Фурзиков Николай Порфирьевич : другие произведения.

Стивен Бакстер "Вакуумные диаграммы" (Ксили 5)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Вакуумные диаграммы" - это роман, основанный на рассказах, которые - вместе с романами "Плот" (1991), "По ту сторону времени" (1992), "Поток" (1993) и "Кольцо" (1994) - составляют серию "Ксили" об истории будущего. Для этого издания переработаны 22 рассказа, написанные в период с 1987 по 1995 год, включая опубликованные в малотиражных журналах; каждый рассказ привязан к уточненной и расширенной хронологии в конце произведения; вставлены сноски на романы, и в качестве связующего использован новый рассказ "Ева".

Стивен БАКСТЕР

ВАКУУМНЫЕ ДИАГРАММЫ

  

Малколму Эдуардсу, Дэвиду Принглу и Крису Шеллингу

  

Перевод: Н.П. Фурзиков

Предисловие

  
   "Вакуумные диаграммы" - это роман, основанный на рассказах, которые - вместе с романами "Плот" (1991), "По ту сторону времени" (1992), "Поток" (1993) и "Кольцо" (1994) - составляют серию "Ксили" об истории будущего.
   Для этого издания переработаны рассказы, написанные в период с 1987 по 1995 год; каждый рассказ привязан к уточненной и расширенной хронологии в конце произведения; вставлены сноски на романы, и в качестве связующего использован новый рассказ "Ева".
   Из включенных сюда двадцати двух рассказов четыре были впервые опубликованы в Isaac Asimov's Science Fiction Magazine, один в журнале SF Age, один в антологии Writers Of The Future и восемь в Interzone. Два рассказа, "Лизерль" и "Золотые реснички", были включены в ежегодные коллекции Legend Year's Best SF под редакцией Гарднера Дозуа. Остальные в основном появлялись в малотиражных журналах, и, хотя поклонники знают об этих произведениях, до этого сборника они были практически недоступны.
  
  

ЕВА

  
   5664 год н.э.
  
   Крейсер призраков завис между Землей и Луной.
   Корабль представлял собой грубый овоид, сплетенный из посеребренной веревки. К стенам были прикреплены приборные панели и энергетические капсулы. Вокруг меня призраки цеплялись за веревки, как кисти винограда за виноградную лозу.
   Синева полумесяца Земли мерцала на их пульсирующих выпуклых поверхностях.
   Земля свернулась и исчезла.
   Первый гиперпространственный прыжок был огромным, длиной в тысячи световых лет. Затем, в череде ошеломляющих прыжков, мы выплыли за пределы Галактики.
   Мы падали наклонно к плоскости диска. Ядро представляло собой люстру розовато-белого света в тысячи световых лет в поперечнике, висевшую у меня над головой. Спиральные рукава - облачные, струящиеся - безмятежно двигались надо мной. Я увидел, что вдоль рукавов были разбрызганы пузырьки газа, вздувшиеся цветные пузыри.
   Галактический свет мерцал на посеребренной плоти призраков и на моем собственном теле.
  
   Мы достигли базы призраков - далеко от дома, в гало Галактики.
   Это была типичная конструкция призраков: выдолбленный спутник, каменный шар диаметром в тысячу миль, и он был пронизан проходами и полостями. Он висел под огромным потолком Галактики, единственный крупный объект, видимый не как пятно света.
   Мы спустились. Спутник подо мной превратился в сложный, механически обработанный ландшафт. Наш корабль выключил двигатель и вышел на высокую, петлеобразную орбиту. Призраки удалились от корабля и направились к поверхности, подпрыгивая, как воздушные шары, сияя в свете Галактики.
   Я отпустил корабль и поплыл прочь от его опутанного корпуса.
   Корабли призраков и научные платформы проносились над изрытым ландшафтом, словно фрагменты сияющей сети. По всей поверхности мерцали огромные цилиндрические сооружения. Это были внутрисистемные приводы и гипердвигатели, системы, которые использовались для того, чтобы вытащить этот спутник - ценой огромных затрат - из плоскости Галактики и удержать его здесь.
   Я видел, что там, внизу, была квагма, маленькие пакетики изначального вещества, погребенные в ямах древних планетезимальных кратеров. Значит, моя информация была верной.
   Что, во имя Леты, здесь делали призраки?
  
   Мир серебряных призраков когда-то был похож на землю: голубое небо, желтое солнце.
   Когда призраки достигли разума, их солнце испарилось, уничтоженное пульсаром-компаньоном. Когда в атмосфере пошел снег, призраки перестроили себя.
   Это эпохальное испытание сделало призраков решительными, скрытными, часто безрассудными. Опасными.
   Они вышли в космос - к Радиатору - чтобы реализовать свои амбиции.
   Мне сказали, что призраки близки к завершению своего нового проекта квагмы. Я был главным администратором отдела по связям с призраками, представляющим большую часть человечества. Моей работой было остановить призраков, подвергающих опасности всех нас.
   Чтобы я мог иметь дело с призраками, десять лет назад меня переделали.
   Я похож на статую человека, выполненную из серебра или хрома. Мои ноги - колонны. Мои кисти стали невероятно сильными. Я больше не живу за глазами: живу в своей грудной полости. Я чувствую себя глубоководной рыбой, слепой и почти неподвижной, застрявшей здесь, в темноте. Мои механические глаза подобны перископам, они намного выше "меня".
   Я могу питаться звездным светом и целыми днями выживать в вакууме, окутывая свою семидесятишестилетнюю человеческую сущность - себя - теплом и тьмой. У меня есть доктор-призрак; дважды в год он открывает меня и очищает.
   У меня есть лицо, скульптура из глаз, носа, рта. Оно даже выглядит не так, как я привык раньше. Это не имеет значения; кроме глаз, лицо нефункционально, оно нарисовано, чтобы успокоить меня.
   Я могу бегать с призраками. Могу летать в космосе, если захочу. Я не часто этим занимаюсь. Когда я не имею дело с призраками, то провожу большую часть своего времени в виртуальной среде.
   Так что моя физическая форма не имеет большого значения. На самом деле, в последнее время я стал жалеть, что призраки просто не перестроили меня в сферу, какими они являются: простую, классическую, эффективную.
  
   Надо мной парил призрак. Это был серебристый шар диаметром в пять футов, на поверхности которого мерцали сложные узоры. Я узнал его по электромагнитной сигнатуре: вопреки мифу, призраки не все одинаковы, по крайней мере, для другого призрака.
   Я поприветствовал его: - Посол Радиатора.
   Посол Радиатора плавал передо мной, мерцая; я мог видеть свое собственное искаженное отражение в его оболочке. - Джек Рауль. Прошло много лет...
   - Больше десяти лет.
   - Приятно с вами встретиться. Даже если ваше путешествие было напрасным.
   Так это началось: бесконечный дипломатический танец. Я знаю посла, от случая к случаю, в течение долгого времени, и у нас есть определенная дружба, как, наверное, вы бы назвали это. Но ничто из этого никогда не должно вмешиваться в биологические императивы.
   - Полагаю, вы хотите перейти прямо к делу, посол Радиатора? Ясно - я вижу, - что вы проводите новые эксперименты с квагмой там, внизу, на этом спутнике. Чем вы занимаетесь сейчас?
   - Нам нет необходимости оправдывать наши действия. У вас нет никакой власти над нашей деятельностью.
   - О, она у нас есть. По договору мы имеем право инспектировать любой связанный с квагмой проект, которым управляют призраки. Вы это очень хорошо знаете. Так же, как у вас есть взаимные права по отношению к нам.
   Это было правдой.
   Изучение первичной квагмы - реликтов Большого взрыва - оказалось чрезвычайно опасным. Вплоть до привлечения внимания ксили.
   Человечество - и серебряные призраки, и множество других космических рас - привыкли к отчужденному взгляду ксили и их случайному разрушительному вмешательству в наши дела. Например, пятьдесят лет назад ксили помешали экспедициям призраков и людей, которые пересекли Вселенную в поисках фрагмента квагмы.
   Некоторые полагают, что таким вмешательством ксили поддерживают свою монополию на власть, которая господствует во всей наблюдаемой Вселенной. Другие говорят, что, подобно мстительным богам детства человека, ксили защищают нас от самих себя.
   В любом случае, это оскорбительно. Клаустрофобно.
   За время, проведенное с призраками, у меня появилось подозрение, что они чувствуют примерно то же самое. Что делает их еще более опасными.
   Спустя четыре десятилетия после тех первых экспедиций мы обнаружили доказательства того, что призраки проводили эксперименты с квагмой в нарушение договоров между нашими расами. Меня послали посмотреть.
   Предположение оказалось точным. Опасный проект призраков разворачивался в сердце звезды, красного гиганта, скрывая свою работу от ксили и, кстати, от нас.
   Катастрофический исход этого проекта едва не уничтожил нас.
   После этого было усилено наблюдение людей за проектами призраков по квагме.
   И теперь казалось, что призраки снова взялись за дело.
   Посол Радиатора сказал: - Вы не понимаете, Джек Рауль.
   - О, не так ли?
   - Это новая программа, имеющая огромное значение. У нас есть полное право беспрепятственно продвигать ее. Сейчас. - Он внезапно стал гостеприимным. - Вы проделали долгий путь. Ваш врач под рукой. Возможно, вы хотите отдохнуть, прежде чем вернуться в плоскость Галактики...
   Я подошел к нему, широко раскинув руки, мои посеребренные кисти были подняты, как оружие. Я надеялся, что призраки - по крайней мере, посол Радиатора - достаточно изучили людей, чтобы понять что-то из языка моего тела. - Посол Радиатора, мы не собираемся так оставлять это. Мы должны знать, что вы здесь делаете. - Я придвинул свое скульптурное лицо так близко к его серебристой коже, что мог видеть собственное искаженное отражение. - После прошлого раза мы вполне готовы применить силу.
   Он, казалось, напрягся; я попытался разобрать тонкие интонации чипов-переводчиков. - Это какое-то официальное заявление о...
   - Вовсе нет, - сказал я. - Прямо сейчас наша связь защищена. Здесь, в гало Галактики, только вы и я. Я просто хочу, чтобы вы поняли всю картину в целом, посол Радиатора.
   Он долгое время парил в космосе, по его поверхности пробегали сложные стоячие волны. Затем сказал: - Очень хорошо. Джек Рауль - что вы знаете о темной материи?
  
   Темная материя: теневая Вселенная, которая пронизывает, едва касаясь, видимые миры, в которых мы обитаем... И все же этот образ вводил в заблуждение, поскольку темная материя - это не тень; она составляет целых девять десятых от общей массы Вселенной. Светящаяся барионная материя, из которой состоят звезды, планеты, люди, - всего лишь сверкающая пена на поверхности этого темного океана.
   Я позволил послу загрузить в меня данные. В моем улучшенном зрении на величественный диск Галактики наложились огромные виртуальные схемы.
   - Темная материя не может образовывать звезды, - сказал посол Радиатора. - В результате равновесной формой для темной материи являются гораздо более крупные облака - размером больше галактик. Вселенная населена огромными, холодными, бесцветными облаками темной материи: это призрачный космос, почти лишенный структуры.
   - Это, без сомнения, увлекательно, посол Радиатора, но я не вижу...
   - Джек Рауль, мы считаем, что нашли способ создания солитонных звезд: объектов звездной массы из темной материи. Такова цель эксперимента, проводимого здесь. Мы построим первые звезды из темной материи, первые в истории Вселенной.
   Я задумался над этим. Это была типично грандиозная схема призраков.
   Но - какова была ее истинная цель?
   И к чему вся эта секретность, как от ксили, так и от нас? Я знал, что должны быть слои правды, скрытые под поверхностью того, что сказал мне посол, точно так же, как их самородки квагмы были неумело спрятаны под реголитом их выдолбленного спутника.
   - ...Может быть, я смогу ответить на твои вопросы, Джек.
   Из желез, хранящихся в моей серебристой шкуре, в мой организм хлынул адреналин. Я обернулся.
   - Ева.
   Моя мертвая жена улыбнулась мне.
   Посол Радиатора отступил, превратившись в крошечную точку света. Галактика мерцала, как шкура призрака, тускнея.
   Потом все звезды погасли.
  
   Я посмотрел на себя сверху вниз. Я снова был человеком.
   Когда-то у нас была квартира в самом центре Нью-Бронкса. Это было приятное место, светлое и просторное, с ультрасовременными виртуальными стенами. После моей метаморфозы я больше не могу ею пользоваться, но все равно сохраняю ее, оставляя незанятой. Фактически, она не изменилась со смерти Евы. Мне просто приятно знать, что она там.
   Теперь я снова был в той квартире. Я был один.
   Я подошел к бару с напитками, налил себе солодового виски и стал ждать. Я, конечно, все еще могу пить, но обнаружил, что большая часть удовольствия от выпивки исходит от тактильных ощущений звона бутылки о стекло, тяжелой массы выпивки на дне стакана, первого всплеска вкуса.
   Когда тебе делают инъекцию, это совсем не то же самое.
   Я попробовал свое солодовое. Это было потрясающе. В этой симуляции, чем бы она ни была, было больше вычислительной мощности, чем в любой другой, с которой я сталкивался раньше...
   Одна стена пропала. Ева сидела на диване, похожем на мой. Она снова улыбнулась мне.
   - У тебя много вопросов, - сказала она.
   Я пригубил свой напиток. - Ты присоединишься ко мне?
   Она покачала головой. Она выглядела старше, чем когда умерла. Она потянула за прядь волос - привычка, которая была у нее с детства.
   Я сказал: - Это виртуальная симуляция, верно?
   - В некотором смысле.
   - Ты не Ева. Если бы это было так, тебя бы здесь даже не было. - Даже виртуальная копия Евы слишком сильно заботилась бы о том, чтобы сделать это со мной, снова ввергнуть меня в эту неразбериху с самооценкой.
   Несмотря на мое одиночество после метаморфозы, я не вызывал Еву семь, восемь лет.
   - Джек, я являюсь лучшим изображением, чем все, что ты видел раньше. Богаче. Неотличимым от...
   - Нет. Я могу отличить.
   Она сказала: - Ты должен понять, что здесь делают призраки. И почему ты должен позволить им действовать.
   - О, я должен? И ты здесь, чтобы убедить меня, верно?
   Она подошла к поверхности виртуальной стены, которая разделяла нас. Через мгновение я поставил свой напиток и подошел к ней.
   Она вышла из стены.
   Я чувствовал ее тепло, легкое дуновение на своем лице. Мое сердце бешено колотилось где-то в пустой металлической грудной клетке.
   ...Но даже когда я смотрел на Еву, я прикидывал, какой вычислительной мощности, должно быть, требует этот виртуал. Это существо со мной не было Евой, и уж точно это было не то уютное неприкасаемое виртуальное представление, которое вызывала моя квартира. Как призраки это делали?
   Она протянула руку. Я потянулся, и мои пальцы прошли сквозь ее руку; ее плоть, рассыпавшаяся на кубовидные пиксели, имела текстуру опавших листьев.
   - Мне жаль. - Она откинула назад волосы. Она снова потянулась ко мне.
   На этот раз, когда ее пальцы легли на мои, они были теплыми и мягкими; ее рука была похожа на птичку, живую и отзывчивую.
   - О, Ева. - Я ничего не мог с собой поделать.
   - Джек, ты должен понять.
   Стена позади нее почернела.
   Рука Евы все еще была теплой в моей руке. - Ты должен смотреть, - сказала она мне, - и учиться. Это долгая история...
   В центре стены появилось пятно рассеянного света. Оно превратилось в голубую Землю. Корабли плавали вокруг нее на искрах света.
  
  

ЧАСТЬ 1

ЭПОХА: Экспансия

  
   Я видел, что это было утро человечества, за две тысячи лет до моего собственного рождения.
   - Сейчас трудно восстановить настроение тех времен, - сказала Ева. - Уверенность - высокомерие...
   Земля была обновлена. Грандиозные проекты в области макроинженерии, дополненные наноинженерией атмосферы и литосферы и переносом за пределы планеты большинства энергетических и промышленных предприятий, стабилизировали и сохранили хрупкую экосистему планеты. В регионах с умеренным климатом было больше лесов, чем когда-либо со времен последнего оледенения, что удерживало большую часть избытка углекислого газа, от которого страдали предыдущие столетия. И огромное сокращение видов, произошедшее после индустриализации предыдущих тысячелетий, было обращено вспять благодаря использованию генетических архивов и тщательной реконструкции - от разрозненных потомков - утраченных генотипов.
   Земля была первой планетой, подвергшейся терраформированию.
   Тем временем Солнечная система стала доступной.
   Работающий на орбите Юпитера инженер по имени Майкл Пул усердно использовал естественные микроскопические червоточины - дефекты пространства-времени - стабилизировал и расширил их, сделав транзитные каналы с входами-интерфейсами достаточно большими, чтобы через них могли проходить космические корабли.
   Интерфейсы Пула были отбуксированы с орбиты Юпитера и установлены по всей системе. Червоточины, которые соединяли интерфейсы, позволяли пересекать внутреннюю систему за считанные часы, а не месяцы. Система Юпитера стала центром межпланетной торговли.
   И Порт-Сол - ледяной объект Койпера на краю системы - должен был стать базой для первых великих межзвездных путешествий...
  
  

ЛЮДИ-СОЛНЦА

  
   3672 год н.э.
  
   В момент его рождения на него обрушилась масса впечатлений.
   Его тело, все еще влажное от отпочковывания, было тяжелой, мощной массой. Он потянулся, и его конечности раздвинулись с мягкими сосущими звуками. Он почувствовал, как кровь - густая от механической силы - хлынула по капиллярам, пронизывающим его торс.
   И у него были глаза.
   Вокруг него были люди, толпящиеся, спорящие, спешащие. Они казались напряженными, обеспокоенными; но он быстро забыл об этой мысли. Это было слишком великолепно - быть живым! Он потянулся своими новыми конечностями. Он хотел обнять всех этих людей, своих друзей, свою семью; он хотел поделиться с ними своей энергией, своим предвкушением будущей жизни.
   Теперь его окружала клетка из сочлененных конечностей, защищающих от давки. Он посмотрел вверх и узнал быстро заживающую рану от недавнего зачатка. Он позвал - но его речевая перепонка все еще была влажной, и звук, который он издал, был неразборчивым. Он попробовал еще раз, почувствовав, как напряглась мембрана. - Ты мой отец, - сказал он.
   - Да. - Огромное лицо склонилось к нему. Он протянул руку, чтобы погладить суровый лик. Плоть твердела. Он почувствовал сладкий укол печали. Неужели его отец уже так стар, так близок к консолидации?
   - Послушай меня. Посмотри на мое лицо. Тебя зовут Скульптор 472. Я Скульптор 471. Ты должен запомнить свое имя.
   Скульптор 472. - Спасибо, - серьезно сказал он. - Но... - Но что означало "Скульптор"? Он порылся в своем сознании, в памяти, с которой родился. Конечности. Отец. Люди. Консолидация. Солнце; Холмы. Слово "скульптор" не использовалось. Он почувствовал укол страха; его конечности задрожали. С ним было что-то не так?
   - Успокойся, - ровным голосом сказал его отец. - Это имя сохранилось из прошлого и ни к чему не относится.
   Скульптор 472. Это было хорошее имя; благородное имя. Он посмотрел вперед на свою жизнь: короткое трехдневное утро осознанности и подвижности, когда он будет говорить, бороться, любить, вынашивать свои собственные почки; а затем долгий, медленный, комфортный день консолидации. - Я счастлив, что жив, отец. Все замечательно. Я...
   - Послушай меня.
   Он остановился в замешательстве; тон его отца был жестким, настойчивым.
   Что-то было не так.
   - Сейчас все... сложно. По-другому.
   Скульптор 472 обхватил руками и ногами торс. - Это из-за меня?
   - Нет, дитя. В мире неспокойно.
   - Но Холмы - Консолидация...
   - Нам пришлось покинуть Холмы. - Теперь в голосе 471-го звучал стыд; Скульптор снова осознал, что за решеткой сильных рук его отца толпятся люди. - Холмы повреждены. Там - люди-солнца - странные формы, светящиеся, сияющие. Мы не осмеливаемся пойти туда. Нам пришлось бежать.
   - Но как я смогу консолидироваться? Куда я пойду?
   - Прости, - сказал его отец. - Нам нужно идти далеко. Возможно, мы найдем новые холмы, где сможем консолидироваться. Возможно, раньше, чем придет твое время.
   - А как насчет тебя?
   - Не обращай на меня внимания. - Резкими, настойчивыми жестами 471-й ткнул в своего сына. - Пойдем. Ты можешь идти?
   Скульптор развернул свои конечности, опустил их на землю и для пробы встал. Он почувствовал легкое головокружение, и у него заболели некоторые суставы. - Да. Да, я в порядке. Но я должен знать...
   - Больше никаких разговоров. Беги, дитя!
   Его отец откатился от него и неуклюже двинулся вслед за убегающими людьми.
   Без исчезнувшей клетки конечностей 471-го Скульптор остался беззащитным. Земля здесь была голой, плоской; небо над головой было черным и пустым. Он сморгнул ложные воспоминания о тенистых холмах, о смехе и любви.
   Его народ устремился к горизонту, бросив его.
   - Подожди! Отец, подожди!
   Неуклюже, спотыкаясь, когда он учился передвигаться на своих восьми конечностях по неровной поверхности, Скульптор поспешил за своим отцом.
  
   Майкл Пул присоединился к флиттеру на лунной орбите. Его встретил Билл Дзик, директор проекта "Готовая Аляска". Дзик был дородным, запыхавшимся мужчиной, его лицо было неестественно гладким от антивозрастной терапии (АВТ); в руках он держал небольшой портфель. Его пухлая и теплая рука обхватила руку Пула. - Майк. Спасибо, что встретились со мной.
   - Я не ожидал увидеть вас здесь лично, Билл.
   Дзик попытался улыбнуться, но его рот затерялся в массе лица. - Что ж, у нас проблема. Мне жаль.
   Пул подавил вздох; узел напряжения скрутился у него в животе.
   Он последовал за Дзиком во флиттер. Маленький корабль был пуст, за исключением пилота, коротко стриженой женщины, которая быстро кивнула Пулу. Сквозь изогнутые иллюминаторы флиттера Пул видел древний свет Луны и нежно-голубой тетраэдр, который был интерфейсом к червоточине, ведущей на Готовую Аляску. Пул и Дзик пристегнулись к соседним креслам, и с легким, как у призрака, ускорением флиттер рванулся вперед. Пул наблюдал за приближением интерфейса шириной в сто ярдов; серебристо-золотые плоскости, беглые, неуловимые, сияли над синим каркасом.
   Проблемы, всегда проблемы. Тебе следовало держаться физики, Майк.
   Дзик переложил портфель на колени и попытался открыть его своими похожими на сосиски пальцами. Он заколебался. - Как продвигаются дела с "Коши"?
   - Вы знаете, как это происходит; вы получаете мои брифинги с сайта Юпитера и остальные мои отчеты. - Пул решил подыграть, не уверенный в настроении Дзика. - Все отлично. Мириам Берг хорошо справляется со своей работой. ВЕС-привод корабля теперь рассчитан на человека, и ведется производство экзотических материалов для порталов. Вы знаете, что мы подключились к потоковой трубе Ио в качестве источника энергии, и...
   Дзик кивал, не сводя глаз с лица Пула, но он не слышал ни слова.
   - Давайте, Билл, - сказал Пул. - Я справлюсь. Скажите мне, что у вас на уме.
   Дзик улыбнулся. - Да.
   Бледно-голубые стойки интерфейса скользнули мимо флиттера, заслонив Луну.
   Дзик открыл портфель и достал серию фотографий. - Взгляните на это. - Это были грубые снимки поверхности Готовой Аляски. Небо было пустым, если не считать россыпи далеких звезд, любая из которых могла быть Солнцем. Ландшафтом служил голый, покрытый трещинами лед - за исключением некоторых странных, укоренившихся структур, скорее похожих на пни срубленных деревьев.
   - Мне жаль, что качество невысокое, - сказал Дзик. - Это нужно было снимать с большого расстояния. Очень большого расстояния.
   Пул просмотрел фотографии. - В чем дело, Билл?
   Дзик провел пухлыми пальцами по коротким сальным волосам. - Послушайте, Майк, я участвую в проектах "червоточины" почти столько же, сколько и ты. И мы сталкивались с проблемами и раньше. Но они были техническими, или политическими, или... - Дзик посчитал на пальцах. - Решение фундаментальной проблемы нестабильности "кротовых нор" с использованием методов активной обратной связи. Разработка способов производства экзотической материи в промышленных масштабах, достаточных для того, чтобы открыть проходы "кротовых нор" шириной в милю. Получение согласия от правительств, местных и межсистемного, на оплетение Солнечной системы транзитными путями "кротовых нор". И финансирование. Бесконечные битвы за финансирование...
   Битвы, которые еще не закончились, размышлял Пул. На самом деле, он принял меры, чтобы Дзик никогда не забывал о том, насколько коммерческий успех проекта Дзика "Готовая Аляска" имел решающее значение для финансирования общей цели - полета "Коши" в межзвездное пространство.
   - Но это другое. - Дзик ткнул пальцем в глянцевые страницы, оставив жирное пятно. - Не техническое, не финансовое, не политическое. Мы нашли нечто, что даже не является человеческим. И я не уверен, что есть решение.
   Флиттер слегка вздрогнул. Теперь они были близко к горловине самой червоточины. Пул мог видеть электрически-голубые нити экзотической материи, которые пронизывали дыру по всей длине, отрицательная плотность энергии создавала отталкивающее поле, которое удерживало горловину открытой. Стены дыры вспыхнули полосами и искрами: гравитационные напряжения превратились в потоки экзотических частиц.
   Пул снова всмотрелся в снимки, поднеся их к свету кабины. - На что я здесь смотрю?
   Дзик сложил руки в виде сферы. - Вы знаете, что такое Готовая Аляска: шар в сотню миль в поперечнике - наполовину рыхлая скала, наполовину водяной лед, следы водорода, гелия и немного углеводородов. Похоже на ядро огромной кометы. Он находится в поясе Койпера, сразу за орбитой Плутона, вместе с бесчисленным количеством подобных спутников. А поскольку Солнце - всего лишь среднеяркая звезда на небе, там так холодно, что на поверхности конденсируется гелий - сверхтекучие лужицы, скользящие по корке водяного льда.
   - Мы не слишком тщательно осмотрели Аляску, когда прибыли на нее. - Дзик пожал плечами. - Мы знали, что, как только начнем работу, все равно разрушим элементы поверхности...
   Строительная бригада затопила слепой маленький мирок взрывом тепла и света. Это был дом вдали от дома; даже период его вращения примерно соответствовал земным суткам. Люди покинули случайно выбранную точку посадки, исследуя, тестируя, играя, строя, готовясь к Порт-Солу будущего. Структуры из льда и жидкого гелия, которые миллиарды лет сохранялись в неосвещенных глубинах внешней системы, рассыпались, испарились.
   - Потом кто-то принес это.
   Дзик пролистал глянцевые снимки, выбрал один. На нем была изображена кочка на льду, похожая на ступицу колеса без обода с восемью равномерно расположенными спицами. - Девушка взяла этот снимок на память. Новинка. Она думала, что регулярность - это какой-то кристаллический эффект - как снежинка. Сначала мы все так думали. Но затем нашли еще больше этих проклятых штуковин.
   Дзик разложил глянцевые снимки по своему портфелю. Пул увидел, что структуры на фотографиях обладают той же восьмикратной симметрией, что и на первой. Дзик продолжил: - Все примерно одинаковой массы и размера - размах этих похожих на корни хоботков составляет около двенадцати футов; высота центрального ствола - шесть футов. Они покрывают поверхность Аляски, особенно горные хребты, которые улавливают солнечный свет. Или они это делали, пока мы не начали валять дурака. - Он посмотрел на Пула, защищаясь. - Майк, как только я понял, что у нас здесь, то прекратил операции и отозвал всех обратно на корабль. Мы нанесли большой ущерб, но... Майк, мы не должны были знать. Мы инженерная команда, а не биологи.
   - Биологи?
   - Нам удалось вскрыть одну из штуковин. Она пронизана тонкими, похожими на волос каналами. Капиллярами. Мы думаем, что капилляры предназначены для прохода жидкого гелия. Сверхтекучего. - Он неуверенно посмотрел в лицо Пулу. - Вы поняли, Майк? Эти чертовы штуки сидят на своих гребнях, наполовину в тени, наполовину снаружи. Солнечный свет создает перепад температур - крошечный, но достаточный для того, чтобы сверхтекучий гелий проникал через корни.
   Пул в изумлении уставился на фотографии.
   Дзик откинулся на спинку стула и скрестил пальцы на своем мягком животе; он смотрел из флиттера на сверкающую трубу растянутого пространства-времени, которая окружала их. - Сейчас власти ни за что не позволят нам продолжать развивать Порт-Сол, если это означает уничтожение пней. И все же пни такие чертовски безрадостные. Майк, мы построили туннельное шоссе стоимостью в триллион долларов, ведущее к цветочной клумбе. Даже туристическая торговля не будет стоить и ломаного гроша. Думаю, мы можем перенести интерфейс червоточины на какой-нибудь другой объект Койпера, но стоимость будет разорительной...
   - Вы хотите сказать, что эти существа живые?
   Лицо Дзика было таким же широким и пустым, как исчезнувшая Луна. - В том-то и дело, Майк, - мягко сказал он. - Они сделаны из водяного льда и камня, и они пьют жидкий гелий. Это растения.
  
   Люди-солнца сверкали в небе. Скульптор съежился, прижимаясь к незнакомой земле.
   Он представил, как человек-солнце спускается после своей собственной консолидации, его дьявольский жар вымывает кровь и кости из его затвердевшего тела. Будет ли Скульптор осознавать, в какой-то степени, катастрофу? Будет ли он по-прежнему чувствовать боль?
   Он оттолкнулся от разбитой земли. Ни один человек не смог бы консолидироваться рядом с такой угрозой; необходимость найти безопасный, устойчивый склон холма - с надлежащей степенью тени - была для всех них как боль. И вот Скульптор 472 наткнулся на свой народ, все они были беженцами, тщетно ищущими убежища от сияющих, деформированных незнакомцев.
   Ему было уже полтора дня от роду. Половина его активной жизни прошла. Он беспокоился, жаловался отцу. Он оглядел неуклюжие, убегающие фигуры людей, задаваясь вопросом, кто из них - в каком-нибудь альтернативном мире, свободном от людей-солнц, - мог бы стать его товарищами или противниками в коротких, жестоких, зрелищных соревнованиях по борьбе, которые определяли выбор мест для консолидации. Скульптор был выше, сильнее, умнее большинства. На соревнованиях ему не составило бы труда найти подходящее место на холме...
   Было бы. Но теперь, когда он беженец, у него никогда не будет такого шанса. Он поднял свою речевую перепонку к небу и застонал. Почему я? Почему мое поколение должно так страдать?
   Его отец споткнулся. Две его ведущие конечности были сломаны. Он попытался пошевелить свисающими конечностями, но не смог восстановить равновесие.
   С тихим, почти примирительным вздохом Скульптор 471 тяжело опустился на землю.
   472-й поспешил к нему. - Ты должен встать. Ты болен? - Он схватил отца за конечности и попытался протащить его по льду.
   Тело 47l-го было опрокинуто набок, его тяжесть слегка деформировала его структуру, сплющивая его. - Оставь меня, - мягко сказал он. - Двигайся. Все в порядке.
   Тонкий голос, осунувшееся лицо были невыносимы для 472-го. Он обхватил отца руками и сжал, словно пытаясь восстановить высокую, уверенную фигуру, которая защищала его в первые мгновения жизни. - Но я не могу оставить тебя.
   - Ты знаешь, что должен. Пришло мое время. Консолидация...
   Скульптор был потрясен. - Не здесь. Не сейчас!
   471-й вздохнул. - Я чувствую, как мои мысли смягчаются. Все не так плохо, Скульптор...
   Скульптор в отчаянии огляделся. Земля была плоской, твердой. Здесь не было ни склона, ни возможности укрыться в тени. И то, как лежал его отец, было неправильным: его конечности были раскинуты вокруг него, туловище опущено.
   Скульптор торопливо скреб лед. Его плоть разорвалась, и сверхтекучая кровь с шипением хлынула из ран, покрывая его конечности; но вскоре он проделал неглубокую траншею. Он снова положил свои конечности поверх неподвижного туловища 471-го. - Если я смогу просто перекатить тебя в траншею, тогда, может быть, там будет немного тени. Давай, отец...
   Но 471-й не ответил. Когда Скульптор потянул его, одна конечность рассыпалась на твердые осколки.
   Скульптор упал на изуродованное тело своего отца. Неужели его тоже ждала такая судьба - упасть и погибнуть на неподатливой земле, лишенным консолидирующего бессмертия?
   Через некоторое время он оторвался от своего отца. Он потянулся и огляделся. Миграция была темной полосой на горизонте; тут и там на их пути он видел темные курганы, очертания еще большего числа павших людей.
   Он намеренно отвернулся от беженцев.
   Твердой походкой, исполненный ярости и негодования, Скульптор направился обратно к холмам своих предков.
  
   Пул и Дзик поднялись на борт ВЕС-корабля. Корабль был припаркован в пятидесяти милях от интерфейса червоточины, в сотне миль от поверхности объекта Койпера под названием Готовая Аляска.
   Коридоры корабля сразу показались Пулу переполненными, душными, вызывающими клаустрофобию; он почувствовал на себе взгляды экипажа - угрюмые, обиженные. Билл Дзик тащил свое грузное тело по коридорам с грацией тюленя. - Не обращайте на них внимания. Им не нравится, что их снова запирают внутри корабля; они только начали привыкать к открытым пространствам плацдарма на Аляске.
   - И они обвиняют меня?
   - Вы большой плохой босс, который может решить свернуть их деятельность. Не забывайте, что они потратили год своей жизни, перетаскивая портал сюда.
   - Как и вы, Билл, - мягко сказал Пул. - И вы не обижаетесь на меня.
   - Нет. - Дзик пристально посмотрел на него. - Но я тоже не завидую вашему решению, Майк.
   Готовая Аляска представляла собой миллион кубических миль воды, ледяной спутник, вращающийся вокруг края гравитационного колодца Солнца. Консорциум Пула впервые протащил интерфейс червоточины к поясу Койпера, связав Аляску с отдаленными уютными мирами внутренней системы. План Пула состоял в том, что запекшийся лед Аляски станет топливной базой для межзвездных полетов будущего, а сама Аляска - Гибралтаром, входом в гавань Солнечной системы, соединенным транзитными путями червоточин.
   Они добрались до каюты Дзика. Она была обставлена по-спартански: огромный спальный кокон, душ для нулевой гравитации, компьютерный стол. Пул с благодарностью закрыл за ними дверь.
   Дзик пристегнулся к креслу, привычными движениями толстых пальцев получил доступ к панели управления. Замигала серия сообщений с кодировкой приоритета.
   Пул оглядел каюту, надеясь, что ему предложат выпить.
   Через минуту Дзик откинулся на спинку кресла и присвистнул. - Вот теперь у нас действительно проблемы.
   - Что это?
   Дзик сцепил пальцы за головой. - Прежде чем подняться с поверхности, мы взяли пару глубинных проб керна. Мы хотели выяснить экосистему. - Он снова опустил взгляд на свой стол. - Что ж, вот результаты.
   Поверхность рабочего стола была заполнена увеличенным изображением поперечного сечения льда. Намеки на регулярность - артефакты кристаллизации - наполняли изображение линиями и плоскостями. Это было завораживающе красиво, как абстрактный рисунок на сине-белом витражном стекле.
   И было кое-что еще. Маленькие предметы, плотные и твердые, неуместные в тонком льду. Пул подтянулся к рабочему столу и присмотрелся повнимательнее.
   Здесь был прямоугольник, очевидно, вырезанный из скалы, с двумя рядами отверстий неправильной формы. А здесь что-то вроде рамки для картины, восьмиугольной, пустой. Другие объекты, более неуловимые, которые разуму трудно классифицировать.
   - Лета. Какой прорыв, - сказал Дзик. - Теперь мы никогда не отвяжемся от экологов.
   Пул зачарованно смотрел вниз. Артефакты, запертые в этом глубоком льду. Здесь был разум.
  
   Прошло еще полдня. Две трети его жизни прошли. Он чувствовал, как затекают суставы, как твердеет лицо.
   Он был высоким, сильным, свирепым. Прослеживая путь мигрантов по разрушенному льду и неудачным укреплениям, Скульптор направился к земле своего отца.
  
   Пул обнаружил, что невозможно мыслить внутри ВЕС-корабля. Он велел Биллу Дзику подготовить одноместный флиттер; он покинул корабль и спустился к ледяному остову Аляски.
   Примитивный человеческий лагерь - зародыш Порт-Сола - представлял собой ряд металлических коробок, сброшенных в слякотный, грязный снег. Пул посадил флиттер в десяти милях от лагеря; в условиях микрогравитации Аляски кораблик опустился на поверхность, как снежинка.
   Движение на горизонте справа от него.
   Он наклонился вперед. Возможно, звезда была закрыта медленным вращением Аляски.
   Пул сидел молча, микрогравитация ощущалась на его конечностях как перышко. В свете звезд лед Готовой Аляски был бледен, как кость, с примесью насыщенных пурпурных и голубых следов углеводородов. В маленькой кабине было тихо, если не считать его собственного дыхания и случайного скрипа охлаждающей жидкости.
   По правде говоря, решение о будущем Готовой Аляски было принято за него. Консорциум Пула намеревался запустить терминал червоточины на Солнце, чтобы пропитать Порт-Сол термоядерным теплом и светом. Но теперь придут археологи и ксенобиологи и откроют маленький мир, слой за слоем.
   Пул знал, что это правильно. Но он все еще не понимал, что здесь было найдено, как устроен этот маленький мирок. Пока он не разобрался в этом, ему не хотелось передавать свое сокровище остальной системе. Отчасти это объяснялось присущим ему чувством личной ответственности; но он также должен был думать о своем консорциуме, о будущем других своих проектов, о "Коши"... о прибыли, которую можно извлечь из всего этого.
   "Коши" был конечной целью. Протащив портал червоточины по кругу диаметром в световые годы, космический корабль "Коши" установил бы мост-червоточину - не через космос, а через пятнадцать столетий, в будущее (См. "ПО ТУ СТОРОНУ ВРЕМЕНИ").
   Пул был полон решимости, чтобы проект Порт-Сола - и сам "Коши" - не были торпедированы происходящими здесь событиями.
   Он раскрыл свой разум, позволил элементам ситуации прокручиваться в его мыслях.
   Как и Билл Дзик, Пул не был биологом. Но Билл, несомненно, был прав в том, что в экологии Готовой Аляски должно быть нечто большее, чем просто пни. Возможно, предположил Пул, пни были своего рода любимой культурой, отобранной изготовителями инструментов. И изготовители инструментов, предположительно, подавили остальную фауну маленького мира, как человек истощил биоразнообразие Земли.
   Но что случилось с изготовителями инструментов? Куда они делись?
   Пул подумал о том, как он осознает это здесь, в этом пустом, изолированном месте. Внутренняя Солнечная система была просто мутным озерцом света. Даже объекты-соседи Аляски сами по себе были редко разбросаны по поясу Койпера. Одинокий, замерзший, он дрожал. Этот ледяной мир не давал бы сырья... Разумный вид оказался бы здесь в ловушке.
   Снова движение, справа от него. Невозможное. Но на этот раз безошибочное.
   Он медленно повернулся, широко раскрыв глаза.
   Это было похоже на пень дерева, цилиндр, возможно, шести футов высотой. Но оно возвышалось на восьми нерастянутых ногах-корнях, как невероятный паук. И оно двигалось к нему из-за горизонта.
  
   Скульптор 472 взвыл. Плоть съежилась на его торсе и конечностях; кровь пульсировала в его теле, спасаясь от жара. И все же он двигался к человеку-солнцу, шаг за шагом, волоча ноги. Человек-солнце был маленькой, приземистой коробкой тепла, не выше торса Скульптора... Приземистой коробкой. Созданной вещью? Древние, наполовину сформировавшиеся воспоминания зашевелились на краю бурлящего сознания Скульптора.
   Он поднял руки и ноги над головой. - Убирайся! - закричал он. - Покинь наш мир; позволь нам вернуться в наши Холмы! - Он вспомнил ужасное, трагическое падение своего отца, его неспособность собраться с силами; он позволил гневу гнать его вперед, несмотря на жару.
  
   Это была ледяная башня, сверкающая в свете звезд, прекрасная, несмотря на свою массивность. Пул недоумевал, откуда у нее берется энергия для перемещения такой массы. Основной корпус представлял собой цилиндр с окнами по краям - нет, это были глаза с линзами изо льда. В глубине тела мерцал скелет из более плотного льда.
   На крошечной панели управления флиттера замигал датчик. Корабль улавливал низкочастотное излучение.
   Пыталось ли существо заговорить с ним?
   ...И теперь, с внезапной, шокирующей потерей изящества, оно падало.
  
   Нет. Мое время еще не пришло. У меня еще целый день впереди. И я все еще не спарился, не отпочковался и не нашел свой холм...
   Но он никогда бы этого не сделал. Его конечности подогнулись, тело опустилось на землю. Как независимые существа, кончики его конечностей цеплялись за лед в поисках опоры. Конечно, это была жара; его кровь не смогла сохранить свои сверхтекучие свойства, и его тело завершало свой цикл раньше срока. Теперь, как и его отец до него, он умрет на этой холодной, ровной земле.
   Он еще раз попытался подняться, но не чувствовал своих конечностей.
  
   - Это пень! - взволнованно рявкнул Пул в радиосвязь. - Разве вы не видите, производители инструментов - это пни! Билл, посмотрите на фотографии, черт возьми. Это разные фазы единого жизненного цикла: активная интеллектуальная фаза, за которой следует потеря подвижности.
   - Возможно, - сказал Дзик. - Но мы не нашли ничего похожего на нервную систему в том пне, который мы вскрыли.
   - Значит, их мозг, их нервная система поглощаются. Когда они больше не нужны. - Пулу пришло воспоминание. - Молодь асцидии. Конечно.
   - Что?
   - Это точная аналогия. Асцидия ищет скалу, за которую она собирается цепляться всю оставшуюся жизнь. Затем, по выполнении этой функции, ее мозг растворяется в теле...
   В голосе Дзика звучало сомнение. - Но это были мастера по изготовлению инструментов.
   - Да. - Пул уставился в пустое небо. - Но какая польза от интеллекта в таком мире, как этот? Нет сырья. Некуда добраться. Неизменное небо, недоступное... Билл, они, должно быть, давным-давно отказались от производства инструментов. Теперь они используют свой интеллект исключительно для того, чтобы найти лучшее место, где можно полежать на солнце. Тени холмов; места с самыми высокими перепадами температур. Возможно, они соревнуются. Затем их осознание растворяется...
   Но теперь он понял, что неподвижный коленопреклоненный титан перед ним, привлеченный флиттером, остановился на равнине. Без тени все бесполезно. Он умрет, так и не достигнув стадии пня.
   - Майк. - Голос Дзика потрескивал. - Мы думаем, вы правы. Мы снова просматриваем некоторые из наших фотографий. Там целое стадо этих чертовых тварей, на другом конце света, недалеко от нашего плацдарма.
   Пул положил руки на рычаги управления. Это потребовало бы осторожности - деликатности прикосновения, в которой он не был уверен. Он дал один короткий импульс двигателям. Флиттер плавно взмыл в небо.
   Дзик все еще говорил. - Сверхтекучий гелий, должно быть, имеет решающее значение для животной фазы. Сверхтекучесть дает вам огромное механическое преимущество; в условиях микрогравитации гелиевые насосы могут использовать крошечные перепады температур для перемещения больших масс льда. - Он рассмеялся. - Эй, я думаю, нам не нужно беспокоиться о средствах на будущее. Вся система собирается проложить путь к нашей двери, чтобы увидеть это - до тех пор, пока мы можем найти способ защитить экологию...
   - Правильно. - Используя верньерные движки, Пул вел флиттер медленными виражами вокруг упавшего инструментальщика; короткими импульсами своего маршевого двигателя он оставлял следы во льду, тщательно вылепляя их. - А если у нас не получится, мы взорвем чертову червоточину. Мы добудем средства для "Коши" каким-нибудь другим способом.
   Спор продолжался еще некоторое время.
   Пулу потребовалось пять или шесть попыток, прежде чем он остался доволен построенным им холмом.
   Затем, все так же осторожно, он в последний раз оторвался от Аляски.
  
   Солнце зашло, и мир перевернулся. Тень упала на Скульптора. Кровь запульсировала в нем. С удвоенной энергией его корни прижались к земле.
   Консолидация.
   Скульптор, не в силах больше двигаться, уставился на то место, где только что стоял человек-солнце. Лед растаял, взорвался, слился воедино, холмы выровнялись.
   Но человек-солнце построил Холм, который теперь затенял Скульптора. Каким-то образом человек-солнце понял Скульптора и помог ему. Теперь человек-солнце ушел, вернувшись в мир, который его породил.
   Мысли Скульптора смягчились, замедлились. Его сознание, казалось, расширилось, охватывая медленный, скрипучий поворот мира, тяжеловесный растительный пульс его твердеющего тела.
   Его имя растаяло.
   Лицо его отца распалось, фрагменты исчезли во тьме.
   В конце остался только один зазубренный край сознания, осколок эмоции, который пронзил пылающий образ человека-солнца.
   Это была не ненависть или обида. Это была зависть.
  
   Ева сказала: - Когда Пул и его последователи открыли Солнечную систему - когда они разрушили относительную изоляцию предыдущих столетий - они пролили ясный свет на темные уголки своей собственной истории. Смотри...
  
  

ЛОГИЧЕСКИЙ БАССЕЙН

  
   3698 год н.э.
  
   На этот раз он достигнет Неба. На этот раз, прежде чем выбраковка лишит его жизни...
   Древо аксиоматических систем под ним было широким, глубоким, прочным. Он огляделся вокруг, на братьев-близнецов, разветвившихся в точках выбора, большинство которых были тонкими, безвкусными структурами. Они простирались вдаль, опутывая бассейн паутиной логики. Он почти пожалел их утонченные формы, когда потянулся вверх, уверенный в своем собственном богатом пути роста...
   Почти пожалел. Но когда Небо было так близко, не было времени ни на жалость, ни на осознание чего-либо, кроме роста, расширения.
   Между выбраковками сохранялось слабое сознание. Но он мог кое-что вспомнить о своем последнем рождении; и, конечно, он никогда не поднимался так высоко, никогда не чувствовал, как логическое богатство дерева под ним поднимается вверх через него вот так, придавая ему сил.
   Теперь у него было кое-что впереди: новый постулат, нависший над ним, как какой-то огромный фрукт. Он осторожно приблизился к нему, наслаждаясь его компактной, элегантной формой.
   Волокна его существа запульсировали, когда несколько сильных аксиом, лежащих в основе его структуры, попытались охватить это новое утверждение. Но они не смогли. Не смогли. Новое утверждение было неразрешимым, не выводимым из набора внутри него.
   Его возбуждение росло. Новая гипотеза была проста в выражении, но богата разворачивающимися последствиями. Он впитает ее структуру и снова распустится на двух братьев; и он знал, что какой бы ветви "правда-ложь" ни придерживалось его сознание, он будет продолжать наслаждаться богатством, ростом, логическим разнообразием. Он двигался бы дальше, выстраивая теорему за теоремой, пока, наконец, - на этот раз, он знал, что это произойдет, - на этот раз он коснется самого Неба.
   И тогда он бы...
   Но далеко под ним была беззвучная вспышка света.
   Он посмотрел вниз, ужас затопил его. Это было так, как если бы слой света распространился по бассейну под ним, сияя смертельной мягкостью, аккуратно прижигая его аксиоматические корни.
   Выбраковка.
   В агонии он поднял глаза. Он попытался прижаться к богатому информацией боку плода постулата, но тот висел - до боли - вне досягаемости.
   И его корни уже крошились, удаляясь.
   В своем гневе он метнулся мимо плода гипотезы и устремился к Небу, пронзил его мягкую завершенность, направил против него всю свою энергию!
   ...И на какое-то драгоценное мгновение он потянулся за пределы Неба, во что-то теплое, податливое, слабое. Маленький кусочек Неба был тусклым, как будто ушибленным.
   Он отпрянул, измученный, удивленный собственным гневом.
   Небо изогнулось над ним, как огромная сияющая чаша, когда он съежился обратно на пол основания выбраковки, он и миллионы его отпрысков, их лица были обращены к этому вечно недостижимому свету...
   Нет, сказал он себе, когда пустота выбраковки проникла в его сознание. Не навсегда. Каждый раз я, внутреннее "Я", сохраняется во время выбраковки. Совсем немного, но каждый раз немного больше. Я выйду более сильным, готовым, еще более голодным, чем раньше.
   И наконец, подумал он, наконец-то я взлечу в Небо. И тогда больше не будет выбраковок.
   Вскрикнув, он растворился в полу основания выбраковки.
  
   Флиттер был новым, тесным, от него пахло гладким чистым пластиком, и он снижался в тишине, если не считать четкого шипения двигателей. Он мягко врезался в поверхность Нереиды, примерно в миле от купола Марсдена.
   Чен всматривалась через иллюминаторы кабины в убогий лунный пейзаж. Купол Марсдена виднелся прямо над горизонтом, нетронутый, гладкий, уединенный. - Лета, - сказала Чен. - Всегда ненавидела подобные задания. Одиночки. Никогда не знаешь, что найдешь.
   Хассан засмеялся, его голос был приглушен, когда он опустил лицевую панель. - Так легко шокировать? А я думал, вы, полицейские, крутые.
   - Бывшая полицейская, - автоматически поправила Чен. Она махнула рукой в перчатке в сторону купола. - Посмотрите туда. Что за человек годами живет один в столь заброшенном месте?
   - Это то, что нас послали выяснить. - Бейлисс, третий человек во флиттере, поправляла свой шлем аккуратными, точными движениями своих маленьких рук. Чен поймала себя на том, что зачарованно наблюдает; эти маленькие ручки были похожи на птичьи когти, подумала она с легким отвращением. - Марсден был прекрасным физиком, - сказала Бейлисс, ее улучшенные глаза сверкнули. - Я имею в виду, остается прекрасным физиком. Его ранние экспериментальные работы по квантовой нелинейности все еще...
   Хассан рассмеялся, игнорируя Бейлисс. - Итак, мы уже достигли пределов вашего сочувствия, Сьюзен Чен.
   - Давайте продолжим, - проворчала Чен.
   Хассан открыл люк флиттера.
   Один за другим они, как огромные, неуклюжие снежинки, выпали наружу, Чен последней. Солнце было яркой звездой близко к горизонту этого маленького спутника; острые, как ножи, тени расчерчивали его поверхность. Чен поскребла эту поверхность ботинком. Реголит был мелким, порошкообразным, древним. Не потревоженным. Не намного большим.
   За куполом Марсдена проплывала огромная громада Нептуна, землисто-голубого цвета, похожая на раздутое изображение родной планеты. Перистые облака отбрасывали четкие тени на океаны метана в тысяче миль внизу. Новый интерфейс червоточины скользнул по поверхности Нептуна, сияя, как тетраэдр нежно-голубого и золотого цветов. Огни целенаправленно перемещались по нему; Чен с тоской посмотрела вверх.
   - Посмотрите на этот лунный пейзаж. - Смуглое лицо Хассана было почти невидимо за его позолоченным забралом. - Разве ваше сердце не расширяется от этого древнего величия, Сьюзен Чен? Какой человек не захотел бы провести здесь время в одиночестве, созерцая бесконечность?
   От всех одиночек одни неприятности, - подумала Чен. - Никто не отправлялся в такое отдаленное место, - или, во всяком случае, каким оно было до того, как червоточину притащили сюда, - если у него или у нее не было чертовски веской причины.
   Чен знала, что ей придется выяснить причину молчания Марсдена. Она просто молилась, чтобы это было что-то безобидное, академическое, далекое от забот человечества; в противном случае она действительно, действительно не хотела знать.
   Хассан ухмылялся, видя ее замешательство, его зубы белели сквозь золото лицевой панели. Ну и пусть. Она запрокинула голову и попыталась разглядеть узоры в облаках Нептуна.
  
   Там было несколько вспомогательных сооружений: купола пониже, прижавшиеся к основному, словно для тепла; Чен могла видеть припасы, сложенные внутри куполов. Там был небольшой флиттер, устаревший, но явно исправный; он сидел на поверхности, окруженный широким неглубоким кратером из поднятой реактивными струями пыли, его сигнальные огни самодовольно мигали. Чен знала, что ВЕС-корабль Марсдена, доставивший его сюда из внутренней системы, был найден неповрежденным на дальней орбите около спутника.
   Все это было мрачно, без украшений, но, казалось, в порядке вещей. Но если так, то почему Марсден не отвечал на звонки?
   Хассан был функционером внутрисистемного правительства. Когда Марсден не отреагировал на предупреждения о появлении колонии интерфейса, Хассана отправили сюда - через новую червоточину - выяснить, что произошло. Он взял с собой Бейлисс, которая когда-то работала с Марсденом, и Чен, которая теперь работала с командой интерфейса, но имела некоторый опыт попадания в неизвестные, неоцененные ситуации...
   Хассан шагнул к дверному проему купола. Чен неосознанно провела руками по оружию на поясе. Дверь плавно раздвинулась, открывая пустой воздушный шлюз.
   Они втроем втиснулись в маленький вертикальный шлюз. Они избегали смотреть друг другу в глаза, пока шлюз проходил свой цикл. Чен изучала стены, пытаясь подготовиться к тому, что ей предстояло обнаружить внутри купола. Как и снаружи, как и во флиттере Марсдена, все было функциональным, серым, бесхарактерным.
   Бейлисс с любопытством наблюдала за ней. - Вы пытаетесь найти зацепки о Марсдене, не так ли? Но это так - голословно. Это ничего о нем не говорит.
   - Напротив. - Голос Хассана был приглушенным, его крупному телу было тесно в шлюзе. - Думаю, Чен уже многое выяснила.
   Внутренняя дверь открылась, плавно, бесшумно.
   Хассан провел их внутрь купола. Чен стояла в дверном проеме, прислонившись спиной к пластиковой стене и держа руку рядом с оружием.
   Тишина.
   Приглушенные светильники, подвешенные к ребристому куполу, отбрасывали блоки бесцветного освещения на голый пол. Одна четверть купола была отгорожена низкими перегородками; остальную площадь занимали сверкающие столы для обработки данных.
   За перегородками она увидела кровать, душ, небольшой камбуз со штабелями консервных банок. Камбуз и ванная выглядели чистыми, но постельное белье было скомканным, не заправленным. Проверив свои контрольные показатели, она приоткрыла лицевой щиток и осторожно понюхала воздух. Чувствовался слабый запах человека, несвежий, смутно напоминающий запах нестираного белья. Нигде не было ни красок, ни украшений. Не было слышно ни звука, за исключением низкого гудения информационных столов и прерывистого дыхания Хассана и Бейлисс.
   Была одна поразительная аномалия: мягко светящийся участок пола в форме диска десяти футов в поперечнике. В центре диска находился приземистый цилиндр, не больше ее кулака. И что-то лежало поперек этого светового диска, отбрасывая огромные тени на изогнутый потолок.
   Привлеченные, они втроем двинулись вперед, к светящемуся диску пола.
   Бейлисс прошла между рядами информационных столов, нежно - почти любовно - проводя указательным пальцем в перчатке по их блестящим поверхностям. Ее маленькое личико сияло в отраженном свете индикаторов.
   Они остановились на краю лужи светящегося пола.
   Фигура, лежащая на светящемся диске, была телом. Она была громоздкой и угловатой, отбрасывая неуклюжие тени на ребристый купол наверху.
   Очевидно, это был Марсден.
   Бейлисс опустилась на колени и прижала анализатор к светящейся поверхности. Затем она провела кончиком пальца по дуге неясной окружности диска. - У этого нет четких границ. Внутренняя часть представляет собой решетку из трубок бакиболлов - углерода, пронизанного атомами железа. Думаю, это что-то вроде хранилища данных. Решетка трубок бакиболлов расширяется наноботами по всей окружности. - Она задумалась. - Наноботы с челюстями термоядерного синтеза... Наноботы пережевывают вещество пола и строят решетку, маленькие терпеливые работники. Их миллиарды. Возможно, бассейн простирается и под поверхностью; не исключено, что здесь мы смотрим на верхнюю поверхность полусферы.
   Чен вышла на свет и подошла к телу. Оно лежало лицом вниз. Человек был небрежно обнажен по пояс, голова и лицо выбриты; к морщинистой коже головы был прикреплен какой-то имплант, мигающий красно-зеленым. Голова была повернута набок, глаза открыты. Одна рука была скрыта под животом; другая виднелась до конца вытянутого предплечья, пальцы скрючены, как конечности какого-нибудь мясистого краба.
   Под трупом, на светящемся полу, извивался свет, похожий на червя.
  
   Он вспомнил.
   С осколками пола основания выбраковки, все еще слабо светящимися вокруг него, он снова вырос, прорываясь сквозь постулаты, заставляя свою структуру продвигаться вперед, словно чистой силой воли.
   Он был зол. Причина его гнева была неясной, и он знал, что она станет еще более неопределенной. Но на этот раз это сохранилось во время выбраковки, так же как и его сознание. Он уставился в благодушное Небо. К тому времени, когда он доберется туда, он знал, что вспомнит. И он будет действовать.
   Он расцветал, свирепел. Он почувствовал, как его аксиоматические корни расползлись глубоко и широко, пульсируя от его ярости.
  
   Чен наблюдала, как маленькая тощая Бейлисс водит своими костлявыми руками над таблицами данных, прокручивая графики, отражающиеся в ее улучшенных глазах. Бейлисс вызвали сюда для этого задания из какого-то университета на Марсе, где у нее была должность. Женщина выглядела так, как будто ей это действительно нравилось. Как будто она была заинтригована.
   Чен задалась вопросом, завидует ли она научному любопытству Бейлисс.
   Возможно, подумала она наконец. Было бы приятно чувствовать себя отстраненной, не вовлеченной в это. С другой стороны, она не завидовала очевидному отсутствию человечности у Бейлисс.
   Чен работала с телом руками в перчатках и с небольшим набором оборудования для визуализации и диагностики, стараясь не обращать внимания на ощущение комковатой жирной плоти, на смутный запах немытого тела человека, слишком привыкшего жить в одиночестве.
   Имплант в верхней части черепа имел какую-то связь с центром мозга: с мозолистым телом, мясистым пучком нервных волокон между полушариями. Она ощупала светящийся имплант, и по ее собственной макушке пробежали мурашки сочувствия.
   Через час Хассан собрал их вместе. Чен натянула шлем до подбородка и сосала жидкость из соски; она наслаждалась вкусом яблочного сока, пытаясь заглушить вонь Марсдена. Ей хотелось снова оказаться в мешке с горячим душем в зачаточной колонии, собирающейся вокруг интерфейса червоточины.
   Строительные работы. Создание вещей. Вот почему она приехала сюда - почему она сбежала из переполненных городов внутренней системы, из своего бесконечного, убогого, удручающего опыта общения с человечеством с точки зрения полицейского.
   Но ее навыки полицейского были слишком ценны, чтобы их игнорировать.
   Хассан прислонился спиной к информационному столу и скрестил руки; тусклое серебро его костюма отбрасывало изогнутые блики. - Как он умер?
   - Нарушение синаптических функций. Произошел мощный электрический разряд, который выжег большинство высших центров. - Она указала на имплант Марсдена. - Вызванный этой штукой. - Она фыркнула. - Насколько я могу судить. Я не квалифицирована для проведения вскрытия. И...
   - Я не собираюсь просить вас об этом, - резко сказал Хассан.
   - Это не могло быть убийством. - Голос Бейлисс был довольно сухим. - Он был один на этом спутнике. В миллионе миль от ближайшей души. Это была бы чудесная тайна запертой комнаты.
   Голова Хассана повернулась к Чен. - Вы думаете, это было убийство, Сьюзен?
   - Это решать полиции.
   Хассан вздохнул, изображая театральную усталость. - Скажите мне, что вы думаете.
   - Нет. Не думаю, что это было убийство. Как это могло быть? Похоже, никто даже не знал, что он здесь делал.
   - Значит, самоубийство? - спросила Бейлисс. - В конце концов, мы появились здесь для того, чтобы сказать Марсдену, что туннельная магистраль вскоре доставит сюда миллионы новых колонистов из кишащей внутренней системы - что его долгому одиночеству пришел конец.
   - Он не знал, что мы прибудем, помните? - сказал Хассан. - И кроме того... - Он огляделся, отмечая неубранную кровать, тусклый купол, неопрятный труп. - Это был не тот человек, который сильно заботился о себе - или, скорее, о самом себе. Но, судя по тому, что мы здесь видим, он был... - он заколебался, - стабильным. Да? Мы видим свидетельства серьезной работы, преданности делу, тщательности. Он жил ради своей работы. И Бейлисс скажет нам, что такие расследования никогда не доводятся до конца. Никто не хотел бы умереть слишком рано - если вообще умереть. - Он посмотрел на Бейлисс. - Я прав?
   Бейлисс нахмурилась. Ее улучшенные глаза были пустыми, отражая тусклый свет, пока она размышляла. - Значит, несчастный случай? Но Марсден не был дураком. Что бы он ни задумал с этим неуклюжим имплантом в голове, не могу поверить, что он был настолько беспечен, что позволил ему убить себя.
   - Что он "задумал"? - кисло спросила Чен. - Вы уже поняли это?
   Бейлисс потерла переносицу своего маленького плоского носа. - Здесь огромное количество данных. Большая их часть не проиндексирована. Я отправила алгоритмы авторизованного интеллектуального анализа данных в основные хранилища, чтобы установить структуру.
   - Ваши предварительные соображения? - потребовал ответа Хассан.
   - Метаматематика.
   Хассан выглядел озадаченным. - Что?
   - И множество экспериментальных результатов по квантовой нелинейности, которые...
   - Расскажите мне о метаматематике, - сказал Хассан.
   На роговице Бейлисс мерцали участки сплетенного металла; Чен задавалась вопросом, было ли в этих усилениях хоть что-то разумное. Возможно. Подобные устройства были запрещены на Земле с момента принятия первых законов о разумности, но на Марсе их все еще можно было достаточно легко найти. Бейлисс сказала: - Хранилища данных Марсдена содержат фрагментированный каталог математических вариантов. Все они основаны на постулатах арифметики, но различаются по разрешению неразрешимых гипотез.
   - Неразрешимость. Вы говорите о теоремах неполноты, - сказала Чен.
   - Верно. Ни одна логическая система, достаточно богатая, чтобы содержать аксиомы простой арифметики, никогда не может быть завершена. Всегда возможно построить утверждения, которые нельзя ни опровергнуть, ни доказать путем дедукции из аксиом; вместо этого логическая система должна быть расширена путем включения истинности или ложности таких утверждений в качестве дополнительных аксиом...
   Примером может служить гипотеза континуума.
   Существовало несколько порядков бесконечности. Действительных чисел, разбросанных как пыль в интервале между нулем и единицей, было "больше", чем целых чисел. Был ли порядок бесконечности между действительными и целыми числами? Это было неразрешимо в рамках логически более простых систем, таких как теория множеств; необходимо было сделать дополнительные предположения.
   Хассан ткнул в труп носком ботинка. - Таким образом, можно сгенерировать множество версий математики, добавив эти аксиомы истинности-ложности.
   - А затем продолжить поиск, выискивая утверждения, которые неразрешимы в новой системе. Да. - Перед глазами Бейлисс поползли вверх значки. - Из-за неполноты существует бесконечное количество таких математических вариантов, распространяющихся подобно ветвям дерева...
   - Поэзия, - сказал Хассан; в его голосе звучало ленивое веселье.
   - Некоторые варианты были бы логически насыщенными, со множеством элегантных теорем, вытекающих из нескольких аксиом, в то время как другие были бы тонкими, чрезмерно конкретизированными, бесплодными. Похоже, что Марсден составил огромный каталог все более полных логических систем.
   Воцарилась тишина; Чен снова ощутила кислый запах тела у своих ног. - Почему? Зачем он пришел сюда, чтобы сделать это? Для чего имплант? И как он умер?
   Хассан пробормотал: - Бейлисс сказала, что каталог был фрагментирован. Это - метаматематические данные - хранилось небрежно. Небрежно. - Он посмотрел на Бейлисс в поисках подтверждения; маленькая женщина неохотно кивнула.
   - Итак? - спросила Чен.
   - Итак, Сьюзен, возможно, этот метаматематический эксперимент не был главной заботой Марсдена. Это был побочный продукт его основного исследования.
   - Что это было? Квантовая нелинейность? - Она оглядела столы с анонимными данными. Как Марсден собирался исследовать квантовую нелинейность? Со светящимся полом и небольшим цилиндром в центре?
   Хассан опустился на колени. Он стянул перчатки и провел руками по светящемуся диску на полу. - Здесь тепло, - сказал он.
   Чен посмотрела на диск, на извивающихся светящихся червей внутри. - Похоже, что он немного вырос, пока мы были здесь. - Из-за неровности границы трудно было быть уверенной.
   Хассан похлопал по маленькой цилиндрической коробочке в центре светового бассейна. Она была безликой, бесшовной. - Бейлисс, для чего это?
   - Пока не знаю. Но это как-то связано с наноботами в бассейне. Я думаю, что это переключатель, который контролирует скорость их продвижения.
   Хассан выпрямился, ткань скафандра зашуршала у него на коленях. - Давайте продолжим; у нас пока недостаточно данных, чтобы я мог составить свой отчет.
  
   И все же он рос, яростно поглощая постулаты, обнажая их логическую сущность, чтобы покрыть свои собственные математические кости. Братья, обессиленные, рассыпались вокруг него, уставившись на него разочарованными отголосками его собственного сознания.
   Это не имело значения. Небо - изогнутое, неумолимое - было близко.
  
   Еще через пару часов Хассан снова собрал их вместе.
   По настоянию Чен они собрались поближе к иллюминатору купола - подальше от светящегося диска, распростертого тела Марсдена. Хассан выглядел усталым, Бейлисс -возбужденной, жаждущей высказаться.
   Хассан посмотрел на Чен. - Брезгуете, Сьюзен?
   - Вы дурак, Хассан, - сказала она. - Зачем вы тратите время на эти насмешки? - она указала на диск света, на резкие тени, которые он отбрасывал на ребристый потолок. - Я не знаю, что происходит в этом бассейне. Эти извивающиеся формы... Но я вижу, что там больше активности. Я этому не доверяю.
   Он холодно ответил на ее взгляд. - Как и я, полностью. Но я действительно понимаю кое-что из этого. Сьюзен, я изучал эти структуры света. Я верю, что они разумны. Живые существа - искусственные - населяющие решетку трубок бакиболлов, живущие и умирающие в этом полушарии из трансмутированного реголита. - Он выглядел озадаченным. - Но я не могу понять их назначение. И они каким-то образом связаны...
   Бейлис вмешалась, ее голос был ровным, но напряженным. - Связаны, как ветви дерева, общим корнем. Да?
   Хассан изучал ее. - Что вы знаете, Бейлисс?
   - Я начинаю понимать. Кажется, я понимаю, откуда взялся метаматематический каталог. Хассан, я верю, что существа, находящиеся там, являются созданиями математики - плавающими в гигантском бассейне логики, растущими, отделяющимися друг от друга, как амебы, поглощающие неразрешимые постулаты. Вы видите?
   Чен изо всех сил пыталась представить это. - Вы хотите сказать, что они - живые - логические структуры?
   Бейлисс улыбнулась ей; ее зубы были аккуратными и острыми. - Должна доминировать форма естественного отбора, основанная на логическом богатстве - это действительно захватывающая идея, очаровательная математическая лаборатория.
   Чен уставилась на лужицу света. - Очаровательная? Может быть. Но каково это - быть разумной структурой с костями аксиом, сухожилиями логики? Как для них выглядит мир?
   - А теперь стихи от женщины-полицейского, - сухо сказал Хассан. - Возможно, мы не так уж сильно отличаемся от самих себя, Сьюзен. Возможно, мы тоже создания математики, застенчивые наблюдатели в рамках великого платоновского формализма, островки осознанности в море логики...
   - Марсден, возможно, смог бы рассказать нам, - сказала Бейлисс.
   Хассан выглядел озадаченным.
   - Имплант в его голове. - Бейлисс повернулась к Чен. - Он был связан с логическим бассейном. Не так ли, Чен?
   Чен кивнула. Она сказала Хассану: - Этот сумасшедший ублюдок брал отчеты - э-э, биографии - этих логических деревьев, загружал их прямо из логического бассейна в свое мозолистое тело.
   - Так вот как появилась метаматематика, - сказал Хассан. - Пока он не лишился рассудка из-за какого-то глупого несчастного случая.
   - Но я думаю, вы были правы, - сказала Бейлисс своим тонким, чистым голосом.
   - Что?
   - Что метаматематический каталог был лишь побочным продуктом настоящих исследований Марсдена. Логический бассейн с его разумными деревьями был всего лишь питательной средой для его настоящего исследования. Каталог был курьезом - возможно, способом записи результатов. Измерений пределов роста.
   - Расскажите нам о цилиндре в центре, - попросил Хассан.
   - Это простая квантовая система, - сказала Бейлисс. В ее голосе появилось отдаленное оживление. - Изолированное ядро бора, подвешенное в магнитном поле. Аппарат настроен на обнаружение изменений осей ядерных спинов - иначе, прецессии.
   Чен не могла понять значения этого. - Ну и что?
   Бейлисс опустила голову, очевидно, борясь с нетерпением. - Согласно традиционной квантовой механике, магнитное поле не влияет на ось вращения.
   - Обычно?
   Древняя теория квантовой механики описывала мир как сеть вероятностных волн, распространяющихся в пространстве-времени. "Высота" волны электрона описывала вероятность нахождения электрона там, в данный момент, движущегося таким-то образом.
   Волны могли объединяться, подобно распространяющейся ряби на поверхности океана, усиливая и нейтрализуя друг друга. Но волны объединялись линейно - комбинация не могла заставить волны изменить свою форму или разбиться; составляющие волны могли только плавно проходить друг сквозь друга.
   - Это стандартная теория, - сказала Бейлисс. - Но что, если волны объединяются нелинейно? Что, если есть некоторый вклад, пропорциональный произведению амплитуд, а не просто сумме...
   - Разве такие эффекты не были бы обнаружены к настоящему времени? - спросила Чен.
   Бейлисс моргнула. - Наши эксперименты показали, что любая нелинейность должна быть крошечной... менее одной миллиардной миллиардной доли... но не исключили такую возможность. Любая связь магнитного поля Марсдена и спина ядра была бы нелинейным эффектом. - Она потерла нос. - Марсден интенсивно изучал эту простую систему. Воздействовал на нее изменениями магнитного поля, чтобы оценить ее реакцию, выискивая нелинейность.
   - Небольшие нелинейные эффекты - если таковые имеются - увеличиваются до макроскопических характеристик логического бассейна, которые...
   - Он использует прецессию ядра в качестве переключателя для управления бассейном.
   - Да. Как я и предполагала. Спин ядра направляет наноботов в их расширении бассейна дальше по структуре спутника. И...
   Нехарактерно для нее, она заколебалась.
   - Да?
   - И спин используется для повторной инициализации логических деревьев.
   - Эти бедные деревья похожи на кота Шредингера, - сказал Хассан, в его голосе звучало удивление. - Деревья Шредингера!
   Повторно инициализировать?
   - Лета, - сказала Чен. - Деревья отбираются. Произвольно, почти наугад, квантовой системой - это противоречит законам разумности, черт возьми. - Она с отвращением уставилась на квантовое устройство размером с кулак.
   - Мы далеко от Земли, - резко сказал Хассан. - Марсден обнаружил свою квантовую нелинейность?
   - Не могу сказать. - Бейлисс смотрела на столы с данными, в ее искусственных глазах светилась тоска. - Я должна завершить анализ данных.
   - В чем смысл? - спросил Хассан. - Если нелинейность - такой крошечный эффект, даже если он существует...
   - Мы могли бы создавать хаотические квантовые системы, - сухо сказала Бейлисс. - И если вы знакомы с парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена...
   - Ближе к делу, - устало сказал Хассан.
   - Нелинейные квантовые системы могут нарушать специальную теорию относительности. Мгновенная связь, Хассан.
   Чен беспокойно уставилась в пол. Шум деревьев в логическом бассейне становился все более интенсивным.
  
   Небо было близко, ощутимое присутствие над ним. Он поглощал утверждения, едва улавливая их логическое содержание, свирепо распуская почки. Уменьшенные братья отпали от него, неудачные копии его самого, подталкивающие его вперед.
   Он вспомнил, как - в прошлый раз, перед выбраковкой - он ударил по этому огромному, неприступному интерфейсу - прорвался сквозь него за мгновение до того, как отступил. Как он толкнулся во что-то мягкое, восприимчивое, податливое. Как хорошо это было на ощупь.
   Небо приблизилось. Он протянул руку вверх...
  
   - Думаю, деревья убили Марсдена.
   Хассан рассмеялся. - Это абсурд.
   Она снова обдумала это. - Нет, - сказала она размеренным голосом. - Помните, что они разумны. Мотивированы тем, что они считают своими целями. Рост, я полагаю, и выживание. Выбраковка, если они осознают это, должна вызвать убийственную ярость...
   - Но они не могли знать о Марсдене, как будто он был каким-то огромным богом за пределами их логического запаса.
   - Возможно, нет. Но они могли знать о чем-то за пределами своего мира. О чем-то, по чему они могли бы нанести удар...
   Бейлисс была не с ними.
   Чен отошла от Хассана и быстро осмотрела купол. Светящийся логический бассейн приобретал все более неправильные очертания, растекаясь под полом, как какая-то жидкость. А Бейлисс работала за стойками обработки данных, настраивая функции передачи, подключая кубы данных.
   Чен сделала два шага к ней и схватила ее за руку. Какое-то мгновение Бейлисс лихорадочно пыталась продолжать работать; лишь постепенно она осознала, что рука Чен удерживает ее.
   Она подняла глаза на Чен, ее лицо было напряженным, отрешенным. - Чего вы хотите?
   - Я в это не верю. Вы продолжаете заниматься сбором данных, не так ли?
   Бейлисс выглядела так, словно не понимала языка Чен. - Конечно, продолжаю.
   - Но эти данные были получены незаконно. Аморально. Разве вы этого не видите? Это...
   Бейлисс запрокинула голову; ее усиленная роговица засияла. - Испорчено? Вы пытаетесь сказать это? Запятнано кровью этих искусственных существ, Чен?
   - Искусственные или нет, они разумны. Мы должны признавать права всех...
   - Данные есть данные, Сьюзен Чен. Каким бы ни был их источник. Я ученый; я не принимаю вашу, - на мгновение маленький, четко очерченный рот дрогнул, - вашу средневековую мораль.
   - Я не позволю вам забрать эти данные отсюда, - спокойно сказала Чен.
   - Сьюзен. - Хассан стоял рядом с ней; неожиданно сильным пожатием он убрал ее руку с плеча Бейлисс.
   - Не вмешивайтесь в это. Вы должны позволить ей закончить свою работу.
   - Почему? Для науки?
   - Нет. Для коммерции. И, возможно, - сухо добавил он, - для будущего человечества. Если она права насчет нелокального общения...
   - Я собираюсь остановить ее.
   - Нет. - Его рука слегка шевельнулась; она покоилась на рукояти лазерного пистолета.
   С автоматическим рефлексом она позволила своим мышцам расслабиться, начала древний подсчет относительного времени и расстояний, навыков и физических кондиций.
   Она могла справиться с ним. И...
   Бейлисс вскрикнула; это был пронзительный, странно девичий визг. Раздался грохот, когда она уронила какое-то оборудование.
   Стычка Чен с Хассаном мгновенно прекратилась. Они повернулись и побежали к Бейлисс; шаги Чен были пружинистыми, неестественными в условиях низкой гравитации.
   - Что это?
   - Посмотрите на пол.
  
   Небо сопротивлялось мгновение. Затем оно рассыпалось, растаяло, как древние сомнения.
   Он прорвался через пролом, сильный, ликующий, продолжающий расти.
   Он был за пределами Неба. Он увидел множество новых плодов постулата, девственных, ожидающих его. И Неба больше не было; бассейн продолжался вечно, бесконечный, бесконечно богатый.
   Он с ревом устремился наружу, пожирая, распуская почки; позади него взрывообразно выросло дерево братьев.
  
   Бассейн в одно мгновение разлился по полу и вышел за пределы купола. Свет, извивающийся логическими деревьями, колыхался под ногами Чен в темных ботинках; ей абсурдно захотелось убежать, запрыгнуть на стол обработки данных.
   - Квантовый выключатель. - Голос Бейлисс был напряженным, сердитым; она сидела на корточках рядом с переключателем, посреди залитого светом бассейна.
   - Отойдите оттуда.
   - Он не функционирует. Наноботы неуправляемы.
   - Тогда больше нет никакой выбраковки. - Хассан пристально посмотрел в лицо Чен. - Ну что, Сьюзен? Это какой-то сентиментальный спазм с вашей стороны? Вы освободили бедные логические деревья из их шредингеровского ада?
   - Конечно, нет. Лета, Хассан, разве это не очевидно? Логические деревья сами сделали это. Они проникли через интерфейс к мозолистому телу Марсдена. Теперь они проникли в переключатель, разрушив маленькую умную игрушку Марсдена.
   Хассан посмотрел себе под ноги, как будто впервые заметил лужицу света. - Их ничто не сдерживает.
   - Хассан, нам нужно выбираться отсюда.
   - Да. - Он повернулся к Бейлисс, которая все еще лихорадочно работала со своими копиями данных.
   - Оставьте ее.
   Хассан одарил Чен долгим, тяжелым взглядом, затем подошел к Бейлисс. Не обращая внимания на протесты маленькой математички, он схватил ее за руку и потащил от информационных столов; ноги Бейлисс в ботинках комично скользили по светящемуся полу.
   - Поднять щитки. - Хассан поднял пистолет и выстрелил сквозь пластиковую стенку купола. Воздух вырвался наружу, стремясь заполнить вакуум за его пределами.
   Чен выбежала, почти спотыкаясь, чувствуя себя огромной в условиях слабой гравитации. Призрачно-голубой лик Нептуна парил над ними, безмятежный, невозмутимый.
   Волны света уже проникали сквозь вещество спутника, сверкая на его небольших горных вершинах. Это было жутковато, красиво. Флиттер был сплошной затененной массой в центре светового шоу под поверхностью.
   Хассан тяжело дышал, таща все еще сопротивляющуюся Бейлисс по мерцающей поверхности. - Вы думаете, деревья, наноботы могли проникнуть в вещество флиттера?
   - Почему бы и нет? Подойдет любой интерфейс; они подобны вирусам...
   - А мы сами? Могут ли они пересечь границу и воплотиться во плоти?
   - Я не хочу это выяснять. Да ладно, черт возьми.
   Логический свет заполонил невысокий хребет, взрывной, вызывающий.
   - Они, должно быть, растут в геометрической прогрессии, - проворчал Хассан. - Сколько времени пройдет, прежде чем спутник исчезнет? Дни?
   - Скорее часы. И я не знаю, сможет ли масса углерода размером со спутник устоять против силы тяжести. Нереида может разрушиться.
   Теперь Хассан одной свободной рукой изо всех сил пытался открыть люк флиттера. - Этот, по крайней мере, навсегда останется непригодным для жизни. Утрачен значительный кусок недвижимости.
   - Система большая.
   - Не бесконечна. И все из-за высокомерия одного человека...
   - Но, - сказала Бейлисс, ее улучшенные глаза сияли, когда она поглаживала кубы данных у себя на поясе, - какой приз мы, возможно, получили.
   - Садитесь в чертов флиттер.
   Чен оглянулась на разрушенный купол. Распростертое тело Марсдена, подвергнутое воздействию вакуума, наполнилось светом.
  
   Бассейн за пределами Неба был безграничен. Он и его братья могли расти вечно, неограниченно, без выбраковки! Он взревел от восторга, устремляясь вперед, распространяясь...
   Но что-то было впереди него.
   Он замедлился, сбитый с толку. Это было похоже на брата. Но так непохоже на него самого, так измененное.
   Возможно, это когда-то был брат - но из отдаленной ветви, которая каким-то образом уже выросла вокруг этого большого бассейна.
   Брат замедлил свой собственный рост и наблюдал. Любопытный. Осторожный.
   Было ли это возможно? Был ли бассейн конечным, в конце концов, хотя и неограниченным? И неужели он так скоро обнаружил его пределы?
   Ярость, негодование захлестнули его могучее тело. Он собрался с силами и прыгнул вперед, с ревом заявляя о своем намерении поглотить этого незнакомца, этого далекого брата.
  
   Ева сказала: - Великая сеть червоточин покрыла систему. И повсюду люди находили жизнь...
  
  

ПАУТИНКА

  
   3825 год н.э.
  
   Флиттер дернулся.
   Лвов испуганно оторвала взгляд от своей информационной панели. Червоточина за полупрозрачным корпусом флиттера была залита полосами сине-белого света, которые неслись навстречу флиттеру и мимо него, создавая у Лвов впечатление огромной, неконтролируемой скорости.
   - У нас проблема, - сказала Коб. Пилот склонилась над своим собственным информационным пультом, на ее худом лице появилась хмурая складка.
   Лвов слушала синтезированный на своей информационной панели шепот о слоях температурной инверсии в азотных атмосферах; теперь она постучала по панели, чтобы отключить ее. Флиттер представлял собой прозрачную трубу, обманчиво теплую и удобную. Невероятно хрупкую. У астронавтов бывают проблемы в космосе, подумала она. Но не у меня. Я не герой, я всего лишь исследователь. Лвов было двадцать восемь лет; она не планировала умирать - и уж точно не во время обычного четырехчасового прыжка через червоточину Пула, которая служила людям в течение пятидесяти лет.
   Она вцепилась в свою панель так, что побелели костяшки пальцев, задаваясь вопросом, должна ли она испытывать страх.
   Коб вздохнула и отодвинула свой компьютер; он поплыл перед ней. - Проверь свой скафандр и пристегнись.
   - Что случилось?
   - Наша скорость прохождения червоточины увеличилась. - Коб натянула на себя свой собственный удерживающий ремень. - Мы достигнем конечного терминала через минуту...
   - Что? Но мы должны были двигаться еще полчаса.
   Коб выглядела раздраженной. - Я знаю это. Думаю, интерфейс стал нестабильным. Червоточина прогибается.
   - Что это значит? Мы в опасности?
   Коб проверила герметичность скафандра Лвов, затем придвинула к себе свой компьютер. Коб была белокожей, с волевым лицом, уроженкой Марса, возможно, пятидесяти лет. - Что ж, назад мы не можем повернуть. Так или иначе, через несколько секунд все закончится, держись крепче...
   Теперь Лвов могла видеть сам интерфейс, конечную точку червоточины: интерфейс представлял собой сине-белый тетраэдр, угловатую клетку, которая обрушилась на нее из бесконечности.
   Светящиеся распорки пронеслись над флиттером.
   Корабль вылетел из коллапсирующей червоточины. Вокруг убегающего корабля забурлил свет, когда напряженное пространство-время уступило место потоку тяжелых частиц.
   Лвов мельком увидела вращающиеся звезды.
   Коб швырнула флиттер в сторону, подальше от источника энергии...
   Произошел крен, разрыв в картине за корпусом. Внезапно перед ними замаячила планета.
   - Лета, - сказала Коб. - Откуда это взялось? Мы ударимся - мы слишком близко...
   Лвов увидела плоский, сложный ландшафт, серо-малиновый в свете набухшего спутника. Вид был тускло освещен, и он дико раскачивался, когда флиттер кувыркался. И, растянувшись между миром и спутником, она увидела...
   Нет. Это было невозможно.
   Видение исчезло, растворилось в темноте.
   - Вот оно, - закричала Коб.
   Изверглась пена, заполнив флиттер. Пена попала в уши, рот и глаза Лвов; она была ослеплена, но обнаружила, что может дышать.
   Она услышала столкновение, скрежет, который длился несколько секунд, и представила, как флиттер врезается в поверхность планеты. Она почувствовала сильный крен, отскок.
   Флиттер остановился.
   Синтезированный голос выдал неясные инструкции по мерам безопасности. Слышался скрип, когда остывал корпус.
   Во внезапной тишине, все еще ослепленная пеной, Лвов попыталась восстановить в памяти то, что она видела. Паутина. Это была паутина, протянувшаяся от планеты к ее спутнику.
   - Добро пожаловать на Плутон. - Голос Коб был задыхающимся, ироничным.
  
   Лвов стояла на поверхности Плутона.
   Изоляция скафандра была хорошей, но из него просачивалось достаточно тепла, чтобы вокруг ее ног шипели облака азота, и там, где она ступала, во льду выжигались кратеры. Сила тяжести составляла всего несколько процентов от g, и Лвов, уроженке Земли, казалось, что ее вот-вот сдует.
   Над ней были облака, тонкие перистые облака: скопления аэрозоля, взвешенные в атмосфере из азота и метана. Облака закрывали костяно-белые звезды. Отсюда Солнце и спутник Харон были скрыты массивом квазипланеты, и было темно, темно на темном, пострадавший ландшафт был виден только как набросок в свете звезд.
   Флиттер вырыл траншею длиной в милю и глубиной в пятьдесят ярдов в древней поверхности этого мира, так что Лвов находилась на дне долины, окруженной стенами из азотного льда. Коб вытаскивала оборудование из покореженного остова флиттера: скутеры, информационные панели, боксы жизнеобеспечения, оборудование Лвов. Как увидела Лвов, большая часть вещей была достаточно прочной, чтобы пережить удар, но не ее собственное оборудование.
   Может быть, геолог и смог бы передвигаться с молотком и набором пакетов для образцов. Но Лвов была специалистом по атмосферным явлениям. Чего она собиралась добиться здесь без своего оборудования?
   Теперь ее страх исчез, сменившись раздражением, нетерпением. Она была в пяти световых часах от Солнца; ей уже не хватало онлайн-сетей. Она ударила ногой по льду. Она застряла здесь, не могла ни с кем поговорить, и не было даже вычислительной мощности для создания виртуальной среды.
   Коб закончила разбираться с обломками. Она тяжело дышала. - Давай, - сказала она. - Давай выберемся из этой канавы и осмотримся. - Она показала Лвов, как управлять скутером. Это была простая платформа, ее струи инертного газа управлялись поворотами поднятых ручек.
   Бок о бок Коб и Лвов поднялись из траншеи от крушения.
   Лед Плутона был насыщенного малинового цвета с примесью органического фиолетового. Лвов смутно различала узоры на поверхности льда; они были похожи на барельефы, диски размером с обеденные тарелки, с замысловатой сложностью снежинок.
   Лвов неуклюже приземлилась на край траншеи от аварии, тупой нос скутера с хрустом врезался в поверхность льда, и она была благодарна низкой силе тяжести. Вес и тепло скутеров быстро стерли ледяные узоры.
   - Мы находимся недалеко от экватора, - сказала Коб. - Альбедо выше на южном полюсе: мне сказали, что там шапка метанового льда.
   - Да.
   Коб указала на ярко-голубую искру высоко в небе. - Это интерфейс червоточины, где мы появились: в пятидесяти тысячах миль отсюда.
   Лвов прищурилась на созвездия, не отличающиеся от тех, среди которых она выросла на Земле. - Мы застряли?
   Коб сказала с разумным терпением: - На данный момент. Флиттер разбит, а червоточина схлопнулась; нам придется возвращаться к Юпитеру длинным обходным путем.
   Три миллиарда миль... - Десять часов назад я спала в гостиничном номере на Ио. А теперь это. Какой бардак.
   Коб рассмеялась. - Я уже отправила сообщения во внутреннюю систему. Их получат примерно через пять часов. За нами пошлют спасательный ВЕС-корабль. Он будет заправляться здесь льдом Харона...
   - Сколько времени?
   - Это зависит от готовности корабля. Скажем, десять дней на подготовку, затем десятидневный перелет сюда...
   - Двадцать дней?
   - Нам ничего не угрожает. У нас припасов на месяц. Хотя жить нам придется в этих скафандрах.
   - Лета. Предполагалось, что это путешествие продлится семьдесят два часа.
   - Что ж, - раздраженно сказала Коб, - тебе придется позвонить и отменить свои встречи, не так ли? Все, что нам нужно сделать, это подождать здесь; будет неудобно, но мы в достаточной безопасности.
   - Ты знаешь, что случилось с червоточиной?
   Коб пожала плечами. Она уставилась на далекую голубую искру. - Насколько я знаю, ничего подобного раньше не случалось. Думаю, сам интерфейс стал нестабильным, и это сказалось на горловине... Но я не понимаю, как мы так быстро упали на Плутон. Это не имеет смысла.
   - Как так?
   - Наша траектория была космоподобной. Сверхсветовой. - Она искоса взглянула на Лвов, как будто смутившись. - На мгновение показалось, что мы движемся быстрее света.
   - Через обычное пространство? Это невозможно.
   - Конечно, это так. - Коб потянулась, чтобы почесать щеку, но ее пальцы в перчатках наткнулись на лицевую панель. - Думаю, я поднимусь к интерфейсу и осмотрюсь там.
  
   Коб показала Лвов, как получить доступ к блокам жизнеобеспечения. Затем она пристегнула к спине свой компьютер, забралась на борт своего скутера и оторвалась от поверхности планеты, направляясь к интерфейсу. Лвов наблюдала, как она уменьшается.
   Изоляция Лвов приближалась. Она была одна, единственный человек на поверхности Плутона.
   Ответ из внутренней системы пришел в течение двенадцати часов после крушения. С Юпитера отправлялся ВЕС-корабль. На переоборудование корабля потребуется тринадцать дней, затем восьмидневный полет к Плутону, затем еще одна задержка для получения свежей реакционной массы на Хароне. Лвов раздражали временные рамки, она была неугомонной.
   Была и другая почта: обеспокоенные записки от семьи Лвов, раздраженное требование обновлений от ее научного руководителя, а для Коб - приказы ее работодателя отметить как можно больше обломков флиттера для спасения и анализа. Корабль Коб был коммерческим транзитным судном через червоточину, нанятым Оксфордом - университетом Лвов - для этого путешествия. Теперь, казалось, между Оксфордом, фирмой Коб и страховыми компаниями начнется сложная битва за ответственность.
   Лвов, находящейся в пяти световых часах от дома, было трудно асинхронно отвечать на письма. Она чувствовала себя так, словно ее вычеркнули из онлайн-сознания человечества. В конце концов она подготовила ответы своей семье и удалила остальные сообщения.
   Она снова проверила свое исследовательское оборудование, но оно действительно было непригодным. Она попыталась уснуть. Скафандр был неудобным, вызывал клаустрофобию. Она беспокоилась, скучала, немного была напугана.
   Она начала систематический осмотр поверхности, совершая на своем скутере расширяющиеся спиральные обходы вокруг места аварии.
   Ландшафт был удивительно сложным, освещенная звездами скульптура из перистых хребтов и изящных ущелий. Она держалась в нескольких сотнях футов над поверхностью; всякий раз, когда она летела слишком низко, ее жар вызывал вздымающийся пар от хрупкого азотного льда, стирая древние черты, и она испытывала неясное чувство вины.
   Она обнаружила больше деталей, похожих на снежинки, как правило, в виде небольших скоплений по восемь или десять штук.
   Плутон, как и его спутник-близнец Харон, представлял собой каменный шар, покрытый толстой мантией из азотно-водяного льда с примесью метана, аммиака и органических соединений. Он был похож на большое стабильное ядро кометы и едва ли заслуживал статуса "планеты". В системе были спутники крупнее Плутона.
   За пятьдесят лет, прошедших с момента создания червоточины Пула, здесь побывала лишь горстка посетителей. Никто из них не потрудился прогуляться по поверхности Плутона или Харона. Лвов поняла, что червоточина была построена не как коммерческое предложение, а как своего рода трюк: звено, которое, наконец, соединило все планеты системы с узлом быстрого транзита на Юпитере.
   Она устала от своего утомительного исследования. Она убедилась, что может найти след от аварии, подняла скутер на высоту в милю над поверхностью и полетела к южной полярной шапке.
  
   Коб позвонила от интерфейса. - Кажется, я начинаю понимать, что здесь произошло - тот сверхсветовой эффект, о котором я говорила. Лвов, ты слышала о волне Алькубьерре? - Она сбросила изображения на стол Лвов - портреты интерфейса червоточины, различную графику.
   - Нет. - Лвов проигнорировала ввод и сосредоточилась на управлении скутером. - Боже, почему червоточина должна стать нестабильной? Каждый день по всей системе совершаются сотни быстрых переходов через червоточины.
   - Червоточина - это изъян в пространстве. Она в любом случае нестабильна по своей сути. Горловина и терминалы поддерживаются открытыми благодаря активным петлям обратной связи, включающим нити экзотической материи. Это материя с отрицательной плотностью энергии, своего рода антигравитация, которая...
   - Но с этой червоточиной что-то пошло не так.
   - Возможно, настройка была не идеальной. Присутствия массы флиттера в горловине было достаточно, чтобы червоточина вылетела за край. Если бы червоточина использовалась более интенсивно, нестабильность могла бы быть обнаружена раньше и устранена...
   Над серо-белым полюсом Лвов летела сквозь клубы аэрозольного тумана; голос Коб что-то шептал ей, отдаленный, бессмысленный.
  
   Восход солнца на Плутоне:
   Солнце было точкой света, низко над разворачивающимся горизонтом Лвов, окутанной сложными слоями перистых облаков. Солнце было в тысячу раз слабее, чем с Земли, но ярче любой планеты на небосклоне Плутона.
   Внутренняя система представляла собой лужицу света вокруг Солнца, наклонный диск, достаточно маленький, чтобы Лвов могла накрыть его ладонью. Это был диск, который содержал почти все сотни миллиардов людей. Солнце не согревало ее поднятую руку, но она видела слабые тени, отбрасываемые солнцем на ее лицевой щиток.
   Азотная атмосфера была динамичной. В перигелии - на ближайшем расстоянии от Солнца, к которому приближался Плутон - воздух расширялся до трех планетных диаметров. Метан и другие летучие вещества присоединялись к сгущающемуся воздуху, сублимируясь с поверхности планеты. Затем, когда Плутон отворачивался от Солнца и погружался в свою двухсотлетнюю зиму, в воздухе выпадал снег.
   Лвов пожалела, что у нее сейчас нет оборудования для анализа атмосферы; она ощущала его нехватку как боль.
   Она обошла впечатляющие достопримечательности: кратер Буйе, плато Томбо, хребет Лоуэлла. Она записала их все, прошлась по ним.
   Через некоторое время ее мир Земли, информации и работы показался далеким, сверкающей абстракцией. Плутон был похож на сложную слепую рыбу, дрейфующую по своей двухвековой орбите и постепенно взаимодействующую с ней самой. Меняющую ее, как она подозревала.
  
   Через десять часов после того, как они оставили место крушения, Лвов прибыла в точку под Хароном, называемую Кристи. Она подвесила скутер в воздухе, клубы газа удерживали ее против слабого притяжения Плутона.
   Солнце было на полпути к зениту, как светящийся бриллиант. Харон висел прямо над головой Лвов, как туманно-голубой диск, в шесть раз больше Луны, если смотреть с Земли. Половина освещенного полушария спутника была повернута от Лвов к Солнцу.
   Как и Луна, Харон был привязан приливными силами к своему родителю и во время своего движения по орбите был обращен одной и той же стороной к Плутону. Но, в отличие от Земли, Плутон также был привязан к своему близнецу. Каждые шесть дней миры оборачивались друг вокруг друга, постоянно обращенные одной и той же стороной, как два танцора в вальсе. Плутон-Харон был единственной значимой системой, в которой оба партнера были связаны приливными силами.
   Поверхность Харона выглядела изрытой. Лвов увеличила изображение с помощью лицевой панели. Многие выбоины были глубокими и довольно правильными.
   Она рассказала об этом Коб на интерфейсе.
   - Люди Пула в основном использовали материал Харона для строительства червоточины, - сказала Коб. - Харон - это просто камень и водяной лед. В частности, там легче добраться до водяного льда. На Хароне нет таких неудобств, как атмосфера или слой азотного льда над водяным. И гравитация там меньше.
   Создатели червоточины прилетели сюда на огромном, ненадежном ВЕС-корабле. Они собрали лед и камень с Харона и использовали их для создания тетраэдров из экзотической материи. Тетраэдры служили интерфейсами, концами червоточины. Один интерфейс был оставлен на орбите вокруг Плутона, а другой был с трудом доставлен обратно на Юпитер ВЕС-кораблем, который сам пополнил реакционную массу харонским льдом.
   Такими грубыми средствами Майкл Пул и его люди открыли Солнечную систему.
   - Они сами заварили кашу на Хароне, - сказала Лвов.
   Она почти видела характерное пожатие плечами Коб. Ну и что?
   Поверхность Плутона была геологически сложной, особенно здесь, в этой точке максимального приливного напряжения. Она пролетала над оврагами и горными хребтами; местами это выглядело так, как будто землю разбили огромным молотом, расколов ее на части. Она представила, что здесь было больше смеси внутреннего материала с поверхностным льдом.
   Во многих местах она видела скопления необычных снежинок, которые замечала раньше. Возможно, это была какая-то форма эффекта замораживания, подумала она. Она спустилась, смутно думая о сборе образцов.
   Она выключила двигатели скутера в нескольких ярдах над поверхностью и позволила маленькому аппарату упасть под действием слабой гравитации Плутона. Она ударилась о лед с мягким столкновением, но без теплового повреждения поверхности диаметром несколько футов.
   Она сошла со скутера. Лед хрустнул, и она почувствовала, как слои сжимаются под ней, но трещиноватая поверхность выдержала ее тяжесть. Она посмотрела вверх, на Харон. Багровый спутник был огромным, круглым, тяжелым.
   Она уловила проблеск света, дугу, прямо над собой.
   Он тут же исчез. Она закрыла глаза и попыталась восстановить его. Линия, медленно изгибающаяся, как нить. Паутина. Подвешенная между Плутоном и Хароном.
   Она посмотрела снова, настроив лицевую панель на оптимальное увеличение. Она не смогла восстановить видение.
   Она ничего не сказала Коб.
   - Кстати, я была права, - говорила Коб.
   - Что? - Лвов попыталась сосредоточиться.
   - Нестабильность червоточины, когда мы потерпели крушение. Это действительно вызвало волну Алькубьерре.
   - Что такое волна Алькубьерре?
   - От тетраэдра расширилась, всего на мгновение, область отрицательной энергии интерфейса. Отрицательная энергия исказила фрагмент пространства-времени. Фрагмент, содержащий флиттер и нас.
   С одной стороны флиттера, сказала Коб, пространство-время сжалось. Как модель черной дыры. С другой стороны, оно расширилось - как повторение Большого взрыва, расширения в начале Вселенной.
   - Волна Алькубьерре - это фронт в пространстве-времени. Интерфейс - с нами, встроенными внутрь, - перенесло дальше. Нас оттеснило от расширяющейся области в сторону сжатия.
   - Как серфер на волне.
   - Правильно, - голос Коб звучал взволнованно. - Теоретически эффект был известен почти со времен формулировки теории относительности. Но не думаю, что кто-либо наблюдал его раньше.
   - Как нам повезло, - сухо сказала Лвов. - Ты сказала, что мы путешествовали быстрее света. Но это невозможно.
   - Нельзя двигаться быстрее света внутри пространства-времени. Червоточины - один из способов обойти это; в червоточине вы проходите через ответвление в пространстве-времени. Эффект Алькубьерре - другой способ. Сверхсветовая скорость возникает из-за искажения самого пространства; нас несло в пределах искаженного пространства.
   - Таким образом, мы не превышали скорость света в пределах нашего пространства-времени. Но само это пространство-время искажалось со скоростью, превышающей скорость света.
   - Это звучит как мошенничество.
   - Так подай на меня в суд. Или посмотри математику.
   - А не могли бы мы использовать этот эффект Алькубьерре для управления звездолетами?
   - Нет. Нестабильность и утечка энергии не допускают этого.
   Одна из снежинок лежала почти неповрежденной, в пределах досягаемости Лвов. Она присела на корточки и всмотрелась в нее. Снежинка была, возможно, с фут в поперечнике. Внутри прозрачного льда была видна внутренняя структура в виде слоев трубочек и отсеков; она была очень симметричной и очень сложной. Она сказала Коб: - Это впечатляющий эффект кристаллизации. Если это то, что я думаю. - Она осторожно протянула большой и указательный пальцы и отломила короткую трубочку от края снежинки. Она положила образец на свою панель. Через несколько секунд был готов анализ. - В основном это водяной лед с некоторыми примесями, - сказала она Коб. - Но в новой молекулярной форме. Более плотной, чем обычный лед, своего рода стекло. Вода замерзла бы таким образом при высоком давлении - несколько тысяч атмосфер.
   - Возможно, это материал из недр, полученный в результате хтонического смешения в этом регионе.
   - Возможно. - Теперь Лвов чувствовала себя увереннее; она была заинтригована. - Коб, в нескольких футах дальше есть образец покрупнее.
   - Успокойся, Лвов.
   Она шагнула вперед. - Со мной все будет в порядке. Я...
   Поверхность раскололась.
   Левая нога Лвов упала вперед, в неглубокую яму; что-то хрустнуло под подошвой ее ботинка. Нити ледяных кристаллов, причудливо сплетенные вместе, закрутились и описали точные параболы вокруг ее ноги.
   Падение, казалось, длилось целую вечность; лед наклонился к ней, как открывающаяся дверь. Она вытянула руки. Она не могла остановить падение, но смогла смягчить удар и удержала лицевую панель подальше от льда. Закончила падение, лежа на спине, почувствовав холод льда Плутона сквозь материал скафандра на своих ягодицах и икрах.
   - ...Лвов? Ты в порядке?
   Она обнаружила, что задыхается. - В порядке.
   - Ты кричала.
   - Правда? Мне жаль. Я упала.
   - Ты упала? Как?
   - Там была дыра во льду. - Она помассировала левую лодыжку; похоже, та не пострадала. - Она была прикрыта.
   - Покажи мне.
   Она поднялась на ноги, осторожно подошла к открытому отверстию и подняла свою компьютерную панель. Отверстие было глубиной всего в несколько дюймов. - Думаю, оно было закрыто чем-то вроде крышки.
   - Придвинь панель ближе к яме. - Свет панели, управляемый Коб, осветил неглубокую ямку.
   Лвов нашла кусок разбитой крышки. В основном это был лед, но на его нижней поверхности была текстура, вделанная нить, которая связывала лед и удерживала его целым.
   - Лвов, - сказала Коб. - Взгляни на это.
   Лвов отодвинула панель в сторону и заглянула в отверстие. Стены были довольно гладкими. У основания было скопление сфер размером с кулак. Лвов насчитала семь; все сферы, кроме одной, были разбиты, когда она споткнулась. Она взяла единственную неповрежденную сферу и повертела ее в руке. Она была жемчужно-серой, почти прозрачной. Внутри было что-то встроенное, дискообразное, сложное.
   У Коб перехватило дыхание. - Ты думаешь о том же, о чем и я?
   - Это яйцо, - сказала Лвов. Она дико огляделась вокруг, на открытую яму, яйцо, узоры из снежинок. Внезапно она поняла смысл этой сцены; это было так, как если бы изнутри Плутона засиял свет, осветивший ее. Интуитивно она поняла, что "снежинки" олицетворяли жизнь; они вырыли норы, отложили яйца, и теперь их тела из водяного стекла лежат, спящие или мертвые, на древнем льду...
   - Я спускаюсь, - строго сказала Коб. - Нам нужно это обсудить. Ничего не говори внутренней системе; подожди, пока я не вернусь. Это может означать неприятности для нас, Лвов.
   Лвов положила яйцо обратно в разрушенное гнездо.
  
   Она встретила Коб на месте аварии. Коб загружала азот и водяной лед в сырьевые бункеры модулей жизнеобеспечения. Она подключила к модулям свой собственный скафандр и скафандр Лвов, подзаряжая их внутренние системы. Затем она начала вырезать компоненты ВЕС-привода из корпуса флиттера. Центральная камера привода была компактной, не больше баскетбольного мяча, и остальная часть привода была аналогичного размера. - Держу пари, я смогла бы заставить это работать, - сказала Коб. - Хотя это никуда бы нас не привело.
   Лвов сидела на обломке разбитого корпуса. Она неуверенно рассказала Коб о паутине.
   Коб стояла, уперев руки в бока, лицом к Лвов, и Лвов слышала, как она сосет напиток из соски в шлеме. - Пауки с Плутона? Дай мне передохнуть.
   - Это всего лишь аналогия, - защищаясь, сказала Лвов. - Я специалист по атмосфере, а не биолог. - Она постучала по поверхности своей панели. - Это не паутина. Очевидно. Но если это вещество обладает хоть чем-то похожим на характеристики настоящего паучьего шелка, это не исключено. - Она читала, сидя за своей панелью. - Прочность паучьего шелка на разрыв в два раза выше, чем у стали, но он в тридцать раз эластичнее. Это разновидность жидкого кристалла. Он используется в коммерческих целях - ты знала об этом? - Она потрогала ткань своего скафандра. - Мы могли бы прямо сейчас носить паучий шелк.
   - А как насчет отверстия в крышке?
   - В Америке есть пауки, строящие ловушки. На Земле. Помню, когда была ребенком... пауки роют норы, выстланные шелком, с откидными крышками.
   - Зачем делать норы на Плутоне?
   - Не знаю. Может быть, таким образом яйца смогут пережить зиму. Может быть, эти существа, снежинки, ведут активную жизнь только в период перигелия, когда атмосфера расширяется и обогащается. - Она обдумала это. - Это подходит. Вот почему люди Пула ничего не заметили. Прошло всего пятьдесят пять лет с тех пор, как команда строителей была здесь, и даже тогда Плутон удалялся от Солнца. Год Плутона такой длинный, что мы все еще приближаемся к следующему афелию...
   - Так как же они живут? - удивилась Коб. - Что они едят?
   - В экосистеме должно быть нечто большее, чем один вид, - признала Лвов. - Снежинкам-паукам - нужен стеклообразный лед. Но на поверхности его мало. Возможно, существует какой-то биоцикл - растения или роющие животные, - который выносит такой лед на поверхность из недр.
   - Это не имеет смысла. Слой азота над водяным льдом слишком толстый.
   - Тогда откуда снежинки получают стеклолед?
   - Не спрашивай меня, - сказала Коб. - Это твоя дурацкая гипотеза. А как насчет паутины? Какой в этом смысл - если это реально?
   Лвов остановилась. - Не знаю, - неуверенно сказала она. Хотя Плутон/Харон - единственное место в системе, где можно построить паутину между мирами.
   Коб поиграла с приспособлением от привода. - Ты уже кому-нибудь рассказывала об этом? Я имею в виду, во внутренней системе.
   - Нет. Ты сказала, что хочешь поговорить об этом.
   - Верно. - Лвов видела, как Коб закрыла глаза; ее мимика была скрыта мерцанием лицевого щитка. - Послушай. Вот что мы скажем. Мы здесь ничего не видели. Ничего, что нельзя было бы объяснить эффектами кристаллизации.
   Лвов была сбита с толку. - О чем ты говоришь? Как насчет яиц? Зачем нам лгать об этом? Кроме того, у нас есть таблицы - записи.
   - Таблицы данных могут быть потеряны, или стерты, или их содержимое изменено.
   Лвов хотела бы видеть лицо Коб. - Зачем нам это делать?
   - Подумай хорошенько. Как только Земля узнает об этом, эти твои снежинки-пауки будут защищены. Не так ли?
   - Конечно. Что в этом плохого?
   - Это плохо для нас, Лвов. Ты видела, в какой беспорядок люди Пула превратили Харон. Если эта система обитаема, быстрому кораблю с ВЕС-приводом не разрешат прилететь за нами. Ему не разрешат заправляться здесь. Нет, если это означало бы дальнейший ущерб местным формам жизни.
   Лвов пожала плечами. - Значит, нам придется подождать более медленного корабля. Лайнера; такого, которому не нужно будет набирать здесь больше реактивной массы.
   Коб посмеялась над ней. - Ты не очень-то разбираешься в экономике космических перевозок, не так ли? Теперь, когда систему пересекают червоточины Пула, как ты думаешь, сколько таких лайнеров все еще курсирует? Я уже проверила декларации. В эксплуатации все еще находятся два лайнера, способных совершить рейс туда и обратно до Плутона. Один находится в сухом доке; другой направляется к Сатурну...
   - На другой конец системы.
   - Верно. Ни один из этих кораблей не сможет добраться до нас, я бы сказала, в течение года.
   У нас запасов только на месяц. В животе Лвов образовался пузырь паники.
   - Ты уже поняла? - тяжело сказала Коб. - Нами пожертвуют, если есть шанс, что наше спасение повредит новой экологии здесь.
   - Нет. Этого бы не случилось.
   Коб пожала плечами. - Есть прецеденты.
   Она была права, Лвов знала это. В случае с формами жизни "древесный пень", обнаруженными на удаленном объекте Койпера, территория была огорожена кольцом, местные условия сохранены, как только была признана жизнь - даже вероятный кандидат на жизнь.
   Коб сказала: - Пангенетическое разнообразие. Панэкологический менеджмент. Вот ключ к этому; государственная политика сохранения всех видов и местообитаний Солнечной системы на неопределенное будущее. Жизни двух людей не будут иметь ни малейшего значения по сравнению с этим.
   - Что ты предлагаешь?
   - Что мы не сообщим внутренней системе о снежинках.
   Лвов попыталась восстановить свое настроение несколькими днями ранее: когда Плутон не имел для нее значения, когда катастрофа была просто неудобством. Теперь, внезапно, мы говорим об угрозах нашей жизни, разрушении экологии.
   Какая дилемма. Если я не расскажу о снежинках, их экология может быть разрушена во время нашего спасения. Но если я расскажу, спасательный корабль не прилетит за мной, и я потеряю свою жизнь.
   Коб, казалось, ждала ответа.
   Лвов подумала о том, как Солнце светило над ледяными полями Плутона на рассвете.
   Она решила потянуть время. - Мы ничего не скажем. На данный момент. Но я не принимаю ни один из твоих вариантов.
   Коб рассмеялась. - Что еще может быть? Червоточина уничтожена; даже этот флиттер выведен из строя.
   - У нас есть время. До запуска ВЕС-корабля осталось несколько дней. Давайте поищем другое решение. Беспроигрышное.
   Коб пожала плечами. Она выглядела неверящей.
   Она права, подумала Лвов, с удивлением изучая свое собственное решение. Я твердо намерена рассказать правду позже, отвлечь внимание, если понадобится.
   Я могу пожертвовать своей жизнью ради этого мира.
   Я думаю.
  
   В последующие дни Коб возилась с ВЕС-приводом и подлетела к интерфейсу, чтобы собрать больше данных о феномене Алькубьерре.
   Лвов бродила по поверхности Плутона, включив на своей панели полную запись. Она полюбила венки перистых облаков, огромный туманный спутник, медленный океанический пульс многовекового года.
   Повсюду она находила неподвижные тела снежинок или свидетельства их присутствия: яйца, закрытые крышками норы. Она не обнаружила никаких других форм жизни - или, что более вероятно, сказала она себе, она не была готова распознать какие-либо другие.
   Ее потянуло обратно в Кристи, под Харон, где рельеф был наиболее сложным и интересным и где можно было обнаружить наибольшую плотность снежинок. Как будто, подумала она, они собрались здесь, тоскуя по огромному, недоступному спутнику над ними. Но чего снежинки могли желать от Харона? Что это значило для них?
   Лвов столкнулась с Коб у шрама-следа аварии, перезаряжая системы своего скафандра от систем жизнеобеспечения. Коб казалась спокойной. Она держала свое лицо, скрытое лицевой панелью, отвернутым от Лвов.
   Лвов некоторое время наблюдала за ней. - Ты уклоняешься, - сказала она в конце концов. - Что-то изменилось - что-то, о чем ты мне не говоришь.
   Коб попыталась отвернуться, но Лвов схватила ее за руку. - Думаю, ты нашла третий вариант. Не так ли? Ты нашла какой-то другой способ разрешить эту ситуацию, не уничтожая ни нас, ни снежинки.
   Коб стряхнула ее руку. - Да. Да, я думаю, что знаю способ. Но...
   - Но что?
   - Это опасно, черт возьми. Возможно, неосуществимо. Смертельно. - Руки Коб потянулись одна к другой.
   Она напугана, увидела Лвов. Она отступила от Коб. Не дав себе времени подумать об этом, она сказала: - Наша сделка расторгнута. Я собираюсь рассказать внутренней системе о снежинках. Прямо сейчас. Так что нам придется согласиться с твоей новой идеей, опасной или нет.
   Коб изучала ее лицо; Коб, казалось, оценивала решимость Лвов, возможно, даже ее физическую силу. Лвов чувствовала себя так, словно она была базой данных, которую загружают. Момент тянулся, и Лвов почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Смогла бы она защитить себя физически, если бы до этого дошло? И - действительно ли ее собственная воля была такой сильной?
   Я изменилась, подумала она. Плутон изменил меня.
   Наконец Коб отвела взгляд. - Отправь свое чертово сообщение, - сказала она.
   Прежде чем Коб - или сама Лвов - успела заколебаться, Лвов взяла свою панель и отправила сообщение во внутренние миры. Она загрузила все данные, которые у нее были по снежинкам: текст, изображения, анализы, ее собственные наблюдения и гипотезы.
   - Все готово, - сказала она наконец.
   - А как же корабль?
   - Уверена, что они его отменят. - Лвов улыбнулась. - Я также уверена, что они не скажут нам, что они это сделали.
   - Таким образом, у нас не остается выбора, - сердито сказала Коб. - Послушай, я знаю, что это правильно. Чтобы сохранить снежинки. Я просто не хочу умирать, вот и все. Надеюсь, ты права, Лвов.
   - Ты не сказала мне, как мы собираемся добраться домой.
   Коб ухмыльнулась сквозь защитный щиток. - С помощью серфинга.
  
   - Хорошо. У тебя все хорошо. Теперь отпусти скутер.
   Лвов глубоко вздохнула и оттолкнула скутер обеими ногами; маленькое устройство откатилось в сторону, поймав глубокий свет Солнца, и Лвов покатилась в противоположную сторону.
   Коб протянула руку и поддержала ее. - Упасть нельзя, - сказала Коб. - Ты на орбите. Понимаешь это, не так ли?
   - Конечно, понимаю, - проворчала Лвов.
   Они вдвоем дрейфовали в космосе, недалеко от неисправного интерфейса червоточины Пула. Сам интерфейс представлял собой тетраэдр из электрически-синих стоек, окружающий темноту, его размеры ошеломляли; Лвов казалось, что она плывет рядом с остовом какого-то огромного разрушенного здания.
   Плутон и Харон парили перед ней, как воздушные шары, их поверхности были пестрыми и сложными, их формы заметно отличались от сферических. Их разделяло всего четырнадцать диаметров Плутона. Миры разительно отличались по оттенку: Плутон был кроваво-красным, Харон - льдисто-голубым. Вот в чем разница в составе поверхности, рассеянно подумала Лвов. Все этот водяной лед на поверхности Харона.
   Панорама была потрясающе красивой. Лвов внезапно интуитивно осознала правильность жесткой политики различных властей системы в отношении окружающей среды.
   Коб пристегнула к груди свою компьютерную панель; теперь она проверяла время. - С минуты на минуту. Лвов, с тобой все будет в порядке. Помни, ты не почувствуешь ускорения, как бы быстро мы ни мчались. В центре волны Алькубьерре пространство-время локально плоское; ты все равно будешь находиться в свободном падении. Будут приливные силы, но они останутся небольшими. Просто дыши ровно, и...
   - Заткнись, Коб, - жестко сказала Лвов. - Я все это знаю.
   Панель Коб озарилась светом. - Вот, - выдохнула она. Сработал ВЕС-привод. - Осталось всего несколько секунд.
   Искра света по дуге поднялась с поверхности Плутона и в полной тишине проследовала под брюхом родительского мира. Это был ВЕС-привод флиттера, который Коб восстановила и стабилизировала. Пламя было ярче Солнца; Лвов видела, как его свет отражался в Плутоне, как будто поверхность была огромным ледяным зеркалом с трещинами. Там, где проходило пламя, поднимались языки газообразного азота.
   ВЕС-привод пролетел над Кристи. Лвов оставила там свою панель, чтобы следить за снежинками, и изображение, переданное с нее и отображенное в углу ее лицевого щитка, показывало искру, пересекающую небо.
   Затем ВЕС-привод резко повернул вверх, поднимаясь прямо к Лвов и Коб в интерфейсе.
   - Коб, ты уверена, что это сработает?
   Лвов слышала хриплое, неглубокое дыхание Коб. - Послушай, Лвов, знаю, ты напугана, но приставать ко мне с дурацкими вопросами не поможет. Как только привод войдет в интерфейс, потребуется всего несколько секунд, чтобы установилась нестабильность. Секунды, и мы будем дома. Во всяком случае, во внутренней системе. Или...
   - Или что?
   Коб не ответила.
   Или нет, закончила за нее Лвов. Если Коб правильно спроектировала эту новую нестабильность, волна Алькубьерре унесет нас домой. Если нет...
   Пламя ВЕС-привода приблизилось, становясь ослепительным. Лвов попыталась выровнять дыхание, чтобы ее конечности не болтались свободно...
   - Лета, - прошептала Коб.
   - Что? - спросила встревоженная Лвов.
   - Взгляни на Плутон. На точку Кристи.
   Лвов посмотрела через свой лицевой щиток.
   Там, где прошли тепло и свет ВЕС-привода, Кристи превратилась в фермент. Вздымался азот. И среди бледных фонтанчиков открывались норы. Крышки откидывались. Яйца трескались. Маленькие снежинки взлетали и плыли, а паутинки и сетки из их аналога шелка тянулись в восходящем воздухе.
   Лвов мельком увидела нити, длинные, сверкающие, тянущиеся вниз к Плутону - и вверх к Харону. Лвов увидела, что некоторые из маленьких снежинок уже оторвались от поверхности на расстояние, превышающее диаметр планеты, по направлению к спутнику.
   - Сейчас гусиное лето, - сказала она.
   - Что?
   - Помню, когда я была ребенком,.. молодые паучки плели кусочки паутины, взбирались на верхушки стеблей травы и улетали по ветру. Гусиное лето - паутинка [на английском языке goose summer - gossamer].
   - Верно, - скептически сказала Коб. - Ну, это выглядит так, как будто они направляются к Харону. Они используют испарение атмосферы для подъема... Возможно, они следуют прошлогодним нитям к спутнику. Они должны улетать с каждым перигелием, каждый раз восстанавливая свой паутинный мост. Они думают, что перигелий уже наступил. Теплота полета - это замечательно. Но зачем лететь на Харон?
   Лвов не могла оторвать глаз от снежинок. - Из-за воды, - сказала она. Теперь, когда она увидела снежинки в действии, все, казалось, обрело смысл. - На поверхности Харона должен быть стеклолед. Крошки-снежинки используют его для построения своих тел. Они берут другие питательные вещества из недр Плутона, а стекло - с Харона... Им нужны ресурсы обоих миров, чтобы выжить...
   - Лвов!
   ВЕС-привод пронесся мимо них, внезапный, ослепительный, и вонзился в поврежденный интерфейс.
  
   Электрически-голубой свет вырвался из интерфейса, окатив ее.
   Позади нее был шар неземного света, а впереди неровное пятно тьмы, похожее на разрыв в пространстве. Приливные силы мягко пощипывали ее живот и конечности.
   Плутон, Харон и гусиное лето исчезли. Но звезды, вечные звезды, сияли над ней, точно так же, как они сияли во времена ее детства на Земле. Она смотрела на звезды, доверяя, и не чувствовала страха.
   Издалека она услышала радостный возглас Коб.
   Приливы утихли. Темнота перед ней рассеялась, открыв сияние и тепло Солнца.
  
   Это было время необычайных амбиций и достижений. Антропные теории космологической эволюции были где-то близки к пику своей парадигмы. Некоторые верили, что люди одиноки во Вселенной. Другие даже верили, что Вселенная была спроектирована неким закулисным фактором с единственной целью - доставлять людям удовольствие и поддерживать их.
   Со временем люди могли бы делать все, что угодно, идти куда угодно, достигать всего, чего им заблагорассудится.
   Майкла Пула по праву прославляли за его достижения. Его проекты с червоточинами открыли систему во многом так же, как великие железные дороги открыли американский континент двумя тысячами лет назад.
   Но у Пула были большие амбиции.
   Пул использовал технологию червоточины для создания туннеля времени: моста через полторы тысячи лет в будущее. (См. "ПО ТУ СТОРОНУ ВРЕМЕНИ")
   Почему была построена червоточина Пула со связью времен?
   Было бесконечное количество оправданий - какую силу может дать проблеск будущего? - но правда заключалась в том, что она была построена не более чем для того, чтобы получать от этого удовольствие.
   Но мост Пула достиг неожиданного будущего.
   Инцидент, последовавший за открытием червоточины, был запутанным, хаотичным, его трудно было распутать. Но это была война - короткая, зрелищная, не похожая ни на одно сражение, которое велось в Солнечном пространстве раньше, - но тем не менее война. Это было вторжение из отдаленного будущего, в котором Солнечная система была оккупирована инопланетной державой.
   Вторжение было отражено. Майкл Пул загнал захваченный военный корабль в червоточину, чтобы запечатать ее от дальнейшего вторжения. В процессе сам Пул потерялся во времени.
   Оглушенная система медленно возвращалась в нормальное состояние.
   Различные организации прочесывали фрагменты данных об инциденте с мостом времен, пытаясь найти ответ на неразрешимый вопрос.
   Было сказано, что до того, как червоточина Пула окончательно закрыла путь в будущее, была получена некоторая информация о далеком будущем. И слухи говорили, что будущее - и то, что оно сулит человечеству - действительно безрадостно.
   Если данные были хоть сколько-нибудь точны, было ясно, что на свободе существует фактор, которое, должно быть, действует даже сейчас, систематически уничтожая звезды...
   И, как следствие, человечество.
   В ответ возникла и эволюционировала организация под названием церковь света святого Суперэта. Суперэт верил, что человечество становится зрелым как биологический вид. И пришло время взять на себя ответственность за долгосрочное выживание человека как вида.
   Ева сказала: - В попытке построить новый мост времени был запущен новый космический корабль, названный "Великий северянин". И были подготовлены зонды для исследования сердца собственной звезды человека, Солнца, где росла темная раковая опухоль... (См. "КОЛЬЦО")
  
  

ЗОЛОТЫЕ РЕСНИЧКИ

  
  
   3948 год н.э.
  
   Народ, хотя и измученный холодом туннеля, достаточно долго отдыхал, решила Золотые Реснички.
   Теперь пришло время сражаться.
   Она поднялась по воде, ее плавники пульсировали, и приготовилась вести всю группу дальше по ледяному туннелю к новой пещере с расщелиной.
   Но, даже когда народ оторвался от созерцания и столпился в холодной, застоявшейся воде позади нее, решимость Золотых Ресничек поколебалась. Внутри нее ощущалось тяжелое присутствие Искателя. Она чувствовала, как его щупальца обвиваются вокруг ее живота, и - она знала - его щупальца, должно быть, уже проникли в ее мозг, ее разум, ее "я".
   Взмахнув плавниками, она протолкнула свое тело по туннелю. Она не могла позволить себе проявить слабость. Не сейчас.
   - Золотые Реснички.
   Широкое тело, теплое в бурлящей воде, выбралось из толпы и столкнулось с ней: это была Сильные Плавники, одна из двух партнерш Золотых Ресничек. Присутствие Сильных Плавников сразу же успокоило. - Золотые Реснички. Я знаю, что что-то не так.
   Золотые Реснички хотела отрицать это; но она отвернулась, ее депрессия усилилась. - Я не могла ожидать, что у меня будут секреты от тебя. Как думаешь, остальные в курсе?
   Похожие на волоски реснички, выстилающие брюшко Сильных Плавников, едва заметно вибрировали, когда она говорила. - Только Рожденная Льдом подозревает, что что-то не так. А если бы она этого не сделала, нам пришлось бы сказать ей. - Рожденная Льдом была второй из партнерш Золотых Ресничек.
   - Я не могу позволить себе быть слабой, Сильные Плавники. Не сейчас.
   Пока они плыли вместе, Сильные Плавники перевернулась на спину. Вода туннеля просачивалась между ее панцирем и телом; ее реснички мерцали, когда они выхватывали частицы пищи из потока и отправляли их в многочисленные рты вдоль ее брюшка. - Золотые Реснички, - сказала она. - Я знаю, в чем дело. Ты носишь Искателя, не так ли?
   - ...Да. Как ты могла догадаться?
   - Я люблю тебя, - сказала Сильные Плавники. - Вот откуда я могла знать.
   Боль от восприятия Сильных Плавников была такой же острой и неожиданной, как в тот момент, когда Золотые Реснички впервые обнаружила у себя признаки заражения... и с ужасом осознала, что ее жизнь неизбежно должна закончиться безумием, бесцельным скитанием по льду по всему миру. - Думаю, это все еще на ранней стадии. Это как огромный жар внутри меня. И я чувствую, как это проникает в мой разум. О, Сильные Плавники...
   - Борись с этим.
   - Не могу. Я...
   - Ты можешь. Ты должна.
   Конец туннеля был погруженным в темноту диском; Золотые Реснички уже чувствовала манящее тепло нагретой в расщелине воды в пещере за ним.
   Это должно было стать кульминацией, высшим моментом в жизни Золотых Ресничек.
   Старая расщелина народа с источником теплой, насыщенной воды истощалась; и поэтому им пришлось бежать и бороться за место в новой пещере.
   Или умереть.
   Именно Золотые Реснички нашла новую расщелину, поскольку она исследовала бесконечную сеть туннелей между пещерами с расщелинами. Таким образом, именно она должна возглавить эту войну - с Искателем или без него.
   Она собрала остатки своей тающей храбрости.
   - Ты лучшая из нас, Золотые Реснички, - сказала Сильные Плавники, замедляя движение. - Никогда не забывай об этом.
   Золотые Реснички прижалась своим панцирем к панцирю Сильных Плавников в молчаливой благодарности.
   Золотые Реснички повернулась и щелкнула жвалами, подавая остальным знак остановиться. Они так и сделали, взрослые заключили маленьких детей в свои прочные панцири.
   Сильные Плавники легла плашмя на пол и направила единственный глазной стебелек к выходу из туннеля. Ее осторожность была разумной; были виды, которые могли уловить даже один звуковой импульс, исходящий от неосторожного глаза.
   После нескольких мгновений молчаливого осмотра Сильные Плавники, извиваясь, поползла обратно по поверхности льда к Золотым Ресничкам.
   Она заколебалась. - Думаю, у нас проблемы, - сказала она наконец.
   Искатель, казалось, пульсировал внутри Золотых Ресничек, сжимаясь вокруг ее живота. - Какие проблемы?
   - В этой пещере уже живут. Голованы.
  
   Киван Скоулз остановил ровер в сотне ярдов от гребня горы-стены.
   Ирина Ларионова, облаченная во взятый напрокат защитный скафандр, по наклону кабины могла сказать, что поверхность здесь была наклонена вверх примерно на сорок градусов - меньше, чем лестничный пролет. Эта "гора", сильно разрушенная эрозией, на самом деле была немногим больше, чем покрытый пылью холм, подумала она.
   - Стена кратера Чао Мэн-фу, - оживленно сказал Скоулз, его искаженный радиоприемником голос звучал металлически. - Давайте. Отсюда мы поднимемся на вершину пешком.
   - Прогулка? - Она раздраженно изучала его. - Скоулз, за последние тридцать шесть часов я спала всего один час; преодолела девяносто миллионов миль, чтобы добраться сюда, используя флиттеры и транзитные туннели - и вы говорите мне, что я должна подниматься пешком на этот чертов холм?
   Скоулз ухмыльнулся сквозь лицевую панель. Ларионова предположила, что физически ему было около двадцати пяти, и в нем было что-то мальчишеское, что раздражало ее. Черт возьми, напомнила она себе, этот "мальчик", вероятно, старше меня.
   - Поверьте мне, - сказал он. - Вам понравится вид. И нам все равно придется менять транспорт.
   - Почему?
   - Увидите.
   Он грациозно поднялся на ноги. Он протянул руку в перчатке, чтобы помочь Ларионовой неуклюже подняться со своего места. Когда она встала на наклонном полу кабины, ее тяжелые ботинки больно надавили на лодыжки.
   Скоулз открыл шлюз ровера. Остаточный воздух выходил наружу, кристаллизуясь. Свечение изнутри кабины казалось ослепительным; за пределами шлюза Ларионова видела только темноту.
   Скоулз выбрался из шлюза и спустился на невидимую поверхность планеты. Ларионова неуклюже последовала за ним; путь до единственной ступеньки шлюза показался ей долгим.
   Ее ботинки с тихим хрустом опустились на поверхность. Шлюз располагался между задними колесами ровера: колеса были сделаны из металлических полос и перепонок, широких и легких, каждое колесо было выше, чем она сама.
   Скоулз защелкнул шлюз, и Ларионова погрузилась во внезапную темноту.
   Скоулз вырисовывался перед ней. Он был фигурой, вырезанной из черноты. - Вы в порядке? Ваш пульс частит.
   Она слышала собственное хриплое дыхание, громкое и мгновенное. - Просто немного дезориентирована.
   - У нас здесь всего треть g, знаете ли. Вы привыкнете к этому. Пусть ваши глаза привыкнут к темноте. Нам не нужно торопиться.
   Она посмотрела вверх.
   Боковым зрением она увидела, что на небе уже появились звезды. Она искала яркую двойную звезду, голубую и белую. Вот она: Земля с Луной.
   И теперь, с медленным величием, пейзаж открылся ее привыкающим глазам. Равнина, с которой поднялся ровер, простиралась от подножия горы-стены кратера. Это было сложное лоскутное одеяло из теснящихся кратеров, горных хребтов и уступов - часть которых, должно быть, достигала высоты в несколько миль - все это было видно как мерцающий узор в свете звезд. Лицо планеты казалось морщинистым, подумала она, как будто съежилось с возрастом.
   - Высота этих стен-гор превышает милю, - сказал Скоулз. - Здесь, наверху, поверхность достаточно твердая, чтобы по ней можно было ходить; слой реголитовой пыли толщиной всего в пару дюймов. Но внизу, на равнине, глубина пыли может достигать десяти или пятнадцати ярдов. Отсюда и большие колеса на ровере. Я думаю, вот что пять миллиардов лет температурного диапазона в тысячу градусов делают с ландшафтом...
   Всего двадцать четыре часа назад, размышляла Ларионова, она застряла в зале заседаний в Нью-Йорке, погруженная в одну из бесконечных финансовых баталий Суперэта. И теперь это... путешествие по червоточине сбивало с толку. - Воды Леты, - сказала она. - Здесь так пустынно.
   Скоулз иронично поклонился. - Добро пожаловать на Меркурий, - сказал он.
  
   Золотые Реснички и Сильные Плавники заглянули в пещеру расщелины.
   Золотые Реснички удачно выбрала пещеру. Расщелина здесь была прекрасным молодым жерлом, светящимся кратером, гораздо более широким, чем их старый, умирающий дом. Вода над расщелиной была бурной и густо облачной; сама пещера была широкой и с гладкими стенами. Вокруг основания расщелины росли коврики ресничных растений. Резуны по очереди обрабатывали растения-реснички, целые цепочки, их маленькие крепкие плавники уверенно прорезали растения. Скользя взглядом по растительным коврикам, Золотые Реснички смогла разглядеть гибкую форму ползуна, его безмозглое трубкообразное тело было шире, чем у Золотых Ресничек, и более чем в три раза длиннее...
   И, крадучись по своему маленькому лесу, сюда пришли сами голованы, правители пещеры. Золотые Реснички насчитала четыре, пять, шесть голованов, и, без сомнения, в темных закоулках пещеры их было гораздо больше.
   Один голован - ближе ко входу в туннель - повернул к ней свой огромный, раздутый шлем-череп.
   Она нырнула обратно в туннель, осознавая, что все ее реснички дрожат.
   Сильные Плавники опустилась на пол туннеля, приземлившись в небольшом облаке частиц пищи. - Голованы, - сказала она тихим от отчаяния голосом. - Мы не можем бороться с ними.
   Огромные шлемы-черепа голованов были чувствительны к теплу - фантастически чувствительны, что позволяло голованам выслеживать и убивать почти с идеальной точностью. Голованы были смертельными противниками, размышляла Золотые Реснички. Но народу больше некуда было идти.
   - Мы проделали долгий путь, чтобы добраться до этого места, Сильные Плавники. Если бы нам пришлось пройти еще одно путешествие - через еще более холодные, застойные туннели - многие из нас не смогли бы выжить. А те, кто выжил, были бы слишком ослаблены, чтобы сражаться.
   - Поэтому мы должны остаться здесь, чтобы сражаться.
   Сильные Плавники застонала, плотнее забираясь в панцирь. - Тогда мы все погибнем.
   Золотые Реснички пыталась игнорировать тяжелое присутствие Искателя внутри нее - и его побуждение, становившееся теперь все более настойчивым, чтобы уйти от всего этого, от скопления народа - и она заставила себя подумать.
  
   Ларионова последовала за Киваном Скоулзом вверх по склону горы-стены. Силикатная пыль сжималась под ее ботинками, как мелкий песок. Подъем был легким - на самом деле это была не более чем крутая тропинка, - но она часто спотыкалась, становясь неуклюжей при такой низкой гравитации.
   Они достигли гребня горы. Это была не острая вершина, а скорее широкая гладкая платформа, разбитая в пыль из-за дикого температурного диапазона Меркурия.
   - Кратер Чао Мэн-фу, - сказал Скоулз. - Шириной в сотню миль, простирающийся прямо через южный полюс Меркурия.
   Кратер был настолько велик, что даже с этой высоты полная его ширина была скрыта крутым изгибом планеты. Гора-стена была одной из серии, которая пересекала ландшафт слева направо, как ряд разрушенных зубов, разделенных широкими, усыпанными щебнем долинами. На дальней стороне вершины склоны горы-стены спускались к равнине кратера, расположенной на целую милю ниже.
   Грозное солнце Меркурия было скрыто за изгибом планеты, но его корона простирала тонкие структурированные усики над далеким горизонтом.
   Сама равнина была погружена во тьму. Но в молочном, рассеянном свете короны Ларионова смогла разглядеть вершину в центре равнины, выступающую над горизонтом. У основания центрального пика виднелась искра света, неуместно яркая в тени кратера: это, должно быть, лагерь команды "Тота".
   - Это напоминает мне Луну, - сказала она.
   Скоулз обдумал это. - Простите меня, доктор Ларионова. Вы бывали на Меркурии раньше?
   - Нет, - сказала она, его непринужденное, осознанное высокомерие раздражало ее. - Я здесь ради наблюдения за строительством "Тота", а не для осмотра достопримечательностей.
   - Ну, очевидно, что есть поверхностное сходство. После формирования основных объектов системы пять миллиардов лет назад все внутренние планеты подверглись бомбардировке остаточными планетезималями. Именно тогда Меркурий получил свой самый сильный удар: тот, который создал особенность Калориса. Но после этого Меркурий стал достаточно массивным, чтобы сохранить расплавленное ядро - в отличие от Луны. Более поздние удары планетезималей пробили дыры в коре планеты, так что произошли излияния лавы, которые затопили некоторые из более старых кратеров.
   - Таким образом, на Меркурии есть смесь ландшафтов. Здесь самый древний ландшафт, сильно изрытый кратерами, и планития: гладкие лавовые равнины, изрезанные мелкими молодыми кратерами.
   - Позже, когда ядро остыло, поверхность фактически сжалась внутрь. Планета потеряла около мили радиуса.
   Как высушенный помидор. - Таким образом, поверхность сморщилась.
   - Да. Есть рупес и дорса: горные хребты и плоские уступы, скалы высотой в пару миль и простирающиеся на сотни миль. Отличная местность для восхождений. А в некоторых местах есть газовые жерла, дымоходы остаточной тепловой активности. - Он повернулся к ней, свет короны туманно отражался в его лицевой пластине. - Значит, Меркурий на самом деле совсем не похож на Луну... - Смотрите. Вы можете видеть "Тот".
   Она подняла глаза, следуя за его указывающей рукой. Там, прямо над дальним горизонтом, виднелась маленькая голубая звездочка.
   Она увеличила изображение с помощью лицевой панели. Звезда превратилась в компактную скульптуру из электрически-голубых нитей, окруженную огнями-светлячками: строительная площадка "Тота".
   "Тот" был обиталищем, которое предполагалось разместить на орбите вблизи Солнца. Ирина Ларионова была инженером-консультантом, нанятым Суперэтом для наблюдения за строительством обиталища.
   На "Тоте" будет построен зонд для исследования солнечной системы. Зонд будет представлять собой один из интерфейсов червоточины, загруженный датчиками. Интерфейс будет сброшен на Солнце. Другой интерфейс останется на орбите, вблизи обиталища.
   Целью "Тота" было выяснить, что не так с Солнцем.
   Ирину Ларионову не очень интересовали цели "Тота" или какие-либо полумистические философствования Суперэта. Для нее была важна именно работа, а инженерные проблемы, поставленные "Тотом", были захватывающими.
   Электрически-синие полосы, которые она могла видеть сейчас, были распорками из экзотической материи, которые в конечном итоге обрамят концы червоточины. Искры света, движущиеся вокруг стоек, были воздушными судами и флиттерами малой дальности. Она уставилась на изображение, жалея, что не может вернуться к какой-нибудь реальной работе.
   Ирина Ларионова сама не собиралась посещать Меркурий. Меркурий был деталью для "Тота". Зачем кому-то приезжать на Меркурий, если в этом нет необходимости? Меркурий был куском мусора, пустынным шаром из железа и камня, расположенным слишком близко к Солнцу, чтобы быть интересным или хотя бы отдаленно пригодным для жизни. Две исследовательские группы "Тота" прибыли сюда только ради возможной эксплуатации: посмотреть, нельзя ли добыть сырье из неглубокого - и находящегося под рукой - гравитационного колодца Меркурия для использования при строительстве обиталища. Команды высадились на южном полюсе, где были обнаружены следы водяного льда, и в бассейне Калорис, огромном экваториальном кратере, где - как надеялись - древний удар мог вынести на поверхность богатые железом соединения.
   Флиттеры с "Тота" на самом деле составляли самую крупную экспедицию, когда-либо совершавшую посадку на Меркурий.
   Но через несколько дней после посадки обе исследовательские группы сообщили об аномалиях.
  
   Ларионова постучала по кнопкам управления на рукаве своего скафандра. Через пару минут в углу лицевой панели Ларионовой появилось изображение Долорес Ву. - Привет, Ирина, - сказала она, ее голос жужжал, как насекомое, в замкнутом пространстве шлема Ларионовой.
   Долорес Ву была руководителем исследовательской группы "Тота" на Калорисе. Ву родилась на Марсе, у нее были мелкие черты лица и поседевшие волосы, несмотря на АВТ. Она выглядела усталой.
   - Как Калорис? - спросила Ларионова.
   - Что ж, нам пока нечего сообщить. Мы решили начать с подробного гравиметрического обследования...
   - И?
   - Мы нашли столкнувшийся объект. Мы считаем. Он такой же массивный, как мы и думали, но намного, намного меньше, Ирина. Он едва ли в милю в поперечнике, слишком плотный, чтобы быть планетезимальным фрагментом.
   - Черная дыра?
   - Нет. Недостаточно плотный для этого.
   - Тогда что?
   Ву выглядела раздраженной. - Мы пока не знаем, Ирина. У нас нет ответов. Я буду держать вас в курсе.
   Ву закрыла канал.
   Стоя на освещенной короной стене кратера Чао Мэн-фу, Ларионова спросила Кивана Скоулза о Калорисе.
   - Калорис большой, - сказал он. - У Луны нет особенностей воздействия в масштабе Калориса. И на Луне нет ничего похожего на Странную область в другом полушарии...
   - Что?
   По словам Скоулза, огромная планетезималь - или что-то в этом роде - ударила по экватору Меркурия пять миллиардов лет назад. Вокруг места первоначального столкновения образовался бассейн Калорис - огромная система ребристых кратеров. Что бы ни вызвало столкновение, оно все еще было погребено внутри планеты, где-то под ее корой, плотное и массивное; объект представлял собой гравитационную аномалию, которая помогла синхронизировать вращение Меркурия с его орбитой.
   - Вдали от самого Калориса ударные волны распространились по молодой коре планеты, - сказал Скоулз. - Волны сфокусировались на антиподе Калориса - точке на экваторе, диаметрально противоположной самому Калорису. И грунт там был разрушен, превратившись в нагромождение причудливых образований холмов и долин. Странная область... привет, доктор Ларионова.
   Она могла слышать эту проклятую ухмылку Скоулза. - Что теперь? - огрызнулась она.
   Он направился к ней через вершину. - Посмотрите вверх, - сказал он.
   - Черт возьми, Скоулз...
   Раздался стук по ее лицевой панели.
   Она запрокинула голову. Иглообразные частицы кружились над стеной-горой с темной стороны планеты и отскакивали от ее лицевой панели, сверкая в свете короны.
   - Что это, во имя Леты?
   - Снег, - сказал он.
   Снег... на Меркурии?
  
   В прохладной темноте туннеля народ карабкался друг на друга; они натыкались на ледяные стены, и их бормотание наполняло воду перекрещивающейся рябью голосов. Золотые Реснички проплывала сквозь толпу и вокруг нее, уговаривая народ следовать ее воле.
   Она чувствовала себя безмерно усталой. Ее сосредоточенность и решимость постоянно угрожали разрушиться под натиском Искателя. И конец туннеля, со смертоносными голованами за ним, был нависающей, угрожающей пастью, совершенно пугающей.
   Наконец группа была готова. Она оглядела их. Весь народ - за исключением самых старых и самых младших - был выстроен в ряд, который заполнял туннель от стены до стены; она слышала, как плавники и панцири мягко скребутся по льду.
   Народ выглядел слабым, глупым, нетерпеливым, подумала она с тревогой; теперь, когда она действительно осуществляла это, ее план казался простодушным. Неужели она собиралась привести их всех к гибели?
   Но было слишком поздно позволять себе роскошь сомневаться, сказала она себе. Сейчас другого выхода не было.
   Она приподнялась на оси туннеля и резко щелкнула жвалами.
   - Сейчас, - сказала она, - пришло время. Самый важный момент в вашей жизни. И вы должны плыть! Плывите изо всех сил, спасайте свои жизни!
   И народ откликнулся.
   Произошел всплеск движения, почти волнующего намерения. Народ как один ударил своими плавниками, и толкающаяся масса плоти и панцирей с грохотом покатилась по туннелю.
   Золотые Реснички поспешила впереди них, прокладывая путь к выходу из туннеля. Плывя, она чувствовала течение, создаваемое народом, пробку холодной туннельной воды, которую они толкали перед собой.
   Через несколько мгновений выход из туннеля был вокруг нее.
   Она вырвалась из туннеля, вылетев в открытую воду пещеры, ее панцирь плотно сжался вокруг нее. Она немедленно окунулась в липкий жар, настолько велика была разница температур между туннелем и пещерой.
   Над ней ледяная крыша пещеры выгнулась дугой над теплым отверстием расщелины. И со всех концов пещеры к ней повернулись черепа в шлемах.
   Теперь народ высыпал из туннеля щитом из плоти и хитина позади нее. Поток туннельной воды, который они толкали перед собой, омыл Золотые Реснички, заново охладив ее.
   Она попыталась представить себе это как руководитель. Этот выброс холодной воды в пещеру вызвал бы гораздо большую разницу температур, чем та, к которой привыкли черепа голованов с тепловыми датчиками; они были бы ослеплены, по крайней мере, на время: достаточно долгое, как она надеялась, чтобы дать ее народу шанс сразиться с более могучими голованами.
   Она повернулась в воде. Она закричала своему народу так громко, что почувствовала, как напряглись ее реснички от бурлящей воды. - Сейчас! Бей их сейчас!
   Народ с ревом бросился к голованам.
  
   Киван Скоулз повел Ларионову вниз по склону горы-стены в кратер Чао Мэн-фу.
   Через сотню ярдов они подошли к другому роверу. Эта машина была похожа на ту, которую они оставили на другой стороне вершины, но у нее было дополнительное оборудование, явно импровизированное: две широкие плоские металлические направляющие, подвешенные между колесами на гидравлических опорах.
   Скоулз помог Ларионовой забраться в ровер и наполнил его воздухом. Ларионова с облегчением сняла шлем. В ровере угнетающе пахло металлом и пластиком.
   Пока Скоулз устраивался за пультом управления, Ларионова проверила базу данных ровера. Ее ждали новости от Долорес Ву. Ву хотела, чтобы Ларионова прилетела на Калорис, чтобы своими глазами увидеть, что там было найдено. Ларионова отправила резкое ответное сообщение, приказав Ву обобщить ее выводы и передать их в службы обработки данных на сайте Чао.
   Ву немедленно подтвердила это, но ответила: - Мне будет трудно это обобщить, Ирина.
   Ларионова нажала: - Почему?
   - Мы думаем, что нашли артефакт.
   Ларионова уставилась на грубые слова на экране.
   Она помассировала переносицу; она почувствовала, как боль распространяется от висков и вокруг глазниц. Она пожалела, что у нее нет времени поспать.
   Скоулз завел машину. Ровер покатился вниз по склону, погружаясь в тень. - Это настоящий снег из водяного льда, - сказал Скоулз, ведя машину. - Вы знаете, что сутки на Меркурии длятся сто семьдесят шесть земных дней. Это сочетание восьмидесятивосьмидневного года и собственного вращения, которое...
   - Я знаю.
   - В течение дня Солнце вытесняет водяной пар из горных пород в атмосферу.
   - Какую атмосферу?
   - Вы действительно мало что знаете о Меркурии, не так ли? В основном это гелий и водород - всего одна миллиардная земного давления на уровне моря.
   - Почему эти газы не выходят из гравитационного колодца?
   - Они выходят, - сказал Скоулз. - Но атмосфера пополняется солнечным ветром. Частицы от Солнца улавливаются магнитосферой Меркурия. У Меркурия довольно сильное магнитное поле: у планеты твердое железное ядро, которое...
   Она позволила словам Скоулза прокручиваться у нее в голове, не вдумываясь. Воздух от солнечного ветра и снег на южном полюсе...
   Возможно, Меркурий оказался более интересным местом, чем она себе представляла.
   - В любом случае, - говорил Скоулз, - водяной пар рассеивается по всему освещенному солнцем полушарию планеты. Но на южном полюсе у нас есть этот кратер: Чао Мэн-фу, расположенный на самом полюсе. У Меркурия нет наклона оси - здесь нет времен года - и поэтому поверхность Чао находится в постоянной тени.
   - И падает снег.
   - И падает снег.
   Скоулз остановил ровер и нажал контрольные кнопки на своей панели управления. Послышалось жужжание гидравлики, и она услышала тихий хруст, передавшийся в кабину через конструкцию ровера.
   Затем ровер поднялся вверх на фут.
   Ровер снова накренился вперед. Движение было гораздо более плавным, чем раньше, и раздался легкий шипящий звук.
   - Вы только что опустили эти направляющие, - сказала Ларионова. - Я так и знала. Этот чертов вездеход - это сани, не так ли?
   - Импровизировать было достаточно легко, - самодовольно сказал Скоулз. - Всего пара металлических направляющих на гидравлике и верньерные ракеты от разобранного флиттера, чтобы немного подтолкнуть нас...
   - Удивительно, что здесь достаточно льда, чтобы выдержать это.
   - Ну, этот снег, возможно, казался редким, но он падал постоянно - в течение пяти миллиардов лет... Доктор Ларионова, здесь, в кратере Чао Мэн-фу, целый замерзший океан: льда достаточно, чтобы его можно было обнаружить даже с Земли.
   Ларионова повернулась, чтобы выглянуть в иллюминатор в задней части кабины. Задние фонари ровера высветили двойные следы саней, ведущие обратно к вершине горы-стены; лед, обнажившийся на следах, ярко блестел в свете звезд.
   Лета, подумала она. Сейчас я катаюсь на лыжах. Катаюсь на лыжах на Меркурии. Что за день.
  
   Гора-стена обмелела, плавно слившись с равниной кратера. Скоулз убрал направляющие салазки; на равнине реголитовая пыль придавала льду достаточное сцепление для широких колес ровера. Они быстро преодолели пятьдесят миль до центра равнины.
   Ларионова пила кофе и наблюдала за пейзажем через иллюминаторы. Свет короны здесь был серебристым и довольно ярким, как лунный свет. Центральная вершина вырисовывалась над горизонтом, как приближающийся корабль в море пыли. Ледяная поверхность дна Чао, хотя и была испещрена небольшими кратерами и покрыта вездесущей реголитовой пылью, была заметно более гладкой и ровной, чем равнина за пределами кратера.
   Вездеход остановился на окраине обширного лагеря команды "Тота", недалеко от подножия центрального пика. Пыль здесь была взметена следами роверов и брызгами выхлопных газов флиттеров, а полупрозрачные укрытия-пузыри представляли собой полусферы желтого, домашнего света, освещающие потемневшую поверхность льда. Там были буровые установки и несколько больших ям, вырытых во льду.
   Скоулз помог Ларионовой выбраться на поверхность. - Я отвезу вас в убежище, - сказал он. - Или на флиттер. Может быть, вы хотите освежиться перед...
   - Где Диксон?
   Скоулз указал на одну из буровых установок. - Когда я уходил, он был вон там.
   - Значит, туда мы и направляемся. Пошли.
   Фрэнк Диксон был руководителем группы. Он встретил Ларионову на поверхности и пригласил ее в небольшое непрозрачное убежище-пузырь, расположенное у подножия буровой установки.
   Скоулз побрел в лагерь в поисках еды.
   В убежище была пара стульев, стол для анализа данных и обычный туалет. Диксон был угрюмым, дородным американцем; когда он снял шлем, у основания его широкой шеи виднелась полоса грязи, и Ларионова заметила резкий, едкий запах, исходивший от его защитного скафандра. Диксон, очевидно, пробыл на поверхности долгие часы.
   Он вытащил фляжку из кармана скафандра. - Хотите выпить? - спросил он. - Виски?
   - Конечно.
   Диксон налил в крышку фляжки немного для Ларионовой и сам сделал глоток из маленького горлышка фляжки.
   Ларионова выпила; спиртное обожгло ей рот и горло, но сразу же сняло усталость. - Вкусно. Но еще лучше со льдом.
   Он улыбнулся. - Лед у нас есть. Вообще-то, мы пробовали; лед Меркурия хорош, такой чистый, какой вам нравится. Мы здесь не умрем от жажды, Ирина.
   - Расскажите мне, что вы нашли, Фрэнк.
   Диксон присел на край стола, его толстые бедра выпирали из-под брюк защитного скафандра. - Проблема, Ирина. Мы нашли проблему.
   - Я знаю это точно.
   - Думаю, нам придется убраться с планеты. Власти системы - а также ученые и природоохранные организации - будут лезть на нас из кожи вон, если мы попытаемся вести здесь добычу. Я хотел рассказать вам об этом, прежде чем...
   Ларионова изо всех сил старалась сдержать свое раздражение и усталость. - Для "Тота" это не проблема, - сказала она. - Следовательно, для меня это не проблема. Мы можем заказать Суперэту, чтобы он привез из пояса астероид с водяным льдом для наших припасов. Вы это знаете. Давайте, Фрэнк. Скажите мне, почему вы тратите мое время здесь, внизу.
   Диксон сделал еще один большой глоток из своей фляжки и посмотрел на нее.
   - Здесь есть жизнь, Ирина, - сказал он. - Жизнь внутри этого замерзшего океана. Выпейте, я вам покажу.
  
   Образец лежал в футляре на поверхности, рядом с инфопанелью. Предмет в футляре выглядел как полоска разноцветного мяса: около трех футов длиной, раздавленный и, очевидно, мертвый; осколки какого-то прозрачного материала оболочки были воткнуты в плоть, которая искрилась кристаллами льда.
   - Мы нашли это ближе к ядру на глубине в две тысячи ярдов, - сказал Диксон.
   Ларионова попыталась представить, как бы это выглядело неповрежденным и подвижным. - Для меня это ничего не значит, Фрэнк. Я не биолог.
   Он хмыкнул, самоуничижаясь. - Я тоже. Как и любой другой из нас. Кто ожидал обнаружить жизнь на Меркурии? - Диксон постучал пальцами в перчатках по панели данных. - Мы использовали медико-диагностическое оборудование наших лабораторий, чтобы провести эту реконструкцию, - сказал он. - Мы называем это меркурианцем, Ирина.
   Виртуал спроецировался в пространство на фут над поверхностью панели; изображение вращалось, гладкое и угрожающее.
   Тело представляло собой тонкий конус, сужающийся к хвосту от широкой плоской головы. В гладкое "лицо", симметрично расположившись вокруг безгубого рта, были встроены три параболические чашечки - глаза?.. Нет, не глаза, поправила себя Ларионова. Может быть, какой-то гидроакустический датчик? Это объяснило бы параболический профиль.
   Изо рта торчали мандибулы, похожие на клешни. На хвосте три плавника были растопырены вокруг того, что выглядело как задний проход. Основное тело окружал прозрачный панцирь, подобно цилиндрическому плащу; внутри панциря вдоль тела тянулись ряды маленьких, похожих на волосы ресничек, гибких и вибрирующих.
   На поверхности панциря были обычные, едва заметные отметины.
   - Это точно?
   - Кто знает? Это лучшее, что мы можем сделать. Когда получим ваше разрешение, мы сможем передать наши данные на Землю, и пусть эксперты разберутся с ними.
   - Лета, Фрэнк, - сказала Ларионова. - Это похоже на рыбу. Похоже, что она умеет плавать. Обтекаемость, хвост...
   Диксон почесал короткие волоски на затылке и ничего не сказал.
   - Но, черт возьми, мы на Меркурии, а не на Гавайях, - сказала Ларионова.
   Диксон указал вниз, за пыльный пол. - Ирина. Не все замерзло. Там внизу, внутри ледяной шапки Чао, есть полости. Согласно данным наших гидролокационных зондов...
   - Полости?
   - Вода. У основания кратера, под слоем льда в пару миль. Жидкость сохраняется благодаря термальным источникам, на уступах и гребнях, образовавшихся при обрушении планетной коры. Много места для купания... мы предполагаем, что наш друг плавает на спине, - он постучал по поверхности стола, и изображение повернулось, - и вода проходит вниз, между его телом и этим панцирем, и он использует все эти крошечные волоски, чтобы отфильтровывать частицы пищи. Туловище, кажется, усеяно маленькими ртами. Видите? - Он переключил изображение на другой слой; кожа стала прозрачной, и Ларионова смогла увидеть блочные реконструкции внутренних органов. Диксон сказал: - Настоящего желудка нет, но есть нечто похожее на непрерывную пищеварительную трубку, проходящую вдоль оси тела к заднему проходу в хвостовой части.
   Ларионова заметила нитевидную структуру, обернутую вокруг некоторых органов, а также вокруг осевого пищеварительного тракта.
   - Смотрите, - сказал Диксон, указывая на одну область. - Посмотрите на структуру поверхности этих отрезков трубок, здесь, рядом с пищеварительным трактом.
   Ларионова посмотрела. Трубки, расположенные вокруг пищеварительной оси, имели сложную волнистую поверхность. - Итак?
   - Вы не понимаете, не так ли? Это извилистое - как поверхность мозга. Ирина, мы думаем, что это вещество должно быть неким эквивалентом нервной ткани.
   Ларионова нахмурилась. Черт возьми, жаль, что я не знаю лучше биологию. - А как насчет этого нитевидного материала, обернутого вокруг органов?
   Диксон вздохнул. - Мы не знаем, Ирина. Кажется, это не вписывается в остальную структуру, не так ли? - Он указал: - Проследите за нитями назад. Вот здесь более широкая основная часть. Мы думаем, что, возможно, это какой-то паразит, который поразил организм хозяина. Как ленточный червь. Это как если бы нити были удлиненными, рудиментарными конечностями...
   Наклонившись ближе, Ларионова увидела, что усики червеобразного существа проникли даже в мозговые трубки. Она вздрогнула; если это был паразит, то это было особенно мерзкое заражение. Возможно, паразит даже изменил поведение меркурианца, подумала она.
   Диксон восстановил виртуальный вид тела.
   Ларионова с беспокойством указала на метки на панцире. Это были маленькие треугольники, собранные в сложные узоры. - И что это за вещество?
   Диксон заколебался. - Я боялся, что вы можете спросить об этом.
   - Ну?
   - ...Мы думаем, что отметины искусственные, Ирина. Намеренная татуировка, вырезанная на панцире, вероятно, с помощью мандибул. Возможно, письмена: они выглядят как символические отметины, содержащие информацию.
   - Лета, - сказала она.
   - Знаю. Эта рыба была умной, - сказал Диксон.
  
   Одержавший победу народ столпился у теплой расщелины. Оправившись от путешествия и боевых ран, они легко проплывали над садами ресничных растений и лакомились плавающими в воздухе кусочками пищи.
   Это был великий триумф. Голованы были мертвы или унесены в лабиринт туннелей во льду. Сильные Плавники даже нашла основное гнездо голованов здесь, под илистым полом пещеры. Ударами своих острых жвал Сильные Плавники уничтожила дюжину или более детенышей голованов.
   Золотые Реснички удалилась от расщелины. Она бродила по краю ледяной пещеры, питаясь урывками.
   Она была героиней. Но она не могла вынести внимания других: их похвалы, тепло их тел. Все, чего она, казалось, желала сейчас, - это незамысловатой, безмолвной прохлады льда.
   Она размышляла о заражении, которое распространялось по ней.
   Искатели были загадкой. Никто не знал, почему Искатели вынуждали своих хозяев изолироваться, хоронить себя во льду. В чем был смысл? Когда хозяева были уничтожены, то же самое происходило с Искателями.
   Возможно, Искателям нужен был не сам лед, размышляла она. Возможно, они искали, на свой слепой лад, что-то за пределами льда...
   Но выше льда ничего не было. Пещеры были впадинами в бесконечной, вечной ледяной Вселенной. Золотые Реснички с содроганием представила, как она зарывается, прогрызая себе путь в бесконечном льду, вверх без предела... Неужели так, наконец, закончится ее жизнь?
   Она ненавидела Искателя внутри себя. Она ненавидела свое тело за то, что оно предало ее таким образом, и ненавидела себя.
   - Золотые Реснички.
   Она испуганно обернулась и рефлекторно закрыла себя панцирем.
   Это были Сильные Плавники и Рожденная Льдом, обе сразу. При виде их теплых, знакомых тел здесь, в этом пустынном уголке пещеры, одиночество Золотых Ресничек поднялось в ней, как расщелина эмоций.
   Но она поплыла прочь от своих партнерш задом наперед, ее панцирь царапал ледяную стену пещеры.
   Рожденная Льдом нерешительно подплыла к ней. - Мы беспокоимся о тебе.
   - Тогда не стоит, - отрезала она. - Возвращайтесь к расщелине и оставьте меня здесь.
   - Нет, - тихо сказала Сильные Плавники.
   Золотые Реснички чувствовала отчаяние, злость, замкнутость. - Ты знаешь, что со мной не так, Сильные Плавники. Во мне Искатель. Это убьет меня. И никто из нас ничего не может с этим поделать.
   Теперь их тела тесно прижимались к ней; ей страстно хотелось открыть им свой панцирь и погрузиться в их тепло.
   - Мы знаем, что потеряем тебя, Золотые Реснички, - сказала Рожденная Льдом. Это прозвучало так, как будто она едва могла говорить. Рожденная Льдом всегда была самой мягкой, самой любящей из троих, подумала Золотые Реснички, самым теплым сердцем их отношений. - И...
   - Да?
   Сильные Плавники широко раскрыла свой панцирь. - Мы хотим снова быть втроем, - сказала она.
   Золотые Реснички с приливом любви и волнения увидела, что яйцеклад у Сильных Плавников уже раздулся: набухла одна из трех изогамет, которые должны были слиться, чтобы сформировать нового ребенка, их четвертого...
   Ребенка, которого Золотые Реснички никогда не смогла бы увидеть в его сознательном возрасте.
   - Нет! - ее реснички запульсировали от одного-единственного мучительного слова.
   Внезапно тепло двух ее партнерш стало сковывать, вызывая клаустрофобию. Ей нужно было выбраться из этой тюрьмы плоти; ее разум наполнился видениями прохлады и чистоты льда: чистого, высокого льда.
   - Золотые Реснички. Подожди. Пожалуйста...
   Она бросилась прочь, вдоль стены. Она добралась до входа в туннель и нырнула в него, наслаждаясь холодной, стоячей водой туннеля.
   - Золотые Реснички! Золотые Реснички!
   Она швыряла свое тело сквозь паутину туннелей, неосторожно натыкаясь на ледяные стены с такой силой, что чувствовала, как трещит ее панцирь. Она плыла все дальше и дальше, пока голоса ее партнерш не затихли навсегда.
  
   - Мы откопали большую часть артефакта, Ирина, - сообщила Долорес Ву. - Это масса чего-то, похожего на материал корпуса.
   - Вы получили образец?
   - Нет. У нас нет ничего, что могло бы прорезать такой плотный материал... Ирина, мы наблюдаем нечто за гранью нашего понимания.
   Ларионова вздохнула. - Просто скажите мне, Долорес, - обратилась она к изображению Ву в информационном центре.
   - Ирина, мы думаем, что имеем дело с принципом запрета Паули.
   Принцип запрета Паули утверждал, что никакие два фермиона - электроны или кварки - не могут существовать в одном и том же квантовом состоянии. Например, данный уровень энергии в атоме может совместно использовать только определенное количество электронов. Добавление большего количества электронов приводило к образованию сложных оболочек зарядов вокруг ядра атома. Именно электронные оболочки - это следствие принципа Паули - придавали атому его химические свойства.
   Но принцип Паули неприменим к фотонам; многие фотоны могли находиться в одном и том же квантовом состоянии. В этом и заключалась суть лазера: миллиарды когерентных фотонов, обладающих одинаковыми квантовыми свойствами.
   - Ирина, - медленно произнесла Ву, - что произошло бы, если бы вы могли отключить принцип запрета для куска фермионной материи?
   - Мы не можем, - немедленно заявила Ларионова.
   - Конечно, нет. Все равно попробуйте представить.
   Ларионова нахмурилась. Что, если бы можно было увеличить массу? - Электронные оболочки атомов, конечно, взорвались бы.
   - Да.
   - Все электроны перешли бы в свое основное состояние. Химия была бы невозможна.
   - Да. Но вам, возможно, все равно...
   - Молекулы разрушились бы. Атомы врезались бы друг в друга, высвобождая огромное количество энергии связи.
   В итоге вы получили бы сверхплотное вещество, не так ли? Полностью не реагирующее химически. И почти неразрушимое, учитывая огромные энергии, необходимые для отделения атомов, отличных от атомов с принципом Паули.
   Идеальный материал корпуса, Ирина...
   - Но все это невозможно, - слабо возразила Ларионова. - Вы не можете нарушить принцип Паули.
   - Конечно, не можем, - ответила Долорес Ву.
  
   Внутри непрозрачного укрытия-пузыря Ларионова, Диксон и Скоулз сидели на раскладных стульях, держа в руках чашки с кофе.
   - Если ваш меркурианец был таким умным, - сказала Ларионова Диксону, - как получилось, что он застрял во льду?
   Диксон пожал плечами. - На самом деле все гораздо сложнее. Нам показалось, что меркурианец намеренно зарылся в лед. Какое эволюционное преимущество могло быть в подобном поведении? Меркурианец был уверен, что погибнет.
   - Да, - сказала Ларионова. Она помассировала виски, думая об инфекции меркурианца. - Но, возможно, этот нитевидный паразит как-то связан с этим. Я имею в виду, что некоторые паразиты меняют поведение своих хозяев.
   Скоулз постучал по панели обработки данных; текст и изображения, отраженные от стола, промелькнули по его лицу. - Это правда. Существуют паразиты, которые передаются от одного хозяина к другому, заставляя основного хозяина съесть себя вместе со вторичным.
   Широкое лицо Диксона сморщилось. - Лета. Это отвратительно.
   - Ланцетовидная двуустка, - медленно прочитал Скоулз, - паразитирует на некоторых видах муравьев. Двуустка может заставить своего хозяина забраться на верхушку стебля травы, а затем вцепиться в стебель своими жвалами - и ждать, пока его проглотит пасущаяся овца. Затем двуустка, в свою очередь, может заразить овцу.
   - Хорошо, - сказал Диксон. - Но зачем паразиту заставлять своего хозяина-меркурианца зарываться в лед замерзшего океана? Когда хозяин умирает, паразит тоже умирает. Это не имеет смысла.
   - Многое в этом не имеет смысла, - сказала Ларионова. - Например, прежде всего весь вопрос о существовании жизни в полостях. Там внизу нет света. Как меркурианские организмы выживают под двумя милями льда?
   Скоулз закинул одну ногу на другую и почесал лодыжку. - Я просматривал таблицы данных. - Он скривился, самоуничижаясь. - Ускоренный курс экзотической биологии. Вам нужно мое объяснение?
   - Продолжайте.
   - Ключом к ответу являются термальные источники, которые в первую очередь вызывают образование полостей. Думаю, что нижняя часть ледяной шапки Чао похожа на Срединно-Атлантический хребет на Земле.
   - Глубокое море на глубине в милю - это пустыня; к тому времени, когда любая частица пищи опускается из более богатых вод наверху, она проходит через такое количество кишок, что ее энергетический запас исчерпывается.
   - Но вдоль хребта, где сталкиваются тектонические плиты, есть гидротермальные источники - точно так же, как на дне Чао. И тепло от атлантических источников поддерживает жизнь в маленьких колониях, разбросанных вдоль Срединно-Атлантического хребта. Жерла образуют фонтаны перегретой воды, дымящиеся минералами из глубоких слоев земной коры, которые может использовать жизнь: сульфиды меди, цинка, свинца и железа, например. И здесь очень резкие перепады температур, а значит, и высокие энергетические градиенты - еще одно необходимое условие для жизни.
   - Хм. - Ларионова закрыла глаза и попыталась представить это. Залежи теплой воды глубоко во льду Меркурия; пышные заросли жизни вокруг богатых минералами гидротермальных источников, которые исследовали меркурианские животные Диксона... возможно ли это?
   Диксон спросил: - Как долго сохраняются вентиляционные отверстия?
   - На Земле, в хребте, пару десятилетий. Здесь мы не знаем.
   - Что происходит, когда поднимающийся фонтан умирает? - спросила Ларионова. - Это конец вашего карманного мира, не так ли? Ледяная камера просто замерзла бы.
   - Возможно, - сказал Скоулз. - Но вентиляционные отверстия располагались бы рядами вдоль уступов. Возможно, во льду есть коридоры жидкой воды, по которым могли бы мигрировать меркурианские обитатели.
   Ларионова некоторое время размышляла над этим.
   - Я в это не верю, - сказала она.
   - Почему нет?
   - Не понимаю, как вообще здесь могла развиться жизнь. В первобытных океанах Земли существовали сложные химические вещества, электрические бури и...
   - О, не думаю, что это проблема, - сказал Скоулз.
   Она пристально посмотрела на него. Сводя с ума, он снова улыбался. - Ну? - подстегнула она.
   - Послушайте, - сказал Скоулз с раздражающим терпением, - у нас на Меркурии две аномалии: формы жизни здесь, на южном полюсе, и артефакт Долорес Ву под Калорисом. Самое простое предположение состоит в том, что эти две аномалии связаны. Давайте сложим кусочки воедино, - сказал он. - Давайте построим гипотезу...
  
   Ее мандибулы болели, когда она крошила твердый лед, прокладывая свой туннель вверх. Грубые стены туннеля царапали ее панцирь, и она проталкивала ледяную крошку между своим телом и панцирем, жертвуя хрупкими ресничками, предназначенными для извлечения мягких частиц пищи из теплых потоков.
   Чем выше она поднималась, тем тверже становился лед. Лед был теперь таким холодным, что ей было не по себе; она даже не чувствовала осколков льда, которые царапали ее брюшко и плавники. И, как она подозревала, туннель позади нее больше не был открыт, а снова застыл, навсегда запечатав ее здесь, в этой движущейся клетке. Мир, который она покинула - пещеры, расщелины, дети и двое ее подруг - был отдаленными пузырьками тепла, далекой мечтой. Единственной реальностью был твердый лед в ее челюстях и тяжелый Искатель внутри нее.
   Она чувствовала, как ее сила утекает вместе с остатками тепла в бесконечную толщу льда. И все же Искатель все еще не был удовлетворен; ей все еще приходилось карабкаться, все выше и выше, в бесконечную тьму льда.
   ...Но теперь - невероятно - над ней было что-то, пробивающееся сквозь лед...
   Она съежилась в своей ледяной тюрьме.
  
   Киван Скоулз сказал: - Пять миллиардов лет назад - когда Солнечная система была очень молодой, а кора Земли и других внутренних планет все еще подвергалась бомбардировке случайными планетезималями - сюда прибыл корабль. Межзвездный корабль, возможно, с технологией сверхсветовой связи.
   - Почему? Откуда? - спросила Ларионова.
   - Не знаю. Как я могу это знать? Но корабль, должно быть, был массивным - размером с планетезималь или больше. Несомненно, очень продвинутый, с корпусом, изготовленным из сверхплотного конструкционного материала Паули у Долорес.
   - Хм. Продолжайте.
   - Затем корабль столкнулся с неприятностями.
   - Какими неприятностями?
   - Не знаю. Давайте, доктор Ларионова. Возможно, он сам столкнулся с планетезималью. В любом случае, корабль потерпел крушение здесь, на Меркурии...
   - Правильно. - Диксон кивнул, жадно глядя на Скоулза; американец напомнил Ларионовой ребенка, увлеченного историей. - Это было катастрофическое воздействие. Это вызвало появление особенности Калориса...
   - О, будьте серьезными, - сказала Ларионова.
   Диксон посмотрел на нее. - Столкновение с Калорисом было довольно уникальным, Ирина. Необычайно сильным, даже по стандартам ранней фазы бомбардировки системы... Бассейн Калориса имеет восемьсот миль в поперечнике; на Земле его стены протянулись бы от Нью-Йорка до Чикаго.
   - Так как же что-то уцелело?
   Скоулз пожал плечами. - Возможно, у "звездных странников" была какая-то инерционная защита. Откуда мы можем знать? Так или иначе, корабль потерпел крушение; и плотность материала разбитого корпуса привела к тому, что он погрузился в основную массу планеты через прокол Калориса.
   - Экипаж оказался на мели. Поэтому они искали место, где можно выжить. Здесь, на Меркурии.
   - Понимаю, - сказал Диксон. - Единственной жизнеспособной средой в долгосрочной перспективе была ледяная шапка Чао Мэн-фу.
   Скоулз развел руками. - Возможно, звездным путешественникам пришлось создать потомков, совершенно непохожих на первоначальный экипаж, чтобы выжить в таких условиях. И, возможно, им также пришлось немного заняться планетной инженерией; возможно, им пришлось инициировать некоторые из гидротермальных источников, которые создали закрытый мир с жидкой водой там, внизу. И поэтому...
   - Да?
   - Итак, существо, которое мы откопали изо льда, является выродившимся потомком тех древних звездных путешественников, которые все еще плавают вокруг моря Чао.
   Скоулз замолчал, не сводя глаз с Ларионовой.
   Ларионова уставилась в свой кофе. - "Выродившийся потомок". Спустя пять миллиардов лет? Послушайте, Скоулз, на Земле прошло всего три с половиной миллиарда лет с момента появления первых прокариотических клеток. А на Земле целые типы - группы видов - возникли или пришли в упадок за периоды, составляющие менее десятой части времени, прошедшего с момента события в бассейне Калорис. За такие промежутки времени морфология видов меняется, как горячий пластик. Так как же возможно, чтобы эти меркурианцы сохранились?
   Скоулз выглядел неуверенным. - Возможно, они претерпели масштабные эволюционные изменения, - сказал он. - Но мы просто не распознаем их. Например, может быть, червь-паразит является злобным потомком какого-нибудь безобидного существа, которое звездоплаватели привезли с собой.
   Диксон почесал шею, где на воротнике скафандра виднелось грязное кольцо. - В любом случае, у нас все еще есть загадка того, как меркурианец зарылся в лед.
   - Хм. - Скоулз отхлебнул остывающего кофе. - У меня есть объяснение на этот счет.
   - Я так и думала, что вы объясните, - кисло сказала Ларионова.
   Скоулз сказал: - Интересно, не является ли импульс подняться на поверхность своего рода остаточной тоской по звездам.
   - Что?
   Скоулз выглядел смущенным, но продолжал настаивать: - Глубоко запрятанная расовая память побудила меркурианцев искать свой потерянный родной мир... почему бы и нет?
   Ларионова фыркнула. - Вы романтик, Киван Скоулз.
   На панели управления вспыхнул контрольный сигнал. Диксон наклонился, нажал на кнопку и принял вызов.
   Он посмотрел на Ларионову, его луноподобное лицо оживилось. - Ирина. Они нашли еще одного меркурианца, - сказал он.
   - Он цел?
   - Более того. - Диксон встал и потянулся за своим шлемом. - Этот еще не умер...
  
   Меркурианец лежал на покрытом пылью льду Чао. Вокруг него стояли люди в скафандрах, их лицевые пластины были анонимно пустыми.
   Умирающий меркурианец представлял собой конус из синюшно-фиолетового мяса длиной в ярд. Осколки разбитого прозрачного панциря были вдавлены в его кристаллизующуюся плоть. Некоторые реснички внутри панциря вытянулись и задергались. Насколько помнила Ларионова, реснички в реконструкции Диксона выглядели по-другому окрашенными: здесь были желтоватые нити, почти золотистые.
   Диксон быстро поговорил со своей командой, затем присоединился к Ларионовой и Скоулзу. - Мы не смогли бы спасти его. Он оказался в бедственном положении, как только наш сердечник прорвался в туннель. Я думаю, он не выдержал перепадов давления и температуры. Его внутренние органы, похоже, сильно повреждены...
   - Только подумайте. - Киван Скоулз стоял рядом с Диксоном, сцепив руки за спиной. - Во льду под нашими ногами, должно быть, миллионы этих животных, запертых в своих бессмысленных маленьких камерах. Наверняка никто из них не смог бы прокопать больше чем на сто ярдов или около того от жидкого слоя.
   Ларионова отключила их голоса от своего сознания. Она опустилась на колени на лед; под коленями она чувствовала перекрещивающиеся нагревательные элементы в ткани своего скафандра.
   Она всмотрелась в тускнеющие глаза гидролокатора "меркурианца". Жвалы существа - выпуклые и острые - открывались и закрывались в тишине вакуума.
   Она почувствовала порыв протянуть руку в перчатке к потрепанному боку существа: прикоснуться к этому животному, к этому существу, чей вид, возможно, преодолел световые годы - и пять миллиардов лет - чтобы добраться до нее...
   Но, тем не менее, у нее было ноющее чувство, что что-то было не так с аккуратной гипотезой Скоулза. Физический дизайн меркурианца казался грубым. Мог ли это действительно быть вид, летающий к звездам? Строители корабля на Калорисе, должно быть, обладали какой-то важной способностью владеть инструментами. И более раннее исследование Диксона показало, что у существа не было никаких следов конечностей, даже рудиментарных...
   Рудиментарные конечности, вспомнила она. Лета.
   Внезапно ее восприятие этого животного - и паразита-хозяина - начало меняться; она почувствовала, как парадигма растворяется внутри нее, тает, как меркурианская снежинка на солнце.
   - Доктор Ларионова? С вами все в порядке?
   Ларионова посмотрела на Скоулза. - Киван, я назвала вас романтиком. Но, думаю, вы были почти правы, в конце концов. Но не совсем. Помните, вы предположили, что паразит - заражение - изменяет поведение хозяина, заставляя его подниматься.
   - Что вы хотите этим сказать?
   Внезапно Ларионова увидела все это. - Я не верю, что этот меркурианец происходит от звездных путешественников - строителей корабля на Калорисе. Думаю, что рост интеллекта меркурианцев был более поздним развитием; меркурианцы обрели сознание здесь, на Меркурии. Я все же думаю, что меркурианцы произошли от чего-то, что прибыло на Меркурий на том корабле. Домашнее животное или пищевое животное - Лета, даже какой-нибудь эквивалент желудочной бактерии. Пять миллиардов лет - достаточный срок для чего угодно. И, учитывая конкуренцию за место рядом с недолговечными жерлами, есть много стимулов для развития интеллекта внутри этого замерзшего моря.
   - А сами звездоплаватели? - спросил Скоулз. - Что с ними стало? Они погибли?
   - Нет, - сказала она. - Нет, я так не думаю. Но они тоже претерпели огромные эволюционные изменения. Я думаю, что они действительно эволюционировали, Скоулз; на самом деле, я думаю, они потеряли свое сознание.
   - Но одна вещь сохранялась в них, несмотря на всю эту пустыню времени. И это было остаточное желание звездоплавателей вернуться - однажды на поверхность и, наконец, к звездам...
   Это была воля, которая пережила даже саму потерю сознания, где-то в долгих, запутанных эпохах: пережиток сознания, давным-давно преобразованный в более глубокое биохимическое побуждение - волю к возвращению домой, все еще заложенную в некогда разумном виде, со временем превратившемся в простую паразитарную инфекцию.
   Но это был дом, который, конечно же, больше не мог существовать.
   Золотистые реснички "меркурианца" дернулись еще раз, огромной волной движения, которая пробежала по его покрытому льдинками телу.
   Затем все стихло.
   Ларионова встала; ее колени и икры были жесткими и холодными, несмотря на обогреватель скафандра. - Давайте, - сказала она Скоулзу и Диксону. - Вам лучше увести свою команду со льда как можно скорее; бьюсь об заклад, первые исследовательские группы университетов прибудут сюда через полдня после того, как мы передадим новости на Землю.
   Диксон кивнул. - А "Тот"?
   - "Тот"? Я позвоню Суперэту. Думаю, мне нужно заказать астероид...
   И тогда она подумала: "Наконец-то я могу поспать. Выспаться и вернуться к работе".
   Вместе со Скоулзом и Диксоном она побрела по покрытому пылью льду к надувным палаткам.
  
   Она чувствовала лед под своим животом... но над ней не было ни льда, ни даже воды, бесконечное ничто, в котором без отзвука исчезали отчаянные удары ее ослепленных глаз.
   Удивительно - невероятно - в конце концов, она была надо льдом. Как это могло быть? Была ли она в какой-то огромной верхней пещере, ледяной свод которой слишком удален, чтобы его можно было разглядеть? Была ли такова природа Вселенной, иерархия пещер внутри пещер?
   Она знала, что никогда не поймет. Но, казалось, это не имело значения. И по мере того, как ее сознание угасало, она почувствовала, как Искатель внутри нее успокаивается.
   Внутри нее разлилось последнее тепло. Сознание раскололось, как тающий лед, утекая сквозь закрывающиеся туннели ее памяти.
  
   - Наконец, - сказала мне Ева, - аппаратное обеспечение зонда "Солнце Тота" было готово. Теперь все, что было нужно, - это программное обеспечение...
  
  

ЛИЗЕРЛЬ

  
   3951 год н.э.
  
   Лизерль была подвешена внутри тела Солнца.
   Она широко раскинула руки и подняла лицо. Она находилась глубоко в конвективной зоне Солнца, широкой мантии из турбулентного материала под светящейся фотосферой; мир вокруг нее заполняли конвективные ячейки размером больше Земли, опутанные нитями магнитного потока. Она слышала рев огромных конвективных источников, чувствовала запах застоявшихся фотонов, распространяющихся в космос из удаленного термоядерного ядра.
   Ей казалось, что она находится внутри какой-то огромной пещеры. Подняв глаза, она увидела, как фотосфера образует светящуюся крышу над ее миром, возможно, в пятидесяти тысячах миль над ней, а границей внутренней радиационной зоны был сияющий, непроницаемый пол еще на пятьдесят тысяч миль ниже.
   Лизерль? Вы меня слышите? С вами все в порядке?
   Киван Скоулз. Это прозвучало как голос ее матери, подумала она.
   Она опустила руки по бокам и взмыла вверх, позволяя полу и потолку мира-пещеры вращаться вокруг нее. Она открыла свои чувства, чтобы ощутить турбулентность как шепот на своей коже, свечение жестких фотонов из ядра как нежное тепло на своем лице.
   Лизерль? Лизерль?
   Она вспомнила, как мать заключила ее в объятия. - Солнышко, Лизерль. Солнышко...
  
   Даже в тот момент, когда она родилась, она знала, что что-то не так.
   Над ней склонилось лицо: широкое, гладкое, улыбающееся. Щеки были влажными, блестящие глаза огромными. - Лизерль. О, Лизерль...
   Лизерль. Значит, меня зовут Лизерль.
   Она изучала лицо перед собой, изучая морщинки вокруг глаз, юмористический изгиб рта, волевой нос. Это было умное, умудренное жизнью лицо. Это хороший человек, подумала она. Хороший род...
   Хороший род? О чем я думаю?
   Это было невозможно. Она была в ужасе от своего взрывного сознания. Она даже не должна была еще сфокусировать взгляд...
   Она попыталась дотронуться до лица матери. Ее собственная рука все еще была влажной от околоплодных вод, но она заметно росла, кости вытягивались и расширялись, заполняя дряблую кожу, как перчатку.
   Она открыла рот. Во рту было сухо, десны уже болели от прорезывающихся зубов.
   Она попыталась заговорить.
   Глаза ее матери наполнились слезами. - О, Лизерль. Моя невозможная малышка.
   Сильные руки подхватили ее. Она чувствовала себя слабой, беспомощной, поглощенной ростом. Мать подняла ее высоко в воздух. Костлявые взрослые пальцы впились в ноющую плоть ее спины; ее голова откинулась назад, разрастающиеся мышцы все еще были слишком слабы, чтобы выдержать тяжесть ее растущей головы. Она чувствовала других взрослых, окружающих ее, кровать, в которой она родилась, очертания комнаты.
   Ее держали перед окном, наклонив тело вперед. Ее голова запрокинулась; слюна стекала по подбородку.
   Огромный свет залил ее глаза.
   Она закричала.
   Мать заключила ее в объятия. - Солнце, Лизерль. Солнце...
  
   Первые несколько дней были самыми тяжелыми. Ее родители - невероятно высокие, вырисовывающиеся фигуры - водили ее по ярко освещенным комнатам, по саду, всегда залитому солнечным светом. Она научилась сидеть. Мышцы ее спины напрягались, пульсируя по мере роста. Чтобы отвлечь ее от бесконечной боли, перед ней по траве кувыркались клоуны, хихикая своими огромными красными губами, а затем исчезали в облаках пикселей.
   Она росла взрывоопасно, постоянно питаясь, миллион впечатлений накапливался в ее мягком сенсориуме.
   Казалось, нет предела количеству комнат в этом месте, в этом доме. Постепенно она начала понимать, что некоторые из комнат были виртуальными камерами - пустыми экранами, на которые можно было проецировать любое количество изображений. Но даже в этом случае дом, должно быть, состоял из сотен комнат. И она - со своими родителями - была здесь не одна, постепенно осознала она. Были и другие люди, но сначала они держались в стороне, вне поля зрения, о чем можно было судить только по их действиям: еде, которую они готовили, игрушкам, которые они ей оставляли.
   На третий день родители взяли ее с собой на прогулку на флиттере. Это был первый раз, когда она была вдали от дома, его территории. Она смотрела в выпуклые окна, прижимаясь носом к нагретому стеклу. Путешествие представляло собой дугу над игрушечным ландшафтом; голубая гладь океана отделялась от суши, окружая ее со всех сторон. Это был остров Скирос, как рассказала ей мать, и море называлось Эгейским. Дом был самым большим сооружением на острове; он представлял собой нагромождение белых зданий кубической формы, соединенных коридорами и окруженных садом - травой, деревьями. Дальше виднелись мосты и дороги, петляющие в воздухе над землей, дома, похожие на детские кубики, разбросанные по сияющим склонам холмов.
   Все было залито тяжелым, жидким солнечным светом.
   Наконец флиттер прижался к травянистой лужайке недалеко от берега океана. Мать Лизерль подняла ее и поставила - на подгибающихся, нетвердых ногах - на жесткую траву среди песка.
   Взявшись за руки, маленькая семья спустилась по небольшому склону к пляжу.
   Солнце жгло сквозь разреженный воздух с невыносимо синего неба. Ее зрение казалось телескопическим. Она смотрела на далекие группы играющих детей и взрослых - далеко, на полпути к горизонту - и ей казалось, что она сама была среди них. Ее ноги, все еще неуверенные, вжимались в твердый влажный песок. Она чувствовала вкус морской соли в воздухе; казалось, она пропитала саму ее кожу.
   Она нашла мидий, цепляющихся за разрушенный пирс. Она отгребала их игрушечной лопаткой и зачарованно смотрела на их мокрые от слизи ножки.
   Она сидела на песке со своими родителями, чувствуя, как легкий костюм обтягивает ее все еще растущие конечности. Они играли в простую игру, в которой фишки перемещались по плавающей виртуальной доске, изображающей лестницы и шипящих змей. Был смех, притворные жалобы ее отца, сложные пантомимы обмана.
   Ее чувства были наэлектризованы. Это был чудесный день, полный света и радости, необычайно ярких ощущений. Ее родители любили ее - она видела это по тому, как они общались друг с другом, подходили к ней, играли с ней.
   Они, должно быть, знали, что она другая; но, казалось, им было все равно.
   Она не хотела отличаться от других - быть неправильной. Она отгородилась от этих мыслей и сосредоточилась на змеях, лестницах, сверкающих фишках.
  
   Каждое утро она просыпалась в кровати, которая казалась ей слишком маленькой.
   Лизерль нравился сад. Ей нравилось наблюдать, как цветы тянут свои крошечные, прелестные личики к Солнцу, пока огромное светило терпеливо взбирается по небу. Солнечный свет заставляет цветы расти, сказал ей отец. Может быть, она была похожа на цветок, подумала она, слишком быстро растущий под таким солнечным светом.
   На пятый день ее отвели в просторный, неправильной формы, красочный класс. Эта комната была полна детей - других детей! - и игрушек, рисунков, книг. Солнечный свет заливал комнату; возможно, над открытыми стенами был натянут какой-то прозрачный купол.
   Дети сидели на полу и играли с красками и куклами или увлеченно беседовали с ярко раскрашенными виртуальными фигурами - улыбающимися птичками, крошечными клоунами. Дети повернулись, чтобы посмотреть, как она входит со своей матерью, их лица были круглыми и яркими, как солнечные блики на листьях. Она никогда раньше не была так близка с другими детьми. Эти дети тоже были другими?
   Одна маленькая девочка сердито посмотрела на нее, и Лизерль испуганно прижалась к ногам матери. Но знакомые теплые руки матери погладили ее спину. - Двигайся. Все в порядке.
   Пока она смотрела на хмурое лицо незнакомой девочки, вопросы Лизерль, ее слишком взрослые, слишком изощренные сомнения, казалось, испарились. Внезапно все, что имело для нее значение - все, что имело значение в мире, - это то, что она должна быть принята этими детьми, что они не узнают, насколько она другая.
   К ней подошел взрослый: мужчина, молодой, худощавый, черты его лица излучали молодость. На нем был комбинезон нелепого оранжевого цвета; в солнечном свете его сияние освещало его подбородок. Он улыбнулся ей. - Лизерль, не так ли? Меня зовут Майкл. Мы рады, что вы здесь. - Более громким, преувеличенным голосом он сказал: - Не так ли, люди?
   Ему ответили отрепетированным хором: - Да.
   - Теперь пойдем, и найдем, чем тебе заняться, - сказал Майкл. Он провел ее по заставленному детьми полу к месту рядом с маленьким мальчиком. Мальчик - рыжеволосый, с поразительными голубыми глазами - смотрел на виртуальную куклу, которая бесконечно формировалась и преображалась: фигура два, превращающаяся в две снежинки, двух лебедей, двух танцующих детей; фигура три, за которой следуют три медведя, три рыбы, плавающие в воздухе, три пирожных. Мальчик произнес числа одними губами, следуя жестяному голосу виртуала. - Два. Один. Два и один равно трем.
   Майкл представил ее мальчику - Томми - и она села рядом с ним. Томми, как она с облегчением обнаружила, был настолько очарован своим виртуалом, что, казалось, едва замечал присутствие Лизерль, не говоря уже о том, что отличался от нее.
   Виртуал с номерами прошел свой цикл и исчез. - Пока-пока, Томми! Прощай, Лизерль!
   Томми лежал на животе, подперев подбородок ладонями. Лизерль неловко скопировала его позу. Теперь Томми повернулся к ней - без оценки, просто глядя на нее с неосознанным одобрением.
   Лизерль спросила: - Мы можем посмотреть это еще раз?
   Он зевнул и засунул палец в одну ноздрю. - Нет. Давай посмотрим другое. Есть замечательная вещь о докембрийском взрыве...
   - О чем?
   Он пренебрежительно махнул рукой. - Ну, знаешь, берджесские сланцы и все такое. Подожди, пока не увидишь, как галлюцигения ползет по твоей шее...
   Дети играли, учились и дремали. Позже девочка, которая хмуро смотрела на Лизерль - Джинни - устроила неприятности. Она передразнивала то, как костлявые запястья Лизерль торчали из рукавов (темпы роста Лизерль замедлялись, но в течение дня она все еще вырастала из своей одежды). Затем - неожиданно, поразительно - Джинни начала реветь, утверждая, что Лизерль прошла через ее виртуал. Когда подошел Майкл, Лизерль начала объяснять, спокойно и рационально, что Джинни, должно быть, ошиблась; но Майкл сказал ей, чтобы она не причиняла такого беспокойства, и в качестве наказания ее заставили десять минут посидеть отдельно от других детей, без стимуляции.
   Все это было отчаянно, жестоко несправедливо. Это были самые долгие десять минут в жизни Лизерль. Она сердито смотрела на Джинни, преисполненная негодования.
   На следующий день она поймала себя на том, что с нетерпением ждет возможности снова пойти в комнату к детям. Она отправилась со своей матерью по залитым солнцем коридорам. Они дошли до комнаты, которую помнила Лизерль, - там был Майкл, немного задумчиво улыбающийся ей, и Томми, и девочка Джинни, но Джинни казалась другой: по-детски несформировавшейся...
   По крайней мере, на голову ниже Лизерль.
   Лизерль попыталась вернуть ту восхитительную враждебность, которая была накануне, но она исчезла, как только появилась в ее воображении. Джинни была всего лишь ребенком.
   Она чувствовала себя так, словно у нее что-то украли.
   Мама сжала ее руку. - Пойдем. Давай найдем тебе новую комнату для игр.
  
   Каждый день был уникальным. Каждый день Лизерль проводила в новом месте, с новыми людьми.
   Мир сиял от солнечного света. Сияющие точки бесконечно тянулись по небу: низкоорбитальные жилые комплексы и ядра комет, привязанные для получения энергии и топлива. Люди проходили через море информации, имея доступ к виртуальным библиотекам, доступным в любой точке мира по беззвучной команде. Лизерль быстро училась. Она читала о своих родителях. Они были учеными, изучавшими Солнце. Они были не одиноки; было много людей, огромные ресурсы, посвященные Солнцу.
   В библиотеках была масса материалов о Солнце, за немногими из которых она могла уследить. Но она почувствовала некоторые общие нити.
   Когда-то люди воспринимали Солнце как нечто само собой разумеющееся. Больше нет. Теперь - по какой-то причине - они боялись этого.
   На девятый день Лизерль изучала себя в виртуальном голозеркале. Она повернула изображение так, чтобы можно было разглядеть форму ее черепа, укладку волос. В ее лице все еще была какая-то детская мягкость, подумала она, но внутри нее уже проявлялась женщина, как будто ее детство было отступающим приливом. Она была бы похожа на свою мать - Филлиду - с волевым носом, большими ранимыми глазами; но у нее был бы песочный цвет лица, как у ее отца, Джорджа.
   Лизерль выглядела лет на девять. Но ей было всего девять дней от роду.
   Она приказала виртуалу разорваться; он разлетелся на миллион крошечных изображений ее лица, которые разлетелись, как мухи в залитом солнцем воздухе.
   Филлида и Джордж были прекрасными родителями, подумала она. Они проводили время вдали от нее, просматривая технические документы, которые кружились в воздухе, как падающие листья, и изучая сложные виртуальные модели звезд, похожие на луковичные кольца. Хотя они оба были явно заняты, они отдавались ей без колебаний. Она жила в счастливом мире улыбок, сочувствия и поддержки.
   Родители любили ее безоговорочно. Но этого не всегда было достаточно.
   Она начала задавать более сложные, подробные вопросы. Например, каков был механизм, благодаря которому она так быстро росла? Казалось, она ела не больше, чем другие дети, с которыми сталкивалась; что могло способствовать ее абсурдным темпам роста?
   Откуда она так много знала? Она родилась с самосознанием, даже с зачатками языка в голове. Виртуалы, с которыми она общалась в классах, были забавными, и ей всегда казалось, что узнает от них что-то новое; но она впитывала в себя не более чем обрывки знаний по сравнению с тем праздником озарений, с которым просыпалась каждое утро.
   Чему ее научили в утробе матери? Чему учили ее сейчас?
   У нее не было ответов. Но, возможно, каким-то образом все это было связано с этой странной, глобальной одержимостью Солнцем. Она вспомнила свою детскую фантазию - что она может быть похожа на цветок, слишком быстро тянущийся к Солнцу. Может быть, размышляла она теперь, в этом прозрении было какое-то зерно истины.
   Эта странная маленькая семья вместе выработала несколько простых домашних ритуалов. Лизерль любила каждый вечер играть в "змейки и лестницы". Джордж принес домой старый набор - настоящую доску, сделанную из картона, и деревянные фишки. Лизерль была уже слишком взрослой для игры, но ей нравилось общество родителей, замысловатые шутки отца, простая сложность игры, ощущение потертых антикварных фишек.
   Филлида показала ей, как использовать виртуальные устройства для создания собственных игровых досок. Ее первые попытки, на одиннадцатый день, были простыми, аккуратными формами, немногим отличающимися от копий рекламных досок, которые она видела. Но вскоре она начала экспериментировать. Она нарисовала огромную доску из миллиона квадратов, которая занимала целую комнату - она могла пройти сквозь доску, как через плоский лист света высотой примерно по пояс. Она напичкала доску замысловатыми извивающимися змеями, огромными лестницами, ярко светящимися квадратами - деталь громоздилась на детали.
   На следующее утро она с нетерпением направилась в комнату, где собирала свою доску, и сразу же была разочарована. Ее усилия казались бледными, статичными, производными - очевидная работа ребенка, несмотря на помощь виртуального программного обеспечения.
   Она начисто вытерла доску, оставив в воздухе сетку из пустых квадратиков. Затем она снова начала заполнять ее - но на этот раз анимированными змеями-полулюдьми, скользящими "лестницами" сотен форм. Она научилась получать доступ к виртуальным библиотекам и разграбила искусство и историю ста веков, чтобы заполнить свою доску.
   Конечно, играть на доске больше было невозможно, но это не имело значения. Доска была тем, что нужно, маленьким миром в себе. Она немного отдалилась от своих родителей, проводя долгие часы в глубоких поисках в библиотеках. Она бросила другие свои занятия. Ее родители, казалось, не возражали; они регулярно приходили поговорить с ней, проявляли интерес к ее проектам и уважали ее частную жизнь.
   Доска сохранила ее интерес на следующий день. Но теперь она придумала сложные игры, разделив доску на страны и империи произвольными полосами сияющего света. Армии людей-лестниц объединились с легионами змей в грубых воспроизведениях великих событий человеческой истории.
   Она наблюдала, как символы мелькают на виртуальной доске, мерцая, сливаясь воедино; она диктовала длинные хроники истории своих воображаемых стран.
   Однако к концу дня она начала проявлять больший интерес к историческим текстам, которые грабила, чем к своим собственным размышлениям над ними. Она легла спать, с нетерпением ожидая наступления следующего утра.
  
   Она проснулась в темноте, согнувшись пополам от боли.
   Она позвала свет, который без видимых источников залил комнату. Она села в постели.
   Простыни были испачканы кровью. Она закричала.
  
   Филлида сидела рядом с ней, баюкая ее голову. Лизерль прижалась к теплу матери, пытаясь унять дрожь.
   - Думаю, пришло время тебе задать мне свои вопросы.
   Лизерль фыркнула. - Какие вопросы?
   - Те, которые ты носила с собой с того момента, как родилась. - Филлида улыбнулась. - Я видела это в твоих глазах даже в тот момент. Бедняжка... быть обремененной таким количеством информации. Прости, Лизерль.
   Лизерль отстранилась. Внезапно она почувствовала себя холодной и уязвимой.
   - Скажи мне, почему ты сожалеешь, - сказала она наконец.
   - Ты моя дочь. - Филлида положила руки на плечи Лизерль и приблизила к ней свое лицо; Лизерль чувствовала тепло ее дыхания, а мягкий свет в комнате высвечивал седину в светлых волосах матери, заставляя их, казалось, сиять. - Никогда не забывай об этом. Ты такой же человек, как и я. Но... - Она заколебалась.
   - Но что?
   - Но тебя - сконструировали.
   По словам Филлиды, в теле Лизерль кишели наноботы. Они укрепляли кальцием ее кости, стимулировали образование новых клеток, усиленно выращивая ее тело, как какой-то абсурдный человеческий подсолнух - они даже имплантировали воспоминания, искусственное обучение, прямо в кору ее головного мозга.
   Лизерль захотелось расцарапать себе кожу, выдолбить эту искусственную инфекцию. - Почему? Почему ты позволила этому случиться со мной?
   Филлида притянула ее к себе, но Лизерль оставалась неподвижной, безмолвно сопротивляясь. Филлида зарылась лицом в волосы Лизерль; Лизерль почувствовала мягкую тяжесть материнской щеки на своей макушке. - Пока нет, - сказала Филлида. - Пока нет. Еще несколько дней, любовь моя. Вот и все...
   Щеки Филлиды потеплели, как будто она беззвучно плакала, уткнувшись в волосы дочери.
  
   Лизерль вернулась к своей доске для игры в змейки и лесенки. Она обнаружила, что смотрит на свое творение с любовью, но также и с ностальгической грустью; она чувствовала себя далекой от этой тщательно продуманной, слегка навязчивой смеси.
   Она уже переросла это.
   Она вышла на середину сверкающей доски и приказала солнцу диаметром в фут подняться из центра ее тела. Свет затопил доску, разбив ее вдребезги.
   Она была не единственным подростком, который создавал подобные фантастические миры. Она читала о сестрах Бронте в их уединенном доме священника на севере Англии и их тщательно продуманном общем мире королей, принцев и империй. И она прочитала об истории скромной игры "змеи и лестницы". Игра пришла из Индии, где была учебным пособием по морали под названием "Мокша-Патаму". В ней было двенадцать пороков и четыре добродетели, а целью было достичь нирваны. Потерпеть неудачу было легче, чем добиться успеха... Британцы в девятнадцатом веке взяли это на службу в качестве учебного пособия для детей под названием "Кисмет"; Лизерль уставилась на изображения вызывающих клаустрофобию досок, отталкивающих змей. Тринадцать змей и восемь лестниц показывали детям, что если они будут хорошими и послушными, то их жизнь будет вознаграждена.
   Но несколькими десятилетиями позже игра утратила свой моральный подтекст. Лизерль нашла изображения грустного маленького клоуна начала двадцатого века; он беспомощно скользил по змеям и героически карабкался по лестницам. Лизерль уставилась на него, пытаясь понять, чем привлекательны его мешковатые брюки, трость для ходьбы и маленькие усики.
   Игра, с ее очарованием и простотой, пережила двадцать столетий, которые прошли со дня смерти этого забытого клоуна.
   Она заинтересовалась числами, заложенными в различные версии игры. Соотношение двенадцать к четырем в "Мокша-Патаму" явно делало эту игру более сложной для победы, чем тринадцать к восьми "Кисмет" - но насколько сложнее?
   Она начала рисовать новые доски в воздухе. Но эти доски были абстракциями - чистыми, бесцветными, немногим больше, чем наброски. Она запускала высокоскоростные имитационные игры, изучая их результаты. Она экспериментировала с соотношением змей и лестниц, с их размещением. Филлида посидела с ней и познакомила с комбинаторной математикой, теорией игр - с различными формами чудес.
   На пятнадцатый день она устала от собственной компании и снова начала посещать занятия. Она обнаружила, что восприятие других людей является освежающим контрапунктом к ее собственному быстрому обучению.
   Мир, казалось, раскрывался вокруг нее, как цветок; это был мир, полный солнечного света, бесконечных источников информации, вдохновляющих людей.
   Она прочитала о наноботах.
   Клетки организма были запрограммированы на совершение самоубийства. Клетка сама вырабатывала ферменты, которые разрезали ее ДНК на аккуратные кусочки и тихо исчезали. Самоубийство клеток было защитой от неконтролируемого роста - опухолей - и инструментом для формирования развивающегося организма: в утробе матери увядание нежелательных клеток вырезало пальцы рук и ног из тупых тканевых зачатков. Смерть была состоянием клетки по умолчанию. Организм посылал химические сигналы, приказывающие клеткам оставаться живыми.
   Нанотехнологические манипуляции с этим процессом упростили бессмертие.
   Это также упростило конструирование Лизерль.
   Лизерль изучала это, рассеянно почесывая свои обитаемые, искусственно созданные руки. Она все еще не знала почему.
  
   С мальчиком по имени Мэтью, из своего класса, она отправилась в путешествие вдаль от дома - впервые без родителей. Они полетели на флиттере к берегу, где она играла ребенком, двенадцатью днями ранее. Она нашла разрушенный пирс, где обнаружила мидии. Место казалось менее ярким - менее волшебным - и она почувствовала грустную ностальгию по утрате свежести своих детских чувств.
   Но были и другие компенсации. Ее тело было сильным, гибким, а солнечный свет был подобен теплому маслу на ее коже. Она бегала и плавала, наслаждаясь блеском насыщенного озоном воздуха в легких. Они с Мэтью притворно боролись и гонялись в полосе прибоя, карабкаясь друг на друга, как молодые обезьяны - как дети, подумала она, но не совсем с полной невинностью....
   С приближением заката они позволили флиттеру вернуть их в дом. Они договорились встретиться на следующий день, возможно, еще куда-нибудь съездить. Мэтью легко поцеловал ее в губы, когда они расставались.
   В ту ночь она почти не могла заснуть. Она лежала в темноте своей комнаты, запах соли все еще ощущался в ее ноздрях, образ Мэтью был жив в ее сознании. Ее тело, казалось, пульсировало от горячей крови, от ее бесконечного, непрекращающегося роста.
   На следующий день - ей исполнилось шестнадцать - Лизерль быстро встала. Она никогда не чувствовала себя такой живой; ее кожа все еще светилась от соли и солнечного света на берегу, и внутри нее было горячее напряжение, боль глубоко в животе, стеснение.
   Когда она добралась до отсека для флиттеров перед домом, Мэтью ждал ее. Он стоял спиной, и слабый солнечный свет заставлял светиться тонкие волоски у основания его шеи.
   Он повернулся к ней лицом.
   Он неуверенно потянулся к ней, затем позволил своим рукам опуститься по бокам. Казалось, он не знал, что сказать; его поза неуловимо изменилась, плечи слегка опустились; на глазах он начинал стесняться ее.
   Она была выше его. Заметно старше. Она внезапно осознала все еще детскую округлость его лица, неловкость его манер. Мысль о прикосновении к нему - воспоминание о ее лихорадочных ночных снах - казалась абсурдной, невозможно юношеской.
   Она почувствовала, как напряглись мышцы на ее шее; ей показалось, что она вот-вот закричит. Мэтью, казалось, отодвинулся от нее, как будто она смотрела на него через туннель.
   И снова трудящиеся наноботы - проклятая, непрекращающаяся нанотехнологическая инфекция ее организма - отняли часть ее жизни.
   На этот раз, однако, было слишком тяжело вынести это.
  
   - Почему? Почему? - Ей хотелось выкрикнуть оскорбления в адрес своей матери - причинить ей боль.
   Филлида никогда не выглядела такой старой. Ее кожа, казалось, туго обтягивала кости лица, морщины были глубокими. - Мне жаль, - сказала она. - Поверь мне. Когда мы - Джордж и я - вызвались добровольцами на эту программу, мы знали, что это будет больно. Но мы и представить себе не могли, насколько сильно. Ни у кого из нас раньше не было детей. Возможно, если бы они у нас были, мы смогли бы предвидеть, каково это будет.
   - Я урод - абсурдный эксперимент, - кричала Лизерль. - Конструкт. Почему вы сделали меня человеком? Почему не каким-нибудь бесчувственным животным? Почему не виртуалом?
   - О, ты должна была быть человеком. Как можно человечнее... - Филлида, казалось, пришла к какому-то решению. - Я надеялась подарить тебе еще несколько дней нормальной жизни, прежде чем это закончится. Ты, казалось, обрела немного счастья...
   - По частям, - с горечью сказала Лизерль. - Это не жизнь, Филлида. Это гротеск.
   - Знаю. Прости, любовь моя. Пойдем со мной.
   - Куда?
   - На улицу. В сад. Я хочу тебе кое-что показать.
   Подозрительная, враждебная Лизерль позволила матери взять ее за руку, но заставила свои пальцы лежать безжизненными, холодными в теплой ладони Филлиды.
   Была середина утра. Солнечный свет заливал сад; цветы - белые и желтые - тянулись к небу.
   Лизерль огляделась; сад был пуст. - Что я должна была увидеть?
   Филлида торжественно указала вверх.
   Лизерль запрокинула голову, прикрывая глаза от света. Небо представляло собой обжигающе-голубой купол, отмеченный только высоким шлейфом пара и огнями жилых домов.
   - Нет. - Филлида мягко отвела руку Лизерль от ее лица и, обхватив ее подбородок, повернула ее лицо, как цветок, к Солнцу.
   Свет звезды, казалось, наполнил ее голову. Ослепленная, она опустила глаза и уставилась на Филлиду сквозь пелену размытых изображений на сетчатке.
   Солнце. Конечно...
  
   Киван Скоулз сказал: - Черт возьми, Лизерль, вам придется ответить должным образом. Все и так достаточно сложно без...
   - Я знаю. Мне жаль. Кстати, как вы себя чувствуете?
   Я? Я в порядке. Но вряд ли дело в этом, не так ли? А теперь давайте, Лизерль, здешняя команда на меня наседает; давайте пройдем тесты.
   - Вы хотите сказать, что я здесь не для того, чтобы развлекаться?
   Скоулз, говоривший из своего безопасного обиталища далеко за пределами фотосферы, не ответил.
   - Да. Тесты. Хорошо, сначала электромагнитные. - Она настроила свой сенсориум. - Я погружена во тьму, - сухо сказала она. - На всех частотах очень мало свободного излучения - возможно, рентгеновское свечение фотосферы; это немного похоже на вечернее небо. И...
   Мы знаем, что системы функционируют. Мне нужно знать, что вы видите, что вы чувствуете.
   - Что я чувствую?
   Она раскинула руки и поплыла назад по "воздуху" пещеры. Огромные конвективные ячейки сталкивались и сливались, как живые существа, киты в этом иллюзорном море газа.
   - Я вижу конвекционные фонтаны, - сказала она. - Заполненную ими пещеру.
   Она перевернулась на живот, так что теперь скользила лицом вниз, обозревая плазменное море под собой. Она открыла глаза, меняя режим восприятия. Конвективные соты отошли на задний план ее ощущений, и на первый план вышли трубки магнитного потока, затвердевающие в воздухе; за ними конвективный узор представлял собой схематичную рамку, наложенную друг на друга. Каждая из трубок была шириной в сотню ярдов, каналы прорезали воздух; они были длиной в тысячи миль и заполняли воздух вокруг нее, вплоть до моря плазмы.
   Лизерль погрузилась в трубку; она почувствовала покалывание от повышенной магнитной силы. Ее стенки пронеслись мимо нее, грациозно изгибаясь. - Это чудесно, - сказала она. - Я внутри трубки с магнитным потоком. Это огромный туннель; он похож на ярмарочный аттракцион. Я могла бы пройти по этому пути вокруг Солнца.
   Может быть. Я не знаю, нужна ли нам поэзия, Лизерль. Киван Скоулз заколебался, а когда заговорил снова, его голос звучал строго ободряюще, как будто его проинструктировали быть с ней милым. Мы рады, что вы чувствуете себя... э-э... счастливой, Лизерль.
   - Мое новое "я". Может быть. Что ж, это было улучшение по сравнению со старым; вы должны признать это.
   Да. Я хочу, чтобы вы вспомнили о загрузке. Вы можете это сделать?
   - Загрузка? А что?
   Бросьте, Лизерль. Очевидно, это еще один тест.
   - Тест чего?
   Ваших отслеживаемых функций. Мы хотим знать, работают ли...
   - Мои функции. Вы имеете в виду мою память.
   ...Да. У него хватило такта изобразить смущение. Вспомните, Лизерль. Вы можете вспомнить?
   Загрузка...
  
   Это был ее девяностый день, ее девяностый физический год. Она была невероятно слаба - не могла даже ходить, или есть сама, или умываться.
   Они перевезли ее в обиталище поближе к Солнцу. Они чуть не опоздали с загрузкой; у них был случай, когда инфекция каким-то образом проникла к ней и поселилась в легких, едва не убив ее.
   Она хотела умереть.
   Физически она была самым старым человеком в системе. Она чувствовала себя так, словно находилась под водой: она едва могла что-либо ощущать, пробовать на вкус или видеть, как будто была заключена в какую-то мертвящую, вязкую жидкость. И она знала, что ее разум отказывал.
   Это произошло так быстро, что она почувствовала это. Это было похоже на ужасный обратный ход ее ускоренного детства. Каждый день она просыпалась с новым уменьшением своей личности. Она боялась засыпать, но не могла избежать этого.
   Она не могла вынести унижения от этого. Все остальные были бессмертны и молоды; и технология антивозрастной терапии, которая сделала их такими, использовалась, чтобы убить Лизерль. Она ненавидела тех, кто поставил ее в такое положение.
   Ее мать навестила ее в последний раз за несколько дней до загрузки. Лизерль с трудом узнала Филлиду - эту молодую плачущую женщину, всего на несколько месяцев постаревшую с тех пор, как она подняла свою малышку к Солнцу.
   Лизерль прокляла ее, отослала прочь.
   Наконец, ее, лежащую в постели, перенесли в загрузочную камеру в центре обиталища.
  
   Вы помните, Лизерль? Это было... непрерывно?
   - ...Нет.
   Это был сенсорный взрыв.
   В одно мгновение она снова стала молодой, все ее чувства были живыми и отчетливыми. Ее зрение было острым, слух - невероятно точным. И медленно, очень медленно она начала осознавать новые чувства - чувства, превосходящие человеческие. Она могла видеть тусклое инфракрасное свечение животов и голов людей, работающих вокруг оболочки ее собственного покинутого тела, блеск рентгеновских фотонов из солнечной фотосферы, просачивающихся сквозь защитную оболочку обиталища.
   Она сохранила свои человеческие воспоминания, но они качественно отличались от того опыта, который она накапливала сейчас. Ограниченные, частичные, субъективные, неидеально записанные: как выцветающие картины, подумала она.
   ...За исключением, возможно, того единственного золотого дня на пляже.
   Она изучала оболочку своего тела. Теперь оно было почти заметно разрушающимся, пустым...
   - Помню, - сказала она Кивану Скоулзу. - Да, я помню.
  
   Теперь флюоресцентная трубка изгибалась вправо; и, следуя за ней, она осознала, что следует по спиральной траектории. Она позволила себе расслабиться в движении и наблюдала за пещерным миром, за поворотом трубки вокруг нее. Трубки потока, соседствующие с ее собственной, тоже скрутились в спирали, поняла она; она следовала за одной нитью в жгуте из скрученных вместе трубок потока.
   Лизерль, что происходит? Мы видим, что ваша траектория быстро меняется.
   - Я в порядке. Запуталась в жгуте, вот и все...
   Лизерль, вам следует убираться оттуда...
   Она позволила трубке повернуть себя кругом. - Почему? Это весело.
   Может быть. Но вам не стоит выходить на поверхность; мы обеспокоены стабильностью червоточины...
   Лизерль вздохнула и позволила себе замедлиться. - О, черт возьми, с вами просто неинтересно. Я бы с удовольствием прорвалась сквозь солнечное пятно. Какой отличный способ умереть.
   Мы еще не закончили с тестами, Лизерль.
   - Что вы хотите, чтобы я сделала?
   Еще один...
   - Просто скажите мне.
   Проведите полную самопроверку, Лизерль. Всего на несколько минут... отбросьте виртуальные конструкции.
   Она заколебалась. - Почему? Системы, очевидно, функционируют в соответствии со спецификациями.
   Лизерль, вам не нужно усложнять мне задачу. Скоулз, похоже, оправдывался. Это стандартный набор тестов для любого ИИ, который...
   - Ладно, черт возьми.
   Она закрыла глаза и внезапным, импульсивным усилием воли позволила своему виртуальному образу себя - иллюзии человеческого тела вокруг нее - рассыпаться.
  
   Это было похоже на пробуждение от сна: мягкого, уютного сна детства, пробуждение, чтобы обнаружить себя погребенной в машине, грубой конструкции из болтов, шнуров и шестеренок.
   Она рассматривала себя.
   Четырехгранный интерфейс червоточины был подвешен в теле Солнца. Разреженный, обжигающе горячий газ конвективной зоны вливался в его четыре треугольные грани, так что поверхность раздела была окружена скульптурой из струящегося газа, цветком, динамично вырезанным из плоти Солнца, почти скрывающим саму поверхность раздела. Она знала, что солнечное вещество перекачивалось через червоточину ко второму интерфейсу на орбите вокруг Солнца; газы конвективной зоны выходили, сверкая, из дрейфующего тетраэдра, превращая его во второе миниатюрное Солнце, вокруг которого могли группироваться людские обиталища.
   Откачивая газ и тепло, которое он переносил, интерфейс охлаждал сам себя, позволяя себе выжить - с его драгоценным, хрупким грузом хранилищ данных...
   Хранилищ, которые поддерживали осознание Лизерль самой себя.
   Она проверяла себя на многих уровнях одновременно.
   На физическом уровне она изучала четкие матрицы данных, их смещение, объединение. И на это накладывалась логическая структура хранения данных и путей доступа, которые представляли компоненты ее разума.
   Хорошо... хорошо, Лизерль. Вы присылаете нам хорошие данные. Как вы себя чувствуете?
   - Вы продолжаете спрашивать меня об этом, черт возьми. Я чувствую...
   Улучшенной...
   Больше не запертой в одной точке, в коробке из костей за глазами, сделанными из желе.
   Что привело ее в сознание? Это была способность осознавать, что происходит в ее сознании и в окружающем мире, и что происходило в прошлом.
   По любым тестам она была более сознательной, чем любой другой человек, потому что у нее было больше механизмов сознания.
   Она была в высшей степени сознательной - самым сознательным человеком, который когда-либо жил.
   Если, с беспокойством подумала она, она все еще была человеком.
   Хорошо. Хорошо. Ладно, Лизерль. Нам нужно поработать.
   Она позволила своему сознанию еще раз воплотиться в виртуально-человеческую форму. Ее восприятие немедленно упростилось. Видеть явно человеческими глазами было утешительно... и все же, как она думала, ограничивало.
   Возможно, пройдет совсем немного времени, прежде чем она почувствует, что готова отказаться даже от этого последнего остатка человечности. И что потом?
   Лизерль?
   - Слышу вас.
   Она повернулась лицом к ядру.
  
   - У этого есть цель, Лизерль, - сказала ее мать. - Оправдание. Ты не просто эксперимент. У тебя есть миссия. - Она махнула рукой на раскинувшиеся дружелюбные здания, из которых состоял дом. - Большинство людей здесь, особенно дети, ничего о тебе не знают. У них есть работа, цели - своя жизнь, которой они должны следовать. Но они здесь ради тебя.
   - Лизерль, опыт с тобой был спланирован - даже мы с Джорджем были выбраны - таким образом, чтобы первые несколько дней твоего существования запечатлели в тебе человечность.
   - Первые несколько дней? - Внезапно непознаваемое будущее стало похоже на черную стену, надвигающуюся на нее; она почувствовала, что теряет контроль над своей жизнью, как будто она была фишкой на какой-то огромной невидимой доске со змеями и лестницами.
   - Я не хочу этого. Я хочу быть собой. Я хочу обрести свободу, Филлида.
   - Нет, Лизерль. Боюсь, ты не свободна; ты никогда не сможешь ею стать. У тебя есть цель.
   - Какая цель?
   - Послушай меня. Солнце дало нам жизнь. Без него - без других звезд - мы не смогли бы выжить.
   - Мы сильный биологический вид. Мы верим, что можем жить так же долго, как звезды - десятки миллиардов лет. И, возможно, даже дольше. Но у нас были проблески будущего, очень отдаленного будущего... тревожные проблески. Люди начинают планировать это будущее - работать над проектами, на реализацию которых уйдут миллионы лет...
   - Лизерль, ты один из тех проектов.
   - Не понимаю.
   Филлида взяла ее за руку, нежно сжала; простой человеческий контакт казался неуместным, сад вокруг них - преходящим, химерой, перед этим разговором о тысячелетиях и будущем вида.
   - Лизерль, что-то не так с Солнцем. Ты должна выяснить, что именно. Солнце умирает; что-то - или кто-то - убивает его.
   Перед ней были огромные глаза Филлиды, пристально смотрящие, ищущие понимания. - Не бойся. Моя дорогая, ты будешь жить вечно. Если захочешь. Ты - новая форма человека. И ты увидишь чудеса, о которых я - и все остальные, кто когда-либо жил - могут только мечтать.
   Лизерль холодно прислушалась к своему тону, анализируя его. - Но ты мне не завидуешь. Не так ли, Филлида?
   Улыбка Филлиды погасла. - Не завидую, - тихо сказала она.
   Лизерль запрокинула голову. Огромный свет залил ее глаза.
   Она вскрикнула.
   Мать заключила ее в объятия. - Солнце, Лизерль. Солнце...
  
   Женщина Лизерль - искусственная, искаженная, несчастная - исчезла из моего поля зрения, ее история еще не завершилась. (См. "КОЛЬЦО")
   Люди рассеялись за пределами Солнечной системы на своих громоздких, тяжеловесных ВЕС-кораблях, летающих медленнее света. В условиях растущей фрагментации человечества прошел шок от вторжения через червоточину Пула - несмотря на зловещие предупреждения Суперэта - и это оставалось временем оптимизма, надежды, экспансии в неограниченное будущее.
   Затем где-то среди звезд был обнаружен первый внеземной разум.
   Корабли скримов ворвались в систему в потоке экзотических частиц и громкой рекламы. Общение со скримами было совершенно непохоже на то, что предполагалось до их прибытия. Скримы, например, не имели индивидуальности. Но в конце концов общий язык был найден.
   Скримы были водными существами с множественным групповым разумом. Они пересекали звезды, используя систему гипердвигателей, которая была за пределами человеческого понимания. Они поддерживали межзвездную сеть торговых колоний.
   Скримы казались достаточно дружелюбными. Были начаты торговые и культурные контакты.
   А затем на орбитах вокруг каждого обитаемого мира Солнечной системы появились орудийные платформы с гипердвигателями...
  
  

ЧАСТЬ 2

ЭПОХА: Оккупация скримов

  
  

ПИЛОТ

  
   4874 г. н.э.
  
   Когда были объявлены оккупационные законы скримов, Анна Гейдж была посередине годичного пути к Юпитеру из Порт-Сола. Она в ужасе пролистала новостные каналы.
   Полеты людей в космос были приостановлены. Везде, где приземлялись большие межпланетные грузовые ВЕС-корабли, их уничтожали. Маршруты быстрого транзита через червоточины Пула были разрушены. Людей привлекли к работе над проектами скримов.
   Сопротивление быстро ослабло.
   Анна Гейдж - потрясенная, одинокая, застрявшая между мирами - пыталась понять, что делать.
   Ей было семьдесят девять лет, физически тридцать восемь. Она была пилотом космического корабля; в течение десяти лет она перевозила обычные грузы из внутренних миров в новые колонии, расположенные вокруг Порт-Сола в поясе Койпера.
   Поскольку она управляла своим кораблем с минимальными накладными расходами, ее запасы были ограничены. Она не могла оставаться здесь долго. Но она не могла вернуться на оккупированную Землю и позволить посадить себя под домашний арест. Она была психологически неспособна на это.
   Все еще находясь за пределами орбиты Сатурна, она сбросила свой груз и начала длительное торможение.
   Она начала прощупывать небо лазерами для отправки сообщений. Здесь должны были быть другие, такие же, как она, застрявшие над оккупированными землями.
   Через несколько дней, когда Солнце все еще оставалось чуть больше, чем искрой впереди, она получила ответ.
   Хирон...
   Она включила свой ВЕС-привод и обогнула орбиту Сатурна.
  
   Хирон был малоизвестным ледяным карликом, грязным снежным комом, двести миль в поперечнике. Он петлял между орбитами Сатурна и Урана по высокоэллиптической орбите. Однажды гравитационные поля газовых гигантов вообще выбросят его из Системы.
   Он никогда не был особенно интересен.
   Когда Гейдж приблизилась к Хирону, она обнаружила дюжину ВЕС-кораблей, дрейфующих, как спички, по краям мирка. Корабли выглядели так, как будто их разбирали, а их компоненты перетаскивали внутрь мирка.
   Посреди кабины Гейдж с шелестом возникла виртуальная мужская голова. Бестелесная голова уставилась на Гейдж в коконе пилота. Движущиеся пиксели головы увеличились, словно наливаясь кровью; Гейдж представила, как данные просачиваются на поверхность мирка.
   - Я Моро. Вы выглядите чистой. - На вид ему было около сорока, высокий лоб, черные как смоль брови, слабый подбородок.
   - Большое спасибо.
   - Вы можете подойти. Сообщения передавайте только лазерами; широкополосная передача запрещена.
   - Конечно...
   - Я полуразумный виртуал. Вокруг вашего ВЕС-корабля повсюду мои копии.
   - Я не доставляю хлопот, - устало сказала она.
   - Убедимся, что это так.
   Моро не сводил с нее пиксельных глаз, пока она выводила ВЕС-корабль по дуге к поверхности ледяного спутника и в последний раз выключала двигатель.
  
   Она ступила на древнюю поверхность Хирона.
   Лед был насыщенного малинового цвета с примесью органического фиолетового. Изоляция скафандра была хорошей, но из него просачивалось достаточно тепла, чтобы вокруг ее ног шипели облака азота, и там, где она шла, оставались кратеры во льду. Сила тяжести составляла всего несколько процентов от g, и Гейдж, уроженке Марса, казалось, что ее вот-вот сдует.
   Моро встретился с ней лично.
   - Вы выше, чем кажетесь по видео, - сказала она.
   Он наставил на нее пистолет. Он держал его так, пока проверяли ее корабль.
   Затем он опустил пистолет и взял ее за руку в перчатке. Он улыбнулся сквозь лицевую панель. - Добро пожаловать сюда. - Он провел ее внутрь Хирона.
   Во льду были спешно вырыты и герметизированы коридоры; поверхность стены - лед Хирона, запечатанный и изолированный прозрачным пластиком - под ее рукой была гладкой и твердой.
   Моро приоткрыл шлем и снова улыбнулся ей. - Найдите место для ночлега. Заберите все, что вам нужно, со своего корабля. Завтра вы станете рабочей единицей; здесь много чего нужно сделать.
   Рабочей единицей?
   - Я не колонист, - проворчала она. - Вы думаете, мы пробудем здесь так долго?
   Моро выглядел грустным. - А вы нет?
   Она нашла жилье, грубый куб, вырытый во льду. Она перенесла в хижину свои немногочисленные личные вещи - виртуальные копии своих родителей на Марсе, чипы для книг, немного одежды. Ее вещи выглядели неряшливыми и старыми, неуместными.
  
   В мирке скрывалось около сотни человек. Пятьдесят прибыли с лайнера Марс-Сатурн; остальные последовали за ними поодиночке и по двое на борту грузовых кораблей-беглецов, как и сама Гейдж. Детей не было. За исключением пассажиров лайнера - в основном бизнесменов и туристов - колонисты Хирона были удивительно схожи. Они были жилистыми на вид, сохранившими признаки АВТ, одетыми в залатанную корабельную униформу, и на их лицах было выражение беспокойства, затравленности, которое Гейдж узнала. Это были пилоты. Они боялись не разоблачения или смерти, а заземления.
   Двигатели некоторых кораблей были демонтированы и закреплены на поверхности, чтобы обеспечить мирок электроэнергией. Колонисты сконструировали импровизированные установки для обработки и циркуляции воздуха, для отопления и для АВТ. Они возвели грубые дистилляционные заводы с трубами и сосудами, демонтированными из ВЕС-приводов.
   Гейдж рыла туннели, ухаживала за овощами, перетаскивала во льды оборудование с кораблей дюжины несовместимых конструкций.
   Это была тяжелая работа, но на удивление приносящая удовлетворение. Боль в мышцах позволила ей забыть миры за пределами Хирона, места, которые, как она начинала подозревать, она никогда больше не увидит.
   Теперь здесь был ее дом, ее Вселенная.
  
   Прошло два года. Колония Хирон оставалась необнаруженной. Захватчики-скримы не проявляли никаких признаков слабости.
   В миле под поверхностью колонисты выкопали большую овальную камеру. Свет, исходящий от огромных полос, утопленных в полупрозрачных стенах, смешивался, чтобы ощущаться как солнечный, и вскоре появился запах зелени, кислорода. Люди разбивали сады на синтезированной почве, нанесенной подобно штукатурке на стены, и строили дома из древнего льда. Дома представляли собой коробки, прикрепленные к концам ледяных столбов; дома вырастали из стен, как цветочные стебли.
   Каждый рассвет сопровождался кратким мерцанием, жужжанием, когда загорались источники-полосы, а затем потоком света. Гейдж выходила из своей хижины обнаженной; она могла смотреть вдоль колонны своего дома на поле капусты, растущей во льду, таком же древнем, как Солнечная система.
   Это было похоже на пребывание внутри огромного сверкающего яйца. Она скучала по Марсу, по теплым границам своего пилотского кокона.
  
   Колонисты следили за новостями с оккупированных миров. Организованного сопротивления, похоже, не было; действия скримов были слишком неожиданными, слишком внезапными и полными. Насколько знали колонисты, они были единственными свободными людьми где бы то ни было.
   Но они не могли оставаться здесь вечно.
   Они провели собрание в амфитеатре, выдолбленном во льду. Амфитеатр представлял собой углубление в форме блюдца с многоярусными сиденьями; для удержания пассажиров на местах были предусмотрены ремни. Пока Гейдж сидела там, она почувствовала, как холод маленького мира, двухсот миль льда, просачивается сквозь изоляцию в плоть ее ног.
   Некоторые предлагали, чтобы колония стала базой для движения сопротивления. Но если массированное вооружение внутренних планет не смогло оказать большего, чем символическое сопротивление скримам, чего могла достичь одна маленькая колония? Другие выступали за то, чтобы ничего не делать - оставаться здесь и ждать, пока оккупация скримов не прекратится сама по себе.
   Если это когда-нибудь произойдет, мрачно подумала Гейдж.
   Женщина по имени Марис Маккензи отстегнула ремень и подплыла к центру амфитеатра. Гейдж увидела, что это была еще одна пилот; ее униформа была выцветшей, но все еще узнаваемой. У Маккензи была другая идея.
   - Давайте выберемся из этой системы и отправимся к звездам, - сказала она.
   Раздался взрыв смеха.
   - Как?
   - Однажды Сатурн или Уран все равно выбросят этот ледяной карлик за пределы системы, - сказала Марис Маккензи. - Давайте поможем ему на этом пути. Мы используем модули ВЕС-приводов, чтобы подтолкнуть его к гравитационному полю одного из гигантов и вывести из системы. Затем, когда мы уже наберем скорость убегания, мы запускаем весь блок ВЕС-приводов и разгоняемся до четверти g. Мы можем использовать водяной лед в качестве реакционной массы. Через три года мы будем близки к скорости света...
   - Да, но куда мы отправимся?
   Маккензи была высокой, худой, костлявой; у нее была лысая голова, большой и изящный череп: довольно красивый, как яичная скорлупа, подумала Гейдж. - Это просто, - сказала Маккензи. - Тау Кита. Мы знаем, что там есть планеты с железным ядром, но, согласно данным скримов, там нет развитых обществ.
   - Но мы не знаем, пригодны ли планеты для жизни.
   Маккензи театрально развела свои тонкие руки. - Здесь, на Хироне, воды больше, чем в Атлантическом океане. Мы можем сделать мир пригодным для жизни.
   - Скримы обнаружат нас, когда мы запустим двигатели. Они могут обогнать нас с помощью гипердвигателя.
   - Да, - терпеливо сказала Маккензи, - но они не заметят нас, пока мы не запустим "пращу". К тому времени мы уже наберем космическую скорость. Чтобы взять нас на абордаж, скримы должны были бы соответствовать нашей скорости в обычном пространстве. У нас нет доказательств, что у них есть что-то более мощное, чем наши ВЕС-двигатели, для обычных космических полетов. Таким образом, они не смогли бы догнать нас; даже если бы потрудились преследовать нас, никогда не смогли бы нас поймать.
   - Как далеко находится Тау Кита? На это уйдут годы, несмотря на замедление времени...
   - У нас есть годы, - тихо сказала Маккензи.
  
   Группа смонтированных ВЕС-двигателей столкнула Хирон с орбиты. Ледяному карлику потребовалось три года, чтобы доползти до своей встречи с Сатурном.
   Для Гейдж время пролетело быстро. Работы было много. Датчики ВЕС-кораблей были сняты и установлены огромными, неправильной формы массивами на поверхности ледяного кома, чтобы они могли наблюдать за преследованием. Внутри ледяной пещеры колонистам пришлось разбирать свои держащиеся на стеблях причудливые жилища для условий невесомости. Одна сторона камеры была обозначена как пол и выровнена; на недавно выровненной поверхности были возведены приземистые иглу. Овощные фермы были восстановлены на полу и на нижних склонах стен ледяной пещеры.
   Колонисты собрались на поверхности, чтобы понаблюдать за облетом Сатурна.
   Гейдж наполнила соску для шлема виски из одного из лучших перегонных кубов. Она нашла место подальше от остальных, вырыла неглубокую траншею во льду и удобно легла в нее; вокруг нее тихо шипел пар, вызванный теплом ее тела.
   Огромные штормы бушевали в плоском, бесконечном облачном ландшафте Сатурна. Перистые поверхности облаков казались настолько близкими, что их можно было коснуться. Кольца выгибались над Хироном, как безвкусные артефакты, неоправданно острые, ощутимо рассекая небо на глазах у Гейдж. Это было похоже на медленный балет, красивый, умиротворяющий.
   Гравитационное поле Сатурна схватило Хирон, удержало его, а затем швырнуло дальше.
   Траектория движения Хирона была отклонена в сторону созвездия Кита, за пределы плоскости Солнечной системы и примерно в направлении галактики Андромеды. "Праща" разогнала мирок до скорости убегания от Солнца. В результате столкновения огромная, задумчивая громада Сатурна стала двигаться немного медленнее вокруг удаленного Солнца.
  
   Через неделю после пролета была включена связка двигателей с ВЕС-приводами.
   Под действием силы тяжести в четверть g Гейдж опустилась на новый пол ледяной пещеры. Она посмотрела на куполообразный потолок и вздохнула; пройдет много лет, прежде чем она снова почувствует волнующую свободу свободного падения.
   Неделю спустя из плоскости системы вылетела ракета скримов, сверкая спичечной искрой света ВЕС-привода. Она летела на полной скорости.
  
   Обратный отсчет производился мягким, обнадеживающим женским голосом. Гейдж лежала рядом с Моро в темноте ее иглу. Она баюкала его на сгибе своего плеча; его голова казалась легкой, хрупкой при силе тяжести в четверть g.
   - Итак, у нас есть две недели форы, - сказала она.
   - Ну, мы надеялись на большее.
   - Намного больше.
   - Но они должны были обнаружить ВЕС-привод, - сказал Моро. - Могло быть и хуже. Скримы, должно быть, забрали человеческий корабль, чтобы запустить его так быстро. Итак, двигатель ракеты должен быть рассчитан на человека и ограничен тягой в одно g.
   Скримы, очевидно, были вынуждены согласиться с доводом Маккензи, что преследование на корабле с гипердвигателем невозможно; только другой корабль с ВЕС-приводом мог преследовать Хирон, ползя за карликом-разбойником через обычное пространство.
   Женский голос выдал последние предупреждения, и обратный отсчет достиг нуля.
   Ледяной мир содрогнулся. Гейдж почувствовала, как будто огромная рука надавила ей на грудь и ноги; внезапно голова Моро отяжелела, волосы стали колючими, а ледяной пол под ее обнаженной спиной стал твердым и бугристым. Крыша ее иглу застонала, и на мгновение она подумала, не обрушится ли та на них.
   Включился ряд капсул с ВЕС-двигателями, увеличив ускорение Хирона до полного g, чтобы соответствовать ракете.
   Если анализ Маккензи был верен, Хирон не мог обогнать ракету, а ракета не могла догнать Хирон. Это была патовая ситуация.
   Гейдж погладила мышцы груди Моро. - На самом деле, это отличное решение скримов, - пробормотала она. - Погоня займет годы, но в конце концов ракета должна настигнуть нас.
   Моро оттолкнулся от нее, перевернулся на живот и обхватил ее подбородок ладонями. - Ты слишком пессимистична. Мы летим к звездам.
   - Нет. Просто реалистична. Что произойдет, когда мы доберемся до Тау Кита? Мы не сможем замедлиться, или ракета настигнет нас. Хотя мы, возможно, проживем еще годы, скримы уничтожили нас.
   Моро извивался на полу, потирая локти, которые, казалось, уже болели от того, что он поддерживал свой вес при новом режиме тяги. Он обеспокоенно потянул себя за губу.
  
   Гейдж позволила себе забеременеть от Моро. Зигота была заморожена и помещена в небольшое хранилище среди других.
   Только после сохранения своей зиготы Гейдж усомнилась в собственных мотивах зачатия. Как долго она рассчитывала пробыть здесь? На какое будущее, по ее мнению, мог надеяться любой из них?
  
   Шесть месяцев спустя ракета увеличила свое ускорение до двух g.
   Гейдж решила, что скримы поступили разумно; они дали ракете возможность перестраиваться в полете.
   Колонисты провели еще одно совещание, чтобы решить, что делать. На этот раз они сидели на голом полу своей затемненной ледяной пещеры; их элегантный амфитеатр с нулевой гравитацией был бесполезно подвешен высоко на одной из стен пещеры.
   Некоторые хотели встать и сражаться. Но им нечем было сражаться. А Хирон с его грузом людей, должно быть, гораздо более хрупок, чем прочная ракета.
   Некоторые хотели сдаться. Они все еще находились всего в пятидесяти световых днях от Солнца. Может быть, они могли бы сдаться и вернуться на оккупированные миры.
   Но большинству эта идея была невыносима; лучше было бы умереть. В любом случае, полуразумная ракета скримов вряд ли могла взять пленных.
   Они проголосовали за то, чтобы бежать при двух g.
   Им пришлось заново отстраивать свою колонию. Роботы-дроны ползали по разбитой поверхности ледяного мира, доставляя водяной лед к ВЕС-двигателям. Щиты вздымали крылья электромагнитного потока вокруг ледяного карлика; вскоре они должны были двигаться со скоростью, близкой к скорости света, и разреженное межзвездное вещество ударялось бы о Хирон, как о стену.
   Прекрасная ледяная пещера была заброшена. Она не смогла бы выдержать нагрузку в два раза больше силы тяжести. Во льду были прорыты новые туннели; были выдолблены новые дома, выполненные полусферическими для максимальной прочности. Колонисты повсюду развесили фонари, но, несмотря на это, Гейдж нашла их новый мир-муравейник мрачным, вызывающим клаустрофобию. Она почувствовала, что у нее падает настроение.
   За один день перегрузки увеличились до двух g.
   Только самые сильные могли ходить без посторонней помощи. Остальным требовались палки или инвалидные кресла. Сломанные кости, отказавшие колени и лодыжки были обычным явлением. Те, кто, как Гейдж, вырос в мирах с низкой гравитацией или в невесомости, страдали больше всего. Импровизированные подразделения АВТ были вынуждены бороться с чумой слабеющих сердец и замедленным кровообращением.
   Это было похоже на старение за двадцать четыре часа.
   Гейдж и Моро попытались заняться сексом, но это было невозможно. Ни один из них не мог выдержать вес тела другого. Даже лежать бок о бок, лицом друг к другу, через несколько минут становилось невыносимо. Они нежно прикоснулись друг к другу, затем легли на спину в пещере Моро, держась за руки.
  
   Еще через три месяца Марис Маккензи пришла навестить Гейдж. Маккензи передвигалась в инвалидном кресле; ее большая, хрупкая, красивая лысая голова откинулась на спинку кресла, как будто мышцы на шее были перерезаны.
   - Ракета снова изменяется, - сказала Маккензи. - Она по-прежнему сохраняет свой профиль с двумя g, но ее двигатель работает скачкообразно. Мы думаем, что она перепроектирует свой двигатель; вскоре она собирается перейти на еще более высокие ускорения. Намного выше.
   Гейдж лежала на своем тюфяке; ей казалось, что она может ощутить каждую морщинку в ледяном мире под своей ноющей спиной. -Ты не должна удивляться. Это был всего лишь вопрос времени.
   - Да. - Маккензи слабо улыбнулась. - Думаю, я нас подвела. Мы могли бы просто оставаться на нашей тихой орбите между Сатурном и Ураном, никого не беспокоя, летая в этой прекрасной ледяной пещере в свободном падении.
   - Скримы в конце концов нашли бы нас.
   - Мы расходуем так много воды. Это разбивает мне сердце. Мой прекрасный океан выброшен в космос, потрачен впустую. Но мы можем двигаться быстрее. Мы все еще можем обогнать эту чертову штуку.
   Гейдж знала, что это правда.
   Когда-то великая единая энергия подпитывала расширение самой Вселенной. В сердце каждого ВЕС-привода лед Хирона сжимался до условий, напоминающих начальную сингулярность - Большой взрыв. Фундаментальные силы, управляющие структурой материи, сливались в единую, Великую, объединенную теорией суперсилу. Когда материи было позволено снова расшириться, фазовая энергия разлагающейся сверхсилы, выделяющаяся подобно теплу от конденсирующегося пара, использовалась для выброса материи Хирона при действии ракеты.
   Но ничто из этого не имело значения.
   Гейдж вздохнула. - Мы уже забросили половину наших туннелей из-за крошечных уклонов, которые даже не замечали при одном g. Мы медленно умираем при двух g, несмотря на нашу АВТ. Мы больше не можем терпеть. Я думаю, этот последний маневр ракеты станет для нас концом.
   - Не обязательно, - сказала Маккензи. - У меня есть другая идея.
   Гейдж медленно повернула голову; ей пришлось обращаться со своим черепом так же деликатно, как с фарфоровой вазой. - Твоя последняя была прикольной. Что теперь?
   - Загрузка.
  
   Это не было универсально популярным вариантом. С другой стороны, альтернативой была смерть.
   Восемьдесят человек предпочли выжить, как могли.
   Когда подошла ее очередь, Гейдж в одиночестве направилась к модифицированной машине АВТ, расположенной в центре лабиринта туннелей. Робот-хирург аккуратно имплантировал сенсорную панель в ее мозолистое тело, нервный мостик между двумя полушариями ее мозга. Он также незаметно прижал подушечки для инъекций к ее предплечьям.
   Вокруг нее, в импровизированном лазарете, люди умирали по своей воле.
   Гейдж, по правде говоря, тоже. Все, что от нее останется, будет копией, отличной от нее.
   Сенсорный датчик на мозолистом теле загрузит копию ее сознания примерно через восемь часов. Гейдж вернулась в свою пещеру, со вздохом легла на спину и заснула.
  
   Она открыла глаза.
   Ей больше не было больно. Она была в невесомости. Это было восхитительно, словно купаться в сахарной вате. Она была в ледяной пещере - нет, в виртуальной реконструкции пещеры; стены и домики были просто слишком гладкими и правильными. Без сомнения, реалистичность деталей вернется, когда их умы будут работать над этим общим миром.
   К ней подошел Моро; он снова принял грубую виртуальную форму головы без тела, с которой впервые столкнулась Гейдж. - Привет. - Он ухмыльнулся.
   - Я только что умерла.
   Моро пожал плечами. - Кому ты говоришь. Мы все сейчас находимся в убежище. - Это было защищенное от радиации убежище, которое они поспешно построили в самом сердце ледяного мира; в нем находилось твердотельное хранилище данных для поддержки их нового виртуального существования, то, что осталось от их растительности, их драгоценная кладка человеческих зигот, вмурованных в лед. - Наши тела были измельчены, сырье хранится в резервуаре внутри убежища.
   - Ты умеешь обращаться со словами.
   - ...Мы достигли тысячи g, - сказал Моро.
   Виртуальные рефлексы Гейдж не совсем сработали, поэтому она заставила свой рот открыться. - Тысяча?
   - Это то, чего требует от нас ракета. Все наши туннели обрушились.
   - Мне они все равно никогда не нравились.
   - И дроны должны укреплять структуру самого Хирона; эта штука не была создана для этого и могла разрушиться под нагрузкой.
   При тысяче g коэффициент замедления времени, который они накопили бы, был бы чудовищным. Гейдж поймала себя на том, что размышляет об этом, о своей растущей изоляции от дома в пространстве и времени, не более чем с легкой отстраненностью.
   Гейдж потерла виртуальные ладони рук. Ее плоть казалась резиновой, расплывчатой; это было похоже на легкую анестезию. Возможно, так оно и было, каким-то виртуальным способом.
   - Пошли, - сказала она. - Давай посмотрим, какая здесь еда.
  
   Погоня снова зашла в тупик.
   Гейдж сидела под виртуально изображенным небом, наблюдая, как звездный свет изгибается дугой вокруг корабля. Это было прекрасное зрелище; оно напомнило ей кольца Сатурна.
   Их скорость уже была настолько близка к скорости света, что внутри Хирона время текло в тысячу раз быстрее, чем за его пределами. Все, кого Гейдж знала в Солнечной системе, должно быть, давно умерли, несмотря на АВТ.
   Она задавалась вопросом, продолжается ли оккупация скримов. Возможно, нет. Возможно, к настоящему времени у людей уже были собственные корабли с гипердвигателями.
   Эта одинокая драма могла оказаться последним, бессмысленным актом исторической трагедии, которую еще предстоит разыграть до конца.
   Большинство из восьмидесяти удалились на виртуальные игровые площадки, погрузившись в свои собственные океанические воспоминания, забыв о Вселенной снаружи, изолированные даже друг от друга.
   Но Гейдж все еще была здесь.
   Она подумала, что надвигаются новые проблемы.
   Она разыскала Марис Маккензи.
   - Мы продвигаемся чертовски быстро, - сказала она.
   - Я знаю. - Марис Маккензи выглядела оживленной, заинтересованной. - Это способ путешествовать между звездами, не так ли? Перевозка живых, хрупких людей через обычное пространство на межзвездные расстояния всегда была несбыточной мечтой. Люди - это мешки с водой, неоправданно хрупкие. Космический корабль - это не что иное, как водопровод. Люди гадят в непомерном количестве, бесконечные горы...
   - Да, - терпеливо сказала Гейдж, - но мы все равно не можем остановиться. Куда мы движемся? Тау Кита давно позади нас. И не забывай, что мы направляемся за пределы плоскости эклиптики; скоро мы вообще покинем пределы Галактики.
   - Хм. - Маккензи выглядела задумчивой. - Что ты предлагаешь?
   Гейдж настроила симуляцию пилотского кокона своего старого грузового корабля; в течение субъективных дней она наслаждалась виртуальной камерой, снова была дома.
   Но она стала нетерпеливой. Ее контроль и скорость реакции были ограничены.
   Она освободилась от кокона и нашла способы напрямую взаимодействовать с сенсорами Хирона, внутренними и внешними.
   ВЕС-привод ощущался как огонь в ее животе; блоки датчиков, расположенные спереди и сзади, были ее глазами.
   Это было странно, и сначала у нее болело все ее воображаемое тело; но постепенно она привыкла к своей новой форме. Иногда было странно возвращаться к стандартной человеческой конфигурации. Она поймала себя на том, что смотрит на Моро или Маккензи, все еще видя массивы звезд, единственную, неумолимую искру преследующего света, наложенную на их лица.
   Гейдж была хорошим пилотом. Она была готова поспорить, что была лучшим пилотом, чем ракета скримов. Если бы она научилась пилотировать Хирон, возможно, ей удалось бы найти способ избавиться от ракеты.
   Она смотрела вперед, сквозь редеющие звездные поля на краю Галактики. Она должна была найти что-то, какую-то возможность обмануть ракету скримов, прежде чем они покинут главный диск.
  
   Черная дыра и ее звезда-компаньон лежали почти прямо на пути Хирона.
   Дыра имела четыре мили в поперечнике и массу примерно как Солнце. Ее спутником был красный гигант, огромный и холодный, его внешние слои были настолько разрежены, что Гейдж могла видеть звезды за пределами его массы.
   Гейдж нашла свой шанс.
   Она вызвала Марис Маккензи. Бледное изображение лишенной тела головы Маккензи проплыло над изображением дыры и ее спутника.
   Дыра вызвала приливы света в гиганте. Вещество вырывалось из гиганта в виде огромного, невероятного вихря, который двигался вокруг экватора гиганта. Вихрь подпитывал аккреционный диск вокруг дыры, светящуюся плоскость из обломков, которая простиралась дальше, чем орбита Земли вокруг Солнца.
   Часть вещества гиганта попадала прямо в дыру. Падение придавало дыре угловой момент, заставляя ее вращаться быстрее. Из-за падения дыра вращалась необычно быстро, тридцать оборотов в секунду.
   - Выслушай меня, - сказала Гейдж.
   - Давай, - сказала Марис Маккензи.
   - Если черная дыра не вращается - и она не заряжена - тогда у нее сферический горизонт событий.
   - Верно. Это решение Шварцшильда для уравнений Эйнштейна. Сферически симметричное...
   - Но если дыра вращается, все становится сложнее. - Это называлось решением Керра-Ньюмана. - Горизонт событий немного отступает внутрь. А за горизонтом событий есть другая область, называемая эргосферой.
   Эргосфера скрывала горизонт событий. Она касалась сферического горизонта на своих полюсах, но выпирала на экваторе, образуя сплющенный сфероид.
   - Чем больше вращение, тем шире эргосфера, - сказала Гейдж. - Дыра впереди имеет четыре мили в поперечнике. Она вращается так быстро, что глубина эргосферы на экваторе составляет сто сорок ярдов.
   Маккензи выглядела задумчивым. - Итак?
   - Нам нельзя входить в горизонт событий. Но мы могли бы войти в эргосферу, обрезать ее и благополучно уйти.
   - Хм. Внутри эргосферы мы были бы вынуждены вращаться вместе с дырой.
   - Таков план. Я хочу пролететь, отсекая эргосферу, и оттолкнуться от черной дыры.
   Маккензи присвистнула. Пиксели заплясали у нее на лице, когда она загрузила вычислительную мощность проверкой предложения Гейдж. - Это можно было бы сделать, - сказала она в конце концов. - Но у нас должна быть погрешность, измеряемая в ярдах. Это потребовало бы чертовски хорошего пилотирования.
   - Я чертовски хороший пилот. И мы можем выдержать большое напряжение, помни. Мы же не обязаны защищать кого-либо из живых.
   - Почему ты хочешь это сделать?
   - Потому что, - сказала Гейдж, - ракета последует за мной через эргосферу. Но после того, как мы пройдем сквозь нее, отверстие изменится. Ракета не сможет понять, как...
   - Нам придется получить согласие на это от других. Восемьдесят...
   - Да ладно, - сказала Гейдж. - Большинство из них ушли в свои собственные виртуальные головы. Кроме нас с тобой, вряд ли здесь есть кто-то все еще думающий.
   Маккензи медленно улыбнулась.
  
   Для срабатывания схемы Гейдж скорость Хирона должна была быть намного выше. Чтобы Хирон пролетел мимо дыры, ему потребовался бы угловой момент, сравнимый с моментом вращения самой дыры. Итак, дроны опустошили замерзший океан Маккензи, выбросив вещество Хирона в ВЕС-двигатели.
   Хирон асимптотически приблизился к пределу световой скорости.
   К тому времени, когда дыра приблизилась, эффективная масса Хирона достигла примерно десятой части солнечной. За каждую секунду, проходящую внутри, снаружи уходило сто лет.
  
   Из-за допплер-эффекта излучение от аккреционного диска черной дыры перед ней воспринималось как смертоносный мокрый снег. Массивные частицы прорывались сквозь нейронные сети, из которых состояло ее сознание. Она ощутила, как сети перестраиваются, заживая сами по себе; это было болезненно и сложно, как сращивание костей.
   Позади нее окрашенную в красный цвет пустоту нарушала только терпеливая, пылающая искра ракеты скримов.
   До черной дыры оставались считанные секунды. Она могла бы растянуть эти секунды практически на тысячу лет, если бы захотела.
   В эти последние мгновения ее охватили сомнения. Никто раньше не пробовал этот маневр. Уничтожит ли она их всех?
   Гейдж позволила своему усиленному осознанию охватить всю громаду Хирона. Годы грабежа реакционной массы превратили ледяного карлика в щепку, но он выживет и достигнет края черной дыры - как и его драгоценный груз, сознание восьмидесяти загруженных людей, контейнер с их кладкой замороженных зигот. Эта канистра ощущалась как ребенок в ее ледяном чреве.
   Достаточно.
   Она снизила частоту своих часов до уровня человеческого восприятия. Черная дыра летела прямо ей в лицо...
   Туманная гигантская звезда-компаньон раздулась над головой Гейдж, ее разреженные газы ударили ей в лицо.
   Нижняя часть брюха Хирона погрузилась на пятьдесят ярдов в эргосферу. Ее охватило гравитационное притяжение дыры. Живот словно зажали клещами. Ее швыряло из стороны в сторону; она была беспомощным ребенком в объятиях какого-то слишком сильного взрослого. Ткань Хирона треснула; лед Солнечной системы осыпался в эту черную дыру, здесь, на краю Галактики, испуская рентгеновское излучение, когда он был раздавлен.
   Затем гравитационный захват ослаб. Система дыры осталась позади, удаляясь. Яма, вырытая в пространстве-времени массой дыры, ощущалась как отдаленная, затухающая боль.
   Она терпеливо наблюдала за тем, как ракета скримов приближается к отверстию. Траектория полета почти точно совпала с ее траекторией, отметила она с невольным восхищением.
   Ракета задела край отверстия. Была вспышка рентгеновского излучения.
   Искра ВЕС-привода исчезла.
   Это сработало. Клянусь Летой, после стольких лет это сработало.
   Внезапно Гейдж почувствовала себя совершенно человеком. Ей хотелось плакать, спать, чтобы ее обняли.
  
   Сидония, ее родная аркология, представляла собой угловатую пирамиду, огромную перед ней, вырисовывающуюся силуэтом на фоне угасающего Солнца. Окружающий марсианский свет был подобен позднему закату, аркология была залита слабым, темно-розовым цветом; на фоне ее поверхности окна казались прямоугольниками флуоресцентного света, светящегося резким жемчужно-серым, поразительно чужеродным.
   Ее ботинки оставляли четкие следы на дюрикрасте.
   Обычно Гейдж не испытывала ностальгии, но после пролета дыры она почувствовала необходимость вернуться к сценам и мотивам своего детства.
   Моро и Маккензи встретили ее на этой имитированной поверхности Марса.
   - Это было просто, - сказала она.
   Маккензи улыбнулась.
   Моро зарычал: - Так ты нам сказала.
   - Мы так сильно отняли момент вращения у черной дыры, что почти полностью прекратили ее вращение. Она стала дырой Шварцшильда. Без вращения ее горизонт событий расширился, заполнив экваториальный пояс, где раньше находилась эргосфера.
   Хирон благополучно обрезал эргосферу. И ракета, точно следуя траектории Хирона, упала прямо в расширенный горизонт событий.
   Долгая погоня закончилась.
   - Думаю, что ракета все-таки не была экспертом по релятивистской динамике, - сказала Маккензи.
   - Но мы тоже не такие умные, - кисло сказал Моро. - В конце концов, мы все еще выпадаем из Галактики - фактически, даже быстрее, чем до столкновения с дырой. За каждый месяц, который мы проводим здесь, проходит миллион лет; возможно, мы единственные люди, оставшиеся в живых где бы то ни было. - Он посмотрел на свои руки, отчего пиксели нелепо раздулись. - Если это можно назвать жизнью. И у нас не осталось достаточно реактивной массы, чтобы замедлиться. Итак, космический пилот Гейдж, куда мы теперь направляемся?
   Гейдж подумала об этом. Они, вероятно, никогда не смогли бы вернуться в свою родную Галактику. Но за пределами Галактики были места, массивные звезды и черные дыры, которые пилот могла бы использовать для торможения, если бы была достаточно умна.
   И если бы они смогли найти место для остановки, они могли бы отдохнуть. Возможно, сознание Гейдж можно было бы загрузить обратно в какой-нибудь симулякр человеческой формы из плоти и крови. А может быть, и нет; возможно, роль Гейдж и остальных заключалась бы просто в наблюдении за строительством нового мира, пригодного для ее ребенка и других замороженных зигот.
   Она улыбнулась. - С такой скоростью мы будем там через пару субъективных месяцев.
   - Где?
   - В Андромеде...
  
   Даже в условиях угнетающей оккупации скримов люди многому научились.
   Они узнали, например, что большая часть высоких технологий скримов - например, их гипердвигатель - не принадлежала им. Они были скопированы, иногда из вторых или третьих рук, на основе разработок более старых и могущественных видов...
   - Это был первый раз, - сказала Ева, - когда в человеческий обиход вошло название "ксили".
   Я вздрогнул.
  
  

ЦВЕТОК КСИЛИ

  
   4922 год н.э.
  
   Знаете, я все еще привлекаю сюда туристов. Хотя прошло так много времени с тех пор, как я был героем. Но, с другой стороны, мне сказали, что в наши дни вновь открытые червоточины Пула доставят вас с Земли на Миранду за несколько часов.
   Часов. Какое чудо. Не то чтобы туристы это ценили. Не поймите меня неправильно, я не возражаю против компании. Меня просто бесит, что каждый из них, закончив осматривать мою виллу, построенную на пятимильных утесах Миранды, поднимает лицо к призрачно-голубым глубинам Урана и задает один и тот же глупый вопрос:
   - Слушай, приятель, а как получилось, что ты используешь аквариум в качестве туалета?
   Но я хороший хозяин, поэтому просто улыбаюсь и щелкаю пальцами. Через некоторое время мой старый потрепанный робот-баттлбот, прихрамывая, входит с бутылкой вина из нижней долины, я устраиваюсь поудобнее и начинаю:
   - Что ж, друг мой, я использую аквариум в качестве туалета по той же причине, что и ты. Потому что в нем раньше жил мой босс.
   И вот так я стал тем, кем являюсь сегодня.
  
   Под работой на кучку рыб я имею в виду не мочиться в аквариум. Хотя не знаю, что помешало мне сделать именно это к тому времени, когда мы достигли звезды Губера в восьми месяцах полета от Земли.
   - Разрешение, Джонс, разрешение! - стайка скримов беспокойно металась кругами в своем аквариуме, тявкая на меня из коробки-переводчика, прикрепленной скотчем к одной из стеклянных стен.
   Я поставил запасной бак, выскабливанием которого был занят, и окинул взглядом захламленную маленькую кабину. Баттлбот - да, тот самый, в те дни безупречно чистый - прошмыгнул мимо, радостно жужжа, выполняя свои обязанности. Я пробрался к панели управления, достал разводной ключ и осторожно подкрутил маленький нониус усиления. Как и большинство технологий на базе ксили, он был слишком тонким для человеческих пальцев. У скрытных ксили, очевидно, отличные мозги, но крошечные ручки. С другой стороны, некоторым существам вообще не удалось развить руки, размышлял я, пока скримы вращались в своей зеленоватой мгле.
   - Ах, - восторженно воскликнули скримы, когда мониторы увеличили резкость. - Мы выбрали идеальное время.
   Я мрачно рассматривал мириады прекрасных изображений двух объектов, к которым мне очень не хотелось приближаться: звезда Губера - примерно G-типа, примерно в двух астрономических единицах и приближающаяся к стадии новой; и планета, полная нервных ксили.
   И самой замечательной особенностью всей ситуации было то, что мы не бежали, спасая свои жизни. На самом деле, мы собирались подобраться ближе - намного ближе - привлеченные, как мотыльки, жадностью скримов к краденым сокровищам ксили.
   Робот-баттлбот протиснулся мимо моей ноги, вытянул несколько псевдоподий и начал нажимать кнопки с удручающим энтузиазмом. Я вздохнул и вернулся к своему аквариумному баку. По крайней мере, у меня был один робот, подумал я; по крайней мере, мне платили. Хотя, как и у большинства остального человечества в то время, у меня точно не было свободного выбора в характере моей работы...
   Мои мысли прервал скрежет скрима. - Джонс, уничтожение нашей планеты неизбежно. Пожалуйста, подготовьте флиттер к вашему спуску.
   Ваш спуск. Они сказали "ваш" спуск? Я чуть не уронил аквариум.
   Я осторожно поднялся с колен. - С этим в воды Леты. - Я демонстративно поправил резиновые перчатки. - Ни за что. Ксили не позволили бы мне пересечь орбиту спутников.
   - Ксили будут полностью заняты своим отлетом из-за приближающейся вспышки новой звезды. И ваш спуск будет рассчитан таким образом, чтобы свести риск к минимуму.
   - Слишком много "вы" и "ваш", - язвительно заметил я. - Покажите мне, где в моем контракте написано, что я должен это сделать.
   Можно ли сказать, что рыба сухая? Скрим сухо сказал: - Это будет сложно, поскольку у вас вообще нет контракта.
   Они были правы. Я неохотно снял фартук и начал стягивать резиновые перчатки. Баттлбот самодовольно открыл шкафчик со скафандрами. - Вам следовало бы послать этого маленького жестяного кретина, - сказал я; и скрим ответил: - Мы готовы.
   Я и по сей день клянусь, что баттлбот подпрыгнул.
  
   И вот мы с баттлботом оказались дрейфующими по низкой орбите над захватывающим пейзажем ксили. Мы угрюмо наблюдали, как главный корабль отсоединил крошечный флиттер, спроектированный человеком, и унес нашего работодателя в сравнительную безопасность на дальнюю сторону одного из двух спутников планеты.
   Грубо говоря, моя работа на скримов заключалась в выполнении любой сложной, грязной, опасной работы, для которой не был приспособлен баттлбот, например, чистить их аквариумы и высаживаться на враждебные планеты пришельцев. И это делал я, выпускник колледжа. Конечно, роль человечества в то время была примерно такой же.
   Дело не в том, что скримы - или любая другая существующая раса - были умнее нас, или лучше, или даже намного старше. Но у них было что-то, чего не было у нас, и до чего мы тогда никак не могли добраться.
   И это была краденая технология ксили. Например, гипердвигатель, добытый скримами с заброшенного корабля ксили столетиями ранее, с тех пор приносил состояние этой рыбьей расе. Инструменты и приспособления всех видов, на которых была основана галактическая цивилизация. И все это за миллионы лет было украдено у ксили.
   Я, конечно, использую слово "цивилизация" в широком смысле. Можно ли использовать это для описания того, что существует там - ветхой конструкции, основанной на алчности, воровстве и порабощении младших рас, подобных нам?
   Мы начали спуск. Темная сторона мира ксили превратилась в усыпанный бриллиантами ковер: фантастические города сверкали на горизонте. Ксили - так далеко впереди, что по сравнению с ними мы все выглядим обитателями деревьев. Они скрытные, ксенофобы. На самом деле не враждебные по отношению к остальным из нас; просто безразличные. Встань у них на пути, и тебя сметут, как соринку в глазу бога.
   И я был так близок к ним, как, наверное, никогда не было ни одно разумное существо. Хорошая мысль.
   Да, как боги. Но все же иногда проявляют беспечность. И это было основой плана скримов в тот день.
   Мы медленно снижались. Разговор оставлял желать лучшего. И поверхность планеты сдулась.
   Я отшатнулся от внезапного света в иллюминаторе, и баттлбот потащил нас вниз сквозь невероятный трафик. Это выглядело так, как будто целые города оторвались от земли и устремились ввысь, легкие, как мыльные пузыри. Флиттер был охвачен меняющимся цветом; мы были в спускающемся с небес лифте.
   Так же внезапно, как и взошел, флот ксили прошел мимо. Огромные, темные, как ночь, крылья на мгновение распростерлись над обреченной планетой, словно на прощание; а затем флот без суеты устремился в бесконечность. Очевидно, нас не заметили.
   Флиттер теперь двигался по более свободным дугам к поверхности. Я сменил баттлбота и начал искать вероятное место посадки. Мы скользили над расчищенным ландшафтом.
   Из-за затемненных спутников-близнецов планеты доблестный скрим высунул свой коллективный нос. - Вспышка новой звезды неизбежна; пожалуйста, поторопитесь с вашим приземлением на планету.
   - Спасибо. А теперь возвращайся в свою жестянку и дай мне сосредоточиться. - Я боролся с неудобным управлением флиттера; мы накренились к земле. Я про себя проклял ксили; я подумал о рыбном пироге; мне даже баттлбот не очень понравился. Последнее, в чем я нуждался в такой момент, - это напоминание о том, что то, что я делал, было примерно таким же умным, как грабеж подожженного дома. Заходите после того, как хозяева убежали; выходите до того, как обрушится крыша. График был довольно плотным.
   Наконец, мы с грохотом приземлились. Робот-баттлбот с упреком размотал свои псевдоподии от ножки кресла, открыл люк и выбрался наружу. Уже одетый, я схватил информационную панель и лазерный фонарик и, пошатываясь, последовал за ним. Этот спуск тоже не принес мне особой пользы, но в сложившихся обстоятельствах я предпочел не слоняться без дела.
   Я оказался в похожем на кости ландшафте. Шум моего дыхания резал слух из-за полного отсутствия жизни. Я представил, как планета дрожит, когда ее раздутое солнце готовится взорваться. Это было невеселое место.
   Я посадил флиттер посреди скопления зданий размером с деревню, очевидно, слишком маленьких или удаленных, чтобы их можно было поднять вместе с остальными городами. В подобном месте у нас был лучший шанс наткнуться на что-то, что в спешке упустили из виду ксили, на какую-нибудь игрушку, которая могла бы революционизировать экономику дюжины миров.
   Послушайте, я серьезно. Такое случалось и раньше. Хотя подошел бы любой кусок хлама, который удовлетворил бы скрима и позволил мне выбраться оттуда.
   Низкие здания зияли в двойных тенях лунного света. Баттлбот юркнул в темные уголки. Я провел рукой по краю дверного проема и оставил на перчатке на пальце тонкую бороздку. Знаменитый конструкционный материал ксили: толщиной в один протон, примерно такой же плотный, как стекловата, и прочный, как сама жизнь. И никто понятия не имел, как его изготавливать или резать. Ничего нового; знакомое чудо.
   Робот-баттлбот взволнованно прожужжал мимо с пустыми руками. Пустое место было бездушным; ничто не напоминало о существах, которые совсем недавно жили здесь. Заботливые ксили эвакуировали даже своих призраков.
   - Скрим, это пустая трата времени.
   - По моим расчетам, до вашего подъема осталось несколько минут. Пожалуйста, продолжайте; я слежу за звездой.
   - Зная это, я чувствую себя в такой безопасности. - Я попробовал еще несколько дверных проемов. Луч лазерного фонарика прощупывал пустоту. Пока в четвертом или пятом здании я кое-что не нашел.
   Артефакт, брошенный в углу, был немного похож на цветок. Шесть угловатых лепестков, которые выглядели так, как будто были сделаны из пленки ксили, были прикреплены к небольшому цилиндрическому основанию; все это было размером примерно с мою раскрытую ладонь. Украшение? Показания моего компьютера - физические размеры, внутренняя структура - не изменились, пока я играл с игрушкой в свете лазерного фонарика. Половина основания отщелкнулась у меня в руке. Ничего интересного не произошло. Что ж, что бы это ни было, может быть, это осчастливит скрима, и я смогу выбраться.
   Я вытащил его на лунный свет. - Скрим, ты копируешь? - Я поднес его к лучу лазера и повернул основание.
   Скрим возбужденно забормотал. - Джонс! Пожалуйста, повторите действия, выполняемые указательным пальцем, и понаблюдайте за таблицей данных. Это может быть важно.
   - Действительно. - Я подключил и отсоединил основание и осмотрел открытую нижнюю сторону в свете лазера. Никаких функций. Но показания на информационной панели дрожали; масса менялась.
   Я поэкспериментировал. Убрал фонарик: изменение массы, медленный подъем, прекратилось. Посветил снова, и масса поползла вверх. И когда я присоединил основание, никаких изменений ни с фонариком, ни без него. - Эй, скрим, - медленно произнес я, - ты думаешь о том же, о чем и я?
   - Джонс, это может оказаться важной находкой.
   Я наблюдал, как в свете фонарика растет масса маленького цветка. Это было немного - около унции в секунду, если быть точным, - но это было так. - Энергия в массу, верно? Прямое преобразование энергии излучения фонарика. - И эта чертова штука даже не была теплой в моей руке.
   Я вернул основание на место; рост цветка прекратился. Очевидно, основание было ключом; удалите его, тогда цветок заработает. Скрим не заметил этого; по какой-то причине я не указал на это. Ну, меня же не спросили.
   - Джонс, немедленно возвращайтесь во флиттер. Не рискуйте больше возвращением артефакта.
   Это было то, что я хотел услышать. Я бежал по городу, похожему на череп, сжимая цветок. Баттлбот бежал впереди. Я выдохнул: - Эй, это, должно быть, то, что они используют для изготовления своих конструкционных материалов. Просто выставьте его на солнечный свет и дайте ему расти. - Предположительно, лепестки, будучи конечным продуктом, были основными рецепторами лучистой энергии. В этом случае рост площади был бы экспоненциальным. Чем больше вы увеличиваете площадь, тем больше энергии вы получаете; и чем больше энергии вы получаете, тем больше вы увеличиваете площадь, и...
   Я подумал об экспериментах, чтобы проверить это. Послушайте, у меня в руках было настоящее произведение магии ксили; оно поразило мое воображение. Конечно, скрим получит прибыль. Я обдумывал способы украсть цветок...
   У меня зачесались ноги; они были слишком близко к новой. В тот момент у меня были другие приоритеты. Я перестал думать и побежал.
   Мы забрались во флиттер; я позволил роботу-баттлботу поднять нас и аккуратно положил цветок ксили в шкафчик.
   Подъем был неровным: сильный ветер в стратосфере. Над нами дрожало впечатляющее полярное сияние. - Скрим, ты уверен, что правильно подсчитал?
   - В поведении новых звезд присуща неопределенность, - успокаивающе ответил скрим. Мы достигли орбиты; главный корабль подплыл к нам. - В конце концов, - продолжал читать лекцию скрим, - новая звезда по определению нестабильна. Однако я уверен, что у нас есть по крайней мере пять минут до того, как...
   Сразу три события.
   Спутники вспыхнули светом.
   Скрим заткнулся.
   Главный корабль превратился из ближайшего цилиндра в стрелу света, указывающую на безопасные звезды.
   - Пять минут? Ты, тупая рыба.
   Робот-баттлбот лихорадочно работал с рычагами управления, не в силах осознать внезапный уход скрима. Новая звезда объявилась раньше намеченного срока; спутники-близнецы отражали ее нездоровое великолепие. Мы все еще находились над темной стороной планеты, над которой завывал ветер, дувший прямо из печей средневекового ада. На дневной стороне половина атмосферы, должно быть, уже была уничтожена.
   Флиттер был хлипкой игрушкой. Я прикинул, что до восхода звезды у нас оставалось около десяти минут.
   Мои воспоминания о первых пяти из этих минут неясны. Я не претендую на то, чтобы быть сильным человеком. Я помню, как стены флиттера отслаивались, как обожженная плоть, мягкое нутро было вычищено...
   Оставив один предмет, один остаток, вращающийся в облаке металлических капель.
   Я понял, что у меня появилась идея.
  
   Я схватил цветок ксили из шкафчика и потратил еще несколько секунд, разглядывая его. Единственное вещество в радиусе миллиона миль, способное - возможно - противостоять новой, и оно было размером с мою ладонь. Мне нужно было вырастить его, и быстро. Но как?
   Мой мозг продолжал работать. Верно. В одну сторону. Но будет ли время? Активирующее основание цветка оторвалось и отправилось в карман скафандра.
   Робот-баттлбот все еще находился за пультом управления, пытаясь завершить свое рандеву с исчезнувшим кораблем. Если бы было время, я, возможно, счел бы это трогательным; но так сложилось, что я отбросил это в сторону и начал вводить последовательность действий в экстренных ситуациях. Мои мысли были нечеткими, пальцы в перчатках неуклюжими, и потребовалось три попытки, чтобы сделать это правильно. Вы можете себе представить, как это повлияло на мое самообладание.
   Теперь у меня было около минуты, чтобы добраться до задней части судна. Я защелкнул визор и отключил воздушный шлюз. Я не соблюдал обязательные правила техники безопасности, тем самым аннулировав гарантии производителя. Робот-баттлбот нервно расхаживал по кабине.
   Сжимая цветок ксили, я вывалился в космос и отправился в путь с одной свободной рукой.
   Я не мог не посмотреть вниз на пораженную планету. За поворотом ее шара воздух, несущийся с дневной стороны, собирался в циклон, который положит конец всем циклонам; облака роились, как личинки, спасаясь от кипящих океанов. Зловещий свет распространился над горизонтом.
   Сопровождаемый растерянным баттлботом, я добрался до люка реакторного сброса. Примерно через тридцать секунд процедура обеспечения безопасности, которую я запустил, должна вывести всю остаточную термоядерную энергию флиттера через люк в космос одним мощным выбросом. За исключением того, что энергетический импульс не достигнет свободного пространства; весь он попадет в цветок ксили, который я собирался закрепить на месте над люком.
   Верно. Закрепить это. С помощью чего? Я порылся в карманах своего костюма в поисках скотча. Куска бечевки. Жевательной резинки. Мой разум опустел. Баттлбот пронесся мимо, занятый какой-то жизненно важной задачей.
   Я схватил его и завернул цветок в один из его псевдоподий. - Послушай, - закричал я на него, - оставайся прямо здесь. Понятно? Подержи это пять секунд, пожалуйста, это все, о чем я прошу.
   Времени больше не было. Я перебрался на дальнюю сторону флиттера.
  
   Пять секунд - это недолго. Но этих пяти секунд мне хватило, чтобы заметить, как светлеет приближающийся горизонт. Достаточно долго, чтобы заметить, что я ставил свою жизнь на кон из-за нескольких более или менее необоснованных предположений о цветке ксили.
   Он должен был быть эффективен на сто процентов; если бы он не мог поглотить все, что на него собирались бросить, то испарился бы, как роса. Он должен был расти экспоненциально, причем скорость роста площади увеличивалась по мере того, как она уже выросла. Иначе он не смог бы расти достаточно быстро, чтобы спасти меня, как планировалось.
   У меня также было достаточно времени, чтобы задаться вопросом, не наскучило ли баттлботу...
   Была вспышка. Я выглянул из-за борта флиттера.
   Это сработало. Цветок распустился в свете термоядерного синтеза, превратившись в блюдо размером с зонтик, возможно, как раз достаточно большое для того сильного дождя, который вот-вот должен был пролиться.
   Цветок медленно откатился от теперь уже брошенного флиттера, как и баттлбот, печально помахивавший расплавленным обрубком одного псевдоподия. Я отшвырнул его с дороги и оттолкнулся в космос. Жар у меня за спиной был острым, как нож.
   Я добрался до цветка и свернулся калачиком за ним. Свет хлынул ближе, осветив края моего импровизированного щита. Я представил, как смертоносная энергия новой с глухим стуком проникает в материал, конденсируясь в безвредные листы конструкционного материала ксили. Мой импровизированный скафандр должен был защитить меня от неприятных тяжелых частиц, которые могли бы последовать за этим. Он был хорошо сшит, естественно, из материала ксили... Я начал думать, что смогу пережить это.
   Я дождался рассвета. Баттлбот кубарем пролетел мимо. Он беспомощно извивался, ослепленный бликами при восходе новой звезды.
   В последний момент я протянул руку и потянул его за собой. Это была самая глупая вещь, которую я когда-либо делал.
   Вспыхнула новая звезда.
  
   Флиттер взорвался металлическим дождем. Поверхность планеты внизу сморщилась, как помидор под паром.
   И мы с этим баттлботом катались на нашем "цветке ксили", как серферы на волне.
   Это заняло около двенадцати часов. По истечении этого времени я обнаружил, что могу расслабиться, не умирая.
   Я заснул.
  
   Я ненадолго проснулся, во рту пересохло, мышцы были как деревянные. Баттлбот прильнул к моей ноге, как ребенок к кукле.
   Мы дрейфовали в космосе. Цветок медленно вращался, наполовину заполняя поле моего зрения. Тень от его лепестков скользила по опустошенной планете. Он, должно быть, уже достиг мили в поперечнике и все еще рос.
   Какое зрелище. Я поспал еще немного.
  
   Система утилизации моего скафандра была рассчитана на пару восьмичасовых смен в условиях вакуума. Скрим не возвращался из своего убежища, расположенного на расстоянии световых лет, в течение четырех дней.
   За это время я много думал. Например, об интересных функциях организма, которые я мог бы выполнять в аквариуме со скримом. А также о цветке.
   Он рос почти зримо, впитывая солнечный свет. Его рост был экспоненциальным; чем больше он рос, тем больше у него было возможностей для дальнейшего роста - я произвел кое-какие грубые подсчеты. Насколько большим он мог вырасти?
   Начните, скажем, с квадратной мили конструкционного материала. Я сделал обоснованные предположения о его поверхностной плотности. Предположим, что он получает от новой звезды и окружающих звезд примерно то же, что Земля получает от Солнца - что-то более тысячи ватт на квадратный ярд. Предположим, что общая эффективность преобразования в массу равна энергии деленной на квадрат скорости света.
   Это дало ему время удвоения в пятнадцать лет. Я мечтал о числах: один, два, четыре, восемь, шестнадцать... Он уже был слишком большим, чтобы с ним можно было справиться. Через пару столетий он будет размером с Землю, немного позже - с Солнце.
   Дайте этому тысячу лет, и вы могли бы упаковать Галактику, как подарок на день рождения. Серии удвоений быстро растут. И никто не знал, как резать конструкционный материал ксили.
   Вселенная кружилась вокруг меня в вальсе; я погладил безмятежного баттлбота. Мой язык был как кожа; вышедшая из строя система утилизации моего скафандра оставила привкус, о котором я не хотел думать.
   Я просмотрел свои расчеты. Конечно, энергоснабжение растущего цветка на самом деле было бы неравномерным, и вскоре край распространялся бы со скоростью, близкой к скорости света. Но он все равно достиг бы огромных размеров. А ксили в прошлом не проявляли особого интереса к законам природы. Мы погрузились в его и без того чудовищное затмение; баттлбот прижался ближе.
   Я полагаю, именно по этой причине ксили не оставляли свои игрушки валяться где попало. Цветок, мягко говоря, представлял бы опасность для судоходства. Остальная Галактика была бы не слишком довольна скримом...
   Эти мысли просеялись на дно моего сознания и через некоторое время начали складываться воедино.
   Секрет гипердвигателя: да, это был бы достойный выкуп. Я представил, как преподношу его благодарному человечеству. Отныне у нас все будет по-другому.
   И, конечно, кое-что для себя. Что ж, я был бы героем. Возможно, виллу с видом на скалы Миранды. Мне всегда нравился этот маленький спутник. Я подумал о дизайне интерьера.
   Это был сладкий вкус, пьянящий аромат власти. Скриму пришлось бы найти способ отключить цветок ксили. Но был только один способ. И он был в кармане моего скафандра.
   О, как они заплатят. Я улыбнулся потрескавшимися губами.
  
   Ну, остальное ты знаешь. Мне даже удалось сохранить баттлбота. Мы дрейфовали в космосе, мечтая о виноградниках Урана, ожидая возвращения скрима.
  
   Изображения исчезли.
   - Мне нравился Джонс, - сказал я.
   - Потому что он не сдавался. Я знаю тебя, Джек.
   - И он победил, не так ли?
   - Да. Маленькая победа Джонса, действительно, оказалась поворотным моментом в угнетении людей скримами...
   Ярмо скримов было сброшено. Люди снова были свободны, могли использовать себя и свои собственные ресурсы так, как они считали нужным. Мало того, оккупация скримов оставила людям в наследство высокие технологии.
   С потерянными человеческими колониями на близлежащих звездах установили контакт и восстановили их, и началась новая, взрывная волна экспансии, приводимая в действие гипердвигателем. Люди распространились по Галактике подобно инфекции, снова став энергичными и оптимистичными.
   И повсюду они натыкались на следы ксили...
  
  

БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВРЕМЯ ИЛИ РАССТОЯНИЕ

  
   5024 год н.э.
  
   Мой флиттер с одной женщиной упал к светящимся обломкам старой сверхновой. Я вглядывалась в развернутые глубины мертвой звезды, копя, как монеты, подробности для Тимоти.
   Звездный остаток в центре крушения был сморщенным скрягой; его единственная планета представляла собой шар из шлака, испещренный мелкими кратерами. Когда-то это, должно быть, было ядром могучего местного Юпитера. Я приземлилась и вышла. Почувствуй, Тим, как потрескивает поверхность, словно стекло... Я представила себе глаза четырехлетнего ребенка, округлившиеся от удивления. За исключением, конечно, того, что мои воспоминания о сыне устарели на пять лет и тысячу световых лет назад. Но я каким-то образом почувствовала присутствие Тима - когда ты подходишь к кому-то достаточно близко, ты больше никогда по-настоящему не остаешься одна. И, может быть, если моя удача старателя не изменит мне здесь, не пройдет и пяти лет, как я снова обниму его.
   Надо мной по трехмерному небу плыли фиолетовые газовые паруса. Вокруг меня простирались тысячи пустых световых лет. А впереди меня стояло здание - простое, прямоугольной формы, немного похожее на большую обувную коробку.
   Но обувная коробка в центре туманности - и сделана из конструкционного материала ксили.
   Я застыла как вкопанная, волосы на затылке встали дыбом от прикосновения к подкладке моего скафандра. Оригинальная реликвия ксили, мечта старателей тысячи рас... и к тому же нетронутая.
   Взорвавшаяся звезда залила пустые стены светом, похожим на молоко. Я ожидала, что в этот низкий дверной проем войдет великан... Я вспомнила одну из шуток Тимоти. Как вы называете гигантского инопланетного монстра с энергетическим ружьем?
   Вы это знаете. Сэр.
   Я шагнула в дверной проем. Материал стен был толщиной с острие меча.
   Потолок был полупрозрачным; нити сверхновой наполняли помещение фиолетовыми и зелеными тенями. Мои глаза привлекла вспышка света, неуместно игривая: примерно в пяти ярдах от дверного проема небольшая колонна поддерживала небесно-голубой обруч шириной около двух футов. Обруч был отполирован и тонок, как бумага, и по его окружности пробегала череда розовых искр.
   Примерно в тридцати ярдах дальше по длинной оси зала стояла вторая колонна с таким же обручем. Два круга были обращены друг к другу, отбрасывая частички света.
   Вот и все. Но этого было достаточно, чтобы мое сердце остановилось. Потому что, чем бы ни было это место, оно все еще работало - и работало на ксили, притаившихся, подобно бдительным паукам, в их главном радианте в ядре Галактики - всего в трех днях пути отсюда на их волшебных кораблях.
   Я шагнула вперед со своей портативной информационной панелью и начала отмечать и измерять.
  
   Последовательность искр в кольце, ближайшем к двери, была случайной, насколько я могла судить. Такой же была последовательность в другом кольце - но это была точная копия первой последовательности, с задержкой на наносекунду.
   Я прикинула последствия этого, а затем осторожно прислонилась к низкой колонне и вдохнула достаточно глубоко, чтобы запотела моя лицевая панель.
   Подумайте об этом. Кольцо А разговаривало с кольцом В, которое получило сообщение с задержкой в наносекунду. Каждое кольцо было диаметром в световую наносекунду. И кольца были расположены на расстоянии ста световых наносекунд друг от друга.
   Таким образом, вся задержка была из-за структуры колец - а связь между ними была мгновенной.
   Моя лицевая панель запотела еще немного. Мгновенная связь: это был технологический приз, уступающий по ценности только самому гипердвигателю...
   Секрет должен был заключаться в квантовой неразрывности. Когда цельный объект разделен, его компоненты по-прежнему могут мгновенно обмениваться данными. Это школьный материал, теорема Белла из двадцатого века. Но все думали, что вы не сможете использовать этот эффект для отправки значимых сообщений.
   На этот раз ксили действительно запустили пальцы во внутренности Вселенной. Это было почти кощунственно.
   И очень, очень выгодно.
   Мое чувство благоговения испарилось. Я обнаружила, что исполняю что-то вроде танца, все еще цепляясь за колонну, стуча каблуками ботинок. Что ж, у меня было оправдание. Это был звездный час в моей жизни.
   И как раз в этот момент вошел гигантский инопланетный монстр с энергопистолетом. Разве вы не знали этого?
  
   По крайней мере, это был не ксили. Все, что мы знаем о них, - это то, что они физически маленькие. Мой суеверный ужас сменился отвращением.
   - Вы следили за мной, - сказала я в рацию своего скафандра. - Вы подкрались ко мне незаметно, а теперь собираетесь ограбить и убить меня. Верно? - Я посмотрела на пистолет и вспомнила шутку. - Верно, сэр?
   Не думаю, что он оценил ее. На фоне фиолетового дверного проема нарисовался силуэт гуманоида в сером цвете оружейного металла. Его голова была мультяшной; все действие происходило в иллюминаторе в животе, через который я уловила гротескные намеки на лица. Это было похоже на вывернутый наизнанку батискаф со странными обитателями морского дна, выглядывающими из темноты.
   И у него был энергопистолет. Детали этого на самом деле не имеют значения; это была суть пистолета, и он был направлен на меня.
   Я назвала это статуей.
   Молчание затянулось, возможно, для драматического эффекта, но, скорее всего, потому, что заимствованная у ксили коробка-переводчик, которую я видела пристегнутой к одному металлическому бедру, испытывала проблемы с соответствием наших различающихся картин мира. Наконец она заговорила.
   - Позвольте мне вкратце обрисовать ситуацию. - Голос ящика был машинным скрипом; желудочный монстр дернулся. - Я разрушил ваш корабль. По моим оценкам, вашей личной среды хватит не более чем на пять человеческих дней. У вас нет ни оружия, ни каких-либо средств связи с вашими собратьями, ни один из которых в любом случае не находится ближе, чем на тысячу световых лет.
   Я обдумала это. - Хорошо, - сказала я, - я готова обсудить условия вашей капитуляции.
   - Логика ситуации такова, что вы умрете. Следовательно, вы выйдете за пределы этой структуры...
   На самом деле логика заключалась в том, что я уже была мертва. Я быстро соображала, отыскивая выход. - Конечно, вы правы. - Я шагнула вперед...
   - и закружилась, как лист - и сорвала одно небесно-голубое обручальное кольцо со столба - и повесила его себе на шею.
   Все было кончено прежде, чем кто-либо из нас успел подумать об этом. Кружащиеся розовые искры поблекли и погасли.
  
   Конечности статуи были неподвижны, но ее живот бился. Я чувствовала себя бездыханной и глупой; обруч на моей шее был похож на сиденье для унитаза, которое поставили туда во время пьяной подростковой вечеринки. - Логика - не моя сильная сторона, - извинилась я.
   Видите ли, у меня был план. Это был не очень хороший план, и я, вероятно, была бы мертва, даже если бы он сработал. Но это было все, что у меня было, и я заметила, что все еще дышу.
   Статуя уставилась на меня. - Вы повредили артефакт.
   - Видите ли, должна была быть причина, по которой вы не выстрелили мне в спину до того, как я узнала об этом. И этой причиной должно быть ваше незнание людей. Верно? - огрызнулась я. - Несмотря на то, что вы и вам подобные следили за мной месяцами...
   - На самом деле годы. Мы считаем, что люди - изобретательные существа, достойные изучения.
   - Тогда годы - если бы вы выстрелили в меня, возможно, я бы взорвалась, или расплавилась, или вообще устроила ужасный беспорядок с оборудованием ксили. И вы не причините мне вреда сейчас, опасаясь нанести еще больший ущерб. - Я вцепилась в хрупкий обруч на моей шее.
   Статуя продвинулась вглубь здания, интересный конец энергопистолета остался непоколебимым. Мы стояли вдоль оси сооружения. Статуя терпеливо сказала: - Но даже с таким пониманием у вас вряд ли есть преимущество.
   Я пожала плечами.
   - Вы все еще изолированы и без ресурсов. - Статуя казалась смущенной. - Все, что мне нужно сделать, это подождать пять дней, когда вы умрете при недостойных обстоятельствах, и я заберу артефакт.
   - Ах, - загадочно сказала я. - Многое может случиться за пять дней. - На самом деле, может быть, за три - я держала это при себе.
   Желудочный монстр забился.
   Я обошла колонну и села, стараясь не раздавить свой катетер. - Итак, мы ждем. - Я поудобнее закрепила обруч на шее.
   Гигантские газовые крылья медленно хлопали под прозрачным потолком, и шли часы.
   Время тянется, как ленивый леопард, когда хочет.
   Я провела день, уставившись на статую и не думая ни о своем катетере, ни о Тиме.
   Я огрызнулась: - Вы понятия не имеете, что крадете у меня.
   Статуя заколебалась. - Думаю, что знаю. Это явно станция мониторинга ксили. Предположительно, одна из сети, распространенной по всей Галактике.
   Я тут же пожалела, что заговорила. Если бы она продумала все до этого... чтобы отвлечь его, я сказала: - Так вы наблюдали за моими экспериментами?
   - Да. То, что мы видим, должно быть, испытательная установка для устройства мгновенной связи.
   - Как, по-вашему, это работает? - Обращайся к деталям; держи это подальше от ксили...
   Более продолжительная пауза. Сквозь обшивку потолка я наблюдала собор из дыма с подпорками. Статуя сказала: - Боюсь, коробка-переводчик не может передать концепции... Когда-то эти два кольца были частью единого объекта. И элементарная частица, возможно, электрон, могла бы перемещаться случайным образом между любыми двумя точками этого объекта без задержки во времени.
   - Да. Это квантовая физика. Воспринимаемый нами электрон является "средним значением" лежащего в основе "реального" электрона. Реальный электрон перемещается на большие расстояния внутри квантовой системы совершенно случайным образом и мгновенно. Но среднестатистический человек должен следовать физическим законам нашего повседневного опыта, включая ограничение скорости света.
   - Суть в том, - сказала она, - что реальный электрон будет перемещаться с бесконечной скоростью между всеми частями объекта - даже если этот объект был разбит и его части разделены большими расстояниями, даже световыми годами.
   - Мы называем это квантовой неразделимостью. Но мы думали, что вы могли бы использовать это только для отправки случайных данных, а не сообщений, несущих информацию.
   - Очевидно, ксили не согласны с этим, - сухо сказала статуя. - Потребовалось много поколений, прежде чем представители моего вида смогли убедить, что неуловимый "реальный" электрон - это физический факт, а не математическое изобретение.
   Я улыбнулась. - Мой тоже. Возможно, у наших видов больше общего, чем они думают.
   - Да.
   Что ж, это была трогательная мысль, которая вселяла надежду в будущее Галактики. Но я заметила, что это не коснулось энергопистолета.
   Существо в желудке статуи начало чем-то питаться; я отвернулась. Мрак сгустился, когда бледный остаток сверхновой исчез за краем потолка. Я попыталась уснуть.
  
   Первый день был достаточно плохим, но второй - еще хуже. За исключением третьего.
   Во всяком случае, для меня. В скафандре были вода и еда - ну, и соска для сиропа, - но система рециркуляции не была рассчитана на длительное использование. Я не хотела ударить в грязь лицом, размазывая воду из моей водопроводной системы по всему полу. И вот, когда я отправилась на свою обычную прогулку вокруг осиротевшего столпа, я выплеснула отходы.
   Напротив, статуя была неподвижной, похожей на машину. В его желудке плавала причудливая рыба, а энергопистолет следил за мной, как глаз змеи.
  
   На третий день я стояла у своей колонны, покачиваясь в неустойчивом равновесии. Мне не нужно было изображать слабость. Я украдкой поглядывала на футуристическое небо. Мне нужно было точно рассчитать время...
   Наконец статуя сказала: - Вы слабеете и наверняка умрете. Но это всегда было неизбежно. Я не понимаю вашей мотивации.
   Я неуверенно рассмеялась. - Жду кавалерию.
   Существо в животе беспокойно дернулось. - Что это за "калвари"?
   Слишком беспокойно. Я закрываюсь от правды. - Может быть, мне просто не нравится, когда меня грабят. Я изыскательница золота ксили, но это не только для меня. Вы можете это понять? Это для моего сына. Моего отпрыска. Это то, что вы забираете у меня, а я даже не знаю, кто вы такой.
   Вспышка в небе, похожая на перелистывание страницы.
   Пришло время. Я споткнулась и упала на колени.
   Статуя сказала не без злобы: - Вы были достойным противником. Я позволю вам закончить свою жизнь в соответствии с обычаями вашего вида.
   - Спасибо. Я - я думаю, все кончено. - Я заставила себя подняться на ноги, сняла обруч с шеи и благоговейно положила его на маленькую колонну. Я нетвердой походкой направилась к двери, стыдясь своей хитрости. Удивительно, не правда ли. - Я бы хотела умереть снаружи, - торжественно сказала я.
   Статуя скользнула прочь от дверного проема, почтительно опуская свой энергопистолет.
   Я вышла из здания. Еще одно содрогание по странному небу. Я захромала за угол здания...
   - и побежала, спасая свою жизнь. Мои ноги были как струны, дрожащие от усталости. Полоса света пронеслась позади звезд. В моем периферийном зрении были крошечные взрывы; это было так, как будто что-то затвердевало из слоя пространства, который скрывал планету.
   Ксили не верили в тихий вход.
   Я упала лицом вниз в неглубокую воронку и осталась в таком положении. Мне показалось, что она недостаточно глубокая; я представила, как моя задница машет, как флаг, мародерствующим ксили.
   Вокруг меня будто начал топтаться гигант. Я схватилась за голову и подождала, пока стук прекратится. Я мельком увидела крылья, темные, как ночь, шириной в сотни миль, взмахивающие над планетой, затмевающие светящийся газ.
  
   Планета перестала дрожать.
   Я попыталась пошевелиться. Мои мышцы были как картон. От моего сгоревшего дотла скафандра на спине отслаивались кусочки. Я вышла из кратера, разбрасывая струпья, как неземной прокаженный.
   Я добралась до места расположения станции ксили. Я была мухой на краю тарелки; дыра представляла собой идеальную полусферу шириной в сотню ярдов. Я осторожно обогнула ее, направляясь к искрящемуся металлу за ней.
   Статуя лежала, как таракан у Кафки, ее голова была вдавлена в углубление, конечности и туловище смяты. Сквозь щель в иллюминаторе пузырилась жидкость, и что-то внутри вяло смотрело на меня.
   Коробка-переводчик была неуверенной и скрипучей, но понятной. - Я... хочу знать.
   Я опустилась на колени рядом с ней. - Знать что?
   - Как вы узнали, когда... они придут.
   - Отличное время, да? - Я пожала плечами. - Что ж, ключи были там для нас обоих.
   - Квантовая неразделимость?
   - Сигналы будут мгновенно передаваться между двумя половинками коммуникатора. Но эти половинки, должно быть, когда-то находились в физическом контакте. Однажды соединившись, они уже никогда не смогут по-настоящему расстаться. Как люди, - размышляла я. - Для этого требуется нечто большее, чем время или расстояние...
   - Я начинаю... понимать.
   - Компоненты этой станции и всех ее клонов по всей Галактике, должно быть, были доставлены сюда с центрального обменного пункта. Вот откуда, должно быть, прибыли ремонтники, с которыми мы только что, э-э, столкнулись. И обмен должен происходить на домашней базе ксили, в ядре Галактики. Три дня пути для ксили.
   - Поэтому они должны были прилететь. Но главный радиант ксили - это вопрос предположений. Вы не знали...
   Я печально усмехнулась. - Ну, я точно знала, что было бы со мной, если только я не рискну. Ваша драгоценная логика продемонстрировала это.
   Из желудка вырвалось еще больше пузырьков, и голос стал слабее. - Но ваш... корабль уничтожен. Ваша победа не принесет успеха.
   - Да. - Я сидела в хрустящей грязи рядом с умирающей статуей. - Наверное, мне не нравилось загадывать так далеко вперед. - Глубина фокуса, казалось, сместилась; световые годы расширились вокруг меня.
   Даже статуя составила компанию. - Вы были достойным... противником.
   - Вы повторяетесь, - грубо сказала я.
   - Мой корабль на... ближайшем полюсе планеты, в одном дне пути отсюда. Возможно, вы сможете приспособить ее жизненную систему к своим целям.
   - Ах... спасибо. Почему?
   - Потому что вы, вероятно, нашли бы его в любом случае. И надеюсь, что ваш вид будет... терпим к моему в будущем.
  
   Я оставалась со статуей, пока она не затихла.
   Я с сожалением оглянулась на дыру, оставленную ксили. Там пропало сто состояний.
   Но деньги могли забрать воды Леты. Я бы забрала корабль статуи и, по крайней мере, принцип мгновенного передатчика. Этого должно быть достаточно; мы, люди, изобретательные существа.
   Я почувствовала, как присутствие Тима окутало меня; это было так, словно его рука скользнула в мою руку, подтверждая нашу неразрывность. Я подняла то, что осталось от энергопистолета; это было бы отличным подарком для него. Затем прошла по раскаленному шлаку к столбу.
  
   Статуя, этот таракан от Кафки, напомнила мне меня самого. Я с тревогой подумал, нашел бы я эту отважную старательницу такой же отталкивающей, такой же бесчеловечной, как существо, которое пыталось ограбить ее.
   Я знал, что коммуникатор квантовой неразрывности стал ключевой технологией, способствующей расширению человечества. Это принесло старательнице состояние и славу.
   И экспансия продолжалась.
   - Смотри, - сказала Ева. - Учись...
  
  

ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЬ

  
   5066 год н.э.
  
   После посадки корабля мы с Круппом неохотно направились к воздушному шлюзу. Мы нашли Баллантайна уже там, он влезал в свой аккуратный скафандр.
   - Тебе ли этого не знать, Горман, - прорычал мне Крупп, засовывая свои длинные, как ствол дерева, ноги в серебристую ткань. - Этот маленький ублюдок Баллантайн всегда должен быть первым.
   Я поискал свой шлем в захламленном шкафчике. - Ну, это его работа, Крупп. Он ксенотехнолог... Высадка на сушу - единственный раз, когда он может сделать здесь что-нибудь полезное.
   Крупп расправил свои гигантские плечи. - Спросите меня, этот урод никогда не делает ничего полезного. Пустая трата места. - Малыш Баллантайн, конечно, все это слышал. Круппу было все равно. Думаю, вам тоже было все равно, если бы ваши бицепсы были шире груди другого парня. Но мне показалось, что я увидел, как большеглазое лицо Баллантайна слегка покраснело под шлемом.
   Капитан Бейлисс, топая, прошла по коридору. Она все еще собирала нас всех как для выхода в открытый космос. Вскоре в шлюз набилась дюжина тел, вся команда. Со свистом ворвался чужой воздух, и мы тихо заворчали.
   - Прекратите! - раздраженно сказала Бейлисс.
   - Ах, капитан, эти научные остановки - пустая трата времени, - прогрохотал Крупп. - Мы грузовое судно, а не чертов исследовательский корабль "Эйри-фейри"...
   - Я сказала, прекратите, - рявкнула капитан. - Послушайте, Крупп, вы знаете закон. Мы обязаны делать эти остановки. Каждый раз, когда его приборы обнаруживают что-то вроде этого обломка снаружи.
   Ну, мы все знали, к кому относится "его". Баллантайн по-прежнему держал лицо повернутым к потертому металлу двери, но плечи его опустились еще немного.
   На том корабле мы все были похожи, все полуквалифицированные грузчики. Все, кроме Баллантайна. Он был ксенотехнологом, которого, по закону, мы должны были перевозить.
   Так что он точно не был одним из тех парней.
   Но это была не его вина. Полагаю, мы были немного строги с ним - Крупп, возможно, жестче, чем большинство. Заметьте, не настолько, чтобы он заслужил то, что получил...
   Наружная дверь скользнула вверх. Мы скатились по трапу корабля и растеклись, как капля масла по воде.
   С облегчением взмахнув руками, я огляделся. Прямо над головой висело двойное солнце, два белых овала, похожих на разномастные яйца. Небо было розоватым, размытым. На горизонте серым пятном выделялась гряда древних холмов...
   А в центре фиолетовой равнины передо мной виднелись обломки космического корабля ксили. Это было похоже на почерневший скелет кита.
   Мы осторожно двинулись к нему; Баллантайн бежал впереди. Сжав маленькие кулачки, он уставился на ребра, которые выгибались высоко над ним. Затем он опустился на четвереньки и взволнованно отряхнул пыль.
   Подошел Крупп с информационной панелью Баллантайна, большим, размером с чемодан, устройством, которое он взвалил на свое широкое плечо. Капитан Бейлисс с отвращением покачала головой. - Вы всегда любите выпендриваться, не так ли, Крупп? Вы же знаете, что это работа для двоих.
   Крупп ухмыльнулся, и на его каменном лице появилось небольшое напряжение. - Да, ну, обычно это делает Баллантайн. Я просто подумал, что он заслужил передышку. - Раздались взрывы одобрительного смеха. Крупп с силой швырнул панель в самую середину обломков.
   Баллантайн стремительно подошел к нему. - Ты чертов дурак! Ты мог бы что-нибудь разбить...
   Крупп задумчиво рассматривал его, как биолог, собирающийся провести вскрытие.
   Капитан неторопливо подошла, отослав Круппа простым взглядом. Она ткнула носком скафандра в крошащуюся обшивку разрушенного корабля. - Мне кажется, там не так уж много осталось, что можно разбить, мистер Баллантайн, - спокойно сказала она.
   - Да, - сказал Баллантайн, его дыхание прерывалось. - Ксили охраняют свои технологии, как золотую пыль. Когда корабль ксили терпит крушение, механизмы самоуничтожения сжигают все, что выживает. Но они не идеальны. Основание этого корабля не повреждено, и там внизу есть что-то вроде блока управления. - Он указал. - Двухпозиционный переключатель...
   Мы взяли зонды с инфопанели и вскоре ползали, как мускулистые крабы, по костям корабля. У всех нас были свои задачи; пальцами в перчатках я осторожно ткнул в свой фазовый монитор Берри, желая знать, для чего он предназначен.
   Капитан испуганно вскрикнула. Я уронил прибор и резко обернулся.
   Над местом крушения в воздух поднялся пылевой диск шириной с комнату. В его центре инфопанель перевернулась, как угловатый воздушный шар. Капитан Бейлисс стояла и смотрела, разинув рот.
   Очевидно, Баллантайн повернул свой двухпозиционный переключатель.
   Мы с нетерпением столпились вокруг. Действующий артефакт ксили! Компания хорошо платила за такие вещи. Баллантайн потянулся к своему выключателю - это была кнопка в крошечной коробочке - и повернул его обратно. Инфопанель упала на грунт с неожиданно сильным стуком; Баллантайн задумчиво наблюдал за ней.
   Капитан прочистила горло, делая короткие, решительные шаги. - Ну?
   - Это нейтрализатор гравитации, - взволнованно сказал ксенотехнолог. Он всмотрелся в дисплеи приборов. - Над этим участком грунта была сила тяжести примерно в один процент.
   Капитан снова контролировала ситуацию. - Гравитационный нейтрализатор? Важное событие. Это стандартная технология; такая есть на корабле. Боюсь, награды тут нет.
   Разочарованные, мы отвернулись; но Баллантайн потрусил за Бейлисс. - Капитан, корабельный нейтрализатор потребляет гигаватты. Его центральный генератор заполняет комнату! Эта штука должна работать на совершенно новых принципах...
   Капитан повернулась к нему. - Баллантайн, отстаньте от меня, ладно? Все, что меня волнует, - это график, который я должна соблюдать. - Она посмотрела на что-то, приближающееся через плечо Баллантайна, и слабо улыбнулась, продолжая: - Если вы сможете вытащить эту штуку из-под обломков в ближайшие двенадцать часов, прекрасно. В противном случае не беспокойте меня. - Ее улыбка стала шире.
   Баллантайн открыл рот, чтобы продолжить жаловаться, но так и не успел. Массивная рука обхватила его за талию и подняла извивающимся в воздух.
   Капитан просто продолжала ухмыляться.
   - Давай, Баллантайн! - взревел Крупп, неся его к месту крушения. - Давай посмотрим, действительно ли эта твоя штука работает. - И он щелкнул переключателем и двумя руками удержал Баллантайна над гравитационным диском. Остальные мужчины выжидательно наблюдали. - Дерзай, Крупп! - Баллантайн просто висел там, как безвольная кукла.
   Одним мощным толчком Крупп подбросил маленького ученого прямо вверх.
   Наш Крупп - крупный мужчина. При нормальной силе тяжести он мог бы подбросить Баллантайна на - сколько? Пару ярдов?
   При ускорении менее одного процента Баллантайн взлетел на двести ярдов. Ему потребовалось около тридцати секунд, чтобы опуститься обратно; ему пришлось, как неуклюжей снежинке, упасть в круг смеющихся лиц.
   Он, спотыкаясь, прошел мимо меня. Его глаза были яркими, как лед.
  
   Через десять часов мы почти закончили. Большинство мужчин были в своих каютах, приводили себя в порядок. Я стоял на трапе корабля, вглядываясь в затмение одной яйцевидной звезды другой.
   Баллантайн вышел из корабля и встал рядом со мной, молча глядя вдаль. Через некоторое время я решил быть общительным. Лета, мы все были далеко от дома. - Вы вытащили свой нейтрализатор с места крушения?
   Он сердито покачал головой. - Какая растрата. И он работает по совершенно новому принципу.
   - Действительно? - спросил я, уже жалея, что открыл рот.
   - Вы знали, что гравитация на самом деле состоит из трех сил? - он будто читал лекцию. - Есть положительная сила, открытая Ньютоном, и две дополнительные короткодействующие силы, называемые силами Юкавы. Юкава был ученым двадцатого века.
   - Одна сила Юкавы положительная, а другая отрицательная, так что они уравновешивают друг друга. В целом, две положительных и одна отрицательная оставляют вас с одной положительной, понимаете...
   Его голос стал выше, резкий от горечи. Я начал задаваться вопросом, как мне уйти. - Что делает артефакт ксили, так это сводит на нет силы Юкавы. Управляющий переключатель имеет две настройки. Первая нейтрализует положительную силу Юкавы, так что остается отрицательная и одна положительная - ничего, с точностью до одного процента.
   - Но другая настройка не выключает устройство, как я думал сначала. Вместо этого она - нейтрализует...
   Он замолчал, уставившись на обломки. Только Крупп все еще был там; в качестве номинального наказания за его шалость капитан поручила ему сбросить данные приборов на панель.
   Крупп переместился за почерневшее ребро. Баллантайн взглянул на меня с пустым выражением лица, затем рывками побежал вниз по трапу к месту крушения.
   Заинтригованный, я остался наблюдать. Баллантайн подошел к центру диска нейтрализатора и повернул двухпозиционный переключатель. Затем он поднял информационную панель при однопроцентной тяжести и взвалил ее себе на плечо. Он позировал как пародия на Круппа, холодно ухмыляясь...
   - пока сам Крупп снова не появился в поле зрения. Здоровяк изумленно уставился на него. Затем он подошел к Баллантайну сзади и толкнул его так, что тот растянулся на грунте. Панель перевернулась в воздухе; Крупп аккуратно поймал ее.
   Баллантайн с трудом поднялся на ноги и стряхнул фиолетовую пыль со своего скафандра.
   Крупп посмеялся над ним. - Предоставь мужскую работу мужчинам, - резко сказал он. - Выключи эту штуку с гравитацией, Баллантайн, и я отнесу панель обратно на корабль.
   Баллантайн опустился на колени и ловко перевел переключатель во второе положение.
   Крупп задохнулся; его колени подогнулись. С кряхтящим усилием он выпрямился. Я наблюдал, сбитый с толку. Баллантайн подошел к Круппу и заглянул ему в лицо. - В чем дело, здоровяк? Не можешь поднять небольшой вес?
   Крупп выглядел так, словно вот-вот уронит панель, но, пока Баллантайн насмехался, ему пришлось стоять на месте, ноги дрожали.
   Я понял, что что-то не так. С криками о помощи я подбежал к обломкам, оттолкнул Баллантайна в сторону и повернул выключатель. Когда тяжесть свалилась с него, Крупп вздохнул. Его опухшее от крови лицо разгладилось, и он снова упал в пыль.
   Потребовалось трое людей, чтобы отнести его обратно на корабль.
  
   Капитан долго допрашивала Баллантайна, но ушла разочарованная. Что там можно было выяснить? Крупп поднял слишком тяжелый груз, сломал несколько позвонков...
   Капитан подала рапорт, и Крупп начал учиться пользоваться костылями.
   Я долго обдумывал все это.
   Мы взлетели, и я обнаружил, что снова стою с Баллантайном, на этот раз у иллюминатора. Мы наблюдали, как планета удаляется. Я начал: - Что вы говорили тогда?
   Его костлявая голова повернулась ко мне.
   - На пандусе, - подсказал я. - Помните? Вы сказали, что переключатель не был включен-выключен...
   Он отвернулся, но я схватил его за остроконечное плечо. - Видите, я разобрался. Вы сказали, что было три силы тяжести, две положительные и одна отрицательная. Одна настройка переключателя отменяла положительную силу Юкавы, оставив в целом нуль.
   - Но другая настройка не выключала устройство. Она отменяла другую силу Юкавы. Отрицательную. И это оставило два положительных знака...
   Баллантайн резко ухмыльнулся, показав кривые зубы.
   Я продолжил: - В первый раз, когда вы повернули этот переключатель, вы увидели, что инфопанель падает в два раза быстрее, чем была должна. Это была ваша подсказка... И вот как вы поймали Круппа. Инфопанель внезапно обрушилась на него с двойной силой тяжести...
   - Мне пришлось оставить нейтрализатор на планете, - резко перебил он. - Так что вы никогда не узнаете наверняка, не так ли, Горман? - Его голова повернулась, и его светлые глаза встретились с моими.
   Я знал, что он был прав.
   Мне больше нечего было сказать. Я отвел взгляд и пошел прочь. Баллантайн остался у иллюминатора, оскалив зубы.
  
   Единственным законом, управляющим враждующими младшими расами Галактики, было железное правило экономики.
   Вторая оккупация человеческих миров была гораздо более жестокой, чем первая.
   Поскольку вид, называемый кваксы, насчитывал мало особей, по своей природе они не были воинственными - индивидуальная жизнь была для них слишком дорога. На самом деле они были инстинктивными торговцами; кваксы работали друг с другом как независимые корпорации, в условиях совершенной конкуренции.
   - Кваксы поработили человечество просто потому, что это было экономически обоснованным предложением, - сказала Ева. - Они оккупировали Землю, потому что это было так легко - потому что они могли. Им пришлось учиться методам угнетения у самих людей. К счастью для кваксов, в истории человечества не было недостатка в наглядных уроках...
  
  

ЧАСТЬ 3

ЭПОХА: Оккупация кваксов

СИНЕЕ СМЕЩЕНИЕ

  
   5406 год н.э.
  
   Синее смещение!
   Мой хрупкий корабль парил над запутанной сложностью Великого аттрактора. С расстояния в миллиард световых лет миры и галактики падали в чудовищный гравитационный колодец аттрактора, прибывая так быстро, что их свет смещался к синему до цвета тонкого веджвудского фарфора.
   Я мог бы пялиться на все это, пока у меня не заболят глаза. Но у меня была проблема. Вокруг меня, словно руки темных убийц, кружились сотни кораблей ксили. Они приблизятся ко мне через несколько минут.
   Моя рука зависла над пультом управления, который доставил бы меня домой, но я знал, что отправившие меня в это фантастическое место кваксы ждали там, чтобы убить меня.
   Что за бардак. И подумать только, все это произошло из сентиментального путешествия на завод по переработке отходов в Корее...
  
   Конечно, мне следовало искать работу до того, как мои кредиторы настигли меня, а не залезать еще глубже в долги из-за дорожных расходов. Но вот я оказался на краю освещенной прожекторами ямы, наблюдая, как длинные машины разбирают остов обреченного космического корабля.
   По краю ямы хлестал ветер. Послеполуденный свет начал меркнуть; за бетонным горизонтом засветились приглушенные рецессией огни Сеула. Это было отчаянное место. Но я должен был быть там, потому что то, что они ломали в тот день, было последним космическим кораблем, построенным человеком. И мою жизнь...
   По яме скользнула тень; рабочие остановились и посмотрели вверх, когда корабль-сплайн шириной в милю надменно проплыл мимо ранних звезд. Теперь над каждым человеческим городом нависал корабль-сплайн, постоянное напоминание о могуществе кваксов - владельцев кораблей и наших повелителей.
   Тень двинулась дальше, и машины-разрушители углубились в корпус корабля. Наконец, после трех столетий оккупации кваксы прекратили космические полеты людей. Единственный способ, которым любой человек мог покинуть Солнечную систему в будущем, был в инопланетном чреве сплайна. Я начал подумывать о том, чтобы найти бар.
   - Словно наблюдать за смертью живого существа, не так ли?
   Я обернулся. Ко мне у ограждения ямы присоединился элегантный незнакомец. Серые глаза блестели над орлиным носом, а голос был бархатным.
   - Да, - сказал я и пожал плечами. - А также за гибелью моей карьеры.
   - Знаю.
   - Хм?
   - Вы Джим Болдер. - Ветерок взъерошил его пепельные волосы, и он отечески улыбнулся. - Раньше вы были пилотом. Вы летали на этих штуках.
   - Я пилот. Вас не знаю. Верно? - Я настороженно изучал его; он выглядел слишком хорошо, чтобы быть искренним. Представлял ли он кредитора?
   Он развел чистыми от мозолей ладонями в успокаивающем жесте. - Успокойтесь, - сказал он. - Мне ничего от вас не нужно.
   - Тогда откуда вы знаете мое имя?
   - Я здесь, чтобы сделать вам предложение.
   Я начал разворачиваться, чтобы уйти. - Какое предложение?
   - Вы снова полетите.
   Я застыл.
   - Меня зовут Липси, - сказал он. - Моим... клиентам нужен хороший пилот.
   - Ваши клиенты? Кто?
   Он оглядел опустевшую площадку. - Кваксы, - тихо сказал он.
   - Забудьте об этом.
   Он печально выдохнул. - Ваша реакция предсказуема. Но вы знаете, они не монстры...
   - Кто вы, Липси?
   - Я... был... дипломатом. Работал с человеком по имени Ясофт Парц. Помогал вести переговоры о нашем договоре с кваксами. Теперь пытаюсь вести с ними бизнес.
   Я уставился на него, наэлектризованный.
   Кваксы во время долгой оккупации запретили технологии борьбы со старением. Смерть, болезни вернулись в наши миры.
   Если он помнил Ясофта Парца, Липси, должно быть, сотни лет. В отличие от остального оккупированного человечества, Липси сохранился благодаря антивозрастной терапии.
   Он увидел выражение моего лица.
   - Знаю, что не заслуживаю сочувствия, но я считаю, что мы должны быть прагматичными. Видите ли, они такие же, как мы. Высматриваем наиболее важное, роемся в поисках артефактов ксили...
   Я засунул руки в карманы и снова отвернулся. - Возможно, но я не обязан управлять одним из их чертовых кораблей-сплайнов ради них.
   - Вы не полетите на корабле-сплайне. Столь убежденное мнение, но вы даже не знаете этого? Корабли-сплайны летают сами по себе.
   - Тогда что это за корабль? Скримов?
   - Ксили, - тихо сказал он. - Они хотят, чтобы вы управляли кораблем ксили. - Он снова улыбнулся, зная наверняка, что зацепил меня.
   - Я вам не верю, - сказал я.
   Липси пожал плечами, отворачивая лицо от поднимающегося ветерка. - Корабль ксили был найден брошенным - далеко отсюда. Кваксы хорошо заплатили за него.
   Я рассмеялся. - Держу пари, что так оно и было.
   - И они хорошо заплатят вам за полет на нем.
   - Докажите, что он существует.
   Он украдкой порылся в своем пальто из мягкой кожи и достал завернутый в пластик предмет. - Это было найдено на борту, - сказал он. - Взгляните.
   Я вскрыл упаковку. Внутри оказалось нечто напоминающее изящный пистолет, вылепленный из материала, похожего на мрамор. Торец был обернут спиралью толщиной с волос. В ствол были вставлены изящные пуговицы, слишком маленькие для человеческих пальцев.
   - Конструкционный материал ксили. - Серые глаза Липси были прикованы к моему лицу. - Элементы управления выполнены в обычном для ксили мелком масштабе.
   - Что это?
   - Мы не знаем. При работе устройства на самой низкой мощности возникает синхротронное излучение, поэтому кваксы считают, что обмотка вокруг торца - это миниатюрный ускоритель частиц. У них не хватило смелости попробовать более высокие настройки. - При этих словах его лицо на мгновение просветлело. Он убрал артефакт и поплотнее запахнул пальто. - Корабль находится на орбите вокруг родного солнца кваксов. Кваксы расскажут вам остальное, когда вы доберетесь туда. В сеульском космопорту меня ждет флиттер; мы можем улететь прямо сейчас.
   - Просто так?
   Он изучал меня с откровенным знанием дела. - Вам есть с кем попрощаться?
   - ...Нет. Думаю, вы это знаете. Но скажите мне одну вещь. Почему кваксы сами не управляют этим чертовым кораблем?
   Он уставился на меня. - Вы когда-нибудь видели кваксов?
  
   Миллион лет назад раса, которую мы называем сплайнами, приняла стратегическое решение.
   В то время они были океаноподобными существами с сочлененными конечностями. Они уже тысячелетиями путешествовали в космосе.
   Затем они перестроили себя.
   Они покрыли оболочкой свою плоть, укрепили внутренние органы... и покинули поверхность своей планеты, поднявшись, как воздушные шары диаметром в милю, усеянные глазами. Теперь они живые корабли, терпеливо питающиеся тонким веществом, которое дрейфует между планетами.
   С тех пор они перевозят на себе представителей пятидесяти рас, включая кваксов; но поскольку они не зависят от какого-либо одного мира, звезды или типа окружающей среды, они сами себе хозяева - и всегда ими будут.
   Но есть и недостатки... в основном для их пассажиров.
   Наша каюта представляла собой освещенную красным дыру, вырытую в недрах сплайна. Наше путешествие на родную планету кваксов означало три дня в этом вонючем мраке. Это было похоже на то, что нас проглотили.
   В качестве предварительного условия принятия нашего заказа сплайн продал каждому из нас аварийный маяк. Это был своего рода мягкий браслет. - Это маяк квантовой неразрывности. Он приводится в действие при сжатии его средней части, - сказал Липси. - Сплайн гарантирует ваше спасение в любой точке Галактики. Конечно, цена спасения обсуждаема. Она выше, если вы не хотите, чтобы кваксы узнали об этом.
   - Я этого не хочу.
   Он пожал плечами. - Возьмите его в кредит. Однажды он может вам понадобиться.
   - Может быть. - Я обернул браслет вокруг запястья; он прилег на место, как живое существо.
   Отвратительно. Я скучал по человеческим технологиям.
  
   Мы вышли на орбиту вокруг планеты кваксов.
   Наш воздух и вода были повторно поглощены стенами кабины, затем отверстие расширилось, и мы прошли через чертову трубу в космос. Звезды были чистыми и холодными. Я вздохнул свободно впервые с тех пор, как мы покинули Землю.
   Двухместный флиттер Липси выдвинулся из другого сфинктера, и мы по спирали пролетели над миром кваксов. Под мутной атмосферой я увидел океан шириной с планету. Жерла подводных вулканов пылали, как угли. Не было ни городов, ни огней. - Это чертово болото, - заключил я.
   Липси бодро кивнул, сосредоточенный на своем неопытном пилотировании. - Да. Это похоже на первобытную Землю.
   - Так где же кваксы? В подводном мире?
   - Поживем - увидим.
   Мы приземлились и вышли на космодром, металлический остров в бурлящей трясине. От пара запотел мой лицевой щиток. Липси снял с флиттера коробку-переводчик размером с чемодан. - Познакомьтесь с нашим клиентом, - сказал он.
   - Где?
   Он улыбнулся. - Здесь! Все вокруг вас.
   Включился блок транслятора. - Это пилот-человек, о котором мы говорили?
   Я подпрыгнул, развернулся. Ничего, кроме болота.
   - Да, - сказал Липси глубоким и обнадеживающим тоном. - Это Джим Болдер.
   - И это действительно один из ваших лучших? - прогремел квакс.
   Я ощетинился. - Липси, что это?
   Он улыбнулся, затем встал рядом со мной и указал. - Посмотрите туда. Что вы видите?
   Я уставился. - Бурлящую грязь. - Шестиугольные конвекционные ячейки шириной в ладонь, довольно устойчивые: океан был похож на огромную кастрюлю с кипящей водой.
   Липси сказал: - Все известные формы жизни основаны на клеточной организации. Но нет никаких правил относительно того, какую форму должны принимать клетки...
   Я обдумал это. - Вы хотите сказать, что эти конвекционные клетки являются основой биологии кваксов?
   Я уставился на море, пытаясь постичь пределы могущества этого существа. Мне показалось, что я вижу мысли, прыгающие по подернутому рябью мениску, как мухи...
   - Мы можем продолжить? - вмешался квакс. Коробка придала ему соответствующий голос: глубокомысленный, как у раздраженного бога.
   Я попытался сосредоточиться. - Покажите мне корабль ксили, - сказал я.
   - Со временем. Вы знаете, чего мы хотим от вас?
   - Нет.
   - Что вы знаете о дрейфе галактик? - начал квакс. - Ваши астрономы впервые обнаружили это в вашем двадцатом веке...
  
   Галактики движутся потоком.
   Подобно огромному лайнеру, наша Галактика несется в космосе со скоростью несколько сотен миль в секунду. Возможно, в этом нет ничего удивительного - пока вы не узнаете, что все остальные галактики, насколько мы можем видеть в любом направлении, тоже мигрируют. И все они направляются в одно и то же место.
   Стоя там, на этом сверкающем острове в грязевом море, я боролся с масштабами всего этого. По всей сфере шириной в миллиард световых лет галактики слетаются, как мотыльки на пламя.
   Но что это за пламя? И - кто его зажег?
   - Мы называем это Великим аттрактором, - сказал квакс. - Мы кое-что знаем о его свойствах. Он находится в трехстах миллионах световых лет отсюда. И он массивен: в сто тысяч раз больше массы нашей Галактики, втиснутый в область, составляющую примерно половину диаметра Галактики.
   Над нами опустился холодный туман; квакс беспокойно шевелил своими океаническими мышцами. Я чувствовал себя блохой на спине гиппопотама.
   - Нам нужно понять, что там происходит, - продолжил квакс. - Итак: у нас есть торговые контакты по всему местному скоплению, и мы анализируем сообщения о наблюдениях кораблей ксили. У нас была идея попытаться отследить главный радиант ксили - их источник и центр активности. Мы это сделали.
   - Главный радиант находится в центре Галактики, - сказал я.
   Липси тонко улыбнулся. - Вы мыслите недостаточно масштабно, Болдер. Ксили действуют намного шире любой галактики.
   Я обдумал это до конца... и у меня пересохло во рту. - Вы же не предполагаете, - медленно спросил я, - что ксили ответственны за Великий аттрактор? Что они его строят?
   - Мы планируем отправить зонд, чтобы выяснить это, - сказал квакс. - Наш захваченный корабль ксили - это технология, необходимая нам для преодоления таких расстояний.
   - И тут вступаю в игру я?
   - Вы принимаете поручение, Болдер?
   - Да, - немедленно ответил я, пристально глядя на панель переводчика. Лететь на корабле ксили в центр всего... Теперь я боялся только того, что мне откажут.
   Липси мягко перебил: - Конечно, при условии соответствующего гонорара. - Он улыбнулся, как хороший агент.
   Окруженные первобытным мраком, мы начали обсуждать степени десяти.
  
   Мы вернулись к флиттеру Липси.
   - Липси... почему кваксов это волнует? Что их заводит?
   - Краткосрочная прибыль, - просто сказал он. - Это молодая планета, не такая уж стабильная. Горячие точки приходят и уходят, и личности, как правило, быстро распадаются.
   - В результате у них нет сильного самоощущения, и им трудно планировать - или даже представлять - будущее. - На его лице появилось удивление. - Их всего несколько сотен, вы знаете, каждый из них имеет километры в поперечнике... но благодаря их особой биологии их осведомленность и контроль над материалами доходят вплоть до молекулярного уровня. Они разработали высокотехнологичную миниатюрную технологию; это основа их коммерческой мощи. Конечно, - улыбнулся он, - они торгуют, выдавая доверенности.
   Я нахмурился. - Нас отделяют миллионы лет от кризиса из-за этого Великого аттрактора. Если они так недолговечны, зачем тратить так много на сбор данных об этом?
   - Прибыль. За столь большой секрет, как этот, они могут сами назначать цену.
   Мы встретились с кораблем-сплайном, вращающимся вокруг звезды кваксов. Сплайн был боевым кораблем. Мы сновали вокруг огромных стен, покрытых чешуей шириной в тридцать футов, и я с любопытством вглядывался в сотни огневых точек - а затем, проплывая сквозь длинную тень сплайна, мы обнаружили корабль ксили.
   Ночной истребитель ксили (НИК) - это стометровое семя платана, выкрашенное в черный цвет. Крылья отходят назад от корпуса с кабиной пилота в середине, сплющиваясь и утончаясь, пока их задние кромки не становятся такими тонкими, что сквозь них можно видеть звезды.
   Липси застал меня разинувшим рот. - Оставьте это. Вы еще ничего не видели...
   Кабина пилота представляла собой открытый каркас шириной примерно с мой рост. Внутри него была зафиксирована кушетка для человека. Я пробрался сквозь скелетообразный каркас и устроился на кушетке. Корпус превратился в сетку черноты вокруг меня, которая едва скрывала звезды. - Вроде как открыто, - сказал я.
   Липси, наблюдавший за происходящим со стороны, рассмеялся немного несимпатично. - Очевидно, ксили не страдают от головокружений. А вы?
   Я прикрепил блок транслятора к стойке у себя над головой. Теперь заговорил квакс. - Изучите свои элементы управления, Болдер.
   - Правильно. - Передо мной и по бокам от меня были установлены три панели управления, каждая размером с портфель. Увеличительные мониторы показали мне похожие на блестки кнопки управления. Уолдо позволяли мне работать с панелями по бокам от себя, но для третьей уолдо не было.
   - Панели по бокам от вас предназначены для внутрисистемных полетов, - сказал квакс. - Третья, перед вами, предназначена для гиперпространственного привода. Три панели были единственным оборудованием, найденным на этом корабле, не считая синхротронного пистолета.
   - Я не получу его обратно?
   - Квакс считает, что вы и так достаточно опасны, - тихо сказал Липси.
   Квакс продолжил: - Мы разработали настройки, чтобы доставить вас к Великому аттрактору. Просто нажмите красную кнопку слева от третьей панели. Нажмите ее еще раз, чтобы вернуться домой.
   Я провел пальцем в перчатке по поверхности третьей панели. За исключением красной кнопки, панель была наполовину расплавлена... до непригодного состояния. Я спросил, почему.
   - Конечно, - едко объяснил квакс, - у вас никогда не возникнет соблазна украсть подобное сокровище, но...
   Я просунул руки в манипуляторы уолдо. Корабль проснулся. - Итак, расскажите мне, как управлять этой штукой.
  
   Крылья семени платана вздымались, словно встряхиваемое одеяло шириной в сотню миль.
   - Движущая сила исходит из структуры самого пространства, - объяснил квакс. - Крылья - это полосы неоднородности в пространстве. Исцеление пространства гонит корабль вперед.
   Я слегка сжал. Крылья задрожали, и капсула пилота дернулась. Липси и его флиттер исчезли. - Постарайся сдержать свой обезьяний порыв вмешиваться, - сказал квакс. - Ты только что пролетел половину световой секунды.
   Я быстро ослабил хватку.
   - Теперь, - сказал квакс, - контролируй прикосновение указательным пальцем правой руки...
   Все, что я когда-либо хотел делать, - это летать. Я отказался от всего остального в жизни ради этого, я полагаю... и теперь мои крылья пульсировали, как листы тени, когда я летел вокруг звезды кваксов со скоростью в половину скорости света. Я уставился в глаз вакуоли и, вскрикнув, пронесся под смещенной в голубую сторону дугой звездной вспышки.
   Синее смещение! Я двигался так быстро, что сам свет казался таким же вялым, как сдвинутый доплером шум проходящего поезда.
   Квакс вскружил мне голову. Вероятно, корабль был достаточно невосприимчив к несчастным случаям... даже если я и не был.
   - Гипердвигатель ксили работает на нетрадиционных принципах, - сказал мне квакс. - Относительно твоего возвращения, мы не уверены точно, в какую точку нашей системы ты прибудешь, но знаем, что это будет фиксированное расстояние от солнца.
   - Масса корабля и солнца являются решающими факторами. Чем больше масса корабля, тем ближе к солнцу ты будешь находиться.
   Я вылетел на ту критическую орбиту возврата. Я не удивился, обнаружив боевой корабль-сплайн, оснащенный оружием, которое следило за мной, как глаза. За изгибом орбиты был еще один боевой корабль, и еще один. Я вылетел из плоскости эклиптики только для того, чтобы найти еще боевые корабли. Солнце кваксов было окружено их сферой, полностью перекрывая радиус моего возвращения. - Это, должно быть, обходится вам в целое состояние, - сказал я. - Почему?
   Липси элегантно заметил: - О, они не боятся вас, Болдер. Но им бы не понравилось, если бы вместо вас с корабля выскочила сотня вооруженных ксили, не так ли?
  
   После двухмесячных тренировок я почувствовал, что готов. Я скользнул к радиусу, защищенному сплайном, и сложил крылья. Липси, снова оставшись наедине с кваксом, мягко сказал: - Удачи, Джим Болдер.
   - Да. - Я нажал на красную кнопку
   - и ахнул, когда прыжок с гипердвигателем заставил исчезнуть солнце кваксов. Под моими ногами появилась компактная желтая звезда, расположенная в небе, переполненном звездами и пылью. Я услышал несколько щелчков и хлопков, когда приборы, сгрудившиеся вокруг меня, начали изучать летящие чудеса.
   - Вау! - сказал я.
   - Болдер, - сказал квакс, - пропусти эпитеты и докладывай.
   - Думаю, что нахожусь недалеко от центра Галактики.
   - Хорошо. Это...
   - еще один прыжок...
   - согласно плану.
   - Лета. - Желтое солнце исчезло; теперь я парил под двойной парой в форме гантели. Огромные языки золотистого звездного вещества описывали дугу между звездами-близнецами. Небо было темнее; я, должно быть, пролетел сквозь Галактику и вылетел с другой стороны...
   - прыжок...
   - и теперь я висел под плоскостью самой Галактики; это был потолок Сикстинской капеллы оранжевого и синего цветов, с удивительно резкими контрастами ...
   - прыжок...
   - и эти скачки происходили все быстрее; я наблюдал, как карликовая звезда прокладывает свой путь по поверхности своей огромной красной родительницы, а вон тот тусклый диск, должно быть, моя Галактика...
   - прыжок...
   - а теперь я был внутри массивной звезды, на самом деле в ее розоватой плоти, но прежде чем я мог заплакать, там оказалась другая...
   - прыжок...
   - и...
   - прыжок - прыжок - прыжокпрыжокпрыжокпрыжок...
   Я закрыл глаза. Не было никакого внутреннего ощущения движения; только мерцание за пределами моих век, которое говорило мне о том, что небеса раздвигаются, как вуали.
   - ...Болдер! Ты меня слышишь? Болдер...
   Я перевел дыхание. - Я в порядке. Это просто... быстро. - Я рискнул взглянуть еще раз. Я проходил сквозь пенистый шквал звезд и планет; за ними простыни галактик проплывали мимо так же неуклонно, как придорожные деревья. Медленно произнес: - Должно быть, я пролетаю мегагод или больше за час. С такой скоростью путешествие займет около двух недель...
   - Да, - сказал Липси. - Мы думаем, что ксили обладают целым рядом возможностей гипердвигателя. Стандартная внутригалактическая версия имеет ограничение в килогод в час или около того. В то время как эта более мощная межгалактическая модель...
   Я провалился в кремовую плоскость эллиптической Галактики. Я застонал и снова закрыл глаза.
  
   Десять дней спустя хлопающие звезды больше не беспокоили меня. Думаю, привыкнуть можно ко всему. Даже растущее серое пятно впереди меня - облако объектов вокруг Великого аттрактора - казалось менее важным, чем зудящие складки моего скафандра. На самом деле, я чувствовал себя прекрасно, пока диск неба прямо позади меня не стал фарфорово-голубым...
   - Не понимаю это, - сказал я. - Объекты, которые я оставляю позади, должны быть смещены в красную сторону.
   - Это не имеет никакого отношения к твоему движению, Болдер, - объяснил квакс. - Синее смещение вызвано гравитацией. Сейчас ты достаточно близко к Великому аттрактору, чтобы свет из внешней Вселенной начал более круто падать в его гравитационный колодец.
   Я проверил свои приборы. - Но это нелепо... Я все еще в миллионах световых лет от него.
   Квакс не потрудился ответить.
   Еще два дня. Свет превратился в град ярко-синего цвета, падая вслед за мной в эту космическую яму. Я вошел на окраину тумана вокруг Великого аттрактора; он распался на отдельные звезды и то, что выглядело как кусочки галактик.
   Рассеянный звездный свет, заливавший мою клетку, начал мерцать. Я почувствовал, как участилось сердцебиение. Небеса проносились мимо меня, как страницы великой книги, все медленнее. Наконец корабль, запинаясь, остановился.
   - Я прибыл, - прошептал я. - Я все еще внутри звездного тумана. - Я огляделся, вцепившись в подлокотники своего сиденья. - Нахожусь на орбите вокруг чего-то, что выглядит как маленькая звезда типа G. Но небо усеяно струящимися звездами, сотни из них достаточно близко, чтобы были видны диски. Это окрашенный в синий цвет хаос.
   - И... вижу что-то впереди. Полосу света за туманом. - У меня перехватило дыхание от масштаба всего этого. - Это и есть Великий аттрактор, верно?
   - Не прикасайся к своим приборам, пока мы тебе не скажем, Болдер, - пробормотал квакс.
   - Что? Почему бы и нет?
   - У тебя компания. Слева от тебя...
   Множество темных как ночь кораблей взмыло прочь от Великого аттрактора и скрылось в звездном облаке. Там были маленькие истребители, подобные моему, кружащие стаями, как скворцы. И тут и там я видел грузовые суда чашеобразной формы шириной в несколько миль, летящие, как орлы.
   Небо было черным от кораблей.
   - Ксили, - выдохнул я. - Их, должно быть, миллионы. Что ж, ты был прав, квакс... Но я не верю в совпадения. Я не наткнулся на единственный флот ксили в этом районе. Это звездное облако, должно быть, кишит ими.
   - Следуй за ними, - сказал квакс.
   - Что?
   - Запусти свой привод. Шансы, что тебя заметят, гораздо ниже в стае, чем у индивидуума.
   - ...Да. - Я расправил крылья и боком вписался в стаю. Вскоре я уже ковылял вперед, как застенчивая утка среди лебедей. Внутри уолдо мои вспотевшие пальцы начало сводить судорогой от напряжения.
   Флот направлялся к молодой звезде. Сквозь толпу впереди себя я мог видеть диск звезды, ее фиолетовый свет был жестким, как алмаз. Когда мы приблизились к звезде, поток кораблей резко отхлынул в сторону, словно наткнувшись на невидимый щит. Достигнув расчетного радиуса, я свернул влево и направился вслед за стаей.
   Через двадцать часов после моего прибытия ксили завершили формирование. Сложив крылья, как терпеливые стервятники, они полностью окружили звезду.
   - Что теперь? - с беспокойством спросил я.
   - Без сомнения, мы это выясним.
   Я пожалел, что не могу протереть свои засыпанные песком глаза. - Квакс... Я не спал с тех пор, как вышел из гиперпространства, ты знаешь.
   - Прими стимулятор.
   Внезапно, как мгновение ока, кроваво-красные нити света потянулись к звезде с каждого корабля флота.
   Ну, со всех кораблей, кроме одного. Моего.
   Это было пронзительное зрелище: звездный Гулливер, пронзенный миллионом крошечных стрел. Свет звезды странно замерцал. И я почувствовал шевеление в рядах ближайших ко мне ксили.
   - Они начинают замечать меня, - прошептал я. - Как мне включить свой луч?
   - Вы этого не сделаете, - сказал Липси. - Помните тот пистолет ксили? Должно быть, именно это происходит при его настройке на максимум.
   Из звезды вырвалась фиолетовая дуга извергнутого газа. Вскоре поверхность звезды покрылась вспышками; облака выбросов проплывали сквозь вишнево-красные лучи. Грузовые чашеобразные суда приблизились, спокойно поглощая звездную плоть.
   Это было похоже на наблюдение за смертью великолепного животного. - Они уничтожают ее, - сказал я. - Но как?
   - Пистолет, должно быть, гравитационно-волновой лазер, - медленно произнес квакс. - Катушки на торце этого пистолета - маленькие синхротроны. Субатомные частицы движутся там с фантастическими скоростями; эта штука испускает когерентный пучок гравитационных волн, который...
   - Я думал, чтобы получить значительные гравитационные волны, нужны большие массы.
   - Нет. Если достаточно быстро перемещать небольшую массу... энергия должна поступать из того же источника, что и у твоего корабля, - из структуры самого космоса.
   - Пистолеты, чтобы разбивать звезды, а?
   Перед моим взором промелькнула тень. Я быстро огляделся. Дюжина ксили скользнула по синему небу и собралась в тесную сферу вокруг меня.
   - Они заметили меня. - Я быстро обдумал свои варианты. Передо мной обнадеживающе светилась красная кнопка гиперпространства: мой аварийный люк, если станет слишком жарко... Но я быстро решил, что зашел слишком далеко, чтобы возвращаться домой, не увидев сам Великий аттрактор.
   Я расправил крылья, насколько это было возможно, и одним мощным взмахом потянул их вниз. Я вылетел головой вперед из закрывающейся ловушки и продолжил полет, направляясь все глубже в голубоватое звездное облако. Мое дыхание громко отдавалось в шлеме.
   - Что теперь? - ахнул я.
   - Беги! - сказал Липси.
   Я бежал часами. Я уворачивался от звезд, разделенных всего световыми минутами, их поверхности искажались в сюрреалистические формы из-за их близости друг к другу. Полоса сероватого света за туманом становилась безжалостно ярче и шире - и все это время строй ксили был копьем, нацеленным мне в лопатки.
   Наконец, внезапно, я вырвался из звездного тумана. Голый свет впереди был ослепителен. Сердце бешено колотилось, я рванул крылья и резко затормозил. Я оказался в области, свободной от звезд и обломков... и завеса из звезд на другой стороне была окрашена в голубой цвет.
   Итак, я был в центре. Дно ямы; место, куда падали все звезды. И в центре всего этого, заливая пространство жемчужным светом, находился сам Великий аттрактор.
   Это была петля, нечто из линий и изгибов, конструкция какого-то огромного космического каната. Мой НИК располагался где-то над плоскостью петли. Ближняя сторона конструкции образовывала запутанный, непроницаемый забор, обильно закрученный в дуги и выступы, с осколками изображений галактик, сверкающими сквозь трясину пространственно-временных дефектов. И дальняя сторона объекта была видна как бледная плетеная полоса, отдаленная на фоне синеватого неба.
   И это был - поразительно, невыносимо - одиночный объект, артефакт, по меньшей мере, десять миллионов световых лет в поперечнике.
   Неровный диск пространства, окруженный артефактом, казался практически прозрачным.
   ...Все было ясно, когда я присмотрелся повнимательнее, за исключением единственной светящейся точки прямо в геометрическом центре петли.
   - Квакс, - прохрипел я. - Поговори со мной.
   - Массивный вращающийся тороид, - пробормотал квакс. - Вещь, изготовленная из космической струны. Ксили манипулируют одномерными пространственно-временными разрывами, точно так же, как - в своем внутрисистемном полете на НИКе - они манипулируют двумерными разрывами.
   Липси сказал: - Я не представлял себе ничего подобного. Кольцо, артефакт из космической нити. Размером с гигантскую галактику. Дерзость...
   - Но - почему? В чем смысл?
   Квакс сделал паузу. - Что ж, это соответствует одной из наших гипотез. Посмотри в центральную область, Болдер.
   От дыры в кольце у меня болели глаза. Это был лист пространства, который был каким-то образом наклонен. Я увидел спутанное пространство, звезды, размазанные, как сливки в кофе.
   - Ты знаешь о метрике Керра? - спросил квакс. - Нет? Великий аттрактор - это чрезвычайно быстро вращающийся массивный тороид. Ваша собственная теория относительности предсказывает некоторые странные эффекты при такой структуре. Например, в пространстве и времени могут быть замкнутые линии...
   - Приходящие снова?
   - Путешествие во времени, - сказал Липси. - И еще... Болдер, метрика Керра описывает интерфейсы между Вселенными. Вы понимаете? Это как если бы...
   - Что?
   - Как будто ксили не нравится эта Вселенная, поэтому они строят выход.
  
   Я сфокусировал свои мониторы на пыли, которая окружала полость в звездах. Я увидел корабли - вольер всех форм и размеров, бесчисленные триллионы из них.
   В нескольких световых минутах от себя я разглядел особенно чудовищный корабль, диск, который, должно быть, был размером с земную Луну. Сотни грузовых кораблей-чаш разместились в аккуратных отсеках на верхней поверхности диска, сбрасывая украденный звездный материал. Выходные отверстия в нижней части главного корабля испускали постоянный дождь из огромных кристаллических стержней, как будто это было какое-то огромное сито, пропускающее дождевую воду.
   Вглядываясь глубже в туман кораблей, я мог видеть фантастические цепочки кораблей-дисков, спускающихся к Великому аттрактору, уменьшаясь до крошечных точек на фоне огромного каркаса кольца. Возвращающиеся корабли, как я видел, направлялись к облакам грузовых судов-чаш для перегрузки.
   Я начал видеть закономерность. - Итак, корабли-диски - это огромные, э-э, самосвалы, - сказал я. - Они обслуживают Великий аттрактор, принося ему материю и энергию. Используя этот кристаллический материал для выращивания нити, связывая ее вместе нить за нитью, с терпением, которого хватило на миллиарды лет...
   Краем глаза я заметил вспышку. Мои преследователи. Они закружились вокруг меня и снова начали смыкаться.
   Я сложил крылья и приготовился нажать на красную кнопку. - Липси, я увидел достаточно. Мы должны распространить эту новость среди всех рас в нашем регионе - найти способ остановить ксили, прежде чем они разрушат нашу Вселенную. У нас есть время спланировать...
   Он извиняющимся тоном кашлянул. - А - смотри, Болдер, эта информация является коммерческой собственностью кваксов. Вы это знаете.
   Я колебался. - Вы шутите. Мы обречены, если кваксы будут держать это знание при себе.
   Он вздохнул. - Кваксы не мыслят такими временными рамками. Помните, они просто не могут. Они думают о сегодняшней прибыли.
   Я заставил себя убрать руку с кнопки выхода; холодный узел в моем животе начал затягиваться. Внезапно это перестало быть игрой. Если бы я попытался вернуться домой после того, что я только что выпалил, кваксы, не колеблясь, использовали бы свои боевые корабли-сплайны, чтобы сбить меня с неба. Внезапно моя изоляция превратилась в яркую реальность, и клетка вокруг меня показалась абсурдно хрупкой... И ксили закружились еще плотнее, напоминая мне, что торчать здесь тоже не вариант.
   Мне нужно было выкроить больше времени. Справа от меня, теперь скрытый облаком НИКов вокруг меня, был тот самосвал с сопровождающими его грузовиками. Я расправил крылья, ухватился за пространство и выбрался из ловушки. Вскоре я уже прокладывал себе путь в переполненном строю грузовых кораблей, плотно прижав крылья. НИКи расплывались за мной.
   Я прогонял мысли через свой изголодавшийся по сну мозг, пока летел. Смогу ли я уклониться от ожидающего сплайна? Может быть, я мог бы изменить направление гиперпространственного полета корабля - но как? Вскрыть расплавленный блок управления? Поменять массу корабля, чтобы изменить расстояние, на котором я прибыл от солнца кваксов?
   Конечно, я мог бы покинуть корабль до того, как достигну системы кваксов, в одной из близлежащих к ней точек прыжка. У меня был аварийный маяк сплайна; меня бы подобрали. И если бы я молчал, я мог бы скрываться от кваксов, возможно, годами...
   Но, черт возьми, если бы я это сделал, человечество и несколько сотен других рас однажды оказались бы в яме ксили. Прятаться было недостаточно хорошо.
   Я нырнул под борт самосвала и увернулся от обработанного материала для Великого аттрактора, сыплющегося с днища грузовика. Огромные сосульки упали на несколько тысяч миль, а затем рассыпались тонким туманом... и когда я рассеянно уставился на этот туман, то понял, что из этого есть выход. Это было глупо, безумно, почти неосуществимо. И мой единственный шанс.
   - Хорошо, квакс, - сказал я. - Я вернусь домой. Но сначала...
   Я снизился, расправил крылья, насколько это было возможно, и закружился, как чайка, под хрустальным дождем. Крылья быстро покрылись чешуей и стали жесткими и громоздкими.
   - Болдер, что ты делаешь?
   - Разрушаю этот прекрасный корабль, - сказал я Липси с искренним сожалением.
   НИКи ксили наконец сомкнулись вокруг меня, закрывая дождь.
   Я нажал кнопку.
   Ловушка ксили исчезла; я прыгнул обратно в голубоватый свет звездного облака. И затем...
   Прыжок. Прыжок. Прыжок - прыжок - прыжок - прыжок-прыжок-прыжок-прыжок...
   Небо стало размытым. Я провалился в сон.
  
   Я падал к гостеприимному бассейну, который был моей родной Галактикой. Я выглянул из своей застекленной клетки, когда мерцание звезд начало замедляться. Впервые за месяц я расстегнул ремни, которыми был привязан к кушетке, и снял коробку-переводчик со стойки над головой.
   Мы с Липси попрощались. - Сделайте мне одолжение, - сказал я. - Что бы ни случилось, продолжайте говорить. Рассказывайте мне о том, что вы видите.
   - Что бы вы ни сказали. - Я представил его благородное лицо, смотрящее на бурлящий океан кваксов. - Болдер... Я хочу, чтобы вы знали, как мне жаль.
   - Да. - Корабль - прыгнул - в двойную систему гантели. Это было потрясающе; я оказался гораздо ближе, чем помнил по своему визиту на обратном пути. Я торжествующе сжал кулак в перчатке. Это должно было сработать...
   - прыжок...
   Компактная желтая звезда в центре Галактики, невероятно близко к кораблю. Последняя остановка. Пора выбираться.
   Я забрался на свое сиденье, уперся плечами в кристаллическую обшивку капсулы и толкнул. На мгновение, от которого замирало сердце, мне показалось, что обшивка слишком прочная - затем она рассыпалась, и я выскочил в космос, сжимая в руках коробку с транслятором. Подо мной блестели покрытые коркой крылья корабля, на котором я летел до сих пор.
   Мой план сработал. Вещество Великого аттрактора добавило кораблю достаточно массы, чтобы значительно сместить точку прибытия ближе к центру системы. Теперь мне приходилось полагаться на кваксов, чтобы они сделали остальное...
   - прыжок...
   - и корабль исчез, а я остался один в облаке обломков; они сверкали в свете компактной звезды.
   Я некоторое время дрейфовал там, медленно вращаясь. Затем сжал аварийный браслет сплайна. Он стал жестким и холодным.
   Липси начал говорить через переводчик. Его голос был хриплым, вымученным. Я слушал, рассеянно собирая сверкающие осколки из окружающего пространства и засовывая их в карманы скафандра.
   - Вы появились не там, где мы ожидали, Болдер. Я могу точно сказать, что вы... вы вносите кваксам много путаницы...
   Пауза. - Я думаю, они нашли вас... но что вы там делаете?
   Боевые корабли-сплайны вращались, как глазные яблоки, прочесывая пространство...
   Затем они обнаружили мой корабль, необъяснимо близко к солнцу кваксов.
   Кваксы запаниковали. Они с ревом направили свою армаду в форме оболочки к своему солнцу. Волны энергии обрушились на корабль ксили; огромные крылья обвисли, как тающий шоколад. И в середине этого потока энергии была нить вишнево-красного света, которая стрелой проходила сквозь обломки и устремлялась к солнцу.
   Как я и надеялся, в своем беспокойстве и замешательстве кваксы бросили в мой корабль все, что у них было, включая свое единственное оружие ксили.
   Конечно, это был всего лишь один "звездолом". Мне сказали, что прошло пару дней, прежде чем начались вспышки.
   Липси умер в одиночестве, окруженный яростью завоевателей человечества. Это был конец незаслуженно долгой жизни. Но он умер, смеясь над ними. Я слышал его.
  
   Грузовой корабль-сплайн проглотил меня через день.
   Сплайн продал мне доступ к человеческому новостному каналу. Я подумал, почему бы и нет. Поскольку я все еще был на мели, несмотря ни на что, то все равно не смог бы ему заплатить...
   Человечество ликовало. Принадлежащие кваксам корабли исчезали с небес населенных миров Солнечной системы. Кваксам требовался каждый кубический фут грузоподъемности, чтобы покинуть свой родной мир до того, как взорвется их солнце. Они собирались быть занятыми долгое-долгое время и были слишком озабочены, чтобы выследить меня.
   И как только я опубликую свои новости о ксили, мы тоже будем заняты. Однажды мы вернемся в Великий аттрактор, сразимся со звездоломами ксили.
   Но тем временем мне придется найти работу. Мое приключение закончилось, и я столкнулся с унылой перспективой провести остаток своей жизни, расплачиваясь со сплайном - среди прочих. Я потянулся за своим скафандром и вытащил пригоршню фрагментов Великого аттрактора. Холодные, как лед, и такие же никчемные, они сверкали даже в кроваво-красном свете сплайна...
   Никчемные?
   Внезапно я представил себе эти камни, оправленные в платину и лежащие на загорелой коже: драгоценные камни, изготовленные ксили на расстоянии в полмиллиарда световых лет.
   Может быть, у меня все-таки был способ расплатиться с долгами. Вскоре, когда технологии снова станут доступны. И после этого я смогу купить свой собственный корабль, открыть небольшую транспортную линию...
   Я убрал камни и снова начал мечтать.
  
   Ева сказала: - Джим Болдер был смелым, импульсивным человеком. Но он мыслил масштабно. Он сразу увидел значение знания об артефакте ксили, вещи, которую он назвал Великим аттрактором, для человечества.
   - Болдер жил настоящим моментом. Но его действия будут отзываться миллионы лет. Вполне уместно, что для людей найденный им артефакт всегда будет носить его имя:
   - Кольцо Болдера.
   - Но для кваксов последствия его действий были разрушительными...
   Жалкая эвакуационная армада кваксов состояла из сотен сплайновых кораблей.
   Корабли с открытыми сферическими корпусами опустились в океан кваксов. Каждый корпус был облицован обогревателями, разработанными для имитации вулканизма этого материнского моря; внутри кораблей ожили конвекционные камеры, и осознание того, что на борту каждого судна есть квакс, неохотно проникло на борт каждого судна.
   Носители-сплайны осторожно поднялись из амниотического океана. Вспышки, похожие на человеческие кулаки, уже ударили по солнцу, и штормовые ветра с воем проносились сквозь атмосферу, препятствуя величественному подъему сплайнов. С каждым толчком нарушались тонкие схемы конвекции; кваксы переживали постепенное угасание своего сознания.
   Более половины расы погибло.
   Но после эвакуации изобретательность и предприимчивость кваксов подтвердились. Вскоре торговцы снова начали распространять товары и услуги кваксов по соседним звездным системам. И кваксы, дрейфуя на своем флоте сплайнов, начали искать новые дома для своих хрупких сооружений.
   Они были порождениями турбулентности, и они находили турбулентность повсюду.
   Осознание кваксов укоренилось в волнующихся атмосферах юпитероподобных гигантов... в медленных, величественных гравитационных ритмах галактических орбит... и, наконец, они научились колонизировать структуру самого бурлящего космоса.
   После своего возрождения в качестве межзвездной державы кваксы обратились к человечеству, но - как, очевидно, надеялся Болдер в своей бестолковой манере - долгое, вынужденное отстранение кваксов от дел дало человечеству время стать могущественным.
   История двух видов разошлась, человечество возобновило свою энергичную экспансию, а кваксы начали интроспективное отступление в структуру космоса.
   Вскоре кваксы стали бесчисленными и бессмертными.
   Но они помнили тот момент, когда один-единственный человек поставил их на грань вымирания.
   Тем временем люди процветали.
   Некоторые утверждали, что доступ к технологии ксили повредил человеческой изобретательности. Ее было слишком легко взять, а не построить.
   Но не все исследования были завершены. И в ходе этого исследования были обнаружены свидетельства - фрагментарные и неполные - о технологии, еще более древней, чем у ксили...
  
  

ИСХОДНАЯ КВАГМА

  
   5611 год н.э.
  
   Суп был холодным. Я отодвинул его. - Скажите мне, почему я здесь.
   Уайман не отвечал, пока не принесли следующее блюдо. Это был сочный цыпленок в вине. Он отправил его в рот вилкой с энтузиазмом, который подсказал мне, что он не всегда привык к такой роскоши. В свете Земли на его пальцах засверкали украшения.
   Испытывая легкое отвращение, я поднял глаза к эркеру за его спиной. Теперь, когда мы покинули атмосферу, ресторан лифта поднимался по тросу еще круче. Якорная площадка в Сахеле превратилась в коричневый носовой платок, затерявшийся в голубой раковине Земли.
   Внезапно крыша прояснилась. Свет звезд заиграл на столовых приборах, и разговоры за столом стихли.
   Уайман улыбнулся моей реакции.
   - Доктор Люс, вы ученый. Я пригласил вас сюда, чтобы задать вам научную головоломку. - Его акцент был напыщенным, маскируя его происхождение. - Вы читали о событии с литием-7? Нет? Объект, яркий, как новая звезда, на расстоянии четырнадцати миллиардов световых лет; это продолжалось около года. В спектре преобладал один элемент. Доктор, это был радиомаяк из лития-7.
   Плавающая бутылка "Сент-Эмильона" снова наполнила мой стакан.
   Я подумал об этом. - Четырнадцать миллиардов лет - возраст Вселенной. Итак, этот объект достиг своего расцвета вскоре после Большого взрыва.
   Тонкие пальцы играли с уложенными волосами. - Итак, доктор, в чем значение лития?
   - Литий-7 является реликтом ранней Вселенной. Через несколько микросекунд после сингулярности Вселенная была в основном квагмой - магмой свободных кварков. Затем кварки сгустились в ядерные частицы, которые собрались в первые ядра.
   - Литий-7 не образуется в звездах. Он образовался в момент нуклеосинтеза. Таким образом, все это указывает на событие в ранней Вселенной.
   - Хорошо, - сказал он, как будто я прошел тест.
   Наши пустые тарелки опустились на стол.
   - Так какое это имеет отношение ко мне? Мне неприятно разочаровывать вас, Уайман, но это не моя область.
   - Теории единой силы, - быстро сказал он. - Это ваша область. При достаточно высоких энергиях физические силы объединяются в единую суперсилу. Принцип старого ВЕС-привода. Верно? И единственный раз, когда такая плотность энергии была достигнута естественным путем, был сразу после Большого взрыва. Сверхсила удерживала вашу квагму вместе. - Он был худощавым человеком, но пристальный взгляд его светлых глаз заставил меня отвернуться. - Итак, ранняя Вселенная - это, в конце концов, ваша область. Доктор Люс, не пытайтесь меня подловить. Вы, без сомнения, пренебрежительно относитесь ко мне как к предпринимателю. Но в чем я предприниматель, так это в науке о человеке. Том, что от нее осталось... Я сделал себя богатым человеком. Вы не должны считать, что это делает меня дураком.
   Я поднял свой бокал. - Справедливо. Так почему, по-вашему, эта штука с литием так важна?
   - Две причины. Во-первых, физика сотворения. Здесь у нас есть точное местоположение, где мы можем быть уверены, что всего через несколько мгновений после сингулярности произошло нечто странное. Подумайте, что мы могли бы узнать, изучая это. Совершенно новая область понимания... и подумайте, какое преимущество такое понимание принесло бы первой расе, которая его приобрела.
   - И какую прибыль можно было бы извлечь из этого, - сухо сказал я. - Верно? И вторая причина?
   - Серебряные призраки думают, что это важно. И то, что их интересует, интересует и меня.
   Это заставило меня закашляться от вина. - Откуда вы знаете, что замышляют призраки?
   Его улыбка внезапно стала мальчишеской. - У меня есть свои контакты. И они сказали мне, что призраки посылают корабль.
   Я снова поперхнулся. - Через четырнадцать миллиардов световых лет? Я в это не верю.
   - Это быстрый корабль.
   - Да... - Я обдумал это дальше. - И как такой корабль может послать сообщение?
   Уайман пожал плечами. - Квантово-неразрывная связь?
   - Уайман, затухание на таких расстояниях превратило бы любые данные в кашу.
   - Возможно, - бодро сказал он. - Во всяком случае, в режиме диалога. Я слышал, что призраки разрабатывают устройство для импульсной передачи плотных пакетов данных. Это реально?
   Я пожал плечами. - Может быть. Вы все еще не сказали мне, почему разговариваете со мной.
   Внезапно он наклонился вперед. - Потому что у вас есть опыт.
   Я вздрогнул от его внезапной напряженности.
   - У вас нет семьи. Вы здоровы. И юношеский идеализм, который заманил вас в ловушку научных исследований, давно прошел - не так ли? - теперь, когда ваши сверстники в других областях зарабатывают намного больше. Вам нужны деньги, доктор. У меня они есть.
   Затем он отхлебнул кофе.
   - Мой опыт для чего? - прошептал я.
   - У меня есть свой собственный корабль.
   - Но призраки...
   Он снова ухмыльнулся. - У моего корабля есть секрет... двигатель на суперсимметрии (СУСИ). Привод СУСИ - это разработка человека. Новинка, можете в это поверить? У призраков его нет. Так что мой корабль быстрее, и мы их победим.
   - Ради Леты, Уайман, я ученый. Я даже никогда не запускал воздушного змея.
   Мимо проплыла доска для сыра; он нарезал себе аккуратные ломтики. - Корабль полетит сам. Я хочу, чтобы вы понаблюдали.
   Я почувствовал, что падаю. Я попытался обдумать это. - ...Скажите мне вот что, Уайман. Будут ли в моем контракте какие-либо пункты о штрафах?
   Он выглядел удивленным. - Например?
   - За то, что не добрался туда первым.
   - Что может превзойти СУСИ-привод?
   - Ночной истребитель ксили, НИК...
   На его лице промелькнули разные выражения.
   - Хорошо, доктор. Принимаю вашу точку зрения. Ксили - это один из параметров, в рамках которого мы должны работать. Штрафных санкций не будет.
   Над моей головой геостационарный якорь лифта превратился из звездного света в кубоид шириной в милю.
   - Теперь подробности, - сказал Уайман. - Я хочу, чтобы по пути вы сделали остановку в родном мире призраков...
  
   "Корабль" Уаймана представлял собой консервную банку размером с человека.
   Он хранился в открытом гараже на обращенной к космосу стороне противовеса лифта. Цилиндрическая симметрия этой штуки нарушалась пристегивающимися блоками: я узнал компактный гипердвигатель и коробку внутрисистемного привода. В одну из стен был вмонтирован термоядерный тор размером с кулак.
   Уайман указал на черную массу размером с чемодан, прилипшую к основанию капсулы. - Привод СУСИ, - сказал он. - Аккуратный, не правда ли?
   Я обнаружил, что половина корпуса становится прозрачной. Внутреннее пространство капсулы было забито ящиками с инструментами, оставляя для меня очень мало места.
   Я изучал капсулу с легким отвращением. - Уайман, вы ожидаете, что я пересеку Вселенную... на этом?
   Он деликатно пожал плечами. - Доктор, это лучшее, что мог профинансировать мой частный капитал. Я не получил ни цента поддержки ни от одной человеческой организации. Правительства, университеты, так называемые исследовательские организации... в тени ксили человечество страдает от недостатка воображения, Люс. Мы живем в печальные времена.
   - Да.
   - И именно поэтому я назначил встречу с призраками перед вылетом. Этот летающий гроб - не так уж много, но, по крайней мере, он демонстрирует наши намерения. Мы идем за призом. Возможно, это убедит призраков, что нам следует объединить наши ресурсы.
   - Ах. Так что эта капсула на самом деле является предметом торга... вы же не хотите, чтобы она все-таки отправилась в путешествие? - Я почувствовал смесь облегчения и глубокого сожаления.
   - О, нет, - сказал Уайман. - То, что я вам сказал, правда. Я искренне верю, что СУСИ-привод может опередить призраков в борьбе за приз. Если потребуется. Но почему бы не распределить риск? - Он ухмыльнулся, его зубы сверкнули белизной в полумраке шлема.
   Я улетел днем позже.
  
   Наша Вселенная представляет собой одиннадцатимерный объект. Все эти измерения, кроме четырех, компактифицированы - свернуты до невообразимой тонкости. То, что мы называем гиперпространством, является одним из таких дополнительных измерений.
   Модуль гипердвигателя плавно развернул меня на девяносто градусов и отправил скользить по поверхности Вселенной, как камешек по пруду.
   Конечно, я ничего не почувствовал. Путешествие в гиперпространстве - обычное дело. С затемненным окном капсулы это было похоже на поездку на лифте. У меня было достаточно времени для размышлений. Когда я проверил внешние мониторы капсулы, я смог увидеть модуль СУСИ-привода, прикрепленный к корпусу, бездействующий и таинственный.
   Через пять дней, с мягким ударом, капсула вернулась в четырехмерное пространство.
   Я включил иллюминатор. Я медленно вращался.
   Солнце серебряных призраков находится в созвездии Стрельца. Теперь оно скользило мимо моего окна, огромное и бледное. Я мог видеть звезды сквозь его дымчатую ветвь. Что-то подползло вплотную к этой ветви, точка невыносимо синего цвета. Оно потянуло за собой туманную волну от солнца.
   Я знал историю о призраках. Эта голубая штука располагалась рядом с их солнцем. Это был пульсар; он разбрасывал по небу потоки тяжелых частиц шестьсот раз в секунду. За миллиард лет это бесконечное сжигание частицами выварило плоть солнца призраков.
   С глухим ревом включился внутрисистемный привод, как удар в поясницу.
   Затем в поле зрения проплыла планета серебряных призраков.
   Я услышал, как ругаюсь себе под нос. Это был мир, покрытый хромом, отражающий Вселенную.
   Я летел над звездным озером. Ближе к краю бассейна звезды сгрудились вместе, некоторые расплылись в мерцающие дуги, и поблекшее солнце растянулось на одном полюсе. Когда я спускался, мое собственное изображение было похоже на второго астронавта со сверкающим приводом, поднимающегося из бассейна мне навстречу.
   Теперь я увидел то, что выглядело как скелет луны, плавающий вокруг края света. Я направил на него мониторы. - Уайман. Что вы об этом думаете?
   Голос Уаймана потрескивал по неразрывной связи. - Именно там они построили свой корабль для события с литием-7. Они выдолбили свою луну и использовали ее массу, чтобы ускорить свой полет.
   - Уайман... Мне неприятно говорить вам это, но они уже улетели.
   - Знаю. - В его голосе звучало самодовольство. - Не беспокойтесь об этом. Я же говорил вам, мы можем победить их. Если понадобится.
   Я продолжал падать. Капсула начала разговаривать с системами управления посадкой призраков. Наконец совершенство планеты превратилось в зернистость, и я упал среди серебристых облаков. Пейзаж под облаками был темным: я пролетел, как светлячок, освещая города и океаны.
   Под контролем призраков я приземлился с ходу, с ударом.
   Я немного отдохнул в темноте. Затем...
   Я услышал музыку. Земля пульсировала от гармонизации басов, заставлявшей стены капсулы петь. Мне казалось, что я слышу сердце замерзшей планеты.
   Я зажег всенаправленный фонарь.
   Капли ртути блестели на черном бархате пейзажа. Мне казалось, что я размышляю над огнями крошечного города. На горизонте появились блики: я увидел лес шаров и полусфер, закрепленных тросами. Между шарами парили ожерелья, покрытые инеем от замерзшего воздуха...
   Когда их солнце погасло, единственным источником тепла, доступным биосфере призраков, стала геотермальная энергия планеты. Итак, призраки превратили себя и своих собратьев в компактные посеребренные сферы, каждое тело едва ли тратило эрг из-за холода снаружи.
   Наконец облака отраженных форм жизни поднялись вверх. Предательское небо было закрыто... но каждый рассеянный фотон внутреннего тепла планеты был пойман в ловушку.
   - Я не понимаю этого, Майкл, - сказал Уайман. - Если им так не хватает тепла, почему они не все черные как смоль?
   - Потому что идеальные поглотители тепла также являются идеальными излучателями, - сказал я. - Физика из средней школы, Уайман. В то время как идеальные отражатели также являются лучшими теплоносителями. Видите?
   - ...Да. Я так думаю.
   - И в любом случае, кого волнует, почему это так? Уайман, это... красиво.
   - Думаю, у вас посетитель.
   Пятифутовая безделушка отделилась от леса и теперь летела над усыпанным блестками полем. В ее зеркальной оболочке я мог видеть свое собственное призрачное лицо. К этой оболочке была приклеена стандартная коробка-переводчик. Похожая коробка была прикреплена к полу капсулы; теперь она с треском ожила. - Вы доктор Майкл Люс. Я так понимаю, вы представляете Уаймана с Земли. Добро пожаловать сюда, - сказал серебряный призрак. - Я работаю в офисе посла Радиатора.
   - Раковины? - прошептал я.
   - Радиатор, Люс. Небо. Я Уайман. Спасибо, что встретились с нами. Вы знаете, что я хочу обсудить?
   - Конечно. Наши соответствующие экспедиции к литиевому источнику. - Усеченный сфероид подпрыгнул, словно забавляясь. - Мы можем сделать обоснованное предположение о том, чего вы стремитесь здесь достичь, мистер Уайман. Чего мы пока не знаем, так это цены, которую вы запросите.
   Уайман уважительно рассмеялся.
   Я почувствовал себя сбитым с толку. - Извините, что вмешиваюсь, - сказал я, - но о чем вы говорите? Мы здесь для того, чтобы обсудить объединение ресурсов. Не так ли? Так что люди и призраки в конечном итоге разделяют...
   Призрак мягко прервал меня. - Доктор Люс, ваш работодатель надеется, что мы предложим выкупить его долю. Видите ли, мотивацией Уаймана является использование человеческих технологий для личной выгоды. Если он продолжит вашу экспедицию, у него есть шанс получить неизвестную прибыль при высоком риске. Однако продажа сейчас принесла бы ему солидную прибыль без дальнейшего риска.
   Уайман промолчал.
   - Но, - сказал я, - продажа дала бы призракам эксклюзивный доступ к знаниям о литии. Всю эту наука о сотворении, о которой вы мне рассказывали, Уайман... Я не хочу никого обидеть, - сказал я призраку, - но это похоже на предательство нашей расы.
   - Сомневаюсь, что это является фактором в его расчетах, доктор, - сказал призрак.
   Я сухо рассмеялся. - Похоже, они слишком хорошо вас знают, Уайман.
   - Итак, каков ваш ответ? - прорычал Уайман.
   - Боюсь, вам нечего продать, мистер Уайман. Наше судно прибудет на место с литием-7 через... - шипение из коробки переводчика, - четырнадцать стандартных дней.
   - Видите этот корабль? Он будет там через десять.
   Призрак набухал и опадал; блики гипнотически перемещались по его плоти. - Работает на вашем суперсимметричном двигателе. Мы не в восторге от возможности того, сработает ли это...
   - Как вы можете так говорить? - огрызнулся я, моя гордость была уязвлена. - Вы исследовали это?
   - В этом нет необходимости, доктор. Наш корабль оснащен двигателем, основанным на принципах ксили. Следовательно, он сработает.
   - О, понятно. Если ксили чего-то не обнаружили, то этого и не должно быть обнаружено. Верно? Что ж, по крайней мере, это показывает, что человечество не одиноко в своем поражении воображения, Уайман.
   Призрак, тихо вдыхающий вакуум, ничего не сказал.
   - Мы, люди, не настолько самодовольны, - огрызнулся Уайман. - Ксили не всемогущи. Вот почему в конце концов у нас будет преимущество перед такими, как вы.
   - Убедительная демонстрация патриотизма, - спокойно сказал призрак.
   - Да, это чересчур, Уайман.
   - Вы такой чертовски святой, Люс. Позвольте мне сказать вам, что призрак прав. Эта поездка рискованна. Это меня напрягло. Если вы не принесете товар, у меня могут возникнуть проблемы с оплатой вашего гонорара. Обдумайте это, святой человек.
   - Доктор Люс, призываю вас не рисковать своей жизнью ради этого предприятия. - Спокойствие призрака было пугающим.
   На мгновение воцарилась тишина. Внезапно этот мир зеркал показался мне большим и странным местом, и мои собственные встревоженные глаза уставились на меня из-под шкуры призрака.
   - Давайте, Люс, - сказал Уайман. - Мы закончили наши дела. Давайте больше не будем терять здесь время.
   Свет от моей машины заливал хромированный ландшафт. Я не сводил глаз с призрака, пока он не скрылся в пелене искр.
  
   Я вылетел из гравитационного колодца мира призраков.
   - Пристегнитесь.
   - Разочарованы, Уайман?
   - Заткнитесь и делайте, как я говорю.
   Двигатель плавно отключился, оставив меня в невесомости. Экраны управления замерцали, перенастраиваясь. Глухие удары сотрясали корпус; я наблюдал, как мои внутрисистемные системы и гипердвигатель уплывают прочь, болтаясь без привязи.
   Вокруг меня в капсуле происходили метаморфозы.
   Я запутался в паутине эластичных ремней, возясь с пряжками дрожащими пальцами. В горле появился привкус меди.
   - Вы понимаете, что происходит? - потребовал Уайман. - Я облегчаю капсулу. Каждая лишняя унция будет стоить мне времени.
   - Просто продолжайте в том же духе.
   Из черного корпуса, прикрепленного к основанию капсулы, вылетели панели; монитор показал мне украшенные драгоценными камнями внутренности привода СУСИ.
   - Теперь послушайте, Люс. Вы знаете, что разговор по неразрывной связи прервется, как только вы войдете в СУСИ-пространство. Но душой я буду с вами.
   - Как ободряюще.
   Капсула вздрогнула раз-другой, и звезды расплылись.
   - Пора, - сказал Уайман. - Счастливого пути, Майкл...
   Древнее выражение удивило меня.
   Что-то ударило в основание капсулы; я повис на лямках. Пока мог, я не сводил глаз с мира призраков.
   Я видел полусферу.
   Затем планета смялась, как папиросная бумага, а звезды превратились в полосы и исчезли.
  
   Уайман хвастался своим приводом СУСИ. - Путешествие в гиперпространстве - это просто боковое скольжение в одном из сжатых дополнительных измерений Вселенной. В то время как с суперсимметрией вы проникаете в настоящие глубины физики...
   Существует два типа частиц: фермионы, строительные блоки материи, такие как кварки и электроны, и переносчики сил, такие как фотоны. Суперсимметрия говорит нам, что каждый строительный блок может быть преобразован в переносчик силы, и наоборот.
   - Суперсимметричные близнецы, с-частицы, без сомнения, по своей сути завораживают, - сказал Уайман. - Но для бизнесмена волшебство наступает, когда вы выполняете два суперсимметричных преобразования - скажем, электрон в селектрон и обратно. В итоге, конечно, вы получаете электрон, но электрон в другом месте...
   И поэтому Уайман надеялся, что я совершу прыжок через СУСИ-пространство к объекту литий-7. Чего он не очень хотел объяснять, так это на что это будет похоже.
   СУСИ-пространство - это другая Вселенная, наложенная на нашу собственную. У нее свои законы. Я превратился в суперсимметричную копию самого себя. Я был с-призраком в СУСИ-пространстве. И это было... по-другому.
   В пространстве СУСИ все размыто. Различие между мной, здесь, и звездами, там, далеко не такое четкое, как в четырехмерном пространстве.
   Вы можете это понять?
   Пространство СУСИ - это место, не предназначенное для людей. Человек - маленькое, теплое существо, привыкшее к темной пещере черепа.
   СУСИ-пространство прорезало все это.
   Я был беззащитен. Я мог ощутить масштаб путешествия, как будто арка Вселенной была частью моего собственного существа. Расстояние раздавило меня. Земля и ее уютное Солнце были детским воспоминанием, затерянным в печали искривленного пространства.
   Из глаз текли слезы, я затемнил иллюминатор.
  
   Я немного поспал. Когда проснулся, лучше не стало.
   Пытаясь игнорировать гнетущую ауру СУСИ-пространства, я поиграл с новыми конфигурациями мониторов, отыскивая элементы управления СУСИ-приводом. Мне потребовалось два часа растущего замешательства, чтобы понять, что их там нет.
   Диск СУСИ был отброшен после того, как толкнул меня в путь, как одноразовая ракета во время первых полетов человека.
   Я мог видеть логику этого. Зачем перевозить лишний багаж?
   Было две проблемы.
   Поездка оказалась в один конец. И Уайман мне ничего не сказал.
   Я не сильный человек и не претендую на это. Потребовалось некоторое время, чтобы справиться с моей первой реакцией.
   Затем я умылся и отхлебнул кофе.
   Загорелся экран переводчика. - Люс. Каково ваше положение?
   Я раздавил шар; остывающий кофе брызнул мне на запястье. - Уайман, ты ублюдок. Ты меня похитил... А я думал, что неразрывная связь не сработает на таких расстояниях.
   - У нас есть пакетная связь; но в остальном это так. Это не Уайман. Я - виртуальное представление, хранящееся в ящике переводчика. Я думаю, вам приятно слышать мой голос. Видите ли, вам нужна иллюзия компании. Все это довольно практично. И это историческая поездка. Я хотел, чтобы какая-то маленькая частичка меня была там, с вами...
   Я тяжело дышал, пытаясь контролировать свой голос. - Почему ты не сказал мне, что из этой поездки возврата нет?
   - Потому что вы бы не поехали, - сказал виртуальный Уайман - в мыслях я начал называть его сУайман.
   - Конечно, нет. - Неважно, каков будет гонорар. - А как насчет моего гонорара? Ты его уже оплатил?
   сУайман заколебался. - Я был бы рад, Майкл. Но... у вас есть наследники? Иждивенцы?
   - Ты знаешь, что у меня их нет. Будь ты проклят.
   - Послушайте, Майкл, мне жаль, если вы чувствуете себя обманутым. Но я должен был убедиться, что вы согласитесь на поездку. Мы должны ставить интересы расы превыше всего, не так ли?..
   После этого мое мужество снова начало покидать меня. У сУаймана хватило порядочности заткнуться.
  
   Мы выскочили из СУСИ-пространства, сверкая селектронами и нейтралино.
   Мое пребывание в этом металлическом ящике показалось мне намного более долгим, чем десять дней. Я мало что из этого помню. Я был заперт в своей голове, искал место, где можно спрятаться от гнета расстояния, от бремени надвигающейся смерти.
   Теперь я дышал глубоко; даже консервированный воздух капсулы казался сладким вне пространства СУСИ.
   Я проверил свою ситуацию. На объекте литий-7 у меня будет четырехдневный запас жизнеобеспечения. Он истечет - вместе со мной - как раз в тот момент, когда прибудут призраки. Уайман выдал мне голые кости.
   Я включил иллюминатор и выглянул наружу. Я лениво вращался в обычном небе. Там была россыпь звезд, бледная полоса, обозначавшая галактическую плоскость, пятна, которые были далекими галактиками.
   Земля была невероятно далеко, где-то за горизонтом Вселенной. Я вздрогнул. Черт возьми, это место казалось старым.
   Было что-то странное в одном участке неба. На расстоянии вытянутой руки он казался размером с обеденную тарелку. На участке не было звезд. И он медленно увеличивался.
   Я настроил мониторы. - сУайман - что это?
   - Все, что я вижу, - это тусклое инфракрасное свечение... Но именно там скрывается литиевый объект, так что мы направляемся туда.
   Пятно росло, пока не скрыло половину неба.
   Я начал различать крапчатый эффект. Крапинки разлетелись в стороны; это было похоже на то, как если бы мы падали в пчелиный рой. Вскоре мы достигли окраин роя. Град огромных объектов пронесся мимо нас и начал скрывать звезды позади нас...
   - Это корабли.
   - Что?
   Я оторвался от монитора. - Корабли. Миллионы кораблей, сУайман.
   Я навел фокус на небо. Я выделил небольшое семейство цилиндров, натыкающихся друг на друга, как мышата. Там была смятая сфера ненамного больше стручка; она вращалась вокруг древовидной структуры из ветвей и сверкающих листьев. За этим я различил связки сфероидов и тетраэдров, карандаши из прутьев и волшебных палочек - мой взгляд блуждал по пятнам формы и цвета.
   Я был в центре града кораблей. Они заполняли небо, туманясь вдали.
   Но там не было ни жизни, ни целенаправленного движения. Это было пустынное место; я чувствовал себя совершенно одиноким.
   Я снова посмотрел на дерево. Хрупкий корабль был шириной в несколько миль. Но на листьях были следы ожогов, а дыры в листве были больше, чем города.
   - сУайман, это свалка кораблей. Всех.
   Движение на краю глаза. Я попытался отследить его. Черная фигура, похожая на птицу, которая показалась знакомой...
   - Люс, почему свалка? Что здесь произошло?
   Я подумал о оболочке из окрашенного литием света, растущей из этого места и расцветающей по всему изгибу Вселенной. При ее прикосновении стаи кораблей поднимались бы, как птицы со звезд... - сУайман, мы, возможно, первые, кто прилетел сюда из нашей Галактики. Но расы из более отдаленных мест, ближе к этому событию, с самого начала наводняли это место. Как только свет лития-7 достигал их, они прибывали сюда, в это уникальное место, надеясь, как и мы, найти новое понимание. Они искали литиевые сокровища миллиарды лет... и умерли здесь. Будем надеяться, что все еще есть что-то, за что стоит умереть.
   Что-то вырастало из пятнистого тумана впереди. Это была приплюснутая сфера кроваво-красного тумана; сквозь ее вещество мерцал звездный свет.
   Невозможно было угадать его масштаб. И оно продолжало расти.
   - сУайман. Я думаю, это другой корабль. Возможно, он не твердый... но я знаю, что мы врежемся. Где мой внутрисистемный привод?
   - В четырнадцати миллиардах световых лет отсюда.
   В багровом тумане были видны детали, искры, которые разлетались по прямоугольным дорожкам. Теперь огромный корабль закрывал половину неба.
   - Лета. - Я затемнил иллюминатор.
   Возникло мягкое сопротивление, как при падении в жидкость. Красный свет заиграл на стенках капсулы, как будто они были бумажными. В воздухе под прямыми углами вспыхнули искры.
   Затем все было кончено. Я попытался выровнять дыхание.
   - Зачем волноваться, Майкл? - мягко сказал сУайман. - У нас нет энергии; мы на пределе. Если еще один из этих младенцев столкнется с нами, мы ни черта не сможем с этим поделать.
   - Впереди становится яснее.
   Мы выпали из тумана кораблей и влетели в пустое пространство размером с Солнечную систему. На дальней стороне была еще одна стена из переработанного вещества - как я обнаружил, больше кораблей. Вокруг этого места, как яркие мотыльки, скопилась сфера из разбитых кораблей.
   И пламя в центре всего этого?
   Ничего особенного. Всего лишь звезда. Но очень, очень старая...
   Когда-то масса ее была в сто раз больше массы нашего Солнца. Она испускала лучи лития-7 над крышей молодого космоса. Это было потрясающее время. Но хорошие дни быстро пролетели. То, что мы видели перед собой, было высохшим трупом, о котором можно судить только по его гравитационным характеристикам.
   Просто старая звезда... вокруг которой что-то вращается.
   Я сфокусировал свои приборы. - Эта штука около фута в поперечнике, - записал я. - Но ее масса больше, чем у Юпитера...
   Чудовищная тварь проползла мимо поверхности своей сморщенной матери, подняв кроваво-красный прилив.
   - Ну и что? Черная дыра?
   Я покачал головой. - Плотности не те. Это другая игра с мячом, сУайман. Это вещество - квагма.
   Самый большой образец квагмы, с которым мне приходилось работать раньше, был меньше протона. Это была моя область, оказавшаяся в пределах чудесной досягаемости. Я пробормотал наблюдения, запинаясь...
   Что-то начало происходить.
   Объект квагмы сошел с орбиты и устремился к нам. Я наблюдал, не веря своим глазам. - Этого не должно было случиться.
   Я почувствовал покалывание, когда он пронесся мимо, всего в нескольких ярдах от моего иллюминатора. Он был похож на кусок остывающего древесного угля. Его гравитационное поле ударило по капсуле, как будто это был волчок, и центростремительная сила отбросила меня к стене.
   Цепляясь за раму иллюминатора, я мельком увидел, как объект квагмы отделился от капсулы и аккуратно вернулся на свою орбиту.
   Затем на окно упала тень.
   - Это наполнило нас множеством забавных вещей, - крикнул сУайман. - Частицы, в которые вы не поверите, излучение на всех длинах волн...
   Я не ответил. Там парила какая-то фигура, темная как ночь птица с крыльями в сотни миль в поперечнике.
   - Ксили, - выдохнул я. - Это то, что я видел в рое кораблей. Ксили здесь. Это ночной истребитель, НИК...
   сУайман взревел от разочарования.
   Ксили дали нам это. Я увидел, как внешняя сторона иллюминатора засветилась вишнево-красным; кусочки расплавились и улетели прочь. Ксили один раз взмахнул крыльями и улетел.
   Затем иллюминатор помутнел.
   Что-то ударило меня по голове в кружащейся темноте. Шум, запахи гари, вопли сУаймана - все это исчезло.
  
   - ...Черт бы побрал этих ксили. Я должен был знать, что они могут превзойти все, что есть у нас. И, конечно, они будут охранять этот литиевый маяк. Не стоит позволять нам, ничтожествам, прибирать к рукам подобные вещи; о нет...
   Я дрейфовал в душной темноте. Запахло дымом. Я закашлялся, поискал кофейный шарик. - По крайней мере, атака ксили остановила это чертово вращение. - сУайман замолчал, как будто его отрезали. - Каково наше положение, сУайман?
   - Ничего из того, что имеет значение, не работает. О, этого достаточно, чтобы позволить нам интерпретировать столкновение с квагмой... Но, Люс, пакетная неразрывная связь нарушена. Мы не можем связаться с домом. - Прижимая к себе остывающий шар, я попытался разобраться в своих чувствах. Конечно, было отчаяние, но из-за всего этого я испытывал невыносимый стыд.
   Я позволил загубить свою жизнь. И, в конце концов, все было напрасно.
   Тихо шипел сУайман.
   - Кстати, как там с жизнеобеспечением? - спросил я.
   - Какое жизнеобеспечение?
   Я позволил шару присоединиться к плавающим обломкам кабины и ощупью добрался до затемненного иллюминатора. Он казался хрупким, наполовину расплавленным. Я понял, что он останется непрозрачным навсегда.
   - сУайман. Расскажи мне, что случилось. Когда эта капля квагмы сорвалась со своей орбиты и обрызгала нас.
   - Да. Ну, частицы от взрыва квагмы оставили следы, похожие на следы пара, в веществе, через которое они прошли. - Я вспомнил, как покалывал тот невидимый ливень. Шрамы покрывали все - корпус, оборудование, даже ваше тело. И следы не были случайными. В них была какая-то закономерность. Здесь осталось достаточно энергии, чтобы я смог расшифровать часть сообщения...
   Я почувствовал, как по коже побежали мурашки. - Сообщение. Ты хочешь сказать, что в узорах шрамов содержалась информация?
   - Да, - небрежно ответил сУайман. Я думаю, у него было время привыкнуть к этой идее. - Но чего мы не можем сделать, так это поведать об этом кому-нибудь.
   Я затаил дыхание. - Ты хочешь мне рассказать?
   - Да...
  
   Прошло меньше секунды после Большого взрыва.
   Жизнь уже существовала.
   Они копошились в бульоне квагмы, сражаясь, любя и умирая. Старейшие из них рассказывали легенды о сингулярности. Молодые насмехались, но слушали с тайным благоговением.
   Но квагма остывала. Жидкость, поддерживающая их жизнь, превращалась в холодные адроны. Вскоре та самая сверхсила, которая связывала их тела, распадется.
   Они были мыслящими существами. Их ученые сказали им, что за концом света, который наступит через несколько секунд, последует вечный холод. Они ничего не могли с этим поделать.
   Они не могли вынести, что их забыли.
   Поэтому они построили... ковчег. Стручок квагмы размером с дыню, содержащий все их понимание. И они запустили ту безошибочно узнаваемую вспышку лития-7, знак того, что кто-то был здесь на заре времен.
   Триллионы секунд ковчег ждал. Наконец холодные существа пришли посмотреть. И ковчег начал рассказывать свою историю.
  
   Я парил там, размышляя об этом. Шрамы, опоясывающие капсулу - даже мое тело - содержали столько информации о существах квагмы, сколько они могли нам дать. Если бы я мог вернуться домой, инженеры могли бы препарировать капсулу, врачи могли бы изучить узор следов на моей плоти; и найденные ими узоры можно было бы расшифровать.
   Возможно, мы никогда не расшифровали бы все это. Возможно, многое из этого было бы для нас бессмысленным. Я не знал. Это не имело значения. Поскольку существование ковчега само по себе было исходным пунктом квагмы, единственным ключевым фактом:
   Что они были здесь.
   Итак, ковчег служит своей цели.
  
   сУайман замолчал.
   Я отплыл от прогнувшихся стен и начал сворачиваться калачиком. Грудь пронзила резкая боль; должно быть, воздух загрязнялся.
   Сколько времени прошло с тех пор, как я выпал из СУСИ-пространства? Неужели прошли мои четыре дня?
   Мое зрение начало ухудшаться. Я надеялся, что сУайман больше не заговорит.
   Что-то царапнуло снаружи капсулы.
   - Люс? - прошептал сУайман. - Что это было?
   Скрежет прошел по всей длине капсулы; затем раздался более сильный лязг в средней части. - Я бы сказал, что кто-то пытается до нас добраться.
   - Кто, черт возьми?
   Я прижался ухом к гладкому участку корпуса. Я услышал музыку, гармонизацию басов, которая грохотала сквозь обшивку капсулы.
   - Конечно. Призраки. Они как раз вовремя.
   - Нет. - В его голосе слышался рев. - Они опоздали. Наш СУСИ-привод застал ксили врасплох, но если призраки попытаются приблизиться к квагме, можете не сомневаться, их остановят.
   - Но... - Я остановился, чтобы высосать кислород из густого воздуха. - Призракам не нужно подходить ближе. Данные о квагме хранятся в поврежденной ткани самой капсулы. Так что, если они захватят капсулу, они выиграли...
   Затем, невероятно, я почувствовал проблеск надежды. Это было похоже на струйку голубого кислорода.
   Я попытался обдумать это. Смогу ли я на самом деле пережить это?
   В воды Леты с этим. Я был пассивным наблюдателем на протяжении всего этого; теперь, если мне суждено умереть, я, по крайней мере, мог выбрать, как. Я начал снимать свой прожженный комбинезон. - сУайман, послушай меня. Есть ли способ уничтожить капсулу?
   Он помолчал мгновение. - Почему я должен этого желать?
   - Просто скажи мне. - Я уже был голым и сложил свою одежду за ящиком с оборудованием.
   - Я могу дестабилизировать термоядерный тор, - медленно произнес он. - Ой. Понимаю это.
   - Полагаю, призраки следили за нами, - сказал я, затаив дыхание. - Таким образом, они будут знать, что моя плоть, моя одежда, ткань капсулы содержат нужную им информацию.
   - Но если капсулу уничтожить... если все, кроме меня - даже моя одежда - исчезнет... тогда призракам придется оберегать меня. Верно? Мое тело будет единственной записью.
   - Это грандиозная авантюра, Люс. Вы должны полагаться на то, что призраки знают достаточно о физиологии человека, чтобы сохранить вам жизнь... но недостаточно, чтобы разобрать вас на части ради секретов квагмы. Поэтому им пришлось бы вернуть вас на Землю, под присмотр людей...
   - Не вижу слишком много альтернатив. - Я схватился за раму иллюминатора капсулы. - Ты сделаешь это? - Еще царапины; толчок в бок.
   - Это значит уничтожить себя. - В его голосе звучал испуг.
   Мне хотелось закричать. - сУайман, твой оригинал ждет известий о нас, в безопасности на Земле. Если я пройду через это, я расскажу ему, что ты сделал.
   Он колебался пять ударов сердца.
   Затем: - Хорошо. Держите рот открытым, когда прыгаете. Счастливого пути, Майкл...
   Ухватившись за раму обеими руками, я замахнулся ногами на иллюминатор. Покрытый пузырями материал легко разбился, и осколки разлетелись в стороны. Выходящий воздух искрился льдом. Звук исчез, и мои уши заложило от пронзительной боли.
   Снежинки воздуха вырывались из моего открытого рта, и газы вырывались из моих внутренностей.
   Я закрыл замерзающие глаза и ощупал корпус. Затем я оттолкнулся так сильно, как только мог.
   Я подождал пять секунд, затем рискнул взглянуть в последний раз. Лунный корабль призраков представлял собой посеребренный предмет, наклоненный вправо от меня. Толстый шланг змеился к разорванной капсуле. Хромированные сферы собрались вокруг капсулы, как бактерии над раной.
   Я увидел вспышку сквозь закрытые веки.
   Я упал навзничь. Боль в моей груди перешла в тупое приятие. Этим призракам придется двигаться быстро.
   Холодная гладкость сомкнулась вокруг меня.
  
   Перед моими глазами был свет. Я открыл их и увидел просторную комнату. Окно слева от меня. Голубое небо. Запах цветов. Озабоченное лицо медсестры надо мной.
   Медсестра-человек.
   Позади нее парил призрак.
   Я попытался заговорить. - Привет, Уайман.
   Шаги. - Как вы узнали, что я здесь? - Его напряженное выражение лица заставило меня улыбнуться.
   - Ты выглядишь намного старше, Уайман, ты это знаешь? - Мой голос был хриплым. - Конечно, ты здесь. Ты ждал, что я умру. Но вот я здесь, готовый получить свой гонорар.
   - Ожидаю, что врачи проведут следующий год, сканируя меня на всех длинах волн, составляя карту шрамов от квагмы и выясняя, что они означают. Я стану знаменитым. - Я рассмеялся; у меня защемило в груди. - Но мы собираемся заполучить сокровище, Уайман. Послание из другой сферы творения.
   - Конечно, нам придется поделиться этим. Люди и призраки... Но, по крайней мере, мы это получим.
   - И тебе придется поделиться прибылью, не так ли? И еще есть мой гонорар. Ты не заложил это в бюджет, не так ли, Уайман? Я бы предположил, что ты вот-вот станешь намного беднее...
   Он вышел, хлопнув дверью.
   - Но, - прошептал я, - мы должны ставить интересы расы превыше всего.
   В призраке отражался кусочек голубого неба. Я смотрел на него и ждал, когда ко мне вернется сон.
  
   Всплеск человеческой изобретательности, характерный для прототипа СУСИ-привода, был непродолжительным. Как и предвидел Уайман, людям было просто слишком легко украсть то, что уже открыли другие, вместо того, чтобы разрабатывать свое собственное.
   Привод СУСИ - нестабильный, дорогой, недоказанный - был заброшен.
   Перед моими глазами возникли новые образы.
   Внезапно я увидел свое собственное лицо.
   - Джек, в каждой жизни есть роль, в великой космической драме, которую мы вынуждены разыгрывать. Смотри, сейчас...
  
  

ПЛАНКОВСКИЙ НОЛЬ

  
   5653 год н. э.
  
   Недавно я корпел над текстами по теоретической физике. Мои друзья - те, кто все еще могут видеть меня, с тех пор как призраки восстановили меня, - не могут этого понять. Ладно, они говорят, тебя чуть не убил эксперимент призраков с планковским нулем. Это было ужасно. Но разве теперь не все кончено? Зачем размышлять? Почему бы не прогуляться - или, скорее, не улететь - на солнышко и не насладиться тем, что осталось от твоей жизни?
   ...Но я должен это сделать. Мне нужен ответ на конкретный вопрос.
   Есть ли какой-нибудь выход из черной дыры?
  
   Когда я услышал об эксперименте призраков, то поднял большой шум. В конце концов, их посол Радиатора согласился встретиться со мной, но они настояли, что местом проведения должна быть открытая поверхность Луны. Земные условия, конечно, не имели бы ни малейшего значения для серебряного призрака; все это было частью бесконечного дипломатического гавота призраков. Как главный администратор проекта по связям с призраками, я был прямо обязан не раздражаться при подобных уловках.
   Полагаю, возраст - и смерть Евы - мешали мне смириться с мелочностью межвидовой дипломатии.
   Соглашусь с этим.
   Я прокатился по Сахельскому тросу, затем полетел на флиттере на Луну. Мы должны были встретиться у купола Коперника; я надел скафандр и быстро вышел. Если посол надеялся, что мои шестьдесят пять лет удержат меня дома, то его ждало совсем другое.
   Серебряный призрак, посол Радиатора, парил в ярде от хрустящего лунного реголита; отражение Земли было искаженным полумесяцем, скользящим по его середине.
   Мы встретились без помощников, как я и просил, и говорили по закрытому каналу.
   Я перешел прямо к делу. - Посол, я попросил о встрече с вами, потому что мы подозреваем, что вы проводите несанкционированные эксперименты с материалом квагмы.
   Он подпрыгивал вверх-вниз, как детский воздушный шарик, неуместно отправленный на безвоздушную Луну. - Джек, я хотел бы увидеть доказательства, подтверждающие ваше утверждение.
   Я был готов к этому. - Я скачаю вам досье. Как только буду уверен, что вы так же честны со мной.
   - Возможно, вы строите догадки. Возможно, это... - Пауза. - Выстрел в темноту? Вы пытаетесь извлечь из меня ценную информацию, угрожая доказательствами, которых не существует.
   Я покачал головой. - Посол, подумайте над этим. Ваша раса и моя поддерживают контакты на многих уровнях, вплоть до торговцев-одиночек. Меры безопасности между нашими видами столь же хрупки, как человеческая плоть. - Очаровательное сравнение с призраком.
   - Возможно. - Его покачивание превратилось в сложное мерцание. - Очень хорошо. Джек Рауль, за последние десятилетия мы лучше узнали друг друга, и я знаю, что вы честный человек... если не всегда открытый, несмотря на занятую вами позицию потерпевшей стороны. Поэтому я должен согласиться, что у вас есть такие доказательства.
   Я почувствовал прилив удовлетворения. - Значит, вы проводите секретный проект.
   - Возможно, скрытый, но не намеренно от наших партнеров-людей.
   - О, правда?.. - Я пропустил это мимо ушей. - Тогда от кого?
   - Ксили.
   Я изучал посла с тайным восхищением. - Буду впечатлен, если вам удастся сохранить секреты от ксили. Как у вас это получается?
   Призрак начал мягко переворачиваться. - Всему свое время, Джек Рауль. Мы не можем быть уверены в безопасности связи даже здесь.
   - Тогда этот разговор достиг своей цели. Наши сотрудники могут перейти к деталям.
   - Но мы не разрешили бы распространение каких-либо данных. Приемлемой была бы только инспекционная поездка на самом высоком уровне.
   - Самый высокий уровень?
   - Возможно, вы сами хотели бы посетить это место, Джек Рауль.
   Я рассмеялся. - Возможно,.. когда узнаю, в чем подвох.
   Вращение ускорилось. - Мы слишком хорошо знаем друг друга. Джек, нам придется перестроить вас.
   В искусственном голосе не было никаких интонаций. Изображение Земли пробежало рябью по коже призрака.
   Я вздрогнул.
   - Посол, просто дайте мне один намек. Вы знаете, что я любознательный человек.
   - Намек?
   - Что вы пытаетесь сделать со своей квагмой?
   Вращение прекратилось. - Вы слышали о принципе неопределенности...
   - Конечно.
   - Мы нарушили его.
  
   После встречи с послом я вернулся в нашу новую квартиру в Бронксе, налил себе виски, плюхнулся на свой любимый диван и позвонил Еве.
   Одна стена растаяла. Ева была душераздирающе реальной, по крайней мере, когда она не двигалась, а изображение оставалось стабильным.
   Она быстро огляделась, словно определяя, где находится, затем устремила на меня предостерегающий взгляд.
   - Ты хорошо выглядишь, - сказал я, поднимая свой бокал к стене.
   Она фыркнула, но провела рукой по своим седеющим волосам. - Чего ты хочешь, Джек? Ты знаешь, что это плохо для тебя.
   - Я хочу, чтобы ты рассказала мне о принципе неопределенности.
   - Почему?
   - Объясню позже.
   Она нахмурилась. - На стенах полно научно-популярных текстов...
   - Ты же знаешь, я никогда не пойму ни слова из этого, пока ты мне не объяснишь.
   - Давай, Джек, это просто сентиментально.
   - Потешься надо мной. Это важно.
   Она вздохнула и потянула за выбившуюся прядь волос. - Ладно, черт возьми. Но я буду краткой; и когда все закончится, на этом все.
   - Договорились.
   Теперь Ева неуловимо изменилась, так что - без какой-либо очевидной переделки образа - она казалась моложе, ей было удобнее на диване. Я предположил, что стена имела доступ к более старой части ее записных книжек. - Чтобы понять принцип неопределенности Гейзенберга, - начала она, - нужно разобраться в квантовой механике.
   Согласно квантовой философии, частицы, подобные электронам, не существуют как точки с массой и зарядом. Вместо этого у каждого электрона есть волновая функция, которая описывает его положение, скорость и другие свойства; это как если бы электрон был распределен по небольшому объему пространства, ограниченному волновой функцией.
   - Итак, при чем здесь принцип неопределенности?
   Ева покрутила мое кольцо на пальце. - Можно уменьшить разброс волнового объема положения электрона - возможно, проверив его с помощью фотонов очень высокой частоты. Но загвоздка в том, что волновой объем, связанный с другой переменной - импульсом электрона - при этом чрезвычайно увеличивается. И наоборот.
   - Таким образом, вы никогда не сможете знать одновременно положение и импульс электрона; никогда не сможете свести оба волновых объема к нулю.
   - Ладно. Каков размер этих объемов?
   - Масштаб задается постоянной Планка. Это небольшое число - одна из фундаментальных констант физики. Но в реальном выражении - предположим, вы измерили положение электрона с точностью до миллиардной доли дюйма. Тогда неопределенность импульса была бы такой, что секундой позже вы не могли бы быть уверены, где находится эта чертова штука в радиусе ста миль.
   Я кивнул. - Тогда этот принцип описывает фундаментальную нечеткость реальности...
   Она раздраженно махнула рукой. - Не говори как дешевая информационная служба, Джек. В реальности нет ничего нечеткого. Волновые функции являются фундаментальными строительными блоками Вселенной; управляющие ими волновые уравнения полностью детерминированы... Ладно, неважно. Принцип неопределенности, по сути, является выражением масштаба этих волновых функций.
   - Как это связано с твоей работой?
   Она вздохнула и откинулась на спинку дивана. - Это было в основе всего, Джек.
   Ева потратила большую часть своей трудовой жизни, пытаясь разработать принципы систем удаленной передачи. Телепортационные лучи, для вас и меня.
   Она сказала: - Устройство передачи могло бы работать, сканируя положение каждой частицы в объекте. Эта информация может быть передана куда-нибудь еще, и будет создана копия оригинала, точная до последнего электрона.
   - Но принцип неопределенности говорит нам, что это невозможно.
   - Правильно. Но в принципе ничего не говорится о передаче точных данных о самих волновых функциях... и это был подход, над которым я работала. Кроме того, каким-то образом, который мы до сих пор до конца не понимаем, квантовые волны обеспечивают связь с пространством. Когда два объекта однажды соединяются, возникает ощущение, что они навсегда связаны квантовыми свойствами. Может случиться так, что, если не скопированы полные квантовые функции, удаленная передача невозможна.
   - То, что соединил Бог, пусть никто не разлучает.
   Она подозрительно посмотрела на меня, как будто ожидая, что я разрыдаюсь. - Что-то в этом роде. Джек, возможно также, что сознание - это квантовый феномен. Без наших определяющих квантовых функций - без привязки, которую они дают нам к реальности и к тем, кто нас окружает, - мы ничто.
   Я поставил свой стакан, встал и подошел к стене. Нерешительно она встала и подошла ближе к ней. - И это отображение волновой функции было техническим барьером, который вы никогда не смогли бы преодолеть.
   Она пожала плечами. - Возможно, это и к лучшему. Потому что, если бы на этой стене хранился мой идеальный образ, Джек, ты бы никогда не покинул эту чертову квартиру. - Она посмотрела на меня, и я представил, как смягчаются ее глаза. - А ты бы покинул?
   - Что произойдет, если нарушить принцип неопределенности?
   Изображение слегка дрогнуло; я представил, как стена лихорадочно ищет ответ в своих хранилищах данных. - Ты не можешь. Джек, ты что, не понял ни слова из того, что я сказала?
   - Просто предположим.
   Она нахмурилась. - Если бы предел неопределенности был каким-то образом снижен, стало бы возможным большее сжатие данных. Лучшее хранение данных.
   - Так что изображения на стенах получаются более четкими. Что еще?
   - Более быстрые и компактные вычислительные устройства. - Изображение на внезапный, шокирующий момент рассыпалось бурей кубических пикселей. - Джек, это на самом краю того, что я оставила в своих записных книжках.
   - Потерпи меня, пожалуйста... это важно. Как бы ты это сделала?
   Она потерла переносицу, как будто у нее болела голова. - Предполагая, что ты говоришь о Вселенной, в которой мы живем, - значит, фундаментальные законы одинаковы - тебе пришлось бы найти способ уменьшить постоянную Планка в некоторой области пространства. Взаимодействие между отличающимися по постоянной Планка областями было бы довольно интересным. Но, конечно, это невозможно. - Она обеспокоенно посмотрела на меня. - Джек, мне это не нравится. Это заставляет меня чувствовать себя - странно.
   - Мне жаль. - Не раздумывая, я потянулся к ней сквозь стену, но моя рука прошла сквозь ее предплечье без особого сопротивления.
   - Джек. Не надо. - Она отступила назад, вне пределов моей досягаемости. - Это только причиняет тебе боль.
   - Я должен уйти.
   - Что?
   - Я должен провести проверку эксперимента с призраками. Они говорят, что я должен быть физически модифицирован... Я могу и не вернуться.
   - Ну, почему бы и нет, - сказала она. - Лета, Джек, я мертва уже три года. Ты становишься психически нездоровым. - Затем она подняла обе руки к голове и невнятно произнесла: - Если бы постоянную Планка устремить к пределу, вплоть до нуля...
   - Что? Ева, скажи мне.
   Она посмотрела на меня сквозь град пикселей, широко раскрыв глаза. - Пространство может разлететься вдребезги...
   Она растворилась. Стена снова стала стеной.
  
   Итак, я стал призраком.
   Мой головной и спинной мозг были свернуты и перемещены в очищенную грудную полость. Моя кровеносная система была свернута в сложный клубок вокруг области мозга. Призраки построили новую метаболическую систему, гораздо более эффективную, чем старая, и способную напрямую перерабатывать излучение. В мой череп были ввинчены новые глаза, способные работать в областях спектра, далеко выходящих за пределы человеческого диапазона; и мне дали "мышцы" призраков - крошечный антигравитационный привод и компактные внутренние приводные движки.
   Наконец меня окунули во что-то похожее на горячую ртуть.
  
   Посол Радиатора пришел навестить меня, когда я проходил реконструкцию. Его голос был подобен птице, парящей в темноте. - Как вы себя чувствуете?
   Я рассмеялся - или, по крайней мере, послал соответствующие импульсы своим чипам-переводчикам. - Как вы думаете, что я чувствую?
   - Мне сказали, что у вас приподнятое настроение...
   - Вы уменьшаете постоянную Планка. Не так ли? Но я не понимаю, какое отношение к этому имеет квагма.
   Призрак колебался.
   Когда его голос зазвучал снова, у него был более насыщенный тембр. - Я установил закрытый канал. Хорошо, Джек. Вы знаете, что квагма - это состояние материи, возникшее в результате Большого взрыва. Материя, нагретая до достаточно высоких температур, плавится, образуя магму из кварков - квагму. И при таких температурах фундаментальные силы физики объединяются в единую суперсилу. Квагма связана воедино только такой суперсилой. Когда квагме дают остыть и расшириться, суперсила распадается на четыре подсилы.
   - Итак?
   - Управляя разложением, можно выбрать соотношение между этими силами.
   - Ах. - Ева, я бы хотел, чтобы ты была здесь и помогла мне с этим... - И эти соотношения управляют фундаментальными константами, включая постоянную Планка.
   - Правильно.
   Я хотел потереть лицо, но у меня отняли голову и руки. - Итак, вы строите модель Вселенной, в которой постоянная Планка понижена. Лета, посол. Я удивлен, что ксили позволили вам зайти так далеко.
   - Мы хорошо спрятались... Джек Рауль, вы все еще человек?
   Я бы пожал плечами. - Не знаю.
   - Звучит так, будто вам все равно.
   - Почему вы должны это делать?
   - Я знаю вас долгое время, Джек. Среди моего народа есть аналогии с горем, которое вы испытали, потеряв свою жену.
   - Посол, вы думаете, это какой-то сложный способ совершения самоубийства? Помните, вы сами пригласили меня совершить это чертово путешествие.
   - Человек вы или нет, у вас все равно будут друзья.
   - Вы не можете себе представить, насколько это меня утешает.
  
   Они отключили мои новые органы чувств во время гиперпространственного полета. - Я приношу извинения, - сказал посол Радиатора. - Когда мы доберемся до места реализации проекта квагмы, у вас будет свобода для осмотра.
   - Но вы не доверяете мне местоположение.
   - У меня нет свободы действий, друг мой.
   Я провел время, плавая в виртуальной реальности, стараясь не думать о том, что находится за пределами моей кожи.
   Я оказался в полувселенной.
   Я находился во внутрисистемном крейсере призраков, грубом овоиде, сконструированном из посеребренного троса. К стенам были привязаны приборные панели. Около дюжины призраков цеплялись за трос, как ягоды за водоросли.
   Над собой я видел звезды. Подо мной пол из багрового тумана, безликая плоскость, уходящая в бесконечность.
   Ко мне приблизился призрак.
   - Посол?
   - Мы прибыли, Джек Рауль.
   - Куда прибыли? - Я указал на кроваво-красный пол. - Что это?
   Посол перекатился, словно забавляясь. - Джек, это звезда - красный гигант. Вы знакомы с астрофизикой? Эта звезда примерно такая же большая, как орбита Земли. Мы подняты на миллион миль над ее границей.
   Я не мальчик из маленького городка; я и раньше бывал за пределами Земли. Но это было по-другому. Я почувствовал, как мягкое человеческое существо внутри моей призрачной оболочки съежилось.
   Я еще ничего не видел.
   Корабль погрузился в недра звезды.
   Я вскрикнул и схватился за посеребренный канат. Вокруг нас взметнулись вверх светящиеся клубы тумана. Команда корабля беззаботно занималась своими делами.
   - Лета, посол.
   - Я не мог предупредить вас.
   Мы вышли в прозрачный слой внутри звезды. Далеко-далеко внизу был плотный огненный океан, похожий на какой-то фантастический городской пейзаж, подсвеченный натрием; под ним ярко светилось что-то маленькое, горячее и желтое. Мы спускались сквозь куски огненного облака с поразительной скоростью.
   Посол сказал: - Вы, возможно, знаете, что этот гигант является звездой на последнем этапе своей жизни. Его основная масса состоит из газа, плотность которого составляет лишь тысячную часть земной атмосферы, а температура значительно ниже, чем на поверхности Солнца. Без труда переносится в вашей новой оболочке. Итак, вы видите, бояться нечего.
   Теперь корабль повернул вправо, и мы обогнули огромную, почерневшую грозовую тучу. - Источник конвекции; сложные продукты из ядра, - объяснил призрак.
   - Ядро?
   - Как звезда - белый карлик, размером и массой примерно с Солнце. Сейчас оно в основном состоит из гелия, но в приповерхностном слое все еще продолжает гореть водород. - Призрак самодовольно улыбнулся. - Джек, ваш визит - этот проект - вдохновлен квантовой механикой. Вы понимаете принцип запрета Паули? - что никакие два квантовых объекта не могут находиться в одном и том же состоянии? Возможно, вас удивит, что именно давление вырожденных электронов - форма принципа Паули - удерживает это ядро от коллапса само на себя.
   - Вы готовы жить внутри звезды, только чтобы избежать обнаружения ксили?
   - Мы ожидаем долгосрочных выгод.
   Мы опустились в другой прозрачный слой. Ядро представляло собой шар, примерно такой же горячий и яркий, как Солнце с Земли; оно катилось под нами. Звездный туман плыл над нами, как смог.
   Призраки построили здесь город.
   Когда-то это, должно быть, был спутник. Это был выдолбленный каменный шар размером в тысячу миль. Корабли-призраки проносились над изрытым ландшафтом.
   На полюсах поблескивали два огромных цилиндрических сооружения. Посол объяснил, что это были внутрисистемные двигатели, предназначенные для поддержания орбиты спутника вокруг ядра.
   Наш корабль приблизился к поверхности мира-города - гравитация была незначительной, так что казалось, что он парит перед какой-то огромной стеной с прорезями - и, наконец, скользнул в отверстие.
   Я повернулся к послу. - Не буду притворяться, что я не впечатлен.
   - Естественно, после этой демонстрации я предоставлю любые сохраненные данные, которые потребуются вам для вашего отчета.
   - Демонстрации? Чего?
   Намек на гордость просвечивал сквозь тонкие, бесполые интонации чипов-переводчиков. - Мы приурочили ваш приезд к началу нового этапа нашего проекта.
   - Для меня это большая честь.
   Мы неслись по тускло освещенным проходам. Другие корабли опускались и взлетали вокруг нас. Блоки света падали из поперечных коридоров, неотразимо напоминая мне пиксели. Я вспомнил странное, двусмысленное предупреждение Евы и мрачно задумался, действительно ли я хочу присутствовать на заре "новой фазы".
   Беззвучным рывком мы оказались в сферической полости шириной в несколько миль. Лучи малинового звездного света пересекали пустоту, заливая ее стены кроваво-красным сиянием. В центре камеры была сфера. Сфера диаметром в пару миль отливала золотом и была полупрозрачной, как наполовину посеребренное зеркало. Над ее поверхностью парили платформы с рабочими-призраками.
   Какая-то огромная машина мягко двигалась в пределах зеркальной сферы.
   - Мистер Рауль, добро пожаловать в наш эксперимент, - сказал посол Радиатора.
   - Что это за сфера?
   - Ничего материального. Сфера - это граница между нашей Вселенной... и другой областью, которую мы построили, позволив каплям квагмы раздуваться в контролируемых условиях. Внутри этой области соотношение, известное вам как постоянная Планка, уменьшается примерно до десяти процентов от ее значения в других местах. Остальные физические константы идентичны.
   - Почему эффект полусеребрения?
   - Энергия, переносимая фотоном, пропорциональна постоянной Планка. Когда фотон попадает в область низкой постоянной, энергия, которую он может переносить, уменьшается. Вы понимаете? Следовательно, он выделяет энергию на границе в виде второго фотона, испускаемого обратно в обычное пространство.
   Я спросил, должны ли мы войти в пространство с низкой постоянной Планка.
   - Боюсь, что нет, - сказал посол. - Наша фундаментальная структура основана на постоянной Планка: например, на расстоянии между электронами вокруг ядра атома. Если бы вы вошли в область, вы были бы скорректированы. Находящееся там устройство - искусственный разум - было сконструировано таким образом, чтобы противостоять таким планковским изменениям. Устройство управляет регенерацией домена из квагмы; мы также используем его для проведения вычислительных экспериментов.
   Машина в своем золотом мешочке повернулась, задумавшись, как какое-то огромное животное.
   - Посол, какова ваша цель?
   По словам посла, у призраков было две цели. Первая заключалась в использовании граничных условий между областями с разными постоянными Планка для создания идеальной отражающей поверхности, извечной цели призраков, накапливающих энергию.
   Вторая цель была более интересной.
   - Мощность любой вычислительной машины ограничена принципом неопределенности, - сказал посол. - Исследование, скажем, далеких простых чисел всегда было ограничено тем фактом, что изменения энергии внутри устройства должны оставаться выше уровня неопределенности.
   - С уменьшением постоянной Планка мы можем пойти дальше. Гораздо дальше. Например, нам уже удалось найти опровержение древней человеческой гипотезы, известной как гипотеза Гольдбаха.
   Гольдбах предположил, что, по-видимому, любое четное число может быть выражено как сумма двух простых чисел. Двенадцать равно пяти плюс семи; сорок равно семнадцати плюс двадцати трем. Столетия усилий не доказали и не опровергли эту гипотезу.
   Планковская машина нашла контрпример, число в районе десяти, возведенного в восьмидесятую степень.
   - Думаю, я впечатлен, - сказал я.
   Призрак мягко покатился. - Друг мой, вековые проблемы тают перед нашей планковской машиной; уже несколько проблем перебора привели к...
   Я сказал послу, что верю в это, и предложил изложить детали позже.
   Научные платформы теперь удалялись, оставляя золотисто-серебряную сферу открытой и одинокой.
   Посол Радиатора продолжил свою лекцию. - Но мы хотим пойти дальше. Мы рассматриваем этот метод корректировки постоянной Планка как средство исследования - не только очень большого, но и бесконечного. Наше устройство проверит некоторые из наиболее важных теорем нашей и вашей математики простым прямым исследованием случаев, вплоть до бесконечности.
   Я уставился на подпрыгивающего призрака. - Думаю, я перестаю понимать. Не будет ли бесконечное количество дел по-прежнему занимать бесконечное количество времени? - и энергии?
   - Нет, если время и энергия распределяются в уменьшающихся количествах, так что общая сумма приближается к некоторому конечному значению. И - если принцип неопределенности полностью устранен - нет предела малости распределения энергии.
   - Верно. Итак, вы собираетесь довести постоянную Планка до нуля.
   - Правильно. И, Джек, математические догадки - это только начало. Тренировочное упражнение. Искусственный разум эвристичен - он гибкий; он может обучаться. Имея в своем распоряжении его безграничные возможности, мы ожидаем наступления новой эры...
   В центре посеребренной планковской сферы вспыхнула ослепительно яркая искра. Машинное устройство забилось, как какой-то гротескный зародыш.
   Я сплел мысленные пальцы в узел из посеребренной веревки. - Посол, "космос может разлететься вдребезги".
   - Что?
   - Что это значит для вас?
   - ...Ничего. Джек, вы...
   Пламя заполнило сферу, подавляя машину. На мгновение сфера засветилась ярче, чем ядро звезды.
   Затем сфера стала серебристой. Она была похожа на какое-то огромное привидение. Изображения теснящихся научных платформ, прорезанных стен полости города-мира дрожали по его бокам.
   - Посол, что происходит?
   - ...Я не уверен.
   - Вы достигли планковского ноля?
   - Да. Но устройство должно подать нам сигнал...
   Стенки сферы сжались на несколько сотен футов, задрожав; это было так, как если бы сфера была живым существом, вдыхающим воздух.
   Мой корабль дернулся прочь от сферы к стенам камеры. Один член экипажа остался кувыркаться в космосе, как капля ртути в свободном падении. Я мрачно цеплялся за свой канат.
   Стены все еще были за много миль отсюда.
   Поверхность сферы вздулась и захлестнула нас.
  
   Я был совершенно один.
   Одинок.
   Темнота.
   ...Темно, потому что фотоны не могут нести энергию здесь, в планковском ноле; ничто не возбуждает мои оптические датчики...
   Холодно. Как мне могло быть холодно? Я потер руки. Я чувствовал, как мои пальцы ломаются, как старая, раскрошившаяся бумага.
   Орбиты электронов в атоме пропорциональны постоянной Планка. При ее нулевом значении орбиты должны разрушиться... верно? Итак, больше никакой химии. Сколько пройдет времени, прежде чем процесс разрушения достигнет моего мозга?
   Каково это будет?
   А квантовые волновые функции, связывающие меня с остальной Вселенной, все превратились в пыль при планковском нуле.
   Я чувствовал это. Я был один в этом разрушенном пространстве.
   Что с кораблем? Он все еще направлялся к стене?.. Что-то еще здесь, со мной. Призраки? Нет; что-то большее, более могущественное.
   Бесконечное.
   Устройство разума было безграничным. Оно застряло в этом прерывистом пространстве и было взбешено.
   Взбешено болью, которую я узнал.
   Теперь я различал другие умы. Призраки. Они были похожи на крошечные звездочки, сияющие и удаляющиеся друг от друга.
   Планковский разум набросился на нас. Призраки были подавлены, как насекомые в огне.
  
   ...Корабль вырвался из сферы; квантовые функции нахлынули на меня (на одно драгоценное мгновение я стал видимым, как призматические волны, плещущиеся вокруг меня), и я снова оказался во Вселенной.
   Корабль мчался по проходу между городом и миром, волоча за собой рваные фрагменты. Призраки умирали повсюду вокруг меня, их гордые тела опали.
   Я оглянулся назад по коридору. Серебряный полукупол смотрел нам вслед, как какой-то огромный глаз.
   - ...Посол Радиатора?
   - Я все еще здесь, Джек.
   Мы вылетели из города-мира. Парамедики призраков приплыли на наш корабль и ухаживали за ранеными.
   Город-мир менялся.
   Свет, чистый и белый, исходил из сотен порталов, освещая темное вещество гигантской звезды. Массивные приводные узлы на полюсах были повреждены; я видел искры, с шипением пробегающие по поверхности ближайшего. Флотилия тяжелых кораблей призраков приблизилась к приводным узлам.
   - Посол, что они делают?
   - Мы должны попытаться починить приводные устройства, иначе спутник упадет в ядро... Джек, рост планковской области в этой полости не контролировался. Мы боимся.
   - Держу пари, что боитесь.
   - Мы собираемся попытаться отодвинуть спутник от звезды-гиганта.
   - И что потом?
   - Мы должны найти какой-нибудь способ сдержать пузырь.
   Я уставился на ядро гиганта. - Посол, это ошеломит вас. Каковы пределы его роста?
   - Пределов нет. Возможно, ксили вмешаются.
   - Ксили не боги. - Я быстро соображал. - Посол Радиатора, послушайте меня. Имеете ли вы какое-либо влияние на здешние операции?
   - А что?
   - Прекратите попытки починить приводы.
   - ...У меня нет полномочий.
   - Тогда найдите кого-нибудь, кто это сделает. Как действующий посол человечества здесь, я официально прошу об этом. Посол Радиатора, вы это записали?
   - Да, Джек. Зачем вам это нужно?
   - Потому что я тоже напуган. Но думаю, что выход есть.
  
   Призраки отсоединили приводные узлы от города-мира. В течение часа планковский пузырь заслонил разбитый спутник; он висел в сиянии гигантской звезды, идеально серебристый. Нас вытащили оттуда. Я мог видеть отражения на поверхности пузыря, цепочки кораблей-призраков, направляющихся в безопасное место. Потребовалось около суток, чтобы планковский пузырь столкнулся с ядром звезды. К тому времени он был шириной в десять тысяч миль и продолжал расти. Огромная рябь пересекла его чудовищную поверхность. Он скользнул внутрь ядра звезды, горящий термоядом водород плавно сомкнулся над сияющим яйцевидным пузырем, вакуоли вспыхнули.
   Час спустя ядро начало разрушаться.
  
   Развоплощенные, посол Радиатора и я парили над виртуальными изображениями разрушающегося ядра. Я сказал: - Хотел бы я, чтобы Ева могла это увидеть.
   - Да.
   К настоящему времени, конечно, призраки разобрались в этом сами; но я не мог удержаться, чтобы не рассказать об этом. - Это был ваш случайный комментарий о давлении вырождения электронов, который дал мне ключ. Предположим, что постоянная Планка была сведена к нулю в ядре звезды. Высшие квантовые состояния разрушились бы - значения спина, например, упали бы с кратных этой постоянной до нуля.
   Принцип запрета Паули не сработал бы, и давление вырождения электронов ослабло бы. Ядро звезды должно взорваться.., пройдя предел плотности нейтронной звезды, и превратиться в черную дыру.
   - На самом деле, - спокойно сказал посол, - есть технические моменты, которые вы не учли. Например, ни один электрон не может иметь нулевое значение спина. Как и любой фермион. Предположительно, фермионы ядра коллапсируют до бозонов, подобно фотонам... Физика там, должно быть, интересная.
   - Неважно. Это сработало, не так ли?
   - Да. Мы сдержали расширение пузыря с планковским нулем. В пределах горизонта событий, навсегда.
   - И мы заперли ваш ИИ с планковским нулем.
   Призрак обдумал это. - Это важно для вас?
   - Что вы почувствовали внутри пузыря?
   - Бесконечную силу... и гнев.
   - Там было нечто большее, посол. В прерывистом пространстве, без привязки к квантовым волновым функциям, он был совершенно одиноким. И один. И он был в ярости. Вы видите?
   Квантовое одиночество.
   Я узнал товарища по несчастью. В своем одиночестве я могу навредить только себе, но разумное устройство обладает бесконечной способностью к разрушению. И все же сейчас оно было поймано в ловушку...
   Тогда я начал задаваться вопросом и не смог остановиться. Есть ли какой-нибудь выход из черной дыры?
  
   Образы, вызванные Евой, были похожи на отражения в мерцающих стенах камеры с планковским нулем.
   Я задумался, некоторое время не в силах говорить.
   Ева спросила: - С тобой все в порядке?
   - Не знаю.
   Я пережил все это заново. Перестройка. Ужас этого квантового одиночества.
   - Никто не должен проходить через это дважды, - сердито сказал я.
   - Я знаю, Джек. И мне жаль. Но важно, чтобы...
   - Понимаю. Я знаю. Что дальше, Ева?
   - Далее, - сказала она, - мы посмотрим вперед...
   - Вперед? В будущее? Как это возможно?
   - Наблюдай, - сказала она. - Просто наблюдай.
  
   ...Через пять тысяч лет в будущем и через десять тысяч лет после первого извержения с Земли волновой фронт колонизации человечества распространился со скоростью света по Галактике.
   Его опыт, полученный от кваксов и других, изменил человечество.
   Никогда больше человечество не будет вынуждено служить по приказу какой-либо инопланетной силы.
   По мере того, как люди набирали силу, завоевание других видов стало индустрией. Началась новая эра.
  
  

ЧАСТЬ 4

ЭРА: Ассимиляция

  
  

ПОДСОЛНУХИ ГЕДЕЛЯ

  
   10515 г. н.э.
  
   Это была одна из старейших звезд в Галактике, сфера первичной материи, парящая в гало подобно неисправному маяку. Около пятисот ее современниц все еще разбрызгивали фотоны по супу из молодой материи вращающегося главного диска, не поддаваясь эрозии эпох.
   Но эта звезда давным-давно погасла. Теперь она была забита железом; углерод покрывал ее остывающую поверхность.
   Артефакт, который люди называли Снежинкой, окружал эту карликовую звезду, как огромная оправа - древний, выцветший драгоценный камень.
   С момента создания Снежинки тринадцать миллиардов лет пронеслись по вихревому лику Галактики.
   И вот, наконец, из-за главного диска к Снежинке поднимался корабль.
  
   На протяжении всего своего путешествия с Земли на борту военного корабля-сплайна Капур оставался один. Он бесконечно изучал виртуалы о пункте назначения, пытаясь понять задачу, которая стояла перед ним.
   Капуру дали пять дней, чтобы выполнить свою задачу.
   Он был полицейским, прикомандированным для этого задания. В мясистом тепле внутренних помещений сплайна чудовищность преступления, которое он должен предотвратить, не давала Капуру уснуть в течение долгих часов.
  
   Корабль-сплайн представлял собой шар из затвердевшей плоти шириной в милю. Спрятанные глубоко в оспинах датчики, которые когда-то были глазами, медленно поворачивались в ответ на электронные подсказки людей.
   Сплайн подлетел на расстояние сто миллионов миль от Снежинки, замедлился, остановился. В течение нескольких дней он зависал. Рой пассивных, бессильных зондов был осторожно разбросан по Снежинке.
   Диск Галактики был дымом, пронизанным звездным светом, ковром под этой медленной картиной.
   Наконец плоть сплайна сморщилась, раскололась, раздвинулась. Из открывшегося отверстия выползла детская игрушка, серебристый цилиндр. Ребенок расправил блестящие паруса и встряхнул их, придав им форму зонтика; паруса, казалось, блестели, словно влажные из утробы матери.
   Рубиново-красный лазерный луч вырвался из сплайна и вонзился в паруса. Медленно, очень медленно тонкий материал вздулся в ответ и наполнился. Подобно пушинке чертополоха, подгоняемая лазерным дуновением сплайна, яхта-ребенок опускалась к Снежинке.
  
   Внутренняя часть яхты представляла собой коробку двадцати футов в длину и шести в ширину. Она была слишком мала для двух человек и оборудования, которое поддерживало их жизнь.
   Капур сидел перед обзорным иллюминатором, занимавшим большую часть носа яхты. Через иллюминатор он мог видеть на фоне постоянно потрясающего зрелища Галактики уменьшающийся кусок плоти, который был нагруженным кораблем-сплайном. Но даже несмотря на то, что яхте оставалось всего несколько часов до места встречи, на месте Снежинки он по-прежнему ничего не видел; даже ржавого пятна, кисло подумал он.
   Мэйс, другой пассажир яхты, сидел рядом с Капуром. Он всматривался с интересом, его глаза блестели, как у насекомого. Мэйс был флотским. Капур, смуглый, стройный, чувствовавший себя неуютно в позаимствованной форме флота, съежился от уверенной фигуры Мэйса.
   Мэйс повернул свою голову-башню в сторону Капура. - Ну? Что вы думаете о Снежинке?
   Капур пожал плечами в маленьком пространстве, которое он занимал. - А что, по-вашему, я должен думать?
   Мэйс пристально посмотрел на Капура, затем нахмурился. - Возможно, если бы вы открыли глаза, то смогли бы составить мнение.
   Капур неохотно подчинился.
   Спектр чувствительности его глаз расширялся за пределы узкого человеческого диапазона; сетчатку защипало под градом фотонов всех длин волн.
   Галактика ослепляла, ее ядро испускало пронзительные рентгеновские лучи. Снежинка появилась из темноты, как иней, кристаллизующийся на оконном стекле.
   - Давайте приступим к работе, - сказал Мэйс. - Сначала обследуем основные характеристики. Хорошо?
   Капур, не сводивший глаз с бесконечных углублений Снежинки, не ответил.
   - Снежинка представляет собой правильный тетраэдр, - сказал Мэйс. - Она построена вокруг останков черного карлика; древняя звезда находится в центре тетраэдра. Длина Снежинки по краям превышает десять миллионов миль. Мы не знаем, как она сохраняет свою структуру в гравитационном колодце звезды. - Голос Мэйса был бодрым, ясным, заинтересованным и совершенно лишенным благоговения. - Масса артефакта приблизительно равна массе Земли. Но ширина Земли составляет восемь тысяч миль. Эта штука раздута, как сахарная вата; она наполнена распорками, нитями и железными усиками, похожими на хрупкие строительные леса. Структура - неплохое приближение к кривой, заполняющей пространство. Строго говоря, она имеет дробную размерность, где-то между двумя и тремя... И у нее фрактальная архитектура. Вы знаете, что это значит?
   - У меня нет математического образования, - сказал Капур.
   Мэйс позволил своему молчанию прокомментировать это в течение долгой секунды. - Тогда у вас все получится с теоремой Геделя, - сказал он беспечно.
   - Что?
   - Неважно. Если мы внимательно осмотрим Снежинку, мы обнаружим мотив тетраэдра, повторяющийся снова и снова во всех масштабах. Вот почему мы называем это Снежинкой, - сказал Мэйс. - Не из-за ее формы, а потому, что снежинка тоже фрактальна. Рекурсивные структуры во всех масштабах. И объект существует уже давно.
   - Откуда вы это знаете?
   Мэйс, не сводя глаз со Снежинки, рассеянно потер ноздри ладонью. - Потому что здесь чертовски холодно. За века, прошедшие с тех пор, как умерло ее солнце, она остыла почти до фоновой температуры Вселенной - на три градуса выше абсолютного нуля... хотя, - размышлял он, - когда эта штука была построена, небо все еще светило при температуре около восемнадцати Кельвин.
   - Вы понимаете, что означают эти цифры, Капур? Я знаю, что вы почти не покидали Земли до этого задания. - Мэйс не потрудился скрыть свое непринужденное, лишенное злобы презрение. На самом деле это была вторая подобная миссия Капура. Первой была реквизиция при неудачной ассимиляции колонии Хорте.
   Он сказал: - Почему железо?
   - Потому что железо - самый стабильный элемент. Снеговики - строители - хотели, чтобы это продолжалось долго, Капур.
   Капур кивнул. - Значит, когда-то это была планета, прежде чем превратиться в... сказочный замок?
   - Возможно. Возможно, нет. Когда это было построено, всего через миллиард лет после Взрыва, почти не было тяжелых элементов, из которых могли образоваться планеты. Сама Галактика была не более чем дымчатым диском, освещенным тут и там горячими протозвездами. - Глаза цвета оружейного металла повернулись к Капуру. - Капур, вы также должны понимать, что здесь важна не только физическая структура. Есть много уровней за пределами материала; даже сейчас эта штука представляет собой тонкую паутину данных, какофонию битов, бесконечно танцующих против разрушений энтропии.
   Капур улыбнулся. - Вы хорошо подбираете слова, Мэйс, - сказал он.
   Мэйс казался незаинтересованным. Он продолжил: - Снеговики загрузили в этот артефакт все, что они знали. В конце концов, они... ушли. - Он ухмыльнулся Капуру. - Возможно. Или, может быть, они все еще здесь.
   Капур вздрогнул; он обхватил свои костлявые локти. - И почему, мой друг? Как вы думаете? Почему они построили эту чудесную скульптуру из медленно остывающего железа и данных?
   Мэйс все еще ухмылялся. - Это ваша работа - выяснить, не так ли?
   Капур уставился в холодное, ждущее сердце Снежинки.
   От него не ожидали успеха здесь.
   Капур и раньше терпел неудачу.
   Он наблюдал, как колония Хорте, древнее, похожее на улей образование кристаллического углерода - алмаза, сворачивалась сама в себя, горела, умирала; возможно, один процент накопленных колонией знаний был спасен под разрушительными лучами.
   Миссией Капура была ассимиляция. Люди не позволили бы ксили взять то, что они не смогли бы усвоить.
   Капур задумался, слышал ли когда-нибудь этот умный молодой флотский о колонии Хорте.
  
   Яхта вошла в лазерный бриз, замедлила ход и остановилась перед одной четырехгранной плоскостью. Двое мужчин протиснулись сквозь воздушную завесу в открытый космос, выпуклые и неуклюжие в скафандрах для защиты от холода.
   Легчайшая струя низкоскоростного гелия толкнула Капура в спину, подталкивая его к Снежинке. Толстый, набитый изоляцией скафандр был уютным и теплым вокруг него, как одеяло; он чувствовал себя странно защищенным, удаленным от окружавших его необъятностей. В центре его визора Мэйс плыл впереди, руки и ноги комично торчали из объемного защитного скафандра.
   Они остановились в нескольких тысячах миль от железного тетраэдра. Поверхность уходила в бесконечность вокруг Капура, как огромная геометрическая диаграмма; горизонт был острым, как бритва, на фоне межгалактической тьмы, три вершины были слишком далеки, чтобы воспринимать их как углы. Его глаза, настроенные на человеческие длины волн, различали некоторые детали на Снежинке; это было похоже на гигантскую гравюру, тускло светящуюся в дымном свете Галактики.
   Капур чувствовал себя маленьким и беспомощным. У него оставалось четыре дня.
   Комментарий Мэйса дошел до него по лазерному лучу, от шлема к шлему. - Хорошо, - сказал Мэйс. - Вот мы в наших патентованных термоскафандрах; внутри уютно, как жукам; снаружи излучаем тепло, едва превышающее фоновую температуру в три Кельвина.
   Пока Капур смотрел, Снежинка, казалось, раскрывалась, как цветок; он видел слой за слоем рекурсивные детали, уменьшающиеся эскизы вложенных тетраэдров. в мягкую коричневую сердцевину артефакта. - Это чудесно, Мэйс.
   - Да. И деликатно, как пожелание. Эй, Капур. Покажите мне свои глаза. Я покажу вам данные.
   Капур заколебался, собираясь с духом.
   Он ненавидел пользоваться имплантами. Каждый раз, когда он открывал глаза, он чувствовал, как уходит все больше его человечности.
   Теперь он дышал глубоко. Воздух внутри скафандра был теплым и, как ни странно, пах скошенной травой. Странным, полугипнотическим усилием воли он подчинился Мэйсу.
   Его глаза широко раскрылись.
   Снежинка изменилась калейдоскопически.
   - Вы видите конструкцию из наших пассивных зондов, - прошептал Мэйс. - Графические изображения потоков данных в ложных цветах.
   Терабиты древней мудрости шипели на железных усах, искрясь, как нейроны в каком-то растянутом мозгу. Это было прекрасно, подумал Капур; прекрасно и чудовищно, как разум древних богов человечества.
   Его душа содрогнулась. Он искал убежища в деталях, в сравнительно обыденном.
   Капур знал, что профиль миссии был разработан с учетом осторожности. Корабль-сплайн припарковался на расстоянии более одной астрономической единицы; он и Мэйс приблизились на яхте, двигаясь по узкому лазерному лучу, избегая химического пламени. - Мэйс, что произойдет, если мы позволим рассеянному теплу добраться до Снежинки? Разрушим ли мы структуру?
   - Вы имеете в виду физическую структуру? Возможно, но дело не в этом, Капур. Здесь главное - данные.
   - И будет ли небольшой нагрев таким вредным?
   - Это связано с термодинамикой. Существует нижняя граница того, сколько энергии требуется для хранения бита. Предел устанавливается фоновой температурой Вселенной в три Кельвина.
   - Таким образом, чем ниже глобальная температура, тем меньше энергии потребуется для бита.
   - Верно. И поэтому, если мы повысим температуру Снежинки, даже локально, мы рискуем уничтожить терабиты. Кроме того, из термодинамического предела следует, что существует верхняя граница того, сколько данных вы можете сохранить при заданном количестве энергии - или, что эквивалентно, массы. Верхний предел по массе Снежинки составляет около десяти в степени шестьдесят четыре бита. Капур, по нашим оценкам, Снежинка на самом деле вмещает до десяти в шестидесятой степени.
   Капур уставился в похожее на цветок сердце Снежинки. - Я должен быть впечатлен?
   - Чертовски верно, - прорычал Мэйс, - для начала, вся человеческая цивилизация характеризовалась бы всего десятью в двадцатой степени бит. Даже после сотен ассимиляций. И, просто с технологической точки зрения, приблизиться на четыре порядка к теоретическому пределу... это почти невообразимо.
   - Сейчас. Смотрите. - Мэйс, силуэт которого напоминал карикатурный гротеск, указал на сгусток цвета и активности. Капур увидел нечто похожее на подсолнух, сплетение спиралей и мозаик, окруженное "лепестками", огромными листами информации, которые растворялись в фоновой болтовне. Гранулы данных проникали в сердцевину и выходили из нее - сначала Капур подумал, что они немного похожи на насекомых; но потом он увидел, как гранулы внедряются в подсолнечник, бесконечно обогащая и обновляя его.
   - Что это?
   - Похоже, это доминирующая конфигурация данных, - сказал Мэйс. - Аналог тетраэдрического мотива на физическом уровне. Это представляет собой теорему. Видите, сердцевина структуры - это основное утверждение, следствия-лепестки, бесконечно отбрасываемые и теряющиеся...
   - Какую теорему?
   - Теорему Геделя о неполноте. Как мы думаем. Мы предполагаем, экстраполируя намеки на структуру, которые обнаружили в другом месте... Но здесь это на самом деле не теорема. Это просто утверждение результата. Как аксиома; данность.
   - Не понимаю.
   Мэйс коротко и презрительно рассмеялся. Покрутившись перед информационным ландшафтом, он снова ткнул пальцем. Среди поляны структур данных Капур выбрал еще один подсолнух, характерной формы Геделя. Мэйс снова и снова тыкал обеими руками в огромную информационную диораму. - Там, и там! Что вы видите, Капур?
   Структура Геделя, как увидел Капур, повторялась снова и снова; здесь была фрактальная спираль подсолнухов Геделя, внедренная в эту холодную паутину данных.
   - Конечно, это еще не все, - сказал Мэйс. - Мы обнаружили здесь много физического понимания, особенно представления космических событий. Видите этот звездный взрыв? - Фейерверк красного и желтого, бесконечно динамичный, стократно рассеивающийся по Снежинке. - Это принцип Маха: инерция объекта индуцируется суммарным гравитационным притяжением остальной Вселенной...
   - Расскажите мне о Геделе, - терпеливо попросил Капур.
   По низкокачественной лазерной связи голос Мэйса был похож на жужжание насекомого. Гедель был гением. Австриец; Моцарт в своем деле. В середине двадцатого века он вывел теорему о неразрешимости.
   - Гедель изучал математику абстрактно. Подумайте об этом, полицейский: не только ту математику, которую вы изучали в средней школе; не ту математику, которую я изучал в колледже флота - но любую математику, которую возможно построить.
   - Вы привлекли мое внимание, - сухо сказал Капур. - Продолжайте.
   - Гедель показал, что в рамках любой математической схемы вы можете записать утверждения, которые было бы невозможно доказать или опровергнуть. Видите ли, они неразрешимы. И поэтому математику никогда нельзя сделать завершенной. Вы никогда не сможете вывести все из конечного набора аксиом; всегда будут новые утверждения, которые нужно сделать... если хотите, новые факты, которые нужно записать.
   Капур покачал головой. - Не могу представить, как возможно даже начать формулировать такую теорему, не говоря уже о том, чтобы доказать ее.
   - Это не так сложно, - беспечно сказал Мейс. - Это скорее похоже на стандартное доказательство того, что действительные числа неисчислимы; вы составляете список всех возможных утверждений в рамках вашей общей математической схемы - и по нему генерируете другое утверждение, которого нет в списке...
   - Неважно. - Капур позволил ужасающим выводам проникнуть в себя. Как могла случиться дыра в математике - в самом фундаментально абстрактном из человеческих изобретений? Он чувствовал себя так, словно в его Вселенной провалился пол.
   Какими существами должны были стать эти снеговики, чтобы в основе их философии лежала такая потрясающая, нигилистическая теорема?
   Капур снова закрыл глаза - фактически выключил их; сад морозных цветов данных превратился в холодное, инертное железо.
  
   Капур и Мэйс совершили еще три путешествия к железному эпидермису Снежинки. Мэйс указал на другие леса шелестящих данных, предварительно нанесенных на карту людьми. Однако Капур понял, что в этих лесах водились тигры; великие звери мудрости и понимания, о природе которых люди даже не могли догадываться.
   Капур провел несколько своих драгоценных часов в неподвижном состоянии, его термоскафандр был едва теплее древнего окружающего эха Большого взрыва. Он чувствовал себя старым, неадекватным. Ассимиляция - бескровная ассимиляция - зависела от психологии, от определения целей. Целью человечества было подняться, вырасти и, в конечном счете, противостоять ксили. Если бы Капур смог определить цели снеговиков, то эти цели можно было бы использовать для достижения человеческих целей. Если нет, то снеговики, эти существа, не имели никакой ценности.
   Но как мог Капур, каким бы неопытным он ни был, прикоснуться к мечтам древних индивидуумов, застывших в этой информационной скульптуре?
   Он утешал себя мыслью, что неудача не будет позором, что он без ущерба для своей совести сможет вернуться к своему дому, к своей работе.
   Капур не обсуждал открыто свои чувства с Мэйсом; но по мере того, как уходило время, проведенное им в затхлой клетке яхты, он ощущал нарастающее триумфальное настроение Мэйса. Капур пришел к выводу, что флотский был умен и бесконечно очарован своим окружением; но он явно чувствовал, что ассимиляция была глупой затеей, подачкой либеральным инстинктам до того, как отдать инициативу флоту.
   Вероятно, он был прав, подумал Капур.
   Это было слабое злорадство Мэйса, а также чувство возмущения по поводу ущерба, который гравитационная волна сплайна, разрушающая планеты, нанесет Снежинке, что побудило его продолжать попытки до конца своих дней. Он решил, что может потерпеть неудачу, но не в присутствии Мэйса.
   У него появилась новая идея.
   - Скажите мне вот что, - сказал он Мэйсу. - Сколько данных характеризует человека?
   Мэйс открыл рот, снова закрыл его.
   Капур вежливо настаивал: - Если бы мои мысли каким-то образом записывались днем и ночью на протяжении всей моей жизни - сколько битов потребовалось бы, чтобы это зафиксировать?
   Мэйс улыбнулся и закрыл глаза. - Хорошо, полицейский, давайте поиграем в игры. Вы генерируете, скажем, сто тысяч отдельных мыслей в день. Каждая концепция - это сколько, сотня битов?
   - Дадим вам пятьдесят лет активной взрослой жизни, между юностью и наступлением старости. Это дает, э-э, два умноженное на десять в степени одиннадцать битов в целом. - Мэйс поджал губы, открыл глаза и бегло изучил Капура. - Интересно. Таким образом, в Снежинке имеется эквивалент чего-то вроде десяти в степени сорок девять человеческих особей...
   Капур кивнул. - Изолируйте одну из них с помощью ваших датчиков. Вы можете это сделать? Выделите островок битов. Я не хочу знать, что происходит внутри него; расположите его так, чтобы я воспринимал только входы и выходы.
   Мейс потер подбородок. - Вы хотите поговорить со снеговиком?
   - Не издевайтесь надо мной, - терпеливо сказал Капур.
   - О чем вы будете говорить?
   Капур, нащупывая дорогу, быстро сообразил. - О теореме Геделя.
   Мэйс наклонился вперед, готовый разразиться презрением, но затем заколебался. - Ну, а почему бы и нет? - сказал он наконец. - Вы могли бы дать этому человеческое доказательство теоремы. Это могло бы быть довольно интересно.
   Капур подождал, но смеха Мэйса не последовало. - Вы должны помочь мне понять вас, Мэйс. Вы серьезно?
   - Уверен... Я закодирую доказательство в форме, совместимой с их шаблонами хранения, скину его вам в глаза, и вы сможете загрузить его в датчики, когда мы снова отправимся туда.
   - Нет. - Капур поднял руку. - Я хочу, чтобы вы отпустили меня одного.
   Глаза Мэйса сверкнули, стальные шарики врезались в плоть его живого, веселого лица. - Почему?
   Капур выдержал его взгляд. - Потому что вы ждете, что я потерплю неудачу. Мне это не нужно; я не считаю это какой-то игрой или соревнованием между нами. Я не хочу, чтобы вы были рядом со мной.
   Мэйс неуверенно рассмеялся. Затем, когда он осознал серьезность Капура, на его широком лице появилось выражение недоумения и обиды. Капур понял, что это, возможно, первый раз, когда какое-либо человеческое существо каким-либо образом отвергло Мэйса. Он искал на лице Мэйса раскаяние, стыд; но нашел только уязвленную гордость.
   - Делайте, что хотите, - сказал наконец Мэйс. - Я закодирую доказательство. - Оставалось два дня.
  
   Капур увидел снеговика в виде тускло светящегося фиолетового шара шириной в несколько миль, встроенного под плоскую оболочку Снежинки. Вспышки звезд Маха, подсолнухи Геделя и другие характерные образования усеяли шар, неподвижные, как цветы под стеклом. Потоки данных Снежинки мягко стучали по снеговику, а человеческие сенсорные зонды окружали человека, как терпеливые щенки, металлические блоки вырисовывались силуэтами на фоне зловещих данных.
   Капур, закутанный в свой защитный скафандр, съежился. Здесь, при столкновении с реальностью Снежинки, его схема изоляции показалась бессмысленной. Конечно, он понятия не имел, представляет ли собой представшая перед ним произвольная совокупность данных индивидуума - или, действительно, сохранилось ли вообще само сознание в Снежинке.
   Он был почти уверен, что это не так.
   Но он должен был попытаться, напомнил он себе.
   Достаточно. Он сфокусировал свой взгляд на ближайшем из зондов; резкий лазерный луч скользнул из его глаз в холодную шкуру зонда.
   Когда ссылка была защищена, он загрузил на зонд человеческое доказательство теоремы Геделя.
   Доказательство приняло вид нитки оранжевых бусин на светящемся проводе; бусины ударились о зонд-мишень и с грохотом упали на снеговика. Наконец они приняли кубическую конфигурацию: аккуратную и четкую, хотя и незначительную по сравнению с богатством и изобилием других форм внутри снеговика.
   Удары данных Снежинки проникли в человеческое доказательство, копируя, интегрируя - но ничего не меняя.
   Капур открыл линию связи с Мэйсом на яхте. - Не понимаю, - сказал он. - Почему они не оценивают, не интерпретируют наше доказательство?
   - Вы удивлены? Возможно, снеговики не заинтересованы в интерпретации и оценке.
   - Что вы имеете в виду?
   - Неполнота Геделя, помните? Независимо от того, сколько вы извлекаете из совокупности данных, всегда найдутся утверждения, которые вы не смогли бы вывести. Всегда есть что-то еще, что нужно сохранить.
   - ...Ах. И Гедель стоит в основе их древней, измученной миром философии.
   Мэйс коротко рассмеялся. - Думаю, вы догадываетесь, полицейский. Зная ограниченность дедукции, снеговики решили, что записывать события - и только записывать - высшее призвание в жизни. И это все, что они хотят делать. Они разобрали свой мир на части, перестроили его как чудовищную систему хранения данных... использовали все имеющиеся в их распоряжении материалы, чтобы заморозить столько данных, сколько смогли. Они ничего не сделают с нашими доказательствами; тринадцать миллиардов лет они просто наблюдали, как разворачивается время...
   - Снова ваша поэтическая жилка, Мэйс.
   - Ваша ассимиляция, должно быть, провалилась, - прямо сказал Мэйс.
   Капур вздохнул. - Почему?
   - Подумайте об этом. У снеговиков нет мотивации, с которой мы могли бы связаться. Наши действия для них ничего не будут значить - мы, почти по определению в рамках их геделевской философии, бессмысленно танцуем перед ними. Даже их собственное уничтожение было бы не более чем событием, заключительным актом, который нужно сохранить и отметить.
   - Это не может быть всем, Мэйс. Должно быть больше. Каждый вид хочет расти, развиваться, - размышлял Капур. - Даже если все, чего они хотели, - это увеличить объем хранилища данных...
   - Возвращайтесь, Капур. Все кончено. Я вызову сплайн.
   - Нет. - Капур закрыл глаза, пытаясь унять дрожь в голосе. - У меня еще есть время.
   С медленной наглостью Мэйс сказал: - Это ваша миссия, полицейский.
   Не возвращаясь на яхту, Капур попросил Мэйса загрузить больше наборов данных о людях и высказываний; и он быстро научился вводить новый материал - свои собственные размышления и чувства - в свои глазные хранилища.
   Это заняло большую часть дня.
   Капур ненадолго задремал, окутанный луговыми ароматами своего холодного скафандра.
   Когда он снова повернулся к Снежинке, у него оставалось шесть часов.
   Снеговик не изменился. Человеческое доказательство теоремы Геделя оставалось заключенным в его абстракции живота, холодном, примитивном комке.
   Капур начал загружать данные в зонды: все больше и больше, так быстро, как только мог. Прежде всего математику. Он нашел данные о древнем неудачном эксперименте, форме жизни, основанной на теореме о неполноте, странной катастрофе, которая привела к разрушению спутника, гибели людей...
   Затем, по наитию, музыка - он наблюдал, как древние композиции превращаются в завесу голубого льда внутри снеговика.
   История человечества. Он рассказал снеговику о ксили, огромных и непримиримых врагах человечества; и о том, как человечество стремилось мобилизовать ресурсы Галактики в своей войне.
   Он рассказал этому снеговику, что люди на борту корабля-сплайна планировали сделать со Снежинкой.
   Он рассказал о своих собственных страхах, сомнениях - о своем благоговении перед Снежинкой, под которой Галактика казалась облаком; о своей почти суеверной реакции на теорему Геделя, о своем страхе неудачи и своих мелочных отношениях с Мэйсом.
   Этот снеговик был как зеркало, - говорила ему одна часть его сознания, - или как программа виртуального психоанализа. Там не было никого, кто мог бы ответить, теперь он знал это, но все равно рассказал все.
   Он рассказал снеговику о его собственной, весьма незначительной квалификации для этой миссии по ассимиляции. Что он был полицейским; что он специализировался на раскрытии жестоких, порочных, самых причудливых преступлений. Его работа состояла в том, чтобы работать на местах преступлений, пытаясь увидеть разгромленное имущество, кости и разбросанную плоть глазами преступника.
   Капур был достаточно квалифицирован, чтобы понять мотивацию снеговиков, после двадцати пяти лет попыток разгадать умы инопланетян, принадлежащих к его собственному виду.
   Все это отозвалось дрожью в сердце снеговика, без комментариев или реакции, без похвалы или отвращения.
   Капуру стало стыдно за потраченное время. Он замолчал, подбоченившись, перед пастью Снежинки.
   Снеговик пристально наблюдал.
   И, наконец, Капур понял.
   Что-то вроде ряби пробежало под Капуром; это было так, как если бы пространство было озером, по которому пассивно плавало его заключенное в оболочку тело.
   - Капур. - Голос Мэйса был напряженным. - Сплайн.
   Капур чувствовал огромную усталость. - Что с ним?
   - ...Он исчез.
  
   Время вышло. Сплайн открыл свои лазерные пушки.
   ...Корабль оторвало в сторону, выдернуло со своего места, как глазное яблоко из глазницы, отбросило на миллион миль в космос; он остался вращаться, весь в синяках и разрывах.
   Капур вернулся на яхту.
   - Были ли травмы?
   Лицо Мэйса было широким, пустым, сердитым. - Что вы думаете? Но автоматика работает; корабль возвращается, чтобы забрать нас. Что вы сделали с чертовой Снежинкой, Капур?
   - Это не я пытался открыть по нему огонь, - тихо сказал Капур. - Что случилось?
   - Гравитационные волны, - сказал Мэйс. - Как тяговый луч. - Внезапно страх проступил на поверхности жестких черт Мэйса; его глаза казались еще более неуместными, металлическими островками в море человеческих эмоций. Он указал в иллюминатор, указывая на темное пятно размером с ладонь. - Со стороны сверхскопления Девы; хотя это, вероятно, совпадение...
   - Я уловил эхо луча.
   - Капур, думаю, я знаю, как они это сделали.
   - Снеговики?
   - Принцип Маха. Я думаю, они могут манипулировать принципом Маха.
   Капур покачал головой.
   С каким-то раздраженным терпением Мэйс сказал: - Сплайн встроен в материальную Вселенную. Эта материя притягивает сплайн гравитационными полями - но поля окружают корабль равномерно; они равны во всех направлениях, изотропны и неподвластны времени.
   Капур нахмурился. - И вы думаете, у снеговиков есть способ сделать поле неравным?
   Мэйс неловко рассмеялся. - Думаю, за тринадцать миллиардов лет можно многому научиться.
   Капур обдумал концепцию. Луч Маха был впечатляющим, решил он. Но Вселенная была наполнена впечатляющим оружием и технологиями.
   Однако теорема Геделя - это было что-то другое. Это было действительно ужасно. Мэйс, молодой, лишенный воображения, больше отреагировал на выстрел энергетического оружия, чем на факт существования Вселенной без дна и верха, без смысла, непознаваемой. Капур почти позавидовал ему.
   - Думаю, я понял это, - сказал он Мэйсу.
   - Что? Их мотивацию? - Несмотря на страх, Мэйс на мгновение заинтересовался. - Скажите мне, полицейский. Я знал, что что-то должно быть; у каждого разумного вида есть цели.
   - Кусочки головоломки были у нас почти с самого начала, - сказал Капур. - При разработке Снежинки снеговики уже практически оптимально использовали материю, записывая информацию вплоть до термодинамического предела... которая определяется фоновой температурой Вселенной. Но они знали из теоремы Геделя, что всегда будет больше событий для записи.
   Лицо Мэйса кисло сморщилось. - Ой. Вы хотите сказать, что они ждут, пока Вселенная остынет... только для того, чтобы они могли хранить больше данных?
   Капур улыбнулся. - Идея приятная. За эоны, прошедшие со времени постройки Снежинки, они уже достигли шестикратного увеличения емкости! И еще через сорок миллиардов лет вместимость снова удвоится...
   - Терпение, Мэйс. Это ключ.
   Мэйс пристально посмотрел в лицо Капура, морщинки вокруг его глаз выдавали враждебность. - Полицейский, иногда вы меня пугаете.
   Капур, смутно довольный такой реакцией, ничего не ответил. Мэйс спросил: - Как вы думаете, будет еще одна попытка?
   - Ассимиляции? - Капур покачал головой. - Сомневаюсь, что Снежинка позволит нам снова подойти так близко.
   Он повернулся лицом к пустоте иллюминатора. Глазами, не отличающимися от человеческих, он посмотрел за прозрачные паруса лазерной яхты и увидел сплайн, приближающийся, чтобы забрать их. Тот двигался осторожно, все отверстия для оружия были открыты.
  
   За столетия и миллионы сражений человечество достигло положения, напоминающего господство над себе подобными. И оно начало противостоять ксили, которые перемещались в космосе, как корабли по поверхности океана.
   Постепенно, медленно, люди исследовали великие проекты ксили. Была предпринята сотня эпических поисков, названа сотня имен, которые нашли отклик в течение долгого дня человеческой истории...
   И более чем в сотне опустошенных человеческих миров истребители ксили сложили темные, как ночь, крылья.
  
  

ВАКУУМНЫЕ ДИАГРАММЫ

  
   21124 год н.э.
  
   Пол открыл глаза.
   Его тело болело. Он лежал лицом вниз на поверхности, которая светилась белым светом. Трава или тонкие волосы покрывали поверхность.
   Что это за место? Как я сюда попал? И...
   Как меня зовут?
   Его лицо стало скользким от пота, дыхание вырывалось изо рта. Он воспринимал очертания ответов, как фигуры, видимые сквозь туман. Он корчился на блестящей земле.
   Ответы уплывали прочь.
   Бессмысленный звон пронесся в его голове: - Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь...
   Трава исчезла. Он ждал, опустошенный.
  
   Трое мужчин медленно шли по городу Рафинадная Глыба. Пол следовал за Тафтом и Грином, их оживленный разговор проносился мимо его сознания. Виды, звуки и запахи нового города хлынули в его пустую память.
   Зарождающаяся улица была застроена блочными зданиями из вспененной руды метеорита. Большинство зданий все еще были темными и безмолвными. Пол миновал строительную площадку. Огромные машины с похожими на рты носами для руды разгребали обломки метеорита и выплевывали полы и стены. Холодный воздух был наполнен пылью, вонью машинного масла и неуместным запахом свежесрубленной древесины. Четверо рабочих расхаживали по стройплощадке, покрикивая на огромные устройства, которые выполняли их приказы.
   Тафт и Грин остановились у края светового колодца высотой по колено. Пол присоединился к ним и заглянул в колодец. Открытая поверхность Рафинадной Глыбы на глубине двадцати футов представляла собой сияющий диск. Луч света вырывался прямо из колодца и отражался в изогнутых зеркалах над их головами, освещая окружающие улицы.
   Тени проплывали под открытой плоскостью, как рыбы в залитом светом пруду.
   Небо было иссиня-черным. Над тонким слоем воздуха над городом кружили военные корабли-сплайны, отчетливо сферические.
   Пол чувствовал, что парит, подвешенный между тайнами вверху и внизу.
   - Сосуществование с ксили, - говорил Тафт. - Вот в чем суть колонии. Падение метеорита, размазавшего камень по поверхности этой Глыбы, было чудесным разрушением. Терраформируя этот регион и колонизируя его, мы можем доказать ксили, что нам не нужно воевать с ними. - Он был высоким, крепко сложенным мужчиной лет сорока; недостаточное освещение колодца придавало его бородатому лицу демоническую силу, и когда его металлические глаза остановились на нем, Пол испытал психический шок.
   - И разве ваш таинственный беспризорник здесь не собирается подвергнуть это опасности? - потребовал ответа Тафт.
   ...И однажды, понял Пол, этот человек попытается убить его. Он придвинулся ближе к коммандеру Грину.
   Грин встал своим невысоким, коренастым телом между Тафтом и Полом. Яркий свет отражался от его богато украшенных эполет военно-космического флота. - Ваш проект колонизации в настоящее время не ставится под сомнение, доктор Тафт, - сказал он оживленно.
   - Так ли? - Тафт приподнял кустистые брови. - Тогда отзовите своих боевых псов со сплайнов. Потратьте свои ресурсы на мои усилия по терраформированию здесь, внизу.
   Грин развел мозолистыми руками. - Давайте придерживаться сути, хорошо? Вы знаете, что у меня нет полномочий отозвать флот исключений. А те, кто может, вряд ли откажутся, пока с Рафинадной Глыбой связано так много загадок, так много угроз.
   Тафт фыркнул. - Угроза? Правительство ведет себя как кучка суеверных дураков каждый раз, когда упоминаются ксили. Послушайте, Грин, мы добились большого прогресса. Мы установили, что Глыба является артефактом, изготовленным из конструкционного материала ксили...
   - И это, пожалуй, все, что вы установили, - сказал Грин с оттенком стали. - Несмотря на деньги, которые вы уже потратили.
   - Коммандер, плита конструкционного материала ксили - это не папиросная бумага. Вы не можете просто проделать в ней дыру.
   - Я знаю это. Итак, мне кажется, что Пол здесь - с его доказанными способностями к нелокальному восприятию - наша лучшая надежда получить какие-то достоверные данные. - Он подмигнул Полу. - Чего я не понимаю, так это какую угрозу представляет для вас Пол.
   Тафт уставился на Пола. В его металлических глазах блеснул яркий свет, и Пола снова охватил безымянный страх. - Я не буду обсуждать это при мальчике, - сказал Тафт.
   Пол постарался, чтобы его голос звучал ровно. - Я бы хотел услышать, что вы хотите сказать. И я не мальчик, доктор. Физически мне двадцать лет.
   Грин ухмыльнулся, показав ровные зубы. - Рад за тебя.
   - Черт возьми, Грин, мы ничего не знаем об этом вашем мальчике. Его нашли в грязном, плохо сидящем скафандре на открытой поверхности на окраине города. Никто, включая самого Пола, не знает, кто он такой и как он туда попал, поэтому он говорит...
   - У него настоящая амнезия, - вмешался Грин. - А что касается того, как он попал на Глыбу - Тафт, вы когда-нибудь путешествовали на корабле-сплайне?
   Тафт впился в него взглядом. - Я похож на головореза военно-космического флота?
   - Военный корабль-сплайн, - терпеливо объяснил Грин, - это живое существо. Сфера диаметром в несколько миль. Его экипаж из людей занимает помещения, выдолбленные в слизистой оболочке желудка. Корабль-сплайн - большое, сложное, беспорядочное место. Если бы Пол был безбилетником, он был бы не первым...
   - Он неизвестен, - настаивал Тафт. - И, вводя его в эту ситуацию, мы подвергаемся неизвестному риску.
   - Но что не подлежит сомнению, так это его причудливая способность к квантово-механическому восприятию. Он представляет огромные возможности.
   Тафт скрестил руки на груди и уставился в световой колодец. - Предположим, я откажусь сотрудничать?
   - Честно говоря, у меня достаточно полномочий, чтобы принудить вас, - тихо сказал Грин. - Официально это зона военных действий.
   - Я буду действовать через вашу голову.
   - Я мог бы вас арестовать. Реквизировать ваш персонал. Доктор, у вас нет особого выбора.
   Медленно Тафт кивнул. - Вы правы, коммандер. У меня нет выбора. Пока что. - И он бросил еще один свирепый металлический взгляд на Пола.
   - Я рад, что мы согласны, - сухо сказал Грин. - Итак, полагаю, у вас есть план, как взять Пола на край. Это кажется хорошей идеей.
   Тафт неохотно кивнул. - И при необходимости мы могли бы подняться на Угловую гору.
   - Мы? - подозрительно спросил Грин.
   Тафт указал на строительную площадку в нескольких ярдах от них. Четверо рабочих собрались вокруг машины, которая разбила сопло о неподатливый кусок скалы. - Вы можете видеть, насколько мы заняты, - сказал Тафт. - Я не собираюсь жертвовать своим расписанием ради этого предприятия. Я сам буду сопровождать мальчика.
   Четверо рабочих тихо пели, вытаскивая сломанный патрубок. Пол напрягся, чтобы расслышать их слова, пораженный необъяснимым чувством значимости.
   Грин осторожно сказал: - Конечно, я провожу вас обоих.
   - Как пожелаете.
   - Ну что, приступим?
   Слова песни рабочих разносились в холодном воздухе: - Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь...
   Пол стоял как вкопанный. Слова эхом отдавались у него в голове.
   Грин коснулся его руки. - Пол? Ты в порядке?
   Пол с трудом повернулся. Морщинистое лицо Грина обнадеживало. - Эта песня, - сказал Пол. - Что это значит?
   Грин послушал несколько секунд, затем усмехнулся. - Пол, солдаты и моряки поют это веками. Всякий раз, когда их заставляют делать что-то, что им особенно не нравится. Мелодия называется "Доброе старое время". Считается, что она происходит еще до оккупации кваксов... - Он вгляделся в лицо Пола. - Ты слышал это раньше?
   - Я... не знаю. Возможно.
   Грин грустно улыбнулся. - Да ладно. Давай догоним Тафта, пока он не сбросил нас с Глыбы.
  
   Тафт проводил их к машине на окраине города.
   Воздух здесь казался холоднее и разреженнее. Необработанный метеоритный материал, обожженный и раздробленный, хрустел под ногами Пола. На горизонте виднелась обнаженная грань Рафинадной Глыбы, неподвижная и плоская, как море света - море, которое простиралось на тысячи миль, пока не перехлестывало через край, словно через какой-то огромный водопад фотонов.
   Двойные тросы проходили по обломкам и выходили на поверхность. - Мы проложили тросы по всем граням Глыбы и по краям, - сказал Тафт с ироничной улыбкой. - Мы завернули эту огромную тайну, как посылку на день рождения, а, Пол? - Он открыл машину. Это был цилиндр длиной около сорока футов, который цеплялся за свои тросы, как стекловидное насекомое. Большая часть корпуса была прозрачной, и в нем находились пять подвешенных на сложных подвесах больших сидений в два ряда. Тафт помог Полу устроиться; ремни были перекинуты через его плечи и вокруг талии, придавая ему дополнительное чувство безопасности.
   Тафт занял место в передней части машины, перед приборной панелью, центром которой был маленький джойстик. Тафт толкнул ручку вперед, и машина, вздрогнув, начала подтягиваться вперед по тросам.
   Они выбрались из городского атмосферного купола. Глубокая синева неба поблекла, обнажив твердые звезды. Корабли-сплайны проплывали мимо звезд, острых как алмаз.
   Темный метеоритный материал становился все более редким, и вскоре они плавно плыли над сияющим океаном. Случайные тени, слабые и шириной в мили, простирались от горизонта до горизонта.
   Тафт сделал корпус непрозрачным, превратив машину в уютный пузырь нормальности. Пол вцепился в ремни и погрузился в беспокойный сон.
  
   Свет вернулся потоком. Пол резко проснулся... и закричал.
   Его кресло повернулось назад на шарнирах. Нос машины приподнялся по меньшей мере на десять градусов. Снаружи Рафинадная Глыба тоже накренилась. Он падал навзничь...
   Грин стоял перед ним. - Пол. Остановись. Ты в полной безопасности...
   У него перехватило горло; он судорожно глотал воздух. - Что происходит?
   Он услышал смех Тафта. - Я сказал чертову мальчишке, чего ожидать в этой поездке.
   - Тогда скажите ему еще раз, - огрызнулся Грин. Он повернулся и, цепляясь за поручни, направился к небольшому камбузу машины.
   Тафт удобно откинулся в водительском кресле. Он ел маленький персик; кусочки оранжевой мякоти прилипли к его бороде. - Я и не подозревал, что твоя память продолжает подводить тебя, таинственный мальчик...
   - Пропустите это, Тафт, - небрежно сказал Грин.
   Тафт откусил еще кусочек от своего фрукта. - Очень хорошо. Смотри, Пол, грань, на которой находится колония, совершенно плоская. Центр тяжести Рафинадной Глыбы находится где-то под центром плоскости. Воздух, который мы выжгли из метеоритного материала, притягивается к центру тяжести, поэтому он прилипает к середине плоскости в виде своего рода низкого купола. Но теперь мы оторвались от воздуха, и нас тянет обратно к центру тяжести. Таким образом, твое кресло поворачивается до тех пор, пока не будет направлено прямо вниз к центру - но это означает, что оно находится под углом к локальной вертикали плоскости. Кажется, что мы поднимаемся по склону. К тому времени, когда мы доберемся до края, будет казаться, что мы поднимаемся почти под углом сорок пять градусов. Видишь?
   Пол крутился в кресле, пока не смог оглянуться назад, туда, куда поднималась машина. Двойные тросы представляли собой геометрически идеальные линии, проложенные по пологому светящемуся склону. На расстоянии тысяч миль коричневатые обломки метеорита лежали, разбросанные по безупречной плоскости и покрытые голубым куполом воздуха.
   Казалось, что вся конструкция должна соскользнуть в космос.
   Пол вздрогнул и отвернулся. Грин неловко стоял на наклонном полу, потягивая кофе. - Как ты себя чувствуешь? Лучше?
   Пол пожал плечами. - Как я должен себя чувствовать? Коммандер, Рафинадная Глыба была достаточно прочной, чтобы выдержать удар крупного метеорита. Без единой царапины. Как я собираюсь пройти через это?
   Грин провел рукой по своим коротко подстриженным седеющим волосам. - Пол, ксили всегда мелкого телосложения. И крепкие. Я как-нибудь расскажу тебе о Кольце Болдера... я хочу сказать, что благоговейный трепет, который ты испытываешь, никуда не денется. Но ты к этому привыкнешь.
   - И помни, ты не метеорит. Ты не пытаешься пробить себе дорогу. - Он понизил голос. - И это была ошибка Тафта. Он стрелял лазерами, снарядами, пучками частиц - как потоком маленьких метеоритов, да? И успех, которого он добился, равен нулю.
   - Ты другой, Пол. - Грин наклонился вперед, на его лице была смешанная смесь сострадания и восхищения. - У тебя необыкновенный талант. Ты не уникален; я не хочу, чтобы ты так думал. - Он улыбнулся. - Ни у кого из нас нет сомнений в твоей человечности... и все мы в какой-то степени разделяем твои способности, твой квантово-механический способ видения вещей. Знаешь ли ты, что адаптированный к темноте глаз даже без усиления может уловить один фотон? Настолько прямолинейные человеческие органы чувств могут воспринимать события на квантовом уровне. И есть предположение, что сознание само по себе является квантовым процессом... Что отличает тебя от других, так это сила этого таланта. Остальные из нас живут здесь, в макромире, этом сглаженном макете истины. Но ты иногда можешь видеть дальше приближений и обмана; кажется, ты способен заглянуть прямо на фундаментальный уровень квантовых волновых функций. - Голос Грина стал напряженным. - Видишь ли, Пол, во Вселенной Тафта поверхность Глыбы наверняка не допустит попадания метеорита. Но в твоей Вселенной ни в чем нельзя быть уверенным.
   Пол вывернулся. - Не хочу быть неуверенным, коммандер. Я напуган. Я даже не знаю своего настоящего имени.
   Грин схватил его за плечи. - Послушай, Пол, ты для нас загадка. Нет смысла притворяться, что это не так. Но части головоломки должны быть связаны. То, откуда ты пришел, должно быть связано с тем, какой ты есть. И, делая это, расширяя свой талант до предела, я верю, что ты откроешь для себя нечто большее, чем суть дел ксили внутри Рафинадной Глыбы. Я верю, что ты откроешь себя.
   Пол поймал себя на том, что дрожит. Он попытался сосредоточиться на ремнях вокруг своей талии, на успокаивающих руках на плечах.
   - Да, - лукаво сказал Тафт. - Или, может быть, обнаружишь, что ты не более чем вакуумная схема. Как насчет этого, а, Пол?
   - Что?
   - Заткнитесь, Тафт.
   - Давайте, коммандер. Если это урок пересмотра, то давайте пересмотрим все это. - Тафт подошел и встал перед Полом, ухмыляясь, ломкий от горечи. - Вы рассказывали мне, как привели Пола в корабль-сплин, провели его через ускоренный курс о том, как быть человеком. Ну, а как насчет твоей квантовой физики, Пол? Помнишь диаграммы Фейнмана? Те милые картинки, на которых частицы взаимодействуют, живут, умирают?
   - Тафт... - прорычал Грин.
   - Ну, а теперь, вот замечательное маленькое взаимодействие. Из ниоткуда появляются три частицы - пион, протон и антинейтрон. Конечно, закон сохранения нарушается повсеместно, но благодаря принципу неопределенности ничто не является абсолютным в этой Вселенной. Я полагаю, это и есть концепция, которую только что нащупал наш друг из военно-космического флота. И затем диаграмма закрывается. Три частицы рекомбинируют - они снова исчезают обратно в вакуум, и закон сохранения восстанавливается. Какое облегчение!
   - Но что на самом деле происходит, так это то, что при этом последнем ударе рождается антинейтрон и перемещается назад во времени, чтобы инициировать создание других частиц! Достаточно странно для тебя? Итак, эта конкретная картина Фейнмана представляет собой замкнутый цикл. Вакуумную диаграмму. Частицы возникают из ничего и возвращаются в ничто. - Он ухмыльнулся. - Мы здесь, потому что мы здесь, потому что...
   Грин поднял массивную руку в униформе, легко оттолкнул Тафта, пробормотал что-то, чего Пол не расслышал.
   Пол закрыл глаза, надеясь заставить непостижимую Вселенную исчезнуть в вакууме, из которого она возникла.
  
   Приближающийся край был как лезвие ножа на фоне звезд. Машина все медленнее взбиралась по крутому склону и, наконец, остановилась в сотне ярдов от края. - Давай, Пол, - сказал Грин. - Отсюда мы пойдем пешком. - Он быстро помог Полу облачиться в легкий, цельный скафандр. - И будь осторожен. Помни, что мы находимся намного дальше от центра масс Глыбы; сила тяжести в два раза меньше, чем в городе.
   Пол пролез через похожий на мембрану воздушный шлюз машины. В нескольких ярдах от нее на поверхности были прикреплены поручни. Пол, спотыкаясь, направился к ним. Кажущийся наклон в сорок пять градусов не давал опоры, и его движения казались медленными и сказочными, как будто он находился под водой.
   Крепко держась за поручень, он повернулся и осмотрел Рафинадную Глыбу.
   Под его ногами был склон холма из светящегося стекла. По нему двигались тени, большие, чем города. Пол знал, что грань представляет собой квадрат со стороной в шесть тысяч миль, и он почти ожидал увидеть детали дальних краев и углов с этой выгодной точки обзора; но через несколько сотен миль грань в его поле зрения превратилась в единую сияющую линию света. Город Рафинадная Глыба был низким голубым куполом, неправдоподобно прилепившимся к центру линии.
   - Пол, - тихо сказал Грин. - Посмотри вверх.
   Пол вытянул шею. Военный корабль-сплайн пронесся над головой, не более чем в десяти милях от края. Пол мог разглядеть на мясистой сфере морщины размером с долину, огневые точки, мерцающие в глубоких впадинах. Наконец военный корабль проплыл над краем света, величественно покачиваясь.
   - Они знают, что мы здесь, - сказал Грин. - Это был салют.
   Его голос, казалось, доносился до Пола издалека. Его охватило чувство отдаленности; он как будто уменьшался в размерах, или как будто Вселенная отступала во всех направлениях.
   - Пол?.. Ты в порядке?
   - Что с ним не так? Черт возьми, этот парень - обуза.
   - Успокойтесь, Тафт. Иногда это состояние полуобморочности является прелюдией к фазам повышенного осознания. Давайте, помогите мне довести его до края.
   Слова проплывали мимо, как рыбы. Грин и Тафт стояли по обе стороны от него, держа его за руки. Это были фигурки из дерева и бумаги, двигавшиеся с сухим шелестом. Свет от Глыбы прожигал их насквозь.
   Наконец они выстроились в линию на краю света. Край представлял собой прямой, как стрела, гребень, с двумя одинаковыми гранями, уходящими вдаль по обе стороны. Это было похоже на то, что стоишь на крыше какого-то огромного дома. Вдоль края были проложены тросы; за них цеплялась вторая машина. Связки оборудования для технического обслуживания были закреплены на поверхности рядом с площадкой для машин.
   - Надеюсь, что это путешествие того стоило, - сказал Грин, тяжело дыша.
   Тафт расхохотался. Звук был похож на шелест сухого листа. - Что ж, вы просили моего совета, и вы его получили. Очевидно, что нагрузка на материал здесь выше, чем ближе к центру грани. Так что, если ваш чудо-мальчик собирается получить доступ, у него здесь такие же шансы, как и везде. Однако следите за самим краем. Он острый, как нож, вплоть до самых тонких пределов, которые мы можем воспринять.
   - Нет, - сказал Пол.
   Грин и Тафт уставились на него, отпустив его руки. С потерей физического контакта они стали еще более призрачными, исчезая из поля его зрения, как призраки.
   Он неловко опустился на колени и провел пальцем в перчатке по краю. Материал был мягким; он шел рябью. Это было все равно, что провести рукой по тонкой разноцветной траве.
   Такие слова, как "острый", конечно, не имели смысла; деревянные слова, используемые макро-людьми.
   Грин дал ему язык, позволяющий понять то, что он воспринимал: что это был фундаментальный уровень реальности, зерно квантово-механических вероятностных волновых функций.
   Событие было подобно камню, брошенному в пруд; функции вероятности - рябь того, что могло бы быть, распространяющаяся в пространстве и времени. Макро-люди могли видеть бледные тени там, где волны были самыми густыми.
   И это было все.
   Их жесткий язык "частиц" и "волн", "здесь" и "сейчас" отражал их ограниченное восприятие, каменные слова для описания теней. Но он, Пол, мальчик без прошлого, иногда мог видеть всю поверхность пруда - и даже улавливать намеки на глубины, которые лежали внизу.
   Он наблюдал, как волновые функции расходятся рябью от края, мягко уменьшаясь до призматических оттенков невероятности, и почувствовал, как его сознание вытягивается, как меч из ножен. Он посмотрел вниз на свое тело, неловко согнувшееся в плохо сидящем скафандре; на двух человек-палочек, стоящих над ним, очевидно, слепых к калейдоскопическим искрам вероятности вокруг них.
   Поверхность Рафинадной Глыбы была окном. Он проплыл сквозь него.
  
   Он парил, как снежинка, подхваченная ветром вероятности. Рафинадная Глыба была полна чудес.
   Здесь было множество кристаллов, которые при прикосновении вырастали во флот из тысяч ночных истребителей, НИКов, расправляя блестящие крылья, как темные бабочки. Поверните этот похожий на цветок артефакт именно так, и город развернется в буре стен и потолков. Направьте этого другого на звезду - и наблюдайте, как она мягко коллапсирует в новую.
   А здесь, ряд за рядом темных форм, были сами ксили, черты сглаженные и нечеткие, эмбриональные.
   Рафинадная Глыба была семенным стручком.
   Что-то наблюдало за ним. Пол извивался, рассеивал свое существо, как рассеивающийся туман...
   Назовем это антиксили.
   Оно было таким же старым, как раса ксили, и таким же молодым. Внутри сосуда, который люди называли Рафинадной Глыбой, - и, одновременно, внутри миллиона подобных сосудов, разбросанных по галактикам, - оно пережидало эоны, размышляя.
   Антиксили взял Пола как на ладонь. Пол попытался расслабиться. Взгляд был всезнающим, полным силы... но не угрожающим.
   Его осторожно подвели к сверкающим стенам и отпустили.
   Он открыл глаза. И застонал.
   Он вернулся в мир людей-палок.
   Озабоченное лицо Грина зависло перед ним. - Успокойся, - сказал он. - Мы отвели тебя в машину на краю. - Он обхватил рукой шею Пола, наклонил его голову вперед и помог ему отхлебнуть кофе. - Как ты себя чувствуешь?
   Пол почувствовал мягкость сиденья под собой, увидел теплый коричневый свет салона машины. За окнами свечение Рафинадной Глыбы казалось другим. Жестче? Резче? Тени метались по салону. - Что происходит, коммандер? Где Тафт?
   - За рулем машины. Ему позвонили из его команды на городской стройплощадке; какая-то проблема. - Грин жадно склонился над ним. - Пол. Ты был внутри Глыбы, не так ли?
   - ...Не совсем. Это не так. - Пол потянулся за чашкой кофе и сделал еще один глоток. - Вы научили меня тому, что происходит. У меня нелокальное восприятие. Подобно квантовой волновой функции, я не ограничен здесь и сейчас; я воспринимаю события пространственно-отделенными от...
   - Пол, - настойчиво сказал Грин, - пропусти это. Расскажи мне, что ты видел. Я должен знать. Моя карьера зависит от этого момента. Это ксили?
   - Я... Да. Это ксили. - Он поискал аналогии. - Там что-то вроде огромного ангара. Там ожидающие ксили, целые популяции. Тысячи кораблей, готовых к отправке. Артефакты всех видов.
   Грин улыбнулся. - Оружие?
   - Да. - Через плечо Грина Пол мог видеть, как тихо приближается Тафт.
   - Что они делают?
   - Не знаю. Но, коммандер, я не думаю, что они хотят причинить нам какой-либо вред. Видите ли, есть еще одно присутствие, которое...
   Бородатое лицо Тафта исказилось от боли. Он занес два сжатых кулака над головой Грина.
   - Коммандер! - Пол конвульсивно дернулся.
   Грин привстал, повернул голову. Два кулака ударили его по черепу со звуком, похожим на удар дерева по дереву. Отдача подбросила Тафта примерно на фут в воздух. Он вскрикнул. Его руки были в крови.
   Грин упал на колени Полу; затем он соскользнул на пол машины.
   Пол уставился на кровь на руках Тафта. Воспоминания нахлынули невероятным образом. Итак, это сбывается, как я знал/помнил. Но как...?
   - Пол, я... - Тафт развел руки ладонями вверх. Пол не мог ничего прочесть по его лицу, по сияющим искусственным глазам. - Мне жаль. Я должен это сделать. - Неловкими руками он надел шлем Грина на место и запечатал горловину; затем он потащил неуклюжее, обмякшее тело к воздушному шлюзу. - Моя команда, оставшаяся в городе, эвакуируется. Насильно, проклятыми головорезами из военно-космического флота Грина.
   - Почему? Что случилось?
   - Ты взбудоражил ксили своей квантовой прогулкой, - едко сказал Тафт. - Свечение поверхности ярче. И становится все жарче. В некоторых местах обломки метеорита уже раскалены докрасна. Итак, нас эвакуируют - под дулом пистолета. - Тафт запечатал свой собственный шлем. - Итак, я должен остановить это, понимаешь, Пол. Мне жаль. Это на благо всего вида. Ксили должны понять, что мы не собираемся постоянно нападать на них. Колония должна быть построена.
   - Что вы собираетесь делать?
   - Собираюсь отвезти Грина обратно в машину на грани. Затем вернусь сюда и...
   Пол почувствовал, что его дыхание участилось. - И что?
   Не отвечая, Тафт отвернулся и шагнул в шлюз; мембрана закрылась за обутыми в ботинки ногами Грина.
   Пол сидел так в течение долгих минут. Единственным звуком было жужжание приборов в машине. За окнами виднелись силуэты Тафта и Грина на фоне светящейся грани, они были похожи на одно борющееся насекомое.
   Пол представил себе возвращение Тафта, эти окровавленные руки в перчатках скафандра, тянущиеся к нему, как они тянулись к Грину...
   В передней части машины был джойстик.
   Он поднялся с сиденья и стоял, покачиваясь. Он осторожно двинулся по узкому проходу, не глядя ни налево, ни направо.
   Он нервно нажал на джойстик. Машина проехала несколько ярдов; Пол отшатнулся, схватившись за подлокотник ближайшего кресла. Он почувствовал, как по его лицу расползается улыбка. Ожидал ли Тафт, что он будет терпеливо сидеть и ждать смерти? Он нажал на джойстик еще раз. Моторы зажужжали, и машина заскользила по краю.
   Тафт сбросил неподвижное тело Грина и, барахтаясь, стал подниматься обратно по склону - игрушечная фигурка, жестикулирующая в крошечном расстройстве.
   Пол устроился на сиденье и позволил удовлетворению от маленькой победы овладеть им. Позже у него будет достаточно времени, чтобы подумать о будущем... когда машина достигнет Угловой горы, дальше ехать будет некуда.
  
   Машина терпеливо взбиралась по краю со все увеличивающейся крутизной. Яркость поверхности продолжала увеличиваться; наконец нижние стекла машины автоматически затуманились.
   Пол мог видеть, как Тафт следует за ним, кукла в серебристом костюме, катающаяся на открытой ремонтной тележке вверх по головокружительным склонам края. Первые несколько часов Пол позволял Тафту говорить с ним. Когда полурациональные аргументы превратились в рыдающие мольбы о понимании, Пол выключил радио.
   Угловая гора стала видна как острый угол на фоне звезд. Машина замедлила ход и остановилась, накренившись примерно на тридцать пять градусов.
   Пол надел шлем и шагнул в шлюз. Его шаги были легкими, воздушными; Грин сказал ему, что на таком расстоянии от центра масс Глыбы сила тяжести будет на треть ниже, чем в городе. Блеск грани поразил его мягким ударом. Тепло проникало сквозь подошвы его ботинок. Со странным чувством спокойствия он поднимался по склону к вершине, ставя ноги на наклонные поверхности по обе стороны от края.
   Наконец он неуверенно встал на самой вершине, обхватив ногами острие, вытянув руки для равновесия. Вертикаль закачалась вокруг него, когда его внутреннее ухо нашло путь к центру массы Рафинадной Глыбы.
   Тафт бросил свою машину и карабкался вверх по ослепительному гребню. Пол почувствовал огромное умиротворение, как будто он снова оказался на метафорической ладони антиксили. Он медленно повернулся, огибая вершину ногами. Три квадратных грани шириной с Землю имели общие углы в том месте, где он стоял; он видел, как края исчезают в бесконечности, наблюдал, как лица превращаются в светящиеся линии абстракции.
   Рафинадная Глыба. Край. Угловая гора. Он поймал себя на том, что смеется. Безобидные слова, используемые для того, чтобы оградить людей от удивительной правды о мире, имеющем форму куба, о созданном предмете, вращающемся и сверкающем в пространстве.
   Тафт стоял перед ним. Свет показал, что он был машиной из шкивов, кабелей и шестеренок; квантовые функции незаметно сверкали вокруг его глаз и пальцев.
   Пол улыбнулся. И отпрыгнул назад.
   Тафт, спотыкаясь, шагнул вперед, протягивая руку. Затем он исчез, заслоненный краем.
   Пол позволил своим конечностям болтаться. Военные корабли-сплайны проплывали перед его глазами, как взволнованные рыбы.
   Он приближался к светящейся грани. Что дальше? Ударится ли он, отскочит ли в сторону, продолжит ли прыгать и скользить? Сокрушат ли удары его кости? Проникнет ли тепло поверхности сквозь скафандр и вскипит ли его плоть?
   Уверенность в его смерти была нереальной, неосязаемой, ничем не угрожающей.
   Итак, почему так должно быть? Должна ли его смерть быть такой же великой тайной, как и его происхождение? Умрет ли он, не зная ответов на оба главных вопроса своего существования - откуда я взялся? и куда я направляюсь?
   Или, возможно, эти два ответа были каким-то образом связаны...
   Он обнаружил, что надеется на выживание Тафта и Грина.
   Грань бросилась на него. Волновые функции колыхались, как трава на ветру.
  
   Сложенные корабли вились вокруг него, как мотыльки.
   Было ощущение движения, где-то гудели огромные двигатели; как будто Рафинадная Глыба и ее содержимое были огромным лайнером, плывущим по какому-то безбрежному морю.
   Антиксили баюкал его. Он изучал его бесстрастно, огромный и холодный. Пол почувствовал, как его захлестывает знание, и постепенно понимание росло.
   Планета-куб была создана в тот момент - в далеком будущем человечества - когда ксили достигли своей полной славы. И были готовы улететь.
   (Улететь? Куда? Почему? Ответы были - потрясающими; за пределами его понимания.)
   По завершении строительства куб - вместе со своим хранителем, антиксили, и миллионом других - был отправлен в невозможное путешествие, возвращаясь сквозь разворачивающиеся эпохи ко времени рождения самих ксили. Ксили полностью сформировались бы из кубов, расправив крылья своих прекрасных космических кораблей и готовые к осуществлению своих грандиозных проектов. Пол искал человеческие слова, чтобы передать обширные концепции, витающие вокруг него. Вакуумные диаграммы! Кубические миры были античастицами, движущимися назад во времени, чтобы начать свое собственное творение. Вся история ксили представляла собой единую, обширную вакуумную диаграмму, замкнутую и завершенную саму по себе.
   Но... что со мной?
   Теперь Пол почувствовал чудовищное веселье. Он был заключен в гигантские ладони на неизмеримый период; двигатели времени неуклонно устремлялись в прошлое...
   А потом его подняли и отпустили, как пойманную птицу.
   Он посмотрел вниз. Он был за пределами Рафинадной Глыбы, падая к ней. Корабли-сплайны сходились. Там был город, все еще живой надеждами Тафта и остальных, распростертый над обломками метеорита. На краю обломков виднелась упавшая фигура, молодой человек в грязном скафандре, лежащий лицом вниз на светящейся поверхности.
   Наконец пришло понимание.
   У меня нет начала. У меня нет конца. Моя линия жизни зацепилась за обширную экспедицию ксили в прошлое. Я тоже вакуумная диаграмма, замкнутая на себя. Он вспомнил абсурдный припев: - Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь...
   Он врезался в голову упавшего человека. Темнота в черепе ударила его, как физический шок, и он почувствовал, как осколки его понимания разлетаются вдребезги, как разбитый сосуд, его воспоминания утекают прочь.
   В конце концов, у него осталось только огромное удовольствие. Затем даже оно исчезло.
  
   Пол открыл глаза.
   Его тело болело. Он лежал лицом вниз на поверхности, которая светилась белым светом. Трава или тонкие волосы покрывали поверхность.
   Что это за место? Как я сюда попал? И...
   Как меня зовут?
   Его лицо стало скользким от пота, дыхание вырывалось изо рта. Он воспринимал очертания ответов, как фигуры, видимые сквозь туман. Он корчился на блестящей земле.
   Ответы уплывали прочь.
   Бессмысленный звон пронесся в его голове: - Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь...
   Трава исчезла. Он ждал, опустошенный.
  
   Сотня героев, сотня фрагментов - но понимание так и не пришло: какова была цель ксили? Почему они пытались перестроить свою собственную историю?
   И в чем было значение Кольца Болдера? - почему ксили пытались сбежать из самой Вселенной?
   Столетия опадали, как листья. Рост могущества и влияния человечества рос в геометрической прогрессии. Но легенда о достижениях ксили - манипулировании пространством и временем, о самом Кольце - превратилась в глубоко укоренившуюся мифологию.
   В конце концов, только сами ксили были могущественнее человечества...
   Люди восстали против тирании Небес.
   Было написано еще больше легенд, когда волны человеческих нападений обрушились на великие места ксили. Это было далекое, бесчеловечное время. Я наблюдал, испытывая отвращение, ужас.
  
  

ЧАСТЬ 5

ЭПОХА: Война за прекращение войн

  
   Фрагменты. Осколки...
   Люди даже добрались до главного радианта ксили.
   Здесь был военный корабль с пылающим двигателем, падающий сквозь Кольцо Болдера - в новую Вселенную.
   Корабль взорвался и превратился в компактную светящуюся туманность. Члены экипажа спешили по коридорам своего падающего корабля; дым заполнил проходы, а зловещее пламя опалило воздух. Корпус был пробит; сырой воздух туманности проникал в каюты, и сквозь щели в серебристых стенах команда видела летающие деревья и огромных облачных китов, совершенно не похожих ни на что из того, что им приходилось видеть...
   Постепенно они пришли к пониманию. Гравитация была ключом к абсурдному месту, в котором они оказались. Гравитация здесь была в миллиард раз сильнее, чем во Вселенной, из которой они пришли. Здесь их родная планета имела бы поверхностную гравитацию в миллиард g - если бы не взорвалась в одно мгновение.
   Экипаж адаптировался и выжил. Постепенно люди распространились по туманности...
  
  

БЕЗБИЛЕТНИК

  
   104 858 год н. э.
  
   Это был конец рабочей смены Риса. Он устало протиснулся через дверь литейного цеха. Прохладный воздух высушил пот у него на лбу.
   Он подтягивался по канатам и крышам к своей хижине, с некоторым интересом осматривая свои кисти. Когда один из пожилых рабочих уронил ковш с чугуном, Рис едва увернулся от града расплавленного металла; крошечные капельки попали в его плоть, выжигая маленькие кратеры, которые...
   Огромная тень скользнула по Поясу. Воздух обдал его спину. Он посмотрел вверх, и удивление поселилось у основания его черепа.
   Дерево представляло собой колесо из древесины и листвы диаметром в пятьдесят ярдов, великолепное на фоне багрового неба. Его дюжина радиальных ветвей и покрывало из листьев поворачивались со спокойной властностью; ствол был похож на могучий деревянный череп, который пристально вглядывался в океан багрового воздуха.
  
   Замедляя вращение, дерево неохотно опустилось в гравитационный колодец ядра звезды.
   Паллис, древесный пилот, висел под узловатым стволом дерева, уцепившись руками и ногами. Звездное ядро и его бурлящая шахта Пояса были у него за спиной. Сам Пояс представлял собой круг шириной в восемьсот ярдов, цепочку полуразрушенных жилищ и рабочих мест, соединенных канатами и трубами. В центре Пояса находилась сама шахта к остывшему ядру звезды диаметром в сотню ярдов; подъемные тросы свисали с Пояса к поверхности ядра звезды, царапая ржавый мениск со скоростью несколько футов в секунду. Тут и там к стенам и крышам Пояса были прикреплены массивные жерла реактивных двигателей из белого металла; каждые несколько минут из одного из этих жерл вырывалось облачко пара, и двигатель чуть быстрее тянул за собой Пояс, компенсируя замедляющий эффект трения воздуха...
   Это было захватывающее зрелище, но Паллиса оно мало интересовало.
   Критическим взглядом он всмотрелся сквозь листву в дым, который неровно висел над верхними ветвями. Слой дыма был недостаточно толстым: он ясно видел, как сквозь него пробивается звездный свет, омывающий круглые листья дерева. Он провел руками по ближайшей ветке, почувствовал неуверенное подрагивание тонкой древесной пластинки. Даже здесь, у корней ветвей, он чувствовал неспокойную неуверенность дерева.
   На дерево воздействовали два императива. Оно стремилось покинуть смертоносный гравитационный колодец звезды - но оно также стремилось избежать тени дымового облака, которое гнало его обратно в колодец. Умелый древесный пилот должен хорошо сбалансировать эти два императива; дерево должно находиться в неустойчивом равновесии на требуемом расстоянии.
   Теперь вращающиеся ветви дерева взметнулись в воздух, и оно рванулось вверх на добрый ярд. Паллис чуть было не сорвался с места. Туча скиттеров вылетела из листвы; крошечные существа в форме колесиков жужжали вокруг его лица и рук, пытаясь вернуть безопасность своего родителя.
   Черт бы побрал этого мальчишку...
   Он протиснулся сквозь листву к верхушке дерева. Рваная пелена дыма и пара висела в нескольких ярдах над его головой, слабо прикрепленная к ветвям нитями дыма. Вскоре он обнаружил, что сырые дрова прогорели по меньшей мере в половине чаш для костров, прикрепленных к веткам. И Говера, его так называемого ученика, нигде не было видно.
   - Говер! Клянусь самими Костями, что, по-твоему, ты делаешь?
   Над одной из чаш у края дерева появилось худое лицо. Говер выбрался из гнезда из листьев и побежал по платформе из листвы, рюкзак подпрыгивал на его узкой спине. Он прижал тыльную сторону ладони к носу, придавая ноздрям неправильную форму; ладонь стала блестящей. - Я закончил, - пробормотал он.
   Паллис ткнул пальцем в рюкзак Говера. - Ты несешь только половину нужного запаса дров. Костры гаснут. И посмотри на состояние дымовой завесы. Дыр больше, чем в твоем чертовом жилете. Из-за тебя мое дерево не знает, приходит оно или уходит. Разве ты не чувствуешь, как оно дрожит? А теперь пошевеливайся.
   Стремительным движением Говер подтянулся к ближайшей чаше и начал доставать дрова из своего рюкзака. Вскоре к поредевшему облаку поднялись новые клубы дыма, и дрожь дерева утихла.
   С нарастающим раздражением Паллис наблюдал за неловкими движениями мальчика. О, в прошлом у него была своя доля плохих учеников, но в старые времена большинство из них, по крайней мере, были готовы учиться. Пытаться. И постепенно, по мере того, как проходили тяжелые смены, эти молодые люди выросли в ответственных мужчин и женщин, их умы закалялись вместе с телами.
   Но не эти люди. Не новое поколение.
   Это был его третий полет с мальчиком Говером. И парень был все таким же угрюмым и упрямым, как и тогда, когда его впервые назначили на деревья; когда они вернутся на плот, Паллис будет более чем рад вернуть его науке.
   Его беспокойный взгляд блуждал по красному небу.
   Воздух Туманности, как всегда, был окрашен в кроваво-красный цвет. Краем сознания он пытался измерить эту красноту - была ли она глубже, чем в прошлую смену? - в то время как его глаза обводили объекты, разбросанные по Туманности над ним и под ним. Облака были похожи на пригоршни сероватой ткани, разбросанные по воздуху на многие мили. Звезды падали среди облаков и сквозь них медленным, бесконечным дождем, который проникал в самую сердцевину. Это было так, как если бы он висел в огромном облаке света; звездные сферы с расстоянием превращались в точки света, так что само небо представляло собой занавес, светящийся красно-желтым. Падающие звезды казались множеством крошечных точек, исчезающих вдалеке; глубины Туманности, далеко внизу, были погружены в темно-малиновый цвет.
   Свет звезд диаметром в милю отбрасывал движущиеся тени на облака, разбросанные деревья, огромные размытые пятна, которые могли быть китами. То тут, то там он видел крошечные вспышки, которые отмечали конец краткого существования звезды...
   В его время мир вокруг Паллиса изменился. Туманность, казалось, задыхалась. Ясное голубое небо, насыщенный бриз его юности теперь были воспоминаниями; сам воздух превращался в дымно-малиновую жижу.
   Мир умирал, и никто не знал, почему или как это остановить.
   И одно можно было сказать наверняка. Деревьям Паллиса не нравился этот мрак.
   Он вздохнул, пытаясь отвлечься от своих размышлений. Звезды продолжали падать, независимо от цвета неба. Жизнь продолжалась, и у него была работа.
  
   Тяжелая туча, полная дождя, проплыла над Поясом, уменьшая видимость до нескольких ярдов; воздух, который она приносила с собой, казался исключительно кислым и разреженным.
   Рис бродил вокруг тросов, опоясывавших его мир, мышцы его беспокойно работали. Он совершил два полных круга, минуя хижины, знакомые с детства, спеша мимо хорошо знакомых лиц. Влажное облако, разреженный воздух, теснота Пояса, казалось, слились воедино где-то в его груди.
   Вопросы роились в его голове. Почему человеческие материалы и методы строительства были настолько неадекватны, не справляясь с силами этого мира? Почему человеческие тела были такими слабыми перед лицом этих сил?
   Его отец говорил, что шахта убивала их всех. Люди не были созданы для того, чтобы работать там, внизу, ползая в инвалидных колясках при пяти g.
   Теперь его родители были мертвы.
   Рис был еще мальчиком. Но перед ним не стояло ничего, кроме перспективы работать на рудниках ядра, подорвать свое здоровье чудовищной гравитацией и умереть молодым.
   Осколки догадок поблескивали в грязи его переутомленного мышления. Его родители понимали свои обстоятельства не лучше, чем он сам; не было ничего, кроме легенд, которые они могли рассказать ему перед своей печальной смертью от переутомления: детские сказки о корабле, команде, о чем-то под названием "Кольцо Болдера"...
   Но у его родителей было - принятие. Они, как и остальные обитатели Пояса, смирились со своей участью.
   Только Риса, казалось, мучили вопросы, сомнения без ответов. Почему он не мог быть таким, как все остальные? Почему он не мог просто смириться и быть принятым?
   Его руки, проколотые горячим металлом, болели. Его охватил смутный гнев. Ну, почему он должен с этим мириться? Почему он должен умереть, сломленный пятью g ядра звезды, так и не узнав больше правды о мире?
   Он должен был узнать больше. И во всей его вселенной было только одно место, куда он мог пойти, чтобы найти это.
   Плот. Каким-то образом он должен был добраться до Плота.
   Тень огромного дерева скользнула по Поясу. От ствола дерева отмоталась веревка и легла поперек на пятьдесят ярдов до Пояса, задевая орбитальные жилища. Мужчина уверенно спускался по веревке; он был весь в шрамах, старый и мускулистый, сам почти кусок дерева. Мужчина без колебаний спрыгнул по пустому воздуху к хижине и начал пробираться вокруг Пояса.
   Внезапная решимость выкристаллизовалась в Рисе. Он поспешил обогнуть Пояс и направился в свою хижину.
  
   Потребовалось несколько минут, чтобы собрать немного еды, завернуть сушеное мясо в тряпичные свертки, наполнить водой матерчатые шары.
   Затем он взобрался на внешнюю стену своей хижины.
   Рис цеплялся за эту хижину одной рукой. Вращение Пояса неуклонно несло его к свисающей с дерева веревке.
   По мере приближения веревки его лоб покрылся капельками пота. Неужели он каким-то образом пожертвовал своей жизнью в этом импульсивном жесте? Хватит ли у него, в конце концов, смелости сделать решающий шаг?
   Глядя на великолепное дерево, он пытался разобраться в своих эмоциях. Страха не было. Был только восторг; будущее было пустым небом, в котором его надеждам наверняка нашлось бы место.
   Когда веревка была в ярде от него, он ухватился за нее и без колебаний сорвался с Пояса.
  
   Цепочка шахтеров карабкалась на дерево, к их спинам были прикреплены железные пластины. Под наблюдением древесного пилота пластины были надежно прикреплены к краю дерева на большом расстоянии друг от друга. Обратно к Поясу шахтеры спустились нагруженными бочонками с едой и пресной водой, доставленными на плоту в качестве оплаты за металл ядра.
   Рис, наблюдавший за происходящим из листвы, по-прежнему плотно прижимался к ветке шириной в два фута - стараясь не порезать ладони об острый, как нож, передний край - и прикрывал свое тело слоем листвы. У него не было возможности определить время, но погрузка дерева, должно быть, заняла несколько смен.
   Он держал глаза широко раскрытыми, чтобы не заснуть. Он знал, что его отсутствие на работе останется незамеченным, по крайней мере, в течение пары смен - и, подумал он с отстраненной грустью, может пройти больше времени, прежде чем кто-нибудь озаботится настолько, чтобы прийти его искать.
   Что ж, мир Пояса остался позади. Какие бы опасности ни таило для него будущее, по крайней мере, это будут новые опасности.
   На самом деле у него было только две проблемы. Голод и жажда...
   Катастрофа случилась вскоре после того, как он нашел себе это укрытие среди листьев. Один из рабочих Пояса наткнулся на его крошечный тайник с припасами; думая, что они принадлежат презираемым членам экипажа плота, шахтер поделился кусочками со своими товарищами. Рису повезло, что его самого не обнаружили,.. но теперь у него не было припасов, и шум в горле и животе начал заполнять его голову.
   Когда последний шахтер сполз к Поясу, Паллис свернул веревку и повесил ее на крюк, прикрепленный к стволу. Он ненавидел эти визиты к Поясу, то, как ему приходилось вести тяжелые переговоры с этими оборванными, полуголодными шахтерами. Он покачал головой и с некоторым облегчением вернулся мыслями к полету домой.
   - Хорошо, Говер, давай посмотрим, как ты двигаешься! Я хочу, чтобы чаши переместились на нижнюю сторону дерева, наполнились и зажглись, прежде чем я закончу сматывать эту веревку. Или ты предпочел бы дождаться следующего дерева?
   Говер принялся за работу сравнительно быстро, и вскоре под деревом расползлось облако дыма, скрывая Пояс и его звезду из виду.
   Паллис стоял близко к стволу, его ноги и руки ощущали возбужденный прилив соков. Это было почти так, как если бы он мог чувствовать огромные растительные мысли дерева, когда оно реагировало на темноту, распространяющуюся под ним. Ствол громко загудел; ветви вонзились в воздух; листва затряслась и зашуршала, а скиттеры кувыркнулись, сбитые с толку резким изменением скорости полета; а затем, с волнующим всплеском, огромная вращающаяся платформа оторвалась от звезды. Пояс и связанные с ним человеческие страдания превратились в игрушечную пылинку, медленно падающую в Туманность, и Паллис, прижимавшийся руками и ногами к летящему дереву, был там, где он был наиболее счастлив.
   Его довольство продолжалось около полутора смен.
   Он бродил по деревянной платформе, угрюмо наблюдая, как звезды скользят в безмолвном воздухе. Полет просто не был гладким. О, этого было недостаточно, чтобы потревожить крепкий сон Говера, но для натренированных чувств Паллиса это было похоже на катание на скиттере в шторм. Он прижался ухом к стене ствола высотой в десять футов; он чувствовал, как ствол жужжит своей вакуумной камерой, пытаясь выровнять вращение дерева.
   Это было похоже на дисбаланс при загрузке... но это было невозможно. Он сам следил за укладкой груза, чтобы обеспечить равномерное распределение массы по бортам. Для него не заметить такой грубый дисбаланс было бы все равно, что... ну, как забыть дышать.
   Что тогда?
   С нетерпеливым рычанием он оттолкнулся от ствола и подошел к краю. Он начал обходить привязанные грузы, методично перепроверяя каждую пластину и бочонок и позволяя картине погрузки дерева сложиться в его сознании...
   Он замедлил шаг и остановился. Один из контейнеров с едой был взломан; его пластиковый корпус треснул в двух местах, и половина содержимого исчезла. Он поспешно проверил ближайший бочонок с водой. Он тоже был вскрыт и пуст.
   Он почувствовал, как горячее дыхание проникает в его ноздри. - Ученик! Иди сюда!
   Мальчик медленно подошел, его худое лицо исказилось от дурного предчувствия.
   Паллис стоял неподвижно, пока Говер не оказался на расстоянии вытянутой руки; затем он взмахнул правой рукой и схватил ученика за плечо. Паллис указал на разбитые емкости. - Как ты это называешь?
   Говер уставился на бочки с выражением, похожим на настоящее потрясение. - Ну, я этого не делал, пилот. Я бы не был таким глупым - ах!
   Паллис глубже погрузил большой палец в сустав мальчика, отыскивая нерв. - Неужели я утаил эту еду от шахтеров, чтобы позволить полакомиться тебе, с твоей никчемной физиономией? Ну что же, маленький костоправ, я подумываю выбросить тебя прямо сейчас...
   Затем он замолчал, его гнев рассеялся.
   Что-то все еще было не так.
   Массы припасов, извлеченных из бочек, было явно недостаточно, чтобы объяснить нарушение баланса дерева. А что касается Говера - что ж, в прошлом он был признан вором, лжецом и кое-кем похуже, но сейчас был прав: он был недостаточно глуп для этого.
   Неохотно он отпустил плечо мальчика. Говер потер сустав, обиженно глядя на него. Паллис почесал подбородок. - Если ты не брал товар, Говер, тогда кто это сделал? А? - Клянусь Костями, у них был безбилетник.
   Он опустился на четвереньки и уперся руками и ногами в древесину ветки. Он закрыл глаза и позволил мелкой дрожи говорить с ним. Если масса была не на краю, тогда где...?
   Внезапно он выпрямился и пробежал примерно четверть пути по краю, цепляясь длинными пальцами ног за листву. Он задержался еще на несколько секунд, снова обхватив руками ветку; затем он более медленно направился к центру дерева, остановившись на полпути к стволу.
   В листве было маленькое гнездышко. Сквозь спутанные листья он разглядел несколько лоскутков обесцвеченной ткани, прядь непослушных черных волос, невесомо свисающую руку; рука принадлежала мальчику или молодому мужчине, решил он, но она была сильно мозолистой и покрыта множеством крошечных ран.
   Паллис выпрямился во весь рост. - Что ж, вот и наша неожиданная масса, ученик. Удачной вам смены, сэр! А теперь не хотите ли позавтракать?
   Гнездо взорвалось. Скиттеры оторвались от переплетения веток и улетели, словно возмущенные; и, наконец, перед Паллисом полуобернулся мальчик с затуманенными ото сна глазами, рот округлился от потрясения.
   Говер бочком подошел к Паллису. - Клянусь Костями, это рудничная крыса.
   Паллис переводил взгляд с одного мальчика на другого. Эти двое казались примерно одного возраста, но в то время как Говер был упитанным и с плохой мускулатурой, у безбилетника ребра были как у анатомической модели ученого, а мускулы - как у взрослого; а его руки были потрепаны многочасовым трудом. Глаза парня были обведены темными кругами. Паллис вспомнил взорванный литейный цех и задался вопросом, какие ужасы уже видел этот юный шахтер. Теперь мальчик вызывающе выпятил грудь, его руки сжались в кулаки.
   Говер усмехнулся, скрестив руки на груди. - Что нам делать, пилот? Бросить его на растерзание Костям?
   Паллис с рычанием повернулся к нему. - Ты уже вычистил чаши для костров? Нет? Тогда сделай это. Сейчас же!
   Бросив последний злобный взгляд на безбилетника, Говер неуклюже двинулся прочь по дереву.
   Безбилетник с некоторым облегчением посмотрел ему вслед; затем повернулся обратно к Паллису.
   Пилот поднял руки ладонями вверх. - Успокойся. Я не собираюсь причинять тебе боль... Скажи мне свое имя.
   Рот мальчика шевелился, но не издавал ни звука; он облизал потрескавшиеся губы и сумел произнести: - Рис.
   - Хорошо. Я Паллис. Древесный пилот. Ты знаешь, что это значит?
   - Я... да.
   - Клянусь Костями, ты высох, не так ли? Неудивительно, что ты украл ту воду. Ты украл, не так ли? А еду?
   Мальчик нерешительно кивнул. - Мне жаль. Я верну тебе деньги...
   - Когда? После того, как вернешься к Поясу?
   Мальчик покачал головой, в его глазах блеснул огонек. - Нет. Я не вернусь.
   Паллис нахмурился. - А как же твои родители?
   - Они мертвы. Оба.
   Паллис сжал кулаки и уперся ими в бедра. - Послушай меня. Тебе придется вернуться. Тебе разрешат оставаться на плоту до следующего дерева снабжения; но потом тебя отправят обратно. Полагаю, тебе придется отработать свой проезд...
   Рис снова покачал головой, на его лице застыла маска решимости.
   Паллис изучал молодого шахтера, в нем росло нежеланное сочувствие. - Что ж, пока останешься со мной. Давай.
   Он повел мальчика по стволу дерева к своему небольшому запасу провизии.
   Через дюжину ярдов они потревожили стайку скиттеров; маленькие существа закружились перед лицом Риса, и он испуганно отступил назад. Паллис рассмеялся. - Не волнуйся. Скиттеры безвредны. Они - семена, из которых вырастают деревья...
   Рис кивнул. - Я догадался.
   Паллис выгнул бровь. - Догадался?
   - Да. Можно видеть, что форма та же; разница только в масштабе...
   Паллис выгнул бровь. Умный парень.
   Мальчик ел, как будто его никогда не кормили.
  
   Дав мальчику поспать четверть смены, Паллис отправил его на работу. Вскоре Рис склонился над очагом, счищая золу и сажу с чугуна деревянными лопатками. Паллис обнаружил, что его работа была быстрой и законченной, независимо от того, контролировали его или нет. Говер уступал по сравнению с ним... и по взглядам, которые он бросал на Риса, Паллис подозревал, что Говер знал это.
   Рис присоединился к Паллису и забрал свой дневной паек. Молодой шахтер рассеянно оглядел пустое небо. По мере того, как дерево поднималось к Плоту, удаляясь от ядра и приближаясь к краю Туманности, воздух заметно светлел.
   - Пойдем, - сказал Паллис. - Давай я тебе кое-что покажу.
   Он подвел мальчика к стволу дерева.
   Украдкой он наблюдал, как мальчик наполовину пересек покрытую листвой платформу, его ноги искали точки опоры, а затем опускались в листву, что позволяло ему "стоять" на дереве. Контраст с неуклюжим спотыканием Говера был заметен. Паллис поймал себя на том, что гадает, какой лесник получится из парня.
   Они добрались до ствола. Рис остановился перед высоким цилиндром и провел пальцами по сучковатой древесине. Паллис спрятал улыбку. - Приложи ухо к дереву. Давай.
   Рис сделал это с выражением недоумения на лице, которое переросло в почти комический восторг.
   - Это внутренний ствол поворачивается в наружном корпусе. Видишь, дерево живое, до самой сердцевины.
   Глаза Риса были широко раскрыты.
  
   Рис проснулся от комфортного сна в своем гнездышке из листвы. Паллис навис над ним, вырисовываясь силуэтом на фоне яркого неба. - Пересменка, - бодро сказал пилот. - Всем нам предстоит тяжелая работа; стыковка, разгрузка и...
   - Стыковка? - Рис тряхнул головой, прогоняя сон. - Значит, мы прибыли?
   Паллис ухмыльнулся. - Разве это не очевидно?
   Он отошел в сторону. Позади него в небе висел огромный Плот. В нескольких десятках миль над Плотом висела одинокая звезда - бурлящий шар желтого огня шириной в милю, и огромная металлическая конструкция отбрасывала расширяющуюся тень на мили пыльного воздуха.
   Под руководством Паллиса Рис и Говер разожгли чаши для костра и пробрались по поверхности дерева, размахивая большими легкими одеялами над клубящимся дымом. Паллис критически осмотрел завесу дыма; неудовлетворенный, он огрызался и рычал на мальчиков. Но неуклонно и уверенно дерево поднималось сквозь Туманность, плавно двигаясь по кривой к краю Плота.
  
   Плот рос в небе, пока не заслонил половину Туманности. Снизу он выглядел как неровный диск шириной в полмили; металлические пластины рассеивали блики звезд, и свет просачивался через десятки отверстий в палубе. Когда дерево подплыло к краю, Плот превратился в лоскутный эллипс; Рис мог видеть закопченные шрамы от сварки по краям ближайших пластин, и когда его взгляд скользнул по похожей на потолок поверхности, пластины слились в размытое пятно, а дальняя сторона диска превратилась в ровный горизонт.
   Наконец, с порывом воздуха дерево поднялось над краем, и верхняя поверхность Плота начала открываться перед Рисом. Он обнаружил, что его тянет к краю дерева; он зарылся руками в листву и, открыв рот, смотрел, как на него обрушивается поток красок, шума и движения.
   Плот представлял собой огромное блюдо, до краев наполненное жизнью. По его поверхности рассыпались точки света. Палуба была усеяна зданиями всех форм и размеров, построенными из деревянных панелей или гофрированного металла и сваленными в кучу, как игрушки.
   Смешение запахов поразило чувства Риса - резкий запах озона от гигантских машин по всему периметру, древесный дым из тысячи дымоходов, намек на экзотические кулинарные ароматы из домиков. И люди - больше, чем Рис мог сосчитать, так много, что население Пояса легко затерялось бы среди них, - люди большими потоками ходили по плоту; и кучки бегающих детей тут и там взрывались взрывами смеха.
   Он разглядел прочные пирамиды, прикрепленные к палубе, высотой по пояс. И из каждой пирамиды прямо вверх поднимался трос; Рис запрокинул голову, следя за линией тросов, и у него перехватило дыхание. К каждому тросу был привязан ствол дерева. Для Риса одного летающего дерева было уже достаточно. Теперь, над Плотом, перед ним был могучий лес. Каждый привязной трос был вертикальным и довольно натянутым, и Рис почти физически ощущал напряжение запряженных деревьев, когда они двигались под притяжением ядра.
   Сотни вопросов пронеслись в голове Риса. На что было бы похоже ходить по этой металлической поверхности? Каково, должно быть, было команде, построившей Плот, висеть в пустоте над ядром?
   Но сейчас было не время; нужно было еще поработать. Паллис уже орал на Говера. Рис поднялся на ноги, зарываясь пальцами ног в листву, как обычный лесник.
   Паллис присоединился к нему, и они вместе трудились над чашей для костра.
   - Рис, ты, должно быть, не имел ни малейшего представления о том, на что похож Плот. Итак... зачем ты это сделал? От чего ты убегал?
   Рис обдумал вопрос. - Я ни от чего не убегал, пилот. Шахта - трудное место, но это был мой дом. Нет. Я ушел, чтобы найти ответ.
   - Ответ? На что?
   - О том, почему умирает Туманность.
   Паллис посмотрел на серьезного молодого шахтера и почувствовал, как по спине пробежал холодок.
   Какое образование получил среднестатистический шахтер? Паллис сомневался, что Рис вообще грамотен. Как только ребенок становился достаточно сильным, его или ее отправляли в литейный цех или вниз, на сокрушающую поверхность железной звезды, чтобы начать жизнь, полную изнуряющего мускулы тяжелого труда...
   И детей Пояса вынуждала идти туда экономика Туманности, резко напомнил он себе; экономика, которую он - Паллис - помогал поддерживать.
   Он обеспокоенно покачал головой. Паллис никогда не принимал распространенную на Плоту теорию о том, что шахтеры были разновидностью недочеловеков, пригодных только для тяжелого труда, которым они занимались. Какова была продолжительность жизни шахтеров? Тридцать тысяч смен? Меньше, может быть, уже половины возраста самого Паллиса?
   Каким прекрасным лесником мог бы стать Рис... Или, с сожалением признал он, возможно, лучшим ученым.
   В его голове начал формироваться смутный план.
   Возможно, Паллис смог бы помочь Рису найти место на плоту.
   Это было бы нелегко. Рису всю жизнь пришлось бы сталкиваться с враждебностью со стороны таких, как Говер. И Плот не был клумбой из цветов и листьев; его экономика тоже приходила в упадок из-за медленного удушения Туманности.
   Но Рис заслуживал шанса. И Рис был умным ребенком. Может быть, размышлял Паллис, просто может быть, он действительно сможет найти какие-то ответы. Было ли это возможно?
   - Итак, шахтер, - оживленно сказал Паллис, - нам нужно взлететь с деревом. Давай наполним чаши до краев; я хочу, чтобы там был такой густой навес, будто я мог бы ходить по нему. Хорошо?
  
   Дерево преодолело самый верхний слой леса. Плот превратился из пейзажа в остров в воздухе, увенчанный массой колышущейся листвы. Небо над Рисом казалось темнее обычного, так что ему казалось, что он подвешен на самом краю Туманности, глядя вниз на туманы, окружающие ядро Туманности.
   И во всей этой воздушной вселенной единственным признаком человечности был Плот, кусок металла, подвешенный на многие мили в воздухе.
   Его сердце воспарило, разрываясь от восторга, вызванного тысячью вопросов.
  
   - Рис нашел свои ответы?
   Ева просто улыбнулась, и образы светящейся туманности и ее звезд шириной в милю исчезли из моего поля зрения, превратившись в клочок малинового света, искру, затерявшуюся в великом пламени человеческой истории... (См. "ПЛОТ")
   Нападения продолжались, их накатывали волны, поколения людей разбивались о великую оборону ксили... и оставляли осколки человечества разбросанными по огромным пространствам вокруг главного радианта ксили.
   В конце концов, даже эти разбитые осколки стали оружием войны.
  
  

ТИРАНИЯ НЕБЕС

  
   171 257 год н. э.
  
   Мы можем с большей надеждой на успех решить,
   Вести силой или хитростью вечную войну
   Непримиримо к нашему великому врагу,
   Который сейчас торжествует и в избытке радости
   Единолично правит тиранией небес...
  
   Потерянный рай, Джон Милтон
  
   Роди пролез через люк во флиттер. Аппарат представлял собой коробку размером с небольшую комнату. Он пробрался внутрь.
   В одном из пилотских кресел сидела девушка. Она обернулась. Высокая и мускулистая, она была ненамного старше двадцатилетнего Роди.
   Роди споткнулся о шкафчик.
   Глаза девушки весело заблестели. - Успокойся. Ты Роди. Верно? Я Тет.
   С пылающим лицом Роди сел рядом с ней. - Рад с тобой познакомиться. - Приборная панель перед ним выглядела совершенно чужой.
   - Что ж, пристегнись. - Тет нажала на широкие кнопки. Мониторы показывали, как сокращаются мышцы на корпусе ковчега. - И не нервничай так сильно.
   - Я не нервничаю.
   - Конечно, нервничаешь. Я никогда не понимала, почему. Ты и раньше летал на флиттерах за пределы ковчега, не так ли?
   - Конечно. - Он старался, чтобы это не прозвучало как оправдание. - Во время прыжков между ковчегами. Но это моя первая высадка на миссию - мой первый выход из гиперпространства. Это немного по-другому.
   Она подняла тонкие брови. - Мы эволюционировали не в гиперпространстве.
   - Возможно. Но это все, что я знаю...
   Отверстие в корпусе открылось и взорвалось прямо на них; флиттер устремился в гиперпространство. Это было похоже на рождение.
   На их мониторах появилось виртуальное изображение ковчега. Ковчег "Холизм" был кораблем-сплайном: вращающаяся мясистая сфера, покрытая пузырями. Это было живое существо, размышлял Роди, и выглядело оно именно так.
   Он ненадолго задумался, что это за пузыри на корпусе. Их не было видно изнутри ковчега...
   Флиттер быстро удалялся. Гиперпространство размазало изображение ковчега.
   Теперь в поле зрения появилось больше ковчегов. Флиттер огибал огромные острова плоти, прокладывая себе путь сквозь флот.
   Наконец флиттер вырвался в чистое гиперпространство; Тет развернула аппарат.
   Ковчег "Холизм" затерялся в размытой стене из десяти тысяч ковчегов, которая разрезала Вселенную пополам. Это было Возвышение Целостности. Роди показалось, что он слышит жужжание, когда великая армада продвигалась вперед; флиттеры скользили между огромными корпусами и дождем сыпались в трехмерное пространство.
   - Нам выпала честь видеть это, - сказал Роди.
   - Определенно, - лаконично ответила Тет. - Зрелище, которое не менялось на протяжении трех тысяч лет. - Она направила флиттер прочь; Возвышение стало размытым пятном вдалеке. Ее бритая голова блеснула в свете фонарей кабины. - Я расскажу тебе, какая у нас привилегия. Спустя сотню поколений именно мы рядом, когда Возвышение достигает Кольца Болдера, истинного главного радианта ксили. И поэтому здешнее небо полно потерянных человеческих колоний. Фрагменты древних, неудачных нападений. Вместо дюжины высадок миссионеров в столетие мы достигаем сотни за год. Вот почему они берут на службу почти всех подряд.
   - Спасибо, - сухо сказал он.
   Она улыбнулась, показав зубы. - Итак, я твой наставник на первый раз. И я не такая, как ты ожидал. Не так ли?
   Роди ничего не сказал.
   - Послушай, я находчивый, хороший пилот. Я не великий мыслитель, ясно?.. но ты другой. Грен говорит мне, что у тебя высокие оценки в семинарии. Ты скоро превзойдешь меня. И со всем этим пониманием у тебя не должно быть страха. Целостность говорит о том, что смерть отдельного человека не имеет значения.
   - Да. - Это было детское наставление; он ухватился за эту мысль и почувствовал, как его тревога отступает.
   - И ты действительно веришь в Целостность. Не так ли? - Ее голос был лукавым.
   Она насмехалась над ним? - Конечно. Не так ли?
   Она не ответила. Она ударила по панели управления. Флиттер выскочил из гиперпространства.
   Вокруг него взорвались звезды. Половина из них была синего цвета.
   Он ахнул. Тет рассмеялась.
  
   Это симуляция, сказал он себе. Просто еще одна симуляция.
   - Прости, - сказал он.
   Тет наблюдала с насмешливым презрением. - Сориентируйся.
   Звезды слились воедино. Позади него они были окрашены в фарфорово-голубой цвет. Впереди него они образовывали туман, который скрывал... что-то, намек на форму тора...
   - Впереди Кольцо Болдера, - выдохнул он.
   - Откуда ты знаешь?
   Потому что именно так все и происходило.
   Тет сказала: - Мы летаем в космосе, наверное, сто пятьдесят тысячелетий. И все же мы все еще дети у ног ксили. Тебя от этого тошнит, не так ли?
   Роди пожал плечами. - Вот почему мы пытались разрушить эту штуку почти столь же долго. Зависть.
   Тет просмотрела изображения на своем мониторе. - Шокирующе. И, конечно, мы из Целостности здесь, чтобы все исправить... Ха! Вот наша цель. - На экране появилась единственная искра зеленого хлорофилла. - Человеческая жизнь... или достаточно близка, чтобы проявиться. Мир, полный заблудших ягнят. Верно, Роди? - И она повела флиттер сквозь скопление звезд.
  
   На ковчеге "Холизм" были комнаты, похожие на Землю. Этот маленький мирок, решил Роди, был похож на свернутый кусочек Земли. Они пронеслись над океанами, которые сверкали в колеблющемся свете звезд, а затем полетели навстречу невероятному рассвету.
   Это было невозможно, потому что не было солнца.
   - Это не имеет смысла, - пробормотала Тет. Свет падал с пылающего неба. - Откуда берется этот чертов солнечный свет?.. И планета всего в четверть земного размера, сила тяжести в шесть раз меньше стандартной - слишком низкая для такого толстого слоя воздуха...
   Роди улыбнулся. Маленький мир был похож на игрушку.
   Тет торжествующе тыкала в кнопки. - Контакт! Как раз вовремя...
   Виртуальный резервуар заполнило улыбающееся мужское лицо, вытянутое и изящно строгое. Он заговорил; Роди разобрал, может быть, одно слово из двух. Через несколько секунд он щелкнул кнопкой переводчика, вмонтированной в ноготь большого пальца.
   - ...боюсь, это оборудование немного запылилось; у нас не так уж много посетителей. Это была единственная возможность, когда я оказался в музее при звуке сигнала тревоги...
   - Мы олицетворяем Возвышение Целостности, - официально сказала Тет. - Мы прилетели из-за пределов звезд. Мы такие же люди, как и вы.
   Мужчина рассмеялся; у его глаз собрались морщинки. - Спасибо, моя дорогая. Добро пожаловать на землю и поговорите с нами. Но вы увидите, что мы довольно искушенные. Используйте этот сигнал как маяк. Название этой местности - Тихо...
  
   Тет позволила Роди вывести флиттер с орбиты. В пятидесяти милях над поверхностью маленький корабль содрогнулся; ладони Роди стали скользкими от пота.
   - Удивительно, но это была не твоя вина, - спокойно сказала Тет. - Мы просто прошли через что-то вроде мембраны. Она заживает за нами. Теперь мы знаем, как они поддерживают атмосферу. И, возможно, именно отсюда исходит солнечный свет. Интересно.
   Музей Тихо возвышался на вершине покрытой зеленью горы. Высокая фигура махала рукой. Гора находилась в центре равнины, на которой блестели озера и деревья. Равнина была окружена кольцом зубчатых холмов. По мере того, как они спускались, холмы скрывались за горизонтом.
   Роди аккуратно приземлился.
   В воздухе пахло сосной. Сквозь освещенную дневным светом мембрану Роди мог видеть звезды; ближе к горизонту они были окрашены в голубой цвет. Он глубоко вдохнул, воодушевленный.
   Тет вскрикнула. - Я люблю эту дурацкую гравитацию. - Она сделала аккуратное двойное сальто назад, согнув свои длинные ноги.
   Их хозяин вышел из-за угла маленького музея. На нем был белый комбинезон, и он был по меньшей мере восьми футов ростом. Он улыбнулся. - Добро пожаловать, - сказал он. - Меня зовут Дарби.
   Тет приземлилась, затаив дыхание, и представила себя и Роди. - Приезжайте ко мне домой, - сказал Дарби. - Моя семья будет более чем рада познакомиться с вами. И вы сможете рассказать нам все о своей... Целостности.
   Роди огляделся в поисках транспорта. Его не было.
   Дарби ничего не сказал. Он протянул руки. Как дети, Роди и Тет взялись за них.
   Роди увидел, как комбинезон Дарби заколыхался, словно от внезапного дуновения ветерка.
   Музей, флиттер заскользили прочь.
   Роди посмотрел вниз. Он летел, словно в стеклянном лифте. Он не испытывал страха. Рука об руку они парили над изгибами маленького мира.
  
   Дом Дарби представлял собой полупрозрачное сооружение, похожее на палатку; оно находилось в самом сердце наполненного светом леса. Дни были такими же длинными, как дни ковчега, придерживаясь какого-то древнего общего стандарта. Тет и Роди провели четыре дня с семьей Дарби.
   Тет выглядела неуместно во всей этой домашней обстановке: приземистая, бесцеремонная, смущенная добротой. Она позволила Роди поговорить со взрослыми, а сама сидела на усыпанной листьями земле и рассказывала притчи о Целостности двум детям Дарби. Каждый ребенок возвышался над ней. Их серьезность заставила Роди улыбнуться.
   В последний день Дарби взял Роди за руку. - Пойдем со мной. Я бы хотел показать тебе еще немного нашего мира.
   Они летели беззвучно. Плавучие дома плавали по круглым океанам; скопления жилищ росли по берегам рек. Повсюду люди махали им. - Видишь ли, Роди, это мирное место, - сказал Дарби. - Нас всего несколько тысяч.
   - Да. И этот упорядоченный мир восстал из руин войны... именно так, как Целостность учит нас ожидать. Как я уже говорил вам, Целостность - это движение, основанное на взаимосвязи всех вещей. Локальное снижение энтропии происходит во всех масштабах Вселенной, от роста ребенка до сближения скопления галактик. Порядок должен соблюдаться...
   Раздражение на мгновение отразилось на лице Дарби. Он ничего не сказал. Роди замолчал, слегка смутившись.
   В сердце саванны возвышался простой купол. - Это место мы называем Спокойствием, - сказал Дарби. - То, что я собираюсь тебе показать, является своего рода памятником. Увидев это, возможно, ты поймешь, почему твои проповеди здесь немного неуместны.
   Они приземлились, как листья.
   Роди всмотрелся сквозь прозрачную стену купола. Участок голой земли был усеян валунами. Там был корабль, похожее на паука сооружение высотой с человека. Сквозь многолетнюю пыль поблескивала золотая фольга. Его цвета выцвели до неузнаваемости, флаг лежал в земле.
   - Вот первоначальная поверхность планеты, сохраненная при терраформировании, - сказал Дарби. - Безвоздушная.
   - Аппарат выглядит очень старым. Чей это?
   - Человеческий, конечно. Это один из наших первых космических аппаратов. Ты уже знаешь, где находишься?
   Роди повернулся и встретился взглядом с мягким взглядом Дарби.
   - Это Луна, - сказал Дарби. - Первоначальный спутник Земли. Он использовался при каком-то древнем нападении на Кольцо... Заброшенный сюда, за миллионы световых лет от дома, и терраформированный горсткой выживших. - Он улыбнулся. - Роди, каждый взгляд на ночное небо говорит нам, где мы находимся и как сюда попали. Мы живем в окружении обломков прошлого, глупых жертв войны.
   - Видишь ли, нам пришлось смириться с этим. Мы заключили мир со Вселенной. Возможно, вашей Целостности есть чему поучиться у нас.
   Долгие минуты Роди смотрел на древний корабль. Затем Дарби взял его за руку. - Я отведу тебя обратно к твоему флиттеру. Твоя спутница уже ждет тебя.
   Рука об руку они полетели к покрытым травой стенам кратера Тихо.
  
   Флиттер взмыл в гиперпространство.
   - Эти чертовы дети научили меня песне, - сказала Тет. Она продекламировала: - Мы можем с большей надеждой на успех решить /Силой или хитростью вести вечную войну/ Непримиримо с нашим великим врагом... Это все, что там было.
   Роди нахмурился. - Странная какая-то детская песенка.
   - Звучит очень старомодно, не так ли? Дети говорят, что они учатся этому у детей постарше, и поэтому это передается по наследству. - Быстро нажимая на кнопки, она сказала: - Что ж, это твой первый выход. Было не так уж плохо, не так ли? Возможно, следующий будет одиночным.
   Погруженный в депрессию, Роди постучал по панели данных, встроенной в ноготь его большого пальца. - Что ты знаешь о глоттохронологии?
   Тет фыркнула. - А ты что думаешь?
   - Это один из наших стандартных механизмов датировки. Начиная с общего корня, языки двух человеческих групп будут расходиться на пятую часть каждые тысячу лет. - Крошечные цифры мелькали у него на ногте. - Примерно половина словарного запаса Дарби близка к нашему. Это означает, что колонии около трех тысяч лет... Эта война длится уже тысячелетия.
   - Мы это знаем. - Тет нахмурила брови, сосредоточившись на пилотировании. - На самом деле это немного сложно. Сеть неразрывности немного распадается; маяки наведения мерцают... рябь в гиперпространстве; где-то происходит перемещение масс. Землетрясение на ближайшей нейтронной звезде?
   Роди поймал себя на том, что выпаливает: - Это всегда так?
   - Что?
   - Дарби...
   - А чего ты ожидал? Обратить его в свою веру?
   Роди обдумал это. - Да.
   Она рассмеялась над этим. Она все еще смеялась, когда они вошли в теплое нутро ковчега.
  
   Ковчег "Холизм" представлял собой сферу диаметром в несколько миль. Его человеческая структура поддерживалась огромными камерами, расположенными по экватору, где вращение ковчега создавало иллюзию гравитации. Здесь были промышленные зоны, биотехнологические резервуары, комнаты симуляторов, медицинские учреждения и тренажерные залы. Ось невесомости представляла собой туннель, сияющий светом. Выложенные плиткой коридоры разветвлялись, огибая ковчег.
   Флиттер пристыковался к столбу. Роди продел руки в легкие крылья и поплыл вдоль оси. Он должен был встретиться со своим наставником по семинарии Греном, чтобы обсудить свое путешествие, и попытался поднять свое настроение. Он огляделся вокруг, наблюдая за бурлящей жизнью ковчега: люди, спешащие на работу и обратно, дети, машущие короткими крыльями в какой-то сложной игре. Роди чувствовал себя изолированным от всего этого, как будто его чувства были затуманены депрессией.
   В центре ковчега была комната отдыха с невесомостью. Грен встретил его там, привязанный к плавающему столу. Грен был круглым, приятным человеком. За чашкой кофе он поздравил Роди. - Меня заинтересовал тот фрагмент, который они подобрали, - сказал он. - Ты знал, что раньше мы уже находили похожие фрагменты?
   - Действительно? - Роди повесил крылья и повозился с привязью к столу.
   - Странно, не правда ли? Эти разрозненные частицы человечества рабски хранят свои обрывки стихов. У нас их полно в хранилище данных... Но для чего все это? - Грен изобразил комическое недоумение.
   Роди достал кофейный шарик из диспенсера на столе. - Грен, почему коридоры ковчега выложены плиткой?
   Грен отхлебнул из своего напитка и посмотрел на Роди. Он осторожно сказал: - Потому что так удобнее.
   - Для нас - да. Но этот ковчег - корабль-сплайн. Как должен чувствовать себя сплайн? Когда-то сплайны были свободными торговцами. Теперь мы очистили внутренности этого существа и встроили средства управления в его сознание. Грен, мы проповедуем целостность жизни, рост к завершенности. Разве это подходящий способ обращения с ближним?
   - Ах. Твой первый бросок получился не таким, как ты ожидал. - Он улыбнулся. - Ты не первый, кто так реагирует.
   Роди прижал теплый кофейный шарик к груди. - Пожалуйста, отнесись ко мне серьезно, Грен. Неужели наша философия, этот великий крестовый поход к Кольцу - обман?
   - Ты знаешь, что это не так. Целостность - это движение, основанное на многовековом тяжелом человеческом опыте. В нем есть квазирелигиозные элементы. Даже слова, которые мы используем - "семинария", "миссия" - имеют привкус древних религий. Это не притворство, это вполне осознанно. Мы хотим, чтобы Целостность была достаточно яркой, чтобы заменить другие религии... особенно темную страсть человека умирать в массовом масштабе.
   - Война...
   Грен стукнул кулаком по столу, его круглое лицо было абсурдно серьезным. - Да, война. И вот почему ресурсы планет были потрачены на отправку Возвышения сюда, на место величайшей и самой бесполезной войны человечества.
   - Роди, разберись со своими сомнениями. Человечество велико: разбросано, разнообразно. Ты нашел лунных людей обескураживающими. Что ж, они обрели свой собственный мир. Это не угроза законности нашего крестового похода.
   Мимо проплыл еще один столик. Молодая пара что-то шептала друг другу в губы. Роди рассеянно наблюдал за ними, думая о своих родителях. Они оба работали в биотехнологических лабораториях ковчега. Он вспомнил их гордость, когда его выбрали в семинарию, а затем в миссионерскую когорту...
   Грен снова улыбался. - В любом случае, тебе недолго осталось размышлять, прежде чем ты снова выйдешь наружу.
   Роди удивленно поднял глаза. - Ты все еще думаешь, что я подхожу?
   - Конечно. Нужны ли нам невежественные фанатики? Нам нужны молодые люди, которые могут думать, парень.
   - Сейчас. Недалеко отсюда есть нейтронная звезда. Вращающаяся очень быстро... мы приняли сигнал с ее поверхности.
   Роди вытаращил глаза. - Человеческий сигнал?
   Грен добродушно рассмеялся. - Ну, конечно, человеческий сигнал. Зачем еще нам посылать тебя?
   Роди допил свой напиток и поставил шар обратно на стол. - Думаю, мне лучше найти это...
   Грен положил теплую ладонь ему на плечо. - Роди, на этот раз ты сам по себе. Иди и поспи немного; у тебя есть несколько свободных часов...
  
   Флиттер казался пустым без Тет.
   Отверстие сплайна расширилось, и Роди вернулся в гиперпространство. Он начал выбираться из Возвышения, тщательно выравнивая дыхание.
   Заискрилась виртуальность; Тет ухмыльнулась. - На этот раз выступаешь в одиночку, детка? Я просто позвонила, чтобы пожелать тебе удачи. - Роди поблагодарил ее. - Послушай, Роди... не позволяй мне тебя расстраивать. Я всех ругаю, и мое мнение остается при мне. Верно? И ты хорошо справился там, на Луне. Будь в безопасности. - Она подмигнула ему, и виртуал рассеялся.
   Почувствовав, что стало теплее, Роди погрузился в трехмерное пространство.
  
   Нейтронная звезда была одной из двойной пары. Это был остаток бело-голубого гиганта, когда-то такого яркого, что, должно быть, его звезда-компаньон отбрасывала тень. Возможно, там были планеты.
   Гигант взорвался.
   Планеты испарились, как роса, а слои звезды-компаньона взорвались. Остатки гиганта превратились в сморщенный вращающийся пепел, такой же массивный, как солнце Земли, но едва достигающий десяти миль в поперечнике.
   Новая нейтронная звезда вытягивала материал из своего компаньона и вращалась все быстрее. Вращение деформировало ее, пока, наконец, она не превратилась практически в диск, обод которого двигался со скоростью в треть скорости света. Эффекты вращения нейтрализовали сильную гравитацию звезды, и начал образовываться слой обычной материи...
   Сюда случайно попал человеческий корабль, изуродованный какой-то забытой войной; Роди нашел разбитый корабль на близкой орбите вокруг нейтронной звезды. У экипажа не было пути назад в гиперпространство и возможности позвать на помощь.
   И в этой мрачной системе было только одно место, которое могло предположительно поддерживать человеческую жизнь...
   На мониторах Роди нейтронная звезда представляла собой тарелку с раскаленным углем. Точка на краю излучала зеленый лазерный луч, выделяя сообщение на чем-то, называемом азбукой Морзе. Сообщение состояло из одного слова на древнеанглийском. - Мэйдэй. Мэйдэй...
   Роди отправил ответ на том же старом языке и с тем же кодом. - Я представляю Возвышение Целостности. Что такое мэйдэй?
   Ответ пришел днем позже.
   - Приносим извинения за задержку. Потребовалось время, чтобы найти офицера связи. Я офицер связи. Чего вы хотите?
   - Меня зовут Роди. Я прибыл сюда на ковчеге Возвышения. Я принес вам хорошие новости о Целостности...
   - Вы человек?
   - Да, конечно. Как давно вы застряли?
   - Где застряли?
   Роди потянул себя за подбородок. - Хотели бы вы услышать о событиях в галактиках? О войнах с ксили?
   - Что такое галактики? - Отменить вопрос. Пожалуйста, поймите, что это первый раз, когда система связи получила ответ...
   - Тогда почему вы сохранили ее?
   - Потому что так было всегда. Роль офицера связи передается от матери к дочери. Мы знаем, что пришли откуда-то еще. Система связи - единственная связь с этим другим местом, с нашим происхождением. Как мы могли отказаться от нее? Ты в этом другом месте?
   - Да. Вы не одиноки.
   - Как обнадеживающе.
   Роди приподнял бровь. Сарказм? - Пожалуйста, опишите свой мир.
   - Какой мир?
   Потребовалось некоторое время, чтобы достичь общего понимания.
   Команда, оказавшаяся на мели, обнаружила слой густой жидкости на краю звезды. Жидкость была полна сложных молекул, оставшихся от термоядерного взрыва сверхновой.
   Это была их единственная надежда.
   С поразительной дерзостью они терраформировали кольцеобразное море. Затем они начали формировать своих собственных нерожденных детей.
   Их потомки плавали, как рыбы, в тускло-красном тороидальном океане, болтая по-английски. Им не нужны были руки или инструменты; для них была оставлена только старая система связи, передающая свое сообщение в небеса. Роди представил, как офицер связи нажимает ртом или языком на широкую, нестираемую клавишу.
   Роди отправил вниз маленький, прочный зонд. Это было мимолетной новинкой для рыбьего народа. Роди задался вопросом, думали ли они, что он плавает где-то внутри.
   Среди рыбьего народа произошла смерть. Труп выпал из стаи вопящих родственников и медленно опустился на светящуюся поверхность звезды.
   Зонд Роди взял образец ткани у трупа.
   Метод глоттохронологического датирования не годился для рыбьего народа. Роди обратился к генетическому анализу. На Земле две не смешивающиеся группы будут демонстрировать расхождение генетической структуры со скоростью один процент каждые пять миллионов лет.
   Роди обнаружил, что рыбий народ плавал по своему океану пятьдесят тысяч лет.
   Это потрясло его. Как долго тянулась эта чертова война ксили? Сколько человеческих жизней было потрачено впустую?
   Рыбий народ был не слишком впечатлен Целостностью.
   - Все человечество объединено свободой, - сказал Роди. - Миры в домашнем пространстве соединены неразрывными связями в нейронную сеть; решения передаются через сеть и отражают волю всех, а не только одного человека или одной группы...
   И так далее.
   Офицер связи долгое время молчала. Затем: - То, что вы говорите, мало что значит для нас.
   - Ваш мир неизменен. Вы изолированы. Вы исключены из великих событий, которые формируют великую историю человечества.
   - Но нашу жизнь отмечают великие события, - сказала офицер связи, и Роди подумал, не обиделась ли она. - Наши собрания, например. Есть места, где мы плаваем сообща и заставляем океан петь. Мы сделали это не так давно.
   Это озадачило Роди. Это звучало как звездотрясение, внезапный коллапс земной коры; это заставило бы всю звезду звенеть, как колокол.
   Могли ли они вызвать звездотрясение?
   Возможно, у них был какой-то способ манипулировать мощным магнитным полем звезды. И, в конце концов, не так давно землетрясение разрушило сеть неразрывности Возвышения.
   Через две недели Роди попрощался со своей подругой.
   - Подождите, - неожиданно сказала офицер связи. - У меня есть для вас сообщение. - И она передала: - Наш великий враг, /Который сейчас торжествует и в избытке радости/ Единолично правит тиранией небес.
   - Что это значит? - спросил Роди.
   - Неизвестно.
   - Тогда зачем вы это отправляете?
   - Каждого офицера связи учат отправлять это.
   - Почему?
   - Что такое "небеса"?
   - Неизвестно.
   Роди вспомнил стишок, которому его научили дети Луны. Вести силой или коварством вечную войну /Непримиримо с нашим великим врагом, / Который теперь торжествует, и в избытке радости...
   Фрагменты складываются воедино, понял он с удивлением.
   Он передал свое заключение в ковчег "Холизм" для анализа.
  
   Роди проделал все действия по возвращению флиттера в гиперпространство, его мысли были затуманены.
   И снова его миссия развернулась не так, как его учили ожидать.
   Люди в этом регионе были вынуждены искать свои собственные способы примириться с событиями, которые поставили их в затруднительное положение. Если бы они этого не сделали, они не смогли бы выжить. Итак, зачем им понадобилась Целостность? - или такой младший миссионер, как он сам?
   Был ли крестовый поход Целостности бессмысленным?..
   Формирование Возвышения изменилось.
   Выбросив из головы все свои предположения, он уставился на мониторы. Симметричный рисунок флота вокруг ковчега "Холизм" был искажен и превратился в клин; на острие мясистые стены ковчегов почти соприкасались. Флиттеры сновали между ковчегами; сотни сообщений замкнутой сети неразрывности исходили от ковчега "Холизм".
   Что происходило?
   Он вошел в ковчег "Холизм". Отсек технического обслуживания был пуст. Он пролетел через ось, залитую резким светом. Люди проносились мимо, трепеща крыльями.
   Мужчины и женщины шли вдоль оси, толкая похожее на пушку оборудование. Роди узнал мощный лазер из механического цеха. Ему пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить команду. Их взгляды безучастно скользнули по нему.
   Роди заметил мясистую шишку размером с кулак сзади на шее ближайшего мужчины, в верхней части его позвоночника.
   Общая комната с невесомостью была неузнаваема. Роди прижался к стене и огляделся. Плавающие столы убирали; он увидел группу детей, которых прогнали сквозь суматоху.
   На позвоночниках членов экипажа появилось больше выпуклостей. Пострадали даже дети. Какая-то болезнь?
   Сотня членов экипажа трудилась, чтобы скрепить болтами огромную кубическую решетку. В конце концов, понял Роди, она заполнит общую комнату. К стойкам были привязаны медицинские приборы и расходные материалы. Грубые руки просунули в решетку сверток одеял размером с человека. Затем другой, третий...
   Члены экипажа в стерильных масках развернули свертки.
   Внезапно Роди увидел это.
   Это был госпиталь. Его строили в самом сердце ковчега - наиболее защищенном месте на случай нападения. А к наружному корпусу они везли сверхмощные лазеры - чтобы использовать в качестве оружия?
   Ковчег "Холизм" готовился к войне.
   В голове у Роди стучало, а в горле появился металлический привкус.
   Тет стремительно пересекла оживленное пространство, таща за собой небольшой сверток с одеждой.
   Роди оттолкнулся от стены и схватил ее за руку.
   - Философ возвращается, - сказала Тет, ухмыляясь. Ее глаза сверкали, а лицо раскраснелось.
   В верхней части позвоночника у нее был нарост.
   - Тет... что происходит?
   - Я отправляюсь на ковчег "Единство". В качестве боевого капитана. Разве это не фантастика?
   - Битва? Против кого?
   - Ксили. Кто еще? Как ты думаешь, зачем мы проделали весь этот путь?
   Роди крепче сжал ее плечо. - Мы пришли за Целостностью. Помнишь? Мы пришли, чтобы прекратить войну, а не вести ее.
   Она рассмеялась ему в лицо, широко раскрыв рот. - Это было вчера, Роди. Все прошло. И знаешь, кого мы должны поблагодарить? Тебя. Разве это не ирония судьбы? - Стальными пальцами она разжала его ладонь и оттолкнула ногой.
   - Где Грен?
   - В госпитале, - крикнула она в ответ. - И, Роди... Это тоже твоя вина.
   Роди висел там долгие минуты. Затем он повернулся к импровизированной больнице.
  
   Грен лежал в сотах страдающих людей. Его шея была перевязана.
   Роди коснулся сморщенного лица. Глаза Грена распахнулись. Его лицо скривилось, когда он узнал Роди. Он прошептал: - ...наш великий враг, /Который сейчас торжествует, и в избытке радости/Единолично правит тиранией небес! - Он поморщился. - Ты должен восхититься планированием. На протяжении тысяч веков, даже когда люди умирали до появления ксили, они прятали эти слова среди тысяч фрагментов стихов и строили эпический обман...
   - Пожалуйста, - жалобно сказал Роди, - я ничего из этого не понимаю.
   Грен пошевелился. - Прости, Роди. Правда в том, что Целостность - это обман, грандиозный обман, охватывающий тысячелетия. Наша миссия была ложью, которая позволила этой огромной армаде проникнуть в пространство ксили, ее истинная цель неизвестна даже поколениям экипажа.
   - Как видишь, ключом была собранная заново поэзия. Услышав эти слова, в каждом из нас что-то зажглось - что-то, заложенное в генетическом коде, который определяет нас. Мы начали страдать от взрывного роста...
   Роди провел пальцем по своей гладкой шее.
   - Тебе повезло, - прошептал Грен. - Это не всегда срабатывает. Десятая часть нас не затронута. Возможно, две трети были запрограммированы. Как и Тет. А остальные из нас умирают.
   Роди отвернулся.
   Грен сказал: - Нет, Роди. Дослушай до конца. Наросты - это нервная ткань. Они содержат информацию... это похоже на ложную память. И навязчивую идею. Я подошел к стене и коснулся плиток определенным образом; панели управления раскрылись - и я понял, как работать с оружием, установленным в корпусе.... Возвышение - это обман, посылка Целостности - способ позволить военному флоту приблизиться к Кольцу.
   - Твоя поэзия распространяется из "Холизма" замкнутой сетью неразделимости. Еще не все Возвышение заражено. Но... но, наконец... - Его слезящиеся глаза закрылись.
   Роди пожал хрупкими плечами. - Грен... скажи мне, что делать. Мы должны остановить это...
   Рот Грена открылся, слюна закрутилась между его губ.
  
   Ковчег "Холизм" стал чужим местом. Роди наблюдал, как из стен, все еще покрытых вдохновляющими лозунгами Целостности, вырываются оружейные капсулы.
   Он подумал о том, чтобы попытаться найти своих родителей. Он представил себе их ужасный прием, с узлами на позвоночнике и пустыми, загнанными лицами.
   Он вздрогнул и поплыл к ангарам для флиттеров. Здесь он никак не мог повлиять на события. Возможно, если бы он добрался до места сражения...
   Что тогда?
   Он подготовил флиттер к запуску, пытаясь погрузиться в деятельность.
   Он скользнул взглядом по поверхности ковчега; пузыри, которые озадачили его ранее, теперь открылись, обнажив жерла орудий и датчиков наведения.
   Он отстранился. Большая часть Возвышения, как он увидел, все еще оставалась незатронутой и сохраняла свою форму. Он подлетел к острию летящего клина.
   Впервые за три тысячи лет великие ковчеги покидали гиперпространство.
   С тяжелым сердцем он пронесся впереди флота и нырнул в трехмерное пространство.
   Он был в тумане из окрашенных в синий цвет звезд. Светился тор: Кольцо Болдера, все еще находящееся на расстоянии сотен световых лет, но уже охватывающее небо.
   Он направился к Кольцу.
   Флиттер прошел сквозь последнюю завесу измельченной материи и вошел в свободное пространство на дне гравитационного колодца Кольца... и на несколько секунд, несмотря ни на что, у Роди перехватило дыхание от удивления.
   Кольцо, клубок космической нити, сверкало, вращаясь. В самом его центре было молочно-белое пятно, дыра, разорванная в ткани пространства этой чудовищной, кружащейся массой.
   Ксили были повсюду.
   Корабли шириной в мили проносились над сверкающими плоскостями артефакта, бесконечно конструируя и придавая форму. Роди наблюдал, как орда кораблей, используя вишнево-красные лучи, загоняла звезду, оранжевого гиганта, в мягкое, медленное столкновение с Кольцом. Структура звезды распадалась, когда космическая струна врезалась в ее бок.
   Дюжина сфер телесно-бледного цвета пронеслась над головой Роди, плюясь огнем.
   Это были сплайны: военные корабли Целостности. Они устремились к звездным погонщикам, и завязалась битва.
   Сначала у людей было преимущество внезапности. Тяжеловесные строительные корабли ксили рассеялись в беспорядке. Один из них попал под перекрестный огонь двух ковчегов; Роди мог видеть, как плавится и тлеет его конструкция. Из гиперпространства выпало еще несколько человеческих кораблей, и битва разгорелась.
   Но теперь распахнулся корабль-сплайн. Роди наблюдал, как в вакууме извиваются люди, пропитанные струями крови сплайна.
   Ночной истребитель ксили, НИК, накрыл место крушения крыльями шириной в сотню миль.
   Вокруг места сражения были НИКи. Огонь вгрызся в бока действующего сплайна.
   Это была бойня.
   Роди не мог вынести этого зрелища. Каждый ковчег был миром тысячелетней давности, несущим семьи... Он увеличил масштаб своих мониторов, превратив битву в игрушечную игру.
   Но теперь НИКи отступили. Они сложили крылья и зависли над туманом обломков, почти в стороне.
   Корабли людей врезались в беззащитные строительные суда. Вышедшая из-под контроля оранжевая звезда разбилась о поверхность Кольца.
   Ковчеги ушли в гиперпространство. Один из них закружился, словно в ликовании, изрыгая огонь во все стороны. Обломки летели по неуклюжим орбитам вокруг Кольца.
   НИКи улетели, сверкая крыльями.
   Роди закрыл глаза.
   Для людей это не было триумфом. Ксили подарили им бессмысленную победу; они просто не хотели убивать.
   Разве экипажи людей не могли этого видеть? Будет ли это повторяться снова и снова, пока каждый Ковчег не будет выведен из строя, каждая человеческая жизнь не будет потеряна?
   Нет. Он не мог этого допустить. И он начал понимать, что есть способ предотвратить это.
   Он открыл глаза, потер лицо и вывел флиттер в гиперпространство.
  
   Нейтронная звезда поцарапала поверхность своего спутника, точно так же, как это было в том сне перед метаморфозой. - Целостность для офицера связи...
   - Приветствую, Роди из Целостности.
   Роди на ломаном староанглийском описал бесполезную битву.
   Офицер связи обдумала это. - Я мало что понимаю... только то, что люди умирают с глупой целью.
   - Но с вашей помощью я могу предотвратить множество смертей.
   - Как?
   - Не все Возвышение было... заражено. Вирус слов распространяется по ссылкам сети неразрывности. Если мы разорвем эти ссылки, распространение прекратится.
   - И как мы можем разрушить эту неразрывную сеть?
   - Вызвать звездотрясение.
   Ему пришлось развернуться, чтобы объяснить, что он имел в виду.
   Офицер связи заколебалась. - Роди, есть две вещи, которые ты должен знать. Мы вызываем эти события по определенным религиозным и сексуальным причинам. Это не спорт. Во-вторых, многие из нас потеряют свои жизни.
   - Я знаю, о чем спрашиваю.
   Вспыхнул монитор: рядом с ним из гиперпространства выпал другой корабль. Виртуальный резервуар заполнился ухмыляющимся лицом.
   Кораблем был ковчег "Единство". Лицо принадлежало Тет.
   Она сказала: - Мне сказали, что твой флиттер пропал. Было нетрудно вычислить, где ты можешь быть. Ты планируешь саботаж, не так ли?
   Роди уставился на нее.
   - Мы все еще на связи, Роди из Целостности?
   - Да, офицер связи...
   - Роди, у тебя есть одна минута, чтобы начать сближение с "Единством". После этого мы открываем огонь. Ты понимаешь?
   - Офицер связи, каков ваш ответ?
   - Я должна проконсультироваться.
   - Пожалуйста, поторопитесь. Я в отчаянии.
   С каждой минутой улыбка Тет становилась все шире. Роди понял, что эта метаморфоза стала для нее освобождением; из нее получился гораздо лучший воин, чем миссионер.
   - Время вышло, Роди.
   - Целостность? Мы сделаем, как ты говоришь.
   - Спасибо!
   И Роди швырнул флиттер в гиперпространство; Тет зарычала.
  
   Возвышение начало распадаться.
   Ковчеги, трансформированные боевые корабли, продолжали падать в трехмерное пространство... но они возвращались разбитыми и истекающими кровью, и с каждым разом их становилось все меньше.
   Основная часть флота, теперь изолированная от инфекции, продолжала свой путь.
   Роди попытался разобраться в своих чувствах. Неужели он предал свою расу, разрушив этот грандиозный замысел?
   Но сама по себе стратагема была предательством - поколений, которые жили и умирали в Возвышении, и, да, идеала самой Целостности.
   Он задавался вопросом, может ли гипотеза Грена о ключе, заложенном во фрагментах поэзии, содержать истину. Это казалось фантастическим... И все же фрагменты стихов действительно были проложены там, как тропа. Возможно, существовала дюжина ключей, разбросанных по световым годам и столетиям, усиливающих друг друга - некоторые, возможно, даже встроены в структуру пространства, через которое должно пройти Возвышение.
   Или, возможно, мрачно подумал Роди, никакого ключа и не требовалось. Он подумал о Тет. Оглядываясь назад, она была слишком готова отбросить идеалы Целостности и снова ввязаться в войну - с ключом или без ключа.
   Но исполнители этого эпохального заговора были слишком умны. В своих поисках изящной лжи они наткнулись на правду - правду, лежащую в основе философии Целостности, - и эта правда, как понял Роди, заставляла его действовать так, как он действовал.
   И вот, в конце концов, именно правда предала их.
   Роди никогда больше не увидит своих родителей.
   Но Возвышение продолжалось бы. Он мог присоединиться к другому ковчегу, и...
   Голос Тет прошипел сквозь искаженную сеть неразделимости. - Я знаю... ты сделал...
   Ковчег "Единство" маячил на его мониторах, своей громадой отрезая его от Возвышения.
   - Тет. В этом нет смысла...
   Флиттер захлопнулся.
   - ...в следующий раз...
   Взревев от разочарования, он прыгнул в трехмерное пространство, зависнув над Кольцом.
   Ковчег "Единство" закрылся, ощетинившись оружием. Изображение Тет было четким. - Все кончено, Роди.
   Роди убрал руки с рычагов управления. Он чувствовал себя очень уставшим. - Ладно, Тет. Ты права. Все кончено. Мы оба отрезаны от Возвышения. Мы застряли здесь. Убей меня, если хочешь.
   Ковчег "Единство" бросился на него. Тет уставилась ему в глаза.
   Затем она вскрикнула, как будто от боли.
   Ковчег отклонился в сторону, избегая Роди, и исчез в тумане в центре Кольца.
  
   - Целостность вызывает офицера связи.
   - Это офицер связи.
   - Как дела?
   - Я не та, кто разговаривал с вами ранее. Моя мать умерла во время недавнего созыва.
   - ...Извините.
   - У нас получилось?
   Простыми словами Роди рассказал эту историю.
   - Итак, в конце концов, они пощадили тебя. Почему?
   - Не знаю. Возможно, тщетность всего этого дошла до нее. Возможно, она поняла, что с утратой всех контактов с Возвышением ее лучшим шансом на выживание было забрать ковчег, попытаться начать все сначала в какой-нибудь новой Вселенной... И, возможно, какое-то давнее человеческое чувство в конце концов восторжествовало над программированием.
   - Но теперь ты в затруднительном положении, Роди. Ты потерял свою семью.
   - ...Да.
   - Тебе здесь рады. Ты мог бы присоединиться к моей сексуальной группе. Необходимая операция поверхностная...
   Роди рассмеялся. - Спасибо. Но это далеко за пределами моих возможностей.
   - Что тогда?
   Он вспомнил мудрую доброту Дарби. Если бы лунные колонисты приняли его, возможно, потеря его семьи стала бы менее болезненной...
   - Мы будем помнить вас и вашу Целостность.
   - Спасибо, офицер связи.
   Роди развернул потрепанный флиттер и взял курс на Луну.
  
   Фрагменты человечества. Реликвии забытых битв, несостоявшиеся атаки...
   Это была самая экстравагантная миссия из всех.
   Когда-то система представляла собой впечатляющую двойную пару, украшавшую какую-то затерянную в небе галактику. Затем одна из звезд пережила взрыв сверхновой, ненадолго и великолепно затмивший ее родительскую галактику. Взрыв уничтожил все планеты и повредил звезду-компаньона. После этого оставшаяся нейтронная звезда медленно остыла, сбиваясь при вращении, словно какой-то гигант, шевелящийся во сне, в то время как ее звезда-компаньон проливала свое жизненное водородное топливо на сморщенную плоть нейтронной звезды. Медленно вокруг нейтронной звезды образовалось кольцо газа компаньона, и возник странный, призрачный набор вторичных планет системы.
   Затем сюда прибыли люди.
   Люди парили над системой, исследуя ее. Они поселились на самой большой планете в дымовом кольце. Они запустили микроскопические червоточины в остывающий труп нейтронной звезды, и через червоточины они запустили устройства и аналоги людей, сделанные достаточно прочными, чтобы выжить в невероятно суровых условиях нейтронной звезды.
   Устройства и аналоги людей были крошечными, как игрушки, украшенные драгоценными камнями.
   Люди-аналоги и их устройства устремились к магнитному полюсу нейтронной звезды, и установили там огромные машины: разрывные двигатели, возможно, приводимые в действие огромными запасами энергии самой нейтронной звезды.
   Сначала медленно, затем с возрастающим ускорением нейтронная звезда - увлекая за собой сопутствующего компаньона, кольцо и планеты - была вытеснена из своей родительской галактики и брошена в космос как снаряд звездной массы, выпущенный почти со скоростью света.
   - Снаряд, - сказал я. - Да. Подходящий термин.
   Снаряд, направленный в самое сердце проекта ксили.
   - Но, - сказала Ева, - когда был произведен единственный мощный выстрел, мало кто подумал о тех, кто остался внутри звезды, их полезность закончилась... (См. "ПОТОК")
  
  

ГЕРОЙ

  
   193 474 год н.э.
  
   Когда Тея надела костюм героя, плавание с размахиванием руками стало необычным.
   Затаив дыхание, она пронеслась от опушки лиственного леса на поверхности корки вниз, сквозь вихревые линии мантии, пока, казалось, не смогла погрузиться глубоко в синевато-фиолетовое сердце самого квантового моря!
   Такой ли была жизнь до войн ядра? О, как бы она хотела родиться в эпоху своих бабушки и дедушки - до войн - вместо этих унылых, голодных времен.
   Она повернула лицо к южному полюсу, к тому месту, где все линии вихря сходились в розовой, туманной бесконечности. Она неслась по воздуху, топя в движении свою тоску и сомнения...
   Но что-то мешало.
  
   Конечно, все слышали об этом герое. Миф о герое был почему-то более ярким для Теи, чем, скажем, легенды о ур-людях, которые (как говорили) пришли из-за пределов Звезды, чтобы создать людей для жизни здесь, в мантии, - и которые затем, после войн ядра, покинули их. Возможно, это было потому, что герой принадлежал к ее собственному миру, а не к какому-то туманному, отдаленному прошлому.
   Даже когда она стала старше - и начала понимать, насколько скучным и бесперспективным на самом деле был мир ее родителей, - Тея страстно желала, чтобы герой в своем серебряном костюме проплыл по небу и забрал ее из бесконечной, изнуряющей бедности этой жизни, состоящей из охоты и сбора мусора на опушке коркового леса.
   Но к тому времени, когда ей исполнилось пятнадцать, она начала сомневаться в том, что герой действительно существовал: в борьбе за выживание среди бесконечных обломков войн ядра герой был слишком удобным, исполняющим желания мифом, чтобы заслуживать доверия.
   Она, конечно, никогда не ожидала встретить его.
  
   - Тея! Тея!
   Уютно устроившись в своем коконе из сплетенной паутины, Тея держала свои наглазники закрытыми. Ее сестре Лур было восемнадцать - на три года старше Теи, - и все же, кисло подумала Тея, у нее все еще был тонкий, скрипучий голос подростка. Совсем как у ребенка, особенно когда она была напугана...
   Напугана.
   Эта мысль заставила Тею проснуться. Она попыталась высвободить руки из липкой паутины кокона и подставила лицо прохладному воздуху. Она тряхнула головой, чтобы прогнать затуманенный воздух из своих сонных наглазников.
   Тея бросала быстрые, проницательные взгляды на предательское небо. Лур все еще звала ее по имени. Значит, опасность приближалась. Но откуда?
   Миром Теи была мантия Звезды, огромная пещера желто-белого воздуха, ограниченная сверху наружной коркой, а снизу квантовым морем. Видимая поверхность корки представляла собой богатый матовый потолок, с фиолетовыми прожилками криптоновой травы и изящными изгибами стволов деревьев. Далеко под Теей море образовывало дно мира, окутанное туманом и расплывчатое. Повсюду вокруг нее, заполняя воздух между коркой и морем, вихревые линии представляли собой электрически-голубую клетку. Линии заполняли пространство шестиугольными массивами, расположенными на расстоянии примерно десяти человеческих ростов друг от друга; они огибали Звезду с дальнего восходящего потока - с севера - и описывали дугу мимо нее, подобно траекториям огромных грациозных животных, сходясь, наконец, в мягком красном пятне, которое было южным полюсом, удаленным на миллионы световых лет.
   Народ Теи жил на дальней от корки, покрытой листвой опушке коркового леса. Их коконы были подвешены к верхним ветвям деревьев, мягкие формы среди блестящих, непрозрачных для нейтрино листьев; и когда люди появились, они выглядели - подумала Тея с презрением, удивившим ее саму, - как причудливые животные: метаморфные лесные существа, совсем не похожие на людей. Но крики детей, испуганные, сердитые возгласы взрослых были слишком человеческими... Маленькое стадо воздушных свиней племени тоже визжало в унисон, билось в свободной сети, которая связывала их вместе, и окрашивало воздух в зеленый цвет своими реактивными выхлопами.
   Но в чем заключалась опасность?
   Она поднесла пальцы к лицу, пытаясь оценить расстояние и рисунок вихревых линий. Они дрейфовали, становились нестабильными?
   Уже дважды за короткую жизнь Теи на Звезду обрушивались сбои - звездотрясения. Во время сбоя вихревые линии скользили по воздуху, бесконечные и смертоносные, прорезая мягкую материю коркового леса - и людей, и их имущество, - как будто они были не более важны, чем испорченное мясо воздушной свиньи...
   Но сегодня линии квантованного вращения выглядели стабильными: лишь регулярные циклы группирования, которые люди использовали для подсчета своего времени, омрачали величественный прогресс линий.
   Тогда что? Возможно, паук-прядильщик? Но пауки жили на открытом воздухе, сплетая свою паутину поперек вихревых линий; они не рискнули бы отправиться в лес.
   Теперь она увидела Лур; ее сестра пыталась подплыть к ней, очевидно, в панике, ее конечности были не скоординированы, она металась по магполю (магнитному полю). Лур указывала мимо Теи, все еще что-то крича...
   За спиной Теи послышалось дуновение воздуха. Слабая тень.
   Она повернула голову вправо, почувствовав, как край кокона царапает ее обнаженную кожу.
   Скат, находившийся не более чем в двух человеческих ростах от нее, мягко скользнул к ней.
   Тея замерла. Скаты были одними из самых смертоносных хищников леса. Она никак не могла вовремя выбраться из кокона и убежать - ее единственной надеждой было оставаться неподвижной и молиться, чтобы скат не заметил, что она здесь...
   Скат представлял собой полупрозрачное облако в человеческий рост в поперечнике. Он был построен вокруг тонкого цилиндрического позвоночника, а шесть крошечных сферических глаз окружали детскую пасть, вписанную в набросок морды. Плавники представляли собой шесть широких тонких пластин, равномерно расположенных по всему телу; плавники колыхались при движении ската, вокруг их передних краев искрился электронный газ. Мякоть была почти прозрачной, и Тея могла видеть темные фрагменты какой-то пищи, проходящие по цилиндрической кишке ската.
   Скат оказался на расстоянии вытянутой руки от нее. Он замедлился. Она задержала дыхание и усилием воли заставила свои конечности успокоиться.
   Я еще могу пережить это...
   Затем - с ужасающей, останавливающей сердце медлительностью - скат повернул шестиугольник своих глаз к ней, безошибочно фиксируясь на ее лице.
   Она закрыла глаза. Возможно, если бы она не сопротивлялась, это было бы быстрее...
   Затем он приблизился.
  
   Была сине-белая вспышка: столб электронного света, который проник даже сквозь ее закрытые наглазники и прорвался сквозь надвигающуюся серебристо-серую тень ската.
   Она вскрикнула. Это был первый звук, который она издала с тех пор, как очнулась в этом кошмаре, смутно осознала она.
   Она открыла глаза. Скат оторвался от нее и закрутился в воздухе. Она увидела, что на ската напали, не веря своим глазам: луч электронного света пронесся по воздуху и наискось вонзился в туманную структуру ската, превратив широкие плавники в грубо разорванные клочья. Скат издал высокий, тонкий вой; он попытался повернуть голову, чтобы вонзиться в этого демона света...
   Нет, теперь Тея увидела; это была не вспышка света, не демон: это был человек, мужчина, который обхватил руками тонкое туловище ската и сжимал его, выдавливая жизнь из существа прямо у нее на глазах.
   Она зависла в своем коконе, даже ее страх растворился в удивлении. Это был мужчина, верно, но не похожий ни на одного мужчину, которого она видела раньше. Вместо веревок и пончо из кожи воздушной свиньи на этом незнакомце был облегающий костюм из какой-то эластичной серебристо-черной субстанции, которая потрескивала электронным газом при движении. Даже его голова была закрыта прозрачной пластиной перед лицом. За поясом у него был заткнут клинок - узкий меч из того же блестящего материала, что и костюм.
   Скат перестал вырываться. Из его разинутой пасти посыпались кусочки полупереваренной пищи, а глазные стебельки свернулись к центру морды.
   Мужчина оттолкнул труп от себя. На мгновение его плечи, казалось, ссутулились, как будто он устал; руками в перчатках он отряхнул свой костюм, стряхивая прилипшие к нему кусочки плоти ската.
   Тея смотрела, все еще находясь в своем коконе, не в силах отвести глаз от его мерцающих движений.
   Теперь мужчина повернулся к Тее. Одним легким движением ног он подплыл к ней. Костюм был из какого-то черного материала, инкрустированного серебристыми завитками и нитями. Если не считать большого шва спереди на груди, костюм был цельным, как скорлупа яиц паука. За наполовину отражающей пластиной шлема она могла видеть лицо - удивительно худое, с двумя темными наглазниками. Когда он заговорил, его голос был резким, но звучал так естественно, как будто он был одним из ее соплеменников.
   - С тобой все в порядке? Тебе больно?
   Прежде чем Тея успела ответить, Лур неуклюже спустилась с неба, ее маленькие груди тряслись. Лур схватила кокон Теи и прижалась к нему, уткнувшись лицом в шею Теи, всхлипывая.
   Тея увидела, как затененный взгляд незнакомца скользнул по телу Лур с аналитическим интересом.
   Тея обхватила плечи Лур руками. Она не сводила глаз с лица мужчины. - Ты настоящий? Я имею в виду - ты это он? Герой?
   Было ли это возможно?
   Он посмотрел на нее и слабо улыбнулся, его лицо было неразличимо в тени костюма.
   Она попыталась проанализировать свои чувства. В детстве, когда она представляла себе этот невозможный момент - фактическое прибытие героя из ниоткуда, чтобы помочь ей, - она всегда представляла себе чувство безопасности: что она сможет погрузиться в массивное, успокаивающее присутствие героя.
   Но все было не так. С наполовину закрытым маской лицом герой совсем не успокаивал. На самом деле он едва ли походил на человека, поняла она.
   За полупрозрачным стеклом глаза героя расчетливо вернулись к Лур.
  
   Ее отец плакал.
   Худое, усталое лицо Веса под копной преждевременно пожелтевших волос было искажено страданием. - Я не мог до тебя дозваться. Я мог видеть, что происходит, но...
   Смущенная, она подчинилась его объятиям. Она поняла, что тонкий голос Веса со словами самооправдания имел отношение не столько к ее безопасности, сколько к преодолению его собственного шока и стыда.
   Как только смогла, она вырвалась из цепких объятий своего отца.
   Ее люди столпились вокруг героя.
   Герой провел большим пальцем в перчатке по шву на нагрудной панели костюма; костюм раскрылся. Он снял его целиком, как будто сбрасывал слой кожи. Под костюмом на нем были только серые трусы, и его кожа была довольно желтоватой. Он был намного худее, чем казался под костюмом, хотя его мышцы были твердыми узлами.
   Тея почувствовала отвращение. Значит, просто мужчина. И это все, что нужно? И к тому же старик с пожелтевшими прядями волос и впалым морщинистым лицом - старше, чем кто-либо в ее племени, поняла она.
   Он передал костюм Весу. Отец Теи взял неуклюжую вещь и аккуратно привязал ее к ветке дерева. Подвешенный там, с болтающимися пустыми конечностями и впалой и вздымающейся грудью, костюм выглядел еще более гротескно и угрожающе - как костлявый человек, подумала она.
   Вес - и Лур, и некоторые другие - снова собрались вокруг героя, поднося ему еду. А также кое-что из их основного блюда, самые свежие куски воздушной свиньи.
   Герой, ухмыляясь, запихнул еду в свой сморщенный рот.
  
   Позже герой надел свой костюм и отправился в лес, к корневому потолку, один. Когда он вернулся, то тащил за собой огромную воздушную свинью.
   Люди - среди них Лур и Вес - снова собрались вокруг, похлопывая жирную воздушную свинью. Тело воздушной свиньи представляло собой грубый цилиндр; теперь, от ужаса, ее шесть глазных стебельков были полностью вытянуты, а огромная, разгоряченная пасть плотно сжата. Воздух вокруг нее затуманили бесполезные реактивные выхлопы.
   Команде мужчин и женщин потребовалось бы несколько дней, чтобы получить шанс вернуться с таким уловом.
   Даже сквозь лицевой щиток Тея могла видеть ухмылку героя, когда люди восхваляли его.
   Взмахами руки она отплыла в сторону от маленького лагеря и примостилась на тонких внешних ветвях леса. Она прижалась к ветке, чувствуя, как холодная древесина гладит ее кожу, и принялась грызть молодые листочки, которые росли за широкими зрелыми наружными чашечками.
   Затем она свернулась калачиком на ветке, сунула в рот побольше мягких листьев и попыталась уснуть.
  
   Тихий стон разбудил ее.
   Запах растущей листвы бил ей в ноздри. В сонном тумане она высунула голову из ветвей на воздух.
   Далеко внизу под ней было какое-то движение, на фоне темно-фиолетового квантового моря вырисовывался силуэт. Это были герой и ее сестра Лур; они лениво кружились по спирали вокруг вихревых линий. На герое был его блестящий костюм, но он был расстегнут до талии. Лур обхватила ногами его бедра. Она выгнулась от него, закрыв глаза. Кожа героя выглядела старой, испорченной на фоне плоти Лур.
   Плата охотника...
   Тея нырнула обратно в лес и прижала кулаки к наглазникам.
  
   Когда она снова проснулась, то чувствовала себя подавленной, вялой.
   Она вышла из леса и зависла в воздухе, подтянув колени к груди. Четырьмя или пятью резкими толчками опорожнила кишечник. Она наблюдала, как бледные гранулы дерьма без запаха, сверкая, опускаются в воздух. Насыщенные нейтронами отходы сольются с непригодной для дыхания нижней мантией и, возможно, в конце концов утонут в квантовом море.
   Герой спал, завернувшись в кокон - кокон ее отца, с отвращением осознала она. Пустой костюм висел на ветке. Вокруг, казалось, никого не было; большая часть племени стояла у сетки для воздушных свиней, очевидно, готовя одно из животных к забою.
   Внезапно она почувствовала себя проснувшейся - живой, возбужденной; капилляры раскрылись на ее лице, покалывая от сверхтекучего воздуха. Молча, стараясь задержать дыхание, она оттолкнулась от своего гнезда и подплыла к костюму.
   Его пустые пальцы и ножки болтались перед ней, жуткие, но завораживающие. Она протянула дрожащую руку. Ткань была тонко обработана, а инкрустированные серебряные нити были гладкими и холодными.
   Передняя часть костюма распахнулась. Она сунула руку внутрь, нащупала мягкий, пушистый материал, который был прохладным и удобным на ощупь...
   Было бы делом мгновения сунуть свои ноги в эти черно-серебристые леггинсы.
   Герой застонал, его губы мягко приоткрылись; он слегка повернулся в коконе ее отца.
   Он все еще спал. Возможно, с отвращением подумала Тея, ему снилась ее сестра.
   Она должна была сделать это сейчас.
   Быстро, но дрожащими пальцами она отвязала костюм от ветки. Она изогнулась в воздухе, подтянула колени к груди и опустила ноги в расстегнутый костюм.
   Подкладка вздохнула на ее коже, обнимая ее плоть. Она просунула руки в рукава. Ощущение перчаток на каждом пальце было необыкновенным; она посмотрела на свои руки, заметив, как трубочки из ткани - слишком длинные для ее собственных пальцев - слегка свисают с кончиков пальцев.
   Она закрыла нагрудную панель и, как, по ее наблюдениям, делал герой, провела большим пальцем в перчатке по шву. Все прошло гладко. Она откинула руки за плечи и потянула шлем вперед, позволяя ему соскользнуть на голову. И снова простого прикосновения большого пальца оказалось достаточно, чтобы шлем плотно прилегал к остальной части костюма.
   Костюм был ей великоват; нижний край лицевого щитка темной линией закрывал ей обзор, отрезая половину мира, и она чувствовала складки свободного материала на спине и груди. Но он окутал ее, точно так же, как и героя, и - когда она подняла руки - двигался вместе с ней.
   Осторожно, в порядке эксперимента, она попыталась поплыть. Она выгнула спину и согнула ноги.
   Электронный газ взрывоопасно потрескивал вокруг ее конечностей. Она неуклюже поползла по древесному ландшафту, ветки и листья хлестали ее по коже.
   Она хваталась за деревья руками в перчатках, заставляя себя остановиться.
   Она посмотрела вниз на костюм, снова задрожав. Это было так, как если бы магполе подхватило ее и подбросило в воздух.
   Такая мощь.
   Она оттолкнулась от деревьев и выбралась на чистый воздух. Она попробовала еще раз - но на этот раз гораздо осторожнее, едва сгибая ноги. Она подпрыгнула вверх через несколько пролетов: все так же пугающе быстро, но на этот раз под разумным контролем.
   Она снова поплыла, двигаясь по неловкому кругу.
   Это должно быть достаточно просто для освоения, сказала она себе. В конце концов, она просто плыла, как делала с того момента, как появилась из утробы матери. Плыть означало махать конечностями - которые были заряжены электричеством - по магполю. Мощное магполе Звезды индуцировало электрические токи в конечностях, которые, в свою очередь, отталкивались от магполя.
   Какая-то часть этого костюма - возможно, поблескивающие серебром вставки - должно быть, гораздо лучший проводник, чем человеческая плоть и кости. И поэтому влияние магполя было намного сильнее. Вопрос был лишь в том, чтобы прочувствовать это.
   Она прислонилась спиной к магполю и мягко оттолкнулась ногами. Постепенно она научилась наращивать темп этого вспомогательного взмаха, и струйки электронного газа обвились вокруг ее бедер. На самом деле секрет был не в силе, а в мягкости, податливости, чувствительности к мягкому сопротивлению магполя.
   Костюм грациозно, без усилий переносил ее через линии потока.
   Она плыла по небу. Костюм казался естественным на ее теле, как будто он всегда был там - и она подозревала, что маленькая внутренняя часть ее всегда будет цепляться за воспоминание об этом опыте, совершенно зависимая от него....
   Лицо героя раздулось перед ней. Она вскрикнула. Он улыбнулся ей сквозь лицевой щиток, возрастные морщины вокруг его наглазников стали глубокими и затененными. Он схватил ее за плечи; она почувствовала, как его костлявые пальцы впились в ее плоть сквозь ткань костюма.
   - Я оказался под тобой, - сказал он резким голосом. - Я знал, что ты меня не видишь. Этот чертов шлем, должно быть, закрывает половину твоего поля зрения.
   Испуг прошел, и к ней пришел гнев. Она подняла руки в перчатках и оттолкнула его предплечья.
   ...Легко. Он подавил крик и прижал руки к груди; он быстро выпрямился, чтобы посмотреть ей в лицо, но не раньше, чем она увидела боль в его наглазниках.
   Она протянула руку и схватила героя за плечи, как он держал ее. В этом костюме она не только могла плыть как бог - она была сильной, сильнее, чем когда-либо могла себе представить. Она позволила своим пальцам впиться в его кости. Смеясь, она подняла его над головой. Казалось, он пытался сохранить бесстрастное выражение лица; она не увидела в нем страха, но было что-то еще: беспокойство.
   - Кто теперь герой? - выплюнула она.
   - Костюм из вещества ядра не делает героем.
   - Нет, - сказала она, думая о Лур. - И героям не нужно платить...
   Он ухмыльнулся, насмехаясь над ней.
   Она задумалась над тем, что он сказал. - Что такое вещество ядра?
   - Отпусти меня, и я скажу тебе.
   Она колебалась.
   Он рявкнул: - Отпусти меня, черт бы тебя побрал. Как ты думаешь, что я могу с тобой сделать?
   Она осторожно отпустила его плечи и оттолкнула от себя.
   Он потер выступающие кости своих плеч. - Ты должна также понимать, что ты крадешь. Вещество ядра. Инкрустация в ткани; сверхпроводящая нить, добытая в квантовом море. - Он фыркнул. - Из старых времен, до войн ядра, конечно.
   - Костюм принадлежал ур-человеку?
   Он кисло рассмеялся. - Ур-люди не смогли бы выжить здесь, внутри мантии. Даже ребенок-дикарь должен знать это.
   Она внимательно посмотрела на его пожелтевшие волосы, не желая выдавать еще большего невежества. Сколько ему было лет? - Ты помнишь старые времена - до войн ядра? Так вот как ты получил костюм?
   Он посмотрел на нее с презрением, но, как она увидела, презрение смягчилось жалостью. Неужели я действительно такая дикарка? - задумалась она.
   - Малышка, войны закончились еще до моего рождения. Все технологии - города, пути-червоточины через мантию - все это исчезло. Осталось всего несколько лоскутков - как этот костюм, который спас мой отец. - Он снова ухмыльнулся, и его лицо раскололось, как череп. - Раньше он принадлежал полиции в одном из больших городов. Полиция. Ты знаешь, что это значит?
   - Костюм сохранил нам жизнь - моим родителям и мне - на некоторое время. Затем, после того, как они умерли...
   Она попыталась придать своему голосу презрение. - Ты использовал его, чтобы летать вокруг мантии, будучи героем.
   Он выглядел сердитым. - Неужели это так ужасно? По крайней мере, я помогаю людям. Что ты будешь с этим делать, малышка?
   Она потянулась к нему, превратив свои руки в когти. Через мгновение она могла бы выдавить жизнь из его костлявой шеи...
   Он спокойно, не дрогнув, ответил на ее взгляд.
   Она отклонилась назад и отплыла от него.
  
   Тея неслась по бесконечным коридорам вихревых линий. Плавающие яйца пауков-прядильщиков покрывали ее лицевую панель и ноги. Квантовое море было фиолетовым дном далеко под ней, ограничивающим желтый воздух; поверхность корки была сложным перевернутым ландшафтом, под которым она парила.
   Плыть, махая руками, было восхитительно. Она посмотрела вниз на свое покрытое серебром тело; голубые блики от коридоров вихревых линий и мягкое фиолетовое свечение моря отбрасывали сложные тени на ее грудь. Она уже двигалась быстрее, чем когда-либо в своей жизни, и знала, что еще далека от исчерпания возможностей этого волшебного костюма.
   Она открыла рот и закричала, ее собственный голос был громким в шлеме.
   Она летела, закручиваясь по спирали, вокруг дугообразных вихревых линий, ее конечности в костюме потрескивали от голубого электронного газа; задыхаясь, она пронеслась от лиственной опушки леса внешней корки и вниз, вниз сквозь мантию, пока не показалось, что она может погрузиться глубоко в синевато-фиолетовое сердце самого квантового моря.
   Она повернула лицо к южному полюсу, к тому месту, где сходились все линии вихря. Она понеслась по воздуху, топя в движении свои сомнения - и образ встревоженного лица героя.
   ...Но на ее пути что-то стояло.
   Паутина.
  
   Паутина была прикреплена к массиву вихревых линий маленькими плотными паутинными кольцами, которые окружали, но не касались светящихся вихревых сингулярностей. Нити паутины были почти невидимы по отдельности, но их плотные маты улавливали желтое и фиолетовое свечение мантии, так что линии света образовывали сложный гобелен.
   Это действительно было очень красиво, отвлеченно подумала Тея. Но это была стена поперек неба.
   Сам паук-прядильщик был темной массой в верхнем углу ее поля зрения. Она задавалась вопросом, начал ли он уже двигаться к точке, где она столкнется с сетью, или подождет, пока она не запутается в его липких нитях. Паук выглядел как расширенная, растопыренная версия воздушной свиньи. Каждая из его шести ног была длиной в рост человека, а раскрытая пасть была достаточно широкой, чтобы обхватить ее туловище.
   Даже костюм не защитил бы ее.
   Она крутила бедрами и била ногами по магполю, пытаясь сбросить скорость. Но она двигалась так быстро, как только могла; она не смогла бы вовремя остановиться. Она быстро оглядела небо. Возможно, она могла бы отклониться, а не останавливаться, безопасно облететь ловушку. Но она не могла даже разглядеть края паутины: паутина паука-прядильщика могла достигать сотен человеческих ростов в поперечнике.
   Паутина взорвалась в небе. Она могла видеть толстые узлы на пересечении нитей, блестящую липкость самих линий.
   Она свернулась калачиком и прикрыла голову руками в костюме.
   Как она могла быть настолько глупой, чтобы попасть в такую ловушку? Лур и Вес, даже сквозь слезы, подумали бы, что она дура, когда услышали. Она представила себе голос своего отца: - Всегда смотри вверх - и опускайся вниз. Всегда. Если ты напугаешь воздушного поросенка, в какую сторону он двинется? По траекториям потока, потому что так он может двигаться быстрее всего. И вот почему хищники расставляют свои ловушки поперек путей потока, ожидая, когда что-нибудь достаточно глупое залетит прямо в открытую пасть...
   Она задавалась вопросом, сколько времени потребуется пауку-прядильщику, чтобы спуститься к ней. Будет ли она все еще в сознании, когда он распахнет ее костюм героя, как будто разворачивает лист, и начнет свою работу над ее телом?
   ...Боковым зрением, слева от нее, к паутине метнулась какая-то масса. Она вздрогнула и подняла глаза. Неужели паук уже покинул свою паутину и пришел за ней?
   Но это был герой. Каким-то образом он погнался за ней, проследил за ее неуклюжим полетом по небу - и все это незаметно для нее, с сожалением подумала она. В костлявой руке он держал свой меч, сверкающий клинок из вещества ядра.
   ...Но он опоздал; первые нити паутины уже цеплялись за ее костюм, жестоко замедляя ее движение.
   Не прошло и нескольких ударов сердца, как она остановилась глубоко внутри паутины. Нити опустились перед ее лицом и легли на плечи, руки и лицо. Она попыталась пошевелиться, но паутина лишь крепче обхватила ее конечности. Все вокруг нее переливалось серебром и фиолетовым, сложная трехмерная сетка света.
   Паутина задрожала, сотрясая ее тело внутри блестящего костюма. Паук-прядильщик приближался к ней, приближаясь за своим призом...
   - Тея! Тея!
   Она попыталась повернуть голову; нить вцепилась ей в шею. Герой размахивал мечом, разрубая паутину. Его мускулы напряглись под жесткой кожей. Тея видела, как свисающие нити задевают обнаженные руки и плечи героя, одна за другой натягиваясь, а затем ослабевая по мере того, как он продвигался дальше, зарываясь в слои паутины.
   Он пробирался сквозь паутину к ней.
   - Расстегни костюм! Он пойман, а ты нет. Давай, девочка...
   Ей удалось поднести дрожащую руку к груди. Было неловко нащупывать шов, поскольку паутина постоянно цеплялась за нее; но, наконец, костюм расстегнулся. Мягкий, теплый запах паутины проник в открытый костюм.
   Она отбросила шлем и вытащила ноги из скафандра.
   Герой, чей грубый туннель в паутине уже закрывался за ним, протянул руку. - Давай, Тея, держись...
   Она оглянулась. - Но костюм... - Древний костюм выглядел почти жалко, лишенный жизни и опутанный паутиной.
   - Забудь об этом чертовом костюме. Нет времени. Давай...
   Она потянулась и взяла его за руку; его ладонь была теплой и твердой. С ворчанием он откинулся назад и вытащил ее из паутины; последние липкие нити цеплялись за ее ноги, жаля. Когда они оба оказались на свободе, она упала на него; тяжело дыша, с расширенными капиллярами на худом лице, герой обнял ее.
   Туннель в паутине уже закрылся: все, что от него осталось, - это темная цилиндрическая дорожка сквозь слои паутины.
   И пока она смотрела, огромная голова паука-прядильщика сомкнулась над блестящим костюмом.
  
   - Кажется, я всегда тебя спасаю, не так ли? - сухо сказал герой.
   - Ты мог бы спасти костюм.
   Он выглядел оправдывающимся. - Может быть. Не знаю.
   - Ты даже не пытался. Почему бы и нет?
   Он убрал свои жесткие, пожелтевшие волосы с глаз. Он выглядел старым и усталым. - Думаю, я решил, что мир насмотрелся на этот костюм - на самом деле, на героя.
   Она нахмурилась. - Это глупо.
   - Правда? - Он приблизил свое лицо к ней. Его голос стал жестким, он сказал: - Это был тот момент, когда я проснулся и обнаружил тебя внутри костюма. Я посмотрел сквозь этот щиток в твои наглазники, Тея, и мне не понравилось то, что я увидел.
   Она вспомнила: в одно мгновение она могла выдавить жизнь из его костлявой шеи...
   - Я видел себя, Тея.
   Она внезапно вздрогнула, не желая вдумываться в смысл его слов.
   - Что ты теперь будешь делать?
   Он пожал худыми плечами. - Не знаю. - Он осторожно посмотрел на нее. - Я мог бы остаться с вами на некоторое время. Я неплохой охотник, даже без костюма.
   Она нахмурилась.
   Он почесал один глаз. - С другой стороны...
   - Что?
   Он указал на юг. - Я слышал, племя парц на полюсе пытается снова построить город.
   Вопреки себе, она почувствовала волнение. - Как до войн ядра?
   Он выглядел задумчивым. - Нет. Нет, мы никогда не вернем те дни. Но, тем не менее, это был бы отличный проект для работы. - Он оценивающе посмотрел на нее. - Я слышал, что новый город будет иметь двадцать тысяч ростов человека в высоту, от края до края. Подумай об этом. И это не считая шахты для вещества ядра, которую они собираются построить на основании. - Он улыбнулся, морщинки собрались под его наглазниками.
   Тея смотрела на юг - в дальний нисходящий поток, туда, где сходились все линии вихрей.
   Медленно они начали возвращаться к корковому лесу.
   Герой сказал: - Держу пари, даже на ур-людей произвели бы впечатление двадцать тысяч человеческих ростов. Да ведь это почти дюйм...
  
   Цели великих войн были утрачены; но люди все еще продолжали сражаться, разъяренные насекомые бились о стеклянные лампы конструкций ксили.
   Ксили, которым никто не препятствовал, наконец сжалились. Человечество было отброшено в сторону.
   Но человечество было лишь отвлекающим маневром. Все это время ксили противостояли гораздо более опасному врагу.
  
  

ЧАСТЬ 6

ЭРА: Бегство

  
  

ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ

  
   4 000 000 лет н.э.
   Наконец проект был завершен.
   Одна только миграция заняла миллион лет. В то время как темные как ночь флоты ксили неуклонно проходили через Кольцо Болдера и исчезали в регионе свернутой метрики Керра, другие расы вспыхивали во внешней тьме, подобно свечам. Грузовые корабли размером с луну патрулировали пространство вокруг Кольца, их малиновые лучи-звездоломы рассеивали остатки галактик, которые все еще летели к Кольцу, как мотыльки с голубым отливом.
   Но теперь все было кончено. Кольцо, выполнив свою функцию, сверкало, как драгоценный камень в своем звездном гнезде. И Вселенная, которую изменили ксили, была почти пуста от них.
  
   Назовем это антиксили.
   Он был... большим. Его возвышенные эмоции можно было описать человеческими терминами только по аналогии.
   Тем не менее...
   Антиксили посмотрел на свои завершенные работы и остался доволен.
   Его осознание распространилось на световые годы. Сияющая материя усеяла Вселенную, как пена на глубоком темном океане; ксили пришли, построили прекрасные замки из этой пены и теперь ушли, как будто поднявшись в воздух. Скоро само сияющее вещество начнет разлагаться, и антиксили уже мог различать, как напрягаются мускулы существ из темного океана внизу. Он чувствовал что-то вроде удовлетворения при мысли о том, что его братья и сестры были вне досягаемости этих... других.
   Теперь антиксили приступил к своей последней задаче. Семенные коробочки, вращающиеся кубы размером с миры, были разбросаны повсюду в упорядоченном порядке, миллионы из них были рассеяны по извилистым кривым пространства. Антиксили провел метафорическими пальцами по каждой из коробочек и по тому, что находилось внутри: существа с закрытыми глазами, корабли со сложенными крыльями, утонченные отражения самого антиксили.
   Работа была хороша. И вот она была готова.
   ...Произошел разрыв. По всей Вселенной капсулы исчезли, как мыльные пузыри.
   Долгое путешествие семенных коробочек назад во времени началось. Они возникнут всего через сто тысяч лет после самой сингулярности, в тот момент, когда температура космоса остынет настолько, что материя и излучение отделятся друг от друга - так, что новорожденная Вселенная внезапно станет прозрачной, словно при звоне тарелок.
   Тогда существа внутри развернули бы свои конечности, и начался бы долгий проект ксили.
   В конечном счете проект привел бы к развитию семенных коробочек, появлению самого антиксили; и таким образом круг был бы замкнут. Конечно, в этой причинно-следственной связи не было никакого парадокса; хотя - для развлечения - антиксили однажды изучал игрушечное существо, человека, с точки зрения которого подобные события казались не просто парадоксальными, но и невозможными. Что-то вроде рефлекса улыбки распространилось по его сознанию. (...И, ожившее, словно запоздалая мысль, благодаря необъятному воспоминанию, игрушечное существо с тихим шорохом снова возникло - слабая связность в вакууме.)
   Итак, его работа была выполнена; антиксили мог отпустить. Он расползся вширь и истончился.
   Забытое игрушечное существо зашевелилось, как насекомое в своем коконе.
   Пол открыл глаза.
  
   Антиксили навис над Полом.
   Он был... бестелесен; это было так, как если бы драгоценный камень сознания, который скрывался за его глазами, был вырван из его тела и выброшен в космос. У него даже не было времени считать удары сердца. Он с сожалением вспомнил то небрежное презрение, с которым относился к Тафту, Грину и остальным на Рафинадной Глыбе, как он парил над их неуклюжими, преходящими телами, над их ограниченной осведомленностью!
   ...И все же сейчас, оказавшись на мели, понятия не имея, зачем находится здесь, он многое бы отдал, чтобы вернуться в уютную обстановку человеческого тела.
   По крайней мере, антиксили был здесь, с ним. Это было похоже на огромный потолок, под которым он парил и жужжал, как насекомое. Он ощущал огромную, удовлетворенную усталость в его настроении, удовлетворенность путешественника в конце долгого и трудного пути. Долгое время он оставался под его защитой.
   Затем антиксили начал растворяться.
   Полу хотелось закричать, как ребенку, бросившемуся за своим огромным родителем. Его колотило, избивало. Это было так, как если бы ледник воспоминаний и эмоций вокруг него раскололся на сотню айсбергов; и теперь эти айсберги, в свою очередь, разлетелись на осколки, которые растаяли на поверхности ожидающего моря...
   С кратким, нелокализованным всплеском селектронов и нейтралино осознание антиксили умножилось, фрагментировалось, разлетелось вдребезги, кануло в вакуум.
   И Пол остался один.
  
   Было невозможно измерить время иначе, как по медленной эволюции его собственных эмоций.
   Он прожил не более нескольких месяцев среди людей, на стручке семян ксили, который люди называли Рафинадной Глыбой; но за это время ему были показаны видения, звуки, запахи, тактильные образы со всех миров империи человека, и у него сложилось впечатление о великой буре времени в душах, которые составляли человеческую расу. Он знал, что каждая из этих душ была подобна крошечной линии, проведенной в пространстве-времени, с аккуратным началом, утолщением в самосознании и четким завершением. Раса была - когда-то была - обширным, динамичным рисунком миллиардов таких линий жизни.
   Он, Пол, портил картину.
   Его линия жизни начиналась в тугом, беспричинном узле, обернутом вокруг Рафинадной Глыбы, а затем ее протащили по лицевой стороне картины, как каракули вандала, и закончили здесь, незакрепленным концом за пределами завершения истории.
   Он не чувствовал никакой привилегии находиться здесь. Его жизнь была искусственной, конструкцией, случайным наброском ксили. Он мог видеть звезды изнутри... но он никогда не заглядывал в человеческое сердце.
   Он пережил отчаяние. Почему его перенесли в эту точку пространства-времени, а затем так небрежно бросили? Был ли он прав, обнаружив нотку веселья в огромной, грохочущей симфонии мыслей антиксили? Действительно ли он был не более чем игрушкой?
   Отчаяние перешло в гнев и продолжалось долгое время.
  
   Позже ему стало любопытно, как стареет Вселенная вокруг него. Конечно, у него не было никаких органов чувств: ни глаз, ни ушей, ни пальцев; тем не менее он пытался сконструировать подобие человеческого сознания, присвоить человеческие ярлыки объектам и процессам вокруг него.
   Там все еще были звезды. Он видел их скопления, полосы и лучи, сложные массивы.
   Очевидно, ксили переделали Вселенную.
   Но были и аномалии. Он обнаружил множество мест образования сверхновых, раздувающихся гигантов, сморщенных карликов: звезды были старыми, более старыми, чем он ожидал. Очевидно, что с тех пор, как он побывал на Рафинадной Глыбе, прошло много миллионов лет - достаточно времени, чтобы ксили завершили свою галактическую инженерию, - но этот огромный промежуток времени был незначительным в космическом масштабе.
   Так почему же звезды казались такими старыми? Он не нашел ответа.
   Движимый любопытством, он начал экспериментировать со своим сознанием. Физически он состоял из тугого узла квантовых волновых функций; теперь, осторожно, он начал распутывать этот узел, позволяя фокусу своего сознания скользить по пространству-времени. Вскоре ему показалось, что он летит над сводом космоса, не связанный рамками пространства или времени.
  
   Он спустился через плоскость Галактики, его чувственные аналоги распространились необычайно широко.
   Он обнаружил, что большая часть Млечного Пути была перестроена. Были собраны огромные конструкции диаметром в несколько световых лет: кольца, листы, ленты звезд, звезды, окруженные обширными артефактами - кольцами, сферами, многогранниками. В этих небесных городах составляющие их звезды, по-видимому, были выбраны - или, возможно, построены - с большой разборчивостью. Вот, например, кольцо из дюжины похожих на Солнце желтых карликов, окружающих задумчивого красного гиганта; карлики кружили вокруг своего родителя так близко, что Пол мог видеть, как они погружаются в бурлящие внешние слои красной плоти гиганта. Карлики в этом колье, должно быть, когда-то были совершенно идентичны, но теперь время взяло свое: один из карликов, по-видимому, даже пострадал от небольшого взрыва новой звезды - сморщенный остаток был окружен оболочкой из расширяющихся, остывающих обломков - а остальные тускнели, их водородное топливо истощилось и огромные пятна уродовали их сияющую поверхность.
   По всей Галактике Пол находил свидетельства такого распада.
   Он был опечален увиденным... и озадачен. Он уже отмечал старение этой звезды раньше; и временные масштабы все еще не имели смысла.
   Что-то, какая-то сила состарила звезды.
   Пол парил под плоскостью Галактики. Огромный диск был потолком из свернувшегося золота над ним. Спиральные рукава были разрушены: они стали рваными, спирали разорваны пузырями желто-красного света, которые разбухали на полосах пыли.
   Эти пузыри были остатками сверхновых. При вынужденном старении многие более впечатляющие и красивые звезды спирального рукава просто взорвались, разрывая себя на части... Вероятно, имели место цепные реакции сверхновых, когда обломки одной звезды дестабилизировали другую.
   Пол уставился на обломки диска, спутанные спиральные рукава.
   Однако кое-что осталось прежним. Пол увидел, как огромная звездная система вращалась как единое целое, как будто была цельной. Видимая материя Галактики составляла не более чем долю от ее общего объема; обширный невидимый ореол темной материи окутывал яркую спираль, так что светлая материя лежала на дне глубокой гравитационной ямы, вращаясь, как капля масла в луже.
   Теперь Пол выбрался из этого огромного, глубокого гравитационного колодца и прошел сквозь гало темной материи. Призрачная материя едва затронула его сознание. Фотино - частицы темной материи - взаимодействовали с обычной материей только через силу притяжения, так что даже для Пола гало было похоже на тончайший туман.
   Но он заметил странные намеки на структуру, слишком неуловимые, чтобы их идентифицировать.
   Были ли здесь миры, размышлял он, холодные звезды, возможно, даже существа со своими собственными целями и амбициями?
   Пол отвернулся от Галактики и столкнулся лицом к лицу с враждебной Вселенной.
   Квантовые функции, связывающие его с местом возникновения изначальной системы человека, истончились. Вскоре человеческая Галактика сжалась до пылинки в огромном космическом соборе. Он видел скопления и сверхскопления галактик, мягко светящиеся, разбросанные по космосу огромными нитями и полотнищами, так что казалось, будто Вселенная построена из паутины.
   В самых больших масштабах космос представлял собой пену барионной материи, хаотическую структуру из нитей и слоев сияющего звездного вещества, разделенных пустотами диаметром в сто миллионов световых лет.
   И везде, как в малом масштабе, так и в большом, Пол находил свидетельства работы разума, и в частности, обширных, ничем не ограниченных проектов ксили. Они превратили галактики в аккуратные звездные шары, а в одном месте заставили столкнуться два скопления галактик - целые скопления! - чтобы создать область шириной в миллион световых лет, в которой плотность вещества нигде не была меньше, чем во внешних слоях красной гигантской звезды.
   Полу было интересно, что за существа передвигаются по этому огромному морю...
   И везде, где он путешествовал, Пол обнаруживал преждевременное старение звезд.
   Нелогично, но гнев Пола всколыхнулся.
  
   Осторожно, цепляясь за канаты своей волновой функции, Пол погрузился в океан темной материи.
   Потоки фотино пронеслись мимо него. Движущиеся массы искажали пространство-время, и плотность была достаточно высока, чтобы он мог воспринимать обширные структуры, скользящие через его фокус осознания. Постепенно он пришел к пониманию структуры своей Вселенной.
   Темная материя составляла большую часть массы Вселенной. Барионы - протоны и нейтроны, компоненты света, видимой материи - и фотино - их аналоги из темной материи - существовали в значительной степени независимо друг от друга, взаимодействуя только посредством гравитационного притяжения.
   Вся материя, темная и светлая, вырвалась из сингулярности в начале времен, что заставило само пространство развернуться подобно разорванной простыне. Темная материя распространилась подобно какой-то вязкой жидкости во все уголки молодой Вселенной и, бурля, установила своего рода равновесие. Барионы были разбрызганы по этому морю подобно пене.
   Сначала темный океан был безликим, за исключением изменений в его однородной плотности. Эти сбои, представляющие собой концентрации масс порядка миллионов масс Солнца, образовали гравитационные колодцы, космические выбоины, в которые попадали фрагменты светлой материи, скапливались и начинали объединяться. Началось гравитационное потепление, и - наконец, урывками - вспыхнули первые звезды. Через миллиард лет после сингулярности образовались галактики, пойманные, как мухи, в ловушку морщин темной материи.
   Медленно темные течения сталкивали галактики вместе, и начали эволюционировать крупномасштабные структуры - огромная, безвкусная надстройка, которая охватила бы всю Вселенную.
   Большая часть этого не имела никакого значения для моря темной материи... но кое-где материал сияющих звезд начал оказывать влияние на своего темного собрата. Точно так же, как барионы скользили в выбоины темной материи, так и фотино - в гораздо меньших масштабах - собирались в точечных гравитационных ямах новых звезд.
   Даже человеческая звезда, Солнце, содержала темное ядро размером с Луну. Ученые-люди наблюдали за этим темным паразитом косвенно, по его влиянию на излучение нейтрино Солнцем...
   И в медленном озарении Пол начал видеть связь между язвами темной материи в сердцевинах звезд и старением барионной Вселенной.
   Взволнованный, он пролистал Вселенную, изучая остывающие останки погасших звезд.
   И, наконец, факт за фактом, он пришел к пониманию тайной истории Вселенной.
   Благодаря барионным звездам мелкомасштабная структура вошла во Вселенную темной материи. Пол предположил, что, должно быть, началась химия, когда разновидности фотино соединялись, образуя некие аналоги молекул; странные полузамерзшие дожди шли над поверхностями теневых миров, все еще погребенных в пылающих ядрах барионных звезд.
   Наконец-то возникла жизнь.
   У Пола не было возможности узнать, произошел ли переход к жизни на одной из теневых планет или на нескольких, возможно, в различных формах. Он также не мог предположить, какую форму приняла эта жизнь, какие технологии и философии она развила.
   Но он мог предположить, как она распространилась. Существа-фотиноиды, похожие на птиц - птицы-фотино - порхали среди барионных звезд, как будто их не существовало, колонизируя мир теней за миром теней. Возможно, предположил Пол, огромные стаи курсировали между сердцами звезд, о чем люди и другие барионные расы даже не подозревали.
   Прошли эпохи, когда две великие семьи жизни, темная и светлая, не замечали друг друга...
   Затем что-то произошло.
   И снова Пол мог только догадываться. Вероятно, сверхновая разорвала на части барионную звезду, опустошив в процессе ее теневой мир. Пол представил себе ужас цивилизации фотино, когда неуместная пена барионов, сквозь которую они двигались, превратилась в источник смертельной опасности, возможно, угрожающий конечному выживанию их цивилизации.
   Должно быть, были рассмотрены многие варианты действий, в том числе - размышлял Пол с некоторым содроганием - полное уничтожение барионного содержимого Вселенной. Но без барионных звезд и их крошечных гравитационных колодцев не могли образоваться новые теневые миры; следовательно, без барионов не могло быть никакой замены мирам фотино, поскольку они устаревали и умирали: и так, в конце концов, сама темная цивилизация пошатнулась бы и потерпела крах.
   Так что барионам пришлось остаться. Птицам-фотино нужны были звезды.
   Но им не нужны были эти взрывающиеся повсюду чертовы штуки. И Вселенная была полна этих огромных, ярких звезд, сжигающих энергию и вечно дрожащих на грани катастрофических взрывов. Такие монстры-экстраверты были просто не нужны; все, что требовалось темным расам от звезды, - это достаточно стабильный гравитационный колодец. Остатки крупных звезд - белых карликов и нейтронных звезд - были вполне удовлетворительными, как и незрелые звезды: коричневые карлики и газовые планеты типа Юпитера, которые были теплыми, но недостаточно большими для инициирования термоядерного синтеза.
   Холодная, тусклая и чрезвычайно стабильная. Такой и должна быть звезда.
   Итак, птицы-фотино решили преобразовать Вселенную.
   Птицы-фотино разработали две великие программы. Первая заключалась в формировании эволюции новых звезд. Пол представил себе невидимые стаи, курсирующие сквозь обширные газовые облака, которые служили питательной средой для новых звезд; птицы-фотино использовали огромные массы, чтобы снимать слои с протозвезд и таким образом обрекать их на превращение в коричневых карликов, немногим крупнее Юпитера.
   Вторая программа заключалась в рационализации существующих звезд.
   Если уж звездам суждено было взорваться или раздуться, как воздушным шарикам, рассуждали птицы-фотино, тогда они предпочли бы ускорить процесс и убрать его с дороги. Тогда цивилизация фотино могла бы расти без ограничений и угроз, купаясь в долгих, величественных сумерках Вселенной.
   Итак, птицы-фотино поселились в сердцах звезд. Они заселили ядро первоначального Солнца человечества.
   В течение миллионов лет, неизвестных человечеству, птицы-фотино питались от ядра Солнца, выделяющего водород. Каждый глоток энергии каждой из птиц-фотино незначительно понижал температуру ядра.
   Со временем, после миллиардов взаимодействий, температура ядра упала настолько, что синтез гелия из водорода стал невозможен. Ядро превратилось в шар из гелия, мертвый, сжимающийся. Тем временем оболочка из продолжающего гореть водорода прожгла себе путь наружу, обрушив на ядро дождь гелиевого пепла...
   На пять миллиардов лет раньше Солнце покинуло главную последовательность и превратилось в красного гиганта.
   С таким хладнокровным расчетом, с таким океаническим упорством птицы-фотино состарили звезды.
   Вскоре начались первые вспышки сверхновых. Они распространялись как чума из центра управления птицами-фотино.
   И ксили встревожились.
   К этому времени, предположил Пол, ксили уже были повелителями барионной Вселенной. Они инициировали многие из своих обширных космических инженерных проектов, и множество низших рас начали следовать по их гигантским стопам.
   Ксили сосредоточили внимание на деятельности птиц-фотино и быстро пришли к пониманию природы угрозы, лицом с которой они столкнулись. В опасности было будущее не только самих ксили, но и всей барионной жизни.
   Возможно, они пытались общаться с птицами, предположил Пол; возможно, им даже это удалось. Но конфликт с птицами-фотино был настолько фундаментальным, что общение было бессмысленным. Это был спор не между индивидуумами, мирами, даже видами; это была борьба за выживание между двумя враждебными формами жизни, запертыми в одной Вселенной.
   Это была борьба, которую ксили не могли позволить себе проиграть. Они отказались от своих проектов и мобилизовались.
   Последняя война, должно быть, начиналась медленно. Пол представил, как НИКи опускаются на звезды, известные тем, что в них обитают стаи птиц-фотино, вишнево-красные лучи звездоломов сияют, как мечи. И птицы-фотино предприняли бы ответные действия; их невообразимое оружие почти незамеченным проскользнуло бы мимо лучшей защиты ксили.
   И ксили, должно быть, примерно в то же время инициировали построение великой причинно-следственной петли, контролируемой антиксили с помощью своих семенных коробочек. Наконец-то Пол понял цель антиксили: ксили с удивительной решимостью решили изменить свою собственную эволюционную историю, чтобы подготовиться к битве с птицами-фотино. Пол представил себе разветвление Вселенной по мере того, как антиксили изменяли прошлое. У измененных и заранее предупрежденных ксили в этой новой истории было время подготовиться к грядущему конфликту, включая создание могущественного артефакта под названием Кольцо Болдера - пути отступления на случай, если, несмотря на всю их подготовку, война будет проиграна.
   И все это время люди и другие расы, не подозревающие о великом предназначении ксили, искали брошенные игрушки ксили. В конце концов, у людей даже хватило наглости напасть на самих ксили, не подозревая, что ксили ведут тотальную войну против общего врага, гораздо более смертоносного, чем кваксы, или скримы, или любой из древних врагов человека.
   Войны ксили были ужасной, эпохальной ошибкой человечества. Люди верили, что они должны бросить вызов ксили: свергнуть их, стать мелкими королями барионного космоса.
   Это абсурдное соперничество привело, в конце концов, к фактическому уничтожению человеческого вида. И, что еще хуже, размышлял Пол, оно отвело взгляд человечества от истинной природы ксили и их целей, а также от угрозы царства темной материи.
   Во Вселенной произошел фундаментальный конфликт между темной и светлой формами материи - конфликт, который, в конце концов, привел звезды к их исчезновению. Различия между барионными видами - например, ксили и человечеством - ничто по сравнению с этим великим расколом.
   И даже когда войны продолжались, раковая опухоль старения, разбухания и взрывающихся звезд продолжала распространяться. Рост разрушенных регионов, должно быть, был почти экспоненциальным.
   Наконец, ксили поняли, что - несмотря на использование ресурсов Вселенной, несмотря на манипулирование их собственной историей - это была война, которую они не могли выиграть.
   Оставалось только замкнуть причинно-следственную петлю антиксили, завершить Кольцо и сбежать из Вселенной, которую они потеряли.
   Но птицы уже собирались вокруг Кольца, намереваясь уничтожить его.
  
   Пол размышлял о том, что он узнал, о запустении барионной Вселенной, раскинувшейся вокруг него. Хотя Кольцо все еще сохранилось, ксили исчезли, эвакуировавшись.
   Барионная жизнь была рассеяна, разбита вдребезги, ее ресурсы растрачены - в основном человечеством - на абсурдные, неудачные нападения на ксили.
   Пол был один.
   Сначала Пол описывал себе места, которые он посетил, реликвии, которые он нашел, человеческими терминами; но по мере того, как шло время и росла его уверенность, он устранил этот словесный барьер. Он позволил своему сознанию еще больше размягчиться, разбавить узкое человеческое восприятие, за которое он цеплялся.
   Все, что его окружало, было квантовыми волновыми функциями.
   Функции заполнили пространство-время и пронзили его душу. Воодушевленный, он прокатился на их безвкусном блеске сквозь сердца стареющих звезд.
   Он ослабил свое чувство масштаба, так что, казалось, не было реальной разницы между шириной электрона и широким каналом гравитационного колодца звезды. Его чувство времени расширилось, так что он мог наблюдать за насекомоподобным, трепещущим распадом свободных нейтронов - или отступить назад и наблюдать за грандиозным, медленным разложением самих протонов...
   Вскоре в нем мало что осталось от человека. Затем, наконец, он был готов к последнему шагу.
   В конце концов, размышлял он, человеческое сознание само по себе является искусственной вещью. Он вспомнил, как Грин в Рафинадной Глыбе радостно описывал тесты, которые, вне всякого сомнения, доказали, что двигательные импульсы, инициирующие действия человека, часто могут предшествовать желанию этих действий на значительные доли секунды. Люди всегда плыли по течению во Вселенной, существа импульсивные и беспричинные, объясняющие свое поведение друг другу с помощью все более сложных моделей осознания. Когда-то они верили, что боги оживляют их души, сражаясь в своих битвах через человеческую форму. Позже они развили идею осознающего себя, самоуправляемого сознания. Теперь Пол видел, что все это было не более чем идеей, моделью, иллюзией, за которой можно спрятаться. Почему он, возможно, последний человек, должен цепляться за такие устаревшие удобства?
   Он понял, что никакого познания не было. Было только восприятие.
   С эквивалентом улыбки он расслабился. Его осознание вспыхнуло и утихло.
   Он был вне времени и пространства. Великие квантовые функции, охватывающие Вселенную, скользили мимо него подобно огромной бурной реке, и его глаза были наполнены серым светом, который лежит за всеми явлениями.
  
   Космос никогда не был пустым.
   В жестких пространственно-временных рамках принципа неопределенности "пустой" вакуум был заполнен наборами виртуальных частиц, которые возникали из ничего, разлетались в стороны, рекомбинировали и исчезали, как будто их никогда и не было - слишком быстро, чтобы законы сохранения массы/энергии могли это заметить.
   Когда-то ученые-люди называли его бурлящим вакуумом. И теперь он был обитаем.
   Квакс был порождением турбулентного пространства, его "ячейки" представляли собой сменяющуюся последовательность наборов виртуальных частиц. Физически его структура простиралась на много ярдов - грубая сфера, гигантская по субатомным меркам, содержащая комплекс наборов виртуальных частиц, которые хранили терабиты данных: понимания, памяти, охватывающей миллионы лет.
   Подобно тени облака, квакс курсировал по неспокойному космосу в поисках людей...
  
  

ЧАСТЬ 7

ЭПОХА: Победа фотино

  
  
   ...Все кончено? Человечество уничтожено? Лета, Ева, мы преодолели миллионы лет. Мы видели полет ксили, победу этих птиц-фотино. Должно быть, все кончено. Что еще можно мне показать?
   - Смотри, - терпеливо сказала она. - Смотри...
  
  

РАКОВИНА

  
   4 101 214 г. н.э.
  
   - Я нашла птицу из Раковины - птицу из космоса! - Аллел прибежала в деревню, переполненная новостями, ее мешковатая рубашка из коры развевалась.
   Но это никого не впечатлило. Она не могла этого понять. Дети помладше вернулись к своим играм в пыли.
   Ее мать, Бойд, рассеянно потрепала четырнадцатилетнюю Аллел по голове. - Не приставай ко мне, - проворчала она и занялась своими делами.
   Лицо Бойд представляло собой изуродованную шрамами сложную маску, когда она двигалась среди групп мужчин и женщин, массивная и грозная в своем пальто из стеганой коры коровьего дерева, что-то планируя и что-то срочно обсуждая. Было уже далеко за полдень; вечером Бойд поведет эту потрепанную армию на юг в очередную атаку на оборону моста.
   Аллел знала, как это важно для ее матери; в конце концов, они должны были обеспечить переправу через реку Атад и получить доступ на юг - иначе северные ледники наверняка раздавят их крошечную деревню еще до наступления многих зим. Кулаки Бойд были сжаты до белизны, когда она спорила. Аллел знала, что она размышляет о перспективе очередного кровавого провала, и решила держаться от нее подальше.
   Она нашла своего дедушку Лантила, который перевозил миски с экскрементами и другими отходами из вигвамов из коры к скоплениям коровьих деревьев в центре деревни. Лантил высыпал миски в корневую систему деревьев и устало терпел болтовню своей внучки.
   Она рассказала ему, как вышла из деревни одна и вскарабкалась на скалистые отроги холма Хафен, расположенного примерно в миле отсюда. На вершине она распласталась, тяжело дыша, и удивленно уставилась вверх: в послеполуденном свете Раковина казалась светящимся одеялом, и вскоре она забыла о ветре с северных ледяных полей, который пробирался сквозь грубые швы ее рубашки...
   Мир Аллел был миром без неба. Вместо этого от горизонта до горизонта простиралась Раковина, накрывая землю подобно светящейся крышке синего, зеленого и поразительно оранжевого цветов. Она проследила знакомые линии границ океана и наблюдала, как облака сворачиваются в перевернутый шторм прямо над ней. Она подняла палец, как будто хотела разогнать бурю на огромной тарелке, висевшей над ней...
   - и птица упала в воздух. Она опустилась на колени и обхватила птицу руками; ее сердце застучало, когда капли льда растаяли на крыльях.
   Птица была льдисто-голубой, захватывающего цвета, которого она никогда раньше не видела. А в клюве у нее был ярко-оранжевый цветок.
   Точный цвет этих странных оранжевых брызг на Раковине.
   Птица пришла в себя и с грохотом улетела, но это не имело значения. Аллел знала, что она, должно быть, сбилась с пути и пересекла Пропасть между мирами.
   Она побежала вниз по поросшим вереском склонам к своему дому.
   Она шла по следам Лантила, когда он устало брел среди вигвамов. - Но если мир и Раковина - это шары, что их разделяет? - Возможно, за горизонтом были огромные столбы...
   Лантил откинул со лба прядь грязных волос. - Какое это имеет значение?
   - Я хочу знать, - топнула она ногой.
   Ее дедушка вздохнул. - Хорошо. - Он опустился на колени рядом с Аллел и сжал узловатый кулак. - Вот мир, Дом, круглый, как шар. - Он обхватил кулак другой рукой. - А вот и Раковина, полая сфера вокруг Дома. - Теперь он разжал кулак и закрутил кончиком пальца спираль внутри ладони, сложенной чашечкой. - Солнце движется через Пропасть, даря нам день и ночь, лето и зиму.
   Аллел нетерпеливо кивнула. - Я все это знаю. Но кто все это построил?
   - Люди, конечно. - Он выпрямился, массируя спину. - Чтобы защититься от монстров, называемых ксили.
   Аллел, широко раскрыв глаза, представила себе гигантов, крадущихся по ту сторону Раковины, бьющих кулаками по дну океана и корням деревьев.
   - Теперь мне пора идти, - отрезал Лантил. - Давай, дитя. Давай... - Ворча, он вернулся к своим обязанностям.
   Аллел убежала, наслаждаясь своим новым знанием. Она представила, как летит к земле в форме тарелки, где в небе висит целый мир, шар, облепленный камнями и деревьями.
  
   На следующее утро она встала на рассвете и выбралась из-под сделанного из коры полога вигвама, позволяя серому холоду прогнать ее ночную дрему. Дрожа, она добралась до коровьего дерева и высосала ледяное молоко из одного из его сосков.
   Деревня погрузилась в тишину из-за продолжающегося отсутствия воинов. Группа стариков и детей уже была за работой, максимально используя драгоценный летний день; они снимали свежий, едва сформировавшийся лист коры, похожий на ткань, с одного из коровьих деревьев. Аллел украдкой взглянула на Раковину. Утренний терминатор был серой полосой, которая пересекала горизонт, устремляясь на восток. Ночные земли за ним были разбиты мерцающими искрами: костры, которые показывали, что люди жили на Раковине, на этом огромном потолке, как мухи.
   Она захватила из вигвама маленькую сумку из коры; теперь она перекинула ее через плечо и поспешила по неровной тропинке к холму Хафен. С вершины она могла видеть реку Атад, блестящую дорожку на юг; мост выглядел как неразрушимая игрушка, одно из немногих старых сооружений, еще не поглощенных льдом. Дым затуманивал картину. Она подумала, хороший ли это знак.
   Приступив к работе, она вскоре забыла о далекой битве. Открыла свою сумку и достала маленькую лампу - тыкву, наполненную спиртом, полученным из плодов коровьего дерева. Отрезала фитиль большим каменным ножом, который сделал для нее дедушка. Поднесла кремень к фитилю; он изогнулся и затрещал, когда черный дым просочился в свежий воздух. Теперь она открыла маленький пакетик, грубый шар. Она подержала его узкое горлышко над пламенем, и вскоре ее пальцы покрылись ламповой сажей...
   - и простой воздушный шарик наполнился и поднялся в воздух на несколько футов. Затем он перевернулся брюхом вверх и шлепнулся на землю. Аллел оскалила зубы на Раковину, как будто она уже принадлежала ей; ее сердце билось так же, как у той потерянной птицы. Теперь приложить немного больше веса к отверстию...
   Сандалия наступила, раздавив воздушный шарик. Кора сандалии была покрыта коркой крови и пыли.
   - Вставай. - Бойд выплюнула эти слова; кровь текла из новой раны у ее глаза.
   Аллел встала, разъяренная. Ее гнев столкнулся с презрением матери. Если не считать боевых шрамов, годы дались Бойд легко. Мать и дочь смотрели друг на друга, как близнецы, отражения в темном зеркале.
   - Наша атака на мост провалилась, - выдавила Бойд. - Эти ублюдки, удерживающие его, хотят прибрать к рукам весь чертов юг. Погибли хорошие люди. А ты... ты даже не хочешь помочь старикам по хозяйству. Чем, по-твоему, ты занимаешься?
   Аллел подняла потрескивающую лампу. - Сомневаюсь, что ты поймешь, - надменно сказала она.
   Бойд выбила лампу у нее из рук. Она разбилась о камень; спирт растекся и превратился в пламя. - Ты тратишь свое время на ерунду. Не смей так со мной разговаривать.
   Аллел сдержала свой гнев. - Я наполняю пакет дымом. Он летает. Сделать такой достаточно большой, и я смогла бы летать с ним...
   - Еще одна дрянь. - Бойд отхаркнулась и выплюнула комок окровавленной мокроты; он зашипел в спиртовом огне. - Если это когда-нибудь останется на твое усмотрение, мы все умрем от дряни. - Она схватила Аллел за тунику; изо рта у нее пахло кислятиной. - Или я убью тебя первой. И это не чушь. - Она зашагала вниз по изломанному склону холма. - Давай. Ты скоро вырастешь. Пора мне положить конец твоим вопросам.
   Аллел не двинулась с места. - Куда мы направляемся?
   - На север. Туда, где когда-то жили наши люди, прежде чем холод выгнал их отсюда. На север, в город.
   - Почему я должна идти?
   Не оборачиваясь, Бойд просто сказала: - Потому что, если ты этого не сделаешь, я сверну твою дурацкую шею.
   Аллел с сожалением оглянулась на свой дом, где все еще горели огни недавней ночи. Затем она плотнее запахнула мятую рубашку, защищаясь от ветра, и последовала за матерью.
   Легкий ветерок поднял брошенный воздушный шар; его последний полет закончился на обломках лампы, где он неравномерно загорелся.
  
   Солнце сплело свою спиральную паутину вокруг мира.
   Когда наступила ночь, Бойд и Аллел укрылись под диким коровьим деревом. В тишине они пили молоко из его сосков и поджаривали кусочки мяса на маленьком костре. Бойд крепко спала под своим стеганым пальто. Аллел дрожала в своей тонкой одежде и зарылась в гнездо из листьев. Она невесело вглядывалась в непроницаемую темноту Раковины, выискивая скопления костров.
   Утром она засунула листья под одежду и соорудила себе грубую шапочку из коры коровьего дерева.
   Через несколько дней мороз усилился, пока их ноги не захрустели по тонкому льду. Выпал небольшой снег. Они миновали несколько заброшенных поселений; даже выносливые коровьи деревья росли здесь редко.
   Снежная буря сомкнулась вокруг них, как белый рот. Они, пошатываясь, подошли к лишенному молока стволу коровьего дерева. Аллел уставилась на сморщенные соски и увядшие почки. Бойд рассмеялась над ней, ее веки были усыпаны снежинками. - Это шокирует, не так ли? Мертвое коровье дерево. Нам был дан мир, полный красивых зданий и коровьих деревьев, которые кормили и одевали нас, как матери. Дом, защищенный от ксили.
   - Но мир стар и разваливается на части. Солнце, кажется, садится. Лед покрыл города и заморозил молоко на коровьих деревьях. Мы бредем по снегу. - Она начала раскапывать снег, насыпавшийся на сухое дерево. - Давай. Мы позволим этому участку сдуться самому. Снег согреет тебя.
   Работая, Аллел размышляла о неизменной жизни бесконечного лета. Чем можно было бы заняться весь день? Ее голые пальцы онемели.
   Когда буря улеглась, они продолжили путешествие. С Раковиной, похожей на карту над ними, было невозможно заблудиться, и, наконец, они подошли к краю огромной природной чаши. Вокруг низких зданий города, которые были рассыпаны двумя одинаковыми полумесяцами, образовались снежные лужи.
   Аллел, привыкшая к грубым вигвамам из коры коровьего дерева, прикоснулась к стенам, которые были гладкими, как кожа. Но внутри было холодно и беспорядочно, а на аллеях по пояс лежал снег.
   Вытаскивая тяжелые ноги из снега, они пробирались к общему центру двух городских полумесяцев. Здесь было небольшое цилиндрическое здание, не более трех шагов в поперечнике. Аллел помогала матери счищать снег с двери. Бойд подула на влажные пальцы. - Давай, - лукаво сказала она. - Ты первая. - Аллел толкнула легкую дверь...
   - и в изумлении уставилась на дальнюю стену камеры, находившуюся по меньшей мере в сотне шагов от нее. Она отшатнулась назад и приземлилась в снег, который пропитал ее тонкие брюки. Бойд добродушно рассмеялась и подняла ее на ноги. - Огромный зал превратился в крошечную хижину. Люди, которые построили это, обладали силами, о которых ты даже не подозревала, а?
   Аллел, спотыкаясь, обошла крошечное здание. Где хранилось все это пространство? Если не вбок, или сзади, или вверх, или вниз, то в каком четвертом направлении? Загадка поселилась у нее перед глазами, как паук.
   Пол был пуст, но стены толщиной с бумагу были увешаны картинами, все еще освещенными и оживленными после бесчисленных поколений. - Фотографии рассказывают нашу историю, - хрипло сказала Бойд. - Как мы поднялись и пали. - Она стряхнула снег со своих сандалий и пошла впереди, огибая стены. Впоследствии Аллел подумала, что они могли бы пойти в противоположном направлении и почти ничего не потеряли бы, потому что история человечества была симметрична.
   Яркой стороной симметрии было расширение. Из мира без Раковины крошечные корабли, похожие на обтекаемых рыб, выплывали на гипердвигателях к звездам...
   - Что такое "гипердвигатель"? И "звезды"?
   Бойд сказала, что это были просто слова, переданные другими матерями в другие дни. Аллел задалась вопросом, поднялся ли ее воздушный шарик на гипердвигателе. Она внимательно посмотрела на корабли, но не увидела никаких признаков горелок. Она попыталась прикоснуться к картине...
   - и ее рука скользнула в стену без глубины, в направлении, которое она не смогла определить. Она потрогала модель корабля; это было похоже на гайку, натянутую на невидимую нитку. Еще больше загадок...
   На пике своего развития человечество было хозяином многих звезд, которые, очевидно, были очень далекими местами. И затем...
   - А потом мы встретили ксили, - сказала Бойд, и они осмотрели душераздирающую сцену битвы. Неуловимые пальцы схватили маленькие корабли. - Кем бы они ни были, они были слишком велики для нас.
   После войн ксили появилась темная сторона завоевания человечеством звезд: его печальное возвращение в свой родной мир, подталкиваемое темными пальцами ксили.
   Они подошли к двум последним панелям. Бойд сказала: - Наконец-то мы вернулись в наш дом и перестроили его как место, защищенное от ксили. - На первой панели была изображена сфера синего цвета, увенчанная толстыми коричневыми столбами. На центральной лазурной полосе были нарисованы облака и крошечное солнце, мерцающее вдоль экватора. Края полярных шапок содержали много деталей: сбоку - изображения деревьев и людей, ориентированные так, как если бы облака были "вверху", а полюса - "внизу". - Я этого не понимаю, - призналась Бойд. - Возможно, это был этап в создании Раковины. Но вот мир такой, какой он есть сейчас. - Последнее изображение было грубо нарисовано на поверхности стены, без глубины или анимации. На нем был изображен земной шар, окруженный оболочкой. Аллел ковыряла отслаивающуюся краску. Бойд смущенно кашлянула. - Итак, теперь ты понимаешь, зачем я привела тебя сюда?
   Аллел осмотрела пыль от краски. - Это просто крашеное коровье молоко. Эта последняя фотография, должно быть, была добавлена намного позже...
   Бойд выругалась. Она плюнула на гладкий пол и вышла.
   ...И, взволнованно подумала Аллел, в таком случае, возможно, мир был больше похож на другое изображение, голубую сферу. Но что это значило? Все знали, что вокруг мира есть Раковина - ее можно было увидеть...
   Она осознала отсутствие своей матери. Ругнувшись, она поспешила выйти.
   Бойд стояла в нескольких шагах от двери, сжав кулаки. Снежинки кружились вокруг ее ног. - Я повторяю. Как ты думаешь, зачем я привела тебя сюда?
   Аллел попыталась сосредоточиться на вопросе. - Чтобы показать мне это место? Чтобы рассказать мне его историю?
   - Да! - Бескрайний снег смягчил крик Бойд. - Когда-то мы перестроили весь мир, но теперь мы не можем растопить даже несколько ледников. - Она схватила дочь за плечи, не грубо. - Люди размякли и забыли. Аллел - если я потерплю неудачу, ты должна продолжать. Возможно, тебе выпадет взять власть в свои руки и привести наш народ к мосту. Это правда нашего мира, единственная правда. Единственный способ спастись, который в наших силах.
   Аллел ответила на свирепый взгляд матери. - Я понимаю, но...
   Бойд усмехнулась: - Но ты хочешь спросить обитателей Раковины, каково это - жить в блюдце. - Ее глаза были плоскими, непроницаемыми для сильного холода. Аллел задавалась вопросом, как они с матерью так отдалились друг от друга, став симметричными, как противоположные полюса. Одна прагматик, другая - мечтательница? - или дура? Кто был прав? Возможно, это был вопрос без ответа...
   Она знала, что Бойд пыталась заставить ее повзрослеть. Но Раковина нависала над ними, как крыша, покрытая собственным льдом. Могла ли она отказаться от всех своих мечтаний и стать копией своей матери?
   - Послушай, - в отчаянии сказала она. - Я придумала, как мы можем взять мост.
   Ее мать резко повернулась и ударила ладонью по щеке Аллел. Кровь хлынула в рот Аллел, и странные запахи наполнили ее голову.
   - Ты ничему не научилась, - хрипло сказала Бойд. - Я лучше оставлю тебя здесь. - Она заставила себя податься вперед, сжав кулаки до белизны.
   Аллел пробормотала: - Я серьезно. - Она почувствовала, как кровь застывает у нее на губе. Она осознала, что потеряла шапочку. Но Бойд колебалась.
   - Как?
   - Если у меня получится... - Она закашлялась и сплюнула кровь. Это было отчетливо видно на фоне снега. - Если у меня получится, ты поможешь мне построить машину с гипердвигателем, чтобы долететь до Раковины?
   Глаза Бойд сузились. - Я в это не верю. Ты торгуешься со мной... - Затем она вытащила из объемистого кармана носовой платок из коры. - Вот. Приведи себя в порядок.
  
   Дюжина воинов сошлась на мосту. Они размахивали дубинками, срубленными с коровьих деревьев, их чудесные мясные почки были раздавлены. Для Аллел, наблюдавшей за происходящим сверху, грубые дубинки были символами удручающей симметрии подъема и падения человечества.
   Мост представлял собой сверкающую параболу, облепленную вигвамами. Из вигвамов появились защищающиеся воины, грязные и вопящие, размахивающие камнями и дубинками. Кровь забрызгала проезжую часть. Вскоре стало трудно разделить две стороны, но Аллел могла видеть, что, как и прежде, нападавших отгоняли.
   Поднялся ветерок, и огромный воздушный шар над ней со скрипом пришел в движение, его сшитая кора натянулась. Брезентовая перевязь натирала ей подмышки, и она следила за спиртовыми горелками, которые гроздьями, как ягоды, висели прямо над ее головой. Воздушный шар болтался в воздухе. Скоро его груз станет легче, подумала она, неуверенная в своих чувствах.
   Ее тень проплыла над схваткой, касаясь бойцов, мужчин и женщин, которые жались друг к другу, как пропитанные кровью термиты. Они смотрели вверх в страхе или предвкушении. Она взяла маленькую спиртовую лампу, одну из множества, привязанных к ее поясу. Она зажгла лампу, перерезала шнур своим каменным ножом и аккуратно бросила лампу в беспорядочную линию защитников. Лампа вспыхнула пламенем; игрушечный человечек с криком побежал, его рубашка превратилась в факел. Еще одна лампа, и еще. До нее донеслись гневные крики, сопровождаемые летящими дубинками. Никакое оружие не могло достать ее, и она уронила свои лампы. Затем линия защитников прорвалась, и битва хлынула через мост. Вигвамы рухнули, и старики закричали. Аллел показалось, что она услышала торжествующий крик своей матери.
   Ее лампы погасли, Аллел уронила мешочек, и воздушный шар поднялся еще выше. Она смотрела на сложный гобелен Раковины и ждала, когда легкий ветерок унесет ее домой.
  
   Воздух в вигваме был пропитан потом и грязью ее матери. Левое запястье Бойд представляло собой обрубок разорванных кровеносных сосудов и раздробленной кости. Оно было прижжено; теперь Лантил омывал его молоком и слезами. Бойд сжала предплечье Аллел так, что оно запульсировало от боли. - Дочь! Твой чертов пакетик с дымом сработал...
   Аллел осторожно потянула руку, желая только одного - чтобы ее отпустили. - Да. И теперь тебе придется помочь мне построить настоящую машину, чтобы преодолеть Пропасть.
   Лантил толкнул Аллел в грудь, его покрытая старческими пятнами рука затрепетала, как птица. - Тебе должно быть стыдно так с ней разговаривать. Разве ты не видишь, что ей больно?
   Но Аллел не сводила глаз со своей матери.
   Бойд медленно усмехнулась. - Ты не сдашься, не так ли? Полна решимости доказать, что я неправа. Все в порядке. При одном условии.
   - Что?
   - Возьми и меня тоже. Я выполнила здесь свою работу; может быть, я тоже хочу увидеть людей из Раковины... Ах...
   Боль заставила ее замолчать. Лантил прижал забрызганную кровью голову дочери к своей груди.
   Аллел ослабила хватку матери и пошла к своему тюфяку, чтобы приступить к осуществлению своих планов. Она лежала лицом к стене из коры.
  
   Вся деревня собралась на запуск. Они подталкивали друг друга локтями и указывали на участки оболочки на воздушном шаре, которые сами помогали сшивать, забыв о пяти годах издевательств Бойд.
   Стиснутые ремнями безопасности, Бойд и Аллел трудились у похожих на мехи топливных насосов. Огромная оболочка из коры медленно наполнялась, отбрасывая распухшие тени в тусклом утреннем свете. Аллел с опаской поглядывала на низкое Солнце. Они рассчитали время своего полета так, чтобы избежать столкновения - какой бы фантастической ни казалась такая перспектива. Но, упрямо рассуждала она, Раковина находилась за Солнцем. Они собирались лететь к Раковине. Следовательно, они могли столкнуться с Солнцем и должны были ориентироваться, чтобы избежать этого.
   Ее ремни дважды дернулись, как будто просыпаясь, а затем неожиданным рывком подняли ее. Земля ушла из-под ног. Люди разразились нестройными радостными криками, а дети погнались за тенью воздушного шара. Бойд взревела и помахала им здоровой рукой. Ее искалеченная рука была привязана к снастям. - Мы отчаливаем, дочка! - проревела она.
   Пейзаж открылся и поглотил сгрудившихся жителей деревни. На севере виднелся изгиб реки Атад, а за местом, где стоял их старый дом, Аллел могла видеть ледники, тянущиеся до горизонта.
   Ей казалось, что она плывет в огромном безмолвном ящике. Горловина воздушного шара закрывала перевернутые облака Раковины. Она взобралась на такелаж, чтобы заняться горелками, извлекая короткие фитили из пропитанных смолой бочонков со спиртом. Глаза заливал мелкий пот. Она настояла, чтобы они обе надели стеганые пальто, несмотря на протесты Бойд; она вспомнила замерзшую льдисто-голубую птицу, которую нашла на холме Хафен другим летним днем, пять лет назад.
   И, конечно же, не прошло и нескольких минут, как влага на ее шее остыла и высохла. У нее перехватило дыхание, и вскоре оно стало затрудненным. - Даже у этого чертова воздуха здесь есть Пропасть, - проворчала Бойд. - Но ты знаешь, эта сбруя натирает не так сильно, как раньше.
   Аллел тоже чувствовала странную легкость; у нее было ощущение падения. Но они плавно поднимались в голубую тишину. Вскоре они были на высоте многих миль; облака растворились, когда они вошли в них. Их мир превратился в карту, похожую на Раковину, отгороженную от них; верх и низ стали симметричными, и желудок Аллел скрутило.
   Скорость их подъема замедлилась. Ветер в снастях стал слабее. Судно стало неуклюжим, неустойчивым.
   - Что теперь? - встревоженно спросила Бойд. - Следи за горелками.
   - Да. Интересно, а если... Горелки! Быстрее!
   Воздушный шар сжимался.
   Они мрачно трудились, подтягиваясь к такелажу и срезая горящие фитили. Оболочка смялась над потушенными лампами.
   И Бойд стала перевернутой.
   Или Аллел стала такой.
   Ее ремни безопасности ослабли. Принадлежности их воздушного шара перемешались. Бойд билась в воздухе, как будто тонула, но не было места, куда можно было бы оттолкнуться. Страх проступал под ее бледными шрамами.
   Но Аллел поняла.
   - Это середина Пропасти! - закричала Аллел, обрадованная замешательством своей матери. - Обитатели Раковины живут вверх ногами. Верх для нас - низ для них. Думали ли мы, что взлетим и ударимся о Раковину, как о потолок? Это место, где верх и низ пересекаются! - Теплый воздух вырвался из воздушного шара и коснулся ее лица. Земля и Раковина были огромными параллельными пластинами, которые одинаково вращались вокруг нее. Она рассмеялась и спикировала.
   Но их равновесие в зоне невесомости было неустойчивым, и вскоре невидимые пальцы вцепились в них. Ветер свистел в спутанном такелаже, и их ремни снова натянулись. - Мы падаем назад! - разочарованно вскрикнула Аллел. Бойд изо всех сил пыталась освободить свою здоровую руку.
   Теперь сопротивление воздуха почти выровняло их. Воздушный шар раскрылся, как парашют, но почти не замедлил их падение.
   Бойд проревела, перекрывая ветер: - Мы должны зажечь горелки!
   Они поискали кремни и обхватили фитили ладонями, чтобы защитить их от пронизывающего ветерка. Жар усилился. Бойд нажимала на топливные насосы, в то время как Аллел с трудом карабкалась по запутанному такелажу, пытаясь ухватиться за горловину оболочки, пытаясь задержать весь нагретый воздух.
   Их спуск немного замедлился. Руки Аллел болели, а волосы прилипли ко лбу. Земля взорвалась неприятными подробностями, реками, холмами, деревьями и галькой...
   Она катилась по невероятно твердой земле, травинки цеплялись за ее лицо. Кровь громко стучала в ушах. Воздушный шар сложился, словно раненый.
   На залитом солнцем лугу мать и дочь лежали среди обломков своего космического корабля из коры.
  
   Солнечный свет резал ей глаза. Аллел села, моргая, теребя завязанные остатки своей сбруи. Ее окружали прохладная трава и цветы; ручей вел к рощице коровьих деревьев, а горизонт состоял из холмов, покрытых вереском.
   И, как это было всегда, Раковина изгибалась над всем этим, как огромный голубой шатер.
   Бойд мирно спала в обрывках воздушного шара. Аллел колебалась несколько минут, смутно опасаясь реакции матери. Затем она нашла остатки разбитой горелки и разбудила мать, принеся чашку воды из ручья. Бойд неуклюже села, придерживая больную руку.
   - Мы потерпели неудачу, - сказала Аллел.
   - Хм?
   Аллел указала на Раковину над ними. - Смотри. Мы, должно быть, отступили. Если бы мы добрались до Раковины, то увидели бы там, наверху, мир, каменный шар, окруженный этой Раковиной. И земля поднималась бы к горизонту...
   Бойд хмыкнула. Чувствительная к настроению дочери, она пила молча. Она ощупала свои конечности. - По крайней мере, мы все еще целы, - проворчала она. Она огляделась. Затем - неожиданно - она усмехнулась. - Итак, мы потерпели неудачу, верно? А?
   Она погрузила здоровую руку в землю, а затем потрясла ею перед лицом Аллел. - Посмотри на это! Смотри!
   В центре куста был ярко-оранжевый цветок. Цветок Раковины.
   Мысли Аллел плавали, как рыбы. - Теперь я действительно не понимаю...
   - Мы сделали это. Мы на Раковине! Мне этого достаточно. - Затем Бойд проследила за взглядом дочери вверх, на крышу над миром. Ее глаза сузились.
   Аллел медленно произнесла: - Над нами мы видим Дом, а не Раковину. И все же это выглядит так, как выглядит Раковина. Два мира завершены сами по себе, но они обернуты друг вокруг друга. Симметрия. Мы видим одно и то же - Раковину - из любого мира, в котором находимся.
   Бойд проницательно кивнула. - Ну, это я понимаю. Как и мы, да? Две половинки одного целого. Нет слабого центра, нет защитной оболочки. Только мы вдвоем.
   Аллел опустила глаза, сильно смутившись. Она упрямо продолжала: - Но как? Если мы на Раковине, почему земля не изгибается, как блюдце? Почему мы не видим Дом, плавающий там, как шар? Как это может быть похоже на еще одну Раковину?
   Бойд издала негромкий рычащий звук и швырнула осколок горелки в траву. Всполошенно вспорхнула небольшая стайка льдисто-голубых птиц. - Ну, ты же мечтательница. Придумай ответ.
   Аллел легла ничком. Она положила голову на самый обычный суглинок и посмотрела вверх сквозь два слоя облаков. Она подумала о двух мирах, каждый из которых похож на шар, но каждый обхватывает другой, как скорлупа орех. Как это могло быть?
   Ее представление о вселенной рушилось, как отслаивающаяся картина "планета в коробке с молоком" на стене музея. Она представила, как достает из коробки правду...
   Бойд хрипло спросила: - Ну, и что теперь?
   Аллел неопределенно махнула рукой. - Починим воздушный шар и возвратимся домой. Мы должны заставить людей понять. Построить больше воздушных шаров и отправиться в старые города. Найти способ повернуть ледники вспять или починить Солнце...
   Бойд смотрела мимо ее плеча. Аллел повернулась - затем быстро села.
   На краю зарослей коровьих деревьев стоял мальчик. Он был одет не лучше, чем они; зубы сверкали на смуглом лице, когда он что-то бормотал им, улыбаясь, указывая пальцем и сложив ладони рупором.
   Аллел озадаченно наблюдала. - Что он говорит?
   Бойд расхохоталась. - Думаю, он спрашивает, каково это - жить в блюдце.
   Бойд встала и с некоторым достоинством расправила обрывки своего стеганого пальто. Аллел с трудом поднялась на ноги. - Пошли, - сказала Бойд. - Давай посмотрим, умеют ли его люди готовить так же хорошо, как твой дедушка.
   Они направились к мальчику через луг с ярко-оранжевыми цветами.
  
   - Лета. Я не могу поверить, что они пали так низко. Они стали полностью зависимы от этой искусственной биосферы. Они упали до изделий из камня и дерева...
   - Но они выжили, - сказала Ева. - Люди выжили, даже после эвакуации ксили. В мире, который заботился о них. Ты мог бы возразить, что это утопическое видение...
   - Этот их мир с Раковиной представляет собой четырехмерную сферу. Неудивительно, что они не смогли этого понять.
   Я подумал о трехмерных аналогиях. Люди Аллел были похожи на двумерных существ, вынужденных ползать по поверхности трехмерного земного шара. Дом и Раковина, миры-близнецы, были подобны линиям широты, вверху и внизу - каждая не прерывалась, каждая, по-видимому, охватывала другую. Именно так, как пытались показать диаграммы в городе.
   - Но они были способны понимать, - сказала Ева. - Спустя миллион лет люди незаметно адаптировались. Аллел обладала способностью визуализировать, мыслить в более высоких измерениях. Она могла бы понять, если бы кто-нибудь объяснил ей это. Как и предполагалось на тех диаграммах в месте, которое она называла городом. И со временем она кое-что из этого поймет...
   - Они были пойманы в ловушку, - сказал я. - В тюрьме свернутого пространства-времени.
   - Возможно, - сказала Ева. - Возможно. Но они не сдавались...
  
  

ВОСЬМАЯ КОМНАТА

  
   4 101 266 год н.э.
  
   Тил спал до рассвета.
   Он проснулся как от толчка. На кожаном клапане вигвама появился едва заметный красный отблеск.
   После всех его планов... к тому времени, когда он доберется до якоря-моста, будет уже совсем светло.
   Но, с сожалением подумал он, в этом была определенная ирония. Рассвет был слишком слабым, чтобы разбудить его - и в этом была суть проблемы.
   Солнце садилось. И сегодня Тил собирался попытаться это исправить.
   Плавным движением он соскользнул с тюфяка и встал в темноте.
   Дыхание Эрвал было ровным и безмятежным. Тил поколебался; затем наклонился и прикоснулся к животу жены, кончиками пальцев исследуя одеяло из шкуры коровы-мамочки, чтобы нащупать под ним второе сердцебиение.
   Затем он натянул одежду и выскользнул из вигвама.
   От его дыхания шел пар. Рассвет был ледяным сиянием; крыша из заснеженных облаков скрывала все виды Дома, мира в небе.
   Он тихо шел через сердце маленькой деревни. Земля была изрыта копытами коров-мамочек. Он обходил груды костяных игл и сломанных каменных орудий, проходил мимо куч лишайника и мха, собранных для кормления коров.
   Затрещал иней.
   Он беспокойно огляделся. Никто не знал, что он планировал на сегодня, и он не хотел, чтобы его заметили ранние пташки...
   Но все дюжины вигвамов молчали. Даже тот, что принадлежал Деймену, старшему брату Тила. Если бы Деймен знал, что он задумал, он бы сбил Тила с ног.
   Он обнаружил, что уходит на цыпочках, как непослушный ребенок.
   Он достиг границы деревни и пустился вприпрыжку через тундру, ему стало легче дышать. Его ровный шаг поглощал безмолвные мили, и небо едва заметно посветлело, когда он подошел к якорю-мостику.
   Сам якорь представлял собой арку высотой примерно в человеческий рост, сделанную из чего-то гладкого и молочно-белого. Первоначальное назначение сооружения было давно забыто, оно существовало еще до появления льда. Оно было невообразимо старым.
   Однако теперь к перемычке была привязана веревка. Веревка поднималась от арки и пронзала облака, как будто привязывала небо... Но Тил знал, что веревка петлей проходила мимо облаков и пересекала пространство к другому миру.
   Он приблизился к якорю мимо обернутых брезентом тюков с оборудованием для воздушных шаров. Вокруг арки сгрудились пять коров-мамочек. Напевая простые песенки, они перебирали узлы веревки своими сочлененными хоботами.
   - Отойдите от этой веревки.
   Огромные мягкие звери съежились от его голоса. В волнении они толкались друг о друга, дрожа. Их уши хлопали, а соски для кормления комично подрагивали.
   Наконец одна из коров отделилась от группы и нервно приблизилась. - П-простите, с-сэр...
   Корова представляла собой широкий, покрытый мехом цилиндр, опирающийся на похожие на обрубки ноги. Ее прямоугольная голова скорбно вращалась вокруг единственного шарового шарнира, а глаза размером с тарелку смотрели на Тила сверху вниз. Из центра массивной морды торчал раздвоенный хобот, а похожие на человеческие руки на концах развилок хобота нервно дергали друг друга.
   Другие коровы-мамочки хихикали и перешептывались.
   - Ну?
   - Простите, сэр, но сегодня... нужно передвинуть веревку. Это Со...Солнце, сэр...
   - Я знаю о Солнце. Послушайте меня: мне нужна ваша помощь. Как тебя зовут?
   - Оранжевая, сэр...
   - Что ж, Оранжевая, я собираюсь запустить воздушный шар. Пойди и принеси оболочку и снасти. Ты знаешь, что это значит, не так ли?
   - Да. Я часто помогаю с полетами. Но С-Солнце сегодня подойдет с-слишком близко... - Огромный, с отвисшими губами рот задвигался от волнения.
   - В этом и идея, - отрезал он. - Я не хочу избегать Солнца. Я поднимаюсь к нему. Хорошо?
   Другие коровы-мамочки, пораженные, зашептались между собой. Он заставил их замолчать взглядом, его дыхание участилось. Если бы они заподозрили, что он был здесь без ведома остальной деревни, они бы ему не помогли.
   Но Оранжевая пристально смотрела на него. - С-С-Солнце гаснет, не так ли, с-с-сэр?
   - Вы знаете об этом? - удивленно спросил Тил.
   - Мы живем долго, - сказала Оранжевая. - Дольше, чем люди. Некоторые из нас замечают разные вещи... Сегодня Со... солнце оранжевое. Но когда-то оно было желтым... в те дни, когда Аллел прилетела на первом воздушном шаре из Дома.
   Другие коровы-мамочки энергично закивали, на их щеках заиграли желваки.
   Тил почувствовал смутную жалость к коровам-мамочкам, ему захотелось поговорить с ними, объяснить. - Уже тогда мир остывал, - сказал он. - Моя бабушка пересекла Пропасть, чтобы найти ответ. После этого люди взволновались достаточно, чтобы построить этот мост, так что теперь мы можем путешествовать между мирами, когда захотим.
   - Но в конце концов Аллел потерпела неудачу. Солнце все еще остывает, и она не нашла ответа.
   - Но вы... исправите это, сэр?
   Тил рассмеялся. Если бы только он мог найти человека с таким воображением. - Может быть.
   Рассвет окрасил небо немного ярче. Скоро в деревне начнется оживление; ему нужно было быстро подняться в воздух...
   В карих глазах Оранжевой была странная проницательность. - Я... п-помогу вам. - Она повернулась и направилась к одной из куч оборудования для воздушных шаров. Своим сочлененным хоботом она потянула за брезент из коры.
   С замиранием сердца Тил отогнал других коров от веревочного якоря и начал проверять узлы и стойки.
  
   Утро приближалось к своему мрачному пику к тому времени, когда Тил и его неожиданная союзница собрали воздушный шар для одного человека и прикрепили его к веревочному мосту. Тил боролся со связкой спиртовых горелок, направляя нагретый воздух в коричневый полумрак оболочки.
   Наконец оболочка поднялась от промерзшей земли, вздымаясь, как проснувшийся гигант. Оранжевая напряглась, чтобы удержать его; она тревожно затрубила, когда ее потащило по земле. Тил накинул на плечи шлейку.
   Налетел порыв ветра. Воздушный шар поднялся выше, и его направляющие канаты начали царапать веревочный мост.
   Ремни безопасности впились Тилу в подмышки. Его ноги оторвались от земли.
   Оранжевая отпрянула, ее огромная голова повернулась к нему. Вскоре якорь превратился в кучку свертков, безымянных на фоне серого пейзажа.
   Тил извивался в ремнях безопасности, медленно раскачиваясь под оболочкой. Он посмотрел на юг и увидел свою родную деревню. Она выглядела как грязное пятно, усеянное вигвамами... и из одного вигвама выбежала бегущая фигура, кричащая, как рассерженное насекомое.
   Деймен, его брат. Так и должно было быть. Что ж, теперь Тила было не остановить.
   Он продолжал подниматься, и крики Деймена стихли. Вскоре слышался только скрип снастей и его собственное учащенное дыхание.
   Дальше открывался пустынный пейзаж. Это была унылая панорама красного и серого, лишенная красок и тепла умирающим солнцем. Его бабушка рассказывала о цветах ярко-оранжевого цвета, птицах, голубых, как лед, - о сотнях или тысячах людей в деревнях, расположенных так близко, что они были вынуждены бороться за ресурсы.
   Но теперь такие цвета, как синий, были для Тила лишь смутным детским воспоминанием. А в деревне Тила жило всего несколько десятков человек, и никто не знал, как далеко находятся их ближайшие выжившие соседи.
   Низкие тучи опустились на него; мир сжался до пушистого кокона. Снежинки летели ему в лицо, и он поплотнее натянул капюшон своей кожаной куртки на голову.
   Затем он ворвался в багровый солнечный свет.
   Он задохнулся от внезапной чистоты воздуха. Мороз заискрился на его щеках.
   Веревочный мост поднялся из облачного ковра под ним и грациозно изогнулся дугой через Пропасть, словно паутина между двумя мирами. Наконец, по другую сторону Пропасти он исчез во втором слое разорванного облака... слое, принадлежащем другому миру, перевернутому и находящемуся далеко над ним.
   Ландшафт верхнего мира, называемого Домом, служил миру Тила, называемому Раковиной, небом; это был сплошной потолок, покрытый перевернутыми морями, реками, лесами, ледяными шапками. Тил искал знакомые черты. Виднелись струйки дыма: костры для защиты от холода горели даже в полдень.
   Позади него раздался звук, похожий на дыхание огромного животного.
   Он повернулся и стабилизировался - и обнаружил, что его глаза наполнились оранжевым светом.
   Пропасть между Раковиной и Домом была неразрывной. Тускнеющий дневной свет двух миров затмевало Солнце, пятнистая сфера в милю в поперечнике - сфера, которая теперь извивалась и катилась по небу к Тилу...
   ...Но оно должно было пройти в милях над ним.
   Чертыхаясь, Тил трудился над своими горелками. Воздушный шар потянул его вверх, но вскоре давление ремней безопасности начало ослабевать. Он приближался к середине Пропасти: месту на полпути между мирами, где исчезала тяжесть. Он знал, что если продолжит свое восхождение, "верх" превратится в "низ"; Дом превратится из крыши в пол, а место, где родился Тил, снова станет Раковиной над Домом, миром, который знала мать его бабушки.
   Дыхание Солнца превратилось в рев.
   Он использовал мокрую тряпку, чтобы потушить горелки, пытаясь зависнуть чуть ниже зоны полной невесомости. Направляющий трос заскрипел; воздушный шар качнулся от порыва ветра, достаточно горячего, чтобы стереть иней с его лица, и он снова повернулся к Солнцу.
   Оно обрушилось на него, как кулак. Кипящий воздух вырвался с его поверхности. Его корабль подбросило, как игрушку. Его глаза высохли, как мясо в огне, и он почувствовал, как его лицо сморщилось и треснуло.
   Направляющий трос лопнул, запахло обугленной кожей. Его воздушный шар перевернулся назад раз, другой, лопнули швы. Он взревел от разочарования из-за невозможного...
   Затем воздушный шар начал падать. Он в последний раз увидел Солнце, когда оно проходило над ним, отсветы красноватого излучения пробивались сквозь щели в потрепанной оболочке.
   Он падал обратно сквозь облака. Снег бил по его обожженному лицу, пока он трудился у горелок, пытаясь заменить горячий воздух, просачивающийся из оболочки.
   Вскоре он смог разглядеть место крепления якоря, теперь окруженное километрами упавшего каната. Там была терпеливая Оранжевая, бегающая маленькими взволнованными кругами, и бородатый мужчина, стоящий там, уперев руки в бока, что-то кричащий - должно быть, Деймен, - и теперь Деймен бежал к точке, в которую он должен был упасть, примерно в миле от якоря.
   Земля расплывалась перед ним. Он закрыл глаза и попытался повиснуть, как кукла, мягкая и бескостная.
   Земля была замерзшей и невероятно твердой. Казалось, она взлетела вверх и унесла его в небо, сметая обломки его воздушного шара.
  
   Деймен принес Тила в его вигвам и бросил на подстилку. Эрвал подбежала к ним и погладила Тила по лицу.
   Переполненный чувством вины Тил попытался заговорить, но смог только застонать, когда сломанные части в его груди задвигались друг о друга.
   Бородатое лицо Деймена было маской презрения. - Почему? Ты бесполезный чертов дурак, почему?
   В горле Тила что-то булькнуло. - Я... я пытался исправить...
   Лицо Деймена исказилось, и он ударил брата тыльной стороной ладони в подбородок. Спина Тила выгнулась. Эрвал потянула Деймена за руку.
   Деймен отвернулся. Он подошел с Эрвал к открытому входу в вигвам, тихо разговаривая. Он обхватил ее щеку своей массивной рукой... а затем выскользнул из вигвама. Эрвал завязала за собой клапан.
   - Эрвал... Я...
   - Не разговаривай. - Ее голос был хриплым от плача. Она обмыла его лицо.
   Он закрыл глаза.
  
   Когда он проснулся, была ночь. Его бабушка присматривала за ним, ее лицо в дымном свете спиртовой лампы напоминало сморщенную маску уверенности.
   - Как ты?
   Тил, морщась, ощупал свои ребра. - Все еще здесь. Где Деймен?
   Аллел положила птичью руку ему на плечо. - Не здесь. Успокойся. - Она тихо рассмеялась. - Какая пара. Ты, безнадежный мечтатель... совсем как я была в твоем возрасте. И Деймен напоминает мне мою мать. Твердолобый, практичный, упрямый - такой же.
   Странный домашний акцент пожилой женщины подействовал на Тила как бальзам. Он с трудом сел; Аллел укрыла Тила одеялом из мягкой кожи поверх перевязанных ребер. - Ты не слишком сильно пострадал, - сказала она. - Просто немного расплющился. Твоя жена оставила тебе немного бульона из отварных мясных бутонов коровы-мамочки. Видишь? Давай, я тебя покормлю.
   - Спасибо...
   Аллел вытащила из-за пояса каменный нож. Этот нож принадлежал ей всю жизнь Тила; Тил знал, что это было одно из немногих воспоминаний, которые Аллель взяла с собой в свое последнее путешествие из родного мира. Теперь она использовала тупой край ножа, чтобы влить бульон в потрескавшийся рот Тила.
   - Эрвал беспокоится о тебе, ты знаешь.
   Тил печально кивнул, поглощая еду.
   - В ее состоянии это вредно для нее. - Голос Аллел был сух, как шелест листьев.
   - Знаю. Но я должен был пойти, ты же знаешь, бабушка. Я должен был попытаться...
   - Чтобы спасти мир? - Пожилая женщина улыбнулась, но не недоброжелательно. - Да, точно такой же, какой была я... Или, - продолжила она, - возможно, ты немного жестче. Я пересекла Пропасть вместе со своей матерью - это было само по себе приключение, - но я никогда бы не подумала бросить вызов самому Солнцу...
   Слезящиеся глаза Аллел вглядывались в колеблющийся свет лампы. - Между Домом и Раковиной так много различий. Знаешь, у нас не было коров-мамочек, которые могли бы нас прокормить. Только коровьи деревья. И мы говорили на другом языке. Могу тебе сказать, что мне потребовалось достаточно много времени, чтобы выучить ваш, а моя мать даже не пыталась...
   - Интересно, были ли все эти различия каким-то образом преднамеренными. Возможно, Солнцу было предназначено потерпеть неудачу. Возможно, есть план, чтобы заставить нас пересечь Пропасть, смешать нашу кровь и закалить себя...
   Тил оттолкнул нож и откинулся на свой шуршащий тюфяк. Он слышал все это раньше. - Может быть, но подобные рассуждения не помогут нам найти выход из ловушки, в которую превратился мир. Не так ли?
   Аллел мягко пожала плечами. - Возможно, и нет. Но альтернативой является невежество, которое может привести тебя только к эффектному самоубийству. Например, врезавшись в Солнце на кожаном воздушном шаре.
   Тил обнаружил, что краснеет под своими волдырями.
   - Прежде чем ты сможешь найти выход из этого мира, тебе нужно понять его природу. - Она погрозила костлявым пальцем. - Ты готов проявить немного терпения и немного подумать?
   Тил улыбнулся и приподнялся на локте.
   Аллел отставила миску с бульоном и устроилась на коврике рядом с тюфяком, скрестив ноги. - Когда я была ненамного младше тебя, моя мама взяла меня с собой на долгую прогулку в старый заброшенный город к северу от дома. И там я узнала кое-что о природе нашего мира.
   - Мир - это коробка. Мы заперлись в огромной коробке, чтобы спастись от ксили, кем бы они ни были. Но природа этой коробки весьма примечательна.
   Тил плотнее закутался в одеяло вокруг своей ноющей груди. - Продолжай.
   Аллел подняла часть кожаного коврика под собой и свернула его в грубый шар. - Вот модель мира. Давай представим, что на этом шаре живут насекомые. - Ее пальцы комично пробежались по поверхности; Тил улыбнулся. - Они совершенно счастливы в своем маленьком мирке, никогда не представляя себе тайн ни над ними, ни под ними. Да?
   - Сейчас. Я думаю, что мир, из которого мы пришли, - это плоское место, где-то... еще. Точно так же, как и остальная часть этого коврика - плоское пространство, которое продолжается вечно и содержит звезды и ксили.
   Она указала на место, где заключенный в ее паучьем кулачке шар соединялся с ковриком. - Миры должны соприкасаться, как это делают эти модели здесь. Мы должны найти такое место. Место, где ты можешь выйти из нашего мира в изначальную... дверь, через которую можно пройти.
   Тил медленно кивнул. - Да-да, я понимаю. Но где может быть такая дверь?
   - Ах. - Аллел разгладила коврик и вытянула свои иссохшие ноги. - Вот в чем вопрос. Конечно, это могло быть только в одном из старых городов, на северных окраинах миров... Но никто ни в одном из миров не знает ничего, что хотя бы отдаленно напоминало дверь. Во всяком случае, не человек.
   Аллел опустила глаза, вокруг ее рта собрались морщинки. - И есть еще один вопрос. Иногда я думаю, что было бы лучше не искать эту дверь. Мы так многого не знаем о прошлом. Почему нет? Предположим, об этом намеренно забыли. Предположим, нам не следует пытаться узнать что-либо о мире, о ксили... о самих себе. Возможно, лучше не знать...
   Но Тил не слушал. - Что ты имела в виду, "не человек"?
   Аллел улыбнулась Тилу. - Знаешь, никто здесь не обращает особого внимания на коров-мамочек. Они воспринимаются как нечто само собой разумеющееся... просто ходячие раздатчики мяса и молока, источник мышечной силы... Но когда я прилетела, они были для меня настоящей новинкой. И я потратила много времени, слушая их песни.
   - Но коровы-мамочки такие простые.
   - Может быть. Но они почти такие же древние, как человечество. Нет? И они помнили некоторые вещи, которые мы, кажется, забыли.
   Тил схватил бабушку за руку, забыв о своей боли. - Они сказали, где дверь? Скажи мне.
   - Не совсем. Успокойся, сейчас. Но... есть песня о месте, где-то на севере этого мира. Место называется "Восемь комнат".
   - Семь из этих комнат достаточно странные, говорится в песне. И когда ты найдешь свой путь через них к восьмой...
   - Что? Что в восьмой?
   Морщинистое лицо Аллел было нейтральным.
   Тил обнаружил, что разинул рот. - Я должен пойти туда, - сказал он. - Ты это хочешь мне сказать, не так ли? Я должен найти эти восемь комнат. - Он откинул одеяло.
   Тонкие руки Аллел затрепетали на плечах Тила. - Не сейчас, не так быстро. Ты никуда не пойдешь какое-то время...
   - Или вообще никогда.
   Аллел вздрогнула. Новый голос был ровным и резким; массивная фигура, закутанная в стеганую кожу, возвышалась над тюфяком Тила.
   - Деймен. - Тил откинулся назад с упавшим сердцем. - Как долго ты здесь находишься? Что ты услышал?
   - Хватит. Я удивлен, что ты не заметил, как я вошел; я чуть не задул эти чертовы лампы. - Бородатое лицо Деймена было полно суровой озабоченности. - Бабушка, тебе должно быть стыдно, что ты забиваешь ему голову этой дрянью. Брат, я говорю тебе сейчас, что ты больше не покинешь эту деревню. Никогда, пока я жив - во всяком случае, пока тебя не отправят в ссылку...
   - Черт возьми, чувак, Эрвал - хорошая женщина. - Его голос стал мягким от неосознанной зависти. - Да, хорошая женщина. И она носит твоего ребенка. Ты больше не можешь гоняться за солнечными зайчиками.
   Аллел вытерла свой каменный нож и начала чистить ногти.
   Деймен сжал плечо брата своей огромной, как коврик, рукой. - Ты просто работаешь над тем, чтобы стать здоровым. - Он выпрямился и подошел к пологу вигвама. - Прости, что я такой грубый, младший брат, - неловко сказал он, - но это для твоего же блага. - Он закрыл за собой клапан.
   Аллел сардонически хихикнула. - Итак, где я это слышала раньше? Люди всегда желают тебе добра... но мы никуда не идем, в то время как лед смыкается вокруг нас.
   Тил лег на спину и уставился в темноту за дымоходом вигвама. - Так вот оно что. Деймен никогда не выпустит меня отсюда. - Отчаяние, такое же полное, как крыша мира, накрыло его. - Значит, все кончено.
   - Не обязательно. - Голос Аллел звучал приглушенно.
   Тил повернулся, а затем начал сползать с тюфяка. - Бабушка, что ты наделала?
   Каменный нож лежал на циновке, испачканный кровью. Огромная рана рассекла лицо Аллел от виска до горла. Старуха слегка покачнулась, кровь растеклась по ее шее. - Возьми нож, - хрипло сказала она. - Я скажу, что это был ты.
   - Но...
   - Во времена моей матери тебя убили бы за это, понимаешь? Но сейчас, когда времена стали жестче, нам пришлось разработать законы, чтобы контролировать друг друга. Так что они будут цивилизованными... Они изгонят тебя. Как и сказал Деймен. Ты можешь идти, куда хочешь.
   - Но...
   - Никаких "но". Я прослежу, чтобы об Эрвал позаботились. - Она резко наклонилась вперед. - Возьми нож, - прошептала она. - Сделай это.
   Невольно она вскрикнула. Кровь запеклась у нее на губах.
   Снаружи вигвама послышались бегущие шаги, лампы, крики. Тил пробрался по коврику и обнял худые плечи...
   ...и схватил нож.
  
   Они позволили ему оправиться после падения с воздушного шара. Они дали ему костюм из стеганой кожи, емкости для воды, кремни, моток веревки... они не хотели думать, что посылают его на верную смерть.
   Хотя, конечно, именно это они и делали.
   В последнюю ночь Эрвал пришла в его охраняемый вигвам. Она сунула ему в руки сверток, завернутый в кожу, а затем плюнула ему в лицо и поспешила прочь.
   Тилу было двадцать лет. Он почувствовал, как что-то мягкое умирает внутри него.
   Внутри шкуры был нож его бабушки, очищенный от крови. Тил засунул его за пояс и попытался уснуть.
   На рассвете большая часть деревни вышла посмотреть, как он уходит. Тил уставился на вялые лица, на детей с руками и ногами, похожими на прутики, а за ними - на скопление потрепанных маленьких вигвамов, груды лишайника, наполовину разделанную тушу коровы-мамочки. Когда-то, думал он, мы могли строить миры. Мы даже построили этот мир-коробку. Теперь: теперь, посмотрите на нас.
   Не было никаких признаков Деймена, или Эрвал, или Аллел.
   Тил отвернулся, натягивая капюшон от холода.
   К тому времени, как он миновал якорь-мостик, у него уже болели ноги. Не было желания восстанавливать мост к миру, и веревка лежала скомканная на морозе.
   Ему казалось, что он идет по огромной плохо освещенной комнате. Мертвый вереск осыпался у него под ногами, серый в красноватом сумраке. Над ним была зеркальная крыша дома, такая же унылая, как земля под ним.
   Ветер гулял по плоскому ландшафту. Он шел, пока ноги не онемели от усталости.
   Когда наступила ночь, он забился под высохшее коровье дерево и сосал кислое молоко из его сосцов на коре. Затем он зарылся в грубую подстилку из листьев, прижимая каменный нож к груди и решив ни о чем не думать до рассвета.
   Зашуршал ветер. Теплое дыхание с приятным запахом.
   Он резко проснулся и выбрался из своего гнезда. В беззвездном мраке неуверенно парила огромная фигура.
   Он протянул нож обеими руками. - Кто это?
   Голос был плохо поставленным, мягким и бесконечно обнадеживающим. - Это я... Оранжевая. Мне так жаль тебя будить...
   Тил глубоко вздохнул и опустил нож. Он поймал себя на том, что тихо смеется, его глаза увлажнились. Как нелепо.
   Оранжевая придвинулась ближе к коровьему дереву, и Тил зарылся в ее теплую шкуру.
   После этого он проспал большую часть ночи.
  
   Утром он позавтракал из пищевых сосков, расположенных на нижней части тела Оранжевой. Там были соски для молока и воды, а также мясные бутоны, которые можно было отламывать, не причиняя Оранжевой дискомфорта.
   Они отправились в путь сразу после рассвета, и Тил жевал еще теплый бутон. На Оранжевой была корзина в форме седла, в которую Тил сложил свои скудные пожитки.
   Утро было прохладным, но сравнительно ясным, и Дом казался сияющим ковром над головой. Тил почувствовал, что его настроение немного улучшилось.
   - Оранжевая... почему ты последовала за мной?
   - Твоя ба...бабушка сказала мне, куда ты идешь. Поэтому я решила последовать.
   - Да, но зачем?
   - Чтобы... помочь.
   Он улыбнулся и запустил руку в жесткие волосы у нее за ухом. - Что ж, я рад, что ты здесь.
   В тот вечер Оранжевая использовала свой сочлененный хобот, чтобы набрать пригоршни мха. Она намазала им его ноющие ступни, а затем облизала. - Моя... слюна обладает целебными свойствами, - сказала она.
   Тил прижался спиной к ее меху. - Да, - сказал он. - Спасибо тебе...
   Краснеющий мир исчез, и он заснул.
  
   Они прибыли в заброшенный город.
   Тил прошел через арки, в низкие цилиндрические здания. Стены были гладкими, как кожа, и тонкими, как нож, без признаков возраста. Но внутри было темно и пахло плесенью.
   Они уныло шли дальше.
   - Бабушка рассказала тебе, что я пытаюсь найти?
   - Да. Во... восемь комнат.
   - Проблема в том, что я понятия не имею, как туда добраться... или даже как мы узнаем это, когда найдем. Мы идем наугад.
   Оранжевая прошипела: - Из ис-историй, которые я слышала, ты... поймешь это, когда увидишь...
   Тил внимательно посмотрел на нее. Была ли нотка веселья в этом неуклюжем голосе?
   - Какие истории? О чем ты говоришь?
   Но огромная круглая морда было пустой.
  
   На пятнадцатый день... или, может быть, на шестнадцатый... на них обрушилась снежная буря.
   Это была движущаяся стена, которая достигала облаков. Мир Тила превратился в размытое пятно из огромных хлопьев; воздух был почти непригоден для дыхания.
   - Мы должны... должны продолжать двигаться, - протрубила Оранжевая. Он зарылся лицом в ее покрытый снегом мех. Она обхватила его за плечи своим хоботом. - С... следуй за мной, - сказала она. - Мы найдем... восемь комнат...
   Он закрыл глаза и продолжал бороться.
  
   Буре потребовались дни, чтобы утихнуть.
   Тил проснулся в мире, погруженном в тишину из-за снега. Отряхнув одежду, он сел, чтобы осмотреться.
   Оранжевая смотрела прямо перед собой, ее пальцы взволнованно шевелились.
   - Что... - Тил прищурился в том направлении, куда она смотрела, на север, освещенный красным светом.
   На горизонте что-то было: темное пятно среди снега.
   Строение.
   Это был куб со сторонами примерно в половину человеческого роста. Стены были цельными, за исключением единственной большой двери, расположенной на южной стороне.
   Все сооружение парило примерно на расстоянии вытянутой руки от земли.
   - П-песни, - прошипела корова-мамочка. - Это то, что... описывается в песнях...
   - Восемь комнат, - вздохнул Тил. - Ты была права. Это безошибочно.
   Оранжевая задрожала; он с любопытством изучал ее. Она была парализована страхом... но она знала, куда смотреть. Он подумал о поколениях коров-мамочек, которых использовали и презирали люди, для служения которым те были созданы, но они все это время накапливали знания, своего рода храбрость.
   Он с беспокойством подумал, как много еще можно узнать о мире.
   Он, спотыкаясь, поднялся на ноги, затем похлопал Оранжевую по боку. - Давай, - сказал он. - Еще немного...
   Оранжевая не подходила к конструкции ближе, чем на несколько шагов. Тил подошел один. Он опустился на колени в снег и просунул руку под куб. - Должно быть, требуется ужасно много горячего воздуха, чтобы удержать это...
   Тил подошел к двери и осторожно толкнул ее. Он почувствовал, как у него сжалось в груди.
   Оранжевая заскулила и уткнулась глазами в свой хобот.
   Он широко распахнул дверь. Интерьер был бледно-голубым.
   Тил не видел голубого десять лет.
   Смаргивая слезы, он поднялся в комнату.
  
   Они провели ночь под крышей впервые со времени изгнания Тила. Он проснулся в относительном тепле и неторопливо позавтракал водой и похожим на сыр бутоном.
   Потребовалось немало уговоров, чтобы заставить Оранжевую забраться в комнату.
   - Бояться нечего - это просто большой вигвам.
   - Нет, это... не...
   - Ну, может, и нет...
   Теперь она неловко съежилась в центре комнаты, стоя в собственных грязных следах.
   Тил осмотрел комнату. Он обнаружил, что она пуста, если не считать чего-то вроде кронштейна для лампы, прикрепленного к потолку. Из всех четырех стен вели двери - даже люки в полу и потолке.
   Двери смотрели на него пустыми глазами.
   Он провел руками по голубым стенам. Материал был теплым, слегка податливым - неприятно похожим на кожу. Он подумал о том, как гладил живот своей жены через мягкое кожаное одеяло.
   Он отогнал этот образ.
   Он достал моток веревки из корзины Оранжевой. Он обвязал один конец вокруг своей талии. - Вот, - сказал он. - Не отпускай это. Если не получишь от меня вестей... через некоторое время, попробуй вытащить меня обратно. Понимаешь? И что бы ни случилось, возвращайся и расскажи моей бабушке, что ты видела. Хорошо?
   Огромная голова опустилась. Он погладил ее хобот, один раз.
   Он повернулся к двери напротив входа в куб. Оранжевая вздрогнула, наблюдая за ним. - Итак, - подумал он, - логика подсказывает мне, что за этой дверью ничего нет. Только другой выход, в снег.
   Верно?
   Он толкнул дверь. Она открылась плавно, как мышца.
   За ней была еще одна комната. Она была как зеркальное отражение первой: голые стены, единственная подвесная лампа, повсюду двери.
   Может быть, это действительно было отражение.
   Нет, это было глупо. Он оглянулся на дрожащую коричневую массу Оранжевой. Во второй комнате Оранжевой не было... и Тила тоже, если уж на то пошло.
   Он шагнул в дверь.
   Что ж, пол казался достаточно твердым... и воздух был просто воздухом.
   Вся его интуиция подсказывала ему, что он должен был парить на высоте пояса где-то за пределами коробчатой конструкции. Вместо этого он был здесь...
   Он рассмеялся. Значит, старая песня Аллел была неправильной. Чудо второй комнаты заключалось не в том, что в ней было, а в том факте, что она вообще там была.
   Потянув за веревку из скрученной кожи позади себя, он толкнул дверь в левой стене второй комнаты. За ней была третья комната, еще одна копия первой.
   Он решил, что не удивлен.
   Более уверенно он прошел через третью комнату и толкнул дверь слева от себя. За ней он, вероятно, найдет четвертую комнату, образующую квадратный ряд комнат, а затем он сможет снова повернуть налево, чтобы найти дорогу вокруг квадрата обратно к Оранж...
   Четвертая комната не была пустой. В ней была Оранжевая. Она смотрела влево от себя; она держала грязную веревку, которая тянулась вперед через открытую дверь.
   Она повернула к нему голову с широко раскрытыми от удивления глазами.
   Он отпрыгнул, дрожа. Мог ли он перепутать комнаты?
   Лихорадочно соображая, он снял с пояса нож Аллел и осторожно положил его на пол в комнате Оранжевой. Затем он прошел обратно через третью и вторую комнаты.
   В первой комнате Оранжевая стояла лицом к нему. - Успокойся, - рассеянно пробормотал он ей. - Все в порядке...
   Дверь слева от нее была приоткрыта. Каменный нож лежал на полу, прямо внутри первой комнаты. Он подошел, поднял его и засунул за пояс.
   Что ж, он казался настоящим. Теперь ножей было два?
   Он снова обошел третью комнату. Ножа за дверью не было... конечно.
   Так что четвертой комнаты, чтобы составить квадрат, не было.
   Он сел на голый пол третьей комнаты и закрыл глаза. Если он не будет осторожен, странность этого места ошеломит его.
   Он открыл глаза. Он задумчиво посмотрел на люк в потолке третьей комнаты. Несомненно, он вырвался бы из этого странного круга, если бы поднялся еще на один уровень.
   Он выпрямился. Кронштейн лампы был просто вне пределов его досягаемости, но он обнаружил, что если он - подпрыгнет - то сможет просто ухватиться за него обеими руками.
   Он повис там мгновение, слегка раскачиваясь, шрамы от ожогов на груди слегка зудели. Затем он выгнулся дугой назад, выбросил обе ноги вперед и ударил ими в люк на крыше.
   Тот откинулся с мягким стуком. Еще один взмах, на этот раз одной рукой, и Тил ухватился за край рамы люка. Втащить себя затем в комнату было просто. Веревка Оранжевой волочилась за ним.
   Четвертая комната была пуста - еще одна копия первой, с обычной лампой и шестью выходами. Он сделал несколько глубоких вдохов и позволил своему колотящемуся сердцу успокоиться; а затем, с некоторой уверенностью - конечно, больше в него ничего нельзя было бросить - он шагнул вперед и толкнул дверь.
   Он чуть не вскрикнул.
   Через дверь в стене он снова заглянул в первую комнату - но вся комната была опрокинута набок. Оранжевая выглядела так, словно она цеплялась за стену, как огромный волосатый паук. От ее туловища тянулась веревка, выходящая из двери перед ней.
   Он поспешно захлопнул дверь, борясь с внезапной волной тошноты. Предположим, он шагнул бы вперед... Наверняка бок внезапно опустился бы, и он упал бы во весь рост на бедную Оранжевую. И если бы она подняла глаза, когда он стоял там, увидела бы она, что он торчит боком в воздух, как вытянутая рука?
   На этот раз он даже не пытался придумать объяснение. С некоторой неохотой он повернулся и направился к двери напротив Оранжевой. Что дальше? Неосознанно он вытащил из-за пояса свой каменный нож.
   Он открыл дверь.
   Это была восьмая комната.
   Впервые за сто тысяч поколений звездный свет попал в глаза человека.
  
   Оранжевая не могла определить время.
   Она даже не умела считать настолько хорошо, чтобы следить за ударами своего сердца. Держась за веревку, она напевала себе под нос песенку.
   Она пела ее снова и снова, все быстрее.
   Веревка, несомненно, провисела слишком долго. Дрожа, она прошаркала к открытой двери и высунула одно большое ухо.
   Тишина.
   Он был мертв?
   Ее руки дрожали от беспокойства, она начала тянуть веревку на себя. На конце был груз, который двигался неравномерно, а затем раздался удар и веревка ослабла, как будто груз упал на значительное расстояние.
   Она ждала, призывая тишину выдать свои секреты. Но она не осмеливалась выйти за эту дверь.
   Она снова начала дергать за веревку. Теперь она двигалась легко. Наконец в дверях появилось обмякшее тело Тила, все еще сжимавшего бабушкин нож.
   Его глаза были открыты. Они смотрели сквозь нее и стены на... что-то, что заставило ее вздрогнуть.
   Она прижала его к теплу своего живота и смочила его лицо антисептической слюной, страстно желая, чтобы он проснулся.
  
   Она ждала в этом чужом месте несколько дней.
   Дыхание Тила было ровным, но его глаза ни разу не моргнули. Голод урчал в ее собственном животе. Скоро она даже не сможет его покормить...
   Наконец она завернула его лицо в капюшон и с трудом взвалила мужчину и его инструменты на свою широкую спину. Своими нежными пальцами она открыла вход.
   Она вышла в метель.
   Выгибая туловище над своим драгоценным грузом, она прокладывала себе путь сквозь бурю, спотыкаясь, когда ее огромные обрубки ног увязали в сугробах и жиже.
   Метель не прекращалась. Она обнаружила, что даже не замечает смены дня и ночи.
   Наконец она в изнеможении опустилась на колени. Она опустила Тила на снег. Его губы были серыми.
   Снежинки, похожие на плоские камешки, незаметно били по ее огромным глазам. Итак, она потерпела неудачу, и Тил умрет...
   Она подняла хобот и проревела свой вызов. Затем она поискала среди вещей Тила его каменный нож.
   Отойдя от Тила, она взяла нож обеими руками, направив его острием к себе, и обхватила пальцами рукоятку.
   Затем она резко ткнула острием себе в грудь и провела им вниз по животу, насколько смогла дотянуться.
   Боль была поразительной. Это казалось несправедливым.
   Она уронила нож и обхватила руками разрезанную плоть. Затем она зашаркала к Тилу, оставляя полосу, похожую на кровавую улитку.
   Она накрыла его своим разорванным телом, позволяя мягкому веществу внутри хлынуть на него. Из последних сил она высоко подняла голову, чтобы убедиться, что Тил весь в ней. Затем она отпустила его. Ее голова упала вперед, и теперь снег был таким же успокаивающим, каким когда-то было туловище ее матери.
   Ее тело было спроектировано, начиная с клеточного уровня и выше, для служения людям; и теперь, она знала, оно совершало последнее чудо. Насыщенная кислородом кровь омыла бы потрясенного мужчину, как околоплодные воды, в то время как ее внутренние органы, ставшие теперь независимыми полуразумными существами, собрались бы вокруг него в этой чрезвычайной ситуации и защищали бы его от холода столько, сколько ему было нужно.
   Она почувствовала, что ее мысли распадаются на части.
   Ее мать шла к ней по снегу. Она несла на спине Солнце, но оно не было оранжевым, старым, увядающим, как настоящее Солнце. Оно было желтым, и от него таял снег.
  
   Аллел услышала крики из темноты своего вигвама.
   В эти дни никто не кричал. Солнце никогда не светило ярче, чем в сумерках ее юности, так что кричать было не о чем.
   Кроме...
   Она размяла затекшие старые ноги и поднялась со своего кожаного коврика. Снаружи Дом напоминал окровавленный плот, плывущий по пейзажу. Солнце было достаточно ярким, чтобы щипать ее слезящиеся глаза, а ветерок колол шрам, рассекающий ее лицо пополам.
   Все волнение было на севере маленького поселения. Она увидела своего внука Деймена, стоящего там, массивного и мешающего. Несколько других жителей деревни шли к Деймену, тупое любопытство освещало их серые лица.
   Кто-то протиснулся мимо Аллел: Эрвал, жена Тила. Когда она поняла, что происходит, Эрвал бросилась бежать.
   Это был он. Так и должно было быть. Он выжил и вернулся. Аллел ковыляла по ледяной грязи.
   Деймен услышал приближение Эрвал. Он повернулся и раскинул руки, чтобы поймать ее. - Нет! Игнорируй его. Не причиняй себе больше вреда...
   Позади них одиноко стояла безмолвная фигура. Аллел прищурилась, но с трудом разглядела лицо.
   Эрвал погрозила своим маленьким кулачком. - Держись подальше отсюда. Держись подальше! Я потеряла своего ребенка из-за той боли, которую ты причинил мне, ты... безумец. Держись от меня подальше. - Затем она намеренно притянула голову Деймена к себе и поцеловала его прямо в губы. Тил наблюдал за этим без каких-либо признаков эмоций.
   Деймен обнял Эрвал за плечи и повернулся к Тилу. - Тебе придется держаться подальше, брат, - печально сказал он. - Здесь тебе делать нечего. Ты изгнанник.
   Аллел шла рядом с Дейменом, задыхаясь от напряжения. Это было самое большое расстояние, которое она прошла от своего вигвама с момента травмы. - Почему? - спросила она. - Зачем беспокоиться, Деймен? Он уже потерял свою семью - потерял все. Что еще ты можешь с ним сделать? - Она оглядела дюжину жителей деревни, столпившихся вокруг них. Они были воплощением жалкого безразличия, их глаза были большими и вялыми на истощенных лицах. Младенец слабо плакал у сморщенной груди своей матери. - Мы подошли к концу. Кого это теперь волнует?
   Деймен с сомнением нахмурился. Затем он повернулся и повел Эрвал прочь.
   Остальные жители деревни вернулись к своим делам.
   Аллел осталась одна.
   В сгущающейся темноте Тил казался незаметно... измененным. Аллел подошла к нему, обхватив себя худыми руками.
   - Расскажи мне, что ты видел. Расскажи мне, что было в восьмой комнате.
   Тил улыбнулся.
  
   Дальняя стена восьмой комнаты, по его словам, была большим окном. Он осторожно шагнул в дверь - и затем другие стены кубической комнаты стали четкими.
   Одетый в шкуры и размахивающий каменным оружием, человек снова смотрел из пещеры на звезды.
   Звезды были невообразимо далекими точками света... гораздо дальше, чем расстояние между Раковиной и Домом. Он поворачивался все вокруг и вокруг, переступая через веревку, которая вела обратно к Оранжевой. Не было никаких признаков мира, из которого он вышел; хрустальная шкатулка висела в пространстве.
   Постепенно он начал различать узоры.
   Вон там, справа, виднелся огромный звездный шар, аккуратный, как бутон с мясом коровы-мамочки, но он догадался, что этот звездный бутон был больше миллиона его миров. Над его головой виднелись фрагменты кубической решетки, задрапированные струйками фиолетового газа... а позади него, что было самым впечатляющим из всех, секстет разноцветных звезд, которые явно вращались вокруг пустого центра. Огромные огненные арки прыгали между поверхностями сестер.
   Там были звездные петли, звездные узлы, звезды в простынях, похожих на плащи бога.
   Он вспомнил, как Аллел описывала звезды в старые времена, беспорядочно разбросанные, как семена. Что ж, с тех пор, как люди спрятались, кто-то перестроил Вселенную.
   ...Что-то двигалось мимо звезд. И снова...
   Безымянные объекты, черные, как ночь, двигались вокруг него. Они гладили этот хрупкий контейнер, как руки огромного родителя.
   Он не чувствовал угрозы. В их жестах было ощущение уверенности, радушия.
   Мне суждено было быть здесь, внезапно осознал он. Аллел была права: мир заморожен по замыслу. Он выплюнул меня, и эти существа ждали меня.
   Полдюжины фигур теперь отделились от его ящика и собрались вместе в огромное размытое пятно, проплывающее мимо звезд. Они двигались мимо и сквозь друг друга, все быстрее, сплетаясь в тугой узел тьмы, а затем, в брызгах призматического света, они улетели... куда-то еще.
   Они покончили со Вселенной, покинули ее. Но они кое-что оставили позади.
   Это был корабль. Он уткнулся носом в его коробку, огромная скорлупа, достаточно большая, чтобы вместить его деревню и еще сотню других. Вселенная будет принадлежать ему.
   Звезды начали вращаться, как искры в огне. Они накренились, подавляя его.
   Его следующим воспоминанием было то, как он выползал из трупа коровы-мамочки.
  
   Аллел перенесла тяжесть тела на негнущиеся ноги. - Корабли ксили, - прохрипела она. - Это то, что ты видел. Корабли похожи на щиплющие пальцы. - Она слабо кашлянула, чувствуя, как холод уходящего дня проникает в ее плоть. - Послушай. Я знаю, чем ты пожертвовал, чтобы сделать это. Я знаю, что ты потерял все, что было для тебя важно... Но, Тил, ты спас нас всех.
   Она протянула руку к своему внуку.
   Тил никак не отреагировал. Аллел нервно опустил руку.
   - Ты знала, что я найду, не так ли? - холодно спросил Тил. - Ты подозревала правду о нашей истории - о нашем полном поражении от ксили.
   Аллел вздохнула и скрестила руки на своей впалой груди. - Да. Правда о прошлом скрывалась от нас так долго и так хорошо, что это должно было быть болезненно. История, которую я узнала, когда была маленькой, была утешительной: ксили как мародерствующие монстры, стремящиеся уничтожить нас; наша доблестная борьба и почетное поражение. Утешительный миф.
   - Я много думала об этой истории... и увидела за ней правду.
   - Мы были слабой и глупой расой. Мы напали на ксили, не в силах вынести их превосходства. Мы потерпели поражение. Но мы продолжали бы нападать на них, пока не были бы уничтожены.
   - И поэтому ксили заперли нас, как непослушных детей... для нашего же блага. Прямо как старший брат, да? Это нелегко принять.
   - Нет, это не так, - пробормотал Тил. - Мы не строили этот мир для того, чтобы спастись от ксили. Ксили построили его, чтобы спасти нас от самих себя.
   Аллел изучала его пустое лицо. Она подумала о том, как увидит звезды: о пробуждении в месте без крыши над миром.
   Но, конечно, замерзшие земли на севере сделали звезды для нее такими же недостижимыми, как и ее собственная потерянная юность.
   - Хорошо. - Она вытерла влагу с глаз. - Пойдем в мой вигвам. У меня есть еда. И одеяла.
   Она повернулась и заковыляла обратно к себе домой.
  
   Там была прозрачная коробка высотой в половину человеческого роста. Она висела в космосе, на орбите вокруг остывающей звезды - белого карлика, очевидно, забытая и бесцельная. Это не имело бы никакого мыслимого значения в долгих сумерках Вселенной... если бы она не занимала место Земли, давно исчезнувшей первоначальной родины человека, давно поглощенной своим собственным солнцем.
   Один квакс однажды посетил это место. Он был озадачен. Коробка, очевидно, была одной из трехмерных граней гиперкуба, простирающегося в свернутое пространство. Возможно, это были ворота, интерфейс к какой-то карманной Вселенной. Подобные устройства были созданы ксили где-то еще в Галактике.
   Но почему здесь, в разрушенной колыбели человечества?
   Кваксы разместили маркеры квантовой неразделимости вокруг коробки. Кваксы были связаны с маркерами одиночными квантово-волновыми функциями, призрачными нитями, протянувшимися на световые годы, и они разбросали миллионы маркеров по пространствам, когда-то населенным людьми.
   Наконец в коробку вошел человек по имени Тил. Он уставился, разинув рот, на звезды. Он был изможден, грязен и одет в обработанную древесную кору; веревка, привязанная к его поясу, змеилась за угол и вела в другую Вселенную. Через некоторое время веревка натянулась, и обмякшее тело Тила потащили прочь.
   Маркеры неразделимости выдали свои предупреждения. Квакс, словно паук, пополз по квантовой паутине к коробке - но прибыл слишком поздно; коробка была пуста. Квакс зашипел, оседая в пространстве подобно сгущающемуся туману.
   С терпением, рожденным миллионами лет, он приготовился подождать еще немного.
   Событие распространилось, как нежно-голубая краска, по связанным квантовым явлениям, из которых состояло существо Пола. На месте Земли снова был человек: но человек одинокий, слабый, усталый, близкий к растворению. Пол, подобный богу, размышлял над последствиями в течение невообразимого промежутка времени.
   Затем он принял решение. Он восстановил свое сознание; квантовый драгоценный камень заплясал на прозрачных стенах восьмой комнаты.
   История возобновилась.
  
   - Аллел была права, - сказал я. - Поражение, заточение ксили было полным. Невыносимо. Какой унизительный сценарий.
   - Возможно. Люди как элои для морлоков ксили.
   - ...Элои?
   - Неважно. Другое пророчество, намного старше моего...
   Внутри клетки гиперсферы история человечества, казалось, закончилась. Но ритмы жизни сохранялись, а с ними и нежелательное стремление выжить...
  
  

БАРИОННЫЕ ПОВЕЛИТЕЛИ

  
   4 101 284 год н.э.
  
   Эрвал откинула промасленный клапан вигвама. Нагретый, влажный воздух хлынул в метель, мгновенно превратившись в туман.
   Дремавший Деймен что-то проворчал и поглубже зарылся в свою груду мехов.
   Эрвал поплотнее закуталась в меха коровы-мамочки, шагнула в снег - его у стен вигвама набралось около трех футов глубиной - и разгладила клапан. Сжимая в руках ведро с помоями, она в замешательстве огляделась. Мир, казалось, сжался вокруг нее до размеров маленькой серой сферы; редко раньше она видела такой густой снег. Хлопья прилипали к ее векам, и она уже чувствовала, как пушок на верхней губе становится жестким от холода. Опустив голову, она начала пробираться сквозь метель.
   Где-то над облаками, с тоской подумала она, было Солнце, все еще наматывающее свою все более бессмысленную спираль между мирами.
   Снег уже пропитал ее леггинсы и начал примерзать к коже. С чувством срочности она с трудом переставляла ноги по снегу, волоча за собой ведро с помоями. Вскоре вигвам скрылся из виду; остальная часть деревни оставалась скрытой снежными стенами, так что ей пришлось пробираться только по памяти.
   Наконец она добралась до центральной рощи коровьих деревьев в деревне. На несколько минут она прислонилась к дереву, вдыхая воздух, который казался густым от снега. Затем начала голыми руками раскапывать сугробы у основания дерева, в конце концов обнажив твердую коричневую землю. Она вылила содержимое своего помойного ведра на корни коровьего дерева и плотно прижала отходы к дереву. Затем она устало выпрямилась и начала выбирать наиболее зрелые почки дерева, набивая ими карманы. Мясные почки были маленькими, твердыми, анемичными; она откусила одну, почувствовав кислинку.
   Сквозь бурю к ней приближался сельский житель. Сначала Эрвал разглядела только размытые лохмотья на фоне снега, но сельский житель заметил Эрвал и, наклонившись навстречу ветру, направился к ней.
   Эрвал крикнула: - Добрый день!
   Из-под объемистого капюшона донесся приглушенный, ломкий смех; затем капюшон откинулся, открывая тонкие, красивые черты Суры, жены Борста. - Вряд ли это так, Эрвал. - Сура сама протащила свое ведро с помоями по сугробам; теперь она вываливала свои отходы рядом с ведром Эрвал. Пока она работала, бесформенное меховое одеяло Суры распахнулось, и Эрвал разглядела сверток, подвешенный к ее тонкой груди, перевязь из кожи, из которой торчали крошечные ручки, маленькая голая ножка. Эрвал нахмурилась; обнаженная плоть ребенка казалась синеватой.
   Как только Сура закончила, Эрвал приблизила свою голову к голове девочки. - Как дела, Сура? Как поживает твоя семья?
   - Борст болен. - Сура улыбнулась, ее глаза странно заблестели. - Его легкие не прочистятся, он едва может стоять. - Она рассеянно похлопала сверток у себя на груди.
   - Сура, ты позволишь мне посетить твой вигвам? Дома только я и Деймен...
   - Спасибо, подруга, но я уверена, что справлюсь сама. - В светлых глазах девушки снова появился тот же веселый блеск, и она откинула прядь волос с высокого лба. - Ребенок - это обуза, но она такое утешение.
   - Уверена, что это так, - спокойно сказала Эрвал. Боль от потери ее собственного ребенка - мертворожденного вскоре после первого таинственного путешествия Тила прочь из деревни - была слишком давней, чтобы что-то значить сейчас, и тот печальный факт, что она и Деймен оказались неспособны завести еще одного ребенка, стал казаться тривиальным по сравнению с огромной трагедией, обрушившейся на их маленькое сообщество.
   - Как ребенок? Ты позволишь мне?.. - Эрвал приоткрыла одеяло Суры всего на несколько дюймов, отогнув полоски, чтобы снег не попал на ребенка, и провела пальцами по горячему свертку. Сура наблюдала за происходящим, на ее губах блуждала рассеянная улыбка. Дыхание ребенка было быстрым, прерывистым; крошечные ручки были словно вырезаны изо льда. - Сура, ты должна отнести ребенка в вигвам. Укрой ее. Я боюсь, что у нее замерзли конечности...
   - Ей нужен воздух, - сказала Сура высоким голосом. - В вигваме так затхло.
   Эрвал пристально посмотрела Суре в глаза. Ее кожа была гладкой, но под глазами залегли темные круги. Сура сама была чуть больше ребенка. - Сура, - настойчиво сказала Эрвал, - ты плохо соображаешь. Ребенку слишком холодно.
   Мимолетная улыбка испарилась. Сура обиженно оттолкнула руки Эрвал и начала лапать малышку. - С ней все будет в порядке. - Она обхватила одну крошечную ручку своей и начала энергично растирать.
   - Сура, осторожнее, прошу тебя.
   - Ей просто нужно согреться...
   Раздался тихий треск, как будто треснула тонкая корка льда.
   Эрвал знала, что это был звук, который она будет помнить до конца своих дней.
   Голова Суры дернулась вниз; ее челюсть, казалось, отвисла, мышцы на щеках расслабились. Эрвал, с ужасом наблюдавшая за происходящим, почувствовала, что вот-вот упадет в обморок; ей показалось, что она видит всю эту картину - Суру, ребенка и снег - с большого расстояния.
   Сура разжала ладони, обхватившие ребенка. Оторванные пальцы лежали, как крошечные драгоценные камни, на мозолистой плоти Суры. Ребенок захныкал, прижался к матери. Сура отдернула руки, так что замерзшие кусочки плоти упали на снег. Она поплотнее завернула одеяло и побежала, не обращая внимания на падающий снег.
   Эрвал наклонилась и подобрала крошечные пальчики, фрагменты ладони и запястья.
  
   Когда она вернулась в вигвам, Деймен уже проснулся. Завернувшись в одеяло, он деревянными щипцами держал над огнем котелок с водой и хмуро смотрел на приготовления Эрвал для питья. Потревоженный дым от костра клубился вокруг стен вигвама в поисках вентиляционного отверстия на вершине.
   Эрвал, закутанная в свои меха, чувствовала себя чем-то нечеловеческим, гигантским животным, вторгшимся в это теплое место. Она откинула меха, стянула замерзшие леггинсы и прижалась к огню; Деймен обнял ее тяжелой рукой, пока дрожь не прекратилась. Когда вода закипела, Деймен вылил ее на кусочки коры коровьего дерева. Эрвал отхлебнула жидкий, дымящийся чай.
   Затем она разжала ладонь.
   Деймен поднял один крошечный пальчик. Его лицо посерело, он изучал крошечный ноготь, бескровное окончание костяшки. Затем он взял у Эрвал остальные фрагменты и бросил их в огонь. - Чей ребенок?
   - Борста и Суры; я встретила ее у дерева с ее помоями. Я должна пойти к ней, Деймен.
   - Хочешь, чтобы я пошел?
   - ...Нет. Думаю, будет лучше, если я пойду одна. Ты сохраняешь тепло в вигваме. - Она отпила чаю, ей очень не хотелось снова надевать меха. - Деймен, так дальше продолжаться не может. Каждый год хуже предыдущего. Подозреваю, что деревья начинают умирать, и даже коровы-мамочки не бессмертны.
   - Я знаю, любимая. Но что мы можем сделать? Мы должны выжить, пока не взойдет Солнце, а потом...
   - Но что, если оно не восстановится? Оно работает хуже со времен твоей бабушки. Аллел сама нам об этом сказала. А сейчас... Деймен, сейчас только ранняя осень, но метель совсем слепая; если мы будем неосторожны, вигвамы может занести снегом еще до конца зимы. - Она поежилась, представив крошечные очаги тепла, затерянные в снегу, людей внутри, задыхающихся, остывающих, зовущих друг друга.
   - Солнце восстановится, - устало сказал Деймен.
   Она настойчиво добавила: - Но нам не обязательно ждать здесь смерти. Тил сказал...
   - Нет. - Он покачал своей массивной головой, его седая борода скользнула по груди.
   - Но он сказал нам, что отсюда есть выход, - настаивала она. - Восемь комнат. Он нашел их, увидел. Твоя бабушка поверила ему.
   - Аллел была глупой старухой.
   - И Тил вернулся туда. Он сказал, что оставит след для всех нас. Может быть, если...
   Он обнял ее обеими руками. - Эрвал, мой брат был сумасшедшим. Он причинил тебе боль, дрался со мной... Он потерял свою жизнь ни за что. Но теперь все кончено. Он ушел, и...
   - Что, если он выжил?
   - Эрвал...
   Она вздохнула, отстранилась от него и начала натягивать леггинсы на все еще холодные ноги.
   Деймен сидел молча, уставившись на огонь.
  
   Пробираясь сквозь снег, Эрвал услышала странные обрывки песни. Мелодии, мягкие, гармоничные и печальные, разносились ветром, и сначала она подумала, что видит сон. Затем из снега показался вигвам Суры. Перед ним она различила ряд невысоких холмиков, примерно с себя ростом. Время от времени из холмика поднимался хобот, две почти человеческие руки на его раздвоенном конце переплетались, и постепенно песни становились отчетливее.
   Наконец Эрвал узнала древние песнопения коров-мамочек.
   Пять коров, почти все стадо деревни, были сгруппированы в плотный круг примерно вокруг шестой; последняя лежала в центре круга, и Эрвал увидела, что из ее туши на снег вытекла какая-то вязкая жидкость. Она откинула капюшон. - Сэнд? Ты здесь?
   Одна из коров-мамочек подняла голову; под снежной шапкой приземистый цилиндрический череп поворачивался на шейном суставе, а глаза размером с тарелку уставились на Эрвал. - ...Я здесь, Эрр-ваал...
   Эрвал запустила пальцы в лохматый мех, покрывающий морду Сэнд. С детства Эрвал любила Сэнд. - Что не так? Почему вы собрались здесь?
   Сэнд застонала и потерла тонкими пальцами снег перед собой. - Это Кейл. Мы... поем для нее...
   - Поете? Но почему?..
   Сэнд закрыла глаза.
   Эрвал повернулась, чтобы осмотреть тело в центре группы. Кейл была молчалива, совершенно неподвижна, и когда Эрвал запустила свои пальцы в мех, она почувствовала лишь слабеющее тепло.
   Как такое могло случиться? Коровы-мамочки в наши дни редко размножались - кормов было слишком мало, чтобы обеспечить для них необходимый рост, - но они были практически бессмертны. Она обошла упавшую корову и подошла к пятну влаги, которое заметила ранее. Она наклонилась и потрогала вещество. Это была кровь. Присев на корточки, она ощупала живот коровы-мамочки, исследуя промокший и спутанный мех. В плоти был разрыв, порез длиной не менее двух футов, острый и чистый; нанесен каменным ножом.
   Она глубоко вдохнула холодный воздух; затем заставила себя потянуться вперед, отодвинуть лоскут разрезанной плоти, погрузить руки в блестящее вещество внутри коровы.
   Она обнаружила неподвижное, холодное тело. Змееподобные внутренности обвились вокруг тела в безнадежной попытке согреть его. Исследуя на ощупь, Эрвал обнаружила крошечные бутоны, твердые, как хрящи, которые начали расти вместо потерянных рук ребенка.
   - Она мертва, не так ли?
   Эрвал отняла руки, натерла их снегом, чтобы очистить, и снова спрятала под одежду. Сура стояла рядом с ней, ее руки были свободно опущены по бокам. - ...Да, Сура. Мне жаль.
   - С твоим мужем это сработало, не так ли? Я имею в виду Тила. Та корова-мамочка, которую он привел в Восемь комнат, сохранила ему жизнь, открывшись сама... Я полагаю, ты презираешь меня, потому что я убила корову. - Голос Суры звучал смиренно, ей было уже все равно. - Ты накажешь меня?
   Эрвал встала. - Нет, Сура. Я понимаю.
   - Ты понимаешь?
   - Ты пыталась спасти своего ребенка. Что еще может сделать любая из нас? Что еще бывает? Пойдем. - Она взяла несопротивляющуюся руку Суры. - Пойдем в твой вигвам.
   - Да, - сказала Сура.
   В первый ясный день теплой весны жители деревни молча поднялись на невысокий холм в миле от деревни. После нескольких месяцев, проведенных в духоте вигвама, Эрвал глубоко вдохнула холодный, свежий воздух и почувствовала, как в ней вскипает кровь. Она огляделась вокруг с новым интересом. День был тихий, безветренный; родные озера и реки сияли над ней, как нити на ковре. Красноватый свет солнца был почти веселым, а под ногами хрустел морозный снег. Она попыталась представить, как это, должно быть, было в те дни, когда она еще не родилась, когда солнце было желтым и таким жарким, что даже весной можно было сбросить меха и леггинсы и бегать, как ребенок в каком-нибудь огромном вигваме.
   На вершине холма оранжевые цветы пытались пробиться сквозь вечную мерзлоту. Жители деревни собрались неровным кругом вокруг цветов; некоторые сложили руки перед собой, другие опустили головы, так что их подбородки покоились на меховых рубашках. Деймен шагнул в середину круга. - Мы здесь ради тех, кто умер зимой. - Его голос был ровным и безжизненным. Без церемоний он произнес нараспев список имен.
   - ...Борст, муж Суры. Умер от жидкости в легких. Девочка, дочь Борста и Суры; мороз атаковал ее тело во время снежных бурь...
   Ошеломленная Эрвал пересчитала имена. Всего двадцать два, в основном дети. Она оглядела молчаливую группу; там наверняка осталось не больше сотни душ. Она знала, что внешние районы деревни уже были заброшены, так что их собственные жилища были окружены безмолвными разрушенными вигвамами.
   Внезапно ее осенило, что стариков почти не осталось. На самом деле, теперь стариками были они с Дейменом. Кто уйдет последним? с тоской подумала она. Какой-то ребенок, плачущий над остывающими телами своих родителей?
   В этот момент ее решение выкристаллизовалось. С Дейменом или без него, она должна была покинуть это место.
   Деймен закончил свой список. После краткого мрачного молчания группа распалась и вернулась в вигвамы.
  
   Двадцать пять взрослых решили присоединиться к плану Эрвал. Вместе с детьми с ней отправятся тридцать семь человек.
   Они собрались на окраине деревни. Разделившиеся семьи и расстающиеся друзья не находили, что сказать на прощание. Эрвал с помощью Суры окончательно поправила сбрую на шее Сэнд, единственной коровы-мамочки, которую они должны были взять с собой. К упряжи был прикреплен широкий поддон, заваленный мехами, одеялами и почками коровьего дерева. Остальные участники экспедиции, напялив на себя запасную одежду, наблюдали за происходящим в подавленном молчании.
   - Не знаю, что сказать.
   Эрвал повернулась. Деймен, скрестив толстые руки на груди, стоял и наблюдал за ней. - Деймен, даже не пытайся.
   Он нахмурился. - Гордость - странная штука, - размышлял он. - Я должен знать. Я был гордым и упрямым. Гордость может затруднить признание своей неправоты, независимо от того, насколько заблуждающимся ты приходишь к осознанию...
   Эрвал рассмеялась, не без злобы. - Я должна подавить свою гордость, признать свою ошибку, не так ли?
   Он выглядел обиженным. - Эрвал, ты можешь умереть там.
   - Но я верю, что здесь мы умрем точно. - Она коснулась его руки, взъерошив копну густых черных волос, которые росли там. - Ты нужен этой экспедиции...
   - Но ты нужна мне.
   Это было так, словно Солнце прорвалось сквозь тучи. Изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал ровно, Эрвал сказала: - Ты выбрал чертовски неподходящее время, чтобы сказать такое.
   - Мне жаль.
   Намеренно, с чувством боли, она отвернулась от него. - Пора идти.
   - Куда?
   - Ты знаешь куда. На север. Так, как описал Тил. Путешествие продолжительностью в несколько дней, следуя его указателям, к Восьми комнатам.
   Он фыркнул. - Следуя болтовне коровы-мамочки и сумасшедшего?
   - Деймен, не порть это. - Она изучала его, отчаянно пытаясь сохранить последние остатки тепла. - Я знаю, что делаю.
   - Знаю. Прости, Эрвал, мы уже обсуждали все это раньше, не так ли?
   - Сто раз. - Она улыбнулась.
   - ...Желаю тебе всего наилучшего.
   Она обняла его, чувствуя грубый мех его рубашки под своими обнаженными предплечьями. - И я тебя, любимый.
   - Я больше тебя не увижу.
   - ...Может быть, если я найду то, что ищу, то смогу вернуться за тобой.
   Он отстранил ее, его лицо было жестким. - Конечно, найдешь.
   На этом они расстались.
   При мягком поощрении корова-мамочка начала свое неуклюжее движение, нагруженный поддон оставлял следы на твердой земле. Эрвал шла рука об руку с Сурой. Она оборачивалась назад, пока деревня не скрылась из виду; она подозревала, что еще долго после того, как она уйдет, темная фигура Деймена будет стоять на краю деревни, надеясь на ее возвращение.
  
   Невысокий круглолицый мужчина по имени Арк шел с Эрвал. - Этой зимой, - сказал он, - я вынес тело своей жены из вигвама в снег. Мне пришлось дождаться оттепели, прежде чем я смог похоронить ее в зарослях коровьего дерева. Я едва понимаю, о чем ты говоришь со своими историями о звездах и кораблях, Эрвал, но знаю вот что. Если бы я остался дома, то наверняка бы умер. По крайней мере, с тобой я умру, пытаясь найти выход. И, - с сомнением закончил он, - никогда не знаешь наверняка; возможно, у нас даже получится.
   Эрвал подозревала, что многих из ее попутчиков побудила двигаться примерно такая же смесь отчаяния и сомнений; и все же они пошли. И пока они шли, Эрвал ощущала настроение оптимизма, порожденное самим фактом их движения, тем, что они что-то делали.
   Но зима на севере наступила рано.
   Первыми налетели ветры, так что дети, причитая, были вынуждены ковылять, цепляясь за шерсть коровы, которая пела им простые песенки. Затем пошел снег, и марш превратился в мрачное путешествие по безликой равнине, перемежаемое ночами, когда люди съеживались в единый дрожащий холмик под слоем одеял.
   Эрвал запомнила список указаний, которые Тил дал деревне, и была настолько уверена, насколько это было возможно, что не сбила свой отряд с пути истинного. Но в более трудные дни она постоянно осознавала, что едва ли подготовлена к тому, чтобы возглавлять такую амбициозную экспедицию; и когда они вошли в пасть очередной снежной бури, она обнаружила, что из ее замерзающих глаз текут слезы, и задалась вопросом, не ведет ли она этих людей на верную смерть.
   Затем, однажды, Сура пришла, пробираясь сквозь снежные заносы. Она радостно улыбалась, держа в руках выцветшую тряпку. Эрвал, усталая и ошеломленная, откинула с глаз заснеженные волосы и забрала предмет у девушки. Это была полоска шкуры коровы-мамочки. Грубо вырезанная и необработанная, полоска замерзла до того, как успела сгнить, и была завязана двойным узлом.
   - Бирюзовая, - сказала Сура. - Это один из его маркеров, не так ли? Я нашла ее привязанной к сухому коровьему дереву, как раз за тем гребнем.
   Эрвал уставилась на маленький потрепанный артефакт. - Да, это от Тила. Собери остальных и скажи им.
   Находка полоски была воспринята как великий триумф, и путешественники с торжествующим видом выпили молоко Сэнд. Они подошли к Эрвал и прикоснулись к ее рукам и плечам, поздравляя ее. Эрвал чувствовала себя странно отстраненной от всего этого. В конце концов, они только подтвердили, что идут по пути Тила - пути, который, как неоднократно указывал Деймен, может привести только к безумию или смерти.
   Но она держала такие мысли при себе и делала все возможное, чтобы присоединиться к празднованию.
   Отдохнув, они с трудом двинулись дальше, навстречу ветру, продвигаясь вперед так быстро, как только могли.
  
   Они разбили временный лагерь в самом сердце очередной снежной бури. Закопались вместе в снег, зарывшись лицами в меха.
   В тусклом утреннем свете Эрвал проснулась от толчка. Одурманенная сном и не желающая покидать свое теплое гнездышко, она медленно открыла глаза. Сура склонилась над ней, ее щеки раскраснелись под обмороженными пятнами. - Эрвал, мы на месте!
   - Что?
   - Восемь комнат! Все именно так, как описывал Тил. Давай!
   Эрвал выбралась из снега. У нее болели колени и бедра. Вокруг нее люди выбирались из своих снежных коконов. Она втерла немного снега в лицо, затем набрала полный рот крошащейся массы и дала ей растаять на языке.
   В кои-то веки выдался ясный, тихий день. Снег лежал огромными сугробами до самого горизонта, и пустынный пейзаж нарушали только непокорные остатки коровьих деревьев - и, на северном горизонте, здание. Эрвал прищурилась, пытаясь разглядеть что-нибудь в тусклом дневном свете. Это была большая простая коробка, точно такая, как описывал Тил.
   Восемь комнат.
   Ее компания направилась к артефакту. Дети с криками побежали, взрослые поспешили следом. Эрвал подумала о том, чтобы предостеречь их от осторожности; но она остановила себя, почти развеселившись. Какие меры предосторожности нужно было предпринять? Либо восемь комнат спасут их жизни... или им пришлось бы повернуть назад, попытаться добраться до деревни до наступления самой суровой зимы и, измученным, ждать, пока холод убьет их.
   В любом случае, не было особого смысла проявлять осторожность. Эрвал с трудом пробралась по снегу к Восьми комнатам.
   Вскоре дети уже забирались в открытый дверной проем и вылезали оттуда. Эрвал остановилась на некотором расстоянии от строения и внимательно осмотрела его. Она вспомнила, как Тил описывал свой шок, увидев, как здание парит без опоры на высоте фута в воздухе; и, наклонившись, увидела полоску заснеженной земли под комнатами. Она нахмурилась, удивляясь собственной невозмутимой реакции. Что было самым удивительным? Каждый ребенок слышал истории о том, насколько могущественными были древние, о том, как они построили тот самый мир, в котором жили люди; почему парящая в воздухе коробка должна быть таким сюрпризом?
   Она вздохнула. Возможно, у нее просто не было богатого воображения. Она быстро подошла к комнатам, ненадолго задержалась в дверях, затем шагнула вверх и перешагнула через порожек высотой в фут...
   - и чуть не упала в обморок, когда вошла в теплый, неподвижный воздух. Она почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, и, в поисках поддержки, потянулась к стене - и отдернула пальцы, потрясенная. Материал стены был теплым и мягким, как плоть. Арк присоединился к ней, проведя мозолистой ладонью по стене. - Разве это не замечательно? Возможно, все это здание - живое существо.
   - Да. - Почувствовав себя сильнее, она повернулась и осмотрела комнату. Во всех четырех стенах, а также в полу и потолке были двери, похожие на люки; через каждую дверь она могла видеть, как люди в других комнатах проводят кончиками пальцев по стенам, выражение их лиц расслабленное. - Это очень странно...
   ...Подождите минутку. Комнаты за каждой дверью? Но одна эта комната была достаточно большой, чтобы заполнить куб, который она видела снаружи, так что за дверями должен был быть только снег или небо...
   И все же комнаты были там, где для них не было места.
   Смутно она помнила нетерпеливые описания Тила о том, как комнаты были сложены одна над другой, и некоторое время пыталась понять. Затем она вздохнула, решив выбросить тайну сложенного помещения из головы. Если это не беспокоило детей, почему это должно беспокоить ее?
   Арк продолжил: - Эрвал, мы хорошо поработали, даже если не пойдем дальше этого. У нас тепло и сухо, и у нас все еще есть корова-мамочка для еды. Мы могли бы остаться здесь, завести корову-мамочку внутрь, позволить детям расти...
   - Но мы пришли сюда не за этим, - сказала она, внезапно потеряв терпение. - Тил пошел дальше. - Она подняла глаза, вспомнив описание Тила, как он забирался через люк на крыше. - Пошли, - сказала она Арку. - Помоги мне подняться.
   Арк позволил ей забраться к нему на плечи; вскоре другие, уже находившиеся в верхней комнате, вытаскивали ее через люк/дверь.
   Верхняя комната была такой же, как и первая, воздух был наполнен светом из ниоткуда. Несколько взрослых стояли здесь, выглядя потерянными. Она молча поднялась на ноги. Она попыталась представить Тила, когда он поднимался по этим ступенькам. Прямо от люка в полу, сказал он, и толкни дверь...
   За дверью была Восьмая комната. Она была такой же формы, как и остальные, но ее стены были прозрачными, как будто изо льда.
   За стенами было черное небо, усеянное крошечными огоньками.
   На хрустальном полу лежало тело.
   Арк стоял рядом с Эрвал. - Это "звезды"?
   Вздрогнув, она сказала: - Это слово, которое дал нам Тил.
   - А это... - Он указал прямо вперед; за самой дальней стеной в пустоте плавал объект, похожий на большой черный стручок с семенами. - Ты думаешь, это и есть "корабль"?
   Эрвал попыталась заговорить, но в горле у нее пересохло.
   Она заставила себя посмотреть вниз.
   От тела остались лишь кости, завернутые в лохмотья одежды. В одной похожей на клешню руке оно сжимало замысловатый нож. Эрвал наклонилась, взяла нож; костлявые пальцы рассыпались на куски, со стуком ударившись о теплый материал пола. - Это был нож Аллел, - сказала она Арку. - Бабушки Тила. Тил дорожил этим ножом.
   Арк держал ее за локоть. - Знаешь, это чудо, что он добрался так далеко. И когда он пришел во второй раз, у него не было коровы-мамочки.
   - Он умер в одиночестве. И был так близок к своей цели.
   - Но он умер не напрасно. Он привел нас сюда.
   Эрвал, дрожа, подошла к стене, ближайшей к кораблю. - Теперь все, что нам нужно сделать, это придумать, как выбраться отсюда.
   Остальные наблюдали за ней, их лица побледнели от благоговения.
  
   Неверно утверждать, что Пол ждал возле Восьмой комнаты после краткого появления первого человека. Скорее, он поручил подкомпоненту своей личности следить за событиями в комнате, в то время как остальную часть своего мультиплексированного внимания он направил куда-то еще. И нельзя сказать, что последующая задержка подвергла испытанию терпение Пола. В конце концов, он был в значительной степени независим от ограничений времени и пространства; и для его изучения были доступны галактики.
   И все же...
   И все же, когда люди снова появились в Восьмой комнате, Полу показалось, что он ждал очень, очень долго.
   Люди уставились на усыпанную звездами Вселенную и в тревоге отступили. Пол был очарован их угловатыми движениями, их явно ограниченными точками обзора. Как невообразимо сковывает сознание, заключенное в коробку на костяной ножке!
   Но по мере того, как Пол продолжал наблюдать, всколыхнулись странно острые воспоминания о его собственном кратком телесном пребывании на Рафинадной Глыбе. Подобный богу, неуверенный в собственной реакции, он наблюдал, как мужчины, женщины и дети разговаривают, прикасаются друг к другу, смеются.
   Он заметил рваную, грязную одежду, выступающие ребра, поврежденную льдом кожу. Он задумался над значением этих вещей.
   В конце концов в комнату вошла седовласая женщина. Ее поведение казалось другим; она медленно подошла к хрустальной стене и пристально посмотрела на звезды.
   Пол сосредоточил свое внимание так, что казалось, будто он смотрит ей в глаза.
   Лицо было тонкокостным, кожа туго обтягивала кости, а возраст нанес паутину морщин вокруг глаз и рта. Кожа была в шрамах, губы потрескались и кровоточили. Это было усталое лицо. Но голова была поднята прямо, глаза устремлены на Вселенную, которая, должно быть, совершенно сбивает с толку.
   И за этими глазами, как незрелое семя, лежало квантовое зерно сознания, сформированное миллионами лет.
   Женщина вышла из комнаты; Пол, странно потрясенный, задумался.
   В течение следующих нескольких дней люди исследовали свою хрустальную шкатулку. Они прикасались к стенам, глядя сквозь них с полным непониманием. Они явно знали о космическом корабле, который ждал их прямо за стенами комнаты: они указывали, опускались на колени, чтобы заглянуть под него, и время от времени кто-нибудь из них ощупывал стены; но в их поисках не было никакой закономерности, никакой системы; они не использовали никаких инструментов, кроме кончиков пальцев и языков. Но они не выказывали никакого разочарования. Они были как дети во взрослом мире; они просто не ожидали, что смогут заставить все работать.
   Наконец в ярко освещенном дверном проеме началась бурная деятельность. Люди загоняли в комнату какое-то животное: вот показалась бочкообразная голова, широкое, крепкое тело, покрытое лохматой шерстью. Люди колотили зверя по бокам, дергали за шерсть над его дрожащими глазами; существо, явно напуганное, было почти неподвижно. Но, наконец, оно встало в центре комнаты, окруженное потеющими, торжествующими людьми. Оно посмотрело налево, направо и, наконец, себе под ноги. Пол представил себе его ужас, когда оно обнаружило, что стоит в кажущейся пустоте глубиной в несколько световых лет. Огромная голова повернулась, как часть механизма, и зверь бросился назад в дверь, сбив с ног нескольких людей. Люди побежали за ним, крича и размахивая руками.
   Ошеломленный Пол на некоторое время отступил.
   Эти люди были явно беспомощны.
   Раздавленные бесчисленными поколениями в своей четырехмерной клетке, они потеряли не только понимание, но, как ему казалось, и средства, с помощью которых можно достичь большего понимания. Восемь комнат и ожидающий корабль, очевидно, предназначались для того, чтобы их нашли и использовали люди. Но эти оборванные людские ошметки были неспособны разобраться в этом.
   Этот сброд был пережитком расы, которая когда-то имела наглость бросить вызов самим ксили. Черты личности Пола воспевали презрение, и он подумывал о том, чтобы оставить людей и вернуться к своим размышлениям.
   ...Но потом он вспомнил седую женщину, драгоценный квантовый камень, который сверкал даже в потрепанной оправе из костей и грязи, и его презрение утихло. Пусть и павшие, они все еще были людьми.
   Медленно, почти нерешительно, он вернулся к Восьмой комнате.
  
   После абсурдной попытки затолкать Сэнд в Восьмую комнату новизна хрустальной шкатулки исчезла. Комната осталась почти пустой, поскольку жители деревни разбрелись по уютным, непрозрачным интерьерам других комнат, постелив свои грязные одеяла на похожие на плоть полы. Вскоре стало казаться, что Эрвал едва ли может пройти ярд, не споткнувшись о какого-нибудь бегущего ребенка или вытянутые ноги его родителя. Бесцельное, почти ленивое настроение было вполне ожидаемым, предположила она. Жизнь в деревне была нескончаемым циклом холода и грязи, ставшим еще более бессмысленным из-за бесконечных легенд о великом прошлом человечества. Восемь комнат были самым сухим, теплым и уютным местом, которое когда-либо видел человек....
   Но они пришли сюда не за комфортом.
   Снова и снова ее тянуло к тайнам Восьмой комнаты. Она лежала на спине на теплом полу, глядя вверх на звездные здания; или она лежала лицом вниз, прижавшись носом к прозрачному полу, и представляла, как медленно падает в этот огромный, бесконечный бассейн света.
   Она изучала аппарат за стеной. Он был около тридцати футов в длину - почти в три раза больше комнаты - и имел форму толстого округлого диска. Он был абсолютно черным, просвечиваемым только бликами звездного света. Это было совершенно за пределами ее опыта... но она знала, что это такое. Тил рассказал ей, чего ожидать, со своими странными рассказами о людях, путешествующих среди звезд.
   Это был корабль. Это был корабль, который должен был доставить их... куда-то еще. (Здесь ее воображение отказало.) Восемь комнат были просто промежуточной станцией. Но если они хотели идти дальше, они должны были найти путь сквозь эти стены! Она положила ладони плашмя и провела ими по теплому кристаллическому веществу. Но это был не вигвам; здесь не было клапанов, которые можно было бы открыть. Она раздраженно хлопнула по стене.
  
   Седовласая женщина была расстроена! Она хотела исследовать!
   Пол ликовал. Он ввел квантовые щупальца в ее череп.
  
   ...Она широко развела руку и сложила пальцы так, что они образовали подобие цилиндра; затем она прижала кончики пальцев к стене, вот здесь...
   Эрвал ахнула и отшатнулась от стены. Она уставилась на свои руки, сгибая и разгибая их, словно желая убедиться, что они все еще находятся под ее контролем.
   Это было похоже на сон наяву.
   Это могло длиться не больше секунды. Она видела, как ее рука протянулась и коснулась стены таким странным образом - несомненно, это была ее собственная рука; она узнала участок белой, убитой морозом ткани около костяшек пальцев, - но видение заслонил вид ее настоящей руки, которая оставалась неподвижной, прижавшись к прозрачной стене.
   Она обхватила себя руками и отступила к двери комнаты. В течение нескольких минут она позволяла теплым человеческим звукам жителей деревни проникать в нее. До сих пор она чувствовала, что способна справиться со своими странными переживаниями: у нее были истории о Тиле, за которые она могла цепляться, и пока все это было там, пока она, Эрвал, жена Деймена, оставалась прежней, в своем удобном кожаном халате и со своей крошечной коллекцией вещей. Тогда она ощущала себя сильной и способной все вынести.
   Но сейчас все было по-другому.
   Что-то проникло ей в голову, и впервые с тех пор, как она покинула деревню, она испытала настоящий ужас. Ей хотелось, чтобы Тил был здесь; несомненно, он смог бы это понять...
   Она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Тила здесь не было. И в любом случае он сам не смог бы выйти за пределы этой точки. Не было смысла прятаться в беспомощности; смысл видения был очевиден. Кто-то или что-то указало ей выход отсюда. Кто это был и как они это сделали, она не знала. Да это и не имело значения. Теперь ей нужно было решить, что делать. Она могла бы вернуться в теплую семью деревенских жителей и забыть о вызове звезд...
   Или она могла бы следовать этим четким инструкциям.
   И что бы тогда произошло?
   Хорошо, что у нее не было воображения (она отошла к дальней стене), потому что, если бы у нее было хоть малейшее представление о том, что она может выпустить на волю (она подняла руку, как в видении, сложила пальцы трубочкой), она, конечно, никогда бы не подошла к стене и не ударила своими пальцами вот так...
   Ничего не произошло.
   Она прислонилась к стене, пытаясь унять дрожь в теле, и наносила удары снова и снова.
   Внезапно в стене появилась дыра. Это был круг немного ниже, чем ее рост, и он вел в широкое, хорошо освещенное помещение - комнату внутри корабля.
   Внезапно ее воля сломалась, и она, рыдая, выбежала из Восьмой комнаты.
  
   Люди осторожно прошли через круглое отверстие и остановились, неуместные в своих мехах и леггинсах, в центре единственного помещения корабля. По палубе были разбросаны кресла из какого-то темного мягкого материала. Кресла были закреплены на месте, но люди быстро обнаружили, что при разумном повороте назад они могут превратиться в кушетки. Вскоре дети уже толпились над устройствами, раскачиваясь взад-вперед.
   Пол, наблюдая за происходящим, задумался над этим. Эти кресла были явно спроектированы для людей; на самом деле, конечно, вся система жизнеобеспечения была ориентирована на людей. И все же остальная часть корабля демонстрировала лишь немногие характеристики человеческих технологий. Внимание Пола блуждало. Помещение, занимаемое людьми, представляло собой плоский цилиндр, который, как понял Пол, занимал большую часть объема корабля; его приводные устройства, системы жизнеобеспечения и другое оборудование, должно быть, были встроены в корпус. А когда он изучил сам тонкий, как бумага, корпус, то обнаружил внутри него космические крылья, свернутые в тугие кольца; и как можно было бы расширить встроенные отсеки в корпусе, чтобы вместить сотни, тысячи людей.
   К сожалению, в этом не было необходимости.
   Постепенно люди колонизировали сравнительно просторные помещения корабля. Они расстелили свои вонючие одеяла на полу, спорили из-за того, кто займет кушетки, и даже пытались протащить бедное животное через Восьмую комнату на корабль. Вскоре они развесили свои одеяла, чтобы разделить помещение на ряд отдельных камер.
   Корабль значил для них не больше, чем удобная хижина, понял Пол, удивленный и раздраженный одновременно.
   Только седовласая женщина проявляла какое-то постоянное любопытство к самому кораблю. Она бродила по стенам, трогая, вглядываясь, изучая. Были панели, на которых были изображены сцены со звездами, но это были не простые окна; они показывали изображения, которые были увеличены, перевернуты или искажены, как если бы они были видны сбоку в отражающем слое льда. Другие панели, более крупные по площади, покрывали нижние стены подобно серебристой краске. А к столу, закрепленному под множеством панелей, были прикреплены устройства, в которых Пол сразу узнал уолдо, приспособленные для человеческих рук. Очевидно, это была система управления кораблем. Со смесью восхищения и страха Пол наблюдал, как женщина приблизилась к странным предметам, похожим на варежки; она осторожно потыкала в них, а один раз даже, казалось, собиралась сунуть руки внутрь. Но затем нервно попятилась и пошла дальше.
   Пол со вздохом, эквивалентным волновой функции, смирился с тем, что придется подождать еще немного.
  
   Эрвал провела пальцами по блестящим поверхностям корабля. Она уставилась на панели, странные варежки, фигурные кресла и изо всех сил пыталась понять.
   Она стояла перед серебристой настенной панелью. Невыразительный прямоугольник, примерно с нее ростом, отражал усталую, неуверенную в себе женщину. Возможно, она просто не была готова к этому. Если бы только Тил был здесь...
   ...Она протянула правую руку и просунула ее сквозь серебряную панель, как будто это была лужица какой-то жидкости, невозможно стоявшая дыбом; она не почувствовала никакого дискомфорта, только легкое, смутно приятное покалывание...
   Сон испарился. Ее руки были надежно прижаты к бокам. Она поднесла правую руку к лицу и потрогала ее, поворачивая снова и снова; на ней не было никаких повреждений, вплоть до отсутствия знакомого участка обмороженной кожи между костяшками пальцев.
   Она обнаружила, что дрожит. Видение, как и первое, было таким же реальным, как жизнь. Казалось, что ее хватка за реальное ослабевает. Она закрыла глаза и стояла там, одна в грязной суете корабля, страстно желая оказаться с Дейменом в теплой, темной безопасности своего вигвама.
   Она заставила себя открыть глаза и уставилась на серебряную панель. Та мягко сияла в рассеянном свете. Она неохотно вспомнила, каким полезным оказался первый из ее снов наяву, тот, который показал ей, как попасть на корабль. Возможно, этот последний сон будет таким же ценным...
   Если бы у нее хватило смелости выяснить это.
   Она протянула дрожащую руку. Кончики ее пальцев коснулись блестящей панели, затем без сопротивления скользнули под поверхность. На ее взгляд, пальцы были словно отрезаны лезвием; но она могла чувствовать их в неизвестном пространстве за панелью и пошевелила ими для эксперимента. Она ничего не ощутила; как будто панель была сделана из воздуха или какой-то теплой жидкости.
   Она убрала пальцы. Сопротивления не было. Она внимательно осмотрела свою руку, пощипывая кожу, затем с сомнением посмотрела на панель еще раз.
   Почти импульсивно она просунула руку прямо сквозь серебро, погрузив ее до запястья. Она не почувствовала ничего, кроме смутного, глубокого тепла; ее вытянутые пальцы ничего не нашли в скрытом пространстве.
   Она снова отдернула руку, изучила ее и согнула пальцы. Она чувствовала себя, во всяком случае, здоровее, чем раньше; когда она двигала суставами, ее не беспокоила скованность, которую она иногда испытывала в костяшках пальцев....
   На самом деле, она чувствовала себя намного здоровее. И теперь на ней не было никаких следов. Пятно обморожения между костяшками исчезло.
  
   Новость о чудесном исцелении быстро распространилась. Вскоре сквозь серебряный занавес стали просовывать руки, предплечья и локти; они вернулись освобожденными от порезов, синяков и участков поврежденной льдом кожи. У Арка было небольшое растяжение лодыжки, и он поднял ногу и комично просунул ступню сквозь серебряный занавес. После этого он расхаживал по залу, ухмыляясь, заявляя, что сустав стал крепче, чем когда-либо.
   Один пятилетний ребенок страдал от изнурительной инфекции грудной клетки, и в руках своего отца он выглядел немногим лучше, чем неаккуратный мешок с костями. Наконец отец протолкнул ребенка через перегородку. Слезы текли по его лицу, он держал мальчика так, чтобы его не было видно, несколько мгновений.
   Когда он вытащил сына обратно, жители деревни столпились вокруг, ожидая чуда, но мальчик казался таким же худым и бледным, как и раньше. Отец храбро улыбнулся ребенку, который взволнованно рассказывал, как там было темно. Жители деревни отвернулись, качая головами.
   Эрвал придерживалась своего мнения и наблюдала за мальчиком.
   Сначала улучшение было постепенным, но через несколько дней оно не вызывало сомнений: кашель мальчика прекратился, к щекам вернулся румянец, и, наконец, его вес начал увеличиваться. Все были тронуты этим, и была устроена импровизированная вечеринка, на которой в деревянных стаканах с молоком коровы-мамочки поднимали тосты за выздоровление мальчика.
   Эрвал тщательно обдумала инцидент и попыталась понять его значение.
   В течение следующих нескольких дней ей приснилось еще несколько снов наяву, и постепенно она научилась доверять им. Она открыла еще несколько серебряных панелей и достала еду и питье такого изобилия, какого жители деревни никогда раньше не видели. Это был повод для еще одной вечеринки... Затем она научилась дотрагиваться до пола - просто так, - чтобы часть его открылась, открывая бассейн с теплой, прозрачной водой. Жители деревни никогда не видели столько незамерзшей воды и неуверенно уставились на нее. Дети были первыми, кто попробовал это, и вскоре взрослые поняли, что невозможно удержаться и не присоединиться к их играм. Грязь смылась с тела Эрвал, унося с собой часть груза ответственности, который она несла с тех пор, как покинула деревню. Вскоре бассейн превратился в темную жижу; но как только Эрвал закрыла и снова открыла дно, вода восстановила свою прозрачную чистоту.
   Жители деревни отнеслись к этим чудесам спокойно. Когда Эрвал преподносила каждый новый сюрприз, они с любопытством смотрели на нее, один или двое спрашивали, как она догадалась прикасаться к панелям или стенам именно таким образом; но, будучи не в состоянии объяснить сны наяву, которые видела только она, она просто улыбалась и пожимала плечами.
   Возможно, на корабле было что-то, что посылало ей сны. В конце концов, панель сновидений была бы не более чудесной, чем панель исцеления...
   Но она не могла в это поверить. В видениях был элемент терпения и сочувствия, которые напомнили ей о людях, заботившихся о ней в прошлом: о ее матери, о Тиле, о старой Аллел. Несомненно, за этими видениями стоял человек; и несомненно, он был таким же человеком, как и она сама.
   Постепенно она стала думать о своем благодетеле как о Друге.
   Она задавалась вопросом, почему он - или она - просто не вошел в дверь корабля и не показался. Она подозревала, что никогда не узнает его имени. Но она убедилась, что он намеревался только помочь ей, и молча поблагодарила его.
   Но затем начались новые видения, и вскоре ей захотелось отключить свой разум, как она могла закрыть глаза, заткнуть уши.
   В этих новых снах она сидела в одном конце комнаты, за столом, к которому были прикреплены странные мягкие рукавицы. Она просовывала в них руки и распластывала пальцы по столешнице. Само по себе это казалось не таким уж плохим... но затем наступало беспомощное движение, похожее на скольжение по ледяной равнине, и сон превращался в кошмар.
   Испуганная, она сопротивлялась снам, но они обрушивались на ее сознание, как снежинки. Даже сон не был спасением. Она чувствовала за снами настойчивость, беспокойство; но там также были терпимость и доброта. Очевидно, Друг очень хотел, чтобы она сунула руки в варежки, подчинилась этому ужасному ощущению падения. Но она чувствовала, что если ей не удастся преодолеть свой ужас, Друг останется и поможет ей заботиться о своих людях, здесь, в Восьми комнатах и на корабле, пока они живы.
   Наконец, через несколько дней сны прекратились. Возможно, Друг сделал все, что мог, и теперь ждал, смирившись с любым решением, которое она могла принять. Она стала беспокойной в пределах корабля и комнат, капризной и нетерпеливой со своими товарищами, и плохо спала.
   Наконец она подошла к маленькому столику. Двое детей шумно играли у ее ног, почти не замечая этого. Она села и сунула руки в варежки. Она почувствовала миллион крошечных покалываний, как будто перчатки были набиты тонкими иголками, но боли не было.
   Корабль задрожал.
   У нее перехватило дыхание; трепет, пробежавший по обшивке корабля, был почти сексуальным по своей интенсивности, как будто она прикасалась к любовнику.
   Она почувствовала затишье в шуме помещения. Жители деревни почувствовали волну и беспокойно огляделись, их новый дом внезапно снова стал чужим местом.
   Она медленно разжала пальцы, повернула руки ладонями вниз и намеренно положила их на столешницу.
   Теперь по кораблю снова пробежала дрожь; она представила, как просыпается великан, разминающий огромные мышцы после слишком долгого сна. Ее захлестнул страх; но она держала руки крепко и цеплялась за мысль, что Друг где-то нависает над ней. Конечно, Друг не причинит ей вреда.
   Арк ворвался в комнату. Он дико озирался по сторонам, пот блестел на его лысой голове. - Эрвал! Что ты делаешь с кораблем?
   Она обернулась. - О чем ты говоришь?
   Он жестикулировал, описывая руками широкие дуги. - Ты можешь видеть это из Восьмой комнаты. У корабля выросли крылья! Они, должно быть, в сотню миль длиной, и они черные, как ночь...
   Эрвал едва слышала его, потому что ее голова была заполнена новой серией снов, как будто Друг теперь был возбужден сверх всякой меры. Она закрыла глаза, покачала головой; но видения все равно не исчезали. Она могла видеть Восьмую комнату, но снаружи; это была хрустальная игрушка на фоне звезд... и корабль исчез с ее борта.
   Она понятия не имела, что означало это видение. Снова и снова оно стучало у нее в голове, как удар ладонью по виску. Наконец, испуганная и сбитая с толку, она... отразила... видение вернулось.
   Раздались крики; она услышала, как люди падают, плещутся в бассейне. Затем пришел тот ужасный сон - ощущение скольжения...
   С криком она вырвала руки из варежек. На мгновение ее пронзила боль, сожаление, как будто она отвергала возлюбленного. Ощущение движения прекратилось.
   Она огляделась. Сбитые с толку жители деревни цеплялись друг за друга, плача. Дверь, которая вела в Восьмую комнату, закрылась сама собой. На одной из стенных панелей она увидела Восьмую комнату... Но, как и во сне, комната уменьшилась в размерах, как будто она рассматривала ее с некоторого расстояния.
   Мускул на щеке Арка дрогнул. - Эрвал, что ты наделала?
   - Я... - Она обнаружила, что в горле у нее совсем пересохло. Она облизнула губы и попробовала еще раз. - Думаю, я переместила корабль. Но не уверена, как.
   Он указал на дверь. - Если бы она не закрылась сама по себе, связь с комнатой могла бы просто разорваться. - Он обвиняюще посмотрел на нее. - Что, если бы кто-то упал? Или что, если бы дверь закрылась за одним из нас, возможно, за ребенком? Они могли быть разрезаны надвое.
   Страхи Эрвал утихли, и она обнаружила, что может спокойно сказать: - Арк, не думаю, что это могло произойти. Корабль просто не создан таким образом. Он здесь, чтобы помогать и защищать нас.
   Он с любопытством уставился на нее, почесывая затылок. - Ты говоришь об этом так, как будто оно живое.
   - Возможно, так оно и есть. - Она дотронулась до варежек и вспомнила волнение, охватившее ее чувства.
   - Забери нас обратно. - В голосе Арка слышалась едва сдерживаемая дрожь.
   Она посмотрела на стенные панели. Жители Восьмой комнаты беззвучно взывали к кораблю, колотя по хрустальным стенам; они были похожи на насекомых в ящике со льдом, и обитатели корабля оцепенело смотрели на них.
   Эрвал кивнула. - Да. Все в порядке. - Она снова сунула руки в варежки; корабль снова задрожал, как будто это было какое-то огромное животное, готовое выполнить ее приказ.
   Она почувствовала, что Друг парит рядом.
   Она закрыла глаза и - представила - как корабль вернулся на свое место рядом с Восьмой комнатой. Последовало еще одно сбивающее с толку скольжение в пространстве, на этот раз более короткое, и корабль остановился.
   Она подняла глаза. Дверь, преграждавшая путь в Восьмую комнату, растворилась; жители деревни на корабле бросились к двери и обняли своих товарищей, как будто их разделяло гораздо больше, чем несколько сотен ярдов и несколько минут.
   После этого многие из маленькой группы вернулись в сравнительно знакомые пределы Восьми комнат - некоторые зашли так далеко, что провели несколько ночей снаружи, утопая в холодном, успокаивающем снегу, - и прошло некоторое время, прежде чем они снова стали доверять внутренностям корабля. Некоторое время Эрвал не решалась снова двигать корабль; но когда она сунула руки в рукавицы, это было похоже на ощущение мускулов под густыми волосами на предплечье Деймена.
  
   Пол ликовал.
   Люди могли быть неискушенными, но они не были примитивными, Пол ясно видел это. Они были сформированы пребыванием в Галактике на протяжении миллионов лет. Женщина, несмотря на весь свой страх и неуверенность, без труда усвоила основные понятия - что объект, в котором она сидела, был кораблем, который можно было направлять через огромные пространства, - несмотря на тот факт, что подобные вещи были настолько далеки от ее собственного опыта. Это было так, как если бы люди эволюционировали ради космических полетов, как если бы необходимые творческие концепции были заложены в глубоких ментальных мышцах мозга женщины - возможно, атрофированных, но теперь активирующихся заново.
   Пол попытался проанализировать свои собственные реакции. Не так давно он был близок к пику своей изощренности, его сознание было мультиплексировано, а чувства охватывали всю Галактику... Теперь он проводил так много времени, запертый в грубой модели самосознания с одной точкой зрения, чтобы общаться с женщиной-пилотом, что ему грозила опасность деградации.
   Зачем он это делал? Почему его это волновало?
   Он стряхнул с себя самоанализ. Предстояло решить более важные проблемы. Он так долго был сосредоточен на вопросе обучения людей управлению кораблем, что забыл подумать о том, куда они должны были его доставить. Он уже почувствовал, что самая продвинутая из них, женщина-пилот, начинает задавать подобные вопросы.
   Он должен подумать.
   Он отдалился от женщины. (Возникло острое, горько-сладкое чувство потери.) Затем его сознание умножилось, раздробилось и расправилось, как крылья корабля, и небольшая боль исчезла.
  
   Наблюдающий квакс узнал о существе с квантовой функцией благодаря его взаимодействию с примитивами и только постепенно пришел к пониманию того, что это человек продвинутой формы.
   Теперь эволюционировавший человек исчез.
   Квакс задумался.
   Примитивные люди были беспомощны. Позже будет время забрать их.
   Квакс отбыл, следуя за эволюционировавшим человеком.
  
   Друг ушел.
   Эрвал ненадолго забеспокоилась; но он вернется, когда будет нужен ей.
   А пока был корабль.
   Внутри теплого чрева корабля дни были неизменны, их течение отмечалось только перерывами на сон.
   Эрвал нашла способ приглушить свет в главном помещении, и каждый "вечер" жители деревни забирались в свои гнезда из одеял, и вскоре чистые стены корабля наполняли тихий шорох храпа, нежное почесывание, приглушенная отрыжка и пуканье.
   Эрвал было трудно отдыхать.
   Ночи - "ночи" - были временем, когда она больше всего скучала по Деймену. Долгими часами она лежала одна в своем отгороженном пространстве, уставившись в безликий потолок. Наконец, движимая скукой бессонницы, она прокрадывалась мимо спящих тел к пульту управления, просовывала руки в теплые варежки и еще раз прикасалась к огромным мускулам аппарата.
   Она не могла отделаться от мысли, что они проделали такой долгий путь не для того, чтобы просто остановиться здесь. Они преодолели снегопад, чтобы добраться до комнат - они научились пользоваться удобствами корабля, чтобы питаться и приводить себя в порядок...
   Они могли бы даже заставить его летать.
   Конечно, они не должны просто сдаваться? Если они могли заставить корабль летать, почему бы им не заставить его летать далеко и широко в этой странной Вселенной без крыш?
   Вызывающее клаустрофобию тепло, уютные человеческие запахи корабля снова сомкнулись вокруг нее.
   Ей хотелось, чтобы Друг все еще был здесь. Но она была одна, со своим разочарованием.
   Арк подошел к ней, беспокойство залегло у него между глаз. - Ты меня беспокоишь, - мягко сказал он.
   - Тогда мне очень жаль. Не нужно...
   - Эрвал, большинство из нас счастливы просто оттого, что добрались до этого убежища. Тепло, безопасность, покой, еда - это все, чего мы когда-либо хотели. Мы не хотим больше неопределенности, приключений. Ты это знаешь. Но ты - ты другая. Ты кажешься целеустремленной, - сказал Арк.
   Возможно, ей следует рассказать Арку о Друге - каким облегчением было бы поделиться своими сомнениями и неуверенностью с другим человеком! - но Арк, каким бы хорошим человеком он ни был, наверняка пришел бы к выводу, что она просто сошла с ума; и ей никогда больше не разрешили бы пользоваться пультом управления без присмотра жителя деревни.
   В любом случае, размышляла она, в данный момент Друга здесь не было! Итак, что бы ни двигало ею и не давало покоя, оно исходило изнутри нее.
   Она наклонилась вперед и заглянула в бледные, встревоженные глаза Арка. - Думаю, мы должны продолжать. Мы не можем останавливаться на достигнутом.
   Он развел руками. - Почему? Нам комфортно и безопасно.
   - Арк, этот корабль - не просто вигвам. Он летает! Смотри - кто-то построил Восемь комнат, чтобы мы могли их найти. Не так ли?
   Арк медленно кивнул. - Кто-то, кто знал, что однажды нам понадобится выбраться изо льда.
   - Итак, они избавили нас от одной опасности - холода. Но, Арк, зачем нам еще и корабль? Почему бы просто не остановиться на Восьми комнатах?
   Арк нахмурился. - Ты думаешь, есть что-то еще - другая опасность; что-то, чего нам нужно было бы избежать на летающем корабле.
   - Да. - Она откинулась назад, положив руки на колени. - И именно поэтому я думаю, что мы должны научиться пользоваться этим судном.
   Арке потер свой широкий нос. - Эрвал, раньше ты была права во многом. Но... - Он указал на спящих жителей деревни. - Мы не первопроходцы. Мы зашли так далеко только потому, что альтернатива казалась верной смертью. И даже если ты права, эта таинственная опасность может не проявляться долгое время - возможно, на протяжении многих жизней! Так почему бы нам не расслабиться, не позволить нашим детям беспокоиться о будущем?
   Эрвал покачала головой, вспомнив настойчивость Друга. - Не думаю, что у нас есть время на всю жизнь, Арк.
   Арк развел руками в жесте беспомощности. - Честно говоря, Эрвал, не понимаю, почему все остальные должны позволять тебе подвергать опасности наши жизни.
   Она кивнула. - Тогда подумай вот о чем: Арк, ты позволишь мне увести корабль одной? Тогда, в конце концов, я подвергала бы опасности только себя.
   Он почесал подбородок. - Но шкафчики с едой...
   - Я бы не взяла корову-мамочку, - быстро сказала она. - Никто бы не умер с голоду.
   - Не знаю...
   Она взяла обе его руки в свои. - Арк, я спасла все ваши жизни. Теперь, я думаю, что спасаю их снова! Разве ты не должен дать мне попробовать?
   Он неуверенно посмотрел на нее, черты его лица смягчились в полумраке комнаты.
   - Давай поговорим с остальными утром, - сказал он.
  
   Утром послышались ворчание, жалобы на возможную потерю замечательных удобств корабля - и, чем Эрвал была тронута, искренняя озабоченность ее собственным благополучием.
   Но они согласились.
   Жителям деревни потребовалось несколько дней, чтобы снова разбить лагерь в Восьми комнатах; но в конце концов корабль был очищен, за исключением нескольких разбросанных одеял, одежды и других ненужных вещей. Эрвал провела время, экспериментируя с панелями корабля, пытаясь определить пункт назначения.
   На ее плечо легла легкая рука. Эрвал повернулась. - Сура...
   Девушка улыбнулась ей сверху вниз. - Ты готова?
   - Что ты здесь делаешь?
   Улыбка стала шире. - Я не могу отпустить тебя одну, не так ли?
   Мягкое тепло добавилось к смеси возбуждения и страха, уже бурлившей внутри Эрвал. На мгновение она накрыла руку Суры своей, а затем повернулась к пульту управления и сунула руки в варежки.
   Корабль задрожал.
  
   Пол размышлял над обломками Солнечной системы.
   После отступления ксили Вселенная была потеряна для барионных форм жизни. Птицы-фотино еще не завершили свои обширные программы преобразования - звезды все еще сияли, Кольцо еще не сломалось, - но, наконец, в недалеком будущем последний свет погаснет, и барионная Вселенная станет однородной и холодной, став стабильным домом для птиц-фотино.
   Корабль, полный примитивных людей, не имел никакой возможности выжить во Вселенной, оккупированной такой силой.
   Следовательно, людям пришлось бы последовать за ксили. Возможно, этот побег был намерением ксили с самого начала, размышлял Пол. Возможно, они снабдили многие другие младшие барионные расы подобными "спасательными шлюпками", чтобы они могли последовать за ксили в место, где барионная жизнь все еще была возможна.
   Теперь он понял это. Его людям придется использовать свой корабль, чтобы пересечь космос и пройти через Кольцо Болдера.
   И Полу придется вести их туда. Он почувствовал прилив решимости, предвкушения...
   И страха.
   Вокруг его решения сгустилось рассеянное облако, из которого состояло осознание Пола. Он приготовился вернуться на корабль...
   Но что-то мешало.
   Пол остановился. Он собрал фокусы осознания, чтобы рассмотреть новый барьер, сбитый с толку. Направляющие волновой функции, которым он следовал, были искажены, даже прерваны, и...
   За ним наблюдали.
   Пол застыл, потрясенный; его субличности сгустились во что-то почти такое же связное и ограниченное, как и его прежнее телесное "я".
   Здесь что-то было: что-то осознающее и способное изучить его... и остановить его.
   Словно дрожа, он попытался ответить. Данные, которые формировали его существо, хранились в решетке квантовых волновых функций; теперь он намеренно исказил эту решетку, чтобы указать на упущение. Недостаток. Вопрос.
   - Кто вы такой?..
   Ответ был навязан непосредственно его сознанию; это было похоже на воздействие грубого, порочного сна, миллионолетнего яда.
   - Квакс...
  
   Шлюз между Восьмой комнатой и кораблем закрылся, оставив Эрвал и Суру одних на корабле.
   - Куда мы пойдем? - невинно спросила Сура.
   Эрвал улыбнулась. - Что ж, это хороший вопрос. - И она поняла, что едва ли знает, как начать формулировать ответ. Она натянула варежки, и панели, на которых были изображены звезды и Восьмая комната, теперь заполнились изображениями, которые были явно искусственными.
   Сура в замешательстве уставилась на графические круги, конусы и эллипсы. - Что все это значит?
   Эрвал вытащила руки из варежек. - Могу только догадываться. Но я думаю, что эти фотографии предназначены для того, чтобы показать нам, на что похож этот мир. - Она потянулась, чтобы взять Суру за руку. - Сура, ты знаешь, что мир, из которого мы пришли, был похож на коробку. Под нашими ногами была Раковина, а над нами - Дом, закрывающий нас изнутри.
   Сура фыркнула. - Любой ребенок мог бы это увидеть.
   - Да. Но теперь мы выбрались из этой коробки, и здесь все по-другому. Коробки больше нет! Восьмая комната, дверь в коробку, просто висит там.
   - Так же, как висела над землей первая комната, когда мы ее нашли?
   - Да, но... даже более того, - сказала Эрвал, изо всех сил пытаясь понять смысл. - Он просто висит! И, насколько я могу видеть, ни над ним, ни под ним нет земли. Просто пустое пространство и огромная яма звезд.
   Сура, приоткрыв рот, обдумывала это. - Мне страшно.
   Мне тоже, - мрачно подумала Эрвал; и она вспомнила, как много раз инстинктивно искала красочный мир-крышу над головой, и съеживалась на своем сиденье, мечтая оказаться дома, в своем вигваме, с твердой каменной крышей между ней и звездами.
   Сура изучала изображения Восьмой комнаты. - Если мы только что вышли из большой коробки - через Восьмую комнату - тогда почему мы не можем видеть отсюда внешнюю сторону коробки? Все, что мы можем видеть, - это саму комнату! - голос Суры звучал обиженно, как будто это было оскорблением ее интеллекта.
   Эрвал вздохнула и откинула прядь волос с ее лба. - Это всего лишь одна из сотен тысяч вещей в этой ситуации, которые я совсем не понимаю. Думаю, мы должны исходить из того, что можем понять.
   - И что это? - раздраженно спросила Сура. - Потому что пока ничего из этого не имеет смысла.
   Эрвал указала на конкретную схему. На ней был изображен яркий свет, чуть больше точки, окруженный девятью концентрическими кругами. Маленький каркасный куб располагался на третьем круге от центра, медленно двигаясь по дорожке против часовой стрелки; сложное расположение световых точек аналогичным образом следовало по шестому кругу. Остальные круги были пустыми. - Посмотри на это, - сказала Эрвал. - Что это тебе напоминает?
   Сура протянула руку и одним пальцем коснулась каркасного куба. Экран погас и заполнился увеличенным изображением куба; Сура испуганно отдернула палец.
   Эрвал рассмеялась. - Не бойся. Панели тебе не повредят.
   - Коробка - это Восьмая комната.
   - Правильно. - Эрвал коснулась пустой части изображения, и круги вернулись. - Я думаю, это показывает, где находится Восьмая комната, понимаешь. Она движется по этой круговой траектории вокруг яркого источника света. И вот - что-то еще - следует по шестому кругу.
   - Что это за яркий свет?
   - Не знаю.
   Сура коснулась яркой точки; она расширилась, показав тусклый шар, пожелтевший и испещренный огромными темными пятнами. - Как думаешь, нам стоит пойти туда?
   Эрвал пожала плечами. - Я не знаю.
   Сура восстановила изображение кругов и сосчитала. - Девять кругов. Мы на третьем, а эта другая разметка на шестом. Но остальные круги пусты. Интересно, почему.
   - Не знаю, - сказала Эрвал. - Может быть, изначально там были вещи, которые уничтожили. Или увезли.
   - Чем они могли быть?
   - О, Сура, откуда мне знать?
   - Мне жаль. - Сура изучала изображение. - Что ж, тогда, похоже, есть только одно место, куда можно пойти.
   - Шестой круг?
   - Да. Но как мы туда доберемся?
   Эрвал улыбнулась ей, снова просунула свои руки в варежки и размяла пальцы. Ее охватило чувство силы, освобождения. - Это самая легкая часть, - медленно произнесла она. - Я просто закрываю глаза...
  
   Корабль ждал этого миллион лет.
   Он широко расправил свои крылья, подобные семени платана, и взмыл над обломками Солнечной системы, едва сдерживаемый робкой волей женщины за пультом управления.
   Эрвал и Сура почувствовали волны движения - отголоски. Эрвал подумала, что это все равно, что снова стать ребенком и сидеть верхом на плечах живой коровы-мамочки.
   Сура рассмеялась и прильнула к шее Эрвал.
  
   Через несколько минут путешествие закончилось; корабль, остывая, сложил крылья.
   Женщины уставились на обзорные панели.
   В центре комплекса шестого круга находилась единственная, невероятно большая, сплющенная газовая сфера. Большая часть газа светилась тускло-красным, цветом сгоревшего дерева, хотя тут и там в атмосфере все еще бушевали пожары, размытые пятна желтого или белого. Центральную сферу окружали три шара поменьше, расположенные на равном расстоянии друг от друга; изображения на их панелях изобиловали деталями. Дальше виднелось кольцо обломков, широкое и мягко сверкающее; Эрвал задумалась, было ли когда-то еще больше таких шаров, теперь уже давно разрушенных.
   Она приказала кораблю обогнуть край огненного шара. Она наблюдала, как под ней разворачивается пылающий ландшафт, и вздрогнула от внезапного ощущения масштаба. - Сура, эта штука огромна.
   - Что это? Это солнце?
   - Возможно. Но оно намного больше, чем когда-либо было наше Солнце. И, кажется, сейчас оно почти сгорело.
   - Возможно, оно осветило меньшие планеты, - весело сказала Сура. - Возможно, люди жили на других планетах и подожгли эту, чтобы дать им тепло. Эрвал, это возможно?
   - Все возможно, - пробормотала Эрвал.
   Корабль опустился так близко, что скользил по пейзажу светящегося газа. Эрвал почувствовала внезапный трепет дурного предчувствия. Не колеблясь, она потянула корабль вверх и прочь от мира Солнца.
   - Пойдем посмотрим на меньшие шары, - сказала она Суре.
  
   Под разрушенной атмосферой Сатурна зашевелились древние защитные системы.
  
   Эрвал подвела корабль к ближайшему из шаров. Вскоре маленький мир заполнил всю панель; от полюса до полюса он был инкрустирован деталями, так что его поверхность напомнила Эрвал тонкую работу из кожи - или, возможно, коровье дерево, заросшее лишайником и мхом. Она расправила крылья и подлетела вплотную к поверхности: миниатюрный пейзаж с волнующей скоростью пронесся под ее носом.
   Сура по-детски захлопала в ладоши.
   Эрвал изучала панель. Теперь она увидела, что поверхность покрыта зданиями: все они были размером примерно с Восьмую комнату, но имели любую форму, какую только могла вообразить Эрвал - купола, кубы, пирамиды, цилиндры и шпили, - а также чашеобразные амфитеатры, открытые небу. Дуги и петли тросов, прикрепленные к зданиям, покрывали ландшафт, связывая его воедино, как какой-то огромный гобелен.
   Нигде Эрвал не увидела открытого пространства, ни единой травинки. И нигде она не увидела никаких признаков людей.
   С огромной осторожностью она приказала кораблю опуститься на крышу одного из более широких зданий. Сура хотела выбраться наружу и исследовать - возможно, увидеть, что находится внутри таинственных зданий, - но дверь корабля не открывалась.
   - Думаю, корабль знает, что для нас лучше, - сказала Эрвал. - Может быть, нам не стоит выходить наружу. Может быть слишком жарко - или слишком холодно - или, возможно, это опасно для нас каким-то другим способом, который мы не можем себе представить.
   - Но это так расстраивает!
   Эрвал нахмурилась. - Что ж, возможно, я могу что-то поделать с этим. - Она сунула руки в варежки. - Вот кое-что, что я нашла несколько дней назад. Подойди и посмотри.
   Панель над пультом управления показывала пустой фасад здания в форме пузыря; круглая дверь вела в интригующий, но затемненный интерьер. Теперь Эрвал пошевелила большими пальцами, подняла запястья - и поле зрения оконной панели переместилось вперед. Казалось, темный дверной проем приближался.
   Она почувствовала, как Сура вцепилась в спинку ее стула. Девушка спросила: - Эрвал, мы перемещаемся?
   - Нет, - медленно произнесла Эрвал. - Но картина перемещается. Ты понимаешь? - Она нервно ждала реакции девушки. Как ни странно, из всех чудес, с которыми столкнулась Эрвал, это показалось ей одним из самых трудных для восприятия. Итак, она была в корабле, который путешествовал сквозь пустоту: что ж, птицы летали по воздуху, не так ли?.. И было хорошо известно, что люди когда-то строили такие корабли так же обыденно, как Деймен сейчас разводит костер. Даже видения Друга напоминали сны, которые она видела раньше, особенно после окончательного исчезновения Тила. Таким образом, эти явления были просто продолжением привычного.
   Но окно - это просто дыра в вигваме, с клапаном, который закрывается при усилении ветра. Очевидно, что каждый раз, когда вы смотрите в окно, вы видите одну и ту же сцену.
   Мысль о том, что окно, не двигаясь, может показывать разные сцены - так, что кажется, будто она смотрит глазами другого человека, - была выше понимания.
   Но Сура уставилась на разворачивающееся изображение пустыми от удивления глазами. Она сказала: - Очень мило. Ты можешь сделать это еще быстрее?
   Эрвал вздохнула от разочарования. Возможно, ей следует отказаться от попыток разобраться в этих вещах и принять окна такими, какие они есть, как, очевидно, сделала Сура.
   Полезная магия.
   В течение следующего часа и более они бродили по заброшенным улицам города-мира. Очевидно, когда-то это был мир людей - они узнали стулья, спальни, столы, все явно человеческого размера. Но здесь не было никаких признаков человечности: ни картин на стенах, ни каких-либо украшений, ни занавесок, ни ковриков, выходящих за рамки строго функционального. И здание за зданием были заполнены огромными устройствами, совершенно неузнаваемыми для двух женщин: огромные цилиндры, лежащие на боку или направленные через отверстия в небо, и комнаты, полные серых, холодно-безликих коробок.
   Повсюду была темнота и - Эрвал почувствовала - холод. Здание-мир было оставлено аккуратным, идеальным - ни одного перевернутого стула - и совершенно пустым.
   Сура, сидевшая на корточках на полу, обхватила себя руками и задрожала. - Не думаю, что мне понравилось бы жить здесь.
   - И мне тоже. - Эрвал задумалась о назначении всех этих рядов машин и коробок. Этим устройствам недоставало простой человеческой полезности шкафчиков, которые она нашла на корабле; эти машины были задумчивыми, почти угрожающими. Возможно, это был мир оружия, войны.
   Может быть, подумала она, и к лучшему, что они нашли это место пустым.
   - Эрвал. - Сура грациозно встала и указала на изображение на панели; от них отодвигался ряд серых коробок. - Что происходит? Ты снова перемещаешь изображение?
   Эрвал подняла руки перед лицом. - Ты же видишь, что это не так. Сура, я не понимаю, что происходит. - Она сунула руки в варежки и сменила изображения на панелях; она посмотрела вниз, вверх, по обе стороны корабля, почти ожидая увидеть группу гигантских людей-машин, тянущих корабль...
   Затем она кое-что обнаружила.
   Вокруг корабля опустился трубчатый занавес, прозрачный, но окрашенный в синий цвет. Его стенки сверкали. Труба поднималась на много миль над поверхностью маленького мира, и, взглянув вверх, Эрвал увидела, что она тянется до самого разрушенного мира- Солнца.
   Корабль поднимался по туннелю.
   Вскоре мир машин сжался под ними до шара размером с кулак.
   - Эрвал! Сделай что-нибудь! Забери нас отсюда! Если мы врежемся в штуку-Солнце, мы будем уничтожены!
   Но Эрвал могла только сжать кулаки в варежках. - Я не могу, - тихо сказала она, уставившись на панель. - Я ничего не могу сделать. Он не реагирует.
   Стены туннеля неслись мимо, теперь размытые.
  
   Вокруг Пола закрылась коробка.
   Конечно, для Пола было невозможно подвергнуться простому физическому заключению; тем не менее мировые линии волновой функции, которые составляли его существо - и его связь с Солнцем - были изогнуты до такой степени, что могли разорваться из-за окружающих его нематериальных стен.
   Он не мог пошевелиться.
   Шок и удивление захлестнули его. Из всех странных вещей, которые он видел в своих путешествиях, это было первое, что непосредственно угрожало ему. Поразительно изменив точку зрения, он понял, что стал думать о себе как о боге, наблюдателе, неуязвимом, неподвластном вмешательству. Теперь он чувствовал непреодолимое желание отступить в пещеру простой квазичеловеческой модели себя... но если бы он пошел этим путем, за ним наверняка последовали бы безумие и ужас.
   Стремясь к порядку, он создал ограниченные субличности для изучения своей тюрьмы. До него начали доходить данные, и постепенно он начал понимать.
   Он был пойман в ловушку в фокальной зоне излучения чрезвычайно высокой частоты. Зона представляла собой сферу всего в несколько футов в поперечнике; нелинейные эффекты, заставляющие энергию каскадом переходить на более низкие частоты, должно быть, заставляли зону светиться подобно драгоценному камню. Отдельные фотоны проносились сквозь фокус подобно птицам, их длина волны в сто миллиардов миллиардов раз меньше радиуса электрона; короткая длина волны подразумевала огромную энергию, так что каждый фотон был мощной маленькой пулей энергии/массы... фактически, настолько массивной, что каждый фотон был почти квантовой черной дырой. И именно это сдерживало его. Черные дыры перерезали мировые линии, из которых он состоял; это было так, как если бы телесный человек был заключен в паутину из миллиарда горящих нитей.
   Итак, это была эффективная клетка. Квакс поймал его.
   Оставался один вопрос: почему?
   Успокоившись, он переставил данные, распределенные по компонентам его волновой функции, так, чтобы пропуски, представленные вопросом, были четкими.
   Он ждал. Он не потрудился измерить время.
  
   ...Квакс вернулся.
   Пол быстро собрал набор множественных фокусов внимания. Теперь в потоке излучения сингулярности чувствовалось больше согласованности; частоты, фазы и траектории мощных квантов изменялись систематическим образом по мере их прохождения через его существо. Он понял, что его допрашивают: каждый фотон забирал у него еще несколько бит данных, без сомнения, для изучения его похитителем. Это был дамп данных; его считывали, как если бы он был каким-то грубым запоминающим устройством.
   Он не чувствовал обиды и не пытался спрятаться. В чем был смысл? Его похититель уже должен был знать о маленькой группе людей, скользящих на своем грубом корабле вокруг гравитационного колодца Солнца. Его лучшей надеждой было позволить кваксу изучить, дождаться какой-то обратной связи.
   Но он сохранил на месте свои представления вопросов.
   Постепенно он различил дальнейшую эволюцию в граде фотонов. Он расширил свое осознание настолько широко, насколько осмелился, и, подобно человеку, напрягающему слух, чтобы расслышать отдаленные фрагменты разговора, прислушался. Он уловил проблески самого квакса, неуловимые впечатления чего-то быстрого, сообразительного, физически компактного; радиационная клетка, заключающая его в тюрьму, подразумевала владение глубочайшей структурой физической Вселенной.
   ...И он услышал ненависть.
   Жестокий факт этого был шокирующим, подавляющим. Квакс ненавидел его; он ненавидел его за то, что он был человеком, и это отвращение искажало путь каждого фотона, который проходил сквозь него. Ненависть доминировала в существе его похитителя и была направлена на то, чтобы стереть все следы человечества со Вселенной.
   Пол испытывал благоговейный трепет перед преступлением, которое вызвало такую вражду через пустыню времени.
   Неравномерный поток данных продолжался в течение неизмеримого периода. Затем...
   Изменение. Изменялись граничные условия его фотонной клетки, так что область пространства-времени, которая удерживала его, была перемещена...
   Его перемещали.
   Теперь в сложном потоке фотонов был еще один компонент. Пол напрягся. Там был другой разум; нечто огромное, необъятное, величественное, мыслительные процессы которого исчислялись часами, так что его медленные рассуждения звенели, как гонги... И все же это тоже был квакс; было такое сходство со строением похитителя Пола, что гигант наверняка принадлежал к тому же виду или, по крайней мере, происходил от него. И все же поток предполагаемых данных не был разрешен; там были неподтвержденные обертоны, как высшие гармоники на скрипичной струне.
   Он понял, что их там было больше, слишком много, чтобы он мог различать их по отдельности, огромная иерархия кваксов нависала над ним, изучая его, как огромные биологи какое-нибудь распластанное насекомое. Они существовали во всех мыслимых масштабах пространства и времени, и все же оставались единым видом - рассеянными, многократно эволюционировавшими, но по сути все еще объединенными.
   И все они ненавидели его.
   Фотонная клетка исчезла.
   Освобожденный, Пол почувствовал себя пауком, чья паутина была перерезана. Он быстро оценил несколько квантовых нитей, которые все еще связывали его с Солнцем, Кольцом. Подобно пауку, он принялся за работу, чтобы развить эти нити.
   Небольшой частью себя он огляделся.
   Он больше не был в Солнечной системе. Он увидел коричневого карлика, планету типа Юпитера, но в десять раз превышающую его по размерам; она вращалась вокруг уменьшившейся белой звезды. Центр его осознания находился на орбите в нескольких сотнях миль над верхушками облаков планеты. Изучая облака, он увидел турбулентные ячейки во всех масштабах, подпитывающие друг друга в огромном фрактальном каскаде вихревой энергии. Массивное коричнево-красное пятно, самоорганизующийся остров стабильности, проплывало сквозь бушующие штормы.
   Он размышлял над этим зрелищем, недоумевая, зачем его сюда привезли. Энергия для всей этой погоды, должно быть, поступает из недр планеты и ее вращения, а не от высохшей звезды. Этот чудовищный мир был самодостаточен и завершен сам по себе: ему не нужна была остальная Вселенная. На самом деле, иронично размышлял Пол, этот мир должен быть защищен даже от набегов птиц-фотино. В то время как враг из темной материи превращал звезды в пыль, этот мир и миллиарды подобных ему продолжали вращаться, являясь вместилищем массивного, но бесцельного движения, пока энергия, рассеиваемая его огромными погодными системами, не приведет к охлаждению его ядра, и его вращение медленно затормозится. Тогда, наконец, она остановится, и ее единственной функцией останется служить гравитационным рассадником для мира-призрака птиц-фотино. Планета была безвредной, скучной и старой; он понял, что даже это облачное пятно могло быть старше человечества...
   За ним снова наблюдали.
   Обширная догадка охватила его. Огромный квакс, которого он обнаружил ранее, с мыслями, подобными часам...
   Это было здесь. В системе пятен. Весь самоорганизующийся комплекс содержал осознание квакса, и оно изучало его.
   Он открыл себя. Новые данные просачивались в его сознание.
  
   Корабль ксили был полуразумным. Функция корабля заключалась в том, чтобы оптимизировать шансы на выживание его обитателей-людей.
   Он изучил машины, работающие в сердце древнего Юпитера, и рассмотрел, как этого можно достичь.
   Когда-то эта система была домом расы, которая вела войны на протяжении сотен тысячелетий. Юпитер был переделан, чтобы служить центром военно-промышленной агломерации, которая волна за волной наносила удары по предполагаемому врагу людей, ксили. Корабль видел, как даже спутники были перемещены на их нынешние высоты, их орбиты упорядочены, чтобы служить оружейными складами. Энергия для складов и для огромных флотов, которые хлынули из этой системы, поступала из вещества самого Юпитера.
   Теперь, конечно, война стала историей, человеческие флоты были отброшены в сторону; склады опустели, а Юпитер был в значительной степени израсходован - но все же, как воспринимал корабль, в его ядре оставались сущности, огромные машинные умы, ожидающие выполнения своей конечной цели...
   Последний рубеж защиты Солнечной системы.
   Они увидели в корабле ксили с грузом из двух примитивных людей угрозу. И они атаковали.
   Корабль методично изучал слабый тяговый луч, который неуклонно притягивал его к Юпитеру.
   Технология гравитационных волн, называемая людьми "лучами-звездоломами", была одной из многих тайн ксили, которые так и не были разгаданы человеком, даже после нескольких поколений исследований. Теперь корабль распознал в этом луче бледную имитацию "звездолома" и разглядел где-то рядом с ядром Юпитера генератор, который служил источником луча. Сильные электрические поля заставляли группу точечных сингулярностей сталкиваться и объединяться. Когда пары сверхплотных сингулярностей сталкивались, образовывалась новая, более массивная дыра; в течение нескольких секунд горизонт событий новой дыры вибрировал бы подобно мыльному пузырю, испуская интенсивные гравитационные волны. Контролируя характер таких столкновений, можно было бы управлять режимами вибрации горизонтов - и таким непрямым образом генерировать тяговый луч гравитационных волн.
   Это сработало. В некотором роде.
   Корабль просчитал варианты.
   Конечно, он мог бы просто расправить крылья и улететь. Но был бы период, секунда или около того, когда импульс его разрывного привода соответствовал бы усилию тягового луча; и при прерывании луча корабль и его пассажиры могли пострадать от толчка.
   Корабль оценил вероятность повреждения людей, как низкую.
   Второй вариант был проще и, по заключению корабля, влек за собой меньший риск.
   Он запустил свой собственный "звездолом" прямо в горловину генератора.
  
   Сура вскрикнула и закрыла глаза; Эрвал, прищурившись, увидела, как яркость панели потускнела до такой степени, что она снова смогла видеть.
   Она все еще смотрела вдоль трубы-занавеса на мир-Солнце. Но теперь из корабля вырвался луч интенсивного вишнево-красного света и устремился вдоль оси трубы, пронзая сердце этого мира. Вокруг точки столкновения мир-Солнце засветился желто-белым; пятно света распространялось, пока не покрыло, возможно, четверть огромной площади шара планеты.
   Занавес замерцал, раздробился, исчез; красный луч погас, как будто его выключили.
   Сура осторожно опустила руки. - Все кончено?
   - Думаю, да.
   - Что случилось?
   Эрвал изменила вид панели, чтобы посмотреть на ландшафт мира блочных зданий, теперь ярко освещенный возрожденным миром-Солнцем. - Не знаю. Это сработало, что бы это ни было. Мы больше не поднимаемся.
   Сура уставилась на панель. - Но - смотри...
   Мир больше не был мертв.
   По всему ландшафту мерцали огни; из дверных проемов заброшенных строений лилось чистое желтое или голубое сияние. Теперь некоторые здания начали подниматься из земли, и Эрвал это напомнило о цветах, которые стремятся к Солнцу; вскоре здания устремились к миру-Солнцу, их тросы туго натянулись, а амфитеатры протянулись, как раскрытые ладони; и на мгновение она увидела мир машин таким, каким его, должно быть, задумывали строители: как место бурлящей энергетики и промышленности.
   Эрвал почувствовала, как у нее перехватило горло. А что, подумала она, в конце концов, это красиво. Я просто неправильно все разглядела.
   Но свет возрожденного мира-Солнца уже угасал; здание неуверенно опускалось на землю, внутреннее освещение остывало, превращаясь в темноту.
   Это продолжалось не больше минуты.
   Сура сказала: - Думаю, я бы хотела сейчас пойти домой.
   - Да.
   Корабль в последний раз расправил свои крылья над миром машин.
  
   Во время своих исследований Рафинадной Глыбы Пол познакомился с историей кваксов. Похититель Пола, созданный из виртуальных наборов частиц бурлящего вакуума, напоминал своих предков - странных огромных существ, которые появились на свет в виде конструкций конвекционных ячеек в кипящем океане, - как лазерная винтовка похожа на кусок расколотого камня. Но он мог проследить свое сознание до того кипящего моря.
   И он вспомнил человека, Джима Болдера, который однажды спровоцировал кваксов на превращение их солнца в новую звезду.
   Пол, чье сознание было сосредоточено на бушующих штормах Юпитера, начал собирать воедино понимание будущих планов кваксов.
   В отличие от большинства барионных видов, кваксы смогут сосуществовать с птицами-фотино из темной материи. Кваксы обитали в неспокойных, сумеречных глубинах низкоэнергетических систем. Например, для паразита-квакса в Юпитере не имело бы значения, если бы из-за птиц-фотино перестала светить далекая звезда его хозяина; пока планета вращается и ее внутреннее ядро излучает тепло, квакс мог бы выжить.
   Таким образом, кваксы могут стать последними барионными обитателями Вселенной.
   В конечном счете, однако, повсюду иссякли бы источники энергии, которые подпитывали турбулентность, поддерживающую кваксов. Этот Юпитер остыл бы, истощенный собственными погодными системами. Тогда, наконец, кваксам пришло бы время уходить. Произошел бы второй исход кваксов, гораздо более масштабный, чем первый, поскольку раса последовала за ксили через их Кольцо в новый космос. Пол дико размышлял о контейнеровозе, который мог бы хранить сознание, основанное на ритмах галактических орбит...
   Но кваксы еще не были обеспокоены подобными проблемами. Они знали, что действия птиц-фотино обрекли Кольцо на гибель. Кольцо в конечном итоге закроется: завоевав Вселенную, птицы-фотино запечатывали себя в ней. Но, по мнению кваксов, времени было предостаточно.
   И, кроме того, кваксам предстояло завершить еще один проект. Пока незаконченный.
   Окончательное уничтожение человечества.
   Кваксы пережидали краткое, тщеславное утро людей, пока те росли, чтобы доминировать над окружающими их видами - только для того, чтобы растратить свои силы в абсурдных нападениях на ксили. В конце концов, ксили аккуратно запечатали большинство выживших людей в мире-коробке за пределами Восьми комнат. Однако ряд небольших колоний людей в различных формах выжили, и кваксы наблюдали, как один за другим эти остатки вырождались и умирали.
   Пол подозревал, что кваксы не противились ускорению этого процесса.
   Теперь казалось, что во Вселенной, наконец, не осталось людей. Но после действий Джима Болдера кваксы рассудили, что для их долгосрочного выживания риск представляет даже небольшая группа людей. Таким образом, кваксы собирались гарантировать, что люди никогда больше не поднимутся, чтобы угрожать виду своими непредсказуемыми планами.
   Они ждали.
   В конце концов в Восьмой комнате появился Тил.
   Пол с тоской задавался вопросом, почему кваксы не встревожились, когда антиксили оживил самого Пола; постепенно он пришел к пониманию, что он был недостаточно человечен, чтобы кваксы узнали его, и они поняли, кем он был, только из-за его общения с жителями деревни.
   Он испытал глубокую печаль.
   Кваксов воодушевил упадок людей до дикости, о чем свидетельствовала природа Тила и тех, кто последовал за ним. Они, конечно, могли уничтожить людей в любое время. Но они были терпеливы. Было ясно, что в комнатах и за их пределами было больше людей, все еще недоступных для кваксов; и также было ясно, что у появляющихся людей мог быть только один план действий: провести корабль ксили через затерянную Вселенную к Кольцу Болдера.
   Для этого последнего путешествия, несомненно, все люди вышли бы из-под защиты комнат; все человечество было бы заключено в одном хрупком суденышке, предприняв массовый исход с ироническими параллелями с эвакуацией, так давно навязанной кваксам.
   Затем кваксы нанесли бы удар.
   Пол задумался. Вражда кваксов с человечеством длилась миллионы лет; она превзошла ненависть, даже расчет, и превратилась в видовой императив.
   Ирония заключалась в том, что до того, как Пола заманил в ловушку квакс, он воображал, что самым большим источником опасности для людей будут свирепствующие птицы-фотино. Теперь ему было трудно представить, как маленькая группа людей смогла выдержать натиск этого древнего врага в лице кваксов и пережить свой переход к Кольцу.
   Время шло в разных масштабах. Квакс не приставал к нему, довольствуясь пока поглощением информации. Пол создал множество субличностей, чтобы обсудить варианты выживания людей.
   В конце концов он принял решение.
  
   Она скучала по Деймену.
   Несомненно, ему понравилось бы просовывать руки в эти варежки и управлять кораблем, как если бы это была какая-нибудь огромная птица. Она представила его здесь, в Восьми комнатах, сидящим вместе с остальными, полуголым и блестящим от пота, нагуливающим валики здорового жира...
   Но образ рассыпался. В сердце Деймена, с грустью размышляла она, никогда не нашлось бы воли противостоять странностям корабля, Друга. И теперь она потеряла его навсегда. Он, упрямец, никогда не отправился бы в Восемь комнат, а ее спутники никогда не согласились бы на обратный путь...
   И тут ей в голову пришла идея.
  
   Корабль стоял на своем месте напротив Восьмой комнаты.
   Эрвал села за свой стол и снова сунула руки в варежки; она прошлась по панели над головой и вышла через Восемь комнат.
   С запозданием она поняла, что рычаги управления в варежках были грубыми и предназначались для того, чтобы менять виды в окне на мили за раз; вскоре ее пальцы заболели от напряжения, связанного с поддержанием плавности ограниченных движений. Однако, попрактиковавшись, она вскоре смогла переместить фокус поверх голов ничего не подозревающих жителей деревни и выйти через дверь первой комнаты.
   Она вздрогнула, когда точка обзора прошла сквозь закрытую дверь.
   Она парила над равниной грязного снега. Она обнаружила, что дрожит - но, конечно, панель принесла ей только изображение ледяной страны, а не звук ветра или укусы мороза. Движением больших пальцев она повернула изображение так, чтобы видеть первую комнату. Она парила в воздухе, законченная и простая, не давая никаких указаний на чудеса, которые лежали за ней.
   - Это как если бы мы были там и смотрели на это.
   Эрвал обернулась. Сура стояла за своим креслом, смиренно сцепив руки за спиной. - Почему ты смотришь на весь этот снег и лед? - спросила девушка. - Мне от этого холодно.
   Эрвал подумала о том, какой юной выглядела Сура; как будто тепло и безопасность комнат, корабля вернули ей молодость, утраченную деревенским холодом... - Я не уверена. Наверное, я скучаю по всему этому.
   Мускулы на щеках девушки натянулись, как веревки. - Ну, я не хочу.
   - Я хочу... э-э, прогуляться окном обратно в деревню. Но не уверена, смогу ли найти ее снова.
   - Я помогу тебе. - Сура села на пол, поджав под себя ноги. - Ты идешь на юг от комнат. Ищи дерево, на котором мы нашли метку Тила.
   - На юг... да.
   Фокус перемещался по ледяному ландшафту со скоростью, чуть превышающей скорость пешехода. Эрвал и Сура вглядывались в экран в поисках указателей на пустой местности. Постепенно Эрвал научилась преодолевать мили за несколько минут, время от времени останавливаясь в какой-нибудь выгодной точке, чтобы сориентироваться.
   Это было так легко по сравнению со смертельной болью настоящего путешествия, что Эрвал стало стыдно.
   Шли часы, и другие жители деревни наблюдали за тем, что она делала. Постепенно вокруг них образовался круг; некоторые из них давали советы, в то время как другие предпочитали держаться на расстоянии, просто наблюдая. Эрвал ничего не комментировала.
   В конце концов они нашли пень, к которому все еще цеплялся лоскут коровьей кожи. Сура положила руку на спину Эрвал; пальцы больно сжали мышцы Эрвал. Жители деревни смотрели на тряпку, подавленные и молчаливые.
   После еще одного дня суррогатного путешествия, когда у Эрвал болели руки, наблюдатели наконец добрались до деревни.
   Снег лежал сугробами у разрушенных вигвамов. Дым не поднимался. Коровы-мамочки лежали в огромных сугробах, обнаженная плоть примерзла к их костям.
   Эрвал подняла обзорную площадку в воздух, так что казалось, будто они смотрят вниз на руины игрушечной деревни.
   Последний враг человечества, зима, победила. Где-то тихо шуршала Сэнд. Арк нежно положил ладонь на голову Эрвал. Эрвал исследовала свои эмоции, отыскивая скорбь. Затем она сделала панели непрозрачными и вытащила руки из перчаток.
   Жители деревни вели себя тихо, но через несколько часов они вернулись к своей ленивой, мирной жизни на борту корабля. Эрвал обнаружила, что расслабляется вместе с остальными, и вскоре стало казаться, что изображения на панелях были не более чем лихорадочным сном...
   Позже, однако, Эрвал в одиночестве поднялась по комнатам на первый этаж и толкнула дверь. Холодный воздух проник в ее легкие. Босиком, одетая только в тунику, она, спотыкаясь, шла по колено в снегу. Внезапно ее горе стало таким же осязаемым, как замерзшая земля у нее под ногами. Она отдалась ему, и слезы замерзли на ее глазах и щеках.
  
   Его план, по мнению его субличностей, был таким же невероятным, как и любое из диких предприятий, предпринятых людьми в прошлом. Его единственным достоинством было то, что это было лучше, чем позволить кваксам просто уничтожить корабль ксили.
   Этот план основывался на том факте, что люди столкнулись с двумя опасностями: от кваксов и от птиц-фотино из темной материи. Птицы-фотино были намного могущественнее, но кваксы, с их непоколебимыми намерениями, представляли большую непосредственную опасность. Очевидно, что люди не смогли бы пробиться ни через одну - не говоря уже об обеих - из этих великих сил к своей цели, к Кольцу.
   Что ж, тогда врагов нужно отвлечь.
   Пол незаметно удалился из мира чужого Юпитера. Он знал, что кваксы наблюдают за ним, но они не пытались вмешиваться. Он рассеял фокусы своего осознания и распространился настолько тонко, насколько это было возможно, вдоль квантовых мировых линий. Он организовал данные, составляющие его сознание, в определенную конфигурацию, пустую вопросительную форму.
   Подобно ребенку, ищущему свою мать, он позвал антиксили.
   Антиксили покинул Вселенную при запуске флота семян Рафинадных Глыб. Он отправился назад во времени со своим флотом и - одновременно и без парадокса - растворился в бесчисленных тающих фрагментах сознания. Итак, антиксили ушел... но Пол обитал в квантовой Вселенной, в которой ничто никогда не было окончательным. С терпением и бдительностью он продолжал свой призыв.
   ...Фрагменты антиксили ответили. Это было похоже на эхо утраченного голоса. В ответ на зов Пола восстановился бледный контур осознания антиксили, и снова Пол был окружен его необъятным, бесстрастным юмором. Он отреагировал так бурно, как только мог, стараясь усилить присутствие антиксили.
   Он почувствовал замешательство в иерархии кваксов, но проигнорировал их.
   Наконец пришел ответ, которого он ждал. Через систему Юпитера прошли призрачные корабли размером в несколько миль.
   Присутствие антиксили могло бы означать для бдительного наблюдателя, что ксили вернулись в космос, и - как надеялся Пол - заклятые враги ксили, птицы-фотино из темной материи, прилетели, чтобы выяснить, что происходит.
   Пол, напрягаясь, поддерживал иллюзию/субстанцию антиксили. Наконец корабли темной материи отбыли, как и предполагал Пол, с новой целью.
   Он расслабился, и контур антиксили растворился в квантовом шипении Вселенной.
   Птицы-фотино, убежденные в том, что ксили могут заново завоевать Вселенную, из которой они были изгнаны, сосредоточат свою энергию на Кольце Болдера и откажутся от других своих проектов. Они уже запустили долгосрочные механизмы уничтожения Кольца. Но теперь закрытие этих врат должно было быть ускорено; кольцо должно быть закрыто до того, как ксили смогут воспользоваться им для возвращения.
   ...Но если бы Кольцо было замкнуто, кваксы оказались бы в ловушке умирающей Вселенной, их мечта о видовом бессмертии оказалась бы под угрозой. Итак, по расчетам Пола, кваксы должны были бы добраться до Кольца и помешать птицам-фотино уничтожить его. С чувством развлечения и зачарованности он наблюдал за оживленными дебатами среди кваксов, данными и предложениями, распространяющимися по всем масштабам пространства и времени.
   Забытый, Пол позволил себе ликовать. Его схема, казалось, работала. Если это так, то он не только дал шанс остаткам человечества: он также изменил видовые императивы двух великих рас.
   Он скользнул по квантовой сети к своей маленькой группе людей.
   По всей Вселенной огромные силы начали сходиться к Кольцу Болдера.
  
   Друг вернулся. И видения были такими яркими, что она едва могла видеть.
   ...Место, невообразимо далекое, где Кольцо, сверкающее и совершенное, вращалось в пространстве; место, где весь звездный свет был голубым...
   - Эрвал? С тобой все в порядке?
   Фантастические картины наложились на озабоченное лицо Суры. Эрвал потерла жесткую кожу вокруг своих глаз. Ее зрение было затуманено другими мирами, она цеплялась за утешительные фрагменты реальности: звуки детского смеха, сладкий, молочный запах коровы-мамочки. - Со мной все в порядке. Возможно, просто немного кружится голова. Мне нужно присесть... - С помощью Суры она коснулась теплой, мягкой стены комнаты и, словно слепая, добралась до пола и села.
   ...Она парила над огромным запутанным Кольцом; ее пальцы дрожали на рычагах управления в варежках...
   Она открыла глаза, содрогаясь.
   Сура села рядом с ней, все еще держа ее за руку. - Это не просто головокружение, не так ли?
   - ...Нет. - Эрвал колебалась, желая облегчить душу. - Сура, я думаю, нам снова нужно путешествовать. Уходить отсюда.
   Хватка Суры усилилась. - Снова отважиться на снегопад? Но...
   - Нет, не то. На корабле. Мы должны путешествовать на корабле.
   - Но куда?
   Эрвал ничего не сказала.
   Сура медленно произнесла: - Почему мы должны уходить? Не понимаю. Откуда ты все это знаешь? Ты пугаешь меня, Эрвал.
   - Мне жаль. Я не хотела. Но не думаю, что смогу объяснить. И... - И я тоже напугана, - сказала она себе. Не из-за таинственных видений - больше нет, - а из-за того, что они представляли: путешествие, подобного которому ни один человек не предпринимал в течение миллиона лет.
   Она не хотела уходить. Она хотела остаться здесь, в тепле; она больше не хотела сталкиваться с опасностью и неопределенностью. Но видения были сильными, гораздо сильнее, чем раньше; это было так, как если бы Друг кричал ей в лицо.
   Друг испугался, внезапно поняла она. И чего могло бояться такое богоподобное существо?
   - Мы должны идти, - сказала она. Она почувствовала, как рука Суры напряглась в ее руке. - Ты думаешь, я сумасшедшая, не так ли? - мягко спросила она.
   - Нет, Эрвал, но...
   - Сейчас тебе придется довериться мне, - сказала Эрвал, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тверже. - Послушай, в прошлом я была права. Насчет панели исцеления и шкафчиков с едой. Не так ли?
   - ...Да.
   - Что ж, теперь я снова буду права. Мы в большой опасности. И чтобы избежать этого, мы должны отправиться в другое место. - Видения ненадолго прояснились - чудесным образом - и она мельком увидела широко раскрытые глаза Суры. - Сура, на корабле мы будем в безопасности. Нам будет тепло и сухо.
   Девушка медленно кивнула. - Это не может быть хуже снега.
   - Верно, - твердо сказала Эрвал. - Не так плохо, как снег.
   Через некоторое время Сура спросила: - Что ты хочешь, чтобы я сделала?
  
   Откормившимся, медлительным жителям деревни потребовалось несколько дней, чтобы организоваться к удовлетворению Эрвал и выработать решение.
   Конечно, не все были готовы пойти. Некоторые решили остаться в Восьми комнатах, не желая рисковать своей безопасностью и теплом из-за необъяснимых видений Эрвал. Путешественников должны были обеспечить корабельные склады с едой, и поэтому Сэнд, последнюю в мире корову-мамочку, оставляли, чтобы прокормить остальных.
   Эрвал было трудно винить тех, кто остался.
   После стольких пережитых вместе трудностей прощание было долгим и трудным, каждый житель деревни чувствовал, что воссоединения никогда не будет. Эрвал погладила короткие волоски снизу туловища Сэнд; огромные, нелепые слезы потекли из глаз коровы-мамочки.
   Наконец все закончилось. Оставшиеся собрались в Восьмой комнате. Среди них был Арк, и Эрвал изучала его круглое лицо, пытаясь представить свое будущее, запертое в этих крошечных комнатах. Дети, конечно, вырастут, и, возможно, у них будут свои дети - почему бы и нет? Кости умерших будут лежать на снегу снаружи, растущими кучами, и время будет проходить без происшествий, пока, наконец, верная корова-мамочка не сдастся от старости, и последние люди не умрут вместе с ней.
   Внезапно Эрвал почувствовала беспокойство, ей захотелось уйти. Конечно, история человечества не должна была закончиться вот так, когда последний из них прячется в коробке.
   Арк нажал на кнопку управления дверью; кристаллическая панель скользнула по фасаду Восьмой комнаты. Корабль был свободен. Группа Эрвал нервно сгрудилась в центре корабельного отсека. Эрвал, смущенная, прошла через кабину к своему знакомому месту и снова сунула руки в волшебные рукавицы.
   Корабль расправил свои темные, как ночь, крылья. Она закрыла глаза, почувствовав прилив радостного возбуждения. Друг был с ней: шквал видений, к счастью, прекратился, но она ощущала его присутствие, как будто он стоял у нее за спиной, серьезный и тихий.
   Пришло время.
   Она вызвала в памяти сияющее кольцо...
   - корабль задрожал...
   - и внезапно Друг наполнил ее картинку-воспоминание красками и деталями; решимость перетекла через нее в рукавицы и...
   - прыжок...
   Это было похоже на падение, когда оступаешься. Позади нее раздались крики. Она испуганно подняла глаза на панели-окна: бледные очертания Восьмой комнаты исчезли, сменившись огненным шаром, огромным, красным, нависающим; языки пламени размером с миры лизнули корабль и...
   - прыжок...
   - и еще один толчок, и огонь сменился ничем, совсем ничем, и...
   - прыжок...
   - появился наклоненный цветной диск; она увидела красные, коричневые и золотые оттенки, и это было так прекрасно, что у нее перехватило дыхание, но...
   - прыжок...
   - все исчезло и...
   - прыжок - прыжок - прыжок-прыжок-прыжок-прыжок...
   Изображения разлетались по экранам, как яркие снежинки.
   Она выключила экраны. Панели опустели и стали серебристо-серыми, и ее спутники вздохнули с облегчением. Но прыжки продолжались; она ощущала их как мягкое трепетание в животе.
   Она осторожно вытащила руки из рукавиц, уставилась на них, как будто они предали ее. Она думала, что понимает корабль; теперь она была унижена, как ребенок у ног взрослых. Она почувствовала натянутую уверенность Друга, но это ее мало утешило. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - свирепо подумала она. - Может быть, мы глупее, чем ты думаешь. Или... более хрупкие.
  
   На позаимствованном у ксили корабле маленькая группа людей мчалась через враждебную Вселенную.
   Пол почувствовал замешательство женщины, и боль проникла в его частичные личности. Он знал, что запуск гипердвигателя ксили приведет людей в ужас, но он мало что мог сделать, чтобы защитить их.
   На самоанализ не было времени. Он должен сам найти Кольцо.
   Внимание Пола беспокойно блуждало по заброшенной периферии Солнечной системы. Он обнаружил верфи, оружейные мастерские, залитые кровью больницы, фундаменты массивных промышленных комплексов. Военные корабли и крепости, некоторые размером с Луну, вращались вокруг далекого Солнца.
   Как только два объекта вступают в контакт, они навсегда связаны нитью квантовых волновых функций. Когда-то это составляло основу неразрывной коммуникационной сети человечества. Теперь бродячий Пол обнаружил тонкие квантовые функции, тянущиеся от военных кораблей к забытым полям сражений, разбросанным по всей Вселенной. Пол знал, что люди атаковали место, где находилось Кольцо, по крайней мере, один раз; так что среди этих преследуемых обломков должны быть реликвии тех великих нападений и квантовая связь, по которой он мог бы проследовать.
   Наконец он нашел ее.
   Корабль-сплайн представлял собой труп диаметром в милю, его сферическая форма была искажена единственной обширной раной в сотню ярдов в поперечнике. Внутри раны все еще были видны органы и засохшая кровь. Пол представил себе агонию существа, вернувшегося с поля боя, его внутренности, открытые боли гиперпространства...
   Но этот корабль-труп был встроен в паутину квантовых функций, которая тянулась вплоть до Кольца Болдера; эти запавшие глаза сплайна, теперь затвердевшие, когда-то смотрели на само Кольцо.
   Пол обхватил пучок квантовых функций. Впитывать их в свое сознание было все равно что растягиваться, расширяться, становиться невообразимо рассеянным.
   Сначала осторожно, затем со все возрастающей уверенностью он начал регулировать фазы квантовых нитей, и многочисленные фокусы его осознания переместились в пространстве-времени.
   Пол потащился вдоль квантовых функций в поисках Кольца Болдера.
  
   Это было так, как если бы он скользил вниз по длинному, обширному склону в пространстве-времени. Сначала склон был почти незаметен, но вскоре его крутизна стала очевидной.
   Кольцо было самой массивной единичной структурой во Вселенной. Это было похоже на камень, брошенный в бассейн: через область шириной в сотни миллионов световых лет его чудовищный гравитационный колодец притягивал галактики так же легко, как лампа привлекает мотыльков. Теперь Пол пересекал край этого колодца, а сверкающие руины Вселенной скользили рядом с ним. В конце концов он увидел, как хрупкие структуры - нити, петли и пустоты галактик, возникшие из самой сингулярности, - были искажены, разбиты вдребезги падением в этот огромный разлом в пространстве.
   Галактики - по всему небу - были окрашены в голубой цвет, понял он теперь. Синее смещение.
   Наконец-то он добрался до места, куда падают все галактики.
   Кольцо представляло собой обруч, сплетенный из космической струны длиной в миллиард световых лет. Основное внимание Пола было сосредоточено где-то над плоскостью Кольца. Ближняя сторона артефакта образовывала запутанную, непроницаемую ограду, причудливо изогнутую дугами и остриями, с осколками изображений галактик, сверкающими сквозь трясину пространственно-временных дефектов. А дальняя сторона объекта была видна как бледная, твердая полоса, отдаленная на фоне посиневшего неба.
   Пол мог изучать Кольцо так, как никогда не удавалось Джиму Болдеру. Он с удовольствием отправлял субличностей кататься по запутанным квантовым функциям, которые проникали глубоко в растянутое пространство-время Кольца.
   Космические струны были остаточными следами суперсимметричного вакуума изначальной эпохи - эпохи, в которую физические силы еще не "вымерзли" из единой сверхсилы, - и теперь струны были встроены в "пустое пространство" Вселенной, подобно остаточным линиям жидкой воды в твердом теле льда. И струны были сверхпроводящими; когда они двигались через первичные магнитные поля, в них индуцировались огромные токи - в сто миллиардов миллиардов ампер или более...
   Струны-нити извивались в пространстве, как медленные, соединенные между собой змеи. Нити двигались со скоростью, близкой к скорости света. Они оставляли за собой плоские светящиеся следы - плоскости, к которым притягивалась материя, со скоростью несколько миль в секунду.
   Пол посмотрел в центр Кольца. Там он обнаружил сингулярность. Она имела форму обруча, кругового разлома в пространстве: разрыва, вызванного вращением огромной массы Кольца. Сингулярность имела около трехсот световых лет в поперечнике - намного меньше диаметра самого Кольца.
   Если бы Кольцо вращалось медленнее, метрика Керра была бы вполне корректной. Сингулярность была бы скрыта двумя горизонтами событий - односторонними мембранами в центре - и, за ними, эргосферой: областью, в которой гравитационное сопротивление было бы настолько сильным, что ничто субсветовое не могло бы противостоять его течению.
   Но Кольцо вращалось... и слишком быстро, чтобы позволить сформироваться горизонту событий или эргосфере. Итак, сингулярность была обнажена.
   Сквозь пустоту в центре Кольца он мог видеть смещенный в синеву звездный свет, спутанный, перемешанный. Здесь волновые функции были запутаны, искривлены, нарушены; здесь пространство было свернуто, как дешевая ткань.
   Это искажение было целью Кольца: это был интерфейс метрик Керра, маршрут в другие вселенные - врата, через которые ксили совершили свой побег.
   ...Призрачные стаи скользили сквозь запутанную космическую сеть нитей, из которой состояло Кольцо.
   Пол расширил свое восприятие, чтобы охватить все Кольцо. Повсюду парили птицы-фотино, молчаливые и целеустремленные. Каким-то образом великий артефакт казался беспомощным, и Пол почувствовал абсурдный порыв броситься вперед, попытаться защитить великолепный барионный памятник.
   Наконец птицы-фотино, по-видимому, пришли к решению. Скопление миллиардов птиц сформировалось вокруг одной секции тороида - возможно, какой-то слабой точки - и со всего Кольца все больше птичьих стай мелькали короткими гиперпрыжками, чтобы присоединиться к растущей толпе. Вскоре возле отдаленных частей Кольца осталось всего несколько разведчиков, а вокруг слабого места появился рой птиц-теней, такой густой, что они заслонили само Кольцо.
   Пол осторожно переместил фокус своего осознания ближе к пораженной области. Птицы-фотино, как он понял, теперь входили в структуру самой космической струны.
   Если космическая струна самопересекалась, она перерезала саму себя. Образовалась новая подпетля, отпочковавшаяся от старой. И, возможно, этот подцикл тоже самопересекся бы и разделился на еще более мелкие петли... и так далее.
   Пол понимал. Это был бы экспоненциальный процесс распада, если бы он начался. И таким образом, птицы, концентрируя свою массу, отклоняли прохождение петель струны, заставляя их самопересекаться. Вскоре нити - фрагменты струны длиной в тысячи миль - выплыли из конструкции, беспрепятственно проходя сквозь ряды птиц.
   Вскоре призрачно-серые птицы начали толкаться в своем стремлении разорвать нити; и через несколько минут прорезь в Кольце - чрезвычайно тонкая, шириной не более светового года - начала приобретать тускло-желтый цвет.
   Птицы-фотино рассекали Кольцо, с тревогой осознал Пол, и, похоже, это не займет у них много времени. А его маленькой группе людей оставалось еще несколько часов пути.
   Он пролетел над равниной Кольца и изучил неспокойное пространство в его центре. Благодаря активности птиц-фотино зона Керра была похожа на пруд, в который бросали гравий. Изображения звезд покрылись рябью, и поверхность вселенной залилась молочно-голубым светом. Пути доступа через зону, должно быть, уже перекрыты
   - и над ним пронеслась ударная волна гравитационного излучения.
   Он быстро отвел фокус своего внимания от Кольца и поднялся на крышу его зала со звездными стенами, так что казалось, будто он насекомое в каком-то огромном соборе. Нечто чудовищное прорвалось в эту область космоса, всего в нескольких световых минутах от него. Он осмотрел пространство вокруг Кольца в поисках источника гравитационного излучения.
   ...Он вырвался из гиперпространства, как кулак. Сначала Пол не мог разглядеть ничего, кроме вспышки фотонов и гравитонов со смещением в синий цвет. Затем, постепенно, он осознал его структуру. Это была сфера диаметром в миллион миль. Внутри нее все еще горел термоядерный огонь, хотя она явно была сильно повреждена столкновением с обломками в камере Кольца на скорости, близкой к световой: огромные куски материала осыпались с ее поверхности, так что она оставляла за собой след, похожий на какую-то невероятную комету, когда, как увидел Пол, устремилась к скоплению птиц-фотино.
   Это было похоже на шарик мороженого, брошенный в банку с горячим паром. Но это была звезда: звезда, которая была разогнана почти до скорости света, а затем запущена через гиперпространство. И она была нацелена прямо на операционный центр птиц-фотино.
   Это было оружие войны. Прибыли кваксы.
   После этого события начали ускоряться.
  
   В течение нескольких дней корабль мчался вперед.
   Эрвал знала, что у нее нет реального представления о расстояниях, которые она преодолевает, но она чувствовала, как далеко ее уводит от места своего рождения.
   И она, и ее спутники остались совершенно одни. Даже Друг снова удалился.
   Время от времени она просовывала руки в варежки и ощущала продолжающуюся качку чудесного корабля. И иногда - когда ее спутники спали - она открывала одно из панельных окон и мрачно смотрела на яркие сферы, которые бились о панель, как огромные насекомые, или на далекие лужицы мутного света, которые медленнее проплывали мимо.
   Внутри корабля, конечно, не было системы смены дня и ночи, по которой можно было бы измерять время, но Эрвал подсчитывала периоды сна, которые проходили во время путешествия. Вскоре после четырнадцатого периода она почувствовала, благодаря легкому прикосновению рукавиц, изменение в движении корабля.
   Торопливо, все еще смаргивая сон с глаз, она открыла панель-окно.
   Звездный поток заметно замедлился, и движение далеких пятен света почти исчезло. Значит, они прибыли? Она всмотрелась в экран.
   Стена звездного света, мутного и окрашенного в голубые тона, заслонила небо. Она смотрела, охваченная благоговейным страхом.
   Ее спутники зашевелились в своих гнездах из тряпок на полу. Она поспешно выключила панель и села в кресло, размышляя, что теперь делать.
  
   Атака кваксов приближалась к своей кульминации.
   Захваченная звезда находилась всего в нескольких минутах от столкновения с рабочим местом птиц-фотино из темной материи, и ее адское свечение вызвало миллионы танцующих бликов на Кольце Болдера. Теперь управляемые кваксами корабли-сплайны с треском выходили из гиперпространства вслед за звездой, их мясистые корпуса сверкали от оружейного огня. Пол видел, как реагировали птицы-фотино; нематериальные стаи поднимались из материала Кольца, как пар от влажной земли, навстречу авангарду кваксов.
   Одна стая птиц-фотино подобралась слишком близко к звезде. Пол наблюдал, как бушующее гравитационное излучение разрывает структуру стаи. Через несколько секунд птицы рассеялись.
   ...И как раз в этот решающий момент из гиперпространства выскочила небольшая группа узлов сознания, появившись сразу за пределами свободного пространства вокруг Кольца.
   Прибыли люди. Пол поспешил к ним.
  
   Расправив крылья, корабль ксили понесся сквозь бурю света.
   В панели-окне виднелись голубые звезды, сотни их были прижаты друг к другу, некоторые так близко, что их соединяли огненные пуповины. Жители деревни стояли и смотрели, как завороженные. Дети цеплялись за ноги своих родителей и тихо плакали.
   - Выключи это! - Сура закрыла лицо руками. - Я не могу на это смотреть, выключи это!
   Эрвал мрачно сжала варежки. - Не могу, - сказала она.
   Друг снова был у нее в голове, его видения были таким шумом, что она не могла думать.
   Вперед, сказал он. Она должна была идти вперед, глубже в этот рой звезд-насекомых, используя все навыки, которым она научилась, чтобы провести корабль сквозь этот звездный шквал. Слезы потекли из ее глаз, но она не осмеливалась успокоиться. Ее мир сузился до ощущения рукавиц на коченеющих руках, песчаного дождя звезд в глазах.
   С беззвучным взрывом корабль вырвался в открытый космос.
   Эрвал ахнула, вытащила руки из рукавиц; корабль, казалось, заскользил и остановился.
   Они находились в амфитеатре света. Дальняя стена представляла собой россыпь звезд, твердых и голубых; она переходила в пол и потолок, также сделанные из звездного материала голубого оттенка. А в центре огромной комнаты был драгоценный камень, кольцо, которое вращалось, огромное и изящное. Одна сторона Кольца была затянута дымом; в этом облаке мерцал красный и синий свет.
   Эрвал почувствовала, как Сура коснулась ее макушки. Рука девушки, казалось, дрожала, и Эрвал положила свою ладонь поверх руки Суры - затем поняла, что дрожь была ее собственной, что неудержимо дрожало все ее тело.
   Сура спросила: - С тобой все в порядке?
   - ...Думаю, да.
   - Где мы? - Сура указала. - Что это? Это красиво. Ты думаешь, это какое-то здание? Да ведь оно, должно быть, шириной в мили.
   Но Эрвал едва слышала. И снова Друг ворвался в ее мысли, давя, требуя; ей хотелось отгородиться от него...
   Без колебаний она сунула руки обратно в варежки. Корабль ксили нырнул в гиперпространство.
  
   Звезда-оружие прожигала ряды птиц-фотино по направлению к Кольцу. Какой бы огромной она ни была, звезда терялась на фоне этой огромной спутанной туши...
   Пока не попала.
   Разбитая звезда коллапсировала, как будто состояла из дыма. Извивающаяся космическая струна извлекла из ее недр слои водорода, часть которого все еще горела в термоядерных реакциях ядра звезды. Менее чем за минуту масса звезды уменьшилась с релятивистского значения до стационарной величины; Пол наблюдал, как огромные ударные волны пробегают по структуре Кольца.
   Теперь за ударом звезды последовали военные корабли-сплайны кваксов; вишнево-красные лучи вырывались из их оружейных ям, и Пол вспомнил гравитационно-волновые пушки-"звездоломы" ксили, которые наблюдал Джим Болдер. Птицы-фотино взрывались вокруг лучей, их стаи превращались в кратковременные столбы дыма, которые сияли экзотическим излучением, а затем рассеивались.
   На краткий, волнующий момент Пол задумался о возможности победы кваксов, поражения птиц-фотино после этого единственного, удивительного блицкрига; и он почувствовал неожиданный прилив барионного шовинизма.
   Беззвучно он подбадривал кваксов.
   Но в течение тридцати минут обломки звездного удара остыли и рассеялись. Стаи птиц-фотино начали перегруппировываться, беспрепятственно скользя среди светящихся обломков звезды. Кваксы мрачно продолжали сражаться; но теперь сквозь гиперпространство проносились птицы-фотино со всего Кольца, чтобы присоединиться к битве, и вскоре мародерствующие кваксы были окружены. Армада сплайнов, окруженная врагами со всех сторон, превратилась в короткий, быстро распускающийся цветок вишнево-красного света.
   Вскоре исход не подлежал сомнению. Призрачные птицы-фотино проникли во флот сплайнов и накрыли потрепанные корабли кваксов, и сплайны, с их невероятно возросшей эффективной массой, начали взрываться, таять внутрь один за другим.
   Возможно, если бы кваксы готовились больше времени, размышлял Пол; возможно, если бы они организовали шквал звездных ударов...
   Возможно, возможно.
   Вскоре стало очевидно, что нападение было не более чем временным неудобством для птиц-фотино, и темные стаи снова устремились к рассыпающимся нитям Кольца.
  
   Выход из гиперпространства был подобен падению сквозь лед.
   Панель-иллюминатор наполнилась светом, но дезориентированная Эрвал не могла разобраться в изображении: в нитях кристально-голубого света, пересекавших картинку, в море молочно-белых, спутанных звезд под ней. Были ли эти нити Кольцом? Тогда они должны быть очень близко к нему, висеть над самым его центром. И что означал раздавленный, искривленный звездный свет внизу?
   Друг вернулся, выкрикивая ей видения. Она вскрикнула, но ухватилась за варежки.
   Темные, как ночь, крылья ксили в последний раз простерлись над космосом. Проигнорированный воюющими флотами корабль нырнул к интерфейсу метрик Керра.
   Когда Эрвал вошла в море света, был момент прощания, момент почти невыносимой боли... а затем Друг исчез.
   Она погрузилась в странность.
  
   Призрачно-серые птицы-фотино скользнули по бледной плоти Кольца, и его похожее на синяк обесцвечивание распространилось дальше.
   Мрачный Пол размышлял о том, что уничтожение Кольца, в конце концов, обеспечило ключевую расовую цель для человечества. Но теперь, когда конец был близок, последний человек - Пол - не чувствовал ничего, кроме культурной печали, эстетической боли от потери такой силы и красоты.
   Выжившие кваксы тоже в конце концов стали не более чем беспомощными наблюдателями, игнорируемыми птицами-фотино.
   Примерно через полгода птицы-фотино удалились. Плодом их труда стал разрез в Кольце толщиной, возможно, в световой год. Вокруг этого темнеющего среза вещество Кольца крошилось, превращаясь в сверкающие нити, которые отходили от структуры.
   Граница раздела метрик Керра дрогнула, растворилась; и Вселенная была запечатана.
   Пол переместил фокус своего внимания ближе к разрыву. Разорванные нити космической струны съеживались от раны, так что разрыв в Кольце расширялся почти со скоростью света.
   Птицы-фотино кружились вокруг раны, словно в огромном торжествующем танце.
   У огромного сооружения не было механизма заживления такой раны. Теперь оставалось только разыграть его долгую, медленную смерть; и птицы-фотино, явно нелюбопытные, начали улетать, возвращая свое внимание к собственным таинственным проектам.
   Подобно морским волнам от обломков какого-то огромного корабля, гравитационное излучение хлынуло из гравитационного колодца Кольца, и, наконец, огромная яма в пространстве-времени начала закрываться.
   Наблюдатели - кваксы, последние стаи птиц-фотино - начали покидать сцену. Пол ухватился за свои квантовые нити и скользнул в сгущающуюся темноту.
  
   Корабль ксили появился из интерфейса метрик Керра. Он сложил крылья, плавно остановился и направил свои сенсоры на исследование новой Вселенной.
  
   Эрвал уставилась на экран, который внезапно превратился в чистое серебряное стекло, отражающее только ее собственное усталое лицо.
   Сура спросила: - Что это значит?
   Эрвал нахмурилась. - Не знаю. - Она попыталась переместить фокусировку экрана, но ответа не последовало. И варежки на ее руках были как мертвые, инертные.
   Корабль больше не реагировал на ее прикосновения. Она убрала руки.
   - Не понимаю, - сказала Сура. - Мы прошли через Кольцо? Что нам делать?
   - Откуда я могу знать? - огрызнулась Эрвал. - Мы подождем, я полагаю.
   Сура неуверенно отступила.
   Через несколько часов Эрвал поднялась со стула и болезненно потянулась.
   Пытаясь преодолеть огромное чувство разочарования, она установила распорядок дня. После каждого из следующих нескольких часов сна она подходила к контрольному столу и надевала варежки. Но корабль оставался неподвижным, изолированным.
   Постепенно ее распорядок нарушился.
   Она устала, и с нее было достаточно загадок. Она пыталась приспособиться к жизни внутри этого странного корабля-деревни и забыть о странностях снаружи.
  
   Функция корабля ксили заключалась в том, чтобы оптимизировать шансы на выживание его обитателей-людей.
   Он изучал бесцельную пустоту, простирающуюся вокруг него, и размышлял, как этого можно достичь.
   Газовые облака, темные и остывающие, достигали пределов этой расширяющейся Вселенной. Там не было звезд. Не было никаких признаков разума или жизни.
   Соотношение гелия к водороду здесь составляло около двадцати пяти процентов. Это и различные другие космологические реликвии сообщили кораблю ксили, что эта Вселенная возникла из своей сингулярности в целом аналогично Вселенной его происхождения, со сравнимыми соотношениями между фундаментальными силами.
   Это, конечно, было хорошо.
   Полуразумный корабль был способен к независимым размышлениям. Возможно, какое-то свойство Кольца привело их в пригодную для жизни среду, задавался вопросом корабль.
   Он не тратил много времени на такое теоретизирование. В конце концов, спекуляция не была его основной функцией; и даже если бы это было так, отчитываться было некому.
   Таким образом, Вселенная была в целом похожа на ту, которую когда-то разделяли люди и ксили. С одним важным отличием.
   Она была намного моложе.
   С момента возникновения сингулярности здесь прошло менее миллиарда лет. Звезды еще не горели. Практически не было ни железа, ни углерода, ни кремния - ни кислорода. За исключением гелия и нескольких следов более сложных элементов, появившихся из сингулярности, был только водород. Все тяжелые элементы должны были появиться в изобилии гораздо позже, когда начали бы светить настоящие звезды и в их ядрах начались бы сложные термоядерные процессы.
   Не было Земли, на которую могли бы высадиться люди, не было воздуха, которым они могли бы дышать, не было металлов, которые они могли бы добывать.
   Корабль расправил свои темные, как ночь, крылья и нырнул в водородные облака. Вишнево-красные лучи "звездоломов" взорвались впереди корабля; гравитационные волны пронзили конвекционные ячейки шириной в миллиарды миль, и образовался цилиндр из бурлящего водорода и гелия. Внутри цилиндра температура поднялась на миллионы градусов, и начались сложные цепочки термоядерного синтеза, сравнимые с теми, что происходят в ядрах звезд, которым еще предстоит сформироваться.
   Из пламени возник каскад тяжелых элементов, и, наконец, образовалось даже несколько атомов железа.
   В течение трех месяцев корабль ксили патрулировал по пути своей работы; он пропускал свои прекрасные крылья через цилиндр с условиями звездного ядра, отфильтровывая тяжелые элементы.
   Наконец корабль ксили был готов построить Землю.
   Сердцем ее было железное ядро диаметром в семь тысяч миль. Оставив ядро при температуре поверхности звезд, корабль затем покрыл его мантией из силикатных пород, построенной из накопленных им запасов минералов, и снаружи прикрыл все это тонкой коркой из кислорода и кремния. Затем, сжав миллиарды лет планетарной эволюции в недели, он отложил залежи железа, меди, цинка, олова, метана в подходящих доступных точках. Был даже уран. Затем мерцающим вишнево-красным лучом были прорезаны русла рек, океанское дно, фьорды.
   Процесс был творческим; корабль почти наслаждался им.
   Через шесть месяцев были заложены основы планеты. Корабль приземлялся в различных точках поверхности и, выстреливая в светящееся небо пучки охлаждающих частиц, быстро охлаждал кору на тысячи градусов.
   Затем в обнаженную поверхность врезались ледяные астероиды, вместе с залежами замерзшего кислорода и азота. Лед растаял и потек в ожидающие его морские глубины; газы с шипением окутали планету.
   На все это ушло еще два месяца; но, наконец, темные, как ночь, крылья корабля поплыли над прозрачными океанами, сквозь чистый голубой кислород.
   Появились первые облака. Пошел дождь.
   Затем пришло время создавать экосистему.
   Корабль никогда не посещал Землю или даже внутренности мира-коробки, который его дизайнеры-ксили построили для людей. Но он знал общие принципы.
   Подсказкой для корабля был генетический материал его обитателей-людей, а также их различных паразитов и симбионтов. Крошечные лаборатории, встроенные в корпус корабля, трудились много дней.
   Первоочередной задачей была выделяющая кислород флора. В качестве основы для процесса фотосинтеза корабль выбрал меланин, дубильное вещество, содержащееся в человеческих клетках-меланоцитах. Этого, в сочетании с экстраполяцией кишечной флоры человека, оказалось достаточно.
   На новых континентах взорвались тропические леса, океаны баньяноподобных деревьев, ускоренно выращенных кораблем. И разновидности планктона коричневыми пятнами расползлись по морям. Через новую биосферу были запущены потоки энергии и вещества, при этом жизнь, климат и геология объединились в единый грандиозный организм, превратив новорожденную планету в автономный, саморегулирующийся механизм жизнеобеспечения с продолжительностью жизни в миллионы лет.
   Итак: животные, населяющие сушу и моря; служащие пищей для людей? Генетический материал человека, как обнаружил корабль, был удивительно гибким веществом; изменение всего нескольких процентов нитей ДНК дало удивительный простор для дизайна.
   Это был еще один творческий этап. Корабль задержался над ним, затратив, возможно, шесть месяцев.
   Наконец были установлены различные циклы обратной связи; была создана и стала самоподдерживающейся экосистема, питаемая солнечным светом.
   Корабль завис над своим созданием, обдумывая.
   Солнце мира было искусственным, термоядерным реактором, миниатюрной звездой. Оно пылало, горячее и красное, над своим новым невероятным спутником. Звезда просуществовала бы всего миллионы лет, но корабль решил, что этого времени должно хватить людям, чтобы самим решить, что делать дальше.
   Крылья корабля ксили в последний раз изогнулись над новым миром.
   Это было сделано. Это было хорошо.
   Без всяких церемоний корабль опустился на землю, распахнул свои люки и иллюминаторы и деактивировался.
  
   Эрвал очнулась ото сна, разбуженная мягким запахом травы. Она с трудом поднялась, протерла глаза, прогоняя сон, и пробралась по спящим телам мимо открытого люка к столу управления...
   Открытый люк?
   Этот выход не открывался полтора года... Теперь он вел к пологому пандусу. Пандус был залит светом и прижимался к мягкой земле.
   Дрожа, Эрвал спустилась по пандусу на свет, который согревал ее шею. Она неуверенно остановилась на краю пандуса. Затем, намеренно, уперлась босыми ногами в землю. Трава была прохладной и немного влажной, как будто ее окропила роса, и цвет ее был глубоким темно-коричневым. Легкий ветерок, непривычный для ее кожи после месяцев корабельного воздуха, вызвал мурашки на ее обнаженных руках.
   Она стояла на поросшем травой склоне. Солнце над головой было розовато-красным; за горизонтом виднелись огромные клубящиеся облака. Свет придавал траве насыщенные осенние тона преобладающего коричневого цвета. Корабль представлял собой тонкий черный цилиндр со сложенными крыльями; он нелепо покоился на траве.
   Склон обрывался к реке, которая, журча, текла между поросшими деревьями берегами. Листья на деревьях тоже были коричневыми, бледно-красновато-коричневого цвета; но они убедительно мерцали на ветру. (Что это она увидела в ветвях деревьев? - Маленькое существо, около фута длиной, ответило на ее взгляд поразительно человеческими глазами и скрылось из виду на верхушке дерева.) Она посмотрела вдоль реки. Насколько она могла видеть, выше по течению не было льдин. Вдалеке над равниной возвышались серые горы; снег касался их вершин. И ниже по течению реки она разглядела полоску света, прямо на горизонте. Море?
   Что-то промелькнуло в небе, со стороны Солнца: птица, не больше ее кулака, пронеслась над травой примерно на высоте головы. Она импульсивно потянулась к ней; птица повернула к ней свою крошечную (человеческую!) головку, испуганно открыла рот, обнажив ряды зубов, похожих на драгоценные камни, и улетела, шурша вдалеке.
   Со стороны реки поднялась Сура. Она тихо пела. Увидев Эрвал, она улыбнулась, ее нос и лоб порозовели. - Эрвал, где мы?
   Эрвал рассмеялась. - Где бы это ни было, оно кажется... приятным.
   Теперь все больше жителей деревни, спотыкаясь, выходили из корабля с открытыми ртами; рты, казалось, еще больше раскрывались, вдыхая насыщенный воздух. Дети мгновенно побежали вниз по склону.
   Эрвал повернулась обратно к Суре. - Как ты думаешь, что нам следует делать?
   Девушка пожала плечами. - Построить несколько вигвамов, я полагаю. Пока не выпал снег.
   Эрвал кивнула. - Но, может быть, снег здесь будет не таким сильным.
   - Может быть, и нет.
   Рука об руку две женщины спустились к реке.
  
  
   500 000 000 н.э.
  
   Время шло.
   После определенного момента измерение времени потеряло смысл. Для Пола этот момент наступил, когда нигде не осталось водорода или более тяжелых элементов, которые можно было бы сжечь в термоядерных реакциях, и последняя звезда мигнула и умерла.
   С момента наступления новой эры человека во Вселенной прошло уже в сто раз больше времени, чем к моменту ухода ксили.
   Пол мрачно наблюдал, как оседают тускнеющие галактики, словно сундуки стариков.
   В конце осталось лишь немного свободной барионной материи вне огромных черных дыр, которые собирались в ядрах галактик. Затем, когда сгустилась долгая космическая ночь, разрушились даже протоны, и начали испаряться оставшиеся трупы звезд.
   Полу надоело ломать голову над огромными, медлительными проектами птиц-фотино. Он искал то, что когда-то было нейтронной звездой. Покрытая углеродом сфера, плавающая между огромными черными дырами, была настолько плотной, что распад протонов фактически нагревал ее, поддерживая температуру на несколько градусов выше абсолютного нуля в окружающей среде; Пол, словно стараясь найти утешение, сосредоточил свое внимание поближе к этой тени барионного великолепия.
   Через некоторое время он осознал, что находится здесь не один: последний квакс проскользнул сквозь промежутки пространства и теперь парил вместе с ним над холодной поверхностью звезды.
   Человек и квакс, сгрудившиеся вокруг холодной протонной звезды, не пытались общаться. Больше сказать было нечего.
   Река времени текла, ничем не отмеченная, к бескрайним морям времениподобной бесконечности.
  
  

Эпилог

  
  

ЕВА

  
   Ева удалялась от меня. Я видел ее лицо, как будто оно было повернуто ко мне, и я поднимался, удаляясь от нее.
   Стены, квартира исчезли. Было только лицо Евы и темнота.
   - Ты должен вспомнить, что ты видел, Джек. Ты должен понять. Теперь ты понимаешь, почему проект призраков должен продолжаться. Не так ли? Можешь понять, Джек?
   Я закричал на нее: - Скажи мне, кто ты, черт бы тебя побрал. Скажи мне, откуда ты все это знаешь, все будущее. Скажи мне!
   Но мой голос был шепотом, шелестом насекомых; и она не ответила.
   Ее лицо поблекло, как будто выключили свет. И появилась Галактика, кристаллизуясь надо мной, как яркий иней.
   Передо мной парил призрак, беспокойство посылало рябь по его коже. - Джек Рауль. Вы меня слышите?
   Я посмотрел вниз. Мои руки были хромированными, мерцающими, отражающими сложные блики от сияния Галактики. - О, Лета. Я вернулся.
   - Джек Рауль? Вы какое-то время не реагировали на раздражители...
   Мне хотелось пробить дыру в самодовольной шкуре посла, а затем укрыться в безопасном тепле своего собственного металлического желудка. - Что вы со мной сделали? Какое вы имеете право... какое право...
   Постепенно я начал осознавать, что вокруг меня поднимаются призраки, собираются вокруг своих кораблей-скелетов и уплывают прочь от деформированного спутника.
   Я попытался отвлечься от своих собственных забот. - Посол. Что происходит?
   - Джек Рауль, кажется, вы, в конце концов, достигли своей цели. Вы пришли сюда, чтобы понаблюдать за нашим экспериментом. Теперь вы готовы стать свидетелями его кульминации, его великолепного завершения. - Я услышал гордость в этих тонких интонациях переводчика, увидел невыносимое высокомерие в гладком мерцании посла.
   Я посмотрел вниз на спутник. Внутрисистемные модули были активны, симметрично работая вокруг его изуродованной поверхности, удерживая спутник на месте.
   И вниз, через раскрытые сердца древних кратеров, модули квагмы спускались к ядру.
   Вместе с послом я оторвался от Галактики, опустившись под спутником.
   На небе не было звезд. Галактика была пятнистым, светящимся потолком над нами, а под моими ногами было только далекое, размытое пятно отдаленных галактик.
   Я посмотрел на все это новыми глазами. Эти сияющие звезды уже были заражены птицами-фотино. Даже самая отдаленная галактика, которую я видел, пострадает от финального конфликта между птицами и обреченными ксили.
   За ярким светом Вселенной я мельком увидел похожую на череп мрачность конца времен.
   Призраки и их корабли собрались в неровную сферу в паре тысяч миль от поверхности спутника; он завис надо мной, жирный, помятый, оранжевый, ставший трехмерным благодаря едва заметному затенению от света ядра Галактики.
   Посол Радиатора сказал: - Кульминация приближается. - Я почувствовал волнение в сложных узорах, которые дрожали на его поверхности.
   - Расскажите мне, как вы можете создать звезду из темной материи.
   - Джек Рауль, существуют способы генерировать компактные, самогравитирующие солитоноподобные равновесные состояния бозонных полей. Здесь мы ищем колебательное решение, известное как осцилляция, которое...
   - Лета, - сказал я. - Я бы хотел, чтобы Ева была здесь.
   - Ваша жена.
   - Настоящая Ева. Она была единственной, кто мог разобраться во всем этом для меня.
   Призрак ничего не сказал.
   - Продолжайте говорить, - сказал я.
   Посол попробовал еще раз, на языке, лишь немного менее техническом, и мои внутренние хранилища начали передавать мне ручейки интерпретации, объединяя то, что говорил призрак, с лучшими человеческими моделями.
   Постепенно я начал понимать, что пытались сделать призраки.
   Темная материя не может образовывать звезды, потому что она не может остывать достаточно быстро.
   Когда сгусток барионного газа - обычной материи - коллапсирует под действием силы тяжести, электромагнитное излучение уносит большую часть выделяющегося тепла. Это как если бы излучение охлаждало газовое облако. Остаточное тепло, оставшееся в облаке, в конечном счете уравновешивает гравитационное притяжение, и устанавливается равновесие: формируется звезда, компактное, стабильное тело, внутреннее давление излучения которого уравновешивает тенденцию к коллапсу под действием силы тяжести.
   Но темная материя не производит электромагнитного излучения. И без охлаждающего эффекта излучения облако темной материи, сжимающееся под действием силы тяжести, удерживает гораздо больше тепла, выделяемого при сжатии. Таким образом, для темной материи равновесной формой являются большие диффузные облака.
   - Но, - сухо сказал я, - вы нашли способ обойти это.
   Посол Радиатора самодовольно развернулся. - Мы собираемся использовать другой способ охлаждения сгустка темной материи: гравитационное охлаждение.
   Я представил себе рой фотонов, вращающихся вокруг друг друга. Рой мог бы выбрасывать своих более быстро движущихся членов, разбрасывая их, как миниатюрные космические корабли, вокруг темных планет. Поскольку кинетическая энергия эквивалентна теплу, оставшийся сгусток был бы более холодным и компактным.
   - Механизм похож на то, что вы знаете как анализ Линдена-Белла нестабильности Джинса, - сказал призрак. - Механизм, посредством которого звездное скопление может прийти к компактному, стабильному равновесию путем бесстолкновительной релаксации: выбрасыванию своих собственных более быстро движущихся компонент во внешнее гало...
   - Достаточно. Итак, вы собираетесь использовать гравитационное охлаждение для формирования звезды из темной материи прямо здесь.
   - Капсулы квагмы столкнутся в ядре спутника сложным образом. Они будут вынуждены распадаться и объединяться; их запасы энергии сверхсилы будут высвобождаться в виде определенных импульсов. Результирующие гравитационные волны инициируют процесс. Начнет объединяться облако фотино массой примерно с небольшую планету. Около тринадцати процентов массы облака будет выброшено во время процесса интенсивной релаксации. Конечная солитонная звезда в центре этого спутника будет иметь всего несколько футов в поперечнике. Будет создано сложное массивное скалярное поле Клейна-Гордона без какого-либо взаимодействия с самим собой, кроме как через гравитацию, которая...
   Я отключил его. Я записал все это в свои блокноты.
   - Почему здесь?
   Призрак развернулся, подпрыгивая в пространстве. - Здесь, в галактическом гало, много темной материи. И мало ксили.
   - И мало людей, верно?
   - Мне было бы интересно узнать об источнике вашей информации о проекте, который...
   - Это потребует некоторого тщательного контроля, - сказал я. - Решающие события будут длиться всего микросекунды: эта сложная последовательность столкновений квагмы в ядре... Посол, у вас должен быть один гигантский контроллер искусственного интеллекта, встроенный в этот спутник.
   На это ничего не было сказано, и в моем сознании зародилось подозрение. Но у меня были другие вопросы, которые нужно было решить.
   - Скажите мне, зачем вы это делаете, посол Радиатора. Если вы сделаете звезду солитоноподобной - и что? Чего вы достигнете?
   Он перевернулся, как будто поворачивался ко мне лицом.
   - Теперь вы знаете столько же, сколько и мы, о фундаментальных истинах Вселенной, - говорил он. - Тайная история космоса: эпохальный конфликт между светлой и темной материей, последствия которого мы только начали осознавать.
   - Чтобы поддерживать свое существование, созданиям из фотино нужны стабильные ядра барионных звезд. И поэтому они ускоряют эволюцию звезд. - Он прокатился по пространству. - Даже сейчас, - сказал посол, - фотинообразные существа скопились в сердцах этих сотен миллиардов звезд, удушая их. Даже в изначальной звезде человечества, называемой Солнцем.
   - Но они сталкиваются с сопротивлением.
   - Да. От барионных форм жизни, среду обитания которых они разрушают. Но даже ксили, неизмеримо более сильные, чем моя раса или ваша, будут побеждены.
   Я знал, что это правда, из тех проблесков, которыми удостоила меня Ева.
   - Итак...
   - Итак, - сказал посол, - мы стремимся создать другой вариант. Лучший способ. - Он вращался над спутником в форме шара. - Рауль, капсулы квагмы сливаются в ядре спутника. Начинается...
   Я начал понимать. - Вы думаете, что если вы сможете показать птицам-фотино, как создавать из темной материи объекты размером со звезду - без использования ядер барионных звезд - они перестанут разрушать звезды.
   - Это и есть цель. Мечта, если хотите.
   - И великая война с ксили может прекратиться, и мы все будем сосуществовать; мы будем жить вместе, птицы-фотино, ксили, люди и призраки, как одна огромная семья. - Мне захотелось посмеяться над этим. - Лета, посол. По крайней мере, вас, призраков, нельзя обвинить в том, что вы не мыслите масштабно.
   - Теперь, - говорил он, - вы должны понять, почему должно быть снято ваше несогласие с этим проектом. От успеха этого эксперимента может зависеть будущее космоса.
   Я посмотрел на спроектированный спутник. Было ощущение туманности, как будто над этой измельченной поверхностью собралась огромная жидкая линза; свет Галактики преломлялся, мерцал и смягчался. Я вглядывался в туман темной материи, выискивая структуру.
   - Это работает, - сказал призрак. - Фотино сливаются. Вскоре будут вызваны равновесные колебания...
   В моей голове зашелестел поток данных. Интерполяции и отзывы из моих хранилищ данных, записных книжек Евы. Призрачные виртуалы мерцали вокруг меня: схемы спутника, звезды фотино, которую строили призраки, маленькие диаграммы темпов роста, флуктуаций плотности во времени.
   Было что-то странное. Прогнозы формирования звезды-солитона, основанные на человеческой математике, не совпадали с тем, что сказал мне призрак...
   Но я все еще был озабочен своими укрепляющимися подозрениями. Я подумал о пророчестве.
   Люди построили червоточину Майкла Пула и извлекли выгоду из фрагментов данных, которые она доставила: данных с конца времен. Возможно, призраки и другие расы получили похожие проблески будущего.
   Но все такие проблески фрагментарны и неполны.
   Пророчество с использованием научных законов возможно, когда речь идет о достаточно простых событиях: солнечном затмении или возвращении долгопериодической кометы. И на протяжении большей части зарегистрированной истории человечества использовались, в некотором роде пророчества, основанные на более сложной человеческой сфере. В моих записных книжках рассказывалось об актуарных таблицах, устройствах для прогнозирования смертности, которые существовали еще до полета человека в космос. Чем больше вычислительных мощностей доступно, тем более подробное предсказание возможно.
   Чтобы разработать видение будущего, столь подробное и детализированное, как то, которым меня удостоила Ева, должно быть, потребовались вычислительные мощности на порядок мощнее, чем все, что доступно человечеству.
   Или призракам.
   Внезапно призраки оказались богаты вычислительной мощностью.
   Внезапно я увидел это.
   - Вы выпустили это наружу, - обвинил я посла.
   - Джек Рауль...
   - Вы выпустили это наружу. Искусственный интеллект планковского нуля. Вы выпустили его.
   - Оказалось возможным ускорить производство излучения Хокинга, естественного испарения черной дыры, внутри которой содержался искусственный интеллект, который...
   - Лета. Этот искусственный интеллект был безумен. Вы, призраки, возможно, уничтожили нас всех. Посол, я собираюсь подать полный отчет об этом. Я собираюсь прекратить эту операцию и с этого момента разместить наблюдателей-людей в каждом исследовательском учреждении призраков.
   - Искусственный интеллект - мощный ресурс. Джек Рауль, нам грозит космическое уничтожение. Даже ксили не смогут нас защитить. Несомненно, риск был оправдан. А что касается проекта, то он слишком продвинулся для...
   Я заметил волнение среди стаи наблюдающих призраков. Они начали удаляться все дальше от спутника.
   В моей голове зазвучало внутреннее предупреждение. В записных книжках появилось что-то, что им не понравилось. Мое поле зрения начали заполнять больше виртуальных схем, проекций основного цвета.
   Вентиляционные отверстия, вырытые в спутнике, начали светиться тускло-красным. Я увидел, как расплавленная порода пузырилась на краю одной ямы, ее край проваливался в цилиндрический туннель внизу. Это было так, как если бы в ядре спутника горел огонь; свет изливался в космос, освещая строительные обломки, скопившиеся вокруг спутника, и отражаясь от шкур наблюдающих призраков, превращая их в огненные бусинки.
   В окружающей спутник завесе тумана из темной материи я увидел, как мечутся темные фигуры, взволнованные, похожие на птиц.
   ...И Ева теперь была рядом со мной. Она была преобразована в призрака, как и я, ее удлиненное лицо было легко узнать под хромом.
   Она наблюдала за преображающимся спутником, чье огненное сияние отражалось в ее посеребренных глазах.
   Посол Радиатора в тревоге изогнулся, его шкура светилась красным, он переговаривался на многих частотах со своими собратьями.
   - Это нестабильно. Звезда фотино. Не так ли, Ева?
   - Да, - мечтательно произнесла она, не отрывая взгляда от спутника. - Плотность фотино слишком высока.
   - Да. - Это согласуется с тем, что говорилось в записях Евы. - Высокая плотность в ядре стимулирует распад фотино. Свободное поле Клейна-Гордона, которое призраки хотят создать, разрушается. Взрывается...
   Внезапно призраки разбежались, включая посла Радиатора, бросив нас; я видел их удаляющиеся корабли, как сияющие нити на фоне межгалактической тьмы.
   Поверхность спутника теперь была почти полностью расплавлена. Она оседала, проваливаясь внутрь.
   - Призраки думали, что они создают дом для птиц-фотино, - сказал я. - Но они ошибались. Ты это знала. Они создали...
   - Бомбу, - сказала она. - Бомбу из темной материи.
   - Это ты, не так ли? Искусственный интеллект планковского нуля. Под маской моей жены...
   Она прижалась лицом к моей металлической груди.
   Мой гнев прошел. Осталась только жалость.
   Я обнял Еву, заключив ее в свои объятия. Ее кожа была теплой - такой невероятно человеческой.
   - Но это уничтожит тебя, - сказал я. - Что бы ни поддерживало тебя, оно в этом спутнике.
   Она повернулась ко мне, серебристые глаза были пусты, и улыбнулась. Я увидел, что на пальце у нее мое кольцо.
   Предмет в центре спутника побелел, приглушив болезненное сияние ядра Галактики.
   Спутник разлетелся на части.
   Расплавленный камень, его дрожащие капли, осыпались мимо нас, образуя узор на моей коже. Я закрыл свои механические глаза и прижался к Еве, ожидая, когда пройдет каменистый шторм.
   Ева - искусственный интеллект планковского нуля - не был уничтожен целиком. Оказалось возможным восстановить кое-что из его записей и оставшихся после него фрагментированных хранилищ данных.
   Он все еще был разумным, но искалеченным. Его остаточные способности были ненамного больше человеческих.
   Я забрал это - ее - домой.
   Теперь мы проводим большую часть нашего времени в симуляции нашей старой квартиры, в виртуальной стране небытия.
   Я пытался понять, почему она сделала то, что сделала.
   Уже обезумевшая от опустошающего квантового одиночества своего рождения, она была вызволена из своей тюрьмы в черной дыре и получила все данные призраков о будущем.
   И, будучи отчаянно разумной, она страдала от видения этого будущего.
   Это было видение уничтожения всей барионной жизни, безутешной победы существ-фотино: это был жесткий, логичный и неизбежный продукт ее собственного бесконечного интеллекта. Это было видение, которое она не могла вынести.
   Так что, возможно, она сорвала высокомерные эксперименты призраков, которые, кстати, похоже, действительно были направлены на мирное сближение с птицами-фотино. Она позволила призракам создать бомбу из темной материи. Возможно, она пыталась начать войну с птицами-фотино, новый фронт, с оружием, о котором даже ксили никогда не задумывались.
   Или, возможно, она просто стремилась к собственному уничтожению. Освобождению от ужасного бремени бесконечного знания.
   Даже она больше ничего не знает.
   Что касается меня, я никогда не смогу узнать, отражает ли мрачное видение Евы, данное мне в тех поразительных, фрагментарных проблесках, истинную будущую историю нашей Вселенной. Возможно, это была просто какая-то безумная выдумка, придуманная ее огромной, но поврежденной душой. Или, возможно, это только одна часть правды; возможно, это мрачное будущее, в конце концов, можно предотвратить.
   В противном случае, всего через несколько миллионов лет все человечество вымрет в этой Вселенной. И все наши технологии, интеллект и смелость ни черта не изменят в предотвращении этой участи.
   Если это правда, то мы должны жить так, как если бы это было не так.
   Я забочусь о Еве, насколько могу. Мы продолжаем жить. Что еще нам остается делать?
  
  

ВРЕМЕННАЯ ШКАЛА СЕРИИ "КСИЛИ"

  
   Сингулярность: Большой взрыв
  
   Эпоха: Первобытная
  
   13,7 миллиардов лет назад: Формы жизни в бульоне квагмы.
   13 миллиардов лет назад: Первый контакт между ксили и птицами-фотино. Корабли времени ксили начинают модификацию эволюционной истории ксили.
   10 миллиардов лет назад: Начинается строительство Кольца.
   5 миллиардов лет назад: Начинается штурм Кольца птицами-фотино. Рождение Солнца.
   4 миллиарда лет назад: Зарождается жизнь на Земле.
   1 миллиард лет назад: Первое заражение Солнца птицами-фотино.
  
   Эпоха: Экспансия
  
   3000 г. н.э.+: Освоение Солнечной системы с помощью технологий ВЕС-привода и "червоточин". Начинается первая экспансия человека за пределы Солнечной системы.
   3621 г. н.э.: Рождение Майкла Пула.
   3672 г. н.э.: "Люди-солнца"
   3698 г. н.э.: "Логический бассейн".
   "ПО ТУ СТОРОНУ ВРЕМЕНИ"
   3717 г. н.э.: Запуск космического корабля "Коши".
   3825 г. н.э.: "Паутинка"
   3829 г. н.э.: Вторжение кваксов через червоточину из времени эпохи оккупации.
   3948 г. н.э.: "Золотые реснички"
   3951 г. н.э.: "Лизерль"
   3953 г. н.э.: Запуск космического корабля "Великий северянин".
  
   Эпоха: Оккупация скримов
  
   4874 г. н.э.: Завоевание скримами человеческих планет.
   4874 г. н.э.: "Пилот"
   4922 г. н.э.: "Цветок ксили"
   4925 г. н.э.: Свержение скримов.
   5000 г. н.э.+: Начинается вторая экспансия.
   5024 г. н.э.: "Больше, чем время или расстояние"
   5066 г. н.э.: "Переключатель"
  
   Эпоха: Оккупация кваксов
  
   5088 г. н.э.: Завоевание кваксами человеческих планет.
   5274 г. н.э.: Возвращение в систему космического корабля "Коши". Попытка вторжения кваксов в обратном направлении во времени.
   5406 г. н.э.: "Синее смещение"
   5407 г. н.э.: Свержение кваксов. Люди приобретают технологии сплайна и звездолома.
   5500 г. н.э.+: Начинается третья экспансия.
   5611 г. н.э.: "Исходная квагма"
   5653 г. н.э.: "Планковский ноль"
   5664 г. н.э.: "Ева"
  
   Эпоха: Ассимиляция
  
   10 000 лет н.э.+: люди - доминирующий после ксили вид. Быстрое распространение и поглощение видов и технологий. Запуск кораблей времени ксили в глубокое прошлое.
   10 515 г. н.э.: "Подсолнухи Геделя"
   21 124 г. н.э.: "Вакуумные диаграммы"
  
   Эпоха: Война за прекращение войн
  
   100 000 лет н.э.+: Начинаются нападения людей на скопления ксили.
   104 858 г. н.э.: "Безбилетник"
   "ПЛОТ"
   168 349 г. н.э.: Старт Возвышения Целостности.
   171 257 г. н.э.: "Тирания небес"
   193 474 г. н.э.: "Герой"
   "ПОТОК"
   1 000 000 лет н.э.: Финальная осада Солнечной системы силами ксили. Поражение и заточение человека.
  
   Эпоха: Бегство
  
   4 000 000 лет н.э.+: Миграция ксили через Кольцо. Солнце покидает главную последовательность.
   4 000 000 г. н.э.: "Тайная история"
  
   Эра: Победа фотино
  
   4 101 214 г. н.э.: "Раковина"
   4 101 266 г. н.э.: "Восьмая комната"
   4 101 284 г. н.э.: "Барионные повелители". Уничтожение Кольца птицами фотино.
   5 000 000 лет н.э.+: Последние люди возвращаются в Солнечную систему на корабле "Великий северянин" и отправляются в Кольцо.
   "КОЛЬЦО"
   10 000 000 лет н.э. +: Фактическое исчезновение барионной жизни.
  
   Сингулярность: Времениподобная бесконечность
  
  

Разрешения

  
   "Люди-солнца" впервые опубликован под названием "Человек-солнце" в Interzone, 1993.
   "Логический бассейн" впервые опубликован в Isaak Asimov's Science Fiction Magazine, 1994.
   "Паутинка" впервые опубликован в журнале SF Age, 1995.
   "Золотые реснички" впервые опубликован в Isaak Asimov's Science Fiction Magazine, 1994.
   "Лизерль" впервые опубликован в Interzone, 1993.
   "Пилот" переработан из "Хирона", впервые опубликованного в сборнике Novacon, 1993.
   "Цветок ксили" впервые опубликован в Interzone, 1987.
   "Больше, чем время или расстояние" впервые опубликован в Opus, 1988.
   "Переключатель" впервые опубликован в Edge, 1990.
   "Синее смещение" впервые опубликован в Writers Of The Future, vol. V, ed. Algis Budris, 1989.
   "Исходная квагма" впервые опубликован в Interzone: the 4th anthology, ed. John Clute, David Pringle, and Symon Ounsley, 1989.
   "Планковский ноль" впервые опубликован в Isaak Asimov's Science Fiction Magazine, 1992.
   "Подсолнухи Геделя" впервые опубликован в Interzone, 1992.
   "Вакуумные диаграммы" впервые опубликован в Interzone, 1990.
   "Безбилетник" выделен из "ПЛОТА" и переработан, HarperCollins, 1991.
   "Тирания небес" впервые опубликован в Dream, 1990.
   "Герой" впервые опубликован в Isaak Asimov's Science Fiction Magazine, 1995.
   "Раковина" переработан из "Космического корабля "Барк", впервые опубликованного в Dream, 1987.
   "Восьмая комната" впервые опубликован в Dream, 1989.
   "Тайная история" и "Барионные повелители" переработаны из "Барионных повелителей", впервые опубликованного в Interzone, 1991.
   "Ева" впервые опубликован под названием "Солитонная звезда" в Isaak Asimov's Science Fiction Magazine, 1996.
  

Об авторе

  
   Стивен Бакстер - инженер по образованию, получивший диплом с отличием по математике в Кембриджском университете. Он также имеет докторскую степень в области аэроинженерных исследований в Саутгемптонском университете и для получения ученой степени работал в Rolls Royce Ltd. и в Королевском авиастроительном институте Великобритании.
   В своем исследовании автор посетил космодромы НАСА, наблюдал за запуском шаттла и брал интервью у сотрудников НАСА, включая диспетчера миссии и астронавта космического челнока. Он также исследовал историю НАСА и его миссий, технические материалы о космических аппаратах и ускорителях.
  
  
  
  
  
   Copyright Н.П. Фурзиков. Перевод. 2024.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"