|
Canto VII
|
Песнь седьмая
|
|
THE DESCENT INTO NIGHT
|
Нисхождение в Ночь
|
|
|
|
|
A mind absolved from life, made calm to know, 202
|
Ум, освобожденный от жизни, сделался спокойным, чтобы знать,
|
|
A heart divorced from the blindness and the pang,
|
С сердцем, избавившимся от слепоты и боли,
|
|
The seal of tears, the bond of ignorance,
|
Печати слез и уз неведения,
|
|
He turned to find that wide world-failure's cause.
|
Он повернулся, чтоб обнаружить причину этой великой всемирной неудачи.
|
|
Away he looked from Nature's visible face,
|
Он отвернулся прочь от видимого лика Природы
|
|
And sent his gaze into the viewless Vast
|
И направил свой взгляд в невидимую Беспредельность,
|
|
The formidable unknown Infinity,
|
В грозную неведомую Бесконечность,
|
|
Asleep behind the endless coil of things,
|
Спящую позади этого бесконечного круговорота вещей,
|
|
That carries the universe in its timeless breadths
|
Что несет вселенную в своих вечных просторах,
|
|
And the ripples of its being are our lives.
|
Где наши жизни - лишь мелкие пульсации ее существования.
|
|
The worlds are built by its unconscious Breath
|
Ее несознательное Дыхание творит эти миры
|
|
And Matter and Mind are its figures or its powers,
|
Материя и Разум - это ее формы или ее силы,
|
|
Our waking thoughts the output of its dreams.
|
Наши бодрствующие мысли - результат её грез.
|
|
The veil was rent that covers Nature's depths:
|
Была разорвана вуаль, скрывающая глубины Природы:
|
|
He saw the fount of the world's lasting pain
|
Он увидел источник нескончаемого страданья мира
|
|
And the mouth of the black pit of Ignorance;
|
И пасть черной бездны Неведения;
|
|
The evil guarded at the roots of life
|
Зло, стоящее на страже у корней жизни,
|
|
Raised up its head and looked into his eyes.
|
Подняло свою голову и заглянуло ему в глаза.
|
|
On a dim bank where dies subjective Space,
|
На каком-то туманном берегу, где умирает субъективное Пространство,
|
|
From a stark ridge overlooking all that is,
|
C пустынного горного хребта обозревая все сущее,
|
|
A tenebrous awakened Nescience,
|
Пробудилось мрачное Неведение,
|
|
Her wide blank eyes wondering at Time and Form,
|
Его пустые, широко распахнутые глаза, с изумлением взирали на Время и Форму
|
|
Stared at the inventions of the living Void
|
Таращились на творения живой Пустоты
|
|
And the Abyss whence our beginnings rose.
|
И на Бездну, где возникают наши истоки.
|
|
Behind appeared a grey carved mask of Night
|
Позади возникла серая резная маска Ночи,
|
|
Watching the birth of all created things.
|
Наблюдающая рождение всех сотворенных вещей.
|
|
A hidden Puissance conscious of its force,
|
Скрытое Могущество, осознающее свою силу,
|
|
A vague and lurking Presence everywhere,
|
Неясное, затаившееся повсюду Присутствие,
|
|
A contrary Doom that threatens all things made,
|
Враждебный Рок, угрожающий всем сотворенным вещам,
|
|
A Death figuring as the dark seed of life,
|
Смерть, выглядящая как темное семя жизни,
|
|
Seemed to engender and to slay the world.
|
Казалось порождали и убивали мир.
|
|
Then from the sombre mystery of the gulfs 203
|
Затем из мрачной мистерии бездн
|
|
And from the hollow bosom of the Mask
|
И из пустой груди этой Маски
|
|
Something crept forth that seemed a shapeless Thought.
|
Что-то прокралось вперед, что казалось бесформенной Мыслью.
|
|
A fatal Influence upon creatures stole
|
Роковое Влияние тайком овладело существами,
|
|
Whose lethal touch pursued the immortal spirit,
|
Чьё-то смертное прикосновение неотступно следовало за бессмертным духом,
|
|
On life was laid the haunting finger of death
|
На жизнь был наложен преследующий ее перст смерти
|
|
And overcast with error, grief and pain
|
И заблуждением, страданием и болью было омрачено
|
|
The soul's native will for truth and joy and light.
|
Врожденное стремление души к истине, радости и свету.
|
|
A deformation coiled that claimed to be
|
Что-то уродливое обвилось вокруг того, что претендовало быть
|
|
The being's very turn, Nature's true drive.
|
Самой сутью существа, истинным побуждением Природы.
|
|
A hostile and perverting Mind at work
|
Враждебный, извращенный Ум взялся за работу
|
|
In every corner ensconced of conscious life
|
Укрывшись в каждом уголке сознательной жизни,
|
|
Corrupted Truth with her own formulas;
|
Он извратил Истину своими собственными формулами;
|
|
Interceptor of the listening of the soul,
|
Мешая душе слышать,
|
|
Afflicting knowledge with the hue of doubt
|
Поражая знание тенью сомнения,
|
|
It captured the oracles of the occult gods,
|
Он завладел путеводными нитями оккультных богов,
|
|
Effaced the signposts of Life's pilgrimage,
|
И стер надписи на указательных столбах паломничества Жизни,
|
|
Cancelled the firm rock-edicts graved by Time,
|
И уничтожил незыблемые наскальные эдикты, высеченные Временем,
|
|
And on the foundations of the cosmic Law
|
И на основаниях космического Закона
|
|
Erected its bronze pylons of misrule.
|
Воздвиг бронзовые столпы хаоса.
|
|
Even Light and Love by that cloaked danger's spell
|
Даже Свет и Любовь, под влияньем чар этой завуалированной опасности
|
|
Turned from the brilliant nature of the gods
|
Обратились из своей сияющей природы богов
|
|
To fallen angels and misleading suns,
|
В падших ангелов и в обманчивые солнца,
|
|
Became themselves a danger and a charm,
|
Сами стали опасностью и чарами,
|
|
A perverse sweetness, heaven-born malefice:
|
Извращенной сладостью и рожденным небесами злобным колдовством;
|
|
Its power could deform divinest things.
|
Ее сила была способна исказить самые божественные вещи.
|
|
A wind of sorrow breathed upon the world;
|
Ветер скорби пронесся над миром;
|
|
All thought with falsehood was besieged, all act
|
Каждая мысль попала под осаду лжи, каждое действие
|
|
Stamped with defect or with frustration's sign,
|
Было отмечено печатью несовершенства или знаком неудачи,
|
|
All high attempt with failure or vain success,
|
Любая высокая попытка таила в себе пораженье или тщетный успех,
|
|
But none could know the reason of his fall.
|
Но никто не мог обнаружить причины своего падения.
|
|
The grey Mask whispered and, though no sound was heard,
|
Серая Маска нашептывала что-то и хотя не было слышно ни звука,
|
|
Yet in the ignorant heart a seed was sown
|
Все же семя было брошено в невежественное сердце,
|
|
That bore black fruit of suffering, death and bale.
|
Что принесло свой черный плод страдания, смерти и несчастья.
|
|
Out of the chill steppes of a bleak Unseen
|
Из холодных степей унылого Незримого
|
|
Invisible, wearing the Night's grey mask,
|
Невидимые, облачившись в серую маску Ночи,
|
|
Arrived the shadowy dreadful messengers, 204
|
Появились мрачные, ужасные посланцы,
|
|
Invaders from a dangerous world of power,
|
Оккупанты из опасного мира силы,
|
|
Ambassadors of evil's absolute.
|
Послы абсолюта зла.
|
|
In silence the inaudible voices spoke,
|
В безмолвии заговорили невнятные голоса,
|
|
Hands that none saw planted the fatal grain,
|
Руки, которые никто не видел, посадили роковое семя,
|
|
No form was seen, yet a dire work was done,
|
Формы не было видно, и все же была сделана ужасная работа,
|
|
An iron decree in crooked uncials written
|
Железный декрет, записанный кривым унциальным шрифтом,
|
|
Imposed a law of sin and adverse fate.
|
Навязал закон греха и враждебной судьбы.
|
|
Life looked at him with changed and sombre eyes:
|
Жизнь теперь взглянула на него другими, мрачными глазами:
|
|
Her beauty he saw and the yearning heart in things
|
Он видел ее красоту и томящееся сердце в вещах,
|
|
That with a little happiness is content,
|
Что довольствуются малым счастьем,
|
|
Answering to a small ray of truth or love;
|
Отвечая небольшому лучику истины и любви;
|
|
He saw her gold sunlight and her far blue sky,
|
Он видел ее золотой солнечный свет и ее голубое небо,
|
|
Her green of leaves and hue and scent of flowers
|
Зелень ее листвы, краски природы и запахи цветов,
|
|
And the charm of children and the love of friends
|
И очарование детей и любовь друзей,
|
|
And the beauty of women and kindly hearts of men,
|
И красоту женщин, и добрые сердца людей,
|
|
But saw too the dreadful Powers that drive her moods
|
Но он видел также и ужасные Силы, что движут ее настроениями,
|
|
And the anguish she has strewn upon her ways,
|
И страдание, которое она разбрасывает на своих дорогах,
|
|
Fate waiting on the unseen steps of men
|
Рок, подстерегающий незримые шаги людей,
|
|
And her evil and sorrow and last gift of death.
|
И ее последний, злой и горестный дар смерти.
|
|
A breath of disillusion and decadence
|
Дыхание разочарованья и упадка,
|
|
Corrupting watched for Life's maturity
|
Разложение подстерегало зрелость Жизни,
|
|
And made to rot the full grain of the soul:
|
Заставляя гнить цельное зерно души:
|
|
Progress became a purveyor of Death.
|
Прогресс стал поставщиком Смерти.
|
|
A world that clung to the law of a slain Light
|
Мир, цепляющийся за закон убитого Света,
|
|
Cherished the putrid corpses of dead truths,
|
Лелеял разложившиеся трупы мертвых истин,
|
|
Hailed twisted forms as things free, new and true,
|
Воспевал уродливые формы, словно вещи свободные, новые, истинные,
|
|
Beauty from ugliness and evil drank
|
Извлекал красоту из безобразия и зла,
|
|
Feeling themselves guests at a banquet of the gods
|
Что чувствовали себя гостями на банкете богов,
|
|
And tasted corruption like a high-spiced food.
|
И вкушали извращенье как пикантную пищу.
|
|
A darkness settled on the heavy air;
|
Тьма, утвердилась в этой тяжелой атмосфере;
|
|
It hunted the bright smile from Nature's lips
|
Она охотилась за светлой улыбкой на устах Природы
|
|
And slew the native confidence in her heart
|
Убивая врожденную уверенность в ее сердце,
|
|
And put fear's crooked look into her eyes.
|
И навязывая искаженный взгляд страха ее глазам.
|
|
The lust that warps the spirit's natural good
|
Вожделение, что искажает естественное благо духа
|
|
Replaced by a manufactured virtue and vice
|
Заменило выдуманными добродетелью и пороком
|
|
The frank spontaneous impulse of the soul: 205
|
Спонтанное искреннее побуждение души:
|
|
Afflicting Nature with the dual's lie,
|
Заражая Природу ложью дуальности,
|
|
Their twin values whetted a forbidden zest,
|
Возбуждая страсть к запретному своими двойственными ценностями,
|
|
Made evil a relief from spurious good,
|
Делая зло облегчением от поддельного добра,
|
|
The ego battened on righteousness and sin
|
Вскармливая эго грехом и праведностью,
|
|
And each became an instrument of Hell.
|
И каждый стал инструментом Ада.
|
|
In rejected heaps by a monotonous road
|
Заброшенными кучами у какой-то скучной дороги
|
|
The old simple delights were left to lie
|
Остались лежать прежние простые восторги
|
|
On the wasteland of life's descent to Night.
|
На пустырях нисхождения жизни в Ночь.
|
|
All glory of life was dimmed, tarnished with doubt;
|
Все великолепие жизни была замутнено, запятнано сомнением;
|
|
All beauty ended in an aging face;
|
Любая красота оборачивалась морщинистым лицом старости;
|
|
All power was dubbed a tyranny cursed by God
|
Всякая сила оказывалась тиранией, проклятой Богом,
|
|
And Truth a fiction needed by the mind:
|
А Истина фикцией, необходимой уму:
|
|
The chase of joy was now a tired hunt;
|
Погоня за радостью была теперь утомительной охотой;
|
|
All knowledge was left a questioning Ignorance.
|
И всякое знание было оставлено вопрошающему Неведению.
|
|
As from a womb obscure he saw emerge
|
Он увидел, как возникает словно из какого-то непроглядного мрака
|
|
The body and visage of a dark Unseen
|
Тело и образ темного Незримого,
|
|
Hidden behind the fair outsides of life.
|
Скрывающегося позади благовидных внешних поверхностей жизни.
|
|
Its dangerous commerce is our suffering's cause.
|
Его опасная коммерция - причина нашего страдания.
|
|
Its breath is a subtle poison in men's hearts;
|
Его дыхание - тонкий яд в сердцах людей;
|
|
All evil starts from that ambiguous face.
|
Все зло исходит от этого обманчивого лика.
|
|
A peril haunted now the common air;
|
Какая-то опасность проникла теперь в обычный воздух;
|
|
The world grew full of menacing Energies,
|
Мир стал полон угрожающих Энергий,
|
|
And wherever turned for help or hope his eyes,
|
И куда бы не обращал он за помощью или надеждой свои глаза,
|
|
In field and house, in street and camp and mart
|
И в поле, и в доме, на улице, и в стойбище, и на рынке,
|
|
He met the prowl and stealthy come and go
|
Он видел как рыская, крадучись, входят и выходят
|
|
Of armed disquieting bodied Influences.
|
Вооруженные, беспокойные воплощенные Влияния.
|
|
A march of goddess figures dark and nude
|
Марш обнаженных, темных богинь,
|
|
Alarmed the air with grandiose unease;
|
Будоражил воздух огромным предчуствием беды;
|
|
Appalling footsteps drew invisibly near,
|
Незримо приближались ужасные шаги,
|
|
Shapes that were threats invaded the dream-light,
|
Формы, несущие угрозу, вторгались в свет-мечту,
|
|
And ominous beings passed him on the road
|
Зловещие существа проходили мимо по дороге,
|
|
Whose very gaze was a calamity:
|
И даже сам их взгляд был воплощением несчастья:
|
|
A charm and sweetness sudden and formidable,
|
Очарование и сладость, непредсказуемые и грозные,
|
|
Faces that raised alluring lips and eyes
|
Лики, что возникая, соблазняли уста и глаза,
|
|
Approached him armed with beauty like a snare, 206
|
Приближались к нему, вооруженные красотой как западней,
|
|
But hid a fatal meaning in each line
|
Но скрывали смертельную угрозу в каждой линии
|
|
And could in a moment dangerously change.
|
И могли в любой момент опасно измениться.
|
|
But he alone discerned that screened attack.
|
Но лишь он один различал эту скрытую атаку.
|
|
A veil upon the inner vision lay,
|
Был наброшен покров на внутреннее виденье,
|
|
A force was there that hid its dreadful steps;
|
Там действовала сила, скрывающая свои ужасные шаги;
|
|
All was belied, yet thought itself the truth;
|
Все было обманчивым, и все же мнило себя истиной;
|
|
All were beset but knew not of the siege:
|
Все были в осаде, но никто об этом не знал:
|
|
For none could see the authors of their fall.
|
Ибо не мог увидеть виновников своего падения.
|
|
Aware of some dark wisdom still withheld
|
Осознавая какую-то еще скрытую, мрачную мудрость,
|
|
That was the seal and warrant of this strength,
|
Которая была печатью и оправданием этой силы,
|
|
He followed the track of dim tremendous steps
|
Он шел по следу неясных, чудовищных шагов,
|
|
Returning to the night from which they came.
|
Направляясь прямо в ночь, откуда они пришли.
|
|
A tract he reached unbuilt and owned by none:
|
Он достиг пространства, несотворенного никем и никому не принадлежащего:
|
|
There all could enter but none stay for long.
|
Каждый мог туда войти, но никто не мог там остаться надолго.
|
|
It was a no man's land of evil air,
|
Это были ничейные земли зловещей атмосферы,
|
|
A crowded neighbourhood without one home,
|
Тесное соседство без единого дома,
|
|
A borderland between the world and hell.
|
Пограничные земли между миром и адом.
|
|
There unreality was Nature's lord:
|
Там нереальность была властителем Природы:
|
|
It was a space where nothing could be true,
|
Это было пространство, где ничто не могло быть истинным,
|
|
For nothing was what it had claimed to be:
|
Ибо ничто здесь не было тем, чем претендовало быть:
|
|
A high appearance wrapped a specious void.
|
Возвышенная видимость скрывала обманчивую пустоту.
|
|
Yet nothing would confess its own pretence
|
Однако ничто не признавало своего собственного притворства
|
|
Even to itself in the ambiguous heart:
|
Даже перед самим собою в своем лживом сердце:
|
|
A vast deception was the law of things;
|
Чудовищный обман был законом вещей;
|
|
Only by that deception they could live.
|
Только посредством этого обмана они могли жить.
|
|
An unsubstantial Nihil guaranteed
|
Несубстанциональное Ничто гарантировало
|
|
The falsehood of the forms this Nature took
|
Ложь этих форм, в которые облекалась эта Природа,
|
|
And made them seem awhile to be and live.
|
Заставившая их на время казаться существующими и живыми.
|
|
A borrowed magic drew them from the Void;
|
Заимствованная магия вытащила их из Пустоты;
|
|
They took a shape and stuff that was not theirs
|
Они облачились в форму и вещество, которые им не принадлежали,
|
|
And showed a colour that they could not keep,
|
И проявляли цвет, которые не умели сохранить,
|
|
Mirrors to a phantasm of reality.
|
Зеркала призрачной реальности.
|
|
Each rainbow brilliance was a splendid lie;
|
Каждое радужное сиянье было великолепной ложью;
|
|
A beauty unreal graced a glamour face.
|
Нереальную красоту нес на себе лик очарования.
|
|
Nothing could be relied on to remain:
|
Ни на что нельзя было с уверенностью положиться:
|
|
Joy nurtured tears and good an evil proved, 207
|
Радость вскармливала слезы, а добро оказывалось злом,
|
|
But never out of evil one plucked good:
|
Но никогда из зла нельзя было извлечь добро:
|
|
Love ended early in hate, delight killed with pain,
|
Любовь быстро заканчивалась ненавистью, боль убивала восторг,
|
|
Truth into falsity grew and death ruled life.
|
Правда становилась ложью и смерть правила жизнью.
|
|
A Power that laughed at the mischiefs of the world,
|
Сила, смеющаяся над бедами мира,
|
|
An irony that joined the world's contraries
|
Ирония, соединяющая мировые противоположности
|
|
And flung them into each other's arms to strive,
|
И бросающая их в объятья друг друга для борьбы,
|
|
Put a sardonic rictus on God's face.
|
Поместила сардоническую усмешку на лик Бога.
|
|
Aloof, its influence entered everywhere
|
Чуждое, ее влияние проникало всюду,
|
|
And left a cloven hoof-mark on the breast;
|
Оставляя на груди дьявольский след копыта;
|
|
A twisted heart and a strange sombre smile
|
Извращенное сердце и мрачная, холодная усмешка
|
|
Mocked at the sinister comedy of life.
|
Насмехались над зловещей комедией жизни.
|
|
Announcing the advent of a perilous Form
|
Возвещая прибытие опасной Формы,
|
|
An ominous tread softened its dire footfall
|
Зловещая поступь заглушала ужасный звук ее шагов,
|
|
That none might understand or be on guard;
|
Чтобы никто не смог понять иль быть на страже;
|
|
None heard until a dreadful grasp was close.
|
Чтобы никто не услышал, пока не приблизятся ужасные объятия.
|
|
Or else all augured a divine approach,
|
Или же все возвещало божественное приближение,
|
|
An air of prophecy felt, a heavenly hope,
|
Ощущался дух пророчества, небесная надежда,
|
|
Listened for a gospel, watched for a new star.
|
Слышали какое-то евангелие, и наблюдали новую звезду.
|
|
The Fiend was visible but cloaked in light;
|
Демон был виден, но облаченный в свет;
|
|
He seemed a helping angel from the skies:
|
Он казался помогающим ангелом с небес:
|
|
He armed untruth with Scripture and the Law;
|
Он вооружал неправду Писанием и Законом;
|
|
He deceived with wisdom, with virtue slew the soul
|
Он обманывал мудростью, и убивал добродетелью душу
|
|
And led to perdition by the heavenward path.
|
И небесными тропам вел к гибели.
|
|
A lavish sense he gave of power and joy,
|
Он дарил щедрое чувство радости и силы,
|
|
And, when arose the warning from within,
|
И когда изнутри поднималось предупреждение,
|
|
He reassured the ear with dulcet tones
|
Нежными голосами успокаивал ухо
|
|
Or took the mind captive in its own net;
|
Или заманивал разум в свои собственные сети;
|
|
His rigorous logic made the false seem true.
|
Его строгая логика заставляла ложь казаться правдой.
|
|
Amazing the elect with holy lore
|
Изумляя избранника священым знанием,
|
|
He spoke as with the very voice of God.
|
Он говорил голосом почти самого Бога.
|
|
The air was full of treachery and ruse;
|
Воздух был полон вероломства и обмана;
|
|
Truth-speaking was a stratagem in that place;
|
Говорить правду было лишь уловкой в этом месте;
|
|
Ambush lurked in a smile and peril made
|
В улыбке таилась засада, опасность
|
|
Safety its cover, trust its entry's gate:
|
Скрывалась за маской безопасности, а доверие превращала во врата для своего вторжения:
|
|
Falsehood came laughing with the eyes of truth;
|
Ложь входила, смеясь глазами истины;
|
|
Each friend might turn an enemy or spy, 208
|
Каждый друг мог превратиться во врага или шпиона,
|
|
The hand one clasped ensleeved a dagger's stab
|
Рука, которую ты пожимал, скрывала в рукаве лезвие кинжала,
|
|
And an embrace could be Doom's iron cage.
|
И объятия могли оказаться железной клеткой Рока.
|
|
Agony and danger stalked their trembling prey
|
Агония и опасность подкрадывались к своей трепещущей добыче
|
|
And softly spoke as to a timid friend:
|
И мягко разговаривали с ней, как с робким другом:
|
|
Attack sprang suddenly vehement and unseen;
|
Атака начиналась внезапная, неистовая и незримая;
|
|
Fear leaped upon the heart at every turn
|
Страх набрасывался на сердце на каждом повороте,
|
|
And cried out with an anguished dreadful voice;
|
И кричал мучительным, ужасными голосами;
|
|
It called for one to save but none came near.
|
Оно молило кого-нибудь о спасении, но никто не приходил.
|
|
All warily walked, for death was ever close;
|
Все ходили настороженно, ибо смерть постоянно была рядом;
|
|
Yet caution seemed a vain expense of care,
|
Однако предосторожность казалась напрасною заботой,
|
|
For all that guarded proved a deadly net,
|
Ибо все, что охраняло, оказывалось смертельной сетью,
|
|
And when after long suspense salvation came
|
И когда, после долгой тревоги ожидания, приходило, наконец, спасение
|
|
And brought a glad relief disarming strength,
|
И приносило с собою радостное избавление, обезоруживающую силу,
|
|
It served as a smiling passage to worse fate.
|
Оно служило улыбающимся переходом к еще более худшей судьбе.
|
|
There was no truce and no safe place to rest;
|
Там не было передышки и безопасного места для отдыха;
|
|
One dared not slumber or put off one's arms:
|
Никто не смел дремать или откладывать свое оружие:
|
|
It was a world of battle and surprise.
|
Это был мир битвы и неожиданности.
|
|
All who were there lived for themselves alone;
|
Все там жили лишь для себя;
|
|
All warred against all, but with a common hate
|
Все воевали против всех, но с общей для всех ненавистью
|
|
Turned on the mind that sought some higher good;
|
Обрушивались на тот ум, который искал какого-то более высокого блага;
|
|
Truth was exiled lest she should dare to speak
|
Истина была изгнана, чтобы она не смела говорить
|
|
And hurt the heart of darkness with her light
|
И своим светом ранить сердце тьмы
|
|
Or bring her pride of knowledge to blaspheme
|
Или внести великолепие своего знания и подвергнуть порицанью
|
|
The settled anarchy of established things.
|
Утвержденную анархию установившихся вещей.
|
|
Then the scene changed, but kept its dreadful core:
|
Затем сцена сменилась, но сохранила свою ужасную суть:
|
|
Altering its form the life remained the same.
|
Изменив форму, жизнь оставалась той же самой.
|
|
A capital was there without a State:
|
Столица там была без Государства:
|
|
It had no ruler, only groups that strove.
|
В ней не было правителя, лишь, сражающиеся между собой, группы.
|
|
He saw a city of ancient Ignorance
|
Он видел город древнего Неведения,
|
|
Founded upon a soil that knew not Light.
|
Стоящий на земле, не знающей Света.
|
|
There each in his own darkness walked alone:
|
Там каждый брел в одиночестве в своей собственной тьме:
|
|
Only they agreed to differ in Evil's paths,
|
Они соглашались отличаться лишь на дорогах Зла,
|
|
To live in their own way for their own selves
|
Чтобы жить каждый по-своему ради своих собственных я
|
|
Or to enforce a common lie and wrong;
|
Или поддерживать общую ошибку и ложь;
|
|
There Ego was lord upon his peacock seat 209
|
Там Эго сидело властителем на своем павлиньем троне
|
|
And Falsehood sat by him, his mate and queen:
|
И рядом с ним сидела Ложь, его супруга и царица:
|
|
The world turned to them as Heaven to Truth and God.
|
Мир обращался к ним, как Небеса к Истине и Богу.
|
|
Injustice justified by firm decrees
|
Несправедливость, оправданная твердыми декретами,
|
|
The sovereign weights of Error's legalised trade,
|
Королевские весы узаконенной торговли Ошибкой,
|
|
But all the weights were false and none the same;
|
Но все эти весы фальшивы и нет среди них одинаковых;
|
|
Ever she watched with her balance and a sword,
|
Вечно она наблюдает, держа свой балансир и меч,
|
|
Lest any sacrilegious word expose
|
Чтобы никакое святотатственное слово не могло разоблачить
|
|
The sanctified formulas of her old misrule.
|
Освященные догматы ее древнего неправедного правления.
|
|
In high professions wrapped self-will walked wide
|
Закутавшись в высокие обеты повсюду шествовало своеволие
|
|
And licence stalked prating of order and right:
|
И выступала торжественно распущенность, болтая о праве и порядке:
|
|
There was no altar raised to Liberty;
|
Там не было алтаря, воздвигнутого Свободе;
|
|
True freedom was abhorred and hunted down:
|
Подлинная Свобода вызывала отвращенье и преследовалась:
|
|
Harmony and tolerance nowhere could be seen;
|
Нигде нельзя было увидеть терпимость и Гармонию;
|
|
Each group proclaimed its dire and naked Law.
|
И каждая группа провозглашала свой ужасный, голословный Закон.
|
|
A frame of ethics knobbed with scriptural rules
|
Система этики превращалась в священные правила
|
|
Or a theory passionately believed and praised
|
Или в теорию, в которую страстно верили и восхваляли,
|
|
A table seemed of high Heaven's sacred code.
|
В скрижаль, казавшуюся священным кодексом высоких Небес.
|
|
A formal practice mailed and iron-shod
|
Формальная практика, закованная в железо и броню,
|
|
Gave to a rude and ruthless warrior kind
|
Придавала грубому, безжалостному, воинственному роду,
|
|
Drawn from the savage bowels of the earth
|
Поднявшемуся из диких недр земли,
|
|
A proud stern poise of harsh nobility,
|
Гордую и непреклонную позу сурового благородства,
|
|
A civic posture rigid and formidable.
|
Гражданскую позицию, внушительную и непреклонную.
|
|
But all their private acts belied the pose:
|
Но все их личные поступки разоблачали эту позу:
|
|
Power and utility were their Truth and Right,
|
Власть и выгода были их Истиной и Правом,
|
|
An eagle rapacity clawed its coveted good,
|
Хищная жадность загребала вожделенное добро,
|
|
Beaks pecked and talons tore all weaker prey.
|
Клювы долбили и когти рвали всякую более слабую добычу.
|
|
In their sweet secrecy of pleasant sins
|
В сладостной тайне своих приятных грехов
|
|
Nature they obeyed and not a moralist God.
|
Они подчинялись Природе, а не моралисту Богу.
|
|
Inconscient traders in bundles of contraries,
|
Несознательные торговцы узлами противоположностей,
|
|
They did what in others they would persecute;
|
Сами они творили то, за что стали бы преследовать других;
|
|
When their eyes looked upon their fellow's vice,
|
Когда их глаза замечали порок ближнего,
|
|
An indignation flamed, a virtuous wrath;
|
Вспыхивало негодование и добродетельный гнев;
|
|
Oblivious of their own deep-hid offence,
|
Позабыв о своих собственных тщательно скрываемых проступках,
|
|
Moblike they stoned a neighbour caught in sin.
|
Они толпою побивали камнями соседа, уличенного в грехе.
|
|
A pragmatist judge within passed false decrees,
|
Прагматичный судья выпускал внутри фальшивые декреты,
|
|
Posed worst iniquities on equity's base, 210
|
На основе права справедливости устанавливая худшие беззакония,
|
|
Reasoned ill actions just, sanctioned the scale
|
Обосновывая злодеяния справедливостью, утверждая шкалу
|
|
Of the merchant ego's interest and desire.
|
Интереса и желания меркантильного эго.
|
|
Thus was a balance kept, the world could live.
|
Таким образом поддерживалось равновесие и мог существовать этот мир.
|
|
A zealot fervour pushed their ruthless cults,
|
Фанатичный пыл возжигал их безжалостные культы,
|
|
All faith not theirs bled scourged as heresy;
|
И всякая иная вера бичевалась, истекая кровью, как ересь;
|
|
They questioned, captived, tortured, burned or smote
|
Они заточали неугодных в темницы, подвергали допросам, пытали, сжигали или убивали,
|
|
And forced the soul to abandon right or die.
|
Принуждая душу отказаться от правды, или умереть.
|
|
Amid her clashing creeds and warring sects
|
И среди своих конфликтующих верований и воюющих сект
|
|
Religion sat upon a blood-stained throne.
|
Восседала религия на испачканном кровью троне.
|
|
A hundred tyrannies oppressed and slew
|
Сотни тираний угнетали и убивали
|
|
And founded unity upon fraud and force.
|
И основывали единство на силе и обмане.
|
|
Only what seemed was prized as real there:
|
Лишь кажущееся там восхвалялось как реальное:
|
|
The ideal was a cynic ridicule's butt;
|
Идеал был мишенью циничной насмешки;
|
|
Hooted by the crowd, mocked by enlightened wits,
|
И освистанный толпою, осмеянный просвещенными умами,
|
|
Spiritual seeking wandered outcasted,-
|
Духовный Поиск скитался отверженный, -
|
|
A dreamer's self-deceiving web of thought
|
В паутине самообманчивой мысли мечтателя
|
|
Or mad chimaera deemed or hypocrite's fake,
|
Иль в безумной химере, или подделке лицемера, -
|
|
Its passionate instinct trailed through minds obscure
|
Его страстный инстинкт прокладывал тропы через затемненные умы,
|
|
Lost in the circuits of the Ignorance.
|
Блуждая в кругах Неведения.
|
|
A lie was there the truth and truth a lie.
|
Ложь там была истиной, а истина - ложью.
|
|
Here must the traveller of the upward Way -
|
Здесь должен был путешественник устремленного ввысь Пути, -
|
|
For daring Hell's kingdoms winds the heavenly route -
|
(Ибо дерзкие царства Ада искажают небесный маршрут), -
|
|
Pause or pass slowly through that perilous space,
|
Остановиться на время или постепенно пройти через это опасное пространство,
|
|
A prayer upon his lips and the great Name.
|
С молитвой и великим Именем на губах.
|
|
If probed not all discernment's keen spear-point,
|
Если бы не всеразличающая, острая, как острие копья, интуиция,
|
|
He might stumble into falsity's endless net.
|
Он сбился бы с пути в бесконечной сети лжи.
|
|
Over his shoulder often he must look back
|
Часто приходилось ему оглядываться через плечо назад,
|
|
Like one who feels on his neck an enemy's breath;
|
Подобно человеку, который ощущает дыхание врага на своей шее;
|
|
Else stealing up behind a treasonous blow
|
Или сзади подкравшийся предательский удар,
|
|
Might prostrate cast and pin to unholy soil,
|
Мог бы повергнуть его ниц и пригвоздить к проклятой земле,
|
|
Pierced through his back by Evil's poignant stake.
|
Вонзая ему в спину острый кол Зла.
|
|
So might one fall on the Eternal's road
|
Так можно погибнуть на дороге Вечного,
|
|
Forfeiting the spirit's lonely chance in Time
|
Потеряв единственный шанс духа во Времени
|
|
And no news of him reach the waiting gods,
|
И никакие новости о нем не донеслись бы до ожидающих богов,
|
|
Marked "missing" in the register of souls,
|
Отмеченное как "пропавший без вести" в реестре душ
|
|
His name the index of a failing hope, 211
|
Его имя стало бы символом неосуществившейся надежды,
|
|
The position of a dead remembered star.
|
Погибшею звездой, о которой останется лишь память.
|
|
Only were safe who kept God in their hearts:
|
Только те были в безопасности, кто нес Бога в своих сердцах:
|
|
Courage their armour, faith their sword, they must walk,
|
Мужество служило им доспехами, вера была их мечом, они должны идти вперед,
|
|
The hand ready to smite, the eye to scout,
|
С готовою разить рукою и острым взглядом,
|
|
Casting a javelin regard in front,
|
Бросающим внимание перед собою как копье,
|
|
Heroes and soldiers of the army of Light.
|
Герои и солдаты армии Света.
|
|
Hardly even so, the grisly danger past,
|
Но даже и они, пройдя через ужасную опасность,
|
|
Released into a calmer purer air,
|
Вырвашись на свободу в более спокойную и чистую атмосферу,
|
|
They dared at length to breathe and smile once more.
|
Едва осмеливались наконец дышать и снова улыбаться.
|
|
Once more they moved beneath a real sun.
|
Снова они шли под истинным солнцем.
|
|
Though Hell claimed rule, the spirit still had power.
|
Хотя Ад претендовал на власть, но все же есть сила и у духа.
|
|
This No-man's-land he passed without debate;
|
Эти Ничейные Земли он прошел безпрекословно;
|
|
Him the heights missioned, him the Abyss desired:
|
Его высоты послали с миссией, его возжаждала Бездна:
|
|
None stood across his way, no voice forbade.
|
Никто не встал у него на пути, ничей голос ему не воспрепятствовал.
|
|
For swift and easy is the downward path,
|
Ибо быстр и легок путь, ведущий вниз
|
|
And now towards the Night was turned his face.
|
И теперь его лицо было обращено в сторону Ночи.
|
|
A greater darkness waited, a worse reign,
|
Там ожидала более великая тьма и худшее царство,
|
|
If worse can be where all is evil's extreme;
|
Если может быть еще более худшее там, где все есть крайность зла;
|
|
Yet to the cloaked the uncloaked is naked worst.
|
Все же, для прячущегося быть раскрытым - это самое худшее.
|
|
There God and Truth and the supernal Light
|
Туда ни Бог, ни Истина, ни небесный Свет
|
|
Had never been or else had power no more.
|
Никогда не проникали или не имели там больше силы.
|
|
As when one slips in a deep moment's trance
|
Как-будто соскальзывая в транс глубокого мгновения
|
|
Over mind's border into another world,
|
В иной мир, лежащий за гранью ума,
|
|
He crossed a boundary whose stealthy trace
|
Он пересек границу, чей тайный след
|
|
Eye could not see but only the soul feel.
|
Не видят глаза, но чувствует душа.
|
|
Into an armoured fierce domain he came
|
Он вошел в жестокое, закованное в доспехи, царство
|
|
And saw himself wandering like a lost soul
|
И обнаружил себя блуждающим, словно потерянная душа,
|
|
Amid grimed walls and savage slums of Night.
|
Средь грязных стен и диких трущоб Ночи.
|
|
Around him crowded grey and squalid huts
|
Вокруг него толпились серые, убогие хижины,
|
|
Neighbouring proud palaces of perverted Power,
|
Соседствуя с гордыми дворцами извращенной Силы,
|
|
Inhuman quarters and demoniac wards.
|
Нечеловеческие кварталы и демонические крепости.
|
|
A pride in evil hugged its wretchedness;
|
Гордыня в зле обнималась со своею нищетой;
|
|
A misery haunting splendour pressed those fell
|
Несчастье, бегущее за роскошью, угнетало эти свирепые
|
|
Dun suburbs of the cities of dream-life.
|
Сумрачные пригороды городов сна-жизни.
|
|
There Life displayed to the spectator soul
|
Там Жизнь показывала наблюдающей душе 212
|
|
The shadow depths of her strange miracle.
|
Мрачные глубины своего странного чуда.
|
|
A strong and fallen goddess without hope,
|
Сильная и безнадежно падшая богиня
|
|
Obscured, deformed by some dire Gorgon spell,
|
Темная, обезображенная какими-то ужасными чарами Горгоны,
|
|
As might a harlot empress in a bouge,
|
Подобно императрице-шлюхе в притоне,
|
|
Nude, unashamed, exulting she upraised
|
Нагая, бестыдная и ликующая, подняла
|
|
Her evil face of perilous beauty and charm
|
Свой зловещий лик опасного очарования и красоты
|
|
And, drawing panic to a shuddering kiss
|
И, наводя панику своим повергающим в дрожь поцелуем,
|
|
Twixt the magnificence of her fatal breasts,
|
Меж великолепия своих роковых грудей
|
|
Allured to their abyss the spirit's fall.
|
Соблязняла дух пасть в их бездну.
|
|
Across his field of sight she multiplied
|
Через пространство его видения она множила
|
|
As on a scenic film or moving plate
|
Словно в кинофильме или на меняющейся иллюстрации
|
|
The implacable splendour of her nightmare pomps.
|
Неукротимое великолепие своих кошмарных пышностей.
|
|
On the dark background of a soulless world
|
На темном фоне какого-то бездушного мира
|
|
She staged between a lurid light and shade
|
Она устраивала меж мертвенно-бледным светом и тенью
|
|
Her dramas of the sorrow of the depths
|
Свои скорбные драмы этих глубин,
|
|
Written on the agonised nerves of living things:
|
Запечатленные на агонизирующих нервах живых созданий:
|
|
Epics of horror and grim majesty,
|
Эпосы ужаса и зловещего величия,
|
|
Wry statues spat and stiffened in life's mud,
|
Перекошенные статуи, оплеванные и закосневшие в грязи жизни,
|
|
A glut of hideous forms and hideous deeds
|
Излишество мерзких форм и мерзких дел
|
|
Paralysed pity in the hardened breast.
|
Парализующих жалость в зачерствевшей душе.
|
|
In booths of sin and night-repairs of vice
|
В балаганах греха и ночных притонах порока
|
|
Styled infamies of the body's concupiscence
|
Восхваляли низости вожделений тела
|
|
And sordid imaginations etched in flesh,
|
И грязные фантазии, врезавшиеся в плоть,
|
|
Turned lust into a decorative art:
|
Превращая похоть в декоративное искусство:
|
|
Abusing Nature's gift her pervert skill
|
Оскорбляя дар Природы своим извращенным мастерством
|
|
Immortalised the sown grain of living death,
|
Увековечивая посеянное семя живущей смерти,
|
|
In a mud goblet poured the bacchic wine,
|
Наливали в грязный бокал вакхическое вино,
|
|
To a satyr gave the thyrsus of a god.
|
Вручая сатиру жезл бога.
|
|
Impure, sadistic, with grimacing mouths,
|
Нечистые, садистские, с гримасничающими ртами,
|
|
Grey foul inventions gruesome and macabre
|
Серые бесстыдные создания, ужасные и отвратительные,
|
|
Came televisioned from the gulfs of Night.
|
Потоком телеобразов возникали из бездн Ночи.
|
|
Her craft ingenious in monstrosity,
|
Ее искусство, изобретательное в своей чудовищности,
|
|
Impatient of all natural shape and poise,
|
Не терпящее никаких естественных форм и равновесия,
|
|
A gape of nude exaggerated lines,
|
Зияние нагих преувеличенных линий,
|
|
Gave caricature a stark reality,
|
Производили карикатуру абсолютной реальности,
|
|
And art-parades of weird distorted forms, 213
|
И парады искусства причудливых, искажённых форм,
|
|
And gargoyle masques obscene and terrible
|
Фантасмагорические маскарады, ужасные и непристойные,
|
|
Trampled to tormented postures the torn sense.
|
Повергали в мучительные состояния истерзанное чувство.
|
|
An inexorable evil's worshipper,
|
Жрица беспощадного зла,
|
|
She made vileness great and sublimated filth;
|
Она превращала мерзость в величие и возвеличивала грязь;
|
|
A dragon power of reptile energies
|
Драконья сила рептильих энергий
|
|
And strange epiphanies of grovelling Force
|
И странные откровенья пресмыкающейся Силы,
|
|
And serpent grandeurs couching in the mire
|
И змеиное великолепие, барахтающееся в грязи,
|
|
Drew adoration to a gleam of slime.
|
Возносили хвалу мерцающей слизи.
|
|
All Nature pulled out of her frame and base
|
Вся Природа, вырванная из своей формы и основы,
|
|
Was twisted into an unnatural pose:
|
Была скручена в неестественную позу:
|
|
Repulsion stimulated inert desire;
|
Отвращение стимулировало инертное желанье;
|
|
Agony was made a red-spiced food for bliss,
|
Агония была сделана острой пищей для блаженства,
|
|
Hatred was trusted with the work of lust
|
Ненависти была поручена работа вожделения
|
|
And torture took the form of an embrace;
|
Пытка приняла форму объятий;
|
|
A ritual anguish consecrated death;
|
Ритуальная мука освящала смерть;
|
|
Worship was offered to the Undivine.
|
Поклонение предлагалось Небожественному.
|
|
A new aesthesis of Inferno's art
|
Новая эстезия искусства Ада,
|
|
That trained the mind to love what the soul hates,
|
Учила Ум любить то, что ненавидит душа,
|
|
Imposed allegiance on the quivering nerves
|
Навязывая лояльность трепещущим нервам
|
|
And forced the unwilling body to vibrate.
|
И заставляя вибрировать сопротивляющееся тело.
|
|
Too sweet and too harmonious to excite
|
Слишком сладостная и слишком гармоничная, чтобы волновать
|
|
In this regime that soiled the being's core,
|
В этом царстве, пачкающем грязью суть существа,
|
|
Beauty was banned, the heart's feeling dulled to sleep
|
Красота была запрещена и сердечное чувство было притуплено до состоянья сна,
|
|
And cherished in their place sensation's thrills;
|
А вместо них ценился острый трепет ощущений;
|
|
The world was probed for jets of sense-appeal.
|
Мир исследовали ради побуждений, привлекательных для чувства.
|
|
Here cold material intellect was the judge
|
Здесь судьею был холодный материальный интеллект
|
|
And needed sensual prick and jog and lash
|
Он нуждался в чувственных уколах, встряске и плети,
|
|
That its hard dryness and dead nerves might feel
|
Чтобы его твердая сухость и мертвые нервы были способны ощущать
|
|
Some passion and power and acrid point of life.
|
Какую-то страсть, и силу, и острый вкус жизни.
|
|
A new philosophy theorised evil's rights,
|
Новая философия оправдывала справедливость зла,
|
|
Gloried in the shimmering rot of decadence,
|
Упиваясь мерцающей гнилью декаданса,
|
|
Or gave to a python Force persuasive speech
|
Иль дарила дьявольской Силе убедительную речь
|
|
And armed with knowledge the primaeval brute.
|
И вооружала знанием первобытное животное.
|
|
Over life and Matter only brooding bowed,
|
Над жизнью и Материей только склонился размышляя
|
|
Mind changed to the image of a rampant beast;
|
Ум, принявший облик свирепого зверя;
|
|
It scrambled into the pit to dig for truth 214
|
Он с трудом протискивался в яму, чтобы докопаться до истины,
|
|
And lighted its search with the subconscient's flares.
|
Освещая свой поиск вспышками подсознания.
|
|
Thence bubbling rose sullying the upper air,
|
Оттуда поднимались пузырясь, отравляя более высокий воздух,
|
|
The filth and festering secrets of the Abyss:
|
Грязные, гниющие тайны Бездны:
|
|
This it called positive fact and real life.
|
Это называли позитивным фактом и реальной жизнью.
|
|
This now composed the fetid atmosphere.
|
Вот что создавало теперь эту зловонную атмосферу.
|
|
A wild-beast passion crept from secret Night
|
Дикая звериная страсть кралась из тайной Ночи,
|
|
To watch its prey with fascinating eyes:
|
Чтобы выслеживать свою добычу очаровывающими глазами:
|
|
Around him like a fire with sputtering tongues
|
Вокруг него, подобно пламени с плюющимися языками,
|
|
There lolled and laughed a bestial ecstasy;
|
Развалился, хохоча, животный экстаз;
|
|
The air was packed with longings brute and fierce;
|
Воздух полон был животных, свирепых страстей;
|
|
Crowding and stinging in a monstrous swarm
|
Подобно чудовищному рою, толпясь и жаля,
|
|
Pressed with a noxious hum into his mind
|
Вторгались своим гибельным жужжанием в его ум
|
|
Thoughts that could poison Nature's heavenliest breath,
|
Мысли, что могли отравить самое божественное дыхание Природы,
|
|
Forcing reluctant lids assailed the sight
|
Принуждая противящиеся веки, взгляд терзали
|
|
Acts that revealed the mystery of Hell.
|
Сцены, раскрывающие мистерию Ада.
|
|
All that was there was on this pattern made.
|
Все там было сделано по этому подобию.
|
|
A race possessed inhabited those parts.
|
Одержимая раса населяла эти части.
|
|
A force demoniac lurking in man's depths
|
Демоническая сила, притаившаяся в глубинах человека,
|
|
That heaves suppressed by the heart's human law,
|
Что вздымается, подавляемая законом человеческого сердца,
|
|
Awed by the calm and sovereign eyes of Thought,
|
Напуганная спокойными, державными глазами Мысли,
|
|
Can in a fire and earthquake of the soul
|
Она может в огне и землетрясении души
|
|
Arise and, calling to its native night,
|
Вдруг подняться и, взывая к своей родительнице ночи,
|
|
Overthrow the reason, occupy the life
|
Опрокинуть здравый смысл, захватить жизнь
|
|
And stamp its hoof on Nature's shaking ground:
|
И отпечатать свое копыто на дрожащей почве Природы:
|
|
This was for them their being's flaming core.
|
Это было для них пылающей сутью их существа.
|
|
A mighty energy, a monster god,
|
Могучая энергия, бог-монстр,
|
|
Hard to the strong, implacable to the weak,
|
Суровый для сильного, неумолимый для слабого,
|
|
It stared at the harsh unpitying world it made
|
Уставился на этот грубый, безжалостный мир, сотворенный им,
|
|
With the stony eyelids of its fixed idea.
|
Каменными глазами своей навязчивой идеи.
|
|
Its heart was drunk with a dire hunger's wine,
|
Его сердце было пьяно вином ужасной жажды,
|
|
In others' suffering felt a thrilled delight
|
В страданиях других он чувствовал трепетный восторг
|
|
And of death and ruin the grandiose music heard.
|
И слушал грандиозную музыку разрушения и смерти.
|
|
To have power, to be master, was sole virtue and good:
|
Иметь власть, быть господином - здесь были единственными добродетелью и благом.
|
|
It claimed the whole world for Evil's living room,
|
Он хотел весь мир сделать воплощенным местом Зла,
|
|
Its party's grim totalitarian reign 215
|
Беспощадным, тоталитарным правлением своей партии
|
|
The cruel destiny of breathing things.
|
И жестокой судьбой дышащих существ.
|
|
All on one plan was shaped and standardised
|
Все было оформлено и стандартизировано по единому плану
|
|
Under a dark dictatorship's breathless weight.
|
Под безжизненным бременем темной диктатуры.
|
|
In street and house, in councils and in courts
|
На улице, в доме, в советах, дворах
|
|
Beings he met who looked like living men
|
Он встречал существ, которые выглядели, как живые люди,
|
|
And climbed in speech upon high wings of thought
|
И взлетали в своих речах на высоких крыльях мысли,
|
|
But harboured all that is subhuman, vile
|
Но таили в себе все то, что подло и не достойно человека,
|
|
And lower than the lowest reptile's crawl.
|
И ниже, чем пресмыкательство самой низкой рептилии.
|
|
The reason meant for nearness to the gods
|
Рассудок, претендующий на близость к богам
|
|
And uplift to heavenly scale by the touch of mind
|
И вознесенный до небесного уровня прикосновением ума,
|
|
Only enhanced by its enlightening ray
|
Только сильнее высвечивал своим просветляющим лучом
|
|
Their inborn nature's wry monstrosity.
|
Извращенную чудовищность их врожденной природы.
|
|
Often, a familiar visage studying
|
Часто, изучая знакомое лицо,
|
|
Joyfully encountered at some dangerous turn,
|
Которое с радостью он встречал на каком-нибудь опасном повороте,
|
|
Hoping to recognise a look of light,
|
Надеясь узнать в нем образ света,
|
|
His vision warned by the spirit's inward eye
|
Его виденье, предупрежденное внутренними глазами духа,
|
|
Discovered suddenly Hell's trademark there,
|
Внезапно открывало там отличительный знак Ада
|
|
Or saw with the inner sense that cannot err,
|
Или внутренним чутьем, которое не может ошибиться, он видел
|
|
In the semblance of a fair or virile form
|
В этой внешне прекрасной или мужественной форме
|
|
The demon and the goblin and the ghoul.
|
Демона, гоблина и упыря.
|
|
An insolence reigned of cold stone-hearted strength
|
Там царствовала надменность холодной силы с каменным сердцем,
|
|
Mighty, obeyed, approved by the Titan's law,
|
Могучей, покорной и одобряемой законом Титана,
|
|
The huge laughter of a giant cruelty
|
Чудовищный хохот исполинской жестокости
|
|
And fierce glad deeds of ogre violence.
|
И свирепые, самодовольные дела людоедского насилия.
|
|
In that wide cynic den of thinking beasts
|
В этом обширном циничном логове мыслящих зверей
|
|
One looked in vain for a trace of pity or love;
|
Напрасно было искать след любви и жалости;
|
|
There was no touch of sweetness anywhere,
|
Там нигде нельзя было ощутить прикосновенье сладости,
|
|
But only Force and its acolytes, greed and hate:
|
Одна лишь Сила и ее прислужники, ненависть и жадность:
|
|
There was no help for suffering, none to save,
|
Там не было помощи страданию, и не от кого было ждать спасения,
|
|
None dared resist or speak a noble word.
|
Никто не смел сопротивляться или произнести великодушное слово.
|
|
Armed with the aegis of tyrannic Power,
|
Вооруженная поддержкой тиранической Силы,
|
|
Signing the edicts of her dreadful rule
|
Подписывающей эдикты своего ужасного правления
|
|
And using blood and torture as a seal,
|
Использующая в качестве печати кровь и пытку,
|
|
Darkness proclaimed her slogans to the world.
|
Тьма провозглашала свои лозунги миру.
|
|
A servile blinkered silence hushed the mind
|
Рабское, тупое молчание, царило в уме
|
|
Or only it repeated lessons taught, 216
|
Или он лишь повторял заученный урок,
|
|
While mitred, holding the good shepherd's staff,
|
В то время как возведенная в священный сан, держа в руках посох доброго пастыря,
|
|
Falsehood enthroned on awed and prostrate hearts
|
Ложь царила на троне над запуганными и распростертыми сердцами
|
|
The cults and creeds that organise living death
|
Культы и символы веры, организующие живую смерть
|
|
And slay the soul on the altar of a lie.
|
И убивающие душу на алтаре лжи.
|
|
All were deceived or served their own deceit;
|
Все были обмануты или служили своему собственному обману;
|
|
Truth in that stifling atmosphere could not live.
|
Истина не могла жить в этой удушливой атмосфере.
|
|
There wretchedness believed in its own joy
|
Там несчастье верило в свою собственную радость,
|
|
And fear and weakness hugged their abject depths;
|
А страх и слабость цеплялись за свои презренные глубины;
|
|
All that is low and sordid-thoughted, base,
|
Все, что низко и полно грязных мыслей, все недостойное,
|
|
All that is drab and poor and miserable,
|
Ничтожное, серое и жалкое,
|
|
Breathed in a lax content its natural air
|
Там вяло вдыхало содержимое своей привычной атмосферы
|
|
And felt no yearning of divine release:
|
И не чувствовало стремления к божественному освобождению:
|
|
Arrogant, gibing at more luminous states
|
Высокомерные, презрительно насмехающиеся над более светлыми состояниями,
|
|
The people of the gulfs despised the sun.
|
Люди бездн там презирали солнце.
|
|
A barriered autarchy excluded light;
|
Огражденная стенами автократия исключала свет;
|
|
Fixed in its will to be its own grey self,
|
Утвердившись в своей воле быть своей собственною серою самостью,
|
|
It vaunted its norm unique and splendid type:
|
Она превозносило свою норму словно уникальный и великолепный образец:
|
|
It soothed its hunger with a plunderer's dream;
|
Она утоляла свой голод фантазией грабителя;
|
|
Flaunting its cross of servitude like a crown,
|
ыеголяя крестом рабства как венцом,
|
|
It clung to its dismal harsh autonomy.
|
И цеплялась за свою суровую и мрачную автономию.
|
|
A bull-throat bellowed with its brazen tongue;
|
Бычья медная глотка ревела пронизительно;
|
|
Its hard and shameless clamour filling Space
|
Её резкий, бесстыдный грохот заполнял Пространство,
|
|
And threatening all who dared to listen to truth
|
И угрожая всем тем, кто осмеливался прислушиваться к истине,
|
|
Claimed the monopoly of the battered ear;
|
Претендоуя на монополию измученного слуха;
|
|
A deafened acquiescence gave its vote,
|
Оглушенное молчаливое согласие подавало голос,
|
|
And braggart dogmas shouted in the night
|
И хвастливые догматы, выкрикиваемые в ночи
|
|
Kept for the fallen soul once deemed a god
|
Хранили для падшей души, когда-то считавшейся богом,
|
|
The pride of its abysmal absolute.
|
Гордую надменность ее ужасного абсолюта.
|
|
A lone discoverer in these menacing realms
|
Одинокий исследователь этих грозных царств,
|
|
Guarded like termite cities from the sun,
|
Заслоняемый от солнца словно городами термитов,
|
|
Oppressed mid crowd and tramp and noise and flare,
|
Подавленный, среди толпы и топота, шума и вспышек огня,
|
|
Passing from dusk to deeper dangerous dusk,
|
Переходя от сумерек к еще более опасным сумеркам,
|
|
He wrestled with powers that snatched from mind its light
|
Он боролся с силами, что крали свет у его ума,
|
|
And smote from him their clinging influences.
|
И отбивался от их цепляющихся влияний.
|
|
Soon he emerged in a dim wall-less space. 217
|
Вскоре он проник в сумрачное, не имеющее стен, пространство.
|
|
For now the peopled tracts were left behind;
|
Заселенные земли теперь остались позади;
|
|
He walked between wide banks of failing eve.
|
Он шел между широких берегов угасающего вечера.
|
|
Around him grew a gaunt spiritual blank,
|
Вокруг него нарастала уходящая вдаль духовная пустота,
|
|
A threatening waste, a sinister loneliness
|
Угрожающая пустыня, зловещее одиночество,
|
|
That left mind bare to an unseen assault,
|
Оставляющие ум беспомощным перед невидимой атакой,
|
|
An empty page on which all that willed could write
|
Пустая страница, на которой каждый, кто желал, мог написать
|
|
Stark monstrous messages without control.
|
Абсолютно чудовищные бесконтрольные послания.
|
|
A travelling dot on downward roads of Dusk
|
Путешествующей точкой на бегущих вниз дорогах Сумерек
|
|
Mid barren fields and barns and straggling huts
|
Среди бесплодных полей, хлевов и беспорядочно разбросанных хижин,
|
|
And a few crooked and phantasmal trees,
|
Среди редких искривленных и призрачных деревьев,
|
|
He faced a sense of death and conscious void.
|
Он столкнулся лицом к лицу с ощущеньем смерти и сознательной пустоты.
|
|
But still a hostile Life unseen was there
|
Но все же там существовала враждебная невидимая Жизнь,
|
|
Whose deathlike poise resisting light and truth
|
Чье, подобное смерти равновесие, сопротивляющееся истине и свету,
|
|
Made living a bleak gap in nullity.
|
Делало живой унылую брешь в ничто.
|
|
He heard the grisly voices that deny;
|
Он слышал ужасные голоса, которые отрицали;
|
|
Assailed by thoughts that swarmed like spectral hordes,
|
Осаждаемый мыслями, роящимися, как призрачные орды,
|
|
A prey to the staring phantoms of the gloom
|
Как добыча для таращащихся фантомов мрака
|
|
And terror approaching with its lethal mouth,
|
И ужаса, приближающегося с разверстой пастью смерти,
|
|
Driven by a strange will down ever down,
|
Увлекаемый странною волей, все дальше, дальше вниз,
|
|
The sky above a communiquй of Doom,
|
И небом в вышине как официальным посланьем Рока,
|
|
He strove to shield his spirit from despair,
|
Он старался защитить свой дух от отчаяния,
|
|
But felt the horror of the growing Night
|
Но ощущал ужас нарастающей Ночи
|
|
And the Abyss rising to claim his soul.
|
И Бездну, поднявшуюся, чтобы предъявить права на его душу.
|
|
Then ceased the abodes of creatures and their forms
|
Затем места обитания этих существ и их форм закончились
|
|
And solitude wrapped him in its voiceless folds.
|
И одиночество окутало его своими безмолвными складками.
|
|
All vanished suddenly like a thought expunged;
|
Все исчезло вдруг, словно вычеркнутая мысль;
|
|
His spirit became an empty listening gulf
|
Дух его стал пустым, слушая бездну,
|
|
Void of the dead illusion of a world:
|
Опустошенную от мертвой иллюзии мира:
|
|
Nothing was left, not even an evil face.
|
Ничего ни осталось, ни единого злого образа.
|
|
He was alone with the grey python Night.
|
Он был наедине с серой демонической Ночью.
|
|
A dense and nameless Nothing conscious, mute,
|
Плотное и безымянное Ничто, сознательное и немое,
|
|
Which seemed alive but without body or mind,
|
Кажущееся живым, но не имевшее тела или ума,
|
|
Lusted all beings to annihilate
|
Страстно жаждало уничтоженья всех существ,
|
|
That it might be for ever nude and sole.
|
Чтобы вечно оно могло быть обнаженным и единственным.
|
|
As in a shapeless beast's intangible jaws,
|
Словно в неощутимых челюстях бесформенного зверя,
|
|
Gripped, strangled by that lusting viscous blot, 218
|
Захваченный, задыхаясь в этом жаждущем, вязком пятне,
|
|
Attracted to some black and giant mouth
|
Увлекаемый в какую-то гигантскую, черную пасть
|
|
And swallowing throat and a huge belly of doom,
|
И в заглатывающую глотку и в чудовищное чрево рока,
|
|
His being from its own vision disappeared
|
Его существо стало невидимо для самого себя,
|
|
Drawn towards depths that hungered for its fall.
|
Утянутое в направлении глубин, жаждущих его падения.
|
|
A formless void oppressed his struggling brain,
|
Бесформенная пустота угнетала его борющийся мозг,
|
|
A darkness grim and cold benumbed his flesh,
|
Мрачная, холодная тьма парализовала его плоть,
|
|
A whispered grey suggestion chilled his heart;
|
Шепот мрачных внушений холодной рукой сжимал сердце;
|
|
Haled by a serpent-force from its warm home
|
Вытянутая какой-то змеиной силой из своего теплого дома
|
|
And dragged to extinction in bleak vacancy
|
И увлекаемая к гибели в мрачной пустоте,
|
|
Life clung to its seat with cords of gasping breath;
|
Жизнь цеплялась за свое место нитями судорожного дыхания;
|
|
Lapped was his body by a tenebrous tongue.
|
Его тело было охвачено каким-то темным языком.
|
|
Existence smothered travailed to survive;
|
Существование задыхалось, мучительно стараясь выжить;
|
|
Hope strangled perished in his empty soul,
|
Надежа угаснув, умерла в его пустой душе,
|
|
Belief and memory abolished died
|
Погибли разрушенные вера и память
|
|
And all that helps the spirit in its course.
|
И все, что помогает духу на его пути.
|
|
There crawled through every tense and aching nerve
|
Там через каждый страдающий и напряженный нерв,
|
|
Leaving behind its poignant quaking trail
|
Оставляя позади свой трепещущий, мучительный след, полз
|
|
A nameless and unutterable fear.
|
Безымянный и невыразимый страх.
|
|
As a sea nears a victim bound and still,
|
Подобно тому как море приближается к связанной и неподвижной жертве,
|
|
The approach alarmed his mind for ever dumb
|
Так его навеки умолкший ум тревожило приближение
|
|
Of an implacable eternity
|
Неумолимой вечности
|
|
Of pain inhuman and intolerable.
|
Невыносимой и нечеловеческой боли.
|
|
This he must bear, his hope of heaven estranged;
|
Он должен был вынести свою отнятую надежду о небесах;
|
|
He must ever exist without extinction's peace
|
Вечно он должен был существовать, лишенный покоя уничтожения
|
|
In a slow suffering Time and tortured Space,
|
В медленном страдающем Времени и подвергаемом пыткам Пространстве,
|
|
An anguished nothingness his endless state.
|
Мучительное ничто - его бесконечное состояние.
|
|
A lifeless vacancy was now his breast,
|
Его сердце теперь стало Безжизненной пустотой,
|
|
And in the place where once was luminous thought,
|
И в том месте, где когда-то была сияющая мысль,
|
|
Only remained like a pale motionless ghost
|
Осталась лишь бледным, неподвижным призраком
|
|
An incapacity for faith and hope
|
Неспособность к вере и надежде
|
|
And the dread conviction of a vanquished soul
|
И мертвенная убежденность побежденной души,
|
|
Immortal still but with its godhead lost,
|
Еще бессмертной, но утратившая свою божественность,
|
|
Self lost and God and touch of happier worlds.
|
"Я", потерявшяя себя и Бога, и более счастливые миры.
|
|
But he endured, stilled the vain terror, bore
|
Но он крепился и терпел и старался успокоить напрасный ужас, перенося
|
|
The smothering coils of agony and affright;
|
Удушающие кольца агонии и страха;
|
|
Then peace returned and the soul's sovereign gaze. 219
|
Затем вернулся покой и суверенный взгляд души.
|
|
To the blank horror a calm Light replied:
|
Пустому ужасу ответил спокойный Свет:
|
|
Immutable, undying and unborn,
|
Неизменное, неумирающее и нерожденное,
|
|
Mighty and mute the Godhead in him woke
|
Могучее и молчаливое Божество пробудилось в нем
|
|
And faced the pain and danger of the world.
|
И встретило лицом к лицу боль и опасность мира.
|
|
He mastered the tides of Nature with a look:
|
Он подчинил взглядом волны Природы:
|
|
He met with his bare spirit naked Hell.
|
И встретил неприкрытым духом обнаженный Ад.
|
|
|
|
|
End of Canto Seven Конец песни седьмой
|
Конец Седьмого Канто
|
|
|
|