Инигар Сутулый открыл глаза и всмотрелся в темноту молельни. Пока он спал, дымящие огни потухли, и ушло немало времени, чтобы разобраться в непривычных очертаниях глубокой ночи. В груди щемило. Сердце билось как обычно, но мышцы на ребрах смутно гудели, будто работали, пока он спал.
Вокруг него проступали неясные фигуры, их границы расплывались во тьме, словно чернила по ткани. Успокаивая себя, клановый ведун Черного Града мысленно эти фигуры назвал: маленькая каменная купель, откуда набирал воду, сундук с выпуклой крышкой, где держал одежду для обрядов, статуя одиночки, высеченная из отколовшегося куска священного камня великим ведуном-воином Гарликом Сьюэллом -- но боль в груди упорно не проходила. Подняв руку, чтоб растереть ребра, Инигар осознал, что нарушил царящее вокруг великое спокойствие. Молельня была холодна и нема, словно вырытая для коня могила. Сквозь стены из песчаника просочился запах сырой земли, и Инигар ощутил его стылость своими легкими. Борясь с дрожью, он перекинул ноги через край постели и встал.
Что-то было не так.
Когда он шел к очагу, под ногами захрустела каменная пыль. Он не мёл здесь уже много дней, и осколки священного камня покрыли плиты каменного пола толстым слоем. Подходило время весенних полевых работ, и вскоре каждый фермер клана запросит мерку этой пыли, чтоб разбросать ее по своим полям вместе с зерном. Ночь оплодотворяет землю, каменная пыль освящает ее. Не пропадала ни малейшая частица священного камня. Иногда Инигар казался себе больше мясником, который разделывает тушу монолита, отделяя от тела кости, чем шаманом.
Но тело обозначает смерть, а этому священному камню следует быть живым.
Боги поместили в него часть своей души.
Инигар поднес руку к виску, массируя пульсирующую жилку и отодвигая ненужные мысли. "Боги, прошу: не оставляйте этот клан".
Неужели уход уже начался? Стужа поселилась в священном камне с кануна Пришествия, когда добрые кланники встали против своих же, предав пса огню и допрашивая дитя как ведьму. Хотя зародилась она (начало ей было положено), пожалуй, еще дальше. В крепкий дом стужа проникнуть не могла. Дом Черного Града стал уязвимым полгода назад, с того момента, когда его вождя убили в Пустых Землях безымянные налетчики. В тот день крепкие стены клана пробило какое-то зло. Нечто огромное и расчетливое, старше самой земли, на которой стоял Инигар, и чьи цели боялся назвать.
"Я не вправе с этим тянуть. Клану не нужен ведун, ослепленный страхом. Острый ум и острый резец -- вот наш путь".
Действуя на ощупь, он сунул ноги в кожаные плетеные сандалии и накинул на плечи куртку из шлифованной свиной кожи. Воздух приходил в движение. Короткие седые волоски на шее Инигара у корней зашевелились, словно шатающиеся зубы. Однажды в семилетнем возрасте он на спор спустился в шахту колодца, известного как Ведьмино Лоно. Обвалившееся внутрь ограждение отравило его воду смолой. Возраста колодца никто не помнил. Он был так глубок, что, когда Инигар спустился, пальцами ног нащупывая во тьме путь вниз, изменилась сама природа воздуха. До предела насыщенный влагой из почвы, он не давал делать выдох. Это ощущение жизни, внезапное понимание, что воздух обладает собственной волей, и есть некоторые места в этом мире, где лучше не появляться, преследовали Инигара пятьдесят лет. С тех пор это ощущение появлялось в его жизни дважды: в тот день на большом дворе, когда Райф Севранс принес клану клятву, и здесь и сейчас в молельне, в час палача перед рассветом.
Распухшие пальцы ведуна зашарили по верстаку в поисках огнива. Лед, растущий в сердце Градского камня, за ночь молельню выстуживал. Огни ее не согревали, а суровые набожные каменщики Черного Града были уверены, что солнечный свет сюда проникать не должен. Когда Инигар опустился перед очагом на колени и высек огонь, он осознал, что мечтает об обыкновенном окне в южной стене, чтобы распахнуть ставни и впустить сияние луны. Небесные тела, что вращаются вокруг земли, имеют силы сразиться с тьмой, каких нет у пламени, высеченного человеком.
Тишина. Когда растопка наконец занялась и красный свет дымного шалашика, рассыпаясь железными искрами, залил комнату, в груди стало свободнее. Уже с момента первого глубокого вдоха после пробуждения он ощущал присутствие священного камня.
Решающий момент понимания, чувство видения и знания, миновал. Все, что осталось -- лишь некое бессилие, вспышки угасающего огня. Год назад Инигар не мог положить руки на монолит, не ощутив биения жизни. Ныне камень содрал бы ему кожу, коснись его ведун без защиты стеганых рукавиц. Лед разрастался по священному камню как опухоль: наращивая кристалл за кристаллом, искристый, пронзительный и необратимо холодный, грызущий глыбу. Две недели назад священный камень мог бы послать вспышку, бессильную попытку причастности, слабое подтверждение былой мощи. Коснувшись его вечером, Инигар знал, что почувствует: нечто умирающее внутри.
Добравшись до мехов, Инигар обратил внимание на пламя. Как ученик, он перво-наперво учился поддерживать дымящие огни, дымники. Старый клановый ведун Берди Град приходился вождю Дагро Черному Граду дядей. Берди по второму разу ничего не объяснял, и никогда не хвалил за хорошую работу. Каждое утро он обходил свое владение, молельню, и проверял дымники на пламя. Огонь не допускался ни в каком виде. Дымник должен тлеть, не гореть. Инигар провел большую часть этих ученических дней, занимаясь огнем: нарубая свежую древесину, разбивая уголь, шлифуя железо. Слишком много топлива - и пламя разгорится, слишком мало - и огонь умрет. Инигар в течение долгих лет задавался вопросом, какое это имеет значение -- дым получался в любом случае, - но однажды, когда Берди лежал с подагрой и не мог следить за дымниками, Инигар понял.
Развести огонь мог любой глупец: сложить кучкой поленья, добавить растопки, ударить кремнем и раздуть. Разожженный, огонь разгорится и в свое время умрет. Дымник не таков. Невозможно уйти и оставить его без присмотра. Дымник нужно заправлять и тушить, наваливать и сгребать, разравнивать и размешивать, а порой и поддувать. Главное -- не выпускать из виду.
Это самый важный урок, полученный им от Берди, решил Инигар. Ведун клана должен быть бдительным. Он не мог отвернуться и позволить своему клану вспыхнуть или умереть. Должно поддерживаться ровное тление. И не прерывать наблюдения.
Сухие стариковские губы Инигара скривила улыбка. Без сомнения, Берди был самым вонючим кланником в Черном Граде. Он держался свиньей по причине, в которую Инигар не вникал, и купался только раз в году. Улыбка перешла в хрипящий кашель, и Инигар, чтоб не упасть, уперся ладонью в пол. Пятьдесят лет вдыхания дыма не проходят даром, губят легкие. Когда он наклонился к горящему очагу, дожидаясь конца приступа кашля, бессознательное побуждение заставило его потянуться за добавочными поленьями.
Ночью он хотел не дыма - света.
Аа-о-уууууууу.
Гусиная кожа покрыла руки Инигара так быстро, что пальцы вздрогнули. Волчий вой с севера, близко. Волки давным-давно обходят Градский круглый дом стороной, эти пахнущие человеком леса и поля. Что этот вой означает?
Инигар держал распухшие руки над огнем, с удовольствием ощущая тепло. В молельне стало светлее, но вместо успокоения это его обеспокоило. Языки пламени неистово колыхались, хотя сквозняка он не чувствовал. Тени от них безумно метались по комнате. Помедлив, он перевел взгляд на священный камень. Волк выл на территории Черного Града, и ведун боялся того, что мог увидеть.
Монолит дымился. Такой огромный, он уверенно вытягивал из воздуха пылинки праха, как луна тянет волны на берег; стоял черный, неподвижный и изъязвленный. Словно зигзаги застывших молний его рассекали глубокие трещины. Впадины, некогда переполненные сланцевым маслом, сейчас забили ледяные линзы. Узкая лесенка из дерева и тростника, по которой Инигар взбирался к иссеченному каменному лику, побелела от инея. Только вчера он стоял на этих ступеньках и вырубал сердце погибшему кланнику. Молодая женщина в этом самом доме ждала кусок гранита размером с кулак. Вдовам, если не осталось костей, требовался хотя бы камень.
Так много работы во времена войны, так много требуется камня."Лучше вернусь к этому позже. Хватит суетиться из-за резкого похолодания конца сезона, займись человеческими душами".
Когда Инигар поднялся, чтоб принести себе воды, он увидел северную грань глыбы. Ночью вскрылась трещина шириной с его предплечье и высотой в два человеческих роста.
"Милостивые Боги, помогите нам".
Что он мог сделать еще? Мейс Черный Град был сильным руководителем, прекрасным воином, ни перед чем не останавливающимся вождем. Каменные Боги требуют крепких зубов, и Мейс Черный Град имел их так много, что они едва не выскакивали наружу. Крепкие зубы сделали его вождем кланом и ввергли в войну. Под руководством Мейса клан усилил контроль над поддакивающим Дхуну Ганмиддишем, а сейчас оспаривал старые границы на востоке. Мейс сплотил воинов Черного Града и восстановил символ Града. Он воспламенил союзные кланы речами о славе, заставив утомленных и измученных союзников стремиться к борьбе на его стороне. Клан Баннен присягал Граду тысячу лет, но этот союз всегда был непрочным. Клан, который называл себя "Железноголовыми", за другими необдуманно не следовал. Каким-то образом Мейсу удалось сделать то, что не получалось у других вождей Черного Града: завоевать уважение этого гордого и сдержанного клана. Последнее время поговаривали о военном походе Баннена и Черного Града против Дхуна.
Благодаря Мейсу черноградские воины, пересекшие клановые земли, этой самой ночью будут гореть пылом и ужасом войны -- а не это ли Каменные Боги любят больше всего?
Вода в кувшине покрылась тонкой корочкой льда, Инигар пробил ее пальцем и начал пить. Когда он глотал, лапа белоголового орлана у кадыка ходила вверх-вниз.
Крепкие зубы -- штука хитрая. Смелость во всех ее проявлениях, от храбрости до безрассудства. Это способность воспользоваться моментом и действовать без промедления, с полной уверенностью в своей правоте. Большей частью беспримесная кровожадная удаль: совершить то, что всеми считалось неосуществимым.
Это не коварство и не хитрость. Инигар крепко сжал в кулаке свой амулет и взвесил его. Белоголовому орлану видно многое, как и ведуну. Мейс Черный Град был человеком не без недостатков, Инигару это хорошо известно. Тем не менее, когда был сражен вождь и требовалось избрать нового, Мейс первым заявил свои права. Это -- крепкие зубы, и кое-что значит. Сейчас Инигар сомневался, достаточно ли. Полгода назад вопросы про набег остались без ответа. Мейс вернулся из Пустых Земель, утверждая, что еле удрал от колдовских мечей клана Бладд, хотя Райф Севранс также был в лагере в тот день и клялся, что не видел никаких примет Бладда.
А еще Рейна, мачеха Мейса и его жена. Инигар не претендовал на хорошее знание женщин -- они не бойцы, и этого для него достаточно -- но его поразили изменения в Рейне Черный Град. Та их скрывала, как подобает жене вождя, но ведун не зря носил амулет зоркого орлана, и Инигар замечал факты, не видимые другим. Она ненавидела своего мужа, и сжималась, когда он ее касался. Это немногое легко скрывалось другими движениями, но Инигар заметил эти знаки. Он наблюдал такое поведение раньше -- у женщин, которые были изнасилованы или избиты.
Предполагая, что услышал звук, Инигар поставил кувшин с водой и прислушался. Ничего. Где же рассвет? Где мальчишка с кухни со свежим хлебом и овечьим молоком, еще теплым после вымени? Понимая, что встревожился, и ощущая странную тяжесть в груди, Инигар попытался успокоиться. Волк еще раз не взвывал. Ему просто послышалось. Слух у орланов всегда был так себе.
Неустойчивость воздуха возрастала. Языки пламени начинали отрываться от огня, дымка над монолитом подниматься перестала и начала скапливаться у основания. Трещина на северной стороне неожиданно показалась Инигару только что вскрытой веной. Будто наружу выкачивалась жизнь.
"Что случилось в Канун Пришествия?" - внезапно крикнул Инигар, желая услышать собственный голос. "Девочку велел убить Мейс?"
Неужели оказалось достаточно приказа убить Эффи Севранс? Или священный камень отреагировал на весь ход событий, и не стоит винить единственное злодеяние? Инигар слышал шепотки: Мейс убил мечника Шора Гормалина, приказал вырезать невинных детей на Дороге Бладда, организовал убийство Спини Орля, вождя клана Орль.
Снова тот же звук. Инигар, пытаясь разобраться, завертел головой. На мгновение он подумал, что что-то нашел, почти понимая, что это, но тут все стихло. От холода глаза его фокусировались медленно, и он не сразу понял, что контуры священного Градского камня расплылись. Его окутала кружащаяся вихрями дымка, быстро вспухавшая бесшумными клубами, прежде чем камень втягивал ее обратно.
Инигар прижал кулак к груди. Тридцать лет он занимался этим камнем, и за это время не пропустил ни одного дня. Он знал легенду об этом камне; знал, что северная сторона самая твердая, а юго-восточное подножие глубоко пронизано серебряными жилами и с трудом поддается резцу. Он знал, где чаще встречается кварц и где удобнее набирать священное масло. Ведун знал его впадины, линии расколов, ржавчину, лишаи и изъяны.
История писалась на множестве его поверхностей подобно тексту книги. Железное кольцо на северо-западном ребре, где прикованный убийца короля Айян Черный Град ждал решения суда, ныне неподвижно и раздулось от ржавчины. Череда полустертых ступеней, вырубленных на восточной стороне, рассказывала о временах, когда валун был на десять футов выше и лежал на главном дворе, под дождем и снегом. Женщины клана некогда карабкались по этим зарубкам наверх и высматривали своих мужей, возвращавшихся с Овечьей Войны. Все вожди, начиная со Станнера Черного Града, оставляли на камне свои знаки. Гаральд Черный и Эван Храбрый, Мордраг, Грегор, Дункан, Элбор и его сын, тоже Элбор, Теобад, Алистер и другие. Череда отметок была длинной и поразительно красноречивой. Гаральд Черный избрал своим символом скрещенные мечи, но в какой-то момент своего правления он, должно быть, приказал ведуну клана взять резец и изменить его. Острия и рукояти мечей остались видны по-прежнему, но лезвия срублены, замещены изображением кубка, знаком переговоров. Знак Мордрага - глубоко высверленное отверстие, хорошо подходящее человеку, который называл себя Кротовым вождем; у Эвана - наполовину сжатый кулак, сминающий кроваво-синий Чертополох Дхуна; и Элбор Второй, как и его отец, выбрал подкову.
Знак Дагро не закончен; матерый самец оленя и мечи, выбранные им, на камне только намечены.
Инигар, глубоко задумавшись, пристально смотрел на кружащийся туман."Я знаю этот камень как свои пять пальцев, но знаю ли этот клан?"
Не следовало ли ему после смерти Дагро смотреть глубже? Одно событие -- два различных рассказа: не рано ли он отмел сообщение Райфа Севранса? Парень назвал Мейса лжецом, сказал, что Дагро упал возле разделочной ямы, а не возле палаточных шестов, как настаивал Мейс. Даже брат Райфа Дрей, верный сторонник Мейса, согласился с версией событий, выдвинутой младшим братом. Хотя Райф Севранс мальчишка, не достигший семнадцати лет и не приносивший клятву клану. Его отца убили одновременно с Дагро, и он кипел от гнева и горя. Убийцы ускользнули, без погони и отмщения, и Инигар знал, какого рода чувства тогда бушуют в человеке. Кого-то должен за это ответить. Инигар предполагал, что Райф просто срывал зло на Мейсе. Неопытный мальчишка искал виноватого. Не ошибся ли он?
Аооуууууууу.
Снова волк. Так близко, что в стойлах заволнуются лошади и в курятнике на насесте встрепенутся цыплята. Инигар знал, как они себя чувствовали: встревоженно, беспокойно, пойманными в ловушку.
Втягивая в себя ледяной воздух, он прислушался к отклику. Каждое лето со времен Отстрела Сотого года дежурные группы выезжали на дальние границы бить стаи волков, подошедших к землям Черного Града слишком близко. С убитых зверей снимали шкуры, но не разделывали. В Граде не ели волчатину, зато многим нравилось ходить по коврам из волчьих шкур. В последнее время Отстрел охватывал большую площадь, стаи уходили севернее и западнее, подальше от градской стали. Волки в стае осмотрительны. Им нужно защищать щенков и переярков, а коллективный разум дает преимущество перед одиночками.
Зверь, что выл этой ночью, не был частью такой стаи, после зова стояла мертвая тишина.
Волк-одиночка.
В мыслях Инигара начали медленно объединяться страх и понимание. Должно случиться нечто ужасное. Именно здесь, в сокровенном сердце клана.
Градский Волк вернулся домой.
Инигар встал совершенно спокойно и прямо и подумал, что делать. Туман из священного камня скользнул по лицу, а он не отпрянул и не моргнул. Ему вдруг стала понятна его величайшая ошибка. Это не ошибка в оценке Мейса Черного Града или принятие клятвы Райфа Севранса, которую, он знал с самого начала, мальчишка неминуемо нарушит. Нет. Смертельно опасными эти ошибки становились из-за его провала с подготовкой ученика-ведуна.
Он хотел Эффи Севранс в помощницы так сильно, что отказался рассматривать кого-либо еще. Она была так сильна, вот ведь какое дело, предсказатели, что предрекали ее рождение, были так убедительны. Она родилась для камня. Никто никогда ни в одном клане, как помнил Инигар, не рождался для священного камня. Еще был девчоночий амулет, силе которого он завидовал сам. Собственнический инстинкт сделал его слепым. Заслуживали внимания и другие кандидаты -- Джеб Оннакр, Нитти Харт, Вилл Сперлинг -- но он их отверг.
Кто поведет Черный Град, когда сам он уйдет?
Звук, настолько тихий, что находился почти за гранью слышимости, шел из священного камня волнами, словно земная дрожь. Сейчас Инигар слышал его ясно, мгновенно распознав источник. Градский Камень. Огромный кусок черного гранита и почерневшего серебра, семь столетий назад отбитый на великих каменных полях Транс Вора и увезенный в верховья Быстрой за тысячу миль, ответил на зов Градского Волка.
Ледяной туман стремительно пульсировал, посылая волны, рвущиеся из камня. Сейчас Инигар чувствовал их запах: холодный и бескрайний, как небо ясной зимней ночью. Запах богов. Часть его разума, созданная именно для этого мига, пришла в жизнь единственно чтобы узнать этот запах. К его глазам подступили слезы. Тут было все, что он когда-либо хотел: существовать в присутствии богов. Смотреть на них и быть увиденным. Узнавать и быть узнанным.
АООООУУУУУУ...
Что человеку следует делать в свой последний миг? Инигар думал обо всем, кем он был и кем надеялся быть... но не застревал на своих неудачах. Их время ушло. Он думал о клане: Шенки и Севрансы, Черный Град, Мердоки, Ганло и Лайсы. Обычные мужчины и женщины, но в целом итог получался добрым. Он вспомнил об Эмбет Хара, девушке, что вышла бы за него замуж, если бы он ее позвал. "Инни", - сказала она ему в тот прекрасный летний день, когда они лежали на копне сена, нагретого солнцем. "Если ты решил стать учеником Берди, ты должен никогда не забывать две вещи. Мало того, что мы боимся богов. Мы должны их еще и любить". Когда он спросил, что означает вторая фраза, она лишь подняла свою юбку и занялась с ним любовью. Первый и единственный раз.
Эмбет всегда была умнее него. Когда ледяной туман начал закручиваться вокруг священного камня, ветер ударил ведуну в лицо. Быстрее и быстрее, круг за кругом, сметая со своего пути резцы и горячую золу. Боги покидали Черный Град. И какие же они боги, если уйдут тихо и безмолвно?
Не в силах устоять против урагана, Инигар упал на колени. В воздух поднялся мусор: обрывки кожи, замши, зола, древесная стружка и пыль. Дубовый верстак, за которым он ежедневно сидел, со скрежетом заскользил по каменному полу. Мощный порыв ветра размозжил его об стену. Инигар ощутил, как в плечо вонзились мелкие дубовые щепки. Мгновением позже что-то воткнулось в бок. Опустив взгляд, он увидел собственный резец, торчащий из мякоти мышцы в верхней части бедра. Взял его за рукоятку и выдернул.
В центре священного камня формировался глаз бури. Прекрасный и страшный островок спокойствия среди крутящихся туч. Мощный низкий гул, выплескиваясь из камня, заставлял стены и пол вибрировать. Из глаз и носа Инигара пошла кровь. Кожаную куртка сорвало с плеч и унесло. Боли он сейчас не чувствовал, и едва заметил бы ядра, упавшие рядом. Он - ведун клана Черный Град, с резцом в руке, и стать свидетелем силы богов - не худший способ умереть.
Внезапно всё остановилось. Из воздуха с глухим стуком и звяканьем посыпался мусор. Туман осел вниз, как вода в водосток. Священный камень стоял спокойный и тихий, древний, как сама земля. Сердце Инигара наполнилось удивлением и печалью. Кто поведет Черный Град, когда он уйдет?
И затем Градский камень разлетелся на миллион каменных осколков, и ничего больше клановый ведун не знал.
Человек, потерявший душу, приблизился к дому. Дерево, обрамлявшее вход, было черным и блестящим. Смола, выступившая во время горения, покрыла его маслянистыми переливами вороньих крыльев. Дверь, которая некогда находилась между ними, упала на парадное крыльцо. Металлические болты петель вылезли из дверной коробки, как мясо из готовящейся колбасы. Когда на обугленные доски порога пал вес человека, они рассыпались. В другой жизни он эти доски красил и натирал воском, защищая их от несущихся с севера суровых зимних бурь.
Защищая этот дом от невзгод.
Человек качнулся назад, с усилием перенеся вес на каблук левого сапога, сминая хрупкое дерево, отодвигая миг входа в дом.
Собравшись с силами, шагнул в руины коридора. Здесь огонь пылал мощно. Внутренние стены покрывала известковая штукатурка на конском волосе, уложенная на деревянные рейки. Покрывать ее краской оказалось ошибкой. Масло в краске усилило огонь, сработав против естественной помехи горению, извести. Получавшийся дым должен был получаться черным и ядовитым. В ребячьих легких он должен был прожигать дыры.
Человек не остановился. Он не настолько доверял себе. Проходя через центр дома, он миновал ступени и черный каркас лестничных перил. Снег нашел дорогу внутрь сквозь разрушенную местами крышу и открытые окна, и лег тонкими наносами у подъема каждой из девяти ступеней. Человек разбирался в снеге; знал, что то, на что смотрит, высушено временем, остатки слежались, и ветер скатал их в ледяную крупу. Следы, отпечатанные в снегу, его не интересовали. Люди пришли позже, когда дом остыл, и нападал снег. Любопытные и искатели приключений. Мальчишки-сорвиголовы; воры в поисках спрятанных сундуков, серебра, металлического лома; чиновники, собирающие сведения наряду с красивой ложью, чтобы рассказать своим женам за ужином. Человек понимал притягательность таких мест. Здесь обитают руины и смерть, и любой может придти и увидеть их и порадоваться, что это не его семья, не его дом, не его жизнь.
Не обращая внимания на следы, человек направился от центрального помещения к кухне. Его мозг работал, систематизируя подробности, ничего не упуская, сверяя их с догадкой, возникшей в его голове.
Это был единственный способ не сойти с ума.
Дьявол был в деталях. Повреждения дверей и наружных стен были намного сильнее, чем внутри дома. Здесь, на кухне, камни очага лишь слегка повреждены. Железо у очага не расплавлено - украдено. Камни облицовки почернели, но жара не хватило, чтобы между ними растрескался известковый раствор. На противоположной стене, где располагалась наружная дверь, разрушения были куда сильнее. Два окна стали черными дырами. Окружающая их штукатурка покоробилась и растрескалась. Лак на примыкающих досках пола пошел пузырями. Часть стены над восточного окна рухнула внутрь, прихватив секцию верхнего этажа. Человек поднял глаза и увидел небо. Когда взглянул вниз, заметил, что один из наружных блоков песчаника ввалился внутрь. Его пыльная оранжевая поверхность сплавилась в стеклянную корку.
Ксалиа экс нихл. Всё пройдет, всё становится ничем -- слова, которым он научился у суллов. Они говорят их в горестные времена в утешение... и в веселье как напоминание. Он считал их мудрыми и справедливыми.
Он ошибся.
Его жена и дочери мертвы. Три его девочки и его женщина, которую он любил половину своей жизни, ушли.
Убиты.
В тот миг, когда он шагнул за поворот дороги и увидел сгоревший дом, он уже знал. Он жил, рискуя, так долго, что предчувствие беды стало привычным, натянутой струной, ждущей спуска. Мышцы, сжавшие внутренности, всё ему сказали. Посещение дома лишь подтвердило догадку. Пламя вспыхнуло снаружи. Огонь прорвался через окна и двери. Нападавшие устроили внутри ловушку, и заставили тех, кто внутри, вдыхать горячий ядовитый дым.
Человек оперся рукой на обгоревшую штукатурку и вздохнул. И другое. Его жена и девочки доверили ему свою безопасность. А он всё провалил. Он, кто больше многих знал о зле и людях, сотрудничающих с ним, кто знал, как долго они могут ждать самой возможности причинить зло. Он, посвятивший свою жизнь противостоянию темным непостижимым силам разрушения.
Те силы искали этот дом -- и привел их сюда он. Как мог он быть таким глупцом? Как мог он подумать, что их можно перехитрить? Они существовали за гранью понимания -- не связанные с земным миром. О чем он думал, когда принимал решение спрятать от них своих бесценных девочек на открытом месте, у них же на виду?
Восемнадцать, пять и год -- таков был их возраст. Немного добавить -- и получатся годы, сколько он знает свою жену.
Человек перевел дыхание. Вдохнул. Выдохнул. Оттолкнулся от стены.
Черный ход был дальше, там он и вышел. В этот дом он больше не войдет никогда.
Ему осталась одна работа, и не важно, как она будет сделана. Те, кто это задумал и совершил, должны умереть. У него осталась вся жизнь, пустая и постылая, чтоб пустить на это.
Снаружи светило позднее послеполуденное солнце. За двором в лесу долбил что-то хвойное в поисках жучков дятел. Свежий ветерок завернул облака к югу и гнал застоявшийся запах гари обратно в дом. Человека окинул взглядом остатки огорода. На грядке желтел рядок неубранной зимней капусты. Поленницу по-прежнему прикрывала парусина. Внимание привлекли три отчетливые земляные насыпи под сенью дуба.
Земля была слишком жесткой, чтобы их хоронить.
Человек покачнулся. Его первым осознанным действием было сохранить равновесие, зафиксировать колени и наполнить легкие воздухом. Вторым -- остановить въевшийся за всю жизнь рефлекс воззвать к богам за поддержкой. Боги мертвы, и он больше не будет следовать их приказам.
Двинувшись вперед, он пошел напрямик к могилам. Только три. Малышку, должно быть, похоронили вместе с матерью. Другой человек мог бы этим утешиться.
Человек без души не стал.
"Все становится ничем", - пробормотал он, встав у могил на колени, и начал рыть.