Еще одно знакомство через интернет, еще одно лицо в череде смутных образов - я стал жутко сентиментальным в то время, хотелось бесспорного чуда; чуда, снятого на черно-белую пленку, всю прошитую дождем мельчайших трещинок.
Звали ее банально - Настасьей. Первое мое впечатление было такое, что я получил искомое, что девушка напротив меня чертами и всем своим ощущением преточная копия молодой Одри Хэпберн, но довольно быстро я поостыл.
Девушки, знаете ли, сомнительный предмет для точных умозаключений. Бывает, сидит такая перед вами, лобик свой алебастровый хмурит, и неясно, слушает ли она ваши наигранно залихватские байки или просто смотрит сквозь да припоминает : не пора бы ей эпиляцию, пардон, сделать или, допустим, стоит ли тратить вечер субботы на этого вот зануду аспирантика. И в это самое злосчастное мгновение, когда будто светится она вся изнутри задумчивостью и тихой грустью ( т.к. волосатые коленки - весьма серьезная проблема на ее взгляд), в это самое мгновение и бывает она особенно, непостижимо хороша собой.
Не стану скрывать, что не выношу женщин с поддельной тайной, с заемными формами страдания. Уж они-то знают, как искусными обмолвками вызвать у вас улыбку, как напустить туману почище тех, в которых орудовал добрый наш знакомец Джек, как прятаться и пленять. Ах, роняет такая вот натужная энигмочка, слишком часто в моей жизни мне делали больно. Далее следует основательно подкрашенный рассказец, в течение которого полагается героически бороться с зевотой. Когда девушка начинает разговаривать, как героиня романа, все, что вам требуется - это немного терпения.
Разумеется, после первой же такой попытки морального стриптиза - а неповоротливые мозги тому изрядная помеха, - я стараюсь особу эту избегать.
Вообще мы, должно быть, выглядели престранной парой. Разница между нами была всего каких-нибудь лет десять, но Настенька умудрилась так простодушно застыть посреди бара, сжимая свою курточку и огромный рюкзак, что я решительно обозлился. Курточка была пристроена в надлежащее место, ее владелица тоже, засим я отправился делать заказ.
Какой она была неловкой, неуверенной, смешной сказочной принцессой!
Она подливала себе зеленого чаю из чуть помятого медного чайничка, я тянул любимый Badoit и от нечего делать теребил мобильник.
С минуту я рассматривал полуотвернутое от меня удивительное лицо. Мы сидели за подобием барной стойки, вытянувшейся вдоль окна; снаружи изнемогала какая-то совсем уж невероятная пробка, тормозные огни вспыхивали и снова гасли.
Темные быстрые глаза - будто зверек, попавший в клетку. Ловко прячет ногти, старательно обгрызенные, какие-то по-девчоночьи плоские - то сожмет руку в кулак, то, когда берет пирожное, разворачивает руку ладошкой вверх. Исподтишка разглядывает публику, но видно, что собственные сомнительного цвета джинсы нисколько ее не смущают. Любопытный экземпляр, весьма!
Что толку пересказывать наш разговор?
Ораторствовал в основном я , причем со всем возможным savoir faire наставлял, анализировал, короче пользовался тем арсеналом, коим так щедро и безответственно наделил меня психологический факультет МГУ. Настенька моя слушала, я бы даже сказал, внимательнейшим образом слушала, улыбалась и вставляла уместные и ироничные ремарки. То, насколько были они ироничными, дошло до меня с некоторым опозданием - благо, что вожу я хорошо и в машине был один.
Покамест же, я невзначай разузнал у ней, что именно она изучает ( математику, но в общем что-то куда-то прикладное), с кем проводит время ( приятели и, как на грех, ни одной подруги) и следит ли за своим женским здоровьем. Тут она, как и планировалось, немного обалдела, на что я со всей серьезностью разъяснил, что по второму образованию являюсь акушером-гинекологом. Надо было дать ей время прийти в себя ( будьте великодушными, особенно если это вам на руку), и я похвалил ее вкус.
"Отчего бы это вам так приглянулись мои бедные джинсы?" отвечала она уже капельку ехидно.
У нее было чудное обыкновение внимательно смотреть на вас - не в глаза, нет, а на нижнюю часть лица, словно у вас там крошки или что-то еще, и неплохо бы это смахнуть.
Я с воодушевлением вцепился в благодатную тему : мол, некоторые барышни очень уж дразнят мужчин на первом свидании, помада, легкий намек на юбку, то, се... Так не извольте уж вопить, коли назвались груздем. Настасья, как и положено разумной девушке, согласно покивала.
Один Бог знает, как отчаянно мне в тот момент хотелось облить ее чаем, сказать какую-нибудь пошлость, лишь бы вывести ее из состояния молчаливой улыбчивости, в которой она до сих пор пребывала. Барышня, не будь дурой, мигом оценила ситуацию и стала удивительно милой.
Не менее милой представлялась и мысль, что моя инженю-пипи решила наконец пооткровенничать. Свидание шло полным ходом.
Не стоило бы мне обольщаться - забегая вперед, скажу, что врала она бесподобно.
"Мягко говоря, не слишком приятная тема. Знаешь, я ведь ничего путного из себя не представляю. Все, на что я способна - заразить человека унынием, это он так говорил..."
Она подняла лицо, сумеречные, странно спокойные ее глаза не отрывались от моих губ.
"Отдавать - в этом истина, разве не так?"
Я не мог не смеяться над ней про себя, но и не мог не видеть чего-то честного и хорошего в ее детских рассуждениях. Он, как водится, был старше ее, чуточку сноб, чуточку циник. Э, милые барышни, разве способны вы распознать груз этой самой чуточки, когда всей своей массой падает она вам на голову, вокруг которой тотчас же начинают носиться мультяшные птички.
Короче, они идеально подходили друг другу - во всем, кроме потребности любить.
Не выдумываю ли я опять? Навряд ли.
Правда, высказанная и невысказанная; слетаются, пересекаются обрывки фраз; чай ее давно уж остыл.
Я с удивлением обнаруживаю ее руку поверх моей, Настасья продолжает говорить и вдруг сама себя обрывает :
"Холодно, правда? Потрогай мои пальцы - они всегда такие, кроме лета."
Грех не воспользоваться данной ситуацией ( как заметил св.Августин, Боже, сделай меня добродетельным, но не сейчас), я пристраиваю ее лапки на своем безупречно каменном прессе. Спортзал, двенадцать лет каратэ, знаете ли.
Она жмурится от удовольствия, но никак сей порыв не комментирует.
Пока я вез ее до ближайшего метро - опять-таки не самый умный поступок с моей стороны - она улыбалась чему-то своему и рассматривала мой нарочито мужественный профиль. В качестве напутствия я посоветовал ей поаккуратней грызть гранит науки.
"Не кручинься", ответствовала она, "ведь всегда есть безотказный бабушкин метод".
На мой удивленный взгляд она хмыкнула : "Премилая старушка обходилась вставной челюстью, но... изредка!".
Следующее наше свидание в последний момент отменилось, а вскоре за тем она укатила на море. Я махнул рукой и напрочь позабыл об этом знакомстве.
Вторая встреча была, да и просто не имела права не произойти в лучших фильмовых традициях. Фойе, толпа, камера бесшумно скользит, чьи-то чересчур безупречные галстуки и искры стразов, она спиною к зрителю.
Тут бы ей и обернуться, что же может быть эффектней крупного плана туго обтянутых скул и глаз, скучающих и одновременно диковатых?
Ее взгляд порхнул на меня, но за этим ровно ничего не последовало. Забывчивость? Самообладание? Звуки толпы разбивались у ее ног, она просто стояла - "медом пропитанный полдень, мреющая даль"...
Тьфу, ну как тут избежать дешевых рифм и не дать соврать самому себе. Невыносимо захотелось выпить.
Конечно, мы абсолютно случайно столкнулись в дверях, она с видимой охотой разрешила подвезти ее до дому. Я прождал у выхода с полчаса, затем удивительным образом развеселился. Я ведь неосторожно явился ей в образе рыцаря, а в борьбе с подобным противником девушка пускает в ход и соответствующие требования. Мысль, что она вторично ускользнула от меня, и бесит, и в то же время как будто радует меня.
Как прекрасно быть влюбленным, и как интересно сознавать это, - вот разница.
Писано в ночь на 19 января 2004 года от рождества Христова под бутылочку Haut Medoc урожая 96 года и шубертову несравненную "Dead and the Maiden".