ЛЮБОВЬ. 12+

Сэмюэль Тейлор Кольридж.

1799
Перевод с английского Юрия Князева.

  


  

    

       
      

ЛЮБОВЬ.


Песня.


Сэмюэль Тейлор Кольридж

Перевод Юрия Князева

2024

      
    

       
      
LOVE.


A Song.

S.T.Coleridge

1799

      
  

    






Все сны, все страсти, все мечты, 
Что докучают плоти бренной, 
Они - посланники Любви,  
Хранят её огонь священный.

Не раз во сне случалось мне
Вновь пережить счастливый час
Когда у башни на холме, 
Уставший день угас. 

Над тучкой глянула луна, 
Окрасилось закатом небо. 
Надежда, радость - вот она, 
Моя родная Дженевьева! 

Там Рыцарь в латах и с мечом.
Внимала дева чутко мне, 
Приникнув к статуе плечом, 
В вечерней тишине. 

Грустить причины нет у ней. 
Надежда! Радость! Дженевьева! 
Её любовь ко мне сильней, 
От грустного напева. 

Мотив был старый, не совру,
Печален был мой стих, 
Но он пришёлся ко двору
Среди руин седых. 

В смущеньи слушала она:
Румянец щёк, потуплен взор, 
Так грациозна и скромна, 
А я глядел в упор. 

Я песнь о Рыцаре сложил, 
Отвага на щите его, 
И долгих десять лет служил
Он Даме Сердца Своего. 

Я спел о том, как он страдал, 
И пел я словно соловей, 
Я о чужой любви сказал, 
Как будто о своей. 

В смущеньи слушала она:
Румянец щёк, потуплен взор. 
Она простить меня должна, 
Что я глядел в упор. 

Презрения суровый дол
Не мог наш Рыцарь превозмочь,
Леса и горы он прошёл, 
Не спал ни день, ни ночь. 

Он жил порой в норе сырой, 
И был порой в сплошном тумане, 
И в путь пускался  он порой
На солнечной поляне. 

Лик светлый, ангельский с небес
Ему дорогу озарял, 
И что не ангел то, а Бес,
Несчастный Рыцарь знал! 

Он шёл, не ведая преград, 
И в переделках был не раз, 
И от беды, страшней чем ад, 
Он Даму Сердца спас! 

Я спел, как плакала она, 
к нему пытаясь тщетно льнуть,  
Её невольная вина
Могла с ума свихнуть.

Как леди нянчила его, 
В пещере врачевала, 
И как осенняя листва
Последним ложем стала. 

Его предсмертные слова, 
Я спел, едва дыша, 
Затрепетала как трава
От жалости душа! 

Порывам чувства и души, 
Что взволновали Дженевьеву, 
В вечерней вторили тиши
Печальные напевы. 

Надежд и страхов робкий рой, 
Желаний нежных, потайных, 
Что окружают нас порой, 
Как долго мы лелеем их. 

Она в слезах явилась мне 
С сомнениями своими, 
И, словно выдохнув во сне, 
Моё шепнула имя. 

Вздымалась грудь её волной, 
Отпрянув поначалу, 
Она, запомнив облик мой, 
Прильнув ко мне, рыдала. 

Я ощутил объятий зной, 
Она сомкнула рук кольцо, 
Откинув локон озорной, 
Смотрела мне в лицо. 

Любовь иль страх в её глазах, 
Иль боль душевных мук? 
Я не слыхал, но ощущал
Её сердечный стук. 

И я развеял страхи девы: 
Нельзя таить Любовь свою. 
Так покорил я Дженевьеву, 
Невесту милую мою.


  



All thoughts, all passions, all delights,
Whatever stirs this mortal frame,
All are but ministers of Love,
And feed his sacred flame.

Oft in my waking dreams do I
Live o'er again that happy hour,
When midway on the mount I lay,
Beside the ruined tower.

The moonshine, stealing o'er the scene
Had blended with the lights of eve ;
And she was there, my hope, my joy,
My own dear Genevieve !

She leant against the arméd man,
The statue of the arméd knight ;
She stood and listened to my lay,
Amid the lingering light.

Few sorrows hath she of her own,
My hope ! my joy ! my Genevieve !
She loves me best, whene'er I sing
The songs that make her grieve.

I played a soft and doleful air,
I sang an old and moving story--
An old rude song, that suited well
That ruin wild and hoary.

She listened with a flitting blush,
With downcast eyes and modest grace ;
For well she know, I could not choose
But gaze upon her face.

I told her of the Knight that wore
Upon his shield a burning brand ;
And that for ten long years he wooed
The Lady of the Land.

I told her how he pined : and ah !
The deep, the low, the pleading tone
With which I sang another's love,
Interpreted my own.

She listened with a flitting blush,
With downcast eyes, and modest grace ;
And she forgave me, that I gazed
Too fondly on her face !

But when I told the cruel scorn
That crazed that bold and lovely Knight,
And that he crossed the mountain-woods,
Nor rested day nor night ;

That sometimes from the savage den,
And sometimes from the darksome shade,
And sometimes starting up at once
In green and sunny glade,--

There came and looked him in the face
An angel beautiful and bright ;
And that he knew it was a Fiend,
This miserable Knight !

And that unknowing what he did,
He leaped amid a murderous band,
And saved from outrage worse than death
The Lady of the Land !

And how she wept, and clasped his knees ;
And how she tended him in vain--
And ever strove to expiate
The scorn that crazed his brain ;--

And that she nursed him in a cave ;
And how his madness went away,
When on the yellow forest-leaves
A dying man he lay ;--

His dying words--but when I reached
That tenderest strain of all the ditty,
My faultering voice and pausing harp
Disturbed her soul with pity !

All impulses of soul and sense
Had thrilled my guileless Genevieve ;
The music and the doleful tale,
The rich and balmy eve ;

And hopes, and fears that kindle hope,
An undistinguishable throng,
And gentle wishes long subdued,
Subdued and cherished long !

She wept with pity and delight,
She blushed with love, and virgin-shame ;
And like the murmur of a dream,
I heard her breathe my name.

Her bosom heaved--she stepped aside,
As conscious of my look she stepped--
The suddenly, with timorous eye
She fled to me and wept.

She half enclosed me with her arms,
She pressed me with a meek embrace ;
And bending back her head, looked up,
And gazed upon my face.

'Twas partly love, and partly fear,
And partly 'twas a bashful art,
That I might rather feel, than see,
The swelling of her heart.

I calmed her fears, and she was calm,
And told her love with virgin pride ;
And so I won my Genevieve,
My bright and beauteous Bride.


Автоматической перевод. 

Все мысли, все страсти, все наслаждения,
всё, что движет этим смертным телом,
всё это лишь служители Любви,
питающие её священный огонь.

Часто в своих снhах наяву я
Снова переживаю тот счастливый час,
Когда я лежал на склоне горы,
Рядом с разрушенной башней.

Лунный свет, окутывающий сцену,
смешался с вечерними огнями;
и она была там, моя надежда, моя радость,
моя дорогая Женевьева!

Она прислонилась к вооружённому мужчине,
к статуе вооружённого рыцаря;
она стояла и слушала мою балладу,
в лучах угасающего света.

У неё мало собственных печалей,
Моя надежда! моя радость! моя Женевьева!
Она любит меня больше всего, когда я пою
Песни, которые заставляют её грустить.

Я играл тихую и печальную мелодию;
Я пел старую и трогательную историю -
Старую грубую песню, которая хорошо подходила
К этой дикой и седой развалине.

Она слушала, заливаясь румянцем,
с опущенными глазами и скромной грацией;
она прекрасно знала, что я не мог не смотреть
на её лицо.

Я рассказал ей о рыцаре, который носил
на своём щите пылающий знак;
и о том, что десять долгих лет он ухаживал
за хозяйкой этих земель.

Я рассказал ей, как он тосковал, и ах!
Глубокий, низкий, умоляющий голос,
которым я пел о чужой любви,
передал мой собственный.

Она слушала, слегка краснея,
с опущенными глазами и скромной грацией;
и она простила меня за то, что я слишком нежно смотрел
на её лицо!

Но когда я рассказал о жестоком презрении,
охватившем этого смелого и прекрасного рыцаря,
и о том, что он пересекал горные леса,
не отдыхая ни днём, ни ночью,

Что иногда из дикого логова,
А иногда из мрачной тени,
А иногда сразу же
На зелёной и солнечной поляне -

Он подошёл и посмотрел ему в лицо,
Прекрасный и светлый ангел;
И он понял, что это был Дьявол,
Этот несчастный рыцарь!

И, не ведая, что творит,
Он бросился в гущу убийц
И спас от позора хуже смерти
Владычицу Земли.

И как она плакала и обнимала его колени;
И как она тщетно ухаживала за ним -
И всегда старалась искупить
Презрение, которое сводило его с ума;

И что она выхаживала его в пещере;
И как его безумие прошло,
Когда он лежал на жёлтых лесных листьях,
Умирая; -

Его предсмертные слова - но когда я достиг
самого нежного места в песне,
мой дрожащий голос и умолкшая арфа
тронули её душу жалостью!

Все порывы души и чувств
Волновали мою простодушную Женевьеву;
Музыка и печальная история,
Насыщенный и благоухающий вечер;

И надежды, и страхи, что разжигают надежду,
Неразличимая толпа,
И нежные желания, долго сдерживаемые,
Сдерживаемые и лелеемые долго!

Она плакала от жалости и восторга,
она краснела от любви и девственного стыда;
и, словно шепот во сне,
я слышал, как она шептала моё имя.

Её грудь вздымалась - она отступила в сторону,
осознавая мой взгляд, -
затем внезапно, со страхом в глазах,
она подбежала ко мне и заплакала.

Она наполовину обняла меня,
прижалась ко мне в робком объятии,
и, откинув голову назад, посмотрела вверх,
и взглянула мне в лицо.

Отчасти это была любовь, отчасти страх,
отчасти робкое искусство,
чтобы я скорее почувствовал, чем увидел,
как бьётся её сердце.

Я успокоил её страхи, и она была спокойна,
И призналась мне в любви с девственной гордостью;
И так я завоевал свою Женевьеву,
Свою светлую и прекрасную невесту.

ссыка на стихотворение: http://www.poetryfoundation.org/poem/173249

И нет ничего нового под солнцем. 

Анализ стиха.