Гончар Ева : другие произведения.

💦 Второе дыхание. Часть 2. Вода живая и мёртвая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Как известно, для того, чтобы всплыть на поверхность, нужно достигнуть дна и от него оттолкнуться. Очень грустная история, которая, однако, закончится совсем не так плохо, как вы думаете. ;)

    Вторая часть ЗАКОНЧЕНА. Комментарии категорически приветствуются, особенно если вам не всегда понятно, чем руководствуются в своих поступках герои, и хочется это уточнить. :) Первая часть лежит тут, третья - тут.
  ЧАСТЬ 1
  
  
  Глава десятая,
  в которой Принцесса возвращается в реальный мир
  и получает поддержку от доктора Коркеца,
  а в её палате появляются посетители,
  как ожидаемые, так и совершенно неожиданные
  
  Один и тот же сюжет в её видениях повторялся вновь и вновь в бесчисленных вариациях. Эрика стремилась в подземелье - сломя голову неслась по лабиринту замковых коридоров, путаясь в неудобном платье и отпихивая тех, кто пытался её остановить. За ней гнались, повторяя на все лады: 'Стойте, туда нельзя!' - но она была быстрее и никого не слушала. Выскакивала на широкую и очень крутую лестницу - наяву такой лестницы в замке Эск не было - делала несколько шагов вниз по ступенькам, спотыкалась, падала и, не долетев нескольких дюймов до изъеденных столетиями бурых камней, превращала падение в полёт. И продолжала лететь спиной вперёд, придерживая подол и глядя в изумлённые глаза преследователей. Внизу её ждала дверь - тяжёлая дверь без ручки, окованная железом. 'Феликс! Феликс! Ты меня слышишь?! Открой мне!' - кричала Эрика, колотясь в глухую толстую створку, но та стояла не шелохнувшись, а сзади уже набегали люди, кто-то хватал Принцессу за плечи и оттаскивал её в сторону. От первых же касаний чужих рук видение обрывалось, чтобы затем начаться заново.
  Менялись лица преследователей: Потрошитель, Король, герцог Пертинад, брат, мачеха, Валькирия, принц Аксель и старик Пинкус, и другие, порой совсем неизвестные люди; менялась одежда на них и на Эрике; менялись коридоры и их протяжённость; сезоны и времена суток тоже были разными. Не менялись только лестница, дверь и сюжет. В промежутках между видениями не было ничего, кроме тошноты, сердцебиения и сизого сумрака, из которого иногда выступали молчаливые женщины в белых нагрудниках и косынках. Этим женщинам Принцесса радовалась: их появление означало, что тошнота и сердцебиение хотя бы ненадолго прекратятся. Время от времени что-то горячее прижималось к её вискам, внутри головы становилось жарко, жар растекался по спине и плечам, и казалось, что сознание вот-вот очистится от бреда - но всё было тщетно.
  Потом, однако, видения стали бледнее и короче, а промежутки между ними - спокойнее и длиннее. А потом Эрика очнулась. Она обнаружила себя полусидящей в подушках на узкой жёстковатой постели, с волосами, завязанными платком, и в серой сорочке с непривычно длинными рукавами. Платок, сорочка и койка были уже ей знакомы, но вспомнить об обстоятельствах знакомства сходу не удавалось. Ладони оказались перебинтованными и ныли, словно Принцесса не только в бреду, но и наяву со всего размаху стучала кулаками по чему-то твёрдому - наверное, так и было. Стрельчатое зарешёченное окно она, определённо, тоже видела не впервые. Правда, в прошлый раз за ним стеной стоял снег, а теперь сверху лилась вода, и непонятно было, капель это или дождь. Решётка на окне, старинная и очень красивая, Эрику почему-то сильно напугала. 'Ерунда какая... Отчего мне так страшно? Решёткой больше, решёткой меньше, какая разница... я же и так всегда была пленницей...' Но в этой решётке таился какой-то ужасный, пока не разгаданный смысл.
  Девушка повернула голову и осмотрелась. Умывальник и зеркало над ним, стул, придвинутый к стене, серый полированный квадрат прикроватного столика. На столике - пузатый кувшин и фарфоровая кружка. В прошлый раз там было что-то ещё... кажется, судки с едой - и мамино фото! В ушах возник раздражённый отцовский голос: 'Где одно заклинание, там и два... сентиментальная дурочка, вся в мать...' - и тут же вспомнилось остальное! Принцесса простонала и спрятала лицо в забинтованных ладонях. Наследство Ирсоль. Ловушка. Феликс в подземелье. Манганина сделка. Свадьба. И то, что последовало за свадьбой. Если бы только она могла не помнить того, что последовало за свадьбой! Но память сохранила всё, до мельчайших отвратительных подробностей. Эрика судорожно передёрнулась, будто пыталась стряхнуть с себя липкую зловонную грязь; сердце снова зашлось, а к горлу подступила тошнота.
  Перед свадьбой Принцесса верила, что вскоре станет легче. 'Я буду тише воды ниже травы, - говорила она себе тогда, - я буду делать всё, чего от меня ждут, и тогда они поверят, что сломали меня, и оставят меня в покое!' Нет, конечно, она не надеялась, что мучители потеряют интерес к её персоне. Никто из них повода для таких надежд не давал. Ни Пертинад, с его навязчивостью и кабаньим пылом. Ни Придворный Маг и Король, взбешённые тем, что клавикорд Ирсоль упорствует в намерении остаться всего лишь музыкальным инструментом. Но, полагала Эрика, когда-то же они устанут её караулить! Уменьшат количество стражи вокруг её башни, перестанут присматривать за ней во всех её перемещениях, позволят ей иногда гулять по Замку в одиночестве. И вот тогда она, наконец, придумает, как спасти Феликса. Сумеет опять найти ключ, куда бы его в этот раз ни спрятали, проникнет тайком в подземелье и исправит то, что ещё возможно исправить.
  Но неделя шла за неделей, а контроль и не думал ослабевать, он просто превратился в рутину. Единственное, что могла бы сделать Принцесса - оторваться от надсмотрщиков-телохранителей во время прогулки и улететь. И знать, что она убила этим Многоликого. Единственное, что скрашивало одинаково скверные дни и ночи - минуты, которые Мангана позволял ей провести у камеры Феликса. Какими бы горькими и больными эти минуты ни были.
  Стараясь не задерживаться на деталях, Эрика мысленно перематывала ленту событий - ведь что-то же случилось с ней такое, после чего она угодила в 'крыло для буйных'! 'А может, тебе и не нужно помнить? - нашёптывал здравый смысл. - Ты же только что сама мечтала о забвении!' - 'Не о забвении, - возражала ему Принцесса. - Я мечтала, чтобы последних месяцев просто не было. О том, что было, я хочу знать всё!' Но этому желанию её голова явно противилась: воспоминания обрывались праздником Весеннего равноденствия, на котором ничего неожиданного не произошло. От бесплодных усилий застучало в висках. 'Ладно, потом продолжу', - отчаявшись, решила девушка и вознамерилась встать с постели.
  В эту минуту щёлкнул замок, и в палату вошла молодая женщина в синем платье и белом нагруднике медицинской сестры. Эрика узнала её: это простое доброе лицо было одним из тех, что прорывались сквозь принцессино беспамятство. Своею статью и белокурыми волосам, выбившимися из-под крахмальной косынки, женщина напоминала Валькирию. Увидев, что Принцесса, свесив босые ноги, сидит на кровати, она ахнула:
  - Пресветлые Серафимы, ваше высочество, вы очнулись! - просияла непритворной улыбкой и крикнула за дверь: - Сестра Флориана! Сестра Флориана! Скорее сюда!
  Через секунду появилась перепуганная вторая женщина - постарше и пониже ростом, та самая, которая заходила в палату с 'инъекцией для её высочества', когда Эрика была заперта здесь в прошлый раз. При виде пришедшей в себя больной испуг на лице сестры Флорианы тут же сменился радостью. Она кинулась к девушке и стиснула её плечи:
  - Хорошенькая вы моя! Очнулись! - но тут же, опомнившись, отступила. - Простите меня, ваше высочество, что это я делаю! Но мы так ждали, когда вы к нам вернётесь, так ждали, если бы вы только знали!
  Принцесса со слабой улыбкой переводила взгляд с одной сестры на другую, раздумывая, стоит ли спросить у них, что с ней случилось.
  - Меня зовут Флориана, вы, должно быть, расслышали, - тем временем представилась старшая. - А это сестра Брунгильда. Будьте добры, - обратилась она к напарнице, - сходите к доктору Коркецу и скажите, что её высочеству стало лучше.
  Младшая торопливо ушла, а вернувшись, сообщила, что доктор Коркец на операции, но придёт, как только освободится.
  После чего Эрике помогли подняться и умыться, бережно расчесали и переплели ей волосы, свалявшиеся под платком, и накормили её пресной, но съедобной больничной пищей. Сёстры так искренне радовались тому, что их подопечная возвратилась в реальный мир, и окружили её такой горячей заботой, что у Принцессы защемило в груди. Тысячу лет никто не был с нею ласков; слюнявые нежности герцога, разумеется, не в счёт. Она так и не решила, имеет ли смысл задавать Брунгильде и Флориане серьёзные вопросы, поэтому лишь слушала их щебетание о том, какая она умница и красавица и как быстро теперь пойдёт на поправку, да о том, что весна нынче ранняя и тёплая и лето, вероятно, будет такое же.
  Отделываясь короткими благодарными репликами, Принцесса, погружённая в свои мысли, дважды назвала Брунгильду Вальдой - исключительно по рассеянности, из-за внешнего сходства между двумя женщинами и некоторого созвучия их имён. Но после повторной ошибки Эрика вдруг заметила встревоженно-жалостливые взгляды, которыми обменялись сёстры. 'Они боятся, что я повредилась в уме!' - догадалась Принцесса.
  И тут же сообразила, какую отличную службу может ей сослужить это обстоятельство!
  Здесь, в 'крыле для буйных', так спокойно и тихо! В этой комнате, пусть даже она больше похожа на тюремную камеру, чем на палату, Эрика будет одна. Добрые сёстры станут нянчиться с нею, как с ребёнком, ни к чему её не принуждая - это ли не прекрасно? Она устала. Адски устала быть вещью, которую просто используют по назначению, нимало не заботясь о том, что она чувствует. Раньше её спасала отстранённость, в полной мере впервые испытанная перед свадьбой. 'Это не я! - говорила себе Принцесса, когда становилось совсем невмоготу. - Это всё не со мной!' И не всё ли равно тогда, что происходит с её телом, из которого сделали забаву для сластолюбца и придаток к музыкальному инструменту? Но теперь сил на спасительный самообман не было. Как только её мучители узнают, что она выздоравливает, они снова возьмут её в оборот. Что, если теперь попытаться обмануть не себя, а их, чтобы продлить передышку? 'Может, обман раскроют не сразу, и у меня будет хотя бы неделя покоя? Главное, не переиграть, а то ненароком угожу в Башню Безумцев...'
  
  * * *
  Эрика под ласковым присмотром обеих сестёр допивала остывший невкусный чай, когда дверь опять отворилась.
  - А вот и доктор! - успела воскликнуть Флориана.
  Но это был не доктор. В палату друг за другом прошествовали Король, герцог Пертинад и Придворный Маг. Деликатные сёстры, бесшумные, будто тени, исчезли в ту же секунду - Принцесса даже не заметила, как они выскользнули в коридор. Она поставила на столик чашку с остатками чая, выпрямила спину и положила руки на колени. Три пары глаз с жадным вниманием уставились на неё - обладатель каждой пары спешил убедиться, в самом ли деле больной полегчало.
  - Я рад, что ты очнулась, девочка, - усаживаясь нога на ногу на единственный стул, проговорил отец.
  - Дорогая, я боялся поверить своим ушам, когда мне принесли известие о вашем скором выздоровлении! - простонал запыхавшийся герцог и плюхнулся возле Эрики, обдав её густым запахом пота, перемешанным с запахом каких-то новых духов; кровать прогнулась под его тяжестью.
  Потрошитель молча прислонился к стене и скрестил руки на груди.
  Эрика, чуть живая от напряжения, посмотрела на одного, на другого, на третьего.
  Какое прекрасное общество!
  Лжец и предатель.
  Насильник.
  Садист и шантажист.
  Ей понадобилась вся её сила воли, чтобы удержать губы в блаженной полуулыбке. Не переставая улыбаться, Принцесса медленно втянула воздух и нежным голосом произнесла:
  - Моё почтение, господа. А где папа?
  - Что ты сказала? - нахмурившись, переспросил Король.
  - Я спрашиваю, где мой отец? - повторила она. - Я должна его увидеть.
  И без того вытаращенные маленькие глазки герцога стали совсем круглыми. Скагер с немым вопросом обернулся к Мангане, тот лишь приподнял бровь вместо ответа.
  - Как вы осмелились говорите мне 'ты'? - продолжала Принцесса, обращаясь к Королю. - Ведь вы же не член моей семьи! Но ваше лицо кажется мне знакомым. Не вы ли четыре года назад занимались со мной историей Ингрии, господин Альбренн?
  - Альбренн?! - вмешался тот, кого теперь называли её мужем. - Моя несравненная, что с вами? Не пытаетесь ли вы изъясниться в том смысле, что не узнаёте его величество?!
  - Полагаю, Принцесса именно в этом смысле и пытается изъясниться, - насмешливо проскрипел Придворный Маг.
  Эрика встрепенулась:
  - Его величество? Где? - и тут же сникла: - Если ты вон о том господине, то это дурацкая шутка. Он ничуть не похож на моего отца. Хотя и на учителя Альбренна... не слишком... - она пожала плечами и полностью переключилась на герцога: - С тобой сегодня тоже, кстати, что-то не то. С каких это пор ты со мной на 'вы'?
  Пертинад, переходивший с Принцессой на 'ты' лишь перед тем, как утолить свою похоть, ошеломлённо забормотал:
  - С каких это пор? Я?.. Но, ваше высочество, мудрые правила этикета, принятые в высокородных семьях, предписывают нам с вами...
  - Да ещё и титул! - перебила его она. - Прекрати, Марк, это уже не смешно. Хотя мне приятно, что ты пытаешься меня развеселить. Я устала от наших ссор, ты был таким гадким в последние время. Надеюсь, теперь с глупой враждой между нами покончено?
  Любящий муж отодвинулся от неё, насколько позволяли его комплекция и спинка кровати. На его жирной физиономии ясно читалось, что сумасшедших он боится до полусмерти. Превозмогая омерзение, Эрика потянулась к нему и потрепала его по щеке:
  - Братишка, и когда только ты успел так растолстеть? Наверное, ты слишком много ешь! Поправишься ещё немного, и с тобой не захотят связываться даже горничные.
  - Ваше высочество, вам не надоело? - каркнул Мангана. - Может, хватит ломать комедию?
  Король прищурился:
  - Считаешь, она ломает комедию?
  - Неужели есть какие-то сомнения?
  Принцесса перестала улыбаться, перевела глаза на Потрошителя, надеясь, что недоумение в них выглядит правдоподобно, и спросила:
  - А вы кто такой?
  - Не знаете? - хмыкнул он.
  - Нет.
  - Присмотритесь повнимательней, ваше высочество. Может, я 'четыре года назад' занимался с вами математикой? Или, допустим, верховой ездой?
  - Никогда раньше вас не видела, - отрезала Эрика. - Такие уши, как у вас, господин-не-знаю-вашего-имени, забыть невозможно!
  Неплотно закрытая дверь распахнулась снова, впуская сияющего доктора Коркеца. Он слегка растерялся, увидев большую компанию, но моментально взял себя в руки, отвесил глубокий поклон Королю и извинился за вторжение:
  - Я хотел как можно скорее проведать её высочество. Мне сообщили, что она очнулась, и я счастлив убедиться, что сёстры не ошиблись.
  - Очнулась. Но ведёт себя очень странно, - констатировал Скагер.
  Принцесса возмутилась, приподнимаясь:
  - Это я веду себя странно?! Доктор Маршграф, что происходит? Мой брат, - она кинула взгляд на герцога, - привёл каких-то людей, но не говорит, кто они. Что это за место с решётками и как я сюда попала? И в конце-то концов, где папа?
  Маршграфом звали врача, который лечил её в детстве и умер десять лет назад - нынешний врач как раз тогда прибыл ему на смену. Бедный доктор Коркец застыл, его лицо вытянулось.
  - Ваше высочество, вы тяжело заболели, и мне пришлось положить вас в больницу, - осторожно выговорил он. - Ваш батюшка в отъезде. Он навестит вас сразу же, как приедет, не волнуйтесь. Эти люди, наверное, друзья вашего брата... - многозначительно посмотрел на Пертинада и добавил: - Не так ли, принц?
  Герцог энергично затряс головой, его подбородки и щеки заколыхались мелкими волнами.
  - Позвольте мне сесть рядом с её высочеством, я должен её осмотреть, - попросил его врач, и тот с готовностью освободил место.
  Коркец, немолодой мужчина с располагающим умным лицом, серьёзными серыми глазами и светлой бородкой клинышком, был Одарённым. Дар целительства единственный из всех Даров пользовался почтением ингрийских монархов и находил достойное применение в Замке. О здоровье наследницы трона доктор заботился рьяно, но дружбы между ним и Эрикой не было. Вражды, впрочем, не было тоже - обычные прохладные отношения придворного врача и титулованной пациентки. 'Он поймёт, что я не сумасшедшая, и, конечно, меня выдаст', - внезапно подумала Принцесса, разом теряя веру в то, что её затея увенчается успехом. А вслух спросила:
  - Доктор Маршграф, вы собираетесь осматривать меня при них?
  Он улыбнулся:
  - Ваше высочество, мне нужно только проверить рефлексы... и задать вам несколько вопросов.
  Повернул её лицо к свету, поводил перед ним блестящим молоточком, им же постучал по уязвимым местам, затем принялся за свои вопросы, на которые Принцесса отвечала нелепицами. Король, Мангана и герцог Пертинад слушали, не вмешиваясь. Когда вопросы закончились, врач взял девушку за руки и пристально посмотрел ей в глаза. У него были сильные и очень горячие пальцы, жар от них проник через бинты и быстро распространился от кистей до самых плеч. Ссадины под повязками защипало. 'Не выдавайте меня, доктор! - мысленно взмолилась Эрика. - Скажите им, что я по-прежнему не в себе, и это просто новая стадия моей болезни! Не выдавайте меня, пожалуйста!'
  То ли взгляд её был достаточно красноречив, то ли руки столь же красноречиво дрожали, то ли к целительскому Дару у Коркеца прилагался Дар чтения мыслей, но через пару минут, отодвинувшись от больной, врач со скорбным видом обратился к присутствующим:
  - Мне больно это признавать, однако, боюсь, её высочество не повинна в притворстве. Она блуждает во мраке, её рассудок ещё не восстановился. Я был бы рад заверить вас, что его восстановление - дело нескольких дней, но не хочу врать: порой на это уходят многие месяцы и даже годы.
  - Годы! О, неужели годы?! - возопил Пертинад.
  - Увы, бывает и так. Идёмте ко мне в кабинет, я всё вам подробнейшим образом объясню, - доктор тяжело вздохнул и вместе с герцогом покинул палату.
  На лице Короля теперь застыла презрительная гримаса. Мангана же выглядел странно: так, будто за его демонстративной досадой прячется удовлетворение. 'Он рад, что я спятила? Но почему? - вскользь удивилась Эрика, перебивая себя ликующим: - Поверили! Они нам поверили!'
  Ликование, увы, длилось недолго.
  Отец и Придворный Маг, не попрощавшись, вышли в коридор. В ту же секунду появилась с лекарствами сестра Флориана, которая, очевидно, дожидалась за дверью возможности зайти. Она замешкалась в дверном проёме, и Принцесса успела услышать гневный отцовский голос:
  - Допрыгался, чароплёт?! Никто, кроме тебя, в этом не виноват! Никто!
  - Не кипятись, Скагер, - брюзгливо отвечал Придворный Маг. - Кто же знал, что она окажется такой хлипкой?
  '...Она окажется такой хлипкой...'
  '...Она окажется такой хлипкой...'
  Палата вдруг накренилась и поехала вбок. Молния, сверкнувшая в голове у Эрики, безжалостно осветила сокрытое. И сразу же стало ясно, что означает решётка на окне.
  
  * * *
  День Весеннего равноденствия - праздник окончания зимы, шумно и весело отмечавшийся северной частью Континента с тех давних пор, когда отнюдь не все северяне доживали до тёплых месяцев - в этом году не принёс Эрике ни единой доброй минуты. Её ничто не радовало. Ни Замок, традиционно украшенный ярко-зелёными, белыми и серебряными гирляндами. Ни череда гостей со всего света, с иными из которых в прежние времена Принцесса с удовольствием бы пообщалась. Ни выезд в Белларию на ежегодное праздничное представление на главной площади. Ни бал после этого представления, в прежние времена круживший Принцессе голову предчувствием близкой весны. Нынче в её душе, переполненной отчаянием, не было даже крошечного уголка для праздника. Вдобавок Эрику повсюду сопровождал герцог Пертинад - одного этого хватило бы, чтобы отравить любое веселье. Мало того, что 'молодой муж' отвратителен ей сам по себе, так его ещё и распирало желанием похвастаться перед каждым своей женитьбой, что было совсем уж невыносимым!
  Покуда память не восстановилась, принцессины воспоминания обрывались где-то в середине бала, но теперь недостающий кусок встал на своё место.
  В тот вечер совершенно измученная Эрика насилу смогла дождаться окончания танцев; она не знала, что худшая часть 'праздника' ещё впереди.
  Господин герцог за ужином напился так, что его раскачивало на ходу. Принцесса надеялась, что он уснёт, как только доберётся до спальни. Но у борова оказались другие планы. Она понимала, что его притязаний сейчас просто не вынесет, и осмелилась отказать ему, сославшись на усталость - но Пертинад не обратил на слова никакого внимания и попытался притянуть её к себе. Она оттолкнула его, а в ответ получила удар в плечо - такой сильный, что её отбросило к кровати.
  - Ты не смеешь мне отказывать! - заплетающимся языком проговорил герцог и двинулся к ней.
  Никто никогда не бил Эрику, она не могла даже вообразить, что такое возможно! Внутри всё перевернулось от страха. Девушка поискала глазами какой-нибудь тяжёлый предмет, чтобы использовать его как оружие, но, как назло, ничего подходящего рядом с кроватью не было. Забаррикадироваться в ванной? Путь туда преграждала необъятная туша Пертинада. 'Силы Небесные, что мне делать?!' - в панике подумала Принцесса, а он уже замахнулся для нового удара. Она успела уклониться, но он не удержался на ногах и повалился на ложе вместе с ней, тут же забившейся в надежде вырваться. Пробормотав:
  - Не суетись, красавица, не суетись... - герцог замер, чтобы перевести дух.
  И тут, к великому облегчению Принцессы, алкоголь взял своё: через несколько секунд придавившее её грузное рыхлое тело сотрясалось от храпа.
  Сейчас, вспоминая, Принцесса понимала, что была не в себе уже с той ночи, остаток которой проплакала на диване в гостиной. Её трясло, как в лихорадке, в ушах у неё звенело, перед глазами стояла какая-то гнусная рябь. Будущее представлялось Эрике ещё более мрачным, чем раньше. Она не сомневалась: коль скоро господин герцог решил, что имеет право поднимать на неё руку, он повторит это ещё не раз. Жаловаться на Пертинада отцу - дело заведомо бесполезное. Если же звать на помощь или сбегать из своих покоев, ища защиты у стражи, наутро весь Замок будет судачить, что её высочество бьёт муж - ко всем её унижениям добавится еще и это!
  Пресветлые Серафимы, если бы только можно было исчезнуть из этой комнаты прямо сейчас! Куда угодно, пусть даже не улететь вверх, а рухнуть вниз головой с башни - лишь бы прекратился этот кошмар! Но Феликс... Ни в чём не виноватый, посаженный на цепь, как дикий зверь, Феликс, о котором она не забывала ни на минуту, но для которого до сих пор ничегошеньки не смогла сделать!
  Как только небо начало светлеть, Эрика переоделась, не дожидаясь горничной, и покинула свои покои. Двое стражников, как обычно, увязались с ней. Она долго бродила вдоль крепостной стены, сквозь рябь перед глазами рассматривая снежный пейзаж, в котором ничто ещё не выдавало близкой весны. Пропустила завтрак, неспособная заставить себя увидеть ненавистный 'семейный круг', и только один вопрос стучал в уме: 'Что делать, Силы Небесные, что мне делать?' Ответа не было, и от этого хотелось умереть на месте.
  Ближе к полудню у неё на пути встал Мангана.
  - Довольно прохлаждаться, ваше высочество, идёмте работать. Инструмент вас уже заждался!
  В последние дни ей приходилось сидеть за клавикордом не только вечерами. За два месяца дело так и не сдвинулось с мёртвой точки - Наследство Ирсоль, для получения которого провернули столь сложную комбинацию, похоже, вообще не собиралось показывать своё магическое лицо. Короля этот факт приводил в холодную ярость, а у Придворного Мага вызывал нескончаемый поток идей о том, как можно победить упрямую игрушку. Идеи эти иногда были абсолютно бредовыми; нередко их не понимал никто, кроме автора; многие из них включали в себя не только музыку. Их количество неуклонно росло, но толку от них всё едино не было. Поначалу Принцесса молча злорадствовала, видя, как мучается разочарованием её отец и бьётся в глухую стену Потрошитель, но потом у неё не осталось сил даже на злорадство.
  Король всё реже и реже присутствовал на музыкальных сессиях, но в тот раз к моменту, когда Мангана привёл в свои покои Эрику, его величество уже был там - расположился в излюбленном кресле с высокой спинкой, отгородившись от мира скрещенными руками и ногами, словно это могло спасти его от эманаций магии, которых он так боялся. Ни говоря ни слова, его дочь устроилась за инструментом; чёрно-белое мельтешение клавиш спровоцировало новый приступ дурноты. Мангана водрузил на пюпитр разваливающиеся от ветхости рукописные ноты и стал объяснять, где нашёл их и почему решил, что они могут быть ключом к клавикорду. Эрика даже не пыталась вникать в смысл его болтовни и заиграла, как только он умолк. Через минуту Скагер, обычно сидевший тихо как мышь, хлопнул ладонью по подлокотнику и властно произнёс:
  - Хватит!
  Принцесса покорно остановилась.
  - Это же невозможно слушать, - обратился он к Придворному Магу. - Она играет всё более скверно! Механическая кукла справилась бы лучше, чем она.
  - Она играет чисто, ваше величество, полагаю, этого достаточно, - раздражённо проскрипел Потрошитель.
  - Идиот! Ирсоль любила музыку, ты сам говорил, что об этом писали все, кто её знал. Музыку, а не такое вот бессмысленное 'трень-брень'! - Король вдруг повысил голос: - Эрика!
  Она вздрогнула и, не оборачиваясь, откликнулась:
  - Да, папа?
  - Признайся, ты специально это делаешь?
  - Не понимаю, о чём ты говоришь, - склонила голову Принцесса.
  Конечно, она понимала. Но то, что заставило её отца негодовать, получалось само собой, безо всяких усилий с её стороны. Впрочем, и безо всякого её желания - ей было попросту всё равно, выходит ли из-под её пальцев музыка или 'бессмысленное 'трень-брень''.
  Король выругался сквозь зубы. Мангана бросил на него обеспокоенный взгляд, мерзко шевельнул ушами, приблизил лицо к Принцессе и вкрадчиво прошелестел:
  - Давайте ещё разочек, ваше высочество, а? Как вы умеете! Так, чтобы вам самой понравилось!
  - Я устала, - в упор на него глядя, честно призналась Эрика. - И хочу видеть Многоликого.
  - Разумеется. Я отведу вас туда сегодня вечером или завтра утром, - зачастил он.
  Но в его глазах мелькнуло что-то такое, что заставило её повторить:
  - Я хочу видеть Многоликого. Немедленно. Вы должны были отвести меня к нему ещё до праздника, забыли?
  - Проклятье, Мангана! - вмешался Король. - Сделай, как она просит. Пусть смотрит на своего оборотня хоть каждый день, если это нам поможет!
  Получив неожиданную отцовскую поддержку, Принцесса вскочила с табурета, воскликнула:
  - Я пойду к нему сейчас же! - и, не дожидаясь ничьей реакции, выбежала за дверь.
  Король торопливо двинулся за ней, а за ним, кашляя: 'Стойте, стойте!' - устремился Мангана. В такой последовательности они и проделали уже привычный Эрике путь: впереди почти бегом шла она с двумя стражниками по бокам, её с трудом догонял отец, а сзади, сильно отстав, влачился Придворный Маг. У входа в коридор перед камерой Феликса - у той самой обитой железом створки, которая потом являлась Принцессе в бреду - сегодня почему-то был только один стражник.
  - Сюда нельзя, ваше высочество! - вскинулся было он, но увидел Короля, сделавшего разрешающий жест, и отпер замок.
  Эрика кинулась к 'глазку' на третьей слева двери. Скорее увидеть любимого, убедиться, что с ним всё в порядке, насколько это возможно в его положении - и сразу станет легче дышать, и впереди забрезжит хотя бы слабенький огонёк надежды...
  Но, к её ужасу, камера опустела.
  Постельные принадлежности были убраны, койка зияла голой панцирной сеткой. На металлической спинке койки аккуратно висел расстёгнутый магический пояс.
  - Феликс! - крикнула Принцесса, толкнула дверь - и чуть не упала, потому что та вдруг легко открылась.
  Девушка полагала, что в 'глазок' это тесное помещение просматривается целиком, но она ошибалась. В стене справа обнаружилась довольно большая ниша, которая раньше, по-видимому, была прикрыта потайной ширмой. И нишу эту от пола до потолка занимала конструкция из перекладин, крюков и ремней, о назначении которой Эрика догадалась мгновенно. Один из ремней был порван, некоторые перекладины изогнулись, свидетельствуя, с какой нечеловеческой силой вырывался тот, кто был здесь привязан. Обширные бурые разводы на светлом полу больше всего походили на плохо замытую кровь.
  Принцесса пошатнулась и схватилась за стену. Мангана солгал, когда сказал, что не собирается больше 'работать с таким строптивым объектом' - доказательства лжи были сейчас перед ней. Как сквозь толстый слой ваты, до неё донеслись кашель подоспевшего вивисектора и громкий, но неразборчивый отцовский голос. Ответ Потрошителя ей понять удалось:
  - Но, Скагер, мне и в голову не приходило, что он окажется таким хлипким!
  'Не успела...' - только и подумала Эрика. Она почувствовала, что теряет сознание - кафельный пол вдруг рывком приблизился к ней, а рябь перед глазами сгустилась в сплошную пелену. Тогда-то, судя по всему, и наступило беспамятство.
  Теперь она сидела, подобрав ноги, на кровати, изучала затейливые завитки оконной решётки, за которой всё так же струилась вешняя вода, и, как ни странно, чувствовала себя гораздо спокойней. Первый шок от воспоминаний прошёл; среди лекарств, принесённых ей сестрой Флорианой, похоже, было успокоительное; и голова теперь работала с уже подзабытой ясностью.
  В тот жуткий день, попав в пустую камеру с пыточным станком и услышав реплику Манганы, Эрика сходу решила, что Многоликий погиб. Но разве это так очевидно? Решётки на окнах... Конечно, скорее всего, они означают, что Многоликого в Замке больше нет. По крайней мере, Принцессе пленника предъявить не могут, то есть не могут и удержать её здесь иначе, чем заперев в клетку. 'Но всё-таки нужно узнать у доктора Коркеца, кто приказал поместить меня сюда - может быть, моя болезнь вынудила его самого принять такое решение? - рассудила Принцесса. - Возможно, он ответит и на другой вопрос: каких 'пациентов' сейчас содержат в подземной части больницы?'
  Конечно, почти наверняка выяснится, что в 'крыло для буйных' Эрику отправил отец, а камера, где держали Многоликого, по-прежнему пуста.
  Но ведь гибели Феликса это не доказывает!
  Да, живым она его с тех пор не видела. Однако не видела и мёртвым! Что, если Мангана, с одному ему известными целями, где-нибудь держит своего подопытного в зверином обличье? Или Феликсу чудом удалось сбежать, а Придворный Маг пытался скрыть этот факт не только от Принцессы, но и от Короля? 'Наверное, Потрошитель нашёл бы способ меня обмануть, если бы не моё своеволие... Но, с другой стороны, почему я так уверена, что он не хотел пускать меня в камеру? Что, если им с отцом, наоборот, зачем-то понадобилось показать мне её и... всё остальное? Что, если это были просто декорации?'
  Однажды став жертвой масштабного обмана, Принцесса во всём подозревала подвох, но теперь, парадоксальным образом, подозрения стали для неё источником надежды. Кроме того, чем дольше она размышляла о сцене, предварявшей её беспамятство, тем более вероятным ей казалось, что Многоликий сбежал. Перво-наперво нужно каким-то образом проверить эту догадку, решила девушка, а затем придумать, как избежать возвращения в рабство. О том, как она будет жить, если станет понятно, что её любимого больше нет, Эрика думать себе запретила.
  
  * * *
  Доктор появился в палате после ужина, когда за окном уже сгустилась темнота, а Эрика, ещё не вполне здоровая, задремала, утомлённая переживаниями этого трудного дня. Заслышав знакомый голос, она зашевелилась и попыталась принять сидячее положение, но Коркец остановил её:
  - Ваше высочество, лежите, пожалуйста, - и сел рядом с нею, придвинув к кровати стул.
  Как это свойственно хорошим врачам, особенно врачам Одарённым, он словно излучал спокойствие и уверенность в себе. Вздохнув, он, как и в прошлый визит, взял принцессины руки, но теперь начал осторожно поглаживать их поверх бинтов большими пальцами. Под бинтами снова защипало, знакомая уже волна жара хлынула к плечам.
  - Нужно залечить ваши ссадины, - объяснил доктор. - Раньше было бесполезно: вы тут же устраивали себе новые. Надевать на вас смирительную рубашку нам было жаль, так что вот - ограничились повязками, они хотя бы смягчали удар.
  - Нам?.. - переспросила Эрика.
  - Мне и сёстрам, - уточнил он. И добавил чуть слышно: - Вашему-то батюшке никого не жалко.
  - Это он распорядился, чтобы меня поместили сюда?
  Доктор Коркец кивнул:
  - Разумеется. Я полагал, что вам будет гораздо удобнее у себя дома или просто в больнице. Но его величество настоял, чтобы вы были заперты здесь. Как он сказал, для вашего же собственного блага.
  'Глупо было даже сомневаться!' - упрекнула себя Принцесса, сходу разрешив один из волновавших её вопросов. Для второго, о 'пациентах' в подземной части клиники, время пока не наступило.
  - И как долго я была больна?
  - Три недели, ваше высочество. Мы даже стали бояться, что ваша болезнь... не останется без последствий.
  - Вы и сёстры? - кривовато улыбнулась Эрика.
  - Ну да, - он улыбнулся в ответ. - С вашей... семьёй я своими опасениями не делился.
  - Семьей... - эхом повторила она. - Скажите, почему вы меня им не выдали? Зачем поддержали мою игру?
  Врач снова вздохнул:
  - Пожалел я вас, что ж тут непонятного? В Замке только и разговоров, что о вашем безобразном браке. Отдать вас замуж за этого межгорца было ужасной несправедливостью со стороны его величества. В голове не укладывается, как он мог так поступить! - он помолчал, размышляя о чём-то своём, и продолжил: - Так что если вам хочется побыть вдали от мужа, я готов и дальше вам помогать. Я позабочусь, чтобы ваш отдых был достаточно долгим. После тех 'объяснений', что я дал сегодня господину герцогу, он к вам на пушечный выстрел не подойдёт, пока не получит веских доказательств, что вы выздоровели.
  - Спасибо вам, доктор! - от всей души поблагодарила Эрика. - Мне до сих пор не верится, что мы смогли обмануть не только герцога, но и моего отца, и Мангану.
  Доктор Коркец пожал плечами:
  - Его величество и господин Придворный Маг привыкли мне доверять, я никогда не давал им повода подозревать меня во лжи, - он поскрёб бородку, его улыбка стала виноватой. - Простите, ваше высочество, но это самое большее, что я могу для вас сделать. У меня есть строжайшее указание от Короля не выпускать вас из этой палаты, и как бы я ни оценивал его действия по отношению к вам, я не могу...
  - Конечно, нет, я ничего такого и не жду! - перебила она.
  - ...Я не могу нарушать его приказы. Вы себе не представляете, какое везение для Одарённого - попасть на королевскую службу! Пользоваться своим Даром, а не скрывать его. Прожить полжизни под защитой крепостных стен. От этого счастья невозможно отказаться. Я подумал, что должен быть с вами честным. Простите, ваше высочество, - повторил он, - но я не могу рисковать.
  - Ах, доктор, - покачала головой Принцесса, - вы напрасно извиняетесь. Я и не надеялась, что вы меня освободите. Того, что вы уже сделали, более чем достаточно, уверяю вас.
  Он покачал головой и мягко заметил:
  - Вы чудесная девушка и совершенно не заслуживаете той печальной судьбы, которую вам назначили.
  - Не я первая, не я последняя. Вступать в брак в интересах Короны - обычная участь наследников, вы же знаете, - безразлично откликнулась Эрика, гадая, известно ли врачу про Феликса и про то, почему сорвалась её помолвка с принцем Акселем.
  Доктор Коркец, тем временем, выпустил её руки, бережно положив их на одеяло. Жар сменился лёгким покалыванием, а щипать перестало уже давно.
  - Всё в порядке. Я скажу сёстрам, чтобы сняли бинты. Брунгильда и Флориана добрые женщины и очень вас любят... но всё-таки лучше, если они будут считать вас слегка сумасшедшей, вы меня понимаете?
  - Конечно, понимаю.
  - Вот и славно. Отдыхайте, сколько хотите. Завтра вам принесут книги. Не нужно ли чего-нибудь ещё?
  - Я подумаю, - Принцесса подарила ему вторую улыбку и поудобней устроилась под одеялом.
  Пожалуй, Эрика была рада, что он заканчивает свой визит. Она совсем не рассчитывала найти союзника в лице придворного врача, и то, что этот врач проявил столько сострадания к её незавидному положению и помог осуществить её авантюру, казалось ей маленьким чудом, которое страшно было разрушить неосторожным словом.
  Но был ещё один вопрос, который следовало выяснить, и тут откладывать было абсолютно незачем.
  - Скажите, доктор... я не... беременна? - озвучила девушка страх, терзавший её с первой брачной ночи.
  - Определённо, нет, ваше высочество, - мягко ответил Коркец.
  - Хвала Серафимам... - прошептала она и выдохнула.
  Он пожелал ей спокойной ночи и встал, чтобы уйти, но у порога обернулся и проговорил, озадачив свою пациентку неожиданно мрачным выражением лица и металлом в голосе:
  - Его величество дурно обошёлся с вами, принцесса. Никакие интересы Короны, мне кажется, его не оправдывают.
  Пару минут спустя пришла сестра Брунгильда и, ласково рокоча, избавила кисти Эрики от повязок. От повреждений на коже не осталось ни следа. Принцесса так и не узнала, как эти повреждения выглядели, хотя в том, что они были, не сомневалась ни капли, учитывая, с какою страстью она колотила в двери в своих видениях. Открывшийся её взгляду рубин герцога Пертинада на безымянном пальце правой руки столь явно и гадко напоминал о своём дарителе, что Принцесса едва не стянула кольцо сразу же, как увидела - но подавила искушение, опасаясь, что этот жест будет выглядеть слишком разумным. Она лишь заметила со вздохом:
  - Рубин, как странно! Я почему-то думала, что мой дорогой жених подарил мне перстень с сапфиром.
  - Запамятовали, ваше высочество, - сочувственно улыбнулась Брунгильда. - Мудрено ли - вы чуть на Небеса не отправились, так сильно болели!
  Следуя совету доктора, девушка по-прежнему называла её Вальдой, спрашивала, куда подевались отец и принц Аксель, за которого ей предстоит выйти замуж, и грустила о том, что из-за болезни пропустила день Весеннего равноденствия - такой красивый и весёлый праздник. Кажется, она делала всё как надо - сестра сочувственно улыбалась ей, поддакивала и успокаивала. Прежде чем уйти, она по-матерински заботливо поправила одеяло и взбила подушки, растрогав свою подопечную почти до слёз.
  Едва Брунгильда задёрнула занавеску, погасила свет и удалилась, не забыв запереть палату, Принцесса начала дремать. Поэтому, когда в замке опять повернулся ключ и дверная створка медленно поползла в сторону, девушка решила, что видит сон - до утра она здесь никого не ждала. И уж тем более не ждала она того человека, который тихонько проскользнул внутрь и загораживал ладонью свечу, чтобы та не светила слишком ярко.
  - Привет, милая. Как поживаешь? У меня к тебе дело! - локтем прикрывая дверь, прошептала Ингрид.
  
  
  Глава одиннадцатая,
  в которой Принцесса принимает у себя врагов и союзников,
  обдумывает правило 'минус на минус даёт плюс',
  успешно лицедействует
  и знакомится с готовым планом своего спасения
  
  Если о брате своём Эрика и думала изредка в последние месяцы, сожалея о его разрушенной завистью жизни, то о мачехе она не думала никогда. Сейчас, глядя на Ингрид, которая пристроила свечу на прикроватный столик и бесцеремонно уселась в изножье кровати, она не могла вспомнить, когда видела эту женщину в прошлый раз. Должно быть, на свадьбе - Королю, изо всех сил старавшемуся соблюсти приличия, надлежало там присутствовать с женой, - но память Принцессы не сохранила ни того, как выглядела мачеха, ни того, что говорила и делала. Позже на приёмах и семейных трапезах Ингрид не было, и судьба её Эрику совершенно не интересовала. Выходит, заговорщицу отправили в 'крыло для буйных'. 'Что ж, здесь ей самое место, - заключила девушка. - Но где она взяла ключ от моей палаты и что ей от меня нужно?'
  Сон как рукой сняло. Пока Принцесса лихорадочно соображала, как ей держать себя с гостьей - притвориться ли, что вовсе её не помнит, или называть чужим именем, - та приложила палец к губам и тихонько произнесла:
  - Тссс! Не прикидывайся, что не знаешь меня, и не зови на помощь - в то, что ты сумасшедшая, я всё равно не поверю. Но если ты начнёшь будить сестёр, мне придётся уйти, а это совсем не в твоих интересах. В твоих интересах меня выслушать. Так что слушай молча, выскажешься потом. Если захочешь, конечно.
  Эрика села спиной в подушки, подтянула к груди прикрытые одеялом колени и обхватила их руками. А и правда, слушать молча - самый простой способ узнать, зачем явилась гостья, не выдав себя при этом с головой.
  Мачеха заговорила не сразу, некоторое время она сама молчала, разглядывая падчерицу и давая той возможность разглядеть себя. Под серым полотном больничной сорочки был уже хорошо заметен округлившийся живот. Ингрид оказалась из тех женщин, кого украшает беременность. Она не оплыла, а напротив, сильно похудела и больше не вызывала ассоциаций с клубничным пудингом; черты лица, линия шеи и плеч стали изящней и резче, словно какой-то неведомый скульптор очистил её тело от всего лишнего. Растерянная подавленность, которую мачеха демонстрировала в первые дни после своего провала, тоже исчезла - теперь перед Принцессой сидела замечательно красивая и уверенная в себе женщина, точно знающая, чего хочет и каким образом намерена получить желаемое.
  Когда она заговорила, первое впечатление лишь окрепло.
  - Кто бы мог подумать, что мы с тобой поплывём в одной лодке, - негромко произнесла мачеха. - Хотя с таким негодяем, как твой отец... Тише! Ни слова, милая! Я знаю, что ты его любила. Я тоже его любила, когда выходила замуж, но у него талант делать невыносимой жизнь каждого, кто его любит.
  'Врёт и не краснеет, - равнодушно подумала Эрика. - Отец сдувал с неё пылинки, но вряд ли она хоть когда-нибудь его любила'.
  - Не веришь? А зря. Хотя сейчас это уже неважно. Я напрасно видела в тебе врага. Мне следовало раньше с тобой подружиться, тогда у нас обеих многое сложилось бы иначе. Сюда бы никто из нас, во всяком случае, не попал. Но если мы подружимся хотя бы теперь...
  'Чудесное слово - подружимся! После того, что они с Марком собирались со мной сделать...'
  - ...Нет-нет, я не рассчитываю, что ты всё забудешь! И понимаю, что не стоит просить у тебя прощения - есть вещи, которые не прощают. Но я надеюсь, что мы хотя бы теперь найдём общий язык, милая. Ведь нам обеим требуется одно и то же - покинуть Замок.
  Мачеха снова примолкла, всматриваясь в лицо Принцессы в надежде прочесть по нему её реакцию, но, кажется, так ничего и не прочла. Когда она заговорила снова, грудное воркование её голоса диссонировало с испытующим взглядом.
   - Думаешь, я не понимаю, что ты готова всю оставшуюся жизнь провести в палате с решётками на окнах, лишь бы не возвращаться в супружеские покои? Ни одна женщина на свете не осудила бы тебя за это. Но зачем гнить тут, Эрика, если можно получить настоящую свободу?
  'Получить свободу?.. Она предложит мне сбежать? Неужели?'
  Подтверждая догадку, Ингрид продолжала:
  - Не знаю, как ты, а я не буду хоронить себя заживо. Мой славный муженёк уверен, что решил мою судьбу: если я переживу роды, то сразу после них отправлюсь в Башню Безумцев... и даже имя моё в замке Эск будет забыто. Ты, вероятно, считаешь, что это справедливо? - она по-прежнему смотрела на Эрику так, словно хотела глазами просверлить её насквозь. - А мне плевать на справедливость! В нашем мире ей вообще нет места, в нём есть место только целеустремлённости. Я хочу, чтобы у моего ребёнка была мать, - она положила ладонь на живот, - да и самой себе, знаешь ли, желаю куда лучшей участи. Но в одиночку я сбежать не сумею. Ты видела, как охраняют вход в эту часть Замка?
  Эрика видела. Она ходила через 'крыло для буйных', когда Мангана водил её к Феликсу, и помнила, что у дверей сюда дежурят не меньше дюжины стражников. Причём появились эти стражники уже после свадьбы - судя по всему, именно тогда, когда здесь заперли мачеху.
  - Крепостную стену и ворота охраняют не хуже. Я многое могу, милая, - Ингрид подмигнула и показала Принцессе ладонь другой руки - на кольце, надетом на палец, покачивалось несколько разномастных ключей, - и знаю, как находить подход к людям. Но свору сторожевых псов не уговоришь и не перехитришь. А Олаф, который заправляет этой сворой, терпеть меня не может ещё с тех пор, когда твой отец сделал мне предложение...
  'Ничего удивительного... вот кто сразу понял, чего стоит невеста!'
  - ...Но это не значит, что ситуация безвыходная, - гостья шевельнула плечом и добавила таинственным шёпотом: - Я знаю выход! - после чего её лицо приняло сосредоточенное деловое выражение. - Тебе, дорогая моя падчерица, этот выход пока знать рано. Сначала ты пообещаешь, что поможешь мне до него добраться - никто, кроме тебя, с этим не справится. А я в ответ пообещаю, что помогу тебе со всем остальным, что понадобится, чтобы сбежать отсюда и уехать в Новые Земли. Одежда, транспорт, документы, деньги... У тебя ведь нет ни кроны, и дорогих безделушек тоже теперь нет, кроме вот этого образчика тонкого межгорского вкуса.
  Она наклонилась вперёд и указательным пальцем постучала по монструозному рубину герцогского перстня. Эрика отдёрнула руку, кашлянула и молвила, чувствуя, что хранить молчание больше нельзя:
  - Почему межгорского? Принц Аксель - имперец.
  Мачеха обворожительно улыбнулась:
  - Принц Аксель? Ну-ну. Значит, сегодня диалога у нас не получится. Признаться, я и не думала, что ты сразу же мне поверишь - это было бы слишком даже для такой доверчивой барышни, как ты. Но знаю, что поверишь довольно скоро.
  - Я почти ничего не поняла из того, что вы говорили, - вздохнула Принцесса. - Поняла только, что вы сердитесь на папу. Он чем-то вас обидел?
  - Не трать понапрасну слов, милая, - не переставая улыбаться, Ингрид встала с кровати. - И задумайся прямо сейчас над моим предложением. Твоего приятеля в Замке больше нет, значит, тебя тут тоже ничто не держит, верно?
  'Нет в Замке?' - чуть не переспросила вслух Эрика, но вовремя удержалась, а гостья пояснила, будто услышала вопрос:
  - По крайней мере, в той камере его нет совершенно точно. Мы сходим с тобой на подземный этаж, как только я заслужу твоё доверие, и ты убедишься в этом своими глазами. А сейчас мне пора. Заметь, я тоже могла бы бояться, что ты меня выдашь! Но я не боюсь - я тебе доверяю. Мы обе знаем, что я тебе нужна. Мы теперь в одной лодке, Эрика!
  Затем она подхватила свою свечу и, мягко ступая, выскользнула из палаты.
  
  * * *
   Взбудораженная визитом мачехи Принцесса большую часть ночи провела без сна, перебирая в уме не только подробности сегодняшней встречи, но и малоприятные эпизоды из прошлого, коих за время, проведённое второй женой Короля в замке Эск, накопилось достаточно.
  Не слишком родовитая, но очаровательная молодая дворяночка с густой копной волнистых белокурых волос впервые попалась на глаза Скагеру на каком-то из зимних балов. Эрика недавно отпраздновала семнадцатилетие, её отец вдовел уже десять лет, и ей хватало любви к нему и здравого смысла, чтобы понимать, что он не должен коротать век в одиночестве, сколь бы горячо она сама ни была привязана к погибшей матери. Поэтому сперва Принцесса даже обрадовалась тому, что страсть, которой Король внезапно воспылал к Ингрид, была достаточно сильной, чтобы у него возникли матримониальные планы. А молодость и приятные манеры будущей мачехи внушили Эрике надежду, что у неё появится подруга - впоследствии вспоминать об этой надежде было смешно и стыдно.
  После свадьбы Ингрид начала вести себя с Принцессой так, что сразу же стало понятно: новобрачная не потерпит присутствия рядом с Королём ещё одной женщины, даже если эта женщина - его собственная дочь! Всё, что мачеха говорила и делала по отношению к Эрике, преследовало единственную цель: убедить Скагера, что наследница ингрийской Короны - глупое, слабое и никчёмное существо, которое не стоит воспринимать всерьёз. Принцесса и раньше-то не занимала большого места в отцовском сердце, а теперь её вышвырнули из него вовсе, как кукушонок вышвыривает из гнезда других птенцов.
  Сперва она думала, что Ингрид поступала так из ревности; потом, когда убедилась, что новая жена совсем не любит Короля, считала, что ею движет жадность - подарки, поездки, праздники должны были доставаться ей одной. Теперь же, зная, в чём состоял сорвавшийся заговор, Эрика подозревала, что мачеха изначально готовила почву для устранения главной претендентки на трон. Быть может, планировала избавиться и от Марка - тогда наследником стал бы её будущий ребёнок. Но принц подрос, а Король постарел, и она решила поменять одного на другого.
  Итак, никаких иллюзий относительно мачехи у Принцессы не осталось. Как сказала Ингрид? 'В нашем мире есть место только целеустремлённости'. Иначе говоря, цель оправдывает средства, и нет такой лжи, такой подлости и такой гадости, какими она побрезговала бы ради достижения своих целей. Ни её словам, ни даже её поступкам нельзя верить. 'Но она права! Мы теперь в одной лодке!' Король никогда не простит жене того, что она собиралась его убить; скорее всего, он раз и навсегда обезопасит себя от неё, позаботившись, чтобы она умерла в родах. Заблаговременно сбежать из Замка - её единственный шанс спастись.
  'Конечно, можно предположить, что кто-то подослал её ко мне, чтобы она проверила, в самом ли деле я спятила. Но кто? - размышляла Эрика. - Герцог глуп, как пробка, он-то точно смотрит в рот доктору Коркецу и не станет ничего проверять. Отец, если я хоть немного его понимаю, вычеркнул её из своей жизни и никогда больше не посмотрит в её сторону. Мангана обманул её, прикинувшись, что участвует в заговоре, и вряд ли сможет теперь о чём-нибудь с ней договориться...' Нет, исключить того, что Ингрид морочит ей голову, Принцесса не могла. Но предположение о том, что мачеха, в самом деле, нуждается в её помощи, чтобы совершить побег, казалось ей гораздо более вероятным. Интересно, что это за помощь?
  'Вот и узнаю, когда она придёт в следующий раз', - решила, наконец, Эрика. С тем она и уснула, когда за окном уже вовсю розовело рассветное небо.
  Разбудили её подзабытый за время болезни аромат кофе и мягкий голос сестры Флорианы:
  - Доброе утро, ваше высочество. Ужасно жалко вас будить, но вам давным-давно пора принимать лекарства. А доктор Коркец сказал, что вам не повредит немного кофе - мы слышали, вы его очень любите.
  Принцесса с благодарностью приняла чашку. Сегодня она чувствовала себя ещё бодрее, чем вчера, как будто вовсе не болела. Это утро казалось бы даже приятным, если бы можно было просто наслаждаться вкусом и запахом содержимого чашки, а не смотреть на зарешёченное окно, не ломать голову, где Феликс и что с ним случилось, и не проваливаться то и дело в душные и мерзкие воспоминания о предыдущих месяцах.
  Но есть хотя бы кофе, и это уже хорошо!
  - Сегодня очень тёплый день, - сказала сестра Флориана и приоткрыла оконную створку. - Скорее бы вам разрешили гулять, ваше высочество, без свежего воздуха вы такая бледненькая!
  Снаружи пронзительно синело небо и ликовало весеннее солнце, а сверху по-прежнему лилась вода - теперь-то было ясно, что это капель, а не дождь. Эрика всегда любила весну и жадно впитывала каждое её мгновение, но сейчас ей не хотелось даже подойти к окну и посмотреть, сходит ли снег - таким тяжёлым был камень, лежащий у неё на душе.
  Забрав у своей подопечной опустевшую чашку, сестра Флориана взялась за расчёску и уже коснулась ею принцессиных волос, когда в палату вошла сестра Брунгильда, поздоровалась и сообщила:
  - Ваше высочество, к вам посетитель
  - Так рано? Кто? - удивилась Эрика.
  - Не так уж рано, за полдень перевалило, - улыбнулась старшая из сестёр.
  - Один из... друзей вашего брата, - с запинкой ответила на вопрос Принцессы младшая.
  Отец или Потрошитель, сообразила девушка, вспомнив вчерашнее представление, и нахмурилась. Воплощённая чуткость - сестра Флориана - заметила, как изменилось её лицо, и обратилась к своей напарнице:
  - Вы спросили у доктора Коркеца, можно ли её высочеству принимать посетителей?
  - Доктор сказал, можно, - важно кивнула Брунгильда. - Если её высочество сама не будет возражать.
  - Не буду я возражать, - сказала Эрика. - Только сначала причешите меня и уберите постель, не так уж я тяжело больна.
  Ей нужно было собраться с мыслями.
  Пятнадцать минут спустя она пай-девочкой, с перекинутой через плечо косой и сложенными на коленях руками, сидела на краю застеленной кровати. В дверь постучали, и, вопреки обыкновению дождавшись, что его пригласят, в палате появился Мангана. Он проскрипел:
  - Счастлив видеть вас в добром здравии, ваше высочество, - и с усилием опустился на стул.
  Хищная его физиономия сегодня выражала необыкновенную почтительность, и вообще он выглядел престранно. Чаще всего Придворного Мага видели облачённым в бесформенные яркие балахоны, иногда - в шлафрок или чёрный лабораторный халат. Но сегодня Потрошитель приоделся в серые замшевые брюки и фиолетовый бархатный сюртук, а дряблую шею спрятал за шёлковым шейным платком - сиреневым в серый горошек. 'Чего это он вырядился таким франтом?' - подумала Принцесса и поспешила натянуть на себя рассеянно-любезную маску, пока отвращение и ненависть к этому человеку не захватили её целиком.
  - И вам не болеть, господин-не-знаю-вашего-имени. К сожалению, вчера вы так и не захотели мне представиться.
  Он склонил голову:
  - Прошу меня простить, ваше высочество, вчера я был с вами безобразно груб. Я страшно расстроился, что вы меня не узнали. Хотя, конечно, это очень слабое оправдание.
  Эрика поджала губы:
  - О да, 'безобразно' - лучший эпитет для вашего вчерашнего поведения.
  - Виноват, ваше высочество, - глядя в пол, пробормотал Мангана. - Потрясение было слишком сильным. А я плохо умею держать себя в руках, из-за чего со мной постоянно происходят неприятности.
  Она тяжко вздохнула:
  - Боюсь, память действительно меня подводит. Но я попробую вас простить, если вы, наконец, назовёте своё имя и расскажете мне об обстоятельствах нашего знакомства.
  - Ваше высочество, моё имя - Фаэрини, - с абсолютно честными глазами заявил он.
  'Фаэрини? Ого! Всё страньше и страньше...'
  Эрика позволила себе улыбку:
  - Очень приятно, господин Фаэрини. С этого и нужно было начинать. И что же такое нас с вами связывает, если вы так огорчились, когда я вас не узнала?
  Придворный Маг прокашлялся.
  - Маэстро Фаэрини. Видите ли, ваше высочество... я композитор. Хороший, смею надеяться, композитор, но, увы, никудышный музыкант. Всю жизнь я искал человека, который исполнял бы мои произведения так, как я слышу их внутри себя. И два года назад я нашёл его в вашем лице. Это восторг! Это счастье! - он прижал руки к груди, как будто от избытка чувств. - Эти годы - лучшие в моей жизни. Но мы повздорили с вами накануне вашей болезни... вы устали, а я был так увлечён, что вовремя этого не заметил. Когда вчера вы сказали, что не узнаёте меня, я решил, что таким образом вы даёте мне понять, что больше не хотите со мной работать. Я не знаю слов, которые могли бы передать меру моего вчерашнего отчаяния!
  'Ах вот оно что! Ему плевать на сохранность моего рассудка... вернее, ему даже на руку моё тихое безумие. Главное - снова усадить меня за клавикорд!'
  Она поморщилась, изображая неловкость:
  - Какая жалость - я совершенно ничего не помню. А ведь я так люблю музыку!
  - Ваше высочество!.. - Придворный Маг всем корпусом подался к ней, - если бы только вы согласились по-прежнему играть для меня! Счастливей меня не было бы никого на всём Континенте!
  Она повела плечами:
  - Я, кажется, ещё не вполне здорова, маэстро Фаэрини. Однако это не означает 'нет'. Я лишь предлагаю вам немного повременить с просьбой.
  Принцесса представила себе костяные клавиши и резную деревянную крышку Инструмента, вспомнила его своеобразное звучание, и ей стало дурно. Она мечтала больше никогда в жизни не увидеть его и не услышать, но чувствовала, что наотрез отказывать не следует - вдруг одержимость Потрошителя поможет ей каким-то образом прояснить судьбу Феликса?
  
  * * *
  Проводив рассыпающегося в любезностях 'маэстро Фаэрини' и позавтракав, Эрика, наконец, заставила себя подойти к окну. Если бы кто-нибудь спросил её, что мешало ей сделать это раньше, она, вероятно, не смогла бы ответить. А причина состояла в том, что недосягаемый весенний простор, открывавшийся взгляду Принцессы через решётку, слишком явно подчёркивал плачевное положение узницы.
  Расположенная на втором этаже палата смотрела на юго-восток. На близких зубцах крепостной стены, свободных теперь от снега, чего-то не хватало. Заколдованного провода, немного подумав, сообразила Эрика. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить, когда убрали гирлянду, но не смогла - в первое время после неудавшегося побега по периметру Замка ещё мигали цветные огни, а потом она не обращала на них внимания. Вчера, когда она гадала, куда подевался Многоликий, ей пришло в голову, что её любимый мог ускользнуть от Манганы и спрятаться в Замке в мышином обличье, надеясь позже выбраться наружу, а Потрошитель, в свою очередь, лелеял надежду снова его поймать. Но отсутствие магической защиты на крепостной стене означает, что ничего подобного не случилось. Либо Феликс сбежал совсем, либо он...
  От страха перехватило дыхание.
  'Не смей об этом думать, не смей!'
  Девушка медленно выдохнула и перевела взгляд вдаль.
  Гору Эск и Белларию отсюда видно не было, зато доступными для любования стали живописные холмы к югу от Наррахи, на которых тут и там охристо-рыжими крышами пестрели особняки состоятельных ингрийцев. В низинах широкими белыми языками ещё лежал снег, но на вершинах холмов он совсем растаял - Флориана и Брунгильда не обманули, весна в этом году выдалась очень ранняя. На секунду Эрика вообразила, как летит, захлёбываясь восторгом и запахом талой воды, над холмистой долиной и черепичными крышами, и прохладный ветер треплет её распущенные волосы, а люди внизу запрокидывают головы и смотрят на неё удивлённо и радостно, как сроду не смотрели наяву. И сразу отбросила видение: зачем мечтать о том, чего у неё никогда не будет? Даже если удастся вырваться из клетки, летать ей суждено лишь украдкой или по ночам, так же, как тогда, с Многоликим. Но воспоминания о двух ночных полётах и о горностае, который горячим испуганным воротником обхватывал её шею, отозвались в ней такой болью, что пришлось прогнать и их тоже.
  'Потом, всё потом! Не раньше, чем я выясню, где он!'
  В замке Эск Принцесса больше не летала. Не позволяла себе оторваться от пола даже тогда, когда оставалась одна в покоях, настоящим хозяином которых теперь был герцог: ей мнилось, что и в такие моменты она находится под прицелом нескольких пар любопытных глаз. Тот факт, что для отца и Придворного Мага её способности были секретом Полишинеля, ранил Эрику, хотя эта рана и была мелкой царапиной на фоне остальных её ран. Король, считавший Одарённость чем-то постыдным и предосудительным, вряд ли стремился к тому, чтобы о Даре его дочери трона узнала вся Ингрия. Но сумел ли он удержать это обстоятельство в тайне после всего, что случилось? После исчезновения Многоликого из подземелья, после их с Эрикой общего побега, после того, как беглецов захватили в ущелье? Начальник Охранной службы, разумеется, знал с самого начала - иначе как бы он смог инструктировать стражу? Но знала ли сама стража? Ответа у Принцессы не было. Скорее всего, обитатели Замка довольствовались слухами разной степени достоверности, с наслаждением судача о наследнице трона - сама наследница ощущала это кожей. Тем более, что поводов для слухов было предостаточно: чего стоит одна её помолвка с сыном Джердона, расторгнутая через день после заключения! Гадкое чувство, что все вокруг, от советников и министров до рассыльных и младших горничных, перемывают ей косточки, сделало Принцессу ещё более скрытной, чем раньше.
  И всё-таки, что каждый из них знает об истинном положении дел? Сейчас, стоя у приоткрытого окна, в которое вливался сладкий весенний воздух, и примеряясь мысленно к идее побега, Эрика впервые задумалась об этом всерьёз. Знают ли стражники при входе в 'крыло для буйных', что один из объектов, которые они стерегут, может покинуть Замок по воздуху? Знает ли это доктор Коркец? Знает ли он, что скверное замужество Принцессы - не единственная её беда? Вот мачеха, та дала понять, что про Феликса ей известно. А про Дар? Не из-за него ли она попросила о помощи? Если, конечно, Ингрид, действительно, нуждается в помощи, а не подослана кем-нибудь, чтобы вывести Эрику на чистую воду. Допустим, она не врёт, но тогда откуда у неё уверенность в том, что падчерица не сумасшедшая? Или такой уверенности нет, и хитрая бестия действовала наудачу?
  Вопросов становилось всё больше, но Принцессе было приятно их появление - они свидетельствовали, что бесчувственная заторможенность, в которой она пребывала накануне болезни, закончилась. Теперь Эрика готова была действовать. А ответы на некоторые из вопросов ей предстояло получить уже совсем скоро.
  Щёлкнул замок, позади раздался дружелюбный голос доктора Коркеца:
  - Встали, ваше высочество? Это прекрасно.
  - Здравствуйте, доктор, - она с улыбкой повернулась к нему. - Я и так, по-моему, все бока уже отлежала. Спасибо, что разрешили мне выпить кофе!
  - На здоровье. Но теперь присядьте, я должен провести осмотр.
  Она вернулась на постель. Врач внимательно и удовлетворённо осмотрел её руки, а затем обхватил своими широкими ладонями её лицо, положил указательные пальцы на виски и так замер. Голове и шее стало жарко, тепло заструилось вниз по позвоночнику - именно эти ощущения, вспомнила Эрика, проникали к ней сквозь бред, позволяя ей надеяться, что она выздоровеет.
  - Всё хорошо, - некоторое время спустя заключил доктор Коркец, отпуская её и отодвигаясь. - Ваше ментальное состояние не вызывает у меня никаких опасений. Но не волнуйтесь, поддерживать вашу легенду я не передумал.
  Принцесса опять улыбнулась ему и кивнула.
  - Господин герцог сегодня донимал меня вопросами о вашем здоровье, но ни малейшего желания вас проведать не выказывал, - сообщил он. - Зато у Придворного Мага такого желания было хоть отбавляй...
  - Он уже успел у меня побывать!
  - Да, я знаю. Со слов сестры Флорианы, вы не возражали против его визита. Но если вы хотите, чтобы Мангана тоже...
  - Не стоит, доктор. Пусть приходит. Я скажу вам, если почувствую, что не могу больше его видеть. А отец?
  - Его величество о вашем здоровье не спрашивал и навестить вас не пожелал, - каменея лицом, ответил врач.
  Ничего другого Эрика и не ожидала, но её собеседник почему-то вскочил и принялся, заложив руки за спину, расхаживать по палате.
  - Не понимаю, - сердито проговорил он. - Не понимаю! Как так можно?! Ведь вы же его дочь, ваше высочество. И такую дочь, как вы, ещё поискать. Все знают, как сильно вы его любите! А ему как будто нет до вас никакого дела. Или он наказывает вас за какую-то провинность, хотя я нисколько не сомневаюсь, что вы ни в чём не виноваты.
  'Почему 'как будто'? - почти без грусти подумала Принцесса. - Отцу, и правда, нет до меня никакого дела. А что касается наказания... Похоже, о том, почему была разорвана помолвка с Акселем, доктору неизвестно!'
  - Разве это ваша вина, что Джердон нашёл своему сыну другую невесту?! - продолжал горячиться врач, подтверждая её предположение. - Ваш отец должен был защитить вас и смягчить удар, а вместо этого... - он махнул рукой. - Простите, ваше высочество. Вы, если я правильно вас понял, полагаете, что ваш долг - выполнять отцовскую волю, и у меня нет никакого права вмешиваться. Но безучастно смотреть на происходящее - невыносимо!
  'Что с ним? - удивлялась она, следя, как он нервно перемещается из угла в угол. - Он-то с какой стати принимает мои дела так близко к сердцу?..' А доктор всё не мог успокоиться:
  - Может быть, он переносит на вас неприязнь, которую испытывал к вашей матери? Мне не посчастливилось быть знакомым с ней; говорят, она была исключительной женщиной, но супруг тяготился её страстью к благотворительности. И поэтому, вместо того, чтобы самому хоть немного интересоваться, какую жизнь ведут беднейшие из его подданных, он предпочёл... Пресветлые Серафимы, что я такое говорю?! - одёрнув самого себя, доктор опустился на стул и повторил: - Ваше высочество, простите! Но ваш отец...
  - У папы непростой характер, - растерялась Эрика.
  Не то чтобы она пыталась оградить Короля от нападок - скорее, хотела остановить Коркеца, не зная, как реагировать на его слова. Ещё немного, и он, как заправский бунтовщик, начнёт без стеснения бранить Скагера Первого. Однако на бунтовщика придворный врач совершенно не походил. Он был совершенно искренним, когда вчера говорил, какое счастье для Одарённого - жить под защитой Короны. Тогда откуда в нём столько негодования?
  'А может, он в меня влюблён?!' - мелькнула шальная мысль.
  Это бы всё объясняло, но поверить в это было невозможно. Придворный врач наблюдал Принцессу с детства - и ни единое его слово, ни единое действие не заставило её заподозрить, что она для него - не просто пациентка. Ничто в его поведении не напоминало ни сдержанную любовь, как у Феликса, ни животное вожделение, как у Пертинада. 'Я не поверила бы, даже если бы он сам признался мне в своих чувствах', - рассматривая разгневанного доктора, поняла девушка.
  - ...Ваш отец слишком жесток к своим близким, - закончил тот начатую фразу.
  И тут её осенило! 'Он делает невыносимой жизнь каждого, кто его любит', - почти то же самое сказала вчера о Короле мачеха. Совпадение вряд ли могло быть случайным.
  - Под 'близкими' вы имеете в виду меня и маму? - осторожно уточнила Эрика.
  - Не только. Ваш брат... он, конечно, шалопай. Его похождения причиняли семье немало беспокойства. Но так ведут себя все балованные высокородные юноши. Неужели это достаточная причина, чтобы ссылать его на северные границы? А Ингрид, ваше высочество? С ней-то Король за что так обошёлся? Она ведь носит под сердцем его ребёнка. Ходят слухи, она покушалась на его жизнь. Но кто в это поверит? Такая нежная и преданная женщина, как Ингрид - хотела убить своего мужа?! Чушь! Скорее всего, он просто избавился от неё, потому что она ему надоела, - Коркец тяжело вздохнул и, умолкнув, отвернулся к окну.
  И то, с какими интонациями он говорил о мачехе, как трогательно раскраснелся и как заблестели его подёрнутые усталостью глаза, убедило Принцессу, что её догадка верна. Бедняга доктор, в самом деле, влюблён - но не в неё, а в Ингрид!
  Что же получается?
  Это он дал Ингрид ключи?
  Это он рассказал ей, что Эрика тоже заперта в 'крыле для буйных' и лишь изображает помешательство?
  Зачем? Он подталкивает их обеих к тому, чтобы сбежать из Замка?
  
  * * *
  С того момента, как Принцесса поняла, что целью первого визита мачехи не было её, Принцессы, разоблачение, она с изнурительным нетерпением стала ждать визита нового. Какую бы цель ни преследовала Ингрид, сейчас не имело никакого смысла играть в кошки-мышки. Если у той, в самом деле, имеются идеи насчёт побега, их нужно обсудить немедленно!
  День всё тянулся и тянулся. После обеда Эрику сморило, что позволило ей убить часа полтора, а дальше она считала каждую минуту. Брунгильда принесла ей книги, обещанные вчера доктором Коркецом, но они почти не помогали отвлечься - Принцесса то и дело сбивалась, теряла нить повествования и уходила в собственные мысли. Сёстры, заметив, что ей не по себе, под разными предлогами заглядывали в палату, приносили чаю с печеньем, пытались занимать больную разговорами, но тщетно. Чтобы хоть как-то объяснить им своё состояние, она пожаловалась, что заждалась отца и не понимает, почему он всё ещё у неё не побывал - знала, что ничем не рискует, поскольку Король сюда, в любом случае, не придёт. Сёстры, переглядываясь, повторили вчерашнюю версию доктора о том, что его величество в отъезде, и, кажется, немного успокоились, чего нельзя было сказать об Эрике.
  Она то лежала плашмя на кровати, то сворачивалась калачиком, то садилась, то подходила к окну и наблюдала, как становится всё более густой синева безоблачного неба. Солнце ушло, на холмы наползала лиловая тень, далёкая Нарраха заиграла вечерними огнями. Раньше этот город для Эрики ничего не значил - всего лишь город, одно из великого множества мест, где она никогда не была. Но теперь Нарраха напоминали ей о пути в Лагоши, когда очертания города служили ей ориентиром в ночи, и спрятаться от воспоминаний, от которых сбивалось сердце, было решительно некуда. Девушка задёрнула плотную серую занавеску, но легче ей не стало, волнение только усиливалось.
  К тому времени, когда сестра Флориана появилась в палате с набором вечерних лекарств и с намерением помочь Принцессе приготовиться ко сну, та уже совсем извелась, хотя старалась не подавать виду. Самым долгим промежутком времени за весь день был час, разделивший два поворота ключа в замке - первый, когда сестра Флориана, уходя, запирала дверь, и второй, когда эту дверь отпирала Ингрид. Мачеха так же, как вчера, прикрывала ладонью свечу, и смотрела так же, как вчера - напряжённо и испытующе, хотя её пухлые губы изгибались в беспечной полуулыбке.
  - Привет, милая, - вполголоса проговорила Ингрид.
  - Привет, - отозвалась Эрика. - Я тебя ждала.
  Глаза гостьи блеснули, улыбка стала шире:
  - Вот как? Приятно слышать. И с чего же вдруг мне такое доверие?
  Принцесса промолчала, не считая нужным отвечать.
  - А, знаю! Ты догадалась, откуда мне известно про твоё притворство, - ответила за неё мачеха. - Умничка. Ты оказалась сообразительней, чем я думала. И абсолютно правильно решила не тянуть с разговором.
  - Вчера ты обещала показать мне камеру Многоликого, - напомнила Эрика.
  - Обещала, - согласилась Ингрид. - Идём. Ночные сёстры спят, а больше здесь никого нет.
  Второго приглашения не потребовалось. Поспешно поднявшись, Принцесса вслед за мачехой вышла из палаты. Снаружи было совсем темно и даже жутковато - свеча лишь немного разбавляла темноту, позволяя не спотыкаться и не налетать на углы. Раньше, когда Эрика бывала здесь с Потрошителем, в начале и в конце каждого коридора горели лампочки. Теперь они были погашены, свидетельствуя, что через 'крыло для буйных' никто не ходит - из одного этого уже следовало, что камера, где держали Феликса, по-прежнему пуста. Но Принцесса всё равно спустилась к ней вместе с Ингрид, невольно пугаясь собственных шагов, отдающихся в тишине, и зыбких теней, пляшущих на стенах.
  Стражников у обитой железом двери на этаж, разумеется, не было; мачеха открыла её одним из своих ключей. Все шесть внутренних дверей стояли открытые, магической защиты ни на одной из них больше не было. В третьей слева камере на спинке голой койки всё так же висел магический пояс, но пыточная конструкция из ниши исчезла; исчезли и бурые разводы на полу, насколько это можно было различить в тусклом свете свечи. При желании Эрика смогла бы убедить себя, что и то, и другое ей привиделось... но желание заниматься самообманом у неё отсутствовало.
  - Проверила? - задала риторический вопрос мачеха.
  - Да.
  - Не думаю, что у нас есть ещё какое-нибудь помещение, где могли бы запереть оборотня. Разве что в том подземелье, откуда ты помогла ему сбежать. Но там бы он долго не протянул...
  - И пояс - тут, - тихо ответила Принцесса.
  - Вот именно. Так что, полагаю, в Замке его, действительно, нет. Если, конечно, - Ингрид хмыкнула, - Мангана не поселил его у себя в покоях в качестве котика или пёсика. Но это вряд ли, храбростью наш кудесник не отличается. Не буду тебя обманывать, милая: я не знаю, что случилось с твоим приятелем. Но от того, что ты сбежишь, хуже ему не станет совершенно точно.
  В отличие от мачехи, Эрика вполне допускала, что Потрошитель каким-то образом сумел 'запереть' Феликса в облике зверя, но обсуждать этого с ней не собиралась.
  - Я поняла. Давай отсюда выйдем.
  Девушке стало нехорошо, стены давили на неё, смертный ужас, однажды пережитый в этом месте, накатывал снова. Похоже, её спутница что-то почувствовала - подхватила её под локоть и быстренько повела обратно, пока она хватала ртом воздух и думала лишь о том, как бы удержаться на ногах. Наверху Принцессе полегчало.
  - Оклемалась? - поинтересовалась Ингрид. - Тогда идём ко мне, я всё тебе расскажу и покажу.
  Палата мачехи оказалась точно такой же, как у Эрики - только окно, сейчас занавешенное, смотрело в один из внутренних двориков Замка, да видно было, что Ингрид живёт тут уже давно и кто-то позаботился о том, чтобы ей стало хоть немного уютней. Принцесса даже догадывалась, кто именно. На каменном полу у кровати лежал маленький шерстяной коврик и стояли пушистые комнатные туфли, на одеяло была небрежно брошена ажурная белая шаль с длинными кистями. Чайная чашка в цветочек на столике, стопка книг вперемешку с женскими журналами на стуле, мягкое пёстрое полотенце на спинке кровати... Для пойманной за руку несостоявшейся мужеубийцы мачеха устроилась совсем неплохо; при других обстоятельствах Эрика сочла бы, что нужно оставить всё, как есть. Но сейчас самое важное - выбраться из Замка! Если в качестве платы нужно помочь Ингрид совершить то же самое, значит, так тому и быть.
  Мачеха поставила свечу на столик, подошла к окну и выглянула из него, слегка отодвинув занавеску. Поманив Принцессу:
  - Смотри! - пустила её на своё место.
  По двору вокруг спящего ещё фонтана бродило две пары стражников. Ещё одна пара маячила чуть дальше, на кольцевом балконе одной из угловых башен, видневшейся между другими строениями.
  - Ну что, сколько их там? - спросила Ингрид.
  - Шестеро.
  - Шестеро - в поле зрения. Они там повсюду, не считая дежурных у главных ворот и у входа в наше крыло! С твоей-то стороны, наверное, 'серо-красные' появляются только тогда, когда патрулируют стену. А я имею сомнительное удовольствие созерцать их целыми днями. Если бы не они, Эрика, только бы меня здесь и видели. Но, - мачеха театрально вздохнула, - несколько десятков вооружённых стражников - слишком серьёзное препятствие даже для меня.
  Она убрала со стула журналы и книги и посадила на него Принцессу, сама же устроилась на кровати. Запустила руку под наматрасник и достала оттуда несколько изрисованных и исписанных листов тонкой полупрозрачной бумаги, расправила их у себя на коленях, прикрыла ладонями - и начала:
  - Итак, ты здесь и готова меня слушать. Значит ли это, что ты решилась бежать вместе со мной?
  - Да, я решилась, - коротко кивнула Эрика.
  - Замечательно, - промурлыкала мачеха.
  - Но мне непонятно, какой помощи ты хочешь от меня. Я тоже не знаю, как обезвредить стражу.
  - 'Тоже' - лишнее слово, милая. Я - знаю. А ты - можешь достать то, что для этого необходимо.
  - Оружие? Но откуда?
  - Нет, не оружие. Оружием у нас заведует Олаф, и обыкновенным, и магическим, а Олаф - кремень! Без приказа Короля он даже не шелохнётся. Да и сама ты... что, неужели согласилась бы стрелять?
  - Боюсь, что нет, Ингрид. Не согласилась бы.
  - Но ведь стрелять совершенно необязательно, - лукаво улыбнулась мачеха. - Есть и более мягкие методы... управления людьми. Можно заставить их выполнять твою волю. Можно сделать так, чтобы они забыли, что видели тебя - или чтобы не видели вообще. Можно, в конце концов, их просто усыпить.
  - Ты имеешь в виду магию? - предположила Принцесса, чувствуя, к чему ведёт собеседница.
  - Именно так. У нас с тобой никаких магических приспособлений нет, но кое-где в Замке полки ломятся от волшебных игрушек.
  'У Манганы полки ломятся, вот где! Ей не нужно, чтобы я летала. Ей нужно, чтобы я украла что-то у Потрошителя', - тут же поняла Эрика.
  - Догадалась, да? - хохотнула Ингрид. - Нет, милая, ты точно не так проста, как я думала. Придворный Маг - тот ещё хомяк, в его закромах найдётся что угодно! Но и сторожит он их, как зеницу ока, до недавнего времени он ни под каким видом не пускал к себе никого, кроме Короля.
  - А потом начал пускать меня...
  - А потом начал пускать тебя! Не знаю и знать не хочу, чем вы там занимались, но ты так часто бывала у него в покоях и проводила там столько времени, как будто стала для него своим человеком.
  Принцесса скривилась:
  - Я играла на... фортепьяно.
  - Говорю же, меня это не касается, - отмахнулась мачеха. - Играла на фортепьяно, или читала вслух древние трактаты, или вы резались в карты на желания... главное, ему это было гораздо нужнее, чем тебе, верно?
  - Верно. Мне это вообще не нужно.
  - А значит, он попросит, чтобы ты делала это снова, - удовлетворённо заключила мачеха. - Всё, что от тебя требуется - согласиться. И немножко пощипать его запасы, как только ты останешься среди них одна.
  - Во-первых, он никогда не оставлял меня одну. А во-вторых, я не знаю, что должна искать.
  - Во-первых, теперь оставит. Об этом я позабочусь. А во-вторых... я всё тебе покажу. Но сначала дай мне слово...
  - Что за слово?
  - О котором я просила ещё вчера. Обещай, что не воспользуешься своей находкой в одиночку. Вернёшься с ней сюда, и мы убежим вместе. Это не одолжение, а соглашение, Эрика. От тебя - малюсенький артефакт. От меня - удостоверение личности, пятнадцать тысяч крон, нормальная одежда, лошадь, чтобы добраться до побережья, билет на трансокеанский лайнер и некоторая помощь в обустройстве, когда мы доберёмся до Новых Земель. Надо полагать, ты не будешь возражать, если потом наши пути навсегда разойдутся.
  - Мы убежим вместе, обещаю, - без колебаний ответила Принцесса.
  - Вот и отлично, - ничего другого не ожидавшая мачеха протянула ей листы, которые до этой секунды лежали у неё коленях. - Теперь гляди: знаком ли тебе какой-нибудь из предметов?
  На листах были рисунки, подписанные витиеватым почерком Ингрид - судя по всему, скопированные на просвет изображения из старинных книг. Широкий сосуд на тонкой короткой ножке - 'Чаша Забвения'. Пара шпилек с закрученными спиралью зубцами и утолщённой серединой - 'Шпильки-Невидимки'. Нечто странное, похожее на слегка вытянутый браслет или обруч с двумя полукруглыми ручками - 'Замри-Умри-Воскресни'. Продолговатый камень необычной огранки, формой напоминающий бутон тюльпана, с оправой в виде заострённого лепестка - 'Сонный Камень'. Вложенный в тиснёную тубу свиток - 'Делай Как Я'.
  - Нет, они мне незнакомы, - призналась Эрика, внимательнейшим образом изучив рисунки. - А ты о них как узнала?
  - Я всегда интересовалась магией, - развела руками Ингрид. - Королевские библиотеки - настоящий клад! В архивах и книгах предостаточно сведений о магических предметах, в разное время принадлежавших обитателям Замка - большинство из этих вещей, разумеется, попали потом в загребущие лапы Манганы. Искала, срисовывала, записывала... как чувствовала, что плоды моих изысканий однажды мне пригодятся.
  - Нам понадобятся все пять... артефактов?
  - Чем больше, тем лучше, но, в принципе, чтобы сбежать, хватит и одного. Любого, какой тебе удастся найти.
  - Я могу взять рисунки?
  - Конечно. И пусть каждый из них впечатается тебе в память, - с любезным видом пожелала мачеха.
  Принцесса собрала листы, аккуратно свернула их трубочкой и спрятала её в рукав.
  - Так в чём же состоит наш план? Если Мангана снова позовёт меня музицировать, я отвечу ему согласием...
  - И будешь спокойно ждать момента, когда окажешься запертой в его покоях в гордом одиночестве - раз. С поисками придётся уложиться в четверть часа, но я уверена, что ты справишься - два. Как только предмет окажется у тебя, той же ночью мы покинем Замок; снаружи нас будут ждать проверенные люди - три, - перечислила Ингрид, утратив свои воркующие интонации.
  - Договорились, - сказала, вставая, Эрика.
  Мачеха подняла на неё большие ясные глаза и опять улыбнулась, но сейчас никакого желания очаровывать в её улыбке не было:
  - На случай, если ты вдруг захочешь нарушить своё слово, милая, имей в виду - у всех этих штучек есть секрет. И как с ними правильно обращаться, знаю только я.
  
  
  Глава двенадцатая,
  в которой Принцесса окончательно усыпляет
  бдительность Придворного Мага, находит искомое,
  узнаёт, что правило одинаковых знаков иногда не работает,
  и улетает в ночь, едва живая от горя
  
  Следующую неделю Эрика провела, играя в странную игру с Придворным Магом. Он приходил к ней каждый день, расфранчённый не хуже герцога Пертинада, приносил цветы и сладости и рассказывал о небесном блаженстве, которое испытывал, когда слушал, как она исполняет написанную им музыку. Принцесса кивала, хлопала ресницами, подсмеивалась над ним и твердила, что непременно поиграет для него снова, как только почувствует себя немного лучше. Это, наверное, было бы забавно и мило, если бы из её памяти, и правда, чудесным образом стёрлось, кто он такой. Но поскольку ничего не стёрлось, всякий раз после ухода Манганы Эрика без сил падала на постель, прятала лицо в14 подушку и лежала так до тех пор, пока её не переставало мутить от отвращения. Слишком мягкосердечная для того, чтобы утешаться придумыванием ужасных кар, которые однажды постигнут Потрошителя, порой она всё-таки воображала, как он превращается в таракана - мерзкого чёрного таракана с шуршащими лапками и шевелящимися усами - и находит бесславную гибель под подошвами её туфель.
  При этом самым сильным желанием Принцессы было вновь попасть в обиталище Придворного Мага - во-первых, чтобы найти какой-нибудь артефакт из коллекции мачехи, во-вторых, чтобы разузнать хоть что-то о Многоликом. Но требовалось дождаться подходящего момента: то, как держался с нею Мангана, что за вопросы ей задавал, заставляло подозревать, что он проверяет её, ещё не до конца поверив в её безумие. А поскольку степень его доверия зависела лишь от того, насколько хорошо она будет играть свою роль, Эрика старалась вовсю, мысленно иронизируя, что после побега сможет зарабатывать на жизнь на сцене. Должно быть, она, в самом деле, оказалась неплохой актрисой, ибо спокойствия и самодовольства у 'маэстро Фаэрини' прибывало с каждым визитом, по мере того как он утверждался в мысли, что дело на мази.
  И наконец, в один прекрасный день она объявила, что уже достаточно здорова, чтобы выполнить просьбу своего настойчивого гостя.
  - Но для этого я должна попасть в свои покои, а мне не разрешают, - посетовала она. - Мы ведь там с вами занимались? У меня прекрасный рояль, он достался мне от мамы. Я даже думаю, что именно его голос, а не мой талант пианистки - причина того, что вам так нравится моя игра.
  Всю эту неделю она меланхолично жаловалась ему и сёстрам, как соскучилась по своим комнатам и по обычному образу жизни. В ответ на жалобы все трое вздыхали и говорили, что решение зависит не от них, а от доктора Коркеца. 'А доктор, - будто по секрету, добавляла сестра Флориана, - наверное, ждёт возвращения его величества. Слишком уж тяжело вы болели, чтобы он мог отпустить вас отсюда под свою личную ответственность'. Побочным эффектом нытья стало то, что Эрике принесли пару домашних платьев и перестали запирать её днём - эти обстоятельства её, само собой, не огорчили. Зная, что никуда не денется из 'крыла для буйных', от палаты она далеко не уходила, но двигаться, в любом случае, было намного приятней, чем сутками напролёт сидеть в четырёх стенах.
  Получив согласие Принцессы, Мангана засиял, как начищенная ложка, и всплеснул руками:
  - Рояль?! О нет, ваше высочество, при чём тут рояль? Я пишу для клавикорда, как жаль, что вы и это забыли! Но ничего, совсем скоро вы познакомитесь с моим инструментом заново - надеюсь, он вам понравится.
  - Как скажете, пусть будет клавикорд, - улыбнулась она. - Вы принесёте его сюда?
  В глубине души Эрика опасалась такого поворота. Если Придворный Маг всё ещё испытывает сомнения насчёт состояния её ума и памяти, он не рискнёт выпускать её из больницы и распорядится принести относительно небольшой клавикорд прямо в палату - и что она тогда будет делать? Но, судя по всему, для Потрошителя важнее всего была сохранность Инструмента. Просипев:
  - Нет-нет, у меня вам будет гораздо удобней! Я сейчас всё устрою! - он с неожиданной для своей немощи прытью выскочил в коридор.
  Через некоторое время в палате появился врач.
  - Господин Придворный Маг потребовал от меня... - удивлённо приподняв брови, начал он.
  - ...Да-да, я знаю! - остановила его Эрика. - Если хотите заручиться моим согласием, считайте, что вы его получили. Мне скучно, я совсем не против развеяться.
  'Сборище комедиантов, - подумала она про себя. - Как будто не ты сам подстроил всё это ради Ингрид!' Но подыграть доктору Коркецу ей было несложно.
  Вечером того же дня 'маэстро Фаэрини' явился, чтобы препроводить музыкантшу в свои покои. Ей было очень любопытно посмотреть, как он будет объяснять ей, что перемещаться по Замку им придётся под конвоем - но этого удовольствия Мангана её лишил. На нём были перчатки; Эрика сообразила, что они непростые, ещё до того как почувствовала исходивший от них слабый ток магии. На выходе из палаты Потрошитель взял девушку под локоток, и хватка у крючковатых старческих пальцев под лаковой чёрной кожей оказалась стальная. Хитрец рассчитал правильно: с таким балластом, как он, Принцесса никуда бы не делась, даже если бы оглушила его, приложив чем-нибудь тяжёлым по голове. Впрочем, у неё подобных намерений не было.
  Логово колдуна занимало верхний этаж одной из самых высоких внутренних башен замка Эск. Мангана привёл туда Эрику кружным путём, чтобы не встретить никого по дороге, и выпустил её руку лишь тогда, когда, повинуясь невидимому знаку, заработала магическая защита на дверях и на окнах. Клавикорд стоял на прежнем месте в гостиной, но сама гостиная несколько изменилась с тех пор, как Эрика была в ней последний раз. Тогда там рябило в глазах от несметного количества магических приспособлений, разложенных, расставленных и развешенных по стенам и углам. Принцесса жалела, что не рассматривала Манганины запасы до болезни - это могло бы ускорить предстоящие ей поиски. Теперь большинство артефактов были убраны с глаз, хотя и продолжали 'светиться' сквозь стенки сундуков и ящиков. Самым ярким предметом в комнате, естественно, оставался Инструмент. Эрика чуть было не воскликнула: 'Маэстро Фаэрини, ваш клавикорд - волшебный?!' - но вовремя вспомнила, что 'композитор' - не тот человек, которому она стала бы демонстрировать свою Одарённость. Что же, тем проще: можно с чистой совестью 'не замечать' разлитого здесь дыхания магии, не удивляться голубоватой дымке в оконных проёмах и не бояться насторожить своим равнодушием хозяина жилища.
  Волшебный табурет, который раньше сам подкатывался Принцессе под колени, сейчас смирно дожидался её рядом с клавикордом. Обходительный до приторности Придворный Маг дождался, пока она сядет, и сам поднял резную крышку Инструмента. Спеша, развернул переписанные от руки ноты, пояснил:
  - Это моя новая вещь, стилизация под старину, ваше высочество, - и замер, всем своим видом показывая, что предвкушает нечто чудесное.
  Должно быть, действительно, предвкушал! Эрика и сама опасалась, что Наследство Ирсоль, ломая её планы, 'включится' именно теперь. Но чуда опять не произошло. Была, вероятно, у клавикорда какая-то тайна, разгадку которой утратили вместе с 'Путеводителем'. 'А может, - размышляла девушка, - разгадка хранится в моей голове или в голове Феликса, но никто из нас не знает, в чём она заключается...' Понять бы ещё, зачем вообще он нужен, этот Инструмент, и почему Потрошитель готов на что угодно, лишь бы получить возможность им пользоваться. 'Верный слуга Короны', как бы не так... не стал бы старый плут расшибаться в лепёшку ради Инструмента Власти!
  Когда Принцесса начала играть, она надеялась хотя бы получить удовольствие от старинной музыки, но первые же такты отбросили бедняжку назад, в то вязкое вонючее болото, коим стала её жизнь после возвращения в Замок. Холодная жижа, состоящая из боли, страха, стыда и усталости, о которых Эрика так усердно старалась забыть, когда очнулась, кошмарной волной нахлынула на неё снова, оглушила и прижала к земле. Девушке понадобилось всё её мужество, чтобы не бросить игру и не разрыдаться. ''Трень-брень'", - возник у неё в ушах язвительный отцовский голос. - Бессмысленное 'трень-брень'. Механическая кукла справилась бы лучше, чем она...' Сколько часов, сколько дней придётся провести за клавикордом, прежде чем Ингрид сумеет, как обещала, спровадить куда-нибудь Потрошителя? 'Серафимы-заступники, поскорее бы! - взмолилась Принцесса. - Долго я в этой роли не продержусь!'
  
  * * *
  Эрика, конечно, догадывалась, что именно должно случиться, чтобы Придворный Маг на несколько минут оставил её одну в его комнатах. Это будет происшествие в той части Замка, которую занимает непосредственно Король. Возгорание, потоп, рухнувший с потолка пласт штукатурки или что-то ещё в том же роде - очевидная для стражи, но не имеющая серьёзных последствий неприятность.
  Никакой катастрофы на отцовской территории произойти не могло - её защищала Корона, мощнейший охранный амулет, обеспечивающий безопасность не только монарха и его приближённых, но и его дома. Корона состояла из двух половин, одна из которых путешествовала вместе с Королём, а другая всегда хранилась в Замке, оберегая его от любых катаклизмов. Происхождение амулет имел весьма древнее, никто толком не знал, как он устроен, но известно было, что защита помещений тем надёжней, чем больше времени в них проводит ингрийский правитель. Поэтому поджечь нежилую башню, как это сделал некогда принц Аксель, было возможно, хотя огонь, в любом случае, не перекинулся бы на остальные постройки, но где-нибудь в Кедровом кабинете могла разве что заполыхать и сама собой потухнуть портьера.
  Однако любое событие подобного рода требовало немедленного внимания Придворного Мага - замковый распорядок, если Эрика правильно помнила, предписывал проверить, не ослабели ли магические свойства Короны и не случилось ли вмешательства сторонней магии. А значит, для того, чтобы выманить Мангану из его покоев, Ингрид достаточно устроить маленький переполох в одном из королевских кабинетов, в гостиных или в спальне. Для этого ей следовало иметь сообщника среди личной прислуги Короля - можно не сомневаться, такой помощник у неё есть, а уж о связи с ним позаботится доктор Коркец.
  Принцесса столь ясно представляла себе последовательность действий, словно обсудила их с мачехой во всех подробностях, хотя, на самом деле, та лишь изредка и ненадолго заглядывала теперь в палату падчерицы, справедливо полагая, что все нужные слова уже сказаны. Единственное, что требовалось от Эрики - ждать часа 'икс'. Она и ждала. Считала дни; раз за разом перемещалась из 'крыла для буйных' в жилище Манганы и обратно; стиснув зубы, барабанила по клавишам; слушала скрипучую болтовню Потрошителя, пытаясь в потоке слов уловить какой-нибудь намёк на судьбу Многоликого - но никаких намёков не было, поэтому надеяться ей оставалось только на обыск.
  Так прошло ещё две недели. Снаружи тем временем бушевала весна. Снег в окрестностях замка Эск исчез совсем, солнечные лучи становились всё теплее, воздух пах уже не талой водой, а согревающейся землёй и первой зеленью, а под кровлей Манганиной башни без умолку щебетали птицы. Волшебное марево на окнах не мешало движению воздуха, и Эрика, сидя за клавикордом и вдыхая весенние запахи, вспоминала, как много времени в другие вёсны проводила за своим роялем. Точно так же распахивала окно, выбирала музыку, под которую хорошо мечтается, и сердце её наполнялось предчувствием, предощущением любви. Силы Небесные, до чего же она была тогда счастлива!
  Долгожданный миг, как это часто бывает, настал внезапно - и возвестило о нём тарахтение телефона, до того мирно дремавшего на стене у входной двери. Принцесса вздрогнула и перестала играть, физиономия Придворного Мага выразила беспокойство и досаду. Он торопливо поднялся и, ворча себе под нос, прошаркал к аппарату, взял трубку и каркнул в неё:
  - Слушаю! - помолчал, внимая звонившему, уточнил: - Какая гостиная? Малая? Давно? - и пообещал: - Сейчас буду.
  Продолжая ворчать, осмотрелся цепким взглядом - проверяет, всё ли в порядке с окнами, поняла Эрика, - и сказал извиняющимся тоном:
  - Ваше высочество, простите, я должен срочно встретиться с одним человеком. Передохните, я скоро вернусь.
  - Не беспокойтесь, маэстро Фаэрини, - с нежной улыбкой ответила Принцесса. - Я вас подожду.
  Он поклонился и ушёл; если бы девушка не прислушивалась специально, она бы не услышала, как он запер за собой дверь. Быстрей! Быстрей! Сердце застучало часто-часто, лицо стало горячим от волнения.
  Эрика вскочила и бросилась к приземистому шкафу, содержимое которого 'светилось' ярче всего. Но её ждало разочарование: в ящиках царил кавардак, вместе с магическими безделушками там лежал обычный старый хлам. На то, чтобы найти в такой мешанине что-то определённое, можно потратить полдня - и всё равно не добиться успеха! В соседнем шкафу открылась точно такая же картина. Для очистки совести Принцесса заглянула в третий шкаф и в каждый из сундуков - везде одно и то же. Стремясь придать этой комнате заурядный вид, Мангана, видимо, складывал вещи как попало. Ничего похожего ни на 'Шпильки-Невидимки', ни на обруч с двумя ручками, ни на 'Чашу Забвения', ни на другие предметы из списка Ингрид на поверхности нет, а заниматься раскопками категорически некогда!
  Значит, нужно поискать в другом месте, например, в лаборатории, где наверняка больше порядка - только бы она не была заперта!
  Дверь в лабораторию, вместе с дверью в спальню скрытая за пыльной парчовой портьерой с рисунком из сине-чёрных кругов, к облегчению Эрики, преспокойно отворилась. Здесь было темновато, вдоль стен на широких столах поблескивали в полумраке непонятные приспособления, вид которых слишком сильно напомнил Принцессе клетку, где поначалу держали Феликса. Она скользнула взглядом вниз, чтобы не смотреть на приборы - и заметила под одним из столов массивную инкрустированную шкатулку на ножках, доверху наполненную чем-то магическим. Девушка кинулась к ней, распахнула крышку и обнаружила россыпь драгоценных камней, в точности как в книгах про кладоискателей. 'Сонный Камень', вспомнила Эрика. Если не здесь, то где?!
  Сбоку в шкатулке лежало несколько листов бумаги, сколотых скрепкой и исписанных неудобочитаемым Манганиным почерком. Номер, название и описание предмета, перечисление его магических свойств. Принцесса наскоро пробежала листы глазами, но 'Сонного Камня' не увидела. Номеров, однако, было существенно меньше, чем камней в шкатулке - очевидно, Придворный Маг ещё не закончил опись. Девушка запустила руки в сокровищницу и переворошила камни, сухо застучавшие друг о друга. Большинство из них были волшебными, огранку они имели разную, многие были вставлены в оправу, и Эрика нутром чувствовала, что нужный ей артефакт прячется где-то здесь.
  И точно, вот он! Великолепный красно-жёлтый турмалин в тонком платиновом лепестке, похожий на нераспустившийся тюльпан, при следующем движении рук выскользнул на поверхность. Принцесса шумно выдохнула. Потёрла заострённый лепесток пальцем, камень ответил рыжим всполохом внутри. Не хватало ещё 'включить' его ненароком прямо тут, испугалась Эрика и спрятала находку в карман. Форма лепестка, так же, как сильные и чистые магические импульсы, исходившие от камня, казались ей страшно знакомыми, но раздумывать, где и при каких обстоятельствах ей в руки попадало нечто похожее, времени не было. 'Разберусь потом!' - решила она, закрыла шкатулку и встала.
  Её била крупная дрожь. Итак, 'Сонный Камень' найден. Что теперь? Мангана отправился в Малую гостиную, через две галереи отсюда, значит, сейчас он только-только до неё добрался. Задерживаться там он, конечно, не будет, но несколько минут на продолжение обыска есть. Феликс! Если Потрошитель ставил на нём опыты, наверняка что-нибудь записывал. Следует найти записи, хотя ещё неизвестно, удастся ли их прочитать - у Придворного Мага не почерк, а криптография! На подоконнике лежала коричневая конторская книга, Принцесса, холодея, раскрыла её, вцепилась глазами в неровные строчки... но увы, расшифровке поддавались только даты и отдельные слова. Последняя, очень короткая запись была датирована днём накануне Равноденствия. Первое слово - 'объект' - прочесть удалось, но с закорючками после него ничего не вышло. Скончался? Умер? Сбежал? Исчез? Тут что угодно могло быть написано! Эрика, негодуя, захлопнула и оттолкнула журнал.
  Нужно возвращаться к Инструменту, хозяин покоев вот-вот вернётся. Но необследованной оставалась ещё спальня. Девушка окинула взглядом лабораторию, убеждаясь, что все предметы остались на своих местах, и перебралась в соседнюю комнату. В отличие от двух других, обстановка здесь оказалась аскетической: полукруглая печка, заваленная бумагами конторка под окном, стул, небольшой комод и высокая железная кровать рядом с ним, прикрытая синим шерстяным покрывалом. Единственным предметом роскоши в спальне Манганы оказалась бурая медвежья шкура на полу перед кроватью. У шкуры имелась слабая волшебная аура.
  У Принцессы потемнело в глазах. Не чуя под собой ног, она сделала шаг по направлению к кровати, потом ещё один, рухнула на колени и зарылась пальцами в густой пушистый мех. Руки, которыми Эрика когда-то, тысячу лет назад, гладила Феликса-горностая, узнали очень своеобразное мягкое покалывание магии. Ошибки быть не могло: её любимого больше нет, эта шкура - всё, что от него осталось.
  
  * * *
  Следующие полчаса были, наверное, самыми трудными в жизни Эрики. Медленно и осторожно, инстинктивно боясь, что какое-нибудь резкое движение спровоцирует истерический припадок или новый приступ беспамятства, она поднялась с колен и попятилась, не в силах отвести глаза от того, что прежде было Многоликим. Будущее и прошлое заслонила дымная чёрная завеса, а настоящее сузилось до медвежьей шкуры на полу и острого, как бритва, понимания, что Потрошитель не должен увидеть ни намёка на её, Эрики, горе. Стоит ему распознать гримасу боли на её лице, поймать потрясённый и отчаянный взгляд, услышать рыдание в голосе - и всё будет кончено. Обман раскроется; побег не состоится. 'Я равно умру, - думала она, - но потом. Не раньше, чем заберу его отсюда...' Теперь у неё была одна-единственная цель: вместе с останками Феликса исчезнуть из Замка, и ради этой цели Эрика сделала невозможное.
  Говорят, есть нечто героическое в лицедеях, выходящих на сцену, насколько бы им ни было скверно, и роль свою исполняющих так, что никто в зрительном зале не заподозрит, каково им сейчас на самом деле. Что же тогда сказать об актрисе, едва узнавшей, что её возлюбленный погиб страшной смертью, и вынужденной изображать улыбчивую беспечность перед его убийцей?
  К тому времени, когда Мангана вернулся, Принцесса уже сидела за Инструментом и, жмурясь от солнца, бившего ей в лицо, потихоньку музицировала.
  - Вот и я! Ваше высочество, вы не заскучали? - проскрипел с порога Придворный Маг.
  Эрика растянула губы в улыбке, ещё более ослепительной, чем это солнце, кротко ответила:
  - Немножко заскучала, маэстро Фаэрини, - и заиграла громче.
  Она ощущала себя сгустком невыносимой боли, как будто бы шкуру сняли и с неё тоже, и каждым ударом по клавишам забивала гвоздь в своё сердце. Но 'зритель' ничего не заметил. Принцессе повезло, если уместно в такой момент вспоминать о везении: Потрошитель пришёл озабоченным, как человек, в спешке упустивший что-то важное. Он хоть и устроился, по обыкновению, сбоку от клавикорда, однако на музыкантшу глянул лишь мельком, забарабанил пальцами по столу, задумался о чём-то своём - и воспользовался первой же паузой, чтобы объявить:
  - Пожалуй, на сегодня хватит.
  - Очень жаль, - откликнулась Эрика; от вымученной улыбки у неё саднило за ушами. - Я только вошла во вкус.
  Мангана осклабился:
  - Ничего, ваше высочество, продолжим завтра.
  'Завтра меня уже не будет', - констатировала Принцесса, имея в виду не только побег.
  Вспомнить, как шла обратно в 'крыло для буйных' и как рассталась с Придворным Магом, она потом не могла. Обнаружила себя стоящей посреди палаты и думающей о том, как бы так избавиться от сестёр, чтобы не вызвать у них панику распухшим от слёз лицом. Решила сказать им, что очень хочет спать, и попросить не тревожить её до вечера... но предосторожность была излишней: слёзы не полились. Так она и лежала, таращась сухими глазами в белёный потолок, исчерченный тонкими трещинами, и чувствуя себя тяжёлой, как континентальная плита. Сейчас Эрика абсолютно ясно понимала: три недели, прошедшие с тех пор, как она очнулась, она была жива лишь потому, что верила - Феликс на свободе.
  Принцесса могла сколько угодно твердить, что не знает правды, что правду эту нужно ещё выяснить, но в сердце своём утешалась прекрасной сказкой. Многоликий сбежал, представляла себе она, и непременно её найдёт, когда она последует его примеру. Однажды они встретятся в Новых Землях, где уже никто не сможет их разлучить - встретятся, чтобы, как пишут в романтических книгах, жить вместе долго и счастливо и умереть в один день. Краешком сознания она допускала, что Феликс всё-таки в Замке - быть может, томится в теле лабораторной крысы, лишённый возможности вернуть себе человеческий облик, и ждёт не дождётся, когда его спасут. Тогда, полагала девушка, она похитит его, придумает, как расколдовать, и будут у них всё те же Новые Земли, и счастье, и покой, и долгая жизнь вместе.
  К тому, что она найдёт неопровержимые свидетельства его гибели, Эрика оказалась не готова.
  Почувствовав, что руки и ноги совсем затекли от неподвижности, она перевернулась на бок, лицом к стене. 'Сонный Камень', так и оставшийся у неё в кармане, острым концом уткнулся ей в бедро - и снова её встревожил. Тревога была такой сильной, что на секунду даже заслонила горе. 'Дурацкий камень... где я видела его раньше? Нет, не его... его бы я не забыла... какую-то другую, очень похожую вещь... может, изготовленную тем же мастером? Или внешне она совсем другая, но свойства у неё те же самые?..' Догадка маячила совсем близко; будь Эрике не так плохо, она бы, наверное, ухватила её за хвост тут же - но в этот раз воспоминание от неё улизнуло. Она, конечно, понимала, что сообразить, с каким предметом состоит в родстве 'Сонный Камень', следовало бы до того, как о находке узнает Ингрид - но голова, увы, не работала вовсе.
  Когда наступили сумерки, Эрика впала в зыбкое забытьё без мыслей и сновидений. Оно было прервано сестрой Брунгильдой, которая принесла ужин.
  - Хорошо поспали, ваше высочество? - поинтересовалась та, расставляя на столике посуду, и заботливо предложила: - Давайте-ка я вам косу переплету, совсем вы растрепались, пока спали.
  - Переплети, - кивнула Принцесса, повернулась к Брунгильде спиной и затихла с отчётливым ощущением, что причёсывается последний раз в жизни.
  Что дальше?
  Ночью придёт Ингрид. У Ингрид есть ключи - скорее всего, не только от палат и от 'крыла для буйных', но любые, какие понадобятся, чтобы покинуть Замок. Теперь уже совершенно неважно, сдержит ли мачеха слово и будут ли у Эрики деньги, документы и прочее, или обманет. Нужно только выбраться наружу и ещё раз попасть в логово Потрошителя, чтобы забрать оттуда... забрать оттуда... - сознание отказывалось принимать, что именно предстоит оттуда забрать, но сбиться с мысли Принцесса себе не позволила - ...забрать оттуда шкуру и уехать или улететь вместе с ней. Наверное, проникнуть к Мангане поможет 'Сонный Камень'. Или будет проще? У колдуна больные лёгкие, он вынужден спать с открытыми окнами, но не станет тратиться на магическую защиту, не ожидая вторжения извне. Если не будет сюрпризов, на всё про всё уйдут считанные минуты.
  Потом... потом она похоронит Феликса.
  И перестанет жить сама - даже если не хватит духу наложить на себя руки, - потому что без него ей жить незачем.
  - Я закончила, - сообщила сестра. - Всем косам коса у вас, ваше высочество, ни у кого такой не видела. А сейчас кушайте, вы и обед сегодня пропустили. Нельзя вам без еды, и без того ходите прозрачная, как тень!
  С огромным трудом запихнув в себя ужин, Принцесса сказала, что собирается спать дальше, и простилась с Брунгильдой до утра.
  Ложиться она больше не стала - сидела в темноте на краю кровати, боем замковых часов отмеряя время. Ингрид в дорожном костюме появилась между двумя и половиной третьего. В одной руке она, как и раньше, держала свечу, в другой - пару ботинок и одежду. Вместо приветствия спросила:
  - Получилось?
  - Разумеется, - ответила Эрика, вынимая из кармана турмалин, который в свете свечи казался огненным.
  - Отлично! - усмехнулась мачеха. - Это лучшее, что ты могла найти, милая. Одевайся, и вперёд. Жду тебя в коридоре.
  И вышла, поставив на столик свечу, опустив на пол обувь и положив на постель одежду - тёплые чулки, тёмно-коричневую бархатную амазонку и чёрную шерстяную накидку с капюшоном. Болезненно осознавая бессмысленность каждого своего действия, девушка переоделась и переобулась - амазонка, сшитая по мачехиным меркам, была коротковата и широковата, но ботинки, к счастью, пришлись в пору, - закуталась в плащ, и, сжимая в кулаке 'Сонный Камень', присоединилась к Ингрид.
  Пустыми тёмными переходами они в молчании проследовали к той двери, которую, как было известно обеим, с другой стороны караулили вооружённые стражники.
  - Доставай свою добычу, - шёпотом распорядилась мачеха. - Объясню, что с нею делать.
  Принцесса перехватила камень таким образом, чтобы его было видно, но из рук не выпустила.
  - Держись за оправу, крепко. Положи большой палец на лепесток... вот сюда, чтобы мне тоже хватило места - иначе ты и меня усыпишь, - на прикосновение Ингрид артефакт ответил коротким всплеском не магического ярко-красного света. - Сам камень поверни против часовой стрелки. Два... нет, три раза. Думаю, трёх будет вполне достаточно.
  Эрика подчинилась. Кристалл туго, но повернулся, трижды мигнул, как тогда, когда она его нашла, но магической вспышки, которую она рассчитывала заметить или хотя бы почувствовать кожей, не было. Неужели не сработало?
  - Сработало, - шепнула мачеха, отнимая руку.
  - Ты уверена?
  - Абсолютно! Подождём немного, сама убедишься, - женщина многозначительно улыбнулась и выбрала из своей связки очередной ключ.
  Невероятно, но факт: когда через несколько минут дверь отворили, ни единого бодрствующего стражника за ней не было! Кто-то сидел на полу, уткнувшись лицом в колени, кто-то сопел, привалившись к стене, а один, широкий и плотный субъект, даже похрапывал, развалившись вдоль порога - несговорчивые 'серо-красные' явно и непритворно спали на своём посту.
  - Я же говорила! - Ингрид, подобрав подол, переступила через стражника, загородившего проход, и потянула за собой падчерицу. - Камень не убирай, он ещё нам пригодится. Пошли!
   Покинуть больницу можно было двумя способами: через боковую дверь, ведущую в один из внутренних двориков, и через крытую галерею на уровне второго этажа, соединяющую эту постройку с центральным зданием Замка. Уверенная, что боковой выход - безопасней, Эрика устремилась к нему, но мачеха удержала её за накидку:
  - Не сюда!
  - Но почему?..
  - Слушай меня, я знаю, что делаю!
  До галереи добрались без приключений. Ярко освещённые больничные коридоры стояли пустые - то ли никто из сестёр и немногочисленных пациентов не страдал бессонницей, то ли неосязаемая магия 'Сонного Камня' дотянулась и до них. Достигнув маленького круглого холла перед выходом в галерею, Ингрид резко затормозила и остановила Принцессу.
  - Стой. Здесь опять нужна твоя игрушка.
  Подвела её к высокому пыльному окну сбоку от дверного проёма и показала вниз:
  - Видишь? Удобней всего усыпить их отсюда!
  Из окна хорошо просматривались мощёная площадь перед центральным зданием и большой кусок крепостной стены. По площади и вдоль стены расхаживали несколько скучающих стражников.
  - А хватит его? - усомнилась Эрика, имея в виду радиус действия камня.
  - Должно хватить! - оптимистично заявила её спутница.
  Взяться за ободок оправы, держать крепко. Палец на лепесток, палец Ингрид - рядом. Повернуть по часовой стрелке - раз, два, три. Немного подождать...
  Однако ничего не происходило.
  Четыре поворота... пять... шесть...
  Внутри камня вспыхивал и гас огонёк. Стражники продолжали бродить, не засыпая и даже не меняя размеренного ритма ходьбы.
  - Далеко, наверное, всё-таки, - пробормотала мачеха. - Дай-ка, я попробую, может, у меня лучше получится, - и ловким движением дёрнула турмалин на себя.
  Но у пианистки Эрики были очень сильные пальцы, и камень остался в них. С нарастающей тревогой она вырвала свою руку из руки Ингрид и отступила назад. Та не отводила от артефакта взгляда, в котором явственно читалась алчность. Повинуясь внезапному порыву, Принцесса повернула кристалл ещё дважды. Мачеха повторила:
  - Дай, я попробую! - и шагнула к Эрике, заставляя её отодвигаться дальше.
  - Не дам! - вымолвила девушка и проворно спрятала свою находку за пазуху. - Я уже проверила, не заметила? Ты же совсем рядом с ним, а тоже почему-то не уснула! Он не работает, да? Это никакой не 'Сонный Камень' - тогда что это?
  Красивое лицо отцовской жены на миг исказилось - она поняла, что её поймали. 'Сейчас притворится спящей', - с ненавистью подумала Эрика, но Ингрид была умней.
  - Не выдумывай, милая, - мурлыкнула она. - Говорю же, делаешь что-то не так. Ничего страшного, попробуем ещё раз, вместе. Ну, давай... у нас совсем мало времени!
  Принцесса мельком глянула за окно, на совсем близкое центральное здание - самую сердцевину замка Эск, в которой за древними толстыми стенами сейчас безмятежно спит Король и покоится в надлежащем месте символ его монаршей власти - и тут её озарило. Корона!
  Сложное сооружение из драгоценных камней и платиновых цветов, лепестки которых очень похожи на тот, что сейчас щекочет принцессину кожу под платьем, и 'заряжены' точно такой же магией.
  Школьный курс 'Магия в истории Ингрии', пресный голос учителя Альбренна: '...согласно легендам, была изготовлена с противовесом, уничтоженным в начале Сорокалетней войны...'
  Разговор с Многоликим, только что сообщившем о планах заговорщиков: '...Короля нельзя убить, Феликс, он защищён Короной! - Ваша мачеха говорила об убийстве, как о деле абсолютно решённом!..'
  Понимание обрушилось на голову Эрики россыпью ярких фрагментов, которые моментально сложились в целостную картину, заставив сказать без тени сомнения:
  - Это не 'Сонный Камень', Ингрид. Это - 'антикорона'.
  - 'Антикорона'? Первый раз слышу, - вскинула брови мачеха.
  Сердце у Эрики колотилось так сильно, что ей было трудно дышать.
  - Не ври, тебе всё известно. Она... нейтрализует защитные свойства Короны. Только, если я ничего не путаю, для того, чтобы она заработала, с Короной её нужно соединить. Считалось, что её давным-давно уничтожили, а на самом деле... - девушка перевела дыхание, - ...на самом деле, она осталась невредимой. Мангана её нашёл, но не успел разобраться, зачем она нужна - иначе хранил бы где-нибудь в другом месте. Откуда ты узнала, что она у него?
  - Я не знала, - спокойно отозвалась Ингрид, сообразив, что отпираться бесполезно. - Но предполагала. Я отыскала в архивах записи, из которых следовало, что эту, как ты выразилась, 'антикорону', спрятали в Замке. Мангана, дряхлая сорока, тянет к себе всё, что блестит... но о функции камня без тех записей он бы не догадался. А уж о том, чтобы ему они никогда не попались, я позаботилась. Ты-то как сообразила? Просто удивительно!
  'Она не знает, что я Одарённая!' - явилась Эрике новая догадка, которую она оставила при себе. Вслух, прикидывая пути к отступлению, быстро проговорила:
  - Послать за ней, кроме меня, тебе было некого. Сочинила сказочку, для отвода глаз нарисовала другие рисунки, усыпила стражу... Кстати, как тебе удалось их усыпить? Доктор постарался?
  Мачеха пожала плечами:
  - Разумеется, доктор. Он душка.
  - Ты на эту вещь рассчитывала, когда задумала убить моего отца? - продолжала Принцесса. - Мы-то решили, что расчёт был на помощь Потрошителя...
  - И напрасно! Он, конечно, обещал помочь... чего он только не обещал, сучий потрох. Но я надеялась заполучить средство понадёжней. И ведь заполучила, - Ингрид широко улыбнулась, - спасибо тебе, милая.
  - Не благодари, - Эрика сделала ещё один шаг назад и упёрлась спиной в стену. - Не заполучила. Ты не собираешься бежать, верно? Ты собираешься осуществить свой план! Там, - она кивнула в сторону центрального здания, - у тебя есть сообщники. Благо, я сама объявила себя сумасшедшей, и теперь, после всего, что... со мной случилось, любой поверит, что Короля убила я.
  - Но разве ты не хочешь его убить? - вкрадчиво поинтересовалась мачеха. - Ведь он раздавил тебя. Вытер об тебя ноги. Выбросил, как рваную тряпку. Только не говори, что всё ещё его любишь! Мы могли бы прикончить его вместе, а затем...
  - Я не хочу его убивать. И тебе не позволю! - отрезала Принцесса, зная уже, что предпримет дальше.
  - Позволишь, милая, куда ты денешься? - проворковала несостоявшаяся союзница, поставила на подоконник свечу и двинулась к падчерице, прикрывая согнутой рукой живот. - Отдай мне камень по-хорошему и катись на все четыре стороны...
  Она не торопилась - не то наслаждалась процессом, не то тянула время, ожидая, что кто-то придёт ей на помощь. Эрике ждать было нечего: она оттолкнулась от стены и взлетела, чуть не ударившись головой о потолок, метнулась к окну, выбила его плечом - водопад стекла с грохотом обрушился вниз - и спиной вперёд вывалилась наружу, провожаемая ошарашенным взглядом Ингрид.
  Перевернулась в воздухе, со свистом пронеслась над стражниками, одни из которых бросились к разбитому окну, другие запрокинули головы и схватились за оружие, над освещённым квадратом площади, над тёмной крышей центрального здания, мимо башни с часами - к башне Придворного Мага. Туда, скорее туда, пока никто в Замке не разобрался, что произошло! Позади запоздало хлопнул одинокий выстрел.
  Окно Манганиной спальни ещё светилось. Оно, и правда, было открыто настежь, не защищено магией и даже не занавешено. Принцесса подобралась к нему сбоку, зависла у его края и осторожно заглянула внутрь. Хозяин не спал - в белой сорочке до пят и в ночном колпаке сидел, свесив ноги, на постели и прислушивался, видимо, встревоженный звуком выстрела. Затрещал телефон. Потрошитель затейливо выругался, кряхтя, сполз с кровати и шустро заковылял в гостиную. 'Вот он, тот, кого я убью!' - разом поняла Эрика, увидев, как бледные костлявые ступни в узловатых синих жилах наступают на медвежью шкуру и погружаются в толстый мех. Но это будет потом. А сейчас у неё есть более важное дело. Как только комната опустела, она влетела в окно, не приземляясь, схватила в охапку шкуру, вылетела обратно и помчалась прочь из Замка.
  
  
  Глава тринадцатая,
  в которой Принцесса плачет о своём несчастье
  там, где однажды была очень счастлива,
  различает во тьме огонёк надежды, верит в давнее предсказание
  и отправляется в путешествие, полное опасностей и разочарований
  
  Позже, вспоминая второй побег из Замка, Эрика всякий раз благодарила Судьбу за то, что ночь выдалась тихой и тёплой. Под дождём или при сильном ветре далеко бы улететь не удалось. Когда Принцесса пробивалась сквозь метель в ущелье, где было спрятано Наследство Ирсоль, любовь и предвкушение чуда держали её над землёй надежней всякой магии. Теперь же невыносимая тяжесть на сердце и страшная ноша в руках, наоборот, влекли летунью вниз, притягивали её к земле.
  Адреналинового взрыва, случившегося, когда Эрику осенило, что за камень она похитила у Потрошителя, хватило лишь на то, чтобы вырваться из Замка. Выскочив из логова Манганы, она очертя голову понеслась на север, в обход горы Эск. Справа, на периферии зрения, мелькали огни столицы, слева царила непроглядная темень безлунной ночи. Потом Беллария пропала из виду, черно стало со всех сторон, девушка потеряла ориентацию, но не остановилась - и опомнилась лишь тогда, когда зацепилась плащом за еловые макушки и оцарапалась о них. Поняла, что некоторое время летела прямо к горе, а не вокруг неё, выпутала одежду из елового плена, развернулась, поднялась повыше, чтобы не терять из виду пятна света в долине и, больше не разгоняясь, поплыла вдоль горы.
  Никакого плана у Эрики не было, она ещё не вполне осознала, что свободна, в груди у неё болело, а в голове было пусто и гулко. На востоке зарозовело вдоль горизонта небо - занимался рассвет, а значит, времени на полёт осталось не так уж много. Когда начнёт светать, придётся опуститься на землю, чтобы летунью никто не заметил. Что делать? Куда идти? Где прятаться? В том, что нынче же ночью её начнут разыскивать, Принцесса не сомневалась. Мрачные дебри на горном склоне пугали её, хотя, казалось бы, чего ей бояться в лесу? Долина по правую руку, усеянная многоугольниками полей и населённых пунктов и расчерченная дорогами и просеками, была полна наблюдателей. Ощущая себя всё более усталой, Эрика резко снизилась - и чуть не задела блестевшую едва различимым блеском чёрную поверхность воды. Палаэта!
  Решение - лететь в Лагоши - пришло сразу же. Феликса она там и похоронит.
  Снова прибавив скорости, Принцесса заскользила низко над рекой - надеялась успеть к обрыву, на котором стояла заброшенная деревня, до восхода солнца. Небо становилось всё светлее, поднимался туман. Вскоре стали хорошо различимы полосы ледяного крошева на воде, отдельные льдины, медленно, словно нехотя плывущие, подтопленные лесистые берега и спящие деревушки, выступающие из лесного массива. Прижимая к груди медвежью шкуру, Эрика из последних сил тянула себя вперёд, а правый берег всё никак не хотел повышаться, и чем дольше он не повышался, тем сильнее привлекала её идея покончить со всеми бедами разом, спикировав в чёрную стылую воду.
  Восход был уже близко, когда, наконец, появился знакомый обрыв, который из-за половодья как будто стал ниже. Лагоши, как и зимой, выглядели абсолютно мёртвыми. Принцесса тяжело опустилась на каменистый берег, колени у неё подламывались, она дрожала от усталости и сырого воздуха, заползающего под одежду, но не замечала этого. Отыскала глазами дом и направилась к нему, оступаясь на камнях и по щиколотку утопая в грязи. Там, где зимой пролегал санный путь, теперь были колдобины и лужи, Эрика испачкала одежду и окончательно промочила ноги, но и это тоже прошло мимо её сознания. Ключ, она помнила, должен лежать между брусьями над входом, но шарить там рукой не понадобилось: дверь оказалась взломанной и приоткрытой.
  Принцессе не пришлось даже зажигать лампу, чтобы понять, что комната подверглась обыску. В бледном предутреннем свете было хорошо видно: сундуки распахнуты, корзина для припасов, стоявшая прежде под столом, перевёрнута, содержимое сундуков и корзины раскидано по полу. Девушка смутно припомнила слова Манганы о том, что здесь искали исчезнувший 'Путеводитель'. Но сейчас для неё не имело никакого значения, кто орудовал в доме - 'серо-красные' или залётные воры. Бедняжка лишь понимала, что эти люди осквернили место, где она провела самые счастливые часы в своей жизни. Чаша её горя переполнилась, плотина прорвалась, и Эрика наконец-то разрыдалась.
  Сейчас она нисколько не опасалась, что её настигнут. Конечно, преследователи сразу догадаются, что Принцесса полетела именно сюда. Но по воде в Лагоши не попасть, Палаэта - река не судоходная, а сухопутными лесными дорогами придётся петлять полдня. Ставить портал - дело хлопотное, крайне затратное и тоже очень небыстрое, такое расстояние на автомобиле проедешь быстрее. Значит, раньше полудня тут, в любом случае, никто не появится. А к полудню... - беглянка захлебнулась слезами - ...к полудню она уже закончит то, зачем прилетела, и задерживаться в Лагошах не станет.
  Оттаяла ли земля в лесу? Есть ли в доме лопата? Чтобы не терять времени, Эрика хотела сразу взяться за работу, отчего-то слепо уверенная, что справится с нею - вопреки тому, что сроду не держала в руках и даже не видела вблизи лопату. Но ноги не желали повиноваться, тело кричало, что нужно хотя бы подождать до утра. Комната дробилась и рассыпалась за пеленой слёз. Хватаясь за стену, Принцесса переместилась к столу, с сумасшедшей бережностью положила на скамью то, что осталось от Феликса, села на пол и зарылась лицом в шелковистый мех.
  Потом она плакала. Лепетала бессвязное. Исступлённо гладила плоскую медвежью голову со смеженными веками, плоские лапы с глянцевыми чёрными когтями. Задыхалась от нестерпимого ужаса, представляя себе, что пережил её любимый, прежде чем умереть. Обвиняла себя в случившемся - ведь это именно она заставила Многоликого лететь с ней за проклятым Наследством, а нужно было лететь на побережье и в тот же день отплыть оттуда в Новые Земли. Просила прощения у Феликса за то, что не смогла вытащить его из Замка живым - и знала, что сама себя никогда простить не сможет. И горько сожалела, что потратила на сон ту памятную ночь, вместо того, чтобы провести её в его объятиях.
  А потом, когда стало совсем светло и Принцесса затихла, обессилев, ей вдруг явилась невероятная мысль. Настолько невероятная, что Эрика подняла голову, отодвинулась от скамьи и застыла, боясь в эту мысль поверить.
  Она не знала наверняка, что должно произойти с останками волшебного зверя после того, как этот зверь погиб, но предполагала, что они не должны быть 'заряжены' магией вечно. Там, в спальне Потрошителя, магическое свечение, исходившее от шкуры, было очень слабым, и пальцы щекотало едва-едва - с тех пор и видимые, и осязаемые признаки магии могли исчезнуть вовсе. Однако не исчезли, наоборот, бесспорно усилились. Но этим дело не исчерпывалось: лёгкий и мягкий, хорошо выделанный мех пах тёплой шерстью, и это был до странности живой запах.
  Не мёртвая была шкура - живая!
  Чем дольше Эрика смотрела на неё, чем внимательней прислушивалась к своим ощущениям, тем ясней понимала, что видит перед собой Жизнь, пускай и остановленную, и запертую в неподвижности и бесчувствии.
  - Силы Небесные! - прошептала девушка, зажала себе рот ладонью и вскочила, от резкого движения у неё потемнело в глазах.
  Возвращать людей с того света не умели даже Серафимы.
  Но Феликс - не на том свете!
  Она лихорадочно воскрешала в памяти всё, что когда-либо читала о древних заклятиях.
  Было, было среди них такое, что привязывало живую человеческую душу к неживому предмету!
  Было заклятие-противоядие, разрывающее эту страшную связь.
  Были и способы восстановить и оживить тело, от которого сохранилась хотя бы малая часть.
  Выходит, если найти среди ныне живущих волшебников того, кто знает такие заклятия и умеет ими пользоваться - Феликса можно спасти!
  - Силы Небесные! - срывающимся голосом повторила Эрика и вытерла слёзы.
  Мгновение - и ей стало совершенно понятно, кого из волшебников она попросит о помощи и что ему предложит взамен.
  Тангрис, конечно, Тангрис - кого же ещё?
  Одну из сильнейших в мире волшебниц. Вдобавок, известно, где обитающую: под Икониумом, неподалёку от того фабричного посёлка, в котором вырос Многоликий. Говорил ли он название посёлка, Эрика не помнила, но помнила название улицы - Мойщиков. Нужно попасть в Икониум и найти эту улицу, а там уж дорогу к Тангрис покажут местные жители. Правда, пока неясно, как выбираться из Ингрии, где всякий знает в лицо наследницу трона и где за ней уже сейчас охотится Охранная служба, а через неделю, наверное, начнёт охотиться и жандармерия. 'Но я придумаю! - сказала себе Эрика. - Я справлюсь! Я знаю главное: Тангрис мне не откажет, ведь у меня же есть, чем ей заплатить'.
  Пасьянс сложился.
  'Антикорона', которая благополучно прилетела сюда вместе с Принцессой, нашлась неслучайно. 'Волшебница из Икониума заберёт мою власть, когда встретится с моей дочерью', - не такое ли предсказание получил отец? Не затем ли запер Эрику в золотой клетке, чтобы оно никогда не сбылось?
  Но оно сбудется. Теперь сбудется. Завладев 'антикороной', Тангрис сможет требовать от Короля чего захочет - если волшебнице нужна власть над Ингрией, она своё получит. Принцесса вытащила камень - увесистый красно-жёлтый сгусток опасного древнего волшебства - и покачала его на ладони, глядя, как утренний свет играет в бесчисленных ромбических гранях. 'Невеликая плата за то, чтобы вернуть Феликса!' - без тени сомнения подумала девушка - и стала собираться в путь.
  После крайне утомительной, бессонной и переполненной отчаянием ночи глаза у Эрики чесались, словно присыпанные песком, в ушах звенело, в горле саднило, а руки и ноги были слабыми, как при болезни. Два-три часа сна позволили бы ей почувствовать себя лучше. Но она понимала, что уснёт до вечера, стоит ей коснуться головой подушки - а до вечера оставаться в Лагошах недопустимо, к тому времени здесь обязательно будет королевская стража. Так что с отдыхом придётся повременить. Сейчас нужно, во-первых, привести себя в порядок. Во-вторых, найти, куда упаковать 'антикорону' - не держать же её просто за пазухой! - и ту бесценную вещь, в которой заперт Многоликий. И в-третьих, осмотреть дом и взять с собой всё, что может пригодиться в дороге.
  Но без сучка и задоринки осуществился только второй пункт. Среди предметов, разбросанных на полу, Эрике попался парусиновый мешочек на шнурке, как раз подходящий по размеру для камня. Она сложила туда турмалин, подёргала шнурок, проверяя на прочность, повесила мешочек на шею и надёжно прикрыла его платьем. В одном из сундуков обнаружился весьма вместительный саквояж из жёсткой порыжевшей кожи. Принцесса очень аккуратно свернула шкуру, погладила её и прошептала: 'Всё будет хорошо, любимый. Потерпи ещё немного! Всё будет хорошо...' - как будто Феликс мог её услышать. В ладони в ответ плеснуло магией - а может, Эрике это только почудилось. Не дыша, она поместила тяжёлый меховой свёрток в шёлковое нутро саквояжа и закрыла застёжку.
  Из первого пункта плана - привести себя в порядок - Принцесса сумела лишь посетить уборную, умыться затхлой вонючей водой и, превозмогая тошноту, выпить несколько глотков, чтобы смочить горло. Да ещё помыть в остатках воды ботинки. Засохшую серую грязь с края плаща и c бархатного подола амазонки отчистить было нечем: щётки в доме не нашлось. На том плече, которым Эрика высадила окно в Замке, плащ оказался порван. Женщина в дорогой, но испачканной и рваной одежде притянет к себе внимание каждого встречного, это беглянка понимала. Значит, платье и накидку придётся купить новые. Нет, лучше не накидку, а пальто и шляпу - если спрятать лицо за плотной вуалью, возможно, удастся добраться до Икониума никем не узнанной.
  Но на одежду и на всё остальное нужны деньги, а с деньгами - третьим пунктом плана - самая большая проблема. Принцесса, разумеется, не забыла, что они с Многоликим оставили здесь половину её драгоценностей; кроме того, он упоминал, что хранит здесь какие-то деньги 'на чёрный день'. Но шансов найти и то, и другое в разорённом доме, где каждый уголок обшарили чужие жадные руки, практически не было. Эрика проверила тайники, которые ей показывал Феликс, и совсем не удивилась тому, что они пусты. Стало быть, денег у неё не будет, а единственная вещь, которую она сможет продать - уродливый помолвочный перстень герцога Пертинада. Немного, но лучше, чем совсем ничего.
  Присев на корточки, Принцесса перебрала вываленные из корзины припасы. Бумажные кульки с сухарями и галетным печеньем, леденцы россыпью, пачки кофе и чая, жестянки с консервированными мясом и кашей. Следовало бы поесть, но от мыслей о еде мутило. Девушка втиснула два кулька печенья и пригоршню конфет в карман саквояжа, банки же были слишком тяжёлыми и объёмными, чтобы забирать их с собой. До Икониума их всё равно бы не хватило - еду придётся покупать. 'Или воровать!' - подсказал Эрике внутренний голос. Туда же, в карман саквояжа, она положила складной нож, кусок мыла, полдюжины свечей и спички.
  Кажется, всё! Каким образом она будет перемещаться, Принцесса пока не знала. Летать можно только по ночам или там, где нет людей, например, в глубине леса. Отсюда-то она именно так и выберется, бездорожье ей не помеха. Но восточней Наррахи лесов почти нет, от неё, если верить картам, до самой границы с Империей - сплошные города и деревни, над которыми даже ночью не очень-то полетаешь. Так или иначе, придётся двигаться по земле, ночевать на постоялых дворах, обедать в придорожных тавернах. В те дни, когда Эрика грезила, как будет жить в столице и ездить в своё удовольствие по стране, она и представить себе не могла, что путешествовать ей придётся одной, не только без телохранителей, но и без денег и документов. 'Я ничего не знаю о мире, я не умею в нём жить', - подумала Принцесса, и её охватила паника. Но поддаться панике она себе не позволила.
  Оставалась ещё одна сложность - волосы. Они выбились из косы, с такой тщательностью сооружённой сестрой Брунгильдой, и торчали во все стороны, как у городской сумасшедшей. Эрика вздохнула и попыталась пригладить руками непослушные пряди, но, кажется, стало только хуже. Осмотрелась в поисках расчёски, обнаружила костяной гребень с частыми зубьями и распустила косу с намереньем её переплести. Однако через несколько минут поняла, что из этой затеи ничего не выйдет. Время утекало, как песок сквозь пальцы, гребень запутывался в волосах и намертво в них застревал, и не было никакой надежды, что Принцесса вдруг чудесным образом научится делать то, что для неё с самого детства делали горничные и парикмахеры. Глаза зацепились за большие блестящие ножницы на гвоздике у двери. Девушка снова вздохнула и приняла ещё одно решение.
  Вскоре то, что она когда-то считала одним из главных своих сокровищ и украшений, шелковистым водопадом осыпалось к её ногам. Голове стало легко, как никогда в жизни, а шее - холодно. Эрика вспомнила, что ей где-то попадалось старое мутное зеркало, отыскала его и взглянула на своё отражение. Она едва узнала худое узкое лицо с тенями под глазами, бледными губами и крупным заострившимся носом, обрамлённое свисающими до подбородка, неровно обстриженными и загибающимися на концах тёмными прядями. Какая-то особенная горечь была в этом её поступке. Она и сама не знала, чего в нем больше: практического ли смысла - или желания подчеркнуть, что прежней Принцессы нет и уже никогда не будет. Беглянка накинула капюшон, с усилием подхватила саквояж и, не оглядываясь и не медля, вышла из дома.
  
  * * *
  Лес, в этих местах смешанный, стоял прозрачный, чистый и пронизанный солнцем. Снег ещё растаял не весь, в овражках бежали ручьи, а там, где земля освободилась, среди пробивающейся травы играли яркими красками первоцветы - фиолетовые и жёлтые крокусы, небесно-голубая примула, лиловые в крапинку лесные тюльпаны-рябчики. Заросли волчьего лыка буйно цвели мелкими сиреневыми цветочками. Листьев на деревьях пока почти не было, но тугие пухлые почки уже совсем приготовились прорваться новорождённой зеленью - день-другой, и всё вокруг затянется нежной весенней дымкой. Наперебой звенели, словно состязались между собой птицы.
  Принцесса с детских лет не видала вблизи вешнего леса, однако сейчас меньше, чем когда-либо, была способна любоваться его красотами. Сначала она летела над раскисшей дорогой, но вскоре свернула от неё в чащу и теперь, лавируя между стволами осин и сосен в обнимку с саквояжем, думала лишь о том, как бы не сбиться с пути. А путь её лежал на юг, к торговому городу Покентону, от которого, если она правильно помнила, её отделяло около сотни миль. Предстояло продать кольцо, разжиться едой и новой одеждой и раздобыть карту, чтобы продумать маршрут. Заманчиво-близкая Нарраха дразнила Эрику своей недоступностью: уж где-где, а там-то сбежавшую наследницу трона будут искать в первую очередь, а значит, нельзя соваться даже на окраины города.
  Ориентироваться в лесу Принцессу, естественно, никто не учил, но зато у неё имелось подспорье, коего лишены другие странники - она могла взлетать и осматривать окрестности поверх леса. Так она и делала: следила в полёте, чтобы солнце, ещё не ушедшее с востока, сияло слева, а время от времени чуть-чуть приподнималась над верхушками деревьев и находила глазами фабричные трубы Наррахи, которым надлежало оставаться сзади. Впереди же ближе к полудню возникла обширная проплешина распаханных земельных наделов с многочисленными островками крестьянских построек. Прикидывая, с какой стороны лучше обогнуть эту проплешину, летунья с разгона ударилась плечом о дерево, потом ещё об одно, в последний момент увернулась от разлапистой сосновой ветки - и только тогда осознала, как сильно ей хочется спать!
  Тело попросту отказывалось продолжать движение. 'Я же усну на лету!' - перепугалась Эрика и тут же приземлилась. Воздух достаточно прогрелся, поэтому первой её мыслью было прилечь прямо в лесу, но земля под ногами сочно хлюпнула - оказалось, что она ещё совсем сырая. Собрав остатки сил, Принцесса снова поднялась, потихоньку, чтобы не налетать больше на ветки, доплыла до края леса и стала прислушиваться и присматриваться к постройкам, отыскивая среди них такую, в которой можно было бы спрятаться и передохнуть. Запах дыма здесь перемешивался с каким-то другим, густым и неприятным - этот второй запах Эрика узнать бы не смогла, поскольку в замке Эск навозом не пахло даже на конюшне.
  В усталой голове беглянки бродили почерпнутые из учебников обрывочные сведения об устройстве хуторов. Жилой дом, примыкающие к нему сараи, конюшня и хлев; отдельно стоящий сарай - для сена. Стерегут хозяйство собаки... точно, собаки! - Эрике, кравшейся вдоль опушки, было отлично слышно, как они лают - одна начинает, другие подхватывают в десяток лужёных глоток. Ко двору, где живёт собака, чужому человеку незамеченным не подобраться. 'Мне бы усадьбу, в которой нет собак! И чтобы людей вокруг неё не было... Тогда бы я забралась на сеновал. Там, по крайней мере, сухо...' - щуря слипающиеся глаза, рассуждала Принцесса.
  На её счастье, такая усадьба нашлась, причём у самого леса. Некрасивый дом с пристройкой - покосившийся и потемневший, но вполне обитаемый, судя по занавескам в открытых окнах, - с наполовину заваленным забором вокруг него. И у забора - небольшое строение на ножках. Кажется, такие ножки называются 'сваи', вспомнила Эрика. Она подождала ещё немного, не выйдет ли кто-нибудь из дому и не проявит ли себя всё-таки собака, но ничего такого не произошло, и девушка одним махом преодолела расстояние между лесом и этим строением. Замерла, притаившись под козырьком крыши; затем, когда убедилась, что её не заметили, через длинный проём у верхнего края стены заглянула внутрь и облегчённо выдохнула - перед ней, и правда, был сеновал.
  Принцесса затолкнула внутрь саквояж, проскользнула вслед за ним и со стоном растянулась на сене. Его осталось немного, оно слежалось за зиму и пахло прелью, но, действительно, было сухое! Эрика, приободрённая тем, что у неё всё получилось, трясущимися руками кое-как стянула противные, не просохшие с ночи ботинки, прижала к себе саквояж, прикрыла лицо капюшоном и сразу же уснула. Ей ничего не снилось, ни одна из её тревог не смогла пробраться в крепость, возведённую сном - изголодавшиеся по отдыху тело, душа и разум Эрики, похоже, не желали терять попусту ни единой секунды благословенного покоя.
  
  * * *
  Когда она проснулась, небо в проёме под крышей было уже по-вечернему синим и украсилось яркими мерцающими звёздами. С минуту девушка рассматривала звёзды, не понимая, где она и что с ней случилось, потом различила голоса снаружи и торопливо села. Мутной волной накатил страх: Принцессе вдруг почудилось, что погоня совсем рядом. Но, прислушавшись, она поняла, что никакой опасности голоса не несут - это перекрикивались о своём селяне. Задерживаться здесь, однако, всё равно было нельзя: нужно сейчас же лететь в Покентон. Ночи как раз должно хватить на то, чтобы добраться до города. И сил должно хватить тоже! Хоть Эрика и не чувствовала себя полностью отдохнувшей, но руки и ноги у неё больше не дрожали, дышалось ей легче, и в голове прояснилось.
  Впервые со вчерашнего утра захотелось есть. Принцесса сгрызла несколько печений, пожалела о том, что у неё совсем нет воды - искать здесь колодец было слишком рискованно, - выпутала из своих непривычно-коротких волос ломкие травинки, зашнуровала упоительно сухую обувь и принялась ждать, когда совсем стемнеет и угомонятся крестьяне. То и другое произошло быстро. Эрика выбралась из сарая, переметнулась к опушке, за деревьями застыла, как давеча, напряжённо вслушиваясь в темноту и проверяя, не привлекла ли к себе чьего-либо внимания, затем не слишком высоко поднялась над лесом и сориентировалась: на севере - прекрасно знакомые очертания Наррахи, на юге, существенно дальше, слабо светится совсем пока не знакомый Покентон. Летунья перевернулась на живот, крепко обхватила свою ношу, вытянулась стрункой и понеслась к цели.
  Летать с такой скоростью Принцессе прежде не доводилось: воздух ударял её в лицо, сбивал дыхание, завывал в ушах, пытался сорвать накидку с её плеч, земля и небо превратились в сплошной сине-чёрный поток, голова кружилась. Но вскоре девушка привыкла и даже стала испытывать от сумасшедшего полёта нечто, весьма похожее на удовольствие. Остаток пути до Покентона никаких неожиданностей ей не принёс.
  Как только лес закончился, а прямо по курсу в сером предутреннем свете замаячили городские окраины и стала видна внизу широкая хорошо укатанная дорога, Эрика приземлилась и дальше пошла пешком. Вдоль дороги тянулись длинные двухэтажные деревянные строения. Людей на улице не было, но в окнах кое-где горел свет. Пахло тут какой-то тухлятиной. Из одного окна вдруг раздались крики, от которых Принцесса непроизвольно шарахнулась в сторону - истошно и неразборчиво голосила женщина, пьяный мужчина грязно бранился и сыпал отвратительными угрозами. Эрика ускорила шаг, чтобы скорее миновать мрачное место. Паника, которой она сумела не поддаться в Лагошах, захватила её с новой силой. Простейшее действие - продать перстень - в глазах Принцессы выглядело сейчас почти неосуществимым.
  Куда идут люди, желающие обменять свои драгоценности на деньги? В ювелирную мастерскую? В лавку? В ломбард? Точно, в ломбард. Хотя ломбардщики, кажется, вещи не покупают, а берут в залог. Но разве она собирается когда-нибудь возвращать это гадкое кольцо? Нужно избавиться от него совсем, и денег за него тогда дадут больше... Всё равно обманут - беглянка отлично понимала, что настоящую цену ей не предложит никто - лишь бы только денег хватило до Икониума! В конце концов, может, перстень купят и в ломбарде - но где же в этом городе ломбарды? На центральных улицах показываться нельзя. Богатые горожане, любители светских хроник, заметят и запомнят оборванку, как две капли воды похожую на принцессу Эрику, и при первой возможности расскажут о ней королевским ищейкам. В трущобах, вроде той, откуда она так стремилась выбраться, её не узнают, а если и узнают, не поверят своим глазам; но демонстрировать там драгоценности - самоубийство. Значит, следует найти что-то среднее. Рынок! Здесь, на пересечении торговых путей из Империи и с побережья, рынок должен быть огромным. Около него наверняка найдутся и ювелирные лавки, и ломбарды, и люди, которым можно будет задавать вопросы.
  Утвердившись в мысли первым делом найти рынок, Эрика слегка успокоилась. Тем более, что и трущобы остались позади, теперь с обеих сторон дороги была пустошь, поросшая живописным приземистым кустарником. Когда из-за горизонта вышло солнце, голые ветки кустарника приобрели насыщенно-розовый цвет. Принцесса разглядывала их, раздумывая, не пойти ли ей к ближайшим домам наискосок через пустошь, когда у неё за спиной заскрипела телега и застучали копыта. Она вздрогнула и надвинула капюшон пониже. Нагруженная мешками и бочками телега поравнялась с ней и притормозила, рыжий коренастый возница с бородой клочьями поинтересовался:
  - Эй, хозяйка! Тебя подвезти? Баул-то, поди, тяжёлый!
  - Не стоит, - покачала головой Эрика и решилась спросить: - А далеко ли отсюда рынок?
  - Так близко же, - махнул рукой бородач. - По дороге прямо, у первой развилки направо, вот тебе и рынок! То-то я вижу, ты не местная.
  Она неопределённо повела плечом, боясь, что возница вознамерится продолжить разговор, но тот, очевидно, спешил - тряхнул вожжами, подгоняя лошадь, и покатил дальше. Торговый люд проснулся: после этого Принцессу обогнали полтора десятка телег и автомобилей, ещё два человека предлагали её подвезти, но большинству никакого дела до одинокой путницы не было.
  К тому моменту, когда она достигла рынка, там уже вовсю кипела жизнь. Часы над площадью показывали четверть девятого. Открывались лавки; перекликались друг с другом торговцы, раскладывая на прилавках свой товар; сновали между рядами грузчики. Примыкавшие к рынку каменные дома тоже уже не спали: хозяева отпирали двери и распахивали ставни.
  'Кофейня 'У Мойры', - прочитала Эрика на ближайшей вывеске и облизнула пересохшие потрескавшиеся губы, - 'Вкусно и дёшево, заходите, не пожалеете''. Умереть можно, как хочется пить! Поскорее бы достать денег, и тогда будет и вода, и еда, и, вероятно, даже немного сна в нормальной постели. Перескакивая глазами с вывески на вывеску, Принцесса искала слово 'ломбард'. Вот лаконичные надписи: 'Часовщик', 'Букмекеры'. Вот нескромные: 'Самый честный нотариус', 'Лучшие ткани со всего света'. Вот непонятное: 'У нас есть всё, о чём вы мечтаете!' - нет, сюда соваться явно не стоит. Она потихоньку пошла по улице, огибающей рынок, и, наконец, увидела желанное: 'Ломбард. Покупаем часы, ювелирные украшения. Дорого!' - и табличку на двери: 'Открыто'.
  За дверью было тесное помещение, заставленное витринами. Рядом с одной из них сидел толстячок непонятного возраста и добродушного вида, с круглым лоснящимся лицом, одетый в суконные брюки и серую шёлковую рубашку. Толстячок прихлёбывал кофе из огромной кружки и листал газету. Долговязый субъёкт в засаленной жилетке, с унылым лошадиным лицом и неряшливыми седоватыми патлами, очевидно, помощник хозяина, протирал тряпкой другую витрину. 'Я не буду сразу продавать кольцо, - окинув взглядом обоих, решила Эрика. - Я спрошу, сколько они за него дадут, а потом поищу ещё какой-нибудь ломбард!'
  - Доброе утро, барышня! - обрадовался её появлению толстячок. - Чего вам угодно? Купить? Продать? Заложить? Только намекните, мы полностью к вашим услугам.
  - Доброе утро, - откликнулась Принцесса, слегка напуганная его напором. - Продать. Я хочу продать кольцо, - и показала ему руку с перстнем.
  - Рубин? - уточнил хозяин, прищурившись. - В золоте?
  - Рубин. В золоте.
  - Чудненько! - он поставил недопитый кофе на крышку витрины и встал. - Надеюсь, вас не затруднит подняться со мной наверх? Кабинет у меня там. Чемоданчик свой можете оставить здесь, внизу, никуда он не денется!
  И он, как мячик, покатился к узкой деревянной лестнице на второй этаж. Девушка, поколебавшись, последовала за ним, но саквояж, разумеется, не выпустила. В кабинете хозяин ломбарда тут же устроился за столом у окна, а ей показал на стул напротив:
  - Прошу садиться! Не угодно ли вам чего-нибудь выпить?
  - Кофе, пожалуйста, - со вздохом ответила Принцесса.
  - Матиас! Кофе для барышни! - с готовностью крикнул толстяк в распахнутую дверь, после чего обратился к Эрике. - Итак, покажите мне ваше колечко.
  Она сняла перстень и опустила его в пухлую ладошку хозяина. Тот извлёк из ящика стола лупу и занялся изучением камня - рассматривал просто так и на свет, царапал его, скрёб им по стеклу. Принцесса не беспокоилась - она была уверена, что рубин настоящий.
  - Прекрасный, прекрасный камень! - заключил, наконец, ломбардщик. - И оправа хороша, это ведь межгорская работа, не так ли? Я с удовольствием куплю его у вас... за три тысячи крон.
  - Я подумаю, - ответила Эрика и протянула руку, чтобы забрать перстень, но толстяк не спешил его отдавать.
  - Это отличная цена, барышня, превосходная цена! Лучше вам никто не предложит!
  - Я ещё сомневаюсь, буду ли вообще его продавать...
  - А вы не сомневайтесь, не то на вашем очаровательном личике... Очаровательном, я знаю, хоть вы и пытаетесь его скрыть! - толстяк шутливо погрозил ей пальцем. - Так вот, на вашем личике от сомнений появятся морщинки, зачем они вам нужны? - он снова полез в стол, достал из него купюры и стал их отсчитывать. - Сто... двести... триста... - но вдруг прервался, отложил деньги и бросил на неё быстрый проницательный взгляд: - Но, может быть, у вас есть что-нибудь ещё, кроме этого перстня?
  В комнате повеяло опасностью. 'Турмалин!' - вспомнила Принцесса. Первым её побуждением было прижать руку к платью, под которым висела в мешочке 'антикорона'. И хотя Эрика удержала порыв, востроглазый хозяин успел заметить, как дёрнулась её кисть.
  - Матиас! - крикнул он снова. - Сколько нам ещё тебя ждать?
  Помощник тут же возник на пороге, никакого кофе при нём не было. Подчиняясь невидимому знаку, он вошёл в кабинет и запер за собой дверь. Эрика в ужасе вскочила; толстяк, который уже совсем не казался добродушным, проворно спрятал кольцо в ящик, вскочил тоже и вокруг стола двинулся к ней.
  - У меня больше ничего нет! - воскликнула она и попятилась, нимало, впрочем, не надеясь, что ей поверят на слово.
  Он фыркнул и почти ласково проговорил:
  - Не создавайте нам всем ненужных трудностей, барышня. Разрешите Матиасу заглянуть в вашу сумку, а мне отдайте то, что прячете на груди - и разойдёмся по-хорошему!
  От Принцессы его отделял всего шаг. Она до белизны в костяшках сжала ручку саквояжа, отступила вплотную к окну. Другой рукой заметалась по столу и тут же наткнулась на письменный прибор, состоящий из пресс-папье и чернильницы. Не мешкая, плеснула чернилами в лицо хозяину и запустила увесистым каменным бруском в помощника, заставив обоих вскрикнуть и выругаться. Тех секунд, на которые удалось отвлечь грабителей, Эрике оказалось достаточно, чтобы схватить со стола деньги и рвануть на себя створку приоткрытого окна. Когда негодяи опомнились, она уже стояла на карнизе, прикидывая, хватит ли ей ловкости имитировать падение, чтобы сохранить в тайне свой Дар.
  - Стой, дура! - заорал толстяк и кинулся вперёд, норовя схватить Принцессу за подол.
  Провались она, эта тайна! Выжидать дольше было нельзя. Девушка оттолкнулась от подоконника и взлетела. Капюшон соскользнул с головы, края плаща захлопали, как крылья огромной птицы, хозяин ломбарда застыл в ошеломлённой позе, а внизу, под окном, засвистели и заулюлюкали мальчишки. Принцесса перелетела через улицу, пронеслась над лоскутным одеялом городских крыш и спланировала в безлюдный переулок за несколько кварталов от рынка.
  Прислонилась спиной к выщербленной сизой стене и перевела дух. Перед глазами стояла круглая рожа ломбардщика в синих чернильных потёках. Всё произошло слишком быстро, испугаться по-настоящему Принцесса не успела. Хвала Серафимам, саквояж остался при ней - у Эрики ёкнуло внутри, когда она представила, как в нём роются дрянные руки Матиаса. Хвала Серафимам, 'антикорона' тоже цела. Очень скверно, что утрачено кольцо, но кое-какие деньги раздобыть всё же удалось. Принцесса разжала кулак с купюрами и пересчитала их - семь смятых зеленовато-розовых бумажек с изображением замка Эск, по сто крон каждая. Интересно, много это или мало? И сколько, на самом деле, стоил герцогский подарок?
  Эрика с тяжёлым вздохом убрала купюры в боковой кармашек саквояжа. Второй из вопросов лишён всякого смысла: семь сотен, и ни кроной больше - вот и все её состояние, даже если истинная цена перстня вдесятеро выше. Жаловаться некому - 'Они же по моему облику, наверное, догадались, что я не пойду к жандармам!' Продать больше абсолютно нечего. И в Покентоне задерживаться опасно: здесь видели её лицо и видели её летящей. Нужно отправляться дальше, только сначала непременно переодеться, иначе любой извозчик или лавочник с первого взгляда поймёт, что перед ним - сбежавшая из дому богатенькая дамочка.
  Поблуждав в лабиринте замусоренных и дурно пахнущих переулков, Принцесса, наконец, выбралась на широкую улицу, вроде той, что огибала местный рынок. Торговля процветала и здесь: первые этажи домов пестрели аляповатыми вывесками. Однако, судя по ветхости домов и вывесок, зажиточные горожане сюда не захаживали. Навстречу девушке попадались невзрачно одетые, усталые и озабоченные люди. Все они куда-то спешили, но многие из них косились на неё, несмотря на спешку, из-за чего беглянке всё сильнее хотелось сделать свой облик менее приметным. А кстати, есть ли среди этих людей Одарённые? И есть ли среди Одарённых преступники? Только после того, как её ограбили, Принцесса сообразила, как заманчиво для воров выглядит сияние магии, исходящее от её вещей - конечно, лишь для тех воров, которые способны его увидеть. Стало жутко, но, стиснув зубы, Эрика в очередной раз не позволила себе поддаться страху - способа замаскировать волшебную ауру она всё равно не знала.
  Лавка с неумело нарисованными на вывеске сапогами, сюртуком и шляпой нашлась совсем рядом. Хозяйка, низкорослая желтоволосая женщина с обрюзгшим лицом и обломанными ногтями, приседая от угодливости, вывалила на прилавок перед Эрикой целую гору платьев. Наследница ингрийского трона никогда раньше не покупала себе одежду. Изредка бывала в столичных магазинах модных новинок, но и там ограничивалась тем, что показывала сопровождающим, какие фасоны и материалы ей нравятся - об остальном заботились портные. Растерянность, с которой она теперь перебирала платья, увы, ясно читалась у неё на лице.
  Многословно нахваливая свой товар, лавочница подсовывала всё новые и новые наряды - некрасивые, сшитые из грубой ткани, некоторые, похоже, даже ношеные, но, по крайней мере, целые и чистые. Утомлённая напором хозяйки, Эрика остановила выбор на саржевом серо-зелёном платье с воротником-стойкой и юбкой в крупную складку, добавила к нему тёмно-серое укороченное пальто и чёрную шляпку-таблетку с чудовищным бумажным цветком на боку, но с густой и длинной вуалью, щедро усыпанной 'мушками'. 'Меня и отец теперь не узнает', - с удовлетворением заключила Принцесса, переодевшись в закутке за ширмой и осмотрев себя в зеркале.
  Платье не прикрывало щиколотки - торговка, правда, уверяла, что так и задумано - и было широко в талии; пальто оказалось мешковатым, но хотя бы подошло по росту; и только шляпка села на обстриженные волосы как влитая. Ботинки Эрика тоже поменяла - прежние с этой одеждой выглядели, будто краденые. Поразмыслив, добавила к своим покупкам чёрные нитяные перчатки, пару чулок, сорочку и панталоны. Всё это было гадким на вид и на ощупь, но привередничать не приходилось. Бельё, предназначенное на смену, она попросила упаковать в свёрток, который затолкала в карман саквояжа. Прочее осталось надетым на ней.
  - Госпожа заберёт свои старые вещи? - алчно блестя глазами, поинтересовалась хозяйка.
  - Нет, они мне без надобности, - махнула рукой Принцесса. - Сколько я вам должна?
  - Двести крон за всё, - объявила та и спрятала под прилавок амазонку и плащ.
  Эрика безропотно рассталась с двумя зеленовато-розовыми бумажками.
  - Желаете чего-нибудь ещё?
  - Сударыня, дайте мне попить, - не в состоянии больше переносить жажду, попросила Принцесса.
  Напилась тепловатой воды из предложенного ей медного ковшика, опустила вуаль, подхватила саквояж, о котором не забывала ни на миг, и вышла из полутёмной лавки, пропахшей нафталином и мылом, на яркое весеннее солнце.
  Эрика догадывалась, что переплатила, хотя и не догадывалась, до какой степени - жадная тётка получила из её рук свою двухнедельную выручку. Пройдёт совсем немного времени, и бедная девушка будет плакать о каждой потерянной кроне. Но сейчас она лишь тихо радовалась тому, что на неё перестали обращать внимание, и торопилась покинуть негостеприимный город.
  
  
  Глава четырнадцатая,
  в которой Принцесса продолжает знакомиться
  с подлецами и преступниками, чудом избегает ужасной участи,
  приобретает билет первого класса на поезд до Икониума
  и приходит к печальному выводу об устройстве мира
  
  Сумерки застали Принцессу на полдороги к небольшому городку Корреусу, о котором она пока совсем ничего не знала, кроме того, что расположен он на холме в сорока милях к югу от Покентона. В кармане пальто у Эрики лежала карта Ингрии и западной части Империи, купленная за полкроны в покентонской книжной лавке; во втором кармане были деньги, полученные на сдачу - купюры по десять и двадцать крон и пригоршня мелких монет. Остальные четыреста крон беглянка поглубже убрала в саквояж, решив, что не станет прикасаться к ним до того, как попадёт в Империю.
  Часть пути Принцесса проделала в дилижансе, где не было других пассажиров, кроме неё. Почтовая карета нагнала её в окрестностях Покентона, кучер сам предложил свои услуги, и Эрика согласилась, лишь бы поскорее выбраться из очередных трущоб. Далеко, впрочем, она не уехала - и не уехала бы, даже если бы не опасалась преследования. Развернув карту в тряском полумраке дилижанса и изучив её, путница поняла, что двигаться, как и прежде, должна на юг, но не в какой-нибудь из портовых городов, а через Корреус к плато Фисхаль - труднодоступной треугольной возвышенности между Ингрией и Империей. Одна сторона возвышенности омывалась Океаном, вдоль двух других тянулись глубокие ветвистые ущелья; никаких дорог, а значит, и приграничных кордонов, на плато не было - самое подходящее место для того, чтобы незамеченной пересечь границу! Почтовая же карета, дребезжа и подскакивая на ухабах, бодро катилась не на юг, а на запад. Поэтому Эрика попросила кучера высадить её на развилке у какой-то безымянной деревушки, дождалась, пока дилижанс исчезнет из виду, повернула к Корреусу, определив, в какой стороне он находится, и дальше пошла пешком.
  Дорога выдалась не из лёгких, к вечеру Принцесса устала так, что едва держалась на ногах. Сперва она надеялась, что сможет где-нибудь прикорнуть днём, а тёмное время суток потратит на перелёт, но подходящего места для сна ей не встретилось. Стало быть, спать, как всем людям, придётся ночью. Новые ботинки из жёсткой, плохо выделанной кожи натёрли ноги, грубые ткани кололи непривычную к ним кожу повсюду, где её касались, голова под шляпкой вспотела и чесалась. Саквояж, с утра казавшийся Эрике лёгким, сейчас оттягивал руку, словно даже медвежья шкура в нём, и та молила об отдыхе. 'Ещё чуть-чуть потерпеть, - шептала девушка, - ещё немножко... Найдется же где-нибудь постоялый двор!' Утешать она пыталась саму себя, а не Феликса. Думать, каково ему сейчас, ей было больно и страшно - она и не думала. Вместо этого вспоминала его человеком и робко, очень робко, боясь обнадёживаться раньше времени, воображала, каким счастливым он будет, когда вернётся к настоящей жизни - только тем и согревалась.
  По обеим сторонам разбитой грунтовой дороги тянулись распаханные поля, в воздухе стоял уже знакомый Эрике резкий запах. Бедность вокруг была ужасная, до сего дня она и не предполагала, что бывает такая бедность! Чумазая ребятня в латаных рубахах - шестым чувством Принцесса угадывала, что дети голодны, - хибары с проваленными замшелыми крышами, гнилые покосившиеся сараи, серое от старости бельё на верёвках, коровы и лошади с выпирающими рёбрами... Лишь изредка взгляду путницы открывались более или менее крепкие крестьянские дома, а вдалеке порой мелькали обрамлённые густой сосновой зеленью рыжие крыши господских особняков.
  Становилось всё темнее. К некоторому облегчению Принцессы, с наступлением сумерек с полей исчезли крестьяне, что позволило ей приподняться и поплыть над дорогой, давая передышку ногам. Наконец, впереди, у самой обочины, возникло ярко освещённое газовыми фонарями двухэтажное строение, которое вряд ли могло оказаться не постоялым двором, а чем-то иным. Эрика шумно выдохнула и, предвкушая близкие ужин и ночлег, полетела быстрее.
  Вскоре она уже входила в открытые ворота придорожной гостиницы. Судя по количеству автомобилей и повозок во дворе, недостатка в постояльцах здесь не было. В окна первого этажа Принцесса увидела просторное помещение, заставленное массивными дубовыми столами, за которыми шумно и весело трапезничали постояльцы. При виде еды рот у Эрики наполнился слюной, но многолюдье девушку пугало. Выбирать, однако, было не из чего, поэтому Принцесса - и откуда только силы взялись? - быстренько взбежала на крыльцо и потянула на себя тяжёлую дверь.
  За высокой деревянной стойкой при входе стоял рослый рыхловатый мужчина лет пятидесяти, с седой редеющей шевелюрой и крупными чертами лица, одетый в серо-голубую клетчатую рубашку. Вальяжность и самодовольство этого человека свидетельствовали, что перед Эрикой - хозяин трактира собственной персоной.
  - Вечер добрый, сударыня! - прогудел он, стоило ей перешагнуть через порог. - Желаете отужинать и переночевать?
  - Здравствуйте, - устало улыбнулась Принцесса. - Именно так.
  - Отужинать - пожалуйста, хоть сию минуту. А вот переночевать... - трактирщик, прищурившись, пробежал светлыми невыразительными глазами по её одежде, - не уверен! Гостей-то у нас нынче - как сельдей в бочке, сами видите.
  - Ни одного свободного номера?.. - пролепетала Эрика, не желая верить, что ей придётся возвращаться в темноту.
  - Есть один, но очень дорогой.
  - Дорогой?..
  - Пятьдесят крон за ночь.
  Половина той суммы, что отложена на дорогу! Принцесса не знала, какова обычная цена комнаты на постоялом дворе, но раз хозяин говорит, что пятьдесят крон - это очень дорого, значит, в другом месте устроиться на ночлег можно гораздо дешевле. Вот только где оно, благословенное другое место? Перспектива провести бессонную ночь в полях беглянку не привлекала совершенно. Она нахмурилась, не зная, как ей поступить.
  - Что, госпожа хорошая, нет у вас таких денег? - тут же подал голос наблюдавший за ней трактирщик.
  Эрика покачала головой:
  - Боюсь, что нет.
  Он вздохнул и скрестил руки на груди:
  - Что же мне с вами делать? Поздно уже, куда вы пойдёте...
  - А может, я до утра вон там посижу? - Принцесса показала на широкую скамью под лестницей на второй этаж. - Сколько это будет стоить?
  Хозяин покосился на скамью, потом ещё раз окинул взглядом незадачливую путешественницу и снова вздохнул:
  - Все косточки будут болеть, завтра вы оттуда не встанете. Пятидесяти монет у вас нету - а сколько есть?
  - Двадцать, - наобум ответила Эрика.
  - Ладно, сочтёмся, - он вытащил из-под стойки ключ и протянул ей. - Что же я, зверь, что ли? Ступайте. Второй этаж, первая дверь налево. Расплатитесь утром. Ужинать где будете, в зале или в номере?
  - В номере, - тая от благодарности, отозвалась она. - Огромное вам спасибо!
  И пошла наверх, сжимая в одной руке ручку саквояжа, а в другой - долгожданный брелок, деревянный бочоночек с цифрой девять. Пока возилась с замком, явилась прислуга, простоволосая коренастая женщина в пёстром платье и переднике - зажгла керосиновую лампу на окне, оставила кувшин с тёплой водой для умывания, поинтересовалась, чего бы гостья хотела на ужин. Эрика попросила жареного мяса с овощами, хлеба и чаю погорячей, прислуга молча кивнула и удалилась.
  Никакой особенной роскоши в номере Принцесса не заметила. Высокая кровать с горкой подушек, прикрытая стёганым одеялом в синий цветочек, вешалка для одежды в изножье. Самый простой стол, пара стульев рядом. Зеркало на стене и эмалированный таз под ним. Маленький закуток уборной. Эрика поставила саквояж на домотканый коврик у кровати, сбросила пальто, в изнеможении села на одеяло и закрыла глаза. Неужели она, в конце-то концов, сумеет поесть и выспаться?! Мечтать о чём-либо ещё она сейчас была не в состоянии.
  Но даже таким скромным её желаниям суждено было сбыться лишь отчасти.
  Принцесса, успевшая умыться, причесаться и разделаться с ужином, стояла перед расстеленной кроватью, раздумывая, снимать ли ей платье или спать в нём - в комнате было довольно прохладно, - когда раздался негромкий стук в дверь. Полагая, что прислуга пришла за посудой, девушка поспешно надела шляпу, опустила вуаль и отперла. Но за дверью увидала не прислугу, а хозяина, в руках у которого была тарелочка с внушительным куском торта. Трактирщик вполголоса проговорил:
  - Сударыня, я принёс вам десерт, - и, не дожидаясь приглашения, протиснул своё грузное тело в приоткрытую дверь.
  Растерянная Эрика отступила вглубь комнаты. Он протянул ей тарелочку и поцеловал кончики своих пальцев, собранных щепотью:
  - Стряпуха у меня - мечта, а не стряпуха! Пальчики оближешь, язык проглотишь. А уж торты у неё... м-м-м... даже в городе таких не подают.
  Он выглядел весёлым и немного пьяным. У него были неприятно розовые руки, поросшие густыми седыми волосами, такие же волосы виднелись в распахнутом вороте рубашки. Пахло от него алкоголем и жареным луком.
  Принцесса приняла тарелочку и поставила её на стол. Кротко сказала:
  - Благодарю вас, - в надежде, что неожиданный визитёр сразу уйдёт.
  Но не тут-то было! Хозяин плюхнулся на один из стульев, развалился на нём, широко разведя ноги, и потребовал, вдруг переходя на 'ты':
  - Давай-давай, попробуй! Мне не терпится посмотреть на твоё довольное личико. Да шляпку-то сними, птичка, не спать же ты в ней собираешься!
  - Я бы хотела остаться одна, простите, - стоя перед ним и начиная беспокоиться, молвила Эрика.
  - Останешься, конечно. Попозже! - ухмыльнулся он, подался вперёд, обхватил её за талию и рывком усадил к себе на одно колено.
  Принцесса дёрнулась, пытаясь освободиться, но волосатая ручища трактирщика держала её крепко. Вторая ручища нахально подняла вуаль.
  - Молоденькая... миленькая... так я и думал! - он причмокнул. - Кого-то ты мне напоминаешь, кого, не помню. И как это вышло, что ты путешествуешь одна, пешком и без денег? Может, тебя ограбили, а, птичка?
  - Отпустите меня! - локтем упираясь ему в грудь, Эрика продолжала вырываться. - Отпустите, пожалуйста! - она ещё надеялась, что ей удастся его уговорить.
  - Вот неугомонная! - хозяин постоялого двора потрепал её по щеке, провёл ладонью по шее и задержался на груди. - Никто тебя, по-моему, не грабил. С этаким-то личиком деньги вовсе не нужны, правда?
  Он взял ложку, подцепил ею кремовую розочку и поднёс к принцессиными губам:
  - Угощайся, моя сладенькая!
  Эрика оттолкнула ложку, крем разлетелся во все стороны, трактирщик на миг ослабил хватку, чем девушка и воспользовалась, чтобы вскочить.
  - Да ты ещё и строптивая! - как будто обрадовался он, вскакивая вслед за ней. - Я таких люблю.
  Он протянул руки, чтобы поймать её снова, она отпрыгнула к двери и крикнула:
  - Не смейте!!!
  Липкий ужас и отвращение охватили Принцессу с головы до пят, и не только потому, что ей, действительно, угрожала опасность. Игривые интонации хозяина, похотливый блеск в его глазах, бесцеремонные прикосновения так живо напомнили Эрике её собственное недавнее прошлое, что перед глазами всё поплыло - на секунду ей показалось, что сейчас она грохнется без чувств. Дверь, к которой она прижималась спиной, не была заперта, одно движение - и можно выбраться в коридор... но нельзя же оставить саквояж! А распалённый трактирщик стоял как раз между ним и ею.
  - Ты чего орёшь? - почти ласково поинтересовался он. - Людей перебудишь, птичка. Хочешь, прикидывайся недотрогой, так даже веселее, но вот орать не нужно.
  Отодвинул её от двери и притиснул к себе. Он был выше на полголовы и намного сильнее, и когда Эрика ткнулась носом в его плечо под тонкой тканью рубашки, она сделала единственное, что могла - изо всех сил вцепилась в это плечо зубами.
  - Вот курва! - взвыл трактирщик, отпихнул девушку, отвесил ей затрещину и разразился потоком ругательств.
  Лицо его побагровело и перекосилось от ярости.
  - Помогите! На помощь! - заголосила Эрика, у которой звенело в ушах от удара, и настежь распахнула дверь.
  В соседнем номере что-то упало, раздался сонный возглас: 'Что случилось, пропади оно всё пропадом?!'
  - Заткнись, припадочная! - рявкнул мерзавец-хозяин.
  Схватил Принцессу за руки и потащил, но не обратно в номер, а наружу, к лестнице. В следующее мгновение бедняжка кубарем скатилась вниз, больно ушибаясь о ступеньки. Сверху прилетел и шмякнулся около неё саквояж, вслед за ним прилетела шляпа.
  - Ты зачем мне голову морочила, дрянь? - проревел со второго этажа трактирщик, покуда Эрика пыталась встать. - Думала, я о тебе, побирушке, задаром буду заботиться? - он держал в охапке её пальто и шарил по карманам. - Ну-ка, ну-ка, что у тебя там? Деньги?! Да ты ещё и лгунья... - вытащил голубую купюру, кажется, двадцать крон, посмотрел её на свет и объявил: - Мне чужого не надо. Это - за ужин. А это, - он достал ещё десятку, - за твои острые зубки, поганка!
  Швырнул в неё пальто и, не переставая браниться, скрылся в коридоре. Рыдающая Принцесса собрала с пола свои вещи и бросилась прочь. Пронеслась через освещённый двор, побежала по дороге, едва не свалилась в наполненную водой колею и дальше уже летела, сама не зная куда.
  Приземлиться Эрика решилась лишь тогда, когда огни трактира скрылись из виду. Она запыхалась, её трясло от ночного холода и пережитого страха. Умом она понимала, что легко отделалась, но всё плакала и плакала - это были слёзы жестокой обиды и смертельной усталости. Закуталась в пальто, приладила на голову шляпку с поднятой вуалью - не прятать же лицо глубокой ночью среди полей! - и огляделась. Дорога, похоже, потеряна; под ногами - пашня; ни единого проблеска света вокруг, и только небо с одной стороны чуть бледнее - значит, восток именно там. Корреус - на юге, вспомнила Принцесса, двумя руками обняла саквояж, чтобы, Серафимы-Заступники, не уронить его в темноте, глубоко вздохнула, взлетела и двинулась на юг. Воздух казался ей густым и вязким, как кисель, но отдыхать было абсолютно негде.
  И только перед самым восходом солнца Эрика увидела впереди лесок. Ей было уже неважно, сырая там земля или сухая, главное, можно забраться в чащу и хоть немного передохнуть. На счастье беглянки, недалеко от опушки леса нашлась поваленная вековая сосна с плотной, ещё не осыпавшейся кроной. Эрика спланировала рядом. Исколов себе все пальцы, отломала несколько веток и соорудила из них подобие подстилки, на которой тут же и устроилась, положив голову на саквояж. Засыпать она не собиралась - не то у неё положение, чтобы спать в незнакомом месте! - но усталость пересилила, глаза закрылись сами собой, и сон, глубокий, как обморок, в то же мгновение завладел измученным принцессиным телом.
  
  * * *
  Из глубины сна Эрику вырвало резкое движение, от которого она упала щекой в колючие сосновые ветки - кто-то выдернул из-под её головы саквояж. Девушка поспешно села - слетевшая во сне шляпка осталась лежать на земле - и распахнула глаза. Однако зрелище, которое им предстало, так сильно её напугало, что она тут же зажмурилась снова. 'Силы Небесные, это сон, просто кошмарный сон, он сейчас закончится!' - твердила она про себя. Но, увы, открыв глаза повторно, она увидела ту же самую картину. Звуки, запахи и прочие ощущения вполне соответствовали отвратительным зрительным образам, и было совершенно ясно, что никакой это не сон.
  Как совершенно ясно было и то, что никто сейчас не придёт на помощь путнице и никто не сжалится над нею - плачь не плачь, кричи не кричи.
  Принцессу окружили несколько оборванцев самой гадкой наружности - заросших и грязных, с помятыми испитыми рожами, щербатыми ртами и сальными волосами. Пахли эти люди гнилыми зубами и немытым телом, а одеты были как придётся. И то, что лохмотья на них перемешались с добротными дорогими вещами, вроде бархатного сюртука и широкого кожаного ремня с серебряной пряжкой, говорило лучше всяких слов: ребятки промышляют разбоем. Всего их было шестеро: трое сидели на корточках напротив Эрики и нехорошо лыбились, четвёртый, одноглазый, с уродливым шрамом через пол-лица, оттащил в сторону саквояж и намеревался в нём пошарить, пятый стоял, прислонившись к ближайшему дереву, и насвистывал, а шестой, которого она не видела, находился позади неё и крепко держал её заведённые за спину локти.
  При свете дня Принцесса поняла, что ухитрилась устроиться на ночлег на полянке совсем рядом с дорогой - дорога эта хорошо просматривалась за деревьями - из-за чего и стала лёгкой добычей для местных разбойников. Парализованная страхом, она не могла ни выдохнуть, ни закричать, и лишь металась взглядом с рожи на рожу, пытаясь найти в какой-то из них хоть что-нибудь человеческое - но тщетно!
  - Проснулась, красотуля? - глумливым тоном спросил один из тех, что сидели на корточках - рябой и широколицый. - Ну, рассказывай, откуда ты и куда...
  - И что у тебя в котомке, - подхватил второй. - Оно, поди, и нам пригодится...
  - У меня нет ничего ценного, - кое-как выговорила Эрика.
  - Тю! Ни монетки нет? - изобразил удивление тот, что стоял у дерева, и обратился к первому: - Слыхал, Оглобля?
  - Вруха ты соплюха! - хохотнул Оглобля. - Что найдём, всё наше!
  Разбойник со шрамом перестал теребить ремни саквояжа и молча глянул единственным глазом за плечо Принцессе.
  - Что у тебя, Кривой? - раздался хриплый голос человека, державшего Эрику за локти.
  По тону она поняла, что этот человек - главарь.
  - У ней, Гусак, под платьем - какая-то чародейская штучка. Может, амулет. И тут тоже что-то этакое лежит...
  Одарённый, сообразила Принцесса, его не проведёшь. Но всё равно упрямо повторила:
  - У меня ничего нет!
  - Покажь! - встрепенулся молчавший до сих пор разбойник, самый мерзкий на вид - с руками и шеей, покрытыми бурыми коростами, - после чего подался к Эрике и, обрывая пуговицы, раздвинул полы её пальто.
  - Не трогайте меня! - наконец, закричала она - и разрыдалась от нестерпимого ужаса.
  Её крик и слёзы были восприняты шайкой, как приглашение.
  - Ты такая мяконькая, красотуля - как же тебя не потрогать! - загоготал Оглобля.
  Остальные подхватили - и с хохотом и бранными словами, значения которых она не знала, придвинулись к ней вплотную. Лишь одноглазый по-прежнему оставался в стороне - стоя на коленях, застыл над приоткрытым саквояжем. Чьи-то грязные пальцы, Принцесса не понимала, чьи, дернули её за волосы, ущипнули за подбородок, потянули вверх подол, вцепились в застёжку платья. Её затошнило от смрада, она закрыла глаза и подумала, что лучше всего будет умереть сию же секунду. Главарь, который не выпускал её локти - словно догадывался, что она может улететь, - поторопил:
  - Давайте, парни, покажите мне, чего у неё нет!
  Эрика на миг умолкла, захлебнувшись криком - и различила рокот далёкого автомобильного мотора! Втянула воздух с шальной надеждой: 'Вдруг меня услышат!' - но Гусак её опередил. Проворно переменил позу - одной рукой ухватил её за плечи, другой зажал ей рот - и гаркнул, обращаясь к разбойникам:
  - Тихо!
  Автомобиль приближался. Все замолчали, прислушиваясь; Принцессу перестали тормошить, и тогда она заметила, что Кривой вытягивает из саквояжа медвежью шкуру. А шкура, тем временем, 'светится' сильнее, чем раньше, и цвет у магической ауры - не голубой, а багровый, цвет опасности и гнева. Одарённый вдруг дёрнулся, будто его ударило током, и с проклятием отскочил от саквояжа.
  - Что у тебя, Кривой? - опять спросил Гусак.
  - Не буду я этого касаться! Не к добру!
  - Вечно ты со своими выдумками... - не скрывая раздражения, вполголоса заметил главарь. - Годный мех. Дорого загоним.
  - Не к добру! - упёрся одноглазый. - Заметут нас с ней, Гусак, с этой шкурой. Или ещё что похуже... И девку бы оставить в покое. Странная она. Не к добру с ней связываться, я чую!
  Рябой, чья рука гладила коленку Эрики и собиралась двинуться выше, вспылил:
  - Да пошёл ты, Кривой! Не хочешь - как хочешь, а я своё возьму!
  Трое других согласно загомонили.
  - Заткнитесь все! - цыкнул Гусак.
  Мотор гудел уже совсем рядом. Разбойник со шрамом, сплюнув сквозь зубы, длинно и непонятно выругался.
  - Что ты сказал, мудила?! - вызверился Оглобля и вскочил, сжимая кулаки.
  - А ну, стой, болван! - рассердился главарь.
  Он одёрнул задиру за рубаху, лишь на мгновение отняв руку, которой зажимал Эрике рот. Но этого ей хватило, чтобы заверещать во всю мочь:
  - Спасите! Помогите!..
  Больше она не успела издать ни звука. Однако автомобиль остановился, и от дороги в наступившей тишине донёсся низкий мужской голос:
  - Глянь-ка, Густав, что там случилось.
  Шайка оцепенела, все повернулись на этот голос и ждали. Вскоре из-за деревьев появился рослый и широкоплечий мужчина в форме шофёра. Перепуганная до полусмерти Принцесса уставилась на красно-бело-жёлтую куртку, невесть зачем пытаясь вспомнить, какому дворянскому роду принадлежит такое сочетание цветов, и не сразу заметила, что у её внезапного спасителя в каждой руке - по револьверу. Зато оборванцы, вооружённые только ножами, ситуацию оценили быстро и правильно.
  - Всё в порядке, дядя, мы уходим! - выпуская Эрику, объявил Гусак и встал, прежде чем шофёр успел что-то сказать.
  Тот невозмутимо пожал плечами, поднял один из револьверов и поверх голов выстрелил в ствол сосны. Посыпалась кора.
  - Я предупреждал, - без выражения произнёс Кривой.
  - Не нервничай, дядя! - пискнул, вскидывая руки, Оглобля.
  Миг - и никого из разбойников на полянке уже не было.
  Густав убрал за пояс оба револьвера, приблизился к Принцессе и протянул ей руку, помогая подняться. Девушка открыла рот, чтобы поблагодарить его, но смогла издать лишь невнятное шелестение - голосовые связки её не слушались. Не слушались и ноги. Спотыкаясь на каждом шаге, она подошла к саквояжу и осторожно спрятала внутрь наполовину извлечённую шкуру. Аура вернулась в прежнее состояние - стала бледно-голубой и неяркой. 'Ведь ты же спас меня, любимый! - лаская мех, беззвучно прошептала Эрика. - Если бы ты не напугал одноглазого, Оглобля не кинулся бы в драку, и мне бы не удалось позвать на помощь. Не хочу даже думать, что бы тогда со мной было...'
  Она застегнула саквояж, всё ещё не веря в свою удачу: её даже не ограбили, все деньги были на месте. Подняла глаза: шофёр, неподвижный, как изваяние, и такой же равнодушный с виду, стоял и ждал - оставлять её здесь одну он явно не собирался. Заметив, что Принцесса закончила, он наклонился, чтобы взять её ношу, но она помотала головой:
  - Я сама!
  Голос ещё не восстановился, но получилось хотя бы понятно. Густав, не то немой, не то просто скупой на слова, молча кивнул. Эрика ухватила его за хрустящий рукав форменной куртки, и они вместе вышли из леса. Увидев роскошный тёмно-красный автомобиль с открытым верхом и с треугольным красно-бело-жёлтым флажком на капоте, она, наконец-то, вспомнила, чьи это цвета - рода Крейцелей. На переднем сиденье восседал похожий на охотничьего пса поджарый носатый мужчина с собранными в хвост волнистыми чёрными волосами - очевидно, сам барон Крейцель; его лицо Принцесса узнала. На заднем - незнакомая ей очаровательная молодая дама в золотистых локонах, с белым кружевным зонтиком от солнца. Следуя въевшимся с детства правилам хорошего тона, Эрика едва не назвала барона по имени, но вовремя спохватилась и прикусила язык. Поклонилась, опустила глаза долу, как надлежало простой девушке в присутствии знатных господ, и замерла в непритворных смущении и нерешительности. 'Заберите меня с собой!' - мысленно умоляла она, чувствуя себя не в силах ни идти, ни лететь и отчаянно боясь задерживаться в этом месте.
  - И что же там было, Густав? - с улыбкой поинтересовался барон, который фонтанировал хорошим настроением.
  - Шантрапа какая-то, ваша светлость, - пробасил шофёр, - пальнул разок - они и разбежались.
  Принцесса убедилась, что он не немой, но услышать его голос ещё раз ей не довелось.
  - Ай-ай-ай, кто посмел обидеть такую прекрасную барышню! - разглядывая её во все глаза, покачал головой Крейцель. - Сударыня, что они вам сделали?
  - Ничего, ваша светлость, - тихо ответила Эрика. - Спасибо вам. Они не успели.
  - Ну и отлично. Со мной не пропадёшь! - он разулыбался ещё шире и кинул самодовольный взгляд на свою спутницу. - Было бы страшно жаль, если бы они испортили вам столь чудесный весенний день. Полезайте в автомобиль - правда, он у меня красавчик? - расскажете, куда вас отвезти и почему вы гуляете одна в этих дурных местах.
  - Вы очень добры, ваша светлость! - она склонила голову ещё ниже, подошла к автомобилю и положила саквояж на заднее сиденье.
  Собралась было забраться сама, но вдруг сообразила, что пуговицы на платье расстёгнуты, а на пальто их нет вовсе, и, что самое неприятное, куда-то подевалась шляпка. Торопливо застёгиваясь, обернулась к лесу - пропажу нужно найти! Барон Крейцель заметил её движение:
  - Сударыня, вы что-то там забыли?
  - Да-да, шляпу...
  Он коротко посмотрел на Густава:
  - Найди, да поживее! - и тот отправился на поиски.
  Дама потеснилась, освобождая часть сиденья для новой пассажирки. Эрика с долгим прерывистым вздохом опустилась в роскошные бархатные подушки.
  - Сильно испугались, дорогуша? - прощебетала златокудрая феечка.
  - Всё уже позади, госпожа, - пробормотала Принцесса, боясь, что вот-вот расплачется снова, теперь уже от облегчения.
  - Котёночек, посмотри на неё, она же вся белая! - воскликнула дама. - У тебя найдётся что-нибудь выпить?
  Барон хрипло рассмеялся:
  - Чтобы у меня - да не нашлось?! - вытащил из внутреннего кармана плоскую серебряную фляжку с гербом, открыл её и наполнил крышку какой-то жидкостью, судя по цвету - бренди.
  Эрика терпеть не могла бренди, но решила, что несколько капель алкоголя ей сейчас, и правда, не повредят, поэтому послушно приняла и проглотила угощение. Внутри у неё сразу же потеплело; узел кошмарного напряжения, в который были скручены её внутренности с тех пор, как она проснулась, потихоньку начал распускаться.
  Несколько секунд спустя вернулся шофёр и вручил ей шляпку.
  - Не знаю, как вас и благодарить, - молвила Принцесса, имея в виду не только её.
  Он вновь пожал плечами - наверное, это был его излюбленный жест, - забрался на своё место и завёл мотор. Баронов 'красавчик' продолжил путь, сверкая на солнце лакированными и хромированными деталями и мягко покачиваясь на рессорах.
  Эрика собралась было приладить на волосы своё средство маскировки, но Крейцель, сидевший вполоборота к ней, воспротивился:
  - Не вздумайте прятаться, сударыня! Я желаю вами любоваться. Знаете ли вы, как сильно похожи на её высочество принцессу Эрику?
  Она задержала дыхание: 'Силы Небесные, неужели меня узнали?!' - однако быстро сообразила, что никакого двойного дна в словах барона нет. Тот лишь отметил очевидное сходство - но ни он, ни его свита не заподозрят, что отбили у лесной 'шантрапы' настоящую наследницу трона. Стеснённо улыбнулась и ответила:
  - Вы мне льстите, ваша светлость. Не так уж и похожа, разве что самую чуточку.
  - Я барон Крейцель, - представился он. - Со мной мой добрый друг леди Анабелла...
  Любовница, поняла Эрика. Баронессу, бесцветную, бестелесную и редкостно язвительную женщину она тоже неплохо помнила.
  - ...Мы совершаем небольшое путешествие на юг. А вас как зовут, прелестное дитя?
  - Лаура, - она назвала первое имя, которое пришло в голову.
  - Итак, Лаура, каким же ветром вас сюда занесло? На кого вы совершенно не похожи, так это на бродяжку.
  - Я... ехала из Покентона к родственникам в Корреус, - импровизируя на ходу, стала объяснять Принцесса. - Они должны были прислать за мной повозку к развилке на середине пути, туда, где я вышла из дилижанса. Но... почему-то не прислали. Я пошла пешком и заблудилась. Пришлось заночевать в лесу. Я не знала, что тут опасно.
  - Теперь знаете, - назидательно заметила леди Анабелла. - Впредь будьте благоразумны, вряд ли вам так повезёт ещё раз.
  - Впредь никуда не ездите одна, Лаура! - добавил барон. - Молодым девушкам вообще не стоит выходить из дому без сопровождения. Но сегодня вам, действительно, повезло, мы как раз собирались пообедать в Корреусе, так что доставим вас прямо к порогу ваших безалаберных родственников.
  - Спасибо, ваша светлость, - вновь поблагодарила Эрика.
  - Позаботься о ней, Анабелла, - распорядился Крейцель.
  После этого, откровенно наслаждаясь подобострастным смехом слушателей и собственным красноречием, он принялся травить охотничьи байки. Принцесса получила от Анабеллы смоченный водой носовой платок, вытереть лицо и руки, затем - щётку, почистить одежду, затем - зеркало, привести в порядок волосы, затем - кружку холодного кофе и кусок медовой коврижки, подкрепить силы. Дама была любезна и предупредительна, но холод в её зелёных кукольных глазах Эрику тревожил.
  Пока автомобиль один-одинёшенек катился по дороге между лесом и заброшенным полем, Принцесса сидела без шляпки, держа её на коленях. Как только на горизонте показалось другое транспортное средство, она прикрыла лицо вуалью и почувствовала себя гораздо спокойней. Барон пытался протестовать, но сдался, когда она сказала, что хочет избежать появления веснушек.
  Вскоре они достигли Корреуса. Этот городок выглядел чуть менее обшарпанным и чуть более дружелюбным, чем Покентон. Эрика раздумывала, как ей быть дальше - попросить ли Крейцеля высадить её на первом же перекрёстке, или выдать какой-нибудь дом за дом её родственников, когда барон объявил:
  - А теперь - обед, дорогие дамы. Здесь есть превосходный ресторан, ничуть не хуже столичных.
  - 'Каприз', котёночек? - жеманно спросила Анабелла.
  - Он самый.
  - Что вы, ваша светлость, какой мне ресторан! - переполошилась Принцесса. - Меня туда не пустят!
  - Со мной вас пустят куда угодно, Лаура, - хохотнул он. - Но вы правы, одежда у вас хуже некуда. И эти пуговицы... вернее, их отсутствие... - он поморщился. - После обеда я куплю вам что-нибудь поприличней.
  - Не нужно этого делать, ваша светлость, - нахмурилась Эрика, но от обеда отказаться у неё не хватило мужества.
  Автомобиль остановился у заведения с полосатыми маркизами над окнами, цветами на подоконниках и вывеской, на которой вычурными позолоченными буквами было написано: 'Любой каприз'. Хозяин автомобиля не без труда вылез на мостовую - он был мал ростом, кривоног и коротконог. Сделал приглашающий жест и засеменил к двери, обе его спутницы двинулись следом. Принцесса не решилась оставить саквояж на открытом сиденье и потащила его за собой, хотя и понимала, как странно это будет выглядеть.
  Крейцеля тут знали: метрдотель склонился перед ним чуть не до земли и, не спрашивая, повёл компанию в отдельный кабинет. Но пока они шли через зал, барон разглядел за одним из столиков знакомого, радостно замахал руками:
  - Хароун, приятель, сколько зим, сколько лет! - и отстал.
  Метрдотель устроил Анабеллу и Эрику в маленькой уютной комнатке с полукруглым окном, почти целиком занятой столом под белоснежной крахмальной скатертью. Отодвинул для них стулья, помогая сесть, разложил папки меню и беззвучно исчез. Леди Анабелла стянула кружевные перчатки, раздражённо отбросила их в сторону и в упор посмотрела на Эрику. Холод в глазах любовницы Крейцеля сменился острой неприязнью, женщина процедила:
  - 'Спасите! Помогите!' Думаешь, он тебя хотел спасти? Он передо мной хвост распускал, павлин...
  - Какая мне разница, госпожа? - как могла, дружелюбно улыбнулась Эрика. - Главное, что спас.
  - Лучше бы не спасал. Кто ты вообще такая и откуда взялась?
  Принцесса растерялась:
  - Меня зовут Лаура. Я из Покентона. Я... цветочница.
  - Ты не цветочница, дорогуша, ты авантюристка! Признайся, ты специально это подстроила?..
  - Что я подстроила, госпожа?
  - Навязалась барону, пользуясь своим сходством с принцессой Эрикой! - хорошенькое остроносое личико порозовело от негодования. - Он же, идиот, как наберётся, по всем харчевням болтает, что отдаст полсостояния за то, чтобы... - она выплюнула бранное слово, - ...наследницу трона. Скажешь, не слыхала?
  - Не слыхала, госпожа, честное слово! Я его светлость сегодня первый раз увидела... - пыталась оправдаться наследница.
  - Лгунья! - взвизгнула леди Анабелла. - Первый раз увидела! Ты окрутить его хочешь, и дружков своих подговорила. Я таких, как ты, насквозь вижу! Ничего у тебя не получится, так и знай. Я скажу ему, что ты украла у меня серьги... И не только серьги. И не только ему скажу. Я в жандармерию пойду!..
  - Но господин барон...
  - Господин барон не выносит жандармов и не станет разбираться, кто прав, кто виноват. Он тебя, как паршивую собаку, выкинет - в ту же сточную канаву, в которой подобрал. Ты будешь сидеть в каталажке, пока мои вещи не найдутся, а в ней, кроме тебя...
  - Я всё поняла, госпожа, - перебила Эрика, вставая. - Мне незачем здесь задерживаться.
  Мечта проехать сотню-другую миль на юг в относительной безопасности в автомобиле Крейцеля испарилась, не успев оформиться.
  - Абсолютно незачем, - подтвердила любовница барона и почти спокойно добавила: - Задний выход из этого ресторана - по коридору направо.
  Девушка подняла стоявший у её ног саквояж и направилась к двери.
  - Проваливай, потаскушка! - донеслось ей в спину.
  Покидая 'Любой каприз' через узкую дверь рядом с кухней, ни обиды, ни досады Эрика не чувствовала - разве что лёгкую горечь. Ещё одна монетка с тихим звоном упала в копилку её разочарований. Мало-помалу принцессиным уму и сердцу открывалось новое знание о мире, в котором ей довелось родиться, и это было очень печальное знание.
  
  * * *
  С момента побега прошло больше двух суток. Принцесса предполагала, что поначалу на неё будет охотиться одна лишь Охранная служба, которой не хватит агентов, чтобы наводнить ими все города и веси Ингрии. Потому беглянка и позволяла себе появляться в людных местах, вроде трактиров и рынков. Позже 'серо-красным' придётся объединить усилия с жандармами; вопрос только в том, как быстро Скагер решится сообщить подданным об исчезновении своей дочери. Но после встречи с бароном Крейцелем и его темпераментной подругой, ни на мгновение не допустившим, что замарашка, которую они подобрали, может оказаться 'второй после Короля', Эрике пришла в голову другая мысль. Что, если жандармерию заставят искать не Принцессу, а лишь похожую на неё мифическую 'опасную преступницу'? Пожалуй, с королевской точки зрения, это было бы разумно - масштабные поиски можно начинать сразу же, не опасаясь огласки. А значит, портреты Эрики с надписью 'разыскивается' уже сегодня будут лежать в карманах у городовых, красоваться на столбах и в газетах. 'Чего доброго, назначат награду за мою поимку... сколько там хотели за Феликса? Десять тысяч крон? За меня, наверное, пообещают больше!'
  С ингрийскими ценами Эрика ещё не разобралась, но, насмотревшись на нищету, уже понимала, что даже несколько сотен сделают её желанной добычей для половины страны.
  Поэтому она сказала себе, что должна избегать людных мест - и лучше бы ей вообще не показываться в населённых пунктах. Задерживаться в Корреусе не стала даже для того, чтобы поесть, лишь напилась горячего чаю с пряностями, купленного на уличном лотке - и заспешила вниз с холма, на котором стоял городок. Холм этот со всех сторон окружали пятачки густого ельника. Правда, после того, что случилось утром, Принцесса боялась и леса - но ведь нужно же ей где-то спрятаться, хотя бы для того, чтобы спокойно изучить карту и понять, куда двигаться дальше! Рассудив, что в такой близости города и среди дорог, по которым постоянно снуёт транспорт, напасть на неё всё-таки не должны, Эрика забралась в чащу, уселась на поваленный ствол и разложила на коленях карту.
  До плато Фисхаль отсюда по прямой четыреста миль. Крупных лесных массивов, как вокруг замка Эск, тут нет - перемещаться по воздуху можно только в темноте, и то не везде. Принцесса не знала, с какой скоростью летает, так что не могла точно рассчитать, сколько времени потратит, чтобы преодолеть это расстояние. Но если за истёкшие два с половиной дня она оставила позади около двухсот миль, значит, на остальные четыреста уйдёт примерно в два раза больше.
  Четыре-пять дней - не так уж много. Главное... - Эрика закрыла глаза и медленно выдохнула, не желая копаться в помойной яме воспоминаний, которыми одарило её начало путешествия - ...главное, держаться подальше от людей! Ночью - лететь. Днём - прятаться и спать. Для сна можно, как в первый день, использовать сеновалы. А есть ещё чердаки в господских домах, там тоже должно быть неплохо. Пить - из родников и колодцев. Питаться - едой, купленной на уединённых хуторах, где не бывает ни газет, ни жандармов. Четыре-пять дней - не так много, приободряя себя, мысленно повторила Принцесса. Потом она пересечёт плато, а в Империи ей станет гораздо легче. Там можно будет, например, сесть на поезд. К счастью, отец поссорился с Джердоном, так что имперской полиции искать беглянку не поручат и бешеных тысяч крон за поимку 'преступницы' сулить не будут. Агентов Охранной службы, конечно, отправят и туда, но там их будет так мало, что быстро со своей задачей они не справятся.
  В качестве ориентиров Эрика выбрала два города, о которых прежде не слышала - ингрийский Тархенкут и имперскую Аларишту. Оба они стояли на краю ущелий, окружающих плато, и оба были достаточно велики, чтобы ярко светиться в ночи. Принцесса убрала карту, посидела ещё немного, собираясь с мыслями, дыша весенним лесом и слушая разноголосый птичий гомон, затем решительно встала и отправилась на поиски укромного местечка, где можно отдохнуть и выспаться перед полётом.
  Следующие четыре дня прошли в точности так, как она планировала. Ни на что не отвлекаясь, Эрика двигалась к цели. Ночные перелёты доставляли ей удовольствие, но утомляли до слабости во всём теле и чернильных пятен перед глазами, поэтому, каким бы неудобным ни было её дневное ложе, спала она так крепко и сладко, как никогда в жизни. И никогда в жизни не пила такой вкусной воды, как та, что лилась в пригоршни из ледяных лесных родников. И не ела хлеба вкуснее, чем грубый и тёмный крестьянский хлеб. В остальном же путешествие причиняло Принцессе массу физических неудобств, о которых она старалась просто не думать, утешаясь тем, что всё это скоро закончится.
  Припрятанные четыре сотни лежали нетронутые, но от шестидесяти крон с мелочью, уцелевших после знакомства с трактирщиком, к четвёртому дню почти ничего не осталось - Эрика не сразу поняла, что свою нехитрую снедь крестьяне продают ей втридорога, и торговаться с ними научилась тоже не сразу. С чем ей неизменно везло, так это с погодой: было сухо и солнечно, и с каждым днём всё теплее и зеленее, тем более, что летунья двигалась на юг. Тревожила Эрику только растущая луна, однако девушка была уверена, что пересечёт границу раньше, чем ночи станут совсем светлыми.
  А потом она заблудилась.
  Всё это время она летела строго на юг, каждое утро выясняя название ближайшего населённого пункта и проверяя по карте, не сбилась ли с пути. В середине четвёртой ночи, по расчётам Эрики, впереди должен был появиться Тархенкут; она полагала, что встретит рассвет в его предместьях, день проведёт в ущелье, а пятой ночью перелетит через плато. Но города не было! По мере движения на юг количество ночных огней постепенно уменьшалось, а сейчас они как будто пропали вовсе. Испуганная и растерянная, она решила всё же двигаться дальше, слегка успокоившись лишь тогда, когда начало светать и небо зарозовело там, где и следовало - по левую руку от неё. Как ни хотелось Принцессе остаться в воздухе, чтобы в солнечном свете разглядеть город и плато Фисхаль, рисковать было нельзя. Поэтому она приземлилась и побрела по дороге между лиственных рощ.
  Шла она долго. Солнце уже взошло и даже начало припекать, а ей ещё не встретилось ни указателей, ни деревень, ни других путников. Следует, как обычно, отыскать место для сна - но сначала всё-таки нужно разобраться, куда она попала! Может, промахнулась в темноте и теперь идёт не к горам, а к побережью, куда ни в коем случае нельзя соваться! Хромая на обе ноги - дешёвые ботинки давным-давно стёрли их до кровавых мозолей - и всё сильнее волнуясь, Эрика проходила милю за милей - и наконец услышала позади себя энергичное цоканье копыт. Первым побуждением было метнуться в заросли, чтобы её не успели рассмотреть, но вместо этого путница остановилась и обернулась - сочла, что правильней будет узнать у возницы, куда её занесло.
  Подъехала крепко сбитая телега, запряжённая буйногривой белой лошадью и заставленная глиняными кувшинами и деревянными бочками. На одной из бочек сидела немолодая дородная деревенская баба в ярко вышитой блузе, каких не носят на севере, и в бирюзовом платке.
  - В город идёшь, дочка? - спросила она с хорошо заметным горловым акцентом, присущим имперской разновидности ингрийского языка.
  Принцесса сочла этот акцент добрым знаком - граница совсем рядом! - и улыбнулась:
  - В город.
  'Узнать бы ещё, в какой!'
  - Садись, подвезу! - охотно предложила баба. - Вдвоём оно веселее.
  - Спасибо, не откажусь, - ответила Эрика, залезла на телегу и в обнимку с саквояжем устроилась на той бочке, на которую указала хозяйка.
  Телега покатилась дальше.
  - На ярмарку, поди? - поинтересовалась крестьянка.
  - Нет.
  - Зря, дочка, зря. Ярмарки в Тархенкуте отменные.
  'В Тархенкуте! Хвала Серафимам, в Тархенкуте!'
  - Мне не в сам Тархенкут, матушка, - дрогнувшим от радости голосом проговорила Принцесса. - Я раньше сойду.
  - Воля твоя, - благодушно отозвалась возница, тряхнула вожжами, лошадь побежала быстрей. - Скоро уж приедем. Возьми вон пока, молочка попей, - и показала Эрике на ближний из кувшинов.
  Отказываться не стоило. Девушка выпустила саквояж, устроив его в телеге возле ног, приподняла край вуали и взяла ёмкость. Ей всегда было не по себе, когда приходилось открывать лицо, но хозяйка, кажется, смотрела на только на дорогу. Она оказалась болтушкой и, угадав в Эрике пришлую, выплеснула на неё поток историй из ярмарочной жизни, перемежая их деревенскими сплетнями. Принцесса кивала и поддакивала, изо всех сил стараясь не уснуть - так тепло и уютно было сидеть подле этой женщины, так хорошо ехать по залитой солнцем дороге среди окутанных нежной зелёной дымкой деревьев, что глаза закрывались сами собой.
  Должно быть, Эрика всё-таки задремала, поскольку поворот направо заметила лишь тогда, когда от резкого толчка чуть не упала со своей бочки. Подняла голову, собираясь спросить у возницы, скоро ли Тархенкут - и похолодела: в сотне метров впереди расположился кордон жандармерии. Воскликнула:
  - Постойте, матушка, я здесь сойду! - но та, будто не услышав, наоборот, поторопила лошадь.
  Принцесса взялась за ручку саквояжа и привстала, намереваясь спрыгнуть на ходу, но тяжёлая длань легла ей на плечо, возвращая на место:
  - Сиди-сиди, дочка, куда ты? Мы ещё не приехали.
  Эрика вывернулась из-под удерживающей её руки, вскочила, балансируя, на телеге и повторила настойчивей и громче:
  - Я здесь сойду! Мне дальше не надо.
  Пара жандармов на кордоне повернули головы на её возглас.
  - Зато мне надо! А ну сядь! - растеряв благодушие, рявкнула крестьянка и схватила её за подол.
  'Она же специально завезла меня к ним!' - поняла Принцесса.
  Баба закричала, подзывая жандармов. Но Эрика, силы которой удвоились от отчаяния, дёрнула на себя подол, заставив её повалиться на бок, и после короткой потасовки освободилась. Стражи порядка пустились бегом и были уже совсем рядом. Беглянка прижала к груди свой бесценный саквояж, обеими ногами оттолкнулась от телеги, опрокинув бочку и разбив кувшин с молоком, и свечкой взмыла в воздух.
  
  * * *
  Последнюю часть пути до Империи Эрика проделала как во сне. Как в липком кошмарном сне, от которого силишься, но не можешь проснуться. Ей всюду чудилась опасность; всё её пугало - и роща, где она пряталась до темноты, перебираясь с места на место, после того, как избежала пленения, и хуторы, к которым она старалась не приближаться, по запаху и звуку угадывая, что они где-то неподалёку, и город, что ей пришлось обогнуть по большой дуге, и обширный кусок открытого пространства, отделявший рощу от столь желанных ущелья и плато. Больше всего Принцессу пугали люди: у неё холодный пот тёк по спине, стоило ей заслышать человеческие голоса. Всякий двуногий казался ей врагом. Вероятней всего, так оно и было: коль скоро первая же хуторянка в этих краях попыталась сдать девушку жандармам, значит, за поиски взялись всерьёз и за её поимку, в самом деле, назначили награду.
  Одно было хорошо: когда Эрика, удирая, поднялась высоко вверх, она успела увидеть всё, что нужно, и больше не боялась заблудиться. Вот Тархенкут - беспорядочное нагромождение серых и белых домов; вот изломанный тёмный провал ущелья; вот плато Фисхаль, похожее на исполинский каменный стол под зелёным сукном. Теперь Принцесса точно знала, в какую сторону ей лететь; если сегодня её не схватят, завтра на заре она ступит на имперские земли.
  И её не схватили.
  Как только спустилась ночь, Эрика, превозмогая страх, помчалась к ущелью, перелетела его и зависла у края плато. Оглянувшись, она поняла, почему накануне не заметила Тархенкут - его обитатели не заботились об уличном освещении, темень у неё за спиной была непроглядная. Но впереди золотистой звездой сияла Аларишта. К этой звезде Принцесса и устремилась.
  Если бы только она могла осмотреться, у неё бы дух захватило от красоты пейзажа. Внизу колыхались широкими волнами цветущие горные луга, сиреневые и голубые в прохладном лунном свете - луга, взору обычных людей недоступные. Над лугами, раскинув пушистые крылья, скользили бесшумные ночные птицы. За южной оконечностью плато, как чешуя огромной рыбы, неярко серебрился Океан, который Эрика так мечтала увидеть. Но она не осматривалась. Всё, что осталось в её памяти от этого перелёта - Аларишта, из одиночной звезды сначала превратившаяся в созвездие, а затем - в светящуюся паутину улиц.
  Добравшись до города, Принцесса прямо под собой увидела поезд, похожий на пыхтящую гусеницу, и, воодушевлённая, полетела за ним к вокзалу. Восход солнца беглянка встретила на привокзальной площади. Часы над площадью показывали пять утра, горожане ещё спали. Эрика впервые попала в другую страну, но сейчас у неё не было ни сил, ни желания сравнивать Империю с Ингрией. Она лишь порадовалась тому, что вывески и прочие надписи сделаны здесь не только на имперанто, но и на ингрийском. Искусственный общеимперский язык она знала очень плохо, и то, что в западных провинциях Империи, включая Икониум, второй язык - её родной, должно было сильно облегчить ей жизнь.
  Принцесса села на скамейку у входа в вокзал и стала ждать открытия кассы, гадая, примут ли у неё к оплате кроны, или придётся искать банк, чтобы обменять их на местные деньги - марки. Она ещё ни разу не ездила на поезде, но список того, что за последние дни ей пришлось сделать впервые в жизни, так разросся, что Эрика уже не придавала значения новому опыту. Будь она героиней шпионского романа, она бы купила билет первого класса на поезд, идущий куда-нибудь в заполярье, но поехала бы в общем вагоне, вышла на промежуточной станции, там наняла бы автомобиль и несколько раз поменяла его на пути в столицу. Но она была всего лишь чуть живой от усталости беззащитной молодой девушкой с разрушенной жизнью и с израненным, истерзанным сердцем. У неё не было ни друзей, ни помощников, и почти не было денег. Фантастическая мечта вернуть к жизни любимого - единственное, что держало её на плаву, не позволяя закрыть глаза, выдохнуть и камнем пойти на дно. И всё, чего сию минуту желала Эрика - скорее увидеть того, благодаря кому её мечта может исполниться.
  Поэтому, как только касса открылась, Принцесса без затей спросила, когда ближайший поезд в Икониум.
  - Через четверть часа, сударыня, - сообщил кассир, - вам придётся поторопиться, если хотите на него успеть.
  Она выполнила всего один пункт шпионского плана - попросила билет первого класса, молясь о том, чтобы хватило денег. Ни об общем вагоне, ни даже о купе для трёх пассажиров, где на неё станут глазеть другие люди, не хотелось даже думать. На вопрос, можно ли рассчитаться кронами, кассир ответил утвердительно. Не видя Эрику целиком через окошко кассы, он совсем не удивился тому, что получил целых двести тридцать пять крон от странной барышни в грязном дешёвом платье и пальто с оборванными пуговицами - её аристократический выговор вполне соответствовал цене билета. Через три минуты принцессины пальцы коснулись заветного тиснёного прямоугольника с золотым обрезом.
  Ещё через пять минут к пустому алариштинскому перрону, призывно гудя, подъехал окутанный клубами пара поезд. Эрика подбежала к тому вагону, в котором каждое купе имело отдельный вход, отыскала своё место и юркнула внутрь раньше, чем подошёл контролёр - ему тоже не следовало видеть, какие необычные личности ездят первым классом. Весьма изящная, хотя и не очень чистая дамская ручка показала ему билет из-за слегка приоткрытой двери.
  - Приятной вам поездки, госпожа! - пожелал контролёр, и поезд тронулся.
  Принцесса, трепеща от волнения, заперлась на замок и на задвижку, задёрнула плотную бархатную штору - и почувствовала себя в безопасности.
  В безопасности.
  В безопасности!
  Впервые за много дней. В это невозможно было поверить!
  Не надо притворяться сумасшедшей и ежесекундно 'держать лицо', как в замке Эск. Не надо убегать и прятаться, ежесекундно ожидая нападения, как за пределами Замка. Можно упасть на диван и плакать над всеми своими бедами разом, а потом проспать много часов подряд и остаток пути просто смотреть в окно. Роскошь и комфорт маленькой комнаты на колёсах, серебро и хрусталь, вишнёвая кожа и чёрное дерево, и надёжные замки на двери убеждали Эрику в том, что никто сюда не сунется. Никто не посмеет тревожить пассажирку первого класса, кроме имперской полиции, но имперскую полицию - в этом Эрика по-прежнему не сомневалась - к делу не привлекут.
  Богатство. Богатство и власть - вот и всё, что даёт защиту.
  В купе было довольно тепло. Принцесса сбросила пальто и шляпку, стянула осточертевшие ботинки и забралась с ногами на мягкий удобный диван. Подняла к себе саквояж, расстегнула его, пробралась ладонью в шелковистые меховые складки и замерла, жадно впитывая нежное и лёгкое покалывание магии.
  - Всё в порядке, любимый, всё в порядке. Теперь нам с тобой ничего не грозит. Если даже кто-нибудь выйдет на наш след, к тому времени ты уже будешь человеком.
  Монотонный стук колёс успокаивал её, выравнивал дыхание, освобождал ум - но вместе с покоем к Эрике явились воспоминания. Перебирая в памяти череду разочарований, потерь и унижений, через которые ей пришлось пройти со дня совершеннолетия, она впервые всерьёз задумалась: как же так получилось? Почему? За что?
  Она не помнила за собой вины, заслуживающей такого страшного наказания. Отец, деспотичный хозяин замка Эск, считал, что владеет жизнью дочери, и позволял другим обращаться с нею, как с вещью. Возможно, она слишком слабо сопротивлялась? Пусть так. Но потом, после побега... Все эти люди, которых она встретила - для них она тоже была вещью, источником наживы или удовольствия, и ничем больше. Она никак их не обидела, они видели её в первый и последний раз, но отчего-то считали себя вправе 'брать своё'. Принцесса списала бы это на собственную злую судьбу, но что-то ей мешало.
  Может быть, не менее злая судьба Многоликого, замученного Манганой и застрявшего между жизнью и смертью.
  Может быть, трагическая гибель матери, не успевшей совершить и десятой доли тех добрых дел, которые королева Каталина совершила бы, останься она жива.
  А может быть, увиденные Эрикой в эти дни разруха и бедность её страны, голодные глаза крестьянских детей, жалкие лачуги, соседствующие с шикарными особняками.
  'Мир болен, - с тоской подумала Принцесса. - Им управляют алчность и сластолюбие, право сильного и жажда власти. Мир болен - теперь я это вижу. Я испытала это на себе!'
  По щекам потекли слёзы.
  - Наш мир болен, Феликс! - сказала она вслух и всхлипнула. - Тяжко болен. Ты знаешь об этом, любимый? Ты всегда об этом знал, верно?
  
  
  Глава пятнадцатая,
  в которой Принцесса встречается с волшебницей Тангрис,
  пользуется её гостеприимством,
  узнаёт кое-что новое о Придворном Маге
  и покупает то, ради чего прибыла в Империю
  
  Железнодорожная поездка обошлась без приключений. Больше суток Эрика провела в покое. В окно она почти не смотрела. Спала и спала, убаюканная перестуком колёс и поскрипыванием вагона, лишь изредка открывая глаза, чтобы напиться. Благо, в купе была вода, и не требовалось, отпирая дверь, покупать питьё на станциях. Окончательно проснулась лишь на подъезде к Икониуму - прочитала мелькнувшее в окне название станции и вспомнила, что видела такое на своей карте, когда искала столицу Империи. Радуясь тому, как хорошо отдохнула, путешественница доела хлеб, припасённый ещё в Ингрии, оделась, обулась и стала ждать вокзала.
  Поезд пересёк плотное кольцо дымящих заводов и фабрик, окружающее Икониум, и загромыхал по городу. Город же оказался прекрасным, хотя и совсем не похожим на милую принцессиному сердцу Белларию - нарядную, как барышня на первом балу, немного вычурную и очень уютную. Ни одно из этих слов не подходило к Икониуму, а подходили к нему слова 'огромный', 'высокий' и 'просторный'.
  Эрика с изумлением и восторгом рассматривала проплывающий за окном городской пейзаж. Запруженные транспортом улицы - она и не думала, что они могут быть настолько широкими. Светлые многоэтажные дома - самым высоким зданием, какое она видела у себя на родине, была центральная часть замка Эск. Огромные деревья, чьи кроны, уже зелёные, поднимались над крышами - в холодной северной Ингрии деревья так высоко не вырастали. Просторные площади, обрамлённые цветочными клумбами - цветов было много и в Белларии, но там они появлялись гораздо позже. Ярко одетые довольные люди, которые куда-то спешили или сидели под зонтиками уличных кафе - вот люди и кафе, кажется, были точно такими же, как в ингрийской столице.
  Принцесса вспомнила свою давнюю мечту - пожить некоторое время жизнью обычной горожанки - и у неё привычно закололо в груди. Икониум - не то место, где они с Феликсом могут позволить себе задержаться. Дело не только в том, что её возлюбленный изгнан из Империи и лишён права сюда вернуться. Дело в том, что и саму Эрику прежде всего будут искать именно здесь.
  После того, как она улетела от жандармов близ Тархенкута, преследователи, разумеется, поняли, что она может податься в Империю через плато Фисхаль. Но поймут ли они, какова конечная цель её путешествия? Будь им доподлинно известно, что беглянка собирается вернуть к жизни оборотня и унесла с собой 'антикорону', они бы, разумеется, сложили два и два и сообразили, что она направляется к Тангрис. Однако здравый смысл подсказывал: Ингрид, надеясь возвратить себе козырь, будет врать и изворачиваться до последнего, но об артефакте промолчит - а от 'допроса с пристрастием' мачеху защитит беременность. А как быть с Манганой? Знает ли он, что медвежья шкура, служившая ему прикроватным ковриком - живая? Определённо, знает - если сделал её такою намеренно. Скорее всего, не знает, если так получилось случайно - ведь ни видеть, ни осязать магическое излучение он не умеет. Если не знает, то и о планах Эрики не догадается - но для уверенности в этом повода у неё не было.
  Расслабляться нельзя в любом случае. Даже если ни один человек не заподозрит, что Принцесса разыскивает волшебницу Тангрис, приграничную Аларишту 'серо-красные' обследуют непременно. И то, что Эрика уехала на поезде в столицу, непременно выяснят. Стало быть, в Икониуме они появятся через день-другой, если ещё не появились, пришла к выводу девушка. Нужно спешить и прятаться, снова спешить и прятаться - коротенькая передышка безнадёжно закончилась. Принцесса покачала головой, тяжело вздохнула и загородила лицо постылой чёрной вуалью.
  Покуда паровоз втягивал вереницу вагонов под стеклянный купол главного вокзала Икониума и причаливал к перрону, Эрика пересчитала оставшиеся деньги - сто восемьдесят три с половиной кроны - и решила, что нужно все до единой поменять на имперские марки, ибо обратно в Ингрию путь ей заказан. Слегка опасаясь, что у поезда её будут ждать королевские ищейки, на перрон выбралась последней, когда толпа рассеялась и поблизости не осталось даже носильщиков. Хвала Серафимам, её никто не преследовал! Эрикой вдруг овладело странное чувство, словно она больше не одна - словно рядом с ней теперь есть кто-то, кто её охраняет. Но это было такое слабое, такое трудноуловимое чувство, что Принцесса тут же забыла о нём, озабоченная насущными делами.
  Покинув вокзал, первым делом заглянула под вывеску 'Государственный банк', в надежде, что хотя бы здесь её не обсчитают, не обманут и не лишат крошечного состояния. Получила из рук кассира чуть более внушительную с виду сумму, чем отдала ему - пятьсот пятьдесят марок и пять гран, - и поступила с ней так же, как раньше: лиловые сотенные купюры спрятала в глубину саквояжа, а мелкие деньги разложила по карманам. После чего отправилась искать адресный стол - не у прохожих же ей спрашивать, в котором из фабричных предместий находится улица Мойщиков!
  Адресный стол вскоре нашёлся. Но призванный давать горожанам справки конторщик, щуплый человечек с плоским лицом и узкими тёмными глазами, выдающими в нём выходца из Восточных Земель, по-ингрийски изъяснялся с таким чудовищным акцентом, что Эрика вообще не могла его понять - а он, похоже, не совсем понимал её. От попытки перейти на имперанто стало только хуже. В итоге, им пришлось переписываться.
  'Найдите, пожалуйста, улицу Мойщиков, она не в самом городе, а около него', - попросила она.
  Он, после долгого шуршания картами и справочниками, вручил ей листочек с названием посёлка - Рудный - и пометкой 'по Якимскому тракту'.
  Ободрённая, Принцесса написала: 'У вас есть адрес волшебницы Тангрис?'
  Конторщик развёл руками и ответил: 'Адресов частных лиц у нас нет'.
  Что ж, нет, так нет, на быстрый успех она и не рассчитывала. Взяла листочек, расплатилась двумя марками и вышла на улицу с намереньем нанять экипаж - между экономией денег и времени выбрала второе.
  
  * * *
  Полтора часа спустя маленькая открытая коляска уже въезжала в посёлок, но как действовать дальше, Эрика пока не знала. По словам Феликса, имя Тангрис знакомо в Рудном всякому. То, что выглядело бы нелепым в центре столицы, здесь вполне могло сработать: если каждому встречному задавать вопрос, где живёт Тангрис, рано или поздно найдётся тот, кому известен ответ. Вот только встречные - дурно одетые и вдобавок не совсем трезвые, несмотря на середину дня - не располагали к общению. Сам Рудный, беспорядочно заставленный ветхими деревянными домами и заваленный мусором и нечистотами, ничем не отличался от ингрийских трущоб и вызывал только одно желание - поскорее унести отсюда ноги. Тот факт, что Многоликий провёл детство в этом месте, не укладывался у Эрики в голове. Да и о том, что где-то поблизости обитает одна из сильнейших в мире волшебниц, думать было странно.
  - Приехали, - без уверенности произнесла Принцесса, когда повозка выкатилась на некое подобие площади посреди посёлка, - остановите здесь.
  Извозчик, в чьей внешности была лишь одна примечательная черта - пушистые седые усы, - покосился на пассажирку:
  - Останетесь тут, барышня?
  - Нет, не думаю.
  - Я вас тогда подожду, - сказал он. - Не то обратно вовсе не уедете. Экая дыра-то, святые Небеса... и что вам только тут понадобилось?
  - Я ищу одного человека, - ответила она, поколебавшись.
  - Вы знаете кого-то отсюда?! - изумился извозчик.
  Может, Эрика, в мятом платье не по фигуре и в испорченном пальто из скверной ткани, и сошла бы за трущобного завсегдатая - если бы не открывала рот. Но по-ингрийски она говорила так, как в Империи говорят лишь аристократы, поэтому изумление извозчика было вполне естественным. Знатные дамы, конечно, порой чудят - одеваются как придётся, катаются в дешёвых экипажах, и всё такое - но никогда не заводят себе друзей в клоаках наподобие посёлка Рудный!
  - Не отсюда, - вздохнула Принцесса. - Но, я слышала, её поместье где-то неподалёку.
  Усач присвистнул:
  - Тю! Поместье! Откуда ж тут поместья, барышня?!
  - Не тут, - терпеливо объяснила Эрика. - Просто близко. Я слышала, в этих местах её все знают, и кто-нибудь...
  - Знахарка, что ли? - перебил он. - Так её-то и я вам найти помогу.
  - Не знахарка. Волшебница Тангрис.
  Но возница уже понукал лошадь и высматривал вокруг какие-то ему одному известные знаки.
  - Не знахарка, нет! - Принцесса, которую позавчера уже пытались завезти невесть куда против её воли, запаниковала и вскочила.
  - Вы чего? - ещё больше удивился извозчик. - Сидите смирно, неровен час свалитесь. Вам же всё равно понадобится знахарь. Про окрестных магов обычно знают именно они.
  Эрика опустилась на сиденье и попыталась успокоиться, но сердце продолжало колотиться в горле.
  Они свернули в узкий проезд между домами, едва не зацепившись за одно из строений задником коляски, затем свернули снова. От второго поворота за ними понеслась шумная ватага босоногих мальчишек. Извозчик обменялся парой непонятных фраз с пьяненьким мужичком в синей рубахе, едва не угодившим под копыта, доехал до конца длинной загаженной улицы и остановился напротив сумрачной кособокой хибары с закрытыми ставнями. Над дверью висела табличка с непонятными символами - напрягая воображение, в них можно было угадать пучок травы и кубок.
  - Думаю, это здесь, - сообщил извозчик и соскочил с козел. - Пойду, найду хозяйку. Караульте мою кобылу, барышня. Если что, кричите.
  Стоило ему скрыться за дверью, как на Эрику накинулись мальчишки.
  - Дайте монетку, тётенька! Тётенька, дайте хлеба! - заголосили они на разные лады.
  Кто-то залез на колесо и схватил Принцессу за рукав, кто-то забрался в повозку - свора цепких маленьких волчат с неожиданно взрослыми лицами. Саквояж! - спохватилась Эрика. Он стоял у неё на коленях, она навалилась на него грудью и обвила руками - лишь бы не вырвали! Кричи, велел её помощник, и она совсем было изготовилась закричать, но резкий старческий голос её опередил:
  - Кыш, кыш, паршивцы!
  Рослая сутулая старуха в чёрном, очевидно, знахарка, с порога дома грозно потрясала клюкой. Пацаны завизжали и порскнули в разные стороны.
  - Так это тебе нужна Тангрис? - сурово спросила она, подходя к коляске.
  - Мне, - тихо ответила девушка.
  - Тангрис, Тангрис... все ищут Тангрис, - проворчала знахарка. - Некоторые даже находят. Но даром она ничего не делает, имей в виду. У тебя есть, чем с ней расплатиться?
  Принцесса склонила голову.
  - Надеюсь, мы договоримся.
  Опираясь на руку извозчика, старуха забралась в коляску и села рядом с Эрикой. У неё были острые чёрные глаза, большой крючковатый нос и седые волосы на длинном подбородке. Пахло от неё нищей старостью и дымом.
  - Куда поедем? - устраиваясь на своём месте, поинтересовался усач.
  - К тракту! - скомандовала знахарка.
  Она, не церемонясь, рассматривала Эрику, по взгляду её было понятно, что она всё видит - и сияние 'антикороны' под принцессиным платьем, и слабый магический свет медвежьей шкуры в саквояже. И вдруг она заявила:
  - Я помню его мать. Ты такая же, как она.
  - Какая? - пролепетала оторопевшая Принцесса.
  - Не нашего поля ягода. Чужачка, - пригвоздила старуха.
  Коляска, между тем, подъехала к остаткам давно сгоревшего дома, затянутым густым колючим кустарником. Проводница махнула рукой:
  - Вон там они и жили, пока Магритт не померла. Потом он ушёл. А я и тогда уже знала, что он плохо кончит.
  'Ещё ничего не кончилось!' - мысленно воспротивилась Эрика.
  И внезапно вспомнила, как называл Тангрис Король - 'старая злая ведьма'.
  Старая. Злая. Ведьма.
  Быть не может! Неужели эта старуха...
  - Нет, деточка, я не Тангрис! - она разразилась неприятным лающим смехом раньше, чем услышала вопрос. - Но я бы очень хотела ей быть. И ты тоже захочешь, если её увидишь.
  Принцесса ничего не ответила. Проводила глазами пепелище, представила, как тут когда-то жил Феликс - и в ней, в её чувстве к нему появилось нечто новое.
  Да, она любила его. Она ему верила. Лелеяла в памяти каждую секунду, проведённую с ним. Скучала по нему так сильно, что едва могла дышать, и боль его была её болью. Но прежде она не задумывалась о том, через какой ад ему пришлось пройти ребёнком. Они оба рано осиротели; но она-то, Эрика, росла в холе и неге королевского Замка - а Многоликий остался один-одинёшенек в этом кошмарном месте. Сколько же мужества и воли понадобилось ему для того, чтобы вырваться отсюда, выучиться и стать таким, каким она его узнала!
  Прежде она только любила его.
  Теперь она перед ним преклонялась.
  - Вон там, у обрыва останови! - вторгаясь в принцессины мысли, распорядилась старуха.
  Коляска выехала из посёлка и теперь катилась по Якимскому тракту, у высокого обрыва резко поворачивающему вправо. Внизу, под обрывом, раскинулась идиллическая нежно-зелёная долина с небольшими холмами и берёзовыми рощицами, между которыми вилась неширокая глинистая дорога. Извозчик послушно затормозил.
  - Смотри, деточка! Видишь пригорок? - тёмный узловатый палец с длинным ногтем показал на один из холмов, деревца на котором были редкими, как юношеские усики. - Там она и живёт.
  - Но там же нет никакого дома! - недоумённо ответила Эрика. - По крайней мере, я его не вижу.
  Знахарка хмыкнула:
  - И я не вижу. Захочет Тангрис иметь с тобой дело - покажется. Не захочет - не обессудь. А ну, помоги мне слезть! - окликнула она возницу.
  - Давайте, мы отвезём вас обратно, - робея, предложила ей Принцесса.
  Но та отмахнулась:
  - Разомну старые кости, - и, выбравшись из коляски, заковыляла к посёлку.
  - Спасибо! Вы очень мне помогли! - крикнула вслед Эрика, но старуха даже не обернулась.
  Небо, с утра хоть и облачное, но светлое, нахмурилось и потемнело, подул холодный ветер, начал накрапывать дождь. Извозчик поднял капюшон плаща.
  - Скорее туда! - сгорая от нетерпения, поторопила девушка.
  К холму, указанному проводницей, добрались за считанные минуты. Вблизи он выглядел таким же необитаемым, как издали.
  - А здесь я точно останусь! - твёрдо сказала Принцесса и встала.
  - Ну вы и выдумали! Ночевать-то где будете, если ваша Тангрис вас к себе не пустит?
  - Здесь и буду. Никуда не уйду, пока она меня не примет.
  Спустилась на землю, забрала свой саквояж и полезла в карманы, чтобы расплатиться с извозчиком.
  Но они были пусты!
  Эрика закусила губу и залилась краской: 'Силы Небесные, дня не проходит, чтобы не обокрали!'
  - Деньги вытащили? - угадал извозчик.
  Она закивала:
  - Да, мальчишки. Но у меня есть ещё... - и стала открывать саквояж.
  - Какая же вы растяпа, - со смесью укоризны и сочувствия проговорил добрый дядька. - Разве я могу вас бросить?
  - Умоляю, бросьте. Я должна быть одна, чтобы Тангрис мне показалась.
  Принцесса справилась с застёжкой и уже нащупала деньги, но он остановил её:
  - Оставьте их себе, барышня. Нутром чую, пригодится вам всё до последней граны, - и уехал, не дожидаясь благодарности.
  'Оставьте их себе', - повторила беглянка, словно не понимая. Она растерялась бы куда меньше, если бы он потребовал 'всё до последней граны' в качестве платы за свою помощь. Мимолётное ощущение, что её охраняют, посетило Эрику вновь.
  Дождь усилился и как будто весь мир заполнил своим шелестом. Девушка откинула бесполезную вуаль - влажная ткань прилипала к лицу - и, поскальзываясь на мокрой траве, вскарабкалась на холм. Бестолково побродила среди деревьев, не находя ни малейших следов человеческого жилья. Неловко позвала:
  - Тангрис! Вы слышите меня? Позвольте мне вас увидеть!
  А потом села на землю, уткнулась подбородком в колени и затосковала. Усталость, отступившая было в поезде, навалилась с утроенной тяжестью.
  Однако расстроиться по-настоящему Принцесса не успела.
  Позади, перебивая шум дождя, мелодично прозвенели колокольчики. Она стремительно поднялась на ноги и повернулась на звук. Там, где только что не было ничего, кроме дюжины чахлых берёзок, появился забор выше человеческого роста - прекрасное чугунное кружево с платиновыми вставками - с узкой калиткой прямо напротив Эрики. За забором буйно зеленели акации, усыпанные пышными гроздьями розовых и жёлтых цветов. Сквозь круглую прореху в облаках выглянуло яркое весеннее солнце, золотые лучи заплясали на мокрых листьях. И невидимая женщина молвила с пленительной хрипотцой в голосе:
  - Милости прошу, принцесса. Я готова вас принять.
  
  * * *
  Никогда прежде Эрика не видела такого дивного сада - по сравнению с ним оранжереи замка Эск выглядели заурядными теплицами. Он был во много раз больше рощицы на пригорке, за пять минут исхоженной Принцессой вдоль и поперёк - то ли почти целиком располагался в каком-то другом измерении, то ли вместо настоящего холма Тангрис демонстрировала путникам обманку. Как только Эрика шагнула за забор, дождь прекратился - вернее, остался снаружи вместе с пронизывающим ветром. В саду же сияло солнце, душистый влажный воздух был по-летнему тёплым, журчали фонтаны, пели птицы, порхали яркие крупные бабочки и где-то далеко, на границе слышимости, звучала музыка. К солнечному свету повсюду примешивался лёгкий магический флёр, словно волшебными здесь были даже травинки, цветы и листья.
  Вглубь сада от калитки вела выложенная красивой галечной мозаикой неширокая дорожка. Пройдя по ней через заросли акаций, девушка оказалась на открытом пространстве, где ухоженные зелёные лужайки чередовались с прудиками, фонтанами и клумбами. В прудиках с мозаичным бело-зелёным дном лениво шевелили муаровыми плавниками толстые разноцветные рыбы. При появлении Принцессы фонтаны, приветствуя её, все как один на секунду затихли, а затем плеснули искрящимися на солнце струями высоко вверх; птицы примолкли, а затем защебетали громче.
  Эрика остановилась, осматриваясь и не решаясь двигаться дальше. Рядом с ней вдруг появилась довольно крупная ящерица с переливающейся всеми цветами радуги шкуркой.
  - Не бойтесь, принцесса, идите вперёд, к дому, - оставаясь невидимой, подбодрила её Тангрис.
  Ящерка подняла голову, посмотрела на Эрику, будто приглашая следовать за собой, и проворно побежала по дорожке.
  Дом в поле зрения отсутствовал. Впереди были деревья с лаковыми тёмно-зелёными листьями и большими белыми цветами - Принцесса узнала магнолии, которые раньше встречала только на картинках. За магнолиями раскинулись заросли какого-то неведомого кустарника с мягкой хвоей. За кустарником - пёстрые поля дельфиниума и мальвы. И только потом глазам Эрики, широко распахнувшимся от изумления, предстало то, что волшебница назвала домом. На самом деле, это был не дом, а дворец - необычное и нарядное сооружение из бежевого камня, слитое воедино с садом. Газоны, кусты и клумбы незаметно втекали под высокую стеклянную крышу с колоннами по периметру и продолжались под ней. В открытых настежь огромных окнах второго этажа колыхались прозрачные кисейные шторы. Окна первого этажа и входные двери прятались где-то за зелёной стеной.
  Дорожка привела к развилке, где ящерка повернула направо.
  - Идите к лестнице, - велела волшебница.
  Эрика послушалась, полагая, что Тангрис имеет в виду лестницу внутри здания, однако ошиблась в своём предположении. Вскоре она достигла ступеней, ведущих на полукруглый подиум в обрамлении плотной самшитовой изгороди выше человеческого роста.
  - Сюда! - сказала хозяйка, и Эрика поднялась по ступенькам.
  За изгородью обнаружилась очередная лужайка; короткая шелковистая травка на этой лужайке больше, чем где-либо, напоминала настоящий ковёр. Ни клумб, ни фонтанов тут не было. Зато была мраморная овальная чаша небольшого бассейна, вода в котором мелко пузырилась, будто кипела. Был круглый стол под белоснежной скатертью, спадающей до земли, украшенный цветочной композицией и накрытый на одну персону. Был мягкий стул с изогнутой спинкой. Была расписная шёлковая ширма, за которой, вероятно, скрывалась уборная. И была постель - низкое ложе, заваленное подушками и застеленное атласным одеялом с приветливо откинутым краем.
  Ящерка прошмыгнула по траве к бассейну и замерла на краю, вибрируя оранжевым горлом.
  - Вам нужен отдых, ваше высочество, - мягко проговорила Тангрис в ответ на невысказанное замешательство Принцессы. - Больше всего на свете вам сейчас нужен отдых. Это всё для вас, располагайтесь. Мы встретимся с вами утром.
  И поскольку гостья соляным столбом застыла на краю лужайки, не выпуская из рук саквояж, хозяйка добавила с отчётливой улыбкой в голосе:
  - Если бы я собиралась украсть у вас что-нибудь ценное, я бы давным-давно украла. Вы бы даже не поняли, что произошло. Приглашать вас для этого сюда мне было бы незачем. Но я не воровка! Отдыхайте, принцесса. В моём доме вы в полной безопасности.
  - Благодарю вас, Тангрис! - смогла, наконец, ответить Эрика; во рту у неё пересохло.
  - Не стоит благодарности, - любезно отозвалась волшебница. - Позовите меня, если что-нибудь понадобится, а сама я вас до завтра не потревожу, - и добавила, усмехнувшись: - Подсматривать не буду, обещаю.
  Голос затих, и тут же пропала ящерица. Принцесса не знала, сама ли Тангрис явилась ей в таком обличье, или четвероногое создание лишь выполняло поручение волшебницы. Но теперь - Эрика ощущала это кожей - никаких наблюдателей при ней не было.
  Ноги подкашивались от усталости, в голове было темно и пусто, перед глазами всё плыло. Нестерпимо хотелось, не сходя с места, упасть на траву и заснуть. Но она сделала шаг, и второй, и третий, подталкивая непослушное тело к стулу. От стола он отодвинулся сам, переместившись под колени к Эрике. Она села, поставила саквояж около ног, стряхнула с плеч пальто, сняла ботинки и шляпку. Уставилась на стол в поисках какого-нибудь питья, и хрустальный бокал перед ней сразу же наполнился дымчатой соломенно-жёлтой жидкостью. Жидкость оказалась очень холодным и очень вкусным лимонадом.
  Напившись, Принцесса медленно-медленно, путаясь в пуговицах и останавливаясь, чтобы передохнуть, расстёгнула платье, избавилась от него и от остальной одежды. В последнюю очередь сняла с шеи мешочек с турмалином и, помедлив, положила его на скатерть. С усилием встала, подошла к купальне, попробовала ногой воду - вода была тёплая. Опустилась на мраморный бортик и тяжело съехала вниз, в ласковые водяные объятия. Пузырьки побежали быстрее, зашелестели, защекотали кожу.
  Несколько минут Эрика лежала, закрыв глаза и едва дыша от острого, неправдоподобного удовольствия. Щёки вдруг стали мокрыми, чему она вяло удивилась - не помнила, когда намочила лицо. А потом поняла, что плачет. Так и уснула в слезах, под тихий плеск воды и щебетание птиц, не смея поверить, что её кошмарное путешествие закончилось почти без потерь, и не желая гадать, сумеет ли получить у Тангрис то, ради чего это путешествие было предпринято.
  Проснулась в сумерках. Испуганным взглядом заметалась по лужайке, отыскивая свои вещи, но тут же успокоилась - 'антикорона' и саквояж были на своих местах. На траве, на столе и на краю купальни уютно сияли каплевидные и шарообразные магические светильники из матового стекла. Вода была всё такой же тёплой, пузырьки всё так же льнули к коже. Эрика вымылась оставленным для неё ароматным мылом; купание не отняло у неё и четверти того времени, которое отнимало прежде, когда её волосы были ниже лопаток. Пропуская между пальцами скользкие обстриженные пряди, она, как тогда, в Лагошах, печально подумала о том, что всей магии мира не хватит, чтобы сделать её такой, как прежде.
  Но вода, из которой так не хотелось вылезать, похоже, обладала целебным действием, и то, что подлежало излечению, она вылечила. Бесследно исчезли мозоли на ногах, больше не ныли изнурённо спина и плечи, движения перестали причинять муку. Принцесса закуталась в широкий и длинный нежно-голубой купальный халат, который дожидался её на траве, и уселась ужинать.
  Угощение оказалось столь горячим и свежим, будто его только что приготовили. Бесчисленные имперские деликатесы разложили маленькими порциями, явно в расчёте на то, что гостье захочется перепробовать всё. Но аппетита у Эрики не было. Она съела немного незнакомой рыбы, запечённой с незнакомыми пряностями, и несколько кусочков не по-северному пахучих и сладких фруктов, таявших во рту, выпила полбокала тёмно-красного густого вина и поняла, что снова хочет спать. Светильники, отзываясь на её желание, начали потихоньку гаснуть.
  В этот раз Принцесса уходила в сон постепенно - дышала ровно, глядела сквозь далёкую стеклянную крышу в бархатное чёрное небо с дынным ломтиком луны, слушала негромкий приятный звук, в котором узнала бы стрекотание цикад, если бы родилась на юге. Позволив себе мечтать, представляла, как завтра к ней вернётся Феликс, как можно будет сколько угодно смотреть на него, прикасаться к нему, слушать его голос - и чувствовала себя почти счастливой.
  
  * * *
  Утро, кроме уже подзабытой бодрости, одарило Принцессу ещё одним маленьким волшебством, на которое она ни в малейшей мере не рассчитывала. За ночь её одежда неявно, но бесспорно изменилась, и дело было не только в том, что вещи, брошенные накануне как попало, теперь висели на стуле совершенно чистые и отглаженные. Бельё стало тоньше и мягче, с него пропали грубые швы. То же самое произошло и с платьем: фасон и цвет остались прежними, но дешёвая саржа превратилась в нежнейший шёлковый сатин. Одевшись, Эрика обнаружила, что лиф сел точно по фигуре, удобно обхватив талию и подчеркнув высокую грудь. Всё в порядке было и с пальто: пуговицы возвратились на место, ткань стала приятней на ощупь, мешковатость исчезла. Шляпка лишилась монструозного бумажного цветка, на месте которого появилось белое пёрышко, и смотрелась теперь очаровательно. Ботинки тоже преобразились и больше не напоминали колодки ни внешним видом, ни тем, как себя чувствовали в них ноги.
  - Доброе утро, Тангрис! - крикнула Принцесса в сторону дома. - Спасибо вам! За одежду... и за всё остальное.
  - Доброе утро, - тут же отозвалась волшебница. - Пожалуйста. Рада, что вам понравилось. После завтрака приходите ко мне в кабинет - вас туда проводят.
  Как только Эрика расправилась с завтраком, доставившим ей куда больше удовольствия, чем ужин, на лужайке возникла вчерашняя хвостатая помощница.
  - Привет, тварюшка! - улыбнулась ей девушка. - Пора, да?
  Ответа, конечно, не было. Под немигающим взглядом ящерки взбудораженная Принцесса надела на шею мешочек с 'антикороной', перекинула через руку пальто, для которого в поместье Тангрис было слишком жарко, взяла саквояж и двинулась к выходу. Радужная 'стрелка' стремглав помчалась впереди, указывая гостье дорогу.
  Каких-либо дверей Эрика так и не увидела, просто внутри дома галечную дорожку под ногами заменил гладкий пол, а стеклянную крышу над головой - потолочные балки из золотистого дерева. И если потолок ещё можно было назвать обыкновенным, то пол заставил Принцессу остолбенеть. Ей вдруг почудилось, что он прозрачный, а под ним - светло-синее вечернее небо, густо усыпанное звёздами. Она моргнула - и небо стало голубым, по нему поплыли летние облака, похожие на взбитые сливки. Моргнула ещё раз - и вместо неба увидела зелёную землю, но не вблизи, а с высоты своего полёта. Озадаченно поморщилась - иллюзия тотчас пропала; взамен появился паркет, кажется, совсем не магический, но зато очень красивый. Эрика несмело переступила ногами по деревянной мозаике и огляделась.
  Просторный квадратный холл, вероятно, играл здесь роль прихожей. Вместо одной стены у него был сад. Противоположная, представляла собой огромный разноцветный витраж. Остальные две украшала коллекция фантастических пейзажей в тонких деревянных рамах, настолько странных, что Принцесса побоялась рассматривать их внимательно - словно они были окнами в другой мир, запретный для простых смертных. В центре холла она увидела винтовую лестницу без перил с ажурными металлическими ступенями, которые словно парили в воздухе и заканчивались на уровне глаз.
  - Ступайте на второй этаж, принцесса, - сказала хозяйка диковинного дома; в её голосе вновь была слышна улыбка.
  И Эрика вслед за ящерицей стала взбираться по ступенькам. Они как будто поднимались вместе с ней - нижние исчезали одна за одной, а сверху появлялись новые. Наконец, лестница достигла небольшой круглой площадки с аркой. За аркой виднелись книжные полки и край письменного стола - там, судя по всему, и был кабинет.
  Ящерица коротко обернулась на прощание и исчезла. Отчаянно волнуясь, Принцесса вошла в арку.
  Она не знала толком, кого ожидала увидеть. В прежние времена Тангрис представлялась ей безобразной древней старухой. Потом, когда Эрика узнала, что волшебница из Икониума не такая, как ей внушали с детства, образ претерпел изменения. Принцесса стала думать, что Тангрис - подтянутая и энергичная, но всё-таки весьма пожилая дама. Ведь Одарённые, способные творить волшебство, перестали рождаться давным-давно, то есть меньше двух сотен лет ей быть не может. Но звучавший в поместье голос оказался молодым. Значит, Тангрис вовсю использует магию, чтобы сохранить молодость; наверное, она выглядит юной и ослепительно красивой, лишь глаза выдают бремя прожитых лет, решила тогда Эрика.
  И всё равно не угадала.
  Изящная миниатюрная женщина в коротком платье из чёрного шифона в белый горошек, сидящая на столе и покачивающая ножкой в лаковой чёрной туфельке, не выглядела чересчур юной, но больше тридцати ей никто бы не дал. Ни единая чёрточка в облике Тангрис не позволяла заподозрить, что волшебница в несколько раз старше. И карие её глаза тоже были совсем молодыми - блестящими, живыми и очень любопытными. Крупноватый выразительный нос, яркие улыбчивые губы, как будто слегка припухшие, каштановые волосы до плеч, разметавшиеся в художественном беспорядке... Ослепительная красавица? Вовсе нет. Но обаяния и женственности в её облике было хоть отбавляй. А ещё - сдержанного самолюбования. И привычного, как воздух, предвкушения чего-то нового, приятного и интересного.
  Воплощённое удовольствие от жизни - вот кто такая оказалась Тангрис! И как только она ухитрилась не растерять это свойство за два столетия?
  - Принцесса! - воскликнула волшебница. - Проходите, устраивайтесь поудобней, - она показала на кресло с широкими подлокотниками напротив стола.
  - Здравствуйте, - кое-как сумела выговорить Эрика.
  - Ну что же вы, не стоит так волноваться! - Тангрис грациозно соскочила на пол, подошла к гостье, взяла её за руку и подвела к креслу. - Садитесь. Полдела уже сделано: вы у меня дома. Думаете, я каждого сюда приглашаю?
  Принцесса покачала головой.
  - Вот-вот, далеко не каждого, - подхватила хозяйка кабинета. - По правде сказать, большинство из тех, кто меня ищут, уходят несолоно хлебавши. Но я же спать перестану, если не узнаю, зачем ко мне пожаловала августейшая особа. Вы ведь не будете утверждать, что приехали посмотреть, как я живу?
  - Конечно, не буду... - девушка снова покачала головой, тщетно силясь совладать с волнением.
  - Тогда рассказывайте, что вам от меня понадобилось. Нет, погодите... Хотите кофе? Да садитесь же, хватит стоять!
  Принцесса поставила на пол саквояж, положила пальто на спинку кресла и села на краешек сиденья. Тангрис обошла стол и устроилась как полагается - не на нём, а за ним. Легонько щёлкнула тонкими пальцами с алыми ногтями, и на подлокотнике рядом с Эрикой появилась полная чашка. По комнате разлился упоительный кофейный дух. Ещё один щелчок, и вторая чашка досталась хозяйке. Глотнув крепчайшего чёрного кофе, который, естественно, был выше всяких похвал, Принцесса обвела взглядом кабинет. Магическое сияние, как ни удивительно, исходило здесь только от книг, другие вещи были обыкновенными, хотя любую из них можно впору было называть произведением искусства.
  - Мне частенько хочется отдохнуть от магии, - проговорила наблюдавшая за гостьей Тангрис. - Поэтому в моём доме немало мест, где её нет. Но там, где она есть, тоже неплохо, согласитесь?
  Эрика поёжилась: в холле на первом этаже ей почему-то было не по себе.
  - Обратно вы можете спуститься по обычной лестнице, - засмеялась хозяйка. - А я люблю давать волю фантазии. Я много чего люблю. Например, принимать гостей как подобает... - она внезапно стала серьёзной и даже строгой. - Вы должны понимать, принцесса. То, что вы уже от меня получили - это простое гостеприимство, не придавайте ему слишком большого значения. Кроме того, с человеком куда приятней иметь дело, когда он хорошо себя чувствует и хорошо выглядит, чем когда пугается каждого шороха и валится с ног от усталости... как вы, моя дорогая, когда вчера сюда прибыли.
  - Я всё понимаю, Тангрис. Меня предупреждали, что вы не занимаетесь благотворительностью.
  - Совершенно верно! И даже не даю в долг. А теперь, - на лицо волшебницы вернулась приветливая улыбка, - я внимательно вас слушаю.
  'Ради этого я к ней стремилась!'
  У Эрики так сильно затряслись руки, что чашку пришлось поставить на блюдечко. Заготовленные слова от волнения забылись напрочь. 'Я хочу'? 'Я должна'? 'Я надеюсь'? И она выдохнула то единственное, что смогла:
  - Помогите мне его расколдовать! Умоляю, Тангрис, помогите!
  - Того, чьи... останки вы принесли с собой? - уточнила её визави.
  - Да. Он здесь, он живой - я это чувствую.
  - Что с ним случилось?
  - Не знаю. Я нашла его таким, - Принцесса на миг зажмурилась, чтобы не заплакать.
  - Мангана, - не спрашивая, а утверждая, сказала Тангрис и поджала губы.
  - Да.
  - Позвольте, я посмотрю... Возможно, вы сами себя обманываете.
  - Он живой! - упрямо повторила Эрика и стала открывать саквояж.
  'Сами себя обманываете...' - эхом отдавалось у неё в ушах.
  Хозяйка отставила в сторону письменный прибор и убрала бумаги, освобождая место на столе. Её подвижное лицо снова стало серьёзным, но уже не строгим, а собранным. Шкуру в четыре руки разложили на полированном эбеновом дереве. Она всё так же светилась бледно-голубым, но вспыхивала яркими искрами, когда её касалась Тангрис.
  - И правда, живой, - с оттенком удивления заметила волшебница. - Пожалуйста, отойдите, принцесса. Вы так нервничаете, что мешаете мне сосредоточиться.
  Эрика отодвинулась к креслу. Тангрис разгладила встопорщенный мех, отчего он внезапно заискрился повсюду. Магический свет протуберанцами тянулся к её маленьким ладоням, переливался белым и синим - принцессины прикосновения такой бурной реакции не вызывали.
  - Не ревнуйте, милая девочка, это всего лишь магия. Ничего другого ваш друг сейчас не воспринимает, нас с вами он не видит и не слышит. Его зовут Феликс?
  - Да.
  - Феликс... - задумчиво протянула волшебница, прислушиваясь к своим ощущениям. - Что ж, очевидно, вернуть его можно...
  Принцессу бросило в жар: 'Можно! Силы Небесные, можно!' - однако она не успела выразить радость, потому что окончание реплики привело её в крайнее замешательство:
  - Но скажет ли он вам спасибо за это, ваше высочество?
  - Что вы имеете в виду? - спросила Эрика после паузы.
  - Ему слишком сильно досталось. Он уже никогда не будет таким, как прежде.
  Девушка нахмурилась, не понимая:
  - Ну и что? Разве ему станет хуже? Неужели есть на свете участь ужасней его нынешнего... существования?
  - Сейчас ему, по крайней мере, не больно и не страшно, - вздохнула Тангрис. - Каково будет потом, неизвестно.
  - Феликс... останется медведем? - похолодела от жуткой догадки Принцесса.
  - Я бы на его месте осталась, - волшебница шевельнула плечом, - но, полагаю, он захочет быть человеком. И это превращение станет для него последним. Он не умрёт, - добавила она, опережая вопрос. - Просто больше ему не хватит силы менять обличья. Никогда не хватит, понимаете? - и заключила: - Решение за вами, Эрика.
  'Пускай, - подумала девушка, - пускай. Жить без Дара - это лучше, чем не жить вообще. Я помогу ему. У меня достаточно любви, чтобы сделать его счастливым. Главное, чтобы мы были вместе - и нет такой беды, с которой мы не сумеем справиться!'
  - Пускай, - вымолвила она вслух. - Что это за жизнь, в которой нет ни дыхания, ни движения, ни солнечного света, ни голоса того, кто тебя любит? Я уверена, Феликс должен вернуться.
  Тангрис сверкнула глазами:
  - Хорошо, принцесса, как скажете - моё дело предупредить. Значит, сейчас самое время договориться о цене.
  - Я пришла не с пустыми руками, - поспешно проговорила Эрика.
  И вынула из мешочка турмалин. Камень, до сих пор мерцавший слабыми рыжими всполохами, на ладони у волшебницы загорелся пурпурным огнём и стал похож на маленький фонарик - это был обычный, не магический свет.
  - Надо же, 'Уязвимость Монарха'! - удивилась Тангрис. - А я думала, в Смутные времена такие штучки были уничтожены все до единой.
  - Как видите, не все.
  - Ваша, конечно, относится к ингрийской Короне?
  - Да.
  - И вы, наследница, вот так запросто готовы кому-то её отдать?
  - Не 'кому-то', Тангрис, а вам. Только вам.
  Волшебница, озадаченно хмурясь, положила 'антикорону' на стол рядом с письменным прибором.
  - Отец обидел вас, принцесса? Он причастен к тому, что произошло с вашим другом, не так ли?
  Эрика молча кивнула, не в силах вдаваться в подробности.
  - Прискорбно. Но почему вы думаете, что эта вещь мне нужна?
  Принцесса не поверила своим ушам. Приняв решение идти сюда за помощью, она ни разу не усомнилась в том, что предмет, которым она нежданно-негаданно завладела, заинтересует хозяйку поместья. Она была уверена, что таким образом начинает осуществляться предсказание, согласно которому Тангрис отнимет власть у Короля - и совершенно не ожидала увидеть искреннее недоумение в глазах волшебницы.
  - Я слышала, вам нужна власть над Ингрией... - сказала Эрика, не скрывая растерянности и с ужасом предчувствуя ответ.
  - Мне?! - брови собеседницы ошеломлённо взлетели. - Мне нужна власть над Ингрией? С чего вы взяли?!
  - Было предсказание... - пролепетала Принцесса.
  - Какое ещё предсказание?
  - Что вы заберёте у моего отца власть, когда встретитесь со мной.
  - Какая чушь! - вскинулась Тангрис. - Зачем мне власть Скагера Первого? Зачем мне власть над вашей несчастной нищей страной? Я похожа на человека, которому не хватает власти?!
  - Нет. Совсем нет, - тихо ответила Эрика. - Но предсказание...
  - Откуда оно взялось?
  - Его сделал Мангана.
  - Ах, Мангана... - с иронической улыбкой отозвалась волшебница. - Он сам вам об этом сказал, принцесса?
  - Нет, мне сказал отец...
  Девушка села назад в кресло и, мучительно подбирая слова, поведала Тангрис о браслете, о небылице, которой её запугивали в детстве и в юности, и о том, какова была истинная причина, заставившая Короля запереть дочь в замке Эск. Когда она закончила, волшебница вздохнула:
  - Что ж, по крайней мере, теперь я понимаю, почему вы собирались вручить мне оружие против вашего отца. Я, правда, не думаю, что вы хотели бы, чтобы я его убила...
  - Мне говорили, что вы не убийца.
  - Очевидно, это говорил не Король. А в том, что рассказывал обо мне он, правды нет ни на грану. Я не имею никакого отношения к смерти вашей матушки. Я вообще не была знакома с королевой Каталиной, хотя и слышала о ней много доброго. Мне бы даже в голову не пришло делать то, в чём меня обвинили - похищать Одарённых детей. Заниматься разбоем? С какой стати? Я и так могу получить всё, чего пожелаю.
  - Тангрис, но я и не думала, что вы...
  - Когда стояли у моих ворот, вероятно, уже не думали. Но долгие годы до этого... Меня не так уж сильно волнует моя репутация, принцесса, просто, по-моему, вам следует кое-что знать. В Ингрии есть человек, одержимый желанием заполучить чужой Дар, и человек этот - ваш Придворный Маг.
  - Я догадывалась... - качнула головой Эрика.
  Все, что было известно ей о Мангане - отсутствие у него Одарённости, мамина к нему неприязнь, дурные слухи о нём, ходившие по Замку, его прозвище и, наконец, то, что он сотворил с Многоликим - так явно подтверждало слова волшебницы, что Принцесса совсем не удивилась. Как будто это знание имелось у неё всегда.
  - Так что вряд ли я ошибусь, если скажу, что Одарённых детей похищал и похищает именно он, - вздохнула Тангрис. - И вряд ли ошибусь, предположив, что Королева, действительно, была убита. Только не мной, а Манганой, о делишках которого она узнала.
  Эрика сглотнула. Возразить ей было нечего.
  Хозяйка встала из-за стола, прошлась по комнате, цокая острыми высокими каблучками, и остановилась у окна, солнечный свет очертил по-девичьи тонкую фигурку в чёрном платье. После недолгого молчания заговорила снова:
  - Что касается предсказания, которое этот прохвост, якобы, получил... Посмотрите на камень, принцесса, он ведь тоже часть Короны, хотя и... своеобразная. Судя по тому, как он пылает, он считает меня опасной для Короля - значит, его величество, действительно, боится меня до полусмерти.
  Принцесса снова кивнула - вспомнила, как турмалин вспыхнул ярко-красным, когда к нему прикоснулась Ингрид.
  - Но мне дела нет до Скагера, - продолжала Тангрис, - я не собираюсь причинять ему вред и никогда не собиралась. Выходит, его обманули.
  - И обманщик - Мангана, - полувопросительно откликнулась Принцесса.
  - Естественно, кто же ещё.
  - Но зачем?..
  - Я смогу объяснить вам, зачем, если вы скажете, была ли у Придворного Мага какая-нибудь причина удерживать вас на одном месте.
  - Да, Тангрис, - вздохнула Эрика, - причина у него была. Он хотел завладеть завещанным мне - нам с Феликсом - магическим предметом и не мог оставить меня без присмотра. А вдруг бы мы добрались до этого предмета втайне от него?
  Волшебница встрепенулась:
  - Что за предмет?
  - Наследство Ирсоль.
  'Как мне быть, если она попросит клавикорд в качестве платы?'
  Но Тангрис не попросила. Живейший интерес в её глазах тут же сменился разочарованием:
  - Наследство Ирсоль... Жаль, очень жаль. Я даже не стану спрашивать, получили вы его или нет. Мне оно абсолютно без надобности. Хотя я понимаю, зачем оно понадобилось Мангане.
  - Зато не понимаю я! Мой отец считает его Инструментом Власти, но Придворный Маг...
  - Придворный Маг, - перебила волшебница, - уверен, что сиятельная Ирсоль владела Инструментом Одарённости. Мечта всей его жизни, как вы помните, получить хоть какой-нибудь Дар - и он надеется, что Наследство ему в этом поможет. Что ж, стало быть, своим 'предсказанием' он убил сразу двух зайцев. Во-первых, приобрёл возможность постоянно следить за вами. А во-вторых, обезопасил себя от моего появления в Замке. Даже моё волшебство бессильно против защиты, которую даёт Корона.
  - Потрошитель тоже вас боится?.. - пробормотала Принцесса. - Но почему?
  Тангрис саркастически усмехнулась:
  - Потому что мы с ним уже встречались. Признаться, это была не самая приятная встреча в моей жизни, - она легко подпрыгнула и нога на ногу уселась на подоконник, прислонилась плечом к отделанному золотистым деревом оконному проёму и устремила взгляд куда-то вдаль, вспоминая. - Мне тогда было меньше лет, чем вам сейчас. Я была нежна и наивна... и думала, что ложь и корысть - удел немногих скверных людей, с которыми мне никогда не доведётся встретиться. Я с детства хотела быть волшебницей. Даров, с которыми я родилась, для этого было более чем достаточно, так что в положенный срок меня приняли в Академию магии. В один из последних наборов. Потом Одарённых стало мало, и Академии друг за другом закрылись...
  - Я помню, я учила историю магии, - кивнула девушка.
  - Мангана поступил вместе со мной. У него-то способностей не было, но сына тогдашнего Придворного Мага, конечно, не могли оставить без магического образования. Он был самым упорным на нашем курсе, его упорство всех подкупало. А ещё он был хорош собой... судя по вашему изумлённому виду, принцесса, сейчас он уродлив и стар - так ему и надо!.. но тогда, - волшебница поморщилась, - тогда он умел нравиться.
  - Вы... влюбились в него? - то, что в Потрошителя можно было влюбиться, пусть даже пару веков назад, казалось Эрике противоестественным.
  - Увы, - с горечью отозвалась Тангрис. - Влюбилась по уши. Он делал вид, что отвечает мне взаимностью. А когда я решила, что во всей вселенной не бывало чувства сильнее, чем наша с ним любовь, он сообщил мне, что смертельно болен. И спасти его может только одно...
  - Если вы отдадите ему какой-нибудь из своих талантов.
  - Именно так. Наплёл с три короба про старинное средство от его болезни, которое помогает только тем, у кого есть Дар невидимости, - Тангрис вдруг исчезла с подоконника на глазах у Эрики и в следующий миг снова сидела за столом. - Умолял никому не рассказывать о нём, говорил, что не хочет жалости и пересудов. Я поверила ему - и, сходя с ума от тревоги за него, молча выясняла, каким образом могу передать ему способность исчезать из виду. Директор Академии спас меня в последний момент. Он понял, что со мной творится что-то неладное, вынудил во всём ему признаться и объяснил мне, что собой представляет Мангана. Получился ужасный скандал. Сына Придворного Мага из Академии выгнать было нельзя - но он ушёл сам, опасаясь моей мести.
  - Вы отомстили ему? - спросила Эрика.
  - Сначала хотела, - пожала плечами рассказчица, - потом передумала. Месть - это скучно, а у меня вскоре началась чудесная интересная жизнь. Впрочем, как раз тогда я и взяла за правило никому не помогать просто так; любая моя услуга должна быть оплачена.
  - Но с этим камнем, - Принцесса взяла со стола 'Уязвимость Монарха', - вы бы легко отомстили Мангане теперь...
  - Месть - это скучно, - повторила Тангрис, лицо её разгладилось, и губы вновь изогнулись в очаровательной улыбке. - А Мангана - трус! Бедняга каждый день засыпает и просыпается в страхе, он вынужден придумывать всё новые способы от меня спрятаться - разве этого мало для наказания? Уберите обратно свою игрушку, ваше высочество. Вы найдёте ей более достойное применение.
  - Но у меня больше ничего нет, - чувствуя, как подступает отчаяние, пробормотала девушка. - Чем же тогда я заплачу вам за... Феликса?
  - Как это нет, моя дорогая? Ваш прекрасный, редчайший Дар - такая ценность, от которой не откажусь даже я, - поглаживая искрящуюся шкуру, спокойно ответила волшебница.
  
  * * *
  За неполные четыре месяца, что миновали со дня совершеннолетия, с Эрикой произошло изрядное количество перевернувших душу событий, но ни одно из них не было обставлено так безразлично-буднично, как сделка, заключённая с Тангрис. Позже, вспоминая случившееся, Принцесса осознала, что именно эта будничность позволила ей держать себя в руках: ни жалости, ни явного ликования со стороны волшебницы бедняжка бы не вынесла. Хорошо было и то, что сам ритуал передачи Дара оказался коротким и довольно скучным: если бы Эрике пришлось участвовать в продолжительном магическом представлении, боль её утраты, наверное, стала бы нестерпимой.
  Ей и в голову не пришло отказаться, когда Тангрис назвала свою цену. Наоборот, первым чувством было облегчение от того, что цена ей по карману. Потеря? Конечно, ещё какая! 'Но мне не привыкать к потерям. А эта, по крайней мере, будет ненапрасной...'
  - Я согласна, - просто ответила Эрика и взглянула в глаза волшебнице.
  - Отлично, - не позволив себе довольной улыбки, ответила та; на её личике появилось деловитое выражение: - Тогда приступим.
  Тоном заправского адвоката она объяснила Принцессе условия договора. 'Согласно такому-то уложению Закона, врождённые магические способности могут быть переданы другому лицу сугубо добровольно. Передача осуществляется путём безвозмездного дарения либо путём обмена на другие магические способности, магические предметы или магические услуги, но не путём продажи за деньги'.
  - В нашем с вами случае речь идёт о предметах, - уточнила Тангрис.
  - О предметах? - удивилась Принцесса. - Я думала, вы снимете заклятие...
  - Нет. Тут не заклятие, а кое-что другое. Ваш друг сам вам расскажет, что именно... если захочет, конечно. А вызволять его будете вы - я только дам вам средство.
  - Какое?..
  - Древнее, как Континент, принцесса. Воду. Живую и Мёртвую.
  - Живую и Мёртвую воду? Я думала, это всего лишь легенды...
  - Вовсе нет. Просто источники пересохли так давно, что от них не осталось даже воспоминаний. Но вода-то осталась! У меня есть небольшой запас, часть которого вы и получите.
  Тангрис уже знакомым Эрике жестом легонько щёлкнула пальцами, и на столе появилось два матовых стеклянных сосуда очень необычной формы, напоминающей угловатые шахматные пешки. Один чёрный, другой белый, они различались только цветом, высоту имели около пяти дюймов и были закрыты притёртыми пробками. Внутри у них, казалось, плещется концентрированное волшебство. Принцесса впервые в жизни увидела настолько яркую и чистую магическую ауру - даже у клавикорда Ирсоль Справедливой, и у того она была бледнее. На второй щелчок рядом с сосудами появилась небольшая кожаная сумка на длинном ремне, как раз подходящая для них по размерам.
  - Вот, - волшебница разместила сосуды в сумке, - скоро они будут вашими. Осечки не случится: никакое человеческое колдовство не устоит перед могуществом первобытной нерукотворной магии. Давайте подпишем договор, а потом я объясню вам, что вы должны будете сделать.
  Хоть Эрика и понимала, что положиться может только на честное слово своей визави - если та вздумает её обмануть, обманет непременно! - но всё-таки поставила свою красивую аккуратную подпись под документом, согласно которому её Дару предстояло перейти к Тангрис в обмен на волшебную воду. Выслушала и запомнила инструкции: вода из чёрного флакона - Мёртвая - восстановит физическое тело, вода из белого - Живая - вернёт это тело к жизни. И затосковала, узнав, что для всего этого придётся искать спокойное тихое место - выходит, задержаться у себя в гостях владелица поместья ей не позволит.
  - Вам некуда идти, принцесса? - внимательная к переменам её настроения, спросила Тангрис.
  Эрика тихо ответила:
  - Некуда, вы же понимаете. Меня разыскивают и силой отправят в Замок, если поймают.
  - Икониум - очень большой город, в нём легко спрятаться. Вы могли бы снять квартиру на окраине, и там... Кто-нибудь знает, что вы поехали ко мне?
  - Теперь да, - тяжело вздохнула Принцесса. - Я перелетела в Империю через плато Фисхаль - из Тархенкута в Аларишту. В Тархенкуте чуть не попалась жандармам. А в Алариште меня наверняка запомнил кассир, который продал мне билет до Икониума. Так что я вряд ли опередила погоню больше, чем на сутки.
  - Похоже, вы правы, - кивнула волшебница. - В самом деле, вам не стоит здесь оставаться. Безопасней всего для вас будут восточные провинции, поезжайте туда... Хотя, судя по одежде, в которой вы ко мне явились, денег у вас нет.
  - Пятьсот марок, - глядя в сторону, призналась Эрика.
  - Негусто, - констатировала Тангрис. - Хорошо, я помогу вам с пристанищем. Я отправлю вас на юго-восток, в городишко под названием Кирфа, - она положила перед собой чистый лист бумаги и принялась что-то писать. - Там живёт одна моя родственница, которая обрадуется возможности оказать мне услугу. Её зовут Янгульда, она содержит небольшой пансион. Среди множества её достоинств главные - умение держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов. Я попрошу её, чтобы она приютила вас с Феликсом у себя. Вряд ли она захочет, чтобы вы остались у неё насовсем, но до конца лета стол и кров у вас будут, - она вложила письмо в конверт и протянула его Принцессе.
  - Благодарю вас.
  - Будем считать это частью нашего договора - ведь иначе вы не сумеете завершить начатое. Скажете Янгульде, ночью к вам приедет муж. Скажете, он разболелся в пути и поначалу не сможет выходить из комнаты...
  - Всё будет так скверно, Тангрис? - испуганно прервала её Эрика.
  - Не знаю, - хмурясь, ответила волшебница. - Надеюсь, всё обойдётся. Но первые дни вашему другу, в любом случае, следует провести в постели. Попросите Янгульду, чтобы к утру для него приготовили куриный бульон. Где-нибудь через неделю пригласите ему врача, желательно - Одарённого, Янгульда поможет вам такого найти.
  - Одарённого?.. Но как же...
  Тангрис поморщилась:
  - Простите, я забыла, что вы ингрийка. В нашей стране Дар целительства в почёте, врачам у нас ничего не грозит. Поэтому просто спросите у Янгульды. Заплатить доктору денег у вас хватит. И на одежду вашему другу тоже - смотрите, не забудьте купить ему одежду. Вам всё понятно, принцесса?
  - Да-да, - проговорила девушка и закусила губу. - Но как я туда попаду, в эту Кирфу? Ведь я теперь даже летать не смогу, а моих денег...
  - Я поставлю для вас портал. Хотите чего-нибудь ещё? Пообедать? Попрощаться со своим Даром?
  - Имеете в виду, совершить последний полёт? - Эрика печально усмехнулась. - Нет, Тангрис, не хочу. Я хочу поскорее с этим покончить.
  - Признаться, я тоже, - Тангрис поднялась из-за стола. - Идёмте.
  По лестнице с парящими в воздухе ступеньками они спустились на первый этаж. Там, где раньше был только гладкий переменчивый пол, обнаружился круглый проём, через который лестница побежала дальше, в подвал.
  - Чем больше магической энергии в том месте, где проводят передачу Дара, тем быстрее и легче это происходит, - объяснила хозяйка.
  Вскоре ступеньки достигли неярко освещённого маленького зала, выложенного треугольными плитами из красновато-коричневого камня. Сквозь щели между плитами хлестали сильнейшие потоки магической энергии. 'Настоящее извержение, - подумала Эрика. - Вот почему Тангрис поселилась именно здесь. Хотя мне-то какая разница...' Сейчас для Принцессы имели значение лишь две вещи в целом мире: то, что считанные минуты спустя она навсегда утратит свой Дар - и то, что нынче ночью вновь обретёт любимого.
  Как только Эрика и Тангрис ступили на каменные плиты, ступеньки пропали; пропало и отверстие наверху. В непроницаемой тишине закрытого со всех сторон зала хрипловатый голос волшебницы звучал по-особенному значительно:
  - Снимите обувь, ваше высочество. Встаньте напротив меня, положите руки мне на плечи.
  Принцесса разулась - пол оказался неожиданно тёплым, - волшебница тоже скинула туфли. Без каблуков она не доставала Эрике до плеча. Тонкие руки Тангрис легли поверх принцессиных рук.
  - Закройте глаза. Представьте, что вы - чаша, до краёв наполненная драгоценным напитком вашего Дара. Представьте, как чаша наклоняется, и Дар переливается через край. Пускай она наклоняется всё ниже, до тех пор, пока не выльются последние капли. Думайте обо мне. Представьте, что я - пустая чаша, которая должна наполниться... которую вы очень хотите наполнить. Думайте о том, ради чего вы это делаете, принцесса.
  Девушка послушалась, и образы, отчётливые, как галлюцинации, появились перед её ней. Дыхание остановилось, а сердце забилось чаще; ей почудилось, что пол под ногами исчез; от лопаток к кончикам пальцев побежали мурашки.
  От неё, Эрики - к этой женщине, чьи руки прижимаются к её руками, сливаясь с ними в одно целое.
  Быстрее, мучительней, жарче!..
  Ещё чуть-чуть, и невозможно будет терпеть...
  Ещё чуть-чуть, и наступит мрак, из которого невозможно будет выбраться...
  Но в тот момент, когда Принцесса, кажется, совсем уже собралась упасть в обморок, Тангрис возвестила:
  - Готово.
  Эрика открыла глаза.
  Голубой магический свет, который несколько минут назад был тут повсюду, исчез - вернее, она перестала его видеть. Странные и неприятные ощущения, терзавшие тело, тотчас ушли, остались только озноб и лёгкое головокружение. Но взамен на неё нахлынуло чувство утраты, такое огромное, что она не могла уместить его в сознании. Словно не только свою способность летать она отдала другому человеку, но лишилась лучшей, прекраснейшей части своей души и своей жизни. Сквозь сизый туман горя она увидела, как Тангрис, нелепо расставив руки, подпрыгнула и повисла над полом. Новоявленная летунья попыталась повернуться вокруг своей оси, с непривычки завалилась на бок - и приземлилась со счастливым смехом.
  Принцесса прошептала:
  - Сработало, - и заплакала, сердясь на себя за то, что не может сдержать слёз.
  Тем же туманом окутаны были последние полчаса, проведённые ею в поместье Тангрис. Наотрез отказавшуюся от обеда Эрику напоили горячим чаем с мёдом и проследили, чтобы она ничего не забыла - ни пальто и шляпку, ни мешочек с 'антикороной', ни, самое главное, саквояж с медвежьей шкурой и сумку с волшебной водой. 'Уязвимость Монарха' стала просто крупным турмалином в платиновой оправе, с жёлтым бликом внутри. Шкура больше не искрила и не покалывала пальцы, превратившись в обычный кусок меха. Внутри флаконов булькала ничем не примечательная жидкость. Сияние магии принцессиному взору отныне было недоступно.
  Потом волшебница снова привела Эрику в холл с витражом и фантастическими пейзажами. Остановившись перед одной из картин, хозяйка сообщила:
  - Портал у меня - здесь.
  Подчиняясь быстрым движениям её пальцев, пейзаж подёрнулся мелкой рябью и стал меняться. Когда рябь рассеялась, девушка увидела в раме узкую мощёную улочку средневекового городка, залитую багряным закатным светом. Девушка протянула руку, ожидая, что коснётся шершавой поверхности холста - но пальцы как будто погрузились в прохладную воду. По поверхности 'картины' от них побежали круги. Прежде Принцессе не доводилось пользоваться порталом. Однако сейчас она пребывала не в том состоянии, чтобы наслаждаться новым опытом, поэтому, ни на что не отвлекаясь, приготовилась перешагнуть через раму.
  - Ступайте, ваше высочество. И да помогут вам Серафимы, - напутствовала её Тангрис.
  
  
  Глава шестнадцатая,
  в которой Принцесса поселяется в городе на скалах,
  выполняет предписанное и обмирает от тревоги и нежности,
  а Многоликий держит Принцессу за руки, заново учится жить
  и прячется вместе с нею от будущего и от прошлого
  
  Впервые увидев Кирфу в свете заходящего солнца, Эрика так и не сумела привыкнуть к тому, что дома, окрашенные в тот вечер охрой и киноварью, на самом деле, сложены из буровато-серого песчаника. Этот город, непохожий ни на подавляющий величием Икониум, ни на тихие и неброские ингрийские города, в памяти Принцессы навсегда остался рыжим. Другое впечатление, впрочем, оказалось верным: Кирфа была чрезвычайно старой - вероятно, ровесницей замка Эск. Но в замке Эск древность не бросалась в глаза, замаскированная результатами постоянных ремонтов и реконструкций. А здесь ею дышал каждый камень в стенах домов, каждый булыжник на мостовой, каждая заострённая черепичная крыша, каждая почерневшая от времени деревянная дверь и каждая полуразрушенная лестница.
  Лестниц в Кирфе было огромное количество, поскольку изрядной своею частью городок прилепился к боку почти отвесной скалы, кривыми улочками взбираясь от её подножья до самой вершины. Многие из этих лестниц Принцессе довелось опробовать, и какого-либо способа облегчить свой подъём в её распоряжении больше не было. Едва позади неё растаял прямоугольный силуэт портала, она сделала то, чего не позволила себе при Тангрис - подпрыгнула и попыталась задержаться в воздухе. Но ничего не вышло. Прежде Эрике достаточно было просто представить себя летящей, чтобы все до единой клеточки её тела согласованно устремились в ту сторону, куда их направлял её разум. Теперь же власть над ней принадлежала земному притяжению. Подошвы ботинок, лишь на миг оторвавшись от земли, громко щёлкнули о камни в момент приземления, коленям с непривычки стало больно. Еле переставляя будто налитые свинцом ноги, Принцесса отправилась на поиски адреса, указанного на письме для неведомой Янгульды.
  Солнце, клонясь всё ниже, уже изготовилось спрятаться за краем скалы. Улицы были пусты, хотя из открытых окон доносились голоса, с незнакомыми интонациями говорившие на незнакомом языке. Эрика с запоздалым страхом поняла, что объясняться с местными жителями ей придётся при помощи своего убогого имперанто. И неизвестно ещё, удастся ли объясниться - в отличие от Икониума и Аларишты, далеко не все надписи на здешних вывесках и указателях были продублированы на общеимперском.
  Что не могло не радовать в Кирфе, так это теплынь, какой в Ингрии не бывает даже в середине лета - лишь налетавшие изредка порывы холодного ветра напоминали, что весна ещё не закончилась. В поместье у Тангрис Эрика тоже, конечно, не рисковала простудиться, но тот сад, пусть и огромный, и замечательно ухоженный, дышал оранжерейной искусственностью. Здесь же всё было настоящее, и пахло тоже по-настоящему - нагретым камнем, неизвестными Эрике цветами, яркие гроздья которых свисали с подоконников, древесным дымком и свежим хлебом.
  Сличая буквы на уличных табличках с буквами на конверте, выведенными каллиграфическим почерком Тангрис, Принцесса непрестанно осматривалась - помнила о совете волшебницы купить Феликсу одежду и надеялась увидеть лавку готового платья. За очередным поворотом таковая, наконец, нашлась; несмотря на поздний час, она была открыта. Хозяин, чернявый и смуглый мужчина лет сорока, приветствовал покупательницу на местном языке, она ответила ему на имперанто. Он развёл руками и сообщил, что имперанто почти не знает, чем подтвердил её недавние опасения. Но привередничать не приходилось. Жестами и отдельными словами кое-как объяснив, что ей требуется, Эрика принялась рассматривать одежду для мужчин. Благо, это можно было делать молча: вещи с пришпиленными к ними аккуратными ценниками висели на вешалках вдоль стен.
  Перебирая мужское бельё и пытаясь понять, какой ей нужен размер, Принцесса внезапно вспомнила: 'Ведь я когда-то стеснялась даже смотреть, как он ест!' - и задержала дыхание, зачарованная неправдоподобностью момента. Если всё получится - а всё должно получиться, сомневаться она себе запретила! - совсем скоро Феликс превратится в человека из плоти и крови, который останется рядом с ней. 'Скажете Янгульде, к вам приедет муж...' Они не только будут завтракать, обедать и ужинать за одним столом - они будут жить в одной комнате и спать в одной постели. Эта перспектива манила и пугала одновременно; Эрика и сама не сумела бы в этот миг различить, чего в её душе больше - предвкушения или страха. Она тряхнула головой, отгоняя набегающее смятение, и вернулась мыслями к делу, с коим ей предстояло управиться прямо сейчас.
  Итак, размер! Лучше всего она помнила лицо Многоликого - темноту внимательных глаз и мягкую насмешливость улыбки - и его глубокий бархатистый голос, но и то, и другое было абсолютно бесполезным с точки зрения выбора одежды. Ещё она помнила, что ростом он чуть выше неё и гораздо шире в плечах - но насколько шире? Подойдёт ли ему эта сорочка из тонкого белого хлопка или будет узка? Вон та, светло-зелёная с шитьём на воротнике - куда красивей, но, кажется, слишком большая... Торговец бы и рад был помочь, но Принцесса понимала, что не сумеет ничего растолковать, поэтому отказалась от помощи. В конце концов, ужасно волнуясь, она смогла собрать один комплект одежды - нижнюю и верхнюю рубашки, подштанники, брюки и носки, - добавила к нему пару лёгких сандалий, тут уж совсем не уверенная, что не промахнулась с размером - и рассудила, что остальное Феликс выберет себе сам, когда вернётся.
  Расплатившись - за все покупки она отдала всего пятьдесят три марки, - Эрика показала продавцу адрес на конверте. Уже начинало смеркаться, и меньше всего ей хотелось блуждать впотьмах по незнакомому городу. Лавочник закивал, вышел вместе с ней за порог и энергично замахал руками, объясняя дорогу.
  К тому времени, когда Принцесса вскарабкалась к дому, на котором красовалась табличка с желанным сочетанием букв и цифр, наступили сумерки. Пансион Янгульды оказался довольно большим четырёхэтажным зданием с узкими редкими окнами, стоящим на самой верхней улице Кирфы. Выше него был только храм, чей характерный силуэт чётко вырисовывался на фоне фиолетового неба. Тепло уходило, порывы ветра стали чаще и холоднее, с юга на скалу наползали тучи. Эрика зябко повела плечами и ускорила шаг, уповая на то, что лестница перед входом - последняя уличная лестница, которую ей придётся преодолеть нынче вечером.
  Заведение выглядело приветливо и мирно. Перед входом горели два фонаря - к удивлению путницы, электрические. Почти все окна были освещены, с первого этажа лилась негромкая патефонная музыка. Принцесса нажала кнопку звонка, забренчавшего где-то в глубине дома, и принялась придумывать приветствие. Но внешний вид женщины, распахнувшей дверь, так поразил Эрику, что слова застряли у неё в горле, а сама она невольно отпрянула.
  Перед ней руки в боки стояла рослая полногрудая особа неопределённого возраста, такая же смуглая, как торговец из платяной лавки, с крупными чертами лица, чёрными кудрявыми волосами, собранными на затылке в конский хвост, и чёрным пушком над верхней губой. Чуть выкаченные карие глаза, белки которых были испещрены красными жилками, смотрели сердито, будто её отвлекли от чего-то важного. Одета она была в атласную алую блузку с широкими рукавами, тугой чёрный корсаж, расшитый золотой нитью, и широкую юбку из чёрного бархата; в ушах покачивались тяжёлые золотые серьги.
  'Атаманша разбойников, не иначе!' - испуганно подумала Эрика.
  Янгульда - очевидно, это была именно она - густым недовольным контральто проговорила что-то непонятное.
  - Я от Тангрис, - откидывая вуаль и подавая конверт, поспешно сказала Принцесса на имперанто.
  'Атаманша' скользнула по ней взглядом, в котором, к немалой принцессиной радости, не было ни намёка на узнавание, протянула, перейдя на общеимперский:
  - От Тангрис... вот как... - и стала читать письмо.
  Эрика молча ждала, уже прикидывая, куда ей податься, если она не получит обещанной комнаты. Уйти отсюда несолоно хлебавши не только обидно, но и просто жаль: кроме внешности хозяйки, ничего разбойничьего в этом доме не было, наоборот, изнутри он казался столь же спокойным и мирным, как снаружи. Разве что краски тут были ярче и разнообразней, чем те, к которым девушка привыкла у себя на родине. Слева от входа грохотали посудой - судя по всему, там была кухня. Справа, в комнате с патефоном, играла в карты компания из трёх человек - невзрачный мужчина средних лет и две хорошо одетых дамы, старуха и совсем молоденькая. Напротив входа был камин, который, сидя перед ним на корточках, в эту самую минуту растапливал пожилой седовласый слуга.
  Янгульда дочитала письмо, убрала его в конверт и спрятала за корсаж.
  - Как тебя зовут? - обратилась она к Эрике.
  - Анна.
  - Оставайся, Анна, - милостиво разрешила хозяйка. - Просьбу Тангрис я выполню. Пошли, покажу тебе комнату.
  По ней нельзя было понять, в самом ли деле она 'обрадовалась возможности оказать услугу' волшебнице или же просто подчиняется приказу, но, по крайней мере, сердитое выражение из её глаз ушло, а на большее Принцесса и не рассчитывала.
  Янгульда вытащила из кармана внушительную связку ключей и загремела ею, отыскивая нужный.
  - За жильё денег не возьму, за еду тоже. Стирать и прибраться будешь сама, или проси горничных, за плату, - она всмотрелась в лицо новой постоялице, чтобы убедиться, что та её понимает, и Эрика закивала. - Кавалеров не водить, не потерплю.
  - Ко мне приедет муж, - успокоила её Принцесса.
  - Отлично.
  - Спасибо вам, Янгульда! - спохватилась девушка.
  - Донна Янгульда, - поправила 'атаманша' и жестом пригласила её следовать за собой.
  Комната, которую ей отвели, располагалась на четвёртом этаже. Хозяйка зажгла свет, открыла окно, положила на стол ключ, открепив его от связки, и убедилась, что на кровати есть постельное бельё. Затем предупредила, что, хотя ужин уже закончился, горничная принесёт чашку чая, и вознамерилась уйти. Но следовало ещё попросить Янгульду сварить наутро куриного бульона для Феликса, что оказалось нетривиальной задачей - как сказать по-имперски 'бульон' и 'куриный', Эрика не знала. Дело закончилось рисованием на листке для писем кастрюль и куриц, благодаря чему 'атаманша', вроде бы, всё поняла.
  Высокая, шумная и яркая хозяйка пансиона обладала свойством заполнять собою всё пространство, поэтому, когда она ушла, Принцессе почудилось, что комната сразу же стала просторней. Большой, правда, её нельзя было назвать в любом случае, но об удобстве и маломальском уюте тут заботились. Эрика обвела помещение глазами. Белёные, ничем не украшенные стены и гладкий деревянный пол. Альков, целиком занятый высокой двуспальной кроватью, застеленной домотканым покрывалом с пёстрым геометрическим орнаментом. Похожий орнамент - на квадратном ковре без ворса, лежащем между кроватью и камином. Стол с письменным прибором и настольной электрической лампой под белым полотняным абажуром, пара стульев, старомодное кресло, комод с тремя ящиками, несколько открытых полок и платяной шкаф. Над комодом - дешёвые круглые часы, показывающие без четверти одиннадцать.
  Девушка поставила на кровать саквояж, рядом с ним пристроила сумку с Живой и Мёртвой водой и свёртки с одеждой и обувью для Феликса, разулась, убрала в шкаф пальто и шляпку - и только тут заметила, что в комнате есть ещё одна дверь, кроме входной. И возликовала: ванная!
  В крошечной, но вполне благоустроенной ванной нашлось зеркало, в которое Принцесса заглянула не без опаски: ей давным-давно не случалось рассматривать себя как следует. Собственное отражение её расстроило. В прежней жизни она точно знала, что хороша собой, и свою красоту воспринимала как что-то естественное и самодостаточное, не нуждающееся ни в каких ухищрениях. Даже шпильки Ингрид, постоянно дававшей понять, что она считает падчерицу дурнушкой, не достигали цели - Эрика видела в них лишь свидетельство той неприязни, что испытывает к ней отцовская жёнушка. Но лицо, взиравшее сейчас на Принцессу из зеркала - неожиданно взрослое, костистое и бледное лицо с бескровными губами и синяками под глазами, обрамлённое уныло повисшими неровно обстриженными прядями - красивым бы не назвал никто! 'Он же запомнил меня совсем другой... А вдруг я теперь ему не понравлюсь?' - огорчённо спросила она себя. И хотя тотчас же устыдилась, что думает о такой ерунде, новое беспокойство занозой засело у неё в мозгу, усилив и без того почти невыносимую тревогу.
  Усталости она уже не чувствовала совершенно, но вся трепетала от нетерпения - так сильно ей хотелось поскорее приступить к тому, ради чего она сюда прибыла. Следовало только дождаться ночи. Янгульдин пансион ещё не спал, из коридора то и дело доносились шаги, в окно было слышно, что внизу до сих пор крутят патефон. Вот-вот появится горничная с чаем - 'Провались он, этот чай, и зачем только я на него согласилась?' Принцесса в возбуждении подошла к окну и выглянула наружу. Но темень стояла непроглядная, жидких лучей от фонарей и окон не хватало, чтобы разбавить её и осветить городок целиком, окрестности же и вовсе поглотило мраком. Небо было беззвёздным и безлунным - похоже, его полностью затянули тучи. Налетел и ударил в лицо порыв холодного ветра. Эрике стало не по себе, она торопливо захлопнула окно и задвинула шпингалет.
  В дверь вежливо постучали.
  - Не заперто! - крикнула девушка.
  Появилась юная горничная - щупленькое создание с чёрной косицей, одетое, не чета Янгульде, в скромное бежевое платье. В одной руке она держала круглый поднос с чайной чашкой и блюдечком печенья, в другой - большую корзину с углем для камина.
  - Донна Анна, чай - вот. Тепло - вот, - сказала прислуга, мучительно подбирая понятные чужестранке слова. - Закрыть окно - правильно. Ночью холодно. Ночью буря.
  - Благодарю вас. Пожалуйста, разожгите для меня камин, - помогая себе жестами, попросила Эрика и протянула девчонке монетку в одну марку.
  Потом, опять оставшись в одиночестве и погасив свет, она сидела на полу, смотрела в огонь, прихлёбывала терпкий чай, слушала, как стонет и бьётся в стекло нарастающий ветер, и ждала, когда стрелки часов сойдутся на двенадцати. Сама не зная, почему, она решила, что начнёт ровно в полночь.
  
  * * *
  К полуночи ветер снаружи гудел, не переставая, небо озаряли белые вспышки, откуда-то издалека то и дело слышался глухой рокот. Эрика не сразу поняла, что приближается гроза - в Ингрии грозы случались редко. Владевшее Принцессой напряжение было так велико, что внутри у неё тоже гремело и вспыхивало - но резонанс, в который вступили внутреннее и внешнее, как ни странно, слегка её успокоил.
  Молитвенно сложив руки, она быстро и страстно проговорила:
  - Серафимы-Заступники, на вас уповаю, не оставьте своим могуществом ни меня, ни Феликса, - затем встала с пола и огляделась, определяя, где расстелить шкуру.
  Подходящих мест в комнате было только два - кровать и ковёр. Эрика выбрала второе: во-первых, перед камином светлей, а зажигать лампу она не хотела, во-вторых, там теплее, а в-третьих, близость пламени, пляшущего за каминной решёткой, вдруг показалась ей очень уместной для совершения ритуала. 'У меня есть Вода и Магия; дом, растущий прямо из скалы - это Земля; ветер за окном - это Воздух; в камине горит Огонь... значит, все пять стихий сегодня нам помогут!' Тангрис, правда, не предупреждала, что понадобится что-нибудь ещё, кроме Воды и Магии - но, может, волшебница заранее знала, что нынче ночью всё сойдётся, как надо?
  Ночь Всех Стихий - вот что это за ночь! - сказала себе Эрика.
  Вынула из саквояжа меховой свёрток, потёрлась об него лицом, забормотала что-то бессвязно-утешительное. Потом опустилась на колени и разложила шкуру на ковре, нежно и тщательно расправила каждую складочку. Достала из сумки оба сосуда, белый бережно отодвинула в сторону, стиснула ладонями чёрный и на мгновение замерла.
  Больше всего она сейчас боялась сделать что-нибудь не так!
  Притёртая пробка поддалась не сразу, а когда всё-таки поддалась, из горлышка плеснуло в ладонь. Принцесса поспешно вытерла ладонь о мех - ни молекулы драгоценной жидкости не должно пропасть даром!
  Для глаз и рук, потерявших способность улавливать магическую ауру, Мёртвая вода сперва ничем не отличалась от обычной. Но как только Эрика, следуя указаниям Тангрис и стараясь не пропустить ни дюйма, начала смачивать шкуру, тут же проявилось отличие. Шерстинки не намокали, вода впитывалась в них досуха, исчезая прямо из-под пальцев. Наконец, флакон опустел. Девушка убрала его, прислонилась к кровати и стала ждать. Перед глазами от волнения плавали лиловые пятна, в ушах бухало.
  - Пожалуйста! Пожалуйста! Пусть получится! - умоляла она, сама не понимая, кого, Феликса ли, Тангрис или высшие силы.
  Ей казалось, прошла уже целая вечность - но, на самом деле, минутная стрелка не проползла и половины круга, когда на ковре перед камином что-то неуловимо изменилось. Эрика моргнула, думая, что ей мерещится, и вдруг в зыбком свете пламени увидела очертания медведя. Она не отследила, когда и каким образом началось восстановление тела, но сейчас то, что совсем недавно было жалким куском меха, у неё на глазах приобретало объём. И вскоре перед ней возник настоящий зверь. Огромный и тёмный, он лежал на брюхе, будто спал, распластав могучие лапы и вытянув вперёд тяжёлую лобастую морду. Не решаясь поверить, Принцесса осторожно провела ладонью по мохнатой спине. Спина была холодная и неподвижная, но под шкурой явственно ощущалась плоть.
  Наступила очередь Живой воды. Раскаты грома раздавались уже совсем рядом, оконное стекло дребезжало и вздрагивало, Эрика вздрагивала тоже. Открывая второй сосуд, она едва его не выронила, после чего велела себе не спешить: в конце концов, у неё в запасе почти вся ночь! С виду Живая вода была точно такой же, как Мёртвая, и так же быстро впитывалась. Теперь Принцесса справилась быстрее, чем раньше - Тангрис сказала, смочить только загривок и морду будет достаточно для оживления; да и воды в белом флаконе было заметно меньше, чем в чёрном.
  И вновь - тягостное ожидание, и кровь, гулко пульсирующая в ушах, и словно приклеенная к циферблату минутная стрелка.
  - Дыши! Любимый, дыши! - обнимая массивное звериное тело и прижимаясь щекой к высокой холке, теперь Эрика точно знала, к кому обращается; ей даже мнилось, медведь её слышит. - Живи, я прошу тебя, живи, пожалуйста! Ты так нужен мне. Я так хочу, чтобы ты жил!..
  Если бы она не сходила с ума от страха, что в последний момент всё сорвётся, если бы не оглушал её почти непрерывный грозовой грохот, она бы, наверное, сразу заметила, что сквозь толстую медвежью шерсть стало пробиваться живое тепло. Но в том помрачённом состоянии, в каком пребывала Эрика, она опомнилась лишь тогда, когда медведь глубоко вздохнул и пошевелился.
  Девушка умолкла и выпрямилась.
  Медведь опять пошевелился, издал короткий тихий рык, подобрал под себя лапы и рывком перевернулся на бок, носом к камину, спиной к Эрике. Глаза его так и не открылись. Ему явно нездоровилось: дышал он шумно и неровно, вздымающийся бок трепетал, словно каждый вдох стоил зверю огромных усилий. Видимые повреждения у него отсутствовали, но брюхо и внутреннюю поверхность лап осмотреть было нельзя.
  - Живой! - потрясённо вымолвила Принцесса и расплакалась.
  По стеклу забарабанили дождевые капли - небо проливало слёзы вместе с ней.
  Раскаты грома стали реже и тише. Огонь в камине угасал. Часы показывали половину второго.
  Мёртвая и Живая вода своё дело сделали. Чего ждать дальше, Эрике было неведомо. Тангрис сказала, Феликс станет человеком, но не сказала, когда. Глядя, как тяжело ему дышится, Принцесса засомневалась, что это произойдёт сегодня. А после того, как вспомнила реплику волшебницы: 'Я бы, на его месте, осталась медведем' - и вовсе потеряла уверенность, что он захочет совершить превращение. Ведь Тангрис всего лишь предполагала, а не предсказывала будущее; за предсказание она, вероятно, попросила бы отдельную плату.
  Эрика привстала и подбросила в камин немного угля. Затем выпрямила ноги, затёкшие от долгого сидения на коленях, привалилась к тёплой медвежьей спине и, поглаживая её, зашептала:
  - Ничего, мишенька, ничего. Я дождусь... когда бы это ни случилось. Даже если этого вовсе не случится, я буду любить тебя и никогда не брошу. Я буду о тебе заботиться... я буду очень хорошо о тебе заботиться. Ты только не рычи на меня, ладно? - она всхлипнула. - Или нет, рычи, если тебе так легче... Делай что хочешь, только живи. Ты всё, что у меня осталось... - слёзы потекли за воротник, Принцесса вытерла их тыльной стороной ладони, ей стало стыдно: - Развела сырость. Я стала ужасной плаксой, Феликс. Но теперь я постараюсь не плакать. Мужчины этого терпеть не могут, я знаю.
  Медведь заворчал и дёрнул головой, по телу прошла судорога.
  - Ш-ш-ш, тише! - заволновалась Эрика. - Не двигайся, спи. Утро вечера мудренее. Спи, хороший. Спи, моё сердечко, - она опять всхлипнула - пока что не плакать у неё получалось из рук вон плохо - и, подчиняясь внезапному порыву, ломким от слёз голосом негромко пропела:
  
  Спи, моё сердечко,
  Под щекой ладошка.
  Высоко на печке
  Задремала кошка...
  
  Зверь затих. Принцесса продолжила:
  
  Спит твоя лошадка -
  Шёлковая грива.
  Спи, любимый, сладко
  И проснись счастливым...
  Несколько минут миновали в молчании и неподвижности. Тихонько шелестел дождь, тикали часы - Эрика только сейчас заметила, что они, оказывается, тикают! На границе слышимости хлопнула дверь, напоминая, что Принцесса и Многоликий - не одни в мире.
  А потом медведь снова зашевелился, на убаюкивающий принцессин шёпот он уже не реагировал. Зарычал, прижал уши, вытянул голову, изогнул спину, сильно вздрогнул...
  И скинул звериное обличье!
  Теперь рядом с Принцессой, согнув под собой руки, лежал спиной вверх обнажённый мужчина.
  - Феликс! - вскрикнула она, разрыдалась, больше не пытаясь сдерживаться, и уткнулась мокрым лицом ему в шею.
  Бедняга, похоже, был без сознания. Он исхудал до такой степени, что у него торчали лопатки и каждый позвонок просматривался, как в анатомическом атласе. На спине и плечах чернели, сливаясь друг другом, бесчисленные кровоподтёки. Глаза ввалились, и даже многодневная щетина не могла скрыть синюшной бледности его лица. Он весь дрожал, холодноватую кожу покрывала испарина.
  Нужно как-то уложить его в постель, подумала Принцесса, отодвигаясь, и потянула Многоликого за плечо, чтобы перевернуть и заставить очнуться - но тело, тяжёлое, как камень, даже не сдвинулось. Феликс лишь застонал в ответ, приходить в себя он не спешил.
  - Сейчас, сейчас, потерпи ещё чуточку!..
  Вскочила, сорвала с кровати покрывало и два одеяла. Укутала Многоликого и снова устроилась рядом. Коснулась губами виска и заросшей щёки, зарылась пальцами в давно не стриженные спутанные волосы. Голова у неё кружилась, сердце билось через раз.
  Время шло, но Феликс не согревался и не приходил в себя. Трясся, как в лихорадке, стонал и бормотал невнятное - бредил. Дышал со свистом и так же неровно, как в медвежьей ипостаси. Камин, между тем, окончательно потух; других одеял в комнате не нашлось. Тогда Принцесса разделась, в одной лишь тонкой сорочке забралась в свитый ею кокон, обняла возлюбленного и крепко-крепко к нему прильнула, осязая каждую впадину и выпуклость его дрожащего, чуть влажного тела. Всё своё тепло, до последней капли, она стремилась отдать ему, хоть и не знала, будет ли от этого хоть какой-нибудь толк.
  А толк, очевидно, был.
  Бормотание и стоны прекратились почти сразу. Ещё через некоторое время человек, которого она вернула к жизни, перестал дрожать, плечи, спина и бёдра обмякли, дыхание стало немного ровнее. Спит, с облегчением поняла Принцесса, приподнявшись на локте и вглядевшись в расслабленное лицо.
  Сама она о сне не могла и помыслить - упивалась каждым мигом этой невероятной ночи. Не переставая обнимать и согревать Феликса, с ослепляющей нежностью целовала его там, куда могла дотянуться, вдыхала его запах и представляла, что скажет ему, когда он проснётся. Даже будь Эрика сейчас способна рефлексировать, подходящего названия тому, что испытывает, всё равно бы не нашла: слово 'блаженство' показалось бы ей приторным, а слово 'счастье' - чересчур обыденным и пресным. Но ей было совершенно не до рефлексий...
  Однако, по мере того как угасали взрывные ночные эмоции, к принцессиному восторгу примешивалось всё больше беспокойства.
  Действительно ли эта метаморфоза станет последней для Многоликого?
  Как он отнесётся к тому, что утратил Дар? Ей уже было известно, сколь тяжела подобная потеря. Эту ли тяжесть имела в виду Тангрис, спрашивая, уверена ли Принцесса, что Феликс скажет ей спасибо за своё возвращение?
  А что имела в виду волшебница, предупреждая, что он будет очень болен, когда вернётся?
  'Вдруг он вообще меня забыл?.. - думала, помимо всего прочего, Эрика. - Я притворялась в Замке, что не помню ни его, ни того, что случилось со мной со дня нашей встречи. И все мне поверили, потому что у меня хватало причин впасть в забывчивость. У него их, наверное, даже больше, чем у меня. Что, если он забыл меня по-настоящему?'
  Вдобавок она не ко времени осознала, что Многоликий не признавался ей в любви. Мало того, отверг предложение называть её по имени, когда она пришла к нему в подземелье после их провалившегося побега. Раньше она не придавала значения тому исполненному горечи разговору, но после печального открытия, совершённого вчера перед зеркалом, всерьёз запаниковала. 'А вдруг он не любит меня и никогда не любил? Вдруг я совсем ему не нужна, особенно такая, как теперь? Если так, я не стану его удерживать. Но что тогда будет со мной? У меня ведь, на самом деле, больше никого и ничего нет...'
  К тому часу, когда закончился дождь и небо стало стремительно светлеть, беспокойство почти полностью вытеснило восторг из сердца Принцессы. Не в силах больше лежать на одном месте, она освободила спящего в прежней позе Феликса из своих объятий и выбралась из-под одеял. Постояла около него, выжидая, не начнётся ли у него снова озноб, затем, удостоверившись, что всё в порядке, босиком подошла к окну, открыла створку и выглянула наружу.
  Стылого ветра не было, его сменила душистая утренняя прохлада. Слева, из-за восточного края скалы, только-только появилось солнце. Живописный городок, над которым тут и там возвышались деревья с узкими и заострёнными тёмно-зелёными кронами - такие деревья, Эрика читала, зовутся кипарисами - оказался несколько больше, чем она решила накануне. Часть Кирфы - судя по очертаниям крыш, более современная - располагалась у подножия скалы. К городу примыкала весёленькая зеленая долина с дорогами, полями и деревушками, а за долиной, к изумлению Принцессы, в золотистом утреннем свете сверкало и переливалось море! Девушка тихонько ахнула. Она и не думала, что однажды поселится в комнате с видом на море. Сущая мелочь на фоне всего остального, но до чего же приятная!
  Странное чувство защищённости, такое же, как позавчера, посетило Эрику снова.
  Вдоволь налюбовавшись пейзажем, она переместилась в ванную, где вымылась и оделась, а потом долго прилаживала перед зеркалом гладкие непослушные пряди, без особого успеха пытаясь соорудить из них хоть какую-нибудь причёску.
  Возвратившись в комнату, она увидела, что Многоликий всё ещё спит, но успел перевернуться на спину. Кинулась к нему, опустилась рядом с ним на пол... и сразу же рассмотрела то, что ночью было от неё скрыто - огромный бугристый шрам! Толстой багровой змеёй из-под подбородка он сползал на грудь, прикрытую сейчас одеялом. Взялась за одеяло с намерением его отодвинуть - но при первом же прикосновении глаза Многоликого распахнулись.
  Принцесса затаила дыхание.
  Взгляд, поначалу плавающий и бессмысленный, через несколько бесконечных секунд сфокусировался на её лице. Феликс кое-как разлепил губы, резко втянул воздух и выговорил, срываясь в хрип:
  - Эрика. Это, и правда, ты. Я думал, ты мне привиделась.
  - Нет, любимый, не привиделась, - отозвалась она, - Это, и правда, я.
  
  * * *
  Впервые в жизни Феликс радовался боли, ибо только она убеждала его в реальности происходящего. Не рвись его грудная клетка на части при каждом вдохе, он бы не сомневался, что и это утро, и минувшая ночь - плод его воображения. Его ничуть бы не удивило, если бы в сознании, прикованном к неживому предмету, сама собой родилась иллюзия живого тела. Многоликий даже ждал, что однажды такое случится - но ведь тогда бы это было здоровое тело! Разве стал бы он выдумывать себе новую боль? Ему и так её досталось больше, чем он способен был вынести.
  Разбудило Феликса чувство горького, безнадёжного одиночества. Ночью, сквозь прорехи неровного мутного сна, он различал, что рядом с ним - какая-то женщина. Голос и запах у неё были точь-в-точь как у Принцессы, но того, что она и есть Принцесса, оборотень не допускал. Он знал, что Эрика выполнила его просьбу - выбросила его из головы и вышла замуж за принца Акселя. О том, в замке Эск празднуют свадьбу, в один прекрасный день сообщил Мангана. Старый плут никогда не гнушался ложью, но в данном случае никакого повода лгать не имел. 'Я брежу, - мысленно повторял Феликс, прислушиваясь к милому его сердцу голосу, - конечно, я брежу'. Уж что-что, а бредить перед 'смертью' ему случалось часто - и в каждое его видение непрошеной, но бесценной гостьей приходила Принцесса.
  Чьи бы ни были эти горячие руки, нынче ночью они обнимали его так крепко, будто он - последний мужчина на свете. Горячие губы касались его с такой нежностью, какой он прежде не мог и вообразить, горячее дыхание опаляло кожу, давно забывшую, что значит чувствовать. Многоликому не хватало сил ни для того, чтобы обернуться к невидимке и посмотреть на неё, ни для того, чтобы сказать ей хоть слово, но он, как пересохшая губка, жадно впитывал её тепло и нежность. Ему казалось, лишь они одни и вернули его к жизни. Как же он мог не затосковать, когда позади него внезапно стало пусто и холодно?
  Разомкнув веки, он упёрся взглядом в простую и добротную каминную решётку. Утренний свет резанул по глазам, но Феликс боялся даже моргнуть - не желал ни секунды больше провести во мраке. Кроме решётки, в поле зрения оказался кусок пёстрого шершавого ковра, сейчас выполнявшего роль простыни. Грубые нити кололись, однако 'новорождённому' доставляло радость любое проявление жизни. Уши ласкал плеск воды - где-то поблизости ванная, догадался Многоликий, значит, его спасительница сейчас наверняка там. Это его слегка успокоило. Скоро он увидит её, скажет ей всё, чего не сказал ночью, и сможет ещё немного побыть с нею, чтобы холод и пустота отступили вновь.
  Голова была тяжёлая, мысли ворочались еле-еле, но деятельная натура оборотня даже теперь мешала ему лежать без движения и предаваться меланхоличному рассматриванию ковра и камина. Нужно перевернуться на спину, решил Феликс, и выяснить две вещи: куда он попал и в каком состоянии находится его тело. И вообще, что оно собой представляет, это тело? Он слишком хорошо помнил, на какую участь обрекли его медвежью ипостась, и то, что ипостась человеческая при этом уцелела, было для него непостижимым. Но гадать о способе, которым его возвратили к жизни, Многоликий не стал - зачем громоздить версии, когда можно будет спросить у того, кто знает готовый ответ?
  Изменить позу удалось не сразу. Руки, долгое время сложенные под грудью, онемели и не разгибались, малейшее движение отзывалось болевыми всполохами. Верхняя часть тела болела вся, острее всего - от впадины между ключицами до солнечного сплетения. Четыре попытки опереться на локти не принесли результата, но пятая, наконец, удалась. Многоликий оттолкнулся от пола, отбросил себя на спину, взвыл от боли - и замер, хватая ртом воздух и познавая многоцветный смысл выражения 'из глаз посыпались искры'.
  Когда фейерверк закончился, Феликсу открылась маленькая, скромно обставленная и ничем не примечательная комната, похожая на номер в недорогой имперской гостинице. В узком высоком окне ярко синело умытое утреннее небо. Пару минут 'новорождённый' просто смотрел в синеву. Во-первых, он соскучился по небу, которое уже не чаял увидеть, а во-вторых, нужно было собраться с духом, чтобы приступить к другому делу - к самообследованию. Неизвестно откуда взявшаяся физическая оболочка могла преподнести своему обладателю какой угодно сюрприз.
  К счастью, обошлось почти без сюрпризов.
  Конечности вроде бы все были в наличии и даже шевелились, хотя и с превеликим трудом. Непослушными руками Феликс потрогал лицо - кажется, с ним тоже всё в порядке. 'По крайней мере, оно - моё. Раньше у меня было такое же!' Дыхание - вот что точно нарушилось: воздух входил в лёгкие и выходил из них со свистом, будто на его пути появилась какая-то преграда. Кончиками пальцев Феликс перебрался через подбородок - и сразу же наткнулся на плотный болезненный рубец. Рубец этот - как оказалось, главный источник боли - по шее и груди спускался вниз и заканчивался на пол-ладони ниже того места, где раньше был пупок. Многоликий торопливо ощупал нижнюю часть туловища и убедился, что пупок - единственная часть, которую утратило его тело, а рана на груди и животе - единственное видимое повреждение. 'Злыдни болотные, только и всего?.. Заживёт!' - сделал оборотень утешительный вывод. Закрыл глаза с намереньем немного передохнуть, но тут же снова провалился в сон - на простенькие скупые действия ушли подчистую все его силы.
  Когда он проснулся в следующий раз, подле него на полу, держась за край одеяла, сидела та, о которой он грезил.
  Лицо у неё заострилось и повзрослело, волосы стали совсем короткими, а глаза - как будто синее и больше.
  Но это, вне всяких сомнений, была она - самая настоящая принцесса Эрика.
  Многоликий долго ещё не мог до конца этому поверить - ни тогда, когда она сказала, что не привиделась ему; ни тогда, когда улыбнулась дрожащей жалобной улыбкой; ни тогда, когда спросила, как он себя чувствует. Он всё боялся, что вот-вот опомнится - и обнаружит кого-нибудь другого на её месте. Страх, что она исчезнет, оставался при нём даже несколько дней спустя и лишь потом постепенно рассеялся и забылся.
  - Чувствую, что я живой. Это самое главное, - ответил Феликс на вопрос Принцессы.
  Говорить было так же тяжко, как шевелиться и думать - но и хотелось этого так же сильно!
  - Ты живой. Это самое главное, - эхом откликнулась она.
  - Ты спасла меня.
  - Я обещала тебя спасти, помнишь?
  - Помню, - кивнул он и горько добавил: - А ещё помню, как оттолкнул тебя... тогда.
  - Это неважно, - не сводя с него блестящих глаз, вымолвила Принцесса.
  - Важно. Я тоже хотел тебя спасти. От самого себя. Но потом, позже... только и думал о том, как скверно у меня получилось.
  - Это неважно, - повторила она. - Просто скажи мне ещё раз: Эрика.
  - Эрика, - какое прекрасное, какое нежное у неё имя! - Эрика. Эрика.
  - Вот и славно, - шепнула девушка и спрятала лицо в ладонях.
  'Мне бы только очухаться, - подумал Многоликий, - и я буду жить ради того, чтобы ты никогда не плакала!' А вслух сказал, силясь улыбнуться:
  - Ты кое-что ещё обещала. Не разводить сырость, помнишь?
  - Тут я, конечно, погорячилась, - то ли засмеялась, то ли всхлипнула она. - А ты, выходит, слышал, да?..
  - Слышал, Эрика. Всё слышал. И был уверен, что мне мерещится. Но когда ты запела, я... - он закашлялся и не сумел закончить.
  - Молчи, молчи! - перепугалась Принцесса. Склонилась к нему и ненароком придавила рубец, заставив Многоликого дёрнуться всем телом от боли. Отпрянула, разволновавшись ещё больше: - Больно?!
  - Да, родная, - восстановив дыхание, неохотно признался он. Всё равно ведь такое не скроешь. - Но ты не беспокойся. На мне заживает, как на кошке. Или даже быстрее.
  - Покажи-ка, что у тебя там, - она потянула верхнее из одеял.
  Феликс поспешно вцепился в нижнее:
  - Не надо!
  Он вдруг смутился, мучительно и душно, словно прыщавый подросток. 'Нельзя, что бы она видела меня увечным! Нельзя, чтобы она меня жалела! Пусть смотрит потом, когда шрам рассосётся...'
  - Пожалуйста, любимый, - нахмурилась Эрика. - Я должна знать!
  В этот момент раздался стук в дверь.
  - Завтрак! - обрадовалась Принцесса и вскочила.
  Дверь Многоликий из своего положения не видел. Только слышал, как Эрика щёлкает замком и как приветствует и благодарит кого-то на имперанто.
  - Где мы? - спросил он, когда они снова остались одни. - В Империи?
  Один из великого множества вопросов, которые придётся ей задать - кажется, самый безобидный.
  - В Империи. В Кирфе.
  Юго-восточное побережье, сообразил Феликс. Империя - это плохо. В Империи он объявлен вне закона.
  - Хозяйка этого пансиона умеет держать язык за зубами, - ответила на невысказанное Принцесса. - Так мне её, во всяком случае, рекомендовали.
  От кого исходила рекомендация, Многоликий спросить не решился.
  Девушка устроилась на прежнем месте, несмело провела ладонью по его щеке и волосам, улыбнулась нежной и чуть застенчивой улыбкой - той самой, что столько раз являлась ему в бреду. Глаза у Эрики всё ещё были мокрыми.
  - Пол твёрдый, Феликс. Тебе в кровать бы перелечь... справишься?
  Мысль о том, что придётся подняться и каким-то образом преодолеть метр, отделяющий его от чересчур высокого ложа, ввергла Многоликого в ужас. Но выбирать не приходилось: не валяться же, в самом деле, на полу!
  - Справлюсь, - сдавленно проговорил он. - Одежда какая-нибудь тут есть?
  - Я кое-что тебе купила.
  Последнее, что он потом сумел вспомнить - как выпростал из-под одеяла руку, взял протянутую ему новую светло-голубую сорочку и попросил Эрику отвернуться. Попытка самостоятельно сесть вызвала приступ такой кошмарной боли, что у Феликса помутилось в голове.
  Очнулся он уже в постели, одетый и укрытый как положено. Бледная, как снятое молоко, Принцесса стискивала его ладонь своей ледяной ладонью. 'Какого ляда я опять её напугал?!' - рассердился на себя Многоликий.
  - Тебе что, пришлось кого-то звать на помощь?
  - Нет-нет, ты справился сам. Я только немножко тебе помогла, - она попыталась улыбнуться, но губы её не слушались. - И вовсе он не страшный, твой шрам. Я боялась, будет гораздо хуже.
  - Дай мне руку, родная, - попросил Феликс.
  Она не выпустила его, но протянула ему свободную руку. Очень осторожно, до сих пор сомневаясь, что у него есть на это право, Многоликий коснулся губами жилки на тонком запястье, впадинки в середине ладони, костяшек длинных музыкальных пальцев. Помолвочного кольца с треугольным сапфиром на Принцессе не было.
  - Расскажи мне... что с тобой случилось. И как тебе удалось меня оживить.
  - Разумеется, расскажу, - мягко и грустно ответила Эрика. - И ты тоже всё-всё мне расскажешь. Но не сегодня, ладно?
  
  * * *
  Следующие пять дней для Феликса и Эрики стали временем тихого, щемящего счастья. Истинного, неподдельного счастья, пускай и странного, как полынный мёд - горького и сладкого одновременно. Осязаемое и зримое, оно до краёв наполнило маленькую комнатку на последнем этаже древнего дома; даже случайному человеку, попади он туда, наверное, почудилось бы на миг, что воздух в ней будто переливается золотом. Впрочем, случайных людей тут не бывало; изредка забегавшая юная горничная, и та не шла дальше порога. Никто не тревожил влюблённых, не разнимавших рук, неспособных ни наглядеться друг на друга, ни поверить тому, что они наконец-то вместе.
  Разговаривали они мало, и дело было не только в том, что речь давалась Феликсу с трудом. Настоящей причиной был страх. Оба понимали, что любой вопрос, даже самый невинный, может стать началом разговора, печальнее и страшнее которого ни у кого из них не было - и оба стремились хотя бы чуточку оттянуть неизбежное.
  Не вспоминать.
  Не думать о будущем.
  Притвориться, что ничего необычного с ними не произошло - словно они, и правда, супруги, один из которых приболел и лежит в постели, дожидаясь выздоровления, а другая за ним ухаживает.
  Это было похоже на чудо: у них получалось - притворяться! Даже сны им снились светлые и умиротворённые, словно сами Небеса подыгрывали спасительному притворству.
  Феликс не сомневался, что скоро поправится. 'Вероятно, - полагал он, - я потрачу больше времени, чем прежде, ведь прежде таких тяжёлых ран у меня не было. Но через пару недель я всё равно буду как новенький!' С жадностью отслеживал изменения в себе, уверенный, что каждый день прибавляет ему здоровья. Хотя, на самом деле, ему всего лишь не становилось хуже. А заживали пока одни только синяки - их цвет менялся от чёрного к жёлтому, пускай и медленней, чем оборотень привык, но эти перемены, по крайней мере, были явными и бесспорными.
  Что же касается боли, то она, увы, и не думала исчезать. Многоликий всего лишь приспособился к ней, научился двигаться так, чтобы не терять от неё сознание. Эмпирически он выяснил следующее. Не стоит нажимать на рубец. Вставать и садиться нужно предельно аккуратно. Размахивать руками - опасно. Расправить плечи - невозможно. Дышать полной грудью - категорически нельзя. Последнее обстоятельство досаждало Феликсу сильнее всего - ему постоянно не хватало воздуха! Хотя попытки сделать глубокий вдох повреждённым лёгким, в любом случае, почти не помогали.
  А ещё он изнывал от желания стиснуть в объятиях Эрику - но и это простое и прекрасное действие, к сожалению, было ему противопоказано.
  Кроме боли, оборотня мучила ужасная слабость - он еле-еле поднимался на ноги и вовсе бы не вставал с постели, если бы мог себе это позволить. Однако первая же мысль о том, что Принцессе придётся выносить из-под него судно, заставила Многоликого задохнуться от стыда. Когда утром второго дня он заявил, что хочет попасть в уборную, Эрика, разумеется, воспротивилась:
  - Не надо. Ты должен лежать!
  Но он набычился и решительно мотнул головой:
  - Надо! Я сам.
  Принцесса озабоченно и растерянно приподняла брови, затем в её прозрачных вечерних глазах возникло понимание, и она кивнула:
  - Ладно, любимый, сам так сам, - чем вызвала у него очередной приступ жаркой благодарности.
  Между кроватью и уборной, объединённой с ванной, в качестве дополнительной точки опоры поставили стул, и Феликс, хватаясь за него, за спинку кровати и за стену, перетащил себя в нужное место, а затем вернулся назад. Эрика наблюдала за ним, кусая губы от тревоги, готовая в любую секунду кинуться на помощь. Но помощь ему не понадобилась; он был необычайно горд собой, когда, весь в холодном поту от усталости, снова лёг и откинулся на подушки. Так и ползал потом туда-обратно дважды в день; чаще, вероятно, не смог бы, но неспешно оживающему телу, хвала Серафимам, большего и не требовалось.
  Принимать от Эрики другую заботу Многоликий научился быстро. Ему пришлось бы куда сложнее, если бы она вздумала его жалеть, причитала над ним или сюсюкала с ним, как с младенцем - жалости он, как и 'в прошлой жизни', не вынес бы. Будь его сиделка, наоборот, весела и беспечна, и щедра на шутки, словно у него какой-нибудь пустячный насморк, Феликс сердился бы на неё, осознавая фальшь. Но Эрика ухаживала за ним так спокойно и так серьёзно, что не давала ему ни малейшего повода негодовать и злиться.
  Она следила за тем, чтобы у него были в порядке постель и одежда. Обтирала тёплым влажным полотенцем его лицо, шею и плечи. Расчёсывала ему волосы - Многоликий жаждал если не постричься, то хотя бы побриться, но сил на это взять ему было негде. Кормила его с ложечки в первый день и придерживала его запястье потом, когда он начал есть сам. Накрывала ладонями его ладони, когда он брался за чашку с бульоном или тёплым молоком, и помогала не расплескать ни капли. Оберегала его сон, устраиваясь подле него по ночам и напевая их общую колыбельную. Заботилась о множестве других мелочей, угадывая его желания раньше, чем он успевал их высказать. И такими нежными были каждый её жест и каждое слово, что Феликс купался в этой нежности, как в море, погружался в неё с головой, пил её большими глотками... и представлял, как будет любить и лелеять Эрику, возмещая ей всё сторицей, стоит только ему выздороветь.
  Но сейчас Многоликий мог лишь объясниться ей в любви - что и сделал в первый же вечер. Заноза сожаления, оставленная их последней 'в прошлой жизни' встречей, слишком крепко засела в его сердце; великодушного принцессиного 'это неважно' не хватило, чтобы её вытащить.
  Большую часть того дня оборотень проспал. На закате выпутался из сна - и обнаружил девушку лежащей рядом с ним на одеяле. Она рассматривала его, подперев рукой голову, и подалась вперёд, чтобы легонько коснуться губами его губ, едва он открыл глаза. Улыбнулась:
  - Привет! Хорошо, что ты проснулся. Я соскучилась.
  - Привет, родная, - он немного помедлил, собираясь с духом, и продолжил: - Я люблю тебя. Силы Небесные, я так тебя люблю!.. И так боялся, что у меня не будет шанса тебе признаться.
  - Я тоже боялась, - ответила она дрогнувшим голосом. - Но я надеялась, что шанс у тебя будет, - и снова его поцеловала.
  Осмелев, Многоликий с усилием протянул руку и запутался пальцами в принцессиных волосах. Волшебные волосы - гладкие, тяжёлые, шелковистые! Похожие на расплавленный шоколад. В точности такие, какими и казались ему прежде, когда желание прикоснуться к ним он считал неосуществимым. Только тогда они были длинными, а теперь...
  - Обрезала. Они мне мешали, - угадав, о чём он думает, объяснила Эрика.
  Неестественное равнодушие её тона отбило у него последнюю охоту задавать вопросы.
  Конечно, Феликс сказал ей правду.
  Разве мог он её не любить? Даже если бы они вообще не были знакомы прежде, он влюбился бы в неё - теперь. Ведь вместе с нею и благодаря ей он заново узнавал, каково это - быть живым. 'Видеть' для него в эти дни означало смотреть на Эрику, ловить её взгляд и улыбку. 'Слышать' - внимать её чистому голосу, вслушиваться в её дыхание по ночам. 'Обонять' - чуять тонкий цветочный аромат её волос и кожи. 'Осязать' - касаться губами доверчивых мягких губ, перебирать и гладить её пальчики. Да и другие ощущения, почти забытые им в чёрном вневременном провале, где он совсем недавно томился, и теперь пьянившие его своим многообразием и яркостью - в его сознании и они тоже чудесным образом связались с Принцессой. Вкус и запах простой и сытной кирфианской пищи, шероховатость льняных простыней, безудержность весеннего солнца в окне, трепет огня за каминной решёткой, шелест всегдашних ночных дождей - всё это было освящено молчаливым и ненавязчивым присутствием Эрики.
  Сама же Эрика всё про него понимала. Помогала ли ей природная чуткость, любовь ли ею руководила, или та мистическая связь между нею и Феликсом, что прежде была лишь намечена пунктиром, в Ночь Всех Стихий превратилась в корабельный канат - но чувства и мысли возлюбленного стали для Принцессы открытой книгой.
  Девушка знала, что его мир теперь вращается вокруг неё. Знала, что Многоликий боится оставаться один и даже просто терять её из виду. Сомнения в том, что он её любит, больше её не посещали, но сила его нынешней привязанности к ней безотчётно её тревожила - словно что-то нарушилось не только в его теле, но и в его глубинной вольнолюбивой сути. И всё же это было прекрасно - чувствовать, что тебя любят! Никто не любил Эрику с тех пор, как не стало мамы.
  Знала, какая жестокая боль терзает Феликса. Он, естественно, хорохорился изо всех сил, но его то и дело белеющие губы были куда выразительней слов. Уверял Принцессу, что скоро поправится - долго болеть он-де не умеет вовсе! - говорил, что ему легчает с каждым часом, и она старалась разделить его надежду, отринув все 'никогда' и 'навсегда', услышанные ею от Тангрис.
  И знала, что нельзя усугублять его физические муки жалостью - поэтому муки собственные, душевные, выносила молча. Безошибочно-инстинктивно нашла подходящий для Многоликого баланс между наигранным равнодушием и отчаянным состраданием, которое переживала на самом деле. И, помимо прочего, сразу же перестала плакать. Обязанности сиделки Принцессу совершенно не тяготили. Каждое действие было для неё исполнено сакрального смысла - и служило маленьким свидетельством того, что длинный и трудный путь был ею пройден не зря.
  Мир Эрики тоже теперь вращался вокруг Феликса. Она бы сутки напролёт сидела возле него, держала его исхудавшую руку, смотрела в измученное тёмное лицо, слушала хриплый голос и затруднённое дыхание - и упивалась тем, что он живой! Но к исходу первого дня стало ясно, что отлучаться из комнаты всё же придётся. В обязанности здешних горничных не входило приносить постояльцам еду, а у Эрики было слишком мало денег, чтобы платить за такие услуги постоянно. Кроме того, назрел новый визит в платяную лавку: следовало купить любимому смену белья, да и самой не мешало переодеться - её единственное платье оказалось чересчур тёплым для местного климата.
  - Ступай, какой разговор, - сказал Феликс, когда она сообщила ему, что собирается спуститься к завтраку, а потом ненадолго выйти в город. - Я всё равно буду спать... я всё время сплю. А тебе не помешает развеяться.
  Принцесса догадывалась, что последняя часть фразы потребовала от него изрядного мужества, но разрешением воспользовалась. С тех пор трижды в день она появлялась в многолюдной Янгульдиной столовой, ела сама и забирала поднос для Феликса, а перед обедом совершала небольшую прогулку.
  К чести хозяйки пансиона, та, действительно, умела не трепать языком и держать в узде своё любопытство, если оно вообще у неё было. 'Атаманша' как будто вовсе не удивилась, что 'муж' её новой гостьи появился в комнате на четвёртом этаже неизвестно откуда, явно миновав входную дверь. Без лишних расспросов уловила, что он болен, и распорядилась готовить для него лёгкую пищу. Представляя 'донну Анну' другим постояльцам, двумя словами обрисовала ситуацию, защитив Принцессу от ненужного ей мужского внимания - большинство пансионеров были мужчинами, которые путешествовали в одиночестве. На этом, к несказанной радости Эрики, интерес Янгульды к её персоне и закончился.
  Девушка ощущала себя не в своей тарелке, когда впервые появилась на пороге столовой - темноватой комнаты с длинным овальным столом, собиравшим вместе всех обитателей этого дома, исключая слуг. Когда к ней обратились два десятка взглядов одновременно, она с замиранием сердца ожидала возгласов узнавания: 'На кого же вы так похожи, милая барышня?..' - но возгласы эти не прозвучали. В имперской глубинке никто не знал в лицо наследную принцессу одного из сопредельных государств, что тоже не могло не радовать. С тех пор общие трапезы успокоенной Эрике были даже приятны.
  Еду здесь подавали нехитрую - овощи, сдобренные винным уксусом и оливковым маслом, много рыбы на любой вкус, ломкий пресный хлеб и острый сыр - но свежую и обильную. Компания, пускай и экспансивная по-южному, тем не менее, производила впечатление дружелюбной и респектабельной. Языковой барьер мешал Эрике быстро разобраться, куда их с Феликсом занесло, но мало-помалу самое главное она всё-таки уловила.
  Янгульдины постояльцы делились на два категории: торговцы и паломники - а кое-кто ухитрялся принадлежать к обеим категориям сразу. Приезжих в Кирфе привлекали всего две вещи: храм Небесного Присутствия, один из древнейших на Континенте, с библиотекой при нём, и большое поселение ремесленников, то самое, что раскинулось у подножия горы. Именно оно и спасло город от умирания, когда храм осиротел, как все подобные сооружения, и поток паломников сократился вдесятеро. Принцесса решила, что непременно вскарабкается наверх, к храму, как только сумеет надолго отлучиться из дома.
  А в лавку готовой одежды она наведалась, не мешкая. Какой размер нужен Феликсу, Эрика уже представляла, поэтому мужские сорочки выбрала без труда - теперь их красота волновала её несравнимо меньше, чем тонкость и мягкость полотна. Себе купила плетёные кожаные сандалии на плоской подошве, широкополую соломенную шляпу и два летних платья с необъятными юбками и крупным цветочным рисунком, традиционные для этих мест. Платья, как водится, оказались ей не по фигуре, и в этот раз некому было волшебным образом подогнать их для неё. Но она не мучилась в них от жары, и Феликсу они понравились - а больше ничего и не требовалось.
  Оставшиеся четыре сотни марок Принцесса трогать не собиралась: она уже понимала, что Многоликому не обойтись без медицинской помощи, и просто выжидала неделю, как велела ей Тангрис, прежде чем пригласить ему врача.
  Дни становились всё жарче, а по ночам неизменно шёл дождь. Бурь с грозой и ураганным ветром, как в первую ночь, больше не случалось, но изредка вдалеке ворковал гром. Потом, недели спустя, когда Феликс и Эрика вспоминали те ночи, обоим казалось, что благословенные тишину и покой оберегал именно дождь. Он то накрапывал еле-еле, то бил в стекло и барабанил по карнизу, то лился сплошным потоком и монотонно шумел, одаривая влюблённых, которые прислушивались к нему из тёплой сухой комнаты, блаженным ощущением уюта и предвкушением утренних чистоты и свежести. Именно он, Небесный посланник, без спросу вторгался в сновидения, вымывая из них всю боль, грязь и скверну, с коими Принцессе и Многоликому пришлось столкнуться в последние месяцы.
  А потом наступила ночь-без-дождя - шестая ночь в 'новой жизни' оборотня.
  - Небо ясное... надо же, - заметила Принцесса, прикрывая окно, прежде чем лечь в постель. - Сколько звёзд, любимый! И какие крупные. Я и не знала, что такие бывают.
  - Это юг, Эрика, - он пододвинулся, чтобы освободить ей место, - здесь так всегда. Давай спать!
  Она забралась под одеяло, привычным уже движением нашла и стиснула ладонь Многоликого, прильнула головой к его плечу. Он уснул мгновенно, но спал сегодня беспокойней, чем раньше. Она же, наоборот, долго лежала без сна и не решалась подняться, хоть и маялась от духоты и сердцебиения - боялась потревожить Феликса.
  Лишь к рассвету Эрика впала в забытьё, но от этого стало только хуже.
  Она вдруг обнаружила себя в королевской резиденции - стояла между зубцами крепостной стены лицом к Замку. Всё вокруг имело серый цвет, и только бальное платье на ней горело кроваво-красным. Парчовый корсаж без плеч, похоже, сзади был расстёгнут - приходилось придерживать его, чтобы он не соскользнул с груди под тяжестью многослойного подола. Прямо перед собой Принцесса увидела герцога Пертинада, в расходящемся на животе купальном халате - пухлые волосатые лапы герцога тянулись к ней, пухлый мокрый рот изгибался в отвратительной ухмылке. Справа от герцога, прижимая к себе охапку нот, столь же отвратительно ухмылялся Мангана в бархатном сюртуке и шёлковом шейном платке в духе 'маэстро Фаэрини'. Обоих от неё отделяло полшага. Слева, чуть поодаль, неподвижно стоял отец - руки его были скрещены на груди, глаза раздражённо прищурены. 'Уйдите! - закричала Эрика. - Не надо! Я не хочу! Пусть они уйдут, папа, пожалуйста!' Но отец ничего не ответил и не пошевелился, Пертинад дёрнул её за подол: 'Поди сюда, моя сладенькая!' - а Потрошитель сунул ей в лицо свои ноты. Она рванулась - чёртов корсаж всё-таки с неё свалился, и под ним ничего не было! - безумным последним усилием высвободила платье, оттолкнулась обеими ногами от каменного края, намереваясь взлететь... но вместо этого камнем ухнула вниз, за внешнюю сторону стены. Удариться о землю не успела - проснулась.
  И тут же поймала испуганный взгляд Многоликого - было уже совсем светло.
  - Ты так металась, родная! Что-то дурное приснилось?
  - Вроде того... - она отвела глаза, надеясь избежать объяснений.
  Но он ни о чём не спросил, лишь мрачно проговорил:
  - Мне тоже. За мной гнались... и поймали. То есть... почти поймали. Я проснулся.
  Принцесса тяжко вздохнула и села, всё ещё ощущая на себе тошнотворные объятия кошмара. Она нутром чуяла, что дарованная им с Феликсом короткая передышка закончилась. Судя по лицу любимого, его одолели точно такие же предчувствия.
  - Пойдёшь завтракать - принеси мне местную газету на имперанто, - попросил он. - Хочу посмотреть, нет ли там моего портрета под заголовком 'Разыскивается опасный преступник'.
  Она кивнула:
  - Хорошо, принесу, - повода для отказа у неё не было.
  Газеты, Эрика знала, ворохом брошены на столе в гостиной. После завтрака она выбрала среди изданий на общеимперском два самых свежих экземпляра, которые, не разворачивая, унесла с собой и вручила Многоликому. Но до страницы, где публиковали объявления о розыске, он не добрался - застрял на полдороги, на центральном развороте с иллюстрированным рассказом о свадьбе в монаршем семействе. Его высочество принц Аксель, младший сын императора Джердона Третьего, сочетался браком с её высочеством принцессой Онедьель, единственной дочерью и наследницей правителя Туллукских островов. Феликс вгляделся в парадную фотографию Акселя под руку с некрасивой немолодой невестой, перевёл глаза на Эрику, листавшую для него газету - и оба поняли: время задавать вопросы и узнавать на них ответы неумолимо настало.
  
  
  Глава семнадцатая,
  в которой Принцесса и Многоликий обещают не врать друг другу
  и выполняют обещание,
  вспоминают то, о чём предпочли бы забыть на веки вечные,
  и получают вердикт, какого предпочли бы не получать
  
  - Мангана сказал мне, что ты вышла замуж, - набравшись мужества, произнёс Феликс. Ему сильнее, чем когда-либо, хотелось сделать глубокий вдох, от недостатка воздуха кружилась голова. - Подонок даже в этом умудрился наврать?
  Принцесса неопределённо повела подбородком, медленными выверенными движениями - руки у неё слегка подрагивали - свернула газету и положила её на поднос с пустой посудой, оставшейся после завтрака. Затем поднялась, переставила поднос с кровати на стол и замерла у окна, устремив опечаленные глаза вдаль, на море.
  - Эрика! - позвал Многоликий - не смог дождаться, когда она сама заговорит.
  - Да-да, любимый, - выныривая из задумчивости, откликнулась девушка. - Он не наврал. Я вышла замуж.
  - Но принц Аксель... Разве он не женился на туллукской наследнице?
  Она тяжело вздохнула - Феликс невольно позавидовал тому, что она может себе это позволить - и уточнила:
  - Я вышла замуж не за принца Акселя. Постой, пока больше ни о чём не спрашивай. Давай, сначала ты поведаешь, что с тобой случилось? Пожалуйста! Я ведь тоже ничего не знаю... кроме того, что из того жуткого подземелья тебя перевели в больничное крыло. Мне сказали, ты будешь там отбывать срок, как 'государственный преступник'. А потом... - она сглотнула, - я нашла тебя в виде медвежьей шкуры. И сбежала вместе с тобой.
  После того как он задал первый вопрос, удержаться от следующих стало очень трудно - тем более, что их количество сразу же удвоилось! Но не выполнить просьбу Принцессы было нельзя.
  - Хорошо, Эрика. Давай, сначала я. Только сядь сюда, не могу, когда ты так далеко... - она поспешно вернулась на своё обычное место на краю постели, взбила ему подушки, чтобы сам он уселся повыше. - И дай мне обещание...
  - Какое?
  - Что ничего не станешь от меня скрывать. Между нами не должно быть лжи.
  - Обещаю, Феликс, - очень серьёзно ответила Эрика. - Я согласна, мы оба должны знать правду друг о друге... и о самих себе. Какой бы горькой она ни была. Поэтому тоже обещай мне, что...
  - Конечно, родная, - Многоликий взял её за руку и переплёл свои пальцы с принцессиными. - Обещаю говорить правду - и ничего, кроме правды. Да мне-то, в общем, незачем скрытничать. Я бы только предпочёл не углубляться в подробности... тех опытов, которые на мне ставил придворный вивисектор.
  - Не надо, что ты! - вскинулась она. - Просто меня предупреждали, что ты не захочешь рассказывать...
  - Кто предупреждал?.. Ох, извини, сейчас моя очередь. Ясное дело, я не хочу рассказывать, а ты как думала? Вспоминать не хочу. Но ещё меньше я хочу, чтобы ты мучилась неизвестностью.
  Принцесса, улыбнувшись виноватой и благодарной улыбкой, приготовилась слушать. Феликс прокашлялся - лёгкие опалило болью - и начал:
  - Когда я попался в первый раз, Мангана - ты, должно быть, помнишь? - пришёл ко мне и заявил, что собирается исследовать мой Дар...
  - Вряд ли он хотел только его исследовать...
  - Да, не только. Но тогда речь шла лишь об опытах. Проще говоря, он предложил мне стать подопытной крысой...
  - Я всё помню: в тот раз ты согласился, потому что иначе он заморозил бы тебя насмерть.
  - Проклятый инстинкт самосохранения, - выплюнул сквозь зубы Многоликий. - Я не должен был соглашаться! Потрошителю я был нужен живым... теперь-то мы с тобой это знаем точно. Но если бы даже он меня убил, лучше уж смерть, чем...
  - Нет, Феликс, нет! - Принцесса побледнела, до боли сжала его пальцы и, как заклинание, повторила однажды сказанные слова: - Ты живой, это самое главное!
  Ему немедленно стало стыдно:
  - Я не то имел в виду, Эрика! Не теперь! Теперь я хочу жить сильнее, чем когда-либо раньше. Но тогда... Соглашаясь, я ещё не знал, каково это, быть его 'подопытной крысой'. Во второй раз я бы сделал другой выбор - у Манганы на этот счёт никаких иллюзий не было. И убивать меня он не собирался - напротив, собирался растянуть удовольствие. А потому предложил мне совсем другую сделку...
  - Сделку, - шепнула она. - Снова сделку...
  - Да. Он сказал, ему неважно, соглашусь я или нет - он всё равно получит всё, что ему нужно. Но если я буду сопротивляться, он вынудит тебя... присутствовать при его 'экспериментах'.
  Эрика слушала, не сводя с Многоликого широко распахнутых потемневших глаз, и больше не перебивала. Ему бы следовало сделать паузу, чтобы передохнуть, но хотелось покончить с рассказом как можно скорее.
  - Я желал тогда только одного: чтобы ты меня забыла! С ума сходил от мысли, что сломал тебе жизнь. Но если бы он притащил тебя в свою пыточную, ты бы уже никогда... - перед глазами поплыли жёлтые пятна, Феликс зажмурился и всё-таки глубоко вдохнул, опасаясь, что отключится уже не от боли, а от недостатка кислорода. - Словом, я согласился. Он обещал не впутывать тебя... в наши дела. Обещал сказать тебе, что меня держат в Замке в качестве обычного заключённого... раз уж тебе стало известно, что я не сумел удрать. Насколько я понимаю, свою часть сделки он выполнил?
  - Почти, - одними губами ответила Принцесса.
  - Я тоже пытался выполнить свою. Это было... по-разному. Больно, противно, унизительно... Унизительно - всегда. Уж на что - на что, а на недостаток фантазии Потрошитель не жаловался. Он твердил, что хочет разобрать мой Дар по винтикам... посмотреть, как я устроен. Кажется, у него это неплохо получалось. Но иногда он просто... развлекался.
  Многоликий всё же умолк, придавленный грузом накативших воспоминаний.
  - Любимый, мне не нужны подробности, - Эрика накрыла свои и Феликса сплетённые пальцы второй ладонью. - Что было потом?
  - В один прекрасный день он сообщил, что в Замке празднуют твою свадьбу. По-моему, к тому времени он уже не придавал значения нашему уговору. Думал, что сломал меня... выдрессировал! Что шантаж ему больше не нужен - я и так подчинюсь любому его слову и жесту. Но он просчитался. Я решил, что с тобой всё в порядке: ты замужем, тебя защищает муж, ты, наверное, уедешь с ним куда-нибудь на медовый месяц - и это меня освободило. Сразу взбунтоваться я не рискнул - начал с малого... но быстро понял, что не ошибся. Мангана мог угрожать сколько угодно, но даже по его тону теперь было понятно, что угрозу привести тебя он не выполнит. И тогда у нас началась война. Не на жизнь, а на смерть. В буквальном смысле слова, на смерть.
  Горло скрутило спазмом. 'Злыдни болотные, как мне скверно... но не бросать же на полуслове...' Оборотень снова перевёл дух и продолжил:
  - Я не обольщался, что мне удастся вырваться на волю. Рассчитывал сбежать от него другим способом - умереть. Покончить с собой он бы мне не позволил. Значит, я должен был заставить его меня убить. Сначала я надеялся, что он возьмёт мой Дар в качестве платы за мою смерть, но...
  - Он отказался, верно? - подхватила Эрика. - Присвоить твой Дар себе он всё равно бы не сумел.
  - Я думал, сумеет. Наследство Ирсоль...
  - Это Инструмент Одарённости, я знаю. Но ведь он так и не заработал.
  - Тогда понятно, - Многоликий отвернулся к стене. - Мне было странно, что Мангана отказался. Больше мне предложить ему было нечего. И я стал вести себя так, чтобы однажды в приступе бешенства он меня прикончил. Я и не думал, что выводить его из себя окажется так просто! Похоже, он совершенно не ожидал, что его любимая игрушка возьмёт и испортится...
  - И что ему не будет никакого толку от Инструмента...
  - Да. Ещё бы он не злился! Все его планы пошли прахом. Когда он пообещал 'спустить с меня шкуру', я воспринял это как свою победу. Последнее, что я помню до того, как... последнее, что... - Феликса замутило, лёгкие, кажется, опустели вовсе. - Он превратил меня в медведя против моей воли, Эрика - это он отлично освоил! Помню, что орудие, которым он намеревался вспороть мне брюхо, было магическое - оно так ярко 'светилось'... А потом - всё. Я ждал, что окажусь в лучшем мире - но вместо этого почему-то оказался в чёрной дыре... где сам не понимал, есть ли я ещё, или меня уже нет.
  Он затих, Эрика тоже молчала, только держалась за него так крепко, будто её руки свела судорога. Дождавшись, когда дурнота отступит, он повернулся к Принцессе и увидел, что вся она, с её посеревшим лицом, сухими блестящими глазами и высоко и часто вздымающейся грудью - одно воплощённое страдание.
  - Всё позади, моя добрая девочка, всё позади, - пробормотал он, впрочем, отчётливо понимая, что это её не утешит.
  Она склонила голову.
  - Он не должен был убивать тебя, любимый. Как бы он ни бесился... он должен был оставить тебя в живых! Иначе бы этот гад лишился возможности давить на меня. В конце концов, кстати, и лишился. Для того, чтобы я делала, что он хочет, я должна была видеть тебя живым.
  Многоликий дёрнулся:
  - Что именно ты видела?!
  - Ничего ужасного, клянусь! - заторопилась она его успокоить. - Мангана приводил меня к твоей камере и давал заглянуть внутрь. Я видела, как ты сидишь на койке или ходишь из угла в угол. Ты верно почувствовал: он блефовал. Передо мной-то он был вынужден прикидываться, что никакого вреда тебе не причиняет! Но потом, когда у него сдали нервы... Полагаю, он хотел всего лишь тебя проучить. А заодно напугать и встряхнуть меня.
  - Чего он хотел от тебя? Зачем ему было тебя встряхивать?
  - Они с отцом долго добивались, чтобы я 'включила' Инструмент. А у меня не получалось. Может, они считали, что я знаю способ, но скрываю его? Может, Потрошитель собирался посулить мне, что оживит тебя, если я 'оживлю' клавикорд? Проклятый любитель сделок... Но у него всё опять пошло не так. Я испугалась слишком сильно - и заболела. А ты слишком сильно не хотел возвращаться - и он не смог тебя заставить. Всё, что Мангана смог - сделать из тебя охотничий трофей. Наверное, в отместку за своеволие.
  - Я не хотел возвращаться, - кивнул Феликс. - Захотел только тогда, когда услышал твой голос, - помедлил и добавил: - Вот и вся история. Спросишь о чём-нибудь ещё?
  - Мне довольно, - Эрика отпустила его и выпрямилась, потирая одну о другую ноющие от недавнего напряжения руки. - И тебе тоже. Теперь я. Ты не устал? Моя история будет длинной.
  
  * * *
  Об обеде они в тот день даже не вспоминали. Впрочем, если бы и вспомнили, от разговоров, которые они вели, никому из них кусок не пошёл бы в горло. Сперва Эрика, как и Феликс, хотела побыстрее разделаться со своей историей, но быстро, увы, не вышло - её бесценный слушатель то и дело что-нибудь уточнял. Попытки девушки смягчить рассказ успеха не принесли: Многоликий, как и она сама, не лукавил, когда давал понял, что хочет знать всё, как есть. Уговоры отдохнуть на него не подействовали: хотя 'новорождённый' и бодрствовал уже много часов подряд, чего с ним не случалось в предыдущие дни, он заявил, что не сможет спать, пока между ним и Принцессой остаётся недосказанность. Скрепя сердце, она подчинилась его желанию - только старалась следить за его лицом, чтобы вовремя заметить, если больному, неровен час, станет совсем худо. Феликс же исполнял теперь её роль - сам не свой от волнения и гнева, стискивал и терзал бедную принцессину руку.
  Первым, о чём рассказала Эрика, было, разумеется, расторжение помолвки с принцем Акселем. На растерянное резюме: 'Я так и не узнала, предал он меня, на самом деле, или нет...' - Феликс, как ни странно, отреагировал очень решительно:
  - Не мог он тебя предать, как ты не понимаешь? Ваш разрыв на его любви поставил крест, - оборотень показал глазами на газету с репортажем о свадьбе. - А свою подружку... как её имя?..
  - Анита.
  - Аниту он любил, в этом я абсолютно уверен.
  Эрика шевельнула плечом.
  - Мне тоже кажется, что Аксель её любил. И до сих пор, наверное, любит. Но как тогда моя записка попала к его отцу?
  - У Джердона Третьего - свои способы получать информацию, - поморщился Многоликий. - Помнишь, я говорил? Как-то же он ухитрился выведать мои планы! Причём такие планы, какими я вообще ни с кем не делился.
  - Имеешь в виду, у него везде свои люди? Или он пользуется магией?
  - Имею в виду, он прекрасно знает: кто владеет информацией, тот владеет миром. А уж каким образом его императорское величество делает и то, и другое...
  - Ладно, - Принцесса махнула рукой. - Скорее всего, ты прав. Я тоже не могла поверить, что Аксель - предатель. Но для меня это, в любом случае, уже не имело значения. Отец пришёл в ярость из-за того, что я не только упустила идеальную партию, но и поссорила его с Императором - даром, что сам же подталкивал меня к побегу с тобой, чтобы завладеть Наследством. И он решил меня наказать... выдав замуж за человека, который...
  - За кого?.. - бледнея, спросил Феликс.
  - За герцога Пертинада. Брата королевы Межгорного княжества. Ты, кажется, не успел встретиться с ним в Замке, но он...
  - Зато я о нём наслышан, - перебил Многоликий и длинно, затейливо выругался. Черты лица исказились в болезненной гримасе, но Эрика сознавала, что больно сейчас не телу его, а душе. - Прости, родная. Я знал, что Скагер сволочь. Но не знал, что настолько.
  Дышалось ему сейчас ещё труднее, чем раньше. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать, передумал - закрыл, помотал головой и снова выругался.
  - Ты хотел спросить, не фиктивным ли был наш брак? - сказала Принцесса за него. - Нет, любимый, к сожалению, не фиктивным.
  - Хватит, не продолжай! Я всё понимаю. Этот грязный вонючий хряк успел наследить даже в Икониуме.
  - Есть и хо... хорошие новости, - срывающимся голосом сообщила она. - Целых две. Во-первых, я не беременна. Это точно. Во-вторых, моя... супружеская жизнь... продолжалась всего месяц. Потом я заболела, а когда выздоровела, позаботилась, чтобы господин герцог не приближался ко мне на пушечный выстрел.
  Попыталась улыбнуться, но тщетно. Вся та мерзость, о которой Эрика каким-то чудом почти не вспоминала после побега из замка Эск - в дни, когда ею владело одно-единственное желание и стремление, вернуть к жизни любимого - лавиной обрушилась на неё теперь. Девушка охнула, зажала рот ладонью, удерживая приступ тошноты, и разрыдалась - 'А я-то радовалась, что научилась не реветь!' Феликс со стоном приподнялся и притянул Принцессу к себе. Пока она заливалась слезами, пряча мокрое лицо у него на плече, он перебирал её волосы, целовал их и шептал в них что-то неразборчиво-нежное. А когда она успокоилась, приняла сидячее положение и вытерла слёзы, отчётливо и уверенно произнёс:
  - Я убью герцога, Эрика. Как только выздоровею. За всё, что он с тобой сделал.
  - А я убью Мангану, - в тон ему ответила Принцесса. - За всё, что сделал с тобой он.
  - Оставь мне и его тоже, - Многоликий криво усмехнулся. - Не хочу, чтобы ты об него пачкалась.
  'Только бы ты выздоровел! - подумала Эрика. - Только бы выздоровел! Заплатить по счетам ты всегда успеешь...'
  - Но как они смогли тебя заставить... - начал было он, закашлялся и сам себя оборвал: - Постой-ка! Я догадался. Пригрозили, что убьют меня, если ты не согласишься... или что-то в этом роде. Верно?
  - Взяли тебя в заложники, - печально кивнула она.
  Феликс заиграл желваками. Она погладила его по щеке, ласково взъерошила отросшую шевелюру, расправила смятое одеяло.
  - Всё позади, любимый, всё позади - не ты ли давеча сам так сказал? Время лечит раны и похуже...
  Дальше стало немножко легче. О музыкальных 'сессиях' у Манганы Принцесса поведала почти без эмоций, лишь посетовала, что никогда уже по доброй воле не сядет ни за какие клавиши. Ночь и утро, которые предшествовали её болезни, уместила в пять предложений. О самой болезни распространяться не стала, зато со всеми подробностями рассказала о своём мнимом безумии и о том, как получила нежданную помощь от придворного врача.
  - Умница ты моя! - восхитился Многоликий.
  От явного обожания в его голосе у Эрики стало жарко внутри.
  Потом пришёл черёд белокурой паучихи Ингрид, даже в 'крыле для буйных' умудрившейся плести интриги, и обмана, который мачеха устроила ради 'антикороны'.
  - Но нужно отдать ей должное. Если бы не Ингрид, я бы так и сидела в Замке. А ты...
  - Как тебе удалось найти меня? Где? В Манганином логове?
  Рассказывая о страшной находке и об открытии, которое за ней последовало, Эрика сорвалась ещё раз.
  - Никогда! Никогда больше!.. Не говори: лучше бы я умер!!! Я сама чуть не умерла, пока думала, что тебя больше нет! - всхлипнула она и снова уткнулась носом в его плечо.
  - Никогда, никогда, родная, обещаю, только не плачь... - перепуганно и пристыженно забормотал Феликс.
  Справившись со слезами, усталая и измученная, она устроилась у него под боком и дальше продолжала уже лёжа:
  - Как только я поняла, что у меня есть шанс тебя оживить, я решила идти с тобой к тому, у кого достаточно силы, чтобы развеять чары. Вернее, не к тому, а к той. К 'старой злой ведьме' Тангрис.
  - К Тангрис?..
  - Ну да. А, ведь ты же ещё не знаешь о 'предсказании', из-за которого на меня надели чёртов браслет...
  Мало-помалу она добралась до встречи с волшебницей. Детали путешествия казались Эрике не заслуживающими внимания, но Феликс так не думал и своими вопросами вытянул многое из того, о чём она рада была бы не упоминать. С каждым её словом он становился всё чернее, и это ей совсем не нравилось.
  - Успокойся, любимый. Ничего по-настоящему скверного со мной в пути не стряслось, - бодрым голосом заключила Принцесса. - А после того как Тангрис пустила меня к себе, мои злоключения и вовсе закончились. Она позволила мне отдохнуть в своём поместье, подтвердила мою догадку о том, что тебя можно оживить, и дала мне то, за чем я к ней пришла.
  - Что она дала тебе, Эрика?
  - Воду. Живую и Мёртвую.
  Девушка неохотно встала, вынула из верхнего ящика комода пустые сосуды и показала их Феликсу.
  - Воду... - задумчиво протянул он и взял один из них, белый. - Живую и Мёртвую. Ни той, ни другой, по слухам, на свете не осталось ни капли...
  - Выходит, у Тангрис она осталась.
  - Да, я вижу.
  - Видишь?..
  - Конечно. Вот это магия! Невероятно, я и представить не мог, что такая бывает! В этой посудине, - он поднял ёмкость к свету, - уже ничего нет, а она прямо руки обжигает своим сиянием...
  У Принцессы заколотилось сердце: 'Он чувствует магию? Неужели?! Но ведь когда я рассталась со своим Даром, я 'ослепла'... А если он по-прежнему 'зрячий', может быть, Тангрис ошиблась? Может быть, он остался Одарённым?..'
  - Что случилось, родная? - забеспокоился Многоликий. - У тебя такой странный вид.
  Она моргнула, пытаясь убрать с лица изумлённое выражение:
  - Всё в порядке, Феликс. Тебе померещилось.
  - Так что же она взяла у тебя в качестве платы? - поинтересовался он, возвращая Эрике сосуд, и нахмурился. - Сомневаюсь, что она продешевила.
  - Разве ты забыл? У меня было, чем с ней расплатиться.
  - Не забыл. Но 'антикорона', по-моему, лежит в комоде, там же, откуда ты достала флаконы. Через стенку ящика, определённо, что-то просвечивает... а других волшебных предметов, насколько я понял, у тебя не было.
  Принцесса опустила глаза и ничего не ответила. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей так сложно признаться Многоликому, какую высокую цену она заплатила за его возвращение.
  - Покажи мне, что там за штука, - попросил Феликс.
  Она со вздохом выполнила его просьбу. К 'Уязвимости Монарха' Эрика не прикасалась с тех пор, как убрала её в мешочек в кабинете у Тангрис.
  - Занятная игрушка, - хмыкнул он, покачивая на ладони турмалин. - Когда я поправлюсь, мы непременно пустим её в дело. Я, кажется, даже знаю, как именно... Но сейчас, пожалуйста, ответь на мой вопрос. И помни, что дала мне слово говорить только правду.
  
  * * *
  - Спишь?
  В южных широтах сумерки коротки, в комнате стремительно темнело. Эрика, тихонько вздохнув, зажгла настольную лампу. Многоликий, лежавший лицом к стене, услышал, как девушка села на постель рядом с ним.
  - Вижу, что не спишь, - от ласковых ноток в голосе Принцессы ему стало только хуже. - Как душно! А дождя сегодня снова, похоже, не будет. Я принесла чаю. Попей?
  Он не пошевелился. Как смотреть на неё, как разговаривать с нею, он не знал.
  - Пожалуйста, Феликс! - теперь голос звучал расстроенно. - Ты ведь и ужинать отказался. Но как ты поправишься, если не будешь есть?
  Голода он не чувствовал. Еда - последнее, о чём он мог думать в часы, которые прошли с тех пор, как Эрика сообщила, чем именно расплатилась за его никчемную жизнь. Многоликий впервые понял, что движет людьми, накладывающими на себя руки от стыда: они так сильно ненавидят самих себя, что не могут переносить собственное общество, слушать собственные мысли, глядеть на себя в зеркало - не могут находиться с самими собой в одном мире. Признание Принцессы, что она отдала Тангрис свою способность летать, стало для оборотня последней каплей - прорвалась какая-то невидимая плотина, и чувство вины накрыло его с головой. Это был ад - знать, что единственное существо, которое тебе дорого по-настоящему, всего на свете лишилось по твоей милости.
  Принцесса потеряла не только Дар - хотя одной лишь этой её потери хватило бы, чтобы привести Феликса в отчаяние. Он яснее, чем кто бы то ни было, понимал, как много магические способности значат для их носителя. Расстаться с Даром - всё равно, что расстаться с половиной души.
  Но Принцесса потеряла и дом. Многоликий прекрасно помнил, сколько в её покоях было тепла и света, и выпестованных ею красоты и уюта - такого дома у Эрики никогда уже не будет.
  Она потеряла отца, которого очень любила. Пусть Скагер - негодяй, каких поискать, пусть он ни в грош не ставил собственную дочь, но всё-таки она жила с ним под защитой Короны. Если бы он, Феликс, не вломился в её жизнь, она никогда не узнала бы, что за человек её отец - и, быть может, дожила до его похорон, даже не пригубив чашу разочарования.
  Блестящее будущее наследницы трона - ещё одна вещь, которой лишилась Эрика. Она родилась и была воспитана, чтобы править своей маленькой страной, и Королева бы из неё получилась великолепная - подданные слагали бы о ней легенды, вся Ингрия лежала бы у её ног.
  Если бы он, Феликс, не вломился в её жизнь, она не упустила бы шанс удачно выйти замуж - вероятно, лучший из шансов, какой мог выпасть девушке, не имеющей права самостоятельно выбрать себе мужа.
  И борова Пертинада, не глядя растоптавшего чистоту и невинность Эрики, в её судьбе бы тогда не было.
  То, что вера в людей окончательно и безнадёжно утрачена Принцессой за время, миновавшее с их с Феликсом первой встречи - тоже лежит на его совести! Он хорошо помнил, как дал себе слово не рушить её хрустальный замок и как это слово не сдержал. Пускай тогда он не знал, какими страшными будут последствия, но это ни в малейшей мере не оправдывало его в собственных глазах.
  А ещё она потеряла свою музыку - какая тоска была в её взгляде, когда она сказала, что никогда больше не захочет играть!
  Даже волосы свои необыкновенные она и то обрезала - из-за него.
  Когда Феликс перебирал в памяти цепочку событий, которые привели его и Эрику в эту точку их жизни, ему хотелось выть в голос от осознания, сколько ошибок им было совершено - и только присутствие самой Эрики заставляло его держать себя в руках. В тот далёкий, самый первый день ему вообще не следовало соваться в замок Эск. Коль скоро сунулся, попался в мышеловку и получил от Принцессы ключ к спасению, уйти нужно было одному, вовремя разобравшись, что никакой реальной опасности девушке не грозит. А раз уж вышло так, что Замок покинули вместе, он должен был хватать 'сокровище' в охапку и, ни секунды не медля, бежать с нею в Новые Земли, не оглядываясь ни на какие дурацкие древние артефакты.
  'Проклятье, сдохни я прямо там, в сокровищнице Ирсоль, сразу после того как нас поймали, для неё даже это было бы лучше - по крайней мере, замуж насильно её бы не выдали!' - думал Многоликий. Потом вспоминал звенящий слезами голос Эрики: 'Никогда! Никогда больше! Не говори: лучше бы я умер...' - и корчился от боли, акульими зубами вгрызавшейся в каждую его клеточку.
  Время от времени он забывался тревожным нездоровым сном, но вскоре вздрагивал и просыпался от наплывающих кошмаров - остаток этого мучительного дня остался в его памяти густой мешаниной сожалений и страхов. Его любимая, его спаситель, его добрый гений, та, кто вернула его к жизни, но чья собственная жизнь оказалась разрушенной по его милости, то сидела, то лежала с ним рядом, как ребёнка, гладя его по голове, то уходила, заставляя его изнывать от пустоты и холода - и в конце концов, судя по всему, устала ждать, когда он очухается.
  - Феликс! - Принцесса настойчиво потормошила его за рукав, потянула на себя одеяло. - Чай стынет! А ещё тут есть печенье... Янгульдина кухарка печёт изумительное печенье, в Ингрии я такого не пробовала. И, прошу тебя, хватит себя казнить - ты ведь именно этим сейчас занимаешься? Ты ни в чём не виноват. Во-первых, нам на роду было написано встретиться - и кинуться за Наследством. Во-вторых, это я заставила тебя взять меня с собой, когда ты собрался бежать из Замка. И в ущелье тебя потащила тоже я. Это я должна рвать на себе волосы, что втравила тебя в неприятности! А уж остальное вообще от нас не зависело... - она склонилась над ним, поцеловала в ухо и закончила очень серьёзным тоном: - Мы вместе, любимый, и мы свободны - значит, всё было не зря, правда?
  'Не хватает ещё перекладывать на неё мои угрызения совести! Хотя бы с ними я должен справиться сам!', - рассердился на себя Многоликий, осторожно перевернулся на спину и сделал попытку улыбнуться:
  - Правда, Эрика.
  Сердце у него сжалось, так ярко она просияла в ответ.
  Смотреть на неё было больно, как на солнце.
  Девушка помогла ему приподняться на подушках, поставила на его колени поднос с чашкой ещё дымящегося чёрного чая и тарелкой полупрозрачного золотистого сахарного печенья. Спросила:
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Болит, - честно ответил Феликс, имея в виду немилосердно разнывшийся шрам.
  Положил в рот лепесток печенья, разжевал и проглотил, не чувствуя вкуса, только чтобы успокоить Принцессу.
  Она заглянула ему в глаза и нахмурилась.
  - Послушай. Я думаю, тебе нужен врач.
  - Врач?! - вскинулся Многоликий. - Зачем мне врач? Сроду не обращался к врачам... всегда всё само проходило!
  - Не проходит, ты же видишь, - со вздохом сказала Эрика. - Давай позовём врача. Я думаю... нет, я точно знаю, нам без него не обойтись.
  - Точно знаешь? Откуда?
  - Мне Тангрис велела через неделю после твоего... возвращения найти тебе врача. Желательно, Одарённого.
  - Ах, Тангрис... - это имя теперь стояло для Феликса в одном ряду с именами 'Скагер', 'Мангана' и 'Пертинад', но отмахнуться от слов волшебницы он не мог. - Выходит, она заметила что-то, чего не замечаю я.
  - Наверное, - пожала плечами Эрика. - Я спрошу у Янгульды, она, разумеется...
  - Нет! Не надо. Нельзя ко мне приглашать врача.
  - Но почему, Феликс?!
  - Ты забыла? Я в розыске. Мне запрещено здесь появляться. Что мы будем делать, если врач меня опознает?
  Как ни плохо было Многоликому, он ни на миг не забывал, в какой стране находится - и своё лицо старался не показывать даже горничной.
  - Опознает? - после секундного замешательства переспросила Принцесса. - Ты действительно этого боишься?
  - А кто бы не боялся? - буркнул он, прихлёбывая чай.
  - Сколько времени прошло с тех пор, как ты... встречался с Императором?
  Феликс задумался.
  - А какой сегодня день?
  Она назвала дату.
  - Почти семь месяцев, - подсчитал он.
  - Вот видишь! Больше, чем полгода! А ведь тогда ты по-честному отсюда уехал. Думаешь, твои портреты по сей день развешивают на всех столбах?
  - Вряд ли. Но только...
  - Я тоже думаю, что вряд ли. Не такая уж ты важная птица, любимый, - Эрика улыбнулась мягкой извиняющейся улыбкой. - За тебя, наверное, до сих пор предлагают деньги, но портрет...
  - Газеты! - вспомнил Многоликий. - Они ещё тут?
  - Конечно.
  Она взяла со стола и одну за другой перелистала газеты. Физиономии Феликса там, в самом деле, не было. В одной из газет, 'Хронике Империи', на последней странице обнаружился список лиц, за которых полиция Его императорского величества обещала вознаграждение. К своему огорчению, Многоликий нашёл себя в этом списке. Рядом с его прозвищем и описанием 'преступлений' стояла кругленькая цифра - пятьдесят тысяч марок информатору в случае успешной поимки преступника.
  - Пятьдесят кусков! Недурно! - присвистнул он.
  Эрика досадливо поморщилась:
  - Подумаешь! Главное, портрета твоего здесь нет. Даже имени нет, только прозвище - и кто ты такой. Ты когда-нибудь раньше бывал в Кирфе?
  - Нет, родная. Я вообще не был в этой части страны.
  - Вот и прекрасно! Значит, вероятность, что здешний эскулап окажется твоим знакомым, стремится к нулю.
  Феликс знал, что она права. Знал и то, что врач ему, определённо, нужен - просто невероятно трудно было сознаться самому себе в том, что волшебный организм на этот раз оказался неспособен справиться с повреждениями без посторонней помощи.
  - Хорошо, Эрика. Давай позовём врача, - медленно кивнул он.
  
  * * *
  Утро следующего дня выдалось погожим, как, впрочем, и всякое кирфианское утро. Дружелюбное, ещё не обжигающее солнце, голубой шёлк высокого неба, прохладный ветерок со стороны моря, благоухание цветов - всё это слегка примирило Эрику с реальностью, хоть и не могло стереть из памяти наполненную отвратительными сновидениями минувшую ночь. Принцесса по-прежнему чувствовала себя очень усталой; спала она урывками - и образы являлись ей такие, что лучше бы не засыпала вовсе. Феликсу тоже было несладко; иногда ей удавалось разобрать, что за слова он бормочет сквозь сон, и тогда мнилось, что кошмар им показывают одинаковый. Но поутру ни раздумывать об этом самой, ни обсуждать это с любимым ей было некогда - сразу же после завтрака Эрика занялась поисками врача.
  - Врач? Одарённый? Конечно, у нас такой есть, - без раздумий ответила на её вопрос Янгульда. - Но лучше позови другого, обычного. Такой у нас тоже есть, помоложе да поумнее.
  - Мне нужен Одарённый, - помотала головой Принцесса.
  - Как скажешь, - 'атаманша' выудила из-за корсажа, сегодня не чёрного, а синего, клочок бумаги, непонятно откуда извлекла карандаш и принялась писать адрес. - Сходишь, сама его пригласишь - любит наш доктор Зурго, чтобы его уважили. Только смотри, не переплачивай - за визит ему полагаются семьдесят пять марок, и ни граной больше. Зазеваешься - обдерёт как липку.
  Смысл последнего предложения Эрика уловила кое-как, а короткое экспрессивное словцо, которым Янгульда закончила фразу, не поняла вовсе - но предположила, что это должен быть 'прохвост'. Ничего не поделаешь, придётся иметь дело с прохвостом, сказала себе Принцесса и взяла записку.
  - Давай-ка, объясню, куда идти, - предложила хозяйка пансиона. - Тут близко, на соседней улице.
  Но девушка уже знала, что большого толку от объяснений на имперанто ей всё равно не будет, поэтому отказалась - и отправилась по нужному адресу, уповая на уличные указатели и таблички.
  Добротный двухэтажный дом, в котором обитал врач, произвёл на неё хорошее впечатление, как и деловитая прислуга, которая открыла ей дверь и сходу догадалась, что с Принцессой нужно разговаривать на общеимперском.
  - Доктор Зурго примет вас, когда закончит завтрак, - сообщила прислуга.
  Где-то наверху резкий пожилой голос произнёс несколько слов на местном языке.
  - Доктор Зурго спрашивает, кто вы и откуда, - перевела прислуга.
  - Скажите ему, я из пансиона донны Янгульды. У меня заболел муж.
  - Эй, донна, я не глухой и знаю имперанто, - крикнул врач. - Ступайте домой и ждите меня через час.
  - Благодарю вас! - с той же громкостью откликнулась Эрика. - Наша комната на четвертом этаже.
  - Разберусь, - не слишком любезно ответил невидимый собеседник.
  Принцесса вышла на улицу и замерла. Отчего-то именно сейчас ей захотелось осуществить недавнее намерение и добраться до местного храма. Уходя, она предупредила Феликса, что будет отсутствовать дольше обычного - не знала заранее, сколько продлятся её поиски. Значит, время до прихода врача можно занять прогулкой; на то, чтобы подняться на вершину горы, заглянуть в храм и спуститься обратно, часа как раз хватит.
  Сказано - сделано.
  Осматриваясь, Эрика прошлась вдоль домов, выбрала одну из лестниц между ними, откуда, похоже, начинался самый короткий маршрут, и стала карабкаться наверх.
  Отношение Принцессы к ритуальным сооружениям - вернее, к тому единственному сооружению, в котором ей доводилось бывать раньше - было очень сложным. Храм замка Эск ассоциировался у неё с исключительно печальными вещами - сперва с мамиными похоронами, а теперь и с собственной ужасной свадьбой. А ещё - с горчайшей обидой, которую почувствовала маленькая Эрика, когда мама поведала ей о Серафимах, однажды навсегда покинувших тех, о ком им полагалось заботиться. Вкус этой детской обиды Принцесса отлично помнила и теперь - оттого, должно быть, и избегала храмов. Но сегодня в опустевшую обитель Серафимов ноги несли её сами.
  Наконец, девушка добралась до крошечной площади, вымощенной шестиугольными каменными плитами. Кое-где плиты были выломаны, и там на волю пробивалась травка. Кроме храма Небесного Присутствия - обсаженного кипарисами внушительного древнего здания, каждой своею линией как будто устремлённого вверх, - к площади выходило ещё две постройки: средневековая библиотека - приземистая и очень широкая, украшенная барельефами по всему фасаду - и ничем не примечательный современный домик, где разместилась церковная лавка. За храмом, бесспорно, присматривали, но всё-таки одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это дом, оставшийся без хозяев. Лавка же и библиотека заброшенными совершенно не выглядели, их двери были приветливо приоткрыты, из распахнутых окон, как повсюду в Кирфе, свешивались гирлянды ярких цветов. Цветы были и на клумбах, окружавших площадь по периметру, но там вид имели чахлый - похоже, за клумбами особенно не ухаживали. 'Кому ухаживать? - подумала Эрика. - Смотритель да двое-трое служек - вот, наверное, и все, на ком держится здешнее хозяйство...'
  Она приблизилась к храму, раздумывая, у кого спросить ключ, если высокая дубовая дверь окажется заперта, но не успела взяться за ручку, как смотритель, щуплый седой человечек, прибежал сам. Угодливо кивая и кланяясь, он открыл замок и проводил Принцессу внутрь. Старичок сыпал словами, как горошинами. Большинство из них Эрика не понимала, но по тем, которые поняла, сделала вывод, что он жалуется на запустение и грустит о 'старых добрых временах', застать которые лично, разумеется, не мог.
  Потом он ушёл, и она осталась одна среди фантастически красивых бело-голубых витражей и бирюзово-перламутровых мозаик. В воздухе стояла молочная дымка - то ли потому, что витражные стёкла, через которые проникал солнечный свет, были матовыми, то ли он подсвечивал многолетнюю пыль. Пылью здесь, впрочем, не пахло, хотя и было довольно душно. Эрика прогулялась вдоль стен, рассматривая мозаики, постояла у круглого подиума, пытаясь представить, как выглядел храм, когда собравшиеся в нём люди ждали - и дожидались! - появления на этом подиуме Серафима, затем уселась на одну из длинных скамей полированного светлого дерева и застыла.
  К Небесам она обращалась часто, но молиться толком не умела - короткая молитва, сложившаяся у неё в уме в Ночь Всех Стихий, была первой её молитвой за много лет. По правде сказать, Принцесса просто-напросто не верила, что те, кому адресованы мольбы, могут её услышать. Но сейчас ей было неважно, слышат её или нет - ей хотелось высказать то, что переполняло её сердце. Прижав руки к груди и запрокинув голову, она зашептала: 'Пресветлые Серафимы, Серафимы-Заступники, прошу вас, пусть Феликс поправится! Пусть он будет здоров, как раньше! Пожалуйста, пусть у него останется его Дар...' Повторив одно и то же несколько раз на разные лады, ничего необычного она не почувствовала; какого-либо просветления у неё ни случилось - но всё-таки ей стало немножко легче.
  Когда Эрика вышла из храма, солнце стояло уже высоко и жарило вовсю. Одновременно с нею на площади возник мужчина, лицо которого было ей знакомо - один из Янгульдиных пансионеров. Увидев Принцессу, он широко улыбнулся и помахал рукой:
  - Донна Анна!
  Эрика вежливо кивнула. Он заспешил к ней, воскликнул:
  - Как я рад вас встретить! - затем добавил нечто неразборчивое и спохватился, заметив, что она нахмурилась: - Простите, я забыл, что ваш имперанто не очень хорош. А какой язык для вас родной?
  Она продолжала хмуриться, недовольная его вниманием и любопытством.
  - Ещё раз простите, - огорчился мужчина. - Даже не представился, а уже донимаю вас вопросами, - теперь он говорил очень медленно, чтобы она понимала: - Я давно хотел с вами познакомиться. Но вы сидите на другом конце стола и всегда так быстро уходите... Меня зовут Лонгвиду. Я архивариус.
  - Очень приятно, дон Лонгвиду, - наконец, подала голос Принцесса. - Вы были в библиотеке?
  - Совершенно верно. Ради неё я сюда и приехал. Здесь потрясающая библиотека. Вы не интересуетесь древними рукописями? Я нашёл прекрасные образцы.
  Эрика покачала головой:
  - Извините, но нет, не интересуюсь.
  - Жаль. Тогда хотя бы загляните в церковную лавку - сувениры здесь тоже потрясающие. Кирфианские мастера славятся на всю страну.
  - Спасибо. В лавку я, пожалуй, загляну.
  'Только бы не увязался за мной!' - подумала девушка, направляясь к лавке. Но Лонгвиду, к её облегчению, лишь махнул рукой в сторону входа.
  В магазинчике она пробыла довольно долго, рассчитывая, что новый знакомый не станет её ждать и уйдёт. Разглядывала сосуды и ткани с крылатыми изображениями Серафимов, нюхала благовония, перебирала молитвенные книжечки и открытки ручной работы. Вещи, и в самом деле, были изысканные и необычные, ничего похоже Эрика раньше не видела. В кармане у неё лежали деньги, предназначенные для врача, но совершать покупки она не собиралась. Глупее не придумаешь - тратить последние жалкие марки на безделушки! Однако в тот момент, когда она совсем уже вознамерилась уйти, взор её наткнулся на висящие на крючке слева от двери тонкие кожаные шнурки с небольшими кулонами из перламутра и бирюзы - плоскими фигурками Серафимов. Было в них что-то завораживающее, в этих фигурках! Принцесса пробежала по ним пальцами и поняла, что не уйдёт отсюда, пока не купит по одной для себя и для Феликса.
  - Пять марок за штуку, - сообщил наблюдавший за ней служка.
  - Я возьму пару, - сказала Эрика, и две фигурки одинаковой формы, одна бирюзовая, другая перламутровая, упали ей в ладонь, будто живые.
  Выйдя из лавки с кулёчком из папиросной бумаги в руках, девушка с досадой увидела, что архивариус в ожидающей позе всё ещё маячит посреди площади. При появлении Принцессы он встрепенулся:
  - Донна Анна, в этом городе ужасные лестницы. Мой долг приличного человека - проводить вас до пансиона.
  И куда ей было деваться? Не грубить же 'приличному человеку', после того как он четверть часа, не меньше, ждал её на солнцепёке! Не так уж часто кто-нибудь выражал готовность помочь Эрике, чтобы сейчас у неё повернулся язык прогнать Лонгвиду. Она проговорила:
  - Очень мило с вашей стороны, - и зашагала рядом с ним, рассудив, что за учтиво предложенную руку ей держаться незачем.
  На вид Принцесса дала бы архивариусу лет сорок. Будучи на полголовы ниже неё, малорослым он, однако, не выглядел, благодаря широким плечам и крепкому телосложению. Волосы у него были светло-русые, глаза - невыразительно-серые, и в целом его идеально выбритое лицо производило на редкость пресное впечатление. Эпитет 'никакое' годился для этого лица лучше всего. Голос у Лонгвиду тоже был никакой - скучный, как стопка писчей бумаги. Даже воодушевление, которое спутник Эрики явно испытывал в эти минуты, не прибавляло его облику обаяния и яркости.
  - Понравилась лавка? Что-нибудь купили? - спросил мужчина, прежде чем они достигли первой лестницы.
  - Ничего существенного, - ответила Принцесса, пряча кулёчек в карман. - Но вещи тут, и правда, превосходные.
  - Значит, в поселении ремесленников вам тоже понравится! Там выбор ещё богаче. Например, есть батики... вы знаете, что такое батик?
  - Рисунок на шёлке? - уточнила Эрика, не уверенная, что правильно поняла последнее слово.
  - Именно! Ах, какие же там батики, донна Анна!..
  Лонгвиду оказался достаточно умён, чтобы не предлагать себя Эрике в качестве гида для экскурсии в мастерские и не вынуждать её отказывать. Сев на любимого конька, почти всю дорогу он разглагольствовал о том, что если бы не зарабатывал на жизнь розыском редких книг и потерянных документов, непременно бы заделался коммивояжёром и возил кирфианские батики и другие диковины столичным модницам. Принцесса его почти не слушала, захваченная беспокойством, не явится ли врач раньше, чем она вернётся в пансион. Задумавшись, она споткнулась и чуть было не упала, но успела ухватиться за подставленную ей жёсткую сухую ладонь и остаток пути проделала, всё-таки опираясь на неё. У пансиона же об архивариусе мгновенно забыла - ибо увидела, как на крыльцо поднимается сухопарый субъект с тростью, одетый в серовато-зелёный островерхий колпак и пёстрый балахон, изукрашенный медицинскими символами.
  Эрика бросилась к врачу и порывисто его приветствовала.
  - Так-то вы выполняете мои указания, донна! - проворчал он. - Я же велел вам ждать меня дома!
  - Простите, доктор, - смутилась Принцесса.
  Доктор Зурго был старым, но совсем не дряхлым. Нижнюю половину его лица прикрывала окладистая холёная борода, равномерный чёрный цвет которой наводил на мысль о том, что её регулярно подкрашивают. От него за два шага разило ромашкой и мятой. Запах был столь сильным, что вряд ли мог иметь случайное происхождение: скорее всего, его обладатель душился эфирными маслами, полагая, что человек с Даром целительства не только выглядеть, но и пахнуть должен по-особенному.
  На четвёртый этаж он взбирался так шустро, что утомлённая прогулкой Эрика едва за ним поспевала.
  - Ну и где ваш больной?
  С замиранием сердца она открыла дверь в комнату.
  Феликс не спал - он сидел в подушках, и глаза его лихорадочно блестели, выдавая, с каким сумасшедшим напряжением он ждал, когда вернётся Эрика и приведёт с собой врача.
  - Стул, - распорядился доктор Зурго после обмена приветствиями.
  Эрика придвинула к кровати один из стульев.
  - Итак, больной, рассказывайте, что с вами случилось, - потребовал врач, отдав ей трость, усаживаясь и с важным видом расправляя складки балахона.
  Принцесса и Многоликий переглянулись: они не смогли решить, какой частью истории им следует поделиться, какую лучше утаить, а какую утаивать бесполезно.
  - Я был ранен, - после паузы проговорил Феликс. - И до сих пор не оправился от раны.
  Доктор Зурго направил длинный узловатый палец на шрам на шее:
  - Это след от вашей раны?
  - Да.
  - Покажите.
  Многоликий бросил на Эрику ещё один взгляд, на этот раз умоляющий. То обстоятельство, что она уже неделю за ним ухаживает, от стеснения перед ней его не избавило. Принцесса знала, он предпочёл бы, чтобы на время осмотра она вышла в коридор, но делать этого не собиралась - ей нужно было видеть, как поведёт себя врач. Поэтому чуть заметно покачала головой: 'Я останусь здесь!' - помогла Феликсу снять рубашку, а затем отодвинулась в сторону и встала вполоборота к постели, чтобы хотя бы не таращиться на него в упор.
  Стоило доктору Зурго рассмотреть бывшую 'рану' во всей красе, как с него тут же слетел весь апломб. Стянув колпак, под которым обнаружилась блестящая круглая лысина, врач растерянно опустил его на пол, пригладил бороду, по-стариковски засуетился и заговорил быстро и неразборчиво. Феликс отвечал ему точно так же. Эрика снова стала понимать лишь отдельные слова, из-за чего впала в панику, хоть и старалась не подавать вида.
  Врач как будто вовсе больше не интересовался происхождением шрама - не то обо всём, что ему требовалось, догадался сам, не то побоялся узнать лишнее. Вопросы касались, главным образом, нынешнего самочувствия Многоликого, и тот отвечал на них очень подробно. Процедура осмотра продолжалась долго. Из опыта общения с доктором Коркецом Принцесса усвоила, что Одарённому врачу его руки скажут больше, чем все объяснения, вместе взятые. Доктору Зурго, похоже, абсолютно не нравилось, что ему сейчас говорили руки - долгоносое худое лицо с каждой секундой становилось всё мрачнее. Феликс держался молодцом, но девушка кожей чувствовала, как ему страшно!
  Наконец, осмотр завершился. Врач велел Многоликому одеться, попросил у Эрики лист бумаги и перо, но прежде чем начать писать, обменялся с пациентом ещё несколькими репликами. 'Магическая природа травмы'... 'слишком сильное сопротивление'... 'разрушено на всех уровнях'... 'боль можно только уменьшить'... Выхватывая обрывки фраз из сплошного потока беглой речи, Принцесса напрочь отказывалась верить в смысл того, что слышит. Её любимый всё ещё пытался сохранять самообладание, но дышал и выглядел так, словно вот-вот лишится чувств.
  Она взмолилась:
  - Прошу вас, говорите медленней! Я почти ничего не понимаю.
  Оба тут же умолкли и повернулись к ней.
  - Что с моим мужем, доктор Зурго? Вы сможете его вылечить?
  - Я приготовлю для вас снадобье, которое...
  - Скажите прямо, он поправится?.. - перебила Эрика.
  Врач пожевал губами и сухо ответил:
  - Сожалею, дорогая донна, но увечье вашего супруга неизлечимо.
  Глава восемнадцатая,
  в которой Принцесса и Многоликий
  испивают последние каплииз чаши отчаяния,
  предпринимают ещё одну попытку к бегству,
  встречают того, кого не надеялись встретить,
  и делают самый значительный выбор в своей жизни
  
  Труднее всего было отказаться от надежды. 'Как же так?! - спрашивал себя Феликс, вновь и вновь пытаясь совершить оборот. - Быть такого не может, злыдни болотные! Что это значит, 'лишился Дара', если я никому его не отдавал?! Как-то ведь я сумел вернуть себе человеческий облик!' Всякая попытка превращения заканчивалась одинаково: приступом слабости, иногда настолько сильным, что Многоликий терял сознание. Эрика сперва помалкивала, только лицом темнела, если ловила его 'с поличным'. Но потом созналась: дескать, Тангрис её сразу предупредила, что Дара у 'новорождённого' не будет. Бедная девочка всерьёз боялась, что он рассердится на неё, сочтёт её виноватой в том, что утратил волшебные способности. Стоило немалых трудов убедить её, что эти опасения напрасны. Он был вынужден, не жалея красок, описать, каково ему было в виде медвежьей шкуры, чтобы Принцесса поверила, что приняла верное решение: жизнь обычного человека, в любом случае, неизмеримо лучше той бесчувственной и неподвижной не-жизни, на которую он считал себя обречённым.
  Но принять как должное потерю Дара Феликс всё равно не мог. По нескольку раз на дню брал в руки сосуды из-под Живой и Мёртвой воды, крутил в пальцах 'антикорону' - убеждался, что магическое излучение воспринимает так же хорошо, как раньше. Вызывал в памяти образ какого-нибудь большого зверя - не медведя, от медведей его тошнило, а, например, льва или крупной собаки, вроде мастифа - и... ничего не происходило. Вернее, происходило совсем не то, на что он рассчитывал - в следующий миг Многоликий обнаруживал себя лежащим навзничь на полу или на кровати, с рубахой и волосами, мокрыми от холодного пота. Образов мелких животных он поначалу избегал - боялся, что его травма в этом случае окажется несовместимой с жизнью. Но потом, рискнув, убедился, что ни горностаями, ни мышками, даже едва живыми, ему теперь не бывать.
  - Перестань, любимый, - уговаривала его Эрика. - Позволь себе отдохнуть. Когда к тебе вернутся силы, вернётся и Дар! - а однажды добавила с бесконечной грустью в голосе: - Похоже, из нас двоих мне повезло больше...
  Она осеклась и не закончила фразу, но он понял, о чём она подумала: 'Я, по крайней мере, смирилась с тем, что не могу летать, и не мучаю себя тщетными усилиями удержаться в воздухе'.
  Сил у Феликса, увы, тоже не прибавлялось. Снадобье доктора Зурго - вязкая желтовато-серая мазь, пахнущая шалфеем и воском - неплохо утоляло боль. В первый раз намазавшись этой мазью, Многоликий воспрянул духом. Боль заметно утихла за пару минут, а он был уверен: она - главное, что мешает ему двигаться. Не тут-то было! Выяснилось, что ни стоять, ни ходить подолгу, ни дышать полной грудью он по-прежнему не может. Ему, правда, удалось вымыться и побриться - то и другое Феликс потом проделывал регулярно, благодаря чему несколько притуплялось его отвращение к себе. Кроме того, дни он стал проводить не в постели, а в кресле, которое Принцесса специально ради него передвинула к окну. Но этим благотворное действие мази исчерпывалось. Поначалу оборотень надеялся, что сумеет хотя бы отчасти восстановить былую форму, если будет медленно и методично увеличивать физическую нагрузку - однако любые гимнастические экзерсисы заканчивались так же плачевно, как попытки поменять обличье.
  'Увечье вашего супруга неизлечимо...' Даже если бы доктор Зурго не решился произнести этих слов, его поведение сказало бы всё без них. При всей своей очевидной алчности, посетить Феликса ещё раз он не пожелал. Сердито потряс бородой:
  - Бесполезно, вы меня понимаете? Бес-по-лез-но!.. Обезболивающая мазь - это всё, что я могу для вас сделать!' - и ушёл, громко стуча тростью.
  Когда первый шок прошёл, влюблённые решили, что должны узнать мнение другого врача, 'помоложе да поумнее'. Но тот, тонконогий франт с подкрученными усиками, похвалявшейся практикой, пройденной в столичной клинике, отреагировал едва ли не хуже, чем врач Одарённый - охнул, всплеснул руками, долго дивился тому, что странный раненый вообще остался жив, и заявил, что способа улучшить его состояние нет и быть не может. Взяв причитающиеся ему пятьдесят марок, от повторного визита отказался и он.
  Наутро Эрика снова наведалась к доктору Зурго и принесла от него со снадобье в пузатой банке тёмного стекла. С тех пор Многоликий каждый день, просыпаясь, мечтал совершить невозможное - и, засыпая, клял себя за то, что у него опять ничего не получилось.
  Чувство вины никуда не исчезло - оно лишь слегка отодвинулось, ровно настолько, чтобы его тяжестью Феликса не расплющило насмерть. Эрика беспрестанно напоминала ему, что ни о чём не жалеет - но слова значили для него куда меньше, чем её поникшие плечи, усталость в каждом её движении и в каждой чёрточке, неизбывная горечь в её улыбке. Принцесса походила на погасшую свечу; оживала и вспыхивала она лишь тогда, когда смотрела на Многоликого. Он жил от одного такого взгляда до другого, но всякий раз чувствовал себя вором, завладевшим тем, что ему не предназначено. 'Ничего бы этого не было, если бы она не встретилась со мной и в меня не влюбилась!'
  Душными кирфианскими ночами Феликсу снились кошмары. Порой он бежал сломя голову, спасаясь от какого-нибудь невидимого ужаса, и чувствовал, что гибнет от недостатка воздуха. Порой - ощущал себя пристёгнутым к стене в 'лаборатории' Манганы, видел хищный оскал Потрошителя и его руки в чёрных блестящих перчатках. Но чаще всего ему снилось, как мучают его любимую - а сам он крепко-накрепко связан или заперт в клетку и напрочь лишён возможности вмешаться. Он не рассказывал своих снов Принцессе; он вообще старался не подавать виду, как ему тяжело. Но в одну из ночей не вынес - и выплеснул свою беду:
  - Я ничем, ничем не смог тебе помочь! Я не смог защитить тебя!.. Кто я после этого, Эрика?!
  - Как это не смог защитить? - горячо зашептала она, прижимая к груди его голову. - Ещё как смог! Ты просто забыл. Ты же спас меня от наихудшей участи, какая может постигнуть женщину!
  Он не представлял, что может быть для неё хуже объятий Пертинада. А Принцесса, расправляя пальчиками его спутанные влажные волосы, поведала ему то, о чём умолчала раньше - как попала в лапы разбойникам и уцелела лишь потому, что сумела вовремя закричать.
  - У меня бы ни единого шанса не было, если бы тот Одарённый не испугался. А напугал его ты, мой хороший, - закончила она; по голосу было понятно, что она улыбается.
  - Разве это моя заслуга? - помолчав, глухо произнёс он. - Я даже не знал, что тебе грозит опасность. Я чувствовал только магию... она была разная. У того типа - кажется, я помню! - она была грязная и дурная.
  - Не всё ли равно, знал или нет? Главное, ты меня спас, - упрямо повторила Эрика.
  Нежности и терпения у неё было столько, что хватило бы на десятерых.
  Большую часть лета Принцесса и Многоликий прожили тихой и неприметной жизнью. Вместе маялись от жары, для обоих непривычной. Вместе смотрели на море и грезили о нём и о Новых Землях. Вместе читали газеты и книги - Феликс учил Эрику имперанто, она оказалась очень внимательной и способной ученицей. Вместе разглядывали созвездия и пили чай с печеньем по вечерам. Спали бок о бок, держались за руки, касались друг друга целомудренными поцелуями. Мазью доктора Зурго следовало пользоваться дважды в день, и каждая такая процедура, при которой тёплые девичьи ладошки скользили по шее, груди и животу Многоликого, была исполнена для него потаённой чувственности. Он знал, что дать Эрике большего сейчас не может, и был благодарен ей за то, что большего она и не ждёт. Правда, не знал, что её удерживает - деликатность ли, или робость, или же скверный опыт её замужества, отвративший её даже от мыслей о близости с мужчиной. 'Как бы то ни было, - твердил про себя Феликс, - когда я поправлюсь, я залечу все твои раны!' Но исподволь собственное выздоровление казалось ему всё менее вероятным.
  Наверное, они бы жили так и дальше и даже свыклись когда-нибудь с такой жизнью, если бы не одно прискорбное обстоятельство: у них совсем не было денег! Масштабы бедствия Многоликий оценил не сразу. Когда Принцесса сообщила ему, что в их распоряжении - меньше четырёх сотен марок, а Янгульда поселила их в своём пансионе бесплатно по просьбе Тангрис, сначала он даже не встревожился. Невелика печаль! Как только он сможет оборачиваться, он раздобудет сумму, достаточную для того, чтобы сесть на корабль в Новые Земли - а уж там, за Океаном, развернётся вовсю. Потом, когда стало ясно, что и превращения, и отъезд откладываются на неопределённый срок, решил, что свяжется с кем-нибудь из своих имперских знакомых и попросит о помощи. Но взявшись за перо и перебирая в уме, какой адрес можно было бы написать на конверте, Феликс с ужасом понял, что посылать письмо ему совершенно некому! Император не бросал слов на ветер - обещанные за поимку оборотня пятьдесят тысяч марок сделали его лакомой добычей для бывших друзей и партнёров. Иные из них, возможно, и пренебрегли бы вознаграждением ради того, чтобы на пару с Феликсом поучаствовать в очередной авантюре. Но теперь, когда ни о каких авантюрах речь не шла, бесполезного и больного оборотня кто угодно мог сдать полиции.
  Единственный человек, который не продал бы его ни при каких обстоятельствах - это Эрика.
  А какой был бы великолепный выход, в порыве отчаяния и самобичевания думал Многоликий. Он идёт в тюрьму - не всё ли равно, где мучиться? Она - получает кругленькую сумму, избавляется от нищеты и обустраивает свою жизнь в Империи или в Новых Землях. Отличный план! Жаль только, с неустранимым изъяном - малейший намёк на такое развитие событий Принцесса воспримет как страшное оскорбление. Феликс лез на стенку, пытаясь придумать, где взять денег - дельных идей у него не появлялось. Рассудок у него был таким же ясным, как раньше, но 'в прошлой жизни' он ни единой монеткой не разжился, сидя в четырёх стенах.
  Гром грянул, как водится, неожиданно.
  В один прекрасный день, когда лето уже давно перевалило через середину, Эрика вернулась с обеда такой расстроенной и растерянной, какой Многоликий в последний раз видел её после визита второго врача. Расставила перед Феликсом тарелки - есть он предпочитал за столом, - коротко прижалась щекой к его щеке и уселась на кровать, нервно покусывая губы.
  - Родная, что-то случилось? - не на шутку встревожился он.
  - Боюсь, что да, - ответила с кривой улыбкой Принцесса. - Донна Янгульда сказала, скоро начнутся осенние ярмарки. У неё будет очень много постояльцев. И держать нас тут 'из милости' она больше не намерена.
  
  * * *
  Поиском работы Эрика озаботилась задолго до того, как узнала, что их с Феликсом спокойной и сытой жизни в пансионе скоро придёт конец. Она, правда, думала, что у неё несколько больше времени - ведь Тангрис говорила, что Янгульда, скорее всего, оставит их у себя до конца лета. Но хозяйка рассудила иначе, и осуждать её за это не стоило - она и так их выручила, как никто другой. Что же касается работы, то лишний месяц положение всё равно бы не спас - Принцессе, в любом случае, отказывали повсюду, куда бы она ни приходила.
  Поломойкой, посудомойкой и прачкой её не брали из-за аристократических повадок. 'Да что вы можете, донна? - читалось в глазах у тех, кого она просила дать ей место, - Вы же мокрой тряпки в жизни не видели!' На самом деле, кое-чему Эрика, конечно, научилась, поскольку стирать одежду и поддерживать чистоту в комнате ей приходилось самостоятельно. Но она делала это так медленно и тратила столько усилий, что была бы с позором уволена в первый же день, даже если бы её куда-нибудь приняли.
  Не брали её и в горничные. 'Донна, вам самой нужна прислуга!' - это не только читалось в глазах несостоявшихся нанимателей, но порою говорилось вслух. В одном-единственном доме ей предложили 'попробовать поработать денёк-другой', но сальный взгляд хозяина был настолько красноречив, что из этого дома Принцесса сама сбежала сверкая пятками.
  С работой гувернантки дело обстояло не лучше. Может, изысканные манеры тут бы и пригодились, но то обстоятельство, что на местном языке Эрика не могла связать и двух слов, наглухо закрывало перед нею двери детских. Хотя стараниями Многоликого с имперанто она уже вполне освоилась, одного лишь общеимперского языка зажиточным кирфианцам явно было недостаточно.
  Она просила взять её подавальщицей в харчевню, помощницей лавочника, рассыльной в мастерскую - и везде получала от ворот поворот. Одних хозяев не устраивал её внешний вид, других - её безъязыкость, третьих - оба этих качества одновременно. От первоначальной уверенности Эрики в том, что она - молодая, здоровая, сильная! - уж на хлеб-то себе и любимому заработает непременно, через пару бесплодных недель не осталось и следа.
  Феликсу она не жаловалась, она вообще не говорила ему о своих поисках - бедняга расстраивался, даже видя её с веником и совком. Но теперь, когда Янгульда ясно дала понять, что комнату на четвёртом этаже хочет иметь или оплаченной вперёд, или свободной, Эрика была вынуждена рассказать ему всё, как есть. Он долго молчал и смотрел в стену; никакой сверхъестественной чуткости не требовалось, чтобы догадаться, о чём он думает и какими эпитетами награждает самого себя. А потом он сказал:
  - Давай, продадим 'антикорону'. Это позволит нам ещё немного продержаться.
  Турмалин в платиновом лепестке до сих пор был неприкосновенным. Влюблённые знали, что могут выручить за эту вещь три-четыре тысячи - любой ювелир с превеликим удовольствием купил бы у них старинное изделие, даже не зная ничего о его магических свойствах. Но 'антикорона' была последним, что соединяло беглецов с замком Эск и давало им хоть и призрачную, но надежду на торжество справедливости. Расстаться с камнем означало для них окончательно смириться с тем, что виновные в надругательстве над их телами и душами никогда не будут наказаны.
  Выходит, так тому и быть, прошлое останется в прошлом, почти равнодушно подумала Эрика - и кивнула:
  - Давай, продадим, любимый. Что нам ещё остаётся?
  Вечером того же дня выяснилось, что с решением они поспешили - хорошо хоть не успели его осуществить.
  Перед ужином Янгульда подозвала к себе Принцессу и вместе с нею спустилась в гостиную, где обитатели пансиона собирались вместе, чтобы послушать патефон и поиграть в карты, шахматы или лото. Сейчас там было пусто.
  - Садись, у меня к тебе дело, - указав на диван, распорядилась хозяйка.
  Эрика без возражений устроилась на краю дивана, 'атаманша' грузно плюхнусь подле.
  - Что, Анна, денег у вас нет и не предвидится?
  - Пока нет, - склонила голову Принцесса. - Но скоро я...
  - Работу ты в городе не найдёшь, даже не пытайся. У нас своих работников хватает, чужаков не любят. А ты вдобавок странная - кто с тобой станет связываться?
  - Работать меня, действительно, не берут, донна Янгульда. Но мы с мужем хотели...
  Хозяйка пансиона доверительным жестом сжала её плечо:
  - Продавать последнее не торопитесь! Если вам, конечно, ещё есть, что продать. Сдаётся мне, мы с тобой договоримся.
  Принцесса бросила на неё непонимающий взгляд.
  - Я сама дам тебе работу, - сообщила Янгульда. - Делать ты ничего не умеешь, я знаю. На кухню не пущу, всю посуду мне переколотишь. Горничных у меня и так полно, ещё с тобой возиться... натаскивать, чтобы народ не распугала - мне только этого недоставало! Но кой-чему таких, как ты, учить не приходится - вас этому с детства учат.
  - Что вы имеете в виду?
  - Вот! - 'атаманша' широким жестом указала на прикрытое гобеленом пианино в дальнем углу гостиной; при Эрике на нём ни разу не играли. - Зуб даю, ты умеешь с ним обращаться! Патефон-то всем надоел, у меня самой он уже в печёнках сидит. А нот у меня навалом, ещё куплю, если надо будет - раньше я приглашала музыкантов. Возьмёшься играть для моих гостей - считай это платой за проживание. Ну как, по рукам?
  Принцесса прикрыла глаза.
  Клавиши и нотные листы!
  Снова - клавиши и нотные листы, которых она мечтала никогда больше не увидеть!
  И кто-то, как Мангана, будет заставлять её играть - и не отпустит, пока она не выполнит всё, что от неё требуют.
  Ей захотелось застонать в голос - но отказаться от предложения хозяйки у неё не возникло даже мысли.
  - Да, донна Янгульда, по рукам.
  Так и вышло, что в последний месяц лета почти каждый вечер Эрика проводила за пианино в гостиной. Феликс был против, он уговаривал её продать 'антикорону', но сердце подсказывало девушке, что нужно оставить камень на чёрный день. Янгульдиным постояльцам развлечение пришлось по вкусу. Никто из них не называл игру Принцессы 'бессмысленным 'трень-брень'', как Король, хотя сама она отлично знала, что тогда, в Замке, отец сказал правду: она играет, как механическая кукла - или даже хуже. Здешняя публика не привередничала; в особенный восторг её приводила принцессина безотказность. Послушать музыку нередко являлась и сама хозяйка; надолго она не задерживалась, но всегда уходила с очень довольным видом.
  Всем этим людям было невдомёк, как больно и маятно пианистке, какие страшные чёрные бездны открываются перед её мысленным взором под звуки вальсов, мазурок и популярных песенок.
  Самым верным слушателем, не пропускавшим ни одного импровизированного концерта, оказался Лонгвиду. Архивариус и раньше-то постоянно крутился возле Эрики. Пересел на место рядом с ней в столовой, как только оно освободилось при отъезде другого пансионера, подавал ей блюда и подливал напитки. Занимал её разговорами, умея точно уловить момент, когда её начинала раздражать его болтовня, и немедленно умолкнуть. Делился впечатлениями от вылазок в поселение ремесленников, рассказывал, на что там стоит посмотреть - пару раз Принцесса даже воспользовалась его советами, благо, в спутники он по-прежнему не набивался. Сетовал на то, что застрял в Кирфе - мол, те дела, которые привели его в библиотеку, он закончил уже давно, но так увлёкся изучением древних рукописей, что никак не может уехать. Вздыхал и разводил руками: 'Вот засада. А теперь ещё и ярмарки на носу - разве я могу их не дождаться?' - в этих вздохах Эрике слышалась неискренность. Она подозревала, что дона Лонгвиду в городе на скале держат отнюдь не ярмарки и не рукописи.
  Но что она могла сделать? Как и прочие обитатели пансиона, он отлично знал, что у 'донны Анны' есть муж. Ухаживаний архивариуса Эрика не поощряла, на личные вопросы отвечать избегала - и считала, что этого достаточно, слишком сильно занятая собственными трудностями и переживаниями. Феликсу о поклоннике не рассказывала - просто не видела необходимости.
  Однако с того момента, как в пансионе начались музыкальные вечера, поведение Лонгвиду переменилось - он словно вдруг уверовал во взаимность со стороны Принцессы. Архивариус осыпал комплиментами не только её игру, но и её саму, подносил и перелистывал ноты, замирал возле рояля, притворяясь, что наслаждается музыкой - а может, и правда, наслаждался? - и даже норовил приобнять Эрику за плечико. Однажды он вручил ей только что срезанную бархатистую бордовую розу, которую пришлось потом оставить на столе в гостиной. А взгляд - какой у него был взгляд! Нет, не восторженный и не влюблённый. И даже не похотливый. Взгляд этот был почему-то оценивающий и хозяйский - словно его обладатель собирался сделать ей предложение и ни секунды сомневался, что она его примет.
  'Но ведь ему известно, что я - 'замужем'! На что он рассчитывает?!' - недоумевала Эрика, которую непрошеное внимание Лонгвиду теперь беспокоило всерьёз.
  Всё прояснилось несколько дней спустя.
  - Покорнейше прошу, донна Анна, уделите мне несколько минут, - проговорил архивариус, исхитрившись остаться после 'концерта' наедине с ней в гостиной. - Уверен, вас очень заинтересует то, что вы от меня услышите.
  
  * * *
  - Ты только представь! Предложил мне денег за 'благосклонность'! Каков нахал! - щёки у Эрики пылали, синие глаза метали молнии.
  - А ты что?
  - Дала ему пощёчину!
  - А он?
  - Ухмыльнулся и сказал, что всё понимает. И подождёт, пока я не осознаю свою выгоду. Мерзавец. 'Даме в стеснённых обстоятельствах не стоит пренебрегать подобными предложениями', - процитировала Принцесса того, кто вывел её из себя.
  Феликсу нравилось видеть её разгневанной - это было куда лучше её обычных апатии и подавленности. Он понимал, что погаснет она быстро, но сейчас наслаждался вспышкой - и радовался тому, что сумел добиться от Эрики откровенности, когда она вернулась, трепеща от негодования. Поддразнивая девушку, он проворчал:
  - Ты же не свободна, что ещё он мог тебе предложить?
  Она всплеснула руками:
  - По-твоему, ничего плохого он не сделал?!
  - Сделал. Но разве у него был выбор? По крайней мере, он честно сказал, чего хочет.
  - Феликс! Неужели я выгляжу, как продажная женщина?! - у Принцессы даже губы задрожали от обиды.
  Желание дразнить её испарилось так же внезапно, как возникло.
  - Что ты, родная, вовсе нет! - перепугался Многоликий, потянул её за руку, усаживая рядом с собой на кровать. - Нисколько не похожа. Просто есть люди, уверенные, что всё на свете продаётся и покупается.
  Эрика вздохнула, угасая быстрее, чем он ожидал:
  - Ты прав. И таких людей много. Даже не знаю, почему меня это так задело. Как будто сама я ещё никогда... - она махнула рукой и совсем сникла.
  - Но ведь ты не испачкалась, хоть и прошла по грязи, - с нежностью сказал Многоликий. - Именно поэтому и реагируешь так бурно.
  Она ничего не ответила. На лице у неё появилось отсутствующее выражение, губы согнулись в горькой полуулыбке, как всегда, когда её одолевали воспоминания.
  - Что хоть он собой представляет, этот хмырь? - спросил Феликс, не желая, чтобы она проваливалась мыслями в прошлое.
  - Он? Не знаю... Архивариус, - Принцесса хмыкнула. - Называл себя приличным человеком. Болтун ужасный. Тебя лет на десять старше. Одевается с иголочки. А в целом - никакой... невыразительный, как моль.
  Этой ночью Многоликий долго не мог уснуть. Прислушивался к сонному дыханию Эрики, вглядывался во мрак, пытаясь различить каллиграфический росчерк девичьего профиля, вдыхал цветочный аромат волос. Целую вечность назад, в ту сказочную ночь, проведённую в покоях Принцессы, когда он пытался запомнить, как пахнут её волосы - мог ли он вообразить, как всё повернётся? Мог ли представить, какую чудовищную цену им обоим придётся заплатить за любовь? 'Будь я здоровым, - в тысячный раз думал Феликс, - хотя бы просто здоровым, пусть и обычным человеком, я бы устроил так, чтобы мы оба были счастливы! Но теперь... теперь я могу лишь попытаться не усугублять её несчастье'.
  Сегодняшнее происшествие не шло у него из головы. Красивая, нежная, хорошо воспитанная Эрика! Мужчины всегда будут вокруг неё увиваться. Архивариус - первый, кто предложил ей денег за то, чтобы она стала его любовницей, как только убедился, что она нуждается. Первый, но явно не последний! Будут такие же прямолинейные, как он; будут иные, подкупающие её подарками и знаками внимания. А в один прекрасный день она встретит того, кто её полюбит по-настоящему и предложит не деньги, а руку и сердце, наплевав на наличие у неё бесполезного огрызка-'мужа'. Который, помимо всего прочего, даже ей не муж. И что тогда будет делать этот огрызок? Хватит ли ему окаянства её удерживать? Сможет ли он пережить её уход, если не хватит?
  Утро Феликс встретил с уверенностью, что обязательно должен посмотреть на вчерашнего 'хмыря'. Желание было нестерпимым, как зуд. Оборотень толком не понимал, что им движет - любопытство, беспокойство о Принцессе или простая ревность - но копаться в себе не хотел. 'В конце концов, не могу же я просидеть взаперти остаток жизни! Хотя бы попытаюсь совершить вылазку...' Эрике о своих намерениях он не сказал, знал, что она им воспротивится - но отказываться от них не собирался.
  Когда она ушла завтракать, решил потренироваться ходить с тростью. Трость у него имелась - очень дешёвая, но прочная, стояла прислонённая к креслу, дожидаясь, когда в ней возникнет необходимость. Принцесса купила её уже давно, но Многоликий почти ею не пользовался - с короткими перемещениями по комнате справлялся и так, а в коридор выглядывать не рисковал. Ухватившись за трость, Феликс встал с кресла и сделал несколько шагов. В глазах у него привычно потемнело, в ушах поднялся столь же привычный шум, но при этом удалось не отключиться и не упасть, что обнадёживало. Несколько минут кряду больной очень медленно ходил из угла в угол, следя, чтобы не сбивалось дыхание и, наконец, убедил себя в том, что доползти до лестницы он сумеет. Вероятно, сумеет преодолеть и лестницу.
  План был прост. Вечером Эрика уйдёт надолго. Принеся поднос для Феликса, она сама отправится ужинать, а затем - в гостиную, развлекать здешнее общество. Ему как раз хватит времени, чтобы спуститься вниз и вернуться обратно. Доползти до первого этажа Многоликий не рассчитывал, но это ему и не требовалось - попасть на площадку третьего более чем достаточно. Столовая, он помнил, находится на втором. Если он правильно уловил планировку дома - Принцесса объясняла ему, как тут всё устроено, - дверь столовой выходит прямо на лестницу. Значит, людей, покидающих эту комнату после ужина, преспокойно можно рассмотреть с третьего этажа. В таком старом доме, как Янгульдин пансион, наверняка найдётся какая-нибудь ниша, где можно спрятаться и самому остаться незамеченным.
  Большую часть того дня Феликс провёл в постели, стремясь восстановить силы после утренних упражнений. Когда Принцесса стала готовиться к ужину и 'концерту', переполз к окну, в кресло.
  - Буду слушать, как ты играешь!
  - Плохо я играю, любимый, - поморщилась Эрика. - Знал бы ты, как я играла раньше.
  - Я не знаток, - улыбнулся Многоликий. - Но когда ты играешь, я слышу твою душу.
  Он не солгал: ему казалось, пианино, звук которого был ясно различим из окна, говорит на языке пережитой ею драмы. Понимая, как тяжело даётся Принцесса такая 'работа', уговорить её отказаться он не смог - попросту не нашлось достойных аргументов.
  Феликс посмотрел наружу. Приближалась гроза. Закатное небо над Кирфой было ещё чистым как стёклышко, но море потемнело, над ним висела низкая лиловая туча, то и дело искрящая грозовыми разрядами. Хорошо бы, дождь зарядил на всю ночь, как раньше, подумал Многоликий - летом в этих краях дождей почти не бывало. Стукнула дверь, Эрика отлучилась, чтобы через две минуты вернуться с подносом. Состоялся традиционный обмен репликами:
  - Сейчас будешь есть или попозже?
  - Попозже.
  - Ладно, тогда я оставлю закрытыми крышки. Не скучай без меня!
  - Постараюсь.
  Затем дверь снова стукнула, Феликс остался один - и тут же встрепенулся.
  Он нервничал: это было его первое предприятие за много месяцев.
  Немного выждав, он поднялся, вцепился в трость и двинулся вслед за Принцессой. Белёный коридор с низким сводчатым потолком, застеленный домотканым ковром-дорожкой, Многоликого испугал: ему почудилось, одно неверное движение - и этот ковёр уронит его, поехав в сторону. Однако до конца коридора удалось добраться без приключений. Высокая и крутая лестница с истёртыми дубовыми ступенями испугала его ещё больше, он даже подумал, что переоценил свои возможности - но сдаваться было не в его правилах! Осторожно, как никогда в жизни, отдыхая на каждой ступеньке, он миновал один, потом другой пролёт. Вот и площадка третьего этажа! Отсюда, действительно, видна площадка второго - и крашеная в белый цвет двустворчатая дверь столовой. Феликс привалился к стене и, как сумел, перевёл дух. Полдела сделано, осталось дождаться окончания ужина. Никаких ниш здесь, увы, не было, но был небольшой выступ, за которым он и устроился.
  Полчаса спустя дверь распахнулась, из неё проворно выскользнула и побежала на первый этаж Эрика. Затем, группами и поодиночке, стали выходить другие постояльцы. Все они направлялись вниз - очевидно, музыкальные вечера пользовались в пансионе большим успехом. Описанию Принцессы: 'на десять лет тебя старше, одет с иголочки, невыразительный, как моль' - никто из мужчин не соответствовал. Один - слишком старый, другой - высокий и толстый, у третьего - завитые усищи, которые, раз увидев, невозможно забыть, четвёртый - с массивными золотыми перстнями на пальцах, но в латаном-перелатаном сюртуке... 'Моль' появился последним, когда все остальные уже скрылись внизу - должно быть, после вчерашнего он старался держаться подальше от Эрики. Его фигура и походка показались Многоликому знакомыми. Оборотень всмотрелся в бледное бритое лицо - и задохнулся! Он узнал этого человека!
  Изумлённый Феликс потерял равновесие, завалился вперёд, едва удержавшись на ногах, попытался втянуть в себя воздух - хриплый стонущий звук разнёсся по лестнице. Старый знакомый поднял голову - и тотчас увидел того, от кого исходил звук! Скользнув по нему серым, как пыль, равнодушным взглядом и ничего не сказав, развернулся и заспешил на первый этаж. Но Многоликий был абсолютно уверен, что и сам оказался узнанным.
  
  * * *
  Тарелки стояли закрытые, такие, какими Эрика их оставила. Многоликий лежал на спине, крест-накрест обхватив себя руками, и смотрел в потолок.
  - Ты не ел? Что с тобой? Тебе плохо?.. - с порога разволновалась Принцесса.
  - Я спускался вниз, - севшим голосом отозвался он.
  - Вниз? Зачем?!
  - Хотел увидеть твоего поклонника.
  - Моего... кого?! - растерялась Эрика. - Любимый, зачем? Ты что, собирался...
  Феликс приподнялся на локтях и саркастически улыбнулся:
  - Дать ему в морду?
  - Да. Но ведь он...
  - Разумеется, он меня сильнее. Проклятье, трёхлетний ребёнок теперь меня сильнее! - с отвращением проговорил Многоликий. - Я знал, что выставлю себя на посмешище и только наврежу тебе, если попытаюсь вмешаться, - он стиснул зубы. - Паршивей всего, что я успел к этому привыкнуть - к тому, что я для тебя не защита, а обуза. Гиря на твоих ногах! Нет, Эрика, я не хотел дать ему в морду. Я собирался просто на него посмотреть. И даже этого не смог сделать по-человечески!
  Принцесса помотала головой.
  - Ничего не понимаю. Объясни толком! Ты встречался с Лонгвиду?
  - Лонгвиду? Он себя так теперь называет? Нет, не встречался. Я дождался, когда он выйдет из столовой после ужина. И умудрился сам попасться ему на глаза - р-растяпа!
  Он мучительно закашлялся и закрыл лицо руками. Эрика, у которой внезапно задрожали коленки, опустилась на стул между кроватью и дверью в ванную.
  - Ты имеешь в виду, что знаешь этого человека? И раньше он называл себя иначе?
  - Как только он себя ни называл... Лонгвиду, надо же, какое имечко. Архива-ариус, - не отнимая от лица ладоней, протянул Феликс. - Ну да, по архивам он тоже большой специалист. И по библиотекам. Местная, надо думать, многого теперь недосчитается.
  - Он вор?
  - Вор. Мошенник. Контрабандист.
  - А ты...
  - Он был посредником между мной и людьми, готовыми платить за возможность порыться в хорошо охраняемых архивах, - он вскинул подбородок и с вызовом спросил: - Удивлена?
  - Ничуть, - шевельнула плечом Принцесса. - Я же знаю, что ты нарушал законы.
  - Но не знаешь, как много я их нарушил!
  - Мне всё равно, - она говорила правду. - Главное, что ты никого не убил и не обижал слабых.
  - Имперской полиции не всё равно.
  - Полагаешь, Лонгвиду... или как его там... тебя сдаст? - озвучила страшное предположение Эрика.
  - Не знаю, - выплюнул Многоликий и перевёл дух. На лбу у него выступила испарина. - Есть несколько вариантов. Он может прийти ко мне 'засвидетельствовать своё почтение', если решит, что от меня ещё может быть польза. Бухнется тебе в ноги, чтобы ты его простила - это он умеет! - а потом станет выяснять, каковы мои шансы выздороветь. Это раз. Может шантажировать тебя, угрожая обратиться в полицию, если ты ему... не отдашься. Это два. И, наконец, может без затей позвать полицию прямо сейчас - и получить свои пятьдесят кусков. Это три.
  - И что он, по твоему, выберет?
  - Первый вариант - вряд ли. Иначе бы этот парень уже был тут. Конечно, он догадался, что я ни на что не годен. Но если бы он сразу решил меня сдать, тогда бы тут уже была полиция. В доме ведь есть телефонный аппарат?
  - Да, я его видела.
  - Значит, он мог давным-давно телефонировать в участок. Но не телефонировал. Я думаю, он до утра будет выбирать между вторым и третьим вариантом. С одной стороны, такая красотка, как ты - с другой, такая внушительная сумма! Он жадный, Эрика. Жадный и беспринципный. Так что, скорее всего, вознамерится получить и то, и другое. Сначала тебя... потом деньги.
  Принцесса не хотела верить тому, что слышит.
  Почему всё опять рушится?
  Почему опять нужно бежать - даже из этой тихой, бедной, выстраданной жизни, в которой они никому не мешали, никому не причиняли вреда?
  Силы Небесные, почему?!
  Она не хотела верить - но встала, молча вытащила из шкафа саквояж и стала укладывать в него их жалкое имущество.
  - Если бы только я был в состоянии уйти один! - сказал ей в спину Многоликий. - Ты бы осталась тут. Янгульда бы тебя не выгнала. Кажется, она хорошая тётка, тем более, ты на неё работаешь. Ты продала бы камень, у тебя были бы какие-то деньги, и тогда...
  - Да-да-да, я бы жила тут на всём готовеньком, - подхватила Эрика. - Меня бы не тронули, кому я нужна в имперском захолустье? Нашла бы кого-нибудь получше Лонгвиду, да и вышла замуж... - она обернулась к Феликсу и встретила его страдающий сумрачный взгляд. - Ты это имел в виду, любимый?
  Он сглотнул.
  - Дурак, - сквозь комок в горле вымолвила она. - Какой же ты дурак! Никуда бы я тебя не отпустила. Мы с тобой две части одного целого, разве ты до сих пор не понял? Куда ты, туда и я. Хоть со скалы головой вниз, всё равно вместе.
  - Не надо... со скалы! - хрипло проговорил Феликс. - Нам бы попасть на берег и сесть там на корабль. Лучше сразу в Новые Земли, но здесь такого судна может не быть - поплывём тогда на острова. На любые, куда получится. Чтобы попасть на берег, нам понадобится экипаж. Сколько у нас осталось марок?
  - Двадцать четыре, - наизусть назвала сумму Принцесса.
  Он выругался.
  - И 'антикорона', - добавила она. - Похоже, наступил момент от неё избавиться. Я только не знаю, как это сделать ночью.
  - Янгульда, - полувопросительно сказал Многоликий.
  Принцесса представила себе Янгульду, с её громким голосом и устрашающим внешним видом, с её алыми блузками, тугими корсажами и золотыми серьгами до плеч, подумала о том, что 'атаманша', в общем-то, всегда была к ним добра, хоть и не забывала соблюдать свою выгоду. И согласилась:
  - Янгульда.
  Сборы заняли не больше четверти часа. Эрика занималась саквояжем, а Феликс - самим собой. Он смазал снадобьем доктора Зурго начинающий ныть рубец, затем оделся и обулся. Закончив, бледный до синевы упал в кресло и пробормотал:
  - Я как будто пешком дошёл до берега и обратно!
  - Отдыхай, - шепнула Принцесса, поцеловала его, зажала в кулаке турмалин и помчалась вниз, в хозяйские апартаменты.
  Уже перевалило за полночь, пансион засыпал, и, подходя к Янгульдиной двери, Эрика беспокоилась, удастся ли ей достучаться до хозяйки так, чтобы не переполошить постояльцев. Но ей повезло: Янгульда ещё не спала, хотя успела переодеться в цветастое домашнее платье, обильно украшенное кружевами.
  - Чего тебе, Анна? - прогудела она, открывая на первый же стук.
  - Мне нужно поговорить с вами, - вполголоса ответила девушка. - Впустите меня, пожалуйста.
  'Атаманша', если и удивилась, виду не подала.
  - Проходи.
  - Мы с мужем срочно уезжаем, - заторопилась Принцесса. - Нам очень нужны деньги! Но у нас нет ничего, кроме... этого, - она раскрыла ладонь, показывая камень. - Пожалуйста, донна Янгульда! Купите его у нас. Он старинный. Турмалин в платиновой оправе...
  - Не тараторь! - оборвала её хозяйка, взяла камень и поднесла его к глазам. - Вижу, что старинный. Вижу, что турмалин в платиновой оправе, - она немного поразмыслила: - Хорошо, я у тебя его куплю. Держи, я сейчас, - отдала 'антикорону' Эрике и скрылась во внутренних помещениях.
  'Получилось! Серафимы-Заступники, неужели получилось?! А вдруг она поможет нам найти экипаж?'
  Через минуту Янгульда вернулась с тонкой стопочкой сотенных купюр.
  - Держи. Да смотри, не торгуйся!
  Торговаться Эрика и не думала.
  Им с Многоликим снова повезло: помочь с экипажем хозяйка предложила сама - должно быть, осталась очень довольна покупкой.
  - Только пусть он ждёт нас у бокового входа, - попросила Принцесса.
  За главным входом в пансион наверняка следит 'архивариус', готовый тут же позвать полицию, если его хоть что-нибудь насторожит.
  - Угу. И спуститься вам нужно по боковой лестнице, верно? - флегматично уточнила 'атаманша'.
  - Верно, донна Янгульда.
  - Пошли!
  Показав, где находится боковая лестница, она отправилась звонить кому-то насчёт экипажа, а Эрика бросилась наверх. Самая сложная часть предприятия - преодолеть вместе с Феликсом четыре этажа - у неё была впереди.
  Многоликий за день вымотался напрочь, он даже не спросил Принцессу, удалось ли ей раздобыть денег. Держась за неё и за трость, с превеликим трудом поднялся из кресла и шагнул так тяжело, словно на его плечах лежала вся тяжесть мира.
  - Всё будет в порядке, - прошептала Эрика. - Ты справишься, любимый. Экипаж уже ждёт.
  Потихоньку, с бесчисленными короткими передышками они сползли вниз. На середине пути им на помощь явилась Янгульда. Феликс почти повис на ней и на Эрике, но дело пошло быстрее. За дверью, и правда, уже стоял экипаж - крошечная открытая повозка, запряжённая тревожно фыркающей лошадью неразличимой в темноте масти. Начинался дождь, первые крупные капли шумно ударялись о землю, чёрное небо рвали ещё не близкие молнии. Сначала на сиденье устроили еле соображающего от усталости Многоликого, под ноги ему поставили саквояж, потом в повозку забралась Принцесса.
  - Спасибо вам, донна Янгульда, - от всего сердца сказала она стоящей на крыльце 'атаманше'.
  Та лишь рукой махнула:
  - Прощайте!
  Экипаж тронулся. Возница с удивительной ловкостью вывел его из узкого промежутка между домами и покатил по улице. Предстоял долгий спуск по кирфианскому серпантину. Оглянувшись назад, на освещённый парой фонарей фасад пансиона, в распахнутом окне на третьем этаже Эрика увидела Лонгвиду.
  
  * * *
  Из помутнённого состояния, в которое Феликс впал на лестнице, его вывели летящие в лицо упругие дождевые струи; одежда моментально промокла насквозь. Раскаты грома раздавались уже совсем рядом. Повозка, которую немилосердно трясло и раскачивало, петляла по тёмными кривыми улицам. Шею, грудь и живот Многоликого грызла и скручивала боль - похоже, мазь почти не подействовала, то ли от сырости и холода, окружавших оборотня, то ли от утомления и страха, которые он испытывал. Дрожащая Эрика, крепко держа его за локоть, чтобы он не заваливался от тряски, в крайнем волнении озиралась по сторонам. Бедная девочка ожидает погони? Приблизив губы к самом уху Принцессы - нельзя, чтобы возница слышал! - он спросил:
  - 'Архивариус' видел, как мы уехали?
  - Да, да! - последовав его примеру, подтвердила она. - Мы не могли уехать незаметно, дорога вниз только одна - мимо пансиона. Наверное, он уже вызвал полицейских!
  Скверно, подумал Феликс - в том, что бывший сообщник его выдаст, он не сомневался абсолютно. Если это уже произошло, конная полиция перехватит их ещё в Кирфе. Но ведь пока не всё потеряно!
  - Гроза, Эрика! Телефон, скорее всего, не работает! В верхней части города есть полицейский участок?
  - По-моему, нет, только внизу, у ремесленников...
  - Отлично! Значит, быстро он туда не дойдёт, даже если решится выбраться из дому в такую погоду. Постараемся покинуть город до того, как начнётся облава.
  - Куда потом? На берег и на корабль?
  Грохнуло прямо над головой, ветер усилился. Лошадь дёрнулась вбок, едва не перевернув повозку, кучер разразился громкой заковыристой бранью. Многоликий сжал зубы, удерживая стон.
  - Нет, родная! Не сейчас!
  - Но почему?! - изумилась Эрика.
  - Потому что в ближнем порту нас будут искать в первую очередь! А ни один корабль в такую погоду в море всё равно не выйдет.
  - Тогда куда?..
  - Вдоль берега, хотя бы до соседнего порта. Подождём, пока шторм прекратится, а там посмотрим.
  - Тебе виднее. Ладно!
  Он закрыл глаза. Страшно-то как, а, пропади оно всё пропадом! Феликсу не раз и не два доводилось уходить от полиции, но прежде он всегда был уверен в успехе и ничего, кроме будоражащего кровь азарта, не чувствовал. Сейчас азарт отсутствовал напрочь. В голове билось одно: 'Не хочу в тюрьму! Не хочу!' - Многоликий слишком хорошо понимал, как мало у них с Эрикой шансов опередить полицию. И какой невероятной удачей в этот раз будет для него вырваться.
  Спуск с горы, между тем, подходил к концу, а полицейских патрулей беглецам так и не встретилось - похоже, телефонная связь в Кирфе, и правда, вышла из строя. Мощёные улочки сменились разбитой каменистой дорогой, отчего тряска сделалась совсем уж невыносимой. Феликса тошнило так, что хоть проси кучера остановиться - но делать этого, разумеется, было нельзя. Принцесса всё так же крепко удерживала своего спутника за руку, в свете молний её мокрое неподвижное лицо казалось бледнее обычного, а глаза - темней и огромней. Уличное освещение, и в верхней-то части города очень скудное, внизу пропало совсем. Зажигать переносной фонарь в такой дождь не имело никакого смысла.
  Очередная вспышка осветила близкую развилку: прямая дорога вела в поселение ремесленников, боковым - предстояло обогнуть его слева и справа. Возница сердито крикнул:
  - Тпру! - и лошадь встала как вкопанная.
  Придерживая капюшон чёрного коленкорового плаща, он повернулся к пассажирам и рявкнул на имперанто:
  - Понесла же меня нелёгкая в такую погоду! А всё Янгульда, несносная баба... Высадить бы вас, господа, прямо тут, да домой!
  'Всё было бы куда проще, если бы я хотя бы мог ехать верхом!' - привычно попрекнул себя Феликс.
  - Не надо, прошу вас! - взмолилась Принцесса. - Отвезите нас дальше, мы заплатим, сколько попросите!
  - Неужто и сотню заплатите?
  - И сотню.
  Возница сплюнул:
  - Ладно, поехали. Куда поворачивать?
  - Направо, - выбрал Многоликий.
  Вскоре и нижняя часть Кирфы осталась позади; вдоль дороги, ставшей почти ровной, с обеих сторон потянулись поля. Гроза медленно уходила за гору, раскаты грома звучали слабее и реже, но лить не перестало. Эрика по-прежнему то и дело оглядывалась, хотя нервничала теперь заметно меньше - погони всё ещё не было. Сверкнуло, перед глазами возник полосатый столб с табличкой, отмечающий границу соседнего города. Название города Феликс прочитать не успел. Вдали, за пеленой дождя, расплывались голубые пятна газовых фонарей. У первых же каменных зданий возница снова затормозил.
  - Хватит, дальше не поеду, и не просите! До утра я кататься не нанимался.
  Принцесса открыла рот, чтобы снова возразить, но Многоликий стиснул её запястье:
  - Сойдём тут.
  Она послушалась, хотя вряд ли понимала, почему он так решил.
  Вытаскивая себя из повозки на раскисшую землю, Феликс молился только о том, чтобы не отключиться - и это, хвала Серафимам, ему удалось. Но с тем, чтобы сдвинуться с места, дело обстояло гораздо хуже. Эрика уже расплатилась с кучером и выслушала его 'спасибо', больше похожее на 'чтоб вам провалиться', экипаж уже развернулся обратно к Кирфе и скрылся в дождливом мраке, а Многоликий так и стоял, всем телом навалившись на трость, и ждал, когда сможет пошевелиться. Боль, холод, сырые одежда и обувь - всё это меркло перед ужасом неподвижности.
  - Любимый, куда мы пойдём? - обняв его за плечи, спросила девушка.
  - Искать укрытие, - ответил он.
  Она заглянула ему в глаза:
  - Почему ты не захотел ехать дальше?
  Даже для того, чтобы дать ей внятные объяснения, пришлось собираться с силами:
  - Гроза... закончилась, Эрика. Телефон заработал. Кирфианскую полицию, естественно, уже подняли. Сейчас они прочёсывают порт, а скоро начнут оповещать соседей. В этом городе обо мне пока не знают, иначе бы ждали на въезде. А вот в следующем наверняка успеют... подготовить торжественную встречу.
  - Ясно, - вздохнула Принцесса. - Что ж, давай искать укрытие.
  Опираясь на её хрупкое плечико и на трость, Феликс наконец-то выдернул себя из оцепенения. По щиколотку утопая в грязи и уже не замечая дождь, беглецы отправились на поиски заброшенного дома или дешёвой гостиницы.
  Что за тайные ресурсы его многострадального тела открылись в ту ночь, неизвестно, но гостиницу они нашли. Многоликий не лишился чувств и даже не упал по дороге - и смог на пару с Эрикой достучаться до старого похмельного слуги, в конце концов открывшего им дверь. Сам не помня как, уговорил того не будить хозяина, не записывать их имён в книгу приезжих и на свой страх и риск выдать им ключ от самой плохой комнаты. В карман слуги перекочевали двадцать четыре марки мелочью, оставшиеся от тех пяти сотен, с которым Эрика появилась в Кирфе. 'Самая плохая комната' оказалась каморкой под крышей, где скошенный потолок, бурый от грязи, нависал над железной кроватью с вытертым до дыр одеялом и колченогим табуретом с битым ржавчиной эмалированным тазом. От лестниц у Феликса двоилось в глазах, но и вскарабкаться на второй этаж он тоже каким-то образом сумел.
  Упал на кровать и, прежде чем закрыть глаза, спросил у Принцессы:
  - Сколько тебе дали за камень?
  - Три тысячи, - сообщила она, усаживаясь с ним рядом, - осталось две девятьсот.
  - Хорошо. Чтобы сесть на корабль, более чем достаточно, - сказал Многоликий - и тут же уснул чернейшим непроницаемым сном.
  Когда он проснулся, за маленьким окном в изголовье кровати, треснувшим в нескольких местах и затянутым паутиной, уже совсем рассвело; дождь прекратился, с крыши падали редкие капли. Чуть подсохшая одежда неприятно прилипла к телу. Эрика всё так же сидела рядом, по лицу у неё текли слёзы.
  - Ты чего?! - остатки сна слетели с оборотня за секунду. - Солнышко моё, почему ты плачешь? Всё же в порядке, мы сбежали, я живой! У нас с тобой даже есть деньги!
  Она приложила палец к губам и прошептала:
  - Не всё в порядке, Феликс. Посмотри в окно!
  Перевернувшись на живот и приподнявшись на локтях, он выглянул наружу и прямо под окном увидел двух верховых в форме полиции Его императорского величества - в тёмно-синих мундирах с серыми галунами и серых бриджах.
  - Сначала появился один, - всхлипнула Принцесса. - Я пыталась тебя разбудить, но не смогла! Потом подъехали ещё двое. А первый, по-моему, недавно зашёл внутрь.
  Многоликий снова откинулся на спину и бесстрастно подумал: 'Какой дурацкий конец. Сколько бессмысленных действий, сколько напрасных жертв - и всё лишь для того, чтобы я сгинул в имперской тюрьме. На каторгу меня не отправят, какой прок от меня на каторге? Значит, или клетка на остаток жизни, или казнь. В моём случае, злыдни болотные, разница невелика!'
  В дверь громко и размеренно постучали.
  - Открой, Эрика, - попросил он. - Будет хуже, если они сочтут, что мы оказывали им сопротивление.
  
  * * *
  Свет появился в комнате раньше него - не слепящий, а мягкий и ласковый, вроде того, что наполняет мир погожим летним утром. Свет - и чуть заметная молочная дымка, точно такая, какая витала под сводами кирфианского храма. Затем за порог шагнул он сам. Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь, ибо он был высок - выше любого из людей, которых Феликс и Эрика встречали когда-либо раньше. Сначала взглядам беглецов открылась стройная и гармоничная фигура в небесно-голубой хламиде. Затем вошедший сделал ещё один шаг, и стало ясно, что за спиной у него сложены белоснежные крылья, похожие на крылья исполинской птицы.
  Принцесса медленно попятилась и опустилась на прежнее место рядом с Многоликим, который сейчас же нашёл и сжал её руку. Неспособные вымолвить ни слова, они не сводили потрясённых взглядов с того, кого не ждали и не надеялись когда-либо увидеть. Дверь тихо щёлкнула, закрывшись. Дымка сгустилась у стен, заслонила их и превратила комнату в кокон, не пропускающий ничего извне. Даже время здесь как будто остановилось - позже стало ясно, что так оно и было.
  - Ничего не бойтесь, - сказал Серафим и, сложив на коленях руки, сел на табурет, чудесным образом освободившийся. - Пока я здесь, вас никто не обидит.
  Глубокий и мелодичный голос вполне соответствовал фигуре. Безусое и безбородое лицо, не молодое и не старое, обрамлённое волнистыми тёмными волосами, было слишком правильным, чтобы казаться красивым. Серые миндалевидные глаза смотрели на влюблённых с бесконечными состраданием и грустью.
  - Полагаю, незачем объяснять, кто я такой? - после весьма продолжительной паузы спросил Серафим по-ингрийски.
  Первым смог заговорить Феликс:
  - Незачем. Мы о вас ещё не забыли.
  - Мы не забыли, - чуть дыша, повторила за ним Эрика. - Но ведь вас больше нет. Вы исчезли...
  - Да, - проводник Небесной воли склонил голову. - Мы ушли. Все ушли, один за другим. Остался только я. Но и я ухожу тоже.
  Принцессу вдруг одолело волнение:
  - Простите! Мы не знаем, как к вам обращаться...
  - Зовите меня Пресветлый.
  - ...И не знаем, как следовало вас приветствовать. Нас этому просто не учили!
  Она привстала, сомневаясь, позволительно ли сидеть в присутствии Серафима, но он остановил её властным жестом:
  - Не тревожься о пустяках, Эрика. И не жалей, что тебя чему-то не научили. Традиции и ритуалы были нужны людям - не нам. Люди очень любят представления, - он улыбнулся уголками губ, совершенных, как у статуи, - но я здесь не для представлений.
  - А для чего, Пресветлый? Неужели вы пришли нам помочь? - грубовато спросил Многоликий.
  За резким тоном крылось замешательство. Оборотень почему-то сразу поверил, что происходящее ему не мерещится. Но в то, что Серафим принёс ему спасение, поверить был не в состоянии - в коротком списке тех, на чью помощь он когда-либо рассчитывал, крылатые заступники не значились вовсе.
  - Да, я пришёл вам помочь, - прозвучал спокойный ответ. - Таким будет мой прощальный подарок вашему миру.
  - Но почему именно нам, Пресветлый? - воскликнула Эрика. - В мире так много людей, которые нуждаются в помощи!
  Она тоже была абсолютно уверена, что всё это - наяву и что перед ней - самый настоящий Серафим, о которых раньше она лишь читала и слышала. Но её, как и Феликса, терзали сомнения, правда, несколько другого рода - она не верила в избранность, ни свою, ни любимого.
  - А почему бы и нет? - как будто удивился Серафим. - Королева Каталина была одной из достойнейших женщин своей эпохи. Прежде чем уйти, я хотел узнать, хорошо ли живёт её дочь. Увидев, в какую беду вы попали, понял, что не прощу себе, если оставлю всё как есть.
  - Но почему именно теперь? - Многоликий оторвал голову от подушки. - Почему не тогда, когда Эрику вынудили...
  - Феликс, в мире много людей, которые нуждаются в помощи, - перебил Крылатый. - А я - последний, кто ещё пытался что-то сделать. О вас я узнал слишком поздно.
  - Когда?.. - Принцесса вспомнила внезапное чувство защищённости, впервые её посетившее на перроне в Икониуме.
  - Не тогда. Раньше, - отозвался Серафим, подтверждая, что читает её мысли. - Тогда ты впервые заметила. Я шёл с тобой рядом, Эрика, с тех пор, как ты покинула замок Эск. И сделал всё, что мог, чтобы ты соединилась с возлюбленным, - помолчав, он с сожалением добавил: - Увы, могу я не так уж много. Времена, когда мы были почти всемогущими, давно миновали. Мы сами так решили. От всех возможностей влиять на человеческие судьбы мы отказались сами.
  - Почему, Пресветлый? - Эрика выдохнула вопрос, мучивший её с детства. - Почему вы ушли? Почему оставили нас без Небесного покровительства?
  - Вы рассчитывали, что мы справимся? - подхватил Феликс. - Надеялись, что сильные позаботятся не только о себе, но и о слабых?
  - Мы устали, - глядя в сторону, вымолвил Серафим. - Устали и отчаялись. Вам достался замечательный мир! Мир, полный чистого и светлого волшебства. Мир, где каждый мог стать чародеем и написать свою жизнь, как прекрасную сказку. Тысячи лет мы присматривали за вами, оберегали вас и направляли, учили вас сочинять добрые сказки. Тысячи лет мы ждали, что так и будет: сильные научатся заботиться не только о себе, но и о слабых. Но стоило отвернуться, и Зло в ваших 'сказках' одерживало победу над Добром. Людские пороки оказывались сильнее добродетелей. Неисчерпаемый источник радости - магию! - вы заставляли служить властолюбию и корысти. Слово 'справедливость' забывали как бессмысленное. Вам достался замечательный мир, щедрот которого изначально хватало на всех. Но каждому было мало! Вы хотели больше и больше, вы устраивали войны и превратили Континент в лоскутное одеяло маленьких жадных княжеств. Тысячи лет мы убеждались в тщетности наших усилий. Мы устали, - сердито повторил он, - и мы сдались! Небесам оставалось лишь принять наш выбор. Возможно, иные всемогущие однажды займут наше место. Но будет ли так, я не знаю.
  Крылатый умолк, Феликс и Эрика молчали тоже. Каждый вспоминал своё. Потом Многоликий криво усмехнулся и заметил:
  - Тысячи лет ничего не менялось - но зато здорово изменилось, как только вы ушли! Наш мир болен, Пресветлый. Добрых сказок в нём не стало вовсе.
  - Наш мир болен, - эхом откликнулась Принцесса. - Выходит, всё дело в том, что Там, - она направила ладонь вверх, - нас больше не видят и не слышат? Вы отказали в помощи тем, кто её не стоил - и заодно бросили на произвол судьбы тех, кого нельзя было бросать. Но ведь это неправильно, Пресветлый. Это жестоко!
  - Ваш мир - не единственный во Вселенной, - мрачно ответил Серафим. - Есть такие миры, где мы гораздо нужнее - и можем принести гораздо больше пользы.
  Снова повисла пауза, и снова её нарушил Феликс.
  - Оставим это, - проговорил он с прежней кривой усмешкой. - Нам ли, ничтожным, спорить с Небесными силами, верно? Вы сказали, что собираетесь нам помочь. Имели в виду, позволите нам ускользнуть от полиции? Или, может, моё место всё-таки в тюрьме, может, я только это и заслужил? А Эрика... - он сел, не обращая внимания на боль и слабость, и порывисто прижал к губам принцессину руку, - Что будет с ней?! Проклятье. Она ни в чём не виновата. Она же мухи за всю жизнь не обидела, Пресветлый! Она бы стала Королевой и тоже вошла в историю 'достойнейшей женщиной своей эпохи'. А вместо этого...
  - А ты, в чём ты-то виноват? - с горячностью вмешалась Принцесса. - В том, что пытался бороться с несправедливостью? Ты честный и добрый человек, любимый, я знаю точно. А законы...
  - Вы оба ни в чём не виноваты, - досадливо прервал их Серафим. - Иначе меня бы здесь не было. До того, как я уйду, я должен исправить причинённое вам зло. Да, я мог бы защитить вас от полиции - задача проще некуда! Мог бы проследить за тем, чтобы вы сели на корабль и благополучно доплыли до Новых Земель. Денег бы я, правда, вам не дал - запрещено. Но той суммы, что останется у вас после путешествия, за Океаном хватит на несколько месяцев. Я мог бы осуществить всё это скрытно. Вы бы даже не заметили, что у вас был помощник. Однако... - он вздохнул и очень по-человечески откинул упавшие на лоб волосы, - однако я не думаю, что результат вас обрадует.
  - Почему? - спросил Многоликий, уже понимая, каким будет ответ, и мысленно содрогаясь.
  - Потому что я не смогу исцелить ни твоё тело, Феликс, ни её душу.
  Эрика горестно ахнула и уткнулась лицом в ладони.
  - Ты не выздоровеешь и всегда будешь считать себя обузой для неё, - обращаясь к оборотню, продолжал Серафим, - Никакие её слова и действия не убедят тебя в том, что она с тобой счастлива. Тем более, что счастлива она не будет. Ты будешь ревновать её к каждому свободному мужчине, но за каждого будешь пытаться её сосватать - и ревностью, и сватовством ты её замучаешь.
  - Ерунда, не будет этого, - запротестовала Принцесса. - Он же знает, как сильно я его люблю!
  - Он считал, что не пара тебе, даже когда был здоров и силён. Он хотел, чтобы ты вышла замуж за принца Акселя. Почему же ты думаешь, что больным и беспомощным он изменит своё мнение? Он бы, наверное, успокоился, если бы ты родила ему ребёнка - но детей у вас не будет. Даже если он почувствует себя немного лучше, у него не хватит мужества к тебе притронуться. А ты будешь только рада - потому что сама боишься этого до полусмерти. Твой муж - я имею в виду Пертинада - останется в твоей памяти и в твоих кошмарных снах навсегда. Терпение, нежность и страсть другого мужчины рано или поздно вылечили бы тебя от воспоминаний. Но твой любимый таким мужчиной стать не сможет.
  Серафим снова вздохнул, приподнялись и опали пушистые лёгкие крылья. Его слушатели, привалившись друг к другу, сидели, как пришибленные.
  - Хотите узнать, что с вами будет дальше?
  - Это предсказание? - спросил Многоликий.
  - Нет, это знание человеческой природы. Первые месяцы в Новых Землях вы проведёте неплохо - будете наслаждаться покоем и безопасностью. Ты, Феликс, никакую работу выполнять не сможешь, но к тому моменту, когда иссякнут деньги, ты, Эрика, найдёшь себе место гувернантки. За Океаном тебе будет проще - континентальное образование там в большой цене. Так что с голоду вы не умрёте. Но мучить друг друга начнёте очень скоро. Год, два или десять лет это продлится, неизвестно. Однажды твоим нанимателем, уверенным, что ты живёшь не с возлюбленным, а с братом, станет пожилой состоятельный вдовец с тремя детьми. Он сочтёт, что лучшей матери для них ему не найти, и предложит тебе стать его женой. Ты согласишься. Уговорит ли тебя Феликс, или ты сама захочешь от него сбежать, я сказать не могу. А потом...
  Оборотень закашлялся:
  - Хватит! Мне и так понятно, что я плохо кончу. Но она...
  Принцесса плакала, больше не пряча слёз.
  - Как же так, Пресветлый? Я так не хочу! Неужели ничего нельзя сделать? Только позволить, чтобы его арестовали?
  - Можно, Эрика, - улыбнулся Серафим, хотя радости в его улыбке по-прежнему не было. - У меня осталось ещё одно, последнее средство изменять реальность. Но вы должны дать мне разрешение им воспользоваться.
  Многоликий, чуя подвох, осторожно переспросил:
  - Последнее средство? И в чём же оно заключается?
  - Я объясню, - посланник Небес с задумчивым видом сложил домиком длинные белые пальцы. - Я уже говорил, настоящее мне не слишком подвластно. Играть случайностями, давая одинокой беззащитной девушке возможность добраться до цели живой и здоровой - это пожалуйста. Позаботиться о том, чтобы вовремя пришёл поезд и она уехала раньше, чем её настигнут жандармы. Чтобы в нужный момент перестал работать телефонный аппарат, как нынче... И тому подобные мелочи, понимаете? Но я даже не могу освободить вас от преследования, заставив людей, облечённых властью, совсем про вас забыть - не говоря уже о чём-то большем. Зато мне отчасти подвластно прошлое.
  - Прошлое?! - оторопев, хором воскликнули влюблённые.
  - Да. Сам я переписать ваше прошлое не могу. Не стал бы переписывать, если бы и мог. Это сделаете вы. Вернётесь назад, в те дни, когда никаких несчастий с вами ещё не случилось, и кусок жизни проживёте заново.
  - Вернёмся назад? Такими, какие мы теперь, Пресветлый?.. - нахмурилась Эрика.
  Серафим уточнил:
  - Такими, какие вы были. Ну... почти. Назад отправится сознание, а не тело каждого из вас. Всё станет, как раньше. Даже Дары свои вы получите в целости и сохранности.
  Принцесса и Многоликий переглянулись. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Оба перебирали в памяти те моменты, когда, им казалось, они совершали ошибки. Потом Феликс спросил:
  - И что, мы можем выбрать, куда вернуться?
  Ему уже представилось, как в ночь их первого побега он вместе с Эрикой улетит на побережье, и у него дух захватило от перспектив, которые перед ним открылись.
  - Нет, не можете, - охладил его пыл Серафим. - Только один момент доступен для возвращения - ближайшая из поворотных точек в жизни. У вас такая точка общая. Она приходится на утро того дня, когда вы познакомились.
  - То есть мы уснём, а проснёмся - я в каморке у Пинкуса, а Эрика - у себя в покоях? - предположил Феликс. - Так, словно этих семи месяцев вовсе не было?
  - В общих чертах - да.
  - А дальше? Что мы будем делать дальше, Пресветлый?
  - А вот это самое сложное. Видите ли, в чём беда. Пророчества - вещь коварная. Никогда не знаешь, чем занимается провидец - заглядывает ли в будущее или творит его по своему желанию. Ирсоль, похоже, умела и то, и другое. Завещав вам своё Наследство, вольно или невольно она сплела его судьбу с вашими судьбами. После того, как вы встретитесь друг с другом, ваша общая встреча с Инструментом станет неизбежной. Хороший способ заставить посылку найти адресатов, не так ли? Ваша прародительница не учла одного. За семьсот лет вокруг её волшебной игрушки выросла целая чаща легенд и слухов, среди которых каждый выбирает те, которые ему больше нравятся. Каждый думает, что Инструмент создан именно для него! Поэтому быть настоящими наследниками - смертельно опасно. Те, кто пожелают уничтожить вас, чтобы присвоить его себе - слишком сильны и тоже умеют управлять будущим. Отказаться заранее - это ваш шанс уцелеть. Но, увы, единственный способ отказаться - это избежать встречи.
  - Верно ли я поняла, Пресветлый, что, возвращаясь в прошлое, мы с Феликсом должны будем расстаться навсегда? - безжизненно поинтересовалась Эрика.
  - Именно так.
  - Это условие нашего возвращения?
  - Не совсем. Это то, что делает его осмысленным. Врозь вы оба проживёте долгую и благополучную жизнь. Ты выйдешь замуж за принца Акселя, он будет тебе хорошим, заботливым мужем, - проникая взглядом в душу Принцессы, сказал Серафим. - Ни твой отец, ни Мангана не смогут причинить тебе вреда. Одно лишь имя твоего свёкра будет твоей охранной грамотой. У тебя родятся красивые здоровые дети. В положенный срок ты станешь Королевой - доброй, умной и справедливой Королевой, такой, о какой твой несчастный народ просил Небеса столетиями. Ты сможешь сделать гораздо больше, чем твоя мать, потому что никто не будет тебе мешать. А ты, - он перевёл глаза на Феликса, - останешься авантюристом, перекати-полем и 'благородным разбойником'. Твоё имя станет молитвой в устах бедных, слабых и униженных по обе стороны Океана. Ты будешь упиваться свободой, здоровьем и избытком жизненных сил. В каждом городе у тебя будет новая пассия, в некоторых из них ты даже будешь влюбляться. Однажды ты встретишь женщину, от которой не захочешь уйти. Или не встретишь, но жалеть об этом будешь вряд ли - предаваться сожалениям тебе будет просто некогда.
  Принцесса и Многоликий слушали в тягостном молчании, едва понимая, о чём говорит их неожиданный спаситель - мысль о том, что они должны расстаться, казалась им чудовищной. Наконец, кто-то из них произнёс это вслух.
  - Должны? - поднял тёмные брови Серафим. - Вовсе нет, почему вы так решили? Только скажите, и нынче же вечером вы поплывёте на острова, а оттуда - в Новые Земли. Откуда мне знать, может, вы будете там счастливы вопреки всему? Но всё-таки не спешите с выбором. Я подожду, время у нас есть.
  Плеснули крылья, и он исчез, будто растворился в воздухе.
  - Деликатный, - пробормотала Эрика. - Хочет, чтобы мы побеседовали без свидетелей.
  - Всё равно он где-то здесь, - поморщился Феликс. - И смотрит на нас, и слушает...
  - ...И читает мысли. Ах, да не всё ли равно?
  Большую часть разговора Многоликий, прямой, как палка, сидел, опираясь на руки, на краю кровати, и теперь у него болело не только туловище, но и все прочие части тела. С долгим стоном он привалился к стене и прикрыл глаза. Эрика тут же угнездилась у него под боком.
  - Как ты думаешь, он нам правду сказал? Про наше будущее. То, которое случится, если мы сейчас уплывём.
  - Не знаю, родная.
  - А если нет? Если неправду? - зашептала Принцесса. - Если я, например, рожу тебе ребёночка? Тогда ведь точно будет по-другому. Всё не так плохо, Феликс! Мы... постараемся. Обязательно у нас будет ребёнок, ты мне веришь? А гувернантка - не худшая в мире профессия. По крайней мере, честная. И я всегда мечтала увидеть Новые Земли, ты же знаешь...
  Он крепче прижал её к себе, но ничего не ответил. Думал он сейчас не о детях, не о гувернантках и не о Новых Землях, а о ней - о том, какой она была раньше. Вдруг вспомнил, как она, в чёрном вышитом полушубке, прелестная и раскрасневшаяся, порхала над сугробами в зимнем лесу - а он, затаив дыхание, любовался ею. Вспомнил, как ослепительна она была на приёме в честь своей помолвки, с высоко поднятыми волосами, перевитыми жемчугом. Вспомнил её уютную и нежную, в полосатом домашнем платье. Воспоминания, одно другого ярче, наплывали разрозненными кусками, но во всех было общее: лучистые глаза Эрики, сияние чистоты и безмятежной юности во всём её облике.
  'Странно, что я ещё сомневался, - думал он. - Я же именно этого и хотел - чтобы всё стало, как было! Пусть она останется на том месте, что предназначено ей от рождения. Наслаждается полётами и музыкой. Цветёт и сияет, как раньше. А главное, пусть никогда с ней не случится ни одной из тех ужасных вещей, через которые ей пришлось бы пройти из-за меня!'
  Не дождавшись ответа, Принцесса отодвинулась и заглянула ему в лицо. Впалые глаза и щёки, дыхание с присвистом, губы, синюшные от постоянного недостатка кислорода, багровая полоса шрама от подбородка... И она тоже вспомнила то, о чём на миг забыла. Пыточный арсенал Манганы в подземелье. Железную стойку с погнутыми перекладинами и порванными ремнями, кровь на полу. Уродливые босые ступни Потрошителя, наступающие на медвежью шкуру. И боль, и чувство вины, ни на день не отпускавшие Феликса после его второго рождения.
  'Разве не об этом я молилась целое лето? - спрашивала себя она. - Не о том, чтобы он стал таким же здоровым и сильным, как был? Пусть радуется своему Дару, а не изводит себя бесплодными попытками его вернуть. Живёт, а не влачит существование. Пусть каждый вдох будет для него источником удовольствия, а не муки. Если заплатить за всё это нужно тем, что я никогда его не увижу - что ж, я готова!'
  Многоликий открыл глаза и встретился с глазами Принцессы.
  Влюблённые поняли друг друга без слов.
  Потом они целовались, с таким трепетом, какого не было даже в их первом поцелуе. Очерчивали губами линии бровей и скул. Рассматривали друг друга, стараясь не упустить ни чёрточки. Надолго замирали, прижавшись щекой к щеке, ощущая тепло кожи и впитывая её запах. И каждый понимал, что это - прощание.
  Они бы длили его бесконечно, но наступил момент, когда оба почувствовали: пора! Будто сдвинулось с места время, до сих пор стоявшее неподвижно.
  - Пресветлый, где вы? - позвала Эрика.
  - Пресветлый, мы решили, - добавил Феликс.
  Крылатый, сложив на коленях ладони, снова сидел на табуретке.
  - Я принимаю ваш выбор, - весомо проговорил он и уже знакомым им движением склонил голову.
  - Мы даже вспомнить друг друга не сможем, да? - спросил Многоликий.
  - Конечно, забудем, любимый, как же иначе? - вытирая слёзы, вздохнула Принцесса.
  - Нет, - возразил Серафим. - Если вы всё забудете, затея лишится смысла - пройдёте оба той же дорогой, какой однажды уже прошли - и, в лучшем случае, снова окажетесь в этой комнате. Только я здесь уже не появлюсь. Но сохранить случившееся в вашей памяти во всех подробностях - это слишком жестоко. Вы будете помнить так, как помнят сны - не всё и не чётко, ровно столько, чтобы удержаться от опрометчивых поступков. Со временем забудете совсем, как забывают сны - если не ворошат воспоминания. Но кое-какие предметы, доказывающие, что это был не сон, у вас останутся. Каждому - по одному предмету... - он на секунду умолк, что-то обдумывая, а затем произнёс слегка торжественно: - Итак, давайте начнём.
  Влюблённые ждали, не разнимая сцепленных рук. Серафим вынул откуда-то небольшую бутылочку из темно-синего стекла, закрытую фигурной серебряной пробкой. Вытряхнул на ладонь две круглых пилюли, переливающихся перламутром - похожих на большие жемчужины, только прозрачных.
  - Они у меня последние. Это я и имел в виду, говоря о последнем средстве. Второй возможности переписать свою жизнь у вас не будет.
  После чего закрыл бутылочку, и она исчезла.
  Того, что в ней осталась ещё одна пилюля, ни Эрика, ни Феликс не заметили.
  
  * * *
  - Это ты? Недолго же мне пришлось ждать!
  - Так и было задумано, верно? Чтобы я за тобой пришёл.
  - Верно, Пресветлый.
  - И тебе не стыдно?
  - Ничуть. А тебе? Мог ведь...
  - Я не для себя старался.
  - Разумеется. Ты у нас, как обычно, пытаешься спасти мир.
  - Не ёрничай!
  - А ты не читай мне нотаций, договорились?
  - Я никак не мог понять, зачем?.. Ведь то, что тебе досталось, теперь для тебя бесполезно! А ты, оказывается...
  - Неужели не знал? Я не хуже тебя умею читать Книгу Судеб. Если ты отправишь меня в тот день вместе с ними, я всё сделаю как надо. Отправишь?
  - Зачем спрашиваешь? Я бы отправил тебя туда даже против твоей воли. Иначе...
  Тихий смех.
  - Против моей воли, вот как! Тебе повезло, Пресветлый. В этот раз твои руки останутся чистыми.
  
  
  ЧАСТЬ 3
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"