В виду смерти мужа, в действительности сделавшего великое для исторического метода, для социализма и рабочего класса, я не считаю приемлемым, составлять список грехов Фридриха Энгельса. Поэтому я подавляю всё, что лежит у меня на сердце касательно рода личной полемики Энгельса, прежде всего, касательно его борьбы против Дюринга. Но я считаю, что поступаю согласно ожиданиям большинства наших читателей, если я попытаюсь вкратце приложить к материалистическому пониманию истории, одним из основателей которого является Энгельс, масштаб критики.
[...]
То, что Маркс и Энгельс имеют значительную и непреходящую заслугу, когда они энергично подчёркивают значение, которые имеют общественные отношения, уровень развития техники для истории человеческого рода, даже не является вопросом. Но для меня же не является вопросом и то, что они слишком сильно переборщили во рвении дать правде развернуться, и весьма недооценили значение духовной традиции и выдающейся личности. Маркс был почти всегда осторожен и тактичен в произведении духовных событий из экономических отношений; Энгельс сам, к примеру, в своём труде о Фейербахе, но более того, его унылые и бездушные последователи весьма были подвержены безвкусице и притянутости конструкций. Как в человеческом организме головной мозг сделался господином остального тела и вынудил остальные органы к автоматической деятельности, подобным образом, и даже куда сильнее, духовные тенденции в обществе становятся абсолютно самостоятельными, развиваются своими путями, без того, чтобы для каждой отдельной тенденции в каждом случае было необходимо материальное опосредование. Попытки, к примеру, свести идейное развитие Иисуса и христианства к голым экономическим фактам, жалко потерпели крах и всегда будут его претерпевать. Будет лишь возможно доказать, что, к примеру, дух и состояние души Христа не были бы возможны без экономических и духовных условий его времени, и что именно эти условия обусловили развитие и успех его учения. Кроме того, можно будет показать, что, весьма вероятно, и без Иисуса Христа возникло бы учение, подобное его учению в основных пунктах. Но что в личности великого и судьбоносного человека случайности телесной и духовной организации происходят из наследования от предков и из окружающей среды первых лет жизни, не должно быть незамеченным несмотря на экономический материализм.
Если даже в области науки и изучения прошлого учение Маркса и Энгельса привело к механизации и догматическому окостенению, то при попытках сделать из догмы науки догму политики это возымело ещё более роковые последствия. Маркс и Энгельс являются отцами сомнительного утверждения, что из изучения прошлого и из понимания законов экономического развития с обязательной уверенностью вытекает, какое развитие примут наши условия в будущем. Весь так называемый "научный социализм" полон претензий на то, чтобы из скромных крошек, которые известны из прошлого и настоящего, рассчитать будущее с математической точностью.
С этим учением связано то, что ни один государственно одобренный профессор не может обладать столь невыносимой учёной гордостью, каковую выказывают марксистские научные священники. Дальнейшим роковым последствием этого учения является то, что социал-демократия обделяет вниманием культурную пропаганду и самостоятельное вмешательство в экономические условия, и полагается на автоматически функционирующее развитие, в то время как наши познания о прошлом и о действующих в настоящем тенденциях столь ничтожны, что у нас есть все причины не полагаться на нечто действующее без нашего участия, и ценить нашу волю выше, чем наши знания.
Затем, с системой Маркса-Энгельса связана научная нечестность, которая делает психологические исследования определённой тенденцией и моделирует их. Ибо экономический материализм стремится к тому, чтобы повсюду обнаруживать свои собственные цели развития, а поэтому, когда обнаруживается новая правда, а старая отвергается, новая правда должна служить ему так же, как до того служила старая. Примером тому, причём, примером, который заслуживает того, чтобы стать известным, является различное построение первой части в книге Бебеля "Женщина". В первых изданиях книги описание первобытных условий и первобытной семьи радикально отличается от последующих изданий. Из этих первоначальных условий с величавой необходимостью производились все последующие ступени развития и Бебелевы личные цели. Позднее, после исследований Моргана и Бахофена и совмещения их Энгельсом, Бебель изменил эту первую часть до почти противоположности: но это новое представление должно было тем более нести всё дальнейшее построение, в котором не было предпринято существенных изменений. Это, пожалуй, яркий пример того, сколь мало забавные конструкции экономического материализма имеют общего с точным описанием природы. До сих пор все партии и индивиды, которые подступались к истории, выбирали из неё то, что соответствовало их собственным устремлениям; и "материалистическое понимание истории" ничего не изменило в том факте, что история -- не наука, не говоря уже о том, что она не обладает точной научной методикой.
Известно, что материалистическое понимание истории является лишь модификацией Гегелевой философии, и для учения Маркса и Энгельса и для политики их учеников подходят точные слова против Гегеля, которые Фридрих Ницше произносит в своём труде "О пользе и вреде истории для жизни", и которые я хочу под конец тут привести:
"...зато он (Гегель) привил пропитанным его философской закваской поколениям то восхищение перед "властью истории", которое на практике постоянно вырождается в голое преклонение перед успехом и идолопоклонство перед фактом, для каковой цели теперь приспособили крайне мифологическое и, сверх того, весьма немецкое выражение "считаться с фактами". Но кто привык с самого начала гнуть спину и склонять голову перед "властью истории", тот под конец станет, подобно китайскому болванчику, механически поддакивать всякой власти, будет ли то правительство, общественное мнение или численное большинство, и двигать своими членами строго в такт с движениями нитки, за которую дёргает какая-нибудь управляющая им "власть". Если каждый успех заключает в себе какую-нибудь разумную необходимость, если каждое событие есть победа логического или "идеи" (в марксизме "экономической необходимости" - Г.Л.), тогда нам остаётся только стремительно преклонить колени и в этой позе пройти всю лестницу "успехов"! И после этого вы говорите, что время господства мифологии прошло или что религии находятся в состоянии вымирания?
Взгляните только на религию исторического могущества, обратите внимание на священнослужителей мифологии идей и их израненные колена! И разве мы не видим, что даже сами добродетели шествуют в свите этой новой веры? Разве это не самоотречение, когда исторический человек позволяет превратить себя в объективное зеркало? Разве это не великодушие, когда он отрекается от всякой власти на небе и земле, преклоняясь в лице каждой власти перед властью в себе? Разве это не справедливость, когда он постоянно держит в руках весы, взвешивающие власти, зорко наблюдая, которая, как более могущественная и тяжёлая, перевесит другую? А какой школой благоприличия является такое отношение к истории! Всё рассматривать объективно, ни на что не гневаться, ничего не любить, все понимать - это делает человека столь кротким и гибким..."
Энгельс умер, но его механическая догма развития всё ещё властвует над тысячами людей. Нашей целью, как и прежде, пусть будет борьба изо всех сил против этих неверных теорий, будь даже правдивое и значительное с ними смешано.