Однажды зимним вечером старый рыцарь в заржавленной кольчуге медленно ехал по лесистому южному склону Бен Булбен, наблюдая, как солнце садится в малиновыя облака над морем. Его конь устал как после долгого пути, а его шлем венчал не гребень соседнего лорда или короля, но небольшая роза из рубинов, которые сверкали каждое мгновение в сгущающемся багрянце. Седые волосы ниспадали тонкими завитками ему на плечи, и их безпорядок присоединялся к печали на его лице, лице одного из тех, кто лишь изредка приходит в мiр, и всегда ему на беду, - мечтатели, которым надо делать то, о чем они мечтают, делатели, которым надо мечтать о том, что им делать.
Поглядев еще некоторое время в сторону солнца, он уронил поводья на шею коня и, протянув обе руки к западу, сказал: "О Божественная Роза Умного Пламени, пусть врата твои наконец откроются мне!" И внезапно громкий визг раздался в лесах несколькими ярдами далее вверх по склону горы. Он остановил коня, чтобы послушать, и услышал за спиною звук шагов и голосов. "Они бьют их, чтобы те пошли по узкой тропе в ущелье", сказал кто то, и через мгновенье дюжина крестьян, вооруженных короткими копьями, подошли к рыцарю и встали чуть поодаль, держа свои синия шапки в руках. "Куда вы идете с копьями?" спросил он; и один из них, видимо, вождь, ответил: "Отряд лесных воров спустился с холмов и увел свиней, принадлежащих старику, что живет у Глен Кар Лох, и вышли за ними. Теперь, узнав, что их в четыре раза больше, чем нас, мы идем, чтобы отыскать, каким путем они идут; а потом мы разскажем об этом Де Курсею, и если он не поможет нам, то Фицджеральду, ибо Де Курсей и Фицджеральд недавно заключили мир, и мы не знаем, кому мы принадлежим".
"Но тем временем", сказал рыцарь, "свиней съедят".
"Дюжине людей большего не сделать, и было неразумно всей долиной выходить и рисковать жизнями из за двух или двух дюжин свиней".
"Можете ли вы сказать мне", промолвил рыцарь, "благочестив ли старик, которому принадлежат свиньи, и правдив сердцем?"
"Он правдив как все и благочестивей любого, ибо говорит молитву святому каждое утро перед завтраком".
"Тогда хорошо будет сразиться за его дело", сказал рыцарь, "и если вы хотите биться с лесными ворами, я нанесу главный удар в сражении, и вы узнаете, что человек в доспехах стоит многих вроде этих воров, одетых в шерсть и кожу".
И вожак обернулся к своим товарищам и спросил, хотят ли они воспользоваться этим случаем, но те, казалось, торопились вернуться к своим лачугам.
"Вероломны ли лесные воры и нечестивы?"
"Они вероломны как все их дела", сказал один из крестьян, "и никто не знает, чтобы они молились".
"Тогда", сказал рыцарь, "я дам пять крон за голову каждого лесного вора, убитого нами в бою", и он велел вожаку указывать путь, и они пошли все вместе. Через некоторое время они вышли на истоптанную тропу, извивавшуюся в лесу и пойдя по ней, они вернулись на прежний путь и начали подниматься по лесистому склону гор. Вскоре тропа сделалась совсем прямой и узкой, и рыцарь был вынужден спешиться и оставить коня привязанным к дереву. Они знали, что идут по верной тропе: ибо они могли видеть отпечатки остроносых башмаков в мягкой глинистой почве, а между ними - раздвоенные следы свиней. Наконец тропа стала еще более крутой, и по исчезновению раздвоенных следов они поняли, что воры понесли свиней на себе. То и дело длинная отметина в земле показывала, как какая нибудь свинья падала и ее тащили некоторое время. Так они двигались около двадцати минут, когда смутный шум голосов подсказал им, что они подошли вплотную к ворам. А потом голоса смолкли, и они поняли, что и их в свою очередь услышали. Они устремились вперед спешно и осторожно, и примерно через пять минут один из них увидел кожаную куртку, скрытую наполовину кустами орешника. Стрела ударилась о кольчугу рыцаря, но отскочила, не причинив вреда, а затем стая стрел разлетелась рядом с ними с жужжанием, точно крупныя пчелы. Они побежали вверх и вверх навстречу ворам, которые, стоя в кустах с луками, еще трепещущими в их руках, теперь были хорошо видны: ибо у догонявших были только копья и им нужно было тотчасже вступить в рукопашный бой. Рыцарь был впереди и поверг наземь первого вора, а за ним еще одного. Крестьяне громко закричали и, напирая, погнали лесных воров вперед и так вышли на плоскую вершину горы, где они увидели двух свиней, мирно рывшихся в низкой траве; и так они бегом окружили их и начали отступать к узкой тропе: старый рыцарь теперь шел самым последним, повергая наземь вора за вором. Крестьяне не понесли серьезных увечий, ибо он взял на себя главный удар в сражении, как это можно было ясно видеть по кровавым прорехам в его доспехе; а когда они пришли к началу узкой тропы, он велел им согнать свиней в долину, в то время как он встанет охранять тропу за ними. И так в одно мгновение он остался один и, ослабев от потери крови, мог бы там и тогда же был быть добит лесными ворами, которых он разбил, если бы страх не прогнал их с великою поспешностью.
Прошел час, и они не вернулись, и теперь рыцарь не мог больше стоять на страже, но должен был лечь на траву. Минуло еще полчаса, и затем паренек, неся нечто, что оказалось пучком петушиных перьев вокруг шляпы, вышел на тропу за его спиной, и обходя трупы воров, стал отрезать им головы. Затем он сложил головы в кучу перед рыцарем и сказал: "О великий рыцарь, мне было велено пойти испросить у тебя про кроны, которыя ты обещал за головы: пять крон за голову. Мне велели сказать тебе, что люди молят Бога и Его Матерь дать тебе долгую жизнь, но они бедные крестьяне и хотят получить деньги пока ты не умер. Они повторяли мне это вновь и вновь, боясь, что я забуду, и обещали побить меня в таком случае."
Рыцарь приподнялся на локте и, открыв сумку, свисавшую у него с пояса, отсчитал по пять крон за каждую голову. Всего же было тридцать голов.
"О великий рыцарь", сказал паренек, "они также велели мне всяко позаботиться о тебе и зажечь огонь, и помазать твои раны этою мазью". И он собрал сучки и листья и, ударив стальным огнивом по кремню под массой сухих листьев, устроил замечательный костер. Затем, стянув кольчугу, он стал смазывать раны; но делал это неуклюже, видимо, просто потому, что ему велели, - вот он и делает. Рыцарь дал ему знак перестать и молвил: "Ты, похоже, хороший парень".
"Я хотел попросить у тебя кое что для себя".
"Тут есть еще несколько крон", сказал рыцарь, "дать их тебе?"
"О нет", отвечал паренек, "Мне они не к добру. Есть только одна вещь, которую я стремлюсь совершить, и для этого мне не нужны деньги. Я хожу из деревни в деревню, с холма на холм, и где бы мне не попадался большой петух, я краду его и уношу леса, и держу его под корзиной, пока не раздобуду еще петуха, и тогда я устраиваю бой между ними. Люди говорят, что я невинен, и не делают мне ничего плохого и никогда не просят меня делать ничего другого, кроме как ходить гонцом время от времени. Они и послали меня за кронами потому, что я невинен: кто нибудь другой украл бы их; и они не осмеливаются сами возвращаться, ведь теперь, когда ты не с ними, они боятся лесных воров. Ты слышал, что когда лесных воров крестят, волки делаются их крестными отцами, а их правую руку вовсе не крестят?"
"Если ты не берешь эти кроны, мой славный парень, у меня, боюсь, не будет для тебя ничего другого, если только ты не пожелаешь эту старую кольчугу, которая мне скоро будет уже ненужна".
"Есть кое что, чего бы я хотел: да, теперь я вспомнил", сказал паренек. "Я хочу, чтобы ты сказал мне, почему ты сражался, подобно единоборцам и великанам в сказаниях - да из за такой малости. Ты вправду такой же человек как мы? Может, ты скорее старый волшебник, что живет в этих холмах, и не начнется ли ветер и не сокрушит тебя в прах?"
"Я разскажу тебе про себя", отвечал рыцарь, "ибо теперь, когда я - последний из Братства, я могу говорить и свидетельствовать ради Бога. Погляди на Рубиновую Розу на моем шлеме, и узри символ моей жизни и моей надежды". И затем он поведал парню свою повесть, каждый раз, однако, останавливаясь все чаще; и когда он разсказывал ее, Роза сияла густым кровавым светом в огне костра, и паренек втыкал петушиные перья перед собою в землю и двигал ими, словно те были у него актерами на сцене.
"Я живу в стране, далекой отсюда, и был одним из Рыцарей Святого Иоанна", сказал старик, "но я был одним из тех в Ордене, кто всегда тоскуют по все более тяжким трудам в служении Всевышнему. Наконец к нам прибыл рыцарь из Палестины, которому Самим Богом была открыта истина истин. Он видел огромную Огненную Розу, и Глас из Розы сказал ему, как люди отвернулись от света собственного сердца, и поклоняются внешнему порядку и внешней определенности, и что свет уже исчезнет, и никто не избежит проклятья, кроме глупого добряка, который не умеет думать и страстного и порочного, который не желает этого думать. И уже, как сказал ему Глас, своенравный свет сердца сиял на мiром, дабы поддерживать в нем жизнь, не стол ясным сиянием, и что, по мере того, как он бледнел, странная зараза коснулась растлением звезд и холмов и травы и деревьев, и что никто из тех, кто ясно видел истину и древний путь, не сможет войти в Царство Божье, которое есть Сердце Розы, если добровольно пребудет в растленном мiре; и поэтому им должно доказать их гнев на Силы Растления смертью в служении Божьей Розе. И в то время, как Рыцарь из Палестины говорил нам это, мы словно увидели видение багряной Розы, распустившейся над ним, как будто он вещал из ея сердца, и воздух исполнился сладости. Из этого мы познали, что поистине Глас Божий вещал нам через этого рыцаря, и мы собрались вокруг него и просили его наставлять нас во всем и учить нас, как повиноваться Гласу. И так он связал нас клятвой и дал нам знаки и слова, по которым мы сможем узнать друг друга через много лет, и казал места встречи, и разослал нас отрядами по свету искать дела добра и умирать, сражаясь за них. Сначала мы подумали умереть охотнее, постясь до смерти в честь какого либо святого, но он сказал нам, что это будет злом, ибо мы совершим это для смерти и так отнимем у Бога из рук выбор времени и способа нашей гибели, и тем самым принизим Его силу. Нам надлежит избрать для себя служение к ея прославлению, и только для этого, и предоставить Богу вознаградить нас в Его час и Его способом. И после этого он принудил нас всегда есть подвое за одним столом, чтобы каждый наблюдал за товарищем во избежание недолжного пощения, ибо некоторые из нас сказали, что если поститься из любви к святости святых и умереть, эта смерть будет угодной. И шли годы, и один за другим мои товарищи погибали в Святой Земле, или воюя с злыми земными князьями, или очищая дороги от разбойников; и между ними погиб рыцарь из Палестины, и в конце концов я остался один. Я сражался за каждое дело, в котором немногие противостояли многим, и мои волосы побелели, и ужасный страх того, что я могу пасть, став неугодным Богу, нашел на меня. Но, услышав, наконец, что этот остров на Западе исполнен войн и грабительства более всякой другой земли, я пришел сюда и нашел то, что искал, и вот! Я исполнился великой радости".
И тут он запел по-латыни, и по мере того, как он пел, его голос слабел все больше и больше. Затем глаза его закрылись, и нижняя губа упала, и парень понял, что он мертв. "Он разсказал мне хорошую повесть", сказал парень, "ибо в ней были сражения, но я не многое то понял в ней, и такую длинную историю трудно запомнить".
И, взяв меч рыцаря, он начал рыть могилу в мягкой глине. Он рыл усердно, и легкий свет зари коснулся его волос, и он почти закончил свою работу, когда внизу в долине пропел петух. "Ах", сказал он, "эта птица должна быть моей", и побежал вниз по узкой тропе в долину.