Book Three

THE BOOK OF THE DIVINE MOTHER

Книга Третья

Книга Божественной Матери

Canto I

Песнь первая

THE PURSUIT OF THE UNKNOWABLE

Преследование Непостижимого

All is too little that the world can give: 305

Слишком незначительно всё то, что может дать этот мир:

Its power and knowledge are the gifts of Time

Его сила и знание это дары Времени

And cannot fill the spirit's sacred thirst.

И они не могут утолить священную жажду духа.

Although of One these forms of greatness are

Хотя все это формы величия Единого

And by its breath of grace our lives abide,

И благодаря дыханию его милости продолжаются наши жизни,

Although more near to us than nearness' self,

Хотя он ближе к нам, чем наше собственное я,

It is some utter truth of what we are;

Абсолютная истина всего того, чем мы являемся;

Hidden by its own works, it seemed far-off,

Скрытый своими собственными работами, он кажется далеким,

Impenetrable, occult, voiceless, obscure.

Непроницаемым, оккультным, безмолвным, тёмным.

The Presence was lost by which all things have charm,

Присутствие было утеряно, благодаря которому все вещи обретают особое очарование,

The Glory lacked of which they are dim signs.

Великолепие, чьими смутными символами они являются,

The world lived on made empty of its Cause,

Мир продолжал существовать, не ведая о своем Источнике,

Like love when the beloved's face is gone.

Словно любовь, когда исчезло лицо возлюбленного.

The labour to know seemed a vain strife of Mind;

Усилие знать казалось напрасной борьбой Ума;

All knowledge ended in the Unknowable:

Все знание заканчивалось в Непознаваемом:

The effort to rule seemed a vain pride of Will;

Попытка управлять казалась тщетной гордыней Воли;

A trivial achievement scorned by Time,

Незначительное достижение пренебрегалось Временем,

All power retired into the Omnipotent.

Любая сила растворялась во Всемогущем.

A cave of darkness guards the eternal Light.

Пещера тьмы хранит Вечный Свет.

A silence settled on his striving heart;

Молчание опустилось на его устремленное сердце;

Absolved from the voices of the world's desire,

Освобожденный от голосов желания мира,

He turned to the Ineffable's timeless call.

Он обратился к вечному призыву Невыразимого.

A Being intimate and unnameable,

Какое-то сокровенное и безымянное Существо,

A wide compelling ecstasy and peace

Широкий, непреодолимый экстаз и покой

Felt in himself and all and yet ungrasped,

Ощущались в нем самом и во всём, и еще неуловимое,

Approached and faded from his soul's pursuit guards

Оно приближалось и уклонялось от преследования его души,

As if for ever luring him beyond.

Словно вечно маня его все дальше за пределы.

Near, it retreated; far, it called him still.

Приблизившись, оно отступало; отдаляясь, продолжало звать его за собой.

Nothing could satisfy but its delight:

Ничто не могло удовлетворить, кроме его восторга:

Its absence left the greatest actions dull,

Его отсутствие делало безрадостными самые великие свершения,

Its presence made the smallest seem divine.

В его присутствии даже самое малое становилось божественным.

When it was there, the heart's abyss was filled;

Когда оно появлялось, заполнялась бездна сердца;

But when the uplifting Deity withdrew,

Но когда это Божество отступало, уходя ввысь,

Existence lost its aim in the Inane.

Существование теряло свою цель в бессмысленной Пустоте.

The order of the immemorial planes,

Порядок планов, существующих с изначальных времен,

The godlike fullness of the instruments

Богоподобная полнота инструментов

Were turned to props for an impermanent scene.

Были превращены в подпорки для непостоянной сцены.

But who that mightiness was he knew not yet.

Но кем было это могущество, он не знал еще.

Impalpable, yet filling all that is,

Неощутимое, и все же наполняющее собою все,

It made and blotted out a million worlds

Оно творило и разрушало мириады миров

And took and lost a thousand shapes and names.

Принимало и теряло бесчисленные имена и формы.

It wore the guise of an indiscernible Vast,

Оно носило маску неразличимой Беспредельности

Or was a subtle kernel in the soul:

Или присутствовало в душе как тонкое зерно:

A distant greatness left it huge and dim,

Отдаленное величие делало его неясным и огромным,

A mystic closeness shut it sweetly in:

Сладостная мистическая близость была заключена в нем:

It seemed sometimes a figment or a robe

Иногда оно казалось вымыслом или покровом,

And seemed sometimes his own colossal shade.

А иногда его^[1] собственной колоссальной тенью.

A giant doubt overshadowed his advance.

Великое сомнение омрачило его дальнейшее продвижение.

Across a neutral all-supporting Void

Через нейтральную, всеподдерживающую Пустоту,

Whose blankness nursed his lone immortal spirit,

Чья незаполненность питала его одинокий бессмертный дух

Allured towards some recondite Supreme,

Влекомый к какому-то непостижимому Высочайшему,

Aided, coerced by enigmatic Powers,

Ощущая помощь, принуждаемый загадочными Силами,

Aspiring and half-sinking and upborne,

Стремящийся, полуослабевший и поддерживаемый,

Invincibly he ascended without pause.

Неудержимо, без остановки, он поднимался ввысь.

Always a signless vague Immensity

Все время туманная, бесформенная Беспредельность

Brooded, without approach, beyond response,

Нависала над ним, не приближаясь и не давая ответа,

Condemning finite things to nothingness,

Превращая конечные вещи в ничто,

Fronting him with the incommensurable.

Сталкивая его лицом к лицу с несоизмеримым.

Then to the ascent there came a mighty term.

Затем это восхождение достигло своего могучего завершения.

A height was reached where nothing made could live,

Была достигнута высота, где не могло жить ничто сотворенное,

A line where every hope and search must cease

Граница, где должны прекратиться всякий поиск и всякая надежда,

Neared some intolerant bare Reality,

Какая-то неумолимая, обнаженная Реальность приблизилась,

A zero formed pregnant with boundless change.

Обретшее форму Ничто, наполненное безграничным изменением.

On a dizzy verge where all disguises fail

На головокружительной грани, где срываются все маски

And human mind must abdicate in Light

И человеческий ум должен отречься от себя в Свете,

Or die like a moth in the naked blaze of Truth,

Или погибнуть как мотылек в обнаженном пламени Истины,

He stood compelled to a tremendous choice.

Он стоял, принуждаемый к грозному выбору.

All he had been and all towards which he grew

Все, чем он был, и все то, к чему стремился,

Must now be left behind or else transform

Должно было теперь остаться позади или преобразиться

Into a self of That which has no name.

В сущность Того, что не имеет имени.

Alone and fronting an intangible Force

Одинокий, перед непостижимой Силой,

Which offered nothing to the grasp of Thought,

Неуловимой для хватки Мысли,

His spirit faced the adventure of the Inane.

Его дух столкнулся лицом к лицу с авантюрой Бессодержательной Пустоты.

Abandoned by the worlds of Form he strove.

Он продвигался вперед, покинутый мирами Формы.

A fruitful world-wide Ignorance foundered here;

Здесь погибало плодотворное всемирное Неведение;

Thought's long far-circling journey touched its close

Движущееся долгими кругами путешествие мысли здесь достигало своего завершения

And ineffective paused the actor Will.

И, став тщетной, прекращала свою игру Воля Актера.

The symbol modes of being helped no more,

Не помогали больше символические способы бытия,

The structures Nescience builds collapsing failed,

Осыпаясь, рушились структуры, которые выстроило Неведение,

And even the spirit that holds the universe

И даже дух, владеющий вселенной,

Fainted in luminous insufficiency.

Ослабел в своей сияющей неспособности.

In an abysmal lapse of all things built

В ужасном крушении всех сотворенных вещей,

Transcending every perishable support

Превосходя любую тленную опору

And joining at last its mighty origin,

Присоединившись, наконец, к своему могучему источнику,

The separate self must melt or be reborn

Должно было растаять или переродиться обособленное я

Into a Truth beyond the mind's appeal.

В Истине, пребывающей за пределами притяжения ума.

All glory of outline, sweetness of harmony,

Все великолепие внешней формы, сладость гармонии,

Rejected like a grace of trivial notes,

Отвергнутые, словно красота тривиальных нот,

Expunged from Being's silence nude, austere,

Были вычеркнуты из обнаженного и сурового безмолвия Бытия,

Died into a fine and blissful Nothingness.

Погибая в тонком, блаженном Ничто.

The Demiurges lost their names and forms,

Демиурги утратили свои имена и формы,

The great schemed worlds that they had planned and wrought

Великие миры, которые они спланировали и сотворили,

Passed, taken and abolished one by one.

Промелькнули, схваченные и уничтоженные один за другим.

The universe removed its coloured veil,

Вселенная убрала свой расцвеченный покров,

And at the unimaginable end

И в невообразимом конце

Of the huge riddle of created things

Чудовищной загадки сотворенных вещей

Appeared the far-seen Godhead of the whole,

Показалось видимое издалека Божество целого,

His feet firm-based on Life's stupendous wings,

Его ноги прочно утвердились на огромных крыльях Жизни,

Omnipotent, a lonely seer of Time,

Всемогущий, одинокий провидец Времени,

Inward, inscrutable, with diamond gaze.

C алмазным взором, внутренний, непостижимый.

Attracted by the unfathomable regard

Привлеченные его волшебным взглядом

The unsolved slow cycles to their fount returned

Неразрешившиеся медленные циклы возвращались к своему источнику,

To rise again from that invisible sea.

Чтобы снова подняться из этого невидимого океана.

All from his puissance born was now undone;

Все, рожденное из его могущества, было теперь уничтожено;

Nothing remained the cosmic Mind conceives.

Ничего не осталось из того, что замышляет космический Ум.

Eternity prepared to fade and seemed

Вечность готовилась исчезнуть и казалась

A hue and imposition on the Void,

Лишь тенью и обманом на лике Пустоты,

Space was the fluttering of a dream that sank

Пространство было трепетом угасающей грезы,

Before its ending into Nothing's deeps.

Перед тем, как раствориться в глубинах Ничто.

The spirit that dies not and the Godhead's self

Бессмертный дух и личность Бога

Seemed myths projected from the Unknowable;

Казались мифами, рожденными из Непостижимого;

From It all sprang, in It is called to cease.

Из Него все брало свое начало, и в Него возвращалось чтобы прекратиться.

But what That was, no thought nor sight could tell.

Но что Это такое, не могли сказать ни взгляд, ни мысль.

Only a formless Form of self was left,

Осталась лишь бесформенная Форма я,

A tenuous ghost of something that had been,

Неясным призраком того, что было,

The last experience of a lapsing wave

Последнее переживание опадающей волны,

Before it sinks into a bourneless sea,-

Прежде чем она растворится в безграничном океане,

As if it kept even on the brink of Nought

Словно даже на краю Ничто она сохраняла

Its bare feeling of the ocean whence it came.

Свое чистое ощущение безбрежных морей, откуда она вышла.

A Vastness brooded free from sense of Space,

Беспредельность нависала над ним, свободная от ощущения Пространства,

An Everlastingness cut off from Time;

Вечность, отрезанная от Времени;

A strange sublime inalterable Peace

Отчужденный, высочайший нерушимый Покой,

Silent rejected from it world and soul.

Безмолвно отвергавший мир и душу.

A stark companionless Reality

Абсолютная одинокая Реальность

Answered at last to his soul's passionate search:

Наконец откликнулась на страстный поиск его души:

Passionless, wordless, absorbed in its fathomless hush,

Бесстрастная, бессловесная, поглощенная своей бездонной тишиной,

Keeping the mystery none would ever pierce,

Хранящая мистерию, в которую никто никогда не может проникнуть,

It brooded inscrutable and intangible

Она нависала, непостижимая и неуловимая,

Facing him with its dumb tremendous calm.

Встречая его своим немым, потрясающим покоем.

It had no kinship with the universe:

Она не имела никакакого родства со вселенной:

There was no act, no movement in its Vast:

Не было действия или движения в ее Безграничности:

Life's question met by its silence died on her lips,

Вопрос Жизни, сталкиваясь с ее безмолвием, умирал у нее на устах,

The world's effort ceased convicted of ignorance

Усилие мира прекращалось, изобличенное в неведении,

Finding no sanction of supernal Light:

Не находя санкции божественного Света:

There was no mind there with its need to know,

Там не было ума с его нуждой знать,

There was no heart there with its need to love.

Там не было сердца с его желанием любить.

All person perished in its namelessness.

Любая личность растворялась в ее безымянности.

There was no second, it had no partner or peer;

Там не было другого, не было партнера, в котором можно было отразиться;

Only itself was real to itself.

Она была реальной лишь сама для себя.

A pure existence safe from thought and mood,

Чистое существование, свободное от мысли и настроения,

A consciousness of unshared immortal bliss,

Сознание бессмертного никем неразделенного блаженства,

It dwelt aloof in its bare infinite,

Оно пребывало, отчужденное в своей обнаженной бесконечности,

One and unique, unutterably sole.

Единое и единственное, невыразимо одинокое.

A Being formless, featureless and mute

Бесформенное Существо, безмолвное и не имеющее черт,

That knew itself by its own timeless self,

Что знало себя лишь благодаря своему, вне времени пребывающему я,

Aware for ever in its motionless depths,

Навеки сознательное в своих неподвижных глубинах,

Uncreating, uncreated and unborn,

Не созидающее, не сотворенное и нерожденное,

The One by whom all live, who lives by none,

Единое, посредством которого все живет, но кто живет без всякого посредства,

An immeasurable luminous secrecy

Неизмеримая сияющая тайна,

Guarded by the veils of the Unmanifest,

Охраняемая покровами Непроявленного,

Above the changing cosmic interlude

Над изменчивой космической сценой,

Abode supreme, immutably the same,

Пребывала, верховная, неизменно все та же,

A silent Cause occult, impenetrable,-

Безмолвная Причина, оккультная и непроницаемая, -

Infinite, eternal, unthinkable, alone.

Бесконечная, вечная, немыслимая и одинокая.

Конец песни первой

End of Canto One