в этом понимаете, возможно, вам стоит посетить эту встречу, завтра утром в десять. Я поговорю с боссом. Пока я не сказал обратного, вы в деле.
И снова Чарли не стал смеяться Кагану в лицо. Ну, ладно, он кое-что понимал в уране! Ударение на "кое-что". Перед тем, как тем же вечером вернуться домой, он отправился в общественную библиотеку, стянул с полки "Британскую энциклопедию" и прочёл всё, что было написано про уран и радиоактивность. Записей он не делал; если их найдут гбровцы, то, решил он, они его пристрелят до того, как начнут расспрашивать. Ни о каком расщеплении атомов урана в энциклопедии написано не было. Что ж, это разумно - подобные знания не столь распространены.
Как и было приказано, Эсфири он ни про уран, ни про Эйнштейна ничего не рассказывал. Она заметила, что у него что-то на уме, но, что именно не знала.
- Ты в порядке? - спросила. - Весь вечер какой-то сам не свой.
- Да, по работе, - как можно беззаботнее ответил Чарли. - Не могу пока говорить.
- О. - Она не стала давить, она уважала подобные вещи. Она была не из тех людей, кто вытягивает из вас сведения о ваших делах, и за это Чарли был ей искренне благодарен.
Когда следующим утром он занял своё место в конференц-зале, в трёх стульях от Джо Стила, он задумался, сколько из прочитанного ему удалось запомнить. Ещё он задумался над тем, что из прочитанного в энциклопедии уже устарело.
Рядом с президентом сидели трое его калифорнийских приятелей, а также Дж. Эдгар Гувер и учёного вида флотский капитан по фамилии Риковер. В начале одиннадцатого часа служащий Белого Дома ввёл Эйнштейна.
- Господин президент, - произнёс физик на хорошем, но не без акцента, английском.
- Профессор Эйнштейн, - ответил ему Джо Стил. - Прошу, присаживайтесь. Не желаете ли кофе или чего-то ещё?
Голос его находился под строгим контролем, лицо не выражало решительно ничего.
- Премного благодарен, но, нет, - произнёс Эйнштейн, садясь в кресло напротив президента.
- Тогда, ладно, - сказал Джо Стил. - Я выяснил, что немцы пытались создать бомбу из урана, очень мощную бомбу. Непохоже, чтобы у них чего-нибудь получилось, но кое-кто из моих военных, просматривавших их работы, - кивок в сторону капитана Риковера, - говорит, что подобное возможно.
Эйнштейн печально кивнул. Печаль, казалось, буквально жила на его лице.
- Да подобное возможно, мне жаль об этом говорить. Я осознал возможность этого с тех пор, как узнал об экспериментах Гана и Мейтнера в конце 1938-го или начале 1939 годов. - Чарли никогда не слыхал об экспериментах Гана и Мейтнера. В "Британнике" этого не было. Очевидно, Риковер знал; он склонился к президенту и что-то прошептал.
Джо Стил отмахнулся от его слов. Всю свою силу воли он направил на Эйнштейна.
- Вы так давно об этом знали, и до сих пор не сказали ни единого слова?
Вопрос прозвучал ещё более пугающе, благодаря своей мягкости.
- Да, сэр. - Если Эйнштейн и испугался, виду он не подал.
- Почему? - спросил Джо Стил. На этот раз, ещё мягче.
- Потому что я боялся, что вы создадите эту бомбу, сэр. Потому что боялся, что вы её примените.
Эйнштейн не произнёс "Мене, мене, текел, упарсин". Но в голове Чарли гремели именно эти слова. "Ты взвешен на весах и найден очень лёгким"*.
Та надпись на стене относилась и к Альберту Эйнштейну. На какое-то мгновение маска спокойствия спала с лица Джо Стила, и обнажилось пламя чистой ярости.
Чарли отпрянул от президента, как отпрянул бы от дверцы печи, которая внезапно открылась и изнутри пошёл жар.
- Вы лишили Соединённые Штаты оружия, которое могло покончить с войной гораздо раньше? - прошипел Джо Стил.
- Я пытался остановить, или, по крайней мере, отложить рождение оружия, которое может уничтожить весь мир, - спокойно произнёс Эйнштейн.
Джо Стил подался к Дж. Эдгару Гуверу.
- Разберись с ним. Это не просто вредитель. Это король всех вредителей*.
Гувер кивнул.
- Я обо всём позабочусь.
Он вскочил на ноги и выбежал из помещения. Эйнштейн посмотрел ему вслед с некоторым умеренным интересом. Как и президент, физик курил трубку. Он достал её и принялся набивать табаком.
Доделать этого ему не дали. Вернулся Гувер с четырьмя крепкими гбровцами. Они, что, стояли снаружи в ожидании чего-то подобного? Должно быть, так. Они выдернули Эйнштейна из кресла и уволокли прочь. Трубка упала на пол. Один из сотрудников ГБР подхватил её и сунул в карман по пути на выход.
Словно бы подобные вещи происходили в Белом Доме ежедневно, Джо Стил поинтересовался у Риковера:
- С учётом того, что вы знаете теперь, вы можете завершить работу?
- Так точно, сэр, думаю, сможем, - ответил Риковер. - Возникнут некоторые инженерные сложности, но все они решаемы.
- Как долго? Полгода? Год? У вас будут все ресурсы, какие потребуются.
- Боюсь, сэр, времени потребуется больше. Как вам известно, мы будем заниматься вопросами, которыми никто прежде не занимался. Немцы едва только приоткрыли эту дверь. Мы же должны в неё пройти.
- Не тратьте время даром. - Джо Стил говорил, словно Моисей, спустившийся с горы Синай и бросивший детям израилевым "Не убий". - "Красным" тоже об этом известно. Да и англичанам, кстати.
- Если вы, сэр, считаете, что этим проектом может руководить кто-то лучше меня, то назначьте его на моё место, - произнёс Риковер. - Ежели нет, я сделаю всё, что смогу.
- Так и будет. Надеюсь, так и будет, - сказал Джо Стил.
- Вы сказали, все ресурсы, какие потребуются? - спросил Риковер.
- Именно. - Президент нетерпеливо махнул рукой. - А, что?
- Некоторые из тех, кто могли бы сильно мне помочь с проектом, отбывают сроки в трудовых лагерях по тем или иным обвинениям, - сказал Риковер. - Если я смогу их освободить...
- Можете их использовать, - сказал Джо Стил. - Если они будут быстро выполнять то, что мне нужно, их выпустят. Пока же, для вашего проекта мы создадим особый трудовой лагерь. Если они продолжат вредить, мы с ними разберёмся. Будьте честны в этом вопросе, когда будете их нанимать, понятно?
- Так точно, сэр. Так и сделаю, сэр, - сказал Риковер.
- Тогда, ладно. Вперёд.
Чарли набрался храбрости и спросил:
- Сэр, что будет с Эйнштейном? Он слишком знаменит, чтобы просто избавиться от него.
- Мы приютили его, когда он бежал от Гитлера. Это так он нас благодарит? Молчанием о столь важных вещах? - Джо Стил покачал головой. - Как я и сказал - он король всех вредителей. Он получит по заслугам. Со всеми, кто также молчал, мы тоже разберёмся. - Его взгляд предупреждал: если Чарли вякнет ещё хоть слово, достанется и ему.
Он всё понял... в некотором роде. Однако Эйнштейн мог бы сказать больше, если бы знал, с кем именно он разговаривал. Будучи одним из помощников этого человека, Чарли находился не в том положении, чтобы указывать на это. Он продолжал молчать. "Бедный Эйнштейн", - подумал он.
***
Майк присел на испещрённом воронками поле и принялся перебирать и чистить пистолет-пулемёт. Неподалёку проходило шоссе, которое соединяло Киото и Токио. Американские войска уже должны были его перерезать. Строго говоря, они его перерезали. Контратака япошек снова освободила шоссе, по крайней мере, ненадолго.
Несколько бойцов из роты Майка стояли на "часах", пока он чистил оружие. Он всё ещё оставался сержантом, но всё равно командовал ротой. Никто из тех, кто побывал бритым в лагере, не мог получить офицерское звание, командуй он хоть полком. Капитан Магнуссон командовал полком, пока не получил очередное ранение в ногу. Он вновь оказался в койке, но, похоже, шёл на поправку.
Здесь, на Хонсю, они в буквальном смысле сражались с девушками, вооруженными копьями. Кувшин посмеялся бы, если бы не поймал носом пулю из пулемёта на окраинах Нагасаки. Майк не считал это смешным. Ему не хотелось убивать детишек из старших классов школы. А вот они жутко хотели убить его. Порой не остаётся никакого выбора, если хочешь продолжать дышать.
Он защёлкнул магазин и передёрнул затвор.
- Ладушки, - сказал он. - Погнали.
Один из его бойцов, нервный невысокий примоднёный латинос-автоматчик по имени Гомес, указал на запад вдоль шоссе.
- Может, погодить чуток, сержант, - сказал он. - Похоже, к нам что-то движется.
- Ну, бля, - тихо произнёс Майк. - Когда ты прав - ты прав. Не хочу ебаться с танками япошек.
Танков у япошек было немного. Всегда было немного. А те, что имелись, были слабее американских "Шерманов". Но это не означало, что обычные пехотинцы жаждали встречи с ними. Майк мог бы позвать ротный расчёт гранатомётчиков. Однако бороться с танками было бы непросто - рядом с дорогой мало укрытий. Вместо этого он закурил сигарету. Он достаточно повоевал за страну. Он понимал, что мог бы и больше, но не в данную минуту.
Танков оказалось четыре: два, затем, через промежуток ещё два. А в этом промежутке...
- Ну, вы гляньте-ка? - сказал Майк. - Интересно, что это за шишка там?
В промежутке, ехала, в буквальном смысле прикрываемая бронёй, полностью чёрная машина. Над правым крылом, на небольшом флагштоке - возможно и на радиоантенне - трепыхался японский флаг.
- Спорим, какой-нить генерал, - сказал Начо Гомес.
Майк не собирался бежать за важным япошкой. Бойцы Майка не видели столько, сколько видел он. Но они повидали достаточно, даже если высадка западнее Токио была первой в их жизни, а не третьей и не шестой. Они, по-прежнему, были готовы сражаться. Но никто этого не жаждал. Рано или поздно - скорее, рано - эти танки напорются на американскую бронетехнику. Там о них позаботятся.
Строго говоря, всё случилось гораздо раньше, чем ожидал Майк. С неба с воем свалилась с полдюжины "Хеллкэтов"*. Из-под их крыльев вырвалось пламя, когда они выпустили по танкам ракеты "воздух-земля". Заколотили и крупнокалиберные пулемёты.
Танки крайне уязвимы для ударов по двигательному отсеку и верхушке башни. Там их броня была самой тонкой, хотя у японских танков броня нигде не отличалась толщиной. Конструкторы танков не побеспокоились - или, пока ещё не обеспокоились - о том, что их создания будут атакованы с воздуха.
Три танка вспыхнули, словно факелы. А вместе с ними и гражданская машина. Четвёртый танк, похоже, пострадал не столь сильно. Он просто остановился. Весь экипаж, все пятеро, выскочили и побежали к машине. Ни на что другое в этом мире они не обращали никакого внимания.
- Вперёд, парни, - сказал Майк. - Поглядим, чего они так переполошились.
Утилизация танкового экипажа оказалась самым лёгким делом с самой высадки на Тараву два с половиной года назад. Япошки не заметили бы даже духовой оркестр с задирающими ноги мажоретками. Американцы застрелили четверых, пока пятый не обернулся с пистолетом в руке. Ему удалось выстрелить только раз, наугад, прежде чем уложили и его.
Майк добил его выстрелом в голову с близкого расстояния.
- Что это там такое важное, что они даже за тылами не смотрели? - произнёс он после этого.
Япошкам удалось вытащить из машины одного человека. Брюки его добротного западного костюма продолжали тлеть, но это было не важно. Две крупнокалиберные пули из "Хеллкэта" попали ему прямо в середину груди. Его мог убить даже один лишь шок. Если нет, здоровенные пули 50-го калибра размером с большой палец, разорвали на части его сердце и лёгкие - он мёртв, как кожа для обуви.
Человеку было за сорок, он был худ, у него были выступающие зубы и усы. Когда Майк его узнал, по его спине пробежал мороз. Лучше этого американцы знали в лицо только Тодзё, а Тодзё погиб в бою, ведя за собой войска во время операции "Коронет".
- Ёб твою мать, - тихо проговорил Начо, так что увиденное Майку не почудилось.
- Ебать меня в очко, если это не Хирохито. Мы, самолёты, в смысле, только что отправили сраного императора нахер к праотцам. - Майк продолжал таращиться на маленький тощий труп.
Как и остальные американцы.
- Если с его смертью япошки не сдадутся, то они никогда не сдадутся, - сказал Начо Гомес.
Майк счёл вероятным, что они не сдадутся и сейчас. Но могли. Бейте кого-нибудь достаточно сильно и достаточно часто, и рано или поздно послание будет доставлено... не так ли? По крайней мере, Майк на это надеялся.
- Если сдадутся... - Ему пришлось приложить усилие, чтобы закончить фразу. - Если сдадутся, войне пиздец. - Его забуксовавшие было мозги пришли в движение. - Начо!
- Да, сержант. - Голос Начо не звучал столь бодро со времён окончания учебки.
- Дуй назад и приведи кого-нибудь с рацией или полевым телефоном. Нужно доложить наверх, мухой! - сказал Майк.
Начо кивнул и побежал прочь. Майк вытянул руку и остановил его.
- Погодь, мужик! Приведи с собой как можно больше подкрепления. Если япошки узнают, что стало с Хирохито, они точно захотят отбить его труп, и у нас тут начнётся натуральное пиздилово.
- Понял, сержант. - Латинос, сломя голову, бросился в тыл.
Майк восхитился его скоростью. Что ж, паренёк был более чем в два раза моложе его, да и в лагере, скорее всего, просидел меньше, перед тем как решил сделать ставку на штрафную бригаду.
Возможно, его ставка и сработает. Кто мог вообразить подобное ещё полтора часа назад?
Майк снял с пояса сапёрную лопатку и принялся рыть стрелковый окоп. Каждый раз, когда остаёшься на открытом пространстве дольше нескольких минут, каждый раз, когда начинаешь думать, что исход боя решён в твою пользу, дыра в земле - твой лучший друг. Спасти могла даже небольшая канавка с кучей земли впереди. Чем больше у тебя есть времени, тем глубже закапывайся. Элементарно.
Остальные американцы последовали его примеру. И очень вовремя, поскольку японские солдаты уже начали подходить, чтобы выяснить, что случилось с танками, и автомобилем, который они сопровождали. Американские винтовки и пистолеты-пулемёты удерживали их на расстоянии, пока...
Пока на подмогу не подоспела кавалерия. Всё происходило не так, как в вестернах, но довольно близко к этому. Несколько солдат, что прибыли вместе с Начо Гомесом, прикатили на джипах и полугусеничных грузовиках. Эти небольшие, но крепкие машинки являлись в современной войне ближе всего к былым временам.
Подполковник, не имевший на рукаве буквы "Р", подполз ближе, чтобы лично взглянуть на труп. Возможно, он не служил в штрафной бригаде, но то, как он двигался, говорило о том, что пару-тройку раз на передовой он побывал. Он кивнул Майку, чей окоп находился ближе всего к Хирохито.
- Ясно, это он, - произнёс подполковник. - Я в начале тридцатых служил тут в нашем посольстве. Видел его несколько раз на парадах, а пару раз даже вблизи. У меня никаких сомнений нет.
- Так точно, сэр, - отозвался Майк. - Народ знает, как он выглядит.
- Это уж точно. - Офицер не обращался с ним, как с ниггером из-за буквы "Р", что было приятно. Он махнул кому-то подойти ближе - это оказался фотограф, который принялся увековечивать факт смертности императора Японии.
- Сэр, как считаете, что теперь будут делать япошки? - спросил Майк.
- А хер бы знал, - ответил подполковник. - Надеюсь, сдадутся, но, кто ж знает-то? За что им ещё сражаться? - Он указал на север. - Тут, ведь, не только мы. А и русские тоже. Мы раздавили промеж друг друга немцев так, что от них ничего не осталось. Если придётся, с япошками поступим точно так же.
- Надеюсь, не придётся. - Майк уже навоевался за сотню человек.
- Ага, надеемся, - сказал офицер. - Но нам остаётся только ждать и наблюдать.
***
- Боже мой! - Чарли уставился в иллюминатор президентского самолёта в трепете и неверии. - Вы только поглядите!
Рядом сидел Лазар Каган.
- Откиньтесь назад, чтобы и я посмотрел, - сказал Каган. Чарли откинулся. Каган посмотрел и покачал головой. - Немного тут осталось, не так ли?
- Вряд ли вообще, хоть что-нибудь, - сказал Чарли.
Они низко летели над тем, что осталось от южного Хонсю. Пока Хирохито не сыграл в ящик, японцы сражались всем, чем могли, от танков и истребителей, вплоть до зубов и ногтей. Они убили сотни тысяч американцев, и возможно, сопоставимое количество бойцов Красной Армии. Называть ли подобное непревзойдённой храбростью, или непревзойдённым безумием, зависело от того, с какой стороны посмотреть. Количество жертв среди японцев исчислялось миллионами, и речь шла только о погибших. Если добавить к этому искалеченных, изувеченных, ослепших... От великой страны почти ничего не осталось, даже если раньше она вам и не нравилась.
Лишь со смертью Хирохито, и когда япошки узнали о его смерти, они, наконец, отчаялись. Американские офицеры благоразумно удержали американских солдат от неподобающего обращения с его трупом. Строго говоря, его поместили в лёд, дабы сохранить его как можно лучше. А, когда япошки запросили о его выдаче, его вернули для кремации под флагом перемирия.
Жест вежливости также способствовал капитуляции. Севернее, бойцы Троцкого никакими подобными любезностями не занимались. Но, даже япошки видели, что у них не было ни единого шанса против русских, когда они уже сдались американцам. Бригадный генерал, который подписал акт капитуляции, сразу после этого вскрыл себе живот, дабы искупить свой позор, однако капитуляция оставалась в силе.
Авиалайнер снижался над небольшим непримечательным городком Вакаматцу. Непримечательный он там, или нет, но он являлся крупнейшим на реке Агано, которая являлась границей между Японией, оккупированной американцами на юге, и Японией, оккупированной русскими на севере. Джо Стил пролетел полмира, Лев Троцкий пролетел четверть мира, чтобы обсудить, что они будут делать с Азией.
Троцкий уже чётко и ясно изложил свои мысли. У него имелся свой "красный" начальник в Корее, которую его войска отняли у япошек. Манчжоу-Го превратилось обратно в Манчжурию и вернулась Китаю, но Красная Армия передала её и всё трофейное японское вооружение, а также, возможно, часть советского, "красному" Мао Цзэдуну, а не Чан Кайши - президенту Китая, поддерживаемому США. Мао и Чан цапались задолго до того, как япошки наводнили Китай. Теперь, когда япошки ушли, они могли подбирать всё, что от них осталось.
Русская часть Японии была поименована Японской Народной Республикой. Троцкий разыскал несколько японских коммунистов, которых Кэмпэйтай* не выловила и не убила. Они были марионетками в руках маршала Фёдора Толбухина, который отдавал им приказы, ну, после того, как получал их от Троцкого.
Американская часть Японии - юг Хонсю, Кюсю и Сикоку обрели неуклюжее название Конституционной Монархии Японии. Сыну Хирохито, Акихито, не было ещё и тринадцати лет. Он был конституционным монархом, хотя конституция ещё не была дописана. И пока японские коммунисты получали приказы от маршала Толбухина, основной задачей Акихито являлось делать всё, что говорил ему генерал Эйзенхауэр.
Стуки и удары объявили о том, что выпущено посадочное шасси. Самолёт сел достаточно мягко. Взлётная полоса была совершенно новой, построенная инженерами армии США. Вакаматцу разбомбили - Чарли не знал ни одного города в Японии, который не разбомбили - однако капитуляция произошла раньше, чем в нём начались пехотные бои. Поэтому, несколько зданий ещё стояло.
Когда открылась дверь авиалайнера, внутрь ворвался влажный воздух позднего лета. Чарли сморщил нос; в воздухе стоял запах смерти. Ещё сильнее он чувствовался на Кюсю, где самолёт остановился на дозаправку. Там он был более застарелым, но и бои там шли ожесточённее.
Самолёт Троцкого приземлился на час позже Джо Стила. Наблюдая за его посадкой, Чарли решил, что это "DC-3". Но, нет; то была русская модель, без сомнений, базировавшаяся на изделии "Дугласа", только с пулемётной турелью в хвостовой части.
Джо Стил поприветствовал Троцкого на взлётной полосе. Всё происходило только между ними. Новый британский премьер-министр Клемент Эттли был там третьим лишним. Только Россия и США являлись теми странами, с которыми следовало считаться в дивном новом послевоенном мире.
И коммунистические и капиталистические фотографы принялись щёлкать, пока оба лидера пожимали руки.
- Война окончена. Наконец-то, война окончена, - сказал Джо Стил. - Благодарю вас и Красную Армию за мужественную помощь в победе над Японией.
- Мы были рады помочь своему союзнику, - ответил Троцкий через переводчика. Чарли понял это, как: "Мы были рады помочь сами себе". Однако лидер коммунистов ещё не закончил: - А я благодарю вас и армию США за мужественную помощь в победе над гитлеровцами.
Джо Стил начал было что-то говорить, но умолк, осознав, что его только что подкололи. Он одарил Троцкого таким взглядом, который должен был его парализовать. Троцкий в ответ ухмыльнулся. Джо Стил не мог приказать отправить его в трудовой лагерь. У Троцкого имелись и свои трудовые лагеря. Их у него было больше, и работали они дольше, чем те, что у президента.
- Давайте же сделаем всё возможное, чтобы никому из нас больше не пришлось воевать много-много лет, - произнёс Джо Стил после некоторых раздумий.
- Это было бы хорошо, - согласился Троцкий.
- Даже революции необходим отпуск, да? - Президент решил нанести свой удар.
- Революция никогда и нигде не спит. - Должно быть, Троцкий цитировал Священное Писание. Судя по его убеждённости, так и было.
Джо Стил, напротив, любил цитировать предыдущих президентов. Так он поступил и на этот раз:
- Да, как сказал Джефферсон: "Древо свободы необходимо поливать кровью тиранов и патриотов. Таково его природное удобрение". За прошедшие годы мы пропололи мир от диких тиранов.
- Именно так. - Троцкий кивнул и вновь ухмыльнулся. - Но, мы также пропололи его и от добропорядочных патриотов.
Ужин тем вечером проходил на армейской базе рядом с взлётной полосой. Подавали пищу американской кухни. Тосты проходили по русской традиции: встаёшь, говоришь, что хочешь, пьёшь. В отличие от Басры, в этот раз Чарли подготовился.
- За мир между Северной Японией и Южной! - сказал он, когда настала его очередь, назвав разделённые страны так, как их называли в газетах, а не неуклюжими официальными именованиями.
Русские и американцы выпили за это. Без сомнений, япошки тоже выпили бы, если бы их пригласили. Но это было собрание победителей, а не побеждённых.
Троцкий, похоже, вёл себя более покладисто, чем, когда обсуждались европейские дела. Когда Джо Стил предложил установить пятикилометровую демилитаризованную зону между территориями, удерживаемыми великими державами, Троцкий махнул рукой, словно говоря, что эта тема не стоила обсуждений.
- К Балканам вы относились серьёзнее, - поддел его Джо Стил.
- О, да. - Троцкий вновь стал мрачен. - Война против Гитлера была борьбой за выживание. Ещё одна подобная война в Европе будет такой же. - Он оглядел президента перед тем, как закончить: - Но здесь? Здесь просто война.
Чем больше Чарли над этим размышлял, тем больше смысла находил. Профессор, или дипломат в полосатых брюках сказал бы, что Япония не затронула жизненно важные интересы России, как Германия. Троцкий довёл своё мнение, сказав то, что сказал, со своим традиционным хладнокровным равнодушием.
Джо Стил ни разу не упомянул уран. Чарли не знал, как там дела у Риковера с проектом, который стоил Альберту Эйнштейну, и, судя, по небольшим заметкам в газетах, также и некоторым другим видным физикам-ядерщикам, то тут, то там, скоропостижной кончины от несчастного случая. Чарли не мог просто взять президента за лацкан и спросить: "Слышь, как там урановая бомба?". Если Джо Стил захочет, чтобы он узнал, он узнает. Если Джо Стил не захочет, он узнает от кого-то ещё, либо не узнает вовсе.
Разумеется, Лев Троцкий также не упоминал уран. Не из-за того ли, что он никогда о нём не слышал? Или из-за того, что у него имелись и свои порабощённые инженеры и учёные? То была крайне примечательная загадка, особенно после того, как Чарли присоединился к немалому числу тостов.
Напился он не так сильно, как в иракском городе. Но, невзирая на аспирин и витамин В12, наутро он всё равно ощущал себя неважно. Он пополз в направлении кофе (обязательно) и завтрака (опционально). Когда он покинул домик типа "Куонсет"*, который делил с Каганом, стройный старший лейтенант произнёс:
- Простите, мистер Салливан, сэр, но тут с вами желает поговорить какой-то унтер.
- Неужели? - удивлённо спросил Чарли.
Именно так. Стройный, сурового вида сержант, выглядевший так, словно провёл в армии последний миллион лет. Лишь, когда он склонил голову набок, Чарли его узнал.
- Э, малец! Ну, чо, ты как? - произнёс Майк.
Похмелье забылось, Чарли бросился в объятия брата.
- Майк! - бормотал он сквозь слёзы, пока лейтенант стоял с открытым ртом. - Что, во имя Господа, ты тут делаешь, Майк?
- Ну, япошки не смогли меня убить, хотя и пытались разок, или пару... дюжин раз, - ответил Майк. - Но я в этой Вака-Мака-сраке, или как они там зовут эту гнилую дыру, за тем, чтобы Джо Стил прицепил мне медаль за то, что я опознал в дохлом япошке Хирохито. Забавно, не так ли?
- Это, - совершенно искренне произнёс Чарли, - пиздец, как нелепо. Идём, позавтракаем вместе. Готов спорить, у меня харчи лучше, чем у тебя.
- Я толком не наедался с тех пор, как вышел из лагеря - сказал Майк. - Не думаю, что и тут вытяну счастливый билет.
Тем не менее, он пошёл в новёхонькую столовую вместе с Чарли. Он наполнил поднос, истребил всё, что взял, и пошёл за жарким. С ним он тоже расправился. Пока он этим занимался, рядом остановился Джо Стил, шедший к очереди за едой.
- А, братья Салливаны, - сказал он. - Ну, Майк есть у вас ещё хороших статеек обо мне? Я всё гадал, тот ли вы Салливан. Теперь, знаю. - Не мог же он хоть раз подумать о Майке за все эти девять лет... или мог? Так это или нет, но он помнил всё, как и говорил Микоян.
- Ну, да, я тот самый Салливан, сэр. НЙ24601. - Майк не без гордости назвал свой лагерный номер.
- Что ж, если ещё пересечётесь с ВЙ232, передавайте ему мои наилучшие пожелания, хотя они его и не порадуют. - Кивнув, Джо Стил отправился за порцией бекона с яичницей и кофе.
Майк уставился ему вслед.
- Хосподи! - хрипло произнёс он.
- Что? - спросил Чарли.
- Он даже знает, кем был мой лучший друг в лагере. Он - сукин сын, но он умнее, чем я о нём думал, а я никогда не считал его идиотом.
Вошёл Лев Троцкий в компании двух русских охранников и переводчика.
- Вот ещё один умный сукин сын, - тихим голосом проговорил Чарли. - И эти двое поделили между собой весь мир.
- Разве жизнь не прекрасна? - сказал Майк.
Оба рассмеялись.
XXII
Майк остался в армии после того, что назвали наступлением мира. Все прочие варианты для него оказались ещё хуже. Ему чётко дали понять - любой, кто мотал срок в лагере, законно мог жить только в штатах Среднего запада и Скалистых гор. Чем он там будет заниматься? Ответ заключался в самом вопросе. Голодать, вот, чем.
Кто наймёт репортёра, которому закатали ласты за то, что он выступал против Джо Стила? Никто в здравом уме, пусть даже сам президент вручил ему Бронзовую звезду с буквой "V" за доблесть. Другой профессией, которую он освоил, была профессия лесоруба. Майку не нравилось заниматься этим для гбровцев, и уж тем более он не станет заниматься им ради себя.
Подумав, он решил, что хорошо освоил ещё одно дело. Но, какой спрос на услуги "решалы" в городах, типа Денвера, Солт-Лейк-Сити или Альбукерке? Совершенно недостаточный, чтобы поддерживать тот стиль жизни, к которому он хотел бы вернуться. И, как в случае с рубкой деревьев, рубка людей была тем, что он умел делать по нужде, но не тем, на чём он хотел бы сделать карьеру.
Поэтому Майк продолжил носить форму. Его повысили до первого сержанта - получение медали прямо из ручонок Джо Стила имело дополнительный вес. Ещё его вычеркнули из штрафной бригады и перевели в регулярное пехотное подразделение. Снимая гимнастёрку, которую носил столько времени, ту самую, с буквой "Р" на рукаве, он ощутил укол сожаления. Отчасти это сожаление было вызвано памятью о том, сколько хороших, по его мнению, ребят носили эту букву "Р", и которых не оказалось здесь, когда пришло время её снимать. Именно с этой целью и создавались штрафные бригады - избавляться от таких ребят, ребят вроде него. В его случае, это просто не сработало.
Он мог соврать о своём прошлом, и сказать, что служил в регулярном подразделении. Когда Майку давали новое назначение, ему даже предложили состряпать новое прошлое со всем хвостом подтвердительных бумаг - видимо, ещё одно последствие получения Бронзовой звезды от Джо Стила. Но он сказал: "Не, не заморачивайтесь".
Он гордился своим сроком в штрафной бригаде. Он гордился четырьмя дубовыми листками на Пурпурном сердце. Также он гордился сроком за вредительство. Немалое число бедолаг в лагере получили свои срока, потому что их кто-то сдал. Но, не он. Свой срок он заслужил максимально честным способом, на какой только способен человек.
Когда он прибыл в бригаду, располагавшуюся рядом с демилитаризованной зоной, то заметил, насколько тамошние бойцы восхищались тем, что он пережил. Он повидал больше тяжёлых боёв в большем количестве плохих мест, чем четверо из них вместе взятые. Большинство из них желало поскорее вернуться домой и начать восстанавливать ту жизнь, какая у них было до того, как они надели форму.
Майку в Штатах восстанавливать было нечего. Ему нравилось видеться с Чарли. Но они разошлись разными дорожками ещё до того, как тем утром в его дверь постучали. Чарли примирился с Джо Стилом. Майк не примирился, да и не мог так поступить. В Соединённых Штатах нынче не было пропасти глубже, чем между ними.
Поэтому Майк решил, что будет лучше, если между ним и Соединёнными Штатами будет лежать океан. Теперь, когда он перестал пытаться убить япошек, выяснилось, что они весьма интересные люди. Когда мимо проходил американский завоеватель, они низко кланялись. Многие солдаты воспринимали это даже как обязанность. Майк задумался, что будет, если он начнёт кланяться в ответ.
Старики таращились так, словно не верили собственным глазам. Те, что помоложе, в основном, демобилизованные солдаты, вели себя так, словно удивились, но некоторые выдавливали из себя улыбку. Женщины всех возрастов принимались неистово хихикать. Он никак не мог решить, то ли стал для них самым забавным явлением, то ли ввёл их в неловкое положение.
Они также хихикали, когда он разучил несколько слов на японском и пытался произнести их вслух. Ему нравилась возможность заказывать еду и напитки без песен и плясок. Пиво - biru - это было просто. Также он выучил слово, означавшее "вкуснятина", по крайней мере, думал, что выучил. Это вызвало ещё больше смеха, чем прежде. Он продолжал терзаться догадками, пока один япошка с зачатками английского не объяснил, что слово oishi, если произнести его неправильно, означало кое-что пошлое. Майк старался изо всех сил, и потом частенько его использовал, потому, что, неожиданно для себя, заметил, что ему нравилась японская пища.
Ещё ему понравилось отмокать в японской бане. Когда он рассказал об этом другим американцам, те высмеяли его.
- Спасибо, я люблю мыться сам, - сказал один.
- Слышь, это гораздо лучше, чем лезть в ванну, полную дезинфицирующих средств с кучей вонючих бритых, - сказала Майк.
Насколько ему было известно, этот солдат и на сотню миль не приближался к лагерю. Но этот парень понимал сленг. Джо Стил оставил отметины по всей Америке.
Он и на Японии оставил свою отметину. Все вокруг были чудовищно бедными. Япошки без стыда рылись в мусоре базы. Им были дороги старые консервные банки, обломки древесины, поломанные инструменты. Как и одежда, ведь своей у них осталось совсем мало.
Ничего удивительного в том, что разросся чёрный рынок. Кое-какие вещи окольными путями уходили с базы к местным. Американцы становились владельцами тех произведений искусства, что не были уничтожены в боях. Сельский аптекарь соорудил самогонный аппарат, которым во времена Сухого закона мог бы гордиться любой самогонщик. В Штатах Майк пробовал шмурдяк и похуже.
И, разумеется, многие женщины платили за желаемое самой древней валютой. Если такой расклад их и волновал, то они демонстрировали это меньше, чем их "коллеги" на Западе. Казалось, подобное их отношение говорило о том, что всё это - часть повседневной рабочей жизни. Майку подобное нравилось больше, чем то лицемерие, среди которого он вырос.
Некоторые мужчины возмущались тем, что американцы их побили. В Южной Японии существовали места, куда солдаты отправлялись только группами, чтобы не быть избитыми. Особо дурную репутацию имел остров Сикоку. Его обошли стороной, а не сровняли с землёй. Япошки, что жили там, не боролись за жизнь, как те, что жили на Хонсю и Кюсю.
Здесь, рядом с демилитаризованной зоной, местные причиняли американцам гораздо меньше бед. Как бы ни было плохо по эту сторону реки Агано, япошкам достаточно было посмотреть в сторону Северной Японии, чтобы понять, что могло быть гораздо хуже.
Американцы, по крайней мере, совершали какие-то телодвижения, чтобы поставить япошек на своей стороне на ноги. Русские? Они обращались с Северной Японией точно так же, как обращались с Восточной Германией - как с источником ресурсов, необходимых для восстановления собственной разрушенной страны. Заводы и мельницы разбирались, грузились на корабли и увозились во Владивосток, чтобы восстановить что-то где-то в России. Фермеров согнали в сельскохозяйственные коллективы (Майк в этом не видел особых отличий от общественных ферм, устроенных Джо Стилом, но его никто не спрашивал, и он молчал)*. В Северной Японии любой, кто жаловался, исчезал - либо в лагерях перевоспитания, либо в безымянной могиле. Разумеется, и в Южной Японии, тот, кто начинал жаловаться, тоже наживал себе на голову проблемы. Но существовало отличие. С севера на юг бежало больше народу, чем в обратном направлении. Когда приходило время голосовать ногами, япошки предпочитали армию США, а не Красную Армию.
Один за другим проходили дни. Зима вдоль русла Агано была суровее, чем в Нью-Йорке - из Сибири один за другим дули шторма. Но всё это были мелочи, в сравнении со Скалистыми горами в Монтане. Когда народ жаловался, Майк смеялся.
Теперь он смеялся гораздо чаще, чем когда гбровцы его сцапали. В сравнении с жизнью вредителем в трудовом лагере, в сравнении с высадками то на один берег, то на другой в штрафной бригаде, жизнь была не просто хороша - она была прекрасна. Он надеялся, что будет помнить, насколько она прекрасна, когда привыкнет к ней.
***
Вскоре после окончания войны, Чарли надеялся, что на планете, наконец-то, воцарится настоящий мир. То же самое люди думали и после Первой Мировой войны. Они называли её "Войной, что покончит с войнами". И они оказались более чем разочарованы, когда Версальский договор не стал "концом истории".
Будучи однажды свидетелем крушения своих надежд, Чарли не так сильно удивился, когда они вновь отправились в унитаз. Троцкий искренне верил в мировую революцию, либо вёл себя так, словно верил. Коммунистические режимы расползались по Восточной Европе, словно поганки. Италия и Франция бурлили и кипели, будто котлы с туго закрученными вентилями. Корея и Северная Япония также были хорошими и "красными". В Китае Мао побеждал Чана по очкам, и, похоже, был готов нокаутировать его.
До войны ГБР Дж. Эдгара Гувера с примерно одинаковым усердием преследовало нацистов, коммунистов и всех, кому так или иначе не нравился Джо Стил. Теперь, гбровцы, похоже взялись за наполнение трудовых лагерей коммунистами. Если вы не задираете нос и не убегаете при звуке нечестивого имени Льва Троцкого, вам предстоит узнать о рубке сосен гораздо больше, чем вам хотелось бы.
Чарли думал, что США справились бы лучше, как у себя, так и за рубежом, если бы задумались, почему так много людей хотят скинуть свои правительства и поставить новые, пусть даже и коммунистические. Думать о подобных вещах пока ещё можно. У Дж. Эдгара Гувера не было машин для чтения мыслей, хотя, возможно, он и работал над их созданием. Но, если открыть рот...
Чарли попробовал представить, как говорит нечто подобное Винсу Скрябину. Сколько он останется на свободе, если останется? Столько, сколько гбровцам потребуется времени дойти до его кабинета после вызова Молотка. Или Скрябин просто позовёт охрану Белого Дома и управится сам.
Эта мысль настолько вдохновила Чарли, что он прямо посреди дня ушёл с работы и направился в тот бар около Белого Дома, где все свои сроки пил Джон Нэнс Гарнер. Разумеется, вице-президент смолил сигарету и работал над бурбоном.
- Ну, бля, это ж Салливан! - воскликнул он. - Из школы пораньше отпустили, Чарли?
- Выгнали за плохое поведение, - ответил Чарли. Он кивнул бармену: - Дайте "Уайлд Тёрки" со льдом.
- Ща будет, сэ', - ответил негр и через мгновение Чарли всё получил.
Он отпил. Этот день был не из настолько плохих, когда ему требовалось надраться как можно скорее, но ему нужен был стакан, или три. Как минимум, стакан или три.
Джон Нэнс Гарнер наблюдал за ним и подкреплялся сам. С некоторым удивлением Чарли осознал, что вице-президенту было около восьмидесяти. Пьянство и курение, по идее, должны вредить здоровью, разве нет? Он не мог сказать этого по Гарнеру, который до сих пор оставался в здравом уме, пусть даже он и не был из тех, кого можно назвать симпатичным.
- Полагаю, босс готовится к сроку номер пять, - произнёс Гарнер.
- А с вами он не говорил? - спросил Чарли.
Вице-президент хохотнул.
- Думаешь, я бы стал спрашивать, если б знал? Чем меньше Джо Стил со мной разговаривает, тем я счастливее.
- Мне передать ему ваши слова?
- Бля, сынок, ну давай дальше, в том же духе. Нет ничего такого, чего он бы уже не знал. Думаешь, он хочет со мной разговаривать? Если бы хотел, поговорил бы - вот, что я тебе скажу.
- Почему?.. - начал, было, Чарли, но оставил вопрос незаданным.
- Почему он меня до сих пор не выкинул, раз он так ко мне относится? - Джон Нэнс Гарнер ответил на вопрос, пусть даже Чарли его и не задавал: - Потому что я не гоню волну. Не создаю неприятностей. Я делаю всё, что он говорит, и не возражаю. Он знает, что ему не нужно из-за меня переживать, пока он смотрит в другую сторону. Япония неплохо поимела его, пока он корчил рожи Гитлеру и Троцкому. Я же просто сижу либо в Сенате, либо тут, в кабаке. Он может на это рассчитывать, и он об этом знает.
Разумно, если смотреть на ситуацию с позиции Джо Стила. Подручные Гитлера не разочаровывали его, пока война шла хорошо, и проиграли. Сторонники Троцкого были либо верны, либо мертвы. Джо Стилу тоже требовались люди, на которых он мог рассчитывать. От вице-президента ему многого не требовалось, но то, что требовалось, Джон Нэнс Гарнер исполнял.
"Что же ему надо от меня? - гадал Чарли. - Слова". Ответ сформировался сам собой. Он писал для Джо Стила слова, а президент использовал те, что хотел. Назначение Чарли в администрацию Белого Дома, пока Майк находился в трудовом лагере, было из тех вещей, которые веселили президента. Да, это был чёрный юмор, но именно таким чувством юмора обладал Джо Стил.
Чарли обратился к молчаливому человеку за барной стойкой.
- Повторите, пожалуйста.
- Сделаю, сэ', - сказал бармен.
"Уайлд Тёрки" безопаснее размышлений. Чтобы отвлечься от чувства юмора Джо Стила, или той его части, что касалась его, Чарли спросил вице-президента:
- Что думаете обо всей этой шумихи насчёт "красных"?
- Они не договорятся. Вам это известно, если вы сам не "красный". Троцкий говорит, что хочет устроить мировую революцию, но на уме у него сделать так, чтобы все эти революции плясали под его дудку, - ответил Гарнер, что было вполне безопасно. Затем он добавил: - А, вот, Дж. Эдгар Гувер - мерзкий мелкий засранец, с какой стороны на него ни посмотри.
"Я бы и сам не смог сказать лучше". Однако Чарли не хватило духу взять и сказать то же самое.
Вероятно, Джон Нэнс Гарнер заметил выражение его лица. Вице-президент рассмеялся, закашлялся и рассмеялся ещё громче.
- Меня никуда не заберут, - сказал он. - Думаешь, Джо Стил не знает, что Гувер - мерзкий мелкий засранец? Не смеши меня! Разумеется, знает. Но Гувер - это его мерзкий мелкий засранец, вроде злобной псины, которая лижет лицо своего хозяина. Ему нужды беспокоиться о нём не больше, чем обо мне.
А что бы об этом подумал не слишком скромный Дж. Эдгар Гувер? Чарли было любопытно, но не настолько любопытно, чтобы выяснять. Чем меньше дел он имел с главой ГБР, тем лучше себя чувствовал.
Тем же вечером по пути домой он купил леденцов "Сен-Сен"*. Не помогло. Когда он вошёл и Эсфирь поцеловала его, она сморщила гримасу.
- Сколько ты выпил перед тем, как прийти сюда? - спросила она.
- Немного, - ответил Чарли. - Я в порядке.
- Да? - В её голосе не слышалось уверенности.
Евреи строже относились к сильно пьющим, нежели ирландцы. "Шиккер - это гой. Пьяница - не еврей". Когда немного изучаешь идиш, узнаешь и выражения, вроде этого. Эсфирь продолжила:
- Последнее время ты пьёшь больше, чем мне хотелось бы.
- Я в порядке, - повторил Чарли. - Богом клянусь. Это я держу бутылку. А не бутылка держит меня.
- Не держала. И я не хочу, чтобы начинала, - сказала Эсфирь. - Вскоре ты не сможешь её удержать. Может, тебе стоит попробовать, пока ты ещё контролируешь игру. Я не имею в виду завязать насухо - не думаю, что тебе следует заходить так далеко. Но сократить следует.
- Ну, наверное. В Вашингтоне это сделать трудно, но думаю, я могу попробовать.
Раз уж она не стала давить так сильно, как могла бы, то и он не станет упираться в ответ. Чарли поцеловал её и произнёс:
- Ты так заботишься обо мне, детка.
Она улыбнулась ему.
- Работа грязная, но кто-то же должен её делать.
Дети не стали выбегать поздороваться - возвращение отца не было для них впечатляющим представлением - поэтому он немного её полапал. Эсфирь тихо пискнула - она помнила, что дети рядом.
- Хочешь по-грязному, дождись глубокой ночи - сказал Чарли и прикусил ей мочку уха.
Эсфирь оттолкнула его, продолжая улыбаться.
- Посмотрим, кто из нас сможет проснуться, - сказала она.
Любой, кто их подслушал бы, сразу понял бы, что женаты они уже давно.
***
На севере грохотала артиллерия. Глядя на ту сторону реки Агано, Майк произнёс:
- Господи, что там опять затеяли русские?
Официально ротой командовал капитан Кэлвин Армстронг. Неофициально, во многих делах он опирался на мнение первого сержанта, который был в два раза его старше. Именно для этого и были нужны опытные унтера.
- Как думаете, что это? - спросил он.
- Да, кто ж, блин, их знает, сэр? Пока на нашу сторону ничего не прилетает, мы не можем сказать, что это нас касается.
- Это я понимаю. - Счастливее Армстронг не выглядел. - В целом, надеюсь, у них там не восстание какое-нибудь. Такие вещи могут выплеснуться и сюда.
- Так точно, сэр. - Майк надеялся на то же самое.
Южная Япония не была так похожа на пороховую бочку, как Северная Япония, но здешние жители также не особо любили завоевателей. Особенно активно они возмущались, видя императора Акихито пониженным в статусе до личного глашатая генерала Эйзенхауэра. На карикатурах Акихито рисовали марионеткой чревовещателя, сидящей на колене Эйзенхауэра, с его же рукой, засунутой в задницу. Можно нажить гору неприятностей, развешивая подобные листовки, но япошки всё равно этим занимались.
- Как думаете, если бы у них началось восстание, они бы нам рассказали? - спросил капитан Армстронг.
Он не был идиотом. Он задавал интересные вопросы.
- Сомневаюсь, сэр, - задумчиво произнёс Майк. - Если только всё не выйдет из-под контроля и они не смогут сразу же его подавить, или типа того. Как я понимаю, русские никогда ничего и никому не рассказывают, пока могут справиться сами.
Армстронг кивнул. Он был бы более уместен в университетском кампусе, а не здесь, смотрящим в сторону Северной Японии. Возможно, перед тем, как поступить на службу, он и был студентом университета, и прошёл офицерские курсы, чтобы получить крещение в девяностодневной командировке. Впрочем, большинство таких ребят так и остались в лейтенантах. Должно быть, Армстронгу удалось кого-то впечатлить, дабы получить не одно повышение, а аж два.
- Надо будет поинтересоваться у майора Драгунова на ежемесячной встрече, если вспомню, - сказал он. - Жаль, что ближайшая только через три недели.
Местные командиры по обе стороны демилитаризованной зоны постоянно общались, чтобы решать проблемы, переходящие от одних к другим.
На севере вновь громыхнули большие пушки.
- Что ж, сэр, если оно так и продолжится, вы об этом точно не забудете, - сказал Майк.
Так оно и продолжилось, время от времени. Драгунов и Армстронг без оружия встретились у реки. То была очередь Драгунова переходить на американскую сторону, что он и проделал на моторной лодке. Он не говорил по-английски; Армстронг не знал русского. Общались они на школьном суржике французского и немецкого. Поскольку ни один из них не говорил бегло, они много жестикулировали. Майк мог разобрать через два слова на третье, поскольку его знания французского были не такими свежими, как у Кэлвина Армстронга, а немецкий представлял собой нью-йоркский идиш, тоже далеко не современный.
Он определенно понял, когда Армстронг спросил про артиллерийскую канонаду. Драгунов ответил не сразу, и не на том языке, который американцы поняли бы. Вместо этого он заговорил по-русски с лейтенантом, чья синяя армейская форма и всезнающий вид выдавали в нём сотрудника НКВД. Майк не знал, что означали эти буквы. Он знал, что "сотрудник НКВД", это русское обозначение слова "гбровец".
Удостоверившись, что, раскрыв рот, он не получит взбучку, Драгунов перешёл на франко-немецкий. Он произнёс нечто, что Майку показалось как "народная армия Японской Народной Республики".
Армстронг задал вполне логичный вопрос:
- Эта народная армия состоит из японцев?
- Oui*, - неохотно ответил Драгунов. Снова переговоры с лейтенантом НКВД. Затем, в основном, по-французски: - Почему бы и нет? Японская Народная Республика иметь необходимо способность защищать себя.
- Защищать себя? От кого? - спросил Армстронг, и это тоже был хороший вопрос.
- Ну, от разжигателей войны и империалистов, aber natЭrlich*, - ответил майор Драгунов, переходя на немецкий. - Это враги, от который миролюбивой стране нужна ограда.
- Не думаю, что в Южной Японии ещё осталось много разжигателей войны, - произнёс Армстронг. - Большинство мы убили.
- Может быть вы правы. - В тоне офицера Красной Армии не был ни намёка на то, что он поверил хотя бы одному слову. - Если так, не сомневаюсь, мы будем просто заниматься шагистикой. Но надо быть готовы к любой возможности, не так ли?
Они ещё несколько минут поговорили о других, менее важных вещах. После резкого обмена воинскими приветствиями, майор Драгунов со своим - надзирателем? - вернулись в лодку и отплыли по реке в Северную Японию.
- Вам стоит звякнуть наверх, сэр, - произнёс Майк. - Если там об этом неизвестно, то точно, блин, надо их известить, причём немедленно.
- Вы читаете мои мысли, Салливан, - ответил капитан Армстронг. - Мы кучу времени и крови угробили на то, чтобы размазать японскую армию, а они собирают новую? Святый боже!
- Если у их япошек есть пушки, наши япошки тоже захотят пушки, - сказал Майк. - И каким же образом мы им откажем?
- Хер бы знал. - Капитан Армстронг смотрел вслед лодке с русскими, переплывающей на дальний берег Агано. - Что меня радует, так это то, что ответ буду придумывать не я.
***
Джо Стил пристально смотрел на Чарли.
- Я ищу способ изложить кое-что важное, - сказал он. - У меня есть замысел, но нет достаточного количества необходимых слов. Слова - это ваша зона ответственности. Возможно, вы подберёте кое-что.
- Буду стараться изо всех сил, господин президент, - произнёс Чарли то, что было надо. Да, Джо Стил получит необходимые ему слова. - В чём замысел? - Он не мог сказать: "Что за охрененная задумка?", не в адрес президента. Потребовалось бы работающее чувство самоиронии, чтобы улыбнуться в ответ. Джо Стил в ответ нахмурился бы.
- Я хочу рассказать о том, как коммунисты давят во всех странах, в которых заполучают власть, как они не позволяют нам восстанавливать эти страны, растерзанные войной на куски, как они хотят только получать обеими руками и ничего не отдавать взамен. - Джо Стил недовольно махнул рукой. - Таков замысел. Но, когда я говорю, как есть, оно звучит неинтересно. Я хочу, чтобы оно звучало настолько важно, как оно есть. Если я смогу убедить людей увидеть всё, как вижу я, возможно, нам не придётся воевать с Россией в ближайшие несколько лет.
Без разницы, насколько сильно Чарли жаждал мира, он видел, как впереди маячила война, как в 1919 году видел любой с открытыми глазами, что Германия совершит очередную попытку, едва соберется с силами. Очень многие видели семена Второй Мировой войны. Чарли вспомнил карикатуру, на которой был изображён плачущий младенец на фоне Версаля, откуда выходила Большая четвёрка Антанты после подписания договора. На подгузнике ребёнка было написано "ПРИЗЫВ 1940 ГОДА". Тот парень попал прямёхонько в точку.
Продолжат ли Соединённые Штаты и коммунистическая Россия враждовать к 1960 или 1965 году? Чарли хотел это предотвратить. И Джо Стил этого хотел. Говорите об этом человеке, что угодно, но за это стоит отдать ему должное.
- Посмотрю, что смогу сделать, сэр.
Почёсывая челюсть, Чарли вернулся в кабинет, запер дверь и снял трубку телефона. Когда звук сигнала начал его раздражать, он сунул аппарат в тумбочку и закрыл её. Затем он принялся размышлять.
Из-за чего именно с "красными" работать настолько тяжело? Никогда не знаешь, что они намерены делать, пока они не начнут что-то делать. Никто и вообразить не мог, что Литвинов подпишет пакт с нацистами, пока он не запрыгнул в самолёт, отправился в Берлин, и не подписал эту хренотень. Также никто не мог вообразить, что его имя на пунктирной линии будет стоить столько крови.
Всё, чем "красные" занимались, они окутывали светозащитной занавеской. Чарли не был уверен в том, что причиной тому было именно то, что они - "красные". Возможно, это было вызвано тем, что они - русские, либо евреи, выросшие среди русских. Почему, не важно. А вот аналогия зашла.
Светозащитный занавес? Не так уж и плохо. Близко к тому, чего хотел Джо Стил. Чарли не считал, что достаточно близко. Светозащитный занавес, окрашивающий всё красным? Он написал эту фразу на клочке бумаги. Она не вызвала у него желание вскочить и закричать от радости - она была слишком невинной. Но он мог предложить хоть что-то, если только не придумает что-нибудь получше.
Он достал с полки верный цитатник Бартлетта*. Это был один из лучших друзей спичрайтера. За прошедшие пару тысяч лет люди наговорили немало умных мыслей. И вот они все, готовые к использованию. Либо к подсказыванию свежих идей, и если повезет, неплохих.
Ему ничего не попалось. Впрочем, ему до сих пор нравилось упоминание занавеса. Не чёрного светозащитного занавеса. Чёрный не являлся цветом режима Троцкого и тех, кто его поддерживал. Но красящий красным светозащитный занавес, по-прежнему, звучало глупо.
- Просто Красный занавес? - пробормотал Чарли себе под нос. Затем он повторил словосочетание - громко и глубокомысленно. Он записал его. Да, возможно, оно. Всего лишь возможно.
Он вставил лист бумаги в печатную машинку. Возможно, пальцы смогут доделать за него остальное. Единственный способ это выяснить - выпустить их на волю и пусть они рвут.
"От Адриатики до Балтики, от Лейпцига до Саппоро, Красный занавес опустился на одну четвертую часть мира, - писал он. - За ним находятся правительства, которые и не правительства вовсе, а лишь шайки заговорщиков, каждая из которых одинаково решима и непоколебима в своём желании уничтожить свободный мир".
Чарли взглянул на текст. Если это не то, что пытался сказать Джо Стил, он неверно понял его желания. Стоило рискнуть. Он вытащил текст из печатной машинки и отнёс его в овальный кабинет президента.
В этот раз, чтобы увидеться с Джо Стилом, пришлось немного подождать. Вышел с серьёзным видом Энди Вышински.
- Как вы, Салливан? - просил генеральный прокурор и кивнул.
- В порядке. А вы? - ответил Чарли.
Он устал от бесцветной и безвкусной речи Джо Стила и его калифорнийских подручных. У Вышински был говор жителя большого города, отличавшийся от его собственного, но это хотя бы был говор жителя большого города.
- Итак, Салливан, что там у вас? - спросил Джо Стил, когда Чарли вошёл.
Он передал ему напечатанный абзац. Президент нацепил на переносицу очки для чтения.
- Красный занавес... - Чтобы произнести эту фразу, ему пришлось переместить трубку в угол рта. Затем он пыхнул, пробуя слова на вкус, словно табак. Он провёл ладонью по волосам. Они оставались густыми, хоть и совсем поседевшими. - Красный занавес... - Он снова кивнул, на этот раз всерьёз. - Так или иначе, своё жалование вы отрабатываете, не так ли?
- Я стараюсь, господин президент, - сказал Чарли.
Небрежный и оскорбительный Джо Стил ничем не отличался от дружелюбного Джо Стила.
О Красном занавесе писали все газеты Соединённых Штатов, когда президент употребил эту фразу в своей речи против России. Чарли больше гордился бы этим, если бы газеты не имели привычку цитировать и превозносить до небес всё, что говорил Джо Стил. Когда фразу подхватили в Канаде, Британии и даже одна газета в Новой Зеландии, он и в самом деле начал считать, что в тот день отработал своё жалование.
***
Дж. Эдгар Гувер арестовал шпионов в военном министерстве, в госдепартаменте и даже в министерстве внутренних дел. Он заявил, что эти люди готовились продать Америку Льву Троцкому. Он так выпячивал челюсть, будто вызывал кого угодно по всему миру обвинить себя во лжи.
Энди Вышински молотил по кафедре, когда вещал на пресс-конференции всему миру - по крайней мере, репортёрам, большинство из которых были американцами - какую же свору негодяев схватили сотрудники по обвинению в шпионаже на Льва Троцкого.
- Они хотят затащить Соединённые Штаты за Красный занавес! - яростно вопил он. - Они уже немало стран туда затащили, и ни одна из них ещё не освободилась оттуда!
- Ай! - воскликнул Чарли, когда тем же вечером слушал тираду Вышински по радио. - Я не это имел в виду!
- И, что? - спросила Эсфирь. - Люди что-то берут, и вкладывают туда тот смысл, какой хотят они, а не тот, какой хочешь ты.
- Мне не рассказывай! - печально произнёс Чарли.
Он гордился тем, что Джо Стил назвал ту часть мира, которая управлялась из Москвы, Красным занавесом. Ещё больше он гордился тем, что эту фразу употребляли везде, где говорили по-английски.
Когда же Энди Вышински использовал эту фразу так, как использовал... Чарли больше огорчился бы, только если увидел бы надпись "Красный занавес" на стене в уборной, или в качестве названия борделя. С другой стороны, может, и не огорчился бы.
Хотелось выпить. Немного бурбона избавит от противного привкуса во рту, оставленного генеральным прокурором. Он напряг мышцы бёдер, чтобы подняться с дивана и пройти на кухню. Но он тут же их расслабил. Чарли старался быть хорошим мальчиком и не хвататься за бутылку виски, как только возникнет желание. Действовало не всегда, но время от времени срабатывало. С тех пор как Эсфирь попросила его, он стал пить меньше.
Этим вечером сработало. Вместо выпивки он взял сигарету. Эсфирь улыбнулась ему. Возможно, она знала, чего ему хотелось. На данный момент они вместе уже прожили немало времени. Вероятность того, что она понимала его лучше, чем он сам понимал себя, была выше.
В гостиную вошла Сара. Увидев, как скучные родители слушают старые скучные новости, она состроила гримасу. К своим десяти годам она была убеждена, что они отстали от времени, как неандертальцы или Республиканская партия. Какой она будет, когда в 1956 году закончит старшую школу! - Чарли вздрогнул от этой мысли.
- Помогите мне, пожалуйста, кто-нибудь с домашкой по арифметике! - сказала она.
По её убеждению, новости существовали для того, чтобы мешать делать то, что нужно ей. Из неё вышла бы неплохая кошка.
- Что делаешь? - спросил Чарли.
- Деление столбиком. С десятичными дробями, а не с остатками. - Судя по тону сказанного, всё это находилось где-то между китайской пыткой водой и Калькуттской чёрной ямой*, когда речь шла о степени бесчеловечного отношения к ученикам.
- Что ж, идём за кухонный стол и посмотрим. - Чарли нашёл ещё одну причину радоваться тому, что не взялся за бурбон. С делением столбиком выпивка не помогла бы ему с делением столбиком, даже с остатками.
На трезвую голову ему не потребовалось много времени, чтобы понять, из-за чего у Сары возникли сложности. Она умножила семь на шесть и получила сорок девять.
- Ой! - воскликнула она. - Так, в этом всё дело?
Она схватила лист бумаги и убежала доделывать работу самостоятельно.
- А ты быстрый, Эйнштейн, - сказала Эсфирь, когда Чарли вернулся.
- Я не Эйнштейн, - ответил на это Чарли. - Я пока ещё дышу.
Наедине с женой он пока позволял себе подобные вещи. Говорить так с другими ему не хватало духу. Он задумался, как там обстоят дела с ураном у капитана Риковера и его бритых. Джо Стил ничего ему об этом не рассказывал. Он, мягко говоря, не стал бы живо интересоваться этим вопросом. Если кто-то решит, что ему нужно знать, ему дадут знать. Если же нет... Что ж, отсутствие новостей - тоже хорошие новости.
Судебные процессы об измене оживили унылую зиму. В некоторых обвинениях Энди Вышински превзошёл сам себя. Он мог орать на тех невезучих мужчин и женщин, которых схватило ГБР:
- Расстрелять этих бешеных собак! Смерть бандитам, которые вместе с этим стервятником Троцким, из пасти которого льётся яд, развращающим великие идеалы демократии. Давайте же затолкаем их животную ненависть, которую они питают к нашему дорогому Джо Стилу обратно им в глотки!
Правительственные расстрельные команды и стреляли этих бешеных собак, если они были бешеными собаками. С тех пор как Герберт Гувер ушёл, а Джо Стил пришёл, в судебной системе год за годом всё становилось гораздо проще и быстрее.
На шпионских делах репутацию создал себе и помощник генерального прокурора. Это был паренёк из Калифорнии, возрастом за тридцать, с вздёрнутым носом, как у Боба Хоупа* и чёрными вьющимися волосами. Он не ругался, как Вышински. Он просто сокрушал, безжалостно, словно отбойный молоток.
- Являетесь ли вы сейчас, или являлись когда-нибудь коммунистом? - требовательным тоном спрашивал у всех подсудимых подряд, и: - Что вы узнали, и когда вы об этом узнали?
Он тоже добивался обвинительных приговоров, почти столько же, сколько и его босс. Каждый раз, когда его имя всплывало, Джо Стил улыбался. Чарли гадал, не видел ли президент в нём копию самого себя, молодого и амбициозного, в этом беспощадном, навешивавшем по максимуму юристе.
Наступал очередной год выборов. Чарли вспомнил об этом только в феврале 1948 года. Он рассмеялся про себя. Когда-то давно, президентская гонка являлась самым большим делом американской политики. Единственное, что могло удержать Джо Стила от победы в пятый раз, это собственная смерть до наступления ноября.
А этому не бывать. Джо Стил избавился от толп прочих людей, но сам не демонстрировал ни единого признака скорой встречи с Мрачным Жнецом.
XXIII
- И, раз! И, раз! Раз! Раз!
Майк наблюдал за парадом роты южнояпонских солдат. Одеты они были, в основном, в американскую форму, хотя форменные кепи с коротким козырьком у них были в стиле императорской Японии. В большинстве своём они были выжившими из армии Хирохито. С работой в Южной Японии было тяжело, особенно для ветеранов. Американские власти не рекомендовали работодателям нанимать их. Так, что Конституционная гвардия - никто не желал называть её армией - не испытывала недостатка в новобранцах.
Однако же они не были хорошими новобранцами. Они знали, что делать; не было похоже, что они не знакомы с основами. Было ли им какое-то дело до их выполнения? Это уже другая история.
Майк повернулся к Дику Сиракаве. Дик был переводчиком, калифорнийским япошкой, после Перл-Харбора попавшим в трудовой лагерь, а спустя какое-то время и в штрафную бригаду. Его подразделение, полностью состоявшее из япошек, воевало в Европе. Власти, вероятно, решили, что обычные американские солдаты на тихоокеанском фронте их сначала пристрелят, а потом будут задавать вопросы. В этом конкретном случае, Майк признал за властями правоту.
Как и он сам, Дик после окончания войны остался в армии, без буквы "Р" под капральскими нашивками. Поскольку он знал язык, власти решили, что после прекращения стрельбы, он больше всего будет полезен в Японии. Майк был рад тому, что он рядом. Его собственных крошечных знаний японского, пусть они и помогали, было явно не достаточно, чтобы управлять этим стадом клоунов.
- Спроси, что их гложет, - попросил он Сиракаву. - Они должны стать лучшими солдатами, чем сейчас.
Дик поболтал по-японски с тремя или четырьмя парнями, в головах у которых, похоже, имелось достаточно извилин, чтобы пошевелить ими. Какое-то время они перекидывались словами. Майк выяснил, что японское выражение вежливости заключалось, в том числе и в том, что они говорили то, что, по их мнению, вам хотелось услышать, а не то, что, на самом деле, у них на уме. Чтобы чего-то добиться, приходилось продираться через такие вещи. Когда Сиракава, наконец, вернулся, его лицо имело растерянный вид.
- Ну, чего там? - спросил Майк.
- Что ж, я выяснил, как так вышло, что они не воспринимают нас всерьёз, - произнёс японо-американец. - Выяснил, но не уверен, что верю этому.
- Выкладывай. - Майк уже и сам поимел приключения с пониманием непостижимого.
- Знаешь, в чём проблема? - сказал Дик. - Проблема в том, что мы, пиздец, какие милые. Вот, не гоню, сержант. Так они мне и сказали. Их собственные унтеры лупили и пинали их, стоило им только накосячить. Мы ничем подобным не занимаемся, вот для них это и выглядит, будто нам на всё похер. По их мнению, мы лишь изображаем активность. Вот и они считают, что им следует заниматься тем же самым.
- Ебать-колотить. - Майк закурил сигарету.
Он представлял много проблем, но такой среди них не было.
- Знаешь, на кого они похожи? Они похожи на бабищу, которая счастлива от того, что её мужик её колотит, ведь так он показывает, что любит её. Он заботится о ней, когда лупит.
Сиракава кивнул.
- Примерно, так и есть. И, что нам делать? Наши медноголовые отправят нас под трибунал - да бля, нас просто распнут, если мы станем обращаться с ними так, как с ними обращались их собственные сержанты.
- Поговорю об этом с капитаном Армстронгом, послушаем, что он думает, - сказал Майк. - Пока же, скажи им, что не в наших традициях выбивать говно из тех, кто этого не заслужил. Скажи, что, беря пленных, мы не становимся мягче. Напомни им, что это мы победили в войне, блин, а не они, так, что наши методы тоже работают.
- Попытаюсь.
Сиракава произнёс речь перед ротой японцев. Майк разобрал, наверное, одно слово из десяти; сам он с таким делом никогда не справился бы. Конституционные гвардейцы слушали внимательно. Они поклонились капралу, а затем, ещё ниже - Майку. После этого ходить строем они начали лучше, но ненамного.
Когда Майк доложил Кэлвину Армстронгу, молодой офицер кивнул.
- До меня доходили похожие доклады, - хмурясь, произнёс он. - Что с ними делать, я не знаю. Если мы начнём обращаться с япошками так же, как с ними обращались в старой армии, разве мы не станем такими же плохими, как они?
- Если мы не начнём обращаться с ними подобным образом, будет ли новая армия...
- Конституционная гвардия.
- Конституционная гвардия. Верно. Виноват. Будет ли эта сраная Конституционная гвардия стоить той бумаги, на которой она написана? Задача в том, чтобы быть с ними милыми, или сделать так, чтобы они были способны воевать?
- Я не могу приказать вам их вздрючить. Моё собственное командование обрушится на меня, чисто тонна кирпичей, - невесело произнёс Армстронг.
- Так точно, сэр. Я понимаю, - сказал Майк. - Но, я вам вот, что скажу.
- Что же?
- Те жалкие ублюдки в северояпонской армии никогда не переживают о том, что русские говорят, что им делать слишком, блядь, мягко.
Армстронг рассмеялся так, что Майку показалось, будто он услышал самый веселый смех в своей жизни.
- Чёрт, это точно, - сказал он. - В Красной Армии царят отношения в стиле "человек человеку - волк", точно так же, как и среди япошек.
- Возможно, даже хуже, - произнёс Майк. - За плечами их офицеров постоянно маячат козлы из НКВД.
- Ага. - Армстронг кивнул. - Разве не было бы веселее, если бы за нашими парнями присматривали гбровцы?
- Никогда об этом не задумывался, сэр, - ответил на это Майк.
Ему нравился Кэлвин Армстронг. Он уважал его. Но он не доверял ему настолько, чтобы говорить нехорошие вещи о ГБР там, где его мог бы услышать молодой офицер. Ему не хотелось снова очутиться в трудовом лагере, если Армстронг на него доложит. Нет, гбровцы не внедряли в подразделения армии США своих офицеров по политработе, по крайней мере, пока. Это не означало, что у них не было влияния на армию. О, нет. Совсем не означало.
***
Эсфири позвонили из начальной школы, куда ходили Сара и Пэт. Ей пришлось отпроситься и привезти Пэта домой. Тот во время обеденного перерыва ввязался в неприятности на игровой площадке. Эсфирь рассказала всё Чарли по телефону, но ему хотелось услышать версию самого преступника. Не каждый детсадовец мог провернуть подобный трюк.
- Что случилось, малой? - спросил Чарли, когда вернулся из Белого Дома.
- Ничего особенного. - Его сын, казалось, совсем не расстроился, что ввязался в бучу.
- Ничего? Я слыхал, ты подрался.
- Ага, тип' того. - Пэт пожал плечами. Нет, он совсем не расстроился.
- И как?
Снова движение плечами.
- Я был в этой рубашке... - Это была багровая хлопчатая рубашка, самое то для вашингтонской весны. - И Мелвин спросил: "Являетесь ли вы сейчас, или являлись когда-нибудь "красным"?
- И?
- И я сунул ему прям в сопелку, - не без гордости произнёс Пэт. - Все знают, что "красный" - это обзывательство. Но у него кровь пошла из носа и он начал орать. Наверное, поэтому меня и отправили домой.
- "Все знают, что "красный" - это обзывательство", - эхом повторила Эсфирь.
- Ну, да, когда пяти- и шестилетки обзываются такими словами, значит, дело зашло довольно далеко, - Чарли вновь обратился к Пэту: - С этого дня никогда никого не бей, пока тебя не ударят первыми, лады?
- Лады, - без особого энтузиазма ответил Пэт.
- Обещаешь?
- Обещаю, - всё ещё неохотно проговорил Пэт. Однако Чарли с Эсфирью внушили ему, что обещание - это важно, и раз дал его, значит, надо держать. Если повезет, оно удержит Пэта от превращения в грозу школьного двора - либо от того, что его предок попадёт в неприятности из-за его залёта.
Вскоре после обеда зазвонил телефон. Решив, что это из Белого Дома, Чарли снял трубку.
- Алло?
- Мистер Салливан? - произнёс женский голос. Когда Чарли признал, что это он, женщина продолжила: - Я мисс Ханниган, директор школы, где учатся ваши дети. Я звоню по поводу той неприятности, что случилась сегодня днём.
- О, конечно, - сказал Чарли. - Мы с Пэтом как следует поговорили. Не думаю, что с ним и впредь возникнут подобные проблемы.
- Рада слышать. - Голос мисс Ханниган был не просто радостным. Он был полон облегчения. - Я хотела убедиться, что вы не злитесь на мисс Тарлтон за то, что она привела Патрика в мой кабинет, а также напомнить вам, что, разумеется, - она сделала ударение на этом слове, - Мелвин Вангилдер не имел ни малейшего понятия о том, где вы работаете, иначе он никогда бы не сказал вашему сыну того, что сказал.
- Ага. Если бы вы не позвонили, я бы об этом даже не подумал, - сказал Чарли. В голосе мисс Ханниган послышалось ещё больше облегчения.
Он, как можно скорее, распрощался с ней и повесил трубку.
Затем он налил себе выпить. Эсфирь недобро посмотрела на него, но он всё равно налил. Директор позвонила ему, чтобы убедиться, что он не людоед. Она решила, что, раз человек работает в Белом Доме, ему стоит только сказать кому надо, и мисс Тарлтон (она преподавала в подготовительном классе Пэта) пропадёт в трудовом лагере. Как и мама с папой Мелвина Вангилдера. Да и сам Мелвин, и не важно, что он только собирался или недавно отпраздновал шестой день рождения. Впрочем, она могла и не ошибаться.
- Но, я не людоед, мать вашу, - пробормотал Чарли, прикончив стакан, что не заняло много времени.
- Что? - переспросила жена.
- Не важно.
Беда в том, что он прекрасно понимал, почему мисс Ханниган так встревожилась. Будь он людоедом, она не смогла бы остановить его от причинения мисс Тарлтон и Вангилдерам всего, что ему пожелается. Всё, что она могла сделать, это упрашивать. Что бы он сделал, не пожелай он её слушать? Снял бы трубку и позвонил Дж. Эдгару Гуверу. Гбровцы взяли бы дело в свои руки.
Чарли никогда не пользовался своими связями подобным образом. Подобное даже не приходило ему в голову, а, значит, родители воспитали его в правильном ключе. Он гадал, что бы сделал, скажем, Лазар Каган с тем, кто на рубеже веков бил его на школьной площадке. Он не испытывал особого желания спрашивать об этом, когда в следующий раз столкнётся с Каганом в Белом Доме. И, с учётом всех обстоятельств, он предпочёл бы вообще об этом не знать.
***
Когда американские солдаты получали увольнительную, они частенько отправлялись на Сикоку. Да, местным не нравилось их присутствие в большей степени, чем остальным япошкам в южной части страны. Но города и сёла Сикоку совсем недавно были просто разбомблены. Их не разбомбили в щебенку, и не сражались на развалинах от дома к дому. Есть разница.
Вместе с Диком Сиракавой, Майк сел на паром из Вакаямы, что на Хонсю, в Токусиму, что на Сикоку. Паром представлял собой десантный корабль, их тех, на которых он многократно достигал недружественных берегов. Единственный район Вакаямы, где даже сейчас бурлила активная жизнь - это гавань, а командовали там американцы.
Токусима... была не такой. Это был самый дружелюбный берег, на какой только доводилось сходить Майку. Строго говоря, это была весьма низкобюджетная, наспех сляпанная копия Гонолулу. Весь город, по крайней мере, его прибрежная часть, был создан для того, чтобы предоставлять служивым людям приятное времяпрепровождение, пока они избавляются от наличности.
Можно отправиться в Объединённую службу организации досуга войск и отлично провести время, не занимаясь ничем. Либо можно заняться чем-то другим. Можно играть в азартные игры. Можно пить. Можно плясать на дискотеке с наёмными партнёрами, которые могли, а могли не быть, доступны для оказания дополнительных услуг. Можно отправиться в бесчисленные стрип-клубы - японские женщины, хоть большинство из них отнюдь не грудастые, гораздо меньше переживали по поводу наготы, чем их американские сёстры. Либо можно отправиться в бордель. Как и везде, качество услуг там зависело от того, сколько вы готовы потратить.
Военная полиция и береговые патрульные делали всё, чтобы к весельям и играм солдат США не добавились драки. Также они были настороже по поводу тех твердолобых япошек, которые продолжали желать убивать американцев и спустя два года после капитуляции. Япошкам, которые не служили в Конституционной гвардии или полиции, стрелковое оружие не полагалось. Майк знал, насколько ничтожной была надежда на это. Накануне американского вторжения, японские власти вооружили столько народу на Японских островах, сколько было можно. Можно было без каких бы то ни было проблем заполучить на руки всё, от жалких мушкетов с чёрным порохом, до "Арисак" и ручных пулемётов "Тип 11".
Ещё на руки можно было получить такие штуки, которые американцы прозвали наколенными миномётами. Буквально с колена из них стрелять нельзя, однако из них можно запускать маленькие бомбочки дальше, чем на километр. Время от времени япошки из пригородов постреливали по ярким огням на берегу. Ничего, кроме беспокойства они не доставляли - до тех пор, пока вы не окажетесь рядом с падающей бомбой. Американцы редко кого-то ловили. Наколенные миномёты можно было легко припрятать.
Пока Майк и Дик находились в Токусиме, по городу никто не стрелял. Днём было горячо и душно; почти как в Нью-Йорке летом. Ночью было тепло и душно. Большинство закусочных на берегу предлагали гамбургеры и хот-доги, либо стейки, если хватало денег.
Однако можно было найти и японскую еду. Там, куда они с Диком ходили, Майк оказался единственным круглоглазым. Он неплохо управился с хаси, отчего девчонка-официантка удивлённо хихикнула. Когда сюда приходили американцы, вместо палочек они обычно просили вилки. В промежутке между порциями суши, Майк произнёс:
- До того как пересечь Тихий океан, я бы никогда не прикоснулся к сырому осьминогу, сырой рыбе или к морскому ежу. Полагаю, теперь я в этом разбираюсь лучше.
- В Лос-Анджелесе мы, в основном, ели американскую еду, - сказал Дик. - Не считая риса - мама всегда готовила клейкий рис. Но, да, это тоже весьма неплохо.
Майк поднял пустой стакан.
- Biru, domo*. - И тут же перешёл на английский: - Пиво отлично всё смоет.
- Это точно, - сказал Сиракава.
Они предавались и иным удовольствиям, и четыре дня спустя вернулись в Вакаяму, с облегчёнными кошельками, но сытыми и довольными. Майк взял под расписку джип на автобазе, и вместе с Диком отправился на север, обратно к реке Агано и всё более беспокойной демилитаризованной зоне. Дорожное движение практически полностью состояло из джипов и грузовиков. Это было хорошо. До оккупации у япошек было правостороннее движение, как в Британии. Порой, особенно, когда они решали проявить высокомерие, они забывали, что правила поменялись. Столкновения лоб-в-лоб с американскими машинами случались весьма регулярно.
Над их головами, на север с рёвом пронеслось звено "F-80"*. Через несколько минут мимо пролетело ещё несколько самолётов.
- Интересно, что стряслось, - произнёс Дик Сиракава.
- Хер бы знал, - ответил Майк. - Чёрт, эти реактивные самолёты такие шумные! От одного их звука мне хочется бросить джип и нырнуть в окоп. Если не знать, что это, от шума пугаешься так, что хочется сдаться.
Они, по-прежнему, находились южнее Токио, когда застряли позади колонны танков. "Шерманы", и несколько новых моделей, более тяжёлых "Першингов", направлялись на север. Движение в южном направлении было достаточно плотным, чтобы Майк и не думал о том, чтобы выехать на встречную полосу и объехать колонну. Благодаря поворотам, было видно, что она длинная. Вместо этого он злился, ковыляя не более двадцати пяти километров в час.
На перекрёстке военный полицейский помахал джипу через плечо.
- Предъявите документы, оба! - пролаял он.
Он едва ли не целился в Дика Сиракаву из "М-1". Его взвинтил вид японца в американской форме, пусть её и носили почти все в Конституционной гвардии. Оба документа он изучил с микроскопическим тщанием, причём, бумаги Дика тщательнее, чем бумаги Майка.
Наконец, Майку это надело, и он спросил:
- Короче, что случилось?
Военный полицейский уставился на него.
- Вы, что, не слышали?
- Нихера я не слышал, мужик. Если б слышал, стал бы тебя спрашивать?
- Вам пиздец, как повезло, что вы не добрались до границы - вот, что я могу вам сказать. Северные японцы напали на южных японцев. У них танки, большие пушки и не знаю, что ещё. Без предупреждения, без ничего. Минуту назад ещё было тихо. А затем всё полетело к чертям.
Майк и Дик в ужасе переглянулись.
- Нам нужно туда вернуться, - сказал Майк. - Там наши товарищи. И японские войска, которые мы учили.
- Ну, удачи - вот, что могу вам сказать. - Полицейскому нравилось это выражение. - Делайте, вот как. Езжайте в Токио. Там получите приказы. И оружие получите. Без него вам не стоит полагать себя в безопасности.
До сей поры отсутствие оружия Майка не волновало. За рулём джипа он чувствовал себя вполне в безопасности. Но не на новой войне. Он резко кивнул.
- Тогда, так и поступим.
Американские власти в убогом разрушенном Токио выглядели сбитыми с толку, словно получили прямой с правой от Коричневого Бомбардировщика*. Они не ожидали нападения от Северной Японии. Майк не знал, почему. Капитан Армстронг неделями слал тревожные доклады. Как и другие командиры возле демилитаризованной зоны. Им хоть кто-нибудь поверил, или хотя бы прочёл? Судя по всему, вряд ли.
Получить оружие оказалось легко. В оружейке Майку и Дику выдали по "маслёнке" и столько магазинов, сколько они могли унести. Что же до приказов... Дику сразу сказали - сидеть в Токио. Капитан, что отдал ему это приказ, говорил извиняющимся тоном, но твёрдо.
- Я понимаю, кто вы такой, капрал. Знаю, что вы сделали для нашей страны, - сказал он. - Но я не хочу, чтобы наши парни, увидев вас, решили, что вы солдат Северной Японии в американской форме, и нашпиговали вас пулями.
- Сэр, думаете, наши парни реально настолько тупые? - спросил Дик.
- А ты как считаешь? - ответил измученный капитан.
Дик задумался. Много времени ему не потребовалось. Он остался в Токио.
Майк залез в полугусеничный грузовик, который был приписан к наспех сколоченной полковой боевой группе. Вряд ли кто-то в кузове знал хоть друг друга. Это его тревожило. Одной из причин того, что бойцы хорошо сражались, являлась забота о своих товарищах. Другой был страх сделать перед ними труса. Насколько хороши окажутся эти парни, если им плевать на тех, кто рядом с ними, а тем плевать на них?
Какое-то время всё было похоже на учебный выход. Затем, дальше на север, артиллерийский грохот начал выделяться из гула двигателя грузовика. На горизонте виднелся дым. Война и пламя шли вместе, словно пиво и солёные крендельки.
Они остановились на ночёвку до того, как нашли дело, или дело нашло их. Некоторые не знали, как рыть окоп или выставлять охранение. Это были призывники, которые несли гарнизонную службу, а не солдаты с боевым опытом. Майк принял над ними командование. Он носил нашивки первого сержанта и вёл себя так, что было понятно - он знает, что делать.
Утром они снова двинулись вперёд. Появились пробки. Дороги заполонили беженцы - гражданские японцы, которые не хотели жить под северояпонским Восходящим Солнцем с золотым серпом и молотом посередине. Майк их не винил, но они никак не облегчали задачу защитить Южную Японию.
Затем Майк увидел других япошек, убегавших от вторжения северных японцев. Некоторые носили американскую форму, некоторые - форму старой, мёртвой Императорской армии. Многие выбросили винтовки, чтобы отступать быстрее. Конституционная гвардия, либо существенная её часть, совсем не горела желанием защищать новую блестящую конституцию. Несколько солдат были ранены, но лишь несколько. Остальные просто разбегались, как тараканы.
Майк начал серьёзно беспокоиться.
***
В Белом Доме все были убеждены, что Японская война не могла выбрать время хуже для начала. Республиканцы только что выдвинули Гарольда Стассена. Вряд ли кто-то слышал о нём за пределами Миннесоты. По всему выходило, что он был бы символическим кандидатом, и Стил и Гарнер избрались бы в пятый раз.
А теперь? Теперь Джо Стилу пришлось вновь взяться за работу. Ему было под семьдесят. Часть былой энергии ушла. Чарли это замечал. Он, казалось, был не только оскорблён, но и удивлён тем, что сторонники Троцкого дерзнули опрокинуть повозку с яблоками.
По его приказу американцы из Южной Японии пытались забомбить их в каменный век. "В-29" грохотали над Северной Японии точно так же, как они грохотали над всей страной, когда ею правил Хирохито. Однако воздушные силы Императорской армии были разгромлены до того, как к ним прилетели "Суперкрепости".
Сейчас всё шло непросто. Северные японцы летали на реактивных истребителях "Гу-9"*. "Гу-9" не были столь же хороши, как американские "F-80". Они представляли собой русскую версию немецкого "Ме-262"*, вероятно, создавали их захваченные нацистские инженеры и техники. Хоть они и не могли состязаться с американскими истребителями, для "В-29" они оказались гораздо сильнее того, с чем те были сконструированы сталкиваться. Дневные налёты на Северную Японию продлились лишь несколько дней. Продлись они чуть дольше, в строю осталось бы гораздо меньше драгоценных "В-29".
И... Чарли отправился в овальный кабинет, чтобы задать президенту вопрос:
- Сэр, правда ли, что на многих "Гу-9" летают русские пилоты?
- Правда, - ответил Джо Стил. - Но нет никакого смысла хоть как-то упоминать об этом.
Он вытряхнул пепел из трубки в любимую пепельницу - латунную перчатку кэтчера.
- Почему нет-то? - воскликнул Чарли. У него в голове плясали пропагандистские мысли.
Джо Стил посмотрел на него так, как сам Чарли смотрел на Пэта, когда тот задавал детский вопрос.
- Что ж, Салливан, неужели вы считаете, что на наших "F-80" и "В-29" летают япошки?
Чарли сдулся.
- Ой, - сказал он. Затем он просветлел. - Однако Северная Япония напала на Южную. Мы помогаем южным японцам защищаться. Пилоты Троцкого помогают агрессору.
- Если сможете что-нибудь из этого выжать, полный вперёд. - Президент, по-прежнему, говорил так, словно подначивал мальчишку. Он почесал усы. - Что нам, на самом деле, нужно, так это остановить их раньше, чем они возьмут Токио. Это будет совсем нехорошо выглядеть. Это недопустимо.
Он кивнул так, будто давал понять, что случись подобное, список мёртвых генералов пополнится.
Поняв, что Джо Стилу больше нечего было ему сказать, Чарли вышел. Он зациклился на новости о том, что на северояпонских самолётах летают русские. Но ничего, кроме этого зацикливания, у него не вышло. Он не сумел подать всё так, чтобы не было заметно, что американцы делают нечто большее, чем просто летают на самолётах Южной Японии. Если бы американские ботинки не топтали их землю, вся хрупкая Конституционная Монархия Японии оказалась бы сметена.
Пару таких ботинок носил Майк. Чарли надеялся, что его брат в порядке. Он мог лишь надеяться; от Майка не было вестей с самого начала боёв.
Его посетила праздная, а может, не совсем праздная, мысль о том, какие же секреты имелись у Дж. Эдгара Гувера на Гарольда Стассена. Что бы это ни было, оно могло отравить всю кампанию. Джо Стил мог замедлиться, но он не остановился. Он не собирался проигрывать выборы, пока был на это способен. И Чарли небеспочвенно полагал, что он вполне мог.
***
Уцуномия представляла собой средних размеров японский городишко, настолько же важный, или не очень важный, на общей карте событий, как Омаха в Штатах. Это было то место, которое могло занять своё место в учебниках истории, оказавшись утопленным в крови.
Если северные японцы прорвутся через Уцуномию, Майк не имел ни малейшего понятия, что удержит их по эту сторону от Токио. Разумеется, он всего лишь, первый сержант. Поле битвы он обозревал с позиции жука, а не с высоты птичьего полёта. Однако, судя по тому, как командование продолжало вводить в бой всё больше американских войск и более стойких подразделений Конституционной гвардии, там думали точно так же.
Он со своим отделением окопался на северных окраинах Уцуномии. Если придётся отступать, то поступит приказ сражаться в городе. Майк надеялся, что не придётся. Место, где они находились, отмечало собой самую глубокую точку проникновения северояпонцев в Южную Японию.
К северу от города в полях под солнцем пухли трупы врагов. Майку был до жути знаком этот приторно-сладкий запах. Он не просто проникал в ноздри, он пропитывал также хлопок и шерсть; он остаётся с тобой даже, когда покидаешь поле боя.
Неподалёку от его окопа стоял подбитый "Т-34-85" с дыркой в борту. Майк со здоровым уважением осматривал его стальной труп. Один "Т-34-85" мог разобрать на винтики пару-тройку "Шерманов". Русский танк был быстрее своего американского противника, у него крепче броня и мощнее пушка. У "Шермана" лучше наведение - стрелок "Шермана" с большей вероятностью мог попасть, куда целился. Однако если снаряд не пробивал броню, какой толк с этого попадания?* Конкретно этому "Т-34-85" не повезло.
Либо его достал "Першинг". "Першинги", определенно, являлись старшими парнями на районе, но их было недостаточно. Майк надеялся, что подкрепление уже в пути.
Он аккуратно высунул голову из окопа. Северные японцы отступили на пару километров, вероятно, чтобы сгруппироваться для очередного удара. Он мог видеть, как они перемещались вдалеке, но не знал, что именно они затеяли. Он пожалел, что американская артиллерия не ударила по ним посильнее.
Затем над стоявшими там грузовиками вспыхнуло пламя. В небо устремились огненные копья.
- В укрытие! - выкрикнул Майк своим бойцам. - "Катюши"!
Он слышал, что ракетные залпы Красной Армии пугали нацистов, как ничто другое. Он верил этим слухам. Они совершенно точно, блин, его пугали. Под вой ракет он скрючился на дне окопа. Ракеты разорвались с оглушающим рёвом. От взрывов стало тяжело дышать. В воздухе свистели осколки горячей острой стали. "Катюши" могли уничтожить целый полк, если могли застать его на открытом месте.
Однако американцы не находились на открытом месте. А ракетный удар, похоже, разбудил артиллерию США. Едва северояпонские танки и пехота выдвинулись вперёд, им на головы начали падать 105 и 155мм снаряды. Благодаря чистому везению, один угодил прямиком в "Т-34-85". Он взорвался в сиянии славы, когда одновременно сдетонировал весь его боекомплект.
Подкатил "Шерман" и пристроился позади подбитого русского танка рядом с Майком. Используя "Т-34-85" как укрытие, он принялся бить осколочно-фугасными снарядами по вражеской пехоте. Подбить танки противника, пока те не подойдут ближе, он не мог, и благоразумно даже не пытался.
Майк не стрелял. На расстоянии в пару сотен метров "маслёнка" могла устроить мясорубку. На более дальнем расстоянии она практически бесполезна.
Низко пролетели "Корсары" и "Хеллкэты", поливая северояпонские войска из пулемётов и сбрасывая им на головы напалм. Винтовые палубные самолёты уже устарели для воздушных боёв, но по-прежнему оставались качественными штурмовиками.
Северояпонцы всё равно подошли. У них имелось несколько старых русских истребителей, но не так много, как у американцев. Их пехоте нельзя было отказать в отваге. Майк хотел бы так сказать. Тогда он не нервничал бы так сильно.
Вскоре он начал палить по ним из пистолета-пулемёта. Он срезал одного япошку, который попытался швырнуть в его сторону гранату. Это произошло максимально близко к противнику. Как бы ни старались северояпонцы, пробиться в Уцуномию сквозь ряды защитников они не смогли.
Они угрюмо откатились назад, едва солнце утонуло в крови на западе. Майк обнаружил рану на руке. Он понятия не имел, когда её получил. Она даже не начала болеть, пока он её не заметил. Он посыпал рану стрептоцидом и замотал бинтом. Если офицер заметит её до того, как она заживёт, Майк, возможно, получит к Пурпурному сердцу ещё один зажим с дубовыми листьями. Если нет, поднимать шум он не собирался.
Он закурил сигарету. От такого дыма ему стало чуточку легче.
- Блядь, - устало произнёс он. - Похоже, мы их сдержали.
***
Из радиоприёмника раздался голос Джо Стила:
- Похоже, линия фронта в Японии стабилизируется. Теперь мы должны выгнать захватчиков из Конституционной Монархии и отогнать их до границ, которые они нарушили. Мне жаль об этом говорить, но это не будет быстро, легко и дёшево. Но мы всё сделаем. Обязаны сделать. Мир во всём мире требует, чтобы мы сдержали распространение коммунизма везде, где бы ни пролезали клевреты Троцкого. Подобно нацизму, мировая революция - это идея, время которой прошло, и ушло.
Он продолжил говорить о выкорчёвывании "красных" шпионов и предателей дома, и о том, как растёт экономика. Чарли слушал с неохотным, но подлинным восхищением.
- В этом старике ещё теплится жизнь, - сказал он.
- Похоже, что так. - Эсфирь ни разу даже не намекнула, что она думает о Джо Стиле, но у Чарли на этот счёт никаких сомнений не было. Она посмотрела на него.
- Сколько в этой речи твоего?
- Отдельные кусочки, - откровенно ответил он. - С полдюжины людей скармливают ему идеи и мысли. Он всё собирает, отбирает то, что ему нравится, и добавляет своё. Мысль о сдерживании коммунизма подсказал я. Ему чего-то такого и хотелось. Возможно, в Европе и Японии мы приведём эту мысль в действие.
- А как же Китай? - спросила Эсфирь.
- А что с ним? - невозмутимо переспросил Чарли. Мао продолжал отвоёвывать территории; Чан продолжал их уступать. - До выборов Мао в любом случае не победить. Они всего через две недели. Это даст нам время подумать, что делать, если Китай станет "красным".
- Если Джо Стил победит, - сказала жена.
- О, он победит, - Чарли говорил уверенно, поскольку был в этом уверен. Он был согласен и с Джоном Нэнсом Гарнером и со Стасом Микояном - Джо Стил останется президентом Соединённых Штатов столько, сколько пожелает.
Эсфирь снова посмотрела на него.
- Насколько результаты выборов, что они оглашают, соответствуют настоящим?
За все годы, что Чарли проработал в Белом Доме, она ему таких вопросов не задавала. Возможно, не хотела знать. Чарли и сам не знал, не полностью. Приблизительно? Ну, да, знал. Именно потому, что он знал, он сказал:
- Я тебе так скажу, милая. Если ты притворишься, что не говорила этого, я притворюсь, что не слышал.
Порой, то, что не являлось ответом, в итоге, становилось ответом. Эсфирь вздохнула. На этот раз, настал её черёд встать, сходить на кухню и вернуться со стаканом в руке. Чарли мог бы использовать этот факт, как оправдание налить и себе. Совсем недавно он так бы и поступил. Сейчас же он обнаружил, что начал чувствовать себя лучше, после того, как стал меньше пить. Если бы он сказал об этом вслух, его наверняка изгнали бы с позором из Гибернийского Клуба*, но это правда.
В ночь выборов он остался в Белом Доме. Эсфирь могла бы прийти и послушать о поступающих результатах, но необходимость присмотреть за Сарой и Пэтом стала для неё прекрасным оправданием остаться дома. Получив его, она им воспользовалась.
Штат Мэн остался за Сассеном. К нему присоединились Нью-Хэмпшир и Вермонт. Как и Мэриленд и Делавэр. Когда стало точно ясно, что Мэриленд потерян, Лазар Каган выругался. Тогда Чарли налил себе выпить. Кое-кто из штата, из которого был вырезан округ Колумбия, получит по шапке за то, что не посчитал бюллетени получше.
Однако крупные штаты, штаты, где имелись горы голосов выборщиков, остались в лагере Джо Стила. Нью-Йорк, Пенсильвания, а позднее Иллинойс - все поддержали пятый срок. Весь Юг, как один, остался с президентом. По крайней мере, так заявил радиоведущий. Если настоящие результаты отличались от объявленных, проверять это никто не собирался.
Некоторые штаты, где находилось много трудовых лагерей и ссыльных вредителей склонялись на сторону Гарольда Сассена. Должно быть, они пытались подать знак, но делали это недостаточно громко. У них не было много голосов выборщиков.
Ещё больше народу жило на западном побережье. Все три штата остались у Джо Стила в кармане. Он не победил с таким преимуществом, как в 1936 году, 1940 или 1944, однако состязание со Стассеном не стало серьёзным.
Примерно пятнадцать минут спустя, когда преимущество в Калифорнии стало всеобъемлющим, вниз спустились президент и Бетти Стил. Чарли присоединился к овациям. Если бы он этого не сделал, народ бы заметил. Джо Стил помахал помощникам и подручным.
- Что ж, мы снова справились, - произнёс он и вновь поднял руку. - Мы продолжим вести страну на правую сторону, а также продолжим делать всё, чтобы мир не сошёл с ума.
Когда Чарли подошёл к президенту, чтобы поздравить, тот травил байки с Энди Вышински и молодым помощником генерального прокурора.
- Благодарю, Салливан, - сказал Джо Стил. - Знаете, о чём я жалею, чего мы не сделали, когда летали в Японию?
- О чём же, сэр?
- Я сожалею, что мы не сбили самолёт Троцкого. Возможно, тогда коммунисты устроили бы у себя очередную гражданскую войну, выясняя, кто является его истинным последователем. - Президент раздражённо покачал головой. - А теперь, блин, слишком поздно. Второго такого шанса мне не подвернётся.
- Мне жаль, сэр.
Чарли как можно скорее поспешил к бару. Ему требовалась пара-тройка стаканов. Пусть это и не было ему нужно постоянно, но иногда всё же, нужно.
XXIV
Майк укрылся за камнем в снегу. Спереди в камень шлёпнулась пуля. Он дрожал одновременно от страха и от холода. Если японское лето напоминало ему о Нью-Йорке, то зимы здесь были прямиком из Монтаны. Могло быть хорошо и холодно. Не всегда, но могло, и бывало.
Также Майк забрался на север дальше, чем прошлым летом. Бои проходили севернее того, что являлось границей между Северной и Южной Японией, но всего-то на несколько километров. Он слышал о том, что на северояпонских истребителях летали русские пилоты. Но он не был до конца уверен, что это правда. На земле ему не встречалось ни одного сражающегося русского оккупанта.
Впрочем, у северных японцев имелось немало новомодного русского вооружения. Троцкий поступал точно так же, как во время гражданской войны в Испании, как и Гитлер и Муссолини вместе с ним. Он отдавал свои новейшие и самые лучшие игрушки другим людям, чтобы посмотреть, как они действуют.
Одной из таких игрушек была винтовка, подобных которой Майк прежде никогда не встречал. Она плевалась пулями, как пистолет-пулемёт, но точно попадать из неё можно было и с пяти сотен метров. Некоторые из тех парней, что сражались в Европе, говорили, что под самый конец войны у немцев появились схожие штуки. Для Майка, как и для большинства американских солдат по эту сторону глобуса, АК-47 стали неприятным сюрпризом.
Движение слева вынудило Майка дёрнуть головой в ту сторону. Неужели северные японцы решили обойти его бойцов с фланга? Но это не был "красный" япошка. То была коричнево-серая обезьянка, с шерстью, припорошенной снегом. В руке, поразительной похожей на человеческую, она несла какой-то корешок.
Он дёрнул "маслёнкой". Будь он проклят, но обезьяна сразу смылась. Видимо, слова или движения дошли до неё. Большинство животных тварей, что населяли Японию, мало отличались от тех, что жили в Штатах. Сходство было не во всём, но в очень многих случаях.
А ещё водились обезьяны. В Нью-Йорке, за пределами зоопарков, их не было. Самцы были размером с двухлетнего ребёнка, и имели острые зубы. Они были частично ручными; япошки их не тревожили. И подобно своим человеческим двоюродным братьям, они крали всё, что не приколочено гвоздями. Майк видел, что они жрали даже сигаретные окурки. Если бы он так поступил, то выблевал всё, что съел за последнюю неделю. Обезьян, это, похоже, ничуть не беспокоило.
Он задумался, сколько их погибло при вторжении русских и американцев. Не то, чтобы - он надеялся на это - солдаты убивали их нарочно. Однако обезьян, как и солдат, могло занести не в то время и не в то место.
Майк надеялся, что не оказался не в том месте, не в то время... в очередной раз. В этот раз он не получил пятые дубовые листья на Пурпурное сердце. Чего у него больше не было, так это нижней части мочки левого уха. Кровищи из раны натекло до чёрта. Но ему было плевать. Десять сантиметров вправо и пуля попала бы ему прямо между ртом и носом.
К Майку подполз паренёк в зимнем маскхалате и с рацией за плечами, и сказал:
- Сержант, через полчаса начнём бомбить япошек. Когда всё закончится, мы должны выдвинуться и всё зачистить.
- Начнём, да? Просто охуенный день! - сказал Майк.
Наверху вечно думали, будто артиллерия способна сделать больше, чем она делала в реальности. Но ничего не поделаешь, особенно, когда нельзя притвориться, будто не расслышал приказ. Майк вздохнул и продолжил:
- Передай, сделаем всё, что сможем.
Артобстрел начался по расписанию. Он выглядывал из-за камня, и наблюдал, как одно за другим 105мм орудия подбрасывали в небо горы снега и земли. Когда наблюдаешь за чем-то подобным, начинаешь думать, что ничего, крупнее жука, там выжить не могло. Но это ошибка. Раз разом человеческие создания доказывали, что их трудно убить.
"Как меня, например", - подумал Майк. Он надеялся, что вновь окажется достаточно крепок, чтобы его не убили. До него пока не добрались. Впрочем, никто не говорил, что не могли.
Едва на артобстрел прекратился, он вскочил на ноги.
- Давай, парни! - заорал он. - Хлопнем их, пока они оглоушены!
Ему хотелось подойти к северояпонцам как можно ближе, чтобы у его "маслёнки" появились хоть какие-то шансы против новых автоматических винтовок.
Пули начали свистеть вокруг него, спустя несколько секунд после того, как он побежал вперёд. Чёрт, не все солдаты противника были оглоушены. Он выстрелил очередью, вынуждая их пригнуться.
У них почти не было колючей проволоки, лишь несколько полос. К тому моменту, когда он добежал, парни помоложе уже были там и перерезали её. Из ямы, подобно суслику, высунулся северный япошка в русской каске. Майк выстрелил ему в лицо. Тот упал с булькающим воем.
Зачистка окопов - грязное дельце. Это стало ясно ещё во время американской Гражданской войны, затем во время Первой Мировой войны, и ещё разок во время Второй Мировой. "Линия Сюри" на Окинаве прояснила этот вопрос Майку намного больше, чем он хотел бы знать. Но, вот он здесь, занимается теми же старыми делами. "Маслёнка" отлично в этом помогала. Шанцевый инструмент тоже. Придётся почистить его, когда появится возможность.
Подобно своим братьям и кузенам на всём протяжении от острова Уэйк до границ Индии, северные японцы не сдавались. Они бы не сдались и не отступили. Поэтому они погибали. Троцкий гордился бы ими, либо просто порадовался бы за них. Также упало и несколько американцев, за несколько акров промороженной земли, до которой никому не было дела.
***
На стене кабинета Чарли в Белом Доме висела карта Японии от "Джиографик". Он нарисовал на ней то, что являлось демилитаризованной зоной, разделявшей Северную Японию Троцкого и Южную Японию Джо Стила. Нынче, булавки, отмечавшие места сражений переместились на север от этой границы.
Однако он не был уверен, где все эти булавки окажутся. Некоторые места, где шли ожесточённые бои, несли флажки с названиями Долина Сукияки, Хребет Мамасан или Высота 592. Должно быть, у них имелись и другие названия, названия, которые можно было бы отметить на карте. Впрочем, какими бы эти названия ни были, Тихий океан они не пересекли.
В Японии план Джо Стила заключался в обучении и вооружении Конституционной гвардии, пока та не сможет соревноваться с северояпонскими силами на равных. Япошки Троцкого это учли. Те, кто сражались за Акихито и конституционную монархию - нет. Они не горели желанием наступать, либо сражаться, если им приходилось наступать.
Одной из причин этой проблемы являлось то, что Конституционная гвардия была наводнена "красными" разведчиками. Подручные Троцкого начали этим заниматься, едва Хирохито сыграл в ящик, а, может, даже раньше. Они сеяли недоверие к офицерам и американцам, а также повсеместное нежелание подчиняться приказам.
С такими вещами Джо Стил умел справляться, ну или думал, что умел. Проблема в том, что ни военно-полевые суды, ни жестокие наказания всех, кто просто выглядел недовольным, никоим образом не повысили мораль Конституционной гвардии.
Поэтому американцы в Японии продолжали нести большую часть бремени сражаний и большую часть потерь за Конституционную Монархию. В сравнении с битвами, которые были здесь до окончания Второй Мировой войны, в сравнении даже с боями в Европе, упорная позиционная война выглядела не совсем серьёзной. Однако она была подобна мокнущей язве, которая не прекращала истекать потерями. Новости об убитых и искалеченных молодых американцах никуда не денутся. Весна перетекла в лето. В газетных заголовках появились места, окрещенные Ущелье Гейши и Долина Смертной Тени. Такие заголовки вряд ли выиграют соревнование в популярности.
Чарли отправился к Стасу Микояну, который являлся самым здравомыслящим среди давних подручных Джо Стила.
- Знаете, если босс хочет переизбраться в 1952 году, ему следует сделать с Японской войной нечто большее, - сказал он.
Микоян улыбнулся ему.
- Если босс хочет переизбраться в 1952 году, он переизберется в 1952 году, так что можете сразу отправляться в банк за кредитом.
- Ему придётся взяться за дело гораздо крепче, дабы убедиться, что всё идёт, как надо, - сказал Чарли.
- Всё пройдёт, как надо. - Микоян продолжал улыбаться. Неужели это улыбка в стиле "я знаю то, чего не знаешь ты"? В тот момент Чарли об этом как-то не задумался. В тот момент все мысли Чарли занимало желание, чтобы Микоян уделил ему больше внимания. Впрочем, впоследствии, он призадумался.
А Японская война и связанные с ней несчастья не ограничивались противоположным берегом Тихого океана. Спустя несколько дней после разговора Чарли с Микояном, он прочёл в "Вашингтон Пост" небольшую заметку, написанную неким стрингером из "АП". "Примерно в сотне миль от Альбукерке, в пустыне произошёл взрыв склада боеприпасов, - гласила заметка. - Взрыв, который случился в предрассветный час, осветил мрачную сельскую местность и был слышен на много миль. Причины всё ещё расследуются. О жертвах не заявляется".
"С жертвами или нет, но чья-то голова слетит, - подумал Чарли. - Похоже, громыхнуло знатно. Хорошо, что произошло это посреди глуши. Именно там и надо держать склады боеприпасов". Он перечитал заметку. Слово "мрачную" свидетельствовало о том, что репортёр не был родом из Нью-Мексико. Сидя в кабинете, Чарли улыбнулся этой мысли. Если бы его собственная жизнь не оказалась связана с Джо Стилом, автором этой заметки мог бы быть и он сам.
Он задумался, был бы он счастлив, если бы продолжал писать для "Ассошиэйтед пресс". Устроить это не составило бы труда. Если бы тогда в 1932 году в той забегаловке он вышел бы отлить на несколько минут раньше или позже, то не услышал бы, как Винс Скрябин говорит, ну, с кем-то. Те несколько минут, та случайность, что у него был полный мочевой пузырь, изменили всё в его жизни, да и в жизни Майка тоже.
Если начать задумываться о подобных вещах, зайти можно довольно далеко. Что, если бы Джо Стил со своими приятелями остались на исторической родине и не поехали в Америку? Кем бы он там стал? Священником? Коммунистом? Никем особенным? На это можно было поставить. Соединённые Штаты являлись страной возможностей, местом, где человек мог с самых низов подняться до пяти сроков в Белом Доме.
Людям всегда нравилось считать себя владыками собственных душ и рулевыми собственных судеб. Но лишь потому, что вам что-то нравится, ещё не обязательно, что это правда. Это, скорее, похоже на то, что Бог играет в пинбол с людьми, и они отскакивают случайным образом от лопаток внутри, причём с лёгкостью могли бы отскочить и в другом направлении.
Но разве Эйнштейн не говорил, что Господь не играет со вселенной в кости? Короче, нечто похожее. Впрочем, Эйнштейн спустил самого себя в унитаз задолго до предначертанного ему срока, так откуда ему знать?
Нет. Это не задача по физике или квантовой механике, или как там её называют. Эйнштейн неверно понял Джо Стила. Эйнштейн отлично обращался с логарифмической линейкой. С людьми? Не столь хорошо. С Джо Стилом можно допустить только одну ошибку. Эйнштейн совершил большую ошибку и заплатил большую цену.
Это привело Чарли к мысли: "Я всё ещё здесь". Эйнштейн сделал больше, пока был жив. Чарли это было известно. Но Эйнштейн был гением, а у Чарли даже чековой книжки не было. Об этом ему тоже было известно. Тем не менее, гений или нет, но он ещё был жив, чтобы делать хоть что-то, в то время, как Эйнштейн - нет. Это также имело вес. Насколько Чарли мог судить, это имело вес намного больше, чем что бы то ни было ещё.
***
На заходе солнца Майк сидел среди развалин Ямаситы, что на восточном побережье Северной Японии. Стены и заборы, пока еще не разрушенные в ходе боёв, до сих пор украшали плакаты с коммунистической пропагандой. Рабочие и крестьяне плечом к плечу шагали навстречу светлому будущему. Счастливые трактора - на рисунках они улыбались - вспахивали поля. Текст Майк прочесть не мог, но картинки говорили сами за себя.
Он жевал тушенку из банки из пайка "С". Блюдо не было среди его любимых, но от голода избавляло преотлично. В Южной Японии, местных япошек постоянно принуждали использовать латинский алфавит. Замысел состоял в том, чтобы связать их со всем остальным миром. Хотели ли они быть связаны с миром подобным образом... Эйзенхауэр о таких вещах не потрудился поинтересоваться. Он лишь следовал приказам Джо Стила.
Считалось, что Троцкий - это человек, который всё вырывает с корнем. Однако русские не пытались изменить то, как жители Северной Японии писали. Можно ли сказать, что Джо Стил оказался радикальнее мистера Мировая Революция?
К Майку подошёл солдат и спросил:
- Эй, сержант, мы сегодня будем выдвигаться к Сендаю?
Сендай - это следующий крупный город в шестнадцати километрах от Ямаситы. Там проживало около четверти миллиона человек. Там же северояпонцы устроили серьёзный рубеж. И всё же, Майк покачал головой.
- Не думаю, Ральф. У нас приказ - крепко сидеть там, где мы сейчас.
- Как так? - сказал Ральф. - Если мы ударим по ним сейчас, когда они вроде как потеряли равновесие, то типа сможем уложить их и закончить нахуй эту сраную тупую бесполезную войну.
Майк хмыкнул.
- Расскажи ещё разок, как ты понимаешь. Я с первого раза не расслышал. - Он поднял руку. - Серьёзно, мой фронт работ - здесь. Если хочешь, чтобы приказы изменились, отправляйся в штаб дивизии. Приказы отдают оттуда.
- Ну, да. Рядового они послушают. - Ральф похлопал по одинокой полоске. - Но я всё равно утверждаю: мы упускаем хорошую возможность.
- Я тоже так считаю, но и поделать ничего не могу. Может, ночью мы будем их бомбить, или типа того. - Майк замолчал, чтобы прихлопнуть комара. В августе их тут немного, не то, что весной, но в Японии они, кажется, пропадали только, когда шёл снег.
Ральф тоже хлопнул.
- Что мы должны сделать, так это забомбить тут всё вокруг той новой хернёй, ДДТ, - сказал он. - Вышибает весь дух из вшей, и всё такое. Я серьёзно, оно и правда убивает этих мелких сукиных детей.
- Ага.
Сам Майк не запаршивел. Вшей у него не было. Он опрыскивался каждые пару недель, и паразиты на нём не задерживались.
- Крутая штука, точно.
Он обошёл свой сектор периметра, чтобы убедиться, что часовые на своих постах и стоят на своих двоих. Основные северояпонские силы, разумеется, находились в Сендае. Однако эти ублюдки любили проводить людей в гражданской одежде, даже женщин, в те места, которые они потеряли, бросать в американцев гранаты и потом исчезать во всеобщей суматохе. Когда воюешь с япошками, нужно всегда оставаться настороже, иначе пожалеешь.
Где-то в половине одиннадцатого Майк уже был готов и сам завернуться в одеяло. В трудовом лагере он выучился спать где угодно и в какое угодно время. Для солдата этот навык также оказался полезен.
Впрочем, не успел он вырубиться, как над головой загудели бомбардировщики, направлявшиеся с юга на север. Значит, и в самом деле, нацелились на Сендай. В последнее время "В-29" особо не использовали, особенно по ночам. Северояпонские истребители и зенитки заставляли большие самолёты страдать.
Хотя, эти летели настолько высоко, что гул двигателей был едва слышен. Учитывая, сколько шума создавали "В-29", это кое-что, да значило. Однако северояпонцы в Сендае знали об их приближении. Их зенитные орудия окрасили небо фейерверком трассеров. Майк надеялся, что экипажи пройдут целыми.
Он поёрзал в окопе. Подобно собаке или кошке, он выбирал поудобнее способ заснуть. Едва он его нашёл и закрыл глаза, как на севере взошло новое солнце.
Даже в окопе, даже с закрытыми глазами, отвратительное сияние слепило глаза. Он закрыл лицо ладонями. Если бы свет сразу же не погас, это не помогло бы. Едва он погас, как грохочущий рёв, словно разом разорвались все артиллерийские снаряды, практически оглушил его. Вокруг него на какое-то мгновение просвистел ветер, хотя до сих пор ночь выдалась тихой.
Майк вскарабкался на ноги. Теперь он мог позволить себе посмотреть на север. От увиденного он охнул. В небе высилось, увеличиваясь с каждой секундой, подсвеченное облако газа, пыли и Бог знает, чего ещё. В нём была пугающая и ужасающая красота, не похожая ни на что, о чём он мог только мечтать.
Даже с такого расстояния Майк ощутил на лице жар, словно, и правда, взошло солнце. Что творилось в Сендае, прямо под... как там это называется? Что стало с северояпонскими войсками, наводнившими Сендай? Что бы с ними ни случилось, Майк был уверен, что больше переживать из-за них ему не придётся.
***
Из радиоприёмника раздался голос Джо Стила:
- Вчера, 6 августа 1949 года - в день, который всегда будет жить в истории - Соединённые Штаты Америки обуздали силы, что зажигают звёзды, дабы принести мир двум враждующим народам, населяющим Японские острова.
Чарли сиял. Он сиял настолько ярко, что Эсфирь тоже улыбнулась и спросила:
- Начало - твоё, да?
- Можешь побиться об заклад, - ответил Чарли.
Новость была достаточно шумной, что слова Джо Стила должны будут войти в цитатник Бартлетта. Президенту отдадут должное, но никто, кроме Чарли, да, пожалуй, его жены, не будет знать, кто придумал эти строки.
- Прошлой ночью "В-29" сбросил атомную бомбу на город Сендай, - продолжал Джо Стил. - Это была законная военная цель, благодаря тамошним заводам и тому, что там скапливались северояпонские силы для удара по американским войскам в Ямасите, что десятью милями южнее. Мощь этой бомбы равна мощности двадцати тысяч тонн взрывчатки. Она в две тысячи раз мощнее самой мощной бомбы, сброшенный на Германию во Второй Мировой войне. Мы с неохотой применили столь жуткое оружие. Однако было очевидно, что ни Северная Япония, ни её сторонники в России никогда не признают легитимности Конституционной Монархии Японии, иначе как вследствие экстраординарных мер. Поэтому мы сейчас и прибегли к таким мерам. Это предупреждение я адресую властям Северной Японии и всем тем, кто их поддерживает, и они должны прислушаться к нему. Хватит, значит, хватит.
- Говорит так, будто у нас наготове есть ещё целая гора атомных бомб, - сказала Эсфирь.
- Точно, есть, - сказал Чарли. - Но от меня ты ничего не добьёшься. Я и об этой ничего не знал, пока её не сбросили.
Он знал, что над ней работает Риковер со своими ручными физиками и инженерами, но не знал, что они преуспели. Яйцеголовым, которых Риковер вытащил из обычных трудовых лагерей в особый, возможно, больше не придётся колоть скалы и мостить дороги.
- Значит, остаётся только надеяться, что твой брат выберется из войны одним куском, - сказала Эсфирь.
- Было бы неплохо. Строго говоря, было бы чудесно, - сказал Чарли. - Насколько мне известно, Майк не бывал по эту сторону Тихого океана с - Боже! - с 1943 года.
Эсфирь огляделась и прислушалась, убеждаясь, что Сара и Пэт не услышат того, что она собиралась сказать. Чарли не просто узнал этот жест, он и сам им пользовался. Удовлетворившись, она произнесла:
- Вероятно, он не хочет приближаться к Джо Стилу, пока это возможно.
- Вероятно, так. - Чарли вздохнул и начал доставать сигарету из пачки "Честерфилда". Затем он решил, что не так уж сильно этого хочет; можно ещё немного подождать. Вздохнув ещё раз, он продолжил: - Не всё, сделанное Джо Стилом, было плохо. Сейчас мы - самая богатая, самая сильная страна в мире. Когда он пришёл к власти, мы точно такими не были. Мы были сбиты с ног, подобно бойцу, который подставился под хук с левой.
Его жена вновь огляделась. Лишь после этого она сказала:
- Что ж, ты прав. Но мы были самой свободной страной в мире. Сейчас я так не думаю. А ты? Стоило ли то, что мы обрели того, что мы потеряли?
- Я не могу тебе этого сказать, - произнёс Чарли. - Спроси детей наших детей, когда те подрастут. Возможно, у них будет ответ.
- Как там было в Новом Завете? - Эсфирь разочарованно принялась щёлкать пальцами, вспоминая. - Что-то про "В чём польза..."?
Она покачала головой; закончить цитату она не смогла.
Но Чарли смог:
- "Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?"*.
- Точно! Чертовски хороший вопрос, да? Хоть он и гойский. - Она одарила его кривой ухмылкой, которую он больше привык видеть на своём лице, нежели на её.
- Вопрос хороший, - сказал он. - Но я на это дело смотрю не так. Как по мне, больше подходит: "Воздайте кесарю кесарево, а Богу богово".
- Этот кесарь много кому воздал, не так ли? - сказала Эсфирь. - Майк бы согласился.
- Ага, согласился бы, - согласился Чарли. - Как и все те северояпонские войска в Сендае. Им воздали на полную глубину могилы.
Эсфирь снова проверила, что дети не слышат. Она заговорила тихим голосом:
- Что будет, когда он умрёт? На этом сроке, на следующем, или через один? Что нам тогда делать? Отмотаем время назад и притворимся, будто ничего не было? Или пойдём тем путём... тем путём, который он нам показал?
Чарли немелодично присвистнул сквозь зубы.
- Понятия не имею, детка.
Единственным человеком, который при нём упомянул о возможности смерти Джо Стила, был Джон Нэнс Гарнер, а вице-президент этому не верил, по крайней мере, в ближайшее время, чтобы это принесло ему какую-то пользу.
Скрябин, Микоян, Каган, Гувер, Вышински, Маршалл... Они-то должны знать, что босс смертен. И должны знать, что если они будут вести себя так, как если они это знают, то их жизнь превратится в руины.
Прошла пара дней. В Сендай вошли первые американские войска, дыша через противогазы и в одежде со свинцовыми подкладками. Фотографии были ужасающими. Одной из таких, которая пробрала Чарли до дрожи, было изображение человеческой тени, отпечатавшейся на тротуаре после вспышки бомбы. Эта тень - всё, что осталось от человека, который её отбрасывал. Через долю секунды он превратился в дым.
Когда во время Второй Мировой американцы бомбили Японию, несколько повреждённых "В-29", которые не могли вернуться назад, улетели в Россию. "Красные" интернировали экипажи: почти всю войну они не сражались с япошками. Самолёты они тоже оставили у себя. Они их сохранили и скопировали, как скопировали "DC-3". Русские "Ту-4" выглядели и вели себя практически точно так же, как и американские модели. В начале Японской войны северояпонские лётчики выполнили на них несколько авианалётов - хотя, скорее всего, за штурвалами сидели русские пилоты. Толку от тех налётов было немного, и они вскоре прекратились.
Как-то ночью 9 августа, высоко в небе над Нагано, средних размеров городком Японии, пролетал одинокий "В-29". Особого внимания на него никто не обратил. Шла война. В небе постоянно летали боевые самолёты. Только это был не "В-29". Это был "Ту-4". Он сбросил бомбу. Самолёт заложил крутой вираж и удрал с такой скоростью, словно за ним гнался весь ад.
Так и было. Не прошло и минуты, как Нагано оказался уничтожен, точно так же, как тремя днями ранее был уничтожен Сендай. Московское радио на коротких волнах по-английски разъяснило, что и почему: "Капиталистические шакалы из Южной Японии в своей несправедливой войне против миролюбивого народа Японской Народной Республики, запросили помощи американцев. В последнее время эта помощь стала разрушительной до беспрецедентно варварской степени. В ответ на это, миролюбивая Японская Народная Республика запросила помощи у своего братского социалистического союзника против империалистического агрессора. Эта помощь была предоставлена. Президент Стил, этот величайший враг послевоенного мира, заявил, что хватит, значит, хватит. Вождь авангарда мировой коммунистической революции Лев Троцкий согласен с ним. Хватит, значит, хватит. Разрушительные бомбы могут упасть на территории, принадлежащие не только Япониям. Мировая борьба может оказаться очень болезненной, но мы не станем уклоняться от неё".
Когда из Нагано начали приходить фотографии, они оказались столь же ужасающими, как и те, что приходили из Сендая. Разница состояла лишь в том, что на тех, что из Нагано на заднем плане виднелись горы, в то время как на снимках из Сендая виднелся Тихий океан. Погибшие, расплавленные, сожжённые, а потом и скончавшиеся от радиационного заражения люди выглядели одинаково.
- Что будем делать? - спросил Чарли у Стаса Микояна. - Сколько у нас бомб? Сколько у Троцкого? Станем ли мы устраивать с ним битву до конца?
- Ну, да, к этому всё и идёт, только я не знаю, останется ли потом хоть кто-нибудь. Не знаю я и того, сколько именно бомб есть у нас, - сказал Микоян. Чарли воспринял его слова с недоверием, пускай он и не мог назвать Микояна лжецом. Армянин продолжил: - И я понятия не имею, сколько бомб у Троцкого. Я не знал, что у него есть даже одна, пока он её не сбросил.
- А, что думает босс? Мне духу не хватило спросить самому.
Микоян поморщился.
- Он хочет снова убить Эйнштейна, вот, что. И я не могу его в этом винить. Если бы мы начали работать над бомбой в 41-м, а не в 45-м, мы бы уже много лет держали русских на коротком поводке.
"Возможно, именно этого и боялся Эйнштейн", - подумал Чарли. Если бы у Джо Стила бомба была, а у Троцкого нет, не стал бы он держать её над его головой, словно дубину, или даже, колотить ею? Разумеется, стал бы. Но никакой член Фи-Бета-Каппа* не сказал бы подобные слова Микояну. Чарли, конечно, сам не принадлежал к Фи-Бета-Каппа, но такие вещи он тоже понимал.
Он нашёлся с другим вопросом:
- Что теперь делать с Японской войной?
- Сворачивать её, как можно скорее. А что ещё нам с ней делать? - сказал Микоян. - Если продолжим в том же духе, вскоре вообще не останется японцев, чтобы воевать.
- Как по мне, разумно, - сказал Чарли.
С тех пор, как из Нагано пришли новости, это было для него очевидно. Он был чертовски рад, что это было также очевидно и для Джо Стила, и для его подручных.
***
Майк с облегчением забрался в кузов армейского грузовика оливкового цвета.
- И, вот, мы прощаемся с прекрасной романтичной Северной Японией, её причудливыми местными жителями, их любопытными и экзотичными обычаями, - произнёс он.
Даже спустя столько лет жизни вредителем и пехотинцем, ему по-прежнему нравилось метать слова. Это было даже веселее, чем, скажем, метать хавчик.
По крайней мере, он так думал. Другие солдаты, что грузились в кузов вместе с ним, гудели и ворчали.
- Хорош херню пороть, сержант, - сказал один. - Единственное, что, блядь, хорошего в этих местных, так это то, что им не удалось меня подстрелить.
- О себе я этого сказать не могу, - ответил Майк.
- А, ещё нас не взорвали этими атомными хреновинами, - добавил солдат.
- То были не северояпонцы. То были мы, - сказал Майк.
- Что ж, а если б летуны промазали? Тогда б она упала нам на бошки, и вместо япошек на луну отправились бы мы. Спорю, так могло быть. Эти пилоты бомбардировщиков способны обломать даже с дрочкой.
- Ага. - Майк не мог даже сказать ему, что согласен. Может, и не был. Не то, чтобы Майку не приходилось нырять в окоп, спасаясь от обстрела со стороны своих же. Но настолько большая ошибка не закончилась бы легко, пусть она и не случилась.
Другой солдат произнёс:
- Мы с япошками даром пролили столько пота и крови, чтобы всё прекратить и вернуться к началу.
- Status quo ante bellum, - проговорил Майк.
Он не был уверен, выучил ли эту фразу в бытность журналистом или в католической школе. Так или иначе, запомнил он её надолго.
Эта фраза смутила бойца из его отделения.
- Что это значит, блин, сержант? - спросил он.
- То же самое, что сказал и ты, только на латыни.
- Латынь? Тынь-тынь! - сказал этот парень.
Майк показал ему средний палец. Все рассмеялись. Если бы Майк не доказал, что он столь же крут, как те, кто вдвое моложе него, бойцы решили бы, что он - педик. Ему встречались солдаты, которые гордились своим невежеством и с подозрением относились к тем, кто знал что-то ещё помимо того, как убивать людей. Хуже таких могли быть только гбровцы.
Водитель отпустил рулевое колесо, чтобы заглянуть в небольшое окошко в стене, что разделяла его часть машины от той, что больше и позади него. Увидев, что кузов заполнился целиком, он произнёс:
- Ладно, валим отсюда.
Парни в кузове подали Майку руку, и тот присоединился к остальным.
Они поехали по дороге вдоль берега прочь от Ямаситы. Оглядываясь назад - единственное направление, куда он мог смотреть - Майку вспомнилась поездка на грузовике от железной дороге в трудовой лагерь в Скалистых горах. Впрочем, поля по обочинам того шоссе не были изрыты воронками. А, когда в тот раз, грузовик поднялся в горы, воздух стал свежее, запахло сосной. Теперь же было жарко и душно, а в воздухе стоял неуловимый, но безошибочный запах смерти.
В скором времени они покинули Северную Японию и въехали в Южную. Две страны, познавшие на собственном горьком опыте раздел Японских островов, уже установили на дорогах пункты погранконтроля. На флагштоках на одинаковой высоте развевались два флага. Пусть, даже, никто по обе стороны границы не потревожил колонну грузовиков, Майк был рад выбраться из страны, которая запихала серп и молот в тефтелю, а её уже поместила на старый флаг Японии.
Чуть южнее границы, раскинулся гигантский американский распределительный центр, похожий на грядку поганок после дождя. Благодаря преимуществу сержантского звания, Майк оказался в более короткой очереди к тыловым клоунам, решающим, что с ним делать.
Он показал сержанту-кадровику личные жетоны.
- И где же вы располагались до начала боев? - спросил тот.
- В демилитаризованной зоне. На окраинах Вакамацу, милях в пятнадцати к востоку от гор.
- Серьёзно? - сержант-кадровик приподнял бровь. - Ты... Тебе повезло, не так ли?
То было вежливой формой выражения: "Как ты, вообще, выжил? Бежал быстрее Реда Грейнджа*?".
- Мак, ты и половины всего не знаешь, - ответил Майк. - Я возвращался с увала на Сикоку, когда пошёл трамтарарам. Мы с приятелем только добрались до Токио, когда услышали новости.
Он задумался, как там дела у Дика Сиракавы. Благодаря своей внешности, у Дика имелось самое надёжное, встроенное оправдание, чтобы остаться за линией фронта, какое только можно было себе позволить в армии.
- Ясно, - произнёс сержант-кадровик.
Майк задумался, как тому самому удалось избежать сражений. Этот парень был одет в чистую форму. Далеко от кухни он явно не отходил. С тем же успехом он мог сидеть в страховой конторе в Бриджпорте. Теперь же он спрашивал:
- Тебя устроит, если я снова отправлю тебя в те же места?
- Наверное, - ответил Майк. - Раньше мне там нравилось. Одному Богу известно, как там сейчас всё выглядит, или сколько человек, которых я знал прежде, до сих пор там.
"До сих пор живы", - подумал он, но вслух не сказал.
- Тогда, так и поступим. Вакамацу, говоришь? - Сержант-кадровик, похоже, был рад столь быстро разобраться с проблемой.
Майк не был уверен, что был рад возвращаться обратно. Но, у него появился приказ, и ему оставалось лишь следовать ему.
В распределительном центре имелся собственный автопарк. Зеленый рядовой не смог бы наложить лапу на джип, но у ветерана-первого сержанта с таким иконостасом на груди (перед выходом Майк убедился, что надел всё), с этим проблем не было. Из-за того, что он служил в штрафной бригаде, ему, возможно, устроили бы какие-нибудь трудности, но Майк уже достаточно времени не носил на рукаве букву "Р".
Во время Второй Мировой войны, местность вокруг демилитаризованной зоны не была столь сильно разрушена, как остальная часть Японии. С этим справилась Японская война, даже чересчур. Все разрушения здесь выглядели свежее, чем южнее. Ещё северояпонцы похитили и увезли через границу множество людей. Прочих, просто расстреливали. Когда Майк вернулся, его приветствовало не так уж много старых друзей. Единственное, что заверяло его в том, что он прибыл, куда надо, была его карта дорог.
На противоположной стороне зоны он заметил силуэты северояпонских солдат, которые разматывали колючую проволоку и рыли противотанковые рвы. Они вторглись в Конституционную Монархию, а теперь готовились к чужому вторжению. Майк лишь почесал голову. Если в этом была логика, он её не понимал.
"Джо Стил понял бы", - подумал Майк и тихонько рассмеялся.
XXV
Спустя всего пару месяцев после того как атомное пламя испепелило Сендай и Нагано, Мао прогнал Чана с материка. Чан со своими националистами бежал а-ля Дюнкерк через Формозский пролив на одноимённый остров (впрочем, на большинстве карт он значился, как Тайвань). Не имея флота, достойного какого-либо упоминания, коммунисты Мао не сумели за ними угнаться. Чан заявил, что националисты остаются легитимным правительством всего Китая, и в один прекрасный день они вернутся на материк для того, чтобы провести ещё несколько раундов против Мао.
Джо Стил признал Чана, как правомочного президента Китая. Также поступили и некоторые американские союзники, но не все. Чарли был не особенно удивлён. Джо Стил не признавал в качестве правителя России Троцкого до тех пор, пока они не оказались по одну сторону в войне с Гитлером.
Он упомянул об этом в разговоре со Стасом Микояном.
- Интересно, решит ли босс применить по Китаю атомные бомбы, чтобы помочь Чану. - Ни словом, ни даже интонацией он не показал, насколько же его пугает сама мысль об этом. Демонстрация того, что какие-то действия босса могут вас напугать, являлась приглашением гбровцев забрать вас с собой. Единственно верным способом упомянуть об этом, являлось выдерживать нейтральный тон более тщательно, чем у швейцарцев.
Микоян кивнул.
- Да, этот вопрос обсуждался, - произнёс он настолько спокойным тоном, словно обсуждался вопрос, сколько вермута добавлять в мартини. Говорить таким тоном у него получалось ловчее, чем у Чарли. Насколько Чарли мог судить, Микоян вообще был ловчее прочих. Впрочем, он слегка добавил иронии, когда продолжил: - Помните визит Громыко в прошлом месяце?
- Конечно, - ответил Чарли.
Русский посол всегда выглядел так, словно в задницу ему вставили кочергу. В Вашингтоне ему дали прозвище Великий Камнеликий. По сравнению с ним, Винс Скрябин выглядел добродушным малым, а этого непросто добиться.
- А что? Что он сказал?
- Он сказал, что если мы что-нибудь сбросим на Шанхай, или, например, Пекин, он не может отвечать, что станет с Парижем или Римом.
- О, - произнёс Чарли.
После таких слов, сказать как-то больше нечего. Мгновение спустя, он нашёлся с другим вопросом:
- Он убедил босса, что это его мнение, или мнение Троцкого, или как это понимать?
- Должно быть, иначе бомбардировщики вылетели бы, - ответил Микоян. - Лично я считал, что они вылетят. Однако по одной атомной бомбе с каждой стороны мир ещё переживёт. Если же начнём швыряться ими из-за каждой мелочи, очень скоро швыряться станет некуда. И все шансы, что и от нас мало чего останется.
- Это ваши слова, или вы цитируете Джо Стила?
- Я цитирую то, что сказал ему. Генерал Маршалл сказал то же самое, - ответил Микоян. - Он всё обдумал, и пришёл к выводу, что мы правы.
- Ясно, - сказал Чарли вместо "Хвала небесам!", как ему хотелось. Он добавил: - Знаете, порой, меня совершенно не напрягает, что я не настолько крупная шишка, чтобы сидеть с такими, как вы и обсуждать подобные вопросы.
- Понятия не имею, о чём это вы. - Блеск глаз Микояна говорил о том, что его сардонические слова - ложь. Сухо хмыкнув, он произнёс: - Когда в конце Первой Мировой войны я вместе с Джо Стилом переехал в Вашингтон, я не ожидал, что мне придётся обсуждать, как подвзорвать весь мир. Всё, что остаётся, это навешивать удары так хорошо, как только умеешь.
- Эй, я тоже не ожидал, что меня занесёт сюда. Я думал, что до конца жизни буду писать статьи для "Ассошиэйтед пресс", либо стану достаточно хорош в своём деле, чтобы меня взяли в издания, типа "Бостон глоуб", "Нью-Йорк таймс" или "Вашингтон пост", - сказал Чарли. - Но, вот я здесь.
- Вышло не так уж и плохо, - заметил Микоян.
Чарли не мог даже сказать ему, что он неправ. Здесь он отлично справлялся. Но на ум ему постоянно приходила та цитата из Матфея, которую не смогла вспомнить Эсфирь. Он надеялся, что свою душу он не утратил. Он считал, что при нём тут дела лучше, чем были бы без него. Впрочем, твёрдо на стороне Джо Стила он не стоял. Он мирился с теми вещами, с которыми мириться ему не хотелось бы.
Было холодно и дождливо, дело шло к Рождеству, когда сотрудники ГБР схватили полдюжины преподавателей китайской истории, литературы и культуры, и утащили их из кампусов (а, в одном случае, даже прямо из лекционного зала) в тюрьму. Обвинениями были помощь и подстрекательство к падению материкового Китая в руки "красных".
- Нам известно, из-за кого Чан Кайши потерял Китай! - грохотал Энди Вышински на пресс-конференции. - Да, нам известно, и эти люди сполна расплатятся за свою нелояльность!
- Разве мы уже не слышали эту песню? - спросила Эсфирь.
- Мы её не просто слушаем - мы её смотрим, - сказал Чарли.
Так и было. Телевизионный приёмник был неприлично большим, почти как трюмо, и стоил неприлично больших денег - при довольно скромных размеров экране, но прямо посреди их гостиной ревел генеральный прокурор.
- Эти вероломные дураки заслужили длительные сроки заключения, что мы им определили! - орал Вышински, колотя по воздуху сжатым кулаком.
Когда он это произнёс, Эсфирь приподняла бровь.
- Что? Он не требует смертной казни? Джо Стил размяк?
Чарли изобразил тот самый вид "где там дети". Затем он произнёс:
- Не думаю, что он размяк. Думаю, он постарел. Перейдя рубеж в семьдесят лет, он и правда замедлился.
- Давно пора, не так ли? - Эсфирь постаралась сохранить голос тихим.
Началась реклама: улыбчивая блондиночка, чья одежда в виде прямоугольной пачки сигарет закрывала лишь торс, размахивала ногами, обтянутыми чулками в сеточку, а на фоне хор пел о том, какая же это замечательная марка. Чарли печально хмыкнул.
- Блин, я думал, что тупее рекламы на радио ничего быть не может, но все эти телевизионные штуки доказывают, что я был неправ.
- Ну, да, довольно плохо.
Эсфирь не вернулась к разговору о Джо Стиле. Чарли об этом не сожалел. Обсуждение президента было опасно на всём протяжении его долгого-долгого правления. Сейчас это стало ещё опаснее, когда он явно начал угасать. Он мог бить наотмашь лишь затем, чтобы показать, что песок из него, на самом деле, не сыпется.
Либо он мог жить, и оставаться президентом ещё десять лет. То, что он замедлялся, ещё не говорило о том, что он в скором времени остановится. Если у него и имелась какая-то причина жить, не могло ли быть ею желание насолить Джону Нэнсу Гарнеру?
***
Каждые несколько недель техник-сержант со счётчиком Гейгера объезжал на джипе южный край демилитаризованной зоны, замеряя уровень радиации после падения бомбы на Нагано, а также, как предполагал Майк, после той бомбы, что упала на Сендай. И Соединённые Штаты и Россия внесли свой вклад в послевоенные бедствия Хонсю.
- Ну и как там? - спросил Майк у парня по имени Гэри Каннингем. - В смысле, не считая холода.
- Я из Финикса, Аризона. Рос я не при такой погодке - это уж точно. - Каннингем стряхнул снег на землю. - О такой дряни беспокоиться не приходилось. Что же до радиации? Снижается, почти в соответствии с расчётами ребятишек с логарифмической линейкой.
- Опасно?
- Не думаю, не на нынешнем уровне. В смысле, так умники считают, - ответил Каннингем. - Я тут только поставляю им цифры, а потом выслушиваю их рассуждения, что бы эта херня могла означать.
Майк подозревал, что он ездит ему по ушам. Очевидно, Каннингем был совсем не дураком, хоть и не настоящим учёным. Он должен был уже увидеть и услышать достаточно, чтобы самому сделать кое-какие выводы*.
- Когда на Сендай сбросили бомбу, я был в Ямасите, - сказал Майк. - Как на мне всё это отразится, спустя время?
- Значит, вы находились ближе, чем кто-либо из американцев, - сказал Каннингем. Это был не вопрос; он поместил в своём мысленном картотечном шкафу новую карточку. Он продолжил: - Вы же не ложились с лучевой болезнью, так? Волосы не выпадали? Рвота не начиналась?
- Не, ничего подобного, - сказал Майк.
Каннингем кивнул.
- Не слышал, чтобы кто-нибудь из наших с этим ложился. А, вот, некоторые американцы, что оказались поблизости от Нагано, ложились.
- От некоторых американцев, что были в том блядском Нагано, вообще ничего не осталось. Как и от огромной старой кучи япошек, - сказал Майк.
- Что ж, вы правы. Я не знаю, сколько именно русских мы поджарили в Сендае, - сказал Гэри Каннингем. - Но, возвращаясь к вам... Если вкратце, никто не знает, что сделает та доза радиации, которую вы подхватили, по прошествии десяти, двадцати, тридцати лет. Вы - подопытный кролик. Если умрёте от рака, возможно, сможете винить в этом то, что находились слишком близко к бомбе. А может, оно так всё равно случилось бы. Не могу сказать с уверенностью. В данный момент, не думаю, что вообще кто-нибудь может. Вас, других солдат и япошек, что находились в том районе, будут изучать врачи, и лишь, когда ваш сын достигнет вашего нынешнего возраста, может они и будут знать, что к чему.
- Нет у меня детей. Жена бросила меня, когда я сидел в лагере, - прорычал Майк. - Положим, стану сейчас с кем-нибудь встречаться. Стоит ли мне переживать из-за того, что бомба сделала с моими яйками?
- На это у меня также нет ответа. Я даже предполагать не могу, поэтому и пытаться не буду, лады? - сказал Каннингем. Он склонил голову набок, изучая Майка. - Значит, тоже были бритым, да?
- Точно, блин. Салливан, Майкл, НЙ24601. Рубил деревья в Монтане. А вы?
- Каннингем, Гэри, АЗ1797. Рыл оросительные каналы в Нью-Мексико и Колорадо. - Каннингем снял перчатки, укрывавшие руки от холода. Его ладони все были покрыты мозолями, несмотря на длительное отсутствие принудительного труда. - Выпустили в 44-м, и почти сразу же призвали. Мне в армии понравилось больше, чем я мог куда-либо попасть на Улице имени Дембеля, так что решил остаться. А у вас как?
- Пошёл добровольцем в 42-м, чтобы выйти из лагеря, - ответил Майк.
- Погодите-ка... - Каннингем вновь его оглядел, на этот раз, по-другому. - Те, кто так поступил, отправились прямиком в штрафные бригады.
- Ага, - сухо отозвался Майк.
- Но... Блядь, а мне сказали, какие у меня шансы, если надену форму таким образом. Я поэтому и продолжал сидеть до конца срока. Сколько ещё из тех, кто начинал с вами, до сих пор здесь?
- Те, кто прошёл через всё, и не получил инвалидность в самом начале? Мой ротный. Знаю ещё пару-тройку человек. Но у меня с ними особо завязок не было.
- Чёрт! - произнёс Каннингем. - Теперь я могу сказать, что видел Великого Белого Кита. Снимаю шляпу, мужик. - Он и снял её. То была меховая шапка с ушами, из тех, на какие пускали слюни охранники в Монтане. Майк не думал, что это армейская вещь; он гадал, неужели Каннингем стянул её с мертвого северояпонского солдата, или с русского.
- Ага, что ж, это да ещё пара йен и смогу купить себе саке. Не хочешь отправиться в Вакамацу и купить саке? - спросил Майк. - Когда живёшь при такой погоде, начинаешь понимать, почему япошки пьют его горячим.
- Факт, - сказал Каннингем. - Куплю вам парочку. Для меня это честь. Нечасто встречаешь ребят, которые прошли через всё, как вы и остались целыми.
- Ну, почти. - Майк потёр мочку левого уха, которая заканчивалась почти на дюйм выше, чем у правого. - Но спасибо, на это я согласен.
После стольких ужасов и боли, служба в штрафной бригаде начала окупаться, пускай, пока и парой рюмок саке. Какого хрена? Бери, пока дают.
***
После того, как Эсфири удалось отговорить его от того, чтобы заливать свои печали всякий раз, когда у него возникало желание, Чарли перестал ходить в кабак, что рядом с Белым Домом, так часто, как раньше. Он чувствовал себя лучше, когда держался подальше от выпивки... в основном. Время от времени, особенно, когда он находился в компании Винса Скрябина дольше, чем мог вынести, его мозгам требовалась срочная перевязка. Бурбон справлялся с этим лучше всего, что Чарли было известно.
Когда он туда вошёл, то, как обычно, увидел Джона Нэнса Гарнера, сидящим на своём традиционном барном стуле. Джо Стил управлял страной. Строго говоря, Джо Стил управлял большей частью мира, той, что не была "красной". США были единственной крупной державой, чья экономика не была разорена войной. Американская экономика громыхала громче, чем американские пушки. Любой, кто хотел помощи, должен был делать так, чтобы президент оставался счастливым.
Джон Нэнс Гарнер председательствовал в кабаке и в Сенате Соединённых Штатов. Сравнивая время, которое он проводил в правительстве со временем, проводимым здесь, Чарли понимал, какая из этих сфер значила для него больше. Что ж, с учётом того, как шли дела в Вашингтоне во время пятого срока Джо Стила, у местного бармена больше власти, чем у Сената.
Когда одним тёплым весенним днём Чарли вошёл внутрь, Гарнер приветствовал его словами:
- Эй, да это же Чарли Салливан! Как дела в реальном мире, Салливан? - Из его сигареты тянулась тонкая струйка дыма. Полная пепельница перед ним свидетельствовала о том, что он какое-то время уже провёл здесь. Как и пустые стаканы.
- В реальном мире? Это где такое? Я работаю в Белом Доме, - сказал Чарли, затем обратился к бармену: - "Уайлд Тёрки" со льдом, пожалуйста.
- Сию минуту, сэ', - ответил негр.
Чарли протянул через стойку полдоллара и дайм. После войны цены выросли; снизить их не мог даже Джо Стил, как Кнуд Великий* не мог сдержать прилив.
Гарнер пыхнул сигаретой, хмыкнул и пыхнул снова.
- Чёрт, а то я не знал. Будь я проклят, чтобы помнить, когда я последний раз туда заходил. Джо Стил не желает видеть меня рядом. Я - бедный родственник. Я его смущаю.
- Если бы вы его смущали, он не вносил бы вас в бюллетень каждые четыре года, - сказал Чарли.
Он не считал это какой-то проблемой. Необходимость иметь вице-президента напоминала президенту о его собственной смертности. В нынешние дни само тело Джо Стила напоминало ему об этом. Чтобы усиливать это напоминание, Джон Нэнс Гарнер ему не требовался.
- Сынок, единственная причина, почему я до сих пор здесь, заключается в том, что я не гоню волну, - сказал Гарнер.
Это была одна причина; Чарли не считал, что она такая единственная. Вице-президент продолжил:
- Если он отправит меня обратно пастись в Ювалде*, я не расстроюсь, ни капельки.
- Ой, да ладно вам. Никогда не поверю, - сказал Чарли. - Вы находились в Вашингтоне задолго до того, как присоединились к Джо Стилу. Вам, должно быть, нравится здесь, по крайней мере, вы привыкли.
- Ну, ладно, привык. - Гарнер скорчил гримасу. - Впрочем, это не означает, что мне нравится.
- Лады. Разумеется.
Чарли не намеревался с ним спорить. Если бы он начал активно возражать, Гарнер взбесился бы. Он допил стакан и поднял указательный палец, давая понять, что ему нужна добавка.
Гарнер тоже взял ещё один стакан. После такого количества, чего стоит ещё один? Когда вице-президент умрёт, если вообще умрёт, его печень следует пожертвовать Смитсоновскому институту. Это народное достояние, если не народный памятник.
- За ещё один срок, - произнёс Гарнер и сентиментально вздохнул. - А затем, наверное, ещё за один, и ещё за один после того.
Судя по тону сказанного, он, скорее говорил о сроке в трудовом лагере, нежели о второй по важности должности в стране.
Однако разница между самой важной и второй по важности ступенью, была в политике гораздо заметнее, чем в спорте. Чарли был уверен, что мог бы перечислить всех победителей Мировой серии по бейсболу с 1903 года до прошлого октября. Насчёт проигравших команд он не был столь уверен. А кто был бы?
Впрочем, разница между президентом и вице-президентом не была такой же, как между победителем и проигравшим. Это была разница между победой и неучастием в игре. Джо Стил мог отдавать приказы двум третям мира. Джон Нэнс Гарнер мог приказать.... налить ему ещё бурбона. И он приказывал.
В голове Чарли звучал Шекспир, как мог звучать только Шекспир.
Так -- в каждом деле. Завтра, завтра, завтра, -- А дни ползут, и вот уж в книге жизни Читаем мы последний слог и видим, Что все вчера лишь озаряли путь К могиле пыльной*.
Цитировать вслух он не стал, хотя, знал, что если бы сделал это, Гарнер опознал бы цитату. Любого, кто получал образование в небольшом техасском городке на рубеже веков, окунали в Шекспира точно так же, как окунают чайный пакетик в кипяток.
Не успел Чарли сказать хоть что-нибудь, как Гарнер продолжил:
- Знаете, я никогда не предполагал, что так долго просижу на этой должности. Когда я сказал, что буду выдвигаться, то думал, что будет один срок, ну, два, и всё. Джо Стил проиграет, или не пойдёт на третий срок, или чёрт его знает, что ещё. Показатель моих знаний, не так ли? То, что я с тех пор повидал... - Он покачал крупной головой. - В смысле, то, что я повидал за всю свою жизнь. Я родился через три с половиной года после окончания Войны Штатов. Осталось не так уж много людей, кто мог бы об этом заявить.
- Нет, немного. - Чарли ухмыльнулся ему. - В основном, это те, кто называют ту войну Гражданской.
- Сраные янки, все они, - без злобы произнёс Гарнер. - Когда я был пацаном, не было ни машин, ни самолётов, ни телефонов, ни радио, ни звукозаписи, ни телеков, ни кино, ни ламп накаливания, ни прочей херни. У нас были поезда, телеграф и газовые лампы, и мы считали себя самым развитым народом на поверхности Земли. А знаете, что ещё? Мы им и были.
- Наверное.
Чарли вырос во время появления всего того, о чём упомянул Гарнер. Однако он помнил, каким чудом казалось радио, и как переход от тишины к звуку навеки изменил кино. Сейчас, разумеется, телевидение снова меняло мир. Оно только появилось. Он всё видел, но не имел никакого понятия, чем всё обернётся.
- Впрочем, скажу вам кое-что другое, - произнёс Гарнер после очередной порции бурбона. - Я прожил на белом свете восемьдесят два года, но я не видел ничего, даже похожего на Джо Стила. А, Салливан?
- Чего?
- Можете взять на это кредит в банке, блядь.
***
Майк вошёл в Вакамацу. В данный момент, замок, разбомбленный США во время Второй Мировой, а затем осыпаемый снарядами с обеих сторон во время Японской войны, выглядел почти так же, как в старые времена. Япошки усердно трудились, чтобы собрать свою раздолбанную родину обратно воедино. По крайней мере, в Южной Японии, там, где американская помощь способствовала восстановлению того, что было разбомблено американскими пушками. Ситуация по другую сторону демилитаризованной зоны была суровее. Троцкого больше заботило то, что он может забрать из Северной Японии, чем то, что он может в неё привнести.
Именно поэтому, каждые несколько дней Майк слышал стрельбу вдоль демилитаризованной зоны. Некоторые северояпонцы голосовали ногами, демонстрируя своё отношение к режиму. По крайней мере, пытались. Переход через укреплённую границу - само по себе суровое занятие, даже без учёта всегда готовых пострелять часовых. С ними же, вы в буквальном смысле рисковали жизнью. Япошки и рисковали, поодиночке и группами.
Другим интересным моментом оказалось то, что не всех северояпонцев с радостью приветствовали по эту сторону границы. Не все, кто пересекал границу, бежали от коммунистической тирании. Некоторыми из тех, кто пересекал её, оказывались шпионы и агитаторы, которые проворачивали в Южной Японии свои северояпонские дела. А выяснить, кто есть кто, когда столько документов сгорело или взорвано, или утрачено ещё каким способом, было весьма непросто.
Шедшая по улице женщина вежливо поклонилась Майку, когда тот проходил мимо. Он отвесил ей ответный поклон, со словами:
- Konichiwa*.
Она улыбнулась, прикрыла рот ладонью и принялась заливисто хихикать. Он не сказал и не сделал ничего забавного. Как Майк уже успел убедиться, японцы вели себя так, когда удавалось застать их врасплох. Справившись со смехом, она ответила тем же "здравствуйте".
- Genki desu-ka?* - спросил Майк.
Он не пытался продолжать пугать её своими крохами знаний японского. Он решил, что ей было где-то за тридцать, хотя, в отношении японских женщин, ни в чём нельзя быть уверенным. Каким бы ни был её возраст, несла она его достойно. Одета она была в белую хлопчатую блузку и чёрную юбку - гораздо лучший наряд в столь жаркую липкую летнюю погоду, чем его форма.
В ответ на его "как ваши дела?" (вообще-то, это значило что-то вроде: "У вас всё схвачено?", слово "genki" - очень хитрое), она заговорила на весьма сносном английском:
- Я в порядке, спасибо. А как вы поживаете?
- Отлично, благодарю. - Майк едва сам не хихикнул; она застала его врасплох. Он спросил: - Где вы так хорошо научились говорить?
- Я преподаю английский здесь, в Вакамацу. Много лет изучала до войны. Я рада, что вы считаете, что я хорошо говорю. Долгое время я им особо не пользовалась. Знаете, почему?
- Hai*. - Майк кивнул.
До войны, всё, что было связано с Америкой, вызывало подозрения, потому что Америка была врагом. На какое-то время был позабыт даже бейсбол, который японцы приняли с большим воодушевлением.
Разумеется, япошки не отправляли десятки тысяч американцев в трудовые лагеря, как поступил Джо Стил с японцами в Штатах. Опять же, у япошек не было возможности так поступить. Имей они её, были все шансы, что они поступили бы так же.
Учительница английского улыбалась ему, как человеческому существу, а не просто какому-то занимательному явлению.
- Насколько хорошо вы знаете мой язык? - спросила она.
- Sukoshi*. - Майк сблизил большой и указательный пальцы. Затем он продолжил по-английски: - Я его вообще не знал до того, как, эм, попасть сюда.
"До того, как выпрыгнул из десантного катера и принялся убивать людей". Такой ответ пришёл ему на ум.
- Значит, у вас, должно быть, хороший слух. Это правильно? Вы говорите "хороший слух"?
- Да, именно так мы и говорим. И благодарю вас. Arigato.
- Пожалуйста, - серьёзным тоном произнесла она.
- Я вас здесь прежде не видел. Вы недавно в Вакамацу? - спросил Майк.
Город был достаточно крупным, чтобы это было не так, однако он решил, что приметил бы миловидную учительницу английского, которая жила бы здесь какое-то время.
Впрочем, она кивнула.
- Да, я здесь недавно. Я приехала из Осаки. После нового закона, по которому во всех городах детей должны учить английскому, я приехала сюда. На севере Конституционной Монархии не так много народу хорошо разговаривает, чтобы преподавать. Здесь в этом больше нуждение.
Вероятно, она имела в виду "нужда", но Майк не собирался становиться её редактором. Он видел пользу этого закона. Вряд ли кто-то за пределами Японии говорил по-японски, в то время как по-английски говорили по всему миру. Изучение английского также служило ещё одним способом привязать Японию к США. По ту сторону демилитаризованной зоны северояпонцам, вероятно, приходилось мириться с русским.
- Не возражаете, если я поинтересуюсь, как вас зовут? - спросил Майк.
- Не возражаю. Меня зовут Йанаи Мидори, по-вашему это - Мидори Йанаи. Мы сначала произносим фамилию, а потом имя. А вы?..
- Я - Майк Салливан. - Майк улыбнулся. С тех пор, как гбровцы его загребли, он почти не разговаривал с женщинами. Другими делами занимался, да, но не разговаривал.
- Я очень рада знакомству с вами, сержант Салливан. - Вокруг неё находилось достаточное количество американцев, чтобы без труда разбираться в нашивках. - А сейчас прошу меня простить. Мне очень жаль, но я должна идти. - Последнюю фразу она произнесла с беспокойством в голосе. Если он не захочет, чтобы она уходила, что она будет делать? Получить неприятности за насилие над местными было не так уж невозможно, но достаточно проблематично.
Однако он лишь произнёс:
- Тогда, позвольте, перед вашим уходом, ещё один вопрос?
Она осторожно кивнула.
- Что такое?
- Вы замужем? - Он поспешно вскинул ладонь. - Я не делаю предложения. Просто спрашиваю.
Она улыбнулась, почти незаметно, но всё же, улыбнулась. Впрочем, эта улыбка надолго не задержалась.
- Нет, я не замужем. Я вдова, ну или уверена, что ею являюсь. Мой супруг находился на Филиппинах. Домой он не вернулся. Он не был среди тех, кто сдался, когда погиб император. - Произнося эти слова, она опустила взгляд.
Несколько японских подразделений на Филиппинах уцелели, когда бои на Японских островах закончились. Они находились на втором плане. После того, как их вытеснили из крупных городов, американцы не стали всерьёз их давить.
- Мне жаль, - сказал Майк и добавил: - Я никогда не был на Филиппинах.
Ему не хотелось, чтобы она думала, будто он как-то связан с гибелью её мужа.
- Я понимаю - сказала Мидори Йанаи. - Простите, но мне, правда, нужно идти. Прошу простить меня. Может быть, мы увидимся снова. До свидания.
Она направилась прочь.
- Sayonara*, - крикнул Майк ей вслед.
Она обернулась через плечо, давая понять, что услышала его и не проигнорировала. Майк так и стоял на месте, глядя ей вслед, пока она не скрылась за углом. Затем он пнул камешек вдоль улицы. Он чувствовал себя шестнадцатилетним пацаном, который пытается понять, как же нужно обходиться с женщинами.
Что ж, ни один мужчина никогда не поймёт до конца, как нужно обращаться с женщинами, даже если проживёт столько же, сколько Мафусаил. Но, вашу ж мать, разве попытка разобраться в этом вопросе - это не самая лучшая игра в мире?
***
Чарли вышел из "Сирс" с кислым выражением на лице. Он продолжал тихо ругаться себе под нос. Эсфирь коснулась его ладони своей.
- Всё хорошо, милый, - сказала она.
- Забавно, - произнёс он. - У телеков, что у них там, больше экраны и лучше изображение, чем у того, что мы купили чуть больше года назад, и стоят они на сто пятьдесят баксов дешевле. Нас таки ограбили!
- Нет, не ограбили. Мы просто купили его сразу, как только смогли. - Эсфирь всегда была более благоразумной, чем он. Она продолжила: - Когда мы были детьми, с радио, холодильниками и машинами было то же самое. Они очень быстро становятся дешевле и лучше.
- Тогда, наверное, нам следовало подождать. - Ему по-прежнему хотелось ворчать.
- Зачем? Ладно, мы переплатили. Но у нас есть телевизор и мы смотрим все программы, что в нём показывают, с тех пор, как купили его. Ну, да, если бы мы подождали, то взяли бы его дешевле, но, что с того? Мы могли его себе позволить, но не увидели бы всего этого.
- Минуточку, - сказал Чарли. - Напомни-ка, кто из нас - еврей?
Она пихнула его под рёбра. Чтобы закрепить, она сказала:
- Слышь, самец, будь ты евреем, я бы об этом знала.
Уши Чарли покраснели. Он не был обрезан. Пэт был, но не только потому, что у него мама - еврейка, но ещё и потому, что в нынешние времена так делали маленьким мальчикам практически всегда, если только ты не уйдёшь в отказ. Говорили, что это гигиенично и лучше для здоровья*. Может и так, но Чарли отлично чувствовал себя таким же, каким его нашли в капусте.
Когда они пришли домой, Пэт смотрел "Тим Крэддок - космический кадет"*. Ему было плевать, что телевизор слишком дорог или что экран слишком маленький. Он вырос с телевизором, и, вероятно, воспринимал его, как должное, чего Чарли никогда не сможет. Для начала, он вряд ли сможет вспомнить времена, когда его не было рядом.
Сейчас настала пора ему кое-чем заняться. Сделал ли он всё, что должен был...
- Ты домашку сделал? - спросил Чарли у Пэта. - Не забывай, завтра понедельник.
- Ну, пап! - сказал Пэт. - После передачи, ладно?
- Ладно... на этот раз, - ответил Чарли после недолгих раздумий. - Но, начиная с этого момента, ты будешь всё делать до того, как начнёшь лентяйничать, ясно? У тебя были целые выходные, чтобы со всем разобраться. Вместо этого, ты бросаешься за дело в последнюю минуту, поэтому у тебя и выходит не так хорошо, как должно.
Разбираясь с этим делом, он чувствовал на себе взгляд Эсфири. Ему всегда с трудом удавалось выдерживать бесстрастный вид, говоря подобные вещи. Будучи журналистом и спичрайтером, он всегда работал в режиме ограниченных сроков. Закончить всё к 7:45 было важнее, чем приукрашивать. Что ж, если правило "делай, как я говорю, а не как я делаю" и не числилось старейшим из родительских правил, то, как минимум, наступало на пятки другому - "Потому что я так сказал, вот, почему!".
Лицо Пэта просветлело. Ему не было дела до нотаций. Ему было дело до Тима Крэддока и марсиан с антеннами, наклеенными на лбу.
- Спасибо, пап! Ты - лучший!
В этом Чарли уверен не был. Он боялся, что стал старой размазнёй. Но эти слова улучшили его настроение.
Когда на следующее утро Чарли входил в Белый Дом, оттуда выходил пухлый доктор. Тадеуш Петружка являлся терапевтом Джо Стила. Чарли не встречал его уже пару лет - несмотря на то, что двигался теперь он медленнее, как в физическом, так и в умственном смыслах, Джо Стил никогда не страдал даже насморком. Поэтому Чарли расслышал удивление и беспокойство в собственном голосе, когда спросил:
- Что с боссом?
- Ничего серьёзного. - Доктор Петружка коснулся поля федоры и пошёл прочь.
Возможно, врач он хороший. Раз он пользует президента, ему стоит быть хорошим врачом. Но как политик он провалился бы. Он совершенно никудышный лжец.
Тогда, вместо того, чтобы направиться к себе в кабинет, Чарли пошёл к Винсу Скрябину. Молотка он спросил о том же, о чём спрашивал доктора.
- Что стряслось с боссом?
Скрябин бросил на него взгляд в стиле "И ты, Брут?".
- Ничего особенного.
Чарли остался на месте, скрестив руки. В кои-то веки Скрябину не удалось его переждать.
- Ну, ладно! - В голосе Молотка слышалось нетерпение. - Посреди ночи он спустился с головной болью. Он принял аспирин, но не помогло. Бетти уговорила его вызвать врача.
- Хорошо, хоть кто-то смог! Что сказал Петружка?
- Что у него головная боль. Что давление пониженное, но он и не юноша. - Скрябин оскалился в чём-то, что никак не походило на улыбку. - Среди нас тут уже никто не юноша.
Поскольку у Чарли на макушке уже появилась залысина и начали седеть виски, он вряд ли смог бы назвать Молотка лжецом.
- Он что-нибудь сделал, помимо измерения давления?
- Дал ему снотворное. И сказал вызвать его снова, если, когда он проснётся, улучшения не будет. - Скрябин вновь оскалился. На этот раз он даже не пытался улыбаться. Кот, имеющий такой вид, был бы на грани того, чтобы укусить. - Никому об этом ни слова. Не нужно было этого вам говорить, но я всё равно говорю.
- Вы же знаете, что я даже когда надуваю пузыри из жвачки, ими не хлопаю, - сказал Чарли. - Разве я рассказал всему миру об уране?
- Если народ начнёт обсуждать здоровье босса, вы улетите на небеса быстрее, чем если бы под вами взорвалась какая шутиха, вроде атомной бомбы.
Скрябин отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Чарли медленно прошёл в свой кабинет. Ему следовало работать над речью насчёт высокой производительности общественных ферм и о том, как все те, кто на них работают, чувствуют себя одной большой счастливой семьёй. Разумеется это брехня, но это знакомая политическая брехня. Он не мог заставить себя беспокоиться о подобных вещах. Срок сдачи ещё через два дня, и ему было о чём подумать.
Порой, сигара - это всего лишь сигара. Порой, головная боль - это тоже, всего лишь головная боль. Порой, это означает, что у вас удар. Дядя Чарли жаловался на головную боль прямо перед тем, как потерять сознание. Через два дня он умер.
Джо Стил не умер. Чуть позже днём он спустился вниз. Если он и выглядел бледным и одышливым, что ж, возможно, действие снотворного ещё не прошло. Им же можно было объяснить и то, как он заговаривался, произнося некоторые слова. Но его шестерёнки ещё вращались - он спросил Чарли, как продвигается работа над речью.
- Всё будет готово, когда оно вам потребуется, господин президент, - ответил Чарли.
- Разумеется, будет. - Джо Стил даже моргнул от мысли, что Чарли мог предположить какой-то иной вариант. Удар там или нет, снотворное или нет, но он всё ещё представлял собой постаревшую версию самого себя.
К тому времени, когда ему надо было дать эту речь, он уже был прежней версией себя. Он никогда не был прекрасным декламатором. Но он всегда хорошо справлялся со своей работой, справился и на этот раз. За закрытой дверью своего кабинета Чарли выдохнул от облегчения. Когда-нибудь тревога не окажется ложной. В этот раз оказалась.
XXVI
Дни в Белом Доме могли идти один за другим; Чарли мог обернуться и попытаться вспомнить, чем занимался, но лишь для того, чтобы осознать, что не имеет об этом никакого представления. Иногда он поднимал голову, думая, что прошла пара дней, взглянуть на календарь и увидеть, что прошло три недели. Куда подевались все эти дни? Чем он таким занимался, пока они проскальзывали сквозь его пальцы?
Он заметил Рождество 1951 года - это время он провёл с семьёй. Однако наступление 1952 года он заметил лишь, когда срывал целлофан с календаря, который клерк Белого Дома оставил на его столе. Очередной год! Не просто очередной год, а очередной год выборов. Джо Стил уже проработал пять сроков. Как будто речь шла о пяти рюмках. Когда уже столько выпил, чего стоила ещё одна?
- Значит, он снова будет выдвигаться? - спросила Эсфирь, когда Чарли вернулся домой с ошеломляющей новостью о том, что 1952 год, таки, наступил.
- Не вижу ни одного признака, что не будет, - ответил Чарли. - Но знаешь, жизнь в нынешние времена - это самое странное, что мне приходилось делать?
- Ты это к чему?
- Я как будто катаюсь на карусели, - пояснил Чарли.
Жена одарила его озадаченным взглядом, либо тем, что означал, будто он напился.
- Так и есть, - не сдавался он. - По-другому я объяснить не могу. Ты садишься, начинаешь ехать, а затем скорость увеличивается. Ты вращаешься круг за кругом, круг за кругом и круг за кругом.
Эсфирь принялась вращать пальцем напротив уха. Чарли показал ей язык.
- Прости, - сказал она - соврала, насколько ему удалось расслышать. - Но ты говоришь какую-то бессмыслицу.
- Ты не дала мне закончить. Большую часть времени карусель вращается с одинаковой скоростью. Но, когда приходит время, когда твоя группа должна сойти, и сесть другая, карусель останавливается не сразу. Она постепенно замедляется. И, когда ты на ней, ты даже не сразу это замечаешь, поскольку продолжаешь двигаться. Но затем ты начинаешь видеть всё вокруг в замедленном темпе, а не с обычной скоростью, и понимаешь, что происходит. Вот, именно так себя нынче и ощущает Белый Дом.
- О. Ладно, теперь я понимаю, о чём ты, - сказала Эсфирь. - Что ж, мы двадцать лет прожили при Царе-Журавле. Один или два срока при Царе-Чурбане будет не так уж плохо*. - Басни Эзопа очень нравились Саре, а затем и Пэту. Чтение басен раз за разом, отложило их в памяти, как Эсфири, так и Чарли.
- Возможно, - сказал Чарли. - Либо, он нанесёт ещё один удар. Какое-то время я считал, это будет "а-кто-это-потерял-Китай?", но сейчас, похоже, он потерял интерес к этой теме.
- Я скажу тебе, что меня пугает, - сказала Эсфирь. - Эйнштейн... умер, а затем и несколько других физиков, про которых Джо Стил думал, что они смолчали... тоже умерли.
- Я помню, - невесело произнёс Чарли.
Эта сдержанная пауза являла собой целую гору смыслов.
- Однако не знаю, обращал ли ты внимание на их имена. Оппенгеймер - еврей, фон Нейман - еврей, Сцилард - еврей. Венгерский еврей, строго говоря, бедолага.
- Энрико Ферми не был евреем, - сказал Чарли.
- Не был, но у него жена была - еврейка, - возразила Эсфирь. Чарли этого не знал. Она продолжила: - В какой-то момент я подумала, что Джо Стил решил, будто Гитлер хорошо придумал, что делать с евреями. В отношении евреев, в смысле.
- Он избавился от этих ребят, потому что обиделся на них, а не потому, что они - евреи. - До того как прийти в Белый Дом, Чарли и представить не мог, что будет так спокойно говорить об убийстве, но так оно и было. А тех физиков не было. Он добавил: - К тому же, капитан Риковер - да, сейчас уже адмирал Риковер - тоже еврей. Как и те ребята, что он вытащил из лагерей. Теллер, Фейнман, Коэн. И не знаю, сколько ещё вредителей.
- Теперь я об этом знаю. А раньше не знала, - сказала Эсфирь. - Они заставили бомбу работать, а потом поджарили всех япошек в том городе. Хотя, представим, что было бы не так. Допустим, Троцкий успел бы первым. Что тогда Джо Стил сделал бы со всеми этими вредителями? Или с теми евреями?
Хороший вопрос, не так ли? Чарли решил, что предпочёл бы не знать ответ, как и Эсфирь. Так гораздо лучше.
- Этого не случилось, - сказал он. - Вот, что тебе следует запомнить. Это всё лишь твои тревоги. Всего этого не случилось.
- Знаю. Но мой народ приехал в Америку, чтобы больше не бояться погромов, как и я, впрочем, - сказала Эсфирь. - Вот, за что держалась Америка - жить, невзирая на то, кто ты. Но именно так не получилось, правда?
- Ой, не знаю. Недавно чистильщик обуви разговаривал с дворником, думая, что я не слышу. - Чарли не сказал, что оба они были цветными - на такой работе, кем они ещё могли быть? Он продолжил: - Один из них сказал: "Эт' Джо Стил сделал для равенства больше, чем любые другие четыре президента, что сможешь вспомнить". "Про что ты говоришь?" - спросил другой. И первый ответил ему: "Он обращается с каждым саусем одинаково - как с ниггером".
Эсфирь рассмеялась и одновременно выглядела ошеломлённой.
- Ужас какой!
- Именно так, - согласился Чарли. - Что на обед?
***
Майк вошёл в классную комнату с обычной смесью возбуждения и страха. Он предполагал, что то же самое испытывали актёры, когда поднимался занавес. Ему оказали лучший приём, чем обычно получали актёры. Все дети в помещении вскочили на ноги, поклонились и хором произнесли:
- Konichiwa, Sensei-san! - Затем повторили ту же фразу, но по-английски: - Доброе утро, учитель!
Когда Майк кланялся в ответ, делал он это не так низко, как они. Они всего лишь ученики средней школы, а он взрослый мужчина. Он не уловил всех деталей того, как японцы кланялись друг другу; он гадал, смог ли это сделать хоть один иностранец. Но общие представления у него имелись, и ему прощались промахи, поскольку он и был иностранцем, лучшего от него не ожидалось. Как и в случае с трёхлапым танцующим медведем, удивительно было, что у него вообще получилось хоть что-то, а не то, что получилось хорошо.
- Konichiwa, - произнёс он и: - Доброе утро! - Затем он поклонился Мидори Йанаи, как равный равному, и сказал: - Konichiwa, Sensei-san!
Её поклон оказался ниже, чем его, как женщины мужчине. Конституционная Монархия прописала равенство женщин законодательно. Майку эти игры удавались без труда. Людям, вроде неё, выросшим в старые времена, перемены давались тяжелее.
- Доброе утро, сержант Салливан, - произнесла она по-английски.
Пара последних лет, проведённые в его обществе улучшили произношение звука "р" в его звании и звука "л" в его фамилии. Она вновь обратилась по-японски к классу:
- Сержант Салливан сегодня пришёл, чтобы помочь вам с изучением английского.
Большинство из них произнесло "Сарриван". В японском языке не было звука "л", они с трудом его слышали, не говоря уж о том, чтобы произносить. Также мало кто мог произнести "Спасибо" по-английски; звук "th" являлся ещё одним среди тех, которых в их языке не существовало.
- Для меня честь - прийти сюда, - произнёс Майк по-японски.
Эту фразу он произносил каждый раз, когда заходил в класс. К чести здесь относились серьёзно. Поскольку эту фразу он произносил часто, сделал он это хорошо. Когда он продолжил, то говорил уже не столь гладко. Он понимал, что его японский плох. Он об этом не переживал. Поскольку он уже какое-то время общался с Мидори, он знал достаточно, чтобы справляться здесь, а если он спотыкался, Мидори ему помогала.
- Когда я говорю на вашем языке, я ichiban baka gaijin. - Дети захихикали - он признал себя иностранцем глупее некуда, каковым и являлся. Под хихиканье Майк продолжал: - Но, когда вы говорите на моём языке - это вы ichiban baka gaijin.
Эти слова быстро заставили их замолчать. Они не привыкли думать о себе, как об иностранцах. У этого другого языка имелось своё место рождения, и над этой мыслью им ещё надо было поработать.
- Каждый раз, когда я говорю по-японски, я стараюсь делать это лучше, - сказал Майк. - Вам также следует каждый раз стараться говорить по-английски лучше.
Он учил их касаться кончиками языков задней стороны передних зубов, чтобы произносить звук "л", и просовывать языки между верхними и нижними зубами для произношения звука "th". Поскольку все эти звуки он произносил с детства, то и показывать у него получалось лучше, чем у Мидори Йанаи. Для неё эти звуки были такими же иностранными, как и для детей.
Он продолжил заниматься с ними речевыми упражнениями, дабы они слышали, как звучит речь носителя языка. Затем он перешёл к вопросам по-английски. Мальчик поднял руку. Майк кивнул ему.
- Почему в английском глагол ставится не в конце? - спросил он.
- А почему в японском он ставится в конце? - переспросил Майк.
Мальчик моргнул; для него это было естественно, как вода для рыбы. Майк продолжил:
- Не знаю, почему. Почему, я не знаю. - Он ухмыльнулся. Дети лишь хмурились. До словесных игр в английском он ещё не добрался. Поэтому Майк продолжил: - Однако в японском неправильно ставить глагол в середину. В английском неправильно ставить глагол в конце.
Так бывало не всегда, но они ещё только изучали правила. К исключениям они не готовы.
Из класса его проводили напевным: "Arigato gozaimasu, Sensei-san!". Пока уроки не закончились, он убивал время в Вакамацу. Затем он направился обратно в школу встретить Мидори.
- Спасибо, - сказала она ему. - Думаю, сегодня прошло неплохо.
- Хорошо, я тоже так решил, но тебе лучше знать.
Майк не стал обнимать её или целовать. В этих местах мужчины не демонстрируют на публике свою привязанность к женщинам. Подобные вещи уже встречаются среди молодёжи, которая подражает американцам, виденным ими лично или в кино, но Мидори вела себя согласно тем правилам, в которых выросла. Майк не давил, что являлось одной из причин, почему они сошлись.
После этого они вместе гуляли, чинно, без прикосновений, затем отправились в ресторан. Он оказался получше обычной забегаловки, но до шикарного не дотягивал. Она заказала тонкацу - свиную отбивную в панировке, нарезанную небольшими ломтиками с густым острым соусом. Он заказал тарелку ishikari nabe. Это был японский вариант похлёбки из лосося, от которого он уже научился получать удовольствие.
Поев, они отправились в её крошечную квартирку. Здание построили после Японской войны. Оно было построено из кирпича и бетона, а не из дерева и бумаги.
- Я лишь боюсь, - говорила Мидори, - что оно не устоит во время землетрясения.
После прибытия в Японию Майк пережил несколько штук. Ему не встречались достаточно сильные, чтобы разрушать здания, но он знал, что здесь они бывали.
- Я тоже надеюсь, что оно выстоит, - сказал он.
Что ещё он мог сказать?
Квартира была больше тюремной камеры, но ненамного. Майка это свело бы с ума. Мидори восприняла это как должное. Она максимально использовала имеющееся у неё пространство, не захламляя его, и следила за тем, чтобы всё находилось на своих местах, если она этим не пользовалась.
У неё даже кровати не было. У неё имелись матрасы-футоны. Япошки пользовались ими уже целую вечность. Помещения здесь были устланы футоном самой различной длины и ширины. Если сложить друг на друга пару-тройку штук, то выходило весьма неплохо, когда хотелось немного пошалить.
На закате, ленивый и довольный Майк произнёс:
- Ты прекрасна, ты в курсе?
Он попытался повторить эту же фразу по-японски.
- Я тоже счастлива с тобой, - сказала она. - Иногда мне кажется, что мне не следует, но я счастлива.
- Не следует? Это как? Из-за того, что я - американец?
- Hai. - Она кивнула. - Мне жаль. Мне так жаль, но это правда. Ты хороший человек, но ты gaijin. Ты не можешь устроиться здесь до конца оставшейся жизни.
В этом она была права. Рано или поздно - скорее, рано, поскольку ему было уже хорошо за пятьдесят - его выставят из армии и отправят кораблём домой. И там он столкнётся со всеми нехорошими вариантами, от которых спрятался в 1946 году, не сняв форму. Монтана? Нью-Мексико? Вайоминг? Колорадо? Журналист? Лесоруб? Человекоруб? Вернуться на восток с риском, что гбровцы снова его примут, и на этот раз, наверняка, на пожизненное?
С Мидори могут появиться и другие возможности.
- Как считаешь, ты сможешь устроиться в Соединённых Штатах, в стране, полной круглоглазых варваров?
Говорил Майк в шутку, но он знал, что она думала об американцах в общем. Спустя мгновение она произнесла:
- Что ты хочешь сказать?
Майк сделал глубокий вдох.
- Выйдешь за меня? - спросил он.
Когда Стелла, либо её адвокаты, сообщили ему, что она отпускает его на волю, Майк и мечтать не мог, что предложит подобное другой женщине. Однако письмо пришло в трудовой лагерь уже более дюжины лет назад. С тех пор Стелла уже, нашла кого-то другого, туристического агента по имени Моррис Кантор. Почему ему-то нельзя?
- Да, я бы хотела так сделать, - медленно проговорила Мидори. - Но, насколько тяжело это будет?
- Не знаю. Я выясню.
Майк знал, что им будет непросто. Но он решил, что справится. За прошедшие десять лет он сделал для США всё, о чём те его просили и даже чуть больше. Возможно, США смогут сделать кое-что для него. К тому же, правила насчёт сожительства с местными женщинами заметно упростились, чем было сразу по окончании большой войны. Тогда братание могло привести прямиком на гауптвахту.
- Приятно знать, что тебе от меня нужно не только это. - По-прежнему обнажённая этой тёплой ночью, Мидори на мгновение коснулась себя между ног. - Я так и знала, но всё равно приятно.
- Приятно знать, что тебя во мне тоже заботит не только это. - Голос Майка звучал грубо даже для него самого.
Американцы, которые брали себе японок, постоянно гадали, были ли их подруги с ними из-за них, или видели в них только книжку талонов на еду.
- Я не ожидала, что ты сделаешь мне предложение этой ночью. - Мидори рассмеялась.
От этого смеха Майку полегчало.
- Вовремя, знаешь ли? - сказал он.
Она кивнула. Он мог бы сказать: "Сейчас или никогда", и это было бы правдой до последней капли. Впрочем, и так прозвучало хорошо. Всё-таки, в нём ещё осталось немного от писателя.
***
Когда республиканцы собрались в Чикаго, они выдвинули Роберта Тафта*. Он нацелился стать первым человеком со времён Джона Куинси Адамса, который унаследует место в Белом Доме у собственного отца. Прежде чем его выдвинуть, ходили разговоры о выдвижении Омара Брэдли и Дуайта Эйзенхауэра.
Завоеватель Западной Европы и архитектор победы на Тихом океане оба отозвали свои кандидатуры.
- Политика - не место для солдат, - заявил Брэдли.
Джордж Вашингтон, Улисс С. Грант и Закари Тейлор, возможно, имели иное мнение по этому вопросу. Однако Вашингтон, Грант и Тейлор не служили под началом Джо Стила.
Как бы между прочим Чарли поинтересовался у Винса Скрябина:
- Не знаете, с чего вдруг два генерала отказались?
- Знаю, - ответил Молоток и больше не издал ни слова.
Чарли остался наедине с собственными фантазиями. Он надеялся, что эти фантазии были слаще, чем реальность, но гарантий никаких не было.
Спустя три недели после того, как Республиканская партия освободила Международный амфитеатр, туда пришли демократы, чтобы перевыдвинуть Джо Стила и Джона Нэнса Гарнера. Чарли всегда считал забавным возвращаться в Город Ветров для участия в съезде. По крайней мере, в этот приезд выбрали другое здание, а не то, в котором Джо Стила выдвигали впервые. Со стропил свисали транспаранты, кричавшие: "ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПРОГРЕССА!".
В своей благодарственной речи Джо Стил сказал:
- Когда в 1932 году я впервые стал кандидатом от демократов, Соединённые Штаты страдали в тисках Депрессии. Многие из вас помнят об этом. Ныне мы - самая великая, самая сильная, самая богатая страна мира. Все вы об этом знаете. Я не такой хвастун, чтобы утверждать, будто всё это - моя заслуга. Однако я также недостаточно скромен, чтобы утверждать, будто не имею к этому отношения.
Делегаты смеялись и аплодировали. И Чарли вместе с ними, он стоял на трибуне. Большую часть речи написал он. Подача была в стиле президента, и он мог бы сделать и получше. На нескольких фразах он споткнулся; было похоже, будто речь он произносил, находясь в сомнамбулическом состоянии.
Впрочем, по радио звучало не так уж и плохо, а присутствия телевидения он не хотел. У республиканцев оно присутствовало, и оно показало жесточайшую потасовку, что разыгралась у них. У демократов никаких драк не было, не при Джо Стиле. Однако это не означало, что именно поэтому он запретил камеры. Он уже не молод. Он уже не был здоров. Но ему хватало проницательности, чтобы понять, что он может сделать так, чтобы страна не заметила, насколько он стар и нездоров.
Тафт колесил по Соединённым Штатам, утверждая, что будет лучше, если вернуть американские войска из Европы и Южной Японии домой.
- Если они хотят наше оружие, чтобы защищаться - это одно, - говорил он. - Но, разве мы недостаточно пожертвовали жизнями, чтобы продолжать оплачивать мясницкий счёт до самого скончания века?
- Мы являемся частью мира, нравится нам это или нет, - отвечал на это Джо Стил. - Даже если мы уйдём из него, мир не уйдёт от нас. Бомбардировщики с атомным оружием уже способны достичь наших берегов. Когда-нибудь ракеты смогут пролететь через полмира за считанные минуты. У нас есть враги, страны, которые ненавидят, боятся и завидуют нашему благосостоянию и безопасности. Мы должны сдерживать их везде, где возможно.
- Неплохая речь, - сказала Эсфирь Чарли. - Сколько в ней твоего?
- Тот момент, где про часть всего мира, нравится нам это, или нет - мой, - ответил он.
- Похоже на тебя, - согласилась она.
- Но остальное... я не знаю, кто это написал, - сказал Чарли. - Он высказывает эти мысли с тех самых пор, как мы ввязались во Вторую Мировую войну. Не считая ракет, в смысле. Я не знаю, скормил ли ему кто-то эту часть, или он додумался до всего сам. Но, откуда бы оно ни было, звучит глупо.
- Наверное, так. - Смешок Эсфири прозвучал нервно. - Впрочем, по поводу всего это барахла Бака Роджерса*, уже никогда не можешь быть уверен, не в нынешнее время. Кто бы поверил в возможность атомной бомбы до того, как её сбросили на Сендай?
- Ну, Троцкий мог поверить, иначе он не сбросил бы свою на Нагано, - сказал Чарли. Эсфирь скорчила ему гримасу. Он расставил руки в стороны в извиняющемся жесте. И всё же, он продолжил: - Я поверю в ракеты, пролетающие половину мира, когда одна такая упадёт на Вашингтон.
- Если такая упадёт, упаси Боже, верить в неё ты сможешь не очень долго. - Обычно Эсфирь не настаивала на том, чтобы последнее слово оставалось за ней, но в этот раз было именно так.
Как и все предыдущие каждые четыре года, начиная с 1940 года, в первый вторник после первого понедельника ноября, Чарли допоздна задержался в Белом Доме. Как и все предыдущие каждые четыре года, начиная с 1940 года, Эсфирь в ночь выборов осталась дома. Саре уже было четырнадцать; Пэту - десять. Она могла оставить их одних. Но, чем меньше она имела дел с Джо Стилом и его подручными, тем счастливее была. Чарли уже даже не просил её об этом. Он знал, что она чувствовала. В некоторой степени, он чувствовал то же самое. Однако у неё имелся выбор. У него - нет. Свой выбор он сделал вскоре после того, как Джо Стил закатал ласты Майку, и с тех пор ему приходилось с этим жить.
- Выросло целое поколение людей, не знающих иного президента Соединённых Штатов, кроме Джо Стила - произнёс радиоведущий. Он был убеждён, что говорил о чём-то хорошем. Говори он как-то иначе, его елейный голос больше не звучал бы на радиоволнах. В Америке Джо Стила каждый делал свой выбор, и жил с ним... или не жил.
Нью-Йорк пошёл за президентом. Как и Пенсильвания. Как, что отметил Чарли, и Мериленд - что бы там ни устроил Каган после 1948 года, оно сработало. Огайо не пошёл, но Огайо - родной штат Тафта. Когда пошли результаты из центрального часового пояса, Иллинойс тоже пошёл за ним.
- К тому моменту, когда президент выиграет борьбу за должность в шестой раз, а он, очевидно, выиграет, он будет возглавлять страну уже почти четверть века, - произнёс ведущий. - Пройдёт ещё немало лет, когда кто-нибудь сможет приблизиться к этому умопомрачительному рекорду.
Роберт Тафт сдался незадолго до полуночи. Джо Стил не стал спускаться отмечать с командой. Это было иначе, чем в предыдущие три раза. Джулиус, цветной бармен, сказал Чарли:
- Сегодня он решил передохнуть, сэ'. Я отправил в спальню для него и его миссыс бутылку того мерзкого абрикосового бренди.
- Должно сработать, - сказал Чарли.
Да уж, босс старел. Волосы Джулиуса также поседели, а ведь, когда Чарли впервые его встретил, они такими не были. И Чарли знал, что и сам совсем не молодел.
***
Мидори охала и ахала, глядя на выглядывающий из тумана мост Золотые ворота.
- Такой большой! Такой красивый! - сказала она.
- Ну, да, внушает. Я помню, когда его доделали, уже почти двадцать лет назад. - Майк осознал, что это первый взгляд на американскую землю, ну, на продукцию американской металлургии - за почти половину этого времени. Он отплыл из Сан-Диего в 1943 году, а сейчас до 1953 года оставался всего месяц. "Время пролетает быстро, когда проводишь его весело", - промелькнула мутная мысль. Проблема в том, что время пролетало так же, когда не проводишь его весело.
Судно, на которое они сели в Йокогаме включило сирену. Этот жуткий звук оно издавало каждые несколько минут уже много часов. Из тумана доносились ответные ужасные звуки. Майк ненавидел этот шум, но высоко ценил нежелание столкновения с другим судном.
Он улыбнулся Мидори.
- Что ж, миссис Салливан, я неплохо изучил вашу страну. Теперь же вы увидели немного моей.
- Да, мистер Салливан, это так. Hai-honto. - Эту фразу она произнесла и по-английски и по-японски. Затем она вытянула пальцы левой руки. Кольцо представляло собой простую полоску золота, но даже бриллиант в десять карат не смог бы блестеть в таком полумраке. "Эй, мысль-то неплохая", - подумал Майк. И, пока она думала так же, всё было в порядке.
После того, как судно пришвартовалось в Сан-Франциско, они должны были пройти таможню и службу иммиграции и натурализации. Вместе с паспортом Майк передал картонную папку с завязкой на пуговице. В нёй лежали документы об увольнении из армии, официальное разрешение на женитьбу на японке, а также записи о вручении Пурпурного сердца, всех дубовых листьев к нему и Бронзовой звезды. Там же лежала и записка, где указывалось, что Бронзовую звезду ему вручил лично Джо Стил - первый случай, когда его знакомство с президентом стоило чего-то хорошего. Мидори также везла впечатляющий пакет документов на английском и японском, пусть он был и тоньше, чем у Майк.
- Похоже, всё в порядке, - произнёс клерк из службы иммиграции и национализации после того, как всё было проверено. - Однако мне нужно сверить номер вашего паспорта с другим списком.
Он начал было поворачиваться в своём кресле на колесиках к шкафу с делами.
Майк совершенно точно знал, что это за список.
- Не утруждайтесь, - спокойно произнёс он. - НЙ24601.
- А, благодарю. - Клерк кивнул. - Вам известны ограничения, наложенные на бывших заключённых трудовых лагерей?
- О, да, - сказал Майк. - Правда, тяжеловато найти корабль из Японии в Монтану или Вайоминг.
- Действительно. Если я дам вам десятидневное разрешение на пребывание за пределами зоны, ограниченной для поселения бывших заключённых, вам этого хватит?
- Более чем достаточно. Спасибо. Я знаю, куда мы поедем, и да, это место находится внутри зоны. - Майк ранее гадал, как власти станут обращаться с бывшим вредителем. Ему следовало понимать, что процедура уже налажена. Он был далеко не первым, кто вернулся в старые добрые США. И последним он не будет тоже.
- Значит, так и поступим, - произнёс клерк.
В общем, процедуры были. На одном из штампов, поставленных в паспорт Майка, стояло число, означавшее количество разрешённых дней. Если Майк останется в Сан-Франциско и ему придётся предъявить паспорт больше, чем десять дней спустя, у его истории будет совсем не счастливый конец.
Между делом, он произнёс:
- Можете подсказать отель где-нибудь неподалёку? Если получится, поближе к отделению "Вестерн Юнион". Нужно отправить пару телеграмм, дать людям знать, что я вернулся.
Клерк назвал парочку. Один находился в квартале отсюда. Майк и Мидори со всеми своими пожитками направились туда. Мидори таращилась на улицы, и на машины, что по ним ездили.
- Всё такое богатое, такое широкое, такое открытое! - сказал она.
- Милая моя, ты ещё ничего не видела, - сказал ей Майк.
В номере отеля, который оказался больше её квартиры в Вакамацу, она снова пришла в восторг. Майк вышел и разослал телеграммы. Когда он вернулся, то поинтересовался у администратора о ближайших ресторанах. Он решил пустить пыль в глаза и повёл Мидори в стейкхаус.
Там она удивилась ещё сильнее.
- Этого даже для троих слишком много! - сказала она, что не помешало ей отгрызть немалую часть. Майк доел то, что не смогла она.
На пару дней они устроили в отеле американский медовый месяц. Для поездки на вокзал они взяли такси. Майк купил билеты. В армии он зарабатывал немного, но и почти не тратил. Сейчас у него было достаточно денег. Купив билеты, он отправил ещё одну телеграмму.
Им повезло, и поезд отходил меньше, чем через час. Они заняли свои места. Вместительный вагон и большой пыхтящий локомотивтакже впечатлили Мидори. Едва поезд тронулся, она прижалась носом к окну. Как только они выехали из города на открытое пространство, она прижалась ещё сильнее.
- Так много места! - вскоре выдохнула она. - Так много! Я знала, что Америка большая, но понятия не имела, насколько она большая. Наши генералы, видимо, сошли с ума, раз решили драться с такой громадиной.
Эту фразу она повторила ещё несколько раз, пока они катили на восток. Чем больше она открывала для себя Америку, тем обширнее та казалась. Также, чем дальше на восток они ехали, тем холоднее становилось, когда мягкий прибрежный климат остался позади. Впрочем, к снегу, в отличие от открытых пространств, Мидори привыкла.
В Солт-Лейк Сити они сменили поезд. Восход на покрытых снегом соляных плато оказался самым прекрасным зрелищем, какое Майку доводилось видеть. Мидори задремала, и он не хотел будить её.
Из Юты они въехали в Вайоминг и пересекли Континентальный водораздел. Прерии по ту сторону Скалистых гор снова вызвали у японской женщины бурю восторга. Затем кондуктор выкрикнул:
- Каспер! Кто, в Каспер - на выход!
- Это нам, детка, - сказал Майк.
Они с Мидори поспешили наружу.
На перроне ждал Джон Деннисон. За те десять лет, что прошли с их последней встречи, он не постарел ни на день. Когда он протянул руку, лицо его озаряла легкая улыбка.
- Чо как, бритый, - произнёс он.
***
Прохладным облачным днём Джо Стил принёс президентскую присягу в шестой раз. Принимал её председатель Верховного суда Прескотт Буш. Буш являлся самым сговорчивым председателем, какого только мог пожелать Джо Стил. Он не был юристом, но являлся достаточно дружелюбным, общительным и достаточно умным, чтобы не отказывать человеку, назначившему его.
За трибуной, Президент возился со своей свежей инаугурационной речью. Чарли наблюдал за ним со скамейки позади трибуны. Нынче он постоянно гадал, насколько хорошо президент будет справляться с публичными выступлениями. Иногда хорошо справлялся. Иногда, не очень.
Сегодня он смог собраться. Речь не была великой, но он никогда и не давал великих речей. Он выступал с речами, которые выполняли свою работу.
- Способность человека творить добро и чинить зло превосходит самые светлые надежды и самые жуткие страхи всех времён, - сказал он. - Мы можем поворачивать русла рек, сравнивать горы с землёй. Страны накапливают богатства. Тяжелый труд создаёт и производит устройства, способные сравнять не только горы, но и города. Наука, видимо, готова подарить нам в качестве своего последнего дара силу стереть человечество с лица планеты. Коммунисты не знают иных богов, кроме силы, не знают иных молитв, кроме её применения. Они воспитывают в людях предательство. Они питаются голодом других. Что бы ни бросало им вызов, они подвергают пыткам, особенно, правду.
Чарли старательно не задавался вопросом о точных результатах выборов за последние несколько лет, кратных четырём, и тех, что кратны только двум. Это требовало усилий, но у него получалось.
- Свобода противостоит рабству; свет противостоит тьме, - продолжал Джо Стил. - Это придаёт общее достоинство французскому солдату, погибшему в Индокитае, британскому солдату, убитому в Малайе, жизни американца, отданной в Японии. Сила всех этих свободных людей лежит в единстве; опасность - в разладе. Мы выступаем против "красной" угрозы не с ужасом и замешательством, а с уверенностью и убеждённостью.
Он ожидал аплодисментов и получил их. Он продолжил говорить о продолжении процветания Америки и развития мировой торговли. Закончил он словами:
- Патриотизм означает оснащённые войска и подготовленное гражданское население. Моральная стойкость означает больше энергии и больше продуктивности, на ферме и на заводе. Любовь к свободе означает защиту всех ресурсов, которые делают эту свободу возможной. Вот какая работа ожидает всех нас, она должна быть проделана мужественно, с милосердием и с молитвой Всемогущему Господу.
Отворачиваясь от трибуны, он споткнулся. Впрочем, на ногах удержаться ему удалось. По пути к лимузину, который должен был отвезти его в Белый Дом, у него тряслась голова. Старение, должно быть - ужасное дело. Ты чувствуешь, как твоя хватка слабеет с каждым днём, но поделать с этим ничего не можешь.
Чарли не пошёл на инаугурационные балы и банкеты. Никогда не ходил. Эсфири там не нравилось. Более того, ей не нравились люди, которые там присутствовали. Поход на бал в одиночку не казался Чарли забавной идеей. Это не ночь выборов. Его отсутствие на общественных собраниях будет отмечено, но скучать по нему никто не будет.
После 20 января всё быстро вернулось к норме. Поскольку всё находилось в его власти, день инаугурации был для Джо Стила лишь формальностью. Он удерживал штурвал дома и дуэлировал с Троцким через посредников по всему миру. Троцкий, впрочем, уже тоже не был желтоклювым цыплёнком - он был ровесником президента с разницей в несколько месяцев.
- Жду не дождусь, когда он сдохнет, - сообщил Джо Стил на встрече с помощниками. За последние пару лет такие совещания стали чаще, чем раньше. Хмыкнув, он продолжил: - Там всё сразу развалится, как только его хватка пропадёт.
Никто не стал интересоваться вслух, что будет тут, когда пропадёт хватка Джо Стила. Любой, кто начнёт интересоваться подобными вещами вслух, не протянет достаточно долго, чтобы услышать ответ.
Ярким солнечным днём в начале марта он созвал очередное совещание. Командующий вооруженными силами США возле японской демилитаризованной зоны пожаловался, что у войск в резерве недостаточно боеприпасов на случай, если северояпонцы решат перейти границу. Эйзенхауэр, похоже, считал, что генерал ван Флит беспокоится из-за пустяков.
Пусть президент и собрал своих подручных, он проявлял мало интереса к их словам. Он хмурился и постоянно чесал себя за ухом. Наконец, Чарли спросил его:
- Сэр, вы в порядке?
Хмурый взгляд превратился в недовольную гримасу.
- Затылок жутко болит, - ответил Джо Стил.
Он вновь начал поднимать левую руку, но завершить этот жест так и не смог. Его глаза расширились, затем закрылись. Он наклонился вперёд, подбородок жёстко ударился о столешницу.
Все помощники повскакали с мест, крича и ругаясь.
- Несите его на диван за дверью! - резко крикнул Скрябин. - И, ради Бога, вызовите кто-нибудь доктора Петружку!
Чарли помогал вынести президента из зала заседаний.
- Осторожней, - пробормотал Джо Стил в полубессознательном состоянии.
Его уложили на диван, как и предложил Молоток. Микоян ослабил ему галстук. Его дыхание всё ещё звучало плохо: оно было медленным, непостоянным и хриплым. Выглядел он также плохо. Он был бледен, практически серый. Чарли схватил его за запястье, чтобы проверить пульс. Он был едва различимым и очень быстрым.
- Ну, как там? - спросил Каган.
- Я не считал, но думаю, всё нехорошо, - ответил Чарли.
- И что теперь делать? - спросил Микоян.
- Дождёмся Петружки и будем надеяться, что он поможет, - бросил Скрябин.
Судя по выражению лица Микояна, это было не то, чего он имел в виду.
- Нужно сообщить Бетти, - сказал он.
Жена Джо Стила ждала вместе с помощником, все дрожали и сидели в онемении, пока в Белый Дом не прибыл доктор Петружка. Это заняло менее пятнадцати минут, но они показались вечностью. К тому моменту Джо Стил посерел ещё сильнее. Помощники изложили произошедшее. Доктор замерил президенту пульс и раскрыл ему веки, чтобы осмотреть зрачки.
- Ещё один удар, на этот раз серьёзный, - сказал он.
Это был ответ на все вопросы Чарли по поводу головной боли пару лет назад.
- Надежда есть? - спросил Микоян.
Не успел доктор Петружка ответить, Джо Стил застонал. Он вдохнул ещё раз. Затем просто перестал дышать. Никто из тех, кто видел его в тот момент, не сомневался в том, что он мёртв. К ужасающему стыду Чарли, он разразился слезами.
XXVII
Ужас и стыд Чарли продлились не дольше нескольких секунд. Затем он заметил, что все в помещении плакали вместе с ним. Бетти Стил, конечно, имела полное право оплакивать мужа. Однако плакал и доктор Петружка. Равно как и Стас Микоян с Лазарем Каганом - тот, кто обладал способностью проскакивать между капель дождя, и тот, у кого, казалось не было вообще никаких чувств. Даже та скала, что служила Винсу Скрябину лицом, была скалой, мокрой от слёз. Он снял очки, чтобы промокнуть глаза носовым платком.
- Что мне теперь делать? - взвыла Бетти Стил.
- Что теперь делать всей стране? - спросил Микоян.
Ответа ни у кого не было. Уже более двадцати лет никто и не задумывался о Соединённых Штатах без Джо Стила у руля.
Примерно минуту спустя, широкое лицо Лазара Кагана исказилось в сильном удивлении. Он хлопнул себя ладонью по лбу.
- Боже мой! - воскликнул он, а затем, словно этого было мало: - Gottenyu!
Мгновение спустя он пояснил, почему опустился до детского идиша.
- Послушайте! Этот чёртов ковбой Гарнер теперь - президент Соединённых Штатов!
Все уставились друг на друга. Уже более двадцати лет Джон Нэнс Гарнер служил для страны в качестве запасного колеса. Всё это время он пролежал в багажнике во тьме. Теперь его необходимо поставить на нужное место и молиться, что он не сдуется.
- Какой ужас, - пробормотал Скрябин.
Не находись Чарли буквально в паре метров от него, то не услышал бы ни слова. Пусть и кривой, но Конституции требовалось заработать вновь.
- Следует ему позвонить.
Судя по тону сказанного, Микоян с большей радостью отправился бы к стоматологу на лечение корневого канала без новокаина. Однако никто не сказал ему, что он неправ. Он позвонил в Сенат. Где бы вице-президент ни находился, в Сенате он не председательствовал. Он позвонил в вашингтонскую квартиру Гарнера - пришлось искать номер, что свидетельствовало о том, как часто он был востребован. Он коротко переговорил, затем опустил трубку с отвращением на лице.
- Его там нет. День уборки, попал на горничную.
В голове Чарли вспыхнула лампочка.
- Я знаю, где он! - воскликнул он.
Все в помещении взглянули на него. Ну, за исключением Джо Стила. Даже мёртвого его, казалось, нельзя было оставить без внимания. Чарли пришлось оторвать взгляд от его застывших черт лица, прежде чем направиться к выходу.
- Вы куда? - крикнул ему вслед Каган.
- Скоро вернусь, - бросил он через плечо, что одновременно и являлось ответом и не являлось им.
Едва он вышел за пределы комнаты, где умер Джо Стил, он пошёл быстрее. А если бы даже не пошёл, разницы не было бы никакой. Идти недалеко.
- Салливан! - произнёс Джон Нэнс Гарнер, когда Чарли вошёл в кабак возле Пенсильвания-авеню, 1600. - Сегодня ты рановато, сынок.
Он какое-то время уже сидел здесь. На барной стойке перед ним стояли два пустых стакана, один полный и наполовину заполненная пепельница.
- Сэр... - Чарли пришлось потрудиться, чтобы произнести необходимые слова, но он справился: - Сэр, вам нужно вернуться со мной в Белый Дом.
- Чего мне нужно? - За все годы, что они знакомы, Гарнер никогда не слышал таких слов от Чарли. Он начал смеяться. Затем пристально посмотрел на Чарли. - Ох, святый Боже, - прошептал он.
Он залпом проглотил выпивку и поднялся на ноги.
- Идём. Я... готов, как никогда, полагаю.
Они дошли до Белого Дома плечом к плечу. По крайней мере, Гарнер твёрже держался на ногах, чем Чарли. Он был привычен к бурбону, а Чарли до сих пор испытывал шок от смерти Джо Стила. По пути он рассказал вице-президенту, "нет, теперь он - президент" - пришлось напомнить себе самому", о произошедшем
- Ну, вот и всё, господин президент, - закончил он.
- Я и представить не мог, что этот день настанет, - произнёс Джон Нэнс Гарнер, обращаясь отчасти к себе самому, отчасти к Чарли. - Он только что отправился в вечность. Или не отправился?
- Нет. Я тоже поверить не могу. - В глазах Чарли до сих пор жгло.
Когда они вышли на тропинку, часовые у входа вытянулись в струнку.
- Господин президент! - хором произнесли они.
Значит, слух уже разошёлся.
Вошёл Гарнер. "Вошёл президент Гарнер" - подумал Чарли, идя за ним следом. Да уж, к этому придётся привыкать.
Каган, Микоян и Скрябин ожидали прямо за дверью.
Они также в один голос произнесли:
- Господин президент!
Гарнер кивнул им.
- Отведите меня к миссис Стил, будьте любезны.
- Сюда. - Каган указал направление. - Она с... ним.
Бетти Стил сидела на том самом диване, на котором умер её супруг. Места для неё и его тела хватало; он не был крупным человеком. Когда Гарнер вошёл, она начала подниматься. Он махнул рукой ей, чтобы не вставала.
- Мэм, мне жаль, что мне не хватает слов, - произнёс он. - Он был уникален, и это чистая правда.
Она указала на труп.
- Не могу поверить... Никогда не поверю, что это всё, что от него осталось. Остальное должно находиться в лучшем месте.
Она вновь принялась плакать.
- Надеюсь, вы правы, - сказал Гарнер.
Чарли тоже на это надеялся. Надежды и ожидания - это разные животные. Президент продолжил:
- Вам нет нужды уходить прямо сейчас. Какое-то время я могу спать в одной из гостевых спален. Придётся потратить какое-то время, чтобы войти в курс дел, но, думаю, я справлюсь.
- Мы сделаем всё, чтобы помочь вам, сэр, - проговорил Микоян.
- О, готов спорить, что сделаете.
Глаза Гарнера были серыми, холодными и жестокими. Должно быть, они откололись от какого-нибудь древнего айсберга. Он выдержал паузу, чтобы закурить сигарету.
- Сначала главное. Нужно сообщить народу о произошедшем и устроить такие похороны, чтобы попрощаться как следует.
Никто не возразил. Ещё полчаса назад он не знал, что стал президентом, но он уже понимал, что ещё надо постараться возразить человеку, занимающему самую могущественную должность в мире.
***
Каспер, штат Вайоминг населяло двадцать-двадцать пять тысяч человек. Он тянулся на километр с небольшим вдоль южного берега реки Норт-Платт. На юге высились покрытые соснами горы, сильно напоминавшие Майку те, в которых он учился навыкам лесоруба. Когда он говорил об этом за обедом в кофейне, то нередко получал в ответ понимающие смешки; немало мужчин среднего возраста являлись вредителями, у которых не было особого выбора, где жить.
Для него это было... место. Для Мидори это был лучик света в океане тьмы. Широчайшие просторы американского запада восхищали её до тех пор, пока не начинали пугать. Ей не нравилось выбираться из города. Всего несколько километров и любой признак человеческого присутствия на планете исчезал. В Японии ничего похожего и рядом не было. Слишком много народу, слишком мало земли... Именно из-за этого и началась борьба Японии и Америки. Здесь, в Вайоминге, всё наоборот - слишком много земли, слишком мало людей, чтобы заселить её.
Время от времени Майк работал с Джоном Деннисоном. Он не был величайшим плотником, но мог делать большую часть необходимого. Годы, проведённые в лагере и в армии, привили его рукам навык обучаться всему быстро. Чтобы заработать дополнительные деньги, он занимался резьбой по дереву.
Ещё он купил старую печатную машинку и наколотил несколько рассказов. Подписал он их псевдонимом. Первый вернулся с записью, нацарапанной на листе отказа. "Слишком жёстко для нас - гласила она. - Писать вы можете, но если хотите продавать, сбавьте тон".
Майк выругался. Ему хотелось, чтобы народ знал, каково это - жить в качестве бывшего вредителя в Америке Джо Стила, мать вашу. Однако редакторы не желали загреметь в лагеря. Спустя какое-то время, он осознал, что мог бы писать рассказы, никак не связанные с бараками, жидкой похлёбкой и штрафными бригадами, но его отношение ко всем этим вещам, всё равно, проявится.
Поэтому он писал рассказы о жизни в Гринвич-Виллидж в тридцатые. Он писал рассказы о расставаниях, когда брошенная пассия не могла исправить ситуацию, и чувствовала себя сбитой с толку от несправедливой жизни. Парочку он продал, не в лучшие издательства и не за большие деньги, однако продал. Небольшие чеки также помогали. Как и возможность избавиться от горечи на душе, даже если ему приходилось делать это не так прямо, как ему хотелось.
А потом Джо Стил умер. Майк и Джон узнали об этом, когда направлялись на обед, идя из мастерской Джона в заведение дальше по улице. Джон вернулся на то же место, где жил до того, как стать ВЙ232. Паренька, что его заложил, самого заложили, и он помер в лагере. "Кто сказал, что не бывает справедливости?" - мог бы спросить Джон, но лишь среди тех немногих, кому он доверял.
Под армейскими ботинками Майка скрипел снег. Климат в Каспере был не таким жёстким, как в лагере. Каспер располагался ниже и южнее. Однако первая неделя марта принадлежала зиме, а не весне.
Официантка, что принесла им меню, была с ними одного возраста. Джон Деннисон знал её с детства. Её светлые волосы всегда были тщательно подкрашены. Обычно она была острой на язык и всегда уверенной в себе. Сегодня, по её лицу текла разбавленная слезами тушь.
- Господи Боже, Люси! - воскликнул Джон. - Скажи, кто это сделал, и этому козлу конец.
Судя по тону сказанного, говорил он всерьёз.
Однако Люси ответила:
- Он умер. - И вновь начала плакать.
- Кто умер? - одновременно спросили Джон и Майк.
- Вы, что, не знаете? - Она уставилась на них широкими и красными глазами. - Президент! Джо Стил! - Она ревела ещё сильнее, чем прежде.
Майк хотел было вскрикнуть от радости. Хотел, но не вскрикнул. Кассир тоже шмыгал носом. Как почти и все посетители. Майк знал, что один парень за стойкой был старым бритым. Он тоже промокал глаза салфетками "Клинекс".
Кажется, даже Джон выглядел впавшим в ступор. Он, как и Майк, попал в лагерь из-за своих слов о Джо Стиле.
- Что нам теперь делать? - вопрошала Люси, обращаясь, похоже, к Богу. - Он так долго всем управлял! Как же мы теперь без него? - Она высморкалась и схватила блокнот для заказов. - Что будете есть, парни?
Они заказали. Она ушла.
- Поверить не могу, - произнёс Джон, потрясённо качая головой. - Спустя столько лет, так и не могу поверить.
- Поглядим, дадут ли нам теперь хоть какую-то свободу, - проговорил Майк.
- Не дадут тебе свободу. Её надо брать, - ответил Джон Деннисон. - Интересно только, знаем ли мы всё ещё, как это делается.
Это был наилучший вопрос, какой Майк только хотел услышать. Ему было трудно привыкнуть к той свободе, что он имел. Пятнадцать лет ему говорили, что делать и когда гбровцы и военнослужащие высшего ранга. Выяснилось, что распоряжаться своим временем было сложнее, чем он предполагал. Двадцать лет Джо Стил говорил всей стране, что делать и когда. Возможно, продолжить с того места, где он остановился, будет не так просто.
Когда Майк тем же днём попросил разрешения уйти пораньше, Джон его дал. Он слонялся по Касперу, слушая, что говорят люди. "Кто-нибудь решит, будто я репортёр, или типа того", - подумал он и рассмеялся про себя.
Однако долго смеяться ему не пришлось. Все, кого он слушал, в парке, на заправке, в универмаге, в общественной библиотеке, были шокированы и огорчены смертью Джо Стила. Речи подделать легко. Слёзы подделать труднее, особенно мужчинам. Майк видел больше красных глаз и залитых слезами щёк, чем за всю предыдущую жизнь.
Две вещи он слышал чаще всего: "Он всем нам был, как отец" и "Что нам теперь делать без него?". Ему хотелось наорать на тех, кто говорил что-либо из этого. Хотелось, но он не наорал. Джо Стил мог быть мёртв. Флаги могли быть приспущены. Трудовые лагеря до сих пор вызывали серьёзное беспокойство. Любой, кто прошёл через них, проходить их во второй раз никогда не захочет.
Когда он вернулся в дом, что снимал вместе с Мидори, то заметил, что она слушала новости по радио.
- Вот, что чувствовала Япония, когда был убит генерал Тодзё, когда все узнали, что император мёртв, - сказала она. - Мы считали, что мир подошёл к своему концу.
Майк никогда не рассказывал ей, что был тем самым солдатом, который опознал мёртвого Хирохито. И сейчас не расскажет. Обычно стараешься не вредить тем, кого любишь. Он произнёс:
- Возможно, генерал Тодзё не закрепится в истории столь хорошо. Как и Джо Стил.
- Кто теперь президент? Говорят, что Гарнер, но я ничего не знаю про Гарнера, - сказала Мидори.
- Узнаем, - ответил Майк. - Он - пожилой человек. Он был вице-президентом с 1933 года. Он из Техаса. Обычно сидел в Конгрессе. Теперь, ты знаешь о нём столько же, сколько и я. Я даже не знаю, сможет ли он удержаться на работе.
- Кто-нибудь может попытаться её у него отнять? - спросила она. - В Америке такое возможно?
- Если бы ты спросила меня об этом до того, как Джо Стил взял власть, я рассмеялся бы до колик, и ответил, что нет, - сказал Майк. - Теперь? Теперь, детка, я могу лишь сказать, что понятия не имею. Выясним.
***
Джо Стил спокойно возлежал в ротонде Капитолия. Цветочные украшения формировали вокруг бронзового гроба букву "U". Фотографы снимали высокопоставленных лиц Вашингтона - нового президента, калифорнийских подручных, Дж. Эдгара Гувера, генерального прокурора Вышински, председателя Верховного суда Буша, военного министра Маршалла, а также нескольких сенаторов и конгрессменов, стоявших у гроба. Чарли не сожалел о том, что не попал на те снимки. Он был готов спорить, что все политики с подозрением поглядывали на стоящих рядом. И он мог бы спорить, что в центре внимания на каждой фотографии был мёртвый Джо Стил.
После того, как должностные лица разошлись, ротонду начали заполнять обычные люди, дабы отдать последнюю дань уважения человеку, который пробыл президентом дольше, чем оба его предшественника. Никто не был обязан приходить. Никто не был обязан ждать в длинной, длинной очереди, которая тянулась из роскошного мраморного здания вдоль Национальной Аллеи, изгибаясь несколько раз. Гбровцы не утащат вас, если вы останетесь дома. Люди приходили, потому что хотели, или потому, что им это было нужно. Они приходили тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч.
Подобное излияние уважения и скорби вынудило Чарли гадать, а не выиграл бы Джо Стил все свои выборы, даже если бы оставил всё на волю случая. Возможно, и выиграл бы. Однако он был из тех, кто не рисковал без необходимости. Он всегда предполагал, что палуба будет качаться. Если он на ней не удержится, то удержится кто-нибудь другой. И он чертовски хорошо убедился, чтобы не остался никто, кроме него.
По плану предполагалось, что он пролежит здесь один день, до восьми вечера. Но толпа была столь огромной, что Капитолий оставался открыт весь день и всю ночь... ещё три дня подряд. Когда его, наконец, закрыли, разочарованные плакальщики принялись бросать бутылки и камни в полицию и гбровцев, которые пытались их разогнать.
Джо Стила закопали в землю на Арлингтонском Национальном кладбище, что на вирджинском берегу Потомака. Место его окончательного упокоения находилось неподалёку от того места, где казнили "четвёрку верховных судей" и прочих осуждённых предателей. Чарли гадал, сколько ещё человек вокруг него подумали об этом. Большинство журналистов, освещавших похороны Джо Стила, ещё не были при деле, когда он начал приказывать расстреливать людей.
Джон Нэнс Гарнер выступил с поминальной речью. Начал он с отсылки к Шекспиру:
- Я пришёл восхвалять Джо Стила, а не хоронить его. Страна будет жить его деяниями ещё много лет. Он поднял нас из Депрессии на наших собственных шнурках. Не все сейчас помнят, насколько плохо было тогда. Он провёл нас через величайшую войну в мировой истории. И мы сделали так, чтобы не только коммунисты оказались владельцами атомной бомбы. И та свобода, которая у нас есть - тоже благодаря ему.
Новый президент выдержал паузу. Выглядел он так, словно хотел закурить или выпить. Однако ни время, ни место для этого не подходили. Он набрал полную грудь воздуха и продолжил:
- Кое-кто может сказать, что мы должны быть свободнее, чем есть сейчас. Возможно, они правы, возможно, нет. Возможно, так всё и должно быть, если мы хотим быть хоть сколько-то свободны. Ответа на этот вопрос у меня пока нет. Я буду работать над этим, в точности, как работал Джо Стил.
Снова пауза.
- Президент, к которому мы все привыкли, умер. Мне жаль, что так вышло. Мне очень жаль, что приходится стоять перед вами сейчас и произносить эту речь. Но даже с уходом Джо Стила, Соединённые Штаты Америки остаются в деле. Благослови Бог Америку, и благослови Бог всех и каждого из вас.
Он отступил от микрофона. У могилы тихонько плакала Бетти Стил. Большинство подручных Джо Стила и членов правительства, равно как и сенаторов, депутатов и членов Верховного суда, также всхлипывали. Чарли тоже слегка шмыгнул носом. Ничего не мог с собой поделать. Кабы он не присутствовал в момент смерти Джо Стила, то решил бы, что все они - лицемеры, льющие крокодиловы слёзы. Теперь он понимал их лучше. Некоторые утраты просто слишком велики, чтобы справиться с ними. Эта - одна из них. Только потом они начнут переживать о том, что всё, что сделал Джо Стил, было хорошо или плохо. Сейчас значение имело лишь то, что этот человек мёртв. Его уход не мог не оставить пустоту внутри всех тех, кто остался.
Кладбищенские рабочие опустили бронзовый гроб в землю. Они взяли лопаты и принялись зарывать могилу. Земля, что билась о крышку гроба, являлась самым последним звуком, какой только знал Чарли. Телекамеры показали похороны всему миру.
Высокопоставленные лица разошлись по "Кадиллакам", "Линкольнам", "Империалам" и "Паккардам". Некоторые сами сели за руль. Прочие позволяли трудиться шофёрам. Вооружённые охранники из ГБР на мотоциклах сопровождали небольшую колонну из дорогих детройтских автомобилей, в одном из которых сидел Чарли; она направлялась в Белый Дом. Тротуары были заполнены людьми, многие плакали, прижимая к лицам носовые платки. Никто моложе тридцати пяти понятия не имел, какой была страна до того, как Джо Стил выиграл свои первые общегосударственные выборы в 1932 году.
Джон Нэнс Гарнер (президент Джон Нэнс Гарнер - к этой мысли ещё предстояло привыкнуть) стоял в ожидании около лимузина, когда к нему подошёл Чарли вместе со Скрябиным, Каганом и Микояном.
- Господин президент, - пробормотал Чарли.
Помощники кивнули, все они были одеты в траурные костюмы.
- Джентльмены, - произнёс Гарнер.
Внезапно он стал выглядеть выше и стройнее, чем помнил Чарли. Переход из Номера Два в Номер Один с этим явно справлялся, пускай Гарнер и не желал быть президентом. Он продолжил:
- Джентльмены, я бы хотел побеседовать с вами в конференц-зале через пятнадцать минут.
Все снова кивнули, но судя по взгляду, что Каган послал Скрябину, никто, кроме Джо Стила не имел права отдавать им подобные приказы. Кем это себя Джон Нэнс Гарнер возомнил, президентом, что ли? Судя по тому, как он стоял около "Кадиллака", именно так он и думал.
Чарли не бывал в конференц-зале с тех пор, как Джо Стила там хватил удар. Входя, он вздрогнул. Это место до сих пор очень сильно напоминало о покойном президенте. Стойкий аромат трубочного табака Джо Стила врезался в память - запах дома связан с эмоциями и воспоминаниями сильнее, чем с любыми другими чувствами.
Джон Нэнс Гарнер курил "Кэмел", а не трубку. На столе перед ним стоял стакан с выпивкой, но он к нему не прикоснулся.
- Здравствуйте, Салливан, - произнёс он. - Кто бы мог предположить, что так получится?
- Уж точно не я, сэр.
Чарли бросил взгляд на часы на стене за спиной нового президента. Если калифорнийские подручные Джо Стила не подсуетятся, то опоздают.
Они не опоздали. Они вошли вместе, секунда в секунду.
- Господин президент, - хором проговорили они, рассаживаясь по своим привычным местам.
Гарнер через стол пихнул им и Чарли листы бумаги.
- Это заявления об увольнении, - сказал он. - Это для порядка. Правительство получило такие же.
Чарли подписал и передал своё. Если Джон Нэнс Гарнер хотел, чтобы кто-то вкладывал ему в уста нужные слова, он был именно таким человеком. Чарли не знал, чем будет заниматься, если президент его отпустит, но предполагал, что что-нибудь придумает. Он, возможно, и станет беднее - нет, он и станет беднее - будучи журналистом, но также, он станет и счастливее. Он гадал, помнил ли всё ещё, как писать лиды к статье*. Вероятность того, что эти навыки к нему вернутся, была велика.
Взгляды, что бросали на него Микоян, Скрябин и Каган, были скрытными. Однако они не могли отказаться подписывать подобные заявления. Один за другим они нацарапали свои имена. Кагану потребовалось одолжить у Скрябина ручку, чтобы поставить свою фамилию над сплошной чертой.
Джон Нэнс Гарнер нацепил на нос очки для чтения и принялся изучать заявления. Он щёлкал языком между зубами и вздыхал. Затем он произнёс:
- Микоян, Скрябин, Каган, ваши заявления я принимаю, они вступают в силу прямо сейчас. Салливан, вы пока можете ещё тут поболтаться.
Помощники Джо Стила неверяще уставились на него настолько театрально, что позавидовал бы любой режиссёр.
- Вы не можете так поступить! - воскликнул Молоток.
- Вы не смеете так поступать! - добавил Каган.
- О, да, могу, и смею, блин, - ответил им Джон Нэнс Гарнер.
- Зачем вы так поступаете? - спросил Микоян.
Чарли также подумал, что это неплохой вопрос.
Гарнер ответил на него:
- Зачем? Я скажу вам, зачем. За тем, что последние двадцать лет, вы, дятлы безмозглые, делали вид, будто я никогда не рождался на свет, вот, почему. Это просто, когда имеешь дело с вице-президентом. Но я вам больше не долбаный вице-президент. Теперь я главный, и я держу такую команду, какую хочу держать, точно так же, как и Джо Стил до меня. Хотя, я вам так скажу, я сделаю так, чтобы это не выглядело, будто я выпинываю вас за дверь Белого Дома.
- Что вы имеете в виду? - требовательным тоном спросил Скрябин, в его голосе явно сквозило подозрение.
- Что ж, я раздумываю над назначением Микояна послом в Афганистан, а Кагана послом в Парагвай, - сказал Гарнер. - Не думаю, что у меня возникнут трудности убедить Сенат принять это.
- А как же я? - спросил Молоток.
- За это не переживайте, Винс. У меня и для вас есть местечко, - ответил Джон Нэнс Гарнер. Никто не обращался к Скрябину "Винс", даже Джо Стил. Нет, никто. Улыбаясь, Джон Нэнс Гарнер продолжил: - Я отправлю вас послом в Монголию. Повеселитесь с верблюдами и овцами.
- Вам это с рук не сойдёт. - Голос Скрябина звучал бы менее пугающе, если бы звучал не так холодно.
- Не сойдёт, да? Люди, вроде вас, служат по воле президента. Что ж, моей воли в этом нет. А теперь, валите на хер из Белого Дома, пока я не позвал громил, чтобы вас вышвырнули.
Они направились прочь из конференц-зала, Микоян, как обычно, безмятежный, Каган хмурый, а Скрябин качал головой, едва сдерживая ярость. Чарли остался один на один с президентом.
- А как же я, сэр? - спросил он.
Но задать он хотел не этот вопрос. Спустя мгновение он сумел его выдавить:
- Почему вы и меня не уволили?
- Как я вам уже сказал, можете пока тут поболтаться, если хотите, - сказал Гарнер. - А ещё потому, что вы помнили, что я человеческое создание, даже, когда Джо Стил этого не помнил. Вы пили со мной. Говорили со мной. Больше, чем Джо Стил или эти его напыщенные бандюганы. Знаете, как я узнал о существовании такой штуки, как атомная бомба?
- Как? - спросил Чарли.
- Услышав по радио, что её сбросили на Сендай, вот как, - прорычал Джон Нэнс Гарнер. - До этого со мной об этом никто и словом не обмолвился. Ни единым, блин, словом, Салливан. Я был вице-президентом Соединённых Штатов, а со мной обращались, как с грязным "красным" шпионом. Вот, вы знали о бомбе заранее?
- Ну... немножко.
Чарли гадал, не укажет ли Гарнер ему на дверь за то, что он сказал правду.
- Я не удивлён. Хотелось бы, но не удивлён. - Президент закурил очередную сигарету. - Вы писали весьма неплохие речи для Джо Стила. Вы могли бы писать их и получше, если бы он этого захотел. Вот и посмотрим, как оно пойдёт, если вас всё устраивает. Если мне не понравится, выведу вас отсюда за ухо.
- До самой Монголии? - спросил Чарли.
Гарнер хрипло хмыкнул.
- Бля, даже там для Скрябина не достаточно далеко. Я бы отослал его на обратную сторону луны, если бы знал, как его туда доставить.
- Я пока останусь, господин президент, - сказал Чарли. - Но вам следует приглядывать за Молотком, пока он не уедет. Он тут сидел на должности достаточно давно. Он не захочет отдавать всё, что следует за этим.
- Как будто я сам этого не знаю. Поставлю ребят Дж. Эдгара, чтобы следили за ним каждую секунду. Уж будьте уверены, поставлю, - пробормотал себе под нос Джон Нэнс Гарнер. - А теперь, кого бы мне поставить, чтобы следил за Гувером?
Ну, да, он знал, какие вопросы нужно задавать.
Чарли пораздумывал, что бы ещё такого сказать, хоть что-нибудь. Лучшее, на что его хватило было:
- Удачи, сэр.
- Спасибо, - сказал Гарнер. - Возьму её столько, сколько смогу.
***
Майк сунул никель в автомат и достал экземпляр "Каспер Морнинг Стар". Он гадал, отчего ему было какое-то дело. По сравнению с "Нью-Йорк Пост" это был тощий, обескровленный лист бумаги. Да её вообще едва ли можно назвать газетой.
Но именно она и служила в Каспере утренней газетой. Вечерняя "Херальд-Трибьюн" была не лучше. То, что в таком маленьком городке, как Каспер имелась утренняя и вечерняя газета, уже о чём-то да говорило, хотя Майк не был уверен, о чём именно. Он пожал плечами, сложил "Морнинг Стар", сунул подмышку, и отнёс в столовую, где завтракал почти каждый день.
- Доброе утро, - сказали мужчина и женщина, когда он вошёл внутрь.
Он жил здесь уже достаточно долго, чтобы люди узнавали его на регулярной основе. Однако местные до сих пор считали его приезжим. Разумеется, так и было, но о нём и дальше будут думать так, даже если он проживёт здесь до девяноста лет. Ему делали небольшое послабление, потому что он дружил с Джоном Деннисоном, но лишь небольшое.
Кассир налил кофе и передал ему чашку.
- Будете драники или блины? - спросил он.
Обычно Майк ел глазунью с беконом, но иногда пробовал то одно, то другое.
- Сегодня драники, - сказал он, подмешивая в кофе сливки и сахар.
Кассир передал заказ на кухню. Майк развернул газету и принялся читать. Кое-кто из местных авторов был весьма неплох. "Морнинг Стар" держал отцов города в тонусе. Национальные и мировые новости приходили по телеграфу. Следующий раз, когда издание отправит репортёра за пределы Вайоминга, будет для него первым.
Внимание Майк привлекла статья под заголовком на передовице. "ВСТРЯСКА В БЕЛОМ ДОМЕ" - гласил заголовок. В самой статье рассказывалось, что трое из давних подручных Джо Стила отправлены в отставку, и президент Гарнер предложил им должности послов. На мгновение Майк выругался под нос. По его глубокому убеждению, они заслужили быть облитыми дёгтем и перьями, если не четвертованными и утопленными.
Затем он заметил, куда именно отправил их Джон Нэнс Гарнер. Вряд ли можно найти более отдалённую точку от США, если только не нырнуть "щучкой" с борта "В-29" в южный Тихий океан где-нибудь между Австралией и Новой Зеландией.
Ему захотелось закричать. Ему захотелось завопить. Ему захотелось вскочить со стула и начать отплясывать прямо на стойке. Но он только сидел и читал газету. Никогда нельзя сказать, кто здесь гбровец или информатор ГБР. Но даже при том, что здесь жили тысячи бритых, люди оплакивали Джо Стила, оплакивали до сих пор. Они могли всё ещё испытывать чувства и к его гадким подручным, чувства, отличные от тех, что испытывал Майк. Рисковать нельзя, не в той Америке, какой она была сегодня.
Майк позволил себе улыбнуться и отпил из чашки. Ни один информатор не сможет доложить об этом. Сразу за статьёй о посольстве на край мира, был рассказ о спасении жеребёнка из высохшей дренажной канавы. Этот рассказ мог бы вызвать улыбку у Винса Скрябина. Он сделал бы его гораздо счастливее, чем назначение послом в Монголию.
- Благодарю, - сказал Майк, когда кассир поставил перед ним тарелку.
Он схватил было сироп, когда вспомнил, что заказывал картошку. Вместо этого к ней пошли соль, перец и яйца. После завтрака и пары чашек крепкого кофе, он отправился в плотницкую лавку. "Морнинг Стар" он взял с собой, хотя обычно оставлял газету в столовой.
Вместе с Джоном Деннисоном он мог злорадствовать по поводу падения корпорации "Боль" столько, сколько душе угодно. Чем больше он злорадствовал, тем спокойнее становилось у него на душе. Джон оказался менее доволен, чем он.
- Эти ублюдки продолжат жировать на нашей земле? - сказал он. - Разница лишь в том, что теперь они будут жировать с чужой земли.
- Ну, и что бы ты тогда с ними сделал? - спросил Майк.
- Отправил в лагерь, вот, что, - безо всяческих сомнений ответил Деннисон. - Поглядим для разнообразия, как они живут в нужде. Они это заслужили! Хлеб из опилок и ржи? Похлёбка из картофельных очистков, лежалой капусты, свекольной ботвы и, если совсем повезёт, чутка дохлой козы? Номера на спине и груди? Рубка леса при минус двадцати? Как часто они награждали всем этим других ребят? Пусть сами узнают, каково это, и насколько им всё это понравится.
- Тут только одно неправильно, - сказал Майк.
- Что именно? - Честно говоря, Джон вообще не считал, что в его словах было что-то неправильное.
- Как долго они протянут, когда вредители сообразят, кто они? - спросил Майк. - Недостаточно долго, чтобы отощать, это уж точно.
- О. - Деннисон взял паузу. Затем он неохотно кивнул. При этом, он добавил: - Хочешь сказать, они не заслужили того, чтобы их порезали на куски? Ну, давай, бритый! Убеди меня.
- Я не хочу, чтобы кто-то хватал их, когда меня нет рядом, чтобы помочь, - сказал Майк. - Будь я на востоке, то откопал бы Джо Стила и порвал бы его части вместе с его подручными.
- Тебя он достал, как никто другой, да? - сказал Джон. - Срок, штрафная бригада, две войны, а теперь ещё и ссылка. Ты, блин, почти ничего не пропустил.
- Он меня не расстрелял, - сказал Майк. - Решил, что об этом позаботятся япошки, но те завалили свою работу.
Мидори понимала американскую политику на японский манер. Когда Майк пришёл домой, всё ещё полный новостей, она сказал:
- Новый премьер-министр всегда перетряхивает правительство. Иногда от этого есть толк. Но, в основном? - Она покачала головой.
- Ага, звучит разумно.
Майку хотелось продолжить разговор. Видя, какие неприятности творятся со Скрябиным, Микояном и Каганом, он радовался почти столь же сильно, как после того, как получил известия о смерти Джо Стила. Однако Мидори практически не проявляла интереса. Поскольку Майк был настолько впечатлён прочитанным в "Морнинг Стар", ему потребовалось больше времени заметить то, что следует. Впрочем, спустя какое-то время, он спросил:
- Ты в порядке, милая?
- Я очень в порядке. - Даже после переезда в Штаты и постоянного использования английского, в её речи всё ещё оставались пробелы. По крайней мере, Майк так думал, пока она не продолжила: - Доктор Вейнбаум сказал, да, у меня будет ребёнок.
Майк уронил челюсть. Он ощущал, как она падает, и таких ощущений он раньше не помнил.
- О, боже мой! - прошептал он.
Он и не думал, что такое возможно. Прошлым летом ей перевалило за сорок. Впрочем, с уверенностью утверждать нельзя никогда. Он напрочь забыл о Винсе Скрябине, Лазаре Кагане, Стасе Микояне и - чудо из чудес! - о самом Джо Стиле.
- Это чудесно!
Он обнял её. Поцеловал. И сказал:
- Если будет девочка, надеюсь, она будет похожа на тебя!
Она слегка кривовато улыбнулась.
- Значит, хочешь ещё одну черноволосую узкоплёночную Салливан?
Она и шутила и не шутила одновременно. В Каспере жило лишь несколько азиатов. Остальные были китайцами, и не желали иметь с ней никаких дел. Пускай война и закончилась несколько лет назад, но белые всё ещё могли проявлять грубость, порой, безо всяких причин.
- Ты чертовски много болтаешь, вот что!
Майк говорил всерьёз. Но он умел быстро сбавлять обороты, что и сделал.
- Я рада, что ты рад. - В её голосе слышалось облегчение.
Если бы она задумалась... Как бы ни старались, насколько хорошо два человека могут узнать друг друга? Насколько хорошо один человек может познать самого себя? А если речь о женщине?
- Ребёнок!
Часть его самого, и часть её, в конце концов, переживёт годы. Этот ребёнок будет на несколько лет моложе его нынешнего, когда календарь перевернётся, и начнётся двадцать первый век. И этот ребёнок, везучий малыш, будет знать о Джо Стиле только из учебников истории.
XXVIII
Какое-то время дела без Джо Стила шли точно так же, как было, пока он был президентом. Его вдова вернулась во Фресно. Пока Бетти Стил была первой леди, на неё практически никто не обращал внимания. Никто не обратил внимания и на то, когда она вышла на пенсию.
В Белом Доме Джон Нэнс Гарнер оказался менее требовательным начальником, чем его предшественник. Чарли с трудом мог представить более требовательного начальника, чем Джо Стил. Новый президент проводил ту политику, какая была, когда он пришёл к власти. Ему было за восемьдесят. Сколько перемен он успеет совершить, даже если сильно захочет?
Каган отправился в Парагвай. Микоян отправился в Афганистан.
- Уверен, там я получу не меньше благодарностей, чем я когда-либо получал в Вашингтоне - подколол он репортёров перед тем как сесть в авиалайнер, который отправит его в долгое-долгое путешествие.
Скрябин не поехал в Монголию, по крайней мере, не сразу. Подобно человеку, пробудившемуся после продолжительного крепкого сна, Конгрессу требовалось время, чтобы осознать, что тяжелая длань Джо Стила более не давлеет над ним. Депутаты больше не обязаны автоматически делать то, что говорит президент, чтобы не проиграть следующие выборы или дождаться ночного стука в дверь. Джон Нэнс Гарнер не пользовался настолько большой палкой.
А у Молотка всё ещё оставалось некоторое влияние в Сенате. То было лишь бледная тень влияния Джо Стила, но его хватало, чтобы он оставался вне Улан-Батора. Это не было дружбой. Не считая, пожалуй, Джо Стила, у Скрябина не было иных друзей, о которых Чарли мог бы знать. Чарли не знал, что это было. Шантаж не казался ему худшим предположением.
Джон Нэнс Гарнер принял отставку всех членов правительства, за исключением госсекретаря и военного министра. Дин Ачесон был вполне способным дипломатом, в то время как Джордж Маршалл сохранил уважение к себе, несмотря на долгие годы службы у Джо Стила.
Ачесон должен был выступать на международной конференции по Ближнему Востоку в Сан-Франциско. "DC-6", на котором он летел, разбился при заходе на посадку. Погибло сорок семь человек. Он был в их числе. Это была трагедия. Несмотря на прогресс в развитии авиации последних двадцати лет, подобные вещи случались чаще, чем следовало.
Чарли не считал это чем-то более или менее трагичным, до следующей недели, когда Маршалл явился выступить с послеобеденной речью на съезде производителей артиллерийских орудий. Он поднялся на трибуну со свойственной ему обычной военной выправкой. Во всех газетных статьях об этом съезде указывалось, что в какой-то момент он замер в удивлении. Затем он посинел, "словно ковёр в зале" - как написал один репортёр, и завалился набок.
В зале находилось несколько врачей. Один сделал ему искусственное дыхание, а второй вколол дозу адреналина. Ничего не помогло. Оба медика, что пытались спасти его, утверждали, что он умер ещё до того, как упасть на пол.
Однако обо всём этом Чарли узнал позже. Следующим утром Джон Нэнс Гарнер вызвал его в тот самый овальный кабинет, что так долго занимал Джо Стил. Старый стол президента стоял на том же месте. Как и запах трубочного табака, который у всех ассоциировался с Джо Стилом.
- За мной охотится какой-то гнусный, подлый сукин сын, Салливан, - прорычал Гарнер, когда Чарли вошёл.
- Сэр? - переспросил Чарли.
Ему требовалась ещё одна чашка кофе.
- Охотится на меня, - повторил Гарнер, словно, обращаясь к идиоту. - Я - президент. Вице-президента нету. Закон о преемственности президента от 1886 года гласит: если президент умирает при отсутствии вице-президента, его место занимает госсекретарь, а затем и другие члены правительства. Правительства сейчас тоже нет. Сенат ещё никого не утвердил. Если я сегодня скопычусь, кто будет всем рулить? Это только Богу известно, потому что законы не в курсе. Согласно закону о преемственности от 1792 года, это должен быть действующий председатель Сената, а затем спикер Палаты представителей, однако закон от 1886 года это отменил. Так, что, как я и сказал, только Богу известно.
Смерть двух важнейших членов правительства за неделю вызвали у Чарли воспоминания двадцатилетней давности.
- Готов спорить, всё устроил Скрябин, - пробормотал он.
- Да, ну? - Гарнер подался вперёд. - Сынок, ты бы поведал, с чего так решил.
Чарли и поведал, начав с того, что услышал незадолго до того, как в 1932 году Рузвельт вместе со своей супругой поджарился в губернаторском особняке. Когда он закончил, президент спросил:
- Как так вышло, что вы раньше ничего об этом не рассказывали?
- Потому что, не мог ничего доказать. Чёрт, да и сейчас не могу. А когда мой брат поднял вонь, что с ним стало? Залетел в трудовой лагерь, а потом и в штрафную бригаду. Но, когда подобным образом умирают ещё двое...
-... и когда Джо Стила с нами больше нет, - перебил его Гарнер.
Чарли кивнул.
- И это тоже. Кому знать, как не вам.
- Что ж, благодарю вас, - сказал Джон Нэнс Гарнер. - Полагаю, Винс Скрябин - не единственный, кто может подстроить людям небольшой несчастный случай.
- Это хорошо, господин президент, - сказал Чарли. - Но, если мы намерены играть по правилам банановых республик, вам следует подумать ещё кое о чём.
- О чём ещё?
- Вся ваша охрана здесь из ГБР. Насколько вы доверяете Дж. Эдгару Гуверу?
Гарнер сощурился, обдумывая вопрос.
- Мы с вами возвращаемся во времена, когда людей вешали даже за разговоры о трудовых лагерях, не говоря о том, чтобы раскрыть их. Гиммлер покончил с собой, когда его приняли "лимонники". Как, по-вашему, долго протянет Ягода, когда из Троцкого набьют чучело и засунут рядом с Лениным на Красной Площади?
- Минут двадцать, - ответил Чарли. - Максимум, полчаса.
- Мне тоже так кажется, если только его палец на спусковом крючке не окажется быстрее тех, кто за ним охотится. - Гарнер нахмурился. - Но, что я должен делать с Дж. Эдгаром? Кто, кроме гбровцев, будет тут за всем следить?
- Солдаты? - предположил Чарли. - Думаете, в армии не могут сложить два и два? Там отлично понимают, что случилось с Маршаллом и почему.
- Возможно. - Однако Джон Нэнс Гарнер, похоже, не был особо этому рад. - Так мы и в самом деле скатимся до положения Южной Америки, правда?
- А вы, что предпочли бы, сэр? Президента под защитой армии, или путч со стороны главы тайной полиции?
На столе, так долго принадлежавшем Джо Стилу, зазвонил телефон. Гарнер снял трубку.
- Да? - пролаял он, а затем: - Что?
Его лицо потемнело от ярости.
- Ладно, мать вашу, вы меня уведомили. Я разберусь. Как? Блядь, да не знаю я, как. Что-нибудь придумаю. Господи Иисусе!
Он с размаху ударил трубкой по аппарату.
- Что стряслось, сэр? Мне можно узнать? - спросил Чарли.
- Пидоры из Конгресса. - Гарнер много лет принадлежал к их числу, но сейчас ему было плевать. И у него был для этого повод: - Против меня начали импичмент, козлы вонючие! Говорят, я вовлечён во множество серьёзных преступлений и нарушений администрации Джо Стила. - Он кисло, но не без гордости произнёс в стиле адвокатской речи. - Уверен, это Скрябин науськал этих хуесосов.
Чарли был прекрасно осведомлён в том, что за прошедшее время администрация Джо Стила совершила серьёзные преступления и нарушения. Также он прекрасно знал о том, что Джон Нэнс Гарнер никоим образом не был в них вовлечён. Джо Стил не допускал его до такой степени, чтобы сделать соучастником. Однако Палате представителей и Сенату было плевать. Джо Стила они заклеймить не могли; он был слишком силён, а теперь ещё и слишком мёртв. Гарнер был слабее и до сих пор дышал, что делало его более лёгкой целью.
На ум Чарли пришла ещё одна мысль.
- Если вас выкинут с должности, кто тогда вас заменит?
- Хер бы знал. - Теперь голос Гарнера звучал практически спокойно. - Нынешний закон ничего об этом не говорит, не в том положении, что у нас сейчас. По Конституции Конгресс может принять закон, который определит преемственность после президента и вице-президента, однако сам закон подписывает президент. Как можно ввести новый закон, не имея президента?
- Понятия не имею, сэр.
У Чарли началась головная боль.
***
Майк включил телевизор. Его он купил из вторых рук. Экран был маленьким, а изображение неважным, но, благодаря вдохновенному торгу, он ужал парня, который избавлялся от него, до всего лишь сорока баксов. Теперь он мог смотреть Люсиль Болл*, Сида Сизара* и бейсбол вместе со всеми остальными... по крайней мере, так казалось.
Ещё он мог смотреть новости. Вашингтон продолжал бурлить, словно кастрюля с крабами. Казалось, все разучились играть в политику по старым правилам, как поступали люди до того, как Джо Стил стал президентом. Новая игра, если смотреть на неё с расстояния в три с половиной тысячи километров, выглядела более кровавой. Теперь в неё все играли ва-банк - вне зависимости от того, что имелось в банке.
То, что происходило в Соединённых Штатах, творилось и по всему миру. Восточные немцы бунтовали против русских владык. Троцкий проповедовал мировую революцию, но только не революцию против себя самого. В новостях показывали доставленную контрабандой хронику, где показывалось, как Красная Армия на улицах восточного Берлина разносила здания из танков и расстреливала людей из пулемётов.
- Президент Гарнер издал указ, отменяющий ограниченные зоны проживания для лиц, вышедших из трудовых лагерей - объявил приятный мужчина, читавший новости. - Директор ГБР Дж. Эдгар Гувер публично выразил сожаление этим шагом, указывая на опасность для национальной безопасности. А лидеры движения за импичмент в Палате заявили, что указ не окажет никакого эффекта на их усилия по отставке Гарнера. Подробности после важного сообщения.
Заиграла музыка и началась реклама. Пока она шла, Мидори сказала:
- Я правильно понимаю, да? Он говорит, что теперь вредители могут жить по всей стране?
- Именно это он и говорит. - Майк раздумывал о возвращении в Нью-Йорк. Чёрт, он даже не знал, работает ли ещё "Пост". Он отсутствовал более пятнадцати лет. Возвращаться в бешеный ритм города будет непросто.
- Хочешь поехать в другое место? - спросила она.
- Думал над этим, но пока не знаю, - ответил Майк.
Мидори могло понравиться Большое Яблоко. Если что-то в Америке и могло напомнить ей о перенаселённой родине, так это Нью-Йорк.
- А ты, как думаешь?
- Куда ты, туда и я, - сказала она.
Она не была христианкой; возможно, она никогда не слышала "Куда ты пойдёшь, туда и я пойду"*. Впрочем, если об этом задуматься, эти слова попали бы в цель.
Не успел Майк ответить, как вернулись новости. Рядом с ведущим появилось знакомое фото.
- Винсент Скрябин, долговременный главный помощник Джо Стила, прошлой ночью скончался в возрасте шестидесяти трёх лет. Он погиб в результате наезда автомобилем, когда переходил улицу после обеда в итальянском ресторане в Вашингтоне. Поскольку Скрябин в тот момент не находился на пешеходном переходе, водитель, который, по заявлению полиции, не подавал признаков опьянения, под арест не помещён.
- Ох, ёлы-палы, - тихо проговорил Майк, пока ведущий переходил к другому сюжету.
- Nan desu-ka?* - спросила Мидори.
Как объяснить, кто такой Молоток, человеку, который не жил здесь, когда президентом был Джо Стил? Чарли мог бы. Почему нет? Чарли много лет проработал с ним бок о бок. Майк напомнил себе, что нужно уведомить брата о том, что у Мидори будет ребёнок. Он уже думал об этом прежде, но дальше раздумий дело не дошло.
Насколько случайной была смерть Скрябина? Настолько же случайной, как смерть Франклина Д. Рузвельта? Возможно, примерной такой же. Скрябин не отправился в ссылку без проблем, как поступили Каган и Микоян. Он остался в Вашингтоне и устроил бучу. Джон Деннисон предположил, что именно он стоял за идеей вынести Гарнеру импичмент. Майк этому не удивился бы. Подобно человеку, которому он служил много лет, Молоток решил мстить.
Майк осознал, что не ответил на вопрос жены.
- Он был одним из министров Джо Стила, - объяснил он в доступных ей терминах. - Новый президент не захотел его оставлять. Ему это не понравилось. Теперь он мёртв. Он вышел наперерез машине, ну или человеку на машине, который за ним охотился.
Глаза Мидори расширились.
- Я не думала, что политика в Америке делается так.
- Не делалась, - сказал Майк. - Теперь? Теперь, кто знает? Теперь всё не так, как в прежние времена.
Он не следил за политикой с начала второго срока Джо Стила. В политическом смысле, это была целая жизнь, если не две.
- В Японии люди постоянно убивали политиков противоположной стороны, - сказала Мидори. - Из-за этого политика стала для людей слишком опасной. Те, кто пытались, всегда ходили с охраной.
- Здесь тоже может быть так, - сказал Майк. - В английском есть выражение, означающее убийство из-за политики. Когда так поступаешь, ты кого-то "убиваешь по заказу".
- Убивать по заказу, - повторила Мидори. - Я запомню. Убивать по заказу. Если в английском есть такое выражение, значит оно используется, neh?
- Hai, - ответил Майк.
"Neh?" означало нечто вроде "не так ли?", и японцы пользовались этим словом постоянно. Майк сожалел, что в английском не было такого же, короткого и удобного словца. Оно могло бы быть полезно.
Насколько Майку было известно, Чарли всё ещё находился в Белом Доме, работал на Джона Нэнса Гарнера. Новый президент не выкинул его, как выкинул подручных Джо Стила. Майку это говорило, что в его брате оставалось что-то хорошее. Работа на Джо Стила не высушила душу Чарли, не превратила её в пыль и не сдула прочь. Трудно поверить, но это могло оказаться правдой.
- Ты говоришь... говорил, что жил в Нью-Йорке. - Мидори решила вернуться к теме "Куда ты пойдёшь, туда и я пойду". - Ты не хочешь возвращаться в Нью-Йорк, хоть закон теперь и позволяет?
- Нет, до тех пор, пока жизнь в Каспере не сводит тебя с ума, - ответил он.
Она пожала плечами.
- Это странное место, но, как по мне, в Америке любое место - странное. Оно перестаёт казаться мне странным. Если хочешь остаться здесь, останемся здесь.
- Тогда, так и поступим, - сказал Майк.
Его не прельщала мысль бороться за рабочее место с парнями в два раза его моложе. Джо Луис оставался на ринге слишком долго, и из-за этого был несколько раз серьёзно побит. К тому же, после столь длительного отсутствия, от возвращения в Нью-Йорк его голова могла взорваться на части. Он кивнул.
- Да, так и поступим.
Он встал, прошёл на кухню, достал из холодильника две бутылки пива, открыл их тупым крюком открывашки - "ключа от рая" - и отнёс к телевизору.
***
В голосе Джона Нэнса Гарнера звучало отвращение:
- Знаете, в чём проблема?
"Конечно, знаю, - подумал Чарли. - Палата намеревается объявить тебе импичмент, а затем Сенат добьётся твоего осуждения и вышвырнет тебя пинком под задницу. После этого ты снова сможешь всё время проводить в кабаке за углом". Но этого Гарнеру слышать было не нужно.
- В чём же, господин президент? - покорно спросил Чарли. - Вы можете это исправить?
- Жаль, но, нет, - ответил президент. - Но теперь я вряд ли знаю хоть кого-нибудь в Палате. Вот, что неправильно. Не осталось никого из ребят, с кем я работал, ну или, осталось совсем немного. Кто-то пропал. Кто-то состарился и умер. Кто-то отправился в лагеря. А те, что остались, никогда мне не были по душе.
- Их мог бы вычистить Гувер, - предположил Чарли.
Едва Джо Стил сталкивался с затруднением, гбровцы вычищали его из Палаты. Однако Джо Стил слишком сильно запугал Конгресс, чтобы тот восставал против него. Новый президент этого не сделал.
- Не. - Джон Нэнс Гарнер покачал головой. - Я не буду этого делать. Если сделаю, править будет Гувер, а не я. Идёт он на хуй, Салливан. Может, я и уйду, но - Иисусе, я уйду, пританцовывая.
- Лады. - Чарли был скорее рад, чем зол.
Он подумал, что договариваться с Дж. Эдгаром Гувером было сродни договору с Дьяволом. Однако и он сам и Гарнер уже заключали подобные сделки прежде. Майк не договаривался. И что он получил в награду за свою добродетель? Годами жил в аду трудовых лагерей, годы провёл хуже чем в аду, служа в армии, а сейчас жил в Каспере в сраном Вайоминге, женившись на япошке. С учётом всего, тяжесть греха казалась приемлемой.
- Вы можете дать им что-нибудь такое, чтобы от вас отстали? - спросил Чарли.
- Господи, я отдал им Микояна, Кагана и Скрябина. Недостаточно. Говорят я такой же плохой, как и они, и мне тоже нужно уйти.
- Жаль, что так получилось со Скрябиным, - заметил Чарли.
- Неужели? - Гарнер хихикнул, закашлялся, сплюнул мокроту и снова закашлялся. - Интересно, пришёл ли на его похороны хоть кто-нибудь.
- Не знаю. Меня там не было.
Чарли подумал, что пошёл бы, если бы Микоян умер до отъезда в Кабул. Возможно, сходил бы на похороны Лазара Кагана. Но Скрябин? Это было бы слишком похоже на поминки по чьей-нибудь домашней гремучей змее.
- Я к тому, что как они собираются объявить мне импичмент и предъявить обвинения? Как они намерены это сделать? - Гарнер перестал думать о приятном и вернулся к насущным делам. - Если они так поступят, то пристрелят всю исполнительную ветвь прямо в ухо. Господи, я - всё, что у них осталось. Они не смогут принимать законы в одиночку, когда некому будет их утверждать. Даже тот ссыкливый Верховный суд, что оставил нам Джо Стил, не позволит им этого.
- Господин президент, всё, что вы говорите - сущая правда. - Говоря Гарнеру то, что тот хотел услышать, Чарли также говорил ему то, что ему необходимо было слышать: - Но, знаете, что ещё? Не думаю, что Конгрессу есть до этого хоть какое-то дело. У них есть атомная бомба и они намерены её сбросить.
- Жаль, что не могу сказать вам, что вы несёте херню. Впрочем, я и сам думаю так же, - мрачно произнёс Гарнер. - Что будет, когда меня выкинут, а Троцкий, через двадцать минут не устроит что-нибудь в Южной Японии или Западной Германии? Кто тогда будет отдавать приказы нашим солдатам? А если и будет, с чего солдатам его слушаться?
- Понятия не имею.
Чарли решил, что Троцкий сейчас посмеиваться над пивом, или скорее, над водкой. Он пережил своего американского соперника, и сейчас в США творился натуральный бардак. Единственное, что могло его удержать - это страх перед объединением Америки против него. Эта тростинка была слишком тонкой и слабой, чтобы на неё опереться.
- Я тоже.
Джон Нэнс Гарнер полез в тумбочку стола и достал оттуда бутылку бурбона. Ни льдом, ни даже стаканом он даже не заморачивался. Он просто отпил. Затем он толкнул бутылку по каменной столешнице Чарли. Чарли тоже хряпнул. Ему это было нужно. Гарнер продолжил:
- Но я не знаю, что могу сделать, чтобы убедить их. Не знаю, как могу привить им здравый смысл. Они смотрят на меня и видят во мне Джо Стила. Половину времени кусают руку, что их кормит. Чёрт, больше половины.
- Джо Стил мёртв, - жёстко произнёс Чарли.
- Я тоже так думал, когда мы его закапывали, - сказал Гарнер. - Но, после того как Антоний говорит, что хоронит Цезаря, а не славит, он продолжает: "Людей переживают их грехи/ Заслуги часто мы хороним с ними"*. Блин, старина Уилл попал этими строками прямо в точку. Мы продолжим выпутываться из паутины Джо Стила даже, когда ваши дети будут такими же старыми, как и я сейчас.
Весьма неприятная правда.
- Значит, надо срочно начинать конституционный кризис? - спросил Чарли.
- Надо? Бля, сынок, нет. Это, блин, последнее, что нам надо. Но мы его точно получим.
Гарнер поднялся, подался вперёд и вернул бутылку. Он сделал ещё один хороший глоток.
- Вот, что нам нужно.
Пьяный и трезвый, он лавировал насколько мог долго и упорно, противоборствуя импичменту. Чарли писал речь за речью, пытаясь склонить общественное мнение против этих действий Палаты. Никакого толка с этого не вышло. Чарли не особо-то и ожидал, что выйдет.
Комитет по внутренним делам Палаты представителей доложил о трёх пунктах импичмента, получивших голоса 37-1, 33-5 и 37-1. Вся Палата приняла их с практически такой же разницей. Президенту объявили импичмент впервые за восемьдесят пять лет. Дело передали для разбирательства в Сенат.
Председатель Верховного суда Прескотт Буш заседал с таким видом, будто ему хотелось оказаться где угодно, но только не здесь. Помощник судьи, который являлся настоящим юристом, сидел под локтем у Буша и помогал тому продираться через все возможные юридически дебри. Адвокаты президента старались сделать эти дебри максимально непроходимыми. Верховный судья выносил решения в их пользу всякий раз, когда это позволяло не выставить себя на посмешище.
Всё без толку. Трое конгрессменов, которым удалось добиться осуждения, справились с этими юридическими препонами, проехавшись по ним, словно танк "Першинг" и раздавив их в лепёшку. Джо Стил обвинялся во всех преступлениях, достойных импичмента. Об этом знали все. Пока он был жив, никто ничего не делал, никто не мог ничего сделать. Теперь он мёртв, а Джон Нэнс Гарнер оказался удобным козлом отпущения.
Когда Сенат проголосовал за вынесение обвинительного приговора, голоса по трём пунктам разделились на 84-12, 81-15 и 73-23, во всех случаях это больше, чем необходимые две трети. Наблюдая за происходящим из ложи для гостей, Чарли видел, как Прескотт Буш облизнул губы, прежде чем произнести очевидное:
- Президент Гарнер признан виновным по трём пунктам импичмента. Согласно этому, он освобождается от занимаемой должности и ему запрещается занимать и использовать какую-либо почётную, управляющую или коммерческую должность в Соединённых Штатах. Он по-прежнему может быть подвергнут обвинению, суду, приговору и наказанию в соответствии с законом. - Он стукнул молоточком. - Данное слушание завершено.
- И кто теперь будет управлять? - выкрикнул кто-то из ложи. Двое копов схватили его и уволокли прочь. На вопрос никто не ответил.
Чарли вернулся в Белый Дом как раз к тому моменту, чтобы услышать, как молодой репортёр спрашивал Джона Нэнса Гарнера:
- Сэр, что вы думаете о своём обвинении и отстранении?
- Да и хуй с ними со всеми, - ответил Гарнер.
Паренёк покраснел. Что он там ни напишет в своей статье, этих слов там не будет. Подыгрывая, он повторил попытку:
- И, что будете делать теперь?
- Поеду домой в Ювалде и буду ловить червей в текиле, - ответил Гарнер. - Вы решили, что со мной страна скатится в ад, теперь увидите, как она скатится в ад без меня.
На этом пресс-конференция окончилась.
- Мне жаль, сэр, - сказал ему Чарли.
- Мне тоже, Салливан. - Джон Нэнс Гарнер пожал плечами. - Ну, а что можно сделать? Посмотрим, как это чёртово дурачьё будет управлять этой проклятой страной, вот и всё. Как я и сказал тому мелкому подонку - да и хуй с ними со всеми. Кабы не те мудаки, что поступили так со мной, я бы только обрадовался предлогу уйти.
- Удачи, - сказал Чарли.
Они пожали руки. Чарли надеялся, что никто не бросит Гарнера в тюрьму на всё оставшееся ему время. Он находился в составе администрации Джо Стила, но не являлся её частью. Политика - не его вина. Разумеется, он и не сделал ничего, чтобы их остановить.
"Впрочем, как и я", - посетила Чарли неуютная мысль. Если там всё ещё искали козлов отпущения, он был неподалёку.
Распрощавшись с Джоном Нэнсом Гарнером, он отправился домой.
- Что ты тут делаешь в это время дня? - удивлённо спросила Эсфирь.
- Милая, я - президентский спичрайтер в стране без президента, - ответил он. - Какой смысл там болтаться?
- Тебе будут платить, если ты не будешь показываться?
Да, она была весьма практична.
- Не знаю. Сказать по правде, я за это и не переживаю. Пока меня не арестовали, полагаю, я ещё в игре.
- Арестовать? Они же не могут! - Эсфирь скорчила гримасу. - Ой, полагаю, могут, если захотят. Вот, что ты получил за столь долгую работу на этого человека.
Чарли вздохнул.
- Ага, похоже, это я и получил. Что мог бы получить, так или иначе. Но мы оба знаем, что я получил бы всё это намного раньше, если бы не работал на него.
- Это нечестно, - сказала Эсфирь. - Что ты сможешь сделать, когда прочие варианты сгниют?
- Всё, что могу. Только так и можно делать. - Мгновение спустя, Чарли продолжил: - В выпускном классе с монашками, мы немного изучали Тацита. Ну, знаешь... римский историк. Боже, какая это была зубодробительная латынь! Но я помню, как он говорил о том, как добрые люди могут служить дурным императорам. Эта мысль посещала меня несколько раз, когда я работал на Джо Стила. Я пытался быть добрым человеком. Уверен, получалось не всегда, но я старался.
Эсфирь приобняла его.
- Я думаю, ты добрый человек, - сказала она. - Несмотря ни на что.
То, что она добавила последние четыре слова, объясняло, почему они опасались, что за ним могли прийти.
Скорее из любопытства, нежели по какой-то иной причине, следующим утром Чарли отправился в Белый Дом. На входных воротах не висел знак "СДАЁТСЯ В АРЕНДУ". Он предположил, что это уже хоть что-то. Войти внутрь труда не составило; не то, чтобы охрана не знала, кто он такой. Но, оказавшись внутри, он понял, что заняться ему нечем. Он сидел в кабинете и слушал радио.
Когда время подходило к обеду, он буднично гулял по коридорам. "Коридорам власти, - подумал он. - Но, только не сейчас". Кабинеты, принадлежавшие Скрябину, Кагану и Микояну были закрыты и заперты на замок. Как и Джо Стил, Скрябин теперь находился вне пределов досягаемости правосудия. Чарли задумался, вернутся ли вообще в Соединённые Штаты оставшиеся двое.
Домой он вернулся рано, но не столь же рано, как днём ранее. После ужина он включил телевизор. Вечер отлично подходил для того, чтобы этот ящик его развлёк. Можно смотреть его и ни о чём больше не думать. Не думать в данный момент выглядело просто чудесным вариантом.
Впрочем, в половине девятого, внезапно прервали рекламу. Диктор взволнованным голосом произнёс:
- Мы прерываем нашу обычную программу для трансляции специального заявления из Вашингтона, округ Колумбия.
- Ну, что ещё? - спросила Эсфирь.
- Не знаю, - отозвался Чарли. - Сейчас выясним.
Они и выяснили. В студии, предположительно в Вашингтоне, напротив американского флага сидел мужчина и смотрел в камеру. Он был среднего возраста, быковатым, с густыми бровями и крепкой массивной челюстью. Когда Чарли его узнал, сердце его ушло в пятки.
- Добрый вечер, сограждане-американцы, - произнёс он. - Моё имя - Дж. Эдгар Гувер, директор Государственного Бюро Расследований. Я обращаюсь к вам этим вечером, поскольку закон и порядок в Соединённых Штатах рухнули. У нас нет президента, нет и законного преемника, дабы занять Белый Дом. После отставки Джона Нэнса Гарнера, Палата представителей и Сенат решили предпринять узурпацию власти, не имея на то права с точки зрения Конституции. Таким образом, верховенство закона, равно как и любая законная власть в стране, рухнуло.
- Ох-хо. - От осознания того, что будет дальше, Чарли поплохело.
Так и было. Дж. Эдгар Гувер продолжил:
- По сему поводу необходимо создать новую власть для сохранения и защиты безопасности нашего любимого народа. До той поры, пока нынешнее состояние анархии и чрезвычайного положения не будет разрешено надлежащим образом, мне стало необходимо временно взять на себя исполнительную власть в Соединённых Штатах. До особого уведомления, в целях предотвращения подрывной деятельности запрещены собрания более десяти человек. ГБР и полицейские силы будут исполнять это распоряжение всеми необходимыми методами. Лидеры Конгресса, ответственные за текущее бедственное положение дел, задержаны для допроса и в целях их собственной безопасности. Подчиняйтесь местным властям, занимайтесь текущими делами, и данная вынужденная корректировка правительства останется для вас незамеченной. Однако, подстрекаемое коммунистами возмущение и бунты недопустимы. Вас предупредили. Благодарю вас, и да хранит Господь Америку.
- Это был наш новый директор Дж. Эдгар Гувер, выступавший из столицы нашего государства, - учтиво произнёс диктор. - А теперь возвращаемся к обычной программе.
Чарли вскинул правую руку.
- Хайль Гувер! - воскликнул он.
Эсфирь кивнула, но при этом, сказала:
- Осторожнее!
- Знаю, знаю, знаю. Я не пойду в тот кабак, где обычно пил Гарнер, и не стану вытворять подобное, чтобы рассмешить тамошних выпивох.
- Если не пойдёшь, это неплохая мысль, - согласилась жена. - А в Белый Дом ты завтра пойдёшь?
После недолгих раздумий, Чарли кивнул.
- Полагаю, да, если только у тебя нет доводов, чтобы я не ходил. Они знают, где я живу, а я этого и не скрываю. Если захотят, взять меня могут здесь. Им не нужно ждать, пока я покажусь в своём кабинете.
Эсфирь и сама взяла время на раздумья.
- Ладно. Это разумно, - сказала она. - Я лишь надеюсь, что всё пройдёт хорошо.
- Мы оба надеемся! - сказал Чарли.
Когда следующим утром он добрался до Пенсильвания-авеню, 1600, то сразу понял, что это место находится под новым управлением. Вокруг сновало ещё больше охранников, а узнал он только нескольких из них. Все они носили с собой "маслёнки" и выглядели так, что были готовы их применить. У ворот Чарли назвал своё имя. Охранник сверился со списком.
- Проходите, мистер Салливан, - сказал он. - Строго говоря, Директор желает встретиться с вами.
Как и в случае с диктором телевидения прошлым вечером, заглавная буква буквально слышалась в этом слове.
- Дж. Эдгар Гувер здесь? - спросил Чарли. Гувер время зря особо не тратил. Совсем не тратил, если уж так говорить.
- Именно так. - Голова охранника качнулась вверх-вниз. - На вашем месте, я бы сразу пошёл на доклад. Директор - занятой человек, у которого множество дел.
Когда Чарли прошёл в Белый Дом, гбровец, которого он прежде в глаза не видел, обыскал его. Убедившись, что он безопасен, этот человек проводил его по лестнице.
Теперь за тяжёлым столом из гранита и красного дерева восседал Дж. Эдгар Гувер. Несколько дней назад это было место Джона Нэнса Гарнера (Чарли гадал, не осталась ли в тумбочке бутылка бурбона). А много лет до этого его занимал Джо Стил.
- Здравствуйте, Салливан, - произнёс Гувер.
- Господин... эм, Директор. - Чарли выругался про себя за то, что споткнулся на его должности.
- Мы знакомы уже довольно давно. Мне нравится ваша работа, - сказал Гувер. Это могло привести к чему угодно. Однако Гувер добавил: - Не поймите меня неправильно, действительно нравится. - И тут Чарли понял, что попал. Директор продолжил: - Впрочем, прискорбный факт заключается в том, что вы слишком тесно связаны с тем прошлым, что привело нас к нынешнему бардаку.
"Тому бардаку, что привёл тебя в Белый Дом", - подумал Чарли. Вслух он этого не сказал. Зачем ухудшать и без того плохую ситуацию?
- Поэтому, мне придётся позволить вам уйти по собственному, - спешно проговорил Гувер. - Простите, но именно так легла карта. Уверен, человек с вашими дарованиями не встретит особых преград с поиском чего-нибудь нового. Вам нет нужды утруждать себя и возвращаться в свой кабинет. Свой последний чек можете забрать у выхода. Я добавил вам трёхмесячную прибавку. Боюсь, это не самое лучшее прощание после стольких лет, но надеюсь, это лучше, чем ничего.
- Благодарю вас, сэр, - пробубнил Чарли, хотя самому ему захотелось вторить Джону Нэнсу Гарнеру: "Да и хуй с вами со всеми!".
- Не суйте свой нос, куда не надо, Салливан, - произнёс Директор, что означало, что он свободен. Чарли кивнул, развернулся и вышел из овального кабинета.
***
Чарли знал, что в квартире он был помехой. За исключением выходных, он не должен был там находиться в дневное время. Иногда он уходил на поиски работы. Никому не хватало духу нанять человека, который так долго проработал в Белом Доме. Несколько человек обвиняли его во всём, что произошло, начиная с 1932 года, как Конгресс обвинял Джона Нэнса Гарнера.
Он пытался писать под псевдонимом фантастику. Это занятие отличалось от написания речей и журналистики, но писать он умел. Ему удалось продать вторую книгу, а потом и четвёртую. Он понимал, что ему не удастся затмить Стейнбека или Селинджера. Это его не волновало. Он заработал немного денег, а писательство помогло ему сосредоточиться.
Спустя полчаса после того, как Дж. Эдгар Гувер покинул здание ГБР в Ричмонде, штат Вирджиния, там взорвалась бомба и убила двадцать шесть человек. Директор ужесточил чрезвычайное положение. Человеком, которого гбровцы арестовали за установку бомбы, оказался двоюродный брат депутата, голосовавшего против импичмента Гарнеру. Гувер затянул гайки и в Конгрессе.
"День за днём, - думал Чарли. - Живи день за днём. Только так и можно пережить суровые времена". Судя по всем первичным признакам, времена предстояли крайне суровые. Дж. Эдгар Гувер сделал так, что по сравнению с ним, Джо Стил казался дружелюбным. Чарли поверить не мог, что такое вообще возможно.
Он получил открытку от Майка, в которой тот уведомлял, что у него родилась племянница, наполовину японка, по имени Бренда. Он начал делать наброски романа о братьях, чьи жизни пошли разными путями. Черновой заголовок гласил: "Две разошедшиеся дороги". Никто не мог сказать, что не любит Роберта Фроста*.
Он снова начал больше пить, но Эсфирь не пилила его по этому вопросу. Она знала, что не так. Гуверу не было ещё и шестидесяти, он был всего на несколько лет старше Чарли. Он может оставаться Директором ещё долгое время, если только кто-нибудь, подобный тому забавно выглядящему помощнику прокурора из Калифорнии*, не спихнёт его, пока он смотрит в другую сторону. Разговаривая о подобных вещах, Эсфирь и сама начала больше пить.
Что бы там ни было, ты никогда не думаешь, что подобное может произойти с тобой. Когда в дверь стучат, это случается скорее под утро, нежели в полночь.
No Перевод с английского - Бабкин Д. С., Деев К. С.
Необходимые комментарии переводчиков
Впервые с "Джо Стилом" я столкнулся, когда это был небольшой рассказ, написанный в виде дайджеста, и в нём описывался альтернативный вариант истории о том, что было бы, если бы родители Иосифа Джугашвили переехали в США до его рождения. Рассказ показался мне интересным, но не более. Значительно позже я узнал, что этот рассказ разросся до объёмов полноценного романа и решил его перевести.
Несмотря на то, что теперь это полноценный роман, он так и остался дайджестом, пусть и подробным, но изложением альтернативно-исторических событий, а не личностей, при этих событиях присутствовавших.
Автор, описывая эти события, недалеко уходит от общепринятых мифов, распространённых в западной массовой культуре относительно событий, происходивших в СССР в 1930е-1950е гг. Тут и, поистине животная ненависть Джо Стила к Троцкому. Тут и массовые репрессии, как среди простого народа, так и среди высших командных чинов армии и флота. Тут и всесильная "тайная полиция", и штрафные бригады в армии, решившие исход войны. Подобные мифы, использованные автором, перечислять можно долго. Можно было бы предположить, будто автор представляет нам действительно альтернативно-историческую конструкцию. Но нет. По моему личному убеждению, без использования подобных мифов, он просто не смог бы продать этот текст. В том, что этот текст готовился исключительно на продажу, меня убеждает ещё и тот факт, что автор активно использует весьма сложные словесные конструкции. Он постоянно называет своих персонажей полными именами, указывает полные названия должностей, прибегает к иным способам увеличения количества знаков на один авторский лист. Очевидно, платили ему за объём.
При этом, нельзя не упомянуть, что к описанию эпохи Г. Тертлдав подходит скрупулёзно и даже с любовью. На это указывает огромное количество культурных деталей и отсылок, которые способен разгадать только подготовленный читатель.
Разумеется, автор использует в своём тексте и имена реально существовавших исторических лиц. Разумеется, их судьба в романе местами сильно отличается от реальной биографии. Кем в реальной истории были Винс Скрябин, Стас Микоян, Лазар Каган и Энди Вышински, думаю, объяснять не нужно. Далее я остановлюсь на кратком изложении реальной судьбы прочих упомянутых лиц.
Джон Нэнс Гарнер (1868-1967) - влиятельный американский политик, в реальной истории занимал должность вице-президента США с 1933 по 1941 гг. Он действительно прожил очень долгую жизнь, став самым долгоживущим вице-президентом в американской истории.
Хьюи Пирс Лонг-мл. (1893-1935) - американский политик, губернатор Луизианы (1928-1932), сенатор (1932-1935). Имел прозвище "Царь-рыба". В реальной истории также имел президентские амбиции и намеревался выдвигаться на выборах 1936 года, но в сентябре 1935 года был тяжело ранен доктором Карлом Вайссом у входа в Капитолий Луизианы, и спустя два дня скончался. Существует конспирологическая теория о том, что убийство Лонга было в интересах Ф.Д. Рузвельта.
Норман Маттун Томас (1884-1968) - американский политик, шесть раз выдвигался в президенты от Социалистической партии США.
Вирджиниус Дабни (1901-1995) - американский журналист и редактор, в реальной истории - лауреат Пулитцеровской премии (1948).
Томас Стернз Эллиот (1888-1965) - американский поэт, драматург, литературный критик. В реальной истории - лауреат Нобелевской премии по литературе (1948).
Чарльз Коглин (1891-1979) - американский священник и проповедник, популярный радиоведущий в 1930х гг. Отличался резкими антикоммунистическими и антисемитскими взглядами, являлся ярым сторонником Гитлера и Муссолини. С началом Второй Мировой войны его деятельность была резко ограничена властями, но до самой своей смерти он продолжал выпускать памфлеты антикоммунистического и антисемитского характера.
Уолтер Липпман (1889-1974) - американский журналист, писатель, политический обозреватель, автор оригинальной концепции общественного мнения. В реальной истории - двукратный лауреат Пулитцеровской премии (1958 и 1962гг).
Рэймонд Эймс Спрюэнс (1886-1969) - американский военачальник, адмирал, в реальности в годы Второй Мировой командовал соединениями ВМС США в битве за Мидуэй и Окинаву.
Джордж Кэтлетт Маршалл-младший (1880-1959) - американский государственный и военный деятель, в годы Второй Мировой войны - начальник штаба армии США, а позднее госсекретарь и министр обороны США.
Омар Брэдли (1893-1981) - американский военачальник, во время Второй Мировой войны командовал армиями в Северной Африке и Европе. В данном случае, судьбы книжного Брэдли и реального, не отличаются ничем.
Дуайт Дэвид Эйзенхауэр (1890-1969) - американский государственный и военный деятель, в годы ВМВ - командующий объединёнными силами Союзников в Европе, позднее, 34-й президент США.
Уолтер Шорт (1880-1949) - американский военный деятель, во время нападения Японии на Перл-Харбор возглавлял оборону Гавайев.
Уильям Фредерик Холси-мл (1882-1959) - американский флотоводец, в годы Второй мировой войны командовал различными флотскими соединениями на тихоокеанском ТВД.
Карл Эндрю Спаатс (1891-1974) - американский военачальник, в годы Второй мировой войны командовал военно-воздушными соединениями армии Союзников.
Натан Бедфорд Форрест (1821-1877) - американский плантатор и работорговец, в годы Гражданской войны в США - генерал кавалерии армии Конфедерации. Считается одним из основателей Ку-Клукс-клана. Его правнук Натан Бедфорд Форрест Третий (1905-1943) - офицер ВВС США. Первый американский генерал, погибший в бою во Вторую Мировую войну (в ходе руководства авианалётом на Киль).
Фрэнсис Джеймс Уэстбрук Пеглер (1894-1969) - американский журналист и писатель. Выступал, как яростный критик всех президентов США от Г. Гувера до Д. Кеннеди.
Альфред Моссман Лэндон (1887-1987) - американский политик. В реальной истории действительно выдвигался в 1936 году от Республиканской партии, однако, с треском проиграл выборы Ф.Д. Рузвельту.
Франклин Уильям Нокс ()1874-1944) - американский издатель и редактор. В реальной истории, на самом деле, выдвигался вместе в Альфредом Лэндоном в качестве вице-президента.
Томас Эдмунд Дьюи (1902-1971) - американский политик, губернатор штата Нью-Йорк (1943-1952), кандидат в президенты США на выборах 1944 и 1948гг.
Льюис Уэнделл Уилки (1892-1944) - американский политик, в реальности, действительно был кандидатом от Республиканской партии на выборах 1940г.
Хидэки Тодзё (1884-1948) - японский военный и политический деятель, премьер-министр Японии в 1941-1944гг. В реальной истории он, конечно, не погиб в бою, а после капитуляции Японии был осужден за военные преступления и приговорён к смертной казни, которая была приведена в исполнение 23 декабря 1948 года.
Дуглас Макартур (1880-1964) - американский полководец, один из наиболее выдающихся генералов Второй Мировой войны. Будучи главнокомандующим войсками Союзников на Тихом океане принимал капитуляцию Японии на борту линкора "Миссури", позднее главнокомандующий войсками ООН в Корее (1950-1951).
Хазбенд Эдвард Киммел (1882-1968) - американский военный деятель, и в нашей реальности, во время нападения Японии на Перл-Харбор, возглавлявший Тихоокеанский флот США. После этих событий предстал перед судом, был понижен в звании, однако, ответственным за поражение на Гавайях признан не был.
Честер Уильям Нимиц (1885-1966) - американский флотоводец, в годы Второй Мировой войны, главнокомандующий Тихоокеанским флотом США, после Перл-Харбора, сменив на этом посту Х. Киммела.
Сэр Артур Траверс Харрис (1892-1984) - известный также как Бомбардировщик Харрис, британский военный деятель, главный идеолог стратегических бомбардировок немецких городов. Автор допустил анахронизм - звание "маршал Королевских ВВС" Харрис получил 1 января 1946 года.
Хайман Джордж Риковер (1900-1986) - адмирал флота США, в реальной истории известен, прежде всего, как "отец атомного флота". Характер Риковера показан таким же, как и в реальности. Именно его упрямству и пробивной силе США обязаны подводным атомным флотом и твёрдотопливными баллистическими ракетами.
Акихито (р. 1933) - в реальности 125-й император Японии, правивший с 1989 по 2019гг.
Гарольд Стассен (1907-2001) - американский политик, губернатор Миннесоты. В реальности, "вечный второй" на внутрипартийных выборах кандидатов в президенты от Республиканцев, ввиду своей откровенно левой для них позиции (хотя и поддержал запрет Компартии США, последовательно выступал против вмешательства в кубинские и вьетнамские дела, а также один из первых в американской истории выступил с концепцией "гарантированного дохода"). Также вряд ли у Гувера имелся какой-либо компромат на Стассена. Стассен как раз был известен своей неподкупностью и, в частности, уговаривал Эйзенхауэра не поддерживать Никсона, как "развратного подхалима и подлеца".
Джеймс ван Флит (1892-1992) - генерал, участник обеих мировых войн и войны в Корее. В ходе последней являлся главнокомандующим Силами ООН (1951-1953).
Прескотт Шелдон Буш (1895-1972) - в реальности никогда не занимал должность председателя Верховного суда США. Он занимался банковским делом и с 1952 по 1963гг представлял в Сенате штат Коннектикут. Отец и дед 41-го и 43-го президентов США.
Дин Гудерхем Ачисон (1893-1971) - американский дипломат. В реальной истории занимал должность госсекретаря в администрации Г. Трумэна. Являлся одним из инициаторов создания НАТО, после победы коммунистов в Корейской войне подвергался травле со стороны сенатора Д. Маккарти.
Деев К. С.
"Не желая вмешиваться в ход текущей битвы и, в целом одобряя, решения командования на местах, хотел бы предложить..." Шутка. При оценке литературного произведения обычно исходишь из двух вопросов: - кто автор и к какой школе он принадлежит; - какую задачу перед собой он ставил, и насколько успешно её решил.
Попробуем ответить на них. Первое: Г.Тёртлдав - американец, книги пишет про американцев и для американцев. Для кого-то может показаться откровением, но в основной массе американцам плевать на все, что не касается непосредственно их самих. "Мне все равно, кто вы - ниггеры, узкоглазые, жыды, макаронники или мексикосы - вы все одинаково никчемны". Или, другой вариант, "мы опубликовали фото из голодающей Эфиопии, где была пара детишек с раздутыми от водянки животами и тощая собачка. На следующий день, редакцию завалили запросами, как можно было бы приютить собачку". Есть Американцы с большой буквы "А", Сияющий Град на Холме - а есть и остальные. Вы можете радоваться успехам американской науки и технологии, но не занимайтесь самообманом: все они направлены на пользу высшей расы, а вы, если у вас нет хотя бы грин-карты, - недочеловеки, которые обязаны радоваться возможности услужить. Второе: как уже было сказано, роман написан для американцев и про американцев. Американец, читая роман, будет постоянно натыкаться на знакомые со школы фамилии, различные стандартные бытовые ситуации и маркеры, щедрой рукой разбросаные Тёртлдавом по тексту. И, если его образовательный уровень чуть выше среднего, он неминуемо увидит то, что автор хотел показать: "добрый дедушка Рузвельт" и "кровавый тиран Сталин" - одинаковы. Одинаковы меры, одинаковы последствия, пускай Федеральная тюремная корпорация в реальной истории чуточку не дотягивает до Soviet GULAG. Именно поэтому элементы "альтернативы" в романе, по сути, минимальны, и сводятся к незапуску Манхэттенского проекта. Практически все остальные "развилки" (например, создание Администрации реки Колумбия, ирригационой программы, аналогичной той, что в Теннесси, которым Рузвельт в реальной истории вынужденно пожертвовал в политической игре) Тёртлдав фактически обходит стороной, явно не желая погружаться в детали и получать слишком сильно альтернативныймир. Собственно, поэтому роман следует воспринимать, как политический памфлет центристского толка (Республиканцы Тёртлдаву одинаково противны), обернутый в упаковку "альтернативки". Его задача - показать, что Демократы - истинное зло, олигархия, желающае тиранить американский народ, вырядившись в белые одеяния с красивыми пустыми лозунгами на устах. Как-то так.
Бабкин Д. С.
Стрингер - независимый репортёр, более-менее стабильно работающий на одно или несколько изданий.
"Ассошиэйтед Пресс" (или АП) - одно из старейших и существующих по сей день информационно-новостных агентств. Основано в 1846 году, как некоммерческое объединение пяти ведущих нью-йоркских газет, желавших сэкономить на отправке своих собственных корреспондентов на Американо-Мексиканскую войну.
Герберт Кларк Гувер (1874-1964) - 31-й президент США (1929-1933).
Глубокий Юг - ряд южных штатов США, которые в годы Гражданской войны в США наиболее сильно зависели от сельского хозяйства. К числу штатов Глубокого Юга относятся: Алабама, Джорджия, Луизиана, Миссисипи, Южная Каролина и в меньшей степени Техас, Теннеси и Флорида.
"Ivory", "Palmolive", "Mum" - торговые марки антиперсперантов.
характерная деталь одежды банковского клерка, вместе с нарукавниками.
Уильям Пенн Эдер Роджерс (1879-1935) - американский актёр и комик.
Осёл - традиционный символ Демократической партии США. У республиканцев таким символом является слон.
В предвыборной борьбе Дэвис сделал ставку на борьбу с Ку-Клукс-Кланом и отмену сегрегационных ограничений против чёрных, что для той политической эпохи было явно преждевременно.
До начала Второй Мировой, Первая Мировая война в западной историографии называлась Великой.
Роберт Мозес Гроув по прозвищу "Левша" (1900-1975) - профессиональный бейсболист, один из величайших подающих в истории бейсбола.
Мэри Мэллон, также известная как Тифозная Мэри (1869-1938) - первый человек, признанный носителем бессимптомного тифа. За время её работы поваром от неё заразились 53 человека, трое из которых умерли.
Линия Мэйсона-Диксона - воображаемая граница, которая до начала Гражданской войны в США отделяла рабовладельческие штаты от штатов, свободных от рабства.
Чёрный вторник - биржевой крах 1929 года, ставший началом Великой Депрессии.
Все перечисленные - профессиональные бейсбольные клубы из Нью-Йорка и окрестностей. "Джайентс" ("Гиганты") после 1957 года переехал в Сан-Франциско, а "Доджерс" ("Ловкачи") - до 1958 года базировался в Бруклине, Нью-Йорк. Ныне называется "Лос-Анджелес Доджерс".
"Юлий Цезарь", Акт III, сцена 2 (пер. И.Б. Мандельштама)
Согласно старому (известно с XVIII века) американскому суеверию, непроизвольное поёживание кого-либо вызывается тем, что гусь (или кролик) прошёл по месту, где в будущем будет могила этого человека.
Хомбургская шляпа - изобретённая в г. Бад-Хомбург (Германия) классическая фетровая шляпа с небольшими полями, шелковой лентой на тулье и продольным прогибом сверху. После того, как шляпы-цилиндры окончательно вышли из моды, заменила их в США в качестве неотъемлемой части официального мужского костюма.
"Стерно" - торговая марка топлива для примусов.
От Иоанна, 11:25.
Чоп Суи - американо-китайское блюдо, смесь из ломтиков мяса, яиц и жареных овощей в густом соевом соусе. "Хоп Синг" - американский фольклорный "хитрый поварёнок" (китайской национальности).
дружеская подколка: считается, что изначально чоп-суи готовилось из обрезков кухни нормальных ресторанов (собственно, "суи" на гуаньдунском диалекте и значит - "объедки")
Речь об убийстве Авраама Линкольна актёром Джоном Уилксом Бутом в Страстную пятницу 14 апреля 1865 года.
Речь о дуэли между вице-президентом США Аароном Бёрром и секретарём казначейства Александром Гамильтоном, состоявшейся 11 июля 1804 года.
Фермерско-Рабочая Партия - социал-демократическая партия, существовавшая в США в реальной истории с 1918 по 1936 год (в пике - 5 депутатов в Конгрессе). С успехом "нового курса" Ф.Д.Рузвельта быстро деградировала до уровня региональной партии в штате Миннесота, пока в 1944 году не была поглощена Демпартией.
Бурбон-стрит - улица в Новом Орлеане, известная своими питейными и музыкальными заведениями. Неофициально считается родиной джаза.
Восемнадцатая поправка - поправка к Конституции США, по которой на территории страны вводился т.н. "сухой закон".
Имеется в виду визит наследника британского престола Эдуарда VIII в США в 1919 году.
Бонусная армия - демонстрация голодного марша ветеранов Первой Мировой войны, требовавших выплаты причитающихся им денег за службу (т.н. "бонусов"). Была жестоко разогнана войсками 28 июля 1932 года.
Законы Джима Кроу - широко распространенное название ряда законов о расовой сегрегации в некоторых штатах США, действовавших с 1890 по 1964гг.
Картер Гласс (1858-1946) - американский политик, сенатор, министр финансов в администрации В. Вильсона (1918-1920).
Примо Карнера (1906-1967) - профессиональный боксёр, первый итальянский чемпион мира в супертяжёлом весе (1933).
Джек Шарки (1902-1994) - наст. имя Юозас Жукаускас - американский профессиональный боксёр, чемпион мира в супертяжёлом весе (1932). Бой, о котором идёт речь, состоялся 29 июня 1933 года и завершился победой Карнеры нокаутом.
Речь о бейсбольной команде "Вашингтон Сенаторс", существовавшей с 1901 по 1960гг. В 1933 году, после кратковременного возрождения 1930-1932 гг., реально боролась за чемпионство с Нью-Йоркскими "Гигантами".
Говард Картер (1874-1939) - британский археолог и египтолог, открывший в 1922 году гробницу фараона Тутанхамона.
сэр Джон "Джек" Робинсон - легендарный лондонский констебль XVII века, который мог отправить арестованного преступника на виселицу быстрее, чем тот успеет произнести его имя.
Тюрьма Синг-Синг - тюрьма с максимально строгим режимом содержания, расположенная в г. Оссининг, штат Нью-Йорк.
На самом деле, автор цитаты - американский философ, поэт и публицист Ральф Уолдо Эмерсон (1803-1882)
Цурис (идиш) - проблемы, неприятности.
"Харт Шаффнер-и-Маркс" - торговая марка мужской деловой одежды. Начинала с поставок обмундирования в армию США в Первую мировую войну и первоначально имела плохую репутацию в связи с тем, что стандартизированная по размерам готовая одежда подходила хуже, чем пошитая индивидуально.
черута - самый дешёвый вид сигар машинной закрутки
Согласно легенде, первым заданием Генри Эллоувея, одного из будущих совладельцев основателей "Нью-Йорк Таймс", было написать статью о цветочной ярмарке на Лонг-Айленде.
"Бромо-Зельтцер" - обезболивающее средство, изначально содержавшее в себе гидрокарбонат натрия и лимонную кислоту и от того обладавшее отвратительным вкусом.
Дороти Паркер (1893-1967) - американская поэтесса и писательница.
"Страна свободных и родина храбрых" - строка из гимна США.
В реальности, закон "Об Администрации долины Теннесси" был подписан Ф.Д.Рузвельтом в 1933 году, как итог долгой борьбы против крупных местных землевладельцев, мелких частных электрогенерирующих компаний и республиканских консерваторов, расценивавших проект, как "слишком социалистический". Впоследствии, генерирующие мощности госкорпорации стали основой для реализации проекта "Манхэттен". С 1975 года Администрация перешла на полную самоокупаемость.
Пенсильвания-авеню 1600 - официальный почтовый адрес Белого Дома в Вашингтоне.
В Древней Греции черепок разбитой посуды назывался "остракон", отсюда - "остракизм" (анонимное голосование или донос против кого-нибудь).
Бейкерсфилд - на тот момент один из самых быстрорастущих городов в Калифорнии за счет нефтяной промышленности и высокоэффективного садоводства. Учитывая одновременный упадок портняжного ремесла в связи с бумом магазинов готовой одежды - Л.Каган дал вполне непрозрачный намек.
Роберт Рипли - популяризатор науки, издавший в 1931 году познавательный сборник "Верите или нет" (в советском переводе - "Очевидное-невероятное"), а впоследствии ведший одноименную теле- и радиопередачу. В. Скрябин шуточно обыгрывает то, что вошедший - однофамилец бывшего президента Гувера.
"Дюпон" - американская химическая компания, одна из крупнейших в мире.
Эндрю Джонсон (1808-1875) - 17-й президент США (1865-1869), и первый глава государства этой страны, против которого было возбуждено голосование об импичменте.
Дайм - монета номиналом в 10 центов.
Версальский договор - мирный договор, который завершил Первую Мировую войну, подписанный в Версале (Франция) 28 июня 1919г.
Атака Пикетта - удачная атака под командованием генерал-майора армии КША Джорджа Пикетта во время битвы при Геттисберге 3 июля 1863 года, ввиду огромных потерь (до 50% личного состава) окончившаяся отступлением с занятых позиций и ставшая одной из причин поражения южан в этой битве.
Бенедикт Арнольд (1741-1801) - генерал, участник войны за независимость США, прославился в боях на стороне американских повстанцев, однако позднее перешёл на сторону Великобритании.
Уильям Лоуренс Ширер (1904-1993) - американский военный корреспондент и историк, с 1934 по 1940 работал в нацистской Германии. Является автором ряда фундаментальных работ по истории Третьего Рейха.
Ночь Длинных Ножей, она же "Путч Рёма", она же "Операция "Колибри" - расправа Гитлера над руководством штурмовых отрядов СА во главе с Э. Рёмом, произошедшая 30 июня 1934 года.
habeas corpus - право на личную неприкосновенность до момента вынесения судебного решения о лишении свободы. В настоящее время легко обходится путем применения всяких эвфемизмов (забота о безопасности задержанного) или апеллирования к интересам национальной безопасности.
Дороти Ли Сэйерс (1893-1957) - британская писательница, известная прежде всего детективными романами. Упоминаемый журналистами роман известен в русскоязычном переводе, как "Найти мертвеца".
Бела Лугоши, наст. имя Бела Ференц Деже Блажко (1882-1956) - американский актёр венгерского происхождения, известный, в основном, благодаря фильмам ужасов. Отличительной чертой Лугоши служил характерный венгерский акцент.
"На Западном фронте без перемен" - классический роман Эриха Марии Ремарка о Первой Мировой войне, впервые опубликованный в 1928 году.
Лорд Питер Уимзи - вымышленный персонаж детективных романов Дороти Л. Сэйерс.
Кактус-Джек - Фольклорное американское название для приезжего из Техаса. Сродни нашему "пермяк-солёные уши", то есть обидеться можно, но в целом оно не оскорбительно.
Джон Ллевелин Льюис (1880-1969) - американский профсоюзный деятель и политик.
(переносной смысл) самое дешёвое пиво, которое пьют алкоголики. Сродни российскому "моча молодого поросёнка".
Похищение и убийство Чарльза Линдберга-мл - одно из самых известных преступлений ХХ века. 1 марта 1932 года полуторагодовалый сын известного авиатора Ч. Линдберга был похищен из своего дома, а 12 мая того же года был обнаружен мёртвым в нескольких милях от дома.
Бруно Гауптман был признан виновным в похищении Линдберга-мл. (гибель мальчика, с его слов, была случайной) и в реальной истории. Все попытки найти иных виновных по сей день окончились безрезультатно и остаются уделом конспирологических теорий, что "Рузвельт наказал Линдберга за поддержку Гитлера".
Речь о мюзикле Морен Д. Уоткинс "Чикаго". Оправдание певицы из кабаре Б.Гартнер является одним из примеров эффективной работы адвокатов, направленной на убеждение жюри присяжных в отсутствии прямых доказательств вины обвиняемого. Несмотря на откровенно аморальный образ жизни, Б.Гартнер стала в те времена "знаменем" феминистского движения
В довоенные времена дамские романы в США были в основном не любовными, а нравоучительными, и их читательницы просто обязаны были поддержать борца за общественную мораль против вечно пьяной проститутки из кабаре, которая якобы не помнила, как оказалась у себя в квартире в покрытой чужой кровью одежде. Последний гвоздь в гроб викторианской идиллии в США забьёт послевоенная публикация "Любовника леди Чаттерлей", запрещённого цензурой в 1929 году, после чего дамское чтиво приобрело свой современный вид.
Харпо Маркс, наст. имя Адольф Артур Маркс (1888-1964) - американский актёр и комик, участник комедийной труппы "Братья Маркс".
Звание "чиф-петти офицер" соответствует званию "главный корабельный старшина" в ВМФ РФ.
Натан Левин (1918-1974) - американский адвокат. С 1933 года работал в интересах политических организаций, финансируемых СССР и Германией. В годы "охоты на ведьм" поменял сторону и оказывал юридическую поддержку советскому перебежчику У.Чемберсу при слушаниях в Комитете по антиамериканской деятельности против социал-анархиста Э.Хисса. В общем, для американского читателя - очевидная "подсадная утка".
Очевидный намёк на реальные обстоятельства убийства Л. Троцкого Рамоном Меркадером.
С Первой Мировой войны англосаксонская пропаганда традиционно сравнивала немцев с гуннами.
Идиома со времен "золотой лихорадки" в Калифорнии и Австралии: суд, решение которого предопределено в силу репутации подсудимого или коррумпированности судьи, в связи с чем судебная процедура движется от начала к приговору "кенгуриными прыжками".
В православной традиции, это Псалом 22.
Аллюзия на Харви Ли Освальда, который служил в Морской пехоте.
Распространенная на Юге США баптистская церковь, в которой на службе прихожане, впавшие в религиозный транс, бьются в судорогах и катаются по полу. Отечественный аналог - секты пятидесятников-прыгунцов и трясунов.
Парад роз - один из крупнейших парадов, проводимых в штате Калифорния ежегодно 1 января.
Майку удалось раздобыть выпить, несмотря на то, что округ Батон-Руж на тот момент еще оставался "сухим"
У. Шекспир "Макбет", акт I, сцена VII (пер. Б. Пастернака)
Рыцари Колумба - католическое движение в США, основанное в 1882 году.
Сестра Мария Игнация (наст. имя Мэри Игнация Гэвин (1889-1966)) - монахиня-католичка ирландского происхождения, известна как сооснователь организации, впоследствии названной "Анонимные алкоголики".
Ave atque vale (лат.)- Здравствуй и прощай.
Четырнадцатая поправка к Конституции США гарантирует гражданство любому лицу, родившемуся на территории США и запрет на лишение гражданских прав иначе как по приговору суда. Автор непрозрачно намекает на ситуацию с иммиграцией, на поощрение которой в свое время была направлена 14-я поправка.
В реальной истории, подобное решение было принято в 1934 году в качестве временной меры путем создания госкорпорации FPI - Федеральной тюремной промышленности, доработано в 1979 году принятитем "Закона о некоторых улучшениях в системе юстиции" и получило постоянное действие в 1990 году. В настоящее время, чистый доход от трудовой деятельности заключенных в США оценивается в 4 млрд. долларов ежегодно.
"Пыльный котёл" - серия катастрофических пыльных бурь, происходивших в прериях США и Канады в период с 1930 по 1936гг (а в некоторых регионах и до 1940 года).
Применение принудительного труда осужденных на строительстве шоссе и железных дорог вместо тюремного заключения было типичным для пенитенциарной системы штатов Юга США, особенно в период Гражданской Войны.
Уолтер Уинчелл (1897-1972) - американский "жёлтый" журналист.
Генри Луис Менкен (1880-1956) - американский писатель, журналист, сатирик.
"Дочери американской революции" - консервативная женская некоммерческая организация, в которую изначально допускались лишь женщины-потомки участников Американской революции.
Аллюзия на старую шутку времен Первой мировой войны, что солдатам голова нужна, чтобы носить на ней каску, противогазную маску и еще есть в нее.
В соответствии со статистикой, в настоящее время порядка 60% обитателей тюрем США - лица, срок заключения которых был продлён за нарушения режима содержания.
"Вестерн Юнион" - американская телеграфная компания, специализирующаяся, в основном, на денежных переводах.
Третья революция во Франции (в российской историографии - "сентябрьская революция") - революция, произошедшая во Франции в сентябре 1870 года, в результате которой император Наполеон III был свергнут и провозглашена Третья Республика, просуществовавшая до 1940г.
Локарнские договоры - семь договоров, заключённых в швейцарском городе Локарно в 1925 году, регулирующие положение западных границ Европы.
Мистер Дули - персонаж юмористических рассказов американского писателя Финли Питера Данна, стереотипный пьяный ирландец.
Партия популистов, она же Народная партия - короткоживущая (1892-1909) левая аграрная партия в США. Самое высокое достижение - 8,5% голосов на президентских выборах. Добавляет комичности заявлению то, что партия была поглощена Демократами.
Амброз Гуинетт Бирс (1842-1913?) - американский писатель и журналист.
Стеатит (талькохлорид или талькомагнезит) - природный строительный и декоративный камень. В Канзасе в промышленных объемах не добывается.
"Литературный дайджест" был известен наиболее точными прогнозами результатов президентских выборов, которые всегда сбывались. В реальной истории, журнал тоже совершил троекратную ошибку в прогнозе выборов 1936 года и закрылся спустя 18 месяцев "в связи с утратой читательского доверия". Впоследствии, этот случай стал классическим для статистической науки США в качестве примера прогноза, сделанного по широкой, но нерепрезентативной выборке.
Мэн и Вермонт - единственные штаты, которые в реальной истории последовательно голосовали против Ф.Рузвельта на всех его выборах.
Латкес - классическое картофельное блюдо на хануку, очень похожее на драники.
Уильям Генри Гаррисон (1773-1841) - американский политик, девятый президент США, находившийся на этой должности самый короткий срок (скончался через месяц после принятия присяги).
Джипси Роуз Ли (наст. имя Роуз Луиз Ховик (1911-1970)) - американская актриса и писательница. Считается одной из родоначальниц современного стриптиза.
"малый шлем" на бубях - расклад, при котором все противники смогли взять только одну взятку. В преферансе аналог - сыгранная девятерная.
Швейцарский стейк - стейк, который не жарили, а тушили в кастрюле.
Гарри Лиллис "Бинг" Кросби (1903-1977) - американский певец и актёр, один из самых популярных исполнителей США ХХ века.
"Сирс" - крупная сеть розничной торговли.
Вест-Пойнтская военная академия - одна из пяти старейших военных академий США.
Первая поправка к Конституции США в числе прочего гарантирует свободу слова и прессы.
Законы, наделяющие президента США правом в рамках внесудебной поцедуры отправлять в тюремное заключение либо депортировать всех не-граждан, представляющих угрозу национальной безопасности, а также граждан, публикующих "лживые сведения о деятельности федерального правительства". Введены во временное действие в 1789 г., заморожены в 1800-1801 гг. Возобновлены (в части не-граждан) в 1941 г. президентом Ф.Рузвельтом и фактически действуют по сей день.
"Луисвилль Слаггер" - торговая марка бейсбольных бит.
Джесси Оуэнс (1913-1980) - американский легкоатлет, выигравший 4 золотых медали на Олимпийских играх в Берлине в 1936 году.
Фильм "Кид Галлахад" стал примером того, как фильм, стартовавший не особенно успешно, впоследствии стал кассовым (1,5 млн. долларов США сборов). Отчасти причиной этому стало практически полное отсутствие рекламы (это была первая работа Дэвис и Уорнера после их судебного примирения) и благожелательные, но шаблонные похвалы кинокритиков, воспринявших фильм, как "качественное, но конвейерное изделие Уорнера". Настоящий успех к фильму пришёл при помощи "сарафанного радио" среди зрителей-женщин, сразу полюбивших "красавчика Морриса". Впоследствии фильм неоднократно переснимался и считается одним из основополагающих для спортивной, и в частности, боксёрской драмы.
Джеймс Дэвид Грэм Нивен (1910-1981) - британский актёр и писатель, лауреат премии "Оскар". Характерной деталью его облика были очень коротко подстриженные усы "в ниточку".
Джон Маршалл (1755-1835) - американский юрист, председатель Верховного Суда США с 1801 по 1835гг, один из родоначальников американской правовой системы.
Здесь отсылка на противостояние между президентом Эндрю Джексоном, изображенным на купюре в 10 долларов, и Верховным Судьёй Дж.Маршаллом в 1832 году, когда Верховный Суд признал незаконным приговор к каторжным работам для С.Вустера, известного просветителя индейцев-чероки, и еще 10 его коллег-учителей, а также призвал к признанию суверенных прав за туземными обитателями США. Фраза, приписываемая Джексону, была будто бы произнесена им в 1835 году после принятия решения о принудительной депортации индейцев-чероки вместе с сочувствующими им белыми (включая С.Вустера) и используется американскими юристами сродни российскому "фарш не прокрутишь обратно". Один из классических случаев, когда Верховный Суд США оказался совершенно неспособен добиться претворения своего вердикта в жизнь ввиду диаметрально противоположной позиции исполнительной власти.
"Дейли Уокер" - американское периодическое издание, созданное Коммунистической партией США в 1924 году.
Дж. Давид Штерн (1886-1971) - американский предприниматель и банкир. Владел "Нью-Йорк Таймс" в 1933-1939 гг., в 1935-36, будучи соратником Ф.Рузвельта, назначен в руководство Филадельфийского отделения Федерального резервного банка. Троюродный брат агента Коминтерна Манфреда/Мойше Штерна (1896- 1954), который был резидентом-нелегалом в США с 1929 по 1932 годы (резидентура находилась на квартире у Левиных). В общем, с тем же успехом Майк мог бы сразу пойти в "Дейли Уокер".
Тайрус Рэймонд "Тай" Кобб (1886-1961) по кличке "Джорджийский персик" - профессиональный бейсболист, одна из главных звёзд бейсбола начала ХХ века; вплоть до 1977 года держал рекорд по количеству побед за счёт взятия баз.
"Боинг 314 Клиппер" - пассажирский гидросамолёт, способный на трансатлантические беспосадочные перелёты. В регулярной эксплуатации с 1939 года, а в 1937 году состоялась лишь первая крупная презентация этого проекта, так что такой вариант, действительно, можно было предложить только в шутку.
Никель - монета в пять центов.
Джон Донн (1572-1631) - английский поэт и проповедник.
Блэкджек - короткая дубинка из твёрдой резины.
Термы Каракаллы - комплекс древнеримских бань императора Каракаллы, имевших характерный архитектурный стиль: полированные гранитные колонны, пышные резные украшения, множество статуй и гигантские арочные окна.
Трасса-89 - федеральная автомагистраль, идущая с севера на юг. В 1929 году построена от Аризоны до Юты, в 1934 продлена до Грейт-Фоллс в Монтане. Судя по описанию, лагерь Майка находится где-то в районе Западного Плато Боулдер.
"Каррер-и-Айвз" - американское издательство, существовавшее в 1835-1907 гг. и специализировавшееся на доступных цветных гравюрах с различными бытовыми сценками тех времен, а также с графическими репортажами (особенно в годы Гражданской войны и Золотой лихорадки).
"Уолдорф-Астория" - фешенебельная многоэтажная гостиница на Манхэттене, в Нью-Йорке.
Флэш Гордон - популярный персонаж американских комиксов, мультсериалов и телефильмов.
Речь об автомобиле "Форд Т", первом автомобиле, который выпускался конвеерным способом.
Речь о самолёте "Дуглас DC-3", массовом пассажирском самолёте, совершившем первую ценовую революцию в гражданских авиаперевозках.
"Ирландская роза Эби" - популярная пьеса драматурга Энн Николс (1891-1966), комедия положений, посвященная женитьбе молодого еврея Абрама Леви на ирландской девушке Розмари Мёрфи, и взаимоотношениям их глубоко религиозных семей. Расценивалась, как оскорбительная абсолютно всеми, и евреями, и ирландцами, и консерваторами, и либералами, но по разным причинам.
"Поло Граундс" - стадион в Верхнем Манхэттене.
намазать задницу скипидаром - считалось в те времена в Европе и США (да и у нас тоже) одной из самых жестоких шуток ввиду непереносимого жжения от этого.
У. Шекспир "Гамлет", акт V, сцена I (пер. Б. Пастернака)
Вайоминг - штат США, в котором зимняя погода сравнима с Монтаной.
По неписанной традиции, действовавшей в США до недавних времён, отец новорожденного мальчика обязан проставиться своим коллегам куревом.
Может показаться странным, но в 1930-е в США традиционные шотландские виски с "торфяным" вкусом действительно считались "на любителя".
Речь о сражении при Аппоматтоксе, которое произошло 9 апреля 1865 года и стало последним крупным сражением Гражданской войны в США.
Соотв. 51 см и 3,5 кг
Макс Шмелинг (1905-2005) - немецкий боксёр-тяжеловес, первый и до 2007 года единственный немецкий чемпион мира в супертяжёлом весе.
Wunderbar (нем.) - чудо.
Унтерменш (нем. - untermensch) - недочеловек.
Тряпичная Энни - популярная в США и Европе кукла.
Рудольф Валентино (1895-1926) - американский актёр итальянского происхождения, секс-символ эпохи немого кино.
Уильям Мэйджир Твид (1823-1878) - один из самых беспринципных и коррумпированных американских политиков. В американской культуре его имя стало синонимом самой бессовестной коррупции.
В реальной истории те же самые меры против Японии были приняты администрацией Ф. Рузвельта.
Это прямая цитата из мемуаров сына Рузвельта о его первых переговорах с Черчиллем, только Рузвельт в итоге согласился встретиться на Ньюфаундленде.
Речь о командах по американскому футболу "Вашингтон Редскинс" ("Краснокожие") и "Филадельфия Иглс" ("Орлы").
Сделать 500 - американская идиома из бейсбола, означает абсолютно средние результаты по сезону. Очень опасно в плане перспективных инвестиций: посредственности публике не интересны.
Первый даун - Первая попытка для команды начать атаку или продолжить еК. Команда набирает первый даун пройдя 10 ярдов, если нет нарушений.
Оаху - третий по величине и самый населённый остров Гавайского архипелага.
"Pour encourager les autres" (фр.) - "Чтобы ободрить других" - цитата из романа "Кандид" Вольтера.
Джон Бинг (1704-1757) - британский адмирал, расстрелянный по приговору суда за то, что в сражении при Минорке "не сделал всё, что от него зависело". Факт его казни упомянут в "Кандиде". В данном случае, автор проводит явную параллель между Бингом и Киммелом.
Цыплёнок Цыпа - изначально, персонаж английской сказки.
Уорент-офицер - группа званий в англоязычных странах. По статусу уорент-офицеры занимают промежуточное положение между сержантами и младшими офицерами. Как и "аспирант" во французской военной системе, является наследием времен, когда офицерский патент можно было купить за деньги, и такому новоиспечённому офицеру, за редкими исключениями, требовалось выждать "испытательный срок".
Ютландское сражение (31 мая - 1 июня 1916 года) - крупнейшее морское сражение Первой Мировой войны между британским и германским флотами.
Идиома, пришедшая из бокса - видя, что бой безоговорочно проигран, тренер спортсмена выбрасывает на ринг полотенце, давая тем самым понять, что его боец сдаётся.
Лимерик - пятистрочный стих, зачастую абсурдистского содержания, в котором друг с другом рифмуются первая и вторая строки, затем друг с другом рифмуются третья и четвёртая строки, а пятая строка рифмуется с первой.
Такой же стратегии МакАртур, один из главных виновников поражения на Филиппинах, придерживался и в реальности. Согласно воспоминаниям сына Ф.Д.Рузвельта, президент открыто сожалел, что "мы в Америке, и этот самовлюблённый ублюдок слишком популярен среди дураков, чтобы я смог поставить его к стенке".
В реальной истории - Нобелевский лауреат за изобретение циклотрона, один из "отцов" ядерной бомбы. В 1934-1935, в связи с общим сокращением государственного финансирования на теоретическую физику Демпартией, действительно грозил уйти в армию. Продолжил работу после солидного пожертвования от частного бизнесмена, связанного с Республиканцами.
3,6 кг
Мазл тов (идиш) - Какая удача!
Дж.Э.Гувер был фанатом учётных систем и, якобы, разработал систему каталогизации книг в Библиотеке Конгресса
Фатерлянд (нем. - Vaterland) - родина.
В американской армии нашивки сержанта имеют вид буквы "V", а в британской они перевёрнуты.
Имеется в виду прогерманский путч Рашида Али аль-Гайлани в мае-июне 1941, закончившийся стремительным разгромом иракцев минимальными силами англичан ввиду неспособности итало-германских сил установить воздушный мост с путчистами. Поскольку немцы использовали для боевых действий территорию вишистской Сирии, это стало поводом для начала британской операции против вишистской Франции на Леванте.
Дуглас Фэрбенкс (1883-1939) - американский актёр, звезда немого кино.
Отсылка к ставшему позже классическим фильму "Волшебник страны Оз" 1939 года выпуска.
Томми - прозвище британцев.
Похожий эпизод имел место и в реальной истории. 29 ноября 1943 года на Тегеранской конференции Уинстон Черчилль вручил И. Сталину церемониальный меч в знак признательности британским народом мужества, проявленного защитниками Сталинграда. Ныне меч экспонируется в Музее Сталинградской битвы.
Лимонники - пренебрежительное прозвище англичан.
Анахронизм - звание маршала И. С. Коневу было присвоено 20 февраля 1944 года. Хотя, возможно, в альтернативной реальности он мог получить его и раньше.
Амтрак - федеральный оператор пассажирских перевозок на железной дороге в США, субсидируемый государством, и одновременно - стандарт сидячих пассажирских вагонов. Частичный анахронизм: в реальной истории Амтрак был создан в 1971 году спустя более чем десятилетие парламентских дебатов, но изначально эта идея начала будироваться с 1940 года.
"Маслёнка" - прозвище американского пистолета-пулемёта "М3", поскольку без магазина внешне он очень похож на шприцевую маслёнку.
В реальной истории, расклад был абсолютно таким же: 1009 американцев и 3619 японцев (без учёта корейских рабочих) убито, в плен взято 17 японцев и 129 корейских рабочих.
Ойцер (идиш) - сокровище.
В реальной истории, штурм Сайпана был омрачён открытым конфликтом между армейским командованием и морпехами, обвинявшими друг друга в трусости и некомпетентности, кульминацией чего стал арест командира 27-й пехотной дивизии генерал-майора Ральфа К. Смита по приказу командующего КМП генерала Холланда Смита. Впоследствии Р.К.Смит был оправдан и направлен военным атташе в освобождённую Францию, а Х.Смиту этот конфликт стоил должности командующего силами вторжения на Окинаву.
Долина Смерти - межгорная впадина в районе пустыни Мохаве и Большого Бассейна в штате Калифорния, одно из самых жарких мест на планете.
Тип "С" - усиленный полевой сухпаёк, выдаётся в условиях, когда снабжение свежей пищей (паёк тип "А" или "Б") невозможно, плюс командование считает стандартный (тип "K") или экстренный (тип "D") сухпайки недостаточными для восполнения сил бойцов.
"банзай-атака" сводного отряда японских военных и гражданского ополчения 7 июля 1944. Возглавляли её остатки японских морпехов; во флотской традиции красный флаг - сигнал "No Quarter": "Пленных не брать"/"Погибаю, но не сдаюсь" (по ситуации).
Почти прямая цитата из Тацита, который приписал вождю каледонов Калгаку слова: "Убийство и грабёж - эти вещи они [римляне] называют цивилизацией; они оставляют после себя пустыню и говорят, что принесли мир"
Экстренный паёк для выживания в полном отрыве от снабжения, состоит практически целиком из шоколадных баточников, леденцов с фруктовым вкусом и таблеток для обеззараживания воды.
Пурпурное сердце - военная медаль США, вручаемая всем военнослужащим, получившим ранение в результате действий противника. В случае повторных ранений, к медали прилагаются "дубовые листья".
стандартная пачка табака из армейского снабжения содержала 5-7 сигарет, 20-сигаретную можно было достать только в коммерческой лавке
Увольнение по восьмому пункту - увольнение из вооруженных сил США в связи с нежелательными чертами характера или психической болезнью, к числу которых в те времена относилась и склонность к гомосексуализму.
В реальности операция "Олимпик" по захвату о. Кюсю так и не была проведена, в связи с вступлением в войну против Японии СССР.
Токийская Роза - общее прозвище женщин-радиоведущих, занимавшихся японской пропагандой на Тихом океане и территории США.
Имеется в виду американский палубный истребитель Чанс-Воут F4U "Корсар".
Йозеф Тисо (1887-1947) - словацкий священник, президент марионеточной прогерманской Словакии в годы Второй Мировой войны.
Операция "Коронет", как и операция "Олимпик", являлась частью несостоявшейся в реальности операции "Даунфол" по вторжению на Японские острова.
Дан. 5:27
В реальной истории, А.Эйнштейн действительно пытался использовать своё влияние, чтобы затормозить реализацию проекта "Манхеттен", пока на него не написал донос Э.Теллер. В этой истории, судя по тому, что Э.Теллер уже сидит в лагере, Эйнштейн успел первым.
Имеется в виду палубный истребитель Грумман F6F "Хеллкэт".
Кэмпэйтай - Корпус безопасности - служба безопасности Сухопутных сил Японской империи в 1881-1945гг.
"Куонсет" - торговая марка модульной системы быстровозводимых построек, собираемых из арочных гофропанелей различных типоразмеров.
Автор скопировал сюжет с ситуации перед Корейской войной. Однако там имело место быть противостояние промышленно развитой пролетарской Северной Кореи и аграрной консервативной Южной Кореи. В то время как в Северной Японии промышленность была явлением почти несуществующим, да и сельскохозяйственных коллективов там вряд ли получилось бы создать, максимум - рыболовецкие колхозы и лесопромышленные артели. До расцвета горнолыжного туризма в Саппоро еще лет 15. А в военном плане, даже если мобилизовать японских военнопленных, даже если Южная Япония полностью обескровлена, в долгой перспективе у Северян тупо нет демографического ресурса.
"Сен-Сен" - Анисовые леденцы "для освежения дыхания" (перебивания запаха перегара). Задачу решают хорошо, но на вкус очень мерзкие. Производство прекращено в 2013 году. В любом американском произведении ХХ века упоминание "он пах анисом/"Сен-Сеном" - прямое и непрозрачное указание на то, что человек сильно пьёт, но ещё пытается это скрывать от окружающих.
Oui (фр.) - Да.
aber natЭrlich (нем.) - конечно, же.
"Знаменитые цитаты Бартлетта" - распространённый в США сборник высказываний знаменитых людей (или приписываемых им высказываний). Впервые издан в 1855 году бостонским архивариусом Дж.Бартлеттом в качестве ответа на "Оксфордский словарь цитат"; последнее издание, 18-е, выпущено в 2013 году.
Калькуттская чёрная яма - вошедшее в историю название маленькой тюремной камеры в калькуттском форте Уильям, где в ночь на 20 июня 1756 года задохнулось не менее сотни оборонявших город англичан.
Боб Хоуп (наст. имя Лесли Таунз Хоуп (1903-2003)) - американский комик, актёр театра и кино.
Biru, domo (яп.) - Пива, пожалуйста.
Имеется в виду Локхид F-80 "Шутинг стар" - первый американский серийный реактивный истребитель.
Коричневый Бомбардировщик - прозвище американского боксёра-тяжеловеса Джо Луиса (1914-1981).
Вероятнее всего, под истребителем "Гу-9", автор подразумевает реально существовавший советский турбореактивный истребитель "МиГ-9", поскольку в реальной истории Михаил Иосифович Гуревич был правой рукой А.Микояна в ОКБ-155.
А вот здесь автор проявил откровенную небрежность, спутав МиГ-9 и Су-9. Гуревич одним из первых поддержал инициативу молодых инженеров А.Брунова и А.Карева не копировать Ме-262 (проект И-260; в итоге, по такой схеме самолёт был сделан П.О.Сухим), а сделать истребитель с размещением реактивных двигателей в фюзеляже (проект И-300, впоследствии - МиГ-9).
По всей видимости, в этой истории Британия не стала давать США лицензию на производство 76-мм танковой пушки повышенного могущества (т.н. 17-фунтовки)
Ord аrsa na nиireannach - изначально, братство выходцев из Ирландии, призванное охранять католические приходы от нападок протестантов. Стереотипно считается, что по факту, это клуб ирландских алкоголиков.
Матф. 16:26
Фи-Бета-Каппа - элитарное масонское братство выпускников американских ВУЗов, традиционно считающееся "сливками" политической элиты.
Ред Грейндж (1903-1991) - один из самых популярных и титулованных игроков в американский футбол в 1920х-1930х гг.
Майк даже и не представляет, насколько прав: Баррис "Гэри" Каннингем (1912-1971) в реальной истории был участником "Проекта Манхэттен" и, в частности, исследовал в Беркли биохимические аспекты воздействия радиации.
Кнуд Великий (994/995-1035) - король Дании, Англии и Норвегии. По легенде, он, устав от лести и подхалимства придворных, когда один из них сказал, что король мог бы требовать покорности у моря, высек море плетью, дабы оно отступило, показав, что не всё в силах королей.
Ювалде - город в штате Техас. Именно в нём в реальности скончался Джон Нэнс Гарнер.
"Макбет". Акт 5, сцена 5 (пер. Ю. Корнеева)
Konichiwa (яп.) - Здравствуйте
Genki desu-ka? (яп.) - Как поживаете?/Как ваши дела?
Hai (яп.) - да.
Sukoshi (яп.) - Немного.
Sayonara (яп.) - до свидания.
В послевоенных США обрезание новорожденных мальчиков "по гигиеническим соображениям" было явлением практически повальным; в ряде роддомов к этому добавляли превентивное удаление гланд и даже аппендикса.
Аллюзия на реально существовавший телесериал "Том Корбетт - космический кадет", выходивший на американском ТВ в начале 1950х гг.
Эзоп, басня N 44. У нас более известна в переложении И.А.Крылова "Лягушки, просящие Царя"
Роберт Альфонсо Тафт (1889-1953) - американский политик, старший сын 27-го президента США Уильяма Тафта. В реальности он проиграл гонку за выдвижение на президентских выборах 1952 года, уступив её Д. Эйзенхауэру.
Бак Роджерс - популярный в США персонаж фантастических комиксов и сериалов.
Лид - традиционно, краткое содержание статьи на один абзац, которое идёт на общедоступную ленту информагентства и позволяет клиенту сделать выбор, приобретать ли всю статью.
Люсиль Дезире Болл (1911-1989) - американская комедийная актриса, модель и продюсер.
Айзак Сидни "Сид" Сизар (1922-2014) - американский комедийный актёр и сценарист.
Руфь 1:16.
Nan desu-ka? (яп.) - В чём дело?
Пер. И.Б. Мандельштама
Роберт Ли Фрост (1874-1963) - классик американской "деревенской" поэзии. Любимый поэт Дж.Э.Гувера. Здесь идёт прямая цитата из поэмы "Другая дорога" (1915).
Вероятно, отсылка к Роберту У. Кенни (1901-1976), члену Демократической партии, который защищал голливудских звёзд во времена "охоты на ведьм" (старательно не выходя за рамки закона) и до конца жизни подозревался в симпатиях к СССР.