Varley John : другие произведения.

Стальной пляж (Steel Beach) гл. 21

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Двадцать первая глава фантастического романа. Главная героиня в зеркале и зазеркалье... Быт и нравы хайнлайновцев... Издержки интересного положения и щекотливый этический вопрос...

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
  
  Чувствуя себя чем-то вроде эмблемы на капоте лунохода -- и показывая намного больше хромированного живота, чем одобрили бы сэр Роллс и господин Ройс, -- я дерзко вышла на солнышко, почти такая же голая, как в день, когда родилась. Дерзко, если упустить из виду то, что перед этим я полчаса собиралась с духом. Голая, если не считать таинственного силового поля, удерживавшего вокруг меня тёплое воздушное одеяло минимум пять миллиметров толщиной.
  Даже то, что касалось тепла, было иллюзией. Конечно, я чувствовала себя так, будто воздух меня согревает, а без этой психологической подстраховки сомневаюсь, что справилась бы. Но на самом деле воздух меня охлаждал. Проблема отвода тепла актуальна для любого скафандра, хоть купленного в магазине фирмы "Хэмилтон", хоть сотворённого ловкостью рук Гения с "Роберта А. Хайнлайна". Видите ли, человеческое тело выделяет тепло, а основное назначение скафандра -- служить хорошим изолятором; если тепло не отводить, перегрев задушит вас. Видите?
  Ох, братцы... если вы уже успели посмеяться над моими объяснениями наноинженерии и кибернетики, вас ещё не так разберёт, когда услышите, как Хилди доступно рассуждает о скафандрах на основе поля.
  -- Ты прекрасно держишься, Хилди, -- польстила мне Гретель (имя вымышленное). -- Я знаю, нужно время, чтобы привыкнуть.
  -- Откуда знаешь? -- парировала я. -- Ты выросла в скафандровом поле.
  -- Да, но ты не первый новичок, кого я сопровождаю.
  Что есть, то есть, новичок, делаю робкие первые шаги. Я нагнулась, тщетно пытаясь разглядеть носки своих ног, и подумала, что не увижусь со ступнями, пока не рожу. Пошевелила пальцами на ногах, и солнечные зайчики заплясали на их отражениях. Как будто на мне были толстые носки из защитной майларовой плёнки, я ощущала только жёсткость каменистой лунной поверхности, но не температуру. Как мне сказали, это результат действия принципа обратной связи; на самом деле поле позволяло мне парить в пяти миллиметрах над поверхностью и не касаться её, как бы сильно я ни топала. Тоже хорошо, особенно когда камни такие раскалённые.
  -- Как дела с дыханием? -- спросила Гретель. Я не сразу привыкла к тому, как странно звучал её голос. Вживлённый в меня телефон стал частью скафандра-поля и синтезировал голосовые сигналы на частоте, которой хайнлайновцы пользовались для связи между скафандрами.
  -- Всё ещё хочется хватануть воздуха, -- призналась я.
  -- Повтори-ка?
  Я повторила, отчётливо выговаривая каждое слово.
  -- Пройдёт, это психическое.
  Думаю, она имела в виду психосоматическое или, возможно, психологическое. Или сказала именно то, что собиралась. А как ещё, если не психом, назвать человека, доверившего свою драгоценную шкуру пространственному эффекту, которого, насколько я понимаю, не существует в реальном мире?
  Желание дышать ощущалось весьма сильно, несмотря на то, что у меня в мозгу работал некий глушитель, подавлявший дыхательный рефлекс. Моё тело сполна получало необходимый кислород, но когда лёгкие привыкли более ста лет расширяться при вдохе и сжиматься при выдохе, становится тревожно, если требуется прекратить их работу на час или около того. Я уже сдерживала дыхание почти десять минут. И чувствовала, что вот-вот побегу обратно, продышаться.
  -- Хочешь вернуться внутрь?
  Я задумалась, не озвучила ли невольно свои страхи. Надо следить за собой. Я покачала головой, но, вспомнив, как трудно меня разглядеть, выговорила:
  -- Нет.
  -- Тогда возьми меня за руку, -- сказала Гретель. Я повиновалась, поля наших скафандров слились и я почувствовала прикосновение её голой руки к своей. Ясно как день: если когда-нибудь такие скафандры попадут на рынок, начнётся повальное увлечение занятием любовью под звёздами.
  #
  Однако покамест не торопитесь в магазин за скафандром-полем.
  Его, несомненно, можно будет купить, но не раньше, чем через несколько лет, вследствие текущего положения. Множество людей сердиты на хайнлайновцев из-за того, что те не отдают свои патенты широкой общественности за здорово живёшь. До меня доносился этот ропот. Но те, кто ропщет, попусту тратят время, поскольку просто не понимают хайнлайновцев. Они чертовски уверены, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и всеми силами стараются это доказать.
  Сейчас, когда я пишу эти строки, хайнлайновцы всё ещё обозлены, но стоит ли их в этом винить? Естественно, все обвинения с них сняты, и сроки исковой давности фактически истекли. Никто больше их не преследует. Тем не менее я торжественно поклялась не разглашать имён никого из них без письменного разрешения, и такого разрешения мне не дали, но кто посмеет заявить, что они не правы? Вы можете как угодно отзываться обо мне как журналисте, но я никогда не раскрывала свои источники информации и ни за что не раскрою. Так что буду называть девочку "Гретель". И заменю псевдонимами имена всех, с кем я познакомилась, когда пошла по следу Гретель, обёрнутой в идеальное зеркало.
  Да, я обещала не лгать вам, но отныне не всегда буду говорить всю правду. По необходимости описание событий было отредактировано, чтобы защитить людей, не имеющих причин доверять властям, людей, которые доверяли мне, а потом обнаружили... но я забегаю вперёд.
  #
  След из хлебных крошек привёл меня к мусорным завалам, обтекавшим основание 'Хайнлайна'. Сначала показалось, будто след исчез в глухой стене, но когда я немного нагнулась, увидела проход.
  К счастью, Уинстон был на поводке, потому что он упорно рвался в самую глубину мусорной кучи, и убеги он туда, бог знает, сумела бы я его найти. Я посветила фонариком под нависающий выступ -- оказавшийся задней частью лунохода устаревшей модели -- и увидела, что лаз достаточно широк, чтобы мне туда протиснуться. Без хлебных крошек я ни за что бы не рискнула в него сунуться: видны были как минимум четыре хода в разных направлениях. Но я двинулась дальше, гадая, насколько прочно держится вся куча и не погребёт ли меня под собой, едва я обо что-нибудь ударюсь.
  Совсем скоро стало ясно, что я следую проторённой тропой. Поначалу под ногами был голый камень, но затем появился настил из отслуживших своё пластиковых стеновых панелей. Я осторожно пробовала ногой поверхность, прежде чем ступить дальше, но настил оказался прочным. Я обнаружила, что каждая панель крепилась точечным сварным швом к какому-либо массивному предмету, наиболее устойчивому из окружающего хлама. Затем, взглянув вдоль хода, я увидела, что он идёт уже не по земле, а выше. Мой фонарик выхватил из мрака бесконечный мусорный массив. Будь здесь воздух, я могла бы попробовать бросить монетку или какой-нибудь мелкий предмет; такое ощущение, что внизу звякнуло бы очень нескоро.
  Я ещё какое-то время продолжала осторожно пробовать ногой каждую панель, но все они оказались такими же устойчивыми, как и первая, и я решила, что веду себя глупо. Очевидно, что люди регулярно пользовались этой тропой, и несмотря на то, что она была импровизированной, держалось всё надёжно. Обведя вокруг себя лучом фонарика, я вскоре заметила, что туннель проделан чем-то вроде горнопроходческой машины. Он был цилиндрическим, куски мусора в стенах выглядели обрубленными или разрушенными взрывом; в одном месте туннель пересекала металлическая балка, и по центру из неё было вырезано или выпилено отверстие, а концы остались торчать справа и слева. Поначалу я не разглядела цилиндрической формы туннеля из-за причудливой неправильной формы составных частей горы, в которой он был проделан. И на стенах не было никакой облицовки, не то что в Кинг-сити.
  Спустя некоторое время я подошла к световой гирлянде, весьма небрежно протянутой по левой стороне туннеля. И вскоре увидела, как издалека ко мне кто-то приближается. Я посветила в ту сторону фонариком, и незнакомка посветила в ответ своим. Я увидела, что она, как и я, беременна и ведёт на поводке бульдога. Для совпадения это было уже чересчур.
  Уинстон ничего не заподозрил. Не тратя время на размышления, он со своей обычной прытью ринулся вперёд, то ли поприветствовать нового друга, то ли порвать врага в кровавые клочья, кто ж его ведает? Я услышала по радио своего скафандра звук его столкновения с препятствием. Приложился он крепко, но не нанёс сколько-нибудь заметного вреда идеальному зеркалу.
  Не смогла повредить его и я, хотя старательно проделала весь набор бесполезных действий, которые предпринимают люди в рассказах о встречах с внеземными объектами: запустила в зеркало камнем, побила импровизированной дубиной и пару раз пнула. Ни царапинки не осталось. ('Господин президент, по моему научному мнению, летающая тарелка состоит из сплава, доселе неизвестного на Земле!') Будь у меня под рукой огонь, электричество, лазер или атомное оружие, я применила бы и их, но ничего не было. И кстати, вряд ли это хорошая мысль -- использовать лазер.
  Так что мне оставалось только ждать, не зная, наблюдала ли за мной девочка, но надеясь, что она посмеялась над моей пустой тратой сил, и твёрдо веря, что она завела меня так далеко не просто для того, чтобы бросить в затруднительном положении. И вдруг на зеркале возникло выпячивание и превратилось в человеческое лицо. Лицо улыбнулось, и девочка появилась вся. Поначалу я подумала, что она шагнула вперёд, но оказалось, что это зеркало отодвинулось назад, формируя поле вокруг её тела, а она стояла на месте.
  Зеркало отступило метра на три, и девочка поманила меня. Я подошла, а она стала делать какие-то непонятные жесты. В конце концов я догадалась, что должна держаться за стержень, прикрепленный к стене. Я ухватилась за него, а девочка опустилась на корточки и схватила Уинстона. Он ей обрадовался.
  Раздался громкий хлопок и в меня что-то врезалось. Закружился вихрь мелких кусочков мусора и пыли и вроде бы даже возник лёгкий туман. Идеальное зеркало исчезло с прежнего места, коридор изменился. Я огляделась и увидела, что теперь и стены покрыты таким же зеркалом, а плоская поверхность сомкнулась позади меня, там, где я стояла, пока не приблизилась. Весьма эффектная шлюзовая камера, ничего не скажешь!
  Гретель ещё несколько секунд была окутана искажениями, потом её скафандр-поле исчез, и она стала той самой голой десятилетней девочкой, что так долго бегала в моих мечтах и снах. Она что-то произнесла. Я покачала головой, взглянула на датчики внешней температуры и давления -- просто по привычке, видно же и слышно было, что с воздухом всё в порядке -- и сняла гермошлем.
  -- Прежде всего, -- сказала Гретель, -- пообещай, что не расскажешь моему отцу.
  -- Чего не расскажу?
  -- Что ты видела меня на поверхности без скафандра. Он не любит, когда я так делаю.
  -- Мне бы тоже не понравилось. Зачем ты делаешь это?
  -- Обещай или катись отсюда.
  Я пообещала. И дала бы любые, самые безумные обещания, лишь бы пройти дальше по туннелю, простиравшемуся передо мной. И даже сдержала бы большинство из них. Вообще-то я считаю, что из соображений безопасности взрослый может нарушить обещание, данное десятилетнему ребёнку, и не мучиться совестью, но это слово я сдержала бы, если бы могла.
  У меня были тысячи вопросов, но я не знала, как именно их задать. Я хороший интервьюер, но чтобы получить ответ от ребёнка, нужны особые приёмы. С Гретель и без них не было бы никаких затруднений -- трудно скорее убедить её немного помолчать -- но тогда я этого не знала. Она так и сидела на корточках, была занята освобождением Уинстона от шлема, так что я молча наблюдала за ней и ждала. Лиз заверила меня, что Уинстон никогда не укусит человека, пока ему этого не прикажут, и я искренне надеялась, что это правда.
  И снова Уинстон пришёл мне на выручку. Он приветствовал Гретель, как давнего друга после долгой разлуки, и опрокинул на пол, пытаясь лизнуть в лицо. Она захихикала, я помогла ей подняться и раздеть пса.
  -- И ты свой снимай, если хочешь, -- предложила она.
  -- А это не опасно?
  -- Ты могла бы спросить раньше, пока я не сняла с собаки шлем.
  Она была права. Я начала выпутываться из скафандра и в шутку упрекнула:
  -- Ну и заставила же ты меня за тобой погоняться!
  -- Мне понадобилось время убедить отца в том, чтобы вообще впустить тебя сюда. Но в таких вещах я никогда не спешу. Будь паинькой и подожди.
  -- А почему он передумал?
  -- Из-за меня, -- просто ответила она. -- Я всегда его переубеждаю. Но это было нелегко, ты же журналист и всё такое.
  Год назад это удивило бы меня. Когда работаешь в газете, твоё лицо не так известно, как лица звёзд или телерепортёров. Но недавние события всё изменили. Я больше ни за кем не шпионю.
  -- Твой отец не любит журналистов?
  -- Ему не нравится огласка. Когда будешь говорить с ним, тебе придётся обещать, что не используешь в статьях ничего, что услышишь.
  -- Не знаю, смогу ли это пообещать.
  -- Конечно, сможешь. Впрочем, это ваше дело, как договоритесь.
  За разговором мы шли по цилиндрическому коридору, выстланному идеальным зеркалом. Когда мы приблизились к следующей зеркальной стене, такой же, как та, которую я увидела первой, Гретель прошла сквозь неё, не замедляя шага. Когда она отдалилась примерно на метр, стена исчезла, открыв новый длинный участок галереи. Я оглянулась -- стена была позади. Просто и эффективно. Пробуренные коридоры выстланы полем, и через равные промежутки в них располагаются барьеры безопасности. Эта новая технология, чем бы она ни была, способна произвести революцию в лунном строительстве.
  Меня распирало от вопросов о ней, но не покидало внутреннее ощущение, что покамест вопросы не слишком уместны, понять бы, каково моё положение. Я очутилась здесь из-за детского каприза, и неплохо бы выяснить, насколько Гретель на моей стороне, и заручиться её расположением.
  -- Ну так что... -- запустила я пробный шар. -- Понравились тебе игрушки?
  -- Ой, перестань! -- ответила она (не слишком многообещающее начало...) -- Я из них уже выросла.
  -- А сколько тебе? -- не исключено, что я с самого начала в ней ошибалась; она может оказаться старше меня.
  -- Одиннадцать, но я развита не по годам. Все так говорят.
  -- Особенно папа?
  Она улыбнулась:
  -- Папа -- никогда. Он называет меня ходячим аргументом в пользу ретроспективного контроля рождаемости. Ну ладно, ладно, игрушки мне, конечно, понравились, но скорее как забавные древности. Собака нравится куда больше. Как её зовут?
  -- Уинстон. Так ты из-за него уговорила отца впустить меня?
  -- Нет. Мне не так уж трудно завести собаку.
  -- Тогда не понимаю. Я так старалась тебя заинтересовать!
  -- Да? Вот и отлично! Но, чёрт возьми, Хилди, я бы и так впустила тебя, даже если бы ты сидела на попе ровно.
  -- Почему?
  Гретель остановилась, повернулась ко мне, и одного взгляда на её лицо мне хватило, чтобы понять, что будет дальше. Я уже видела такое выражение не раз.
  -- Потому что ты работаешь в 'Вымени'. Обожаю эту газету! Расскажи, каким был Сильвио на самом деле!
  #
  Большинство моих разговоров с Гретель рано или поздно сводилось к Сильвио, обычно после долгих восторженных бесед о молодой поросли звёзд телевидения и музыки -- идолах современных подростков. В общей сложности я брала у Сильвио интервью три раза, присутствовала на светских мероприятиях с его участием раз двадцать и там обменялась с ним примерно дюжиной реплик. Но это не имело значения. В глазах Гретель и это было на вес золота. Она раза в два сильнее, чем большинство её ровесниц, была одержима знаменитостями и их славой и ловила каждое моё слово.
  Естественно, я многое приукрашивала. Если уж делала это в печати, почему не делать для Гретель? А ещё я добросовестно изобретала для неё интимные подробности жизни юных звёзд, о большей части из которых и не слышала, не говоря уже о том, чтобы их встречать.
  Так ли уж это страшно? Полагаю, да, лгать маленькой девочке ужасно, но я делала в жизни и худшие вещи -- а ей, что, больно было от моего вранья? Начать с того, что сомнительна моральная ценность всей индустрии сплетен во главе с 'Выменем' и 'Дерьмом' -- но индустрия эта очень древняя и в качестве таковой должна удовлетворять основополагающую человеческую потребность. Но хватит уже мне тут за это извиняться. Основное отличие моих статей от моих баек для Гретель в том, что кропала я по большей части злостные сплетни, а истории для Гретель были добрыми. Я рассматривала их как плату за право оставаться рядом. Если Шахерезада заслуживала такое право сказками, чем хуже Хилди Джонсон?
  #
  Я была благодарна Гретель за то, что она взяла меня за руку на первой прогулке по поверхности. Дыхание -- возможно, одно из самых недооцененных удовольствий в жизни. Вы замечаете, что дышите, когда что-либо пахнет приятно, проклинаете дыхание, когда что-либо воняет, но в остальное время просто не думаете о нём. Оно так же естественно, как... вы видите? Чтобы по-настоящему оценить его, попробуйте зажать себе рот и нос минуты на три или даже дольше -- так долго, сколько понадобится, чтобы вы оказались на грани обморока. И, обещаю вам, первый вдох, который вернёт вас к жизни с порога смерти, будет сладчайшим из всего, что вы когда-либо испытывали.
  А теперь попробуйте не дышать полчаса.
  Предполагалось, что кислорода в моём новом лёгком хватит именно на такой срок, плюс-минус пять или семь минут.
  -- Считай, что оно на полчаса, -- посоветовал Аладдин, когда устанавливал мне его. -- Так лучше для твоей же безопасности.
  -- Я скорее буду думать, что оно минут на пятнадцать, -- возразила я, -- а может, и вовсе на пять.
  Я сидела у него в клинике с разверстой левой стороной грудной клетки. Отвратительная серая масса, которая раньше была моим левым лёгким, лежала в тазике на столе, будто товар дня в мясной лавке.
  -- Не разговаривай, -- предупредил Аладдин, -- потерпи, пока я не отлажу работу дыхательной системы, -- и вытер капельку крови с уголка моего рта.
  -- ...или на одну, -- упрямо договорила я.
  Он взял новое лёгкое -- блестящую металлическую штуковину в форме лёгкого, с несколькими свисающими трубками, -- и принялся закреплять его в грудной клетке. Процесс сопровождался хлюпаньем и звуками, похожими на сосание. Ненавижу операции!
  Я было приняла своё лёгкое за новейшее изобретение, но когда навела справки о технологиях, связанных с вакуумом, выяснила, что революционной в нём была лишь часть. Всё остальное -- скомпоновано из давних отвергнутых изобретений.
  Хайнлайновцы были не первыми, кто работал над проблемой приспособления человеческого тела к лунной поверхности. Они всего лишь первыми нашли более-менее практичное решение. Большую часть искусственного лёгкого, которое Аладдин мне имплантировал, занимал резервуар со сжатым кислородом. Остальная часть представляла собой блок сопряжения, позволявший выпускать кислород прямо мне в кровь и одновременно очищать её от углекислого газа. Некоторые другие имплантаты служили для выпуска газа через специальные отверстия в коже и тем самым для отведения тепла. Ни одно устройство не было новым; эксперименты с большей частью из них проводились ещё в пятидесятом году.
  Но в пятидесятом году, так сказать, время расцвета железных дорог ещё не пришло. Система была непрактичной. Для защиты от жары и холода всё ещё требовалась одежда, а система должна была защищать и от того, и от другого -- от крайностей, никогда не совпадавших на Земле, -- плюс ещё ограждать кожу от действия вакуума, стравливать избыточное тепло и отвечать длинному списку других требований. Купить такие костюмы было можно; за последний год я купила их два. Разумеется, они стали намного совершеннее саркофагов, в которые упаковывались первые исследователи космоса, но работали по тем же принципам. И притом лучше, чем пересаженное лёгкое. Если в конце концов всё равно нужно надевать скафандр, какая польза от тридцатиминутного запаса воздуха на месте лёгкого? Чем дольше вы собираетесь пробыть на поверхности, тем больший запас воздуха вам придётся нести в рюкзаке на спине, совсем как когда-то Нилу Армстронгу.
  Для долгого пребывания снаружи хайнлайновцы тоже берут внешние резервуары. Но проблему скафандра они решили: попросту отключают его, когда не пользуются им.
  Полагаю, решили они и психологическую проблему, связанную с новым скафандром: как подавить панический рефлекс, возникающий, когда не дышишь нормально слишком долго. Но подозреваю и то, что ответ такой же, какой дают детям на первых уроках плавания: тренируйся почаще и подольше, и перестанешь бояться.
  Я натренировалась выдерживать без дыхания пятнадцать минут, но всё ещё испытывала страх. Сердце колотилось как бешеное, ладони вспотели. Или это у Гретель потная рука?
  -- То, что ты много потеешь, нормально, -- ответила она, когда я спросила об этом. -- Защитный воздушный слой остаётся довольно горячим, хотя и не обжигает. А выделение пота помогает охлаждаться, как и в обычной жизни.
  Мне рассказали, что расстояние между телом и полем скафандра регулярно изменяется в ту и другую сторону примерно на миллиметр. Это создаёт значительную разницу в объёме и вытягивает изнутри тела отработанный воздух, который потом выбрасывается в вакуум через подобие воздуходувных мехов. Вместе с воздухом испаряется и лишняя влага, но большая её часть просто стекает по коже.
  -- Думаю, теперь мне уже хочется обратно, -- произнесла я одними губами, и, должно быть, весьма отчётливо, потому что ясно расслышала ответ Гретель:
  -- Хорошо.
  Ответ пришёл тем же путём, который использовал ГК для разговоров со мной наедине, в те давние времена, когда я ещё с ним разговаривала. Кроме дыхательного устройства / источника воздуха / генератора поля и нескольких воздуховодов, не слишком много пришлось сделать для моей подготовки к пользованию скафандром-полем. Некоторые модификации уже присутствовали потому, что я была подключена к программе усовершенствования, на что указал ГК во время увеселительных прогулок через прямой интерфейс. Небольшим изменениям подверглись барабанные перепонки, чтобы уши не болели из-за перепадов давления. А ещё мне установили новый быстро реагирующий дисплей, так что когда я закрывала глаза или просто моргала, мне становились видны показатели температуры тела, объёма оставшегося в резервуаре воздуха и тому подобное. Ещё было несколько аварийных сигнализаций -- мне объяснили, что они будут срабатывать в различных ситуациях, но я не захотела слушать, в каких. Большая часть оборудования прилагается к скафандру-полю, и ты просто его носишь. И всё, за небольшим исключением, носишь внутри себя.
  Воздушный шлюз, через который я проникла в тайные лабиринты хайнлайновцев, предназначался только для неодушевлённых предметов или для людей, облачённых в неодушевлённые предметы -- например, в скафандр старого типа, такой, как был у меня. В скафандре-поле можно просто шагнуть через зеркальную стену, и индивидуальный скафандр растает в ней, как капля ртути в ртутной лужице. И это единственный путь проникновения через барьер нуль-поля, разумеется, кроме полного отключения. Поля идеально зеркальны с обеих сторон, и ничто не проходит сквозь них, ни воздух, ни пули, ни свет, ни тепло, ни радиоволны, ни нейтрино. Ничто.
  Ну-у, хотя гравитация проходит, что бы под гравитацией ни понималось. Не ищите её определение на этих страницах. Но магнитные явления не проходят, и Мерлин ещё дорабатывает гравитационную часть. Продолжение следует.
  Как раз перед тем, как мы с Гретель шагнули сквозь стену, я заметила на одном её участке искажение в форме лица. Это единственный способ заглянуть за стену -- просто уткнуться в неё лицом, и даже к этому оказалось нелегко привыкнуть. Гретель и её брат -- ну кто же ещё? -- Гензель проделывали это так же естественно, как я поворачиваю голову, чтобы взглянуть в окно. А мне приходилось каждый раз собираться с духом, потому что все рефлексы вопили мне, что я вот-вот расплющу нос о собственное зеркальное отражение.
  Но на этот раз никаких трудностей не возникло, настолько сильно мне хотелось очутиться по другую сторону зеркала. Я влетела в него бегом. И конечно же, не ощутила никакого удара ни обо что -- мой скафандр просто исчез, поглощённый полем большего размера. В результате, поскольку некая часть меня приготовилась к удару, а его не последовало, я вздрогнула, зажмурилась, собралась с силами -- и будто бы наступила на 'четвёртую ступень' трёхступенчатой лестницы: с ощущением провала сквозь ничто протанцевала такой комичный кекуок, будто пол был усыпан банановой кожурой; моему смешному ляпу позавидовал бы любой комедийный актёр немого кино.
  Но прежде чем ржать, попробуйте-ка сами пробежать сквозь зеркало.
  Гретель утверждает, будто умеет различать лица людей даже сквозь нуль-скафандр. Полагаю, когда в нём растёшь, такое возможно. А для меня до сих пор все люди в скафандрах выглядят одинаковыми хромированными масками, и, вероятно, так будет ещё долго. Но могу предположить, что через стену выглядывал Гензель, поскольку именно его мы оставили присматривать за Уинстоном и он действительно первым приветствовал меня после моего дебюта в новом скафандре. Гензель -- парень лет пятнадцати, высокий, нескладный и робковатый. У него копна светлых волос, как у сестры, и особый взгляд -- уверена, унаследованный от отца. Так блестят глаза безумного учёного. А ещё он будто бы хочет разобрать вас на части и посмотреть, как вы устроены, но слишком хорошо воспитан, чтобы спросить на это разрешения. Спешу добавить, он обязательно соберёт вас обратно или хотя бы попытается, хотя навыков, возможно, и не хватит для реализации намерения. Это у него тоже от отца. А от кого робость, понятия не имею. Она не наследуется.
  -- Мне только что звонили с ранчо, -- сообщил Гензель. -- Либби говорит, соловая кобыла вот-вот ожеребится.
  И брат с сестрой разом сорвались с места, не дав мне дух перевести. Я давно уже не пытаюсь угнаться за детьми, но эту парочку было рискованно упускать из виду. Не уверена, что смогла бы в одиночку найти обратный путь к 'Хайнлайну'. Звучит неправдоподобно, не так ли? Едва ли в чём другом жители Луны так хороши, как в устройстве трёхмерных лабиринтов; по крайней мере, нам нравится так думать. Но лабиринты Кинг-сити в основном бывают двух типов: радиально расходящиеся от центральной площади, с круговыми кольцевыми дорогами, или решётки, увеличивающиеся на север / юг и вверх / вниз. А ходы и переходы деламбрской свалки больше похожи на блюдо спагетти. Два дня в Деламбре способны свести с ума любого городского планировщика. Свалка просто растёт во всех направлениях.
  Пути, которыми я теперь спешила вниз, проделаны не таинственным механизмом, а кучкой морально устаревших проходческих комбайнов -- вот ещё в чём хорошо разбираются на Луне. Комбайны обычно бурят себе дорогу сквозь камень, но и параметрическое бурение груды технологических отходов им вполне по силам; они оборудованы лазерами и прорежут путь через что угодно. У хайнлайновцев их дюжина. Все их нашли здесь же, починили и, судя по всему, просто завели и пустили на самотёк. На самом деле нет, но любому, кто попытается найти упорядоченность в хитросплетении туннелей, покажется, что дождевые черви на Земле и те работали аккуратнее.
  Как только червоточины были готовы, за дело принялись бригады людей и настелили полы из первых попавшихся под руку пластиковых панелей. Поскольку эти панели более века были основным строительным товаром, найти их было нетрудно. И последний штрих -- установка ШС через каждую сотню метров или около того. ШС -- это шлюзовая секция, состоит она из генератора нуль-поля, логических схем для управления причудливой запорной системой на каждом конце, большого контейнера с воздухом, еженедельно обслуживаемого автоботами, и провода питания, идущего от панели солнечных батарей на вершине мусорной кучи. Когда у кого-нибудь доходили руки, по потолку секции проводили освещение и отопление, чтобы там не было слишком холодно и темно, но это считается роскошью и есть не во всех туннелях.
  Более навороченной и уязвимой системы сдерживания Духососа наш избитый старый шарик не видывал, и никто, у кого есть хоть половина капли мозгов, ни на долю секунды не доверил бы ей своё единственное и неповторимое тело. И вполне обоснованно: поломки случались часто, а починка задерживалась. Хайнлайновцам было просто наплевать на это, они не видели ничего страшного. Если кому-то попадётся на пути участок туннеля без воздуха, у него тут же включится скафандр и позволит не торопясь добраться до исправной секции. Здесь не слишком-то переживали из-за вакуума.
  Это делало наше путешествие весьма своеобразным и давало лишний повод не терять из вида детей. У них обоих были с собой фонарики -- почти обязательное условие посещения туннелей, а я свой фонарь опять забыла. Мы вступили в тёмную холодную секцию, и всё, что мне оставалось делать, это бежать во всю прыть за мечущимися впереди огоньками. Конечно, я могла окликнуть детей и попросить подождать меня, если заблужусь, но твёрдо решила не делать этого. Это совсем не походило бы на развлечение, а детям прежде всего хочется развлекаться. Не хотелось бы заслужить репутацию черепахи, которую вечно приходится дожидаться.
  А холодно было так, что зуб на зуб не попадал. Но внезапно включился мой скафандр, и я согрелась прежде, чем снова выбежала на свет. Уинстон оглянулся на меня и гавкнул. Он по-прежнему был в своём старом скафандре, Гензель нёс его гермошлем. Дети хотели и пса осчастливить нуль-скафандром, но я не знаю, как смогла бы объяснить это Лиз.
  #
  Когда меня впервые привели на ферму, я ожидала увидеть гидропонную или почвенную плантацию вроде тех, о которых большинство жителей Луны знают, что они где-то есть, но долго роются в путеводителе, чтобы туда попасть, а на самом деле никогда туда не ездят. А я посетила одну из них, давным-давно, когда писала какую-то статью -- за век жизни побывала почти везде, -- и поскольку вы скорее всего не были в подобных местах, позвольте сказать вам, что они по большей части весьма скучны. Не стоят траты вашего времени. Что бы там ни выращивали, кукурузу, картофель или цыплят, вы увидите помещения с низким потолком, занятые бесконечными рядами клеток, стойл, грядок или лотков. Машины доставляют корм или питательные вещества, удаляют отходы и собирают готовую продукцию. Большинство животных разводят под землёй, большинство растений -- на поверхности, под пластиковыми крышами. Всё это располагается вдали от цивилизации и крайне редко становится темой разговоров, потому что очень многим из нас невыносима даже мысль о том, что наша пища росла в грязи или когда-либо кудахтала, хрюкала и испражнялась.
  Я ожидала увидеть предприятие пищевой промышленности, пусть даже и построенное по типично хайнлайновским техническим условиям. Аладдин как-то раз описал мне их так: 'Сварганено на авось, примерно на три четверти сломано и чертовски ненадёжно'. Позднее мне попалась на глаза именно такая ферма, но у Гензеля, Гретель и их лучшего друга Либби была совсем другая. Я в очередной раз забыла, что имею дело с детьми.
  Ферма располагалась на борту старины 'Хайнлайна', за большой герметичной дверью с надписью: 'Столовая команды No 1'. Внутри множество столов было сдвинуто вместе и прочно скреплено в платформы высотой до половины человеческого роста. На столешницы был насыпан слой почвы, в которой росли злаки-мутанты и карликовые деревья. Сцену украшали тоненькие грунтовые дороги, станционные домики и мосты из наборов игрушечных железных дорог, там и сям возвышались кукольные домики, игрушечные сараи и кукольные городки, не совпадающие друг с другом по масштабу. Всё помещение было размером примерно сто на пятьдесят метров. Здесь молодое поколение выращивало миниатюрных жеребят и много чего другого. Очень много чего.
  Заправляли фермой дети, к тому же хайнлайновцы, посему выглядела она далеко не так здорово, как могла бы. Почву забыли как следует дренировать, и обширные участки оказались размыты. Грандиозный проект возведения гор у дальней стены выглядел незавершённым и давно заброшенным. У зодчих иссякли запасы энтузиазма и строительного гипса, и на месте гор так и остались голые сетчатые каркасы из оранжевого пластика.
  Но если слегка прикрыть глаза и подключить воображение, хозяйство выглядело миленько. И о том, что это именно ферма, безошибочно говорило обоняние. Стоило только войти, сразу становилось понятно, что здесь находится скот в свободном выгуле.
  Либби, рыжеволосый восемнадцатилетний парень, ещё более долговязый, чем Гензель, был наверху, рядом с одним из небольших сараев. Он окликнул нас, мы взобрались на приступки и по ним на верх платформы. Я ступала осторожно, чтобы не сломать деревья или, того хуже, не передавить лошадей. Когда я добралась, трое фермеров стояли на коленях вокруг сарая с красными стенками. Крышу с него сняли, внутри видна была соломенная подстилка и лежащая на боку кобыла.
  -- Смотри! Появляется! -- пискнула Гретель. Я взглянула, отвернулась и села на землю за сараем, опрокинув белую изгородь. Да и чёрт с ней, изгородь всё равно стояла для мебели, коровы и лошади без труда перепрыгивали её, будто кузнечики. Я слегка наклонила голову и решила, что со мной всё обойдётся. Наверно.
  -- Что-то не так, Хилди? -- спросил Либби. Я почувствовала, как он коснулся моего плеча, и заставила себя взглянуть на него и улыбнуться. Похоже, он в меня влюбился. Я похлопала его по руке, заверила, что всё в порядке, и он вернулся к своим зверюшкам.
  Я не особо брезглива, но из-за беременности иногда случались приступы тошноты. До срока оставался ещё примерно месяц, и менять решение было уже слишком поздно. Этот жизненный опыт я вряд ли когда-нибудь забуду. Поверьте, когда вскакиваешь в три часа ночи из-за дикого желания поесть устриц в шоколаде, такое не забывается. И то, как полупереваренные устрицы выглядят утром в тазике, тоже здорово врезается в память.
  Меня немного беспокоило, как теперь быть с дородовым наблюдением. Посещение любой клиники в Кинг-сити грозило серьёзной проблемой: медики обязательно заметили бы моё нестандартное левое лёгкое. Среди хайнлайновцев было несколько врачей, и одна из них, 'Хейзел Стоун', осмотрела меня и заверила, что тревожиться не о чем. Часть меня поверила ей, но другая часть -- новая, которую я лишь недавно начала понимать: сумасшедшая мамаша -- не поверила. Врач нисколько не удивилась и не пожалела времени, чтобы по мере сил успокоить меня.
  -- Вы правы, моё здешнее оборудование далеко не такое современное, как в Кинг-сити, -- признала она, -- но это и не инструменты средневекового лекаря. Главное, вы здоровы настолько, что я, если придётся, смогу принять у вас роды вручную, потребуется только чистая вода да пара перчаток. Буду осматривать вас раз в неделю и обещаю вам, что сразу замечу, если вдруг возникнет какое-нибудь осложнение.
  А затем предложила:
  -- А хотите, вытащим дитя прямо сейчас и посадим в контейнер? Пусть растёт у меня в кабинете, я буду за ним присматривать и подключу столько аппаратуры, сколько потребуется, чтобы вы ни о чём не переживали.
  Я поняла, что она шутит, но на долю секунды готова была всерьёз об этом подумать. И сказала, что твёрдо решила идти до конца, поскольку уже зашла так далеко, хотя и осознаю собственную глупость.
  -- Это всё из одной оперы, -- ответила врач, -- и перепады настроения, и порывы безрассудства, и пищевые пристрастия. Если уж очень сильно замучаетесь, могу помочь.
  Возможно, моя реакция была последствием недавних бесцеремонных вмешательств ГК в мою жизнь, но я наотрез отказалась от лекарств, выравнивающих настроение. Перепады меня, конечно, не радовали, я не мазохистка, но я твердила себе: если уж собралась пройти через это, Хилди, прочувствуй всё до конца. Иначе можно было бы и ничего не делать с собой, а просто почитать о материнстве.
  Но подлинный источник моего беспокойства был таким же нелепым, как мороженое с гарниром из солёных огурцов. Поскольку я по-прежнему жила в Техасе и ездила в Деламбр, я продолжала раз в неделю посещать Неда Пеппера. На первый взгляд, для того, чтобы не вызывать подозрений ни у него, ни у кого-либо другого, но, уверена, я ходила к нему ещё и потому, что он меня странным образом успокаивал. Дело в том, что хоть он и не сдавал никаких экзаменов на звание врача, большинство пациентов обнаруживали, что он чертовски хороший интуитивный диагност. Доведись ему родиться во времена попроще, он мог бы сделать себе на этом громкое имя. И...
  -- Хилди, -- сказал однажды Нед, постукивая себя стетоскопом по губе, -- не хочу тебя пугать, но кое-что в твоей беременности нервирует меня, как ночной факел -- скунса.
  Он глотнул из очередной бутылки и, пошатываясь, встал со стула, пока я поправляла задранную юбку. Вот ещё почему я предпочитала его костоправам из Кинг-сити: для гинекологического осмотра в Западном Техасе почти не надо было раздеваться. Доктор просовывал холодный металлический диск стетоскопа мне под блузку и слушал сердце, сначала моё, потом ребёнка; простукивал мне спину и живот; измерял температуру стеклянным термометром и под конец просил: 'Закинь-ка ножки на эти подставки, дорогуша'. Я знала, что у него есть блестящее латунное гинекологическое зеркало и он сгорает от желания его опробовать, но категорически отказывалась. За исключением этого, пусть выглядит эскулапом и разыгрывает передо мной доктора, поиграем и довольные разойдёмся по домам. Так какого дьявола морочить мне голову своими дурацкими нервами? Он не имел никакого права нервничать. Тем более не имел права говорить мне об этом. И казалось, он и сам это понял, как только глоток виски докатился от рта до желудка.
  -- Полагаю, ты ходишь к настоящим врачам? -- смущённо спросил он. Когда я ответила, что хожу, он кивнул и подёргал себя за подтяжки. -- Ну-у, тогда... тогда и не боись. Возможно, сынуля родится верхом на необъезженном жеребце, играя в пятикарточный покер. Весь в мамочку.
  Разумеется, я не перестала переживать. Беременность -- это безумие, вот хоть на меня посмотрите.
  #
  Когда я убедилась, что тошнота совсем прошла, я встала и увидела, что сидела на курятнике. У него был стальной каркас, но под моим весом от него отлетела большая часть тонких щепочек, приклеенных по бокам и изображавших стены. Петух размером не больше мыши, возмущённый таким поруганием, яростно клевал меня в пальцы ног. Несколько дюжин кур среди развалин подзуживали его сердитым клохтаньем.
  Новорождённый жеребёнок пока не встал на ножки, но зрелище уже закончилось. Гензель, Гретель и Либби разошлись по своим делам. Я ещё постояла у сарая, сочувствуя кобыле. Она взглянула на меня, будто говоря: скоро придёт и твой черёд, госпожа всезнайка. Я просунула руку в сарай и кончиками пальцев погладила новорождённого. Мать попыталась укусить меня, но я её не виню. Я выпрямилась, отряхнула колени и зашагала к крестьянскому домику.
  Я знала, что и у него снимается крыша, видела, как его открывали дети. Но я до сих пор не знаю, как относиться к некоторым видам домашних существ, а потому не стала заглядывать сверху. Вместо этого наклонилась и качнула миниатюрный дверной колокольчик. Вскоре дверь домика открылась, один из пупсов мужского пола вышел и выжидательно посмотрел вверх, в надежде на угощение.
  Если приравнивать генетические эксперименты к изготовлению нелегальной взрывчатки, то карликовые пони, мини-коровы и крохотная домашняя птица были рассыпным фейерверком, а вот пупсы -- динамитными шашками. Пупсами называли маленьких человекоподобных существ, не выше двадцати сантиметров ростом.
  Это дети прозвали их так, и весьма метко. Пупсы не были уменьшенной копией взрослых людей. Стараясь дать им побольше ума, Либби сделал им мозг покрупнее, отчего они были большеголовыми. Вполне здравое рассуждение для ребёнка. И возможно, даже верное, насколько мне было известно: нынешнее поколение пупсов, по словам Либби, было намного умнее двух предыдущих. Но всё равно соображали они ничуть не лучше, чем большинство видов мартышек.
  Пупсы не были людьми, давайте сразу закроем этот вопрос. Но у них были человеческие гены, а эксперименты с ними на Луне строжайше запрещены законами, принятыми более двух веков назад. Когда я была маленькой, на моих жеребятах не катались эти жуткие живые куклы, и, думаю, такого не было ни у кого. Нет, пупсы обязаны своим существованием пытливому уму юнца Либби, и больше ничему и никому.
  Если преодолеть потрясение и ужас, охватывающие любого на Луне, кто впервые видит этих существ, можно даже признать их симпатичными. Они много улыбаются, с радостью хватаются крошечными ручками за протянутый к ним палец. Большинство умеют выговаривать пару слов, например, 'Конфетку!' или 'Привет!'. Некоторые могут составлять простейшие предложения. Несмотря на развитые руки, инструментами пользоваться пупсы не умеют. Они не народ. И они забавны.
  Но довольно. По правде сказать, на каком-то интуитивном, безотчетном уровне я боюсь их до мурашек. Они -- злой фетиш. Запретный плод с Древа Науки. Наколдованные домовые, а Библия учит не оставлять ворожей в живых.
  Но на самом деле я не знала, что и думать об этих проклятых созданиях. С одной стороны, хайнлайновцы привлекали меня именно потому, что делали то, чего не делал больше никто. Так что с другой стороны... если отбросить все здравые и логические рассуждения... почему они вынуждены были делать это?
  Пока я обдумывала этот вопрос -- признаться, уже не впервые, -- кто-то подошёл и снял крышу с крестьянского домика. Я заглянула туда вместе с новоприбывшим, и мы оба нахмурились. Внутри домик был обставлен кукольной мебелью, но стулья были опрокинуты, а кровати не заняты. Полдюжины пупсов спали вповалку, там, где настиг их сон, а на полу были кучки того, что ожидаешь от животных, когда им приходит нужда. Это здорово помогло мне поверить, что пупсы -- не маленькие люди. И напомнило документальные фильмы двадцатого века об ужасах быта в домах для умалишённых и умственно отсталых.
  Мужчина отбросил крышу, огляделся вокруг и зычно позвал детей. Они тут же с виноватым видом прибежали с автодрома, где устраивали гонки автомоделей. Мужчина сердито взглянул на них:
  -- Я же говорил, что если вы не можете содержать своих питомцев в чистоте, вам придётся расстаться с ними.
  -- Мы всё почистим, папа, -- обещал Гензель, -- как только кончится гонка. Правда же, Хилди?
  Вот паршивец! Опасаясь, что моя возможность бывать здесь по-прежнему крепко зависит от этих скороспелых сорванцов, я ответила (надеюсь, дипломатично):
  -- Уверена, они всё уберут.
  Я ответила так и потому, что не собиралась лгать человеку, стоявшему рядом, отцу Гензеля и Гретель, от чьей доброй воли на самом деле зависело, насколько долго я пробуду среди хайнлайновцев.
  В средствах массовой коммуникации этого человека всегда называли 'Мерлином', поскольку он никогда не раскрывал своего настоящего имени. И я даже не уверена, что знаю, как его на самом деле зовут, и думаю, что теперь он доверяет мне, больше, чем когда-либо. Но мне имя Мерлин не нравится, так что отныне я буду называть его господин Смит. Вэлентайн Майкл Смит.
  
  =*= =*= =*= =*=
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"