Джоши С.Т.
Лавкрафт: жизнь, глава 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Восстановлено.

Г.Ф. Лавкрафт: Жизнь

С.Т. Джоши

по изданию Necronomicon Press, 1996

4. Как насчет неведомой Африки? (1902-1908)

   Самые пронзительные ощущения моего бытия пришли ко мне в 1896 году, когда я открыл для себя эллинский мир, и в 1902 году, когда я открыл мириады солнц и миров бесконечного космоса. Порой я думаю, что последнее событие было важнее, ибо величие нарастающего осознания вселенной до сих пор вызывает во мне ни с чем не сравнимую нервную дрожь. Я сделал астрономию основным предметом изучения, приобретая все большие и большие телескопы, собрав до 61 книг по астрономии и в изобилии сочиняя на эту тему отдельные и ежемесячные статьи для местной прессы.
  
   Это замечание, сделанное в 1921 г., - достаточно точное указание на степень, в которой открытие астрономии затронуло все мировоззрение Лавкрафта. Философские ответвления его астрономических занятий будут рассмотрены позже; здесь стоит в деталях рассмотреть его первую встречу с этой наукой и то, какие литературные плоды это немедленно принесло. Зимой 1902 г. Лавкрафт ходит в школу на Слейтер-авеню, но судя по его словам он наткнулся на астрономию практически самостоятельно. Большинство книг по астрономии было унаследовано им от его бабушки по матери, Роби Филлипс; некоторые из них были довольно старыми и простенькими школьными пособиями 1870-х или 1880-х гг. Эти книги слишком стары, чтобы использоваться в школах Слейтер-авеню или Хоуп-стрит (в любом случае Лавкрафт не посещал уроков астрономии на Хоуп-стрит, пусть даже они там проводились); хотя бы некоторые из них должны были происходить из библиотеки Роби. Разумеется, Лавкрафт, страстный охотник на подержанные книги, мог приобрести некоторые издания в ходе своих вылазок по книжным магазинам.
   Как и в случае со многими другими его увлечениями, семья любезно снабдила его всем, необходимым для занятий астрономией. Один за другим Лавкрафт получил три телескопа; последним стал 3-дюймовый Bardon от Монтгомери Варда стоимостью $50.00. Этот телескоп по-прежнему был с ним в 1936 г.
   Интересы Лавкрафта не имели разительных отличий от интересов профессиональных астрономов тех дней. Он узнал об астрономии незадолго до того, как она начала трансформироваться в астрофизику и благодаря теории относительности Эйнштейна (1905) вступила в царство философии. Восьмая планета Солнечной системы, Нептун, была открыта в 1846 г., но в 1902 г. до открытия Плутона оставалось еще 30 лет. Пьер Симон де Лаплас озвучил небулярную гипотезу в Systeme du monde (1796), но всерьез как причина формирования Солнечной системы она не рассматривалась до самого начала ХХ века. Великий астроном XVIII столетия сэр Вильям Гершель (1738-1822) по-прежнему считался величайшим астрономом в истории Запада; в 1781 г. он открыл Уран. Его работа по изучению туманностей, двойных звезд и прочего была продолжена его сыном, Джоном Гершелем (1792-1871), который около 1835 г. открыл Магеллановы облака. Иными словами картография небес все еще продолжалась, и новые звезды, туманности, Млечный путь по-прежнему ждали своего исследователя.
   Как было и с предыдущими увлечениями, открытие астрономии в итоге привело к сочинительству - в данном случае, к беспрецедентному по объему. По всей видимости, Лавкрафт не брался писать астрономические тексты до конца лета 1903 г., но когда взялся, то сделал это с жаром. Наверное, одной из первых вещей стало "Мое мнение по поводу лунных каналов", краткое рассуждение о необычно правильных каналах на Луне, схожих с более известными марсианскими каналами. В тексте проставлена и дата - 1903, но не почерком Лавкрафта.
   Среди научных работ Лавкрафта того времени и "Научная библиотека" в девяти книгах, написанная, вероятно, в 1903 или 1904 г. Список книг следующий:
  
   1. Селенография невооруженным глазом,
   2. Телескоп,
   3. Галилей,
   4. Гершель (переписано),
   5. О Сатурне и его кольцах,
   6. Выдержки из "Астрономии" автора,
   7. Луна, часть I,
   8. Луна, часть II,
   9. Оптика.
  
   Из них уцелели N1, 2 и 5. Я преполагаю, что N4 имел отношение не к сэру Вильяму Гершелю, а скорее к планете Уран, которую Лавкрафт во многих из своих ранних работ называет Гершелем (хотя это наименование вышло из употребления после XVIII века).
   Все сохранившиеся работы размером примерно 3х4 дюймов и состоят из 8 страниц (четыре листа, сложенных пополам); они сочетают в себе астрономические и антикварные интересы Лавкрафта, так как написаны на архаичном английском, с длинной буквой s. Рукописный текст пытается имитировать печатный (включая курсив), хотя строчки не слишком ровны и прямы. Все книжки щедро иллюстрированы; к примеру том о телескопах включает ряд весьма сложных схем, объясняющих устройство телескопов Галилея, Гюйгенса, Гершеля и других.
   Астрономия и Ежемесячный Альманак сохранились в виде девяти выпусков, с августа 1903 по февраль 1904 г.; иногда они объединены вместе. Эти журналы не слишком интересны - они состоят преимущественно из данных о фазах луны и расположении планет в текущем месяце, рисунков планет и тому подобного. Планета уцелела в единственном экземпляре (29 августа 1903 г.). Внешне она выглядит, как и большинство юношеских научных периодик Лавкрафта - размер 4 х 7 дюймов, текст на странице в двух длинных вертикальных колонках. Довольно забавно это периодическое издание сочетает научную информацию с бульварной подачей материала - заголовки статей часто сопровождаются восклицательными знаками: "Виден Юпитер!" "Венера зашла!" "Телескопы!". "На заметку!" информирует нас, что "Этот номер просто эксперимент, возможно, больше выпусков не будет".
   Многие из этих периодических изданий воспроизводились при помощи процесса гектографии. Для этого брался лист желатина на плоском подносе, залитый сверху глицерином. Макет страницы делался либо от руки при помощи специальных чернил для гектографа, либо на печатной машинке при помощи специальной ленты; точно также рисовались и иллюстрации. Затем поверхность смачивалась и к ней прижималась макетная страница; далее ее убирали и к желатиновой поверхности, на которую таким образом перешли чернила с макета, прикладывались чистые листы бумаги. Поверхность годилась примерно для 50 копий; по мере использования оттиск начинал бледнеть. Применялись и цветные чернила. У Лавкрафта, похоже, имелось более одного такого подноса, поскольку невозможно было гектографировать больше одной страницы в день - чернилам требовалось время, чтобы осесть на дно. Хотя гектограф и был довольно недорогим способом печати, одно количество работ Лавкрафта должно было вести к немалым тратам - чернила, особая бумага, желатин, подносы и т.п. Но, несомненно, мать и дедушка охотно оплачивали счета, учитывая энтузиазм, должно быть выказываемый развитым не по годам отпрыском.
   Вот мы и подошли к самому значительному из астрономических периодических изданий Лавкрафта, Род-айлендскому журналу астрономии. Даже Лавкрафту с его, похоже, безграничной энергией, наверное, было трудновато заниматься другими работами и периодикой, с постоянно маячившим в конце недели сроком выхода "Журнала". Сперва тот выпускался каждую неделю, потом - раз в месяц. Сохранились следующие выпуски (всего числом 69):
  
   2 августа 1903 - 31 января 1904 (подшивка I),
   16 апреля 1905 - 12 ноября 1905 (подшивка II),
   январь 1906 - апрель 1907.
  
   Есть два отдельных поздних выпуска, за январь и февраль 1909 год. По словам Лавкрафт журнал "с номеров 15 по 25 печатался на гектографе" ("Автобиография Говарда Филлипса Лавкрафта"). Сейчас мы затронем только выпуски 1903-04 гг.
   Стандартный номер содержит подборку колонок, статей и схем вместе с новостными заметками, рекламой (работ самого Лавкрафта, предметов из его коллекции, а также предложений других продавцов или друзей) и короткими вставками. Это весьма занимательное чтение. Из номера в номер шел ряд "сериалов". Номер от 20 сентября 1903 г. перечисляет "оригинальные & полные ст.":
  

Заголовок

N страницы

Телескоп

12

Луна

12

О Венере

10

Атлас прилож.

7 карт

Практическая геом.

34

АСТРОНОМИЯ

60

Солнечная система

27

  
   Три последних статьи - видимо, основные материалы.
   В номере от 1 ноября 1903 дано интересное объявление: "Прошлой ночью наш Корреспондент посетил Обсерваторию Лэдд". Корреспондент - это, разумеется, сам Лавкрафт. Обсерватория Лэдд, расположенная на Дойль-авеню неподалеку от Хоуп-стрит, - прелестная маленькая обсерватория при Университете Брауна; тот факт, что 13-летнему мальчишке, который даже не посещал тогда школу, было позволено пользоваться ее оборудованием свидетельствует о степени познаний Лавкрафта в астрономии (полученных преимущественно самостоятельно). Он пишет, что "Покойный проф. Аптон из Брауна, друг семьи, свободно пускал меня в обсерваторию колледжа (обсерваторию Лэдд), & я приходил & приезжал туда на своем велосипеде, когда душа захочет". Далее он пишет, что вечное вытягивание шеи, чтобы заглянуть в телескоп, причинило ему "немало боли" и "привело к постоянному искривлению, и поныне заметному вблизи". Уинслоу Аптон (1853-1914) был известным астрономом; Лавкрафт владел его "Звездным атласом" (1896), а, вероятно, и другими книгами. Возможно, он был другом доктора Франклина Чейза Кларка, за которого в 1902 г. вышла тетушка Лавкрафта Лилиан.
  
  
   Кажется невероятным, но выпуская каждое воскресенье "Род-Айлендский журнал астрономии", печатая другие еженедельные и ежемесячные издания и сочиняя научные монографии, Лавкрафт сумел вдобавок возобновить выпуск химического "Научного бюллетеня". Как уже упоминалось, сохранился лишь первый номер (4 марта 1899 г.); далее выпусков не было до 12 мая 1902 г. (этот номер помечен Vol.XCI, No. III [New Issue Vol. I, No.1]). В нем заявляно: "Научный бюллетень, давно приостановленный, вновь возобновлен. Лучшая печать на лучшей бумаге, &c &c цена поднята [до 2 ц.], но подлежит сокращению, как только подешевеет Sunday Gazette". И вновь более года никаких новых выпусков, но, начиная с 16 августа 1903 г. (две недели спустя после первого выхода "Журнала астрономии"), Лавкрафт возобновляет "Научный бюллетень" как еженедельный, делая регулярные и иногда внеочередные выпуски до 13 января 1904 г. Вместе с номерами 1899 и 1902 г. всего сохранилось 32 номера. Несомненно, они печатались на гектографе подобно "Журналу астрономии" (самые ранние выпуски, начиная с 1899 г., изданы "тиражом" в "один экземпляр для семейного пользования").
   Журнал довольно рано отклонился от своей химической направленности, с 1903 г. затрагивая такие вопросы как вращение Венеры, конструирование camera obscura, вечный двигатель, телескопы (ряд статей, начатых в "Журнале астрономии" и позднее продолженных там же), микроскопы и т.п. Когда бюллетень был возрожден в 1906 г. (о чем ниже), "Журнал астрономии" рекламировал его, как "Популярный компендиум о науке в целом"; таковым он стал давным-давно.
   Научные интересы затронули и литературные. По признанию Лавкрафта он стал "фанатом Верна" и "многие из моих рассказов являли литературное влияние бессмертного Жюля". Далее он пишет:
  
   Как-то раз я написал рассказ о той стороне луны, что вечно от нас отвращена - приспособив для своей выдумки теорию Хансена, что там до сих пор есть воздух и вода вследствие ненормально расположенного центра тяжести на луне. Вряд ли стоит добавлять, что эта теория была разбита наголову - я даже знал об этом в то время, - но мне взбрело в голову сочинить "триллер".
  
   Сохранись он, его, вероятно, квалифицировали бы как первый научно-фантастический рассказ Лавкрафта; судя по тому, что рассказ обозван "триллером", его автор все еще оставался под влиянием тогдашних дешевых романов, которые он - с той озадачивающей всеядностью, что он выказывал на протяжении всей жизни - несомненно, по-прежнему читал.
  
  
   Как уже упоминалось, большинство этих научных монографий и журналов Лавкрафт написал, не посещая школы. Он ходил в школу на Слейтер-авеню в 1898-99 гг., затем последовал перерыв; обучение в ней он возобновил в 1902-03 учебном году - и снова перерыв. Он поясняет, что "в 1903-04 гг. меня учили домашние учителя". Имя одного из них мы знаем - А.П. Мэй; Лавкрафт был о нем не слишком высокого мнения. В "Род-айлендском журнале астрономии" от 3 января 1904 г. Мэй награжден необыкновенно саркастичной рекламой, заявляющей, что он "Частный учитель 10-го разбора", который предлагает "Уроки Низкого Сорта по Цене Высокого Уровня"; и далее - "НАЙМИТЕ МЕНЯ. РАБОТАТЬ НЕ УМЕЮ, НО ДЕНЬГИ НУЖНЫ". Возможно, Мэй учил Лавкрафта тому, что тот уже знал. Годом позднее Лавкрафт отзывается о нем чуть более благожелательно - если не снисходительно, - как о "моем чудаковатом, застенчивом домашнем учителе Артуре П. Мэе - студенте-теологе, которого я любил шокировать своим языческим материализмом..." В любом случае неудивительно, что изобилие научной периодики пришлось на лето 1903 г., когда у Лавкрафта, вероятно, была масса свободного времени.
   Лавкрафт отмечает, что, когда он возобновил занятия в школе в 1902 г., его поведение сильно отличалось от того, что было в 1898 г.: между делом он узнал, что детство, оказывается, считается золотой порой, и решительно приступил к подтверждению этого убеждения. На самом деле его не потребовалось лишний раз подталкивать; именно в этом учебном году зародились две его самые ранние, но и самые прочные дружбы - с с Честером и Гарольдом Манро, которые жили в четырех кварталах от него в доме 66 на Паттерсон-авеню (угол улиц Паттерсон и Энджелл). Другими друзьями были Роберт Апхем, двумя годами младше Лавкрафта, из дома 21 на Адельфи-авеню (примерно в трех кварталах от дома 454 на Энджелл-стрит), и Стюарт Коулмен, которого Лавкрафт знал и раньше, по занятиям на Слейтер-авеню. Еще одного приятеля Лавкрафт упоминает лишь по имени - Кен; исследователям удалось идентифицировать его как Кеннета Таннера. 25 лет спустя Лавкрафт по-прежнему мог бегло перечислить имена своих одноклассников: "Реджинальд & Персиваль Миллеры, Том Лимен & Сидни Шерман, "Гу-гу" [Стюарт] Коулмен & Дэн Фейрчайлд - любимчик учителей, "Монах" Мак-Керди - грубиян с ломавшимся голосом... старые деньки, старые деньки!"
   Трудно установить, с кем из братьев Манро Лавкрафт был ближе. В письме 1921 г. он называет Гарольда "лучшим другом моей юности", но вот абзац из очерка 1915 года:
  
   Посетители Начальной и Средней школы на Слейтер-авеню в Провиденсе, рассматривая парты и стены здания, ограду и скамейку в школьном дворе и по сей день различат средь множества имен, незаконно вырезанных поколениями юных смутьянов, частое повторение инициалов "C.P.M. & H.P.L.", что не сумела полностью изгладить прошедшая череда семнадцати лет. Двое друзей, что так рано соединили свои инициалы, остались нераздельны по духу... ("Представляя м-ра Честера Пирса Манро", Conservative, апрель 1915 г.)
  
   В другом месте Лавкрафт замечает: "...Честер Пирс Манро & я гордо претендовали на совместное звание наихудших мальчишек в школе Слейтер-ав. ... Мы были не активно разрушительны, но просто аморальны в заносчивой & сардоничной манере - протест индивидуальности против капризной, деспотичной & непомерно придирчивой власти".
   Это неуважение правил ярко проявилось во время церемонии выпуска их класса в июне 1903 г. Лавкрафта попросили произнести речь - поскольку его выбрали выпускником, произносящим прощальную речь, он очевидно считался первым учеником в классе. Сперва он отказался. Затем, уже во время церемонии, передумал. Подойдя к Эбби Хатэвей, директрисе школы, он заявил, что все-таки хочет сказать речь; она уступила, и в должное время был объявлен его выход. Однако Лавкрафт, который в промежутке набросал краткую биографию астронома Вильяма Гершеля, забравшись на помост, продекламировал в "своем лучшем георгианском стиле" следующее:
  
   Леди и джентльмены. Я не помышлял злоупотребить сегодня вашим временем и терпением, однако, когда Муза понуждает, не дело человеку заглушить ее требовательный голос. Говоря о Музе, я не хочу сказать, что собираюсь изводить вас своими скверными стишками - отнюдь не таковы мои намерения. Моя сегодняшняя Муза - это Клио, что правит делами истории; а тема, весьма мной чтимая, - достижения того, кто поднялся из самого жалкого состояния незначительности до высочайших вершин заслуженного положения: сэр Вильям Гершель, что из ганноверского крестьянина стал величайшим астрономом Англии, а следовательно и всего Мира!
  
   Лавкрафт добавляет, что пускай начало его речи "вызвало скорее улыбки, чем внимание" взрослых слушателей, он, тем не менее, в конце сорвал аплодисменты.
   Но школа мало интересовала Лавкрафта и его друзей; как и всех мальчишек этого возраста, путь даже не по годам развитых, их в первую очередь увлекали игры. И они играли. Настало время Детективного агентства Провиденса, которое Лавкрафт в 1918 г. описывал так:
  
   Что до "Шерлока Холмса" - я был от него без ума! Я прочел все опубликованные рассказы о Шерлоке Холмсе и в тринадцать лет даже организовал детективное агентство, дерзко присвоив себе гордый псевдоним Ш.Х. Что за чудесной штукой было это Д.А.П. [Детективное агентство Провиденса], чьим членам было от девяти до четырнадцати лет, - сколько убийств & грабежей мы раскрыли! Наша штаб-квартира была в пустующем доме чуть в стороне от густонаселенного района, и там мы разыграли и "раскрыли" множество жутчайших трагедий. Я до сих пор помню, как трудился, создавая искусственные "пятна крови на полу"!!!
  
   В письме 1931 г. он уточняет:
  
   Наша компания имела очень жесткие правила и носила в карманах стандартный рабочий набор из полицейского свистка, увеличительного стекла, электрического фонарика, наручников, (порой обычного шнурка, но все равно "наручников"!) жестяной бляхи, (моя все еще со мной!!) сантиметра, (для отпечатков ног) револьвера, (мой был настоящим, хотя инспектор Манро [sic] (12 лет) владел водяным пистолетом, а инспектор Апхем (10 лет) обходился пистолетом с пистонами) и экземпляров всех газетных сообщений об отъявленных преступниках на свободе - прибавьте газету под названием "Детектив", которая публиковала рисунки и описания знаменитых злодеев "в розыске"! Оттопыривались ли и отвисали наши карманы от всего этого оборудования? Да уж, скажу я вам!! А еще у нас имелись старательно приготовленные "удостоверения" - сертификаты, удостоверяющие наше положение в агентстве. Обычными грешками мы пренебрегали. Никто кроме грабителей банков и убийц не был для нас достаточно хорош. Тенями мы ходили по пятам за разными типчиками закоренелого вида и прилежно сравнивали их физиономии с "рожами" в "Детективе", однако так ни разу и не произвели полноценного ареста. Ах, добрые старые деньки!
  
   Удивительное зрелище - Лавкрафт, который - возможно, в первый (и последний) раз в своей жизни, - ведет себя как "нормальный" мальчишка!
   Сочинял Лавкрафт и детективы. В 1916 г. он пишет: "Я частенько писал детективные рассказы, используя работы А. Конан Дойла как модель в то, что касалось сюжета". И далее описывает одну из таких работ:
  
   Одна давно уничтоженная история была о братьях-близнецах - один убил другого, но спрятал тело и пытался жить жизнями обоих, появляясь то в качестве себя, то в качестве своей жертвы. (Сходство было разительным). Он внезапно погиб (молния), когда выдавал себя за покойного, - был опознан по шраму, и тайна в финале раскрылась в его дневнике. Это, по-моему, было до моего 11-ого дня рождения.
  
   Особого влияния Дойла здесь незаметно. Если Лавкрафт точен в дате, этот рассказ предваряет "Таинственный корабль" и выглядит более занятно, чем последний образчик.
   Среди увлечений, которые разделяли друзья Лавкрафта, были железные дороги. Кучер Лавкрафтов построил для маленького Говарда, которому было 5 лет, летний домик. Лавкрафт считал это строение "Паровозным депо" и собственноручно соорудил "шикарный паровоз... взгромоздив импровизированный котел на крохотную тележку". Позднее, после ухода кучера (вероятно, в 1900 г.), когда конюшня освободилась от лошадей и коляски, она сама стала игровой площадкой - с "ее просторным каретным сараем, опрятной "конторой" и обширным верхним этажом с колоссальным (почти пугающим) громадным пространством сеновала и трехкомнатной квартиркой, где обитали кучер и его жена".
   Результатом увлечения железными дорогами стали необычные литературные труды. Первым был единственный выпуск журнала под названием "Железнодорожное обозрение" (декабрь 1901 г.) - три страницы с обычным для Лавкрафта обилием иллюстраций. Еще интересней 106-строчная поэма, датированная 1901 г., чье название на обложке гласит: Отчет в стихах о чудесных приключениях Г. Лавкрафта, эскв., во время путешествия по W.&B. ветке N.Y.N.H. & H.R.R. в янв. 1901 на одной из самых современных машин, а именно: Электрическом Поезде. Подобно "Поэме об Улиссе", внутри имеется альтернативный заголовок: "Путешествие, предпринятое Г. Лавкрафта, между Провиденсом & Фолл-Ривер по N.Y.N.H. & H.R.R."
   Эта поэма примечательна уже тем, что это первый - и, так уж вышло, один из лучших - образчиков юмористических стихов Лавкрафта. Здесь стоит привести небольшую историческую справку. Железная дорога Нью-Йорк - Нью-Хейвен - Хартфорд (N.Y.N.H. & H.R.R.) к 1893 г. стала ведущей среди железных дорог штата Род-Айленд. Первый электрический трамвай был пущен в Провиденсе в 1892 г., а в 1900 г., видимо, его маршрут расширился до удаленных районов Уоррен, Бристоль (ветка W.&B.) и Фолл-Ривер. При своей зачарованности железными дорогами, неудивительно, что Лавкрафт стал одним из первых клиентов нового вида транспорта; результатом явилась восхитительно остроумная поэма на современную тему.
   Жгучий увлечение Лавкрафта и его друзей железными дорогами мало-помалу перешло или обрело более военную направленность, и железнодорожная станция на заднем дворе превратилась в "маленькую деревню":
  
   Было сделано много новых дорог и садов, и все защищено от индейцев (которые жили где-то на севере) большим неприступным фортом с массивными земляными укреплениями. Мальчик, который придумал этот форт и надзирал за его постройкой, сильно увлекался военным делом... Новая деревенька получила название "Новый Анвик" в честь деревни Анвик на Аляске, о которой я как раз узнал из книги для мальчиков Snow-Shoes and Sledges Керка Манро.
  
   Керк Манро (1850-1930) был плодовитым автором приключенческих романов: он опубликовал не менее тридцати семи книг, по большей части между 1877 и 1905 г. Зачастую действие в них происходило в различных интересных местах в США (на болотах Флориды, на Аляске, в Калифорнии и Техасе) или иногда за за морем (Китай, Япония, Вест-Индия). Вряд ли он состоял в каком-то родстве с Честером и Гарольдом Манро.
   Говоря о детских развлечениях Лавкрафта, невозможно пройти мимо Военного Оркестра Блэкстоуна. Пускай уроки игры на скрипке закончились для Лавкрафта катастрофой, здесь дело обстояло совсем иначе. Вот что пишет он сам:
  
   Когда в возрасте 11 лет я был членом Военного Оркестра Блэкстоуна, (чьи юные члены все поголовно были виртуозами так называемого "зобо" - медного рожка с с мембраной на одном конце, что превращала дудение в восхитительное духовое исполнение!), за мою почти уникальную способность держать такт меня вознаградили повышением до поста барабанщика. Пришлось нелегко, поскольку я также был и звездой соло на зобо; но преграда было преодолена приобретением в магазине игрушек маленького зобо из папье-маше, которое я мог держать зубами, не прибегая к помощи рук. Таким образом, мои руки освободились для барабана - пока одна нога трудилась на механическом биле треугольника, а вторая на тарелках - или, вернее, на проволоке (позаимствованной от второго треугольника), которая обрушивала единственную горизонтальную тарелку и создавала как раз нужную какофонию... Будь джаз-банды уже известны в наших отдаленных краях, меня бы определенно назвали идеальным человеком-оркестром - за способность работать с погремушками, колокольчиками и всем, с чем могут управиться две руки, две ноги и рот.
  
   По-моему, к этому больше нечего добавить. Зобо, очевидно, был своеобразной комбинацией губной гармошки и казу (мембранофоном). Сам Лавкрафт описывает его, как "медный рожок с мембраной в мундштуке, из-за чего человеческий голос звучать как оркестровый инструмент", хотя далее он пишет, что его также изготавливали из картона.
   Лавкрафт всегда сожалел о своей антипатии к классической музыке, что не мешало ему с огромной ностальгией припоминать популярные песни своего детства - а он их помнил. Из-за того, что он "вечно насвистывал & мурлыкал себе под нос, пренебрегая условностями & хорошими манерами", что, как известно, привело к неудачным урокам скрипки. Отчетливо ясно, что насвистывал он тогдашние "песенки из парикмахерских"*. В письме 1934 г. он приводит слова "Беделии", главного хита 1903 г. - "полный улет - ажиотаж - продержавшийся аж до 1904 [года]". Далее он пишет:
  
   Но к осени '04 она окончательно изжила себя. После чего - подобно "On the Banks of the Wabash" - перешла в разряд типичного старья для юмористических и пародийный отыгрышей. "You're the Flower of My Heart, Sweet Adeline" (весна '04) стала основным ее преемником в народной благосклонности - & затем, в '05, новый прорыв - явление "In the Shade of the Old Apple Tree".
  
   Вскоре мы увидим, к чему это привело.
   Может сложиться впечатление, что Лавкрафт, вопреки своей развитости не по годам, ранним проблемам со здоровьем, одинокому детству и неуравновешенной нервной системе, превратился в совершенно "нормального" подростка с обыкновенными тинейджерскими интересами (кроме спорта и девчонок, которые совершенно его не интересовали). Он также стал главарем "шайки" мальчишек. Но насколько нормален он был на самом деле? Свидетельство Стюарта Коулмена говорит прямо: "...с 8 до 18 лет я часто видел его - мы вместе ходили в школу, - и я много раз бывал у него дома. Не хочу сказать, что "хорошо" его знал, и сомневаюсь, что его толком знал кто-то из сверстников. Он явно не был нормальным ребенком, и у него было мало товарищей".
   Уинфилд Таунли Скотт, который в 1940-х гг. снесся с некоторыми из друзей детства Лавкрафта, добавляет к этому анекдот, который узнал от Кларенса Хораса Филбрика; последний окончил среднюю школу на Хоуп-стрит в 1909 г. и, следовательно, проучился рядом с Лавкрафтом не менее пары лет:
  
   Кларенс Х. Филбрик поведал мне, что в старших классах они пытались подружиться с Лавкрафтом, но вечно получали в ответ ледяное безразличие или застенчивость, которая на него смахивала; в конце концов, они прекратили попытки. Позднее у Лавкрафта было несколько друзей среди местных - и преданных друзей; понять его они не могли, но их поражала необыкновенная широта его интересов, феноменально точная память и блестящая речь; отдав ему свою привязанность, они нашли [в нем] ту бездну доброжелательности и обаяния, которую позднее подтверждали его друзья-литераторы.
  
   Лавкрафт медленно сходился с людьми, но, подружившись, надолго сохранял преданность. Эта манера прослеживалась на протяжении всей его жизни и стала только отчетливее с ходом времени и развитием обширной переписки, когда он сочинял настоящие трактаты для совершенных незнакомцев, которые имели неосторожность задать ему пару вопросов или о чем-то попросить.
   Ровесница Лавкрафта, Клара Хесс, добавляет пронзительное и выразительное воспоминание о тогдашнем увлечении Лавкрафта астрономией:
  
   Говард привык приходить на поля за моим домом, чтобы посмотреть на звезды. Однажды ранним осенним вечером несколько соседских ребятишек собрались, чтобы издалека на него поглазеть. Огорченная его одиночеством, я подошла, стала расспрашивать о телескопе и получила разрешение в него посмотреть. Но его речь была такой техничной, что я ничего не поняла и вернулась к своей компании, оставив его в одиночестве изучать небеса.
  
   Это, разумеется, трогательно, но не следует считать, что "одиночество" Лавкрафта было закоренелой привычкой или что он обязательно считал его чем-то, достойным сожаления: над ним всегда довлели интеллектуальные интересы, и ради них он охотно жертвовал обычным общением со сверстниками.
   Но дням невинности внезапно наступил конец. Земельная и Ирригационная компания Оуайхи Уиппла Филлипса пережила новую серьезную неудачу, когда весной 1904 г. паводок размыл отводной канал. Уиппл, которому было уже за 70 лет, не выдержал напряжения, перенес инсульт и умер 28 марта 1904 г. Но даже этот удар оказался не самым худшим:
  
   Его смерть помимо сурового горя принесла финансовую катастрофу... с его уходом остальное руководство [компании] лишилось его инициативности & отваги. Общество было по неразумию распущено, когда мой дед еще боролся - в итоге другие пожали богатство, которое должно было отойти к пайщикам. Мать & я были вынуждены освободить прекрасный дом 454 на Энджелл-стрит & перейти в менее просторное жилье в доме 598, в трех кварталах к востоку.
  
   Вплоть до смерти своей матери в 1921 г. Лавкрафт, видимо, не переживал более травматичного события. К 1904 г. они с матерью остались в доме 454 на Энджелл-стрит втроем с овдовевшим дедом - обе его тетки и дядя вступили в брак. После смерти Уиппла стало и финансово, и практически неразумно содержать громадный дом на улицах Энджелл и Элмгроув только для них двоих; дом 598 на Энджелл-стрит, несомненно, был выбран за свою близость. Однако это был "дуплекс", дом на несколько семей (номера 598-600 на Энджелл-стрит), и Лавкрафт с матерью занимали лишь западную часть небольшого домика. Сторого говоря, эта квартира - Лавкрафт описывает ее, как пять комнат и мансарду, - кажется достаточно просторной для мальчика с матерью; однако потеря родного дома стала сокрушительна для психики юноши, столь одаренного чувством места.
   Конечно, смерть Уиппла Филлипса нанесла семейству самый суровый финансовый удар, но даже для маленького Говарда не прошло незамеченным постепенно исчезновение материальных благ, как минимум, с 1900 г. Ко времени его рождения в доме Филлипсов было четверо слуг, а также три лошади и ухаживавший за ними кучер. На глазах Лавкрафта все это, одно за другим, ушло. Кучер, вероятно, прослужил до 1900 г., когда расстались с лошадьми и экипажем. Затем стали уходить слуги. Двадцать лет спустя Лавкрафт еще помнил их имена: Нора, Делия, Свеа, Дженни, Бриджет и Делайла. Названы шестеро, но, возможно, они сменяли друг друга. Делайла (позднее работавшая на тетушку Лилиан) была чернокожей.
   В довершение трагедии в 1904 г. бесследно исчез любимый кот Лавкрафта, Ниггер. Это было единственное домашнее животное Лавкрафта за всю жизнь - вопреки его идолопоклонническому обожанию кошачьих. Вряд ли стоит указывать, что эта кличка в то время не звучала оскорбительно - или, по крайней мере, не столь оскорбительно, как сейчас. Неясно, когда Лавкрафту подарили котенка; предположительно, он получил его, еще после возвращения с матерью в дом 454 на Энджелл-стрит в 1893 г. Позднее он так воспевает это создание:
  
   Что парень он был! На моих глазах он вырос из крохотного черного комочка в одно из самых восхитительных & понятливых созданий, которых я встречал. Он разговаривал на настоящем языке, меняя интонации, - особый тон для каждого значения. Было даже особое "prrr'p" для запаха жареных каштанов, от которого он сходил с ума. Он играл со мной в мяч - лежа на полу, всеми четырьмя лапами пинал ко мне через полкомнаты большой резиновый шар. А летними вечерами в сумерках он подтверждал свое родство с проказливыми порождениями тени, спеша через по неведомым делам, то & дело бросаясь в черную гущу кустарника, & порой выпрыгивая на меня из засады & затем отпрыгивая прочь, во тьму, прежде чем я успевал его схватить.
  
   Утрата Ниггера, как ничто иное, стала символом утраты родного очага.
   Чтобы точно понять, какой удар смерть деда, потеря семейного состояния (того, что от него к тому времени осталось - все имущество Уиппла оценивалось всего в $25 000, из которых 5 000 отошло Сюзи, а 20 000 - Лавкрафту) и переезд из родного дома нанесли 13-летнему мальчику, достаточно прочесть известное письмо 1934 г.:
  
   ...в первый раз я осознал, что перенаселенный дом без слуг - с иной семьей в тех же стенах - в прошлом... Казалось, я вдруг утратил свое положение в космосе - ибо, что такое был ГФЛ без памятных комнат & коридоров & портьер & лестниц & скульптур & картин...& двора & дорожек & вишневых деревьев & фонтана & арки, увитой плющом & конюшни & садиков & всего остального? Как мог старик четырнадцати лет (& им я себя ощущал!) приспособить свое существование к скудно плоскому & новому быту & низшему окружению, в котором не осталось почти ничего знакомого? Казалось чертовски тщетным делом продолжать жить. Больше никаких домашних учителей - школа на будущий сентябрь, которая, вероятно, будет дьявольской докукой, ведь невозможно быть столь же свободным & беспечным в старших классах, каким был во время кратких набегов в соседнюю школу на Слейтер-ав. ... О, черт! Почему бы совсем не сбросить оковы сознания?
  
   Действительно ли Лавкрафт думал о суициде? Похоже, что так - но, между прочим, это, фактически единственный раз за всю жизнь Лавкрафта (вопреки позднейшим пустым домыслам критиков), когда он всерьез помышлял о самоубийстве. Далее он с довольно извращенным удовольствием заявляет, что "способ был единственной проблемой": яд было трудно достать, пули были грязны и ненадежны, удавление позорно, кинжалы неверны, о падении с утеса даже речи не шло ввиду "вероятного состояния останков" и т.д. и т.п. Он подумывал о реке Баррингтон - к востоку от Провиденса, на границе между Род-Айлендом и Массачусетсом, - летом 1904 г. часто приезжал туда на велосипеде, чтобы, вглядываясь в ее поросшие водорослями глубины, спрашивать себя, не стоит ли мирно упокоиться на ее дне. Но что же его остановило? Давайте прочтем дальше:
  
   И все же кое-что - особенно научное любопытство & чувство вселенской драмы, - удержало меня. Многое во вселенной меня озадачивало, однако я знал, что смогу извлечь ответы из книг, если проживу & проучусь подольше. К примеру, геология. Как же эти древние отложения & пласты кристаллизировались & взмыли гранитными пиками? География - что именно Скотт & Шеклтон & Борхгревинк найдут в великой белой Антарктике во время новых экспедиций... до чего я могу - если пожелаю - дожить и о чем прочесть? Что же до истории - когда я обдумывал уход и конец всякого обучения, я начинал неуютно осознавать, сколь многого не знал. Мучительные пробелы были повсюду. Когда люди перестали говорить на латыни & начали говорить на итальянском & испанском & французском? Что творилось на Земле в темные Средние века в других частях мира помимо Британии & Франции (чью историю я знал)? Как насчет тех громадных просторов за пределами знакомых земель - пустынных краев, о которых упоминали сэр Джон Мандевилль & Марко Поло... Татария, Тибет... Как насчет неведомой Африки?
  
   Вот он - решающий момент в жизни Лавкрафта. Характерно, что ни семейные узы, ни религиозные верования, ни даже - насколько можно судить из приведенного письма - потребность писать удержали его от суицида, но научное любопытство. Лавкрафт мог не закончить школу, мог никогда не поступить в Университет Брауна, мог вечно стыдиться недостатка у себя формального образования; но он был одним из самых поразительных самоучек в современной истории и до конца жизни не только продолжал накапливать багаж знаний, но и изменять свою точку зрения на мир в свете этих знаний. Возможно, именно это более всего должно восхищать нас в Лавкрафте.
  
  
   Говоря в двух словах, пугающее поступление в старшие классы обернулось - неожиданно как для Лавкрафта, так и для его семьи, - восторгом. Английская и классическая высшая школа на Хоуп-стрит, на углу улиц Хоуп и Олни (старое здание, открытое в 1898 г., находилось на юго-восточном перекрестке; нынешнее, открытое в 1938 г., находится на юго-западном), была в доброй миле от дома 598 на Энджелл-стрит, но больше ни одной публичной школы поблизости не имелось. Полагаю, большую часть времени Лавкрафт ездил туда велосипеде - возможно, в объезд большого участка, приютившей психиатрическую больницу Декстера, что стоял у него на пути. (Сейчас там Поле Декстера-Элдрича, принадлежащее спортивному факультету Университета Брауна; больница давным-давно снесена.) Дорога была не пустячная, что, возможно, отражено в приличном числе опозданий Лавкрафта на занятия (семнадцать раз за четыре четверти) в течении первого учебного года 1904-05. Двадцать семь случаев отсутствия, несомненно, результат его всегдашнего шаткого нервного состояния. Но в целом Лавкрафт неплохо проводил время:
  
   Зная о моем непокорном нраве & о моем необузданном поведении на Слейтер-авеню, большинство друзей (если их можно назвать друзьями) пророчило мне беду, когда моя воля войдет в конфликт с властью маскулинных учителей с Хоуп-стрит. Но всех ждало приятное разочарование. Педагоги с Хоуп-стрит быстро поняли мои разумные доводы, как никогда не понимала их "Эбби" [Хатэвей]; & устранили все ограничения, сделали меня своим товарищем & ровней; так что я бросил помышлять о дисциплине, но попросту вел себя как джентльмен среди джентльменов.
  
   Поскольку о школьных годах Лавкрафта нет других свидетельств, остается принять его слова за чистую монету.
   Отношения Лавкрафта с учителями, однако, не всегда были так уж гармоничны. Он упоминает несколько случаев споров и пререканий. Самый известный из них был с "толстой старой учительницей английского" по фамилии Блейк. Пусть Лавкрафт сам поведает нам об этом:
  
   Я вручил сочинение на тему "Может ли человек достичь Луны?" И что-то в нем (бог знает что) заставило ее усомниться в моем авторстве. Она сказала, что это похоже на газетную статью. Но - удача была в тот день моей стороне, ибо при мне имелся боеприпас, чтобы добавить картине драматизма. Отверг ли я газетно-статейное обвинение? Еще чего! Вместо того я мирно сообщил леди, что сочинение действительно было дословно списано со статьи, что появилась в сельском еженедельнике всего несколько дней назад. Я был уверен, сказал я, что никто не сможет обвинить в списывании! На самом деле, добавил я, - тут состояние этой доброй души сделалось почти апоплексическим, - я с удовольствием готов показать ей указанную печатную статью! Затем полез в карман и извлек скверно отпечатанную вырезку из сельской газеты Род-Айленда (которая принимала почти все, что в нее присылали). Совершенно верно - это была та самая статья. И представьте себе чувства честной миссис Блейк, когда она узрела заголовок - МОЖЕТ ЛИ ЧЕЛОВЕК ДОСТИЧЬ ЛУНЫ? Г.Ф. ЛАВКРАФТ.
  
   Конечно же, речь идет о статье, которую он опубликовал в Pawtuxet Valley Gleaner 12 октября 1906 г. И снова, как и во время выходок на Слейтер-авеню, Лавкрафт выглядит хвастуном и самоуверенным всезнайкой; неудивительно, наверное, что учители - хотя, если верить ему самому, безуспешно, - то и дело пытались поставить его на место.
   Остановимся на том, какие занятия Лавкрафт посещал за три года, проведенные в школе на Хоуп-стрит. К счастью, его школьный табель уцелел, и полон интересной информации, наводящей на определенные размышления. Школьный год продолжался 39 недель, большая часть учебных курсов, посещаемых Лавкрафтом, покрывала целый год; реже он ходил на курсы длиной всего в семестр, 19-20 недель. (В следующем перечне все пункты - по 39 недель, кроме специально отмеченных.) Проставлены оценки; 80 давало аттестат, 70 - проходной балл. А 1904-05 гг. Лавкрафт изучал элементарную алгебру, ботанику, английский язык, древнюю историю и латынь. Вот полученные им оценки:
  

Алгебра

74

Ботаника

85

Английский язык

77

Древняя история

82

Латинский язык

87

  
   Ничего необычного, кроме удивительно низкой оценки по английскому языку. В этом году Лавкрафт 18 дней отсутствовал и 17 раз опаздывал на занятия.
   Лавкрафт вернулся на Хоуп-стрит в сентябре 1905 г., но судя по школьному дневнику покинул школу 7 ноября того года и вернулся в нее лишь 10 сентября 1906 г. (вероятно, к началу учебного года 1906-07). Несомненно, это был период "почти-срыва" 1906 г. У нас мало сведений о природе этого недуга. Последняя страница "Род-айлендского журнала астрономии" от 12 ноября 1905 г. помечена 23 ноября; там сказано, что следующий выпуск появится уже 3 декабря. Но, вероятно, он не вышел - следующий номер датируется январем 1906 г. Но далее журнал регулярно выходил по ежемесячному графику вплоть до января 1907 г., став заметно крупнее и основательней, чем прежние еженедельные выпуски. При этом Лавкрафт не признается в "почти-срыве" в 1904 г.; нервный срыв 1906 г., похоже, был не так серьезен, как два предшествующих (1898 и 1900 г.), хотя и вызвал почти годичный перерыв в школьных занятиях.
   Вернувшись в школу на 1906-07 учебный год, Лавкрафт получил следующие отметки:
  

Средняя алгебра

75

Рисование (19 недель)

85

Английский язык (19 недель)

90

Планиметрия

92

Греческие тексты (19 недель)

85

Латинская грамматика (19 недель)

85

Латинские тексты (29 недель)

85

Физика

95

  
   Обратим внимание, что оценки по алгебре по-прежнему низки, о чем будет чуть ниже. Хотя позднее Лавкрафт часто жаловался на неумение рисовать, у него приличная оценка по рисованию. Высокие отметки по физике вполне предсказуемы; и теперь он явно взялся за английский. Судя по записям за первую четверть (единственный период, о котором у нас есть информация), он отсутствовал 6 дней и 25 раз опаздывал.
   В последний год на Хоуп-стрит (1907-08) Лавкрафт получил следующие отметки:
  

Средняя алгебра (10 недель)

85

Химия

95

Физика

95

  
   Здесь интересен повторный курс алгебры, о чем сам Лавкрафт замечает: "В первый год я едва сдал алгебру, но был так мало удовлетворен своими достижениями, что добровольно повторил последнюю половину четверти". В этом замечании есть небольшая неточность, поскольку повторно он проходил среднюю алгебру второго года, а не элементарную первого; и на этот раз он в итоге действительно добился лучшей оценки. В другом месте он заявляет, что "лишь величайшее усилие воли принесло мне в школе высшие оценки по алгебре и геометрии".
   Судя по табелю Лавкрафт закончил занятия 10 июня 1908 г. - по-видимому, в конце последней четверти, поскольку записи свидетельствуют, что он прослушал все 39 недель химии и физики. (Записей о днях отсутствия и опоздания нет). Но Лавкрафт явно не получил аттестат; совершенно очевидно, что он закончил лишь 11-ый класс - или даже не закончил, поскольку за весь третий год прослушал всего два полных учебных курса. Ему явно требовался еще как минимум один полный год в школе, чтобы получить аттестат об ее окончании.
   Находя учителей более-менее близкими по духу, Лавкрафт, однако, имел обычные трения с одноклассниками. На Слейтер-стрит его звали "Лави", но на Хоуп-стрит он со временем получил прозвище "Профессор" - за опубликованные статьи по астрономии. Он сам признался, что у него был "неуправляемый нрав" и что он был "решительно драчлив":
  
   Любой афронт - особенно любая критика моей правдивости или чести как джентльмена 18-го века - приводил меня в чудовищную ярость, & я всегда лез в драку, если слова немедленно не брались обратно. При своей малой физической силе я не слишком преуспевал в этих стычках; хотя и никогда не просил пощады. Я считал зазорным, даже при поражении, не вести себя исключительно в духе "катись ты к черту", пока победитель по своей собственной воле не прекращал меня тузить... Изредка я выигрывал схватки - с помощью своей привычки принимать драматично свирепый вид, пугающе действующий на нервы... нечто вроде "Боже, да я тебя сейчас убью!"
  
   Явно он сумел пережить эти драки. Любопытно, связывался ли он хоть раз с "Монахом" Мак-Керди, 17-летним хулиганом со Слейтер-авеню?
  
  
   Предчувствие близкой беды, которое по словам Лавкрафта предшествовало смерти его деда, заметно в его юношеских научных работах - или, точнее, в их отсутствии. Как "Род-айлендский журнал астрономии", так и "Научный Бюллетень" внезапно перестали выходить после 21 января 1904 г.; последний выпуск "Астрономии" (объединенный с "Ежемесячным Альманаком") датируется февралем 1904 г. Заметим, что до смерти Уиппла оставалось более месяца. По утверждению Лавкрафта и "Научный Бюллетень", и "Журнал астрономии" были возобновлены как ежемесячные издания: первый в мае 1904 г., второй - в августе 1904 г., но вновь прекратили выходить через несколько недель. Эти выпуски не сохранились. Реклама "Научного Бюллетеня" появлялась в "Журнале астрономии" все лето 1905 г., пока в номере от 17 сентября 1905 г. не было заявлено о его прекращении. Следовательно, мы утратили несколько выпусков "Научного Бюллетеня", поскольку между 31 января 1904 г. и последним номером (январь 1909 г.) у нас нет ни одного номера.
   И все же Лавкрафт сохранил свой интерес к химии и, даже если забросил литературные труды, продолжал проводить химические эксперименты и покупать новое оборудование. Среди последнего был спектроскоп (которым Лавкрафт все еще владел в 1918 г.) и и спинтарископ для обнаружения радиоактивности; в одном письме Лавкрафт замечает, что прибор содержит"мельчайшее количество радиоактивного вещества". Далее он повествует о "физической памятке" от своего увлечения химией: "...третий палец моей правой руки - со стороны ладони на нем есть глубокий шрам от мощного ожога фосфором, приключившегося в 1907 г. В то время мне грозила потеря пальца, но искусство моего дяди [Ф.К. Кларка] - терапевта - его спасло".
   Что до "Род-айлендского журнала астрономии", последние его номера (с 16 апреля 1905 г.) не слишком отличаются от своих предшественников. Теперь Лавкрафт экспериментировал с цветной печатью, единственным результатом чего стало то, что некоторые номера крайне трудно читать. В номере от 15 мая 1905 г. Лавкрафт заявляет, что цветная печать больше использоваться не будет.
   По этим выпускам можно понять, кто именно читал "Род-айлендский журнал астрономии". Изначально это, несомненно, делали члены его семьи; теперь, когда вместе с ним осталась лишь мать, Лавкрафт, вероятно, сосредоточился на продаже экземпляров (по-прежнему стоивших 1ѓ за номер, 25ѓ за 6 месяцев и 50ѓ за год) своим друзьям и родственникам, живущим поблизости. Заметка "Внимание!!" в номере от 8 октября 1905 г. гласит: "Подписчики, проживающие за пределами Провиденса, будут получать все свои газеты один раз в месяц по почте". В ней не было бы необходимости, не будь хотя бы горстки таких подписчиков. Первой приходит в голову тетка Лавкрафта Энни, тогда проживавшая в Кембридже, Массачусетс, со своим мужем; могли быть и другие родственники.
   Еще более удивительна заметка в номере от 22 октября 1905 г.: "С самого начала [предприятия] другие постоянно делают копии, но эта новая свежеотпечатанная газета является прямой копией. НЕ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЯ на те, берите ПОДЛИННИК". Одноклассники Лавкрафта, по-видимому, искренне пытались ему польстить, но он этого не оценил. Последние номера журнала имеют оттиснутую печать "ОРИГИНАЛЬНАЯ КОПИЯ", которая гарантирует его подлинность.
   Одним из подражателей Лавкрафта был Честер Пирс Манро, пускай он мудро не соперничал с Лавкрафтом в царстве науки. "Журнал астрономии" от 30 апреля 1905 г. извещает об учреждении "Новостей Ист-Сайда" с редактором Ч.П. Манро. Цена такая же, как и за журнал Лавкрафта (1ѓ за номер, 25ѓ за 6 месяцев и 50ѓ за год). Периодическое издание - описанное Лавкрафтом в номере от 21 мая 1905 г. как "газета превосходного сорта, ...которая помимо местных новостей содержит много общеинтересного" - страдало гораздо более длительными перерывами в выходе, чем периодика Лавкрафта.
   Новым увлечением, возникшим примерно осенью 1905 г., стала метеорология. Судя по заметкам в "Научном Бюллетене" этот интерес впервые появился к концу 1903 г. Номер 24 января 1904 г. сообщает о новой "Климатологической станции", которая "принадлежит владельцам [sic] этой газеты"; она имеет "6 круглых окон со ставнями на случай сильных бурь. Оборудование еще не прибыло... Пускай в настоящее время станция не полностью оборудована, она способна проводить много практической работы, поскольку штормовой указатель очень точен и жидкостный термометр, изготовленный наблюдателем, работает безукоризненно". Эту заметку можно увязать с другой юношеской работой, дошедшей до наших дней, - с "Прогнозом Обсерватории Провиденса" на 5 апреля 1904 г., сделанном 4-го числа. На листке мы читаем прогноз погоды на следующий день: "ни облачка на небе - за исключением закатных слоистых облаков".
   По смерти Уиппла работа метеостанции остановилась, самое малое, на пару месяцев; но уже осенью 1905 г. возобновились ежедневные прогнозы - по самодовольному заявлению Лавкрафта, на 1/3 более точные, у местной метеостанции. В феврале 1906 г. мы узнаем, что метеорологическая обсерватория получила великое множество новых инструментов, включая барометр, максимальный и минимальный термометры, сухой термометр, влажный термометр, дождемер, волосной гигрометр, штормовой указатель и пр. Позднее к ним прибавились флюгер, квадрант, солнечные часы и магнитный компас. Судя по существованию небольшого буклета, датируемого этим периодом, "Третьего ежегодного отчета метеорологической станции Провиденса" (от 16 января 1907 г.), имелось еще два предыдущих годовых отчета, ныне пропавших.
   Еще одним занятием Лавкрафта была любительская печать. Его начало также относится к в 1902 г., как как среди рекламы в "Журнале астрономии" имеется заметка: "Печатная Ко. Провиденса /Карточки & Сдельная Работа по низким ценам / Основ. 1902". Мы почти не слышим о ней до 1905 г. Но к последней странице "Журнала астрономии" за январь 1906 г. прикреплена весьма профессионально выглядящая карточка:
  

H.P. LOVECRAFT

CARD & JOB PRINTER

Established 1902

598, Angell St.

---

Best quality work of any kind (up to size 3 x 5) done promptly, and at lowest rates.

NEW "EXCELSIOR" PRESS & ALL KINDS OF TYPE.

CARDS ONLY 5ѓ PER DOZEN.

Trial order solicited.

  
   Судя по энергичной рекламной кампании, вполне возможно, что Лавкрафт действительно получил некоторое число заказов от друзей и родни. Но к апрелю 1906 г. Лавкрафт "навеки оставил" печатный бизнес из-за "нагрузки Р.А. журнала", какой бы она не была.
   Затем Лавкрафт предпринял смелую попытку возобновить, наконец, нормальную жизнь, прерванную смертью деда и переездом в дом 598 на Энджелл-стрит. И, возможно, друзья помогали ему в этом. Первое, что они сделали, - это вновь устроили на пустующем участке напротив "Новый Анвик":
  
   То был мой эстетический шедевр, ибо помимо деревеньки из крашеных лачуг, возведенной мной вместе с Честером и Гарольдом Манро, там имелся ландшафтный сад, разбитый мною собственноручно. Я срубил одни деревья и сохранил другие, разбил дорожки и садики, насадил, где следует, кустарник и установил декоративные урны, взятые из старого дома. Дорожки у меня были из гравия, окаймленного камнем, и то там, то сям кусок каменной стены или внушительная каменная горка моего собственного изготовления украшали картину. Меж двух деревьев я устроил грубую скамью, позднее повторив ее между двух других деревьев. Большую травянистую лужайку я выровнял и превратил в георгианский газон с солнечными часами в центре. Другие части остались непричесанны, - я старался ухватить впечатление лесной чащи или беседки. Все осушала сеть канавок, ведущих в сточную яму, вырытую мной самим. Таков был парадиз моих подростковых годов, и средь таких пейзажей были написаны многие из моих ранних работ.
  
   Лавкрафт сохранил этот садик до 17 лет, когда "с ужасом" осознал, что стал слишком взросл для подобных забав; он передал его мальчику помоложе, жившему через участок от Лавкрафтов.
   Равным образом где-то в 1905 г. было воскрешено Детективное агентство Провиденса, а также оркестр Блэкстоуна. "Род-айлендский журнал астрономии" от 16 апреля 1905 г. печатает его рекламу, указывая руководителями Г.Ф. Лавкрафта и Ч.П. Манро ("Хорошая музыка дешево"). Рекламки продолжают появляться до самого октября 1906 г. В январе 1906 г. мы узнаем про "Новый репертуар - тенор & баритон соло", а также о "Фонографических концертах". Неужели Лавкрафт пытался петь? Похоже, что так; вот письмо 1918 года:
  
   Где-то с десятилетие назад я подумывал заместить синьора Карузо на посту величайшего лирического вокалиста в мире, и как следствие нанес на ни в чем не повинный чистый валик Эдисона ряд чудных и дивных улюлюканий. Результат действительно понравился моей матери - матери не всегда беспристрастные критики - но я проследил, чтобы случайность вскоре устранила свидетельства преступления. Позднее я попробовал нечто менее амбициозное; простые, трогательные, заунывные баллады а-ля Джон Мак-Кормак. Вышло чуть успешней, но так напоминало мне вой издыхающего фокстерьера, что я крайне неаккуратно умудрился уронить [валик] сразу после записи.
  
   Как бы нам не хотелось иметь подобные записи - так точно и не установлено, как именно звучал голос Лавкрафта, - похоже, ясно, что они не сохранились. Поскольку в письме 1933 г. он перечисляет множество хитов 1906 г. - "When the Whippoorwill Sings, Marguerite", "When the Mocking-Bird Is Singing in the Wildwood", "I'll Be Waiting in the Glooming, Genevieve", "In the Golden Autumn Time, My Sweet Elaine", - можно предположить, что именно эти песни он исполнял перед слушателями и записывал на фонограф. И действительно, в том же письме он добавляет: "...не менялись ли голоса у Военной Банды Блэкстоуна? ...От плохого к худшему, как с безжалостной точностью заметил бы непредвзятый наблюдатель. Но как же мы выли & вопили эти чертовы старые песенки!"
   На этот период также приходится расцвет Сельского клуба Грейт Медоу. Лавкрафт с приятелями ездили на велосипедах по дороге Тоутон-пайк (ныне трасса 44) до деревеньки Рехобот, что примерно в восьми милях от Провиденса, сразу за границей со штатом Массачусетс. Там они обнаружили деревянную хижину с каменным дымоходом и построили к ней пристройку - "крупнее самой лачуги" - где могли играть во что в голову взбредет. Хижина была построена престарелым ветераном Гражданской войны Джеймсом Кэем, который, вероятно, помог им с пристройкой. Когда в 1921 г. Лавкрафт и Гарольд Манро вернулись сюда, то обнаружили мало перемен: "Столы стояли, как во время оно, знакомые нам картины с неразбитыми стеклами по-прежнему украшали стены. Ни дюйма толя не сорвано, & цементный очаг, заложенный нами, по-прежнему отделан мелкими камешками, что мы втыкали в него, когда он был еще новым & влажным - камешки составляли инициалы G.M.C.C." Я видел эти камешки лично еще пятнадцать лет назад, хотя во время недавней поездки обнаружил, что они почти все выпали. Ныне, разумеется, уцелел лишь каменный дымоход, и даже он разрушается. В свое время здесь, наверняка, было, на что посмотреть. Лавкрафт датирует этот эпизод примерно 16-18 годами, и в числе их компании упоминает Рональда Апхема, Стюарта Коулмена и Кеннета Таннера вместе с братьями Манро. Неясно, как они наткнулись на Рехобот и сделали его местом своих игр; возможно, у кого-то из мальчиков в округе была родня.
   Примерно в то же время у Лавкрафта возник интерес к огнестрельному оружию. Вспомните, что во времена основания Детективного агентства Провиденса сам он, в отличие от других мальчиков, щеголял настоящим револьвером. Лавкрафт очевидно владел довольно впечатляющей коллекцией ружей, револьверов и иного огнестрельного оружия: "После 1904 у меня побывала длинная череда ружей 22 калибра, & я неплохо стрелял, пока глаза не сыграли злую шутку с моей меткостью". После чего , видимо, утратил интерес к оружию и распродал большую его часть.
   Стрельба, однако, была единственным спортом, который хоть как-то интересовал Лавкрафта. Другие - групповые или индивидуальные - виды спорта обливались презрением, как недостойные интеллигентного человека. По рассказам Гарольд У. Мунро, приятеля Лавкрафта в старших классах (не путать с Гарольдом Бэйтманом Манро) в школе они с Лавкрафтом часто спорили о достоинствах занятий спортом: "Как-то раз я самоуверенно заметил, что атлетика развивает тело, что в свою очередь развивает и мозги. Без минутного колебания Говард, просияв, процитировал одного из ведущих атлетов Хоупа, чьи выступления на занятиях варьировались от прискорбных до жалких". Интересно, можно ли связать этот анекдот с другим, поведанным Мунро: "Генри Дж. Марш, футбольный защитник и бейсболист [школы] Хоупа, жил напротив Говарда на Энджелл-стрит. Побуждаемый школьным духом, Генри как-то рискнул продать Говарду билет на игру. Взаимных нападок не было, но авантюра потерпела сокрушительную неудачу. Впредь Генри не пытался. Говард и спорт были просто не совместимы". Это отношение сохранилось у Лавкрафта на всю жизнь: ничто не могло вызвать его презрение или отвращение быстрее, чем предложение поиграть в карты, поразгадывать кроссворд или посмотреть на спортивное состязание.
   Любопытно, что Лавкрафт начал направлять Честера и Гарольда Манро к более научным увлечениям, порой привлекая их к своей работе в качестве ассистентов или даже коллег. "Журнал астрономии" за март 1906 г. объявляет, что Гарольд открыл в своем доме 66 на Паттерсон-стрит метеорологическую подстанцию. Три месяца спустя мы узнаем об учреждении Астрономического общества Провиденса. По-видимому, оно возникло еще в 1904 г., хотя в более ранних номерах "Журнала астрономии" о нем нет упоминаний; однако посмотрите на следующее объявление (приложенное к апрельскому номеру 1907 г. и, несомненно, напечатанное Лавкрафтом):
  

АСТРОНОМИЧЕСКОЕ ОБЩ. ПРОВИДЕНСА

УЧРЕЖД. 1904

Г.Ф. ЛАВКРАФТ, ПРЕЗ-Т.

   Организация призвана поощрять изучение небес. Все лица, интересующиеся Астрономией, должны объединиться, и это общество предоставляет полезные инструкции и сотрудничество. Все дела ведутся по почте, так что не жители Провиденса могут присоединяться. Персонам, незнакомым с наукой, предоставляется обучение. От членов требуется только присылать ежемесячные отчеты. ВСЕ БЕСПЛАТНО.

За указаниями и членскими удостоверениями обращаться

598, Энджелл-стрит, Провиденс, Р.А., США

  
   В июне 1906 г. один из Манро упомянут на лекции Лавкрафта о солнце в Историческом клубе Ист-Сайда как помощник, показывавший слайды. Не думаю, что это было нечто больше, чем группа приятелей Лавкрафта по школе; далее мы увидим, что подобные встречи продолжались еще несколько лет.
   Совсем иной была лекция, данная Лавкрафтом 25 января 1907 г. Клубу мальчиков при Первой баптистской церкви. Это явно была официальная организация, хотя не уверен, что Лавкрафт в ней состоял: если его неприятности с занятиями в воскресной школе (о которых ниже) имели место в 1902 г., непохоже, чтобы его так скоро зазвали обратно. Но сам факт, что он давал лекцию, служит указанием на то, что он достиг определенной известности как эксперт по астрономии; ведь к тому времени он уже широко публиковался в местных газетах.
  
  
   Смерть деда Лавкрафта приблизительно совпала с появлением в его личной и интеллектуальной жизни двух новых мужских фигур: доктора Франклина Чейза Кларка (1847-1915) и Эдварда Френсиса Гэмвелла (1869-1936), его дядей.
   Лавкрафт познакомился с Гэмвеллом в 1895 г., когда тот начал ухаживать за его тетушкой Энни Эмелин Филлипс. Эдвард и Энни поженились 2 января 1897 г.; 6-летний Лавкрафт послужил шафером. Энни переехала с Эдвардом в Кембридж (Массачусетс), где тот работал редактором отдела городских новостей в Cambridge Chronicles (1896-1901), затем в Cambridge Tribune (1901-12), а затем в Boston Budget and Beacon (1913-15). По всей видимости, Эдвард и Энни часто посещали Провиденс, особенно после рождения 23 апреля 1898 г. Филлипса Гэмвелла, единственного кузена Лавкрафта с материнской стороны. (Второй ребенок, Марион Роби Гэмвелл, прожила всего пять дней в феврале 1900 г.) По словам Лавкрафта дядюшка Эдвард, в качестве жениха Энни посещавший дом 454 на Энджелл-стрит, был одним из его любимых объектов для подражания. Гэмвелл научил 6-летнего Лавкрафта декламировать наизусть греческий алфавит; Лавкрафт даже утверждал, что именно выдающиеся редакторские способности дяди побудили его завести "Род-айлендский журнал астрономии".
   Лавкрафт был гораздо ближе к доктору Кларку, чем к Гэмвеллу; после смерти Уиппла первый по сути заменил Лавкрафту отца, как заменял его Уиппл. Франклин Чейз Кларк, в 1869 г. получив степень бакалавра в Университете Брауна (Эдвард Ф. Гэмвелл получит ее там же в 1894 г.), в 1869-70 гг. посещал Гарвардскую школу медицины (где, вероятно, обучался вместе с Оливером Уэнделлом Холмсом) и далее получил доктора медицины в Колледже терапевтов и хирургов в Нью-Йорке. Он также получил степень магистра в Колумбийском университете. Его брак с Лилиан Делорой Филлипс состоялся 10 апреля 1902 г., вероятно, в Провиденсе, так как в то время он жил и вел медицинскую практику в доме 80 на Олни-стрит. Лавкрафт не упоминает о своем участии в свадьбе, но, вероятно, он присутствовал на ней в каком-то качестве. Легко догадаться, что Лилиан покинула дом 454 на Энджелл-стрит и переселилась к мужу. Вот что Кеннет У. Фейг пишет о Кларке: "Это был плодовитый автор сочинений по медицине, естествознанию, местной истории и генеалогии, избранный членом Исторического общества Род-Айленда в 1905 г."
   Несмотря на связь Кларка с наукой, наибольшее влияние на юного Лавкрафта он оказал в сфере беллетристики. Кларк переводил Гомера, Вергилия, Лукреция и Стация на английский (Лавкрафт сохранял неопубликованные переводы Кларка "Георгик" и "Энеиды" Вергилия до конца своей жизни, но неясно, что с ними стало потом), и по словам Лавкрафта он "многое сделал, чтобы поправить & очистить мой несовершенный стиль", как в стихах, так и в прозе. Далее он пишет: "Я расценивал & по-прежнему расцениваю его уровень, как недостижимый для себя; но я так жаждал его одобрения, что готов был трудиться часами, чтобы добиться слова похвалы из его уст. Я зависел от общения с ним, как Босуэлл - от доктора Джонсона; и все же вечно подавлен чувством безнадежной неполноценности". Возможно, влияние Кларка мы можем различить еще в превосходных стихотворениях Poemata Minora, том II (1902).
   Правда, остается надеяться, что Кларк не оказал никакого влияния на единственное уцелевшее стихотворение Лавкрафта между Poemata Minora и стихами, написанными в 1912 г.: "De Triumpho Naturae: Триумф Природы над Невежеством Севера" (июль 1905 г.) Это стихотворение, посвященное Уильяму Бенджамину Смиту, автору книги "Цветная линия: Коротко в защиту нерожденных" (1905), - первая недвусмысленно расистская вещь в творчестве Лавкрафта; хотя отнюдь и не последняя. В 24 строках Лавкрафт парафразирует основные аргументы книги Смита: что Гражданская война была трагической ошибкой; что освобождение чернокожих и представление им гражданских и политических прав - безумие; и что этим аболиционисты в действительности обеспечили вымирание черной расы в Америке:
  
   Дикарь, на обезьяну сам похож,
   Уж слишком долго продолжал кутёж.
   С земли, как требует Небесный свод,
   Мучительная смерть его возьмёт.
   Был против Бога раб освобождён,
   И так получит лишь могилу он.**
  
   Проигнорируем явно неискренний призыв к Богу, в которого Лавкрафт давным-давно не верил. Как же с его точки зрения "против Бога" приведет к уничтожению чернокожих? Высказанный довод довольно загадочен и по сути непонятен без знакомства с книгой Смита. Смит придерживался точки зрения, что врожденная биологическая неполноценности чернокожих, физиологическая и психологическая слабость со временем приведет их к вымиранию. Смит обильно цитирует профессора У.Б. Уилкокса, который заявляет:
  
   Доступные медицинские данные приводят к выводу, что они более обычного поражены бичом болезней, подобных тифоидной лихорадке и чахотке, и физическим недомоганиям, которые влекут за собой половые пороки. Далее я покажу, что как на Севере, так и на Юге преступность среди негров быстро растет. Будет ли эта раса в целом так же счастлива, так же радостна, так же уверена в будущем - либо беспечна, - как была до войны, вы, мои слушатели, знаете куда лучше, чем я. Могу лишь сказать, что в своих исследованиях не встретил ни единого выражения несогласия с мнением, что бодрая жизнерадостность этой расы теперь в прошлом; что они ощутили на себе бремя ответственности, для которой не предназначены; что низшие классы негров негодуют, тогда как высшие неуверенно, либо без оптимизма глядят в будущее. Если это суждение верно, мне остается лишь сказать, что это, возможно, самый фатальный путь к национальному упадку и смерти.
  
   Что позволяет Смиту заключить (пассаж явно скопирован Лавкрафтом в его стихотворении):
  
   Но что за странный свет теперь пролит на Войну между Штатами, ее причину и ее окончательный итог! Помимо задач политической теории, Север желал освободить Негра, а Юг - удержать его в неволе. Рабом он вел защищенную, а по правде - тепличную, жизнь и удивительно процвел. Его прекраснодушные защитники пролили потоки крови и богатств, дабы разрушить стены его темницы, развеять спертый, душный мрак его узилища и подарить ему свежий воздух и свет небес. Но освобожденный не восстал с горящим взором, а гляньте! - сокрушен легчайшим ветерком и лучиком, зачах и умер!
  
   Все, что можно сказать в защиту "De Triumpho Naturae", - оно чуть менее ядовито, чем Смит.
   Проблема расизма Лавкрафта еще неоднократно будет подниматься в этой книге; от этого вопроса не стоит уклоняться, но его следует пытаться рассматривать - как это не трудно, - не впадая в эмоциональность и оценивая взгляды Лавкрафта в контексте преобладавших интеллектуальных течений того времени. Вряд ли в 15 лет Лавкрафт уже составил четкое мнение по расовому вопросу, и на его отношение, несомненно, повлияло окружение и воспитание. Достаточно вспомнить галлюцинации Уинфилда Скотта Лавкрафта о "негре", домогающемся его жены; он вполне мог передать свое предубеждение к чернокожим двухлетнему сыну. Самые ядовитые по предубежденности письма были написаны Лавкрафтом своей тетке Лилиан в 1920-х гг., которая скорее всего разделяла его настроения, подобно, вероятно, большинству членов их семьи.
   Лавкрафт и сам прекрасно разъясняет свои ранние взгляды на на эту тему, когда описывает свое появление в школе на Хоуп-стрит в 1904 г.:
  
   Но Хоуп-стрит достаточно близка к "Норт-Энду", чтобы в ней имелось заметное еврейское присутствие. Именно там я обрел свое неискоренимое отвращение к расе семитов. Евреи были бриллиантами в своих классах - расчетливо и обдуманно ограненными бриллиантами, - но их идеалы были корыстны, а манеры грубы. Не пробыв на Хоуп-стрит много дней, я уже стал довольно известен как антисемит.
  
   Похоже, последнее Лавкрафт признает с определенной гордостью. Весь этот пассаж довольно неудобен для желающих оправдывать Лавкрафта с той позиции, что он никогда не предпринимал прямых действий против расовых и этнических групп, которые презирал, ограничивая свои воззрения бумагой. Разумеется, неясно, чем именно он заработал школьную репутацию антисемита, но возникает мысль о некого сорта физических, а не только вербальных, демонстрациях.
   Расизм Лавкрафта проявлял себя во множестве форм, но я хотел бы особо затронуть его неприязнь к чернокожим. До конца своей жизни Лавкрафт сохранит веру в биологическую (как противоположность культурной) неполноценность черной расы и мнение, что необходима, пусть принудительно, строгая "цветная линия" для предотвращения метисации. Это воззрение появилось в конце XVIII века - и Джефферсон, и Вольтер были убеждены в биологической неполноценности негров, - и развивалось в течении XIX века. "Следы творения" Роберта Чемберса (1843), которые имелись в библиотеке Лавкрафта, выдвигают до-дарвиновскую эволюционную гипотезу, согласно которой человеческая раса прошла через несколько ступеней развития - от низшей (негры) к высшей (белые). В 1858 г. Абрахам Линкольн заявил, что "существует физическая разница между белой и черной расой, которая, по моему мнению, навеки воспрепятствует сосуществованию обоих рас в рамках социального и политического равенства". Теодор Рузвельт в письме 1906 г. заявляет: "Я целиком и полностью согласен с вами, что как раса и в массе своей они стоят ниже белых". Генри Джеймс в 1907 г. упоминает о "группе черных оборванцев [которые], куда ни глянь, бездельничали и грелись на солнышке".
   Я цитирую эти пассажи не в оправдание Лавкрафту, но чтобы продемонстрировать, насколько широко в 1905 г. подобные взгляды были распространены даже среди образованных людей. Жители Новой Англии были особенно враждебны к иностранцам и чернокожим по ряду причин, преимущественно экономического и социального характера. Лига ограничения иммиграции была основана в Бостоне в 1894 г., и ее первым президентом Джон Фиск, от чьих работ по антропологии Лавкрафт позднее был в восторге. В Провиденсе, как и в большинстве крупных городов, имелся четко ограниченный "негритянский" квартал; во времена детства Лавкрафта это был район севернее Олни-стрит.
   Любопытно, что оскорбительный стишок Лавкрафта был написан именно в то время, когда появление нового поколения чернокожих интеллигентов и политических лидеров бросило вызов стереотипам расовой неполноценности чернокожих. Знаменитый сборник эссе У.Э.Б. Дю Буа, "Души черного народа" (1903), будучи опубликован, стал сенсацией, хотя явно и не для Лавкрафта. Поэзия (Lyrics of Lowly Life, 1896) и романы (The Sport of the Gods, 1902) Пола Лоуренса Данбара заслужили высокую оценку Уильяма Дина Хауэллса и других критиков. Разумеется, черные писатели будут пребывать в безвестности вплоть до 1920-х гг. и расцвета Гарлемского Возрождения, которое прославит Зору Нил Херстон, Клода Мак-Кэя, Джина Тумера и Ленгстона Хьюза. Никого из этих литераторов Лавкрафт не читал, хотя и находился в Нью-Йорке в самый расцвет этого движения.
   Что он читал, так это, естественно, расистскую белую литературу того времени, будь то ностальгические певцы старого Юга, подобные Томасу Нельсону Пейджу (который пропагандировал точку зрения, разделяемую Лавкрафтом и Уильямом Бенджамином Смитом, на "идиллическую" жизнь черных рабов на плантациях), отпетые негрофобы вроде Томаса Диксона-мл. или писатели, подобные Фрэнку Норрису или Джеку Лондону, которые принимали за аксиому неполноценность "примитивных" людей и моральное право белых доминировать над ними. Позднее Лавкрафт признавался, что читал как роман (The Clansman, 1905), так и пьесу (The Clansman: An American Drama, 1905) Диксона, на которой основан фильм "Рождение нации", и, возможно, сразу по их появлении. Имелся в его библиотеке и Leopard's Spots Диксона (1902), другой отъявленно анти-негритянский роман. Симпатия Лавкрафта к южанам в Гражданской войне была очень давней и сохранится на протяжении всей его жизни. Он пишет, что они с Гарольдом Манро "симпатизировали конфедератам & разыгрывали все битвы [Гражданской] Войны в парке Блэкстоун". Еще в 1902 г. он напишет короткий стих в защиту Конфедерации, "C.S.A. 1861-1865: Звездный Крест ЮГА", и положит его на стол Эбби Хатэвей из школы Слейтер-авеню, чей отец сражался в армии северян.
   Научное опровержение расизма лишь зарождалось на рубеже столетий, начатое работой Франца Боаза (1858-1942), который стал основоположником этого направления. 15-летнему юноше простительно не обратить большого внимания на эту работу в 1905 г., но это куда менее простительно 40-летнему мужчине в 1930 г.; именно за это Лавкрафт заслуживает порицания.
  
  
   "De Triumpho Naturae" выглядит обособленным проявлением этого уродливого направления в мышлении и творчестве Лавкрафта; во всех других отношениях он продолжал трудиться на ниве отвлеченного интеллектуального мышления. Самым значимым литературным плодом 1905 г. - вдохновителем и руководителем которого, вероятно, выступал Франклин Чейз Кларк, - стал "Справочник по римским древностям", отмеченный в "Род-айлендском журнале астрономии" за 30 июля 1905 г. как "Скоро выйдет". Вот его описание:
  
   Карманный справочник римских древностей Г.Ф. Лавкрафта. В приложении к нему биографии некоторых великих римлян, включая Ромула, Л. Тарквиния, Л. Квинтия [sic] Цинцинната, М. Туллия Цицерона, К. Юлия Цезаря, Г. Октавия, М. Ульпия Траяна, Т. Флавия Сабина Веспасиана, Флав. Юстиниана и многих других, от A.V.C. до 1353 (753 до н.э. - 600 н.э.). Цена 50 цнт.
  
   "Журнал астрономии" от 13 августа 1905 г. заявляет, что книга уже готова и "Работа выйдет на гекто. по подписке". К сожалению, "Жизни великих римлян" в нее не вошли; вместо них имелся другой, неописанный материал, "неоценимый для юных исследователей Римской Истории или Литературы". Судя по цене в 50 центов, это, скорее всего, была самая солидная - хотя бы по объему - отдельная работа Лавкрафта того времени; к сожалению, она не сохранилась. Предлагаемый список биографий - неплохая подборка прославленных деятелей Республики и некоторых известных императоров. Вне всякого сомнения, Лавкрафт использовал римское летоисчисление (A.V.C. = Ab Urbe Condita, "от основания города") куда охотнее, чем вульгарный календарь, введенный христианами.
   Вполне вероятно, что эта работа дала Лавкрафту необходимую практику в создании литературной композиции; определенно, его проза нуждалась в доработке, если "Таинственный корабль" оказался лучшим, на что он был способен в 1902 г. Я не уверен, что у Кларка имелась особая склонность к сверхъестественной литературе, но даже если он всего лишь убедил Лавкрафта читать поменьше дешевых романов и побольше обыкновенной литературы, это принесло пользу. Похоже, нечто примечательное произошло за те три года, что прошли после "Таинственного корабля", и какая жалость, у нас нет произведений этого периода (включая рассказы, предположительно тогда написанные под влиянием Верна). В любом случае для нас полной неожиданностью становится изумительная зрелость рассказа, озаглавленного "Зверь в пещере" (The Beast in the Cave).
   Первый его набросок был сделан до отъезда из дома 454 на Энджелл-стрит, весной 1904 г., а окончательная редакция датируется 21 апреля 1905 г. Лавкрафт сообщает, что проводил целые "дни зубрежки в библиотеке" (т.е. в Публичной библиотеке Провиденса) в поисках легенд о Мамонтовой пещере в Кентукки. Лишь со временем Лавкрафт поймет, что лучше один раз лично увидеть, чем сто раз услышать.
   "Зверь в пещере" - рассказ о человеке, который постепенно осознает, что потерялся в Мамонтовой пещере и может никогда не найтись. Он колеблется между смирением своей судьбе и инстинктом самосохранения; но когда принимается кричать, чтобы привлечет к себе внимание, то призывает вовсе не проводника, которые вел их тургруппу, но странного зверя с шаркающей походкой, которого во тьме пещеры протагонист не может видеть, но только слышать. В попытке защитить себя от этой твари он швыряет в нее камнями и, похоже, смертельно ранит. Бросаясь прочь, он натыкается на проводника и приводит его обратно к месту стычки со зверем. "Зверь" оказывается человеком, потерявшимся в пещере много лет назад.
   История прекрасно написана и полна напряжения, хотя мало кто не сумеет угадать финал до того, как в нем патетически провозгласят: "Тварь, что я убил, странный зверь в глубокой пещере был - или был когда-то - ЧЕЛОВЕКОМ!!!" Любопытнее всего в этом рассказе детализированное внимание протагониста-рассказчика к состоянию своего ума (повествование ведется от первого лица), по мере того, как он сталкивается с аномальными феноменами. В начале он - подобно Лавкрафту - утверждает, что вопреки своему тяжелому положению и благодаря тому, что был "приобщен... к касте философов", он "получал немалое удовлетворение от бесстрастности своего поведения". И все же эта внешняя флегматичность тает по мере того, как темнота пещеры и близость неведомого существа начинает угнетать его: "Мое расстроенное воображение, как по волшебству, вызывало кошмарные омерзительные фигуры из окружающей меня зловещей тьмы, которая, казалось, физически давила на мое тело". Позднее он признается, что "беспочвенный, суеверный страх проник в мой разум". Подобно большинству протагонистов Лавкрафта, внешний рационализм рассказчика терпит крах перед ликом неведомого.
   Вопреки тому, что сам Лавкрафт позднее отвергал этот рассказ, как "невыразимо напыщенный и джонсоновский", "Зверь в пещере" превосходен для 14-летнего подростка, подлинный квантовый скачок от топорного "Таинственного корабля". Лавкрафт прав, заявляя, что "впервые написал рассказ, стоящий прочтения". Я не знаю, представлено ли в нем какое-либо существенное литературное влияние. Возможно, его можно рассматривать как своего рода зеркального двойника "Убийства на улице Морг" Эдгара По: в рассказе По то, что принимают за действия человека, оказывается работой обезьяны, здесь же тот, кого изначально принимают за обезьяну, оказывается человеком. Я не стану тратить время на этот вопрос, хочу лишь заметить, что и этот рассказ не о сверхъестественном. Его стиль действительно преувеличено старомоден, особенно учитывая, что действие, видимо, происходит в современности, и несколько перегружен деталями: "Никогда больше не увидеть мне благословленного света дня и не узреть милые холмы и долы прекрасного мира, оставшегося снаружи, - мое сознание более не питало и тени надежды". "Зверь в пещере", однако, первый рассказ Лавкрафта, в котором различимо отчетливое сходство с его зрелыми работами; он нашел-таки свой стиль и отныне будет лишь его совершенствовать.
   "Алхимик" (The Alchemist) (1908) еще более отточен в в стиле и технике. Антуан, последний из графов де С., повествует нам о своей жизни и родословной. Этот древний аристократический род обитал во Франции в величественном замке, окруженном густым лесом; но смертельное проклятие обременяет над ним. Антуан узнает о его причине, когда в должном возрасте читает рукопись, передаваемую в его роду из поколения в поколение. В XIII веке некий Мишель ("чаще именуемый Mauvais, Злой, за свою зловещую славу") обитал неподалеку вместе с сыном Шарлем по прозвищу Le Sorcier, Колдун. Эти двое практиковали черную магию и по слухам искали эликсир жизни. Им приписывали многочисленные исчезновения детей. Когда исчезает Годфрей, юный сын графа Анри, в гневе убивает Мишеля; затем Годфрея находится, а Шарль, узнав о случившемся, произносит проклятие:
  

Да не достигнет ни один отпрыск кровавого рода

Возраста более твоего.

  
   После чего выплескивает в лицо Анри некую склянку, и тот умирает на месте. С того времени никто в этом роду не пересекает рубеж 32-летнего возраста, в котором погиб Анри. Проклятие действует сотни лет, и Антуану не остается ничего иного, как полагать, что и его ждет подобная участь. Бродя в одиночестве по своему запустелому замку, он обнаруживает потайное подземелье, где видит жутковатого человека, "в длинном темном средневековом платье и старинном головном уборе". Этот человек рассказывает, что именно Шарль-Колдун убил Анри, а затем и Годфрея, когда тот достиг возраста Анри; Антуан недоумевает, как проклятие же могло продолжаться и позднее, "когда по законам Природы Шарль-Колдун давно должен был умереть". Когда человек набрасывается на Антуана, тот швыряет в него факелом, и платье незнакомца охватывает огонь. Но прежде чем испустить последний вздох, он открывает правду:
  
   "Глупец", - пронзительно прокричал тот, - "неужели ты не понял, в чем мой секрет? Жалкий умишко, не способный распознаешь, по чьей воле шесть веков твой род не мог избавиться от страшного проклятья! Разве не поведал я тебе о великом эликсире вечной жизни? Тебе ли не знать, что тайна Алхимии открыта! Я скажу тебе - это я! Я! что прожил шестьсот лет, дабы нести свою месть, ИБО Я - ШАРЛЬ-КОЛДУН!
  
   И этот финал не станет сюрпризом для мало-мальски внимательного читателя, поскольку Лавкрафт вновь слишком забегал вперед. Что, однако, примечательно в "Алхимике" - это его атмосфера. Если убийство чернокнижника Мишеля произошло в XIII веке, а Шарль-Колдун прожил шестьсот лет, тогда действие рассказа должно происходить в XIX веке; и в этом рассказе Лавкрафт одерживает небольшой триумф в воссоздании убедительной ауры средневековой древности. Рассказчик даже замечает, что "при моем уединении современная наука никак не затронула меня, и я трудился словно в Средних Веках".
   Как и в "Звере в пещере", подлинное сердце истории составляют эмоции рассказчика. Этот рассказ сильнее, чем его предшественник, выдает влияние По навязчивым вниманием протагониста к своему психологическому состоянию; многие его детали действительно напоминают нам о замечании Лавкрафта, что и он сам "ощущал родство с мрачными героями По с их разбитыми судьбами". Антуан - из древнего и благородного рода; но "бедность, немногим отличная от нужды, совокупно с гордостью, что позволяла осквернить свое имя занятием коммерцией, не позволили наследникам рода поддерживать свои владения в их первозданном великолепии". В результате Антуан - единственный ребенок - провел свои годы в одиночестве, "погрузившись в старинные фолианты, что заполняли сумрачную библиотеку нашего шато, и бесцельно, бестолково бродя в вечном полумраке призрачного леса"; его не подпускали к "крестьянской детворе", что обитала неподалеку. Легко заметить в этом умышленно искаженное, но все еще различимое описание собственного детства и воспитания Лавкрафта.
   И, наконец, "Алхимик" стал первым дошедшим до нас произведением Лавкрафта о сверхъестественном. Но даже здесь сверхъестественное проявляется в довольно непредвиденном направлении. Нас всячески убеждают, что сверхъестественный элемент рассказа - проклятие, заставляющее умирать в возрасте 32 лет; однако на поверку эти смерти оказываются просто убийствами. Сам убийца, Шарль-Колдун, является сверхъестественным компонентом, - это он неестественно продлил свою жизнь чародейством и "волей", чтобы отомстить за смерть своего отца. Финал рассказа показывает, что Лавкрафт по-прежнему чрезмерно склонен к наигранности; и действительно, он находил это одним из тяжелейших недостатков и всю свою карьеру его исправлял.
   Последняя страница рукописи "Зверя в пещере" имеет следующее примечание:
  

Страшные истории

I. Зверь в пещере

Г.Ф. Лавкрафт

(Период - Современность)

  
   Интересно отметить, что Лавкрафт уже тогда подумывал о сборнике своих работ; но мы не знаем, какие еще работы (если они были) в него бы вошли. Оригинальная рукопись "Алхимика" не сохранилась, так что мы не знаем, был ли он частью сборника. Такое вполне возможно, ведь, если "Зверь в пещере" - история из "Современности", тогда "Алхимик" мог быть частью предполагаемого подраздела "старинных" историй, пусть даже, как уже упоминалось, его действие происходит преимущественно в XIX веке.
   У нас есть лишь намеки на то, что Лавкрафт написал за следующие три года, - он заявлял что в 1908 г. уничтожил все, написанное за последние пять лет, кроме трех рассказов. Позднее Лавкрафт обнаружит общую тетрадь, несущую название одной из утраченных историй, датируемых 1905 г.: "Ушел - но куда?" Как он насмешливо замечает: "Клянусь, это был пришелец из ада! Название выражало участь самого рассказа". Было и нечто под названием "Картина" (1907); в своей записной книжке он описывает ее, как об "изображении наивысшего ужаса". Вот что он пишет об этом рассказе:
  
   У меня человек в парижской мансарде рисует загадочный холст, воплощающий квинтэссенцию всех ужасов. Однажды утром его находят за мольбертом разорванным & растерзанным. Картина уничтожена, словно в титанической борьбе - лишь в одном углу рамы сохраняется кусок холста...& на нем коронер к своему ужасу обнаруживает нарисованную тех когтей, что явно прикончили художника.
  
   Возможно, в нем смутно различимо влияние "Овального портрета" По, где художник, рисуя портрет своей жены, высасывает из женщины жизнь и переносит ее на холст.
   Об еще одном рассказе нам известна его тема, но не название. "Идея римского поселения в Америке пришла ко мне много лет назад - честно говоря, я начал рассказ на эту тему (только он был про Центральную Америку, а не про США) в 1906 или 1907, но так и не закончил". Эта история, наверняка, была бы увлекательна, ведь она сочетала в себе две из трех черт, что по словам Лавкрафта составляли ядро его личности - любовь к древности и любовь к необычному. Непохоже, правда, чтобы она была о сверхъестественном, и, следовательно, она - даже законченная - вряд ли вошла бы в предполагаемый сборник "Страшных историй". Скорее, она производит впечатление исторической фантазии на тему плавания римской триремы через Атлантику в Южную Америку и встречи римлян с местными майя. Без сомнения, Лавкрафта уже тогда привлекали таинственные древние цивилизации Центральной и Южной Америки, интерес к которым он сохранил на всю жизнь.
   К 1908 г., ко времени своего четвертого юношеского "почти-срыва" Лавкрафт решает, наконец, что он не фантаст, и предпочитает посвятить себя науке и художественной литературе. И, несмотря на многообещающих "Зверя в пещере" и "Алхимика", его тогдашнее решение не было совершенно беспочвенным. Непохоже, чтобы он посылал что-то из сохранившихся рассказов - или любой другой - в журналы или издательства; а если бы и посылал, их, скорее всего, отвергли бы - преимущественно из-за старомодного стиля. Однако к тому времени у Лавкрафта уже накопилось солидное число научных публикаций, и казалось резонным продолжать придерживаться этого курса и стать профессиональным писателем-публицистом.
  
  
   Впервые Лавкрафт попал в печать с письмом (от 27 мая 1906), опубликованным 3 июня в Providence Sunday Journal. Это письмо, озаглавленное (несомненно, редактором) "Никаких прохождений Марса", указывает на элементарную ошибку - Марс не мог проходить по Солнцу, находясь вне земной орбиты, - сделанную неким астрологом в письме к редактору, которое опубликовали 27 мая. 16 июля 1906 г. Лавкрафт пишет письмо в Scientific American на тему поисков планет Солнечной системы за орбитой Нептуна. К большой его радости письмо было напечатано в номере 25 августа 1906 г. под заголовком "Транснептунианские планеты". По всей видимости, оно не являлось откликом на какую-то статью в Scientific American, но просто призывом ко всем обсерваториям мира объединить усилия в поисках планет за Нептуном, существование которых предполагалось многими астрономами. Если они "объединятся и тщательно сфотографируют эклиптику, это делается при охоте на астероиды, небесные тела, вероятно, обнаружатся". Любопытно, что Лавкрафт не принимает в расчет возможность чисто математических методов нахождения подобных планет, хотя именно они во многом и помогли в 1930 г. открыть Плутон.
   Но письменная кампания Лавкрафта во благо науки была далеко не закончена. В Providence Sunday Journal за 12 августа 1906 г. опубликовано - под заголовком "Земля не пуста" - его письмо, написанное 6 днями ранее; оно касается теории полой Земли, выдвинутой в книге Уильяма Рида "Фантом полюсов" (1906) и послужившей основой для статьи в Journal от 5 августа. Лавкрафт последовательно сокрушал ее аргументы, изложенные в книги (или, скорее, в статье, поскольку саму книгу он по собственному признанию не читал).
   Примерно тогда же Лавкрафт начинает одновременно вести две астрономические колонки для местных газет, Pawtuxet Valley Gleaner и Providence Tribune (утренние, вечерние и воскресные выпуски). Первая статья в Gleaner появилась 27 июля 1906 г., и после месячного перерыва они выходили еженедельно вплоть до конца 1906 г. Первая статья в Tribune вышла 1 августа 1906 г.; они шли ежемесячно до 1 июня 1908 г.
   Pawtuxet Valley Gleaner была еженедельной газетой, основанной в Фениксе (Род-Айленд), общине, ныне вошедшей в состав города Вест-Ворвик, что к юго-западу от Провиденса. Газета с 1876 г. выпускалась Джоном Х. Кэмпбеллом и Рубеном Кэпроном; впоследствии Кэмпбелл стал ее единственным владельцем и одновременно редактором и издателем. Лавкрафт упоминает ее как "сельскую газету", заявляя, что Филлипсы покупали ее, когда бывали в Грине. Он также уточняет:
  
   Эта сельская газета была оракулом тех краев, откуда происходила семья моей матери & покупалась нашим семейством ради старых времен. Имя "Филлипс" было волшебным словом в Западном Род-Айленде, & Gleaner был готов напечатать & поставить в номер, что угодно от внука Уиппла У. Филлипса. Лишь банкротство Gleaner положило конец моей деятельности на ее страницах.
  
   Возникает вопрос, сколько же времени Лавкрафт сотрудничал с этой газетой. В том же письме он утверждает, что "В 1906, 1907 & 1908 я наводнял Pawtuxet Valley Gleaner своими статейками"; однако ни одного номера позднее 28 декабря 1906 г., по всей видимости, не сохранилось. В то же время заметки в конкурирующей газете Pawtuxet Valley Daily Times наводят на мысль, что Gleaner продолжал выходит, по меньшей мере, весь 1907 г. Так как Лавкрафт письме в 1916 г. вспоминает о событиях менее чем десятилетней давности, можно принять его заявление, что газета продолжала существовать и в 1908 г. и что он сотрудничал с ней до самого конца.
   Статьи в Gleaner - многие из них основывались на соответствующих статьях "Род-айлендского журнала астрономии" - не просто предоставляли информацию об астрономических текущего месяца; они были в числе первых - многолетних - попыток Лавкрафта просветить публику о фундаментальных основах астрономии. Лавкрафт выбирал дискуссионные вопросы о Марсе, Луне и Солнечной системе, которые, как он считал (и, вероятно, не зря), публика найдет занимательными. Он осторожно одобряет как "не только возможное, но даже вероятное" мнение Персиваля Лоуэлла об искусственном ирригационном происхождении марсианских каналов; но, возвращаясь к вопросу о лунных каналах, он становится на сторону Пикеринга - что это глубокие желоба, полные инея; он отвергает теорию Вулкана (гипотетической планеты внутри орбиты Меркурия), но, повторяя свое письмо в Scientific American, заявляет, что планеты за Нептуном следует искать методом астросъемки. По решающему вопросу "Может ли человек достичь Луны?" Лавкрафт придерживается мнения, что многие трудности - отсутствие воздуха, гравитации, крайний холод - можно преодолеть; основной же камень преткновения - "движущая сила", т.е. способ поднять сателлит с Земли. Он рассматривает три возможности:
   а) Выстрелить снарядом с людьми внутри из громадного орудия.
   б) Расположить между Землей и транспортным средством экран, состоящий из некого материала, непроницаемого для гравитации.
   в) Двигать снаряд с помощью электрического отталкивания.
   Из них Лавкрафт склоняется к последней; однако он сомневался, что подобное путешествие произойдет "при жизни кого-либо из читающих сейчас эти страницы".
   Статьи для Providence Tribune, как правило, менее интересны, - они более механически описывают небесные явления каждого месяца, что заслуживают внимания, несколько повторяясь в процессе. Однако они примечательны тем, что являются одним из редких случаев публикации иллюстраций Лавкрафта; из двадцати статей шестнадцать сопровождены картами звездного неба, нарисованными от руки; в единичном случае (Evening Tribune за 3 марта 1908 г.) напечатана только иллюстрация, но не статья (статья с иллюстрацией были в Morning Tribune накануне).
   Лавкрафт пишет, что одна из этих статей как-то раз чуть не стала причиной большой неловкости - дело было в 1907 г., когда Уинслоу Аптон представил его астроному Персивалю Лоуэллу, дававшему тогда лекцию в Сейлз-Холле Университета Брауна. Вот что Лавкрафт пишет:
  
   С эгоизмом своих 17 лет я боялся, что Лоуэлл прочел, что я понаписал! Я старался говорить, как можно уклончивее, и к счастью обнаружил, что выдающийся астроном более склонен расспрашивать меня о моем телескопе, учебе и т.п., нежели обсуждать Марс. Проф. Аптон вскоре увел его на платформу, и я поздравил себя с тем, что беда миновала!
  
   В этом вроде бы невинном отчете есть несколько странных моментов. Во-первых, в статьях Tribune не упоминается о домыслах Лоуэлла касательно марсианских каналов или вероятных обитателей Марса. Во-вторых, хотя Лавкрафт в своем письме и заявляет, что "я никогда не имел, не имею и не буду иметь ни малейшей веры в домыслы Лоуэлла, мы уже видели, что он одобрительно назвал их "вероятными" в в статье для Pawtuxet Valley Gleaner. В итоге, остается неясным, что же в действительности произошло при встрече Лавкрафта с Лоуэллом.
   Создается ощущение, что покупка, тогда же сделанная Лавкрафтом на свои деньги - отремонтированная печатная машинка Ремингтона 1906 г. - связана с публикациями его статей по астрономии. Он не использовал печатную машинку ни при изготовлении научных журналов на гектографе (они до конца оставались рукописными), ни даже, видимо, при написании рассказов (от этого периода не сохранилось ни одного печатного черновика), так что подготовка астрономических колонок - единственных материалов, посылаемых издателем, - является единственным логичным объяснением покупки печатной машинки. Эта печатная машинка сохранилась у Лавкрафта на всю жизнь.
   По словам Лавкрафта в 1906 г. он также написал объемистую монографию, "Краткий курс астрономии - описательный, практический и наблюдательный; для начинающих и обыкновенных читателей": "он дошел до отпеченной [на машинке] и проиллюстрированной стадии (около ста пятидесяти страниц), хотя ни одного экземпляра не сохранилось". И не только не сохранилось, но нет даже упоминаний о нем ни в одном из номеров "Журнала астрономии" за 1906 и 1907 г. Это кажется очень странным. В письме 1918 г. Лавкрафт говорит, что в 1906 г. "засел писать книгу - полное пособие по астрономии", но не говорит, что закончил ее; остается лишь предполагать, что это так. До наших дней дошла только часть этой работы - явно наиболее солидного научного труда из когда-либо написанных Лавкрафтом: работа под названием "Небесные объекты для всех", чье предисловие гласит "Остальная часть этой работы напечатана в "Кратком курсе астрономии" того же автора".
  
  
   Цитата из "Исповеди Неверующего", открывающая данную главу, показывает насколько радикально изучение астрономии повлияло на его концепцию Вселенной. Именно периодом 1906 г. мы можем с уверенностью датировать пробуждение философского сознания Лавкрафта. До того у него были лишь мелкие конфликты с церковными авторитетами в воскресной школе. В первые ее посещения (если он действительно ходил туда в 7-летнем возрасте) он принимал сторону римлян против христиан, но лишь по причине любви к римской истории и культуре, а не из-за антиклерикальных наклонностей. В девять лет он, по своим словам, ставил своего рода эксперимент по сравнению разных религий, по очереди представляя, что верить в них, чтобы посмотреть, убедят ли они его; очевидно, не убедили. Все это привело к последней стычке в воскресной школе:
  
   До чего хорошо я помню свои распри с воскресно-школьными учителями в последний период своего принудительного обучения! Мои 12 лет, - и безнадежность этого учреждения. Ни один ответ моих набожных наставников не удовлетворял меня, а мои требования, чтобы они прекратили все принимать на веру, серьезно огорчали их. Связное мышление было чем-то новым в их мирке семитской мифологии. В конце концов, я увидел, что они безнадежно привязаны к голословным догматам и традициям, и прекратил принимать их всерьез. Воскресная школа сделалась для меня просто местом, где можно было безобидно развлекаться подтрунивать над набожными ретроградами. Моя мать это заметила и перестала принуждать меня туда ходить.
  
   Дорого бы я дал, чтобы поприсутствовать на одном из этих уроков. Предположительно, они происходили в Первой Баптистской церкви, прихожанкой которой по-прежнему числилась его мать.
   Но годы изучения астрономии породили "космицизм", что станет краеугольным камнем его философских и эстетических воззрений:
  
   К своему тринадцатому дню рождения я был глубоко впечатлен человеческой недолговечностью и незначительностью, а к семнадцати годам - примерно тогда я сочинил несколько особенно подробных вещей на эту тему, - у меня во всех основных деталях сложились мои нынешние пессимистичные взгляды на космос. Тщетность всякого бытия начала поражать и подавлять меня; и мои ссылки на человеческий прогресс, прежде полные надежды, постепенно начали терять свой энтузиазм ("Исповедь Неверующего").
  
   Здесь не объясняется, почему у Лавкрафта от изучения астрономии развились "пессимистичные взгляды на космос". Другой момент из этого эссе - "Моя позиция всегда была космической, и я смотрел на человека как бы с другой планеты. Он был всего лишь любопытным видом, доступным для изучения и классификации" - заставляет задумать, но ничего конкретно не дает. Отрешившись от веры в божество как от научной недоказуемой, Лавкрафт остался с осознанием того, что человечество (вероятно) одинокого во вселенной - по крайней мере, у нас нет способа установить контакт со внеземными цивилизациями, - и что количественная незначительность нашей планеты и всех ее обитателей в пространстве и во времени, как следствие несет с собой и качественную незначительность.
   Одним довольно примечательным следствием увлечений Лавкрафта стал инстинкт реформатора, который привел его к попытке просветить массы - или хотя бы одного их представителя:
   В Публичной библиотеке я наткнулся на внешне многообещающего шведского мальчика - он работал в "стеллаже", где держали книги, - и пригласил его в дом, чтобы расширить его интеллект (мне было пятнадцать, и ему около того, хотя он был меньше ростом и выглядел моложе). Я полагал, что обнаружил немого безвестного Мильтона (он выказывал большой интерес к моей работе), и вопреки материнским протестам часто принимал его в своей библиотеке. Тогда я верил в равенство и бранил его, когда он звал мою мать "Мэм" - я говорил, что будущий ученый не должен разговаривать как слуга! Однако вскоре он обнаружил качества, что меня не привлекали, и мне пришлось предоставить его своей плебейской судьбе.
  
   Этот рассказ крайне интересен. Мы знаем, кто был этот мальчик: Артур Фредлунд, живший в доме 1048 на Эдди-стрит в Вест-Сайде, сразу за рекой Провиденс. О степени, до которой Лавкрафт взял Фредлунда, говорит реклама на задней обложке "Род-айлендского журнала астрономии" за сентябрь 1906 г., где сказано, что Фредлунд (несомненно, не без помощи Лавкрафта) снова в деле и отныне редактор "Научного бюллетеня", который не выходил с сентября 1905 г. То, что Лавкрафт позволил Фредлунду забрать одну из своих самых ранних научных периодик, показывает, как многое он видел в этом юноше. Мы не знаем, какие же открывшиеся "качества" отвратили Лавкрафта от него, - у нас нет никаких иных данных об этом инциденте.
   Тот факт, что мать Лавкрафта возражала против визитов Фредлунда в их дом - тогда как она явно не возражала против других его друзей; к примеру, Стюарт Коулмен ни разу не упоминает о "материнских протестах" на его приходы, - похоже, указывает на социальный снобизм Сюзи. Разумеется, Лавкрафт как представитель белой аристократии Провиденса и сам не был свободен от классового сознания, - если судить по его упоминаниям "белой швали Тэйлоров", посещавших школу на Слейтер-авеню. В течение своей жизни он поочередно - а иногда и одновременно, - верил то в элитарность класса и происхождения, то в элитарность мышления; последнее мнение постепенно брало верх, но он никогда полностью не отказался и от первого. Здесь мы видим, как научный энтузиазм и удовольствие иметь последователя, который "выказывал большой интерес" к его работе, вывели его интеллектуальный аристократизм на первый план; возможно, именно "плебейские" "качества", проявленные Фредлундом, заставили Лавкрафта решить, что аристократизм происхождение не стоит полностью сбрасывать со счетов.
   В 1908 г. Лавкрафт стоял на пороге зрелости: он неплохо учился в школе на Хоуп-стрит, обрел обширные познания в химии, географии, астрономии и метеорологии и достиг литературных успехов как латинист, поэт и прозаик. Казалось, что ему суждена карьера преподавателя; возможно, он стал бы американской версией тех оксфордских профессоров, что сочиняли детективы, - преподавал бы астрономию в университете, а в свободное время писал бы страшные рассказы. В любом случае, будущность столь развитого и образованного молодого человека казалась безоблачной.
   Одно вызвало крушение этого будущего - и навеки обеспечило Лавкрафту невозможность вести "нормальную" жизнь, - это его четвертый "почти-срыв", самый серьезный за всю его жизнь. В каком-то смысле он так никогда от него и не оправился.
  
  
  
   Ссылки:
   * То есть, аналог современных песен из супермаркета.
   ** Перевод взят отсюда. Полный текст стихотворения на английском и русском там же.
  
  
  
   Примечание: Перевод не преследует никаких коммерческих целей и делается непрофессионалом исключительно ради собственного удовольствия. Имеющиеся в тексте книги ссылки самого Джоши по большей части не приведены (пока). Все ссылки, помимо специально оговоренных, сделаны мною.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"