Кац Юрген Дмитриевич
Жемчужная нить; глава двадцать третья: Новый повар миссис Ловетт устает от своего положения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что же случилось с беднягой, устроившимся у миссис Ловетт? Что происходит в подарок под пекарей? Узнаете в двадцать третей главе Жемчужной Нити!

ЖЕМЧУЖНАЯ НИТЬ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

НОВЫЙ ПОВАР МИССИС ЛОВЕТТ УСТАЕТ ОТ СВОЕГО ПОЛОЖЕНИЯ

  
   Из того, что нам уже довелось узнать о новоиспеченном поваре миссис Ловетт, который так жадно ел в подвале, у наших читателей, несомненно, сложится впечатление, что он был джентльменом, которому, вероятно, скоро надоест его положение.
     Для голодающего человека, который, казалось, вконец утратил всякую надежду, пекарня Ловетт, разрешающая есть сколько влезет, разумеется, предстает в самых желанных и ярких красках; и поэтому неудивительно, что, отбросив все сомнения, человек, столь довольный, отнесся к ситуации так опрометчиво.
     Но люди устают и от хорошего; и это на удивление достоверный факт, что человеческая природа склонна к недовольству.
     И все те, кто хорошо разбираются в человеческом мышлении и кому хорошо известно, как мало значения люди вскоре придают вещам, которыми обладают, тогда как вещи, к которым они стремятся и которые кажутся им недосягаемыми, приобретают самые яркие краски, какие только можно вообразить, прибегают к различным средствам, чтобы обратить это в свою пользу.
     Наполеон хорошо позаботился о том, чтобы самый ничтожный из его солдат видел в перспективе возможность получить маршальский жезл.
     Современные кондитеры, принимая нового ученика, велят ему есть сколько угодно таких заманчивых пирожных и сластей, одно или два коих раньше казались восхитительнейшим деликатесом.
     Солдат продолжает сражаться и никогда не получает маршальского жезла. Мальчик-кондитер объедается пирожными "Банбери", его ужасно тошнит, и после этого он ни к одному из них не притрагивается.
     А теперь вернемся к нашему другу из пекарни миссис Ловетт.
     Поначалу все было восхитительно, и он обнаружил, что благодаря оборудованию, производить пирожки совсем нетрудно, применяя совсем немного ручного труда. И этот труд был таким любовным, потому что пироги были восхитительными, в этом не могло быть никакой ошибки. Он пробовал их наполовину приготовленными, он пробовал их полностью прожаренными, и он пробовал их пережаренными; горячими и холодными, свининой и телятиной с приправами и без приправ, пока, наконец, он не попробовал их всеми возможными способами и в любой форме; и когда наступил четвертый день после его появления в подвале, его можно было увидеть сидящим в скорее созерцательной позе перед пирожком.
     Было двенадцать часов: ему послышался звук, доносившийся из магазина. Действительно, было двенадцать часов, а он еще ничего не ел, но не сводил глаз с пирожка, лежавшего перед ним нетронутым.
     - Эти пирожки очень вкусные, - сказал он, - на самом деле, даже превосходные пирожки; и теперь, когда я вижу, как они готовятся, и знаю, что в них нет ничего дурного, я, конечно, наслаждаюсь ими больше, чем когда-либо, но нельзя же всегда питаться одними пирожками. Совершенно невозможно питаться одними пирожками из года в год, будь это самые вкусные пирожки на свете. Я ничего не имею против пирожков - я знаю, что они сделаны из самой лучшей муки, самого лучшего сливочного масла и что мясо, которое берется Бог знает откуда, самое нежное на вид, которое я когда-либо ел в своей жизни.
     Он протянул руку и отломил небольшой кусочек корочки от пирога, который лежал перед ним, и попытался его съесть.
     Ему, конечно, это удалось, но это стоило больших усилий; и когда он закончил, он покачал головой, говоря: "Нет, нет! Черт возьми, мне это не съесть, и это факт - нельзя бесконечно уплетать одни пирожки; это исключено, совершенно исключено, и все, что мне остается сказать, так это: черт бы побрал эти пироги! Я действительно не думаю, что смогу съесть хоть еще один.
     Он встал и быстрыми шагами прошелся по помещению, в котором находился, и вдруг услышал шум и, подняв глаза, увидел, что люк в потолке открылся, и мешок с мукой начал постепенно опускаться вниз.
     - Здравствуйте, Миссис Ловетт. Здравствуйте! - закричал он
     Мука опустилась вниз, и люк захопнулся.
     - О, я этого не вынесу, - воскликнул он. - Из меня нельзя сделать простую машину для изготовления пирогов. Я не могу и не буду этого выносить - это выше моих сил.
     Впервые с момента своего заключения, а иначе его не назвать, он начал подумывать о том, чтобы тщательно осмотреть место, где производилось это соблазнительное лакомство.
     Дело в том, что все то время, пока он находился там, его разум был так усиленно занят удовлетворением исключительно своих физических потребностей, что у него едва ли было время порассуждать о вероятности неприятного конца своей карьеры; но теперь, когда он совсем пресытился пирогами и устал от темноты и мрака этого места, многие неведомые страхи начали охватывать его, и он по-настоящему содрогнулся, спросив себя, чем же все это кончится.
     С таким чувством тот и приступил к тщательному осмотру этого места и, взяв в руку маленькую лампу, решил заглянуть в каждый уголок в надежде, что, несомненно, найдет какое-нибудь средство, с помощью которого сможет совершить побег а иначе, это грозило стать невыносимым тюремным заключением.
     Помещение, в котором располагались печи, было самым большим; и хотя с ним сообщалось несколько меньших, содержащих различные механические приспособления для выпечки пирогов, он не смог найти выхода ни в одной из них.
     Но именно хранилищу, где мясо хранилось на каменных полках, он уделил наибольшую долю внимания, поскольку был убежден, что в этом хранилище должны быть какие-то скрытые и секретные пути входа, а следовательно, и выхода, иначе как же получалось, что полки всегда были так хорошо забиты мясом какими они были?
     Это хранилище было больше, чем любое из других подсобных помещений, а потолок был очень высоким, и, когда он заходил туда, всегда случалось, что на полках он находил достаточно мяса, нарезанного крупными кусками, а иногда и ломтиками, для приготовления пирогов.
     Для него было не столько загадкой, когда оно туда попало, сколько как оно туда попало; поскольку, конечно, он должен иногда спать, он, вполне естественно, пришел к выводу, что оно каким-то образом заносили в то время, когда он предавался отдыху.
     Стоя в центре этого вместилища с лампой в руке, он неторопливо поворачивался, осматривая стены и потолок с самым напряженным вниманием, однако нигде не было заметно ни малейшего намека на выход.
     На самом деле стены были настолько сплошь заставлены каменными полками, что не оставалось места для двери; а потолок казался совершенно цельным.
     Тогда пол был земляным, поэтому о том, чтобы в нем открывался люк, не могло быть и речи, поскольку с этой стороны не было никого, кто мог бы снова засыпать его землей и придать ему естественный вид.
     - Это в высшей степени загадочно, - сказал он, - и если бы я когда-либо мог поверить, будто в ведении человеческих дел кому-то помогает сам дьявол, то я бы сказал, что миссис Ловетт каким-то образом добилась расположения этого пожилого джентльмена; ибо, если только мясо не попадет сюда каким-то сверхъестественным образом, я действительно не понимаю, как оно вообще может сюда попасть. И все же вот оно, такое свежее, чистое и молочно-белое на вид, что удивительно, хотя я сам никак не мог отличить свинину от телятины, потому что они казались мне одинаковыми.
     Теперь он провел еще более тщательный осмотр этого хранилища, однако ничего не добился этим. Он обнаружил, что стенки за полками сложены из плоских кусков камня, которые, без сомнения, были необходимы для поддержки самих полок; но больше он ничего не обнаружил и уже собирался уходить, когда ему показалось, что он увидел какую-то надпись на внутренней стороне двери.
     При ближайшем рассмотрении он убедился, что там было несколько строк, написанных грифельным карандашом, и после некоторого затруднения он расшифровал их следующим образом:
     
     "Какой бы несчастный ни прочел эти строки, он может попрощаться с миром и со всеми надеждами, ибо он обречен! Он никогда не выйдет живым из этих склепов, ибо с ними связана отвратительная тайна, настолько ужасная и омерзительная, что, когда я пишу об этом, кровь стынет в жилах, а плоть пробирает до костей. Секрет этот таков - и вы можете быть уверены, что я пишу правду, и что сделать эту ужасную правду еще хуже преувеличив ее так же невозможно, как свечой в полдень усилить солнечные лучи--
     
     Здесь, к величайшему сожалению, сообщение оборвалось, и наш друг, который до этого момента вчитывался в строки с величайшим интересом, почувствовал огромную горечь разочарования от того факта, что должно было быть написано достаточно, чтобы возбудить его любопытство до максимально возможной степени, но недостаточно, чтобы удовлетворить его.
     - Это, право же, крайне возмутительно, - воскликнул он. - Что же это за ужаснейшая тайна, которую невозможно преувеличить? Я ни за что не могу предположить, что это значит.
     Напрасно он искал над дверью еще какую-нибудь надпись - ее нигде не было, и, судя по длинной неровной помарке карандашом, тянущейся от последнего слова, казалось, что пишущий был прерван и, возможно, встретил судьбу, которую предсказал, и вот-вот собирался объяснить.
     - Это ужаснее, чем полное незнание. Лучше бы я оставался в неведении, чем получил такое невнятное предупреждение; я не стану легкой жертвой, и, кроме того, я хотел бы знать, какая сила на земле может заставить меня печь пирожки, против моей воли.
     Когда он вышел из помещения, где хранилось мясо, в большое помещение, где находились печи, то наступил на листок бумаги, лежавший на земле и которого, он был совершенно уверен, раньше не было. Бумага была свежей, белой и к тому же чистой, так что она не могла пролежать там долго, и он взял ее в руки с некоторым любопытством.
     Это любопытство, однако, вскоре сменилось испугом, когда он увидел, что было написано на нем, и было рассчитано на то, чтобы вызвать значительную тревогу во всяком человеке, оказавшемся в таком положении, как он, совершенно без друзей и совершенно потерявшем надежду на какую-либо постороннюю помощь в эти мрачном подвале, который, как он начал с содроганием подозревать, может стать ему склепом:
     
     "Вы проявляете недовольство, и поэтому возникла необходимость разъяснить вам ваше истинное положение, каковое просто таково: вы узник, и были таковым с того самого момента, как ступили туда, где находитесь сейчас; и вы обнаружите, что, если только вы не решите покончить с жизнью, вашим лучшим планом будет спокойно смириться с обстоятельствами, в которых вы оказались. Не вдаваясь в подробности, достаточно сообщить вам, что пока вы продолжаете готовить пирожки, вы будете в безопасности; но если вы откажетесь, то при первом же случае, когда вас застанут спящим, вам перережут горло".
     
        Сей текст настолько соответствовал цели, и чувствовалось, что угроза не напускная, и было чрезвычайно сложно усомниться в его искренности.
     Письмо выпало из разжавшихся рук этого человека, который в глубоком отчаянии, подгоняемый крайней необходимостью, смирился с ситуацией, за спасение от которой он отдал бы целые миры, если бы обладал ими.
     - Милостивые небеса! - воскликнул он. - Неужели я действительно обречен на такое рабство? Возможно ли, что даже в самом сердце Лондона я нахожусь в плену и не имею возможности выстоять против самых ужасающих угроз, звучащих в мой адрес? Конечно, конечно, все это должно быть лишь сном! Это слишком ужасно, чтобы быть правдой!
     Он сел на ту самую низкую табуретку, где раньше сидел его предшественник, получивший смертельную рану от убийцы, незаметно подкравшегося к нему сзади, и нанесший ему тот ужасный сокрушительный удар, единственной милостью которого было то, что тот мгновенно отнял у жертвы жизнь.
     Он мог бы горько расплакаться, прямо там, думая о давно прошедших днях, о возможностях, упущенных с беззаботным смехом юности; он взвешивал все упущенные шансы и невзгоды своей жизни, приведшие к тому, что теперь оказаться жалким обитателем подвала, обреченным на низменную и хлопотную работу, не имея, даже если он захочет, права бросить ее, и голодать, под страхом ужасной смерти, которой ему угрожали - было воистину мучение!
     Немудрено, что порой он чувствовал себя обескураженным и что ребенок мог бы одолеть его, в другие моменты им овладевало такое отчаяние, что он громко взывал к своим врагам, призывая их появиться и дать ему хотя бы шанс побороться за свою жизнь.
     "Если мне суждено умереть, - воскликнул он, - позвольте мне умереть с каким-нибудь оружием в руках, как подобает храбрецу, и я не стану жаловаться, ибо сейчас на самом деле мало что в держит на свете; но я не хочу, чтобы меня убили в темноте.
     Он вскочил на ноги и, подбежав к двери, ведущей из здания в подвал, принялся яростно и отчаянно ее трясти.
     Но подобные случаи, несомненно, предвиделись и меры по их предотвращению были приняты заранее, ибо дверь была поразительной прочности и самым решительным образом сопротивлялась всем его усилиям, так что результатом его стараний было лишь полное изнеможение, и он, шатаясь, попятился, тяжело дыша и отчаявшись, к табуретке, которую он так недавно покинул.
     Затем он услышал голос и, подняв глаза, увидел, что маленькое квадратное окошко в верхней части двери, через которое к нему прежде обращались, открыто, и в нем появилось лицо, но это было не лицо миссис Ловетт.
     Напротив, это была крупная и безобразная мужская физиономия, а голос, исходивший от ее обладателя, был каркающим и резким, звучавшим совершенно немузыкально для ушей несчастного человека, ставшего жертвой популярности пирогов миссис Ловетт.
     - Продолжай работать, - сказал голос, - иначе смерть постигнет тебя, как только сон одолеет тебя, и ты погрузишься в тот покой, от которого никогда не проснешься, разве что почувствуешь предсмертные муки и то как бурлит твоя кровь.
      - Продолжай работу - будешь жить, не станешь работать - твоя песенка спета.
      - За что мне все это? Отпустите меня, и я поклянусь никогда не разглашать что я был в этом подвале, обещаю.
     - Делай пироги, - сказал голос, - жри и радуйся. Сколько человек позавидует твоему положению - отрешенный ото всех жизненных невзгод, щедро обеспеченный питанием и ночлегом и занятый приятным и упоительным трудом. Поразительно, как ты вообще можешь быть недоволен!
     Бах! маленькое квадратное отверстие в верхней части двери захлопнулось, и голос пропал. Однако глумливая издевка, прозвучавшая в этих словах, все еще отдавалась в ушах несчастного узника, и он обхватил голову руками, со страхом думая, что, должно быть, сходит с ума.
     - Он сведет меня с ума, - воскликнул он. - Я уже чувствую, как из-за недостатка движения мной овладевает что-то вроде дремоты, а спертый воздух этих склепов мешает мне нормально отдыхать; теперь, если я закрою глаза, я буду ожидать, что найду нож убийцы у моего горла.
     Он посидел еще некоторое время, и даже страх, который он испытывал перед сном, не мог избавить его от сонливости, и эту усталость нельзя было стряхнуть никакими обычными средствами, пока, наконец, он не вскочил на ноги и резко встряхнувшись, как человек, решивший окончательно проснуться - печально сказал он себе -
     - Я должен подчиниться их приказу или умереть; возможно, надежда здесь обманчива, но я не могу полностью оставить ее, и пока ее слабый образ не покинет мою сердце, я не смогу лечь спать и сказать - Пусть смерть придет в любом обличье, она желанна.
     С неистовой энергией он принялся заправлять топки духовки, и когда все они были в хорошем состоянии, он приступил к изготовлению партии из ста пирожков, которую, когда он закончил, выложил на противень и привел в движение машину, которая доставила их в лавку. Он счел этосвоего рода платой за свое дальнейшее существование, и, бросившись на землю, он погрузился в глубокий сон
  
  
  
  
  

Конец Двадцать Третей Главы

Перевод Юргена Каца

Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"