Эжен Денёф, внук удачливого калифорнийского золотоискателя Батиста Денёфа, финансист в третьем поколении и преуспевающий биржевой спекулянт, отрешённо смотрел в окно. Гул голосов в здании биржи сливался в монотонный шум, похожий на шум дождя. Временами шум этот прорезали визгливые выкрики, означавшие, что ещё кого-то дождь финансовой непогоды - да что там дождь, ливень! - промочил до нитки и до потери здравого рассудка. И сам Эжен чувствовал, что скоро и с ним случится то же самое - его воспалённый мозг не выдерживал абсурдности происходящего.
Эжен с детства привык жить среди незыблемых законов мира, стоявшего на деньгах. В этом мире всё было понятно и просто: каждый талер должен расти и распухать, принося прибыль. Талеры трудолюбивыми пчёлами со звоном-жужжанием вылетали из ячеек-сейфов банка-улья и возвращались обратно, неся нектар-прибыль, собранный на цветущем лугу под названием Объединённые Штаты Америки. Луг этот был огромен и обилен, и расширялся с каждым годом, постепенно вбирая в себя соседние лужайки, над которым кружили пчёлы-франки, пчёлы-фунты и пчёлы-марки, обитатели похожих ульев. Пчёлы-соседи не слишком радовались визитам заморских гостей, но пчёлы-талеры не обращали на это внимания: они брали своей энергией и нахальством, особенно после того, как европейские пчёлки насмерть перессорились из-за мировых делянок и усеяли их миллионами своих трупиков. Всё шло по законам природы: побеждал сильнейший, и душистый мёд заполнял соты американского улья, где выкармливались всё новые и новые личинки-талеры.
Выбрав стезю биржевого дельца, Эжен Денёф ни разу в жизни не испытал сомнений и колебаний: он был уверен в том, что деньги - сила сама по себе, что они самодостаточны, и поэтому нет никакой необходимости ломать себе голову над вопросом, откуда они берутся: главное, чтобы их было как можно больше. Эжен не обращал внимания на неодобрительные взгляды тётушки Катрин и на молчаливое презрение её мужа-креола - нравится этим старым чудакам жить в глуши, среди дикарей, и гордиться тем, что они зарабатывают себе на хлеб своими руками, и пусть. А он, Эжен, будет зарабатывать своим умом, за месяц сколачивая азартной игрой на бирже больше, чем эти старомодные идеалисты сумели заработать за всю свою жизнь. И только однажды в юности ему стало как-то не по себе, когда дедушка Батист, просмотрев "Биржевой вестник", усталым жестом снял пенсне и сказал, глядя на внука: "Это странно, Эжен: химические концерны, заводы "рено" и судостроительные верфи гордятся прибылью в пять процентов, рост национального дохода на те же пять процентов считается прекрасным показателем, а банк Леграна, - старик подчеркнул жёлтым ногтем строчку в газете, - обещает вкладчикам десять, двенадцать и даже пятнадцать процентов годовых! И так продолжается из года в год - откуда берётся такая прибыль, и что за этим стоит? Я стреляный волк, малыш, - я нутром чую здесь какой-то капкан, пружина которого взводится. И этот капкан когда-нибудь щёлкнет, и горе тому, кто не успеет вовремя убрать лапы. Думай головой, Эжен...".
Но это неприятное ощущение было мимолётным, оно быстро прошло, и Эжен Денёф, в очередной раз снимая сливки с удачной биржевой операции, так и не задумался головой, что за деньгами, рождёнными курсовой разницей стоимости проданных и купленных акций и увеличившими его банковский счёт, нет ничего: ни построенных домов, ни сшитых брюк, ни выращенного хлеба. Среди рабочих пчёл появлялось всё больше трутней, не приносящих в улей ни капли мёда, но требовавших свою долю - и немалую! - и оттиравших от кормушки скромных трудяг. И по тому же самому закону природы, в который свято верил Эжен Денёф, этот растущий перекос должен был вызвать стихийное бедствие, рано или поздно. И время пришло: внезапно, как гром среди ясного неба...
Дверь кабинета с треском распахнулась.
- Мсье Денёф, акции "Тэмпико Петролеум" продаются по цене обёрточной бумаги! Это конец...
Внешним видом - выпученными глазами, взлохмаченными волосами и растрёпанным костюмом - Йозеф Зуттер, многолетний деловой партнёр и сподвижник Эжена, напоминал обитателя сумасшедшего дома. И голос его походил на предсмертный хрип, когда он через силу выдавил:
- Что же нам теперь делать, Эжен?
- Что делать? - лицо мсье Денёфа исказила судорожная гримаса. - Стреляться, друг мой Йозеф, - что нам ещё остаётся? Или ты будешь ждать, пока кредиторы не возьмут тебя за жабры и не бросят на сковороду?
- А... Стреляться... Ну да, кончено...
Пошатываясь, Зуттер вышел, не закрыв за собой двери. Эжен хотел встать, чтобы закрыть дверь кабинета, но передумал. Вместо этого он выдвинул ящик стола, достал оттуда старый шестизарядный "кольер", подаренный ему дедом на совершеннолетие, и задумчиво провёл пальцами по перламутру рукояти. А потом он вложил холодный ствол револьвера себе в рот и нажал на спусковой крючок.
* * *
Старушка Европа ещё не избавилась от болезненно-острой памяти о бредово-вязком кошмаре Мировой войны и смотрела в недавнее своё прошлое полными огня и боли глазами Анри Барбюса и Ремарка. Ещё не заросли траншеи; не были извлечены из земли все ржавые снаряды, впившиеся в неё за годы мировой бойни и не разорвавшиеся; не все затопленные в Скапа-Флоу германские боевые корабли были подняты и разрезаны на металл; и миллионы вдов, не дождавшихся возвращения с фронта своих мужей, ещё не состарились и одинокими ночами забывались в горячечных снах, щедро политых слезами. Отстраивались разрушенные города, и уже подрастало поколение торопливо рождённых детей войны, но прежняя жизнь умерла, расстрелянная пулемётами, отравленная газами и пропоротая в жестоких штыковых атаках. Мир изменился необратимо: психика человечества была тяжело контужена взрывами крупнокалиберных фугасов и раскисла от пролитой крови. На этой крови не взошли цветы - Европа напоминала человека, тащившего тяжкий груз, дотащившего его и сбросившего, но при этом не избавившегося от боли в натруженной спине и дрожи в коленях. Жизнь брала своё, однако далеко не все понимали, какой она будет, эта новая жизнь, и очень неуютно было жить в развороченном войной европейском доме. Стены этого дома покорёжило, в окна дул стылый ветер, пробитая крыша подтекала. А у хозяев потрёпанного дома не было денег на ремонт - эти деньги уплыли за океан в уплату за оружие, с помощью которого европейцы четыре года самозабвенно истребляли друг друга. Победителем из мировой бойни вышла только одна страна, вернее, её хозяева, создавшие эту страну как инструмент для достижения своих далеко идущих планов. И победители эти спокойно наблюдали за растерянной суетой европейцев, пытавшихся возродить хотя бы подобие своего былого величия.
Победители пожинали плоды: оставшиеся в стороне от ужасов войны Объединённые Штаты Америки переживали невиданный подъём и расцвет. В стране стремительно росло всё: валовой национальный продукт, объемы производства, прибыли компаний и уровень жизни, причем у всех слоёв населения. Каждый год приносил новые чудеса инженерии; строились небоскрёбы и мосты; символ преуспевания автомобиль стал в Америке предметом массового потребления (в двадцать девятом году было произведено и продано свыше одного миллиона легковых "рено"). Экспорт превышал импорт, ОША играли все большую роль в мировой экономике. Франглы всерьёз уверовали в то, что это навсегда, что их возлюблённая Богом страна нашла формулу безграничного процветания. Экономическая и социальная система Америки, по убеждению её граждан, лучше всего соответствовала природе человека, истинной морали и Божьему замыслу. Трудолюбивым и честным в ней был обеспечен успех, а если кто-то остался беден - так это только его вина; для таких ордекотенов* существует благотворительность, призванная смягчать отдельные неизбежные язвы общества.
* Ордекотен (от французского hors du cТtИ - в стороне) - тот, кто остался вне; неудачник, изгой. Английский аналог - аутсайдер.
Но грянул гром: три дня осени тысяча девятьсот двадцать девятого года - "чёрный четверг" 24 октября, когда началось обвальное падение цен акций, "чёрный понедельник" 28 октября, когда это падение приняло масштабы катастрофы, и "чёрный вторник" 29 октября, день биржевого краха на Рю де Мюр - стали поистине Судными Днями. Фондовый рынок рухнул, ломая людские судьбы - десятки разорившихся предпринимателей выбрасывались из окон. Резкие падения биржевых курсов случались и раньше, но на этот раз биржевой крах оказался только стартовым сигналом к невиданно глубокому кризису, поразившему всю экономику Объединённых Штатов Америки на долгие годы. Этот кризис, ставший для ОША историческим рубежом, получил название "Великая депрессия".
Кризис шёл волнами, словно цунами, порождаемые непрекращающимся подводным землетрясением, и следующая волна смывала то, что не смыла предыдущая. Расширявшаяся воронка кризиса втягивала в себя всё новые отрасли экономики и всё более широкие слои населения. За четыре года производство в Объединённых Штатах упало вдвое, разорилось более ста тысяч предприятий, безработица в стране выросла в десять раз - с трёх до тридцати процентов. Десятки миллионов людей испытали на себе резкое снижение уровня жизни и социального статуса: владельцы новых домов лишались их, будучи не в силах расплатиться по ссуде; люди, имевшие раньше "своё дело", теперь обречённо толкались на бирже труда; рабочие высокой квалификации хватались за любую подёнщину. Сбережения всей жизни улетучивались в один день, и никто не мог сказать, что принесёт день следующий. Тяжелее всего для многих американцев было то, что ни добросовестный труд, ни предприимчивость не помогали - люди чувствовали себя бессильными что-либо изменить. Повсюду в городах выстроились очереди за бесплатной похлёбкой, и в них стояли те, кому прежде сама мысль о благотворительности показалась бы оскорбительной. И всё это никак не кончалось: кризис перешёл в затяжную депрессию, которая с годами стала проникать в умы и души. У людей опускались руки: они переставали искать работу, перебиваясь чем Бог пошлёт и не надеясь на лучшее. Американская мечта - "сделай себя сам и наслаждайся жизнью" - разлеталась дымкой, туманной фата-морганой, миражом в пустыне. Привычный эгоизм уже не спасал, и выяснилась вдруг страшная штука: при выплавке "общества всеобщего процветания" по-американски слишком многие люди должны осыпаться бесполезным шлаком...
...И махровым цветом расцветала преступность, очень быстро организовывающаяся и крепнущая - если на жизнь нельзя заработать, значит, всё для неё необходимое (а также сверх необходимого) надо украсть или отобрать силой, не обращая внимания на жалобные вопли слабых. Пусть неудачник плачет - заманчивый девиз "Сделай себя сам" оборачивался беспощадной борьбой за выживание на чужих костях, зловещим эхом тёмных веков и диких пещерных времён. И жалкие ростки гуманизма, проращиваемые с эпохи Возрождения и уже нещадно прополотые лемехом мировой бойни, безжалостно вытаптывались железной пятой кризиса...
* * *
1933 год
- Господа, в это тяжёлое время помочь могут только решительные и крайние меры, - президент Франсуа Делано-Руз сделал паузу, давая возможность слушавшим его сенаторам осознать весомость и значимость этих слов. - Кризис захватил банковскую сферу: по всей стране вкладчики осаждают банки, требуя вернуть деньги, но банки не в состоянии этого сделать. Банковская система, а с нею и вся экономика, на грани полной остановки.
В зале заседаний Конгресса повисла мёртвая тишина: вершители судеб страны очень хорошо понимали, что это значит.
- Я принимаю решение с завтрашнего дня приостановить операции во всех банках страны и объявить о срочных мерах по защите частных вкладов. Я выступлю по радио, чтобы успокоить народ: сейчас главное - это сбить панику, чтобы затем провести реформу всей банковской системы для повышения надежности банков и предотвращения спекуляций. Будут введены гарантии для вкладов, не превышающих пяти тысяч талеров. Прежде всего - неотложные экстренные меры, а затем - подбор более основательных решений, под которые, - президент снова сделал паузу, - будут написаны новые законы. Мы остановим Великую депрессию, а наше время потомки назовут временем смелого исторического творчества, какого Объединённые Штаты не знали ни до, ни после!
Президент замолчал, ожидая реакции зала. Предлагаемые меры были неслыханными для Объединённых Штатов, оплота "сводного предпринимательства" с их традицией невмешательства государства в экономику, - Делано-Руз покушался на святая святых. Но зал безмолвствовал, и президент продолжил свою речь.
"Он действует правильно, - думал один из людей, слушавших президента. - Рынок - это стихия, и наивно полагать, что буйный ветер сам построит здание нужной архитектуры. Недоумки, не видящие дальше своего кошелька, назовут Франсуа социалистом, смеющим посягать на неприкосновенность частной собственности, и даже революционером, тогда как он - наш человек и делает только то, что нужно нам, а бенефиции всем прочим - это всего лишь вынужденная необходимость. Когда ветер усиливается и грозить сорвать парус, умный капитан берёт рифы и продолжает путь даже против ветра: лавируя. А задержка прибытия в порт назначения - это куда меньшее зло, чем кораблекрушение или бунт на борту - такой, например, как в России. Он большая умница, наш Франсуа Делано-Руз...".
...Капитан кренящегося под штормовым ветром и захлёстываемого волнами корабля действовал, не обращая внимания на глухое ворчание пассажиров первого класса.
Во избежание новых "черных" вторников и прочих дней недели были приняты законы, регулирующие рынок капиталов, образована полномочная Комиссия по ценным бумагам и биржам. Дальше - больше. Делано-Руз провел целый пакет законов о труде, за которые ранее безуспешно боролись профсоюзы: были установлены минимальная почасовая оплата труда и максимальная продолжительность рабочей недели, закреплено право рабочих на коллективные договоры с хозяевами, запрещён детский труд. Фермерам выплачивались дотации при условии ограничения ими посевных площадей и специальные надбавки для покрытия разницы сельскохозяйственных и промышленных цен. Домовладельцы получали помощь в погашении ссуд, а их кредиторам запрещалось отбирать дома за долги. В тысяча девятьсот тридцать пятом году был принят закон о социальном обеспечении, заложивший основы общенационального обязательного пенсионного страхования. Неизмеримо выросла система выплаты пособий безработным и другим малоимущим. До сознания адептов чистой прибыли начала доходить мысль, что само по себе изобилие произведённых товаров ничего не значит: предложение должно встречать спрос, а если у людей нет денег на покупки, то самые заманчивые товары так и будут лежать на витринах магазинов, покрываясь пылью, и деньги, затраченные на их изготовление, никогда не вернутся в кошельки производителей.
С невиданным размахом шли общественные работы. Была создана Администрация общественных работ, которая осуществляла множество проектов по строительству дамб, прокладке дорог, посадке лесов, электрификации сельской местности. На этих работах были заняты миллионы людей, оплачиваемых из казны и кормивших свои семьи. А помимо всего прочего, результаты их труда не являлись товаром - мосты и дороги не надо было никому продавать, они как бы вырывались из магического круга "произвёл - продай" и работали только на долгосрочную перспективу, крепя оснастку штормовавшего судна под названием Объединённые Штаты Америки. Регулирование экономики стало делом государства, а для создания государственного финансового рычага в масштабах всей страны был осуществлён "добровольно-принудительный" выкуп по твёрдым ценам всего золота, находившегося на руках у населения. Уклоняться от выполнения этого "гражданского долга" было опасно - с принятым "Законом о золотом резерве" шутить не стоило.
И была ещё одна составляющая, значение которой прекрасно понимали и капитан, и стоявший за его спиной "совет штурманов". Винтовки и боевые корабли, аэропланы и пушки тоже не являлись товаром, нуждающимся в немедленной реализации. Но для творения всех этих разнообразных орудий уничтожения затрачивался труд миллионов людей - создавались рабочие места, а хозяева военных заводов гарантированно получали деньги (и прибыль) от заказчика-государства. Массовая ковка мечей позволяла справиться с кризисом эффективнее и куда быстрее, чем неспешное производство мотыг для обработки хлопковых полей.
Однако арсеналы всё-таки не безразмерны, и накопленное оружие должно было рано или поздно быть использовано и растрачено (хотя бы для того, чтобы освободить место для нового оружия). Единственный же способ использования оружия в больших масштабах - это война, и желательно мировая. Война становилась неизбежной.
...Зубы дракона прорастали - мир неумолимо соскальзывал к новой войне (что бы там не говорили велеречивые господа из Лиги Наций), которая должна была стать гораздо более страшной, чем предыдущая...
* * *
Над планетой сгущались грозовые тучи, и кое-где уже посверкивало-погромыхивало, хотя многие этого ещё не замечали - или не хотели замечать.
Британию мировой кризис настиг чуть позже, чем ОША. Правительство лейбористов хотело увеличить бюджетные расходы для облегчения положения широких слоев населения за счёт повышения налогов на богатых, но подобная политика встретила сопротивление со стороны последних, и в результате к власти в Англии пришли консерваторы.
Эти начали бороться с кризисом по-своему, стремясь в первую очередь сохранить устойчивость финансовой системы страны за счёт обеспечения бюджетного равновесия. Важным мероприятием стала отмена в тридцать первом году золотого паритета фунта, из-за чего произошла его девальвация. За Британией вынуждены были последовать её колонии и доминионы, которые устанавливали курс своих валют на основании английского фунта, - империя спасла метрополию.
К концу тридцать третьего года Англии удалось достичь стабилизирующего эффекта, а начавшийся в тридцать четвёртом подъём подкрепился государственными ассигнованиями на вооружение. Как следствие - британскому льву тоже понадобилась война...
Франция переживала кризис тяжелее, чем её островная соседка. Имея свои колонии, Франция могла бы использовать английский опыт, но положение осложнилось политическим хаосом внутри страны. Память войны во Франции, понёсшей большие жертвы, чем Англия, было куда болезненней, и породила кучу всевозможных политический течений. К власти рвались и социалисты, и фашисты, и коммунисты, решавшие свои споры с помощью оружия, и в этой сваре экономические проблемы отступали на второй план - извините, не до того.
В конце концов победу одержало правительство Народного фронта, ориентированное на нужды не слишком богатых граждан, однако увеличение расходов по социальным статьям поставило его перед проблемой непомерно разбухшего дефицита государственного бюджета. Пришлось пойти на первую девальвацию франка, что немедленно отрицательно сказалось на уровне жизни французов. Призрак коммунизма, замаячивший во Франции, вызвал бегство капиталов из страны - то, чего когда-то удалось избежать Ришелье, - и рост сопротивления решениям правительства со стороны "толстых денежных мешков".
Правительство Блюма не решилось поставить под контроль государства деятельность Французского банка и начать налоговую реформу. Сменившие его социалисты также не смогли запрячь в одну упряжку коня и трепетную лань, и вторично девальвировали франк. На этом всё и кончилось: сформированное в апреле тридцать восьмого года правительство Даладье окончательно отказалось от программы Народного фронта.
Величие Франции как первой страны мира стало достоянием истории, хотя Даладье удалось несколько оживить экономику страны. Чем? А всё тем же - премьер подсыпал в кормушку отощавшему галльскому петушку воронёные зёрна военных заказов...
По экономике Германии, потерпевшей поражение в Мировой войне и зависимой от стран-победительниц, кризис ударил дубиной, к середине тридцать второго года умертвив всю её промышленность и вызвав тотальную безработицу и гиперинфляцию. Неспособность властей справиться с экономическим кризисом, обострение социальных противоречий и страстное желание германских монополий вернуть утраченные позиции на мировых рынках - опьянение страны этим дьявольским коктейлем, настоянным на острой ностальгии немцев по былому величию кайзеррейха, проложило дорогу к власти вождю национал-социалистов Юлиусу Терлигу, в тридцать третьем году самым что ни на есть демократическим путём ставшему канцлером Германии.
Если Делано-Руз только допускал вмешательство государства в экономику, то Юлиус Терлиг полностью подчинил экономику интересам государства. Способом вывода страны из кризиса (и осуществления далеко идущих планов) стала тотальная милитаризация всего её хозяйства. Нацисты создали мощный аппарат государственного регулирования экономики: она управлялась из единого центра - Главного хозяйственного совета, перераспределявшего все финансовые, людские и сырьевые ресурсы. Диктатура меча при отсутствии средств на инвестиции, прекратившейся помощи извне и самоизоляции страны пустила в ход прямое принуждение. Резко вырос государственный сектор экономики - предприятия выкупались, а у "расово неполноценных" владельцев попросту отбирались. В последнем случае бывшему собственнику в качестве компенсации оставлялась его драгоценная жизнь и возможность убраться из Германии на все четыре стороны.
Такой вариант интервенции государства в экономику оказался весьма эффективным и позволил всего за один год покончить с кризисом (прежде всего в тяжелой промышленности) и обеспечить быстрые темпы роста. И неудивительно, что в первую очередь росла военная промышленность Германии - под знаменем реванша страна шла к новой войне...
В Италии кризис положил начало новому этапу становления фашистского режима. Под предлогом принятия антикризисных мер фашистское государство поставило под свой контроль основные отрасли экономики. Однако по сравнению с экономикой нацистской Германии, уровень государственной монополизации в Италии был гораздо ниже - действие рыночных механизмов сильно ограничивалось, но они не были целиком демонтированы. Модель государственно-монополистического капитализма по-итальянски была скорее монополистически-государственной: государство, приобретя тысячи акции промышленных предприятий, стало не хозяином экономики, а всего лишь одним из крупнейших акционеров. В итоге финансовые круги пошли по пути компромисса: с одной стороны, они сохраняли внешнюю лояльность режиму Муссолини, а с другой - продолжали деловое сотрудничество с западными партнерами (когда легальное, а когда и не очень).
Тем не менее, экономический рост позволил дуче задуматься о внешней экспансии, и монополии его поддержали: милитаризация экономики, военные заказы и завоевание новых территорий открывало перед ними очень заманчивые перспективы...
В Японии на волне мирового кризиса к власти пришли оголтелые милитаристы, рассчитывавшие решить все экономические проблемы исключительно расширением своей сферы влияния: вооружённым путём - а как же иначе? И Страна Восходящего солнца встала на путь ускоренной милитаризации, точнее, продолжила начатое ещё полвека назад.
За этот выбор ратовали не только потомственные самураи, не мыслившие жизни без войны, но и концерны-дзайбацу, возникшие в годы Первой мировой и на американский манер сколотившие капитал на военной конъюнктуре. Япония строила мощный военный флот и усиливала армию, готовясь померяться силами с крупнейшими мировыми державами и воплотить в жизнь заветный лозунг "Азия для азиатов"...
И была ещё Россия, которая - как всегда - оставалась для Запада уравнением с очень многими неизвестными...
...Мир неумолимо соскальзывал к войне - война была нужна всем ведущим актёрам мировой сцены, а мнения массовки и тех, кто надеялись остаться зрителями этого кровавого спектакля, традиционно не спрашивали...
* * *
1937 год
...Двое кадетов военно-морской академии в Аннапелье основательно начистили друг другу физиономии, повздорив из-за ветреной девчонки, но потом стали лучшими друзьями и надеялись попасть после выпуска на один корабль или хотя бы на один флот - желательно на Тихоокеанский, на Гавайи, в Порт-де-Перл. Этих парней звали Луи Мажордом и Жак Рембо.
...Шестнадцатилетний Степан Макаруа, названный так в честь своего деда, мечтал стать военным лётчиком. Но лётчиком морской авиации - любовь к морю он унаследовал от своего отца, русского морского офицера.
...Двадцатитрёхлетний Пьер Лико не думал о военной службе - ему нравилось жить на земле, на маленькой отцовской ферме у Форт-Росса, неподалёку от Сан-Франциско. Что ещё нужно для счастья, особенно если лукавая Жанна, дочка соседей, согласится выйти за него замуж?
...Девятнадцатилетний курсант артиллерийского училища Петя Лыков, которого ещё никто не называл Петром Игнатьевичем, подперев стриженую голову, старательно изучал по тонкой брошюре устройство семидесятипятимиллиметрового орудия образца 1891/1902 года.