Несмотря на рекламу соперничающих фирм, вероятно, всякий торговец знает, что никто в этом деле в настоящее время ничья позиция не сравнима с позицией мистера Ната. Людям, внешним для магического круга бизнеса, это имя вряд ли известно; он не нуждается в рекламе, он - совершенство. Он возвышается над самою современною конкуренцией, и его соперники знают это, чтобы они не вменяли себе в похвалу. Его условия умерены, как касательно наличности при доставке товаров, так и при шантаже впоследствии. Он присоветует вам удобные способы. На его искусство можно разсчитывать; я видел, как тень ветреною ночью издавала больше шума чем Нат, ибо Нат - взломщик по своему ремеслу. Известны те, кто, побыв в деревенских домах, потом посылали за дилером, дабы выторговать какой нибудь увиденный там гобелен, - какой нибудь предмет мебели, какую нибудь картину. Это дурной вкус: но люди более утонченной культуры неизменно посылали за Натом спустя две или три ночи после их визита. Он имел свой метод обхождения с гобеленами: вы едва бы могли заметить, что они обрезаны по краям. И часто, когда я вижу новый большой дом, полный старинной мебели и портретов иных эпох, я говорю себе: " Эти облегающия кресла, эта длинная череда предков и резное красное дерево - плоды трудов несравненного Ната".
Употребление мною слова "несравненный" может быть оспорено на том основании, что во взломщическом деле имя Слиθа возвышается недостижимою одинокою вершиной; и мне сие неневедомо, но Слиθ - классик, живший давным-давно и совсем ничего не знавший о нынешней конкуренции; кроме того, удивительная природа постигшего его удела, возможно, придает Слиθу магическое обаяние, преувеличивающее в наших глазах его несомненныя достоинства.
Не следует полагать, что я друг Ната; напротив, мои политическия убеждения находятся на стороне Собственности; а он не нуждается в моих словах, поскольку его положение в этом ремесле почти уникально, ведь он среди немногих, кто не нуждается в рекламе.
В то время, когда началась моя история, Нат жил в просторном доме на Белгрэйв-Сквер; в своей неподражаемой манере он подружился со смотрительницей. Место подходило Нату, и когда бы кто ни приходил осмотреть его перед покупкой, смотрительница всегда восхваляла дом словами, вложенными в ея уста Натом. "Если б не канализация", должна была говорить она, "это был бы прекраснейший дом в Лондоне", а когда они, зацепившись за это замечание, начинали задавать вопросы о канализации, она должна была отвечать им, что канализация тоже хороша, но не так, как дом. Они не видели Ната, обходя комнаты, но Нат был там.
И вот, в опрятном черном платье, одним весенним утром, явилась пожилая женщина в чепце с красною каймой и спросила мистера Ната; и с ней пришел ея большой и неуклюжий сын. Миссис Эггинс, смотрительница, выглянула на улицу и, впустив их, заставила подождать в гостиной, среди мебели, полной таинственности под покрывалами. Ждали они долго, а потом появился запах трубочного табаку, а затем и Нат встал прямо перед ними.
"Господи", сказала пожилая женщина чей чепец был с красною каймой, "вы заставили меня вздрогнуть". И тут по его глазам она поняла, что так с мистером Натом не разговаривают.
Наконец мистер Нат заговорил, и очень нервно пожилая женщина объяснила, что ея сын - складный парень, и уже бывал в деле, но хочет усовершенствоваться, и она хотела бы, чтобы мистер Нат научил его жизни.
Прежде всего Нат пожелал посмотреть деловыя рекомендации, и когда ему показали одну, подписанную ювелиром, состоятельность коего ему довелось испытать, в результате он согласился взять своим подмастерьем юного Тонкера (ибо такова была фамилия складного парня). И старушка, чей чепец был с красною каймой, возвратилась в свой домик загородом и каждый вечер повторяла своему старику: "Тонкер, нам надо укрепить ночныя ставни, ведь Томми теперь взломщик".
Я не намерен излагать детали профессионального обучения складного парня; ибо тем, кто занят в этом бизнесе, и так уже ведомы эти детали, а те, кто работает в другом бизнесе, интересуются только деталями своего собственного бизнеса, тогда как досужая публика, не имеющая вовсе никакого ремесла, не в состоянии будет оценить постепенныя стадии, коими Томми Тонкер сперва постиг, как преодолевать голыя доски, увешанныя небольшими препятствиями в темноте без всякого шума, затем беззвучно ступать по скрипучим ступеням, потом открывать двери, и наконец, взбираться по веревке.
Да будет достаточно и того, что бизнес весьма преуспел, и что блестящие отзывы о достижениях Томми Тонкера, написанные неудобочитаемым почерком Ната, время от времени отсылались старушке, чей чепец был с красною каймой. Нат весьма рано отказался от уроков чистописания, ибо видимо, испытывал некое предубеждение к подлогу и потому считал чистописание пустою тратой времени. А затем состоялось дело с лордом Кэстлнорманом в его резиденции в Серрей. Нат избрал субботний вечер, ибо так получалось, что в субботу в семействе лорда Кэстлнормана шабашовали, и в одиннадцать часов все в доме стихало. За пять минут до полуночи Томми Тонкер, получив инструкции мистера Ната, ожидавшего снаружи, возвратился с карманами, полными колец и запонок. Содержимое его карманов весило совсем немного, но парижские ювелиры не смогли выставить нечто подобное, лишь сделав особые заказы в Африке, а лорд Кэстлнорман должен был занимать костяныя запонки.
Молва ни разу и шепотом не коснулась имени Ната. Если бы я сказал, что это вскружило ему голову, некоторым это утверждение было бы крайне неприятно, ибо его компаньоны утверждают, что это обстоятельство никак не отразилось на проницательности его суждений. Поэтому я скажу, что это подзадорило его гений изобрести план, какой никогда не составлял до этого ни один взломщик. Он заключался, ни боле ни менее в том, чтобы войти со взломом в дом гнолов. И его развернул сей муж умеренности пред Тонкером за чашкой чаю. Не потеряй почти что Тонкер голову от гордости от их недавнего дела, и не будь он ослеплен преклонением пред Натом, он бы - но я плачу над сбежавшим молоком. Он стал почтительно увещевать: он сказал, что предпочел бы не идти на это; он сказал, что это нечестно; он даже позволил себе поспорить; и в конце концов, однажды ветреное октябрьское утро, дыша угрозою, застало его и Ната приближающимися к грозному лесу.
Нат, сравнив вес малых изумрудов с обломками обычной скальной породы, точно определил, сколько могут весить те домашния украшения, коими гнолы, согласно поверьям, владеют в тесном и высоком доме, где издавна обитают. Они решили украсть два изумруда и унести их между собою на плаще; но если один из них окажется слишком тяжелым, его надлежало бы тотчасже сбросить. Нат предостерег Тонкера от алчности, объяснив, что изумруды стоят дешевле сыра до тех пор, пока они не вышли невредимыми из этого грозного леса.
Все было распланировано, и сейчас они двигались молча.
Ни единый след, будь то человека или скотины, не вел в зловещий мрак между деревьев, и даже браконьер не садился здесь в засаде на эльфов вот уже более сотни лет. В лесистыя лощины гнолов не посягали вступить дважды. И помимо тамошней жути сами деревья были как предупреждение и не отличались тем благотворным внешним видом, как деревья, сажаемыя нами.
Ближайшая деревня находилась в нескольких милях оттуда, и все дома в ней отворачивались от леса, и ни единое окно не глядело в его направлении. В ней не говорили о нем, и нигде за ея пределами о нем не слыхали.
В этот лес вступили Нат и Томми Тонкер. У них не было огнестрельного оружия. Тонкер попросил было пистолет, но Нат сказал, что один выстрел "может навлечь на нас все, что угодно", и более разговора о том не было.
Весь день они все глубже и глубже уходили в лес. Они видели скелет некоего браконьера раннегеоргианского времени, прибитый гвоздями к двери на дубе; иногда им попадались ведра для угля волшебного народа; раз Тонкер тяжело наступил на твердую сухую палку, после чего оба тихо лежали двадцать минут. И закат воспылал зловещими знамениями меж древесных стволов, и пала ночь, и в нужном им звездном свете, как и предусмотрел Нат, они подошли к тому узкому высокому дому, в котором обитали гнолы.
Все было так тихо вокруг этого неоцененного дома, что увядшая храбрость Тонкера было воспряла, но испытанному чутью Ната тишина показалась слишком глубокой; и все это время небо имело вид похуже произнесенного приговора судьбы, так что Нат, как это часто бывает с людьми в сомнениях, получил свободу испугаться худшего. Тем не менее он не оставил дела и отправил складного парня с инструментами его ремесла посредством лестницы в старое зеленое сводчатое окно. И в то мгновение, когда Тонкер коснулся изсохших досок, тишина, бывшая дотоле хотя и зловещей, но все же земной, сделалась неземною, как прикосновение гуля. И Тонкер услышал его дыхание, отягощенное этою тишиной, и его сердце стало подобно бешенному барабану при ночном нападении, и шнур его сандалии развязался на ступеньке лестницы, и листья в лесу онемели, и ночной ветер стих; и Тонкер молился о том, чтобы какая нибудь мышь иль крот издали бы хоть какой нибудь шум, но ни одна тварь не шелохнулась, и даже Нат был безмолвен. И там и тогда складный парень, пока его еще не обнаружили, решился сделать то, что давно должен был, - оставить эти колоссальные изумруды там, где они лежали и более не иметь никаких дел с узким высоким домом гнолов, но покинуть сей зловещий лес, чтоб только его и видели, и сейчасже оставить бизнес и купить местечко загородом. Затем он осторожно спустился и подал знак Нату. Но гнолы наблюдали за ним мошенническия отверстия, которыя они просверлили в стволах деревьев, и неземная тишина словно бы изящно отступила пред воплями Тонкера, когда они напали на него сзади, - воплям, кои учащались все быстрее и наконец сделались несвязными. И недоброе дело спрашивать, куда они унесли его, и что они сделали с ним, о том я не скажу.
Нат какое то время глядел на угол дома, потирая подбородок с выражением мягкого удивления на лице, ибо трюк с отверстиями в деревьях был нов для него; и затем он проворно пополз назад через грозный лес.
"И они поймали Ната?" - спрашиваешь ты меня, любезный читатель.
"О нет, дитя мое" (ибо это ребяческий вопрос). "Ната никому никогда не поймать".