Аннотация: К.С.Льюис, "О женском священстве". Насколько мне известно, это небольшое эссе ранее на русский язык не переводилось.
К.С.Льюис
ОЖЕНСКОМ СВЯЩЕНСТВЕ
перевод В.Фоканова, 9.X.2025
"- Балы привлекали бы меня значительно больше, - сказала мисс Бингли, - если бы устраивались по-другому. Насколько разумнее было бы вести интересные дискуссии, чем отплясывать целый день.
- Несравненно разумнее, я бы сказал. - отвечал её брат. - Но, осмелюсь заметить, дорогая, это вряд ли можно было бы назвать балом."
Далее сказано, что мисс Бингли не снизошла до ответа - однако таким образом Джейн Остен не дала толком высказаться и её брату. А между тем Бингли вполне мог бы ответить с достоинством. Да, в некотором смысле разговоры более разумны. В дискуссиях мыслительная способность играет главную роль, а в танцах - не главную. Но нет ничего неразумного в том, чтобы иногда пускать в ход и другие наши способности. В некоторых случаях и для некоторых целей даже совершенно неразумно не пускать их в ход. Человек, который попытается объездить лошадь, написать стихотворение или зачать ребёнка исключительно при помощи рассуждений, поведёт себя неразумно; хотя сами по себе рассуждения являются более разумной деятельностью, чем та, которая требуется для достижения этих целей. Разумно не рассуждать или не ограничиваться рассуждениями там, где это неуместно; и чем разумнее человек, тем лучше он это понимает.
Эти замечания не являются вкладом в критику романа "Гордость и предубеждение". Они пришли мне в голову, когда я услышал, что Англиканской церкви настойчиво советуют признать право женщин на священство в церкви. Мне, правда, подсказали, что наши власти в данный момент вряд ли станут всерьёз рассматривать такое предложение. Сделать такой революционный шаг, отрезать себя от христианского прошлого, углубить разногласия между нами и другими церквями, введя неслыханный обычай - явное и вопиющее безрассудство. Англиканская церковь этим решением была бы разнесена в клочья. Но это предложение беспокоит меня не только с практической точки зрения. Оно затрагивает нечто более глубокое, чем каноническое право.
Я с большим уважением отношусь к тем, кто хочет, чтобы женщины могли священствовать. Я считаю их искренними, благочестивыми и здравомыслящими людьми. Настолько здравомыслящими, что, боюсь, не выходит ли уже такое здравомыслие за рамки разумного. Моё возражение будет того же рода, каким было возражение Бингли на замечание его сестры. При том, что такое решение выглядит рационально, Церковь после этого "вряд ли можно будет назвать Церковью".
На первый взгляд кажется, что разумность (как и в случае мисс Бингли) явно на стороне новаторов. Ведь в Церкви не хватает священников. А между тем женщины, как уже давно всем ясно, прекрасно справляются со всеми видами деятельности, которые когда-то считались исключительно мужскими. Никто из тех, кто противится введению женского священства, не станет утверждать, что благочестие, рвение, образованность и прочие качества, необходимые для пастырского служения, проявляются в женщинах меньше, чем в мужчинах. Что же тогда, кроме предрассудков, порождённых традицией, мешает нам использовать для пополнения рядов духовенства эти огромные незадействованные резервы - стоит только признать, что женщины здесь, как и во многих других профессиях, могут и должны стать наравне с мужчинами? И этому неопровержимому выводу из совершенно рациональных рассуждений противники нововведений (многие из которых, кстати, женщины) поначалу могут противопоставить лишь смутное чувство отвращения и неловкости, которое им трудно оформить в разумные доводы.
То, что такое неприятие вызвано отнюдь не недооценкой роли женщины, явствует, как мне кажется, из истории. В Средние Века благоговение перед одной земной Женщиной достигало такого накала, что можно было не без оснований опасаться, что Пресвятая Дева в глазах почитателей сделалась чем-то вроде "четвёртого лица Троицы". Но, насколько мне известно, именно в эти эпохи Пресвятой Деве никогда не приписывали ничего даже отдалённо напоминающего священнический сан. Всё дело нашего спасения стоит на решении, которое она приняла, произнеся слова "Се раба Господня"; девять месяцев она пребывала в совершенно немыслимой близости с вечным Словом; и у подножия Креста - опять же мы находим именно её. Но она не присутствует ни на Тайной вечери, ни при сошествии Святого Духа в день Пятидесятницы. Так уж повествует Писание. И вы не можете отговориться тем, что в те времена обычаи обрекали женщину на молчание и затворничество. Женщины-проповедницы уж точно были. В Деяниях упомянут человек, все четыре дочери которого "пророчествовали", то есть проповедовали. (Деян. 21:9) Даже во времена Ветхого Завета мы уже встречаем пророчиц. Но все эти женщины именно пророчествовали, а не священствовали.
И тут реформатор-рационализатор, конечно, вправе спросить, почему, если женщины могут проповедовать, им не дано выполнять прочие функции священства. Вопрос этот ещё усилит наши затруднения. Нам придётся признать, что на самом деле нас отделяет от наших оппонентов разница в самом понимании слова "священник". Чем больше они указывают (совершенно справедливо) на компетентность женщин в управлении, их такте и сочувствии в качестве советчиц, их природном таланте "навещать", тем больше мы чувствуем, что самое главное при этом совершенно упускается из виду. Для нас священник - это прежде всего представитель, даже дважды представитель - это человек, который представляет нас перед Богом и Бога перед нами. В церковных обрядах это выражается даже внешне. Иногда священник поворачивается к нам спиной и лицом к алтарю - он обращается к Богу от нашего имени; иногда он поворачивается к нам лицом и обращается к нам от имени Бога. Никто не усомнится, что женщина вполне может делать первое; вся сложность заключается во втором. Но почему? Почему женщина не может в обряде олицетворять Бога? Конечно, не потому, что женщины всегда - или хотя бы в среднем - менее святы, менее милосердны или менее разумны. Женщина как образ Божий совершенно равна мужчине; а конкретная женщина конкретного мужчину вполне может и превосходить. Чтобы уяснить, почему женщина всё же не может олицетворять Бога, нам придётся рассмотреть ситуацию не только с этой стороны.
Вообразите, что будет, если реформатор от утверждения богоподобия женщины перейдёт к вроде бы логично вытекающему из него утверждению женоподобия Бога. Он скажет, что нет разницы, молиться ли "Отче наш, сущий на небесах", или "Матерь наша, сущая на небесах". Он может дойти до утверждения, что Воплощение вполне могло состояться не в мужской, а в женской форме, а Второе Лицо Троицы именоваться не Сыном, а Дочерью. Даже мистический брак можно вывернуть наизнанку, представив Церковь Женихом, а Христа - Невестой. Мне кажется, подобные утверждения совершенно неизбежны, если мы согласимся, что женщина действительно может представлять Бога не хуже, чем мужчина.
Но если бы все эти предположения вдруг действительно воплотились в жизнь, мы бы превратились в адептов совершенно другой религии. У человечества есть опыт поклонения богиням; и в очень многих религиях жрицами являлись женщины. Но христианство настолько непохоже на подобные религии, что даже игнорируя смущение и ужас, которые у большинства христиан вызывает мысль о переводе богословия в женский род, и руководствуясь исключительно логикой, приходится всё же задаться вопросом: "Откуда берётся эта разница? Ведь если Бог на самом деле не является биологическим существом и не имеет пола, какая же разница, говорится ли "Он" или "Она", "Отец" или "Мать", "Сын" или "Дочь"?
На это христиане могут ответить только то, что Сам Бог предписал нам, в каком роде, женском или мужском, следует говорить о Нём. Не придавать этому значения, - значит либо утверждать, что мужской образ Бога порожден людьми, а не задан свыше, либо утверждать что заданный свыше образ мог быть произволен, случаен. А это, безусловно, неприемлемо. Если принять это за истину, то это будет не аргументом в пользу женского священства, это будет аргументом против истинности христианства. Кроме того, это, безусловно, будет снижением значимости каких бы то ни было образов вообще. Ведь даже не обращаясь к религии, мы знаем, хотя бы из поэтического опыта, что образ и восприятие связаны теснее, чем может их связать какое бы то ни было рациональное пояснение; и что религиозная жизнь ребёнка, которого научили молиться Небесной Матери, будет радикально отличаться от религиозной жизни христианского ребёнка. Образ и восприятие связаны столь же нерасторжимым единством, как человеческое тело и человеческая душа.
Новаторы на самом деле подразумевают, что пол - это нечто земное, не имеющее аналогов в духовном мире. Сказать, что мужчины и женщины в равной степени подходят для определённой профессии, - значит сказать, что для этой профессии пол не имеет значения. Что тех и других можно заменить на воображаемых лиц "никакого" пола.
Конечно, по мере того как государство становится всё более похожим на улей или муравейник, ему требуется всё больше рабочих особей "никакого пола". Может быть, этот подход неизбежен в экономике и политике. Но в нашей христианской жизни мы не можем отходить от реальности. Мы не однородные единицы, а различающиеся и потому дополняющие друг друга части мистического тела. Леди Нанбернхольм утверждала, что равенство мужчин и женщин - это христианский принцип. Я не помню таких текстов Священного Писания или высказываний Отцов Церкви, в которых бы утверждалось что-либо подобное; такое не встретишь даже у Хукера и в Общем Молитвослове, но дело даже не в этом. Дело в том, что если слово "равенство" не понимать как "полная взаимозаменяемость", то такое равенство не может оправдать священства женщин. Ведь равенство людей, подразумевающее их взаимозаменяемость (как взаимозаменяемы счётчики или краны), является выдуманной юридической условностью. Эта вполне полезная и работающая в обществе юридическая фикция. Но в Церкви фикции неприемлемы. Одной из целей, ради которых был создан пол, было стремление выразить для нас сокровенную природу Бога. Одна из функций человеческого брака - выражать природу союза между Христом и Церковью. У нас нет права брать органичные, не поддающиеся упрощению образы, которые Бог нарисовал на холсте нашей природы, и перемещать их, как если бы они были простыми геометрическими фигурами.
Подобные истины наш разум именует "сверхъестественными". Да, так и есть. Церковь утверждает, что является носителем откровения. Если это утверждение ложно, то следует не женское священство вводить, следует поскорее упразднять священство как таковое. Если же это правда, то мы не должны удивляться, что в Церкви присутствует элемент, который неверующие назовут неестественным, а верующие сверхъестественным. В ней должно быть что-то, что не поддаётся разуму, хотя и не противоречит ему, - как не поддаётся полной рационализации секс и чувства на естественном уровне. В этом вся суть проблемы. Англиканская церковь может оставаться Церковью, только если она сохранит этот не поддающийся растворению элемент. Исключить его, изгнать всё, что не может быть объяснено, рационализировано и подогнано под схему, значит променять Откровение на доброго старого призрака - Естественную Религию.
Мне, как мужчине, больно осознавать привилегии и бремена, которые христианство возлагает на мой пол. Я с сокрушительной ясностью вижу, как мало мы, реальные мужчины, соответствуем месту, которое нам отводят. Но в армии есть поговорка: "Честь отдают форме, а не тому, кто её носит". Только тот, кто облечён в мужскую форму, может (временно, до Второго Пришествия) представлять Господа в Церкви, хотя на самом деле все мы, и вместе и порознь, женственны по отношению к Нему. Из нас, мужчин, часто получаются плохие священники. Это потому, что мы не таковы, каким предназначено быть мужчинам. Спасёт ли замена нас на тех, кто и по природе не предназначен ими быть? Из конкретного мужчины может выйти плохой муж; но вы не исправите ситуации, поручив его роль жене. Он может быть плохим партнёром в танце. Что ж, выход в том, чтобы мужчины усерднее посещали танцклассы; а не в том, чтобы приказать истребить в танцах различие между мужской и женской ролями и полагать всех танцоров существами нейтрального пола. Это, может быть, в высшей степени разумно, цивилизованно и просвещённо, но, повторюсь, это будет "уже совсем не похоже на бал".
Кстати, параллель между Церковью и балом не так надуманна, как может показаться поначалу. Церковь и должна быть похожа на бал - по крайней мере, похожа на него гораздо больше, чем на фабрику или на политическую партию. Ведь партии и фабрики это, строго говоря, искусственные конструкты, а Церковь находится в самом центре человеческой природы. Бал - всё-таки где-то посередине. Фабрика и политическая партия - "их может создать дыхание, их создало дыхание" (Голдсмит). В них мы имеем дело не с человеком в его полноте, а только с человеком как "голосом" или "элементом". Разумеется, я использую слово "искусственный" не в его уничижительном смысле. Искусственные конструкты необходимы. Но, поскольку они искусственны, мы можем менять их, совершенствовать, отбрасывать, экспериментировать с ними... Однако танец облекает в форму нечто естественное, нечто присущее человеку по природе, а именно - ухаживание. Мы не можем произвольно изменять суть танца, он просто перестанет быть собой. В случае с Церковью всё ещё неотвратимее: в ней мы имеем дело с мужским и женским не просто как с природными фактами, а как с живым и грозным отражением Факта, который совершенно не поддаётся нашему контролю и в значительной степени находится за пределами нашего познания. Или, скорее, не мы имеем с Ним дело, а (как мы скоро убедимся, если попытаемся его произвольно менять) Он имеет дело с нами.
Первоначально опубликовано под названием Notesontheway ("Путевые заметки") в журнале Time and Tide, вып. XXIX (14 августа 1948 года). Впоследствии было переиздано под названием On Women Pastors в посмертно изданной книге Godinthedock ("Бог под судом",) опубликованной издательством William B. Erdmanns, Гранд-Рапидс, Мичиган.