Холмогорова Н.Л. : другие произведения.

Дж. Шеридан ле Фаню: "Дикон-дьявол"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Джозеф Шеридан ле Фаню - ирландский писатель середины XIX века, один из основоположников классического жанра "рассказов о привидениях". Его произведения интересны прежде всего тем, что являются переработкой реальных народных легенд или стилизацией под такие легенды. Для переводчика они представляют собой интересную стилистическую задачу. "Дикон-дьявол" - классическая английская "ghost story". Сюжет ее несколько неясен: так и остается непонятным, почему появление Дика так подействовало на призрак сквайра, что он сделал с Диком и отчего последний сошел с ума. Но эта недосказанность, пожалуй, идет истории на пользу. Антураж великолепный, саспенс ненавязчивый, но впечатляющий; дойдя до слов "А лицо у него мертвое - с таким лицом он лежал в гробу!" - я не шутя задергалась и начала оглядываться по сторонам.:-) Отмечу огромную роль, которую играет в повествовании описание особняка и поместья. Вообще в классической "ghost story" главное - хорошо изобразить готический особняк.:-)

   ДИКОН-ДЬЯВОЛ
  
  
   Лет тридцать назад две пожилые незамужние дамы поручили мне навестить их владения, расположенные в Ланкашире, поблизости от знаменитого леса Пендл, столь памятного нам по "Ланкаширским ведьмам" мистера Эйнсуорта. Мне было поручено осмотреть небольшое имение - дом и прилегающие земли, - которое обе дамы унаследовали много лет назад.
   Последние сорок миль дороги мне пришлось проделать на почтовых, по малоизвестным и редко посещаемым проселкам. Живописные леса вокруг радовали взор; особую прелесть придавало им время года (я путешествовал в начале сентября).
   Никогда ни прежде, ни после я не бывал в этой части Англии: говорят, теперь эти места сделались куда более цивилизованны - а значит, куда менее красивы.
   В трактире, где я остановился, чтобы дать отдых лошадям и перекусить - ибо время уже подходило к шести - меня встретил хозяин, крепкий малый пятидесяти шести лет, по его собственным словам. Этот добродушный и словоохотливый толстяк готов был без устали развлекать гостей разговорами: малейшего поощрения было довольно, чтобы направить поток его болтовни в желательное для вас русло.
   Мне хотелось разузнать что-нибудь о Барвике - так назывался дом и имение, куда я направлялся. Поскольку гостиниц поблизости не было, я уже написал управляющему, чтобы он приготовил мне ночлег в поместье.
   Но хозяин "Трех монахинь" - под такой вывеской любезный трактирщик привечал путников - не многое мог рассказать. Со смерти сквайра Боуэса, сказал он, прошло уж лет двадцать, а то и больше, и с тех пор в доме никто не живет, кроме садовника и его жены.
  -- Том Уиндсор мне ровесник, только ростом он будет повыше, да и, правду сказать, постройнее, - добавил пузатый трактирщик.
  -- Но сколько мне помнится, - настаивал я, - о доме рассказывали какие-то истории, и именно из-за этих историй нынешние владелицы никогда здесь не бывали?
  -- Бабьи сказки, сэр, одни бабьи сказки! Мало ли чего не плетет глупый народ? Не найти пустующего дома, о каком бы не рассказывали разных разностей. Да и давно это было - я уж лет двадцать ничего не слыхал, а что слышал, все позабыл, верьте слову, сэр, все позабыл!
   Как я ни старался его расшевелить, все было напрасно: если старый владелец "Трех монахинь" что-то и помнил о Барвик-холле, то по каким-то ему одному ведомым причинам не желал ничего рассказывать.
   Я заплатил по счету и продолжил свой путь, довольный старозаветным гостеприимством хозяина, но слегка разочарованный тем, что так и не смог его разговорить.
   Мы ехали уже более часа, когда лес по сторонам дороги сменился заболоченными полями; по этому признаку я понял, что Барвик-холл уже недалеко.
   Торфяники и заросли дрока скоро остались позади; мы снова въехали в лес, столь привлекательный своей естественной, нетронутой красотой. Я смотрел из окна экипажа - и скоро увидал вдали Барвик-холл, который так долго высматривал. Это был большой дом с крутой остроконечной крышей, построенный из дерева и камня в необычной "клетчатой" манере: рамы и углы из дубовых брусьев, черных, как эбеновое дерево, а между рамами - побеленная каменная кладка. Парк, что окружал этот елизаветинский особняк, был невелик, но производил впечатление: величественные столетние деревья его отбрасывали длинные тени в лучах заходящего солнца.
   Стена парка потемнела от старости, во многих местах ее оплетал плющ. В неглубокой ложбине, в темно-серой тени, столь контрастирующей с пламенем осенней листвы и багрянцем заката, раскинулось озеро - холодное и черное, казалось, оно старалось спрятаться от моего взора, словно чувствовало за собой какую-то вину.
   Я и позабыл, что в Барвике есть озеро; но едва холодная гладь его змеиной чешуей блеснула в глаза, чутье подсказало мне, что в этом водоеме кроется какая-то опасность, и я уже знал, что озеро это как-то связано с той историей, что я слышал в детстве - хоть и не мог вспомнить, как именно.
   Я въехал на заросшую травой аллею, под сень могучих дерев, чью листву осень окрасила яркими красками, соперничающими с пурпуром и багрецом заката.
   Наконец мы подъехали к крыльцу. Я вышел из экипажа и окинул взором дом - здание внушительное, но печальное на вид, с явными следами долгого небрежения: старинные деревянные ставни изломаны, двор густо зарос травой, даже крапивой, дубовые балки затянулись мхом, потускневшая от времени побелка покрылась грязно-желтыми пятнами сырости. Парк подступал к дому вплотную, и кроны столетних деревьев погружали особняк в унылые вечные сумерки.
   Я поднялся на крыльцо и огляделся кругом: прямо передо мной, по левую руку, лежало темное озеро. Небольшое - должно быть, десяти-двенадцати акров по площади - оно придавало печальному пейзажу еще большую угрюмость. На середине его я разглядел небольшой остров с двумя старыми ясенями: они клонились друг к другу, и задумчивые образы их отражались в ничем не возмутимых водах. От всего, что я видел, веяло дряхлостью, заброшенностью и одиночеством; лишь огненные лучи заката немного оживляли эту унылую картину. Я постучал: собственным ушам моим стук показался глухим, еле слышным - и откуда-то издалека в ответ ему, словно не желая пробуждаться от многолетней дремоты, донесся тусклый жестяной звон колокольчика.
   Дверь отворилась с быстротой, свидетельствовавшей о том, что меня ждали; на пороге стоял немолодой человек в грубом шерстяном жилете и в гетрах, с приветливой улыбкой на лице; на ногах он стоял не слишком твердо, а острый, удивительно красный нос его, казалось, кричал во всеуслышание о том, что его хозяин - большой любитель выпить и повеселиться.
   В просторном и высоком холле, обнесенном по стенам галереей, почти не было света - а тот, что был, терялся в полумраке. Почти во тьме новый знакомый провел меня в предназначенные мне покои. Мне отвели просторную гостиную, до потолка обшитую дубовыми панелями, обставленную неуклюжей старомодной мебелью. На окнах были занавеси, пол устлан турецким ковром; через окна, числом два, виднелись стволы вековых деревьев, а за ними - озеро. Нам пришлось зажечь все свечи - но и они (и даже красный нос любезного хозяина) едва-едва освещали это унылое помещение. Дверь в дальнем его конце вела в приготовленную для меня спальню - также обшитую дубом, с огромной кроватью под балдахином с расшитыми занавесями, с такой же громоздкой и тяжеловесной меблировкой. Окно ее тоже выходило на озеро.
   Обе комнаты производили тяжелое, гнетущее впечатление. Чистота в них стояла идеальная, жаловаться было не на что - однако мрачность их меня удручала. Отдав распоряжения насчет ужина (приятное событие, которого я ждал с нетерпением) и торопливо освежившись с дороги, я пригласил Тома Уиндсора - моего красноносого приятеля, чья должность в поместье именовалась "эконом", то есть помощник управляющего - пройтись со мной по землям поместья, пока уходящий день не успел смениться сумерками.
   Стоял тихий осенний вечер; мой спутник, пожилой, но бодрый и крепкий, шагал так быстро, что я с трудом за ним поспевал.
   В рощице на северной границе поместья мы набрели на ветхую приходскую церквушку. Сперва мы увидели ее с холма, за стеной парка, однако, пройдя немного вниз по склону, обнаружили перелаз через стену: он вывел нас на дорогу, по которой мы и подошли к чугунным церковным вратам. Дверь церкви была открыта: сторож складывал на место лопату, кирку и заступ - он только что закончил копать могилу на маленьком церковном кладбище. Сторож - малорослый горбун, учтивый и неглупый - с радостью вызвался показать мне окрестности. Среди кладбищенских памятников один привлек мое внимание: он увековечивал память самого сквайра Боуэса, от которого мои две дамы унаследовали дом и поместье Барвик. Напыщенный панегирик, высеченный на камне, объявлял всякому доброму христианину, что сквайр почил в лоне англиканской церкви в возрасте семидесяти одного года.
   Я прочел эту надпись в угасающих лучах заходящего солнца; когда мы вышли с кладбища, светило уже скрылось за горизонтом.
   - Уже двадцать лет, как умер старый сквайр, - заметил я, остановившись посреди церковного двора.
   - Верно, сэр, девятого числа прошлого месяца ровно двадцать лет исполнилось.
   - И что же, хороший был человек?
   - Сердце у него было доброе, это точно, сэр, и ладить с ним было легко, - ответствовал Том Уиндсор. - Думаю, за всю жизнь он и мухи не обидел. Однако знаете, как бывает? Живет-живет человек, а что у него внутри, одному Богу ведомо. Порой думаешь, что знаешь его как облупленного - ан нет, вдруг дело оборачивается так, как ты вовсе и не ожидаешь. Взять хоть сумасшедших: порой годами живут среди обычных людей, и никто не догадывается, что они не в себе.
   - Вы что же, хотите сказать, старый сквайр был не в своем уме?
   - Сквайр-то? Да нет, что вы, сэр, и на ум не всходило! Конечно, был малость тяжел на подъем - ну так для старика это неудивительно; но он дьявольски хорошо знал, что делает.
   Последнее замечание Тома показалось мне несколько загадочным; но в тот вечер я, как и сквайр Боуэс, был "малость тяжел на подъем" и не стал докучать своему новому знакомцу вопросами.
   Мы вышли на дорогу, что обегала церквушку кругом. С обеих сторон склонялись над ней кроны вековых вязов: дневной свет быстро сменялся сумерками, и на дороге становилось все темнее. Бок-о-бок шли мы по этому пути, огороженному невысокими каменными стенами. Вдруг впереди мелькнула странная фигура: она бежала беспорядочным зигзагом, с какими-то дикими прыжками и скачками, по временам от нее доносились неясные звуки - то ли испуганное бормотание, то ли сдавленный смех. Поначалу я принял ее за скачущую галопом лошадь; но вот фигура приблизилась - и я увидел, что это человек, одетый во что-то белое. Такими же дикими прыжками пронесся он мимо нас и скрылся во тьме. Том Уиндсор оглянулся и посмотрел ему вслед.
   - Как ночь, так его дома не удержишь, - пробормотал он вполголоса. - Этот парень непривередлив: сухой торфяник, вересковый луг, укромное местечко в пересохшей канаве - вот для него и постель. Уж двадцать лет он не спал под крышей - и не заснет, пока растет трава.
   - Он сумасшедший? - спросил я.
   - Что-то в этом роде, сэр - дурачок, блаженненький: мы зовем его "Дикон-дьявол", потому что от него иных слов не слыхать - только "дьявол" да "дьявол".
   Мне вдруг вспомнилось, что этот дурачок тоже как-то связан с историей старого сквайра Боуэса.
   - О нем рассказывают какие-то странные истории, верно? - спросил я.
   - Верно, сэр, что есть, то есть. Много удивительного о нем говорят, это уж точно.
   - Вы сказали, он не спит под крышей уже двадцать лет? Но ведь как раз двадцать лет назад умер старый сквайр, - продолжал я.
   - Да, сэр, вскоре после этого бедняга Дикон и помешался.
   - Так расскажите мне, что случилось - только не сейчас, а после ужина, в тепле и уюте.
   Тому, кажется, мое предложение пришлось не по душе: не поворачивая головы, он ответил:
   - Знаете, сэр, уж десять лет прошло, а может, и больше, как в Барвике все тихо: ничто больше не тревожит людей ни за стенами дома, ни в окрестных лесах. Моя старуха говорит, что о таких делах зря болтать не стоит. Да и я так же думаю: не дело будить лихо, когда оно спит.
   На последних словах он понизил голос и многозначительно кивнул.
   Скоро мы добрались до калитки в стене парка; Том отпер калитку, и мы снова ступили на землю поместья.
   Сгущались сумерки. Деревья - молчаливые часовые - и отдаленный силуэт дома, посещаемого призраком, навеяли на меня меланхолию; это настроение, вкупе с усталостью от дальней дороги и долгой прогулки, убедило меня не прерывать молчания, в которое погрузился теперь мой спутник.
   Дом, теплый и сравнительно уютный, почти рассеял мое уныние. Хоть ночь не обещала холода, я с радостью увидел, что в камине весело пылают дрова, и огонь их, вместе с парой свечей, разгоняет темноту в гостиной. Приятно было мне видеть и столик, накрытый белоснежной скатертью, и приготовления к ужину.
   Быть может, я все же убедил бы Тома Уиндсора рассказать историю Барвика - однако после ужина меня стало клонить ко сну, и, позевав немного, я решил, что нет смысла бороться с сонливостью. Я переместился в спальню и часам к десяти уже крепко спал.
   Сон мой в эту ночь был прерван, и прерван весьма странным образом... но об этом я расскажу в свое время.
   Следующий день прошел в трудах; к ужину работа была закончена. С раннего утра и до вечера я работал не покладая рук, не имея времени вспоминать о странном ночном происшествии. Но, отужинав, сидя за столиком со стаканом разбавленного бренди в руке, я вновь задумался о том, что бы это могло значить.
   День был пасмурный, и я растворил окно так широко, как только мог. Сидя у окна, я вглядывался во тьму. Луны не было; кроны деревьев затмевали небо, и вокруг дома царила глубочайшая, почти неестественная тьма.
   - Том, - обратился я к любезному хозяину, приметив, что кувшин горячего пунша начал развязывать ему язык, - объясните мне, кто, кроме вас и вашей жены, спал в доме прошлой ночью.
   Том сидел возле двери; услышав вопрос, он поставил стакан, воззрился на меня искоса - и долго, секунд пять, должно быть, не произносил ни слова.
   - Кто еще спал в доме? - повторил он наконец, словно взвешивая каждое слово. - Ни единой живой души, сэр. - И уставил на меня угрюмый взгляд, явно ожидая продолжения.
   - Вот так-так! - проговорил я, не сводя с него глаз. Признаюсь, мне стало не по себе. - А вы не были этой ночью у меня в спальне?
   - Только утром, сэр, когда вы позвонили, а больше не был, в этом поклясться могу.
   - Ну что ж, - ответил я, - а я могу поклясться, что здесь был кто-то еще. Правда, я так устал, что не смог заставить себя подняться. Меня разбудил грохот, словно кто-то сбросил на пол две шкатулки, в которых я держу документы. Потом послышались медленные, тяжелые шаги. В комнате горел свет - а ведь я точно помнил, что, ложась спать, задул свечу! Я подумал, что это, должно быть, вы - пришли забрать мою одежду, чтобы почистить, а шкатулки уронили нечаянно. Кто бы это ни был, он ушел и свет унес с собой. Я уж хотел снова заснуть; но в этот миг - занавеси у кровати были чуть приотдернуты - заметил отблеск свечи на противоположной стене, словно человек со свечой в руке осторожно отворял дверь. Я сел в кровати, отдернул занавеску - и увидел, что дверь в самом деле приотворяется. Вы знаете, что кровать стоит изголовьем к дверям: так вот, я ясно видел руку, что придерживала дверь. Очень необычную руку, совсем не похожую на вашу... впрочем, позвольте мне взглянуть!
   Том протянул мне руку.
   - Нет-нет, у вас рука совсем другая! Та более пухлая, иных очертаний, средний палец на ней искривлен и короче других, словно когда-то был сломан и плохо сросся, и ноготь на нем длинный и загнутый, как коготь. "Кто здесь?" - спросил я. Ночной гость и его свеча тут же исчезли, и более я ничего не видел и не слышал.
   - Это он! Не сойти мне с этого места, это был он! - выпучив глаза, вскричал Том. Он побелел, как полотно - даже нос его утратил свою красноту.
   - Кто? - спросил я.
   - Старый сквайр Боуэс. Это его руку вы видели, да хранит нас милость Господня! - отвечал Том. - Сломанный палец и ноготь крюком - все верно! Благодарите Бога, сэр, что он не вернулся, когда вы его позвали! Ведь вы сюда приехали по делу двух мисс Даймок, а он при жизни не раз говорил, что не позволит им и ногой ступить на земли Барвика; уже и начал писать завещание, чтобы не оставлять им поместье, да не успел - смерть его опередила. Добрый он был джентльмен и учтивый, да только женщин на дух не выносил. Едва я услыхал, что вы едете сюда по их делу, как сказал себе: "Что-то будет!" И сами видите, как оно обернулось - теперь он снова возьмется за старое!
   Усиленными просьбами и еще стаканчиком пунша я побудил Тома Уиндсора разъяснить эти таинственные намеки; он поведал мне о том, что случилось вслед за смертью старого сквайра.
   - Как вы знаете, барвикский сквайр Боуэс умер, не оставив завещания, - так начал свой рассказ Том. - Все вокруг жалели о нем - хотя по правде сказать, сэр, что особенно скорбеть о человеке, который свой век прожил и не мог пожаловаться, что смерть до срока постучалась к нему в дверь? Но сквайра все любили: ни на кого он никогда не гневался, никому не сказал худого слова, мухи не обидел - тем удивительнее то, что приключилось после его кончины.
   Войдя во владение поместьем, дамы первым делом купили стадо коров и принялись пасти его в парке.
   Прямо вам скажу, неразумное это дело - портить такую чудесную землю! Но хозяйки еще не знали, что их ждет.
   И нескольких дней не прошло, как со скотиной началось что-то неладное. Заболела и подохла одна корова, потом другая: и пошло, и пошло! Малу-помалу люди заговорили, что в Барвикском парке творятся страшные вещи. То один, то другой видел там сквайра Боуэса: говорили, он прогуливается меж деревьев, опираясь на трость, как, бывало, гулял при жизни, а порой подойдет к стаду и ласково этак погладит то одну корову, то другую; и та, которую он погладил, на другой день уже не выходит из стойла, а там, глядишь, и подыхает.
   Вблизи его никто не видал - только издалека. Но пастухи узнавали его по привычной одежде, фигуре и походке; указывали и то, какую корову он погладил - белую, бурую или черную: и всегда случалось, что корова как раз такой масти заболевала на следующий день и помирала. Соседи уже стали бояться ходить через парк, а гулять на землях Барвика или в близлежащем лесу никто и подавно не осмеливался. А коровы меж тем все мерли да мерли.
   Был здесь парень по имени Томас Пайк: у старого сквайра он служил конюхом, а после его смерти присматривал за домом. В то время он единственный здесь ночевал.
   Том во все эти рассказы ни на грош не верил; он только злился, когда слышал истории о призраке, потому что из-за этих слухов все труднее становилось нанимать пастухов. Вот и написал он своему брату Ричарду, что жил в Мэтлоке, в Дербишире; Ричард этот был паренек шустрый и отважный, к тому же о прогулках старого сквайра знать ничего не знал.
   Приехал Дик - и дела пошли на лад. Правда, люди все еще видели старого сквайра: как прежде, он гулял по лесу с тростью в руке, но к стаду подходить теперь не осмеливался. Бог его знает почему, но с тех пор, как приехал Дикон Пайк, сквайр больше не трогал коров - только стоял поодаль и смотрел на них, неподвижный, словно ствол дерева, по часу или дольше, и малу-помалу растворялся в воздухе, словно дымок от костра.
   Том Пайк и брат его Дикон жили в доме, а кроме них, здесь не было ни одной живой души. Спали они вдвоем на большой кровати в комнате для слуг.
   Вот однажды ночью, в ноябре, заперли они дом на все засовы и, как обычно, легли в постель. Том лежал у стены - и сна, говорил он, не было у него ни в одном глазу; а Дикон на краю кровати спал сном младенца.
   Вот лежит Том лицом к двери, думает о том, о сем - и вдруг дверь начинает медленно-медленно отворяться... и, как вы думаете, кого он видит? Да не кого иного, как старого сквайра Боуэса! И лицо у него мертвое - с таким же лицом он лежал в гробу!
   У Тома волосы дыбом встали: он не мог ни вздохнуть, ни отвести глаз.
   Сквайр подошел к кровати, поднял Дикона - а тот все спал мертвым сном - и вынес его за дверь.
   Все это Том Пайк видел своими глазами и готов в этом присягу принести.
   Я и не сказал, что в комнате было светло - Бог его знает, откуда взялся этот свет; но едва сквайр скрылся за дверью, свет потух, и сделалась такая темень, что Том собственной руки разглядеть не мог.
   Так и пролежал он в темноте до утра, сам не зная, жив он или мертв.
   А брат его Дикон пропал. В доме Том не нашел никаких его следов; не без труда собрал он соседей, чтобы обшарить лес и близлежащие земли - но и там ничего не нашли, Дикон словно сквозь землю провалился.
   Наконец кто-то вспомнил об острове на озере. У берега болталась лодчонка, привязанная к свае. Том и его товарищи сели в нее - хоть и не особо надеялись на успех. Однако на острове-то они и нашли Дикона: он сидел под ясенем, совсем безумный, и на все их расспросы только кричал: "Это Боуэс! Это дьявол! Видите его? Смотрите, смотрите! Это Боуэс! Это дьявол!" Он сделался дурачком - дурачком и останется, пока Господь не заберет его к себе. С тех самых пор никому еще не удавалось уложить его спать под крышей. Днем он шатается от дома к дому; никому и в голову не приходит отправить это безобидное создание в работный дом. Но после захода солнца люди избегают с ним встречи - говорят, где он, там может быть и что-то пострашнее.
   Том закончил рассказ, и воцарилось молчание. Мы были в комнате одни; я сидел у открытого окна и вглядывался в ночную тьму. Вдруг мне показалось, что под деревьями мелькает что-то белое. Послышалось бормотание; оно становилось все громче, пока не перешло в нестройный крик:
   - О-о-о-о! Это Боуэс! Это дьявол! Он у тебя за плечом! О-о-о-о! Ха-ха-ха!
   Я вскочил. К окну подбежал Том со свечой - и в свете ее я разглядел искаженное лицо и безумные глаза сумасшедшего. Настроение его вдруг переменилось: он отпрыгнул от окна и помчался прочь, что-то бормоча и хихикая себе под нос, подняв руку и вертя растопыренными пальцами, словно "рукой славы".
   Том захлопнул окно. История и эпилог ее были окончены. Признаюсь, с большой радостью я услышал во дворе стук копыт, и радовался еще сильнее, когда несколько минут спустя, тепло распрощавшись с Томом, навсегда покинул Барвикскую усадьбу.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"