Тема игры: Кукла и Кукольник.
Подробно о теме игры
Ссылки на рассказы участников игры
Евгений Лисовский. Кукла
Макс
Любопытная вещь с несколькими слоями смысла. Именно такие штуки я имел в виду, пытаясь объяснить, что такое хорошая литературная игра и чем она отличается от фанфика.
Пласты аллюзий в этом рассказе можно отделять по одному, как чешуйки луковицы. С очевидного отсыла к «Пиноккио» через «Буратино» – добираемся до «Ромео и Джульетты» – и я уверен, что есть и ещё пасхалки. И на красивой мысли всё это держится: кукольник-малефик управляет адской марионеткой – и сам является марионеткой адских сил – и зло выглядит многими этажами несвободы, возведёнными человеком на собственной душе ради довольно сомнительного куша. Так ли уж ценно бессмертие, если бессмертный – раб?
Правда, мне показалось, что сам стиль – простоват. Запоминается идея – не слова. Большой беды в этом нет, но на будущее автору хорошо бы подумать над выразительными средствами.
Мария
Истинно, «человек и деньги имеют друг друга по очереди» – душа ловца душ, алчущего подчинения, порабощения и пожирания других, сама идёт в рабы, в ловушку, поставленную ловцом куда более жестоким, и неотвратимо будет им сожрана.
И аллюзии хороши. Я уже говорила автору и повторю: «Чем тоньше аллюзия, – не грубый окрик, а шёпот за спиной, не порыв ветра, а сквознячок, змеящийся из-за портьеры, – тем богаче и свободнее её игра с текстом». Интересно: читал ли создатель Паулетти, которые «всегда платят», самый короткий авантюрный роман всех времён и народов? Запись в расчётной книге венецианского купца Якопо Лоредано: «Дож Фоскари – мой должник за смерть моих отца и дяди» И отметка: «Оплачено».
Стиль мне нравится. Именно простотой. Стиль – отличный способ управления дистанцией между текстом и читателем. Ярче всего это видно в переводах. Сравним навскидку «Гамлетов» Лозинского и Пастернака. Играя стилем, переводчик может отдалить подлинник от читателя, окутать флёром древности, экзотики, тайны (при этом, как правило, лучше видны абрис и масштаб подлинника). А может приблизить чужой мир, может втолкнуть в него, дать читателю восприятие изнутри, глазами и ушами персонажей: ведь обитатели мира-текста лишь для нас живут в удивительном мире и говорят необычно, для них же они сами, их речи, реалии мира-текста вполне обыденны. Метод работает и в оригинальных произведениях. Мне кажется, это сознательный выбор Лисовского (не только в «Кукле»): рассказывать о странных и страшных феноменах, о сущностях из-за межи, – и реальных, с которыми автор столкнулся, и вымышленных, – предельно просто, как о вещах, существующих здесь и сейчас, протяни руку – и коснёшься шевелящейся на меже завесы.
Евгений Владимирович прав. Завеса колышется в шаге от привычного, видная краем глаза.
К сожалению, и у Лисовского грамматическая ветрянка: беспорядочная пунктуация. В тяжёлой форме. Поражена добрая половина фраз, если не больше. Вот лишь один из примеров, навскидку:
«Тяжело вздохнув он повел пальцами поднятой руки. Телохранитель кивнул, и достал кошелек из-за пазухи».
В первом предложении недостаёт запятой после деепричастия, во втором – ненужная запятая между двумя однородными членами (сказуемыми), соединёнными союзом «и».
Я могла бы вычистить текст, всех дел – на полчаса. Но это – воля автора, не моя.
Любовь Пушкарёва. Ванити Фэа
Макс
Мне нравятся эти куклы – bjd, куклы на шаровых шарнирах, легко принимающие человеческие позы, с удивительно живыми лицами. Душа, душа у них из глаз светит. Я был убеждён, что кто-нибудь из участников непременно сделает такую куклу героиней своей истории, они же просто просятся в историю. И вот.
Кукла-психотерапевт, кукла, вызывающая из душ своих владельцев потаённое зло и выводящая на катарсис – отличный персонаж. И сильное до болезненности чувство, которым проникнут текст – тоже очень хорошо, проняло. Вызывать к персонажу сочувствие, не пережимая и не сюсюкая – непростое искусство.
Сложные отношения куклы с владельцем удались. «Я всегда против. Но живи, сколько хочешь», – не человек выбрал куклу, а наоборот. Сотрудничество строится на скрытой от большинства внутренней сути куклы-целителя – чара, понятная любому творцу. Хоть персонаж-человек и не кукольник, очевидно его творческое чутьё.
Трогательный и запоминающийся текст. И мне кажется, что Любовь Пушкарёва особенно хороша в миниатюре – чем дальше, тем сильнее и глубже.
Мария
Мощно, и глубоко, и благородно, и пронзительно нежно. Прекрасен, совершенно адекватен для этой истории габеновский сдержанный, мужественный стиль Пушкарёвой. И оригинальна идея – психоаналитическая миссия куклы, жертвующей собой ради духовного кризиса и преображения ребёнка. И вторым голосом, сплетаясь с первым в фугу – идея суетности и тщеты суждения по внешности и даже по поведению. Да, как часто мы трактуем поступок другого в рамках своего представления о нём – и как часто приписываем поступку противоположный смысл, принимаем тщеславие за щедрость, выдержку за бесчувствие, манипуляцию за слабость и подвиг самопожертвования за дурную натуру...
Пушкарёва великолепна.
Виктор Смирнов. Куколки
Макс
С моей точки зрения – один из лучших рассказов игры.
Блистательно – всё. Фантдопущение – выше критики. Композиция рассказа – «лоскутное одеяло» из фрагментов разного стиля, воспринимаемых на контрасте – даёт возможность обновить, освежить чувства перед каждой крохотной главкой. Ни единого лишнего слова. Сильная, очень красивая вещь.
К слову. Я часто говорил, что сухой деловой тон может отлично сыграть на идею – и канцелярит может сыграть на идею. Обычно этому не верят. Можно убедиться, прочитав рассказ Смирнова: сухой, протокольный стиль, которым начат рассказ, работает прекрасно. Из протокола, бесстрастно описавшего человеческую трагедию, вырастает драма кукол, обретших души, а из газетного интервью светит и надежда, и свобода. Немногословность – огромный плюс этого рассказа. В данном случае она даёт простор воображению читателя.
Очаровал красивый и тонкий момент: кукольник искренен исключительно с куклами, в обществе людей он говорит то, что людям положено слышать. Замечательно.
Мария
Согласна. Изумительный взгляд на мир – с видением неожиданных, творческих и очень человечных выходов из любых проблем, виртуозное владение стилем, лаконизм и насыщенность мыслью, благородно сдержанный и сильный эмоциональный огонь, безупречная этическая чистота, восхождение бесконечной лестницей смыслов. Как и во всех произведениях Смирнова.
А что автор различает «чтобы» и «что бы» через раз – так, в конце концов, «куда годится человек, к которому и придраться нельзя? У порядочного человека всегда должна быть этакая дырка в способностях, лучше даже несколько, и тогда он будет по-настоящему приятен. Тогда ты точно знаешь, что он не перл какой-нибудь». Смирнов – ни разу не перл, он просто сияюще талантлив.
Данила Косенко. Всё равно его не брошу
Макс
Милый рассказ с хорошим этическим посылом. Но.
Ребёнок в рассказе нарочитый, сконструированный. Классический Ребёнок из детского рассказа. Сложно сказать, каким именно образом возникает это впечатление. Быть может, слишком правильной речью – или типичной для Классического Литературного Ребёнка. Быть может, чрезмерной рассудительностью такого рода: « Я ведь действительно мог его убить там, в сне! – сказал вслух Петя тонким голоском. – Даже не подумал, что это неправильно. Откуда это во мне? Я не хочу стать таким!» – и реплики не по возрасту, и «тонкий голос» убрать бы. Быть может, тем, что при фокальной позиции «почти из глаз» и подробном описании внутреннего мира малыша, Петя назван «школьником» и «ребёнком» – вот к чему приводит избегание слова «он» и имени. В данном случае лучше прозвучали бы повторы – они для детской речи характерны. Но «ребёнком» ни один ребёнок себя не ощущает и «школьником» себя в мыслях не зовёт. «Тонкий голос» – такой же фокальный промах.
Я понимаю, что в данном случае автор текста поставил очень сложную задачу: писать детей – адова работа. Но раз уж мы за это взялись – текст надо доводить до абсолютной естественности. Взрослому персонажу лёгкую натянутость простят, ребёнку – нет.
К тому же из-за натянутости в образе ребёнка и остальное выглядит не вполне естественно.
Из всего этого следует вывод: пока писаться не будет абсолютно легко, а из атрибуций и ремарок не пропадёт последняя тень напряжения, лучше воздержаться от работы над образами детей. Капля фальши – и образ ребёнка может погубить большое произведение с идеально прописанными образами взрослых.
Впрочем, как явствует из многочисленных восхищённых откликов, доброта рассказа искупает в читательских глазах все его недостатки.
Мария
А меня смутил именно этический посыл доброй сказки. И сам по себе, и потому, что исходит он не от автора – Косенко только транслирует (может быть, того не осознавая) идею, которую давно, со времён моей юности, вдалбливали народу официальные идеологи.
Ярче всего помню две публикации в «ЛГ». Первая история. Девушка вошла в торговый зал универсама, забыв, что в сумочке у неё – плавленый сырок, купленный в другом магазине. На выходе девушку обыскали, нашли сырок, у девушки потребовали все её данные, – она покорно показала паспорт и студенческий билет, – и пообещали посадить, выгнать из ВУЗа и из комсомола. Девушка рыдала, объясняла, стояла на коленях, умоляла, в отчаянии вскричала: «Что мне теперь делать?!» – «Пойти и повеситься», – отвечала ей директор универсама. Девушка и повесилась. Вторая история. Ехала в поезде группа учащихся ПТУ с преподавательницей. У одного из подростков что-то пропало из рюкзака. Учительница пожаловалась проводнице. Две дамы принялись обыскивать пассажиров вагона. Особенно им не понравилась супружеская пара вызывающе интеллигентного вида. Дамы перерыли все вещи супругов, – те покорно отдали чемоданы и сумки, – не нашли искомого и велели подозреваемым раздеться догола. Муж умолил не трогать жену, в качестве откупного отдав самодеятельным сыщикам оба паспорта (что вообще-то запрещено законом).
В обоих случаях «Литературка» подавала поведение жертв как образец порядочности и пример для подражания.
Эта многолетняя воспитательная работа увенчалась подлым законом о превышении пределов необходимой обороны. Впрочем, человеку, вставшему на самозащиту или на защиту ближнего, остановившему бандита, насильника, убийцу, – а остановить их, как правило, можно, лишь изувечив или убив, – ещё повезёт, если его посадят по 114-й статье УК РФ. Могут пристегнуть и умышленное нанесение тяжких телесных повреждений, и умышленное убийство. Потому что овечки должны быть кроткими. Защищать их – дело пастыря и его псов. Овца, способная противостоять хищнику, для пастыря страшнее волка: рано или поздно она может не дать себя стричь и резать и самому пастырю.
Я верю: бывает и так, что одинокий, затравленный, всеми обижаемый ребёнок растёт не отупевшим, покорным всякому, кто рявкнет, вечным мальчиком для битья и не озлобленным лицемером, мечтающим о мести всему миру, а осознанным гуманистом. Я верю, что в спасённой игрушке герой обрёл не только друга, но и защитника, источник внутренней силы, необходимой для великодушия и милосердия. Но вот финал – это прямая фальшь. Не возьмётся невесть откуда добрая соседка между тобою и хулиганом – куда вернее уберётся с его дороги. И не погонится за ним бдительный милиционер – вот зарежут тебя, тогда обращайся, а пока нет тела – нет и дела. Уповать на доброго пастыря и псов его так же разумно, как на несуществующего деда-десантника. Идущий путём добра должен быть готовым грудью встретить нож. Иначе получит его в спину.
Константин Чиганов. Пластилин и капля крови
Макс
Класс! Настоящий, качественно прописанный хоррор. И – вот замечательно и живо созданные образы детей! Очень удачно, что у нас есть такой рассказ; сравнивая рассказы Чиганова и Косенко, можно сделать вывод, как надо работать над персонажами-детьми.
Константин детей писать умеет и любит, у него много чудесных и страшных историй, в которых действуют совсем юные герои. Крайне любопытный творческий метод.
Речь! Отлично, точно, метко прописанная детская речь! «Челобасик» вместо «человечек» – исключительно характерная словесная игра старших дошколят или первоклашек. «Я даже машинку рядом с челобасиком ставил, только она такая уродская, влезти невозможно», – «уродская» – это совершенно верное слово. Сам подход к общению детей – тонок и точен: да, искренняя детсадовская дружба, да, беспредельное доверие друг другу, не взрослое, да – и дразнилки не мешают и любви, и искренности.
Отметим, как тонко: единственный раз герой называет себя «ребёнком»: «Я сам был ребенком не буйным и не компанейским», – и это говорит уже повзрослевший, вспоминающий персонаж. Но, погрузившись в воспоминания, он становится исключительно Вадькой. Слово «ребёнок» воспринимается как некий водораздел между взрослостью и детством.
А достоверно воспроизведённая речь первоклашки так же достоверно воспроизводит и детскую душу, и детское восприятие. Поэтому финал – как удар.
И ужасный конец звучит символично: именно так и убивают всё чудесное в детях злобные и безразличные тётки, отбывающие в детсадах и школах рабочие часы. И – да, могут легко убить не только душу, но и тело: они жестоки и не соображают, что делают, не интересуясь личностями своих подопечных.
Рассказ – истинное украшение игры.
Мария
Да. Высокий класс. В третий раз перечла – и снова озноб по душе от этой истории, рассказанной мастерским, выверенно корявым, в душу бьющим правдой просторечием. Константин Андреевич вообще великолепный мистик, это редкое умение – написать мистический хоррор так, чтобы читатель ощутил дуновение тёмного ветра из-за межи, колышущего завесу. И – да: истинный ужас – не в чёрной магии, а в чёрной душе самодура, упившегося злобой до распада мозга, всласть тешащегося властью над зависимым и беззащитным, уничтожающего всё, что незнакомо, непонятно или не положено.
Василий Жабник. Принцесса Ямакидзу
Макс
А давайте, уважаемый Василий, вы его втрое сократите, а?
Рассказ люто многословен. Он покрыт множеством деталей, как платье дореволюционной купчихи – рюшечками, бантиками, пуговками, сборочками... Всё это очень красочно, прописано качественно, но мысль тонет в этих словесных кружевах, растворяется и забалтывается. Кружева, как им и полагается, на мысль не работают, они работают сами на себя.
А идея, обрамлённая всей этой красотой, довольно банальна. И финал притянут: бог из машины для избавления от персонажа, с которым непонятно, что делать – э... не очень хорошо вышло.
Важно: рассказ украшает краткость и чёткость. Детали должны работать на идею – или вон их. И очень важна новизна и свежесть взгляда – иначе создаётся впечатление, что этот текст уже прочитан раньше.
Мария
Рассказ на границе темы. Из обсуждения темы:
– А, допустим, историю Пигмалиона и Галатеи (которая из мифа) – куда? Считать ли статую куклой - или это таки совсем из другой сказки?
– Это из другой сказки, из той, где Венера Илльская у Мериме)) Статуи, манекены, всякие прочие изображения человека – отдельная песня, особая. ... Пласт мифов и легенд о статуях – это другая история с другой психологией, так же как и рассказы о роботах.
Впрочем, Кира – не единственная такая, на грани меж куклой и статуей. С нею в компании – и простодушные матрёшки, и кошмарненькие самодельные тильды, и божественно прекрасные нингё, великое множество интерьерных кукол. Вроде бы они – просто украшения, но наверняка для многих хозяев становятся партнёрами в играх (взрослые умеют прятать своего беззащитного Я-ребёнка внутри и играть только душой, не телом – снаружи и не заметишь), собеседниками, друзьями, наперсниками, утешителями и даже защитниками, как и положено честным куклам.
И я тоже заблудилась в лабиринтах сочных деталей, словно во дворце, загромождённом роскошной мебелью, драпировками, живописью, синтезаторами, шарлотками: а обитатели где? То и дело теряются среди козеток, картин и ктулхов. Но очень красиво. Но глаза разбегаются.
О некоторые слова спотыкалась и падала. Вот, например:
«Пока Томашевич, по-крабьи перемещаясь вдоль стен просторной гостиной, разглядывал репродукции картин...»
Э-э... Я долго пыталась представить, чем может быть забито пространство гостиной, что приходится пробираться боком под стенами. Но, вероятно, Жабник просто хотел сказать, что персонаж близорук?
«Он догадался, что эклеры были начинены снотворным».
Как же «догадался», если в эклерах не было снотворного?..
Удобный приём deus ex machina освобождает от необходимости продумывать до логического конца, вытягивать и связывать сюжетные нити. Проблему увели с глаз долой. На Парнас ли, на Олимп, или на асфоделовые поля к отцу – всё равно на тот свет, но зато можно не мучиться, куда её приткнуть и что с нею – чудом, дискомфортным, как Снегурочка в холодильнике – делать.
Жаль. По мне, это не проклюнувшееся зерно – судьба ожившей куклы в нашем мире – самое интересное в авторском замысле. Куда сложнее и любопытнее, чем творческая идея и вдохновение в награду за доброту.
Но, опять-таки, это мой личный вкус. Мне часто упущенные побочные сюжетные линии кажутся более интересными и важными, чем основные.
А финальная оплеуха героя Жоржику – очень хорошо. Но мало.
Валентина Седлова. Тряпичная душа
Макс
А можно, я не буду говорить об этой вещи? Она у меня в руках рассыпается, я просто боюсь её трогать.
Мария
Да, рассыпается на отдельные кубики. А если выложить этот набор в ряд, получается странная, очень странная история с моралью, которую сейчас эвфемистически называют амбивалентной.
Итак. Рассмотрим кубики последовательно. Маленького мальчика истязают изверги-родители: учат его читать и играть в шахматы, а за то, что он не в состоянии усвоить ни букв, ни правил игры, ужасно наказывают, не пуская в сад и в зоопарк. Три года – для шахмат рановато, однако буквы уже вполне можно усвоить. Автор называет героя смышлёным, но, похоже, родители правы в своих опасениях: он таки отстаёт в развитии. Скорее всего, по их же вине: они сорвали сыну нервную систему. Что дитя не может выучить азбуку, ещё можно объяснить: маленький невротик боится родителей, в их присутствии заранее ждёт наказания и перестаёт соображать. Куда серьёзнее то, что до приезда бабушки герой не умел играть. Это уже почти патология, психически здоровый ребёнок постоянно беседует и играет с миром, превращая в игрушки всё вокруг, от носового платка до отцовского кубка (что и сделал герой после бабушкиного воздействия). Словом, в раннем детстве герой так страдал, что позже, в закрытой школе, он «Прошел через неизбежные драки и попытки унижения... Но никто и никогда не видел ни слезинки на его лице. Ха, знали бы все те, кто пытался достучаться до его холодного сердца, что такое настоящая боль! Им ведь не приходилось учить азбуку под руководством его матери, или играть в шахматы с отцом! На фоне этого все прочее было так, мелочью, о которой и упоминать не стоит».
А почему им, собственно, не приходилось? Почему его ровесники не знали настоящей боли? К первому классу нормальный ребёнок умеет читать, считать, ездить на велосипеде, лыжах, коньках, плавать, рисовать, лепить, работать ножом и ножницами; мальчик – забивать гвозди, пилить, строгать, сверлить, девочка – готовить простые блюда, шить, вязать. И любого ребёнка всему этому учат, лучше или хуже, спокойно и доходчиво или со скандалами – это уж как повезёт с родителями. Везёт далеко не всем. Ничего запредельно кошмарного ни в занятиях, ни в наказаниях маленького Роберта нет. Его не изнуряли тяжёлым физическим трудом, не морили голодом и жаждой, холодом и жарой, не запирали в тёмном чулане, не макали головой в унитаз, не били по лицу, не пороли до крови, даже не устраивали сцен с сердечными припадками и криками «Ты, сволочь, убиваешь собственную мать». И ещё герой должен денно и нощно бога благодарить, что его не учили играть на фортепьянах – вот где настоящая пытка, бр-р-р, страшно вспомнить...
Но ладно, согласимся: холодные тщеславные родители, видящие в ребёнке (как и в матери) лишь орудие повышения статуса, для нежной чувствительной души – трагедия.
Но вот к герою приезжает бабушка. На первый взгляд – обворожительная противоположность зацикленным на престиже сыну и невестке. Сердечная, искренняя, независимая личность, свободная от светских условностей, любит внука, родную провинцию и романтичные старомодные наряды. На второй – у богатой генеральской вдовы откуда-то сильные натруженные руки. И этими руками она делает ребёнку странный для обеспеченной и любящей бабушки подарок: куклу-медведя из разноцветных тряпок, с глазами – пуговицами от старого дедовского пиджака.
От игрушки явственно фонит магией. И, как показывают дальнейшие события, магией отнюдь не доброй. Родители были правы, опасаясь бабушкиного контакта с внуком, но недооценили шотландскую ведьму, сочтя её всего лишь сумасбродкой. Кукла, приручив малыша, убедила его обменять эмоции, чувства и, по-видимому, интеллект на свои, медвежьи. Поскольку после обмена мальчик поумнел, можно предположить, что обретённая душа принадлежала деду и была пришита к медведю через глаза-пуговицы. От своего у мальчика осталась только память. Он стал сообразительным и бесчувственным. Чтобы адаптироваться к бездушным родителям – то есть, по их вине? Нет, лишь на первый взгляд: ведь кукла, отданная в детский приют, без всякого их участия провернула тот же финт с безнадёжно слабоумным младенцем. Отдала девочке с нефункционирующим мозгом душу героя, сама же стала «овощем» без мыслей и чувств – в самый раз для клочка ткани, набитого ватой.
Кто бросил выросшую обладательницу Робертовой души под колёса машины, когда герой был рядом, каким способом они обменялись душами, участвовала ли как-то в этом обмене кукла Робертовой невесты, только что выброшенная в мусор, кто сделал эту другую куклу, входил ли в планы бабушки уход внука из семьи в приёмную семью погибшей девушки – право, я не поняла. Но, несомненно, душа героя, пожив полтора десятка лет в теле девушки, вернулась к нему. Чему свидетели – не только внутреннее преображение героя, но и признавшие в Роберте любимую хозяйку и сестру собака и ребёнок, а их чутьё безошибочно.
Остаются вопросы. Зачем бабуля удрала эту хохму с душами? Сколько наделала игрушек? И сколько таких бабуль? И, наконец, зачем герой отправился к бабушке? Просто соскучился вернувшейся душой и решил навестить? Не подумал, не проанализировал всё, что с ним произошло, не сделал выводы? Помилуйте, неужели он настолько туп? У меня три версии. Первая: Роберт решил подробнее узнать историю семьи и выяснить, за что бабуля мстила мужу и сыну. Вторая: Роберт собирается мстить старухе за вырванные годы. Третья, как по мне, самая симпатичная: Роберт понял историю с прыгающими по телам душами как подсказку – и ответил на призыв ведьмы согласием. Старушке-то пора о собственной душе подумать – а по всем легендам, колдун не упокоится, пока не передаст дар, знания и умения ученику.
Анна Князева. Пожизненная гарантия
Макс
Просто присоединюсь к Марии. Она поняла глубже и лучше.
Мария
Я уже говорила о рассказе Князевой в сравнительном анализе «Пожизненной гарантии» и его ремейка, написанного Пушкарёвой («Ремейк: встроиться или перестроить?» http://marjalutra.livejournal.com/36328.html и http://marjalutra.livejournal.com/36597.html). Правда, там речь шла главным образом о первом варианте рассказа. Князева переделала текст, и переделала прекрасно, тонко и точно высветлив и оттенив, где нужно. Вот пример, как детали делают мир текста живым, как работают на сюжет, образ, идею. Несколько невнятный набросок, в котором тема лишь угадывалась, стал завершённым, чётким и ярким текстом.
«Пожизненная гарантия» – отличная прививка от инфантильной «веры в чудо». Да, чудо, а тем более чудо сотворения – штука грозная, подчас смертельно опасная. Чудо непредсказуемо меняет жизнь того, кого втянуло в свой вихрь или хотя бы задело хвостом, а на творца чудес ещё и возлагает пожизненную ответственность, тяжёлую, как земной шар.
Мария Ровная. Янкель
Макс
Привет, вязаный! Конечно, у вещей есть души, кто бы сомневался! Конечно, куклы – существа межи. Конечно, создание куклы – чудотворство. Чистая, ясная, добрая правда, правда-истина, ради которой и стоит писать. И Янкель – отличный парень.
А сам рассказ – единственный в этой игре реалистический текст. Читая, можно пронаблюдать, как сказка прорастает сквозь обыденную жизнь, как одухотворяются любовно созданные вещи и как много по-настоящему чудесного в окружающем мире.
Блаженство перечитывать вещи, созданные Марией! Как ключевую воду пить.
Образец для молодых писателей.
Особо скажем пару слов о словах – из-за чего, собственно, происходит впечатление и свежести, и прозрачности. «Нож напоминает прирученную ласку», - и правда. «Реальность – перенасыщенный раствор прекрасных и опасных чудес, а кукла – центр кристаллизации», - абсолютно верно. И – общая радость, утащенная в цитаты: «припадок вдохновения» и «ткань мордяного цвета».
К вопросу об очень простых словах, которые остаются очень надолго, несмотря на простоту.
Инесса Ципоркина. Катрина Калавера
Макс
Текст не соответствует теме. Не только потому, что выбрана «некукольная», культовая кукла: этот вопрос оговаривался, все дружно пришли к выводу, что культовых – нельзя. Ещё и потому, что отношения вышли не «кукла – кукольник» и даже не «кукла – владелец». Отношения вышли «младшее божество, дух, демон – смертный», а это, согласитесь, совсем другой поворот. Инесса пишет о сложных вещах внутри человеческой головы и души, страстях, выборе – и богах, которых порождает Бессознательное. Это сильно, достоверно, но ожидаемо увело текст далеко за пределы игры – и в плане игры тут, в общем, анализировать нечего.
Но сам по себе рассказ хорош, ничего не скажешь. Мастерское владение словом и материалом.
Макс Далин. Изгой
Мария
Далин танцует на меже миров, на тончайшей невидимой границе, то и дело взлетая – и снова и снова опускается точно на неё, прокладывая и стирая, сопрягая миры и души. Не потому, что тяжёл, а потому что бодхисатве жить для людей и играть для людей важнее, чем растаять в нирване, потому что гистриону нужнее «странствовать по разным землям, восхваляя всё правое и прекрасное, смеясь во всю глотку над глупостью», творить смысл и свободу, чем «спасать свою душу» – от чего? От смеха? От света?
Каждая книга говорит о других книгах. Далин говорит о том же, о чём Смирнов и я: о даре видеть живое в неживом и душу во всём, об умении вызволить эти дивные души, вывести из-за туманной завесы сюда (руками, да-да, третьим полушарием мозга, а вовсе не «силой мысли» – физической, плебейской, нелёгкой и кропотливой работой), одухотворяя мир. А отнюдь не «вдохнуть душу», и уж тем более – не «вложить часть своей души», что за вздор, душа не делится на части, у всякого сущего – своя душа, собственная, целая, самодостаточная и свободная, пусть и никто, кроме тебя, её пока не видит. Но разве мы сказали одно и то же? Разве «Изгой» и «Куколки» не бесконечно больше, глубже и выше друг друга? Разве их миры не интерферируют, создавая многомерную голографическую картину, полную и совершенную в каждом фрагменте?
И каждая строка вплетается в текст притоком темы, собирает ручьи от всех ключей и истоков, каждая фраза множит смыслы, и возникает ощущение, что в «Изгое» написано всё о человеке и его отношениях с собою, людьми и миром. Вообще всё. Нужно только прочесть много раз, медитируя над каждой строкой, – и поймёшь.
Вот чего я бы никогда не смогла – написать войну. Мне кажется, это требует таких же мужества и отваги, как жить в войне реальной. У меня от одного только слова сводит судорогой разум и душу. Но Далин – воин. Истинный. Настоящий воин может биться и бумажным букетом, и аспирином, и словом, и для победы ему не обязательно убивать, он может победить, и не вступая в битву. Потому что истинный воин сражается не с врагом, а с войной.
Финал ожидаем. Не предсказуем, а неизбежен. Как, например, если докопать до водоносного слоя, в колодце предсказуемо поднимется вода, а если разжечь костёр, станет предсказуемо теплее. Далин написал не только о том, как в кукле рождается живая душа, не только о том, кем нужно быть и что делать, чтобы пробудить в кукле душу, – он написал, что у Нолана кукла оживёт обязательно и неотвратимо. Я ждала, когда Олень, наконец, шагнёт сам, потому что автор абсолютно убедил меня в естественности, закономерности и неизбежности пробуждения Нолановых марионеток. Не рассказал, не описал, даже не показал, а поставил меня в мир Нолана, между создателем и созданием, в поле сил таланта – и я ощутила, как в напряжении любви и творчества нарастает энергия жизни.
Не рассказал о запахе ландыша, не описал ландыш, не нарисовал героя, нюхающего ландыш – из слов создал мир, наполнил его воздухом, вырастил лес с ландышем и втолкнул туда читателя. Нам осталось склониться и вдохнуть.
Светлана Плотникова. Предсказание
Макс
Ещё один рассказ, который требует вычёсывания лишней шерсти. Сократить бы вдвое.
А так – всё хорошо: милая девочка убила противную тётку с помощью куклы. Любопытно, какой, с точки зрения автора, из этого следует вывод.
Мария
Сократить-то можно, хотя и не обязательно, вот только что именно? В этом тексте – чистом, гладком, с яркими деталями, хорошо мотивированными восприятием «из глаз» ребёнка, но не рассказе – бытовой зарисовке «а вот ещё был случай» сложены, соприкасаясь лишь в одной точке, две темы, семена двух сюжетов. На каждый можно, в принципе, написать полноценный рассказ. Один – о печальной маленькой принцессе, тоскующей среди докучной роскоши. Принцесса своими руками сшила игрушку, и свершилось чудо: кукла любовью ребёнка ожила, заговорила, стала для девочки всем – подругой, старшей сестрой, наперсницей, воспитательницей. Из этого можно вытянуть историю о волшебном помощнике: девочка, попав в страшную сказку королевского двора, растёт стойкой и гибкой, независимой и дипломатичной, а потом становится достойной королевой, ведущей страну дорогой мира и процветания – потому что всю жизнь прислушивается к советам мудрой тряпичной кошки. Другой – о самодурствующей королеве, убитой собственной злостью. Ведь королевский кондратий вызван не пророчеством о смерти из-за игрушки и даже не верой в пророчество, а яростью, что кто-то посмел ослушаться. Бабка умерла от гнева. Как высокородный Майон Хелойя в «Парадоксах Младшего Патриарха» Раткевич. А как конкретно внучка нарушила запрет, какую именно игрушку притащила во дворец, – самодельную кису из лоскутков или фарфоровую красотку в атласном роброне и куафюре из золотой канители, – не принципиально. А стало быть, тема «Кукольник и кукла» заявлена, но не решена.
Cyan_sky. На луну
Макс
Отличный рассказ. Тот случай, когда текст не портит большой объём: всё – по существу, всё работает на идею. И с удовольствием отмечу прописанный без фальши образ ребёнка.
Центральная мысль, как я её понимаю, восхитительно красива. Катькины куклы совершенно правы: то, что ты создал образ – куклы ли, литературного ли героя – отнюдь не означает, что он часть тебя, не самоценен. И дружба куклы – если образ куклы создан творцом, пусть и ребёнком, а не приобретен, как вещь, коллекционером фенек или рабовладельцем – пожалуй, стоит дружбы человека. Придуманные могут стать настоящими. У воображаемых порой – живые души. Мир литературы, мир кино и театра – тому порукой.
Воображаемые иногда обретают собственные жизни, а порой – серьёзно меняют жизни настоящих, влияя на самую, что ни на есть, реальную реальность.
Ребёнок часто учится дружбе, подружившись с куклой.
И обратное верно: не научившись дружить с игрушками, ребёнок легко может не научиться принимать людей. Наблюдения подтверждали и то, и другое, много раз.
Мария
А ведь рассказ не так уж и объёмен. Неполных четыре страницы. Но точное и ёмкое слово автора вместило в них всю беспощадно страшную сказку Катькиной жизни, и всю сияющую сказку её души, её доброты и отваги, и весь её утаённый от взрослых волшебный мир, залитый потусторонним лунным светом.
Удивительной красоты история о маленьком гении контакта, о просветлённом ребёнке, донырнувшем до глубин, недоступных большинству старых и умных: тайны одухотворения, непривязанной любви, свободы и смерти.
«Чтобы не было» (с целью: сделать так – и не будет), но «Что бы ни было» (неважно, будет ли то, сё или это).
Валентин Волченко. Postmortem
Макс
А вот это случай «хорошо, но мало».
Мне представляется, что этот текст – фрагмент чего-то значительно большего, чем рассказ. Возможно, ненаписанного. Я ощущаю за ним продуманный живой мир – и мне досадно, что я узнал об этом мире так до обидного немного. А дальше? А можно, если уж не объяснить, то хоть намекнуть на то, где, на то, как – и ещё поподробнее про кукольника, его работа уж очень необычна?
Тот случай, когда рассказ выглядит семечком романа – или повести, по крайней мере. Ведь фактура-то какая! Особенно удался жаргон мира, просто песня. Понравилось, к примеру: «Слепыши, подавляют все виды камер. Категорически запрещены и повсеместно используются».
Приходится признать, что кошка автора – недурной редактор. Единственное, что бы я посоветовал кошке – требовать от хозяина чуть больше конкретности. Из-за отсутствия объяснений моментами тяжело «создавать картинку» – воображение вываливается из текста.
Мария
«Закрой глаза и разум угаси. Я обращаюсь только к подсознанью, к ночному «Я», что правит нашим телом. Слова мои запечатлятся крепко и врежутся вне воли, вне сознанья, чтобы себя в тебе осуществить. Творит не воля, а воображенье. Весь мир таков, каким он создан нами. Достаточно сказать себе, что это совсем легко, и ты без напряженья создашь миры и с места сдвинешь горы».
Очень живое посмертие.
Хотя я не уверена, что не спутала душу с разношенным ботинком.
«Чтобы» в значении «с целью» пишется слитно.
Мария Казаковцева. Кукла
Макс
Нет, дорогие друзья, такой футбол нам не нужен. Это же вообще не рассказ. Это ворох несвязанных, но миленьких фразочек, девчоночье самолюбование с размытыми мыслями. Рукоделие. Да ещё и рифмоплётство.
К тому же оно не вычитано, осталось с грамматическими ошибками.
Чем так писать, лучше уж вообще не писать.
Мария
Нет, всё гораздо серьёзнее. Это не первый блин. Не случайный промах.
У Казаковцевой в её разделе 238 текстов. Я прочла около трёх десятков. Все такие же, и «Кукла» – один из лучших. В нём, по крайней мере, есть оригинальные и звучные рифмы. В большинстве прочитанных стихотворений рифмы... ну, назовём их ассонансами.
И в других текстах не меньше ляпов. И не только грамматических. В «Кукле» всего лишь отмеривают глаза каплями (понимаю: поэтесса хотела сказать другое, но сказалось именно так). Зато нет таких перлов, как, например, листок ламинарий или «его обожал дружелюбный майори» – о Гогене на Таити (назвала ли Казаковцева майорями таитян или имела в виду маори, приплывших на Таити, дабы пообщаться с Гогеном – я не поняла).
Так что – вычитано оно, вычитано. Или придётся принять, что автор выкладывает в Сеть исключительно черновики.
Что же до сути, до смыслов, образов и стиля... Держись, Макс. Казаковцева писала, пишет и, скорее всего, ещё немало напишет в том же духе. Это её позиция. Самовыражение тонкой и сложной мятущейся души автора. Фолтын во весь рост, великий и могучий утёс, сверкающий бой, с ногой на небе. Вот, навскидку, из других текстов (орфография сохранена):
Стать элементом чайных сорбций.
Прищурилась веселым джином чаинка, в янтаре качаясь.
Вспененные звенья.
Закаты вареньем варили из ягод.
Печаль созревшей ягодой / Сожму я в кисти яко бы.
Шаманы, туманы томились в тиши, / Метели смели и поймали лисицу, / Решили в лисицыно тело вселиться / И повеселится в меху от души.
Качался в гамаке лучей / День летний, млеющий в зените, / Личинок гладких казначей / И золотых жуков ценитель.
До боли напоминает знаменитые строки:
Пока слепо плыл сон по разбитым надеждам,
Космос с болью сочился над разбитой любовью,
Был из скрытных людей свет твой медленно изгнан,
И небо не спало.
Или:
Высокая бухта колыбельных песен
Сдержанно раздавила жука.
Ваша наука так крохотна и холмиста.
Да, я не рецепт нефритового программиста...
Автор их, как известно, машина. А метод создания изложен де Кампом в истории о короле Фузонио и поэтическом конкурсе:
Фузонио прочёл стихотворение, признанное лучшим, и сказал:
– Что это? Верно, шутка?
– Нет, нет, Ваше Величество, – ответил председатель жюри. – Это серьёзные стихи, настоящее откровение.
– Если вас интересует моё мнение, автор просто открывал наугад словарь и тыкал пальцем с закрытыми глазами. Так родился этот шедевр.
– Что же, по сути, почти так оно и было, сир. Нам это показалось замечательным стихотворным новаторством. Это стихи будущего.
...Поэтический конкурс был объявлен несостоявшимся. Это вызвало большое недовольство среди людей искусства и выдающихся мыслителей, они называли Фузонио узколобым тираном и деревенским олухом. Но Фузонио внимания на них не обращал; правление его было долгим и успешным.