Аннотация: "У меня твердые правила, я всегда их соблюдаю. Когда только вижу деньги, я их сразу изменяю" Иоганн Нестрой
Паутина.Как влияют деньги на мораль.
"У меня твердые правила, я всегда их соблюдаю. Когда только вижу деньги, я их сразу изменяю" Иоганн Нестрой
Трогательная сцена. Со стопкой книг в руках мужчина дважды пытался открыть дверцы шкафа. Но все тщетно! Тут к нему подходит маленький 14-ти месячный ребенок, который все время наблюдал эту картину из угла комнаты. Он целенаправленно подходит к шкафу и открывает двери. Затем он дружелюбно смотрит на мужчину. "Пожалуйста", - говорит его взгляд, - " двери открыты!".
Это лишь одна из многочисленных видеосцен, снятых во время опытов Феликса Варнекен и Михаила Томаселло, ученых из института эволюционной антропологии общества Макса Планка в Лейпциге, которые изучали у детей и шимпанзе самопроизвольную готовность к оказанию помощи. Поднять карандаш с пола или принести тряпку для мытья, во всех случаях маленькие дети и шимпанзе проявляли спонтанную готовность прийти на помощь.
Нагляднее чем эти видеосцены трудно что-либо найти, чтобы показать естественную готовность к кооперированию у человека и у его близкородственных видов. Эти видеосцены преподают милый урок приверженцам той идеи, что мы, люди, безусловные генетические эгоисты, которые преследуют только свои интересы. Ведь как для детей, так и для шимпанзе не было никакого вознаграждения или обещания поощрения за их поступки. И если по всей видимости готовность к оказанию помощи и кооперации заложена в наших генах, то почему мы, взрослые, пользуемся этим так ограниченно?
И на этот вопрос ученые нашли ответ. В последующих опытах они разделили 20-ти месячных детей на три различные группы. Каждый раз, когда ребенок из первой группы проявлял готовность к оказанию помощи, он получал в качестве вознаграждения игрушку. Когда дети из второй группы поступали так же, то их хвалили изрядно. И только дети из третьей группы не получали ничего за их помощь. Что же происходило дальше? Готовность к оказанию помощи у детей второй и третьей группы на протяжении всех опытов оставалась на одном и том же уровне. Но что же произошло с детьми, которых каждый раз вознаграждали игрушками? Их прирожденное чувство оказывать помощь за короткое время было почти уничтоженно! Они помогали взрослым только при условии, что получат за это вознаграждение. Было вознаграждение не достаточное, дети отказывались помогать. Из безусловной готовности помочь стала готовность помочь только с условием.
Уже двадцать лет назад к похожему результату пришел американский психолог развития Ричард Фабес из университета штата Аризона. Он попросил группу детей со второго по пятый класс рассортировать большую стопку цветной бумаги по цветам. Выручка от этой работы, сказал Фабес, пойдет на помощь тяжелобольным детям в госпитале. Другой группе он дал такое же задание, однако в этот раз пообещал каждому ребенку в качестве вознаграждения маленькую игрушку. Обе группы с воодушевлением справились со своей задачей. Некоторое время спустя Фабес снова попросил детей о помощи в сортировке бумаги, но в этот раз не используя средств мотивации: первой группе он не рассказывал о больных детях, а второй не обещал подарки. Результат был такой, как и ожидалось: в то время, когда первая группа сортировала бумагу так же усердно как и в первый раз, работала вторая группа весьма немотивированно.
Вывод был однозначен: материальные поощрения портят характер. У кого вырабатывается рефлекс, делать что-то только при условии получения материального поощрения, тому в последствии всегда тяжело повторить поступки без поощрения. Совершенно очевидно, что заложенная в мозге связь между готовностью помочь кому-либо и материальным поощрением не дана нам от природы. Этот рефлекс впервые закладывается в нашем мозге в детстве. Но заложенный один раз, он развивается в последствиии до автоматического рефлекса. Другими словами: мы не рождаемся эгоистами, эгоистами нас делают.
В познании этого имеется что-то, что вызывает опасения. Не основана ли вся наша экономическая система на такой торговле? Зачем ходим мы ежедневно на работу, если не за материальным вознаграждением? А игрушка, что мотивировала или демотивировала детей помогать, у взрослых и подростков есть не что иное, как деньги.
Деньги изменяют наш характер и наше общество. Но как и в каком направлении? Георгу Зиммелю нет равных, кто бы так глубоко изучал психологию обмена и влияние денег на нашу психику и общество. Он был один из того круга мудрых людей, основателей "науки о морали". Семь лет спустя после выхода книги о морали он опубликовал в 1900 г. свою обширную "Философию денег".
Как и появившиеся в тоже время "Толкование сноведений" Зигмунда Фрейда, книга Зиммеля имела пророческий характер с далеко идущим взглядом в наступающее столетие. Аналогично, как первый и главный труд о психоанализе Фрейда была и она блестящей работой, которую мог написать только аутсайдер науки. Несмотря на скромные формулировки, книга полна амбиций. Зиммель давал определение философии как искусству понимать и интерпретировать знания других ученых, причем лучше, чем они это сами делают. "Философия денег" была таким образом вместе с "Капиталом" Карла Маркса возможно самым важным экономическим трудом, написанным на немецком языке.
Постановка вопроса Зиммелем была совершенно новой. Он хотел понять психологическое влияние денег на нас и нашу культуру. И наоборот: влияние культуры на психологическое значение денег. Ему было важно описать научно-психологические эффекты обратной связи, которые обределяют нашу жизнь.
И неудивительно, что экономисты того времени были сбиты с толку работой Зиммеля или совсем ее не понимали (уверен, что это можно сказать по отношению и к некоторым сегодняшним представителям этой области). Свои возражения они уже сформулировали, еще не дочитав пролог книги до конца. Первое: Зиммель никогда не изучал экономику в университете. Второе: книга написана достаточно тяжелым языком. И третье: в то время экономика как наука избавлялась от последних подозрений быть "философской", и значит, исследования экономики должны быть по возможности максимально объективным, то есть, выражаться посредством математических формул и графиков, статистик и эмперических исследований.
Ничего подобного не наблюдается в книге Зиммеля. Составителю "Философии денег" показалось даже, что в ней слишком много прогрессивного. Того прогрессивного, что примерно тридцать лет назад было заново открыто и сейчас снова в моде - это поведенческая экономика или экономическая психология. Но в отличии от Бруно Фрея, Ернста Фера, Дана Ариэли или Даниела Канемана, сегодняшних звезд этой "гильдии", Г. Зиммель не делал никаких эксперементов. Его интересовало другое. Он хотел понять и объяснить культурные и нравственные изменения нашего современного мира под психологическим влиянием денег. Если сегодняшние экономические психологи в большинстве своем микроэкономисты, то Зиммель таковым не был. Он всегда переносил полученные им познания из микроуровня на макроэкономику. И макроэкономику, в свою очередь он считал, можно характеризовать и понимать лишь как часть нашей культуры.
Исходный пункт Зиммеля - изменение жизни под "астрологическим знаком" денег в 19-м веке. На том месте, где раньше социальные различия, традиции, окружение, сословные самомнения, цеховое мышление и подобное предопределяли правила общественной игры, господствует сегодня ( конец 19-го, начало 20-го в.в.) расчетливый во всем денежный рационализм. И когда читаешь это, то почти склоняешься к тому, чтобы еще раз посмотреть и удостовериться, что Зиммель действительно описывает западную европу 1900-го года, а не 2000-го. Качество нашей жизни измеряется деньгами так же как время часами. Ценность наших вещей мы определяем не значением их для нас, а их денежной ценой. Именно в те времена Оскар Уайльд в комедии "Веер леди Уиндермир" пишет: "Циник - это человек, который знает всему цену, но не знает ценностей". В этом смысле по Зиммелю вся наша жизненная действительность стала циничной.
Подобно пауку плетут деньги общественную паутину. И где ложатся липкие нити, все становится поверхностным и безразличным. Все возможно обменять. Цель денег оправдывает любые средства. И что раньше измерялось качеством, сейчас измеряется денежным количеством. "Что было отдано за деньги, попадает в руки того, кто больше всего дает, и безразлично, кто и что он; где другие эквиваленты играют роль, где в качестве чести, услуги, благодарности растаются со владением чего-то, мы видим качества личности, которому отдают". Только то, что выражается в денежной стоимости, имеет ценность на рынке. Таким образом, деньги становятся новой религией. Деньги дают чувство надежности, уверенности и обещают в лучшем случае хорошее будущее. И во всех этих функциях деньги становятся смыслом жизни.
Вместо того, чтобы быть только средством для достижения цели, чем они без сомнения так же являются, деньги приобретают особенную власть над нами. Мы гоняемся за деньгами как ни зачем другим и в это время теряем понимание и вкус к тонким социальным различиям, индивидуальным качествам, к редкому и мимолетному, к мгновению, к близости и так далее. Все звучит бесцветно и безразлично там, где дирижируют деньги. Жизнь полностью принимает деловой характер, все остальное кроме денег теряет значение.
У того, кто сегодня может себе позволить услышать Моцарта с аудио-диска в квартире, там где раньше для этого потребовался бы целый придворный оркестр у того, кто спокойным и привычным порядком может купить себе продукты со всего мира, которые когда-то считались редкими деликатесами, у того, кто хочет полежать на Багамском пляже, но для этого ему не надо отправляться в далекий и трудный путь, а всего лишь купить билет на самолет, у того сбываются мечты, о которых еще сто лет назад никто и не смел мечтать. Только эти мечты сейчас и приблеженно не имеют той ценности, которую имели они в те времена.
Почти всеобщая коммерциализация - вещь обоюдоострая. С одной стороны: потеря ценностей, "выравнивание чувств собственника", с другой стороны: "тенденция к примирению, исходящая из безразличия к основным вопросам внутренней жизни ". Там, где деньги выравнивают различия, все люди становятся братьями по коммерции. Они становятся похожими друг на друга, менее недоверчивыми и враждебными друг к другу: "все это соответствует позитивному следствию негативного развития бесхарактерности".
Чем бесхарактернее становится общество посредством денег, тем легче общаются люди друг с другом - в этом и суть. Но одновременно они платят за это высокую социальную цену. Значение чувств исчезает все больше и больше из общественной жизни. И для меня важным считается почти только то, что считается общепринятым важным в обществе - и это измеряется денежной стоимостью. Моя жизнь окружена вещами, которые, собственно говоря, мне чужды, но которые тем не менее для меня важны из-за их рыночной стоимости. И чем больше я занят ими, деньгами, тем больше они проникают в мою духовную жизнь.
Психика современных людей заполнена символическими ценностями. В то время, когда нам требуется все меньше и меньше символов, служащих для объяснения мира - жизнь без богов, без иносказаний, без притчей, без культов, - мы создаем себе кучу материальных символов. Чем развитее денежная экономика, тем дифференцированее паутина новых материальных символов, которыми мы обогащаем нашу жизнь, которые помогают нам ориентироваться в новом прекрасном товарном мире. Восемь лет после основания Кока-Колы и восемьдесят лет перед первым появлением Лакосты-крокодилов на поло-рубашках это описание общества нашего времени как статусного, культового, торговомарочного общества было великолепным предсказанием.
Можно себе представить, какое влияние все выше описанное оказывает на нравственность. С помощью денег мы держим в руках оружие, у которого полностью отсутствует характер. Это единственная вещь в мире, качество которой измеряется только количеством оной. Между тем, мы на основе этого бесхарактерного средства оцениваем почти все, и тем самым уравниваем все остальные ценности. При этом рассмотрении одно из естественных свойство денег - это портить характер людей посредством своей безличия. Чем важнее воспринимает человек деньги, тем сильнее сжимают они содержание его жизни. И вместо того, чтобы быть просто средством, они становятся средством для средств и вследствие этого самоцелью.
Был Зиммель прав? Если кому потребуются еще дополнительные доказательства того, как наши мозги западной культуры запрограммированны деньгами, то их может предоставить, так называемая, нейроэкономика. В последние годы ученые многих стран с помощью магнитно-резонансной томографии исследовали, как наши мозги заводятся на денежные поощрения. Одним из пионеров в этой области является северо-американский нейропсихолог Брайн Кнутсон из Стэндфордского Университета. Кнутсон исследовал нашу эмоциональную динамику в лимбической системе промежуточного мозга. Для этого он выбрал крайне радикальный метод. Визуально мощно провоцировал он сильные эмоции. Ученый показывал своим подопытным фотографии голых людей и наблюдал реакции в промежуточном мозге. Затем он представлял на обозрение обезглавленные тела. Ничего другого и не ожидалось: картины вызывали сильные эмоции. Но сильнейшие реакции в действительности происходили тогда, когда Кнутсон предложил исследуемым лицам деньги. Мезолимбическая система поощрения была мощно стимулированна, особенно прилежащее ядро (Nucleus accumbens), которое влияет на развитие наркотического влечения. К тому же выброс нейромедиатора допамина вызывал радостное возбуждение.
Так же боннский экономист Армин Фальк, ученик Ернста Фера, убедительно показал, как "радуется" наш центр поощрения в промежуточном мозге по поводу денег. Чем больше сумма, тем больше радость. Характерно то, что наша мезолимбическая система соозмеряет радостное возбуждение исключительно по денежной массе, и весьма независимо от действительной величины. Тысяча швейцарских франков вызывают больше радости чем 900 евро, хотя последнее обьективно имеет большую величину. Наши головы не только уязвимы на деньги, но и на "денежную иллюзию". Ощущаемый размер суммы доминирует над реальной величиной.
Если дело связанно с деньгами, особенно с крупными суммами, большинство людей теряют контроль. Регионы мозга, которые отвечают за наши чувства удовольствия и примитвные эмоции, перенимают контроль над нашим мышлением и вводят нас в состояние алчности. Возникает почти ненасытное желание - механизм, который был точно распознан уже Карлом Марксом, когда он писал: " Склонность к накоплению от природы безмерна. Деньги по своей форме и количеству - неограниченны, то есть они - обобщенный представитель материального богатства, потому что могут быть непосредственно превращены в любой товар. Но в то же самое время, каждая действительная сумма денег количественно ограничена, поэтому деньги - средство купли продажи с ограниченным действием. Это противоречие между количественным ограничением и качественной безграничностью денег гонит накопителя на сизифов труд - копить и копить. С ним происходит как с завоевателем мира, который с каждой новой завоеванной страной завоевывает только новую границу".
Доказательства неоспоримы. Деньги очень хорошо пригодны для стимулирования нашей жадности и проявления аддиктивного поведения. При этом жадность и денежная зависимость связаны исключительно только с приобретением денег. Владение однако почти не вызывает радостного возбуждения. Даже наоборот. Преобладающие чувства в этом случае совсем другие. Вместо сладострастия и алчности доминируют волнения и сомнения о безопасности такие как страх и недоверие.
Существует множество причин, почему деньги аннулируют наши нравственные инстинкты и принципы, при этом примитивная жадность и болезненная страсть наживы прилежащего ядра (Nucleus accumbens) только одни из многих. Дальнейшая опасность составляют социальные последствия богатства и бедности. Тому, кто неожиданно разбогател или быстро скатился в бедность, угрожает опасность потери социальной ориентации. Если Зиммель прав, что деньги создают социальной структуру подобную паутине, то этой сети предстоит тяжелое испытание. Так как материальные ценности, на которые я до этого ориентировался, в короткое время или обесцениваются, или становятся недоступными в цене, что приводит мою координатную системи в хаотичное состояние. И чем больше возникает сомнений в отношении прежних материальных ценностей, тем больше влияет беспорядок на мое социальное поведение. Нередко сильные изменения доходов связаны с разрушенем, казалось бы, крепких дружественных и супружеских связей.
Наша нормальная жизнь происходит в двух независимых друг от друга системах ценностей. Когда мы оцениваем предметы или услуги, то используем другой масштаб, чем тогда, когда оцениваем дружбу, любовь и доверие. Предложить близкому другу деньги для того, чтобы он принес бутылку вина на совместный ужин, было бы оскорблением. Когда мы приглашены к друзьям на обед, то не выкладываем деньги, выходя из-за стола. И нашим супругам мы не платим за приготовленную еду, секс или поддержку и помощь. По всей видимости, по крайней мере в идеале, мы проживаем будни в двух различных мирах: в мире социальных норм и в мире раночных норм.
В мире социальных норм, вне сомнений, существует что-то подобное оплате. Но валюта, с помощью которой происходит обмен, не есть деньги ( если все же - то в ограниченной форме), а внимание друг к другу. Особенно становится ситуация сложной, когда эти области смешиваются и пересекаются друг с другом. Когда мы даем нашим друзьям деньги взаймы, то оказываемся в неясном положении. Хотя в этой ситуациии рыночные нормы играют не первую роль, все же мы часто ожидаем от друзей поведение, соответствующие рыночным условиям. Сколько дружб уже разрушилось на этом основании? (Из этого может следовать только один вывод: либо не давать друзьям деньги взаймы, либо, существенным образом дружелюбнее, не ожидать от друзей рыночно-конформного поведения!)
Если рассмотреть происшедшие развитие в странах Западного мира за последние 200 лет, то можно легко установить, что область социальных норм значительно уменьшилась, а в противоположность к ней, область рыночных норм постоянно увеличивалась. Даже наши самые интимные области жизни подвержены нарушениям. Любовные отношения не падают больше с неба как долгожданный дождь, мы "инвестируем" в наше семейное партнерство. И так как товар быстро устаревает, мы готовы сегодня быстро забрать обратно наше рискованное капиталовложение для новых отношений, и это оправдано, так как оно принесет еще больше прибыли.
Израильский экономический психолог Дэн Ариэли (1968 г.р.) из Массачусетского технологического института Бостона пришел к такому же результату. Он пишет:" Когда социальная норма сталкивается с рыночной, первая исчезает. Другими словами: Это совсем не просто восстанавливать социальные отношения. Если цветок розы отпал от стебеля, если рыночная норма придавила социальную норму, то очень редко появится новая на смену старой." И это тем более прискорбно, так как " жизнь с меньшим количеством рыночных норм и с большим количеством социальных была бы креативнее, полновеснее, добрее и приносила бы больше удовольствий."
Разделенные миры социальной и рыночной логик делают вопрос нравственности намного сложнее, чем могли себе представить Аристотель и Кант. Перед каждой добродетелью и перед каждым принципом этики стоит сегодня вопрос, к какой области они принадлежат. Симпатичный пример вышесказанному - история, связанная с бывшим главным бургомистром Кёльна, имя которого я не называю, потому что уверен, что ему этого не хотелось бы. Без видимых внешних трудностей он как социально-активный горожанин участвовал в защите прав бездомных и бедных. И одновременно в совете директоров Кёльнской Сберегательной Кассы выступал рьяно за то, чтобы таким лицам отказывали в открытии счета в сберкассе.
Естественно, этим не утверждается, что наше рыночное поведение не знает социальных правил. Но обязательства справедливости, доверия и честности в мире экономики происходят не из духа симпатии, сочуствия и интереса. Более того, они составляют минимальный консенсус для видимого поддержания правил игры, и с этическими побуждениями они имеют столько общего, сколько в описании морали хищника Майкла Гайзелина: " Царапни альтруиста, и ты увидишь истекающего кровью лицемера".
Факт, что мы буднично постоянно обращаемся с деньгами и принимаем финансовые решения, делает вопрос морали достаточно сложным. Качество денег основано на их количестве, и тем самым легко уничтожаются другие ценности. Собственная логика денежной экономики, рыночные нормы подчиняются другим правилам чем социальные нормы. Так как стремление к деньгам и приобретение их возбуждает в нашем мозге довольно примитивные влечения, у многих людей деньги изменяют моральные критерии до неузнаваемости. Часто то, что в обычной жизни имеет силу, в денежном вопросе не играет никакой роли.
Но что делает предмет совсем трудным, это то, что нашим социальным нормам угрожают не только деньги и рыночные нормы. Дальнейшая трудность в том, что в наших нормах имеются исключения, и наши нормы не могут не иметь исключений.
Убийство в маленьком саду.Почему нравственные правила нельзя воспринимать серьезно.