|
Book 2
|
Книга 2
|
|
Canto Three
|
Песнь 3
|
|
|
|
|
The Glory and the Fall of Life
|
Великолепие и Падение Жизни 116
|
|
|
|
|
|
|
|
An uneven broad ascent now lured his feet.
|
Неровное широкое восхождение влекло теперь его шаги.
|
|
Answering a greater Nature's troubled call
|
Отвечая беспокоящему призыву более великой Природы,
|
|
He crossed the limits of embodied Mind
|
Он пересек границы воплощенного Ума
|
|
And entered wide obscure disputed fields
|
И вошел в обширные, темные, противоречивые сферы,
|
|
Where all was doubt and change and nothing sure,
|
Где все неопределенно, изменчиво и нет ничего несомненного,
|
|
A world of search and toil without repose.
|
Мир поиска и напряженного, не знающего отдыха, труда.
|
|
As one who meets the face of the Unknown,
|
Как тот, кто встретился с лицом Неведомого,
|
|
A questioner with none to give reply,
|
Вопрошая и не находя того, кто мог бы дать ответ,
|
|
Attracted to a problem never solved,
|
Привлеченный загадкой, которая никогда не была решена,
|
|
Always uncertain of the ground he trod,
|
Всё время сомневаясь в той почве, по которой он ступал,
|
|
Always drawn on to an inconstant goal
|
Всё время улекаемый непостоянной целью,
|
|
He travelled through a land peopled by doubts
|
Он продвигался через землю, что была населена сомненьями,
|
|
In shifting confines on a quaking base.
|
В изменчивых границах на зыбком основании.
|
|
In front he saw a boundary ever unreached
|
Впереди он видел недостижимую границу,
|
|
And thought himself at each step nearer now,-
|
И думал сам, что с каждым шагом становиться к ней ближе, -
|
|
A far retreating horizon of mirage.
|
Далекий отступающий горизонт миража.
|
|
A vagrancy was there that brooked no home,
|
Там протекала бродячая жизнь, не желающая иметь своего дома,
|
|
A journey of countless paths without a close.
|
Странствие по неисчислимым тропам без конца.
|
|
Nothing he found to satisfy his heart;
|
Он не находил ничего, что могло бы дать удовлетворение сердцу;
|
|
A tireless wandering sought and could not cease.
|
Неутомимое блуждание искало и не могло остановиться.
|
|
There life is the manifest Incalculable,
|
Там жизнь - это проявленное Непредсказуемое,
|
|
A movement of unquiet seas, a long
|
Движенье волнующихся океанов, долгий,
|
|
And venturous leap of spirit into Space,
|
Рискованный прыжок духа в Пространство,
|
|
A vexed disturbance in the eternal Calm,
|
Раздражающее беспокойство в вечном Покое,
|
|
An impulse and passion of the Infinite.
|
Порыв и страсть Бесконечного.
|
|
Assuming whatever shape her fancy wills,
|
Принимая любую форму, какую только пожелает её фантазия,
|
|
Escaped from the restraint of settled forms
|
Убегая от ограничений жестких форм,
|
|
She has left the safety of the tried and known.
|
Она покинула безопасность уже испытанного и известного.
|
|
Unshepherded by the fear that walks through Time,
|
Не оглядываясь на страх, который шествует сквозь Время,
|
|
Undaunted by Fate that dogs and Chance that springs,
|
Не страшась вторжений Случая и преследующей её Судьбы,
|
|
She accepts disaster as a common risk;
|
Она принимает несчастье как обычный риск;
|
|
Careless of suffering, heedless of sin and fall,
|
Безразличная к страданию, греху или падению, 117
|
|
She wrestles with danger and discovery
|
Она сражается с опасностями и неожиданными открытиями
|
|
In the unexplored expanses of the soul.
|
В неисследованных пространствах души.
|
|
To be seemed only a long experiment,
|
Лишь долгим экспериментом кажется
|
|
The hazard of a seeking ignorant Force
|
Этот рискованный поиск невежественной Силы,
|
|
That tries all truths and, finding none supreme,
|
Которая испытывает все истины и, не находя высочайшей,
|
|
Moves on unsatisfied, unsure of its end.
|
Продолжает свое движенье, не удовлетворенная и неуверенная в результате.
|
|
As saw some inner mind, so life was shaped:
|
Согласно видению какого-то внутреннего ума была сформирована эта жизнь:
|
|
From thought to thought she passed, from phase to phase,
|
Она двигалась от мысли к мыcли, от фазы к фазе,
|
|
Tortured by her own powers or proud and blest,
|
Терзаемая своими собственными силами или гордая и блаженная,
|
|
Now master of herself, now toy and slave.
|
То хозяйка самой себя, то игрушка и рабыня.
|
|
A huge inconsequence was her action's law,
|
Гигантская непоследовательность была законом её действия,
|
|
As if all possibility must be drained,
|
Как если б необходимо было исчерпать все возможности,
|
|
And anguish and bliss were pastimes of the heart.
|
А мука и блаженство были лишь развлеченьем сердца.
|
|
In a gallop of thunder-hooved vicissitudes
|
Галопом громокопытных превратностей судьбы,
|
|
She swept through the race-fields of Circumstance,
|
Она неслась полями Обстоятельства,
|
|
Or, swaying, she tossed between her heights and deeps,
|
Или, раскачиваясь, металась меж своими высотами и безднами,
|
|
Uplifted or broken on Time's inconstant wheel.
|
Раздавленная иль вознесенная изменчивым колесом Времени.
|
|
Amid a tedious crawl of drab desires
|
Среди утомительного кишения однообразных желаний
|
|
She writhed, a worm mid worms in Nature's mud,
|
Она извивалась червем среди червей в грязи Природы,
|
|
Then, Titan-statured, took all earth for food,
|
Затем, подобно Титану, всю землю захватывала словно пищу,
|
|
Ambitioned the seas for robe, for crown the stars
|
Стремилась океаны сделать своей одеждой, короной - звезды
|
|
And shouting strode from peak to giant peak,
|
И с криком шагала с одной гигантской вершины на другую,
|
|
Clamouring for worlds to conquer and to rule.
|
Требуя миры, чтобы их завоевать и ими править.
|
|
Then, wantonly enamoured of Sorrow's face,
|
Затем сладострастно очарованная ликом Скорби,
|
|
She plunged into the anguish of the depths
|
Она погружалась в муку глубин
|
|
And, wallowing, clung to her own misery.
|
И, упиваясь, цеплялась за свое несчастье.
|
|
In dolorous converse with her squandered self
|
В печальном общении со своим растраченным я,
|
|
She wrote the account of all that she had lost,
|
Она подводила итог всему тому, что потеряла,
|
|
Or sat with grief as with an ancient friend.
|
Или коротала время с горем, как со своим извечным другом.
|
|
A romp of violent raptures soon was spent,
|
Бурная игра неистовых восторгов быстро была исчерпана,
|
|
Or she lingered tied to an inadequate joy
|
Или она влачила жалкое существование, привязанная к малой радости,
|
|
Missing the turns of fate, missing life's goal.
|
Упуская повороты судьбы и цель жизни.
|
|
A scene was planned for all her numberless moods
|
Сцена была распланирована для всех её бессчётных настроений,
|
|
Where each could be the law and way of life,
|
Где каждое могло быть законом и способом жизни,
|
|
But none could offer a pure felicity;
|
Но ничто не могло дать чистое блаженство;
|
|
Only a flickering zest they left behind
|
Только мерцающие угли они оставляли позади 118
|
|
Or the fierce lust that brings a dead fatigue.
|
Или неистовую страсть, несущую с собою мёртвую усталость.
|
|
Amid her swift untold variety
|
В её стремительном, неисчислимом многообразии,
|
|
Something remained dissatisfied, ever the same
|
Что-то оставалось неудовлетворенным, вечно одним и тем же
|
|
And in the new saw only a face of the old,
|
А в новом всегда проглядывало обличье старого,
|
|
For every hour repeated all the rest
|
И каждый час извечно повторял все остальные
|
|
And every change prolonged the same unease.
|
И каждое изменение продлевало все ту же смутную неудовлетворенность.
|
|
A spirit of her self and aim unsure,
|
Её дух, сомневающийся в себе и своей цели
|
|
Tired soon of too much joy and happiness,
|
Быстро уставал от слишком большой радости и счастья,
|
|
She needs the spur of pleasure and of pain
|
Она нуждалась в побужденьях удовольствия и боли
|
|
And the native taste of suffering and unrest:
|
И привычном вкусе страдания и беспокойства:
|
|
She strains for an end that never can she win.
|
Она стремится к результату, который никогда не удавалось ей достичь.
|
|
A perverse savour haunts her thirsting lips:
|
Упрямый привкус преследовал её жаждущие губы:
|
|
For the grief she weeps which came from her own choice,
|
Она плачет от горя, порождаемого её собственным выбором,
|
|
For the pleasure yearns that racked with wounds her breast;
|
И жаждет удовольствия, которое ранами терзает её грудь;
|
|
Aspiring to heaven she turns her steps towards hell.
|
Устремляясь к небесам, она направляет свои шаги в направлении ада.
|
|
Chance she has chosen and danger for playfellows;
|
Товарищами своих игр она избирает случай и опасность;
|
|
Fate's dreadful swing she has taken for cradle and seat.
|
Ужасные превратности судьбы она делает своим местом пребывания и колыбелью.
|
|
Yet pure and bright from the Timeless was her birth,
|
Все же чистым и ясным было её рожденье из Вневременного,
|
|
A lost world-rapture lingers in her eyes,
|
Утраченный мировой восторг продолжает сиять в её глазах,
|
|
Her moods are faces of the Infinite:
|
Её настроения - это лики Бесконечного:
|
|
Beauty and happiness are her native right,
|
Красота и счастье - её прирожденное право,
|
|
And endless Bliss is her eternal home.
|
А бесконечное Блаженство - её вечный дом.
|
|
This now revealed its antique face of joy,
|
Теперь обнаружился древний лик её радости,
|
|
A sudden disclosure to the heart of grief
|
Внезапное открытие для страдающего сердца,
|
|
Tempting it to endure and long and hope.
|
Что искушает его всё выносить, стремиться и надеяться.
|
|
Even in changing worlds bereft of peace,
|
Даже в изменчивых мирах, где нет покоя,
|
|
In an air racked with sorrow and with fear
|
И в атмосфере, терзаемой скорбью и страхом
|
|
And while his feet trod on a soil unsafe,
|
Ступая по ненадежной почве,
|
|
He saw the image of a happier state.
|
Он видел образ более счастливого состояния.
|
|
In an architecture of hieratic Space
|
В архитектуре священного Пространства,
|
|
Circling and mounting towards creation's tops,
|
Спиралью поднимающегося к вершинам мироздания,
|
|
At a blue height which never was too high
|
В голубых высях, что никогда не бывают слишком высоки,
|
|
For warm communion between body and soul,
|
Ради теплого общения души и тела,
|
|
As far as heaven, as near as thought and hope,
|
Такое же далекое как небеса, но столь же близкое как мысль или надежда,
|
|
Glimmered the kingdom of a griefless life.
|
Сияло царство жизни без горя. 119
|
|
Above him in a new celestial vault
|
Над ним на новом неземном небосводе,
|
|
Other than the heavens beheld by mortal eyes,
|
Отличным от небес, что видят глаза смертных
|
|
As on a fretted ceiling of the gods,
|
Словно на лепном потолке богов,
|
|
An archipelago of laughter and fire,
|
Архипелагом смеха и огня,
|
|
Swam stars apart in a rippled sea of sky.
|
Плыли звезды в покрытом рябью океане неба.
|
|
Towered spirals, magic rings of vivid hue
|
Ввысь убегающие спирали, магические кольца живых красок
|
|
And gleaming spheres of strange felicity
|
И пылающие сферы непостижимого блаженства
|
|
Floated through distance like a symbol world.
|
Плыли сквозь дали словно в каком-то символическом мире.
|
|
On the trouble and the toil they could not share,
|
Они не принимали участия в тяжком труде и бедах,
|
|
On the unhappiness they could not aid,
|
И не могли помочь несчастью,
|
|
Impervious to life's suffering, struggle, grief,
|
Невосприимчивые к страданию, борьбе и горю жизни,
|
|
Untarnished by its anger, gloom and hate,
|
Незапятнанные её мраком, гневом и ненавистью,
|
|
Unmoved, untouched, looked down great visioned planes
|
Неподвижные, не затрагиваемые ничем, смотрели вниз великие видящие планы,
|
|
Blissful for ever in their timeless right.
|
Блаженные вовеки в своем вечном праве.
|
|
Absorbed in their own beauty and content,
|
Поглощённые своей собственною красотою и довольством,
|
|
Of their immortal gladness they live sure.
|
Они живут, уверенные в своей бессмертной радости.
|
|
Apart in their self-glory plunged, remote
|
Погружённые в своё собственное великолепие, далёкие,
|
|
Burning they swam in a vague lucent haze,
|
Пылая, они плыли в смутной сияющей дымке,
|
|
An everlasting refuge of dream-light,
|
Вечным убежищем призрачного сна,
|
|
A nebula of the splendours of the gods
|
Туманностью великолепий богов,
|
|
Made from the musings of eternity.
|
Сотворённые глубокими медитациями вечности.
|
|
Almost unbelievable by human faith,
|
Почти невероятные для веры человека,
|
|
Hardly they seemed the stuff of things that are.
|
Они казались вещами едва ли реальными.
|
|
As through a magic television's glass
|
Как если бы через экран волшебного телевизора,
|
|
Outlined to some magnifying inner eye
|
Проявившиеся для какого-то увеличивающего внутреннего глаза,
|
|
They shone like images thrown from a far scene
|
Они сияли словно образы далекой сцены,
|
|
Too high and glad for mortal lids to seize.
|
Слишком высокие и радостные, чтобы их могли уловить смертные глаза.
|
|
But near and real to the longing heart
|
Но близкие и реальные для жаждущего сердца
|
|
And to the body's passionate thought and sense
|
И для страстной мысли и чувства тела
|
|
Are the hidden kingdoms of beatitude.
|
Скрытые Царства блаженства.
|
|
In some close unattained realm which yet we feel,
|
В каком-то закрытом, недостижимом царстве, которое мы всё же ощущаем,
|
|
Immune from the harsh clutch of Death and Time,
|
Свободные от жестокой хватки Времени и Смерти,
|
|
Escaping the search of sorrow and desire,
|
Избевленные от поиска через страдания и желания,
|
|
In bright enchanted safe peripheries
|
В сияющих, чарующих, безопасных сферах,
|
|
For ever wallowing in bliss they lie.
|
Вечно купаясь в блаженстве, они живут.
|
|
In dream and trance and muse before our eyes,
|
Во сне и в трансе, в созерцании пред нашим глазами, 120
|
|
Across a subtle vision's inner field,
|
Пересекая внутреннюю сферу тонкого видения,
|
|
Wide rapturous landscapes fleeting from the sight,
|
Широкие восторженные пейзажи проплывают перед взглядом,
|
|
The figures of the perfect kingdom pass
|
Образы совершенного царства,
|
|
And behind them leave a shining memory's trail.
|
Оставляя за собой сияющий след памяти.
|
|
Imagined scenes or great eternal worlds,
|
Воображаемые сцены или великие вечные миры,
|
|
Dream-caught or sensed, they touch our hearts with their depths;
|
Схваченные во сне иль в чувстве, они касаются наших сердец своими глубинами;
|
|
Unreal-seeming, yet more real than life,
|
Кажущиеся нереальными и все же более реальные, чем жизнь,
|
|
Happier than happiness, truer than things true,
|
Более счастливые, чем само счастье, более истинные, чем вещи истинные,
|
|
If dreams these were or captured images,
|
Даже если бы это были просто сны или пленительные образы,
|
|
Dream's truth made false earth's vain realities.
|
Истина сна превращала в ложь тщетные реальности земли.
|
|
In a swift eternal moment fixed there live
|
Там живут неизменные в стремительном, вечном мгновении
|
|
Or ever recalled come back to longing eyes
|
Иль вечно призываемые вновь возникают перед жаждущим глазами,
|
|
Calm heavens of imperishable Light,
|
Спокойные небеса нетленного Света,
|
|
Illumined continents of violet peace,
|
Сияющие континенты фиолетового покоя,
|
|
Oceans and rivers of the mirth of God
|
Океаны и реки Божественной радости
|
|
And griefless countries under purple suns.
|
И безгорестные страны под пурпурными солнцами.
|
|
This, once a star of bright remote idea
|
То, что было однажды звездой яркой отдалённой идеи
|
|
Or imagination's comet trail of dream,
|
Или следом грёзы, прочерченной кометой воображения,
|
|
Took now a close shape of reality.
|
Приняло теперь сокровенную форму реальности.
|
|
The gulf between dream-truth, earth-fact was crossed,
|
Была пересечена пропасть между грёзой-истиной и земным фактом,
|
|
The wonder-worlds of life were dreams no more;
|
Чудесные миры жизни больше не были снами;
|
|
His vision made all they unveiled its own:
|
Его виденье впитало все, что они ему раскрыли:
|
|
Their scenes, their happenings met his eyes and heart
|
Их сцены, их события встретились с его глазами и сердцем
|
|
And smote them with pure loveliness and bliss.
|
И захватили их своею чистою любовью и блаженством.
|
|
A breathless summit region drew his gaze
|
Неподвижный высочайший регион притягивал его взор,
|
|
Whose boundaries jutted into a sky of Self
|
Чьи границы уходили в небеса Единого
|
|
And dipped towards a strange ethereal base.
|
И погружались в неведомое бесплотное основание.
|
|
The quintessence glowed of Life's supreme delight.
|
Пылающая квинтэссенция высочайшего восторга Жизни.
|
|
On a spiritual and mysterious peak
|
На духовной, мистической вершине
|
|
Only a miracle's high transfiguring line
|
Только высокая, преобразующая граница чуда
|
|
Divided life from the formless Infinite
|
Отделяла жизнь от бесформенного Бесконечного
|
|
And sheltered Time against eternity.
|
И защищала Время от вечности.
|
|
Out of that formless stuff Time mints his shapes;
|
Из этого бесформенного материала Время чеканит свои формы;
|
|
The Eternal's quiet holds the cosmic act:
|
Покой Вечности несёт в себе космическое действие:
|
|
The protean images of the World-Force
|
Многоликие образы Мировой Силы 121
|
|
Have drawn the strength to be, the will to last
|
Извлекают энергию, чтобы существовать, волю, чтобы продолжаться
|
|
From a deep ocean of dynamic peace.
|
Из глубокого океана динамического покоя.
|
|
6Inverting the spirit's apex towards life,
|
Направив острие духа в направлении жизни,
|
|
She spends the plastic liberties of the One
|
Она растрачивает податливые вольности Единого,
|
|
To cast in acts the dreams of her caprice,
|
Чтобы бросить в действие грёзы своего каприза,
|
|
His wisdom's call steadies her careless feet,
|
Зов его мудрости придаёт устойчивость её беззаботным шагам,
|
|
He props her dance upon a rigid base,
|
Он устанавливает твёрдое основание для её танца,
|
|
His timeless still immutability
|
Его пребывающая вне времени, спокойная неподвижность
|
|
Must standardise her creation's miracle.
|
Должна упорядочить чудо её творения.
|
|
Out of the Void's unseeing energies
|
Из невидимых энергий Пустоты
|
|
Inventing the scene of a concrete universe,
|
Творя сцену конкретной вселенной,
|
|
By his thought she has fixed its paces, in its blind acts
|
Посредством его мысли она определяет свои шаги, в своих слепых действиях
|
|
She sees by flashes of his all-knowing Light.
|
Она видит благодаря проблескам его всезнающего Света.
|
|
At her will the inscrutable Supermind leans down
|
По её воле нисходит непостижимый Сверхразум,
|
|
To guide her force that feels but cannot know,
|
Чтобы направлять её силу, которая чувствует, но не может знать,
|
|
Its breath of power controls her restless seas
|
Дыхание его могущества управляет её беспокойными морями
|
|
And life obeys the governing Idea.
|
И жизнь подчиняется руководящей Идее.
|
|
At her will, led by a luminous Immanence
|
По её воле, направляемой просветлённым Сущим,
|
|
The hazardous experimenting Mind
|
Рискованный, экспериментирующий Ум
|
|
Pushes its way through obscure possibles
|
Прокладывает свой путь сквозь тёмные возможности,
|
|
Mid chance formations of an unknowing world.
|
Среди случайных форм неведомого мира.
|
|
Our human ignorance moves towards the Truth
|
Наше человеческое неведение движется в направлении Истины,
|
|
That Nescience may become omniscient,
|
Это Незнание может стать всезнанием,
|
|
Transmuted instincts shape to divine thoughts,
|
Преображенные инстинкты могут воплотиться в божественные мысли,
|
|
Thoughts house infallible immortal sight
|
Мысли - вместить безупречное, бессмертное видение,
|
|
And Nature climb towards God's identity.
|
А Природа, восходя, стать Божественной.
|
|
The Master of the worlds self-made her slave
|
Властелин миров, по собственной воле делающий себя её рабом,
|
|
Is the executor of her fantasies:
|
Является исполнителем её фантазий:
|
|
She has canalised the seas of omnipotence;
|
Она направляет по назначенным каналам океаны всемогущества;
|
|
She has limited by her laws the Illimitable.
|
Своими законами она ограничивает Беспредельное.
|
|
The Immortal bound himself to do her works;
|
Сам Бессмертный обязался исполнять её работы;
|
|
He labours at the tasks her Ignorance sets,
|
Он трудиться над задачами, которые ставит её Неведение,
|
|
Hidden in the cape of our mortality.
|
Скрываясь за покровом нашей смертности.
|
|
The worlds, the forms her goddess fancy makes
|
Эти миры, эти формы, которые творит её божественная фантазия
|
|
Have lost their origin on unseen heights:
|
Берут свое начало на невидимых высотах:
|
|
Even severed, straying from their timeless source,
|
Даже отсечённые, отбившиеся от своего вечного источника, 122
|
|
Even deformed, obscure, accursed and fallen,-
|
Даже деформированные, тёмные, овратитетельные и падшие, -
|
|
Since even fall has its perverted joy
|
Так как даже падение содержит в себе свою извращённую радость
|
|
And nothing she leaves out that serves delight,-
|
И ничего она не отбрасывает, что служит восторгу, -
|
|
These too can to the peaks revert or here
|
Эти миры тоже могут обратиться к вершинам
|
|
Cut out the sentence of the spirit's fall,
|
Отменить приговор духовного падения,
|
|
Recover their forfeited divinity.
|
И вернуть свою утраченную божественность.
|
|
At once caught in an eternal vision's sweep
|
В едином миге, схваченном в пространстве вечного видения,
|
|
He saw her pride and splendour of highborn zones
|
Он увидел блеск и великолепие её высоких сфер
|
|
And her regions crouching in the nether deeps.
|
И её регионы, пресмыкающиеся в нижних безднах.
|
|
Above was a monarchy of unfallen self,
|
Над ним сияло царство безупречного духа,
|
|
Beneath was the gloomy trance of the abyss,
|
Под ним развёрзся мрачный транс пучины,
|
|
An opposite pole or dim antipodes.
|
Противоположный полюс или смутные антиподы.
|
|
There were vasts of the glory of life's absolutes:
|
Там были просторы великолепия абсолютов жизни:
|
|
All laughed in a safe immortality
|
Всё смеялось в безопасности бессмертия
|
|
And an eternal childhood of the soul
|
И вечном детстве души
|
|
Before darkness came and pain and grief were born
|
Прежде, чем вторглась тьма и были рождены боль и горе,
|
|
Where all could dare to be themselves and one
|
Где всё смело быть самим собой и единым
|
|
And Wisdom played in sinless innocence
|
И Мудрость играла в безгрешной невинности
|
|
With naked Freedom in Truth's happy sun.
|
С обнажённой Свободой под счастливым солнцем Истины.
|
|
There were worlds of her laughter and dreadful irony,
|
Там были миры её смеха и ужасной иронии,
|
|
There were fields of her taste of toil and strife and tears;
|
Сферы её пристрастия к тяжкому труду, сраженью и слезам;
|
|
Her head lay on the breast of amorous Death,
|
Её голова покоится на груди влюблённой Смерти,
|
|
Sleep imitated awhile extinction's peace.
|
Не надолго уподобляя сон покою уничтожения.
|
|
The light of God she has parted from his dark
|
Свет Бога она отделила от его тьмы,
|
|
To test the savour of bare opposites.
|
Чтобы испытать остроту обнаженных противоположностей.
|
|
Here mingling in man's heart their tones and hues
|
Здесь, смешанные в сердце человека их тона и оттенки,
|
|
Have woven his being's mutable design,
|
Сплетают изменчивую картину его существа,
|
|
His life a forward-rippling stream in Time,
|
Его бурлящий, рвущийся вперёд поток жизни во Времени,
|
|
His nature's constant fixed mobility,
|
Постоянную, устойчивую подвижность его природы,
|
|
His soul a moving picture's changeful film,
|
Движущуюся картину изменчивого фильма его души,
|
|
His cosmos-chaos of personality.
|
Космос-хаос его личности.
|
|
The grand creatrix with her cryptic touch
|
Великая мастерица своим таинственным прикосновением,
|
|
Has turned to pathos and power being's self-dream,
|
Превратила в пафос и мощь грезу сушества о самом себе,
|
|
Made a passion-play of its fathomless mystery.
|
Сотворила страстную игру его непостижимой мистерии.
|
|
But here were worlds lifted half-way to heaven.
|
Но здесь были миры лишь наполпути вознесшиеся к небесам. 123
|
|
The Veil was there but not the Shadowy Wall;
|
Там был Занавес, но не Тёмная Стена;
|
|
In forms not too remote from human grasp
|
В формах, не слишком далеких от человеческого понимания
|
|
Some passion of the inviolate purity
|
Прорвалась какая-то страсть первозданной чистоты
|
|
Broke through, a ray of the original Bliss.
|
Луч изначального Блаженства.
|
|
Heaven's joys might have been earth's if earth were pure.
|
Радости небес могли бы принадлежать земле, если бы земля была чистой.
|
|
There could have reached our divinised sense and heart
|
Нашего обожествленного чувства и сердца смогли бы коснуться
|
|
Some natural felicity's bright extreme,
|
Сияющая крайность какого-то естественного блаженства,
|
|
Some thrill of Supernature's absolutes:
|
Какой-то трепет абсолютов Сверхприроды:
|
|
All strengths could laugh and sport on earth's hard roads
|
Все силы могли бы смеяться и резвиться на каменистых дорогах земли
|
|
And never feel her cruel edge of pain,
|
И никогда бы не ощущали её жестокой острой боли,
|
|
All love could play and nowhere Nature's shame.
|
Всецело любовь могла бы играть и нигде Природа не несла бы клеймо позора.
|
|
But she has stabled her dreams in Matter's courts
|
Но она поместила свои грёзы во дворы Материи
|
|
And still her doors are barred to things supreme.
|
И до сих пор её двери закрыты для божественных вещей.
|
|
These worlds could feel God's breath visiting their tops;
|
Эти миры могли ощущать дыханье Бога, посещающего их вершины;
|
|
Some glimmer of the Transcendent's hem was there.
|
Там был какой-то проблеск краешка Трансцендентного.
|
|
Across the white aeonic silences
|
Сквозь белые, вечные безмолвия
|
|
Immortal figures of embodied joy
|
Бессмертные фигуры воплощённой радости
|
|
Traversed wide spaces near to eternity's sleep.
|
Пересекали широкие пространства, соседствующие со сном вечности.
|
|
Pure mystic voices in beatitude's hush
|
Чистые, мистические голоса в тиши блаженства
|
|
Appealed to Love's immaculate sweetnesses,
|
Взывали к безупречной сладости Любви,
|
|
Calling his honeyed touch to thrill the worlds,
|
Умоляя, чтобы от её медового прикосновения затрепетали миры,
|
|
His blissful hands to seize on Nature's limbs,
|
Её руки блаженства овладели членами Природы,
|
|
His sweet intolerant might of union
|
Её сладостное, нетерпимое могущество единства
|
|
To take all beings into his saviour arms,
|
Приняло все существа в свои спасительные руки,
|
|
Drawing to his pity the rebel and the waif
|
Притягивая своим состраданием бродягу и бунтовщика,
|
|
To force on them the happiness they refuse.
|
Чтобы принудить их к счастью, от которого они отказываются.
|
|
A chant hymeneal to the unseen Divine,
|
Брачный гимн незримому Божественному,
|
|
A flaming rhapsody of white desire
|
Пылающая рапсодия чистой страсти
|
|
Lured an immortal music into the heart
|
Искушала бессмертную музыку в сердце
|
|
And woke the slumbering ear of ecstasy.
|
И пробуждала дремлющее ухо экстаза.
|
|
A purer, fierier sense had there its home,
|
Более чистое, более огненное чувство имело там свой дом,
|
|
A burning urge no earthly limbs can hold;
|
Пылающий порыв, который не могут вынести никакие земные члены;
|
|
One drew a large unburdened spacious breath
|
Там дышится широко, свободно и просторно
|
|
And the heart sped from beat to rapturous beat.
|
И сердце бьётся чаще от восторженных ударов.
|
|
The voice of Time sang of the Immortal's joy;
|
Голос Времени пел о радости Бессмертного;
|
|
An inspiration and a lyric cry,
|
Вдохновеньем и поэтическим криком 124
|
|
The moments came with ecstasy on their wings;
|
Приходили мгновенья, неся экстаз на своих крыльях;
|
|
Beauty unimaginable moved heaven-bare
|
Там двигалась невообразимая божественно нагая красота,
|
|
Absolved from boundaries in the vasts of dream;
|
Свободная от границ в просторах сна;
|
|
The cry of the Birds of Wonder called from the skies
|
Крик Птиц Чуда доносился с небес, обращённый
|
|
To the deathless people of the shores of Light.
|
К бессмертному народу берегов Света.
|
|
Creation leaped straight from the hands of God;
|
Творение внезапно возникало прямо под руками Бога;
|
|
Marvel and rapture wandered in the ways.
|
Там чудо и восторг бродили по дорогам.
|
|
Only to be was a supreme delight,
|
Высочайшим наслаждением было просто существовать,
|
|
Life was a happy laughter of the soul
|
Жизнь была счастливым смехом души
|
|
And Joy was king with Love for minister.
|
А Радость царствовала вместе со своей жрицею Любовью.
|
|
The spirit's luminousness was bodied there.
|
Сияние духа было воплощено там.
|
|
Life's contraries were lovers or natural friends
|
Противоречия жизни были любовниками или близкими друзьями,
|
|
And her extremes keen edges of harmony:
|
А её крайности - острыми гранями гармонии:
|
|
Indulgence with a tender purity came
|
Потворство приходило вместе с нежной чистотой
|
|
And nursed the god on her maternal breast:
|
И лелеяло бога на своей материнской груди:
|
|
There none was weak, so falsehood could not live;
|
Там не было никакой слабости, поэтому ложь там не могла жить;
|
|
Ignorance was a thin shade protecting light,
|
Неведенье было тонкой тенью, защищающей свет,
|
|
Imagination the free-will of Truth,
|
Воображение - свободной волей Истины,
|
|
Pleasure a candidate for heaven's fire;
|
А удовольствие - претендентом на огонь небес;
|
|
The intellect was Beauty's worshipper,
|
Интеллект там поклонялся Красоте,
|
|
Strength was the slave of calm spiritual law,
|
Сила была рабыней спокойного, духовного закона,
|
|
Power laid its head upon the breasts of Bliss.
|
И Могущество возложило свою главу на грудь Блаженства.
|
|
There were summit-glories inconceivable,
|
Там жили непостижимые высочайшие великолепия,
|
|
Autonomies of Wisdom's still self-rule
|
Области спокойного самоуправления Мудрости
|
|
And high dependencies of her virgin sun,
|
И высокие вассалы её девственного солнца,
|
|
Illumined theocracies of the seeing soul
|
Просветлённые теократии видящей души,
|
|
Throned in the power of the Transcendent's ray.
|
Восседали на тронах в могуществе луча Трансцендентного.
|
|
A vision of grandeurs, a dream of magnitudes
|
Виденья великолепий, грёзы величий
|
|
In sun-bright kingdoms moved with regal gait:
|
Шествовали царственной поступью в солнечных царствах:
|
|
Assemblies, crowded senates of the gods,
|
Ассамблеи, заполненные сенатами богов,
|
|
Life's puissances reigned on seats of marble will,
|
Могущества Жизни, властвовали на тронах мраморной воли,
|
|
High dominations and autocracies
|
Высокие владычества и самодержавия,
|
|
And laurelled strengths and armed imperative mights.
|
Увенчанные лаврами силы и вооруженные властные энергии.
|
|
All objects there were great and beautiful,
|
Все объекты там были велики и прекрасны,
|
|
All beings wore a royal stamp of power.
|
Все существа несли королевскую печать могущества.
|
|
There sat the oligarchies of natural Law,
|
Там восседали олигархии природного Закона, 125
|
|
Proud violent heads served one calm monarch brow:
|
Гордые, неистовые головы служили одному спокойному, царственному челу:
|
|
All the soul's postures donned divinity.
|
Все состояния души воплощали божественность.
|
|
There met the ardent mutual intimacies
|
Там встречались пылкие взаимные сокровенности
|
|
Of mastery's joy and the joy of servitude
|
Радости господства и радости служения,
|
|
Imposed by Love on Love's heart that obeys
|
Навязанные Любовью покорному сердцу Любви,
|
|
And Love's body held beneath a rapturous yoke.
|
И телу Любви, удерживаемому под ярмом восторга.
|
|
All was a game of meeting kinglinesses.
|
Все было игрою встретившихся царственностей.
|
|
For worship lifts the worshipper's bowed strength
|
Ибо поклоненье возносит склонившуюся силу поклоняющегося
|
|
Close to the god's pride and bliss his soul adores:
|
Ближе к божественному великолепию и блаженству, которые обожает его душа:
|
|
The ruler there is one with all he rules;
|
Правитель там един с теми, кем он управляет;
|
|
To him who serves with a free equal heart
|
Для того, кто служит со свободным, ровным сердцем,
|
|
Obedience is his princely training's school,
|
Подчинение - королевская школа подготовки,
|
|
His nobility's coronet and privilege,
|
Венец его благородства и привилегия,
|
|
His faith is a high nature's idiom,
|
Его вера - это стиль его высокой природы,
|
|
His service a spiritual sovereignty.
|
Его служение - духовная верховная власть.
|
|
There were realms where Knowledge joined creative Power
|
Там были царства, где Знание соединялось с творческою Силой
|
|
In her high home and made her all his own:
|
В её высоком доме и полностью овладевало ей:
|
|
The grand Illuminate seized her gleaming limbs
|
Великий Просветитель охватил её пылающие члены
|
|
And filled them with the passion of his ray
|
И наполнил их страстью своего луча,
|
|
Till all her body was its transparent house
|
Пока всё её тело не стало его прозрачным домом
|
|
And all her soul a counterpart of his soul.
|
А вся её душа - частью его души.
|
|
Apotheosised, transfigured by wisdom's touch,
|
Обожествленные, преображённые прикосновеньем мудрости,
|
|
Her days became a luminous sacrifice;
|
Её дни превратились в сияющую жертву;
|
|
An immortal moth in happy and endless fire,
|
Бессмертным мотыльком в счастливом и бесконечном огне,
|
|
She burned in his sweet intolerable blaze.
|
Она горела в его сладостном и нестерпимом великолепии.
|
|
A captive Life wedded her conqueror.
|
Плененная Жизнь обручилась со своим завоевателем.
|
|
In his wide sky she built her world anew;
|
В его просторном небе она заново построила свой мир;
|
|
She gave to mind's calm pace the motor's speed,
|
Она придала быстроту мотора спокойной поступи ума,
|
|
To thinking a need to live what the soul saw,
|
Мышлению - необходимость жить тем, что видела душа,
|
|
To living an impetus to know and see.
|
А жизни - импульс знать и видеть.
|
|
His splendour grasped her, her puissance to him clung;
|
Его величие подхватило её, её могущество уцепилось за него;
|
|
She crowned the Idea a king in purple robes,
|
Она сделал Идею королевой в пурпурной мантии,
|
|
Put her magic serpent sceptre in Thought's grip,
|
Вложила свой волшебный, змееподобный скипетр в руку Мысли,
|
|
Made forms his inward vision's rhythmic shapes
|
Сотворила ритмические формы его внутреннего видения
|
|
And her acts the living body of his will.
|
И сделала свои действия живым телом его воли.
|
|
A flaming thunder, a creator flash,
|
Пылающий гром, творческая молния, 126
|
|
His victor Light rode on her deathless Force;
|
Его победный Свет оседлал её бессмертную Силу;
|
|
A centaur's mighty gallop bore the god.
|
Могучий галоп кентавра нес бога.
|
|
Life throned with mind, a double majesty.
|
Жизнь, восседающая на троне вместе с умом - двойное величие.
|
|
Worlds were there of a happiness great and grave
|
Там были миры великого, торжественного счастья
|
|
And action tinged with dream, laughter with thought,
|
Действие, окрашенное мечтою, смех, наполненный мыслью,
|
|
And passion there could wait for its desire
|
И страсть могла там ожидать предмета своего желанья,
|
|
Until it heard the near approach of God.
|
Пока она не услышит рядом приближенье Бога.
|
|
Worlds were there of a childlike mirth and joy;
|
Там были миры детского веселья и радости;
|
|
A carefree youthfulness of mind and heart
|
Беззаботная юность ума и сердца
|
|
Found in the body a heavenly instrument;
|
Обнаружила в теле небесный инструмент;
|
|
It lit an aureate halo round desire
|
Она зажгла золотистый ореол вокруг желания
|
|
And freed the deified animal in the limbs
|
И освободила обожествленное животное в членах
|
|
To divine gambols of love and beauty and bliss.
|
Для божественных игр красоты, любви и блаженства.
|
|
On a radiant soil that gazed at heaven's smile
|
На сияющей почве, взирающей на улыбку небес
|
|
A swift life-impulse stinted not nor stopped:
|
Стремительный импульс жизни не прекращался и не сдерживал себя:
|
|
It knew not how to tire; happy were its tears.
|
Он не ведал усталости; счастливыми были его слёзы.
|
|
There work was play and play the only work,
|
Там работа была развлечением, а развлечение - единственной работой,
|
|
The tasks of heaven a game of godlike might:
|
Задачи небес - игрой божественного могущества:
|
|
A celestial bacchanal for ever pure,
|
Божественная вакханалия вечно чистая,
|
|
Unstayed by faintness as in mortal frames
|
Не сдерживаемая слабостью как в смертных формах,
|
|
Life was an eternity of rapture's moods:
|
Жизнь была вечностью настроений восторга:
|
|
Age never came, care never lined the face.
|
Старость никогда не наступала, и никогда забота не испещряла морщинами лицо.
|
|
Imposing on the safety of the stars
|
Навязывая безопасному движению звезд
|
|
A race and laughter of immortal strengths,
|
Стремительную гонку и смех бессмертных сил,
|
|
The nude god-children in their play-fields ran
|
Обнаженные божественные дети резвились на своих площадках для игр,
|
|
Smiting the winds with splendour and with speed;
|
Поднимая ветер великолепием и скоростью;
|
|
Of storm and sun they made companions,
|
Они делали товарищами своих игр шторм и солнце,
|
|
Sported with the white mane of tossing seas,
|
Носясь с белой гривой волнующихся океанов,
|
|
Slew distance trampled to death under their wheels
|
Убивали расстояния, истаптывая их до смерти под своими колесами
|
|
And wrestled in the arenas of their force.
|
И боролись на аренах своей силы.
|
|
Imperious in their radiance like the suns
|
Властные в своем сиянии как солнца,
|
|
They kindled heaven with the glory of their limbs
|
Они зажигали небеса великолепием своих тел,
|
|
Flung like a divine largess to the world.
|
Бросая как божественный дар миру.
|
|
A spell to force the heart to stark delight,
|
Чары, принуждающие сердце к абсолютному восторгу,
|
|
They carried the pride and mastery of their charm
|
Они несли великолепие и мастерство своего очарования
|
|
As if Life's banner on the roads of Space.
|
Как знамя Жизни на дорогах Пространства. 127
|
|
Ideas were luminous comrades of the soul;
|
Идеи были сияющими товарищами души;
|
|
Mind played with speech, cast javelins of thought,
|
Ум играл с речью, бросая копья мысли,
|
|
But needed not these instruments' toil to know;
|
Но не нуждался в этих инструментах тяжкого труда, чтобы знать;
|
|
Knowledge was Nature's pastime like the rest.
|
Знание было развлечением Природы, подобно отдыху.
|
|
Investitured with the fresh heart's bright ray,
|
Наделённые ярким лучом чистого сердца,
|
|
An early God-instinct's child inheritors,
|
Дети-наследники первого Божественного инстинкта,
|
|
Tenants of the perpetuity of Time
|
Обитатели вечности Времени,
|
|
Still thrilling with the first creation's bliss,
|
Все ещё трепещущие блаженством первого творения,
|
|
They steeped existence in their youth of soul.
|
Они погрузили существование в юность своей души.
|
|
An exquisite and vehement tyranny,
|
Тонкая, страстная тирания,
|
|
The strong compulsion of their will to joy
|
Могучее принуждение их воли к радости
|
|
Poured smiling streams of happiness through the world.
|
Изливали на мир смеющиеся потоки счастья.
|
|
There reigned a breath of high immune content,
|
Там царило дыхание высокой, неуязвимой удовлетворенности,
|
|
A fortunate gait of days in tranquil air,
|
Счастливая поступь дней в безмятежной атмосфере,
|
|
A flood of universal love and peace.
|
Поток универсальной любви и покоя.
|
|
A sovereignty of tireless sweetness lived
|
Владычество неутомимимой сладости жило
|
|
Like a song of pleasure on the lips of Time.
|
Подобно песне удовольствия на устах Времени.
|
|
A large spontaneous order freed the will,
|
Широкий спонтанный порядок освободил волю,
|
|
A sun-frank winging of the soul to bliss,
|
Солнечный, открытый полёт души к блаженству,
|
|
The breadth and greatness of the unfettered act
|
Широта и величие свободного от оков действия,
|
|
And the swift fire-heart's golden liberty.
|
И золотая свобода стремительного огненного сердца.
|
|
There was no falsehood of soul-severance,
|
Там не существовало лжи отделенности души,
|
|
There came no crookedness of thought or word
|
Туда не доходило искажение мысли или слова,
|
|
To rob creation of its native truth;
|
Чтобы лишить творение его природной истины;
|
|
All was sincerity and natural force.
|
Все было искренностью и естественною силой.
|
|
There freedom was sole rule and highest law.
|
Там свобода была единственным правилом и высочайшим законом.
|
|
In a happy series climbed or plunged these worlds:
|
Счастливыми рядами восходили или нисходили эти миры:
|
|
In realms of curious beauty and surprise,
|
В царствах чудной красоты и удивительных неожиданностей,
|
|
In fields of grandeur and of titan power,
|
В полях великолепия и титанического могущества
|
|
Life played at ease with her immense desires.
|
Жизнь непринужденно играла со своими бесконечными желаниями.
|
|
A thousand Edens she could build nor pause;
|
Тысячи Эдэмов она могла построить в один миг;
|
|
No bound was set to her greatness and to her grace
|
Не существовало никаких пределов для её величия и её грации
|
|
And to her heavenly variety.
|
И для её божественного многообразия.
|
|
Awake with a cry and stir of numberless souls,
|
Разбуженная криком и движеньем несметных душ,
|
|
Arisen from the breast of some deep Infinite,
|
Поднимающимся из груди какого-то глубокого Бесконечного,
|
|
Smiling like a new-born child at love and hope,
|
Улыбаясь словно новорожденное дитя любви и надежде, 128
|
|
In her nature housing the Immortal's power,
|
Храня в своей природе могущество Бессмертного,
|
|
In her bosom bearing the eternal Will,
|
Неся в своей груди вечную Волю,
|
|
No guide she needed but her luminous heart:
|
Она не нуждалась в чьём-либо водительстве, кроме своего сияющего сердца:
|
|
No fall debased the godhead of her steps,
|
Никакое паденье не могло унизить божественность её шагов,
|
|
No alien Night had come to blind her eyes.
|
И никакая враждебная ночь не могла ослепить её очи.
|
|
There was no use for grudging ring or fence;
|
Там не нужны были ритуальные круги или ограждения;
|
|
Each act was a perfection and a joy.
|
Каждое действие было совершенством и радостью.
|
|
Abandoned to her rapid fancy's moods
|
Предоставленная быстрой перемене настроений своей фантазии
|
|
And the rich coloured riot of her mind,
|
И роскошному многоцветному бунту своего ума,
|
|
Initiate of divine and mighty dreams,
|
Посвященная в божественные могучие грезы,
|
|
Magician builder of unnumbered forms
|
Волшебный строитель неисчислимых форм,
|
|
Exploring the measures of the rhythms of God,
|
Исследующий измерения ритмов Бога,
|
|
At will she wove her wizard wonder-dance,
|
По своему усмотрению она сплетала свой колдовской, чудесный танец,
|
|
A Dionysian goddess of delight,
|
Дионисийская богиня восторга,
|
|
A Bacchant of creative ecstasy.
|
Вакханка творческого экстаза.
|
|
This world of bliss he saw and felt its call,
|
Этот мир блаженства он увидел и ощутил его призыв,
|
|
But found no way to enter into its joy;
|
Но не нашёл пути, чтобы войти в его радость;
|
|
Across the conscious gulf there was no bridge.
|
Через бездну в сознании не было моста.
|
|
A darker air encircled still his soul
|
Более темная атмосфера еще окружала его душу,
|
|
Tied to an image of unquiet life.
|
Привязанная к образу суетной жизни.
|
|
In spite of yearning mind and longing sense,
|
Несмотря на устремленный ум и страстно жаждущее чувство,
|
|
To a sad Thought by grey experience formed
|
Для печальной Мысли, сформированной серым опытом,
|
|
And a vision dimmed by care and sorrow and sleep
|
И для виденья, затуманенного заботой, страданием и сном
|
|
All this seemed only a bright desirable dream
|
Все это казалось только яркой желанной грёзой,
|
|
Conceived in a longing distance by the heart
|
Которую вообразило в тоскующей дали сердце человека,
|
|
Of one who walks in the shadow of earth-pain.
|
Бредущего во мраке земной боли.
|
|
Although he once had felt the Eternal's clasp,
|
Хотя однажды он ощутил объятья Вечного,
|
|
Too near to suffering worlds his nature lived,
|
Слишком близко к мирам страдания жила его природа,
|
|
And where he stood were entrances of Night.
|
И там, где он стоял, были открыты врата Ночи.
|
|
Hardly, too close beset by the world's care,
|
Едва ли может, эта, слишком поглощённая тревогами мира,
|
|
Can the dense mould in which we have been made
|
Плотная форма, в которой мы были воплощены,
|
|
Return sheer joy to joy, pure light to light.
|
Ответить совершенной радостью на радость и чистым светом на свет.
|
|
For its tormented will to think and live
|
Так как её измученная воля жить и думать,
|
|
First to a mingled pain and pleasure woke
|
Сначала пробудилась к смешению удовольствия и боли
|
|
And still it keeps the habit of its birth:
|
И все еще хранит привычку своего рожденья: 129
|
|
A dire duality is our way to be.
|
Ужасная двойственность - вот наш способ бытия.
|
|
In the crude beginnings of this mortal world
|
В грубом начале этого смертного мира
|
|
Life was not nor mind's play nor heart's desire.
|
Ни жизни не было ни игрыу ума ни желанья в сердце.
|
|
When earth was built in the unconscious Void
|
Когда земля была сотворена в этой несознательной Пустоте
|
|
And nothing was save a material scene,
|
И ничего не существовало кроме материальной сцены,
|
|
Identified with sea and sky and stone
|
Отождествленные с морями, небом и камнями
|
|
Her young gods yearned for the release of souls
|
Её юные боги стремились освободить души,
|
|
Asleep in objects, vague, inanimate.
|
Что спали в предметах, смутные и неживые.
|
|
In that desolate grandeur, in that beauty bare,
|
В этом необитаемом великолепии, в этой обнаженной красоте,
|
|
In the deaf stillness, mid the unheeded sounds,
|
В глухом безмолвии, средь звуков, которые никто не слышал,
|
|
Heavy was the uncommunicated load
|
Тяжко было никем неразделяемое бремя
|
|
Of Godhead in a world that had no needs;
|
Бога в мире, который не имел никаких нужд;
|
|
For none was there to feel or to receive.
|
Ибо там не было никого, кто мог бы чувствовать и воспринимать.
|
|
This solid mass which brooked no throb of sense
|
Эта твёрдая масса, лишённая трепета чувства
|
|
Could not contain their vast creative urge:
|
Не могла сдержать их широкий, творческий порыв:
|
|
Immersed no more in Matter's harmony,
|
Не поглощённый больше гармонией Материи,
|
|
The Spirit lost its statuesque repose.
|
Дух утратил свой застывший покой.
|
|
In the uncaring trance it groped for sight,
|
В безразличном трансе он ощупью искал зрение,
|
|
Passioned for the movements of a conscious heart,
|
Страстно желал движений сознательного сердца,
|
|
Famishing for speech and thought and joy and love,
|
Жаждал речи, мысли, радости и любви
|
|
In the dumb insensitive wheeling day and night
|
В немом, бесчувственном круговращении дня и ночи,
|
|
Hungered for the beat of yearning and response.
|
Томился по вибрации сочувствия и отклика.
|
|
The poised inconscience shaken with a touch,
|
Прикосновение потревожило устойчивое несознание,
|
|
The intuitive Silence trembling with a name,
|
Интуитивное Безмолвие затрепетало именем,
|
|
They cried to Life to invade the senseless mould
|
Они призвали Жизнь войти в бесчувственную материю
|
|
And in brute forms awake divinity.
|
И в грубых формах пробудить божественность.
|
|
A voice was heard on the mute rolling globe,
|
Чей-то голос зазвучал на немом вращающемся земном шаре,
|
|
A murmur moaned in the unlistening Void.
|
И чей-то шёпот простонал в безмолвной Пустоте.
|
|
A being seemed to breathe where once was none:
|
Какое-то существо, казалось, начало дышать там, где только что никого не было:
|
|
Something pent up in dead insentient depths,
|
Что-то, запертое в мертвых, бесчувственных глубинах,
|
|
Denied conscious existence, lost to joy,
|
Отрицающее сознательное существование, потерянное для радости,
|
|
Turned as if one asleep since dateless time.
|
Вдруг повернулось, как если бы спало с незапамятных времен.
|
|
Aware of its own buried reality,
|
Осознавая свою собственную, похороненную реальность,
|
|
Remembering its forgotten self and right,
|
Вспоминая свое забытое я и право,
|
|
It yearned to know, to aspire, to enjoy, to live.
|
Оно жаждало знать, стремиться, радоваться и жить.
|
|
Life heard the call and left her native light.
|
Жизнь услышала этот призыв и покинула свой родной свет. 130
|
|
Overflowing from her bright magnificent plane
|
Изливаясь со своего сияющего, великолепного плана,
|
|
On the rigid coil and sprawl of mortal Space,
|
На жесткую спираль и протяженность смертного Пространства,
|
|
Here too the gracious great-winged Angel poured
|
Здесь так же милосердный ширококрылый Ангел пролил
|
|
Her splendour and her swiftness and her bliss,
|
Своё великолепие, свою стремительность и блаженство,
|
|
Hoping to fill a fair new world with joy.
|
Надеясь наполнить этот абсолютно новый мир радостью.
|
|
As comes a goddess to a mortal's breast
|
Подобно богине, которая приходит к душе смертного
|
|
And fills his days with her celestial clasp,
|
И наполняет его дни своими божественными объятиями,
|
|
She stooped to make her home in transient shapes;
|
Она снизошла, чтобы сотворить себе дом в преходящих формах;
|
|
In Matter's womb she cast the Immortal's fire,
|
В лоне Материи она зажгла огонь Бессмертного,
|
|
In the unfeeling Vast woke thought and hope,
|
В бесчувственной Пустоте пробудила мысль и надежду,
|
|
Smote with her charm and beauty flesh and nerve
|
Поразила своим очарованием и красотою плоть и нервы
|
|
And forced delight on earth's insensible frame.
|
И навязала восторг бесчувственной земной форме.
|
|
Alive and clad with trees and herbs and flowers
|
Ожив и облачившись в деревья, цветы и травы,
|
|
Earth's great brown body smiled towards the skies,
|
Великое коричневое тело Земли улыбнулось небесам,
|
|
Azure replied to azure in the sea's laugh;
|
Небесная лазурь ответила лазури в смехе моря;
|
|
New sentient creatures filled the unseen depths,
|
Новые чувствующие существа наполнили невидимые глубины,
|
|
Life's glory and swiftness ran in the beauty of beasts,
|
Великолепие и сладость Жизни затрепетали в красоте животных,
|
|
Man dared and thought and met with his soul the world.
|
Человек рискнул и начал думать, и встретил своей душою мир.
|
|
But while the magic breath was on its way ,
|
Но в то время как волшебное дыханье прокладывало себе путь,
|
|
Before her gifts could reach our prisoned hearts,
|
Прежде чем её дары смогли достичь наших пленённых сердец,
|
|
A dark ambiguous Presence questioned all.
|
Тёмное, неясное Присутствие подвергло всё сомнению.
|
|
The secret Will that robes itself with Night
|
Тайная Воля, которая облачает себя в Ночь
|
|
And offers to spirit the ordeal of the flesh,
|
И предлагает духу тяжкое испытание плотью,
|
|
Imposed a mystic mask of death and pain.
|
Навязала мистическую маску смерти и боли.
|
|
Interned now in the slow and suffering years
|
Захваченный теперь этими медленными, страдающими годами,
|
|
Sojourns the winged and wonderful wayfarer
|
Временно живет крылатый, чудесный странник
|
|
And can no more recall her happier state,
|
И не может вновь призвать её более счастливое состояние,
|
|
But must obey the inert Inconscient's law,
|
Но вынужден подчиняться закону инертного Несознательного,
|
|
Insensible foundation of a world
|
Этой бесчувственной основе мира,
|
|
In which blind limits are on beauty laid
|
Где слепые границы наложены на красоту
|
|
And sorrow and joy as struggling comrades live.
|
А печаль и радость живут как борющиеся товарищи.
|
|
A dim and dreadful muteness fell on her:
|
Неясная, ужасная немота опустилась на неё:
|
|
Abolished was her subtle mighty spirit
|
Был уничтожен её могучий, тонкий дух
|
|
And slain her boon of child-god happiness,
|
И убито её благословенное счастье ребенка-бога,
|
|
And all her glory into littleness turned
|
И все её великолепие обратилось в малость,
|
|
And all her sweetness into a maimed desire.
|
А вся её сладость - в увечное желание. 131
|
|
To feed death with her works is here life's doom.
|
Кормить своими творениями смерть - вот здесь удел жизни.
|
|
So veiled was her immortality that she seemed,
|
Так завуалировано было её бессмертие, что она казалась,
|
|
Inflicting consciousness on unconscious things,
|
Навязывая сознание несознательным вещам,
|
|
An episode in an eternal death,
|
Каким-то эпизодом в вечной смерти,
|
|
A myth of being that must for ever cease.
|
Мифом о бытии, которое должно вечно прекращаться.
|
|
Such was the evil mystery of her change.
|
Такова была злая мистерия её перемены.
|
|
End of Canto Three
|
Конец третьей песни.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|